«Творения, том 2, книга 1»

Иоанн Златоуст Творения, том 2, книга 1

БЕСЕДЫ О СТАТУЯХ, ГОВОРЕННЫЕ К АНТИОХИЙСКОМУ НАРОДУ

Знаменитые беседы к Антиохийскому народу о статуях произнесены святым Иоанном Златоустом в святую четыредесятницу 388 года. Поводом к их произнесению послужил страшный мятеж, произведенный в Антиохии уличной чернью, которая оскорбила и разбила императорские статуи. Первая беседа была произнесена еще до мятежа, но вторая уже после мятежа, о чем ясно говорит и ее содержание. Всех бесед было произнесено 21, и в них с поразительной живостью изображается состояние Антиохии в это страшное время.

БЕСЕДА ПЕРВАЯ,

произнесенная в бытность пресвитером, в Антиохии, в старой церкви [1], на слова: "употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов"(1 Тимоф. 5:23)

Слышали вы апостольский голос, небесную трубу, духовную лиру? В самом деле, (голос) как труба, которая, подавая страшный боевой сигнал, пугает врагов, поднимает упавший дух своих, возбуждает в слышащих великое мужество и делает их непобедимыми для дьявола, или как лира, которая, приятно услаждая нас, укрощает волнения нечистых помыслов и вместе с удовольствием доставляет нам и великую пользу. Итак, слышали вы сегодня, как Павел беседует с Тимофеем о многих важных предметах? Так он писал ему в послании о рукоположении: "рук ни на кого не возлагай поспешно, и не делайся участником в чужих грехах" (1 Тим. 5:22), и представил тяжкую опасность такого беззакония, показав, что за грехи одних подвергнутся наказанию вместе с ними и другие, так как через хиротонию они сообщают силу нечестию. Затем он говорит: "употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов" (1 Тим. 5:23). Он беседовал с нами сегодня и о повиновении слуг, и о безумии сребролюбцев, и о безрассудности богатых, и о многом другом. Так как всего зараз изъяснить невозможно, то, что из сказанного пожелаете вы, чтобы мы взяли для беседы с вами, возлюбленные? В прочитанном, как будто на лугу, я вижу множество разнообразных цветков, обилие роз, фиалок и лилий, – повсюду рассеянный разнообразный и обильный плод духа и великое благоухание. Вернее же сказать, чтение божественных писаний есть не только луг, но и рай, потому что цветы эти имеют не одно лишь простое благоухание, но и плод, который может питать душу. Так что же из сказанного желаете вы, чтобы мы представили вам сегодня? Желаете, чтобы мы занялись теперь тем, что кажется самым легким и удобопонятным для всякого? Я согласен, да и вам, как хорошо я знаю, понравится это. Но что, легче прочего? Что же иное, как не то, что представляется и легким для всякого и кратко может быть высказано? Что же это такое? "Употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов". Итак, употребим всю беседу на это изречение.

Не по честолюбию делаем мы это, и не из стремления похвалиться даром слова, потому что мы говорим не свое, а то, что внушает благодать Духа; говорим для того, чтобы возбудить беспечных из слушателей и убедить, сколь великое сокровище Писаний как не надежно и не безопасно проходите их без внимания. В самом деле, если случится, что это легкое и ясное изречение, которое, как многим кажется, не заключает в себе ничего необходимого, послужит нам причиной великого богатства и поводом к высочайшему любомудрию, то гораздо больше те (изречения), которые и сами по себе показывают свое богатство, наполнят бесчисленными сокровищами внимающих им. Не будем поэтому пренебрегать и теми мыслями Писаний, которые почитаются маловажными, потому что и они от благодати Духа; благодать же Духа никогда не бывает малой и скудной, а великой, удивительной и достойной щедроты Давшего. Итак, будем слушать их не поверхностно. Ведь и очищающие руду, когда бросят ее в плавильную печь, вынимают не только одни куски золота, а с великой тщательностью собирают и маленькие крупинки; так как и мы очищаем золото, извлеченное из апостольских рудников, не в плавильню бросая, а влагая в помышления вашей души, не пламя возжигая, а воспламеняя огонь духа, то будем тщательно собирать и маленькие крупинки, потому что хоть и кратко изречение, но велико значение. Как драгоценные камни получают свою цену не от тяжести составного вещества, а от красоты, так точно и чтение божественных Писаний. Языческая наука, раскрывая много пошлостей и внушая слушателям много пустяков, отпускает их с пустыми руками, ни много, ни мало не приобретшими себе чего-либо хорошего. Благодать же Духа не так, а совершенно напротив: немногими словами она внушает любомудрие всем, кто внимает ей, и часто бывает достаточно взять отсюда одно только речение, чтобы иметь средства на весь путь жизни.

2. Если таково богатство, то воспрянем и трезвенной мыслью воспримем то, что будет сказано, так как я намереваюсь далеко углубиться словом. Многим кажется, что вышеуказанное наставление и не нужно, и излишне. Говорят: разве Тимофей сам по себе не мог знать, чем надо пользоваться, а ожидал узнать это от учителя? Неужели учитель не только дал повеление, но и запечатлел письменами, вырезав его как бы на медном столбе в данном ему послании, и не постыдился написать об этом в послании ученику, назначенном для народного чтения? (Это для того сделано), чтобы тебе знать, что наставление не только не излишне, но и необходимо и чрезвычайно полезно. И это, – т. е. что оно было не сказано только, а изложено в письме и через послание передано всем грядущим поколениям, – не дело Павла, а благодати Духа. Перейду сейчас к самому доказательству. В самом деле, наряду с указанным некоторые не меньше недоумевают и относительно еще другого, спрашивал себя: для чего допустил Бог, чтобы муж, имевший такое дерзновение, муж, кости и останки которого изгоняли демонов, подвергся такой болезни? В самом деле, он не просто болел, а всегда и беспрестанно, непрерывно следовавшими друг за другом недугами, не дававшими ему отдыха даже на краткое время. Откуда видно это? Из самых слов Павла. Он не сказал: "ради недуга", но: "ради недугов", и не просто "недугов", но указал и на их непрерывность, говоря: "частых твоих недугов". Пусть выслушают это те, которые, подвергшись продолжительной болезни, сетуют (на свои страдания) и изнемогают. Но вопрос заключается не в одном лишь том, что он (Тимофей) болел, будучи святым, и болел так беспрестанно, а в том, что ему вверены были и общественные дела. Если бы он был одним из тех, которые удалились на вершины гор, поставили свою хижину в уединении и избрали жизнь, чуждую общественных занятий и трудов, то вопрос не был бы так затруднителен. Но подвергнуть узам недуга человека, поставленного на служение общественное, человека, которому вверены заботы о стольких церквах, который с таким рвением и старанием устраивает целые города, народы и всю вселенную, – это больше всего способно смутить того, кто не относится к этому с надлежащим вниманием. В самом деле, ее уже не ради себя самого, то, по крайней мере, ради других необходимо было, чтобы он был здоров. Он был доблестнейшим вождем. Война у него была, говорит (Писание), не только с неверными, но и с демонами, и с самим дьяволом. Все эти враги нападали с великой силой, рассевая войско и захватывая в плен; а он мог обратить к истине бесчисленное множество, и был немощен. Если от болезни, говорит, и не происходило никакого еще ущерба для дела, то все же она одна способна уже была сделать верных более боязливыми и беспечными. Если воины, видя своего вождя прикованным к постели, становятся унылы и нерешительны в битве, то гораздо более естественно было, чтобы и верные, видя тогда своего учителя, совершившего столько знамений, в постоянных недугах и телесных страданиях, испытали нечто свойственное людям. Но не одно только это, а и нечто еще другое служит вопросом для сомневающихся, именно – почему, если Тимофей находился в таком состоянии, ни сам он не исцелил себя, ни его учитель. Они пробуждали мертвых, изгоняли демонов, вполне властвовали над смертью, а одного немощного тела не исцелили; показав столь великую силу и при жизни и по смерти на чужих телах, не восстановили пришедшего в упадок желудка. Но самое главное в том, что Павел, после стольких и таких знамений, которые он совершил одним простым словом, не совестился и не стыдился писать Тимофею, чтобы он прибегал к услугам вина. (Представляется это особенно важным) не потому, что постыдно пить вино, – да не будет! это учение еретиков, – а потому, что он не почитал стыдом того, что без помощи вина нельзя исправить болящего члена, и так был далек от стыда за это, что выставил даже это (наставление) на вид всем будущим поколениям. Видите, до какой глубины мы довели свое слово? Видите, как кажущееся ничтожным изобилует бесчисленными вопросами? Приведем же и решение. Я для того и сошел в великую глубину, чтобы, возбудив ваш ум, подготовить наши мысли.

3. Но позвольте мне прежде, чем привести решение этих вопросов, сказать кое-что о добродетели Тимофея и заботливости Павла. Что, в самом деле, было нежнолюбивее того, кто, находясь на столь дальнем расстоянии и будучи занят множеством дел, так беспокоился о здоровье желудка ученика и так заботливо писал об излечении болезни? Что, с другой стороны, равно было добродетели Тимофея? Он так презирал роскошь и смеялся над пышным столом, что впал даже в недуг от слишком сурового образа жизни и чрезмерного поста. Что он был таким не от природы, а постом и употреблением воды разрушил силу желудка, послушайте, как сам Павел определенно говорит об этом. Он не просто сказал: "употребляй немного вина", а, сказав наперед: "впредь пей не одну воду", затем уже присоединил совет употреблять вино; словом же: "впредь" он обозначал, что до того времени Тимофей пил воду и вследствие этого стал болен. Кто не подивится его любомудрию и строгости? Он достиг самых небес, взошел на вершину добродетели, и это свидетельствует о нем его учитель, говоря: "послал к вам Тимофея, моего возлюбленного и верного в Господе сына" (1 Кор. 4:17). А когда Павел называет его чадом, и чадом верным и возлюбленным, то этих слов достаточно, чтобы показать всю его добродетель, потому что суждения святых не зависят ни от расположения, ни от вражды, но чужды всякого пристрастия. Тимофей не был бы так достоин удивления, если бы был чадом Павла по естеству, как он дивен теперь, потому что, не будучи нисколько родным ему по плоти, он усыновил себя ему через сродство по благочестию, тщательно сохраняя во всем черты его любомудрия. Как телец, сопряженный с волом, он влачил вместе с ним по всей вселенной ярмо и нисколько не ослабевал вследствие своего возраста, а был полон стремления соперничать в трудах с учителем. И этому свидетель опять сам Павел, который говорит: "никто не пренебрегай его: ибо он делает дело Господне, как и я" (1 Кор. 16:10-11). Видишь, как свидетельствует он о равной ему самому ревности (Тимофея)? Затем, чтобы не показалось, будто он говорит это по расположению, он самих слушателей делает свидетелями добродетели своего сына, говоря: "его верность вам известна, потому что он, как сын отцу", так "служил мне в благовествовании", вы узнали добродетель его и испытанную душу (Филипп. 2:22). И, однако, поднявшись до такой высоты совершенства он и тогда не был самонадеян, а оставался робким и чрезвычайно боязливым, почему он строго и постился, и не испытал того, что бывает со многими теми, которые, подвергнув себя лишь на десять или двадцать месяцев посту, тотчас же оставляют все. А он не потерпел ничего подобного и не сказал даже себе чего-нибудь в роде следующего: что мне за нужда теперь поститься? Я победил, стал господином страстей, умертвил свое тело, демонов устрашил, дьявола отогнал, мертвых воскресил, прокаженных очистил, я страшен для супротивных сил. Что мне теперь за нужда в посте и в той безопасности, какую дает он?

Ничего подобного он ни сказал, ни подумал, но чем больше преисполнялся бесчисленных заслуг, тем более боялся и трепетал. И такому любомудрию он научился у учителя, ибо и тот, будучи восхищен на третье небо и вознесен в рай, слышав неизреченные глаголы и став участником таковых таинств, и как бы на крыльях обтекая всю вселенную, говорил в послании к Коринфянам: боюсь, "дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным" (1 Кор. 9:27). Если же Павел страшился после совершенных им столь славных и великих дел, Павел, который мог сказать: "для меня мир распят, и я для мира" (Гал. 6:14), то гораздо больше следует бояться нам, и тем – именно – больше, чем больше приобретаем мы совершенства потому что и дьявол становится тогда лютее, тогда делается более свирепым, когда видит, что мы заботливо устраиваем свою жизнь. Когда видит, что грузы добродетели сложены и изобильно накоплены, тогда-то и старается причинить более тяжкое крушение. Ибо человек ничтожный и презренный, если и поскользнется и падет, приносит обществу не столь большой вред; а тот, кто стоит наверху добродетели с великой славой как бы на какой высоте, будучи виден и известен всем и составляя у всех предмета удивления, когда падает, подвергшись искушению, причиняете великое разрушение и вред; не потому только что он сам пал с высоты, но и потому еще, что он сделал более беспечными многих из тех, кто взирал на него. И подобно тому, как в теле не бывает еще большого вреда, когда разрушен какой-нибудь иной член, а когда выколоты глаза или повреждена голова, то все тело становится бесполезным, так следует сказать тоже и о святых и людях с великими заслугами: когда они гаснут, когда причинят себе бесчестие, то приносят всецелый и непоправимый вред и остальному телу.

4. Тимофей, зная все это, отовсюду защитил себя. Так он знал, что юность трудна, что она легко воспламеняема, легко поддается обольщениям, легко попадает на скользкий путь и нуждается в очень крепкой узде, потому что она есть как бы костер, который захватывает все лежащее вне его и легко воспламеняется; и он тотчас же отовсюду оградил его, чтобы умерить его, и всячески старался погасить этот пламень; и коня без узды и удил укрощал он с великой силой, пока совершенно не усмирил его бешеных прыжков, пока не сделал его покорным удилам и предал руки разума обуздывающего его с великой силой. Пусть немоществует, говорил он, тело, но пусть не ослабевает душа; пусть обуздывается плоть, но да не будет препятствий для течения души к небу. Но вместе с этим, больше всего можно удивляться в нем еще тому, что, будучи столь немощным и борясь с таким тяжелым недугом, он не не радел о делах божественных, но повсюду летал больше, чем здоровые и сильные телом, то в Ефес, то в Коринф, часто в Македонию, в Италию, повсюду являясь с учителем на суше, на море, принимая участие во всех его подвигах и непрестанных опасностях; и слабость тела не поругалась над любомудрием души. Такова ревность по Боге, столь легкие крылья дает она. Как людям, имеющим сильные и здоровые тела, нет никакой прибыли от здоровья, если душа презренна, беспечна и ленива, так и обессиленным нет никакого вреда от слабости, если душа благородна и находится в бодрствующем состоянии. Некоторым кажется, что это наставление и совет дают оправдание для более беззастенчивого употребления вина. На самом деле не так. Если кто-нибудь тщательно исследует это изречение, то увидит, что наставление предписывают скорее пост. Заметь, в самом деле, что Павел дал этот совет не сначала и не с первых шагов, а посоветовал тогда только, когда увидел, что все силы (у Тимофея) уже подорваны. И тогда он не просто посоветовал, а с некоторым предварительным ограничением; не просто сказал он: "вино употребляй", а: "немного вина"; не потому, что Тимофей нуждался в таком наставлении и совете, а потому, что мы нуждаемся. Написав послание ему, он ставит нам меру и пределы употребления вина, повелевая пить столько, сколько надо для того, чтобы восстановить ослабевшие силы, сколько требуется, чтобы доставить здоровье телу, а не новую еще болезнь, потому что неумеренное питье вина не меньше, чем и чрезвычайное употребление воды, даже гораздо больше причиняет тяжких болезней и душе и телу, производя борьбу страстей, внося в ум бурю нечистых помыслов, расслабляя и расшатывая силы тела. Не так разрушается земля, обременяемая постоянным обилием вод, как расшатывается, расслабляется и исчезает сила тела, постоянно затопляемая питьем вина. Будем поэтому избегать крайностей с той и другой стороны, заботясь и о здоровье тела и сдерживая его необузданные порывы. Вино дано Богом не для того, чтобы мы упивались до пьяна, а чтобы были трезвыми, чтобы веселились, а не скорбели, ибо "вино", говорится, "веселит сердце человека" (Пс. 103:15), а ты делаешь его причиной печали. И действительно, чрезмерно упивающиеся бывают мрачны духом, так как над умом их разливается великий мрак. Наилучшее лекарство – когда ты соблюдаешь полнейшую умеренность. Это – полезная нам твердыня и против еретиков, клевещущих на создание Божье; потому что если бы вино было одним из запрещенных предметов, то Павел не дозволил бы его, не сказал бы, что надо употреблять вино. Да не только против еретиков, а и против более простых из братьев наших, которые всякий раз, как видят, что некоторые вследствие пьянства ведут себя непристойно, забывая порицать этих последних, поносят данный Богом плод, говоря: да не будет вина! Скажем поэтому им: да не будет пьянства, потому что вино дело Божье, а пьянство – дело дьявола. На вино производит пьянство, а невоздержание производит пьянство. Не поноси творения Божия, а порицай безумие со-раба. А ты, оставив без наказания и исправления согрешающего, оскорбляешь Благодетеля?

5. Итак, когда услышим, что кто-нибудь говорит подобное, то заставим его молчать, потому что не пользование, а неумеренность производит пьянство, пьянство – корень всех зол. Вино дано для того, чтобы восстанавливать силы слабого тела, а не для того, чтобы разрушать силу души, чтобы устранять немощь плоти, а не вредить здоровью души. Не доставляй поэтому своим неумеренным пользованием даром Божьим поводов (к порицанию его) людям неразумным и бесстыдным. Что, в самом деле, достойно большего сожаления, чем пьянство? Пьяница живой мертвец; пьянство – демон самозваный, недуг, не имеющий прощения, падение, лишенное оправдания, общий позор рода нашего. Пьяница не только бесполезен в собраниях, не только в делах частных и общественных но и по одному просто виду противнее всех, дыша зловонием. Изрыгания, позевания и крики пьяных неприятны и противны, и тем, кто видит и присутствует вместе с ними, внушают крайнее отвращение. Но верх зла в том, что этот недуг делает для пьяницы недоступным небо, и не дозволяет достичь вечных благ, так что вместе с позором здесь и там ожидает страдающих этим недугом тягчайшее наказание. Посему уничтожим эту дурную привычку и послушаемся слов Павла: "употребляй немного вина". Да и самое это употребление в небольшом количестве он позволил ради немощи, так что, если бы не было этой изнуряющей немощи, он не заставил бы ученика принимать и малого количества. Так и данные нам необходимые для жизни пищу и питье мы всегда должны измерять временем и необходимостью, никогда не переходить за пределы необходимости и ничего не делать безрассудно и беспорядочно. Теперь, когда мы узнали заботливость Павла и добродетель Тимофея, направим беседу на самое решение поставленных вопросов. В чем же эти вопросы? Необходимо повторить их снова, чтобы яснее было решение. Для чего (спрашивают), допустил Бог впасть в недуг такому святому и совершавшему столь великие дела, и почему ни сам он, ни учитель не могли устранить болезни, а возымели нужду в помощи вина? В этом состоял вопрос. Самое же решение нужно привести так, чтобы не только если бы кто-нибудь подвергся такой болезни и недугу, но и если бы кто-нибудь из людей святых, великих и достойных удивления подвергся бедности, голоду, узам, истязаниям, обидам, клеветам и всем вообще бедствиям настоящей жизни, то и относительно их в том, что будет сказано сегодня, можно было отыскать точную и яснейшую защиту против желающих обвинять (за это Бога). Вы ведь слышали, как многие спрашивают: почему, в самом деле, один, будучи человеком смиренным и кротким, каждый день привлекается в суд каким-нибудь преступником и злодеем, терпит множество бедствий, – и Бог допускает это? Почему другой, ложно обвиненный, умер несправедливо? Один, говорят, потоплен, другой низринут со скалы; и мы могли бы назвать многих святых, живших и в наше время и при наших предках, которые потерпели много разнообразных и разнородных мучений. Чтобы понять смысл всего этого, и ни самим не смущаться, ни других не допустить до соблазна, обратим тщательное внимание на то, что будет теперь сказано.

6. Я могу указать вашей любви восемь причин всякого рода и вида бедствий святых. Поэтому все усиленно напрягите ваше внимание, зная, что нам не будет уже никакого извинения и оправдания, если мы будем соблазняться приключающимися бедствиями, если, при существовании стольких причин, станем смущаться и тревожиться, как будто бы (их) не было ни одной. Итак, первая состоит в том, что Бог попускает им терпеть беды, чтобы они вследствие величия своих заслуг и чудес не впадали скоро в гордость. Вторая в том, чтобы другие не думали о них больше, чем свойственно человеческой природе, и не полагали, будто они боги, а не люди. Третья, – чтобы сила Божия являлась могущественной, побеждающей и умножающей проповедь через людей слабых и связываемых узами. Четвертая, – чтобы яснее обнаружилось терпение их самих, как людей, которые служат Богу не из-за награды, а являют такое благомыслие, что и после великих бедствий обнаруживают чистую любовь к Нему. Пятая, – чтобы мы любомудрствовали о воскресении. В самом деле, когда ты увидишь, что муж праведный, исполненный великой добродетели, терпит без конца бедствия, так и уходит из этого мира, то ты невольно вынужден будешь подумать о тамошнем суде, потому что если люди не дозволяют трудящимся за них уйти без награды и воздаяния, то гораздо больше Бог не захочет когда-нибудь отпустить не увенчанными тех, кто столько потрудился; а если Он никогда не захочет лишить их воздаяния за труды их, то необходимо должно быть какое-нибудь время после здешней смерти, в которое они получат воздаяния за здешние труды. Шестая (причина) в том, чтобы все, подвергающиеся несчастиям, имели достаточное утешение и облегчение, взирая на них и помня о случившихся с ними бедствиях. Седьмая, чтобы, когда мы призываем вас (подражать) добродетели их и каждому из вас говорим: "подражай Павлу и соревнуй Петру", вы, по причине чрезмерной высоты заслуг, не подумали, что они были людьми иной природы, и не отказались боязливо от подражания. Восьмая, чтобы, когда нужно ублажать и сожалеть, мы знали, кого нужно почитать блаженным, а кого жалким и несчастными. Таковы причины. Но их все надо подтвердить из Писаний, и с точностью показать, что все сказанное не изобретение человеческих размышлений, а мысли божественных Писаний. Тогда и слово наше будет заслуживать большего доверия, и глубже западет в ваши души. Что скорби содействуют святым к тому, чтобы быть кроткими и смиренными, а не надмеваться от знамений и заслуг, и что поэтому Бог попустил быть им, послушай, как относительно этого самого говорят и пророк Давид и Павел. Первый говорит: "благо мне, что я пострадал, дабы научиться уставам Твоим" (Пс. 118:71), а второй, сказав, что восхищен был на третье небо и вознесен в рай, прибавил: "и чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился" (2 Кор. 12:7). Что яснее этого? "Чтобы я не превозносился", говорит он, – по причине этого Бог допустил ангелам сатаны мучить меня. Ангелами же сатаны он называет не каких-либо демонов, а людей, служащих дьяволу – неверных, тиранов, язычников, которые постоянно его теснили и постоянно гнали. В словах же его смысл такой: Бог, как бы так говорит он, мог прекратить непрерывные гонения и притеснения; но когда я восхищен был на третье небо и вознесен в рай, то, чтобы из-за чрезмерности этих откровений я не возгордился и не стал высокомерен, Бог допустил эти гонения и дозволил ангелам сатаны мучить меня гонениями и скорбями, чтобы я не превозносился. Хотя и святы и достойны удивления сподвижники Павла и Петра, и все, кто ни есть такие, но все-таки они люди и нуждаются в большой осторожности, чтобы не впасть легко в гордость. И святые больше всего (нуждаются в этом); потому что ничто так не влечет к гордости, как сознание заслуг и дерзновенная душа. Чтобы они не потерпели ничего подобного, Бог и попустил быть искушениям и скорбям, которые могли бы смирять их и побуждать во всем соблюдать меру.

7. А что бедствия святых много содействуют и к проявлению силы Божьей, об этом послушай у того же апостола, который сказал то раньше. Чтобы ты не говорил, как думают неверные, что Бог, допускающий эти бедствия, бессилен, и что, не имея власти избавить своих (чтителей) от опасностей, допускает им постоянно бедствовать, посмотри, как показал Павел, что происходящее не только не свидетельствует о Его бессилии, но еще более являет всем Его силу. Сказав: "дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня", и указав этими словами на непрерывные искушения, он присовокупил: "трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня; но Господь сказал мне: довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи" (2 Кор. 12:8-9). Тогда, говорит, обнаруживается Моя сила, когда вы в немощи, и через вас, когда вы кажетесь слабыми, растет и всюду распространяется слово проповеди. Так, когда после бесчисленных ударов он отведен был в темницу, то пленил темничного стража. В колоде были ноги, в цепях руки, но темница потряслась в полночь, когда воспели (апостолы).

Видишь ли, как сила Его в немощи совершается? Если бы Павел был свободен и поколебал темницу, то случившееся не было бы так удивительно. Поэтому Бог и говорит: оставайся в узах, и да потрясутся отовсюду стены, и да разрешатся от оков узники, чтобы больше видна была сила Моя, когда через тебя связанного и скованного, освобождаются все узники. И темничного стража поразило тогда именно то самое, что, будучи содержим так крепко, Павел одной только молитвой мог потрясти основания, растворить двери темницы и разрешить всех узников. Но не здесь только, а и с Петром и с самим Павлом, и с остальными апостолами, можно видеть, что постоянно случается это, что (т. е.) благодать Божия всегда обнаруживается в преследованиях, является в утеснениях и громко возвещает о своей силе. Поэтому Он говорил: "довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи". А что многие склонны были бы часто предполагать о них (святых) больше, чем свойственно человеческой природе, если бы не видели их терпящими такие бедствия, послушай, как страшился этого Павел. "Если захочу", говорит он, "хвалиться, не буду неразумен, но я удерживаюсь, чтобы кто не подумал обо мне более, нежели, сколько во мне видит или слышит от меня" (2 Кор. 12:6). Что значат его слова? Я мог бы, говорит он, указать на гораздо большие чудеса, но не хочу, чтобы величие знамений не внушило людям обо мне большого мнения. Поэтому и бывшие с Петром, когда исцелен был хромой и все с изумлением смотрели на них, успокаивая народ и убеждая, что они ничего не обнаружили сами от себя и своей силой, говорят: "что смотрите на нас, как будто бы мы своею силою или благочестием сделали то, что он ходит" (Деян. 3:12)? Опять и в Листрах были не только поражены, но и привели украшенных венками быков и хотели принести жертву Павлу с Варнавой. Заметь коварство дьявола: через кого Господь хотел искоренить во вселенной нечестие, через тех самых он старался ввести его, опять убеждая признавать людей богами, что он делал и в прежние времена. И это его дело больше всего дало начало и корень идолослужению, потому что многие и счастливо окончившие войны, и водрузившие трофеи, и построившие города и совершившие иные какие-нибудь подобного рода благодеяния для тогдашних людей признаны были богами, почтены храмами и алтарями, и весь список языческих богов состоит из этих людей.

Чтобы не случилось этого и со святыми, Бог попустил им быть постоянно гонимыми, принимать бичевания, подвергаться недугам, чтобы крайняя телесная немощь и обилие искушений убеждали живших тогда, что совершавшие столь великие чудеса были все же людьми и ничего не приносили сами от себя, а все совершала через них, одна лишь благодать. Ибо если, те сочли за богов людей, совершивших незначительные и ничтожные дела, то гораздо более заподозрили бы они этих, творивших такие дела, каких никто никогда не видал и не слыхал, если бы последние не испытывали ничего, свойственного людям. Если, даже не смотря на то, что они подвергались бичеваниям, низвергались, заключались в узы, изгонялись, сталкивались каждый день с опасностями, некоторые все-таки впали в это нечестивое мнение, то гораздо больше они подумали бы, если бы те не терпели ничего, свойственного людям.

8. Такова третья причина бедствий. Четвертая же состоит в том, чтобы не думали люди, будто бы святые служат Богу по надежде на настоящее счастье. В самом деле, многие, живя распутно, будучи часто упрекаемы многими и призываемы к подвигам добродетели, и слыша о похвалах святым замужество в бедствиях, начинают на них клеветать по этому поводу. И не только люди, а и сам дьявол заподозрил то же самое. В самом деле, когда Иов владел большим богатством и наслаждался полным изобилием, то злой тот демон, будучи за него упрекаем Богом, не имея ничего сказать, ни оправдаться в своих преступлениях, ни набросить сомнение на добродетели праведника, тотчас же прибегает к этой защите, говоря: "не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него" (Иов. 1:10). За награду, говорит он, – наслаждаясь таким изобилием, – он добродетелен. Что же Бог? Он, желая показать, что не за награду служат Ему святые, лишил его всего богатства, предал бедности и допустил подвергнуться тяжелой болезни. Затем, укоряя дьявола, что он напрасно заподозрил, говорит, что (Иов) "доселе тверд в своей непорочности; а ты возбуждал Меня против него, чтобы погубить его" (Иов. 2:3). Для святых достаточной наградой и воздаянием служит самое служение Богу, как и для любящего довольно и той награды, чтобы любить, кого любит, так что он и не ищет ничего сверх того, и не думает, чтобы что-нибудь было больше этого. Если же так бывает в отношении к человеку, то гораздо больше в отношении к Богу. Поэтому и Бог, желая показать это, дозволил больше, чем требовал дьявол. Тот говорит: "простри руку Твою и коснись" его (Иов. 2:5), а Бог не так, но говорит: "вот, он в руке твоей" (Иов. 2:б). Подобно тому, как на мирских состязаниях сильные и здоровые телом атлеты являются не тогда, когда бывают окутаны увлаженной маслом одеждой, а выступают на арену, сбросив ее, нагими, и тогда поражают зрителей полной соразмерностью всех членов, когда ничто уже не скрывает их тела; так и Иов: когда окружен был всем тем богатством, то для многих неизвестно было, каков он; когда же бросил его подобно тому, как атлет снимает одежду, и вышел нагим на подвиг благочестия, то в таком обнаженном виде, так поразил всех зрителей, что и само воинство ангельское, зревши это, громко воскликнуло, видя твердость души его, и рукоплескало победителю. Как я сейчас сказал, он не тогда виден был людям, когда владел всем тем богатством, а тогда, когда, сбросив его, подобно одежде, оказался нагим посреди вселенной, как бы в театре, и все были поражены хорошим состоянием души его; и не только благодаря этой наготе он выказал себя, но благодаря также и борьбе и терпению в болезни.

Как я сказал раньше, его поразил не сам Бог, чтобы дьявол опять не сказал: "Ты пощадил и навел не такое искушение, какое нужно было бы", а отдал самому дьяволу и гибель стад и власть над телом. Я, говорит Он, уверен в борце; поэтому не препятствую употребить с ним, какие хочешь, приемы борьбы. Но подобно тому, как хорошие и вполне полагающиеся на свое искусство и крепость тела борцы часто вступают в борьбу с противниками не прямо стоя и не на равных условиях, а дозволяют им перехватить себя посередине, чтобы сделать более блистательною победу, так и Бог допустил дьяволу схватить святого посередине, чтобы, когда тот победит после такого преимущества борьбы (на стороне дьявола) и распрострет его на земли, был более блистательным венец. Золото испытано; как хочешь пытай его, как хочешь пробуй, ты не найдешь в нем грязи. Но (Бог) показывает нам не только мужество других, но и представляет еще иное великое утешение. Что, в самом деле, говорит Христос? "Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так" творили и пророкам отцы их (Матф. 5:11-12). И Павел опять, желая утешить македонян, говорит: "ибо вы, братия, сделались подражателями церквам Божьим во Христе Иисусе, находящимся в Иудее, потому что и вы то же претерпели от своих единоплеменников, что и те от Иудеев" (1 Фесс. 2:14). Точно также он увещевает и евреев, перечисляя всех праведников, (страдавших) в печах, ямах, в пустынях, горах, в пещерах, проводивших жизнь в голоде и тесноте (Евр. 11:38), потому что общение в страданиях доставляет некоторое утешение изгнанникам. А что страдания святых дают, опять, поводы говорить и о воскресении, послушай, как говорит об этом сам Павел: "по [рассуждению] человеческому, когда я боролся со зверями в Ефесе, какая мне польза, если мертвые не воскресают" (1 Кор. 15:32)? И еще: "если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков" (1 Кор. 15:19). Бесчисленные терпим мы бедствия в настоящей жизни, говорит он; поэтому, если нельзя надеяться на другую жизнь, то кто был бы несчастнее нас?

9. Отсюда очевидно, что наша жизнь не ограничивается пределами настоящего существования. И это становится ясным из искушений. Никогда бы не потерпел Бог, чтобы претерпевшие столько великих бедствий и проведшие всю настоящую жизнь в искушениях и бесчисленных опасностях не были вознаграждены гораздо большими дарами. Если же Он не потерпел бы (этого), то, очевидно, что Он уготовал некую иную, лучшую и более светлую жизнь, в которой Он должен увенчать борцов благочестия и прославить (их) перед взорами всей вселенной. Итак, когда ты увидишь, что праведник находится в нужде, терпит бедствия, подвергается недугу, бедности, и заключает настоящую жизнь множеством других бедствий, тогда скажи себе, что если бы не было воскресения и суда, то Бог не попустил бы потерпевшему за Него столько зол отойти отсюда, не испытав ничего хорошего. Очевидно отсюда, что Он уготовал им другую жизнь гораздо более приятную и счастливую, чем настоящая, потому что если бы было не так, то Он не дозволил бы многим нечестивым жить в роскоши в течение настоящей жизни, а многим праведникам не допустил бы оставаться в бесчисленных бедствиях. Но так как уготован иной век, в котором Он намерен воздать всякому по достоинству, одному – мзду нечестия, другому – мзду добродетели, то Он и терпит, видя, как один бедствует, а другой роскошествует. И другую причину постараюсь представить от Писаний. В чем же она заключается? В том, чтобы мы, будучи призываемы к той же самой добродетели, не говорили, что они (святые) имели иную природу, или что они не были людьми. Поэтому некто, говоря о великом Илии, сказал так: "Илия был человек, подобный нам" (Иак. 5:17). Видишь ли, что соучастием в страданиях апостол показывает, что он (Илия) был человеком, как и мы? И еще: "и я человек смертный, подобный всем" (Прем. 7:1), – и это ручается за общность природы. А чтобы ты знал, что страдания святых научают нас ублажать того, кого (именно) нужно ублажать, это ясно из следующего. Когда ты слышишь Павла, который говорит, что "даже доныне терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитаемся" (1 Кор. 4:11), и что "Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает" (Евр. 12:6), то ясно, что мы будем восхвалять не тех, кто наслаждается спокойствием, а тех, которые терпят притеснения и скорби за Бога, и будем соревновать живущим добродетельно и заботящимся о благочестии. Так и пророк говорит: "которых десница – десница лжи, дочери наши – как искусно изваянные столпы в чертогах: плодятся овцы наши тысячами и тьмами на пажитях наших, волы наши тучны. Да не будет ни расхищения, ни пропажи, ни воплей на улицах наших. Блажен народ, у которого это есть" (Псал. 143:11-15). Ты же что говоришь, пророк? – "Блажен народ, у которого Господь есть Бог" (Псал. 143:15). Не того, кто обогащается имуществом, а того, кто украшается благочестием, говорит он, я считаю блаженным, хотя бы он терпел бесчисленные бедствия. Если же нужно назвать и девятую причину, то мы указали бы на то, что скорби делают более испытанными тех, кто подвергается им, ибо "от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает" (Римл. 5:3-5). Видишь ли, что искусство, являющееся из скорби, внушает нам надежду на будущее, и пребывание в искушениях заставляет нас иметь хорошие надежды на будущее? Таким образом, я не без основания говорил, что эти скорби утешают нас надеждами на воскресение и делают искушаемых лучшими: "золото испытывается в огне", так и человек принятый в "горниле уничижения" (Сирах. 2:5). Можно указать и десятую причину. Какую же именно? Ту самую, которую я называл уже часто и раньше, именно, – если у нас есть какие-нибудь пороки, то устраним здесь и их. И на это указывая, патриарх говорил богатому, что "Лазарь" воспринял свое "злое", почему "утешается" (Лук. 16:25). И кроме этой найдем опять иную причину. В чем же эта? В том, чтобы умножить нам венцы и награды, потому что в той мере, как возрастают скорби, умножаются и воздаяния, вернее же – гораздо больше, потому что "недостойны", говорит апостол, "нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас" (Римл. 8:18). Итак, имея возможность указать столько причин страдания святых, не будем ни роптать в искушениях, ни сомневаться, ни смущаться, а станем и сами воспитывать свои души, и других научать этому. И если ты увидишь человека, который живет добродетельно, стремится к любомудрию, угождает Богу, и затем терпит бесчисленные бедствия, то не соблазнись, возлюбленный! И если ты увидишь, что кто-нибудь приступает к духовным делам и думает достичь чего-нибудь полезного, затем терпит неудачу, то не смущайся. И я знаю, что многие спрашивают так: один, говорят, отправился в Мартирион [2], чтобы доставить средства помощи бедным, но подвергся кораблекрушению и погубил все. Другой, опять, делая то же самое, попался разбойникам и едва спас свою жизнь, убежав от них нагим. Что же сказать нам? То, что не должно сетовать ни о чем этом, потому что хотя (тот человек) и подвергся крушению, однако он имеет совершенный плод правды, так как выполнил все свое: собрал имущество, сохранил, приступил к делу, отправился в путь, а кораблекрушение нисколько уже не зависело от его решения. Но для чего Бог допустил это? Для того, чтобы сделать этого человека испытанным. Но бедные, говорят, лишились денег? Не так ты заботишься о бедных, как создавший их Бог, потому что если они и лишились их, то Он может с другой стороны доставить им еще больший источник благосостояния.

10. Не будем, поэтому, требовать у Него отчета в происходящем, а прославим за все. Не без цели и не напрасно попускает Он часто подобное, но, не покидая заботой тех, кто должен бы получить утешение от этих денег, доставляя только им вместо того другой способ пропитания, Он делает и более искушенным потерпевшего крушение и большую награду приготовляет ему, потому что благодарить Бога, подвергшись таким бедам, составляет гораздо большую заслугу, чем давать милостыню.

В самом деле, не только то, что мы отдаем, творя милостыню, но и то, что мы мужественно переносим, когда у нас отнимают другие, приносит нам обильный плод. И чтобы ты знал, что последнее больше первого, я поясняю это примером случившегося с Иовом. Последний, когда владел имуществом, отворял свой дом для бедных, отдавал все, что было; но он не был так славен тогда, когда отворял свой дом бедным, как тогда, когда, услышав, что дом обрушился, не отчаялся. Он не был так славен, когда, обстригая овец, одевал нагих, как был славен и знаменит, когда, услышав, что упал огонь и уничтожил все стада его, возблагодарил Бога. Тогда он был человеколюбив, теперь стал любомудр. Тогда он жалел бедных, теперь же благодарил Владыку. И он не сказал себе: что же это? Стада уничтожены, от которых питалось множество бедных; если уж я не достоин был наслаждаться этим богатством, то, по крайней мере, следовало бы пощадить ради тех, которые получали (от них) долю. Но ничего подобного он ни сказал, ни помыслил, а знал, что Бог все устраивает на пользу. И чтобы ты знал, что Иов нанес дьяволу более сильный удар именно тогда, когда, будучи лишен (всего), возблагодарил (Бога), чем когда, владея (имуществом), являл сострадание, поразмысли о том, что, когда он владел, дьявол мог высказать некоторое подозрение, хотя и ложное, он все же мог сказать: "разве даром Иов чтит Тебя?" – а после того, как у него взял все, лишил его всего, и Иов сохранил ту же самую любовь к Богу, тогда совершенно замкнулись бесстыдные уста, и дьявол не мог уже сказать ничего, потому что еще славнее, чем прежде, был праведник. Итак, будучи лишенным всего, мужественно и с благодарностью переносить (несчастие), как показано на примере этого праведника, – гораздо большая добродетель, чем, живя в богатстве, творить милостыню. Тогда у Иова было великое дружелюбие к со-рабам, теперь он показал великую любовь к Владыке. Не напрасно я распространяюсь об этом, а потому, что многие, творя милостыню, питая вдовиц, часто лишаются имения; другие теряют все благодаря приключившемуся пожару, иные подвергаются крушениям, еще иные, благодаря ложным обвинениям и подобным неправдам, после обильной милостыни доводятся до крайней бедности, до бессилия и болезни, и ни от кого не получают никакой помощи. Итак, не станем говорить, как говорят многие: "никто ничего не знает", – всего сказанного достаточно, чтобы устранить такое смущение. Один, говорят, творя столько милостыни, потерял все. И что в том, что он все потерял? Если он возблагодарит за эту утрату, то приобретет у Бога гораздо большее благоволение и получит в будущей жизни не вдвое, как Иов, а во сто крат больше. Если же он бедственно страдает здесь, то именно это самое, т. е. что он все мужественно переносит, готовит ему большее сокровище, потому что, призывая его к большим подвигам и к более тяжкой борьбе, Бог допустил (ему) впасть из богатства в бедность. Случающийся пожар часто уничтожает твой дом и истребляет все имущество? Вспомни случившееся с Иовом, возблагодари Владыку, который мог воспрепятствовать и не воспрепятствовал, – и ты получишь такую же награду, какую получил бы, если бы все это отдал в руки бедных. Но ты влачишь жизнь в бедности и голоде и среди бесчисленных опасностей? Вспомни Лазаря, боровшегося и с болезнью, и с бедностью, и с лишениями; вспомни апостолов, которые проводили жизнь в голоде, и в жажде, и наготе; вспомни пророков, патриархов, праведников, – и ты найдешь, что все они были не из числа богатых и наслаждавшихся жизнью, а из числа терпевших нужду, скорби и тесноту.

11. Слагая это в себе, возблагодари Владыку за то, что Он сподобил тебя такой участи, не по ненависти, а по сильной любви, потому что Он не попустил бы и тем потерпеть таких бедствий, если бы не сильно любил (их), ибо через эти бедствия Он сделал их более славными. Нет блага, равного благодарности как нет ничего хуже хулы. Не будем дивиться, что, прилежа к духовным делам, мы терпим много бедствий. Подобно тому, как разбойники делают подкопы и тщательно выслеживают не там, где сено, мякина и солома, а где золото и серебро, так и дьявол налегает больше всего на тех, кто занимается духовными делами. Там много козней, где добродетель; там зависть, где милостыня. Но у нас есть одно величайшее оружие, которое способно отразить все такие козни – благодарить за все это Бога. Авель, не тогда ли, как приобрел жертву от начатков пал от братней руки, скажи мне? И, однако, Бог попустил это, не по ненависти к почтившему, а по сильной любви и желая доставить ему, кроме венца за прекраснейшую ту жертву, другой венец – мученичества. Моисей захотел помочь неправедно обижаемому, и подвергся крайней опасности, (так что) бежал из отечества. И Бог попустил это, чтобы ты знал терпение святых. В самом деле, если бы мы принялись за духовные дела, зная наперед, что не потерпим никакого несчастия, то при таком ручательстве в безопасности мы оказались бы не делающими ничего великого; теперь же делающие такие дела больше всего достойны удивления именно потому, что, предвидя и опасности, и лишения, и смерть, и бесчисленные бедствия, все-таки не отстают от таких подвигов и не становятся недеятельными из опасения страданий. Поэтому, как три отрока говорили: "есть Бог" на небе "силен спасти нас. Если же и не будет того, то да будет известно тебе, царь, что мы богам твоим служить не будем и золотому истукану, которого ты поставил, не поклонимся" (Дан. 3:17-18), так и ты, когда должен совершать что-нибудь, подобающее Богу, предусматривай много опасностей, много лишения, много смертей, и ни изумляйся, ни смущайся, когда это случается. "Сын мой", говорит мудрый, "если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению" (Сирах. 2:1). Никто, решаясь состязаться, не ожидает стяжать венка без ран; поэтому и ты, начав всеми силами бороться с дьяволом, не гонись за безопасной и полной приятностей жизнью, потому что не здесь Бог обещал тебе воздаяния и обетования, а все славное в будущем веке. Поэтому, когда ты или сам, сделав что-нибудь доброе, получишь неприятности, или увидишь, что другой потерпел это, то веселись и радуйся, потому что это служит тебе к большему воздаянию. Не падай духом, не бросай усердия, не становись ленивым, а – напротив – прилагай еще большее рвение. И апостолы, когда проповедовали, то, подвергаясь бичеваниям, побиванию камнями, постоянно обитая в темницах, не только после избавления от опасностей, а и в самых опасностях возвещали проповедь истины с большим рвением. И можно видеть, как Павел в самой темнице, в самых узах обучает, наставляет тайным, и на суде, опять, делает то же самое, и во время крушения, и в бурю, и среди множества опасностей. И ты соревнуй этим святым, – пока в силах, не отказывайся от добрых дел, и хотя бы видел, что бесконечное число раз прерывает тебя дьявол, никогда не отставай. Ты, перенося деньги, подвергся, может быть, крушению; а Павел, неся то, что дороже было всяких денег,- слово, отправился в Рим, подвергся крушению и потерпел множество бедствий. И это он сам выразил, говоря: много раз "хотел" прийти к вам, но "воспрепятствовал нам сатана" (1 Фесс. 2:18). И Бог попускал это, с избытком, проявляя Свою силу и показывая, что хотя бы дьявол представлял бесчисленные препятствия, дело проповеди нисколько от этого не терпело ущерба и не прекращалось. Поэтому-то Павел за все благодарит Бога, зная, что через это Он делал его более славным, и во всем обнаруживал великую силу своей ревности, не будучи удерживаем никакими препятствиями. Поэтому и мы, сколько бы раз ни постигла нас неудача, всякий раз будем приступать к духовным делам, и не будем говорить: для чего допустил Бог препятствия? Потому и допустил Он, чтобы ты больше показал свою ревность многим и великую любовь, так как любящему больше всего свойственно никогда не отказываться от того, что нравится любимому. Слабый и малодушный падает духом тотчас же при первом ударе, а сильный и бодрый, хотя бы без конца встречал преграды, тем более будет прилежать к делам Божьим, исполняя все, что ему следует, и благодаря за все. Сделаем же это и мы. Благодарность – великое сокровище, великое богатство, непобедимое благо, крепкое оружие, равно как хула усиливает настоящую уже потерю и заставляешь нас лишиться еще больше сверх того, что мы уже потеряли. Ты лишился имущества? Если ты будешь благодарить, то ты приобрел душу и овладел большим сокровищем, снискав у Бога большее благоволение. Если же ты будешь хулить, то потерял и свое спасение, и того не возвратил, и душу, которую имел, и ту убил.

12. Но раз у нас зашла теперь речь о хуле, то я хочу просить всех вас об одной услуге, взамен этой речи и рассуждения, – именно, чтобы вы унимали в городе тех, кто богохульствует. Если ты услышишь, что кто-нибудь на распутье или на площади хулить Бога, подойди, сделай ему внушение. И если нужно будет ударить его, не отказывайся, ударь его по лицу, сокруши уста, освяти руку твою ударом; и если обвинят тебя, повлекут в суд, иди. И если судья перед судилищем потребует ответа, смело скажи, что он похулил Царя ангелов, ибо если следует наказывать хулящих земного царя, то гораздо больше оскорбляющих Того (Царя). Преступление – одного рода, публичное оскорбление, обвинителем может быть всякий, кто хочет. Пусть узнают и иудеи и эллины, что христиане – хранители, защитники, правители и учители города; и пусть то же самое узнают распутники и развратники, что – именно – им следует бояться рабов Божьих, дабы, если и захотят когда сказать что-либо подобное, оглядывались всюду кругом и трепетали даже теней, опасаясь, как бы христианин не подслушал, не напал и сильно не побил. Ты слышал, что сделал Иоанн? Он увидел тирана, ниспровергающего брачные законы, и смело посреди площади заговорил: "не должно тебе иметь жену брата твоего" (Марк. 6:18). А я привел тебя не к тирану, не к судье, и не за противозаконные браки, не за оскорбляемых со-рабов, а удостаиваю тебя исправлять равного за бесчинное оскорбление Владыки. Не правда ли, ты счел бы меня сумасшедшим, если бы я сказал тебе: наказывай и исправляй царей и судей, поступающих противозаконно? И, однако, Иоанн сделал это; следовательно, это не свыше наших сил. Теперь же исправляй, по крайней мере, хоть со-раба, хоть равного себе, и если даже надо будет умереть, не переставай вразумлять брата. Это будет для тебя мученичеством. И Иоанн ведь был мучеником. Ему не приказывали ни принести жертвы, ни поклониться идолу, но он сложил голову за святые законы, когда они подвергались поруганию. Так и ты до смерти борись за истину, и Господь будет поборать за тебя. И не говори мне таких бессердечных слов: что мне заботиться? У меня нет с ним ничего общего. У нас нет ничего общего только с дьяволом, со всеми же людьми мы имеем много общего. Они имеют одну и ту же с нами природу, населяют одну и ту же землю, питаются одной и той же пищей, имеют одного и того же Владыку, получили одни и те же законы, призываются к тому же самому добру, как и мы. Не будем, поэтому, говорить, что у нас с ними нет ничего общего, потому что это голос сатанинский, дьявольское бесчеловечие. Не станем же говорить этого, а покажем подобающую братьям заботливость. А я обещаю со всей уверенностью и ручаюсь всем вам, что если все вы, присутствующие здесь, захотите разделить между собой заботу о спасении обитающих в городе, то последний скоро исправится весь. И хотя здесь малейшая часть города, но малейшая по количеству, а по благочестию главная. Разделим между собой заботу о спасении наших братьев. Достаточно одного человека, воспламененного ревностью, чтобы исправить весь народ. А когда на лицо не один, и не два, и не три, а такое множество могущих принять на себя заботу о нерадивых, то не по чему иному, как по нашей лишь беспечности, а отнюдь не слабости, многие погибают и падают духом. Не безрассудно ли, в самом деле, что если мы увидим драку на площади, то бежим и мирим дерущихся; да, что говорю я – драку? Если увидим, что упал осел, то все спешим протянуть руку и поставить его на ноги; а о гибнущих братьях не заботимся? Богохульник – тот же осел, не вынесший тяжести гнева и упавший. Подойди же и подними его и словом и делом, и кротостью и силой; пусть разнообразно будет лекарство. И если мы устроим так свои дела, будем искать спасения и ближних, то вскоре станем желанными и любимыми и для самих тех, кто получает исправление. И – что всего важнее – мы насладимся предстоящими благами, которые все мы да достигнем благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Старой называлась часть города, расположенная при реке Оронте; здесь была церковь, называвшаяся также "старой" или еще "апостольской", так как основана была апостолами.

[2] ????????? – этим именем назывался храм Спасителя в Иерусалиме.

БЕСЕДА ВТОРАЯ,

произнесенная в Антиохии, в церкви, так называемой, старой, когда он был пресвитером – о бедствии, постигшем город, по случаю низвержения статуй благочестивого царя Феодосия Великого, на слова апостола: "богатых в настоящем веке увещевай, чтобы они не высоко думали" (1 Тим 6:17), и против любостяжания

Что мне сказать, и о чем говорить? Теперь время слез, а не слов; рыданий, а не речей; молитвы, а не проповеди. Так тяжко преступление, так неизлечима рана, так велика язва: она выше всякого врачевства и требует высшей помощи. Так и Иов, лишившись всего, сидел на гноище, и, услышав об этом, друзья пришли и, увидев его издали, разодрали одежды, посыпали себя пеплом и сильно восстенали. То же и теперь надлежало бы сделать всем окрестным городам, – придти к вашему городу и с полным участием оплакать случившееся. Тогда Иов сидел на гноище; ныне наш город сидит в великой сети. Тогда дьявол напал на стада, на рогатый скот и на все достояние праведника: теперь он излил свое неистовство на целый город. Впрочем, и тогда и теперь попустил это Бог: тогда для того, чтобы тяжкими испытаниями более прославить праведника; теперь для того, чтобы этим чрезмерным бедствием сделать нас более смиренными. Дайте мне оплакать настоящее. Семь дней молчал я, как друзья Иова: дайте мне теперь открыть уста и оплакать это общее бедствие. Кто пожелал зла нам, возлюбленные? Кто позавидовал нам? Откуда такая перемена? Ничего не было славнее нашего города; теперь ничего не стало жальче его. Народ, столь тихий и кроткий и, подобно ручному и смирному коню, всегда покорный рукам правителей, теперь вдруг рассвирепел и натворил таких бедствий, о которых и говорить непристойно. Плачу и рыдаю теперь – не о великости угрожающего наказания, а о крайнем безрассудстве сделанного. Если царь и не оскорбится, и не разгневается, не накажет нас и не предаст мучениям: то, скажи мне, как мы перенесем стыд от наших дел? От плача прерывается моя беседа; едва могу открыть уста, двигать языком и произносить слова: тяжкая печаль, как узда, удерживает мой язык и останавливает слова. Ничего не было прежде счастливее нашего города; теперь нет ничего горестнее его. Жители его, как пчелы, жужжащие около улья, каждый день толпились на площади, и все доселе почитали нас счастливыми за такое многолюдство. Но вот теперь этот улей опустел; потому что, как пчел (разгоняет) дым, так и нас разгоняет страх. И что сказал пророк, оплакивая Иерусалим, то же и нам прилично сказать теперь: город наш стал, "как дуб, которого лист опал, и как сад, в котором нет воды" (Ис. 1:30). В неорошаемом саду торчат деревья без листьев и плодов; таков стал теперь и наш город: как оставила его помощь Всевышнего, он опустел и лишился почти всех жителей. Нет ничего любезнее родины; но теперь нет ничего горестнее ее. Все бегут из родного города, как из сети; оставляют его, как пропасть, выскакивают, как из огня. Как от дома, объятого пламенем, с великой поспешностью бегут не только живущие в нем, но и все соседи, стараясь спасти хоть нагое тело; так и теперь, когда гнев царя, подобно огню, угрожает упасть сверху, каждый спешит удалиться и спасти хоть нагое тело, прежде чем этот огонь, идя своим путем, не дойдет и до него. Наше бедствие стало загадкой: без врагов бегство; без сражения переселение; без пленения плен! Не видали мы огня варварского; не видали и лица врагов: а терпим то же, что плененные. Все знают теперь о нашем бедствии, потому что, принимая к себе наших беглецов, слышат от них о поражении нашего города.

2. Но я не стыжусь этого и не краснею. Пусть знают все о злополучии нашего города, для того, чтобы, сострадая матери, вознесли общий от всей земли голос к Богу и единодушно умолили Царя небесного о спасении общей всем им матери и питательницы. Недавно наш город подвергся землетрясению, а теперь сотрясаются самые души жителей; тогда колебались основания домов, теперь содрогается у каждого самое основание сердца. Все мы каждый день видим смерть перед глазами, живем в непрестанном страхе и терпим наказание Каиново, страдая более, нежели заключенные в темнице, и выдерживая осаду необыкновенную и новую, ужаснее которой и вообразить нельзя. Выдерживающие осаду от врагов бывают заключены только внутри городских стен, а для нас и площадь сделалась недоступной и каждый заключен в стенах своего дома. И как для осажденных не безопасно выйти за городскую стену, по причине окружающих ее врагов; так для многих из жителей нашего города не безопасно выйти из дома и явиться на площади, потому что везде ловят виновных и невинных хватают среди площади и влекут в суд без всякого разбора. Поэтому господа, вместе со слугами своими, сидят в домах своих, как связанные. Кто схвачен? Кто посажен в темницу? Кто сегодня наказан? Как и каким образом? Вот о чем только и выведывают и спрашивают они у всякого, у кого только можно узнать безопасно. Они влачат жизнь, которая жальче всякой смерти: принуждены каждый день оплакивать чужие бедствия, трепещут за собственную безопасность и ничем не лучше мертвых, потому что сами давно умерли от страха. А если бы кто, не имея этого страха и беспокойства, и захотел выйти на площадь, то печальный вид ее тотчас прогнал бы его домой: он увидел бы, что там, где за несколько дней перед тем людей было более, нежели волн в реке, бродит один, много два человека, и то с поникшим лицом и в глубоком унынии. Теперь все прежнее многолюдство исчезло. Неприятен вид леса, в котором вырублено множество деревьев, или – вид головы, во многих местах лишенной волос: так и наш город, когда меньше стало в нем людей и только немногие появляются там и здесь, сделался скучным и на всех, кто ни посмотрит на него, наводит густую мглу скорби. И не только город, – самый воздух и даже светлый круг солнца, кажется, теперь помрачился скорбью и сделался темнее, не потому, чтобы изменилось свойство стихий, но потому, что наши глаза, омраченные мглой печали, не могут ясно и с прежней легкостью принимать свет солнечных лучей. Теперь сбылось, что некогда оплакивал пророк: "зайдет" для них "солнце в полдень и омрачится земля среди светлого дня" (Ам. 8:9). А это сказал он не потому, чтобы в самом деле скрылось солнце и померк день, но потому, что скорбящие, по причине мрака печали, не могут видеть света даже в полдень. Что и случилось теперь: куда бы кто ни посмотрел, на землю ли, на стены ли, на столпы ли города, или на своих ближних, везде он, кажется, видит ночь и глубокий мрак. Так все исполнено печали! Везде страшное безмолвие и пустота; исчез приятный шум многолюдства; город так безмолвен, как будто все жители его скрылись под землей; все стали похожи на камни; уста, связанные бедствием, как оковами, хранят такую глубокую тишину, как будто напали враги и сразу истребили всех огнем и мечем. Прилично теперь сказать: "позовите плакальщиц, чтобы они пришли, и к женам" мудрым и поднимут плач о нас (Иер.9:17). Пусть очи ваши источат воду, и ресницы ваши прольют слезы. Плачьте холмы, и рыдайте горы. Призовем всю тварь сострадать нашим бедствиям. Город столь великий, глава восточных городов, находится в опасности быть изглаженным с лица вселенной; имевший много чад, теперь вдруг сделался бесчадным и некому помочь, потому что оскорблен тот, кому нет равного на земле; он – царь, вождь и глава всех живущих на земле. И потому прибегнем к Царю небесному; Его призовем на помощь: если не получим милости свыше, то нам не останется никакого утешения в бедствии.

3. Я хотел было на этом и окончить слово, потому что души скорбящие не любят продолжительных речей. Как черная туча, став на пути солнечных лучей, преграждает весь блеск их, так и облако печали, когда станет перед нашей душой, не дает свободного прохода слову, но подавляет его и с великим насилием удерживает внутри. И это бывает не только с проповедниками, но и со слушателями, потому что печаль как не позволяет слову свободно изливаться из души говорящего, так не дает ему упадать, со свойственной ему силой, и на сердца слушателей. И иудеи, удрученные "глиной и кирпичами" (Исх. 1:14), не могли слушать Моисея, когда он часто и много говорил им об их избавлении (Исх. 6:9), потому что печаль преграждала слову путь к их душе и закрывала у них слух. Поэтому и я хотел окончить здесь слово: но подумал, что облако не всегда только пресекает путь солнечным лучам, а часто и само подвергается от него действию, так как солнце, постоянно усиливающеюся теплотой своей, разрежая облако, часто разрывает его в самой середине, и тогда, вдруг просияв, во всем свете предстает перед нашими взорами. Это же и я надеюсь сделать сегодня; надеюсь, что слово, постоянно действуя на ваши души и долго пребывая в них, расторгнет облако печали и осветит ваши мысли обычным наставлением. Предайте же мне ваши души, приклоните на некоторое время ваш слух; отбросьте печаль; возвратимся к прежнему обычаю; и как привыкли мы всегда быть здесь с благодушием, так сделаем и теперь, возложив все на Бога. Это послужит нам и к прекращению бедствия, потому что когда Он увидит, что мы со вниманием слушаем Его слово и в самое бедственное время не оставляем любомудрия, то скоро подаст нам помощь, совершит благую перемену и утишит настоящую бурю.

Христианин должен и тем отличаться от неверных, чтобы все переносить благодушно, и, окрыляясь надеждой на будущее воспарять на высоту, недосягаемую для человеческих бедствий. На скале стоит верный, и потому не доступен ударам волн. Пусть воздымаются волны испытаний: они не достигнут до его ног; он стоит выше всякого такого навета. Не упадем же духом, возлюбленные! Не столько мы сами заботимся о своем спасении, сколько сотворивший нас Бог; не столько мы печемся, чтобы не потерпеть какого-либо бедствия, сколько Тот, кто даровал нам душу, и затем еще дает такое множество благ. Окрылим себя такой надеждой, и с обычной ревностью выслушаем что будет сказано. Недавно предлагал я вашей любви пространную беседу [1], – и видел, что все следовали за мной и никто не воротился с половины дороги. Благодарю вас за такое усердие; в нем получил я награду за труды. Но тогда же просил я у вас еще и другой награды; вы, думаю, знаете это и помните. Какой же награды? – Наказать и вразумить богохульников, находящихся в нашем городе, обуздать оскорбляющих Бога и бесчинствующих. Не думаю, чтобы я сказал тогда это от себя; но сам Бог, предвидящий будущее, вложил в мою душу такие слова, и если бы мы наказали тех, которые так дерзко поступали, – теперь не случилось бы того, что случилось. Если уже надобно было подвергаться опасности, то не лучше ли было потерпеть что-нибудь, вразумляя и обуздывая этих людей (что принесло бы нам и венец мученичества), – нежели теперь бояться, трепетать и ожидать смерти из-за их бесчинства? Вот преступление сделано немногими, а вина пала на всех. Вот все мы из-за них теперь в страхе, и за причиненное ими буйство сами терпим наказания. Но если бы мы предварительно изгнали их из города, или вразумили и исцелили больной член, то не подвергались бы настоящему страху. Знаю, что жители нашего города издавна отличаются благородным нравом, и что некоторые только пришельцы и бродяги, нечестивцы и злодеи, отчаявшиеся в своем спасении, решились на такую дерзость. Поэтому я непрестанно взывал к вам и настаивал; укротим неистовство богохульников, образумим их, позаботимся об их спасении, хотя бы это стоило нам жизни; великую награду принесет нам такой подвиг; не допустим, чтобы нанесено было оскорбление общему Владыке; городу приключится великое несчастие, если мы оставим это без внимания.

4. Так я предсказывал, так и случилось теперь, и мы за эту беспечность терпим наказание. Ты не обратил внимания на то, что оскорбляешь Бога, – и вот Он попустил, чтобы нанесено было оскорбление царю, и чтобы всем нам угрожала крайняя опасность, и, таким образом, в настоящем страхе мы получили наказание за свое нерадение. Неужели напрасно и без причины я предсказывал и постоянно тревожил вашу любовь? И, однако же, успеха не было. По крайней мере, теперь пусть будет иначе: умудрившись настоящим бедствием, обуздаем бесчинную наглость этих людей, заградим им уста, заключим, как смертоносные источники, и обратим в противную сторону: тогда прекратятся бедствия, постигшие город.

Церковь – не зрелище, чтобы в ней слушать нам для одного удовольствия; из нее выходить должно с назиданием, с каким-нибудь важным приобретением; вот как должно выходить отсюда! Напрасно и попусту приходим сюда, если только на время получив наставление, выйдем без всякой от него пользы. Что мне за польза от этих рукоплесканий? Что – в похвалах и кликах? Для меня будет похвалой то, если вы своими делами оправдаете все мои слова. Тогда я счастлив и блажен, когда вы с полным усердием будете не принимать только, но исполнять все, что услышите от меня. Пусть каждый исправляет своего ближнего, потому что сказано: "назидайте" друг друга (1 Фессал. 5:11). Если же мы не станем делать этого, то преступление каждого будет наносить общий и тяжкий вред всему городу. Вот и теперь, хотя мы и не принимали участия в преступлении дерзких людей, однако же, не менее их поражены страхом, и трепещем, чтобы всех нас не постиг гнев царя. И нам нельзя сказать в извинение: я не был при этом, не знал, не участвовал. За это-то самое, говорят, ты и должен быть наказан и осужден по всей строгости, что ты не был при том, не воспрепятствовал, не удержал бесчинных, не подверг себя опасности за честь царя. Ты не участвовал в дерзости виновных? – Хвалю это и одобряю; но ты не воспрепятствовал тому, что случилось, а это достойно осуждения. Такие же слова мы услышим и от Бога, если будем молчать в то время, когда против Него раздаются хулы и поношения. Закопавший талант (Матф. 25:25-30) осужден не за то, что умалил его, потому что он возвратил вверенные деньги в целости, а за то, что не увеличил его, – не научил других; что не отдал серебра купцам, т. е. не наставил, не посоветовал, не удержал, не исправил своих ближних, – бесчинных грешников: вот за что он без всякой пощады предан тяжкому наказанию! Но если не прежде, то, по крайней мере, теперь вы позаботитесь – я твердо уверен – о таком исправлении, и не допустите, чтобы Бог подвергался оскорблению. Если бы к этому и никто не убеждал, то уже случившееся достаточно может убедить самых бесчувственных позаботиться о своем спасении. Но уже время мне предложить вам обычную трапезу из слов Павла; и мы возьмем и предложим всем ныне вычитанное изречение. Что же сегодня было читано? "Богатых в настоящем веке увещевай, чтобы они не высоко думали о себе" (1 Тим. 6:17). Сказав: "богатых в настоящем веке", он показал, что есть и другие богатые – будущего века. Таков был Лазарь, нищий в настоящей жизни, и богатый в будущей, – богатый не золотом, серебром и тому подобными гибнущими и преходящими вещами, но теми неизреченными благами, "не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку" (1 Кор. 2:9).

В самом деле, истинное богатство и изобилие состоит в благах совершенных и неподверженных никакой перемене. Но не так был богат презревший Лазаря: напротив, он стал беднее всех, так что впоследствии просил капли воды, но и ее не мог получить: до такого крайнего дошел убожества! Апостол для того назвал их богатыми в "нынешнем веке", чтобы ты знал, что здешнее изобилие оканчивается с настоящей жизнью и не простирается далее, не переходит в другую жизнь вместе со своими обладателями, но часто оставляет их еще прежде смерти. На это самое и он указывает, говоря: "уповали не на богатство неверное" (1 Тим. 6:17). Подлинно, – как уже часто говорил я и не перестану говорить, – нет ничего столь ненадежного, как богатство: это – беглец неблагодарный, раб неверный; наложи на него тысячу цепей, – он уйдет и с цепями. Владельцы часто запирали его замками, затворяли дверями и приставляли к нему стражу из рабов; но оно, обольстив самых рабов, убегало вместе со своими стражами, увлекая их с собой, как цепь, и таким образом самая стража ни к чему не служила. Что же может быть ненадежнее богатства? Что жальче тех, которые так заботятся о нем? Они всеми силами стараются собирать то, что так скоро гибнет и исчезает, и не слушают, что говорит пророк: горе "надеющимся на силы свои и хвалящимся множеством богатства своего" (Псал. 48:7). Почему же, скажи, горе? "Суетится, собирает", говорит он, "и не знает, кому достанется то" (Псал. 38:7): труд несомненен, а наслаждение ненадежно. Часто ты трудишься и мучишь себя для врагов; часто, после твоей смерти, твое достояние переходит к тем, которые наносили тебе обиды и строили тысячи козней, и вот тебе достались одни грехи, а наслаждение другим!

5. Но надобно рассмотреть и то, почему апостол не сказал: "богатым в нынешнем веке" заповедуй не обогащаться, заповедуй обнищать, заповедуй растратить имение, а сказал: "увещевай, чтобы они не высоко думали о себе". Знал он, что гордость есть корень и основание богатства, и что, кто умеет жить скромно, тот не станет много заботиться о богатстве. И для чего, скажи мне, ты окружаешь себя множеством рабов, тунеядцев, ласкателей и всеми другими знаками пышности? Конечно, не по нужде, а по одной гордости, чтобы через это показаться важнее других людей. Кроме того (апостол) знал, что богатство не запрещено, если кто употребляет его для своих нужд. Не вино зло, как уже говорил я, а пьянство: так точно не богатство – зло, а любостяжание и сребролюбие. Иное дело сребролюбец, и иное – богач. Сребролюбец не есть богач; сребролюбец во многом нуждается, а нуждающийся во многом никогда не может быть богатым. Сребролюбец есть страж своего имения, а не владелец; раб, а не господин. Для него легче отдать кому-либо часть своего тела, нежели уделить сколько-нибудь из закопанного золота. Он с такой заботливостью хранит свое сокровище, как будто ему строго запретил кто даже дотрагиваться до этого клада, и бережет свое, как чужое. И в самом деле, это – чужое; потому что как может он считать своим то, чего никак не решится разделить с другими и дать бедным, хотя бы потерпел тысячу наказаний? Какой же это владелец имущества, когда не употребляет его и не пользуется им? К тому же, апостол не всем все заповедует, но снисходит к немощи слушателей, как и Христос делал. Тому богачу, который пришел и беседовал с Ним о жизни вечной, не сказал Он: "иди, продай имение твое" (Матф. 19:21); но, оставив это, говорил ему о других заповедях. Потом, когда тот спросил Его: "чего еще недостает мне" (Матф. 19:20), и тогда не просто сказал: "продай имение твое", но – "если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое": предоставляю это твоему произволению, даю тебе власть самому решить, не ставлю тебя в необходимость. Поэтому и Павел говорил богачам не о бедности, но о смиренномудрии, – как по немощи слушателей, так и потому, что знал совершенно, что скромность скоро заставит их отказаться от гордости и заботы о богатстве. Заповедав не высокомудрствовать, он научил и тому, каким образом могут они не высокомудрствовать. Каким же это образом? – Если узнают свойство богатства, – как оно ненадежно и неверно. Поэтому он и сказал далее: "и уповали не на богатство неверное" (1 Тим. 6:17). Богат не тот, кто приобрел много, но тот, кто много роздал. Авраам был богат, но не был сребролюбив; потому что не заглядывал в чужой дом, не любопытствовал о чужом имении, но, выходя (из своего дома), смотрел, нет ли где странника, нет ли где нищего, чтобы помочь нищете и принять путника. Не под золотым кровом жил он, но, поставив кущу у дуба, довольствовался тенью листьев: и жилище его было столь великолепно, что даже ангелы не стыдились остановиться у него, потому что искали не дома великолепного, но души добродетельной. Будем, возлюбленные, и мы подражать Аврааму, и разделим, что есть у нас, с бедными. Жилище у него было самое простое, но оно сделалось блистательней царских дворцов.

Ни один царь никогда не принимал у себя ангелов, а он удостоился такой чести, сидя под дубом и поставив кущу: не за простоту жилища он был почтен, но получил такой дар за красоту души и за сокрытое в ней богатство. Будем же и мы украшать не дома, но, прежде домов, души свои. Да и как не стыдно украшать мрамором стены без нужды и без пользы, и допускать, чтобы Христос ходил среди нас без одежды! Что тебе, человек, в доме? Умирая, разве ты возьмешь его с собой? Нет, не возьмешь; а душу непременно возьмешь. Вот теперь постигла нас такая опасность: пусть же помогут нам дома, пусть избавят нас от грозящей опасности: но они не могут сделать этого! Свидетели тому вы, которые совсем оставляете их и убегаете в пустыню, страшась их, как сетей и западни. Пусть помогают теперь деньги: но они ничего не значат. Если же деньги бессильны и против гнева человеческого, то тем более на божественном и неподкупном суде. Если теперь, когда мы оскорбили и разгневали человека, золото нисколько не помогает нам, то тем более бессильно будет оно, когда разгневается Бог, не имеющий нужды в деньгах. Мы строим дома, чтобы в них жить, а не тщеславиться ими. Все, что сверх нужды, излишне и бесполезно. Надень обувь, которая больше ноги, и она обеспокоит тебя, потому что будет препятствовать тебе идти: так и дом, более обширный, чем нужно, препятствует идти к небу. Ты хочешь строить великолепные, обширные дома? Не запрещаю, только строй не на земле; построй обители на небесах, в которых бы мог ты и других принять, – обители, которые никогда не разрушатся. Почему ты с таким неистовством гонишься за тем, что убегает и остается здесь? Нет ничего обманчивее богатства; оно сегодня с тобой, а завтра против тебя; оно со всех сторон вооружает против тебя завистливые глаза; это неприятель, живущий под одним с тобой кровом; это враг домашний. Свидетели этому вы, которые владеете им и всячески зарываете и скрываете его: и ныне именно богатство и увеличивает для нас тяжесть бедствия. Ты видишь, как легки, ничем не связаны и на все готовы бедные, и как, напротив, богатые испытывают множество затруднений, ходят туда и сюда, и ищут, где бы скрыть свое золото, ищут, у кого бы его положить. Зачем ищешь, человек, подобных тебе рабов? Вот Христос готов принять и сохранить, что ты ни веришь Ему, и не только сохранить, но и умножить и возвратить с большей прибылью! Из Его руки никто не похитит; Он не только сберегает вверенное Ему, но и освобождает тебя от неразлучных с этим беспокойств. Люди, приняв на сохранение наше богатство, думают, что оказали нам услугу, если сберегают принятое: Христос, напротив, говорит, что когда принял Он от тебя богатство, то не Он тебе, но ты Ему оказал услугу, и за свою заботливость, с какой Он сохраняет твое сокровище, не требует от тебя награды, но сам награждает тебя.

6. Итак, какого заслуживаем мы извинения, какого прощения, когда оставляем Того, Кто и может сохранить наше достояние, и за сохранение умеет быть благодарным, и воздает неизреченные и великие награды; а вручаем свою собственность слабым блюстителям, – людям, которые думают, что этим оказывают нам услугу, и возвращают нам впоследствии только то, что получили от нас? Ты здесь странник и пришелец; твое отечество на небесах: переложи туда все, чтобы еще прежде тамошнего наслаждения и здесь получить награду. Кто питается благими надеждами и с уверенностью ожидает будущего, тот уже и здесь вкусил царства (небесного); потому что ничто столько не услаждает и не усовершенствует душу, как благая надежда на будущее, – если, т. е. туда переложишь ты свое богатство и с надлежащим усердием позаботишься о собственной душе. Заботящиеся только об украшении своего дома, богатые только внешними благами, нерадят о внутренних благах и не обращают внимания на то, что душа их пуста, нечиста и покрыта паутиной. Но если, презрев внешнее, они всю свою заботливость обратят на душу свою и будут украшать ее со всех сторон: душа таких людей сделается жилищем Христовым. А что может быть блаженнее того, в ком живет Христос? Хочешь ли быть богатым? Найди себе друга в Боге, и будешь богаче всех. Хочешь быть богатым? Не будь высокомерен; это полезно для жизни не только будущей, но и настоящей. Ничто так не возбуждает зависти, как человек богатый; а если еще присоединится гордость, то двойная пропасть открывается перед ним, и все объявляют ему жесточайшую войну. Если же ты сумеешь вести себя скромно, то своим смиренномудрием отнимешь силу у зависти, и безопасно будешь владеть своим имением. Таково свойство добродетели, что она не только полезна нам для будущего, но и здесь доставляет уже награду. Не будем же гордиться богатством и ничем другим. Если падает и погибает надмевающийся духовными совершенствами, то тем более – телесными. Подумаем о своей природе, поразмыслим о своих грехах, познаем, кто мы, и это будет для нас достаточным побуждением к смиренномудрию. Не говори мне: "у меня лежат доходы, собранные во столько-то и столько лет, – тысячи талантов золота, прибытки, возрастающие с каждым днем".

Все, что ты не скажешь, скажешь напрасно и попусту. Часто все это улетает из дому в один час и в краткое мгновение времени, подобно тому, как легкий прах поднимается вверх от дуновения ветра. Таких примеров полна жизнь ваша, и Писание наполнено учением об этом. Сегодня богат, завтра беден. Поэтому я часто смеялся, читая в завещаниях: "такой-то пусть владеет полями, или домом, а другой пусть ими пользуется". Все мы пользуемся, а владеть никто не может; потому что если бы богатство и оставалось при нас во всю жизнь, не испытав никакой перемены, то при смерти, волей или неволей, мы уступим его другим, и таким образом только попользовавшись им, отойдем в ту жизнь, потеряв над ним всякую власть. Отсюда видно, что только те владеют богатством, которые и употреблением его не дорожат и наслаждение им презирают. Кто отказался от своего имущества и роздал его нищим, тот воспользовался им, как должно, и сохранит власть над ним при переходе и в другую жизнь; и не только не лишится своего стяжания во время самой смерти, но все, и даже гораздо больше получит тогда, когда особенно нужна будет помощь – в день суда, когда все мы должны будем дать отчет в своих делах. Итак, кто хочет и приобрести богатство, и пользоваться и владеть им, тот пусть откажется от всего имения; так как не сделавший этого неминуемо оставит его во время смерти, а часто еще и прежде смерти потеряет среди бесчисленных опасностей и бедствий. И тяжко не только то, что такая перемена происходит вдруг, но и то еще, что богачу приходится терпеть нищету, не приготовившись к ней. Не такова участь бедного. Он "уповает" не на золото и серебро, эти бездушные вещества, "но на Бога, дающего все обильно" (1 Тим. 6:17). Таким образом, состояние богатого более сомнительно, нежели бедного, потому что оно подвержено частым и разнообразным переменам. Что же значат слова: "дающего нам все обильно для наслаждения"? Бог в изобилии нам подает все, что гораздо нужнее денег, как-то: воздух, воду, огонь, солнце и все подобное. Нельзя сказать, что богатый наслаждается лучами солнца более, а бедный менее; нельзя сказать, что богатый более вдыхает воздуха, чем бедный: но все это дано в равной мере всем. Для чего же Бог сделал общим то, что важнее и необходимее, от чего зависит наша жизнь; а то, что маловажное и ничтожнее, не составляет общей собственности, – разумею деньги? Для чего? – Чтобы жизнь наша была обеспечена, и мы имели поприще для добродетели. В самом деле, если бы необходимое не было общим, быть может, богатые, по обычному любостяжанию, подавили бы бедных; потому что, если они это делают в отношении денег, то чего не сделали бы в отношении тех благ. Опять, если бы и деньги были общими, и всем равно принадлежали, не было бы случая к милостыне и повода к благотворительности.

7. Итак, чтобы нам можно было жить безопасно, для этого общим у нас сделано все, от чего зависит наша жизнь; а чтобы нам иметь случай заслужить венцы и похвалы, для этого деньги не сделаны общими, – дабы мы, отвращаясь любостяжания и любя правду и раздавая свое имение нуждающимся, могли таким способом получать некоторое облегчение в своих грехах. Бог сделал тебя богатым: зачем же ты сам делаешь себя бедным? Бог сделал тебя богатым для того, чтобы ты помогал нуждающимся, чтобы своей щедростью к другим искупал собственные грехи; дал тебе богатство не для того, чтобы ты запер его на свою погибель, но чтобы расточил для своего спасения. Для того Он и самое обладание богатством сделал ненадежным, чтобы и через это самое ослабить безумную страсть к нему. Если владеющие богатством, и теперь, когда не могут положиться на него, а напротив видят, что оно порождает множество опасностей, воспламеняются такой страстью к нему: то кого бы они пощадили, если бы еще богатство имело и эти качества – постоянство и неизменность? Кого бы не коснулись? Какой вдовы, каких сирот, каких убогих? Посему не будем почитать богатство великим благом: великое благо – не деньги нажить, но стяжать страх Божий и благочестие. Вот теперь, если бы среди нас был праведник, имеющий великое дерзновение к Богу: он хотя бы был беднее всех людей, мог бы прекратить настоящие бедствия; довольно было бы только ему воздеть руки к небу и призвать Бога, и туча прошла бы. А между тем (у нас) лежит столько золота, и – оно меньше всякой грязи способно прекратить постигшее нас бедствие! И не только в настоящей опасности, – но и тогда, когда постигает нас болезнь, или смерть, или другое что-нибудь подобное, обнаруживается, как ничтожна сила денег, и как они не могут сами по себе доставить нам никакого утешения в несчастии. Одним только богатство, по-видимому, превосходит бедность – тем, что дает возможность каждый день веселиться и вкушать много удовольствий на пирах. Но это случается видеть и за столом бедных; они наслаждаются даже большим удовольствием, чем все богатые. Не изумляйтесь и не почитайте странностью слова мои; я объясню это вам свидетельствами самого опыта. Все вы, конечно, знаете, и согласны в том, что удовольствие на пирах зависит обыкновенно не от свойства яств, но от расположения пирующих. Например: кто садится за стол проголодавшись, для того и самая простая пища будет приятнее всяких приправ, сластей и разных лакомств. Напротив, кто идет к столу, не имея потребности в пищи и предупреждая чувство голода, как это делают богатые: тот, хотя бы нашел на столе самые любимые кушанья не почувствует удовольствия, потому что в нем еще не пробудился позыв на пищу. Что это действительно так, тому и вы все свидетели; а вот и Писание говорит то же самое: "Сытая душа попирает и сот, а голодной душе все горькое сладко" (Притч. 27:7). Что может быть слаще соты медовой? Но и он, говорит, не доставляет удовольствия тому, кто не голоден. А что неприятнее горького? Но и оно бывает сладко для живущих в нужде. А что бедные приступают в пище не иначе, как, почувствовав потребность в ней и голод, богатые же не ожидают такого побуждения, это известно всякому: оттого богатые и не вкушают настоящего и чистого удовольствия. Это самое бывает не только в отношении пищи, но и в отношении питья: как там голод производит удовольствие, независимо от свойства пищи, так и здесь жажда, обыкновенно, делает питье самым приятным, хотя бы это была простая вода. И на это самое указывает пророк, когда говорит: "насыщал бы их медом из скалы" (Псал. 80:17). Но мы нигде не читаем в Писании, чтобы Моисей извел из камня мед, а везде находим, что он извел реки воды, прохладные источники. Что же значат эти слова? Писание не говорит неправды. Когда жаждущие и истомленные нуждой нашли холодные источники, пророк, желая представить приятность этого питья, назвал медом воду – не потому, чтобы природа ее превратилась в мед, но потому, что состояние пивших сделало эти источники слаще меда. Понял ты, как и питье обыкновенно делается сладким от расположения жаждущих? Так и бедные, после труда и утомления, палимые жаждой, пьют простую воду с вышесказанным удовольствием: а богатые, и тогда, когда пьют вино сладкое, благовонное и имеющее все наилучшие качества, не чувствуют подобного удовольствия.

8. То же самое можно заметить и относительно сна. Не мягкая постель, не посеребренное ложе, не тишина в спальни и не другое что-либо подобное делает сон сладким и спокойным, но труд, усталость и обыкновение ложиться спать, когда сильно клонит ко сну и нападает дремота. Об этом свидетельствует и опыт, а еще прежде опыта приговор Писания. Соломон, живший всегда в удовольствии, желая показать это самое, сказал "сладок сон трудящегося, мало ли, много ли он съест" (Екклес. 5:11). Почему он присовокупил: "мало ли, много ли он съест"? Потому что и то и другое – и голод и пресыщение, обыкновенно производят бессонницу: голод – иссушая тело, окостеняя веки и не давая им сомкнуться; пресыщение – стесняя и подавляя дыхание, порождая множество болезней. Но таково благотворное действие трудов, что раб может спать в том и другом случае (в голоде и пресыщении). Целый день бегая повсюду на служении своим господам, подвергаясь побоям, перенося усталость, и нисколько не отдыхая, рабы получают достаточную за такие беспокойства и труды награду в приятном сне. И это – дело человеколюбия Божия, что удовольствия покупаются не золотом и серебром, а трудом, работой, нуждой и всяким любомудрием. Не так у богатых: лежа на своих постелях, они часто проводят в бессоннице целую ночь и, не смотря на множество ухищрений, не вкушают приятного сна. А бедняк, окончив дневные труды, с усталыми членами, едва упадет в постель, уже погружается в глубокий, сладкий и здоровый сон, и в нем получает немалую награду за свои праведные труды. Итак, если бедный и спит, и ест, и пьет с большим удовольствием, нежели богатый; то какую, после этого, имеет цену богатство, когда оно не доставляет и того, в чем только, по-видимому, и состоит его преимущество перед бедностью? Поэтому и в начале Бог наложил на человека труд, не в наказание и мучение, но для вразумления и научения его. Адам, когда жил без трудов, ниспал из рая; но апостол, когда провождал жизнь труженическую и тягостную, "в труде и подвиге", как сам он говорит, "ночь и день" (2 Фессал. 3:8), – взошел в рай и восхищен на третье небо. Не будем охуждать труд, не будем пренебрегать работой; потому что от них мы получаем, еще прежде царствия небесного, величайшую награду, – сопровождающее их удовольствие, и не только удовольствие, но – что еще важнее удовольствия – самое цветущее здоровье. Богатых, кроме лишения этого удовольствия, постигают многие болезни; а бедные не впадают в руки врачей. Если иногда они и подвергаются недугам, то скоро и восстанавливают себя, будучи далеки от всякой неги и имея здоровое телосложение.

Бедность – великое стяжание для тех, которые мудро переносят ее; это сокровище некрадомое, жезл несокрушимый, приобретение неоскудеваемое, убежище безопасное. Но бедного, говорят, угнетают? Зато богатый подвержен гораздо большим наветам. Бедного презирают и обижают: богатому завидуют. Одолеть бедного не так легко, как богатого; потому что последний со всех сторон представляет к этому случаи, как дьяволу, так и коварным людям, и бывает рабом всех, по великому множеству дел. Имея надобность во многих лицах, он принужден многим льстить и угождать с великим раболепством; бедного же, если он благоразумно ведет себя, не может одолеть и дьявол. Иов и прежде был крепок, а когда лишился всего, тогда сделался еще могущественнее и одержал над дьяволом блистательную победу. Бедный даже не может быть и обижен, если он ведет себя мудро; и что я сказал об удовольствии в пище, именно, что оно зависит не от роскошных яств, а от расположения ядущих, – то же говорю и об обиде, именно, что обида состоится, или не состоится не по желанию наносящих ее, но по расположению тех, которые терпят обиду. Например, тебе нанес кто-нибудь обиду тяжкую и нестерпимую. Если ты посмялся над этой обидой, не принял к сердцу оскорбительных слов, ты стал выше удара, – не обижен. Если бы у нас было адамантовое тело, то, хотя бы со всех сторон сыпались на нас тысячи стрел, мы не чувствовали бы ударов; потому что раны происходят не от руки, пускающей стрелы, а от свойства тел, подверженных страданию. Так и здесь: обиды и унижения, соединенные с обидами, происходят не от злобы обижающих, но от слабости обижаемых. Если бы мы были мудры, то могли бы и не обижаться и не чувствовать никаких оскорблений. Тебя обидел кто-нибудь, но ты не почувствовал обиды, и не опечалился? Тогда ты не обижен: напротив, скорее ты поразил, чем сам поражен. Когда обидевший видит, что его удар не достигает до души оскорбляемых им, тогда сам он сильно терзается; и как обижаемые молчат, то удар обид сам собой обращается назад и поражает того, кем он послан.

9. Итак, возлюбленные, будем во всем любомудрыми, и – бедность нисколько не сможет повредить нам; она даже принесет величайшую пользу и сделает нас славнее и богаче всех богачей. Кто, скажи мне, был беднее Илии? Но потому он и превзошел всех богачей, что был так беден и что самую бедность избрал по богатству своей души. Он возлюбил такую бедность потому, что все обилие богатства ставил ниже своей высокой души и почитал недостойным своего любомудрия. Если бы он высоко ценил настоящие блага, то имел бы не одну милоть; но он так пренебрегал всей настоящей суетой и смотрел на золото, как на попираемую персть, что, кроме той одежды, не имел ничего более. Потому и царь нуждался в этом бедняке, и имевший столько золота с жадностью ловил слова того, кто не имел ничего, кроме милоти. Настолько милоть была блистательнее порфиры, и пещера праведника величественнее царских чертогов! Поэтому, и возносясь на небо, он не оставил своему ученику ничего, кроме милоти. С ней, говорил он, я сражался с дьяволом; ей и ты вооружайся против него; нестяжательность есть оружие крепкое, убежище неодолимое, столп незыблемый. Елисей принял милоть, как величайшее наследие; и действительно, это было величайшее наследие, драгоценнее всякого золота. И с того времени Илия сделался сугубым: был Илия на небе и Илия на земле. Знаю, что вы ублажаете этого праведника, и каждый из вас желал бы быть таким, как он. Но что, если докажу вам, что все мы, участвующие в таинствах, получили нечто такое, что даже несравненно больше того?

Илия оставил своему ученику милоть, а Сын Божий, возносясь, оставил нам Свою плоть. Илия остался без милоти, а Христос и нам оставил плоть Свою, и с ней же вознесся. Не будем же падать духом, не будем сетовать, не будем бояться тяжких времен: откажется ли сделать что-либо для нашего спасения Тот, кто не отрекся пролить за всех нас Свою кровь, и дал нам плоть и ту же самую кровь Свою? Воодушевляясь такими надеждами, будем непрестанно взывать к Нему и воссылать молитвы и моления; будем со всем усердием заботиться о всякой добродетели, чтобы и избегнуть настоящих опасностей и достигнуть будущих благ; чего и да удостоимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым слава Отцу, со Святым Духом, во веки веков. Аминь.

[1] Разумеется 1-я беседа, произнесенная еще до мятежа в Антиохии.

БЕСЕДА ТРЕТЬЯ,

по случаю отправления епископа Флавиана для ходатайствования перед царем о городе, также о том, – что такое истинный пост, что злословить хуже, чем снедать человеческую плоть, – о казненных за возмущение, и против жаловавшихся на то, что многие схвачены невинно.

Когда посмотрю на этот престол, праздный и оставленный учителем, то вместе и радуюсь и плачу: плачу, потому что не вижу здесь отца; радуюсь, потому что он отправился в путь для нашего спасения, и пошел избавить такое множество народа от царского гнева что и для вас украшение, и для него венец: для вас украшение, что имеете такого отца; для него венец, что так он любвеобилен к чадам, и оправдал самыми делами то, что сказал Христос услышав, что "пастырь добрый полагает жизнь свою за овец" (Иоан. 10:11), он пошел с готовностью положить свою душу за всех нас, хотя и многое препятствовало ему отправиться в путь и принуждало его остаться здесь. Это, прежде всего, его престарелые лета; потом – немощь телесная, и время года, и приближение святого праздника; наконец – сестра, которая у него одна и находится при последнем издыхании. Но он презрел и родство, и старость, и немощь, и трудность времени, и тягость путешествия: и, всему предпочитая вас и ваше спасение, расторг все эти узы, и, как юноша, летит теперь старец, окрыленный ревностно. Если Христос, говорил он, предал Себя за нас; то какого извинения и прощения будем достойны мы, которым вручено управление столь многочисленным народом, если не решимся и сделать и потерпеть все для безопасности вверенных нам? Если, говорил он, патриарх Иаков, приставленный к животным, пасший бессловесных овец и имевший дать отчет человеку, проводил ночи без сна, и переносил и зной, и стужу, и все перемены воздуха, чтобы не погибло ни одно из этих животных; то тем более мы, поставленные не над бессловесными, а над духовными овцами, и обязанные дать отчета в этом служении не человеку, а Богу, не должны отказываться и уклоняться ни от чего, что только может быть полезно для стада. Напротив, чем лучше наше стадо того стада, люди – бессловесных, а людей – Бог; тем большее и сильнейшее и мы должны показывать попечение и усердие. Он хорошо понял, что у него теперь дело не об одном городе, но обо всем востоке; так как наш город есть глава и мать городов, лежащих на востоке. Поэтому он порешил потерпеть всякую опасность, и ничто не могло удержать его здесь. И уповаю, что наши надежды будут не тщетны; потому что Бог не презрит такого усердия и попечения, и не попустит, чтобы Его служитель возвратился без успеха. Знаю, что, как только он предстанет и увидит благочестивого царя, то одним своим видом в состоянии будет тотчас укротить гнев; потому что у святых не только слова, но и самые лица исполнены духовной благодати. А он исполнен и великой мудрости, и, будучи сведущ в божественных законах, скажет ему то же, что и Моисей сказал Богу: "прости им грех их, а если нет" умертви и меня с ними (Исх. 32:32). Таково сердце святых, что умереть со своими чадами им приятнее, чем жить без них. Он и в самом времени найдет защиту нам, укажет на святую Пасху, напомнит о времени, в которое Христос отпустил грехи всей вселенной; убедит (царя) подражать Господу; приведет ему на память и притчу о тысяче талантов и ста динариях. Знаю я дерзновение нашего отца; он не преминет устрашить его этой притчей и сказать: смотри, чтобы и тебе не услышать в тот день: "злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего" отпустить клевретам твоим (Матф. 18:32-33); для себя сделаешь больше пользы, чем для них, потому что за прощение немногих грехов получишь отпущение больших. Присовокупит к сказанному и ту молитву, которой вводившие царя в священные таинства научили его молиться и говорить: "прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим" (Матф. 6:12). Затем изъяснит, что преступление сделано не целым городом, но несколькими людьми – чужими и пришельцами, которые все делают не с рассуждением, но дерзостно всяким бесчинием; что было бы несправедливо за безрассудство нескольких человек разорить столь большой город и казнить не сделавших никакой вины. Да хотя бы и все согрешили, – они довольно уж наказаны, будучи терзаемы страхом в продолжение столь многих дней, ожидая каждый день смерти, будучи преследуемы, предаваясь бегству, ведя жизнь более жалкую, чем осуждаемые на казнь, чувствуя, что кровь течет в их жилах, и – не имея уверенности в своей жизни. Удовлетворись таким наказанием, не простирайся далее в гневе, умилостивь для себя верховного Судью, оказав человеколюбие к своим со-рабам. Подумай о величии города, и о том, что у нас теперь дело не об одной душе, не о двух, не о трех, не о десяти, но о несчетных тысячах, о главе всей вселенной. Это тот город, в котором в первый раз верующие стали называться христианами; почти же Христа, уважь город, который первый провозгласил это вожделенное и сладостное для всех имя. Он был жилищем апостолов, обителью праведников. Это теперь первое и единственное его преступление против державных, а все прошедшее время (благоприятно) свидетельствует о нравах этого города. Если бы в нем постоянно происходили мятежи, то следовало бы обвинить его в злонравии; но если это случилось однажды за все время, то ясно, что преступление произошло не от врагов города, но от людей, которые без нужды и без дела пришли в него.

2. Все это и еще больше этого скажет святитель с великим дерзновением; и царь выслушает это! Царь человеколюбив, а епископ тверд, так что с обеих сторон подаются благие надежды. Но еще больше, чем на твердость учителя и человеколюбие царя, будем уповать на Божью милость: Бог сам станет посредником между умоляемым царем и умоляющим святителем, смягчая сердце царя, воодушевляя язык святителя, даруя успех словам его, располагая душу царя благосклонно выслушать слова и внять мольбам. И город наш любезнее Христу всех городов по добродетели, как предков, так и вашей. Как из апостолов Петр первый проповедал Христа, так из городов, – как я уже сказал, – наш город первый украсился, точно дивным венцом, наименованием христиан. Если же Бог обещал спасти всех жителей такого города, в котором было бы только десять праведников; то, как не ожидать доброго и не надеяться всем нам на пощаду, когда здесь верных служителей Божьих не десять только или двадцать, и не вдвое столько, но гораздо более? Многие, слышал я, говорят: "гнев царя – как рев льва" (Притч. 19:12), и от этого впадают в малодушие и уныние. Что сказать им? То, что Тот, Кто сказал: "волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком, и лев, как вол, будет есть солому" (Иса. 11:6-7), – может и этого льва сделать кротким агнцем. Призовем же Его и помолимся Ему – и Он, несомненно, укротит гнев царя, и избавит нас от всех угрожающих нам скорбей. Отец там предстательствует (перед Царем земным), а мы здесь будем предстательствовать перед Царем небесным и помогать ему молитвами. Много может целая церковь, если мы вознесем молитвы со скорбящей душой и сокрушенным сердцем. Не нужно переплывать моря, не нужно пускаться в дальний путь; каждый и каждая, и приходящие в церковь и остающиеся дома, призовем Бога с усердием, и Он, конечно, приклонится к нашим мольбам.

Из чего это видно? Из того, что Он сильно желает, чтобы мы всегда к Нему прибегали, молили Его обо всем, и без Него не делали и не говорили ничего. Люди, когда мы постоянно беспокоим их своими делами, раздражаются, убегают нас и питают к нам неприязнь. Бог совершенно напротив, – не тогда гневается, когда мы постоянно молимся Ему о своих делах, но, когда не делаем этого, тогда наиболее негодует. Послушай, в чем Он укоряет иудеев: "делают", говорит Он, "совещания, но без Меня, и заключают союзы, но не по духу Моему" (Иса. 30:1). Таково свойство любящих они желают, чтобы через них совершались все дела любимых ими, и чтобы без них те ничего и не делали и не говорили. Потому и Бог, не только здесь, но и в другом месте, укоряя иудеев в том самом, сказал: "поставляли царей сами, без Меня; ставили князей, но без Моего ведома" (Ос. 8:4) Не обленимся же постоянно прибегать к Нему, и, какое бы ни случилось бедствие, оно непременно будет иметь благоприятный исход. Устрашил тебя человек? Прибегни к вышнему Владыке – и не потерпишь никакого зла. Так избавлялись от бедствий древние, не только мужчины, но и женщины. Была одна женщина-еврейка, имя ей Есфирь; эта Есфирь избавила целый народ иудейский от угрожавшей ему погибели таким образом. Когда персидский царь повелел совершенно истребить всех иудеев, и никто уже не мог остановить этого гнева, – эта женщина, сложив с себя светлую одежду, облекшись во вретище и посыпав себя пеплом, начала молить человеколюбивого Бога, да внидет Он с ней к царю, и молясь об этом, так говорила: даруй, Господи, благодать словам моим, "даруй устам моим слово благоприятное" (Есф. 4:17). Этого же будем теперь просить у Бога и для нашего учителя. Если женщина, умолявшая об иудеях, могла укротить гнев варвара, – тем более наш учитель, ходатайствующий о таком городе и с такой церковью, успеет преклонить этого милостивейшего и кротчайшего царя. Если он получил власть разрешать грехи против Бога, – тем более ему будет возможно изгладить и уничтожить грехи против человека. И он – владыка, и владыка честнейший того: потому что священные законы предали и подчинили его рукам даже царственную главу; и когда нужно бывает испросить какое-нибудь благо свыше, то, обыкновенно, царь прибегает к святителю, а не святитель к царю. И он имеет броню правды, имеет и препоясание истины, имеет и гораздо более великолепную обувь "благовествования мира" (Еф. 6:15), имеет и меч, не железный, но духовный, имеет и венец на главе. Это всеоружие его блистательнее, эти доспехи славнее, дерзновение тверже, сила могущественнее. Таким образом, и по высоте власти, и по величию своей души, а прежде всего другого – по надежде на Бога, он будет говорить к царю с великим дерзновением, с великим. благоразумием.

3. Не будем же отчаиваться в своем спасении, но станем воссылать к небесному Царю прошения, молитвы, моления и предстательства со многими слезами. Пусть и настоящий пост будет нашим сподвижником и помощником в этом благом предстательстве. Как по прошествии зимы и с наступлением лета, мореходец выводит в море свое судно, воин чистит оружие и готовит коня на сражение, земледелец точит серп, путешественник смело отправляется в дальнюю дорогу, борец слагает с себя одежду и приготовляется к борьбе; так и мы, с наступлением поста, этого духовного лета, как воины – вычистим оружие, как земледельцы – наточим серп, как кормчие – противопоставим свои помыслы волнам беспорядочных пожеланий, как путники – начнем путь к небу, как борцы – приготовимся к борьбе. Верующий есть и земледелец, и кормчий, и воин, и борец, и путник. Поэтому и Павел говорит: "наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей. Для сего примите всеоружие Божье" (Еф. 6:12-13). Видел ты борца? Видел воина? Если ты борец, тебе надобно вступать в борьбу нагим. Если ты воин, тебе должно стать в строю вооруженным. Как же возможно то и другое вместе: быть и нагим и не нагим, одетым и не одетым? Я скажу – как. Сложи с себя житейские дела, и ты стал борцом. Облекись в духовные доспехи, и ты стал воином. Обнажись от забот житейских, потому что наступило время борьбы. Облекись в духовные доспехи, потому что у нас возгорелась жестокая война с демонами. Для того и должно быть нагим, чтобы дьяволу, вступая в борьбу с нами, не за что было схватить нас; должно облечь себя доспехами со всех сторон, чтобы нам ни с которой стороны не получить смертельного удара. Возделай ниву твоей души, посеки терния, посей слово благочестия, насади прекрасные растения любомудрия и с великой заботливостью ухаживай за ними, – и ты будешь земледельцем, и скажет тебе Павел: "трудящемуся земледельцу первому должно вкусить от плодов" (2 Тим. 2:6). И он занимался этим искусством, и потому в послании к Коринфянам сказал: "я насадил, Аполлос поливал, но возрастил Бог" (1 Кор. 3:6). Изостри твой серп, который притупил ты пресыщением, – изостри постом. Вступи на путь, ведущий к небу, вступи на путь тесный и узкий, – и поди по нему. Как же ты можешь и вступить на этот путь, и идти по нему? Изнуряя и порабощая свое тело; потому что на тесном пути много препятствует тучность от пресыщения. Укроти волны беспорядочных страстей, усмири бурю злых помыслов, сохрани в целости ладью, покажи большую опытность, – и ты кормчий. Для всего этого да будет у нас и поприщем и учителем пост, – пост разумею не тот, который содержат многие, но тот истинный, – воздержание не от пищи только, но и от грехов: потому что пост сам по себе не может спасти соблюдающих его, если не будет сообразен с поставленным законом. И борец, сказано, "не увенчивается, если незаконно будет подвизаться" (2 Тим. 2:5). Итак, чтобы нам, и совершив подвиг поста, не лишиться венца за него, поучимся, как и каким способом должно совершать этот подвиг. И фарисей постился, но после поста вышел (из храма) лишенным плодов, произращаемых постом. Мытарь же не постился, и не постившийся превзошел постившегося, чтобы ты знал, что нет никакой пользы от поста, если ему не сопутствует и все прочее.

Постились ниневитяне, и привлекли к себе благоволение Божье; постились и иудеи, и не только ничего не успели, но и были осуждены (Иса. 58:3,6). Если же пост угрожает такой опасностью не знающим, как надобно поститься, то изучим законы поста, чтобы нам "не течь безвестно" (1 Кор. 9:26), не бить воздуха, не сражаться с тенью. Пост есть лекарство; но лекарство, хотя бы тысячу раз было полезно, часто бывает бесполезным для того, кто не знает, как им пользоваться. Нужно знать и то, в какое время должно принимать его, и – количество самого лекарства, и телосложение того, кто принимает, и свойство страны, и время года, и приличный род пищи, и многое другое; и если одно что-нибудь будет оставлено без внимания, то нанесен будет вред всему прочему. Если же для нас нужна такая точность, когда надобно лечить тело; то тем более необходимо со всей строгостью разбирать и рассматривать все, когда лечим душу и врачуем помыслы.

4. Посмотрим же, как постились ниневитяне, и как они избавились от гнева того. "Ни люди", говорит (пророк), "ни скот, ни волы, ни овцы ничего не ели, не ходили на пастбище и воды не пили" (Ион. 3:7). Что говоришь, скажи мне? И бессловесные постятся? И лошади и мулы покрываются вретищем? Да, говорит. Как по смерти богатого человека родственники одевают во вретище не только рабов и рабынь, но и коней, и, поручив их конюхам, заставляют следовать за гробом, чтобы этим выразить тяжесть потери и возбудить во всех сожаление; так и тогда, когда городу (Ниневии) угрожало истребление, жители облекли во вретище бессловесную тварь и наложили на нее иго поста. Бессловесных, говорили они, нельзя вразумить в гневе Божьим словом: пусть же вразумятся голодом, что Бог послал это наказание; потому что если погибнет город, то будет общим гробом не только для нас, но и для них; они должны будут разделить с нами наказание, пусть же разделят и пост. Впрочем, ниневитяне в этом случае поступили так же, как делают пророки: они, когда увидят, что с небес угрожает тяжкий удар, и обреченные на наказание не имеют никакой защиты, покрыты стыдом и никакого не заслуживают прощения и извинения; то, не зная, что делать и где найти для осужденных защиту, обращаются к животным, и, оплакивая их смерть, ради их умоляют о пощаде, указывая на их погибель, как на достойную жалости и многих слез. Так, когда голод постиг иудеев, и их страна подверглась великой засухе и все погибало, один из пророков говорил: "как стонет скот! Уныло ходят стада волов, ибо нет для них пажити, животные на поле взывают к Тебе, потому что иссохли потоки вод" (Иоил. 1:18,20). Другой пророк, оплакивая бедствия бездождия, опять вот что сказал: "даже и лань рождает на поле и оставляет [детей], потому что нет травы. И дикие ослы стоят на возвышенных местах и глотают, подобно шакалам, воздух; глаза их потускли, потому что нет травы" (Иер. 14:5-6). Так и сегодня вы слышали, что сказал Иоиль: "пусть выйдет жених из чертога своего и невеста из своей горницы, соберите отроков и грудных младенцев" (Иоил. 2:16). Почему, скажи мне, он призывает к молитве этот незрелый возраст? Очевидно, по той же самой причине. Так как все достигшие мужеского возраста огорчили и прогневали Бога; то пусть, говорит, умоляет Прогневанного возраст еще не знающий греха. Но, как я сказала, посмотрим, что же удалило этот неотвратимый гнев? Не пост ли только и вретище? Нет, но перемена всей жизни. Из чего это видно? Из самых пророческих слов. Тот же самый пророк, который сказал о гневе Божьем и о посте (ниневитян), о примирении (с ними Божьем) и причине примирения говорит так: "и увидел Бог дела их" (Ион. 3:10). Какие дела? Что они постились, что облекались во вретище? Совсем не то: но, умалчивая обо всем этом, он присовокупил: "то они обратились от злого пути своего, и пожалел" Господь "о бедствии, о котором сказал, что наведет на них", (Ион. 3:10). Видишь, что не пост избавил от опасности, но перемена жизни сделала Бога благим и милостивым к иноплеменникам.

Это сказал я не для того, чтобы мы бесчестили пост, но чтобы почитали его; а честь поста составляет не воздержание от пищи, но удаление от грехов, так что кто ограничивает пост только воздержанием от пищи, тот более всего бесчестит его. Ты постишься? Докажи мне это своими делами. Какими, говоришь делами? Если увидишь нищего, подай милостыню; если увидишь врага, примирись; если увидишь своего друга счастливым, не завидуй; если увидишь красивую женщину, пройди мимо. Пусть постятся не одни уста, но и зрение, и слух, и ноги, и руки, и все члены нашего тела. Пусть постятся руки, пребывая чистыми от хищения и любостяжания. Пусть постятся ноги, перестав ходить на противозаконные зрелища. Пусть постятся глаза, приучаясь не устремляться на благообразные лица, и не засматриваться на чужую красоту. Зрение есть пища очей: если она противозаконна и запрещена, то вредит посту и разрушает спасение души; если же законна и дозволена, то украшает пост. Всего нелепее было бы – в отношении яств воздерживаться и от позволенной пищи, а глазами пожирать и то, что запрещено. Ты не ешь мяса? Не вкушай же и глазами нескромности. Пусть постится и слух; а пост слуха в том, чтобы не принимать злословия и клеветы: "не внимай" говорит (слово Божие), "пустому слуху" (Исх. 23:1).

5. Пусть и язык постится от сквернословия и ругательства. Что за польза, когда мы воздерживаемся от птиц и рыб, а братьев угрызаем и снедаем? Злословящий снедает тело братнее, угрызает плоть ближнего. Потому и Павел с угрозой сказал: "если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом" (Гал. 5:15). Ты не вонзил зубов в плоть (ближнего), но вонзил в его душу злую речь, ранил ее худой молвой, сделал тысячу зол и себе самому, и ему, и многим другим; потому что, осуждая ближнего, ты (во-первых) причинил зло и тому, кто тебя слышал. Если это грешник, то он делается беспечным, нашедши себе сообщника в грехе; а если – праведник, то впадает в гордость и надмевается из-за чужого греха, получая повод высоко думать о себе самом. Вместе с тем, ты (во-вторых) повредил всей церкви, потому что все слышащие не грешника осуждают, но поражают укоризнами весь народ христианский. Не слышно, чтобы неверные говорили, что такой-то блудник и развратник; но, вместо виновного, тенью поносят всех христиан. Затем, (в-третьих) ты подал повод к уничижению славы Божьей, потому что имя Божье славится, когда мы живем хорошо, а когда грешим, оно хулится и бесчестится. В-четвертых, ты посрамил того, о ком распускаешь худую молву, сделал его через то более бесстыдным, и нажил в нем себе врага и неприятеля. В-пятых, ты сделал самого себя достойным взыскания и наказания, взявшись за такие дела, которые нисколько не касаются тебя? Никто не говори: "тогда злословил бы я, когда бы говорил неправду; но, если говорю истину, то уже не злословлю". Хотя бы в твоем злословии и была истина, и в таком случае оно преступно. Фарисей, злословя мытаря, говорил истину; но это не принесло ему никакой пользы. В самом деле, скажи мне, разве мытарь не был мытарь и грешник? Всякий видит, что – мытарь; но при всем том, фарисей, за осуждение его, все потерял. Хочешь исправить брата? Поплачь, помолись Богу, дай ему увещание наедине, посоветуй, попроси. Так и Павел делал: "опять, когда приду", говорит он, "не уничижил меня у вас Бог мой и [чтобы] не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде и не покаялись в нечистоте, блудодеянии и непотребстве, какое делали" (2 Кор. 12:21). Покажи любовь к грешнику; уверь его, что напоминаешь ему о грехе, усердствуя и заботясь о нем, а, не желая обесславить его; обними его ноги и облобызай, не устыдись, если только истинно хочешь исцелить его. Так часто поступают и врачи: несговорчивых больных они целуют, упрашивают, и, таким образом, заставляют принять спасительное лекарство. Так и ты сделай: покажи рану священнику; это и будет значить, что ты беспокоишься, печешься и заботишься (о ближнем). Но убеждаю тебя заграждать уши не только от злословящих, но и от тех, которые слушают злословящих, и подражать пророку, который говорит: "тайно клевещущего на ближнего своего изгоню" (Псал. 100:5). Скажи ближнему: ты намерен похвалить кого-нибудь и одобрить? Открываю слух, чтобы принять это благовоние. Если же хочешь злословить, заграждаю вход твоим словам, потому что не могу принять помета и нечистоты, что за польза для меня узнать, что такой-то злой человек? Напротив, отсюда величайший вред и крайний урон. Скажи ему: позаботимся о себе самих, – о том, как нам дать ответ за свои грехи; и обратим на собственную жизнь эту пытливость и это беспокойное выведывание. Какого нам ждать извинения, какого прощения, когда мы о своих грехах и не думаем, а о чужих так любопытствуем? Как неприлично и весьма стыдно мимоходом заглядывать в дом и подмечать, что в нем делается; так крайне неблагородно и любопытствовать о чужой жизни. Еще смешнее то, что ведущие такую жизнь и не заботящиеся о своих делах, открывая какую-нибудь тайну, умоляют и заклинают того, кто их слушает, не пересказывать никому другому, чем и доказывают, что они сделали дело, достойное осуждения. Если ты упрашиваешь его не пересказывать никому другому, то тем более тебе самому не следовало прежде говорить ему об этом. Слово было у тебя в полной власти; а ты, предав его, теперь заботишься о сохранении его! Если хочешь, чтобы оно не перенесено было к другому, то и сам не говори. А когда уже ты передал хранение слова другому, то лишнее и бесполезное дело уговаривать и заклинать, чтобы он хранил, что ему сказано. Но приятно злословить? – Нет, приятно-то не злословить. Злословящий бывает беспокоен, подозрителен и боязлив, раскаивается и кусает свой язык, страшась и трепеща, чтобы слово, разнесшееся между многими, не навлекло на тех, кем оно сказано, большой опасности, и не произвело напрасной и пагубной вражды. А кто хранит у себя (слово), тот будет жить в совершенной безопасности и великом удовольствии.

"Выслушал ты слово", говорит (премудрый), "пусть умрет оно с тобою: не бойся, не расторгнет оно тебя" (Сир. 19:10). Что значит – "пусть умрет оно с тобою"? – Скрой его, закопай, не позволь ему выйти, ни даже как-нибудь вообще двинуться. Но всего более старайся даже не допускать, чтобы тебе говорили худо о других. А если когда и услышишь что-нибудь, подави, умертви сказанное; предай забвению, как будто ты и не слышал: тогда будешь проводить настоящую жизнь весьма мирно и безопасно. Сами злословящие, когда узнают, что мы питаем больше отвращения к ним, нежели к тем, кого они оговаривают, оставят когда-нибудь эту худую привычку, исправятся от своего недостатка, станут потом хвалить (других), и нас самих провозгласят своими спасителями и благодетелями. В самом деле, как доброе слово и похвала служат началом дружбе, – так злоречие и клевета бывают началом и поводом к вражде, ненависти и тысяче распрей. И не другое что доводит нас до нерадения о своих делах, как пытливость и разведывание о чужих делах, – потому что кто любить злословить и разведывать о чужой жизни, тому некогда позаботиться о собственной жизни. Так как он употребляет все свое старание на разведывание о чужом, то все принадлежащее ему самому, по необходимости, остается в пренебрежении. И как было бы хорошо, если бы ты, употребляя все время на попечение и суждение о своих собственных грехах, мог сделать какой-нибудь успех! Но так как ты постоянно заботишься о чужом, то когда тебе подумать о своих собственных недостатках?

6. Будем же, возлюбленные, избегать злословия, зная, что это – настоящая пропасть дьявола и западня, устроенная его коварством. Дьявол довел нас до этой привычки для того, чтобы мы не заботились о самих себе и подвергли себя тягчайшей ответственности. Но беда не в том только, что мы дадим тогда отчет в словах своих, но и в том, что мы через это сделаем свои собственные грехи более тяжкими и лишим себя всякого извинения. Кто строго расследует чужие проступки, тот не получит никакого снисхождения к своим собственным, потому что Бог произнесет суд соответственно не только свойству наших преступлений, но и твоему суду о других. Поэтому и внушает Он: "не судите, да не судимы будете" (Матф. 7:1); так как грех явится там не только таким, каков он был, но и получит большое и неизбежное прибавление от произнесенного тобой суда о твоем собрате. Как человеколюбивый, кроткий и снисходительный человек значительно уменьшает тяжесть грехов; так жестокий, суровый и неумолимый много прибавляет к своим грехам. Исторгнем же из уст наших всякое злословие, зная, что, если станем есть и прах, то и от такой строгой жизни не будет нам никакой пользы, когда не воздержимся от злословия; потому что "не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека" (Матф. 15:11). Если бы кто-нибудь начал ворочать помет в то время как ты проходишь, – скажи мне, не стал ли бы ты бранить его и укорять? Так поступи и со злословящими, – потому что не столько тронутая с места нечистота поражает обоняние тех, до кого доходит ее зловоние, сколько рассказы, выводящие наружу чужие грехи и раскрывающие нечистую жизнь, оскорбляют и возмущают душу тех, кто их слышит. Будем же воздерживаться от злословия, сквернословия, хулы, и не станем злословить ни о ближнем, ни о Боге, так как многие из злоречивых дошли до такого безумия, что от со-рабов обратили свой язык на Господа. А как велико это зло, можешь судить по вашим теперешним обстоятельствам. Вот оскорблен человек, и все мы боимся и трепещем – как нанесшие оскорбление, так и те, которые не чувствуют за собой никакой подобной вины. А Бога оскорбляют каждый день; что говорю: каждый день? – каждый час, – оскорбляют богатые, бедные, наслаждающиеся покоем, терпящие скорбь, обижающие, обижаемые, – и никто об этом не подумает. Потому Он и попустил потерпеть оскорбление со-рабу [1], чтобы ты из опасности, последовавшей за этим оскорблением, познал человеколюбие Господа. Это оскорбление было теперь первое и единственное; но и, несмотря на это, мы не надеемся получить прощение и извинение. Бога же мы гневим каждый день, и нисколько не раскаиваемся, а Он все переносит со всяким долготерпением. Видишь, сколь велико человеколюбие Господа? И хотя виновники настоящего преступления схвачены, посажены в темницу и наказаны, но мы все еще боимся. Оскобленный еще не слышал о том, что случилось, и не произнес суда, – а мы все трепещем. Бог же каждый день слышит оскорбления, Ему наносимые, и никто не обращает на это внимания, – и это тогда, как Бог столь кроток и человеколюбив! Перед Ним довольно только исповедать грех, и вина разрешится. У людей совершенно напротив: когда виновные признаются в преступлении, тогда более и наказываются, – что и теперь случилось.

Одни погибли от меча, другие от огня, иные отданы на растерзание зверям, – и не только взрослые, но и дети. Ни незрелость возраста, ни многочисленность обвиненных, ни то, что все это сделали люди, объятые бешенством демонов, ни видимая невыносимость взыскания, ни бедность, ни то, что это общий всех грех, ни обещание никогда более не делать подобного, и ни что другое не спасло виновных; но без всякой пощады они были отводимы на смерть, окруженные вооруженными воинами, которые наблюдали, чтобы кто-нибудь не освободил осужденных. Матери следовали издали, смотря на разлученных с ними детей, но оплакивать свое несчастье не смея, потому, что страх побеждал любовь, и боязнь одолевала природу. Как смотрящие с земли на подвергшихся кораблекрушению, сколько ни сожалеют, однако же, не могут придти и спасти утопающих; так и здесь матери, удерживаемые, как бы волнами какими, страхом от воинов, не только не смели подойти и освободить детей от наказания, но боялись и плакать. Понимаете ли вы отсюда, каково человеколюбие Божье? Как оно неизреченно, как беспредельно, как превышает всякое слово! Здесь оскорбленный и одинаковую имеет с нами природу, и только однажды во все время понес это оскорбление, и не лично, не в своем присутствии, не видя и не слыша; и, однако же, никто из виновных не получил прощения. О Боге же нельзя сказать ничего этого. Расстояние между человеком и Богом таково, что и самое слово не может выразить того, а терпит Он оскорбления каждый день, присутствуя при них, видя и слыша их; однако же, ни молнии не посылает, ни морю не велит выступить на землю и всех потопить, ни земле расступиться и поглотить всех, оскорбивших Его, – но сносит и долготерпит, и обещает даже прощение оскорбителям, если только они покаются и дадут обещание впредь не делать этого. Поистине прилично теперь воскликнуть: "кто изречет могущество Господа, возвестит все хвалы Его" (Псал. 105:2)? Сколь многие не только ниспровергли, но и попрали образы Божьи? Потому что, когда ты душишь должника, когда грабишь, когда влачишь его, то попираешь образ Божий. Послушай, как говорит Павел, что "муж не должен покрывать голову, потому что он есть образ и слава Божия" (1 Кор. 11:7), и еще, как говорит сам Бог: "сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему" (Быт. 1:26). Если скажешь, что человек неодинаковой природы с Богом, так что ж из этого? И медная статуя не одинаковой природы с царем, и, однако же, виновные преданы наказанию. Так и в отношении людей: пусть они и не одинаковой природы с Богом, как и в самом деле не одинаковой; но они названы образом (Божьим), и ради такого названия им надлежит воздать честь. А ты за малость золота попираешь их, душишь, влачишь, и доселе еще не понес никакого наказания.

7. Дай Бог, чтобы произошла какая-нибудь добрая и счастливая перемена. Я, однако же, предсказываю и объявляю, что, если и пройдет эта туча, а мы останемся при прежней беспечности, то нас постигнут бедствия еще более тяжкие, нежели те, каких мы теперь ожидаем. Да и теперь боюсь не столько гнева царского, сколько вашей беспечности. Чтобы получить нам прощение, не довольно помолиться два и три дня; надобно произвести перемену во всей жизни, и оставив порок, постоянно пребывать в добродетели. Как для больных, если они не ведут постоянно правильной жизни, нет никакой пользы от того, что они благоразумно проведут два или три дня; так и грешники, если не навсегда воздержатся от порока, ничего не получат от двухдневного или трехдневного исправления. Как, говорят, моющийся, потом опять марающийся в грязи не получает никакой пользы; так и каявшийся в течение трех дней и опять возвратившийся к прежнему не сделал никакого успеха (в добродетели).

Не поступим же и теперь так, как мы всегда поступаем. Когда нас так часто постигали землетрясения, и голод, и засуха, мы делались на три и четыре дня скромнее и воздержаннее, а потом опять возвращались к прежнему: оттого и случилось настоящее несчастье. Но, если уже не прежде, по крайней мере, теперь будем постоянны в благочестии, сохраним навсегда одинаковую скромность, чтобы нам опять не иметь нужды в другом ударе. Разве Бог не мог предотвратить того, что случилось? Но Он допустил это, чтобы страхом от со-раба более вразумить и смирить оскорбляющих Его. И никто не говори мне, что многие из виновных укрылись, а многие из невинных схвачены; и это, слышу я, часто многие говорят не только во время настоящего волнения, но и при многих других подобных обстоятельствах. Что же сказать говорящим это? – То, что если схваченный и невинен в настоящем возмущении, однако же, когда-нибудь сделал другой более тяжкий грех, и, поелику не исправился впоследствии, то и наказан теперь. Так обыкновенно поступает Бог: когда мы грешим, Он не тотчас карает за преступления, но отлагает наказание, давая нам время для покаяния, чтобы мы исправились и переменились. Но, если из того, что мы не наказаны, заключим, что грех уже изглажен, и предадимся беспечности; то после этого нас непременно постигнет наказание там, где мы и не ожидаем. А это бывает для того, чтобы мы когда согрешим и не будем наказаны, не оставались спокойными, доколе не переменимся, зная, что непременно подвергнемся наказанию там, где мы и не ожидаем. И потому, возлюбленный, если ты согрешишь и не будешь наказан, не надмевайся этим, но тем более страшись, зная, что для Бога всегда, когда только захочет, легко воздать тебе. Тогда Он не наказал тебя для того, чтобы дать тебе время для покаяния. Не будем же говорить, что такой-то невинный схвачен, а другой виновный укрылся. Невинный, который теперь схвачен, получил, как я сказал, наказание за другие грехи; а укрывшийся теперь, если не исправится, впадет в другую сеть. Если мы будем так рассуждать, то никогда не забудем о своих грехах, но, всегда страшась и трепеща как бы не подвергнуться когда-нибудь наказанию, легко будем вспоминать о них. Обыкновенно ничто так не напоминает о грехе, как взыскание и наказание. Это видно из примера братьев Иосифа. Хотя с тех пор, как они продали праведного, прошло тринадцать лет; но, опасаясь наказания и страшась за свою жизнь, они вспомнили о грехе, и один другому говорили: "точно мы наказываемся за грех против брата нашего" Иосифа (Быт. 42:21). Видишь, как страх напомнил им о том преступлении. Когда они совершили грех, не чувствовали этого; а когда ждали наказания, вспомнили (о грехе).

Зная все это, переменим и исправим свою жизнь, и, прежде избавлены от гнетущего нас бедствия, позаботимся о благочестии и добродетели. А между тем я хочу предложить вам три заповеди, которые выполнили бы вы во время поста: никого не злословить, ни с кем не быть во вражде и совершенно изгнать из уст злую привычку клясться. Как всякий, услышав, что наложена подать, спешит домой, и, призвав жену, детей и рабов, думает с ними и советуется, чем бы ему уплатить этот налог; так сделаем и мы в отношении этих духовных заповедей. Каждый, возвратившись домой, призови жену и детей, и скажи, что сегодня наложена подать духовная – подать, от которой будет зависеть освобождение и избавление от настоящего бедствия, – подать, которая платящих делает не бедными, но более богатыми; вот она: ни с кем не быть во вражде, никого не злословить и отнюдь не клясться. Подумаем, позаботимся, посоветуемся, как бы нам выполнить эти заповеди; приложим все старание, будем друг другу напоминать, друг друга исправлять, чтобы перейти нам туда должниками, и потом, когда будет нам нужно занять у других, не подвергнуться участи глупых дев, и не лишиться вечного спасения. Если так настроим свою жизнь, даю вам слово и обещаю, что за это будет конец и настоящему бедствию и избавление от этих зол, и, что всего важнее, наслаждение вечных благ. Надлежало бы внушить вам исполнений всех добродетелей; но считаю наилучшим способом исправления то, чтоб исполнять заповеди по частям, принимаясь сперва за одну, потом переходить к другим. Как земледелец с наступлением полевых работ распахивает на поле одну часть за другой, и, таким образом, доходит до конца; так и мы, если положим себе такой закон, чтобы в настоящую четыредесятницу исполнить в точности эти три заповеди, то, без сомнения, твердо укоренив в себе добрую привычку, с большей легкостью перейдем и к прочим заповедям, и достигнув самой вершины любомудрия, и настоящую жизнь проведем с благой надеждой, и в будущей предстанем Христу с великим дерзновением, и получим неизреченные блага. Чего да удостоимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава во веки веков. Аминь.

[1] т. е. императору.

БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ.

Увещание к народу о твердости и терпении примерами Иова и трех отроков и о воздержании от клятв

БЛАГОСЛОВЕН Бог, утешивший ваши скорбящие души, успокоивший ваши мятущиеся мысли! А что вы получили достаточное утешение, это показали вы своим усердием и ревностью к слушанию, потому что душа скорбящая и объятая облаком печали не может с охотою слушать наставлений, а вы, я вижу, внимаете мне с великою охотою и с полным усердием, отрясши всю печаль и любовью к слушанию отогнав настоящую скорбь. Потому благодарю Бога, вместе с вами, это несчастье не одолело вашего любомудрия, страх не ослабил вашей бодрости, скорбь не погасила вашей ревности, опасность не охладила вашего рвения, страх от людей не победил вашей любви к Богу, тяжкое время не сокрушило вашего усердия, – и не только не сокрушило, но еще укрепило, не только не ослабило, но еще усилило, не только погасило, но еще более воспламенило. Опустела площадь, но наполнилась церковь; та возбуждает печаль, эта подает радость и духовное веселье. И потому, возлюбленный, когда ты выйдешь на площадь, и вздохнешь, увидев ее пустою, прибегни к матери, – и она тотчас утешит тебя множеством своих чад, покажет тебе полный лик братьев и прогонит от тебя всякую печаль. В городе мы ищем людей, как будто живем в пустыне, а когда прибегаем в церковь, нас объемлет многолюдство. Когда море волнуется и ярится от сильной бури, страх принуждает всех убегать оттуда в пристань; так и теперь волны площади и буря города заставляют всех стекаться отовсюду в церковь, и связуют членов между собою союзом любви. Возблагодарим же Бога и за то, что от скорби мы получили такой плод, что искушение доставило нам такую пользу. Не будь искушения, не было бы и венца; не будь подвигов, не было бы и наград; не будь борьбы, не было бы и почестей; не будь скорби, не было бы и утешения; не будь зимы, не было бы и лета. И это можно видеть не только на людях, но и на самых семенах. И здесь, чтобы мог вырасти тучный колос, нужны – большой дождь, большое скопление облаков, большой холод: время сеяния есть вместе и время дождя. И теперь, когда настало ненастье не в воздухе, а в душах, посеем и мы, во время этого ненастья, чтобы пожать летом; посеем слезы, чтобы пожать радость. Не я говорю это, но возвещает пророк: "cеявшие со слезами будут пожинать с радостью" (Пс. 125:5). Не столько дождь, падающий на семена, помогает им прозябать и возрастать, сколько дождь слезный взращивает и приводит в зрелость семя благочестия; он очищает душу, орошает ум и помогает быстро возрастать семени учения. Для этого надобно проводить и глубокою борозду, к чему убеждает и пророк, говоря так: "распашите себе новые нивы и не сейте между тернами" (Иер. 4:3). Как земледелец глубоко разрывает землю плугом, приготовляя надежное хранилище для семян, чтобы они, будучи посеяны, не оставались на поверхности, но скрывались в самых недрах земли и безопасно пускали корни: так и нам должно делать, и скорбью, как бы плугом, разрыть глубину сердца. К этому убеждает и другой пророк, говоря: "раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши" (Ио. 2:13). Расторгнем же сердца, чтобы если в нас есть какое-нибудь худое растение и лукавый помысл, исторгнуть его с корнем и очистить нивы для семян благочестия. Если теперь не обновим (ниву), если теперь не посеем, если теперь не прольем слез, когда у нас скорбь и пост, – в какое же другое время предадимся сокрушению? Ужели во время покоя и веселья? Но это невозможно, потому что покой и веселье обыкновенно ведут к беспечности, тогда как скорбь приводит к заботливости и заставляет душу, рассеянную вовне и развлеченную многими предметами, обращаться к самой себе. Не будем же унывать из-за настоящего бедствия, но еще возблагодарим Бога, потому что много пользы от скорби. Земледелец, посеяв семена, собранные им с большим трудом, молится о том, чтобы пошел дождь; и незнающий дела с изумлением будет смотреть на все это, и, может быть. скажет сам в себе: что такое делает этот человек? Он разбрасывает то, что собрал, и не только разбрасывает, но еще весьма старательно смешивает с землею, так, чтобы нельзя было и собрать легко; и не только смешивает с землею, но еще и молится, чтобы пошел сильный дождь, и чтобы все посеянное сгнило и превратилось в грязь. И беспокоится такой человек, видя, как раздаются громы и ниспадают молнии. А земледелец не так: напротив, радуется и ликует, видя ненастье, потому что смотрит не на настоящее, но ожидает будущего, думает не о громах, но о снопах, не о гниющих сменах, но о зеленеющих колосьях, не о сильном дожде, но о приятнейшей для него пыли на гумне. Так и мы будем смотреть не на скорбь и печаль настоящую, а на пользу, которая из нее происходит, на плод, который она рождает. Будем ожидать снопов на гумне: потому что, если станем бодрствовать, то можем собрать за это время много плодов и наполнить житницы нашей души. Если станем бодрствовать, то не только не потерпим никакого зла от этой скорби, но и получим неисчислимые блага. Если же будем беспечны, то и покой нас погубит. Беспечному то и другое вредит, а старательному и то и другое приносит пользу. Как золото сохраняет свой блеск и тогда, когда лежит в воде, и еще светлее делается, когда брошено в горнило, напротив глина и сено, и упав в воду, первая расплывается, а последнее гниет, попав же в огонь, первая засыхает, а последнее сгорает: так и праведник и грешник, – первый, и наслаждаясь покоем, остается светлым как золото, погруженное в воду, и подвергшись искушению, делается еще светлее, как золото, испытываемое огнем, а грешник, и вкушая покой, расплывается и гниет, как сено и глина, брошенные в воду, и подвергшись искушению, сгорает и гибнет, как сено и глина от огня.

2. Не будем же сетовать о настоящем бедствии. Если у тебя есть грехи, они легко истребятся и попалятся скорбью. Если же у тебя есть добродетель, от скорби она сделается светлее и блистательнее. Если станешь непрестанно бодрствовать и трезвиться, то, будешь выше всякого вреда, потому что причиною падений, обыкновенно, бывает не свойство искушений, а беспечность искушаемых. Итак, если хочешь быть веселым и наслаждаться покоем и удовольствием, – не удовольствия ищи, и не покоя, но старайся, чтобы душа твоя обладала мужеством и была способна к терпению, потому что, если не будешь иметь этих качеств, тебя не только победит искушение, но еще скорее погубит и низложит покой. А дабы увериться, что не удар бедствий, а беспечность нашей души разрушает наше спасение, послушай, что говорит Христос: "всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне. А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое" (Мф. 7:24-27). Видишь, что не удары искушений, а неразумие строителей было причиною падения, потому что и там дождь и здесь дождь; и там реки и здесь реки; и там напоры ветров и здесь то же самое; и тот строил и этот строил; то же строение и те же искушения, но неодинаков конец, потому что неодинаково основание. Таким образом, не свойство искушений, а неразумие строившего было причиною падения. Иначе бы должен быль упасть и дом, построенный на камне; но вот он не потерпел ничего такого. Но не думайте, что это сказано о доме: речь идет о душе, которая, слушая слово Божие, делами или подтверждает его, или отвергает. Так устроил дом своей души Иов: "пошел дождь", то есть, ниспал с неба огнь и истребил все стада; "разлились реки" - частые, непрерывные, один за другим следовавшие вестники бедствий, которые говорили о погибели: один – стад, другой – верблюдов, третий – детей; "подули ветры" - жестокие слова жены: "похули", говорила она, "Бога и умри" (Иов. 2:9); "и он не упал" - не преткнулась душа, не произнес хулы праведник, но еще возблагодарил и сказал: "Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!" (Иов. 1:21). Видишь ли, что не свойство искушений, а небрежность беспечных, обыкновенно, бывает причиною падения? А крепкого скорбь делает еще более крепким. Кто сказал это? – Воспитанный в скорби, блаженный Павел; он так говорил: "от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда" (Рим. 5:3- 4). Как крепких деревьев не вырывают с корнем порывы ветра, сколько бы ни устремлялись на них, ни нападали со всех сторон; напротив делают их через эти порывы еще более твердыми и крепкими: так и душу святую и живущую благочестиво напирающие порывы искушений и скорбей не низвергают, но возбуждают еще к большему терпению, как и блаженного Иова сделала они более славным и досточтимым. Теперь человек гневается на нас, – человек подобострастный и имеющий такую же, как и мы, душу, – и мы страшимся; а тогда злобствовал на него демон коварный и лютый, и не просто злобствовал, но еще воздвиг всякие козни, употребил все лукавство, – и все-таки никак не одолел доблестного праведника. Царь, как человек, сегодня гневается, а завтра престает от гнева, тем не менее мы умираем от страха; а тогда враждовал дьявол, который никогда примиряется с человечеством, но ведет с нашим родом брань непримиримую и войну нескончаемую, и тем не менее праведник посмеялся над его стрелами. Какое же мы можем иметь извинение, или какое прощение, когда не переносим человеческого искушения, мы – благодатью наученные такому любомудрию, тогда как он, еще до благодати, в ветхом завете, так доблестно выдержал ту тяжкую борьбу?

Будем же, возлюбленные, всегда беседовать между собою об этом, и такими беседами наставлять друг друга. Вы и ваша совесть свидетели, сколько пользы получили мы от настоящего испытания. Невоздержный сделался теперь целомудренным, дерзкий более скромным, беспечный заботливым; никогда не видевшие церкви, но проводившие все время на зрелищах, теперь по целым дням находятся в церкви. Ужели ты, скажи мни, скорбишь о том, что Бог посредством страха сделал тебя старательным, чрез скорбь привел тебя к мысли о своем спасении? Но твоя совесть мучится, но твое сердце терзается каждый день, ожидая смерти и лютейшей казни? И от этого будет у нас великое приращение в добродетели, так как скорбью увеличивается наше благочестие. Бог может и сегодня же прекратить все бедствия; но Он не прекратит скорби, пока не увидит, что мы очистились, пока не увидит, что в нас произошла перемена и (наступило) покаяние твердое и непоколебимое. И золотых дел мастер не вынимает золота из горна, пока не увидит, что оно хорошо не очистилось. Так и Бог не отведет этой тучи, пока совершенно не исправит нас. Попустивший испытание сам знает и время, когда положить конец испытанию. Играющий на цитре и не слишком натягивает струну, чтобы не оборвать ее, и не ослабляет чрез меру, чтобы не расстроить гармонического созвучия; так поступает и Бог: не оставляет нашей души ни в постоянном покое, ни в продолжительной скорби, устраивая то и другое по Своей мудрости. Он не попускает нам наслаждаться всегда покоем, чтобы мы не сделались беспечнее; но не попускает также быть и в непрерывной скорби, чтобы мы не упали духом и не пришли в отчаяние.

3. Итак, Ему предоставим время прекращения бедствий, а сами будем только молиться, сами будем жить благочестиво; потому что наше дело обратиться к добродетели, а прекратить бедствия – дело Божие. Бог сильнее, чем ты, подверженный испытанию, хочет погасить этот огонь, но Он ожидает твоего спасения. Поэтому, как от покоя произошла скорбь, так и от скорби надобно ожидать покоя. Не всегда зима, и не всегда лето; не всегда волны, и не всегда тишина; не всегда ночь, и не всегда день: так и не всегда скорбь, но наступит и покой, если только мы будем, во время скорби, непрестанно благодарить Бога. Три отрока были ввергнуты в печь и, несмотря на это, не забыли благочестия, их не устрашил пламень, но, объятые огнем, они усерднее сидящих в чертоге и не терпящих никакого зла воссылали священные те молитвы. Потому огонь сделался для них стеною, пламень – одеждою, и печь – источником; приняв их связанными, она возвратила их разрешенными: приняла тела смертные и не коснулась их, как бессмертных; не познала природы, но почтила благочестие. Мучитель связал ноги, а ноги связали силу огня. О чудное дело! Узников разрешил пламень, и сам потом был связан узниками. Благочестие отроков изменило природу вещей, а лучше сказать – не природу изменило, но, что еще удивительнее, не изменяя природы, остановило (ее) действие. Оно не угасило огня, но заставило его, и горя, не оказывать своей силы, и, что также чудно и дивно, это случилось не только с телами святыми, ни и с их одеждою и обувью. Как у апостолов – одежды Павла прогоняли болезни и демонов, и тень Петра обращала в бегство смерть; так и здесь обувь этих отроков погасила огонь. Не знаю, как и сказать, потому что чудо превышает всякий рассказ. Огонь и угасал и не угасал; потому что, когда прикасался к телам святых отроков, тогда угасал, а когда надобно было расторгнуть оковы, не угасал; и оковы расторг, но пят не коснулся. Видишь, какое совпадение. Огонь и не потерял своей силы, и не дерзнул идти далее оков. Сковал мучитель, а разрешил пламень, чтобы узнал ты и свирепость варвара, и покорность стихии. Для чего же мучитель сковал их, вознамерившись ввергнуть в огонь? – Чтобы чудо было величественнее, чтобы знамение было удивительнее, чтобы происходящего не принял ты за обман глаз. Если бы этот огонь не был огнем, то не сжег бы оков, и, что еще более, не попалил бы воинов, которые были вне печи. Но теперь он на бывших вне показал силу, а на бывших внутри печи обнаружил свою покорность. А ты примечай везде, как дьявол тем, чем вооружается против рабов Божиих, разрушает собственную силу, не по своей воле, но потому, что премудрый и благоустрояющий Бог обращает его оружие и хитрости на его же голову, – что и здесь случилось. Дьявол, по внушениям которого действовал тогда мучитель, не попустил ни обезглавить святых мечом, ни предать их зверям, ни казнить другим каким-либо подобным способом, но внушил ввергнуть их в огонь, чтобы не сохранились даже и останки святых отроков, когда уничтожатся их тела и их пепел смешается с пеплом дров. Но Бог это самое обратил к низложению нечестия, и вот каким образом.

Огонь у персов признается богом, и варвары, живущие в той стране, еще и теперь воздают ему поклонение. И потому Бог, желая низложить нечестие в самом основании, попустил такой род казни, чтобы даровать победу своим рабам пред глазами всех поклонников огня, и убедить их самым делом, что боги язычников боятся не только Бога, но и рабов Божиих.

4. Еще заметь, как неприятели сплетают венец победный, как сами враги делаются свидетелями торжества! "И послал", говорит Писание, "Навуходоносор собрать сатрапов, наместников, воевод, верховных судей, казнохранителей, законоведцев, блюстителей суда и всех областных правителей, чтобы они пришли на торжественное открытие истукана, которого поставил царь Навуходоносор. И собрались" [все] (Дан. 3:2-3). Враг составляет зрелище, сам собирает зрителей, сам назначает состязание; и (составляет) зрелище не из случайных, не из простых людей, не все из почетнейших и начальствующих, чтобы свидетельство их было более достоверно для народа. Созваны были все для одного, а увидели другое; пришли поклониться истукану, а ушли с презрением к нему, быв поражены Божьей силой, открывшейся в чудесных событиях с отроками. И заметь: где было устроено зрелище. Не в городе, и не в каком-нибудь селении, но на полях ровных и открытых устрояется это публичное зрелище. На поле Деире, вне города поставлен быль истукан, и вестник, всюду проходя, взывал: "объявляется вам, народы, племена и языки: в то время, как услышите звук трубы, свирели, цитры, цевницы, гуслей и симфонии и всяких музыкальных орудий, падите и поклонитесь золотому истукану, которого поставил царь Навуходоносор" (и в самом деле, поклониться идолу значило: пасть); "а кто не падет и не поклонится, тотчас брошен будет в печь, раскаленную огнем" (Дан. 3:4-6). Видишь, какая трудная борьба, какая непреодолимая сеть, какая глубокая пропасть и стремнина с той и другой стороны! Но не бойся: чем больше козней употребит враг, тем более обнаружит он мужество отроков. Для того приготовлено было согласие столь многих музыкальных орудий, для того разожженая печь, чтобы душами зрителей овладело или удовольствие, или страх. Тверд и непреклонен кто из предстоящих? Пусть смягчит его, говорил мучитель, очаровательная мелодия стройной музыки. Стоит он выше этой сети? Пусть же устрашит и поразит его вид пламени. Так действовал и страх и удовольствие: удовольствие вкрадывалось в душу посредством слуха, страх посредством зрения. Однако же ни то, ни другое не победило мужества отроков; но как вверженные в огонь, они одолели пламень, так посмеялись и над всяким удовольствием и страхом. Все это для них приготовил дьявол, потому что не сомневался в подданных царя, напротив быль твердо уверен, что никто из них не воспротивится царскому повелению. Но когда все пали и были побеждены, тогда выводятся на середину одни отроки, чтобы и от этого самого победа была блистательнее, – что они побеждают и являются торжествующими среди такого множества народа. Не так было бы удивительно, если бы они показали мужество, явившись первыми, пока никто еще не преткнулся. Но то весьма велико и чудно, что множество падших не устрашило и не ослабило их; и не сказали они друг другу что-нибудь такое, что многие привыкли часто говорить: если бы мы первые и одни решились поклониться истукану, то наш поступок быль бы достоин обвинения, если же мы делаем это вместе с столь многими тысячами, то кто не простит, кто нас не сочтет достойными извинения? Нет, увидев падения столь многих своих мучителей, ничего такого и не сказали, и не подумали они. Посмотри и на злобу обвинителей, как они и хитро и жестоко обвиняли отроков: "Есть", говорят они, "мужи Иудейские, которых ты поставил над делами страны Вавилонской"(Дан. 3:12). Не просто напомнили об их происхождения:, но упомянули и о почести, для того, чтобы воспламенить в царе гнев; они как бы так говорили: рабов, пленных, лишенных отечества, сделал ты нашими начальниками, а они и эту честь презирают, и оскорбляют того, кто удостоил их такой чести. Поэтому говорят: "эти мужи не повинуются повелению твоему, царь, богам твоим не служат и золотому истукану, которого ты поставил, не поклоняются" (Дан. 3:12). Обвинение это – величайшая похвала; укоризны эти – одобрение и свидетельство несомненное, потому что его представляют сами враги! Что же царь? Он повелел вывести их на средину, чтобы устрашить всячески; но ничто не поколебало их, ни гнев царя, ни то, что они одни стояли отдельно среди такого множества, ни вид огня, ни трубные звуки, ни то, что все смотрели на них сверкающими, как огонь, глазами; но посмеявшись над всем этим, они, как бы собираясь броситься в струи прохладного источника, вошли в печь, произнося блаженные эти слова: "богам твоим служить не будем и золотому истукану, которого ты поставил, не поклонимся" (Дан. 3:18). Не без цели рассказал я эту историю, но для того, чтобы убедились вы, что ни гнев царя, ни коварство воинов, ни зависть врагов, ни плен, ни пустыня, ни огонь, ни печь, ни тысячи бедствий, – ничто не может победить или устрашить праведника. Если там, где царь был нечестивый, отроки не устрашились гнева мучителя; тем более мы, у коих царь человеколюбивый и кроткий, должны не унывать, а благодарить Бога за эту скорбь, узнав из сказанного, что скорби делают более славными, и пред Богом и пред людьми, тех, которые умеют переносить их мужественно. Если бы отроки не сделались рабами, мы не узнали бы и об их свободе; если бы они не сделались пленниками, мы не уразумели бы благородства их души; если бы они не лишились дольнего отечества, мы не узнали бы, что они по добродетели достойны отечества горнего; если бы на них не разгневался земной царь, мы не уразумели бы благоволения к ним Царя небесного.

5. Посему и ты, если Он благоволит к тебе, не отчаивайся, хотя бы ввергли тебя и в печь; а если Он гневается, не предавайся самонадеянности, хотя бы ты был в раю. Адам и в раю был, но как прогневал Бога, то и рай ничего не помог ему; отроки были в печи, но как благоугодили (Богу), что и печь не причинила им вреда. Адам быль в раю, и – пал, потому что сделался беспечным; Иов сидел на гноище, – и победил, потому что был бдителен. Во сколько раз рай лучше гноища?.. Однако же превосходство жилища не помогло обитателю, когда он сам предал себя, точно так, как и нечистота места не повредила тому, кто со всех сторон огражден был добродетелью. Укрепим же и мы свою душу, и тогда будем блаженнее всех, хотя бы достигла нас потеря богатства и даже смерть, только бы никто не похитили у нас благочестия. Это заповедал и Христос, говоря: "будьте мудры, как змии" (Мф. 10:16). Как змей готов потерять все тело, только бы спасти голову; так и ты не унывай, хотя бы тебе пришлось потерять богатство, хотя бы тело, хотя бы настоящую жизнь, хотя бы все, только бы сохранить благочестие: потому что если с ним отойдешь, Бог все возвратит тебе в большем блеске – и тело воскресит в большей славе, и вместо богатства даст такие блага, которых не может выразить никакое слово. Иов не нагой ли сидел на гноище, проводя жизнь, которая тягостнее тысячи смертей? Но так как он не оставил благочестия, то опять в преизбытке получил все прежнее, – здоровье и красоту тела, весь состав детей, имущество и, что всего важнее, блистательный венец терпения. Как бывает с деревьями, что, хотя бы кто и сорвал плод с листьями, хотя бы отсек все ветви, но, если останется корень, дерево снова вырастает в совершенной целости и еще большей красоте; так бывает и с нами: если останется корень благочестия, то, хотя бы отнято было богатство, хотя бы расстроилось тело, все опять возвращается нам с большей славой. Посему, оставив всякое беспокойство душевное и излишнюю заботливость, обратимся к самим себе, и украсим и тело и душу красотою добродетели, "представляя члены" нашего тела "в орудия праведности", а не "в орудия неправды" (Рим. 6:13); и прежде всего приучим язык быть служителем духовной благодати, извергнув из уст всякий яд злоречия и сквернословия. В нашей власти сделать каждый член свой орудием и лукавства и правды. Послушай, как они сделали свой язык орудием греха, а другие орудием правды: "язык" их "острый меч" (Пс. 56:5); а другой говорит о своем языке: "язык мой – трость скорописца" (Пс. 44:2). Тот язык совершил убийство, а этот написал Божественный закон, и потому тот был мечом, а этот – тростью, не по собственной природе, но по воле употреблявших; природа того и другого одна, но действие не одно. И в отношении к устам опять можно видеть то же самое. У одних уста были полны гнилости и лукавства, и поэтому обличающий их сказал: "уста" их "полны проклятия, коварства и лжи" (Пс. 9:28), а уста его самого не таковы; нет, – "уста мои изрекут премудрость, и размышления сердца моего – знание" (Пс. 48:4). У других, опять, руки были осквернены беззаконием, и, осуждая их, он опять сказал: "у которых в руках злодейство, и которых правая рука полна мздоимства" (Пс. 25:10); а у него самого руки ни в чем другом не упражнялись, как только в том, чтобы простираться к небу, почему он и сказал о них: "воздеяние рук моих – как жертва вечерняя" (Пс. 140:2). И в отношении к сердцу опять можно видеть то же самое. У тех сердце суетно, а у него истинно, и потому об их сердце он говорит: "сердце их – суетно" (Пс. 5:10), а о своем: "излилось из сердца моего слово благое" (Пс. 44:2). То же самое можно видеть и в отношении к слуху. Те имели слух зверский, безжалостный и неумолимый, и, осуждая их, он сказал: "как глухого аспида, который затыкает уши свои" (Пс. 57:5); а у него слух был вместилищем Слова Божия, что самое и показал он, говоря: "приклоню ухо мое к притче, на гуслях открою загадку мою" (Пс. 48:5).

б. Итак, зная это, оградим себя со всех сторон добродетелью, и этим отвратим гнев Божий. Сделаем члены нашего тела орудиями правды; приучим и глаза, и уста, и руки, и ноги, и сердце, и язык, и все тело служить одной добродетели. Вспомним и о тех трех заповедях, о которых говорил я вашей любви, когда внушал ни с кем не быть во вражде, не говорить худо о ком-либо из оскорбивших вас, и изринуть из уст ваших греховную привычку клясться. О других двух заповедях поговорим в другое время, а в продолжение всей настоящей недели будем говорить вам о клятвах, полагая начало с заповеди более легкой. Совсем нетрудно победить привычку клясться, если захотим приложить хотя бы немного старания, делая друг другу напоминания, вразумления, замечания, а забывающих подвергая взысканию и ответственности. И что за польза нам воздерживаться от пищи, если не изгоним из души порочных привычек? Вот теперь целый день провели мы без пищи, а вечером поставим себе трапезу, непохожую на вчерашнюю, но уже другую, более скромную. Но может ли кто из нас сказать, что он сегодня переменил и жизнь свою, как и трапезу, что отменил и порочную привычку, как и пищу? Не думаю. Что же нам за польза от поста? Поэтому убеждаю и не перестану убеждать, чтобы вы, взяв каждую заповедь отдельно, два-три дня употребляли на ее исполнение. Иные соревнуют друг другу в воздержания от яств, и вступают между собою в чудное состязание: одни целые два дня проводят без пищи, а другие, удалив с своего стола не только вино и масло, но и всякое варево, в течении всего Великого Поста употребляют только хлеб и воду. Так и мы станем состязаться друг с другом, чтоб искоренить употребление клятв: это полезнее всякого поста, это благодетельнее всякой строгой жизни. Покажем в воздержании от клятв такое же старание, какое прилагаем к воздержанно от пищи; иначе подвергнемся обвинению в крайнем неразумии, что не обращаем внимания на запрещенное, а выказываем всю заботливость о вещах безразличных. Не есть запрещено, но запрещено клясться; а мы, отказываясь от позволенного, посягаем на запрещенное. Поэтому прошу любовь вашу сделать какую-либо перемену, и начало ее показать нам отселе. Если настоящий пост проведем с такою ревностью, что в эту неделю вовсе перестанем клясться, в следующую погасим гнев, в ту, которая за нею наступит, искореним злословие, а в дальнейшую – исправимся и во многом другом; то, восходя этим путем выше и выше, мало-помалу достигнем самой вершины добродетели. Тогда и избегнем настоящей опасности, и умилостивим Бога; и возвратится в наш город многолюдство, и ныне убежавших научим вверять надежду нашего спасения – не местам безопасным, не какому-нибудь убежищу и уединению, но душевному благочестию и добрым нравам. Таким образом мы достигнем и земных, и небесных благ, которых да удостоимся все мы, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым слава Отцу, со святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА ПЯТАЯ

Еще увещание к народу о мужественном перенесении угрожающего бедствия по примеру того, что случилось с Иовом и ниневитянами; и о том, что бояться должно не смерти, а греха; и о том, что, значит умереть худо; и о том, что нужно со всяким тщанием избегать клятв.

ПОВЕСТВОВАНИЕ о трех отроках и печи вавилонской немало, кажется, утешило вчера любовь вашу; а еще более, пример Иова и гноище, которое славнее всякого царского престола, так как от воззрения на царский престол видевшим его нет никакой пользы, только кратковременное удовольствие, не приносящее никакой выгоды, от воззрения же на гноище Иова каждый получает великую пользу, великое вразумление и наставление в терпении. Поэтому многие ныне предпринимают дальний и морской путь, и с концов земли отправляются в Аравию, чтобы увидеть это гноище, и, увидев, облобызать землю, которая была поприщем подвигов этого венценосца, и приняла в себя кровь, драгоценнее всякого золота. Не столько блестит багряница, сколько блистало тогда это тело, обагренное не чужой, но собственной кровью. А раны его были драгоценнее всяких камней, потому что жемчужины сами по себе не приносят нам в жизни никакой пользы, и у владеющих ими не восполняют никакой существенной нужды, раны же те доставляют утешение во всякой скорби. И, дабы тебе увериться в истине этого, покажи тому, кто лишился законного и единственного сына, бесчисленное множество жемчужин: ты не облегчишь его несчастия и не уврачуешь скорби; но если напомнишь ему о ранах Иова, то легко можешь уврачевать такими словами: зачем печалишься, человек? Ты лишился одного только детища, а блаженный тот, потеряв целый сонм детей, поражен был и в самую плоть, и нагой сидел на гноище, обливаясь со всех сторон гноем, между тем как плоть его мало-помалу истаивала; а это был муж "непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла" (Иов. 1:1), о добродетели коего свидетельствовал Бог. Если скажешь эти слова, то потушишь в сетующем печаль и уничтожишь все горе, – и, таким образом, раны праведника оказываются полезнее жемчужин! Посему, вообразите и вы себе этого подвижника и представьте, что видите сами то гноище, и на этом гноище сидит он, – эта золотая статуя, осыпанная драгоценными камнями, и, как бы еще назвать, не знаю, – потому что не могу приискать столь дорогого вещества, которому бы можно было уподобить это окровавленное тело. Так плоть эта была несравненно драгоценнее всякого и самого дорогого вещества, и раны – светлее лучей солнечных. Лучи озаряют телесный взор, а те просвещают очи ума нашего; они же совершенно ослепляют дьявола. Вот почему дьявол, после того поражения, отступил, и – не являлся более. Ты же, возлюбленный, познай и отсюда, сколь велика бывает польза от скорби. Пока праведник был богат и наслаждался покоем, дьявол имел повод клеветать на него; хоть и ложно, однако же, мог сказать: "разве даром богобоязнен Иов" (Иов. 1:9)? А, как отнял у него все и сделал его бедным, то не смел уже и уст открыть. Пока Иов был богат, дьявол обещал бороться с ним, и грозил низринуть его; а как сделал его бедным, лишил всего, и поверг в крайнюю болезнь, тогда удалился. Пока тело его было здраво, дьявол поднимал на него руки, когда же покрыл ранами плоть его, то, побежденный, обратился в бегство.

Видишь, насколько для рассудительных бедность лучше и полезнее богатства, немощь и болезнь – здравия, искушение – спокойствия, и насколько более славными и сильными делают они подвижников! Кто видел, кто слышал о столь чудесном состязании? Обыкновенные борцы, лишь только поразят в голову своих противников, тотчас одерживают победу и получают венцы; а дьявол, когда поразил тело праведника, покрыл многоразличными язвами и довел до изнеможения, тогда-то и побежден был и отступил прочь; и хотя со всех сторон пронзил ребра его, однако не добился этим ничего, потому что не похитил хранившегося там сокровища, а для нас сделал его виднее, и сквозь эти отверстия дал всем возможность смотреть во внутренность (страдальца) и видеть все богатство его. Когда надеялся он одержать верх, тогда-то и удалился с великим стыдом, и не испустил более ни одного звука. Что случилось, дьявол? Для чего убегаешь? Разве не исполнилось все по твоему желанию? Разве не истребил ты его овец, волов, коней и мулов? Разве не погубил и всех его детей, и не изранил всей плоти? Для чего же убежал ты? А вот для чего, – отвечает он: хотя исполнилось все по моему желанию, но то, чего я особенно домогался и для чего сделал все прочее, не исполнилось: он не произнес хулы на Бога! Для того чтобы добиться этого, я и делал все другое; а как скоро этого не случилось, то мне нет никакой пользы от истребления его богатства, погибели детей и поражения его тела; вышло противное тому, чего я желал: своего противника я сделал более славным и блистательным. Убедился ли ты, возлюбленный, сколь велика польза от несчастия? Красиво было здоровое тело Иова; но стало еще прекраснее, когда изъязвлено было ранами: так, шерсть красива бывает и до окраски, но, сделавшись пурпуровой, получает неизъяснимую красоту и приятность. И если бы дьявол не обнажил Иова, мы не узнали бы доблести победителя; если бы не поразил тела его язвами, то изнутри не просияли бы лучи; если бы не посадил его на гноище, мы не узнали бы его богатства. Не столь блистателен царь, сидящий на престоле, сколь славен и блистателен был Иов, сидящий на гноище: после царского престола смерть, а после этого гноища царство небесное.

2. Размышляя обо всем этом, ободримся от овладевшего вами уныния. Эти истории предлагаю я вам не для того, чтобы вы хвалили речь мою, но чтобы подражали добродетели и терпению тех доблестных мужей; чтобы из самых дел узнали вы, что из всех зол человеческих один грех есть действительное зло, а не бедность, не болезнь, не обида, не злословие, не бесчестие и даже не смерть, – это, по-видимому, самое крайнее из всех зол. Эти бедствия для любомудрствующих таковы только по имени, а не на самом деле: прогневать Бога и сделать что-либо Ему неугодное, – вот истинное несчастье! В самом деле, что страшного в смерти, скажи мне? То ли, что она скорее приводит тебя в тихую пристань и в ту безмятежную жизнь? Если и не умертвит тебя человек, то самый закон природы, в известный срок, разве не разлучит тела с душой? Пусть теперь и не случится то, чего мы боимся; но это будет спустя немного. Говорю так не потому, чтобы ожидал я чего-либо страшного или печального, но потому, что стыдно мне за тех, кто боится смерти. Ожидаешь ты таких благ, "не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку" (1 Кор. 2:9), и не спешишь насладиться ими, нерадишь и медлишь, и не только медлишь, но еще боишься и трепещешь? И как тебе не стыдно скорбеть из-за смерти, когда Павел воздыхал из-за настоящей жизни, и в послании к Римлянам говорил: "вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем" (Римл. 8:22-23)? И говорил это не в осуждение настоящего, но по сильному желанию будущего. Вкусил я, говорит он, благодати, и не терплю замедления; имею начаток духа, и стремлюсь к полному обладанию; восходил я на третье небо, видел неизреченную ту славу, видел царственное великолепие, узнал, чего лишаюсь, пребывая здесь, и поэтому воздыхаю. Скажи мне, – если бы кто ввел тебя в царский дворец и показал сияющее на всех стенах золото и всякое другое благолепие, потом перевел бы тебя оттуда в хижину бедного, а через несколько дней обещал бы опять ввести в тот царский дворец и дать тебе там место для всегдашнего жительства: не стал ли бы ты скорбеть и тяготиться даже и в эти немногие дни? Так рассуждай и о небе и земле, и воздыхай с Павлом не из-за смерти, но из-за настоящей жизни. Так дай мне, говоришь ты, сделаться подобным Павлу, и – я никогда не стану бояться смерти. А что тебе, человек, препятствует сделаться подобным Павлу? Разве он был не беден? Разве не делатель палаток? Разве не простой человек? Если бы он был богат и благородного происхождения, бедные, призываемые к подражанию ему, конечно, могли бы отговариваться своей бедностью. Но теперь ты ничего такого сказать не можешь, потому что этот человек был ремесленник и снискивал себе пропитание ежедневными трудами. К тому же, ты в детстве наследовал от родителей благочестие, и с первых лет напитан Святым Писанием; а он был и богохульник, и гонитель, и обидчик, и разорял церковь, – но, несмотря на это, так внезапно изменился, что превзошел всех силой своей ревности, и – взывает: "будьте подражателями мне, как я Христу" (1 Кор. 11:1). Он подражал Господу, а ты не подражаешь и со-рабу, ты, который от юности воспитан в благочестии, – тому, кто уже впоследствии изменился и принял веру. Ужели не знаешь, что грешники, хотя и живут, мертвы, а праведники, хотя и умирают, живы? И это не мои слова, а приговор Христа, сказавшего Марфе: "верующий в Меня, если и умрет, оживет" (Иоан. 11:25). Разве басня наше учение? Если ты христианин, то веруй Христу; если веруешь Христу, то покажи мне веру в делах. Как же ты покажешь веру в делах? – Если будешь презирать смерть: этим мы и отличаемся от неверных.

Они справедливо боятся смерти, потому что не имеют надежды на воскресение; но ты, идя лучшим путем и имея возможность любомудрствовать о надежде на будущее, какое найдешь оправдание, когда, веруя в воскресение, боишься смерти, подобно неверующим в воскресение? Но я боюсь, говоришь ты, не смерти; не умереть боюсь, но умереть худо, быть обезглавленным. Так неужели Иоанн умер худо, потому что был обезглавлен? И Стефан также худо умер, потому что побит камнями? И мученики все, по-вашему, умерли жалкой смертью, потому что одни огнем, а другие железом лишены жизни; одни брошены в море, другие со стремнин; а иные в челюсти зверей, и таким образом скончались? Умереть худо, человек, значит не насильственной смертью умереть, но умереть в грехах. Послушай, как любомудрствует об этом пророк. "Убьет грешника зло" (Псал. 33:22), – говорит он. Не сказал: насильственная смерть люта, но: "убьет грешника зло". И справедливо: потому что, по отшествии их отсюда – нестерпимое наказание, нескончаемые муки, червь ядовитый, огонь неугасающий, тьма кромешная, узы неразрешимые, скрежет зубов, скорбь, теснота и вечное осуждение.

3. Когда такие бедствия ожидают грешников, – какая будет им польза от того, дома ли и на постели своей они окончат жизнь? Равно как и праведникам не будет никакого вреда от того, что окончат настоящую жизнь от меча, или железа и огня, когда они имеют перейти к вечным благам. Поистине "убьет грешника зло". Такова была смерть того богача, который показал презрение к Лазарю и, хотя окончил жизнь дома, на постели, в присутствии друзей, своей смертью, но, по отшествии, горел в огне и не мог найти там никакого утешения в благоденствии настоящей жизни. Не то с Лазарем: хотя он на дворе богача, среди псов, лизавших раны его, потерпел насильственную смерть (ибо, что может быть мучительнее голода?), но, по отшествии, стал там наслаждаться вечными благами, веселясь на лоне Авраама. Какой же был ему вред оттого, что он умер насильственно, и какая польза богачу оттого, что он умер ненасильственно?

Но мы, говоришь, боимся умереть не насильственно, а безвинно; боимся, не сделав ничего такого, в чем нас подозревают, быть наказанными наравне с уличенными в преступлении. Что говоришь? – скажи мне. Боишься умереть безвинно, умереть по делам – хочешь? И кто же будет так жалок и несчастен, что, когда бы предстояла ему незаслуженная смерть, захотел бы лучше умереть по делам? Если должно бояться смерти, то бояться той, которая постигает нас по делам: потому что умерший незаслуженно, через это самое входит в общение со всеми святыми. Большая часть благоугодивших Богу и прославившихся умерла незаслуженной смертью, и первым из них – Авель. Убит он не за то, что погрешил в чем против брата, или оскорбил Каина, но за то, что почитал Бога. А Бог попустил это, любя ли его, или ненавидя? Очевидно, что, любя и желая за столь неправедную смерть дать ему блистательнейший венец. Видишь, что должно бояться не насильственной и незаслуженной смерти, но смерти в грехах. Авель умер незаслуженно, Каин жил "стеная и трясясь" (Быт. 4:12): кто же, скажи, был блаженнее, – почивший ли в правде, или живущий в грехах, – умерший ли незаслуженно, или наказываемый по делам? Хотите, я скажу любви вашей, почему мы боимся смерти? Нас не уязвила любовь к царствию, не воспламенило желание будущих благ; иначе мы, подобно блаженному Павлу, презрели бы все настоящее; сверх того, мы не боимся геенны, и потому боимся смерти; не знаем нестерпимой тяжести тамошнего наказания, и потому боимся не греха, а кончины. Если бы тот страх поселился в душе нашей, то этот не мог бы войти в нее. И это попытаюсь объяснить не дальними какими-либо обстоятельствами, но здешними, – теми самыми, которые на этих днях случились с нами. Когда пришел от царя указ о собрании подати, которая показалась несносной, все возмутились, все заспорили, начали досадовать и негодовать, и, встречаясь друг с другом, говорили: "нам жизнь не в жизнь; город разорен; никто не в состоянии вынести столь тяжкого налога!" – и все сокрушались, как будто доведены были до последней крайности. Потом, когда совершилось преступное дело; и некоторые непотребные и развратные люди, поправ законы, ниспровергли статуи, и всех вовлекли в крайнюю опасность, так что, раздражив царя, мы стали бояться теперь за самую жизнь, – нас уже не тревожит более потеря имущества, но, вместо всех тех речей, я слышу другие: "пусть царь возьмет наше достояние; мы охотно откажемся и от полей и от имений, – только бы обещал нам спасти хоть голое тело". Итак, пока не объял нас страх смерти, мы беспокоились о потере имущества; когда же произведены были те беззаконные буйства, наступивший страх смерти изгнал скорбь о потере. Точно так, если бы обладал душами нашими страх геенны, не овладел бы нами страх смерти; но как в телах, когда постигнут нас две болезни, сильнейшая обыкновенно подавляет слабейшую, так и тут случилось бы. Если бы был в душе страх будущего наказания, он подавил бы всякий человеческий страх, так что, кто непрестанно будет памятовать о геенне, тот с улыбкой станет смотреть на всякую смерть; и это не только освободит его от настоящей скорби, но избавит и от будущего пламени. Кто всегда боится геенны, тот никогда не впадет в огонь геенский, потому что этот постоянный страх умудряет его. Позвольте мне теперь благовременно сказать вам: "братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы" (1 Кор. 14:20).

Мы действительно питаем детский страх, когда боимся смерти, а не боимся греха. Малые дети пугаются масок, а не боятся огня, и, если случится поднести их к зажженной свече, они, ничего не опасаясь, протягивают руку к свече и огню; ничтожная маска пугает их, а того, что, в самом деле, страшно – огня – они не боятся. Так и мы боимся смерти, которая есть ничтожная маска, а не боимся греха, который действительно страшен и, подобно огню, пожирает совесть. И это, обыкновенно, происходит не от существа самого дела, но от нашего неразумия: так что, если мы рассудим, что такое смерть, то никогда не будем ее бояться. Что же такое смерть? То же, что снятие одежды: тело, подобно одежде, облекает душу, и мы через смерть слагаем его с себя на краткое время, чтобы опять получить его в светлейшем виде. Что такое смерть? Временное путешествие, – сон, который дольше обыкновенного. Поэтому, если боишься смерти, бойся и сна, если сокрушаешься об умерших, то сокрушайся о ядущих и пьющих: как это дело естественное, так и то. Не печалься о том, что бывает по закону природы, – печалься более о том, что происходит от злого произволения; не плачь об умершем, но плачь о живущем в грехах.

4. Хочешь, скажу и другую причину, по которой мы боимся смерти? Мы не живем, как должно, не имеем чистой совести. Будь это, – нас ничто не устрашило бы, ни смерть, ни голод, ни потеря имущества, ни другое что-либо такое. Живущему добродетельно ничто подобное не может повредить и лишить его внутреннего удовольствия, потому что кто питается благими надеждами, того ничто не может повергнуть в уныние. В самом деле, могут ли люди сделать что-либо такое, что мужа доблестного заставило бы скорбеть? Отнимут у него деньги? Но у него есть богатство на небесах. Выгонят из отечества? Но через это переселяют его в горний град. Наложат на него оковы? Но он имеет свободную совесть, и не чувствует внешних цепей. Умертвят тело? Но оно опять воскреснет. И как сражающийся с тенью и бьющий по воздуху никого не может поразить; так и враждующий против праведника сражается только с тенью, тратит свою силу, а тому не может нанести ни одного удара. Итак, дай мне только твердую веру в царствие небесное, и – умертви меня, ежели хочешь, сегодня же. Я поблагодарю тебя за смерть, потому что через нее ты скоро переселяешь меня к тем благам. Об этом-то особенно, говорят, и мы скорбим, что, задерживаемые множеством грехов, не достигнем тамошнего царствия. Так перестань плакать о смерти и плачь о грехах своих, чтобы загладить их. Для того и печаль, чтобы мы пользовались ею к уничтожению наших грехов, а не для того, чтобы скорбели о потере имущества, о смерти, или о чем-либо другом тому подобном. Что это так, объясню вам примером. Лекарства назначены для тех только болезней, которые могут они уничтожать, а не для тех, которым от них нет никакой пользы. Примерно скажу, чтобы речь моя была еще яснее: лекарство, которое может пользовать только больные глаза, а не другую какую-либо болезнь, справедливо признаешь назначенным только для глазной болезни, а не для желудка, не для рук, и не для другого какого-либо члена. Переведем же речь на печаль и – найдем, что она ни в каких других обстоятельствах не помогает нам, а только исправляет грех: поэтому, очевидно, она и назначена только для уничтожения его. Разберем же каждое из приключающихся нам бедствий, и, приложив к ним печаль, посмотрим, какая от нее польза. Потерял кто имущество? Опечалился он; но не вознаградил потери. Лишился кто сына? Поскорбел он; но не воскресил мертвого, и не принес пользы отошедшему. Потерпел кто побои, заушение, обиду? Предался он горести; но обиды не отвел от себя. Впал кто в немощь и в самую тяжкую болезнь? Стал он сокрушаться; но болезни не уничтожил, напротив еще усилил ее. Видишь, что ни в одном из этих бедствий печаль не помогает нисколько? Но согрешил кто, и опечалился: он уничтожил грех, загладил вину свою. Откуда видно это? Из слов Господа: говоря об одном грешнике, Он сказал: "за грех корыстолюбия его Я гневался и поражал его, скрывал лице и негодовал; но он, отвратившись, пошел по пути своего сердца" (Ис. 57:17). Поэтому и Павел сказал: "ибо печаль ради Бога производит неизменное покаяние к спасению, а печаль мирская производит смерть" (2 Кор. 7:10). Посему, как видно из сказанного, если печаль не может вознаградить ни потери имущества, ни обиды, ни позора, ни побоев, ни болезни, ни смерти, ни чего-либо другого тому подобного, но только способствует к уничтожению греха и изглаживает его; то, очевидно, что для него одного она и назначена. Итак, не будем более скорбеть о потере имущества, но станем скорбеть тогда только, когда грешим. В этом случае великая польза от скорби. Лишился ты чего? Не скорби: этим нисколько не пособишь. Согрешил? Скорби: это полезно. Вникни в разум и премудрость Божью. Два плода породил нам грех: скорбь и смерть. "В день, в который ты вкусишь от него", говорит Бог, "смертью умрешь" (Быт. 2:17), и к жене: "в болезни"[1] "будешь рождать детей" (Быт. 3:16). Этими же двумя средствами (Бог) истребил и грех, и устроил так, что мать гибнет от чад своих. А что, подобно скорби, и смерть уничтожает грех, – это видно как из примера и учеников, так и из слов Павла к согрешающим: "от того многие из вас немощны и больны и немало умирает" (1 Кор. 11:30). Вы грешите, говорит, потому и умираете, дабы смертью загладились грехи. Почему и прибавил: "ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы. Будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром" (1 Кор. 11:31-32). Как червь и рождается от дерева, и точит дерево, и как моль съедает шерсть, от которой и зарождается; так скорбь и смерть родились от греха и истребляют грех. Итак, не будем бояться смерти, но станем бояться только греха и о нем скорбеть. Это говорю я не потому, чтобы ожидал чего-либо страшного: нет, но потому, что желаю, дабы вы постоянно имели в себе этот страх, и самым делом исполняли закон Христов. "Кто не берет креста своего", говорит Господь, "и следует за Мною, тот не достоин Меня" (Матф. 10:38). Сказал же так не для того, чтобы мы носили дерево на плечах, но чтобы всегда имели смерть перед своими глазами, как и Павел умирал каждодневно (1 Кор. 15:31), смеялся над смертью и презирал настоящую жизнь. Ты воин, и непрестанно стоишь в строю; а воин, который боится смерти, никогда не сделает ничего доблестного. Так и человек христианин, который боится опасностей, не сделает ничего великого и славного; напротив, его самого легко одолеть могут; смелый же и великодушный – неодолим и непобедим. И как три отрока, не убоявшись огня, избежали огня; так и мы, если не будем бояться смерти, избегнем смерти. Они не убоялись огня, потому что сгореть – не преступление; но убоялись греха, потому что жить нечестиво преступление. Будем подражать этим и всем подобным им праведникам; не станем бояться опасностей – и избегнем опасностей.

5. "Я не пророк и не сын пророка" (Амос. 7:14), однако же, верно знаю, что будет; и громко и ясно возглашаю, что если мы переменимся, попечемся сколько-нибудь о своей душе и отстанем от греха, то не будет нам ничего неприятного и печального. И это ясно знаю на основании человеколюбия Божия и того, как поступал Господь с людьми, с городами, племенами и целыми народами. Он угрожал и городу ниневитян, и сказал: "еще три дня[2] и Ниневия будет разрушена" (Ион. 3:4). Что же – скажи мне, – превратилась Ниневия и город разрушен? Нет; а вышло противное: она восстала, сделалась еще славнее и, по истечении стольких лет, не потеряла своей славы; напротив, все еще и ныне воспевают Ниневию и удивляются ей за то, что с того времени она сделалась наилучшей пристанью для всех согрешающих, не попуская им впасть в отчаяние, но всех призывая к покаянию, и тем, что она сделала и чем заслужила милость Божью, убеждая никогда не отчаиваться в своем спасении, но вести жизнь добродетельную и питать благую надежду, и затем твердо верить, что все завершится счастливым исходом. В самом деле, кто, слыша о бывшем с ниневитянами, не ободрится, хотя бы он был самый беспечный человек? Так, Бог попустил лучше не исполниться Своему пророчеству, чем погибнуть городу. Впрочем (нельзя сказать, что), и пророчество не исполнилось. Если бы приговор не приведен был в исполнение тогда, как люди оставались в тех же грехах, то можно бы еще порицать предсказание; но если Бог перестал гневаться тогда, как они переменились и перестали грешить, то кто может еще обвинять пророчество и обличать во лжи предсказание? Бог и тогда сохранил тот закон, который от начала постановил Он всем людям через пророка. Какой же закон? "Иногда Я скажу о каком-либо народе и царстве, что искореню, сокрушу и погублю его; но если народ этот, на который Я это изрек, обратится от своих злых дел, Я отлагаю то зло, которое помыслил сделать ему" (Иер. 18:7-8). Сохраняя этот закон, Он спас исправившихся, и отступивших от беззакония избавил от своего гнева. Знал Он добродетель иноплеменников, потому и понуждал пророка спешить. И вот смутился город, услышав пророческий глас; но от этого страха не потерпел вреда, а еще получил пользу. Страх этот породил спасение; угроза отвела опасность; приговор о разрушении остановил разрушение (Ион. 3:4). О, чудное и изумительное дело! Приговор, угрожавший смертью, породил жизнь! Приговор, после того, как уже был произнесен, остался без исполнения, не так, как у мирских судей: у этих – произнести приговор, значит, привести его в исполнение, а у Бога, напротив, произнести приговор, значит, сделать его недействительным. Если бы приговор не был произнесен, грешники не услышали бы; а если бы не услышали, то не раскаялись бы, не отклонили бы наказания и не получили бы чудесного спасения. И как же не чудное дело, когда судья произносит приговор, а подсудимые уничтожают приговор покаянием? Они ведь не убежали из города, как мы теперь, но остались и тем укрепили его. Он был западней, а они сделали его оплотом; был рвом и пропастью, а они превратили его в охранную башню. Слышали они, что падут здания – и не убежали от зданий, но убежали от грехов; никто не оставил своего дома, как мы теперь, но каждый оставил злой путь свой. Неужели, в самом деле (говорили они), стены породили гнев Божий? Мы виновники раны, – мы же должны и врачевство приготовить. Поэтому ниневитяне вверили свое спасение не перемене мест, но перемене нравов.

6. Так поступили и иноплеменники: а мы не стыдимся и не краснеем оттого, что, тогда как те переменили свои нравы, мы меняем только места, делаем дела, свойственные людям нетрезвым, и выносим свое имущество? Господь гневается на нас, а мы, не заботясь отвратить гнев Его, носимся всюду со своим имением и бродим, отыскивая места, где бы положить его; между тем как следовало бы поискать такого места, где бы положить свою душу, а лучше бы и этого не искать, но поручить безопасность ее добродетельной и честной жизни. Мы сами, если бы разгневались и вознегодовали на слугу, а он вместо того, чтобы оправдать себя в виду этого гнева, ушел бы в свою комнату и, собрав и связав все платья и домашние вещи свои, порешил бежать, – мы сами не перенесли бы благодушно такой дерзости. Бросим же неблаговременную заботливость и скажем, каждый о себе, к Богу: "куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу" (Псал. 138:7)? Поревнуем любомудрию иноплеменников: они покаялись при неизвестности прощения, потому что в приговоре не было прибавлено, что, если обратитесь и покаетесь, оставлю в целости города; но просто сказано: "еще три дня, и Ниневия будет разрушена" (Ион. 3:4). Что же они? "Кто знает", говорят, "может быть пожалеет Бог о бедствии, о котором сказал, что наведет на нас" (Ион. 3:9-10)? – "Кто знает"? Не знают исхода дела – и не пренебрегают покаянием; не знают свойства человеколюбия Божия – и при такой неизвестности переменяются! Они, в самом, деле, не могли посмотреть на других ниневитян, которые бы покаялись и спаслись; не читали пророков, не слышали патриархов, не получали ни совета, ни наставления, и не были убеждены в том, что могут несомненно умилостивить Бога покаянием. Этого не было и в угрозе: но хотя они недоумевали и не были уверены в этом, однако покаялись со всей искренностью. Какое же будет оправдание нам, когда они, не будучи уверены в исходе, показали такую перемену, а мы, которые уверены в человеколюбии Божьем, часто получали много залогов Его попечения, слушали и пророков и апостолов, и научены самыми делами, не поревнуем сравняться с ними в добродетели? Велика и добродетель этих людей, но гораздо больше человеколюбие Божье, и – это можно видеть из самой великости угрозы. Бог для того и не прибавил к приговору: "если покаетесь, пощажу", чтобы самой неопределенностью приговора увеличить страх, а, увеличив страх, скорее побудить к покаянию. Пророк стыдится, предвидя будущее и полагая, что не исполнится предсказание; но Бог не стыдится, а ищет только одного – спасения человеческого, и исправляет раба своего. Когда (Иона) взошел на корабль, Бог тотчас взволновал море: из этого видишь, что где грех, там буря, где непокорность, там волнение; как за грехи ниневитян колебался город, так за непокорность пророка колебался корабль. И вот корабельщики бросили Иону в море, и корабль перестал колебаться: потопим же и мы свой грех, и город наверно успокоится! Итак, нам нет никакой пользы в бегстве, подобно тому, как и Ионе бегство не помогло, но еще повредило. Он убежал с земли, но не убежал от гнева Божия. Убежал с земли, и навел бурю на море, и не только сам не получил от бегства никакой пользы, но и тех, кои приняли его, подверг крайней опасности. Когда он плыл на корабле, и с ним были и корабельщики, и кормчие, и все корабельные снаряды, тогда-то и подвергся крайней опасности: а как брошен был в море, и, загладив грех этим наказанием, упал в подвижной корабль, т. е. в чрево кита, тогда стал наслаждаться великой безопасностью. Из этого узнай, что, как живущему в грехе не помогает и корабль, так свободного от греха и море не потопляет, и звери не пожирают. Взяли его волны, и не задушили; взял кит, и не умертвил; напротив, и животное и стихия возвратили Богу залог в целости. И все это вразумляло пророка быть человеколюбивым и кротким, а не показать жестокосердие неразумных мореплавателей, свирепых волн и зверей. Да и мореплаватели выбросили его не тотчас, при первой опасности, но уже в крайней необходимости; и море и зверь сберегли его с великой заботливостью, – потому что все это происходило по устроению Божьему. И вот он возвратился, проповедал, произнес угрозу, убедил, спас, устрашил, исправил, обезопасил одной только первой проповедью. Не требовалось много дней и продолжительного увещания: он сказал только несколько простых слов – и всех привел в раскаяние. Бог не прямо с корабля привел его в город, но корабельщики передали его морю, море – киту, кит – Богу, Бог – ниневитянам, и таким долгим путем возвратил Он беглеца, научая этим всех, что руки Божьей избежать невозможно, что, куда бы кто ни ушел, нося с собой грех, – потерпит бесчисленные бедствия, и хотя бы не было ни одного человека, – сама природа со всех сторон восстанет против него с великой силой. Итак, не бегству вверим свое спасение, но перемене нравов. Неужели Бог гневается на тебя за то, что ты находишься в городе, чтобы тебе бежать отсюда? Ты согрешил, – на это Он и гневается. Посему оставь грех и останови источник зла там, где причина раны: и врачи советуют лечить противное противным. Родилась от пресыщения лихорадка, – они врачуют эту болезнь воздержанием. От уныния заболел кто, – говорят, что веселье хорошее для него лекарство. Так должно поступать и в болезнях душевных. Беспечность наша возбудила гнев Божий, – отвратим его усердием и покажем полную перемену. Есть у нас великий помощник и споборник – пост, а, сверх поста, настоящее бедствие и страх угрожающей опасности. Сделаем же теперь вовремя принуждение душе своей: мы легко можем склонить ее ко всему, чего не захотим. Боязливый и трепещущий, лишенный всяких удовольствий и живущий в страхе легко склоняется к любомудрию и с великой готовностью принимает семена добродетели.

7. Итак, склоним ее (душу) начать исправление избежанием клятв. Хотя я и вчера и третьего дня говорил вам об этом предмете, однако не перестану и сегодня, и завтра, и послезавтра, внушать то же. И что говорю, – завтра или послезавтра? Не перестану, пока не увижу, что вы исправляетесь. Если уже преступающие закон не имеют стыда, тем более мы, внушающие не преступать закон, не должны стыдиться постоянного увещания. Постоянное напоминание об одном и том же зависит не от говорящего, но от слушающих, которые требуют непрерывного наставления в простых и удобоисполнимых делах. Да и что может быть легче того, как не клясться? Это дело одной привычки, и не требует ни телесного труда, ни траты денег. Хочешь знать, как можно преодолеть эту болезнь, как освободиться от этой дурной привычки? Я укажу тебе средство, которым если воспользуешься, то наверно успеешь. Когда увидишь, что или сам ты, или кто из рабов или детей, или жена, подвержены этому пороку, и после неоднократных напоминаний не исправились, прикажи им лечь спать не ужинавши; наложи и на себя и на них это наказание: оно принесет не вред, а пользу. Таковы духовные наказания: они приносят и пользу и весьма скорое исправление. Язык, находясь в постоянной пытке, и без стороннего напоминания, получает достаточное вразумление, когда, например, бывает томим жаждой и голодом; и – как бы ни были мы бесчувственны, однако, в течение целого дня вразумляемые тягостью этой пытки, не будем нуждаться еще в другом совете и наставлении. Вы одобряете слова мои? Так покажите на деле свое одобрение; иначе, какая будет польза от настоящего собрания? Если отрок каждый день ходит в школу, а между тем ничему не научается – ужели будет достаточным в наших глазах оправданием для него то, что он ежедневно ходит туда? Не выставим ли против него самым большим обвинением то, что он ходит туда каждый день и делает это без пользы? Так станем судить и о нас самих и скажем себе: столько времени ходим мы в церковь и причащаемся страшной и спасительной вечери; но если будем выходить отсюда все такими же, какими приходим, и не исправим ни одного из своих недостатков, – какая будет нам польза от хождения сюда? Многие дела делаются не ради их самих, но ради их последствий. Например: сеющий не для того сеет, чтобы только сеять, но чтобы и пожать, – так что, если этого не будет, сеющий потерпит убыток, сгноив понапрасну семена. Купец не для того плавает, чтобы только плавать, но чтобы через мореплавание умножить свое имение, – так что, если этого не будет, последует крайний убыток, и мореплавание купцов окажется вредным. Так будем рассуждать и о себе: и мы ходим в церковь не для того только, чтобы побывать здесь, но чтобы вынести отсюда великую и духовную пользу. Итак, если мы будем выходить отсюда без всякой пользы, то и усердие будет нам в осуждение. Дабы не случилось этого и нам не причинить себе крайнего вреда, – по выходе отсюда, рассуждайте, друзья между собой, отцы с детьми, господа со слугами, и старайтесь выполнить, что вам заповедано, чтобы когда опять сюда придете и услышите от нас наставление о том же предмете, не придти вам в стыд от упреков совести, но радоваться и веселиться, видя, что большая часть наставления вами уже исполнена. Но не здесь только будем так любомудрствовать, потому что этого кратковременного наставления недостаточно для искоренения всего (худого): пусть и дома слышит об этом муж от жены, и жена от мужа; пусть между всеми будет взаимное соревнование в исполнении этого закона, и упредивший в исполнении пусть обличает не исполнившего, чтобы упреками сильнее возбудить его; а кто отстал и не исполнил, пусть смотрит на упредившего и старается скорее догнать его. Если будем думать и заботиться об этом, у нас скоро пойдут успешнее и другие дела. Ты позаботься о Божьем, и Бог попечется о твоем. Не говори мне: что если кто поставит нас в необходимость клясться? Что если он не поверит? Там-то особенно, где нарушается закон, и не должно помнить о необходимости; одна необходимость неизбежна – не оскорблять Бога. Между тем советую вот что: воздержись пока от ненужных клятв, произносимых без причины и без необходимости, дома, при друзьях, при слугах. Если отстанешь от этих клятв, то, для избежания прочих, не будешь уже иметь нужды во мне: тогда самые уста, приученные бояться и избегать клятв, хотя бы кто и тысячу раз заставлял (поклясться), не позволят уже впасть в эту привычку. Как мы теперь, хотя с великим усилием и чрезвычайной настойчивостью устрашаем, угрожаем, увещеваем, советуем, однако же, едва ли успели приучить (ваши) уста к другой привычке; так и тогда, в какую бы кто ни поставил нас крайность, не принудит он нас преступить закона. И как никто никогда не согласится принять яд даже и в самой крайности, так и мы тогда не решимся произнести клятву. Исполнение этого будет для вас увещанием и побуждением приступить и к совершению других добродетелей. Ничего не исполнивший делается беспечным и скоро падает духом; но кто сознает о себе, что исполнил хотя одну заповедь, тот, ободренный этим, с большим рвением приступит и к исполнению прочих заповедей, потом, исполнив другую, скоро перейдет к следующей, и остановится не прежде, как достигнув самой вершины. Если и денег чем более кто приобретает, тем более еще желает; то тем более это может быть в отношении духовных совершенств. Вот почему я спешу и тороплюсь дать начало делу и положить в душах ваших основание добродетели, и прошу и умоляю вас помнить слова мои не только в настоящий час, но и дома, и на площади, и где бы вы ни были. О, если бы мог я постоянно быть с вами! Тогда не было мне нужды в этом долгом собеседовании. Но как это теперь невозможно, то помните, вместо меня, слова мои и, садясь за стол, представляйте себе, что я вошел, стою перед вами и внушаю то, о чем здесь теперь говорю вам; и, где только у вас зайдет речь обо мне, прежде всего вспомните об этой заповеди, и эту награду дайте мне за мою любовь к вам. Когда увижу, что вы исполнили эту заповедь, тогда я достиг всего, получил полное возмездие за труды! Итак, дабы вы и нас сделали более ревностными, и сами были бодры, и приобрели больше легкости в исполнении прочих заповедей, сохраните тщательно этот закон в душах ваших – и тогда узнаете пользу моего наставления. И золотая одежда, конечно, бывает красива, если даже просто смотрим на нее; но она кажется нам еще красивее, когда наденем ее на наше тело. Так и заповеди Божьи прекрасны и тогда, как только хвалят их; но они оказываются еще прекраснее, когда их исполняют. Вот и вы теперь хвалите слова мои только на короткое время; но если исполните их, то всякий день и во всякое время будете хвалить и нас и самих себя. Но еще не важное дело, что мы будем взаимно хвалить друг друга; важно то, что Сам Бог восхвалит нас, и не только восхвалит, но и наградит теми великими и неизреченными дарами, которых да удостоимся все мы, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, через Которого слава Отцу и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

[1] ?? ?????? – в скорбях.

[2] Везде, где в Септуагинте и славянском переводе стоит "три дня и Ниневия будет разрушена", в синод. переводе стоит "сорок дней".

БЕСЕДА ШЕСТАЯ

о том, что бояться начальников полезно, и рассказ о случившемся на пути с теми, кои несли к Царю весть о возмущении; также о том, что кто терпит что-либо неправедно и благодарит Бога, попускающего это, равен тому, кто терпит за Бога; предлагаются опять примеры трех отроков и печи вавилонской; и о воздержании от клятв.

МНОГО, однако, дней мы употребили на утешение любви вашей; не отстанем от этого предмета, но, пока продлится рана печали, будем прилагать и врачевство утешения. Если и врачи не перестают лечить телесные раны, пока не увидят, что болезнь прекратилась; тем более должно делать это по отношению к душе. Печаль есть рана души, и – должно непрестанно лечить ее словами утешения. И не так смягчают телесную опухоль теплые воды, как унимают боль души слова утешения. Здесь не нужна губка, как у врачей, но, вместо губки, употребим язык. Здесь не нужен огонь для согревания воды, но, вместо огня, воспользуемся благодатью Духа. Так вот и сегодня сделаем это же самое. Если мы вас не утешим, от кого же другого получите утешение? Судьи устрашают? Так пусть утешают священники. Начальники угрожают? Так пусть ободряет церковь. И с малыми детьми бывает так: учители устрашают и наказывают детей, и, как заплачут они, отсылают их к матерям; а матери, взяв их на руки к себе, держат и обнимают крепко, и, утерев слезы, целуют их, и ободряют прискорбную душу их, внушая им своими словами, что бояться учителей для них полезно.

Так, когда и вас начальники устрашили и сделали печальными, церковь, общая мать всех нас, отверзши объятья и приняв (вас) с распростертыми руками, каждодневно утешает, говоря, что полезен и страх от начальников, полезно и предлагаемое здесь утешение. Страх со стороны начальников не позволяет расслабляться от беспечности, а утешение церкви не попускает падать от уныния: и посредством того и другого Бог устраивает наше спасение. Он и начальников вооружил (Римл. 13:4), дабы устрашали дерзких; Он же и священников рукоположил, чтобы утешали скорбящих: о том и другом, вместе с Писанием, учит и самый опыт. В самом деле, когда уже при начальниках и вооруженных воинах, неистовство нескольких бродяг и пришельцев в самое короткое время произвело у нас такой пожар и воздвигло такую бурю, что заставило всех бояться кораблекрушения; то, если бы не было совсем страха от начальников, до какого неистовства не дошли бы эти люди? Не разрушили ли бы они у нас города до основания, и, перевернув все вверх дном, не лишили ли бы нас и самой жизни? Уничтожь судилища – и уничтожишь всякий порядок в нашей жизни; удали с корабля кормчего – и потопишь судно; отними вождя у войска – и предашь воинов в плен неприятелям. Так, если отнимешь у городов начальников, мы будем вести себя безумнее бессловесных зверей, – станем друг друга угрызать и снедать (Гал. 5:15): богатый – бедного, сильнейший – слабого, дерзкий – кроткого. Но теперь, по милости Божьей, ничего такого нет. Живущие благочестиво, конечно, не имеют нужды в мерах исправления со стороны начальников: "праведнику закон не положен", сказано (1 Тим. 1:9). Но люди порочные, если бы не были удерживаемы страхом от начальников, наполнили бы города бесчисленными бедствиями. Зная это, и Павел сказал: "нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены" (Римл. 13:1). Что связи из бревен в домах, то и начальники в городах. Если те уничтожишь, стены, распавшись сами собой, обрушатся одна на другую: так, если отнять у вселенной начальников и страх, внушаемый ими, – и дома, и города, и народы с великой наглостью нападут друг на друга, потому что тогда не кому будет их удерживать и останавливать, и страхом наказания заставлять быть спокойными.

Итак, не будем скорбеть, возлюбленные, из-за страха от начальников, но еще поблагодарим Бога за то, что он пробудил нас от беспечности и сделал более рачительными. Скажи мне, что вредного произошло от этого опасения и беспокойства? То ли, что мы сделались более степенными и скромными, более рачительными и внимательными? Что не видим ни одного пьяного и поющего любострастные песни, а напротив совершаются у нас непрестанные молебствия, и плач, и молитвы? Что отовсюду изгнан неумеренный смех, сквернословие и всякая вольность, и – весь город наш уподобляется теперь скромной и благородной жене? Из-за этого ли ты скорбишь, скажи мне? Нет; из-за этого надобно радоваться и благодарить Бога, что Он немногодневным страхом вывел нас из такой беспечности. Это правда, говоришь ты; если бы только страхом и оканчивалась беда наша, в таком случае мы уже довольно получили пользы; но вот мы боимся, чтобы зло не простерлось далее, и нам всем не впасть бы в крайнюю опасность. Не бойтесь; утешает вас Павел, говоря: "верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести" (1 Кор. 10:13); "ибо Сам сказал: не оставлю тебя и не покину тебя" (Евр. 13:5). Если бы Он захотел наказать на деле и на самом опыте, то не предал бы нас страху на столько дней. Когда Он не хочет наказать, тогда устрашает, потому что, если уже намерен Он наказать, то не к чему страх, не к чему угроза. Но вот мы вытерпели такую жизнь, которая хуже тысячи смертей: в продолжение стольких дней страшимся и трепещем, пугаемся самых теней, несем наказание Каиново, и среди сна вскакиваем от непрестанного беспокойства; так что, если мы и прогневали Бога, то уже умилостивили Его, вытерпев такое мучение. Пусть наше наказание и не соответствует еще грехам нашим, но его довольно для человеколюбия Божия.

2. Впрочем, не по этому одному, но и по многим другим причинам мы должны ободриться. Бог дал уже нам не мало залогов доброй надежды. И, во-первых, то, что отправившиеся отсюда с горестной вестью, полетев как бы на крыльях и думая скоро поспеть в столицу, находятся еще на половине пути: столько встретилось им затруднений и препятствий, что, оставив коней, они едут теперь в повозках, – отчего, по необходимости, прибудут туда позже. Как Бог подвигнул отсюда святителя и общего отца нашего и побудил его отправиться и взять на себя это ходатайство; так Он же задержал и тех на половине пути, дабы они, опередив, не раздули огня, и, раздражив слух царя, не поставили учителя в невозможность поправить дело. А что такая остановка случилась не без соизволения Божьего, это видно из следующего. Люди, которые всю жизнь провели в таких путешествиях, и только то и делали, что постоянно ездили на конях, теперь, разбившись от самой верховой езды, принуждены остановиться; и случилось ныне противное тому, что было с Ионой. Того (Бог) заставил идти, когда он не хотел; а этим (гонцам) воспрепятствовал идти, когда они хотели. Новое и чудное дело! Тот не хотел проповедать о разрушении (Ниневии) – и Бог заставил его против воли; эти с великой скоростью спешат возвестить о низвержении (статуй) – и Он остановил их, также против их воли. Что это значит? То, что здесь поспешность причинила бы вред, а там пользу. Поэтому Бог и того понудил через кита, и этих остановил через коней. Видишь ли премудрость Божью? И тот и эти встретили препятствие в том самом, через что надеялись достигнуть желаемого. Иона надеялся на корабле уклониться – и корабль сделался для него цепью; (гонцы) надеялись на конях скорее достигнуть до царя – и кони оказались помехой; но лучше сказать, воспрепятствовали им не кони, как и (Ионе) не корабль, а Промысел Божий, все устраивающий по Своей премудрости. И смотри, какое попечение: и устрашил, и утешил! Попустив посланным отправиться к царю с вестью обо всем случившемся, в тот самый день, когда учинены были все те преступные дерзости, Он этой скоростью их отъезда всех устрашил; когда же они отправились и два-три дня провели в пути, и мы уже считали бесполезным отъезд нашего святителя, думая, что он опоздает, тогда Бог рассеял наш страх и утешил нас, задержав посланных, как сказал я, на половине пути, и устроив так, что приехавшие к нам оттуда той же дорогой рассказали всем нам о случившихся с теми (гонцами) неприятностях, дабы мы сколько-нибудь отдохнули и сложили с себя часть беспокойства, что и случилось. Услышав об этом, мы воздали поклонение виновнику сего – Богу, Который и ныне благопопечительнее всякого отца устроил все наши обстоятельства, какой-то невидимой силой задержав этих недобрых вестников, и как бы говоря им: что спешите? Зачем торопитесь погубить такой город? Не добрые вести несете вы к царю: стойте же здесь, пока дам я возможность служителю Моему, как опытнейшему врачу, поспешить и упредить ваше прибытие. Если же оказано такое о нас попечение в самом начале раны от преступления, тем большее получим мы успокоение после обращения, после раскаяния, после такого страха, после слез и молитв. Иона с целью был понуждаем, – именно, чтобы привести (ниневитян) к покаянию; но вы уже показали раскаяние и великую перемену: поэтому и нужно теперь утешение, а не угрожающая весть. Вот для чего Бог и подвиг отсюда (нашего) общего отца, хотя и много было препятствий. Если бы Он не заботился о нашем спасении, то не побудил бы его, напротив еще остановил бы, когда он хотел отправиться.

3. Хочу сказать еще и о третьем обстоятельстве, которое может возбудить в вас бодрость, именно о настоящем празднике, который уважают почти все и неверные, – которому и сам боголюбивый царь оказал такое уважение и почтение, что в этом превзошел он всех бывших до него благочестивых самодержцев. В эти дни он, изданным в честь праздника указом, освободил почти всех заключенных в темнице; и этот-то указ святитель наш, пришедши прочтет перед царем, напомнит ему о собственных его законах, и скажет к нему: будь сам для себя увещателем и вспомни о собственных делах; пример человеколюбия у тебя дома. Ты не хотел произвести и праведной казни: решишься ли совершить неправедную? Уличенных и осужденных ты из уважения к празднику, освободил: невинных ли и ничего не сделавших злого осудишь, – скажи мне, – и притом в самый праздник? Нет, государь! В этом указе, обращаясь ко всем городам, ты говорил: о, если бы мог я воскресить и мертвых! Вот мы нуждаемся в этом человеколюбии, нуждаемся в этих словах. Для царей не столько славно победить врагов, сколько преодолеть ярость и гнев. Там успех в деле зависит от оружия и воинов: здесь торжество принадлежит тебе одному и никто не разделит с тобой славы любомудрия. Ты одержал победу в войне с варварами: победи же и гнев царский; пусть знают все неверные, что страх Христов может обуздать всякую власть! Прославь своего Господа, простив согрешения со-рабам, дабы и Он еще более прославил тебя, дабы в день суда, вспомнив об этом человеколюбии твоем, воззрел на тебя кротким и милостивым оком. Так и больше того скажет он, и, конечно, избавит нас от (царского) гнева. Впрочем, настоящий пост служит нам величайшим споборником не только к умилостивлению царя, но и к мужественному перенесению случившегося с нами. Это время доставляет нам не малое утешение: уже то самое, что каждый день собираемся здесь, наслаждаемся слушанием Божественного Писания, видим друг друга, вместе скорбим, молимся, получаем благословение, и таким образом отходим домой, – это одно отнимает у нас большую половину скорби. Итак, не упадем духом и не погубим себя унынием, но будем ожидать лучшего и со вниманием послушаем, что будет говорено. И сегодня хочу я побеседовать опять о презрении смерти. Вчера [1] говорил я вам, что мы боимся смерти не потому, что она страшна, но потому, что нас не воспламенила любовь к царствию и не объял страх геенны, а сверх того и потому, что не имеем доброй совести. Хотите, скажу и четвертую причину этой неуместной боязни, – причину не менее важную, и еще более верную, нежели предыдущие. Мы не ведем строгой жизни, какая прилична христианам, но полюбили эту изнеженную, роскошную и беспечную жизнь; отчего конечно, и привязаны к настоящему.

Но если бы мы проводили жизнь в посте, и всенощных бдениях, и воздержании, обсекая беспорядочные свои пожелания, отвергая удовольствия, пребывая в подвигах добродетели, по слову Павла: "умерщвляю тело и порабощаю" (1 Кор. 9:27), "попечения о плоти не превращайте в похоти" (Римл. 13:14), идя тесным и скорбным путем; тогда бы мы тотчас возжелали будущих благ и спешили освободиться от настоящих трудов. И дабы увериться тебе, что не ложно слово наше, взойди на вершины гор и посмотри на тамошних иноков, одетых во власяницу, носящих вериги, изнуренных постом, заключившихся во мраке, – и увидишь, что все они желают смерти и называют ее успокоением. Как боец спешит уйти с ристалища, чтобы избавиться от ран, и борец желает окончания зрелища, чтобы освободиться от трудов; так и ведущий добродетельную, строгую и суровую жизнь желает смерти, чтобы и освободиться от настоящих трудов, и беспрепятственно получить уготованные венцы, приплыв в тихую пристань и переселившись туда, где уже не нужно опасаться кораблекрушения. Поэтому Бог и устроил жизнь нашу трудной и тяжкой, чтобы мы, будучи теснимы здешними скорбями, возжелали будущих благ. Если и теперь, когда со всех сторон окружает нас столько огорчений, опасностей, страхов и забот, так привязаны мы к настоящей жизни; то возжелали ли бы мы будущих благ, когда бы ничего такого не было, но вся наша жизнь была бы беспечна и безбедна.

4. Так поступил Бог и с иудеями. Желая пробудить в них мысль о возвращении (в отечество) и заставить их возненавидеть Египет, Он попустил им быть отягощаемыми "глиной и кирпичами" (Исх. 1:14), дабы они, будучи подавляемы великостью трудов и тяжестью работы, воззвали к Богу о возвращении. Если же они, и при таких обстоятельствах вышедши, опять вспоминали о Египте и тяжком рабстве, и готовы были возвратиться под прежнее тиранство; то, не испытав этого от иноплеменников, захотели ли бы когда оставить чужую землю? Посему, чтобы и мы, привязавшись к настоящему, не скорбели и не забыли о будущем, Бог сделал нашу жизнь тягостной. Не будем же более надлежащего любить настоящую жизнь. Какая нам польза, какая выгода от чрезмерной привязанности к этой жизни? Хочешь знать, почему настоящая жизнь составляет для нас благо? Потому что она служит нам началом и приготовлением к будущей жизни, поприщем и местом борьбы для получения тамошних венцев; так что она если не будет для нас этим, жальче тысячи смертей. Если мы в этой жизни не хотим угождать Богу, то лучше умереть. Что особого, что нового для нас здесь? Не то же ли солнце, не ту же ли луну видим ежедневно? Не ту же зиму? Не то же ли лето? Не те же ли предметы? "Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться" (Екл. 1:9). Итак, не будем ни живых считать просто блаженными, ни умирающих оплакивать; станем лучше скорбеть о грешниках, будут ли они жить, или умрут, а добродетельных будем ублажать, где бы они ни были. Ты одной смерти боишься и плачешь, а Павел умирал каждодневно, и из-за этого не только не плакал, но еще радовался и веселился. О, если бы и я страдал за Бога, говоришь ты, я ни о чем бы не беспокоился! Но не унывай и теперь: славен не тот только, кто терпит что-либо за Бога, но и тот, кто страждет неправедно и переносит это мужественно и благодарит Бога за таковое попущение; и этот славен не меньше того, кто страждет за Бога. Блаженный Иов безвинно и незаслуженно потерпел много невыносимых ударов от козней дьявола; но как он мужественно перенес их и возблагодарил Бога, попустившего это, то и получил полный венец.

Итак, не скорби из-за смерти: она – от природы; скорби из-за греха: он – беззаконное дело произволения. Если же скорбишь об умерших, то скорби и о рождающихся, потому что как это дело естественное, так и то. Посему, если кто станет грозить тебе смертью, скажи ему: от Христа научился я не бояться "убивающих тело, души же не могущих убить" (Матф. 10:28); если будет грозить отнятием имущества, скажи ему: "наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь" (Иов. 1:21); "ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести" (1 Тим. 6:7); если ты не возьмешь, придет смерть, и возьмет; если ты не умертвишь, закон природы в известный срок принесет смерть. Не будем же бояться ничего такого, что постигает нас по закону природы, но убоимся того, что бывает с нами от злого произволения; это подвергает нас наказанию. При всех постигающих нас нечаянностях, будем непрестанно размышлять, что печалью нам не поправить их, и мы перестанем скорбеть; а вместе с тем подумаем и о том, что если мы в настоящей жизни терпим какое-либо несчастие незаслуженно, то этим заглаживаем множество грехов. Великое благо – сложить грехи здесь, а не там. Богач не потерпел здесь никакого бедствия, зато там горел в огне. И дабы увериться, что это было причиной, почему он не получил никакого утешения, послушай, что говорит Авраам: "чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей", поэтому "страдаешь" (Лук. 16:25). А для удостоверения, что и Лазарь получил блаженство не только за добродетельную жизнь, но и за перенесение здесь бесчисленных бедствий, послушай, как и об этом говорит патриарх. Сказав богачу: "получил уже доброе твое", он присовокупил: "а Лазарь – злое", и поэтому "утешается". Как живущие добродетельно и страждущие получают от Бога двойную награду; так и живущий в грехе и благоденствующий понесет двойное наказание. Опять и это говорю не в обвинение бегущих из города ("сердца огорченного" сказано, "не смущай" - Сир. 4:3), и не в укоризну им (потому что больной имеет нужду в утешении); нет, я стараюсь исправить их, желаю, чтобы мы не вверяли своего спасения бегству, но бежали бы греха, сошли бы со злого пути. Если греха избежим, то и среди бесчисленного множества воинов никто не может нас поранить, а если его не избежим, то, хотя бы мы взошли на самую вершину гор, и там найдем тысячи врагов. Вспомни опять о тех трех отроках: они были в печи и не потерпели никакого зла; а ввергнувшие их были вне ее, однако же все, сколько их ни стояло вокруг, истреблены. Что чудеснее этого? Тех, кои были во власти огня, он отпустил, а кои не были в его власти, тех охватил! Чтобы познал ты, что не место, но расположение души бывает причиной и спасения и наказания, вот, бывшие в печи остались невредимы, а бывшие вне ее – истреблены. У тех и других одинаковые тела, но не одинаковые мысли, а потому и не одинаковая восприимчивость к страданиям. Сено лежит и вне (печи), но тотчас возгорается; тогда как золото, и, находясь внутри (печи), еще более блестит.

5. Где теперь говорящие: пусть царь возьмет все и оставит нам тело свободным? Пусть узнают они, что это значит: тело свободное. Не безнаказанность делает тело свободным, но жизнь постоянно добродетельная. Вот, тела этих отроков были свободны и брошенные в печь; потому что они давно сбросили рабство греха, а в этом-то единственно и состоит свобода, а не в том, чтобы не терпеть наказания и никакого несчастия. А ты, услышав об этой печи, вспомни об огненных реках, которые потекут в тот страшный день. Как здесь огонь одних охватил, а других пощадил; так будет и в тех реках: у кого будут дрова, сено, тростник, тот даст, чем гореть огню; а у кого будет золото, серебро, тот сам сделается блистательнее. Это-то вещество и станем собирать, и будем мужественно переносить настоящие бедствия, зная, что настоящая скорбь избавит нас и от тамошнего наказания, если мы сумеем любомудрствовать, и здесь сделает лучшими, не только нас, но и притеснителей наших, если мы будем бдительны (такова сила любомудрия), как это и в то время случилось с мучителем. Когда он увидел, что отроки не потерпели никакого вреда, послушай, как он переменил (речь). "Рабы Бога Вышнего", говорит, "выйдите и подойдите" (Дан. 3:93). Незадолго перед тем не ты ли говорил: "тогда какой Бог избавит вас от руки моей" (Дан. 3:15)? Что же случилось? Откуда такая перемена? Бывших вне печи увидел ты погибшими, и зовешь находящихся внутри? Откуда пришло к тебе такое любомудрие? Вот, какая перемена произошла в царе! Когда отроки еще не были в его власти, он богохульствовал; а как ввергнул их в огонь, так и стал любомудрствовать. Поэтому Бог и попустил быть всему, чего хотел мучитель, чтобы показать, что хранимому Им никто не может повредить; здесь Он сделал то же, что сделал с Иовом. И там Он попустил дьяволу выказать всю свою силу; и когда этот истощил все стрелы, и уже не оставалось более никакого рода козней, – тогда-то Бог и вывел подвижника с поприща, чтобы победа была славна и несомненна. Точно так Он сделал и здесь. Захотел мучитель разрушить город их (отроков) – и Он не воспрепятствовал; захотел отвести их в плен – не остановил; захотел связать – дозволил; ввергнуть в печь – допустил; разжечь пламя сверх меры – и это позволил, и когда уже ничего более не оставалось, и мучитель истощил всю свою силу, тогда и Бог показал Свое могущество и терпение отроков. Видишь, что Бог попустил этим бедствиям дойти до крайней степени – для того, чтобы показать притеснителям и любомудрие притесняемых и Свое промышление. И мучитель, познав то и другое, воскликнул: "рабы Бога Вышнего! выйдите и подойдите". Но обрати внимание на великодушие отроков: они не вышли прежде зова, дабы не подумал кто, что они устрашились огня; а, быв позваны, не остались внутри, дабы не почли их честолюбивыми и упорными. Когда узнал ты, говорят, чьи мы рабы; когда познал нашего Господа, – тогда мы выходим, как проповедники силы Божьей всем предстоящим. А сказать правду, – не только они, но и сам гонитель собственным голосом, и устно и посланием, возвестил всем и о мужестве подвижников, и о силе Подвигоположника. Как глашатаи на середине зрелища объявляют имена борцов-победителей и называют их города, говоря: такой-то из такого-то города; так и мучитель, вместо города, провозгласил их Господа: "Седрах, Мисах и Авденаго, рабы Бога Всевышнего! выйдите и подойдите" (Дан. 3:93). Что случилось, что называешь их рабами Божьими? Не твои ли они были, рабы? Но они, говоришь, сокрушили мою власть, попрали мою гордость, делами показали своего истинного Господа. Если бы они были рабами людей, их не убоялся бы огонь, от них не отступило бы пламя; потому что тварь не умеет уважать и чтить рабов человеческих. Поэтому, говорит, "благословен Бог Седраха, Мисаха и Авденаго" (Дан. 3:95). Здесь обрати внимание на то, как он сперва возвещает о Подвигоположнике: "благославен Бог, Который послал Ангела Своего и избавил рабов Своих" (Дан. 3:95). Это о силе Божьей; скажи и о добродетели подвижников: "которые надеялись на Него и не послушались царского повеления, и предали тела свои огню, чтобы не служить и не поклоняться иному богу" (Дан. 3:95). Что может сравниться с добродетелью? Прежде, когда они говорили: "богам твоим не служим" (Дан. 3:18), он разгорелся сильнее печи; а теперь, когда это доказали на самом деле, он не только не разгневался, но еще похвалил и восхищался по поводу того, что они не послушали его. Вот, какое благо добродетель: она и в самых врагах возбуждает к себе удивление и похвалу. Отроки сразились и победили, а побежденный стал благодарить за то, что их не устрашил вид пламени, но воодушевила надежда на Бога; он и Бога вселенной называет по трем отрокам, не для того, чтобы ограничить Его владычество, но потому, что эти три отрока стоили вселенной. Поэтому и хвалит мучитель презревших его, и, минуя столько правителей, и царей, и начальников, покорных ему, восторгается тремя пленниками и рабами, посмеявшимися над его жестокостью. Они сделали это не по любопрению, но по любомудрию; не по дерзости, но по благочестию; не надмившись гордостью, но воспламенясь ревностью. Подлинно, великое благо надежда на Бога! Это познал и этот иноплеменник, и – желая показать, что через нее избавились отроки от угрожавшей опасности, воскликнул: "которые надеялись на Него" (Дан. 3:95).

6. Говорю это теперь, и представляю все истории, в которых описываются искушения, и беды, и гнев царей, и козни, – для того, чтобы мы ничего так не боялись, как прогневать Бога. Вот, и тогда разожжена была печь, но отроки посмеялись над ней, а греха убоялись, потому что знали, что от огня они не потерпят никакого вреда, а за нечестие подвергнутся крайней опасности.

Грех сам есть величайшее наказание, хотя бы и мы не были наказаны, равно как добродетельная жизнь сама составляет величайшую честь и счастье, хотя бы мы и терпели наказание. Грехи удаляют нас от Бога, как и Сам Он говорит: не грехи ли ваши разлучают между вами и Мною (Ис. 59:2)? А наказания обращают нас к Богу: "Ты даруешь нам мир", говорит, "все дела наши Ты устраиваешь" (Ис. 26:12). У кого есть рана, тому чего должно бояться, – гниения, или сечения от врача? Ножа, или распространения раны? Грех есть гниение, наказание – нож врачебный. У кого загноилась рана, тот терпит боль, хотя и не подвергается сечению; и тогда-то особенно бывает он в худом положении, когда не подвергается сечению; так и согрешающий несчастнее всех, хотя и не терпит наказания; и тогда-то особенно он несчастен, когда не терпит наказания и никакого зла. Страждущие расстройством печени и водяной болезнью, когда употребляют много пищи, холодное питье, сладкие и вкусные яства, тогда особенно и бывают несчастнее всех, потому что невоздержанием увеличивают болезнь; напротив, когда по предписаниям врачей изнуряют себя голодом и жаждой, тогда имеют некоторую надежду на выздоровление. Так и живущие в нечестии, если терпят наказание, то имеют добрую надежду, а если при нечестии наслаждаются спокойствием и удовольствиями, то несчастнее невоздержных – больных водянкой, и это тем более чем душа лучше тела. Итак, если увидишь, что между делающими одинаковые грехи, одни борются непрестанно с голодом и бесчисленными бедствиями, а другие упиваются, пресыщаются и роскошествуют, – почитай более блаженными тех, кои терпят бедствия, так как этими бедствиями ослабляется пламя греховной похоти, и эти люди отходят к будущему суду и к страшному тому судилищу с немалым облегчением, и выйдут из него, изгладив понесенными здесь бедствиями многие грехи свои.

Но довольно утешения, – время уже перейти к увещанию об избежании клятв и к опровержению того напрасного и пустого извинения, которым клянущиеся думают оправдать себя. Именно, когда мы обвиняем их, они указывают нам на других, которые делают то же самое, и говорят: такой-то и такой-то клянутся. Итак, скажем им: но такой-то не клянется; а Бог произнесет над тобой приговор по сравнению с подвигами праведных. Грешники не приносят пользы грешникам взаимным общением в беззакониях, а праведные служат к осуждению грешных. Не напитавших и не напоивших Христа было много (Матф. 25:41), но они нисколько не пособили друг другу; равно как и пять дев (юродивых) не получили никакого облегчения одна от другой, но как те, так и эти осуждены самым сравнением с праведными и наказаны. Итак, бросив это пустое оправдание, будем смотреть не на согрешающих, но на делающих добро, и постараемся запастись воспоминанием о настоящем посте. Часто мы, приобретши одежду, или служителя, или драгоценный сосуд, вспоминаем о времени (приобретения) и говорим друг другу: такого-то служителя я приобрел в такой-то праздник, такую-то одежду купил в такое-то время. Так, исполняя и этот закон, будем говорить: в такую-то четыредесятницу я отстал от клятв; до того времени я клялся, но, услышав простое увещание, удержался от этого греха. Но привычку, скажешь, трудно исправить? Это и я знаю, и потому спешу ввести вас в другую привычку, полезную и выгодную. Ты говоришь: трудно отставать от привычки? Но по этому самому и постарайся отстать, верно зная, что если приобретешь себе другую привычку не клясться, то не будешь уже нуждаться ни в каком труде. Что труднее: не клясться, или целый день быть без пищи, и изнурять себя, употребляя одну воду и мало хлеба? Очевидно, что это труднее того; однако привычка делает это возможным и легким, так что иной, хотя бы кто в наступивший пост тысячу раз упрашивал его, хотя бы тысячу раз заставлял и принуждал пить вино или вкусить чего-либо неположенного в посты, скорее решится вытерпеть все, чем прикоснуться к запрещенной пище. Хотя мы и любим вкусную трапезу, но по навыку, ободряемому совестью, благодушно переносим все эти лишения. То же самое будет и с клятвами: как теперь, хотя бы кто ставил тебя в крайнюю необходимость, ты держишься привычки; так и тогда, хотя бы кто тысячу раз упрашивал тебя, не отстанешь от привычки.

7. Посему, возвратясь домой, побеседуй об этом со всеми домашними. Со многими бывает, что, уходя с луга, они берут розу, или фиалку, или какой-либо другой цветок, и несут в руках; другие, выходя домой из сада, уносят с собой древесные ветви с плодами; иные, опять, с богатых обедов приносят своим родным остатки от стола. Так и ты, уходя отсюда, отнеси наставление к жене, детям и всем родным. Это наставление полезнее и луга, и сада, и стола; эти розы никогда не увядают, эти плоды никогда не засыхают, эти яства никогда не портятся. От тех временное удовольствие, а от этих всегдашняя польза, не только после исполнения, но и при самом исполнении совета. Подумай только, как хорошо, оставив все другие дела, и общественные и частные, постоянно, разговаривать о божественных законах, – и за столом, и на площади, и в других собраниях. Если этим будем заниматься, то не скажем ни одного слова опасного и вредного и не согрешим и невольно. Да и от настоящей печали можем освободить свою душу, когда станем заниматься беседой об этом, вместо тех беспокойных речей, какие мы теперь постоянно говорим друга другу: "что-то, услышал ли царь о случившемся? Разгневался ли он? Какой дал приговор? Упросил ли его кто-нибудь? Неужели он позволит совсем истребить столь большой и многолюдный город?" – Это и все таковое предоставив Богу, позаботимся только о Его заповедях; таким способом отвратим все эти бедствия. И пусть из нас только десять человек исправятся: из этих десяти вскоре будет двадцать, из двадцати – пятьдесят, из пятидесяти – сто, из ста – тысяча, из тысячи – целый город. Как, зажегши десять светильников, легко можно осветить весь дом, так и по отношению к духовным подвигам: пусть только десять человек исправятся, мы зажжем целый костер, который осветит собой город и доставит безопасность. И не так скоро пламя, запав в лесу, зажигает одно за другим близстоящие деревья, как ревность о добродетели, запав в немногие души и постепенно распространяясь, может обнять весь город. Итак, дайте мне похвалиться вами и в настоящей жизни, и в тот день, когда приведутся (на суд) получившие таланты. Достаточная мне награда за труды – ваша добрая слава; и, лишь увижу, что вы живете благочестиво, – я все получил. Сделайте же, что я и вчера внушал вам, и сегодня говорю, и не перестану говорить: определив наказание клянущимся, – наказание, приносящее пользу, а не вред, – постарайтесь представить нам и доказательство своего преуспеяния. А я постараюсь, по выходе из этого собрания, с каждым из вас иметь продолжительную беседу, чтобы во время такой беседы усмотреть мне, кто исправился; и если увижу кого-либо клянущимся, объявлю его перед всеми исправившимися, дабы упреками, обличением и вразумлением тотчас отклонить его от дурной привычки. Ведь гораздо лучше здесь вытерпеть стыд и исправиться, чем быть посрамленным и наказанным перед лицом всей вселенной, в тот день, когда грехи наши откроются перед очами всех. Впрочем, не дай Бог, чтобы кто-либо из сего почтенного собрания явился там в таком несчастном положении; но молитвами святых отцов наших, исправив все грехи и принесши обильный плод добродетели, да отойдем отсюда с великим дерзновением, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым слава Отцу со святым Духом во веки веков. Аминь.

[1] См. предыдущ. V бесед. п. 3 и сл.

БЕСЕДА СЕДЬМАЯ

о том, что скорбь полезна только к уничтожению греха, и на слова: "в начале сотворил Бог небо и землю", где показывается, что сотворение мира служит источником величайшего утешения; также на слова: "Адам, где ты"? и об избежании клятв

МНОГО и о многом говорил я вчера к вашей любви, но из многого, если не возможно вам всего удержать, прошу вас запомнить более всего то, что Бог наслал на нас скорбь не ради чего-либо другого, как только ради греха, и – это доказал Он самым делом. Когда мы скорбим и печалимся о потере имущества, о болезни, о смерти и о других постигающих нас бедствиях, то от печали не только не получаем никакого облегчения, но еще увеличиваем несчастье; если же будем скорбеть и печалиться о грехах, то уменьшаем тяжесть греха, великий (грех) делаем малым, а часто и совершенно изглаживаем его. Помните об этом непрестанно, чтобы вам скорбеть только о грехе, а не о чем другом; (помните) также и о том, что грех, привнесши в жизнь нашу смерть и скорбь, ими же и истребляется, как это ясно мы показали прежде [1]. Итак, ничего не будем так бояться, как греха и преступления. Не будем бояться наказания – и избежим наказания: и три отрока не убоялись печи – и избежали печи. Таковы должны быть рабы Божьи! Если воспитанные в Ветхом Завете, когда еще не умерщвлена была смерть, не сломаны врата медные и не сокрушены вереи железные, – если они столь мужественно встречали кончину; то какое оправдание, или какое извинение, будем иметь мы, которые, получив такую благодать, не достигаем и одинаковой с ними меры в добродетели, теперь – когда смерть есть одно только имя без значения? Смерть есть не что иное, как сон, путешествие, переселение, успокоение, тихая пристань, избавление от смятения и освобождение от житейских забот. Но здесь мы прекратим слово утешения; потому что пятый уже день утешаем любовь вашу, и, кажется, становимся уже и в тягость. Правда, для внимательных достаточно и сказанного, а для малодушных не будет никакой пользы, если к сказанному прибавим и еще больше. Время уже нам обратить поучение к изъяснению Писания, потому что, если бы мы ничего не сказали о настоящем бедствии, нас обвинили бы в жестокости и бесчеловечии: равно как, если бы мы постоянно только и говорили о нем, – нас справедливо обвинили бы в малодушии. Итак, поручив души ваши Богу, могущему проглаголать вашему сердцу (Ис. 40:2) и изгнать из него всю печаль, приступим теперь к обычному наставлению, тем более, что и вообще всякое изъяснение Писания доставляет утешение и ободрение. Таким образом, хотя мы, по-видимому, уклоняемся от (преподавания) утешения, но изъяснением Писания опять нападаем на тот же предмет. И что все Писание внимательным доставляет утешение, – это я тотчас же объясню вам. Не стану даже обозревать исторических сказаний Писания и отыскивать (в нем) только какие-либо утешительные слова: напротив, чтобы представить яснейшее подтверждение своего обещания, возьму ныне читанную нам книгу и, если угодно, предложу вам ее начало и вступление, которое в особенности, кажется, не представляет и следа утешения, но совсем лишено утешительных слов, и этим объясню сказанное мной. Что же это за вступление? "В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною" (Быт. 1:1-2). Думается ли кому из вас, что эти слова заключают в себе утешение в скорби? Не исторический ли это рассказ, и не учение ли о творении?

2. Хотите ли, я покажу, что в этом изречении сокрыто утешение? Итак, ободритесь и тщательно внимайте тому, что будет сказано. Когда услышишь, что небо, землю, море, воздух, воды множество звезд, два великие светила, растения, четвероногих, плавающих и летающих животных, вообще все видимое Бог создал для тебя, и для твоего спасения и славы, – не тотчас ли получаешь достаточное утешение? И не величайшее ли доказательство любви Божьей откроешь для себя, когда размыслишь, что столь прекрасный, великий и чудный мир воззвал Бог к бытию для тебя – столь малого? Посему, когда услышишь, что "в начале сотворил Бог небо и землю", не проходи без внимания этих слов, но обойди умом (всю) широту земли и размысли, какой роскошный и богатый стол раскрыл Он перед нами, и сколь великое со многих сторон предложил нам наслаждение! И что важнее всего, – дал Он нам столь прекрасный и великий мир не в награду за труды и не в возмездие за добрые дела; но лишь только нас создал, как и почтил род наш этим царством. "Сотворим человека", говорит, "по образу нашему и по подобию" (Быт. 1:26). Что значит: "по образу нашему и по подобию"? Разумеет образ начальства: как, говорит, на небе нет никого выше Бога, так на земле да не будет никого выше человека. Итак, Бог почтил человека, во-первых, тем, что сотворил по образу (Своему); во-вторых, тем, что дал нам начальство не в награду за труды, но как чистый дар своего человеколюбия; в-третьих, тем, что это начальство сделал для нас прирожденным. Одни начальства прирожденные, а другие вручаемые. К первым относится, например, владычество льва над четвероногими, или орла над птицами; к последним владычество царя над нами: он не по природе властвует над (своими) сорабами, потому нередко и слагает с себя начальство. Таково все, что дается не от природы; оно легко изменяется и переиначивается. Но не так со львом: он по природе владычествует над четвероногими, равно как и орел над птицами. Потому в этой породе животных царственное достоинство всегда наследственно, и никто не увидит, чтобы лев когда-либо сложил с себя владычество. Таковое царственное достоинство и нам даровал Бог вначале и поставил нас над всем. Да не только этим почтил Он нашу природу, но и превосходством самого места, назначив нам в прекрасное жилище рай и одарив нас разумом и бессмертной душой.

Но не буду и говорить об этом; скажу: богатство попечительности Божьей столь велико, что благость и человеколюбие Его можем указать не только в том, чем Он почтил нас, но и в самых наказаниях. Это-то особенно и прошу вас твердо знать, – что Бог одинаково благ – и когда оказывает честь и благотворит, и когда наказывает и карает. Потому, когда у нас возникнут с язычниками или с еретиками споры и рассуждения о человеколюбии и благости Божьей, будем доказывать благость Его не только тем, чем Он почтил нас, но и самыми наказаниями. Если Бог тогда только благ, когда оказывает честь, и не благ, когда наказывает, то Он благ только в половину; но это не так: нет. В людях, конечно, бывает это, когда они наказывают в гневе и страсти; но Бог, будучи бесстрастен, благотворит ли, наказывает ли, – одинаково благ: и угроза геенной доказывает Его благость не меньше, чем и обещание царствия. Как это? Объясню. Если бы Он не грозил геенной, если бы не приготовил наказания, многие не получили бы царствия. Многих не столько обещание благ склоняет к добродетели, сколько угроза несчастьем, внушая страх, заставляет и побуждает заботиться о душе. Таким образом, хотя геенна и противоположна царствию небесному, но то и другое ведет к одному концу, – спасению человеческому: это (царствие) привлекает к себе, а та (геенна) понуждает идти к нему же, и страхом исправляет нерадивых.

3. Не без причины распространяюсь об этом, но потому, что часто во время голода, засухи и войны, при обнаружении царского гнева, и в других этого рода неприятных случаях, многие обольщают простодушных и говорят, что эти бедствия несовместны с Промыслом Божьим. Посему дабы нам не обманываться, но верно знать, что посылает ли на нас Бог голод, или войну, или другое какое несчастье, это Он делает по человеколюбию и великой попечительности, я и нашел нужным остановиться на этом слове. Так и отцы, более всего любящие детей, лишают их стола, подвергают побоям, наказывают бесчестьем, и множеством других мер исправляют своевольных; а все-таки они – отцы, не только когда ласкают детей, но и когда делают такие взыскания, да тогда-то особенно они и отцы, когда делают это. Если же о людях, негодованием и гневом часто увлекаемых за пределы полезного, говорим, что они наказывают тех, кого любят не по жестокости и бесчеловечью, но по заботливости и любви, – тем более должно думать так о Боге, Который великостью Своей благости превосходит всякую отеческую любовь. И чтобы не подумал ты, что это сказано по догадке, обратимся к самому Писанию. Когда человек был обольщен и обманут лукавым демоном, посмотрим, как Бог поступил тогда со сделавшим такой грех: погубил ли его совершенно? Справедливость требовала совсем истребить и погубить того, кто, не сделав ничего доброго, удостоился такой милости и потом тотчас же отступил (от Бога); однако Бог не сделал этого, не возгнушался и не отверг того, кто показал себя столь неблагодарным к благодетелю, но – идет к нему, как врач к больному. Не пропускай этих слов без внимания, возлюбленный, но подумай, каково это, что Он не послал ангела, ни архангела, ни другого кого из подобных человеку рабов, но Сам Господь снизошел к падшему, и восстановил лежащего, и один на один пришел к нему, как друг к несчастному и впавшему в великое бедствие другу. Что Он сделал это по великой Своей попечительности, показывают и самые слова, которые Он сказал к нему: они показывают Его неизреченную любовь. И что говорить обо всех словах? Первое уже слово тотчас обнаружило любовь Его. Он не сказал, как бы следовало сказать оскорбленному: нечестивый и непотребный! Ты удостоился от Меня такой милости, почтен такой царственной властью, возвеличен перед всем на земле без всякой заслуги, на самом деле получил залоги Моей попечительности и верное доказательство промышления, и лукавому демону, губителю и врагу твоего спасения поверил ты более, чем Господу и Промыслителю! Что такое оказал он тебе, как (оказал) Я? Не для тебя ли Я создал небо, землю, море, солнце, луну, все звезды? Ангелы не имели нужды в таком творении; но для тебя и для твоего покоя Я создал такой прекрасный и великий мир. А ты, поверив более пустым словам, ложному и обманчивому обещанию, нежели на деле оказанному благодеянию и промышлению, предался ему (дьяволу), и попрал Мои законы!

Это и больше этого следовало бы сказать оскорбленному; но не так (поступил) Бог, а совсем напротив. Первыми уже словами Он тотчас восстановил лежащего; Сам первый позвал его и – устрашенного и трепещущего заставил ободриться. А лучше сказать: показал любовь и великое о нас попечение не в том только, что первый позвал его, но и в том, что назвал его по имени и сказал: "Адам, где ты" (Быт. 3:9)? Все вы знаете, что это свидетельствует о настоящей любви. Так обыкновенно делают и зовущие к умершим: они непрестанно повторяют их имена, тогда как, наоборот, ненавидящие и злобящиеся на кого-либо не могут и вспомнить имен своих оскорбителей. Так Саул хотя и ни в чем не оскорбленный, напротив сам много и сильно оскорблявший Давида, из отвращения и ненависти к нему не хотел вспоминать и его имени; напротив, заметив, что все собрались у него, а Давид не пришел, что говорит? Не сказал: где Давид? Но – где "сын Иессеев" (1 Цар. 20:27)? Назвал его по отцу. То же делают и иудеи в отношении к Христу. Поелику они не любили Его и ненавидели, то не сказали: где Христос? Но – "где Он" (Иоан. 7:11)?

4. Но Бог, желая и в этом показать, что грех не погасил любви и преслушание не истребило в Нем благоволения к человеку, а что Он еще промышляет и печется о падшем, говорит: "Адам, где ты"? (Говорит так) не потому, чтобы не знал, где он был, но потому, что у согрешивших сомкнуты бывают уста: грех останавливает у них язык, совесть удерживает его, и они остаются безмолвны, связанные молчанием, как цепью. Итак, желая вызвать Адама к смелости в разговоре, придать ему бодрости и побудить к оправданию своего греха, чтобы получить ему какое-либо извинение, Бог Сам, первый позвал его; произнесением имени (Адама) Он много убавил у него робости, и этим зовом прогнал страх его и отворил ему уста. Вот почему и сказал: "Адам, где ты"? В другом положении, говорит, оставил Я тебя, и в другом – теперь обретаю: оставил в дерзновении и славе, а нахожу теперь в бесчестии и молчании. Посмотри и еще на попечительность Божью. Не позвал Он Еву, не позвал змия, но кто легче всех согрешил, того первого и ведет на суд, дабы начав с того, кто мог заслуживать некоторое извинение, произвести более милостивый приговор и той, которая тяжко согрешила. И судьи не сами допрашивают своих со-рабов, имеющих одинаковую с ними природу, но, избрав посредником кого-либо из служителей своих, велят ему передавать свои вопросы подсудимому: через него и говорят и выслушивают, что хотят, когда допрашивают преступников; но Бог не нашел нужным иметь посредника между собой и человеком: Он Сам лично судит и расспрашивает. Кроме этого достойно удивления и то, что Он еще и исправляет грехи. Судьи, когда поймают разбойников и гроборасхитителей, заботятся не о том, чтобы сделать их лучшими, но чтобы наказать их за преступления. Бог совсем напротив: когда уловит согрешившего, не о том заботится, чтобы наказать его, но – чтобы исправить, сделать лучшим и впредь неуловимым (от греха). Таким образом, Бог вместе – и судья, и врач, и учитель; как судья допрашивает, как врач исправляет, как учитель вразумляет согрешивших, вводя их во всякую премудрость. Если же одно простое и краткое изречение показало в Боге столь великую попечительность, то что, если бы мы прочли вам обо всем этом суде (над Адамом) и изложили вполне все это событие? Видишь, как все Писание служит к утешению и наставлению. Но об этом скажем в свое время, а наперед нужно бы сказать, когда дана эта книга: не вначале же, не тотчас после Адама это написано, но после многих уже поколений. Достойно также исследования, почему (написано это) после многих уже поколений, почему только для иудеев, а не для всех людей, почему на еврейском языке, и почему в пустыне Синайской? Не без причины же апостол упоминает об этом месте, но и через это подает нам великую мысль, когда говорит так: "это два завета: один от горы Синайской, рождающий в рабство" (Гал. 4:24).

5. Много бы и другого нужно исследовать, но вижу, что время не позволяет нам пуститься со словом в такое море. Почему, отложив это до удобного случая, опять поговорим с вами об избежании клятв, и попросим любовь вашу позаботиться об этом с большим старанием. И не странно ли, что слуга не смеет назвать господина своего по имени без нужды и по пустому случаю, – а мы имя Господа ангелов произносим везде без нужды и с великой небрежностью! Когда нужно тебе взять Евангелие, ты, умыв руки, берешь его с великим почтением и благоговением, с трепетом и страхом, а имя Господа Евангелия без нужды везде носишь на языке? Хочешь ли знать, как произносят имя Его горние силы, с каким трепетом, с каким ужасом, с каким изумлением? "Видел", говорит, "Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном. Вокруг Него стояли Серафимы, И взывали они друг к другу и говорили: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф" (Иса. 6:1-3). Видишь, с каким страхом, с каким трепетом называют Его они, когда славословят и воспевают? Ты призываешь Его с великой небрежностью и в молитвах и прошениях, когда бы следовало трепетать, быть осторожным и внимательным. А в клятвах, где и совсем не надлежало бы приводить это чудное имя, сплетаешь разные одну с другой божбы! И какое будет нам извинение, какое оправдание, хотя и тысячу раз станем ссылаться на привычку? Рассказывают о каком-то языческом риторе, что он имел глупую привычку идучи, беспрестанно подергивать правым плечом; однако он победил эту привычку, – стал класть на оба плеча острые ножи, чтобы опасением пореза отучить эту часть тела от неуместного движения. Сделай то же и ты с языком, и, вместо ножа, наложи на него страх наказания Божия – и, наверное, будешь иметь успех. Быть не может, чтобы остался без успеха тот, кто делает это заботливо и старательно. Теперь вы хвалите слова мои, но, когда исправитесь, будете еще более хвалить не только нас, но и самих себя: станете с большим удовольствием слушать, что говорено будет, и с чистой совестью произносить имя Бога, Который так бережет тебя, что говорит: "ни головою твоею не клянись" (Матф. 5:36). А ты так пренебрегаешь Им, что клянешься и Его славой! Но что мне, говоришь, делать с теми, кто ставит меня в необходимость? В какую это необходимость, человек? Пусть все узнают, что ты скорее решишься все претерпеть, чем преступить закон Божий – и не станут принуждать тебя. Не клятва дает человеку веру, но свидетельство жизни, непорочное поведение и добрая о нем слава: многие часто надрывались клянясь – и никого не убеждали; а другие одним наклонением головы приобретали себе более веры, нежели столько клявшиеся. Зная все это и имея перед глазами ожидающее клянущихся наказание, отстанем от этой дурной привычки, чтобы, после этого, перейти нам и к другим добродетелям и получить будущие блага, которых да удостоимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым слава, держава и честь Отцу и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

[1] См. предыдущ. VI бесед. п. 4

БЕСЕДА ВОСЬМАЯ.

Увещание к добродетели, и на слова: "ходящего в раю во время прохлады дня" (Быт. 3:8), и – о воздержании от клятв.

ВЫ НЕДАВНО [1] узнали, как все Писание доставляет утешение и отраду, хотя бы то было историческое повествование. Изречение: "в начале сотворил Бог небо и землю" (Быт. 1:1) излагает историю, но слово показало, что в этом изречении заключается великое утешение: именно, что Бог устроил двоякую трапезу, предложив вместе землю и море; возжег вверху двоякого рода светило – солнце и луну, и сделал два тока времени – день и ночь, тот для деятельности, а это для успокоения.

И ночь, не меньше дня, оказывает нам услуги, – подобно тому, как и о деревьях сказал я, что бесплодные доставляют пользу наравне с плодовитыми, не принуждая нас употреблять на постройку садовые деревья; равно как и дикие и свирепые животные доставляют нам пользу не меньше кротких, потому что и страхом сгоняют нас в города, и делают более осмотрительными, и тесно соединяют нас друг с другом, и в одних упражняют силу, а других освобождают от болезней (потому что врачи приготовляют из них многие лекарства), и напоминают нам о древнем грехе. Так, когда услышу: "да страшатся и да трепещут вас все звери земные" (Быт. 9:2), и увижу потом, что эта честь утрачена, то вспоминаю о грехе, который и истребил (в зверях) страх перед нами, и подорвал нашу власть, – и становлюсь лучшим и благоразумнейшим, узнав, какой урон понесли мы через грех. Итак, повторяю: как эти вещи, о которых сказано, и еще большее количество других, которые знает создавший их Бог, приносят нам в жизни немалую пользу, так и ночь не меньше дня доставляет пользы, служа успокоениям от трудов и врачевством от болезней. Часто бывает, что врачи, употребив великие усилия и испытав множество лекарств, не могут освободить больного от болезни; а приходит сам собой сон – и совсем прекращает болезнь и избавляет врачей от бесчисленных трудов. Но ночь служит врачевством не только от недугов телесных, но и от душевных болезней, успокаивая скорбящие души. Как часто иной, лишившись сына, несмотря на бесчисленное множество утешавших его, не мог удержаться от рыданий и стона; а с наступлением ночи уступал силе сна, смыкал вежды и получал хотя малое облегчение дневного горя! Но пора уже возвратиться к предмету, по поводу коего мы и это сказали, так как я хорошо знаю, что все мы заняты им и каждый из вас с нетерпением желает узнать, для чего не вначале дана эта книга (Бытия). Но вижу, что и теперь не время этому исследованию. Почему так? Потому, что у нас уже к концу пришла неделя, и я боюсь, что, коснувшись этого предмета, придется тотчас же и прервать наставление. Для этого предмета требуется много дней кряду и непрерывного напоминания: поэтому мы опять откладываем его. Но не досадуйте, – мы непременно с лихвой заплатим вам долг, потому что это выгодно и нам, которые его выплачиваем. А теперь скажем о том, о чем не договорено вчера. Что же не договорено вчера? "Ходящего", говорит, "Бога в раю во время прохлады дня" (Быт. 3:8). Что говоришь, скажи мне, "ходящий Бог"? Не ходил Бог, потому что как ходить вездесущему и все исполняющему? А только вложил в Адама такое чувство, чтобы он смирил себя, чтобы не был беспечен, и чтобы его бегство и укрывательство хотя несколько заслужило извинение еще прежде, нежели он станет говорить. Как готовящиеся идти в судилище и дать отчет в преступлениях, являются перед судьями неопрятными, нечистыми, печальными и смиренными, чтобы и самым видом расположить их к человеколюбию, милости и снисхождению, – так было и с Адамом. И ему надлежало войти в это судилище сокрушенным; поэтому Бог предварительно смирил его. Но – пусть он чувствовал, что ходит кто-то: отчего же подумал он, что ходит Бог? Так обыкновенно бывает с грешниками: они все подозревают, боятся теней, пугаются всякого шума, и думают, что всякий идет против них. Видя, как многие спешат совсем по другому делу, грешники часто думают, что эти люди идут за ними, и, когда другие говорят между собой совсем об ином, знающие за собой грех думают, что те о них говорят.

2. Таков грех: он выдает грешника, когда никто не обличает его, осуждает, когда никто не обвиняет, и делает его боязливым и робким; а правда производит противное действие. Послушай же, как Писание изобразило и робость грешника, и дерзновение праведника. "Бежит", говорит, "нечестивый, когда никто не гонится" (Притч. 28:1). Как бегает, когда никто не гонит? Внутри имеет он гонящего, обличителя, именно совесть, и носит его (в себе) повсюду; и как не может убежать от самого себя, так и от внутреннего своего гонителя; но куда бы ни ушел, везде терпит удары и получает неизлечимую рану. Не таков праведный; а каков, послушай: "а праведник смел, как лев" (Притч. 28:1). Таков был Илия. Увидел он, что царь идет к нему, и когда тот сказал: "ты ли это, смущающий Израиля? не я смущаю Израиля", говорит, "а ты и дом отца твоего" (3 Цар. 18:17). Поистине, этот праведник смел, как лев: потому что он, как лев на какого-нибудь ничтожного пса, восстал на нечестивого царя. Тот был и в порфире, но на этом была милоть – такая одежда, которая дороже той порфиры.

Порфира та породила ужасный голод, а эта милоть прекратила бедствие; она разделила Иордан; Елисея сделала сугубым Илией. О, как велика добродетель святых! Вся тварь оказывает всегда честь не только словам и телам, но и самым одеждам их. Милоть Илии разделяла Иордан, обувь трех отроков попрала огонь, древо Елисея изменило воду и заставило железо подняться на поверхность, жезл Моисея разделил Чермное море, рассек камень, одежда Павла прогнала недуги, тень Петра обратила в бегство смерть.

Прах святых мучеников отгоняет лукавых демонов. Поэтому праведники все делают со властью, как и Илия. Он смотрел не на диадему и не на внешний блеск царя, но – на душу, покрытую рубищем, нечистую, смрадную и более всякого преступника жалкую; и, увидев его пленником и рабом страстей, не устрашился его власти: он, казалось, будто на сцене, а не на самом деле видел царя. Да и какая польза от внешнего богатства, когда внутри такая бедность? И какой вред от внешней бедности, когда внутри лежит такое богатство? Таким львом был и блаженный Павел: вошедши в темницу, он только возопил – и поколебал все основания, разорвал узы – не зубами, а словами (Деян. 16:25 и дал.). Поэтому праведников должно называть не только львами, но и чем-то большим львов: потому что лев часто, попав в сети, бывает уловляем, а святые в узах становятся еще сильнее, – как и этот блаженный сделал тогда в темнице, разрешив узников, поколебав стены, словом благочестия связав и пленив темничного стража (Деян. 16:26-31). Лев рыкает – и разгоняет всех зверей: святой вопиет – и отовсюду гонит демонов. Оружие льва – грива, острота когтей и отточенные зубы; оружие праведного – любомудрие, воздержание, терпение, презрение ко всему настоящему. Имеющий это оружие посмеется не только над злыми людьми, но и над вражескими силами. Итак, позаботься, человек, о жизни в Боге – и никто никогда не одолеет тебя, но, хотя бы ты казался всех слабее, будешь сильнее всех: равно как, если вознерадишь о добродетели душевной, то, хотя бы ты был сильнее всех, легко будешь уловлен всяким, кто строит ковы. Это доказали уже и представленные примеры; но если хочешь, я постараюсь научить тебя и делами, что победить праведных невозможно, а одолеть грешников легко. Послушай же, как на то и на другое указал пророк. "Не так – нечестивые", говорит, "но они – как прах, взметаемый ветром" (Псал. 1:4). Как прах легко поддается порывам ветров и воздымается, так и грешник вращается кругом от всякого искушения. Когда уже он ведет брань с собой, и эту войну носит повсюду, – то какая у него надежда на спасение, если он сам себя предал и водит с собой постоянного врага – совесть? Но не таков праведный; а каков? Послушай, что говорит тот же пророк: "надеющийся на Господа, как гора Сион" (Псал. 124:1). Что это значит: "как гора Сион"? "не подвигнется: пребывает вовек", говорит. Сколько бы ты ни употребил хитростей, сколько бы ни бросал стрел, чтобы повалить гору, никогда не одолеешь ее: да и возможно ли это? Только все хитрости истощишь и силу свою потратишь. Таков и праведник: сколько бы он ни получил ударов, сам не потерпит никакого зла, а истощит силу наветующих – не только людей, но и самых демонов. Ты не раз слышал, сколько наветов строил дьявол против Иова, и, однако, не только не поколебал этой горы, напротив сам изнемог и отступил, потому что от этой осады (Иова) стрелы его переломались и хитрости оказались бесполезными.

3. Зная это, попечемся о своей жизни, и не станем заботиться ни о богатстве гибнущем, ни о славе угасающей, ни о теле стареющем, ни о красоте увядающей, ни об удовольствии скоротечном, но все старание обратим на душу и ее-то врачевать будем всячески. Излечить заболевшие тела не всякому легко, а уврачевать недугующую душу легко всем. На лечение болезни телесной требуются и лекарства и деньги, а врачевство для души приобретается легко и без издержек. Тело с великим трудом освобождается от удручающих его ран, потому что часто нужно бывает употреблять и железо и горькие лекарства; но с душой не бывает ничего такого: напротив, стоит только захотеть и пожелать – и все исправлено. И это было дело Промысла Божия: так как от болезни телесной не может быть большего вреда (потому что, если мы и не заболеем, придет смерть – и непременно повредит и разрушит тело), все напротив заключается в здравии души нашей, – то врачевание гораздо полезнейшей и необходимейшей части Бог сделал удобным, и безубыточным, и безболезненным. Какое же мы будем иметь оправдание, какое извинение, когда в случае болезни телесной, где нужно и истратить деньги, и пригласить врачей, и вытерпеть великую боль, показываем такую заботливость, и это тогда, как от болезни той нам не бывает большего вреда; а о душе небрежем, и это тогда, как не нужно нам ни тратить денег, ни беспокоить других, ни терпеть боли, но и без всего этого, одной решимостью и волей, можем совершенно исправить ее, верно зная при том, что, если мы не сделаем этого, то подвергнемся крайнему осуждению, неизбежным наказаниям и мучениям? Скажи мне, если бы кто обещал научить тебя врачебному искусству в самое краткое время, без денег и труда, не почел ли бы ты его благодетелем? Не согласился ли бы и сделать и потерпеть все, что бы ни велел обещавший это? Вот теперь есть возможность без трудов найти лекарства не для тел, но для ран души, и без всякой боли привести ее в здоровое состояние: не будем же нерадивы. И какая боль, скажи мне, перестать гневаться на оскорбившего? Вот боль, – когда памятозлобствуют и не примиряются! Какой труд помолиться и попросить бесчисленных благ от скородающего Бога? Какой труд никого не злословить? Какое неудобство освободиться от зависти и ненависти? Какая тягость любить ближнего? Какая беда не говорить срамных слов, не браниться, не обижать? Какая трудность не клясться? Опять перейду к тому же увещанию. Клясться – вот величайший труд! Сколько раз мы, в раздражении и гневе, клялись не примиряться с оскорбившими нас; потом, когда гнев угасал и раздражение утихало, мы и хотели бы примириться, но, будучи удерживаемы клятвами, скорбели, как захваченные какой-либо сетью и связанные неразрешимыми узами. Поэтому и дьявол, зная, что гнев есть огонь и легко погасает, а по угасании гнева бывает примирение и дружба, – зная это и желая, чтобы огонь этот оставался неугасимым, нередко связывает нас клятвой, дабы, если и прекратится гнев, то остающийся еще за нами долг клятвы поддержал в нас пламя, и произошло одно из двух: или, примирившись, мы нарушили бы клятву, или, не примирившись, подвергли бы себя осуждению за злопамятство.

4. Зная это, будем избегать клятв, и уста наши пусть научатся говорить непрестанно: поверь. Это будет у нас основанием всякого благочестия, потому что язык, научившись говорить одно это слово, стыдится и краснеет произносить срамные и неприличные слова; а если когда и увлечется привычкой, то, имея много обвинителей, опять воздержится. Когда увидит кто, что не клянущийся произносит срамные слова, легко нападет на него, осмеет его и скажет с насмешкой: ты, который при всяком случае говоришь: поверь, – не хочешь произнести клятву, а язык свой бесчестишь срамными словами? Таким образом, понуждаемые присутствующими, мы, и поневоле, обратимся к благочестию. Что же, скажешь, если будет необходимость клясться? Там, где закон нарушается, нет необходимости. И можно ли, скажешь, совсем не клясться? Что говоришь? Бог повелел – и ты смеешь спрашивать: можно ли соблюсти закон? Невозможно не соблюдать его; и в этом, что не не клясться, но клясться невозможно, хочу я убедить вас настоящими обстоятельствами. Вот жителям нашего города приказано внести подать, превышающую, по-видимому, силы народа, и большая часть ее внесена, но сборщики, слышно, еще говорят: что медлишь, человек? Что проводишь нас день за днем? Дело неизбежное; закон царев не терпит отлагательства. Что говоришь, скажи мне? Царь, повелел внести деньги, и не внести невозможно: Бог повелел избегать клятв, и говоришь, что невозможно избегать клятв? Это шестой день, как убеждаю вас соблюдать эту заповедь: теперь же, расставаясь, хочу договориться с вами, чтобы вы были осторожны. Уже не будет вам никакого оправдания, ни извинения. Если бы и ничего не было вам сказано, вы сами собой должны были бы сделать это, потому что дело это не многосложное, и не требует большого приготовления. Но когда вы получили уже такое вразумление и наставление, то, что можете сказать в свое оправдание, когда будете обвиняемы, стоя на страшном судилище и давая отчет в этом грехе? Невозможно сказать никакого оправдания: но необходимо – или исправиться, и так умереть, или, не исправившись, подвергнуться наказанию и терпеть величайшее мучение. Размыслив обо всем этом и вышедши отсюда с великой заботой, убедите друг друга тщательно сохранить в уме вашем все сказанное в течение стольких дней, дабы, когда и мы будем молчать, вы сами, научая, назидая и увещевая друг друга, показали великое преуспеяние и, исполнив все прочие заповеди, получили вечные венцы, которых да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым слава Отцу и Сыну и Святому Духу и во веки веков. Аминь.

[1] См. предыдущ. VII бесед. п. 4

БЕСЕДА ДЕВЯТАЯ.

Похвала тем, кои оставили привычку клясться, и о том, что никто не должен думать, будто бы после принятия пищи нельзя слушать в церкви слово Божье; также о том, почему спустя много времени дано Святое Писание, и на слова: "небеса проповедуют славу Божью" (Псал. 18:2), и к концу – об избежании клятв.

И НЕДАВНО к вам, и теперь к вам говорю: о, если бы и всегда быть с вами! А впрочем, я всегда с вами, если и не телом, то силой любви, потому что для меня и нет другой жизни, кроме вас и заботы о вашем спасении. Как земледелец только и заботится, что о семенах и посевах, и кормчий – о волнах и пристанях; так проповедник – о слушателях и их преуспеянии, как и я теперь. Потому я и ношу всех вас в уме моем, не только здесь, но и дома. Хотя число народа и велико, а мера моего сердца мала, зато любовь обширна, и "вам не тесно в нас" (2 Кор. 6:12); а что далее, того уже не скажу, потому что и мы не тесно помещаемся у вас. Откуда это видно? – Многие сказали мне о себе: "мы исполнили приказанное, постановили друг другу законы, определили взыскания клянущимся, наложили наказание на преступающих закон", – наказание приличное вам, доказывающее весьма великую любовь. И не стыжусь я разведывать об этом, потому что эта любознательность происходит не от пытливости, но от заботливости. Не бесчестие для врача осведомляться о болящем; и нам не зазорно всегда разузнавать о вашем спасении, поелику, узнав таким образом, что вами исполнено, и что осталось не сделанным, мы с должным разумением приложим и остальные лекарства.

Итак, по разведании, мы узнали это, и возблагодарили Бога, что не на камне посеяли мы, не в терния бросили семена, и не потребовалось нам продолжительного времени и большой отсрочки, чтобы пожать ниву. Вот почему всегда имею вас в уме моем; вот почему не чувствую труда от учительства: меня облегчает польза слушания! Этой награды достаточно, чтобы ободрить нас, и окрылить, и сделать отважными, и убедить к перенесению всякого за вас труда. Посему, так как вы показали великое усердие к добру, то и мы заплатим остальной долг, который обещали недавно, хотя и не вижу, чтобы все пришли сюда, при ком я дал здесь то обещание. Что же тому причиной? Что отогнало их от нашей трапезы? Вкусивший чувственной трапезы, кажется, подумал, что после чувственной пищи не должно идти к слушанию слова Божия. Но несправедливо так думают, потому что и Христос не сказал бы долгих и многих речей после Тайной Вечери, если бы это было неуместно; Он же, насытив неоднократно народ в пустыне, не предложил бы ему беседы после трапезы, если бы это было неприлично. А если нужно сказать что удивительное, так это то, что (после трапезы) всего полезнее – слушать слово Божье. Когда будешь ты убежден, что после пищи и питья, необходимо пойти и в (церковное) собрание, то, конечно, и невольно позаботишься о трезвости, и не впадешь в пьянство и объедение: забота и мысль идти в церковь учит принимать пищу и питье с должной умеренностью, чтобы, пришедши в церковь и став вместе с братьями, не пахнуть тебе вином и не рыгать бесчинно, и не быть за это осмеянным всеми присутствующими. Это говорю теперь не к вам, но к отставшим от вас, чтобы через вас они узнали об этом. Не еда мешает слушанию, но беспечность; а ты, считая грехом не попоститься, прибавляешь еще другой больший и тягчайший грех – тот, что не участвуешь в этой священной трапезе и, напитав свое тело, моришь голодом душу! Какое же будешь иметь оправдание? Насчет поста у тебя, может быть, есть извинение – слабость тела; но что можешь сказать на счет слушания (слова Божия)? Слабость тела не препятствует участвовать в слове Божьем. Если бы я сказал: никто, пообедав, не приходи в собрание; никто, поевши, не слушай поучений, – ты имел бы какое-нибудь извинение… А теперь, когда мы влечем, и тянем, и зовем к себе, чем вы станете оправдываться в том, что уклоняетесь отсюда? Негодный слушатель будет не тот, кто поел и попил, но кто невнимателен к поучению, зевает и развлекается; кто телом здесь, а умом бродит в другом месте: такой, если и постится, неспособен к слушанию. Напротив, бодрый и бдительный, и напрягающий свою мысль, если и примет пищу и питье, будет у нас самый способный слушатель. В мирских судилищах и советах по необходимости утвердился такой порядок [1], так как там не умеют любомудрствовать: поэтому и едят не для того, чтобы насытиться, но только бы не лопнуть; и пьют часто до излишества; делая себя через это неспособными к производству дел с полдня и до вечера запирают уже советы и судилища. Здесь совсем не так, – нет: напротив, и вкусивший, по душевной трезвости, будет равен постящемуся; потому что он ест и пьет не для того, чтобы разорвать чрево и помрачить рассудок, но чтобы подкрепить ослабевшее тело.

2. Но довольно этого увещания; время уже взяться за предмет, хотя мысль у нас останавливается и не расположена к этому поучению, из-за тех, кои не пришли сюда. Как любящая мать, приготовив стол, сокрушается и скорбит, когда дети не все тут, так страдаю и я теперь; и, помышляя об отсутствии наших братьев, медлю исполнить обещание. Но вы властны прогнать эту неохоту: если только обещаете мне все передать тем с точностью, мы охотно выложим вам все. Таким образом, и для тех поучение любви вашей будет утешением за отсутствие, и вы послушаете нас внимательнее, зная, что вам нужно и другим пересказать об этом. Итак, чтобы слово у нас было яснее, начнем его повторением прежнего.

Недавно мы спрашивали [2], для чего Писание дано спустя столько лет; книга эта, ведь дана не при Адаме, не при Ное и Аврааме, но при Моисее; и многие, слышу, говорят, что, если она была полезна, следовало бы дать ее вначале, а если бесполезна, не надлежало давать и после. Пустое умствование! Никак не следует, что, если что полезно впоследствии, то должно быть дано вначале; И, если что дано вначале, тому уже не должно оставаться после. И молоко полезно, однако не всегда дают его, но дают нам только в детстве; и крепкая пища полезна, но никто не дает нам ее вначале, но тогда, как мы выйдем из детского возраста. Опять, полезно лето, но не всегда появляется; и зима нужна, но и она проходит. Что же, Писание же, скажешь, не полезно? Весьма и полезно и необходимо. Почему же, скажешь, оно не дано нам вначале? Потому, что Бог хотел учить человеческую природу не Писанием, но делами. Что значит – делами? Самым творением. За эту-то взявшись мысль и опровергая язычников, кои говорили, что "мы не научены вначале богопознанию из Писания", – апостол вот как ее доказывал. Сказав, что "открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдой" (Римл. 1:18), когда увидел он, что ему противопоставляют возражение и спрашивают многие, откуда могли язычники узнать истину Божью, присовокупил: "что можно знать о Боге, явно для них" (Римл. 1:19). Как же явно для них? Как могли они познать Бога? И кто показал? Объясни это. "Потому что Бог явил им", – говорит (апостол). Каким способом? Какого послал Он пророка, какого евангелиста, какого учителя, если еще не было Писания? "Ибо невидимое Его", говорит "вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы" (Римл. 1:20). Смысл слов такой: перед глазами всех предложил Он тварь, чтобы от дел заключали к Творцу. О чем и другой (премудрый) сказал: "от величия красоты созданий сравнительно познается Виновник бытия их" (Прем. Сол. 13:5). Видел ты величие? Подивись могуществу Создавшего. Видел красоту? Изумись премудрости Украсившего. Это же объясняя, и пророк сказал: "небеса проповедуют славу Божью" (Псал. 18:1). Как, скажи мне, поведают? Голоса они не имеют, уст не получили, языка у них нет: как же поведают? Самым видом. Когда увидишь красоту, величие, высоту, положение, вид, столь долговременное существование, – то, как бы слыша голос и научаемый видом, ты покланяешься Создавшему столь прекрасное и чудное тело. Молчит небо, но вид его издает звук громче трубы, научая нас через зрение, а не через слух, ибо то чувство по самой природе вернее и яснее этого. Если бы Бог стал учить посредством книг и письмен, то знающий грамоту разумел бы написанное, а незнающий, без стороннего наставления, не получил бы отсюда никакой пользы; притом, богатый купил бы книгу, а бедный не мог бы приобрести ее. Опять, знающий, этот язык, какой означается через письмена, разумел бы содержащееся в них, а скиф, и варвар, и индеец, и египтянин, и все незнающие того языка, не узнали бы ничего. Но о небе нельзя сказать этого: напротив, и скиф, и варвар, и индеец, и египтянин, и всякий человек, какой только ходит по земле, услышит этот голос, потому что он доходит до нашего ума не через уши, но через чувство зрения: познание же видимых предметов посредством глаз одинаково (у всех) и не различно так, как (познание) посредством языков.

В эту книгу может смотреть одинаково и простой человек и мудрец, и бедный и богатый; и куда бы кто ни шел, лишь взглянет на небо – и получит достаточное наставление от этого взгляда. И сам пророк, намекая на это, и показывая, что творение издает голос, внятный и для варваров, и для еллинов, и для всех вообще людей, так сказал: "нет языка, и нет наречия, где не слышался бы голос их" (Псал. 18:4). Это значит: нет народа, нет языка, который не мог бы понять этого голоса; но таков звук (небес), что может быть слышим всеми людьми; и таков звук не только неба, но и дня и ночи. Как же это – дня и ночи? Небо и красотой и величием, и всем прочим изумляет зрителей и заставляет удивляться Создавшему его: но день и ночь – что такое могут показать нам? Ничего такого, – конечно; зато другое, что не меньше того – стройность, порядок самый строгий. Когда подумаешь, как они разделили между собой весь год и как бы на весах размерили длину всего времени, то удивишься Установившему этот порядок. Как брат и сестра [3], с великой любовью разделившие между собой отцовское наследство, и ни в какой малости не обидевшие друг друга, так и день и ночь со всей точностью разделили между собой год в такой равной мере, и хранят свои пределы и никогда не выгоняют друг друга. Никогда после стольких уже поколений, день не бывал долог зимой, равно как и летом ночь никогда не бывала долгой, но в течение такого продолжительного времени один ничего не захватил у другой более, ни малейшей частицы, ни получаса, ни мгновения ока.

Поэтому и псалмопевец, изумившись их равенству, воскликнул так: "ночь ночи открывает знание" (Псал. 18:3). И ты, если умеешь любомудрствовать об этом, удивишься Тому, Кто от начала установил эти неподвижные пределы. Пусть услышат надменные и высокоумные, и не хотящие другим уступить первенства. День уступает ночи, и не входит в чужие пределы; а ты, пользуясь всегда честью, и не хочешь поделиться ей с братьями?! Посмотри и еще на премудрость Законодателя. Он постановил, чтобы ночь была долгая зимой, когда семена еще довольно нежные, нуждаются в большой прохладе, и не выносят слишком жаркого луча; когда же они возрастут, то вместе с ними опять начинает увеличиваться день, и, наконец, бывает он самый долгий, когда плод уже станет созревать. Впрочем, это полезно не семенам только, но и телам (человеческим). Как зимой и мореход, и кормчий, и путешественник, и воин, и земледелец, будучи связаны холодом, сидят большей частью дома, и зимнее время есть время досуга; то Бог и сделал, что большая часть времени тратится на ночь, чтобы день не был слишком долог тогда, когда люди ничего не могут делать. А что сказать о стройном порядке годичных времен, как и они, подобно девам в хороводе, весьма стройно идут одно за другим кругом, и не перестают постепенно и тихо переходить через средние к противоположным! Поэтому и лето принимает нас не от зимы, и зима не тотчас от него, но в середине поставлена весна, чтобы, переводя нас неприметно и мало-помалу, безвредно приводить к лету уплотнившиеся тела наши. Так как внезапные переходы к противоположному состоянию причиняют болезнь и крайний вред, то Бог и устроил, чтобы от зимы принимала нас весна, от весны лето, от лета осень, и потом передавала зиме, чтобы для нас были безвредны и постепенные переходы из противоположных времен года через средние. Кто же будет столько жалок и несчастен, что, видя небо, видя также море и землю, видя и такое точное благорасположение годичных времен и неизменный порядок дня и ночи, будет думать, что это произошло само собой, а не поклонится Тому, Кто устроил все это с надлежащей премудростью? Скажу еще и более того: не только величие и красота, но и самый образ сотворения указывает на всесодержащего Бога. Поелику мы не были при том, как Он вначале творил и создавал вселенную, а если бы и были, то не знали бы, как она происходила, потому что ее устроила невидимая сила; то Он сделал для нас наилучшим учителем самый образ сотворения, устроив все сотворенное выше естественного порядка. Быть может, сказанное мной несколько темно: так нужно еще сказать об этом пояснее. Все согласятся, что по естественному порядку вода должна носиться поверх земли, а не земля на водах, потому что земля, будучи густа, жестка, упруга и плотна, легко может держать на себе воду, а вода, будучи жидка и удобоподвижна, мягка и текуча, и уступчива всяким напорам, не могла бы поддерживать ни одного тела, даже и самого легкого; часто она, при впадении малого камешка, уступает и дает ему место, и пропускает его в глубину. Поэтому, когда увидишь, что носится поверх воды не малый камешек, но вся земля, и не погружается; то подивись силе, так сверхъестественно чудодействующей. А откуда это видно, что земля носится поверх воды? Пророк говорит об этом так: "ибо Он основал ее на морях и на реках утвердил ее" (Псал. 23:2); и опять: "утвердил землю на водах" (Псал. 135:6). Что говоришь? Малого камешка вода не может снести на своей поверхности, а носит такую землю, и горы, и холмы, и города, и растения, и людей, и бессловесных – и (земля) не погружается. Что говорю – не погружается? Как она, будучи столь долгое время омываема снизу водой, не расплылась, и вся не превратилась в грязь? И деревья, пробыв несколько времени в воде, загнивают и разрушаются; и что говорю – деревья? Что может быть крепче железа? Но и оно часто слабеет, когда постоянно остается в воде: и весьма естественно, потому что и оно имеет происхождение от земли. Вот почему многие беглые слуги, когда убегут в оковах и цепях, пришедши к протокам воды, и положив в нее скованные ноги, и сделав через то железо мягче, ударяют его камнем и так легко ломают. Так от воды и железо умягчается, и деревья гниют, и камни разрушаются, а такая громада земли столько времени лежит на водах – и не погрузилась, не разрушилась, не погибла!

4. Кто же не изумится и не удивится этому, и не скажет смело, что это дела не природы, но сверхъестественного Промысла? Поэтому некто говорит: "повесил землю ни на чем" (Иов. 26:7); а другой некто: "в Его руке глубины земли" (Псал. 94:4), и: "основал ее на морях" (Псал. 23:2). Эти слова, по-видимому, противоречащие, а на самом деле весьма согласны между собой. Сказавший; "основал ее на морях", выразил тоже самое, что и сказавший: "повесил землю ни на чем"; потому что стоять на водах то же, что и висеть ни на чем. Где же поэтому земля висит и стоит? Послушай, что говорит тот же (пророк): в "в Его руке глубины земли", – не то, что у Бога есть руки, но чтобы ты знал, что та самая сила Его, которая промышляет обо всем, поддерживает и носит тело земли. Но ты не убеждаешься словами? Тогда поверь тому, что видишь, – так как и на другой стихии можно заметить это же чудное явление. Огонь по своей природе стремится вверх, всегда рвется и летит на высоту, и, хоть бы тысячу раз его нудили и заставляли, не устремится вниз. Сколько бы раз ни брали мы горящий факел и ни наклоняли его вниз верхушкой, – однако, не можем заставить пламя склониться вниз, напротив и тогда оно бежит вверх и снизу стремится на высоту. Но с солнцем Бог сделал совершенно противное: обратил лучи его к земле и заставил свет стремиться вниз, как бы говоря ему этим положением: смотри вниз, и свети людям; для них ты и сотворено. И пламя свечи не позволило бы сделать этого с собой, а столь великая и чудная звезда склоняется вниз, и смотрит к земле, в противоположность огню, – по силе Повелевшего. Хочешь, скажу и другое, тому же подобное? Хребет видимого неба со всех сторон окружают воды – и не стекают, не спадают, хотя не таково свойство вод: напротив, они легко стекают во впадины; если же тело будет выпуклое, они со всех сторон сбегают, и ни малая часть их не устоит на такой форме. Но вот чудо это случилось с небесами; и на это самое опять указывая, пророк говорит: "хвалите Его, небеса небес и воды, которые превыше небес" (Псал. 148:4). И вода не погасила солнца, и солнце, столько времени ходя внизу, не высушило лежащей наверху воды. Хочешь, сведем тебя опять на землю, и покажем еще чудо. Не видишь ли этого моря кипящего волнами и порывистыми ветрами? Но это море пространное и великое, и бушующее, ограждается слабым песком. И заметь премудрость Божью: (Бог) не дал морю быть тихим и покойным, чтобы ты не подумал, что это благоустройство в нем от природы; нет, оставаясь в пределах своих, оно ревет и бушует, сильно шумит и воздымает волны на несказанную высоту; когда же дойдет до берегов и увидит песок, ослабев приходит опять в себя, научая тебя тем и другим, что, если оно пребывает в собственных пределах, так это дело не природы, но силы Правящего им. Поэтому и сделал он стену слабую, и не накидал на эти берега ни дерев, ни камней, ни гор, чтобы им не приписал ты благоустройства этой стихии. Об этом некогда и сам Он говорил иудеям с упреком: "Меня ли вы не боитесь, Я положил песок границею морю, которого не перейдет" (Иер. 5:22)? Но удивительно не то только, что Бог создал мир великим и чудным, и что утвердил его превыше естественного порядка, но также и то, что составил его из противоположных стихий – теплой и холодной, сухой и влажной, – из огня и воды, из земли и воздуха: и эти противоположные стихии, из которых составлена вселенная, враждуя одна против другой, не истребили, однако же, друг друга, – и огонь не напал и не пожег всего, и вода не набежала и не потопила вселенную. С нашими телами, однако, бывает это, и – при умножении желчи рождается лихорадка, и всему организму причиняется вред; при избытке мокроты появляются многие болезни, и повреждают организм. Но с этой вселенной ничего такого не случается: напротив – каждая стихия, будучи удерживаемая волей Творца, как бы какой уздой и цепью, хранит свои пределы, и борьба их бывает причиной мира для вселенной. Не ясно ли и для слепца, и не понятно ли для самых неразумных, что это создано и поддерживается каким-то Промыслом? Кто же на столько глуп и бесчувствен, что, видя такую массу тел, такую красоту, такой состав, непрерывную борьбу, противоборство и устойчивость таких стихий, – не размыслит сам с собой и НЕ скажет: если бы не было какого-либо Промысла, поддерживающего эту массу тел и не попускающего вселенной распасться, она не могла бы существовать более и продолжаться? Такой порядок времен года, такое согласие дня и ночи, породы столь многих бессловесных животных, и растений, и семян, и трав – все идут своим путем, и ничто до настоящего дня не пропало и не погибло совершенно.

5. Впрочем, надлежало бы сказать не только об этом, но и о многом другом, что еще важнее этого и глубже: надлежало бы полюбомудрствовать и о самом творении; но, отложив это до следующего дня, постараемся сказанное удержать тщательно и передать другим. Знаю, что слух ваш не привык к глубоким мыслям; но, если будем несколько бдительны, то и себя приучим к таким мыслям, и для других легко сделаемся учителями. А пока вот что нужно сказать любви вашей: как Бог прославил нас таким созданием, так и мы прославим его чистотой жизни. "Небеса проповедуют славу Божью" одним только видом своим: так и мы возвестим славу Божью, изумляя всех не только словами, но и молчанием, и светлостью своей жизни: "так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного" (Матф. 5:16). В самом деле, когда неверный увидит тебя – верного сокрушенным, скромным, добронравным, – изумится и скажет: истинно велик Бог христианский! Каких устроил людей, – какими из каких сделал! Ангелов сделал из людей! Обидит ли кто, не бранят; ударит ли кто, не сердится; оскорбит ли кто, молятся об оскорбителе; врага не имеют, злопамятства не знают, пустословить не умеют, лгать не научились, не любят преступать клятву и даже клясться, но скорее решатся на отсечение языка, чем выпустить из уст какую-либо клятву. Вот что дадим повод им говорить о нас, изгоним дурную привычку клясться, и окажем Богу хоть такую же честь, какую оказываем лучшим своим одеждам. Как же это не странно, что имеющие лучшую перед прочими одежду не хотят беспрестанно употреблять ее, а имя Божье влачат везде без разбора и как попало! Нет; прошу и умоляю, не будем так пренебрегать своим спасением, но усердие, какое сначала показали мы об этой заповеди, доведем до конца. И я непрерывное делаю увещание о клятвах не потому, чтобы обвинял вас в беспечности, но потому, что вижу, что большая часть вами уже исполнена; и я спешу и ускоряю, чтобы все было довершено и окончено. Так делают и зрители: больше поощряют тех, кои близки к наградам. Не ослабеем же и мы, потому что и мы приблизились к полному исправлению, и трудность была только вначале. Когда же большая часть привычки отсечена теперь, и остается уже малая часть, то нет нужды в каком-либо труде, а требуется от нас только небольшая осмотрительность и небольшая тщательность, чтобы, сами исправившись, мы могли сделаться учителями и для других, с дерзновением увидеть святую пасху и с великим удовольствием вкусить радость, вдвое и втрое большую обыкновенной. В самом деле, не так радостно для нас освободиться от трудов и подвигов поста, как – исправившись, встретить тот священный праздник, со светлым венцом, с венцом никогда неувядающим. Но дабы ускорить исправление, сделай, что скажу. Напиши на стене дома твоего, и на стене сердца твоего тот "летит свиток" (который видел пророк Захарии 5:1), и представляй, что он летит на пагубу, и размышляй о нем непрестанно; и если увидишь, что другой клянется, удержи его, останови, и позаботься о своих слугах. Если мы будем стараться не только о том, как бы самим нам исправиться, но и о том, как бы и других привести к этому, то скоро и сами придем к концу, – потому что, взявшись учить других, мы будем краснеть и стыдиться, если сами окажемся не исполняющими того, что заповедуем другим. Не нужно больше слов; об этом много говорено было и прежде, да и теперь сказано только для напоминания. Бог же, Который более нас печется о душах, да совершит нас и в этом и во всяком добре, чтобы, принесши всякий плод правды, сподобиться нам царствия небесного, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым слава Отцу, со Святым Духом, во веки веков. Аминь.

[1] Т. е. ходить в присутственные места до обеда. Так было, например, в Афинах.

[2] См. Бес. VIII, 4.

[3] ????? ??????? – "некие сестры", так как в греч. подлиннике и день и ночь – слова женского рода.

БЕСЕДА ДЕСЯТАЯ.

Похвала тем, которые, вкусив пищи, пришли слушать (беседу); учение о естестве мира, также против боготворящих тварь, и об избежании клятв.

РАДУЮСЬ и сорадуюсь всем вам, что недавнее увещание наше о не постящихся и из-за этого остающихся (дома), вы исполнили на деле. Сегодня, думаю, здесь присутствуют и многие из вкусивших уже пищи, и они наполняют это почтенное собрание; думаю так потому, что собрание у нас стало блистательнее и стечение слушателей многочисленнее. Не напрасно, значит, расточили мы недавно о них много слов, умоляя вашу любовь – увлекать их к матери (Церкви) и убеждать, что можно и после принятия пищи телесной участвовать в пище духовной. И когда, скажите мне, возлюбленные, поступили вы лучше? В прошедшее ли собрание, когда после трапезы обратились ко сну, или ныне, когда после трапезы сошлись на слушание божественных заповедей? Тогда ли, когда проводили время на площади и участвовали в собраниях, не имеющих в себе ничего хорошего, или ныне, когда стоите вместе с вашими братьями и слушаете слова пророческие? Не пищу принимать стыдно, возлюбленные, но что? – Приняв ее, оставаться дома и лишать себя этого священного торжества. Оставаясь дома, ты пробудешь в бездействии и праздности, а, пришедши сюда, отрясешь всякий сон и всякую леность; отбросив же не только леность, но и всякую унылость, будешь ты лучше и благодушнее чувствовать себя во всех приключениях. И что говорить о другом? Стань только подле постящегося, и сейчас почувствуешь его благоухание. Постящийся есть духовное миро, – он и глазами, и языком, и всем обнаруживает благоустройство души. Сказал я это не в осуждение принявших пищу, но – чтобы показать пользу поста.

Постом же называю не воздержание только от яств, но, еще более этого, воздержание от грехов. И, вкусивший пищу, но пришедший сюда с должной скромностью, немного отстал от постящегося, так же как и постившийся, но без усердия и внимания слушающий поучение, немного получит пользы от поста. Вкушающий и участвующий в священном собрании с должным усердием – гораздо лучше того, кто не вкушает и остается дома, потому что неядение отнюдь не может принести нам столько пользы, сколько доставляет пользы и добра участие в духовном учении. Да и в каком другом месте ты услышишь то, о чем любомудрствуешь здесь? Пойдешь ли в суд? Там распри и споры. В думу? Там забота о делах городских. В дом? там со всех сторон давит попечение о делах частных. В собрания и сходбища на площади? И там все земное и тленное: собирающиеся там рассуждают или о предметах купли, или о податях, или о роскошном столе, или продаже полей, или о других сделках, или о завещаниях, или о наследствах, или о других подобных вещах. Войдешь ли даже в царские дворцы? И там опять то же услышишь, – все рассуждают о деньгах, о власти, о славе, здесь уважаемой, а о духовном ни о чем. Здесь же все напротив: здесь мы рассуждаем о небе и вещах небесных, о душе, о нашей жизни, о том, для чего живем здесь столько времени, куда отходим отсюда, и что ожидает нас после, почему у нас тело из персти, что такое жизнь настоящая и что – будущая; словом, ни о чем земном, а все о духовном; и, таким образом, получив великую подмогу к спасению, выходим мы отсюда с доброй надеждой.

2. Посему, так как не напрасно бросили мы семена, но, как я просил вас, вы уловили всех, отставших от вас; то вот и мы вознаградим вас и, напомнив вам немногое из прежде сказанного, доскажем и остальное. О чем же говорено было прежде? Мы рассуждали, как и каким образом Бог устраивал дела наши, когда еще не было дано Писание, и говорили, что Он поучал род наш через природу, распростерши и предложив среди всех небо – эту величайшую книгу, назидательную и для простых и для мудрых, и для бедных и для богатых, и для скифов и для варваров, и вообще для всех живущих на земле, – книгу, которая гораздо важнее множества других изучаемых (книг). Многое сказали мы и о ночи и о дне, и о порядке и о согласии, в точности соблюдаемых ими; многое и о числе времен года и их равенстве. Как день, за весь год, и на полчаса не бывает больше ночи; так и эти (времена года) разделили между собой все дни поровну. Впрочем, как и прежде я сказал, на Творца указывает не величие только и красота твари, но и самый состав ее и устройство сверхъестественного порядка. По естественному порядку следовало бы воде носиться поверх земли; но теперь видим напротив, что земля на водах держится. По естественному порядку, огонь должен бы стремиться кверху; но теперь видим напротив, что лучи солнечные стремятся вниз – к земле; что есть "воды превыше небес" – и не разливаются; что солнце течет ниже – и не погашается водами, да и само не уничтожает этой влаги. Еще сказали мы, что вселенная состоит из четырех стихий, противоположных и противоборствующих друг другу, и, однако, ни одна из них не истребила другой, хотя они губительны друг для друга. Отсюда очевидно, что какая-то невидимая сила обуздывает их, и – узами для них служит воля Божия. Об этом-то хочу сегодня поговорить поболее; только и вы стойте бодро и слушайте меня со вниманием. А чтобы чудо сделалось яснее, учение об этом начну с вашего тела. Тело наше, этот сокращенный и малый (мир), состоит из четырех стихий: теплой – именно крови, сухой – желчи желтоватой, влажной – слизи и холодной – желчи черной. Да не подумает кто-либо, что нам неприлично такое рассуждение: "духовный судит обо всем, а о нем судить никто не может" (1 Кор. 2:15). И Павел, беседуя с нами о воскресении, коснулся соображений о предметах земледельческих и сказал: "то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет" (1 Кор. 15:36). Если же этот блаженный говорил о предметах земледелия, то да не упрекают и нас, что мы касаемся медицинских мнений; ведь у нас теперь слово о творении Божьем, и нам необходимо изложение этих мнений. Итак – наше тело, сказал я, состоит из четырех стихий; и если одна нарушит согласие с целым, то от такого расстройства происходит смерть: например, когда разольется желчь, рождается горячка, и если она усилится через меру, то причиняет немедленную смерть. Опять, когда преобладает холодная стихия, происходят параличи, судороги, апоплексические удары и другие бесчисленные болезни. И вообще, всякого рода болезни происходят от преизбытка этих стихий, когда, т. е. одна, перешедши за свои пределы, берет перевес над другими и нарушает всякую соразмерность.

Спроси же того, кто говорит, что все (в мире) произошло случайно и существует само собой, (спроси): если это малое тело, и при помощи лекарств и врачебного искусства, при внутреннем управлении им со стороны души, при великом любомудрии и других бесчисленных пособиях, не может всегда оставаться в благосостоянии, но часто от происходящего в нем расстройства гибнет и разрушается – то, как бы столь великий мир, имеющий в себе такие массы тел и состоящий из тех же стихий, как бы он пробыл столько времени не расстроенным, если бы не был храним Провидением? Нельзя и подумать, чтобы, если даже наше тело, оберегаемое и извне и изнутри, с трудом поддерживает свое существование, – столь великий мир, будучи оставлен без всякого промышления, во столько лет не терпел ничего такого, что терпит наше тело. Как это, скажи мне, ни одна из этих стихий не вышла из своих пределов и не истребила все прочие? Кто соединил их вначале? Кто связал? Кто обуздал? Кто удерживает их столько времени? Если бы еще мир был тело простое и однородное, то сказанное нами было бы не так невозможно; но когда такая борьба стихий была от начала, то, кто так безумен, что станет думать, будто они сошлись сами с собой и никто не соединял их, и, сошедшись, так остаются? Если и мы, озлобившись друг на друга не по природе, а по произволению, не можем примириться сами собой, пока останемся врагами и питаем неудовольствие друг против друга, но имеем нужду в постороннем, чтобы он свел нас, сведши соединил и убедил жить в согласии и впредь не расходиться: то как же стихии, не имеющие ни смысла, ни чувства, враждебные и противные друг другу по природе, могли бы сойтись и соединиться и быть вместе друг с другом, если бы не было какой-то неизреченной силы, которая и соединила их, и, соединив, постоянно удерживает в этом союзе?

3. Не видишь ли, как это тело, по выходе из него души, разлагается, истлевает и гибнет, и каждая из его стихий возвращается в прежнее свое состояние? То же самое случилось бы и с миром, если бы сила, постоянно им управляющая, оставила его без своего промышления. Если и корабль без кормчего не держится, но скоро утопает – то, как бы устоять столько времени миру без Управляющего им? Короче сказать: представь, что мир есть корабль, киль его – земля, паруса – небо, плаватели – люди, лежащая внизу бездна – море. Как же в течение столь долгого времени не произошло кораблекрушения? Пусти корабль хотя на один день без кормчего и матросов, и увидишь, что он тотчас потонет; а мир ничего такого не потерпел, хотя существует уже пять тысяч, и даже еще гораздо более лет? Да, что говорить о корабле? Пусть кто построит небольшой шалаш в винограднике, и, по собрании плода, оставит его пустым: он часто не простоит и двух дней, но скоро разрушится и упадет. Если же и шалаш не может стоять, когда никто не оберегает его; то как бы могло столько времени стоять невредимо без Промысла столь великое, прекрасное и удивительное создание, – и законы дня и ночи, и круговращения времен, и какое-то разнообразное и многоразличное течение природы на земле, и на море, и на воздухе, и на небе, и в растениях, и в животных, летающих, плавающих, ходящих, пресмыкающихся, и в превосходнейшем из всех их – роде человеческом? Вместе с этим представь себе луга, сады, разнородные цветы, всякие травы, их употребление, благоухание, виды, положение, имена одни, дерева плодовитые и бесплодные, свойство металлов, животных морских, земных, плавающих, летающих в воздухе, горы, холмы, луга, луг дольний и луг горний (ибо и на земле луг, и на небе луг), различные цветы звезд; внизу розы, вверху радуга. Хочешь ли, покажу тебе и луг с птицами? Посмотри на разноцветные и превосходящие всякую живопись перья павлина, и на порфировидных птиц [1]. Подумай о красоте неба, сколько времени оно существует и не постарело, но так сияет и блестит, как будто только сегодня созданное; (подумай) о силе земли, как утроба ее столько времени рождает и не истощается. Подумай об источниках, как они изобилуют водой, и не иссякли, хотя беспрерывно, день и ночь, текут с тех пор, как созданы; подумай о море, как оно, принимая в себя столько рек, не преступило за пределы. Но долго ли нам гнаться за недостижимым? О каждом из вышеупомянутых творений должно сказать: "как многочисленны дела Твои, Господи! Все сделал Ты премудро" (Псал. 103:24)! Но как хитро отвечают неверующие, когда мы станем показывать им величие и красоту природы, обилие и избыток во всем! Это-то самое, говорят, и есть главная вина, т. е. что Бог сотворил мир столь прекрасным и великим, потому что, если бы Бог не сотворил его прекрасным и великим, мы и не боготворили бы его, теперь же, поражаясь его величием и удивляясь его красоте, мы думаем, что он есть Бог. Пустые речи! Не величие и не красота мира причиной их нечестия, но их безумие; этому доказательством мы, которые никогда до этого не доходили. Почему мы не обоготворили его? Разве не такими же глазами смотрим на него? Разве не так же наслаждаемся природой, как и они? Разве не такую же имеют душу? Не такое же тело? Разве не по той же ходим земле? Отчего же красота и величие (природы) не заставили нас думать так же, как думают они? Впрочем, не из этого только, но из другого еще видно, что они обоготворили его не ради красоты, но по собственному безумию: за что, в самом деле, обоготворили они обезьяну, крокодила, собаку, эти самые ничтожные из животных? Поистине, "осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели" (Римл. 1:21-22). Но не этим только будем опровергать их: скажем и еще нечто более.

4. Бог, провидя это искони, по Своей премудрости, отнял у них и этот предлог (неверия). Для этого он создал мир не только удивительным и великим, но и тленным и скоропреходящим, и положил на нем много признаков несовершенства: Он с целым миром сделал то же, что сделал с апостолами. Что же он сделал с апостолами? Так как они творили много знамений и чудес великих и удивительных, то Бог попустил им терпеть непрерывно бичевания, гонения, узы и телесные немощи, быть в непрестанных скорбях, чтобы величие их знамений не расположило людей почитать их за богов. Поэтому, даровав им столь великую благодать, Он оставил тело их смертным, а у многих и болезненным; и не освободил их от немощей, дабы показать их настоящую природу. Не мои это слова, а самого Павла, который говорил: "если захочу хвалиться, не буду неразумен, потому что скажу истину; но я удерживаюсь, чтобы кто не подумал о мне более, нежели сколько во мне видит или слышит от меня" (2 Кор. 12:6), и опять: "сокровище сие мы носим в глиняных сосудах" (2 Кор. 4:7). Что значит: в скудельных сосудах? Значит: в этом теле, смертном и тленном; потому что как скудельный сосуд делается из глины при помощи огня, так точно и тело святых апостолов, будучи перстным и испытав действие духовного огня, стало скудельным сосудом. Для чего же это было, для чего Бог заключил столь великое сокровище и обилие дарований в смертном и тленном теле? "Чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам" (2 Кор. 4:7). В самом деле, когда увидишь, что апостолы воскрешают мертвых, а сами немоществуют и не в состоянии освободиться от недугов, то ясно уразумеешь, что воскресение мертвого совершилось не силой воскресившего, но действием Духа. А что они часто немоществовали, послушай, что говорит Павел о Тимофее: "употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов" (1 Тим. 5:23); и опять о другом: "Трофима же я оставил больного в Милите" (2 Тим. 4:20); и в послании к Филиппийцам: "Епафродит болен при смерти" (Фил. 2:27). Если же и при всем этом их приняли за богов и хотели принести им жертву, говоря: "боги в образе человеческом сошли к нам" (Деян. 14:11); то без этого до какого только не дошли бы нечестия, видя тогдашние чудеса? Итак, как у апостолов, по причине величия их знамений, Бог оставил природу немощную и попустил им подвергаться непрестанным искушениям, чтобы их не сочли за богов, – так и в природе сделал Он нечто подобное тому. Он создал ее прекрасной и великой, а вместе и тленной, как учит о том и другом Писание. Так, описывая красоту небес, пророк говорит: "небеса проповедуют славу Божью" (Псал. 18:1), и еще: "Он распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья" (Ис. 40:22); и опять: содержащий круг неба восседает над кругом земли [2]. А другой, показывая, что мир, сколь ни прекрасен и велик, однако же, тленен, говорит так: "в начале Ты, основал землю, и небеса – дело Твоих рук; они погибнут, а Ты пребудешь; и все они, как риза, обветшают, и, как одежду, Ты переменишь их, и изменятся" (Пс. 101:26-27). И в другом месте о солнце Давид говорит: "выходит, как жених из брачного чертога своего, радуется, как исполин, пробежать поприще" (Пс. 18:6). Видишь ли, как он изобразил тебе красоту и величие этой звезды? Как бы жених, появившись из какого чертога, солнце разливает лучи свои с востока, украшая небо, как бы шафранным покровом, обливая облака розовым цветом и, беспрепятственно протекая во весь день, не останавливается ничем в своем течении. Видишь ли красоту его? Видишь ли его величие? Посмотри же теперь и на признак его несовершенства. Чтобы и это показать, один мудрый сказал: "что светлее солнца? но и оно затмевается" (Сир. 17:30). Впрочем, не из этого только можно видеть несовершенство его, но и из сгущения облаков. Часто случается, что когда подойдет под него облако, оно (солнце), сколько ни испускает лучей и сколько ни усиливается разорвать облако, не может сделать этого, когда именно облако слишком густо и не дает ему разорвать себя. Скажут: оно питает семена? Но не одно оно питает, а имеет для этого нужду в земле, в росе, дождях, ветрах и благосостоянии времен годичных: и если все это не сойдется вместе, то и действие солнца будет бесполезно.

Но Богу не свойственно нуждаться в посторонней помощи для совершения того, что захочет Он сделать: напротив Богу более всего свойственно – не нуждаться ни в чем. Семена из земли Он извел не так (как солнце), но только повелел – и все произросло. И вот, чтобы ты знал, что не сами стихии, но повеление Божье творит все, что и самые стихии оно же вызвало из небытия, – Бог и иудеям, без всякой сторонней помощи, ниспослал манну: "хлеб небесный дал им" (Псал. 77:24). И что говорить, что солнце имеет нужду в других стихиях для сообщения зрелости и крепости плодам, когда и само оно нуждается во многом, для своего существования, и само для себя недостаточно? Чтобы ходить, ему нужно небо, как бы подостланный какой пол; чтобы светить, нужна ему чистота и тонкость воздуха, так что, если воздух чрезмерно сгустится, то и солнце не может показать света своего; и чтобы не быть ему нестерпимым для всех и не сжечь всего, опять нужна для него прохлада и роса. Итак, если другие стихии и одолевают солнце и восполняют его недостатки (одолевают, например, облака, стены и некоторые другие тела, закрывающие свет его; восполняют его недостатки, например, роса, источники и прохлада воздуха), – то, как оно может быть Богом? Богу свойственно не нуждаться ни в чем, и ничего не требовать ни от кого, но самому сообщать все блага всем, и никем не быть останавливаемым, как и говорят о Нем Павел и пророк Исаия. Один из пророков от лица Божьего так говорит: "не наполняю ли Я небо и землю? говорит Господь" (Иерем. 23:24); и еще: "разве Я – Бог только вблизи, а не Бог и вдали" (Иерем. 23:23). Также и Давид: "Ты – Господь мой; блага мои Тебе не нужны" (Псал. 15:2). А Павел, объясняя вседовольство Божье и доказывая, что Богу в особенности свойственно, во-первых, ни в чем не иметь нужды и, во-вторых, давать всем все, говорит так: "Бог, сотворивший мир и все, что в нем, не требует ничто, Сам давая всему жизнь и дыхание и все" (Деян. 17:24-25).

5. Можно бы рассмотреть и прочие стихии, небо, воздух, землю, море, и показать их несовершенство и то, как каждая из них имеет нужду в другой, а без того гибнет и разрушается. И земля, например, если бы покинули ее источники и влага, наносимая на нее из моря и рек, тотчас погибла бы от засухи. Так и прочие стихии имеют нужду в других, например, воздух в солнце, а солнце в воздухе. Но чтобы не сделать слова слишком продолжительным, удовольствуемся и тем, что в сказанном мы дали желающим достаточные основания для размышления. Ибо, если солнце, более всякого творения удивительное, оказалось так несовершенным и недостаточным, – тем паче прочие части мира таковы. Посему я, как и сказал, дав усердным основание для размышления, сам опять стану беседовать с вами от Писания и доказывать, что не одно солнце, но и весь этот мир тленен. Если стихии взаимно вредят друг другу, если, например, слишком сильный холод ослабляет силу солнца, а усилившаяся теплота опять уничтожает холод и вообще все они производят одна в другой и претерпевают одна от другой противоположные свойства и состояния, – то очевидно, это служит доказательством великой тленности и того, что все видимое есть тело. Но так как это учение превышает нашу простоту, то поведем вас на сладкий источник Писания и успокоим слух ваш. Не о небе и земле, в частности, скажем вам, но укажем на апостола, который обо всей вообще твари внушает нам это же самое и ясно говорит о том, что вся тварь ныне рабствует тлению, (разъясняя также), для чего рабствует, когда освободится от него, и в какое перейдет состояние. Сказав: "нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас", он присовокупил: "ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божьих: потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде" (Римл, 8:18-20). Смысл слов такой: тварь сделалась тленной; это и значит: "покорилась суете". А сделалась тварь тленной потому, что так повелел Бог; а Бог повелел так для рода нашего. Как она должна была питать человека тленного, то и самой надлежало ей быть такой же; потому что телам тленным не следовало обитать в природе нетленной. Впрочем, говорит апостол, она не останется такой, но "сама тварь освобождена будет от рабства тлению" (Римл. 8:21); потом, желая показать, когда это будет и через кого, присовокупил: "в свободу славы детей Божьих". Когда, говорит, мы воскреснем и получим тела нетленные, тогда и тело неба и земли и всей твари будет нетленным и неразрушимым. Посему, когда увидишь солнце восходящим, подивись Создателю; когда же увидишь его скрывающимся и исчезающим, познай несовершенство природы его, и не покланяйся ему, как Богу. Для этого-то Бог не только положил на природе стихий знак их несовершенства, но и соизволил рабам своим – человекам повелевать ими, чтобы, если по виду их не узнаешь их рабства, то от повелевающих ими ты научился, что все они подобные тебе рабы. И вот Иисус Навин говорит: "стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою" (Иис. Нав. 10:12). Еще и пророк Исаия, при царе Езекии, заставил его идти назад (Ис. 38:8); и Моисей повелевал воздуху, и морю, и земле, и камням; Елисей переменил естество воды (4 Цар. 2:22); три отрока одолели огонь. Видишь, как и в том и другом Бог показал Свое о нас попечение: красотой стихий ведя нас к познанию Его божества, а несовершенством удерживая от поклонения им?

6. За все это прославим Его – Промыслителя нашего, не словами только, но и делами; будем вести себя сколько возможно лучше – как во всем прочем, так и в воздержании от клятв. Не всякий грех несет одинаковое наказание, но, от чего легче воздержаться, за то и наказываемся больше. На это указывает и Соломон, когда говорит: "не спускают вору, если он крадет, чтобы насытить душу свою, когда он голоден. Кто же прелюбодействует, тот губит душу свою" (Притч. Солом. 6:30,32), т. е. тяжко грешит вор, но не так тяжко, как прелюбодей. Тот в защиту свою может привести хоть и неосновательную причину – нужду от бедности; а этот, не влекомый никакой нуждой, от одного безумия, впадает в бездну греха. То же надобно сказать и о клянущихся: и они не могут представить никакого извинения, кроме своей небрежности. Знаю, что кажусь я уже скучным и обременительным, досаждая непрерывным повторением этого увещания: однако не отстаю, чтобы вы, устыдившись хоть моего нестыдения, отстали от дурной привычки к клятвам. Если и судья немилосердный и жестокий (Лук. 18:2 и сл.), устыдясь неотступных просьб вдовицы, переменил нрав свой, – тем более сделаете это вы, особенно когда увещевающий вас делает это не для себя, но для вашего спасения; а по правде сказать, это и для себя я делаю, потому что ваши добродетели считаю моими заслугами. Желал бы я, чтобы, сколько я теперь тружусь и забочусь о вашем спасении, столько же и вы пеклись о своей душе: тогда дело это, без сомнения, пришло бы к концу. И что говорить много? Если бы не было ни геенны, ни наказания ослушникам, ни награды послушным, а только я, пришедши к вам, попросил бы вас об этом, как о милости: неужели бы вы не послушались? Неужели бы не исполнили просьбы просящего такой небольшой милости? Но у вас просит милости Сам Бог, и не для Себя получающего, но для вас же дарующих: кто же будет так неблагодарен, так жалок и несчастен, что не окажет милости Богу – просящему, и особенно, когда оказавший милость сам же и воспользуется ей? Подумайте же об этом, и возвратившись отсюда домой, говорите обо всем сказанном, и исправляйте всячески невнимательных, чтобы получить нам награду и за свои и за чужие добродетели, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым Отцу, со Святым Духом, слава во веки веков. Аминь.

[1] У Элиана в De Animalibus III, 42 упоминается птица Porphyrion, которая отличалась даже большей красотой, чем павлин.

[2] Окружи небо окружением славы – Сир. 43:13.

БЕСЕДА ОДИННАДЦАТАЯ.

Благодарение Бога за освобождение от бедствий, ожидаемых вследствие возмущения, и воспоминание о том, что тогда случилось; также против унижающих наше тело, о сотворении человека вообще, и наконец – о воздержании от клятв.

КОГДА подумаю о прошедшей буре и о настоящем спокойствии, то не перестаю говорить: благословен Бог, "творящий и претворяющий" (Амос. 5:8), "сотворивый свет из тьмы" (Иов. 37:15), "низводит в преисподнюю и возводит" (1 Цар. 2:6), "наказывает, но мы не умираем" (2 Кор. 6:9); и хочу, чтобы это же и вы говорили всегда и не переставали (говорить): потому что, если Он облагодетельствовал нас на деле, то заслуживали бы мы какого-нибудь извинения, когда бы не воздали Ему даже словами? Посему, увещеваю вас никогда не переставайте благодарить Его: если мы будем признательны за прежние (благодеяния), то, очевидно, получим и другие большие. Итак, будем непрестанно говорить: благословен Бог, давший и нам безбоязненно предложить вам обычную трапезу, и вам без страха внимать словам нашим. Благословен Бог, что мы стекаемся сюда, уже не избегая внешней опасности, но, желая слушать (поучение); сходимся друг с другом уже не с робостью, трепетом и опасением, но с великой смелостью и отбросив всякую боязнь. А в предшествующие дни мы были ничем не лучше обуреваемых на море и ежеминутно ожидающих кораблекрушения; всякий день были поражаемы, возмущаемы и колеблемы бесчисленными слухами со всех сторон; всякий день разведывали и спрашивали: кто пришел из столицы? Какие принес вести? Правду или ложь говорит он? Мы проводили ночи без сна, и, смотря на город, оплакивали его, как готовый тотчас погибнуть. Поэтому и мы в эти предшествующие дни молчали, оттого, что город наш совсем опустел и все переселились из него в пустыни, а оставшиеся были покрыты облаком печали. Душа, совершенно объятая печалью, бывает вовсе не способна слушать. Поэтому и друзья Иова, пришедши и увидев несчастья этого дома и самого праведника сидящим на гноище и покрытым ранами, разорвали свои одежды, восстенали, и сидели в молчании, показывая тем, что скорбящим сначала более всего приятно спокойствие и молчание: да и страдания (Иова) были выше утешения (Иов. 2:13). Поэтому и иудеи, приставленные к глине и деланию кирпичей, увидев пришедшего Моисея, не могли внимать словам его от малодушия и скорби своей (Исх. 5:21). И что удивительного, если было так с людьми малодушными, когда видим, что и ученики (Христовы) подверглись той же немощи? После Тайной Вечери, когда Христос беседовал с ними наедине, ученики сначала то и дело спрашивали Его: "куда Ты идешь" (Иоан. 13:36); но когда Он сказал им о бедствиях, имевших немного спустя постигнуть их, о бранях, гонениях, о ненависти ото всех, о бичах, темницах, судилищах, ссылках, – тогда душа их, подавляемая, как бы самым тяжким бременем, страхом сказанных бедствий и унынием от угрожающих зол, сделалась наконец безмолвной. Потому Христос, увидев их смущение, укорил их за это и сказал: "иду к Пославшему Меня, и никто из вас не спрашивает Меня: куда идешь? Но от того, что Я сказал вам это, печалью исполнилось сердце ваше" (Иоан. 16:5-6). Поэтому и мы сначала молчали, выжидая настоящего случая, так как если и намеревающийся просить кого-нибудь, хоть и справедливую просьбу предложить хочет, выжидает, однако, удобного случая, чтобы найти того, от кого зависит исполнение просьбы, кротким и в добром расположении духа, и при помощи благоприятного случая получить милость; то, тем более, проповеднику нужно искать удобного времени, чтобы преподать наставление слушателю, когда он находится в добром расположении и свободен от всякой заботы и уныния. Так именно и мы сделали.

2. И вот теперь, когда вы прогнали от себя уныние, мы и хотим напомнить вам о прежнем, чтобы слово наше было яснее для вас. Что сказали мы о природе, т. е., что Бог сотворил ее не только прекрасной, удивительной и великой, но вместе и слабой и тленной, и положил на ней многие признаки этого, устраивая то и другое для нашей пользы, именно, красотой твари возбуждая в нас удивление Создателю, а несовершенством предохраняя от обоготворения твари, – то же самое можно видеть и на нашем теле. И о нем многие, как из врагов истины, так и из единомышленных нам, спрашивают: почему оно сотворено тленным и смертным?

Многие из язычников и еретиков говорят даже, что оно и сотворено не Богом: оно не стоит того, чтобы сотворил его Бог, говорят они, указывая на нечистоты, пот, слезы, труды, изнурения, и все прочие несовершенства тела. Но я, если речь уже зашла об этом, скажу, во-первых, вот что: не говори мне об этом падшем, уничтоженном, осужденном человеке; но если хочешь знать, каким Бог сотворил тело наше вначале, то пойдем в рай и посмотрим на человека первосозданного. То тело не было такое смертное и тленное; но как светло блестит золотая статуя, только что вышедшая из горнила, так и тело то было свободно от всякого тления: его ни труд не тяготил, ни пот не изнурял, ни заботы не мучили, ни скорби не осаждали, и никакое подобное страдание не удручало. Когда же человек не сумел воспользоваться благополучием, но оскорбил своего Благодетеля, поверил более демону-обольстителю, нежели Промыслителю Богу, возвеличившему его, понадеялся быть Богом и возмечтал о своем достоинстве более надлежащего, тогда-то, тогда Бог, желая вразумить его уже самым опытом, сделал его тленным и смертным, и связал множеством этих нужд, не по ненависти и не по отвращению, но из заботливости о нем, – чтобы остановить в самом начале злую и пагубную эту гордость и не дать ей пойти далее, но самым опытом научить человека, что он смертен и тленен, и через это заставить его – никогда не думать и не мечтать о себе так. Дьявол сказал (первым людям): "будете, как боги" (Быт. 3:5). Чтобы вырвать эту мысль с корнем, Бог сделал тело человека слабым и болезненным, самой природой научая его – никогда не иметь такой мысли. Справедливость этого весьма ясно видна и из того, что случилось с человеком: он осужден на это наказание уже после того пожелания (быть Богом). И заметь, как Бог премудр: Он не дал умереть (Адаму) первым, но попустил претерпеть смерть сыну его, чтобы он, увидев перед глазами у себя тело тлеющее и разрушающееся, получил от этого зрелища великий урок любомудрия, познал, что (с ним) сделалось, и, хорошо вразумленный этим, отошел отсюда.

Итак, это, как я сказал, весьма ясно видно уже из случившегося (с Адамом); но не менее ясно и из того, что сказано будет затем. Если и при всем том, что тело наше связано такой нуждой, что все умирают, истлевают, сгнивают и обращаются в прах перед глазами всех, так что языческие философы сделали одно известное определение породы людей (на вопрос: что такое человек, они сказали: он есть животное разумное, смертное); если, при таком всеобщем признании, некоторые дерзнули обессмертить себя во мнении народа, и тогда как глаза свидетельствуют о смерти, захотели называться богами и почтены были такими: то, до какого нечестия не дошли бы многие из людей, когда бы смерть наперед не убеждала всех в смертности и тленности их природы? Послушай, что говорит пророк об одном иноплеменном царе, который дошел вот до какого неистовства: "выше звезд Божьих вознесу престол мой", сказал он, "буду подобен Всевышнему" (Иса. 14:13-14). Посмеиваясь над ним и указывая на смерть его, (пророк) говорит: "под тобой подстилается червь, и черви – покров твой" (Иса. 14:11), т. е. ты ли, человек, которого ожидает такой конец, дерзнул так мечтать о себе? И о другом царе, именно о тирском, который так же помышлял и хотел называться Богом, сказано: "скажешь ли тогда перед твоим убийцею: "я бог", тогда как в руке поражающего тебя ты будешь человек, а не бог" (Иезек. 28:9). Итак, Бог сотворил таким тело наше для того, чтобы с самого начала и совершенно истребить основание идолослужения. И удивительно ли, что это случилось с телом, когда и в душе можно видеть нечто подобное? Смертной, правда, Бог не сделал ее, а допустил ей быть бессмертной: зато подверг ее забывчивости, неведению, унынию и заботам, и это сделал для того, чтобы она, увидев благородство своей природы, не помыслила о своем достоинстве более надлежащего. Ведь если и при всем этом некоторые дерзнули сказать, что душа имеет сущность божескую, то, до какого безумия не дошли бы они, когда были бы свободны от этих недостатков? Впрочем, что я сказал о природе, то же скажу и о теле, т. е. что одинаково удивляюсь Богу и потому, что Он сделал тело тленным, и потому, что в тленности его обнаружил собственную силу и премудрость. Что мог Он создать его и из лучшего вещества, это показал в теле небесном и солнечном: создавший эти тела мог бы таким же создать и тело (человеческое); но причина, почему оно создано слабым, заключается в вышесказанном основании. И это нисколько не унижает дивного величия Создателя, но еще более возвышает его: несовершенство вещества особенно и показывает великость и совершенство искусства Того, Кто праху и пеплу сообщил такую гармонию и такие чувства, столь различные и разнообразные и способные так любомудрствовать!

3. Итак, чем более низким представляется тебе вещество (тела), тем более удивляйся величию искусства (Божия). И ваятелю удивляюсь я не столько тогда, когда он делает прекрасную статую из золота, сколько тогда, когда он из распадающейся глины, силой искусства, может образовать удивительную и невообразимую красоту художественного произведения: там и вещество несколько помогает художнику, а здесь проявляется чистое искусство. Если хочешь знать, какова премудрость Создавшего нас, подумай, что делается из глины: что же другое, кроме кирпича или черепицы? И, однако, великий художник – Бог из этого вещества, из которого делается только кирпич и черепица, мог устроить глаз, столько прекрасный, что удивляются ему все смотрящие, и сообщить ему такую силу, что он простирается взором на столь великую высоту в воздух, и при помощи небольшого зрачка обнимает столь великие тела, и горы, и леса, и холмы, и моря, и небо. Не говори мне о слезах и гнойной влаге: это произошло из-за твоего греха; но подумай о его красоте, о способности видеть, и о том, как он, проходя такое пространство воздуха, не утомляется и не ослабевает. Ноги, и немного прошедши, устают и ослабевают, а глаз, пробегая такую высоту и такую широту, не чувствует никакого изнеможения. Как он из всех членов для нас самый необходимый, то Бог не попустил ему утомляться от труда, чтобы его служение нам было свободно и беспрепятственно. Впрочем, в состоянии ли какое слово изобразить все совершенство этого члена? И что говорит о зрачке и силе зрения? Если рассмотришь только ресницы глаза, – этот, по-видимому, самый ничтожный из всех членов: и в них увидишь великую премудрость Зиждителя – Бога. Как ости на колосьях, выдавшись вперед на подобие копий, отгоняют птиц и не дают им садиться на плод и ломать еще очень слабый стебель; так и на глазах волоски ресниц выдаются как бы ости и копья, отражают от глаз пыль, сор и все, что беспокоит извне, и предохраняют веки от повреждения. Увидишь и в бровях не меньше того премудрости. Кто не изумится их положению? Они и не слишком выставляются вперед, чтобы не затмевать глаза, и не углублены внутрь более надлежащего; но, выдаваясь сверху, наподобие кровельного навеса на доме, принимают на себя стекающий с головы пот, и не дают вредить глазам. Поэтому-то и волосы у них сплотнились между собой: этой плотностью они удерживают стекающую влагу, и весьма искусно прикрывая глаза, придают им и великое благообразие. И не этому только удивляться можно, но и другому, что не меньше того. Для чего, скажи мне, волосы на голове растут и стригутся, а на бровях – нет? Ведь и это сделано не без причины и не случайно, но для того, чтобы они, спустившись вниз, не затмевали глаз, как это иногда бывает у людей, пришедших в глубокую старость. А кто может постигнуть всю премудрость, являемую в устройстве мозга? Во-первых, Бог создал его мягким, так как он дает истоки всем чувствам; потом, чтобы он не повредился (по нежности) собственной природы, оградил его со всех сторон костями; далее, чтобы, касаясь костей, он не терпел от их жесткости, протянул между ними перепонку, и не одну только, но две, одну внизу под переднею частью головы, а другую вверху вокруг мозгового вещества, и при том первую гораздо тверже последней. Это сделал Бог, как по вышесказанной причине, так и для того, чтобы удары, наносимые в голову, не мозг принимал первый, но наперед встречали бы их эти перепонки, и таким образом уничтожали всякий вред и сохраняли мозг неприкосновенным. И то, что покрывающая его кость не сплошная и цельная, но со всех сторон имеет множество швов, – и это опять служит для мозга не маловажным предохранительным средством: с одной стороны, накопляющиеся около него испарения, легко могут через эти швы выходить наружу, и, таким образом, не сдавливают его; с другой стороны, если и будет откуда-либо нанесен удар, то повреждение произойдет не повсеместное. Если бы эта кость была цельная и сплошная, то и нанесенный в одну часть ее удар повредил бы ее всю; но теперь, когда она разделяется на многие части, этого быть не может. Если и случится одной части получить ушиб, то повреждается только та кость, которая лежит близ этой части, а прочие все остаются невредимыми, потому что общность удара разъединяется раздельностью костей и не может простираться на близлежащие части. Вот для чего Бог устроил мозговой покров из многих костей! И как строящий дом полагает наверху кровлю и черепицы, так и Бог положил вверху на голове эти кости, и повелел вырасти волосам, чтобы служить для головы как бы вместо колпака. То же самое Он сделал и с сердцем. Так как сердце у нас главнейший из членов и ему вручено начало всей нашей жизни, в случае же его поражения бывает смерть; то Бог оградил его со всех сторон плотными и твердыми костями, – спереди выпуклой грудью, а сзади плечными лопатками. И с ним сделал то же, что с перепонками (около мозга): чтобы оно, находясь в постоянном биении и трепетании во время гнева и других подобных движений и ударов об окружающие его жесткие кости, не терпело боли от этого трения, Бог протянул тут множество перепонок; и подложил еще легкое, как бы мягкую постель для движений его, дабы оно, ударяясь об нее без боли, не терпело никакого вреда. Но что и говорить о голове и сердце, когда, если рассмотришь и самые ногти, откроешь и в них великую премудрость Божью, – в их виде, свойствах и положении. Можно бы еще сказать и о том, почему у нас не все пальцы равны, и о многом другом, что важнее этого: но для внимательных и из сказанного довольно сияет премудрость создавшего нас Бога. Посему, предоставив трудолюбивым исследовать эти части с точностью, обращусь к другому возражению.

4. Многие, кроме вышесказанного, вот что еще возражают: что это такое? Если человек есть царь бессловесных, то почему многие из животных превосходят его и силой, и легкостью, и быстротой? Быстрее человека – конь, терпеливее – вол, легче – орел, сильнее – лев. Что же сказать нам на это? То, что отсюда-то особенно можем мы познать премудрость Божью и ту честь, которой Он удостоил нас. Конь быстрее человека, – правда; но человек может совершать путь гораздо скорее коня. Конь, как он ни быстр и силен, едва пробежит в день двести стадий; а человек, впрягая попеременно несколько лошадей, может проехать и две тысячи стадий. Таким образом, что тому быстрота, то этому дает ум и искусство, притом с великим избытком. У человека не так крепки ноги, как у коня: зато ноги коня служат ему не меньше своих. Ни одно из бессловесных животных не может подчинить себе другого на свою службу, а человек подчиняет всех их, и при помощи разнообразного искусства, данного ему от Бога, заставляет каждое из животных выполнять наиболее пригодное для него служение. Если бы ноги у людей были так же крепки, как у лошадей, то они были бы негодны для другого, – для того чтобы ходить по местам неудобопроходимым, подниматься на высоты, влезать на деревья: копыто, как известно, мешает такой ходьбе. Поэтому, хотя ноги у людей и слабее, зато они способнее к большему числу полезных движений, и нисколько не терпят от своей слабости, получая услугу от силы коня, а способностью к разнообразному хождению еще превосходят последнего. Далее, у орла – легкие крылья; но у меня есть ум и искусство, посредством которых могу заманивать и ловить всех птиц. Если же хочешь видеть и мое крыло, у меня есть оно гораздо легче орлиного, поднимается не на десять или на двадцать стадий, и не до неба, но выше самого неба и превыше неба, где Христос сидит одесную Бога. Бессловесные на теле у себя имеют оружие, – например, вол – рога, кабан – зубы, лев – когти; а у меня Бог устроил не в теле, но вне тела, дабы показать, что человек есть кроткое животное, и что ему не всегда нужно это оружие. В самом деле, часто я слагаю его, нередко и вооружаюсь им. Поэтому, чтобы мне быть свободным и несвязанным, и не иметь надобности постоянно носить оружие, Бог создал его отдельным от моей природы. Мы превосходим бессловесных не только разумной душой, но и по телу имеем преимущество перед ними. И тело Бог создал сообразным с благородством души и способным выполнять ее веления; создал не просто каким-нибудь, но таким, каким ему нужно быть для служения разумной душе, так что если бы оно не было таким, действия души встретили бы сильные препятствия. Это и видно во время болезней: когда состояние тела хоть немного уклонится от надлежащего своего устройства, например, если мозг сделается горячее или холоднее, то многие из душевных действий останавливаются. Итак, и на теле можно видеть Промысел Божий, – не только из того, что Он вначале сотворил его лучшим нынешнего, и что и нынешнее устроено так к благу, но и из того, что Он опять воскресит его к гораздо большей славе. Если же хочешь узнать и с иной стороны, какую премудрость Бог явил в устройстве тела, – я скажу то, чему, кажется, постоянно и больше всего удивлялся апостол Павел. Что ж это такое? То, что члены тела превосходят друг друга не одним и тем же, но одни красотой, другие силой. Например, глаз красив, но ноги крепче его; важна голова, но она не может сказать ногам: не имею в вас нужды (1 Кор. 12:21). Это же можно видеть и между бессловесными; это же – и во всей жизни. Царь имеет нужду в подданных, подданные в царе, как голова в ногах. И между бессловесными, опять, одни сильнее, другие красивее; одни забавляют нас, другие питают, иные одевают: забавляет павлин, питают куры и свиньи, одевают овцы и козы, трудятся с нами вол и осел. Есть еще такие, которые ничего подобного не доставляют нам; зато упражняют наши силы, например, дикие звери укрепляют мужество охотников, страхом вразумляют род наш и делают более осторожным, да еще с тел своих вносят не малую дань на врачевание наше. Итак, если кто скажет тебе: что ты за владыка бессловесных, когда боишься льва? Скажи ему, что вначале так не было, когда я был в благоволении у Бога и жил в раю, но как я оскорбил Господа, то и сделался подвластен рабам, впрочем, и ныне не совсем подвластен, но обладаю некоторым искусством, с помощью которого и одолеваю зверей. Так бывает и в знатных домах: когда дети, хотя и благородные, не достигли еще совершеннолетия, то боятся многих и из рабов; а когда притом сделают проступок, боязнь их еще более увеличивается. Это надобно сказать и о змеях и скорпионах и ехиднах, т. е. что они страшны нам из-за греха.

5. Такое разнообразие можно видеть не только в нашем теле, не только в различных состояниях жизни, и не только в бессловесных животных, но и в деревьях. И между ними увидишь, что самое малое имеет иногда преимущество перед большим; и не во всех их есть все, – дабы все они были нам необходимы и из них мы видели многообразную премудрость Господа. Не вини же Бога за тленность твоего тела, но за это еще более благоговей перед Ним и удивляйся Его премудрости и промышлению: премудрости, что в таком тленном теле Он мог выказать такую гармонию; промышлению, что сделал тело тленным для блага души, дабы смирить гордость и низложить высокоумие ее. Почему же, скажешь, Бог не сотворил человека таким вначале? Против этого Сам Он ответствует тебе самыми делами и как бы так говорит самым событием: я призвал тебя к большей славе, но ты сделал себя недостойным дара, потеряв рай; впрочем и после этого Я не презрю тебя, но исправлю твой грех и возведу тебя на небо; для того я попустил тебе столько времени подвергаться гниению и тлению, чтобы в течение долгого времени тверд стал у тебя урок смиренномудрия, и ты никогда не возымел прежней мысли. Итак, за все это возблагодарим человеколюбивого Бога, и за попечение Его о нас воздадим Ему воздаянием полезным для нас же; позаботимся усердно исполнить заповедь, о которой я постоянно беседую с вами. Да и не перестану (беседовать), пока вы не исправитесь; так как не о том забочусь, чтобы только говорить мало или много, но чтобы говорить дотоле, пока не склоню вас. Иудеям Бог говорил через пророка: "вы поститесь для ссор и распрей, зачем" (Ис. 58:4); а вам скажет через нас: если вы в клятвах и клятвопреступлениях поститесь, то для чего поститесь? И как мы воззрим на священную пасху? Как примем святую жертву? Как приобщимся чудных тайн тем языком, которым попрали закон Божий, тем языком, которым осквернили душу? Если и за царскую порфиру никто не дерзнет взяться нечистыми руками, как же мы примем тело Господне языком нечистым? Клятва – от лукавого, а жертва – Господня. "Что общего у света с тьмой? Какое согласие с Велиаром" (2 Кор. 6:14-15)? Знаю хорошо, что вы старались отстать от этого греха, но как каждому из нас самому по себе не легко сделать это, то составим братства и товарищества; и как бедные, когда хотят устроить пир и каждый из них сам по себе не может угостить всех, собираются вместе и в складчину делают пир, так поступим и мы: поодиночке мы беспечны, так составим братства, станем делать друг другу советы, увещания, убеждения, укоризны, напоминания, угрозы, дабы при усердии каждого из нас исправиться всем нам. Как мы лучше видим чужие недостатки, нежели свои, то и будем предостерегать других, а им поручим наблюдать за нами; и совершим это прекрасное состязание, чтобы, так преодолев злую привычку, с дерзновением достигнуть нам этого святого праздника, и с доброй надеждой и благой совестью приобщиться святой жертвы, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым Отцу со Святым Духом слава во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА ДВЕНАДЦАТАЯ.

Благодарение Богу за прощение виновных против царя; учение о естестве мира, также о том, что Бог, сотворив человека, дал ему естественный закон, – и о самом тщательном воздержании от клятв.

И ВЧЕРА я сказал: "благословен Бог", и сегодня скажу опять это же самое. Хотя бедствия и прошли, но да не проходит памятование о бедствиях, не для того, чтобы нам скорбеть, но чтобы благодарить. Если останется памятование о бедствиях, то никогда не станут и самые бедствия. И к чему будут бедствия, когда и памятование о них умудряет нас? Поэтому как Бог не попустил нам потонуть в наступивших скорбях, так и мы не дадим себе расслабиться по миновании их. Ободрил Он нас тогда в унынии, возблагодарим же Его теперь в радости; утешил Он нас в печали и не предал, не предадим же и мы сами себя в счастье и не впадем в беспечность. "Вспоминай", говорит (премудрый), "о времени голода и во дни богатства" (Сирах. 18:25). Будем же и мы помнить время искушения в день спокойствия; да и с грехами сделаем то же самое. Если ты согрешишь и Бог простит тебе грехи: прими прощение и поблагодари (Бога), но о грехе не забывай – не для того, чтобы тебе мучить себя мыслью (о грехе), но чтобы научить душу не предаваться легкомысленной веселости и не впадать в те же грехи. Так поступил и Павел, – сказав: "признал меня верным, определив на служение", он прибавил: "который прежде был хулитель и гонитель и обидчик" (1 Тим. 1:12-13). Пусть, говорит, сделается явной жизнь раба, чтобы открылось человеколюбие Владыки: хотя и получил я прощение грехов, но воспоминания о них не оставляю. И через это не только открылось человеколюбие Владыки, но и Павел сделался славнее. Когда ты узнаешь, каков он был прежде, то будешь удивляться ему сильнее; когда увидишь, из кого и кем он стал, то почтишь его более; и если сам ты много согрешил, то, начиная переменяться, получишь от этого примера добрую надежду: так как он, кроме вышесказанного, утешает и ободряет впадших в отчаяние. Это же будет и с нашим городом: все случившееся и доказывает вашу добродетель, так как вы покаянием могли отклонить столь великий гнев, и возвещает о человеколюбии Бога, Который ради малого обращения отвел такую тучу, и ободряет всех отчаивающихся, научая их нашими событиями, что, кто смотрит горе – к Божьей помощи, тот не может потонуть, хотя бы его со всех сторон обнимали тысячи волн. Видел ли кто, слышал ли кто когда-нибудь о бедствиях, подобных нашим? Ежедневно ожидали мы, что город наш, вместе с жителями, будет истреблен до основания; но, когда дьявол надеялся потопить нашу ладью, тогда-то Бог и сделал полнейшую тишину. Не забудем же великости бедствий, чтобы помнить и величие благодеяний, оказанных Богом. Незнающий свойства болезни не узнает и искусства врача. Расскажем это и нашим детям, и передадим в роды родов, чтобы знали все, как дьявол усиливался истребить и самое место города, и как Бог перед глазами всех восстановил этот падший и низверженный город, и не попустил ему потерпеть ни малейшего вреда, но с великой скоростью и разогнал страх, и устранил опасность. На прошедшей неделе мы все ожидали расхищения наших имений, нашествия воинов, и воображали себе множество других бедствий; но вот, все это прошло, подобно облаку и тени мимолетной, и наказаны мы только ожиданием бедствий или – лучше сказать – не наказаны, а научены и сделались лучшими, оттого, что Бог смягчил сердце царево. Будем же говорить всегда и каждый день: "благословен Бог"; станем с большим усердием приходить в собрание и притекать к Церкви, от которой получили столько пользы. Знаете, куда вначале вы прибегли, куда стеклись, откуда пришло к нам спасение. Будем же держаться за этот священный якорь, и как он не выдал нас во время опасностей, так и мы не оставим его во время спокойствия, но останемся при нем неотлучно, ежедневно будем составлять собрания, творить молитвы, слушать слово Божье, и свободное время, которое употребляли на разведыванье, расспрашивание и беганье около приходивших из столицы, и на заботу об угрожавших бедствиях, – все это время станем употреблять на слушание божественных заповедей, а не на занятия неуместные и бесполезные, чтобы опять не подвергнуться нам тому же смятению.

2. В три прошедшие дня мы рассматривали один способ богопознания и окончили его объяснением – как "небеса проповедуют славу Божью" (Псал. 18:2), и что значит изречение Павла: "ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы" (Римл. 1:20); и показали, как прославляется Создатель сотворением мира, как – небом, землей и морем. Сегодня, полюбомудрствовав немного опять о том же предмете, перейдем к другому. Бог не только сотворил мир, но сотворенному даровал и способность действовать, так, впрочем, что и не весь оставил его без движения, и не всему повелел двигаться. Небо стоит неподвижно, как говорит пророк: "Он распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья" (Иса. 40:22); а солнце, с прочими звездами, бежит ежедневно. Земля, опять, стоит твердо, а воды текут постоянно, и не только воды, но и облака и дожди, частые и сменяющие друг друга в свое время. И хотя природа дождей одна, но происходящее из них различно: в винограде дождь бывает вином, в маслине – маслом, а в других растениях превращается в их соки. Утроба земли одна, но различно приводит все в зрелость – иное медленнее, другое скорее. Кто не изумится и не удивится этому? Впрочем, не то только удивительно, что Бог устроил природу различной и разнообразной, но и то, что предложил ее всем вообще, и богатым и бедным, и грешным и праведным, как сказал Христос: "повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных" (Матф. 5:45), – наполнил ее бесчисленным множеством животных и, дав им врожденные наклонности, повелел нам одним подражать, а других избегать. Например, муравей трудолюбив и работает неутомимо: поэтому, если будешь внимателен, получишь от этого животного весьма важное наставление – не предаваться неге и не бегать от забот и трудов. Потому и Писание к нему отсылает ленивца, говоря: "пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым" (Притч. 6:6). Не хочешь, говорит, понять из Писания, что трудиться доброе дело, и что не трудящийся не должен и есть; не хочешь выслушать этого от учителей: научись же от бессловесных. Так поступаем мы и у себя дома: когда старшие и считающиеся лучшими сделают какой-либо проступок, мы часто велим им смотреть на рачительных детей, и говорим: посмотри, он меньше тебя, а как прилежен и заботлив!

Так и ты прими от муравья величайший урок трудолюбия, и подивись твоему Господу, не в том только, что Он создал солнце и небо, но и в том, что создал и муравья: это животное хоть и малое, но представляет собой великое доказательство премудрости Божьей. Поразмысли же, как оно умно, и подивись, как Бог в таком малом теле мог поместить такую неутомимую охоту к трудолюбию. Итак, у муравья учись трудолюбию, а у пчелы любви – и к чистоте, и к труду, и к ближним. Она каждодневно трудится и работает не столько для себя, сколько для нас: и христианину более всего свойственно искать пользы не себе, но другим. Как пчела облетает все луга, чтобы приготовить трапезу другому, так делай и ты, человек: если накопил ты денег, употреби их на других; если у тебя есть слова назидания, не закопай их, но предложи нуждающимся; если – другой какой избыток, будь полезен имеющим нужду в плодах трудов твоих. Не видишь ли, что пчела уважается более других животных не за то, что трудится, но за то особенно, что трудится для других? Ведь и паук трудится и хлопочет, растягивает по стенам тонкие ткани, выше всякого искусства женского, но его не уважают, потому что работа его для нас совершенно бесполезна: таковы те, которые трудятся и хлопочут только для себя. Подражай незлобию голубя, подражай любви осла и вола к своему господину, подражай беззаботности птиц: можно, многим можно воспользоваться от бессловесных к исправлению нравов. И Христос учит нас примером этих животных: "будьте мудры", говорит: "как змии, и просты, как голуби" (Матф. 10:16); и опять: "взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их" (Матф. 6:26). И пророк, стыдя неблагодарных иудеев, говорит: "вол знает владетеля своего, и осел – ясли господина своего; а Израиль не знает Меня" (Иса. 1:3); и опять: "и горлица, и ласточка, и журавль наблюдают время, когда им прилететь; а народ Мой не знает определения Господня" (Иерем. 8:7). От этих и подобных им животных учись делать добро, а от противоположных им научайся убегать порока. Как пчела любит делать добро, так аспид – вредить; отринь же злобу, чтобы не услышать тебе: "яд аспидов под устами их" (Пс. 139:4). Собака, затем, бесстыдна: возненавидь и это зло. Лисица хитра и коварна: не подражай этому пороку. Но, как пчела, летая по лугам, не все уносит с собой, но, выбирая полезное, прочее оставляет, так сделай и ты: рассмотрев породу бессловесных, бери себе, что есть в них полезного, и, какие у них добрые качества от природы, те усовершенствуй ты в себе свободной волей; тем-то ты и почтен от Бога, что Он дал тебе возможность – естественное у бессловесных добро совершать по свободному изволению, дабы получил ты за это и награду. Они делают добро не по свободе и не по рассуждению, а по влечению только природы; например, пчела делает мед, наученная этому не разумом и размышлением, но природой. Ведь если бы это не было делом природы и наследственной способностью всего рода (пчел), то, без сомнения, некоторые из них не знали бы этого искусства; между тем, с самого сотворения мира до настоящего дня, никто не видал таких пчел, которые бы не делали ничего и не составляли меда. Естественное – общее всему роду, а что от свободы, то – не всеобщее; потому что для совершения этого нужен труд.

3. Итак, взяв все наилучшее, обладай им: ты – царь бессловесных, а цари в избытке имеют у себя то, что ни есть наилучшего у подданных, золото ли, серебро ли, драгоценные ли камни, или великолепные одежды. И смотря на природу, удивляйся своему Господу. Если же что-либо из видимого превышает тебя и не можешь ты найти цели, прославь Создателя и за то, что мудрость создания превосходит твое разумение. Не говори: для чего это? К чему это? Всякая вещь полезна, хотя мы и не знаем цели. Как, вошедши в лечебницу и увидев множество приготовленных инструментов, ты удивляешься их разнообразию, хоть и не знаешь их употребления; так сделай и в отношении к природе: видя множество животных, трав, растений и других вещей, которых употребления не знаешь, подивись их разнообразию, и изумись великому художнику Богу за то, что Он и не все открыл тебе, и не все оставил сокровенным. Не все оставил Он сокровенным, чтобы ты не сказал, будто существующее оставлено без Промысла; не все сделал тебе известным, чтобы великое знание не надмило тебя гордостью. Так и первого человека злой демон низверг обещанием большего знания, а лишил того, какое у него было. Поэтому и Премудрый советует так: "Через меру трудного для тебя не ищи, и, что свыше сил твоих, того не испытывай. Что заповедано тебе, о том размышляй" (Сир. 3:21-22); потому что большая часть дел Божьих сокровенна. И далее: "тебе открыто очень много из человеческого знания" (Сир. 3:23). А это сказал он в утешение тому, кто скорбит и сетует, что не все он знает; и то, говорит, что дано тебе знать, гораздо выше твоего разума; и это узнал ты не сам собой, а наученный от Бога. Будь же доволен данным богатством, и не ищи большего, поблагодари за то, что получил; не ропщи из-за того, чего не получил; прославляй (Бога) за то, что знаешь, и не соблазняйся из-за того, чего не знаешь. То и другое Бог устроил на пользу; одно открыл, а другое скрыл – для твоего спасения. Итак, один способ богопознания, из рассматривания природы, может, как я сказал, занять нас на много дней. Впрочем, чтобы рассмотреть с точностью устройство и одного человека (с точностью, говорю, возможной для нас, а не с совершенной точностью: ибо, хотя мы сказали о многих свойствах вещей, но есть гораздо более и других непостижимых, которые знает создавший Бог, а мы не знаем всех их); итак, чтобы с точностью рассмотреть все устройство человека и открыть премудрость в каждом члене, разделение и положение нервов, жил, артерий, и устройство всего прочего, для этого раскрытия не достало бы нам и целого года. Посему окончим здесь это рассуждение, и, дав случай трудолюбивым и любознательным на основании сказанного рассмотреть и прочие части природы, обратим слово к другому предмету, который также может показать божественное промышление. Какой же это – другой предмет? Тот, что Бог, вначале созидая человека, даровал ему естественный закон. Что такое естественный закон? Бог запечатлел в нас совесть, и познание добра и зла сделал врожденным. Нам не нужно учиться, что блуд есть зло, а целомудрие – добро; мы знаем это от начала. И для удостоверения, что мы знаем это от начала, Законодатель давая впоследствии законы, и сказав: "не убей" (Исх. 20:13), не прибавил, что убийство есть зло, а сказал просто: "не убей"; Он только запретил грех, а не учил о нем. Почему же, сказав: "не убей", Он не прибавил, что убийство есть зло? Потому что совесть предварительно научила нас этому, и Он говорит об этом как уже со знающими и разумеющими. Но когда говорит о другой заповеди, не открытой нам совестью, тогда не только запрещает, но и прилагает и причину. Так, полагая закон о субботе, и говоря: "в день седьмой не делай никакого дела", Он присовокупил и причину покоя. Какую? "почил в день седьмой Бог от всех дел Своих, которые делал" (Исх. 20:10-11; Быт. 2:2); и еще: "ты был рабом в Египте" (Второз. 24:18). Почему же, скажи мне, к заповеди о субботе он присовокупил и причину, а касательно убийства не сделал ничего такого? Потому, что та не из первоначальных и не открыта нам совестью, но есть заповедь частная и временная – поэтому она и отменена впоследствии, – а заповеди необходимые и составляющие основание нашей жизни суть: "не убей, не укради, не прелюбодействуй". Поэтому он не прилагает к ним причины и не вводит учения, но довольствуется простым запрещением.

4. Впрочем, не из этого только, но и из другого попытаюсь доказать вам, что человек от природы получил познание добра. Адам сделал первый грех, и после этого греха тотчас скрылся. Если бы он не знал, что сделал что-то злое, то для чего бы стал скрываться? Еще не было ни письмен, ни закона, ни Моисея: как же он узнал грех и скрывается; и не только скрывается, но, еще будучи обвиняемым, пытается сложить вину на другого, и говорит: "жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел" (Быт. 3:12)? И эта опять слагает вину на другого, на змия. Посмотри же на премудрость Божью. Когда Адам сказал: "голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся" (Быт. 3:10), Бог не тотчас обличил его в деле и не сказал: почему ты вкусил от древа? – но как? "Кто сказал тебе", говорит Он, "что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть" (Быт. 3:11)? Бог и не умолчал, и не обличил его прямо: не умолчал, чтобы вызвать его к признанию в грехе; не обличил прямо, чтобы не все было делом Божьим и человек не лишился прощения, которое даруется нам за раскаяние. Потому Бог и не высказал прямо причины, от которой произошло познание (греха), но начинает речь в виде вопроса, оставляя человеку возможность дойти до признания. То же самое можно видеть опять на Каине и Авеле. Они первые принесли Богу начатки трудов своих. Мы хотим доказать примером не только зла, но и добра, что человек (по природе) знает то и другое. Человек знает, что грех есть зло, – это показал Адам; а что он знает также, что добродетель есть добро, это опять показал Авель. Он принес свою жертву не по чьему-либо наставлению, и не по внушению закона, который говорил бы тогда о начатках, но наученный сам собой и совестью. Не свожу речи далее, но занимаюсь первыми людьми, когда еще не было ни письмен, ни закона, ни пророков, ни судей, но один Адам с детьми, – для того, чтобы ты узнал, что познание добра и зла первоначально вложено в природу человека. Откуда бы иначе узнал Авель, что доброе дело – приносить жертву, доброе дело – почитать Бога и благодарить за все? Что же, скажешь, Каин разве не принес жертвы? Принес и он: но не так (как Авель). И отсюда опять открывается познание, внушаемое совестью: Каин, когда по зависти вознамерился убить почтенного (Богом) брата, скрывает это коварное намерение, и что говорит? "Пойдем на поле" (Быт. 4:8). С виду одно – личина дружелюбия; а в мысли другое – намерение братоубийства. Если бы Каин не знал, что это намерение – злое: для чего бы стал скрывать его? И по совершении убийства, когда Бог спрашивал его: "где Авель, брат твой"? – он опять говорит: "не знаю; разве я сторож брату моему" (Быт. 4:9)? Почему же он не признается? Не ясно ли, что он сильно осуждает сам себя? Как отец его скрылся, так и он не признается; а после обличения сам же говорит: "наказание мое больше, нежели снести можно" (Быт. 4:13). Но язычник не принимает этого; побеседуем же и с ним, и, что сделали мы относительно природы, сразившись с язычниками не только Писанием, но и умозаключениями, то же будем делать теперь и касательно совести. И Павел также, сражаясь с ними, употребил этот способ доказательства. Что же говорят они? Нет у нас, говорят, врожденного закона в совести; Бог не положил его в природе. С чего же, скажи мне, с чего их законодатели написали законы о браке, об убийствах, о завещаниях, о залогах, о не притеснении ближних и о многом другом? Нынешние законодатели, может быть, научились от предшественников, эти от прежних, а эти опять от древнейших: но от кого научились те, которые вначале и первые издали у них законы? Не ясно ли, что от совести? Ведь они не могут сказать о себе, что были с Моисеем, – что слушали пророков: как этому быть, когда они язычники? Отсюда очевидно, что на основании закона, дарованного Богом человеку вначале, при сотворении, на основании его они и постановили законы и изобрели искусства и все прочее. И искусства так же изобретены, т. е. первые люди дошли до них по внушению природы. Так произошли и судилища, так установлены и наказания; о чем говорит и Павел. Многие из язычников хотели спорить, и говорили: как Бог будет судить людей, живших прежде Моисея? Не послал еще Он законодателя, не дал закона, не послал ни пророка, ни апостола, ни евангелиста: как же будет взыскивать с них? Поэтому Павел, желая показать, что они имели врожденный закон и хорошо знали что должно делать, сказал вот что: "ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах". Как это – без письмен? "о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую) в день, когда, по благовествованию моему, Бог будет судить тайные дела человеков через Иисуса Христа" (Римл. 2:14-16).И еще: "те, которые, не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут; а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся" (Римл. 2:12). Что значит " вне закона и погибнут "? Значит не закон осудит их, а мысли и совесть. А если бы они не имели закона в совести, то им не следовало бы за грехи погибать: как же иначе, если они "не имея закона, согрешили"? Но словом – "не имея закона" апостол выражает не то, будто они вовсе не имели закона, но – что не имели закона письменного, закон же естественный имели. И еще: "слава и честь и мир всякому, делающему доброе, во-первых, Иудею, потом и Еллину" (Римл. 2:10).

5. Так говорит (апостол), рассуждая о прежних временах, протекших до пришествия Христова. Еллином называет здесь не идолослужителя, но поклоняющегося единому Богу, только не связанного иудейскими обрядами, т. е. субботами, обрезанием и разными очищениями, а живущего весьма мудро и благочестиво. И опять, рассуждая о том же, говорит: "скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое, во-первых, Иудея, потом и Еллина" (Римл. 2:9). И здесь еллином он называет человека, свободного от соблюдения иудейских обрядов. Если же такой человек ни закона не слыхал, ни с иудеями не обращался, то почему постигнет его ярость, и гнев, и скорбь за дела худые? Потому, что он имел совесть, которая внутри говорила ему, наставляла и учила его всему. Из чего это видно? Из того, что он сам наказывал других за преступления, издавал законы, учреждал судилища. Это самое показывая, Павел сказал о людях порочных: "они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют" (Римл. 1:32). А из чего, скажешь, узнали они, что воля Божья такова, чтобы живущие нечестиво наказываемы были смертью? Из чего? Из того, почему они сами осуждали других согрешающих. В самом деле, если ты не почитаешь злом убийство, то, поймав убийцу, не казни его своим судом; если не почитаешь злом прелюбодеяние, то, когда попадется прелюбодей, оставь его без наказания. Если же ты против чужих грехов и пишешь законы, и определяешь наказания, и бываешь строгим судьей, то, какое можешь получить извинение в собственных твоих грехах, говоря, будто ты не знал, что должно делать? И ты прелюбодействовал, и он: почему же его наказываешь, а себя считаешь достойным прощения? Если бы ты не знал, что прелюбодеяние есть зло, не надлежало бы наказывать и другого; если же другого наказываешь, а себя считаешь неподлежащим наказанию, то согласно ли с разумом об одинаковых грехах произносить неодинаковый приговор? За это самое обвиняя, Павел сказал: "неужели думаешь ты, человек, что избежишь суда Божия, осуждая делающих такие дела и сам делая то же" (Римл. 2:3). Нет, это не так. Тем судом, говорит, какой ты произнес на другого, и тебя Бог осудит тогда: ведь, конечно, не ты только справедлив, а Бог – несправедлив! Если же ты не оставляешь без внимания проступков другого, то как оставит Бог? Если ты исправляешь грехи других, то, как Бог не будет исправлять тебя? Если же Он не тотчас посылает на тебя наказание, не надмевайся этим, но тем более страшись. Так повелел и Павел: "или пренебрегаешь богатство благости, кротости и долготерпения Божия, не разумея, что благость Божия ведет тебя к покаянию" (Римл 2:4). Не для того, говорит он, Бог долго терпит, чтобы ты сделался хуже, но чтобы раскаялся; если же не хочешь, – Его долготерпение послужит основанием к большому наказанию твоей нераскаянности. И это самое, показывая, апостол сказал: "но, по упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога, Который воздаст каждому по делам его" (Римл 2:5-6). Итак, поелику Бог воздаст каждому по делам, и вложил в нас естественный закон, а потом дал и писанный, для того, чтобы за грехи наказывать, а за добродетели увенчать; то будем устраивать дела свои с великой тщательностью, как готовящиеся предстать некогда перед страшное судилище, зная, что не получим никакого прощения, если, при законе естественном и писанном, после такого наставления и непрерывного увещания, вознерадим о своем спасении.

6. Хочу опять поговорить с вами о клятвах, но стыжусь. Не тяжело мне говорить вам день и ночь одно и то же, но боюсь, чтобы, проследив за вами столь много дней, не обвинить мне вас в великой беспечности тем, что нужно вам постоянно напоминать о таком легком деле. Да не только стыжусь, но и боюсь за вас, потому что непрерывное наставление внимательным полезно и спасительно, а нерадивым вредно и опасно. Чем чаще слышит кто, тем большее навлекает на себя наказание, если не исполняет слышанного. За это-то упрекая иудеев, Бог и сказал: "посылал к ним рабов Моих, пророков, посылал с раннего утра, но они не слушали" (Иер. 29:19). Правда, мы делаем это ради великого попечения (о вас); но боимся, чтобы это увещание и этот совет не восстали против всех вас в тот страшный день (суда), потому что, если и самое дело легко, и напоминают о нем непрестанно, то, что можем мы сказать в свое оправдание? И какой ответ избавит нас от наказания? Скажи мне: если ты дашь кому взаймы денег, не напоминаешь ли об этом займе должнику всякий раз, как с ним встретишься? Так поступи и здесь: каждый из вас пусть считает ближнего должником себе, обязанным вместо денег исполнять эту заповедь, и при встрече с ним пусть напоминает ему об уплате долга, зная, что не малая угрожает нам опасность, если нерадим о братьях. Поэтому и не перестаю говорить одно и то же: боюсь я, чтобы не услышать в тот день: "лукавый раб и ленивый, надлежало тебе отдать серебро мое торгующим" (Матф. 25:26-27). Вот я и отдавал его не раз и не два, но многократно; ваше уже дело представить и прибыль; а прибыль от слушания есть исполнение (слышанного) на деле, потому что отдаваемое – Господне. Итак, примем не с небрежением, но тщательно сохраним этот залог, чтобы возвратить его в тот день с великой прибылью. Если ты не склонишь и других к той же добродетели, то услышишь тот же голос, какой услышал закопавший талант в земле. Но дай Бог услышать вам не этот, а другой голос, который обратил Христос к сделавшему прибыль: "хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю" (Матф. 25:21). И мы услышим этот голос, если окажем такое же, как он, усердие; а такое усердие окажем мы, если исполним то, о чем говорю. Вышедши отсюда, пока у вас еще живо слышанное, увещевайте друг друга, и как расстаетесь все вы с пожеланием здравия, так и уходи каждый домой с увещанием и говоря ближнему: помни и смотри, как бы тебе соблюсти эту заповедь; тогда мы, конечно, будем иметь успех. Если и друзья отпустят тебя с таким советом, и жена, когда будешь ты дома, станет напоминать о том же, и, когда будете одни, с вами неотлучно будет слово наше – мы скоро бросим эту дурную привычку. Знаю, что вы удивляетесь, почему я так забочусь об этой заповеди; но исполните, что приказано, и тогда скажу причину. Теперь пока вот что скажу: заповедь эта – закон божественный, и преступать ее не безопасно. Если же увижу, что она исполнена, скажу вам и другую причину, не меньшую первой, чтобы вы знали, что я справедливо так забочусь об этом законе. Но время уже окончить слово молитвой. Скажем же все совокупно: Боже, не хотящий смерти грешника, но чтобы обратиться и живым быть ему (Иез.3:11), сподоби нас исполнить и эту и все прочие заповеди, и таким образом предстать престолу Христа Твоего, дабы, получив великое дерзновение, наследовать нам царствие во славу Твою: ибо Тебе подобает слава, с единородным Твоим Сыном и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА ТРИНАДЦАТАЯ.

Еще благодарение Богу за прекращение печали и воспоминание о тех, которые по случаю мятежа схвачены и наказаны; потом еще исследование о сотворении человека и о том, что он получил естественный закон; и о совершенном воздержании от клятв.

С ТОГО же начала и тем же вступлением, которыми начал я вчера и третьего дня, начну и сегодня; скажу и ныне: благословен Бог! Какою видели мы прошедшую среду, и какою видим теперь настоящую? Какой мрак был тогда, и какая тишина теперь? В тот день в городе происходило ужасное то судилище, потрясало сердца всех, и день делало ничем не лучше ночи, не потому, чтобы потухнул свет, но потому, что уныние и страх помрачили ваши глаза. Поэтому, чтобы получить нам еще большее удовольствие, хочу рассказать немногое из того, что тогда случилось. Притом нахожу рассказ об этом полезным и для вас и для всех потомков; ведь и спасшимся от кораблекрушения приятно вспомнить о волнах, о буре и ветрах, когда приплывут они в пристань; и впавшим в болезнь весело, после болезни, рассказывать другим о лихорадках, которые едва не довели их до смерти. В самом деле, когда пройдут несчастия, рассказ о них имеет приятность, потому что душа тогда уже не боится, напротив, вкушает еще большее удовольствие, и воспоминание о прошедших несчастиях всегда дает лучше видеть настоящее благополучие.

Когда большая часть города от страха и грозы той переселилась в пустыню и пещеры, и в места сокровенные, потому что страх отовсюду гнал их; когда в домах не стало женщин и на площади не было мужчин, а едва показывались двое или трое идущие по ней друг с другом, и то как будто бродящие мертвецы: тогда ходили мы в судилище, чтобы видеть конец дела, и увидев там собранными остатки города, более всего подивились тому, что, несмотря на множество стоявших у дверей, была глубочайшая тишина, как будто не было никого; все смотрели друг на друга, и никто не смел ни спросить стоявшего подле, ни выслушать что от него. Каждый подозревал ближнего, потому что многие уже, сверх всякого чаяния, схвачены были на самой площади и содержались внутри судилища; и все мы вместе взирали на небо, в безмолвии воздевали руки, ожидая высшей помощи и умоляя Бога, да поможет Он подсудимым, да смягчит сердца судей и приговор сделает милостивым. И как видящие с земли погибающих от кораблекрушения придти к ним, подать руку и спасти от погибели не могут, будучи удерживаемы волнами, а только издали с берега простирают руки, и со слезами умоляют Бога помочь утопающим; так и здесь все в безмолвии мысленно призывали Бога, умоляя, чтобы Он простер руку к подсудимым, как бы погибающим в волнах, и не допустил ладье потонуть и приговору судей разразиться полнейшим кораблекрушением. Так было пред дверьми. Когда же вошли мы во внутренность двора, увидели еще другое, более того ужасное, – воинов, которые, вооруженные мечами и палицами, охраняли тишину вокруг заседающих внутри судей. Так как все близкие к подсудимым – жены и матери, и дочери, и отцы, стояли пред дверьми судилища, то, чтобы, когда приходилось кого отводить на смерть, никто, будучи поражен зрелищем несчастия, не произвел какого-либо шума и беспорядка, воины пугали всех издали, наперед поражая страхом их сердце.

Но вот что всего трогательнее: мать и сестра одного из допрашиваемых на суде сидели в самом преддверии судилища, распростершись на земле и представляя из себя общее зрелище для всех предстоящих, закрывая лица, и сохраняя стыдливость настолько, насколько позволяла лишь крайность несчастия; не было при них ни служанки, ни соседки, ни приятельницы, ни другой какой сродницы, но одни, в бедных одеждах, среди такого множества воинов трепетали, повергшись на земле у самых дверей; страдали больнее самих подсудимых, слыша голос палачей, звук ударов, вопли бичуемых, страшную угрозу судей, и из-за каждого наказываемого терпели более жестокие мучения, нежели сами наказываемые. Так как в показаниях других заключалась опасность улики в виновности (подсудимых); то они (мать и дочь) лишь только примечали, что кто-нибудь ударами понуждается указать на виновных и издает плачевные вопли, взирая на небо, молили Бога дать ему силу и терпение, чтобы безопасности близких им не погубила слабость других, не могших вынести жестокой боли от ударов. И здесь опять было то же, что с застигнутыми бурею. Как те, лишь только увидят натиск волны издали поднимающийся и мало помалу возрастающий, и грозящий потопить судно, еще раньше, нежели волна приблизится, почти умирают от страха; так и эти, лишь только слышали разносившиеся голоса и вопли, боясь, чтобы изнемогшие в пытках, быв понуждаемы делать показания, не оговорили кого из их сродников, видели пред глазами у себя тысячи смертей. И можно было видеть пытки внутри (судилища) и пытки вне его; тех (подсудимых) мучили палачи, а этих (жен и сестер) сила природы и сердечное сочувствие; и внутри был плач, и вне плач: внутри (плач) виновных, вне – их родных. Впрочем, не только эти, но и сами судьи плакали в душе, и страдали сильнее всех, будучи вынуждены производить такое горестное дело.

2. А я, сидя там и смотря на то, что и жены, и девы, не выходившие из дома, теперь сделались предметом общего зрелища для всех, и почивавшие на мягких постелях лежали на земле, и пользовавшиеся услугами стольких служанок, евнухов и всякою другою роскошью теперь, лишась всего этого, припадают к ногам всех, умоляя, чтобы каждый помог подсудимым по мере сил своих, и чтобы от всех была как бы общая складчина милости, – (видя это) я припомнил изречение Соломона: ”суета сует, все суета” (Еккл. 1:2). Да, увидел я исполнившимся на самом деле, как это, так и другое изречение, которое гласит, что ”всякая плоть – трава, и вся красота ее – как цвет полевой. Засыхает трава, увядает цвет”

(Ис. 40:6-7). Тогда обличилось бессилие и богатства, и благородства, и знатности, и заступничества друзей, и родства, и всего житейского, – потому что сделанный грех и проступок ниспроверг всю эту помощь. И как мать воробьев, когда похищены будут дети ее, прилетев и нашедши гнездо пустым, не может вырвать похищенных своих птенцов, но, летая около рук птицелова, выражает тем свою печаль; так делали тогда и жены те, когда дети были похищены у них из домов и, как бы в сетях и тенетах, содержались внутри (судилища): они не могли подойти и исхитить узников, но выражали свою скорбь тем, что, распростершись у самых дверей, плакали и вздыхали, и старались быть близ стражи. Это-то видя тогда, я привел себе на мысль будущее страшное судилище, и сказал себе: если теперь, когда судят люди, ни мать, ни сестра, ни отец, ни другой кто, хотя сами и невиновны в учиненных буйствах, не могут освободить подсудимых, – кто же на страшном судилище Христовом защитит нас судимых? Кто осмелится подать голос? Кто освободит влекомых на нестерпимые мучения? Подсудимые были хоть и первыми в городе и цветом благородства, однако рады были бы, если бы кто, взяв у них все, даже, если нужно, и самую свободу, дал им только пользоваться настоящею жизнью. А когда день уже окончился и настал глубочайший вечер, и ожидаем был окончательный приговор, тогда все были еще в большем смятении и молили Бога, чтобы случилось какое-нибудь замедление и остановка, и чтобы судьям внушил Он представить на усмотрение царя то, что было дознано по следствию; может быть, думали, будет какая-нибудь польза от этой отсрочки. И были воссылаемы к человеколюбцу Богу общие от народа молитвы, чтобы Он спас остатки города и не допустил совсем разрушиться ему до основания, и не видно было ни одного, кто бы без слез взывал об этом. И однако ничто из всего этого не тронуло тогда судей, слушавших внутри дело; они имели в виду одно только, – чтобы произвести строгое расследование преступления. Наконец, наложив на виновных оковы и заключив их в железо, отсылали в темницу чрез площадь, и это – людей, которые, содержа коней, управляли общественными играми, считали за собою тысячи других важнейших должностей; затем налагали запрещение на их именье, и на дверях всех их виднелись печати. И жены их, изгоняемые из отеческих домов, все на деле испытывали то же, что жена Иова: они переходили из дома в дом, с места на место, ища пристанища. Да и это было для них не легко, потому что каждый опасался и страшился принять и призреть кого-либо из родственников виновных. При всем том, – пострадавшие были довольны всем этим, потому что не потеряли еще жизни. Ни потеря денег, ни бесчестие, ни такой позор, ни другое что подобное не печалило их: величина несчастия и то, что они потерпели еще менее, нежели как ожидали, расположили душу их к любомудрию. И тогда узнали они, как нетрудна, легка и удобоисполнима для нас добродетель, и что тяжелою кажется она только от нашей беспечности. Эти люди, которые прежде не перенесли бы благодушно небольшой траты денег, теперь, когда были объяты большим страхом, и потеряв уже все свое имение, были в таком расположении, как будто нашли сокровище, потому что не потеряли жизни. Так, если бы в нас было чувство будущей геенны, и мы имели в уме своем те нестерпимые мучения; то, хотя бы отдали мы за законы Божии и имение, и душу, и тело, – не скорбели бы, зная, что приобретаем большее, – избавление от будущих страданий. Может быть, достаточно уже размягчила сердце ваше печальная картина рассказанного, но не тяготитесь. Так как хочу я вдаться в более тонкие мысли и имею нужду в уме более мягком; то и сделал это с намерением, – чтобы, страшным рассказом заставив ум ваш отбросить всю беспечность и, отвлекши его от всего житейского, с большим удобством внедрить в глубину вашей души силу слова.

3. И прежде своей беседой мы достаточно доказали, что в нас лежит естественный закон добра и зла; но, чтобы доказательство было нам яснее, займемся и теперь опять тем же предметом слова. Что Бог при самом сотворении человека создал его знающим то и другое – это показывают люди. Так все мы, когда грешим, стыдимся и подчиненных; и часто господин, идя к развратной женщине и увидев кого-нибудь из более скромных слуг, застыдившись, сходит с этой негодной дороги. Опять, когда другие бранят нас худыми словами, мы называем это обидою и сделавших ее влечем в суд, хотя и сами терпим от этого неприятности. Итак знаем мы, что такое порок и что добродетель.

То же самое и Христос показывая, и объясняя, что Он заповедует не что-либо новое или превышающее нашу природу, но то, что искони уже вложил в нашу совесть, по изречении многих тех блаженств, сказал так: ”во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними” (Мф. 7:12). Не нужно, говорит, многих слов, ни пространных законов, ни разнообразного наставления: воля твоя да будет законом. Хочешь ты получать благодеяния? Облагодетельствуй другого. Хочешь, чтобы тебя хвалили? Похвали другого. Хочешь, чтобы тебя миловали? Помилуй ближнего. Хочешь, чтобы тебя любили? Полюби сам. Хочешь пользоваться первенством? Уступи его прежде другому. Сам будь судьею, сам будь законодателем твоей жизни. И опять: ”что ненавистно тебе самому, того не делай никому” (Тов. 4:15). Это изречение ведет к удалению от греха, а предыдущее к совершению добродетели. ”Что ненавистно тебе самому, того не делай никому”. Не любишь терпеть обиды? Не обижай другого. Не любишь, чтобы тебе завидовали? И сам не завидуй другому. Не любишь, чтобы тебя обманывали? И сам не обманывай другого. Да и во всех вообще случаях, станем только держаться этих двух изречений – и не будем иметь нужды еще в другом наставлении. Знание добродетели вложил Бог в нашу природу, но приведение в дело и исполнение предоставил нашей свободе. Сказанное, может быть, не ясно; так постараюсь сделать его более ясным. Чтобы знать, что целомудрие – добро, для этого нам не нужно рассуждений или наставлений, потому что мы сами по природе имеем это знание, и не требуется ни усилий, ни забот, чтобы разыскать и найти, хорошо ли и полезно ли целомудрие, – напротив, все мы общим голосом признаем это, и никто не сомневается насчет этой добродетели. Так и блуд почитаем злом; и здесь также не нужны нам ни усилия, ни учение, чтобы узнать преступность этого греха; но все мы от природы научены этим суждениям, и хвалим добродетель, хотя и не делаем ее, равно как ненавидим грех, хотя и делаем его. И со стороны Бога величайшим благодеянием было то, что Он нашу совесть и волю расположил любить добродетель, а против греха враждовать, еще до совершения их на деле. Итак, как сказал я, знание о той и о другом положено в совести всех людей, и мы не нуждаемся ни в каком учителе, чтобы узнать о них; но самое исполнение предоставлено уже свободе, старательности и трудам нашим. Почему так? Потому что, если бы (Бог) все сделал даром природы, мы остались бы без венцов и без наград; и как бессловесные за те совершенства, которыми обладают они по природе, не могут получать ни награды, ни одобрения, так и мы не получили бы ничего этого. Совершенства естественные служат к похвале и чести не обладающих, а Того, Кто дал их. Вот почему Бог не предоставил всего природе. С другой стороны, не допустил Он и свободе взять на себя все бремя и знания и исполнения, чтобы она не ужаснулась труда добродетели: напротив, совесть предписывает ей, что делать, а к исполнению этого она сама привносит от себя труды. Так, что целомудрие есть добро, мы знаем без всякого труда: это знание от природы, но соблюсти целомудрие мы не могли бы, если бы не употребляли усилий, не обуздывали похоти, и не предпринимали великого труда; это уже не дано нам от природы, как знание, но требует с нашей стороны усердия и старания. Впрочем, не этим только (Бог) облегчил для нас тяжесть, но еще и другим способом, – допустив, чтобы и из самых совершенств некоторые были у нас естественными. Так, всем нам естественно негодовать вместе с обижаемыми (мы сейчас же становимся врагами обидевших, хотя сами и ничего не потерпели), радоваться с получающими защиту и помощь, скорбеть о несчастьях других, и услаждаться взаимною любовью. Обстоятельства, правда, производят между нами неприязнь; но вообще, мы имеем любовь друг к другу. И указывая на это, один мудрый сказал: ”всякое животное любит подобное себе, и всякий человек – ближнего своего” (Сир. 14:19).

4. Много и других учителей, кроме совести, приставил к нам Бог, как то: родителей к детям, господ к рабам, мужей к женам, наставников к ученикам, законодателей и судей к подначальным, друзей к друзьям. Часто даже и от врагов мы получаем пользы не менее, чем от друзей: когда они укоряют нас в проступках, то побуждают нас, и против воли, к исправлению от них. А столько учителей приставил к нам Бог для того, чтобы нам было легко найти и сделать полезное, так как многие, побуждая нас к этому, не дают нам уклониться от полезного. Если мы пренебрежем родителями, то, убоявшись начальников, наверняка будем скромнее; если и их презрим и будем грешить, то никак не сможем избегнуть упрека совести; если и ее не уважим и не послушаем, то, опасаясь общественного мнения, станем лучшими; если и этого не устыдимся, то врожденный страх пред законами может образумить нас и против воли. Так молодых людей берут на свое попечение и направляют учители и отцы, а возрастных – законодатели и начальники; рабы, как более склонные к беспечности, понуждаются к надлежащей деятельности, кроме сказанных лиц, еще и господами, а жены мужьями; и вообще, у нашего рода много со всех сторон оград, чтобы не увлекаться легко и не впадать в грех. Но сверх всего этого, учат нас и болезни, и несчастные обстоятельства: так, и бедность удерживает, и потеря вразумляет, и опасность смиряет, и многое другое тому подобное. Не страшит тебя ни отец, ни учитель, ни начальник, ни законодатель, ни судия? Не пристыжает тебя друг? Не уязвляет тебя враг? Не вразумляет господин? Не научает муж? Не исправляет тебя совесть? А вот приходит телесная болезнь, и нередко исправляет все; также и потеря делает дерзкого скромным. Еще же важнее то, что великую приносят нам пользу, не только наши собственные, но и чужие несчастия; даже когда сами ничего не терпим, а только видим, что другие наказываются, мы вразумляемся не меньше их. Это бывает и с добрыми делами: как от того, когда злые наказываются, другие делаются лучшими, так и тем, когда добрые делают что-либо хорошее, многие увлекаются к соревнованию им. Так случилось и с избежанием клятв. Многие, видя, что другие бросили эту дурную привычку, стали подражать их усердию и сами одолели этот грех. Поэтому мы тем усерднее опять беремся за то же увещание. Никто не говори мне, что многие исправились; не это требуется, но чтобы все (исправились). Пока не увижу этого, не могу успокоиться. Пастырь (Мф. 18:12-13) имел сто овец, но когда заблудилась одна, он не довольствовался целостью девяноста девяти, пока не нашел заблудшей и не привел опять в стадо. Не видишь ли, что это бывает и с телом? Если ударим обо что и сломим один ноготь, все тело болит с этим членом. Поэтому не говори, что неисправившихся осталось лишь немного, но смотри на то, что эти немногие, не исправившись сами, портят много и других. И один блудник был между коринфянами, однако Павел так стенал, как будто весь город погибал; и весьма справедливо: он знал, что если этот не вразумится, болезнь быстро пойдет своим путем и постигнет других всех. Недавно видел я в судилище знатных мужей связанными и потом ведомыми по площади; и когда некоторые удивлялись чрезмерности этого бесчестия, – "нечему удивляться", говорили другие, "где суд, там не помогает знатность". Следовательно, тем более не поможет знатность там, где будет нечестие!

5. Размышлением об этом станем же возбуждать себя, потому что, если вы со своей стороны не приложите старания, все наши труды будут напрасны. Почему так? Потому что дело учительства не таково, как прочие искусства. Серебряных дел мастер, каким вычеканит сосуд и поставит, таким найдет его и пришедши на другой день. И медник, и мраморщик, и всякий художник, каким оставят свое произведение, таким и найдут опять. Но у нас не так, а совсем напротив; потому что образуем не бездушные сосуды, но разумные души. Поэтому и находим вас не такими, какими оставляем, но после того, как здесь мы с большим трудом настроим вас, исправим, сделаем более усердными, – по выходе отсюда вас со всех сторон окружает множество всяких дел и опять развращает, и причиняет нам еще большее затруднение. Посему прошу и молю, подайте руку содействия нам, и, сколько я здесь стараюсь о вашем исправлении, столько же и вы, выйдя отсюда, покажите заботливости о своем спасении. Если бы возможно было мне за вас делать доброе, а вам получать награду за добрые дела! Я и не беспокоил бы вас так. Но что делать? Это невозможно: (Господь) воздаст каждому по делам его. И вот, как мать, видя дитя в горячке, став при нем, когда оно мучится и горит, со слезами говорит нередко к больному дитяти: о, если бы возможно было мне, чадо, взять на себя твою горячку и на саму себя перенести этот жар; так и я говорю теперь: о, если бы возможно было мне за всех вас потрудиться и сделать добро! Но этого нельзя, нельзя; а каждому необходимо самому дать отчет в своих делах, и не видано, чтобы один наказываем был за другого. Поэтому скорблю и плачу, что когда в тот день вы будете осуждаемы, я не буду в состоянии помочь вам, да и нет у меня такого дерзновения к Богу. А если бы и было у меня дерзновение, – так я не святее Моисея и не праведнее Самуила, о которых, хотя они достигли столь высокой добродетели, Бог сказал, что не могут нисколько пособить иудеям, потому что сам народ предался великой беспечности (Иер. 15:1). Итак, поскольку мы за свои дела и наказываемся и спасаемся, то постараемся, умоляю, исполнить, вместе со всеми прочими, и эту заповедь, чтобы, отошедши отсюда с доброй надеждой, получить нам обещанные блага по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым слава Отцу, со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

Когда весь народ освободился от беспокойства и стал благодушен, некоторые снова возмутили город, выдумывая ужасные слухи, и были изобличены: посему и сказана эта беседа, с увещанием о клятвах, для чего приведена история об Ионафане, Сауле и Иеффае, и показано, сколько от одной клятвы бывает клятвопреступлений.

НЕ МАЛО дьявол возмутил вчера наш город, не мало и Бог опять утешил нас сегодня, – так что и каждому из нас благовременно сказать пророческие слова: “При умножении скорбей моих в сердце моем, утешения Твои услаждают душу мою” (Пс. 93:19). Впрочем, Бог показал Свое попечение о нас не только тем, что утешил, но и тем, что попустил нам быть возмущенными: никогда я не переставал говорить, и сегодня скажу, что не только прекращение бедствий, но и попущение их бывает по благоволению Божию. Когда (Бог) увидит, что мы склоняемся к беспечности, удаляемся от единения с Ним и ни мало не заботимся о духовном, Он несколько оставляет нас, чтобы мы, вразумившись этим, с большим усердием обратились к Нему. И чему дивишься, что Он делает это с нами, беспечными, когда и Павел той же причине приписывал искушения, и свои, и учеников своих? Посылая к Коринфянам второе послание, он так говорит: “Ибо мы не хотим оставить вас, братия, в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии, потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы, так что не надеялись остаться в живых. Но сами в себе имели приговор к смерти” (2 Кор. 1:8-9). Эти изречения значат: нас постигли столь великие опасности, что мы отчаялись в жизни, и уже не надеялись ни на какую счастливую перемену, но только ожидали смерти (таков смысл слов: “Сами в себе имели приговор к смерти”): однако же, после такой безнадежности, Бог прекратил бурю, отвел тучу и исторг нас из самых врат смерти. Показывая потом, что и допущение до такой опасности было делом великой попечительности, (Павел) упоминает о пользе от искушений; она состояла в том, чтобы постоянно взирать к Богу, а не высокомудрствовать и не превозноситься. Поэтому, сказав, что “сами в себе имели приговор к смерти”, – он указал и причину. Какая же это причина? “Надеяться не на самих себя, но на Бога, воскрешающего мертвых” (ст. 9). Искушения, когда мы спим и падаем духом, обыкновенно пробуждают, и восстановляют, и делают нас благочестивее. Поэтому, когда увидишь, возлюбленный, что искушение то прекращается, то опять настает, не падай духом, не приходи в отчаяние, но имей благие надежды, размышляя с собою так, что Бог предает нас в руки врагов не по ненависти и не по отвращению, но чтобы сделать нас более усердными и более близкими к Нему. Не станем же (ни) унывать, ни отчаиваться в перемене на лучшее, но будем ожидать самого скорого мира, и, предоставив Богу прекращение всех овладевших нами смятений, сами возьмемся опять за свое дело, и предложим обычное поучение. Я хочу опять побеседовать с вами о том же предмете, чтобы вырвать с корнем из души вашей злую привычку к клятвам.

Для этого необходимо снова прибегнуть к той же просьбе. Недавно просил я вас, чтобы каждый, взяв усеченную и еще каплющую теплой кровью главу Иоаннову, так и пошел отсюда домой, и думал, что видит ее пред собою, издающую голос и говорящую: возненавидите моего убийцу – клятву. Чего не сделало обличение, то сделала клятва; чего не мог тиранский гнев, то совершила необходимость исполнить клятву. Тиран, когда обличаем был всенародно в слух всех, благодушно перенес обличение; а как связал себя клятвою, тогда отсек блаженную ту главу. Этого же самого и теперь прошу, и не перестану просить, чтобы мы, куда ни пойдем, уходили с этою главою, и всем показывали ее, вопиющую и осуждающую клятвы. И хотя бы мы были крайне беспечны и нерадивы, но видя, как очи этой главы страшно смотрят на нас и грозят клянущимся, – сдерживаемые этим страхом сильнее всякой узды, легко можем обуздывать и отвращать язык от наклонности к клятвам. Клятва имеет в себе не то одно зло, что, будет ли соблюдена или нарушена, подвергает наказанию связанных ею (чего не бывает ни с одним из прочих грехов), – но и другое, не меньшее. Что же это такое? То, что давшие клятву часто, при всем желании и старании, не могут не нарушить ее. И, во-первых, кто часто клянется добровольно и против воли, бессознательно и с сознанием, по делу, и шутя, а нередко увлекаясь гневом и многими другими страстями, тот неизбежно нарушает клятву. И этому никто не будет противоречить: так ясно и очевидно, что часто клянущийся по необходимости бывает клятвопреступником. Во-вторых, пусть он и не сделал этого по увлечению, невольно и без сознания: но по самому существу дела принужден будет непременно нарушить клятву с сознанием и произвольно. Так, часто бывает, что, когда мы обедаем дома, и кто-нибудь из слуг провинится, жена поклянется высечь его; а муж в свою очередь поклянется в противном, будет стоять наперекор и не уступать: здесь что бы (муж и жена) ни сделали, неизбежно будет клятвопреступление. Как бы они ни желали и ни старались, уже не могут исполнить клятву; но, что бы ни произошло, один из них впадет к клятвопреступление, или даже, наверное, оба; а как это, я сейчас скажу, потому что это-то и удивительно. Поклявшийся высечь слугу или служанку и потом удержанный от этого, и сам нарушает клятву, потому что не делает того, в чем клялся, и того, кто удержит его и воспрепятствует исполнить клятву, делает он виновным в клятвопреступлении, потому что одинаково виновны, как нарушающие клятву, так и поставляющие других в необходимость нарушить ее. Впрочем, это видеть можно не только в домах, но и на площадях, и особенно в боях, когда бьющиеся клянутся друг перед другом – один, что он побьет, другой, что не даст себя побить; один, что стащит одежду, другой, что не позволит этого; один, что взыщет деньги, другой, что не отдаст; и много других, одну другой противоположных, клятв делают в подобных ссорах. Кто не видал этого и в мастерских и школах? Бывает, мастер поклянется, что не позволят ученику есть и пить, пока тот не окончит данного ему дела; то же нередко делает и наставник с юношей и госпожа с служанкой. И вот, как настанет вечер, а дело не кончено, неизбежно бывает – или неисправным умереть с голоду, или поклявшимся – нарушить клятву. Лукавый демон, всегда злоумышляющий против нашего счастья (ведь, тут и стоит он, подслушивая, когда налагают на себя клятвы), давших клятву повергает в беспечность, или делает другое затруднение, чтобы, когда дело не сделается, последовали и побои, и оскорбления, и клятвопреступления, и тысячи других зол. Как дети, с большим усилием тянущие в разные стороны длинную и сгнившую веревку, все падают навзничь, когда веревка перервется, и одни повреждают голову, другие – другую часть тела; так и клянущиеся друг перед другом в противном, когда клятва по неизбежным обстоятельствам будет нарушена, впадают (обе стороны) в бездну клятвопреступления: одни потому самому, что нарушили клятву, другие потому, что прочим подали повод к клятвопреступлению.

2. А чтобы это видно было не только из того, что бывает каждодневно в домах и на площадях, но из самого Писания, расскажу вам одну древнюю историю, близкую к сказанному. Когда на иудеев напали однажды неприятели, и Иоанафан (а это был сын Саулов) одних побил, а других обратил в бегство, – Саул, отец его, желая еще более возбудить войско против остальных и отступить не прежде, как победив всех, сделал противное тому, чего желал, поклявшись, что никто не вкусит хлеба до вечера, – до окончательного поражения врагов его. Что может быть безумнее этого? Надлежало бы утрудившимся и весьма утомленным воинам дать покой, и, когда бы они подкрепились, выслать их против неприятеля; а он поступил с ними жесточе, чем сами враги, наложением клятвы предав их жесточайшему голоду. Опасно клясться и за себя одного, потому что мы много зависим от обстоятельств, но связать волю других насильно нашими клятвами еще опаснее, особенно, когда кто клянется не за одного, двух или трех, а за бесчисленное множество, что Саул сделал тогда так неосмотрительно. Не подумал он ни о том, что из такого бесчисленного множества легко, быть может, хотя один кто-либо преступит клятву, ни о том, что воины, и притом сражающиеся, далеки от любомудрия и не умеют обуздывать чрева, особенно после большого труда. Но все это выпустив из виду, он за целое войско поклялся, как за одного раба, которого можно бы легко удержать. Этим он широко отворил дверь дьяволу, который из этой клятвы в краткое время сплел не два только, не три или четыре, но гораздо более клятвопреступлений. Как если мы совсем не станем клясться, то заграждаем ему всякий вход; так, и произнеся хоть одну клятву, доставляем ему великую свободу устроить тысячу клятвопреступлений. И как сплетающие веревки, если есть у них кому держать за начальный конец, успешнее производят все плетенье, а если некому подержать, не могут взяться и за начало; так и дьявол: когда, сплетая вервия наших грехов, не получит начала от нашего языка, не может и приняться; а лишь только сделаем начало, он, когда мы языком, как рукою, держимся за клятву, с великою свободою выказывает свое лукавое искусство, из одной клятвы слагая и сплетая бесчисленное множество клятвопреступлений, что и теперь сделал он с Саулом. Смотри, какая сеть быстро делается из одной клятвы. Войско проходило чрез дубраву, где был пчельник, и “был там на поляне мед. И вошел народ в лес, говоря: вот, течет мед” (1 Цар. 14:25-26). Видишь ли, какая пропасть? Трапеза устроена без приготовления, чтобы и удобство приступить к ней, и приятность пищи, и надежда скрыть дело – вызвали воинов к нарушению клятвы. Между тем и голод, и труд, и время (вся земля, сказано, обедаше, 1 Цар. 14:25), все влекло тогда к преступлению. И самый вид сотов возбуждал их, расслабляя крепость духа; а приятность и готовность трапезы, равно как и трудность быть уличенными в этом тайном деле, были в состоянии поколебать всякое мужество. Если бы это было мясо, которое надлежало бы варить и жарить, оно не так бы соблазнило их душу, потому что для сварения (варки) и приготовления его к столу они должны бы остановиться, замедлить и подвергнуться опасности быть застигнутыми. Но теперь ничего такого не было; только мед, для (употребления) коего не требовалось никакого подобного труда, но довольно было обмакнуть конец пальца, чтобы вкусить этой пищи, и скрыться. Однако воины воздержали желание и не сказали про себя: какое же нам дело? Разве из нас кто поклялся в этом? Он будет наказан за необдуманную клятву: зачем он клялся? Нет, ничего такого они не подумали, но с великим опасением прошли мимо и устояли, не смотря на то, что столько было для них обольщений: говоря: “Вот, течет мед”и выходили люди говоря (1 Цар. 14:26). Что это – говоря? Они разговаривали между собою, чтобы беседою облегчить скорбь свою.

3. Что же? Если весь народ устоял, то ничего и не случилось более, клятва соблюдена? Нет, не соблюдена, а нарушена. Как и каким образом? Сейчас услышите – и узнаете все лукавство дьявола. “Ионафан же не слышал, когда отец его заклинал народ, и, протянув конец палки, которая была в руке его, обмокнул ее в сот медовый и обратил рукою к устам своим, и просветлели глаза его” (1 Цар. 14:27). Смотри, кого увлек дьявол к нарушению клятвы, – не кого-либо из воинов, а самого сына поклявшегося: он не только хотел устроить клятвопреступление, но замышлял и детоубийство, подготовлял это издалека, и силился вооружить саму природу против себя; и, что сделал некогда с Иеффаем, то же надеялся сделать и теперь. И тот, дав Богу обет заклать первого вышедшего на встречу ему после победы на войне, впал в детоубийство, потому что, как первая встретила его дочь, он и принес ее в жертву, а Бог не остановил этого.

Знаю, что из-за этой жертвы многие из неверных обвиняют нас в жестокости и бесчеловечии; но я могу сказать, что попущение этой жертвы есть доказательство великой попечительности и человеколюбия (Божия), и что, заботясь о нашем роде, Бог не остановил этого заклания. Если бы Он, после того обета и обречения, остановил жертву, многие и после Иеффая, в надежде, что Бог не примет, стали бы делать множество таких обетов и таким путем доходили бы до детоубийства. Но теперь, попустив детоубийству совершиться на деле, Он отвел от него всех людей последующего времени. И что это правда, так – после заклания дочери Иеффая, дабы это событие всегда было памятно и несчастие не предалось забвению, у иудеев стало законом, чтобы девы, сходясь в известное время, сорок дней оплакивали сделанное убийство, и плачем этим возобновляя память о жертве, вразумляли всех потомков и научали, что оно сделано не по воле Божией. Иначе Бог и не попустил бы девам скорбеть и плакать. И что говорю это не по догадке, показало последствие. После этой жертвы никто уже не давал подобного обета Богу. Для того Он этой жертвы не остановил, а ту, которую сам заповедал, – жертву Исаака, остановил, чтобы тем и другим показать, что не услаждается Он такими жертвами. Но злой демон усиливался и теперь сделать такое же ужасное дело: потому-то Ионафана и увлек к нарушению (клятвы). Если бы кто из воинов преступил закон, в этом, казалось ему, не было бы большого зла; ненасытимый человеческими бедствиями и никогда недовольный нашими несчастиями, он не придавал важности тому, если бы совершил простое убийство: напротив полагал, что не сделает ничего великого, если не осквернит руки царевой детоубийством. И что говорю о детоубийстве? Нечистый этот задумал изобрести и еще более ужасное убийство; если бы (Ионафан) согрешил с сознанием и был умерщвлен, произошло бы только детоубийство; но теперь, согрешив по неведению (ведь он и не слышал), и потом быв умерщвлен, оп причинил бы отцу двойную скорбь, потому что этот заклал бы сына и сына нисколько невиновного. Но обратимся к остальному содержанию нашей истории. После того, как Ионафан вкусил, “просветлели глаза его”, – сказано. И здесь обличает (Писание) великое неразумие царя, показывая, что голод почти ослепил всех воинов и на глаза их навел великую тьму. Потом, говорит, один из воинов, увидя (Ионафана), сказал: “И сказал ему один из народа, говоря: отец твой заклял народ, сказав: "проклят, кто сегодня вкусит пищи"; от этого народ истомился. И сказал Ионафан: смутил отец мой землю” (1 Цар. 14:28-29). Что значит “смутил”? смути? Погубил, испортил всех. И вот, когда клятва была нарушена, все молчали, и никто не смел указать на виновного; это также было не малое преступление, – потому что участвуют в грехе не только нарушающие клятву, но и те, которые, зная это, прикрывают.

4. Но посмотрим, что далее. “И сказал Саул: пойдем [в погоню] за Филистимлянами ночью и оберем их до рассвета и не оставим у них ни одного человека. Священник же сказал: приступим здесь к Богу” (1 Цар. 14:36). В древности Бог был вождем во время браней, и без его соизволения никогда не осмеливались (евреи) начинать сражение: война была у них делом благочестия. Если они когда и побеждаемы были, то не от слабости телесной, но от грехов были побеждаемы; а когда и побеждали, то не силою и мужеством, но по благоволению свыше побеждали. И победа и поражение были для них школою и училищем добродетели, и не только для них, но и для врагов их; потому что и для этих явно было, что война с иудеями решалась не оружием, но жизнью и делами воюющих. Зная это и понимая, как непобедим этот народ, и как трудно одолеть его оружием и воинскими хитростями, а можно разве пленить только грехом, мадианитяне нарядили благообразных девиц и, поставив их пред войском (еврейским), увлекали воинов к разврату, чтобы чрез прелюбодеяние отнять у них помощь Божию, что и случилось. Как впали они в грех, то стали для всех удобопобедимыми, и кого не могли одолеть ни оружие, ни кони, ни воины, никакие хитрости воинские, тех связал грех и предал врагам; щиты и копья, и стрелы – все это было бессильно, а красота лица и похотливость души победили этих храбрецов. Поэтому некто увещевает так: “Не засматривайся на чужую красоту… Не выходи навстречу развратной женщине” (Сир. 10: 8,3): “ибо мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; но последствия от нее горьки, как полынь, остры, как меч обоюдоострый” (Притч. 5:3-4). Блудница любить не умеет, а только коварствует; в ее лобзании – яд, в устах – губительная отрава. Если же это и не тотчас обнаруживается, должно тем более избегать ее, что она прикрыла гибель, носит смерть сокровенную, и не дает усмотреть ее в начале. Итак, кто ищет удовольствия и жизни приятной, тот беги сообщества развратных женщин, потому что они вносят в душу своих поклонников тысячи войн и смятений, возбуждая их всем – и словами и делами – к браням и ссорам. И как самые жестокие враги, так и они все делают и ведут к тому, чтобы повергнуть их в бесславие, в нищету и в крайние бедствия. Как звероловы, раскинув сети, стараются заманить диких животных, чтобы заколоть их; так и эти женщины, раскинув всюду сети любострастия, и глазами, и телодвижениями, и словами завлекают и опутывают своих любовников, и отстают не прежде, как выпив и самую кровь их, а после сами же нападают на них, смеются над их глупостью и много издеваются над ними. И действительно, такой человек достоин не сожаления, а смеха и поругания, так как оказывается глупее женщины, и женщины непотребной. Поэтому и мудрец тот еще увещевает так: “Пей воду из твоего водоема и текущую из твоего колодезя” (Притч. 5:15); и опять: “Пусть беседует с тобою лань любви и жребя твоих наслаждений” (ст.19). Вот что говорит он о жене, живущей в законном браке: зачем оставляешь помощницу и бежишь к наветнице? Зачем отвращаешься от сообщницы в жизни и угождаешь той, которая расстраивает твою жизнь? Эта – твой член и тело, а та – меч острый. Посему, возлюбленные, бегайте прелюбодеяния, и ради настоящих зол, и ради будущего наказания. Быть может кому покажется, что мы уклонились от предмета, но это не уклонение. Мы не просто хотим читать вам истории, но с тем, чтобы исправить каждую из возмущающих вас страстей. Поэтому и делаем частые увещания, предлагая вам разнообразную беседу. Как в таком многолюдстве конечно и болезни разнообразны, и врачевать предстоит не одну только рану, но и многие и различные; то и врачевство учения должно быть разнообразно. Возвратимся же к тому, от чего уклонились мы, чтобы сказать это. “Священник же сказал: приступим здесь к Богу. И вопросил Саул Бога: идти ли мне [в погоню] за Филистимлянами? предашь ли их в руки Израиля? Но Он не отвечал ему в тот день” (1 Цар. 14:36-37). Посмотри на кротость и благость человеколюбивого Бога: не послал молнии, не потряс земли, но, как поступают друзья с друзьями в случае оскорбления, так и Господь поступил с рабом. Он только умолчал, и этим молчанием выразил и высказал ему весь гнев. Сознал это Саул и сказал: “Тогда сказал Саул: пусть подойдут сюда все начальники народа и разведают и узнают, на ком грех ныне? ибо, – жив Господь, спасший Израиля, – если окажется и на Ионафане, сыне моем, то и он умрет непременно” (1 Цар. 14:38-39). Видишь ли опрометчивость? Царь видел, что первая клятва нарушена, и не вразумляется этим, а прибавляет еще и другую. Посмотри и на коварство дьявола. Он знал, что сын, если будет уличен и привлечен к суду, самым видом может тотчас тронуть отца и смягчить гнев царя: поэтому опять поспешил связать душу Саула другой клятвой, чтобы держать его как бы на двойной цепи, и не давать ему быть властным в собственной воле, но со всех сторон нудить его к беззаконному убийству. Еще не был открыт виновный, а Саул уже сделал решение; еще не знал он преступника, а осудил; отец сделался палачом, и, прежде расследования, произнес обвинительный приговор: что может быть безрассуднее этого?

5. Итак, когда Саул сказал это, народ еще более убоялся, и были все в трепете и сильном страхе; а дьявол радовался, приведши всех в смятение. “Но никто, – сказано, – не отвечал ему из всего народа. И сказал [Саул] всем Израильтянам: вы станете в рабство, а я и сын мой Ионафан станем в рабство”[1] (1 Цар. 14:39-40). Это значит: раздражая против себя Бога тем, что не выдаете виновного, вы ничего другого не сделаете, как только предадите себя врагам и из свободных станете рабами. А вот и другая несообразность от клятвы: следовало бы, если он хотел отыскать виновного, ничем таким не грозить и не привязывать наказания к клятве, чтобы воины, будучи свободны от страха, скорее обнаружили виновного; а он, от гнева и сильного неистовства, с прежним безрассудством опять сделал противное тому, чего хотел. Что много говорить? Он предоставил дело жребию – и Саул и Ионафан метают жребий. “Тогда сказал Саул: бросьте жребий между мною и между Ионафаном, сыном моим. и пал жребий на Ионафана. И сказал Саул Ионафану: расскажи мне, что сделал ты? И рассказал ему Ионафан и сказал: я отведал концом палки, которая в руке моей, немного меду; и вот, я должен умереть”(1 Цар. 14:42-43). Кого бы не тронули, кого бы не привели в жалость слова эти? Подумай, какую же бурю Саул терпел, когда раздиралась его внутренность и открывалась пропасть с той и с другой стороны: однако он и этим не вразумился, но что говорит? “Пусть то и то сделает мне Бог, и еще больше сделает; ты, Ионафан, должен сегодня умереть!” (ст.44). Вот еще третья клятва, и не просто третья, но с большим сокращением времени; он не сказал просто: “умрешь”, но – “сегодня. Спешил, очевидно, спешил дьявол понуждать и увлекать его к этому беззаконному убийству: потому не допускает и дать отсрочку приговору, чтобы замедлением как-нибудь не было исправлено зло. “Но народ сказал Саулу: Ионафану ли умереть, который доставил столь великое спасение Израилю? Да не будет этого! Жив Господь, и волос не упадет с головы его на землю, ибо с Богом он действовал ныне” (ст.45). Вот и народ поклялся в другой раз, и поклялся в противном царю. Теперь припомните веревку, которую тянут дети, – как обрывается она, и тянущих роняет навзничь. Поклялся Саул, не раз и не два, но многократно; вопреки ему поклялся народ, и заспорил: неизбежно клятве быть нарушенною, потому что нельзя же всем им выполнить свои клятвы.

И не говори мне о конце этого дела, а подумай, сколько здесь зарождалось бедствий и как дьявол подготовлял несчастное дело и возмущение Авессаломово. Если бы царь захотел настоять и выдержать клятву, весь народ восстал бы и произошло ужаснейшее возмущение; опять, если бы сын, для своего спасения, захотел предаться войску, он тотчас сделался бы отцеубийцею. Видишь, как от одной клятвы произошли бы и возмущение, и детоубийство, и отцеубийство, и междоусобная война и брань, и убийства, и кровопролитие, и тысячи трупов! Если бы произошло сражение, то, может быть, и Саул, и Ионафан были бы убиты, пало бы много и воинов; и таким образом ничья клятва не пришла бы в исполнение. Посему не смотри на то, что этого не случилось, а подумай о том, что самое существо дела принуждало к этому, только народ одержал верх. Теперь исчислим, сколько произошло клятвопреступлений. Первая клятва Саула нарушена сыном; вторая и третья об умерщвлении сына – самим Саулом. Народ, по-видимому, выполнил свою клятву: но, если обсудить дело с точностью, то и народ весь подлежит вине клятвопреступления, потому что, не выдав отцу сына, принудил отца Ионафанова нарушить клятву. Видишь, сколько людей одна клятва повергла в клятвопреступление, волею или неволею! Сколько причинила бедствий! Сколько произвела убийств!

6. Начиная беседу, я обещал доказать, что в случае противоположных клятв неизбежно клятвопреступление; но раскрытие истории доказало гораздо более, нежели я предполагал: она представила не одного, не двух и не трех человек, но целый народ; не одну, не две и не три клятвы нарушенных, но гораздо более. Можно бы рассказать и другую историю, и показать из нее, как одна клятва произвела несчастие еще более жестокое и великое: в самом деле, одна клятва причинила и пленение городов, жен и детей, и опустошение огнем, и нашествие варваров, и осквернение святыни, и бесчисленное множество других более ужасных бедствий всем иудеям. Но вижу, что слово становится пространным: поэтому прекратив, здесь передачу этой истории, прошу вас, вместе с повествованием о главе Иоанновой, рассказывать друг другу и об умерщвлении Ионафана, и о погибели целого народа, хотя не совершившихся на деле, однако долженствовавших быть по силе клятвы; – напоминать об этом (во избежание клятв) и дома, и на площади, и женам, и друзьям, и соседям, и всем вообще людям, и не думать, будто достаточное для нас оправдание, если сошлемся на привычку. Что это только отговорка и предлог, и грех происходит не от привычки, а от беспечности, постараюсь вам доказать тем, что уже случилось.

Закрыл царь городские бани и не позволил никому мыться и никто не осмелился преступить закон, ни жаловаться на такое распоряжение, ни ссылаться на привычку; но, хотя находящиеся в болезни, и мужчины и женщины, и дети, и старцы, и многие, едва освободившиеся от болезней рождения, жены, все часто нуждаются в этом врачевстве, однако, волею и неволею, покоряются повелению, и не ссылаются ни на немощь тела, ни на силу привычки, ни на то, что наказываются за чужую вину, ни на другое что-либо подобное, но охотно несут это наказание, потому что ожидали большего бедствия, и молятся каждый день, чтобы на этом остановился царский гнев. Видишь, что где страх, там привычка легко бросается, хотя бы она была весьма долговременная и сильная! Не мыться, ведь, тяжело: как ни любомудрствуй, тело выказывает немощь свою, когда от любомудрия душевного не получает никакой пользы для своего здоровья. А не клясться – дело весьма легкое, и не причинит никакого вреда ни телам, ни душам, но доставит еще много пользы, великую безопасность, обильное богатство. Как же не странно – по повелению царя переносить самую тяжелую вещь, а когда Бог заповедует не тяжкое и не трудное дело, но совершенно легкое и удобное, показывать небрежность и презорство, и ссылаться на привычку? Не будем, умоляю вас, не будем до такой степени нерадивы о своем спасении, но убоимся Бога, как боимся человека. Знаю, что вы ужаснулись, слыша это: но ужаснее не воздавать Богу даже и такой чести (как людям), и, исполняя строго царские законы, попирать божественные, нисшедшие с небес, и заботу о них почитать излишнею. Какое же, наконец, будет нам извинение, какое прощение, когда и после такого увещания остаемся в том же грехе? Это увещание начал я с самым началом несчастья, постигшего наш город; и вот, оно готово кончиться, а мы не исполнили еще и одной заповеди. Как же мы будем просить избавления от постигших нас зол, не могши исполнить и одной заповеди? Как станем ожидать счастливой перемены? Как будем молиться? Какими устами призывать Бога? Если исполним закон, получим великое удовольствие, когда царь умилостивится над городом; но если останемся в беззаконии, отвсюду будет нам стыд и позор, что хотя Бог прекратил опасность, мы остались при той же беспечности. О, если бы возможно было мне обнажить души многоклянущихся и выставить им пред глаза раны и язвы, которые они каждодневно получают от клятв! Тогда нам не нужно было бы предлагать увещание или совет, потому что вид этих ран, сильнее всякого слова, мог бы и крепко привязанных к этой злой привычке отвести от греха. Но если и невозможно глазам, то разуму возможно представить позор их души, и показать, как она загнила и повреждена. “Ибо, - сказано, - как раб, постоянно подвергающийся наказанию, не избавляется от ран, так и клянущийся непрестанно именем Святаго не очистится от греха” (Сир. 24:10). Невозможно, невозможно, чтобы уста, привыкшие клясться, не нарушали часто клятвы. Поэтому молю всех изринуть из души эту гибельную и злую привычку, и украситься иным венцом. И как везде поют о нашем городе, что он первый из всех во вселенной украсился именем христиан; так дайте всем говорить, что Антиохия, одна между всеми городами во вселенной, изгнала клятвы из своих пределов. Кроме того, если это случится, она не только сама увенчается, но и в других городах возбудит ревность к тому же. И как имя христиан, начавшись отселе, как из некоего источника, распространилось по всей вселенной, так и это доброе дело, получив здесь корень и начало, сделает вашими учениками всех людей, населяющих землю, так что будет вам двойная и тройная награда – и за собственные добрые дела, и за научение других. Это будет для вас блистательнее всякой диадемы; это сделает ваш город матерью градов не на земле только, но и на небе, это защитит нас и в тот день, и доставит нам венец правды, который да получим все мы по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Св. Духом, слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Здесь Септуагинта и слав. перев. не согласуются с Синодальным переводом. – ред.

БЕСЕДА ПЯТНАДЦАТАЯ.

Еще о бедствии антиохийского народа; также о том, что страх везде полезен и плач благотворнее смеха; и на слова (Писания): “Знай, что ты посреди сетей идешь”, – и о том, что клясться хуже, чем убивать.

НАДЛЕЖАЛО бы и сегодня, и в предшедшую субботу, предложить слово о посте, и никто да не думает, что это сказано неблаговременно. В дни поста, конечно, не нужно увещание и убеждение к нему, так как самое наступление этих дней возбуждает и самых беспечных к подвигу поста. Но поелику многие, готовясь вступить в пост, как раз пред этим самым и предаются особенно объедению и пьянству, как будто чреву их предстоит подвергнуться какой-нибудь продолжительной осаде, и опять, окончив пост, как будто освободясь от продолжительного голода и из жестокого заключения, с великим бесстыдством спешат к трапезам, как бы стараясь безмерным пресыщением опять уничтожить происшедшую от поста пользу; то необходимо было и тогда, и теперь предложить слово о воздержании.

Однако, и прежде не сказали мы ничего такого, и теперь не скажем: страх от настоящего бедствия, и без всякого увещания и совета, в состоянии образумить души всех. Кто так жалок и неразумен, что станет упиваться в такую бурю? Кто так бесчувствен, что, когда город так волнуется и угрожает такое кораблекрушение, не будет бодрствовать и трезвиться, и не исправится этим несчастием лучше всякого совета и увещания? Слово не может сделать столько, сколько делает страх: и это самое можно доказать тем, что случилось ныне. Сколько потратили мы слов, увещевая многих из беспечных и уговаривая оставить зрелища и происходящие от них непотребства? И – они не оставляли, но постоянно до сего дня сходились на беззаконные позорища плясунов, и дьявольское сборище поставили против собрания церкви Божией, и – на здешние псалмопения раздавались тамошние крики, несшиеся с великою силою. Но вот ныне, когда мы молчим и ничего не говорим об этом, они сами закрыли место пляски, и конское ристалище опустело. Перед этим, многие из наших уходили к ним, а ныне все оттуда устремились в церковь, и воспевают нашего Бога.

Видишь, какая польза произошла от страха! Если бы страх не был благом, то ни отцы не приставляли бы надзирателей к детям, ни законодатели начальников к городам. Что ужаснее геенны? Но нет ничего полезнее страха ее, потому что страх геенны приносит нам венец царствия. Где страх, там нет зависти; где страх, там не мучит сребролюбие; где страх, там погашен гнев, усмирена злая похоть, искоренена всякая безумная страсть. И как в доме воина, постоянно вооруженного, не посмеет появиться ни разбойник, ни вор, ни другой подобный злодей; так, когда и страх объемлет души наши, ни одна из низких страстей не может легко войти в нас, но все удаляются и бегут, гонимые отвсюду силою страха. И не эту одну пользу получаем мы от страха, но и другую, гораздо большую этой: он не только отгоняет от нас злые страсти, но и с великим удобством вводит всякую добродетель. Где страх, там и заботливость о милостыне, и усердие к молитве, и слезы теплые и непрерывные, и стенания, выражающие великое сокрушение. Ничто так не истребляет греха, а добродетели не способствует расти и процветать, как непрестанный страх. Поэтому, кто не живет в страхе, тому невозможно быть добродетельным; равно как и живущему в страхе невозможно грешить. Не будем же, возлюбленные, скорбеть и отчаиваться из-за настоящего бедствия, но подивимся изобретательности Божией премудрости. Чем дьявол надеялся разрушить наш город, тем Бог восстановил и исправил его. Дьявол внушил некоторым нечестивым людям поругаться даже над царскими статуями, чтобы разрушить и самое основание города; а Бог это самое происшествие употребил к большему нашему вразумлению, страхом ожидаемой казни изгнав всякую беспечность. И из того самого, что демон устроил, вышло противное тому, чего хотел он: город у нас с каждым днем очищается, и переулки, и перекрестки, и площади свободны стали от блудных и соблазнительных песен; и куда бы кто ни посмотрел, везде молитвы, и славословия, и слезы вместо бесчинного смеха, и любомудрые речи вместо слов срамных; и весь город сделался у нас церковью, потому что закрылись мастерские, и все проводят целый день в молитвах, и единогласно с великим усердием призывают Бога. Какое слово могло бы когда-либо сделать это? Какое увещание? Какой совет? Какая продолжительность времени?

2. Будем за это благодарить, а не роптать и негодовать. Что страх есть благо, видно уже и из сказанного. Но послушай и Соломона, который так любомудрствует о нем, – Соломона, который жил во всякой роскоши и наслаждался великим спокойствием. Что же говорит он? “Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира” (Еккл. 7:2). Что говоришь ты (премудрый), объясни мне? Лучше идти туда, где плач и слезы, стенания, и скорбь, и уныние, нежели туда, где пляски, и кимвалы, и смех, и веселье, и пресыщение, и пьянство? Да, говорит. Почему, скажи мне, и для чего? Потому что там зарождается наглость, а здесь скромность. Кто побывает на пире у человека, который богаче его, тот уже не с прежним удовольствием будет смотреть на свой дом, но со скукой возвратится к жене, со скукой сядет за стол и в тягость будет и слугам, и детям, и всем домашним, оттого, что из-за чужого богатства яснее увидит свою бедность. И худо не это только, но и то, что он часто завидует пригласившему его на пир; и вообще возвращается домой, не получив ничего доброго. Но о плачущих ничего такого сказать нельзя; напротив, (у них) много любомудрия, много скромности. Как только войдет кто в преддверие дома, в котором есть умерший, и увидит мертвеца лежащего безгласным, и жену, рвущую на себе волосы, терзающую ланиты, ломающую руки, тотчас поражается, делается печален, и каждый из сидящих там ни о чем другом не говорит с ближним, как о том, что мы ничто, и что греховность наша – не сказанна. Что может быть разумнее этих слов, которыми мы и бедность своей природы признаем, и нечестие наше обличаем, и настоящее считаем за ничто, произнося, другими, правда, словами, но в той же силе, это чудное и исполненное мудрости, изречение Соломона: “Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета!” (Еккл. 1:2). Вошедший в дом плачущих тотчас и сам плачет по отшедшем, хотя бы был и враг ему. Видишь, сколько этот дом лучше того? Там он, будучи и другом, завидует; здесь, и будучи врагом, плачет; а этого-то больше всего и хочет Бог, чтобы мы не злорадствовали оскорбившим. Впрочем, не эти только блага можно получить там, но и другие, не меньшие этих; потому что каждый воспоминает там и о своих грехах, и о страшном судилище, и о тех наказаниях, и о суде; и, хотя бы потерпел он от других тысячу зол, и имел домашние неприятности, однако выходит оттуда с врачевством против всех их. Подумав, что, спустя немного, подвергнется тому же и сам он, и все надмевающиеся, что все настоящее, приятное и горькое, кратковременно, он возвращается домой без всякой печали и зависти, с облегченною и окрыленною душой; и таким образом сделается добрее ко всем, снисходительнее, благосклоннее и благоразумнее, – оттого, что страх будущего проник в его душу и истребил все терния. Все это сознавая, и сказал Соломон: “Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира” (Еккл. 7:2). Там рождается беспечность, здесь – беспокойство; там небрежение, здесь – страх, научающий нас всякой добродетели. Если бы страх не был благом, Христос не изрек бы многих и пространных наставлений о тамошнем наказании и мучении. Страх есть не иное что, как стена и ограда, и столп необоримый; а нам и нужно великое ограждение, потому что отвсюду множество засад, как тот же самый Соломон, увещевая, опять сказал: “Знай, что ты посреди сетей идешь и по зубцам городских стен проходишь” (познавай, яко посреде сетей минуеши, и по забралом града ходиши) (Сир. 10:18). О, сколько добра заключает в себе и это изречение! Не меньше, чем и предыдущее!

Напишем же его каждый в уме своем, будем всегда носить в памяти – и не скоро согрешим. Напишем, но наперед изучим его со всем тщанием. Он не сказал: "смотри", “что ты посреди сетей идешь”, но – “знай” (познавай). Почему же сказал: познавай? Сеть, говорит, прикрыта: в том ведь и состоит особенность сети, что опасность не является открыто, и гибель не явна, но сокрыта со всех сторон; поэтому и говорит: познавай. Нужна тебе великая осмотрительность и тщательная осторожность, потому что как дети прикрывают сеть землею, так и дьявол – грехи житейскими удовольствиями. Но познавай, тщательно исследуя, и, если представится прибыль, не смотри только на прибыль, но исследуй тщательно, не скрывается ли грех и смерть в этой прибыли, и если увидишь это, беги прочь. Опять, когда представится наслаждение и удовольствие, не смотри только на удовольствие, но тщательно разведай, не скрылось ли в глубине удовольствия какое беззаконие, и если найдешь, удались. Советует ли кто, льстит ли, услуживает ли, обещает ли почести, или что-нибудь другое, все будем исследовать тщательно и осматривать со всех сторон, нет ли нам какого вреда, нет ли какой опасности от совета, почести, или услуги; не будем увлекаться скоро и необдуманно. Если бы была только одна или две сети, легко было бы остеречься; но послушай, как говорит Соломон, чтобы показать их многочисленность: “Знай, что ты посреди сетей идешь”. Не сказал: "подле сетей ходишь", но – “посреди сетей”. С обеих сторон у нас пропасти, с обеих сторон козни. Пришел иной на площадь, увидел врага – и воспламенился от одного этого взгляда; увидел друга, пользующегося хорошим мнением – и поревновал; увидел бедного – и презрел, возгнушался; увидел богатого – и позавидовал; увидел кого-нибудь обижаемым – и огорчился; увидел обижающего – и вознегодовал; увидел красивую женщину – и пленился. Видишь, возлюбленный, сколько сетей; поэтому и сказал (премудрый): “Знай, что ты посреди сетей идешь”. И дома – сети, и за столом – сети, и в собраниях – сети. Нередко иной по доверчивости скажет необдуманно между друзьями какое-нибудь слово, которого не следовало бы произносить, и причинит такую беду, что разрушит целый дом.

3. Итак, будем рассматривать дела внимательно со всех сторон. Часто и жена бывает сетью для невнимательных, часто – дети, часто – друзья, часто – соседи. Для чего же, скажете, столько сетей? Для того, чтобы мы не стремились долу, но искали горнего. И птиц уловить не легко, пока они летают высоко в воздухе: так и ты, пока будешь стремиться к горнему, не легко будешь уловлен сетью или другою какою хитростью. Дьявол – это птицелов: будь же выше силков его. Взошедший на высоту не станет дивиться житейскому. Когда взойдем мы на вершину горы, нам представляется малым и город, и стены, а люди, ходящие по земле, кажутся как муравьи. Так, когда и ты взойдешь к высоким помыслам любомудрия, ничто на земле не в состоянии будет поразить тебя; но, поелику смотришь ты на небесное, то все будет казаться тебе малым – и богатство, и слава, и могущество, и честь, и все другое тому подобное. Так и Павлу все казалось малым, и блеск настоящей жизни – бесполезнее трупов. Поэтому он и восклицал так: “Для меня мир распят” (Гал. 6:14); поэтому и нас увещевает он, говоря: “О горнем помышляйте” (Кол. 3:2). Горнем? О каком горнем говоришь, скажи мне. О том ли, где солнце, где луна? Нет, говорит. О каком же? Где ангелы, архангелы, херувимы, серафимы? Нет, говорит. Так о каком же? “Где Христос сидит одесную Бога” (Кол. 3:1). Поверим же этому, и будем непрестанно размышлять о том, что, как птичке, попавшей в сеть, нет пользы от крыльев, и напрасно, и тщетно бьет она ими; так и тебе нет пользы от разума, если ты попал под власть злой похоти: сколько бы ни бился, ты – в плену. Для того крылья у птиц, чтобы избегать сетей; для того у людей разум, чтобы избегать грехов. Какое же будем иметь извинение, какое оправдание, когда мы неразумнее бессловесных?

Воробей, раз пойманный в сеть, и из нее улетевший, и лань, попавшая в тенета и потом убежавшая, не легко попадутся в них опять, потому что опыт для того и другой бывает учителем осторожности; а мы, и часто быв уловлены одним и тем же (грехом), впадаем в него же; и, наделенные разумом, не подражаем предусмотрительности и осторожности бессловесных. Сколько раз, наприм., увидя женщину, терпели мы тысячу бед, – возвращались домой с возбужденною похотью, и мучились в течение многих дней; однако не вразумляемся, но, едва уврачевали прежнюю рану, опять впадаем в тот же (грех), уловляемся тою же (похотью), и за краткое удовольствие глаз терпим постоянную и продолжительную скорбь. Но если мы научимся постоянно повторять себе это изречение, то избегнем всех бед. Величайшая сеть – красота женская; или вернее, не красота женская, а сладострастный взгляд. Мы осуждаем вовсе не вещи, а себя и свою беспечность; и не говорим: не будь женщин, но – не будь блудодеяний; не говорим: не будь красоты, но – не будь прелюбодеяния; не говорим: не будь чрева, но – да не будет пресыщения; потому что не чрево рождает пресыщение, а наша беспечность. Не говорим, будто все зло от того, что едим и пьем: не от этого оно, а от нашей беспечности и жадности. Дьявол не ел и не пил – и пал; а Павел ел и пил – и взошел на небо. Сколько, слышу я, говорят: если бы не было бедности! Заградим уста тех, которые ропщут так, потому что говорить это – богохульство. Итак, скажем им: да не будет малодушия; бедность же вносит бесчисленные блага в жизнь нашу; без бедности и богатство бесполезно. Не будем же обвинять ни этого, ни той: бедность и богатство суть оружия, и приведут оба к добродетели, если мы захотим. И как храбрый воин, какое бы не взял оружие, выкажет свою силу; так слабый и робкий затрудняется всяким. А чтобы узнать, что это правда, вспомни Иова, который был и богачом, и бедняком, владел тем и другим оружием, и тем и другим победил. Когда он богат был, говорил: “Двери мои я отворял прохожему”; когда же стал беден, говорил: “Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!”(Иов. 31:32,1:21). Когда богат был, показал много страннолюбия; когда сделался бедным, – много терпения. И ты богат? – покажи великое милосердие; стал беден? – великое терпение и благодушие. Ни богатство, ни бедность не составляют сами по себе зла; но делаются оба таковыми по изволению пользующихся ими.

4. Итак, приучим себя не иметь таких суждений о вещах, и станем винить не дела Божии, но злую волю человеческую. Малодушному и богатство не может принести пользы, великодушному и бедность никогда не повредит.

Познаем же сети, и будем ходить дальше от них; познаем стремнины, и не будем приближаться к ним. Мы будем совершенно безопасны, если станем избегать не только грехов, но и того, что, хоть и кажется безразличным, однако бывает для нас преткновением ко греху. Так, например, смех и шуточные слова не кажутся явным грехом, а ведут к явному греху: часто от смеха рождаются скверные слова, от скверных слов еще более скверные дела; часто от слов и смеха ругательство и оскорбление, от ругательства и оскорбления удары и раны, от ран и ударов смертельные поражения и убийства. Итак, если желаешь себе добра, убегай не только скверных слов и скверных дел, – не только ударов, ран и убийств, но даже и безвременного смеха, даже и шуточных слов; потому что они бывают корнем последующих зол. Поэтому Павел говорит: “Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших. Также сквернословие и пустословие и смехотворство не приличны [вам]” (Еф. 4:29, 5:4); потому что оно, хоть само по себе и кажется незначительным, но бывает для нас причиною великих зол. Опять, роскошество не представляется явным и открытым грехом, но порождает нам много зол – пьянство, неистовство, любостяжание, хищничество. Человек, преданный роскоши и тратящий много, несущий для чрева тяжелые службы, часто вынуждается и красть, и похищать чужое, и захватывать лишнее, и делать насилия. Посему, если избежишь роскошества, то отнимешь повод и к любостяжанию, и к хищничеству, и к пьянству, и к тысяче зол, – заранее отсечешь корень греха. Поэтому и Павел сказал: “Сластолюбивая (вдовица) заживо умерла”(1 Тим. 5:6). Опять, ходить на зрелища, и смотреть на конские ристалища, и играть в кости – для многих не кажется преступлением, но все это вводит в жизнь тысячу зол. Пребывание на зрелищах порождает прелюбодеяние, невоздержность и всякое бесстыдство; от смотренья на конские ристалища заводят споры, брани, удары, обиды, вражды постоянные; любовь к игре часто бывает причиною злословия, убытка, гнева, брани и тысячи других, еще более тяжких, зол. Будем же избегать не только грехов, но и того, что, хоть кажется безразличным, однако мало помалу увлекает нас к этим грехам. Идущий подле стремнины, если и не упадет, так содрогается, и часто от этого содрогания низвергается и падает; так и тот, кто не удаляется от грехов, но ходит близ них, будет жить в страхе, и часто впадать в них. Наприм., засматривающийся на чужую красоту, если и не совершил блуда, так уже возымел похоть и сделался, по суду Христову, прелюбодеем; а часто этою похотью увлекается он в грех и на деле. Будем же держаться вдали от грехов. Хочешь быть целомудренным? Бегай не только блуда, но и нескромного взгляда. Хочешь быть далеким от скверных слов? Избегай не только скверных слов, но и беспорядочного смеха и всякой похоти. Хочешь быть дальше от убийств? Бегай ругательств. Хочешь стать далеко от пьянства? Избегай увеселений и роскошных столов, и с корнем вырви этот порок. Большая сеть – необузданность языка; ей нужна и великая узда. Поэтому и сказал некто: “Опутал себя словами уст твоих, пойман словами уст твоих” (Притч. 6:2).

5. Итак, прежде всех других членов умерим этот (язык), обуздаем его, и изгоним из уст ругательства, и брани, и сквернословие, и злоречие, и злую привычку к клятвам. Слово опять привело нас к тому же увещанию. Хотя вчера я обещал вашей любви не говорить более об этой заповеди; потому что о ней уже довольно говорено было во все предыдущие дни: но что делать? Пока не увижу вас исправившимися, не могу удержаться от увещания. Так и Павел, сказав Галатам: “Впрочем никто не отягощай меня” (Гал. 6:17), снова потом является вместе с ними и беседует. Таково сердце у отцов, – хоть и скажут, что отстанут, но не отстают, пока не увидят детей исправившимися. Слышали вы, что пророк сегодня сказал нам о клятве? “И опять поднял я глаза мои, – говорит, – и увидел: вот летит свиток (в греч. тексте серп). И сказал Он мне: что видишь ты? Я отвечал: вижу летящий свиток; длина его двадцать локтей, а ширина его десять локтей. …Это проклятие… и оно войдет, – говорит, – в дом татя и в дом клянущегося Моим именем ложно, и пребудет в доме его, и истребит его, и дерева его, и камни его” (Зах. 5:1-4). Что означают эти слова, и для чего казнь, поражающая клянущихся, представляется в образе серпа, и серпа летящего? Для того, чтобы видел ты, что невозможно избежать суда и уклониться от наказания: от меча летящего иной, может быть, и уклонится; но от серпа, упавшего на шею и ставшего вместо веревки, не убежит никто; а когда будут у него еще и крылья, то какая, наконец, надежда на спасение? Но для чего ж он скончает (разрушит) “и дерева его, и камни его” клянущегося? Для того, чтобы казнь эта послужила к вразумлению других. Так как клянущийся, по смерти, необходимо будет сокрыт в земле, то разрушенный и обращенный в развалины дом его своим видом будет внушать всем проходящим и видящим не покушаться на то же, чтобы и не потерпеть того же; будет всегдашним обличителем греха умершего. Не так поражает меч, как клятва; не так убивает меч, как удар клятвы. Поклявшийся, хоть и кажется живым, получил уже рану и умер. Как взявший веревку [1], еще прежде нежели выйдет из города, и придет к пропасти [2], и увидит пред собою палача, уже умирает при самом выходе из дверей судилища; так то же бывает и с клянущимися. Будем размышлять об этом, и не станем принуждать братьев к клятве. Что ты делаешь, человек? Заставляешь клясться пред священною трапезою, и там, где лежит Христос закланный, закалаешь брата своего? Разбойники убивают на дорогах, а ты убиваешь сына пред лицом матери – и совершаешь убийство преступнее Каинова! Тот умертвил своего брата в пустыне, и – временною смертью; а ты наносишь брату смерть среди церкви, и – смерть вечную! Ужели для того устроена церковь, чтобы нам клясться? Нет, – для того, чтобы молиться. Ужели для того стоит трапеза, чтобы мы заставляли (других) клясться? Нет, для того стоит она, чтобы разрешили мы грехи, а не вязали.

Но если ты (не стыдишься) ничего другого, так постыдись этой самой книги, которую подаешь для клятвы; раскрой Евангелие, которое, держа в руках, заставляешь ты другого клясться, и, услышав, что Христос говорит там о клятвах, вострепещи и удержись. Что же Он говорит там о клятвах? “А Я говорю вам: не клянись вовсе” (Мф. 5:34). А ты этот закон, запрещающий клятву, делаешь клятвою? О, дерзость! О, безумие! Ты делаешь то же, как если бы кто самого законодателя, воспрещающего убийство, заставил быть помощником в убийстве. Не так стенаю и плачу я, когда слышу, что иных убивают на дорогах, как стенаю и плачу, и содрогаюсь, когда вижу, что кто-нибудь подходит к этой трапезе, полагает на нее руки, прикасается к Евангелию – и клянется. На счет денег ты сомневаешься, скажи мне, и убиваешь душу? Приобретешь ли ты столько, сколько делаешь вреда душе – и своей и ближнего? Если веришь, что этот человек правдив, не налагай на него обязательства клятвы; а если знаешь, что он лжив, не заставляй его совершить клятвопреступление. Но это для того, говоришь, чтобы мне быть вполне спокойным. Нет, когда ты не заставишь клясться, тогда-то и будешь вполне спокоен; а теперь, возвратившись домой, ты постоянно будешь угрызаем совестью, размышляя так: не напрасно ли я заставил его поклясться? Не совершил ли он клятвопреступления? Не стал ли я причиною греха? Но если ты не заставишь (другого) поклясться, то, возвратившись домой, получишь большое утешение, благодаря Бога, и говоря: слава Богу, что я воздержался, и не заставил поклясться напрасно и без нужды. Пусть гибнет золото, пусть пропадают деньги, только бы иметь нам полную уверенность, более всего, в том, что мы и сами не приступили закона, и другого не заставили это сделать. Подумай, ради чего ты не заставил другого поклясться, и этого будет довольно для твоего успокоения и утешения. Часто мы, во время ссоры, подвергаясь оскорблению, великодушно переносим, и говорим оскорбившему: что мне делать с тобой? Мне мешает такой-то, твой покровитель; он связывает мне руки. И этого бывает довольно для нашего утешения. Так и ты, когда думаешь заставить кого поклясться, воздержи себя, останови, и скажи тому, кто должен бы поклясться: что мне делать с тобой? Бог повелел не принуждать к клятвам; Он теперь удерживает меня. Этого довольно и для чести Законодателя, и для твоей безопасности, и для устрашения того, кто должен бы дать клятву. Когда увидит он, что мы так боимся принуждать к клятвам других, – тем более сам устрашится поклясться опрометчиво. И ты, сказав эти слова, возвратишься домой с великим спокойствием. Послушай Бога в заповедях, чтобы и Он услышал тебя в молитвах. Слова эти запишутся на небе, станут за тебя в день суда и загладят множество грехов. И будем так рассуждать не о клятве только, но и о всех делах. Когда захотим сделать что-либо доброе ради Бога, а оно причиняет некоторый ущерб, будем смотреть не только на ущерб от этого дела, но и на пользу, которую получим от того, что сделаем его для Бога. Например: оскорбил тебя кто – перенеси благодушно; а перенесешь благодушно, когда будешь думать не об обиде только, но и о достоинстве Повелевшего переносить – и перенесешь с кротостью. Подал ты милостыню – думай не о расходе, но и о прибыли от этого расхода. Потерпел ты потерю денег – благодари, и смотри не на одну скорбь от потери денег, но и на пользу от благодарения. Если мы так настроим себя, – никакое из случающихся с нами бедствий не опечалит нас, но мы еще получим пользу от того, что кажется прискорбным, – и потеря денег будет для нас приятнее и вожделеннее богатства, печаль – удовольствия и радости, и оскорбление – чести; все невзгоды послужат к нашей пользе; мы и здесь будем наслаждаться великим спокойствием, и там достигнем царствия небесного, которого да удостоимся все по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава и честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Т. е., преступник, которого с веревкою на шее ведут на место казни.

[2] Т. е., в которую он будет брошен палачом.

БЕСЕДА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

Настоящая беседа сказана была после того, как градоначальник, получив известие о волнении народа и о том, что все помышляют о бегстве, пришел в церковь и утешил (народ); также о том, что не должно клясться, и на слова апостола: “Павел, узник Иисуса Христа” (Флм. 1).

ГРАДОНАЧАЛЬНИКА я похвалил за попечительность, что он, увидя город в волнении и всех помышляющими о бегстве, пришедши (в церковь), утешал вас и внушил вам благие надежды; а за вас постыдился и покраснел, оттого, что, после столь многих и продолжительных поучений, вам понадобилось стороннее утешение. Я желал, чтобы земля разверзалась подо мною и поглотила меня, когда слушал я, как он говорил к вам, и то успокаивал, то порицал этот безвременный и неразумный страх. Не вам бы следовало учиться у него, но вы бы должны быть учителями для всех неверных. Павел не позволил и судиться у неверных (1 Кор. 6:1), а тебе понадобились внешние учителя после такого наставления отцов, и несколько беглых и негодных людей взволновали и обратили в бегство такой город. Какими же глазами будем смотреть на неверных, когда мы так робки и боязливы? Каким языком будем говорить к ним и убеждать их не бояться наступающих бедствий, когда мы по этой тревоге стали боязливее всякого зайца? Что ж делать? говорят; мы люди. Поэтому-то самому и не следует смущаться, что мы люди, а не бессловесные твари. Эти боятся всякого шума и стука, потому что у них нет смысла, могущего прогнать боязнь; а ты почтен разумом и смыслом: как же ниспадаешь до их низкого состояния? Пришел сюда кто-то, возвестил о приближения воинов? Не смущайся, но оставя его, преклони колена, призови своего Господа, восстенай горько – и (Господь) отклонит беду. Ты получил неверный слух о приближении войска, и уже вообразил себя в опасности лишиться настоящей жизни; а вот блаженный Иов, слыша, как вестники, один за другим, приходили и объявляли о несчастиях, и, наконец сказали о невыносимой потере детей, не восстенал, не зарыдал, но обратился к молитве и возблагодарил Господа. Ему и ты подражай; и когда придет кто и скажет, что воины окружили город и хотят разграбить имения, прибегни к своему Господу и скажи: “Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!” (Иов. 1:21). Его (Иова) не устрашило самое бедствие; а тебя пугает один слух! Какого же будем достойны уважения, когда, будучи обязаны не бояться и смерти, так пугаемся ложного слуха? Кто смущается, тот строит себе страх, которого нет, и тревогу, которой не видно; а кто тверд и спокоен в душе, тот уничтожает и настоящий страх. Не видишь ли, как кормчие, когда море бушует, облака сгущаются, громы разражаются и все на корабле находятся в смущении, – сами сидят у кормила, без смущения и тревоги занимаются своим делом и смотрят, как бы отвратить приближающуюся бурю? Им и ты подражай, и, взявшись за священный якорь – надежду на Бога, будь неподвижен и непоколебим. “А всякий, кто слушает сии слова Мои, – сказал (Господь), – и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое” (Мф. 7:26-27). Видишь ли, что падать и низвергаться дело безумное? А мы не только похожи стали на этого безумца, но пали жальче и его. Его дом упал после (разлития) рек, после того, как пошел дождь и подули ветры; а мы обрушились и потеряли весь плод любомудрия, когда еще дожди не упали на нас, реки не приступили, ветры не налегли на нас, – прежде чем испытали несчастие, – от одного слуха. Каково, думаете, теперь у меня на душе? Как мне укрыться? Как спрятаться? Как я должен краснеть? Если бы отцы [1] силою не понудили меня, я не встал бы и не заговорил бы, омрачен будучи печалью о вашем малодушии. Но и теперь еще не могу придти в себя: так гнев и печаль овладели моей душою! Да и кто бы не стал досадовать, кто бы не стал негодовать, когда, после такого наставления, понадобились учители внешние, чтобы утешить вас и убедить к великодушному перенесению настоящего страха? Молитесь же, чтобы нам дано было слово во отверзение уст наших, и чтобы могли мы отогнать эту печаль и несколько воспрянуть духом: стыд из-за вашего малодушия сильно поразил нашу душу.

2. О многом недавно говорил я к вашей любви: и о сетях, отвсюду расставленных нам, и о страхе и печали, и о плаче и весельи, и о серпе, летящем на дома клянущихся. Из всего этого многого запомните в особенности то, что сказано о серпе летящем и упадающем на дом клянущегося, разрушающем камни и дерево, и истребляющим все. А с этим помните и то, что клясться с Евангелием в руках, и свидетелем клятвы делать тот самый закон, который запрещает клятву, крайне безумно, – и что лучше потерпеть ущерб в деньгах, чем заставить ближних клясться, потому что этим оказывается великая честь Богу. Когда ты скажешь Богу: ради Тебя я не заставил клясться такого-то, учинившего воровство и злодейство, – за эту честь Он воздаст тебе великую награду и в настоящей жизни и в будущей. Это и другим говорите, и сами соблюдайте. Знаю, что здесь (в церкви) мы бываем более благоговейны и вовсе отлагаем эту злую привычку; но нужно нам не только здесь вести себя благоразумно, а с этим благоговением выходить и отсюда, – туда, где особенно в нем нуждаемся. И почерпающие воду не у источника только наполняют сосуды водою, и не опоражнивают их, уходя домой; но дома-то именно ставят их с осторожностью, чтобы они не опрокинулись и не сделался напрасным их труд. Будем и мы подражать им и, пришедши домой, станем тщательно хранить сказанное. Ежели вы здесь будете наполнены, а домой придите пустыми, не удержав слышанного в сосудах ума вашего, – для вас не будет никакой пользы от наполнения здесь. Покажи мне борца не на месте учения, но на месте состязания: покажи и благоговение не во время слушания, но во время деятельности. Ты хвалишь, что говорится теперь? Когда тебе придется клясться, тогда припомни все это. Если вы скоро исполните эту заповедь, я преподам наставление и о других важнейших предметах. Вот уже другой год беседую я с вашею любовью, а не успел изъяснить вам и ста стихов из Писания. А причина та, что мы должны учить вас тому, что вы можете сделать дома и сами собою, и что большая часть наставления употребляется на нравоучение. Но этому бы не следовало быть так: улучшению нравов вы должны бы учиться дома, сами собою, а нам предоставить изъяснение мыслей и учений Писания. Если же бы и понадобилось вам послушать (об этом) и от нас, то потребовалось бы на это не более одного дня, потому что такой предмет не разнообразен, не труден и не требует доказательства. Когда говорит Бог, тогда не время умствовать. Бог сказал: “Не клянись” (Мф. 5:34): не требуй же от меня доказательств. Это закон царский; Постановивший этот закон знает основание закона: Он не возбранил бы, не запретил бы, если бы это не было полезно. Цари издают законы часто и не все полезные, потому что они люди и не могут так легко найти полезное, как Бог; однако мы, не смотря на это, повинуемся. Женимся ли мы, делаем ли завещания, хотим ли купить рабов, или дома, или поля, или сделать что-нибудь другое: все это делаем не по своему произволу, но как они постановили; мы не вполне властны распоряжаться и нашими делами по своей воле, но во всем подчиняемся их постановлениям, а если сделаем что вопреки их воле, то сделанное бывает без силы и пользы. Вот какую честь воздаем мы человеческим законам! А Божии законы неужели будем так попирать, скажи мне? И какого это достойно извинения, какого прощения? (Бог) сказал: : “Не клянись”; не постановляй же противного Ему закона своими делами, чтобы тебе безопасно все и делать и говорить.

3. Но довольно об этом; а теперь мы предложим вам одно изречение из нынешнего чтения, и тем закончим слово. “Павел, узник Иисуса Христа, – говорит (апостол), – и Тимофей брат” (Флм. 1). Велико это наименование Павла, – имя не по власти и чести, но по оковам и узам; истинно велико. Многое и другое делает его знаменитым – восхищение до третьего неба, вознесение в рай, слышание неизреченных слов (2 Кор. 12:2-4); но он не указал ничего из этого, а вместо всего упоминает об узах, потому что они более, чем все другое, сделали его знаменитым и славным. Почему же? Потому, что то – дары человеколюбия Господа, а это – знак твердости и терпения раба; любящие же, обыкновенно, хвалятся более тем, что они терпят за любимых, нежели благодеяниями, какие получают от них. Не так царь любуется диадемою, как (Павел) красовался оковами; и весьма справедливо. Диадема доставляет только украшение увенчанной главе; а узы – и украшение гораздо большее, и еще – безопасность. Царский венец часто бывал предателем облеченной в него главы, привлекал множество злоумышленников, и возбуждал страсть к тирании, а во время сражений это украшение так опасно, что его скрывают и слагают. Цари на войне переменяют и одежду, и уже прямо становятся в ряды сражающихся: столько предательства бывает от венца! А узы ничего такого не делают носящим их, но все наоборот. Когда наступает война и брань с демонами и вражескими силами, – узник, ограждаясь узами, отражает их нападения. Из светских начальников многие не только тогда, когда начальствуют, но и когда сложат начальство, называются еще по нему: такой-то, говорят, бывший консул, такой-то бывший градоначальник. А апостол, вместо всего этого, говорит: “Павел, узник”; – и весьма справедливо. Те степени начальства не составляют верного доказательства добродетели душевной, потому что покупаются деньгами и при помощи ласкательства друзей; а эта власть от уз есть доказательство любомудрия душевного и величайшее свидетельство любви ко Христу. Те скоро теряются, а у этой власти нет преемника. Вот, сколько уже протекло времени с тех пор доныне, а имя этого узника делалось все более и более славным. Все консулы, сколько их ни было в прежние времена, преданы забвению, даже по имени неизвестны народу; а имя этого узника – блаженного Павла велико и здесь, велико и в стране варваров, велико и у скифов и индийцев; дойди до самых пределов вселенной, и там услышишь это имя, и куда бы кто ни пришел, везде увидит, что имя Павла у всех носится на устах. Да и удивительно ли, что это так на суше и на море, когда и на небе имя Павла велико у ангелов, у архангелов, у горних сил, и у Царя их – Бога? Какие же это, скажешь, были узы, что они доставили такую славу связанному (ими)? Разве не из железа они были сделаны? Правда, они были сделаны из железа; но в них проявлялась великая благодать Духа, потому что они были носимы за Христа. О чудо! Рабы связаны, Господь распят, а проповедь с каждым днем распространяется, и то, что, кажется, должно бы ее остановить, ускорило ее; и крест и узы, которые казались предметом отвращения, теперь соделались знамениями спасения, и это железо стало для нас дороже всякого золота, не по своей природе, но по этой именно причине и основанию. Но вижу, что отсюда рождается у нас некоторый вопрос. Если будете внимать с усердием, – я и вопрос скажу, и решение предложу. Какой же это вопрос? Тот же Павел, пришедши однажды к Фесту, и в беседе с ним опровергая обвинения, взведенные на него иудеями, и рассказывая, как он видел Иисуса, как слышал блаженный Его голос, как чрез слепоту прозрел, как пал и восстал, как вошел в Дамаск пленником, связанным без уз, – сказав также о пророках и законе, и показав, что и они предсказали все это, пленил судью и почти убедил его перейти на свою сторону.

4. Таковы души святых: когда они подвергнутся опасностям, не о том заботятся, как бы им избавиться от опасностей, но все употребляют к тому, чтобы уловить преследователей, как это случилось и тогда. Вошел (Павел), чтобы самому оправдаться, а вышел, пленив судью. И это засвидетельствовал сам судья, говоря: “Ты немного не убеждаешь меня сделаться Христианином” (Деян. 26:28). Этому надлежало бы быть и сегодня; надлежало бы и этому начальнику подивиться вашему великодушию, любомудрию, совершенному спокойствию, и уйти отсюда с уроком от вашего поведения; подивиться собранию, похвалить собравшихся, и узнать на самом деле, какое различие между язычниками и христианами. Но (возвратимся к предмету): когда, как сказал я, Павел пленил своего судью, и этот сказал: “Ты немного не убеждаешь меня сделаться Христианином”,- Павел отвечал так: “Молил бы я Бога, чтобы мало ли, много ли, не только ты, но и все, слушающие меня сегодня, сделались христианами (такими, как я), кроме этих уз” (Деян. 26:29). Что говоришь, Павел? В послании к Ефесянам ты говоришь: “Итак я, узник в Господе, умоляю вас поступать достойно звания, в которое вы призваны” (Еф. 4:1), а беседуя с Тимофеем: “(по благовествованию моему-ст.8), за которое я страдаю даже до уз, как злодей” (2 Тим. 2: 8-9), и опять (беседуя) с Филимоном: “Павел, узник Иисуса Христа” (Флм. 1), состязаясь с иудеями, говоришь: “За надежду Израилеву обложен я этими узами” (Деян. 28:20), а писав к Филиппийцам, говорил ты: “И большая часть из братьев в Господе, ободрившись узами моими, начали с большею смелостью, безбоязненно проповедывать слово Божие” (Флп. 1:14), – везде рассказываешь об узах, везде выставляешь на вид оковы и хвалишься ими; а пришедши в судилище, где бы всего более надлежало показать дерзновение, ты изменил любомудрию, и говоришь судье: “Молил бы я Бога, чтобы” быть тебе христианином, “кроме этих уз”. Если узы – благо, и такое благо, что доставляют и другим дерзновение говорить в защиту благочестия, как это самое ты высказал словами: “Большая часть из братьев в Господе, ободрившись узами моими, начали с большею смелостью, безбоязненно проповедывать слово Божие” (Флп. 1:14), – почему же ты не хвалишься ими пред судьею, но делаешь противное? Не представляется ли в сказанном нами недоумение? Но я сейчас же дам решение. Павел сделал это не по робости и не по страху, но по великой мудрости и благоразумию духовному; а как это, вот я и скажу. Он беседовал с язычником, неверным и не знающим нашего учения: поэтому не хотел убеждать его указанием на вещи трудные, но, как говорил он о себе – “для чуждых закона – как чуждый закона ” (1 Кор. 9:21), так поступил и здесь. Если, говорит (апостол), услышит (судья) о узах и скорбях, тотчас убежит, потому что не знает силы уз. Пусть прежде уверует, пусть вкусит проповеди: тогда и сам устремится к этим узам. Я слышал слово Господа моего, что “никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани, ибо вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже. Не вливают также вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают” (Мф. 9:16-17). Душа этого человека есть риза ветхая и мех ветхий: она не обновлена верою, не возрождена благодатью Духа, еще немощна и земна, думает о житейском, привязана к блеску мирскому, любит настоящую славу. Если в самом начале он услышит, что, сделавшись христианином, он потом сделается узником и отягчен будет оковами, то, устыдясь, и покраснев, убежит от проповеди. Вот почему (Павел) сказал: “Кроме этих уз”, – не порицая самые узы, – да не будет! – но снисходя к немощи судьи; сам же он так любит и лобызает их, как любящая наряды женщина свои золотые ожерелья.

Откуда это видно? “Ныне радуюсь в страданиях моих за вас, – говорит он, – и восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых за Тело Его” (Кол. 1:24); и опять: “потому что вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него” (Флп. 1:29); и опять: “и не сим только, но хвалимся и скорбями” (Рим. 5:3). Если же он радуется и хвалится скорбями, и называет их даром благодати, то очевидно, что он по той причине говорил так, беседуя с судьею. И в другом месте, будучи опять поставлен в необходимость хвалиться, он доказывает тоже самое так: “Я гораздо охотнее буду хвалиться, – говорит, – своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова” (2 Кор. 12:9-10). И опять: “Если должно мне хвалиться, то буду хвалиться немощью моею” (2 Кор. 11:30). И еще в одном месте, сравнивая себя с другими, и чрез это сравнение показывая нам (свое) превосходство, говорит так: “Христовы служители? (в безумии говорю:) я больше” (ст.23). И, чтобы показать это превосходство, он не сказал о себе, что воскрешал мертвых, изгонял демонов, очищал прокаженных и сделал что-либо другое подобное, – но что? Сказал, что он претерпел тысячи бедствий. В самом деле, сказав: “Я больше”, – он указал на множество искушений, говоря так: “Безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти. От Иудеев пять раз дано мне было по сорока [ударов] без одного; три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл во глубине [морской]” (2 Кор. 11:23-25), – и все прочее. Так Павел везде хвалится скорбями и чрезвычайно славится ими! И весьма справедливо: потому что тем особенно и доказывается сила Христова, что этими-то средствами апостолы и победили (мир): узами, скорбями, ранами и крайними бедствиями. И Христос предвозвестил два эти (состояния) – скорбь и покой, подвиги и венцы, труды и награды, наслаждения и горести; но горести предоставил настоящей жизни, а наслаждения отложил до века будущего, показывая, что Он не обманывает людей, и желая этим порядком облегчить самую тяжесть бедствий. Кто обманывает, тот сначала предлагает наслаждения, и потом подвергает горестям; например: торгующие людьми, уводя и похищая малых детей, не обещают им раны и побои, или что-либо подобное, но дают пряники, закуски и прочее такое, чем обыкновенно услаждается детский возраст; чтобы они, обольстившись этим, и отдав свою свободу, впали в крайнее бедствие. Таким же способом птицеловы и рыбаки заманивают свою добычу, предлагая наперед обыкновенную и приятную для нее пищу, и этою пищею прикрывая сеть. Так обманщикам более всего свойственно предлагать прежде приятное, а после наводить горе: истинно заботливые и попечительные поступают совершенно напротив. Отцы поступают иначе, чем торгующие людьми: посылая детей в училище, они приставляют к ним надзирателей, грозят наказаниями, внушают страх, и когда дети проведут так первый возраст, тогда им, достигшим уже совершеннолетия, передают почести, и власть, и удовольствия, и все свое богатство.

5. Так поступил и Бог: не по обычаю торгующих людьми, но по примеру заботливых отцов, Он наперед подверг нас горестям, предав настоящим скорбям, как надзирателям и учителям, чтобы мы, наставленные и вразумленные ими, показав полное терпение, научились всякому любомудрию, и таким образом, достигши совершенного возраста, наследовали царство небесное; наперед он делает нас способными распоряжаться даруемым богатством, и потом уже вручает самое богатство. И если бы Он этого не сделал, то дарование богатства было бы не даром, а наказанием и мукой. Неразумный и расточительный отрок, получив родительское наследство, от этого самого погибает, потому что у него нет столько благоразумия, сколько бы нужно для управления имуществом; напротив, если будет благоразумен, скромен, целомудрен и умерен, если употребляет отцовское имущество на нужды, тогда он становится еще более знаменитым и славным. Так должно быть и с нами. Когда мы приобретем духовное благоразумие, когда все “придем…в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова” (Еф. 4:13), тогда Бог даст нам все, что обещал; а теперь, как малых детей, учит Он нас, ободряя и утешая. И не эта одна польза от того, что скорби предшествуют (блаженству); есть и другая, не меньшая этой. Кто наперед наслаждается, а после наслаждения ожидает мучения, тот, вследствие ожидания будущих бедствий, не ощущает и настоящего наслаждения; а кто прежде терпит горести и после них надеется наслаждаться весельем, тот ни во что ставит и настоящие неприятности, в надежде будущих благ. Так Бог определил наперед быть бедствиям, не только для безопасности, но и для удовольствия и утешения нашего, чтобы мы, будучи облегчаемы надеждою на будущее, нисколько не чувствовали настоящего. Указывая на это самое, и Павел говорит: “Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое” (2 Кор. 4:17-18). Он назвал скорбь легкою, не по собственной природе бедствий, но по ожиданию будущих благ. Как купец не чувствует тягости плавания, будучи облегчаем надеждою на прибыль, и борец мужественно переносит удары в голову, имея в виду венец; так и мы, взирая на небо и небесные блага, мужественно перенесем все, какие ни постигнут нас, бедствия, укрепляясь доброю надеждою не будущее. Итак, с этим изречением [2] и выйдем отсюда: оно и просто и кратко, но заключает в себе великий урок любомудрия. Кто в печали и скорби, тот находит здесь достаточное утешение; кто в наслаждении и роскоши, тот – великое вразумление. Когда, возлежа за трапезой, вспомнишь это изречение, то скоро уклонишься от пьянства и пресыщения, узнав из этого изречения, что нам должно подвизаться, – и скажешь самому себе: Павел в узах и темницах, а я в упоении и за роскошною трапезою; какое же будет мне прощение? Это изречение полезно и для жен. Любящие наряды и расточительные, обвешивающие себя со всех сторон золотом, вспомнив об этих узах (Павловых), возненавидят, я уверен, и с презрением бросят те украшения, и прибегнут к этим оковам, – потому что те украшения часто были причиною многих зол, вносили в дом тысячи браней, порождали и зависть, и зложелательство, и ненависть, а эти (оковы) разрешили грехи вселенной, устрашили демонов и дьявола обратили в бегство. С ними Павел, и в темнице, убедил темничного стража, с ними привлек к себе Агриппу, с ними приобрел множество учеников. Потому и сказал он: “(по благовествованию моему-ст.8), за которое я страдаю даже до уз, как злодей” (2 Тим. 2:9). Как невозможно связать луча солнечного, ни запереть в доме, так невозможно – и слова проповеди. И еще того более: учитель был связан, а слово летало; он жил в темнице; а учение, как бы на крыльях, обтекало всю вселенную.

6. Итак, зная это, не станем упадать духом в несчастиях, но тогда-то особенно и будем более возмогать и укрепляться, потому что “от скорби происходит терпение” (Рим. 5:3). Не станем скорбеть, когда постигают бедствия; но будем за все благодарить Бога. Мы провели уже вторую неделю поста; но не на это будем смотреть, потому что провести пост значит не то, чтобы провести только время, но чтобы провести его в добрых делах. Подумаем о том, сделались ли мы рачительнее, исправили ли какой-нибудь из своих недостаток, омыли ли грехи. Во время четыредесятницы, обыкновенно, все спрашивают о том, сколько недель кто постился; и можно слышать от одних, что они постились две, от других, что – три, а от иных что – все недели. Но что пользы, когда мы проведем пост без добрых дел? Если скажет иной: постился всю четыредесятницу, – ты скажи: я имел врага и примирился, имел привычку злословить и оставил ее, имел привычку клясться и оставил эту дурную привычку. Для мореходцев нет никакой пользы в том, что они переплывут большое пространство моря, но полезно для них, когда приплывут с грузом и со многими товарами. И для нас нет никакой пользы от поста, когда мы проведем его просто, как-нибудь и суетно. Если мы постимся, воздерживаясь только от пищи, то, по прошествии сорока дней, проходит и пост. А если воздерживаемся от грехов, то, и по прошествии этого поста, он еще продолжается, и будет нам постоянная от него польза, и, еще прежде царствия небесного, он здесь воздаст нам не мало наград. Как живущий во грехе, и прежде геенны, наказывается угрызением совести; так богатеющий добрыми делами, и прежде царствия, наслаждается величайшею радостью, питаясь благими надеждами. Поэтому Христос говорит: “Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас” (Ин. 16:22). Кратко изречение, но в нем много утешения. Что бы это значило: “радости вашей никто не отнимет у вас”? У тебя есть деньги? Радость о богатстве многие могут взять у тебя – и вор, разламывающий стену, и раб, уносящий вверенное ему, и царь, отбирающий имение в казну, и завистливый человек, вводящий клевету. Имеешь ты власть? Многие могут взять у тебя радость о ней. Когда прекратится начальствование, прекратится и удовольствие; да и во время самого начальствования много встречается дел трудных и соединенных с заботами; они уменьшают твою радость. Пользуешься крепостью тела? Постигла тебя болезнь – и расстроила радость о ней. Ты красив и благообразен? Пришла старость – и сокрушила и унесла эту радость. Станешь наслаждаться роскошною трапезою? С наступлением вечера окончится и радость пиршества. Так всякая мирская вещь легко повреждается и не может доставить нам прочного удовольствия; но благочестие и доблесть душевная – совсем другое дело. Если подашь милостыню, – никто не может отнять у тебя этого доброго дела. Пусть нападут со всех сторон войска, цари, тысячи клеветников и злоумышленников: они не могут отнять приобретения, сокрытого на небе; нет, радость эта остается навсегда. “Он расточил, – говорит, – роздал нищим; правда его пребывает во веки” (Пс. 111: 9). И весьма справедливо, – потому что она хранится в небесных сокровищницах, где вор не подкапывает, разбойник не отнимает, моль не съедает (Мф. 6:20). Если будешь совершать постоянные и прилежные молитвы, – никто не может похитить плода их, потому что этот плод утвердился корнем в небесах, безопасен от всякого повреждения и остается не доступен. Если, потерпев зло, сделаешь добро; если терпеливо перенесешь злословие; если, быв поруган, станешь благословлять: эти добрые дела останутся на всегда, и “радости” о них “никто не отнимет”, но всякий раз, как вспомнишь о них, будешь радоваться, веселиться и вкушать великое удовольствие. То же самое будет, если мы успеем в том, чтобы избегать клятв и заставим язык наш воздерживаться от этой гибельной привычки: доброе это дело сделается в короткое время, а радость от него будет постоянна и непрерывна. Впрочем, вы должны быть и для других учителями и руководителями; должны брать, наставлять и руководить – ближние друзей, рабы сорабов, и юноши сверстников. Если бы кто-нибудь обещал тебе по одному червонцу за исправление каждого человека, не употребил ли бы ты всего старания, не просиживал ли бы с ним по целым дням, убеждая и увещевая его? Но вот, Бог обещает тебе в награду за эти труды не один, не десять, не двадцать, не сто, не тысячу червонцев, даже и не всю землю, но дает тебе то, что больше всего мира, царство небесное, и не одно это царство, но и другое кроме его. Что же это такое? “Если извлечешь драгоценное из ничтожного, то будешь как Мои уста”, – говорит Он (Иер. 15:19). Что может сравниться с этим по чести и благонадежности? Какое же для нас извинение и прощение, когда мы, после столь великого обещания, не заботимся о спасении ближнего? Когда ты увидишь слепца, падающего в пропасть, то простираешь руку, и считаешь недостойным оставить без помощи погибающего; а видя, как ежедневно все братья падают стремглав в дурную привычку клясться, не смеешь сказать слова? Но ты сказал раз, и (ближний) не послушал? Так скажи и в другой, и в третий, и сколько бы ни было, пока не убедишь. Бог говорит к нам каждый день, а мы не слушаем, и Он не перестает говорить; и ты подражай этой попечительности о ближнем. Для того мы и живем вместе, населяем города и собираемся в церквах, чтобы “бремена друг друга” носить (Гал. 6:2), чтобы исправлять друг друга от грехов. Как люди, живущие в одной лавке, хотя и разные продают товары, но все доходы складывают в общую кассу: так будем делать и мы. Какое кто может сделать добро ближнему, не ленись и не отрицайся: да будет и между вами такая продажа и уплата духовная, чтобы нам, все сложив в общее (место), и приобретши великое богатство, и составив великое сокровище, всем вместе получить царство небесное, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым слава Отцу, со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Т. е., пресвитеры антиохийские.

[2] Т. е., "Павел юзник Иисус Христов".

БЕСЕДА СЕМНАДЦАТАЯ.

На начальников, Еллевиха вождя и Кесария магистра, посланных императором Феодосием для расследования о виновных в низвержении статуй.

БЛАГОВРЕМЕННО воспели мы сегодня все вместе: “Благословен Господь Бог, Бог Израилев, един творящий чудеса!” (Пс. 71:18). Подлинно, чудные и дивные совершились дела: целый город и столь многочисленный народ, который сейчас готов был погрузиться и потонуть, и погибнуть совершенно, в одно мгновение (Господь) избавил совсем от кораблекрушения. Возблагодарим же Его не только за то, что прекратил бурю, но и за то, что допустил ей быть; не только за то, что избавил нас от кораблекрушения, но и за то, что попустил впасть нам в такое беспокойство и нависнуть над нами крайней опасности. Так и Павел повелел благодарить за все. А когда он сказал: “За все благодарите” (1 Фес. 5:18), то этим выразил (благодарите) не только по прекращении бедствий, но и в продолжение их, потому что “любящим Бога … все содействует ко благу” (Рим. 8:28). Возблагодарим Его за прекращение испытаний, и не забудем о них никогда; будем пребывать в молитвах, в непрестанных молениях, в великом благоговении. Когда только что загорелся ужасный огонь этих бедствий, я говорил, что не время тогда учения, а время молитв: это же и теперь, когда погас этот огонь, говорю, что теперь-то особенно, более чем прежде, время молитв, теперь-то особенно время слез и сокрушения, и скорби душевной, великой тщательности и великой осторожности. Тогда самое свойство скорбей и против воли обуздывало нас, заставляло быть скромными и вело к большой осмотрительности. А теперь, как снята узда и прошла туча, можно опасаться, чтобы мы не впали в беспечность, не сделались опять небрежнее от спокойствия, чтобы и о нас не сказал кто: “Когда Он убивал их, они искали Его и обращались, и с раннего утра прибегали к Богу” (Пс. 77:34). Потому и Моисей увещевал иудеев так: “И когда будешь есть и насыщаться, …берегись, чтобы ты не забыл Господа, Бога твоего” (Втор. 6:11-12). Теперь-то и откроется ваша искренность, если вы постоянно сохраните ту же богобоязливость. Тогда многие приписывали вашу ревность страху и приключившимся бедствиям; а теперь доброе дело будет вполне ваше, если вы продолжите показывать ту же ревность. И отроку никто не удивляется, что он, пока находится под руководством грозного надзирателя, живет скромно и кротко, но все приписывают скромность этого отрока страху, внушаемому надзирателем. Когда же он, и сложив с себя эту неволю, остается при той же скромности, тогда все ему самому приписывают скромность его и в прежнем возрасте. Это же сделаем и мы: пребудем в том же благонравии, чтобы получить нам от Бога великую похвалу и за прежнюю ревность. Бесчисленных ожидали мы бедствий, (ожидали), что будут расхищены имущества всех, сожжены дома и с жителями, город взят будет из среды вселенные, и все остатки его погибнут, что по земле его пройдет плуг; но вот, все это остановилось только на ожидании и не перешло в дело! И чудно не только то, что Бог прекратил такую опасность, но и то, что Он и нас весьма облагодетельствовал, и город наш украсил, и сделал (нас) чрез это испытание и несчастие более достойными хвалы: а как это, сейчас скажу.

Когда посланные царем для исследования о случившемся здесь открыли страшное то судилище, и призывали всех к ответам в учиненном преступлении, и все ожидали разных смертей, – тогда иноки, обитающие на вершине гор, выказали свое любомудрие. Прожив безвыходно столько лет в своих пещерах, они, никем не призванные, никем не наученные, как только увидели, что город облегло такое облако, оставили свои кущи и пещеры и стеклись со всех сторон, как сошедшие с неба ангелы; и стал тогда город подобен небу, потому что везде появлялись эти святые и одним своим видом утешали скорбящих и располагали к совершенному презрению несчастия. В самом деле, кто бы, увидя их, не посмеялся над смертью, не пренебрег жизнью? Но, сверх этого, удивительно было еще то, что они (иноки), пришедши к самым начальникам, говорили смело за виновных, готовы были все пролить кровь и положить головы свои, только бы исхитить узников от угрожавших бедствий, и сказали, что не отступят, пока судьи или не пощадят граждан, или не пошлют их самих к царю вместе с обвиняемыми. "Государь нашей земли, говорили они, боголюбив, предан вере, живет в благочестии: поэтому мы непременно умилостивим его; не допустим и не позволим вам обагрить меч кровью, ни отсечь кому-либо голову. Если же вы не остановитесь, то и мы непременно умрем с ними. Преступление велико – в этом сознаемся и мы – однако виновность дела не превышает человеколюбия царева". Говорят, что один из них [1] сказал и другое, исполненное любомудрия, слово: "низверженные статуи опять воздвигнуты и приняли свой вид, и дело поправлено весьма скоро: а вы, если умертвите образ Божий, как можете поправить сделанное, как воскресить погибших, и возвратить души в тела?" Много иноки говорили с начальниками и о суде.

2. Кто не изумится, кто не подивится любомудрию этих мужей? Когда мать одного из виновных, с открытою головою, с обнаженными сединами, схватив за узду лошадь судьи и так пробежав площадь, вместе с ним вошла в судилище – мы все изумились, все удивились такой нежной любви, такой силе духа. Как же не удивляться еще более этим (инокам)? Нисколько не удивительно, если бы та мать и умерла за сына, потому что велика власть природы и непобедима силы болезней рождения. А эти (иноки) кого не родили и не воспитали, кого не видели, о ком не слыхали, с кем никогда не встречались, кого узнали по одному только несчастью, – тех возлюбили, так что, если бы имели и тысячу жизней, решились бы отдать все (жизни) за их (подсудимых) спасение. Не говори мне, что (иноки) не были убиты и не пролили крови: говори о том, что они показали пред судиями такую смелость, какую могли бы показать только решившиеся на смерть; а с таким намерением они и пришли с своих гор в судилище. В самом деле, если бы они заранее не приготовились ко всякой смерти, то и не могли бы они тогда так смело говорить к судьям и показать такую силу духа. Они просиживали целые дни пред дверями судилища, будучи готовы отнять у палачей тех, кого поведут (на место казни).

Где теперь те, которые одеваются в плащи, выставляют на показ длинную бороду, и носят в правой руке палку, – языческие философы, – эти презренные циники, которые хуже подстольных псов, и все делают только для чрева? Все они тогда оставили город, все убежали, все скрылись в пещерах: одни те, которые самыми делами доказывают любомудрие, явились на площади так бесстрашно, будто бы никакое бедствие не постигло города. Жители городов убежали в горы и пустыни; а обитатели пустынь поспешили в город, доказывая самым делом то, о чем я в предшествующие дни говорил непрестанно, именно – что живущему добродетельно не может повредить и печь [2]. Таково любомудрие души: оно выше всего – и приятного и горестного; ни тем не расслабляется, ни этим не подавляется и не унижается, но всегда бывает одинаково, обнаруживая свою крепость и силу. Кого не обличила (в слабости) трудность настоящего времени? Занимавшие у нас первые должности, начальствующие, владеющие несчетным богатством, пользующиеся великим дерзновением пред царем, все они, оставив дома пустыми, помышляли только о своем спасении; тогда-то оказалось, что значит вся дружба и родство их; кого они прежде знали, тех во время злополучия и знать не хотели, и сами желали быть ими не знаемы. А иноки, люди бедные, не имеющие ничего, кроме худой одежды, жившие в сельской простоте, казавшиеся дотоле ничтожными, пребывавшие на горах и в лесах, предстали, как некие львы, с великим и высоким духом, в то самое время, как все боялись и трепетали, – (предстали) и прекратили бедствие, не в продолжение многих дней; а в краткий промежуток времени. И как храбрые герои, не только самою борьбою с противниками, но и одним появлением в стане и криком своим обращают в бегство врагов; так и эти (иноки) в один день и сошли (с гор), и говорили (с судьями), и прекратили бедствие, и возвратились в свои жилища. Таково любомудрие, введенное Христом между людьми! И что говорить о богатых и облеченных (низшею) властью; когда даже и получившие право судить и исправлявшие самые высшие начальнические должности, умоляемые этими самыми иноками произнести милостивый приговор, сказали, что они не властны в окончательном решении, и что страшно и опасно было бы не только оскорбить царя, но и захватив оскорбивших, оставить их без наказания? А эти (иноки) оказались могущественнее всех: умоляя с великодушием и терпением, они убедили (судей) показать такую власть, которой эти не получили от царя; успели, даже после того как виновные были уже открыты, склонить судей не произносить обвинительного приговора, но предоставить решение воле царя; обещали, что сами убедят его непременно даровать прощение преступникам, и уже готовы были отправиться в путь. Но судьи, пораженные их любомудрием и изумленные высотою духа, не попустили их предпринять такой дальний путь, и сказали, что, если только они получат заявление их на бумаге, то сами отправятся и умолят царя оставить весь гнев, – что, надеемся мы, и сбудется. Действительно, когда происходило разбирательство, иноки, вошедши (в судилище), произносили весьма мудрые слова, письменно умоляли царя, напомнили о (страшном) суде и сказали, что сложат свои головы, если не будет (дано помилования). И изложив эти слова на бумаге, судьи отправились. Вот что украсит ваш город блистательнее всякого венца. 'Теперь о случившемся здесь услышит царь, услышит и великий город [3]; вся вселенная услышит, что в антиохийском городе живут такие иноки, которые показали дерзновение апостольское; теперь, как бумага эта будет читаться в столице, все удивятся величию духа (иноков), все ублажат наш город, и мы отстраним от себя худую славу; все узнают, что случившееся было делом не жителей города, но чужих и развратных людей. Свидетельство иноков будет достаточным удостоверением нравов города. Не будем же унывать, возлюбленные, но станем питать благие надежды. Если дерзновение пред людьми могло отклонить столь великое бедствие, то чего не сделает их (иноков) дерзновение пред Богом? Это будем говорить и язычникам, когда они осмелятся рассуждать с нами о своих философах. Из настоящего (поведения философов) видно, что и прежнее у них было ложно; а из этого (любомудрия иноков) ясно, что и прежнее у нас было истинно, – все, что говорится об Иоанне, и о Павле, и о Петре, и о всех других. Так как иноки наследовали их (апостолов) благочестие, то их же и дерзновение показали; так как воспитались в тех же законах (в каких апостолы), то их же доблести и поревновали. Не нужно нам даже прибегать к Писанию, чтобы доказать доблесть апостольскую, потому что самые дела вопиют, и ученики являют собою учителей; не нужно нам слов, чтобы обличить лживость язычников и малодушие их философов, потому что самые дела, и настоящие и прежние, вопиют, что все у них – басня, личина и притворство. Не одни, впрочем, иноки, но и священники показали тоже великодушие, и приняли участие в нашем спасении. Один из них [4] отправился в столицу, пренебрегши все из-за вашей любви, и будучи готов сам умереть, если не убедит царя; а прочие (пастыри антиохийские), оставаясь здесь и поступая так же, как иноки, собственными руками удерживали судей и не допускали войти в (судилище), пока (судьи) не обещали (милостиво) окончить суд. И пока они видели, что судьи не соглашаются, дотоле и сами показывали великую смелость. Когда же увидели, что (судьи) соглашаются, то припадали к их ногам и коленам, и лобызали им руки; так они с преизбытком обнаружили ту и другую добродетель, – и свободу и скромность. Что их смелость не была дерзостью, это они доказали особенно тем, что лобызали колена и припадали к ногам (судей); а что это не было ни ласкательством, ни раболепством, и проистекало не из низкого духа, засвидетельствовала предшествовавшая смелость их. Впрочем, мы приобрели от испытания не только эти блага, но и великую воздержность, великую скромность: город внезапно сделался у нас монастырем. Не так украсил бы его кто, если бы поставил на площади золотые статуи, как светел и блистателен он теперь, выставив прекрасные статуи добродетели и обнаружив богатство свое.

Но прискорбны (распоряжения), последовавшие от царя? – Нет; и они не тягостны, напротив, принесли много пользы. Что тягостного, скажи мне, в этих распоряжениях? Ужели то, что (царь) закрыл театр, что сделал недоступным конское ристалище, что заключил и заградил источники нечестия? О, если бы они и никогда не открывались! Из них-то выросли в городе корни нечестия, из них выходят люди, подвергающие нареканию его нравы, продающие свои голоса пляшущим, и отдающие им за три овола собственное спасение, приводящие все в крайний беспорядок. Об этом ли скорбишь, возлюбленный? Но об этом надобно радоваться и веселиться, и изъявлять благодарность царю, что его наказание было исправлением, истязание – наставлением, гнев – научением. (Ты скорбишь) о том, что у нас закрыты бани? Но это не невыносимо, и невольно ведет к любомудрию тех, которые живут в неге, роскоши и распутстве. Или – о том, что (царь) отнял у города его преимущество, и не позволил ему впредь называться главным городом? Но что же надлежало сделать? Похвалить за сделанное (преступление) и изъявить благодарность? А кто бы не обвинил его, если бы он не показал даже и вида негодования? Не видишь ли, что много такого делают и отцы с своими сыновьями? Они отворачиваются от них и не допускают их к столу. Это сделал и царь, наложив на город такие наказания, которые не причиняют никакого вреда, а приносят много исправления. Подумай, чего мы ожидали, и что последовало: и тогда-то особенно узнаешь милость Божию.

Ты скорбишь, что у города отнято преимущество? Но пойми, в чем состоит преимущество города, и тогда ясно увидишь, что, если сами живущие в городе не погубят его преимущества, то никто другой не сможет отнять его. Не в том, чтобы быть главным городом, или иметь великие и красивые здания, или многочисленные колонны, обширные портики и места для прогулок, и не в том, чтобы пользоваться большею пред другими городами известностью, но в добродетели и благочестии жителей – вот в чем и преимущество, и красота, и безопасность города, так что без этого город хуже всех городов, хотя бы получил от царей тысячу почестей. Хочешь ли узнать преимущество твоего города, хочешь ли уведать древнюю его красоту? Я расскажу это подробно, чтобы ты не только знал, но и поревновал. Что же составляет преимущество нашего города? “Ученики в Антиохии в первый раз стали называться Христианами” (Деян. 11:26) – этого (преимущества) не имеет ни один город во вселенной, ни даже город Ромула. Вот почему он может смело смотреть на всю вселенную, – по своей любви ко Христу, по дерзновению, по благородству. Хочешь ли услышать и о другом преимуществе и украшении нашего города? Некогда угрожал сильнейший голод (Деян. 11:28), и живущие в Антиохии положили, каждый по достатку своему, послать (милостыню) святым, живущим в Иерусалиме (ст. 29). Вот и другое преимущество – братолюбие во время голода! Не удержало их время, не остановило ожидание несчастия; но когда все другие собирают себе, и чужое, они отдавали свое, не только бывшим вместе с ними, но и жившим вдали. Видишь, какая вера в Бога и любовь к ближнему? Хочешь ли узнать еще и иное преимущество этого города? В Антиохию пришли некоторые из Иудеи и стали искажать проповедь (евангельскую) и вводить иудейские обряды. Не снесли (антиохийцы) в молчании этого нововведения и не остались в покое, но, сошедшись и составив сбор, послали в Иерусалим Павла и Варнаву, и сделали то, что апостолы разослали по всей вселенной догматы чистые, свободные от всякой иудейской немощи [5] (Деян. 15). Вот это достоинство, вот это преимущество города: это делает его главным городом не на земле, а на небе. А все другие отличия тленны, непрочны, и прекращаются вместе с настоящею жизнью, часто оканчиваются и прежде настоящей жизни, как это случилось и теперь. По мне, город, в котором нет боголюбивых жителей, хуже всякой деревни и бесславнее всякой пещеры. И что говорить о городе? Чтобы узнал ты основательно, что одна добродетель украшает жителей, я ничего не стану говорить тебе о городе, но постараюсь это доказать, взяв в пример то, что досточтимее всякого города, именно храм Божий в Иерусалиме. Это – храм, в котором (приносились) жертвы и молитвы, (совершались) богослужения, где (находились) Святое Святых, и херувимы, и Завет, и стамна златая, – эти великие знамения промышления Божия о народе; где были даваемы постоянные откровения свыше, вдохновляемы Богом пророки; где устройство было делом не человеческого искусства, но мудрости Божией; где стены повсюду блистали множеством золота, и (где) чрезвычайная драгоценность материала и тщательность искусства, сочетавшись между собою, показывали, что это тогда был единственный такой храм на земле. Вернее же сказать, не одна тщательность искусства, но и мудрость Божия участвовала в построении этого здания, потому что Соломон предначертал его и воздвиг таким не по своему произволу, не сам собою, но быв наставлен во всем от Бога и получив предначертание с неба. И однако, этот прекрасный, удивительный и святой храм, когда молившиеся в нем развратились, был так обесчещен, опозорен и осквернен, что еще прежде разрушения своего назван вертепом разбойников (Иер. 7:11; Мф. 21-13) и пещерою гиены, а впоследствии предан был в варварские, нечистые и скверные руки. Хочешь ли узнать это же самое и о городах? Что было великолепнее городов содомских? У них и дома, и здания, и стены были великолепны, и страна тучная и плодородная, уподоблявшаяся раю Божию. А хижина Авраамова была бедна и мала, и не имела никакого укрепления. Однако, иноплеменники, когда произошла однажды война с ними, разорили и взяли города, укрепленные стенами, и жителей увели с собою в плен, а против напавшего на них, пустынного жителя, Авраама, не устояли. И это весьма естественно; потому что он обладал такою силою, которая благонадежнее многолюдства и стен, – обладал благочестием. Если ты христианин, то нет у тебя города на земле: “которого художник и строитель нашего города Бог” (Евр. 11:10); хотя бы мы приобрели себе всю вселенную, все останемся в ней странниками и пришельцами. К небу приписаны мы, там жительствуем (Флп. 3:20): не будем же, как дети, пренебрегая великим, дивиться малому.

Не величина города, а добродетель душевная служит для него украшением и безопасностью. Если же ты (величину) считаешь преимуществом города, то подумай, сколько соблазнителей, сколько людей изнеженных и развратных и преданных бездне пороков участвует с тобою в этом преимуществе, – и пренебреги наконец этим отличием. Но не таков тот (небесный город): в нем не может иметь части, кто не показал себя вполне добродетельным. Итак, не будем безрассудны, но станем сетовать тогда, когда отнимет кто-либо достоинство у нашей души, когда мы соделаем грех, когда оскорбим общего всех Владыку. Между тем, случившееся теперь [6] не только ни мало не повредит городу, но, если мы будем бдительны, принесет и величайшую пользу. В самом деле, наш город теперь стал подобен благородной и целомудренной жене: страх сделал его скромнее и честнее и освободил от тех нечестивцев, которые дерзнули совершить преступление. Не будем же плакать по-женски; многие, слышал я, говорили на площади: "горе тебе, Антиохия! Что сталось с тобою? Как ты обесчещена!" Услышав это, я посмеялся над детским умом говорящих такие слова. Это не теперь надобно говорить, а когда увидишь пляшущих, пьянствующих, поющих, богохульствующих, клянущихся, нарушающих клятвы, лгущих, – тогда приговаривай эти слова: "горе тебе, город! Что с тобою сделалось?" Если же увидишь на площади, хоть и немного, мужей скромных, степенных и воздержных, называй такой город блаженным. Малолюдство нисколько не может повредить ему, когда в нем есть добродетель, равно как и многолюдство нисколько не принесет пользы, когда в нем порок. “Ибо, хотя бы народа у тебя, Израиль, [было] столько, сколько песку морского, только остаток его обратится” (Ис. 10:22; сн. Рим. 9:27), – то есть, многолюдство не может умилостивить Меня, говорит Бог. Так поступил и Христос: Он изрек горе городам не за малолюдство их, не за то, что они не были главными. И Иерусалиму Он изрек горе опять по этому же самому, говоря так: “Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе!” (Мф. 23:37). И какую пользу, скажи, приносит мне многолюдство, если оно живет в пороке? Напротив, от этого бывает еще и вред. Что другое было причиною и случившегося теперь? Не беспечность ли, не небрежность ли и нечестие жителей? Принесло ли какую-нибудь пользу городу его преимущество, обширность зданий, и то, что он был главным городом? Если же это и пред земным царем нисколько не помогло преступному городу, напротив все те отличия уничтожены, – тем более, нисколько это преимущество его не поможет ему пред Господом ангелов. Не принесет нам в день (страшного суда) никакой пользы то, что мы живем в главном городе – с обширными портиками и другими подобными преимуществами. И что говорю: в день (суда)? Какую пользу может принести тебе и в настоящей жизни то, что твой город – главный? Разве кто чрез это поправил развалившийся дом, или имел от этого какую прибыль? Разве при помощи этого преимущества прогнал уныние, или прекратил болезнь телесную, или отстал от пороков душевных? Не будем же, возлюбленные, поступать легкомысленно и смотреть на мнения толпы, но узнаем, что, в самом деле, составляет преимущество города, что делает его главным городом. Это говорю я, конечно, в надежде, что город опять получит и это отличие и явится на своем высоком месте, так как царь человеколюбив и боголюбив: хочу, однако, чтобы, если и будут возвращены (городу его преимущества), вы этим не гордились и не хвалились, и из-за этого не превозносили бы пред нами города. Когда захочешь хвалить город, то не говори мне о предместии – Дафне, ни о множестве и величине кипарисов, ни об источниках вод, ни о том, что много людей живет в городе, ни о том, что можно с совершенною безопасностью быть на площади до самого глубокого вечера; (не говори) и об обилии товаров: все это – тленное и остается только до конца настоящей жизни. Но если можешь сказать о добродетели, о скромности, и милостыни, о всенощных бдениях, о молитвах, о трезвости, о любомудрии душевном, – вот этими (добродетелями) прославляй город. Они, когда бывают и у живущих в пустыни, делают ее великолепнее всякого города; напротив, и город бывает хуже всех, если у жителей его нет этих добродетелей. Так поступим не только в отношении к городу, но и в отношении к людям. Если увидишь человека тучного, достигшего большой дородности, высокого, и ростом тела превосходящего других, – не удивляйся ему, пока не узнаешь его души. Станем всех ублажать не за внешнее благообразие, но за красоту душевную. Мал и не высок телом был Давид; однако этот не высокий и малый, не имевший никакого оружия, низложил одним ударом целое войско и ту (плотяную) башню: не бросил он копья, не пустил стрелы, не обнажил меча, но все сделал вержением малого камня. Поэтому некто и увещевает так: “Не хвали человека за красоту его, и не имей отвращения к человеку за наружность его. Мала пчела между летающими, но плод ее – лучший из сластей” (Сир. 12:2-3). То же будем говорить и о городе и о людях; будем и любомудрствовать между собою, и благодарить непрестанно Бога и за настоящее и за прошедшее, и молить Его все вместе и со всем усердием, чтобы и сидящие в темнице, и присужденные к переселению в чужой край, были – первые освобождены, а последние возвращены. И они – члены наши, с нами вместе подверглись волнению, с нами претерпели бурю: станем же молить человеколюбивого Бога, чтобы они с нами насладились и тишиною. Никто не говори: "а мне что еще заботиться? Я избавился от опасности; пусть погибнет такой-то, пусть пропадет другой!" Не станем оскорблять Бога таким небрежением, но будем так скорбеть, так усердно молить Бога, как будто бы мы сами были в несчастии, – исполняя следующее изречение Павлово: “Помните узников, как бы и вы с ними были в узах, и страждущих, как и сами находитесь в теле” (Евр. 13:3), и: “Радуйтесь с радующимися … последуйте смиренным” (Рим. 12:15-16). Это и нам самим доставит величайшую пользу, потому что ничто так не приятно Богу, как то, когда мы с великою искренностью скорбим о наших сочленах. Будем же умолять Его все вместе и о настоящем и о будущем, чтобы Он избавил нас и от того наказания. Настоящие бедствия, каковы бы они ни были, могут быть перенесены и имеют конец; а тамошние мучения бесконечны и неизбежны. Но вместе с молитвою, будем и сами стараться не впадать впредь в те же грехи, зная, что иначе не можем мы уже получить и прощение. Итак, падем все вместе пред Богом, и как здесь, так и дома у себя будем говорить: “Ибо праведен Ты, Господи, во всем, что соделал с нами, …совершил истинные суды во всем, что навел на нас” (Дан. 3:27-28). Ежели грехи наши восстали против нас, то сотвори нам (милость) ради имени Твоего и не допусти впредь испытать такие бедствия, “и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки” (Мф. 6:13). Аминь.

[1] Это был Македоний. См. Theodor. Hist. XIII.

[2] Т. е. как не повредила трем святым отрокам разженная вавилонская печь.

[3] Константинополь.

[4] Епископ Флавиан.

[5] Так св. Златоуст называет обряды иудейские, которые потеряли всю силу свою с пришествием Спасителя.

[6] Т. е. отнятие у Антиохии некоторых преимуществ.

БЕСЕДА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

О прежнем предмете – возмущении, также о посте, и на изречение апостола: “Радуйтесь всегда в Господе” (Флп. 4:4).

МНОГИЕ, видел я, радуются и говорят друг другу: мы победили, мы одолели; половина поста убыла. Таковых прошу не радоваться тому, что убыла половина поста, а смотреть на то, убыла ли половина грехов – и тогда ликовать. Это действительно достойно радости, это и есть искомое, для этого все и делается, чтобы т. о. исправили мы свои недостатки, чтобы вышли из поста не такими, какими вступили в пост, но омылись и отстали от всех дурных привычек, и так провели священный праздник. А если не так, то нам не только не будет никакой пользы, но и величайший вред от того, что пройдет пост. Не будем же радоваться, что мы прошли поприще поста: это вовсе не важно; но станем радоваться, когда проведем его в добрых делах, чтобы, и по прошествии поста, сиял плод его. И польза зимы обнаруживается особенно тогда, когда она пройдет: зеленеющие нивы и покрытые листьями и плодами деревья видом своим возвещают о пользе, происшедшей для них от зимы. Это же да будет и с нами! И мы зимою, во время поста, пользовались продолжительными и непрерывными дождями, быв непрестанно поучаемы, приняли (в себя) духовные семена и отсекли терния удовольствий. Будем же тщательно хранить принятое, чтобы, и по прошествии поста, процветал плод его, и чтобы по тем благам, которые получим он поста, помнить нам и самый пост. Если мы так настроим себя, то и будущий пост примем с радостью. Многие, вижу я, так малодушны, что теперь же беспокоятся о будущей четыредесятнице; многие, слышал я, говорят, что по окончании поста они не чувствуют радости отдохновения вследствие заботы о будущем годе. Что может быть малодушнее этого, скажи мне? А что причиною тому? То, что с наступлением поста мы не о том стараемся, как бы благоустроить душу, а поставляем пост только в воздержании от яств.

Если бы мы получили от него много пользы к исправлению нравов, то, на самом деле ощущая благие действия его, пожелали бы, чтобы хоть каждый день был пост; никогда не перестали бы любить его, и, ожидая поста, не были унылы и беспокойны. Человека, благонастроенного по уму и пекущегося о своей душе, никакая решительно вещь не может опечалить: он будет наслаждаться чистою и непрерывною радостью. И что это правда, вы слышали, как Павел сегодня убеждал нас и говорил: “Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь” (Флп. 4:4). Знаю, что (исполнение) этих слов для многих кажется невозможным. Как возможно, говорят, человеку непрестанно радоваться? Радоваться не трудно, скажет, быть может, кто-нибудь, но радоваться непрестанно – это мне кажется уже невозможным, потому что нас постигают со всех сторон многие неизбежные скорби. Иной потерял или сына, или жену, или искреннего друга, которые роднее всякого родственника; или понес ущерб в имуществе, или впал в болезнь, или претерпел другое какое-либо несчастие, или огорчен незаслуженной обидой; или (случился) голод или язва, или налог непосильный, или расстроились домашние дела; а впрочем, и не перечтешь всего, что в частном и в общественном быту обыкновенно огорчает нас. Как же, говорят, возможно всегда радоваться? Конечно возможно, человек! А если бы было невозможно, то Павел не стал бы убеждать, не стал бы советовать он, обладающий духовною мудростью. Поэтому я постоянно говорил вам, и не перестану говорить, что, чему нельзя нигде и ни от кого научиться, о том вы можете любомудрствовать здесь. Удовольствий и радости желают все, и для этого все и делают, и говорят, и трудятся. И купец для того плавает, чтобы собрать денег, а деньги собирает для того, чтобы, обладая ими, радоваться. И воин для того сражается, и земледелец для того возделывает землю, и всякий для того занимается своим ремеслом, и ищущие власти для того ищут ее, чтобы наслаждаться славою, а наслаждаться славою хотят для того, чтобы радоваться. Да и всякое дело, как видеть можно, делается у нас для этой цели; и каждый, ее имея в виду, спешит дойти до нее всякими средствами.

Итак, все, как сказал я, любят радость, но не все могут достигнуть ее, потому что не знают пути, ведущего к ней. Многие думают, что богатство бывает причиною радости. Но, если бы оно было причиною, – никто из имеющих деньги никогда не скорбел бы; а между тем, многие из богачей жизнь считают не жизнью, и желают тысячи смертей, когда почувствуют какое-либо огорчение; и если кто печалится много, так они – более всех. Не смотри на их пиршества, ни на их ласкателей и тунеядцев, но на то, что бывает из-за этих (пиршеств), – на разорения, клеветы, опасности, беспокойства, и, что еще хуже, на то, что, подвергаясь этим превратностям, сверх чаяния, богачи не умеют и любомудрствовать и великодушно переносить несчастия. Потому и бедствия представляются им не такими, каковы они – по природе; напротив, и легкое кажется им невыносимым. Не так бывает с бедными: и невыносимое кажется им сносным, потому что они сами уже думали о многом таком. Ведь не столько от свойства вещей, сколько от расположения страждущих зависит, что постигающие нас бедствия представляются то великими, то малыми. И чтобы не приводить мне издалека примеров на то и на другое, возьму их из случившегося с вами. Посмотрите же: бедные все избежали, простые люди избавились от опасности, и наслаждаются полной свободой; а управлявшие городом, содержавшие лошадей, председательствовавшие на играх и исправлявшие другие общественные должности, – эти люди сидят теперь в темнице, боятся до крайности, терпят одни наказание за преступления всех, живут в непрестанном страхе и находятся теперь в самом жалком положении, не по великости опасностей, но потому, что в прежнее время жили в роскоши.

2. И точно, многие, когда мы их утешали и убеждали мужественно переносить несчастие, говорили: "ведь мы никогда ни о чем таком и не думали, и не умели так любомудрствовать; поэтому нуждаемся во многом утешении". Другие опять думают, что здоровье – причина удовольствия. Нет: многие из здоровых и сами тысячу раз желали умереть, не могши перенести постигавших их огорчений. Иные опять говорят, что наслаждение славою, обладание властью и начальствование, и ласкательство от многих доставляют непрестанную радость. И это не так. Да что и говорить о других властях? Если мы взойдем мыслию до самого царского сана, то найдем, что живущий в этом сане окружен множеством огорчений, и тем более имеет неизбежных поводов к скорби, чем большим занят он количеством дел. Нечего уж и говорить о войнах, сражениях и нападениях варваров: (царь) часто боится даже домашних своих. Действительно, многие из прежних царей, избежав рук неприятельских, не избежали козней от своих телохранителей. А поводов к печали у царей столько, сколько волн у моря. Итак, если и царский сан не делает жизни беспечальною, что же другое может сделать это? Из житейского – ничто; а изречение Павлово, при том краткое и малое, – оно одно откроет нам это сокровище. Не нужно много слов, ни продолжительного разглагольствия: размыслим только об этом изречении – и найдем путь, ведущий к истинной радости. Павел не просто сказал “радуйтесь всегда”, но присовокупил и причину непрерывной радости, сказав: “Радуйтесь всегда в Господе”. Радующийся о Господе ни в каком случае не может быть лишен этой радости. Все другое, о чем мы радуемся, превратно, непостоянно и удобоизменчиво; и не только это имеет в себе недостаток, но и то еще, что, и будучи продолжительно, не доставляет нам такой радости, которая бы прогоняла и затмевала печаль, причиняемую нам другими предметами. А страх Божий имеет то и другое: он тверд и неподвижен, и столько источает радости, что мы бываем совершенно нечувствительны к другим бедствиям. Боящийся Бога как должно, и надеющийся на Него, приобрел себе самый корень радости и владеет вполне источником благодушия. И как малая искра, упав в безбрежное море, легко исчезает, так, что бы ни случилось с боящимся Бога, все, упадая как бы в великое море благодушия, угасает и исчезает. А в особенности удивительно то, что такой человек не перестает радоваться и тогда, когда есть причина для печали. Если бы ничто не причиняло печали, не было бы велико для него и то, что он может непрестанно радоваться. Но быть выше всего, когда постигают многие бедствия, повергающие в скорбь, и радоваться среди печали – вот это необычайно! Как никто не удивлялся бы, что три отрока не сгорели, если бы они были вдали от Вавилонской печи, – изумило же всех то, что они, пробыв столько времени среди огня, вышли невредимее не бывших в нем, – так и о святых должно сказать, что, если бы их не постигало никакое искушение, мы не удивились бы, что они непрестанно радуются; а изумления достойно и превышает человеческую природу то, что они, будучи окружены со всех сторон бесчисленными волнами, находятся в лучшем расположении, чем наслаждающиеся совершенною тишиною.

Итак, из сказанного ясно, что нельзя найти у мирских людей ни одного рода жизни, в котором бы благодушие было постоянным достоянием; а что верующий не может не наслаждаться непрестанною радостью, и это постараюсь опять доказать, чтобы вы не только узнали эту беспечальную жизнь, но и поревновали о ней. Представим же человека, который не знает за собою никакой вины, но имеет добрую совесть, стремится к будущему и пребывает в благих надеждах: что может, скажи мне, повергнуть его в печаль? Не всего ли невыносимее представляется смерть? Но ожидание ее не только не печалит, а еще весьма радует его: он знает, что наступление смерти есть избавление от трудов и приведение к венцам и наградам, назначенным для подвизавшихся в благочестии и добродетели. А безвременная кончина детей? Но и это переносит он мужественно, и говорит словами Иова: “Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!” (Иов. 1:21). Если же смерть и потеря детей не могут опечалить, – тем более ущерб в имуществе, поношения, обвинения, клеветы и болезни телесные никогда не могут поразить столь великой и доблестной души. Так и апостолы подвергались побоям, но не скорбели. Велико уже и это: но гораздо важнее то, что они не только не скорбели, но и самые бичи делали поводом к еще большей радости, и возвратились “из синедриона, радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие” (Деян. 5:41). Оскорбил кто и обругал такого человека? Но он научен Христом радоваться среди поношений: “Радуйтесь, – говорит (Христос), - и веселитесь, …когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня …, ибо велика ваша награда на небесах” (Мф. 5: 11-12). Впал он в болезнь? Но он слышал, как другой увещевает и говорит: “В болезни твоей” и в бедности “веруй Ему, ибо золото испытывается в огне, а люди, угодные Богу, – в горниле уничижения” (Сир. 39:9; 3:5-6). Если же ни смерть, ни потеря имущества, ни болезнь телесная, ни бесчестие, ни поругание, ни иное что подобное не может его опечалить, напротив еще и радует, – то какая будет у него еще причина печали? Что же, скажешь, разве святые не скорбели? Не слышишь ли, что говорит Павел: “Великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему” (Рим. 9:2)? Вот это самое и удивительно, что скорбь приносила пользу и радость от самого плача. Как бичи причиняли (апостолам) не боль, а радость, так опять и скорбь доставляла (Павлу) великие те венцы. И вот что еще удивительно: мирская – не только печаль, но и радость наносит крайний вред, а в делах духовных совсем напротив: не только радость, но и печаль имеет великое сокровище благ; а как это, я скажу. Нередко иной в мире радуется, увидя врага в несчастии, и этою радостью навлекает на себя великое наказание. Другой, опять, скорбит, увидя брата падшим, и этою скорбью приобретает себе от Бога великое благоволение.

3. Видишь ли, как печаль по Боге лучше и полезнее радости мирской? Так и Павел печалился о грешниках, о неверующих в Бога, и за эту печаль получил великую награду. Но, чтобы сделать мне слова свои яснее, и чтобы вы узнали, что сказанное, хотя и удивительно, однако истинно, и что плач действительно часто ободряет скорбящие души и облегчает обремененную совесть (скажу вот что): многие из жен, потеряв любимейших детей, когда им препятствуют поплакать, порыдать и постенать, надрываются и умирают; если же сделают все, что свойственно скорбящим, то облегчаются и получают утешение. И удивительно ли, что это бывает с женами, когда можно видеть, что и пророк испытывает то же? Вот почему он непрестанно говорит: “Оставьте меня, я буду плакать горько; не усиливайтесь утешать меня в разорении дочери народа моего” (Ис. 22:4). Итак, печаль часто приносит утешение. Если же это бывает в мире, тем более в делах духовных. Посему (Павел) говорит: “Ибо печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению” (2 Кор. 7:10). Слова эти кажутся неясными; они вот что означают: опечалился ты об имуществе – не получил от этого никакой пользы. Опечалился о болезни – нисколько не помог, но еще более повредил себе.

Я сам слышал, как многие, испытав это, винят себя и говорят сами себе: что пользы, что я скорбел? И денег не возвратил, и себя расстроил. Но если ты печалишься о грехе, то и его загладишь, и получишь величайшую радость. Если попечалишься о падших братиях, то и себя вразумишь и утешишь, и их восстановишь; а если и не принесешь им никакой пользы, так сам получишь величайшую награду. И чтобы увериться тебе, что эта печаль о падших, хотя бы мы нисколько не помогли им, приносит нам величайшую награду, послушай, что говорит Иезекииль, или лучше, что чрез него вещает сам Бог. Когда посылал Он некоторых разорить город (Иерусалим), и истребить огнем и мечом все здания с их жителями, то одному из них повелевает так: “На челах людей скорбящих, воздыхающих о всех мерзостях, совершающихся среди него, сделай знак”. А другим, повелев и сказав: “И начните от святилища Моего”, - присовокупил сии слова: “Но не троньте ни одного человека, на котором знак (Иез. 9:4,6). Почему это, скажи мне? Потому что они, если и нисколько не помогают (грешникам), все же стенают и болезнуют о происходящем. А других еще упрекает (Бог) в том, что они, предаваясь роскоши и чревоугодию, и наслаждаясь великою свободою, не скорбели и не разделили печали, когда видели, как иудеи были отводимы в плен. Упрекает же их такими словами: “Не болезнуете о бедствии Иосифа” (Ам. 6:4-6), – называя Иосифом весь народ. И опять: “Не убежит и живущая в Цаане; плач в селении Ецель не даст вам остановиться в нем” [1] (Мих. 1:11). Хотя (грешники) и справедливо наказываются, однако (Бог) хочет, чтобы мы соболезновали об этом, а не радовались и веселились. Ежели Я, Который наказываю, говорит Он, делаю это, не радуясь, и не услаждаюсь их мучением (“Разве Я хочу смерти беззаконника?” – Иез. 18:23, 32; (не хочу смерти грешника) сн. 33:11); то и ты должен подражать Господу, и болезновать о том самом, что (грешник) дал случай и повод к праведному наказанию. Посему кто печалится по Боге, тот получает от этого великую пользу. Если же претерпевающие побои блаженнее тех, которые наносят их, если наши [2] страдальцы блаженнее язычников, живущих в покое, и скорбящие – веселящихся, то какой же еще может быть у нас повод к скорби? Поэтому никого не должно называть блаженным, кроме живущего только по Боге; этих одних ублажает и Писание. “Блажен, - говорит, - муж, который не ходит на совет нечестивых” (Пс. 1:1). “Блажен человек, которого вразумляешь Ты, Господи, и наставляешь законом Твоим” (Пс. 93:12). “Блаженны непорочные в пути” (Пс. 118:1). “Блаженны все, уповающие на Него” (Пс. 2:12). “Блажен народ, у которого Господь есть Бог” (Пс. 32:12). “Блажен, кого не зазирает душа его” (Сир. 15:2). “Блажен муж, боящийся Господа” (Пс. 111:1). И Христос опять (говорит) так: “Блаженны плачущие, блаженны нищие духом, блаженны кроткие, блаженны миротворцы, блаженны изгнанные за правду” (Мф. 5:3-11). Видишь, как божественные законы везде ублажают не кого-либо из богатых, не из знатных родом, не из пользующихся славою, но стяжавшего добродетель! Это потому, что требуется, чтобы основанием всех наших дел, или страданий, был страх Божий; и если ты заранее насадишь этот корень, то не только покой, честь, слава и уважение, но и обиды, и клеветы, и оскорбления, и бесчестие, и мучения, и все вообще бедствия произрастят тебе плоды радости. И как корни дерев сами горьки, а плоды приносят нам весьма приятные, так и печаль по Боге принесет нам великую радость. Кто только часто молился со скорбью и проливал слезы, те знают, какую получили они радость, как очищали совесть, как восставали с благою надеждою. Это потому, что, как я всегда говорю, не свойство вещей, а мысль наша обыкновенно печалит и радует нас. Итак, если мы настроим ее, каковою ей быть должно, то будем иметь залог всякого благодушия. Как вредит и пользует не столько свойство воздуха и внешние влияния, сколько собственное предрасположение; точно то же самое и с душою, и тем еще более, что там неизбежность природы, а здесь все зависит от свободной воли. Поэтому Павел, претерпев бесчисленные бедствия: кораблекрушения, брани, насилия, разбойников, и все, чего и исчислить словом невозможно, и умирая каждый день, не только не скорбел и не роптал, но и хвалился, и радовался, и говорил: “Ныне радуюсь в страданиях моих за вас и восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых за Тело Его” (1 Кол. 1:24). И опять: “И не сим только, но хвалимся и скорбями” (Рим. 5:3). А хвалиться значит радоваться в высшей степени.

4. Итак, если желаешь радости, не ищи ни денег, ни телесного здоровья, ни славы, ни власти, ни веселья, ни роскошных трапез, ни шелковых одежд, ни многоценных полей, ни блистательных домов, и ничего другого тому подобного, но устремись к любомудрию по Боге и держись добродетели: тогда ничто ни из настоящего, ни из ожидаемого не сможет опечалить тебя. То, что других опечаливает, для тебя будет приращением радости. И бичи, и смерть, и потери, и злословия, и обиды, и все подобные бедствия, если только наводятся на нас ради Бога, и этот имеют корень, вносят в нашу душу великую радость.

Никто не сможет сделать нас несчастными, если мы сами не сделаем себя такими; равно как никто не сможет сделать нас и блаженными, если не сделаем себя таковыми мы сами, по благодати Божией. И чтобы вы уверились, что блажен один тот, кто боится Господа, это докажу вам теперь не прошедшим, но тем, что случилось с нами. Всему нашему городу угрожало полное истребление, и из богатых, знатных и знаменитых людей никто не осмелился показаться среди города, но все убежали и ушли вон. А боящиеся Бога, обитатели монастырей, эти, пришедши сюда с великим дерзновением, порешили все, и случившиеся уже бедствия, и ожидаемые еще ужасы так мало могли их устрашить и повергнуть в уныние, что, находясь вдали от несчастия и не имея ничего общего (с жителями города), они бросились сами в средину огня и всех исторгли оттуда. И что всем кажется страшным и ужасным – смерть – они готовы были принять со всею охотою, стремились к ней с большею радостью, чем другие – к властям и почестям; знали они, что в этом и состоит величайшая власть и честь, и самыми делами доказали, что блажен только тот, кто держится высшего любомудрия: он и не терпит никакой перемены, и не подвергается никакому злополучию, но наслаждается непрерывным благоденствием и посмевается над всеми мнимыми неприятностями. Вот теперь первые сановники (города) находятся в великой печали, сидя в темнице, отягченные цепями, и каждый день ожидая смерти, – а эти (иноки) наслаждаются чистейшим удовольствием, если б даже им пришлось претерпеть какое несчастие. И что другим кажется страшным, то для них вожделенно, потому что они знают, к чему стремятся, и какая участь ожидает их по отшествии отсюда. И живя так строго и посмеваясь смерти, они однако же болезнуют о других, и от этого получают опять величайшую пользу. Постараемся же иметь попечение о своей душе, и никакая нечаянность не в состоянии будет опечалить нас. Будем умолять Бога и о заключенных в темницу, чтобы Он избавил их от постигшего их несчастия. Бог мог бы и вдруг прекратить бедствие, и не оставить и малых следов его; но, чтобы мы опять не впали в прежнюю беспечность, Он положил потоку этих бедствий утихать постепенно и мало помалу, чем и удерживает нас в одинаковом благоговении. И что это правда, и многие впали бы опять в прежнюю беспечность, если бы все (несчастие) прекратилось вдруг, это видно вот из чего. Еще есть остатки несчастия, еще неизвестно решение царя, и все, управлявшие делами города, в узах; а многие из жителей нашего города, по страсти мыться, бегут на реку, делают там тысячу позорных дел, бесчинствуют, пляшут, водят хороводы, увлекают за собою женщин. Какое могут они заслужить прощение, какое извинение? Или лучше, какого не заслужат наказания и мучения? Глава города в темнице, члены наши в ссылке, приговор о них не известен; а ты, скажи мне, строишь хороводы, заводишь игры и смеешься! Не можем же, говорят, оставаться немытыми? О, бесстыдная, неблагодарная и развращенная мысль! Сколько прошло, скажи мне, месяцев, сколько годов? Еще нет двадцати дней, как заперты для тебя бани, и ты сетуешь и ропщешь, как будто не мылся целый год! Так ли, скажи мне, было с тобою, когда ты ожидал нападения воинов, когда каждый день думал умереть, когда убегал в пустыни и спешил на вершины гор? Если бы тогда предложил кто тебе не мыться целый год, чтобы избавиться от предстоящей опасности, не с готовностью ли бы ты принял и перенес это? И вот, когда бы должно было благодарить Бога, прекратившего эту (опасность) без всякого для нас вреда, ты опять пляшешь и бесчинствуешь, и, как страх прошел, опять впал ты еще в большую беспечность. Так ли тронули тебя бедствия, что ты желаешь еще бань? Если бы бани и были открыты, то несчастие содержимых еще (в темнице) не достаточно ли для того, чтобы заставить и не находящихся в бедствии забыть о всяком удовольствии? В опасности жизнь, а ты помнишь о банях и хочешь веселиться? Потому ли оказываешь небрежение, что избег теперь (бедствия)? Смотри, не поставь себя в опасность еще большего наказания, не вызови опять минувшей грозы с большею силою, и не подвергнись тому, что говорит Христос о демонах. Когда, говорит Он, нечистый дух выйдет и потом найдет дом праздным и очищенным, то, взяв с собою еще “семь других духов, злейших себя”, входит в душу – “и бывает для человека того последнее хуже первого” (Лук. 11:24-26). Убоимся же и мы, чтобы, избавившись от прежнего несчастия, последующим нерадением не навлечь нам на себя больших против прежнего бедствий. Знаю, что вы чисты от этого неразумия: так удерживайте, обуздывайте, вразумляйте и бесчинствующих, чтобы нам радоваться всегда, как заповедал Павел, чтобы и за свои добрые дела, и за попечение о других, и здесь и в будущей жизни, получить нам великую награду, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого Отцу, со Святым Духом, слава, честь и поклонение, ныне и присно, и во веки веков Аминь.

[1] В славянск. перев. Библии: в Сеннааре.

[2] Т. е. христианские.

БЕСЕДА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

В воскресенье спасительной [1] недели к сельским жителям, и о том, что не должно клясться.

ПРЕДШЕСТВУЮЩИЕ дни вы радостно отпраздновали память святых мучеников, насладились духовным торжеством, поликовали добрым ликованием. Вы видели обнаженные бока, рассеченные ребра, льющуюся отовсюду кровь, бесчисленные роды мучений. Вы видели, как природа человеческая являет дела выше природы и как венки сплетаются из крови. Вы устроили прекрасное торжественное шествие по всему городу под водительством славного вождя. А меня болезнь принудила против воли остаться дома. Впрочем, если я и не принимал участия в торжестве, то все же был участником радости, если и не имел удовольствия быть на празднестве, то все же был соучастником вашего веселья. Такова уж сила любви: она заставляет и неиспытывающих удовольствия радоваться наравне с испытывающими, побуждая считать общими (всем нам) блага ближних. Поэтому-то я, и дома сидя, радовался вместе с вами, (а сегодня), хоть и не совсем еще оправился от болезни, поднялся и побежал к вам, чтобы видеть ваши любезные лица и принять участие в настоящем празднестве. А настоящий день, полагаю я, представляет величайшее торжество, по причине присутствия наших братьев, которые придали сегодня блеск нашему городу и украсили наше собрание. Люди эти хотя и отличны от нас по языку [2], но согласны с нами по вере, живут в тихом спокойствии и проводят воздержную и достославную жизнь. В самом деле, у этих мужей нет ни театров с их бесчинством, ни конских состязаний, ни развратных женщин, ни прочей сумятицы городской. Распутство во всех его видах изгнано, и повсюду обильно процветает благонравие. А причина этого в том, что жизнь их полна труда, и училище добродетели и воздержности они находят в возделывании земли, занимаясь тем самым искусством, которое Бог прежде всех прочих ввел в нашу жизнь. Адаму еще до согрешения, когда он наслаждался полной свободой, было предписано заниматься некоторого рода земледелием, не тяжелым, правда, и чуждым изнурительного утомления, но вместе с тем доставлявшим ему великое любомудрие. Поставил его, говорится (в Писании), “возделывать … и хранить” рай (Быт. 2:15). На кого бы вы ни посмотрели из этих мужей, вы увидели бы, как каждый из них в одно время впрягает пашущих волов, тащит плуг и рассекает глубокую борозду, в другое – восходит на священное возвышение и возделывает души подчиненных, то он срезает серпом терния с поля, то словом счищает с душ грехи, потому что они не стыдятся занятий землей, как жители нашего города, а стыдятся праздности, зная, что она научила всякому злу и искони была наставницей порока для возлюбивших ее. Эти люди больше, чем кто-либо, мудрствуют наивысшею мудростью, показывая свою добродетель не по внешности, а по самому убеждению. Что касается мудрецов языческих, то они ничуть не лучше актеров и комедиантов, так как не в силах показать ничего большего, кроме плаща [3], бороды и длинной мантии; а эти люди, совершенно наоборот, распрощавшись с посохом, бородою, и прочими принадлежностями, украсили свою душу предписаниями истинного любомудрия, да и не одними лишь предписаниями, а и самыми делами. И если вы спросите кого-нибудь из этих деревенских жителей, ничего не знающих кроме своего заступа и плуга, о тех истинах, относительно которых языческие мудрецы не смогли сказать ничего здравого, несмотря на бесконечные свои изыскания и длинные рассуждения, он с великой мудростью точно ответит вам все. Да не это одно только удивительно, а и то еще, что они и делами своими подтверждают веру, основанную на истинах, потому что они непоколебимо уверены, что мы имеем бессмертную душу, должны будем дать отчет о совершенном здесь, и предстать страшному престолу, почему и всю жизнь свою устроили сообразно этим надеждам, и стали выше всякой житейской суеты, будучи научены божественным Писанием, что “суета сует, – все суета!” (Еккл. 1:2), и не стремятся ни к какому призрачному блеску.

Эти люди и о Боге умеют любомудрствовать так, как заповедал Бог. Если ты возьмешь одного из них, и приведешь затем какого-нибудь языческого мудреца, или – поелику теперь такового не найти – если, взяв кого-нибудь из тех, и раскрыв книги древних мудрецов, прочтешь (написанное в них) и, сопоставив, сравнишь, что отвечают эти люди ныне, и что мудрствовали тогда те, то увидишь, сколь велика мудрость первых, и как велико неразумие последних. В самом деле, в то время как некоторые из этих последних говорят, что и сущее не руководится Провидением, и творение произошло не от Бога, и добродетель будто бы не достаточна сама по себе, а нужны еще деньги, благородное происхождение и внешний блеск, и много другого, еще более достойного смеха, – эти люди, наоборот, мудрствуют и о Промысле, и о загробном суде, и о творческой деятельности Бога, приведшей все из несущего, и о всем прочем, нисколько, при этом, не будучи обязаны языческой науке. Кто не познает отсюда силы Христа, которая неученых и простецов показала настолько мудрейшими много хвалившихся своею мудростью, насколько разумные мужи превосходят малых детей? Какой им вред от того, что речь их проста, когда помышления их исполнены глубокой мудрости? Какая, наоборот, польза язычникам в обработанном слове, когда ум их остается чужд мыслей? Это похоже на то, как если бы кто-нибудь имел нож, у которого рукоятка серебряная, а самое лезвие мягче всякого свинца. Так точно и у них: речь изукрашена словами и именами, а мысль крайне немощна и ни на что решительно для них не пригодна. Совсем не так у этих мудрецов, а как раз напротив: ум их полон глубокой духовной мудрости, и жизнь следует учению. У них нет изнеженных женщин, нет ни украшений в одеждах, ни подкрашиваний и подрисовываний: всякое подобного рода растление нравов изгнано. Оттого-то они и подчиненных себе людей очень легко приучают к воздержности, и с полною точностью соблюдают закон Павла, повелевающий иметь одежду и пропитание, и не искать ничего больше (1 Тим. 6:8). У них нет обычая натираться благовонными мазями, отуманивающими ум, а сама земля, порождая травы, искуснее всякого мировара, изготовляет для них тонкое благоухание цветков. И так как они изгнали всякую роскошь и удалили гибельные потоки пьянства, а пищу употребляют в таком лишь количестве, сколько нужно для поддержания жизни, то и тело у них вследствие этого пользуется таким же полным здоровьем, как и душа. Итак, не будем презирать этих людей за их внешний вид, а станем лучше дивиться их разуму. Что пользы, в самом деле, во внешних одеждах, когда душа облачена жалостнее всякого нищего? Хвалить и удивляться человеку следует не за одежды, равным образом и не за тело, а за душу. Раскрой душу этих людей, и ты увидишь красоту ее и богатство по речи, по убеждениям и по всему состоянию нравов.

2. Итак, пусть устыдятся язычники, пусть закроют в смущении лицо свое и скроются со стыда за своих философов и за свою мудрость, которая немощнее всякого безумия. В то время как их мудрецы при своей жизни едва смогли научить своим мнениям самое ничтожное число людей, да и этих лишились при малейшей случившейся опасности, – ученики Христа, – рыболовы, мытари, делатели палаток, – в течение немногих лет обратили к истине всю вселенную, и, не смотря на бесчисленные, возникавшие с тех пор опасности, проповедь не только не угасла, а процветает и ныне и делает большие и большие успехи; они же научили мудрствовать людей несведущих – земледельцев и пастухов. Эти-то последние, имея вместе со всем прочим внедренную в сердце любовь, – виновницу всякого добра, – не смотря на дальний путь, поспешили придти к нам, чтобы обнять своих братьев.

Вот и мы за такие дары, – разумею любовь и расположение, – отпустим их, снабдив средствами на дорогу, и поведем опять речь о клятвах, чтобы с корнем вырвать у всех из ума эту порочную привычку. Но наперед я хочу сегодня немного напомнить из сказанного вам раньше. После того как иудеи, удалившись из Персии и освободившись от этой тирании, возвратились в свое отечество, “вижу, – говорится, – летящий свиток (в греч. серп); длина его двадцать локтей, а ширина его десять локтей”, и от пророка, учившего их, слышали, что “это проклятие, исходящее на лице всей земли” и входящее в “дом клянущегося Моим именем ложно, и пребудет в доме его, и истребит его, и дерева его, и камни” (Зах. 5:1-4). При чтении этих слов в свое время [4], мы исследовали, почему (Господь) губит не только самого клянущегося, а разрушает и дом его, и указывали причину этого в том, что Бог хочет, чтобы наказания за тягчайшие преступления навсегда оставались, дабы все после этого были благоразумны. А так как клятвопреступник по смерти неизбежно погребается и предается недрам земли, то чтобы не похоронить вместе с телом и его нечестие, Бог и сделал самый дом могильным памятником, именно для того, чтобы все проходящие, видя его и зная причину разрушения, бежали подражания греху. Это случилось и с содомлянами: когда они возгорелись похотью друг на друга, сожжена была и сама земля ниспосланным с небес огнем, так как Бог хотел, чтобы наказание и за этот грех пребывало постоянно (Быт. 19). И заметь человеколюбие Бога: не самих грешников заставил Он непрестанно гореть в огне до настоящего дня, но, попалив их раз навсегда пожаром, сожег лицо земли и выставил его на вид всем желающим после того видеть; и теперь вид той земли блистательнее всякого голоса убеждает все последующие поколения, как бы взывая и говоря: не дерзайте на дела содомлян, не так поражает ум, как ужасающий вид, постоянно носящий следы несчастия. Это могут засвидетельствовать и побывавшие в тех странах; прежде, не смотря на то, что им часто приходилось слышать об этом при чтении Писания, они боялись не особенно сильно, а когда побывали и прошли ту страну, видели совершенное ее опустение, созерцали следы пожара и нигде не замечали настоящей земли, а все лишь золу и пепел, они уходили с ужасом, получив от этого зрелища великий урок благоразумия, так как самый способ казни напомнил образ греха. Как те ввели смешение бездетное, не завершавшееся чадорождением, так точно и Бог навел мщение, которое сделало чрево земли раз навсегда бездетным и лишенным всяких плодов. Поэтому-то Бог угрожает разрушить и дома клянущихся, дабы чрез их наказание сделать других более благоразумными.

3. А я укажу вам сегодня не один, и не два, и не три дома, разрушенных за клятву, а целый город и народ боголюбезный, племя, всегда пользовавшееся особенным попечением Промысла, и род, избежавший многих опасностей. В самом деле, – Иерусалим, град Божий, имевший святой кивот и все его служение, город, где были пророки и благодать Духа, и кивот, и скрижали завета, и стамна златая, где часто появлялись ангелы, – этот самый город, не смотря на бесконечное множество случавшихся войн и многочисленные нападения на него варваров, как будто окруженный стальною стеной, всегда лишь смеялся над всеми этими (врагами), и в то время, как вся страна была уже разорена, он один не потерпел никакого несчастия. Еще удивительнее то, что он даже прогонял врагов, часто нанося им тяжкие удары, и пользовался у Бога столь великим попечением, что Сам Бог говорил: “Как виноград в пустыне, Я нашел Израиля; как первую ягоду на смоковнице, в первое время ее, увидел Я отцов ваших” (Ос. 9:10); и относительно, затем, самого города: “когда в виноградной кисти находится сок, тогда говорят: “не повреди ее, ибо в ней благословение”” (Ис. 65:8). И все-таки этот возлюбленный Богом город, избежавший и столь многих опасностей, и получивший прощение за многие преступления, и один лишь смогший избежать пленения, в то время как все остальные были пленены не раз, не два, а многократно, был низринут за одну только клятву. Как (именно), об этом я сейчас скажу. Стал у них царем некто Седекия. Этот Седекия дал Навуходоносору, варварскому царю, клятву, оставаться его союзником; после этого изменил и перебег на сторону царя египетского, показав полное презрение к клятве, и потерпел то, что сейчас вы услышите. Но наперед необходимо сказать самую притчу пророка, которою он предуказывал все это. “И было ко мне слово Господне, – говорит пророк, – сын человеческий! предложи загадку и скажи притчу; скажи: так говорит Господь Бог: большой орел с большими крыльями, с длинными перьями (слав. – полный ногтей)” (Иез. 17:1-3). Здесь пророк назвал орлом царя вавилонского, а великим и великокрылым, и долгим по протяжению, и исполненным ногтей наименовал его по множеству войск, силе могущества и быстроте нападения, потому что подобно тому, как для орла крылья и ногти служат оружием, так и у царей таковым являются воины и кони. Итак, этот орел, говорится, “имеет повеление прийти на Ливан” (ст. 3). Что значит: повеление? – Решение, твердое намерение. А Ливаном пророк назвал Иудею, потому что последняя лежит подле этой горы. Затем, намереваясь говорить о клятве и договоре, (пророк) продолжает: “И взял от семени этой земли, и посадил на земле семени, поместил у больших вод, как сажают иву. И оно выросло, и сделалось виноградною лозою, широкою, низкою ростом, которой ветви клонились к ней, и корни ее были под нею же” (ст. 5-6) [5]. Здесь виноградом пророк назвал город Иерусалим, а указанием на то, что лозы его лежали над самим орлом, а корни его были внизу последнего, пророк означал договор и союз с ним, и что он сам подчинил себя ему. Затем, желая указать беззаконие, (пророк) говорит: “И еще был орел, - говоря о царе египетском, - с большими крыльями и вот, эта виноградная лоза потянулась к нему своими корнями [6], и простерла к нему ветви свои, чтобы он поливал ее из борозд рассадника своего” (ст. 7, 9), т. е. преступивший договор и клятвы будет ли в силе устоять, спастись и не пасть? Затем, показав, что этого не будет, и город непременно погибнет за клятвопреступление, (пророк) рассуждает о самом наказании и называет причину: “Не вырвут ли корней ее, и не оборвут ли плодов ее, так что она засохнет?” (ст. 9)? И желая показать, что он будет разрушен не человеческою силой, но (именно) потому, что чрез клятвопреступление он сделал себе врагом Бога, (пророк) присовокупил: “И не с большою силою и не со многими людьми сорвут ее с корней ее” (ст. 9). Такова притча. Далее пророк разъясняет ее, говоря так: “Вот, пришел царь Вавилонский в Иерусалим” (ст. 12). Затем, сказав далее кое о чем другом, (пророк) говорит о клятве и союзе: “Обязал, – говорит, – его клятвою” (ст. 13); затем, указывая на измену, говорит: “Но тот отложился от него, послав послов своих в Египет, чтобы дали ему коней и много людей” (ст. 15), и вслед за этим, показывая, что вся гибель происходит за клятвопреступление, присовокупляет: “Живу Я, говорит Господь Бог: в местопребывании царя, который поставил его царем, и которому данную клятву он презрел, и нарушил союз свой с ним, он умрет у него в Вавилоне. С великою силою и с многочисленным народом фараон ничего не сделает для него в этой войне. Он презрел клятву, чтобы нарушить союз. Посему так говорит Господь Бог: живу Я! клятву Мою, которую он презрел, и союз Мой, который он нарушил, Я обращу на его голову” (ст. 16-20). Видишь, как не один, не два раза, а многократно говорит Господь, что Седекия терпит все это за клятвопреступление: неумолим Бог, когда позорят клятву. С какою ревностью заботится Бог о том, чтобы не попирались клятвы, это можно видеть не только из наказания наведенного на город за клятвопреступление, но и из того, что Бог медлит (наказанием) и дает срок (на исправление). “В девятый год царствования своего, – говорится, – в десятый месяц, в десятый день месяца [7], пришел Навуходоносор, царь Вавилонский, со всем войском своим к Иерусалиму, и осадил его, и устроил вокруг него вал. И находился город в осаде до одиннадцатого года царя Седекии. В девятый день месяца усилился голод в городе, и не было хлеба у народа земли. И взят был город” (4 Царств. 25:1-4). Конечно, Бог мог бы тотчас же с первого дня предать их и подчинить власти врагов, но Он соизволил в течение трех лет помедлить и заставил их испытать тягчайшую осаду, для того именно, чтобы они, теснимые и извне – страхом пред врагами, и изнутри – голодом, одержащим город, принудили царя, хотя бы и против воли, подчиниться иноплеменнику, и, чтобы таким образом, несколько ослабилось преступление. А что это правда, а не моя догадка, послушайте, что говорит ему Бог чрез пророка: “Если ты выйдешь к князьям царя Вавилонского, то жива будет душа твоя, и этот город не будет сожжен огнем, и ты будешь жив, и дом твой; а если не выйдешь к князьям царя Вавилонского, то этот город будет предан в руки Халдеев, и они сожгут его огнем, и ты не избежишь от рук их. И сказал царь Седекия Иеремии: я боюсь Иудеев, которые перешли к Халдеям, чтобы [Халдеи] не предали меня в руки их, и чтобы те не надругались надо мною. И сказал Иеремия: не предадут; послушай гласа Господа в том, что я говорю тебе, и хорошо тебе будет, и жива будет душа твоя. А если ты не захочешь выйти, то вот слово, которое открыл мне Господь: вот, все жены, которые остались в доме царя Иудейского, отведены будут к князьям царя Вавилонского, и скажут они: "тебя обольстили и превозмогли друзья твои; ноги твои погрузились в грязь, и они удалились от тебя". И всех жен твоих и детей твоих отведут к Халдеям, и ты не избежишь от рук их; но будешь взят рукою царя Вавилонского, и сделаешь то, что город сей будет сожжен огнем” (Иерем. 38:17-23). Но когда пророк этими словами не убедил Седекию, и последний остался во грехе и беззаконии, то через три года Бог предал город, показав и свое человеколюбие и неразумие царя. Войдя с великой легкостью, (враги) сожгли дом Господень, и дом царя, и домы Иерусалима, и начальник телохранителей все большие здания сожег и разрушил стены Иерусалима, и повсюду был огонь варварский, потому что клятва руководила пожаром и везде разносила пламень. И остаток народа, бывший в городе, и перешедших к царю (вавилонскому) выселил начальник телохранителей. “И столбы медные, которые были у дома Господня, и подставы, и море медное, которое в доме Господнем, изломали Халдеи, и отнесли медь их в Вавилон; и тазы, и лопатки, и ножи, и ложки, и все сосуды медные, которые употреблялись при служении, взяли; и кадильницы, и чаши, что было золотое и что было серебряное, взял начальник телохранителей: столбы [числом] два, море одно, и подставы, которые сделал Соломон в дом Господень, – меди во всех сих вещах не было весу. И взял начальник телохранителей Сераию первосвященника и Цефанию [8], священника второго, и трех, стоявших на страже у порога, и Сафана архистратига [9]. И из города взял одного евнуха, который был начальствующим над людьми военными, и пять человек, предстоявших лицу царя, которые находились в городе, и писца главного в войске, записывавшего в войско народ земли, и шестьдесят человек из народа земли, находившихся в городе. И взял их Навузардан, начальник телохранителей, и отвел их к царю Вавилонскому в Ривлу. И поразил их царь Вавилонский, и умертвил их в Ривле, в земле Емаф” (4 Цар. 25:13-16, 18-21). Итак, вспомните теперь о серпе летящем и вселяющемся в доме клятвопреступника, и разрушающем стены и дерево и камень. Вспомните, как эта клятва, войдя в город, разрушила и дома, и храм, и стены, и блестящие здания, и превратила город в могилу; и ни Святое Святых, ни священные сосуды, ни что другое не отстранило казни и мщения за преступление клятвы. Так несчастно разрушен был город. Но сам царь потерпел судьбу еще более жалкую и скорбную. И подобно тому, как тот летящий серп истребил здания, так точно он поразил и этого, когда он бежал. “[Царь] ушел дорогою к равнине, – говорится, – и погналось войско Халдейское за царем, и настигли его на равнинах Иерихонских, и взяли царя, и отвели его к царю Вавилонскому в Ривлу, и произвели над ним суд: и сыновей Седекии закололи пред глазами его, а [самому] Седекии ослепили глаза и сковали его оковами, и отвели его в Вавилон” (ст. 4-7). Что значит: “произвели над ним суд”? – Он потребовал у него отчета, рассудился с ним, и сначала заколол его детей, чтобы он был зрителем своего несчастия и видел это жалостное и ужасное событие, а потом ослепил уже и его. Для чего, опять, совершается это? Для того, чтобы он отправился к варварам и обитающим там иудеям в качестве учителя, и чтобы взирающие познали чрез ослепленного, какое зло есть клятвопреступление, да не только эти, а чтобы и все, обитающие по пути, видя связанного и ослепленного, познали из этого несчастия тяжесть греха. Посему-то один из пророков говорит: “Он (Седекия) не увидит ее” (Иез. 12:13), а другой, что “он (царь Вавилонский) отведет Седекию в Вавилон” (Иер. 32:5). По-видимому, пророчество противоречиво. Однако нет, – истинно и то, и другое. Действительно, Вавилона (Седекия) не видел, но в то же время был и отведен в Вавилон. Итак, как он не видел Вавилона? А так, что в Иудее он подвергся ослеплению, потому что здесь вероломно нарушена была клятва, здесь же она и отмщена, и сам он потерпел казнь. А как отведен был в Вавилон? – Ставши пленником. Так как, следовательно, было два наказания – ослепление и плен, то пророки и разделили их, и один, указывая на его ослепление, говорит: не узрит Вавилона, а другой, намекая на его пленение, говорит: отведется в Вавилон.

4. Итак, братия, зная это и вспоминая сказанное раньше, отстанем наконец от дурной этой привычки; вот о чем прошу и умоляю всех вас. В самом деле, если в Ветхом Завете, когда от иудеев не требовалось совершенной мудрости, а допускались во многом послабления, за одно только клятвопреступление постиг столь великий гнев, такое разграбление и плен, то что придется терпеть тем, которые клянутся теперь, после явления закона, запрещающего делать это, и такого восполнения заповедей? Разве от нас требуется лишь то, чтобы мы пришли в собрание и прослушали то, о чем говорится здесь? Если мы, постоянно слушая, не исполняем того, что говорится, – это поведет лишь к большему осуждению и неумолимому наказанию. Какое оправдание и какое извинение будет у нас, когда мы, с раннего возраста и до последнего дня жизни собираясь здесь и получая такие наставления, остаемся подобными тем (иудеям) и не стараемся исправить ни одного недостатка? Не указывай мне на привычку. Я только негодую и сержусь, когда говорят, будто привычки мы победить не можем: если мы не победим привычки, то как станем выше похоти? Корень последней имеет свое начало в самой природе, потому что (иметь) желание естественно; но желать дурного – во всяком случае – дело свободной воли; а что до клятвы, то она получила начало даже и не в свободной воле, а в одном лишь легкомыслии. И чтобы тебе знать, что не вследствие трудности дела, а благодаря лишь нашему легкомыслию до такой степени распространился этот порок, поразмыслим, как много гораздо более трудных дел совершают люди, и притом не ожидая отсюда никакой награды. Поразмыслим, какие дела предписал дьявол, сколько требуют они труда, как много усилий; и, однако, трудность не послужила препятствием к исполнению этих предписаний. Скажи мне, что может быть труднее, как когда какой-нибудь юноша, отдав себя в распоряжение (людей), долженствующих размягчить его тело и сделать гибкими его члены, ревностно старается изогнуть все тело в точное подобие колеса и вертеться по полу, и вращением глаз, поворотами рук и всякими другими ужимками силится уподобиться женщине, и не размышляет ни о трудности, ни о постыдности подобных занятий? Кто не поразится опять, видя на сцене плясунов, которые пользуются членами своего тела как бы крыльями? А те, что бросают в воздух один за другим ножи, потом ловят все их за ручку, кого бы не в состоянии были пристыдить из тех, кто не желает поднять никакого труда ради добродетели? Или что можно бы сказать про тех мужей, которые, нося на челе шест, на подобие как бы дерева, утвержденного корнями в земле, так и сохраняют его в неподвижном состоянии? И что удивительно еще более, – они заставляют даже на верху шеста бороться маленьких детей; и ни руки, никакой другой член тела, а один лишь лоб надежнее любой привязи носит этот шест без колебаний. Иной, опять, по самой тонкой веревке шагает с таким бесстрашием, с каким люди проходят по ровной плоскости. И однако, все это, кажущееся неудобопостижимым и для ума, стало возможным для искусства. Скажи мне, что подобное можем сказать мы о клятвах? Какую укажем трудность? Какое усилие? Какое искусство? Какую опасность? Нам нужно только немного старания, и все для нас вскоре будет достигнуто. И не говори мне, что большую часть ты уже исполнил: если ты не исполнил всего, считай, что ты решительно ничего не сделал, потому что это немногое, оставленное без внимания, уничтожает и все остальное. Часто ведь люди, построив дом и наложив крышу, но, не обратив внимания на одну лишь ниспавшую черепицу, губили весь дом. То же самое можно наблюдать и на одеждах: и тут случившийся маленький разрыв, не будучи зашит, производит огромную прореху. Это часто бывает и с потоками, так как и эти, раз захватят только маленький вход, тотчас же введут и всю воду. Поэтому и ты, если и отовсюду оградил себя, а маленькая часть остается без защиты, то и эту последнюю огради от дьявола, чтобы тебе быть обезопашенным отовсюду. Видел серп? Видел главу Иоанна? Слышал историю с Саулом? Слышал об образе пленения иудейского? Вместе с тем слышал изречение Христа, гласящее, что не только клятвопреступление, а и клятва чем бы то ни было, есть дело дьявольское, и всецело изобретение врага (Мф. 5:33-34)? Узнал ты, что за клятвою всюду следует клятвопреступление? Итак, собери все это и напиши в уме своем. Не видишь, как женщины и малые дети привешивают к шее Евангелия в качестве великой охраны, и носят их повсюду, куда бы ни пошли? А ты заповеди и законы евангельские начертай в своем уме. Тут не надо золота и денег, не требуется покупать и книгу, а нужно лишь одно произволение и расположение воодушевленной души, – и будешь иметь вернейшее Евангелие, нося его не совне, а слагая его внутри, в тайниках души. Посему, встав с постели и выходя из своего дома, приводи себе на память следующий закон: “А Я говорю вам: не клянись вовсе” (Мф. 5:34), и будет тебе это изречение вместо поучения; не нужно много труда, а только немного внимания. А что это правда, очевидно вот откуда. Призвав своего сына, постращай и погрози немного посечь его, если он не исполнит этого закона, – и увидишь, как он тотчас же отстанет от привычки. Как, поэтому, не безрассудно, если малые дети, боясь нашего страха, исполняют заповедь, а мы даже и так не боимся Бога, как боятся нас сыновья! Итак, что я говорил раньше, то же самое говорю и теперь. Положим себе закон – не заниматься ни публичными, ни частными делами до тех пор, пока не выполним этого закона, а побуждаемые всячески необходимостью, мы легко достигнем успеха и украсим себя, украсим вместе с тем и весь город. Поразмысли только, чего бы стоило, если бы по всей вселенной разнесся слух о том, что в Антиохии господствует обычай, свойственный христианам, что там не встретишь ни одного человека, который бы произнес клятву, хотя бы настояла в том и крайняя нужда. Без сомнения, об этом услышали бы соседние города, вернее же не только соседние, а и до самых концов земли дошла бы молва, так как естественно, что и торговцы, имеющие с вами сношения, и другие, приходящие оттуда, рассказали бы обо всем этом. Многие, когда хвалят другие города, указывают на гавани, на рынок, на богатство товаров: дайте же приходящим сюда возможность говорить, что того, что есть в Антиохии, нельзя видеть нигде в других городах, так как люди, обитающие в этом городе, предпочтут скорее вырезать язык, чем произнести клятву. Это нам будет украшением и твердыней; мало того – доставит еще и великую награду, так как несомненно, что вам станут соревновать и подражать другие. А если приобретший даже одного или двоих получит у Бога великую награду, то какого вознаграждения не получите вы, воспитывающие всю вселенную? Итак, должно стараться бодрствовать и трезвиться, зная, что мы получим величайшее воздаяние не только за собственное исправление, но и за исправление других, и найдем великое благоволение у Бога, которое все мы непрестанно получая, да достигнем царства небесного во Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава с Отцом и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] ?? ??????? ??? ????????????… Семеон Алляций в соч. de Dominicis et hebdomadibus Graecorum говорит, что ??????????? назывался у каппадокийцев праздник Вознесения Господня: там же он замечает, что ? ??????? ??? ????. называлось 5-е воскресенье по Пасхе, т. е. то самое, которое предшествовало Вознесению. Но Тильмон, а за ним и новейшие издатели творений Златоуста – Монфокон и Минь склонны скорее признать в ? ??????? ??? ???????????? одно из последних воскресений четыредесятницы, в частности – воскресение страстей (т. е. неделю ваий).

[2] Жители сел и деревень в окрестностях Антиохии говорили сирским языком.

[3] ?????? – спартанский плащ (короче и грубее, чем иматий), а также – потертое платье, которое носили бедные; со времени Сократа – обычная одежда всех философов.

[4] Беседа 15:5.

[5] Последние слова 6-го ст. читаются в тексте LXX: ??? ???????????? ???? (??????) ?? ??????? ????? (???????) ?? ????? ??? ?? ????? ????? ??????? ????? (???????); в тексте Злат. вместо ?? ????? и ??????? ????? читается: ?? ????? (?????), ??????? ????? (?????), т.е. лозы его (винограда) на нем (орле) и корни его (винограда) под ним (орлом) были.

[6] Этим словам (и оплетение его на нем, ??? ? ???? ????? ?? ?????) в слав. соответствуют: "и корение его к нему" (??? ?? ????? ????? ???? ?????).

[7] В слав. пер.: "бысть в лето девятое царства его, в месяц десятый прииде… Греч. (LXX) изд. 1810 г. ?? ?? ???? ?? ?????? ???????? ??? ????? (одиннадцатый день месяца).

[8] ??? ?????; в слав. "Софонию" (????????).

[9] Слов "Сафана архистратига", совершенно нет в слав. переводе, равно как и у LXX.

БЕСЕДА ДВАДЦАТАЯ.

О том, что поста четыредесятницы недостаточно для приготовления к приобщению, а требуется преимущественно душевная добродетель; также о том, как возможно не злопамятствовать, – что у Бога много значит этот закон, и что злопамятство, еще до геенны, наказывает преданных ему; наконец, о воздержании от клятв, и о не переставших клясться.

ВРЕМЯ подходит у нас уже к концу поста: посему и мы предадимся большей (ревности о) добродетели. Как бегущим (на ристалище) нет никакой прибыли (от того, что бегут), если они не получают наград; так и нам не будет никакой пользы от множества трудов и подвигов в течение поста, если не будем в состоянии вкусить священной трапезы с чистою совестью. Для того и пост и четыредесятница, и столь многодневные собрания и беседы, и молитвы и поучения, чтобы мы, такою ревностью о божественных заповедях смыв приставшие к нам в течение целого года грехи, с духовным дерзновением приобщились благоговейно бескровной той жертвы: иначе, напрасно, и без цели, и без всякой пользы подъяли мы столько труда. Итак, каждый пусть подумает сам с собою, какой недостаток исправил, какое доброе качество приобрел, какой грех откинул, какое пятно смыл, в чем сделался лучше. И, если он найдет, что от поста у него оказалась прибыль в этой прекрасной купле, и убедится, что много позаботился о своих ранах, то пусть приступает. Но, если он был беспечен, и может похвалиться только постом, а ни одного из добрых дел не сделал, то пусть остается вне, и войдет тогда, когда очистится от всех грехов. Пусть никто не надеется на один пост, если только он остался без исправления в грехах. Не постящийся может получить извинение, ссылаясь на немощь телесную, но не исправившемуся в грехах нельзя получить оправдания.

Ты не постился по немощи плоти; а для чего не примирился с врагами своими, скажи мне? И здесь не хочешь ли сослаться на слабость тела? Опять, если ты питаешь зависть и злобу, – чем станешь оправдываться, скажи мне? В (оправдание) этих пороков никак нельзя ссылаться на немощь телесную. И это было делом человеколюбия Христова, что главнейшие и служащие опорою нашей жизни заповеди нисколько не терпят от немощи тела. Итак, если и все священные законы одинаково необходимы нам, но более всех тот, который повелевает не иметь ни с кем вражды, и не оставаться навсегда во гневе, но тотчас примиряться; то вот мы сегодня и побеседуем с вами об этой заповеди. В самом деле, если блудодею и богохульнику невозможно быть причастником священной трапезы, – тем более имеющему врага и злопамятствующему невозможно вкусить святого причастия. И весьма справедливо! Блудник и любодей, лишь только удовлетворил похоть, то и положил конец греху; и если, воспрянув, захочет восстать от падения и обнаружить потом великое раскаяние, то получает некоторое облегчение; но злопамятствующий каждый день делает грех, и никогда не кончает его. Там сделано преступление, и кончен грех: здесь каждодневно совершается грех. Итак, какое найдем мы, скажи мне, извинение, добровольно отдаваясь такому злому зверю? И как хочешь ты, чтобы Господь был к тебе снисходителен и кроток, когда сам ты жесток и неумолим к подобному тебе рабу? Но этот раб оскорбил тебя? И ты часто оскорбляешь Бога. Какое же сравнение между подобным тебе рабом и Господом? Притом, может быть, тот оскорбил тебя, будучи сам обижен тобою, и ты пришел в раздражение; но сам ты оскорбляешь Господа, не потерпев от Него вреда и оскорбления, а получая каждодневно благодеяния. Подумай же, что, если Бог захочет строго взыскивать за все, что ни делается против Него, мы не проживем и одного дня. “Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, – говорит пророк, - Господи! кто устоит” (Пс. 129:3)? Не говорю уже о всех других грехах, которые знает только совесть грешника, и свидетель которых один Бог, а из людей никто: если бы потребовался у нас отчет в этих явных и открытых грехах, – чем бы мы извинились в них? Если бы Бог стал взыскивать за наше нерадение и беспечность в молитвах, – за то, что, стоя пред Богом и молясь Ему, не оказываем Ему и такого благоговения и почтения, какое оказывают рабы господам, воины начальникам, друзья друзьям? Когда ты разговариваешь с другом, то делаешь это со вниманием; а когда молишься Богу о грехах, просишь прощения столь многих беззаконий, и умоляешь о даровании тебе помилования, то нередко делаешь это с небрежением, и, между тем как колена твои преклонены на землю, уму своему ты позволяешь блуждать по площади и дому, так что уста твои произносят слова без смысла и без цели; и так делаем мы не один раз и не два, но многократно. Если бы за это одно Бог захотел взыскать с нас, нашли ли бы мы извинение? Могли ли бы оправдаться? Не думаю.

2. Что же, если Он выведет наружу те злые речи, которые мы каждый день говорим друг о друге, и те неуместные суждения, которые произносим о ближнем, не по какому-либо делу, но по склонности осуждать и порочить (других): что можем тогда сказать в свое оправдание? А если станет разбирать наши пытливые взгляды, и злые похоти, возбуждаемые в нашем сердце, когда от непозволительного блуждания очей получаем мы скверные и нечистые помыслы: какому подвергнемся наказанию? Опять, если потребует у нас ответа за бранные слова (“А Я говорю вам, – сказано, – что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду” (Мф. 5:22): можем ли мы открыть уста, или даже заикнуться и сказать против этого что-нибудь – малое или великое? А тщеславие, какое выказываем и в молитве, и в посте, и при подаянии милостыни, если станем разбирать: не говорю – Бог, но мы сами – грешники: будем ли в состоянии взглянуть на небо? А коварства, какие сплетаем мы друг против друга, когда, то хвалим брата в глаза и говорим с ним по-дружески, то хулим за глаза? Вынесем ли должные за них наказания? Что сказать о клятвах, о лжи, о клятвопреступлениях, о несправедливом гневе, о зависти, какую часто питаем к счастливым, не только ко врагам, но и друзьям? Также о том, что радуемся несчастью других и чужое горе почитаем облегчением нашего?

Что потерпим, если (Бог) потребует у нас ответа за ту небрежность, какую показываем в церковных собраниях? Вы знаете, что нередко, когда сам Бог говорит ко всем нам чрез пророка, мы в это время ведем большие и длинные разговоры с ближним о вещах, нисколько до нас не касающихся. Какая же будет у нас надежда на спасение, если Он, оставя все прочее, захочет наказать нас за один этот грех? Не сочти его за маловажный проступок, но, если хочешь видеть тяжесть его, рассмотри этот самый проступок по отношению к людям – и тогда увидишь тяжесть греха. Осмелься, когда говорит с тобою начальник, или даже какой друг из числа более почетных, – осмелься, оставив его, разговаривать с своим слугой: тогда увидишь, на какую дерзость отваживаешься, делая это по отношению к Богу. Тот, если будет из числа более знатных, подвергнет тебя и наказанию за оскорбление; а Бог, хотя каждодневно терпит столь много, и еще более этих оскорблений, не от одного, не от двух и трех человек, но от всех почти нас, однако переносит долготерпеливо, и не только эти, но и другие, более тяжкие оскорбления. В самом деле, это грехи явные и ведомые всем, и почти всеми делаемые; но есть еще другие грехи, о которых знает только совесть грешников. Если подумаем и размыслим обо всех их, то хотя бы мы были самые жестокие и грубые люди, рассмотрев множество грехов своих, от страха и тоски не в силах будем и вспомнить о нанесенной нам другими обиде. Вспомни об огненной реке, о ядовитом черве, о страшном суде, на котором все будет обнажено и объявлено, подумай, что скрываемое теперь открыто будет тогда. И вот, если простишь ближнему согрешения, все это, чему предстоит тогда открыться, изгладится здесь, и ты отойдешь отсюда, не влача за собою ни одного из грехов твоих, – так что ты (прощая) больше получаешь, нежели даешь. Много, конечно, сделали мы таких грехов, о которых никто из посторонних не знает: поэтому, от мысли, что в тот день, на всеобщем зрелище вселенной, наши грехи будут открыты пред всеми, мы страдаем более, нежели от самого наказания, будучи мучимы и терзаемы совестью. Но такой стыд, такие грехи, такое наказание можно отвратить прощением ближнему: нет ничего равного этой добродетели. Хочешь узнать силу этой добродетели? “Хотя бы предстали пред лице Мое Моисей и Самуил, – говорит Господь, - душа Моя не [приклонится] к народу сему” (иудеям) (Иер. 15:1). Однако кого Моисей и Самуил не могли спасти от гнева Божия, тех могла спасти эта заповедь (о прощении обид). Вот почему (Бог) тем самым, о которых сказал Он эти слова, постоянно внушал: “Зла друг против друга не мыслите в сердце вашем” (Зах. 7:10); и: “Никто из вас да не мыслит в сердце своем зла против ближнего своего” (Зах. 8:17). Не сказал только – оставь, но – и в уме не имей, и не помышляй, оставь весь гнев, истреби эту болячку. Ты думаешь, что мстишь врагу, но – прежде, чем его, ты мучишь себя, приставив к себе со всех сторон внутри, как палача, гнев, и терзая свою собственную утробу.

И что может быть жальче человека, который непрестанно гневается? Как беснующиеся никогда не бывают спокойны, так и злопамятный и враждующий никогда не будет вкушать мира: он непрестанно воспламеняется, каждый день усиливает бурю помыслов, припоминая себе слова и дела оскорбителя своего и раздражаясь при одном имени его. Произнеси только имя врага, – он приходит в ярость и терпит внутри сильную боль; увидит одно лицо его – пугается и трепещет, как будто подвергается крайнему бедствию. Даже если увидит кого из близких к нему, или его одежду, дом, улицу: от всего этого терпит мучение. Как при виде дружеских – и одежд, и лиц, и обуви, и домов, и улиц мы тотчас окрыляемся; так, что ни увидим из принадлежащего нашим врагам и неприятелям – слугу ли, друга ли, дом, улицу, или другое что, – всем этим мы уязвляемся, и от каждого из этих предметов бывают нам частые, непрерывные удары.

3. К чему же такая досада, такое мучение и наказание? Если бы и не угрожала злопамятливым геенна, то из-за того мучения, какое нам причиняет вражда, надлежало бы прощать оскорбителям согрешения: но, когда еще угрожают бесконечные наказания, – что может быть безумнее, как, думая мстить врагу, наказывать самого себя и здесь и там? В самом деле, мы увидим ли его счастливым, умираем с печали; (увидим ли) несчастным, боимся, чтобы не произошла какая-нибудь благоприятная перемена: а за то и другое готовится нам неизбежное наказание. “Не радуйся, когда упадет враг твой” (Притч. 24:17). Не говори мне о великости обиды: не она причиною твоей гневливости, но то, что ты не помнишь о своих собственных грехах и не имеешь пред очами геенны и страха Божия. Что это действительно так, я постараюсь доказать тебе событиями нашего города. Когда виновные в законопреступных тех дерзостях приведены были в судилище, когда огонь пылал внутри, и палачи стояли вокруг и секли по бокам; тогда, если бы кто из стоявших тут сказал им со стороны: "если есть у вас враги, перестаньте гневаться, и мы освободим вас от этого наказания" – не стали ли бы они целовать ноги? Если бы даже кто велел им пойти в услужение к ним, – и от этого не отказались бы. Если же человеческое и конец имеющее наказание может обуздать гнев, – тем более будущее наказание, если бы постоянно владело нашим умом, изгнало бы из души не только вражду, но и всякую злую мысль. И что легче, скажи мне, как перестать гневаться на оскорбившего? Разве нужно для этого пускаться в дальний путь? Тратить деньги? Упрашивать других? Довольно только захотеть, и дело кончено. Какого же не заслуживаем мы наказания, когда из-за мирских дел оказываем и раболепную услужливость, и недостойную нас угодливость, и тратим деньги, и разговариваем с привратниками, чтобы только польстить негодным людям, и все делаем и говорим, лишь бы удалось наше предприятие; а ради Божиих заповедей не хотим и попросить оскорбившего нас брата, даже почитаем за стыд придти первыми? Того ли стыдишься, скажи мне, что первый получишь пользу? Стыдиться должно противного – коснения в страсти (гнева) и выжидания, чтобы оскорбивший пришел примириться: вот это для тебя и стыд, и позор, и вред величайший; потому что, кто первый придет, тот все и получит. Если ты перестанешь гневаться, будучи упрошен другим, то ему и вменяется этот подвиг, потому что ты исполнишь заповедь (о примирении) не из покорности Богу, а из угождения тому человеку. Но если тогда, когда никто не упрашивал тебя, когда и сам оскорбитель не пришел к тебе и не просил (прощения), ты, выбросив из ума всякий стыд и всякую медлительность, сам поспешишь к оскорбившему тебя и прекратишь вражду, то этот подвиг будет весь твой, и ты получишь всю награду. Если скажу я тебе – постись, ты представляешь мне в свое извинение немощь телесную; если скажу – подавай бедным, указываешь на воспитание детей и бедность; если скажу – ходи в церковь, – на житейские заботы; если скажу – слушай наставления и понимай смысл поучения, – на свою простоту; если скажу – исправь другого, говоришь, что "он советов моих не послушает, потому что слова мои не раз уже были не уважены". Пустые, конечно, это предлоги, но, по крайней мере, можешь ты иметь хоть предлог; а если скажу – перестань гневаться, на какой из этих предлогов можешь указать? Не можешь указать ни на слабость тела, ни на бедность, ни на простоту, ни на недосуг, ни на что-либо другое: так, этот грех более, чем всякий другой, не извинителен!

Как можешь ты простереть руки к небу? Как повернуть язык? Как попросить о прощении? Если и захочет Бог простить грехи твои, то сам ты не позволяешь (простить), не прощая долгов подобному тебе рабу. Но он жесток, суров и свиреп, – он жаждет наказания и мести? Поэтому-то особенно и прости. Много ты потерпел обид и лишений, много бесчестия и вреда в самых важных делах, и поэтому хочешь видеть врага наказанным? И для этого опять тебе полезно простить. За что сам ты отмстишь и отплатишь, словами ли, или делами, или молитвою о наказании врага, за то Бог не будет уже мстить, так как уже сам ты наказал за себя; и не только не будет мстить (за тебя), но и тебя подвергнет наказанию, как оскорбленный (тобою).

4. И у людей бывает, что, когда мы ударим чужого слугу, господин его гневается и считает поступок наш за обиду себе, потому что, когда случится нам потерпеть оскорбление, от рабов ли, или от свободных, мы должны искать суда у начальников и у господ. Если же и между людьми не безопасно самим мстить за себя, то тем более там, где судит Бог. Но ближний обидел и огорчил тебя, и сделал тебе множество зла?

И в этом случае ты сам не мсти ему, чтобы не оскорбить тебе своего Господа; предоставь Богу, и Он устроит дело гораздо лучше, нежели как тебе хочется. Тебе Он повелел только молиться за оскорбившего, а как поступить с ним, это повелел предоставить Ему. Сам ты никогда не отмстишь за себя так, как Он готов отмстить за тебя, если только Ему предоставишь это, – если не будешь молиться о наказании оскорбившего, но предашь суд в Его волю. В самом деле, хотя бы мы и простили обидевшим, хотя бы примирились с ними, хотя бы молились за них, но, если они и сами не переменятся и не сделаются лучшими, Бог не простит им, не простит, впрочем, для их же пользы. Тебя он похвалит и одобрит за любомудрие, а (врага) накажет, чтобы он не сделался худшим от твоего любомудрия. Отсюда неосновательно мнение толпы. В самом деле, многие, на упрек с нашей стороны в том, что не внимали убеждению примириться с врагами, нередко представляли следующее извинение, – которое есть не более, как покрывало их злости: "не хочу примириться (с врагом), чтобы не сделать его худшим и более дерзким, чтобы после того он не стал меня презирать еще более". А к этому прибавляют еще и вот что: "многие подумают, будто я по слабости первый иду мириться и упрашиваю врага". Все это пустое: неусыпающее око видит твое расположение; поэтому не должен ты смотреть на подобных тебе рабов, лишь бы тебе преклонить (к себе) Судию, Который будет тебя судить. Если же опасаешься, чтобы враг из-за твоей кротости не сделался худшим, то знай, что худшим он сделается не в этом случае, а скорее в том, если не примиришься с ним. Будь он самый негодный человек, но, если и не словами, и не открыто, то по крайней мере тайно одобрит твое любомудрие, отдаст честь твоей кротости в совести своей. Если же он, не смотря на (твои) доброту и угождения, останется при той же злобе, то будет иметь величайшего мстителя в Боге. И чтобы увериться вам, что и в том случае, когда мы будем молиться за врагов и оскорбителей, Бог не простит им, если они из-за нашего непамятозлобия сделаются худшими, расскажу вам древнюю историю. Осудила некогда Мариам Моисея: что же Бог? – Наслал на нее проказу и сделал ее нечистою, хотя, в прочем она была скромна и целомудренна. Потом, когда сам оскорбленный Моисей просил прекратить гнев, Бог не соизволил на это, но что сказал? “Если бы отец ее плюнул ей в лице, то не должна ли была бы она стыдиться семь дней? итак пусть будет она в заключении семь дней вне стана” (Числ. 12:14). Смысл этого изречения такой: "если бы у нее был отец, и наплевал ей в лицо, – не перенесла ли бы она этого бесчестия? Тебя хвалю за братскую любовь, кротость и снисходительность, а когда ее освободить от наказания, это знаю Я". И ты окажи брату полное снисхождение, и прости ему грехи, – не из желания ему большего наказания, но по любви и доброму расположению. Будь уверен, что, чем более он пренебрежет твою доброту, тем большее навлечет на себя наказание. Что говоришь – скажи мне: от доброты он делается худшим? Это – ему осуждение, а тебе похвала: тебе похвала, потому что ты, и видя, что он делается таким, не прекращаешь своей доброты к нему для угождения Богу; а ему осуждение, потому что он не сделался лучшим и от твоей доброты. А Павел говорит: "лучше пусть другие будут осуждены ради нас, нежели мы ради других". Не говори мне этих пустых слов: "не подумал бы (враг), что я пришел к нему по страху; не стал бы он еще более презирать меня". Эти слова приличны душе детской, безрассудной и гоняющейся за славою человеческою. Пусть думает (враг), что ты пришел по страху, – тебе же тогда будет большая награда за то, что ты, и наперед зная это, все перенес ради страха Божия. Кто для того примиряется, чтобы получить славу от людей, тот умаляет плод воздаяния; а кто, верно зная, что многие осудят и осмеют его, не перестает, однако, искать примирения, тот получит двойной и тройной венец. А таков и есть в особенности тот, кто делает это для Бога. Не говори мне, что (враг) нанес такую-то и такую обиду: если бы он выказал на тебе всю злобу человеческую, и в таком случае Бог повелел тебе простить все.

5. Вот, наперед говорю и объявляю, и громким взываю голосом: никто из имеющих врага да не приступает к священной трапезе и не принимает тела Господня; никто приступающий да не имеет врага! Имеешь врага – не приступай. Хочешь приступить – примирись, и тогда приступи, и прикоснись к святыне. Впрочем, не я говорю это, но сам Господь, распятый за нас. Он, чтобы примирить тебя с Отцом, не отказался умереть и пролить кровь; а ты, чтобы примириться с подобным тебе рабом, не хочешь и слова сказать и придти первый? Послушай, что Он говорит о таких людях. “Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя” (Мф. 5:23). Не сказал: подожди, пока он придет к тебе, или: переговори с ним чрез какого-либо посредника, или: попроси кого другого, но: сам пойди к нему, – “и пойди прежде примирись с братом твоим” (ст. 24). Чудное дело! Он не считает для Себя бесчестием, когда оставляют дар; а ты почитаешь унижением – первому придти и примириться! Как же можно это простить, скажи мне? Если увидишь, что у тебя отрублен какой-либо член, не делаешь ли все, чтобы соединить его с телом? Так же поступи с братьями: когда увидишь, что отсечены от дружбы твоей, поспеши скорее принять их в свои объятия; не выжидай, чтобы они первые пришли к тебе, но сам первый устремись получить награду.

С одним только повелено нам быть во вражде – с дьяволом: с ним никогда не примиряйся; а к брату никогда не питай в сердце злобы, но если и случится какое огорчение, пусть будет оно разве на один день, и долее дня да не продолжается. “Солнце, – сказано, – да не зайдет во гневе вашем” (Еф. 4:26). Если примиришься прежде вечера, получишь от Бога прощение; но, если долее пробудешь во вражде, то неприязнь твоя будет знаком не увлечения от раздражительности и гнева, но злости, – знаком души развращенной и преданной греху. Впрочем, зло не в том только, что ты сам себя лишаешь прощения, а в том, что и прекращение вражды становится более затруднительным: прошел один день, стыд уже стал больше; проходит другой день, стыд еще увеличивается; а как пропустишь третий и четвертый день, то прибавится и пятый; таким же образом пять (дней) сделаются десятью, десять двадцатью, двадцать сотнею; и наконец, рана будет уже неизлечима, потому, что чем более проходит времени, тем более расходимся мы друг с другом. Но, человек, не дай в себе места ни одной из этих неразумных страстей; не стыдись и не красней, и не говори про себя: "недавно мы так выбранили друг друга; насказали тьму таких слов, которых нельзя и говорить; и теперь пойду мириться? Кто же не осудит моего легкомыслия?" Никто, у кого есть разум, не обвинит тебя в легкомыслии, напротив, когда ты останешься непримиримым, тогда-то все будут смеяться над тобой, тогда-то дашь ты большой простор дьяволу. Ведь вражда становится неудобопримиримою не только от времени, но и от случившихся в течение этого времени дел. Как “любовь покрывает множество грехов” (1 Пет. 4:8), так вражда составляет и небывалые грехи, и у нее находят веру все клеветники, – все, кто радуется чужому несчастию и разглашает чужие пороки. Зная все это, предупреди и удержи брата, пока он совсем не отдалился; и, хотя бы для этого надлежало в тот день обежать весь город, хотя бы выйти за стены городские, хотя бы пройти дальний путь: оставь все, что у тебя в руках, и озаботься этим одним, – как бы примириться с братом. Если это дело и трудно, подумай, что все это делаешь ты для Бога – и получишь достаточное ободрение, и душу, коснящую и медлящую, краснеющую и стыдящуюся, пробуди, постоянно напевая ей такие речи: что медлишь? Что откладываешь и удерживаешься? Дело у нас не о деньгах, и не о другом чем-либо временном, а о спасении. Бог повелел делать это – и все должно уступить Его заповедям? Дело это есть некоторая духовная купля: не будем беспечны, не будем небрежны; пусть враг знает, что столь великое усердие показали мы для угождения Богу; и пусть он станет опять оскорблять нас, бить, или еще что-нибудь худшее делать, – благодушно перенесем все, так как чрез это не столь окажем добра ему, сколько самим себе: добродетель эта более всех поможет нам в тот день. Много и тяжко мы согрешили, и преступили закон, и прогневали Владыку нашего; но Он, по Своему человеколюбию, дал нам этот способ примирения: не отвергнем же этого прекрасного сокровища. Разве Он не был властен повелеть только примириться, не предлагая нам за то никакой награды? Ведь, никто не может противоречить Его повелениям и поправлять их. Однако Он, по великому Своему человеколюбию, обещал нам и награду – великую и неизъяснимую, которой мы более всего желаем, – прощение наших грехов, – и этим облегчил для нас самое послушание.

6. Какое же заслужим прощение, когда, имея получить и столь великую награду, не повинуемся Законодателю, но остаемся презрителями? А что это действительно – презрение, видно из следующего. Если бы царь издал такой указ, чтобы все враждующие мирились друг с другом, иначе потеряют голову, – не все ли мы поспешили бы примириться с ближними? Я думаю. Какое же будем иметь извинение, когда не воздаем Господу и такого почтения, какое оказываем сорабам нашим? Поэтому повелено нам говорить: “И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим” (Мф. 6:12).

Что может быть мягче, что милосерднее этого повеления? Тебя сделал Он судьею в прощении твоих грехов: мало ты простишь – мало и тебе будет прощено; много простишь – много и тебе будет прощено; простишь от чистого сердца – так и Бог тебе простит; простив врагу, ты еще сделаешь его и другом своим – так и Бог поступит с тобою. Итак, тем более кто согрешил против нас, тем более должны мы спешить к примирению с ним, потому что он становится причиной прощения нам большего числа грехов. Хочешь ли знать, что нет никакого прощения нам, и никто не избавит нас, если мы злопамятствуем? Объясню слова мои примером. Чем оскорбил тебя ближний? Похитил деньги, описал, присвоил себе? Не довольствуюсь этим, но прибавлю и другие, еще большие этих, оскорбления, какие только угодно тебе будет: он задумал убить тебя, устроил тебе тысячу опасностей, сделал тебе всякое зло, и вообще не опустил ничего, что только свойственно человеческой злобе? И, чтобы не говорить обо всем порознь, положим, что он нанес тебе такую обиду, какой никто никогда ни делал никому: и в таком случае тебе не будет прощения, если станешь злопамятствовать. Как это? – сейчас скажу. Если бы слуга твой был тебе должен сто золотых, а другой кто-нибудь был ему должен несколько серебряных монет; этот должник слуги твоего пришел бы и стал бы просить тебя и молить о прощении, и ты, призвав своего слугу, приказал бы ему простить долг этому человеку, сказав: "долг этот я принимаю вместо твоего долга мне"; потом этот бесстыдный и злой слуга стал бы опять душить своего должника: мог ли бы кто исторгнуть его из твоих рук? Не дал ли бы ты ему тысячу ударов, как оскорбленный им до крайности? И поделом!

Это же и Бог сделает; в тот день Он скажет тебе: "злой и негодный раб! Разве ты из своего простил ему? Тебе приказано было отдать из того, что ты был мне должен: прости, сказано, и прощу тебе. Даже, если бы и этого Я не присовокупил, тебе и тогда надлежало бы простить из послушания господину; но вот Я не приказывал, как господин, но просил милости, как у друга, притом из Моей собственности, и обещал еще дать больше; и при всем этом ты не сделался лучшим". Люди в таких случаях поступают так: слагают с своих слуг столько, сколько этим должны другие; наприм., слуга должен сто золотых, а слуге должен кто-либо десять золотых; если этому слуга простит долг, господин прощает ему не сто, но только десять, а все прочие взыскивает. Бог же не так; но, если ты простил сорабу твоему немногое, Он простит тебе все. Из чего это видно? Из самой молитвы. “Ибо если вы будете прощать, - говорит, – людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный” долги ваши (Мф. 6:14). Но сколько разности между сотнею динариев и десятью тысячами талантов, столько между теми и этими долгами. Какого же не будешь достоин наказания, когда, имея получить десять тысяч талантов за сто динариев, не прощаешь и этих немногих монет, и таким образом молитву эту обращаешь против самого себя? Ведь, когда скажешь: “И прости нам долги наши, как и мы прощаем”, – и между тем сам не простишь; то молишь Бога не о другом о чем, как о том, чтобы Он лишил тебя всякого извинения и прощения. Но, не смею, говоришь ты, сказать: прости мне, как я прощаю, а только (говорю): прости мне. К чему же это? Хоть ты и не скажешь, но Бог так делает: как ты простишь, так и Он простит. И это показал Он в следующих словах: “А если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш (небесный) не простит вам согрешений ваших” (Мф. 6:15). Не считай поэтому знаком благоговения произносить неполное прошение, и не твори молитву в половину; но, как повелел (Бог), так и молися, чтобы хоть необходимость произносить эти слова каждодневно устрашала и побуждала тебя к прощению ближнего. Не говори мне: "много я убеждал, упрашивал и умолял – и (враг) не примирился"; не отставай, пока не примиришься. Не сказал Господь: оставь дар твой, и поди, попроси брата твоего, но – “и пойди прежде примирись”; следовательно, сколько бы ни пришлось тебе просить, не отставай, пока не убедишь. Бог всякий день просит нас, и мы не слушаем; однако Он не перестает просить: а ты не хочешь попросить подобного тебе раба? Как же можешь спастись? Но ты много раз просил, и столько же раз был отвергнут? За то большую получишь награду: тем более увеличится награда тебе; чем с большим затруднением делается дело, чем большего труда стоит примирение, тем большее будет ему осуждение, а тебе блистательнейшие венцы за терпение. Это не только будем хвалить, но и выполним на деле; и не отстанем, пока не восстановим прежней дружбы (с врагами). Мало того, чтобы не огорчать и не обижать врага, и не иметь в сердце злобы на него, должно и его заставить иметь к нам любовь.

7. Многие, слышу, говорят: "я не враждую, и не огорчаюсь, да и не имею ничего общего с ним". Но Бог не это повелел, чтобы не имел ты ничего общего с ним, но чтобы многое было у тебя общее с ним. Потому-то он и брат твой; потому-то (Господь) не сказал: прости брату твоему, что имеешь на него; но что? “и пойди прежде примирись” с ним, если он имеет что на тебя; и не отставай, пока не приведешь члена к единению. Для приобретения доброго слуги ты и тратишь золото, и переговариваешь со многими купцами, часто отправляешься и в дальний путь; а чтобы врага сделать другом, для этого не двигаешься и не делаешь ничего, скажи мне? Как же можешь умолить Бога, пренебрегая так законы Его? Приобретение слуги не великую доставит нам пользу, а расположение врага в дружбе – и Бога сделает к нам милостивым и благоснисходительным, и легко разрешит нас от грехов, и доставит нам похвалу от людей и великую безопасность в жизни, – потому что нет ничего опаснее, как иметь и одного врага. Когда он всем говорит о нас тьму худого, то и честь жизни нашей страждет, и сердце наше не спокойно, и совесть возмущается, и мы выдерживаем непрерывную бурю помыслов. Зная все это, спасем себя от наказания и мучения, почтим предстоящий праздник исполнением всего сказанного, и чего мы, ради его, желаем от царя, тем воспользоваться и сами дадим другим. Многие, слышу, говорят, что царь, конечно, из почтения к святой Пасхе помилует город и простит все грехи. Как же не странно, что, когда нам нужно получить прощение от других, мы ссылаемся на праздник и на его важность, а когда нам повелевают примиряться с другими, не уважаем его и ставим ни во что? Действительно, никто так не унижает это священное торжество, как совершающий его с злопамятством. Но, сказать правду, такой человек не может и совершать этого праздника, хотя бы пробыл без пищи десять дней сряду, потому что ни поста, ни праздника не может быть там, где вражда и злоба. Ты не осмеливаешься прикоснуться неумытыми руками к священной жертве, хотя бы настояла великая нужда: не приступай же и с неомытою душою; это гораздо преступнее того и влечет за собою большее наказание. Но ничто так не наполняет душу нечистотою, как гнев, постоянно в ней остающийся. Где злоба и гнев, туда не прилетает Дух кротости. А человек, лишенный Святого Духа, какую может иметь надежду на спасение? Как пойдет прямым путем? Итак, возлюбленный, не подвергай себя гибели и не лишай Божия заступления желанием мстить врагу. Если бы даже и трудно было это дело, то тяжести наказания за неисполнение было бы достаточно, чтобы возбудить и самого сонливого и беспечного человека, и заставить его понести всякий труд; между тем слово показало, что это дело весьма легкое, лишь бы мы захотели. Не будем же беспечны на счет своей жизни, но постараемся и сделаем все, чтобы приступить нам к священной трапезе, не имея врагов. Ни одна, ни одна из заповедей Божиих не будет трудна, если мы будем внимательны: это видно из примера тех, которые уже исправились. Сколь многие увлекались привычкою к клятвам и считали ее неисправимою? Однако, по милости Божией, как употребили вы несколько старания, то большую часть этого порока смыли с себя. Поэтому прошу отбросить и остальное, и сделаться учителями для других. А тем, которые еще не исправились, но указывают нам на долгое время, в которое они прежде клялись, и говорят, что невозможно в краткое время вырвать укоренившееся в течение многих лет, – скажу вот что: где должно исполнить какое-либо повеление Божие, там требуется не время, не множество дней, не продолжительность лет, но только страх (Божий) и душа, исполненная благоговения: тогда мы, несомненно, успеем и в краткое время!

8. Чтобы не подумалось вам, будто я говорю это так просто, возьмите человека, которого почитаете пристрастившимся к клятвам, который больше произносит клятв, чем слов: отдайте его мне только на десять дней, и если я в течение этих немногих дней не истреблю в нем этой привычки совершенно, присудите меня к крайнему наказанию. Что эти слова не хвастовство, ясно будет вам из прежних событий. Что было неразумнее и безрассуднее ниневитян? Однако, эти иноплеменники и неразумные, никогда не слыхавшие ни одного любомудра, никогда не получавшие таких заповедей (христианских), услышав слова пророка: “Еще сорок дней и Ниневия будет разрушена!” (Иона. 3:4), в три дня совсем бросили худую привычку: развратный сделался целомудренным, дерзкий кротким, грабитель и хищник воздержным и милостивым, беспечный трудолюбивым. Не одну, не две, не три и не четыре страсти они уврачевали, но исправили все свои пороки. Откуда же, скажешь, это видно? Из слов пророка: кто осудил их и сказал: “Злодеяния его дошли” их до небес (Иона. 1:2), тот сам же засвидетельствовал о них и противное, сказав: “И увидел Бог дела их, что они обратились от злого пути своего” (Иона. 3:10). Не сказал: от блуда, или прелюбодеяния, или воровства, но “от злого пути своего”. Как же они обратились? Как ведает Бог, а не как судил человек И мы не стыдимся, не краснеем, что, тогда как иноплеменники в три только дня бросили все пороки, мы, в продолжение столь многих дней оглашаемые и поучаемые, не можем одолеть и одной худой привычки? Они прежде уже дошли до крайнего нечестия (потому что, как услышишь, что “ злодеяния его дошли до Меня”, – разумей здесь чрезмерность нечестия их); несмотря на это, могли в три дня обратиться совершенно к добродетели. Где страх Божий, там нет надобности во многих днях и в долгом времени; равно как – где бесстрашие, там нет пользы от (множества) дней. Кто заржавевшие сосуды станет мыть только водою, тот хоть и много потратит времени, не выведет всей этой нечистоты, но, кто бросит их в горн, тот в краткий срок времени сделает их светлее новых. Так и душа, покрытая ржавчиною греха, не получит никакой пользы, если станет очищать себя и каждый день каяться просто и кое-как; но, если повергнет себя в горн страха Божия, то в короткое время смоет с себя всю нечистоту. Итак, не будем откладывать до завтра, потому что не знаем, “что родит тот день” (Притч. 27:1); не будем говорить: одолеем эту привычку понемногу, потому что этому "понемногу" никогда не будет конца. Вместо этого, станем говорить вот что: не отстанем, пока сегодня же не исправимся от клятв, хотя бы подавляла нас тысяча дел, хотя бы пришлось умереть, хотя бы – потерпеть наказание, хотя бы – всего лишиться; не дадим дьяволу власти своею беспечностью и предлога к промедлению. Когда увидит Бог, что душа воспламенилась и ревность пробудилась в тебе, то и Сам поможет тебе исправиться. Так, прошу и умоляю, постараемся, чтобы и нам не услышать, что “Ниневитяне восстанут на суд с родом сим и осудят его” (Лк. 11:32), потому что они, услышав (увещание) однажды, исправились, а мы, и много раз слыша, не обратились; они совершили всякую добродетель, а мы – ни одной; они устрашились, услышав о разрушении города, а мы, слыша и о геенне, не устрашаемся; они – не имея пророчеств, а мы – пользуясь непрерывным учением и великою благодатию. Говорю это теперь, осуждая вас не за ваши собственные, но за чужие грехи. Вы, как известно мне и как прежде сказал я, исполнили уже этот закон о клятвах: но этого недостаточно для нашего спасения, если мы, притом, не научим и не исправим и других; потому что и принесший талант тот, хотя возвратил врученные деньги в целости, однако подвергся наказанию за то, что не приумножил данного (Мф. 25:30). Итак, не будем смотреть только на то, освободились ли мы сами от греха, не отстанем, пока не освободим и других; и каждый, слуг ли имеешь, или учеников, собрав около себя друзей десять, приведи их к Богу. Но нет у тебя ни учеников, ни слуг? Так есть друзья: их исправь. И не говори мне: "от частого употребления клятв мы отстали, а только изредка увлекаемся к ним"; брось и это – "изредка". Если потеряешь один золотой, не обойдешь ли всех с расспросами и поисками, только бы найти его? Так поступи и с клятвами. Если увидишь, что вырвалась у тебя одна клятва, плачь, стенай, как будто бы все имущество твое пропало. Опять говорю, что и прежде: запрись дома, займись и потрудись с женою, с детьми и домашними; скажи наперед сам себе: не примусь ни за частные, ни за общественные дела, пока не исправлю душу свою. Если вы научите детей своих, и они научат своих детей, и таким образом исполнение заповеди, дошедши до конца века и до пришествии Христова, всю награду за это принесет тем, кто положил корень. Если сын твой научится говорить: поверь, то не пойдет уже в театр, не войдет в корчемницу, не займется игрою в кости: слово это, лежа в устах подобно узде, и против воли заставит его краснеть и стыдиться; если же когда он и покажется там, оно понудит его тотчас выбежать оттуда. Но такие-то смеются (над тобою)? Поплачь об их развращении. Многие смеялись и над Ноем, когда он строил ковчег; а как пришел потоп, тогда он посмеялся над ними; впрочем, вернее сказать, праведник и не посмеялся над ними, но поплакал и восстенал. Итак, когда увидишь смеющихся, подумай, что смеющиеся теперь будут некогда весьма горько плакать и скрежетать зубами, и вспомнят об этом смехе, когда в тот день будут стенать и скрежетать: тогда и ты вспомнишь об этом смехе. Сколько смеялся богач над Лазарем? А после, увидев его в лоне Авраама, оплакивал уже самого себя.

9. Размышляя обо всем этом, понуждай всех, не медля, к исполнению этой заповеди. И не говори мне, что (будешь делать это) понемногу; не откладывай до завтра: этому завтра – никогда нет конца. Сорок дней уже прошло; если еще пройдет и святая Пасха, то никому уже не прощу, и употреблю не увещание, но запрещение и отлучение, которым нельзя пренебрегать: ссылка на привычку – не сильное оправдание! Почему вор не ссылается на привычку и не освобождается от наказания? Почему также и убийца, и прелюбодей? Итак, наперед говорю и объявляю всем, что, если я, сошедшись с вами наедине, и сделав опыт (а непременно сделаю), найду, что некоторые не исправились в этом недостатке, – таких подвергну наказанию, прикажу не допускать к святым тайнам, не для того, чтобы они оставались без них, но – чтобы исправились и затем приступили, и с чистою совестью вкусили священной трапезы: потому что, это и значит быть причастником. Молитвами же предстоятелей и всех святых, исправив эти и все другие недостатки, да получим царство небесное, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, честь и поклонение, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

На возвращение епископа Флавиана и примирение царя с городом, и к виновным в низвержении статуй.

СЛОВАМИ, которыми всегда во время опасностей имел я обычай начинать беседу к вашей любви, – теми же словами и сегодня начну слово к вам, и скажу с вами: “Благословен Бог”, – сподобивший нас совершить сегодня этот священный праздник с великою радостью и весельем, и возвративший телу главу, овцам пастыря, ученикам учителя, воинам вождя, священникам святителя; благословен Бог, “Кто действующею в нас силою может сделать несравненно больше всего, чего мы просим, или о чем помышляем” (Еф. 3:20)! Нам казалось достаточным избавиться от тяготевших над нами бедствий, и мы об этом только и молились; а Бог человеколюбивый и всегда даянием несравненно превышающий прошения наши, возвратил нам, сверх всякого чаяния, и отца. Кто мог ожидать, что в столь немногие дни он и отправится, и побеседует с царем, и прекратит бедствия (Антиохии), и опять возвратится к нам, – так скоро, что успеет предварить и священную Пасху и праздновать ее с нами? Но вот, это неожиданное сбылось, и получили мы отца, и тем большее вкушаем удовольствие, что получили его теперь сверх ожидания. За все это будем благодарить человеколюбивого Бога, и удивляться Его силе и человеколюбию, премудрости и попечительности о (нашем) городе. Дьявол покусился совсем разрушить (наш город) дерзким поступком [1], а Бог чрез это несчастие прославил и город, и святителя, и царя, и всех показал в большем блеске. Город прославился тем, что, когда постигла его такая опасность, он, миновав всех облеченных властью, владеющих великим богатством, имеющих великую силу у царя, прибегнул к церкви и к святителю Божию, и с великою верою предался вышней надежде. Так, когда, по отшествии общего отца [2], многие смущали заключенных в темницу и говорили, что царь не смягчается в гневе, но еще более раздражается и замышляет совершенно разрушить город, и много распускали других слухов, – узники от этих слов нисколько не делались боязливее; но, когда мы говорили, что слухи эти ложны и суть козни дьявола, хотящего повергнуть уныние в умы ваши, – "не нуждаемся мы в словесном утешении", отвечали они нам, "знаем, к кому вначале мы прибегли, и какой надежде предали себя: к священному якорю прикрепили мы свое спасение, вверили его не человеку, но Богу всемогущему; поэтому и полагаем, что конец, наверно, будет хороший; невозможно, невозможно, чтобы эта надежда была когда обманута". Скольким венцам, скольким похвалам равнозначаще это для нашего города? Какое привлечет Божие благоволение и в прочих делах? Нет, не всякая душа может, во время напора опасностей, сохранять бодрость, взирать к Богу, и, презрев все человеческое, искать той помощи!

Так, вот как прославился город. Но и святитель прославился не меньше, чем город. Он предал душу свою за всех, и хотя были многие препятствия – зима, старость, праздник, а не менее того, сестра, бывшая при последнем издыхании, – он стал выше всех этих препятствий, и не сказал себе: "что это? Одна осталась у меня сестра, со мною влечет она иго Христово и жила вместе столько времени, и та теперь при последнем издыхании, а мы, оставив ее, уйдем отсюда, и не увидим, как будет она испускать дыхание и последние звуки? Она каждодневно молила нас и закрыть ей глаза, и сложить и сомкнуть уста, и позаботиться обо всем прочем, что нужно к погребению; а теперь, как сирая и беспомощная, ничего этого не получит от брата, от которого получить особенно желала, но, разлучаясь с жизнью, не увидит того, кто ей любезнее всех? Скольких же смертей это будет ей тяжелее? Если бы даже она была далеко (от меня), не надлежало ли бы (мне) бежать, и сделать, и перенесть все, чтобы доставить ей это удовольствие? А теперь, будучи близ нее, оставлю ее, и уйду отсюда? Как же перенесет она последующие дни?" – Ничего такого он, не только не сказал, но и не подумал: напротив, предпочтя страх Божий всякому родству, он хорошо знал, что, как кормчего выказывают бури и вождя опасности, так и иерея – искушение. "Все, говорил он, смотрят на нас, и иудеи и язычники; не обманем же их надежд на нас, и не пропустим с небрежением такое кораблекрушение, но, поручив Богу всю судьбу нашу, отдадим и самую жизнь". Посмотри же, вслед за великодушием иерея, и на Божие человеколюбие: всем, что презрел он, всем этим насладился, – для того, чтобы и получил награду за усердие, и в неожиданном наслаждении вкусил тем большее удовольствие. Решился он, для спасения города, провести праздник на чужой стороне, вдали от своих; а Бог возвратил его нам прежде Пасхи, так что этот всеобщий праздник провел он с нами, и в этом получил и награду за решимость, и вкусил тем большую радость. Не побоялся он (зимнего) времени года – и было тепло во все время его путешествия; не обратил внимания на старость – и прошел этот далекий путь, так легко, как бодрый юноша; не подумал о смерти сестры, не поддался слабости – и, возвратившись, нашел ее в живых. Так все, что презрел он, все получил.

2. Так-то святитель прославился пред Богом и пред людьми! А царя это дело украсило блистательнее диадемы. И, во-первых, тогда сделалось явным, что он иереям готов даровать такую милость, какой – никому другому; потом, – что и весьма скоро даровал эту милость, и перестал гневаться. Но, чтобы яснее узнать великодушие царя и мудрость святителя, а прежде и того и другой – человеколюбие Божие, позвольте мне пересказать вам немногое из бывшего там разговора.

А скажу то, что узнал от одного из стоявших в царском дворце: сам отец [3] не сказал нам ни мало, ни много, но, подражая великодушию Павла, всегда скрывает свои добродетели, и кто бы и где ни спрашивал его: "что сказал он царю, как убедил его, и как изгнал из него весь гнев?" отвечал такими словами: "мы нисколько не пособили делу; сам царь, как смягчил Бог его сердце, еще до наших слов оставил весь гнев и прекратил ярость, и, разговаривая о деле, вспоминал обо всем случившемся без всякого гнева, как будто другой кто-то оскорблен был". Но, что он скрыл по смирению, то Бог вывел наружу. Что же это такое? Расскажу вам; только поведу речь несколько с начала. Святитель, отправившись из (нашего) города, где он оставил всех в таком унынии, перенес гораздо большие скорби, нежели мы, бывшие в самом бедствии. Во-первых, встретившись на половине дороги с посланными от царя на следствие по делу, и узнав от них, для чего они посланы, и представляя в уме грозившие городу бедствия, – возмущения, смятения, бегство, страх, беспокойство, опасности, – проливал потоки слез, потому что разрывалось сердце его: отцы, обыкновенно, скорбят гораздо более, когда не могут быть вместе с своими злостраждущими детьми. То же случилось и с этим сердобольнейшим (отцом): плакал он не только о грозивших нам бедствиях, но и о том, что он – вдали от нас, терпящих оные. Впрочем, и это было для нашего спасения: когда узнал он от посланных о том (для чего они посланы), то пролил горячайшие потоки слез, прибегнул к Богу с усерднейшею молитвою, и проводил ночи без сна, умоляя, чтобы помог Он так страждущему городу и укротил сердце царево. Когда же достигнул великого града того [4] и вступил в царские палаты, то остановился вдали от царя, безгласен, проливая слезы, склоняя лицо вниз, закрываясь, как будто сам он сделал все те (дерзости). Так поступил он для того, чтобы сперва положением, видом, слезами подвигнуть царя на милость, а потом начать и ходатайствовать за нас: для виновных остается одно оправдание – молчать и ничего не говорить о сделанном. Хотел святитель одно чувство исторгнуть, а другое возбудить (в царе): исторгнуть гнев, а возбудить скорбь, чтобы таким образом открыть путь словам защитительным; – что и случилось. И как Моисей, взошедши на гору, когда народ согрешил, стоял безгласен, пока не вызвал его Бог, сказав: “Оставь Меня, … и истреблю” народ сей (Исх. 32:10), – так сделал и святитель.

И вот царь, увидя его плачущим и поникшим долу, сам подошел к нему, и что чувствовал он из-за слез святителя, то выразил словами, обращенными к нему. Это были слова не гневающегося и негодующего, но скорее скорбящего и объятого тяжкою печалью; и что это правда, узнаете, как услышите самые слова. Не сказал (царь): "что это значит? Идешь ты ходатайствовать за людей негодных и непотребных, которым бы и жить не следовало, – за непокорных, за возмутителей, достойных всякой казни?" Нет, оставя все эти слова, он сложил в свою защиту речь, исполненную скромности и важности, исчислил свои благодеяния, какие только оказывал нашему городу за все время своего царствования, и при каждом говорил: "это ли мне надлежало потерпеть за те благодеяния? За какие несправедливости сделали они мне эту обиду? В чем, малом или великом, могут они винить меня, что нанесли оскорбление не только мне, но и умершим? Не довольно было остановить ярость на живых; нет, они подумали, что не сделают еще достаточной дерзости, если не оскорбят и погребенных. Обидели мы, как они думают; так все-таки надлежало пощадить мертвых, не сделавших никакой обиды; их-то уже не могли они винить в этом. Не всегда ли предпочитал я этот город всем, и не считал ли его любезнее родного города? И не всегдашним ли моим желанием было – увидеть город этот, и не пред всеми ли делал я такую клятву?"

3. Здесь святитель, горько возопив и пролив горячайшие слезы, не стал уже долее молчать; так как видел, что царево оправдание служит тем к большему обвинению нас. Поэтому он, тяжело и горько восстенав, сказал: признаем и не можем отрицать, государь, эту любовь, которую показал ты к нашей родине и поэтому-то особенно плачем, что демоны позавидовали столь любимому (городу), и мы оказались неблагодарными пред благодетелем и прогневали сильно любящего нас. Разрушь, сожги, умертви, или другое что сделай: все еще не накажешь нас по заслугам; мы сами заранее поставили себя в такое положение, которое хуже тысячи смертей. Что может быть хуже того, что мы оказались прогневавшими, без причины, благодетеля и столько любящего, – что знает это вся вселенная и обвиняет нас в крайней неблагодарности? Если бы варвары, напав на город наш, разрушили стены, зажгли дома, и, взяв пленников, ушли с ними, – несчастие было бы меньше. Почему? Потому что, пока ты жив и показывал бы такое к нам благоволение, оставалась бы надежда, что все такие бедствия прекратятся, – мы опять придем в прежнее положение и получим еще более блестящую свободу. Но теперь, когда отнимется твое благоволение и погаснет любовь, которая защищала нас лучше всякой стены, к кому, наконец прибегнем мы? В какое другое место посмотреть можем, раздражив столь любезного владыку и кроткого отца? Поэтому, если (антиохийцы) совершили, по-видимому, нетерпимые преступления, то они и пострадали более всех; не смеют ни на одного человека взглянуть, не могут свободно смотреть глазами и на солнце, потому что стыд со всех сторон сжимает ресницы и заставляет закрываться. Лишившись таким образом душевной свободы, они теперь несчастнее всех пленников, терпят крайнее бесславие, и, помышляя о великости зол и о том, до какой дошли они дерзости, не могут и вздохнуть, потому что всех, населяющих вселенную, людей восставили против себя обвинителями, более строгими, нежели сам оскорбленный. Но, если захочешь, государь, есть врачевство для этой раны, и средство против стольких зол. Нередко и между частными людьми бывало, что тяжкие и нестерпимые оскорбления служили поводом к великому благорасположению. Так случилось и с нашей природой. Когда Бог создал человека, ввел в рай и удостоил великой чести, дьявол, не терпя такого счастья, позавидовал ему и низринул его с данной ему высоты. Но Бог не только не оставил его, но еще, вместо рая, отверз нам небо, этим самым и являя свое человеколюбие, и еще более наказывая дьявола. Сделай это и ты: демоны подвигли теперь все, чтобы лишить твоего благоволения город, более всех любезный тебе; зная это, накажи нас, как хочешь, только не лишай прежней любви. Но сказать ли нечто и удивительное? Если хочешь наказать устроивших это демонов, покажи к нам еще большее благоволение и впиши опять город наш в число первых, любимых тобою городов. Если разрушишь его, распашешь и уничтожишь, так сделаешь лишь то, чего они издавна хотели; но если оставишь гнев и снова объявишь, что любишь его, как любил прежде, то нанесешь им смертельную рану и крайнему подвергнешь наказанию, показав, что не только не было им успеха в замысле, но еще случилось совершенно противное тому, чего они хотели. Да и справедливо поступишь, если это сделаешь и помилуешь город, которому демоны позавидовали из-за любви твоей: если бы ты не так сильно любил его, то и они так не позавидовали бы ему. Поэтому, как ни странно, но справедливо говорю, что это потерпел (город) из-за тебя и из-за твоей любви. Скольких пожаров, какого разрушения не горестнее те слова, которые сказал ты в свое оправдание? Говоришь, что теперь ты оскорблен и потерпел то, чего – никогда ни один из прежних царей. Но, если хочешь, человеколюбивейший, мудрейший и благочестивейший, – это оскорбление украсит тебя венцом, который будет лучше и блистательнее, нежели эта диадема. Диадема эта, конечно, есть доказательство и твоей доблести; но служит также и свидетельством щедрости давшего ее. Венец же, сплетаемый тебе этим человеколюбием, будет делом собственно твоим и твоего любомудрия: и все будут не столько дивиться тебе из-за этих драгоценных камней, сколько хвалить тебя за победу над гневом. Низвергнули твои статуи? Но тебе можно воздвигнуть еще более блистательные. Если простишь вину оскорбившим и не подвергнешь их никакому наказанию, они воздвигнут тебе не медный, не золотой и не каменный столб на площади, но такой, который дороже всякого вещества, – украшенный человеколюбием и милосердием. Так, каждый из них поставит тебя в сердце своем, и у тебя будет столько статуй, сколько есть и будет людей во вселенной. Не только мы, но и наши потомки, и потомки их, все услышат об этом, и подивятся и полюбят тебя, как будто сами они получили благодеяние. И что не из лести говорю это, но так будет непременно, в доказательство этого расскажу тебе одну древнюю повесть, чтобы узнал ты, что царей прославляют не столько войска, оружие, деньги и многочисленность подданных, сколько любомудрие и кротость души.

"О блаженном Константине рассказывают, что, когда однажды его изображение избито было камнями, и многие возбуждали его предать виновных суду и казни, говоря, что бросавшие камни изранили все лицо его, он, ощупав рукою лицо и кротко улыбнувшись, сказал: "не вижу на лице никакой раны, напротив цела голова, цело и все лицо"; и люди эти, со стыдом и срамом, оставили такой недобрый совет. Слова эти доселе воспеваются всеми, и столь продолжительное время не ослабило и не истребило памяти об этом любомудрии. Скольких же победных памятников будет это блистательнее! Много воздвиг он великих городов, много победил и варваров – и ничего этого не помним; а слова эти до сего дня воспеваются: их услышат все, – и наши потомки, и потомки их. И не это только дивно, что услышат, но и то, что пересказывающие (эти слова) будут говорить, а слышащие – принимать их с похвалами и одобрением, и не будет никого, кто бы, услышав их, мог смолчать, но тотчас же воскликнет, и похвалит сказавшего, и пожелает ему множества благ и по смерти. Если же он, за эти слова, заслужил такую славу у людей, то сколько венцов получит от человеколюбивого Бога!

"И что говорить о Константине и представлять чужие примеры, когда можно убеждать тебя и твоими собственными подвигами? Вспомни недавнее время, когда, по наступлении этого праздника, разослал ты по всей вселенной повеление освободить заключенных в темнице и простить им вины, и, как будто бы этого было недостаточно для доказательства твоего человеколюбия, написал: "о, если бы возможно мне было и умерших воззвать, и воскресить, и возвратить к жизни!" Вспомни эти слова теперь: вот время воззвать и воскресить, и возвратить к жизни умерших! И эти (антиохийцы) уже умерли, и, еще до произнесения приговора, город стал уже при самых вратах адовых. Воздвигни же его оттуда (это ты можешь сделать) без денег, без издержек, без траты времени и без всякого труда. Довольно тебе сказать только – и поднимешь лежащий во мраке город. Дай теперь ему называться уже по твоему человеколюбию; он будет благодарен не столько первому своему основателю, сколько твоему приговору; и весьма справедливо. Тот дал ему начало – и отошел; а ты воздвигнешь его тогда, как он, сделавшись обширным и великим, пал после этого долгого благоденствия. Не столько было бы удивительно, когда бы овладели им враги и напали варвары, а ты освободил его от опасности, сколько будет удивительно, если пощадишь теперь: то делали часто и многие цари, а это сделаешь ты один, и первый, сверх всякого ожидания. Защищать подданных – в этом нет ничего удивительного и необычайного: это дело обыкновенное; но, потерпев столько и столь великих оскорблений, прекратить гнев – это выше всей природы человеческой! Подумай, что теперь должно тебе позаботиться не только об этом городе, но и о твоей славе, даже о всем христианстве. Теперь и иудеи, и язычники, и вся вселенная, и варвары (ведь, и они услышали об этом) обратили взоры на тебя и ждут, какой произнесешь приговор по этому делу. И если произнесешь (приговор) человеколюбивый и кроткий, все похвалят таков решение, прославят Бога, и скажут друг другу: "вот каково могущество христианства! Человека, которому нет равного на земле, который властен все погубить и разрушить, оно удержало, и обуздало, и научило терпению, какого и простой человек не показывал. Истинно велик Бог христианский: из людей Он делает ангелов, и ставит их выше всякой естественной необходимости!" Не бойся того напрасного страха, и не внимай тем, которые говорят, будто прочие города будут хуже и окажут еще более неуважения, если этот не будет наказан. Конечно, этого надлежало бы опасаться, когда бы ты не был в состоянии наказать, и сделавшие это имели силы более твоего, или были тебе равносильны. Но, когда они поражены ужасом и умирают от страха; когда, в лице моем, прибегнули к стопам твоим, и всякий день ничего другого не ожидают, кроме погибели; когда творят общие молитвы взирая на небо и прося Бога, да приидет и ходатайствует вместе с нами; когда каждый распорядился уже о делах своих, как бы находясь при последнем издыхании – не излишне ли такое опасение? Они и тогда, когда бы обречены были на смерть, не страдали бы так, как страдают теперь, проводя столько дней в страхе и трепете, и по наступлении вечера не надеясь увидеть зарю, а с появлением дня не чая дожить до вечера. Многие даже сделались добычею зверей, когда убежали в пустыни и переселились в места непроходимые; не только мужчины, но и малые дети, и благородные и прекрасные жены в продолжение многих ночей и дней скрываются в пещерах, пропастях и оврагах пустынных. Нового рода плен постиг наш город: даже и стены целы, а жители бедствуют хуже погоревших городов; нет ни одного варвара, не видно неприятеля, а они несчастнее пленников, и движение одного листа всех их пугает каждодневно. Это все знают, и не столько вразумились бы, если бы увидели город разрушенным, сколько (вразумляются) теперь, слыша об этом несчастии его. Итак, не думай, будто прочие города будут хуже. Нет, если бы ты разрушил другие города, и тогда не вразумил бы их так, как ныне, когда смутным ожиданием будущего наказал ты их жесточе всякой казни. Не протягивай же долее их несчастий, но дай им наконец вздохнуть. Наказать виновных и взыскать за проступки, конечно, легко и удобно; но пощадить оскорбивших и дать прощение провинившимся в непростительном деле, – это возможно разве для одного – двух, и особенно, когда оскорбленный будет царь. Затем, покорить себе страхом – легко; но сделать всех друзьями, и заставить полюбить твое царствование и воссылать не только всем общие, но и каждому свои особенные молитвы о твоем правлении – это дело трудное. Пусть кто истратит тысячи денег, пусть двинет тысячи войск, пусть сделает, что угодно; не легко будет ему привлечь к себе расположение такого множества людей, а для тебя теперь это будет легко и удобно. Сколько стоило бы тебе денег, сколько стоило бы трудов – приобрести в краткое мгновение времени всю вселенную, и заставить всех людей, как нынешних, так и будущих, просить (у Бога) и твоей главе всего, чего только просят они детям своим? Если же так от людей, подумай, какую награду получишь от Бога, не только за то, что теперь делается, но и за то, что впоследствии будет сделано другими. Ведь, если когда случится подобное нынешнему происшествие, чего не дай Бог, и некоторые из оскорбленных замыслят отмстить оскорбившим, твоя кротость и терпение будут им вместо всякого наставления и увещания, и стыдно и совестно им будет, имея такой образец любомудрия, показаться худшими. Так, будешь ты учителем всех потомков, и, хотя бы они дошли до той же высоты любомудрия, однако ты будешь иметь над ними преимущество, потому что не все равно – самому ли первому показать такую кротость, или, смотря на других, подражать их делам. Поэтому, какое бы ни показали последующие за тобою (цари) человеколюбие и кротость, вместе с ними получишь награду и ты: кто дал корень, тот будет виновником и плодов. Поэтому, с тобою никто не может разделять теперь награду за человеколюбие: оно собственно твое только дело; а ты со всеми, кто только впоследствии явится подобным тебе, можешь одинаково участвовать в добром деле, и получить такую же долю, какую наставники в учениках. А если никого не будет такого, опять твоя слава и честь возрастать будут с каждым поколением. Подумай, каково это: услышат все потомки, что, когда столь великий город подпал наказанию и мести, когда трепетали и устрашились все – и военачальники, и градоправители, и судьи, и не смели подать голоса за несчастных, – предстал один ходатай Божий, облеченный священством, и одним видом, простою беседою преклонил державного; и – чего этот не давал никому из подданных, то, из уважения к законам Божиим, дал одному старцу. Ведь, и этим самым город не мало почтил тебя, государь, что послал меня ходатайствовать по этому делу: они произнесли о тебе самое лучшее и прекрасное суждение, – что, тогда как всякое начальство под тобою, ты оказываешь предпочтение священникам Божиим, как бы ни были они незначительны. Впрочем, не от них только иду теперь, но еще прежде, чем от них, от общего Владыки ангелов послан я сказать кротчайшей и снисходительнейшей душе твоей, вот что: “Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный” (Мф. 6:14). Итак, вспомни о том дне, в который все мы дадим отчет в делах своих. Подумай, что, если и ты согрешил в чем, то можешь загладить все согрешения этим приговором и решением, – без трудов, без усилий. Так, другие ходатаи приносят золото, серебро и другие подобные дары; а я пришел к твоему царскому величеству с священными законами, и представляю их вместо всяких даров, и молю тебя поступить подобно Владыке твоему, Который, хотя каждодневно бывает нами оскорбляем, не престает однако сообщать всем дары Свои. Не посрами же наших надежд и обещаний не сделай тщетными. Скажу тебе, между прочим, и то, что, если решишься помиловать город, оказать ему прежнее благоволение, и оставить праведный этот гнев, я возвращусь с великим дерзновением; если же отринешь город от сердца твоего, не только не возвращусь в него и не увижу земли его, но однажды навсегда отрекусь от него, и запишусь в другой город. Нет, никогда не припишусь к тому городу, с которым ты, человеколюбивейший и кротчайший из всех людей, не хочешь примириться и войти в общение".

4. Сказав это и еще больше этого, святитель так тронул царя, что произошло то же, что некогда случилось с Иосифом. Как этот тогда, увидя братьев, хотел бы плакать, но скрывал скорбь, чтобы не изменить притворству; так и царь – плакал в душе, но не показывал этого из-за бывших тут. Однако, наконец он не мог скрыть чувства и против воли обнаружил его. После этой речи уже не нужно было ему других слов, а только одно произнес он слово, которое украсило его гораздо более диадемы. Что же это за слово? – "Что удивительного и великого, – сказал он, – если перестанем гневаться на оскорбивших – на людей, мы – люди же, когда Владыка вселенной, пришедши на землю и ради нас сделавшись рабом, и будучи распят облагодетельствованными Им, молил Отца о распявших Его так: “Прости им, ибо не знают, что делают” (Лк. 23:34); так что удивительного, если мы простим подобным нам рабам?" А что эти слова были не лицемерны, это доказали все события, а не меньше их и то, о чем намереваюсь теперь сказать. Когда святитель сам хотел совершить там (в Константинополе) вместе с царем настоящий праздник, (царь) насильно заставил его ускорить (отбытием) и поспешить, и явиться гражданам (Антиохии). "Знаю, – сказал он, – что теперь души их мятутся, и много еще следов несчастия: иди, утешь. Когда увидят кормчего, то и не вспомнят о миновавшей буре, но совсем изгладят и самую память о бедствиях". Когда же святитель стал просить настоятельно, чтобы (царь) послал сына своего, он, желая показать ясно, что совершенно истребил в душе весь гнев – "молитесь, – сказал, – чтобы устранились эти препятствия, чтобы утихли эти войны – и непременно я сам приду". Что может быть добрее этой души? Пусть устыдятся наконец язычники, или лучше, не устыдятся, но пусть вразумятся, оставят свое заблуждение, обратятся к силе христианства, узнав от царя и от святителя наше (христианское) любомудрие. Боголюбивейший царь не остановился тогда и на этом: после того, как святитель уже и выбыл из города (столичного) и переплыл море [5], царь послал туда некоторых справиться и понаблюсти, чтобы тот не тратил времени и не отнимал на половину радости у города (Антиохии), проводя праздник в другом месте. Какой кроткий отец показал бы такую заботливость об оскорбивших его? Скажу и еще нечто в похвалу этого праведного (епископа). Совершив такое дело, он не поспешил, как сделал бы всякий другой славолюбец, сам принести грамоту, которою прекращалось наше бедствие; но как сам он шел довольно медленно, то упросил одного из искусных в верховой езде опередить его и принести городу добрые вести, чтобы от медленности его путешествия не продлилось уныние. Единственным желанием было у него не то, чтобы самому принести эти счастливые и весьма радостные вести, но – чтобы скорее успокоилось отечество наше.

Итак, что тогда сделали вы, украсив площадь венками, зажегши светильники, разостлав пред мастерскими ковры, и как тогда торжествовали, как будто бы город родился вновь: то же делайте и во всякое время, (только) иначе, украшаясь не венками из цветов, но добродетелью, возжигая в душе своей свет (добрых) дел, радуясь духовною радостью. Никогда не перестанем и благодарить Бога за все это, и изъявлять пред Ним великую признательность не только за то, что прекратил бедствия, но и за то, что попустил их: чрез то и другое Он прославил наш город. “Передайте об этом, – по слову пророческому, – детям вашим; а дети ваши пусть скажут своим детям, а их дети следующему роду” (Иоиль. 1:3), – чтобы все, кто ни будет жить до скончания века, познав человеколюбие Божие, проявившееся на городе, и ублажали нас, получивших такую милость, и дивились нашему Владыке, восстановившему так падший город, да и сами получили бы пользу, всеми этими событиями побуждаясь к благочестию. Повествование о случившемся с нами может приносить весьма великую пользу, не только нам, если будем всегда о том помнить, но и нашим потомкам. Размышляя обо всем этом, будем всегда, не только при прекращении бедствий, но и при попущении их, благодарить человеколюбивого Бога, – узнав и из божественного Писания, и из случившегося с нами, что Он всегда устрояет все ко благу нашему с подобающим Ему человеколюбием, которым постоянно пользуясь, да получим мы и царство небесное, чрез Господа нашего Иисуса Христа, Коему слава и держава во веки веков. Аминь.

[1] Т. е. низвержением царских статуй.

[2] Епископа Флавиана в столицу.

[3] Епископ Флавиан.

[4] Константинополя.

[5] Конечно, Босфор, которым отделяется европейский берег, где стоит Константинополь, от азиатского.

СЛОВА ОГЛАСИТЕЛЬНЫЕ

Два огласительных слова к готовящимся к крещению произнесены святым. Иоанном Златоустым, как полагают, в 387 г. во время святой Четыредесятницы: первое за тридцать дней до Пасхи, второе – десять дней спустя после первого. (т. 2, ч. 1)

СЛОВО ПЕРВОЕ

К готовящимся к просвещению, и о том, почему крещение называется баней пакибытия, а не оставления грехов, и что опасно не только нарушать клятву, но и клясться, хотя бы мы клялись справедливо.

КАК вожделен и любезен нам сонм юных братьев! Я называю вас братьями еще прежде рождения и приветствую вас, как родных, еще прежде, нежели вы родились. Я знаю, верно знаю, какой вы имеете удостоиться чести и какой власти, а тех, которым предстоит получить власть, обыкновенно все уважают еще прежде получения этой власти, чтобы услужливостью предварительно снискать себе их благосклонность на будущее время. Это теперь делаю и я, так как вам предстоит получить не только власть, но самое царство, и притом не просто царство, но царство небесное. Посему, прошу и умоляю вас, вспомните обо мне, когда достигнете этого царства; Иосиф говорил начальнику виночерпиев: "вспомни же меня, когда хорошо тебе будет" (Быт. 40:14), так и я теперь говорю вам: "вспомните меня, когда хорошо вам будет". Не за истолкование снов я прошу у вас этого воздаяния, подобно ему, так как я пришел не сны разгадывать вам, но возвещать о предметах небесных и преподать благовестие о тех благах, "не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку"; таковы блага, "что приготовил Бог любящим Его" (1 Кор. 2:9). Иосиф говорил виночерпию: "через три дня фараон вознесет главу твою и возвратит тебя на место твое, по прежнему обыкновению, когда ты был у него виночерпием" (Быт. 40:13); а я не говорю: еще три дня, и вы сделаетесь виночерпиями властителя, – но: еще тридцать дней, и не фараон, а Царь небесный возведет вас в горнее отечество, в свободный Иерусалим, в город небесный. Тот говорил: "и ты подашь чашу фараонову в руку его" (Быт. 40:13); а я не говорю: вы будете подавать чашу в руки царя, – но: сам Царь даст в руки ваши чашу страшную, и исполненную великой силы и драгоценнейшую всякой твари. Посвященные в тайны знают силу этой чаши; узнаете и вы спустя немного. Итак, вспомните обо мне, когда войдете в то царство, когда получите царскую одежду, когда облечетесь в порфиру, обагренную кровью Владычной, когда наденете диадему, испускающую со всех сторон лучи светлее солнечных. Таковы дары Жениха, хотя превышающие ваше достоинство, но достойные Его человеколюбия.

Посему я и ублажаю вас еще прежде вступления вашего в тот священный брачный чертог, и не только ублажаю, но и хвалю ваше благоразумие, что вы приступаете к крещению не при последнем дыхании, как беспечнейший из людей, но как благоразумные рабы, готовые с великим благорасположением повиноваться Господу, уже с этого времени с великой покорностью и рвением склоняете выю души под иго Христово, принимаете это благое иго и возлагаете на себя это легкое бремя. Хотя и равны дары благодати для вас и для принимающих таинство при конце жизни, но неодинаково расположение воли и приготовление к делу. Те принимают таинство на одре, а вы в недрах Церкви, общей всем нам матери; те – в скорби и слезах, а вы – в радости и веселье; те – со стенанием, а вы – с благодарностью; те – объятые сильной горячкой, а вы – исполняясь великого духовного удовольствия. Поэтому здесь все соответствует дару, а там все противоположно дару: там принимающие таинство предаются великому сетованию и плачу, стоят кругом дети плачущие, жена, бьющая себя по ланитам, друзья печальные, слуги, обливающиеся слезами, вид всего дома уподобляется какому-то ненастному и мрачному дню; а если раскроешь самое сердце лежащего, то найдешь его скорбным более всего этого. Как ветры, с великой силой устремляющиеся один против другого, разделяют море на многие части, так и мысли о постигающих его тогда бедствиях, внедряясь в душу больного, разрывают сердце его на множество забот. Взглянет ли он на детей, – представляет их сиротство; взглянет ли на жену, – думает об ее вдовстве; взглянет ли на слуг, – приходит на мысль запустение всего дома; обратится ли к самому себе, – припоминает свою настоящую жизнь и, готовясь расстаться с ней, покрывается великим облаком печали. Такова душа намеревающегося тогда принять таинство. Потом, среди такого смятения и беспокойства, входит священник, который для больного страшнее самой горячки, а для приближенных к больному ужаснее смерти, потому что прибытие священника считается знаком большей безнадежности, нежели голос врача, отчаивающегося в жизни больного, и источник вечной жизни кажется знаком смерти. Но я еще не сказал о самом главном зле: часто, среди смятений со стороны родных и приготовлений, душа, покинув тело, отлетает; а многим и присутствие ее не приносит никакой пользы, потому что если готовящийся принять таинство не узнает присутствующих, не слышит их голоса и не может произнести тех слов, посредством которых он должен вступить в блаженный завет с общим всем нам Владыкой, но лежит, как безжизненное дерево или камень, нисколько не отличаясь от мертвого, – то какая польза от принятия таинства при таком бесчувствии?

2. Тому, кто намеревается приступить к священным и страшным таинствам, надлежит быть трезвенным и бодрым, свободным от всякого житейского попечения, исполненным великого целомудрия и великой ревности, исторгнуть из ума всякие помыслы, чуждые таинствам, и сделать храмину свою во всех отношениях чистой, как намеревающемуся принять самого Царя. Так подготовлен ваш ум, таковы ваши помыслы, таково настроение вашей души. Ожидайте же за столь прекрасное расположение достойной награды от Бога, Который воздаяниями Своими превышает заслуги оказывающих Ему повиновение. Но так как и сослужителям надлежит привносить должное с их стороны, то и мы привнесем должное с нашей стороны, или лучше – и это не наше, а также Владычнее; ибо "что ты имеешь", говорит апостол, "чего бы не получил"? "А если получил, что хвалишься, как будто не получил" (1 Кор. 4:7)? Хотел бы я, прежде всего, сказать, почему наши отцы узаконили из всего года в это время допускать чад Церкви к принятию таинства (крещения) и для чего они положили, после наших поучений, раздевать вас и разувать, и раздетых и разутых, покрытых только одной срачицею (рубашкою), препровождать к словам заклинателей. Не просто и не напрасно они установили и этот вид и это время; но то и другое имеет таинственное и глубокое значение. Хотел бы я открыть его вам, но вижу, что теперь беседа призывает нас к другому нужнейшему предмету. Нужно сказать, что такое крещение, для чего оно введено в нашу жизнь, и какие блага оно доставляет нам.

Но, если хотите, будем беседовать наперед о названии этого таинственного очищения. Оно называется не одним наименованием, но многими и различными. Так, это очищение называется баней пакибытия: "спас нас", говорит апостол, "баней возрождения и обновления Святым Духом" (Тит. 3:5). Называется и просвещением, как называет его опять Павел: "вспомните прежние дни ваши, когда вы, быв просвещены, выдержали великий подвиг страданий" (Евр. 10:32); и еще: "ибо невозможно – однажды просвещенных и отпадших, опять обновлять покаянием" (Евр. 6:4,6). Называется и крещением: "все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись" (Гал. 3:27). Называется и погребением: "мы погреблись с Ним", говорит, "крещением в смерть" (Римл. 6:4). Называется и обрезанием: "в Нем вы и обрезаны обрезанием нерукотворенным, совлечением греховного тела плоти, обрезанием Христовым" (Кол. 2:11). Называется и крестом: "ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное" (Римл. 6:6). Можно указать много и других его наименований, но, чтобы нам не употребить всего времени на исчисление названий этого дара, обратимся теперь к первому названию и, объяснив его значение, прекратим беседу; речь же начнем немного издалека. Есть общее всем людям омовение посредством бань, которое обыкновенно омывает нечистоту телесную. Есть омовение иудейское, которое хотя важнее первого, но гораздо ниже благодатного, – так как и оно омывает нечистоту телесную, но не только телесную, а и зависящую от немощной совести. Есть много вещей, которые по свойству своему не нечисты, но становятся нечистыми от немощи совести. Как в отношении к детям маски и прочие пугалища, которые по свойству своему не страшны, кажутся детям страшными по слабости их естества, так и в отношении к тому, о чем я сказал, например, прикосновение к мертвым телам по свойству своему не нечисто, но когда оно случится с человеком немощной совести, то делает прикоснувшегося нечистым. Что это дело по свойству своему не нечисто, показал сам учредитель закона Моисей, который нес с собой мертвого Иосифа, и, однако, остался чистым. Посему и Павел, рассуждая о такой нечистоте, происходящей не от природы, а от немощи совести, говорит так: "нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто" (Римл. 14:14). Видишь ли, что нечистота происходит не от свойства вещей, а от немощи помышления? И еще: "все чисто, но худо человеку, который ест на соблазн" (Римл. 14:20). Видишь ли, что не вкушение, но соблазнительное вкушение бывает причиной нечистоты?

3. Такую скверну очищало иудейское омовение; а омовение благодатное очищает не такую нечистоту, но действительную, которая производит великое осквернение вместе с телом и в душе: оно делает чистыми не тех, которые прикоснулись к мертвым телам, но которые коснулись мертвых дел. Развратник ли кто, или блудник, или идолослужитель, или сделал какое-либо другое зло, хотя бы даже он соединил в себе все человеческие пороки, но если он войдет в водную купель, то выйдет из этих божественных струй чище лучей солнечных. А чтобы ты не считал сказанного преувеличением, послушай Павла, который говорит о силе этой купели: "не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники – Царства Божия не наследуют" (1 Кор. 6:9-10). Но как это, скажешь, относится к вышесказанному? Требуется показать, очищает ли все это сила купели. Выслушай же дальнейшее. "И такими были некоторые из вас; но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего" (1 Кор. 6:11). Мы обещали вам показать, что входящие в эту купель очищаются от всякой порочности, но речь наша показала больше, т. е. что они делаются не только чистыми, но и святыми и праведными: он не только сказал: "омылись", но также: "освятились и оправдались". Что может быть удивительнее этого, когда без трудов, усилий и добрых дел происходит оправдание? Таково человеколюбие божественного дара: он делает праведными и без усилий. Если указ царя, написанный в немногих словах, отпускает на свободу виновных в бесчисленных преступлениях, а других возводит на высочайшую степень почестей, то тем более Святый Дух Божий, всемогущий, может и избавить нас от всякого зла, и даровать нам великую праведность, и исполнить нас великого дерзновения. И как искра, упавшая в необъятное море, тотчас угасает, и, поглощенная множеством воды, становится невидимой; так и вся человеческая порочность, погружаясь в купель божественного источника, потопляется и исчезает скорее и легче той искры. Если же эта купель отпускает все наши грехи, то почему, скажешь, она называется не купелью отпущения грехов или купелью очищения, но "баней возрождения"? Потому, что она не просто отпускает нам грехи, не просто очищает нас от прегрешений, но делает это так, что мы как бы вновь рождаемся. Подлинно, она вновь создает и устраивает нас, не образовывая нас опять из земли, но, созидая из другой стихии, из естества водного: она не просто омывает сосуд, но снова переплавляет его всецело. Омываемое, хотя бы тщательно было очищено, сохраняет следы своего качества и носит остатки нечистоты; но, ввергаемое в горнило и обновляемое посредством пламени, очистившись от всякой нечистоты и быв вынуто из печи, испускает такой же блеск, как и вновь отлитые вещи. Как кто-нибудь, взяв золотую статую, загрязнившуюся от долгого времени, дыма, пыли и ржавчины, и перелив ее, возвращает ее нам чистейшей и блестящей; так и Бог, взяв наше естество, поврежденное ржавчиной греха, затемненное великим дымом прегрешений и потерявшее ту красоту, которую Он даровал ему в начале, снова переплавляет его, ввергая в воды, как в горнило, и вместо огня ниспосылая благодать Духа, и потом выводит нас оттуда пересозданными, обновленными и в блеске не уступающими лучам солнечным, сокрушив ветхого человека и устроив нового, более светлого, нежели прежний.

4. На это сокрушение и таинственное очищение указывая нам, пророк некогда сказал: "сокрушишь их, как сосуд горшечника" (Псал. 2:9). А что здесь речь о верных, ясно показывают нам предшествующие слова: "ты Сын Мой", говорит, "Я ныне родил Тебя": "проси у Меня, и дам народы в наследие Тебе и пределы земли во владение Тебе" (Псал. 2:7-8). Видишь ли, как он упомянул о Церкви из язычников и указал на устроенное везде царство Христово? Потом еще говорит: "ты поразишь их жезлом железным", не тяжелым, но крепким, "сокрушишь их, как сосуд горшечника". Вот представляется и купель в таинственном смысле; он не просто сказал: "сосуды глиняные", но: "сосуд горшечника". Вникните: разбитые глиняные сосуды не могут быть исправлены, по причине однажды полученной ими твердости в огне; а сосуды горшечника, только приготовленные из глины, но еще не обожженные, если и повредятся, легко могут принять другой вид от искусства художника. Посему, говоря о каком-нибудь неисправимом бедствии, (Бог) приводит в пример не сосуды горшечника, а сосуд глиняный. Так, когда Он хотел внушить пророку и иудеям, что Он предал город неисправимому бедствию, то повелел взять глиняный сосуд, разбить его перед всем народом и сказать: так погибнет город и сокрушится (Иер. 19:10-11). Когда же Он хотел подать им добрые надежды, то привел пророка в дом горшечника и не указал ему на сосуд глиняный обожженный, а указал ему на сосуд необожженный, выпавший из рук горшечника, и прибавил, говоря: если горшечник этот, подняв выпавший сосуд, снова исправил, то тем более Я разве не смогу исправить вас падающих (Иер. 18:2-6)? Итак, Бог может не только исправить нас бренных посредством бани возрождения, но и, по принятии силы Духа, падших привести в прежнее состояние посредством искреннего покаяния. Впрочем, теперь не время говорить вам о покаянии; или лучше, да не будет такого времени, когда бы вы нуждались в этом врачевстве, но да сохраните вы навсегда неповрежденную ту красоту и светлость, какую вы имеете получить ныне. А чтобы вам всегда сохранять ее, побеседуем с вами немного и об образе жизни. В этой школе борьбы не опасны для ратоборцев падения, потому что идет борьба между своими и все упражнения делаются на телах учителей. Когда же наступит время подвигов, когда откроется поприще, когда соберутся зрители, когда явится Подвигоположник, тогда уже необходимо будет или будучи нерадивыми, пасть и удалиться с великим бесчестием, или же, оказав рвение, получить венцы и награды. Так и для вас эти тридцать дней подобны некоторой школе борьбы, времени учения и упражнения. Поучимся в эти дни побеждать злого беса, потому что после крещения мы должны будем против него выступить, с ним бороться и сражаться. Будем же с этого времени узнавать козни его, как он коварен, откуда он удобно может вредить нам, чтобы, по наступлении подвигов, нам не изумляться и не смущаться, видя новыми для себя уловки его, но, приготовившись упражнением между нами самими и изучив все его козни, смело вступать в борьбу с ним.

Он обыкновенно вредит нам всеми мерами, но особенно посредством языка и уст. Никакой другой член так не пригоден ему для обольщения и погибели нашей, как невоздержанный язык и необузданные уста. Отсюда происходит с нами много падений, через это мы впадаем в тяжкие вины. Объясняя, как легко пасть через язык, некто говорит: "многие пали от острия меча, но не столько, сколько павших от языка" (Сирах. 28:21); и, показывая тяжесть такого падения, он же прибавляет: "преткновение от земли лучше, нежели от языка" (Сир. 20:18). Смысл слов его следующий: лучше, говорит, упасть и разбить тело, нежели произнести такое слово, которое губит нашу душу. И не только говорит он о падениях, но и увещевает иметь великую предусмотрительность, чтобы не падать: "устам твоим", говорит, "сделай дверь и запор" (Сир. 28:29), – не то, чтобы мы приготовили двери и запоры, но чтобы с великой заботливостью удерживали язык от непристойных слов. И еще в другом месте пророк, показывая, что при нашем старании и прежде нашего старания мы имеем нужду в высшем содействии, чтобы удержать внутри этого зверя, и, простирая руки к Богу, говорит: "воздеяние рук моих – как жертва вечерняя: положи, Господи, охрану устам моим, и огради двери уст моих" (Псал. 140:2-3). Также и тот, которого увещания приведены прежде, и он опять говорит: "кто даст мне стражу к устам моим и печать благоразумия на уста мои" (Сир. 22:31)? Видишь ли, как каждый из них страшится этих падений, плачет, дает советы и молится, чтобы язык был тщательно сохраняем? Но почему, скажешь, Бог дал нам этот член вначале, если он приносит нам такую погибель? Потому, что он приносит и великую пользу; и если бы мы прилагали старание, то он приносил бы только пользу и – никакого вреда. Послушай, что говорит тот, кто сказал и прежнее: "смерть и жизнь – во власти языка" (Притч. 18:22) [1]. И Христос выражает то же самое, когда говорит: "от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься" (Матф. 12:37). Язык находится посередине между таким или иным употреблением, а ты – господин его. Так и меч лежит посередине: если ты употребишь его против врагов, то он делается спасительным для тебя орудием; если же ты нанесешь удар самому себе, то причиной поражения бывает не свойство железа, а твое беззаконие. Так будем рассуждать и о языке: он – меч, лежащий посередине; изощряй же его для обличения своих грехов, а не для нанесения удара брату. Для того Бог и оградил его двойной стеной, рядом зубов и оградой губ, чтобы он не произносил непристойных слов скоро и неосмотрительно. Удерживай его за ними; если же он не удерживается, то смиряй его зубами, предавая плоть его им, как бы палачам, и кусая его, – потому что лучше ему ныне быть искусанным за грехи, нежели тогда жаждать капли воды и, иссыхая в огне, не получать облегчения. А он обыкновенно совершает много и других грехов, когда злословит, хулит, сквернословит, клевещет, клянется, нарушает клятвы.

5. Но чтобы, говоря вам сегодня обо всем вдруг, не обременить вашего ума, мы предложим вам сперва один закон – хранить себя от клятв, предупреждая, что если вы не будете избегать клятв, т. е., не только клятвопреступлений, но если не будете избегать и клятв, произносимых при делах справедливых, то мы не будем говорить вам более ни о каком другом предмете. Нелепо было бы, если бы в то время как учители грамоты не преподают детям другого урока, пока не увидят, что первый хорошо запечатлен в их памяти, – мы стали преподавать дальнейшее тем, которые не могут с точностью пересказать прежнего учения; это значило бы не что иное, как лить воду в дырявую бочку. Итак, чтобы вам не заградить наших уст, приложите великую ревность к этому предмету. Подлинно, тяжек этот грех, и весьма тяжек: он весьма тяжек потому, что не кажется тяжким; потому я и боюсь его, что никто не боится его; потому эта болезнь и неизлечима, что она не считается болезнью. Как простой разговор не есть вина, так и это не представляется виной, но с великой дерзостью совершается это беззаконие, и если кто станет осуждать, то поднимается тотчас смех и множество насмешек, не над теми, которые осуждаются за клятву, а над теми, которые стараются исправить это зло. Потому-то я и веду продолжительную речь об этом, что хочу исторгнуть глубокий корень и уничтожить долговременное зло; разумею не только клятвопреступления, но и самые справедливые клятвы. Но такой-то, скажет, человек хороший, имеющий сан священства, живет весьма целомудренно и благочестиво, однако клянется? Не говори мне об этом хорошем, воздержанном, благочестивом и имеющем сан священства; но, если хочешь, пусть это будет Петр, или Павел, или ангел, нисшедший с неба, я и тогда не посмотрю на достоинство лица, потому что я читаю закон о клятве не рабский, но царский; а когда читается царский указ, тогда должно умолкнуть всякое достоинство рабов. Если ты можешь утверждать, что Христос повелел клясться или что Христос не наказывает за это, – докажи, и я покорюсь. Если же Он с такой ревностью запрещает это и оказывает такую попечительность об этом предмете, что ставит клянущегося наравне с лукавым, – "а что сверх этого, то от лукавого", говорит Он (Матф. 5:37), – то для чего ты представляешь мне такого-то и такого-то? Бог произнесет приговор над тобой, основываясь не на небрежности подобных тебе рабов, а на предписании Своих законов. Я повелел, скажет Он, и нужно было повиноваться, а не ссылаться на такого-то и не заниматься чужими грехами. Если великий Давид впал в тяжкий грех, то, скажи мне, неужели поэтому для нас безопасно грешить? Посему нужно остерегаться этого и соревновать только добродетелям святых, а где нерадение и преступление закона, оттуда нужно убегать с великим тщанием, так как мы имеем дело не с подобными себе рабами, а с Владыкой, и Ему мы дадим отчет во всем, что сделали во время жизни. Итак, будем готовиться к тому суду; как бы ни был удивителен и велик тот, кто нарушает этот закон, он непременно получит наказание, назначенное за преступление, потому что Бог не лицеприятен. Как же и каким образом можно избежать этого греха? Нужно не только показать, как тяжек грех, но и дать совет, как избежать его. Ты имеешь жену, имеешь слугу, имеешь детей, и друга, и родственника, и соседа? Всем им поручи охранять тебя в этом отношении. Привычка – дело важное; трудно отстать от нее и уберечься; она часто сбивает нас против нашей воли и нашего сознания. Итак, чем более ты знаешь силу привычки, тем более старайся освободиться от худой привычки и приучай себя к другой, полезнейшей. Как теперь худая привычка часто может увлекать тебя, несмотря на твое старание, опасение, осторожность, заботливость, так тогда, когда ты приучишь себя к доброй привычке – не клясться, ты никогда не допустишь себя впасть в грех клятвы, не смотря даже на свое желание и небрежность. Привычка, поистине, великое дело: она имеет силу природы. Посему, чтобы не трудиться непрестанно, приобретем себе другую привычку; у каждого из живущих и обращающихся с тобой проси милости, чтобы он советовал и увещевал тебя избегать клятв, и обличал тебя, когда ты окажешься виновным в этом. Делаемое ими тебе предостережение послужит и для них советом и побуждением к такой же добродетели, так как осуждающий другого за клятвы не скоро сам впадет в эту пропасть; а частые клятвы – не малая пропасть, не только тогда, когда они касаются предметов маловажных, но и тогда, когда касаются предметов весьма важных. Мы же, и покупая овощи, и споря о двух оболах, и гневаясь на слуг, и угрожая им, во всем призываем в свидетели Бога. По таким предметам ты не посмеешь на торжище призвать в свидетели и человека свободного, облеченного каким-нибудь обыкновенным саном, если же решишься, то подвергнешься наказанию за обиду, а Царя небесного и Владыку ангелов ты влечешь в свидетельство в разговоре и о торговле, и о деньгах, и о других мелочах: возможно ли терпеть это? Каким же образом мы можем освободиться от этой худой привычки? Обставим себя теми стражами, о которых я сказал, назначим себе определенное время для исправления и положим наказание, если по прошествии того времени не исправимся. А сколько времени достаточно будет нам для этого? Я не думаю, чтобы людям весьма трезвенным, бдительным и неусыпно пекущимся о своем спасении нужно было более десяти дней для совершенного оставления худой привычки клясться. Если же мы и после десяти дней будем замечены в клятве, то наложим на себя наказание и назначим величайшее возмездие и пеню за преступление. Какое же наказание? Этого я не определяю, но предоставляю вам самим власть приговора. Так будем поступать с самими собой не только в отношении к клятвам, но и в отношении к другим проступкам: будем назначать себе время для тягчайших наказаний, если когда допустим эти проступки, чтобы нам придти чистыми к нашему Владыке, избавиться от огня геенского и с дерзновением предстать перед престолом Христовым, чего да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава во веки веков. Аминь.

[1] Святой Иоанн Златоуст приписывает эти слова Иисусу сыну Сирахову

СЛОВО ВТОРОЕ

К готовящимся к просвещению, и о женах, украшающих себя плетением волос и золотом, и о тех, которые занимаются приметами или привесками, или заговорами, – что все чуждо христианству.

Я ПРИШЕЛ потребовать от вас, прежде всего, плодов того, что сказано было вашей любви недавно, – так как мы говорим не для того, чтобы вы только слушали, но чтобы и помнили сказанное и показывали то нам делами, или лучше не нам, а Богу, знающему тайны души. Для того наше поучение и называется оглашением, чтобы оно и в нашем отсутствии возглашалось в душе вашей. Не удивляйтесь, что мы пришли требовать плодов от семян по прошествии только десяти дней: и в продолжение одного дня можно вместе и посеять семена, и собрать жатву, потому что мы выступаем на подвиги, опираясь не на свою только силу, но и на помощь Божью. Итак, те, которые усвоили сказанное и исполнили на деле, пусть продолжают стремиться вперед; а те, которые еще не начинали этого доброго дела, пусть теперь начнут, чтобы последующим усердием отклонить от себя осуждение за беспечность. Да, можно, можно и тому, кто был весьма беспечен, вознаградить всю потерю прошедшего времени усиленным последующим усердием. Посему, говорит псалмопевец, "если бы вы ныне послушали гласа Его: не ожесточите сердца вашего" (Псал. 94:7-8). Этими словами он увещает и советует никогда не отчаиваться, но, пока мы здесь, иметь благие надежды, простираться вперед и стремиться "к почести вышнего звания Божия" (Фил. 3:14). Будем же так поступать и исследуем названия этого великого дара. Как неведение о величии сана делает беспечными тех, которые почтены им, так познание делает их признательными и располагает их к большему усердию. С другой стороны стыдно и смешно было бы, получивши от Бога такую честь, не знать, что значат ее названия. Но что я говорю об этом даре? Если ты станешь размышлять об общем имени рода нашего, то и отсюда получишь величайший урок и увещание к добродетели. Это имя – "человек" – мы определяем не так, как внешние (язычники), но как повелевает Божественное Писание. Человек – не тот, кто имеет только руки и ноги человеческие, и не тот, кто имеет только разум, но кто с ревностью упражняется в благочестии и добродетели. Так, послушай, что Писание говорит об Иове: сказав, что "был человек в земле Уц", оно не описывает его теми признаками, которыми описывают человека внешние, и не говорит, что он имел две ноги и широкие ногти, но, соединяя отличительные черты его благочестия, говорит: "непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла" (Иов. 1:1), выражая, что это и есть "человек". Так и другой говорит: "бойся Бога, и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека" (Еккл. 12:13). Если же название "человек" заключает в себе такое увещание к добродетели, то тем более название "верный". Верным ты называешься потому, что веруешь в Бога и тебе самому Он верит, подавая оправдание, освящение, чистоту души, усыновление, царство небесное, все это Он вверил и предоставил тебе, а ты со своей стороны вверяешь и предоставляешь Ему другое: милостыню, молитвы; целомудрие и все прочие добродетели. Но что я говорю – милостыню? Если ты подаешь Ему даже "чашу холодной воды" (Матф. 10:42), и это не погибнет для тебя, но и это Он верно сохранит до того дня и воздаст с великим избытком: то и удивительно, что Он не только сохраняет вверенное Ему, но и умножает это воздаяниями.

То же повелел Он и тебе, по твоим силам, делать с тем, что тебе вверено: увеличивать святость, которую ты получил, делать более светлой праведность, полученную через крещение, являть более блистательным этот дар, – как поступал и Павел, который последующими трудами, ревностью и усердием умножил все блага, им полученные. И заметь попечение Божье: Он и не все дал тебе здесь, и не всего лишил, но одно дал, а другое обещал. Для чего же Он не все дал здесь? Для того чтобы ты показал веру в Него, по одному обещанию Его, веруя в то, что еще не дано. А для чего, с другой стороны, Он не отложил всего до той жизни, но даровал и благодать Духа, и праведность, и освящение? Для того чтобы облегчить тебе труды и через то, что уже дано, возбудить благую надежду на то, что будет. Потому ты и будешь называться новопросвещенным, что у тебя всегда будет, если захочешь, новый свет, никогда неугасающий. Обыкновенный свет, хотя бы мы желали или не желали, сменяется мраком, а это солнце не знает тьмы: "свет во тьме светит, и тьма не объяла его" (Иоан. 1:5). Действительно, не столько светел бывает мир при лучах восходящего солнца, сколько ясна и светла душа, получившая благодать Духа. Вникни тщательнее в природу вещей: ночью во время мрака, иной, увидев веревку, часто принимает ее за змея, от приближающегося друга убегает как от врага, и, услышав какой-нибудь шум, объемлется страхом, а днем не бывает ничего такого, но все является таким, каково оно есть. То же случается и с нашей душой: когда нисшедшая благодать изгоняет из ума тьму, тогда мы познаем точное значение вещей и для нас становится ничтожным то, что прежде казалось страшным. Мы уже не боимся смерти, верно научившись от этого священного тайнодействия, что смерть не есть смерть, а сон и временное успокоение; не боимся ни бедности, ни болезни, и ничего другого подобного, узнав, что мы шествуем к жизни лучшей, нетленной, бессмертной и свободной от всякого такого нестроения.

2. Итак, не будем более прилепляться к житейскому, – ни к роскошной трапезе, ни к драгоценным одеждам; ты имеешь одежду важнейшую, имеешь трапезу духовную, имеешь славу высшую, и Христос для тебя все – и трапеза, и одежда, и дом, и глава, и корень. "Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись" (Гал. 3:27), – вот, как Он стал одеждой для тебя. Хочешь ли знать, как Он делается для тебя и трапезой? "Ядущий Меня", говорит Он, "как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцом, жить будет Мной" (Иоан. 6:57). Он делается и домом для тебя: "ядущий Мою Плоть пребывает во Мне, и Я в нем" (Иоан. 6:56). Также и корнем: "Я есть лоза", говорит Он, "а вы ветви" (Иоан. 15:5). Он же и брат твой, и друг, и жених: "Я уже не называю вас рабами: вы друзья Мои" (Иоан. 15:14-15). И Павел говорит: "я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистой девой" (2 Кор. 11:2). И еще: "дабы Он был первородным между многими братьями" (Римл. 8:29). И не только мы – братья Его, но и дети: "вот", говорит, "я и дети, которых дал мне Господь" (Иса. 8:18). И не только дети, но и "члены" Его и "тело" Его (1 Кор. 12:27). Но, находя все вышесказанное как бы недостаточным для выражения любви и благоволения, которые Он являет к нам, Он предложил и другое, большее и ближайшее доказательство, назвав Себя нашей "главой" (Ефес. 1:22). Зная все это, возлюбленный, воздавай своему Благодетелю лучшим образом жизни, и, представляя себе величие жертвы, украшай члены своего тела. Подумай, что принимаешь ты рукой – и никогда не допускай ей ударить кого-нибудь, чтобы не посрамить руки, удостоившейся такого дара, грехом биения; подумай, что принимаешь ты рукой, и соблюдай ее чистой от любостяжания и всякого хищения. Помышляй, что не только рукой ты принимаешь, но и к устам приближаешь жертву, и соблюдай язык чистым от срамных и обидных слов, от богохульства, клятвопреступления и всего другого подобного, так как гибельно – тот язык, который служит столь страшным таинствам, обагрен такой кровью и сделался золотым мечом, обращать в орудие злословия, оскорблений и посмеяния; устыдись чести, которой удостоил его Бог, и не унижай его бесчестием греха. Обрати внимание также на то, что после руки и языка еще сердце приобщается этого страшного таинства, и никогда не строй козней против ближнего, но соблюдай ум свой чистым от всякого злоумышления; таким же образом ты можешь оградить и глаза, и уши. Разве не нелепо после этого таинственного голоса и нисходящего с небес, т. е. от херувимов, осквернить слух блудными песнями и развратными напевами? Не достойно ли крайнего наказания – теми же глазами, которыми созерцаешь неизреченные и страшные таинства, смотреть на блудниц и мысленно совершать прелюбодеяние? Ты, возлюбленный, приглашен на брак; не входи же одетым в грязные одежды, но возьми одежду, приличную браку. Если люди, приглашенные на чувственные браки, хотя бы они были беднее всех, часто заимствуют или покупают чистую одежду и, таким образом, являются к пригласившим их, – то ты, приглашенный на брак духовный и пиршество царское, подумай, какую тебе нужно было бы купить одежду, или – лучше – и покупать не нужно, а сам Зовущий дает тебе ее даром, чтобы ты не мог ссылаться и на бедность. Храни же ту одежду, которую ты получил; если ты потеряешь ее, то уже не сможешь ни занять, ни купить ее, потому что такая одежда нигде не продается. Слышал ли ты, как некогда приглашенные к таинству стенали и били себя в грудь от угрызения совести? Смотри же, возлюбленный, чтобы и тебе когда-нибудь не потерпеть этого; а как не потерпишь, если не оставишь худой привычки к злу? Посему я и прежде говорил, и теперь говорю, и не перестану говорить, что, кто не исправил своих нравственных недостатков и не приготовил себя к добродетелям, тот пусть и не крестится. Эта купель может отпустить прежние грехи; но не мал страх и не маловажна опасность, чтобы мы опять возвратились к ним, и чтобы врачевство не сделалось для нас язвой. Чем больше благодать, тем строже будут наказаны те, которые после того согрешают.

3. Итак, научимся отсюда – не возвращаться к прежней блевотине (2 Петр. 2:12). А что нужно наперед покаяться и отстать от прежних пороков, и, таким образом, приступать к благодати, об этом, послушай, что говорит Иоанн, и что верховный из апостолов, имеющим креститься. Первый говорит: "сотворите же достойные плоды покаяния и не думайте говорить в себе: отец у нас Авраам" (Лук. 3:8); а второй говорил спрашивавшим его: "покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа" (Деян. 2:38). Кающийся уже не допускает тех дел, в которых покаялся; посему нам и заповедано говорить: "отрекаюсь от тебя, сатана", – чтобы нам уже не возвращаться к нему. Как бывает у живописцев, так пусть будет и теперь: те, положив доски, начертив на них белые линии и изобразив царский образ, прежде нежели наведут истинные краски, со всей свободой одно стирают, а другое вместо того пишут, исправляя погрешности и переделывая то, что нехорошо сделано, но когда, наконец, наведут краски, то, уже не властны опять стирать и перерисовывать, иначе они повредили бы красоту образа и дело вышло бы дурное; так точно поступай и ты: представляй, что душа твоя есть образ. Итак, прежде, нежели наведена будет на тебя истинная краска Духа, изгладь находящиеся в тебе худые привычки – божиться, или лгать, или оскорблять, или сквернословить, или смехотворствовать, или, если имеешь привычку – делать что-нибудь другое непозволительное, истреби эту привычку, чтобы после крещения опять не возвращаться к ней. Купель уничтожает грехи, а ты исправь привычку, чтобы, когда уже наведены краски и воссиял царский образ, тебе не изгладить его и на данную тебе от Бога красоту не наложить язвин и рубцов. Укроти гнев, угаси ярость; если кто причинил тебе вред или оскорбил, оплакивай его, а не досадуй, сострадай, а не раздражайся, и не говори: душе моей нанесен вред. Ничьей душе никем не может быть нанесено вреда, – если мы сами не причиним вреда своей душе; а как, я скажу. Отнял ли кто у тебя имение? Он нанес не душе твоей ущерб, но деньгам; если же ты будешь злопамятствовать, то сам ты нанесешь вред душе своей. Отнятые деньги не причиняют ей никакого ущерба, но еще приносят пользу; а ты, не оставив гнева, отдашь там отчет за это злопамятство. Злословил ли кто и оскорбил тебя? Он не нанес никакого вреда ни душе твоей, ни даже телу; а если ты наоборот стал злословить и оскорблять его, то сам ты причинил вред душе своей, так как должен будешь отдать отчет в тех словах, которые ты говорил. Это особенно я желаю внушить вам, – что именно душе христианина и верующего никто не может причинить вреда, даже и сам дьявол. И не только то удивительно, что Бог сделал нас недоступными для всяких козней, но и то, что Он сделал нас способными к совершению добродетелей, не смотря ни на какие препятствия, если только мы захотим этого, – будем ли мы бедны, или слабы телом, или отвержены, или незнатны, или рабы. Ни бедность, ни болезнь, ни увечье телесное, ни рабство и ничто подобное никогда не может быть препятствием к добродетели. Но что я говорю о бедном, и рабе, и незнатном? Если бы даже ты был узником, и это не служит для тебя препятствием к добродетели; а как, – я скажу. Огорчил ли тебя кто-нибудь из сожителей и раздражил? Оставь гнев на него; разве узы, и бедность, и уничиженное состояние препятствуют тебе в этом? И что я говорю: препятствуют? Даже помогают и содействуют к обузданию самомнения. Видишь ли другого благоденствующим? Не завидуй: и здесь бедность не составляет препятствия. Также когда нужно тебе молиться, делай это с трезвым и бодрым умом: и здесь не будет никакого препятствия. Оказывай всю кротость, целомудрие и степенность: и для этого не нужна внешняя помощь. Величие добродетели особенно и состоит в том, что она не имеет нужды ни в богатстве, ни во власти, ни в славе, и ни в чем другом подобном, а в одной только душе освященной, и не требует ничего больше. Смотри: то же самое бывает и с благодатью; хром ли кто, или лишен глаз, или увечен телом, или крайне слаб здоровьем, – ни к кому из них благодать не находит препятствий приходить; она требует одной только души, принимающей ее с усердием, и это все внешнее оставляет в стороне. От мирских воинов, для зачисления их в войско, требуются и известная мера роста, и телесное здоровье; и не только это нужно иметь намеревающемуся сделаться воином, но и нужно быть свободным, а кто в рабском состоянии, тот отвергается; Царь же небесный ничего такого не требует, но принимает в свое воинство и рабов, и старцев, и расслабленных членами, и не стыдится никого. Что может быть человеколюбивее этого? Что милосерднее? Он требует только того, что от нас зависит. Рабство и свобода не от нас зависит; также высокий и малый рост, старость и цветущий возраст, и все тому подобное, не в нашей власти; но быть кротким и добрым и тому подобное – зависит от нашей воли. Бог и требует от нас только того, что в нашей власти; и это весьма естественно, потому что Он не для собственной нужды, а для нашего блага призывает нас к Своей благодати, тогда как цари – на службу себе; притом, те ведут на войну чувственную, а Он на борьбу духовную. И не только во внешних войнах, но и в ратоборствах можно видеть такой же пример. Те, которые намереваются выступить на это зрелище, начинают подвиги не прежде, чем глашатай, взяв их, обведет кругом перед глазами всех, восклицая и говоря: не обвиняет ли кто его? Между тем там борьба не духовная, а телесная; для чего же требовать доказательств благородства? А здесь нет ничего такого, все же – напротив, так как искусство борьбы зависит у нас не от рукопашных схваток, но от любомудрия души и доблести разума. Здесь Распорядитель подвигов поступает напротив; Он не берет подвижника, не обводит его и не говорит: не обвиняет ли кто его, – но взывает: хотя бы все люди, хотя бы бесы с дьяволом предстали и обвиняли его в крайних и гнусных преступлениях, Я не отвергаю его, Я не отвращаюсь, но, избавляя его от обвинителей и освобождая от пороков, веду на подвиги. И это так и должно быть, потому что там распорядитель подвигов есть соратник и помощник в подвигах благочестия, содействующий подвижникам в борьбе против дьявола.

4. И не только то удивительно, что Он отпускает нам, но и то, что не открывает их, не делает их явными и общеизвестными, не заставляет нас выходить на середину и объявлять свои прегрешения, но повелевает отдавать отчет Ему одному и исповедоваться перед Ним. Если бы кто из мирских судей предложил кому-нибудь из пойманных разбойников или раскапывателей могил рассказать свои преступления, и, таким образом, избавиться от наказания, то они со всей охотой приняли бы это, презирая стыд ради своего спасения. А здесь не бывает ничего такого, но Бог и отпускает грехи, и не заставляет объявлять их в присутствии других, но требует только одного, чтобы сам получающий отпущение познал величие дара. Посему, не нелепо ли, что тогда как Он, благодетельствуя нам, довольствуется одним нашим свидетельством, мы, оказывая Ему служение, стараемся иметь других свидетелями этого и делаем иное на показ? Итак, удивляясь Его снисхождению, будем оказывать должное с нашей стороны, и, прежде всего прочего, будем обуздывать невоздержанность языка и не говорить непрестанно, ибо "при многословии не миновать греха" (Прит. 10:19). Если ты имеешь сказать что-нибудь полезное, то раскрой уста; если же нет ничего необходимого, то молчи; это – лучше.

Ремесленник ли ты? Пой псалмы, сидя. Но ты не хочешь петь устами? Делай это мыслью. Псалом – великий собеседник; от этого ты не подвергаешься ничему опасному, но и в мастерской будешь сидеть, как в монастыре, потому что не удобство мест, но строгость нравов доставляет нам спокойствие. Так Павел, занимаясь рукоделием в мастерской, не потерпел никакого вреда для своей добродетели. Итак, не говори: как я, ремесленник и бедняк, могу любомудрствовать? Потому-то особенно ты и можешь любомудрствовать, что для благочестия бедность нам пригоднее богатства и деятельность – праздности, а невнимательным богатство служит даже препятствием. Когда нужно укротить гнев, погасить зависть, обуздать ярость, совершить молитву, оказать скромность и кротость, благорасположение и любовь, тогда бедность может ли быть препятствием? Чтобы достигнуть этого, нужно не серебро расточать, но проявлять добрую волю. Милостыня особенно нуждается в деньгах, но и она в большем блеске обнаруживается при бедности; так, положившая два обола была беднее всех людей, однако превзошла всех (Лук. 21:2-4). Итак, не будем считать богатство чем-либо великим и не станем думать, будто золото лучше грязи; достоинство вещества зависит не от естественных свойств его, но от нашего мнения о нем. Кто тщательно будет исследовать, тот найдет, что железо гораздо необходимее золота, так как последнее не имеет никакого приложения к жизни, а первое доставляет нам много пользы, помогая в бесчисленных ремеслах. Но для чего я делаю сравнение между железом и золотом? Даже и простые камни нужнее драгоценных, так как из последних не может быть ничего полезного, а из первых сделаны и дома, и стены, и города. Покажи мне, какая может быть польза от жемчужин, или лучше, какого не может быть от них вреда? Чтобы тебе носить одно такое зерно, тысячи бедных томятся голодом; какое же ты найдешь оправдание, какое прощение?

Ты желаешь украсить лицо свое? Украшай его не жемчугом, но целомудрием и скромностью; тогда мужу приятнее будет смотреть на тебя. То украшение обыкновенно дает повод к ревности, вражде, несогласию и ссорам, – а нет ничего неприятнее лица подозреваемого, – украшение же милостыней и целомудрием удаляет всякую худую мысль и привязывает супруга крепче всяких уз. Не столько природа делает лицо красивым, сколько расположение взирающего на него; а расположение обыкновенно ничем так не приобретается, как целомудрием и скромностью. Таким образом, хотя бы жена была красивой, но, если муж чувствует к ней ненависть, то она будет казаться ему гнуснейшей из всех; напротив, хотя бы она и не была благообразной, но, если муж к ней расположен, то она будет казаться ему красивейшей из всех, потому что мнение зависит не от естественных свойств видимого, но от расположения видящих. Итак, украшай лицо целомудрием, скромностью, милостыней, человеколюбием, любовью, приветливостью к мужу, кротостью, смирением, терпеливостью; вот краски добродетели; ими ты привлечешь любовь не людей только, но и ангелов; за них восхвалит тебя Сам Бог; когда же Бог будет благоволить к тебе, то, конечно, Он привяжет к тебе и мужа. Если "мудрость человека просветляет лицо его" (Еккл. 8:1), то, тем более, добродетель жены просветит лицо ее. Если же ты считаешь великим свое украшение, то, скажи мне, какая будет тебе польза в тот день от этих жемчужин? И нужно ли говорить о том дне, когда можно показать все это и в отношении к настоящему? Так, когда некоторые, обвиняемые в оскорблении царя, были привлечены в судилище и подвергались крайней опасности, тогда их матери и жены, сняв с себя ожерелья, и золотые вещи, и жемчуг, и все украшения, и золотые одежды, и надев простую и бедную одежду, посыпав себя пеплом и повергшись перед дверями судилища, таким образом преклоняли (к милости) судей. Если же и в здешних судилищах золотые украшения, жемчуг и разноцветная одежда могли бы изменить и предать, а скромность, кротость, пепел, слезы и бедные одежды скорее склоняют судей, то тем более будет это на том неподкупном и страшном суде. Какой, скажи мне, ты в состоянии будешь дать ответ, какое оправдание, когда Господь станет осуждать тебя за этот жемчуг и выведет на середину бедных, погибших от голода? Посему, Павел сказал: "не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценной одеждой" (1 Тим. 2:9), так как с этой стороны может быть измена; и даже если бы мы и постоянно пользовались ими, то, при смерти, во всяком случае, лишимся их. Напротив, добродетель доставляет всякую безопасность; она не изменяет и не отпадает, но и здесь делает нас более безопасными, и туда сопутствует нам. Хочешь ли приобрести жемчужины и никогда не лишаться этого богатства? Возьми все украшения и передай их через бедных в руки Христовы. Он сбережет для тебя все богатство и, когда тело твое воскреснет с великой светлостью, тогда Он доставит тебе богатство лучшее и украшение большее, нежели настоящее – ничтожное и смешное, Подумай, кому ты хочешь нравиться и для кого надеваешь это украшение, – чтобы канатчик, медник и лавочник взирая на тебя, удивлялись? И ты не стыдишься и не краснеешь, показывая себя тем, которых не считаешь достойными даже твоего привета, и делая все это для них?

Каким же образом тебе презреть весь этот мнимый блеск? Если вспомнишь слова, произнесенные тобой при совершении таинства: "отрекаюсь от тебя, сатана", и гордыни твоей, и служения тебе. Страсть к украшению драгоценными камнями есть сатанинская гордость. Ты получил золото не для того, чтобы связывать им тело, но чтобы освобождать и питать бедных. Итак, чаще повторяй: "отрекаюсь от тебя, сатана". Ничего нет надежнее этого изречения, если мы будем оправдывать его делами.

5. Узнайте это и вы, намеревающиеся принять таинство, прошу вас, потому что это изречение есть договор с Господом. Как мы, покупая рабов, наперед спрашиваем самих продаваемых, желают ли они служить нам, – так делает и Христос: намереваясь принять тебя в служение, Он наперед спрашивает, желаешь ли оставить того свирепого и жестокого тирана, и принимает от тебя договорные условия, потому что власть Его не соединена с принуждением. И посмотри на человеколюбие (Божье)! Мы прежде, нежели отдадим плату, спрашиваем продаваемых, и когда узнаем их желание, тогда и отдаем плату; а Христос не так, но Он уже отдал плату за всех нас, драгоценную кровь Свою, – "ценой", говорит (апостол), "куплены" (1 Кор. 7:23), – и, однако, не принуждает тех, которые не хотят служить Ему; если не угодно тебе, говорит Он, и сам собой добровольно не хочешь записаться на службу Мне, Я не принуждаю и не заставляю. Притом мы отнюдь не решаемся покупать дурных рабов, если же когда и решаемся, то покупаем их с дурным намерением и такую даем за них и цену; а Христос, искупая рабов неблагодарных и беззаконных, заплатил за них цену, как за самого лучшего раба, даже гораздо большую, настолько большую, что ни словом, ни мыслью невозможно представить ее величия, – ведь не небо и землю и море дал Он, но, – что драгоценнее всего этого, – заплатил кровью Своей и, таким образом, искупил нас; и после всего этого Он не требует от нас ни свидетелей, ни рукописаний, но довольствуется одним изречением, и если ты скажешь от души: "отрекаюсь от тебя, сатана", и гордыни твоей, то Он получил все. Посему скажем: "отрекаюсь от тебя, сатана", скажем так, как имеющие там в тот день отдать отчет в этих словах, и будем соблюдать их, чтобы этот залог возвратить тогда в целости; а гордыню сатанинскую составляют зрелища, конские ристалища и всякий грех, также наблюдение дней, ворожба и приметы.

А что такое, скажешь, приметы? Иногда кто-нибудь, вышедши из своего дома, видит человека одноглазого или хромого, и принимает это за дурное предзнаменование. Это – сатанинская гордость, так как не встреча с человеком делает день дурным, но греховная жизнь. Посему, когда ты выйдешь, одного только берегись, чтобы тебе не встретиться с грехом; грех подвергает нас падению, а без него и дьявол нисколько не сможет повредить нам. Что говоришь ты? Видишь человека и принимаешь это за предзнаменование, а не видишь сети дьявола, как он вооружает тебя против того, кто не нанес тебе никакой обиды, как он делает тебя врагом брату без всякого справедливого основания? Бог повелел любить и врагов, а ты отвращаешься и от того, кто ничем не обидел тебя, не зная, в чем винить его, и не подумаешь, как это смешно, как стыдно, а еще более, как опасно? Сказать ли еще нечто другое, более смешное? Я стыжусь и краснею, однако вынужден сказать для вашего спасения. Если встретится девица, то говорят: день будет бесплоден; а если встретится блудница, то – счастлив, хорош и весьма прибылен. Вы закрываетесь, ударяете себя в чело и потупляете взоры в землю? Но это нужно делать не тогда, когда произносятся слова, а когда совершаются дела. Посмотри и здесь, как дьявол прикрывает свои козни, чтобы мы отвращались от целомудренной женщины, а приветствовали и любили развратную. Так как он слышал слова Христовы: "всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем" (Матф. 5:28), и видел, что многие преодолевали невоздержание, – то он, желая другим путем опять ввести их в грех, внушил им через такую примету с удовольствием взирать на развратных женщин.

А что сказать о тех, которые употребляют заговоры и привески и привязывают к головам и ногам своим медные монеты Александра Македонского? Таковы ли, скажи мне, наши надежды, чтобы после креста и смерти Владыки нам полагать надежду спасения в изображении языческого царя? Неужели ты не знаешь, что совершил крест? Он разрушил смерть, подавил грех, упразднил ад, сокрушил силу дьявола, – и неужели он не достоин веры в отношении к телесному здоровью? Он восстановил всю вселенную, – и ты не надеешься на него? Чего же, скажи мне, ты достоин? И не только привески ты употребляешь у себя, но и заговоры, вводя в дом свой пьяных и из ума выживших старух, и не стыдишься и не краснеешь, после такого любомудрия прилепляясь к таким делам? И вот что всего тяжелее в этом обольщении: когда мы увещеваем и отклоняем от него, думающие оправдываться говорят, что женщина, заговаривающая таким образом, есть христианка и ничего другого не произносит, кроме имени Божьего. Но потому особенно я и ненавижу ее и отвращаюсь от нее, что она употребляет имя Божье, в оскорбление Ему, что она, называя себя христианкой, оказывает дела языческие. И бесы произносили имя Божье, но оставались бесами; и они говорили Христу: "знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий" (Марк. 1:24), и, однако, Он запретил им и изгнал их. Посему увещеваю вас быть чистыми от этого обольщения и иметь при себе это изречение, как бы жезл. Как никто из вас не решится выйти на площадь без обуви и одежды, так и без этого изречения никогда не выходи на площадь, но когда ты намереваешься переступить порог сеней, то произнеси наперед эти слова: "отрекаюсь от тебя, сатана", и гордыни твоей, и служения тебе, "и сочетаюсь с Тобой, Христос"; и никогда не выходи без этого изречения; оно будет для тебя и жезлом, и оружием, и необоримым оплотом. Вместе с этими словами изобрази и крест на челе своем; тогда не только встретившийся человек, но и сам дьявол не в состоянии будет повредить тебе, видя тебя везде с этим оружием. Все это усвой себе уже с настоящего времени, дабы, когда ты получишь печать, тебе быть готовым воином и, одержав победу над дьяволом, получить венец правды, которого да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава во веки веков. Аминь.

БЕСЕДЫ О ДЬЯВОЛЕ.

Три нижеследующие беседы, сказанные святым Златоустом в Антиохии в 388 г., имеют связь между собой по главной мысли, в них излагаемой, именно что виной всех зол, какие дьявол вводит в жизнь человеческую, служит наша беспечность и нерадение.

БЕСЕДА ПЕРВАЯ.

Против тех, которые говорят, что демоны управляют человеческими делами, – равно и тех, которые негодуют на наказания Божьи и соблазняются благополучием нечестивых и несчастиями праведных

Я ДУМАЛ, что от непрерывного собеседования вы почувствуете отвращение к нашим словам, но, вижу, выходит противное: не отвращение рождается в вас от непрерывности бесед, но увеличивается желание; не пресыщение чувствуете вы, но удовольствие; – выходит то же, что и на мирских пиршествах бывает с любителями вина. Они чем более пьют вина, тем большую возжигают в себе жажду: и в вас, чем более мы предлагаем учения, тем большую возжигаем охоту, тем более увеличиваем желание, усиливаем любовь. Поэтому я, хотя и сознаю в себе крайнюю бедность, не перестаю подражать разумным хозяевам, предлагать вам непрерывную трапезу и ставить полную чашу учения, так как вижу, что вы, и, выпив ее всю, уходите отсюда с новой жаждой. Это обнаруживалось во всякое время, но особенно в прошлое воскресенье. Что вы имеете ненасытимую жажду к словам Божьим, это показал особенно тот день, в который я говорил к вам, что не должно злословить друг друга; когда я указал вам и безопаснейший предмет для осуждения, увещевая вас порицать собственные грехи, а не любопытствовать о чужих; когда приводил в пример святых, которые осуждали самих себя, но щадили других, – (приводил) Павла, который говорил о себе, что он первый из грешников (1 Тим. 1:15), и что его – богохульника, и гонителя, и обидчика помиловал Бог (1 Тим. 1:13), который называл себя извергом, и не считал достойным даже имени апостольского (1 Кор. 15:8-9), – Петра, который говорил: "выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный" (Лук. 5:8), – Матфея, который называл себя мытарем и во время апостольства (Матф. 10:3), – Давида, который взывал и говорил: "беззакония мои превысили голову мою, как тяжелое бремя отяготели на мне" (Псал. 37:5), – Исаию, который рыдал и с плачем вопиял: "я человек с нечистыми устами" (Иса. 6:5), – трех отроков, которые в печи огненной исповедали и говорили о себе, что они согрешили, преступили закон, и не сохранили повелений Божьих (Дан. 3:29-30), – Даниила, который плакал о том же. Когда, перечислив этих святых, я назвал осуждающих мухами и представил справедливую причину такого сравнения, то есть, что, как те (мухи) садятся на чужие раны, так и осуждающие уязвляют чужие грехи, причиняя через это болезнь и сообщающимся с ними; когда делающих противное назвал пчелами, не теми, которые причиняют болезни, но – которые устраивают ульи величайшего благочестия и затем летают по лугу добродетели святых: тогда-то, тогда показали вы ненасытимую свою любовь! Речь наша продлилась (тогда) долго, безмерно долго, как никогда еще не бывало, и многие ожидали, что от такой продолжительности слова погаснет в вас усердие (к слушанию); но вышло противное: в вас еще более разгорелось сердце, более воспламенялось усердие. Из чего же это видно? Из того, что рукоплескания под конец увеличились и восклицания усилились, и случилось то же самое, что бывает в печах. Как там сначала не очень ярок бывает блеск огня, но, когда пламя охватит положенные дрова, то и поднимается на большую высоту; так точно случилось и в тот день. Сначала это собрание волновалось не сильно; но когда речь простерлась далеко, обняла все части предмета, и предложено было обильнейшее наставление, тогда-то именно и разгорелась в вас охота к слушанию, и стали раздаваться сильнейшие рукоплескания. Поэтому я тогда, хотя и располагал было сказать меньше, нежели, сколько сказал, преступил, однако же, обыкновенную меру; а лучше сказать, нисколько не преступил я меры, потому что количество учения привык я измерять не множеством слов, но расположением слушающих. У кого слушатели нерадивы, тот, хотя и сократит беседу, кажется скучным; а у кого слушатели усердны, внимательны и бодры, тот, если и далеко продлит речь, и тогда еще не удовлетворит желанию (слушателей).

Впрочем, так как в таком множестве слушателей есть, конечно, и слабые, которые не могут проследить (до конца) за продолжительным словом, то я посоветую таковым вот что: выслушав, что могут, пусть примут они это, и, приняв, сколько для них вместимо, пусть и удалятся отсюда; никто не запрещает им (уходить), никто не принуждает их и оставаться здесь сверх силы; пусть не заставляют они нас прервать слово прежде времени и обычного часа. Ты насытился, но брат твой еще алчет; ты упоен обилием сказанного, но брат твой еще жаждет. Пусть же и он не отягощает твоей слабости, заставляя тебя принять что-либо сверх силы; и ты не оскорбляй его усердия, препятствуя ему принять все, что только он может вместить.

2. Это бывает и на мирских трапезах. Одни насыщаются скорее, другие медленнее; но ни эти не укоряют тех, ни те не осуждают этих. Только там выйти (из-за стола) скорее – похвально; а здесь выйти (из церкви) скорее – не похвально, но (только) простительно. Там оставаться дольше предосудительно и позорно; а здесь выходить позднее – похвально и достойно величайшего одобрения. Почему так? Потому, что там от пресыщения происходит расслабление, а здесь от духовного усердия и богоугодной ревности рождается постоянство и терпение.

Но для вступления довольно, время уже нам перейти к тому долгу, который остался за нами от того дня. О чем же тогда говорено было? О том, что у всех людей речь была одна (Быт. 11:1), как и природа одна, и не было никого, кто говорил бы на другом наречии, или языке. Откуда же такое разноречие? От беспечности тех, кои получили дар (слова). О том и другом сказали мы тогда, доказав единоречием – человеколюбие Господа, а разноречием – неблагодарность рабов, потому что Он, хотя и предвидел, что мы потеряем дар, однако же, дал его; а те, коим дар был вверен, оказались небрежными в хранении вверенного. Итак, первое оправдательное доказательство то, что не Бог отнял дар, но мы потеряли данное. Второе затем то, что впоследствии мы получили большие, в сравнении с потерянными, дары; за временные труды Он почтил (нас) вечной жизнью, за терния и волчцы произрастил в душах наших плод Духа. Ничего не было презреннее человека, и ничто не сделалось почтеннее человека. Он был самой низшей частью разумного творения, но ноги сделались головой, и вместе с первенцем [1] вознеслись на царский престол. Как если бы великодушный и благотворительный человек, увидев, что кто-либо, избежав кораблекрушения, мог спасти от волн одно только тело, принял (его) с распростертыми руками, одел в светлую одежду и оказал ему самую высокую почесть, так и Бог поступил с нашей природой. Человек потерял все, что имел, – дерзновение, общение с Богом, собеседование в раю, беспечальную жизнь, и вышел из рая нагим, как бы после кораблекрушения; но Бог, приняв его, тотчас одел и, исподволь ведя его за руку, возвел на небо, хоть кораблекрушение и не заслуживало извинения, потому что вся эта буря произошла не от напора ветров, а от беспечности пловца.

Но Бог не посмотрел на это, а пожалел о великости несчастья, и – того, кто потерпел кораблекрушение в пристани, принял так благосклонно, как будто бы он подвергся оному на самой середине моря. Ведь пасть в раю есть то же, что потерпеть кораблекрушение в пристани. Почему так? Потому что человек преткнулся и пал тогда, когда еще в нашу природу не вторглись ни скорбь, ни забота, ни труды, ни беспокойства, ни бесчисленные волнения страстей. И как морские разбойники, просверлив иногда небольшим железом корабль, впускают снизу в судно целое море, так и тогда дьявол, увидев корабль Адамов, т. е. душу, наполненную множеством добра, подошел, и одним словом, как бы небольшим каким железом, просверлив (этот корабль), похитил из него все богатство, и самое судно потопил. Но Бог сделал прибыль больше потери, – возвел нашу природу на царский престол. Поэтому и Павел взывает, говоря: "и воскресил с Ним, и посадил" нас одесную Его "на небесах дабы явить в грядущих веках преизобильное богатство благодати Своей в благости к нам" (Еф. 2:6-7). Что говоришь? Дело сделано и окончено, а ты говоришь: "дабы явить в грядущих веках"? Разве Он еще не явил? Явил уже, только не всем людям, но мне – верующему, а неверующий еще не видел чуда. Но тогда, в тот день, весь род человеческий, выступив на середину, удивится тому, что сделано; при том и для нас тогда будет это яснее. Мы и теперь веруем, но не с одинаковой ясностью представляют это чудо слух и зрение. Удивляемся мы царям и тогда, как слышим о порфире, диадеме, золотых одеждах и царском троне, но еще более удивляемся, когда, по открытии завес, видим самого (царя) сидящим на высоком престоле. То же надобно сказать и о Единородном. Когда увидим мы, что небесные завесы поднялись, и Царь ангелов сходит оттуда, окруженный небесными сонмами, тогда зрение представит нам это чудо в большем виде; да и каково, подумай, увидеть, что наша природа носится на херувимах и окружена всей ангельской силой!

3. Посмотри и на мудрость Павлову: сколько выискивает он имен, чтобы изобразить человеколюбие Божье! Не сказал просто: "благодать"; не сказал также просто: "богатство", но что? – "преизобильное богатство благодати Своей в благости". Однако же, и так выразился еще не довольно сильно. Как скользкие тела, и будучи удерживаемы тысячью рук, вырываются у нас и легко ускользают, так и человеколюбия Божьего, какими бы именами ни изображали мы, не можем обнять вполне, но великость его чрезмерно превышает слабость наших слов. И Павел, испытав это и видя, что великость человеколюбия (Божия) преодолевает силу слов, сказал только одно слово – и отступил. Какое же это слово? "Благодарение Богу за неизреченный дар Его" (2 Кор. 9:15). В самом деле, никакое слово и никакой ум не сможет выразить попечительности Божьей. Поэтому апостол здесь говорит, что она неизреченна, а в другом месте – что она превосходит и ум наш, так говоря: "мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши" (Фил. 4:7).

Но доселе, как сказал я, найдены эти два оправдательные доказательства: одно то, что не Бог отнял, но мы потеряли (дар); а другое то, что нам дарованы блага, гораздо многочисленнейшие и большие в сравнении с потерянными. Теперь я хочу сказать и о третьем доказательстве. Какое же это третье? – То, что, если бы Бог и не дал нам впоследствии большие блага в сравнении с потерянными, но только отнял (прежде) дарованные нам, когда мы сами подали повод к тому (это надобно прибавить), – то и это одно уже достаточно доказывало бы Его попечительность о нас. Не только дать, но и отнять данное, есть знак величайшего человеколюбия; и (в доказательство), если хотите, предложим слово о рае. Бог дал рай, – это знак Его попечительности; мы оказались недостойными дара, – это знак нашей непризнательности; Он отнял рай у недостойных, – это было делом Его благости. Какая же благость, скажешь, в отнятии дара? Подожди, и, наверное, услышишь. Подумай, в самом деле, чем был бы Каин, если бы жил в раю после убийства. Если уже он, и будучи изгнан из того жилища, осужден на страдание и труд, видя близкую угрозу смерти, – если, имея перед глазами несчастье отца, и осязая еще, как бы руками, следы гнева Божия, – если и останавливаемый столькими бедствиями, впал в такое нечестие, что не узнал природы, забыл об общности мук родившей, убил не причинившего ему никакой обиды, коснулся братнего тела, обагрил кровью правую руку свою, и не послушался Бога, Который увещевал его быть спокойным, но оскорбил Творца и нанес бесчестие родителям: смотри, на какое злодейство не решился бы он, если бы оставался в раю. Если он и тогда, как лежало на нем столько узд, сделал смертельные скачки, то в какую бы пропасть он не низринулся, когда бы отняты были эти преграды?

Хочешь ли и от матери его узнать, сколь великим было благом изгнание из райского жилища? Рассмотри, что была Ева прежде, и чем стала после. Прежде она обольстителя дьявола, этого злого демона, почитала более достойным веры, нежели заповеди Божьи, и от одного взгляда на дерево попрала данный Богом закон; когда же изгнана была из рая, то, смотри, как она стала лучше и благоразумнее: она, родив сына, говорит: "приобрела я человека от Господа" (Быт. 4:1). К Господу тотчас прибегла та, которая перед тем презрела Господа; уже не природе приписывает плод свой, и не силе брака усваивает рождение сына, но признает Владыку природы, и Ему приносит благодарность за рождение дитяти. Та, которая прежде обольстила мужа, впоследствии и дитя свое научила, и дала ему такое имя, которое могло приводить ему на память дар Божий; а, родив еще другого сына, говорит: "Бог положил мне другое семя, вместо Авеля, которого убил Каин" (Быт. 4:25). Жена помнит о несчастии, и не ропщет, но еще благодарит Бога, и называет дитя по дару, доставляя ему в этом всегдашний предмет для научения. Так и в самом лишении Бог дал еще большие блага! Жена изгнана была из рая, но через изгнание приведена к богопознанию, так что приобрела больше, чем потеряла. Но если полезно было, скажешь, это изгнание из рая, то для чего и вначале Бог дал рай? Полезно это было, человек, по причине нашей беспечности, так как, если бы (прародители) были внимательны к самим себе, и признательны к Господу, и умели вести себя воздержанно и скромно, то остались бы в чести; но когда пренебрегли данным даром, тогда полезным оказалось изгнание. Для чего же вначале Бог дал (рай)? Для того, чтобы показать Свое человеколюбие и то, что Он готов всегда возвести нас в большую честь, но что мы сами виной всех наказаний и мучений своих, лишая себя, по беспечности, данных нам благ. И вот, как любящий отец вначале позволяет сыну своему жить дома и пользоваться всем отцовским; когда же увидит, что сын от этой чести стал хуже, лишает его стола и удаляет от своего лица, а часто выгоняет и из самого дома отцовского, чтобы он, по изгнании, сделавшись лучше от этого позора и бесчестия, показал себя достойным опять возвратиться (в дом) и получить отцовское наследство: так сделал и Бог. Он дал человеку рай, но, когда человек оказался недостойным, изгнал его, чтобы он, живя вне (рая) и в бесчестии, сделался лучше и благоразумнее, и затем оказался достойным возвращения. И вот, когда он впоследствии сделался лучше, Бог опять вводит его (в рай), и говорит: "ныне же будешь со Мною в раю" (Лук. 23:43). Видишь, что не только дать рай, но и изгнать из рая, было делом величайшей попечительности? Если бы человек не был изгнан из рая, то и не оказался бы опять достойным рая.

4. Это слово будем хранить в памяти всегда; распространим его, если хотите, и на предлежащий предмет. Бог дал всем общий язык: это дело Его человеколюбия. Люди не воспользовались даром, как должно, но уклонились в крайнее безумие. Он опять отнял данное; потому что если они и тогда, как имели один язык, впали в такое безумие, что захотели построить башню до неба, то не пожелали ли бы они ухватиться за самую вершину неба, если бы не тотчас были наказаны? Конечно, это было и невозможно для них, однако же, судя по намерению, они готовы были на такое нечестие. Все это предвидя, Бог, за то, что они не воспользовались, как должно, одноречием, разъединяет их в надлежащей степени разноречием. И посмотри на Его человеколюбие. "На всей земле был один язык", говорит, "и вот что начали они делать" (Быт. 11:1,6).

Для чего не тотчас приступил он к разделению языка, но прежде оправдывается, как бы готовясь судиться в судилище? Никто ведь не скажет Ему: что Ты сделал? – напротив, Он властен делать все, что только хочет. Однако же, Он, как будто подлежащий ответу, представляет оправдания, научая нас быть кроткими и человеколюбивыми. В самом деле, если Владыка оправдывается перед рабами, и при том оскорбившими (Его), тем более мы должны извиняться друг перед другом, хотя бы потерпели величайшие оскорбления. Смотри же, как Он оправдывается: "на всей земле был один язык и одно наречие, и вот что начали они делать" (Быт. 11:1,6). Как бы так сказал: никто, видя разделение языка, не поставляй этого Мне в вину; никто не думай, будто разноречие это введено в людях вначале. "На всей земле был один язык и одно наречие", но они не воспользовались даром, как должно. И чтобы ты знал, что Бог не столько наказывает за настоящее дело, сколько наперед исправляет будущее, выслушай следующие затем слова: "и не отстанут они оттого, что задумали делать" (Быт. 11:6). Смысл этих слов такой: если теперь они не потерпят наказания, и не будут остановлены при самом корне грехов, то нигде не остановятся во зле; это и значит: "и не отстанут они оттого, что задумали делать", – как бы так сказал: сверх этих, они сделают и другие, еще большие беззакония. Таков грех! Когда он не будет остановлен в самом начале, то, подобно огню, охватившему дрова, поднимается на несказанную высоту. Видишь, что, и уничтожение одноречия было делом великого человеколюбия? Бог поверг людей в разноречие, чтобы они не впали в большее нечестие. Итак, храните это слово в памяти, и да будет у вас всегда твердой и непоколебимой мысль, что Бог благ и человеколюбив, не только когда благотворит, но и когда наказывает, потому что и наказания Его и кары составляют величайший удел благодеяния, важнейший вид промышления. Итак, когда увидишь, что случились неурожаи, и язвы, и засухи, и наводнения, и беспорядочные перемены в воздухе, или другой подобный бич человеческой природы, то не изъявляй досады и негодования, но поклонись Творцу, подивись Его попечительности. Он делает это, и наказывает тело, чтобы вразумить душу. И это, скажешь ты, Бог делает? Да, Бог делает это; и пусть предстанет здесь весь город, пусть вся вселенная, я не побоюсь сказать это. О, если бы у меня был голос сильнее трубы и мог я стать на высоком месте и перед всеми воскликнуть и засвидетельствовать, что Бог делает это! Не по безумию говорю это, но имею на своей стороне пророка, который со мной восклицает и говорит: нет зла "в городе, которое не Господь попустил" (Амос. 3:6). Но так как слово "зло" имеет два смысла, то я и хочу сообщить вам точное его значение с той и другой стороны, чтобы вы, из-за двусмысленности названия перемешав самые предметы, не впали в богохульство.

5. Итак, есть зло – действительное зло, блуд, прелюбодеяние, любостяжание и бесчисленное множество пороков, достойных крайнего осуждения и наказания. Опять есть зло, а лучше сказать, не есть, а называется (злом), голод, язва, смерть, болезнь, и тому подобное: все это не может быть (истинным) злом, – потому я и сказал, что это называется только злом. Почему же? Потому, что если бы все это было злом, то не делалось бы для нас виной благ, не обуздывало бы гордости, не искореняло бы беспечности, не возбуждало бы нас к рачительности и не делало бы более внимательными к самим себе. "Когда Он убивал их", говорит Писание, "они искали Его и обращались, и с раннего утра прибегали к Богу" (Псал., 77:34). Зло разумеется здесь то, которое нас вразумляет, делает доблестными и более рачительными, приводит к любомудрию, а не то, которое достойно проклятия и осуждения; это не Божье дело, но изобретение нашего произволения, а то служит к уничтожению этого. Злом называется здесь страдание, причиняемое нам наказаниями, и называется так оно не по собственной его природе, но приспособительно к мнению людей. Так как мы привыкли называть злом не только воровство и прелюбодеяние, но и несчастья, то (Бог) назвал так страдание, применяясь к мнению людей. Так, вот что означают слова пророка: "бывает ли в городе бедствие, которое не Господь попустил бы". Это же выразил Бог и через Исаию: "Я, Господь делаю мир и произвожу бедствия" (Иса. 45:7), злом называя и здесь бедствия. На это зло делает намек и Христос в Евангелии, когда говорит ученикам: "довольно для [каждого] дня своей заботы" (Мф. 6:34), т. е. огорчение, беспокойство. Итак из всего видно, что злом (Бог) называет здесь наказания, и что эти наказания Сам Он насылает на нас, являя в них важнейший вид Своего Промысла. И врач не только тогда достоин хвалы, когда выводит больного в сады и луга, или в бани и купальни, или когда предлагает ему роскошный стол, но и когда заставляет его оставаться без пищи, мучит голодом и томит жаждой, – когда приковывает к постели, и дом делает темницей, лишает больного самого света и закрывает комнату со всех сторон завесами, – когда подвергает его и сечению, и жжению, и предписывает горькие лекарства: и тогда он тот же врач. Поэтому, не странно ли – того, кто причиняет столько неприятностей, называть врачом, а Бога, если он сделает одну такую неприятность, например, наведет голод, или смерть, хулить и не признавать Промыслителем вселенной? А Он-то один и есть истинный врач душ и тел. Потому-то часто Он, приняв в Свое попечение нашу природу, которая скачет от полноты счастья, а между тем одержима греховной горячкой, избавляет ее от болезней – бедностью, голодом, смертью, и другими бедствиями, и иными, какими Сам знает, врачевствами. Но, скажешь, одни бедные чувствуют голод? Нет, Он наказывает не одним голодом, но и другими бесчисленными бедствиями. Бедного Он часто вразумляет голодом, а богатого и в изобилии живущего – опасностями, болезнями и преждевременными смертями, потому что Он изобретателен и имеет различные врачевства для нашего спасения.

Так поступают и судьи: они не только оказывают почести жителям городов, не только награждают их венцами, не только дают им дары, но часто и наказывают их. Поэтому у них и меч изощрен, и изготовлены ямы, и колеса, и палки, и палачи, и другие бесчисленные виды наказаний. Но что у судей палач, то у Бога голод, который, подобно палачу, наказывает нас и отводит от зла. То же можно видеть и у земледельцев: они не только закрывают корень винограда, не только огораживают его, но и обрезывают и отсекают у него множество ветвей. Поэтому у них есть не только заступ, но и серпы, годные к сечению. Однако мы не осуждаем их, напротив, еще хвалим их, особенно тогда, когда видим, что они отсекают множество бесполезных ветвей, чтобы, отняв излишние, лучше сохранить остальные. Итак, не странно ли: – отца, и врача, и судью, и земледельца так одобрять, и ни отца, который выгоняет сына из дома, ни врача, который изнуряет больного, ни судью, который наказывает, ни земледельца, который отсекает ветви, не порицать и не обвинять, а Бога, если когда Он захочет нас, как бы страждущих головной болью, излечить от великого опьянения в нечестии, порицать и осыпать бесчисленными укоризнами? Какое безумие – не давать Господу и того права к защите Себя, какое даем мы подобным нам рабам!

6. Это говорю теперь из опасения за самих обвинителей, чтобы они, наступая на острия, не окровавили ног, чтобы, бросая камни на небо, не поранили себе голову. Но сверх того намерен я сказать и еще нечто, гораздо более важное. Не стану рассуждать более, по снисхождению к ним, о том, для нашей ли пользы Бог взял от нас (дар), и скажу только вот что: если бы Он взял (только) данное, так и за это никто не мог бы обвинять Его; потому что Он был властен в Своем. И людей, когда они доверяют нам свои деньги и дают взаймы серебро, мы благодарим за то время, на которое они ссудили нас, а не браним за то время, когда они берут от нас свою собственность: неужели же, скажи мне, станем мы винить Бога, когда Он хочет взять Свое? Не будет ли это крайне безумно? Но не так поступил великий и доблестный Иов: он, не только когда получал, но и когда терял, – и тогда свидетельствовал величайшую благодарность, говоря так: "Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно" (Иов. 1:21). Если же должно благодарить за то и другое в отдельности, и потеря не менее полезна, как и самый дар, то какое, скажи мне, будем иметь извинение, когда станем платить неблагодарностью Тому, Кто столько кроток, человеколюбив и попечителен, Кто мудрее всякого врача, сердобольнее всякого отца, правдивее всякого судьи, и рачительнее всякого земледельца заботится о душах наших, – когда станем негодовать на Того, перед Кем должно благоговеть? Можно ли быть еще безумнее и несмысленнее тех, которые, при таком благоустройстве (вселенной), говорят, что Бог не промышляет о нас? Если тот, кто стал бы утверждать, что солнце темно и холодно, обнаружил бы таким суждением свое крайнее неразумие, то тем более тот, кто сомневается в Божьем Промысле, заслуживает еще гораздо больших упреков в безрассудстве.

Не так светло солнце, как явно Провидение Божье: и, однако же, некоторые дерзают говорить, что демоны управляют нашими делами. Что мне делать? Человеколюбив твой Владыка: Он хочет лучше, чтобы ты оскорблял Его этими словами, нежели, чтобы, вверив демонам управление делами твоими, убедился опытом, каково управляют демоны. Тогда ты хорошо узнал бы их злобу на самом деле. Впрочем, можно и теперь представить вам ее на небольшом примере. Встретились с Христом некоторые бесноватые, вышедшие из гробов, и просили Его демоны позволить им войти в стадо свиное. Он позволил, и они пошли, и тотчас низвергли всех (свиней) с утеса в море (Матф. 8:28-32): вот как управляют демоны. Но до свиней у них не было никакого дела, а с тобой всегда война непримиримая, брань непрестанная, вражда вечная. Если же тех (животных), с коими у них ничего не было общего, (демоны) не могли потерпеть и на малое мгновение времени, то, чего бы не сделали они, когда бы взяли под свою власть нас, которые враги им и беспрестанно уязвляем их? Каких бы непоправимых зол не причинили нам? Поэтому Бог и позволил им войти в стадо свиное, чтобы на телах бессловесных узнал ты их злобу. А что демоны и с бесноватыми сделали бы то же самое, что и со свиньями, если бы бесноватые, и во время самого беснования, не были хранимы Промыслом Божьим, это ясно всякому. Итак, и теперь, когда увидишь человека, одержимого демоном, возблагоговей перед Владыкой, познай злобу демонов, потому что можно видеть на этих беснуемых и то, и другое – человеколюбие Божье, и злобу демонов, – злобу демонов, когда они возмущают и мучат душу одержимого, – человеколюбие Божье, когда (Бог) столь лютого демона, который, вселившись в человека, усиливается низринуть его в бездну, удерживает и останавливает, не попуская ему вполне выказать свою силу, но, дозволяя обнаружить ее столько, сколько нужно для вразумления человека и для обличения собственной его (демона) злобы. Хочешь видеть опять и из другого примера, как управляет демон, когда Бог позволит ему выказать свою силу? Подумай о стадах волов и овец Иова, как он потерял все в одно мгновение времени; подумай о жалкой смерти его детей, о поражении тела его, – и увидишь, как жестока, бесчеловечна и беспощадна злоба демонов, а из этого ясно познаешь, что, если бы Бог предал во власть их и вселенную, они все привели бы в смятение и беспорядок, и с нами поступили бы так же, как со свиньями и теми стадами, не пощадили бы нашего спасения и на краткое мгновение времени. Если бы демоны управляли, то мы были бы ничем не лучше бесноватых, – напротив, еще и хуже их, потому что тех Бог не совсем предал неистовству демонов, иначе они терпели бы гораздо большие мучения, нежели какие терпят теперь. Но я желал бы говорящих это спросить еще вот о чем: какой беспорядок в мире видят они, что все, случающееся с нами, приписывают управлению демонов? Напротив, мы видим, что солнце в течение стольких лет каждый день ходит правильно, многоразличный хор звезд соблюдает свой порядок, луна течет безостановочно, день и ночь сменяются точно, все твари, и горние, и дольние, как бы в стройном каком хороводе, даже гораздо лучше и точнее, удерживают каждая свое место, и не выходят из того порядка, какой вначале, при создании их, установил Бог.

7. Но что пользы от этого, скажешь ты, когда небо, и солнце, и луна, и хор звезд, и все прочие твари находятся в великом порядке, а наши дела в неустройстве и беспорядке? В каком это, человек, неустройстве и беспорядке? Такой-то, говоришь, богат, и притесняет, грабит, похищает, и каждый день истрачивает на вино имущество бедных – и не терпит никакого несчастия; а другой живет скромно, украшается воздержанием, справедливостью и всеми другими добродетелями – и терпит бедность, и болезни, и крайние бедствия? Так это соблазняет тебя? Это говоришь. В таком случае, почему, когда видишь ты, что и из грабителей многие терпят несчастья, и из добродетельных некоторые, или даже чрезвычайно многие, наслаждаются счастьем, почему не оставляешь такого мнения, и не прославляешь Господа? А меня это именно еще более соблазняет. Почему же из двух злых один наказывается, а другой умирает без наказания, и из двух добрых один получает почести, а другой всю жизнь бедствует? И в этом самом сказывается величайшее дело Промысла Божия. Если бы Он здесь всех злых наказывал и всех добрых награждал, то излишен был бы день суда. Опять, когда бы ни одного злого не наказывал, и никого из добрых не награждал, тогда порочные сделались бы еще развратнее и хуже, так как они гораздо более честных людей склонны к беспечности; и охотники до злоречия еще более стали бы винить Бога, и сказали бы, что дела наши остаются совсем без Промысла. Если и теперь, когда некоторые злые наказываются, а добрые награждаются, говорят, будто дела человеческие не управляются Промыслом, то когда бы и этого не было, чего (богохульники) не сказали бы? Каких слов не изрыгнули бы? Вот почему Бог одних из злых людей наказывает, а других не наказывает, и одних из добрых награждает, а других не награждает. Не наказывает всех, чтобы уверить тебя, что есть воскресение; наказывает некоторых, чтобы беспечных сделать более рачительными, возбуждая в них страх наказанием других. Опять, некоторых из добрых награждает, чтобы этими наградами побудить других к ревности о добродетели; но не награждает всех, чтобы ты знал, что есть другое время, в которое всем даны будут награды. Если бы здесь все получали, что заслуживают, то не стали бы верить учению о воскресении; а если бы никто не получал по заслугам, то очень многие сделались бы более беспечными. Поэтому (Бог) одних наказывает, а других не наказывает, и делает это к благу и наказываемых и не наказываемых: в одних Он истребляет порок, а других через наказание первых делает более благоразумными. И это ясно видно из того, что сказал сам Христос: когда возвестили Ему, что обрушившаяся башня задавила несколько человек, Он сказал иудеям: вы думаете, что только одни те были грешны? "Нет, говорю вам, но, если не покаетесь", и вы потерпите то же самое (Лук. 13:2-3).

Видишь, как и те погибли за грех, и прочие спаслись не за свою правду, но для того, чтобы, благодаря наказанию тех, сделаться лучше! Итак, наказанным, скажешь, сделана обида, потому что и сами они, не будучи наказаны, могли бы сделаться лучше от наказания других? Но, если бы Бог знал, что они исправятся покаянием, то не наказал бы их, потому что если Он, и предвидя, что многие не воспользуются Его долготерпением, терпит, однако же, их с великим снисхождением, совершая Свое дело и давая им возможность как-нибудь отстать от своего безумия, то как же Он лишил бы плодов покаяния тех, которые могут исправиться от наказания других? Стало быть, этим людям не сделано никакой обиды, коль скоро и порок в них истреблен наказанием, и тамошнее мучение будет им легче оттого, что они здесь уже пострадали. Опять, и ненаказанные не понесли никакой обиды: они могли, если бы захотели, воспользоваться долготерпением Божьим к исправлению себя, и, удивившись незлобию (Господа), возблагоговеть перед безмерным снисхождением, перейти когда-нибудь к добродетели, и чужие наказания обратить в собственное спасение. Если же они остаются во зле, то виной этого не Бог, Который для того и долготерпит, чтобы опять стяжать их Себе, но сами они недостойны извинения, потому что не воспользовались, как должно, Божьим долготерпением. Впрочем, не эту только указать можно причину того, почему не все злые наказываются здесь, но и другую, не меньшую той. Какую же это? Ту, что, если бы Бог всех подвергал наказаниям тотчас после преступлений, то род наш давно бы уже истребился, и не мог бы поддерживаться. И, чтобы увериться тебе, что это правда, послушай, что говорит пророк: "будешь замечать беззакония, – Господи! кто устоит" (Псал. 129:3)? Если же угодно и рассмотреть силу этого изречения, то, не входя в точное исследование жизни каждого (да и невозможно нам знать, что каждый сделал в своей жизни), укажем на то, в чем, беспрекословно, мы все согрешаем, и из этого будет нам видно и ясно, что если бы мы наказывались за каждый грех, то давно бы погибли. Назвавший брата уродом "подлежит геенне огненной" (Матф. 5:22), говорит Писание. Кто из нас не виновен в этом грехе? Что же? (Каждого виновного) тотчас надлежало бы истребить? Но, таким образом, мы все были бы давным-давно истреблены и уничтожены. Опять, о клянущемся сказано, что он, хотя бы и не ложно клялся, делает дела от лукавого (Матф. 5:27). Кто же не клялся? Еще более, кто не нарушал когда-либо клятвы? Взирающий на жену любострастными очами, по слову Писания, есть настоящий любодей (Матф. 5:28). И в этом грехе многие найдутся виновными. Итак, если и явные грехи так велики и невыносимы, и каждый из них порознь навлекает на нас неизбежное наказание, то, когда мы подумаем еще о тайных грехах своих, тогда-то особенно признаем Промысел Божий, который не посылает на нас наказания за каждый грех. Посему, когда увидишь, что иной грабит, неправедно обогащается, и за это не наказывается, – раскрой и ты свою совесть, рассмотри свою жизнь, исследуй свои грехи, и узнаешь хорошо, что тебе первому не выгодно быть наказываемому за каждый грех. Потому-то многие и кричат нещадно, что не смотрят на свои грехи прежде чужих, но, оставив свои, все мы занимаемся чужими. Но, впредь, не будем делать этого, а станем делать противное; и если увидишь, что иной праведник терпит наказание, вспомни об Иове. Как бы ни был кто праведен, не будет, однако же, ни праведнее его, ни сколько-нибудь близок к нему; и хотя бы терпел он бесчисленное множество бедствий, все еще не перенес столько, сколько тот.

8. Итак, приняв это во внимание, перестань обвинять Господа, зная, что Бог не оставляет человека, когда попускает ему страдать, но желает увенчать его и сделать более славным. Если же увидишь, что грешник наказывается, вспомни о расслабленном, который тридцать восемь лет лежал на одре. В удостоверение, что и он предан был этой болезни за грех, послушай, что говорит Христос: "вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже" (Иоан. 5:14). Мы получаем или возмездие за грехи, когда бываем наказываемы, или повод к приобретению венцов, если, живя добродетельно, терпим несчастие, – так что, в правде ли мы живем, или в грехах, наказание полезно для нас, потому что оно или делает нас более славными, или заставляет быть осмотрительнее, и облегчает для нас будущие муки. Что наказанный здесь и перенесший это наказание с благодарностью, так потерпит легчайшее мучение, послушай, как об этом говорит Павел: "от того многие из вас немощны и больны и немало умирает. Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы. Будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром" (1 Кор. 11:30-32).

Зная все это, будем так и любомудрствовать о Промысле Божьем, и прекословящим заграждать уста; и если какого-либо происшествия не объяснит ум наш, не станем, поэтому, думать, будто нет Промысла о делах наших, но, постигнув отчасти Промысел Божий, непостижимое предоставим Его неисследимой премудрости. В самом деле, если простому человеку невозможно понять и человеческого искусства, – тем более уму человеческому нельзя постигнуть беспредельного Промысла Божия: "непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его" (Римл. 11:33). Впрочем, так как и из малого получили мы ясное и верное познание обо всем, то будем благодарить Господа за все, что ни случается. Есть ведь для желающих любомудрствовать о Промысле Божьем и другое непререкаемое доказательство. Мы спросим противников: есть ли Бог? Если они скажут, что нет, то мы не будем и отвечать, потому что, как безумные, так и говорящие, что нет Бога, не стоят ответа. Если и корабль с малым числом корабельщиков и пловцов не переплывет благополучно и одной стадии без управляющей им руки, то тем более столь великий мир, заключающий в себе такое множество тел, составленных из разных стихий, не просуществовал бы столько времени, если бы не было Промысла, управляющего им, и эту вселенную постоянно поддерживающего и сохраняющего. Если же они, уважив всеобщее мнение и опыт, сознаются, что есть Бог, то скажем им вот что: если есть Бог, как и, действительно, есть, то следует, что Он и справедлив, ибо, коль скоро Он несправедлив, то и не Бог; а если справедлив, то каждому воздаст по заслугам. Но, мы видим, не все здесь получают по заслугам; поэтому необходимо надеяться, что готовится какая-либо другая награда, дабы тогда, когда каждый получит по заслугам, открылось правосудие Божье. И вот это доказательство ведет нас к мысли не только о Промысле, но и о воскресении. Итак, зная это, будем и сами размышлять о Промысле и воскресении, и учить других; всячески постараемся заграждать уста неистовствующих против Господа, и сами прославим Его во всем. Таким образом, мы более привлечем к себе Его попечительность, и получим великую помощь, а вместе с тем возможем освободиться от действительного зла и достигнуть будущих благ, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым слава Отцу со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Т. е. с Христом (1 Кор. 15:20. Кол. 1:18).

БЕСЕДА ВТОРАЯ.

Против возражающих, почему дьявол не истреблен; также о том, что злоба его нисколько не вредит нам, если мы внимательны к самим себе, – и о покаянии.

ИСААК, пожелав некогда вкусить снедь из рук сына, выслал его из дома на ловлю; а наш Исаак [1], пожелав принять снедь из наших рук, не нас выслал из дома, но сам притек к нашей трапезе. Что может быть любвеобильнее, что смиреннее его, удостоившего показать столь пламенную любовь и соизволившего так снизойти? Потому и мы, хоть и потеряли и силу голоса и крепость ног от утренней беседы, увидев отеческое лицо, тотчас забыли слабость, отринули усталость, окрылились радостью; увидели светлые седины – и душа исполнилась света. Поэтому и предлагаем трапезу с охотою, чтобы он, вкусив, благословил нас. Здесь нет подлога и обмана, как там. Тогда велено было принести одному, а принес другой; нет, мне и приказано принести, я и принес. Благослови же нас, отец, благословением духовным, которое все мы желаем получать всегда и которое полезно не только тебе, но и мне, и всем этим [2]; умоли общего нашего Владыку, да продлит Он жизнь твою до глубокой старости Исаака: это и для меня, и для этих дороже и необходимее росы небесной и тука земного.

Но время уже предложить трапезу. Какая же она? Это остатки того, о чем недавно сказано было к вашей любви: мы все еще ведем слово о дьяволе, которое начали за два дня пред сим, которое и (ныне) утром [3] предложили готовящимся к крещению, когда беседовали с ними об отречении (от дьявола) и сочетании (со Христом). Делаем же это не потому, чтобы нам было приятно говорить о дьяволе, но потому, что учение о нем доставляет нам безопасность: он враг и неприятель, а ясно знать о врагах весьма нужно для безопасности. Мы сказали недавно, что он не побеждает (людей) ни силою, ни жестокостью, ни принуждением, ни насилием, потому что, если бы это было, он всех погубил бы. И в доказательство этого мы привели свиней, над которыми демоны не осмелились показать свою злобу прежде позволения Господа (Мф. 8:31); (указали на) стада волов и овец Иова, потому что и этих дьявол не осмелился истребить, пока не получил власти свыше. Итак, мы узнали, во-первых, то, что дьявол не одолевает нас ни силою, ни принуждением; затем, во-вторых, присовокупили, что хотя он и одолевает обманом, но и то не всех, и в пример этого, опять представили мы самого подвижника – Иова, против которого сколько ни строил (дьявол) козней, однако же не одолел его, напротив, сам был побежден – и отступил. Остается еще один вопрос. Какой же это? Говорят, что если (дьявол) не побеждает силою, так – хитростью, а поэтому лучше было бы истребить его. Пусть Иов победил, за то Адам был обольщен и преткнулся; а если бы дьявол однажды навсегда был уничтожен, то и Адам не пал бы некогда: теперь же, оставаясь, дьявол побеждается одним, а одолевает многих; его побеждает десять, а он одолевает и поражает тысячи; – тысячи эти не погибли бы, если бы дьявол был совсем уничтожен. Что же скажем на это? Во-первых, то, что побеждающие гораздо большей достойны чести, чем побеждаемые, хотя бы последних было больше, а первых меньше: “Лучше, – сказано, – один праведник, творящий волю Божию, нежели тысяча грешников” (Сир. 17:3). А во-вторых, то, что, с уничтожением противника, сам победитель терпит от того вред: если попустишь оставаться противнику, то беспечные терпят вред, не из-за рачительных, а от своей беспечности; а если уничтожишь противника, то рачительные из-за нерадивых потерпят вред, – не обнаружат своей силы, и не получат венцов.

2. Может быть, вы еще не поняли сказанного: так нужно сказать об этом поясней. Пусть будет один противник, пусть будут и два борца, которые должны с ним бороться, и из этих двух борцов один пусть будет расстроенный от пресыщения, преданный беспечности, изможденный, обессиленный, а другой старательный, крепкий здоровьем, постоянно занимающийся в палестре различными упражнениями, всячески изучающий искусство борьбы. Если ты уничтожишь противника, которому из них причинишь вред? Нерадивому ли и беспечному, или старательному, который столько трудился? Явно, что старательному: он, с уничтожением противника, потерпел бы вред из-за нерадивого, а нерадивый и в том случае, когда бы противник оставался, потерпел бы вред не из-за старательного, потому что пал бы от собственного нерадения.

Скажу и другое решение на этот вопрос, чтобы ты узнал, что не дьявол причиняет вред людям, но собственная беспечность невнимательных везде подвергает их падению. Оставим дьявола; он весьма зол, только не по природе, но по произволу и свободе; а что дьявол зол не по природе, это можем узнать из самых наименований его. Он назван клеветником (????????), от слова (??????????), потому что он оклеветал человека пред Богом, сказав: “Разве даром богобоязнен Иов? Но простри руку Твою и коснись всего, что у него, – благословит ли он Тебя?” (Иов. 1: 9, 11). Оклеветал опять и Бога пред человеком, сказав: “Огонь Божий упал с неба и опалил овец” (Иов. 1:16); он старался уверить Иова, будто война эта возгорелась свыше – с небес, и вооружил раба против Владыки, и Владыку против раба, а вернее сказать, не вооружил, но покушался, только не успел (вооружить). Так, когда увидишь, что и другой раб восстает против Господа, – Адам против Бога, и верит клевете дьявола, то знай, что дьявол получил успех, не от своей силы, но от беспечности и нерадения Адама. Вот почему он назван дьяволом (клеветником)! Но клеветать и не клеветать – не от природы, но есть такое действие, которое бывает и перестает быть, является и исчезает; а такие действия не входят в состав ни природы, ни сущности. Знаю, что для многих непонятно это слово о сущности и случайностях; впрочем, есть и такие, которые способны слушать и более тонкие (рассуждения), потому мы и сказали это. Хотите, перейду и к другому наименованию (дьявола)? Увидите, что и оно есть наименование не сущности и не природы. Дьявол называется злым, а злость не от природы, но от произволения; потому что и она то бывает, то перестает быть. Не говори мне, что злость всегда есть в дьяволе: и в нем она не была вначале, но явилась после, почему и называется он отступником; и хотя много есть злых и людей, но он один по преимуществу называется злым. Почему же так называется? Потому что он, не потерпев никакого зла от нас, не имея довода винить нас ни в малом, ни в великом, (а только) увидев человека в чести, тотчас позавидовал его блаженству. Что может быть хуже этой злости, когда возникает вражда и война без всякой благовидной причины? Итак, оставим дьявола и выведем на сцену тварь (природу), чтобы ты познал, что не бывает дьявол виною наших грехов, если только мы захотим быть внимательными, – чтобы ты познал, что слабый волею, нерадивый и беспечный (человек) и без дьявола падает и низвергается во многие пропасти греха. Дьявол зол, – знаю это и я, знают все; но внимай тщательно тому, что будет сказано теперь. Это немаловажный предмет, но такой, что о нем говорят многие часто и во многих местах; о нем великая распря и война не только у верующих с неверующими, но и у верующих с верующими: а это весьма прискорбно!

3. Итак, все, как сказал я, признают дьявола злым. Что же скажем об этой прекрасной и чудной твари (природе)? Ужели и тварь зла? Но кто столько нечестив, кто столько безрассуден и безумен, чтобы опорочить тварь? Итак, что скажем о ней? Она не зла, напротив прекрасна, и служит доказательством Божией премудрости, и силы, и человеколюбия. Послушай, как удивляется ей пророк, говоря: “Как многочисленны дела Твои, Господи! Все соделал Ты премудро” (Пс. 103:24): не стал он исследовать каждое (дело Божие) порознь, но поник пред непостижимою премудростью Божией! А что (Бог) создал тварь столь прекрасною и величественною с благою целью, послушай, как говорит некто: “От величия красоты созданий сравнительно познается Виновник бытия их” (Прем. 13:5); послушай и Павла, который говорит: “Невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны” (Рим. 1:20). Тот и другой словами своими указали на то, что (тварь) руководит нас к богопознанию, что она помогает нам познавать Господа. Что же? Если увидим, что эта самая прекрасная и чудная тварь бывает для многих причиною нечестия, ужели станем винить ее? Никак; напротив, (винить должны мы) тех, кои не воспользовались, как должно, лекарством. Как же стала причиною нечестия эта (тварь), руководительница к богопознанию? “Омрачилось несмысленное их сердце; – говорит Писание, – называя себя мудрыми, … поклонялись, и служили твари вместо Творца” (Рим. 1:21-25). Здесь является на сцену отнюдь не дьявол, отнюдь не демон, но одна лишь тварь, – учительница богопознания. Как же сделалась она причиною нечестия? Не по своей природе, но от беспечности невнимательных. Что же? Не уничтожить ли нам и тварь, скажи нам?

Но что говорить о твари? Перейдем к нашим членам; найдем, что и они бывают причиною погибели, когда мы невнимательны, – не по собственной их природе, но от нашей беспечности. Смотри: глаз дан для того, чтобы ты, взирая на тварь, прославлял Владыку; но, если ты не хорошо станешь пользоваться глазом, он бывает для тебя виновником любодеяния. Язык дан для того, чтобы ты прославлял, чтобы хвалил Творца; но, если ты не имеешь надлежащей внимательности, он бывает у тебя виною богохульства. Руки даны для того, чтобы ты воздевал их на молитву; но, если ты невоздержен, то простираешь их на хищничество. Ноги даны для того, чтобы ты тек на добрые дела; но, если ты беспечен, то пойдешь ими на худые дела. Видишь, что слабому все вредит; видишь, что слабого и спасительные лекарства подвергают смерти, не по собственной их природе, а по его слабости? Бог создал небо, чтобы ты, подивившись делу (рук Его), поклонился Владыке; но иные, оставив Творца, поклонились самому небу, а это от их нерадения и неразумия. Но что говорить о твари? Что может быть спасительнее креста? Но и этот крест для слабых сделался соблазном. “Слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, – сила Божия” (1 Кор. 1:18); и опять: “Мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие” (Кор. 1:23). Что может быть учительнее Павла и апостолов? Но эти апостолы для многих были запахом смертоносным, почему и сказано: “Для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь” (2 Кор. 2:16). Видишь, что слабый и от Павла получает вред, а сильный и от дьявола не терпит зла?

4. Хочешь, предложим слово и о Христе? Что сравнится с тем спасением? Что благотворнее того пришествия? Но и это спасительное, благотворное пришествие для многих послужило к умножению наказания. “На суд, – говорит Спаситель, – пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы” (Ин. 9:39). Что говоришь? Свет сделался причиною слепоты? Не свет сделался причиною слепоты, но слабые очи души не могли принять света. Видишь, что слабый от всего терпит вред, а сильный от всего получает пользу, потому что везде виною произволение, везде властвует воля. А дьявол, если хочешь знать, даже полезен нам, только бы мы умели обращаться с ним: тогда он доставляет нам многие выгоды и не маловажные приобретения. Это многократно доказали мы и примером Иова, но можно то же узнать и от Павла. Писав о кровосмеснике, он так говорит: “Предать сатане во измождение плоти, чтобы дух был спасен” (1 Кор. 5:5). Вот, дьявол сделался и виновником спасения, только не по своей воле, но по искусству апостола. Как врачи берут змей и, отсекая у них вредные части, приготовляют из этих ядовитых животных лекарства, так поступил и Павел: из причиняемого дьяволом страдания он взял, что только было полезно, а прочее оставил. И чтобы знал ты, что (здесь) дьявол не виновник спасения, напротив, старался погубить и поглотить человека, но что апостол своею мудростью сокрушил ему челюсть, послушай, что говорит он (апостол) о том же кровосмеснике во втором послании к Коринфянам: “Лучше уже простить его и утешить, дабы он не был поглощен чрезмерною печалью. И потому прошу вас оказать ему любовь … чтобы не сделал нам ущерба сатана” (2 Кор. 2:7-8, 11), т. е. поспешим исхитить человека из челюстей зверя. Апостол часто пользовался дьяволом, как палачом; а палачи наказывают преступников, не как сами хотят, но как позволяют судьи, потому что закон для палача – наказывать, как велят судьи. Видишь, на какое достоинство взошел апостол? Облеченный телом распоряжался бестелесным, как палачом и что говорит дьяволу об Иове общий всех Владыка, повелевая так: “Вот, он в руке твоей, только душу его сбереги” коснись плоти его, но души его не касайся (Иов. 2:6), полагая ему пределы и меру наказаний, чтобы этот свирепый зверь (дьявол) не напал на него (Иова) слишком нагло, – тоже делает и апостол. Предавая блудника дьяволу, он говорит “во измождение плоти” (1 Кор. 5:5), т. е., души его не касайся. Видишь власть раба? Не бойся же дьявола, хоть он и бестелесен, потому что он пал, а нет ничего слабее павшего, хотя бы он не был облечен телом; равно как и нет ничего сильнее имеющего дерзновение (пред Богом), хотя бы он облечен был в смертное тело.

5. Все это сказано мною теперь не для того, чтобы дьявола освободить от обвинений, но чтобы вас отвести от беспечности. Он-то сильно желает, чтобы мы вину наших грехов слагали на него, дабы, питаясь этими надеждами и делая всякого рода грехи, увеличили мы свое наказание и не получили никакого извинения оттого что на него слагаем вину, подобно тому, как не получила и Ева. Но мы не будем делать этого, а познаем самих себя, узнаем свои раны: тогда будем в состоянии приложить и лекарства; потому что не знающий болезни нисколько не заботится об (излечении) недуга. Много согрешили мы, знаю это и я: все мы находимся в эпитимиях, – однако же не оставлены без (надежды на) помилование, не лишены покаяния, потому что стоим еще на поприще борьбы, и находимся в подвигах покаяния. Старец ты, и достиг крайнего предела жизни? Не думай однако же, будто отнято у тебя покаяние; не отчаивайся в своем спасении, но подумай о разбойнике, который на кресте спасен. Что короче того часа, в который он получил венец? Однако же и этого часа достаточно было ему для спасения. Юноша ты? Не полагайся на юность, и не думай, что у тебя впереди довольно времени для жизни: “День Господень так придет, как тать ночью” (1 Фес. 5:2). Для того (Бог) и сделал неизвестною нашу кончину, чтобы мы сделали известною свою заботливость и осмотрительность. Не видишь ли, сколько каждый день похищается преждевременно смертью? Поэтому и увещевает некто: “Не медли обратиться к Господу и не откладывай со дня на день” (Сир. 6:8), чтобы, когда будешь медлить, не погибнуть тебе. Старец да последует тому увещанию, а юноша этому внушению. Но ты в безопасности; ты богат и изобилуешь деньгами; с тобою не бывает никакой неприятности? Но послушай, что говорит Павел: “Когда будут говорить: "мир и безопасность", – тогда внезапно постигнет их пагуба” (1 Фес. 5:3). Дела (наши) весьма переменчивы; мы невластны в смерти; будем же властны в добродетели: человеколюбив Господь наш Христос!

6. Хотите, скажу и о путях покаяния? Они многочисленны, разнообразны и различны, и все ведут к небу. Первый путь покаяния есть осуждение грехов: “Станем судиться; говори ты, чтоб оправдаться” (Ис. 43:26). Поэтому и пророк говорил: “Я сказал: "исповедаю Господу преступления мои", – и Ты снял с меня вину греха моего” (Пс. 31:5). Итак, осуди и ты грехи свои: этого достаточно для Господа к твоему оправданию, потому что осудивший грехи свои не так скоро решится опять впасть в них. Пробуди внутри у себя обличителя – твою совесть, дабы там – на судилище Господнем не иметь тебе обличителя. Вот один путь покаяния, прекраснейший! Есть и другой, не хуже этого, состоящий в том, чтобы не злопамятствовать на врагов, сдерживать гнев, прощать грехи сорабам, потому что в таком случае простятся нам и наши грехи против Господа. Вот и второе средство очиститься от грехов! “Ибо если вы будете прощать людям, – говорит Господь, – согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный” (Мф. 6:14). Хочешь знать и третий путь покаяния? Это пламенная и усердная молитва, возносимая притом от самой глубины сердца. Не видел ли ты, как та вдовица умилостивила жестокого судию (Лк. 18:3-5)? А у тебя Владыка кроткий, снисходительный и человеколюбивый! Она просила (о защите) против врагов, а ты просишь не против врагов, но о своем спасении. Если же хочешь знать и четвертый (путь покаяния), то назову милостыню: она имеет великую и несказанную силу. И Навуходоносору, который совершал всякого рода грех и всякое нечестие, Даниил говорит: “Царь, да будет благоугоден тебе совет мой: искупи грехи твои правдою и беззакония твои милосердием к бедным” (Дан. 4:24). Что может сравниться с этим человеколюбием? После бесчисленных грехов, после стольких беззаконий, грешнику обещается прощение, если он будет человеколюбив к своим сорабам. Также, скромность и смиренномудрие, не менее всех сказанных средств, заглаждают грехи: свидетель тому мытарь, который не мог указать на свои добрые дела, но, вместо всех (таких дел), выставляет смирение – и слагает с себя тяжкое бремя грехов (Лк. 18:13). Вот мы показали пять путей покаяния: первый – осуждение грехов, второй – отпущение грехов ближним, третий – состоящий в молитве, четвертый – в милостыне, пятый – в смиренномудрии. Итак, не оставайся в праздности, но каждый день проходи по всем этим путям, потому что и пути удобные, и ты не можешь отговориться бедностью. Нет, хотя бы жил ты беднее всех, можешь и оставить гнев, и смириться, и помолиться усердно, и осудить грехи, – словом: бедность ни в чем этом не служит помехою. И что говорю об этом, когда и на том пути покаяния, на котором нужно издерживать деньги (разумею милостыню), и там бедность нисколько не препятствует нам исполнить заповедь? Это показала вдовица, положившая две лепты (Мк. 12:42). Итак, узнав способ врачевания наших ран, будем постоянно употреблять эти лекарства, чтобы, восстановив в себе истинное здравие, и вкусить нам с дерзновением священной трапезы, и сретить с великою славою Царя славы – Христа, и получить вечные блага, благодатью, и щедротами, и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым слава, держава, честь Отцу со всесвятым, и благим и животворящим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Епископ Флавиан.

[2] Т. е. предстоящим в храме.

[3] Упоминаемая здесь утренняя беседа не дошла до нас.

БЕСЕДА ТРЕТЬЯ.

О том, что грех от беспечности, а добродетель от рачительности, и что бдительному не могут повредить ни злые люди, ни сам дьявол; также доказательство, почерпнутое из многого другого и из того, что касается Адама и Иова.

ПРЕД вчерашним днем мы беседовали с вашей любовью о дьяволе, а иные пред вчерашним же днем, когда шла здесь такая беседа, сидели в театрах и смотрели на дьявольский праздник; они слушали блудные песни, вы внимали духовным наставлениям; они вкушали скверну дьявольскую, вы насыщались духовным миром. Кто же увлек их? Кто отлучил их от священного стада? Ужели и их обольстил дьявол? Как же он не обольстил вас? Вы и они – одинаковые люди, разумею – по природе; у вас и у них одинаковая душа, одинаковые природные наклонности: как же вы и они не одинаковы в делах? Так как не одинакова воля у вас и у них, то они – в обольщении, а вы – не в обольщении. Говорю это опять не в оправдание дьявола, но чтобы освободить вас от грехов. Зол дьявол, признаю это и я; но он зол для себя, а не для нас, если только мы бдительны. Таково свойство греха: он пагубен только делающим его; не такова, напротив, добродетель: она может приносить пользу не только делающим ее, но и ближним. И чтобы уверился ты, что злой зол для себя, а добрый добр и для других, представляю тебе свидетельство из Притчей. “Сыне, – сказано, - если ты мудр, то мудр для себя; и если буен, то один потерпишь” (Притч. 9:12).

Они обольщены в театрах, а вы не обольщены: это самое важное опытное доказательство, ясное свидетельство и неопровержимый довод на то, что во всем властна воля. Этим-то доказательством воспользуйся и ты. Когда увидишь, что человек живет порочно и делает всякий грех, между тем жалуется на Промысл Божий и говорит, будто Он предал нашу природу неизбежному року и судьбе, и жестокому владычеству демонов, – что этот человек во всем снимает вину с себя и слагает на Создателя и Промыслителя вселенной: загради ему уста, не словом, но делом, указав на другого, такого же как и он, человека, живущего добродетельно и честно. Не нужно длинных речей, не нужно стройного расположения (доказательств), ни умозаключений; доказательство – в делах. Скажи ему: и ты раб, и он раб; и ты человек, и он человек; в том же мире живешь ты, под тем же небом, тою же питаешься пищею: как же ты живешь порочно, а он добродетельно? Для того и Бог попустил злым смешаться с добрыми, и не дал злым одной земли, а добрых не поместил на другую вселенную, но смешал этих с теми, чтобы доставить (людям) великую пользу. Добрые являются в большей славе, когда, находясь среди препятствующих им жить праведно и влекущих к греху, крепко держатся добродетели. “Надлежит быть, – сказано, – и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные” (1 Кор. 11:19).

Так вот, для этого Бог и попустил злым быть среди (добрых), чтобы добрые просияли более. ВИДИШЬ, какая польза? Впрочем, польза (собственно) не от злых, но от мужества добрых. И Ною мы удивляемся, не потому только, что он был праведник, и не потому, что был совершен, но потому, что соблюл добродетель среди того племени развращенного и грешного, когда не было пред ним примера добродетели, когда все увлекали его к пороку, а он во всем шел напротив им, как какой-либо путник, который идет по дороге наперекор быстро стремящейся многочисленной толпе. Поэтому не просто сказано: “Ной был человек праведный и непорочный, – но прибавлено: в роде своем” (Быт. 6:9), – в развращенном, в отчаянном, потому что не было никакой заботы о добродетели. Вот какая польза добрым от злых! Так и деревья делаются крепче, когда качают их противоположные ветры. Впрочем, и злым есть польза от сообщества с добрыми: они их стыдятся, краснеют, совестятся; если и не отстают от греха, по крайней мере, делают зло скрытно. И то не мало значит, что они не делают зла нагло: жизнь других служит обличением порочности их. Послушай, что говорят (нечестивые) о праведнике: “Тяжело нам и смотреть на него” (Прем. 2:15). Не маловажное уже начало исправления, когда (нечестивые) мучатся присутствием праведника; они и не говорили бы этого, если бы вид праведника не терзал их. А мучение и терзание совести от присутствия праведника будет для них не малым препятствием – делать зло с бесстыдством. Видишь, сколько пользы и добрым от злых, и злым от добрых? Поэтому Бог не отделил их, но попустил смешаться между собою.

2. Тоже самое должны мы сказать и о дьяволе. И его (Бог) оставил здесь для того, чтобы тебя сделать крепче, чтобы подвижника показать в большей славе, чтобы борьба была важнее. Итак, когда кто будет говорить: для чего Бог оставил дьявола? – скажи ему вот какие слова: бдительным и внимательным (дьявол) не только нимало не вредит, но и приносит пользу, – не по своей воле, потому что она зла, но по мужеству тех людей, потому что они пользуются его злобою, как должно. Вот и с Иовом сразился (дьявол), только не для того, чтобы его сделал славнее, но – чтобы низринуть: он зол по такому хотению и намерению своему; однако же, нисколько не повредил праведнику, напротив, этот получил еще большую пользу от борьбы, как это мы и доказали, и – демон выказал свою злобу, а праведник свое мужество. Но он, скажешь, многих и низлагает? По их слабости, а не по своей силе; и это уже доказано многим. Итак, исправь свою волю – и никогда ни от кого не потерпишь вреда, напротив, еще получишь величайшую пользу, не только от добрых, но и от злых. Для того Бог, как я сказал прежде, и попустил людям быть вместе, и особенно добрым с злыми, чтобы те и этих привлекали к своей добродетели. Послушай, что Христос говорит ученикам: “Царство Небесное подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло все” (Мф. 13:33). Итак, праведники имеют силу закваски, чтобы злых делать такими, каковы они сами. Но праведников немного, так как и закваска невелика? Но эта малость не вредит тесту, напротив, и небольшая та закваска заключающеюся в ней силою, заквашивает все тесто (1 Кор. 5:6). Так точно и сила праведников – не в количестве численном, но в благодати Духа. Апостолов было двенадцать: видишь, как мала закваска? Вся вселенная была в неверии: видишь, как много теста? Но эти двенадцать обратили к себе всю вселенную. Закваска и тесто одинаковой природы, но не одинакового качества: поэтому Бог оставил между праведниками злых, чтобы они, будучи одинаковы с праведниками по природе, сделались одинаковыми и по расположению воли.

Помните это, заграждайте этим уста ленивым, слабым, небрежным, уклоняющимся от трудов добродетели, обвиняющим общего Владыку. Согрешил ли еси, сказано, умолкни (Быт. 4:7). Не прибавляй другого, более тяжкого, греха: не так тяжко – грешить, как – после греха обвинять Господа. Постарайся узнать виновника греха – и найдешь, что это не иной кто, как ты, сделавший грех, Во всем нужна добрая воля: это я доказал вам не голыми умозаключениями, но примерами подобных вам рабов, которые жили в этом же мире. Этим доказательством воспользуйся и ты; так и общий Владыка будет судить нас. Научитесь этому способу доказательства, и никто не будет в состоянии оспорить вас. Блудодействует ли кто? Покажи ему другого – целомудренно живущего. Лихоимствует ли кто и похищает чужое? Укажи ему на подающего милостыню. Предан ли кто зависти и зложелательству? Укажи ему на свободного от этой страсти. Одержим ли кто гневом? Выставь пред ним умеющего обладать собою. Должно не только прибегать к древним сказаниям, но и брать примеры из настоящего, потому что и ныне, по благодати Божией, есть подвиги не меньше прежних. Не верит кто Писанию и считает его ложным? Не верит, что Иов был таков (каким изображается)? Укажи ему на другого человека, который подражает в жизни этому праведнику. Так и Господь будет судить нас: Он поставит рабов с такими же рабами, и произнесет решение не по Своему суду, чтобы кто не начал опять говорить, как тот слуга, который получил талант, и вместо таланта возвратил обвинение: “Ты человек жестокий” (Мф. 25:24). Надлежало бы ему стенать о том, что не удвоил таланта, а он сделал еще более тяжкий грех, прибавив к своей беспечности клевету на господина. Что именно говорит он? “Я знал тебя, что ты человек жестокий”. Несчастный и жалкий, неблагодарный и беспечный! Надлежало бы тебе обвинять себя в праздности, и тем несколько уменьшить прежний грех твой, а ты взнес обвинение на господина – и удвоил, вместо таланта, грех.

3. Бог ставит рабов с рабами для того, чтобы одни судили других, и последние, будучи судимы первыми, не могли уже обвинять Господа. Поэтому (Христос) говорит: “Приидет Сын Человеческий во славе Отца Своего” (Мф. 16:27). Смотри на равенство славы; не сказал; во славе, подобной славе Отца, но: во славе Отца. И соберет “все народы” (Мф. 25:32). Страшное судилище, – страшное для грешников и виновных; напротив, вожделенное и приятное для сознающих за собою добрые дела! “И поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую” (Мф. 25:33). И эти и те – люди: почему же те овцы, а эти козлята? Не по разности природы, но по различию воли. Почему же не дающие милостыни названы козлятами? Потому, что это животное бесплодно, и не может доставлять владельцам пользы ни молоком, ни приплодом, ни шерстью, будучи совсем негодно к такому плодоношению по незрелости своего возраста. Вот почему (Христос) неприносящих плода милостыни назвал козлятами; а сущих одесную – овцами, потому что от них большая прибыль – шерстью, приплодом, молоком. Что же (Господь) говорит этим? Видели вы меня алчущим, и напитали; нагим, и одели; странником, и приняли (Мф. 25:35). А тем (говорит) противное, хотя и эти и те – одинаковые люди, и эти и те получили одинаковые обетования, тем и другим предложены одинаковые награды за добрые дела, к этим и к тем пришел Он в одинаковой наготе, в одинаковой бедности и одинаково странником: все одинаково и у тех, и у этих.

Почему же конец не одинаков? Потому что помешала воля; она одна сделала такую разницу. Вот, почему те (пошли) в геенну, а эти в царство. Если бы же у тех виною грехов был дьявол, то они не подлежали бы наказанию, так как другой согрешил и подвигнул (на грех). Видел ты здесь и грешников, и праведников? Видел, как (грешники), увидя подобных себе рабов (праведников), принуждены замолчать? Вот, сведем речь и на другой пример. Было, говорится, десять дев (Мф. 25:1-11). И здесь опять, по воле и делают добро, по воле и грешат, чтобы чрез сравнение увидел ты и грехи этих, и добродетели тех: сравнение делает предмет яснее. И эти – девы, и те; и этих пять, и тех; и у этих, и у тех были светильники; все ожидали жениха. Почему же одни вошли (в чертог), а другие не вошли? Потому что эти были бесчеловечны, а те кротки и человеколюбивы. Видишь опять, что виною такого конца воля, а не дьявол? Видел ты, как произносится суд и решение по сравнению подобных с подобными? (Так) рабы будут судить подобных себе рабов. Хочешь, покажу тебе сравнение и неподобных друг другу? Сравнение неподобных делается для того, чтобы очевиднее был обвинительный приговор. “Ниневитяне, – сказано, – восстанут на суд с родом сим и осудят его” (Мф. 12:41). Подсудимые уже не одинаковы: одни иноплеменники, другие иудеи; эти пользовались наставлениями пророков, а те никогда не слышали слова Божия. Но различие не только в этом, а также и в том, что туда приходил раб, а сюда Владыка, и тот, пришедши, предвозвещал разрушение (Ниневии), а Сей благовествовал о царстве небесном. Кто же более должен был поверить: иноплеменники ли, неразумные и никогда не слышавшие божественного учения, или те, кои с юных лет питались пророческими книгами? Очевидно всякому, что иудеи более: но вышло напротив. Эти не поверили и Господу, Который возвещал царство небесное, а те поверили рабу, который угрожал разрушением, – дабы тем яснее обнаружилась и благопокорность тех (ниневитян), и злонравие этих (иудеев). Что же тут демон? Что дьявол? Что рок? Что судьба? Не всякий ли был сам виною и греха, и добродетели? Если бы (иудеи) не сами были виновны, (Христос) не сказал бы: “осудят род сей”; не сказал бы, что “царица южная восстанет” и осудит иудеев (Мф. 12:42). Так, не только народы осуждают народы, но нередко и один человек осуждает целый народ, когда те, которые могли бы скорее поддаться обольщению, оказываются устоявшими против обольщения, а те, которые всячески должны бы одолеть, являются побежденными. Поэтому вспомнили мы (теперь) и об Адаме и об Иове: надобно же опять обратиться к тому предмету, чтобы досказать и остальное. На Адама напал (дьявол) простыми словами, а на Иова делами; у этого отнял все богатство и детей, а у того не взял ничего, ни малого, ни великого. Но лучше, рассмотрим и самые слова, и способ нападения. Пришел, сказано, “и сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?” (Быт. 3:1). Здесь змий, там – у Иова жена; великая разность и в советниках: тот раб, а эта подруга в жизни; эта помощница, а тот подчиненный. Видишь, какой непростительный грех? Эту (Еву) прельстил подчиненный и раб, а того (Иова) не могла низринуть и подруга, и помощница. Но посмотрим еще, что змий говорит. “Подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?” Но Бог сказал не так, а напротив. Смотри же на хитрость дьявола: он сказал то, что (Богом) не сказано, чтобы узнать, что сказано. А жена что? Вместо того, чтобы заградить уста (дьяволу), вместо того, чтобы не отвечать ему, она, по неразумию, высказала волю Господню, и этим дала ему крепкую опору.

4. Смотри, какое зло – вверяться необдуманно врагам и зложелателям! Поэтому Христос сказал: “Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы … обратившись, не растерзали вас” (Мф. 7:6). А это случилось с Евою: дала она святое псу, свинье, а тот (дьявол) попрал слова и, обратившись, растерзал жену. И смотри, как он лукав: не смертию умрете, говорит. Здесь обратите внимание на то, что жена в состоянии была узнать обман. (Дьявол) тотчас объявил вражду и брань против Бога, тотчас заговорил против (Него). Пусть так, ты говорила с ним пред тем, как он хотел знать волю (Божию): но зачем слушала его после того, как он сказал противное? Бог сказал: смертию умрете; а он заговорил против этого, и сказал: не смертию умрете. Что яснее этого противоречия? Откуда еще надлежало узнать врага и противника, как не отсюда – из того, что он заговорил против Бога? Так, надлежало бы тотчас бежать от яда, надлежало бы отскочить от сети. “Нет, не умрете, - говорит дьявол; - но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги” (Быт. 3:4-5). Обещанием большего исторг (дьявол у прародителей) и то добро, какое было у них в руках; обещал сделать их богами, и подверг владычеству смерти. Итак, почему, жена, поверила ты дьяволу? Что доброго увидела в нем? Не довольно ли было тебе высокого достоинства Законодателя, т. е. что Он – Бог, Творец и Создатель, а тот дьявол и враг? Но если б я и не назвал его дьяволом, – ты ведь думала, что это простой змий, – так змия, по твоему, надлежало удостоить такой откровенной беседы, – объявить ему даже волю Господню? Видишь, что возможно было (жене) увидеть обман, но она не захотела? Бог дал довольно доказательств Своей благости и явил Свою попечительность на деле: создал человека из ничего, вдунул в него душу, сотворил его по образу Своему, поставил владыкою над всем земным, дал ему помощницу, насадил рай, и, позволив ему пользоваться прочими деревами, запретил только касаться одного, да и это самое запретил для его пользы. Дьявол же не показал на деле ни малого, ни великого добра, а только надмил жену голыми словами и пустыми надеждами – и обманул. Однако же жена признала дьявола более заслуживающим веры, нежели Бога, Который делами доказал Свою благость; поверила тому, кто представил одни голые слова, и ничего более. Видишь, что обман произошел от одного неразумия и беспечности, а не от принуждения? И чтобы это узнать тебе яснее, послушай, как Писание обвиняет жену. Не сказало оно, что (жена) яде, быв обманута, но: увидя “что дерево … приятно для глаз и вожделенно” (Быт. 3:6). Стало быть вина – в невоздержном зрении (жены), а не в одном обмане со стороны дьявола: жена побеждена собственною похотью, а не злостью демона. Поэтому она и не получила прощения, но после того, как сказала: “Змей обольстил меня” (Быт. 3:13), подверглась крайнему осуждению, потому что в ее власти было не пасть. И чтобы тебе узнать это еще яснее, обратим слово к Иову, от побежденных к победившему, от пораженных к одолевшему: этот придаст нам более ревности, чтобы поднять руки на дьявола. Там обольщал змий, и одолел; здесь жена, и не успела, хоть она и способнее была склонить, нежели тот. Притом, на Иова сделано это нападение после потери богатства, после погибели детей и всего имения; а там ничего такого не было: Адам не потерял детей, не лишился богатства, не сидел на куче помета, но жил в раю сладости (ст. 23), пользовался всякого рода древами, источником, реками, и всяким другим удобством. Не было у него ни труда, ни болезни, ни горя, ни забот, ни оскорблений, ни поруганий, ни (других) бесчисленных бед, какие обрушились на Иова: однако же, хоть ничего такого не было, он (Адам) преткнулся и пал. Не очевидно ли, что (он пал) по беспечности? Равно как и Иов, если устоял мужественно и не пал, когда все те бедствия обрушились и тяготели на нем, – не очевидно ли, что и он (устоял) по бдительности душевной?

5. Так от того и другого можешь, возлюбленный, получить весьма великую пользу: остерегайся подражать Адаму, зная, сколько зла рождается от беспечности; поревнуй благочестию Иова, видя, сколько добра произрастает от старательности. Этого увенчанного победителя имей всегда в мыслях, и во всякой скорби и беде получишь достаточное утешение. Этот блаженный и доблестный стоит как бы на всеобщем зрелище вселенной, и постигшими его несчастиями увещевает всех переносить мужественно, что ни случится, и не поддаваться ни одному из постигающих бедствий. Нет, нет ни одного человеческого страдания, в котором бы невозможно было получить от него утешения: все страдания, какие только рассеяны в целой вселенной, сошлись вместе и обрушились на одно его тело. Какое же будет прощение не могущему перенести с благодарением некоторую только часть постигших его бедствий, – его, который является переносящим не часть только бедствий, но все несчастия человеческие? А чтобы слова мои не показались тебе преувеличенными, рассмотрим порознь каждое из постигших его бедствий, и подтвердим справедливость этих слов. И, если угодно, на первом месте выставим то, что кажется невыносимее всего, – разумею бедность и происходящую от нее скорбь: это бедствие оплакивают все люди, везде. Итак, что было беднее Иова? Не беднее ли он был даже валяющихся в банях, спящих на печном пепле, и вообще всех людей? У этих есть хоть изодранная одежда, а он сидел нагой, да и эту единственную одежду, которую имел он от природы, – одежду плоти дьявол испортил всю сильным гноем; эти, опять, бедняки находятся хоть под кровлею банных сеней, скрываются хоть в шалаше, а он день и ночь проводил под открытым небом, не получал защиты и от простой кровли; и, что еще важнее, эти сознают за собою много худого, а он не знал за собою ничего, так как надобно заметить на счет каждого из постигших его бедствий, что он не знал и причины этих бедствий, и это самое усиливало его скорбь, увеличивало горесть. Итак, эти, сказал я, могли винить себя во многом, а сознание, что наказываешься справедливо, не мало облегчает в несчастии; но Иов лишен был и этого утешения, потому что он, после жизни самой добродетельной, подвергся таким наказаниям, каких заслуживают только величайшие преступники. Эти, что у нас, бедные издавна и сначала ознакомились с бедностью, а он впал в бедность неожиданно, лишился богатства внезапно. Как знание причины бедствий весьма много способствует к утешению, так и жизнь в бедности легче для того, кто уже сначала свыкся с бедностью: праведник лишен был и того, и другого утешения, – и однако же, не пал. Видел ли ты его дошедшим до крайней бедности, – до такой, больше которой и найти нельзя? – В самом деле, что может быть беднее нагого, того, кто не имеет и крова? А Иов не мог пользоваться даже и землею: он сидел не на земле, а на куче помета. Так, когда увидишь и себя в бедности, подумай о страдании этого праведника, и тотчас воспрянешь и прогонишь всякую печальную мысль. Итак, это одно несчастие (бедность) почитается у людей основанием всех в совокупности бедствий. Второе после него, а лучше – прежде него, поражение тела (болезнью). Кто же и когда болел так (как Иов)? Кто подвергался такому недугу? Кто получал, или видел другого получавшим такую рану? Никто. У него (Иова) тело час от часу измождалось; из всех членов, как из источника, точились черви; это течение было непрерывное; зловоние отовсюду сильное; постепенное изнурение и измождение тела от такой гнилости делало самую пищу неприятною, и голод у него был странный и необычайный, потому что он не мог вкушать и предлагаемой ему пищи. “До чего не хотела коснуться душа моя, – говорит он, – то составляет отвратительную пищу мою” (Иов. 6:7). Итак, человек, когда впадешь в болезнь, вспомни об этом теле, об этой святой плоти: точно, она была свята и чиста, хоть имела столько ран. Пусть кто, и находясь в войске напрасно и без всякой благовидной причины, будет подвешен на дереве и избит по бокам: и такой не считай этого позором для себя и не вдавайся в горе, представляя себе этого святого. Но этому, скажешь, не малое утешение и отраду доставляла уверенность, что эти бедствия посылает на него Бог? Эта-то мысль особенно и беспокоила и смущала его, – мысль, что правосудный Бог, Коему он всячески угождал, – Он-то и восстает на него. Точно, он не мог найти никакой благовидной причины своих бедствий. А как узнал после причину, смотри, какую показал богобоязливость. Когда Бог сказал ему: “Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя?” (Иов. 40:3), он в изумлении отвечал: “Руку мою полагаю на уста мои. Однажды я говорил, … даже дважды, но более не буду” (Иов. 39:34-35); и опять: “Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле” (Иов. 42:5-6).

6. Если ты считаешь это достаточным к утешению, то можешь и сам иметь это утешение. Пусть случится тебе терпеть какое-либо несчастие, не для Бога, а от злобы людской: но, если ты будешь благодарить, а не поносить Того, Кто мог воспрепятствовать, однако же попустил (это несчастие) для твоего испытания, то, как венчаются пострадавшие для Бога, так и ты получишь такую же награду, за то, что мужественно перенес причиненные тебе людьми несчастия и возблагодарил Того, Кто мог бы, но не благоволил остановить их. Так вот, видел ты, что на праведника (Иова) наведены были и бедность, и болезнь, – обе в крайней степени. Хочешь, покажу тебе, что с такою же свирепостью напала тогда на этого доблестного (мужа) и война со стороны природы? Он потерял десятерых детей, десятерых вдруг, десятерых в самом цвете лет, десятерых отличавшихся добродетелью; и (потерял) не по общему закону природы, но от насильственной и жалкой смерти. Кто может выразить такое несчастие? Никто. Так, когда потеряешь сына и дочь вместе, прибегни к этому праведнику, и, конечно, найдешь себе великое утешение. Но эти ли только несчастия постигли его? Нет; оставление и измена со стороны друзей, поношения и поругания, брань и насмешки от всех: а быть у всех в посмеянии – как это невыносимо! Обыкновенно, уязвляют нашу душу не столько самые несчастия, сколько люди, кои позорят нас в несчастиях. А у Иова не только не было утешителя, но еще нападали на него многие ругатели со всех сторон. И ты видишь, как он жалуется на это, и говорит: даже и вы напали на меня (Иов. 19:5); называет друзей безжалостными (ст. 14), и говорит: оставили меня ближние мои, и слуги мои говорили против меня; “даже малые дети презирают меня” (ст. 17-18). Другие же, говорит, плевали на меня, и стал я всем в притчу (Иов. 30:9); “и возгнушаются мною одежды мои” (Иов. 9:31). Это и слышать невыносимо, не только что вытерпеть на самом деле. Бедность крайняя; болезнь нестерпимая, новая и необычайная; потеря стольких и таких детей и таким образом; поношение, насмешки и ругательства от людей; одни издевались, другие поносили, иные презирали, – не только враги, но и друзья, не только друзья, но и слуги; и не только издевались и поносили, но и гнушались; притом, не два, не три и не десять дней, но в течение многих месяцев; и, – что случилось с ним одним, – он и ночью не имел отрады, но дневные страдания его усиливало еще видение ночных ужасов. А для удостоверения, что он во время сна терпел еще тягчайшие страдания, послушай, что говорит он: “Ты страшишь меня снами и видениями пугаешь меня” (Иов. 7:14)? Какой железный человек, какой адамант вынес бы столько страданий? Если и каждое из этих страданий, порознь, нестерпимо, так подумай, какую бурю подняли они, сошедшись вместе. Однако же он все те страдания перенес, – “Во всем этом не согрешил Иов устами своими” (Иов. 2:10), и не было лукавства в устах его.

7. Да будут же страдания его лекарством для наших бед, и его ужасное волнение – пристанью для наших страданий. Будем, во всех своих несчастиях, вспоминать об этом святом, и, видя, как одно тело (Иова) перенесло все страдания человеческие, мы благодушно перенесем постигающие нас только немногие несчастия. Будем всегда прибегать к этой книге, как к сердобольной матери, которая простирает руки во все стороны, и принимает, и ободряет испуганных детей, – и, пусть постигнут нас самые тяжкие бедствия, мы во всех их получим достаточное утешение.

Если же скажешь: “то был Иов, и поэтому перенес, а я не таков, как он”, – то этими словами ты только больше осудишь себя, а праведника похвалишь. Тебе бы надлежало более перенести, нежели ему. Почему же? Потому, что он (жил) до благодати и до закона, когда не было большой строгости в жизни, не было такой благодати Духа, когда трудно было побеждать грех, когда владычествовала клятва, когда смерь была страшна; а теперь борьба стала легче, потому что, по пришествии Христовом, все эти (препятствия) уничтожены. Стало быть, мы совершенно лишены извинения, если после столь долгого времени, после такой помощи и столь многих даров, сообщенных нам от Бога, не можем достигнуть одинакового с Иовом совершенства. Все это имея в мыслях, т. е. что страдания Иова были более тяжки (нежели наши), и что он выступил на брань и сразился тогда, когда борьба была труднее, – будем переносить все постигающие нас бедствия мужественно и с великою благодарностью, чтобы могли мы получить такие же, как он, венцы, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу слава, со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

О ПОКАЯНИИ БЕСЕДА ВТОРАЯ

О покаянии и о печали царя Ахаава, а также и о пророке Ионе.

ВИДЕЛИ вы в прошедший воскресный день брань и победу – брань дьявола, а победу Христа? Видели, как покаяние было похваляемо, и дьявол не снес поражения, но убоялся и вострепетал? Отчего ты боишься, дьявол, когда покаяние похваляется? Отчего скорбишь? Отчего трепещешь? Да, говорит, не напрасно я скорблю и сокрушаюсь: дорогие мои сосуды похитило это покаяние. Какие же сосуды? Блудницу, мытаря, разбойника, хулителя. И подлинно, много сосудов похитило у него покаяние, разрушило и самую его твердыню, нанесло ему смертельный удар. Это можешь ты узнать, возлюбленный, из того, что недавно показал опыт. Но отчего же мы не любим собираться сюда, и не приходим каждый день в церковь для покаяния? Ты грешник? Приди в церковь, чтобы исповедать грехи твои. Ты праведник? Приди, чтобы не потерять праведности: церковь есть пристань для того и другого.

Ты грешник? Не отчаивайся, но приди, принеси покаяние. Ты согрешил? Скажи Богу: я согрешил. Какой тут труд? Какое обременение? Какая скорбь? Какая тягость – сказать слово: я согрешил? Если сам ты не назовешь себя грешником, то разве не будешь обвинен дьяволом? Предупреди же и лиши его этой чести; а его честь состоит в том, чтобы обвинять. Почему же не предупреждаешь его, и не исповедуешь греха, и не изглаждаешь преступления, когда знаешь, что есть против тебя такой обвинитель, который не может умолчать? Ты согрешил? Приди в церковь, скажи Богу: я согрешил. Ничего другого я от тебя не требую, кроме одного этого. Божественное Писание говорит: “Станем судиться; говори ты, чтоб оправдаться” (Ис. 43:26): скажи грех, чтобы разрешить грех. Для этого не нужны ни труд, ни многословие, ни денежная издержка, ни что другое подобное: произнеси слово, откройся в грехе, и скажи: я согрешил. Но откуда известно, скажет кто-нибудь, что, если я первый скажу грех, то разрешу грех? В Писании есть пример и такого человека, который исповедал грех – и загладил его, и такого, который не исповедал – и был осужден. Каин умертвил брата своего Авеля из зависти, – убийство было следствием зависти; он убил его, взяв его с собою в поле. И что же говорит ему Бог? “Где Авель, брат твой” (Быт. 4:9)? Тот, кто знает все, спрашивает не по неведению, но чтобы привлечь убийцу к покаянию. А что Он спрашивал не по неведению, это доказал сам вопросом: “Где Авель, брат твой?” Каин же отвечал: “Не знаю; разве я сторож брату моему” (ст. 9)? Пусть так, ты не страж: для чего же убийца? Ты не оберегал: для чего же умертвил? Но ты признаешься в том [1]? Ты должен бы и беречь его. Что же Бог к нему? “Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли” (ст. 10). Тотчас обличил его и наложил на него наказание, не столько за убийство, сколько за бесстыдство, потому что Бог ненавидит не столько согрешающего, сколько бесстыдного. И когда Каин раскаивался, (Бог) не принял его, без сомнения, потому, что он не первый исповедал свой грех. Что говорит (Каин)? “Наказание мое больше, нежели снести можно” (ст. 13); как бы так сказал: тяжко я согрешил, недостоин и наслаждаться жизнью. Что же к нему Бог? “Ты будешь изгнанником и скитальцем на земле” (греч. и слав.: "Стеня и трясыйся будеши на земли" (ст. 12); таким образом определил ему страшное и тяжкое наказание. Не лишаю, говорит, тебя жизни, дабы истина не была предана забвению, но делаю из тебя закон, который бы могли все читать, чтобы твое бедствие стало матерью любомудрия. И Каин ходил всюду, как живой закон, как столп движущийся, – безмолвный, и, однако же, издававший голос звучнее всякой трубы. Никто не делай, говорил он, того же, что я сделал, дабы не потерпеть того же, что я терплю. Он подвергся наказанию за бесстыдство; осужден за грех, потому что не сам исповедал его, но был обличен в нем. А если бы он сам первый сказал свой грех, то загладил бы его.

2. Но чтобы убедиться тебе, что это действительно так, посмотри, как некто другой, первым исповедав грех, загладил его. Обратимся к Давиду, пророку и царю. Впрочем, я охотнее называю его по пророчеству, так как царство его простиралось на Палестину, а пророчество – до пределов вселенной; царство разрушилось в короткое время, а пророчество приносит вечные глаголы. Лучше пусть солнце померкнет, чем слова Давида предадутся забвению. Он впал в прелюбодеяние и убийство. Он увидел, говорит Писание (2 Цар. 11:2), моющуюся красивую женщину, и возгорел к ней любовью; потом свои помыслы привел в исполнение. И вот пророк в прелюбодеянии, драгоценный перл – в грязи. Но он еще не сознавал, что согрешил, так был усыплен страстью! Когда правящий колесницею не трезв, то и колесница несется беспорядочно; а колесница и правящий ею то же, что наше тело и душа. Если душа омрачена, то и тело погрязает в нечистоте. Доколе правящий колесницею стоит твердо, дотоле и колесница бежит хорошо; но когда он теряет силы и не может править вожжами, тогда и самая колесница является в самом худом положении. Так бывает и с человеком. Доколе душа трезва и бодра, дотоле и само тело пребывает в чистоте; а когда душа омрачена, тогда и само тело погрязает в нечистоте и сладострастии. Что же Давид? Совершил прелюбодеяние, но не сознавал этого, и ни от кого не был обличаем. Притом, (совершил это) в глубокой старости, дабы знал ты, что, если будешь беспечен, то и старость не принесет тебе пользы, и наоборот, если будешь рачителен, то и юность не может повредить тебе. Не от возраста добрые нравы, но от душевного расположения добрые дела. Вот Даниил был только двенадцати лет – и судил; а старцы были преклонных лет – и замыслили прелюбодеяние (Дан. 13:45-64); и как последним не принесла пользы старость, так первому не повредила юность. И чтобы ты узнал, что дела целомудрия зависят не от возраста, но от душевного расположения, вот Давид, уже в старости, впал в прелюбодеяние, совершил убийство и был в таком состоянии, что и сам не знал, что он согрешил, так как управитель – ум был упоен невоздержанием. Что же Бог? Посылает к нему Нафана пророка. Пророк приходит к пророку. Так бывает и с врачами: когда врач сделается болен, тогда нуждается он в другом враче. То же самое и здесь. Пророк согрешил, пророк же принес и врачевство. Итак, приходит к нему Нафан, и не сейчас, как переступил порог, обличает его, не говорит: беззаконник, непотребный, прелюбодей и убийца! Столько почестей получил ты от Бога – и попрал заповеди Его! Ничего такого не сказал Нафан, дабы не сделать его бесстыдным, потому что оглашение грехов вызывает согрешившего на бесстыдство. Итак, Нафан приходит к Давиду и сплетает рассказ о тяжебном деле. Что же говорит? Царь, у меня есть к тебе жалоба. Был человек богатый, и был другой бедный. У богатого были стада и много волов; а бедный имел только одну агницу, которая пила из его чаши, ела от стола его и спала на груди у него. Здесь (пророк) указывает на любовь мужа к жене. Но пришел к богатому один гость, и он пожалел своего, и взял овцу бедного и заколол ее (2 Цар. 12:1-4). Видишь, как Нафан здесь сплетает рассказ, скрывая нож под губкою? Что же царь? Думая, что осуждает другого, он тотчас же произнес приговор. Таковы люди! Против других они охотно и быстро составляют и произносят приговоры. И что же говорит Давид? “Жив Господь! Достоин смерти (таковой) человек, сделавший это; и за овечку он должен заплатить вчетверо” (ст. 5,6). А что Нафан? Он не стал долго смягчать рану, но тотчас открывает ее, и весьма быстро разрезывает, чтобы не уменьшить чувства боли. "Это ты, царь". Что же говорит царь? “Cогрешил я пред Господом”. Не сказал: кто ты такой, что обличаешь меня? Кто послал тебя так смело говорить? Как ты дерзнул сделать это? Ничего такого не сказал, но сознал грех и сказал: “Cогрешил я пред Господом”. Что же Нафан к нему? “И Господь снял [с тебя] грех твой” (ст. 13). Ты сам осудил себя, я освобождаю тебя от осуждения; ты принес искреннее признание – и загладил грех; ты сам подверг себя осуждению, я уничтожил приговор. Видишь, как исполнилось слово Писания: “Станем судиться; говори ты, чтоб оправдаться”? Какой это труд – сказать первому свой грех?

3. Но есть и другой путь покаяния. Какой же это? Оплакивание греха. Ты согрешил? Плачь, и изгладишь грех. Какой это труд? Ничего больше не требую от тебя, кроме плача о грехе. Не приказываю тебе ни рассекать моря, ни входить в пристани, ни путешествовать, ни отправляться в дальний путь, ни тратить деньги, ни вверять себя бурным волнам, – но что? Поплачь о грехе. Но откуда, скажешь, известно, что, если буду плакать, то уничтожу грех? Есть для тебя и на это доказательство в божественном Писании. Был некто Ахаав царь. Сам он, говорится, был справедлив; но из-за Иезавели, жены своей, царствовал худо. Он пожелал иметь виноградник одного израильтянина, Навуфея, и послал к нему сказать: отдай мне твой виноградник, который мне захотелось иметь, и возьми от меня или деньги, или другое место. Тот отвечал: не дай Бог, чтобы я продал тебе наследие отцов моих. Ахаав, хоть и желал иметь виноградник (Навуфея), однако же, не хотел взять его силою, так что от этого впал в болезнь. Но вот приходит к нему Иезавель, женщина бесстыдная и бессовестная, распутная и непотребная, и говорит: что ты печалишься и не ешь? Встань и ешь; я сделаю, что ты получишь виноградник Навуфея израильтянина. И вот пишет от лица царя к старейшинам письмо такого содержания: объявите пост, и поставьте лжесвидетелей против Навуфея, (которые бы показали), что он (не) благословил Бога и царя, то есть, произнес хулу на них. О, пост, исполненный крайнего нечестия! Объявили пост, чтобы совершить убийство! Что же последовало? Навуфей побит был камнями и умер. А Иезавель, узнавши об этом, говорит Ахааву: встань, овладеем виноградником, потому что Навуфей умер. Ахаав, хоть на время и опечалился, однако же, пошел и овладел виноградником. Бог посылает к нему Илию пророка: поди, говорит, скажи Ахааву: за то, что ты убил (Навуфея) и овладел (виноградником его), прольется кровь твоя, и псы будут лизать кровь твою, и блудницы мыться в крови твоей. Гнев Божеский, приговор решительный, осуждение окончательное! И смотри, куда (Бог) посылает его (Илию)? В виноградник. Где беззаконие, там и наказание (3 Цар. 21:2,18). Что же далее? Увидев его (Илию), Ахаав говорит: “Нашел ты меня, враг мой!” (ст. 20); - это значит: ты застиг меня виновным, потому что я согрешил; теперь имеешь случай напасть на меня. “Нашел ты меня, враг мой!” Так как Илия всегда обличал Ахаава, то Ахаав, зная, что согрешил, говорит: ты и всегда меня обличал, но теперь благовременно наступаешь на меня; он сознавал, что согрешил. В ответ на это (Илия) объявляет ему приговор: "Так говорит Господь, - говорит он: ты убил, и еще вступаешь в наследство?", и пролил кровь мужа праведного, то прольется и твоя кровь, - "псы будут лизать и твою кровь". (ст. 19). Услышав сие, Ахаав опечалился и плакал о грехе своем; он сознал беззаконие, и Бог отменил приговор, произнесенный на него. Впрочем Бог наперед оправдал Себя пред Илиею, чтобы он не оказался лжецом и чтобы не случилось с ним того же, что случилось с Ионою. А вот что случилось с Ионою. Бог говорит ему: пойди, возвести в городе Ниневии, где живет сто двадцать тысяч человек, исключая жен и детей: “Еще сорок дней (греч. – три дня) и Ниневия будет разрушена” (Иона. 3:4). Зная человеколюбие Божие, Иона не захотел пойти; но что делает? Предается бегству. Вот, говорит, я пойду проповедовать, а Ты, по Своему человеколюбию, отменишь Свой приговор, и убьют меня, как лжепророка. Однако же, море, приняв его, не скрыло, но возвратило земле и спасло для Ниневии, точно так как добрая служанка сохраняет свою сослужанку. “И встал Иона, - говорит Писание, - чтобы бежать в Фарсис … и нашел корабль, отправлявшийся в Фарсис, отдал плату за провоз и вошел в него” (Иона. 1:3). Куда бежишь, Иона? В иную землю уходишь? Но “Господня – земля и что наполняет ее” (Пс. 23:1). Или в море? Но разве не знаешь, что “Его – море, и Он создал его” (Пс. 94:5)? Или на небо? Но разве не слышал ты, что говорит Давид: “Взираю я на небеса Твои – дело Твоих перстов” (Пс. 8:4)? Но, не смотря на это, он, объятый страхом, якобы убежал, потому что на самом деле невозможно убежать от Бога. Когда же море выбросило его, он пришел в Ниневию, и проповедовал так: “Еще сорок дней и Ниневия будет разрушена!” (Иона. 3:4). А что действительно он предался бегству, имея в мыслях то, что Бог по человеколюбию раскается о зле, которое определил ниневитянам, и что он явится лжепророком, это доказывает сам он. Проповедав в Ниневии, он вышел из города и наблюдал, что будет. Когда же увидел, что три дня прошли и нигде не случилось ничего, чем угрожал он, – возвращается к прежней своей мысли и говорит: “Не это ли говорил я, когда еще был в стране моей? … ибо знал, что Ты Бог благий и милосердый, долготерпеливый и многомилостивый и сожалеешь о бедствии” (Иона. 4:2)? Итак, чтобы не случилось того же с Илиею, что и с Ионою, Бог объявляет ему причину, по которой Он простил Ахаава. Что же говорит Бог Илии? “Видишь, как смирился предо Мною Ахав?” Видел ли, как ходил Ахаав в скорби и печали пред лицом Моим? Не сделаю (поэтому) по нечестию его (3 Цар. 21:29). Чудное дело! Господь становится защитником раба, и Бог пред человеком ходатайствует за человека. Не думай, говорит, будто Я без причины простил его; он переменил свой нрав, и Я отменил и укротил гнев Мой. Но и ты не будешь сочтен за лжепророка; и ты сказал правду. Если бы он не изменил своего нрава, то потерпел бы, что назначено по приговору; но он переменил нрав, и Я укротил Свой гнев. И говорит Бог Илии: видел ли, как ходил Ахаав в скорби и печали? Не сотворю по гневу Моему. Видишь ли, что плач заглаждает грехи?

4. Есть у тебя и третий путь покаяния. Я представляю тебе многие пути покаяния, чтобы чрез разнообразие путей сделать для тебя удобнее спасение. Какой же это третий путь? Смиренномудрие. Будь смиренномудр, и разрешишь узы греховные. И на это есть доказательство в Божественном Писании, – в повествовании о мытаре и фарисее. Пришли, говорит Писание (Лк. 18:10), фарисей и мытарь в церковь помолиться, и начал фарисей вычислять свои добродетели. Я, говорит, не такой грешник, как все люди, или как этот мытарь. Бедная и несчастная душа! Ты осудила всю вселенную: для чего же еще оскорбила и ближнего твоего? Мало было бы тебе вселенной, если бы ты не осудила и мытаря? Поэтому ты обвинила всех, и не пощадила даже и одного человека. "Я не таков, как все люди, или как этот мытарь: дважды в неделю пощусь, даю бедным десятую часть моего имущества". Надменные слова произнес (фарисей)! Несчастный человек! Пусть ты осудил всю вселенную: для чего же уязвил и стоящего близ тебя мытаря? Ты не удовольствовался бы осуждением вселенной, если б не осудил и стоящего с тобою (мытаря)? Что же мытарь? Услышав это, он не сказал: ты кто таков, что говоришь это обо мне? Откуда знаешь жизнь мою? Ты не имел сношений, не жил со мною, не проводил много времени. Почему столько превозносишься? Кто свидетель твоих добрых дел? Зачем хвалишь сам себя? Зачем льстишь сам себе? Ничего такого не сказал мытарь, но, преклонившись, помолился и говорил: “Боже! будь милостив ко мне грешнику” (ст. 14)! Чрез такое смиренномудрие мытарь сделался праведным. Фарисей вышел из храма, потеряв праведность, а мытарь вышел, стяжав праведность, – и слова победили дела. Один делами погубил праведность, а другой словом смиренномудрия стяжал праведность. Впрочем, это и не было смиренномудрие. Смиренномудрие состоит в том, когда кто, будучи великим, уничижает себя; но признание мытаря было не смиренномудрие, а сущая правда: слова его были справедливы, потому что он был грешник.

5. В самом деле, скажи мне, что хуже мытаря? Он пользуется чужими несчастиями, участвует в плодах чужих трудов; о трудах не помышляет, а в прибыли берет себе долю. Так, грех мытаря – самый тяжкий. Мытарь есть не что иное, как обезопашенное насилие, узаконенный грех, благовидное хищничество. Что хуже мытаря, который сидит при пути и собирает плоды чужих трудов, – который, когда надобно трудиться, нисколько об этом не заботится, а когда предстоит выгода, берет часть из того, над чем не трудился? Если же мытарь, будучи грешником, получил столь великий дар за смиренномудрие, то не гораздо ли более (получит) человек добродетельный и смиренный? Итак, если ты исповедуешь грехи твои и покажешь смиренномудрие, то будешь оправдан. Но хочешь ли узнать, кто истинно смиренномудр? Посмотри на Павла, подлинно смиренномудрого, – на Павла, учителя вселенной, духовного витию, сосуд избранный, пристань необуреваемую, столп неколебимый, – (на Павла), который в малом теле обошел вселенную и как бы на крыльях обтек ее. Посмотри, как он смиренно любомудрствует, он – простолюдин и мудрец, бедняк и богач. Его-то называю истинно смиренномудрым, – его, который понес бесчисленные труды, одержал над дьяволом бесчисленные победы, проповедует и говорит: “Благодать Его во мне не была тщетна, но я более всех их потрудился” (1 Кор. 15:10). Он, потерпевший темничное заключение, удары и бичевания, уловивший посланиями вселенную, призванный небесным голосом, он-то смиренномудрствует, когда говорит: “Ибо я наименьший из Апостолов, и недостоин называться Апостолом” (ст. 9). Видишь великость смиренномудрия? Видишь, как Павел смиренномудрствует, называя себя меньшим (из апостолов)? “Ибо я, – говорит, – наименьший из Апостолов, и недостоин называться Апостолом” В том-то и состоит истинное смиренномудрие, чтобы смиряться во всем и называть себя меньшим. Подумай, кто был сказавший эти слова? Павел, гражданин небесный, хотя еще облеченный немощным телом, столп церкви, земной ангел, человек небесный. Люблю останавливаться на этом муже и созерцать красоту его добродетели. Не столько радует мои очи взошедшее и испускающее светлые лучи солнце, сколько освещает мою душу Павел. Солнце озаряет глаза, а Павел как бы на крыльях возносит нас к самым сводам небес, и возводит душу выше солнца и луны. Такова сила добродетели: человека она делает ангелом, и душу как бы на крыльях возносит к небу. Этой добродетели учит нас Павел: постараемся соделаться ревнителями его добродетели. Но мы не должны уклоняться от своего предмета. Нашею целью было показать, что смиренномудрие есть третий путь покаяния, что мытарь не смиренномудрствовал, но говорил правду, когда обнаруживал грехи свои; что стал он праведным, хотя и не тратил денег, не переплывал морей, не предпринимал дальних путешествий, не обтекал беспредельных морей, не упрашивал друзей и не потратил много времени. Нет, одним уничижением он стяжал праведность и удостоился царствия небесного, которое да получим мы все по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

[1] Т. е., что не был стражем брату.

БЕСЕДА ТРЕТЬЯ.

О милостыне и о десяти девах.

ЗНАЕТЕ ЛИ, откуда у нас началось недавно слово и где кончилось, или, с какого предмета и до какого доведена прежняя беседа? Вы, думаю, забыли, где у нас остановилось слово; а я знаю, и не виню вас в этом, не осуждаю. Каждый из вас имеет жену, печется о детях и заботится о делах домашних; одни заняты службою в войске, другие – ремесленники; словом: каждый из вас озабочен различными нуждами. А мы с этим [1] имеем дело, этим занимаемся, и в этом проводим свое время. Стало быть, вас нельзя порицать за это [2], но должно хвалить за ревность, – за то, что вы ни в одно воскресенье не покидаете нас, но, оставляя все, приходите в церковь. Это-то и составляет величайшее украшение нашего города, – не шум его, не предместья, не позлащенные дома и столовые комнаты, но жители ревностные и бодрые. И добрую породу дерева мы узнаем не по листьям, но по плодам. Тем-то мы и отличаемся пред бессловесными животными, что имеем (дар) слова, изъясняемся словом и любим слово. Человек, не любящий слова, гораздо глупее скотов: он не знает, для чего он почтен (даром слова), и откуда получил такую честь. Хорошо сказал пророк: “Но человек в чести не пребудет; он уподобится животным, которые погибают” (Пс. 48:13). Ты – человек, одаренный словом, и не любишь слова? Скажи же, какое будешь иметь извинение? Потому из всех вы для меня самые незаменимые, что, как на крыльях, слетаетесь к (слушанию) слова о добродетели и поставляете все ниже божественных речений. Так вот и мы возьмемся за предмет и продолжим беседу о том, о чем говорили недавно: я должен вам, и охотно плачу долг, потому что это приносит мне не бедность, но доставляет богатство. В делах мирских должники бегают от заимодавцев, чтобы не отдать (долга); а я гонюсь (за вами), чтобы отдать – и весьма справедливо, потому что в мирских делах отдача производит бедность, а в слове отдача рождает богатство. Например: я должен кому-нибудь деньги; если возвращу их, они не могут быть и у него, и у меня; нет, от меня они ушли, а к нему пришли. Но если заплачу слово, оно и при мне находится, и вы все его имеете. Если задержу слово и не сообщу (его), тогда я беден, а когда заплачу, тогда становлюсь богаче. Если не заплачу слова, тогда я один богат; а если заплачу, то получаю плод вместе со всеми вами.

Итак, отдадим долг. Что же это за долг? Недавно рассуждали мы о покаянии и сказали, что есть многие и различные пути покаяния, чтобы легко было для нас спасение. Если бы Бог дал нам один путь покаяния, мы стали бы отговариваться так: не можем идти этим путем, не можем спастись. Но вот, чтобы отнять у тебя этот предлог, Он дал тебе не один только путь, и не два, и не три, но многие и различные, дабы чрез это множество сделать для тебя легким восхождение на небо. Сказали мы также, что покаяние не трудно, и что нет в нем никакой тяжести. Ты грешник? Войди в церковь, скажи: я согрешил – и загладишь грех. В пример представили мы и Давида, который согрешил и загладил грех. Потом предложили и другой путь, то есть, плач о грехе, и говорили: какой это труд? Не нужно ни потратить деньги, ни пройти длинный путь, ни сделать что-либо другое подобное, а надобно только поплакать о грехе. Тут привели мы из Писания то, что Бог переменил свое определение об Ахааве, потому что он заплакал и опечалился; и это сам (Бог) сказал Илии: видел ли, как ходил Ахаав в скорби и печали пред лицом Моим? Не сотворю по гневу моему (3 Цар. 21:29). Затем указали мы и третий путь покаяния, и представили из Писания фарисея и мытаря, – то есть, что фарисей, надменно похвалившись, лишился праведности, а мытарь, показав чувство смирения, вышел с плодом праведности и, не употребив никакого труда, сделался праведным, – дал слова, а получил дела. Теперь пойдем дальше и представим четвертый путь покаяния. Какой же это путь? Это милостыня, царица добродетелей, весьма скоро возводящая людей в небесные своды, наилучшая защитница. Великое дело – милостыня; посему и Соломон восклицал: “Великое – человек, и драгоценное – человек милосердный” (Притч. 20: 6). Велик полет у милостыни: она рассекает воздух, проходит луну, восходит выше лучей солнечных, достигает до самых небес. Но и там она не останавливается; напротив, проходит и небо, обтекает и сонмы ангелов, и лики архангелов, и все высшие силы, и предстает самому престолу царскому. Научись этому из самого Писания, которое говорит: “Корнилий! … молитвы твои и милостыни твои пришли на память пред Богом” (Деян. 10:3,4). А слова “пред Богом” значит вот что: хотя у тебя много грехов, но, так как милостыня твоя защитница, то не бойся; ни одна из вышних сил не останавливает ее; она требует должного, имея в руках собственное рукописание. Это глас Самого Господа, что, кто сотворил “одному из сих братьев Моих меньших”, тот Мне сотворил (Мф. 25:40). Таким образом, сколько бы ни было у тебя других грехов, твоя милостыня перевешивает все.

2. Разве не знаешь в Евангелии притчу о десяти девах, как не имеющие милостыни, хотя и подвизавшиеся в девстве, остались вне брачного чертога? Были, говорит (Писание), десять дев, пять глупых, и пять мудрых; у мудрых был елей, а у глупых не было елея, поэтому их светильники стали гаснуть. Пришедши к мудрым, глупые сказали: дайте нам елея из ваших сосудов (Мф. 25:1-8). Стыжусь я, и краснею, и плачу, когда слышу о деве глупой; краснею, когда слышу, что они названы так после столь великой добродетели, после подвигов девства, после того, как они возлетели телом на небо и соревновали вышним силам, – перенесли жар и одолели пламя сладострастия. После этого они названы глупыми – и справедливо, потому что, сделав великое, побеждены были малым. И пришли, сказано, глупые, и сказали мудрым: дайте нам елея из сосудов ваших. А эти отвечали: не можем дать вам, “чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас” (ст. 8,9). И сделали они это не по жестокости и не по злобе, но по тесным обстоятельствам времени, – потому что ожидали пришествия жениха. Были у глупых светильники, но в светильниках мудрых был елей, а у тех не было. Ведь девство есть огонь, а милостыня – елей. Потому, как огонь гаснет, когда не будет для него подливаться елей, так гаснет и девство, когда не имеет милостыни. Дайте нам елея (сказали глупые) из сосудов ваших. А мудрые в ответ им: не можем дать вам. Это сказано не по злобе, а от страха: “чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас” – как бы нам, когда все мы стараемся войти, как бы всем не остаться (вне брачного чертога). Пойдите лучше и купите у продающих. Кто же продавцы этого елея? Бедные, ради милостыни сидящие пред церковью. А за сколько (продается) он? За сколько хочешь: цены не назначаю, чтобы ты не ссылался на бедность. Сколько у тебя есть, за столько и купи. Есть у тебя овол [3] ? Купи небо, не потому, что небо дешево, но потому, что Господь человеколюбив. Нет у тебя и овола? Подай чашу холодной воды. “И кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды, (ради Меня)… не потеряет награды своей” (Мф. 10:42). Предметом купли и продажи – небо, и мы не заботимся! Дай хлеб, и возьми рай; дай малое, и возьми великое; дай смертное, и возьми бессмертное; дай тленное, и возьми нетленное. Если б была ярмарка, и на ней продавались бы дешево и в большом количестве съестные припасы, и многое можно бы приобрести за малую цену: не распродали ли бы вы имущества, и, оставив все в стороне, не приняли ли бы участие в том торге? И вот, где тленное, там вы показываете столько ревности; а где идет дело о бессмертном, там вы столько нерадивы и беспечны? Дай бедному, и, – пусть сам ты будешь молчать, – тысячи уст заговорят в защиту тебя, потому что милостыня восстанет и защитит (тебя): милостыня есть выкуп души. Поэтому, как пред дверьми церковными стоят сосуды, наполненные водою, чтобы ты мыл руки, так вне церкви сидят и бедные, чтобы ты омывал руки души. Омыл ты чувственные руки водою? Омой руки души милостынею. Не ссылайся на бедность. Вдовица и в крайней бедности ввела в дом свой Илию, и бедность не была (для нее) препятствием, но с великою радостью она приняла его; потому и получила достойные плоды и собрала жатву милостыни. Но, может быть, слушатель скажет: дай мне Илию. Что ищешь Илию? Господа Илии даю тебе, и не питаешь Его: как же ты принял бы Илию, если б нашел его? Христос, Господь всяческих, сказал: кто сотворил “одному из сих братьев Моих меньших”, – Мне сотворил (Мф. 25:40). Если бы царь позвал кого-нибудь на вечерю и, когда бы предстали слуги, сказал к ним: возблагодарите его много за меня; он пропитал и принял меня в дом свой, когда я был в бедности, он оказал мне много благодеяний во время нужды, – не каждый ли бы употребил и потратил все свои деньги для того, кому царь изъявил благодарность? Не каждый ли бы постарался сблизиться и подружиться с ним?

3. Видели вы силу слова (царского)? Если же у царя – человека оно имеют такую честь, то представь себе, что Христос в тот день взывает пред ангелами и всеми силами, и говорит: этот человек на земле ввел Меня в дом свой; он оказал Мне множество благодеяний; он принял Меня – странника. Затем представь себе дерзновение (этого человека) среди ангелов, радость среди чинов небесных. О ком Христос свидетельствует, тому как не иметь дерзновения пред ангелами? Итак, братия, великое дело – милостыня. Возлюбим ее, – ей нет ничего равного; она может и загладить грехи, и избавить от суда. Ты молчишь, – а она стоит и защищает; или лучше, тогда как ты молчишь, тысячи уст благодарят за тебя. Столько-то благ от милостыни, а мы нерадим и не заботимся? Дай, по возможности, хлеба. Нет у тебя хлеба? Дай овол. Нет овола? Дай чашу холодной воды. Нет и этого? Поплачь с несчастным, и получишь награду, – награду не за вынужденное, но за свободное дело. Но вот, беседуя об этом, мы забыли о девах; возвратимся же к предмету. Дайте нам, говорят, елея из сосудов ваших. Не можем дать вам, “чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас”; пойдите лучше и купите у продающих. “Когда же пошли они покупать, пришел жених”, и те, у которых были светлые лампады, “вошли с ним на брачный пир, и двери затворились (брачного чертога)”. Пришли и пять глупых, и начали стучать в двери чертога, восклицая: “Отвори нам”; а в ответ им глас жениха изнутри: отойдите от меня, “не знаю вас” (Мф. 25:8-12). Итак, после столь великих трудов, что они услышали? “Не знаю вас”. Это значит, как я сказал, что они напрасно и без пользы приобрели себе великое достояние девства. Подумай, они отвержены после столь великих трудов, после того, как обуздали невоздержание, после того, как имели состязание с небесными силами, после того, как посмеялись над житейскими делами, перенесли великий зной, переступили через преграды, после того, как возлетели от земли на небо, не разломили печати тела, приобрели великую красоту девства, вошли в состязание с ангелами, попрали требования плоти, забыли природу, в теле совершили свойственное бестелесным, после того, как приобрели великое и необоримое достояние девства, после всего этого они услышали: отойдите от меня, “не знаю вас”. Не подумай, будто я считаю маловажным достоинство девства: девство таково, что из древних никто не мог сохранить его. Потому-то и велика благодать, что страшное для пророков и для древних ныне стало весьма доступно. Что, в самом деле, было всего тяжелее и невыносимее? Девство и презрение смерти. Но их не страшатся ныне и слабые девы. В самом деле, соблюдение девства было так тяжко, что из древних никто не мог хранить его. Ной был праведен и имел свидетельство от Бога, но жил с женою. Равным образом Авраам и Исаак, сонаследники ему в обетовании, жили с женами. Целомудренный Иосиф отказался сделать великий грех прелюбодеяния, но и он жил с женою, потому что тяжко было состояние девства. Девство утвердилось с тех пор, как вырос цвет девства. Итак, никто из древних не мог хранить девство, потому что великое дело – обуздать тело. Изобрази словом вид девства, и познай величие этой добродетели. У ней каждый день брань, которая никогда не может умолкнуть; эта брань хуже войны с варварами. На войне с варварами бывает время отдыха, – когда ведут переговоры; там иногда сражаются, иногда нет; там наблюдается порядок и время. А на войне, которая ведется против девства, нет отдыха, потому что воюет дьявол, который не знает определенного времени к нападению, не ожидает условного знака к сражению, но всегда стоит и старается найти деву безоружною, чтобы нанести ей смертельную рану; и дева никогда не может отдохнуть от этой брани, но всегда носит в самой себе тревогу и воителя. И осужденные не так бедствуют, хотя и видят начальника только по временам; а дева, куда ни пойдет, везде имеет при себе судию и носит с собою врага. Этот враг не дает ей покоя ни вечером, ни ночью, ни утром, ни в полдень, но воюет непрестанно, представляя ей наслаждение, указывая на брак, чтобы исторгнуть из ней добродетель и породить в ней порок, чтобы изгнать из нее целомудрие и всеять в нее блуд: каждый час разгорается, приятно поджигаемая, печь сладострастия. Подумай, как труден этот подвиг: а они (глупые девы) после всего этого услышали: отойдите от меня, “не знаю вас”. Смотри, какое великое дело девство: когда оно имеет у себя сестру – милостыню, тогда никакие бедствия не одолевают его, но оно становится выше всего. Они потому не вошли (в брачный чертог), что при девстве не имели милостыни. Стыдно сказать: поборовши сладострастие, ты не презрела денег, но, будучи девою, отрешившеюся от жизни, и распявши себя, любишь деньги! Если бы ты возжелала мужа, и тогда была бы вина не столь велика, потому что ты возжелала бы предмета одинакового (с тобою) по существу; но теперь вина гораздо больше, потому что ты возжелала чуждого (тебе) предмета. Вот, замужние злобно выказывают бесчеловечие, ссылаясь на детей; если скажешь им: дай мне милостыню, – у меня дети, говорят они, не могу. Бог дал тебе детей, ты получила плод чрева, для того, чтобы тебе быть человеколюбивою, а не бесчеловечною; повода к человеколюбию не обращай в предлог к бесчеловечию. Хочешь оставить доброе наследство твоим детям? Оставь милостыню, чтобы все стали хвалить тебя, и память твоя осталась славною. Но ты, не имеющая детей и распявшаяся для жизни, ты для чего собираешь деньги?

4. Но у нас живо (в уме) слово и о пути покаяния, и о милостыне. Сказали мы, что милостыня есть великое приобретение; затем перешли к морю девства. Итак, великий (путь) покаяния ты имеешь в милостыне, которая может освободить (тебя) из уз греховных; но есть для тебя и другой путь покаяния, также весьма удобный, чрез который можешь освободиться от грехов. Молись каждый час, не изнемогай в молитве, и неленостно умоляй человеколюбие Божие, а Бог не отвратится от постоянно молящегося, но простит тебе грехи твои и исполнит прошения твои. Если ты, молясь, будешь услышан, продолжай молиться, чтобы принести (Богу) благодарение; если же не будешь услышан, пребывай в молитве, чтобы быть тебе услышанным. И не говори: "много я молился, и не услышан", - потому что и это часто бывает для твоей же пользы. Бог знает, что ты ленив и беспечен, и что, если получишь нужное, то отойдешь и больше не станешь молиться; и вот, самою нуждою заставляет тебя чаще беседовать с Богом и упражняться в молитве. Если ты, в такой нужде и имея надобность, ленишься и не продолжаешь молитвы, что было бы, если б ты ни в чем не нуждался? Стало быть, и это Он делает для твоей пользы, желая, чтобы ты не оставлял молитвы. Итак, пребывай в молитве, возлюбленный, и не ленись, потому что молитва может совершить многое; и не приступай к молитве, как к маловажному делу. А что молитва доставляет прощение грехов, это можешь узнать из божественного Евангелия. Что же оно говорит? Подобно царствие небесное человеку, который запер двери свои и лег спать с детьми своими. Между тем вечером пришел некто взять у него хлебов и стучит, говоря: отвори мне, мне нужны хлебы. А он ему: не могу дать тебе теперь, потому что легли спать и мы, и дети наши. Тот продолжал стучать в дверь, а этот опять говорит к нему: не могу тебе дать, потому что легли спать и мы, и дети. Но тот и после этого продолжал стучать, и не отходил, пока домохозяин не сказал: встаньте, дайте ему, и пусть от отойдет (Лк. 11: 5-8) Итак, (Писание) учит тебя молиться и никогда не унывать, но и тогда, как не получишь (просимого), пребывать (в молитве), пока не получишь. Много и других путей покаяния найдешь в Писании. Покаяние, и прежде пришествия Христова, проповедовалось Иеремиею, который говорит: “Разве, упав, не встают и, совратившись с дороги, не возвращаются” (Иер. 8:4)? И опять: после этого, после того как она прелюбодействовала, сказал ей: "возвратись ко Мне" (Иер. 3:7). Много и других [4] различных путей покаяния (Бог) дал нам для того, чтобы отнять у нас всякий предлог к нерадению. Если б у нас был только один путь, мы бы не могли пойти по нему. От этого оружия всегда убегает дьявол. Согрешил ты? Войди в церковь, и загладь свой грех. Сколько бы ты ни падал на площади, – всякий раз встаешь: также точно сколько раз ни согрешишь, – покайся во грехе, не отчаивайся; согрешишь в другой раз, в другой раз покайся, чтобы по нерадению совсем не потерять тебе надежды на обещанные блага. Ты в глубокой старости – и согрешил? Войди (в церковь), покайся: здесь врачебница, а не судилище; здесь не истязуют, но дают прощение в грехах. Одному Богу скажи грех твой: “Тебе, Тебе единому согрешил я и лукавое пред очами Твоими сделал” (Пс. 50:6), – и отпустится тебе грех. Есть у тебя и иной путь покаяния, не трудный, а самый легкий. Какой же это путь? Поплачь о грехе своем. Об этом узнаешь ты из божественного Евангелия. Петр, верховный из апостолов, первый в церкви, друг Христов, получивший откровение не от человеков, но от Отца, как свидетельствует о нем Господь, говоря: “Блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой” (Мф. 16:17), – этот Петр (когда называю Петра, разумею камень несокрушимый, скалу неподвижную, великого апостола, первого из учеников, первозванного, и первого последовавшего на зов), он-то сделал не какое-либо маловажное преступление, но очень великое, – отрекся от Самого Господа. Это говорю не в обвинение праведника, но чтобы дать тебе побуждение к покаянию. Так он отвергся Самого Господа вселенной, Попечителя и Спасителя всех. Но расскажем этот случай сначала. Спаситель знал, что во время Его предания некоторые отойдут (от Него), и говорит Петру: не хочешь ли и ты отойти? Но Петр отвечал: “Хотя бы надлежало мне и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя” (Мф. 26:35; сн. Ин. 6:67). Что говоришь, Петр? Бог определил, а ты противодействуешь? Но, хотя воля (Петра) и выказала свое (желание), однако же слабость природы (его) изобличилась. Когда же это? В ночь, в которую предан был Христос. Тогда, сказано, стоял Петр у горящих дров и грелся; и вот подошла к нему одна служанка и говорит: вчера и ты был с этим человеком; а он в ответ: не знаю сего человека. Потом (отрекся) и в другой, и в третий раз – и исполнилось определение (Божие). Засим Христос взглянул на Петра, и этим взглядом подал голос; не заговорил с ним устами, чтобы не обнаружить его пред иудеями и не пристыдить своего ученика, но взглядом сказал ему: вот, Петр, сбылось то, о чем Я говорил. Тогда и Петр пришел в чувство и начал плакать, но заплакал не просто, а горько, и из слез очей сделал второе крещение. Но заплакав так горько, он загладил свой грех, и после этого ему вверены ключи небесные. Если же плач Петра загладил столь великий грех, то как тебе не загладить греха, если будешь плакать? Отречься от своего Господа – было преступление не малое, но великое и весьма важное, – и, однако же, слезы загладили грех. Плачь же и ты о грехе своем, только плачь не просто и не для вида, но горько, как (плакал) Петр; изведи потоки слез из самой глубины души, чтобы Господь, умилосердившись, простил тебе прегрешение. Человеколюбив Господь; Он Сам сказал: “Не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был” (Иез. 33:11). От тебя хочет небольшого труда, а Сам дает великое; от тебя ожидает повода, чтобы дать тебе сокровище спасения. Предложи слезы, а Он даст тебе прощение; принеси покаяние, а Он дарует тебе отпущение грехов. Ты представь хоть малый предлог, чтобы иметь благовидное оправдание, потому что (в деле спасения) одно зависит от Него, а другое от нас. Если мы представим, что зависит от нас, то и Он дарует, что зависит от Него. Но вот Он уже даровал, что зависело от Него, – утвердил солнце, луну и разнообразный ход звезд, разлил воздух, распростер землю, оградил море, дал горы, долины, холмы, источники, озера, реки, бесчисленные роды растений, сады и все прочее. Принеси же и ты немногое, чтобы таким образом Он даровал тебе и высшие блага. Итак, не будем беззаботны о самих себе, и не отступимся от своего спасения, имея такую бездну человеколюбия Господа всех, Который даже кается о наших грехах. Предлагается царство небесное и рай, и блага, “не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его” (1 Кор. 2:9), – и мы не будем всячески стараться привнести что-нибудь с своей стороны, чтобы не лишиться этих благ? Разве не знаешь, что говорит Павел, который много потрудился и одержал бесчисленные победы над дьяволом, – который в теле прошел вселенную, обтек землю, и море, и воздух, и, как бы на крыльях, облетел вселенную, – который был забросан камнями, побит, потерпел побои, все перенес ради имени Божия, призван был свыше небесным голосом? Смотри, что говорит он, какое произнес слово: мы получили, говорит, благодать от Бога, но и я потрудился и сделал свое: “Благодать Его во мне не была тщетна, но я более всех их потрудился” (1 Кор. 15:10). Знаем, говорит, знаем великость благодати, которую мы получили; но не праздным она нашла и меня: известны дела мои. Так и мы приучим руки к милостыне, чтобы привнести с своей стороны нечто малое; станем плакать о грехе, стенать о беззаконии, чтобы видно было, что и мы привносим хоть что-нибудь малое, между тем как то, что имеет быть даровано нам, велико и превышает наши силы. Это рай и царство небесное, которого да сподобимся все мы по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Т. е., проповеданием.

[2] Т. е., непамятование о предмете прежней беседы.

[3] Самая мелкая монета.

[4] Т. е., кроме милостыни и молитвы.

БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ.

о покаянии и молитве.

ПАСТУХИ водят овец постоянно туда, где видят траву гуще, и дотоле не выгоняют их оттуда, пока стадо не пощиплет всю траву. Подражая им, и мы вот уже четвертый день пасем свое стадо на пастбище покаяния, да и сегодня еще не располагаемся встать, потому что видим еще много пищи, много наслаждения и, вместе, пользы.

Не столько древесные ветви, служащие для овец кровом в полдень, успокаивают овец, доставляя приятную и полезную тень и располагая к весьма сладкому сну, сколько чтение божественного Писания ободряет и оживляет скорбящие и одержимые печалью души, уничтожая силу и жар скорби, и доставляя утешение, которое приятнее и сладостнее всякой тени. И, действительно, оно доставляет нам великое утешение, не только в потере имущества, не только в утрате детей, или в другом подобном несчастии, но и в обстояниях греховных. Когда падет человек, уловленный и низринутый грехом, когда потом будет угрызать его совесть, и он, непрестанно памятуя о грехе, подавляется чрезмерной печалью, каждый день горит в огне, и, не смотря на множество утешителей, не получает утешения, тогда войдя в церковь и услышав, что многие из святых после падения восстали и снова вошли в прежнюю славу, – неприметно получает утешение. Притом, людям мы, согрешив, часто не смеем и открыть своего греха, потому что нам стыдно и совестно; а если и откроем, то не получим такой пользы. Но когда Бог утешает и касается нашего сердца, тогда сейчас убежит всякая сатанинская печаль. Для того и описаны нам падения праведных, чтобы и добродетельные, и грешники получили от них величайшую пользу. Грешник не приходит в отчаяние и безнадежность, видя, что другой пал и, однако же, мог опять восстать; а добродетельный будет ревностнее и благонадежнее: когда он увидит, что многие из тех, которые гораздо лучше его, пали, то, вразумляемый страхом их падения, будет всегда бдителен и покажет великую внимательность к самому себе. И, таким образом, один, усовершенствуясь в добродетели, а другой, грешник, избавляясь от отчаяния, первый будет стоять твердо, а последний скоро возвратится в то состояние, из которого ниспал. Когда человек утешает нас в печали, мы, по-видимому, и утешаемся на несколько времени, но потом опять впадаем в прежнюю печаль. А когда Бог вразумляет примером других, согрешивших и покаявшихся, и спасшихся, тогда Он делает ясной нам Свою благость, чтобы мы не сомневались в своем спасении, получая верное и надежное утешение. Итак, древние повествования писаний подают всем желающим достаточное для скорбящих врачевство, как в обстояниях греховных так и в приключающихся опасностях. Постигнет ли нас лишение имущества, или обиды от клеветников, или узы, или побои, или другое какое-либо бедствие, – смотря на праведников, которые потерпели и испытали то же самое, мы скоро можем придти в себя. В болезнях телесных, если больной смотрит на (других) больных, он через это увеличивает свою болезнь, а часто получает и новую болезнь: например, некоторые, увидев больных глазами, и сами получали болезнь от одного взгляда. Но в болезнях душевных не так, а напротив: частое размышление о потерпевших одинаковые с нами бедствия облегчает для нас скорбь о наших бедствиях. Поэтому и Павел точно так утешает верных, выставляя им на вид святых, не только живых, но и умерших. Беседуя с евреями, которые готовы были преткнуться и пасть, он выставляет на вид святых мужей – Даниила, трех отроков, Илию, Елисея, говоря так: "заграждали уста львов, угашали силу огня, избегали острия меча, были побиваемы камнями, испытали поругания и побои, а также узы и темницу; скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин" (Евр. 11:33-38).

А общение в страданиях доставляет скорбящим утешение: как терпеть одному какое-либо бедствие есть безотрадное несчастье, так найти другого, удрученного такими же бедствиями, значит облегчить свою рану.

2. Итак, чтобы не унывать нам ни в каких тяжких обстоятельствах, будем усердно внимать повествованиям Писаний. Отсюда мы получим великое ободрение к терпению, потому что не только будем утешены общением с потерпевшими одинаковые с нами бедствия, но и научимся, как избавиться от постигающих нас зол, как и по успокоении (от бед) оставаться ровными, – и не впадать в беспечность и не надмеваться гордостью. Ничего нет удивительного, если мы в несчастье смиряем и уничижаем себя и выказываем великое благочестие, потому, что самые искушения заставляют и имеющих каменное сердце делать это, т. е. печалиться. Но (только) душе благочестивой и непрестанно имеющей Бога перед очами свойственно, и после избавления от искушений, никогда не впадать в забвение; а это часто случалось с иудеями. Потому и пророк, посмеиваясь им, говорил: "когда Он убивал их, они искали Его и обращались, и с раннего утра прибегали к Богу" (Псал. 77:34). И Моисей, сознавая за ними то же самое, часто увещевал их, говоря: "будешь есть и насыщаться, тогда берегись, чтобы не забыл ты Господа" (Втор. 6:11-12). Между тем это и случилось, потому что сказано: "и утучнел Израиль, и отолстел и разжирел; и оставил он Бога" (Втор. 32:15). Итак, надобно удивляться святым не потому, что они были так благочестивы и любомудры во время сильной скорби, но потому, что, и по прошествии бури и с наступлением тишины, продолжали быть одинаково скромными и старательными. И коню особенно надобно удивляться тогда, как он может без узды идти ровно; если же он прямо идет потому, что удерживается вожжами и уздой, то в этом нет ничего удивительного: тогда эту стройность приписать должно не благородству животного, но силе узды. Это же должно сказать и о душе: не удивительно, если она ведет себя скромно, когда гнетет ее страх; нет, тогда покажи мне душевное любомудрие и всяческое благонравие, когда пройдут искушения и снимется узда страха. Но боюсь, чтобы, осуждая иудеев, мне не осудить нашего образа жизни. Когда и мы страдали от голода и заразы, от града и засухи, от пожаров и нашествия неприятелей, то не каждый ли день церковь тесна была от множества собиравшихся? Великое тогда было у нас любомудрие и пренебрежение мирскими делами; не тревожили нас ни любовь к деньгам, ни искание славы, ни страсть и стремление к распутству, и никакой другой злой помысел, но все вы предавались благочестию, с молитвой и слезами. Блудник стал тогда воздерживаться, злопамятный спешил мириться, сребролюбец склонялся к подаянию милостыни, гневливый и дерзкий обращался к смиренномудрию и кротости. Но когда Бог рассеял тот гнев, отвел бурю, и после такого волнения устроил тишину, мы опять обратились к прежним делам. Об этом я и тогда, во время самых искушений, наперед говорил и предостерегал непрестанно, однако же, не имел никакого успеха, но все те (внушения) вы выбросили из ума, как сон и мимошедшую тень. Посему-то боюсь теперь больше, нежели тогда, и, о чем тогда говорил я, особенно боюсь теперь, чтобы нам не навлечь на себя несчастий, более тяжких, чем прежние, и затем не получить от Бога неизлечимой раны. Когда часто согрешающий получает от Бога прощение, и, между тем, не располагается таким долготерпением к оставлению нечестия, то такой человек наконец доводит Бога до того, что Он и против воли насылает на него самое великое бедствие, искореняет его в конец, и уже не дает ему нисколько времени для покаяния, – как это случилось и с фараоном. Когда он, испытав великое долготерпение Божье в первой, и во второй, и в третьей, и в четвертой, и в последующих казнях, нисколько не воспользовался этим, то, наконец, был истреблен и совершенно уничтожен со всем городом. Это же потерпели и иудеи. Потому и Христос, определяя истребить их и подвергнуть конечному разорению, говорил так: "сколько раз хотел Я собрать чад твоих, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст" (Лук. 13:34-35). Итак, боюсь, чтобы и нам не потерпеть того же, потому что мы не вразумляемся ни чужими, ни своими бедствиями. Впрочем, говорю это не вам только, теперь присутствующим здесь, но и тем, которые прервали повседневное усердие и забыли о прежних скорбях, – которым я непрестанно, с крайним усилием, говорил, что, хотя и прошли искушения, но память о них должна оставаться в душах наших, чтобы мы, постоянно памятуя о благодеянии, непрестанно благодарили Бога, даровавшего его.

3. Это и тогда говорил я, и теперь говорю вам, а через вас – им: будем подражать святым, которые ни скорбями не были побеждаемы, ни от покоя не расслабевали, что бывает теперь со многими из нас, как с легкими ладьями, которые от всякого напора волн заливаются водой и тонут. Часто и бедность, нашедши на нас, заливает и потопляет нас, и богатство, прибывши к нам, опять надмевает нас и повергает в крайнюю беспечность. Потому прошу, пусть каждый из нас, оставив все, настроит душу свою к спасению. Когда она хорошо настроена, тогда, какое бы ни постигло нас бедствие, голод ли, болезнь ли, клевета ли, расхищение ли имущества, или что бы то ни было другое, – все будет удобоносимо и легко, по заповеди Господа и по надежде на Него; равно как, наоборот, у кого душа не благоустроена в отношении к Богу, такой человек испытает много скорбей и забот, хотя бы и богатство текло к нему, хотя бы были у него дети, и бесчисленное множество денег. Итак, не будем ни искать богатства, ни убегать бедности, но, прежде всего, позаботимся каждый о своей душе и сделаем ее способной и к распоряжению настоящей жизнью, и к отшествию отсюда туда. Еще не много – и будет испытание каждого из нас, когда все мы предстанем страшному судилищу Христову, окруженные своими делами, и увидим собственными глазами, – то слезы сирот, то постыдное распутство, которым осквернили мы душу свою, то стоны вдов, то побои (нанесенные) бедным, и разграбление нищих; (увидим) не только это и подобное этому, но и все, что только сделали мы худого даже и в мыслях, так как Он (Бог) есть судья помышлений и ценитель мыслей (Евр. 4:12), и опять: "испытываешь сердца и утробы" (Пс. 7:10), и "воздаст каждому по делам его" (Римл. 2:6).

Но это слово мое относится не только к живущим в мире, но и к тем, которые, по любви к уединенной жизни, построили себе кельи в горах, потому что они должны блюсти не только тела свои от осквернения блудом, но и душу от всякого сатанинского любостяжания. Апостол Павел рассуждает не о женах только, но и о мужах, и всей церкви, когда говорит, что девствующая душа должна быть "святой и телом и духом" (1 Кор. 7:34), и опять: представьте тела ваши "чистой девой" (2 Кор. 11:2). А как чистую? "Не имеющей пятна, или порока" (Еф. 5:27). И те девы, у коих угасли светильники, были девы телом, но не чисты сердцем; и хотя муж не растлил их, но растлила их любовь к деньгам. Тело у них было чисто, а душа была преисполнена блуда, потому что ими овладели злые помыслы, – сребролюбие, и жестокосердие, и гнев, и зависть, и леность и забывчивость, и гордость, и все это погубило достоинство их девства. Потому и Павел говорит: "да будет дева свята и телом и духом" (1 Кор. 7:34), и опять: "представить Христу чистой девой" (2 Кор. 11:2). Как тело растлевается блудом, так и душа оскверняется сатанинскими помыслами, превратными правилами, нечистыми мыслями. Кто говорит: я девственник по телу, а в душе завидует брату, тот не девственник: его девство растлила связь с завистью. Тщеславный также не девственник: его девство растлила любовь к злословию; вошла (в него) эта страсть – и нарушила его девство. А кто ненавидит своего брата, тот более человекоубийца, чем девственник; и вообще, какой кто одержим бывает злой страстью, ей и растлевает свое девство. Поэтому Павел устраняет (нас) от всех этих злых связей и повелевает нам быть девами, так чтобы добровольно не принимали мы в душу никакого противного помысла.

4. Что же нам сказать на это? Как заслужить помилование? Как спастись? Вот что скажу: будем всегда носить в сердце молитву и плоды ее, то есть, смиренномудрие и кротость. "Научитесь от Меня", говорит Господь, "ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим" (Матф. 11:29); и опять Давид: "жертва Богу – дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже" (Пс. 50:19). Ничего так не принимает и не любит Бог, как душу кроткую, смиренномудрую и благодарную. Смотри же и ты, брат, когда что-либо неожиданно постигнет и опечалит тебя, не прибегай к людям и не полагайся на человеческую помощь, но, оставив всех (людей), востеки мыслью твоей к врачу душ. Уврачевать сердце может единственно Тот, Кто один создал сердца наши и знает все дела наши; Он может войти в совесть нашу, коснуться сердца и утешить душу. Если же Он не утешит сердец наших, то бесполезны и тщетны будут утешения человеческие; равно как и наоборот, когда Бог успокаивает и утешает, тогда, пусть люди тысячекратно станут беспокоить нас, они не в состоянии будут нисколько повредить нам, потому что, когда Он укрепит сердце, тогда никто не может поколебать его.

Итак, зная это, возлюбленные, будем всегда прибегать к Богу, Который и хочет, и может избавить нас от несчастия. Когда надобно умолять людей, то нам необходимо наперед и поговорить с привратниками, и упросить прихлебников и льстецов, и пройти длинный путь. Но у Бога нет ничего такого; Его можно упросить без посредника; Он склоняется на молитву без денег, без издержек; довольно только возопить сердцем и принести слезы, и – лишь только войдешь, тотчас привлечешь Его к себе. Притом, умоляя человека, мы часто боимся, чтобы какой-нибудь враг, или друг (наших врагов), или противник (наш) не услышал о нашем деле, или другой кто не рассказал того, о чем мы говорим, и не извратил правды; а у Бога нельзя опасаться ничего такого. Когда ты хочешь, говорит Он, умолить Меня, приступи ко Мне один, без всякого свидетеля, то есть, воззови сердцем, не приводя в движение уст. "Войди", говорит, "в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно" (Матф. 6:6). Смотри, какая высокая честь: когда ты умоляешь Меня, говорит Он, пусть никто не видит этого; а когда я оказываю тебе честь, то вселенную привожу в свидетели этого благодеяния. Убедимся же, и будем молиться не напоказ и не об отмщении нашим врагам; не будем учить Его, каким образом помочь нам. Если и людям, защищающим нас и говорящим за нас перед мирскими судьями, мы рассказываем только дела наши, а образ защиты предоставляем им, чтобы они по своему усмотрению распорядились нашими делами, тем более так поступать должно в отношении к Богу. Сказал Ему твое дело, сказал, что ты потерпел, – но отнюдь не говори при этом, как помочь тебе; Он сам хорошо знает, что полезно тебе. А есть много таких, которые на молитве высказывают тысячу особых прошений, и говорят: Господи, дай мне здоровье телесное, удвой мое имущество, отомсти моему врагу. Это весьма неразумно. Потому надобно, оставив все это, молить и просить только по примеру мытаря, который говорил: "Боже! будь милостив ко мне грешнику" (Лук. 18:13); а Он уже Сам знает, как помочь тебе: "ищите", говорит Он, "прежде Царства Божия, и это все приложится вам" (Матф. 6:33). Так-то, возлюбленные, будем любомудрствовать (молиться), с усердием и смирением, ударяя себя в грудь, по примеру того (мытаря) – и мы получим, чего просим. Если же мы молимся в гневе и раздражительности, то мерзки мы и ненавистны перед Богом. Сокрушим же наше сердце и уничижим нашу душу, и будем молиться как о самих себе, так и об оскорбивших нас. Если хочешь склонить Судью к подаянию помощи твоей душе и привлечь Его на свою сторону, никогда не жалуйся Ему на того, кто опечалил тебя. Таков нрав у Судьи: Он внемлет и подает просимое особенно тем, которые молятся за врагов, не помнят зла и не восстают против своих врагов. И в какой мере они делают это, в той мере и Бог отмщает их врагам, если эти не обратятся к покаянию.

5. Смотрите же, братия, когда кто-нибудь нанесет нам какое-либо бесчестие, не будем тотчас досадовать и печалиться, но станем благодарить, терпеливо перенося (обиду) и ожидая помощи от Господа. Разве Бог не мог, еще прежде прошения, подать нам блага, даровать нам жизнь беспечальную и свободную от всякой скорби? Но Он делает то и другое по любви к нам. В самом деле, для чего Он попускает нам испытывать скорби, и не скоро избавляет от них? Для чего? Для того чтобы мы обращались к Нему с мольбой о защите, прибегали к Нему и непрестанно призывали Его к себе на помощь. Для того и болезни тела, для того и скудость плодов, для того и голод, чтобы мы из-за этих бедствий всегда прилеплялись к Нему, и, таким образом, через временные скорби сделались наследниками вечной жизни. Стало быть, и за них мы должны благодарить Бога, Который многими способами врачует и спасает души наши. Люди, если окажут нам ничтожное благодеяние, а мы впоследствии хоть и невольно оскорбим их какой-нибудь малостью, тотчас попрекают нас своим благодеянием, так что многие проклинают себя за то, что приняли от них какое бы то ни было благодеяние. Но Бог не так поступает; напротив, когда, и после полученных от Него благодеяний, люди пренебрегают и оскорбляют Его, – Он сам защищается и оправдывается перед оскорбившими Его, говоря так: "народ Мой! что сделал Я тебе" (Мих. 6:3)? Они не хотели именовать Его Богом, а Он не переставал их называть людьми, они отрекались от Его владычества, а Он не отвергал их, но приближал и привлекал к себе, говоря: "народ Мой! что сделал Я тебе" (Мих. 6:3)? Разве Я, говорит, был тяжел для вас, или суров, или обременителен? Этого вы не можете сказать. Но если бы и это было, и в таком случае не следовало вам бежать (от Меня): "есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец" (Евр. 12:7)? Однако же, и этого не можете сказать. И опять в другом месте: "какую неправду нашли во Мне отцы ваши" (Иер. 2:5)? Важны и удивительны эти слова; они значат вот что: в чем Я погрешил? Бог говорил людям: в чем Я погрешил; между тем, как и рабы не допускают, чтобы господин их сказал это! Притом (Бог) не говорит: в чем Я согрешил против вас, – но против отцов ваших. Вы, говорит, не можете даже сказать и того, что питаете ко мне отцовскую вражду, потому что и предкам вашим Я никогда не подавал повода жаловаться на Мое промышление, как будто бы Я пренебрег их в малом или великом. И не просто сказал: какое (погрешение) "имели" отцы ваши, но "какое нашли"? Много выискивали, много выслеживали они, будучи столько лет под Моим владычеством, однако же, не нашли во Мне ни одного погрешения. По всему этому будем непрестанно прибегать к Нему, и во всякой печали искать Его утешения, во всяком несчастье – Его избавления, Его милости, во всяком искушении – Его помощи. Какое бы ни было бедствие, сколь бы велико ни было несчастье, Он может все прекратить и отстранить. Впрочем, благость Его подаст нам не только это, но и всякую безопасность, и силу, и добрую славу, и телесное здоровье, и душевное любомудрие, и благие надежды, и то, что мы не будем спешны на грех. Итак, не будем роптать, как неблагодарные рабы, не будем и обвинять Господа, но за все благодарить Его и почитать несчастьем только одно, именно – грех против Него. И если мы так будем расположены к Богу, то не постигнет нас ни болезнь, ни бедность, ни бесчестье, ни скудость плодов и никакое другое кажущееся бедствие, но всегда наслаждаясь чистой и невинной радостью, мы получим и будущие блага, по благости и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу слава, со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА ПЯТАЯ.

О посте, также о пророке Ионе, Данииле, и о трех отроках, сказана перед наступлением святого поста

СВЕТЛЫЙ сегодня у нас праздник, и торжественнее обыкновенного собрание. Какая же тому причина? Это, я знаю, дело поста еще не наступившего, но ожидаемого. Он нас собрал в отеческий дом, он сегодня привел в материнские объятия и тех, которые доселе были ленивы. Если же пост, только еще ожидаемый, внушил нам столько ревности, то, сколько благочестия он произведет в нас, когда явится и наступит? Так и город, ожидая прибытия страшного начальника, отлагает совсем беспечность и выказывает великую рачительность.

Но, услышав о посте, не испугайтесь (его, как) страшного начальника: он страшен не нам, но демонам. Если кто одержим злым духом, покажи ему лицо поста, и он, сковываемый страхом и удерживаемый как бы какими цепями, станет неподвижнее самых камней, особенно когда увидит в союзе с постом сестру и подругу поста – молитву. Поэтому и Христос говорит: "сей же род изгоняется только молитвою и постом" (Матф. 17:21). Если же он так прогоняет неприятелей нашего спасения и так страшен врагам нашей жизни, то надобно его любить и принимать с радостью, а не бояться. Если чего должно бояться, то бояться надобно пьянства и объедения, а не поста. Те, связав у нас сзади руки, предают нас рабами и пленниками жестокому владычеству страстей, как некоему свирепому господину; а пост, найдя нас в рабстве и в узах, разрешает от уз, избавляет от жестокого владычества и возвращает на прежнюю свободу. Так, когда пост и воюет против наших врагов, и освобождает (нас) от рабства, и возвращает на свободу, то, какого еще большего надобно тебе доказательства его дружбы к нашему роду? Ведь величайшим доказательством дружбы считается то, когда (другие) и любят, и ненавидят тех же самых, кого и мы.

Хочешь узнать, какое украшение для людей пост, какая он оборона и защита? Подумай о блаженном и чудном роде монашествующих. Они, убежав от мирского шума, и востекши на вершины гор, и построив кельи в тишине пустыни, как в некоей спокойной пристани, взяли себе пост в товарищи и сообщники на всю жизнь. Зато он и сделал их из людей ангелами; да и не их одних, но кто и в городах соблюдает его, – всех возводит он на самую высоту любомудрия. И Моисей, и Илия – столпы ветхозаветных пророков, хотя знамениты и велики были по другим (добродетелям), и имели великое дерзновение, однако же, когда хотели приступить к Богу и беседовать с Ним – сколько это возможно человеку, – прибегали к посту и на его руках возносились к Богу. Поэтому и Бог, лишь только создал человека, тотчас отдал его на руки посту, ему поручил его спасение, как нежной матери и наилучшему наставнику. "От всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него" (Быт. 2:16-17) – это ведь род поста. Если же пост необходим в раю, то гораздо более вне рая; если лекарство полезно прежде раны, то гораздо более после раны; если оружие было нужно нам еще до начала войны с похотями, то гораздо более необходимо споборничество поста по открытии такой брани со стороны похотей и демонов. Если бы Адам послушал этого голоса [1], то не услышал бы другого: "прах ты и в прах возвратишься" (Быт. 3:19). Но как не послушал он того (голоса), так за это (постигли его) смерть, и заботы, и горести, и печали, и жизнь тягостнее всякой смерти; за это терния и волчцы; за это труды и болезни, и полная скорбей жизнь.

Видел ты, как Бог гневается, когда презирают пост? Узнай же, как Он и радуется, когда чтут пост. За пренебрежение поста Он наказал преступника смертью, напротив, за уважение к посту избавлял (постящихся) от смерти. И чтобы показать тебе силу поста, (Бог) дал ему власть, после уже приговора (над преступниками), по отправлении их на казнь, брать ведомых на смерть с самой середины пути и возвращать к жизни. И это сделал пост не с двумя, или тремя, или двадцатью человеками, но даже с целым народом. Тогда, как великий и дивный город ниневитян лежал уже на коленах, склонил голову к самой пропасти, и готов был принять направленный сверху удар, – пост, как некая свыше слетевшая сила, исторг его (город) из самых врат смерти и возвратил к жизни. Но если угодно, послушаем и саму историю. "И было", сказано, "слово Господне к Ионе": "встань, иди в Ниневию, город великий" (Ион. 1:1-2). Бог, предвидя бегство пророка, с самого начала хочет возбудить (в Ионе) жалость величием города. Но послушаем и проповеди.

2. "Еще сорок дней и Ниневия будет разрушена" (Ион. 3:4). Для чего же наперед говоришь о том зле, которое хочешь сделать? Для того, что не сделаю того, о чем говорю наперед. Для того Он угрожал и геенной, чтобы не отвести в геенну: пусть, говорит, устрашают вас слова – и не опечаливают дела. А для чего он ограничивает срок столь кратким временем? Для того чтобы ты и узнал добродетель иноплеменников, – иноплеменников, то есть ниневитян, которые в три дня могли утишить такой гнев (Божий) на их грехи, – и подивился человеколюбию Бога, Который удовольствовался трехдневным покаянием за столь великие беззакония, и сам ты не впадал бы в отчаяние, хотя бы и без числа согрешил. Как вялый душой и беспечный, хоть и получит много времени для покаяния, по лености не сделает ничего важного и не примирится с Богом, так добрый и пылающий рвением, и с великой ревностью совершающий покаяние, может и в краткое мгновение загладить грехи многих годов. Петр не трижды ли отрекся? Не с клятвой ли, в третий раз? Не оттого ли, что испугался слов какой-то ничтожной служанки? Что же? Много ли годов нужно было ему для покаяния? Нисколько; но в одну и ту же ночь он и пал и восстал, получил и рану и лекарство, и заболел и выздоровел. Как и каким образом? Тем, что он плакал и рыдал, или лучше тем, что плакал не просто, но с великой горячностью, и от сердца; потому и евангелист не сказал, что он только плакал, но – "плакал горько" (Матф. 26:75). А какова сила его слез, этого, говорит, никакое слово не может изобразить; только последствия ясно показывают. Преступно было то падение (Петра), потому что ни один грех не может сравняться с отречением (от Христа), – однако же, и после столь великого греха, (Христос) снова возвел его в прежнее достоинство и поручил ему управление вселенской церковью, и – что всего важнее – представил его имеющим больше любви к Господу, нежели все апостолы, потому что сказал: Петр, "Симон Ионин! любишь ли ты Меня больше, нежели они" (Иоан. 21:15)? А с такой любовью ничто не может сравняться в качестве добродетели. Так, чтобы ты не сказал, что Бог по справедливости простил ниневитян, как иноплеменников и несмысленных, – сказано ведь: "раб, который не знал волю господина своего, и сделал достойное наказания, бит будет меньше" (Лук. 12:47-48), – чтобы ты, говорю, не сказал этого, для этого Он и представил тебе Петра, – раба вполне знавшего волю Господа. И хотя он сделал самый тяжкий грех, однако же, смотри, на какую взошел высоту дерзновения.

Так и ты не отчаивайся из-за грехов: в грехе всего преступнее то, когда остаются в грехе, и в падении всего хуже то, когда лежат по падении. Об этом и Павел плачет и рыдает; это называет он достойным слез: (боюсь) да не так, говорит, когда приду к вам, "уничижит" меня "Бог мой и чтобы не оплакивать мне многих", не просто, "согрешивших", но "не покаявшихся в нечистоте, блудодеянии и непотребстве, какое делали" (2 Кор. 12:21). А для покаяния какое время может быть удобнее времени поста?

3. Но возвратимся к истории. Услышав эти слова [2], пророк "и встал Иона, чтобы бежать в Фарсис от лица Господня, и пришел в Иоппию" (Ион. 1:3). Куда бежишь, человек? Разве ты не слышал, что говорит пророк: "куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу" (Псал. 138:7)? На землю? Но "Господня – земля и что наполняет ее" (Пс. 23:1). В ад? "Сойду ли", сказано, "в преисподнюю – и там Ты" (Пс. 138:8). На небо? Но "взойду ли на небо – Ты там" (Пс. 138:8). Или в море? Но "и там", сказано, "удержит меня десница Твоя" (Пс. 138:10), что и с ним (Ионой) случилось. Но таков грех: он доводит душу нашу до великого неразумия. Как люди с отяжелевшей от опьянения головой бродят без цели и без разбора, и случится ли перед ними яма, или стремнина, или что другое, они падают туда от неосмотрительности, – так и стремящиеся к греху, как бы опьянев, от желания совершить грех, не знают, что делают, не видят ничего – ни настоящего, ни будущего.

От Господа бежишь, скажи мне? Так подожди немного, и на самом деле узнаешь, что ты не можешь убежать и из рук подвластного Ему моря. Действительно, едва (Иона) взошел на корабль, как оно воздвигло волны и поднялось высоко. Как верная служанка, нашедши беглого со-раба, похитившего что-либо из господского имущества, дотоле не перестает всячески беспокоить принявших его, пока не возьмет его с собой, – так точно и море, нашедши и узнав своего со-раба, всячески беспокоит корабельщиков, мятется, воет, и хоть не влечет в суд, но угрожает потоплением кораблю вместе с людьми, если не отдадут ему со-раба. Что же корабельщики при этом? "И стали бросать в море кладь с корабля" (Ион.1:5). Но корабль не облегчался, так как вся тяжесть оставалась еще на нем, т. е. тело пророка, – бремя тяжкое не по существу тела, но по тяжести греха, потому что нет ничего настолько тяжкого и неудобоносимого, как грех и непокорность. Поэтому и Захария изобразил его под видом слова (Зах. 5:7), а Давид, описывая существо его, сказал: "беззакония мои превысили голову мою, как тяжелое бремя отяготели на мне" (Псал. 37:5). И Христос к тем, которые жили во многих грехах, взывал: "придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас" (Матф. 11:28). Так грех и тогда отягощал корабль и готов был погрузить его в воду; а Иона спал и храпел. Тяжелый это был сон, – не сон удовольствия, но скорби, – не беспечности, но печали, потому что добрые слуги скоро сознают свои грехи, что случилось и с Ионой. Совершив грех, он тогда же познал и тяжесть греха. Таково свойство греха, что он после того, как родится, пробуждает болезни в породившей его душе; не так, как бывает при нашем рождении. Мы, лишь только родимся, прекращаем болезни рождения, а он, коль скоро родится, терзает болезнями породившие его помыслы. Что же кормчий? "Пришел", сказано, "к нему" (Ионе), "и сказал ему: встань, воззови к Богу твоему" (Ион. 1:6). Он уже из опыта узнал, что то была не обыкновенная буря, но наказание, ниспосланное от Бога, – такое волнение, перед которым бессильно искусство человеческое, и что тут бесполезны руки кормчего; для укрощения его нужен был другой, лучший кормчий, управляющий всем миром; потребна была помощь свыше. Поэтому и корабельщики, оставив весла и паруса, и снасти, и все, отняв руки от весел, подняли их к небу, и молили Бога. Когда же и это не помогло, тогда, говорит Писание, "метнули жребий" (Ион. 1:7), и жребий открыл, наконец, виновного. Впрочем, они не просто взяли его и бросили в воду, но среди столь великого смятения и тревоги, как бы среди великой тишины, устроили на корабле судилище, дали ему (Ионе) говорить, дозволили защищаться, и все исследовали тщательно, как будто должны были отдать кому отчет в своем приговоре. Послушай же, как они исследуют все, как бы в судилище. "Скажи нам, за кого постигла нас эта беда? какое твое занятие, и откуда идешь ты? где твоя страна, и из какого ты народа" (Ион. 1:8)? Море уже обвиняло его, вопия против него, обличил и засвидетельствовал против него жребий – однако же, они, не смотря ни на вопль моря, ни на свидетельство жребия, не произносят еще приговора, но, как в судилище, хотя присутствуют и обвинители, предстоят и свидетели и улики, судьи дотоле не произносят приговора, пока сам подсудимый не повинится в своем грехе, так и здесь корабельщики, люди иноплеменные и несмысленные, соблюдали порядок, какой бывает в судах. И это (сделали они) среди столь великого страха, столь великого волнения, столь великой тревоги, когда море не давало им и вздохнуть, – так оно шумело и ярилось, с неистовством и воем воздымая непрестанные волны. Откуда же, возлюбленные, происходила такая попечительность о пророке? От устроения Божия. Бог так устроил это, вразумляя через это пророка быть человеколюбивым и кротким, и как бы взывая к нему и говоря: подражай корабельщикам, несмысленным. Они не пренебрегают и одной душой, не безжалостны и к одному твоему телу; а ты предал, сколько от тебя зависело, целый город, в котором столько тысяч жителей. Они, и открыв виновника приключившихся им бедствий, не спешат произнести обвинительный приговор, а ты, не имея причины обвинять ниневитян, потопил их и погубил. Притом ты не послушал, когда Я повелевал тебе идти с проповедью воззвать их (ниневитян) к спасению; а эти (корабельщики), и без всякого приказания, употребляют все средства, чтобы тебя, оказавшегося виновным, избавить от наказания. В самом деле, корабельщики и после обвинения от моря, после улики через жребий, когда и сам (Иона) обвинял себя и признался в бегстве, и тогда не устремились на погибель пророка, но медлили, удерживались и употребляли все средства, чтобы, и после такого обличения, не предать его неистовству моря. Но этого не дозволило море, или – лучше – не допустил Бог, желая вразумить Иону, как через корабельщиков, так и через кита. И точно, услышав: "возьмите меня и бросьте меня в море, и море утихнет для вас" (Ион. 1:12), – они усиливались подойти к земле, но волны не дозволили.

4. Так вот ты видел пророка бегущим: послушай же, как он и исповедуется из глубины – из чрева кита. То сделал (бежал) он, как человек, а это (исповедание) совершил, как пророк. Итак, море, приняв его, ввергло, как в некую темницу, в чрево кита, чтобы сохранить Господу беглеца невредимым. Ни лютые волны, взявшие его, не задушили его, ни более лютый, чем волны, кит, поглотивший его, не погубил в чреве, но сохранил и привел в город. И море, и кит оказали сверхъестественное послушание, чтобы пророк всем вразумился. И вот он, пришедши в город, прочел приговор, как царскую грамоту о наказании, и воззвал, говоря: "еще сорок дней и Ниневия будет разрушена" (Ион. 3:4).

Услышали это ниневитяне, и не показали неверия и пренебрежения, но тотчас поспешили к посту все – мужи, жены, рабы, господа, начальники, подчиненные, дети, старцы; даже и бессловесные не были изъяты от этого общественного подвига; всюду вретища, всюду пепел, всюду плач и вопль. И сам облеченный диадемой, сойдя с царского престола, разостлал под собой вретище, посыпал пепел, и, таким образом, исхитил город из опасности. Открылось необычайное явление: порфира уступила вретищу! В самом деле, для чего бессильна была порфира, то могло сделать вретище; чего не сделала диадема, то совершил пепел. Видишь, не напрасно сказал я, что бояться надобно не поста, но пьянства и объедения? Пьянство и объедение поколебали и грозили ниспровергнуть город, когда он стоял, а пост поддержал его и тогда, как колебался и готов был упасть. С постом и Даниил, войдя в ров львиный, вышел оттуда так, как будто был там с кроткими овцами. Львы, хоть и кипели яростью, и бросали убийственные взгляды, однако же, не коснулись лежавшей перед ними трапезы [3], но отказались от этой пищи, тогда как и сама природа возбуждала их (потому что нет ничего лютее этих зверей), и голод (потому что они не ели семь дней), как некий внутренний палач, понуждал их растерзать пророческую утробу. С постом и три отрока войдя в вавилонскую печь, и долгое время пробыв в огне, вышли из печи с телами светлее самого огня. Но если тот огонь был действительно огонь, как же он не сделал того, что свойственно огню? Если тела отроков были точно тела, как же они не потерпели того, что свойственно телам? Как? Спроси у поста, и он ответит тебе, и сам разрешит тебе загадку: это действительно была загадка. Природа тел боролась с природой огня, и победа осталась за телами! Видел ты чудную борьбу? Видел еще чудную победу? Подивись посту и прими его с распростертыми руками. Если он и помогает в печи, и сохраняет во рве львином и изгоняет демонов, и изменяет определение Божье и укрощает неистовство страстей и возводит нас к свободе, и производит великую тишину в помыслах наших, то не крайне ли было бы безумно убегать и бояться его, когда столько благ в руках у него? Он, говорят, измождает наше тело до немощи. Но чем более "внешний наш человек тлеет", тем более "внутренний со дня на день обновляется" (2 Кор. 4:16). А лучше сказать, если захочешь тщательно исследовать дело, то найдешь, что пост есть мать и здоровья телесного. И если не веришь моим словам, спроси об этом у врачей, и они яснее покажут это. Воздержание они называют матерью здоровья, а о болезнях в ногах, и о болезнях головных, об апоплексии и о рвоте, и о водяной болезни, и о воспалениях и опухолях, и о бесчисленном множестве других болезней говорят, что они происходят от лакомства и пресыщения, как от самого нечистого источника нечистые ручьи, пагубные и для здоровья тела, и для целомудрия души.

5. Итак, не будем бояться поста, который избавляет нас от столь великих зол. Не без причины внушаю вам это, но потому, что вижу много таких людей, которые уклоняются и бегут прочь, как будто их хотят отдать в руки какой-либо суровой жене, и губят сегодня сами себя пьянством и пресыщением. Поэтому советую: не губите наперед, объедением и пьянством, ожидаемой от поста пользы. И люди с расстроенным желудком, когда перед тем, как надобно им принять горькое лекарство, наполнят себя излишней пищей, и потом примут лекарство, то – горечь эту вытерпят, а пользы не получат, потому что они затруднили действие лекарства на испорченные мокроты. Поэтому врачи и советуют им ложиться спать не ужинавши, чтобы вся сила лекарств тотчас же обратилась на излишние мокроты, причиняющие болезнь. Так бывает и с постом. Если ты сегодня предашься великому пьянству, а завтра примешь врачевство поста, этим сделаешь, что оно будет для тебя бесполезно и бесплодно, и ты хоть понесешь труд, но не соберешь плодов поста, потому что он всю свою силу употребит против вреда, только что причиненного пьянством. Если же ты приготовишь для него легкое тело и примешь лекарство с трезвой мыслью, то можешь очистить много прежних грехов. Итак, не будем – и, вступая в пост упиваться, и после поста опять предаваться пьянству, дабы не случилось того же, что бывает, когда кто ударяет ногой больное тело, только что оправляющееся от болезни, и этим снова повергает его в более тяжкую болезнь. Это бывает и с нашей душой, когда мы в обоих случаях – и в начале и в конце поста – омрачаем облаком пьянства трезвость, полученную нами от воздержания. Как готовящиеся сражаться с дикими зверями сперва ограждают главные члены свои многими орудиями и щитами, и затем уже вступают в борьбу со зверями, так и теперь есть много людей, которые, готовясь сражаться с постом, как бы с диким зверем, ограждают себя объедением, и, до крайности обременив и омрачив себя, весьма неразумно встречают тихое и кроткое лицо поста. И если спрошу тебя: для чего сегодня идешь в баню? – ты скажешь: чтобы с чистым телом встретить пост. А если спрошу: отчего упиваешься? – ты опять скажешь: оттого, что готовлюсь вступить в пост. Но не странно ли этот прекраснейший праздник встречать с телом чистым, а с душой нечистой и опьяневшей? Можно бы сказать и больше этого, но для здравомыслящих и этого довольно для исправления. Итак, надобно прекратить слово, потому что хочу я послушать и голоса отца. Мы, как малые пастушеские дети, играем на легкой свирели, сидя под сенью этого святилища, как бы под дубом или тополем: а он, подобно тому, как отличный какой музыкант, настроив золотую арфу, стройностью звуков восхищает всех слушателей, – так и он доставляет нам великую пользу не стройностью звуков, но согласием слов и дел. Таких-то учителей и Христос ищет: "кто сотворит", сказал Он, "и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном" (Матф. 5:19). Таков и этот [4]; потому он и велик в царствии небесном. Да сподобимся же и мы, по молитвам его и всех сослужителей, получить царство небесное, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу слава, со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Т. е. повеления Божьего – не вкушать от дерева познания добра и зла.

[2] Встань и иди в Ниневию и проч. (Ион. 1:2).

[3] Т. е. брошенного в ров пророка.

[4] Т. е. епископ Флавиан, в присутствии коего говорена была беседа.

БЕСЕДА ШЕСТАЯ.

О посте, сказанная в шестую неделю святой Четыредесятницы.

КАК приятны для нас волны этого духовного моря, – приятнее и волн морских! Эти воздвигаются возмущением ветров, а те желанием слышать (поучение); эти, воздымаясь, приводят кормчего в великий страх, а те, появляясь, влагают в говорящего великое дерзновение. Эти служат знаком ярящегося моря, а те признаком радостной души; эти, ударяясь о камни, производят глухой шум, а те, приражаясь к слову учения, издают приятный звук. Равным образом и дуновение легкого ветра, когда падает на нивы и то приклоняет к земле, то поднимает вверх головки колосьев, – представляет на суше подобие морских волн. Но и тех нив приятнее эта нива [1], потому что не дуновение ветерка, а благодать Святого Духа возбудила и согрела души ваши; и огонь, о котором некогда сказал Христос: "огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся" (Лук. 12:49), – этот огонь, вижу я, ввергнут и горит в душах ваших. Поелику же страх Христов возжег для нас столько лампад, то вольем в них елей учения, дабы свет у нас был продолжительнее.

Вот уже время поста склоняется у нас к концу; дошедши до середины поприща, мы подошли уже к концу (его), потому что, как тот, кто начал, двинулся к середине, так тот, кто дошел до середины, касается конца. Итак, время (поста) склоняется к концу, и ладья смотрит уже в пристань; но дело не в том, чтобы войти в пристань, а чтобы ввести (в нее) ладью не без прибыли. Прошу всех вас и молю, пусть каждый в своей совести рассмотрит (свою) торговлю постом, и если найдет, что прибыток велик, пусть еще умножает (его) торговлей; если же (найдет, что) ничего не собрано, пусть употребит на эту торговлю остальное время. Пока стоит ярмарка, станем торговать для приобретения большой прибыли, чтобы не уйти (нам) с пустыми руками, чтобы, подъявши труд поста, не лишиться награды за пост. Можно ведь и понести труд поста, и не получить награды за пост. Как? Когда от пищи мы воздерживаемся, а от грехов не удерживаемся; когда мяса не едим, а поедаем дома бедных; когда вином не упиваемся, а упиваемся злой похотью; когда весь день проводим без пищи, и весь же день бываем на бесстыдных зрелищах. Вот и труд поста, и никакой награды за пост, когда ходим на зрелища беззакония. Не к вам (мое) слово; знаю, что вы чисты от вины; но опечаленные имеют обычай изливать гнев на присутствующих, когда нет при них виновников (их печали). Какая выгода постящимся ходить на зрелища беззакония, посещать общее училище бесстыдства, публичную школу невоздержания, восседать на седалище пагубы? Да, не погрешит тот, кто сцену, это пагубнейшее место, полное всякого рода болезней, эту вавилонскую печь, назовет и седалищем пагубы, и школой распутства, и училищем невоздержания, и всем, что ни есть постыднейшего. Действительно, дьявол, ввергнув город в театр, как бы в какую печь, затем поджигает снизу, подкладывая не хворост, как некогда иноплеменник тот [2], не нефть, не паклю, не смолу, а что гораздо хуже этого, любодейные взгляды, срамные слова, развратные стихотворения и самые негодные песни. Ту печь разожгли руки иноплеменнические, а эту печь разжигают помыслы, более неразумные, чем иноплеменники. Эта печь хуже той, потому что и огонь (здесь) пагубнее: он не тела сжигает, но разрушает благосостояние души; а еще хуже то, что горящие (в этом огне) даже и не чувствуют, потому что если бы чувствовали, то не производили бы громкого смеха при виде того, что происходит. А это-то и хуже всего, когда больной не знает даже и того, что он болен, и, сгорая жалким и бедственным образом, не чувствует воспалений. Какая польза в посте, когда тело ты лишаешь дозволенной законом пищи, а душе даешь пищу противозаконную; когда целые дни просиживаешь там (в театре), смотря на посрамление и унижение общей (человеческой) природы, на жен – блудниц, на лицедеев, которые, собирая все, что есть худого в каждом доме, представляют зрелища любодеяния? Да, там можно видеть и блудодеяния, и прелюбодеяния, можно слышать и богохульные речи, так что болезнь проникает в душу и через глаза, и через слух; (там лицедеи) представляют чужие несчастия, от чего дано им и позорное имя. Итак, какая прибыль от поста, когда душа питается всем этим? Какими глазами посмотришь ты на жену после тех зрелищ? Как взглянешь на сына, как на слугу, как на друга? Надобно ли быть бесстыдным, рассказывая о том, что бывает там, или молчать, краснея от стыда. Но отсюда уходишь не таким, нет, ты можешь смело пересказывать дома все, что здесь говорится, – вещания пророческие, учения апостольские, законы Господни, – можешь предлагать всю трапезу добродетели; а таким повествованием жену ты сделаешь более целомудренной, сына более разумным, слугу более преданным, друга более искренним, да и самого врага заставишь прекратить вражду.

2. Видишь, как эти наставления во всем спасительны, а те представления совершенно непотребны. Какая же польза в посте, скажи мне, когда телом ты постишься, а глазами любодействуешь? Ведь любодеяние состоит не только в соитии или совокуплении телесном, но и в бесстыдном взгляде. Какая же польза, когда ты бываешь и здесь, и там? Я учу, а тот развращает; я прилагаю лекарство к болезни, а тот усиливает причину болезни; я погашаю пламя природы, а тот разжигает пламя похоти. Какая же польза, скажи мне? "Когда один строит, а другой разрушает: то, что они получат для себя кроме утомления" (Сир. 34:23)? Итак, будем проводить время – не здесь и там, но только здесь, чтобы здесь проводить его с пользой, не попусту, не напрасно и не в осуждение. "Когда один строит, а другой разрушает: то, что они получат для себя кроме утомления"? Если бы даже и много было созидающих, а один разоряющий, и тогда легкость разрушения восторжествовала бы над множеством созидающих. Поистине, великий стыд, что и юноши, и старцы спешат к таким занятиям. И пусть бы зло ограничивалось только стыдом, хотя и это для человека благородного не легко, напротив для благоразумного весьма важная потеря – и позор и стыд; но не в стыде только наказание, нет, за это угрожает еще великая казнь и мучение. Сидящие там (на зрелищах) все, по необходимости, уловляются грехом любодеяния, не потому, чтобы совокуплялись с находящимися там женами, а потому, что смотрят на них бесстыдными глазами. А что и они неизбежно становятся виновными в любодеянии (в доказательство этого), скажу вам не свое слово, чтоб вы не пренебрегали (им), но прочитаю вам закон Божий, которым уже нельзя пренебрегать. Что же говорит закон Божий? "Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем" (Матф. 5:27-28). Видел ты совершенного прелюбодея? Видел вполне учиненный грех? И что еще хуже – прелюбодея, уличенного в любодеянии, не на человеческом, но на Божественном судилище, где наказания нескончаемы? "Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем". (Спаситель) исторгает не болезнь только, но и корень болезни. Корень любодеяния бесстыдная похоть, потому Он наказывает не только за любодеяние, но и за похоть, матерь любодеяния. Так поступают и врачи: они вооружаются не только против болезней, но и против самых причин (их); и если увидят, что больны глаза, останавливают течение худых мокрот сверху, из висков. Так делает и Христос. Любодеяние есть тяжкая глазная болезнь, болезнь глаз, не только телесных, но еще более душевных; поэтому (Он) там и остановил ток бесстыдства страхом закона; поэтому и определил наказание не только за любодеяние, но и за похоть. "Уже прелюбодействовал с нею в сердце своем": а когда растлено сердце, то, что пользы в остальном теле? Когда в растениях и деревьях увидим сердцевину изъеденной, мы уже ни во что ставим остальную часть: так и в человеке, когда сердце погибло, тщетно уже здоровье остального тела. Возница пал, погиб, низринут: так напрасно уже бегут кони. Труден закон и имеет в себе много тяжкого, зато великий дает и венец; таковы именно дела трудные, что они доставляют великие награды. Но ты обращай внимание не на труд, а размышляй о воздаянии; так бывает и в житейских делах. Если будешь иметь в виду трудность подвигов, дело покажется тяжелым и невыносимым, а если будешь смотреть на награду, оно будет легко и удобоносимо. Так и кормчий, если бы смотрел только на волны, – никогда бы не вывел ладьи из пристани: но, смотря на прибыток, а не на волны, он отваживается пускаться и в неизмеримое море. Так и воин, если будет смотреть на раны и поражения, – никогда не наденет брони; если же будет смотреть не на раны, а на трофеи и победы, то устремится на сражение, как на луг. Таким образом, и тяжкое, по природе, становится легким, когда мы не о трудах только размышляем, но и смотрим на награды за них. Хочешь ли знать, как трудное по природе становится легким? Послушай Павла, который говорит: "кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу" (2 Кор. 4:17). Слова эти загадочны. Если "страдание", то, как "легкое"? Если "легкое", то, как "страдание"? Одно с другим несовместно. Но (Павел) разрешил загадку, показав легкость (печали) следующими затем словами. Какими? "Когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое". Предложил венец – и сделал подвиг легким; показал награду – и облегчил труды. Так и ты, когда увидишь жену, красивую лицом и в светлой одежде; когда увидишь, что похоть подстрекает (тебя), и что душа (твоя) ищет этого зрелища: воззри на уготованный тебе на небе венец – и пройдешь мимо такого зрелища. Ты увидел подобную тебе рабыню? Помысли о Владыке – и, несомненно, прекратишь недуг. Если и дети, идя за учителем, не резвятся, не смотрят по сторонам, не пугаются, тем более ты не испытаешь ничего такого, видя при себе мысленно Христа. "Кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем". С удовольствием и очень часто повторяю я слова этого закона; о, если бы мог я и целый день говорить об этом вам, или лучше, не вам, но виновным в грехах, – а, впрочем, и вам, потому что и вы будете более безопасны, и находящиеся в болезни скорее выздоровеют. "Кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем".

3. Одного чтения этих слов достаточно для очищения всякой гнилости греха. Но будьте снисходительны: мы очищаем раны, а очищающему раны необходимо употреблять и острые лекарства. Чем долее будете вы внимать (этим) словам, тем более будет очищаться гной. Как огонь, чем сильнее объемлет золото, тем более истребляет ржавчину; так и страх, внушаемый этими словами, чем глубже проникнет в душу вашу, тем более очистит весь грех невоздержания. Сожжем же его здесь словом учения, чтобы не быть нам в необходимости сжечь его там – огнем геенским: этот огонь не коснется души, отошедшей отсюда чистой, но он обымет душу, отошедшую отсюда в грехах. "Каждого дело", говорит Писание, "огонь испытает, каково оно есть" (1 Кор. 3:13). Будем испытывать самих себя ныне без болезни, чтобы не быть испытанными тогда с болезнью. Что ни говори, скажешь, а закон труден. Что же? Бог повелевает нам невозможное? Нет, говорю я; сомкни свои уста, не обвиняй Господа; это не оправдание, а новый грех хуже прежнего. А что у многих грешников есть обычай возводить обвинение на Господа, – так послушай. Приступил получивший пять талантов и принес другие пять; приступил получивший два таланта и принес другие два; приступил получивший (один) талант и, поскольку не мог принести другого таланта, то вместо таланта принес обвинение. Как? "Я знал тебя", говорит, "что ты человек жестокий". О, бесстыдный раб! Он не довольствуется грехом, но возносит еще обвинение на господина: "жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал" (Матф. 25:20-24). Так и в настоящей жизни все те, которые не делают ничего доброго, усугубляют грехи свои обвинением Господа.

Итак, не обвиняй Господа: Он не заповедал невозможного? Хочешь знать, что Он не заповедал невозможного? Многие делают даже больше заповеданного, но они не сделали бы этого при всем своем усердии, если бы заповеданное было невозможно. Господь не заповедал девства, а многие хранят (его); не заповедал нищеты, а многие бросают свое (имущество), свидетельствуя делами, что заповеди закона весьма легки: они сделали бы больше заповеданного, если бы заповеданное не было легким. Господь не заповедал девства, потому что кто заповедует девство, тот подчиняет человека необходимости закона и против воли его, а кто только советует, тот оставляет слушателя господином (своей) воли. Посему-то и Павел говорит: "относительно девства я не имею повеления Господня, а даю совет" (1 Кор. 7:25). Видишь, не повеление, но совет? Видишь, не заповедь, а внушение? А тут большая разность: одно – дело необходимости, другое – дело произволения. Не повелеваю, говорит, чтобы не обременить; убеждаю и советую, чтобы склонить. Так и Христос не сказал: все пребывайте в девстве, потому что, если бы Он повелел быть девственниками всем, и эту заповедь сделал законом, то и исполнивший (ее) не получил бы той великой чести, какую получает теперь, и преступивший понес бы самое тяжкое наказание. Видишь, как Законодатель щадит нас, как печется о нашем спасении? Разве Он не мог дать и эту заповедь и сказать: хранящие девство да прославятся, а не хранящие да будут наказаны? Но (через это) Он обременил бы нашу природу, а Он щадит ее. Он поставил девство вне поприща, поставил выше места борьбы, чтобы и соблюдающие обнаружили величие своей души, и не соблюдающие воспользовались снисхождением Владыки. Не дал Он также заповеди и о нищете, не просто сказал: продай имение твое, но: "если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим" (Матф. 19:21). Пусть (это) будет в твоей воле; будь господином (своего) намерения; не принуждаю, не обременяю; нет, исполняющего я венчаю, а не исполняющего не наказываю. Что делается по повелению и долгу, то не заслуживает великой награды; а что по произволению и собственной ревности, то доставляет блистательные венцы. И свидетелем этого представляю Павла: "если я благовествую", говорит он: "нечем мне хвалиться". Почему? "Потому что это необходимая [обязанность] моя, и горе мне, если не благовествую" (1 Кор. 9:16). Видишь, исполняющий предписанное законом не заслуживает великой награды, потому что это необходимая обязанность; а не исполняющий подлежит наказанию и мучению. "Горе", говорит, "мне, если не благовествую". А в рассуждении прочего, что (зависит) от произволения, не так; но что? "За что же мне награда? За то, что, проповедуя Евангелие, благовествую о Христе безмездно, не пользуясь моею властью в благовествовании" (1 Кор. 9:18). Там был закон, поэтому (Павел) не заслуживал великой награды; а это было делом произволения, потому он получил великую награду.

4. Все это сказано мной не без причины, но ради закона Божия, чтобы показать, что он не тяжек, не обременителен, не труден и не неисполним. Теперь же докажем это и самыми словами Христа. "Кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем". Знал это и Христос, что многие будут обвинять закон в трудности: посему не предложил его просто и в отдельности, но тут же припоминает и древний закон, чтобы через сравнение показать и легкость (закона), и свое человеколюбие. А как, – послушайте. Не сказал просто: "Кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем" (слушайте это со вниманием); но прежде напомнил о древнем законе, говоря: "Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем". Видел ты два закона – древний и новый, (один), который дал Моисей, и (другой), который вводит сам Он? Впрочем, и тот (Моисеев) Он же дал, потому что и через Моисея Он говорил. А откуда видно, что и тот закон дал Он же? Приведу свидетельство не из Иоанна и не из апостолов, так как у меня теперь состязание с иудеями, но из пророков, которым они, кажется, верят, – из них докажу, что и древний, и новый (завет) имеют одного Законодателя. Итак, что говорит Иеремия? "Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет" (Иер. 31:31). Видишь и нового (завета) имя в ветхом? Видишь, что, и это название известно стало за столько лет? "Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет". Но откуда видно, что и ветхий завет Он же (Христос) дал? Сказавши: "Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет", (Господь) присовокупил: "не такой завет, какой Я заключил с отцами их" (Иер. 31:32). Это так; но все еще мы не доказали своего предмета. Надобно выставить на вид и объяснить все, что представляет случай к спору, чтобы наше слово со всех сторон было чисто и чтобы бесстыдным не осталось никакой отговорки. "Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами их". Бог постановил завет с Ноем, когда был потоп, желая избавить нас от страха, чтобы мы, и при виде наводнения, и всегда, как видим дождь, не боялись, что и опять будет та всеобщая гибель; поэтому, говорит, "Я поставляю завет Мой с вами и с потомством вашим после вас" (Быт. 9:9). Постановил также с Авраамом завет обрезания; постановил и через Моисея завет, известный всем. Иеремия сказал: "Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами их". Скажи, каким отцам? И Ной был отец, и Авраам был отец: о каких же говорит Он отцах? Неопределенность лиц производит темноту. Здесь будьте внимательны. "Не такой завет, какой Я заключил с отцами их". Дабы ты не сказал, что (Бог) говорит о завете с Ноем, – дабы не сказал, что говорит о завете с Авраамом, – Он вот как напомнил и о самом времени заветов. Сказав: "Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами их", тут же указал и на время: "в тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской". Видишь, какую ясность сообщило определение времени? Теперь уже и иудей не противоречит: вспомни время, и прими законодательство. "В тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской". Но для чего Бог говорит и об образе исхода (иудеев из Египта)? "Когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской". Чтобы показать Свою отеческую любовь, Он вывел их, не как рабов, но взял, как отец дитя, и так освободил; не повелел, как рабу, позади себя идти, но взял за правую руку, как сына благородного и свободного, и так вывел. Видел ты, что у обоих заветов Законодатель один? Теперь, когда состязание мы уже кончили, я докажу тебе это же и из нового (завета), чтобы ты видел согласие (обоих) заветов. Видел ты пророчество посредством слов? Познай и пророчество посредством образов. Но, как и это, опять неясно, что такое пророчество посредством образа, и что такое пророчество посредством слова, – то и это вкратце объясню. Пророчество посредством образа есть пророчество событий, а другое пророчество есть пророчество посредством слов; разумнейших (Господь) убеждал словами, а неразумных видением событий. Так как имело произойти событие великое, и Бог имел принять на Себя плоть; так как земля имела сделаться небом, и наше естество возвыситься до благородства ангелов; так как проповедь о будущих благах превышала надежду и ожидание, – то, чтобы новое и необычайное, явившись внезапно, не смутило тех, которые тогда будут его видеть и слышать, (Бог) заранее предызображал (все это) посредством дел и слов, и, таким образом, приучал наш слух и зрение и приготовлял будущее. А это и было то самое, о чем мы говорили, т. е. что означает пророчество посредством образа и что означает пророчество посредством слова: одно – посредством событий, другое – посредством слов. Скажу тебе пророчество и событием и словом об одном и том же: "как овца, веден был Он на заклание, и как агнец перед стригущим его безгласен" (Иса. 53:7). Это пророчество словом. А когда Авраам приносил Исаака, то, увидев овна, запутавшегося рогами, принес его в жертву на самом деле, и в нем, как в образе, предвозвестил нам спасительную страсть.

5. Хочешь, докажу тебе делами, что как я говорил, оба эти завета имеют одного Законодателя? Видел овна в (пророчестве посредством) слова (Иса. 53:7): познай (его) и в событии. "Скажите мне вы, желающие быть под законом" (Гал. 4:21). Хорошо (апостол) сказал: "желающие быть", – потому что (они) не были; а если бы были под законом, то не были бы под законом. Слова эти, может быть, загадочны: (объясним их). Закон внимательных (к нему) приводит к Христу; а кто отвергает Учителя (Христа), тот не знает и детоводителя (закона, Гал. 3:25). Потому, говорит "скажите мне вы, желающие быть под законом: разве вы не слушаете закона? Ибо написано: Авраам имел двух сынов, одного от рабы, а другого от свободной, в этом есть иносказание" (Гал. 4:21-22,24). Видишь пророчество посредством события? Иметь жен – не слово, а событие. Я показал тебе рабу и свободную в словах, что один Законодатель обоих заветов: узнай (теперь) то же самое и в образах. Авраам имел двух жен: это два завета и один Законодатель. Как там овен и овен – один в слове, другой в деле, и при этом великое согласие в делах и словах, так и здесь два завета, и их-то Иеремия предрек словом, а Авраам изобразил событием, – тем, что имел двух жен, потому что как один муж и две жены, так один Законодатель и два завета. Но все это сказано и предложено (мной) – не должно ведь отступать от предмета – по поводу слов: "Кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем". Так, но дело, для которого все это мы предложили, в том, для чего (Христос) читает им (Своим слушателям) древний закон? Он говорит им: "Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй". Знал Он, что заповедь трудна, не сама по себе, но по нерадению слушающих. Многое и легкое само по себе становится неудобоисполнимым, когда мы нерадивы, равно как и трудное делается легким и удобоносимым, когда мы ревностны, потому что трудность – не в природе вещей, но в воле делающих. А что это так, видно из следующего, мед по своей природе сладок и весьма приятен, но для больных он и горек, и неприятен, однако же, не по собственной природе, а по болезни тех. Так и закон, если кажется трудным, то не по своей природе, но по нашему нерадению. Немногого стоит мне труда доказать, что он легок для исполнения; чтобы сделать его трудным, для этого надлежало бы сказать иное. Теперь Он говорит: убегай взгляда на жену, отложи невоздержание; а чтобы он был трудным, для этого надлежало бы сказать наоборот: ближе знакомься с женщинами, засматривайся на чужую красоту, и затем побеждай похоть. Вот это было бы трудно. А что Он говорит: беги от печи, удались от огня, не приближайся к пламени, чтобы быть тебе невредимым, – это весьма легко, потому что такая заповедь сообразна с природой. "Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй". Итак, для чего (Христос) напоминает нам о древнем законе, намереваясь ввести другой? Дабы ты из сравнения (обоих законов) познал, что нет противоречия между тем и другим, потому что когда бывает сравнение (двух предметов), то суждение (о них) становится очевиднее. Так как некоторые готовы были возразить, что (Христос), говоря это, вводит противный прежнему закон, то вот, говорит Он, Я полагаю оба закона рядом: испытай и познай их согласие. Впрочем, делает Он так, не для этого только, но и для того, чтобы показать, что (новый закон) и легок, и благовременно вводится. С этой целью говорит: "вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй": столько-то времени вы упражнялись в древнем законе! Как учитель, обращаясь к ленивому отроку, который хочет еще заниматься старыми уроками, и, намереваясь повести его к высшим (познаниям), говорит: подумай, сколько времени употребил ты на это ученье, – так и Христос: чтобы напомнить, что (слушатели) много времени упражнялись в древнем законе и (много) посвятили ему, и что пора уже перейти к высшему закону, указал им на бывшее некогда у отцов их законодательство, говоря: "вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй". То сказано было древним, – "Я же говорю вам". Если бы Он говорил древним, ты имел бы причину жаловаться, потому что тогда природа наша была менее совершенна; а когда природа (наша) пришла в большую силу и сделалась более совершенной, тогда уже настало время и для учения более совершенного. Поэтому Христос, лишь только еще начинает законодательство, (в предотвращение того), чтобы кто-нибудь, видя большую строгость любомудрия, не предался беспечности и нерадению, говорит: "если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное" (Матф. 5:20). Большего от меня требуешь труда? Почему? Разве я не одинаковой природы с теми (древними)? Разве я не (такой же) человек, как и они? Так, чтобы не сказали этого, зачем т. е. увеличил для нас труды, зачем назначил большие подвиги, Господь наперед отстранил это возражение, сказав о царстве небесном: большие, говорит, предлагаю я и награды. Сказав о трудах, сказав о подвигах, сказав о большей строгости законодательства, Он напомнил о наградах. Не Палестину, говорит, даю вам, не землю, текущую молоком и медом – нет, предлагаю вам самое небо. Впрочем, если мы имеем преимущество (перед древними), в наградах за добродетели, то подлежим, в случае преступления закона, и большему наказанию за грехи. Как жившие до закона подверглись легчайшему наказанию, чем те, кто жил во время закона: "те, которые", говорит, "не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут" (Рим. 2:12), то есть, не будут иметь обвинителем своим закона, но произнесу, говорит, приговор над ними через самую природу их, "о чем свидетельствует совесть их и мысли их", – так и согрешающие под благодатью потерпят тягчайшее наказание, чем те, которые согрешали в законе. Различие между теми и другими Павел показал так: "отвергшийся закона Моисеева, при двух или трех свидетелях, без милосердия наказывается смертью, то сколь тягчайшему, думаете, наказанию повинен будет тот, кто попирает Сына Божия и не почитает за святыню Кровь завета, которою освящен, и Духа благодати оскорбляет" (Евр. 10:28-29)? Видишь, под благодатью наказание больше, так как и награды больше? Но как я напомнил вам о страшных и духовных тайнах, то убеждаю вас, и молю, и прошу, и желаю со всем усердием, да приступаете к этой страшной трапезе, отложив всякий грех. "Мир", говорит апостол, "старайтесь иметь со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа" (Евр. 12:14). А кто недостоин видеть Господа, тот недостоин и приобщения тела Господня. Поэтому Павел говорит: "испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей" (1 Кор. 11:28). Не обнаружил раны, не выставил вины на всеобщий позор, не представил свидетелей преступления: нет, внутри – в совести, в отсутствии всех, кроме всевидящего Бога, твори суд и исследование своих грехов, и, разбирая всю жизнь, веди грехи на судилище ума; исправь проступки, и потом уже с чистой совестью приступай к священной трапезе, и причащайся святой жертвы. Это имея в уме, также помня сказанное нами о невоздержании и то, какое наказание угрожает бесстыдно смотрящим на лица жен, а прежде и геенны имея перед очами страх и любовь Божью, будем очищать себя во всем и, таким образом, приступать к священным тайнам, да примем их не в суд и осуждение, но во спасение и здравие души, и в непрестанную надежду на это спасение, о Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

[1] Т. е. собрание слушателей.

[2] Т. е. Навуходоносор, царь вавилонский.

БЕСЕДА СЕДЬМАЯ.

О покаянии и сокрушении сердца, а также о том, что Бог скор на спасение и медлен на наказание; здесь же дивная повесть о Раави.

БОЖЕСТВЕННЫЙ апостол всегда говорит божественным и небесным языком, и с великим искусством преподает евангельское слово, изрекая правила веры не от собственного разума, а по царской своей власти. Преимущественно же он обнаруживает такое искусство тогда, когда обращается с речью о покаянии к согрешающим. О том же самом предмете и я буду беседовать с вами. Итак, вы слышали, – коснусь сказанного лишь отчасти, – как этот доблестный и дивный муж, беседуя с коринфянами, говорил: (боюсь) "чтобы, по пришествии моем не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде и не покаялись" (2 Кор. 12:20-21). По природе этот великий учитель был человек, а по воле – Божий служитель, почему он и говорит как бы небесным языком, и, как будто возглашая из самых небес и грешников устрашает угрозами, и кающимся обещает прощение. Когда я говорю это, то приписываю власть не (личному) слову Павла, а возвожу все к благодати Божьей, о чем говорил ныне он сам: или вы "ищете доказательства на то, Христос ли говорит во мне" (2 Кор. 13:3)? Итак, он предлагает грешникам целительное врачевство и спасительное покаяние. Но сегодня с апостольским чтением совпало и евангельское властное изречение Спасителя, изобильно дарующее отпущение грехов. Исцеляя расслабленного, Спаситель, как вы только что слышали, сказал: "чадо! прощаются тебе грехи твои" многие (Марк. 2:5), а отпущение грехов – источник спасения и воздаяние покаяния. Покаяние есть врачевство, истребляющее грех; оно есть дар небесный, чудесная сила, благодатью побеждающая силу законов, почему оно ни блудника не отвергает, ни прелюбодея не отгоняет, ни пьяницы не отвращается, ни идолослужителем не гнушается, ни поносителя не отметает, ни хулителя не гонит, ни гордеца, но всех переменяет, потому что покаяние – горнило греха. Но необходимо наперед познать намерение Божье (когда Он терпит согрешающих), приступая к такому рассмотрению не по нашим домыслам, а показывая, как истина свидетельствуется самими божественными Писаниями. Когда Бог долготерпит грешникам, то имеет двоякую спасительную цель: с одной стороны Он ищет через покаяние спасения им самим, а с другой – предуготовляет благодеяние для их потомков, которые будут успевать в добродетели. Бог, – повторю опять, – долготерпит, чтобы и сам грешник покаялся, и своим потомкам не заключил пути к спасению, потому что, хотя сам грешник и остается нераскаянным, Бог часто щадит корень, чтобы сохранить плоды, часто же, как прежде сказал я, исправляет и самый корень; а когда последний подвергается окончательной порче, то Бог отсрочивает наказание, ожидая, чтобы другие спаслись через покаяние. А как? Выслушай (следующее): Фарра, отец Авраама, был идолослужитель, однако не был наказан здесь за свое нечестие; да это так и следовало, потому что откуда произрос бы такой плод веры, если бы Бог пресек корень? Что хуже Исава? Посмотри здесь на другой пример божественного милосердия. Что бесстыднее его нечестия? Не он ли был блудодей и осквернитель, как сказал апостол (Евр. 12:16)? Не матереубийца, не отцеубийца ли он? Не убийца ли брата, по крайней мере, в мыслях? Не он ли ненавидим был Богом, как свидетельствует Писание, говоря: "Иакова Я возлюбил, а Исава возненавидел" (Римл. 9:13)? Если же он и блудник, и братоубийца, и осквернитель, и ненавидим Богом, то почему он не удаляется (из мира), почему не исторгается, почему не постигает его тотчас же достойная кара? Почему? Подлинно, следует указать причину. Если бы Бог погубил его, то мир лишился бы величайшего плода правды, а какого – послушай: Исав родил Рагуила, Рагуил – Зару, Зара – Иова. Видишь, какой погиб бы цвет терпения, если бы Бог наперед предал казни корень?

2. Так рассуждай и обо всех событиях. Так, Бог показывает долготерпение в отношении к египтянам, произносившим нетерпимые хулы, ради тех церквей, которые цветут ныне в Египте, ради монастырей и избравших ангельское житие. В самом деле, и законоведы утверждают, и римские законы предписывают беременную женщину, если последняя совершит преступление, влекущее смертную казнь, предавать смерти не прежде, как она родит носимое в чреве. И такой закон весьма справедлив; составители законов не сочли справедливым губить зараз с преступной матерью неповинного младенца. Если же людские законы щадят ни в чем неповинных, то не гораздо ли больше, как и должно думать, сохранит корень Бог, предуготовляя плодам его благодеяние покаяния. Обрати, наконец, внимание на благодеяние покаяния и для самих грешников; причина божественного милосердия и в отношении к ним – та же самая. Если бы наказание предупреждало исправление, то мир окончательно бы погиб и уничтожился. Если бы Бог ускорял наказанием, церковь не приобрела бы Павла, не стяжала бы столь святого и великого мужа. Но Бог терпел его хулы, чтобы показать его обращение. Долготерпение Божье сделало гонителя проповедником, долготерпение Божье превратило волка в пастыря, долготерпение Божье из мытаря сделало евангелиста, через долготерпение Божье мы все помилованы, все переменились, все обратились. Когда увидишь, как бывший некогда пьяницей стал постником; когда увидишь, что хулитель стал богословом; когда увидишь, как сквернивший некогда свои уста постыдными песнями теперь очищает душу божественными песнопениями, – прославляй долготерпение Божье, восхваляй покаяние и, смотря на такую перемену, говори: "вот изменение десницы Всевышнего" (Пс. 76:11). Бог благ ко всем людям, но преимущественно являет Свое долготерпение согрешающим. И если хочешь послушать нечто странное, – странное, впрочем, в обычном смысле, но истинное в рассуждении благочестия, – то выслушай.

К праведникам Бог везде является строгим, а к грешникам благим, и, будучи скор на помилование, Он восстанавливает падшего грешника и говорит ему: "упав, не встают и, совратившись с дороги, не возвращаются" (Иер. 8:4)? И еще: для чего отвратилась "крепко держится обмана" несмысленная дщерь Иудина (Иер. 8:5)? И опять: "обратитесь ко Мне, и Я обращусь к вам" (Зах. 1:3). И в другом месте Он, по великому Своему человеколюбию, клятвой подтверждает, что спасение дается покаянием: "живу Я, говорит Господь Бог: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был" (Иезек. 33:11). Праведнику же Бог говорит: если сотворит человек всякую правду и всякую истину, и, совратившись, согрешит, не помяну правды его, но в грехе своем умрет (Иезек. 18:24). Какая строгость к праведнику! Какое щедролюбие к грешнику! Так Бог употребляет разнообразные и различные средства, не Сам переменяясь, но разделяет щедроты Своей благости сообразно нашей пользе. А как? Послушай. Если Он устрашит грешника, упорно пребывающего в грехах, то приведет его к отчаянию и лишит надежды; а если похвалит праведника, то ослабит силу его добродетели и сделает то, что последний, как человек уже удостоившийся похвалы, будет нерадив к подвигам (добродетели). Поэтому-то Он грешника милует, а праведника устрашает. "Страшен", говорит Писание, "Он для всех окружающих Его" (Пс. 88:8), и: "благ Господь ко всем" (Пс. 144:9). "Страшен", говорит, "Он для всех окружающих Его". Кто же эти окрестные, как не святые? "Бог", говорит Давид, "страшен в великом сонме святых, страшен Он для всех окружающих Его" (Пс. 88:8). Если Он увидит падшего, простирает руку милосердия; если увидит стоящего, наводит (на него) страх, и поступает Он так по справедливости и правосудию, потому что праведника страхом Он подкрепляет, а грешника милосердием восставляет. Желаешь знать, как благовременна бывает Его благость, и как полезна и пригодна бывает нам Его строгость? (В таком случае) тщательно внимай (словам моим), чтобы это высокое рассуждение не ускользнуло от тебя. Жена грешница, погрязшая во всякого рода грехах и беззакониях, повинная в стольких грехах, одержимая бесчисленными греховными делами, возжаждав спасения от покаяния, проникла на пир святых, – пиром же святых я называю (этот пир) потому, что здесь присутствовал Святый святых. Когда Спаситель возлежал в доме Симона фарисея, пришла эта грешная жена, коснулась ног Спасителя, омывала слезами ноги Его и отирала волосами. И Человеколюбец восстанавливает погребенную в бесчисленных грехах, говоря: "прощаются грехи ее" (Лук. 7:47). Я не намерен теперь исследовать всей этой истории, а (хочу) привести одно только свидетельство. Итак, смотри, какая щедрость! "А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много". Итак, грешная эта жена получила прощение стольких грехов, а Мария, сестра Моисея, за малый ропот, осуждается на проказу (Числ. 12:1). Грешникам Бог говорит: "если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю" (Иса. 1:18); покаянием Он изменяет мрак в свет и словом благости разрешает бесчисленные грехи; к ходящему же в правде говорит: "кто скажет брату своему: "безумный", подлежит геенне огненной". (Матф. 5:22). За одно слово он определил такое наказание, а при множестве грехов обнаруживает великое снисхождение.

3. Заметь еще и вот что достойное удивления. Грехи наши считаются как бы долгами, и тогда как кающимся грешникам Бог прощает весь долг, от праведников требует напротив еще и лихвы. Приступил к Нему человек, который должен был много талантов, и так как он, каясь, и с усиленной просьбой молил о деле, и сказал: "потерпи на мне, и все тебе заплачу" (Матф. 18:26), то Человеколюбец не ждал уплаты, а вменил признание вместо уплаты долга. Должнику десяти тысяч талантов Он простил все решительно, тогда как от праведников, говорит Он, будет требовать еще лихвы: "для чего же не" дали "серебра моего в оборот, чтобы я, придя, получил его с прибылью" (Лук. 19:23). Я говорю это не потому, что Бог будто бы враждебно относится к праведникам, – для Бога нет ничего вожделеннее праведника, – а потому, что, как я сказал раньше, грешника Он утешает, чтобы восстановить, а праведника устрашает, чтобы утвердить (в правде); и первым прощает многочисленные грехи как врагам и надменным, в последних же строго примечает и маловажное, желая, чтобы не было никакого недостатка в их совершенстве. Что в этом мире богатый, то праведник у Бога, и что в мире бедный, то у Бога грешник. Ничего нет беднее грешника, и ничего нет богаче добродетельного. Поэтому-то о живущих в благочестии и правоте Павел говорит: "благодарю Бога, потому что в Нем вы обогатились всем, всяким словом и всяким познанием" (1 Кор. 1:4-5), а о нечестивых блаженный Иеремия говорит: "они глупы, потому что не" могут слышать слово Господне (Иер. 5:4). Видишь, как убогими называет отторгнувшихся от благочестия? Итак, грешников, как убогих, Бог милует, от праведников же, как от богатых, взыскивает; первым снисходит ради убожества, а от последних, по богатству их благочестия, строго требует отчета. Как поступает Он с праведниками и грешниками, так точно поступает с богатыми и убогими. Подобно тому, как грешника Он восстанавливает милосердием, а праведника устрашает строгостью, так точно Он проявляет Свое попечение и в делах мира. Если Он видит блистающих достоинствами могущественных царей, князей, всех (словом) кто изобилует богатством, то говорит с ними, возбуждая страх, и с пользой присоединяет к власти страх. "Итак, вразумитесь, цари; научитесь, судьи земли! Служите Господу со страхом и радуйтесь с трепетом" (Пс. 2:10-11), потому что Он есть "Царь царствующих и Господь господствующих" (1 Тим. 6:15). Где начальство власти, там Он прилагает страх Своего царства, где смирение простоты, там приносит врачевство Своего милосердия, потому что Он великий Бог – Царь царствующих и Господь господствующих, и Он, снисходя со Своего достоинства, является по изображению Священного Писания и Отцом сирых, и Судьей вдовиц, будучи в то же время Царем царствующих, Князем княжащих и Господом господствующих. Видишь, сколь велико Его щедрое милосердие? Видишь, как полезен (тот) страх при благочестии и власти, (который внушает Он)? Там, где Он усмотрел, что довольно будет для утешения власти, приложил с пользой страх; а где усмотрел угнетенное приниженностью сиротство и обнищавшее в изнеможении вдовство, там дал в утешение милосердие. Я отец сирых (Пс. 47:6). Бог поступает двояко: являет Свое милосердие и наказывает могущество. Он называет Себя Отцом сирых, желая утешить несчастных и в то же время устрашить людей сильных, чтобы они не обижали сирот и вдовиц. Так как смерть похитила у них: у одного – отца, у другой – мужа, то закон божественной любви восстанавливает тех, кого поразил закон природы, и та же самая благодать в лице Царя святых вдове дает судью, а сироте отца. Итак, если ты, нечестивец, притесняешь вдовиц, то раздражаешь Пекущегося о них, если обижаешь сирот, обижаешь сынов Божьих. Я, говорит, Отец сирых и Судья вдовиц (Пс. 47:6). Кто же так дерзок в своем нечестии, чтобы обижать сынов Божьих и оскорблять вдовиц, о которых заботится Бог? Видишь, как мудро уготовляет Он врачевство благочестия; (видишь, как Он), не изменяясь Сам, а приспособляясь к нуждам человеческим, одним внушает страх, а другим являет милосердие? Итак, воспользуемся спасительным врачевством покаяния, или лучше – получим от Бога врачующее нас покаяние, потому что не мы Ему приносим его, а Он нам даровал его. Видишь строгость Его в законе? Видишь милосердие Его в благодати? Когда я говорю о строгости в законе, то не порицаю суда, а прославляю милосердие евангельской благодати, потому что закон неумолимо наказывал согрешающих, а благодать с великим долготерпением отлагает казнь, чтобы привести (согрешающего) к исправлению. Итак, братия, примем спасительное врачевство покаяния, примем врачевство, очищающее наши грехи. Но истинное покаяние не то, которое произносится лишь на словах, а то, которое утверждается делами и, исходя из самого сердца, истребляет скверну нечестия. "Омойтесь", сказано, (и) "очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих" (Иса. 1:16). Что значит это излишество слов в выражении? Не достаточно ли было сказать: "удалите злые деяния ваши", чтобы показать все? Почему же прибавлено: "от очей Моих"? Потому, что иначе видят глаза людские, и иначе видит око Божье. "Человек смотрит на лице, а Господь смотрит на сердце" (1 Цар. 16:7). Не по виду лишь притворяйтесь кающимися, а покажите плоды покаяния "от очей Моих", которые испытывают тайники сердца.

4. Но и очистившись от грехов, мы должны иметь эти самые грехи перед своими глазами. И если Бог по Своему милосердию простит тебе грех, ты имей его перед глазами ради безопасности своей души, потому что память о прежних грехах предохраняет от будущих, и кто сокрушается о прежних, тот остерегается их повторения. Потому-то и Давид говорит: "грех мой всегда передо мной" (Пс. 50:5), чтобы, имея перед глазами прежние грехи, не впасть в будущие. А что Бог требует от нас такого памятования, послушай, как Сам Он говорит: "Я Сам изглаживаю" грехи "твои", и не "помяну. Ты же припомни Мне; станем судиться", говорит Господь; "говори ты, чтоб оправдаться" (Ис. 43:25-26). Бог не требует для покаяния продолжительного срока: сказал твой грех – и ты оправдан, покаялся – и помилован; не время оправдывает, а усердие кающегося уничтожает грех. Может случиться, что и трудившийся много времени не достигнет спасения, и в короткое время искренно покаявшийся освободится от греха. Блаженный Самуил употребил много времени на молитву о Сауле и много ночей провел без сна, (молясь) о спасении согрешившего, но Бог, не взирая на время, потому что с молитвой пророка не соединилось покаяние согрешившего, говорит Своему пророку: "доколе будешь ты печалиться о Сауле, которого Я отверг" (1 Цар. 16:1). Слово: "доколе" означает продолжительность (молитвы) и настойчивость молившегося. И Бог пренебрег продолжительностью молитвы пророка, потому что с ходатайством праведника не соединилось покаяние царя. Напротив, блаженному Давиду, который, получив от святого пророка Нафана обличение греха, тотчас же вслед за угрозой обнаружил искреннее обращение и сказал: "согрешил я перед Господом" (2 Цар. 12:13), – одно это слово, в одно мгновение произнесенное от чистого сердца, тотчас же лишь только он покаялся, принесло всецелое спасение, потому что за этим словом последовало немедленное исправление. Поэтому Нафан говорит ему: "и Господь снял с тебя грех твой" (2 Цар. 12:13).

Смотри же, как Бог медлителен на наказание и скор на спасение. И подумай, прежде всего, сколько времени милосердый (Бог) отлагал обличение. Давид согрешил; жена понесла во чреве, и никакого обличения в грехе не последовало; целитель греха посылается после того, как родился уже зачатый от греха младенец. Почему же Бог не тотчас же привел к исправлению согрешившего? Потому что знал Он, что в увлечении грехом душа грешников слепотствует, что уши погруженных в глубь греха глухи; поэтому Он и медлит оказанием помощи душе, в которой пылает страсть, и спустя так много времени дает обличение, – и в одно мгновение совершается и покаяние и прощение. "и Господь снял с тебя грех твой". О, домостроительство Божье, приводящее к спасению угрозой! Видишь, как скор Бог на спасение? Точно также поступает Он и с другими людьми, медля на погибель и ускоряя на спасение. У нас, у людей, – употреблю такое сравнение, – здания строятся много времени, и простой дом мы строим немало времени; чтобы построить, требуется, таким образом, много времени, а чтобы разрушить – не много. А у Бога – наоборот. Когда Он устраивает, то строит скоро, а когда разрушает, то разрушает медленно. Скор Бог на устроение, медлен на разрушение, потому что Богу пристойно и то и другое; в первом обнаруживается Его могущество, во втором – благость; по преизбытку могущества Он скор, по великой благости – медлен. Слова наши подтверждаются самым делом. В шесть дней Бог сотворил небо и землю, великие горы, равнины, скалы, долины, леса, травы, источники, реки, рай, все (словом) разнообразие, поражающее глаза наши – это великое и широкое море, острова, приморские и внутренние страны; весь этот видимый мир, со всей его красотой, Бог сотворил в шесть дней; и наполняющие этот мир разумные и неразумные существа и весь видимый нами распорядок Он созидает в шесть дней. И этот Бог, столь скорый в создании (вселенной), по Своей благости оказался медлителен, когда захотел погубить один город. Он хочет разрушить Иерихон и говорит Израилю: обходите его семь дней, и в седьмой день падет стена (Иис. Нав. 6:3-4). Ты созидаешь весь мир в шесть дней, и один ли город разрушаешь в семь дней? Что же препятствует Твоему могуществу? Почему не вдруг разрушаешь его? Не о Тебе ли восклицает пророк: "если бы Ты расторг небеса и сошел! горы растаяли бы от лица Твоего, как от плавящего огня" (Иса. 64:1-2)? Не поведав ли о делах Твоей силы, говорит Давид: "не убоимся, хотя бы поколебалась земля, и горы двинулись в сердце морей" (Пс. 45:3)? Ты можешь переставлять горы, ввергать их в море, а не хочешь (зараз) разрушить одного непокорного города и назначаешь семь дней на его разорение. Почему? Не потому, говорит, что могущество бессильно, а (потому, что) милосердие долготерпеливо. Дарую семь дней, как три дня Ниневии; может статься, что город примет проповедь покаяния и спасется. Но кто будет проповедовать им покаяние? Враги облегали город, вождь окружал стены; велик страх (в городе), велико смятение! Какой же путь покаяния открыл Ты им? Послал ли Ты пророка? Прислал ли благовестника? Был ли кто-нибудь у них, кто внушил бы им полезное? Да, говорит, у них был такой учитель покаяния – та дивная Раав, которую спас Я покаянием. Она была из одного и того же рода; но так как она не была одинаковых с ними мыслей, то, не приобщившись их неверию, она не приобщилась и греху их.

5. И посмотри, какая необычная проповедь милосердия! Тот, который говорит в законе: "не прелюбодействуй", не соблуди (Исх. 20:14), переменяя слово (закона) по милосердию, восклицает через блаженного Иисуса: Раав блудница да будет жива (И. Нав. 6:16). Этот Иисус, сын Навина, говорящий: блудница да будет жива, был прообразом Господа Иисуса, Который говорит: "мытари и блудницы" предварят "вас идут в Царстве" небесном (Матф. 21:31). Но если ей надлежит жить, то зачем она блудница? А если блудница, то для чего "да будет жива"? Я, говорит, указываю на прежнее ее состояние, чтобы ты подивился происшедшей затем перемене. Что же такого, скажешь, сделала Раав, что принесло ей спасение? То ли, что приняла она с миром соглядатаев? Так поступает и (всякая) содержательница гостиницы. Не речами одними только приобретает она спасение, а предшествовавшей им верой и любовью к Богу. И чтобы тебе знать высоту ее веры, послушай, как само Писание повествует и свидетельствует о совершенных ей добрых делах. Она жила в непотребном доме, как драгоценный камень, валяющийся в грязи, как золото, затонувшее в тине, как цвет благочестия, заглушенный тернием; благочестивая душа была заключена в злочестивом месте. Обратите тщательное внимание на слова мои. Она приняла соглядатаев; и от Кого отрекся Израиль в пустыне, Того Раав проповедала в непотребном доме. Для чего упоминаю я об Израиле в пустыне? Когда гора исполнена была облаком, мраком, шумом труб, молнией и другими страшными явлениями, то из среды огня Израиль услышал от Бога: "слушай, Израиль: Господь, Бог" твой, "Господь один есть" (Втор. 6:4), "да не будет у тебя других богов" (Исх. 20:3). Я "на небе вверху и на земле внизу, и нет еще, Бога "кроме" Меня (Втор. 4:39). Израиль после того, как выслушал это, слил тельца и отверг Бога; он забыл Владыку, отвергнул Благодетеля и говорит Аарону: "сделай нам бога" (Исх. 32:1). Если "боги", то почему "сотвори"? Как могут быть богами, если их можно сотворить? Так-то слепая страсть воюет сама с собой и сама себя губит. Один вылит телец, а неблагодарный Израиль восклицает: "вот боги твои, Израиль, который вывел тебя из земли Египетской" (Исх. 32:4). "Вот боги"; одного только видят тельца, один созданный кумир, почему же (говорят) "вот боги"? Этим народ хотел показать, что он покланяется не тому только, что было перед его взорами, а воображает себе и многобожие, высказывает свою мысль, а не просто рассуждает о лежащем перед глазами. Но возвратимся к нашему предмету. Что слышал Израиль, ограждаемый столь многими чудесами, руководимый наставлениями закона, и от чего отвергся, то прославляет Раав, заключенная в непотребном доме. Она говорит соглядатаям: мы узнали, что сотворил Бог ваш египтянам. Иудей говорит: "вот боги твои, Израиль, который вывел тебя из земли Египетской", а блудница приписывает спасение не богам, а Богу: мы узнали, говорит она, что сотворил Бог ваш египтянам в пустыне, услышали, и истаяло сердце наше и нет в нас силы (И. Нав. 2:9,11). Узнали, что сотворил Бог ваш. Видишь, как она верой воспринимает слово Законодателя? Знаю, говорит она, "Бог ваш есть Бог на небе вверху и на земле внизу" и кроме Его нет Бога (И. Нав. 2:11).

Раав прообразовала церковь, некогда оскверненную демонским блудодеянием, а ныне принявшую соглядатаев Христа – апостолов, посланных не Иисусом Навином, но Иисусом – истинным Спасителем. "Знаем", говорит, "Бог ваш есть Бог на небе вверху и на земле внизу" и кроме Его нет Бога. Это (учение) приняли иудеи, и не сохранили; это (учение) услышала церковь, и верно соблюла. Итак, всякой похвалы достойна Раав, прообразовавшая собой церковь. Потому-то и доблестный Павел, уразумев достоинство ее веры и смотря на нее не как на отверженную по причине прежнего состояния ее, а как на угодную Богу по ее благочестивому обращению, сопричисляет ее ко всем святым, и сказав: "верой Авель принес жертву" (Евр. 11:4), верой Авраам сделал то-то и то-то, "верой Ной подготовил ковчег" (Евр. 11:7), верой Моисей сделал и совершил такие-то и такие-то дела и, упомянув по порядку многих святых, наконец присовокупил: "верой Раав блудница, с миром приняв соглядатаев и проводив их другим путем, не погибла с неверными" (Евр. 11:31). И посмотри, с какой великой мудростью соединяет она свои добрые чувства. Когда посланные царем сыскать соглядатаев говорят ей: "не вошли ли к тебе мужи?" – она отвечает им: "да, вошли". Сначала она утверждает истину, чтобы присоединить затем ложь, потому что сама по себе одна ложь никогда не заслужит доверия, если не оградит себя наперед истиной. Поэтому-то те, кто желает солгать убедительно, сначала говорят правду, и то, что известно всем, а затем присоединяют уже ложное и сомнительное. "Вошли к тебе соглядатаи?" "Да", – говорит она. Если бы она сначала сказала "нет", то подала бы посланным повод к розыску. Но она говорит: вошли и вышли таким-то путем; "гонитесь скорее за ними, вы догоните их" (И. Нав. 2:5). О, прекрасная ложь! О, прекрасный обман, не предающий (на поругание) божественного, но сохраняющий благочестие! Итак, если Раав покаянием удостоилась такого спасения, если она прославляется устами святых, устами Иисуса Навина, возглашающего в пустыне: да жива будет Раав блудница, равно как и Павла, который говорит: "верой Раав блудница, не погибла с неверными", то не тем ли больше получим спасение мы, если принесем покаяние? Настоящая жизнь есть время покаяния; обременяющие нас грехи грозят нам великой опасностью, если покаяние не предотвратит наказания. "Предстанем лицу Его со славословием" (Пс. 94:2), угасим пожар греховный, не изобильной водой, а малыми слезами. Велик огонь греха, но угасает от немногих слез, потому что слеза гасит пожар греховный и омывает зловоние греха. Об этом свидетельствует блаженный Давид, когда он, указывая, как сильна слеза, говорит: "каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою" (Пс. 6:7). Если бы он хотел означить только обилие слез, то достаточно было бы сказать: "слезами моими омочаю постель мою"; для чего же он наперед сказал: "омываю"? Для того чтобы показать, что слезы омывают и очищают от грехов.

6. Грехи служат причиной всех несчастий; за грехи насылаются печали, за грехи беспокойства, за грехи войны, за грехи болезни и все тяжкие страдания, какие только с нами ни случаются. Подобно тому, как искусные врачи не довольствуются исследованием видимых (признаков) болезней, а разыскивают причину видимых (ими болезней), так и Спаситель, желая показать, что грех служит причиной всех человеческих бедствий, обращаясь к расслабленному телом, – так как Целитель душ знал, что последний сначала расслабел душой, а затем уже и телом, – говорит ему: "ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже" (Иоан. 5:14); следовательно, причиной и предшествующей болезни был грех. Он служит причиной наказания, он причина печали, он бывает источником и всякого несчастья. Впрочем, я дивлюсь тому, как Бог, определивший вначале человеку печаль (в наказание) за грех, нарушает (новым) определением (бывшее раньше) определение и уничтожает (новым) осуждением (прежде бывшее) осуждение. А как, – послушай. За грех дана была печаль, и печалью разрушается грех. Тщательно внимай словам моим. Бог, угрожая жене и налагая наказание за преступление, говорит ей: "в болезни будешь рождать детей" (Быт. 3:16), и этими словами показал, что болезнь – плод греха. Но, о, Великощедрый! То самое, что дал в наказание, обратил (в средство) к спасению. Грех породил печаль, печаль истребила грех. Как червь, рождаясь из дерева, губит самое дерево, так и печаль, рожденная грехом, истребляет грех, когда сопровождается покаянием. Поэтому Павел и говорит: "печаль ради Бога производит неизменное покаяние к спасению" (2 Кор. 7:10). Прекрасна печаль в душах искренно кающихся; приличен грешникам плач о грехах: "блаженны плачущие, ибо они утешатся" (Матф. 5:4); восплачь о грехе, чтобы тебе не восплакать о наказании; оправдайся перед Судьей прежде, чем предстанешь перед судилищем. Или ты не знаешь, что все, желающие смягчить судью, умоляют его не при самом разбирательстве дела, а умоляют еще до прихода на суд или через друзей, или через покровителей, или каким-нибудь иным способом? То же следует сказать и относительно Бога: во время суда нельзя уже склонить Судью, до наступления же суда можно умолить Его. Потому-то и говорит Давид: "предстанем лицу Его со славословием" (Пс. 94:2). Там Великого Судью уже не прельстит ораторское искусство, не поколеблет могущество; Он ни на достоинства не взирает, ни лица на стыдится, ни деньгами не подкупается, но страшно и неумолимо Его правосудие.

Итак, будем здесь смягчать и молить Судью; здесь станем преклонять Его всеми силами, но не деньгами; впрочем, если нужно сказать правду, Человеколюбец преклоняется и деньгами, которые принимает Он не Сам, а через бедных. Дай нуждающемуся денег – и ты умолил Судью. Говорю это, заботясь о вас, как близких друзьях, потому что покаяние без милостыни мертво и лишено крыльев; не может окрылиться покаяние, не имея крыла милостыни. Вот почему для Корнилия, чистосердечно покаявшегося, милостыня сделалась крылом благочестия: "милостыни твои", говорится в Писании, "и молитвы твои пришли" на небо (Деян. 10:4), потому что, если бы покаяние его не имело крыла милостыни, то не взошло бы на небо. Теперь (и нам) отверзлось торжище милостыни: мы видим пленников и нищих, видим бродящих на площади, видим вопиющих, видим плачущих, видим стонущих; дивное торжище предлежит нам; цель же всякого торжища и забота всякого купца состоят не в ином чем, как в том, чтобы за малую цену купить, что продается, а продать за большую. Не в этом ли цель всякого купца? Не с тем ли намерением начинают заниматься торговлей, чтобы за дорогую цену продать дешево купленное, и, таким образом, получить во много раз большие барыши? Такое-то торжище предложил нам и Бог; приобрети оправдание не дорогой ценой, чтобы за дорогую продать его впоследствии, если только воздаяние можно назвать перепродажей. Здесь оправдание покупается недорогой ценой: ничего не стоящим куском хлеба, дешевой одеждой, чашей холодной воды: "кто напоит чашей холодной воды, истинно говорю вам", говорит Учитель духовной купли, "не потеряет награды своей" (Матф. 10:42). За чашу студеной воды есть награда, а за одежды и деньги, подаваемые с целью благодеяния, не будет награды? Наоборот, даже великая награда. Итак, для чего упомянул Он о чаше студеной воды? Он хотел этим указать на милостыню, не требующую никаких издержек. На студеную воду ты не тратишь ни дров, не иждиваешь и ничего другого. Если же так высоко ценится милость благодеяния там, где подаяние чуждо издержек, то какого воздаяния следует ожидать от праведного Судьи в том случае, когда снабжают (бедных) одеждами, раздают деньги и обильно наделяют прочими благами? Итак, доколе будут лежать перед нами добродетели, которые можно приобрести недорогой ценой, возьмем их, восхитим, купим у Великощедрого. "Жаждущие", говорит Писание, "идите все к водам; даже и вы, у которых нет серебра, идите, покупайте" (Иса. 55:1). Доколе предлежит торг, купим милостыню, лучше же сказать – милостыней купим спасение. Ты одеваешь Христа, когда одеваешь нищего. Это, скажешь, я знаю прекрасно и твердо; это я и раньше знал, не ты первый учишь, не от тебя от первого слышу это; не необычное ты проповедуешь, а чему часто учили нас многие из присутствующих. Знаю и сам я, знаю, что вас часто наставляли в этих и подобных истинах: но, о, если бы мы, часто обучаясь им, хотя немного сделали хорошего! "благотворящий бедному дает взаймы Господу" (Притч. 19:17). Дадим взаймы Богу милостыню, чтобы воспринять от Него милосердное воздаяние. О, сколь мудро это изречение: "благотворящий бедному дает взаймы Господу"! Почему не сказано: "благотворящий бедному" дает Богу, а: "дает взаймы"? Знало Писание наше корыстолюбие, приметило, что алчность наша, питаемая любостяжанием, ищет излишества; для того и сказало оно не просто: "благотворящий бедному" дает Богу, дабы ты не подумал, что дело идет о простом возмездии, но сказано: "благотворящий бедному дает взаймы Господу". Если Бог берет у нас взаймы, то Он уже наш должник. Итак, каким же хочешь ты иметь Его – судьей, или должником? Должник чтит дающего взаймы, судья же не щадит получающего взаймы.

7. Необходимо рассмотреть еще и другую причину, почему Бог сказал, что подающий бедняку дает взаймы Мне. Так как Он знал, что наше любостяжание стремится к прибытку, как я сказал раньше, и что имеющий деньги ни в каком случае не захочет дать в займы без ручательства, потому что заимодавец требует или залога, или обеспечения, или поручителя, и под этими тремя ручательствами вверяет свои деньги, т. е. когда, как выше сказано, или возьмет поручительство, или залог, или обеспечение; так как знал Бог, что без таких ручательств никто не дает взаймы, что всякий руководится не человеколюбием, а взирает на одну только прибыль, между тем бедняк лишен подобного рода ручательств, потому что не имеет ни залога, – ибо ничем не владеет, – ни обеспечения, – ибо наг, – ни поручителя, – ибо по бедности ему не доверяют; так как знал Бог, что бедняк подвергается опасности по своей бедности, а имеющий деньги подвергается опасности за свое жестокосердие, то сделал Себя посредником (между тем и другим), для бедняка стал поручителем, а для заимодавца залогом. Не веришь ты, говорит Он, бедняку ради его скудости, поверь Мне ради Моего богатства. Увидел бедного – и оказал сожаление, увидел бедного – и не презрел, но Себя Самого дал порукой за неимущего и по Своей великой благости пришел на помощь нуждающемуся, о каковом Его милосердии свидетельствует блаженный Давид, говоря: "ибо Он стоит одесную бедного" (Пс. 108:31). "Благотворящий бедному дает взаймы Господу" (Притч. 19:7). Будь, говорит, благонадежен: Мне взаймы даешь. Что же такое приобрету я, если даю Тебе взаймы? Поистине, преступнейшее дело – требовать отчета от Бога. Впрочем, снисходя твоему беззаконию и желая милосердием победить твою жестокость, исследуем и это. Какую пользу получаешь ты, когда даешь взаймы другим? Какого прибытка ищешь ты от них? Не на сто ли ищешь один, если ищешь законной лихвы; а если обогащаешься, увлекаясь своей алчностью, то соберешь двойной или тройной неправедный плод. Но я награждаю большим твою страсть к любостяжанию; иду дальше твоих ненасытных желаний; богатством моим покрываю твои безмерные стремления. Ты ищешь в сто раз меньшего, а Я даю тебе в сто раз большее. Итак, Ты заимствуешь, Господи, Ты берешь здесь от меня взаймы милостыню, подаваемую нищему, чтобы некогда мне воздать ее? Тогда я ищу договора и желаю утвердить взаимные условия; объяви мне время уплаты, назначь определенный срок, когда я получу обратно долг. Совершенно излишни такие условия. "Верен Господь во всех словах своих" (Пс.144:13). Но так как честный должник обыкновенно определяет срок и назначает день (уплаты), то послушай, когда и где воздаст тебе долг Тот, Кто взял у тебя взаймы через нищего. Когда "сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его" (здесь обрати внимание, как честно поступает должник по отношению к заимодавцу, с какой великой благодарностью воздает взявший взаймы): "придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира". За что? За то, что "алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; наг" был, "и вы одели Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне; был странником, и вы приняли Меня" (Матф. 25:31,33-36). Тогда хорошо послужившие в этой жизни, взирая на собственную немощь и на достоинство взявшего взаймы, говорят: "Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили" (Матф. 25:37). Тебя, на Которого "очи всех уповают, и Ты даешь им пищу их в свое время" в изобилии (Пс. 144:15)? О, великая благость! Он скрывает Свое величие ради милосердия. "Алкал Я, и вы дали Мне есть". О, великая благость! О, безмерная милость! "Дает пищу всякой плоти" (Пс. 135:25), отверзающий руки Свои и исполняющий "все живущее по благоволению" (Пс. 144:16), алкал, говорит, и "дали Мне есть", не по унижению Своего достоинства, а по человеколюбию Своему, ставшему порукой за бедных. "Жаждал, и вы напоили Меня". Кто говорит это? Тот, Кто вливает водное естество в озера, реки и источники, Тот, Кто говорит в Евангелии: "кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой" (Иоан. 7:38), Тот, Кто сказал: "кто жаждет, иди ко Мне и пей" (Иоан. 7:37). Но говорит еще: "наг" был, "и одели Меня". Мы одели Того, Кто одевает небо облаками, Кто облекает всю церковь и вселенную. "Все вы", говорится в Писании, "во Христа крестившиеся, во Христа облеклись" (Гал. 3:27). "В темнице" был. Ты ли в темнице, "освобождает узников от оков" (Пс. 67:7)? Изъясни, что говоришь, потому что величие отрицает говоримое Тобой. Когда видели мы Тебя в такой нужде? Когда сделали это? "Так как", отвечает Он, "сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне" (Матф. 25:40). Не истинно ли изречение: "Благотворящий бедному дает взаймы Господу"? И вот что, заметь, удивительно: ни о какой другой добродетели не упоминает Он, кроме дел милостыни, хотя и мог сказать: "придите благословенные", потому что вы целомудренно жили, потому что сохранили девство, избрали евангельское житие, но умалчивает об этом, не потому, чтобы недостойно было упоминания, а потому, что эти добродетели ниже милосердия. Но как этим, стоящим одесную, Он назначил царство, дарованное за милосердие, так, наоборот, стоящим с левой стороны грозно изрек наказание за не принесение плода (милостыни). "Идите проклятые" в мрак кромешный, "уготованный дьяволу и ангелам его" (Матф. 25:41). Почему? За что? За то, что алкал, "и не дали Мне есть" (Матф. 25:42). Не сказал: за то, что блудодействовали, прелюбодействовали, за то, что воровали, лжесвидетельствовали, за то, что нарушили клятву; нет сомнения, и это – пороки, но более простительные, чем бесчеловечие и немилосердие. Почему, Господи, не упоминаешь Ты о других грехах? Не сужу, говорит, грех, но жестокость; не сужу согрешивших, но не покаявшихся. За жестокосердие осуждаю вас, за то, что, имея такое великое и сильное врачевство к спасению – милостыню, которой заглаживаются все грехи, вы презрели такое благодеяние. Итак, я поношу жестокосердие, как корень зла и всякого нечестия; хвалю (напротив) милосердие, как корень всех благ, – и одним угрожаю огнем вечным, а другим обещаю царство небесное. Хороши, Владыка, и обетования Твои, прекрасно и Твое ожидаемое царство, равно полезна и геенна, которой Ты угрожаешь; одно – потому что поощряет нас, другая – потому что устрашает. Прекрасно поощряет царство, а геенна к пользе устрашает, потому что Бог грозит геенной не потому, чтобы желал ввергнуть в геенну, а чтобы избавить нас от геенны: если бы Он хотел наказать, то не грозил бы наперед, чтобы мы не предостерегались и не избежали угрозы. Бог угрожает мщением, чтобы мы избежали действительного мщения; устрашает словом, чтобы не наказать самым делом. Итак, дадим Богу взаймы милосердие. Дадим взаймы, чтобы, как я сказал раньше, обрести Его должником, а не судьей, потому что должник стыдится заимодавца, стыдится – и оказывает ему почтение. Если заимодавец придет к дверям должника, то последний убегает, если не имеет средств (к уплате), а если имеет, смело принимает его. Обрати внимание еще и на нечто другое, что заставляет удивляться Праведному Судье, если сравнить это с образом поведения людей. Если ты дашь взаймы какому-нибудь бедняку, а должник впоследствии разбогатеет и окажется, наконец, в силах уплатить долг, тогда он отдает его, таясь от людей, чтобы не испытывать стыда за прежнее свое состояние, и выражает (заимодавцу) благодарность, а благодеяние его скрывает, стыдясь прежней нужды. Бог же поступает не так: Он тайно берет взаймы, а возвращает долг явно, потому что когда Он получает заем, то получает его через тайную милостыню, а когда отдает, то отдает перед взорами всей твари. Но, может быть, кто-нибудь скажет: почему же Бог точно так же, как Он даровал мне – богатому, не дал и бедному? Конечно, Он мог дать одинаково и тебе, и убогому; но не пожелал Он, чтобы и твое богатство было бесплодно, и его бедность оставалась без награды. Тебе – богатому Он повелел богатеть милостыней и расточать в правде, ибо "расточил", сказано, "роздал нищим; правда его пребывает во веки" (Пс. 111:9). Видишь, что богатый посредством милостыни собирает себе правду вечную? Рассуди опять и о бедном: у него нет богатства, которым он мог бы заслужить правду; но зато у него есть бедность, которой он приобретает терпение вечное, ибо "надежда бедных не погибнет" во век (Пс. 9:19) о Христе Господе нашем, Которому слава во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА ВОСЬМАЯ.

О Покаянии.

ХОТЯ вчера я отлучился от вас, но не по своей воле, а по необходимости; отлучился от вас телом, но не сердцем, отлучился плотью, но не мыслью, потому что я, насколько было сил моих, обнимал всех вас и носил в своей памяти. И вот опять, братья, лишь только временная эта болезнь оставила меня, я как можно скорее поспешил увидеть лицо ваше, и с остатками еще недуга побежал к вашей любви. Больные, излечившись от недуга, спешат в купальни и бани, а я счел достойным посмотреть вожделенные лица ваши и удовлетворить, по долгу моему, вашему желанию слушать меня, – пожелал увидеть это великое море, в котором нет соли, море, не вздымаемое волнами; пришел я посмотреть вашу очищенную ниву. Где, в самом деле, такая пристань, как церковь? Где такой рай, как наше собрание? Нет здесь змея – наветника, но Христос, открывающий тайны. Нет Евы, виновницы падения, но церковь – восстановительница падшего. Нет здесь листов древесных, но плод духовный. Нет здесь ограды терновой, но лоза плодовитая. А если я найду здесь терновник, то превращу его в маслину, потому что, то, что бывает здесь, зависит не от недостатка природы, а от свободного произволения. Если же увижу я волка, сделаю его овцой, не через изменение самой природы, а переменой его воли.

Поэтому не погрешил бы тот, кто назвал бы церковь лучше ковчега, потому что ковчег принимал животных и сохранял их такими же животными, а церковь принимает животных и переменяет их. Например, вошел туда ястреб – и вышел он (оттуда) ястребом, вошел волк – волком и вышел; а здесь кто входит ястребом, выходит голубем, входит волк – выходит овца; входит змея, и выходит ягненок, не потому, что переменяется природа, а оттого, что зло изгоняется. Вот почему я не перестаю говорить вам о покаянии, потому что покаяние, тягостное и страшное для грешника, есть врачевство грехов, средство, истребляющее беззаконие, иждивение слез, дерзновение к Богу, оружие на дьявола, меч, отсекающий его голову, надежда на спасение, устранение отчаяния; оно отверзает человеку небо, оно возводит его в рай, оно побеждает дьявола. Вот почему не перестаю беседовать о покаянии, вселяющем в нас смелую надежду на победу (над врагом). Ты грешник? Не отчаивайся; не перестану укреплять вас этими лекарствами, потому что знаю я, каково это оружие против дьявола – не предаваться нам отчаянию. Если у тебя есть грехи, не отчаивайся, – не перестану постоянно повторять это, – и если каждый день согрешаешь, каждый день кайся. Подобно тому, как в обветшавших домах, когда они сгниют, мы удаляем сгнившие части и заменяем новыми, и никогда не покидаем подобных забот, так точно и ты: обветшал сегодня от греха? Обнови себя покаянием. Можно ли, скажешь, спастись покаявшемуся? Вполне возможно. Хотя бы я всю жизнь провел в грехах, но если покаюсь, спасусь? Конечно. Чем это может быть доказано? Милосердием твоего Владыки. Разве я надеюсь на твое покаяние? Разве твое покаяние может, в самом деле, очистить такие скверны? Если бы одно только покаяние было, тебе действительно следовало бы бояться; но так как с покаянием соединяется Божье милосердие, а для божественного милосердия меры нет и нельзя изречь словом Его благости, – твоя злоба имеет меру, а у врачевства нет меры; твоя злоба, какова бы ни была, есть злоба человеческая, а человеколюбие Божье неизреченно, – то надейся, что оно преодолеет твою злобу. Подумай, может ли упавшая в море искра светиться? Как мала искра в отношении к морю, так ничтожен и грех в отношении к милосердию Божьему, да и не так, а в гораздо сильнейшей степени, потому что море, как бы оно велико ни было, все же имеет пределы, а Божье милосердие безгранично.

Говорю это не с той целью, чтобы сделать вас нерадивыми, но чтобы внушить вам больше ревности. Часто убеждал я не ходить в театр. Ты слышал, но не повиновался, ходил в театр, не послушал моего слова; не стыдись опять придти (сюда) и слушать. Слышал, скажешь ты, и не исполнил: как могу придти (сюда) опять? Но ты, по крайней мере, уже сознаешь, что не исполнил; ты уже стыдишься; тебе совестно; ты безо всякого обличителя налагаешь уже на себя узду; слово мое уже вкоренилось в тебе, поучение мое исправляет тебя даже без моего присутствия. Ты не соблюл (сказанного), но ты осудил себя и тем наполовину уже соблюл; хоть ты и не соблюл, однако признался (по крайней мере), что не соблюл. Кто осуждает сам себя за неисполнение, тот стремится уже к выполнению. Ты был на зрелище? Совершил преступление? Стал пленником блудницы? Но, вышедши из театра, ты опять опамятовался и почувствовал стыд? Приди. Ты опечалился? Помолись Богу: ты не далек уже от исправления. Горе мне, скажешь, – слышал я, и не исполнил: как войду в церковь? Как стану опять слушать? Но тогда-то, напротив, и войди сюда, когда не соблюл, чтобы опять выслушать и исполнить. Если врач приложит тебе пластырь, но не вылечит тебя, то не прикладывает ли его опять на другой день? Когда дровосек, желая срубить дуб, берет топор, рубит корень, то если с одного удара не упадет бесплодное дерево, не наносит ли он второго удара, четвертого, пятого, десятого? Так и ты делай. Блудница тот же дуб, бесплодное дерево, произращающее желуди – пищу бессловесных свиней; она издавна укоренилась в сердце твоем, в деревянной ограде заключила твою совесть. Слово мое тот же топор. Ты слушал его один день; как же в один день упадет то, что вкоренилось издавна? Если и дважды услышишь, если и трижды, если и сто, и тысячу раз, не будет удивительно; только вырви застарелый порок, дурную привычку. Манну вкушали иудеи и требовали египетского луку, говоря: хорошо было нам в Египте. Так гнусна и зловредна привычка. И хотя бы ты десять дней пожил добродетельно; хотя бы сто, триста дней, я не буду еще доволен, и стану благодарить и обнимать тебя; я хочу только одного, – чтобы ты не ослабевал, а стыдился бы и осуждал себя.

2. Опять, беседовал я о любви; ты выслушал, ушел и ограбил? Делами ты не оправдал наставления? Не стыдись вновь придти в церковь. Стыдись грешить, но не стыдись каяться. Смотри, что сделал тебе дьявол. О двух вещах следует рассудить: о грехе и покаянии. Грех есть рана, покаяние – врачевство. Что для тела раны и лекарства, то для души грехи и покаяние. Но грех сопровождается стыдом, а покаяние дает дерзновение. Обрати тщательное внимание, умоляю тебя, на слова мои, – чтобы тебе не смешивать предметов, и не лишиться пользы (от моего наставления). Язва и врачевство, грех и покаяние. Язва – грех; врачевство – покаяние. В язве – гной; в лекарстве – очищение гноя. В грехе – гной, в грехе – поношение, в грехе – посмеяние; в покаянии – дерзновение, в покаянии – свобода, в покаянии – очищение грехов. Обрати тщательное внимание. За грехом следует стыд; покаяние сопровождается дерзновением. Уразумел, что говорю я? Сатана извратил естественный порядок: греху он дал дерзость, а покаянию – стыд. Не отстану до вечера (объяснять это), до тех пор, пока не разрешу (того, о чем начал говорить). Я должен исполнить обещание и не могу отступить. Есть язва и лекарство. В язве гной; лекарство обладает силой очищать гной. В лекарстве ли гной? В язве ли целительна сила? Не имеют ли и то и другое своего собственного свойства. Может ли сообщиться первое последнему, или последнее первому? Ни в каком случае. Перейдем к душе, отягченной грехами. Грех имеет своим уделом поношение и бесчестие; покаяние сопровождается смелой надеждой, покаяние соединено с постом, покаяние дает оправдание. "Говори ты, чтоб оправдаться" (Иса. 43:26). "Праведный себя самого обвиняет в первословии" (Притч. 18:17)[1]. Итак, сатана, зная, что за грехом следует стыд, который легко может отвратить от него согрешающего, а покаяние сопровождается дерзновением, которое в силах привлечь кающегося, извратил естественный порядок, и стыд отдал покаянию, а дерзновение – греху. Каким же это образом? А вот как: пленяется кто-нибудь безумной страстью к всенародной блуднице; следует он за блудницей как пленник, входит в ее жилище, и, не стыдясь, не краснея, отдается блуднице, совершает грех, и нет у него ни стыда, ни стеснения. По окончании греха он выходит оттуда и стыдится покаяться. Несчастный! Когда отдавался блуднице, тогда тебе не было стыдно, а когда пришел каяться, тогда стыдишься? О чем он, скажи мне, стыдится теперь, если не стыдился, когда предавался блуду? Делает (постыдное) дело, и не стыдится, а слова стыдится? Злодейство дьявола это. В грехе он не допускает ему стыдиться, а всенародно дозволяет ему бесчестить себя, потому что знает, что если грешник почувствует стыд, то убежит от греха; в покаянии (напротив) заставляет его стыдиться, зная, что стыдящийся не покается. Два зла учиняет он: вовлекает в грех и удерживает от покаяния. В чем же стыд, наконец? Когда предаешься блуду, – не стыдишься, а когда принимаешь врачевство, – стыдишься? Тебе стыдно, когда освобождаешься от греха? Тогда надлежало тебе стыдиться, тогда должен был чувствовать стыд, когда грешил. Когда был грешником, – не стыдился, когда же стал праведником, – стыдишься? "Говори ты, чтоб оправдаться" (Иса. 43:26). О, милосердие Владыки! Не сказал, "чтобы не быть наказанным", но: "чтоб оправдаться". Неужели для него не достаточно, что Ты не наказываешь его, а еще делаешь праведным? Подлинно так. Но обрати тщательное внимание на изречение. Праведником, говорит, сделаю его. Где же сделал это Бог? Когда Он спас разбойника за то лишь, что тот сказал другому: "или ты не боишься Бога; мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли", Спаситель говорит ему: "ныне же будешь со Мной в раю" (Лук. 23:40-41,43). Не сказал: освобождаю тебя от наказания и муки, но вводит его оправданным в рай.

Видишь, как он через исповедание стал праведником? Многомилосерд Бог! Он Сына не пощадил, чтобы пощадить раба; предал Единородного, чтобы искупить неблагодарных рабов; кровь Сына Своего положил вместо цены. О, человеколюбие Владыки! И не повторяй мне опять: много согрешил я, – как я могу спастись? Ты не можешь, Владыка твой может, и так, что изгладит грехи. Тщательно внимай слову. Изглаживает Он так грехи, что не остается даже и следа их. На телах это невозможно: как бы много ни старался врач, сколько бы снадобий ни прикладывал к ране, – только рана скроется; и часто случается, что кто-нибудь получит удар по лицу и залечит рану, а шрам остается и безобразием лица указывает на бывшую рану. Врач старается всевозможными средствами уничтожить и шрам, но оказывается не в силах, потому что ему противится и слабость природы, и бессилие искусства, и ничтожество лекарств. Когда же Бог изглаживает грехи, то не оставляет ни шрама, не попускает остаться и следу, но вместе со здоровьем дарует и благообразие, вместе с освобождением от наказания дает и оправдание и делает согрешившего равным не согрешившему. Он уничтожает грех, и обращает его ни во что, как будто его и не было; так Он истребляет его, (что не остается) ни шрама, ни следа, ни приметы, ни знака.

3. Но откуда видно это? Я должен представить и доказательство тому, о чем говорю, но не от собственных домыслов, а от Писаний дать подтверждение, чтобы свидетельство было вполне надежно. Приведу вам (в качестве доказательства) людей, покрытых ранами, целый народ, исполненный язвами, гноем, червями (до того, что он) весь – рана, весь – язва, и, однако, может так излечиться, что не останется ни шрама, ни следа, ни знака; приведу людей, которые имеют не одну рану, не две, не три, не четыре, а в ранах с ног до головы. Прилежно внимай словам моим, потому что всех касается это наше спасительное слово. Я приготовляю лекарства лучшие, чем (готовят) врачи, такие, каких не могут приготовить и цари. Что может царь? Выпустить может из темницы, но освободить от геенны не в силах; может дать денег, а души спасти не в состоянии. Я вручаю вас покровительству покаяния, чтобы вы узнали его могущество, чтобы узнали его силу, чтобы узнали, что грех не может победить его и что нет греха, который в силах был бы преодолеть его могущество. Приведу не одного, не двоих, не троих, а тысячи людей, покрытых струпьями, язвами, зараженных бесчисленными грехами, которые так могли спастись покаянием, что не осталось ни следа, ни знака прежних язв. Но усердно внимайте словам, да и не только внимайте, а и запоминайте то, что будет сказано, чтобы вы могли наставить и отсутствующих, и, таким образом, возжечь ревность тех, которые лишены пользы нынешнего слова. Итак, пусть предстанет Исаия, зревший серафимов, слышавший их таинственную песнь, и прорекший много о Христе. Спросим, что говорит он. "Видение Исаии, которое он видел об Иудее и Иерусалиме" (Иса. 1:1). Скажи видение, какое видел ты, скажи мне. "Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит" (Иса. 1:2). Иное ты обещал, и иное говоришь. Что же иное обещал я? Ты начинаешь словами: "Видение об Иудее и Иерусалиме", а потом, оставив Иудею и Иерусалим, беседуешь с небом и обращаешь слово к земле, оставив же и словесных людей, беседуешь с бессловесными стихиями? Это потому, что словесные стали неразумнее бессловесных. И не только поэтому, но подобно тому, как Моисей, намереваясь ввести иудеев в землю обетования и предвидя будущее, – что они пренебрегут дарованными им благами, – говорит: "внимай, небо, я буду говорить; и слушай, земля, слова уст моих " (Вт. 32:1), засвидетельствую вам, иудеи, небом и землей, говорит Моисей, что если войдете в обетованную землю и оставите Господа Бога, то рассеяны будете по всем народам; так и Исаия, когда (при нем) угроза готова была исполниться на деле, не мог призвать в свидетели умершего уже Моисея и тех, кто слышал его и давно скончался, почему и призывает свидетелями те самые стихии, которыми свидетельствовал Моисей. Вот вы отпали от обетования; вот вы оставили Бога: как поставлю в свидетели тебя, Моисей? Ты умер и скончался. Как призову Аарона? И он предался смерти. Не можешь поставить меня в свидетели? Призови стихии, потому что и я при своей жизни не свидетельствовал ни самим Аароном, ни кем другим, потому именно, что они должны были скончаться, а пребывающими стихиями засвидетельствовал вам, – небом и землей. Итак, Исаия говорит: "слушайте, небеса, и внимай, земля", Вас повелел призвать сегодня в свидетели Моисей. Но не поэтому только призывает он эти стихии, а и потому еще, что он говорил к иудеям. "Слушай, небо", потому что ты одождило манну; "внимай, земля", потому что ты дала перепелов. "Слушай, небо", слушай, потому что ты одождило манну, ты явило сверхъестественное, – вверху было и гумну уподобилось. "Внимай, земля", потому что ты была долу, и устроила трапезу без предуготовлений. Бездействовала природа, но действовала благодать. Не трудились волы, но произрастал колос; не было ни рук поварских, ни приказания, но манна, освященный источник, служило им вместо всего. Природа забыла о своей немощи. Как не изнашивались одежды их? Как не ветшала обувь их? Все готово было к их услугам. "Слушайте, небеса, и внимай, земля". Не смотря на все удостоверения (Божьего покровительства) и явные благодеяния, Владыка терпит оскорбление. К кому обращу слово, как не к вам? Человека не имею, который послушал бы (меня). Вот я пришел, и нет человека; говорил, и не было слушающего. С неразумными беседую, потому что разумные пали ниже неразумных. Поэтому и другой пророк, видя, как безумствует царь, как почитается кумир, а Бог предается бесчестию, и все одержимы страхом, говорит: послушай, алтарь, послушай меня (3 Цар. 13:2). Ты говоришь с камнем? Да, потому что царь бесчувственнее камня. Послушай меня, алтарь, послушай: "так говорит Господь", и тотчас же алтарь расселся (3 Цар. 13:5). Камень послушал, камень распался и пролил жертву. Как же не услышал человек? Он простер руку свою, чтобы схватить пророка. Что же делает Бог? Он сделал сухой его руку. Примечай, что сотворил (Бог), заметь милосердие Владыки и грех раба. Почему с самого начала не иссушил Он его руки? Потому, что хотел вразумить его разрушением камня. Если бы не разрушился камень, пощадил бы я тебя; но так как камень развалился, а ты не исправился, то навожу на тебя гнев мой. Простер (царь) руку свою, чтобы схватить пророка, и высохла рука. Так водружен был трофей. Столько оруженосцев и вождей, такое громадное войско присутствовало здесь, а он (царь) не мог согнуть руки своей, рука так и оставалась (простертой), громко возвещая о поражении нечестия и победе благочестия, милосердии Божьем и о безумии царя. И согнуть ее (царь) не мог.

4. Но чтобы нам, при постоянных уклонениях в сторону, не потерять из виду нашего предмета, покажем то, что обещали. Что же я обещал? Обещал я доказать, что если кто имеет и множество ран, но покается и сделает доброе дело, то Бог так заглаживает их, что не остается ни знака, ни следа, ни признака грехов. Это я обещал, это постараюсь доказать. "Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит". Скажи мне, что "говорит" Он? "Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против Меня. Вол знает владетеля своего" (они бессловесных бессловеснее); "и осел – ясли господина своего" (несмысленнее ослов они); "а Израиль не знает [Меня], народ Мой не разумеет. Увы, народ грешный" (Иса. 1:2-4). Зачем он говорит это? Разве нет надежды на спасение? Зачем, скажи мне, говоришь ты: "увы"? Затем, что не нахожу исцеления. Почему говоришь: "увы"? Потому, что давал я врачевство и не зажила рана, – поэтому Я и отвратился. Что же мне делать? Не стану и стараться об излечении. Словом "увы" Он подражает плачущей женщине, и хорошо поступает. Обратите, прошу вас, тщательное внимание. Почему говорит: "увы"? Потому что, то же самое бывает и при телесных болезнях. Когда врач видит, что для больного нет надежды на спасение, то плачет, и домашние с родственниками рыдают и стенают, но уже тщетно и напрасно, потому что когда больной должен умереть, то хотя бы восплакал весь мир, он не воздвигнет его. Плач этот происходит следовательно от печали, а не оттого, что будто бы он мог возвратить здоровье. Но в отношении к душе этого не бывает; если ты восплачешь, то часто случается, что и воскресишь мертвого душой. Почему? Потому, что умершее тело не восстает человеческой силой, а умершая душа восстает через покаяние. Смотри на блудника и восплачь о нем, и не раз восставишь его. Поэтому-то и Павел не только писал, не только увещевал, но и слезно плакал, уча (тому же) всех вас. Пусть ты учишь; для чего еще и плачешь? Для того чтобы, если бессильно будет наставление, помогли слезы. Так точно плачет и пророк. И Господь наш, предвидя разрушение Иерусалима, говорит: "Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных" к нему (Матф. 23:37), – обращается с речью к падшему городу, подражая плачущему человеку. Так и пророк говорит: "увы, народ грешный, народ, обремененный беззакониями" (Иса. 1:4). Нет здорового места на теле. Видишь, как они покрыты язвами? "Племя злодеев, сыны погибельные" (Иса. 1:4). Почему плачешь ты, скажи мне? "Оставили Господа, презрели Святого Израилева" (Иса. 1:4). "Во что вас бить еще" (Иса. 1:5)? Чем еще поражу вас? Голодом ли? Губительной ли язвой? Все наказания посланы, а нечестие ваше не истребилось. "Продолжающие свое упорство – вся голова в язвах, и все сердце исчахло" (Иса. 1:5). Нет ни струпа, ни язвы (Иса. 1:6). Новое говоришь ты. Незадолго ты говорил: "племя злодеев, сыны погибельные; Оставили Господа, презрели Святого Израилева", и: "увы, народ грешный". Ты плачешь, скорбишь, рыдаешь, считаешь раны, а потом говоришь: "язвы, пятна"? Обрати внимание. Рана называется так тогда, когда все прочие части тела здоровы, а одна часть поражена нечувствительностью. А здесь (пророк) говорит, что все тело – струп. "От подошвы ноги до темени головы нет у него здорового места: язвы, пятна, гноящиеся раны, неочищенные и не обвязанные и не смягченные елеем. Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнем; поля ваши в ваших глазах съедают чужие" (Иса. 1:6-7). Все это сделал Я, и вы не исправились; Я употребил все искусство, а больной остается мертв. Придите, "слушайте слово Господне, князья Содомские и Гоморрские! К чему Мне множество жертв ваших" (Иса. 1:10-11)? Так что же, Он обращает речь к содомлянам? Нисколько, а самих иудеев называет содомлянами; так как они подражали образу жизни последних, то и называет их именем. Придите, "слушайте слово Господне, князья Содомские и Гоморрские! К чему Мне множество жертв ваших, говорит Господь. Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота, и крови тельцов и агнцев и козлов не хочу. Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня. Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя: они бремя для Меня; Мне тяжело нести их. И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои" (Иса. 1:11,13-15). Что может сравниться с таким гневом? Пророк призывает в свидетели небо; плачет, проливает слезы, рыдает и говорит народу израильскому: нет "ни струпа", нет "ни язвы". Бог гневается, Он не принимает ни жертвы, ни новомесячия, ни субботы, ни семидала, ни молитвы, ни воздаяния рук. Видишь язву? Видишь неисцелимую болезнь не у одного, не у двоих, не у десяти, а у тысяч? Что же затем? "Омойтесь, очиститесь" (Иса. 1:16). Есть ли грех, за который можно бы предаваться отчаянию? Сам Бог говорит: не слышу вас (Иса. 1:15), и затем говорит: "омойтесь". Для чего Ты говоришь это? То и другое говорится для пользы: то, – чтобы меня устрашить, другое, – чтобы привлечь. Если Ты не слышишь их, у них нет надежды на спасение; если они не имеют надежды спастись, то, как говоришь Ты: "омойтесь"? Но Он есть человеколюбивый Отец, единый благий, милосердствующий более всякого отца. И чтобы увериться тебе, что Он Отец, Он говорит им: что сделаю с Иудой? Не знаешь, что сделаешь? Знаю, но не хочу. Свойство грехов требует (наказания), но обилие милосердия удерживает. Что сделаю тебе? Пощажу ли тебя? Но ты станешь еще беспечнее. Поражу ли тебя? Но этого не терпит милосердие. Что сделаю тебе? Истреблю ли тебя огнем, как Содом, или разрушу тебя, как Гоморру? "Повернулось во Мне сердце Мое" (Ос. 11:8). Бесстрастный подражает страстному человеку, или лучше нежно любящей матери. "Повернулось"; так сказала бы жена отроку: превратилось сердце мое по природе материнской. Но Он не удовольствовался первыми словами. Смутился в раскаянии моем (Ос. 11:8). Бог ли смущается? Нет! Да не будет! Божество чуждо смущения; но, как сказал я, Бог подражает нашей речи. "Повернулось сердце Мое; омойтесь, очиститесь". Что я обещал вам? То, что Бог, принимая кающихся грешников, хотя бы обремененных бесчисленными грехами и покрытых (греховными) струпьями, так врачует их, что у них не остается ни следа грехов, не остается ни знака, не остается никакого напоминания. "Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния" ваши "от душ ваших, научитесь делать добро" (Иса. 1:16-17). Какое добро повелеваешь Ты? "Спасайте угнетенного, защищайте сироту" (Иса. 1:17). Не тяжки повеления; сама природа ведет к ним, потому что естественно оказывать сострадание к женщине. "Придите – и рассудим". Сделайте ничтожное, а остальное приложу Я, немногое дайте Мне, и Я дарую все. "Придите". Куда же пойдем? Ко Мне, Которого вы раздражили, Которого прогневали, ко Мне, Который сказал: "не слушаю вас", чтобы, устрашившись угрозы, утолили вы гнев Мой. "Придите" к неслышащему, чтобы я услышал. Что же сотворишь Ты? Не оставлю следа (грехов), не оставлю знака, не оставлю струпа. "Придите – и рассудим, говорит Господь" (Иса. 1:18), и говорит: "если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю" (Иса. 1:18). Неужели нигде нет струпа? Нигде скверны? И даже еще с цветом чистоты? "Если будут красны, как пурпур, – как волну убелю" (Иса. 1:18). Неужели нигде нет черноты, нигде нет пятна? Как же будет это? Но разве не таковы обетования? "Ибо уста Господни говорят" (Иса. 1:20). Вот, ты видел не только величие обетований, но и достоинство Даровавшего их. Все возможно Богу, могущему сделать чистое из скверного. Итак, прослушав слова Его и познав врачевство покаяния, станем воссылать ему славу, ибо Его слава и держава во веки. Аминь.

[1] В переводе Юнгерова это место звучит так: "Обвинитель в первой речи своей на суде – прав по отношению к себе", но поскольку Златоуст это место понимает иначе, мы оставили тот смысл, который присущ славянскому переводу. – ред.

БЕСЕДА ДЕВЯТАЯ.

О покаянии и о тех, кто оставляют собрания; здесь же о священной трапезе и суде.

КАК сеятелям нет никакой пользы, когда они бросают семена при дороге, так и нам нет никакой пользы от того, что именуемся христианами, если не оправдываем наименования соответствующими делами. Если желаете, представлю вам достоверного свидетеля (этому), брата Божия, Иакова, который говорит: "вера без дел мертва" (Иак. 2:20). Итак, всюду необходимо упражнение в (добрых) делах, а без него и наименование христианином не может принести нам пользы. И не удивляйся. Скажи мне, в самом деле, какая польза воину от того, что он состоит на военной службе, когда он не достоин ее, и, будучи питаем за счет царя, не сражается за него? Может быть, – хотя и ужасно слово мое, – лучше было бы ему не вступать вовсе в военную службу, чем, вступивши не радеть о царской чести. Как может не подвергнуться наказанию тот, кто живет за счет царя, а за царя не сражается? Да что говорю я, за царя? Пусть хоть заботились бы мы о своей душе. Но как, скажешь, живя в мире, среди беспокойства, могу я спастись? Что ты говоришь, человек? Хочешь, я кратко укажу тебе, что не место спасает, а образ жизни и произволение? Адам в раю, как бы в пристани, потерпел крушение, а Лот, живя среди содомлян, как бы в море, спасся. Иов заслужил оправдание, будучи на гноище, а Саул, пребывая в чертогах, лишился и здешнего царства, и будущего. Нельзя оправдываться словами: не могу я жить в мире, среди беспокойства, и спастись. Откуда берется такое оправдание? Оттого, что вы не часто приходите, одни – на молитву, другие – на божественные собрания. Разве вы не видите, как стараются те, кто желает получить почести от земного царя, и как они склоняют к ходатайству (за них) других, чтобы не лишиться того, чего они домогаются? Это говорится о тех, кто оставляет освященные собрания и в час страшной и таинственной трапезы занимается беседами и пустыми разговорами. Что делаешь ты, человек? Не обещался ли ты священнику, и на его слова: горе имеем ум наш и "сердца", не сказал ли: имеем ко Господу? Ты не чувствуешь страха, не стыдишься оказаться лжецом в самый страшный час? Удивительно! Когда уготована таинственная трапеза, когда закалается за тебя Агнец Божий, когда за тебя подвизается священник, когда духовный огонь истекает от пречистой трапезы, предстоят херувимы, летают серафимы, шестикрылые закрывают свои лица, все бестелесные силы молят за тебя вместе с иереем, духовный огонь снисходит с неба, от пречистого ребра изливается в чашу кровь в твое очищение, – ты не боишься, не стыдишься в этот страшный час оказаться лжецом? Из ста шестидесяти восьми часов в неделе один лишь единственный час отделил Себе Бог: неужели ты и тот потратишь на дела житейские, на смех и разговоры? С какой, после этого, дерзостью приступишь ты к таинствам? С какой оскверненной совестью? Неужели ты, с пометом в руках, осмелился бы коснуться края одежды земного царя? Ни в каком случае.

Не полагай, что (это) хлеб, и не думай, что вино, потому что они не выходят из человека, как прочие роды пищи. Нет; не рассуждай так! Но, подобно тому, как воск, соприкасаясь с огнем, ничего из себя не теряет, и ничего не получает, так точно думай и здесь, что тайны сорастворяются с сущностью тела. Поэтому и приступая, не думайте, будто вы принимаете божественное тело от человека, а представляйте, что вы принимаете божественное тело как бы огонь из клещей самих серафимов, которых видел Исаия (Иса. 6), спасительную же кровь станем принимать как бы касаясь устами божественного и пречистого ребра. Не будем поэтому, братья, оставлять собраний, равно как и в них предаваться праздным разговорам: будем стоять со страхом и трепетом, опустив взор долу, а душу имея горе, и с воздыханиями будем восклицать не голосами, а сердцем. Не видите ли, как предстоящие видимому, тленному, временному и земному царю бывают недвижимы, молчаливы, спокойны, не блуждают взором в разные стороны, а стоят, потупившись, смирно и со страхом? Возьми их в образец себе, человек. Так стойте перед Богом, прошу вас, как если бы вы явились перед лицом земного царя. Перед небесным Царем должно стоять и гораздо с большим страхом. Не перестану повторять, что часто и раньше говорил, пока не увижу вас исправившимися. Входя в церковь, войдем как пристойно перед Богом, не питая в душе злобы, чтобы при молитве нам не молиться против самих себя, говоря: "прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим" (Матф. 6:12). Страшно слово это, и кто произносит его, как бы так взывает к Богу: я оставил, Владыка, оставь и Ты; я отпустил, отпусти и Ты; простил, прости и Ты; сам я не простил, не прощай и Ты; если я не отпустил ближнему, и Ты не отпускай моих согрешений. Какой мерой мерил я, пусть отмерится и мне.

Зная это и помышляя о том страшном дне и представляя тот огонь и страшные наказания, обратимся, наконец, от пути, по которому блуждали. Настанет час, когда прекратится зрелище этого мира и не будет уже времени для подвигов. Нельзя по окончании жизни заниматься делами, нельзя по прекращении зрелища стяжать венок. Настоящее время – время покаяния, будущее – время суда, теперь – время подвигов, тогда – время венцов; теперь – пора труда, тогда – время отрады; теперь – время изнурения; тогда – время воздаяния. Воспряньте, молю, воспряньте и с усердием выслушаем то, что говорят нам. Мы жили по плоти, станем же теперь жить по духу; мы жили в плотских удовольствиях, будем теперь жить в добродетелях; жили в небрежении (о грехах), поживем же в покаянии. "Что гордится земля и пепел" (Сир. 10:9)? Что надмеваешься, человек? Что слишком хвалишься? На какую мирскую славу и богатство ты надеешься? Пойдем, прошу тебя, к гробам и увидим совершающиеся там таинства, увидим разрушившееся естество, изъеденные кости, сгнившие тела. Если ты мудр, поразмысли, и если разумен, скажи мне: кто тут царь и кто простолюдин, кто благородный и кто раб, кто мудрый и кто неразумный? Где тут красота юности, где привлекательный взгляд, где миловидные очи, где прекрасный нос, где розовые уста, где цвет ланит, где блестящее чело? Не все ли прах? Не все ли пепел? Не все ли персть? Не все ли червь и зловоние? Не все ли тление? Имея все это в уме и помышляя о нашем последнем дне, обратимся, братия, пока есть у нас время, с нашего пути, по которому мы блуждали. Честной кровью искуплены мы (1 Петр. 1:19). Для того Бог на земле явился; для тебя, человек, Бог на земле явился; не имея, "где приклонить голову" (Лук. 9:58). О, чудо! Судья ради осужденных приходит на суд; Жизнь вкушает смерти; Создатель терпит заушение от создания; Невидимый серафимами рабом оплевается, оцта (уксуса) и желчи вкушает, копьем протыкается и в гроб полагается. И ты, человек, скажи мне, нерадишь, спишь и пренебрегаешь (такими чудесами). Не знаешь, что если ты даже прольешь за Него свою кровь, то и тогда еще не выполнил своего долга, потому что иная кровь владычная и иная кровь рабская? Предупреди покаянием и исправлением исход души, чтобы, когда придет смерть, не оказалось уже бессильным всякое врачевство покаяния, потому что только на земле имеет силу покаяние, а в аду оно уже бессильно. Взыщем Господа, пока есть у нас время. Будем делать добро, чтобы нам избавиться и от будущей бесконечной геенны и удостоиться царства небесного благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

ПОХВАЛЬНЫЕ БЕСЕДЫ

на праздники Господни и святых

БЕСЕДА в день Рождества Спасителя нашего

Иисуса Христа, каковой день тогда еще не был общеизвестным, но за немного перед тем стал известным от некоторых, пришедших с запада и возвестивших о нем[1].

О ЧЕМ некогда скорбели праотцы и предсказывали пророки и что желали видеть праведники, то сбылось и сегодня получило исполнение. [Бог] "явился на земле" во плоти, "и обращался между людьми" (Вар. 3:38). Посему возрадуемся и возвеселимся, возлюбленные, так как если Иоанн, будучи во чреве матери, взыграл при входе Марии к Елизавете, то гораздо более нам, взирающим не на Марию, но на Самого Спасителя нашего, родившегося сегодня, надлежит взыграть и веселиться, поражаться и дивиться величию домостроительства (Божия), превосходящего всякий ум. Представь, как было бы величественно, если бы мы увидели солнце сшедшим с небес, идущим по земле и отсюда изливающим на всех лучи свои. Если же видеть такое событие с чувственным светилом для всех было бы изумительно, то подумай и рассуди теперь, как величественно видеть Солнце правды, изливающим лучи свои из нашей плоти и просвещающим наши души. Давно я жаждал видеть этот день, и не просто видеть, но вместе с таким множеством народа, и непрестанно молился, чтобы наше собрание было полно так, как полным видим его теперь. Итак, это сбылось и получило исполнение. Хотя нет еще десяти лет, как этот день стал известен и знаком нам, но, как будто издавна и за много лет преданный нам, так он прославился от вашего усердия. Поэтому не погрешил бы тот, кто назвал бы его и новым и вместе древним, – новым потому, что он недавно стал известен нам, а древним и давним потому, что он скоро сравнялся с древнейшими и возрос до одинаковой с ними степени. Прекрасные и благородные растения, быв посажены в землю, скоро достигают великой высоты и отягчены бывают плодами: так и этот день, живущим на западе издавна известный, а к нам принесенный теперь и не за много лет, вдруг так возрос и принес столь великий плод, что, как можно теперь видеть, ограды наши наполнены и вся церковь стеснена от многолюдного стечения. Ожидайте же себе достойного воздаяния за такое усердие от родившегося сегодня по плоти Христа; Он, конечно, вознаградит за такую ревность, потому что любовь и усердие к этому дню служит величайшим доказательством любви к Родившемуся. Если же нужно принести что-нибудь и от нас, сослужителей ваших, то и мы принесем то, что по силам нашим, или лучше, что благодать Божия даст нам сказать для вашей пользы. О чем же вы желаете слышать сегодня? О чем другом, как не об этом же дне? Я хорошо знаю, что многие и теперь еще спорят между собою, одни – осуждая, другие – оправдывая, и много везде говорят об этом дне, одни – против него, доказывая, что он новый и недавний и теперь только введенный, и другие – за него, утверждая, что он древний и давний, так как еще пророки предсказывали о Рождестве Его и издавна этот день известен и славен у живущих от Фракии до Кадикса. Итак, об этом и начнем речь. Если он, оставаясь спорным, пользуется такою любовью от вас, то очевидно, что сделавшись более известным, он будет пользоваться гораздо большим уважением, когда ясное наставление произведет в вас большее к нему расположение.

Я могу привести три доказательства, из которых мы вполне узнаем, что в это именно время родился Господь наш Иисус Христос, Бог-Слово. Из этих трех доказательств одно состоит в том, что этот праздник везде так скоро сделался известным, достиг такой высоты и прославился. И как Гамалиил говорил о (Христианской) проповеди, что "если это предприятие и это дело – от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его; [берегитесь], чтобы вам не оказаться и богопротивниками" (Деян. 5:38-39), так и я об этом дне сказал бы с дерзновением, что, так как Бог Слово – от Бога, то через это он (т. е. день сей) не только не разорился, но и возрастает с каждым годом и становится более знаменитым. Проповедь в немного лет объяла всю вселенную, и хотя распространявшие ее везде были изготовителями палаток, рыбаками, неучеными, простецами, но уничиженность служителей нисколько не повредила ей, потому что сила Проповедуемого предварительно устраивала все, уничтожала препятствия и являла собственное могущество.

2. Если кто из любящих споры не удовольствуется сказанным, то можно привести и другое доказательство. Какое же это? – Из переписи, о которой упоминается в Евангелиях. "В те дни", говорит Евангелист, "вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правление Квириния Сириею. И пошли все записываться, каждый в свой город. Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова, записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна. Когда же они были там, наступило время родить Ей; и родила Сына своего Первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице" (Лк. 2:1-7). Отсюда видно, что Христос родился при первой переписи. А из древних кодексов, публично хранящихся в Риме, всякий желающий может с точностью узнать и время этой переписи. Что же, скажут, до этого нам, которые и теперь не находимся там и ранее не были? Выслушай и не сомневайся, потому что мы приняли этот день от тех, которые в точности знают это и живут в том городе, обитающие там, празднуя его издавна и по древнему преданию, теперь переслали сведение о нем и нам. И Евангелист не без цели означил время (Рождества Христова), но дабы сделать явным и известным для нас и самый день и показать домостроительство Божие. И Август не произвольно и не сам от себя издал тогда такое повеление, но потому, что Бог подвигнул его душу, дабы он, хотя бы невольно, послужил явлению Единородного. Как же это, скажут, содействует тому домостроительству? Не мало и не случайно, возлюбленный, но весьма много, и есть одно из необходимых и нарочито устрояемых дел. Как же это? Галилея есть область в Палестине, а Назарет – город галилейский. Так и Иудея есть область, называемая так по имени своих обитателей, а Вифлеем – город иудейский. О Христе все пророки предсказывали, что Он не из Назарета, но из Вифлеема придет и там родится. Именно так написано: "и ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных, ибо из тебя произойдет Вождь, Который упасет народ Мой, Израиля" (Мф. 2:6, Мих. 5:2). И иудеи на вопрос Ирода: "где должно родиться Христу?", привели ему тогда это свидетельство (Мф. 2:5). Поэтому, когда и Нафанаил Филиппу, сказавшему: "мы нашли Того, о Котором писали Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета", отвечал: "из Назарета может ли быть что доброе?", то Христос изрек о нем: "вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства" (Ин. 1:45-47). За что же, скажут, Христос похвалил его? За то, что он не увлекся сообщением Филиппа, но знал ясно и точно, что не в Назарете и не в Галилее надлежит родиться Христу, но в Иудеи и в Вифлееме, как это действительно было. Так как Филипп не знал этого, а Нафанаил, изучавший закон, отвечал согласно со сказанным в древнем пророчестве, зная, что Христос придет не из Назарета, то Христос и сказал: "вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства". Поэтому и некоторые из иудеев говорили Никодиму: "рассмотри и увидишь, что из Галилеи не приходит пророк" (Ин. 7:52); и еще в другом месте: "не сказано ли в Писании, что Христос придет от семени Давидова и из Вифлеема" (Ин. 7:42)? И общее у всех было убеждение, что непременно оттуда надлежало придти Ему , а не из Галилеи.

Посему, так как Иосиф и Мария, бывшие гражданами Вифлеема, но оставившие его, расположились на жительство в Назарете и там пребывали, как это случается часто со многими людьми, оставляющими те города, в которых они родились, и живущими в других, к которым они не принадлежат по своему рождению, а между тем Христу надлежало родиться в Вифлееме, то и вышло повеление, которое, по устроению Божию, заставляло их невольно идти в тот город. Закон, повелевавший каждому вписаться в своем отечестве, заставлял их двинуться оттуда, т. е. из Назарета, и придти в Вифлеем, чтобы вписаться. На это самое теперь указывая, и Евангелист говорит: "Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова, записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна. Когда же они были там, наступило время родить Ей; и родила Сына своего Первенца" (Лк. 2:4-7).

3. Видишь ли, возлюбленный, домостроительство Бога, и чрез неверных и чрез верных устрояющего дела свои, дабы чуждые благочестия узнали силу и могущество Его? Звезда вела волхвов с востока, а закон влек Марию в отечество, предсказанное пророками. Отсюда для нас очевидно, что и Дева была из рода Давидова; так как она происходила из Вифлеема, то очевидно, что она была из рода Давидова. Это и выше объяснил Евангелист в словах: "пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова". Поскольку родословие Иосифа изложено, а предков Марии никто не исчислил нам так, как его предков, то, чтобы ты не сомневался и не говорил: откуда видно, что и она происходит от Давида? – послушай (как говорит Евангелист): "в шестой же месяц послан был Ангел Гавриил от Бога в город Галилейский, называемый Назарет, к Деве, обрученной мужу, именем Иосифу, из дома Давидова " (Лк. 1:26-27). Слова: "из дома Давидова", надобно принимать сказанными о Деве. И здесь, таким образом, то же выражается. Поэтому и вышло повеление и закон, приведший их в Вифлеем; как только они пришли в город, вскоре и родился Иисус, а так как много народу стеклось тогда со всех сторон, места были заняты и происходило великое стеснение, то Он и был положен в яслях. Вот почему и волхвы там поклонились Ему. Но чтобы представить вам доказательство яснее и очевиднее, прошу вас, будьте теперь особенно внимательны: я хочу предложить пространное повествование и изложить древние законы, дабы речь моя была яснее для вас во всех отношениях.

У иудеев был древний закон, или лучше, начнем речь с более раннего. Когда Бог избавил еврейский народ от египетских мук и рабства чужеземному царю, то, видя, что они имеют остатки нечестия, увлекаются чувственными предметами и удивляются величию и красоте храмов, повелел им построить храм, который не только ценностью материала и разнообразием искусства, но и видом постройки превосходил все храмы на земле. Как чадолюбивый отец, к которому возвратился его сын, долгое время обращавшийся с людьми порочными, развратными и потерянными и отведавший большой роскоши, – окружает его вместе с безопасностью и почетом еще изобилием, дабы он, ни в чем не нуждаясь, не вспомнил о прежних удовольствиях и не пожелал обратиться к ним; так и Бог, видя, что иудеи увлекаются чувственными предметами, доставляет им и это в превосходном виде, дабы они никогда не пришли к пожеланию египетского или того, что они испытали у египтян. Он созидает храм по образу всего мира, чувственного и умственного. Как в мире есть земля и небо и средостение между ними – твердь, так Он повелел построить и храм. Разделив этот храм на две части и в середине их распростерши завесу, внешнюю часть от завесы Он сделал доступною для всех, а внутреннюю – недоступною и незримою для всех, кроме одного только первосвященника. Что это – не наша догадка, но действительно храм устроен был по образу всего мира, послушай, что говорит Павел о Христе, восшедшем на небо: "Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного [устроенное]" (Евр. 9:24), показывая, что устроенное здесь было образом истинного. А что и завеса отделяла святое святых от внешнего святилища, как это небо отделяет находящееся над ним от всего, находящегося у нас, послушай, как и на это указал он, назвав небо завесою. Говоря о надежде, "которая для души есть как бы якорь безопасный и крепкий", он прибавил: "входит во внутреннейшее за завесу, куда предтечею за нас вошел Иисус", выше неба (Евр. 6:19-20). Видишь ли, как он назвал небо завесою? Вне завесы находились светильник, и трапеза, и медный жертвенник, принимавший жертвы и всесожжения; а внутри за завесою – ковчег, обложенный со всех сторон золотом, вмещавший в себе скрижали завета, золотой сосуд с манною, и жезл Ааронов процветший, и золотой жертвенник не для жертв и всесожжений, но для одного только фимиама. Во внешнюю часть позволялось входить всем, а во внутреннюю – одному первосвященнику. Об этом самом я опять представляю свидетельство Павла, который говорит: "первый завет имел постановление о Богослужении и святилище земное", – святилищем земным он называет внешнюю скинию, потому что туда позволялось входить всему миру, – "ибо устроена была скиния первая, в которой был светильник, и трапеза, и предложение хлебов, и которая называется "святое". За второю же завесою была скиния, называемая "Святое святых", имевшая золотую кадильницу и обложенный со всех сторон золотом ковчег завета, где были золотой сосуд с манною, жезл Ааронов расцветший и скрижали завета, а над ним херувимы славы, осеняющие очистилище; о чем не нужно теперь говорить подробно. При таком устройстве, в первую скинию всегда входят священники совершать Богослужение; а во вторую – однажды в год один только первосвященник, не без крови, которую приносит за себя и за грехи неведения народа" (Евр. 9:1-7). Видишь ли, что сюда входил один только первосвященник, и притом однажды в целый год?

4. Как же, скажут, это относится к настоящему дню? Подождите немного и не выражайте нетерпения. Мы раскрываем источник с самого начала и стараемся дойти до самой вершины, чтобы удобнее сделалось все для нас ясным; впрочем, дабы не слишком долго речь моя была прикровенною и, оставаясь неясною, не утомила вас своею продолжительностью, теперь скажу вам причину, почему я излагал все это. Какая же причина? В то время, как Елисавета уже шестой месяц носила во чреве Иоанна, зачала Мария. Итак, если мы узнаем, какой был этот шестой месяц, то узнаем, когда зачала Мария; узнав затем, когда она зачала, узнаем, когда и родила, исчислив девять месяцев от зачатия.

Откуда же мы узнаем, какой был шестой месяц беременности Елисаветы? Если узнаем, какой был месяц, в который она зачала. Откуда же мы узнаем, какой был месяц, в который она зачала? Если узнаем, в какое время получил благую весть Захария, муж ее. А это самое откуда может быть нам известно? Из божественных Писаний, – святое Евангелие говорит, что Захарии, находившемуся внутри святого святых, ангел принес благую весть и предсказал ему о рождении Иоанна. Итак, если будет ясно показано из Писаний, что первосвященник входил во святое святых однажды и один, и в какое время и в какой месяц года совершалось это вхождение однажды, то известно будет время, в которое принесена была благая весть; а когда это будет ясно, то и начало зачатия будет всем известно. А что первосвященник входил однажды в год, это и Павел показал, и Моисей это же самое делает ясным, говоря так: "и сказал Господь Моисею: скажи Аарону, брату твоему, чтоб он не во всякое время входил во святилище за завесу пред крышку, что на ковчеге, дабы ему не умереть" (Лев. 16:2), и еще: "ни один человек не должен быть в скинии собрания, когда входит он для очищения святилища, до самого выхода его. И так очистит он себя, дом свой и все общество Израилево. И выйдет он к жертвеннику, который пред лицем Господним" (Лев. 16:17-18). Отсюда видно, что не во всякое время входил он во святое святых и, когда он находился внутри, никому не позволялось подходить, и надлежало стоять вне завесы. Но заметьте это тщательно, потому что остается показать, какое было время, в которое входил он во святое святых, делая это только однажды в год. Откуда это известно? Из той же самой книги. В ней так говорится: "в седьмой месяц, в десятый [день] месяца смиряйте души ваши и никакого дела не делайте, ни туземец, ни пришлец, поселившийся между вами, ибо в сей день очищают вас, чтобы сделать вас чистыми от всех грехов ваших, чтобы вы были чисты пред лицем Господним; это суббота покоя для вас, смиряйте души ваши: это постановление вечное. Очищать же должен священник, который помазан и который посвящен, чтобы священнодействовать ему вместо отца своего: и наденет он льняные одежды, одежды священные, и очистит Святое-святых и скинию собрания, и жертвенник очистит, и священников и весь народ общества очистит. И да будет сие для вас вечным постановлением: очищать сынов Израилевых от всех грехов их однажды в году" (Лев. 16:29-34). Здесь говорится о празднике кущей; тогда именно первосвященник входил однажды в год: это показал и сам Моисей, сказав: "[очищать… их] однажды в году".

5. Итак, если во время праздника кущей входил во святое святых один только первосвященник, то теперь мы докажем, что именно тогда явился ангел Захарии, когда он находился во святом святых, – потому что явился ему одному, когда он воскурял фимиам, а один первосвященник никогда не входил, как только в это время. Впрочем, ничто не препятствует выслушать самые слова (Писания). "Во дни Ирода, царя Иудейского, был священник из Авиевой чреды, именем Захария, и жена его из рода Ааронова, имя ей Елисавета. Однажды, когда он в порядке своей чреды служил пред Богом, по жребию, как обыкновенно было у священников, досталось ему войти в храм Господень для каждения, а все множество народа молилось вне во время каждения" (Лк.1:5,8-10). Припомни здесь, возлюбленный, то свидетельство, которое говорит: "ни один человек не должен быть в скинии собрания, когда входит он для очищения святилища, до самого выхода его" (Лев. 16:17). "Явился ему Ангел Господень, стоя по правую сторону жертвенника кадильного" (Лк. I, 11). Не сказал: алтаря жертвенного, но: "жертвенника кадильного", – потому что алтарь внешний был алтарем для жертв и всесожжений, а алтарь внутренний был алтарем кадильным. Так, и из этого, и из явления ему одному только, и из слов, что вне был народ, ожидавший его, очевидно, что он вошел во святое святых. "Захария, увидев его, смутился, и страх напал на него. Ангел же сказал ему: не бойся, Захария, ибо услышана молитва твоя, и жена твоя Елисавета родит тебе сына, и наречешь ему имя: Иоанн. Между тем народ ожидал Захарию и дивился, что он медлит в храме. Он же, выйдя"объяснялся с ними знаками "и не мог говорить к ним"

(Лук. 1:12, 13, 21, 22). Видишь ли, что он был внутри за завесою? Тогда и сообщена ему благая весть. А временем этого благовествования был праздник кущей и пост; таков именно смысл слов: "смиряйте души ваши" (Лев. 16:29). Этот праздник совершается у иудеев в последние дни месяца сентября, как и вы тому свидетели, потому что тогда мы много и долго говорили против иудеев, осуждая неуместный пост их. Тогда же и зачала Елисавета, жена Захарии, и "таилась пять месяцев и говорила: так сотворил мне Господь во дни сии, в которые призрел на меня, чтобы снять с меня поношение между людьми" (Лк. 1:24-25). Теперь благовременно показать, что на шестом месяце беременности ее Иоанном, Мария получает благую весть о зачатии. Гавриил пришел к ней и сказал: "не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус" (Лк. 1:30-31). Когда же она смутилась и пожелала узнать о способе (исполнения), то, отвечая, ангел изрек ей: "Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим. Вот и Елисавета, родственница Твоя, называемая неплодною, и она зачала сына в старости своей, и ей уже шестой месяц, ибо у Бога не останется бессильным никакое слово" (Лк. 1:35-37). Итак, если Елисавета зачала в месяце сентябре, как показано, то надобно сосчитать следующие шесть месяцев; это будут: октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль, март.

Значит, после этого шестого месяца зачала Мария; сосчитав отсюда еще девять месяцев, мы и дойдем до настоящего месяца. Таким образом, первый месяц зачатия Господа есть апрель, затем май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь – настоящий месяц, в который мы празднуем этот день. Впрочем, чтобы сказанное было для вас еще более ясным, я опять кратко повторю то же самое вашей любви. Однажды в год входил один только первосвященник во святое святых. Когда это происходило? В месяце сентябре. Итак, тогда входил Захария во святое святых, тогда и сообщена ему благая весть об Иоанне. Посему, когда он удалился оттуда, то и зачала жена его. После же сентября, когда Елисавета была беременна шестой месяц, которым был март, зачала и Мария. Сосчитав с апреля девять месяцев, мы и дойдем до настоящего месяца, в который родился Господь наш Иисус Христос.

6. Вот касательно этого дня мы объяснили вам все; скажу еще об одном, и прекращу речь, предоставив сказать большее общему нашему учителю.

Так как многие из эллинов (т. е. язычников), слыша, что Бог родился во плоти, смеются с глумлением и многих из простецов беспокоят и смущают, то необходимо и к ним сказать нечто, а также и к смущающимся, чтобы никогда не приходили в беспокойство, убеждаемые безумными людьми, и не смущались от смеха неверных. И малые дети часто смеются, когда мы говорим о предметах серьезных и занимаемся вещами необходимыми, но смех (их) служит доказательством не ничтожности осмеиваемых предметов, а неразумия смеющихся. Так же можно сказать и об эллинах, что они, будучи в состоянии едва ли не большего неразумия, чем дети, глумятся над тем, что достойно трепета и может исполнить великим удивлением, а поистине смешное почитают и уважают. Впрочем, и наши предметы, осмеиваемые ими, остаются при своей почтенности, никакого не терпя ущерба для своей славы от их смеха; и их предметы, всячески украшаемые, выказывают собственное безобразие. Это ли не крайнее безумие, когда они сами, люди на каждом шагу спотыкающиеся, вводя собственных богов и в камни, и в деревья, и в ничтожных истуканов, и заключая их как бы в темнице, думают, что они ни делают, ни говорят ничего постыдного, а нас осуждают, которые говорим, что Бог, устроив для себя Духом святым живой храм, чрез него оказал благодеяние вселенной? Что же в этом предосудительного? Если постыдно Богу обитать в человеческом теле, то гораздо более – в камне и дереве, и тем более, чем камень и дерево ниже человека, – если только не кажется им род наш ничтожнее этих бесчувственных вещей. Сами они дерзают низводить существо Божие до кошек и собак, а многие из еретиков – даже до животных еще худших, чем эти. Мы же ничего такого не говорим и никогда не потерпели бы слушать, но то утверждаем, что Христос воспринял от девического чрева плоть чистую, святую, непорочную и такую, которая явилась недоступною никакому греху, и восстановил собственное создание. Они и подобно им нечестиво поступающие манихеи, низводя существо Божие до собак, обезьян и различных зверей (так как они утверждают, что душа всех этих животных происходит из Его существа), не содрогаются и не прячутся от стыда; а о нас говорят, что мы утверждаем недостойное Бога, – тогда как не можем даже допустить в уме ничего подобного, но утверждаем то, что было прилично и подобало Ему, т. е. что Он, пришедши, восстановил Свое творение таким способом рождения. Что, скажи мне, говоришь ты, человек? Утверждая, что душа человекоубийц и волшебников – из существа Божия, ты осмеливаешься осуждать нас за то, что мы не только сами не допускаем и не можем слышать ничего подобного, но и утверждающих это считаем причастными нечестию, – и говорим, что Бог, устроив Себе святый храм, через него ввел небесный распорядок в нашу жизнь? И не достойны ли вы бесчисленных смертей и за обвинения, которыми осуждаете нас, и за нечестивые дела, в которых не перестаете нечествовать? Если непристойно Богу обитать в чистом и непорочном теле, как говорите вы, то гораздо непристойнее быть в теле волшебника, расхитителя могил, разбойника, обезьяны или собаки, а не в теле святом, непорочном и седящем ныне одесную Отца. Да и какой вред или какое осквернение может быть для Бога от такого домостроительства (нашего спасения)? Не видите ли вы это солнце, у которого тело чувственное и разрушимое, и скоропреходящее, хотя бы эллины и манихеи, слыша это, тысячекратно задыхались от досады? Не только оно, но и земля, и море, и все вообще видимые твари подверглись суете. Послушай, как Павел объясняет это, когда говорит: "тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде". Потом, объясняя, что значит "покориться суете", он продолжает, говоря: "что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих" (Рим. 8:20-21). Следовательно, теперь она скоро преходяща и тленна, потому что быть в "рабстве тлению значит не что иное, как быть тленною. Итак, если солнце, тленное тело, испускает повсюду лучи, касаясь грязи, нечистот и многих других подобных вещей, от прикосновения к этим телам нисколько не повреждается в чистоте своей, но опять собирает чистыми свои лучи, сообщая свои совершенства многим из воспринимающих его тел, само же не получая ни малейшего зловония и осквернения, – то гораздо более Солнце правды. Владыка бестелесных сил, войдя в чистую плоть, не только не осквернился, но и ее сделал еще более чистою и святою. Помышляя о всем этом и припоминая голос, говорящий: "вселюсь в них и буду ходить [в них]" (Лев. 26:12; 2 Кор. 6:16), и еще: "вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас" (1 Кор. 3:16), будем и мы говорить против тех и заградим постыдные уста нечестивых, а нашим благам будем радоваться и прославим воплотившегося Бога за такое снисхождение и по силам нашим окажем Ему достойную честь и воздаяние; а для Бога от нас никакого иного воздаяния быть не может, как только спасение нас и душ наших и попечение о добродетели.

7. Не будем же неблагодарными к Благодетелю, но станем все по силам нашим приносить все – веру, надежду, любовь, целомудрие, милосердие, страннолюбие. И к чему я прежде убеждал вас, к тому же и теперь, и всегда не перестану убеждать. К чему же именно? Намереваясь приступить к страшной и божественной этой трапезе и священному тайнодействию, делайте это со страхом и трепетом, с чистою совестью, с постом и молитвою, без шума, не беспокоя и не толкая ближних, потому что служит знаком крайнего безумия и необыкновенного презрения и навлекает на поступающих так великое наказание и отмщение. Представь, человек, какой намереваешься ты касаться жертвы, к какой приступить трапезе; обрати внимание, что ты, земля и пепел, причащаешься крови и тела Христовых. Когда царь приглашает вас на пиршество, то вы возлежите со страхом и принимаете предлагаемые яства с почтением и спокойствием; а когда Бог приглашает к Своей трапезе и предлагает собственного Сына, когда ангельские силы предстоят со страхом и трепетом, херувимы закрывают лица свои и серафимы с трепетом взывают: свят, свят, свят Господь, – как ты, скажи мне, осмеливаешься кричать и с шумом приступать к этому духовному пиршеству? Разве ты не знаешь, что в это время душа должна быть полна глубокой тишины? Нужны великий мир и спокойствие, а не шум, гнев и смятение, так как это делает приступающую душу нечистою. Какое может быть прощение, если мы после столь многих грехов, даже и тогда, когда приступим к таинству, не очищаем себя от тех безумных страстей? Что вообще необходимее предлагаемого здесь, или что нас так смущает, чтобы мы, оставив духовное, устремились к плотскому? Нет, прошу и умоляю, не будем навлекать на себя гнев Божий. Предлагаемое здесь есть спасительное врачевство для наших ран, богатство неоскудевающее и доставляющее нам царство небесное. Будем же приступать с трепетом, благодарить, припадать, исповедуя прегрешения свои, проливать слезы, оплакивая свои бедствия, воссылать к Богу усердные молитвы, и таким образом, очищая себя, тихо и с надлежащим благочинием будем подходить, как приближающиеся к Царю небесному; приняв же непорочную и святую жертву, будем лобызать ее, обнимать ее глазами, согревать свой дух, чтобы наше собрание не послужило к суду или к осуждению нашему, но к целомудрию души, к любви, к добродетели, к примирению с Богом, прочному миру и к залогу бесчисленных благ, дабы нам и себя освятить, и ближним доставить назидание. Об этом я часто говорю и не перестану говорить. И что пользы – стекаться сюда напрасно и тщетно, не научаясь ничему полезному? И какое приобретение – всегда говорить вам в угоду? Настоящее время кратко, возлюбленные: будем же трезвиться, бодрствовать, воздерживаться, искренно оказывать всякое попечение о всех и богобоязненность во всем; нужно ли слушать божественные изречения, или молиться, или приступать (к таинству), или делать что-нибудь другое, пусть делается это со страхом и трепетом, чтобы нерадением не навлечь на себя проклятие, – ибо "проклят", говорит (пророк), "всякий кто дело Господне делает небрежно" (Иер. 48:10). Шум и гнев служат оскорблением предложенной жертвы. Крайнее небрежение – представлять себя Богу оскверненным. Послушай, что говорит об этом апостол: "если кто разорит храм Божий, того покарает Бог" (1 Кор. 3:17). Итак не будем возбуждать гнева Божия вместо примирения с Ним, но, оказывая все усердие и всю красоту и безмятежность души, будем приступать с молитвою и сокрушенным сердцем, дабы и этим самим умилостивив Владыку нашего Иисуса Христа, мы могли получить обетованные нам блага, благодатию и человеколюбием Самого Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Настоящая беседа произнесена была Златоустом, как полагают, 25 декабря 386 г. Так как обычай праздновать день Рождества Христова 25 декабря был новым в Антиохийской церкви – еще десяти лет не прошло с тех пор, как он был перенесен сюда с запада (раньше же в Антиохии как и вообще на востоке, Рождество Христово праздновалось в один день с Богоявлением – 6 декабря), то среди Антиохийской паствы возникли споры по поводу нового праздника: одни признавали его, другие отвергали. Настоящею беседою св. Златоуст желает прекратить эти споры и приводит три доказательства в пользу того, что день Рождества Христова должен праздноваться 25 декабря.

СЛОВО в день Богоявления,

против неприсутствующих в священных собраниях, и о святом спасительном крещении Спасителя нашего Иисуса Христа, и о недостойно причащающихся, и о том, что оставляющие божественную литургию прежде ее окончания и выходящие прежде заключительной молитвы уподобляются Иуде[1].

ВСЕ вы сегодня в радости, а я один только в печали. Когда я посмотрю на это духовное море и вижу несметное богатство церкви, и потом подумаю, что, по прошествии праздника, это множество, отхлынув, опять удалится от нас, то терзаюсь и скорблю душою о том, что церковь, родившая столько детей, может утешаться ими не в каждое собрание, но только в праздник. Какое было бы духовное веселье, какая радость, какая слава для Бога, какая польза для душ, если бы мы при каждом собрании видели ограды церкви так наполненными! Мореплаватели и кормчие делают все, как бы переплыть море и достигнуть пристани, а мы ревнуем о том, чтобы непрестанно носиться по морю, постоянно погружаться в волны житейских дел, обращаться на площадях и в судилищах, здесь же встречаться едва однажды или дважды в целый год.

Или вы не знаете, что Бог устроил церкви в городах, как пристани на море, дабы мы, прибегая сюда от бури житейских смятений, наслаждались величайшею тишиною? Подлинно, здесь не нужно бояться ни бурного движения волн, ни нападения разбойников, ни нашествия злодеев, ни силы ветров, ни засады зверей; это – пристань свободная от всего такого, это – духовная пристань душ. И вы сами свидетели сказанному. Если бы кто-нибудь из вас раскрыл теперь свою совесть, то нашел бы внутри себя великое спокойствие: ни гнев не волнует, ни похоть не воспламеняет, ни зависть не иссушает, ни гордость не надмевает, ни страсть тщеславия не снедает, но все эти звери укрощены, так как слушание божественных Писаний, как бы некоторая божественная чарующая песня, проникает чрез слух в душу каждого и усыпляет эти безумные страсти. Как же не жалеть о тех, которые, имея возможность наслаждаться таким любомудрием, не обращаются и не приходят постоянно к общей матери всех церкви? Какое мог бы ты указать мне занятие необходимее этого? Какое собрание полезнее? И что препятствует пребыванию здесь? Ты, конечно, скажешь мне, что бедность бывает для тебя препятствием участвовать в этом прекрасном собрании; но это – неосновательный предлог. Неделя имеет семь дней; эти семь дней Бог разделил с нами так, что Себе не взял больше, и нам не дал меньше, и даже не разделил их поровну – не взял Себе трех и не дал нам трех, но тебе отделил шесть дней, а для Себя оставил один. Ты же и в этот весь день не хочешь воздержаться от дел житейских, но как поступают святотатцы, так и ты осмеливаешься поступать с этим днем, похищая и употребляя его на житейские заботы, тогда как он освящен и назначен для слушания духовных поучений. Но что говорить о целом дне? Как поступила вдовица с милостынею (Мк. 12:42), так поступай и ты с временем этого дня: она положила две лепты, и приобрела великое благоволение от Бога, так и ты удели Богу два часа, и внесешь в дом свой прибыль бесчисленных дней. А если не воздержишься, то смотри, чтобы ты, не желая отрешиться от земных приобретений в течение малой части дня, не лишился трудов целых годов. Бог может, когда пренебрегают Им, уничтожить и собранные богатства, как Он, угрожая, говорил иудеям, когда они не радели о храме: "и что принесете домой, то Я развею" (Агг. 1:9)[2]. Если ты приходишь к нам один раз или дважды в год, то, скажи мне, чему необходимому мы можем научить тебя – о душе, о теле, о бессмертии, о царстве небесном, о наказании, о геенне, о долготерпении Божием, о прощении, о покаянии, о крещении, об отпущении грехов, о тварях небесных и земных, о природе человеческой, об ангелах, о коварстве бесов, о кознях дьявола, о поведении, о догматах, о правой вере, об извращенных ересях? Это и гораздо больше этого должно знать христианину и о всем давать ответ спрашивающим вас. А вы не можете узнать и малейшей части этого, собираясь сюда однажды в год, и притом мимоходом и по обычаю праздника, а не по благочестивому душевному расположению, – ибо и то было бы хорошо, если бы кто, присутствуя здесь при каждом собрании, мог в точности удержать все это. Многие из вас, присутствующих здесь, имеете рабов и сыновей, и, когда намереваетесь отдать их учителям искусств, каких изберете, то вместе с тем делаете свой дом недоступным для них раз навсегда, и заготовив одежду и пищу и все прочее необходимое для них, помещаете их вместе с учителем, запрещая им ходить в ваш дом, дабы от постоянного пребывания там и неразвлекаемого никакими заботами занятия учение их было успешнее. Но имея научиться не обыкновенному искусству а, величайшему из всех, – как угодить Богу и достигнуть небесных благ, вы думаете, что можно сделать это мимоходом? Не безумно ли это? А что [эта] наука есть дело требующее великого внимания, послушай, что говорит [Христос]: "научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем" (Мф. 11:29); и опять пророк: "придите, дети, послушайте меня: страху Господню научу вас"

(Пс. 33:12); и еще: "остановитесь и познайте, что Я – Бог" (Пс. 45:11). Итак, много нужно [посвятить] времени для занятий тому, кто хочет усвоить себе это любомудрие.

2. Впрочем, чтобы нам не употребить всего времени на обличение отсутствующих, мы, удовольствовавшись тем, что сказано для исправления их нерадения, полюбомудрствуем теперь несколько о настоящем празднике. Многие празднуют праздники и с названиями их знакомы, но поводов, по которым они установлены, не знают. Так, о том, что настоящий праздник называется Богоявлением, всем известно; а какое это Богоявление, и одно ли оно или два, этого еще не знают; между тем крайне стыдно и весьма смешно – каждый год празднуя этот праздник, не знать повода, по которому он установлен. Поэтому прежде всего необходимо сказать вашей любви, что не одно Богоявление, но два: одно настоящее, которое уже произошло, а другое – будущее, которое произойдет со славою при кончине [мира]. О том и другом вы слышали сегодня от Павла, который, беседуя с Титом, говорит так о настоящем: "Ибо явилась благодать Божия, спасительная для всех человеков, научающая нас, чтобы мы, отвергнув нечестие и мирские похоти, целомудренно, праведно и благочестиво жили в нынешнем веке"; а о будущем: "ожидая блаженного упования и явления славы великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа"

(Тит. 2:11-13). И пророк об этом последнем сказал так: "Солнце превратится во тьму и луна – в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и страшный" (Иоил. 2:31). Почему же Богоявлением называется не тот день, в который Он родился, а тот, в который Он крестился? Настоящий день есть тот самый, в который Он крестился и освятил естество вод. Посему в этот праздник в полночь все, почерпнув воды, приносят ее домой и хранят во весь год, так как сегодня освящены воды; и происходит явное знамение: эта вода в существе своем не портится от продолжительности времени, но, почерпнутая сегодня, она целый год, а часто два и три года остается неповрежденною и свежею, и после столь долгого времени не уступает водам, только что взятым из источников. Почему же этот день называется Богоявлением? Потому, что Христос сделался известным для всех не тогда, когда Он родился, но когда Он крестился; до этого дня Он не был известен народу. А что народ не знал Его и не разумел, кто Он был, об этом послушай Иоанна Крестителя, который говорит: "стоит среди вас [Некто], Которого вы не знаете" (Ин. 1: 26). И удивительно ли, что другие не знали Его, когда и сам Креститель не знал Его до того дня? "И я", говорит он, "не знал Его; но Пославший меня крестить в воде сказал мне: на Кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть крестящий Духом Святым" (Ин. 1:33). Отсюда видно, что два Богоявления; а почему Христос приходит на крещение, об этом необходимо сказать, а также и о том, на какое Он приходит крещение, – и то и другое необходимо знать. И наперед надобно сказать вашей любви о последнем, так как из этого мы узнаем и первое. Было крещение иудейское, которое очищало телесные нечистоты, но не грехи совести. Так, кто совершал прелюбодеяние, или кто решался на воровство, или кто сделал какое-нибудь другое беззаконие, того оно не освобождало от вины. Но кто касался костей умершего, кто вкушал пищу, запрещенную законом, кто приходил из [места] заразы, кто обращался с прокаженными, тот омывался, и до вечера был нечист, а потом очищался. "Тот должен вымыть одежды свои и омыться водою и нечист будет до вечера"

Да омjет тело свое водою чистою, говорится в Писании, "зайдет солнце и он очистится" (Лев. 15:5, 22:7). Это не были в самом деле грехи или нечистоты, но так как иудеи были несовершенны, то Бог, делая их через это более благочестивыми, с самого начала приготовлял их к точнейшему соблюдению важнейшего.

3. Итак, иудейское очищение освобождало не от грехов, а только от телесных нечистот. Не таково наше: оно гораздо выше и исполнено великой благодати, потому что освобождает от грехов, очищает душу и подает дар Духа. И крещение Иоанново было гораздо выше иудейского, но ниже нашего; оно было как бы мостом между обоими крещениями, ведущим чрез себя от первого к последнему, так как понуждало их [иудеев] не к соблюдению телесных очищений, но вместо таковых увещевало и советовало переходить от порока к добродетели и надежду спасения полагать в совершении [добрых] дел, а не в разных омовениях и очищениях водою. [Иоанн] не говорил: вымой одежду твою, омой тело твое, и будешь чист; но что? "Сотворите же достойный плод покаяния " (Мф. 3:8). Потому именно оно было выше иудейского, но ниже нашего, что крещение Иоанново не сообщало Духа Святого и не доставляло благодатного прощения; оно повелевало каяться, но не было властно отпускать [грехи]. Поэтому [Иоанн] и говорил: "я крещу вас в воде в покаяние, Он будет крестить вас Духом Святым и огнем"

(Мф. 3:11). Очевидно, что Он не крестил Духом. Что же значит: "Духом Святым и огнем"? Вспомни тот день, в который апостолам "явились разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них" (Деян. 2:3). А что крещение Иоанново было несовершенно, не сообщало Духа и отпущения грехов, видно из следующего: Павел, "найдя [там] некоторых учеников, сказал им: приняли ли вы Святаго Духа, уверовав? Они же сказали ему: мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святый. Он сказал им: во что же вы крестились? Они отвечали: во Иоанново крещение. Павел сказал: Иоанн крестил крещением покаяния" – покаяния, не отпущения грехов; для чего же Он крестил? "Говоря людям, чтобы веровали в Грядущего по нем, то есть во Христа Иисуса. Услышав это, они крестились во имя Господа Иисуса, и, когда Павел возложил на них руки, нисшел на них Дух Святый" (Деян. 19:1-6). Видишь ли, как несовершенно было крещение Иоанново? Если бы оно не было несовершенно, то Павел не крестил бы их снова, не возлагал бы на них рук; исполнив же то и другое, он показал превосходство апостольского крещения, и то, что крещение Иоанново гораздо ниже его. Но из этого мы узнали различие крещений; теперь необходимо сказать, для чего Христос крестился и каким крещением. Ни прежним – иудейским, ни последующим – нашим, потому что Он не имел нужды в отпущении грехов; да и как может нуждаться в этом Тот, Кто не имеет никакого греха? "Он не сделал", говорится в Писании, "никакого греха, и не было лести в устах Его" (1 Петр. 2:22); и еще: "кто из вас обличит Меня в неправде?" (Ин. 8:46)? И Духу не была непричастна плоть Его; да и как могло быть иначе, когда она вначале была произведена Духом Святым? Итак, если и плоть Его не была непричастна Духу Святому, и Он не был подвержен грехам, то для чего Он крестился? Но прежде нам нужно узнать, каким Он крестился крещением, тогда и то будет ясным для нас. Каким же крещением Он крестился? Не иудейским, и не нашим, но Иоанновым. Для чего? Для того, чтобы ты из самого свойства крещения познал, что Он крестился не по причине греха и не потому, что имел нужду в даре Духа; как мы показали, это крещение было чуждо того и другого. Отсюда видно, что Он приходил на Иордан не для отпущения грехов, и не для получения дара Духа. Но чтобы кто-нибудь из присутствовавших тогда не подумал, что Он приходил для покаяния, подобно прочим, послушай, как Иоанн предупредил и это. Тогда как другим он говорил: "сотворите же достойный плод покаяния " (Мф. 3:8), послушай, что он говорит Ему: "мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?" (Мф. 3:14)? Этими словами он показал, что Христос приходил к нему не по той же нужде, по которой приходил народ, и что Он тем более далек был от нужды – креститься по той же причине, что был гораздо выше и несравненно чище и самого Крестителя. Для чего же Он крестился, если сделал это ни для покаяния, ни для отпущения грехов, ни для получения дара Духа? По другим двум причинам, из которых об одной говорит ученик, а о другой Он Сам сказал Иоанну. Итак, какую же причину этого крещения высказал Иоанн? Ту, чтобы Христос стал известным народу, как и Павел говорил: "Иоанн крестил крещением покаяния, говоря людям, чтобы веровали в Грядущего по нем" (Деян. 19:4); это было завершением крещения. Если бы обходить жилище каждого и, подойдя к дверям, вызывать на улицу и, держа Христа, говорить: это есть Сын Божий, то это делало бы свидетельство подозрительным и было бы весьма затруднительно; также, если бы, взяв Христа, войти в синагогу и показать Его, то и это самое опять сделало бы свидетельство подозрительным; но когда весь народ стекся из всех городов к Иордану и пребывал на берегах реки, то уже то обстоятельство, что и Сам Он пришел креститься и получил удостоверение свыше голосом Отца и наитием Духа в виде голубя, делало свидетельство о Нем Иоанна несомненным. Поэтому он и говорит: " я не знал Его", представляя свидетельство свое достоверным (Ин. 1:31), так как они были по плоти родственниками между собою ["Вот и Елисавета, родственница Твоя, и она зачала сына" – говорил ангел Марии о матери Иоанна (Лк. 1:36); если же матери были в родстве, то, очевидно, и дети]. Итак, поскольку они были родственниками, то, дабы не показалось, будто Иоанн свидетельствует о Христе по родству, благодать Духа устроила так, что Иоанн провел весь ранний свой возраст в пустыне, дабы не показалось, будто свидетельство высказывается по дружбе или по какому-нибудь подобному предвзятому основанию; но Иоанн, как был научен от Бога, так и возвестил о Нем. Вот он и говорит: " я не знал Его". Откуда же ты узнал? "Пославший меня"

, говорит, "крестить в воде сказал мне". Что Он сказал тебе? "На Кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть крестящий Духом Святым" (Ин. 1:33). Видишь ли, что Дух Святый снисшел не так, как в первый раз нисшел на Него, но дабы показать проповеданного, наитием Своим, как бы перстом, указуя Его всем? По этой причине Он пришел на крещение. Была и другая причина, о которой Он Сам говорит; какая же именно? Когда Иоанн сказал: "мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?", – то Он отвечал так: "оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду" (Мф. 3:14-15). Видишь ли благоразумие раба? Видишь ли смирение Владыки? Что же значит: "исполнить всякую правду"? "Правдою" называется исполнение всех заповедей, как говорится: "Оба они

были праведны пред Богом, поступая по всем заповедям и уставам Господним беспорочно" (Лк. 1:6). Так как исполнять эту правду должны были все люди, но никто из них не соблюл и не исполнил ее, то Христос, приходя, исполняет эту правду.

4. А какая, скажет кто-нибудь, правда в том, чтобы креститься? Повиновение пророку было правдою. Как Христос обрезался, принес жертву, хранил субботы и соблюдал иудейские праздники, так присоединил и это остальное – повиновался крестившему пророку. Воля Божия была, чтобы тогда все крестились, о чем, послушай, как говорит Иоанн: "пославший меня крестить в воде" (Ин. 1:33); также и Христос: "И весь народ, слушавший [Его], и мытари воздали славу Богу, крестившись крещением Иоанновым; а фарисеи и законники отвергли волю Божию о себе, не крестившись от него" (Лк. 7:29-30). Итак, если повиновение Богу составляет правду, а Бог послал Иоанна, чтобы крестить народ, то Христос [вместе] со всем другим, что требуется законом, исполнил и это. Представь себе, что заповеди закона суть двести динариев; этот долг должен был уплатить род наш; но мы не уплатили, и нас, подпавших такой вине, объяла смерть. Христос, пришедши и найдя нас одержимыми ею, уплатил этот долг, исполнил должное и исхитил [от нее] тех, которые не могли уплатить. Посему Он не сказал: нам должно сделать то и то, но: "исполнить всякую правду". Мне, Владыке имеющему, говорит Он, надлежит уплатить за неимеющих. Такова причина Его крещения, чтобы видели, что Он исполнил весь закон; и эта причина, и та, о которой сказано прежде. Поэтому и Дух нисшел в виде голубя: где примирение с Богом, там и голубь. Так и в ковчег Ноев голубь принес масличную ветвь – знак человеколюбия Божия и прекращения бедствия; и теперь в виде голубя, а не в телесном виде (это особенно должно заметить), нисходит Дух, возвещая вселенной милость Божию и вместе показывая, что духовный человек должен быть незлобив, прост и невинен, как и Христос говорит: "если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное" (Мф. 18:3). Но тот ковчег, по прекращении бедствия, остался на земле; а этот ковчег, по прекращении гнева, взят на небо, и ныне это непорочное и нетленное Тело находится одесную Отца.

Но так как я упомянул о Теле Господнем, то необходимо сказать вам немного и об этом, и потом окончить речь. Я знаю, что многие у нас приступят к этой священной трапезе по случаю праздника. Итак должно, как я часто и прежде говорил, не праздники наблюдать, чтобы приобщаться, а очищать совесть, и тогда касаться священной жертвы. Преступный и нечистый не имеет права и в праздник причащаться этой святой и страшной плоти; а чистый и омывший свои погрешения искренним покаянием в праве и в праздник и во всякое время причащаться божественных тайн и достоин наслаждаться божественными дарами. Но поскольку, не знаю почему, некоторые не обращают на это внимание, и многие, исполненные бесчисленных грехов, видя наступивший праздник, как будто побуждаясь самим этим днем, приступают к святым тайнам, на которые и смотреть не должно находящимся в таком состоянии, то тех, которые известны нам, мы сами непременно удалим, а неизвестных нам, предоставим Богу, знающему тайны помышлений каждого; теперь же постараемся исправить то, в чем все явно согрешают. В чем же состоит этот грех? В том, что приступают не с трепетом, но с давкою, ударяя других, пылая гневом, крича, злословя, толкая ближних, полные смятения. Об этом я часто говорил и не перестану говорить. Не видите ли, какое бывает благочиние на олимпийских играх, когда распорядитель проходит по площади, с венцом на голове, одетый в длинную одежду, держа в руке жезл, а глашатай объявляет, чтобы было тихо и благоприлично? Не нелепо ли, что там, где торжествует дьявол, бывает такое спокойствие, а там, где призывает к Себе Христос, бывает великий шум? На площади безмолвие, а в церкви крик? На море тишина, а в пристани волнение? К чему ты, скажи мне, беспокоишься, человек? Что гонит тебя? Необходимые дела, конечно, призывают тебя? В этот час ты особенно сознаешь, что у тебя есть дела, особенно помнишь, что ты находишься на земле, и думаешь, что обращаешься с людьми? Но не каменной ли душе свойственно думать, что в такое время ты стоишь на земле, а не ликуешь с ангелами, с которыми ты воссылаешь таинственное песнопение, с которыми ты возносишь победную песнь Богу? Для того Христос и назвал нас ордами, сказав: "где будет труп, там соберутся орлы" (Мф. 24:28), чтобы мы восходили на небо, чтобы парили в высоте, возносясь на крыльях духа; а мы, подобно змеям, пресмыкаемся во прахе и едим землю. Хотите ли, я скажу, отчего бывает этот шум и крик? Оттого, что мы не на все время запираем для вас двери, но позволяем прежде последнего благодарения стремительно выходить и уходить домой. Это и само по себе выражает великое пренебрежение. Что делаешь ты, человек? Когда присутствует Христос, предстоят ангелы, предлежит эта страшная трапеза, и братья твои еще участвуют в таинствах, сам ты, оставив все, убегаешь? Быв приглашен на обед, ты, хотя бы и прежде других насытился, не осмеливаешься выходить прежде друзей, когда другие возлежат еще; а здесь, когда еще совершаются страшные таинства Христовы, когда еще продолжается священнодействие, ты в самой средине составляешь все и выходишь? И где это может быть достойно прощения? Какое может быть оправдание? Хотите ли, я скажу, чье дело делают те, которые уходят прежде окончания и не совершив благодарственных песнопений по окончании трапезы? Может быть, покажется жестоким то, что будет сказано, однако необходимо сказать по причине нерадения многих. Иуда, приобщившись последней вечери в ту последнюю ночь, поспешно вышел, тогда как все прочие еще возлежали. Вот кому подражают и те, которые спешат прежде последнего благодарения! Если бы он не вышел, то не сделался бы предателем; если бы не оставил соучеников, то не погиб бы; если бы не отторгнул себя от стада, то волк не захватил бы его одного и не пожрал бы; если бы не отделил себя от пастыря, то не сделался бы добычею зверя. Посему он был с иудеями, а те с Господом вышли, воспевая. Видишь ли, по какому образцу совершается последняя молитва после жертвоприношения? Будем же, возлюбленные, представлять себе это, будем помышлять об этом, страшась предстоящего за то осуждения. Он [Христос] дает тебе Свою плоть, а ты не воздаешь Ему даже словами, и не благодаришь за полученное? Когда ты вкушаешь телесную пищу, то после трапезы обращаешься к молитве; а когда приобщаешься пищи духовной и превосходящей всякую тварь, видимую и невидимую, ты, человек и уничиженный по естеству, не остаешься благодарить Его словами и делами? Не достойно ли это крайнего наказания? Говорю это не для того, чтобы вы только хвалили меня, или шумели и кричали, но чтобы вы, благовременно вспоминая эти слова, показывали надлежащее благочиние. Таинства и называются и суть таинства; а где таинства, там великое молчание. Итак, будем приступать к этой священной жертве с глубоким молчанием, с великим благочинием, с надлежащим благоговением, чтобы нам заслужить большее благоволение у Бога, очистить свою душу и достигнуть вечных благ, которых да сподобимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, и держава, и поклонение ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Беседа произнесена, как с вероятностью можно думать, в 387 г. в праздник Богоявления: следовательно, спустя несколько дней после предшествующей беседы – в день Рождества Христова.

[2] Так у Златоуста, в славянской же Библии: „что принесете в храм, то Я развею".

О ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ ИУДЫ БЕСЕДА ПЕРВАЯ

О предательстве Иуды и о Пасхе, о преподании таин, а также и о непамятозлобии. (Сказана) в Святой и великий четверток [1].

НЕМНОГО нужно сегодня сказать вашей любви; немного нужно сказать не потому, чтобы вы тяготились множеством проповедуемого, – невозможно найти другой город, который был бы так любовно расположен к слушанию духовных бесед. Итак, не потому мы скажем немного, что мы надоедаем вам множеством проповедуемого, но потому, что сегодня есть важная причина к сокращению речи: я вижу, что многие из верующих поспешают к приобщению страшных тайн. Поэтому, дабы они не лишились и этой трапезы, и не остались без той, необходимо пищу распределить соразмерно, чтобы и с той и с другой стороны вам была польза и чтобы вы отошли, снабженные в путь этой трапезой и нашими беседами, и приступили к страшному и ужасному приобщению со страхом, трепетом и надлежащим благоговением.

Сегодня, возлюбленные, Господь наш Иисус Христос был предан; в этот наступающий вечер иудеи взяли Его и пошли. Но не предавайся унынию, услышав, что Иисус был предан; или лучше, предайся унынию и плачь горько, но не о преданном Иисусе, а о предателе Иуде, потому что преданный спас вселенную, а предавший погубил свою душу; преданный сидит ныне одесную Отца на небесах, а предавший находится ныне в аду, ожидая неизбежного наказания. О нем плачь и воздыхай, о нем скорби, как и Владыка наш плакал о нем. Увидев его, говорится [в Писании], "возмутился духом, и сказал: один из вас предаст Меня" (Иоан. 13:21). О, сколь велико милосердие Владыки: преданный скорбит о предавшем! Увидев его, говорит [евангелист], "возмутился духом, и сказал: один из вас предаст Меня". Для чего Он опечалился? Для того, чтобы показать любовь Свою и вместе научить нас, что не того, кто терпит зло, а того, кто причиняет зло, нужно постоянно оплакивать. Последнее хуже первого, или лучше сказать, первое, т. е. терпеть зло, не есть зло, а причинять зло есть зло. Терпеть зло, – это доставляет царство небесное; а причинять зло, – это подвергает нас геенне и наказанию. "Блаженны", говорит Господь, "изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное" (Матф. 5:10). Видишь ли, как претерпевающий зло получает награду и воздаяние – царство небесное? Послушай, как причиняющий зло подвергается наказанию и отмщению. Павел, сказав об иудеях, что они "убили и Господа Иисуса и Его пророков изгнали" (1 Фессал. 2:15), присовокупил: "но конец их будет по делам их" (2 Кор. 11:15). Видишь ли, как гонимые получают царство, а гонящие наследуют гнев [Божий]? Это сказано мной теперь не без цели, а для того, чтобы мы не гневались на врагов, но жалели их, оплакивали их и сострадали им: они-то именно и терпят зло, враждуя против нас. Если мы так настроим душу свою, то в состоянии будем и молиться за них. Для того я и беседую с вами уже четвертый день о молитве за врагов, чтобы это слово наставления было твердо усвоено, укоренившись в вас от непрестанного внушения. Для того я непрестанно и изливаюсь в словах, чтобы опала опухоль гнева и утихло воспаление, так чтобы приступающий к молитве чист был от гнева. Христос заповедал это не только для врагов, но и для нас, прощающих им грехи, так как ты сам больше приобретаешь, чем даешь, прекращая гнев на врага. Как же, скажешь, я больше приобретаю? Если ты простишь грехи врагу, то тебе будут прощены твои прегрешения против Владыки. Эти неисцелимы и непростительны, а для тех есть великое облегчение и прощение. Послушай, как Илий говорил сыновьям своим: "если согрешит человек против человека, то помолятся о нем Богу; если же человек согрешит против Господа, то кто будет ходатаем о нем" (1 Цар. 2:25)? Таким образом, эта рана не легко исцеляется и молитвой; но, не исцеляясь молитвой, она исцеляется прощением грехов ближнему. Поэтому грехи в отношении к Владыке Христос назвал тысячами талантов, а грехи в отношении к ближнему – сотней динариев (Матф. 18:23-35). Прости же сто динариев, чтобы тебе были прощены тысячи талантов.

2. Впрочем, о молитве за врагов довольно сказано; возвратимся, если угодно, к речи о предательстве и посмотрим, как предан был Господь наш. "Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его" (Матф. 26:14-15)? Эти слова, по-видимому, ясны и ничего более в них не подразумевается; но если кто тщательно исследует каждое из этих слов, то найдет в них много предметов для размышления и великую глубину мыслей. И, во-первых – время; не напрасно Евангелист означает его, не просто сказал он: "пошел", но прибавил: "тогда пошел". "Тогда"; скажи мне: когда? И для чего он означает время? Чему он хочет научить меня? Не без цели сказано это: "тогда", – говорящий Духом не говорит напрасно и без цели. Что же значит это "тогда"? Перед тем самым временем, перед тем самым часом приходила блудница, "с алавастровым сосудом мира", и возлила этот елей на главу Господа (Матф. 26:7). Она показала великую услужливость, показала великую веру, великое послушание и благоговение; изменила прежнюю жизнь, сделалась лучше и целомудреннее. Но когда блудница раскаялась, когда она снискала себе благоволение Владыки, тогда ученик предал Учителя. Для того и сказано: "тогда", чтобы ты не обвинял Учителя в немощи, когда увидишь, что ученик предает Учителя. Сила Учителя была такова, что она привлекала и блудниц к повиновению Ему.

Почему же, скажешь, обращавший блудниц не в силах был привлечь к себе ученика? Он в силах был привлечь к себе ученика, но не хотел сделать его добрым по необходимости и привлечь к Себе насильно. "Тогда пошел". Немаловажный предмет для размышления заключается и в этом слове: "пошел"; не быв призван первосвященниками, не быв принужден необходимостью или силой, но сам по себе и от себя он произвел коварство и предпринял такое намерение, не имея никого сообщником этого нечестия. "Тогда пошел один из двенадцати". Что значит: "один из двенадцати"? И в этих словах: "один из двенадцати" выражается величайшее против него осуждение. У Иисуса были и другие ученики, числом семьдесят; но те занимали второе место, не пользовались такой честью, не имели такого дерзновения, не участвовали в стольких тайнах, как двенадцать учеников. Эти были особенно отличены и составляли хор около Царя; это было приближенное общество Учителя; и отсюда ниспал Иуда. Итак, дабы ты знал, что не простой ученик предал Его, но один из высшего разряда, для этого и говорит евангелист: "один из двенадцати". И не стыдился написать это святой Матфей. Для чего не стыдился? Для того, чтобы ты знал, что евангелисты всегда во всем говорят истину, и ничего не скрывают, даже и того что кажется унизительным, потому что и это, по-видимому, унизительное, показывает человеколюбие Владыки: предателя, разбойника, вора Он удостоил таких благ и до последнего часа терпел его, вразумлял, увещевал и всячески оказывал попечение о нем. Если же он не внимал, то виной не Господь; свидетельница этому – блудница, она была внимательна к самой себе – и спаслась. Итак, не отчаивайся, взирая на блудницу; и не будь самонадеян, взирая на Иуду. То и другое гибельно, и самонадеянность и отчаяние; самонадеянность стоящего заставляет падать, а отчаяние лежащему не позволяет встать. Поэтому и Павел увещевал так: "кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть" (1 Кор. 10:12). Ты имеешь примеры того и другого – как ученик, казавшийся стоящим, пал, и как блудница павшая восстала. Склонен к падению наш ум, удобопреклонна воля; поэтому нам нужно со всех сторон оберегать и ограждать себя. "Тогда пошел один из двенадцати, называемый Иуда Искариот". Видишь ли, из какого хора ниспал он? Видишь ли, каким учением пренебрег он? Видишь ли, какое зло – беспечность и нерадение? "Называемый Иуда Искариот". Для чего ты мне называешь его город? О, если бы мне не знать его! "Называемый Иуда Искариот". Для чего же ты называешь его город? Был другой ученик – Иуда, называемый Зилотом (ревнителем). Чтобы от одинаковости имени не произошло какой-нибудь ошибки, евангелист и отличил того от этого; этого назвал по доброму качеству его: "Иуда Зилот", а того не назвал по злому его качеству – не сказал: "Иуда предатель". Хотя следовало бы, как этого назвал он по доброму качеству, так и того назвать по злому качеству и сказать: "Иуда предатель"; но, дабы научить тебя соблюдать язык свой чистым от осуждения, он щадит и самого предателя. "Пошел", говорит, "один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его"? О, нечестивые эти слова! Как они исторглись из уст, как подвинулся язык? Как не оцепенело все тело? Как не омрачился ум?

3. "Что вы дадите мне, и я вам предам Его"? Этому ли, скажи мне, научил тебя Христос? Не поэтому ли говорил Он: "не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои" (Матф. 10:9), заранее сдерживая твою склонность к сребролюбию? Не к этому ли убеждал Он постоянно, и вместе с тем говорил: "но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую" (Матф. 5:39)? "Что вы дадите мне, и я вам предам Его"? О, безумие! За что? скажи мне. В чем малом или великом имея обвинить (Его), ты предаешь Учителя? За то, что Он тебе дал власть над демонами? За то, что дал силу исцелять болезни, очищать прокаженных? За то, что дал силу воскрешать мертвых, что поставил господином над властью смерти? За эти благодеяния даешь ты такую оплату? "Что вы дадите мне, и я вам предам Его"? О, безумие, или лучше, сребролюбие! Оно породило все это зло; им увлеченный, он предал Учителя. Таков этот злой корень; он хуже беса приводит в неистовство души, которыми овладевает, производит в них забвение обо всем – и о себе, и о ближних, и о законах природы, лишает самого смысла и делает безумными. Смотри, сколько вещей он изгладил из души Иуды: сообщество [с Иисусом Христом], приязнь, общение в трапезе, чудеса, учение, увещание, наставление; все это тогда сребролюбие ввергло в забвение. Поэтому справедливо Павел говорил: "корень всех зол есть сребролюбие" (1 Тим. 6:10). "Что вы дадите мне, и я вам предам Его"? Велико безумие этих слов. Неужели, скажи мне, можешь предать Того, Кто держит все, владычествует над бесами, повелевает морем, есть Владыка всей природы? И дабы укротить его безумие и показать, что, если бы Сам Он не хотел, то не был бы предан, послушай, что делает [Господь]. В самое время предательства, когда вышли на него "с фонарями и светильниками и оружием", Он говорит им: "кого ищете" (Иоан. 18:3-4)? Они не знали Того, Кого намеревались взять. Так далек был Иуда от возможности предать Его, что даже не видел присутствия Того, Кого намеревался предать, тогда как были светильники и столько света. На это дал указание и евангелист, сказав: они имели "фонари и светильники", и не видели Его.

Каждый день Господь напоминал ему и делами и словами, внушая, что предатель не скроется [от Него]; не явно обличал его перед всеми, чтобы он не сделался более бесстыдным, и не молчал, чтобы он, думая, что скрыт, не приступил к предательству без страха, но часто говорил: "один из вас предаст Меня" (Иоан. 13:21), – впрочем, не делал его известным. Много говорил Он и о геенне, много и о царстве, и в том и другом показывал Свою силу, и в наказании грешников и в награждении добродетельных. Но все это Иуда отверг, а Бог не влек его силой. Так как Бог создал нас господами в выборе и худых и добрых дел, и желал, чтобы мы были добрыми по своей воле, Он не принуждает и не заставляет, если мы не хотим, потому что быть добрым по принуждению не значить быть добрым. Поэтому, так как и (Иуда) был господином своих помыслов и в его власти было не повиноваться им и не склоняться к сребролюбию, то он, очевидно, сам ослепил свой ум и отказался от собственного спасения: "что вы мне", говорит, "дадите, и я вам предам Его"? Обличая слепоту ума его и безумие его, евангелист говорит, что во время прибытия их стоял близ них Иуда, сказавший: "что вы дадите мне, и я вам предам Его"? И не из этого только можно видеть силу Христову, но и из того, что по произнесении Им простого слова они отступили и пали на землю. Но так как они и после этого не оставили бесстыдства, то Он, наконец, предает Себя, как бы так говоря: Я сделал все со Своей стороны, явил силу Свою, показал, что вы предпринимаете невозможное дело; Я хотел обуздать злобу вашу; но так как вы не захотели этого, а остались при своем безумии, то, вот, Я предаю Себя. Это сказано мной для того, чтобы кто-нибудь не стал осуждать Христа, говоря: почему Он не изменил Иуду? Почему не сделал его благоразумным и добрым? Как следовало сделать его добрым? По принуждению, или по воле? Если – по принуждению, то, таким образом, он не мог сделаться лучшим, потому что никто не может быть добрым по принуждению; если же – по воле и свободному решению, то Он [Христос] употребил все меры, которые могли испытывать волю и намерение. А если тот не хотел принять врачевство, то это вина не врача, а отвергшего врачевание. Посмотри, сколько сделал Христос, чтобы склонить его на свою сторону и спасти его: научил его всякому любомудрию и делами и словами, поставил его выше бесов, сделал способным совершать многие чудеса, устрашал угрозой геенны, вразумлял обетованием царства, постоянно обличал тайные его помышления, но обличая не выставлял на вид всем, омыл ноги его вместе с прочими [учениками], сделал участником Своей вечери и трапезы, не опустил ничего – ни малого, ни великого; но он добровольно остался неисправимым. А чтобы тебе убедиться, что он, имея возможность измениться, не хотел, и все произошло от его беспечности, послушай. Предав Христа, он бросил тридцать сребреников и сказал: "согрешил я, предав кровь невинную" (Матф. 27:4). Что это? Когда ты видел Его совершающим чудеса, то не говорил: "согрешил я, предав кровь невинную", но: "что вы дадите мне, и я вам предам Его"? А когда зло преуспело и предательство достигло исполнения, и грех совершен, тогда ты сознал этот грех? Чему же мы научаемся отсюда? Тому, что, когда мы предаемся беспечности, то и увещание не приносит нам пользы; а когда бываем внимательны, то и сами собой можем восстать. Так и он: когда Учитель увещевал его, – не слушал; а когда никто не увещевал, то собственная совесть его пробудилась, и без всякого учителя он переменился, осудил то, на что дерзнул, и бросил тридцать сребреников. "Что вы дадите мне, и я вам предам Его"? "Они предложили", говорит евангелист, "ему тридцать сребреников" (Матф. 26:15); предложили цену за кровь, не имеющую цены. Для чего ты, Иуда, принимаешь тридцать сребреников? Христос пришел даром пролить эту кровь за вселенную; а ты о ней делаешь бесстыдные договоры и условия. И, в самом деле, что может быть бесстыднее такого договора?

4. "Тогда приступили ученики" (Матф. 26:17). Тогда; когда? Когда то произошло, когда предательство совершилось, когда Иуда погубил себя, тогда "приступили ученики к Иисусу и сказали Ему: где велишь нам приготовить Тебе пасху"? Видишь ли ученика? Видишь ли [прочих] учеников? Тот предает Владыку, а эти заботятся о пасхе; тот заключает условия, а эти предлагают услугу. Тот и эти пользовались одинаковыми чудесами, одинаковыми наставлениями, одинаковой властью; откуда же такая перемена? От воли; она всегда бывает причиной всех благ и зол. "Где велишь нам приготовить Тебе пасху"? Это было в нынешний вечер; Владыка не имел дома, и поэтому они говорят Ему: "где велишь нам приготовить Тебе пасху"? Мы не имеем определенного пристанища, не имеем ни шатра, ни дома. Пусть узнают живущие в великолепных домах, в широких портиках, в пространных оградах, что Христос не имел, где приклонить главу. Вот [ученики] и спрашивают: "где велишь нам приготовить Тебе пасху"? Какую пасху? Не эту – нашу, а пока иудейскую; ту именно приготовили ученики, а эту нашу – Он Сам приготовил, и не только Сам приготовил ее, но и Сам же Он стал пасхой. "Где велишь нам приготовить Тебе пасху"? Это была иудейская пасха, та, которая получила начало в Египте. Для чего же Христос вкушал ее? Для того чтобы исполнить все, требуемое законом. Он когда и крестился, говорил: "так надлежит нам исполнить всякую правду" (Матф. 3:15); Я пришел искупить человека от клятвы закона; ибо "Бог послал Сына Своего (Единородного), Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных", и прекратит самый закон (Гал. 4:4-5). Дабы кто-нибудь не сказал, что Он потому уничтожил закон, что не мог исполнить его, как тяжкий, трудный и неудобоисполнимый, – Он сначала исполнил его весь, а потом и отметил. Потому Он совершил и пасху, что пасха была предписана законом. А для чего закон предписал вкушать пасху? Иудеи были неблагодарны к своему Благодетелю и тотчас после благодеяний забывали о повелении Божьем. Так, когда они вышли из Египта, то, даже видев море, разделившееся и опять соединившееся, и другие бесчисленные чудеса, говорили: "сделай нам бога, который бы шел перед нами" (Исх. 32:1). Что говоришь ты? Чудеса еще перед тобой, а ты уже забыл о Благодетеле? И вот, так как они были столь бесчувственны и неблагодарны, то с учреждением праздников Бог связал воспоминание о дарах Его; поэтому Он повелел закалать и пасху, дабы, когда спросит тебя, говорит Он, сын твой: что означает эта пасха? – ты говорил, что наши предки в Египте помазали некогда двери кровью овцы, чтобы губитель, пришедши и увидев, не дерзнул входить и не наносил удара (Исх. 12:27-28). Таким образом, потом этот праздник стал постоянным напоминанием о спасении. И не только ту пользу получали они, что он напоминал им о древних благодеяниях, но и другую, большую, оттого, что он прообразовал будущее. Тот агнец был образом другого Агнца – духовного, овца – Овцы; то была тень, а это – истина. Когда же явилось Солнце правды, тогда тень, наконец, исчезла, так как при восходе солнца тень скрывается. Поэтому на самой этой трапезе совершается та и другая пасха, – и преобразовательная, и истинная. Как живописцы на одной и той же доске проводят черты и изображают тень и потом накладывают на нее истинные краски, так поступил и Христос: на одной и той же трапезе Он и преднаписал преобразовательную пасху, и присоединил истинную. "Где велишь нам приготовить Тебе пасху"? Тогда была пасха иудейская; но когда взошло солнце, то светильник пусть уже не является; когда наступила истина, то тень пусть уже исчезнет.

5. Говорю это к иудеям, так как они мнят, что совершают пасху, и, необрезанные сердцами, с бесстыдным намерением предлагают опресноки. Как, скажи мне, иудей, ты совершаешь пасху? Храм разрушен, жертвенник уничтожен, святое святых попрано, всякого рода жертвы прекращены; для чего же ты дерзаешь совершать эти беззаконные дела? Ты отошел некогда в Вавилон, и там говорили пленившие тебя: "пропойте нам из песней Сионских" (Псал. 136:3); но ты не согласился. Это выразил Давид, сказав "при реках Вавилона, там сидели мы и плакали: на вербах, посреди его, повесили мы наши арфы" (Псал. 136:1-2), т. е. псалтирь, цитру, лиру и прочее, так как их употребляли они в древности и посредством их пели псалмы. Отправившись в плен, они взяли их с собой, чтобы иметь напоминание о жизни в отечестве, а не для того, чтобы употреблять их. "Там", говорит, "пленившие нас требовали от нас слов песней"; а мы сказали: "как нам петь песнь Господню на земле чужой" (Псал. 136:3-4)? Что говоришь ты? Песнь Господню ты не поешь на земле чужой, а пасху Господню совершаешь на земле чужой? Видишь ли неблагодарность? Видишь ли беззаконие? Когда враги принуждали их, то они не смели даже сказать псалма на земле чужой; а теперь сами от себя, в то время как никто не принуждает и не заставляет их, воздвигают войну против Бога. Видишь ли, как нечисты опресноки, как беззаконен их праздник, как уже не существует пасха иудейская? Была некогда пасха иудейская, но теперь отменена, и наступила пасха духовная, которую преподал тогда Христос. Когда они [ученики] ели и пили, то Он, говорится [в Евангелии], "взял хлеб, преломил и сказал: примите, ешьте: сие есть Тело Мое, за вас ломимое во оставление грехов" (Матф. 26:26). Посвященные в тайны разумеют сказанное. Также и взяв чашу, сказал: "сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов" (Матф. 26:28). И Иуда присутствовал, когда Христос говорил это. "Сие есть тело", которое ты, Иуда, продал за тридцать сребреников; "сия есть кровь", о которой ты недавно заключил бесстыдные условия с неблагодарными фарисеями. О, человеколюбие Христово! О, безумие, о, неистовство Иуды! Этот продал Его за тридцать динариев, а Христос и после того не отказался бы самую проданную кровь Свою отдать продавшему "во оставление грехов", если бы этот захотел. Ведь и Иуда присутствовал и участвовал в священной трапезе. Когда ноги его вместе с прочими учениками умыл Христос, так и в священной трапезе он участвовал, для того, чтобы он не имел никакого предлога к оправданию, если останется при своем нечестии. Христос сказал и употребил все со Своей стороны, а он упорно остался при своем нечестивом намерении.

6. Впрочем, уже время приступить к этой страшной трапезе. Приступим же все с надлежащей скромностью и вниманием; и никто пусть не будет Иудой, никто пусть не будет злым, никто пусть не скрывает в себе яда, нося одно на устах, а другое в уме. Предстоит Христос и теперь; Кто учредил ту трапезу, Тот же теперь устраивает и эту. Не человек претворяет предложенное в тело и кровь Христову, но Сам распятый за нас Христос. Представляя Его образ, стоит священник, произносящий те слова; а действует сила и благодать Божия. "Сие есть тело Мое", сказал Он. Эти слова претворяют предложенное, и как то изречение: "плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю" (Быт. 1:28), хотя произнесено однажды, но в действительности во все время дает нашей природе силу к деторождению; так и это изречение, произнесенное однажды, с того времени доныне и до Его пришествия делает жертву совершенной на каждой трапезе в церквах. Итак, никто пусть не приступает коварным, никто – исполненным злобы, никто – имеющим яд в мыслях, чтобы не причащаться "в осуждение". И вот, после принятия предложенного, в Иуду вошел дьявол, презрев не тело Господне, но, презрев Иуду за его бесстыдство, дабы ты знал, что на тех, которые недостойно причащаются божественных тайн, особенно нападает и постоянно входит дьявол, как и тогда в Иуду. Так почести приносят пользу достойным, а недостойно пользующихся ими подвергают большему наказанию. Говорю это не для того, чтобы устрашить, но чтобы предостеречь. Пусть же никто не будет Иудой; никто, приступая, пусть не имеет в себе яда злобы. Эта жертва есть духовная пища; и как телесная пища, попадая в желудок, имеющий худые соки, еще больше усиливает немощь, не по своему свойству, но по болезни желудка, так обыкновенно бывает и с духовными таинствами. И они, когда сообщаются душе, исполненной злобы, то больше повреждают и губят ее, не по своему свойству, но по болезни принявшей души. Итак, пусть никто не имеет внутри себя злых помыслов, но очистим ум; мы приступаем к чистой жертве, – сделаем же душу свою святой; а сделать это можно и в один день. Как и каким образом? Если ты имеешь что-нибудь против врага, то оставь гнев, исцели рану, прекрати вражду, чтобы тебе получить пользу от этой трапезы, потому что ты приступаешь к страшной и святой жертве. Постыдись того, что служит основанием самого этого приношения. Предлежит закланный Христос. Почему Он заклан и для чего? Для того чтобы умиротворить небесное и земное, чтобы сделать тебя другом ангелов, чтобы примирить тебя с Богом всех, чтобы из врага и противника сделать тебя другом. Он отдал душу Свою за ненавидящих Его; а остаешься враждующим против подобного тебе раба? Как же ты можешь приступить к трапезе мира? Он не отказался даже умереть за тебя; а у тебя недостает сил для себя самого оставить гнев на подобного тебе раба? Какого это может удостоиться прощения? Он обидел меня, скажешь, и весьма много отнял у меня. Что же? Ущерб только в деньгах, – он еще не ранил тебя так, как Иуда Христа; однако Христос самую кровь Свою, которая пролита, отдал для спасения проливших ее. Что можешь ты сказать равное этому? Если ты не простил врага, то не ему нанес вред, а самому себе; ему ты часто вредил в настоящей жизни, а себя самого сделал недостойным прощения и безответным в будущий день. Ничего так не отвращается Бог, как человека злопамятного, как сердца надменного и души раздражительной. Послушай же, что говорит Он: "если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь" раньше, стоя перед алтарем, "что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой" (Матф. 5:23-24). Что говоришь ты: оставлю (дар)? Да, для мира, говорит, с братом твоим и принесена эта жертва. Посему, если эта жертва принесена для мира твоего с братом, а ты не заключаешь мира, то напрасно ты участвуешь в этой жертве, бесполезным для тебя становится это благо. Сделай же наперед то, для чего принесена эта жертва, и тогда прекрасно ею воспользуешься. Для того снисшел Сын Божий, чтобы примирить естество наше с Владыкой; не только Сам для этого пришел Он, но [еще озабочен был тем], чтобы и нас, совершающих это, сделать причастниками имени Его. "Блаженны", говорит Он, "миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими" (Матф. 5:9). Что сделал Единородный Сын Божий, тоже сделай и ты по силам человеческим, ставши виновником мира и для себя самого и для других. Поэтому тебя, миротворца, Он и называет сыном Божьим; поэтому и применительно ко времени жертвы Он не упомянул ни о какой другой заповеди, кроме примирения с братом, выражая, что это важнее всего. Я хотел еще более продолжить речь, но и сказанного довольно для внимательных, если они будут помнить. Будем же, возлюбленные, постоянно помнить эти слова, и святые лобзания, и страшные приветствия, которые делаем друг другу. Это соединяет наши души и производит то, что мы все становимся одним телом, как и причащаемся все одного тела. Соединимся же в одно тело, не тела сочетая друг с другом, но души связывая между собой союзом любви; таким образом, мы можем с дерзновением вкушать от предлагаемой трапезы. И хотя бы имели бесчисленное множество праведных дел, но, если будем злопамятными, то все будет тщетно и напрасно, и никакого от них мы не сможем получить плода для спасения. Итак, сознавая это, прекратим всякий гнев и, очистив совесть свою, со всем смирением и кротостью приступим к трапезе Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, всякая слава, честь, держава, ныне и присно [и во веки веков]. Аминь.

[1] Время произнесения этой беседы с точностью неизвестно; можно только полагать, что она произнесена ранее нижеследующей второй беседы.

БЕСЕДА ВТОРАЯ

О святой и тайной вечери Спасителя и предательстве Иуды, о пасхе и установлении божественных таинств, и о непамятозлобии, сказанная во Святый и великий четверг.

ХОТЕЛ я, возлюбленные, продолжить беседу о патриархе [Аврааме] и здесь предложить духовный пир, но неблагодарность предателя увлекает наш язык к беседе о последнем, и обстоятельства [настоящего] дня пробуждают сказать о безрассудном его преступлении. Сегодня Господь наш Иисус Христос предан в руки иудеев собственным своим учеником. Ты, возлюбленный, слыша это, не будь, однако, печален и не огорчайся, слыша, что предан Владыка, вернее же сказать, и скорби и плачь, но не о преданном Иисусе, а о предавшем Его Иуде. В самом деле, преданный Иисус спас вселенную, а предавший Иуда погубил свою душу; преданный Иисус, сидит одесную Отца на небесах, а предавший Иуда теперь в аду, ожидая неумолимого и вечного наказания. Вот о чем скорби, вот о чем плачь, потому что и Сам Господь наш Иисус Христос, видя Иуду, возмутился (духом) и заплакал. Видя его, говорит Евангелие, "возмутился духом, и сказал: один из вас предаст Меня" (Иоан. 13:21). Почему возмутился Он? [Очевидно] при мысли о том, что после стольких наставлений и советов Иуда не замечал, в какую бездну он себя толкает. Видя безумие ученика и сожалея его, Господь возмутился и заплакал. Об этом говорят все евангелисты, чтобы сильнее удостоверить истину домостроительства. Возмутился Господь, видя крайнюю неблагодарность ученика, научая нас [через это] плакать больше всего о тех, кто творит зло, а не о тех, кто терпит зло. Те, кто терпит обиды и неправды, скорее достойны почитаться блаженными. Поэтому-то и говорил Христос: "блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное" (Матф. 5:10). Видишь, какое приобретение указал Он для тех, которые терпят неправду? Посмотри опять в другом месте, (какое) неумолимое наказание (надлежит) творящим зло. Послушай блаженного Павла, который говорит: "ибо вы, братия, сделались подражателями церквам Божьим во Христе Иисусе, находящимся в Иудее, потому что и вы то же претерпели от своих единоплеменников, что и те от Иудеев, которые убили и Господа Иисуса и Его пророков, препятствуют нам говорить язычникам, чтобы спаслись, и через это всегда наполняют меру грехов своих; но приближается на них гнев до конца" (1 Фес. 2:14-16). Видишь, что всего больше достойно плакать и скорбеть о творящих зло? Поэтому и милосердный Господь возмутился и плакал, видя дерзкий поступок ученика, являя и сострадание к ученику и показывая величие Своего милосердия, что вплоть даже до самого предательства не переставал заботиться об исправлении ученика. Итак, лучше о нем горько плачь, и скорби, потому что и Господь печалился о нем. "Возмутился духом", сказано, Иисус "и сказал: один из вас предаст Меня". О, сколь велико милосердие, сколь велика благость Владыки! Преданный скорбит о предателе. Видя, что он упорно остается в нечестии, возмутился "и сказал: один из вас предаст Меня". Смотри, какое долготерпение! Какое человеколюбие! Как щадит неблагодарного! Он не хочет даже, чтобы Иуда совершил свой поступок без всякого стыда, а приводит в смущение и страх всех учеников, чтобы доставить ему некоторый повод раскаяться в безумии. Но так как душа (предателя) остается бесчувственной, не в состоянии будучи воспринять семени благочестия, не внемлет ни совету, ни увещанию, но омрачается страстью, стремится к погибели, то он и не получил никакой пользы от столь великого долготерпения. "Один из вас", говорит, "предаст Меня". Для чего возмущался Он и скорбел? Для того, чтобы показать Свое человеколюбие, и вместе с тем научить нас, что больше всего должно плакать о тех, которые причиняют зло своему ближнему, потому что они навлекают на себя гнев (Божий). Не о том, кто терпит зло, а кто причиняет зло, – о том всегда следует скорбеть, потому что терпение неправды доставляет нам царство небесное, а причинение зла другому является для нас причиной геенны и наказания. "Блаженны", говорит, "изгнанные за правду". Видишь, как страдание приносит в награду и воздаяние царство небесное. Послушай, как, наоборот, злодейство влечет за собой казнь и мщение. Павел, сказав об иудеях, что они убили Господа и изгнали пророков, присовокупил: "но конец им по делам их" (2 Кор. 11:15). Видишь, как гонимые получают царство небесное, а уделом гонителей бывает гнев Божий?

Не без причины рассуждаю с вами об этом, возлюбленные, а с намерением – чтобы научиться нам не гневаться на наших врагов, напротив, скорее жалеть их, плакать и скорбеть о них, потому что (подлинно) терпящие зло суть именно те, кто напрасно враждует на нас. Если мы так настроим свою душу, что не будем не только гневаться, а станем даже скорбеть о них, то будем в состоянии, по слову Господа, и молиться о них, а через это привлечем и великое благоволение с неба. Поэтому-то я четвертый уже день беседую с вами о молитве за врагов, чтобы от непрестанного повторения увещания слово наставления глубже запечатлелось и укоренилось в ваших душах. Потому без перерыва обращаюсь к вам с речью, чтобы уничтожить опухоль гнева, чтобы утишить воспаление, чтобы чист был от гнева приходящий на молитву. И Христос не ради врагов только убеждает делать это (молиться за врагов), а и ради нас самих, когда мы отпускаем им согрешения. Ты получаешь больше, чем даешь, оставляя гнев свой на врага. Как, скажешь, получаю больше? Внимай с тщанием: если ты отпускаешь грехи врагу, тебе прощаются прегрешения по отношению к Владыке. Эти тяжки и едва могут быть прощены, а те доставляют (тебе) милость и великое утешение (от Господа). Послушай Илия, который говорит своим сыновьям: "если согрешит человек против человека, то помолятся о нем Богу; если же человек согрешит против Господа, то кто будет ходатаем о нем" (1 Цар. 2:25)? Так велика рана, что даже и молитвой не легко исцеляется. Но тогда как молитвой не уничтожается такой грех, прощением грехов врагам он тотчас же отпускается. Поэтому-то те – грехи в отношении к Господу – Бог назвал десятью тысячами талантов, а эти сотней динариев (Мф. 18:23). Если ты простишь эти последние, будут оставлены тебе десять тысяч талантов.

2. О молитве, однако, довольно сказано. Если же угодно, займемся тем, о чем сказано несколько выше, возвратимся к слову о предательстве, и посмотрим, как предан был наш Господь. А чтобы видеть все безумие предателя и уразуметь неблагодарность ученика и неизреченное милосердие Господа, послушаем евангелиста, как он нам повествует о дерзком поступке (Иуды). "Тогда", говорит, "один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его" (Матф. 26:14-15)? Кажется, рассказ ясен и не заключает ничего особенного. Но если бы кто-нибудь рассмотрел каждое из этих речений, (то оказалось бы, что) здесь многое подлежит рассмотрению и много глубоких мыслей. И, прежде всего, время. Не без цели, в самом деле, обозначает его евангелист. Он не сказал просто: "пошел", а присовокупил: "тогда пошел". "Тогда", – когда? И зачем он обозначает время? Не напрасно указывает нам время евангелист, говорящий от Духа Святого, потому что говорящий от Духа ничего не изрекает напрасно и без причины. Итак, что же значит это: тогда? Как раз перед тем, перед этим самым часом, подошла молодая женщина с алавастровым сосудом мира и возливала этот елей на голову Господа. Женщина обнаружила великую веру, показала великую заботливость, послушание и благочестие, – она отказалась от своей прежней жизни и сделалась лучшей и более разумной. И вот в то время, когда блудница покаялась, когда познала Господа, тогда ученик предал Учителя. "Тогда", – когда? Когда блудница, подойдя и вылив алавастровый сосуд мира на ноги Иисуса (Лук. 7:36-50), отерла их своими волосами и обнаружила великую любовь, изглаживая в себе грехи за всю свою жизнь таким исповеданием, когда он видел ее показавшей такое усердие служить Учителю, тогда-то он поспешил на беззаконное предательство. И в то время как та с самой глубины нечестия взошла на самое небо, этот после бесчисленных чудес и знамений, после стольких наставлений, после неизреченного снисхождения Господа, ниспал в самую глубину ада. Вот каким злом является нерадивость и растленная воля! Поэтому и Павел говорил: "кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть" (1 Кор. 10:12), и пророк восклицал: "разве, упав, не встают и, совратившись с дороги, не возвращаются" (Иер. 8:4)? (Эти два выражения сказаны), чтобы тот, кто стоит, не был слишком самонадеян, а постоянно пребывал в борьбе, и тот, кто пал, не отчаивался. Так велико могущество Учителя, что оно заставляло подчиняться себе даже блудниц и мытарей.

Что же, скажешь, Тот, Кто склонил блудницу, не имел силы привлечь ученика? Без сомнения, Он силен был склонить к Себе и ученика, но не хотел сделать его добрым по принуждению и привлечь к Себе насильно. Поэтому-то евангелист, повествуя нам о поступке этого неблагодарного ученика, говорил: "тогда пошел", т. е. не потому, что позван был другими, и не по насилию с чьей-нибудь стороны, не по стороннему побуждению, а склонился к этому благодаря собственному внутреннему движению, показав, что устремился на этот беззаконный и дерзкий поступок по собственной воле и решению, толкнул себя на предательство Владыки не движимый к тому никакой сторонней причиной, а исходящей изнутри злобой. "Тогда пошел один из двенадцати". И это выражение: "один из двенадцати" служит не малым обвинением (против Иуды). Так как было еще семьдесят других учеников, то (евангелист) сказал: "один из двенадцати", т. е. из избраннейших, из тех, которые каждый день обращались с Ним, наслаждались самым близким обществом с Ним. Итак, чтобы ты знал, что Иуда был в числе избранных учеников, евангелист говорит: "один из двенадцати", не умалчивает об этом, дабы тебе убедиться, что это, по видимому, постыдное обстоятельство, именно – что Он удостоил предателя и вора таких великих благ и не переставал увещевать его до самого последнего вечера, – показывает попечительность о нас Господа. Видишь, как блудница спаслась, потому что омыла (ноги Иисуса), а ученик по нерадению погиб? Посему, смотря на блудницу, не отчаивайся, но и не будь самонадеянно дерзок, взирая на ученика. Пагубно то и другое. Легкосклонен к падению ум наш и превратна воля. Необходимо поэтому отовсюду оградить себя. "Тогда пошел один из двенадцати, называемый Иуда Искариот". Видишь, от какого лика отпал он? Видишь, какого учения лишился? Видишь, какое зло беспечность? "Иуда", – говорит, – "Искариотский", потому что был еще другой, соименный ему, Иуда, называемый Иаковлев. Видишь мудрость евангелиста, что он обозначает его нам не по преступлению, а по месту, а того (Иуду Иаковлева) делает известным не по месту, а по имени отца. Хотя о первом последовательнее было бы сказать: Иуда предатель, но чтобы научить нас хранить свой язык чистым от обвинения, он воздерживается от этого слова "предатель". Итак, научимся не упоминать укоризненно ни о ком из врагов. Если этот блаженный (апостол), повествуя о беззаконном преступлении (Иуды), не захотел упрекнуть предателя, а умолчал об этом, и называет его по месту, откуда происходил он, то достойны ли будем мы какого-нибудь прощения, если станем порицать ближних? А мы часто упоминаем с укоризной не только о врагах, но и о лицах, расположенных к нам. Убеждаю – не делать этого. И Павел увещевает к тому же, говоря: "никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших" (Еф. 4:29). Поэтому-то блаженный Матфей, будучи чист от всякого подобного рода страсти, говорил: "тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его" (Матф. 26:14-15)? О, злодейский голос! О, безумное преступление! Трепещу, возлюбленные, когда помышляю об этом. Как вырвалось слово из уст? Как повернулся язык? Как душа не покинула тела? Как не онемели уста? Как не помутился рассудок?

3. "Что вы дадите мне, и я вам предам Его"? Скажи мне, Иуда, этому ли поучал тебя Учитель столько времени? Неужели ты забыл многократные советы? Не для того ли говорил Он: "не берите с собою ни золота, ни серебра" (Матф. 10:9), с самого начала подавляя чрезмерную безумную любовь твою к деньгам? Не увещевал ли Он, говоря: "но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую" (Матф. 5:39)? За что, скажи мне, предаешь ты Учителя? За то ли, что Он даровал тебе власть над демонами, так что ты мог исцелять и болезни, и очищать прокаженных, и показывать много других подобных чудес? Итак, за такие благодеяния ты так оплачиваешь Ему? О, безумие, вернее же – сребролюбие! Все это зло причинило сребролюбие, корень зол – сребролюбие, которое омрачает наши души и попирает самые законы природы, лишает нас рассудка и не допускает помнить ни дружбы, ни родства, ни чего другого, но раз ослепив умные наши очи, так и заставляет блуждать во мраке. Чтобы тебе яснее знать это, посмотри, сколько (доброго) изгнала (эта страсть) из души Иуды. Беседу (с Христом), жизнь (с Ним), общение, чудное учение, все это предало забвению вкравшееся (в Иуду) сребролюбие. Хорошо говорил Павел, что "корень всех зол есть сребролюбие" (1 Тим. 6:10). "Что вы дадите мне, и я вам предам Его"? И ты, Иуда, предаешь Того Кто все держит словом? Предаешь Непостижимого, Творца неба и земли? Создателя нашего естества? Все составившего словом и мановением? Чтобы показать, что Он предан по Своей воле, послушай, что делает Он. В самый момент предательства, когда к Нему подошли вооруженные мечами и оружием, со светильниками и факелами, Он говорит последним: "кого ищете" (Иоан. 18:4)? Они не знали даже, кого должны были взять. Вот насколько бессилен был Иуда предать Его: Он не мог даже видеть Того, Кого намеревался предать, когда Он был тут, и это при светильниках и таком изобилии света. Что на это намекая именно, евангелист сказал, что у них были светильники и факелы, и они все-таки не могли найти Его, это видно из слов: "стоял же с ними и Иуда" (Иоан. 18:5), тот, кто сказал: "я вам предам Его". Господь ослепил ум их, желая показать собственное могущество, и чтоб они сознали, что предпринимают невозможное дело. Затем, услышав Его голос, они отступили назад и пали на землю. Видишь, как они не могли даже вынести голоса и падением ниц явно обнаружили свое бессилие? Заметь милосердие Господа. Когда и этим Господь не тронул сердца ни бесстыдного предателя, ни неблагодарных иудеев, тогда Он предает Себя и как бы так говорит: когда Я показал, что они предпринимают невозможное, Я хотел удержать их безумие; но они не хотят и упорно продолжают оставаться в нечестии. Вот Я предаю Себя.

Говорю это вам, чтобы кто-нибудь не порицал Христа, говоря: почему Он не переменил Иуду? Почему не сделал его лучшим? Но как следовало сделать Иуду благоразумным и послушным? По принуждению, или по (собственному) решению? Если по принуждению, то и в таком случае он не мог стать лучшим, потому что по принуждению никто не становится лучшим. А если по решению и воле, то Господь употребил все, что могло исправить его. Если же Иуда не захотел принять врачевания, то вина не врача, а того, кто отверг услугу последнего. Желаешь знать, сколько средств употребил Господь, чтобы опять приобрести Иуду? Он даровал ему много чудес, предрек ему о предательстве, не оставил ничего из того, что следовало показать в отношении к ученику. И чтоб знать тебе, что Иуда, будучи в состоянии покаяться, не пожелал сделать этого, и что все произошло от его беспечности (обрати внимание вот на что): когда он предал Господа и до конца обнаружил свое безумие, он бросил тридцать сребреников, говоря: "согрешил я, предав кровь невинную" (Матф. 27:4). Перед этим же говорил: "что вы дадите мне, и я вам предам Его"? Когда совершился грех, тогда познал грех! Отсюда научимся, что когда мы беспечны, ни убеждение, ни увещание не принесут нам пользы, а когда ревностны, то можем восстать и сами собой. Подумай, в самом деле: когда Господь увещевал его и предостерегал от замышляемого злодеяния, он не послушал и не принял увещания, а когда не было никакого советника, собственная совесть восстала (против него), и он покаялся без всякого учителя и бросил тридцать сребреников. "Предложили", говорится, "ему тридцать сребреников" (Матф. 26:15). Цену крови назначили они Неимеющему цены. Зачем берешь ты, Иуда, тридцать сребреников? Даром пришел Христос пролить за вселенную кровь, о которой ты теперь договариваешься. Что постыднее этой торговли? Кто видел (подобную), кто слышал когда-нибудь?

4. Но чтоб нам узнать, каково было различие между предателем и учениками, послушаем (евангелиста). Евангелист обстоятельно повествует нам обо всем. Когда, говорит, совершилось это, когда приблизилось предательство, когда Иуда погубил себя, когда он заключил беззаконный договор "искал удобного случая", говорит, "предать Его" (Матф. 26:16), тогда приступили к Нему ученики, говоря, "где велишь нам приготовить Тебе пасху" (Матф. 26:17)? Видишь учеников, видишь ученика? Этот заботился, как бы предать (Господа), а те – как бы услужить. Этот договаривался и замышлял получить цену Владычной крови, а те готовятся к служению (Господу). И этот и те были участниками одних и тех же чудес, одних и тех же учений. Откуда же различие? От направления воли; она служит виновницей зла и добра. Был вечер, когда ученики говорили: "где велишь нам приготовить Тебе пасху"? Познаем отсюда, что Христос не имел определенного жилища. Пусть выслушают те, что строят пышные дома и обширные чертоги, что Сын Человеческий не имеет, где главы приклонить. Поэтому-то ученики говорят Ему: "где велишь нам приготовить Тебе пасху"? Какую пасху? Иудейскую, получившую начало в Египте, потому что в первый раз иудеи совершили ее там. И зачем Христос совершает ее? Подобно тому, как Он исполнил все прочие требования закона, так поступает и здесь. Поэтому Он и Иоанну говорил: "так надлежит нам исполнить всякую правду" (Матф. 3:15). Итак, ученики хотели приготовить не нашу пасху, а иудейскую. Они приготовили эту пасху, а нашу уготовал Христос, или лучше Он Сам стал пасхой через честные страдания. Для чего идет Он на страдания? Чтобы искупить нас от клятвы закона. Поэтому и Павел восклицал: "Бог послал Сына Своего (Единородного), Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных" (Галат. 6:4-5). Итак, чтоб не говорил кто-нибудь, будто Он потому отменил закон, что не мог исполнить его, как тягостный, обременительный и трудно исполнимый, Он уничтожил его (лишь) тогда, когда выполнил его весь. Поэтому Он совершил и пасху, так как праздник пасхи был одним из предписаний закона. (А для чего этот праздник) – послушай: иудеи были неблагодарны к Благодетелю и скоро забывали Его благодеяния. И вот тебе доказательство: вышли они из Египта, прошли Чермное море, видели, как разделилось оно и снова соединилось, и немного спустя после этого говорят Аарону: "сделай нам бога, который бы шел перед нами" (Исх. 32:1). Что говоришь ты, неблагодарный иудей? Ты видел такие чудеса и забыл Бога, питающего тебя, и совершенно не помнишь Благодетеля? Итак, так как они забыли о Его благодеяниях, то Бог установлением праздников закрепил воспоминание о дарах, чтобы волей-неволей они держали их постоянно в памяти. Так (праздновали пасху) они. Зачем? Дабы, когда (говорит Писание), спросит тебя сын твой: "что это" (Исх. 12:26), ты сказал, что кровью этого агнца (отцы) помазали косяки дверей и избежали смерти, которую навел (ангел) губитель на всех живущих в Египте, а благодаря этой крови он не мог войти (в их дома) и навести поражение. Итак, у них жертвы не добровольные, здесь же закалается Христос по Своей воле. Почему? Потому, что та жертва была образом жертвы духовной. И чтобы убедиться тебе, смотри, сколько сродства (между той и другой). (Там) агнец, (и здесь) Агнец, только один – бессловесный, а другой – словесный. (Там) овца (и здесь) овца, но (там) тень, (а здесь) истина: явилось Солнце правды, и тень исчезла, так как при солнце тень скрывается. Поэтому, и на таинственной трапезе (предлежит) Агнец, чтобы мы освящались Его кровью. С восходом солнца не может быть виден светильник, потому что бывшее служило образом будущего.

5. Говорю это иудеям, чтоб не думали, обманывая себя, будто совершают пасху, потому что бесстыдной мыслью предваряют они опресноки и восхищают праздник, – иудеям, которые не обрезаны сердцем и тяжко слышат ушами. Как, скажи мне, совершаешь ты пасху, иудей? Храм срыт до основания, жертвенник разрушен, святое святых разорено, уничтожены все жертвы. Почему же ты осмеливаешься преступать закон? Отведенный некогда в Вавилон, ты слышал, как пленившие вас говорили: "воспойте нам" песнь Господню (Пс. 136:3), и ты не исполнил (желания их). Так почему совершаешь пасху вне Иерусалима? Ты сказал: "как нам петь песнь Господню на земле чужой" (Псал. 136:4)? И указывая на это, блаженный Давид говорит: на реке Вавилонской "там сидели мы и плакали: на вербах, посреди его, повесили мы наши арфы" (Псал. 136:1-2), – т. е. псалтирь, цитру и лиру, потому что ими пользовались в древности и под их звуки пели псалмы. "Там", говорит, "пленившие нас требовали от нас слов песней", и мы ответили: "как нам петь песнь Господню на земле чужой" (Псал. 136:3-4)? Что, скажи мне, говоришь ты? Ты не поешь песни Господней в чужой земле, а пасху в чужой земле совершаешь? Видишь несмысленность иудеев? Когда понуждали враги, они не хотели пропеть псалма на чужбине, а ныне сами по себе, когда никто не принуждает, враждуют с Богом. Поэтому-то и блаженный Стефан говорил им: "вы всегда противитесь Духу Святому" (Деян. 7:51). Видишь, как нечисты опресноки? Как противозаконен иудейский праздник? Была некогда иудейская пасха, но прекратилась. Тогда, говорит (Евангелие), когда они ели и пили, Иисус, взяв хлеб в святые и пречистые Свои руки, возблагодарив и преломив, сказал ученикам Своим: "примите, ешьте, сие есть тело Мое", за вас и за многих ломимое во оставление грехов. Потом, взяв чашу, дал им, говоря: "сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов" (Матф. 26:26-28). Был тут и Иуда, когда Господь говорил эти слова. "Сия есть кровь", о, Иуда, которую ты продал за тридцать сребреников! "Сия есть кровь", о которой ты не задолго перед тем бесстыдно сторговался с неблагодарными фарисеями. О, великое милосердие Христа! О, неблагодарность Иуды! Владыка питал, а раб продавал. Этот продал Его, взяв тридцать сребреников, а Христос дал выкупом за нас собственную кровь, да и продавшему дал бы, если бы конечно пожелал тот, потому что до предательства был тут и Иуда, был участником святой трапезы и вкушал тайную вечерю. Как Господь омыл ноги ученикам, так и в священной трапезе Иуда принимал участие (вместе со всеми), чтобы он не имел никакого оправдания, а получил свой суд. Он остался упорен в нечестивом решении и, удалившись, вместо поцелуя совершил предательство, не вспомнив благодеяний Господа, а после предательства бросил тридцать сребреников, говоря: "согрешил, предав кровь неповинную". О, слепота! Ты был участником вечери, и предал Благодетеля? Но Господь добровольно исполнил написанное, "но горе тому человеку, через которого соблазн приходит" (Матф. 18:7).

6. Но время, наконец, приступить к этой страшной и грозной трапезе. Итак, приступим все с чистой совестью. Пусть не будет здесь Иуды, с лукавством относящегося к своему ближнему, (да не приступает) никто из нечестивых, имеющий в сердце своем скрытый яд. И теперь присутствует Христос, устраивая трапезу. Не человек тот, кто претворяет предлежащее в тело и кровь Христову. Священник стоит только, исполняя образ, и приносит молитву, а все совершает благодать и сила Божия. "Сие", говорит, "есть тело Мое". Это изречение прелагает предлежащее. И подобно тому, как то изречение, гласившее: "плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю" (Быт. 1:28), было словом – и стало делом, давая человеческой природе силы к чадорождению, так и это изречение, гласящее (сие есть тело Мое), постоянно взращивает силой благодати тех, кто достойно принимает (священную трапезу). Итак, да не будет (здесь) ни лукавого, ни нечестивого, ни хищника, ни ругателя, ни братоненавистника, ни сребролюбца, ни пьяницы, ни корыстолюбца, ни мужеложника, ни завистника, да не будет (здесь) преданного блуду, ни вора, ни злоумышленника, чтобы не подвергнуться суду. Тогда Иуда недостойно был участником тайной вечери и, выйдя, предал Господа. (Это случилось так для того) чтобы ты знал, что кто недостойно участвует в таинствах, на тех особенно всегда нападает дьявол, и что они подвергаются большему наказанию. Говорю это не с целью устрашить вас, а чтобы сделать вас более внимательными к себе. Как телесная пища, попавши в худосочный желудок, усиливает болезнь, так и пища духовная, когда она принимается недостойно, навлекает большое осуждение. Итак, убеждаю, пусть никто (не приступает), имея в душе нечистые помыслы, но очистим наше сердце. Мы храмы Бога, если пребываем чисты. Сделаем чистой душу нашу. Ведь это можно сделать в один день. Как и каким образом? Если имеешь что-нибудь против врага, брось гнев, прекрати вражду, чтобы получить от трапезы отпущение грехов. Ты приступаешь к страшной и святой жертве. В качестве закалаемого предлежит Христос. Но подумай, ради чего Он был заклан. О, каких тайн лишился ты, Иуда! Христос добровольно пострадал, чтобы разрушить "стоявшую посреди преграду" (Еф. 2:14) и соединить земное с небесным, чтобы тебя, врага и недруга, сделать сообщником ангелов. Христос душу свою предал за тебя, а ты питаешь вражду к со-рабу? И как можешь ты приступать к трапезе мира? Владыка твой не отказался претерпеть все ради тебя, а ты не хочешь даже оставить свой гнев? Почему? скажи мне. Любовь – корень, источник и мать всех благ. Очень сильно, скажешь, обидел он меня, причинил слишком много зол, едва не подверг меня смертельной опасности? Но что в этом? Он еще не распял тебя на кресте, как иудеи распяли Господа. Если ты не оставишь ближнему своему обиды, то и Отец твой Небесный не отпустит тебе грехов твоих. И с какой совестью скажешь ты "Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое" и следующие слова (Матф. 6:9)? Равным образом и кровь, которую пролили иудеи, Христос дал за спасение проливших. Что равного этому можешь сделать ты? Если ты не простишь врагу, то ты обидишь не его, а самого себя. Ты часто вредил ему в течение настоящей жизни, а себе приготовил вечное наказание в будущий день (суда), потому что Бог никого так не ненавидит, ни от кого так не отвращается, как от человека злопамятного, как от сердца гневливого и души пылающей (ненавистью). Послушай, что говорит Господь: "если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой" (Матф. 5:23-24). Что говоришь? Я оставлю там дар, т. е. жертву? Да, говорит, потому что ради мира с братом твоим установлена и самая жертва. Итак, если жертва (приносится) ради мира с ближним, а ты не соблюдаешь мира, то хотя бы ты и участвовал в жертве, для тебя бесполезно это участие без желания хранить мир. Итак, сделай сначала то (т. е. позаботься о мире), ради чего и жертва принесена, и тогда пользуйся благими плодами последней. Для того и Сын Божий пришел в мир, чтобы примирить наше естество Отцу, как и Павел говорит: "ныне примирил" себе все, "посредством креста, убив вражду на нем" (Колос. 1:22; Ефес. 2:16). Поэтому Он не только Сам пришел, чтобы сотворить мир, но ублажает и нас, если творим то же, и делает нас общниками Своего имени (говоря): "блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими" (Матф. 5:9). Итак, что сделал Христос, Сын Божий, то делай и ты по силе человеческой, заботясь о мире и с самим собой, и со своим ближним. Вот почему Сыном Божьим (Господь) называет миротворца, вот почему и при принесении жертвы Он не упомянул ни о каком другом деянии праведном, кроме примирения с братом, показав, что любовь больше всех добродетелей. Хотелось бы мне, возлюбленные, продолжить речь дальше, но и сказанного достаточно для тех, кто со вниманием и разумением принимает семя благочестия и желает внимать тому, что говорят. Будем же всегда помнить, убеждаю (вас), эти слова и то страшное приветствие, которое даем друг другу. Это приветствие соединяет души наши и делает то, что они все становятся единым телом и членами Христа, потому что все мы участники одного тела. Будем же поистине единым телом не тела смешивая, а души соединяя между собой союзом любви. Поступая так, мы будем в состоянии с дерзновением наслаждаться предлежащей трапезой и сделаться, наконец, сосудами мира, дарованного Христом. Если же мы имеем бесчисленные совершенства, а остаемся злопамятными, то все делаем тщетно и напрасно и не получим никакого плода в рассуждении спасения. Спаситель перед самым восхождением к Отцу вместо временной славы и великого богатства оставляет следующее наследие ученикам: "мир оставляю вам, мир Мой даю вам" (Иоан. 14:27). В самом деле, какое богатство или какое изобилие имущества было бы дороже того мира Христова, который превосходит всякий ум и слово? Вот почему и пророк Малахия, зная, что это самый тяжкий порок, говорил как бы от лица Божия: люди мои, "говорите истину друг другу, никто из вас да не мыслит в сердце своем зла" в сердце искреннему своему да не помышляет "и ложной клятвы не любите" и не умрете, дом Израилев, говорит Господь (Зах. 8:16-17); это как если бы Он сказал: если будете лжецы, злопамятны, клятвопреступники, забудете заповеди мои, то смертью умрете. Итак, зная все это, возлюбленные, оставим всякий гнев, станем пребывать в мире друг с другом и, вырвав корень зла и очистив свою совесть, с кротостью, смирением и великим благоговением приступим к принятию страшных этих и ужасных таинств, подойдем не толкаясь, не топая ногами, без шума и крика, в великом страхе и трепете, с сокрушением и слезами, чтоб и милосердный Господь, призрев с небес на наше мирное состояние, нелицемерную любовь и братское общение любви, удостоил всех нас и настоящих и обетованных благ, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА О КЛАДБИЩЕ И О КРЕСТЕ

Господа и Бога и Спасителя Иисуса Христа[1].

ЧАСТО я размышлял сам в себе, для чего отцы наши, обойдя молитвенные дома, находящиеся в городах, установили, чтобы сегодня собирались вне города, и здесь (совершали богослужение); не напрасно же и не без причины, кажется мне, они сделали это. Я доискивался причины, и по благодати Божией нашел причину справедливую и основательную и приличную настоящему празднику. Какая же это причина? Мы совершаем воспоминание о кресте; а распятый на кресте был распят вне города: вот почему выводят нас за город. За пастырем, говорится [в Писании], следуют овцы; где царь, там и воины, и где труп, там и орлы. Поэтому-то вне города [мы собираемся], – но лучше наперед докажем и из божественных писаний, что именно поэтому. Дабы вы не подумали, что это наша догадка, я приведу вам в свидетели Павла. Что говорит он о жертвах? "Так как тела животных, которых кровь для [очищения] греха вносится первосвященником во святилище, сжигаются вне стана, – то и Иисус, дабы освятить людей Кровию Своею, пострадал вне врат"(Евр. 13:11-12). Выйдем же к Нему вне стана, перенося Его уничижение. Это сказал, повелел Павел; мы послушались и вышли. Итак, вне [города] мы собираемся поэтому. Но для чего именно в этом храме мучеников, а не в другом каком-либо? По благодати Божией наш город со всех сторон ограждается останками святых. Почему же именно здесь, а не в другом храме мучеников отцы повелели нам собираться? Потому, что здесь покоится множество умерших. Так как сегодня Иисус нисшел к умершим, то мы и собираемся здесь. Поэтому и самое место названо усыпальницею (koimhthrion), дабы ты знал, что скончавшиеся и лежащие здесь не умерли, но покоятся и спят. Прежде пришествия Христова смерть называлась смертью. "В день, в который ты вкусишь" от древа, сказано, "смертью умрешь" (Быт. 2:17); и еще: "душа согрешающая, та умрет" (Иез. 18:20). И Давид говорит: смерть грешников люта (Пс. 33:22); и еще: "дорога в очах Господних смерть святых Его!" (Пс. 115:6). Также Иов: смерть мужу покой (Иов. 3:23). И не только смертью она называлась, но и адом. Послушай Давида, который говорит: "Но Бог избавит душу мою от власти ада, когда примет меня" (Пс. 48:16); и Иаков: "сведете вы седину мою с печалью во ад[2]" (Быт. 42:38). Такие названия имела наша кончина прежде; но когда пришел Христос и умер за жизнь мира, то смерть уже не называется смертью, а сном и успением. А что она действительно называется успением, видно из того, что Христос сказал: "Лазарь, друг наш, уснул" (Ин. 11:11). Не сказал: "умер", хотя тот уже был умершим. И дабы тебе знать, что это название смерти успением не было обычным, посмотри, как ученики, услышав это, смущаются и говорят: "Господи! если уснул, то выздоровеет" (Ин. 11:12); так они еще не знали, что значили эти слова. Также Павел говорит к некоторым: "поэтому и умершие во Христе погибли" (1 Кор. 15:18)? И еще в другом месте он говорит об умерших: "мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших" (1 Фесс. 4:15); и еще в ином месте: "встань, спящий" (Еф. 5:14); и, дабы показать, что он говорит это о мертвом, прибавляет: "и воскресни из мертвых". Видишь, как везде смерть называется сном; посему и это место названо усыпальницею, так как и самое это название полезно для нас и исполнено великого любомудрия. Итак, когда ты провожаешь сюда мертвого, не сокрушайся, потому что провожаешь его не к смерти, а ко сну. Этого названия достаточно тебе для утешения в несчастии. Знай же куда провожаешь его, – в усыпальницу; и когда провожаешь, – после смерти Христа, когда узы смерти уже расторгнуты. Таким образом и от места и от времени вы можете получить великое утешение. В особенности же слова наши относятся к женщинам, так как этот пол преимущественно чувствителен и склонен к унынию. У тебя есть достаточное врачевство против уныния – название места. Поэтому мы и собираемся здесь.

2. Сегодня Господь наш обошел все места ада; сегодня он "медные двери сокрушил и запоры железные сломал" (Ис. 45:2; Пс. 106:16). Заметь точность выражения. Не сказано: отверз медные врата, но: "сокрушил врата медные", чтобы темница сделалась негодною; и не снял запоры, но "сломал" их, чтобы стража сделалась бессильною. Где нет ни двери, ни засова, там не удержат никого, хотя бы кто и вошел. Итак, когда Христос сокрушил, кто другой в состоянии будет исправить? Что Бог разрушит, то кто потом восстановит? Цари, когда намереваются освободить узников, то, посылая предписания, не так поступают, но оставляют и двери и стражей темницы, и тем показывают, что необходимо опять войти туда или тем же, которые освобождаются, или другим вместо них. А Христос поступил не так: желая показать, что смерти пришел конец, Он сокрушил ее "врата медные". Медными назвал их пророк не потому, чтобы эти врата были из меди, но чтобы показать жестокость и неумолимость смерти. А дабы тебе убедиться, что медь и железо означают здесь только суровость и непреклонность, послушай, что говорит Он одному бесстыдному: "в шее твоей жилы железные, и лоб твой – медный" (Ис. 48:4); Он сказал это не потому, чтобы тот имел железную жилу, или медное чело, но потому, что он имел вид упорный, бесстыдный и ожесточенный. Хочешь ли знать, как смерть была упорна, неумолима и тверда, точно алмаз? В течение столь долгого времени никто не склонил ее отпустить никого из находящихся в ее власти, пока Владыка ангелов, снизойдя, не принудил ее к тому. Сначала Он связал сильного, а потом расхитил сосуды его; потому пророк и прибавляет: "хранимые во тьме сокровища и сокрытые богатства" (слав. – сокровища темная, невидимая) (Ис. 45:3). Хотя эти выражения одинаковы, но смысл их двоякий, – потому что есть места темные, но такие, которые часто могут быть видимыми, как скоро внесен будет светильник и свет, а это место ада было самое мрачное и безотрадное и никогда не причастно было природе света: посему Он и назвал их темными, невидимыми. И подлинно, они были темными, пока не сошло туда Солнце правды, не осветило и не сделало ада небом, – потому что где Христос, там и небо. Он называет ад "сокровищами" темными; и это справедливо: там хранилось великое богатство. Все естество человеческое, составляющее богатство Божие, было ограблено обольстившим первого человека дьяволом и предано в узы смерти. А что все естество человеческое было богатством для Бога, это выражает Павел, когда говорит: "один Господь у всех, богатый для всех, призывающих Его" (слав. – Бог всех, богатеющий во всех призывающих Его) (Рим. 10:12). Как иной царь, поймав предводителя разбойников, нападавшего на города, грабившего везде и скрывшегося в пещере и спрятавшего там богатство, связывает этого разбойника и предает его казни, а сокровища его переносит в царское казнохранилище, – так сделал и Христос: начальника разбойников и темничного стража, дьявола и смерть, Он связал своею смертью, а все богатство, т. е. род человеческий, перенес в царское хранилище. Это и Павел выражает, когда говорит: "избавившего нас от власти тьмы и введшего в Царство возлюбленного Сына Своего" (Кол. 1:13). И удивительно то, что Сам Царь явился; между тем никакой царь никогда не удостоил бы сделать этого, но обыкновенно они освобождают узников чрез своих слуг. А здесь не так, но Сам Царь пришел к узникам, и не постыдился и узников, – потому что Он не станет стыдиться того, кого создал, – сокрушил врата, сломил запоры, явился в ад, бессильною сделал всякую охрану его и, взяв связанным темничного стража, таким образом возвратился к нам. Мучитель приведен пленным, сильный связан, сама смерть, бросив оружие, обнаженной прибегла к ногам Царя.

Видишь дивную победу? Видишь ли действия креста? Сказать ли тебе и нечто другое, более удивительное? Узнай способ победы, и тогда ты изумишься еще более. Чем победил дьявол, тем же преодолел его Христос; взяв его же орудия, Он ими и победил его; а как, послушай. Дева, древо и смерть были знаками нашего поражения: девою была Ева, так как тогда она еще не познала мужа; древом было дерево рая; смертью было наказание Адама. Но вот, опять дева, древо и смерть, эти знаки поражения, сделались знаками победы. Вместо Евы – Мария: вместо дерева познания добра и зла – древо креста; вместо смерти Адамовой – смерть Христова. Видишь ли, что чем победил дьявол, тем и сам побеждается? Чрез древо поразил дьявол Адама; чрез крест преодолел дьявола Христос; то древо низвергло в ад, это же древо и отшедших извлекло оттуда. И опять, то древо укрыло пленника обнаженного, это же древо с высоты открыло всем Победителя обнаженного. Также и смерть: на ту смерть осуждались те, кто будут жить после нее, эта же смерть воскресила и тех, кто жил прежде нее. "Кто изречет могущество Господа" (Пс. 105:2)? Чрез смерть мы сделались бессмертными; таковы действия креста. Узнал ли ты победу? Узнал ли способ победы? Узнай же, как легко (для нас) совершилось это дело. Мы не обагряли оружия кровью, не стояли в строю, не получали ран и не видели сражения, а победу получили; подвиг – Владыки, а венец – наш. Итак, если эта победа стала и нашею, то все мы, подобно воинам, воскликнем ныне победную песнь; скажем, воспевая Владыку: "поглощена смерть победою. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? " (1 Кор. 15:54, 55)? Вот что совершил для нас крест; крест – трофей против бесов, оружие против греха, меч, которым Христос пронзил змия; крест – изволение Отца, слава Единородного, радость Духа, украшение ангелов, утверждение церкви, похвала Павла, твердыня святых, свет всей вселенной. Как в доме, объятом тьмою, кто-нибудь, зажегши светильник и поставив его на возвышении, прогоняет тьму, так и Христос во вселенной, объятой мраком, водрузив крест, как бы некоторый светильник, и подняв его высоко, рассеял весь мрак на земле. И как светильник содержит свет вверху на своей вершине, так и крест вверху на своей вершине имел сияющее Солнце правды. Увидев Его пригвожденным, мир вострепетал, земля заколебалась, камни распались. Но, хотя и камни распались, бесчувственность иудеев не распалась; завеса разодралась, но не разодралось их нечестивое единомыслие.

Почему разодралась завеса? Потому, что храм не мог видеть Владыку распинаемым; тем, что произошло с его завесою, он, как бы поощряя, говорил: пусть теперь всякий желающий попирает Святое святых. Какая мне польза в нем, когда вне его принесена такая жертва? Какая мне польза в завете? Какая мне польза в законе? Напрасно и тщетно учил я их столь долгое время. То же выразил и пророк, взывая: "зачем мятутся народы, и племена замышляют тщетное?" (Пс. 2:1)? Они слышали, что "как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен" (Ис. 53:7), и, изучая столь долгое время это пророчество, не уверовали, когда событие совершилось. Видишь ли, как они "замышляют тщетное?" Для того произошло раздирание в храме, чтобы предуказать запустение, имеющее после этого быть в нем постоянно.

3. Так как и мы в нынешний вечер увидим пригвожденного на кресте, как агнца, закланного и принесенного в жертву, то приступим, увещеваю вас, со страхом, с великим почтением и благоговением. Разве вы не знаете, как стояли ангелы при гробе, не имевшем тела Его, при гробе пустом? Так как он всецело воспринял в себя тело Владычнее, то они воздают великую честь и самому месту. Ангелы, превосходящие наше естество, с таким почтением и благоговением стояли при гробе; а мы, намереваясь приступить не к гробу пустому, но к самой трапезе, содержащей Агнца, приступим с шумом и смятением? Какое же будет нам после того извинение? Не напрасно я говорю это, но потому, что вижу, как многие в этот вечер шумят, кричат, теснят друг друга, толкают, бранят и скорее уготовляют себе наказание, чем спасение; поэтому я и обращаю к ним это увещание. Что делаешь ты, человек? Когда стоит пред трапезою священник, воздевая руки к небу, призывая Духа Святого, чтобы он сошел и коснулся предлежащего, то бывает великая тишина, великое безмолвие. Когда же Дух даровал благодать, когда Он сошел, когда Он коснулся предлежащих даров, когда ты видишь Агнца уже закланного и изготовленного, тогда начинаешь шум, тогда смятение, тогда спор, тогда брань? Как же ты можешь причаститься этой жертвы, приступая к трапезе с таким смятением? Не довольно для нас того, что мы приступаем с грехами, но и во время самого приступания мы не хотим воздержаться от прегрешений? В самом деле, когда мы спорим, когда шумим, когда угрызаем друг друга, то как будем без грехов? К чему спешишь ты, скажи мне? Для чего теснишься, видя закланного Агнца? Если бы даже во всю ночь пришлось взирать на эту жертву, то неужели, скажи мне, такое зрелище могло бы произвести пресыщение? Целый день ты ждал, провел большую часть ночи, и такой подвиг ты теряешь и губишь в краткое мгновение времени? Помысли, что такое предлежит, и по какой причине. Агнец заклан для тебя, а ты с пренебрежением взираешь на Него закланного. "Ибо", сказано, "где будет труп, там соберутся орлы" (Мф. 24:28). А мы приступаем не как орлы, но как псы; таково наше бесстыдство! Помысли, что было некогда пролито. Это – кровь, кровь, которая изгладила рукописание грехов, кровь, которая очистила твою душу, которая омыла твои нечистоты, которая восторжествовала над началами и властями, ибо "отняв силы", говорит апостол, "у начальств и властей, властно подверг их позору, восторжествовав над ними" на кресте (Кол. 2:15). Этот трофей, говорит он, имеет на себе много знаков победы, на вершине креста высоко повешена добыча. Как мужественный царь, с победою окончив труднейшую войну, выставляет на высоком трофее латы, щит и оружие властителя и побежденных его воинов, так и Христос, с победою окончил войну против дьявола, повесил на вершине креста, как бы на каком-нибудь трофее, все его оружия – смерть, клятву, чтобы все видели этот трофей, и силы вышние, которые на небесах, и люди, живущие внизу – на земле, и сами побежденные злые бесы. Итак, если мы получили столь великий дар, то покажем себя по силам своим достойными дарованных нам благ, дабы сподобиться и царства небесного, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, честь, держава, во веки веков. Аминь.

[1] Беседа произнесена, как полагают, в великую пятницу 392 г.

[2] В синод. пер. "во гроб".

БЕСЕДА ПЕРВАЯ

О кресте и разбойнике, и о втором пришествии Христа, и о непрестанной молитве за врагов [1].

СЕГОДНЯ Господь наш Иисус Христос – на кресте, и мы празднуем, чтобы ты знал, что крест – праздник и духовное торжество. Прежде крест служил именем наказания, а теперь стал почетным делом, прежде был символом осуждения, а теперь – знаком спасения. В самом деле, он стал для нас причиною бесчисленных благ: он освободил нас от заблуждения, он просветил сидящих во мраке, он примирил нас бывших во вражде с Богом, он сделал друзьями отчужденных, он сделал близкими бывших далеко. Крест – уничтожение вражды, он – охрана мира, он стал для нас сокровищем бесчисленных благ. Благодаря кресту мы уже не блуждаем в пустынях, потому что познали истинный путь, уже не обитаем вне царства, потому что нашли дверь, не боимся огненных стрел дьявола, потому что увидели источник. Благодаря кресту мы уже не вдовствуем, потому что получили жениха, не боимся волка, потому что имеем доброго пастыря. “Я есмь, - говорит, - пастырь добрый” (Ин. 10:11). Благодаря кресту мы не трепещем пред тираном, потому что находимся около царя. Вот почему мы и празднуем, совершая память креста. Так повелел праздновать ради креста и Павел. “Посему станем праздновать, - говорит, - не со старою закваскою, … но с опресноками чистоты и истины” (1 Кор. 5:8). Затем, указывая причину, присовокупил, что “Пасха наша, Христос, заклан за нас” (ст. 7). Видишь, каким образом повелевает он праздновать ради креста? На кресте “Христос заклан за нас”, а где жертва, там уничтожение грехов, там примирение с Господом, там праздник и радость. “Пасха наша, Христос, заклан за нас”. Где, скажи мне, “заклан за нас”? На высоте помоста. Необычен жертвенник этой жертвы, потому что и жертва необычайная и небывалая. В самом деле, один и тот же был и жертвой и священником: жертвой был плотью, а священником – духом. Один и тот же приносил и был приносим плотью. Послушай, как изъяснил то и другое Павел. “Ибо всякий первосвященник, - говорит он, - из человеков избираемый, для человеков поставляется на служение Богу, …а потому нужно было, чтобы и Сей также имел, что принести” (Евр. 5:1, 8:3); вот Сам Он приносит Себя; а в другом месте говорит, что “так и Христос, однажды принеся Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих, … для ожидающих Его во спасение” (Евр. 9:28). Здесь Он принесен, там – принес Себя. Видишь, как стал Он и жертвой и священником, а жертвенником был крест? Почему же, скажешь, жертва приносится не в храме, а вне города и стен? Чтобы исполнилось пророчество, что “и к злодеям причтен был” (Ис. 53:12). Почему же закалается Он на высоте помоста, а не под кровом? Чтобы очистить воздушное естество; посему на высоте, не под простирающейся кровлей, а под кровом неба. Очищался воздух, когда в высоте приносился в жертву Агнец, но очищалась и земля, потому что на нее капала кровь из ребра. Для того – не под кровлей, для того – не в храме иудейском, чтобы не утаили жертвы иудеи, и ты не подумал, что она приносится только за один этот народ. Для того – вне города и стен, чтобы тебе знать, что жертва всеобща, что приношение за всю землю, чтобы ты знал, что очищение всеобщее, не частное, как у иудеев. Иудеям Бог повелел оставить всю землю и приносить жертвы и молиться в одном месте потому, что вся земля была нечиста, так как на ней носились дым, гарь и всякие другие зловония от языческих жертв. А нам теперь, так как пришедший Христос очистил всю вселенную, всякое место стало местом молитвы. Поэтому и Павел смело увещевал безбоязненно молиться везде, говоря: “Итак желаю, чтобы на всяком месте произносили молитвы мужи, воздевая чистые руки без гнева и сомнения” (1 Тим. 2:8). Видишь, как очистилась вселенная? На всяком месте мы можем воздевать святые руки, потому что вся земля стала святее внутреннего святилища (храма): там приносилась бессловесная овца, здесь же духовная, а насколько больше жертва, настолько больше и освящение. Поэтому-то крест есть празднество.

2. Хочешь знать и другое совершенное им (крестом) дело? Он отверз нам сегодня рай, остававшийся заключенным слишком пять тысяч лет, потому что в этот день, в этот час Бог ввел (туда) разбойника, означая (этим) два совершенные Им дела: одно – что отверз рай, другое – что ввел разбойника. Сегодня Он возвратил нам древнее отечество, сегодня опять привел в отечественный город и даровал обитель всему человеческому естеству. “Ныне же, - говорит, - будешь со Мною в раю” (Лк. 23:43). Что говоришь? Ты распят и пригвожден, и обещаешь рай? Да, говорит, чтобы ты познал на кресте Мое могущество. Так как печально было зрелище, то чтобы ты обратил внимание не на естество креста, а познал могущество Распинаемого, Он совершает на кресте это чудо, особенно обнаруживающее Его силу. Не мертвого воскрешая, не морю, ни ветрам повелевая, не демонов изгоняя, а, будучи распинаем, оскорбляем, оплевываем, поносим, бесславим, Он мог переменить порочную душу разбойника, чтобы ты видел Его могущество в обоих случаях: Он привел в смятение всю тварь, потряс скалы, привлек и удостоил чести душу разбойника, которая была бесчувственнее камня: “Ныне же, - говорит, - будешь со Мною в раю”. Херувимы, конечно, охраняли рай, но Христос – Владыка и херувимов; пламенный меч был в руках их, но Христос имеет власть и над пламенем и геенной, и над жизнью и смертью. Конечно, ни один царь никогда не согласился бы посадить вместе с собою разбойника или какого-нибудь другого раба и ввести его таким образом в город, а Христос это сделал, и, входя в священное отечество, вводит с Собою разбойника, не попирая и не бесчестя рая стопами разбойника, а напротив прославляя рай, потому что честь раю иметь такого Владыку, Который и разбойника делает достойным райского блаженства. Когда Он ввел в царство небесное мытарей и блудниц, то сделал и это не бесчестя его, а напротив почтил, показав, что Господь небесного царства так могуществен, что и блудниц и мытарей делает столь славными, что они являются достойными тамошней чести и награды. Подобно тому, как мы особенно дивимся врачу тогда, когда видим, что он освобождает от недуга людей с неисцелимыми болезнями и возвращает им здоровье, так точно следует удивляться и Христу, когда Он врачует неисцелимые раны, когда мытаря и блудницу приводит в такое состояние здоровья, что они оказываются достойными небес. Но что такого обнаружил, скажешь, разбойник, чтобы после креста получить рай? Хочешь, кратко укажу тебе доблесть его? Когда Петр отрекся долу, тогда разбойник исповедал горе. Говорю это, не Петра порицая, – да не будет! – а желая показать величие души разбойника. Ученик не вынес угрозы ничтожной девушки, а разбойник, видя, как весь предстоящий народ, кричит, беснуется и бросает хулы и насмешки, не обратил на них внимания, не посмотрел на видимое ничтожество Распятого, но, проходя все это мимо очами веры и оставив ничтожные препятствия, познал Владыку небес, и припав к Нему, говорил: “Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!” (Лк. 23:42). Не оставим вниманием этого разбойника и не постыдимся взять в качестве учителя того, кого Господь наш не устыдился ввести первым в рай. Не постыдимся взять в учители человека, который оказался прежде всей твари достойным жительства на небесах, но тщательно исследуем в отдельности (все его поступки), чтобы нам познать силу креста. Не сказал ему (Христос), как Петру: “Иди за Мною, и Я сделаю тебя ловцем человеков” (Мф. 4:19), не сказал ему, как двенадцати (ученикам): “Сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых” (Мф. 19:28). Напротив, Он даже не удостоил его совсем и слова. Он не показал ему чуда; разбойник не видел ни воскрешаемого мертвеца, ни изгоняемых демонов, не видел повинующегося моря; Христос ничего не сказал ему ни о царстве, ни о геенне, и, однако, разбойник исповедал Его прежде всех, притом, когда другой поносил, – потому что другой разбойник поносил Его. Распят же был со Христом и другой разбойник, чтобы исполнилось пророчество: “и к злодеям причтен был” (Ис. 53:12), потому что иудеи хотели затмить славу Его, и везде, что ни делали, оскорбляли (Его), но истина сияла везде и возрастала чрез самые препятствия. Итак, другой разбойник поносил Его. Видишь того разбойника и этого разбойника? Оба на кресте, оба за разбойническую жизнь, оба за нечестие, но участь того и другого не одинакова. Один наследовал царство небесное, другой послан в геенну. Так и вчера. Ученики и ученик, Иуда и одиннадцать. Те говорили: “Где велишь нам приготовить Тебе пасху?” (Мф. 26:17), а этот готовил предательство и говорил: “Что вы дадите мне, и я вам предам Его?” (ст. 15). Те готовились к служению и к божественному тайноводству, а этот поспешал на предательство. Так и здесь – разбойник и разбойник, но один поносит, а другой поклоняется, один хулит, а другой прославляет и унимает хулителя, говоря: “Или ты не боишься Бога? … мы [осуждены] справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли” (Лк. 23:40-41).

3. Видишь дерзновение разбойника? Видишь дерзновение его на кресте. Видишь любомудрие во время мучения и благочестие при наказании? Кто не поразится (видя), что он сохранил присутствие духа, что он остался в разуме, будучи пронзен гвоздями. Но он не только сохранил присутствие духа, но и, забывая себя самого, заботился о спасении других, став учителем на кресте, когда с упреком говорил: “Или ты не боишься Бога?” Не обращай внимания, говорит он, на земной суд; есть другой невидимый Судия, есть суд неподкупный; не смотри поэтому, что Он осужден на земле. Небесный суд не таков. Здесь, на земном суде, и праведники осуждаются, и неправедные избегают наказания, и виновные освобождаются, и невинные наказываются, потому что судьи волей-неволей много погрешают, или, не ведая правды и поддаваясь обману, или, хоть и знают, но произносят часто приговор, будучи подкуплены деньгами. В небесном же суде нет ничего подобного. Бог – Судия праведный, и суд Его выйдет как свет, не затемняемый ни мраком, ни неведением. Так (из-за опасения), чтобы тот не говорил ему, что Христос осужден земным судом, он возвел его к суду небесному, напомнил (ему) о том страшном судилище, говоря как бы так: смотри туда, и ты не произнесешь осуждающего приговора, не станешь на сторону растленных земных судей, но с верою примешь суд на небе. Видишь любомудрие разбойника? Видишь его благоразумие и мудрость? Тотчас с креста он переселился на небо. Затем, сильно порицая другого разбойника, говорит: не боишься, что мы осуждены на то же. Что значит: осуждены на то же? На то же самое наказание. Не на кресте ли и ты? Итак, упрекая другого, ты, прежде чем его, порицаешь себя, потому что как тот, кто находится во грехах, порицая другого, порицает, прежде чем того, себя, так и находящийся в несчастии и ставящий в укор другому несчастие, укоряет, прежде чем другого, себя самого. “Когда и сам осужден на то же?”… Он читает ему апостольский закон, евангельские слова, гласящие: “Не судите, да не судимы будете” (Мф. 7:1). “Когда и сам осужден на то же?” Что ты делаешь, разбойник? Стараясь защитить Его, ты делаешь Его общником разбойника? Нет, говорит. Я уничтожаю такую мысль следующими словами. Дабы ты не подумал, что чрез общение в мучениях он сделал Его общником греха, он присоединил поправку, говоря: “И мы [осуждены] справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли” (Лк. 23:41). Видишь совершенное исповедание? Видишь, как он на кресте освободился от грехов? “Станем судиться; говори ты, - сказано, - чтоб оправдаться” (Ис. 43:26). Никто не принуждал, никто не насиловал его, а сам выставил себя на поругание, говоря: “И мы [осуждены] справедливо, потому что достойное по делам нашим пострадали, а Он ничего худого не сделал”. И после этого говорит: “Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!”. Он не осмелился сказать прежде: “Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!”, - чем сложил чрез исповедание тяжесть грехов.

Видишь, что значит исповедание? Исповедал – и отверз (себе) рай; исповедал – и получил столь великое дерзновение, что просит царства после разбоя. Видишь, причиною скольких благ служит для нас крест? Ты вспоминаешь о царстве? Что же такого ты видишь (что напоминало бы о нем), скажи мне? Видны гвозди и крест. Но самый-то этот крест, говорит, есть символ царства. Потому называю Его царем, что вижу Его распинаемым на кресте, так как долг царя – умереть за подвластных. Он Сам сказал: “Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец” (Ин, 10:11), – так точно и добрый царь полагает свою душу за подвластных. Посему, так как Он положил душу Свою, то я и называю Его за это царем. “Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!”.

4. Видишь, как крест является символом царства (небесного)? Хочешь знать другие тому доказательства? Христос не оставил его на земле, поднял его (с Собою) и вознес на небо. Откуда видно это? Оттуда, что Он имеет придти с ним во второе и славное Свое пришествие. Чтобы ты знал, какая честь подобает кресту, для того Он назвал его и славой. Но посмотрим, как Он придет с крестом. Необходимо привести этому доказательство. “Если скажут, – говорит, – вам: "вот, [Он] в пустыне", – не выходите; "вот, [Он] в потаенных комнатах", – не верьте” (Мф. 24:26), говорит так о Своем втором славном пришествии, в виду лжехристов, лжепророков и антихриста, чтобы кто-нибудь, заблудившись, не попался последнему. Так как прежде Христа придет антихрист, то чтобы кто-нибудь, ища пастыря, не попался волку, для того указываю тебе признак пришествия пастыря. Так как первое Его пришествие было тайным, то дабы ты не подумал, что и второе будет таким же, Он дал этот знак. Тому пришествию естественно бы быть тайным, потому что Он пришел взыскать погибшего, но то будет не таково. Как же, скажи? “Ибо, как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого” (Мф. 24:27). Он явится всем за раз, и никто не будет иметь нужды спрашивать: здесь, или там Христос? Подобно тому, как, при появлении молнии, мы не имеем нужды спрашивать, явилась ли она, так, когда совершится пришествие Христово, для нас не будет нужды исследовать, пришел ли Христос. Но вопрос в том, с крестом ли придет Он? Мы не забыли обещания, – выслушай поэтому следующее. Тогда, говорит. Когда это: тогда? Когда придет Сын человеческий. (Тогда) “солнце померкнет, и луна не даст света своего” (Мф. 24:29). Таково-то будет тогда изобилие света, что и самые блестящие звезды станут невидимы. (Тогда) “звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; тогда явится знамение Сына Человеческого на небе” (ст. 29, 30). Видишь, сколь велика сила знамения креста? Солнце помрачится, и луна не будет видна, а оно является и блистает, дабы ты знал, что оно светлее солнца и луны. И подобно тому, как, при вступлении в город царя, воины, взяв так называемые знамена, несут их на своих плечах, предвозвещая вход царя, так и при нисхождении Господа с небес предшествуют воинства ангелов и архангелов, неся на ременах знамение креста и возвещая нам царское Его пришествие. (Тогда) “силы небесные поколеблются” (ст. 29), – говорит об ангелах, – трепет охватит их тогда и великий страх. Почему, скажи мне? Страшен будет тот суд, потому что вся природа наша должна будет судиться и предстоять страшному Судии. Но почему ангелы боятся и трепещут? Ведь не они будут судиться? Подобно тому, как когда судит начальник, не только подлежащий ответу, но и стоящие вблизи (воины), не сознавая за собой никакой вины, боятся и трепещут из-за страха пред судией, так и тогда, хотя будет судима наша природа, но и не сознающие за собой никакого преступления ангелы будут бояться вследствие крайнего страха, внушаемого Судиею. Но для чего явится тогда крест и для чего Спаситель придет с ним? Для того, чтобы распявшие Его познали свою собственную неблагодарность, – для того именно Он и показывает им самый этот символ их бесстыдства. А что для этого Он принесет его, послушай пророка, который говорит: “и будут рыдать о Нем”, видя Обвинителя и сознавая свой грех. И что ты дивишься, что Он придет с крестом, если Он покажет тогда и самые даже раны? “Воззрят, - говорит (пророк), – на Него, Которого пронзили” (Зах. 12:10). Подобно тому, как сделал Он с Фомой, желая уничтожить неверие ученика, и по воскресении показал ему знаки гвоздей и язвы, говоря: “Подай руку твою и вложи в ребра Мои … и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет” (Ин. 20:27; Лк. 24:39), так точно и тогда Он покажет раны и крест, дабы доказать, что Он есть тот, который был распят.

5. Но не только крест, и самые слова, сказанные на кресте, являют неизреченное Его человеколюбие. Распинаемый на кресте, подвергаясь при этом осмеяниям, поруганиям и заплеваниям, Он говорил: “Отче! прости им (грех), ибо не знают, что делают” (Лк. 23:34). И распинаемый молится за распинателей, хотя те напротив говорили: “Если Ты Сын Божий, сойди с креста… и уверуем (в тебя)” (Мф. 27:40,42). Но потому-то именно, что Он Сын Божий, Он и не сходит с креста, так как для того Он пришел, чтобы быть распятым за нас. “Сойди, – говорят, – с креста… и уверуем (в тебя)”. Это слова и отговорка неверия, потому что восстать из гроба, к которому привален был камень, было гораздо более великим делом, чем сойти с креста; извести из гроба четверодневного мертвого Лазаря, повитого пеленами, (также) было гораздо более великим делом, чем сойти с креста. Итак, они говорили: “Cпаси Себя Самого; если Ты Сын Божий”. Он делал все, чтобы спасти поносящих Его, говоря: “Прости им (грех), ибо не знают, что делают”. Что же? Отпустил им грех? Отпустил, если они хотели каяться, а если бы Он не отпустил им греха, то Павел не сделался бы апостолом; если бы не отпустил им греха, то не уверовали тотчас ни три тысячи, ни пять тысяч, ни бесчисленное множество. А что уверовало бесчисленное множество иудеев, послушай, что говорят апостолы Павлу: “Видишь, брат, сколько тысяч уверовавших Иудеев, и все они ревнители закона” (Деян. 21:20)?

Итак, будем подражать Господу и молиться за врагов. Опять обращаюсь с этим увещанием: сегодня (уже) пятый день беседую с вами об этом предмете, не потому, чтобы я заметил невнимательность с вашей стороны, – да не будет, – а главным образом в надежде, что вы убедитесь (моими советами). А если есть (между вами) жестокосердые, гневливые, злопамятные, которые не внемлют сказанному о молитве (за врагов), то может быть они, устыдившись числом дней, отложат как-либо свою вражду и злобу. Подражай своему Владыке. Он был распинаем и обращался с молитвой к Отцу за распинателей. Как, скажешь, могу я подражать Господу? Можешь, если желаешь, потому, если бы ты был не в состоянии подражать, то, как бы сказал (Спаситель): “Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим” (Мф. 11:29)? Если бы не возможно было подражать, то не сказал бы Павел: “Будьте подражателями мне, как я Христу” (1 Кор. 11:1). Если, впрочем, ты не хочешь подражать Владыке, то подражай сорабу, – разумею апостола Стефана, так как и он подражал Господу. И как Христос среди распинателей, оставив крест, оставив все, касающееся Его Самого, умоляет Отца за распинателей, так и этот раб среди побивающих, поражаемый всеми, под ударами камней, не обращая внимания на происходившие от этого страдания, говорил: “Господи! не вмени им греха сего” (Деян. 7:60). Видишь, как говорит Сын? Видишь, как молится раб? Тот говорит: “Отче! прости им (грех), ибо не знают, что делают”, а этот говорит: “Господи! не вмени им греха сего”. А чтобы ты знал, что он молится с усердием (обрати внимание на то, что) он молится не просто стоя, будучи побиваем камнями, а сказал свою молитву, преклонив колена, с сердечным сокрушением и с великим состраданием. Хочешь, укажу тебе и другого сораба, который потерпел гораздо больше, чем этот? Павел говорит: “Три раза меня били палками, однажды камнями побивали, … ночь и день пробыл во глубине [морской]” (2 Кор. 11:25). Что же затем? “Я желал бы, – говорит, – сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти” (Рим. 9:3). Не желаешь ли видеть еще другого не в Новом Завете, а в Ветхом? Это-то всего и удивительнее, что там, где не было повеления любить врагов, а (предписывалось) вырывать око за око и зуб за зуб (Исх. 21:24-25) и (за зло) воздавать одинаковым злом, там дошли до апостольского любомудрия. Послушай, что говорит Моисей, который многократно побиваем был камнями от иудеев и презираем ими. “Прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал” (Исх. 32:32). Видишь, как каждый из них предпочитает спасение других своему собственному спасению? Ты ни в чем не согрешил; так почему же ты хочешь быть участником в наказании вместе с ним? Потому, говорит, что недостаточно чувствую счастье, когда страдают другие. Довольно для нас и этих примеров. А чтобы нам совершенно исправить себя, постараюсь представить еще одного (святого), который любомудрствует об этом. Блаженный кроткий Давид, когда возмутилось против него все его войско и, вооружив сына его Авессалома, вручило последнему власть и хотело убить его, затем, когда Бог разгневался на это (ибо что в том, что (Бог) привел другой предлог для избиения?) и послал ангела с мечом, чтобы поразить народ с неба, то, видя, как все погибают, что говорит он? Я, пастырь, согрешил, и я, пастырь, зло сотворил: “Пусть же рука Твоя обратится на меня и на дом отца моего” (2 Цар. 24:17). Видишь, как сходны добродетели (в В. и Н. Завете)? Хочешь, укажу тебе и еще? Не затруднюсь (представить) еще одного, который любомудрствует таким же образом. Пророк Самуил был так оскорблен, отвержен, пренебрежен иудеями, что Бог, желая утешить его, говорил: “Не тебя они отвергли, но отвергли Меня” (1 Цар. 8:7). Что же этот уничиженный, пренебреженный, оскорбленный? “Не допущу себе греха пред Господом, - говорит, - чтобы перестать молиться за вас” (1 Цар. 12:23). Он считал грехом не молиться за врагов. Да не будет мне согрешить так, чтобы не молиться о вас. Христос говорит: “Отче! прости им (грех), ибо не знают, что делают”; Стефан говорит: “Господи! не вмени им греха сего”; Павел говорит: “Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти”; Моисей говорит: “Прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал”; Давид говорит: “Пусть же рука Твоя обратится на меня и на дом отца моего”; Самуил говорит: “Не допущу себе греха пред Господом, чтобы перестать молиться за вас”. Итак, скажи мне, будем ли иметь какое-нибудь извинение мы, когда и Владыка, и рабы, и святые ветхо- и ново-заветные, все побуждают нас к молитве за врагов, если станем делать противное и молиться против врагов? Не станем делать так, братия, увещеваю вас, не станем, – потому что чем больше примеров, тем больше и наказание, если мы не будем подражать им. Молитва за врагов больше молитвы за друзей, и последняя не приносит нам столько пользы, сколько первая. “Ибо если вы будете любить любящих вас, – вы не делаете, говорит Христос, ничего великого: не то же ли делают и мытари?” (Мф. 5:46), так что если мы будем молиться за друзей, то мы еще нисколько не лучше язычников и мытарей, а если будем любить врагов, то по мере сил человеческих становимся подобными Богу, Который “повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных” (Мф. 5:45). Итак, будем подобны Отцу. Будьте, говорит Христос, подобны Отцу вашему, иже есть на небесех, чтобы нам удостоиться и царства небесного благодатию и человеколюбием Господа и Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

[1] Время произнесения этой, равно и следующей – второй беседы, неизвестно.

БЕСЕДА ВТОРАЯ

О кресте, – сказана во святый и великий пяток, – и об исповедании разбойника, и о том, что нам должно молиться за врагов.

МЫ СОВЕРШАЕМ сегодня, возлюбленные, праздник и торжество, так как Господь наш на кресте пригвожден гвоздями. Не удивляйся, что мы празднуем, тогда как это событие прискорбно; таково все духовное; оно бывает противно обычаю человеческому. Дабы тебе точно знать это, вот крест прежде был именем осуждения и наказания, а теперь стал предметом почтенным и вожделенным; прежде крест был орудием позора и казни, а теперь стал источником славы и чести. А что крест действительно есть слава, послушай Христа, Который говорит: “Прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира” (Ин. 17:5), называя славою крест. Крест – глава нашего спасения; крест – причина бесчисленных благ. Чрез него мы, бывшие прежде бесславными и отверженными, теперь приняты в число сынов; чрез него мы уже не остаемся в заблуждении, но познали истину; чрез него мы, прежде поклонявшиеся деревьям и камням, теперь познали Создателя всех; чрез него мы, бывшие рабами греха, приведены в свободу праведности; чрез него земля, наконец, сделалась небом. Он освободил нас от заблуждения, он привел нас к истине, он устроил примирение между Богом и людьми, он, извлекши нас из глубины порока, возвел на самую вершину добродетели, он истребил бесовское заблуждение, он уничтожил, обольщение. Чрез него уже не стало дыма, смрада и пролития крови бессловесных животных, но везде духовные служения, песнопения и молитвы; чрез него бесы обращены в бегство, чрез него дьявол изгнан, чрез него человеческое естество стало соревновать жизни ангельской, чрез него девство водворилось на земле, потому что с того времени, как пришел Родившийся от Девы, естество человеческое узнало этот путь к добродетели. Он просветил нас, сидевших во тьме, он примирил нас, враждовавших (с Богом), он сделал близкими нас, бывших далеко, он сделал своими нас, бывших чужими, он сделал гражданами неба нас, бывших странниками, он сделался у нас прекращением войн, он стал для нас опорою мира. Чрез него мы уже не боимся разженных стрел дьявола, так как нашли источник жизни; чрез него мы перестали быть во вдовстве, так как приобрели жениха; чрез него мы уже не боимся волка, так как узнали доброго пастыря. “Я есмь, - говорит (Господь), - пастырь добрый” (Ин. 10:11). Чрез него мы уже не страшимся тирана, так как прибегли к царю. Видишь ли, скольких благ причина для нас крест? Поэтому справедливо мы совершаем праздник. Так и Павел увещевает праздновать, когда говорит: “Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины” (1 Кор. 5:8). Почему же ты, блаженный Павел, повелеваешь нам праздновать? Скажи причину. “Ибо Пасха наша, Христос, - говорит, - заклан за нас” (ст. 7). Видишь ли, как крест служит предметом празднования? Узнал ты, что он повелевает праздновать ради креста? На кресте принесена жертва; а где жертва, там отпущение грехов, там примирение с Господом, там праздник и радость. “Пасха наша, Христос, - говорит, - заклан за нас”. Где, скажи, Он “заклан”? На высоком кресте. Новый и дивный жертвенник, потому что и жертва дивная и необычайная. Сам Он – и жертва и священник, жертва по плоти, а священник по духу; Сам Он и принес, и был принесен. Послушай опять Павла, который говорит: “Ибо всякий первосвященник, из человеков избираемый, для человеков поставляется на служение Богу, …а потому нужно было, чтобы и Сей также имел, что принести” (Евр. 5:1; 8:3). Вот доселе Он приносит. А в другом месте апостол говорит: “Так и Христос, однажды принеся Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих” (Евр. 9:28). Вот здесь Он принесен, а там принес Самого Себя. Видишь, как Он сделался и жертвою и священником, а жертвенником был крест. Впрочем нужно знать, почему эта жертва принесена не в храме, – разумею храм иудейский, – а вне города, за его стенами. Вне города Он распят, как какой-нибудь преступник, чтобы исполнилось сказанное пророком: “И к злодеям причтен был” (Ис. 53:12).

Для чего же за городом Он распят на высоком месте, а не под какою-нибудь кровлею? И это не без причины, а для того, чтобы очистить естество воздуха. – Поэтому на высоком месте, не под навесом кровли, но, вместо кровли, под сводом неба, чтобы очистилось все небо, в то время как этот Агнец был закалаем на высоте. Очистилось небо, очистилась и земля. Кровь капала из бока Его на землю и очистила все ее осквернение. По этой-то причине жертва принесена не под кровлею. Но почему же не в самом храме иудейском? И это опять не без причины, а для того, чтобы иудеи не сделали своею собственностью эту жертву, для того чтобы ты не думал, будто за один только этот народ принесена эта жертва; потому она принесена вне города, за его стенами, дабы ты знал, что это – жертва вселенская, дабы ты знал, что это – приношение за всю землю, и что это – общее очищение всего естества нашего. Иудеям Бог повелел оставить всю землю и приносить жертвы на одном месте, молиться на одном месте, потому что вся земля была тогда нечиста от дыма, смрада, крови идольской и прочих нечистот языческих; поэтому Он назначил им одно место. Но когда пришел Христос и пострадал вне города, то очистил всю землю, сделал всякое место удобным для молитвы. Хочешь ли знать, как вся земля наконец сделалась храмом, и как всякое место стало удобным для молитвы? Послушай опять блаженного Павла, который говорит: “На всяком месте произносили молитвы мужи, воздевая чистые руки без гнева и сомнения” (1 Тим. 2: 8). Видишь ли, как Он очистил вселенную? Видишь ли, как мы везде можем воздевать чистые руки? Вся земля сделалась наконец святою, даже святее святынь иудейских. Почему? Потому, что там приносилась бессловесная, а здесь принесена словесная овца. Посему сколь выше словесное бессловесного, столь превосходнее и здешнее освещение. Итак поистине крест – праздник.

2. Хочешь ли знать и другое величайшее действие креста, превосходящее всякий человеческий ум? Сегодня он отверз заключенный рай; сегодня он ввел в него разбойника, совершил два величайших дела – и рай отверз и разбойника ввел, возвратил ему древнее отечество, привел его в отечественный город. “Ныне же, - сказал (Господь), - будешь со Мною в раю” (Лук. 23:43). Что говоришь Ты? Сам распят и пригвожден к кресту гвоздями, а обещаешь рай? Как же ты доставишь это? И Павел ведь говорит: “Распят в немощи” (2 Кор. 13:4). Но выслушай, что прибавляет он: “но жив силою Божиею”. И еще в другом месте: “Cила Моя совершается в немощи” (2 Кор. 12:9). Посему, говорит, Я и обещаю теперь на кресте, чтобы и из этого ты познал Мою силу. Так как событие было печальное, то, дабы ты, обращая внимание на свойство креста, не предавался унынию, но взирая на могущество Распятого, был весел и бодр, для этого он и здесь показывает тебе силу Свою. Не мертвого воскрешая, не морю повелевая, не бесам запрещая, но, быв распят, пригвожден, подвергаясь оскорблению, оплеванию, злословию, осмеянию и поношению у всех, Он имел силу привлечь к Себе порочную душу разбойника. Посмотри, как могущество Его блистает с двух сторон: Он поколебал основание (земли), расторг камни, и душу разбойника, которая была бесчувственнее камня, сделал мягче воска. “Ныне же будешь со Мною в раю”. Что говоришь ты? Херувим и пламенный меч стерегут рай, а ты обещаешь вход туда разбойнику? Да, говорит, потому что Я – Владыка и херувимов и имею власть над пламенем и геенной, над жизнью и смертью. Поэтому Он и говорит: “Ныне же будешь со Мною в раю”. Когда эти силы видят Владыку, тотчас отступают и устраняются. Никакой царь никогда не решился бы посадить с собою разбойника, или другого кого-нибудь из подобных рабов, и таким образом вступить в город; а человеколюбивый Владыка сделал это. Входя в священное отечество, Он вводит с Собою разбойника, не бесчестя рая ногами разбойника, – да не будет, – но тем еще более оказывая честь раю, потому что честь для рая иметь такого Владыку, столь могущественного и человеколюбивого, что и разбойника Он может сделать достойным райских наслаждений. И когда Он призывал в царство мытарей и блудниц, делал это, не посрамляя царства, но, еще более воздавая ему честь, и показывая, что таков Господь небесного царства, что и блудниц и мытарей Он делал столь безукоризненными, что они оказывались достойными тамошней чести и награды. Как врачу мы удивляемся тогда, когда видим, что он, избавив от немощи людей, одержимых неизлечимыми болезнями, возвратил им полное здоровье, так и Христу удивляйся, возлюбленный, и изумляйся, что Он, взяв людей, одержимых неизлечимыми душевными болезнями, мог избавить их от порока и явить достойными небесного царства тех, которые дошли до крайнего нечестия. “Ныне же будешь со Мною в раю”. Велика честь, беспредельно человеколюбие, неизреченно изобилие благости: войти вместе с Владыкою – это большая честь, нежели войти в рай. Но что это, скажи мне? Что такое сделал разбойник, чтобы вдруг с креста оказаться достойным рая? Хочешь ли, я кратко скажу об этом и покажу доблесть разбойника? Когда Петр, верховный из учеников, отрекся внизу, тогда он, находясь вверху – на кресте, исповедал (Христа). Говорю это не в осуждение Петра, – да не будет, – но желая показать величие души разбойника и превосходное его любомудрие. Тот не устоял пред угрозою простой служанки; а этот, видя, как весь народ неистовствовал, стоял кругом, кричал и произносил тысячи злословий Распятому, не посмотрел на уничижение Распятого, но, прозирая, чрез все это очами веры и оставив все унижения и препятствия внизу, признал небесного Владыку, сказав краткие те, но показывающие его достойным рая, слова: “Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!” (Лк. 23:42). Не оставим без внимания этих слов, не постыдимся взять себе учителем разбойника, которого Владыка наш не постыдился ввести в рай прежде всех; не постыдимся взять себе учителем человека, который первый из всего рода человеческого оказался достойным жизни в раю. Исследуем же каждое из слов его, чтобы и отсюда познать нам силу креста. Ему не говорил Господь, как Петру и Андрею: “Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков” (Мф. 4:19); не говорил ему, как двенадцати ученикам: ): “Сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых” (Мф. 19:28); даже не удостоил его ни слова. Он не видел чудес – ни мертвого восстающего, ни бесов изгоняемых, ни моря повинующегося велению Господа, ни беседовал с Ним о царстве; откуда узнал он и название царства? Посмотрим же на великое его благоразумие. Другой разбойник, говорится в Евангелии, “злословил Его” (Лук. 23:39), потому что и другой разбойник был распят вместе с Ним, чтобы исполнилось сказанное пророком: “и к злодеям причтен был” (Ис. 53:12). Безумные иудеи хотели помрачить славу Его и со всех сторон искажали происшедшее; но истина от всего возрастала и от самых препятствий делалась яснейшею. Итак, другой разбойник хулил Его; один же из евангелистов говорит, что оба они поносили Иисуса (Мк. 15:32). И это справедливо; но это еще более возвышает доблесть того разбойника. Вероятно вначале и он злословил, но потом вдруг столь великую показал перемену. Итак, другой разбойник, говорится, “злословил Его”. Видишь ли разбойника и разбойника? Оба они на кресте, оба за пороки, оба за разбойническую жизнь; но не одна и та же участь постигла обоих: один наследовал царство, а другой ввержен в геенну. Так и вчера были ученик и ученики; но один готовился к предательству, а другие предлагали услуги. Тот говорил фарисеям: “Что вы дадите мне, и я вам предам Его?” (Мф. 26:15)? А эти, приступив к Иисусу, говорили: “Где велишь нам приготовить Тебе пасху?” (ст. 17)? Так и здесь разбойник и разбойник; но один злословит, а другой заграждает ему уста; один хулит, а другой укоряет его, – и это тогда, когда он видит, что Христос распят и осужден, и народ снизу злословит и громко кричит; однако ничто из всего этого не отвратило его и не отклонило от надлежащего прославления, но и на другого разбойника он сильно нападает и говорит ему: “Или ты не боишься Бога” (Лк. 23:40)?

3. Видишь ли дерзновение разбойника? Видишь ли, как и на кресте он не забывает своего собственного ремесла, но самым исповеданием похищает царство? “Или ты не боишься Бога?”, - говорит он. Видишь ли дерзновение (его) на крест? Видишь ли любомудрие, видишь ли благоговение? Он был при своем сознании, сохранил здравомыслие, хотя был прибит гвоздями и терпел невыносимые страдания от гвоздей; не достоин ли он удивления за такое благородное мужество? Я сказал бы, что он не только достоин удивления, но и по справедливости должен быть ублажаем, так как он не только не обращал внимания на свои страдания, но, оставив себя, заботился и о другом, старался избавить его от заблуждения и сделаться учителем на кресте. “Или ты, – говорит, - не боишься Бога?” Он как бы так говорит ему: не смотри на то судилище, которое здесь внизу, не суди по виду, не взирай только на происходящее; есть другой Судия – невидимый и неподкупное судилище, не могущее ошибаться. Итак, не смотри на то, что Он осужден внизу, вверху – не то. Здесь в нижнем судилище часто и невинные осуждаются, а виновные освобождаются, праведные приговариваются к наказаниям, а неправедные избегают их, потому что многие из людей частью добровольно, частью невольно извращают дела судимых, – или, не зная правды и обманываясь, или же зная, но, будучи подкуплены деньгами, изменяют истине и осуждают невинных. Но там вверху нет ничего подобного, потому что Бог есть Судия праведный, и суд Его изыдет, как свет: не имеет тьмы, не имеет прикровенности, не допускает никакого искажения. Дабы (этот разбойник) не сказал: Он осужден здесь внизу, к чему же ты защищаешь Его? – возвел его к горнему судилищу, к страшному престолу, к неподкупному суду, к непогрешимому Судии, напомнил ему о страшном суде. Туда смотри, говорит, и ты не произнесешь осуждающего приговора, не станешь вместе с людьми, находящимися внизу, но подивишься и примешь вышний суд. “Или ты, – говорит, - не боишься Бога?” Видишь ли любомудрие разбойника, видишь ли благоразумие, видишь ли учение? Вдруг с креста он воспарил на небо. Посмотри, как он уже исполняет апостольский закон, не себя только имеет в виду, но делает все и употребляет все меры, чтобы и другого избавить от заблуждения и привести к истине, – сказав: “Или ты не боишься Бога?”, он присовокупил: “Когда и сам осужден на то же?” (Лк. 23:40). Посмотри на совершенное исповедание. Что значит: “Сам осужден на то же”? На то же самое, говорит, наказание, так как и мы находимся на кресте. Посему, понося Его, ты, прежде Него, подвергаешь злословию себя самого. Как находящийся во грехах, осуждая другого, осуждает себя самого, прежде него, так и находящийся в несчастии, и поносящий несчастие другого, прежде него, поносит себя самого. “Сам осужден на то же”, говорит он; читает ему апостольский закон, изрекающий евангельские слова: “Не судите, да не судимы будете” (Мф. 7:1). “Когда и сам осужден на то же”. Что делаешь ты, разбойник? Не делаешь ли ты Христа сообщником вашим, когда говоришь: “Сам осужден на то же”? Нет, говорит, я прибавляю для исправления слов своих следующее: “И мы [осуждены] справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли” (Лк. 23:41). Дабы ты услышав его слова: “Сам осужден на то же”, - не подумал, будто он представляет Христа сообщником греха, для этого он прибавляет поправку и говорит: “И мы [осуждены] справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли”. Видишь ли совершенную исповедь на кресте? Видишь ли, как он омыл свои грехи этими словами? Видишь ли, как он исполнил пророческое наставление: “Станем судиться; говори ты, чтоб оправдаться” (Ис. 43:26). Никто не принуждал его, никто не обвинял, никто не нападал, сам он становится обвинителем себя самого; посему никого уже другого после не имеет обвинителем. Он предвосхитил дело обвинителя, и сам выставил свое имя на позорном столбе, сказав: “И мы [осуждены] справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли”. Видишь глубочайшее благоговение? Когда таким образом он обвинил сам себя, когда обнаружил свои дела, когда произнес защиту за Владыку, сказав: “И мы [осуждены] справедливо… а Он ничего худого не сделал”, – тогда осмелился предложить и просьбу: “Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!” (Лк. 23:42). Он не дерзал прежде сказать: помяни мя, пока исповеданием не очистил себя от нечистоты грехов, пока осуждением своим не сделал себя невинным, пока обвинением себя не сложил прегрешений своих.

Видишь ли, как много имеет силы исповедание и на самом кресте? Слыша это, возлюбленный, никогда не отчаивайся, но, представляя неизреченное величие человеколюбия Божия, поспеши исправлением от грехов. Если Он разбойника, бывшего на кресте, удостоил столь великой чести, то тем более удостоит нас Своего человеколюбия, если мы захотим исповедаться в наших прегрешениях. Итак, дабы и нам воспользоваться Его человеколюбием, не устыдимся исповедать грехи свои, потому что велика сила исповеди и много может сделать она. Вот и разбойник исповедался – и нашел отверстый рай; исповедался – и получил дерзновение, будучи разбойником, просить царства. До того времени он не просил небесного царства. Как, скажи мне, разбойник, ты вспомнил о царстве? Что такое ты увидел теперь? Гвозди и крест пред глазами твоими, обвинения, насмешки и злословия. Да, говорит он, но самый крест кажется мне знаком царства; потому я и называю Его царем, что вижу Его распятым, – царю свойственно умирать за подданных. Он сам сказал: “Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец” (Ин. 10:11): так и добрый царь полагает душу свою за подданных. Посему, так как Он положил душу Свою, то я и называю Его царем. “Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое”.

4. Хочешь ли знать, как крест служит знаком царства, и как этот предмет достоин почтения? Господь не допустил ему оставаться на земле, но извлек его и вознес на небо. Откуда это известно? С ним Он имеет придти при втором пришествии Своем. Посмотрим же, как Он имеет придти с ним. Послушай, как говорит об этом Сам Христос: “Если скажут вам: "вот, [Он] в пустыне", – не выходите; "вот, [Он] в потаенных комнатах", – не верьте” (Мф. 24:26); говорит так о втором Своем пришествии, по поводу лжехристов, лжепророков, антихриста, чтобы кто-нибудь, обманувшись, не подпал власти его. Так как прежде Христа придет антихрист, то, дабы ищущие пастыря не попали на волка, Я объявляю, говорит, вам признаки пришествия пастыря. Если первое пришествие Его было прикровенное, то не подумайте, говорит, что и второе будет такое же. То по справедливости было прикровенно, потому что Он приходил найти погибшее; а это будет не так. А как? Скажи и научи. “Ибо, как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого” (Мф. 24:27). Он явится всем вдруг; никому не нужно будет спрашивать. Как при явлении молнии мы не имеем нужды исследовать, была ли молния, так и при явлении Его нам не нужно будет исследовать, пришел ли Христос. Впрочем, мы еще и теперь не сказали о предложенном вопросе, с крестом ли придет Он. Послушай же, как Он и это ясно объявляет. Тогда, говорит, т. е. когда Я приду, “солнце померкнет, и луна не даст света своего” (Мф. 24:29). Такой будет тогда избыток света, что и светлейшие звезды скроются. “И звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; тогда явится знамение Сына Человеческого на небе” (Мф. 24:30). Видишь ли, сколь велико превосходство этого знамения, какова светлость, каков блеск? Солнце помрачается, луна не показывается, звезды падают, а оно одно является, дабы ты знал, что оно светлее луны и блистательнее солнца. Как при входе царя предшествующие ему войска несут на плечах знамена и предвозвещают прибытие царя, так и при нисшествии Владыки твари с небес будут предшествовать воинства ангелов и архангелов, неся это знамение и предвозвещая нам пришествие Царя. Тогда, говорит Он, “и силы небесные поколеблются”, разумея ангелов и архангелов, и все невидимые силы, потому что их обнимет трепет, великий страх и ужас. Почему же, скажи мне, и те силы приходят в страх? По основательной причине: страшное будет тогда судилище, все естество человеческое будет судимо, будет отдавать отчет и предстоять пред страшным престолом. Почему же, однако, и ангелы тогда будут трепетать и бесплотные силы придут в ужас, между тем как не они будут судимы? Как тогда, когда судия призывает на суд виновных и садится на высоком месте, не одни только виновные, но и одинаковые с ними по званию предстоящие, хотя не сознают за собою ничего, однако боятся и трепещут от страха пред судиею, – так и тогда, когда естество наше будет судимо и станут от него требовать отчет в прегрешениях, и ангелы, не сознающие за собою ничего, и прочие силы будут страшиться и трепетать пред грозным Судиею. Таким образом это мы узнали. Но для чего и почему Он придет с крестом? Узнай и этому причину. Дабы распявшие Его уразумели из самых дел свое собственное безумие, для этого Он покажет им самое обличение их безумия. Но дабы тебе знать, что Он принесет крест именно для того, чтобы обвинить их, послушай, как говорит о нем евангелист: “Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные”, видя обвинителя и сознавая свой грех (Мф. 24:30). И чему ты удивляешься, что Он придет, неся крест? Он придет, нося на Себе даже Свои язвы. Откуда известно, что Он придет, нося на Себе язвы? Послушай пророка, который говорит: “Воззрят на Него, Которого пронзили” (Зах. 12:10). Как поступил он с Фомою – желая исправить неверие этого ученика, показал ему язвы гвоздиные и самые раны и сказал: “Подай перст твой сюда и …подай руку твою … и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет” (Ин. 20:27; Лк. 24:39), дабы показать ему, что Он истинно воскрес, – так и тогда Он принесет Свои язвы и крест, дабы показать им, что Он именно тот, которого распяли. Это – великое и спасительное благо и ясное свидетельство человеколюбия Божия!

5. Впрочем, не только крест, но и самые слова сказанные Им на кресте, показывают Его неизреченное человеколюбие. Выслушай эти слова. Когда распявшие (его) стояли вокруг Его и пылали яростью, тогда Он сказал: “Отче! прости им (грех), ибо не знают, что делают” (Лк. 23:34). Видишь ли человеколюбие Владыки? Будучи распят, Он просил за распинающих, хотя они насмехались и поносили Его, говоря: “Если Ты Сын Божий, сойди с креста” (Мф. 27:40). Но потому Он и не сошел с креста, что Он есть Сын Божий, так как для того Он и пришел, чтобы быть распятым за нас. “Пусть теперь сойдет с креста, – говорили они, - и уверуем в Него” (Мф. 27:42). Посмотри на слова бесстыдства и предлоги неверия: Он сделал дела важнее схождения со креста, и они не веровали, а теперь говорят: “Сойди с креста”, – и поверим Тебе. Гораздо важнее схождения с креста – воскресить мертвого, ко гробу которого привален камень; гораздо важнее схождения с креста – вывести из гроба четверодневного Лазаря с пеленами, которыми он был обвит. Видишь ли слова безумия? Видишь ли чрезмерное неистовство? Но слушайте со вниманием, прошу вас, дабы вам видеть чрезмерное человеколюбие Божие, и как Христос самым безумием их воспользовался, как поводом к прощению. “Отче, – сказал Он, - прости им (грех), ибо не знают, что делают” (Лк. 23:34). Он как бы следующее выражает этими словами: они не в своем уме и не знают, что делают. Они говорили: “Cпаси Себя Самого; если Ты Сын Божий” (Мф. 27:40); а Он старался спасти их, поносивших Его, издевавшихся и злословивших. “Прости им (грех), – говорит, – ибо не знают, что делают”. Что же? Отпустил ли им [Бог] этот грех? Отпустил тем, которые захотели иметь покаяние. Если бы Он не простил им этого греха, то Павел не был апостолом; если бы Он не простил им этого греха, то не уверовали бы в Него вдруг три тысячи и пять тысяч и потом многое множество иудеев. Послушай, что говорит Иаков Павлу в Иерусалиме: “Видишь, брат, сколько тысяч уверовавших Иудеев, и все они ревнители закона” (Деян. 21:20)?

Будем же и мы, увещеваю вас, подражать Владыке и молиться за врагов. К чему вчера я убеждал вас, и теперь к этому опять убеждаю: видя величие прекрасного деяния, подражайте своему Владыке, – Он был распят и молился за распинающих. Но как могу я, скажешь, подражать Владыке? Если захочешь, можешь; если бы это было невозможно, то Он не сказал бы: “Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим” (Мф. 11:29); если бы невозможно было для человека подражать Ему, то Павел не сказал бы: “Будьте подражателями мне, как я Христу” (1 Кор. 11:1). Впрочем, если ты не желаешь подражать Владыке, то подражай подобному тебе рабу, – говорю о Стефане, который первый открыл двери мученичества: он подражал Владыке, потому что как Владыка, вися (на кресте) среди распявших Его, молился за распинателей, так и этот раб, находясь среди побивавших его камнями, когда все бросали и он принимал на себя тучи камней, тогда, не обращая внимания на причиняемые ими страдания, говорил: “Господи! не вмени им греха сего” (Деян. 7:60). Видишь, как Сын беседует (с Отцом), и как раб молится. Тот говорит: “Отче! прости им (грех), ибо не знают, что делают”, а этот говорит: “Господи! не вмени им греха сего”. И чтобы ты знал, что он делает это с усердием, он не просто молился, не небрежно и не стоя, но преклонив колена, с сокрушением, с великим состраданием. Хочешь ли, я покажу тебе и другого подобного тебе раба, еще более великого, который также произносил молитву за врагов? Послушай, что говорит блаженный Павел. Сказав, сколько он потерпел, именно: “От Иудеев пять раз дано мне было по сорока [ударов] без одного; три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение” (2 Кор. 11:24, 25); исчислив ряд (бедствий) и козни, которые он терпел от них ежедневно, он же говорил: “Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Израильтян” (Рим. 9: 3-4). Хочешь ли видеть и других, не только в новом, но и в ветхом завете, которые делали то же самое? Это особенно удивительно, когда те, кому не было повелено любить врагов, но исторгать око за око и зуб за зуб и мстить равным за равное, достигали до высоты апостольской. Послушай, что говорит Моисей, |в которого иудеи часто бросали камни: “Прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал” (Исх. 32:32). Видишь ли, как каждый из праведников предпочитал безопасность других собственному спасению? Ты ни в чем не согрешил: для чего же хочешь участвовать в их наказании? Я, говорит, не чувствую себя счастливым, когда другие страждут. Можно указать еще на другого, который произносил такую же молитву. Я нарочито привожу много примеров, чтобы, по крайней мере таким образом мы исправили себя и исторгли из души своей эту тяжкую болезнь, т. е. зложелательство врагам. Послушай и блаженного Давида, что говорит он, когда Бог разгневался и послал ангела для наказания народа, когда он видит ангела, показывавшего обнаженный меч, готового нанести удар: “Я согрешил, я поступил беззаконно; а эти овцы, что сделали они? пусть же рука Твоя обратится на меня и на дом отца моего” (2 Цар. 24:17). Видишь ли опять сродные прекрасные деяния? Хочешь ли – я укажу тебе и еще на другого, который делал то же? Самуил пророк был так оскорблен, презрен и унижен иудеями, что Бог хотел утешить его. Слушайте со вниманием, увещеваю вас. Бог сказал ему: “Не тебя они отвергли, но отвергли Меня” (1 Цар. 8:7). Что же тот, которого уничижили, унизили, презрели, оскорбили? Послушай, что говорит он: “Не допущу себе греха пред Господом, чтобы перестать молиться за вас” (1 Цар. 12:23). Он считал грехом – не молиться за врагов. Да не будет со мною, говорит, такого греха, чтобы не молиться за вас. Видишь ли, как каждый из праведников старался следовать Владыке в этом прекрасном деянии? Итак, сделаем снова обозрение вышесказанного. Владыка говорит: “Отче! прости им (грех), ибо не знают, что делают”. Стефан сказал: “Господи! не вмени им греха сего”. Павел говорит: “Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти”. Моисей подобным же образом: “Прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал”. Давид говорит: “Пусть же рука Твоя обратится на меня и на дом отца моего”. Самуил также: “Не допущу себе греха пред Господом, чтобы перестать молиться за вас”. Какое же мы будем иметь извинение, когда все, жившие и в новом и в ветхом завете, побуждают нас к молитве за врагов, а мы не будем стараться со всем тщанием исполнять это? Итак, не будем нерадивыми, увещеваю вас. Чем больше примеров, тем больше будет наказание, если не станем подражать им. Гораздо важнее – молиться за врагов, нежели за друзей; не столько приносит нам пользы молитва за друзей, сколько молитва за врагов. Послушай Христа, Который говорит: “Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари” (Мф. 5:46)? Посему, когда мы будем молиться за друзей, то мы еще не лучше мытарей; а если будем любить врагов и молиться за врагов, то будем подобными Богу по силам человеческим. Да будете, говорит Он, подобны Отцу вашему иже есть на небесех, “ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных” (Мф. 5:45). Итак, если и от Владыки и от рабов мы имеем примеры, – покажем ревность, станем исполнять эту добродетель, дабы нам удостоиться получить царство небесное и с большим дерзновением приступить к этой страшной трапезе, очистив свою совесть, и достигнуть обетованных благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА О воскресении мертвых.

ПРЕЖДЕ мы беседовали с вами о догматах и о славе Единородного Сына Божия, заграждая уста унижающих Его достоинство и отчуждающих Его от Родителя[1]. Сегодня хочу заняться учением преимущественно нравственным и предложить поучение вообще о жизни и поведении; вернее сказать, и эта беседа будет не только нравственная, но и догматическая, так как я намерен изложить учение о воскресении. Этот предмет многосторонен; он и в догматах служит руководством для нас, благоустраивает и жизнь нашу, освобождает и Промысел Божий от всякого обвинения. Как неверие в него расстраивает нашу жизнь, наполняет ее бесчисленными бедствиями и ниспровергает все, так верование убеждает нас в бытии Промысла, располагает тщательно заботиться о добродетели и с великой ревностью избегать порока и наполняет все спокойствием и миром. В самом деле, кто не ожидает воскресения и не верит, что он отдаст отчет за свои здешние дела, а думает, что все наше ограничивается настоящей жизнью и за ней нет больше ничего, тот не будет заботиться о добродетели, – да и как он будет заботиться, когда не ожидает никакого воздаяния за труды? – не отстанет и от зла, не ожидая себе никакого наказания за злые дела свои; но, предавшись постыдным страстям, впадет в пороки всякого рода. А кто убежден в будущем суде и имеет перед очами то страшное судилище, неизбежный отчет в делах и неподкупный приговор, тот всячески будет стараться соблюдать и целомудрие и кротость и другие добродетели, а невоздержания и дерзости и всякого другого порока избегать; через это он будет в состоянии без всякого затруднения и заградить уста обвиняющим Промысел Божий.

В самом деле, некоторые, видя, что люди кроткие, целомудренные и живущие по правде терпят бедность, бывают притесняемы, подвергаются клеветам, едва имеют необходимое пропитание, часто страдают и продолжительной болезнью, и тяжкими недугами, и не получают никакой помощи, а обманщики, нечестивцы и преданные разным порокам изобилуют богатством, роскошествуют, одеваются в блестящие одежды, сопровождаются огромной толпой слуг, служат предметом удивления, пользуются властью, имеют великое дерзновение перед самим царем, – видя это, некоторые обвиняют Промысел Божий и говорят: где же тут Промысел? Где же праведный суд? Целомудренный и кроткий бедствует, а невоздержный и развратный благоденствует; тому удивляются, а этого презирают; тот наслаждается великой роскошью, а этот – в бедности и крайнем затруднении. Сомневающийся в будущей жизни замолчит и решительно ничего не скажет, а умеющий мудрствовать о воскресении легко остановит хулу и негодующим на это скажет: перестаньте изощрять язык свой против сотворившего вас Бога; дела наши не ограничиваются настоящей жизнью, но мы стремимся к другой жизни, гораздо более продолжительной, или – лучше – не имеющей конца; и там этот бедняк, живущий добродетельно, непременно получит воздаяние за труды свои, а развратник и обманщик подвергнутся наказанию за свое нечестие и неправедные удовольствия. Итак, не будем судить о Промысле Божьем только по настоящему, а станем судить и по будущему. Настоящая жизнь есть борьба, подвиг, поприще, а будущая – воздаяние, венец, награда. Как ратоборцу в борьбе нужно сражаться в поту, в пыли, в зное, в трудах и страданиях, так и праведнику здесь нужно много терпеть и все переносить великодушно, если он хочет получить там светлые венцы. А если кого смущает благоденствие нечестивых, тот пусть еще представит, что, как разбойники, и расхитители гробниц, и человекоубийцы, и морские пираты, прежде, нежели они попадут в судилище, наслаждаются изобилием, приобретая свое благополучие чужими несчастьями, собирая неправедное богатство и всякий день пьянствуя, когда же подвергнутся приговору судьи, то за все это получают наказание, – так и те, которые покупают блудниц, устраивают сибаритские пиршества, гордо поднимают брови, величаются на торжище и притесняют бедных; и они в то время, когда придет Единородный Сын Божий с ангелами Своими, сядет на престоле и поставит перед Собой всю вселенную, будучи приведены нагими и без всякой пышности, не имея ни в ком ни защитника, ни покровителя, без всякой пощады будут ввержены в огненные реки. Посему, не ублажай их за здешние их наслаждения, но плачь о предстоящем им наказании, равно и праведного не называй несчастным за здешнюю его бедность, но ублажай за будущее богатство благ, и вкорени в душе своей учение о воскресении, дабы тебе, если ты благочестив и подвергаешься искушениям, сделаться более терпеливым, черпая более ревности в надеждах на будущее, а если – нечестив, отступить от нечестия, соблюдая себя целомудреннейшим по страху будущего наказания.

2. Поэтому и Павел непрестанно повторяет нам учение о воскресении, как и сегодня вы слышали такие слова его: "знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный" (2 Кор. 5:1). Впрочем, обратимся к тому, что сказано выше, и посмотрим, как он перешел к учению о воскресении. Не спроста и не случайно выдвигает он постоянно это учение, а с намерением научить будущему и, вместе с тем, желая укрепить подвижников благочестия. Ныне, правда, по благодати Божьей, мы наслаждаемся полным миром, так как и цари живут в благочестии, и начальники узнали истину, и простолюдины и города и народы, освободившись от заблуждения, все покланяются Христу; но тогда, в начале проповеди, когда семена благочестия только что засевались, была война сильная, разнородная. На верных восставали и начальники, и цари, и домашние, и родные, и все; даже вопреки самой природы велась эта война, часто отец предавал сына, мать – дочь, господин – раба. И не только одни города, не только страны, а часто и дома восставали друг на друга, и тогдашнее смятение было тяжелее всякой междоусобной войны, так как и имущество расхищалось, и свобода отнималась, и самой жизни грозила опасность, и не потому, что нападали и притесняли варвары, а потому, что сами те, которые считались повелителями и начальниками, были настроены к подчиненным хуже всяких неприятелей. И Павел, указывая на это, говорил: "выдержали великий подвиг страданий, то сами среди поношений и скорбей служа зрелищем для других, то принимая участие в других, находившихся в таком же состоянии, ибо вы и моим узам сострадали и расхищение имения вашего приняли с радостью" (Евр. 10:32-34). И галатам он говорит: "столь многое потерпели вы неужели без пользы? О, если бы только без пользы" (Гал., 3:4); и фессалоникийцам и филиппийцам, и всем вообще, кому посылает письма, он свидетельствует о многом подобном. И не то только было тяжело, что извне была воздвигаема жестокая и постоянная война, но и то, что между самими верующими возникали некоторые соблазны, споры, состязания, несогласия; выражая это самое, Павел говорил: "извне – нападения, внутри – страхи" (2 Кор. 7:5). И эта война была гораздо тяжелее внешней и для учеников, и для учителей. Поэтому-то и Павел не так боялся козней врагов, как внутренних падений и преступлений между своими. Так, когда впал в блуд некто у коринфян, – он проводил все время в сетовании о преступнике, терзаясь сердцем и горько рыдая.

Было еще и третье обстоятельство, которое не меньше вышесказанных тяготило верующих, именно – самое свойство дела, требовавшего многих усилий и трудов. Не легок, в самом деле, и не удобен был путь, по которому вели их апостолы, но трудный и неудобопроходимый, для которого нужна душа любомудрая, неусыпная и во всех отношениях безукоризненная. Поэтому и Христос назвал этот путь узким и тесным. Им нельзя было жить без страха, как язычникам, в делах постыдных, пьянстве, объедении, роскоши и пышности, им нужно было и обуздывать гнев, и укрощать непристойные пожелания, и презирать богатство, и пренебрегать славой, и быть выше зависти и клеветы. А каких трудов требуют такие подвиги, это знают те, которые ежедневно борются со страстями. Что, скажи мне, свирепее нечистой похоти, которая, подобно бешеному псу, непрестанно бросается на нас, всякий день беспокоит нас и требует души, постоянно бодрствующей? Что мучительнее гнева? Приятно отомстить обидевшему, но это не позволялось. И что я говорю: не позволялось мстить обидевшему? Должно было благодетельствовать обижающим, благословлять злословящих, не произносить даже ни одного оскорбительного слова. Целомудрие же требовалось обнаруживать не в делах только, но и в самых помышлениях; нужно было удерживаться не только от нечистого дела, но и от (нечистого) взгляда, и даже не взирать с услаждением на лица благообразных женщин, так как и за такой взгляд можно подвергнуться крайнему наказанию. Так велика была война извне, велик страх внутри, много трудов в совершении дел добродетельных. К этому присоединилось и четвертое обстоятельство – неопытность тех, которые имели подвизаться столь великим подвигом. Апостолы приняли таких людей, которые не наследовали от предков благочестие, но были воспитаны в неге, роскоши, пьянстве, распутстве и невоздержании. А это не мало затрудняло подвиги, то есть, что они не издревле и не от предков научились такому любомудрию, а только теперь приступили к этим подвигам.

3. Итак, когда подвижникам представлялось столько затруднений, апостол, желая ободрить их в труде, часто говорил о воскресении. И не этим только он увещевает и укрепляет ратоборцев, но и повествованием о собственных страданиях. Поэтому, прежде чем завести речь о воскресении, он излагает свои страдания, говоря так: "мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем" (2 Кор. 4:8-9), указывая этим на ежедневные смерти, т. е. что подвижники были как бы живыми мертвецами, ежедневно предаваемыми на смерть. Внушив им это, он потом ведет речь о воскресении. "Веруем, что", говорит, "Воскресивший Господа Иисуса воскресит через Иисуса и нас и поставит перед Собой с вами: посему мы не унываем" (2 Кор. 4:14-16), имея величайшим утешением в подвигах надежду на будущие блага. И не сказал им: "посему не унывайте"; но что? "Посему мы не унываем", – выражая, что и сам он непрестанно в подвигах. На олимпийских состязаниях ратоборец подвизается внутри, распорядитель же, сидя вдали, подает помощь словами, и настолько лишь помогает ратоборцу, насколько может кричать и восклицать; а подойти ближе и подать помощь руками не позволяет ему никакой закон. А в подвигах благочестия бывает не так; но здесь один и тот же бывает и распорядителем борьбы и вместе ратоборцем. Поэтому он сидит не вне поприща, но вступает в самые состязания и укрепляет тех, которые борются вместе с ним, говоря: "посему мы не унываем". Не сказал: "посему мы не унываю", но: "посему мы не унываем", желая ободрить их похвалами. "Но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется" (2 Кор. 4:16). Посмотри на мудрость апостольскую: сперва он ободрил их самыми страданиями их, сказав: "отовсюду притесняемы, но не унываем"; ободрил и воскресением Иисуса, сказав: "Воскресивший Господа Иисуса воскресит и нас".

Потом употребляет и другой способ утешения. Так как многие из людей, малодушные, слабые и жалкие, хотя и верят в воскресение, но обращают на него мало внимания, за отдаленностью времени, колеблются и падают, то он прежде воскресения указывает им на другую награду и воздаяние. В чем же именно это последнее? "Но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется". Внешним человеком называет он тело, внутренним человеком именует душу. Смысл слов его следующий: еще прежде воскресения и наслаждения будущей славой, мы уже получаем не малое воздаяние за труды в том, что от самых скорбей душа наша обновляется, становится более мудрой и благоговейной, приобретает большее терпение, становится твердейшей и сильнейшей. Как те, которые совершают телесные подвиги, еще прежде венцов и наград получают великую награду в самом упражнении и борьбе, делая через упражнение свои тела более здоровыми и крепкими и избегая всякой болезни, так точно и в подвигах добродетели, еще прежде, чем отверзнется небо, прежде чем придет Сын Божий, прежде чем мы получим воздаяние, великую награду мы получаем от них уже в том, что душа наша становится более любомудрой. Как те, которые много плавали по морям, испытали множество волнений, боролись со многими зверями, выдержали много бурь, еще прежде выгод самой торговли получают не малую пользу от такого продолжительного путешествия в том, что приобретают смелость и отважность на море, и бесстрашно и с удовольствием совершают морские странствования, – так точно и в настоящей жизни тот, кто перенес много скорбей для Христа, кто потерпел много бедствий, еще прежде царства небесного получает великое воздаяние в том, что приобретает уже дерзновение перед Богом и делает душу свою более возвышенной, так что, наконец, посмеивается над всеми бедствиями.

А чтобы сказанное стало очевиднее, я хочу пояснить это на примере. Сам именно Павел, испытавший множество бедствий, не малое получал воздаяние уже и в том, что посмеивался над мучителями, противостоял неистовому народу, презирал всякое мучение, оставался непреклонным и перед зверями, и перед железом, и перед морями, и перед пропастями, и перед возмущениями, и перед кознями, и перед всеми бедствиями; а с этим что может сравниться? В самом деле, человека неопытного и не переносившего никакой беды обыкновенно смущают и маловажные дела, или – лучше – не только самые дела, но и одно лишь ожидание их; что я говорю: одно ожидание? – даже тени пугают и устрашают такого человека. Напротив, кто приступает к подвигам, испытав все и претерпев бесчисленные бедствия, тот бывает выше всех их и посмеивается над угрожающими, как над каркающими воронами. Не мал этот венец, не маловажна эта награда, когда ничто человеческое не может опечалить его, когда страшное для других делается для него не стоящим внимания, когда над тем, чего другие страшатся и трепещут, он может посмеиваться, силой своего терпения достигнув любомудрия сил ангельских. Подлинно, если мы ублажаем тело, которое может без боли переносить и холод, и зной, и голод, и недостаток, и путешествие, и другие труды, то гораздо больше должно ублажать душу, которая может мужественно и неустрашимо переносить все удары бедствий, и во всех обстоятельствах сохранять свой ум свободным от рабства. Такой человек царственнее самих царей, потому что царю могут много вредить своими замыслами и злодеяниями и оруженосцы, и друзья, и враги, а тому, у кого такая душа, как я теперь сказал, не может повредить ни царь, ни оруженосец, ни слуга, ни друг, ни враг, ни сам дьявол: да и как это было бы возможно, когда он научился не признавать бедствием ничего, что другими считается бедствием?

4. Таков был блаженный Павел; поэтому он и говорил: "кто отлучит нас от любви" Христовой; "скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? как написано: за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание: Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас" (Рим. 8:35-37). То же самое выразил он и там, сказав: "Но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется" (2 Кор. 4:16). Слабее, – как бы так говорит он, – становится тело, но душа делается сильнее и крепче и более окрыляется. Подобно тому, как воин, носящий тяжелое оружие, как бы он ни был мужествен и храбр, не может быть страшен для неприятелей, потому что тяжесть оружия препятствует быстроте ног и воинской ловкости, а если возьмет оружие легкое и удобоносимое, то налетает на противников, подобно птице, так и тот, кто не утучняет своей плоти ни пьянством, ни негой, ни роскошью, но постами, молитвами и великим терпением в скорбях делает ее более легкой и тонкой, как птица, несущаяся сверху, с великой стремительностью нападает на полки бесов, легко низлагает супротивные силы и покоряет их себе. Так и Павел, приняв много побоев, попав в темницу и быв закован в колоду, имел тело уже изнуренное трудами, но душу крепкую и сильную, и столь силен был в узах, что одним голосом потряс основания темницы, свободного от уз темничного стража привел узником к ногам своим и отверз запертые двери. Итак, Павел доставил нам не малое утешение еще прежде воскресения тем, что от искушений мы делаемся лучше и любомудреннее. Поэтому он и говорит: "от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает" (Рим. 5:3-5). И другой некто говорит: муж неискушенный неискусен, а неопытный не имеет никакой цены (Сирах. 34:10). Таким образом, от скорби мы получаем не мало пользы еще прежде воскресения тем, что душа наша становится испытаннее, мудрее и разумнее, и избавляется от всякой робости. Посему он и говорит: "но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется". Как, скажи, он обновляется? Так, что изгоняется всякое малодушие, подавляются непристойные пожелания, сребролюбие, тщеславие, истребляются и прочие все вообще растленные помыслы. Как душа, преданная бездействию и беспечности, легко овладевается этими страстями, так душа, непрестанно занятая подвигами благочестия, не имеет даже и досуга подумать когда-нибудь о них, потому что заботливость о подвигах отвлекает ее от всех страстей. Посему он и сказал: "со дня на день обновляется". Потом, желая еще утешить души, скорбящие среди приключающихся бедствий и не умеющие любомудрствовать, он ободряет их надеждой на будущее, говоря так: "ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно" (2 Кор. 4:17-18). Смысл слов его следующий: скорбь много пользы приносит нам и здесь, делая нашу душу более разумной и любомудрой, но после она доставит нам и бесчисленные блага в будущем, блага не равноценные трудам, но далеко превосходящие подвиги и в количестве и в качестве. Объясняя, говорю, то и другое, Павел делает сравнение важности опасностей с важностью наград, и кратковременному противополагает вечное, легкому – тяжелое, скорби – славу. Скорбь, говорит, временна и легка, а успокоение, – впрочем, он не сказал: успокоение, а "слава", что гораздо больше успокоения, – вечно, постоянно и велико. "Тяготой" же здесь он выразил не обременительность и трудность, а многоценность и важность, по обычаю тех многих, которые обыкновенно называют многоценное и веским. Итак, когда он говорит: "тяготу славы", он разумеет великость славы. Не о том только думай, – как бы так говорит он, – что тебя мучат и преследуют, но и о венцах и наградах, которые гораздо больше и блистательнее настоящих благ, и не имеют ни конца, ни предела. Но эти блага, скажешь, на опыте, а те в надежде; эти явны, а те не видны, отдаленны и высоки. Но хотя они и не видны, однако явственнее видимых. Что я говорю: явственнее? – их ты можешь видеть лучше, нежели эти; потому что эти проходят, а те всегда пребывают. Поэтому он и присовокупил: "когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно".

5. Если же ты скажешь: как могу я взирать на невидимое и не взирать на видимое? – то я постараюсь привести тебя к вере в это посредством дел житейских. И тленными вещами, находящимися в мире, не скоро стал бы заниматься кто-нибудь, если бы прежде видимого не взирал на невидимое. Например: торговец переносит много бурь, волнений, кораблекрушений и разных затруднений, но становится богатым после бурь, когда сложит товары и долго будет производить торговлю. Таким образом, бури прежде, а товары после; моря и волны уже являются ему, когда он выходит из пристани, а прибыли еще не видно, – она еще пока в надежде. И, однако, если бы он наперед не видел этой неявной и неприсущей, находящейся не в руках, а только в надежде, прибыли, то не дотронулся бы и до (этого) присущего и видимого. Так и земледелец запрягает волов, влачит плуг, проводит глубокую борозду, бросает семена, тратит все, что имеет, переносит и мороз, и иней, и дожди, и много других неприятностей, а после этого труда ожидает увидеть богатую жатву и полное хлеба гумно. Видишь ли, как и здесь наперед труд, а потом награда, и притом награда неизвестна, а труд известен и очевиден, та еще в надежде, а этот на опыте? Однако и он, если бы наперед не смотрел на неизвестную, неявную и невидимую телесными глазами награду, то не только не запрягал бы волов, не влачил плуга, не бросал семян, но и не вышел бы никогда из дома для такой работы. Итак, не безрассудно ли – в делах житейских прежде явного смотреть на неявное, прежде наград переносить труды, прежде терпеть все неудобства, а потом ожидать от того пользы, и побуждаясь надеждой на невидимое приниматься за видимое, а в делах Божьих колебаться и недоумевать, требовать воздаяний прежде трудов, являться малодушнее и земледельцев и мореплавателей? И не потому только мы оказываемся хуже их, что не доверяем будущему, но не меньше того и по другой причине. Почему же именно? Потому, что те, даже вовсе не имея уверенности в благополучном окончании своих дел, не оставляют трудов, а ты, имея достоверного поручителя за венцы, не смотря даже и на это, не подражаешь их терпению. В самом деле, земледелец, посеяв семена, обработав землю и увидев богатые нивы, часто теряет плоды трудов своих от града, или от зловредной росы, или от саранчи, или от какой-нибудь другой подобной беды, и после многих усилий возвращается домой с пустыми руками. Также и торговец, проплыв широкое море с наполненным товарами судном, часто при самом входе в пристань, подвергшись нападению ветров, ударяется о какую-нибудь скалу, едва спасши лишь тело, нагим выходит (на берег). И вообще во всех житейских делах при конце нередко случается много подобных бедствий. А в твоих подвигах этого не бывает; но кто подвизался, кто сеял благочестие и перенес много трудов, тот непременно достигает конца, потому что награды за эти труды Бог вверил не переменчивости воздуха и не стремлению ветров, а положил их на небесах, в недоступных сокровищницах. Посему и Павел сказал: "от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает" (Рим. 5:3-5). Итак, не говори, что будущее не явно, потому что если ты захочешь тщательно исследовать, то оно гораздо виднее того, что в руках. Это самое и показывает нам Павел, когда называет одни блага вечными, а другие временными, под "временностью" разумея тленность их. И в самом деле, они лишь только явятся, как и улетают; лишь только придут, как и убегают; смены их быстры, обладание ими неверно. Это случается (как вы можете видеть) и с богатством, и славой, и властью, и благообразием тел, и силой, и вообще со всем житейским. Поэтому и пророк, обличая роскошествующих и неистово пристрастившихся к богатству и всем другим пустым вещам, говорит: "думают, что это ценное, а не преходящее"[2] (Амос. 6:5); как нельзя удержать тень, так и житейские предметы, – одни из них разрушаются при смерти, а другие еще прежде смерти уплывают быстрее всякого потока. Будущее же не таково; оно не знает перемены, не допускает переворота, не испытывает старости, не терпит никакого изменения, но постоянно цветет и пребывает в одном и том же благолепии. Таким образом, если надобно назвать что-нибудь неявным, неизвестным и неверным, то следует назвать так блага настоящие, которые не остаются у приобретших их, но сменяют владельцев и каждый день переходят от одного к другому, а от другого к третьему. Объяснив нам все это и потому настоящее назвав временным, а будущее вечным, Павел начинает речь о воскресении и говорит так: "знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный" (2 Кор. 5:1).

6. Посмотри опять и здесь, какие точные он употребляет выражения, самыми названиями обнаруживая силу мыслей. В самом деле, не спроста назвал он тело обиталищем души, но указывает нам на временность настоящей жизни и объявляет о перемене на лучшее, как бы так говоря: зачем ты воздыхаешь и плачешь, возлюбленный, что тебя бьют, гонят и заключают в темницу? Зачем ты оплакиваешь эти частные бедствия, когда тебе надобно подвергнуться всецелому разрушению тела, или – лучше – не просто тела, но тления, находящегося в теле? А чтобы доказать, что эти частные бедствия не только не должны печалить нас, но еще радовать, он заявляет, что всеобще и последнее разрушение составляет для нас предмет желаний, называя так разрушение через смерть. И далее: "от того мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище" (2 Кор. 5:2). Двумя словами: "хижина тела" – он или называет самое тело, или под хижиной тела разумеет дома, в которых мы обитаем, города, внешний вид настоящей жизни. И не просто сказал: "знаю", но: "знаем", ссылаясь и на ведение слушателей; я беседую, как бы так говорит он, не о сомнительных и неизвестных предметах, но о том, что вы уже приняли верой, уверовав в воскресение Господа. Посему мы и называем тела умерших храминами. Посмотри еще, какое точное он употребил выражение; не сказал: истребится и уничтожится, но: "разрушится", показывая, что оно – тело, разрушается, чтобы восстать более блистательным и светлым. Затем, подобно тому, как он сравнивал труды с наградами по качеству, продолжительности и количеству, так точно поступает он и здесь, называя разрушающееся тело "обиталищем", а восстающее "жилищем", и не просто жилищем, но "вечным", и не просто вечным, но "небесным", показывая превосходство его и по продолжительности и по месту; то земное, а это небесное; то временное, а это вечное. Теперь мы, по немощи плотской, имеем нужду и в теле и в жилище; а тогда одно и то же будет и телом и жилищем, не имея нужды ни в кровле, ни в каких-нибудь покровах, потому что для него нетление будет достаточно вместо всего. Далее, показывая превосходство соблюдаемых для нас благ, он говорит: "ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем" (2 Кор. 5:4). Не сказал: "воздыхаю", но обобщает эту мысль. "Ибо в нем", говорит, "воздыхаем", желая привлечь и слушателей к своему любомудрию и сделать их общниками своего суждения. "От того мы и воздыхаем, желая облечься (????????????) в небесное наше жилище". Не сказал просто: "облечься" (??????????), но дополнил: "пооблещися"[3] (????????????), и прибавил: "только бы нам и одетым не оказаться нагими" (2 Кор. 5:3). Эти слова кажутся неясными; но они становятся ясными из следующего за ними прибавления: "ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем: потому что не хотим совлечься, но облечься". Видишь, как он не забывает своих слов, и не называет этого тела жилищем, но опять – обиталищем: "потому что не хотим совлечься, но облечься"? Здесь он наносит смертельный удар тем, которые унижают телесное естество и порицают нашу плоть. Когда он сказал, мы "воздыхаем" и не желаем "совлечься", то, чтобы ты не подумал, будто он убегает от тела, как от зла, причины нечестия, врага и неприятеля, послушай, как он предостерегает от этого мнения, во-первых, словами: "воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище", потому что облекающийся надевает на действительное еще нечто другое; потом словами: "воздыхаем: потому что не хотим совлечься, но облечься". Смысл слов его следующий: Не плоть, как бы так говорит он, хотим сложить с себя, а тление; не тело, а смерть. Иное – тело и иное – смерть; иное – тело и иное тление; ни тело – не тление; ни тление – не тело; тело, правда, тленно, однако тело не есть тление; тело смертно, тем не менее, тело не есть смерть; но тело было делом Божьим, а тление и смерть введены грехом. Итак, я хочу, говорит, снять с себя чуждое, не свое; а чуждое – не тело, но тление; поэтому он и говорит: "потому что не хотим совлечься", то есть, тела, но "облечься" в теле нетлением. Тело есть среднее между тлением и нетлением. Оно снимает с себя тление и облекается в нетление; свергает с себя то, что получило от греха, и приобретает то, что даровала благодать Божия. И чтобы ты убедился, что он относит слово: "совлечься" не к телу, а к тлению и смерти, выслушай прибавленное непосредственно вслед за тем. Сказав: "не хотим совлечься, но облечься", он не сказал: "чтобы тело поглощено было нетлением" но что? – "чтобы смертное поглощено было жизнью", то есть, чтобы оно уничтожилось, чтобы оно истребилось, так что, следовательно, он говорит об истреблении не тела, но смерти и тления. Грядущая жизнь уничтожает и истребляет не тело, а приставшее к нему тление и смерть. Итак, воздыхание бывает не ради тела, но ради присущего ему тления. Тело и на самом деле тягостно, обременительно и грубо, не по собственному естеству, а от приставшей к нему позднее смертности; само же тело не есть тленно, но нетленно. Его благородство таково, что и в самом тлении оно показывает свое достоинство. Тень, например, апостолов прогоняла бестелесные силы; их прах и пепел побеждал бесов; и одежды, находившиеся на их телах, уничтожали болезни и возвращали здоровье.

7. Не говори мне о мокроте, желчи, поте, нечистоте и о прочем, на что указывают порицающие тело, потому что это принадлежало не естеству тела, а пришедшей после тленности. Если ты хочешь убедиться в достоинстве, то вникни в расположение всех частей его, их внешний вид, действия и взаимное согласие, и ты увидишь, что отношение этих членов друг к другу правильнее, чем в любом городе, который управляется хорошими законами и где все граждане – люди мудрые. Если же ты, оставив это без внимания, станешь указывать только на его тленность и смертность, то и здесь мы не затруднимся представить оправдание. Что отсюда не только не происходит никакого вреда, но и великая польза для рода человеческого, очевидно из следующего: все святые, находясь в этом теле, явили ангельскую жизнь, и не было от него для них никакого вреда на пути добродетели; а склонные к нечестию в тленности тела имели не малое препятствие к продолжению своего беззакония. Уж если многие из людей, быв облечены в это тленное и страстное тело, возмечтали о своем равенстве с Богом и для приобретения себе такой славы делали много усилий, то, если бы они не имели страстного и тленного тела, обличителя их слабости, кого из неразумных не обольстили бы они? Итак, когда тело является препятствием к нечестию, которое есть последний предел зла, и святым доставляет повод оказывать душевное мужество, то какое извинение могут иметь те, которые его порицают и злословят? И не только это мы можем сказать о нем, но и то еще, что оно содействует нам в богопознании. Если в самом веке "невидимое Его, от создания мира через рассматривание творений видимы" (Рим. 1:20), и "вера от слышания" (Рим. 10:17), то, очевидно, что душа посредством глаз и ушей руководится к познанию создавшего ее Бога. Поэтому-то самому и Павел любит его и восклицает, говоря, что "не хотим совлечься" его, "но облечься" с ним в бессмертие (2 Кор. 5:4).

И не говори мне: как тело может опять восстать и сделаться нетленным? Когда действует сила Божия, то "как" не должно иметь места. Но что я говорю о Боге? Он устроил, что сам ты совершаешь воскресение, то в семенах, то в искусствах, то в металлических веществах. Так семена, если наперед не умрут, не сгниют и не истлеют, то не произращают колоса. Таким образом, как там, смотря на гниющее и разлагающееся зерно, ты не сомневаешься в его восстании, но считаешь это яснейшим для себя доказательством, – потому что если бы оно не сделалось гниющим и тлеющим, то никогда не восстало бы, – так рассуждай и о своем теле: когда видишь тление, тогда особенно и любомудрствуй о воскресении. Смерть, действительно, есть не что иное, как совершенное уничтожение тления, потому что смерть разрушает не просто тело, но тленность его. То же можно видеть и на металлических веществах. Опытные в этих делах берут золотоносную землю и, бросив ее в горнило, вырабатывают золото; также из смеси песка и других веществ делают чистое стекло. Теперь, скажи мне, неужели благодать Божья не в состоянии будет сделать того, что делает сила огня? Кто из имеющих сколько-нибудь ума может сказать это? Помысли, как Бог сотворил тебя вначале, и не сомневайся в воскресении. Не землю ли Он взял тогда и образовал? Что труднее, – сотворить ли из земли плоть, жилы, кожу, кости, нервы, вены, артерии, органические и простые тела, глаза, уши, ноздри, ноги, руки, и каждому из этих членов сообщить и особенную и общую деятельность, или подвергшееся тлению сделать бессмертным? Не видишь ли, как земля однообразна, а тело разнородно и многообразно и по действиям, и по цвету, и по сложению, и по свойствам, и по всему другому? Как же, скажи мне, ты сомневаешься в будущем? Но какая нужда говорить о телах? Как, скажи мне, Бог сотворил бесчисленные силы и сонмы ангелов, архангелов и высшие чины их? Я не в состоянии указать иного способа, кроме того, что для Него достаточно было только захотеть. Неужели же сотворивший столько бестелесных воинств не может опять обновить истлевшее тело человеческое и даровать ему высшее достоинство? Кто так безрассуден, чтобы сомневаться в этом и отвергать воскресение? Подлинно, если не воскреснет тело, то не воскреснет человек, потому что человек есть не только душа, но душа и тело. Поэтому, если воскреснет только душа, то существо воскреснет наполовину, а не всецело; притом же в отношении к душе собственно нельзя и говорить о воскресении, так как воскресение свойственно умершему и разложившемуся, а разлагается не душа, но тело. Что же значит изречение: "только бы нам и одетым не оказаться нагими" (2 Кор. 5:3)? Здесь предлагается нам великая и неизреченная тайна. Какая же именно? Та, о которой апостол говорит в послании к Коринфянам: "все оживут, каждый в своем порядке" (1 Кор. 15:22-23). Что же значат эти слова? То, что и эллин, и иудей, и еретик, и всякий человек, пришедший в этот мир, воскреснет в тот день. Указывая на это самое, он говорил: "не все мы умрем, но все изменимся вдруг, в мгновение ока, при последней трубе" (Кор. 15:51-52).

8. Так как воскресение будет для всех вообще, для благочестивых и нечестивых, злых и добрых людей, то чтобы в виду этого ты не подумал, будто произойдет несправедливый суд, и не сказал себе: что это такое: воскресну я, с усердием столько трудившийся и бедствовавший, воскреснет также и язычник, и не чествовавший, и покланявшийся идолам и не знавший Христа, и насладится такой же честью? – дабы ты, говоря это, не смущался, то послушай, что изрекает апостол: "только бы нам и одетым не оказаться нагими" (2 Кор. 5:3). Но как, скажешь, можно облекшемуся в нетление и бессмертие оказаться нагим? Как? Когда мы будем чужды славы и лишимся дерзновения перед Богом. Тела грешников действительно восстанут нетленными и бессмертными; но эта честь будет для них средством к наказанию и мучению: они восстанут нетленными для того, чтобы постоянно гореть, потому что, если тот огонь неугасим, то для него нужны и тела, никогда не уничтожаемые. Поэтому он говорит: "только бы нам и одетым не оказаться нагими". Не то только, на самом деле, желательно, чтобы мы воскресли и облеклись в бессмертие, но чтобы, воскресши и облекшись в бессмертие, не явились лишенными славы и дерзновения перед Богом, чтобы нас не предали огню. Поэтому он и говорит: "только бы нам и одетым не оказаться нагими". Далее, желая сделать учение о воскресении достовернейшим и сказав, что "смертное поглощено было жизнью", он присовокупил: "на сие самое и создал нас Бог" (2 Кор. 5:4-5). Смысл слов его следующий: вначале Бог сотворил человека не для того, чтобы он погиб, но чтобы шествовал к нетлению, так что и тогда, когда Он допустил смерть, допустил ее с той мыслью, чтобы ты вразумлялся этим наказанием и, сделавшись лучшим, мог опять достигать бессмертия. Такова была воля и мысль Божья издревле и от начала, и с таким определением Он создал первого человека; это показал Он нам тотчас в самом начале. В самом деле, если бы ОН не хотел вначале открыть нам дверей воскресения, то не попустил бы Авелю, украшавшемуся всеми добродетелями и бывшему любезным Ему, претерпеть то, что он претерпел; теперь же, показывая нам, что мы идем к другой жизни и существует некоторый другой век праведных, в котором приготовлены награды и венцы, Он попустил первому праведнику отойти отсюда, не получив здесь наград за труды свои, чтобы он страданиями своими взывал и говорил всем, что после здешней жизни есть некоторое воздаяние, награда и возмездие. Потому Он и Еноха переселил и Илию восхитил, чтобы внушить нам учение о воскресении. Таким образом, для удостоверения в этом достаточно могущества Творца; но если кто-нибудь из немощнейших желает получить другое доказательство и залог будущего воскресения, то и это Бог даровал с великой щедростью, ниспослав в великом изобилии благодать Духа. Поэтому и Павел, подтвердив учение о воскресении Христовым воскресением и тем, что Виновник его Бог, присовокупил следующее изречение: "и дал нам залог Духа", не денег, не золота и серебра, но "залог Духа" (2 Кор. 5:5); а залог есть часть всего и ручательство за все. Как в договорах тот, кто получил залог, не сомневается и уверен во всем прочем, так и ты, получив залог, то есть, дары Духа, уже не сомневайся в уготованных благах. Если ты воскрешаешь мертвых, исцеляешь слепых, изгоняешь бесов, очищаешь прокаженных, врачуешь болезни, разрушаешь смерть, можешь совершать столь много и таких дел в слабом и смертном теле, то, как получишь ты прощение, сомневаясь в воскресении? Если теперь, когда еще не настало время воздаяния, но еще продолжаются подвиги, Бог наградил нас такими венцами, то представь, какие блага даст Он тебе во время воздаяния. Если же кто-нибудь скажет: мы не видим теперь таких знамений и не имеем такой силы, то я замечу, что нет никакого различия, теперь ли, или прежде совершалось это. А что это совершаемо было прежде – при апостолах, о том свидетельствуют церкви по всей вселенной, народы, города и племена, притекшие к простым людям и рыбарям. Не покорили бы, в самом деле, вселенной люди неученые, бедные, неимущие и уничиженные, если бы они не имели помощи в знамениях. Впрочем, и ты не остался чуждым благодати Духа, но еще и ныне много знамений этого дара, которые гораздо важнее и удивительнее даже вышеперечисленных, потому что не одно и то же – воскресить умершее тело, или избавить от погибели душу, умерщвленную грехами, что совершается через крещение; не одно и то же – отогнать болезни плоти, или сложить бремя грехов; не одно и то же – исправить поврежденный глаз, или озарить светом помраченную душу. Так, если бы не было залога Духа и ныне, то не существовало бы крещения, не было бы ни отпущения грехов, ни оправдания и освящения, не получали бы мы усыновления, не были бы причастниками таинств, – потому что без благодати Духа не могло бы быть таинственного тела и крови; не имели бы мы и священников, потому что без Его наития не может быть рукоположений. Можно было бы указать и много других знамений благодати Духа. Таким образом, и ты имеешь залог Духа, слагаешь мертвенность души и неправоту помыслов и оставляешь нечистую жизнь. Не будем же сомневаться в будущем, получив такие залоги; всесторонне усвоив учение о воскресении, покажем и жизнь, достойную этого учения, чтобы достигнуть неизменяющихся благ, превосходящих всякое слово и ум человеческий, которых да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым Отцу, со Святым Духом, слава во веки веков. Аминь.

[1] Указывается на беседы против аномеев и, так как беседы против аномеев сказаны в 386 году, то и беседу о воскресении мертвых нужно относить к ближайшему затем времени, всего вероятнее к началу 387.

[2] Слав.: "аки стояща мнеша сия, и не яко бежаща". Здесь мы делаем прямой перевод с греч., потому что в синод. перев. смысл совсем иной. – и.Н.

[3] Здесь есть оттенки смысла, которые пропадают в русском переводе. В греческом оригинале стоит не просто "облечься", но то, что в славянском выражено "пооблещися", т.е. одеть сверху. Об этом Златоуст и рассуждает далее. – и.Н.

СЛОВО ПРОТИВ УПИВАЮЩИХСЯ И О ВОСКРЕСЕНИИ,

сказанное в святую и великую неделю Пасхи[1].

МЫ ОТЛОЖИЛИ бремя поста, но не будем откладывать плодов поста, потому что можно отложить бремя поста и собирать плоды поста. Прошел труд подвигов, но не должно проходить усердие к добрым делам; прошел пост, но пусть останется благочестие; или лучше сказать: не прошел и пост. Впрочем, не бойтесь; это сказал я, не думая проповедовать вам о другой четыредесятнице, но, желая внушить вам такие же добродетели. Прошел пост телесный, но не прошел пост духовный; этот лучше того, и тот установлен для этого. Как тогда, когда вы постились, я говорил вам, что, постясь можно не поститься, – так и теперь говорю, что можно не постясь поститься. Может быть, эти слова кажутся загадкой, но я приведу и разрешение вопроса. Как можно постясь не поститься? Это бывает тогда, когда кто-нибудь воздерживается от яств, а не воздерживается от грехов. Как можно не постясь поститься? Это бывает тогда, когда кто-нибудь вкушает пищу, но не услаждается грехом. Этот пост лучше того, и не только лучше, но и легче; во время того поста многие ссылались на свою телесную слабость, на жестокий зуд: я весь в чесотке, говорили они, не могу выносить неомовения; питье воды мне вредно; я не могу употреблять в пищу овощей. Много такого слышал я тогда от многих; а при этом посте нельзя сказать ничего подобного. Пользуйся омовениями, участвуй в трапезе, употребляй вино умеренно, и если хочешь вкушать мясо, никто не препятствует; пользуйся всем, но только воздержись от греха. Видишь ли, как этот пост легок для всех? При нем нельзя ссылаться на слабость телесную; это – чистое дело души. Можно и не пивши вина быть пьяным, равно можно пить вино и быть трезвым. А что бывает опьянение без вина, послушай пророка, который говорит: "горе, пьяные без вина"[2] (Иса. 28:1). Как можно упиваться без вина? Когда ты не будешь умерять необузданности страстей благочестивым размышлением. Можно пить вино и не быть пьяным; если бы это было невозможно, то Павел в послании к Тимофею не дал бы такого предписания: "употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов" (1 Тим. 5:23). Опьянение есть не что иное, как неестественное исступление души, извращение помыслов, недостаток рассуждения, отсутствие соображения. А это происходит не от одного опьянения вином, но и от опьянения гневом и непристойной похотью. Как горячку производит и бессонница, производит и изнурение, производит и уныние, производят и испорченные соки и различные причины, а страдание и болезнь бывает одна и та же, так и здесь: опьянение происходит и от вина, происходит и от похоти, происходит и от испорченных соков и от различных причин, а страдание и болезнь одна и та же. Будем же воздерживаться от пьянства; не говорю: будем воздерживаться от вина, но: будем воздерживаться от пьянства. Не от вина происходит пьянство, – вино есть создание Божье, а создание Божье не причиняет ничего худого, – но порочная воля производит пьянство. А что можно упиваться и иначе, не одним вином, послушай, что говорит Павел: "не упивайтесь вином", выражая, что можно упиваться и иначе, "не упивайтесь вином, от которого бывает распутство"[3] (Ефес. 5:18). Удивительным образом в кратких словах выразил он все осуждение пьянству. Что значит: "не упивайтесь вином, от которого бывает распутство"? Блудными называем мы тех молодых людей, которые, получив отцовское наследство, тратят все вдруг, не рассуждая, кому что нужно дать, и когда дать, но без разбора – и одежды, и золото, и серебро, и все отцовское богатство издерживают на блудниц и развратников. Таково пьянство: овладевая умом пьянствующих, как бы распутным юношей, и пленив их рассудок, оно заставляет их истрачивать весь запас мыслей неосмотрительно и без всякой осторожности. Пьяный не знает, что нужно говорить и о чем молчать, но постоянно открыт рот его; нет ни затвора, ни дверей на устах его; пьяный не умеет распоряжаться речами своими с рассуждением, не умеет расположить богатства мыслей, не умеет одно приберечь, а другое издержать, но все тратит и извергает. Пьянство есть добровольное неистовство, утрата рассудка; пьянство есть несчастье, над которым смеются, болезнь, над которой издеваются, произвольное беснование, – оно хуже умопомешательства.

2. Хочешь ли знать, как пьяный бывает хуже и бесноватого? Бесноватого все мы жалеем, а от этого отвращаемся; тому сострадаем, а на этого гневаемся и негодуем. Почему? Потому, что у того болезнь от (дьявольской) напасти, а у этого от беспечности; у того от козней врагов, а у этого от козней собственных помыслов. Но терпит пьяный то же самое, что и бесноватый, так же кружится, так же приходит в исступление, так же падает, так же извращает глазные зрачки, так же трясется, лежа на земле, испускает изо рта пену и, таким образом, изливает нечистую слюну, и уста его наполняются невыносимым зловонием. Такой человек неприятен для друзей, смешон для врагов, презирается слугами, отвратителен для жены, несносен для всех, противнее самых бессловесных. Бессловесные животные пьют дотоле, пока чувствуют жажду, и ограничивают пожелание потребностью, а этот по невоздержанию своему простирает пожелание далее потребности и становится безрассуднее бессловесных. Особенно же тяжело то, что эта болезнь, полная стольких зол и производящая столько несчастий, даже и не считается виной; но за столами богачей бывает соперничество и состязание в этом сраме и сильно спорят друг с другом о том, кто покажет себя образцом (в этом деле), кто более возбудит смеха, кто более ослабит свои нервы, кто более изнурит свои силы, кто больше оскорбит общего Владыку; тогда можно видеть дьявольское состязание и соревнование. Пьяный жалок более мертвого. Этот лежит бесчувственный и не может делать ни добра, ни зла; а тот способен делать зло и, зарыв душу как в могиле в своем теле, мертвым являет свое тело. Видишь ли, как он жальче бесноватого, как бесчувственнее мертвых? Хочешь ли, я скажу еще нечто большее и тягчайшее всего этого? Пьянствующий человек не может войти в царство небесное. Кто говорит это? Павел. "Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники – Царства Божия не наследуют" (1 Кор. 6:9-10). Слышал ли, в какой сонм он поместил его? Вместе с развратниками, с блудниками, с идолослужителями, с прелюбодеями, с хульниками, с любостяжателями, с грабителями. Итак, что же? Неужели, скажешь, пьяница и развратник одно и то же? Неужели пьяница и идолослужитель одно и тоже? Не говори мне этого, человек; я прочитал тебе божественные законы; не требуй у меня отчета; спроси Павла и он ответит тебе. Я не могу сказать, вместе ли с ними, или не вместе с ними он подвергнется наказанию, но что он, подобно идолослужителю, будет лишен царства, это я могу утверждать со всей силой; а если это несомненно, то для чего ты требуешь у меня отчета в том, как велика мера этого греха? Если он останется за дверями, если он лишится царства, если не получит спасения, если будет послан на вечное мучение, то для чего ты представляешь мне меры, весы и степени грехов? Поистине, возлюбленные, ужасное и весьма тяжкое дело – пьянство. Не о вас я говорю, – да не будет, – я вполне убежден, что ваша душа чиста от этой болезни и этой страсти, и доказательством вашего здоровья служит пребывание ваше здесь, усердное собрание, внимательное слушание, потому что никто, упивающийся вином, не может жаждать божественных изречений. "Не упивайтесь вином, от которого бывает распутство; но исполняйтесь Духом" (Ефес. 5:18). Вот прекрасное опьянение: насыщай душу свою Духом, чтобы не насыщать ее пьянством; наперед займи этим свою душу и свои помыслы, чтобы не нашла места в них та бесстыдная страсть. Посему он и не сказал: причащайтесь Духа, но: "исполняйтесь Духом". До верха наполни Духом свою душу, как чашу, чтобы дьявол уже не мог вложить в нее ничего; нужно не просто причащаться Духа, но исполняться Духом, "псалмами и славословиями и песнопениями духовными" (Еф. 5:19), которыми вы исполнились сегодня. Поэтому я и уверен в вашем воздержании. Есть у нас прекрасная чаша упоения, – чаша упоения, производящая воздержание, а не расслабление. Какая же? Чаша духовная, чаша спасительная, чистая чаша крови Господней. Она не производит пьянства, не производит расслабления; она не расслабляет сил, а возбуждает силы; не ослабляет нерв, но напрягает нервы; она производит бодрость; она служит предметом благоговения для ангелов, предметом ужаса для бесов, предметом почитания для людей, предметом любви для Владыки. Видишь, как говорит Давид об этой чаше духовной, предлежащей на этой трапезе: "Ты приготовил передо мной трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша Твоя, напоевающая меня, как (она) сильна" (Псал. 22:5). Дабы ты, услышав слово "упоение", не испугался вдруг и не подумал, что оно производит слабость, он прибавил, "как сильна". Новый образ упоения влагает крепость, делает бодрым и сильным! Он истекает из духовного камня; он не извращает помыслов, а возбуждает помыслы духовные.

3. Будем же упиваться этим "упоением", а от того будем воздерживаться, чтобы нам не посрамить настоящего праздника; настоящий же праздник есть праздник не земли только, но и неба. Ныне радость на земле, ныне радость на небе. И если при обращении одного грешника бывает радость на земле и на небе (Лук. 15:10), то тем более будет радость на небе, когда вся вселенная исторгнута из рук дьявола. Ныне ликуют ангелы, ныне радуются архангелы, ныне херувимы и серафимы празднуют с нами настоящий праздник; они не стыдятся подобных им рабов, но сорадуются нашим благам. Хотя получена эта благодать от Владыки нами, но удовольствие общее у них с нами. И что я говорю о подобных нам рабах? Сам Владыка их и наш не стыдится праздновать вместе с нами. Почему же следует сказать, что и Он не стыдится? "Очень желал", говорил Он, "Я есть с вами сию пасху" (Лук. 22:15); а если Он возжелал праздновать вместе с нами пасху, то – очевидно – праздновать и воскресение. Итак, когда радуются ангелы и архангелы, и Владыка всех небесных сил празднует вместе с нами, – какой может оставаться еще повод к печали?

Никто из бедных пусть не унывает по причине своей бедности, потому что это духовный праздник; никто из богатых пусть не превозносится богатством, потому что от денег нисколько не может увеличиться радость этого праздника. На праздниках мирских, житейских, где бывает великое невоздержание, где обильная трапеза и объедение, где бесчинство и смех, где всякая сатанинская роскошь, там по справедливости бедному бывает грустно, а богатому весело. Почему? Потому, что богатый устраивает обильную трапезу и более наслаждается роскошью, а бедному бедность препятствует показать такую же пышность. А здесь нет ничего подобного; одна трапеза для богатого и для бедного; богат ли кто, он не может прибавить ничего к этой трапезе; беден ли кто, он при своей бедности нисколько не меньше может участвовать в предложенном, потому что это – божественная благодать. И что удивляешься ты, если одна и та же трапеза и для богатого и для бедного? Для самого царя, носящего диадему, облеченного в багряницу, которому вручена власть над землей, для этого царя и для бедняка, просящего милостыни, предлагается одна и та же трапеза. Таковы дары Владыки; Он допускает к участию в них, сообразуясь не со знатностью, а с произволением и образом мыслей.

Когда ты увидишь в церкви бедного, стоящего вместе с богатым, простолюдина с начальником, незнатного со знатным, вне церкви трепетавшего перед вельможами, стоящим внутри церкви без страха перед вельможами, то разумей, что значит: тогда "волк будет жить вместе с ягненком" (Иса. 11:6). Волком Писание называет богатого, а агнцем бедного. Откуда же видно, что богатый с бедным будет вместе, как волк с агнцем? Слушай внимательно. Часто богатый и бедный стоят в церкви; наступает час принятия божественных тайн; богатый удаляется, как не посвященный, а бедный вступает в небесную обитель, и богатый не изъявляет негодования, так как знает, что он чужд божественных тайн. Но, – о, божественная благодать! – не только равночестность существует в церкви по благодати Божьей, но и часто бедный имеет перед богатым первенство в благочестии, когда они стоят в церкви; богатство не приносит никакой пользы имеющему его без благочестия, и бедность нисколько не вредит верующему, с дерзновением приступающему к святому жертвеннику. Это я говорю, возлюбленные, об оглашенных, а не вообще о богатых. Обрати внимание, возлюбленный, как иногда господин удаляется из церкви, а верующий раб приступает к таинствам; госпожа уходит, а раба остается, – ибо "Бог не взирает на лицо человека" (Гал. 2:6). Итак, в церкви нет раба и свободного; но рабом Писание признает того, кто предан греху, – ибо "делающий грех", говорит оно, "есть раб греха" (Иоан. 8:34), – и того признает свободным, кто освобожден божественной благодатью.

К этой трапезе и царь и бедняк приступают с одинаковым дерзновением, с одинаковой честью, а иногда бедняк даже с большей честью. Почему? Потому, что царь, связанный бесчисленными делами, со всех сторон обуревается, как корабль, и делается причастным множеству грехов; а бедный, заботясь только о необходимой пище, проводя не обремененную делами и безмятежную жизнь, оставаясь спокойным, как бы сидя в пристани, приступает к этой трапезе с великой безопасностью. Опять, на мирских праздниках бедняку бывает грустно, а богатому весело, не только по причине трапезы, но и по причине одежды, так как, что они претерпевают по отношению к трапезе, то же переносят и по отношению к одежде: когда бедный видит человека зажиточного, одетого в драгоценную одежду, то сокрушается и жалуется всем на свое злополучие. А здесь устранен и этот недостаток, так как здесь у всех одна одежда, – спасительная купель: "все вы", сказано, "во Христа крестившиеся, во Христа облеклись" (Гал. 3:27). Итак, не будем срамить этого праздника пьянством; Владыка наш одинаково почтил богатых и бедных, рабов и господ; отплатим же Владыке за такое благоволение к нам; а самая лучшая отплата – чистота жизни и трезвенность души. Для такого праздника и торжества нужны не деньги и не издержки, а доброе произволение и образ мыслей, потому что именно такого рода здесь предметы купли. Здесь продается не что-нибудь вещественное, но слушание божественных изречений, молитвы отцов, благословения священников, единомыслие, мир и согласие, духовные дары, духовная награда.

Будем же праздновать этот величайший и светлый праздник, в который воскрес Господь, будем праздновать его светло и вместе благочестиво. Господь воскрес – и воскресил вместе с Собой вселенную; Он воскрес, расторгнув узы смерти. Адам согрешил – и умер; а Христос не согрешил, но также умер. Это необычайно и дивно: тот согрешил – и умер, а Этот не согрешил – и также умер. Для чего? Для того чтобы согрешивший и умерший мог через не согрешившего и умершего освободиться от уз смерти. Так бывает и в денежных делах: часто один бывает должником и, не имея возможности заплатить, содержится в узах; а другой, не будучи должником, но, имея возможность заплатить, уплачивает и освобождает виновного. Так было и с Адамом; Адам сделался должником и был во власти дьявола, но не имел возможности заплатить; Христос не был должником и не находился во власти дьявола, но мог заплатить долг. Он пришел и заплатил смертью за того, кто был во власти дьявола, чтобы избавить его.

4. Видишь ли действия воскресения? Мы умерли двоякой смертью и потому ожидаем двоякого и воскресения. Христос умер одной смертью, потому Он и воскрес одним воскресением. Как это? Я скажу. Адам умер и по телу и по душе, умер и грехом и естеством: "в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь" (Быт. 2:17). Однако естеством он не умер в тот же день, но умер грехом; это – смерть души, а то – смерть тела. Впрочем, когда ты слышишь о смерти души, то не подумай, что душа умирает: она бессмертна; а смерть души есть грех и вечное наказание. Посему и Христос говорит: "не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне" (Матф. 10:28); а погибшее существует, но только незримо для того, кто лишился его. Смерть, как я сказал, у нас двоякая, потому и воскресение должно быть двоякое. А у Христа одна смерть, так как Христос не согрешил, но и эта одна смерть была для нас, так как Он не подлежал смерти: Он не был повинен греху, следовательно, и смерти. Посему Он и воскрес воскресением только от одной смерти; а мы, умершие двоякой смертью, воскресаем и двояким воскресением. Одним мы воскресли пока от греха, так как погреблись вместе с Ним в крещении, и восстали вместе с Ним через крещение. Это – одно воскресение, отпущение грехов, а второе воскресение – воскресение тела. Он дал тебе большее, ожидай и меньшего; первое воскресение гораздо важнее последнего, так как гораздо важнее – избавиться от грехов, нежели видеть тело воскресшим. Тело пало потому, что согрешило; посему, если грех есть начало падения, то начало восстания есть освобождение от греха. Мы уже восстали большим воскресением, свергнув тяжкую смерть греховную и сняв с себя ветхую одежду; не будем же отчаиваться в меньшем. И мы некогда восстали этим воскресением, когда были крещены, и эти прекрасные агнцы, вчера вечером удостоившиеся крещения. Третьего дня Христос был распят, но воскрес в прошедшую ночь, и они третьего дня были объяты грехом, но восстали вместе с Ним; Он умер телом – и восстал телом, а они были мертвы грехом – и восстали, освободившись от грехов. Земля произращает нам в это время весны розы, фиалки и другие цветы, а воды явили нам луг еще более приятным, нежели земля. Не удивляйся, что из вод произросли цветы; и земля производит растения не по собственной природе, а по повелению Владыки. И вначале природа вод произвела движущихся животных: "да произведет", сказано, "вода пресмыкающихся, душу живую" (Быт. 1:20) – и повеление стало делом, и неодушевленное вещество произвело одушевленных животных; так и ныне "да произведет вода" не "пресмыкающихся, душу живую", но духовные дары. Тогда воды произвели бессловесных и безгласных рыб, а ныне они произвели рыб словесных и духовных рыб, уловленных апостолами: "идите", сказал им Христос "и Я сделаю вас ловцами человеков" (Матф. 4:19). Он говорил тогда об этой именно ловле. Поистине, это – новый способ ловли; рыболовы извлекают из воды, а мы ввергаем в воду, и, таким образом, уловляем. Была некогда купель и у иудеев; но послушай, какую имела силу эта купель, чтобы тебе узнать бедность иудеев, чтобы узнать богатство церкви. То была купель водная, и ангел сходил туда и возмущал воду; потом, после возмущения воды, входил в нее один из больных и исцелялся, один только в год исцелялся, и тотчас благодать отнималась, не по бедности Дающего, а по слабости принимающих. Итак, ангел сходил в купель и возмущал воду, и один из больных исцелялся; сошел Владыка ангелов в Иордан и возмутил воду – и исцелил всю вселенную. Посему там второй, сходивший после первого, не исцелялся, потому что такая благодать дана была иудеям немощным, бедным, а здесь если после первого войдет второй, после второго третий, после третьего четвертый, и хотя бы десять, хотя бы двадцать, хотя бы сто, хотя бы тысячи и хотя бы ты вверг всю вселенную в эту купель, благодать не иссякает, дар не истощается, струи не оскверняются. Новый род очищения, – он не телесный: там, чем больше тел будет омывать вода, тем более загрязняется; а здесь, чем больше лиц омывает она, тем делается чище.

5. Видишь ли величие дара? Соблюдай же человек, величие этого дара. Не позволительно тебе жить безразлично; назначь себе закон со всей точностью, потому что жизнь есть подвиг и борьба, "все подвижники воздерживаются от всего" (1 Кор. 9:25). Сказать ли тебе один лучший и безопасный образ действий? Извергнем из души то, что кажется безразличным, но рождает грехи. Из действий одни суть грехи, а другие не грехи, но бывают причиной грехов: например, смех по природе не есть грех, но он бывает грехом, если простирается через меру, потому что от смеха происходит насмешливость, от насмешливости – срамословие, от срамословия – постыдные дела, а за постыдными делами – наказание и мучение. Исторгни же прежде корень, чтобы исторгнуть всю болезнь; если мы будем остерегаться безразличного, то никогда не впадем в запрещенное. Так, для многих кажется безразличным – смотреть на женщин; но от этого рождается бесстыдное вожделение, из вожделения – блуд, а от блуда опять – наказание и мучение. Так и роскошь, по-видимому, ничего не представляет страшного, но отсюда – пьянство и бесчисленное множество зол, сопряженных с пьянством. Итак, во всем будем истреблять начало грехов. Для этого вы получаете непрестанные наставления каждый день; для этого мы кряду семь дней делаем собрание, предлагая вам духовную трапезу, давая вам вкушать от божественных изречений, приготовляя вас каждый день к борьбе, вооружая вас против дьявола, так как ныне он свирепее нападает, – чем больше дар, тем больше и борьба. Если дьявол не потерпел, видев одного в раю, то как, скажи мне, потерпит он, видя столь многих на небе? Ты раздражил зверя, но не бойся; ты получил большую силу, изощренный меч: им поражай змея. Для того Бог и попустил ему рассвирепеть против тебя, чтобы ты на самом опыте узнал могущество силы твоей. Как превосходный учитель (ратоборства), взяв какого-нибудь ратоборца нечистого, бессильного и находившегося в пренебрежении, и намастив его, обучив и исправив тело его, не позволяет ему потом оставаться в бездействии, но повелевает выйти на подвиги, чтобы показать на опыте, какая сообщена ему сила, – так сделал и Христос. Он мог уничтожить врага; но дабы ты познал превосходство благодати, величие духовной силы, которую ты получил в крещении, Он попускает ему вступать с тобой в борьбу, доставляя тебе много случаев к получению венцов. Поэтому семь дней кряду вы пользуетесь наставлениями, чтобы в точности научиться приемам борьбы. С другой стороны совершающееся теперь есть духовный брак; а брачное торжество продолжается семь дней. Посему и мы установили, чтобы вы семь дней присутствовали здесь при этом священном браке. Но там после семи дней торжество прекращается; а здесь, если хочешь, можешь постоянно присутствовать при священном браке. В мирских браках невеста после первого или второго месяца бывает уже менее любезной жениху; а здесь не так, но чем больше проходит времени, тем пламеннее делается любовь жениха, тем искреннее объятия, тем духовнее общение, если мы будем бодрствовать. Кроме того, для тех после юности наступает старость; а здесь – после старости юность и юность, никогда не имеющая конца, если мы захотим этого. Велика благодать, но она будет еще больше, если мы захотим; и Павел был велик, когда крестился, но стал еще больше впоследствии, когда проповедовал, когда опровергал иудеев; потом он был восхищен в рай, восходил на третье небо. Таким образом, и нам можно, если пожелаем, возрастать, увеличивать благодать, данную нам в крещении; а увеличивается она через добрые дела, делается светлейшей и нам доставляет яснейший свет. Если это будет, то мы с великим дерзновением войдем в брачный чертог вместе с Женихом и станем наслаждаться благами, уготованными любящим Его, которых да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава и поклонение во веки веков. Аминь.

[1] Предполагают, что сказано в 395 г.

[2] Здесь использован не синод. перевод. – ред.

[3] Буквальный перевод: "не упивайтесь вином, в котором есть блуд".

БЕСЕДА НА ВОЗНЕСЕНИЕ ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА,

сказана в храме мучеников в Романезии, куда перенесены были тела мучеников, лежавшие под спудом близ трупов еретиков, и положены особо наверху [1].

И в то время, когда мы совершали память креста, мы совершали праздник вне города; и теперь, когда чтим вознесение Распятого в этот славный и светлый день, мы празднуем опять вне города. Мы делаем это, желая не город унизить, но, стараясь почтить мучеников. Дабы эти святые не стали укорять нас и говорить: "мы не удостоились видеть ни одного дня Владыки нашего празднуемым в наших обителях", дабы эти святые не стали укорять нас и говорить: "вот мы пролили за Него кровь свою и сподобились положить за Него головы свои, а не сподобились видеть день праздника Его совершаемым в наших жилищах", для этого мы, оставив город, прибегли к ногам этих святых по случаю настоящего дня, оправдываясь перед ними и за прошедшее время. Если и прежде надлежало прибегать к этим мужественным подвижникам благочестия, когда они лежали под спудом, то, тем более, нужно делать то же теперь, когда эти жемчужины лежат особо, когда овцы отделены от волков, когда живые отлучены от мертвых. Для них самих и прежде не было никакого вреда от того, что они находились в общем с еретиками месте погребения, так как чьи души на небесах, тех тела не терпели вреда от такого соседства, чья душа в руке Божьей, того останки ничего не терпят от местоположения. Для них самих не было никакого вреда и прежде; но народ у нас терпел не малый вред от местности, прибегая к останкам мучеников, и, совершая молитвы с колебанием и сомнением, потому что не знал, где гробницы святых и где лежат истинные сокровища. Здесь происходило то же, что было бы со стадами овец, которые, стремясь напиться чистых потоков, пришли бы к чистым источникам, но, почувствовав вблизи смрад и зловоние, отступили бы назад; так бывало и с нашей паствой. Народ приходил к чистым источникам мучеников, но, чувствуя еретическое зловоние, распространявшееся вблизи, отступал назад. Видя это, мудрый наш пастырь и общий учитель, устраняющий все к назиданию церкви, пламенный любитель и ревнитель мучеников [2], не мог долее сносить такого зла. Что же он сделал? Посмотрите на мудрость его: мутные и смрадные потоки он засыпал и отвел вниз, а чистые источники мучеников поставил в чистом месте. И заметьте, какое оказал он человеколюбие к мертвым, какую честь мученикам, какое попечение о народе: к мертвым он оказал человеколюбие, не сдвинув костей их, но, оставив их на прежнем месте; мученикам воздал честь, освободив их от худого соседства; о народе явил попечение, не попустив ему более совершать молитвы с сомнением.

Посему мы и привели вас сюда, чтобы собрание было торжественнее, зрелище блистательнее, когда собрались не только люди, но и мученики, и не только мученики, но и ангелы. Подлинно, здесь и ангелы присутствуют: сегодня составилось собрание ангелов и мучеников. Если ты хочешь видеть и ангелов и мучеников, то открой очи веры, и увидишь это зрелище; ведь, если воздух наполнен ангелами, то тем более церковь; если церковь, то тем более в настоящий день, когда возносится Владыка их. А что весь воздух наполнен ангелами, послушай, как говорит апостол, увещевая жен иметь покрывало на голове: "жена должна иметь на голове своей знак власти над ней, для Ангелов" (1 Кор. 11:10). Также Иаков: "Ангел, избавляющий меня" от юности моей (Быт. 48:16). И бывшие в доме вместе с апостолами говорили Роде: "это Ангел его" (Деян. 12:15). И еще Иаков: я видел, говорит, полк ангелов (Быт. 32:2). Почему он видел полк и воинство ангелов на земле? Как царь повелевает войскам находиться в каждом городе, дабы неприятель не сделал нападения и не вторгся в город, так точно и Бог, поскольку в этом воздухе находятся свирепые и жестокие бесы, всегда воздвигающие войны, и враги мира, противопоставил им воинства ангелов, чтобы они одним появлением своим укрощали бесов, а нам всегда доставляли мир. А чтобы тебе знать, что есть ангелы мира, послушай, как диаконы всегда произносят в молитвах: ангела мирна просим. Видишь ли, что здесь присутствуют и ангелы и мученики? Посему кто жальче тех, которые сегодня отсутствуют? Кто блаженнее нас, которые пришли и наслаждаемся этим торжеством? Впрочем, речь об ангелах мы оставим до другого времени, а теперь поведем речь по поводу настоящего праздника.

2. Какой же ныне праздник? Важный и великий, возлюбленные, превосходящий человеческий ум и достойный щедрости устроившего его Бога. Ныне примирение у Бога с родом человеческим, ныне долговременная вражда прекратилась и продолжительная война окончилась, ныне наступил некоторый дивный мир, никогда не ожидавшийся прежде. И кто мог надеяться, что Бог намерен был помириться с человеком? Это не потому, чтобы Владыка был не человеколюбив, но потому, что слуга нерадив; не потому, чтобы Господь был жесток, но потому, что раб неблагодарен. Хочешь ли знать, как мы оскорбили сего человеколюбивого, кроткого нашего Владыку? Надлежит знать причину прежней нашей вражды, чтобы ты, увидев нас, врагов и неприятелей, удостоенными чести, подивился человеколюбию Почтившего, чтобы ты не думал, будто перемена произошла от собственных наших заслуг, чтобы ты, познав чрезмерность благодати Его, не переставал постоянно благодарить Его за величие даров. Итак, хочешь ли знать, как мы оскорбили нашего Владыку, человеколюбивого, кроткого, благого, устраивающего все для нашего спасения? Он имел в мыслях некогда совершенно истребить род наш и так разгневался на нас, что определил погубить нас с женами и детьми, зверями и скотами и со всей землей. Если желаешь, я тебе дам выслушать самое определение: "истреблю", говорил Он, "с лица земли человеков, которых Я сотворил", и звери и скоты: "ибо Я раскаялся, что создал" человека (Быт. 6:7). А дабы ты знал, что Он не возненавидел естество наше, но отвращался пороков, Он, сказал: "истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил", говорит человеку: "конец всякой плоти пришел перед лицом Моим" (Быт. 6:13). Если бы Он ненавидел человека, то не стал бы беседовать с человеком. А теперь видишь, как Он не только не желал совершить то, что угрожал совершить, но еще оправдывался – Господь перед рабом, беседовал с ним, как с равным Себе другом, и объявлял причины предстоявшей гибели, не для того, чтобы человек знал эти причины, но чтобы, сказав о том другим, сделал их более благоразумными. Итак, род наш, как я сказал, так худо вел себя прежде, что находился в опасности – быть истребленным с самой земли. А ныне мы, казавшиеся недостойными земли, вознесены на небеса; мы, недостойные земного владычества, возвысились до горнего царства, взошли выше небес, заняли царский престол, и то же самое естество, от которого херувимы охраняли рай, ныне воссидит выше херувимов. Как же совершилось это дивное и великое дело? Как мы, оскорбившие Бога, казавшиеся недостойными земли и потерявшие земное владычество, вознеслись на такую высоту? Как окончена война? Как прекратился гнев? Как удивительно то, что мир произошел таким образом, что не люди, несправедливо враждовавшие против Бога, (просили о мире), но, Сам Бог, справедливо гневавшийся, увещевал нас. "От имени Христова просим", говорит апостол, "как бы Сам Бог увещевает через нас" (2 Кор. 5:20). Что это? Он оскорблен и Сам увещевает? Да; Он – Бог и потому увещевает, как человеколюбивый отец.

И смотри, что происходит: посредником делается Сын увещевающего, а не человек, не ангел, не архангел, и никто из рабов. Что же делает посредник? То, что свойственно посреднику. Как там, где какие-либо два человека отвращаются друг от друга и не хотят примириться, кто-нибудь третий, пришедши и предложив себя в посредники между ними, прекращает взаимную их вражду, так сделал и Христос. Бог гневался на нас, мы отвращались от Бога, человеколюбивого Владыки; Христос же, предложив Себя в посредники, примирил то и другое естество. Как же Он предложил Себя в посредники? Он принял на Себя наказание, которое мы должны были понести от Отца, и претерпел следовавшее затем мучение и здешнее поношение. Хочешь ли знать, как Он принял на Себя то и другое? "Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвой", говорит апостол (Гал. 3:13). Видишь ли, как Он принял наказание, угрожавшее свыше? Посмотри, как претерпел Он и поношения, причиняемые на земле. "Злословия злословящих Тебя", говорит псалмопевец, "падают на меня" (Псал. 68:10). Видишь ли, как Он прекратил вражду, как Он не переставал делать и терпеть все и употреблять все меры, пока не привел неприятеля и врага к Самому Богу и не сделал его другом? И основание этих благ – настоящий день, когда Христос, как бы взяв начаток естества нашего, вознес его Владыке. Как бывает с плодоносными полями, когда кто-нибудь, взяв немного колосьев, сделав малый сноп и принесши его Богу, этой малой честью низводит благословение на всю ниву, так поступил и Христос: одной плотью Своей, как начатком, Он низвел благословение на весь род наш. Но почему Он вознес не все естество наше? Потому что не будет начаток, когда кто принесет все; но тогда будет он, когда кто, принесши малое, через это малое уготовит благословение на все. Но скажешь, для начатка следовало бы принести первозданного человека, так как начатком называется, то, что первым происходит, первым произрастает. Нет, возлюбленный, это не будет начатком, когда мы принесем первый плод, незрелый и тощий, но – когда принесем плод совершенный. Посему, так как тот плод был подвластен греху, то он и не был принесен, хотя был и первый; а этот плод свободен от греха, и потому он принесен, хотя явился после: это и есть начаток.

3. Дабы тебе убедиться, что начаток есть не первый произрастающий плод, но плод совершенный, прекрасный и достигший надлежащей зрелости, я приведу тебе свидетельство из Писаний: "когда придете", говорил Моисей к народу, "в землю, которую Господь Бог даст вам, и посадите какое-либо плодовое дерево, то плоды его три года должно почитать их за необрезанные, не должно есть их: а в четвертый год все плоды его должны быть посвящены для празднеств Господних" (Лев. 19:23-24). Если бы начатком было первое произрастающее, то надлежало бы приносить Господу плод, произраставший в первый год; но здесь говорится: "плод его три года должно почитать их за необрезанные" тебе, – оставь его, потому что дерево слабо, плод его тощ и незрел; а в четвертый год все плоды его должны быть посвящены Господу". И посмотри на мудрость Законодателя: Он не позволил и вкушать этого плода, дабы человек не принимал его прежде Бога, не позволил и приносить его, дабы не был приносим Господу плод незрелый. Оставь это, говорит Он, потому что это – первые плоды, и не приноси их, потому что они недостойны чести Принимающего. Видишь ли, что начаток есть не первое произрастающее, но совершенное? Это сказано нами о плоти, которую принес Христос. Итак, Он принес Отцу начаток нашего естества; а Отец оказал такое почтение к этому дару, как по достоинству Принесшего, так и по чистоте принесенного, что принял его собственными руками, поместил дар подле Себя и сказал: "сиди одесную Меня" (Псал. 109:1). К какому естеству Бог сказал: "сиди одесную Меня"? К тому, которое выслушало: "прах ты и в прах возвратишься" (Быт. 3:19). Не довольно ли было для него возвыситься над небесами? Не довольно ли было стать вместе с ангелами? Не была ли неизреченной и эта честь? Но оно превзошло ангелов, прошло мимо архангелов, превзошло херувимов, вознеслось выше серафимов, миновало начальства, и остановилось не прежде, как достигши престола Владыки. Видишь ли это пространство от неба до земли? Или – лучше – начнем снизу: видишь ли, какое расстояние от ада до земли, также от земли до неба, потом от неба до неба горнего, а от этого до ангелов, до архангелов, до вышних сил, до самого престола царского? Выше всего этого расстояния и этой высоты Он вознес наше естество. Смотри, как низко (человек) находился и как высоко вознесен; невозможно было ни сойти ниже того, куда нисшел человек, ни вознестись выше того, куда вознес его Христос. Это выражая, Павел говорил: "Нисшедший, Он же есть и восшедший" (Еф. 4:10). Куда Он нисходил? "В преисподние места земли" (Еф. 4:9); а восшел "превыше всех небес". Заметь, кто восшел, или какое естество, или в каком состоянии оно было прежде. Я с охотой останавливаюсь на ничтожестве нашего рода, чтобы познать чрезвычайную честь, дарованную нам человеколюбием Владыки. Мы были землей и прахом, но это еще не вина, потому что это – немощь природы. Мы сделались несмысленнее бессловесных животных, потому что человек "подобен животным, которые погибают" (Псал. 48:21). А уподобиться бессмысленным значит сделаться хуже бессмысленных, потому что быть бессмысленным по природе и оставаться в бессмыслии, это – дело естественное, а ниспасть в безумие тем, которые почтены разумом, это – вина воли. Посему, когда ты слышишь: "подобен животным", то не думай, что псалмопевец сказал это, желая представить людей равными бессмысленным животным: он сказал это, желая показать, что они и хуже животных. Подлинно, мы были хуже и бесчувственнее бессловесных, не потому только, что ниспали так, будучи людьми, но и потому, что дошли до еще большего неразумия. Выражая это, Исаия говорил: "вол знает владетеля своего, и осел – ясли господина своего; а Израиль не знает Меня (Иса. 1:3). Впрочем, не будем стыдиться прежнего: "когда умножился грех, стала преизобиловать благодать" (Рим. 5:20). Видишь, как мы были бессмысленнее скотов; хочешь ли видеть, как мы были бессмысленнее и птиц? "Горлица, и ласточка, и журавль наблюдают время, когда им прилететь; а народ Мой не знает определения Господня" (Иер. 8:7). Вот мы бессмысленнее и ослов, и волов, и птиц, горлицы и ласточки. Хочешь ли узнать и другое бессмыслие наше? Премудрый делает нас учениками муравьев: так мы потеряли естественный смысл! "Пойди", говорит он, "к муравью, посмотри на действия его" (Притч. 6:6). Мы, сотворенные по образу Божьему, сделались учениками муравьев; но виной этого не Творец, а мы, не сохранившие образа Его. Что я говорю о муравьях? Мы были бесчувственнее камней. Хочешь ли, я приведу свидетельство и на это? "Слушайте, горы, суд Господень, и вы, твердые основы земли: ибо у Господа суд с народом Своим" (Мих. 6:2). Ты судишься с людьми, а призываешь основания земли? Да, говорит Он, потому что люди бесчувственнее оснований земли. Какой же еще станешь ты требовать крайности порока, когда мы бесчувственнее ослов, бессмысленнее волов, неразумнее ласточки и горлицы, глупее муравьев, бесчувственнее камней, и даже оказываемся равными змиям? "Яд у них", сказано, "как яд змеи" (Псал. 57:5); "яд аспидов под устами их" (Пс. 139:4). Но нужно ли говорить о бесчувственности бессловесных, когда мы, оказывается, именуемся чадами самого дьявола? "Ваш", говорит, "отец дьявол" (Иоан. 8:44).

4. И, однако, мы бесчувственные, неразумные, бессмысленные, бывшие бесчувственнее камней, ниже всех, бесчестные и презреннейшие, – как мне сказать, как выразиться, как произнести это слово? – презренное естество, безумнейшее всех, ныне стало выше всех. Ныне ангелы получили то, чего давно желали; ныне архангелы узрели то, чего давно жаждали: узрели наше естество блистающим на престоле царском, сияющим славой и красотой бессмертной. Да, этого давно желали ангелы, этого давно жаждали архангелы. Хотя наша честь и превзошла их (честь), однако они радуются нашим благам; равно и тогда, когда мы несли наказание, они скорбели; херувимы, хотя охраняли рай, тем не менее, скорбели. И как слуга, взяв сослужителя своего под стражу по приказанию господина, хотя и стережет сослужителя своего, однако, из сострадания к этому сослужителю, скорбит о случившемся с ним, – так и херувимы, хотя и приняли рай для хранения, однако скорбели на этой страже. А чтобы тебе убедиться, что они действительно скорбели, я объясню тебе это примером людей. Когда ты видишь, что люди сострадают своим сослужителям, то после того уже не сомневайся о херувимах, потому что эти силы гораздо любвеобильнее людей. А кто из праведников не скорбел о людях, которые были наказываемы справедливо и после бесчисленных грехов? Удивительно, что они скорбели, зная грехи людей и видя, что они оскорбили Владыку. Так Моисей, после идолослужения евреев, говорил: "прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал" (Исх. 32:32). Что это? Ты видишь нечестие и скорбишь о наказуемых? Потому я и скорблю, говорит он, что они наказываются и подали причины к справедливому наказанию. А Иезекииль, увидев ангела, поражающего народ, с великим воплем и стенанием возгласил: "о, Господи Боже! неужели Ты погубишь весь остаток Израиля" (Иезек. 9:8)? И Иеремия: "наказывай меня, Господи, но по правде, не во гневе Твоем, чтобы не умалить меня" (Иер. 10:24). Если же Моисей, Иезекииль и Иеремия скорбели, то ужели силы небесные нисколько не сострадают нам в наших бедствиях? Может ли это быть? Что они наше считают за свое, вспомни, какую радость изъявили они, когда увидели, что Владыка примирился с нами. Если бы они не скорбели прежде, то не возрадовались бы после. А что они радовались, видно из слов Христовых: "так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся" (Лук. 15:7). Если же ангелы, видя одного обращающегося грешника, радуются, то как им не испытывать величайшего удовольствия, видя ныне все естество, в начатке его, вознесенным на небо? Выслушай и еще, как радуются вышние сонмы о нашем примирении (с Богом). Когда Господь наш родился по плоти, то они, увидев, что Он примирился с людьми, – а если бы Он не примирился, то и не снизошел бы настолько, – увидев это, они составили хор на земле и восклицали, говоря: "слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение" (Лук. 2:14). Дабы тебе убедиться, что они потому прославляют Бога, что земля получила блага, они присовокупили и причину: "на земле мир", говорят они, "в человеках благоволение", враждебных, неблагодарных. Видишь, как они прославляют Бога за чужие блага, или – лучше – за свои, потому что наши блага они считают своими. Хочешь ли знать, что и, ожидая увидеть Его возносящимся, они радовались и восхищались? Послушай Христа, Который говорит, что они восходили и нисходили непрестанно; а это свойственно желающим видеть дивное зрелище. Откуда же известно, что они восходили и нисходили? Послушай Самого Христа, Который говорит: "отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божьих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому" (Иоан. 1:51). Таково свойство любящих: они даже не ожидают времени, но предупреждают срок своей радостью. Посему они нисходят, стремясь увидеть необычайное и дивное то зрелище, – человека, явившегося на небе. Посему всегда являлись ангелы, – и когда Он родился, и когда воскрес, и ныне, когда возносился. "Вдруг", сказано, "предстали им два мужа в белой одежде", самым видом своим обнаруживая радость, "и сказали" ученикам: "мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо" (Деян. 1:10-11).

5. Здесь слушайте меня со вниманием. Для чего ангелы говорят это? Разве ученики не имели глаз? Разве они не видели события? Не сказал ли евангелист, что "взяло Его из вида их" (Деян. 1:9)? Почему же предстали ангелы, научая их, что Христос вознесся на небо? По двум причинам: во-первых, потому что разлука с Христом всегда печалила учеников; а что она печалила их, послушай, что Он говорил им: "никто из вас не спрашивает Меня: куда идешь? Но оттого, что Я сказал вам это, печалью исполнилось сердце ваше" (Иоан. 16:5-6). Если мы не можем (равнодушно) переносить разлуку с друзьями и родственниками нашими, то ученики, видя Спасителя, наставника, попечителя, человеколюбивого, кроткого, благого, разлучающимся с ними, могли ли не печалиться, могли ли не скорбеть? Посему и предстал ангел, утешая их в скорби об отшествии Господа вестью о втором Его пришествии: "Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом" (Деян. 1:11). Вы впали в скорбь, говорит он, что Христос вознесся? Не скорбите: Он опять придет. Дабы они не сделали того же, что сделал Елисей, который, увидев учителя своего взятым на небо, "одежды свои разодрал" (4 Цар. 2:12), – так как никто не предстал ему и не говорил, что Илия придет опять, – дабы и они не сделали того же, для этого предстали ангелы, утешая их в печали. Вот одна причина явления ангелов. Не менее важна и другая причина, по которой ангел и присовокупил: "вознесшийся". Какая же это причина? Христос вознесся "на небо". Велико расстояние между землей и небом, и сила зрения не могла следить за телом, возносившимся до небес, но как птица, летящая в высоту, чем более возвышается, тем более скрывается от нашего взора, так точно и тело Христово, чем более восходило в высоту, тем более скрывалось, так как глаза по слабости своей, не могли следить за ним на столь великом расстоянии. Посему предстали ангелы, возвещая восшествие Его на небо, дабы ученики не подумали, что Христос восшел "яко на небо", подобно Илие, но – что Он вознесся на самое небо. Потому и сказано: "вознесшийся от вас на небо", – и это прибавлено не напрасно. Илия взят был "яко на небо", потому что он был раб; Иисус же вознесся "на небо", потому что Он – Владыка; тот – на колеснице огненной, а этот – на облаке. Когда нужно было призвать раба, послана была колесница; а когда – Сына, то – престол царский, и не просто престол царский, но Отеческий. Об Отце говорит Исаия: "вот, Господь воссидит на облаке легком" (Ис. 19:1). Посему, так как Отец "сидит на облаке", то и Сыну Он послал облако. Илия при восхождении ниспустил милость на Елисея; а Иисус, восшедши, ниспослал дары на учеников, делающие не одного пророка, но множество Елисеев, или лучше сказать, гораздо больших и славнейших его. Восстанем же, возлюбленные, и устремим взоры наши ко второму пришествию Христову. Павел говорит: "Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божьей, сойдет с неба: потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе" (1 Фессал. 4:16-17), но не все. А что мы не все будем восхищены, но одни останутся, а другие будут восхищены, об этом послушай, как говорит Христос: "в ту ночь две будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится; двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится" (Лук. 17:34-35; Матф. 24:40-41). Что значит эта притча? Что значит эта сокровенная тайна? Жернов означает всех, живущих в бедности и скорбях; а одр и успокоение означает всех, наслаждающихся богатством и почестями. Господь, желая показать, что и из бедных спасаются и погибают, сказал, что из мелющих жерновами "одна возьмется, а другая оставится", и из лежащих на одре, "один возьмется, а другой оставится". Он выражает то, что грешники оставляются здесь и ожидают наказания, а праведники подъемлются на облака. Как при восшествии царя в город, облеченные саном и властью и имеющие великое дерзновение перед царем выходят из города навстречу к нему, а преступники и осужденные остаются под стражей внутри города, ожидая царского приговора, – так и во время пришествия Господа, имеющие дерзновение перед Ним встретят Его на воздухе, а виновные и сознающие за собой множество грехов будут здесь ожидать Судью. Тогда и мы "восхищены будем". Сказав: "мы", я не включаю себя самого в число восхищаемых; я не столь бесчувствен и неразумен, чтобы не сознавать собственных грехов. Если бы я не опасался возмутить радость настоящего праздника, то горько восплакал бы, вспомнив это изречение, потому что вспомнил и о собственных грехах. Но так как я не хочу нарушать веселья настоящего праздника, то здесь окончу речь, оставив в вас живое памятование о том дне, чтобы ни богатый не радовался о богатстве своем, ни бедный не считал себя несчастным по причине бедности своей, но каждый поступал так или иначе, смотря по тому, что сознает он за собой. Ни богатство не делает блаженным, ни бедность – несчастным; но кто удостоится "восхищения" на облаках, тот блажен и преблажен, хотя бы он был беднее всех; равно как и лишившийся того несчастен и пренесчастен, хотя бы он был богаче всех. Говорю это для того, чтобы мы, пребывающие в грехах, оплакивали самих себя, а все, живущие в добрых подвигах, ободрялись, и не только ободрялись, но имели твердую уверенность. Впрочем, и первые должны не только плакать, но и исправлять себя, так как и порочный может, оставив пороки, обратиться к добродетели и сравниться с теми, которые от начала проводили добродетельную жизнь: об этом и мы будем стараться. Те, которые сознают себя добродетельными, пусть пребывают в благочестии, постоянно умножая это благое приобретение и увеличивая прежнее дерзновение; а не имеющие дерзновения и сознающие за собой много грехов, будем исправляться, дабы и нам достигнуть до их дерзновения, и всем вместе и единодушно с подобающей славой встретить Царя ангелов и сподобиться блаженной радости во Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава и держава с Отцом и Святым Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

[1] Романезия – загородная местность в Антиохии. Год произнесения беседы неизвестен.

[2] Епископ Флавиан.

БЕСЕДА ПЕРВАЯ НА СВЯТУЮ ПЯТИДЕСЯТНИЦУ

и о том, почему ныне не бывают знамения, и что дела и слова наши записываются [1].

ОПЯТЬ праздник, опять торжество и опять многодетная и чадолюбивая церковь украшается множеством чад. Но какая ей польза от чадолюбия, если она только в праздники, а не постоянно видит вожделенные лица своих детей, подобно тому, как если бы кто, имея прекрасную одежду, не имел дозволения пользоваться ей постоянно? Многочисленность приходящих есть одежда церкви, как и пророк в древности сказал, говоря о церкви: "всеми ими ты облечешься, как убранством, и нарядишься ими, как невеста" (Иса. 49:18). Как целомудренная и благородная женщина, облекшись в одежду, простирающуюся до пят, кажется благообразнейшей и лучшей, так и церковь, покрываясь множеством тел ваших, как бы длинной одеждой, является сегодня более блистательной. Не видно у нее сегодня ни одной части обнаженной, как в предшествующие дни; виновники же тогдашнего ее обнажения те, которые только сегодня пришли, а не всегда прикрывают мать свою. А что не малая опасность видеть мать свою обнаженной, вспомним древнюю историю, вспомним о том, кто видел отца своего обнаженным, и за этот взгляд потерпел наказание. Хотя не он сам обнажил отца, но только увидел отца обнаженным, однако он не избавился от наказания, за то только, что увидел (Быт. 4:20-25); те же, которые пришли сегодня, а прежде не приходили, не только видят мать свою обнаженной, но делают ее обнаженной. Если же видевший наготу не избег наказания, то как могут удостоиться прощения те, которые причиняют наготу? Это я говорю, желая не устрашить вас, но для того, чтобы нам избежать наказания, чтобы избежать проклятия Хама, чтобы заслужить благоволение, подражая Симу и Иафету, и чтобы и нам всегда прикрывать мать свою. Это иудеям свойственно было являться перед Богом только трижды в год, им было сказано: "три раза в году должен являться весь мужеский пол твой перед лицом Владыки, Господа" (Исх. 23:17); а от нас Бог желает, чтобы мы являлись перед Ним непрестанно. У них причиной столь немногих собраний были расстояния мест; тогда богослужение ограничено было одним местом; времена их собрания и присутствования при нем были немногочисленны, так как необходимо было покланяться в Иерусалиме, а в другом месте – нигде. Поэтому им повелено являться перед Богом трижды в год, – расстояние пути служило им оправданием; а для нас не может быть никакого способа оправдания. Они были рассеяны по всей земле: "находились", говорится (в Писании), "В Иерусалиме Иудеи, люди набожные, из всякого народа под небом" (Деян. 2:5). А мы все живем в одном городе, обитаем в одних и тех же стенах, часто не отделяемся от церкви даже одним переулком, и, однако, так редко заходим в это священное собрание, как будто мы отделены широкими морями. Им повелено было праздновать только в три времени, а нам повелено делать это непрестанно, так как у нас всегда праздник. А дабы вам удостовериться, что у нас всегда праздник, я скажу вам о причинах праздников, и вы узнаете, что у нас в каждый день праздник. Итак, первый праздник у нас Богоявление [2]. Какая же причина этого праздника? Та, что Бог "явился на земле и обращался между людьми" (Варух. 3:38), та, что Бог, Единородный Сын Божий, был с нами; а это бывает всегда. "Се", говорит Он, "Я с вами во все дни до скончания века" (Матф. 28:20); посему Богоявление можно праздновать во все дни. Что значит праздник Пасхи? Какая его причина? Мы тогда возвещаем смерть Господа, – это и есть Пасха; но и это мы делаем не в одно определенное время. Павел, желая доставить нам независимость от времен и показать, что можно всегда совершать Пасху, говорит: "всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете" (1 Кор. 11:26), Итак, если мы всегда можем возвещать смерть Господню, то можем всегда совершать и Пасху. Хотите ли знать, что и сегодняшний праздник может быть совершаем ежедневно, или – лучше, что он бывает ежедневно? Посмотрим, какая причина настоящего праздника и почему мы празднуем его? Это потому, что Дух нисшел к нам, – как Единородный Сын Божий находится с людьми верными, так и Дух Божий. Откуда это известно? "Если любите Меня", говорит (Спаситель), "соблюдите Мои заповеди. И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины" (Иоан. 14:15-17). Посему, как Христос сказал о Себе: "се, Я с вами во все дни до скончания века", и мы можем всегда праздновать Богоявление, так и о Духе Он сказал: "будет с вами во век", и мы можем всегда праздновать Пятидесятницу.

2. Дабы вам убедиться, что нам можно праздновать постоянно, что нет для этого определенного времени, и мы не связаны зависимостью от времени, послушайте, что говорит Павел: "посему станем праздновать" (1 Кор. 5:8). Тогда, когда он писал это: не было праздника, не было ни Пасхи, ни Богоявления, ни Пятидесятницы; но он желает показать, что не время составляет праздник, а чистая совесть, что праздник есть не что иное, как радость, радость же духовную и разумную производит не что иное, как сознание добрых дел, – посему, кто имеет добрую совесть и такие же дела, тот может постоянно праздновать. Итак, желая показать это самое, Павел сказал: "посему станем праздновать не со старой закваской, не с закваской порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины" (1 Кор. 5:8). Видишь ли, как он не связывает тебя зависимостью от времен, но увещевает иметь чистую совесть? Я хотел бы употребить на это всю беседу: захватившие кого-нибудь в свои руки после долгого времени, не легко выпускают его, и так как мы вас, приходящих сюда через год, захватили в свои сети, то не хотим отпустить сегодня. Но чтобы вам не удалиться без наставления касательно праздника, надобно от этого увещания обратить речь к причине праздника. Многие блага многократно нисходили с неба для всего рода человеческого; но такие, какие ниспосланы сегодня, не были ниспосылаемы никогда прежде. Узнайте же, какие блага были прежде и какие сегодня, чтобы вам видеть различие между теми и другими. "Одождил на них манну в пищу, и хлеб небесный дал им: хлеб ангельский ел человек" (Псал. 77:24-25); дело, поистине, великое и достойное человеколюбия Божия! После того ниспослан был огонь для исправления заблудшего народа иудейского и пожрал жертву с жертвенника (3 Цар. 18:38). Потом, когда все были истощены голодом, был ниспослан дождь и произвел великое плодородие. Велики эти блага и удивительны; но настоящие гораздо больше, потому что не манна, огонь и дождь ниспосланы сегодня, но поток духовных дарований, ниспосланы свыше обильные дожди, не землю возбуждающие к плодородию, но располагающие человеческое естество воздавать плоды добродетели Возделывателю людей. И те, которые приняли каплю оттуда, тотчас забывали свое естество, и внезапно вся земля наполнилась ангелами, ангелами не небесными, но такими, которые в человеческом теле показывают добродетель, свойственную бесплотным силам. Не ангелы низошли долу, но, что удивительнее, дольние возвысились до их добродетели; они не свергли плоти и не одними душами восходили, но, пребывая в своем естестве, сделались ангелами по произволению. А дабы ты знал, что и прежнее наказание, когда было сказано: "прах ты и в прах возвратишься" (Быт. 3:19), не было наказанием, Бог благоволил оставить тебя на земле, чтобы еще более открылась сила Духа, совершающая такие дела через бренное тело. В самом деле, можно было видеть, как бренный язык повелевал бесами; можно было видеть, как бренная рука исцеляла болезни; или – лучше – можно было видеть, как не рука только бренная, но, что гораздо удивительнее, тени бренных тел преодолевали и смерть и бесплотные силы, т. е. бесов. Как при появлении солнца тьма рассеивается, дикие звери удаляются в свои логовища, убийцы, разбойники и раскапыватели могил убегают на вершины гор, так и тогда, когда являлся Петр и возвышал свой голос, – тьма заблуждения рассеивалась, дьявол удалялся, бесы обращались в бегство, плотские страсти подавлялись, душевные болезни исцелялись, всякий порок изгонялся и добродетель водворялась на земле. Как если бы кто-нибудь из царской сокровищницы, заключающей в себе золото и драгоценные камни, мог взять хотя малую часть того, что с почетом охраняется в ней, хотя бы один только камень, то сделался бы обладателем великого богатства, так – и от уст апостольских: уста их были царскими сокровищницами, заключавшими в себе сокровище исцелений, и каждое слово, исходящее из них, доставляло великое богатство духовное. Тогда поистине можно было видеть, что "слова Господня вожделеннее золота и даже множества золота чистого" (Псал. 18:11), так как чего не могли сделать ни золото, ни драгоценные камни, то делали слова Петра. Какое количество талантов золота могло бы исцелить хромого от рождения? А слово Петра в состоянии было исправить этот природный недостаток. Он сказал: "во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи" (Деян. 3:6), и слово стало делом. Видишь ли, как слова их "вожделеннее золота и даже множества золота чистого"? Видишь ли, что уста их были царскими сокровищницами? Поистине они были и врачами вселенной, и земледельцами, и кормчими: врачами, потому что исцеляли болезни; земледельцами, потому что сеяли слово благочестия; кормчими, потому что укрощали бурю заблуждений. Посему и Христос иногда говорил им, как врачам: "ходя же больных исцеляйте" (Матф. 10:7-8); иногда говорил, как земледельцам: "Я послал вас жать то, над чем вы не трудились" (Иоан. 4:38); а иногда беседовал с ними, как с кормчими и рыбарями, и говорил в одном месте: "Я сделаю вас ловцами человеков" (Матф. 4:19), и Петру: "не бойся; отныне будешь ловить человеков" (Лук. 5:10). И можно было видеть чудеса за чудесами. За десять дней перед этим наше естество взошло на царский престол, а сегодня Дух Святый нисшел на наше естество; Господь вознес наш начаток, и низвел Духа Святого. Иной Господь наделяет этими дарами, так как и Дух есть Господь, домостроительство же о нас разделили между собой Отец, Сын и Святый Дух. Еще не прошло десяти дней, как вознесся Христос, и уже ниспослал Он нам духовные дарования, дары примирения. Дабы никто не сомневался и не недоумевал, сделал ли что-нибудь Христос, по вознесении, примирил ли с нами Отца, умилостивил ли Его, дабы показать нам, что Он (действительно) примирил Его с нашим естеством, Он тотчас послал нам дары примирения. Так, когда враги соединяются и примиряются между собой, то за примирением тотчас следуют обмен приветствий, дружеские приемы и дары. Вот и мы послали веру – и получили оттуда дарования, послали послушание – и получили оправдание.

3. А чтобы вы знали, что дарование Святого Духа есть дар Божьего примирения, я постараюсь убедить вас в этом из Писаний, сначала объяснив слова свои от противного и показав, что Бог удерживает благодать Духа, когда гневается на нас, дабы ты, убедившись, что отсутствие Святого Духа есть знак Его гнева, и увидев, что Дух опять ниспосылается, познал, что, если бы Он не примирился, то и не послал бы Духа Святого. Откуда же мы узнаем это? Престарелый Илий был человек в других отношениях почтенный и благоразумный, но не умевший исправлять порочность детей своих, по чрезмерной к ним любви. Послушайте вы, которые имеете детей, как вы должны умерять свою к ним любовь и ласковость. Илий огорчил этим Бога и привел Его в такой гнев, что Он отвратился от всего народа. Посему, написавший об этом, желая показать, что Бог совершенно отвратился от них, говорит: "слово Господне было редко в те дни, видения были не часты" (1 Цар. 3:1), называя здесь "честным" редкое; этим он выразил, что дары пророчества тогда были редки. Также другой, плача и рыдая о гневе Божьем, говорит: "нет в настоящее время ни князя, ни пророка" (Дан. 3:38). И евангелист говорит: "ибо еще не было на них Духа Святого, потому что Иисус еще не был прославлен" (Иоан. 7:39). Так как Он еще не был распят, то, говорит, и Дух Святый не был дарован людям, – "прославлен" значит: "распят". Хотя это событие по природе своей позорно, но так как оно было совершено за любимых, то Христос называет его славой. А почему, скажи мне, Дух не был дарован прежде распятия? Потому, что вселенная была еще в грехах, в злобе, во вражде и бесчестии, так как еще не был принесен в жертву Агнец, взявший на себя грехи мира. Итак, доколе Христос еще не был распят, дотоле не было и примирения; а доколе не было примирения, дотоле по справедливости не был ниспослан и Дух. Таким образом, ниспослание Духа есть знак примирения. Посему и Христос говорит: "лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не придет к вам" (Иоан. 16:7). Если я не пойду, говорит Он, и не примирю Отца, то не пошлю вам Утешителя. Видите ли, сколько доказательств мы представили вам на то, что отсутствие Духа Святого в людях есть знак гнева Божия? "Слово Господне было редко в те дни, видения были не часты" (1 Цар. 3:1). "Нет в настоящее время ни князя, ни пророка" (Дан. 3:38). "Ибо еще не было на них Духа Святого, потому что Иисус еще не был прославлен" (Иоан. 7:39). "Лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не придет к вам" (Иоан. 16:7). Итак, отсутствие Духа Святого есть знак гнева Божия. А когда ты видишь, что Дух Святый ниспосылается обильно, то уже нисколько не сомневайся в примирении. Где же, скажешь, ныне Дух Святый? Тогда действительно можно было говорить это, когда были знамения: мертвые воскресали и все прокаженные очищались; а ныне чем мы докажем, что Дух Святый с нами? Не бойтесь; я покажу, что Дух Святый пребывает и у нас ныне. Как и каким образом? Так: если бы не было у нас Духа Святого, то, как эти, просвещенные в эту священную ночь, избавились бы от грехов? Без действия Духа не может быть и отпущения грехов. Послушайте Павла, который говорит: "ибо и мы были некогда несмысленны, непокорны, заблудшие, были рабы похотей и различных удовольствий: Когда же явилась благодать и человеколюбие Спасителя нашего, Бога, Он спас нас не по делам праведности, которые бы мы сотворили, а по Своей милости, банею возрождения и обновления Святым Духом" (Тит. 3:3-5). И еще в другом месте: "не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники – Царства Божия не наследуют" (1 Кор. 6:9-10). Видишь ли все виды пороков? "И такими были некоторые из вас; но омылись, но освятились, но оправдались". Каким образом? Вопрос в том, через Духа ли Святого мы освободились от пороков. Послушай же: "но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего" (1 Кор. 6:11). Видишь ли, что Дух Святый изгладил все те пороки?

4. Где теперь хулящие достоинство Духа? Если Он не отпускает грехов, то напрасно принимается в крещении; если же Он отпускает грехи, то напрасно хулится еретиками. Если бы не было Духа Святого, то мы не могли бы назвать Господом Иисуса, потому что "никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым" (1 Кор. 12:3). Если бы не было Духа Святого, то мы верные не могли бы призывать Бога, а мы говорим: "Отче наш, сущий на небесах". Как не могли бы мы называть Иисуса Господом, так не могли бы называть и Бога Отцом. Откуда это видно? Из слов того же апостола: "а как вы – сыны", говорит он, "то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: Авва, Отче!" (Гал. 4:6). Итак, когда ты называешь Отцом, то помни, что ты удостоился так называть Его потому, что Дух движет душу твою. Если бы не было Духа, то в Церкви не было бы слова премудрости и ведения: "одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания" (1 Кор. 12:8), Если бы не было Святого Духа, то не было бы в церкви пастырей и учителей, потому что и они поставляются Духом, как и Павел говорит: "в котором Дух Святый поставил вас" пастыри и "епископы" (Деян. 20:28). Видишь ли, что и это – от Духа? Если бы не было Духа Святого в нашем общем отце и учителе, то, когда незадолго перед этим он входил на это священное возвышение и преподал всем вам мир, вы не ответствовали бы ему все вместе: и духови твоему. Посему не только тогда когда он восходит (сюда), и беседует с вами, или молится за вас, вы произносите эти слова, но и тогда, когда он предстоит перед этой священной трапезой, когда намеревается принести страшную жертву, – посвященные в тайны знают, о чем я говорю, – он не касается предлежащего прежде, нежели испросит вам благодать от Господа, и вы ответите ему: и духови твоему, напоминая себе этим ответом, что сам присутствующий ничего не совершает и что предлежащие дары совершаются не человеческим естеством, но благодать Духа, присущая и на все нисходящая, уготовляет эту таинственную жертву. Хотя присутствует человек, но действует через него Бог. Итак, не смотри на природу видимого; но представляй благодать невидимую. На этом священном престоле не совершается ничего человеческого. Если бы не присутствовал Дух, то не существовала бы и церковь; если же церковь существует, то, очевидно, что Дух присутствует.

Почему же, скажешь, не бывает ныне знамений? Здесь слушайте меня со вниманием; я от многих слышу этот непрестанный и всегдашний вопрос: почему тогда все крещаемые говорили языками, а ныне уже нет? Наперед узнаем, что значит говорить языками, а потом скажем и причину. Что же значит говорить языками? Крещаемый тотчас начинал говорить на языке индийцев, египтян, персов, скифов, фракиян, и один человек получал многие языки; и если бы эти, крещенные ныне, крещены были тогда, то ты тотчас услышал бы их говорящими разными языками. Павел, говорится (в Писании), нашедши некоторых крещенных крещением Иоанновым, сказал им: "приняли ли вы Святого Духа, уверовав? Они же сказали ему: мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святый". Он тотчас повелел им креститься, "когда Павел возложил на них руки, нисшел на них Дух Святый", и все "стали говорить иными языками" (Деян. 19:2,6). Почему же ныне прекращена и отъята от людей эта благодать? Не потому, чтобы Бог хотел унизить нас, но потому напротив, что оказывает нам великую честь. Как? Я скажу. В то время люди, недавно отставшие от идолов, были более несмысленны; ум их был еще очень туп и груб; они были преданы и изумлялись всему вещественному; у них еще не было никакого понятия о дарах бестелесных, и они не знали даже, что такое благодать духовная и созерцаемая одной верой: поэтому тогда и были знамения. Одни из духовных дарований невидимы и постигаются одной только верой, а другие обнаруживаются и в чувственном знамении для удостоверения неверных. Например: отпущение грехов есть дело духовное, есть дар невидимый, потому что мы не видим телесными глазами, как очищаются грехи наши. Почему? Потому, что очищается душа, а душа не бывает видима телесными очами. Итак, очищение грехов есть дар духовный, который не может быть заметен для телесных очей; а способность говорить разными языками, хотя также происходит от духовного действия Духа, однако представляет знамение чувственное и удобозримое для неверных. Язык, слышимый вне, есть обнаружение и показатель действия, происходящего внутри души, т. е. невидимого. Посему и Павел говорит: "каждому дается проявление Духа на пользу" (1 Кор. 12:7). Итак, я не имею ныне нужды в знамениях. Почему? Потому, что и без дарования знамения я научился веровать во Владыку. Неверующий имеет нужду в залоге, а я, верующий, не нуждаюсь ни в залоге, ни в знамении, но, хотя я и не говорю языками, однако знаю, что я очищен от грехов. Те тогда не поверили бы, если бы не получили знамения: поэтому им и давались знамения, как залог веры, которой они веровали, так что знамения давались им, не как верным, но как еще неверным, чтобы они сделались верными. Так и Павел говорит: "знамение не для верующих, а для неверующих" (1 Кор. 14:22). Видите ли, что прекращение знамений служит доказательством не того, что Бог унижает нас, но того, что Он оказывает нам честь? Он сделал это, желая показать веру нашу, – что мы веруем в Него без залогов и знамений. Те, если бы наперед не получили знамения и залога, то не поверили бы Ему в невидимом; а я и без этого показываю всю веру. Вот причина, почему ныне не бывают знамения.

5. Хотел бы я сказать и о причине праздника и показать, что такое Пятидесятница, почему в этот праздник подан дар, почему в огненных языках и почему через десять дней; но вижу, что поучение слишком затянулось. Поэтому, прибавив немногое, окончу речь. "При наступлении дня Пятидесятницы, явились им разделяющиеся языки, как бы огненные" (Деян. 2:1,3), – не огненные, но "как огненные", чтобы ты не подозревал в Духе ничего чувственного. Как на струи иорданские Он сошел не голубем, но в виде голубя (Лук. 3:22), так и здесь не огнем, но в виде огня. Также и выше сказано: "сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра" (Деян. 2:2), не шум от сильного ветра", но "шум, как бы от несущегося сильного ветра". Почему же Иезекииль получил дар пророчества не посредством подобия огня, но посредством книги, а апостолы получают дары посредством огня? О нем говорится, что [Бог] дал в уста его свиток книжный, в котором "исписано было внутри и снаружи, и написано на нем: плач, и стон, и горе" (Иезек. 2:10), и он съел его, и "было в устах его сладко, как мед" (Иезек. 3:3). А об апостолах не так, но: "явились им разделяющиеся языки, как бы огненные". Итак, почему там свиток и письмена, а здесь язык и огонь? Потому, что тот шел обличать грехи и оплакивать иудейские бедствия, а эти шли истреблять грехи вселенной, – посему тот получил свиток для памятования о грядущих бедствиях, а эти получили огонь, чтобы попалить и истребить все грехи вселенной. Как огонь, упав в терние, легко истребляет его всецело, так и благодать Духа истребляет грехи людей. Но при этом событии бесчувственные иудеи, вместо того, чтобы изумляться, трепетать и поклоняться Подателю дара, опять показывают свое собственное безумие, обвиняя апостолов, исполненных Духа, в опьянении. Они, говорят, "напились сладкого вина" (Деян. 2:13). Представь неблагодарность людей и посмотри на благодарность ангелов. Ангелы, увидев начаток наш возводимым [на небо], радовались и говорили: "поднимите, врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные, и войдет Царь славы" (Псал. 23:7); а люди, увидев нисшедшую к нам благодать Духа, говорят, что принявшие благодать пьяны, и не смутились даже временем года: ведь во время весны не возможно было найти вина, а тогда была весна. Впрочем, оставим их и посмотрим на воздаяние человеколюбивого Бога. Христос взял начаток нашего естества и воздал нам благодать Духа; и как бывает после продолжительной войны, когда кончено сражение и заключается мир, так что бывшие между собой во вражде дают друг другу поруку и заложников, так произошло и между Богом и человеческим естеством; оно послало Ему в поруку и заложником свой начаток, который вознес Христос, а Он, взамен, послал нам в поруку и заложником Духа Святого. А что мы имеем поруку и заложника, это видно из следующего: порука и заложники должны быть царского рода, поэтому и ниспослан нам Дух Святый, как царственный по естеству, равно как и вознесшийся от нас был царского рода, потому что Он был от семени Давидова. Поэтому я уже больше не страшусь, так как начаток наш восседает горе; поэтому, хотя бы кто говорил мне о черве не умирающем, или об огне не угасающем, или о других наказаниях и мучениях, я уже не боюсь, или лучше, хотя и боюсь, но не отчаиваюсь в своем спасении. В самом деле, если бы Бог не желал даровать великие блага роду нашему, то не взял бы начатка нашего горе. Прежде мы, взирая на небо и представляя бесплотные силы, яснее усматривали свое ничтожество через сравнение с вышними силами, а теперь, когда мы хотим видеть свое благородство, то взираем горе, на небо, на самый престол царский, – так восседает начаток от нас. Так и придет Сын Божий с неба судить нас. Поэтому будем приготовляться, чтобы не лишиться той славы, – а непременно придет и не замедлит общий наш Владыка, придет ведя с Собой воинства, полки ангелов, соборы архангелов, строи мучеников, лики праведников, сонмы пророков и апостолов, и среди этих невещественных воинств явится Сам, как царь, в невыразимой и неизреченной славе.

6. Итак, будем делать все, чтобы не лишиться той славы. Хотите ли, я скажу и страшное? Это не для того, чтобы опечалить (вас), но чтобы исправить. Тогда перед тем престолом будет течь река огненная; тогда раскроются книги; суд будет страшный и ужасный; как в судилище, будут читаны записи о нашей жизни. Об этих книгах много говорят и пророки. Так, Моисей говорит: "прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал" (Исх. 32:32). Также и Христос говорил ученикам: "однако же, тому не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах" (Лук. 10:20). И пророк Давид: "в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было" (Псал. 138:16), и еще: "да изгладятся они из книги живых и с праведниками да не напишутся" (Псал. 78:29). Видишь ли, что одни изглаживаются, и другие вписываются? Хочешь ли знать, что не только праведные вписываются в тех книгах, но вписаны там и грехи наши? Теперь время праздника: будем поучаться тому, чем мы можем избавиться от наказания. Страшно это слово, но вместе полезно и прибыльно, потому что избавляет нас от необходимости испытать (наказание) на самом деле. Итак, будем знать, что грехи записываются, и что мы здесь ни скажем, тотчас вносится туда и записывается. А откуда это известно? О таких предметах нельзя изъясняться просто. Малахия [3] говорит иудеям: горе прогневляющим Господа, и "чем прогневляем мы Его? Тем, что говорите: всякий, делающий зло, хорош перед очами Господа"; это – слова рабов неблагодарных; и "таким Он благоволит", т. е. в развращенных, говорит, не служивших Ему (Малах. 2:17). Вот мы "соблюдали постановления Его и считаем надменных счастливыми"; мы, говорили они, ежедневно служим, а другие наслаждаются благами (Малах. 3:14-15). Это часто говорят и рабы о господах. Впрочем, человеку говорить это о человеке не столь опасно, хотя и опасно; но говорить это об общем Владыке вселенной, Владыке милостивом и человеколюбивом, достойно всякого осуждения и крайнего наказания. А дабы тебе убедиться, что такие слова записываются, послушай, что говорит пророк: вот это "написано в книге" живущих "в память" перед лицом Бога (Малах. 3:16). Записываются не потому, чтобы Богу вспомнить день, но чтобы представить книгу, как некоторую улику и обвинение. Может быть, я потряс душу вашу страхом; но не вашу, а наперед свою. Итак, прекращу речь, или – лучше – страх, а еще лучше, не прекращу, но смягчу; пусть он остается и очищает душу вашу, но суровость его мы уменьшим. Как же мы можем уменьшить ее? Если покажем, что грехи не только записываются, но и изглаживаются. В судилище все, что подсудимый ни скажет при записывании, непременно записывается навсегда и уже не может быть изглажено; а в той книге, хотя бы ты и сказал что-нибудь худое, потом, если захочешь, опять изгладится. Откуда это известно? Из Писания: "отврати лице Твое", говорит псалмопевец, "от грехов моих, и все беззакония мои очисти" (Пс. 50:11), Никто не изглаживает того, что не написано; и так как грехи записаны, то он и молится об их изглаживании. А некто другой научает и тому, как они изглаживаются: "милостынями и верой", говорит он, очищаются грехи (Притч. 15:27), – не только изглаживаются, но и очищаются, так что не остается и следа. Притом изглаживается не только то, что вписано после крещения, но и то, что вписано прежде этого омовения, – все то очищается водой крещения и крестом Христовым, как говорит Павел: "истребив учением бывшее о нас рукописание, которое было против нас, и Он взял его от среды и пригвоздил к кресту" (Кол. 2:14). Видишь ли, как изглажено это рукописание? И не только изглажено, но и разорвано; гвозди крестные так разорвали его, что оно сделалось непригодным. Впрочем, это все изглажено благодатью и человеколюбивой силой распятого Христа; и сделанное после крещения требует великого старания, чтобы оно опять было изглажено. Так как уже нет второго омовения, а нужны наши слезы, покаяние, исповедь, милостыня, молитва и всякое другое благочестивое занятие, то и очищаются сделанные после крещения грехи с великим трудом и усилием. Итак, будем прилагать всякое старание, чтобы изгладить их здесь и избавиться от тамошнего стыда и наказания. И хотя бы мы сделали бесчисленное множество грехов, мы можем, если захотим, сложить все это бремя грехов. Будем же иметь такое желание, потому что гораздо лучше немного потрудиться здесь и избавиться от неизбежного наказания, нежели, проведши это краткое время в нерадении, впасть в те нескончаемые мучения. Впрочем, уже время обозреть сказанное. Мы сделали укор приходящим сюда только через год, что они оставляют мать свою обнаженной, напомнили им древнее событие, и проклятие, и благословение; беседовали о праздниках иудейских и о том, почему Бог повелел иудеям являться перед Ним трижды в год; сказали, что у нас праздник бывает во всякое время, и Пятидесятница, и Пасха, и Богоявление; сказали, что праздник производится чистой совестью, а не определенным кругом дней и времен; потом мы перешли к дарам, ниспосланным свыше, – сказали, что они суть знак примирения; доказали присутствие Духа Святого отпущением грехов, ответом пастырю, словом премудрости и ведения, рукоположениями, таинственной жертвой; сказали, что мы имеем взаимных заложников и поруку; присовокупили причину, по которой ныне уже не видны знамения; после того напомнили о страшном суде, о книгах, которые тогда раскроются, и о том, что все наши грехи записываются; объяснили, что они опять изглаживаются, если мы захотим. Помните все это; если же невозможно помнить все, то из всего удержите в памяти сказанное о книгах, и все, что бы вы ни говорили, говорите с осторожностью, точно имея при себе писаря; всегда сохраняйте эти слова в свежей памяти, чтобы тем из вас, которые вписаны в книге праведных, умножать добродетели, а тем из нас, которые имеют записанными много грехов, изгладить их здесь, когда никто не видит, и избавиться от будущего их обнаружения. А возможно, как мы показали, изгладить все записанные грехи старанием, молитвой и усиленным благочестием. Итак, будем стараться об этом во всякое время, чтобы, по отшествии туда, нам получить прощение и всем избежать неминуемых наказаний, чтобы, избавившись от них, всем нам удостоиться царствия небесного, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

[1] 1-я и 2-я беседа в день Пятидесятницы произнесены в Антиохии; год произнесения неизвестен.

[2] Из важнейших праздников святой Златоуст перечисляет только три, причем первым называет Богоявление, вторым – Пасху, третьим – Пятидесятницу: вероятно, он приспособлялся в этом случае к издревле установившемуся обычаю у антиохиан – почитать эти три праздника за самые важные, и так как Рождество Христово, которое в ряду праздников должно бы быть поставлено на первом месте, еще недавно в Антиохии стало праздноваться особо от Богоявления, то он не упоминает его особо.

[3] У Златоуста вместо Малахии назван Михей.

БЕСЕДА ВТОРАЯ На Святую Пятидесятницу.

ВЕЛИКИ, возлюбленные, и выше всякого слова человеческого дары, ниспосланные нам сегодня от человеколюбивого Бога, – будем, поэтому все мы вместе радоваться и с восторгом прославлять нашего Владыку. И подлинно, нынешний день для нас праздник и торжество. Как в преемстве дней и времен года одна перемена следует за другой, так точно и в церкви праздник следует за праздником и один отсылает нас к другому. Недавно мы праздновали кресту, страданию, воскресению, потом вознесению на небо Господа нашего Иисуса Христа; а сегодня, наконец, достигли до самой вершины благ, вступили в самую столицу праздников, пришли к самому плоду обетования Господня. "Если Я пойду", сказал Он, "иного утешителя пошлю к вам, и не оставлю вас сиротами" (Иоан. 14:18; 16:7). Видите ли Его попечение? Видите ли неизреченное человеколюбие? Перед этими днями Он восшел на небо, воспринял царский престол и воссел одесную Отца, а сегодня дарует нам пришествие Святого Духа, и через Него ниспосылает нам с небес бесчисленные блага. И что, скажи мне, из относящегося к нашему спасению не Духом устроено для нас? Через Него мы освобождаемся от рабства, призываемся в свободу, вводимся в усыновление, вновь, так сказать, созидаемся, слагаем с себя тяжкое и смрадное бремя грехов; через Духа святого мы видим лики священников, имеем полки учителей; от этого источника и дары откровений, и дарования исцелений; и всем прочим, что обыкновенно украшает ее, церковь снабжается отсюда. И Павел взывает так: "все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно" (1 Кор. 12:11). "Как Ему угодно", говорит он, а не как Ему повелевается; "разделяя", а не подвергаясь разделению; "властвуя сам", а не подлежа власти. Таким образом, Павел приписывает и Духу Святому такую же власть, какую по свидетельству его, имеет Отец. Как об Отце он говорит: "Бог один и тот же, производящий все во всех" (1 Кор. 12:6), так и о Святом Духе: "вся же сие", говорит, "производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно". Видишь ли совершенную власть? У кого одна сущность, у тех, очевидно, одна и самобытность; у кого равночестно достоинство, у тех одна и сила и власть. Через Него мы получили отпущение грехов; через Него мы смыли всякую нечистоту; по Его дару мы, притекшие к благодати, стали из людей ангелами, не переменившись по естеству, но, что гораздо удивительнее, оставаясь в естестве человеческом проявляем жизнь ангельскую. Такова сила Святого Духа. Как чувственный огонь, приняв мягкую глину, делает ее твердой черепицей, так точно и огонь Духа, объяв благомыслящую душу, хотя бы нашел ее мягче глины, делает ее тверже железа, и того, кто незадолго был осквернен нечистотой греховной, вдруг являет светлейшим солнца. Этому научая нас, блаженный Павел взывал так: "не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники – Царства Божия не наследуют" (1 Кор. 6:9-10). Исчислив, так сказать, все виды нечестия и научив, что виновные в таких грехах чужды царствия, он тотчас прибавил: "и такими были некоторые из вас; но омылись, но освятились, но оправдались". Как и каким образом? Скажи, – в этом и вопрос. "Именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего" (1 Кор. 6:11). Видишь ли, что Дух Святый истребил все это нечестие и тех, которые прежде погибали от собственных грехов, вдруг возвел до высочайших почестей.

2. Кто же достойно пожалеет и оплачет тех, которые решаются хулить достоинство Духа, которые, как бы умоисступленные, даже величием благодеяний не могут быть удержаны от своего безумия; но осмеливаются делать все к вреду своего спасения, отнимая у Него, сколько это возможно для них, достоинство Владыки, и стараются низвести Его в ряд тварей? Я хотел бы спросить их: для чего вы объявляете такую войну против достоинства Духа, или лучше, против собственного спасения, и не хотите взять в рассуждение сказанное Спасителем ученикам: "идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа" (Матф. 28:19)? Видишь ли равночестное достоинство? Видишь ли точно выраженное согласие? Видишь ли нераздельность Троицы? Разве есть здесь различие, или изменение, или уменьшение? К чему вы осмеливаетесь прибавлять к словам Господа новое повеление? Или вы не знаете, что и в человеческих делах, если бы кто покусился или дошел до такой дерзости, что прибавил бы что-нибудь или убавил в грамоте царя, который одного с нами рода и причастен одному и тому же естеству, то подвергся бы крайнему наказанию и ничто не могло бы избавить его от этого наказания? Если же столь велика опасность из-за человека, то, какое может быть прощение тем, которые оказывают столь великое безумие, покушаются искажать слова общего нашего Спасителя и не хотят слушать и Павла, который имел в себе Христа, и который громким голосом взывал и говорил так: "не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1 Кор. 2:9)? Итак, если ни око не видало, ни ухо не слыхало, ни сердце не могло вместить познания о том, что уготовано любящим Его, то откуда мы, блаженный Павел, можем получить познание об этом? Подожди немного, и услышишь, как он объясняет и это. Он прибавляет: "нам Бог открыл это Духом Своим" (1 Кор. 2:10); и на этом не останавливается, но чтобы показать и величие силы и единосущие Духа с Отцом и Сыном, говорит: "Дух все проницает, и глубины Божьи". Потом, желая из примера человеческого преподать нам точнейшее наставление, присовокупляет: "кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божьего" (1 Кор. 2:11). Видишь ли совершенное наставление? Как того, что находится в уме человека, говорит он, может знать никто другой, а только сам он один знает свое, так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия, – а это весьма важно и вполне достаточно показывает достоинство Духа. Приводя этот пример, он как бы так говорит: невозможно, чтобы кто-нибудь из людей когда-нибудь не знал того, что находится в уме его; и как это не возможно, так и Божье, говорит он, с такой же точностью знает Дух Святый. Недоумеваю, – неужели и эти слова блаженного Павла не повлияют на людей, которые по собственному предубеждению, к вреду своего спасения, объявляют такую войну против достоинства Духа, отнимают у Него, сколько это возможно для них, достоинство Владыки и низводят Его в ничтожество тварей? Но если они расположены спорить, восставая против сказанного в божественном Писании, – то мы, принимая божественные наставления, как свыше принесенные прорицания, станем воссылать подобающее славословие, показывая с правой верой и правильное разумение истины. Итак, против тех, которые решаются учить противно изреченному Духом, довольно сказано; но вашей любви необходимо сказать, почему Господь не тотчас после Своего вознесения даровал нам виновника таких благ, а попустил, чтобы ученики прежде провели несколько дней и пробыли одни с самими собой, и тогда ниспослал благодать Духа. Не напрасно и не без причины было и это. Он знал, что род человеческий недостаточно ценит те блага, которые у него в руках, и не чтит по достоинству того, что является приятным и великим, если не случится что-нибудь и из противоположного. Например, скажем об этом яснее: здоровый и сильный телом не чувствует и не может в точности знать, сколько благ доставляло ему здоровье, если он не испытает болезни, когда его постигнет немощь; также и тот, кто видит днем, не так ценил бы свет, если бы его не сменяла темнота ночи. Подлинно, испытание противоположного всегда бывает ясным учителем относительно того, чем мы прежде наслаждались. Посему и тогда, так как ученики в присутствии (Христа) наслаждались бесчисленными благами и во время обращения с Ним были в великом благоденствии, – все ведь жители Палестины взирали на лица их, как на некоторые светильники, потому что они и воскрешали мертвых, и очищали прокаженных, и изгоняли бесов, и исцеляли болезни и много других являли чудес, – посему, так как они были столь неизвестны и славны, то Он и попустил им на малое время лишиться силы Содействовавшего им, дабы они, оставшись без нее, узнали, как много Его присутствие доставляло им благости, и, восчувствовав важность прежних благ, с большей готовностью приняли и дар Утешителя. Дух Святый и утешил их в скорби и светом Своим озарил их, сетовавших по причине разлуки с Учителем и исполненных уныния, и воздвиг почти лежащих, и разогнал облако печали, и разрешил недоумение. Так как они слышали повеление Господа: "идите, научите все народы" (Матф. 28:19), но еще недоумевали и не знали, куда каждому из них должно направиться и в какой стране вселенной нужно проповедовать учение, – то приходит Дух Святый в виде языков, отделяя каждому из них страны учительства во вселенной, и данным языком как бы на некоторой скрижали обозначая каждому предел вверенного ему начальства и учительства.

Вот почему Дух сошел в виде языков; и не только поэтому, но и для того, чтобы напомнить нам о древнем событии. Так как в древности люди, впав в безумие, вздумали построить башню, которая достигала бы до неба, а Бог через разделение языков разрушил их злое согласие, то ныне Дух Святый нисходит на апостолов в виде огненных языков, чтобы через это соединить разделенную вселенную. И совершилось дело новое и дивное: как тогда в древности, языки разделили вселенную и расторгли злое согласие, так ныне языки соединили вселенную и бывшее разделенным привели в единомыслие. Итак, для этого Он сошел в виде языков, а языки были как огненные, потому что в нас разрослось терние греха. Как земля тучная и плодородная, если остается невозделываемой, произращает великое множество терний, так точно и наше естество, вышедши из рук Создателя прекрасным и способным к произведению плодов добродетели, но, не принимая в себя плуга благочестия и семени богопознания, породило нечестие, как бы некоторое терние и другое бесполезное растение. И как часто бывает не видно лица земли от множества терний и дурных трав, так и благородства и чистоты души нашей не видно было, пока Возделыватель человеческого естества, пришедши и ниспославши огонь Духа, не очистил ее и не сделал способной к принятию небесного семени.

3. Такие и еще большие блага дарованы нам в настоящий день. Поэтому я увещеваю, – станем и мы праздновать сообразно с достоинством дарованных нам благ, не венки возлагая на ворота, но, украшая души, не площадь убирая покровами, но просветляя душу одеждами добродетелей, дабы таким образом мы могли и принять благодать Духа, и собрать происходящие от Него плоды.

Какие же плоды Духа? Послушаем Павла, который говорит: "плод же духа: любовь, радость, мир" (Гал. 5:22). Посмотри на точность его выражений, на последовательность учения: сначала он поставил любовь, и потом упомянул о том, что следует далее; положил корень, и потом показал плод; утвердил основание, и потом возвел здание, начал с источника, и потом перешел к потокам. Не прежде может быть положено основание радости, как если наперед мы станем считать благоденствие других своим собственным и блага ближнего принимая за свои собственные; а это может произойти не иначе, как если возобладает в нас сила любви. Любовь есть корень, источник и матерь всего доброго. Подлинно она, как корень, произращает бесчисленные ветви добродетелей; как источник, производит множество потоков; как мать, объемлет в лоне своем прибегающих к ней. Зная это, блаженный Павел и назвал ее плодом Духа; а в другом месте он усвоил ей такое преимущество, что назвал ее даже исполнением закона: "исполнение закона", говорит он, "любовь есть" (Римл. 13:10). И Владыка всех, в качестве надежного признака и достоверного отличия Своих учеников, предложил нам не иное что, но любовь, сказав: "по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собой" (Иоан. 13:35). Поэтому, увещеваю, к ней все мы прибегнем, к ней прилепимся и с ней встретим этот праздник, так как где любовь, там перестают проявлять себя душевные недостатки, где любовь, там утихают неразумные порывы души. "Любовь", сказано, "не превозносится, не гордится, не бесчинствует" (1 Кор. 13:4-5). Любовь не делает зла ближнему; где господствует любовь, там не бывает Каина, убивающего брата. Уничтожь источник зависти, уничтожишь и поток всех зол; отрежь корень, уничтожишь вместе и плод. Это я говорю, заботясь более о тех, которые завидуют, так как первые особенно и причиняют себе величайший вред и навлекают на себя великую гибель; а для тех, которым завидуют, зависть служит, если они захотят, даже поводом к получению венцов. Посмотри, как праведного Авеля воспевают и прославляют каждый день, и причина убиения сделалась для него поводом к прославлению. Он и после смерти смело вещает своей кровью и громким голосом обвиняет убийцу; тот, оставшись в живых, в воздаяние за дела, получил плод дел своих, и проводил жизнь "стеная и трясясь на земли"[1] (Быт.6:12), тогда как убитый и лежащий на земле, после смерти, показывал еще большее дерзновение. И как тому и живому грех приготовил жизнь несчастнее мертвых, так этого и по смерти добродетель еще более прославила. Поэтому и мы, дабы приобрести нам и здесь и там большее дерзновение, дабы получить нам большую радость от праздника, снимем с души все нечистые одежды, особенно же сбросим одежду зависти, потому что хотя бы мы, по-видимому, совершили бесчисленное множество добрых дел, но лишимся всего, если на нас лежит бременем эта ужасная и жестокая зараза, – и дай Бог избежать ее всем нам, особенно же тем, которые сегодня, благодатью крещения, совлекли с себя ветхую одежду грехов и могут блистать подобно лучам солнечным. Итак, убеждаю вас, вписанных сегодня в сыновство и облекшихся в эту светлую одежду: соблюдайте ту светлость, в какой вы теперь находитесь, всячески охраняя ее, со всех сторон заграждая вход дьяволу, дабы, получив обильнейшую благодать Духа, вы могли принести плоды – иной в тридцать крат, иной в шестьдесят, а иной во сто, и удостоились с дерзновением встретить Царя небесного, когда Он благоволит придти и распределять неизреченные блага между проведшими настоящую жизнь добродетельно, во Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава и держава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] По славянскому переводу.

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

30.03.2010

Оглавление

БЕСЕДЫ О СТАТУЯХ, ГОВОРЕННЫЕ К АНТИОХИЙСКОМУ НАРОДУ

БЕСЕДА ПЕРВАЯ,

БЕСЕДА ВТОРАЯ,

БЕСЕДА ТРЕТЬЯ,

БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ.

БЕСЕДА ПЯТАЯ

БЕСЕДА ШЕСТАЯ

БЕСЕДА СЕДЬМАЯ

БЕСЕДА ВОСЬМАЯ.

БЕСЕДА ДЕВЯТАЯ.

БЕСЕДА ДЕСЯТАЯ.

БЕСЕДА ОДИННАДЦАТАЯ.

БЕСЕДА ДВЕНАДЦАТАЯ.

БЕСЕДА ТРИНАДЦАТАЯ.

БЕСЕДА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

БЕСЕДА ПЯТНАДЦАТАЯ.

БЕСЕДА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

БЕСЕДА СЕМНАДЦАТАЯ.

БЕСЕДА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

БЕСЕДА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

БЕСЕДА ДВАДЦАТАЯ.

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

СЛОВА ОГЛАСИТЕЛЬНЫЕ

СЛОВО ПЕРВОЕ

СЛОВО ВТОРОЕ

БЕСЕДЫ О ДЬЯВОЛЕ.

БЕСЕДА ПЕРВАЯ.

БЕСЕДА ВТОРАЯ.

БЕСЕДА ТРЕТЬЯ.

О ПОКАЯНИИ БЕСЕДА ВТОРАЯ

БЕСЕДА ТРЕТЬЯ.

БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ.

БЕСЕДА ПЯТАЯ.

БЕСЕДА ШЕСТАЯ.

БЕСЕДА СЕДЬМАЯ.

БЕСЕДА ВОСЬМАЯ.

БЕСЕДА ДЕВЯТАЯ.

ПОХВАЛЬНЫЕ БЕСЕДЫ

БЕСЕДА в день Рождества Спасителя нашего

СЛОВО в день Богоявления,

О ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ ИУДЫ БЕСЕДА ПЕРВАЯ

БЕСЕДА ВТОРАЯ

БЕСЕДА О КЛАДБИЩЕ И О КРЕСТЕ

БЕСЕДА ПЕРВАЯ

БЕСЕДА ВТОРАЯ

БЕСЕДА О воскресении мертвых.

СЛОВО ПРОТИВ УПИВАЮЩИХСЯ И О ВОСКРЕСЕНИИ,

БЕСЕДА НА ВОЗНЕСЕНИЕ ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА,

БЕСЕДА ПЕРВАЯ НА СВЯТУЮ ПЯТИДЕСЯТНИЦУ

БЕСЕДА ВТОРАЯ На Святую Пятидесятницу.

Реклама на сайте