«О мышах и о людях»

О мышах и о людях (fb2) - О мышах и о людях (пер. Алексей Анатольевич Притуляк) 381K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джон Эрнст Стейнбек

О мышах и о людях

В нескольких милях к югу от Соледада река Салинас жмётся к холмистому берегу. Вода здесь глубокая, зелёная и тёплая, потому что она долго скользит, поблёскивая на солнце, по жёлтым пескам, прежде чем достичь узкой заводи. На одном берегу золотистые подножия круто поднимаются к могучему, скалистому хребту Габилан, а на противоположном — равнинном — к самой воде подступают деревья. Здесь ивы — каждую весну такие свежие и зелёные, но у штамба, на самых нижних ветвях, листва ещё хранит следы зимних разливов; тут сикоморы с пятнистыми, белесыми ветвями, что нависают над заводью, как чьи–то усталые руки. На песчаном берегу под деревьями густым слоем стелется палая листва, такая хрусткая, что хорошо слышен на ней даже быстрый бег ящерки. По вечерам выходят из зарослей пугливые кролики, чтобы посидеть на песке, а сырые отмели покрыты сторожкими ночными следами енотов, мягкими и торопливыми следами собак с окрестных ранчо, раздвоенными отпечатками копыт, что оставил олень, приходивший в темноте к водопою.

Среди древесных стволов вьётся тропинка, протоптанная резвыми ногами мальчишек, прибегающих с ближних ранчо искупаться в глубокой заводи, утрамбованная усталыми ногами бродяг, которые по вечерам спускаются сюда от шоссе, чтобы устроить себе ночлег у воды.

Возле растущей у самой земли ветви гигантского сикомора образовалась кучка золы и пепла от десятков и десятков костров; ветвь истёрта множеством путников, что сиживали на ней у огня.

***

Вечер, пришедший на смену жаркому дню, начался с лёгкого ветерка, что пробежал по древесным кронам, тихо шелестя листвой. Тени медленно поползли к вершинам гор. На песчаном берегу кролики сидели неподвижно, словно маленькие скульптурки из серого камня.

Со стороны шоссе донёсся хрусткий звук шагов по палой листве сикоморов. Кролики бесшумно поспешили скрыться. Длинноногая цапля тяжело поднялась в воздух и полетела вниз по реке. Какое–то время местность оставалась безжизненной, а потом на тропе возникли двое мужчин, которые вскоре вышли на лужайку у заводи.

По тропе они шли один за другим, и теперь, на открытом пространстве, один всё равно будто прятался за спиной другого. Оба были одеты в холщовые штаны и в куртки того же материала, с медными пуговицами. Оба были в чёрных бесформенных шляпах и несли на плечах туго скатанные в рулон одеяла. Первый был невысокий и подвижный, смуглый, с беспокойным взглядом и резкими чертами лица, говорящими о решительности и готовности действовать. Всё в нём было выразительно: маленькие, но сильные руки, узкие плечи, тонкий нос.

Позади него шествовала его полная противоположность — высоченный, с каким–то бесформенным невыразительным лицом, с тусклым взглядом больших глаз и широкими покатыми плечами; он ступал тяжело, косолапо, приволакивая ноги, будто медведь, поднявшийся на задние лапы. Руки его не раскачивались при ходьбе, как это свойственно людям, а свободно и неподвижно висели по бокам.

Достигнув лужайки, первый остановился так внезапно, что идущий следом едва не налетел на него. Остановившись, вожак снял шляпу, провёл указательным пальцем по ленте изнутри и щелчком стряхнул капельки пота. Его рослый спутник сбросил с плеча одеяла, рухнул на землю и принялся пить зелёноватую воду заводи; он пил большими жадными глотками, отфыркиваясь, как лошадь. Маленький нервно топтался рядом.

— Ленни! — резко сказал он. — Ленни, ради бога, не пей так много.

Ленни продолжал фыркать. Тогда маленький наклонился и дёрнул его за плечо.

— Ленни, тебе опять будет хреново, как прошлой ночью.

Ленни окунул голову в воду, прямо вместе со шляпой, а потом поднялся и уселся на берегу. Со шляпы падали на голубую куртку капли и стекали по спине.

— Хорошо–то как, — сказал он. — Испей чутка и ты, Джордж. Глотни хорошенько, — и он довольно улыбнулся.

Джордж сбросил с плеча узел и аккуратно уложил его на берегу.

— Сомнение меня берёт, что это хорошая вода, — сказал он. — На вид она не шибко–то чистая.

Ленни шлёпнул лапищей по воде и зашевелил пальцами, отчего по воде побежала рябь; круги, расширяясь, устремились через заводь к противоположному берегу, а потом торопливо вернулись назад. Ленни восторженно наблюдал за их движением.

— Поглянь, Джордж. Поглянь–ка, чего я умею.

Джордж опустился на колени рядом и, зачерпывая рукою воду, сделал несколько быстрых глотков.

— На вкус, вроде, ничего, — признал он. — Хотя и не проточная. Неслед пить воду, коли она не проточная, Ленни, — поучительно произнёс он без всякой, впрочем, надежды. — А ты готов лакать хоть из сточной канавы, коли тебя допекло.

Он плеснул пригоршню воды себе в лицо, растёр её по подбородку и вокруг шеи. Потом надел шляпу, отодвинулся от реки и сел, подтянув колени и обхватив их руками. Ленни, который наблюдал за ним, в точности повторил все движения Джорджа. Он точно так же оттолкнулся руками, подтянул колени и обхватил их своими лапищами, поглядывая на товарища, чтобы не упустить ни одного его движения. Вдобавок он чуть ниже опустил шляпу на глаза, чтобы было в точности как у Джорджа.

Джордж угрюмо уставился на воду. Окоём его глаз покраснел от солнца. Он мрачно произнёс:

— Могли бы доехать до самого ранчо, если бы этот дундук, водитель автобуса, знал, чего говорит. Да это, грит, в двух шагах. В двух шагах, ага… Почти четыре мили — вот что такое «в двух шагах». Неохота ему было тормознуть у ворот ранчо, вот и всё. Слишком, чёрт его дери, лениво ему было тормознуть. Ему, чёрт его дери, и в Соледаде, поди, лень останавливаться. Нет, взял выпнул нас — там, грит, всего–то два шага по дороге… Бьюсь об заклад, мы уже сделали больше четырёх миль. По этой чёртовой жаре.

Ленни бросил на него робкий взгляд:

— Джордж?

— Ну чего тебе?

— Куда мы идём, Джордж?

Маленький дёрнул вниз поля шляпы и сердито глянул на большого.

— Так ты уже всё забыл, что ли? И чё, я должен опять тебе всё это рассказывать, да? Господи боже, ну что ты за дурень!

— Забыл, — виновато подтвердил Ленни. — Но я старался не забыть. Ей богу, я старался, Джордж.

— Ладно, ладно. Растолкую сызнова. Всё равно делать нечего. Я убиваю на эти россказни кучу времени, но ты один хрен всё забываешь, и мне опять приходится начинать сначала.

— Я старался, Джордж, я правда старался, — бубнил Ленни, — но у меня не вышло. Только помню про кроликов, Джордж.

— К чертям кроликов! Всё что ты способен вбить себе в башку — это, блин, кролики. Ладно, слушай, и на этот раз тебе придётся–таки запомнить, коли не хочешь, чтобы у нас были неприятности. Ты помнишь, как мы сидели в той дыре на Говард–стрит и глазели на доску объявлений?

Лицо Ленни расплылось в блаженной улыбке.

— Ну да, Джордж, я помню, что… но… чего мы там делали? Я помню, зашли какие–то девушки, и ты говоришь… ты говоришь…

— К чертям, что я там говорил. Ты помнишь, как мы пришли в «Мюррей и Рэди», и они дали нам трудовые книжки и билеты на автобус?

— А, ну да, Джордж, теперь я вспомнил, — руки Ленни быстро шмыгнули в карманы куртки. И он кротко проговорил: — Джордж… у меня нету моей… этой… Видать, я потерял её.

Он с безысходностью уставился в землю.

— У тебя никогда её и не было, дурень ты этакий. Они обе у меня. Уж не думаешь ли ты, что я разрешу тебе держать при себе трудовую книжку?

Ленни с облегчением улыбнулся.

— Я… Я думал, что положил её сюда, — его рука снова скользнула в карман.

Джордж подозрительно прищурился:

— Чего там у тебя?

— Ничего у меня в кармане нет, — быстро ответил Ленни.

— Я знаю, что в кармане ничего. Оно у тебя в руке. Что у тебя в руке, чего ты там прячешь?

— Да ничего, Джордж. Правда, ничего.

— Ага, рассказывай. Давай–ка это сюда.

Ленни отвёл сжатую в кулак руку подальше от Джорджа.

— Это только мышка, Джордж.

— Мышка? Живая мышь?

— Не–а. Мёртвая мышка, Джордж. Я не убивал её. Правда! Я нашёл её. Я нашёл её уже мёртвую.

— Давай её сюда! — велел Джордж.

— Позволь мне оставить её себе, Джордж.

— Дай сюда!

Сжатая ладонь Ленни неохотно подчинилась. Джордж взял мышь и бросил её в кусты на другой стороне заводи.

— Накой тебе мёртвая мышь, а? — спросил он.

— Я бы тихонько гладил её пальцем, пока мы так долго–долго идём, — отвечал Ленни.

— Ну уж нет, ты не будешь гладить никаких мышей, пока идёшь со мной. Ты помнишь, куда мы топаем?

Ленни выглядел испуганным. Он в замешательстве уткнулся лицом в колени и глухо произнёс:

— Я опять забыл.

— Господи Иисусе, — покорно вздохнул Джордж. — Ладно, слушай сюда: мы идём работать на ранчо, на таком же, с какого мы ушли на севере.

— На севере?

— В Уиде.

— А, точно, я помню. В Уиде, да.

— Это ранчо, куда мы идём, — прямо вон там, в четверти мили. Мы придём туда и спросим хозяина. Вот гляди, я дам ему эти трудовые книжки, а ты молчи, не говори ни слова, понял? Ты только стой и не говори ничего, Ленни. Если он поймёт, что ты немного того, мы не получим работы, но если он увидит, как ты работаешь раньше, чем услышит, чего ты мелешь, то всё будет путём. Сечёшь?

— Конечно, Джордж. Конечно, я секу.

— Лады. Ну, скажи мне: когда мы найдём хозяина этого ранчо, что ты станешь делать?

— Я… Я… — Ленни задумался. На его лице отразилось мучительное движение мысли. — Я… не стану ничё говорить. Буду тока стоять там и всё.

— Молодец. Красавчик. Давай, Ленни, повтори это раза два–три, чтобы уж точно не забыть.

— Я не стану ничё говорить… — послушно забубнил Ленни. — Я не стану ничё говорить… Я не стану ничё говорить. Вот.

— Лады, — кивнул Джордж. — И ты не должен делать ничё плохого, наподобие как отмочил в Уиде.

Ленни выглядел озадаченным.

— Как отмочил в Уиде? — растерянно переспросил он.

— Да ты, кажись, и это забыл, а? Ну и ладно, я не стану тебе напоминать, а то, чего доброго, ты сызнова такое провернёшь.

На лице Ленни мелькнул отблеск понимания.

— Они прогнали нас из Уида, — изрёк он с торжеством.

— Прогнали нас, как же, — недовольно проворчал Джордж. — Мы сбежали. Они искали нас, но поймать у них не вышло.

Ленни счастливо хихикнул:

— Я не забыл это, ещё бы!

Джордж откинулся назад и лёг на песок, сложив руки под головой. Ленни в точности повторил его движения, а потом приподнял голову и посмотрел на Джорджа, чтобы убедиться, что всё сделал правильно.

— Блин, с тобой одни заморочки, Ленни, — сказал Джордж. — Всё было бы так легко и просто, если бы ты не висел у меня на хвосте. У меня была бы лёгкая житуха и, может быть, я даже завёл бы себе девчонку.

Минуту Ленни лежал спокойно, а потом с надеждой произнёс:

— Мы будем работать на ранчо, Джордж.

— Ну вот, хоть это ты усвоил. А сейчас мы будем спать, потому что на то есть причина.

День торопился уйти и стать вчерашним днём. Только верхушки Габилан ещё сияли в свете солнца, уже покинувшего долину. Водяная змейка скользила по заводи, её головка торчала из воды, как маленький перископ. Подрагивали камыши, тревожимые течением. Где–то далеко, в стороне шоссе, крикнул что–то человек, ему отозвался другой. Ветви сикоморов тихонько зашелестели на ветру, который тут же и утих.

— Джордж, почему мы не можем прийти на ранчо к ужину? На ранчо ведь ужинают.

Джордж повернулся на другой бок.

— Не твоя забота. Мне здесь нравится. Завтрева двинем на работу. Я видел как туда везли молотилки, значит, мы будем таскать мешки с зерном, надрывать животы. А сейчас, стало быть, я собираюсь лежать здесь и глазеть на небо. Так мне хочется.

Ленни поднялся на колени и посмотрел на Джорджа сверху.

— У нас не будет ужина?

— Будет, конечно, если ты насобираешь сухих ивовых веток. У меня в мешке есть три банки бобов. Ты разведёшь огонь. Я дам тебе спичку, когда натаскаешь хворосту. Разогреем бобы и поужинаем.

Ленни сказал:

— Я люблю бобы с кетчупом.

— Это хорошо, но у нас нет кетчупа. Давай двигай за дровами, да не глазей по сторонам попусту, скоро стемнеет.

Ленни неуклюже поднялся на ноги и скрылся в зарослях. Джордж остался лежать и только принялся мелодично насвистывать. Вниз по реке, с той стороны, куда ушёл Ленни, донеслись всплески. Джордж перестал свистеть и прислушался. «Бедолага», — произнёс он тихо и вернулся к своему занятию.

Спустя минуту Ленни с треском ломаемых сучьев явился из зарослей. В руке он нёс одну небольшую ивовую ветку. Джордж сел.

— А ну–ка, — недовольно произнёс он, — дай сюда эту мышь!

Ленни изобразил недоумение.

— Какую мышь, Джордж? У меня нету никакой мыши.

Джордж протянул руку.

— Давай её сюда, кому говорю. Ты меня не проведёшь.

Ленни смутился, попятился, испуганно поглядывая на кусты, собираясь, видимо, спасаться бегством. Джордж холодно сказал:

— Ты сейчас же отдашь мне эту мышь или я тебя взгрею.

— Отдать тебе что, Джордж?

— Ты знаешь, что, чёрт тебя дери. Мне нужна эта мышь.

Ленни неохотно сунул руку в карман. Его голос слегка дрожал, когда он говорил:

— Не знаю, почему мне нельзя оставить её. Это вовсе ничья мышка. Я не украл её. Она лежала прямо у дороги.

Джорджева рука всё ещё была повелительно вытянута. Медленно, как терьер, который, заигравшись, не желает отдавать своему хозяину мячик, Ленни попятился, потом приблизился, потом попятился снова. Джордж громко щёлкнул пальцами и при этом звуке Ленни положил мышь ему на ладонь.

— Я не делал ей ничего плохого, Джордж. Только гладил и всё.

Джордж поднялся и забросил мышь в тёмные заросли так далеко, как только смог, а потом шагнул к заводи и хорошенько вымыл руки.

— Дурак ты полоумный. Ты думаешь, я не заметил, что у тебя мокрые ноги? Ты же перебирался через реку, чтобы заполучить её. — Джордж услышал, как Ленни отвернулся и захныкал. — Ну вот, распустил нюни, чисто дитя! Господи Иисусе, такой здоровенный детина!

У Ленни тряслись губы, в глазах его стояли слёзы.

— Ну, Ленни, ну, — Джордж положил руку здоровяку на плечо. — Я не по злобе отобрал у тебя этого мыша. Но ты пойми, дурья башка, он был несвежий, да и ты его раздавил, пока гладил. Ну, будет уже, Ленни, найдёшь себе другую мышь, свеженькую, и я позволю тебе оставить её на время.

Ленни уселся на землю, уныло свесив голову.

— Я не знаю, где сыскать другую мышку. Я помню, одна дама обычно давала их мне — кажную, какую отловит. Но её здесь нету.

Джордж усмехнулся:

— Дама, ага? Не помнишь даже, что это была за «дама»! А ведь это была твоя собственная тётка Клара. Да и то сказать, она потом не стала давать их тебе. Ты же всегда убивал их.

Ленни грустно посмотрел на него.

— Они были такие маленькие, — сказал он сконфуженно. — Я гладил их, а они принимались кусать меня за палец, и тогда я совсем чуть–чуть сжимал их головки. А они почему–то умирали. Наверное, потому, что были такие крошечные… Хорошо бы у нас поскорей были кролики, Джордж. Уж они не такая мелюзга.

— К чёрту кроликов. Тебе нельзя доверить даже мышь. Твоя тётка Клара давала тебе резиновую, но ты не придумал, чего с ней делать.

— Её было неприятно гладить, — сказал Ленни.

Закатное зарево растаяло на горных вершинах, сумерки спустились в долину, заплутали среди ив и сикоморов. Большой карп поднялся к поверхности заводи, глотнул воздуха и снова ушёл вниз, растворился в тёмной глубине, будто его и не было — только медленные круги неслышно пошли по воде. Снова задрожали наверху листья, и маленькие облачка ивового пуха поплыли, опускаясь на землю и водную гладь.

— Так ты собираешься добыть хворосту? — поинтересовался Джордж. — Там его полно, вон за тем сикомором. Плавняк. Тащи его сюда.

Ленни сходил к дереву и вернулся с охапкой сухих листьев и хвороста. Он бросил их на кучу старой золы и пошёл за новой охапкой, а потом за ещё одной. Была уже почти ночь. Голубиные крылья прошуршали над водой. Джордж подошёл к кострищу и поджёг сухую листву. Пламя побежало по хворосту, принялось за работу, затрещало. Джордж развязал мешок и достал из него три банки бобов. Он поставил их у костра, поближе к огню, но так, чтобы пламя не касалось их.

— Бобов тут хватит и на четверых, — сказал он.

Ленни наблюдал за ним, стоя по другую сторону костра. Он упрямо произнёс:

— Я люблю их с кетчупом.

— Ага, но у нас его нет, — огрызнулся Джордж. — Вот уж если у нас чего нет, так это как раз того, чего тебе хочется. Господи, если бы я был один, как легко мне жилось бы! Я нашёл бы работу и вкалывал бы себе без забот. Никаких тебе неприятностей, а в конце месяца получил свои полсотни баксов и шуруй в город, если хочется, и там тебе будет всё, чего пожелаешь. Да чего там, я мог бы остаться в борделе хоть на всю ночь. Я мог бы обедать в любом месте, какое мне придётся по нраву — хоть в гостинице какой, или там в другом месте, и заказывать всё чего мне, блин, в башку ни взбредёт. И я мог бы делать это каждый, блин, месяц. Брал бы галлон[1] виски или отирался бы в бильярдной.

Ленни сидел на корточках и смотрел поверх костра на сердитого Джорджа. Лицо его было перекошено страхом.

— И чё вместо этого? — гневно продолжал Джордж. — А вместо этого у меня есть ты! Ты не можешь удержаться на работе, и я из–за тебя теряю работу, какую заимел. Из–за тебя я только и делаю, что таскаюсь по всей стране. И это ещё не самое плохое. Ты постоянно во что–нибудь влипаешь. Ты вытворяешь чёрт те что, а мне приходится тебя вытаскивать. — Он уже почти кричал. — Ты чокнутый сукин сын. С тобой я всё время на нервах. — Джордж напустил на себя вид, какой бывает у маленьких девчонок, когда они возьмутся передразнивать одна другую. — «Я только хотел потрогать платье той девушки — хотел погладить её, как глажу мышек». Ладно, с тобой всё ясно, но ей–то какого чёрта знать, что ты всего лишь хотел потрогать её платье, а? Она дёргается, хочет сделать ноги, а ты держишь её, будто это мышь. Она верещит, и нам приходится целый день отсиживаться в оросительном канале, пока эти ребята ищут нас, а потом мы крадёмся в темноте и валим из тех мест куда подальше. И всё время что–нибудь вроде этого, всё время. Хотелось бы мне посадить тебя в клетку и чтобы там было этак с миллион мышей — забавляйся, Ленни, дружище.

Его злость внезапно унялась. Он посмотрел через огонь на Ленни, который продолжал стоять на коленях со страдальческим видом, пристыженно уставясь в костёр.

Было уже совершенно темно, но огонь освещал стволы деревьев и кривые ветви над головой. Ленни медленно и осторожно пополз вокруг костра, пока не оказался рядом с Джорджем. Он уселся на корточки. Джордж повернул консервные банки другой стороной к огню. Он делал вид, что не замечает Ленни, перебравшегося поближе к нему.

— Джордж, — очень тихо и робко.

Нет ответа.

— Джордж!

— Ну чего тебе?

— Я валял дурака, Джордж. Я вовсе не хочу никакого кетчупа, сто лет он мне без надобности. Я не стал бы есть кетчуп даже если бы он сейчас был прямо тут, передо мной.

— Ну, если бы он был здесь, ты мог бы съесть немного.

— Но я не стал бы, Джордж. Я бы весь оставил тебе. Ты бы намешал этого кетчупа себе в бобы, а я бы даже и не притронулся к нему.

Джордж всё ещё угрюмо смотрел в огонь.

— Как подумаю о той распрекрасной жизни, какая могла бы у меня быть, если б не ты, — вздохнул он, — это ж с ума сойти! Нет, не видать мне покоя.

Ленни всё ещё сидел на корточках. Он смотрел в темноту за рекой.

— Джордж, ты хочешь, чтобы я ушёл и оставил тебя одного?

— Куда ты, к чёрту, можешь уйти?

— Ну, я мог бы. Я мог бы уйти — туда, в горы. Куда–нибудь, где можно найти пещеру.

— Да ну? И что бы ты ел? У тебя же тяму не хватит найти себе пожрать.

— Ну, я бы нашёл что–нибудь, Джордж. Мне ведь не нужна хорошая еда с кетчупом. Я бы лежал себе на солнышке, и никто не обижал бы меня. А если б я нашёл мышку, я мог бы оставить её себе и гладить, сколько влезет. Никто не отобрал бы её у меня.

Джордж бросил на него быстрый испытующий взгляд.

— Я, значит, придираюсь к тебе, да?

— Если я тебе не нужен, я могу уйти в горы и сыскать себе пещеру. В любое время могу уйти.

— Да ладно, Ленни, послушай, я просто валял дурака. На самом деле я хочу, чтобы ты оставался со мной. С мышами только беда — ведь ты их убиваешь. — Он помолчал. — Сказать тебе, чего я сделаю, Ленни? Для начала я подарю тебе щенка. Может быть, ты хотя бы его не убьёшь. Это будет лучше, чем мышь. И ты сможешь гладить его чуть посильней.

Ленни не попался на эту удочку. Он почувствовал, что получил преимущество.

— Если я тебе не нужен, ты только скажи, и я тут же уйду в горы — да, прямо вон в те горы уйду и стану там жить сам по себе. И никто не сможет отбирать у меня мышек.

Джордж сказал:

— Ты мне нужен, Ленни, конечно ты мне нужен. Господи Иисусе, да кто–нибудь наверняка пристрелил бы тебя, как койота, если бы ты остался один. Нет, ты уж будь со мной, Ленни. Твоей тётке Кларе не понравится, если ты сбежишь и станешь жить сам по себе, хоть она и померла.

Ленни хитро произнёс:

— Расскажи мне, как раньше.

— Чего рассказать?

— Про кроликов.

Джордж недовольно проворчал:

— Ты меня не проведёшь.

Ленни взмолился:

— Ну пожалуйста, Джордж. Расскажи мне. Пожалуйста. Как раньше.

— Стало быть, тебе это по нраву, да? Ну ладно, я расскажу, а потом мы поужинаем.

Голос Джорджа зазвучал серьёзней. Он произносил слова нараспев, будто повторял их уже много раз прежде.

— Парни вроде нас — те, что работают на ранчо, — самые одинокие ребята в мире. У них нет семьи, они не привязаны к одному месту; они приходят на ранчо, заколачивают бабки, а потом отправляются в город и спускают всё, что заработали, ну да, а там — глядь, они уже на другом ранчо хвостом стучат. И надеяться им не на что, нет у них ничего впереди.

Ленни наслаждался.

— Во–во, это ты всё правильно про них, — вставил он. — А теперь — про нас.

Джордж продолжал.

— А мы — совсем другое дело. У нас есть будущее. У нас есть с кем поговорить, есть кто–то, кому на нас не наплевать. Мы не станем рассиживаться по барам, спуская наши денежки только потому, что нам некуда больше податься. Любой из этих парней может попасть в тюрягу, он может напрочь там сгнить, и никому не будет до него дела. Но не мы.

Тут возник Ленни:

— Но не мы! А почему? Да потому что… потому что у меня есть ты, чтобы присмотреть за мной, а у тебя есть я, вот что. — Он довольно рассмеялся. — Давай дальше, Джордж!

— Да ты уже всё наизусть выучил, можешь рассказать и сам.

— Нет, давай ты. Я чего–нибудь забуду. Расскажи, как оно всё будет.

— Ну ладно. Однажды мы подкопим деньжат и тогда у нас будет маленький домик с парой акров землицы, корова да пяток хрюшек.

— И станем работать на земле и тем будем жить, — почти закричал Ленни. — И у нас будут кролики. Дальше, Джордж, давай дальше! Расскажи, как у нас будет сад, и про кроликов в клетках, и про дождь зимой, и про печку, и какие густые сливки будут, что хоть ножом их режь. Расскажи об этом, Джордж.

— Почему бы тебе самому не рассказать? Ты же всё знаешь.

— Нет… лучше ты расскажи. Это совсем не то, если я сам стану рассказывать. Давай, Джордж. Как я буду ходить за кроликами.

— Ладно, — отвечал Джордж. — У нас будет большой огород, и клетки для кроликов, и цыплята. А когда будет идти дождь зимой, мы скажем: да ну её к чёрту, эту работу, и разведём огонь в печи, и сядем возле, и станем слушать, как дождь стучит по крыше. Вот чёрт! — Он достал из кармана нож. — Не осталось времени.

Он пробил ножом одну из банок с бобами, вырезал верхушку и передал банку Ленни. Потом открыл вторую. Из бокового кармана извлёк две ложки и протянул одну Ленни.

Они сидели у костра и набивали рты бобами, усиленно жуя. Несколько фасолин выпали изо рта у Ленни. Джордж ткнул в его сторону ложкой.

— Ну, так что ты будешь говорить завтра, когда хозяин станет тебя спрашивать?

Ленни перестал жевать и сглотнул. Его лицо приобрело сосредоточенный вид.

— Я… Я не стану… Не скажу ни слова.

— Молодец! Отлично, Ленни, дружище! Может, ты умнеешь, а? Когда у нас будет своё ранчо, я точно позволю тебе присматривать за кроликами. Особенно если ты всё станешь запоминать так же здорово.

У Ленни дух перехватило от гордости.

— Я стану запоминать, Джордж, — сказал он.

Джордж снова взмахнул ложкой.

— Слушай, Ленни, я хочу, чтобы ты хорошенько посмотрел вокруг. Ты ведь можешь запомнить это место, верно? Ранчо примерно в четверти мили отсюда, вон в той стороне. Нужно просто идти вдоль реки, понимаешь?

— Конечно, — сказал Ленни, — я могу запомнить это. Ведь я же запомнил, что нужно не говорить ни слова?

— Точно, запомнил. Тогда слушай, Ленни: если с тобой что–нибудь случится, ну, если ты попадёшь в передрягу вроде тех, что бывали раньше, я хочу, чтобы ты пришёл вот на это самое место и спрятался в кустах.

— Спрятался в кустах, — медленно повторил Ленни.

— Да, и чтобы ты прятался там, пока я не приду за тобой. Запомнишь?

— Конечно, Джордж. Прятаться в кустах, пока ты не придёшь.

— Но ты даже не думай вляпаться в неприятности, потому что если ты опять что–нибудь отмочишь, я не позволю тебе присматривать за кроликами.

Джордж забросил опустошённую банку в заросли.

— Я не вляпаюсь в неприятности, Джордж. Я не скажу ни слова.

— Лады. Давай, тащи свой мешок и клади поближе к костру. Здесь будет хорошо спать. Можно смотреть вверх, и эти листья опять же… Не подбрасывай больше в костёр, дадим и ему уснуть.

Они устроили себе постели на песке. Пламя костра медленно уменьшалось и круг света от него тоже становился меньше; кривые ветки над головами постепенно канули во мрак, и только редкие отсветы угасающего костра ещё выхватывали из черноты древесные стволы.

Ленни тихонько позвал:

— Джордж, ты уже спишь?

— Нет. Чего тебе?

— А давай у нас будут кролики разных цветов, Джордж?

— Конечно, давай, — сонно пробормотал Джордж. — Красные, синие, зелёные кролики, Ленни. Миллионы кроликов.

— И пушистые, Джордж, как я видел на ярмарке в Сакраменто.

— Конечно, пушистые.

— Потому что я ведь могу и уйти, Джордж, и жить в пещере.

— Ты можешь пойти хоть к чёрту, — сказал Джордж. — А теперь заткнись.

Красный свет трепетал, становился темней на тускнеющих углях. На горе за рекой завыл койот, с другой стороны реки отозвалась собака.

Листва сикомора шуршала под дуновением лёгкого ночного ветерка.

***

Спальный барак был длинным прямоугольным зданием. Внутри стены были побелены, но пол не крашен. В трёх стенах имелись маленькие квадратные окна, а в четвёртой — крепкая дверь с деревянной щеколдой. Вдоль стен стояли восемь коек, пять из которых были заправлены одеялами, а остальные три выставляли напоказ потёртые холщовые тюфяки. Над каждой койкой был приколочен ящик из–под яблок, открытой стороной вперёд, так что получались как бы две полки, в которых складывалась всякая мелочь вроде мыла и талька, бритв и тех журналов с Запада, которые так любят полистать мужчины, работающие на ранчо, и над которыми они на людях посмеиваются, но которым свято верят в глубине души. Ещё там лежали лекарства, и маленькие пузырьки с непонятным содержимым, и расчёски, а на гвоздях по сторонам ящика висело несколько галстуков. Возле одной стены расположилась чёрная чугунная печь, и её труба проходила прямо сквозь потолок. В середине комнаты стоял большой квадратный стол, на котором были в беспорядке разбросаны игральные карты, а вокруг стола располагались ящики, заменяющие игрокам стулья.

Около десяти часов утра солнце протиснулось сквозь одно из боковых окон рыжей пыльной полоской света, и в этом луче мухи замелькали подобно маленьким стремительным звёздочкам.

Деревянная щеколда поднялась. Дверь открылась, и в комнату ступил высокий, сутулый, пожилой мужчина. Он был одет в синие джинсы и держал в левой руке большую метлу. За ним следовал Джордж, а за Джорджем — Ленни.

— Хозяин ждал вас прошлым вечером, — сказал старик. — Он был зол, как чёрт, когда вы не поспели к утрешней работе. — Он поднял правую руку и из рукава высунулось округлое как палка запястье, кисти не было. Культёй он указал на две койки у печи: — Можете занять вон те кровати.

Джордж подошёл и сбросил свой мешок на соломенный тюфяк, служивший матрасом. Заглянул в ящик–полку и взял с неё маленькую жёлтую жестянку.

— Что это за хреновина? — обратился он к старику.

— Почём я знаю, — пожал плечами тот.

— Написано, мол, хорошо убивает вшей, тараканов и прочую живность. Что за кровати ты хочешь нам подсунуть, а? Нам в штанах не нужна никакая живность.

Старый работяга зажал метлу подмышкой и освободившейся левой рукой взял жестянку. Внимательно изучил этикетку.

— Я тебе так скажу, — произнёс он наконец, — последний парень, который спал на этой кровати, был кузнецом, чертовски симпотный был парняга, и чистёха, каких мало. Он то и дело мыл руки, даже после еды.

— В таком разе как же вышло, что он нахватался насекомых? — в Джордже постепенно поднималась злость. Ленни положил свой узел на соседнюю койку и уселся. Он разинув рот наблюдал за Джорджем.

— Я тебе так скажу, — ответил старик. — Этот кузнец, его звали Уайти, был тот ещё чудак — он вечно сыпал вокруг эту штуку, хотя никаких клопов и в помине не было, — так, на всякий случай, понимаешь? Сказать, чего он ещё делал? Не поверишь, он чистил варёную картошку и даже выковыривал любое тёмное пятнышко, прежде чем сожрать! И если в яйце попадалась красное — тоже выскребал. В конце концов он из–за жратвы и ушёл — не устроил его тутошний харч. Вот такой чудак был. Чистёха одним словом. По воскресеньям всегда оденется в чистое, даже если никуда не собирается. Веришь–нет, даже галстук на шею нацепит. И сидит потом в бараке, весь такой в чистом и при галстуке.

— Что–то не верится, — скептически изрёк Джордж. — Из–за чего говоришь он рассчитался?

Старик положил жестянку в карман и потёр щетинистые седые усы.

— Ну, он… просто ушёл да и всё, как обычно уходят. Сказал, что, мол, харчи тут никуда не годятся. Да просто хотел место сменить, я так думаю. Но он ничего другого не высказал, только про харчи помянул. Просто однажды вечером сказал: давай, грит, подобьём бабки — ну, как всегда говорят, коли хотят рассчитаться.

Джордж приподнял свой тюфяк и заглянул под него. Потом наклонился и тщательно проинспектировал дерюгу. Ленни немедленно повторял каждое его действие на собственной кровати. Наконец Джордж, кажется, удовлетворился осмотром. Он развернул свой узел, достал и положил на полку бритву и кусок мыла, гребешок и пузырёк с пилюлями, мазь и кожаный напульсник. Потом застелил койку одеялами.

Старик сказал:

— Думаю, хозяин будет с минуты на минуту. Он и правда шибко осерчал, когда утром вы не явились. Прибежал — мы как раз завтракали — и говорит: где эти чёртовы новенькие? Мавру с канюшни тоже всыпал.

Джордж расправил складку на кровати и уселся.

— Всыпал мавру с конюшни? — переспросил он.

— Ну да. Конюх–то у нас — нигер.

— Нигер, говоришь?

— Ага. Нормальный, вообще–то, парень. Только у него спина скрюченная — лошадь его лягнула. А хозяин всегда задаёт ему трёпку, коли сердится. Но мавр этим не заморачивается, плевать он хотел. Он читает много. В комнате у него книги, их и читает.

— А хозяин у вас как? — спросил Джордж.

— Да ничего, нормальный мужик. Временами ему крышу сносит, а так ничего. Знаешь, чё он удумал на Рождество? Притащил галлон виски прямо сюда и говорит: пейте на здоровье, парни. Рождество, грит, всего раз в году бывает.

— Ух ты чёрт! Целый галлон?

— Точно, сэр. Господи, твоя слава, уж мы и гульнули! Нигеру тоже дозволили прийти. Один скотогон, Смитти его зовут, плюгавый такой, всё поддевал нигера. У него это хорошо выходило, правда. Ну и сцепились они в конце концов. Ребята не дозволили Смитти пинаться, так что конюх ему хорошо наподдал. Смитти тогда сказал, что если б ему дозволили молотить ногами, он бы нигера уходил насмерть. А ребята говорят, мол, у нигера–то спина кривая, так что всё, мол, по справедливости. — На минуту старик предался приятным воспоминаниям. Потом продолжал: — После этого ребята отправились в Соледад и уж оторвались там по полной. Я с ними не поехал — нынче–то я уж не такой горячий, как бывало.

Ленни как раз закончил застилать свою кровать. Деревянная щеколда снова поднялась, дверь открылась, и в проёме возник невысокий коренастый человек. На нём были джинсовые брюки, фланелевая рубаха, чёрный расстёгнутый жилет и чёрный же пиджак. Большие пальцы его были засунуты за брючной ремень по обе стороны от квадратной стальной пряжки. Голову его покрывала грязно–коричневая стетсоновская шляпа, а сапоги на высоком каблуке и со шпорами давали понять, что это не какой–нибудь простой подёнщик.

Старик уборщик бросил на вошедшего быстрый взгляд и зашаркал к двери, потирая свои седые усы.

— Эти парни только пришли, — сказал он и проскользнул мимо хозяина за дверь.

Хозяин шагнул в комнату коротким и быстрым шагом толстоногого человека.

— Я писал «Мюррею и Рэди», что мне нужны два человека к сегодняшнему утру. Трудовые при вас? — Джордж достал из кармана трудовые книжки и протянул хозяину. — Однако, вины «Мюррея и Рэди» тут нет — в трудовых так и написано, что вы должны приступить к работе сегодня утром.

Джордж смотрел вниз, на свои ноги.

— Чёртов водитель автобуса отправил нас не в ту степь, — сказал он. — С десяток миль впустую протопали. Он говорит, вот здесь вам лучше всего сойти. Ну, мы и сошли. И никого не нашлось подвезти нас утром, как назло.

Хозяин прищурился.

— Пусть так, но мне–то пришлось послать на зерно двумя человеками меньше. А вам теперь всё едино нет смысла выходить на работу до обеда. — Он вытянул из кармана учётную книжку, открыл её там, где между страниц был заложен карандаш.

Джордж многозначительно взглянул на Ленни, и Ленни кивнул, давая понять, что помнит уговор. Хозяин послюнявил карандаш.

— Твоё имя?

— Джордж Милтон.

— А твоё?

Джордж сказал:

— Его зовут Ленни Смолл.

Имена были записаны.

— Значит, так… — хозяин закрыл книжку. — Сегодня у нас двадцатое, полдень двадцатого. Где вы раньше работали, парни?

— В районе Уида, — ответил Джордж.

— Ты тоже? — повернулся хозяин к Ленни.

— Да, он тоже, — ответил за Ленни Джордж.

Хозяин шутливо погрозил Ленни пальцем.

— Этот парень не очень–то говорлив, а?

— Что правда, то правда, но зато он чертовски хороший работник. Силён, как бык, — сказал Джордж.

Ленни улыбнулся и повторил:

— Силён как бык.

Джордж нахмурился, и Ленни понуро опустил голову, стыдясь своей забывчивости.

Хозяин вдруг сказал:

— Послушай, Смолл! — Ленни поднял голову. — Что ты умеешь делать?

Ленни в панике посмотрел на Джорджа, моля о помощи.

— Он сделает всё, что вы ему скажете, — заговорил Джордж. — Из него выйдет отличный погонщик скота. Он может таскать мешки с зерном, может управляться с культиватором. Он может что угодно, только дайте ему попробовать.

Хозяин повернулся к Джорджу.

— Тогда почему бы не дать ему попробовать ответить самому, а? Ты не темнишь ли, парень?

Джордж пожал плечами.

— Не, ну я не говорю, что он шибко сметливый малый — чего нет, того нет. Я говорю, что он чертовски хороший работник. Может на раз поднять тюк в десять пудов весу.

Хозяин медленно сунул книжку в карман. Потом вернул большие пальцы за ремень и прищурился.

— Ты его продаёшь?

— Чего?

— Я говорю, чего это ты так бодаешься за этого парня? Может, ты забираешь у него деньги?

— Нет, конечно! С чего вы взяли?

— Просто я никогда не видел, чтобы один парень так старался для другого. И я просто хочу знать, в чём твой интерес.

Джордж сказал:

— Он мой… двоюродный брат. Я обещал его старушке–мамаше, что буду заботиться о нём. Его лягнула лошадь, когда он был ещё ребёнок, — прямо в голову. Нет, он в порядке, вы не думайте. Просто он не шибко сметлив, вот и всё. Но может делать что угодно, только скажите.

Хозяин повернулся уходить.

— Ладно, видит бог, чтобы грузить мешки с ячменём, много ума не надо. Но не пытайся меня надуть, Милтон. Я буду наблюдать за тобой. Почему вы ушли из Уида?

— Сделали всю работу, — быстро ответил Джордж.

— А что была за работа?

— Ну, мы… мы рыли сточную канаву.

— Хорошо. Но не пытайся одурачить меня, ничего у тебя не выйдет, я видал и не таких ушлых ребят. После обеда пойдёте с бригадой на зерно. Они там подбирают ячмень у молотилки. Так что пойдёте с бригадой Ловкача.

— Ловкача?

— Ага. Погонщик, длинный такой. Увидишь его за обедом.

Он резко повернулся и пошёл к двери, но прежде чем выйти, оглянулся и бросил на двух мужчин долгий взгляд.

Когда звук его шагов затих, Джордж повернулся к Ленни.

— Так–то ты выполняешь обещание, да? Ты должен был держать хлебало закрытым и не мешать мне говорить с хозяином. Чёрт, мы едва не потеряли работу.

Ленни с несчастным видом пристально рассматривал свои руки.

— Я забыл, Джордж.

— Ага, ты забыл. Ты всегда забываешь, а мне приходится отдуваться. — Джордж тяжело опустился на койку. — Теперь он с нас глаз не спустит. Теперь нам надо держаться настороже и не делать никаких промашек. Научись, в конце концов, держать хлебало закрытым, Ленни!

Он угрюмо замолк.

— Джордж.

— Чего тебе ещё?

— Никакая лошадь не лягала меня в голову, Джордж, правда же?

— А было бы чертовски здорово, если б лягнула, — зло сказал Джордж. — Это бы всех избавило от кучи хлопот.

— Ты сказал, что я твой двоюродный брат, Джордж.

— Ну, мне пришлось соврать. И я чертовски рад, что это неправда. Если бы ты был моим родственником, я бы застрелился. — Он внезапно умолк, подошёл к открытой двери и выглянул наружу. — Эй, какого чёрта ты подслушиваешь?

Старик уборщик медленно вошёл в комнату. Он всё так же держал в руке метлу. За ним по пятам, едва волоча лапы, следовала овчарка с седой мордой и тусклыми, подслеповатыми, старческими глазами. Пёс кое–как дохромал до стены, улегся там и принялся, ворча, вылизывать свою седую, изъеденную молью шкуру. Старик наблюдал за ним, пока тот устраивался.

— Я не подслушивал, — сказал он. — Я просто остановился в тени на минутку, погладить пса. Только вот закончил с уборкой в умывальной.

— Ты суёшь свой длинный нос в наши дела, — сказал Джордж. — Учти, я не люблю длинных носов.

Старик беспокойно перевёл взгляд с Джорджа на Ленни и обратно.

— Я только подошёл, — сказал он. — Я не слышал, о чём вы говорили, ребята. Да и нет мне никакого интереса, о чём вы там толковали. Парням на ранчо лучше поменьше слушать и не задавать вопросов.

— Чертовски верно, — кивнул Джордж, смягчаясь. — Особенно если парень хочет подольше оставаться при деле. — Видно, слова старика его всё–таки успокоили, потому что он сказал: — Зайди, присядь на минутку. До чего старая у тебя псина.

— Это да. Он у меня с тех пор, как был щенком. Ей богу не совру, он был хорошей овчаркой, когда был помоложе. — Старик поставил метлу у стены и костяшками пальцев потёр подбородок, покрытый седой щетиной. — Ну, и как вам хозяин?

— Нормально. С виду толковый малый.

— Да, неплохой мужик, — согласился уборщик. — Нужно только найти с ним общий язык.

В этот момент в барак вошёл молодой человек — худой, с загорелым лицом, кареглазый и кудрявый. На левой руке его была надета рабочая рукавица и, как и хозяин, он щеголял в сапогах на высоком каблуке.

— Старика моего не видали? — спросил он.

Уборщик отозвался:

— Он был здесь минуту назад, Кудряш. Пошёл на кухню, я думаю.

— Попытаюсь перехватить его, — сказал Кудряш. Его взгляд скользнул по новичкам и он задержался. Холодно взглянул на Джорджа, потом на Ленни. Его руки медленно согнулись в локтях, а ладони сжались в кулаки. Он подобрался и чуть наклонился вперёд. Его взгляд теперь был оценивающим и задиристым. Ленни съёжился под этим взглядом и нервно переступил с ноги на ногу. Кудряш с задорным видом подошёл вплотную к нему.

— Вы те самые новенькие, которых ждал старик?

— Мы только пришли, — ответил Джордж.

— Пусть говорит здоровяк.

Ленни в замешательстве покривился. Джордж сказал:

— А что, если он не хочет говорить?

Кудряш стремительно повернулся.

— Но он должен говорить, коли к нему обращаются. Какого чёрта ты встреваешь?

— Мы ходим вместе, — холодно сказал Джордж.

— А, вот оно что.

Джордж был напряжён и неподвижен.

— Оно самое и есть, — бросил он.

Ленни беспомощно взглянул на Джорджа, ожидая указаний.

— И ты не дашь этому амбалу сказать? — напирал Кудряш.

— Он может говорить, коли есть желание, — Джордж слегка кивнул Ленни.

— Мы только что пришли, — тихо сказал Ленни.

Кудряш твёрдо посмотрел на него.

— Ладно, в другой раз отвечай, когда с тобой разговаривают.

Он повернулся к двери и вышел, его локти при этом оставались слегка согнутыми.

Джордж проводил его взглядом и повернулся к уборщику.

— Какого чёрта он к нему привязался? Ленни ничего ему не сделал.

Старик опасливо посмотрел на дверь, чтобы убедиться, что никто его не услышит.

— Это сын хозяина, — сказал он тихонько. — Кудряш — хороший драчун. Было время, он выходил на ринг. Легковес. Хорошо дерётся.

— Ладно, пусть он хорошо дерётся, — сказал Джордж. — Но он не должен цепляться к Ленни. Ленни ничего ему не сделал. Чё он имеет против Ленни?

Уборщик немного подумал.

— Ну… я тебе скажу так. Кудряш — как все коротышки: он ненавидит здоровых парней. Он всё время задирается к здоровякам. Похоже, они его просто бесят, потому что сам–то он — недомерок. Ты наверняка видал подобных, так ведь? Всё время лезут в бутылку.

— Это да, — согласился Джордж. — Повидал я прорву такой мелкоты. Но этому Кудряшу лучше бы не ошибиться насчёт Ленни. Ленни не очень–то шустёр, но эта гнилуха Кудряш нарвётся, коли станет его доставать.

— Может оно и так, но Кудряш хороший драчун, — скептически произнёс уборщик. — Хотя, знаешь, мне вот что кажется неправильным… Вот положим, Кудряш полезет к здоровому парню и навешает ему. Каждый скажет: какой боевой малый этот Кудряш. А с другой стороны, положим, тот здоровый парень его поколотит. Тогда все скажут, что этому здоровяку поискать бы себе ровню, а не связываться с маломерком. И этому же парню устроят тёмную. Вот и получается, что Кудряш по–любому в выигрыше, а против него ни у кого нет шансов.

Джордж смотрел на дверь. Он произнёс угрожающе:

— Однако ему лучше держаться подальше от Ленни. Ленни не боец, но Ленни силён и быстр, и не знает никаких правил.

Он подошёл к квадратному столу и сел на один из ящиков. Собрал карты и перетасовал их.

Старик примостился на другом ящике.

— Не рассказывай Кудряшу, что я тебе говорил насчёт него. Он с меня шкуру спустит, если скажешь. Ему наплевать. Его же не турнут, потому как его старик тут хозяин.

Джордж подрезал колоду и принялся открывать карту за картой, глядя, какая выпадет, и бросая её в кучу. Он сказал:

— Как по мне, этот окурок, Кудряш — законченный сукин сын. Мне не нравятся такие вот злые коротышки.

— Сдаётся мне, последнее время он стал ещё хуже, — сказал уборщик. — Он женился пару недель назад. Жена живёт в хозяйском доме. Так вот, мне кажется, Кудряш петушится ещё больше с тех пор, как обзавёлся женой.

— Выпендривается, поди, перед ней, — проворчал Джордж.

Уборщик, кажется, был рад почесать язык о хорошую сплетню.

— Видал перчатку у него на руке? — усмехнулся он.

— Ага.

— Ну так эта перчатка полна вазелина.

— Вазелина? На кой чёрт?

— Ну, я тебе вот что скажу: Кудряш болтает, что держит эту руку мягкой специально для жены.

Джордж внимательно изучал карты.

— С его стороны достаточно грязно трепать про такое, — сказал он.

Старик получил что хотел: ему удалось вытянуть из Джорджа нелицеприятный отзыв о Кудряше, и теперь он чувствовал себя в безопасности, а потому заговорил уже более доверительно.

— Погоди, ты ещё увидишь его жену.

Джордж снова подрезал колоду и разложил пасьянс, медленно и сосредоточенно.

— Симпотная? — между делом спросил он.

— Ага. Красивая… но…

Джордж изучал карты.

— Но что?

— Ну, она строит глазки парням.

— Ага? Две недели замужем и уже строит глазки? Может, потому у Кудряша и свербит в одном месте?

— Я видал, как она строила глазки Ловкачу. У Ловкача характер тот ещё — ему палец в рот не клади. Славный парень. Ему без надобности сапоги на каблуке, чтобы держать бригаду в руках. Так вот, я видел, как она заигрывала с Ловкачом. А Кудряш не видел. А ещё я видал, как она с Карлсоном заигрывала.

Джордж сделал вид, что его всё это мало интересует.

— Похоже, будет весело, — буркнул он.

Уборщик поднялся со своего ящика.

— Знаешь, что я думаю? — сказал он. Джордж не ответил. — Ну так я думаю, что Кудряш женился… на потаскушке.

— Не он первый, — пожал плечами Джордж. — Многие делали то же самое.

Старик двинулся к двери, его старый пёс поднял голову и огляделся, а потом с трудом поднялся на ноги, чтобы следовать за хозяином.

— Мне надо приготовить умывальню к приходу ребят. Они скоро вернутся. А вы парни, значит, пойдёте на ячмень?

— Ага.

— Так ты не станешь рассказывать Кудряшу?

— Чёрт, нет, конечно.

— Ты присмотрись к этой девке хорошенько, мистер. Увидишь, потаскушка она или нет.

Он шагнул за дверь, в сияние солнечного света.

Джордж задумчиво раскладывал карты, открывая пачками по три штуки. Положил трефовую четвёрку на стопку с тузом.

Квадрат солнечного света лежал на полу, и мухи промелькивали в нём искрами. Снаружи послышалось позвякивание упряжи и скрип нагруженных повозок. Издалека донёсся звонкий крик: «Ко–онюх, эй, ма–авр!» И следом: «Ну и где носит этого нигера, черти бы его побрали?»

Джордж не отводил взгляда от пасьянса, потом резким движением смешал карты и повернулся к Ленни. Здоровяк лежал на койке и наблюдал за ним.

— Послушай, Ленни, — тихо заговорил Джордж. — Неладно тут. И знаешь, чего я опасаюсь? У тебя могут быть неприятности с этим парнем, с Кудряшом. Видал я таких раньше. Он к тебе присматривался, прощупывал. Думает, поди, что ты его испугался, и при удобном случае он тебе врежет, как пить.

В глазах Ленни появился испуг.

— Я не хочу неприятностей, — произнёс он жалобно. — Не позволь ему врезать мне, Джордж.

Джордж поднялся и пересел на койку Ленни.

— Терпеть не могу таких уродов, — сказал он. — Повидал я их полно. Как говорит этот старик, Кудряш не даёт шанса — он в любом случае в выигрыше. — Джордж минуту подумал. — Слушай сюда, Ленни: если он станет тебя задирать, нам придётся уволиться отсюда, даже и не сомневайся. Он ведь хозяйский сынок. Ты уж, Ленни, постарайся держаться от него подальше, ладно? Не говори ему ни слова. Если он придёт сюда, уйди на другую половину комнаты. Ты сделаешь это, Ленни?

— Я не хочу никаких неприятностей, — всхлипнул здоровяк. — Я ничего ему не сделал.

— Ну, это тебе не пособит, коли уж Кудряшу запало в башку, что он такой весь из себя крутой боец. Ты только ничего не делай с ним, просто держись от него подальше. Запомнишь?

— Конечно, Джордж. Я не скажу ни слова.

Звуки приближающейся бригады стали громче: стук массивных копыт по твёрдой земле, скрип тормозов и звяканье упряжи. Перекликались люди. Джордж, сидящий на койке рядом с Ленни, задумчиво хмурился. Ленни робко вопросил:

— Ты не серчаешь на меня, Джордж?

— Нет, на тебя — нет. Меня зло берёт на этого гада Кудряша. Я‑то надеялся, мы тут подберём немного деньжат — глядишь, и сотню баксов оторвём. — Его тон стал решительным: — Держись подальше от Кудряша, Ленни.

— Конечно, Джордж. Я не скажу ни слова.

— Не позволяй ему развести тебя на драку. Но коли этот сукин сын тебе врежет — пусть тогда получает.

— Чего получает, Джордж?

— Ничего, ничего. Я скажу тебе, когда надо будет. Ненавижу таких подонков. Послушай, Ленни, если ты попадёшь в передрягу, ты помнишь, что я велел тебе делать?

Ленни приподнялся на локте. На минуту его лицо исказилось тяжёлым мыслительным процессом. Потом глаза его грустно скользнули по Джорджеву лицу и он неуверенно произнёс:

— Если я попаду в передрягу, ты не позволишь мне смотреть за кроликами.

— Да нет, я не про то. Ты помнишь, где мы спали этой ночью? Там, внизу, у реки?

— Ага, помню. Ох, точно, я вспомнил! Я пойду туда и спрячусь в кустах.

— Прячься, пока я не приду за тобой. Никто не должен тебя увидеть. Прячься в кустах у реки. Повтори.

— Прятаться в кустах у реки, в кустах у реки.

— Коли влипнешь в неприятности.

— Коли влипну в неприятности. Прятаться в кустах у реки.

Снаружи заскрипели тормоза. Послышался оклик: «Мавр! Эй, конюх!»

Джордж сказал:

— Повторяй это про себя, Ленни, так ты ничего не забудешь.

Оба подняли глаза, потому что прямоугольник солнечного света в дверном проёме вдруг исчез. Там стояла девушка и заглядывала в комнату. У неё были полные губы и широко посаженные глаза, она была сильно накрашена, с ярко–красными ногтями. Её волосы свисали мелкими закрученными локонами, напоминая колбаски. На ней было домашнее хлопковое платье, красные шлёпанцы, на подъёмах которых торчало по маленькому пучку страусиных перьев.

— Я ищу Кудряша, — сказала она. Голос у неё был чуть гнусавый, и как будто ломкий.

Джордж посмотрел в сторону, а потом снова на девушку.

— Он был здесь минуту назад, но уже ушёл.

— О! — она заложила руки за спину и прислонилась к дверному косяку так, что её тело подалось вперёд. — А вы те самые новички, что недавно пришли, ага?

— Выходит так.

Глаза Ленни скользнули по её телу сверху донизу, и хотя казалось, что она даже и не взглянула на здоровяка, однако чуть напряглась. Посмотрела на свои ногти.

— Иногда Кудряш заходит сюда, — пояснила она.

Джордж довольно резко сказал:

— Но сейчас его тут нет.

— Ну, если тут нет, мне, наверно, лучше поискать где–нибудь ещё, — игриво произнесла она.

Ленни не сводил с неё глаз, как заколдованный. Джордж сказал:

— Если я его увижу, передам, что ты его искала.

Она игриво усмехнулась и крутнула телом.

— Никто не может осуждать человека за то, что он ищет, — сказала она.

За её спиной послышались шаги, кто–то приближался. Она повернула голову, сказала:

— Привет, Ловкач.

— Привет, милашка, — донёсся из–за двери голос Ловкача.

— А я ищу Кудряша.

— Похоже, не очень–то ищешь. Я видел, как он пошёл к вашему дому.

Девушка вдруг встревожилась. Бросив напоследок «Пока, парни», она поспешила прочь.

Джордж повернулся к Ленни.

— Господи, что за шмара, — сказал он. — Так вот какую жёнушку Кудряш себе оторвал.

— Она милая, — вступился Ленни.

— Ага, только хорошо это скрывает, — усмехнулся Джордж. — Я смотрю, Кудряш задал себе работёнки. Бьюсь об заклад, она будет готова и за двадцать баксов.

Ленни всё ещё смотрел на дверь, где она только что стояла.

— Она очень милая! — он восхищённо улыбнулся. Джордж быстро взглянул на него и схватил за ухо.

— Слушай сюда, ты, полоумный, — сказал он с яростью в голосе. — Не смей даже глядеть на эту сучку. Меня не волнует, чё она говорит и чё вытворяет. Видал я таких штучек, ага, только я сроду не видал другой такой шалавы, из–за которой так же просто загреметь в тюрягу. Держись от неё подальше, понял?

Ленни попытался освободить своё ухо из пальцев Джорджа.

— Я же ничего не сделал, Джордж, — произнёс он умоляюще.

— Покамест не сделал. Но покуда она стояла в двери, выставляя напоказ ноги, ты не сводил с неё глаз, скажешь не так?

— Я не думал ничего дурного, Джордж. Честно, ничего.

— Ладно, ладно. Но заруби себе на носу, что от неё нужно держаться подальше, потому что это не баба, а мышеловка, если я что–то в этом смыслю. Пусть Кудряш отдувается — сам виноват, что вляпался в это дерьмо. Перчатка с вазелином… — Джордж презрительно поморщился. — Готов поспорить, он пьёт сырые яйца и выписывает патентованые лекарства.

Ленни вдруг воскликнул:

— Мне здесь не нравится, Джордж. Это плохое место. Я хочу уйти отсюда.

— Придётся потерпеть, пока не получим бабки. Ничего не поделаешь, Ленни. Но мы уйдём сразу, как только сможем. Мне здесь нравится не больше, чем тебе, поверь. — Он вернулся к столу и взялся раскладывать новый пасьянс. — Нет, мне здесь совсем не нравится, — говорил он. — Да я бы в два счёта убрался отсюда, если б у нас была пара баксов в кармане. Мы бы свалили и пошли бы вверх по Американке мыть золото. Там–то мы наверняка имели бы по паре баксов в день и могли бы скопить деньжат.

Ленни живо наклонился к нему и взмолился:

— Уйдём, Джордж. Давай уйдём отсюда. Здесь плохо.

— Мы останемся, — отрезал Джордж. — Так что заткнись. Эти парни идут сюда.

Из умывальни, расположенной неподалёку, донёсся звук бегущей воды и громыхание тазов. Джордж изучал карты.

— Может, нам тоже пойти умыться? — сказал он. — Хотя мы, вроде, не делали ничего такого.

В дверях возник высокий мужчина. Под мышкой он держал помятый стетсон и обеими руками зачёсывал свои длинные, чёрные, влажные после умывания, прямые волосы. Как и другие, он был одет в синие джинсы и короткую джинсовую куртку. Закончив причёсываться, вошёл в комнату. Держался он с благородным достоинством, которое пристало разве что членам королевского семейства и старшим работникам. Он и был старшим погонщиком — этаким принцем на ранчо — умел управляться с десятью, шестнадцатью, а то и двадцатью мулами. Он мог взмахом кнута ухлопать муху, усевшуюся на крупе коренного, и при этом не коснуться шкуры мула. В его манерах было такое степенное достоинство, а спокойствие его было столь глубоко, что когда он заговаривал, все умолкали. Его авторитет был настолько велик, что его слова принимались без возражений, шла ли речь о политике или амурных делах. Это был Ловкач. Его рубленое лицо не имело никаких признаков возраста. Ему могло быть как тридцать пять, так и пятьдесят три. Его ухо умело слышать больше, чем ему сказано, а неторопливая речь играла обертонами хорошо вызревшей мысли. Его большие худые руки были столь же изящны в движениях, как руки танцора.

Он неторопливо разгладил мятую шляпу, заломил тулью и надел. Потом дружелюбно посмотрел на двух незнакомцев в бараке.

— На дворе солнце, зараза, так и наяривает, — с мягким спокойствием произнёс он. — А тут чёрта лысого разглядишь. Вы новенькие, парни?

— Только прибыли, — ответил Джордж.

— Угу. Пойдёте на ячмень, небось?

— Ну да, хозяин, вроде, так сказал.

Ловкач уселся на ящик у стола напротив Джорджа и некоторое время изучал карточный расклад.

— Надеюсь, вы будете в моей бригаде, — сказал он. Его породистый голос звучал спокойно и неторопливо. — У меня есть пара придурков, которые не отличат мешок с ячменём от трипака. А вы, парни, когда–нибудь имели дело с ячменём?

— Чёрт, а как же, — сказал Джордж. — За себя ничё такого не скажу, а вот этот здоровенный бугай может в одиночку поднять столько зерна, сколько другие на двоих не потянут.

Ленни, который внимательно следил за беседой, переводя взгляд с одного на другого, довольно улыбнулся отзыву Джорджа. Ловкач одобрительно взглянул на здоровяка. Он наклонился над столом и прищёлкнул уголком карты.

— Вы, парни, путешествуете вместе? — его голос звучал дружелюбно, располагал к доверительной беседе.

— Ну да, — ответил Джордж. — Мы, типа, присматриваем друг за другом. — Он указал на Ленни большим пальцем. — Соображает он не шибко, но зато чертовски хороший работяга. Отличный парень, правда, но не шибко мозговитый. Я давно его знаю.

Ловкач смотрел будто сквозь Джорджа, куда–то ему за спину.

— Угу. Немного есть парней, которые бродят вместе, — он задумался. — Я не знаю, почему так выходит. Может, каждый в этом чёртовом мире опасается другого.

— Много лучше в компании с парнем, которого знаешь давно и хорошо, — сказал Джордж.

Дородный, с большим животом мужчина вошёл в барак. С его головы падали капли воды после умывания.

— Здоро́во, Ловкач, — сказал он, потом остановился и уставился на Джорджа с Ленни.

— Эти парни только что пришли, — сказал Ловкач, словно представляя их.

— Рад знакомству, — сказал вошедший. — Меня зовут Карлсон.

— Я Джордж Милтон. А это — Ленни Смолл.

— Рад знакомству, — повторил Карлсон. — Ничего себе, маленький[2], — он рассмеялся собственной шутке. — Да нет, совсем даже не маленький. Хотел спросить тебя, Ловкач, как там твоя сука? Чё–то я не видел её нынче утром под твоей повозкой.

— А она ощенилась ночью, — сказал Ловкач. — Девять штук. Четверых я сразу утопил — ей не выкормить девятерых.

— Выходит, пятеро остались, а?

— Ну да, пять штук. Я выбрал самых здоровых.

— Что за собаки будут, как думаешь?

— Без понятия, — сказал Ловкач. — Что–нибудь типа овчарок, я думаю. Таких я тут больше всего видал, когда у неё течка была.

Карлсон продолжал:

— Стало быть, пять щенков, угу. Ты их всех оставишь?

— Не знаю. Пусть остаются, пока у Лулу есть молоко.

Карлсон задумчиво сказал:

— Послушай–ка, Ловкач. Я тут подумал. Этот пёс, у Липкого, он же чертовски старый уже, даже ходит кое–как. Опять же, смердит от него — не дай боже. Каждый раз, как он придёт в барак, потом два–три дня воняет так, что хоть святых выноси. Так вот я и говорю, чего бы тебе не убедить Липкого пристрелить старика, а взамен дать ему одного щенка на вырост, а? Я его псину могу за милю учуять. Беззубый, слепой почти, ни пожрать толком, ни… Липкий поит его молоком, потому что он жевать уже не может.

Джордж пристально посмотрел на Ловкача. Внезапно снаружи забили в треугольник, сначала медленно, потом всё быстрей и быстрей, пока удары не слились в сплошной перезвон. А потом звон утих так же внезапно, как и возник.

— Нате вам, — сказал Карлсон.

Со двора донёсся ропот мужских голосов. Ловкач медленно и с достоинством поднялся.

— Вам, парни, лучше поторопиться, пока там ещё есть харчи. Через пару минут не останется ни крошки.

Карлсон посторонился, пропуская Ловкача вперёд; оба скрылись за дверью.

Ленни взволнованно посмотрел на Джорджа. Джордж сдвинул карты в кучу.

— Да–да, Ленни, — сказал он. — Я слышал, что он сказал. Я попрошу у него.

— Коричневого с белым! — возбуждённо воскликнул Ленни.

— Пойдём–ка обедать. Я не знаю, есть ли у него бело–коричневый.

Ленни не двинулся с места.

— Ты попроси у него прямо сейчас, Джордж, пока он их не убил.

— Ладно, ладно. Пошли же, давай, поднимайся.

Ленни скатился с койки и встал. Они двинулись к двери, но едва подошли к ней, как перед ними явился Кудряш.

— Вы здесь девчонку не видали? — зло спросил он.

— С полчаса тому, — холодно отозвался Джордж.

— И какого хрена ей было нужно?

Джордж стоял, поглядывая на разозлённого недомерка. Потом с вызовом произнёс:

— Сказала, тебя ищет.

Вид у Кудряша был такой, словно он впервые увидел Джорджа. Его глаза сверкнули, когда он смерил его взглядом, прикинул дистанцию, оценил телосложение.

— Ну, и куда она подалась? — спросил он наконец.

— Без понятия, — ответил Джордж. — Я за ней не следил.

Кудряш бросил на него сердитый взгляд и повернулся к двери.

— Знаешь, Ленни, боюсь мне самому придётся порешать с этим уродом, — сказал Джордж, когда Кудряш скрылся из виду. — Ну и воротит же меня от этого типа, господи Иисусе! Ладно, пошли, а то останемся без харчей.

Они вышли.

Солнечный свет лежал тонкой линией под окном. Слышно было, как где–то гремят тарелки.

Мгновение спустя старый пёс, прихрамывая, понуро вошёл в открытую дверь. Он обвёл комнату кротким подслеповатым взглядом. Потянул носом воздух, а потом тяжело улёгся, положив голову между лап.

Внезапно в дверях снова явился Кудряш и остановился, озирая помещение. Пёс поднял голову, но Кудряш уже ушёл, и тогда седая голова пса снова опустилась на пол. Он устало вздохнул.

***

Хотя ещё падал через окна барака неяркий вечерний свет, внутри царил полумрак. Сквозь открытую дверь доносилось постукивание, топот ног, а по временам звучали одобрительные или насмешливые возгласы — на дворе играли в подкову.

Ловкач и Джордж вместе вошли в полутёмный барак. Ловкач потянулся через карточный стол и включил свет. Тускло вспыхнула лампочка под «абажуром» из консервной банки, и в конусе жёлтого света стол матово заблестел; полумрак разбежался по углам барака и там замер, затаился. Ловкач уселся на ящик, Джордж занял место напротив.

— Пустяки это, — сказал Ловкач. — Я бы по–любому утопил почти всех, так что благодарить меня не за что.

— Для тебя–то это, пожалуй, пустяки, но для него это чертовски много значит. Господи Иисусе, я не знаю, как теперь заставлю его ночевать здесь. Он же захочет спать в конюшне, вместе с ними. Это ж ещё надо будет смотреть, чтобы он не залез прямо в ящик со щенками.

— Пустяки это, — повторил Ловкач. — А ведь точно, ты был прав насчёт него: может, он умом и не блещет, но я ещё не видал такого работягу. Он едва не уморил своего напарника. Да что там, никто не может угнаться за ним. Бог свидетель, я никогда ещё не видал такого могучего парня.

— Только втолкуй Ленни, чего надо делать, — с гордостью сказал Джордж, — и он это сделает, чёрт побери, если, конечно, не потребуется сначала покумекать. Сам он ни в жисть не сообразит, чего и как, но по команде сделает чего хочешь.

Снаружи послышался звон подковы о железную стойку и одобрительный гомон.

Ловкач чуть подвинулся так, чтобы свет не падал в лицо.

— Потешно — вы с ним как нитка с иголкой, — сказал он, и это явно было ненавязчивое приглашение к доверительному разговору.

— А в чём потеха? — настороженно спросил Джордж.

— Ну, я не знаю. Редко когда парни вот так колобродят вместе. Если за себя говорить, то я такого ещё не видал. Сам, поди, знаешь, какие бывают работяги — приходят, получают койку, вкалывают месяц, а потом увольняются. И плевать они хотели друг на друга. Вот потому и выглядит потешно, когда сумасшедший вроде него и умник типа тебя становятся в одну упряжку.

— Он не сумасшедший, — возразил Джордж. — Он туп как пробка, да, но он не сумасшедший. Я, видать, тоже не семи пядей во лбу, а то не корячился бы на ячмене, за полсотни с харчами. Если б я был такой умник, или хоть чуть посмекалистей, уж у меня, поди, было бы собственное маленькое дельце и собирал бы я свой личный урожай, заместо того, чтобы пахать на чужого дядю и ни шиша не иметь.

Джордж умолк. А ему хотелось выговориться. Ловкач не подначивал его к разговору, но и рта ему не затыкал — он просто сидел, откинувшись назад, и молча слушал.

— И никакой тут потехи, что мы с ним вместе ходим, — наконец заговорил Джордж. — Мы оба родом из Оберна, я знал его тётку Клару. Она забрала его к себе — он ещё мальцом был — и вырастила. А когда тётка померла, Ленни стал ходить со мной на работу. Так и вышло, что мы друг с другом вроде как свыклись.

— Угу, — сказал Ловкач.

Джордж поднял взгляд на собеседника и увидел спокойные, как у Бога, глаза, устремлённые на него.

— Потешно, говоришь? — продолжал он. — Да уж, я частенько над ним потешался. Бывало и нехорошо шутил, он ведь такой простак, что и постоять за себя не умеет. У него ума не хватает даже на то, чтобы понять, что над ним издеваются. Вот я и потешался вовсю. И мне казалось, что я прям чертовски умный против него. А этот дурачина делал всё, что ни скажешь. Вели я ему влезть на скалу, так он бы полез. В общем, надоело мне его доводить. Ведь смешно — это когда парень понимает, что ты над ним подтруниваешь, и потому злится. А тут — чего? Он никогда не злился, вообще никогда. Бывало я и дубасил его, а этот дылда, который мог голыми руками переломать мне все кости, ни разу даже пальца на меня не поднял, — в голосе Джорджа зазвучало раскаяние. — Сказать тебе, с чего я перестал над ним издеваться? Однажды мы с парнями стояли на берегу Сакраменто, болтали о том о сём, и я себя воображал таким прям остроумным. В общем, поворачиваюсь я к Ленни и говорю: давай, прыгай вниз. И он прыгает. А плавать–то он — ни в зуб ногой, ни разу даже рукой не махнул, так и пошёл ко дну и почти уже потонул, когда мы его достали. И меня же ещё и благодарил, что мы его вытащили. Напрочь забыл, что это я велел ему прыгнуть. После того я завязал с потехами.

— Он хороший парень, — сказал Ловкач. — Парню ведь совсем не обязательно быть умником, чтобы быть стоящим парнем, а? Сдаётся мне, чаще бывает точно наоборот: возьми смекалистого парня, он вряд ли окажется стоящим.

Джордж собрал рассыпанные карты и принялся раскладывать новый пасьянс. Снаружи простучали по земле каблуки. Вечерний полусвет чертил на стене квадраты окон. Зудела и билась в стекло сонная муха.

— У меня родных никого нету, — сказал Джордж. — Видал я парней, что ходят по ранчо в одиночку. Ничего хорошего в том нет, тоска зелёная. Спустя время они будто звереют — так и норовят устроить драку.

— Это да, звереют, — согласился Ловкач. — Доходит до того, что из них слова не выжмешь.

— Оно конечно, по большей части с Ленни одни заморочки, — продолжал Джордж. — Но когда привыкаешь к парню, уже не можешь просто взять и бросить его.

— Он добрый малый, — сказал Ловкач. — Я‑то вижу, в Ленни совсем нет злобы.

— Точно, он добряк. Вот только постоянно влипнет в какую–нибудь передрягу, балбес. Навроде той, что была в Уиде… — Джордж осёкся на полуслове и перевернул карту. Бросил на Ловкача тревожный испытующий взгляд. — Ты никому не скажешь?

— А чего там было в Уиде? — спокойно спросил Ловкач.

— Ты не скажешь?.. Да нет, конечно, ты не станешь болтать.

— Так что насчёт Уида? — повторил Ловкач.

— Ну–у… увидел он там одну девчонку в красном платье. А это такой дуболом — если ему чего понравилось, то обязательно надо потрогать — попробовать на ощупь.

Ну он и потянулся пощупать это красное платье. Девка, понятно, давай верещать. А у бедняги Ленни крыша поехала от этого визга — хватает он её в охапку и не отпускает — у него только на это ума и хватило. Ну вот, стало быть, а девка знай себе верещит. Я как раз отошёл ненадолго, но как услышал эти визги, так со всех ног бегу назад. А на то время крышу у Ленни уже так перекосило — он только и придумал, что держать девку покрепче. Ну, я треснул ему по башке штакетиной от забора, чтобы привести в разум. Только он был до того не в себе от страха, что уже не мог отцепиться. А ведь он чертовски силён, ты видел.

Взгляд Ловкача был твёрдым, глаза не моргнули. Он только медленно кивнул и спросил:

— И что было дальше?

Джордж аккуратно выложил ряд пасьянса.

— Ну, короче, эта девка делает ноги, бежит к законникам и рассказывает, будто её снасильничали. Ребята в Уиде поднимают бучу и хотят линчевать Ленни. Короче, остаток дня мы просидели в оросительной канаве, из воды только головы торчали. А ночью смотались оттуда по–тихому.

Ловкач с минуту сидел молча. Наконец спросил:

— А он ту девочку не повредил, а?

— Чёрт, да нет. Он только напугал её. Я бы сам обделался, если б такой верзила меня сграбастал. Нет, он только хотел потрогать её красное, блин, платье — как щенков теперь будет тискать всё время.

— Он не злой, — сказал Ловкач. — Злого парня я и за милю узнаю.

— Конечно, он не злой, и сделает любую хрень, которую я…

В дверь вошёл Ленни. На плечи его была наброшена джинсовая куртка, а шёл он, чуть подавшись вперёд.

— Привет, Ленни, — окликнул его Джордж. — Ну как, нравится тебе щенок?

Ленни ответил восторженным шёпотом:

— Он коричневый с белым, точно как я хотел.

Верзила подошёл к своей койке, улёгся и, свернулся колачиком, лицом к стене.

Джордж медленно отложил карты.

— Ленни, — позвал он строго.

Ленни повернул голову и глянул на него через плечо.

— А? Чего тебе, Джордж?

— Я же говорил, чтобы ты не приносил щенка сюда.

— Какого щенка, Джордж? У меня нет никакого щенка.

Джордж быстро подошёл к нему, схватил за плечо и повернул. Он протянул руку и извлёк маленького щенка, которого Ленни прятал у себя на животе.

Верзила быстро поднялся и сел.

— Отдай мне его, Джордж, — взмолился он.

Джордж сказал:

— Ты прямо сейчас пойдёшь и вернёшь щенка в гнездо. Он должен спать со своей матерью, понимаешь? Ты чё, хочешь его убить? Он только прошлой ночью родился, а ты забираешь его из гнезда. Давай, тащи его обратно, или я скажу Ловкачу, чтобы он тебе его не давал.

Ленни с мольбой протянул руки.

— Дай мне его, Джордж. Я унесу его, унесу. Я не хотел ничего плохого, Джордж. Честно, не хотел. Я только думал погладить его, совсем немного.

Джордж протянул ему щенка.

— Ладно. Быстро верни назад и не смей больше уносить его оттуда. Ты же удавишь его и даже не заметишь.

Ленни поспешно вышел, осторожно неся щенка на груди.

Ловкач не двинулся. Его спокойный взгляд проследовал за Ленни до двери. И только когда верзила скрылся из виду, он произнёс:

— Господи, он же будто ребёнок, а?

— А что я говорил. Дурного в нем не больше, чем в ребёнке, только силён, как бык. Бьюсь об заклад, он не явится нынче спать — будет дрыхнуть в конюшне, прямо возле ящика. Да пусть его. Ничё дурного из этого не выйдет.

Снаружи почти стемнело. Явился Липкий, старик–уборщик, за ним волочился его старый пёс.

— Здоро́во, Ловкач. Привет, Джордж. Никто из вас не играл в подкову?

— Надоело каждый вечер, — сказал Ловкач.

Липкий продолжал:

— А нет у вас, ребята, глотка виски? Чё–то я животом прихворнул.

— Не–а, — отозвался Ловкач. — Я бы и сам глотнул, хотя живот у меня и не болит.

— Шибко уж прихватило, — пожаловался Липкий. — Это всё проклятая репа. Я ведь знал, что так выйдет, а всё равно съел.

Явился из сумерек Карлсон. Он прошёл на другой конец барака и включил вторую лампочку с таким же жестяным абажуром.

— Ну и темень тут — хуже, чем в аду, — сказал он. — Господи, но до чего же ловко черномазый бросает подкову!

— Да уж, молодчага, — кивнул Ловкач.

— Ага, тот ещё, — сказал Карлсон. — Никому не оставил шанса… — Он осёкся и потянул носом воздух, потом глянул на старого пса. — Боже праведный, как воняет эта псина! Гони его отсюда, Липкий! Я не знаю, что ещё может смердеть так же отвратно, как этот старый кобель. Гони его к чертям собачьим.

Липкий перекатился на край койки. Протянул руку и потрепал старого пса по холке. Потом виновато произнёс:

— Он у меня уже очень давно и сроду я не замечал никакой вони.

— Как хочешь, а я не собираюсь терпеть его тут, — сказал Карлсон. — После него тут ещё сутки смердит. — Тяжёлой походкой он приблизился к псу и уставился на него. — Совсем беззубый. И ревматизм его сковал, глянь как. Старик совсем плох, Липкий, накой он тебе? Он уже и сам себе не рад, посмотри на него. Почему бы тебе не пристрелить его, а?

Старик–уборщик беспокойно поёрзал.

— Чёрта с два! Он у меня давно, с тех пор, как был щенок. Овец со мной пас, — гордо сказал он. — Трудно поверить, глядя на него сейчас, но это был лучший овчар, которого я видал.

Джордж вмешался:

— Я видел одного парня в Уиде, так у него был эрдель, который мог пасти овец. Научился этому от других собак.

Карлсон не отставал.

— Послушай, Липкий, он же всё время мучается. Тебе надо бы вывести его на двор да пустить ему пулю в затылок. — Он наклонил голову и показал пальцем: — Прямо вот сюда. Он бы даже понять не успел, чего с ним такое приключилось.

Липкий удручённо посмотрел вокруг.

— Нет, — сказал он тихо. — Нет, я бы не смог. Он у меня очень давно.

— Ему же никакой радости жить, — настаивал Карлсон. — И воняет он так, что чертей колбасит. Вот что, Липкий, давай я пристрелю его, коли тебе самому не с руки.

Липкий сбросил ноги с койки, нервно поскрёб седую щетину на подбородке.

— До того свыкся я с ним, — тихо сказал он. — Он у меня с тех пор, как был щенок.

— Не очень–то это по–доброму — оставлять его мучиться, — убеждал Карлсон. — Послушай, Липкий, у Ловкача сука только что ощенилась. Я уверен, что Ловкач, отдаст тебе одного щенка на воспитание, верно Ловкач?

Погонщик спокойно рассматривал старого пса.

— Да, — сказал он. — Ты можешь взять щенка, если хочешь, Липкий. — Ловкач оживился, разговор, кажется, увлекал его всё больше. — Карлсон прав, ничего не попишешь — пёс совсем плох, и уже, поди, сам себе в тягость. На его месте я был бы рад, если бы кто пристрелил меня, коли уж стал я совсем никудышный.

Липкий в отчаянье смотрел на него — мнение Ловкача было законом.

— Наверно, ему будет больно, — предположил он. — А мне ничего не стоит заботиться о нём.

Карлсон сказал:

— Я правильно его пристрелю, он ничего не почувствует. Приставлю пушку ему прямо вот сюда, — он прикоснулся пальцем ноги к голове пса. — Прямо в затылок пальну. Он даже испугаться не успеет.

Липкий с мольбой переводил взгляд от лица к лицу. За окнами уже совсем стемнело. В барак вошёл молодой работник. Его покатые плечи были наклонены вперёд и он так грузно ступал на пятки, будто нёс на плечах тяжеленный мешок с зерном. Подойдя к своей кровати, он снял шляпу и положил на полку. Потом взял с полки какой–то бульварный журнальчик и переместился с ним за стол, поближе к свету.

— Я тебе показывал это, Ловкач? — спросил он.

— Показывал — что?

Молодой пролистал журнал до задней обложки, положил его на стол и ткнул пальцем.

— Вот здесь, читай.

Ловкач склонился над журналом.

— Давай, — сказал молодой, — прочти–ка вслух.

— Дорогой редактор, — медленно прочитал Ловкач, — я читаю ваш журнал уже где–то шесть годов. Думаю, что он лучший, какой можно купить за десять центов. Я люблю истории Питера Рэнда. Кажись, он чумовой парень. Давайте побольше вещей типа «Тёмного всадника». Я не мастак писать письма. Просто хотел сказать, что по мне ваш журнал самолучшее из того, за что не жалко отдать десятицентовик.

Ловкач вопросительно взглянул на молодого:

— Ну, и зачем я должен был это читать?

— Давай дальше, — сказал Уит. — Прочитай подпись внизу.

Ловкач прочитал:

— С пожеланием успехов, ваш Уильям Теннер.

Он снова бросил взгляд на Уита.

— Так зачем мне надо было это читать?

Уит в сердцах закрыл журнал.

— Ты чего, не помнишь Билла Червонца? Вкалывал здесь месяца три тому, неужто забыл?

Ловкач задумался.

— Такой невысокий парень? — спросил он. — Работал на культиваторе?

— Точно, — воскликнул Уит. — Он и есть.

— Ты думаешь, это он написал это письмо?

— Точно знаю, что он. Как–то мы с Биллом сидели здесь, и он как раз получил одну из этих книжек. Вот он и говорит: я, грит, им письмо написал, так интересно, вставили они его в этот номер? Но его тогда не оказалось. Билл говорит: может, грит, они его сберегли про запас. И точно, глянь, так они и сделали — вот оно, его письмецо.

— Похоже, так оно и есть, — согласился Ловкач. — Вот оно, прямо здесь.

— Можно взглянуть? — Джордж протянул руку к журналу.

Уит снова пролистал до нужного места, но не выпустил журнала из рук. Он ткнул указательным пальцем в письмо, а потом бережно вернул журнал на полку.

— Интересно, видел ли его Билл, — сказал он. — Мы с Биллом работали на горохе на одном участке. Оба водили культиваторы. Чертовски хороший парень был.

Карлсон не принимал участия в разговоре, он продолжал смотреть на пса. Липкий беспокойно следил за ним. Наконец, Карлсон сказал:

— Если хочешь, я избавлю старого чёрта от мучений прямо сейчас, и дело с концом. Ничего другого не остаётся, сам понимаешь. Есть не может, ничего не видит, ходить и то, поди, тошно.

Липкий с надеждой произнёс:

— У тебя пушки нет.

— Как же, нет. «Люгер». Ему вообще больно не будет.

— Может, завтра? — сказал Липкий. — Давай подождём до завтра.

— А чего ждать? — напирал Карлсон. Он подошёл к своей койке, вытащил из–под неё мешок и достал «Люгер». — Давай покончим с этим, — сказал он. — Невозможно же спать из–за его вони — она тут повсюду, — он сунул пистолет в набедренный карман.

Липкий упёрся в Ловкача долгим взглядом, ища поддержки. Но Ловкач словно не замечал его. Наконец, Липкий тихо и безнадёжно произнёс:

— Видать, ничего не поделаешь. Забирай его.

Он даже не взглянул на пса. Лег на спину, сложил руки за головой и уставился в потолок.

Из кармана Карлсон извлёк тонкий кожаный ремешок. Наклонился и завязал его вокруг шеи старого пса. Все, кроме Липкого, наблюдали за ним.

— Пойдём, старина, — сказал он мягко. — Ну, давай, пошли. — И добавил извиняющимся тоном, в сторону Липкого: — Он ничего не почувствует.

Липкий не шевельнулся и ничего не ответил.

— Ну, давай, старина, — Карлсон дёрнул ремешок. Пёс медленно, с трудом поднялся и последовал за натянутым ремешком.

— Эй, Карлсон, — позвал Ловкач.

— А?

— Ты ведь знаешь, что́ надо делать?

— Ты о чём, Ловкач?

— Лопату возьми, — коротко сказал погонщик.

— А, ну да, понял, — кивнул Карлсон и вывел пса во тьму.

Джордж закрыл за ними дверь, тихо опустил щеколду и вернулся на место. Липкий всё так же лежал в кровати, без движения, молча уставясь в потолок.

Ловкач громко сказал:

— У одного из моих коренных копыто треснуло. Смолой надо бы замазать.

Его голос смолк. Снаружи было не слышно ни звука. Шаги Карлсона замерли во тьме. В комнате повисла тишина. Неловкое молчание затягивалось.

Джордж тихонько рассмеялся:

— Бьюсь об заклад, Ленни в конюшне нянчится со своим щенком. Теперь его и арканом сюда не затащишь, коли появилась у него такая забава.

Ловкач сказал:

— Липкий, ты можешь взять любого щенка, какого захочешь.

Липкий не ответил. Молчание снова заволокло комнату, как дым.

— Сыграю с тобой разок, — поднялся Уит.

Он сел за стол напротив Джорджа, поближе к свету, но Джордж не торопился раздать. Он нервно прищёлкнул краем колоды, но чуть слышное потрескивание карт тут же привлекло все взгляды. Джордж замер.

И снова воцарилось тяжёлое молчание. Прошла минута. И ещё одна. Липкий по–прежнему неподвижно лежал и смотрел в потолок. Ловкач бросил на него быстрый пристальный взгляд и уставился на свои руки — ладонью одной руки он накрыл другую и держал их под столом. В тишине где–то под полом возник негромкий скребущий звук, и все взгляды с деланым оживлением устремились туда. И только Липкий продолжал смотреть в потолок.

— Такой звук — должно, там крыса завелась, — сказал Джордж. — Надо бы поставить мышеловку.

Уит не выдержал:

— Какого чёрта он там возится? Ну давай, сдавай карты, чего ты? Этак мы ни партейки в юкре[3] не сгоняем.

Джордж тщательно сложил карты и принялся изучать их рубашку. Комната снова погрузилась в омут тишины.

Вдалеке глухо прозвучал выстрел. Все быстро переглянулись и уставились на старика, все головы повернулись к нему. Мгновение Липкий продолжал смотреть в потолок. Потом медленно повернулся лицом к стене.

Джордж перетасовал карты и раздал. Уит подвинул ему доску и поставил колышки на нулевую отметку[4].

— Кажись, парни, вы действительно пришли сюда работать, — сказал он, подмигнув Джорджу.

— Ты о чём? — спросил тот.

Уит рассмеялся.

— Ну, вы пришли в пятницу. У вас два дня работы до воскресенья.

— Не понимаю, к чему ты клонишь, — пожал плечами Джордж.

Уит снова рассмеялся.

— А должен бы понять, коли ты повидал большие ранчо типа этого. Парень, который хочет присмотреться к ранчо, приходит в субботу после полудня. Получает ужин в субботу, да ещё в воскресенье три раза похавает, а в понедельник утром — после завтрака, конечно, — тихонько сваливает, пальцем не шевельнув. А вы, парни, пришли в пятницу в полдень. Так что вам полтора дня пахать, как ни крути.

Джордж спокойно посмотрел на него.

— Мы собираемся тут побыть покуда, — сказал он. — Хотим подкопить деньжат.

Дверь тихонько приоткрылась и внутрь просунулась голова конюха — худое лицо негра в морщинах пережитых бед, с терпеливыми глазами.

— Мистер Ловкач, — позвал он.

Ловкач оторвал взгляд от старика Липкого.

— А? А–а, привет, Крючок. Чего тебе?

— Вы велели согреть смолу для копыта того мула. Ну так она тёплая.

— А, ну да, конечно, Крючок, иду.

— Я могу сам, если хотите, мистер Ловкач.

— Нет, я сам пойду, — Ловкач поднялся

Крючок подумал и сказал:

— Мистер Ловкач.

— Ну?

— Этот новый парень, здоровый такой, он там дурака валяет с вашими щенками, в конюшне.

— Ничего плохого он не сделает. Я отдал ему одного.

— Я просто подумал, что вам надо знать, — сказал Крючок. — Он вытащил его из гнезда и тискает. Из этого не выйдет ничего хорошего.

— Он не причинит им вреда, — успокоил Ловкач. — Сейчас пойдём.

Джордж поднял глаза.

— Если этот дурень делает что–нибудь не то, просто вышвырни его вон, Ловкач.

Ловкач вслед за конюхом вышел из комнаты.

Джордж раздал карты, и Уит принялся изучать сдачу.

— Уже видал козочку? — спросил он между делом.

— Какую козочку? — не понял Джордж.

— Ну как же, молодуху Кудряша.

— А–а, эту. Видал.

— Милашка, ага? — подмигнул юнец.

— Я её не разглядывал, — равнодушно произнёс Джордж.

Уит выразительно положил карты на стол.

— Пока будешь отираться здесь, лучше держать глаза открытыми. Увидишь много чего. Да она ничего и не скрывает. Я ещё не видал таких — строит глазки всем подряд. Держу пари, она даже с нигером заигрывает. Не знаю, какого рожна ей надо.

Джордж мимоходом спросил:

— У кого–нибудь уже были неприятности через неё?

Уиту явно были неинтересны его карты. Он положил их на стол, а Джордж собрал их и принялся раскладывать свой любимый пасьянс — семь карт вниз, шесть сверху, потом ещё пять поверх.

Уит снова заговорил:

— Я понял, об чём ты. Нет, пока не было ничё такого. Кудряш бесится, но пока ничё не было. Только знаешь, стоит кому–нибудь из парней появиться, как и она тут как тут. То Кудряша, типа, ищет, то ещё чего–нибудь. Кажись, она без парней вообще жить не может. А Кудряш — бесится, но пока ничего не отчебучил.

Джордж кивнул:

— Накличет она беду. Большую беду может накликать. Это же не девка, это сыр в мышеловке. Рано или поздно кто–нибудь сделает за Кудряша его работу. На ранчо, где полно парней, не место девчонке, особенно такой, как эта.

Уит сказал:

— Если у тебя нет чего получше на примете, можешь рвануть с нами в город завтра вечером.

— И чё там делать?

— Да чё и всегда. Нагрянем к старушке Сюзи. Клёвое местечко. Старушка Сюзи весёлая бабёнка — всегда отмочит какую–нибудь шутку. Типа как в прошлую субботу, когда мы на крыльцо поднялись. Ну, она открывает нам дверь и орёт через плечо: живо одевайтесь, девочки, сюда шериф прётся, ха–ха. Смешная. Но скверного слова сроду не скажет, ничё такого. У неё там пять девочек.

— И во сколько это дело встанет? — спросил Джордж.

— Два с полтиной. Можешь получить выпивку за четверть бакса. У Сюзи и кресла путёвые — коли нету настроенья с девочкой поразвлечься, так есть где пристроить зад и опрокинуть стаканчик–другой, скоротать вечерок. Сюзи и слова не скажет — она не из тех, кто прогоняет, если не хочешь брать девчонку.

— Пожалуй, можно сходить глянуть, чё за нора, — сказал Джордж.

— Да конечно, пошли. Там чертовски весело бывает — Сюзи хохмит напропалую. Как она один раз отмочила: знаю я, грит, некоторых, которые заимеют облезлый ковёр да лампу с амурами и думают, будто у них салон. Это она на Клару намекает. Я, грит, знаю, парни, чего вам надо. У меня, грит, девочки чистые, и виски не разбавленное. А коли вам нужна лампа с амурами да не боитесь три пера поймать, так вы знаете, куда идти. Видала я, грит, таких рисковых, да и вы их легко узнаете — они после тех амуров ходят враскоряку.

Джорд улыбнулся, спросил:

— А эта Клара, видать, тоже девочек держит?

— Ну да, — сказал Уит. — Но мы к ней не ходим. Клара берёт три бакса за покувыркаться да тридцать пять центов за выпивку, и не хохмит сроду. А у Сюзи чисто и кресла что надо. И всякую шваль она не пускает.

— Нам с Ленни надо скопить деньжат, — сказал Джордж. — Я мог бы, конечно, пойти промочить горло, но выложить два с полтиной…

— Ну, расслабиться–то надо иногда, — солидно произнёс Уит.

Открылась дверь, вошли Ленни с Карлсоном. Ленни тихонько добрался до кровати и уселся, стараясь не привлекать внимания. Карлсон достал из–под своей койки мешок, стараясь не глядеть на старика Липкого, который так и лежал уткнувшись лицом в стену. Достав мешок, Карлсон отыскал шомпол и банку масла. Сложил всё это на кровать, вынул из пистолета магазин, щёлкнул затвором, высвобождая гильзу. Принялся энергично гонять шомпол в стволе. Когда выбрасыватель сработал, Липкий на мгновение повернулся и взглянул на пистолет, прежде чем снова уставиться в стену. Карлсон как бы между делом спросил:

— Кудряш не заходил?

— Нет, — сказал Уит. — Чего–то у него свербит, а чё — не пойму.

Карлсон прищурился, заглядывая в ствол пистолета.

— Он всё ищет свою жёнушку. Нарезает круги по двору.

Уит саркастически произнёс:

— Ага, полдня он её ищет, а остальное время — она его. Во житуха у них весёлая!

Кудряш был лёгок на помине — ворвался в комнату, словно подслушивал за дверью. Вид у него был возбуждённый, взъерошенный.

— Кто–нибудь видел мою жену, парни? — спросил он.

— Не–а, — качнул головой Уит. — Здесь она не была.

Кудряш угрожающе оглядел комнату.

— А где чёртов Ловкач?

— На конюшне, — сказал Джордж. — Пошёл замазывать смолой трещину в копыте.

Плечи Кудряша дёрнулись.

— И давно ушёл?

— Минут пять–десять.

Кудряш выскочил, громко хлопнув дверью. Уит поднялся.

— Пойти, что ли, глянуть, чё будет, — сказал он. — Кудряш на взводе, а то не помчался бы за Ловкачом. А драться он мастак, черти бы его взяли, на самом деле мастак. Доходил до финала «Золотой перчатки», у него есть газета, там про это написано. — Уит пораздумал. — Но к Ловкачу я бы на его месте не лез — никто не знает, на что способен Ловкач.

— Так он думает, что Ловкач с его жёнушкой, что ли? — усмехнулся Джордж.

— Похоже на то, — кивнул Уит. — Конечно Ловкач не с ней — не думаю, что он станет связываться. Но я бы посмотрел, как они с Кудряшом схлестнутся. Айда вместе?

— Нет, — покачал головой Джордж. — Меня это всё не касается. Мы с Ленни просто хотим подзаработать.

Карлсон кончил чистить пистолет, уложил его обратно в мешок и затолкал мешок под койку.

— Пойду–ка я тоже гляну, — сказал он.

Старик Липкий лежал без движения, а Ленни со своей кровати опасливо смотрел на Джорджа. Когда Уит с Карлсоном ушли и дверь за ними закрылась, Джордж повернулся к Ленни:

— Чё у тебя на уме?

— Я ничего не делал, Джордж, — вздрогнул Ленни. — Ловкач сказал, что мне пока лучше не гладить щенков подолгу. Он говорит, что им это вредно. Вот я и пришёл. Я вёл себя хорошо.

— Ну, пожалуй, — согласился Джордж.

— Я не сделал им ничего плохого. Я просто держал моего на коленях и гладил.

Джордж спросил:

— Ты видал на конюшне Ловкача?

— Конечно, видал. Он сказал, чтобы я больше не гладил щенка.

— А ту девчонку ты видал?

— Ты про девушку Кудряша?

— Да. Она заходила в конюшню?

— Я её не видал.

— А видал, чтобы Ловкач разговаривал с ней?

— Не–а. Она не была в конюшне.

— Ладно, — сказал Джордж. — Думаю, ребятам не обломится поглазеть на драку. Если будет драка — любая — держись подальше, Ленни.

— Я не хочу драк, — поморщился великан. Он поднялся с койки и сел за стол напротив Джорджа. Тот машинально перетасовал карты и принялся медленно и задумчиво раскладывать пасьянс.

Ленни взял карту, лежащую лицом, и стал с любопытством изучать её, поворачивая так и этак.

— Оба края одинаковые, — сказал он с улыбкой первооткрывателя. — Почему оба края одинаковые, Джордж?

— Почём я знаю, — отозвался тот. — Так их делают, и всё тут. А что Ловкач делал на конюшне, когда ты его видал?

— Ловкач?

— Ну да. Когда ты видал его на конюшне и он велел тебе не гладить щенка помногу.

— А, точно. У него была банка смолы и кисточка. Я не знаю, зачем.

— А ты уверен, что девчонка не приходила?

— Да. Не приходила.

Джордж вздохнул.

— Да уж, что ни говори, а бордель будет лучше, — сказал он. — Пришёл, выпил, справил надобность — и никаких забот. И всегда знаешь, во что тебе станет удовольствие. А с такой, как эта, того и гляди влипнешь.

Ленни восторженно слушал Джорджевы разглагольствования, и губы его шевелились, будто он повторял про себя каждое сказанное слово, заучивая наизусть.

Джордж продолжал:

— Ты помнишь Энди Кашмена, Ленни? В школу ходил с нами.

— Это у которого мать всегда угощала горячими пирожками?

— Ага, он самый. Ты всегда помнишь, если дело касается жратвы. — Джордж тщательно изучал карточный расклад. Он вынес бубнового туза, а на него — двойку, тройку и четвёрку. Потом поднял глаза на Ленни: — Энди сейчас в Сан—Квентине[5], из–за какой–то шлюхи.

Ленни постучал пальцами по столу.

— Джордж?

— Угу?

— Джорд, а когда у нас будет свой домик, земля и кролики?

— Не знаю, — пожал плечами Джордж. — Сначала нам надо скопить деньжат. У меня есть на примете домик, который можно купить подешевле, но за так нам его никто не отдаст.

Старик Липкий медленно повернулся на спину. Его глаза были широко открыты. Он внимательно посмотрел на Джорджа.

Ленни сказал:

— Расскажи мне про наш домик, Джордж.

— Я же вот рассказывал, прошлым вечером.

— Ну Джордж, расскажи ещё.

— Ладно. Так вот, там десять акров земли, — начал рассказывать Джордж, — небольшая ветряная мельница, есть курятник и махонькая лачужка. Кухня, сад — вишни, яблони, персиковые деревья, абрикосы, орешник, немного ягод там всяких. Есть участок для люцерны и полно воды для полива. Есть свинарник…

— И кролики, Джордж, — перебил Ленни.

— Нет, крольчатника пока нету, но я легко сделаю несколько клеток, и ты сможешь кормить кроликов люцерной.

— Конечно, смогу, — радостно кивнул Ленни. — Правда–правда смогу.

Джордж оторвался от карт. Его голос потеплел.

— Завели бы свиней. Я бы построил коптильню, какая была у моего деда, и мы могли бы коптить бекон и ветчину, делали бы колбасу и всё такое. А когда вверх по реке пойдёт лосось, мы его наловим сотню, насолим и тоже закоптим. Нет ничего лучше на завтрак, чем копчёная лососина, Ленни, уж поверь. А когда поспеют фрукты, будем делать из них консервы, и из томатов тоже — томаты просто консервировать. По воскресеньям будем забивать цыплёнка или кролика. А может, заимеем и корову или козу — вот тебе и сливки, да такие жирнючие, что впору ножом резать.

Ленни не сводил взгляда с Джорджева лица, и старик Липкий тоже смотрел на него. Ленни тихо произнёс:

— И будем мы жить от тука земли[6].

— Ага, — улыбнулся Джордж. — Любые тебе овощи в огороде, а если захочется пропустить по стаканчику виски, продадим немного яиц или ещё чего, да хоть молока. Будем — просто жить, и всё. Нам ведь больше ничё и не надо, а? Не надо будет мотаться по всей стране и жрать всякую гадость. Нет уж, сэр, у нас будет своя крыша над головой, так что не надо будет дрыхнуть по вонючим баракам.

— Расскажи о доме, Джордж, — попросил Ленни.

— Само собой, у нас будет небольшой домик и комнатка, где можно скоротать вечерок. Маленькая пузатая печурка, в которой зимой всегда будет гореть огонь. Земли там не шибко много, так что сильно вкалывать не придётся — ну, может, часов по шесть–семь в день. Уж весь день напропалую корячиться на ячмене — точно не придётся. Ну а когда посеем то–сё — снимем урожай и будем знать, чего наработали.

— И про кроликов, — нетерпеливо выдохнул Ленни. — И чтобы я за ними присматривал. Расскажи, как это будет, Джордж.

— Ну да, кролики. Ты прихватишь мешок и отправишься за люцерной. Насобираешь полный мешок, принесёшь и дашь кроликам.

— А уж они ну грызть, ну грызть, — счастливо улыбнулся Ленни, — как они всегда делают, я видал.

— Каждые шесть недель или около того, — продолжал Джордж, — они будут давать приплод, так что у нас скоро станет полно кроликов — хватит и для еды и на продажу. А ещё заведём голубей, чтобы летали вокруг мельницы — я помню, когда был маленький, они всегда так летали. — Он мечтательно обратил невидящий взгляд поверх головы Ленни. — И всё это будет наше, никто не сможет нас согнать за здорово живёшь. А если нам кто не понравится, мы завсегда сможем сказать «Иди ты к чёрту», и, клянусь, ему придётся отвалить. А если придёт кто–нибудь из приятелей, у нас завсегда найдётся лишняя койка и мы скажем: а чего бы тебе не остаться с ночевьём, дружище? — и он, ясное дело, не откажется. Будет у нас и сеттер, и пара полосатых кошек, пожалуй, но тебе придётся за ними смотреть, чтобы они не таскали крольчат.

Ленни тяжело засопел.

— Ага, пусть только попробуют таскать крольчат. Я им их чёртовы шеи враз сверну. Я… я их палкой так отхожу! — Он притих, бормоча что–то себе под нос, грозя будущим кошкам, которые осмелились побеспокоить будущих кроликов.

Джордж сидел, заворожённый собственным рассказом и теми картинами, которые так красочно рисовало ему воображение.

Когда Липкий вдруг заговорил, оба подпрыгнули на месте, будто их поймали за чем–нибудь нехорошим. Липкий сказал:

— И ты знаешь, где есть такое место?

Джордж немедленно насторожился.

— Допустим, знаю, — сказал он. — Тебе–то чего?

— Да нет, можешь не говорить, где оно — без разницы, где.

— Ну, понятно, — сказал Джордж, — тебе его и за сто лет не найти.

Липкий возбуждённо продолжал:

— И сколько хотят за такое ранчо?

Джордж подозрительно глянул на него.

— Ну, я мог бы получить его за шесть сотен. Старики–хозяева совсем на мели, а старой хозяйке нужна операция. Да тебе–то какой интерес, а? Не лез бы ты в наши дела.

Липкий сказал:

— От меня не много толку при одной–то руке. Я потерял вторую прямо здесь, на этом самом ранчо. Вот почему меня держат уборщиком. Мне дали две с половиной сотни за потерянную руку. Ещё полсотни у меня лежат в банке. В общем, три сотни, да ещё пятьдесят будут в конце месяца. Я это к чему говорю… — он быстро наклонился вперёд. — Я бы вошёл в долю, ребята — вложился бы на три с половиной сотни. Толку от меня не много, но я могу готовить, и за курями могу присмотреть, и сорняки могу полоть. Как вы на это смотрите?

Джордж прикрыл глаза.

— Это надо обмозговать, — сказал он. — Мы собирались сделать это для себя, чужие нам без надобности.

Липкий перебил его:

— Я напишу завещание, моя доля отойдёт вам ребята, если я откинусь, потому что у меня никакой родни нету. У вас как с деньгами? Может, мы провернём это дело прямо сейчас?

Джордж c досадой плюнул на пол.

— У нас десять баксов на двоих, — усмехнулся он. Потом задумчиво продолжал: — Слушай, если мы с Ленни проработаем тут месяц и ничего не потратим, у нас на двоих будет сотня баксов. С твоими получится четыреста пятьдесят. Бьюсь об заклад, я бы с ними сторговался. Тогда вы с Ленни могли бы всё там раскачивать потихоньку, а я бы подыскал работёнку, чтобы добрать недостающие полторы сотни. Да и вы могли бы продавать яйца и всё такое.

Они замолчали. Смотрели друг на друга, поражённые. То, во что они никогда по–настоящему не верили, вдруг стало возможным. Джордж благоговейно произнёс:

— Господи Иисусе! Бьюсь об заклад, мы могли бы сторговаться, — его глаза были полны удивления. — Бьюсь об заклад, могли бы, — тихо повторил он.

Липкий примостился на краешке кровати. Нервно поскрёб культю.

— Я потерял её четыре года тому, — сказал он. — Скоро они могут меня уволить. Как только не смогу прибираться в бараке, так и турнут. Может, коли я, ребята, отдам вам мои деньги, вы позволите мне потихоньку ковыряться в огороде, даже если толку от меня будет не шибко много. Я бы и посуду мыл и за курями глядел бы, и всё такое. Только бы жить в нашей собственной хибаре и работать по хозяйству на себя самого, — печально добавил он. — Вы видели, что они сделали с моим псом? Он, говорят, не нужен ни себе самому, ни ещё кому. Когда меня отсюда турнут, лучше бы меня тоже кто пристрелил. Но они не сделают ничего такого. А мне и идти–то некуда, и работы уж больше точно не видать — с одной–то рукой. Я ещё тридцатку получу к тому времени как вы, ребята, будете готовы.

Джордж поднялся.

— Мы его сторгуем, — сказал он. — Подлатаем там всё и переселимся.

Он снова уселся. Они сидели неподвижно, ошеломлённые открывшейся перспективой, и каждый мысленно видел будущее, в котором их мечты уже обернулись реальностью. В молчании прошло несколько минут.

Потом Джордж задумчиво произнёс:

— А когда в городе будет праздник какой, или цирк приедет, или, скажем, бейсбол, или ещё какая хреновина… — Липкий одобрительно кивнул. — Мы туда пойдём, — продолжал Джордж, — и ни у кого разрешения спрашивать не надо будет. Просто скажем: ну что, ребята, пойдём, что ли, промнёмся. Только подоим корову, зададим зерна курам — и двинемся.

— Ага, и кроликам положим травы, — вставил Ленни. — Я никогда не забуду их покормить. А когда всё это будет, Джордж?

— Через месяц. Прям заорёшь от радости через месяц. Знаешь, что я собираюсь сделать? Я напишу тем старикам, хозяевам, что мы берём ферму. А Липкий пошлёт им сотню задатка.

— Конечно, — сказал Липкий. — У них там хорошая печка?

— Отличная печка — хочешь, углём топи, хочешь, дровами.

— Я возьму моего щенка, — сказал Ленни. — Ей богу, ему там понравится, вот увидите.

Снаружи донеслись голоса. Джордж быстро произнёс:

— Никому ни слова. Только мы трое, и больше никого. А то нас уволят, и не получим ни шиша. Ведём себя так, будто собираемся до конца жизни грузить ячмень, а потом в один прекрасный день получаем наши денежки и мотаем отсюда.

Ленни и Липкий кивнули и довольно улыбнулись.

— Никому ни слова, — повторил Ленни себе, чтобы не забыть.

Липкий сказал:

— Джордж.

— Угу?

— Я должен был сам пристрелить пса, Джордж. Я не должен был позволять постороннему убивать моего пса.

Дверь открылась. Вошёл Ловкач, за ним Кудряш, Карлсон и Уит. Руки Ловкача были черными от смолы, он недовольно хмурился. Кудряш держался вплотную к нему. Он говорил:

— Нет, я не имел в виду ничё такого, Ловкач. Я просто спросил.

— Ты слишком часто спрашиваешь, — мрачно отозвался Ловкач. — Меня, блин, уже тошнит от твоих спрашиваний. Если ты не можешь уследить за своей чёртовой бабой, то я‑то здесь причём? Держись от меня подальше, не доставай.

— Я только пытаюсь сказать тебе, что не хотел ничё такого, — сказал Кудряш. — Просто подумал — может, ты её видал.

— А почему бы тебе не заставить её сидеть дома, как ей и полагается? — вмешался Карлсон. — Ты дозволяешь ей шляться по баракам — гляди, скоро у тебя чего–нибудь будет на руках, и ничего ты с этим не поделаешь

Кудряш круто развернулся к Карлсону.

— Тебе лучше держать язык за зубами, а то как бы не пришлось ответить за слова.

Карлсон рассмеялся.

— Щенок малохольный, — сказал он. — Попробовал застращать Ловкача, да мочи не хватило? Ловкач тебя самого застращал, немочь бледная. Мне плевать, что ты лучший боксёр в округе — попробуй только рыпнись, я тебе башку снесу, чёрт тебя дери.

Липкий с радостью присоединился к кампании против Кудряша.

— Перчатка, полная вазелина, — сказал он с отвращением. Кудряш сверкнул в его сторону глазами. Потом его взгляд скользнул дальше и остановился на Ленни. А Ленни все ещё улыбался своим воспоминаниям о будущем.

Кудряш подскочил к нему, весь натянутый, как терьер.

— Какого чёрта ты лыбишься?

Ленни посмотрел на него отсутствующим взглядом.

— А? — только и произнёс он.

Тогда Кудряш пришёл в ярость.

— Давай, ты, здоровый ублюдок, вставай на ноги. Ни одному здоровенному сукину сыну не позволено смеяться надо мной. Я тебе покажу, кто здесь немочь бледная.

Ленни беспомощно поглядел на Джорджа, попытался отступить. Кудряш принял стойку и подобрался. Ни слова больше не говоря, он резко ударил слева, а потом ударом правой расквасил Ленни нос. Ленни издал крик ужаса. Из разбитого носа потекла кровь.

— Джордж, — закричал он. — Пусть он оставит меня в покое, Джордж.

Ленни отступал пока не упёрся спиной в стену, а Кудряш наседал на него и раз за разом бил в лицо. Руки Ленни безвольно висели по бокам, он был слишком напуган и растерян, чтобы защищаться.

Джордж вскочил на ноги, закричав:

— Врежь ему, Ленни. Не позволяй ему бить тебя.

Ленни закрыл лицо своими здоровенными лапами и скулил от страха. Он плакал и твердил: «Заставь его перестать, Джордж». Тогда Кудряш ударил его в живот, сбивая дыхание.

Ловкач поднялся.

— Грязный крысёныш, — крикнул он. — Я сейчас сам ему врежу.

Джордж вытянул руку и перехватил Ловкача.

— Погодь пока, — крикнул он. Потом сложил ладони рупором и завопил: — Дай ему, Ленни!

Ленни поднял руки перед лицом и посмотрел на Джорджа, а Кудряш ударил его в глаза. Большое лицо Ленни было покрыто кровью. Джордж снова закричал:

— Я сказал, врежь ему!

Кудряш проводил очередной удар, когда Ленни перехватил его. В следующее мгновенье Кудряш болтался, как рыбина на леске, а его сжатый кулак потерялся в лапище Ленни. Джордж подбежал к ним.

— А теперь отпусти его, Ленни, всё, хватит, отпусти, — велел он.

Но Ленни в ужасе смотрел на бьющегося в его руках недомерка. По лицу здоровяка бежала кровь, один глаз был подбит и заплыл. Джордж шлёпал его по щеке снова и снова, а Ленни продолжал держать сжатый кулак противника. Кудряш уже побледнел и скорчился, его боевой пыл сошёл на нет. Теперь он стоял и вопил, его кулачок потерялся в лапе Ленни.

Джордж кричал:

— Отпусти его руку, Ленни, отпусти. Ловкач, помоги мне, пока сморчок не остался без руки.

Внезапно Ленни ослабил хватку. Он присел у стены, испуганно сжался.

— Ты велел мне, Джордж, — произнёс он с несчастным видом.

Кудряш опустился на пол, с удивлением глядя на раздавленную руку. Ловкач и Карлсон склонились над ним. Потом Ловкач выпрямился и со страхом покосился на Ленни.

— Надо доставить его к доктору, — кивнул он на Кудряша. — Сдаётся мне, у него все кости переломаны.

— Я не хотел, — плакал Ленни. — Я не хотел поранить его.

— Карлсон, снаряжай телегу, — распорядился Ловкач. — Отвезём в Соледад, там его поправят.

Карлсон поспешил наружу. Ловкач повернулся к скулящему Ленни.

— Твоей вины тут нет, — успокоил он. — Этот подонок сам нарвался. Но Иисусе! он едва не остался без руки.

Сказав так, Ловкач вышел и через минуту вернулся с кружкой воды. Держал её у губ Кудряша, пока тот жадно пил.

Джордж хмуро спросил:

— Ловкач, нас теперь уволят? Нам нужны деньги. Папаша Кудряша нас прогонит?

Ловкач криво усмехнулся, присел на корточки перед Кудряшом.

— Ты ещё способен соображать? — спросил он. Кудряш кивнул. — Хорошо, тогда слушай сюда, — продолжал Ловкач. — Сдаётся мне, твоя рука попала в машину. Если не скажешь никому, чего у тебя с рукой, мы тоже ничего не скажем. Но если вякнешь и попробуешь поквитаться с этим парнем, мы тоже молчать не станем и обскажем, как было дело — все куры в округе умрут со смеху.

— Я ничего не скажу, — мрачно пообещал Кудряш, избегая смотреть на Ленни.

Снаружи загремели колёса повозки. Ловкач помог Кудряшу подняться.

— Давай, давай, Карлсон доставит тебя к доктору.

Он вывел Кудряша за дверь и вскоре шум колёс затих вдали. Через мгновение Ловкач вернулся в барак. Он взглянул на Ленни, который всё еще сидел, с испуганным видом скрючившись у стены.

— Давай–ка посмотрим на твои лапы, — сказал Ловкач.

Ленни протянул руки.

— Бог ты мой, не хотел бы я, тебя рассердить, — покачал головой Ловкач.

— Ленни просто испугался, — вмешался Джордж. — Он не знал, что делать. Я же тебе говорил, что никому не стоит драться с ним. Хотя нет, пожалуй, это я говорил Липкому.

Липкий торжественно кивнул.

— Точно, — сказал он. — Именно так ты и говорил. Этим утром, когда Кудряш в первый раз прицепился к твоему другану. Лучше бы ему не рыпаться на Ленни — так ты сказал.

Джордж повернулся к здоровяку.

— Ты ни в чём не виноват, — сказал он. — Тебе нечего больше бояться. Ты сделал только то, что я тебе велел, и всё. Тебе надо бы пойти умыться, а то вид у тебя, как у чёрта.

Ленни улыбнулся разбитыми губами.

— Я не хотел неприятностей, — сказал он и направился к двери, но дойдя до неё, обернулся.

— Джордж?

— Чего?

— Я всё ещё могу присматривать за кроликами, Джордж?

— Конечно. Ты не сделал ничего плохого.

— Я никому не хотел худого, Джордж.

— Знаю, знаю, иди к чертям, умойся.

***

Койка Крючка — негра–конюха — располагалась в комнатке для хранения упряжи, в небольшом сарае, что примыкал к конюшне. С одной стороны комнатушки распологалось квадратное окно в четыре стекла, а с другой — обшитая фанерой дверь, ведущая в конюшню. Койкой Крючку служил длинный ящик, наполненный соломой, поверх которой было постелено одеяло. В стене, у окна, торчали вбитые колышки, на них висела поломанная упряжь, требующая починки, и полосы новой кожи, а под самым окном притулился небольшой верстак, на котором лежали инструменты для скорняжной работы — изогнутые ножи, иглы, мотки суровых ниток и маленький клепальный молоток. Рядом были развешаны детали упряжи, лопнувший хомут с торчащим из него конским волосом, сломанная клешня и соединительная цепь с кожаным покрытием. Имелся у Крючка и свой ящик из–под яблок, служащий прикроватной полкой, на которой хранились флаконы с лекарствами как для лошадей, так и для самого хозяина комнаты. Там же стояла жестянка с дегтярным мылом и измазанная смолой банка с торчащей из неё кисточкой. На полу тут и там валялась разная мелочь — живя один, Крючок мог позволить себе бросать вещи где ему вздумается, а будучи конюхом и калекой, он оставался одним из долгожителей ранчо и потому накопил всякой всячины больше, чем мог бы при необходимости унести.

Крючок являлся обладателем нескольких пар ботинок, пары резиновых сапог, большого будильника и одноствольного ружья. Подлинной достопримечательностью, необычной для такого рода жилища, были книги — зачитанный до дыр словарь и потрёпанный гражданский кодекс Калифорнии издания 1905 года. Кроме того, затасканные журналы и небольшие грязные книжонки валялись на отдельной полке над лежаком, а рядом на гвозде висели очки в золочёной оправе.

Комнатёнка была тщательно подметена и удивительно чиста, поскольку Крючок считал себя человеком гордым и независимым. С людьми он всегда держал дистанцию и того же ожидал от них. Его тело сильно кренилось на левую сторону из–за искривления позвоночника, а глаза были посажены так глубоко, что казались ярче, чем было на самом деле. Худое лицо его испещряли глубокие морщины, а плотно сжатые тонкие губы выделялись на чёрном лице своей бледностью.

Медленно клонился к закату субботний вечер. В открытую дверь доносился с конюшни топот копыт, фырканье, похрустывание сена на лошадиных зубах, тихое звякание цепочек в недоуздках. Маленькая лампочка распыляла вокруг тусклый жёлтый свет.

Крючок сидел на лежаке. Его рубаха сзади была задрана поверх джинсов. В одной руке он держал бутылку с притиранием, а другой втирал густую мазь в спину. Время от времени он капал в розоватую ладонь несколько капель из бутыли и, кряхтя, тянулся рукой за спину. Когда порция мази касалась кожи, он вздрагивал и поёживался.

В открытой двери бесшумно возник Ленни и остановился, заглядывая в комнату. Его крутые плечи, казалось, заполнили всё пространство комнатушки. С минуту Крючок не замечал его появления, потом поднял глаза и тут же лицо его напряглось, он с хмурым видом вынул руку из–под рубахи.

Ленни беспомощно улыбнулся, переступил с ноги на ногу. Крючок резко произнёс:

— Ты не имеешь права входить в мою комнату. Это моя комната. Никто не имеет права входить сюда, кроме меня.

Ленни сглотнул, его улыбка стала заискивающей.

— Я не делаю ничего плохого, — сказал он нерешительно. — Пришёл только глянуть на моего щенка. И увидал у тебя свет.

— А что здесь такого, я имею полное право зажечь свет. Давай уходи из моей комнаты. Меня не хотят видеть в бараке, вот и я не хочу видеть тебя в моей комнате.

— Почему не хочешь? — недоумённо вопросил Ленни.

— Потому что я чёрный. Они там играют в карты, а я не играю, потому что я чёрный. Они говорят, что от меня воняет. Но, скажу я тебе, вы все воняете, ещё похлеще.

Ленни беспомощно развёл руками.

— Все уехали в город, — сказал он. — И Ловкач, и Джордж, и все остальные. Джордж сказал, что мне лучше остаться на ранчо, чтобы не вляпаться в неприятности. Смотрю — тут свет горит.

— Ну, и чего тебе надо?

— Ничего. Смотрю — свет горит. Я подумал, могу зайти и посидеть чутка.

Крючок пристально посмотрел на Ленни, потом протянул руку ему за спину, снял с гвоздя очки, долго пристраивал их на носу, прежде чем снова уставиться на гостя.

— Не знаю, чего тебе делать на конюшне, — произнёс он недовольно. — Ты не погонщик. А грузчику неслед соваться на конюшню. Ты же не погонщик. Тебе нечего делать возле лошадей.

— Мой щенок, — растерянно улыбнулся Ленни. — Я пришёл посмотреть на моего щенка.

— Ну ладно, иди посмотри на него, коли пришёл, — смилостивился Крючок. И строго добавил: — Но не лезь, куда неслед.

Улыбка исчезла с лица Ленни. Он продвинулся в комнату на шаг–другой, потом вспомнил и вернулся к двери.

— Я совсем немного посмотрю на него. Ловкач говорит, я не должен гладить его помногу.

Крючок кивнул:

— Ну да, правильно говорит Ловкач. Ты слишком часто берёшь его из гнезда. Удивительно, что старуха не утащила их куда–нибудь в другое место.

— О, она не переживает из–за этого. Она разрешает мне, — Ленни снова двинулся в комнату.

Крючок нахмурился, но обезоруживающая улыбка Ленни победила его суровость.

— Ладно, посиди пока, — сказал он. — Пока не решишь уйти и оставить меня в покое, можешь посидеть тут. — Его тон стал чуть более дружественен. — Значит, говоришь, все парни отчалили в город, а?

— Все, кроме Липкого. Он сидит в бараке и точит свой карандаш, точит и думает.

Крючок поправил очки.

— Думает? И о чём же он думает?

— Об кроликах, — торжествующе изрёк Ленни.

— Ты спятил, — сказал Крючок. — Чокнулся напрочь. О каких кроликах ты толкуешь?

— О кроликах, которые у нас будут, и я буду смотреть за ними, косить для них траву, буду поить их и всё такое.

— Точно, спятил, — кивнул Крючок. — Правильно твой друг не спускает с тебя глаз.

Ленни тихо сказал:

— Я не вру. Всё так и будет. У нас будет маленькое ранчо и мы станем жить от тука земли.

Крючок поудобней устроился на лежаке.

— Садись, — пригласил он. — Вон, на бочонок с гвоздями.

Ленни скрючился на маленьком бочонке, осторожно поглядывая на конюха.

— Ты думаешь, я вру, — сказал он. — Но это правда. Каждое слово правда, можешь спросить у Джорджа.

Крючок подался вперёд, упёр чёрный подбородок в ладонь, взгляд его заскользил по бесформенному лицу Ленни.

— Вы странничаете на пару с Джорджем, ага?

— Ну да. Мы всегда вместе.

— Иногда он говорит, а ты знать не знаешь, о чём он толкует, так ведь? — Он ещё больше подался вперёд, буравя Ленни взглядом глубоко посаженных глаз. — Ведь так, а?

— Ну… да… иногда.

— Знай себе молотит языком, а ты никак не поймёшь, а?

— Да… иногда. Но… не всегда.

Крючок перегнулся через край лежака.

— Я — нигер с юга, — сказал он. — Я родился здесь, в Калифорнии. У моего старика была куриная ферма, акров десять. Дети белых приходили к нам играть, а иногда я ходил играть к ним, некоторые из них были очень добрые. Моему старику это не нравилось. Я и долгое время спустя всё никак не мог понять, почему это ему не нравилось. Теперь–то знаю, — он помедлил в замешательстве, а когда заговорил снова, его голос стал мягче. — Там на мили вокруг не было больше ни одной цветной семьи. И здесь, на этом ранчо, нет больше ни одного цветного — только в Соледаде, кажется, одна семья. — Он рассмеялся. — Поэтому если я чего говорю, так это ж только нигер говорит, на это можно забить.

Ленни спросил:

— А как ты думаешь, сколько пройдёт времени, пока щенок вырастет и его можно будет гладить?

Крючок снова рассмеялся.

— С тобой можно говорить о чём хочешь и не бояться, что ты пойдёшь болтать почём зря. Пройдёт пара недель, и щенки будут в порядке. Джордж знает, что говорит. Только он говорит, а ты нихрена не понимаешь, — он возбуждённо наклонился. — Да ладно, это нигер болтает, скрюченный нигер. Это ничего не значит, так ведь? Так что забей, всё равно ничего не поймёшь. Я такое тыщу раз видал — один парень толкует чего–нибудь другому и ему до фонаря, слышит ли тот его и понимает ли, так что всё едино, разговаривают они или сидят молча. — Он возбуждённо хлопнул рукой по колену. — Джордж может нести любую чушь — без разницы, это просто болтовня. Главное, что есть с кем поговорить, вот и всё.

Крючок помолчал. Потом снова заговорил и его голос стал тихим и убеждающим.

— А представь, Джордж больше не вернётся. Представь, что он смотает удочки. Чего ты станешь делать?

До Ленни не сразу дошло сказанное, а когда дошло, он только и выдавил растерянно:

— А?

— Я говорю, представь, что вот Джордж ушёл в город, и ты больше никогда о нём не услышишь. — Крючок предвкушал маленькую победу. — Только прикинь, — повторил он.

— Он не сделает этого! — вскричал Ленни. — Джордж никогда не сделает ничего такого. Я уже долго–долго с Джорджем. Вечером он придёт. — Однако сомнение уже угнездилось в душе Ленни, и он испуганно произнёс: — Ты думаешь, он не вернётся?

Лицо Крючка засветилось от удовольствия наблюдать смятение этого верзилы.

— Ну, никто не знает, чего там на уме у другого, — рассудительно заметил он. — Скажем, он захочет вернуться, но не сможет. Предположим, его убьют, или ранят так сильно, что он не сможет прийти.

Ленни изо всех сил постарался понять.

— Джордж не сделает такого, — повторил он. — Джордж осторожный, его ещё никогда не ранили. Его никогда не ранили, потому что он очень осторожный.

— Ладно, пусть так, но давай представим, что он не вернётся. Чего ты станешь делать?

Лицо великана сморщилось в попытке представить.

— Я не знаю, — произнёс он. И вскричал: — Скажи, зачем ты это говоришь? Это неправда! Джорджа не ранят!

Крючок сверлил его взглядом.

— Хочешь, я скажу тебе, что будет, коли он не вернётся? Тебя упекут в дурку. На тебя наденут ошейник и посадят на цепь, как собаку.

Внезапно взгляд Ленни стал сосредоточенным, отсутствующим и безумным. Он встал и сопя приблизился к Крючку.

— Кто ранит Джорджа? — угрожающе произнёс он.

Крючок почуял опасность. Он переместился на самый край лежака, чтобы побыстрей убраться с дороги, если что.

— Я только предположил, — пробормотал он, успокаивающе вытянув руки. — Джорджа не ранят, он в полном порядке, жив–здоров и скоро вернётся.

Ленни остановился, нависая над ним. Огромные лапы его непроизвольно сжались в кулаки.

— А зачем ты предпологал? Никто не должен предполагать дурного Джорджу.

Крючок снял очки и потёр глаза пальцами.

— Ты присядь, присядь, успокойся, — сказал он. — Джорджа не ранят, нет, конечно.

Ленни с ворчанием вернулся к своему месту на бочонке с гвоздями.

— Никто не должен говорить, что Джорджа поранят, — не успокаивался он.

Крючок мягко произнёс:

— Может, ты по–другому поймёшь… Вот смотри: у тебя есть Джордж, так? Ты знаешь, что он вернётся, так? А предположим, у тебя никого нет. Предположим, ты не можешь запросто пойти в барак и сгонять партейку в рамми[7], потому что ты чёрный. Как бы тебе это понравилось? Предположим, тебе остаётся только сидеть да читать книжки. Ну да, ты можешь пойти поиграть в подкову до темноты, но потом тебе остаётся только книжки читать. А что такое книжки? Человеку нужен кто–нибудь рядом. — Крючок шмыгнул носом. — У человека крыша едет, коли у него никого нет. Без разницы кто — лишь бы был рядом. Я тебе говорю, — воскликнул он, — я тебе говорю, если человек постоянно будет один, у него крыша съедет.

— Джордж вернётся, — убеждал Ленни самого себя, но в голосе его сквозил испуг. — Может, он уже вернулся. Может, мне надо пойти посмотреть?

Крючок сказал:

— Я не хотел тебя испугать, парень. Конечно, он вернётся. Я говорил о себе. Сидишь тут вечером один — ну, почитаешь книгу, или подумаешь чего–нибудь, или ещё чего. Иногда думаешь чего–нибудь, и некого спросить, правильно думаешь, или нет. Или видишь чего, и не знаешь, есть оно или нет на самом деле. И спросить некого, видит ли он то же самое. И рассказать некому. И не с чем сравнить. Я тут видал один раз такое!.. Нет, я не пьяный был. Может, спал, не знаю. А если бы кто был рядом, он бы сказал мне, спал я или нет, и тогда всё было бы ясно. А так я просто не знаю.

Крючок посмотрел через комнату, в сторону окна. Ленни с несчастным видом произнёс:

— Джордж меня не бросит. Я знаю, он никогда этого не сделает.

Конюх продолжал мечтательно:

— Помню, когда был пацаном, мой старик держал куриную ферму. Два брата у меня было. Они всегда были рядом, всегда. Мы и спали в одной комнате, втроём на одной кровати. Были у нас и грядки с клубникой, и участок, где росла люцерна. Бывало утром, чуть свет, загоним кур в люцерну, братовья усядутся на заборе и присматривают за ними. А куры белые были, что молоко.

Ленни с возрастающим интересом прислушивался к словам Крючка. Он сказал:

— Джордж говорит, у нас будет люцерна для кроликов.

— Каких кроликов?

— У нас будут кролики, и ягоды в огороде.

— Ты спятил.

— Да, будут. Можешь спросить у Джорджа.

— Ты спятил, — усмехнулся Крючок. — Я видел сотни людей, которые приходили по дороге на ранчо с пожитками за спиной и с такой же хренью, как у вас, в головах. Сотни, ага. Они приходят, а потом идут дальше и у каждого из них клочок земли в голове. И никогда, чёрт возьми, ни один из них ничего не получил. Каждый хочет маленький клочок земли. Я здесь уйму книг прочитал. Это как с небесами: никто никогда не попадёт на небеса, и никто не получит никакой, блин, земли. Всё это есть только в голове. Они всё время об этом толкуют, но это только у них в голове. — Он помолчал, глядя на открытую дверь, потому что лошади беспокойно зашевелились, звякнули цепочки. Одна лошадь тихонько заржала. — Похоже, там кто–то есть, — насторожился Крючок. — Может, это Ловкач. Он иногда приходит два–три раза за ночь. Ловкач — настоящий погонщик, уж он о своих лошадках заботится как надо. — Конюх с трудом поднялся и заковылял к двери. — Это ты, Ловкач? — позвал он.

Ему ответил голос Липкого:

— Ловкач в городе. А ты не видал Ленни?

— Это такой здоровенный парняга?

— Ну да. Видал его где–нибудь?

— Он здесь, — бросил Крючок, возвращаясь и с кряхтением укладываясь на лежак.

Липкий явился в дверях, почёсывая культю, и подслеповато заглянул в комнату. Он не делал попыток войти.

— Я тебе так скажу, Ленни, я тут пораскинул насчёт кроликов… — обратился он к здоровяку.

Крючок раздражённо перебил:

— Ты можешь войти, коли хочешь.

Липкий выглядел сконфуженным.

— Могу, конечно. Ну, если ты не против.

— Да заходи уже. Если любой другой может войти, то чем ты хуже, — Крючку кое–как удавалось скрывать за ворчанием удовольствие — нынче одиночество ему не грозило. Липкий вошёл, но всё ещё был смущён.

— А у тебя здесь ничего так, уютно, — обратился он к Крючку. — Должно быть, приятно иметь комнату, где всё сделано по–твоему.

— Ещё бы! — отозвался Крючок. — И кучу навоза под окном. Конечно, это обалдеть как здорово.

Липкий прислонился к стене возле сломанного хомута и снова почесал культю.

— Я здесь уже долго, — пояснил он, обращаясь к Ленни. — И Крючок здесь долго. Но я первый раз в его комнате.

Крючок хмуро произнёс:

— Люди не шибко–то ходят по комнатам цветных. Здесь никто не бывает, кроме Ловкача. Ловкача и хозяина.

Липкий поторопился сменить тему разговора:

— Ловкач лучший погонщик, каких я видал, — сказал он.

Ленни потянул старика–уборщика за рукав, напомнил:

— Насчёт кроликов.

Липкий улыбнулся:

— Ага, я тут прикинул, мы можем поднять немного деньжат на кроликах, если правильно взяться за дело.

— Но я буду ухаживать за ними, — вставил Ленни. — Джордж говорит, я буду ухаживать за ними. Он обещал.

Крючок грубо вмешался:

— Вы, парни, дурачите сами себя. Знаю я, как оно будет: вы станете чертовски много болтать об этом, но земли вам не видать. Ты так и останешься тут уборщиком, пока тебя в ящик не положат, Липкий. Чёрт, я повидал дохрена парней — кому и знать, как не мне. Ленни снова окажется на большой дороге недели через две–три. А так–то — да, каждый только и мечтает, что о клочке земли. Ну, мечтать никому не заказано.

Липкий сердито потёр щёку.

— Ты прав, чёрт тебя побери, мы собираемся заиметь землицы. Джордж говорит, она у нас будет. У нас и деньжата уже собраны.

— Да? — недоверчиво произнёс Крючок. — И где же сейчас Джордж? В городе, в бардаке. Или, может, я неправ? Вот куда уходят ваши денежки! Господи, я сто раз видал, как это бывает. Я видал кучу парней, которые только и мечтали, что о земле. Но своей земли они никогда не потрогают, не–а.

Липкий яростно пропыхтел:

— Конечно, все хотят. Каждый хочет маленький кусок земли, совсем немного — только чтобы своя. Чтобы было где жить и чтобы никто не мог взять и вышвырнуть тебя оттуда. У меня никогда ничего не было. Я растил зерно чуть не для каждого в этом штате, но это было не моё зерно, и когда я собирал урожай, это был не мой урожай. А теперь мы собираемся это сделать и сделаем, не сомневайся. Джордж не брал деньги в город — эти денежки лежат себе спокойно в банке. Мои, Ленни и Джорджа денежки. У нас будет своя комнатка. Будет у нас и собака, и кролики, и куры. Будет кукуруза, а может и корова или коза.

Он умолк, очарованный воображаемой картиной. Крючок спросил:

— Говоришь, у вас есть деньги?

— Чёрт, ну да. У нас собрана бо́льшая часть. Надо ещё немного, но за месячишко мы доберём. К тому же у Джорджа есть уже и участок на примете, ага.

Крючок потянулся рукой за спину, пощупал поясницу.

— Я никогда не видал парней, которые бы добились своего, — покачал он головой. — Видал таких, которые с ума сходили от тоски по земле, но каждый раз бардак или блэкджек забирали своё. — Он помедлил. — Если вам… если вам, парни, понадобится лишняя пара рук, чтобы работать ни за грош, просто за харчи, — я готов хоть сейчас. Не шибко–то меня и скрючило, я ещё могу пахать как сукин сын, коли приспичит.

— Кто–нибудь из вас, ребята, видел Кудряша?

Они повернулись к двери. В комнату заглядывала давешняя девушка. Лицо её было сильно накрашено, рот чуть приоткрыт. Она тяжело дышала, будто бежала бегом.

— Не был он здесь, — кисло произнёс Липкий.

Она продолжала стоять в дверях, улыбаясь, потирая ногти одной руки пальцами другой. Её взгляд перебегал с лица на лицо.

— Оставили тут всех слабаков, — сказала она наконец. — Думаете, я не знаю, куда они отправились? И Кудряш с ними. Знаю, конечно.

Ленни смотрел на неё, как зачарованный, а Липкий и Крючок сидели, хмуро потупившись. Липкий сказал:

— А если знаешь, так чего спрашиваешь?

Она, кажется, забавлялась их видом.

— Вот умора, — усмехнулась она. — Коли я застаю мужика одного, то отлично с ним лажу. Но стоит двум парням собраться вместе, и с ними уже не поболтаешь — надуются и пыхтят. — Она оставила в покое пальцы и задорно положила руки на бёдра. — Вы все друг друга боитесь, вот что. Каждый боится, что остальные чего–нибудь ему напакостят.

После паузы Крючок сказал:

— Может, тебе лучше пойти домой? Мы не хотим неприятностей.

— Да какие с меня неприятности. Просто… Думаете, мне не хочется поболтать с кем–нибудь, хоть изредка? Думаете, мне по душе всё время сидеть дома?

Липкий положил культю на колени и осторожно потёр её рукой. Сказал с осуждением:

— Ты мужняя жена. Не дело тебе вертеть хвостом перед парнями, нарываясь на неприятности.

Девушка вспыхнула.

— Да, мужняя жена. Вы все его видали. Отличный парень, правда? У него только и разговоров, что он сделает с парнями, которые ему не по нраву. А ему никто не нравится. Думаете, мне шибко охота целыми днями сидеть в этой лачуге два на четыре и слушать, как Кудряш проведёт двойной слева, а потом боковой правой с разворотом? Раз, раз, грит, теперь, грит, коронка отсюда рраз! — и он с копыт долой. — Она замолчала и с её лица вдруг исчезла минутная озлобленность, сменившись любопытством. — Скажите, а чё это у Кудряша с рукой?

Повисло неловкое молчание. Липкий украдкой глянул на Ленни. Потом кашлянул.

— Ну… Кудряш, он… в общем, рука у него попала в машину, мэм. Раздробило.

Она с минуту смотрела на них, потом рассмеялась.

— Чушь собачья! Чё вы мне впариваете? Кудряш, видать, начал, а закончить не смог, а? Рука попала в машину — вот чушь–то! Видать, не заладилось у него с коронкой, чтобы — раз, и с копыт долой. Кто его уделал?

Липкий угрюмо повторил:

— Рука у него попала в машину, такое дело.

— Ладно, — произнесла она презрительно. — Ладно, покрывайте его, коли охота, мне–то какое дело. Вы, бродяги, думаете, вы такие молодцы, да? Думаете, я ребёнок? А знаете вы, что я могла уйти отсюда и играть на сцене? И не раз могла. Один парень говорил мне, что мог бы снять меня в кине. — У неё перехватило дыхание от возмущения. — Субботний вечерок. Все чем–нибудь заняты. Все! А я чего делаю? Стою тут и болтаю с компашкой тупых побродяжек — с нигером, с придурком, да со вшивым старым козлом — и ничего, типа, мне это по нраву, а чё — больше–то всё одно никого нет.

Ленни смотрел на неё, открыв рот. Крючок спрятался за маской негритянского достоинства. А со стариком Липким произошла перемена — он вдруг поднялся и пнул бочонок с гвоздями.

— С меня хватит, — зло сказал он. — Тебя сюда не звали, ты здесь не нужна, мы так и сказали. И я тебе скажу, что ты меришь нас по мерке шлюхи. У тебя в твоей куриной башке ума не хватит даже чтобы понять, что мы не тупые. Положим, нас уволят, положим. Ты думаешь, мы пойдём по большой дороге искать другую такую же паршивую работёнку за четверть бакса, как здесь. Да только ты не знаешь, что у нас есть своё ранчо и собственный дом. Мы и не собираемся оставаться здесь. У нас есть и дом, и куры, и фруктовые деревья, и ранчо в сто раз лучше этого. И у нас есть друзья, вот что. Может, было время, мы и боялись потерять эту паршивую работёнку, да только больше уж не боимся. У нас есть своя землица, наша собственная, и мы можем враз туда уйти.

Жена Кудряша рассмеялась.

— Чушь, — сказала она. — Я вас хорошо знаю, ребята. Да заведись у вас четверть бакса, вы тут же возьмёте вискаря и будете сидеть в бараке, вылизывать стаканы насухо. Знаю я вас.

Лицо Липкого стремительно краснело, но прежде чем жена Кудряша закончила говорить, он взял себя в руки. Он был хозяином положения.

— Всё ясно, — сказал он мягко. — Слушай, может тебе лучше пойти покрутить свой обруч? Нам больше нечего сказать. Мы знаем, что́ у нас есть, и нам до лампочки, чего ты там знаешь или не знаешь. Так что тебе, наверно, лучше уйти, а то ведь Кудряшу может не понравиться, что его жена ошивается на конюшне с тупыми бродягами.

Она переводила взгляд с одного лица на другое — все они были равнодушны и явно не питали к ней приязни. Тогда она задержала долгий взгляд на Ленни, пока он испуганно не опустил глаза.

Вдруг она произнесла:

— Откуда у тебя эти синяки на лице?

Ленни с виноватым видом выдавил:

— У кого? У меня?

— У тебя, у тебя.

Ленни посмотрел на Липкого, ища подсказки, потом уставился на свои колени.

— У него рука попала в машину, — сказал он.

Жена Кудряша рассмеялась.

— Ага, ну ладно. В машину! Я с тобой потом поговорю. Мне нравятся такие машины.

Липкий вмешался:

— Оставь парня в покое. Не хватало ему ещё из–за тебя неприятностей. Я передам Джорджу, что ты тут наговорила, Джордж не позволит тебе впутать Ленни в историю.

— Кто такой Джордж? — спросила она. И взглянула на Ленни: — Это тот мелкий, с которым ты пришёл?

Лицо великана расплылось в счастливой улыбке.

— Ну да, — сказал он, — тот самый. И он позволит мне кормить кроликов.

— Да ради бога. Если это всё, чего ты хочешь, так я могла бы сама дать тебе пару кроликов на откорм.

Крючок поднялся с лежака и встал перед ней.

— Хватит, — сказал он холодно. — Ты не имеешь права входить в комнату цветного. Вообще не имеешь права тут околачиваться. Так что давай, уходи и побыстрей. Если не уйдёшь, я попрошу хозяина запретить тебе ходить на конюшню.

Она насмешливо повернулась к нему:

— Слушай, черномазый, — сказала она, — ты знаешь, что я могу с тобой сделать, если разинешь пасть?

Крючок бросил на неё беспомощный взгляд, опустился на лежак и скрючился, кажется, ещё больше.

Она подступила вплотную к нему, настырно повторила:

— Ты знаешь, что я могу сделать?

Крючок, казалось, стал ещё меньше, он прижался к стене и избегал смотреть на девушку.

— Да, мэм, — едва слышно произнёс он.

— Так знай своё место, нигер. Я ведь могу всё устроить, коли хочешь — тебя вздёрнут так быстро, что и хмыкнуть не успеешь.

Крючок окончательно сник, превратился в ничто. Не стало личности, не было «я», не было ничего, что могло бы вызвать приязнь или неприязнь. Он повторил «Да, мэм», и голос его был невыразителен, как шорох палой листвы.

Ещё мгновение она стояла над ним, будто ждала, не подаст ли он признаков жизни, чтобы снова наброситься на него, но Крючок замер совершенно неподвижно, отведя взгляд и, как улитка, втянув в себя всё, во что можно было ударить.

Наконец, она удовлетворилась победой и повернулась к двум другим. Старик Липкий не сводил с неё взгляда, будто зачарованный.

— Если ты попробуешь сделать это, мы расскажем, — спокойно предпредил он. — Мы расскажем, что ты просто решила подставить Крючка.

— Да расскажи, будь ты проклят, — крикнула она. — Никто не станет тебя слушать, и ты это знаешь. Никто тебя не послушает.

С Липкого тут же слетела всякая уверенность.

— Может, оно и так, — согласился он. — Может, и не послушают.

Ленни захныкал:

— Хочу, чтобы Джордж был тут. Хочу чтобы Джордж был тут.

Липкий шагнул к нему.

— Не волнуйся, — сказал он. — Я, кажется, слыхал, как ребята возвращаются. Джордж уже в бараке, готов поклясться. — Он повернулся к жене Кудряша: — Если ты уйдёшь прямо сейчас, мы не скажем Кудряшу, что ты была здесь.

Он смерила его ледяным взглядом.

— Не уверена, что ты чего–нибудь слышал.

— Лучше не испытывать судьбу, — ответил он. — Если не уверена, так поберегись на всякий случай.

Она повернулась к Ленни.

— Я рада, что ты поддал Кудряшу. Он сам напросился. Иногда мне и самой хочется хорошенько ему врезать.

Она выскользнула за дверь и через мгновение растворилась в темноте конюшни. Когда она проходила между стойлами, звякнула цепочка, всхрапнула одна лошадь, другая ударила копытом.

Крючок, казалось, медленно выползал из раковины, в которой прятался.

— Это ты правду сказал, что ребята вернулись? — спросил он.

— Конечно, я слышал.

— А я ничего не слыхал.

— Ворота хлопнули, — сказал Липкий и с усмешкой добавил: — Господи Иисусе, она умеет двигаться бесшумно. Должно, у неё было много случаев научиться.

Крючок теперь избегал обсуждения этой темы.

— Может, вы, ребята, пойдёте? — произнёс он. — Не уверен, что вам стоит здесь оставаться. Цветной тоже должен иметь некоторые права, даже если они ему не нравятся.

Липкий сказал:

— Эта сука не смела так с тобой говорить.

— Да ладно, забей, — вяло отозвался Крючок. — Вы, ребята, пришли и помогли мне забыть, кто я есть. А она — помогла вспомнить.

В конюшне зафыркали лошади, звякнули уздечки, и голос позвал:

— Ленни. Эй, Ленни, ты здесь?

— Это Джордж, — воскликнул Ленни. И отозвался: — Здеся, Джордж, я и взаправду здесь.

Через секунду Джордж возник в дверях и недовольно осмотрелся вокруг.

— Чего ты делаешь в комнате Крючка? Ты не должен тут быть.

Крючок кивнул:

— Я им говорил, но они всё равно пришли.

— Почему же ты их не выгнал?

— Я не особо переживал, — ответил Крючок. — Ленни нормальный парень.

Тут встрепенулся Липкий:

— Эй, Джордж, я тут всё прикидывал и так и этак. И кажется, я знаю, как мы можем сделать немного деньжат на кроликах.

Джордж нахмурился:

— Я думал, что сказал вам не трепаться про это.

Липкий помрачнел.

— А мы и не говорили никому, только Крючку.

— Ладно, вы ребята давайте отсюда, — сказал Джордж. — Господи, вас и на минуту нельзя оставить.

Липкий с Ленни поднялись и направлись к двери. Крючок окликнул:

— Липкий.

— А?

— Помнишь, что я сказал насчёт прополки и вообще любой работы?

— Ага, — бросил Липкий. — Я помню.

— Так вот, забудь, — сказал Крючок. — Я не хотел ничё такого, пошутил просто. Не хочу я никуда отсюда уходить.

— А–а. Ну, ладно, коли так. Спокойной ночи.

Трое мужчин вышли. Когда они шагали через конюшню, лошади зафыркали, зазвенели уздечки.

Крючок сел на лежак и мгновенье смотрел на дверь. Потом потянулся к бутылке с притиранием. Он задрал рубаху, взял немного мази на ладонь и принялся медленно втирать её в спину.

***

Одна половина большой конюшни была почти доверху завалена свежим сеном, и над этой кучей висели на ремне вилы в четыре зубца. Куча спускалась к противоположной стороне конюшни подобно склону горы, и там оставалось ещё незаполненное пространство. По сторонам были видны ясли, а за перегородками покачивали головами лошади.

Было воскресенье, недавно минул полдень. Оставшиеся в стойлах лошади пощипывали пахучее сено, били копытами и позвякивали цепочками в недоуздках. Послеполуденное солнце проникало внутрь сквозь щели в стенах конюшни и ложились на сено яркими рыжими полосами. Висело в воздухе ленивое послеполуденное гудение мух.

Снаружи доносился звон подков, удары об игровую стойку и крики играющих мужчин, то одобрительные, то насмешливые. Но в конюшне было тихо — только ленивое жужжание и душноватое тепло, пропитанное ароматом сена.

Ленни сидел на сене рядом с ящиком, что стоял в ещё не занятом углу конюшни. Ленни сидел на сене и смотрел на мёртвого щенка, что лежал перед ним. Он смотрел на него долго, а потом погладил коричневый бок своей огромной рукой, от ушей до хвоста.

— Почему ты помер? — нежно спросил он. — Ты же не маленькая мышка. Я и шлёпнул–то тебя совсем легонько. — Он приподнял голову щенка и заглянул в его мордашку. — Джордж не позволит мне присматривать за кроликами, коли найдёт тебя мёртвым.

Он вырыл небольшую ямку и положил в неё щенка, накрыв сеном. Долго смотрел на получившийся холмик, потом сказал:

— Это не шибко большая неприятность, чтобы мне идти прятаться в кустах. Ох, нет, это ничего, скажу Джорджу, будто нашёл его мёртвым.

Он откопал щенка, внимательно осмотрел и снова погладил от ушей до хвоста.

— Но он узнает, — печально продолжал верзила. — Джордж всё знает. Он скажет: ты сделал это, не пытайся меня надуть. И он скажет: теперь тебе нельзя будет смотреть за кроликами!

Внезапно он разозлился.

— Прокляни тебя бог! — крикнул он. — Почему ты издох? Ты не маленький, как мышка. — Он поднял щенка, швырнул в сторону и повернулся к нему спиной. Сел, обхватив колени руками, и захныкал: — Теперь я не смогу кормить кроликов. Теперь он не позволит мне.

Бедняга раскачивался взад и вперёд от горя.

Снаружи звякнули о железную стойку подковы, донёсся хор возбуждённых голосов. Шмыгая носом, Ленни подобрал щенка, положил обратно в ямку и уселся рядом. Снова погладил маленькое тельце.

— Ты был не шибко большой, — сказал он. — Они говорили мне, говорили, что ты ещё не шибко большой. Я не знал, что ты помрёшь так запросто. — Он коснулся пальцем пушистого уха щенка. — Может, Джордж не заметит, — продолжал он. — Этот маленький сукин сын ничего для Джорджа не значил.

Из–за последнего стойла показалась жена Кудряша. Она вошла очень тихо, так что Ленни не увидел и не услышал её. Она была одета в яркое хлопковое платье, на ногах — тапочки с красными страусиными перьями. Её лицо было накрашено, а маленькие, похожие на колбаски локоны аккуратно уложены. Она подошла почти вплотную, прежде чем Ленни поднял глаза и увидел её.

В панике он быстро забросал щенка сеном и угрюмо посмотрел на девушку.

— Чего там у тебя, дружок? — с улыбкой спросила она.

Ленни пристально смотрел на неё.

— Джордж говорит, что я должен держаться от тебя подальше и не говорить ни слова, — пробубнил он.

Она рассмеялась.

— Джордж даёт тебе распоряжения по любому делу?

Ленни потупился, уставясь на сено под ногами.

— Он не разрешит мне кормить кроликов, если стану говорить с тобой.

Она спокойно сказала:

— Он боится, что Кудряш озвереет. Ну, у Кудряша рука на привязи, а если он рыпнется, так ты ему сломаешь другую. Только не вешай мне опять лапшу на уши про какую–то там машину.

Ленни не поддался.

— Нет, сэр, я не стану с вами говорить или ещё чего, — буркнул он.

Жена Кудряша присела на сено рядом с ним.

— Послушай, — сказала она. — Все парни дуются на дворе в подкову. Сейчас только четыре часа и никто из них не бросит игру. Почему бы нам с тобой не поболтать немного? Мне ведь вообще не с кем поговорить, я такая одинокая.

— Я не должен с тобой разговаривать или ещё чего.

— Я такая одинокая, — продолжала она. — Ты можешь говорить с людьми, а я не могу ни с кем, кроме Кудряша. Иначе он звереет. Как бы тебе понравилось, если бы ты не мог ни с кем поговорить?

— Я не должен, — твердил Ленни. — Джордж боится, что я вляпаюсь в неприятности.

Она сменила тему:

— Чего ты там прятал?

Тут всё горе Ленни опять накатило на него.

— Мой щенок, — грустно молвил он. — Мой маленький щенок, — и он отодвинул со щенка сено.

— Да он же мёртвый! — воскликнула жена Кудряша.

— Он был такой маленький, — сказал Ленни. — Я только играл с ним… а он, вроде, хотел меня укусить… ну, я легонько шлёпнул его… и… я сделал это. А потом он помер.

Она стала его успокаивать:

— Ладно, успокойся. Это всего лишь шавка. Ты легко можешь получить другого — кругом полно дворняг.

— Это не то, — жалобно произнёс Ленни. — Теперь Джордж не разрешит мне кормить кроликов.

— С чего вдруг?

— Ну, он сказал, если я чего–нибудь натворю, он не позволит мне смотреть за кроликами.

Она подвинулась ближе к нему и заговорила успокаивающе:

— Не беспокойся насчёт того, что говоришь со мной. Слышишь, парни орут во дворе? У них ставка на игру — четыре бакса, так что никто из них не уйдёт, пока игра не кончится.

— Если Джордж увидит, что я говорю с тобой, он мне задаст чертей, — простонал Ленни, опасливо поёживаясь. — Он так сказал.

Её лицо стало сердитым.

— Да чё со мной не так? — воскликнула она. — Мне чё, нельзя ни с кем словом перемолвиться, что ли? Я им чего такое, в конце концов? Ты милый парень. Я не знаю, почему бы мне не поговорить с тобой, я ведь не собираюсь делать ничего дурного.

— Джордж говорит, из–за тебя у меня будут неприятности.

— Что за бред! — воскликнула она. — Какие неприятности? Похоже, всем фиолетово, как мне тут живётся. Знаешь, я не привыкла так жить, я могла бы кое–чего добиться. — И добавила мрачно: — Может, я ещё добьюсь. — И тут слова полились из неё потоком, будто она торопилась выговориться прежде чем снова некому станет её слушать. — Знаешь, я жила в самом Салинасе. Мои приехали туда, когда я ещё совсем ребёнком была. Ну, в общем, туда как–то приезжал театр, и я встречалась с одним парнем, из актёров. Так он говорил, что я могла бы уехать с ними. Но моя мамаша не пустила — сказала, что мне всего пятнадцать, так что нечего делать. Но тот парень говорил, что я могла бы. А если бы я уехала с ними, уж у меня не такая была бы житуха, будь уверен.

Ленни гладил щенка.

— У нас будет маленькое ранчо и кролики, — мечтательно произнёс он.

Она торопливо продолжила свою историю, прежде чем он её прервал бы.

— В другой раз я встретила парня, он был из кина. Поехала с ним в Данс Палас, в Риверсайд. Он говорил, что хочет снимать меня в кинах, что у меня дарование. Как только, грит, вернусь в Голливуд, так сразу тебе отпишу. — Она вгляделась в Ленни, чтобы увидеть, какое впечатление произвёл на него рассказ. — Ну, письма я так и не получила, — продолжала она. — Я и теперь думаю, что моя старуха его утаила. Ну, в общем, я не собиралась оставаться в таком месте, где я ничего не могу добиться и где от меня утаивают письма. Я её спросила, брала она письмо или нет, а она грит — нет, не брала. Тогда я вышла за Кудряша. Встретила его в ту же ночь в Риверсайде, возле Данс Палас… Ты слушаешь?

— Я? — вздрогнул Ленни. — Конечно.

— Знаешь, я ещё никому про это не рассказывала. Может, надо было. Я не люблю Кудряша. Нехороший он парень. — Доверясь Ленни, она придвинулась ещё ближе к нему. — Могла бы сниматься в кинах, иметь красивую одежду — такую же, как все там носят. Могла жить в больших отелях, а меня бы фоткали напропалую. А когда у них там были бы пробы, я бы ходила на них, и по радиве тоже разговаривала бы, и это мне не стоило бы ни цента, потому как я в кинах снималась бы. И носила бы такие красивые платья, как у них. Потому что тот парень говорил, что у меня врождённый талант, вот как. — Она посмотрела на Ленни и сделала красивый жест плечом и рукой, чтобы показать, как умеет играть. Пальцы её следовали за запястьем, а мизинец она грициозно отставила в сторону.

Ленни глубоко вздохнул. Снаружи донеслось звяканье подковы о металл, потом хор голосов.

— Кто–то сделал кон, — сказала жена Кудряша, прислушавшись.

Полосы света ползли вверх, по мере того как садилось солнце — ползли по стене и по кормушкам, над которыми склонялись лошади.

Ленни сказал:

— Может, я возьму этого щенка и спрячу от Джорджа, чтобы он ничего не узнал? И тогда я смогу ходить за кроликами.

Жена Кудряша сердито сказала:

— Ты не думаешь ни о чём, кроме кроликов?

— У нас будет маленькое ранчо, — терпеливо стал объяснять Ленни. — У нас будет дом, и сад, и участок для люцерны, и этой люцерной я стану кормить кроликов — возьму мешок, и наберу его полный люцерны, и дам кроликам.

Она спросила:

— Чего ты так сходишь с ума по кроликам?

Ленни пришлось хорошенько подумать, прежде чем прийти к заключению. Он осторожно подвинулся к ней, пока не оказался прямо напротив неё.

— Мне нравится гладить всякие щупкие вещи, — поведал он. — Один раз я видел кроликов с такой длинной шерстью, они были очень милые, точно тебе говорю. Иногда я глажу мышей, но только если нет чего получше.

Жена Кудряша чуть отодвинулась от него.

— Ты сбрендил, вот что я думаю, — сказала она.

— Нет, — убеждённо произнёс Ленни. — Джордж говорит, что я не чокнутый. Просто мне нравится гладить пальцами всё красивое и мягкое.

Она немного успокоилась.

— А кому не нравится? — сказала она. — Всем нравится. Мне приятней всего трогать шёлк и бархат. Тебе нравится бархат?

Ленни хихикнул от удовольствия.

— Конечно, — счастливо воскликнул он. — Один раз у меня было немножко бархата — одна мадам дала мне немножко, эта была моя тётка Клара. Она дала его мне, вот такой кусок. Хотел бы я иметь тот бархат сейчас. — Его брови нахмурились. — Я потерял его. Я не видал его уже давно.

Жена Кудряша рассмеялась над его несчастным видом.

— Нет, ты правда чокнутый, — сказала она. — Но вообще–то ты нормальный парень, только совсем как ребёнок. Но можно понять, о чём ты толкуешь. Иногда, когда я укладываю волосы, я тоже, бывает, сижу и просто глажу их — они такие мягкие. — Чтобы показать ему, как она сидит и гладит свои волосы, она провела пальцами по голове. — У некоторых волосы бывают такие жёсткие, — произнесла она самодовольно. — Возьми хоть Кудряша, у него волосы — как проволока. А мои — мягкие и красивые. Конечно, я часто их причёсываю, поэтому они такие красивые. Вот — пощупай. — Она взяла руку Ленни и положила её себе на голову. — Проведи по ним, и увидишь, какие они мягкие.

Здоровенные пальцы Ленни осторожно погладили её волосы.

— Только не перепутай, — сказала она.

— О! Такие мягкие! — сказал Ленни и стал гладить сильнее. — Такие мягкие…

— Подожди, стой, ты помнёшь мне причёску, — сердито воскликнула она. — Да стой же, ты их все поперепутаешь! — Она дёрнула головой, пытаясь отстраниться, но пальцы Ленни вцепились в её волосы мёртвой хваткой. — Отпусти! — закричала она. — А ну, отпусти, слышишь!

Ленни охватила паника, его лицо скривилось. Тут она завизжала, и тогда Ленни другой рукой зажал ей рот.

— Пожалуйста, не надо, — взмолился он. — О! Пожалуйста, не делай этого. Джордж станет сердиться.

Она неистово забилась в его руках, её ноги колошматили по сену, она извивалась в попытках освободиться, и из–под руки Ленни вырвался сдавленный крик. Ленни заплакал от страха.

— О, прошу, не делай этого! — умолял он. — Джордж скажет, что я поступил дурно, он не разрешит мне ходить за кроликами. — Он чуть сдвинул руку, и её хриплый крик вырвался наружу. Тогда Ленни рассердился. — Перестань сейчас же, — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты кричала. Из–за тебя у меня будут неприятности. Джордж предупреждал… Перестань кричать.

Она продолжала бороться, её глаза стали дикими от ужаса. Тогда, сердясь, он встряхнул её.

— Перестань кричать, — сказал он и снова встряхнул её, и тело её плеснулось в его руках, как рыба. И тут она затихла, потому что Ленни сломал ей шею.

Он посмотрел на неё сверху вниз и осторожно убрал ладонь с её рта, и она осталась лежать неподвижно.

— Я не хотел поранить тебя, — виновато произнёс Ленни, — но Джордж станет сердиться если ты не перестанешь кричать.

Она не отвечала и не шевелилась, тогда он наклонился над ней. Поднял её руку и позволил ей безжизненно упасть. Мгновение казалось, что Ленни сбит с толку, а потом он в ужасе прошептал:

— Я сделал дурную вещь. Я сделал ещё одну дурную вещь.

Он стал забрасывать тело сеном в попытке спрятать его.

Снаружи донёсся крик мужчин и двойной удар подковы о металлическую стойку. Впервые Ленни осознал, что́ происходит на дворе. Он отошёл, зарылся в сено и прислушался.

— Я сделал дурную вещь, — сказал он. — Я не должен был делать этого. Джордж станет сердиться. И… он сказал… и прятаться в кустах, пока он не придёт. Он станет сердиться. В кустах, пока он не придёт. Вот, что он сказал.

Ленни вернулся и посмотрел на мёртвую девушку. Щенок лежал рядом с нею. Ленни поднял его.

— Я его выброшу, — сказал он. — Всё и так уже плохо.

Он сунул щенка под куртку, подкрался к стене конюшни и глянул в щель между досками туда, где играли в подкову. Потом пробрался мимо кормушки и исчез.

Полосы солнечного света поднимались всё выше по стене, и свет в конюшне тускнел. Жена Кудряша лежала на спине, полуприкрытая сеном.

Было очень тихо, послеполуденная тишина объяла всё ранчо. Даже бряканье подковы и голоса игроков, кажется, стали значительно тише. В конюшне висел полумрак, в отличие от двора, залитого солнцем. Голубь влетел в открытую дверь и, покружив, вылетел снова. К крайнему стойлу подошла овчарка, поджарая, с тяжело отвисшими сосками. На полпути к ящику, в котором лежали её щенки, она остановилась и потянула носом воздух, учуяла запах смерти, исходящий от жены Кудряша, и шерсть у неё на загривке поднялась дыбом. Она заскулила, поджав хвост, прокралась к ящику и прыгнула к щенкам.

Жена Кудряша лежала, полуприкрытая сеном. И вульгарность, и несбыточные мечты, и неудовлетворённость, и жажда внимания — всё это было сброшено смертью с её лица, как ненужная больше бумажная маска. Теперь она была очень мила и проста, а её лицо — свежо и юно. Теперь её нарумяненные щёки и накрашенные губы придавали ей такой вид, будто она жива и просто задремала. Локоны, так похожие на небольшие колбаски, рассыпались по сену вокруг головы, губы её были чуть приоткрыты.

Как иногда случается, мгновение остановилось, повисло и растянулось гораздо больше, чем на мгновенье. Все звуки стихли и всякое движение прекратилось надолго — да, надолго, гораздо больше, чем на мгновенье.

Потом задремавшее время вздрогнуло, проснулось и лениво двинулось дальше. Лошади топали по ту сторону кормушки и побрякивали уздечками. Мужские голоса на дворе зазвучали громче и отчётливей.

Из–за последнего стойла послышался голос старика Липкого.

— Ленни, — позвал он. — Эй, Ленни, ты здесь? Я тут снова умом пораскинул, и знаешь, чего нам ещё надо сделать? — Теперь и сам старик показался из–за последнего стойла. — Эй, Ленни, — снова позвал он, потом остановился и замер. Культёй он потёр седые бакенбарды. — Я не знал, что ты здесь, — сказал он жене Кудряша.

После того как она не ответила, он подступил ближе.

— Тебе неслед спать здесь, — произнёс он неодобрительно. Потом подошёл к ней еще ближе и… — О, господи Иисусе!

Он беспомощно огляделся вокруг и потёр бороду. Потом подпрыгнул и выбежал из конюшни.

Конюшня ожила. Лошади затопали, зафыркали, принялись дёргать сено из своих подстилок, забряцали уздечками.

Через мгновение Липкий вернулся, за ним следовал Джордж. Он спросил:

— Что ты хочешь, чтобы я увидел?

Липкий указал на жену Кудряша. Джордж пригляделся.

— Чего с ней? — спросил он. Потом подошёл ближе, а потом, словно эхо Липкого: — О, господи Иисусе!

Он опустился на колени рядом с телом, положил руку ей на сердце, прислушался. Наконец, поднялся, медленно и с трудом, лицо его было застывшим, будто каменное, а глаза смотрели жёстко.

— Кто это сделал? — произнёс Липкий.

Джордж холодно взглянул на него.

— А у тебя никаких мыслей? — отозвался он. Липкий промолчал. — Я должен был знать, — сказал Джордж безнадёжно. — Думаю, где–то глубоко в башке я и знал.

Липкий спросил:

— Что нам теперь делать, Джордж? Что мы станем делать теперь?

Джордж долго не отвечал.

— Думаю… мы должны сказать… парням. Думаю, мы должны поймать его и посадить под замок. Мы не можем позволить ему удрать. Бедняга помрёт с голоду. — И попытался успокоить себя самого: — Может, они не тронут его, просто посадят под замок и всё.

Но Липкий возбуждённо произнёс:

— Мы должны дать ему удрать. Ты не знаешь Кудряша. Кудряш захочет его линчевать. Кудряш добьётся, чтобы его убили.

Джордж смотрел на губы Липкого.

— Да, — сказал он наконец, — всё так, Кудряш так и сделает. Да и другие тоже.

Он снова посмотрел на жену Кудряша.

Теперь Липкий озвучил самое большое своё опасение:

— Мы с тобой можем купить то ранчо, ведь так, а, Джордж? Ты и я, мы ведь сможем отправиться туда и жить в своё удовольствие, ведь так, Джордж? Так?

Прежде чем Джордж ответил, Липкий опустил голову и уставился вниз, на сено под ногами. Он знал ответ.

Джордж тихо произнёс:

— Думаю, я знал это с самого начала. Знал, что у нас его никогда не будет. Ленни всегда так любил слушать об этом, и я подумал, что, может, у нас и правда всё получится.

— Значит — всё? Конец? — угрюмо спросил Липкий.

Джордж не ответил. Он сказал:

— Отработаю тут месяц, получу свои полсотни баксов и забурюсь на всю ночь в какую–нибудь вшивую нору. Или засяду в бильярдной, пока все не разойдутся по домам. А потом вернусь и буду работать ещё месяц, и получу ещё полсотни зелёных.

— Он такой славный парень, — сказал Липкий. — Я не думал, что он может отмочить такое.

Джордж всё ещё не сводил взгляда с жены Кудряша.

— Ленни никогда не сделал бы ничего подобного по злобе, — сказал он. — Он вечно что–нибудь вытворял, но никогда не делал ничего по злобе. — Джордж выпрямился и посмотрел на Липкого. — А теперь слушай. Нам надо рассказать всё парням. Им придётся изловить его, я знаю. У них нет другого выхода. Может, они не причинят ему зла. Я не позволю им причинить зло Ленни, — добавил он резко. — Теперь слушай. Парни могут подумать, что я тоже замешан в этом. Сейчас я пойду в барак. Потом через минуту выйдешь ты и скажешь ребятам про неё, и я приду вместе с ними, будто ни сном ни духом. Ты сделаешь это? Так ребята не подумают, что я замешан в этом деле.

— Конечно, Джордж, конечно, я сделаю как ты сказал.

— Лады. Дай мне пару минут, потом беги и расскажи им, что только что нашёл её. Всё, я пошёл.

Джордж повернулся и быстро вышел из конюшни.

Старик Липкий посмотрел ему вслед. Потом беспомощно взглянул на жену Кудряша и постепенно его сожаление и гнев облачились в слова.

— Ты проклятая шлюха! — яростно произнёс он. — Добилась своего, да? Теперь ты, поди, рада. Все знали, что с тобой беды не оберёшься. Ты была бестолковая баба. От тебя и теперь толку нет, шлюха несчастная. — Он всхлипнул и голос его задрожал. — Я мог бы заниматься прополкой в огороде и мыть посуду для ребят. — Он помолчал, потом продолжил нараспев, повторяя слова, которые врезались ему в память: — Если в город приедет цирк, или там бейсбольный матч… мы обязательно пойдём поглазеть на это дело… просто скажем: чёрт с ней, с работой, — и пойдём. И никого спрашивать не станем. Были бы у нас куры, свинка… а зимой… маленькая пузатая печурка… дождь идёт… а мы знай себе сидим возле печки.

Его глаза заволокли слёзы, он повернулся и быстро вышел из конюшни, потирая бакенбарды культёй.

Шум игры снаружи утих. Послышались недоумённые выкрики, топот бегущих ног и мужчины ворвались в конюшню. Ловкач и Карлсон, молодой Уит и Кудряш, а следом — Крючок, держась поодаль. За ними приплёлся Липкий, а последним явился Джордж. Он натянул свою синюю джинсовую куртку и теперь застёгивал её, а его чёрная шляпа была опущена на самые глаза. Мужчины бегом обогнули стойло, их взгляды нашарили в полумраке жену Кудряша, тогда они остановились и тихо стояли, глядя на неё.

Потом Ловкач спокойно приблизился к телу и пощупал запястье безжизненной руки. Его тонкие пальцы коснулись щеки девушки, потом исследовали слегка искривлённую шею. Когда он поднялся, остальные столпились возле, оцепенение спало.

Кудряш внезапно ожил.

— Я знаю, кто это сделал, — заорал он. — Этот здоровый сукин сын, вот кто. Я знаю, это он. Кроме него некому, потому что все остальные играли в подкову. — Он всё больше распалялся. — Я его достану. Сейчас пойду за дробовиком и сам грохну этого здоровенного сукина сына. Пальну прямо в его вонючее брюхо. Пошли, ребята.

Он в ярости выбежал из конюшни.

— Возьму–ка я свой «Люгер», — сказал Карлсон и тоже ушёл.

Ловкач спокойно повернулся к Джорджу.

— Думаю, это Ленни натворил, не иначе, — сказал он. — У ней шея сломана.

Джордж не ответил, а только медленно кивнул. Его шляпа была так низко надвинута на лоб, что глаз было не видать.

Ловкач добавил:

— Может, как тот раз, в Уиде, ты рассказывал.

Джордж снова кивнул. Ловкач вздохнул.

— Ладно, думаю, мы должны его сыскать. Как считаешь, куда он мог двинуть?

Джорджу понадобилось время, чтобы выдавить:

— Мог податься на юг. Мы пришли с севера, так что он мог податься на юг.

— Думаю, нам надо его сыскать, — повторил Ловкач.

Джордж подошёл ближе.

— Могли бы мы привести его и посадить под замок? Он ведь чокнутый, Ловкач. Он никогда не сделал бы этого со зла.

Ловкач кивнул.

— Могли бы, — сказал он. — Если бы удержать Кудряша, то могли бы. Но Кудряш собирается пристрелить его. Он всё ещё психует из–за руки. И представь, если его посадят под замок — свяжут и посадят в клетку, как бешеного пса. Тут нет ничего хорошего, Джордж.

— Знаю, — сказал Джордж. — Знаю.

Вернулся Карлсон.

— Этот ублюдок стащил мой «Люгер», — крикнул он. — В мешке его нет.

За ним следовал Кудряш, держа в здоровой руке ружьё. Теперь он был спокоен.

— Ладно, парни, — сказал он. — У нигера есть дробовик; ты, Карлсон, возьмёшь его. Когда увидишь этого урода, не оставляй ему шанса, бей прямо в брюхо — это его прикончит.

Уит возбуждённо произнёс:

— У меня нет пушки.

Кудряш повернулся к нему.

— А ты двигай в Соледад и поднимай копов. Найди Эла Уилтса, он там шерифом. Давай, двигай. — Он с подозрением повернулся к Джорджу. — Ты идёшь с нами, парняга.

— Ага, — сказал Джордж. — Иду. Но послушай, Кудряш. Он просто чокнутый, бедолага. Не стреляйте в него, он же не понимал, что делал.

— Не стрелять в него? — заорал Кудряш. — Он увёл у Карлсона «Люгер». Чёрт, конечно мы будем стрелять.

Джордж слабо возразил:

— Может, Карлсон просто потерял пушку.

— Утром он был на месте, — покачал головой Карлсон. — Нет, его увели, ясное дело.

Ловкач стоял, глядя на жену Кудряша.

— Кудряш, может тебе лучше остаться здесь, с женой? — сказал он.

Лицо Кудряша покраснело.

— Я пойду, — сказал он. — Пойду и кончу этого здорового ублюдка сам, хоть у меня и одна рука. Я его достану.

Ловкач повернулся к Липкому.

— Тогда ты останься с ней, Липкий. Остальным лучше пойти.

Они ушли. Джордж на мгновение задержался возле старика и оба смотрели на мертвую девушку, пока Кудряш не позвал:

— Эй, Джордж, не отставай, а то как бы мы чего про тебя не подумали…

Джордж медленно двинулся за остальными, с трудом волоча ноги.

Когда все ушли, Липкий сел на корточки в сено и долго смотрел в лицо девушки.

— Бедняга, — сказал он тихо.

Звук шагов удалялся, становился тише. Конюшня медленно погружалась в сумрак, лошади в стойлах переминались с ноги на ногу, позвякивая уздечками. Старик Липкий сидел на сене, закрыв глаза рукой.

***

Глубокие зеленоватые воды реки Салинас струились сквозь наступающий вечер. Солнце уже покинуло долину, чтобы взобраться по склонам гор Габилан и выкрасить их макушки в розовый. У заводи, среди пятнистых сикоморов, легла прохладная тень.

Водяная змейка плавно скользила по водоёму, поворачивая из стороны в сторону похожую на перископ головку; она приблизилась к ногам цапли, что неподвижно замерла на мелководье. Длинный клюв бесшумно опустился, схватил змейку за голову и выдернул из воды. Цапля быстро заглатывала добычу, а хвост змейки отчаянно извивался.

Где–то вдалеке поднялся ветер, волной накатил на верхушки деревьев, зашумел в кронах. Листья сикомора затрепетали, поворачиваясь серебристой изнанкой наружу, а бурые ошмётки палой листвы поднялись в воздух и, пролетев несколько футов, с шелестом опустились на землю. Ряд за рядом побежали по поверхности заводи поднятые волны.

Ветер утих так же быстро, как и поднялся, и сонная тишина осторожно вернулась на поляну. Цапля стояла на мелководье в неподвижном ожидании. Ещё одна водяная змейка плыла по заводи, и её маленькая головка вращалась из стороны в сторону подобно перископу.

Из кустов возник Ленни, он старался двигаться бесшумно, напоминая крадущегося медведя. Цапля захлопала крыльями, тяжело и шумно поднялась в воздух, полетела вниз по реке. Змейка стремительно скользнула в прибрежные камыши.

Ленни тихонько подошёл к краю заводи. Опустился на колени и напился, едва касаясь губами воды. Когда какая–то маленькая птичка зашуршала листвой позади него, его голова дёрнулась, он выпрямился и прислушался, повернувшись к источнику звука. Приглядывался, пока не различил птичку, а тогда снова наклонился к воде.

Наконец напившись, он уселся на берегу, боком к заводи, чтобы видеть тропу, подтянул колени к груди и положил на них подбородок.

Свет в долине медленно угасал, и по мере того, как он тускнел и растворялся в сумраке, вершины гор сверкали всё ярче.

— Я не забыл, уж говорю тебе, чёрт побери, — тихо произнёс Ленни. — Спрятаться в кустах и ждать Джорджа, вот. — Он натянул шляпу ниже на глаза. — Джордж придёт и задаст мне чертей, — продолжал он. — Джордж захочет стать один, и чтобы я его не донимал. — Он повернулся и посмотрел на яркие верхушки гор. — Я могу прямо сейчас пойти и сыскать себе пещеру, — грустно молвил он. — У меня никогда не будет кетчупа, но мне всё равно. Если я не нужен Джорджу… я уйду. Уйду.

И тут из головы Ленни вышла маленькая толстая старушонка. Она носила толстые, выпуклые, как бычьи глаза, очки, она была одета в большой клетчатый передник с карманами — вся такая накрахмаленная и чистенькая. Она остановилась перед Ленни, руки в боки, и неодобрительно посмотрела на него.

Когда она заговорила, это был голос Ленни.

— Сколько раз я тебе твердила, — сказала она, — чтобы ты слушался Джорджа, потому что он такой хороший парень и по–доброму к тебе относится. Но ты же никогда меня не слушал. Ты поступал дурно.

Ленни ответил ей:

— Я старался, тёть Клара, да, старался, мэм. Я старался и старался. Но ничего не получилось.

— Ты никогда не думал о Джордже, — продолжала она голосом Ленни. — Он всё время заботился о тебе и делал для тебя хорошее. Когда он получал кусок пирога, то всегда большую часть отдавал тебе. А если бы у него был кетчуп, он бы отдал тебе его весь.

— Я знаю, — несчастным голосом отозвался Ленни. — Я старался, тёть Клара, да, мэм. Я старался и старался.

Она перебила:

— Он мог бы хорошо проводить время, если бы не ты. Он бы получил свои деньжата и завис бы в борделе, или мог бы потолкаться в бильярдной, сгонять партейку в снукер. Но ему приходилось заботиться о тебе.

Ленни в раскаянье застонал.

— Я знаю, тёть Клара, мэм. Я прямо сейчас уйду в горы, и найду пещеру, и стану жить там, чтобы больше не делать плохо Джорджу.

— Ты только говоришь, — резко возразила она. — Ты всегда так говоришь, но ты же сукенсыновски хорошо знаешь, что никогда этого не сделаешь. Ты так и будешь вечно ошиваться поблиз и доставать Джорджа.

Ленни отвечал:

— Я могу уйти прямо сейчас. Джордж всё равно теперь не позволит мне глядеть за кроликами.

Тётка Клара вдруг исчезла, а из головы Ленни выпрыгнул здоровенный кролик. Он сел перед Ленни на задние лапы, пошевелил ушами и сморщил нос. А потом заговорил — тоже голосом Ленни.

— Ходить за кроликами, — произнёс он насмешливо. — Ты полоумный дурак. Ты не годишься даже ботинки кроликам лизать. Ты же забудешь про них, оставишь бедняг голодными — вот чего ты сделаешь. И что тогда подумает Джордж?

— Я не забуду! — громко возразил Ленни.

— Да чёрта с два, — отрезал кролик. — Ты не стоишь даже ржавых гвоздей, которыми тебя будут приколачивать в аду. Видит бог, Джордж сделал всё, чтобы вытащить тебя из сточной канавы, но ничё хорошего из этого не вышло. Если ты думаешь, что Джордж позволит тебе глядеть за кроликами, ты даже больше чокнутый, чем кажешься снаружи. Нет уж, он не разрешит. Он возьмёт хороший дрын и повыбьет из тебя дурь, вот чего он сделает.

Тогда Ленни воинственно произнёс:

— Ничего такого не будет. Джордж не сделает ничего такого. Я знаю Джорджа с тех пор… забыл с каких, но он никогда не поднимал на меня руку с дрыном. Он хорошо ко мне относится. Он не станет серчать на меня.

— Да ты его достал, — сказал кролик. — Он повыбьет из тебя чертей и уйдёт, вот так–то.

— Он не сделает этого! — яростно вскричал Ленни. — Он не сделает ничего такого. Я знаю Джорджа. Мы с ним вместе с не помню каких пор.

Но кролик снова и снова твердил: он бросит тебя, ты полоумный дурак, он бросит тебя одного, он уйдёт от тебя, дурак полоумный…

Ленни закрыл уши руками.

— Нет, я говорю тебе, нет! — кричал он. — О, господи! Джордж, Джордж, Джордж!

Джордж тихо вышел из зарослей, и кролик поспешил вернуться в голову Ленни.

Джордж тихонько сказал:

— Ну и какого чёрта ты орёшь?

Ленни встал на колени.

— Ты не бросишь меня, ведь правда, Джордж?! Я знаю, что не бросишь.

Джордж подошёл на негнущихся ногах и присел рядом.

— Нет, — обронил он.

— Я знал это, — кричал Ленни. — Я знал, что ты не сделаешь ничего такого.

Джордж молчал.

Ленни позвал:

— Джордж…

— У?

— Я сделал ещё одну плохую вещь.

— Это не важно, — сказал Джордж и снова замолчал.

Солнце касалось теперь только самых верхушек хребта Габилан. Тени в долине становились мягче и синели. Издалека донеслась перекличка мужских голосов. Джордж повернулся и прислушался.

Ленни тихонько позвал:

— Джордж…

— У?

— Ты не задашь мне чертей?

— Задам тебе чертей?

— Ну да, как ты делал раньше. Типа: если бы не ты, я бы поднял мои полсотни баксов и…

— Господи Иисусе, Ленни! Ты не можешь запомнить ничего полезного, но зато помнишь каждое моё слово.

— Так ты будешь это говорить?

Джордж поёжился. Произнёс безжизненным голосом:

— Если бы я был один, как легко мне жилось бы. — Его голос звучал монотонно, без выражения. — У меня была бы работёнка, а не куча заморочек.

Он остановился.

— А в конце месяца… — подсказал Ленни.

— А в конце месяца я бы получил свои полсотни баксов и забурился бы… в бордель… — он снова замолчал.

Ленни с тревогой посмотрел на него.

— Дальше, Джордж. Ты не задашь мне ещё чертей?

— Нет, — произнёс Джордж.

— Ну, я могу уйти, — сказал Ленни. — Уйду прямо сейчас в горы и найду себе пещеру, если я тебе не нужен.

Джордж снова поёжился.

— Нет, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты остался со мной.

Ленни с хитрецой попросил:

— Расскажи мне, как раньше.

— Чего рассказать?

— Ну, про других парней и про нас.

— Джордж помолчал минуту. Потом начал:

— У парней вроде нас нет семьи. Подзаработают деньжат и тут же всё спустят. Нет в мире никого, кому они не безразличны…

— А мы… — счастливо воскликнул Ленни. — Расскажи теперь о нас.

Джордж помолчал.

— А мы — совсем другое дело, — сказал он наконец.

— Потому что…

— Потому что у меня есть ты, а…

— А у меня есть ты. Мы есть друг у друга, поэтому нигде не пропадём, — торжествующе воскликнул Ленни.

Лёгкий вечерний ветерок скользнул над поляной, зашелестела листва, волны сморщили зеленоватую гладь заводи. Снова послышались крики мужчин — на этот раз ближе.

Джордж снял шляпу. Произнёс дрожащим голосом:

— Сними шляпу, Ленни. Почувствуй, как хорош воздух.

Ленни с готовностью сдёрнул шляпу и положил её подле себя. Тени в долине ещё более посинели, быстро опускался вечер. Ветер донёс треск зарослей — кто–то приближался.

Ленни сказал:

— Расскажи, как это будет.

Джордж прислушался к доносящимся звукам. На мгновение он стал хмур и сосредоточен.

— Смотри за реку, Ленни, а я стану тебе рассказывать так, что ты всё увидишь будто наяву.

Ленни повернул голову и уставился на противоположный берег заводи, где поднимались к сумеречному небу склоны Габилан.

— У нас будет небольшая ферма, — начал Джордж. Он достал из бокового кармана «Люгер» Карлсона. Тихонько снял пистолет с предохранителя. Рука с оружием легла на землю позади Ленни. Он посмотрел на затылок великана, в то место, где позвоночник соединяется с черепом.

Мужской голос донёсся от реки, другой ему ответил.

— Дальше, — сказал Ленни.

Джордж поднял пистолет, но его рука дрогнула, и он уронил её обратно не землю.

— Рассказывай дальше, Джордж, — поторопил Ленни. — Как оно всё будет. У нас будет небольшая ферма…

— У нас будет корова, — сказал Джордж. — И, может быть, свинка, и куры… а на лужайке у нас будет… маленький участок с люцерной…

— Для кроликов! — воскликнул Ленни.

— Для кроликов, — подтвердил Джордж.

— И я буду за ними присматривать.

— И ты будешь присматривать за ними.

Ленни счастливо захихикал.

— И будем мы жить туком земли, — блаженно произнёс он.

— Да.

Ленни повернулся к Джорджу.

— Нет–нет, Ленни, смотри за реку, ты почти увидишь нашу ферму.

Ленни повиновался. Джордж глянул вниз, на пистолет.

Из зарослей снова послышались шаги и треск. Джордж повернулся в ту сторону.

— Продолжай, Джордж, — поторопил Ленни. — Когда мы это сделаем?

— Скоро сделаем, скоро.

— Я и ты.

— Да. Ты… и я. Все будут хорошо к тебе относиться. Не будет больше никаких неприятностей. Никто не посмеет причинить зла другому и ничего не украдёт у него.

Ленни сказал:

— Я думал, ты злишься на меня, Джордж.

— Нет, — отвечал Джордж. — Нет, Лении, я не злюсь. Я никогда не злился на тебя, и теперь — тоже. Я хочу, чтобы ты знал это.

Голоса зазвучали теперь совсем близко. Джордж поднял пистолет и прислушался.

Ленни взмолился:

— Давай сделаем это поскорей, Джордж. Пусть у нас прямо сейчас будет ферма.

— Конечно, прямо сейчас. Я должен… Нам надо…

Джордж поднял пистолет и придал ему устойчивое положение, приставив ствол вплотную к затылку Ленни. Рука сильно дрожала, но лицо его было решительным и он сумел справиться с рукой. Нажал на спусковой крючок. Звук выстрела докатился до гор, поднялся по откосам, потом, ослабев, скатился с них и вернулся обратно. Ленни дёрнулся, медленно повалился вперёд, на песок, и замер.

Джордж вздрогнул и посмотрел на пистолет, а потом отбросил его. «Люгер» упал на берегу, рядом с кучей старой золы.

Заросли наполнились криками и топотом бегущих ног. Голос Ловкача окликнул:

— Джордж! Где ты, Джордж?

Джордж неподвижно сидел на берегу и смотрел на свою правую руку, в которой недавно держал пистолет. На поляне появилась группа людей, возглавляемая Кудряшом. Он увидел Ленни, лежащего на песке.

— Попал, ей богу, — вырвалось у Кудряша.

Он подошёл и посмотрел на Ленни вблизи, а потом оглянулся на Джорджа.

— Прямо в башку, — тихо сказал он.

Ловкач подошёл к ним и медленно опустился на землю рядом с Джорджем, совсем близко.

— Ничего не поделаешь, — сказал он. — Иногда просто некуда деваться.

Карлсон стоял над Джорджем.

— Как это ты? — спросил он.

— Вот так, — устало выдохнул Джордж.

— У него была моя пушка?

— Да. У него была твоя пушка.

— А ты отобрал у него, а потом взял и убил его?

— Да. Всё так, — Джордж перешёл почти на шёпот. Он неотрывно смотрел на руку, в которой держал пистолет.

Ловкач потянул его за локоть.

— Ладно, пойдём Джордж. Пойдём выпьем.

Джордж позволил ему поднять себя на ноги.

— Да, — кивнул он. — Выпьем.

Ловкач сказал:

— Тебе пришлось, Джордж. Клянусь, тебе пришлось. Так бывает иногда — просто некуда деваться. Пошли.

Он повёл Джорджа к тропе и дальше, к шоссе.

Кудряш и Карлсон смотрели им вслед. И Карлсон сказал:

— Как думаешь, чего это они сами не свои?

КОНЕЦ

Примечания

1

Галлон — мера объёма, ~3,8 литра. (прим. перев.)

(обратно)

2

«Ничего себе, маленький» — фамилия Ленни — Смолл (Small) буквально означает «маленький». (прим. перев.)

(обратно)

3

Юкре (Euchre) — популярная в Америке карточная игра немецкого происхождения. (прим. перев.)

(обратно)

4

«Уит подвинул ему доску и поставил колышки на нулевую отметку» — в некоторых карточных играх выигранные очки не записывают, а отмечают колышками на специальной доске с лунками. (прим. перев.)

(обратно)

5

Сан—Квентин — тюрьма в штате Калифорния. (прим. перев.)

(обратно)

6

«И будем мы жить от тука земли» — библейский образ, как, например, в книге Бытия: «И отвечал Исаак, отец его, и сказал ему: вот, от тука земли будет обитание твое и от росы небесной свыше» (Быт., 27:39). (прим. перев.)

(обратно)

7

Рамми — популярная карточная игра. (прим. перев.)

(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg