«Полузащитники Отечества»

Полузащитники Отечества (fb2) - Полузащитники Отечества 322K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Рафаилов

Первая неудача в моей жизни

Нет, Вначале-то всё шло почти неплохо. Целых девять месяцев я спокойно плескался в животе у матери и ни о чём не подозревал.

Но тут вдруг началось.

Сначала какая-то Встряска. Дальше Вообще что-то невообразимое (а воображение у меня тогда, действительно, было плохо развито). И затем я почувствовал, что мир вокруг меня изменился. И изменился, надо заметить, не в лучшую сторону.

А потом я ощутил лёгкий удар пониже спины - первый удар судьбы в моей жизни. И было это так неожиданно и так унизительно, что я непременно заревел.

Так вот всё и началось. Как сейчас помню.

Но жизнь подложила мне ещё одну свинью. Мало того, что я родился, так меня ещё угораздило родиться мальчиком. Ну и что тут такого, спрашиваете? Вам непонятно! Вот смотрите.

Говорят, каждый человек - должник от рождения и всю свою жизнь этот долг возвращает. К примеру, мужчине полагается построить дом, посадить дерево и воспроизвести свой дубликат. Ну а женщина вроде как поддерживает тыловое обеспечение в этих его благородных начинаниях. Ну и не только тыловое.

Но это всё так, общественное мнение, сформированное в ходе тысячелетий исторического процесса. Фигня, в общем. Ведь в придачу7 к этому сам человек тоже начинает для себя выдумывать жизненные цели. Захватить мир, там, или создать произведение искусства. А может - просто, прожить жизнь так, чтобы не было мучительно больно... Короче, вы поняли.

И всё же эти перечни действий носят скорее рекомендательный характер. Во всяком случае, если я не посажу дерево, меня вряд ли расстреляют. Но помимо этого есть и ещё один невыплаченный долг, причём выплачивают его, как правило, только мужнины.

Считается, что нашему государству наплевать на простых граждан. Вообще, страшно далеки от народа все эти публичные деятели. Но вы заблуждаетесь, друзья! В жизни каждой особи мужского пола наступает момент, когда родина даёт понять: она о тебе не забыла! Ты нужен ей!

Так вот, родившись мальчиком, я автоматически взял на себя дополнительные долговые обязательства. Кредитором выступала Российская Федерация. Тогда, правда, её ещё не существовало. Но это не являлось проблемой. Был бы должник, а уж кому отдать долг - найдётся.

1-4/156 < >

Осколок социализма

Даже издалека районный военный комиссариат производит угнетающее впечатление. Особенно угнетающе он действует на подростка семнадцати лет без уверенности в завтрашнем дне.

Вообще, трудно поверить, что в двадцать первом веке ещё существуют такие вот типично советские конторы - с единообразными табличками красного цвета, огромными картотеками и архивными стопками, а также усатыми дядьками, увлечёнными охотой на потенциальных срочников. Не хватало только портретов вождей на стенах и обращения «товарищ» - впрочем, и с этим потом довелось столкнуться. В остальном - полная иллюзия того, что ты оказался году так в 1972-м.

Если государство выступает в качестве банка-кредитора, то военкомат -не что иное, как коллекторное агентство, работающее над поиском должников. А родина, как выяснилось, долгов не прощает. Как-то раз я, придя домой, решил заглянуть в почтовый ящик. А там уже лежит письмо с пометкой «воинская корреспонденция». Я обрадовался - письмо прислал мой друг, служивший в ту пору в Оленегорске в морской пехоте. Однако радость была недолгой - под письмом обнаружилась ещё одна бумажка. Она радостно приглашала составить компанию моему другу - вернее, сменить его на боевом посту. А для этого - явиться в понедельник по указанному’ адресу.

Через два дня медкомиссия признала меня полностью годным, а алкоголического вида мужик вручил вторую повестку с указанием даты контрольной явки. Настроение было испорчено - и надолго.

День X

Мосты были сожжены. Я уволился с работы, попрощался с друзьями, взял для писем адреса знакомых девушек и собрал вещи. В намеченный день я прибыл к воротам военкомата для отправки к месту прохождения службы.

Военный комиссариат в тот момент, казалось, был самым густонаселённым местом в городе. Его окружали толпы подвыпивших пареньков, орущих прощальные лозунги. Рядом бродили смазливые девочки с заплаканными мордочками и лепетали нечто аналогичное. А в сторонке стояли гордые отцы и матери с тревогой на лицах. Они, в сущности, повторяли сказанное молодёжью, только более осмысленным и литературным языком. И неожиданно в этой толпе иногда обнаруживались сами новобранцы. Их несложно было узнать по полному’ безразличию к происходящему’. Весь их вид выражал спокойную обречённость перед лицом неизбежности.

В каждом военкомате есть свой усатый дядька. Где-то это сам военком, где-то председатель медкомиссии, ну а в нашем РВК дядька был ближе всех к народу. Должность его осталась для меня загадкой, но я полагаю, что её название так и звучало - «усатый дядька». Потому что в военкомате он был всем - и делопроизводителем, и справочным бюро, и психологом, и замполитом, и юрисконсультом - словом, он был лицом военкомата. Поэтому, когда этот усатый фронтмен вышел из дверей здания к публике, я думал, что грянут аплодисменты.

Аплодисментов не последовало - всё же он был по другую сторону’ баррикад, - но народ встрепенулся. А дядька тем временем, кушаясь в лучах славы, принялся выкрикивать фамилии призывников.

Через пару минут будущие солдаты выстроились в две шеренги перед воротами военкомата. Усатый фронтмен прошёлся вдоль строя, оглядел бойцов, прокашлялся и начал речь.

- Финляндия, - изрёк он.

Все переглянулись.

4-6 /156 < >

- Так вот: Финляндия, - пояснил он.

Все вновь переглянулись.

- Вы все здесь собрались для того, чтобы Россия была сильной! - внезапно переключился оратор.

На этот раз никто не стал переглядываться.

- А какая-то Финляндия вытирает о нас ноги! Вы ведь смотрите новости, знаете про это дело?

Тут до меня стало доходить. В ту пору внимание прессы было приковано к одному не очень приятному7 инциденту - бытовому, но пахнущему международным скандалом. Одна наша соотечественница вышла замуж за гражданина Финляндии, переехала к нему, затем к ней присоединилась и её престарелая мать. По причине отсутствия у неё финского гражданства власти горели желанием депортировать мать обратно в немытую Россию. А она тем временем болела за финский счёт, и переезд мог повлечь летальный исход. Словом, конфликт закона и гуманности.

Дядька склонен был решать проблемы по-военному.

- У нас современная техника, ядерный щит, а какая-то там Финляндия, которая и размером-то с нашу7 область, нас ни во что не ставит! Надо просто вывести танки на границы, оружием ядерным пригрозить, и тут же все с нами считаться будут?!

Да, как женщина делает причёску7, салат и скандал, так военный может развязать войну7, мелькнуло у меня в голове.

- Служите достойно, мальчики, - переключился тем временем оратор, -и тогда никакие враги нам не будут страшны!

Тем временем к военкомату7 подкатило два автобуса, и мы начали загрузку. А вскоре уже неслись в направлении набережной реки Фонтанки, в областной военный комиссариат.

Хабиби и порнография

Он был первым солдатом нашей части, с которым я познакомился. И его сложно было не заметить. Рядовой Насиф Хабиби, прямо скажем, выделялся из толпы. И внешностью, и произношением, и фамилией, и манерой поведения. Чтобы понять, что он говорит, требовалась немалая тренировка. Притом, что он, кажется, понимал всех прекрасно. Тренировка была необходима и чтобы привыкнуть к его поведению. Общался он со всеми так, словно они его лучшие друзья. Он мог без спроса съесть всю твою еду, но при этом и сам готов был поделиться последней рубашкой. В областном военкомате Хабиби сразу же со всеми сдружился и получил закономерное прозвище «русский».

Поскольку нас было много, а спальных мест - мало, спать решили по полночи, как дневальные. Нам выпало ложиться вторыми. А ожидание сна нам позволили провести в кинозале, где поставили какой-то непонятный фильм с простуженным переводом. Вскоре все заскучали. Некоторые подошли к видеотеке и стали рыться в записях. Хабиби, конечно, не мог остаться в стороне. Остальная публика принялась делать заказы.

- Врубай порнуху, Хабиби! - выкрикнуло несколько голосов.

Хабиби хитро улыбнулся и достал чёрную кассету без надписей. Минутой позже мы уже имели удовольствие наблюдать, как на экране имеет удовольствие какая-то милая девушка, по странному совпадению оставшаяся без одежды. В толпе раздались радостные выкрики, а авторитет Хабиби резко подскочил.

В зал заглянул усатый дядька. Его лицо стало суровым. Но секундой позже расплылось в улыбке.

- Хабиби, ты поставил? - спросил он.

Хабиби ещё раз улыбнулся.

Обитель зла

Ожидание отправки продолжилось и на следующий день. Наконец под вечер в часть прибыл какой-то старлей и стал выкрикивать фамилии. Моя фамилия прозвучала сразу после фамилии Хабиби, и мы послушно выстроились перед старшим лейтенантом. Далее последовала прощальная прогулка по Фонтанке, Гороховой и Садовой, и мы нырнули в метро. А через полчаса жёлтая «Газель» уже везла нас по направлению к части.

- Тьи будьешь са мной дьружить? - спрашивал меня в пули Хабиби.

- Конечно, - дружелюбно отзывался я.

- А тьи помньишь, как минья завут? - хитро осведомлялся он.

- Мм... Не-а, - честно признавался я.

- Минья завут Насиф! - гордо заявлял Хабиби. - Это мой друг! - говорил он остальным парням, а заодно и всему автобусу, показывая на меня пальцем. Я не возражал.

Вскоре выяснилось, что Хабиби обитает в пяти минутах ходьбы от части и в школьные годы играл в футбол на её территории. Поэтому, прибыв в часть, он принялся здороваться за руку с нарядом по КПП, словно это его старые знакомые. Отслуживших полгода срочников уже трудно было чем-то удивить, поэтому они невозмутимо отвечали на приветствия и продолжали скучать дальше в ожидании дембеля.

Мы с видом победителей пошли по центральной аллее части. Старлей притормозил по ходу движения и начал беседовать с каким-то кэпом. А мы по инерции продолжали путь, как вдруг откуда-то слева раздалось:

- Э, куда прёте, олени!

Мы стали осматриваться по сторонам. Звук доносился с крыльца казармы.

- Сюда подошли!

Неуверенной походкой мы двинулись к паренькам на крыльце.

- Заходим!

В тот день нас много строили, но это построение было самым неприятным.

Отбой - 45 секунд

Нам доступным языком объяснили, что мы собой представляем и чего заслуживаем, затем зачитали наши права и свободы (вернее, уведомили об их отсутствии), после чего начался шмон. Стопка наших вещей возле каптёрки всё росла, чтобы затем скрыться за её дверью. А те редкие предметы, которые не были запрещены, с ускорением летели в нас.

Шмон закончился. Началась служба в Российской Армии. Аминь.

- Рота, подъём!!!

Что-то тут не так, мелькнуло у меня в голове. Но времени на раздумья не было, поскольку' на подъём отводилось не более сорока пяти секунд. По прошествии этого времени весь личный состав учебной роты должен был выстроиться в две шеренги на центральном проходе, известном более как «взлётка».

Пока все строились, до меня дошло, что не так. По моим подсчётам, команда «подъём» должна была прозвучать ориентировочно через восемь часов после команды «отбой». И в идеале в эти восемь часов я должен был заснуть. Но мир, увы, не идеален, и заснуть не удалось. Потому’ что команда прозвучала не через восемь часов, а, в лучшем случае, через восемь минут.

Тем временем сорок пять секунд миновали, и срочники выстроились на взлётке. Но из соседнего спального отделения, известного более как «кубрик», продолжали доноситься суетливые звуки.

- Рота, отбой!!! Вы чё, олени, за сорок пять секунд одеться не можете? Легли все!

Все легли. Прошло полминуты. Тридцать пять секунд. Сорок. Сорок пять.

- Рота, подъём!!!

Это было ожидаемо. Все повскакивали и принялись торопливо одеваться. На этот раз все уложились в положенные сорок пять секунд. Выстроились в две шеренги. Разобрались в строю. Обречённо вздохнули.

- Обнялись!

Все положили руки на плечи соседям.

- Сели! Встали! Сели! Встали! Сели! Встали! Сели! Встали?

Это были слишком длинные команды, поэтому’ вскоре их заменили более компактными.

- Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два!

Да, сержанты умели считать до двух и, по-видимому, очень гордились этим.

- Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два!

- Чем ещё ночью заниматься? - прокомментировал ситуацию коллега, стоявший слева.

- И действительно, - согласился я.

-Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Встали!

Неужели?

- Упор лёжа принять!

Конечно, нам ведь нужно разнообразие!

- Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два!

Впрочем, разнообразия было не слишком много.

- Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Раз! Два! Встали!

Так, что дальше?

- Упор лёжа принять!

Снова?

- Отставить! Упор лёжа принять! Отставить! Упор лёжа принять! Отставить! Упор лёжа принять!

Да что ж они никак не определятся?

- Отставить! Сели!

А это что-то знакомое!

-Делай раз!

Все дружно подпрыгнули и хлопнули руками над головой.

- Делай два!

Все снова подпрыгнули и хлопнули, но уже менее дружно.

-Делай три!

Все подпрыгнули вразнобой.

- Три!

Всё-таки пришлось прыгнуть одновременно.

- Четыре!

Да, сержанты умеют считать не только до двух...

- Пять!

.. .Прошло пять минул.

- Шестнадцать!

.. .Ещё пять минут.

- Двадцать один!

...Ещё пять.

- Двадцать четыре!

...Ещё десять.

- Двадцать четыре!

...Ещё пять.

- Двадцать четыре!

.. .Ещё полжизни.

- Двадцать пять! Встали!

Все с трудом поднялись на ноги и принялись считать погибших.

- Внимание! Слушай команду! Рота, отбой!!!

Все поплелись к кроватям. Прошло сорок пять секунд.

- Вы чё, олени, даже лечь за сорок пять секунд не можете?! Рота, подъём!!!

Ничего, мы сделаем из вас солдат! Рота, отбой!!!

На этот раз все действовали проворнее.

- Играем в три скрипа!

Все затихли и не шевелились.

- Раз скрип!

По казарме шёпотом пронеслось несколько матерных слов.

- Два скрип!

Все в ужасе зажмурились.

- Три скрип! Рота, подъём!!!

Сержанты

- Товарищ сержант, а почему у вас погоны рядового?

Бах! Товарищ сержант дал подробный ответ на поставленный вопрос. Ответ был дан в форме добротного удара в душу обнаглевшему' солдату. Душа у солдата если и есть (в чём я сильно сомневаюсь), то расположена она где-то в области грудной клетки. Туда-то в основном и направляются превентивные удары сержантского состава - в воспитательных целях, разумеется.

А между' тем погоны, в отличие от совести, у сержантов, действительно, чистые. Просто эти тринадцать человек находятся на сержантских должностях, а вот звания им дать как-то не удосужились. Однако чтобы управлять таким вот стадом в триста голов, авторитет надо поддерживать. А как проще всего завоевать авторитет? Разумеется, дать понять воспитуемому, что он, простите, говно на палочке - солдат, то есть, - а перед ним тем временем целый сержантище красуется - и только попробуй ему не подчиниться. И что же -срочники пыхтели, сопели, тихо ненавидели своих мучителей, строили планы жестокой мести на гражданке - и послушно выполняли все указания. Я было попытался поначалу' подбить массы на акт массового неподчинения с последующей забастовкой, но не нашёл понимания. Действительно, куда проще заявлять, что «попадись он мне на гражданке, вот тогда бы я его...», чем попробовать что-то сделать здесь и сейчас.

Однако стоит отметить, что сержанты всё же заслуживали уважения. Так, среди них был мастер спорта по плаванию и кандидаты в мастера по гиревому спорту, лёгкой атлетике и вольной борьбе. Некоторые с высшим образованием.

Чувство юмора у парней тоже было отличное. Армейское такое. Чего стоит, например, одна команда «Йогурты!». По этой команде строй дружно басом произносит: «М-м-м... Danone!». Звучит.

Или вот, например: стоит строй, и тут ему' с интервалом в одну секунду начинают подаваться команды:

- Равняйсь!

- Отставить!

- Равняйсь!

- Отставить!

- Налево равняйсь!

- Равняйсь!

- Отставить!

- Равняйсь!

- Смирно!

- Отставить!

- Налево равняйсь!

- Смирно!

- Отставить!

Слаженность строя неизменно нарушается на третьей секунде, после чего все вращают башкой в разные стороны. Восстанавливается слаженность только после подачи команды «Вспышка с фронта».

А один из сержантов как-то раз решил, что солдаты-кинологи будут ежедневно платить ему дань. На самом деле они ничего не платили, а он ничего всерьёз не требовал, но на правах прикола это работало. Поэтому' когда кинологи в очередной раз пришли в роту со стажировки, он их тормознул:

- Ну-ка, стоять! Как ты мне доложился?

- Товарищ сержант, кинологическая группа в количестве семи человек

со стажировки прибыла! - повторил старший.

- Вы знаете, что каждый из вас должен мне полтинник?

- Так точно, товарищ сержант! - заулыбался старший.

- Значит, как ты должен докладываться?

- Товарищ сержант, кинологическая группа в количестве трёхсот пятидесяти

рублей со стажировки прибыла.

- Во, правильно! Так всегда и докладывайся.

И с тех пор боевые единицы кинологов при докладе неизменно

переводились в денежные единицы.

Командармы

Офицерский состав тоже иногда спускался с Олимпа и являл себя миру.

Был, например, в учебке такой капитан Удобный. Известен он был двумя вещами: крутой фамилией и крутой тачкой. Фамилией он особенно не щеголял. А вот на машине своей любил продефилировать. Причём прямо сквозь строй. Выстроятся срочники на дорожке для построений - и тут вдруг Удобный сигналит. Изящно заруливает на дорожку’ - и въезжает в ряды Вооружённых Сил. Все уважительно расступаются (оно и понятно, задавит ведь), а кэп паркует своё авто прямиком возле здания казармы. Ещё бы, не переть же сюда пешком от самой стоянки, это ведь целых двадцать метров!

Близок к народу’ был и старший лейтенант Овечкин. Он быт любителем провести телесный осмотр личного состава. Дело в том, что солдаты дружно жаловались на мозоли нижних конечностей. И под этим предлогом отказывались выходить на зарядку. Всё бы ничего, вот только в один прекрасный день из двух взводов - то есть более чем из шестидесяти человек -на зарядку вышло... восемнадцать. И тогда доблестный командир взвода решил лично проверить, чем же болен его личный состав. После отбоя все в одних трусах выстроились в две шеренги. Старший лейтенант, нахмурив брови, двинулся вдоль рядов. На всех солдатах, за исключением самых дисциплинированных, красовались синие следы сержантского воспитания. Однако старлея это не особенно волновало. Мозоли - вот на что было нацелено его внимание. И что же - действительно, нашлись люди, нуждающиеся в медицинской помощи. Таких оказалось... аж три. Их фамилии внесли в книгу’ записи больных и приказали после завтрака, прихрамывая, маршировать в санчасть. Остальным было велено завтра принять активное участие в утренней физической зарядке. На следующее утро все хромые, кривые, косые и убогие вышли на зарядку’ и принялись наматывать крути по территории части. Жертв не было.

Но больше всего личный состав любил сам командир учебной роты -великий и ужасный майор Гой. Например, он талантливо проводил воспитательную работу среди молодёжи. Как-то раз по всей части неожиданно объявили общее построение перед зданием батальонов. Ну, все, понятно, построились. Перед развёрнутым строем неспешно вышел майор Гой. Прошёлся вдоль рядов. Прокашлялся. И заявил:

- Значит так! Слушаем все сюда! Наркотики? Это! Плохо! Все меня слышали?

- Так точно!

- Там галёрка слышала?

- Так точно!

Гой удовлетворённо обвёл взглядом строй.

- Беседа проведена.

Ещё Гой любил травить анекдоты и вообще общаться с солдатами. Тоскуя по настоящим военным учениям, он сетовал на окружающий его частный сектор:

- Под Питером плохо. Только выехал на учения - выйдет тебе навстречу’ какой-нибудь дед с ружьём, которому’ на кладбище прогулы давно ставят, и говорит своим голосом скрипучим: «Здесь частная собственность, сюда нельзя!» - и вся армия, с танками, с машинами боевыми, разворачивается от этого деда и возвращается обратно в часть. Куда это годится!

А вот капитан Андреев солдат не особенно любил. Он любил бухать. В трезвом состоянии этот офицер производил неплохое впечатление - чёткий голос, хорошая дикция, грамотная речь - выполнять его команды было приятно. Но, выпив, он преображался. Один раз он притащил неизвестно где взятые покрышки. И стал разбрасывать их по части, словно готовился к майдану. Разбросал. Пошёл ещё хряпнул. Потом начал, пошатываясь, бродить по территории, тыкал пальцем в валяющиеся то тут, то там покрышки и пьяным голосом спрашивал:

- Ч-что это т-такое?

- Покрышки, - честно отвечали ему’ срочники.

- К-кто их тут р-раскидал?

- Не можем знать! - отвечали срочники, на этот раз не совсем честно.

- Уб-брать!

Солдаты прятали покрышки, а кэп продолжал свой обход. Внезапно взгляд его упал на стоящий ещё со времён динозавров фургончик без колёс.

- О! Эт-то что т-такое?

- Фургончик.

- Его т-тут... ик!.. б-быть не д-должно. Уб-брать!

- Товарищ капитан, а куда его убирать?

- Т-туда! - отвечал капитан, неопределённо махнув рукой.

И срочники с обречённым выражением на лицах брались вшестером за этот несчастный фургончик и тащили его к ограде части.

На следующий день новый дежурный по бригаде очень интересовался, почему фургончик для наряда по охране автостоянки находится не на своём месте. И отдавал приказание вернуть фургон туда, где он должен стоять. И вновь шестёрка солдат с обречёнными выражениями на лицах тащила фургончик на прежнее место.

Известно, что армейский лексикон состоит из мата чуть более чем полностью. Найти военнослужащего, обходящегося без нецензурной лексики, было делом фантастическим. После нескольких дней пребывания в армейской среде мат воспринимался не как ругательства, а как разговорный язык. Некоторые достигали такого совершенства во владении оным, что могли в речи использовать длинные предложения, составленные только из матерных слов и предлогов. И предложения эти без проблем понимались остальными.

Однако в официальной речи солдата было место и некоторым вполне печатным выражениям. Впрочем, на гражданке они также не употреблялись, а, вернее, являлись аналогами простых гражданских фраз. Замена фраз производилась примерно следующая:

(Да) Так точно

(Нет)Никак нет (усиление эффекта)

Не знаю Не могу’ знать (априори)

Ладно Есть (попрошу мне одолжений не делать)

Есть Принимать пишу (по-научному)

Извините Виноват (вместо извинения — констатация факта)

Можно Разрешите (можно Машку за ляжку)

Слышь, придурок Товарищ сержант

Товарищ-солдат Слышь, придурок

В принципе, солдату для общения достаточно этого перечня фраз. Причём не слишком важно, какую конкретно фразу употребить в том или ином случае. Скажем, если тебе задают вопрос из категории «Ты ебанулся, боец?» (а других вопросов солдатам в учебке не задаётся), то совершенно неважно, ответишь ты на него «Так точно», «Никак нет», «Не могу знать» или «Виноват». Уж лучше сразу отвечать «Есть!» - не прогадаешь.

Официально эта аббревиатура расшифровывалась как «парко-хозяйственный день». Солдаты давали иную расшифровку', которую смягчённо можно озвучить как «полностью хреновый день». Ну а ассоциировалось ПХД всегда с одним. С пеной.

Пена наводилась пролетарским методом. В идеальных условиях, то есть при наличии всего необходимого инвентаря, для этого требовалось: два ведра, кусок мыла, совок, швабра и тряпка. В реальных же условиях на двенадцать человек приходилось одно ведро, одна сломанная швабра и пара тряпок. Без совка можно было обойтись.

Инвентарь все постоянно норовили друг у друга стырить. Приходилось прятать его под кровати от посторонних глаз. Зато недостатка в уставном мыле армия не испытывала.

Технология наведения ПХД проста.

Полученный в каптёрке или по иным каналам снабжения кусок мыла мелко натирался в ведро подручными средствами (к коим могли относиться ножницы, подстригалки для ногтей, ножи, совки, мыльницы, футляры для зубных щёток и многое другое). Затем полученная мыльная крошка заливалась горячей водой. Если уборочной бригаде посчастливилось иметь под рукой ещё одно ведро, то мыльная вода с большой высоты обрушивалась в него. Затем обратно. И так несколько раз, пока пена из ведра не полезет наружу. Но чаще вода попросту взбалтывалась руками, что давало пену пусть и в меньших количествах, но зато при минимальном расходе инвентаря.

Следующей задачей было раскидать полученную мыльно-воздушную массу по полу. А пока один из уборщиков генерировал и разбрасывал очередные порции заветной пены, второй хватался за швабру со сломанным черенком и принимался что есть силы тереть ею пол.

Тем временем первый, покрыв всю поверхность пола ароматной белой смесью, брался за тряпку. Прыгая с ведром и тряпкой между' разбросанными

мыльными лужами, он добирался до противоположной стены. Клал тряпку’ на пол - и начинал тащить её, собирая высыхающую пену и выжимая её в ведро.

Оператор швабры, танцуя, доходил до стены. Тогда, при наличии второго ведра и второй тряпки, он мог проявить разумную инициативу и пройти по вверенной территории влажной тряпкой, смывая остатки пены, не вытертые товарищем. Но обычно эта часть признавалась несущественной и опускалась за ненадобностью.

Ну а в финале концерта весь инвентарь и весь личный состав собирался на взлётке. Каждый солдат вооружался уборочным средством - кто шваброй, кто совком, кто ведром, кто тряпкой - и начиналось коллективное мытьё центрального прохода.

Два оператора вёдер генерировали всё новые порции пены и бросали их под ноги, медленно отступая назад. Их атаковали трое нападающих со швабрами. Этими швабрами пена растиралась по полу. Швабромены неторопливо продвигались, а им на пятки уже наступала великолепная четвёрка счастливых обладателей совков. Совки гнали вперёд нерастёртую пену7. А следом за пенным потоком ползли на корточках угрюмые владельцы тряпок. Тряпки стирали с пола остатки пены. Завершали шествие несколько танцоров, наводящих финальную влажную уборку7. Впрочем, как уже отмечалось, это происходило не всегда. Ну а во главе колонны, на дистанции между генераторами пены и туалетом, туда-сюда с вёдрами носился курьер, постоянно меняющий воду. Всё стадо погонялось сержантами, а за этим блестяще организованным технологическим процессом наблюдали скучающие дневальные. В такие дни они, фактически, оставались без работы - их обязанности выполнял остальной личный состав. Для дневальных это было торжеством справедливости.

Воскресенье

Воскресенье в учебке, в принципе, не особенно отличалось от прочих дней. Та же многочасовая строевая подготовка перед присягой, те же физические упражнения до полуобморочного состояния и та же тупая приверженность железной армейской дисциплине.

Но всё же это был особенный день. Во-первых, по воскресеньям всё наше стадо вели в клуб, где показывали фильмы с простуженным переводом. Сама по себе возможность посидеть полтора часа в прохладном клубе, когда на улице плюс тридцать, была уже чрезвычайно привлекательна. А случалось, что и фильм оказывался интересным. Хотя мне редко удавалось его посмотреть, поскольку стоило мне оказаться в клубе, как мыслями я перемещался на гражданку и до конца показа оставался там. Поэтому7 при выходе из клуба ощущалась лёгкая грусть - словно я вернулся из городского увольнения.

Но главное было не это. Главное - что по воскресеньям к солдатам на КПП приезжали родители. А также друзья, родственники, любимые девушки, жёны, дети - словом, кто-то из другого мира. И праздником это было не только для встречающих гостей, но и для всей роты. Поскольку7 каждый притаскивал с КПП пакеты всяких вкусностей. И стоило в дальнем конце взлётки замаячить очередному7 объевшемуся солдату7 с мешком сладостей, как вся рота срывалась с места, бросалась в его направлении, накидывалась на принесённый пакет и буквально разрывала его (пакет) на части.

К вечеру все солдаты были сытыми и довольными. И даже сержанты по воскресеньям были настроены добродушно. Вместо физической подготовки после отбоя мы занимались подготовкой строевой. Причем, не вставая с кровати. Мы лёжа маршировали и делали повороты на месте. Особенное удовольствие сержантам доставляла подача команды «крутом», когда солдаты лежали на спине. Все дружно подскакивали в лежачем состоянии, в воздухе перекручивались - и падали мордами в подушку.

А после строевой подготовки мы обычно играли в зоопарк. По общей команде один кубрик начинал хрюкать, второй мычать, третий лаять, четвёртый мяукать, пятый кукарекать, шестой блеять - и так далее. Казарма наполнялась звуками природы. Сержанты ржали. Да и мы с трудом сдерживали смех. В особенности, когда Хабиби начал изображать овец.

- Ме-е-е! - говорил Хабиби, и все, кто это слышал, катились со смеху. Его просили исполнить свою партию на бис, сольно. И снова казарма наполнялась хохотом.

Тут сержанты решили, что это слишком и солдатам смеяться не положено. Поэтому всем было велено заткнуться. Но это было не так просто, и то тут, то там то и дело раздавались сдавленные смешки.

- Ме-е-е! — приглушённо раздалось по казарме.

Все захихикали.

Два сержанта стали наезжать на Хабиби за нарушение дисциплины после команды «отбой». Хабиби стал оправдываться.

- Это ты заржал, Хабиби? - грозно спрашивал сержант.

- Ньикак ньет, это нье я, товарщ сьержант!

- Бля, я слышал, нах, с твоей кровати, ёпт, голос доносился!

- Это нье я, товарщ сьержант! У мьеня вице рот заньят был! Я конфьеты ейль!

- Что-о-о?! Рота, подъём!!!

И вот мы уже вновь выполняли физические упражнения. А Хабиби суетливо жевал конфеты. Потому' что прекратить мы могли, только когда он съест весь пакет. А пакет был немаленький.

В конце концов, сержанты сжалились над нами и над Хабиби, приказали ему’ раздать своё лакомство товарищам и лечь всем спать. Выходные закончились.

Присяга

День этот все ждали с нетерпением. Нет, никто особенно не горел желанием присягнуть на верность отчизне. Просто следом за присягой маячило обещанное городское увольнение на все выходные. И все ждали этого увольнения, а присяга воспринималась как предшествующая ему формальность.

Всю неделю перед присягой велась практически непрерывная строевая подготовка. Руководил процессом лично майор Гой. На плац вытащили колонки и микрофон, в который Гой подавал команды. В теньке встали два барабанщика. Сзади поставили две канистры с водой - утолить жажду в перерыве. И вот сразу после завтрака и до самого обеда мы каждый день дружно репетировали проход по плацу торжественным маршем.

Наконец наступил этот знаменательный день. Подъём и завтрак перенесли на два часа раньше. Сразу’ после завтрака мы всем скопом отправились получать автоматы. А затем, вооружившиеся, выстроились перед плацем. А часть уже наполнялась гражданскими лицами. Толпы родственников в разноцветной одежде, которую немного странно было видеть после армейской «флоры», брели к плацу.

Вскоре и подготовленные к принятию присяги войска тоже проследовали на плац. Всё было готово. Солдаты на месте. Родственники на месте. Приглашённые гости на месте. На месте майор Гой, начальник штаба и офицеры, руководящие принятием присяги. Не хватало одного. Комбрига.

И вот на дорожке к плацу показалась шарообразная фигура.

- Бригада, равняйсь! - рявкнул начальник штаба. - Смирно! Равнение налево!

Солдаты бросили левую руку на цевьё автомата и повернули головы. Оркестр заиграл приветственный марш. Начальник штаба взял под козырёк, повернулся на девяносто градусов и походкой робокопа направился на доклад к комбригу.

В это время с левой стороны на плац вкатился живот. По мере приближения живота к рядам войск солдаты заметили, что снизу’ из него торчат ножки, а сверху’ выросла голова. А вся эта конструкция вместе была командиром части. Однако никто не удивился таким внешним данным комбрига. Потому’ что ему следовало оправдать свою фамилию. Если бы командир бригады полковник Толстый был худым, это могло вызвать у солдат когнитивный диссонанс. Когнитивный диссонанс, в свою очередь, мог включить солдатское мышление. А думать солдату’ не положено. Поэтому’ полковник Толстый толстый.

Начальник штаба доложился. Полковник Толстый нас поприветствовал и поздравил. Знамённая группа притащила боевое знамя части. И мы торжественным маршем отправились принимать присягу. Ну, приняли, конечно. Вернулись на свои места. И начали слушать поздравления.

Приоритетное право было у комбрига. Поэтому’ первым делом мы выслушали чудовищный по своей бессвязности поток слов, из которых интуитивно можно было составить речь. Затем к делу’ подключился отец Дмитрий - внештатный священник части и штатный - близлежащей церкви. Отец Дмитрий умел говорить складно и красиво. А ещё он умел говорить не переставая. Поэтому,зная по беседам в клубе эту’ его способность, мы собрались с силами и приготовились стоять ещё как минимум полчаса. Однако священник пожалел солдат и ограничился лишь общими поздравлениями, не вдаваясь в подробности. Далее свой вклад внесли представители местной администрации. Следом мы услышали произнесённый бесцветным голосом набор шаблонных фраз. Это в принудительном порядке выступил представитель отслуживших полгода срочников. Потом на сцену’ поднялась одна из солдатских матерей. И если офицерский состав желал нам отслужить честно и достойно, то она оказалась более искренней и пожелала отслужить нам поскорее. Затем слово, наконец, вновь взял Толстый. Он также бессвязно обрисовал родителям процедуру ухода их детей в городское увольнение, иные технические моменты и детали, после чего мы, наконец, услышали

долгожданное:

- Разойдись!

И плац немедленно наполнился людьми. Родители кинулись со своих мест искать сыновей. Солдаты в поисках знакомых лиц отправились им навстречу. В сложившейся неразберихе я только через несколько минут сумел найти

своих.

Толпы срочников и их родителей принялись бродить по территории части. Но недолго, поскольку' вскоре началась выдача увольняшек. И не прошло и получаса, как мы уже, сдав автоматы, выходили за ворота КПП и садились на автобус - чтобы не возвращаться сюда до воскресенья.

Батальон смерти

Но городское увольнение было не единственной причиной, по которой все ожидали присяги с таким нетерпением. Дело ещё и в том, что для многих присяга была последним этапом жизни в учебке. И через день после возвращения из увольнения нас должны были распределить по батальонам.

Чего ждать от этого перевода, мы точно не знали. Однако сама по себе грядущая смена обстановки вызывала радостное предвкушение. Кроме того, ходили слухи, что в батальоне нет подъёмов за сорок пять секунд. Уже одно это заставляло мечтать о том, чтобы нас поскорее перевели.

Наконец наступил долгожданный день распределения. Личный состав, распределяемый по батальонам, скопился на дорожке для построений. Расщепив массу на первый и второй батальон, молодое пополнение первого бата сразу' увели. Нас же продолжили расщеплять. В левую сторону' откидывали армию пятой роты, справа строилась шестая.

И вот две трети личного состава выстроилась с левой стороны, треть -справа. А два человека, так и не услышав своих фамилий, остались болтаться в середине, как не пришей кобыле хвост. Это были я и Филипп Филиппыч -молодое пополнение штата узла связи.

Офицеры пятой и шестой роты принялись разбираться со своим вновь прибывшим личным составом. Мы двое также не остались без внимания. К нам устремились молодой майор и не очень молодой старший прапорщик. Майор постоянно шутил и улыбался. Прапор, наоборот, хмурил брови и делал грозный вид.

Мы принялись демонстрировать содержимое своих вещевых мешков на предмет недостающих компонентов и форму' одежды на предмет клеймений. Пока мы этим занимались, шестая рота уже отправилась в расположение батальона.

- Похоже, мы с ними двумя будем возиться дальше, чем со всеми

остальными вместе взятыми здесь разбираются, - заметил майор.

У меня мелькнула улыбка.

- Чего улыбаешься? - тут же отреагировал старший прапорщик. - Сейчас плакать будешь!

С прапорщиком я уже был немного знаком. В ходе отбора в батальон нас как-то повели на узел связи. В андеграунд, как говорил иногда начальник узла, поскольку располагался он в цокольном этаже.

Там-то нас и встретил тот прапор. И принялся с каждым беседовать. Вызвав меня, он тут же осведомился:

- Вас там в учебке нормально кормят?

- Так точно!

- Еду не отбирают?

- Никак нет!

- А выглядишь хуже, чем немец под Москвой. Наркотики употребляешь?

- Никак нет!

- Почему?

Столь неожиданная постановка вопроса не предполагала ограничения шаблонными уставными фразами. Ответ «Не могу7 знать!» вряд ли годился. Поэтому7 я принялся пространно рассуждать о вреде здоровью, физиологической зависимости и ясности мышления.

- А то был тут у нас один обдолбыш-психонавт, - размышлял прапор, -Зашёл как-то комбат ночью к нему7 на пост, а он там сидит под веществами, приходы ловит. Летает мысленно над просторами Атлантики и управляет стадами золотых рыбок с сиреневыми полосочками. Вместо доклада начал комбату7 втирать какую-то хрень про шиншилловый арбуз и маца-машину.

Я на всякий случай не стал уточнять, чем закончилась эта захватывающая история, но заверил, что никогда не умел пасти золотых рыбок, а на арбузы у меня вообще аллергия.

Мы ещё какое-то время побеседовали на разные темы, и поэтому7 теперь, на распределении, он особого страха, несмотря на свой грозный вид,

не вызвал. Тем не менее, улыбку7 я на всякий случай стёр с лица.

Вскоре нас увели - но не в батальон, как остальных, а прямиком на узел связи. Там, наконец, мы узнали, что весёлый майор - не кто иной как начальник узла связи Александров Иван Сергеевич, а суровый прапор -начальник нашего отделения Передрий Александр Юрьевич. Нам назвали наши должности и номера боевых постов. После чего потребовали повторить полученную информацию на предмет запоминания. Мы запомнили всё с первого раза, что, казалось, очень удивило наших новых командармов.

Тем временем на узел связи подошёл отслуживший полгода личный состав. Если на триста с лишним человек в учебке было всего тринадцать сержантов, то теперь, оказалось, на нас двоих приходится восемь дедов. По четыре на каждого. Нам стало как-то неуютно. И вот мы познакомились со своим третьим - и главным - фюрером, рядовым Дмитриевым Евгением Борисовичем - командиром отделения.

- Плохо, что вас только двое, - деловито заметил он, когда мы отправились с ним в батальон.

Мы поднялись на третий этаж, где и располагался наш бат. По взлётке бродили всякие непонятные личности и пялились на нас примерно так же, как смотрят на зверей в зоопарке. Разве что пальцем не показывали.

Один из представителей узла связи пригляделся к моей кепке, внезапно сдёрнул её с моей головы и взамен надел мне свою.

- Носи эту7. Она тебе больше подходит, - бросил он и удалился.

По прошествии некоторого времени Передрий, кинув на неё взгляд, заметил:

- Тебе бы кепку прогладить не помешало!

- А это не моя, - машинально ответил я, не особенно задумываясь о последствиях.

- Не понял, - не понял Передрий.

Я поведал о случившемся. Меня тут же повели искать злодея. Я уже пожалел о том, что всё рассказал.

Злоумышленник вскоре был обнаружен. Им оказался рядовой Крылов

Александр Григорьевич, двадцати лет, не судим, холост, детей не имеет. Кепка торжественно водрузилась на мою голову.

- Через полчаса жду от тебя объяснительной и раскаяния, - заявил Передрий

Крылову.

Прошло полчаса. Крылов подошёл к Передрию и протянул листок бумаги.

- Вот, - сказал он. - Объяснительная.

- Та-ак. Отлично, - Передрий потёр руки. - А где раскаяние? Не вижу в твоих глазах раскаянья!

Крылов попытался изобразить в глазах раскаяние.

- Крылов, ты чего, выпил? Иди отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели.

Перед вечерней поверкой старший прапорщик Передрий собрал обе роты и узел связи на плацу.

- Значит так! - начал он. - Сегодня в вашем батальоне чуть не совершилось преступление.

В строю раздался возмущённый ропот. Все, безусловно, давно знали о произошедшем.

- Выходи сюда! - приказал он Крылову. - Вот, перед вами стоит преступник.

- У-у-у! - загудела толпа.

- Он буквально два часа назад покусился на вещевое имущество молодого солдата.

Я скромно опустил взгляд.

- Вот представь, - продолжил Передрий обличительную речь, - что ты так к кому-нибудь на улице подойдёшь и ни с того ни с сего кепку с головы снимешь. Да тебе за это сразу же в морду зарядят и в милицию отведут.

- Повесить его! - не выдержал кто-то из строя.

- Встань в строй, - не последовал совету Передрий. - И больше так не делай.

Крылов понуро вернулся в строй.

- У-у-у! Преступник! - показывали на него пальцем сослуживцы. А я мечтал, чтобы это поскорее закончилось.

Так началась моя служба в батальоне связи.

Батя

Батальон связи также именовался батальоном смерти. Во-первых, во второй батальон скидывались те отбросы общества, которые не распределили по другим частям и подразделениям. В первый бат шла элита - люди с высшим образованием и хорошими анкетными данными. Интеллигенция. Аналогичный отбор вёлся и на боевые посты второго батальона. Тех, кто умел что-то делать руками, охотно брали в подразделения обеспечения. Те, кто покрепче да попроворнее, попадали во взвод охраны. Наиболее полюбившихся сержантам оставляли в учебке, порой против их воли. А оставшаяся масса - то есть те, кто не подходил ни для одного подразделения, заполняли вакантные места пятой роты. Поэтому она, а вместе с ней и весь батальон, считались сборищем отморозков и дегенератов. И не без оснований.

Однако второго батальона боялись в основном не из-за этого. Ужас наводил знаменитый подполковник Скрипка, командир батальона. Куда там майору Гою! Это добрейшей души человек в сравнении с нашим комбатом.

Комбатом нас принялись путать с первых же дней пребывания в батальоне. Сам он вышел в отпуск практически сразу после нашего перевода, поэтому' познакомиться толком мы с ним не успели. Зато наслушались о нём историй.

Комбат был крупной величиной в части, и это было сразу по нему видно. Нет, он не был толстым, как Толстый. Он был именно крупным. Мощным. Как Оптимус Прайм. И его фигура узнавалась издалека.

А с ещё большего расстояния узнавался его голос. Как бы далеко комбат не стоял, складывалось ощущение, что его голос поступает прямо тебе в сознание - его было отлично слышно с любой дальности. А уж если ты стоял рядом, а Скрипка начинал орать, то казалось, что тебя вот-вот сдует мощным ветровым потоком.

Орал Скрипка часто. Рвал струны, так сказать. Причина для крика была, в принципе, всегда одна - нарушение установленного порядка. Если что-то шло не так, как должно, то у комбата случалась истерика. Он рвал и метал. Лишал офицеров премии, а солдат - очередного увольнения. Предлагал офицерам уволиться, а солдатам - перевестись в пехоту: Разве что застрелиться не предлагал.

Он был подобен разбушевавшейся стихии.

Он был великолепен.

Речи комбата всегда были красочны и эмоциональны. Он мог несколько часов держать личный состав построенным на центральном проходе и говорить, не переставая. Был случай, когда комбат держал речь о том, что нам не следует опаздывать на приём пищи. В результате мы на двадцать с лишним минут опоздали на ужин. Наряд по столовой устало дожидался второго батальона.

Терминология подполковника Скрипки - это клад для любого филолога. Используемые им эвфемизмы я не слыхал больше нигде - ни до армии, ни после. За нарушение дисциплины он грозил солдатам устроить мапуту через амамбу. Мужское половое достоинство в речах комбата именовалось бубукой. Процесс безделья он называл курением бамбучеллы. Впору было доставать записные книжки и конспектировать его слова - каждый раз он вворачивал в речь очередной свой неповторимый перл. Солдаты с трудом сдерживали смех во время его выступлений. Сам же он в этот момент был неизменно суров и серьёзен.

Особо трепетное отношение комбат питал к процессу' утреннего подъёма. Если ожидалось, что комбат будет ночью ответственным по батальону, то очередной дежурный по батальону' молился, заступая в наряд. Потому' что его за низкую организацию подъёма личного состава неизменно снимали с наряда и оставляли на вторые сутки.

Доходило до того, что комбат с вечера выстраивал батальон и подробнейшим образом, чуть ли не посекундно, расписывал, какими должны быть действия при подъёме.

Как-то раз, расписывая процедуру, он заявил, что если подъём не будет организован должным образом, то он начнёт кидаться в нерадивых солдат

табуретками. Заявив это, он поднял первый попавшийся стул и демонстративно замахнулся. Первым попавшимся стулом оказалась моя табуретка. Табуретка эта отличалась от прочих тем, что на одной из её досок не хватало болта.

И вот табуретка взмыла в воздух. И незакреплённая доска - сперва медленно, а потом всё ускоряясь - описала в воздухе окружность и стукнула комбата по плечу. Комбат прервал речь и посмотрел на табуретку. Доска болталась в воздухе, покачиваясь.

- Так. А где болт? - выразительно спросил он и взглянул на личный состав. - Ну-ка признавайтесь, чья задница съела болт?

Все молчали, пытаясь сдержать смех.

- А ну, сейчас всем прикажу спустить штаны, и будем дружно искать болт! А заодно зёрнышки из жопы товарищей выковыривать будете!

Трудно было не засмеяться и во Бремя представления личному составу прибывшее из школы младших сержантов пополнение.

- Значит так, - вещал комбат, - каждый командир отделения должен знать поимённо сбой личный состав. Рядовой... Голопупенко! Есть такой, вот он, в строю. Рядовой... Скрипка! Ага, вижу, смычок на месте. Рядовой... Сосалкин! Вижу, сосалка заебатая. Ну и личный состав должен знать в лицо своего младшего сержанта и не гадать, что это тут за хуйло перед ним стоит, распинается.

Остальные остроты комбата были примерно того же пошиба. Во всяком случае, его юмор сильно отличался от тонкой иронии Оскара Уайльда или Джерома К. Джерома. Но от этого не делался менее смешным. А уж неповторимые интонации и неподражаемый артистизм и вовсе делали каждую его речь настоящим моноспектаклем, в конце которого могли бы раздаться овации.

Комбата боялись. Его не понимали. Сомневались в его психическом здоровье. Гадали, какие вещества он употребляет. Но комбата уважали.

Человеком он был прямым и бескомпромиссным. Все его действия были направлены исключительно на поддержание порядка и дисциплины, на должную организацию службы войск. Порядка и дисциплины, разумеется, по-прежнему не было, а к его требованиям относились формально, понимая, что без комбата служба будет идти точно также, только без лишних нервов, трёхчасовых построений, крика, шума и паники. Комбат был иного мнения. Переживал. Толкал пламенные речи. Бился в истерике. И ничего не мог сделать. Потому- что ни одна система не поддаётся директивному-, силовому воздействию - даже армейская. Только поняв причинно-следственные связи между- её элементами и умело ими манипулируя, можно добиться от системы требуемого поведения. Комбат, будучи военнослужащим с восемнадцати лет, этого не умел и признавал только административные методы управления, которые, конечно, работали, но далеко не так эффективно, как ему- хотелось.

И всё-таки комбата уважали.

Узел связи

Противоположностью комбату был майор Александров. Они были соседями, но людьми очень разными. Если командир батальона являл собой классический образ солдафона и уставщика - с несгибаемым характером и авторитарным стилем управления, - то начальник узла связи был скорее дипломатом и демократом. Он умел слушать и слышать людей. В отличие от большинства военных, Александров относился к солдатам изначально с уважением и порой даже обращался к ним на Вы - и вовсе неслыханное дело. И практически никогда не повышал голос.

Лексикон майора Александрова также содержал выразительные фразочки. К примеру, беспомощность у него выражалась репликой «Что делать? Как быть? Кому отдаться?», а удивление - восклицанием «Въебическая хуйня!». Ещё он был любителем фразы «Пиздец неизлечим». Матерился он безо всякой агрессии. А недовольство у майора обозначалось колоритным похрюкиванием. Примерно так: «Хр-р! Всё из-за Вас, Рафаилов! Это Вы мой любимый принтер сломали! Хр-р-р!»

Работа на узле связи велась спокойно, без нервов, и благодаря этому’ узел был, пожалуй, самым тихим и приятным местом в части, после клуба и библиотеки. Впрочем, тихим - это в переносном смысле. Поскольку’ тихо там никогда не было - радиобюро наполняло узел эфирными помехами, пост оповещения - гудением приёмной аппаратуры, а линейно-аппаратный зал -шумом радиорелейки.

На узле царили дежурные по связи. Это были четыре милые дамы в возрасте от тридцати шести до шестидесяти лет, сменяющие друг друга на своём боевом посту: Одна отличалась повышенной строгостью и напоминала школьную учительницу. Как выяснилось, она и была педагогом по образованию. Вторая - повышенным пофигизмом. В её дежурство на узле неизменно разносился лёгкий аромат алкоголя. Третья - повышенной добротой. И, кстати, наибольшей грамотностью в области связи. Солдаты наиболее охотно заступали на дежурство именно с ней. Ну а четвёртая просто была дежурной по связи - довольно грамотной, довольно строгой - всего в меру. Так или иначе, все они были приятными людьми. Они, как и начальник узла, практически не повышали на солдат голоса, позволяли им проносить еду и читать книжки на постах, давали в пользование электрочайник, закрывали глаза на то, что закрывал глаза солдат - ночью во время дежурства. В новый год каждая дежурная в свою смену’ принесла торт угостить срочников. Меня дежурные порой угощали конфетами или печеньями, а как-то раз одна из них даже приготовила для меня кофе. Вообще, ко мне дежурные по связи относились, кажется, ещё лучше, чем к остальным, и неизменно ставили мне пятёрки за дежурство.

Помимо дежурных по связи и майора Александрова, на узле связи обитали начальники отделений. Их было четверо.

Начальником отделения приёмных устройств была прапорщик Сергеева. Все называли её по имени отчеству’ - Галина Петровна. Первой отличительной особенностью Галины Петровны были её линейные габариты. Да, это была очень крупная дама. Но ещё больших размеров была её душа. Общаться с ней было удовольствием. К солдатам она относилась по-доброму и использовала обращение «Рыба моя», а в разговор вставляла цитаты из Булгакова или Ильфа и Петрова. Иные речевые обороты в её языке также отличались изяществом. К примеру, обращаясь по громкой связи (по ГТС-ке, проще говоря) к солдату, дежурившему’ на одном из постов, фразу она начала так:

- Военный, я хочу задать тебе один интимный вопрос.

Произнесено это было таким эротичным тоном, что военный, вероятно, приготовился к сексу по ГТС-ке. Но она продолжила:

- Ответь, почему ты предлагаешь использовать для служебного обмена третий канал аппаратуры, а не шестой?

Также на узле связи было два друга - начальник передающего центра (ПДРЦ) лейтенант Пашков и начальник телеграфно-телефонного отделения ефрейтор Алексеев. Одному’ было двадцать три, другому* двадцать шесть.

44-47/156 < >

Лейтенант Пашков обитал, в основном, на передке. Так солдаты называли передающий центр, одноэтажный домик на краю части. Там неизменно царил беспорядок. Срочники хранили там еду, кофе, гражданскую одежду’ и дембельскую форму. Передок запирался изнутри, поэтому туда нередко протаскивали алкоголь и устраивали сабантуи. Любители травы дули на передке косяки. А иногда, договорившись с солдатом поста караула, на ПДРЦ даже притаскивали местных девчонок.

Лейтенант Пашков знал обо всех тайниках и вообще был спецом по поиску’ солдатских нычек, но закрывал на это глаза. Однако как-то раз шмонать передающий явился лично комбат, и тогда Пашков послушно указал на все потаённые места. Из здания ПДРЦ на мусорку* вынесли несколько пакетов и коробок с нелегальными личными вещами срочников.

Сам лейтенант Пашков был личностью довольно непонятной. Он всегда был спокоен. Даже если он нервничал или злился, по нему это было трудно сказать. Даже на гражданке таких нечасто встретишь, а уж в армии - и подавно. Что у него на уме - понять было трудно. И поэтому’ чувства солдат к нему’ колебались на дистанции между настороженностью и неприязнью. Насколько эти чувства были оправданы - не знаю. Но, кажется, никто из солдат из-за Пашкова серьёзно не пострадал. Хотя и помощи особой от него, кажется, никому’ не было.

Ефрейтор Алексеев, напротив, был экстравертом и человеком вспыльчивым. Никакого полноценного образования в свои двадцать три он не получил, и поэтому, вероятно, был большим понторезом. Он гнул пальцы по поводу того, что руководит таким важным отделением и является незаменимым работником. Специалистом он, надо отметить, действительно, был неплохим. Но понятие «скромность» известно ему, очевидно, не было.

Тем не менее, человеком он был всё же скорее хорошим. Меня он не особенно любил, но в целом к солдатам относился нормально. Уровень общий эрудиции Алексеева высоким назвать было сложно, но был он человеком всё же неглупым.

А ещё Алексеев был единственным, кто сумел вывести из себя майора Александрова. До такой степени, что прямо на построении майор принялся орать на ефрейтора срывающимся голосом и материться. Таким злым Александрова я больше не видел. И не хотел бы.

Но самым колоритным персонажем узла связи был уже знакомый нам старший прапорщик Передрий. Старший прапорщик Украина, как называли его срочники.

Поскольку я являлся его прямым подчинённым, при виде меня он тут же восклицал:

- Ага! Попался! Пошли за мной!

Мы шли к нему’ в кабинет, и он подкидывал мне очередную порцию работы.

При виде Передрия у меня автоматически вылетала улыбка. Поэтому’ чаще всего я слышал от него знакомую фразу:

- Чё ты всё время улыбаешься? Щас плакать будешь!

Как-то раз Передрий встретил меня не привычным «Попался!», а с порога заявил мне:

- Где дерзость мысли?

- В голове, - определил я местоположение дерзости и местоположение мысли.

- В голове... Хм... Действительно... Пошли за мной!

Это уже более знакомая фраза.

- Итак, смотри: вот схема. Эту схему’ очень ждёт оперуполномоченный ФСБ. Ты должен её сделать в ближайшие полчаса. А если через полчаса её не будет у меня на столе, то дерзость мысли тебе уже не понадобится.

В другой раз он привёл стажёров на коммутатор, где я как раз сидел, подменяя дежурного телефониста.

- Вот, - сказал он, - это коммутатор. А это Рафаилов. Но вы на него не обращайте внимания, мы его скоро отправим в Печенгу, в пехоту. А чего, я вот говорю ему’ что-то сделать, а он не делает ни хрена. Будете себя также вести, тоже в Печенгу поедете. А пока - вот ваш пост. А там, за стенкой, - ещё

один пост. Кто-то из вас будет дежурить здесь, кто-то там. Потом тех, кто посильнее, мы там оставим, а других двух сюда переведём. Но это будет не окончательное решение. Возможно, мы вас ещё поменяем. Но и это тоже будет неокончательное решение. Может, мы вообще снимем вас с постов. А окончательное решение будет тогда, когда вы все дружно, вчетвером, поедете в пехоту.

Такой вот был старший прапорщик Передрий, мой непосредственный начальник. А теперь о сослуживцах.

Игра в разведку

Я проснулся от чувствительного удара в бок. Открыл глаза. Никого не увидел. Решив, что мне показалось, я перевернулся на другой бок и вновь закрыл глаза. Тут же последовал толчок в спину. Я перевернулся обратно. Никого. Тогда я со своего второго этажа кровати поглядел вниз.

Внизу лежало одеяло. Одеяло шевелилось. Из него показалась голова.

- Побежали! - сказала она. - Будем играть в разведку.

Меня сдёрнули с кровати.

- Гоу, гоу, гоу! - раздался боевой выкрик. И мы побежали в дальний кубрик.

- Вы привели заложника? - медленно произнёс грозный голос.

Лица говорящего я не видел. Я вообще ничего не видел, поскольку меня с головой завернули в одеяло.

- Да, вот он, - с этими словами они открыли одеяло, и мне в глаза ударил луч фонарика.

- Кто это, мистер Бёрнс?

- Это заложник, - ответил стоящий справа мистер Бёрнс.

- Как его зовут?

- Его зовут Слот.

- Как тебя зовут, заложник?

- Меня... зовут... Слот, - медленно прохрипел я, уловив суть игры.

В коридоре раздались шаги.

- Шухер! - шёпотом крикнул кто-то.

Меня потащили к одной из кроватей и затолкали под неё. Остальные также попрятались на кроватях или под ними.

Шаги приблизились. В кубрик заглянул лейтенант Пашков. Видимо, это «Гоу, гоу, гоу!» его заинтересовало. Некоторое время постоял на входе. Осмотрелся. И, не обнаружив ничего криминального, неспешно двинулся обратно.

Разведчики начали медленно вылезать из своих укрытий.

- Надо кого-то на шухер поставить, - предложил один из них.

Тут же был разбужен ещё один солдат.

- Ты будешь бабка-сторож, - объяснили ему. - Стой на шухере и, если появится Пашков, говори нам. Понял?

- Понял, - ответил бабка-сторож.

- Вот твоя косынка. Надень её, бабка-сторож.

Бабка-сторож взял простынь и надел её на голову на манер косынки.

- Итак, продолжим.

Меня вновь вытащили на середину кубрика.

- В чём он обвиняется?

- В предательстве, - ответил незаменимый мистер Бёрнс.

- Ты предал шестую роту? - вопрос быт адресован уже мне.

- Нет, - на всякий случай ответил я. - Я не предавал шестой роты и клянусь, что никогда её не предам.

Целее буду; решил я про себя.

- Он заявляет, что не предавал шестой роты.

- Он врёт; - лаконично отозвался мистер Бёрнс.

- Ты врёшь?

- Нет! - горячо возразил я.

- Бабка-сторож, ты внимательно смотришь?

- Да! - ещё более горячо ответил бабка-сторож и потуже натянул на голову простынь.

- Мне кажется, вы все здесь врёте. Только бабка-сторож мне не врёт. А поэтому вы все трое будете казнены.

Мы задрожали.

- Казнь будет осуществляться путём... банки! Гоу, гоу, гоу!

На армейском сленге банкой называется следующий процесс. Приговорённого к банке заводят в дальний кубрик - подальше от посторонних глаз - и заставляют согнуться в талии на угол сорок пять - шестьдесят градусов. Палач берёт за ножки деревянную табуретку, делает изящный

замах - и обрушивает часть табуретки, предназначенную для сидения, на часть срочника, также предназначенную для сидения. Если удар оказывался достаточно сильным и точным, срочник подскакивал, отлетал в дальний конец кубрика, прогибался в талии уже в другую сторону и медленно приходил в себя.

Итак, мистер Бёрнс согнулся в талии, ожидая казни. Расправа последовала незамедлительно. Мистер Бёрнс с ускорением пролетел мимо меня. За ним вскоре последовал его напарник. Затем на место казни вывели меня.

- Мистер Слот, за предательство шестой роты Вы приговариваетесь к смертной казни! - зачитали мне приговор. - Развернитесь и встретьте свою участь достойно! Гоу, гоу, гоу!

Преисполненный достоинства, я, с головой накрытый одеялом, согнулся, ожидая поцелуя табуретки.

Раз...

Два...

Три!

Поцелуя не последовало.

Вместо этого вокруг началась какая-та непонятная возня. Через несколько секунд возня прекратилась. А за моей спиной (впрочем, не совсем спиной, учитывая, в каком положении я стоял) раздался строгий голос:

- Что здесь происходит?

Все уже попрятались по кроватям. Я один стоял посреди кубрика, накрытый одеялом. А на меня удивлённо смотрел привлечённый громкими хлопками от предыдущих двух банок лейтенант Пашков.

Через пару минут наша доблестная четвёрка стояла в канцелярии.

- Так, ну, рассказывайте, чем вы там занимались в половину' второго ночи?

- Мы... играли... в разведку, - сбивчиво ответили мы.

Лицо лейтенанта вытянулось.

- Это как? - поинтересовался он.

Мы молчали.

- Просто вот когда ночью физиономию пеной мажут - это я знаю. Это

из призыва в призыв повторяется. А вот игра в разведку - это что-то новое,

и мне интересно узнать правила.

- Ну, вот мы, - мистер Бёрнс показал на себя и напарника, - мы разведчики.

- Так, - Пашков заулыбался.

- А я заложник, - подхватил я.

- Так, - Пашков ещё шире заулыбался.

- А я просто ночью в туалет ходил, а мне холодно стало, поэтому я простынь

с собой взял, - неуверенно сказал бабка-сторож, по-прежнему стоящий

с простынью на голове и хранящий преданность своим командирам.

Тут лейтенант Пашков начал откровенно ржать. Мы тоже, не сдержавшись,

захихикали.

Отсмеявшись, Пашков спросил:

- А в чём ваша разведывательная деятельность заключается?

- Мы ищем и наказываем предателей шестой роты, - гордо заявил мистер

Бёрнс.

Лейтенант Пашков опять было начал ржать, но тут вдруг что-то вспомнил.

- Так. Не понял. А вот ты, - обратился он ко мне, - ты же вроде с узла связи.

Почему' же ты играешь в разведку с шестой ротой?

- Так я ведь не разведчик. Я заложник.

- А-а, - понимающе усмехнулся лейтенант, постигая суть игры, -

действительно... Ну, и что с тобой как с заложником должны были сделать?

- Меня должны были казнить, - равнодушно отозвался я. - Вы меня спасли.

- Казнить? - удивился Лашков. - Автоматом? - он покосился в сторону’

оружейки.

- Нет. Табуреткой.

- Всё понятно. Так. В общем, сейчас идите спать. И не надо больше

по ночам в разведку’ играть.

- Есть! - устало отозвались мы, повернулись на девяносто градусов и вышли

из канцелярии.

Нам было по двадцать два года. У всех к тому моменту уже было высшее образование. У одного жена и ребёнок. Вы в это верите?

Планета Золдер

Ночные развлечения дедушек не ограничивались игрой в разведку,

Как-то раз меня вновь разбудили ночью. Но не ударом и даже не пинком. Меня корректно потеребили за плечо. Сквозь сон я услышал тихий голос:

- Саня! Проснись! Проснись, Саня! Ты находишься в матрице?

Я встряхнул головой, вышел из матрицы и открыл глаза. Рядом с моей кроватью стояли с шальными глазками Картецкий и Костюшин.

- Саня! Ты проснулся! Ты вышел из матрицы! Добро пожаловать в реальный мир!

Сбросив с себя остатки сна, я пожаловал в реальный мир и вежливо осведомился:

-Чё?

- Саня, ты избранный! Наш мир захватили машины. Ты должен их уничтожить!

- Блин. Тьфу. Отстаньте. Дайте поспать.

- Ты избранный! Ты не должен спать!

- Он погружается в матрицу'! - испугался Костюшин.

Меня вновь стали теребить за плечо.

- Саня, не засыпай! Иначе матрица поимеет тебя! Мы должны уничтожить машины. Ты знаешь, где они находятся?

- Нет. Отстаньте.

- Но ведь ты избранный! Ты должен это знать! Где машины, поработившие мир?

Я покопался в памяти. Наш батальон располагал несколькими десятками грузовиков, на базе которых размещались аппаратные связи.

- Машины там, в парке, - сонным голосом сказал я. - В боксах стоят. Там ЗиЛы сто тридцать первые и ГАЗики с радиорелейками. И ещё два КамАЗа есть.

Картецкий с Костюшиным стали ржать.

- Только я не могу их уничтожить, - добавил я. - Парк сейчас закрыт и там собака злая. И дежурный по парку' - тоже собака каких поискать.

Смех усилился. Отсмеявшись, Картецкий хлопнул меня по плечу' и сказал:

- На самом деле мы тебя обманули.

- Неужели? - удивился я.

- Машины не захватили мир.

- Слава богу'!

- Его захватили пришельцы с планеты Золдер!

Час от часу не легче! Обрадовали, блин!

- И - знаешь, что? - заговорщическим тоном сказал Костюшин.

- Что? - заинтригованно спросил я.

- Мы с Пашей - тоже одни из них!

Я ужаснулся:

-Как?!

- Сейчас мы посвятим тебя в тайну' своей планеты, - продолжил Паша. -У нас есть своё особое приветствие.

Картецкий сложил руки в замок у себя на груди, слегка поклонился и серьёзно произнёс:

- Золдер!

И уставился на меня.

- Сделай также, - подсказал мне Костюшин.

Я приподнялся, сложил руки на груди, сделал лёгкий поклон и, пытаясь сдержать улыбку, ответил:

- Золдер!

- Во, молодец! - похвалил Костюшин. - Теперь ты один из нас! Давай потренируемся! Золдер!

- Золдер! - ответил я.

- Золдер! - сказал Картецкий.

- Золдер! — ответил я ему;

Картецкий развернулся к Костюшину.

- Золдер! — сказал он.

- Золдер! - ответил Костюшин.

Картецкий снова повернулся ко мне.

- Золдер!

- Золдер!

Через пару минут, когда приветствие было отработано, Картецкий принялся дальше посвящать меня в тайну своей планеты.

- Знаешь, как называют обитателей планеты Золдер? - спросил он.

- Золдериане? - предположил я.

- Золдерианцы, - поправил меня Костюшин. - Но это нужно произносить вот так: зольдэр'иантцы, - это было сказано с жутким английским акцентом. -Повтори!

- Зольдэр'иантцы! - произнёс я, старательно имитируя английское произношение.

- Во, правильно! А на каком языке разговаривают золдерианцы?

- На английском?

- Нет! - торжественно сказал Картецкий. - На русском! Мы ведь с тобой сейчас на русском говорим.

Действительно, как это я не сообразил.

- Но на самом деле ты прав, - продолжил Паша. - Золдерианцы разговаривают на русско-английском языке - или, иначе говоря, на золдерианском - поэтому у них такой акцент. Поэтому мы должны говорить с акцентом.

И весь дальнейший диалог шёл с английским акцентом.

- А где находятся золдерианцы? - спросил Картецкий.

- На планете Золдер, - логично заключил я.

- А вот и нет! - заявил Картецкий. - Они находятся на планете Земля! Они все среди нас и занимаются на Земле разведывательной подрывной деятельностью.

- И узнают друг друга по приветствию. Поэтому если ты увидишь, что кто-то сделал вот так, - Паша сложил руки, поклонился и сказал: «Золдер!», - то ты должен ему ответить. Потому что теперь ты один из нас!

Посвящённый в тайну’ планеты Золдер, я от волнения ещё долго не мог уснуть. А когда погрузился в сон, мне приснилась одинокая пустая планета, все жители которой находятся среди нас.

- Истина где-то рядом, - сказал я про себя. - Золдер!

Сказка о прибавочной стоимости

Но наибольшим фанатом ночных армейских развлечений был некто такой рядовой Майонез. Как-то раз после отбоя он подозвал меня и приказал:

- Сел!

Я послушно сел на соседнюю кровать.

- Будешь рассказывать мне сказки.

Я включил фантазию.

- Начинай.

Фантазия долго не заводилась. Я, было, попытался затянуть про курочку’ Рябу, но Майонез меня прервал:

- Не, это я знаю, это неинтересно. Ты мне чего-нибудь новенькое расскажи!

Один мой знакомый последние лет восемь, а может все десять, был увлечён политикой. Митинги красных, майские демонстрации, пикеты коммунистов, марши несогласных, организация забастовок, создание профсоюзных первичек - из этого состояла вся его жизнь. И поэтому, узнав, что я отправляюсь в армию, сказал:

- Ну, отлично, будешь заниматься марксистской пропагандой в рядах Вооружённых Сил.

И вот я понял, что сейчас подвернулся случай. И я начал:

- Классов было два. Один звался буржуазией. Другой же носил гордое имя пролетариата.

- Чего? Ты чё мелешь? Я тебе сказку’ говорил рассказывать.

- Так это сказка! Интересная и познавательная. Со счастливым концом. Он, правда, ещё не наступил.

- Да? Бля. Ну, давай, трынди дальше.

- Так вот: один класс состоял из собственников. Владельцев заводов, газет, пароходов. А второй на него работал. За оклад. Это были не только работяги у станков, но и многочисленные технологи, инженеры, менеджеры, бухгалтера и даже наёмные директора. И занимались они одним. Формированием

прибавочной стоимости.

- Чего? Это чё за хрень такая? Бля, я сказку тебя просил рассказывать, а ты, нах, колыбельную поёшь. Я засну ща! Чё, ёпт, за эта... как ты её назвал... бля...

- Прибавочная стоимость.

-Да.

- Смотри. Вот ты работаешь...

- Я не работаю. Я в армии служу.

Блин.

- Ладно. Рабочие на заводе работают. Так?

-Ну.

- Они получают оклад. Условно, по сто рублей в месяц.

- Ну, допустим... - на лице Майонеза отразилась работа мысли. Это уже

можно было считать небольшим достижением.

- А работает на заводе - опять же, условно - тысяча человек.

-Ну.

- Теперь смотри: за месяц завод выпустил продукции, предположим,

на миллион.

- Нормально так.

- При этом, скажем, пятьсот тысяч ушло на затраты. Сырьё, там, материалы, обслуживание техники, амортизация, оплата электроэнергии, банковских услуг...

- Короче.

- Ну, понял, да?

- Да понял я, ёпт! Продолжай, давай.

Заинтересованность? Неужели?

- Далее, сто тысяч ушло на оплату труда. Ну, тысяча человек на заводе, по сто рублей каждому7. На самом деле, конечно, кому-то платят больше, кому-то меньше, да и работают не только рабочие, но ещё и технологи, конструктора, начальники цехов, водители, уборщицы, наконец...

- Да бля, врубаюсь я, дальше чё?

И правда, заинтересовал!

- Итак, миллион рублей собственник по итогам месяца заработал за вырученный товар. Пятьсот тысяч заплатил за все расходы - материалы, эксплуатация помещении и техники, сбыт товара, реклама, командировки -словом, всё-всё-всё. Сто тысяч заплатил в сумме всем своим работникам. Сколько осталось?

- Четыреста тысяч, - напряг математическую часть мозга Майонез.

- Правильно. И куда они делись?

- Ну... хрен знает.

- А они пошли в карман владельцу' завода. Он может их пустить на расширение и развитие производства. А может купить на них яхту. Он сам решает, как распоряжаться этими деньгами. Бухгалтера называют это чистой прибылью: выручка от продаж минус себестоимость (включая оплату труда) минус расходы на аппарат управления (включая зарплату' директора) плюс минус прочие доходы и расходы (курсовые разницы, там, банковские услуги и всё такое) - это валовая прибыль, а после налогообложения - чистая прибыль. То, что собственник кладёт себе в карман. А если не привязываться к конкретному периоду, а взглянуть в общем, то это и будет та самая прибавочная стоимость, то есть часть продаваемого товара, которая присваивается собственником. А теперь скажи: справедливо, когда тысяча человек работает за сто рублей в месяц, а капиталист получает четыреста тысяч, созданных благодаря этой тысяче человек.

- Но ведь управлять заводом - куда тяжелее, чем стоять за станком...

- Возможно. Только вот собственнику' совсем не обязательно управлять. Он может нанять директора, грамотного управленца, который за свой высокий оклад - ну, скажем, условных тысяч пять - наладит ему' производство. И вот директор получает свои пять тысяч оклада, а владелец - триста девяносто пять тысяч чистой прибыли. Если суммарная оплата труда составляет сто тысяч, а собственник получает почти четыреста, то получается, что рабочий из восьми часов рабочего времени два работает на себя, создавая товар, который возмещает его оклад, а остальные шесть часов - пашет на дядю. Только для того, чтобы его работодатель присвоил в виде прибавочной стоимости созданный за эти шесть часов продукт. Поэтому' я считаю справедливым распределять чистую прибыль между' всеми работниками -с учётом количества отработанного времени и сложности выполняемой работы. Тогда каждый, к тому' же, будет простимулирован к качественной работе, поскольку от этого будет зависеть размер заработка.

- А если завод терпит убыток?

Надо же! Майонез всерьёз включился в дискуссию!

- Ну, можно, к примеру, создать на часть чистой прибыли резервный фонд для погашения убытков. Можно и вовсе всю чистую прибыль вкладывать исключительно в производство, а работников оставить на прежнем окладе. Главное, чтобы эти деньги шли на общее дело, а не в карман капиталисту'.

- Ладно. Но ведь если бы не было этого капиталиста, то и рабочих мест бы не было. И не было бы у рабочих даже этих ста рублей оклада, не то что чистой прибыли.

- Как же? Функционирование заводов зависит не от воли их владельцев, а от экономической потребности общества. Завод должен работать в любом случае - до тех пор, пока его продукция пользуется спросом. Ему для этого не нужен владелец. Нужен лишь директор, который грамотно организует процесс.

- Хорошо, но ведь завод сам по себе не возникнет. Нужен кто-то, кто его построит, вложится. И да, владелец получает свои четыреста тысяч, но прежде он вложил миллионы рублей и ещё больше труда и нервов, чтобы этот завод открыть.

Ух-ты! Майонез, оказывается, умеет думать!

- Ну, во-первых, заводы в нашей стране создавались отнюдь не на деньги их нынешних владельцев. О залоговых аукционах что-нибудь слышал?

- Чё ты меня грузишь на ночь? Я и так теперь полночи заснуть не смогу!

От вопроса не уходи!

- Ладно, пусть даже владелец завода открыл его на сбои кровные деньги. В конце концов, речь ведь не обязательно о заводе, это может быть любая фирма. Допустим, капиталист вложил полтора миллиона в открытие фирмы. Фирма через какое-то время начала приносить прибыль. В первый год он, допустим, потерпел убыток - скажем, ПЯТЬСОТ ТЫСЯЧ. А во Второй год заработал миллион. А через полгода - ещё миллион. И бот окупились те два миллиона, которые он потерял ранее. На каком же основании он присваивает деньги дальше?

- Но какой же иначе ему смысл Вообще открывать дело - терпеть убытки, рисковать - и всё для того, чтобы потом отдавать чистую прибыль? Проще тогда сразу пойти рабочим.

- Именно! Вот поэтому я и являюсь противником частной собственности.

- Да ну на фиг! То есть вот этот телефон не должен являться моей собственностью?

- Причём тут телефон? Это твоя личная собственность, никто у тебя его не отнимет, не волнуйся. Я говорю о частной собственности, то есть о том, что используется не для личного пользования, как телефон, а для извлечения прибыли. Сейчас ситуация следующая: капиталисты владеют акциями. Самыми разнообразными. От акций металлургических и добывающих предприятии до активов фабрик по производству конфет и мягких игрушек. То есть у каждого завода может быть куча собственников, не обязательно один. А каждый собственник имеет ту или иную долю в куче разных фирм, не обязательно владеет одной. Всё это выражается акциями. Заводы себе работают спокойно, Ене зависимости от того, кто ими владеет. А акции постоянно перекупаются, продаются, дорожают, теряют в цене, владельцы предприятии меняются - короче, в мире бизнеса идёт сбоя жизнь, весьма далёкая от производственной деятельности. И пока слесарь вытачивает деталь, технолог пишет технологическую карту, конструктор выполняет чертёж, а директор завода координирует работу цехов, капиталисты зарабатывают миллионы благодаря игре на бирже. Впрочем, даже на бирже играют не они, а их наёмные игроки, трейдерами зовутся. А Есе эти миллионы созданы теми самыми слесарями у станков, конструкторами у мониторов и технологами в цехах. Вот только этих миллионов они в глаза не видели.

- Бля-я... Ну ты меня и грузишь...

Но я уже увлёкся и продолжал, не обращая внимания:

- А эти игроки на бирже, эти миллионеры, эти уважаемые люди в экономику страны, в её производственную деятельность вносят вклад ровно такой же, какой и бомж на Сенной площади. Пользы от них столько же, сколько от последнего алкаша и забулдыги. А теперь представь, что у всех фирм не будет владельцев. Вернее, владельцем будет всё общество. Все будут дружно создавать продукты, оказывать услуги, заниматься каким-то полезным делом, исходя из потребностей общества, а взамен получать оплату, пропорциональную затраченной работе. И сверхприбыли будут не оседать в карманах капиталистов, а идти на улучшение условии жизни людей, благоустройство, пособия, пенсии - словом, та самая чистая прибыль будет не капиталом собственника и даже не прибавкой к зарплате рабочих, она будет достоянием всего общества - справедливого и социально защищённого. Вот и вся сказка - и от нас зависит, станет ли она былью.

Я взглянул на Майонеза. С его кровати раздавался негромкий храп. Я не был обижен. Потому что теперь со спокойной душой и сам мог пойти поспать. До подъёма оставалось ещё шесть часов.

Майонез и кризис избирательной системы

- Я за свободу и коммунизм!

Это было первое, что я услышал, зайдя в радиобюро. Майонез сидел, откинувшись, на стуле и трепался с дежурным радио-поста.

- Суки-капиталисты отбирают у нас эту, как её... бля...

- Прибавочную стоимость, - подсказал я.

- Во, в натуре, её! И, короче, всё должно быть общее, фабрики крестьянам, квартиры рабочим и всё такое! Понял, нах?

Срочник за пультом испуганно кивнул.

- То есть никакого бизнеса? - уточнил я.

- В жопу бизнес! - подтвердил Майонез.

- А откуда тогда возьмутся новые организации, выпускающие конкурентоспособную продукцию9

- Это свободное трудовое общество будет решать, какой завод построить и какую продукцию выпускать!

- Каким образом?

- Ну это... бля... голосовать будут!

- За каждую инициативу? Это ж у нас тогда каждую неделю выборы будут!

- Ну тогда пускай это народные избранники решают, самые опытные и крутые из народа?

- Депутаты? - уточнил я.

- Иди ты на хрен со своими депутатами!

- Народные избранники - это и есть депутаты, - заметил я.

- Ты заебал! Должны быть нормальные народные избранники, а не эти суки из Госдумы!

- И где ты их возьмёшь?

- Проголосую, ёпта!

- А сейчас за депутатов не голосуют?

- Хрен тебе! Все выборы купленные!

- А в твоей модели они вдруг сразу станут честными?

- Въебическая хуйня? - заявил стоящий в дверях майор Александров. -Майонез, ты хули тут делаешь? А ну вали с боевого поста!

Майонез ретировался с поста, не успев ответить на вопрос.

- А ты, Рафаилов, чего не на своём посту? Лучше бы пыль с аппаратуры смели, чем выборы тут обсуждать!

Я грустно отправился за тряпкой.

- А вообще я с Майонезом не согласен, - сказал дежурящий в радиобюро срочник после ухода майора. - Я просто ему не стал об этом говорить, а то он бы меня отпиздил...

- И с чем не согласен? - поинтересовался я.

- Ну, вот он говорит, что всё должно быть общим. А общим - значит государственным. Но даже если принять фантастическую мысль, что все у нас во власти честные и неподкупные, да ещё и профессионалы при этом, всё равно чисто физически невозможно централизованно решить, где, что и сколько выпускать, каким идеям дать зелёный свет, а какие тормознуть, да и попросту’ простимулировать людей эти идеи рождать.

- Разумно. И для этого нужна не централизованная, а хозрасчётная система! - заявил я, удивившись, что нашёл в армии интересного собеседника.

- Хозрасчёт-то? Ну да, пожалуй... Только финансовые-то потоки при этом всё равно централизованно регулируются. И любая новая идея должна получить одобрение чиновников и дождаться выделения общественных денег на её реализацию. Вот только даже если это произойдёт, в наш век современных технологий её к этому времени уже десять раз успеют реализовать за рубежом, и когда у них уже хрен знает какое поколение «Айфонов», мы даже первый отечественный смартфон продать не в состоянии. Какая уж тут международная конкуренция!

- То есть ты предлагаешь всё отдать на откуп бизнесу? Но ведь бизнесмены присваивают прибавочную стоимость рабочих!

- Знаешь, я предпочту; если кто-то один будет получать миллион.

Допрос

а остальные - по пятьдесят тысяч, чем если все вместе будут зарабатывать по двадцать на брата. Это, конечно, справедливо, но двадцать меньше, чем пятьдесят.

- Рафаилов, опять ты здесь! А ну пошли за мной! - старший прапорщик Передрий вырос за моей спиной и посмотрел на дежурного суровым взглядом. Срочник принялся с серьёзным видом набивать ключом морзянку, а я отправился за своим начальником, поймав себя на мысли о том, что хочу поскорее Выбраться из мира, где Есе получают на завтрак перловку в мир, где кто-то ужинает в ресторанах, а кто-то варит пельмени. Пельмени, знаете ли, хоть и не бифштекс, но повкуснее перловки будут.

Самым лютым нашим дедом был, безусловно, Жека Медведев, или просто Медведь. По слухам - хотя мы в них слабо верили - когда-то Медведев был отличным парнем, весёлым и приятным в общении. А потом на нём погладили белугу.

Белугой на армейском сленге именуется зимнее нательное бельё. Что-то вроде пижамы. И вот как-то раз, когда я ещё даже не получал повестку в военкомат, Медведева загнали в бытовку его предшественники, нагрели утюг и стали им ездить ему по спине. Ожоги на спине через какое-то Бремя зажили. А мозг, похоже, так и остался частично обожжён.

С тех пор у Медведя начались приступы невменяемости. Глаза его в такие минуты становились стеклянными, и в них не читалось ни одной мысли. Единственное, что в них плавало, - холодная злоба и ярость.

А действия напоминали игру трёхлетнего ребёнка. Как-то раз он подошёл к урне и начал беспорядочно выкидывать из неё всё содержимое, заявив, что там должна быть бутылка. Из ведра вылетали и двухлитровые от колы, и литровые от «Фанты», и поллитровые от «Спрайта», но они его не устраивали. В конце концов, он всё раскидал, заставил нас собирать и удалился.

Ночные развлечения Медведева тоже носили элемент безумия. Однажды он где-то раздобыл игрушечный пистолет-воздушку. Выглядел он, впрочем, как настоящий ПМ. И вот он принялся бродить по взлётке, решая, кого Выбрать своей жертвой.

Моя кровать располагалась как раз возле центрального прохода, да ещё и первой по ходу движения. Так что долго искать не пришлось.

Я почувствовал, как кто-то со всей дури двинул мне по почкам. Перевернулся. Мне в морду упёрся пистолет, а на заднем плане блеснули бешеные глазки Медведя.

- Ты терпила! - заявил он. - Теперь это будет твоё имя.

Я попробовал возразить. Последовала серия ударов по корпусу.

- Сука, я те ща башку прострелю! С сегодняшнего дня тя зовут терпила. Понял?

Я молчал.

Последовала новая серия ударов.

- Понял?

- Понял.

- Как тебя зовут?

- Саня.

Очередная серия.

- Как тебя зовут?

Молчание.

Сила ударов возросла. Частота увеличилась. Область мозга, отвечающая за боль, вступила в дискуссию с участком, содержащим чувство собственного достоинства. Её аргументы с каждым разом становились всё сильнее, поэтому’ вскоре чувство собственного достоинства признало своё поражение в споре.

- Как тебя зовут? - повторил Медведь.

- Терпила, - еле слышно отозвался я.

- Не слышу!

Я повторил.

- Громче!

Я прибавил уровень звука.

- Ещё громче, сука! - потребовал Медведев и для верности ещё пару раз мне двинул.

Добившись, чтобы мой ответ услышала вся казарма, он наставил на меня воздушку и приказал:

- Вставай.

Встав напротив меня с пистолетом на вытянутых руках. Медведь начал меня допрашивать.

- Сколько раз ты подтянулся сегодня на зарядке?

- Десять, - соврал я.

- Какой вес ты выжал?

- Шесть тысяч триста пятьдесят Ньютонов, - вспомнил я физику’.

- Отныне у тебя будет новое погоняло. Теперь тебя будут звать Ньютон.

Я охотно согласился. Лучше зваться именем учёного, чем...

- Как тебя теперь зовут?

- Ньютон! - отрекомендовался я.

- А как твоё старое погоняло?

Блин.

- Терпила, - вновь заткнул я собственную гордость.

- Твоё новое погоняло?

- Ньютон.

- А теперь соедини старое и новое вместе! - пришла Медведеву гениальная мысль.

На его лице впервые вместо тупого бешенства появилась эмоция. А именно - улыбка.

- Терпила Ньютон! - произнёс я и, несмотря ни на что, тоже не сдержал улыбки. А потом и смеха. Ну, если уж я в такой ситуации готов посмеяться над собой, значит всё не так плохо.

А Медведь зарядил пистолет и сменил тему’ допроса.

- Сколько денег ты мне должен? - грозно спросил он, вновь наставив на меня оружие.

- Шесть тысяч триста пятьдесят долларов!

Диалог принимал юмористический оборот.

- Когда ты мне их отдашь?

- Когда ограблю банк.

- У тебя есть родственники?

- Да. У меня есть брат.

- Где он?

- Сидит в тюрьме.

- За что его посадили?

- За ограбление банка.

- Какой банк он ограбил?

- Северный.

- Это была его миссия?

-Да-

- Какая твоя миссия?

- Грабить банки.

- У вас общая миссия?

- Да. Мы делаем одно дело.

- Какой банк ты должен ограбить?

- Южный.

- Почему не Северный?

-Там нет денег. Его уже ограбили.

- Где деньги?

- В надёжном месте.

- На кого ты работаешь?

- На узел связи.

- Это название вашей банды?

- Нет. Это её образ жизни.

- Кто главарь вашей банды?

- Эта фамилия слишком известна, чтобы её называть.

- Ты его боишься?

- Да. Он может меня убить.

- Я тоже могу тебя убить. Причём гораздо раньше.

-Мм... Да?

- Не сомневайся.

- Блин.

-Ага.

- Ну хорошо. Его зовут Евген. Это всё, что я о нём знаю. Он страшный человек.

- Кто ещё в вашей банде?

- Наёмный убийца.

- Как его зовут?

- Крыл.

- Что он делает?

- Убивает.

- Кого?

- Всех.

- Всех людей?

- И не только людей. Он мучает животных. Давит насекомых. Уничтожает растения. Он разрушает дома. Ломает технику* Портит мебель. Сжигает книги. Съедает пищу* Выпивает коньяк. Закуривает сигару. И ложится спать.

- Это всё, чем он занимается?

- Да. Так проходит его обычный день.

- Кто ещё входит в вашу банду.

- Мешок.

- Кто он?

- Я не знаю. Я видел его всего четыре раза. Но думаю, что он серый кардинал.

- За что он получил такое погоняло?

- Он потрошит людей как мешки. Сам видел.

- Понятно. Кто ваш бухгалтер?

- Вася.

- Вася?

- Конечно Вася. Но это не настоящее его имя. На самом деле его зовут Ледышка.

- Почему его так назвали?

- За его хладнокровие.

- У него холодная кровь?

- Очень. Когда я с ним здороваюсь, надеваю перчатку:

- Я знаю, что в вашей банде есть шестёрка. Кто это?

- Это Абро.

- Что он делает?

- Всё, что скажет ему Евген.

- То есть если Евген скажет ему- с девятого этажа прыгать, он будет прыгать?

- Да. Он делает это по воскресеньям.

- Чем он занимается в другие дни?

- Прыгает с третьего этажа.

- Зачем?

- Тренируется.

- Кто ещё есть в вашей банде?

- Прокажённый.

- Где он?

- В реанимации. Я никогда его не видел. Его хотела прикончить конкурирующая банда. И им это почти удалось.

- Что помешало?

- Совесть.

- Совесть? Что это такое?

- Я не знаю.

- Очевидно, это новый вид оружия?

- Возможно.

- Где оно хранится? В оружейке?

- Нет. Его нет на территории части. Российская Армия вообще его не имеет. Им владеет только один человек.

-Кто?

- Наш крёстный отец.

- Кто он?

- Майор Александров. Прозвище - Иваныч.

- Он страшный человек?

- Нет, нестрашный.

- Но вы его боитесь?

-Нет.

- Почему же вы ему подчиняетесь?

- Мы его уважаем.

- Что это значит?

- Я не могу тебе этого объяснить. Ты не поймёшь.

- Я узнал от тебя всё, что хотел. Теперь ты мне больше не нужен. Прощай!

С этими словами Медведев делал мне в голову холостой выстрел, я картинно падал и в душе радовался, потому7 что наконец-то мог лечь спать. Не вечным сном, но хотя бы до подъёма.

Медведь и Мишка

Я для Медведя был скорее невинным развлечением. Допросы подобные он производил в дальнейшем неоднократно, а синяки ставил мне ещё чаще. Но это было, в общем-то, не слишком страшно.

А вот пятую роту Медведев по-настоящему терроризировал. В особенности своё отделение, командиром которого был назначен. То и дело я наблюдал, как он зажимает в угол какого-нибудь своего духа и начинает планомерно избивать. Кого-то он больше бил, над кем-то предпочитал издеваться. Кого-то заставлял окунаться головой в писсуар, кого-то публично высмеивал. Не было в пятой роте солдата, которого бы Медведь обошёл своим драгоценным вниманием.

Одним из любимчиков рядового Медведева быт рядовой Медведев. Андрюша Медведев был на пять лет старше Жеки Медведева. Обладал высшим инженерным образованием, каллиграфическим почерком, врождённым педантизмом, а также добрым нравом, мягким голосом и безобидной внешностью. Короче, лакомый кусочек для любого отморозка. И если Жека Медведев именовался грозно Медведем, то Андрея ласково называли Мишкой. Ещё до армии, кстати.

Медведь терроризировал Мишку постоянно. На смену старым ушибам приходили новые синяки. Один раз Медведь зарядил Мишке подряд двадцать банок. Пятая точка Медведева, по словам другого Медведева, приобрела устойчивый синий оттенок, а сидеть на ней не представлялось возможным ещё неделю как минимум.

Мишка никогда никому не жаловался. Не жаловался и я. И никто из жертв Медведя не выносил сор из избы. По уму - следовало бы. По армейским понятиям - ни в коем разе.

Если бы мы написали коллективный рапорт на предмет неуставных взаимоотношений. Медведя бы ждала, в лучшем случае, отправка в другую часть. А возможно, трибунал и дисбат или колония. Мне бы его жалко не было.

Остальным, думаю тоже.

Но! У Медведева друзей в части, может; и не было, но товарищи были точно. И товарищи эти были немногим лучше его самого. И если бы мы не то что написали рапорт, а даже пригрозили этим, то последовала бы незамедлительная реакция. А если бы мы заявили на всех, кто позволяет себе беспредел, то сажать бы пришлось полбатальона.

Однако главное даже не это. Дело в том, что в армейской среде каждый, кто хоть о чём-то подобном заикнётся офицерам, тут же обретал славу стукача и становился изгоем общества. В том числе и для своего же призыва. Потому что свой призыв тоже планировал в перспективе стать дедушками.

И вот как-то раз, спустя почти полгода, лейтенант Пашков пришёл ночью на передающий центр. Передок в ту пору являлся его штаб-квартирой, поскольку из одного дома он выехал, а в другой ещё не въехал. Так что Пашков пришёл переночевать. И пришёл, конечно, пьяный.

Андрюша Медведев, к тому моменту уже ефрейтор и без пяти минут дембель, в ту ночь дежурил на ПДРЦ. Делать там ночью особенно нечего. А дежурство суточное. В сон после трёх часов ночи клонит сильно. И никто особенно этому не сопротивляется - в нарушение должностной инструкции забирается с ногами на стол и сладко засыпает.

Итак, Мишка сладко спал на столе. Начальник ПДРЦ позвонил. Упёрся головой в стену' и стал ждать.

Шумят передатчики.

За спиной темнеет вышка караула.

Луна светит над антенным полем.

Впереди в свете фонарей простирается строевой плац.

Вдалеке светятся дежурным освещением окна казармы с сонными дневальными.

Лейтенант ждёт.

Звонит ещё раз.

Снова ждёт.

Под водосточной трубой лежат остатки снега. Рядом валяются окурки. Задувает прохладный апрельский ветерок. Пашков плотнее запахивает куртку и со всё возрастающим раздражением упирается пальцем в кнопку звонка.

Наконец сквозь шум передатчиков различаются шаги. Щёлкает замок. Сонный Мишка, заглянув в глазок, открывает дверь и моргает глазками. Пьяный лейтенант отнимает голову' от стены и смотрит на Медведева.

- Спал, да?

- Так точно, - смущённо признаётся Мишка.

- Совсем вы, срочники, охренели, - констатирует факт лейтенант. - Сейчас дальше спать пойдёшь?

- Никак нет, - врёт Медведев.

- Точно?

-Да-

Лейтенант Пашков замахивается и со всей дури бьёт ефрейтора Медведева по физиономии. Мишка отлетает к стене коридора, пытаясь удержать равновесие.

- Это чтоб спать меньше хотелось, - комментирует содеянное Пашков и уходит в свою каморку отсыпаться после пьянки.

Наступает утро. На стол дежурного по бригаде ложится рапорт ефрейтора Медведева по факту рукоприкладства в отношении него со стороны начальника ПДРЦ лейтенанта Пашкова. Пашков дышит остатками перегара сначала на дежурного, потом на комбата, потом на комбрига. Ефрейтор Медведев получает строгий выговор за сон на боевом посту. Лейтенант Пашков готовится к трибуналу, или к отправке на север, или к понижению в звании, но в итоге также получает строгий выговор и лишается премии. Инцидент исчерпан.

Непонятным остаётся одно. Почему' же ефрейтор Медведев, тот самый Мишка, столько побоев, обид и оскорблений терпевший от своего однофамильца, молчал тогда. Но, получив одну-единственную затрещинуот лейтенанта, побежал жаловаться. Видимо, что не позволено Юпитеру, то позволено быку7. Бить срочника позволяется только друтому7 срочнику. А лейтенанту - нельзя.

Никто из солдат не осудил Медведева за написанный рапорт. Некоторые, наоборот, поддержали. Хотя Пашков не особенно портил жизнь солдатам и сволочью, в отличие от некоторых других офицеров, никогда не был.

А несколькими месяцами ранее один из солдат тоже написал рапорт. Только не на офицера, а на нескольких срочников. И даже не рапорт написал, а устно пожаловался. И вот что с ним было.

Об ангелах и дьяволах

Ангел в нашей части был один. И звали его Лёня Рыськов. Ангелом он был, во-первых, потому что был человеком верующим. Этим, в принципе, в последние двадцать пять лет никого не удивишь. Но он, в отличие от большинства, был по-настоящему верующим. То есть он посещал церковь, читал библию, соблюдал пост и выступал против секса до свадьбы. А самое удивительное - Лёня не матерился! Больше ни одного человека в части я не припомню, который бы не ругался матом в тех или иных объёмах. Короче -ангел.

А дьяволов было несколько. В сущности, практически весь личный состав -это черти натуральные. Однако в инциденте участвовали лишь отдельные представители ада.

Дьяволом выступил Макс Иванов. Довольно странный персонаж. На дьявола не похож. Но именно он оказался предводителем карательного отряда.

Первым замом дьявола быт Саня Васютин. Вот это, и правда, настоящий чёрт из табакерки. Впрочем, чёртиком он был безобидным. Славился Санёк своим весёлым нравом и искромётным чувством юмора. Все его действия носили иронический характер. Правда, смешно, как выяснилось, иногда было не всем.

Второй зам дьявола - ещё один чёртик, Денис Кузьмин. Даже внешне похож. Не самый приятный персонаж. В батальоне быт писарем. По нарядам не ходил. На смены не заступал. Однако же в деятельности карательного отряда принял живое участие.

Старшим помощником дьявола выступил Олег Петренко. Имея интеллигентскую внешность - высокий, худощавый и в очках -на интеллигента быт похож мало. Стихов не писал. Наукой не занимался. И Рыськова не любил. Хотя внешне они немного похожи.

Также помощником дьявола быт и Димон Остряков. К чему сводилась его функция в работе карательного отряда, мне неизвестно. Сам он никогда мною ни в какой противозаконной деятельности замечен не был - наоборот, по возможности был готов помочь другому. Тем не менее, и его фамилия впоследствии звучала в связи с операцией «Синие камни».

Ну и шестёркой дьявола быт неизменный Коля Карлович по фамилии Джалагания. Он почему-то избежал возмездия. Вероятно, потому что быт не столько активным участником, сколько группой поддержки. То есть в ходе операции он бегал рядышком и поддакивал. Тявкал в сторонке. У него это вообще хорошо получалось.

Моральную под держку7 операции «Синие камни» обеспечивал Глеб Лукичев. Активного участия в деятельности карательного отряда не принял, поскольку7 находился на дежурстве. Однако если бы он был в расположении в ту7 ночь, то наверняка встал бы во главе войска. Поэтому7 и его фамилия звучала в перечне исчадий Ада, но, вследствие наличия алиби, к ответственности он привлечён не быт.

Итак, с действующими лицами познакомились. Теперь перейдём к предыстории.

Лёня Рыськов быт не понят армейским коллективом. Сами взгляните: матом не ругается, богу молится, иконку с собой таскает, секс ради удовольствия не признаёт - короче, не от мира сего какой-то вообще. Чего с ним делать?

Ну, в нормальном обществе, если человек не мешает, то на него просто не обращают особого внимания. Оставляют в покое, предоставляя самому7 себе.

Но армию нормальным обществом назвать никак нельзя. И здесь введена всеобщая стандартизация. Она относится не только к форме одежды и причёске. Она касается лексикона, манеры поведения и образа мыслей. И если солдат не соответствует общепринятому облику, сослуживцы от него не отстанут.

Рыськов всегда был готов прийти на помощь. Когда ему7 приходила посылка, он угощал всех её содержимым, мало что оставляя для себя. Он ни на кого не орал. Вообще, кажется, никому7 за время службы слова плохого не сказал.

Так что его быстро возненавидели.

Сначала над ним начали подсмеиваться за его ортодоксальную точку зрения на сексуальную свободу граждан. Потом стали ловить на противоречиях его религиозных взглядов (мол, чего ж ты выпиваешь бокал шампанского в новый год, если религия тебе пить не позволяет). Потом обнаружили, что он любит поесть, и тут же вспомнили про обжорство. Стали притаскивать к нему на пост конфеты и жрать у него перед носом. Разумеется, сами они не считали для себя зазорным на гражданке обжираться, бухать и трахаться. Но они-то просто верующие, им можно. А он такой вот весь религиозно-праведный, ему’ не положено.

И вот как-то раз ночью друзья-однополчане сколотили банду; позже названную командиром роты карательным отрядом. И приступили к операции «Синие камни».

Синим камнем именовался солдат, накрытый одеялом. Это был новейший метод маскировки. Солдат набрасывал на себя синее одеяло, садился на корточки и притворялся синим камнем. Если враг его обнаружит, то, конечно, решит, что никакой это не противник, а просто синий камень, выросший посреди коридора.

И вот ночью армия синих камней выдвинулась на штурм рядового Рыськова. Синими камнями замаскировалась группа захвата, сформированная из прибывшей после присяги в батальон молодёжи. А руководили процессом Иванов с Васютиным.

Они вооружились подушками, встали по обе стороны кровати Рыськова и принялись поочерёдно обрушивать их ему’ на голову. Тот, понятно, принялся закрываться руками. Тогда на каждую руку предводители отряда бросили по три человека из числа синих камней. Те не без труда прижали его руки к кровати, и палачи уже беспрепятственно продолжили экзекуцию.

Тем временем в руках писаря Кузьмина блеснула лента скотча из канцелярии. Оставшиеся синие камни прижали к постели ноги Лёни. И Кузьмин вместе с Васютиным и Ивановым начал привязывать свою жертву

к кровати. Рядом стоял Петренко и комментировал ситуацию. А позади бегал

и тявкал Джалагания.

Жертва вскоре была связана. Карательный отряд выполнил свою миссию

и был распущен. А боевые товарищи, подняв себе настроение, довольные расползлись по своим кроватям.

Рыськов, кое-как выпутавшись из липких оков, с утра отправился в кабинет

комбата.

- Товарищ подполковник, разрешите обратиться!

-Ну.

- Разрешите мне перевестись в другую часть!

-Чего??

- Я хотел бы перевестись в другую часть.

- Не понял. А чем же это вас, батенька, наш элитный батальон связи,

простите, не устраивает?

Комбат сформулировал этот вопрос несколько иным языком. И Рыськов

поведал об его возвышенных взаимоотношениях с сослуживцами. Венчала

рассказ красочная история о доблестных действиях ставшего вскоре

знаменитым карательного отряда.

Тот день был рекордным по количеству построений. В промежутке между’

обедом и ужином батальон строили тринадцать раз. Ни на одном

из построений я, к счастью, не присутствовал, ибо находился на дежурстве.

Рыськов, кстати, тоже. Но нам рассказали всё в деталях.

Вначале комбат вызвал Иванова к себе в кабинет на допрос. Не поняв, в чём

его обвиняют, Иванов признался, что действительно курил траву в туалете

на выходных. Это пошло в нагрузку:

Ну а после обеда весь личный состав быт выстроен на центральном проходе.

Комбат быстрым шагом двинулся вдоль строя. В руках у него мелькнула

резиновая дубинка.

- Рядовой Иванов!

-Я.

- Выйти из строя!

Иванов сделал два строевых шага и развернулся.

Комбат в свойственной ему манере пояснил личному составу то, что произошло в ночь на двадцать седьмое декабря. После ряда выразительных терминов, красочно характеризующих рядового Иванова, и фразы «Я хочу, чтобы они сели!» он - хрясь! - проехался дубинкой Иванову по спине. И -хренак! - ещё разок, теперь спереди. Опробовав её действие на Максе, он переключился на Васютина. Потом получили свою порцию Кузьмин и Петренко.

На последующих построениях комбат перешёл с ударов дубинкой на увесистые оплеухи и подзатыльники. Командир роты выявил всех членов карательного отряда. Старшина пообещал, что сгноит их в нарядах. Комбат приказал старшине и ротному позаботиться, чтобы ближайшую неделю лидеры карательного отряда не вылезали из параши.

Апогеем этого концерта стал сбор мобильных телефонов. Старшина, увлёкшись, принялся разбивать об пол зарядные устройства. Через несколько минул кабинет Скрипки и каптёрка были заполнены мобильниками. Те, кому’ посчастливилось избежать участия в построении, принялись прятать телефоны в тайники на узле связи.

В видеозаписях телефонов было найдено много интересного. Помимо операции «Синие камни» там можно было обнаружить помывку’ личного состава при помощи ведра и швабры, процедуру расстёгивания в виде двенадцати ударов бляхой по мягкому месту, памятную игру в разведку’ с допросами и многие другие дембельские развлечения.

На ужин мы с Лёней отправились вместе. В наряд по столовой заступили четырнадцать человек из нашего батальона. Завидев Рыськова, они тут же стали на него наезжать. Более половины из них лишились своих мобильников, и такое они Лёне простить не могли. Никого не волновала ночная операция и психологическое состояние Рыськова. Все были обеспокоены исключительно судьбой своих трубок.

После прессинга в столовой в батальон со смены Лёня шёл с опаской.

Опасения не оправдались. Никто в его адрес слова не сказал. Все молчали. Потому’ что все стояли в двухшереножном строю на очередном комбатовском построении и сказать ничего не могли.

Но зато потом каждый счёл своим долгом высказать в адрес Рыськова какую-нибудь гадость. Ещё бы, телефончики же драгоценные отобрали! Никто к нему’ пальцем не прикоснулся - вдруг пожалуется. Но психологическое давление было колоссальным. При этом командармов карательного отряда большинство, наоборот поддерживало и сочувствовало им.

Великолепная пятёрка меняла друг друга в нарядах. Периодически то одни, то другие оставались на вторые сутки.

Через неделю Кузьмин отправился в подчинённую часть в Ивангород. Сложно сказать, было ли это наказанием. Ходили слухи, что Ивангород - это просто курорт для срочника.

Душу любой компании Саню Васютина через месяц отправили в Заполярье, на финскую границу, медведей развлекать.

А ещё через месяц часть покинул и Макс Иванов. Он отправился вязать скотчем солдат в Таманскую дивизию. Если получится.

Олега Петренко оставили в части. Но в увольнения он до дембеля больше не ходил, а напоследок получил незабываемую характеристику’, с которой дорога разве что в тюрьму’.

Димон Остряков, постояв несколько раз дневальным через сутки, был, кажется, прощён и больше в обвинительных речах Скрипки не упоминался. Зато Лукичеву комбат ещё часто в дальнейшем грозил кулаком и называл его разбойником. Но поймать с поличным за незаконными действиями так и не смог.

Лёня Рыськов после этого случая пробыл в батальоне меньше месяца. Вскоре за рукоприкладство в отношении солдат младшего призыва на север решили послать Дениса Короленко. А заодно вместе с ним отправили туда и Рыськова. Жертва и нарушитель поехали в одну часть в одном вагоне.

Потому что офицерам было не важно, кто прав, кто виноват. Важно было только, чтобы всё шло тихо и без происшествий. А поэтому от любых возмутителей спокойствия старались поскорее избавиться - будь то виновный или пострадавший.

Кстати, и в подчинённых частях действовал аналогичный принцип. Поэтому’ к нам в батальон сначала прибыл парень из Псковской области, задействованный в нарушении дисциплины, а уже под дембель к нам перевели ожидающего суда ефрейтора Винокурова.

Судить его должны были за то, что он сломал нос своему’ сослуживцу* -того же призыва, кстати. То, что это был ответный удар, а пострадавший был человеком, мягко говоря, неадекватным, в то время как Винокуров, наоборот, нормальным парнем, похоже, никого не интересовало. Чем закончился процесс, не знаю. Когда я увольнялся в запас, Винокуров продолжал ездить на судебные заседания.

Иванов с Васютиным были представлены идеологами дедовщины. Хотя Иванов, помимо инцидента с Рыськовым, ни в каких порочащих его делах замечен не был, а Саня Васютин и вовсе славился своим добрым нравом и готовностью выручить. В то же время в батальоне было полно сволочей, которым комбат пожимал руку и объявлял благодарность перед их увольнением в запас, в то время как молодёжь шарахалась от них в ужасе, ожидая фразы «Упор лёжа принять!» или очередной порции издевательств. Четыре козла отпущения были признаны виновными во всех смертных грехах. А те, кто действительно имел амплуа гондона и сволочи, оставались не при делах и даже в почёте. Стоит ли удивляться, что в армии не удаётся победить дедовщину’?

Уставщина

Однако и при полном отсутствии неуставных взаимоотношений армия остаётся малопривлекательным местечком. Свести с ума солдата можно не только незаконными издевательствами, но и издевательствами вполне законными.

Речь о внутреннем порядке. Штука, безусловно, необходимая. Но в армии, как и всё, принимает абсурдный характер.

Абсурдный характер внутреннему порядку в отделении узла связи придавал его командир, уже известный нам рядовой Дмитриев. Каждый день он, как и командиры других отделений, начинал с унизительной процедуры утреннего осмотра.

Особенно трепетное отношение в армии к подворотничкам. Поскольку' воротник - самый быстрозагрязняемый элемент одежды, то на его внутреннюю сторону полагалось пришивать полоску белой ткани. А по мере её загрязнения - отрывать и пришивать на её место новую. Вполне разумно. Вот только подворотнички требовали менять не по мере загрязнения, а ежедневно. Дмитриев внимательно заглядывал за шиворот каждому солдату и, если находил сероватый оттенок на каком-то участке, то подшива непременно отрывалась, а солдат получал замечание. Замечания, как правило, имели форму банки.

Далее обыскивались карманы. Всё их содержимое выкладывалось в кепку7. И каждый лишний элемент также наказывался банкой.

Потом проверялось, как сверкает бляха, заправлены ли шнурки, на месте ли клеймения, не слишком ли длинные волосы (не хиппует ли солдат), подстрижены ли ногти, постирана ли форма, на каком расстоянии закреплены эмблемы на воротничке - и так далее. Банки следовали и за недостаточный блеск обуви, и за неподведённое клеймение, и за малейший намёк на щетину.

Атмосферу абсурда происходящему придавала проверка платочков с расчёсками. В кармане на левом рукаве полагалось хранить аккуратно сложенный уставной платочек и небольшую расчёску7. Зачем солдату7, у которого длина волос составляет три миллиметра, расчёска? Правильно, незачем. А поэтому7 платочек с расчёской упаковывался в полиэтиленовый пакетик, который либо запаивался зажигалкой, либо заклеивался скотчем. И каждый день проверялось, хорошо ли заклеен этот пакетик.

Ещё одно аналогичное явление - иголки с нитками. В кепке или шапке полагалось в установленном месте три иголки. На одну7 наматывалось семьдесят сантиметров вдвое сложенной белой нитки. На другую - чёрной или зелёной. Третья оставалась пустой. При этом порядок тоже был строго установленный: белая, пустая, чёрная. Правда, потом вдруг оказывалось, что сверху должна быть чёрная, а снизу7 белая. Потом - что чёрная посередине, а пустая снизу. А потом - и вовсе что иголки должны идти слева направо, а не сверху7 вниз. Пока нами живо обсуждался вопрос расположения иголок в шапке, родина наивно думала, что мы её защищаем.

Но самое абсурдное изобретение Российской Армии - это кантик. Солдатам полагалось сбривать волосы на затылке, делая ровную горизонтальную линию, ограничивающую рост волос сзади. Полученная трапециевидная картинка и носила название кантика. И за плохо выбритый затылок следовало такое же замечание, как и за плохо выбритый подбородок. Притом что качество зависело не от тебя, а от того, кто тебе этот кантик делал - потому как самому себе водить бритвой по затылку, делая ровную линию, весьма проблематично.

Всё это касается внешнего вида солдата. А после утреннего осмотра проверялся ещё и внешний вид спального расположения.

Требовалось, чтобы линия на одеялах шла ровно. Для этого солдаты брали нитку; протягивали её по шести стоящим друг за другом кроватям и тянули все одеяла, выравнивая линии на них по этой нитке. Затем по одной линии выставлялись и двадцать четыре табуретки. Полотенца навешивались на спинку7 кровати на расстоянии двух пальцев от стойки и разрезом к окну7. Определённым образом расставлялись тапочки под кроватями. Тапочки имели установленное клеймение - что, конечно, не спасало от их воровства.

Боевая подготовка

На нижние перекладины кроватей натягивались ножные полотенца.

И вот кубрик готов. Постели застелены как положено. Одеяла натянуты и выровнены по линии. Табуретки стоят ровно. Все тапочки с клеймениями аккуратно стоят под кроватями. Лицевые полотенца висят разрезом к окну. Ножные полотенца натянуты. Рай для перфекциониста! Теперь Россия в безопасности.

Известно, что большинство вернувшихся из армии парней в один голос с теми, кто там не был, призывают: «Не ходите в армию! Делать там нечего!»

Возникает вопрос: а чем же молодёжь целый год занимается, если в армии делать нечего? Тем более, как любит говорить старший прапорщик Передрий, «солдат не должен сидеть без дела, потому что если солдату нечем заняться, он сразу начинает думать о выпивке». Ну а я добавлю, что от безделья появляются и подобные вышеописанным развлечения, после которых кого-то переводят в другую часть, кто-то попадает на скамью подсудимых, кто-то отправляется в госпиталь, а кто-то - на тот свет.

С другой стороны: а что делать с таким вот стадом из ста с липшим человек? Ответ на этот вопрос знает управление боевой подготовки. Чтобы призывная армия оправдывала своё существование, министерством обороны было создано многотомное издание программы боевой подготовки солдат -на каждый вид войск своя книга.

В частности, для войск связи предназначена книга под номером семь. В ней изложены темы по различным видам подготовки. Это и работа на средствах связи, и изучение устройства аппаратуры, и развёртывание станций, и основы защиты государственной тайны, а также упражнения контрольных стрельб и нормативы метания гранат, строевые приёмы и защита от средств массового поражения, правила строительства оборонительных сооружений и принципы ориентирования на местности. Особое место отводится физической подготовке. Внимание уделяется и общей эрудиции личного состава, и для расширения кругозора проводится общественно-государственная подготовка, воспитательная работа и занятия по изучению общевоинских уставов. Короче, у солдата не остаётся ни минутки свободного времени: он передаёт радиограммы и ремонтирует кабельные линии, бегает десятикилометровые кроссы и стреляет по мишеням на полигоне, ориентируется на пересечённой местности и мастерски использует средства маскировки, выполняет на плацу’

строевые приёмы и за пару секунд надевает противогаз. А также является знатоком норм уставов, военно-политической обстановки и истории родной страны. Он подтянут, опрятен и твёрд в убеждениях. Короче, простой дворовый паренёк за год службы становится универсальным солдатом с безупречной послужной характеристикой. Охуенным военным.

В идеале армия должна быть такой. Именно такой её себе представляют сторонники призывной системы и те немногие пареньки, которые всё ещё хотят служить. Именно такая армия будет оправдывать своё существование, и служба в ней не будет пустой тратой времени. Возможно, когда-то армия такой и станет. Тогда достаточно будет даже не года службы, а нескольких месяцев, чтобы по праву’ считаться защитником отечества. Пока же там не даётся и половины того, что необходимо призывнику для полноценной боевой подготовки. Так что даже полузащитник отечества - это громко сказано. Пока армия - это скамья запасных, а общество - и вовсе телеболельщики.

Почему так?

А просто вести боевую подготовку, в общем-то, некому7. Армия -не институт. Офицеры - не педагоги. Контрактный состав батальона целыми днями сидит на комбатовских многочасовых совещаниях. Работникам узла связи хватает дел в своём андеграунде. Штабные офицеры зарылись в бумагах у себя в кабинетах и с личным составом вообще не пересекаются. Ну а срочники предоставлены сами себе.

Но, как мы выяснили, бездельничать солдат не должен. Поэтому7 для всех находят иные занятия.

Проще всего зимой. Все вооружаются снегоуборочными лопатами и гребут снег. Ежедневно возле дорожек части непрерывно растут снежные стены.

Однако куча снега по армейским понятиям ещё не является сугробом. Сугроб, чтобы его, не дай бог, не спутали с обыкновенной кучей снега, имеет опознавательные знаки. Поэтому7 когда весь снег сметён, перед солдатом встаёт следующая важная задача - на высоте около метра от земли сделать ступеньку в полметра глубиной. Она облагораживает кучу снега, делая её настоящим, полноценным Сугробом. Работы ещё на пару-тройку7 часов - в зависимости от длины сугроба.

А потом, третьим действием этого театра абсурда, начинается... перестановка сугробов. То есть сугробы грузят на лопаты и переставляют с места на место. А точнее, их верхнюю часть. Потому7 что возле дорожек высота снега значительно больше, чем в отдалении - снег ведь бросают рядом, не слишком далеко. И поэтому7 вооружённые лопатами срочники забираются на эти снежные горы - и начинают, проваливаясь, выравнивать их верх, чтобы он был гладким, а уровень снега - везде одинаковым. Родина в безопасности, пока сугроб имеет гладкий верх.

Весной работы тоже хватает. Потому7 что всплывают подснежники. В выровненные уставные сугробы охотно закапываются бычки, конфетные фантики, обёртки от шоколадок, пустые бутылки, презервативы и многое другое - не без помощи срочников, разумеется. А по мере таяния весеннему7 солнцу7 являют себя всё новые и новые слои мусора. По глубине, на которой этот мусор был закопан, можно определить примерную дату7 выброса. И солдаты, схватив вёдра, отважно бросаются на борьбу с подснежниками, пока не сойдёт последний слой снега. А в остальное время личный состав вооружается ломами и металлическими лопатами и принимается долбить лёд, чтобы ускорить долгожданный процесс весеннего возрождения асфальта. Приближение весны - важнейшая задача Российской Армии.

Осень встречает солдат опавшей листвой. Эта дрянь отнимает гораздо больше времени, чем снег. Если снег охотно поддаётся лопате, то листва граблям сопротивляется отчаянно. Да и грабли нечасто оказываются целыми. И срочники, как муравьи, копошатся под деревьями, укрываемые моросящим октябрьским дождём, формируя очередные мусорные кучи, состоящие из опавших листьев. И вот, через несколько часов, когда дорожка, кажется, полностью расчищена, и кучи можно грузить на одеяло и тащить на мусорку, спящий всё это время ветер вдруг просыпается и своим задорным порывом

снимает со всех деревьев очередные порции разноцветных листьев. Листья плавно опускаются на только что тщательно прометённую дорожку, а с лиц солдат также плавно сходят улыбки. И вот уже вновь личный состав снуёт с граблями, как муравьи, кучи вырастают, а ветер опять ждёт возможности преподнести срочникам сбою очередную подлость.

Как мы видим, три четверти года для солдата есть работа. Однако это вовсе не означает, что летом солдату нечем заняться. Наоборот, поскольку зима, весна и осень заняты, вся работа приходится на лето. Это может быть, к примеру, прокладка новых водопроводных труб, или натягивание колючей проволоки, или ремонт помещений, или расчистка антенного поля - да мало ли дел найдётся в Российской Армии!

Забавно было смотреть на стенгазету, где указывались задачи, поставленные на месяц. Этими задачами было: не допустить гибели личного состава, не допустить травматизма личного состава, не допустить грубых нарушений воинской дисциплины, не допустить срывов в организации боевой подготовки - и так далее. То есть, цель нашей службы заключалась в том, чтобы никто из нас не погиб, не пострадал, не нарушил... Для этого нас и призвали в армию.

100-101 / 156 < >

Расписание занятий

Но формально боевая подготовка ведётся непрерывно. И чтобы никто в этом не сомневался, каждое подразделение пишет расписание занятий. В нём перечисляются все виды подготовки. Пять часов физухи ежедневно. Четыре часа общественно-государственной подготовки в неделю. Ну и так далее. Расписание, конечно, не соблюдается. Более того, его даже не читают. Смысл от расписания такой же, как от платочков с расчёсками в нарукавном кармане.

И мне выпала честь каждую неделю готовить этот важный документ. Занимался я этим буквально до самого последнего дня пребывания в армии.

Процесс, как выяснилось, довольно творческий. Дело в том, что двухсторонних бланков формата А2, как правило, не хватало на перечисление всего, чем мы должны заниматься в течение недели. Поэтому сокращение всех записей я делал на своё усмотрение. Боясь перестараться, я всё равно порой не укладывался в заданный формат, поэтому бланки часто подклеивались и превращались в портянки, высота которых значительно превосходила ширину.

Особым удовольствием было получение плана общественно-государственной подготовки. Его составляла инструктор по профилактике правонарушений Яна Ивановна. Как и весь гражданский персонал, она была человеком очень приятным - на фоне военных тем более. Но главным удовольствием было даже не общение с ней. Просто в отделе воспитательной работы помимо неё базировалась также юрисконсульт Оля, девушка лет двадцати пяти от силы. И за планом воспитательной работы я всегда шёл как на праздник, в надежде лишний раз на неё полюбоваться.

Написать расписание было делом техники. Куда сложнее было собрать на нём все необходимые подписи. И занимало это порой ещё больше времени. Расписание следовало согласовать со всеми, кто проводит занятия. Вернее, должен проводить. Поэтому после написания я пускался в путешествие по кабинетам штаба. Вскоре моя рожа там примелькалась, и я стал без стеснения останавливать в коридоре заместителя начальника штаба и заходить без стужа к дежурному по бригаде.

Сложнее обстояло дело с офицерами батальона. Замполит в батальоне был на два месяца моложе меня, только что окончивший училище лейтенант. Срочники общались с ним как с дружбаном, обращаясь по имени и на «ты». Он был не прочь пошутить. И стал на правах прикола требовать у меня полтинник за каждую роспись. А расписывался он следующим образом: ставил маленькую закорючку, после чего круговыми движениями принимался её замалёвывать. И вскоре он принялся требовать полтинник уже за каждый виток росписи. Я отвечал, что отдам, как только сосчитаю количество витков.

- Долго считать придётся, - констатировал замполит.

- Так точно, - отвечал я. - До дембеля.

И уходил считать.

А вот зам по вооружению быт проще. Он не требовал полтинники и не изощрялся с росписью. Он просто посылал меня на три буквы.

- Товарищ майор, разрешите войти!

- Иди на хуй! Не видишь, я занят!

Примерно таким был мой стандартный диалог с зампотехом. Впрочем, он действительно быт всегда занят. Сидя у себя в кабинете, он неизменно курил и играл в «Варкрафт». Настоящих боевых действий не было, так что он упражнялся в военном деле на компьютере.

Трудности были и с отделом боевой подготовки, где расписание следовало согласовать. Его начальник был довольно странным персонажем. Он, вроде, в отличии от нашего зампотеха, солдат никогда не посылал, не орал на них и не издевался. И всё же он смотрел на них как на говно. Стоя у него в кабинете и выслушивая его замечания, я неизменно ощущал себя маленькой кучкой дерьма. И потом долго не мог от этого ощущения избавиться. В армии вообще сложно избавиться от этого ощущения.

Последним этапом в сборе подписей быт визит к комбату. Немногие военнослужащие могли похвастаться тем, что бывали в его кабинете

и возвращались живыми. Даже майор Александров старался заглядывать к нему как можно реже и при любом удобном случае отправлял на растерзание меня.

Комбат всегда находил в расписании кучу ошибок. Иногда он их прощал, но бывали случаи, когда приходилось писать новое расписание. Делалось это, как правило, ночью - за неимением времени, - и как-то раз я даже заночевал на узле связи в процессе написания. Два раза я заходил среди ночи в кабинет к комбату, он находил в расписании очередную порцию ошибок и будил своим криком весь батальон. Я под сочувственными взглядами проснувшихся сослуживцев возвращался на узел и писал расписание по новой.

Наконец подписанное с горем пополам расписание вывешивалось. Висело без дела и спустя неделю заменялось новым. Старые бланки складировались на узле связи. Как-то раз их даже потребовали неожиданно предъявить в управление боевой подготовки округа. А я, было, хотел их выкинуть за ненадобностью.

Но помимо расписания занятий был и ещё один бесполезный документ -журнал боевой подготовки. В нём фиксировались все проведённые якобы занятия и собирались подписи проводивших. Надо сказать, что подписи военных - это порой просто произведения искусства. Практически все офицеры обладали шикарным почерком. Автограф комбрига занимал площадь в несколько квадратных сантиметров. Начальник штаба отбрасывал изящный завиток от первой буквы своей фамилии. Зам по тылу, начпрод и начальник продсклада имели практически одинаковые тыловые подписи, напоминающие вологодские кружева. Красивые вензеля вырисовывал на бумаге и командир шестой роты. Роспись старшего инженера батальона отличалась уверенностью и динамичностью. Зам по вооружению снабжал автограф элегантными закорючками. Почерк бригадного замполита представлял собой прямую линию, из которой то тут, то там торчали палки, обозначающие разные буквы, которые угадывались в зависимости от их длины и направления. Словом, журнал боевой подготовки можно было листать как альбом живописи, любуясь оставленными в нём автографами.

А вскоре я обратил внимание, что и моя подпись, ранее представлявшая собой маловразумительную рогульку, стала обретать некое изящество и даже красоту и к концу службы уже представляла вполне достойный военнослужащего автограф. Так что год службы всё же прошёл не зря -в армии я научился красиво расписываться.

Был в пятой роте персонаж, который пытался свести к минимуму своё пребывание в подразделении. В батальоне творился всяческий беспредел, там шатался злой Медведь и другие не менее отмороженные персонажи - словом, расположение батальона было малопривлекательным местом. Куда более уютным местечком была санчасть. Саночка, как ласково её именовали. И вот он, будучи в товарищеских отношениях с фельдшером, при любом удобном случае туда ложился и уговаривал врачей, чтобы его подольше не выписывали.

В санчасти было хорошо. Там можно было валяться и ничего не делать -о чём ещё мечтать! Нет, конечно, если твоё состояние было удовлетворительным, то там тоже приходилось проводить и уборку, и ПХД, да и дедовщина, в общем-то, сохранялась - опять же, в отношении тех, чьё состояние не было сильно тяжёлым. И всё же в саночке было хорошо.

Но было ещё одно местечко, более привлекательное, чем санчасть -четыреста сорок второй окружной военный клинический госпиталь. Когда в санчасти не было мест, то партии больных отправлялись туда.

И вот как-то раз у меня сильно поднялась температура. Я чувствовал себя второклассником, который по болезни освобождён от посещения школы. То есть испытывал огромную радость.

И как раз в санчасти не было мест. Меня положили на ночь на койку в процедурной, а с утра, констатировав ангину, отправили в госпиталь вместе с ещё пятью больными.

После казармы госпиталь казался райским местом. В столовой давали котлеты и фрукты. В отделении дежурили молоденькие медсёстры. Врачи обращались с нами как с людьми, а не как с военными. Между собой отношения также были прекрасными, вне зависимости от срока службы.

Спишь в своё удовольствие. Родственники привозят конфеты и прочие вкусняшки. Телефоном пользуешься, сколько влезет. Никто не требует выравнивать одеяла по линии, не проверяет тумбочки и карманы, не отрывает подворотнички. Всё, что требуется, - с утра сходить на уборку территории, в обед - помочь принести пищу; а по субботам - поучаствовать в мытье больничных помещений. Не жизнь, а сказка!

И только одно омрачало наше беззаботное существование - мысль о том, что болезнь когда-нибудь кончится и нас выпишут. Правда, некоторым удавалось продержаться в госпитале не один месяц, а кто-то и вовсе ложился до самого дембеля. Потому что, помимо медперсонала, штатных работников в госпитале практически не было, и все работы выполняли сами срочники. Госпиталю хорошо - бесплатная рабсила. Срочникам ещё лучше - никаких утренних зарядок, никакой уставщины, никаких военных, несколько часов работы в день, а остальное - как в доме отдыха.

Вот только была одна проблема. В части ой как не любили тех, кто слишком долго гасился в госпитале. Не любили их и сослуживцы, и офицеры. Когда один персонаж вернулся из рабочей команды, проведя в госпитале восемь месяцев, каждый счёл своим долгом на него наехать. Как представители своего призыва, так и молодёжь. А уж деды и вовсе сделали бы из него котлету; если бы не уволились к тому моменту.

Почему-то своих друзей на гражданке, которые уклонялись от армии, никто из моих сослуживцев не критиковал. Зато тех, кто уклонялся от службы уже после призыва, здесь за людей не считали.

Поэтому; проведя в госпитале десять весёлых дней, мы отправились обратно в часть, в надежде ещё сюда вернуться. Мне удалось побывать там второй раз, примерно через месяц. Ещё десять дней я провёл, кушая конфеты, валяясь на кровати, читая книжки, а в качестве общественного поручения развозил по палатам пищу. И снова уехал в часть. С тех пор в госпитале я не был. Но сохраняю о нём тёплые воспоминания - одни из немногих тёплых воспоминаний об армии.

Полевые учения

Главным событием батальона связи был традиционный полевой выход. Он проводился дважды в год: в августе-сентябре и в марте-апреле. Весь батальон поднимался по тревоге и с утра пораньше выезжал в район развёртывания. Оставался в части лишь необходимый минимум солдат для дежурства на постах и заступления дневальными, да пара офицеров, меняющих друг друга в качестве ответственных по батальону. Фактически, в батальоне наступали выходные.

В полях же было не до отдыха. Там разбивали палаточный городок. Выставляли посты КПП и грибок дневального. Развёртывали полевой узел связи. Прокладывали полевые кабельные линии. Налаживали телефонную связь. Вели телеграфный обмен. Проводили радиотренировки. Дежурили на постах. А в остальное время - собирали грибы, сражались со змеями, толкали гирю, подтягивались на турнике, организовывали концерты творческой самодеятельности - словом, скучать в полях не приходилось.

Ночью офицеры согревались алкоголем и навеселе пробовали настроить радиорелейную станцию. А срочники пытались протопить палатки и зарабатывали себе температуру, кашель и насморк. После возвращения из полей половина батальона ложилась в санчасть.

Замполит сбрасывал писарям фотографии полевого выхода, я утаскивал их на узел связи, и там, притаившись в радиобюро, дежурная смена листала фотки на ноутбуке и вспоминала, как это было.

Тем, кто остался в батальоне, также было что вспомнить. Пользуясь отсутствием офицеров, старослужащие устраивали алкогольные посиделки. Вначале пустые бутылки из предосторожности прятались на дно муторного бака и в иные тайники. Но когда все достаточно напивались, об осторожности забывали, и мусор летел прямо из окна. На следующий день начальник узла и начальник связи, майор с подполковником, топтали разбросанные под окнами батальона пустые банки и бутылки и качали головами. Но поскольку' дел у них и без того хватало, употребление спиртных напитков личным составом оставлялось без внимания.

Как-то раз даже комбриг решил собственной персоной посетить наш батальон. Мучающиеся похмельем деды, вопреки команде «подъём», валялись на койках, ответственный по батальону' куда-то свалил, а дежурный бегал по казарме, безуспешно пытаясь хоть как-то заставить личный состав соблюдать воинскую дисциплину. Толстый поглядел на творящийся бардак, сказал, как обычно, ряд невнятных слов дежурному и покинул расположение. Видимо, сам он тоже быт с бодуна.

Чтобы занять днём личный состав, его отправили за территорию части делать веники. Мы разбрелись по антенному' полю и принялись рвать черноплодку: Несколько человек, воспользовавшись кратковременной

свободой, побежали в магазин за бухлом. Остальные пытались нарвать веток для веников, но довольно вяло. В конце концов, все развалились на траве под антеннами и стали копаться в своих мобильниках, покуривая сигареты. В итоге вместо обещанных девяноста шести веников в батальон было принесено не больше двадцати. Но это никого особенно не волновало, да и веников этих я с тех пор ни разу не видел.

Поскольку' никаких работ в батальоне в ходе полевого выхода не делалось, в день приезда всех одолела паника. Оставшийся в расположении личный состав принялся носиться по казарме и в спешке доделывать всё, что было запланировано, в ужасе ожидая приезда Скрипки. Но комбат, видимо, уже выдохся в полях и даже не обратил внимания на творящийся в расположении бардак.

По итогам выхода провели разбор полётов. Быт объявлен конкурс на лучшего специалиста и лучший экипаж. Лучшему специалисту' комбат пообещал в качестве приза снять шлюху с Просвета. Так что стимул быт. Однако, видимо, лучших в ходе учений выявлено не было, и приз никомуне достался. Не заслужили мы продажной любви. Тем не менее, некоторые всё же получили благодарности и даже звания по итогам полевого выхода.

На этом всё и закончилось. Батальон вернулся к повседневной жизни в ожидании следующего выезда в поля. А на носу была уже итоговая контрольная проверка.

Итоговая проверка

Несмотря на то, что боевая подготовка фактически не велась, личный состав должен был показать, чему в армии научился. Для этого дважды в год производилась итоговая контрольная проверка. Впрочем, экзаменация личного состава была такой же формальной, как и обучение. И вот как она проходила.

Предваряла итоговую проверку7 сдача физических нормативов. На это выделялась целая неделя, и физо сдавали все, вплоть до комбрига. Все подтягивались, бегали кросс и стометровку7. Впоследствии у многих солдат можно было обнаружить на кителе значки с пометкой «воин-спортсмен» и указанием категории. Физподготовке в армии уделяется особое внимание, поэтому7 её сдача была настоящей и объективной. В отличие от сдачи большинства других дисциплин.

Остальным контрольным занятиям посвящалась следующая неделя. Открывалась она строевым смотром бригады. После него все подразделения, проходя торжественным маршем вокруг плаца, должны были пропеть свою песню. В оценке строевой песни учитывалась как правильность мелодии, громкость и слаженность пения, так и сам характер песни, её «ратная направленность и верность боевым традициям». Конечно, никто всерьёз не придавал этому7 значения, однако подобный норматив имел место.

А затем начиналась, собственно, сдача строевой подготовки. Наше подразделение совместно с управлением батальона выстроилось на дорожке возле санчасти под деревьями. На деревьях птицы свили гнёзда, и подобные гости этих птиц не устраивали. Поэтому7 они приготовились к бомбометанию. Вскоре птичий помёт был у одних на кепке, у других в волосах, у третьих на спине, у четвёртых на обуви. Выражение «чистые погоны - чистая совесть» к стоящим в строю рядовым применить уже было нельзя, поскольку7 на погонах у многих красовались белые звёзды - у кого младшего лейтенанта, у кого майора, а у кого и генеральские. А один особенно мощный бомбардировщик присвоил одному7 из нас звание маршала.

Пока птицы занимались артобстрелом, зам начальника штаба производил проверку7 наших талантов в умении изображать робокопов и перехватывать автоматы из одного положения в другое. Завершилась проверка устным опросом знаний строевого устава, после чего мы отправились чистить форму7.

На этом настоящие проверки с обоснованными оценками закончились. Всё остальное выполнялось скорее формально. Ответы на вопросы по защите государственной тайны, инженерной и военно-медицинской подготовкам дружно списывались с учебников, и оценка зависела лишь от того, сколько информации удастся найти в пособиях. А тем, кто, будучи в наряде или на смене, пропустил сдачу7, оценка выставлялась от балды. По общественно-государственной подготовке и вовсе никто ничего не сдавал, а замполит просто выставил наугад оценки всему7 батальону7.

Во вторник с утра были сформированы бригады для развёртывания аппаратных. И до обеда солдаты, как муравьи, вертелись вокруг машин, поднимая на время антенны и заводя бензо-электрические агрегаты. После полей это было для них привычным делом.

А на следующий день сдающие проверку связисты оккупировали узел связи. Дежурные по связи начали консультироваться с механиками постов и, как школьницы, подсказывать друг дружке правильные ответы.

Пока связисты разбирались с аппаратурой, водительский состав поехал на автодром сдавать вождение. Один парень, у которого не было прав категории «С» (да и категорию «В» он кое-как получил перед самой армией), впервые сел за руль грузовика. Причём ему7 доверили не какой-то там ЗиЛ или ГАЗик, а сразу целый КамАЗ. Все перекрестились, и Вася дал газу7. Машина взревела и рванулась с места. Стрелка спидометра резко дёрнулась к отметке «40». Все попрыгали в укрытия, а Вася повёл своё авто по пересечённой местности. Камни летели из-под колёс, мотор ревел, распугивая всё живое, а солдаты в страхе наблюдали за движением. Наконец Вася проехал свой крут и, едва не сбив экзаменатора, резко затормозил, обдав всех пылью. Дверь распахнулась, и мы увидели его гордую улыбку7 до ушей. С видом пилота

испытателя, выполнившего мёртвую петлю на новом МиГе, Вася спрыгнул на землю и доложился о выполнении упражнения. А спустя пару часов говорил всем в батальоне: «Я водил КамАЗ! Это было круто!».

Завершала итоговую проверку поездка на полигон и сдача упражнения контрольных стрельб и навыков обращения со стрелковым оружием. Народу’ было много, времени - мало. Поэтому’ сдать норматив прицеливания, неполную разборку/сборку автомата и метание гранат успели далеко не все. Поскольку’ на полигон мы приехали часов в десять вечера.

Но отстрелялось сто процентов приехавших. Включая тех, кто ещё ни разу не стрелял. То и дело с огневого рубежа раздавалась матерная брань комбата, когда с автоматом подбегал очередной новичок.

Даже в дневное время разглядеть мишени на таком расстоянии было непросто. В тёмное же время суток многие вообще не видели, в какой момент загораются огоньки, и не знали, когда стрелять.

Я подбежал к огневой позиции, пристегнул магазин, передёрнул затвор и доложился комбату о готовности.

- Огонь! - посоветовал комбат.

Я стал снимать автомат с предохранителя. Вдалеке возникли огоньки, которые я со своей близорукостью, конечно, не разглядел. Рычаг предохранителя не поддавался. Наконец он соскочил и ушёл в положение одиночной стрельбы. Я стал переводить его в режим стрельбы очередями. Рукоятка проскочила его и поставила автомат обратно на предохранитель. Я вновь надавил на рычаг. Он опять ушёл в положение одиночных выстрелов. Я аккуратно поддел его и, наконец, смог удержать в режиме автоматической стрельбы. Упёр приклад и начал всматриваться вдаль в поисках мишени. Огоньки к этому’ моменту’, конечно, уже погасли.

- Пока ты там возился, перед тобой хуй высунули, по губам тебе поводили и спрятали обратно. А ты ничего и не заметил, - прокомментировал ситуацию комбат.

- Так точно, - беспомощно согласился я.

С соседней огневой позиции раздалась стрельба

- Ну, бля! - заорал комбат. - Хули ты не стреляешь, придурок?! Вон мишень, ёпт!

Я наугад пустил очередь.

- Ну! Ещё давай, бля! Ты ж её не поразил, долбоёб!

Я снова пустил наугад очередь. Потом ещё одну. Потом ещё.

- Ну и куда ты шмоляешь? - вежливо осведомился комбат.

Я понял, что мишень уже ушла, и стал ждать. Слева вновь раздались выстрелы. Я последовал примеру товарища и стал стрелять в темноту’, делая вид, что целюсь.

Выстрелы слева прекратились. Я тоже перестал стрелять. Краем уха я услышал, как солдат с соседней позиции доложился об окончании стрельбы. Я сделал то же.

- Оружие к осмотру, - предложил комбат.

- А... - я замялся, — у меня там ещё остались патроны...

Комбат выдержал красноречивую паузу.

- Ну, и что будем делать? - сквозь зубы поинтересовался он.

Я подумал. Больше всего мне хотелось пустить очередь в комбата. Убедившись, что мишеней больше не появится, я расстрелял в ночную пустоту остаток магазина и предъявил его к осмотру.

- Осмотрено, - устало отозвался комбат. - Иди, докладывайся.

Примерно так многие и сдавали стрельбу. Речи не было о том, чтобы поразить мишени. Достижением было уже просто продемонстрировать умение обращаться с автоматом.

На следующий день я, сидя в кабинете начальника узла связи, переписывал только что придуманные им результаты стрельб в ведомости. Двойки стыдливо заменялись тройками. Вскоре заполненные ведомости отправились на подпись к комбату. И вернулись неподписанными. Майор Александров скромно нарисовал себе троечку, как и большинству солдат. Комбат был этим недоволен. Он потребовал изменить тройку на четвёрку’. Александров

послушно улучшил себе норматив и поставил «четыре». Поскольку майор руководил стрельбами на соседнем с комбатовским огневом рубеже, сам он норматив не сдавал.

Штатный стихоплёт

Для учебной роты итоговая проверка была выпускным экзаменом. После её окончания сотню курсантов учебки должны были раскидать по другим частям и подразделениям, оставив в ней лишь тринадцать человек на смену былым сержантам.

В наш батальон из учебки поступило не слишком много людей. Но были среди них вызывающие интерес персонажи.

Самыми заметными были Троцыки. С братьями-близнецами Троценко я до присяги был в одном взводе. «Что это за братья с бешеными глазами?» -спросила моя мама, увидев их на присяге. Действительно, глазки у братьев были шальные. Да и характер тоже. По уровню нахальности они могли дать фору даже знаменитому’ Хабиби. Смотреть на их выпендрёж было очень забавно. Проходя вдоль строя, они любили к кому-нибудь прицепиться и начать подшучивать. Вдвоём это у них лихо получалось.

Контрактницы с узла связи едва не падали в обморок, когда, длительное время общаясь с кем-то одним из них и не зная, что у него есть брат-близнец, вдруг в один прекрасный день видели их вместе. Они и по отдельности-то были невыносимы, а вдвоём становились и вовсе всеразрушающей силой. Вскоре дежурные по связи стали просить не ставить близнецов на дежурство вместе - не было тогда покоя на узле.

Тем не менее, парнями они были всё же хорошими, справедливыми и готовыми прийти на помощь. Поэтому’ в батальоне быстро со всеми подружились.

А вот Кирилл Смолячков друзьями в батальоне не особенно обзавёлся. Нет, он тоже был парнем хорошим и отзывчивым. Вот только уж больно необычным для армии.

Прославился он ещё в учебке - тем, что постоянно писал стихи и песни. Его перу, например, принадлежала песня учебной роты. Он писал стихи сержантам ко дню рождения. Он написал песенку’ о майоре Гое и о жизни солдата в учебке со словами «Туалетной бумагой солдат орудует ловко, если на ужин давали перловку’».

В его творчестве фигурировала не только армия. Были у него, к примеру, стихотворения и на философские темы, и на социальные, и просто о жизни. Что-то - откровенно неудачное, что-то - с претензией на гениальность. Что-то - завершённое, но по большей части - недописанное. Всё это коллекционировалось в тетрадке с пометкой «WoMM» - World of Му Mind.

Такого человека нечасто встретишь на гражданке, а в армии это и вовсе редчайший экземпляр. Поэтому’ я решил наладить с ним контакт.

Как-то раз нас повели в клуб слушать речь отца Дмитрия в честь дня народного единства. Рядом с Смолячковым обнаружилось свободное место, которое я занял.

- Здорово, - проявил я вежливость и протянул руку.

- Здорово, - проявил вежливость Смолячков, удивлённо пытаясь вспомнить, кто я такой.

- Ну что, часа на два лекция, поспать можно, - заговорил он, вспомнив. Или не вспомнив.

- Да, но вообще интересно послушать, - заметил я. - Он всё-таки хорошо говорит, хоть и об одном и том же.

- Ты верующий, да?

- Не-а. Но с батей с этим во многом согласен.

- А я вот, вроде, верующий, крещённый, в церковь хожу иногда. Но как-то... не знаю... Вообще мне из всех религий, с которыми я знаком, по душе больше всего не христианство. Мне больше всего нравится...

- Буддизм, - закончил я.

- Да, - согласился Смолячков без тени удивления. - Как-то философия буддизма мне наиболее близка - там, восьмеричный путь, страдания, избавление от желаний как путь к нирване и всё такое.

- Но вообще христианская философия тоже довольно хороша, по-моему. Если бы все ею руководствовались, то давно был бы мир во всём мире. Хотя

и там, конечно, есть свои...

В этот момент в зал вошёл священник, не дав мне покритиковать христианство. Мы стали слушать и делать комментарии. Так мы познакомились.

- А ты, оказывается, хороший человек, - удивлённо заметил Смолячков, когда мы выходили.

- А ты, оказывается, тоже, - без особого удивления сообщил я.

Так мы подружились.

- Вот иной раз присядешь в курилке, - говорил Смолячков в стиле Гришковца, - вокруг все орут, курят, матерятся, а я вот посмотрю на небо -и сразу вся эта суета вокруг кажется какой-то мелкой, несущественной, и сам себе тоже кажешься таким маленьким на фоне этого неба.

- И сразу, - продолжил я, - все проблемы исчезают, теряют свою значимость, представляются неважными. Посмотришь на деревья - они точно такие же, как и за пределами части - и вроде уже не в армии себя чувствуешь, а просто в мире.

Вскоре оказалось, что собеседник Смолячкову, в общем-то, не нужен. Нужен слушатель. И если во время его монологов мне и удавалось вставить слово, то Кирилл пропускал его мимо ушей и продолжал гнуть свою тему, не заботясь о том, слушают ли его. Это делало порой общение с ним невыносимым и невозможным.

Однако если на словах Смолячков излагал свои мысли весьма путано и туманно, то стихи порой писал очень точно и метко - и мысли легче прочитывались там, чем в его словах.

Смолячков обитал, в основном, в клубе. Если мне удавалось туда выбраться, то мы садились в каморке за сценой, брали гитару и начинали бренчать свои песни вперемежку с хитами ДДТ, Чижа, Чайфов или Гражданской Обороны. И под дембель таки написали совместную песню. Я принялся наигрывать на пианино аккорды, и в голове у меня стала наклёвываться мелодия. Через пятнадцать минут мелодия была полностью готова. Я начал играть её по круту; а Кирилл, вооружившись карандашом, на ходу сочинял текст. Спустя полчаса песня была завершена. Правда, ни разу после этого нам не удалось её вместе спеть.

Был в клубе и ещё один постоянный обитатель - Миша Розов из первого батальона. Чем он был хорош - так это своим неунывающим характером. О том, что происходило у них в батальоне, он всегда отзывался с неизменной иронией. И откровенно презирал и игнорировал армейские порядки. Его сняли со смен и поставили через сутки дневальным. Это его не смутило. Стоя дневальным, он умудрялся уходить с поста в клуб. «Весело дневальным стоять!» - говорил он. Розов с лёгкостью посылал своего старшину; не говоря уже о командирах взводов и их заместителях. Ходил с оторванным подворотничком по части. И при этом никогда не был наглым - если к нему' нормально относились, то и он в ответ всегда был весёлым и улыбчивым.

Потом он стал проситься на север. Все хотели попасть на смены - он с них снялся. Всех путали отправками на север - а он туда попросился. Словом, действовал наперекор всему'. На север он просился, потому что, как он говорил, хотел покататься и увидеть мир. Его так никуда и не отправили, а дали вместо этого лопату и отправили на уборку снега - вот, мол, тебе и север.

Так он и служил. Наряды чередовал с походами в клуб. Никогда не жаловался. И на всё ему было наплевать. Шикарный человек!

Наряды

Вообще, жизнь солдата состоит из нарядов. Впрочем, в наряды ходит и контрактный состав. Только это немного другие наряды. Полковники и подполковники заступают ответственными по бригаде. Так сказать, остаются за комбрига в его отсутствие. Майоры и капитаны - дежурными по бригаде. В их ведении всё, что происходит в части и на периферии, а также приём сигналов боевого управления. Лейтенанты заступают их помощниками. Представители батальонов и рот заступают также ответственными по подразделениям - остаются за командиров подразделений в их отсутствие и следят за порядком в казарме. Тот, кто причастен к технической части, может заступить дежурным по парку - причём это может быть как майор, так и младший сержант. Разброс в званиях и у начальников караула - от капитана до сержанта. Прапорщики и сержанты (а порой и ефрейтора) ходят дежурными по столовой. Контрактники, связавшие себя с армией недавно, ездят начальниками патруля и старшими машин.

Но всё это наряды плановые, о которых известно заранее, и в такой наряд попасть нестрашно. Совсем в иные наряды заступают срочники.

Самый абсурдный наряд - это посыльный по штабу. Переодетые в парадную форму два или три срочника стоят на входе в здание штаба и исполняют роль швейцаров. Они открывают и закрывают дверь всем, кто заходит и выходит, и отдают военнослужащим воинское приветствие. Ещё они убираются в штабе и иногда бегают по поручениям дежурного по бригаде. Из всех нарядов этот -самый скучный, хотя и не самый тяжёлый.

Довольно привлекателен для солдата наряд по КПП. Единственный его минус - поспать удаётся не очень много. В остальном - не самая худшая обязанность - болтаться в здании КПП, впускать и выпускать транспорт и посетителей, а заодно бегать в магазин за рулетиками и колой. Особенно хорошо в этом наряде в выходные - всегда можно рассчитывать на угощение от приехавших к солдатам родных. Даже не обидно, что выходной теряется.

Ещё более привлекательный наряд - патруль в Осиновой роще. Там закрылся военный госпиталь, и, поскольку’ наша часть от него ближе всего, туда отправляются патрули из четырёх человек - следить, чтобы никакие хмыри туда не проникали. А заодно, если начальник патруля свой человек, можно сбегать в ларёк за бухлом и сладостями и устроить небольшой пир горой. Словом - не наряд, а суточное увольнение.

Но если в наряд по КПП и в Осиновую рощу’ люди идут весьма охотно, то вот наряд по столовой особого восторга не вызывает. А поскольку' заступает не два и не четыре человека, а сразу четырнадцать, то попадаешь в него гораздо чаще.

Больше всего в наряде по столовой везёт тем, кто дежурит по залу. Им достаточно поддерживать порядок на столах, мыть полы и протирать линию раздачи.

Неплохо также и человеку, которого отправляют на второй этаж, в офицерскую столовую. Работы там поменьше и она более разнообразная, чем у остальных. Разве что скучновато одному.

Для остальных наряд по столовой - времяпрепровождение, определённо, безрадостное. Одни целыми днями моют тарелки, чашки, ложки и подносы. Другие - чистят овощи. Третьи - Вычищают котлы для варки. Никому’ из них эта работа удовольствия, уверен, не доставляет.

Мало удовольствия солдату и стоять в карауле. Но там всё зависит больше от начкара. Поскольку на вышке солдат базируется два часа из шести, остальное время он находится в караульном городке. И если начальником караула заступил старший прапорщик Кулагин, то он обеспечит тебе настоящий ад в ближайшие сутки. Зато с другими начкарами можно валяться на диване, жрать колбасу и смотреть телевизор.

Однако прошёл слух, что в будущем солдаты будут заниматься исключительно боевой подготовкой. На КПП будет дежурить охранное агентство, по столовой всю работу также будет осуществлять сторонняя организация, а вместо караула по части будут бродить патрули, состоящие

Чернышов моя фамилия

из гражданских охранников. Уборкой в казармах тоже займутся специально нанятые люди.

К информации этой все отнеслись с иронией. Мол, скоро и задницу солдатам будут подтирать специально обученные барышни. А частное охранное предприятие, охраняющее армейские склады боеприпасов - это ж театр абсурда! Но, с другой стороны, следует заметить, что наряды занимают больше половины всей службы многих солдат. Мне кажется, что парней если и должны забирать в армию, то не для того, чтобы они в течение года убирали дерьмо за собой и своими товарищами. Однако, если в нарядах по-прежнему будут срочники, то на остальное времени у них почти не будет. Так что вопрос о привлечении сторонних организаций в армию всё же дискуссионный.

Известно, что солдат в армии подвергается унижениям. Сама по себе армейская служба является огромным унижением для человека. Вполне себе законопослушного гражданина, вступающего в жизнь, раздевают до трусов, осматривают, бреют налысо и лишают свободы. Затем заставляют выполнять самую черновую работу, платят за это суммы, в пятьдесят раз меньшие, чем за аналогичную деятельность на гражданке, практически не предоставляют отдыха и еыходных, да ещё и в придачу ко всему подавляют морально, а нередко и физически. А всё лишь за то, что тебе есть восемнадцать и ты парень.

Однако даже на фоне этого унизительного положения человека можно втоптать в грязь ещё сильнее. Для этого существует наряд дневального. И он по праву считается самым тяжёлым из всех нарядов.

Дневальный обязан стоять на фишке напротив входа, отдавать воинское приветствие всем входящим и выходящим, отслеживать перемещение всех солдат и офицеров, орать разного рода команды на всю казарму, да ещё и в придачу производить уборку во всём расположении - от чистки сортиров до протирания пыли на подоконниках.

Тяжёло стоять часами. Трудно проснуться после двух часов сна за сутки. Сложно уследить за всеми, кто входит в батальон и выходит из него. Неприятно убирать дерьмо за своими сослуживцами. Но самое обидное для дневального - то, что он является в батальоне козлом отпущения. На него вешаются все поломки и недостачи. На него орут все офицеры, если он что-то не доглядел. Его оставляют на вторые сутки за грязь, оставленную кем-то из солдат. А некоторые из сослуживцев не прочь в придачу ещё и двинуть дневальному- в душу или плюнуть в неё же. Поэтому наряд дневальным считается одним из основных наказаний за тот или иной проступок.

Больше всех кошмарит дневальных, конечно, комбат. Связь с его кабинетом поддерживается по ГТС-ке за спиной у- дневального. И вот иной раз за спиной

у стоящего на фишке солдата на весь батальон раздаётся громовое:

- Дневальный, комбату ответьте!

Дневального тут же охватывает паника.

- Дневальный, комбату ответьте!

Он кидается к устройству.

- Дневальный, комбату ответьте!!

Суетливо хватает микрофон.

- Дневальный, комбату ответьте!!

Дрожащим пальцем нажимает кнопку с цифрой два.

- Дневальный, комбату ответьте!!!

Кнопка зажимается, и дневальный отпускает её.

- Дневальный по второму батальону рядовой Степанов.

- Дневальный, комбату ответьте!!!

Вот только новичку никто не сказал, что у кнопки с цифрой два плохой контакт, и комбат его не слышит.

- Дневальный, комбату ответьте!!!!

- Дневальный по второму батальону рядовой Степанов.

- ДНЕВАЛЬНЫЙ, КОМБАТУ ОТВЕТЬТЕ!!!!

Проходящий мимо бывалый военнослужащий подсказывает, что кнопкунужно постоянно прижимать пальцем.

- ДНЕВАЛЬНЫЙ, КОМБАТУ ОТВЕТЬТЕ!!!!!

- Дневальный по Второ...

- Солдат, ты уши свои сколько раз в год моешь?!!

- Товарищ подполко...

- Ты оглох там?!

- Тут кноп...

- Заснул на посту7?!

- Кнопка...

- Может тебя с наряда снять?!

- Тут просто кнопка...

- Может на вторые сутки заступишь9!

- Тут кнопка плохо работает...

- Чего? Кнопка плохо работает?

- Так точно...

- Так может тебе стоит через сутки в наряде постоять?! Чтобы работу кнопки подробно изучить?!

И так далее.

Впрочем, разговор по ГГС-ке всё же не очень страшен. Комбат у себя в кабинете быстро успокаивается.

А вот с утренней встречей проблем бывает куда больше. Всего-то и надо, что доложить: «Товарищ подполковник, во время моего дежурства происшествий не допущено. Личный состав батальона занимается согласно распорядку дня. Дежурный по батальону7 младший сержант Алексеев». Ну, или там «дневальный за дежурного рядовой Зиновьев» - это если дежурный далеко, и дневальный докладывается за него.

Вроде, ничего сложного. Однако даже у бывалых дежурных, не говоря уж о дневальных, при виде комбата отказываются работать и память, и голосовые связки. Голова от ужаса перед всемогущим Скрипкой становится пустой, голос - тонким и срывающимся, взгляд - бессмысленным.

Эту речь специально заучивают. Репетируют по ролям. Кладут под стекло шпаргалки с текстом.

И всё равно ничего не помогает. То не выдержана дистанция. То два строевых шага сделаны неверно. То рука к головному убору брошена не под тем утлом или не в то время. То вместо «моего дежурства» сказано «Вашего отсутствия». То вместо «во время» сказано «за время». Каждый раз командир батальона находит, к чему7 придраться, орёт, заставляет дежурного или дневального переигрывать доклад по нескольку раз и, в конце концов, оставляет наряд на вторые сутки.

А ещё в обязанности дневального входит отвечать на телефонные звонки. И есть в части один абонент, телефонный разговор с которым дарит

незабываемые эмоции.

О подполковнике Чернышове по части ходит ещё больше легенд, чем о подполковнике Скрипке. Он, к примеру, очень любит общаться по телефону’ с дневальными. Особенно если это дневальный в учебке, который ещё не знает о том, что это за офицер. Разговор получается примерно такой:

- Дневальный по учебной роте рядовой Никитин, - представляется дневальный.

- Чернышов моя фамилия, - представляется Чернышов.

Это его стандартная фраза. На неё следует отвечать «здравия желаю, товарищ подполковник». Однако солдат в учебке, вероятно, ещё не знает всю штабную элиту и ждёт продолжения.

- Чернышов моя фамилия, - следует продолжение.

Дневальный впадает в ступор, не зная, что сказать.

- Солдат, ты чё, оглох? Я говорю, Чернышов моя фамилия.

Солдат какое-то время снова молчит и, наконец, не зная, как поступать, отвечает на манер телефонистки в справочной службе:

- Я Вас слушаю.

Опешив от такой наглости, подполковник заявляет:

- Так, ладно. Переиграем. Отбой.

И даёт отбой. Дневальный стоит в нерешительности и мнёт в руках трубку. Как только он её кладёт, звонок раздаётся вновь.

- Дневальный по учебной роте рядовой Никитин.

- Чернышов моя фамилия.

Дневальный окончательно отказывается что-либо понимать.

- Солдат, ты ничего мне не хочешь сказать?

Дневальный начинает издавать в трубку' непонятные звуки, напоминающие мычание беременной коровы.

- Чего ты мычишь в трубку'? Понабрали же гоблинов! Солдат, ты не хочешь мне сказать, например, «здравия желаю, товарищ подполковник»?

Солдат оказывается не слишком сообразительным и вновь вежливо говорит:

- Я Вас слушаю.

- Ну тупо-о-ой! - возмущённо протягивает Чернышов. - Давай, отбой, ещё раз попробуем.

И даёт отбой. Солдат снова стоит в ступоре, после выхода из которого пожимает плечами и кладёт трубку. Через секунду' телефон звонит вновь.

- Дневальный по учебной роте рядовой Никитин.

- Чернышов моя фамилия, - звучит уже привычная фраза.

Солдат возвращается в состояние ступора. И тут - внимание! - шальная идея появляется в его бритой голове:

- Здравия желаю, товарищ подполковник.

- О! Браво! Наконец-то! Сообразил! - восторгается подполковник. - Здоров!

Это его стандартный ответ на официальное приветствие дневального, с проглатыванием последней буквы.

- Скажи-ка мне, майор Гой у себя?

Солдат снова готовится впасть в ступор, но последним усилием мысли улавливает вопрос и находит в себе смелость ответить:

- Никак нет.

- А скоро он будет?

Вопрос творческий. Солдат, было, задумывается, но быстро находит нужный ответ.

- Не могу' знать.

- Понял. Давай.

Чернышов вновь даёт отбой. Солдат удивлённо смотрит на трубку, вертит её в руках и, наконец, кладёт на аппарат. Больше он не звонит. Подполковник Чернышов узнал то, что хотел. Правда, потратил на это в несколько раз больше времени, чем мог бы. Но зато получил удовольствие от процесса.

Когда подполковник Чернышов позвонил мне как дневальному', я уже знал, как действовать.

- Чернышов моя фамилия, - услышал я в трубке знакомый голос.

- Здравия желаю, товарищ подполковник, - уверенно отозвался я.

- О! Какой воспитанный молодой человек, приятно. Здоров! Майор Матин у себя?

- Так точно, в канцелярии. Вы можете связаться с ним по номеру сто шестьдесят один.

- Спасибо! Желаю удачно достоять в наряде! Всего доброго!

С удивлением я узнал, что подполковник Чернышов, оказывается, бывает иногда вежливым и даже доброжелательным.

Межсезонье

Больше, чем своего дембеля, мы ждали ухода на дембель своих дедушек. И вот начались их увольнения в запас, счастливое время! Мы ощутили запах свободы. Почувствовали крылья за спиной. Вздохнули полной грудью.

Одновременно с этим в учебку стали поступать первые партии новобранцев. Это был первый призыв, примеривший новую форму, так называемую «цифру» от Юдашкина или «пиксельку».

Постепенно учебка наполнялась испуганными солдатами, а мы с нетерпением потирали руки, ожидая, когда их переведут в батальон.

И в ожидании своём многие не могли сдержать эмоций.

- Мя-я-ясо! - кричали они при виде строя новобранцев, забыв, что несколько месяцев назад сами были таким же мясом. - Ди-и-ичь!

Строевой шаг новичков вызывал взрывы хохота. На них показывали пальцем. Находили двойников своим сослуживцам.

- Во, смотрите, Митич пошёл! Ми-и-итич!

- А этот вон, гляньте, Брюсов вылитый!

- Ни хрена себе, мордоворот! Это ж раз посмотришь - на неделю сон отобьёт!

- О, а этот на тёлку похож! Э, подрута, на ночь свободна?

- А там вон вообще уголовник какой-то. Сморите, урка вылитый! Слышь, брателло, скоко лет ещё чалиться?

Ну и в таком духе. Духи испуганно оглядывались, шарахались от нас в ужасе и со страхом ожидали перевода в батальоны.

О необходимости салютовать офицерам при встрече им сказать ещё не успели. Когда на выходе из столовой стоял помощник дежурного по бригаде, кто-то из наших пояснил стоящему' строю молодёжи, что, когда они будут выходить, необходимо выполнить в его адрес воинское приветствие.

Молодёжь восприняла этот совет слишком буквально. Первый выходящий обогнул стоящего спиной лейтенанта, встал к нему лицом, бросил руку к шапке, потом обратно вниз, развернулся и пошёл дальше. Следом за ним те же действия произвёл второй солдат. Потом третий. И так все двадцать с лишним человек. Лицо помдежа имело неповторимое выражение после этого дефиле.

Появление в части молодого пополнения автоматически запустило отвратительный процесс одембеления нашего призыва. Противно было наблюдать за этими выкриками в адрес молодых и нахальства, возникшего в поведении вчерашних тихонь, как только пересекли КПП их фюреры.

А пока батальон ещё не обзавёлся молодым пополнением, будущие дедушки тренировались друг на друге. И если в поведении военнослужащего не было этого дембельского гонора, а в разговоре отсутствовали хамские интонации, то он для остальных приравнивался к сала бону. В дальнейшем доходило даже до того, что молодёжь вытирала ноги об какого-нибудь дембеля, отличающегося скромным характером и корректным поведением.

Если раньше атрибутом власти была принадлежность к старшему призыву, то теперь короной, скипетром и державой срочника становились грубость, хамство и наглость. Чем большим быдлом ты являлся, тем легче тебе жилось. Различия по призыву, конечно, сохранялись, но уже потихоньку переставали играть ту роль, что раньше. Дедовщина постепенно сходила на нет.

Печальная и поучительная история о банной карточке

Здоровье солдата должно быть под пристальным вниманием. С этой целью в бане дежурит фельдшер, и после еженедельной помывки личного состава проводит телесный осмотр на предмет выявления заболеваний. А каждый солдат имеет банную карточку, в которой фельдшер ставит отметку «здоров» и автограф. То же ставится и в книгу помывки личного состава.

В действительности, конечно, никакого осмотра не проводится, а фельдшер если и на месте, то болтает с банщиком о том - о сём. Записи делают сами срочники, а автограф ставит командир отделения.

Такое положение дел казалось мне совершенно естественным, и я даже не задумывался о целях внесения этих записей - в армии вообще не стоит задумываться, а тем более - искать в чём-то смысла.

Когда в часть явилась санитарная проверка, я был дневальным и выкидывал в туалете мусор из вёдер. За этим почётным занятием меня и застала комиссия вместе с комбатом и главным врачом части. Комбат, увидев меня, радостно спросил:

- Солдат, у тебя есть банная карточка?

- Так точно! - с готовностью ответил я, предупреждённый о грядущей проверке.

- Покажи!

Я стал копаться в кармане и с ужасом обнаружил, что её там нет.

- Она, наверное, на подписи у командира отделения, - предположил я.

- Не понял, - насторожился проверяющий. - Почему ваша карточка у командира отделения?

- Ну он же там расписывается, мы, видимо, сдали карточки на подпись, и нам их ещё не вернули..

Комбат с начмедом переглянулись.

- А фельдшер в вашей карточке ведь тоже расписывается? - задал наводящий вопрос главный врач.

- Нет, - удивлённо ответил я. - Только командир отделения.

Комбат с начмедом ещё раз переглянулись.

- Может быть ты не знаешь, как фельдшер выглядит? - предположил комбат.

- Знаю, рядовой Шевцов, - радостно сообщил я.

- Ну да, он ещё в бане по пятницам вас проверяет, - подсказал начмед.

- Н-нет... В бане я его вроде не видел...

По лицам комиссии я стал понимать, что отсутствие банной карточки -не худшее, в чём меня можно обвинить.

- Понятно, - прокомментировал проверяющий и направился к выходу. -Вы бы хоть проинструктировали солдат, если уж реально санитарных требований не выполняете, - негромко сказал он комбату.

Я решил не высовываться и продолжил своё важное занятие по наведению порядка в сортире.

Через минуту7 раздалось:

- Батальон, строиться! Форма одежды номер четыре!

А следом голосом комбата ещё громче:

- Дневальный, вызывай всех со смен, с уборки территории, из клуба! Сто процентов личного состава!!!

Я набрался смелости и вышел.

- Чего-то построение объявили, - задумчиво сказал второй дневальный. Никто ещё не знал, что случилось.

О дальнейших событиях лучше не рассказывать. Всех раздели до трусов. Одного солдата пообещали поставить в наряд на новый год за запрещённую комбинацию «носки + портянки». Другого заставили есть трусы, которые он носил вместо выданных уставных. Моя фамилия звучала несколько десятков раз, чтобы все поняли, кто во всём виноват.

С этого дня я стал врагом номер один для всего батальона кроме пары-тройки друзей и ещё пары-тройки пофигистов, которым было плевать на все

происшествия и на меня тоже. Старшина обеспечил мне заступление в наряды по нескольку раз в неделю. Комбат как ни странно, зла на меня не затаил, но «лестных» выражений в свой адрес я от него наслушался.

Потом был инцидент с карательным отрядом, масса более мелких происшествий, и история о банной карточке в батальоне забылась. Но старшина по привычке продолжал ставить меня в наряды, а для сослуживцев с узла связи я с того дня так и остался в статусе «скворца» -вроде и не дух, но и не дембель, нечто среднее.

Тревога! Тревога! Тревога!

Вопрос «А вдруг завтра Война?» в Вооружённых силах совсем не абстрактный, а самый что ни на есть реальный. Для этого создана целая мобилизационная группа под руководством заместителя начальника штаба, подробно прорабатывающая порядок действий при введении военного положения. А для того, чтобы к объявлению войны был готов и личный состав, каждый год проводится тренировка по мобилизации и оповещению.

Всё начинается с передачи сигнала боевого управления. Это комбинация цифр и кодовое слово. Кто придумывает эти слова, я не знаю, но человек этот явно не лишён гениальности. Слова эти великолепны в своей абсурдности. Их, как правило, не существует, но звучат они как обычные слова. Как объяснял начальник узла связи, это результат синтеза двух слов. Скажем, взяли «март», взяли «апрель» - получили мартель. Так были получены стендовик, вислятка, олевск, ленивый и даже виброштык. А между тем, один такой вот алеурометр может поднять в воздух целую эскадрилью и отправить бомбить другую страну.

А сигнал о начале и окончании учений звучал, кажется, как «неважный эпилог» или как «осторожный победитель». При получении такого сигнала дежурный по бригаде оповещал все подразделения об объявлении общей тревоги и степени готовности. Степень готовности определяла необходимость получения оружия и выдвижения из пункта постоянной дислокации с открытием запасного командного пункта.

Все роли были заранее расписаны. Дневальные охраняют подразделение, дежурный выдаёт оружие, связисты бегут на посты, местные призывники едут на оповещение командного состава согласно маршрутам, водители выводят сбои аппаратные из боксов, а остальной контингент дружно опустошает оружейку, тащит всё на себе в парк и грузит в машины. Ящики с автоматами и патронами с трудом утаскивали на себе шесть крепких парней, поэтому все с нетерпением ждали, когда же учения закончатся.

Я же, наоборот, был очень доволен - меня записали основным посыльным по одному из маршрутов оповещения. Поэтому я, поднявшись по тревоге, не получая автомата, в каске и с вещмешком выдвинулся к штабу. Мимо меня из учебной роты пробежало зелёное резиновое чудовище. Это был солдат, отвечающий за радиационную защиту и облачённый в общевойсковой защитный комплект и противогаз. Он, распугивая окружающих и вселяя ужас в сердца тех, кому’ попадался на глаза, двигался в том же направлении, что и я - докладываться дежурному’ по бригаде. Я мысленно пожалел дежурного: увидеть такое исчадие ада в пять часов утра - удовольствие сомнительное.

Впрочем дежурным в тот день был майор Гой, И УДИВИТЬ его чем-то было сложно. Когда я ему доложился, он заявил:

- Боец, я когда жене в любви признаюсь, я громче говорю!

Я повторит сбой рапорт громче, чем признание жене майора Гоя, после чего загрузился в автобус и, как в студенческие годы - заснув головой на стекле, -отправился в родные края.

Когда утренняя публика, спешащая на работу, увидела выскочивших из зелёного автобуса парней в касках и бушлатах, послышались Возгласы «Война началась’», а мы тем Бременем побежали к одной из многоэтажек, в квартирах которой базировались офицеры нашей части. Перебудив всех их родственников, а заодно и ещё полподъезда, мы обнаружили, что все и без нас давно уехали в часть, получив сигнал по автоматическому телефонному’ оповещению, записанный голосом старшего прапорщика Передрия, и двинулись обратно в часть помогать таскать вытащенные в парк ящики с боеприпасами.

Серия учебных тревог спустя неделю закончилась, а у меня в памяти до самого дембеля оставались приятные воспоминания об открывшей мне дверь дочке комбата в домашнем платьице...

141-144 / 156 < >

Смена власти

Полковник Толстый дождался дембеля. Об увольнении в запас он просил ещё полгода назад, на что начальник разведки округа попросил его ещё полгода поработать. Толстый заявил, что работать он не будет, и поэтому' полгода за него был то начальник штаба, то заместитель командира части, а сам он показывался на территории части лишь изредка, да и то в окне своей машины и в гражданской одежде.

И вот он, наконец, дождался. Попрощался на плацу с войсками, пустил скупую воинскую слезу и снял с себя полномочия.

когда начальник штата интеллигенте поинтересовался у нас:

- Может быть, надо доложиться командиру бригады?

Только после этого Митич начал мямлить «Товарищ полковник, боевой пост...».

- Да ладно, уже не надо, - оборвал его комбриг и продолжил осматривать пост.

Знакомство состоялось.

особого назначения нашли

достойную замену. Откуда был переведён новый командир? Разумеется

из пехоты!

Известно, что мотострелки - это не род войск. Это стиль жизни. И теперь наша армейская жизнь тоже пошла в этом стиле.

Нового комбрига я впервые увидел на узле связи. Комбат предупредил солдат дежурной смены, чтобы доклад у них от зубов отскакивал.

Я в тот день на смене не был, но зашёл на узел помочь разобраться с работой на телеграфе. Мы с Митичем стояли спиной к двери на пост и набирали телеграфное сообщение на периферию, когда дверь бесшумно открылась. Никто из нас даже не подумал оглянуться, пока я краем глаза не заметил какое-

то движение.

Движение производил начальник штаба. Перед ним стоял новый комбриг и оглядывал пост. Позади - комбат, лицо которого не предвещало ничего

хорошего.

Я толкнул Митича. Тот, по-прежнему ни о чём не подозревая, развернутся и замер с открытым ртом. Я ещё раз его толкнул, решив, что он просто забыл сделать доклад. Эффекта это не возымело. Митич не забыл. Он потерял дар

речи.

Я уже хотел сам начать докладываться вместо него, хоть и был без бейджика,

Новое стратегическое мышление

Новая метла метёт по-новому. И комбриг дал понять это сразу, крепко взявшись за дело и не стесняясь жёстких мер. Но настоящий приход в нашу часть пехоты мы почувствовали чуть позднее.

Вслед за сменой комбрига состоялось и ещё одно новое назначение. В нашу часть прибыл второй пехотный полковник - новый помощник командира части по материально-техническому обеспечению. Зам по тылу. И тут же выяснилось, что мы всё делали неправильно.

Сначала оказалось, что мы неправильно пришивали подматрасники. Наши подматрасники привязывались к каркасу кровати при помощи шести резиночек. Представляете себе?! Шесть резиночек! Это ж беспредел! Ведь каждый солдат должен знать, что резиночек должно быть восемь!! И для наведения порядка в части и повышения её боевой готовности все подразделения дружно принялись привязывать на каждую кровать две недостающие резинки. Впрочем, на многих кроватях их недоставало значительно больше.

Спать стало гораздо мягче, уютнее, а главное - спокойнее - ведь теперь каждый солдат знал, что все восемь резиночек на месте!

Вслед за резинками новый тыловик озаботился бирочками. Бирка - особый бзик пехоты, да и армии в целом. И вот уже все дружно начали печатать и клеить бирки туда, где их недоставало или где они были неправильно сделаны. То есть повсюду7. При этом формат бирки и её рамка были строго регламентированы, а ещё строже регламентировалось её расстояние до пола. Ведь неправильно наклеив бирку; ты помогаешь врагу

К биркам присоединились и журналы, которых мы - о ужас! - никогда раньше не вели. Долгими вечерами мы с начальником узла связи печатали, заполняли, подшивали, переподшивали многочисленные книги учёта, а после их проверки всё переделывали по новой.

Если часть перестала заниматься чем-либо, кроме печати бирок и журналов, то наряд по столовой работой был обеспечен круглые сутки и превратился в настоящую каторгу7. Солдаты стали даже проситься дневальными, лишь бы не попасть в столовку7. Спать в наряде не ложились вообще, а его сдача могла затянуться до поздней ночи. При этом виноватыми во всём в любом случае оставались солдаты в наряде.

Особое внимание новый тыловик уделял по долгу службы парко-хозяйственным дням. И если раньше каждый солдат узла связи прекрасно знал свою работу7 и ею в субботу занимался, то теперь в очередной ПХД нас дружно заперли в парке и заставили... пастись. Комбат упоминал о том, что в боевом уставе есть такая команда, но мы слабо в это верили. А зря. С девяти утра и почти до обеда мы, нагнувшись, бродили около боксов и дружно рвали там травку7. Потому7 что другой работы там не было, а бездельничать солдату7 не дозволяется ни в коем случае.

Словом, часть, бывшая когда-то разведывательной, начала превращаться в мотострелковую бригаду7. Позитивный момент здесь был только один. Этот процесс начался за пару месяцев до даты моего увольнения в запас. Служить в пехоте мне уже не пришлось.

Дембель

Последняя неделя в части - довольно сладкое время. Чем ближе к дембелю, тем с большим нетерпением его ожидаешь. Но и тем приятнее это ождание. Последнее городское увольнение. Последний поход в баню. Последний ПХД. Последняя утренняя линейка на плацу. Последний наряд, последнее дежурство, последний отбой-подъём, последний поход в столовую... Каким удовольствием было осознавать, что этого больше не повторится! С ещё большим удовольствием я сдал в строевую часть свой военный билет и нашёл в компьютере начальника узла связи подготовленную на меня положительную характеристику-

Больше всего хотелось с утра-пораньше, ещё до подъёма, встать, как когда-то в дневное увольнение, почистить зубы, одеться и двинуться в направлении КПП. Впрочем, даже если документы с вечера мне и не дадут, можно подождать до утреннего развода, и уйти после него - тоже не самый худший вариант. Но мой уход, вопреки ожиданиям, слегка затянулся. И поспособствовала этому армейская бюрократия.

Маразм крепчал. Если сначала бирками и журналами занимались только я и начальник узла связи, то теперь весь личный состав был брошен на эту’ работу. Если раньше уборкой в батальоне занимались только дневальные и утренние уборщики кубриков, то теперь мытьё велось дружно всеми утром и вечером. А перед днём моего увольнения в запас процесс был растянут до поздней ночи, и спать я лёг после трёх часов, исполняя свой дембельский аккорд.

На утреннем разводе в день моего дембеля начальник узла связи, дойдя до моей скромной персоны, с улыбкой заявил:

- А Рафаилов сегодня... пишет расписание занятий!

Сначала я думал, что он шутит в своей манере. Но секундой позже он добавил:

- Документы на тебя пока не готовы. Жди.

И я писал расписание. До обеда.

И после обеда тоже писал.

И перед ужином собирал подписи.

И пошёл на ужин, чтобы не ехать домой голодным.

И после ужина болтался по узлу связи, заходя в гости к дежурным на посты.

И дождался заступления ночной смены.

И не пошёл на вечернюю поверку, потому’ что должен был уже находиться дома.

После того, как в батальоне прозвучала команда «отбой», телефонист на коммутаторе попросил его подменить на перекур. Стоило мне сесть в последний раз за шнуропары, как на коммутаторе загорелось окошко «строевая часть».

- Со вторым батальоном соедините.

Легко! Воткнув второй шнур в окошко второго батальона и дав вызов, я отогнул тумблер и стал слушать.

- Дневальный по второму батальону рядовой Краснов.

- Майор Александров у вас?

- Никак нет.

- Тогда передайте ему; что документы на Рафаилова готовы, комбриг только что вернул с подписи.

-Есть.

Через пару секунд на коммутаторе загорелось окошко второго батальона.

- С майором Александровым.

- Не надо, я сам ему’ передам, что документы на меня готовы.

И хотя подслушивать чужие разговоры нехорошо, стыдно мне не было.

Спустя несколько минут документы с шикарным комбриговским автографом, которого я ждал весь день и весь год, были у меня в одной руке, а пакет со скудными личными вещами - в другой.

Я ещё успевал на последнюю электричку; а начальник узла связи предлагал меня подкинуть на машине. Но этим летним вечером мне хотелось подольше

подышать воздухом свободы. Поэтому, когда сослуживцы, как обычно оставшиеся ночью делать очередные бирки на узле связи, вынесли меня за КПП, больно стукнув плечом об ограду, я не стал ждать автобуса, а пустился домой пешком. Пройдя до границы города, прогулявшись по грузовой железнодорожной ветке, поймав 51-й трамвай в районе Мурино, в полночь я добрался до Пискарёвки и полюбовался уехавшей у меня из-под носа последней электричкой. И, как в песне Эдуарда Хиля, по шпалам пошёл домой. Правда, пока ещё не по привычке.

Эксперимент с обезьянами

Широко известен эксперимент, в котором в клетке с пятью обезьянами подвесили под потолком аппетитного вида банан. Подвох был в том, что стоило только обезьянке за ним полезть, как всю пятёрку окатывали холодной

водой. После нескольких попыток обезьяны, будучи существами умными, за бананом охотиться перестали.

Следующим

шагом было удаление

из клетки одной обезьяны

и подсаживание туда другой, не знакомой с ситуацией. Разумеется, первое, что

издеваться над ними и требовать выполнения садистских указаний.

У нас популярно во всём обвинять систему7. Это довольно удобная позиция, поскольку она снимает вину7 с конкретных людей. Но следовало бы помнить, что саму7 систему7 создают и позволяют ей функционировать те самые конкретные люди. И в том, что у нас такая армия и такое общество, виноваты не офицеры, не командование, не министр обороны, не депутаты и не президент. Виноваты мы сами. Все те, кто встраивается в сложившуюся систему7 и не пытается изменить её к лучшему. Пока такая ситуация сохраняется, мы ничем не лучше тех пяти обезьян из эксперимента. Может, пора уже стать людьми?

она решила сделать - это достать банан. Остальная четвёрка дружно пресекла эту попытку и для профилактики начистила новенькой физиономию. То же повторилось и когда из клетки удалили ещё одну обезьяну, подсадив вторую новую. Также было с третьей и четвёртой.

Наконец, из клетки была удалена пятая мартышка - последняя из тех, кого успели окатить водой. Когда в клетку7 была посажена пятая новая обезьяна,

она, как и её предшественницы, попыталась достать банан. Вся четвёрка помешала ей это сделать, попутно избив её за нарушение установленного порядка. Ни одна из пяти обезьян понятия не имела, почему7 банан брать нельзя. Никто из них не побывал под холодным душем. Они просто знали: так положено.

Не менее известен эксперимент Милгрема, в ходе которого вполне себе законопослушные люди, подчиняясь командам авторитетного экспериментатора, готовы были подавать напряжение в 450 Вольт на контакты, подведённые к другому участнику эксперимента. В действительности, конечно, подача напряжения имитировалась, но первый испытуемый об этом не знал.

Эксперимент Зимбардо оказался ближе всего к социальному7 эксперименту7 под названием «Российская Армия». Разделив случайным образом группу7 участников на заключённых и надзирателей, Филип Зимбардо уже на третий день обнаружил, как «охранники» начинают подавлять «заключённых»,

153-155 / 156 < >

Полузащитники Отечества

Александр Рафаилов

Александр Рафаилов, 2017

ISBN 978-5-4485-2952-8

Оглавление

Первая неудача в моей жизни

  Осколок социализма

  День X

  Хабиби и порнография

  Обитель зла

  Отбой - 45 секунд

  Командармы

  Воскресенье

  Присяга

    Батальон смерти

  Батя

  Узел связи

  Игра в разведку

  Планета Золдер

  Майонез и кризис избирательной системы

Допрос

  Медведь и Мишка

  Об ангелах и дьяволах

  Уставщина

  Боевая подготовка

  Расписание занятий

  Полевые учения

  Итоговая проверка

  Штатный стихоплёт

  Наряды

  Чернышов моя фамилия

  Межсезонье

  Печальная и поучительная история о банной карточке

  Тревога! Тревога! Тревога!

    Смена власти

    Новое стратегическое мышление

    Дембель Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg