Как не умереть в одиночестве (epub) - Как не умереть в одиночестве 728K (книга удалена из библиотеки) (скачать epub) - Ричард Роупер

Ричард Роупер Как не умереть в одиночестве

Richard Roper

HOW NOT TO DIE ALONE

© Самуйлов С., перевод на русский язык, 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Маме и папе

Закон об общественном здравоохранении 1984 г., раздел 46

(1) Обязанность местных властей заключается в обеспечении захоронения или кремации любого человека, умершего или обнаруженного мертвым в подведомственном им районе, в каждом случае, когда, по мнению властей, никто иной не принимает надлежащих мер по должному распоряжению телом.

Глава 1

Эндрю посмотрел на гроб и попытался вспомнить, кто же в нем лежит. Наверняка мужчина. Вот только имя – какой ужас! – выпало из памяти. В какой-то момент показалось, что выбор сократился до одного из двух, Джон или Джейк, но тут свою кандидатуру для рассмотрения предложил Джеймс. Случилось неизбежное, то, что и должно было рано или поздно случиться. При том количестве похорон, бывать на которых ему приходилось, чего-то в этом роде следовало ждать, но Эндрю все равно ощутил укол острого недовольства собой.

Если бы вспомнить имя до того, как его произнесет викарий, это уже кое-что. Программка похоронной службы отсутствовала, но можно ведь заглянуть в телефон. Означало бы это, что он жульничает? Наверно. Кроме того, такой маневр потребовал бы немалой ловкости даже в церкви, заполненной близкими усопшего, и был практически невозможен в ситуации, когда, кроме викария и самого Эндрю, в помещении не было никого. Обычно присутствовал еще распорядитель похорон, но в этот раз он сказался больным.

Ко всему прочему, священник, стоявший в считаных футах от Эндрю, с самого начала службы почти не сводил с него глаз. Эндрю видел его впервые. Мальчишескому лицу сопутствовал звонкий голос, дрожь которого безжалостно усиливало церковное эхо. Были ли причиной тому нервы? Эндрю попытался ободрить викария добродушной улыбкой, но должного эффекта прием не возымел. Показать большой палец? Или в церкви такой жест неуместен? Нет, лучше не надо.

Эндрю снова посмотрел на гроб. Может, там какой-нибудь Джейк? Впрочем, на день смерти ему уже исполнилось семьдесят восемь, а семидесятилетние Джейки в реальной жизни встречаются не так-то часто. По крайней мере, пока таковые Эндрю не попадались. Вот бы посмотреть лет через пятьдесят, когда в домах престарелых будет полным-полно Джейков и Уэйнов, Тинкербеллов и Эпплтайзеров с линялыми трайбл-тату, украшающими их поясницы и переводимыми примерно так: Дорожные работы еще пятьдесят ярдов.

«Да будь же ты посерьезнее», – укорил себя Эндрю. Весь смысл пребывания здесь сводился к тому, чтобы почтительно засвидетельствовать убытие бедолаги в последнее путешествие, заменить отсутствующих друзей и родных. Достоинство – вот его девиз.

Увы, для Джонов, Джеймсов и Джейков запасов достоинства хватало не всегда. Согласно заключению службы коронера, смерть настигла его в туалете за чтением книги о канюках. Мало того, посмеявшись, судьба добавила еще и презрительный плевок: позже Эндрю обнаружил, что и книжка-то не очень хорошая. Да, пусть он не эксперт, но автору – который уже после прочтения нескольких абзацев предстал человеком раздражительным и ворчливым – вряд ли стоило посвящать целую страницу болтливой пустельге. Вместо того чтобы воспользоваться закладкой, покойный просто завернул уголок этой самой страницы, так что, возможно, он придерживался такого же мнения. Стягивая с рук латексные перчатки, Эндрю сделал мысленную зарубку: при следующей встрече с пустельгой – или любым другим представителем семейства соколиных – помянуть ее недобрым словом, тем самым как бы отдав долг памяти покойному.

Не считая нескольких книг о птицах, в доме не было ничего, что могло бы дать ключик для понимания личности умершего. Ни пластинок, ни фильмов, ни картин на стенах, ни фотографий на подоконниках. Сбивало с толку и вызывало недоумение лишь необычайно большое количество пакетиков «Фрут-энд-фибр» в кухонных шкафчиках. В общем, представить, что за человек был Джон, Джеймс или Джейк – помимо того что он увлекался орнитологией и имел превосходную пищеварительную систему, – было невозможно.

К осмотру недвижимости Эндрю, как всегда, подошел с полной ответственностью. Тщательно обыскав дом – симпатичное бунгало в псевдотюдоровском стиле, дерзко вторгшееся на террасную улицу, – он так и не обнаружил ничего, что указывало бы на наличие у покойника семьи и родственников, с которыми можно было бы связаться. Ничем не помогли и соседи, проявившие полное безразличие как к факту существования человека, так и к факту прекращения его существования.

Викарий немного неуверенно заговорил о Христе, и опыт подсказал Эндрю, что служба подходит к завершению. Нужно было запомнить имя, в конце концов, это дело принципа. Он на самом деле старался, чтобы получилось как лучше, даже когда выяснилось, что никого больше нет, пытался образцово исполнить свою роль, продемонстрировать уважительность и заботу, как будто все происходило в присутствии сотен убитых горем родственников. Эндрю снял часы перед входом в церковь, почувствовав вдруг, что последнее земное путешествие усопшего не должно сопровождаться равнодушным тиканьем секундной стрелки.

Викарий определенно вышел на финишную черту. Настал момент принятия решения. Джон. Точно Джон.

– И хотя Джону…

Да!

– …пришлось нелегко в последние годы, и рядом с ним в час расставания с этим миром нет, как это ни прискорбно, родных и друзей, мы можем утешить себя тем, что Господь ждет его с раскрытыми объятьями, исполненный любви и доброты, и это путешествие станет последним, которое он предпримет в одиночестве.

Обычно Эндрю старался не задерживаться после похорон. В нескольких случаях, когда он все же оставался, дело заканчивалось неловким разговором с распорядителем или объявившимися в последнюю минуту зеваками. Удивительно, как много зевак можно привлечь, задержавшись у церкви и выдавливая из себя пустые банальности. Опыт позволял легко избегать такого рода встреч, но сегодня стоило лишь на секунду-другую отвлечься, замедлить шаг у церковной доски объявлений с подозрительно бодрым извещением о «Празднике летнего безумия!», как кто-то требовательно и нетерпеливо, словно дятел, постучал его по плечу. Это был викарий. Вблизи он выглядел даже моложе – по-детски наивные голубые глаза и длинные блондинистые волосы, разделенные прямым пробором, выглядевшим так, будто его сделала мама.

– Привет, вы ведь Эндрю, да? Из совета?

– Верно.

– Так что, родственников, получается, не нашли?

Эндрю покачал головой.

– Вот же досада. Жаль, жаль.

Викарий разволновался, и со стороны могло показаться, что он томим неким секретом, поделиться которым ему не терпится.

– Можно спросить?

– Да. – Эндрю срочно придумывал причину, не позволяющую посетить Праздник летнего безумия.

– Как вам все это?

– Э, вы про… службу? – уточнил Эндрю, снимая с пиджака вылезшую нитку.

– Да. Вернее, про мою часть. Признаться, это был мой первый опыт. Сказать по правде, я даже испытал облегчение от того, что никто не пришел. Получилось что-то вроде практического занятия. Надеюсь, теперь я уже полностью готов к настоящим похоронам, с толпой родных и близких, а не только с парнем из совета. Без обид, – добавил он, положив руку на локоть Эндрю. Эндрю едва не отшатнулся – он терпеть не мог, когда его трогали. Жаль, у него не было защитного механизма, такого как у кальмара, и он не мог в ответ выстрелить чернилами в глаза.

– Так что? – продолжал викарий. – Как, по-вашему, я справился?

«Что ты хочешь услышать? Ты не столкнул гроб. Не назвал покойника мистером Гитлером. Так что я бы дал десять из десяти».

– Вы хорошо справились.

– Вот и отлично. Спасибо, приятель. – Викарий внимательно посмотрел на него. – Для меня это действительно важно.

Он протянул руку. Эндрю пожал ее и попытался высвободиться, но викарий не отпускал, а рукопожатие у него было крепкое.

– Мне, пожалуй, пора, – сказал Эндрю.

– Да, да, конечно. – Священник разжал наконец пальцы.

Облегченно выдохнув – все-таки удалось вырваться, избежав продолжения допроса, – Эндрю зашагал по дорожке.

– Надеюсь, скоро увидимся! – крикнул вслед викарий.

Глава 2

За последние годы похороны подверглись нескольким попыткам ребрендинга – «Социальные похороны», «Муниципальные похороны», «Контрактные похороны», «Похороны по секции 46», – но ни одна из них не прижилась. Наткнувшись на выражение «Похороны неимущих», Эндрю счел его вполне подходящим, отдающим эхом прошлого и даже романтическим в каком-то диккенсовском духе. Он представил человека, жившего лет сто пятьдесят назад в какой-нибудь глухой деревушке – грязь да квохчущие куры, – павшего жертвой сифилиса, умершего в почтенном возрасте двадцати семи лет и сброшенного под всеобщее ликование в яму, дабы удобрить землю. То, что Эндрю довелось пережить на практике, произвело угнетающее впечатление чего-то совершенно бездушного. В наше время похороны по всему Соединенному Королевству стали правовой обязанностью местных органов власти в отношении тех, кто затерялся, ускользнул от ока государства и чья смерть привлекла внимание лишь по причине запаха разлагающегося тела или неоплаченных счетов. В нескольких случаях выяснялось, что в банке у покойника осталось достаточно денег для оплаты коммунальных услуг в течение еще нескольких месяцев после смерти, а значит, дом обогревался и разложение ускорялось. После пятого такого тяжелого случая Эндрю подумал, что, может быть, проблема заслуживает упоминания в разделе «Другие замечания» ежегодной анкеты «Оценка удовлетворенности работой». Дело закончилось вопросом, можно ли купить еще один чайник на общую кухню.

Другая фраза, с которой Эндрю хорошо познакомился, звучала так: «Девятичасовая пробежка». Его босс, Кэмерон, объяснил ее происхождение, сердито срывая пленку с разогретого в микроволновке бирьяни[1].

– Если умираешь в одиночестве… – дерг, дерг, дерг, – то тебя, скорее всего, и похоронят соответственно, в девять утра, когда и поезд можно задержать… – тычок пальцем, – и шоссе заблокировать… – еще тычок, – и это никому не помешает.

Годом раньше Эндрю устроил двадцать пять таких похорон (его высший годовой показатель) и присутствовал на всех, хотя, строго говоря, не обязан был это делать. Маленький, но многозначительный жест, говорил он себе, адресованный тем, кто не был связан правовыми обязательствами.

Но чем больше Эндрю наблюдал за тем, как на специально отведенном участке опускают в землю – порой, как в жутковатой игре «Тетрис», ставя один на другой три или даже четыре штуки, – незамысловатые гробы, тем чаще посещала мысль, что его присутствие ничего не значит и никому не нужно.

Сидя в автобусе по дороге в офис, Эндрю критически оглядел галстук и туфли, увы, знавшие лучшие дни. На галстуке темнело пятно неизвестного происхождения, упрямо не желавшее ни перемещаться, ни уходить. Туфли, хотя и хорошо начищенные, уже выглядели поношенными. Слишком много царапинок от камешков на церковных дворах, слишком часто кожа натягивалась в тех местах, где Эндрю поджимал пальцы, слыша словесные спотыкания викария. И туфли, и галстук придется заменить после ближайшей получки.

Теперь, когда похороны закончились, Эндрю постарался сделать мысленную закладку на имени Джон и фамилии Стеррок (все это он вспомнил, когда включил телефон). Как всегда бывало в такие моменты, судьба покойника разбудила в нем любопытство, и Эндрю, как всегда, попытался не поддаться соблазну и не заняться расследованием обстоятельств, благодаря которым Джон оказался в столь незавидном положении. Неужели в его жизни действительно не было племянницы или крестника, с которыми он обменивался рождественскими открытками? Или школьного приятеля, который звонил ему пусть даже только на день рождения? Но этот склон был скользкий, Эндрю же надлежало оставаться по возможности объективным – ради себя самого и хотя бы для того только, чтобы сохранить крепость духа до следующего несчастного, который закончит похожим образом. Автобус остановился на перекрестке. К тому моменту, когда светофор переключился на зеленый, Эндрю все же заставил себя попрощаться с Джоном.

В офисе он довольно сдержанно ответил на бодрое приветствие Кэмерона, хмуро кивнув в ответ.

Упав наконец в хорошо потертое кресло, успевшее за годы приспособиться к его формам, Эндрю испустил уже ставшее печально знакомым кряхтенье. С недавних пор, едва перевалив за сорок два года, он начал подумывать, что скоро, буквально через несколько лет, каждое физическое усилие, даже минимальное, станет сопровождаться теми или иными странными звуками. Возможно, таким вот ненавязчивым, деликатным образом природа напоминала, что теперь он официально приближается к среднему возрасту. Эндрю уже представлял, как в ближайшее время будет, едва проснувшись, начинать день со стенаний насчет того, какими легкими сделали школьные экзамены и как трудно купить кремовые чинос нужного размера.

Ожидая, пока загрузится компьютер, Эндрю краем глаза наблюдал за своим коллегой, Китом, который, разделавшись с шоколадным кексом, методично всасывал крошки глазури, прилипшие к его коротким, словно обрубленным пальцам.

– Как прошло? Хорошо? – поинтересовался Кит, не отрывая глаз от экрана, на котором, как уже знал Эндрю, либо выстроилась галерея актрис, имевших дерзость сделать уступку возрасту, либо что-то маленькое и мохнатое на скейте.

– Все нормально.

– Зеваки? – прозвучал голос у него за спиной.

Эндрю вздрогнул. Он и не заметил, как свое место за столом заняла Мередит.

– Нет, никого, – ответил Эндрю, не оборачиваясь. – Только мы с викарием. У него были первые похороны.

– Не лучший способ потерять невинность, – сказала Мередит.

– Уж лучше так, чем при полном зале плакальщиков, – заметил Кит, всасывая последнюю крошку. – Ты бы обделалась, а?

Зазвонил офисный телефон, но отвечать никто не спешил, и все трое остались на своих местах. Эндрю уже собирался взять трубку, но еще раньше нервы не выдержали у Кита.

– Да, регистрация смерти. Да. Конечно. Да. Верно.

Эндрю потянулся за наушниками и вывел на экран свой плей-лист Эллы Фицджеральд. Он лишь недавно открыл для себя «Спотифай»[2] – к восторгу Кита, который потом целый месяц называл Эндрю Дедушкой. Начать хотелось с классики, чего-то обнадеживающего и жизнеутверждающего. Выбор пал на «Летнее время». На третьем треке он поднял голову и увидел стоящего перед ним Кита. Из просвета между пуговицами рубашки выглядывала жировая складка.

– Алло? Есть кто-нибудь?

Эндрю снял наушники.

– Звонил коронер. Есть свежачок. Нет, не свежий труп. Они там полагают, что он умер несколько недель назад. Близких родственников вроде бы нет, соседи с ним не разговаривали. Тело убрали, и теперь хотят провести осмотр недвижимости. Срочно.

– Хорошо.

Кит сковырнул коросту на локте.

– Завтра тебя устроит?

Эндрю сверился с ежедневником.

– Могу прямо с утра.

– Ну, ты молоток, – сказал Кит и вразвалочку направился к своему столу.

«А ты – кусок ветчины, оставленный на солнце», – подумал Эндрю. Он вернул на место наушники, но тут из своего кабинета вышел Кэмерон и похлопал в ладоши, требуя общего внимания.

– Общее собрание, парни, – объявил он. – И да, да, не волнуйтесь – нынешняя миссис Кэмерон, по своему обыкновению, испекла кекс. Ну что, устроим перерывчик?

Троица отозвалась на предложение с энтузиазмом курицы, которую попросили надеть бикини из прошутто и заскочить в лисью нору. Уголок отдыха состоял из низенького, по колено, столика и двух диванчиков, от которых, непонятно почему, пахло серой. Кэмерон подумывал добавить парочку пуфов, но эта его идея осталась без поддержки, как и некоторые другие: вторничные пересаживания, негативная банка – «такая же, как и ругательная, но для негатива!» – и общие пробежки в парке.

– Я занят, – зевнул Кит.

Полное отсутствие энтузиазма с их стороны нисколько не обескуражило Кэмерона – последней его идеей стала банка предложений. Ее тоже проигнорировали.

Все устроились на диванчиках. Кэмерон разделил кекс, разлил чай и попытался занять сотрудников болтовней ни о чем.

Кит и Мередит втиснулись на диванчик поменьше, и Мередит смеялась над чем-то, что нашептывал ей Кит. Как родители различают варианты плача своих новорожденных, так и Эндрю начал различать тона в смехе Мередит. В этот конкретный момент ее пронзительное хихиканье указывало на то, что кто-то подвергается жестокому осмеянию. Судя по взглядам, которые эти двое бросали украдкой в сторону Эндрю, объектом обсуждения был, возможно, он.

– Итак, леди и джентльмены, – начал Кэмерон, – начнем с самого главного. Не забывайте, что с завтрашнего дня у нас новенькая. Пегги Грин. Знаю, нам всем пришлось несладко после ухода Дэна и Бетани, так что пара новых рук – это круто.

– При условии, что у нее не будет постоянных стрессов, как у Бетани, – вставила Мередит.

– И она не окажется такой же выскочкой, как Дэн, – проворчал Кит.

– Вообще-то, – сказал Кэмерон, – я хотел поговорить с вами о моей еженедельной – ту! ту! – он изобразил звук воображаемого рога… – интересной идее! Помните, ребята, вы все можете в этом участвовать. Какой бы безумной ни была идея. Правило только одно: она должна быть забавной.

Эндрю содрогнулся.

– Итак, – продолжал Кэмерон, – моя идея на эту неделю – барабанная дробь, пожалуйста! – каждый месяц мы собираемся у кого-то из нас дома на обед. Что-то вроде «Приходите на обед», но без последующего разбирательства. Поесть, немножко выпить, пообщаться – так у нас будет возможность укрепить неформальные межличностные связи, получше узнать друг друга, познакомиться с семьей и все такое. Мне уже не терпится поскорее начать. Что скажете?

После «познакомиться с семьей» Эндрю больше ничего уже не слышал.

– А ничего другого нельзя придумать? – спросил он, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие.

– О… – мгновенно приуныл Кэмерон. – Вообще-то, эта – одна из моих лучших идей.

– Конечно, конечно! – поспешил исправиться Эндрю. – Просто… может, просто сходить в ресторан?

– Слишком дорого, – сказал Кит, рассыпая крошки.

– Ладно, как насчет чего-то еще? Не знаю… «Лазерный лабиринт»? В него еще играют?

– Накладываю вето на «Лазерный лабиринт». Я не двенадцатилетний мальчишка, – заявила Мередит. – Идея с обедом мне нравится больше. Вообще-то, на кухне я – бог. – Она повернулась к Киту. – Держу пари, ты будешь в восторге от моей бараньей голени.

Эндрю почувствовал, как к горлу подступает желчь.

– Ну же, Эндрю. – Получив благословение Мередит, Кэмерон заметно оживился и даже попытался по-приятельски ткнуть Эндрю, в результате чего последний пролил на ногу чай. – Вот смеху будет! Изощряться не надо – никакого давления. И конечно, я буду счастлив познакомиться с Дианой и ребятишками. Ну, что скажешь? Готов, старик?

Мысли в голове у Эндрю уже неслись наперегонки. Должно же быть что-то, что можно предложить в качестве альтернативы? Рисование с натуры. Травля барсуков собаками. Да что угодно. Остальные теперь просто смотрели на него и ждали. Нужно что-то сказать.

– Черт возьми, Эндрю. Ты что, привидение увидел? – не выдержала Мередит. – Ну не может же быть, чтобы ты так плохо готовил. Диана наверняка чудесная хозяйка и уж, конечно, поможет тебе справиться.

– Ммм… хмм, – пробормотал Эндрю, постукивая кончиками пальцев.

– Она ведь юрист, если не ошибаюсь? – сказал Кит.

Эндрю кивнул. Может быть, в ближайшие дни в мире случится что-то, какая-то катастрофа, атомная войнушка, и все позабудут про эту глупость?

– У тебя ведь чудесный старый таунхаус на Далвич-уэй? – почти с ухмылкой спросила Мередит. – С пятью спальнями, да?

– С четырьмя, – отозвался Эндрю. Он терпеть не мог, когда Мередит и Кит вели себя вот так, объединившись в дуэт насмешников.

– Все равно, – подхватила Мередит, – большой симпатичный дом, способные и развитые, как все говорят, детишки и Диана, талантливая добытчица-жена. Ты у нас темная лошадка.

Позднее, когда Эндрю уже собирался уходить, так и не сделав ничего толком из-за постоянно отвлекавших мыслей, Кэмерон подошел к его столу и опустился на корточки. Похоже, это был один из тех жестов, которым его научили на каких-то курсах.

– Послушай, – негромко сказал Кэмерон, – знаю, тебе идея с обедами пришлась не по вкусу. Ты просто скажи, что подумаешь, ладно?

Эндрю еще раз переложил уже сложенные бумаги.

– Э, я к тому… Не хочу ничего портить… просто… Ладно, подумаю. Но если из этого ничего не получится, уверен, мы придумаем что-то другое… забавное.

– Вот это мне нравится. – Кэмерон выпрямился и, обращаясь ко всем, добавил: – Надеюсь, все со мной согласны. Так что, команда, вперед! Давайте не будем затягивать. Лучше раньше… Да?

Некоторое время назад Эндрю потратился на наушники с активным шумоподавлением для поездок на работу и с работы, так что теперь, видя сидящего напротив и жутко чихающего мужчину или орущего в вестибюле ребенка, протестующего против явной несправедливости, выраженной в том, что его заставляют носить не один, а целых два ботиночка, он как бы смотрел немой фильм с успокаивающим, пусть и не совмещенным хронологически, саундтреком Эллы Фицджеральд. Однако совсем скоро состоявшийся в офисе разговор снова закрутился в голове, соперничая с Эллой за его внимание.

«Чудесный старый таунхаус… способные и развитые детишки… талантливая добытчица-жена». Самодовольная ухмылка Кита. Презрительная усмешка Мередит. Разговор не отпускал, не отставал до самой станции и продолжился, когда Эндрю пошел купить продуктов на ужин. Там он в какой-то момент поймал себя на том, что стоит в углу магазина возле пакетиков с хрустящими хлопьями, названных в честь знаменитостей, и старается не закричать. Минут через десять, взяв и вернув на место четыре готовых ужина и чувствуя себя не в состоянии сделать выбор в пользу одного, Эндрю вышел с пустыми руками под дождь и направился домой, слушая голодное ворчание желудка.

Какое-то время он стоял, дрожа, перед дверью и, лишь когда терпеть холод стало невозможно, достал ключи. Такой день – когда он медлил у двери, уже вставив ключ в замок и затаив дыхание, – случался обычно раз в неделю.

Может быть, сегодня…

Может быть, сегодня все так и будет: милый старинный дом… Диана готовит ужин на кухне… запах чеснока и красного вина… голоса вечно цапающихся Стеф и Дэвида, а потом радостные крики, потому что… Папа пришел! Папа дома!

Запах сырости в коридоре ударил сильнее, чем обычно. Знакомые потертости и царапины на стенах, мигающий молочно-желтый свет ламп. Поскрипывая промокшими ботинками, Эндрю устало поднялся по ступенькам и нацепил на кольцо второй ключ. Поправил покосившуюся дощечку с цифрой два на двери и прошел внутрь, где его встретила, как и все последние двадцать лет, только тишина.

Глава 3

Пятью годами ранее

Эндрю опаздывал. Наверно, в этом не было бы ничего страшного, если бы в резюме, отправленном утром, перед поездкой на собеседование, он не отметил свою «крайнюю пунктуальность». Не просто пунктуальность, а крайнюю пунктуальность. Что это такое? Возможна ли крайность в пунктуальности? Как можно измерить такое?

Глупая ошибка. Эндрю переходил дорогу, когда странный гогочущий звук отвлек и заставил повернуться. Чуть в стороне летел гусь, чье белое подбрюшье казалось оранжевым в лучах утреннего солнца, а пугающие крики и неуверенное, с креном набок, движение придавали ему сходство с подбитым истребителем, пытающимся дотянуть до базы. В тот самый момент, когда птица выровнялась и продолжила полет по курсу, Эндрю поскользнулся на льду. На одно короткое мгновение он стал похож на спрыгнувшего с обрыва мультяшного героя, руками и ногами колотящего в пустоту, а потом с глухим чмякающим звуком хлопнулся на землю.

– Вы в порядке?

Вместо ответа женщине, помогшей ему подняться, Эндрю лишь хрипло выдохнул. Чувствовал он себя так, словно паровой молот только что врезал ему пониже спины. Но не это помешало Эндрю поблагодарить женщину. В том, как она смотрела на него, в ее полуулыбке и прическе было что-то столь поразительно знакомое, что у него перехватило дух. Женщина всматривалась в его лицо так пристально, словно ее тоже пронзило это чувство узнавания и боли. И только когда она сказала «Ладно, тогда пока», Эндрю понял, что женщина и в самом деле ждала, когда же он поблагодарит ее. Поспешить за ней? Догнать, извиниться? Но тут в голове зазвучала знакомая мелодия. «Голубая луна, меня ты видела стоящим одиноко». Лишь полностью сосредоточившись, крепко зажмурившись и помассировав виски, Эндрю смог прогнать ее прочь. Но когда он снова открыл глаза, незнакомка уже ушла.

Эндрю отряхнулся и лишь тогда сообразил, что люди видели, как он упал, и получили свою дозу злорадства. Ни на кого не глядя, он опустил голову, сунул руки в карманы и зашагал дальше. Ощущение неловкости и смущения постепенно сменилось чем-то еще. Именно после таких вот происшествий оно пробуждалось в самой его глубине и растекалось, густое и холодное, вызывая ощущение движения через зыбучий песок. Поделиться случившимся было не с кем. Не с кем поговорить, посмеяться и забыть. Зато одиночество всегда было поблизости, всегда начеку, всегда готовое издевательскими аплодисментами отметить каждую его заминку, каждый неверный шаг. Пережив потрясение, Эндрю тем не менее ничуть не пострадал, если не считать небольшой царапины на руке. Теперь, приближаясь к сорока, Эндрю слишком хорошо понимал, что не за горами уже тот день, когда такой вот заурядный плюх перейдет в категорию «небольшого падения». (Втайне он даже представлял, как сочувственно настроенная незнакомка укроет его своим пальто в ожидании «Скорой помощи» и будет поддерживать голову и сжимать ему руку.) Если сам он нисколько не пострадал, то его рубашке, к сожалению, повезло куда меньше. Еще недавно чистая и белая, она оказалась забрызганной грязной бурой водой. В какой-то момент Эндрю даже подумал, что, может быть, стоит попытаться обратить царапину себе на пользу и произвести впечатление на собеседовании. «Что, это? О, по пути сюда мне пришлось на секунду отвлечься, чтобы спасти ребенка/щенка/важное лицо от автобуса/пули/тигра. В общем… я – человек инициативный, одинаково хорошо работаю как самостоятельно, так и в команде». Остановившись на более реалистичном варианте, он завернул в ближайший «Дебнемз» за новой рубашкой. В результате отклонения от маршрута перед секретарем-регистратором в храме из бетона, где располагались офисы муниципалитета, Эндрю предстал потным и запыхавшимся. Опустившись на стул, он постарался успокоить дыхание. Ему была нужна эта работа. Очень нужна. В двадцать с небольшим Эндрю поступил на службу в совет ближайшего боро[3], где, сменив несколько административных должностей, застрял на одном месте и откуда через восемь лет был бесцеремонно уволен в связи с сокращением. Жизненный принцип его тогдашнего босса, добродушной розовощекой уроженки Ланкастера по имени Джилл, выражался формулой «сначала обними, спрашивай потом». Переживая за Эндрю, она обзвонила все лондонские советы в поисках вакансии. Сегодняшнее собеседование было единственным результатом ее стараний, а описание работы в присланном по электронной почте письме не внушало оптимизма. Насколько он смог понять, заниматься пришлось бы примерно тем же, что и раньше, но еще его обязанности предполагали что-то связанное с проверкой имущества. Что еще важнее, зарплата на новом месте полагалась точно такая же, что и на прежнем, а выйти он мог уже в следующем месяце. Лет десять назад Эндрю еще мог бы колебаться, подумывать, не стоит ли начать с чистого листа. Поискать что-нибудь связанное с разъездами или, может быть, нечто совершенно новое. Но теперь, когда даже необходимость выйти из дома вызывала невнятное чувство беспокойства, вариант с подъемом на Мачу-Пикчу и переквалификацией в укротителя львов уже не представлялся заманчивым. Дрожали поджилки; Эндрю сорвал зубами заусеницу на пальце и попытался взять себя в руки. Когда в комнату наконец вошел Кэмерон Йейтс, Эндрю почему-то решил, что они встречались, и даже собрался спросить, действительно ли это так, – а вдруг удастся вырвать какую-то милость, – но потом вдруг понял, что узнал Кэмерона потому только, что тот как две капли воды похож на юного Громита из «Уоллес и Громит». Такие же близко посаженные, выпученные глаза и здоровенные передние зубы, напоминающие неровно торчащие сталактиты. Единственные отличия – хохолок черных косматых волос и характерный акцент уроженца «ближних графств».

В крошечном, чуть больше гроба, лифте перекинулись парой вымученных реплик, причем Эндрю никак не удавалось оторвать взгляд от выпирающих сталактитов. «Прекрати пялиться на чертовы зубы», – приказал он себе, таращась на эти самые чертовы зубы. Потом ждали, пока принесут воды – два голубеньких пластиковых стаканчика с тепловатой жидкостью, – и лишь затем собеседование началось по-настоящему. Кэмерон начал с общей характеристики работы, потом, не переводя дыхания, расписал, как Эндрю, если получит место, будет разбираться со смертями, подпадающими под действие Закона об общественном здравоохранении.

– Это значит – держать связь с организаторами похорон, писать извещения о смерти в местные газеты, регистрировать смерти, отыскивать родственников, взыскивать похоронные расходы через распоряжение имуществом умерших. В общем, можете себе представить, какая это куча бумажной ерунды.

Слушая и пытаясь вникнуть в услышанное, Эндрю понимающе кивал, мысленно проклиная Джилл, позабывшую упомянуть о главном. А потом – он даже не понял, как это произошло, – Кэмерон переключился на него самого. Нервничая, похоже, не меньше, чем претендент на должность, он переключился с простых, дружелюбных вопросов на двусмысленные, неоднозначные, и даже в голосе его зазвучала резкая нотка, как будто он сам с собой играл в плохого и хорошего полицейского. Получив наконец возможность ответить на ту чушь, что нес Кэмерон, Эндрю обнаружил, что и сам запинается и не может подобрать нужные слова. Когда же ему все-таки удалось составить цельное предложение, энтузиазм больше походил на отчаяние, а попытки оживить ответ юмором смутили уже Кэмерона, который на протяжении речи Эндрю не раз и не два поглядывал за спину соискателю, отвлекаясь на кого-то в коридоре. В какой-то момент дошло до того, что Эндрю уже подумывал сдаться, бросить все и просто выйти из комнаты. Ко всему прочему, его по-прежнему отвлекали зубы Кэмерона. На первое место вышел новый вопрос: сталактиты или сталагмиты? Была ведь какая-то фраза, помогавшая отличить одни от других? Размышляя об этом, Эндрю в какой-то момент понял, что Кэмерон спросил о чем-то – но о чем? – и ждет ответа. Запаниковав, Эндрю подался вперед.

– Э… ммм… – произнес он тоном, который должен был показать, что столь глубокий вопрос требует столь же глубокого осмысления. Расчет не оправдался – Кэмерон нахмурился, и Эндрю понял, что вопрос, должно быть, предполагал простой ответ.

– Да, – выпалил он, сделав ставку на краткость, и с облегчением отметил, как лицо Кэмерона осветила угасшая было улыбка Громита.

– Чудесно. И сколько? – спросил он.

Это было уже потруднее, хотя Эндрю и почувствовал по добродушно-легкому тону Кэмерона, что может отделаться шуткой и не вдаваться в детали.

– Ну, я и сам иногда путаюсь, – сказал он, добавив на пробу печальную улыбку.

Кэмерон натянуто рассмеялся, как будто не поняв, шутит Эндрю или говорит серьезно.

– Позвольте задать вам тот же вопрос? – в свою очередь спросил Эндрю, надеясь получить больше информации и прояснить ситуацию.

– Конечно. У меня в единственном числе. – Кэмерон потянулся к карману брюк, и у Эндрю мелькнула дикая мысль, что вот сейчас собеседник покажет ему свое единственное яйцо, как будто он задает этот вопрос каждому встречному, отчаянно надеясь встретить такого же бедолагу, обделенного судьбой товарища по несчастью.

Кэмерон, однако, извлек из кармана всего лишь бумажник, а из бумажника – фотографию ребенка в зимнем костюме и с лыжами. Лишь тогда Эндрю понял, какой вопрос ему задали, и быстро воспроизвел разговор уже с точки зрения Кэмерона.

«У вас есть дети?»

«Э… ммм… Да».

«Чудесно. И сколько?»

«Ну, я и сам иногда путаюсь».

Господи, что же подумал о нем потенциальный босс? Разве Эндрю не выставил себя ловеласом, гигантом секса, городским осеменителем, оставляющим после себя беременных женщин и разбитые семьи?

Он поймал себя на том, что все еще смотрит на фотографию сына Кэмерона.

«Скажи что-нибудь!»

– Милый… милый мальчик.

«Господи, тебя послушать – любитель детишек. Все будет хорошо. Приступайте с понедельника, Мистер Педофил!»

Эндрю схватил пластиковый стаканчик – давно уже пустой – и почувствовал, как тот хрустит в его руке. Полный облом. Как можно было так все испортить? Судя по выражению на лице Кэмерона, точка невозврата уже пройдена. Признаться, что случайно соврал насчет детей? И что скажет на это Кэмерон? Впрочем, как бы он ни отреагировал, повернуть ситуацию в свою пользу уже не получится. Вариант только один: продержаться до конца собеседования, попытавшись спасти хотя бы то, что осталось от лица – так делает испытуемый на экзамене по вождению после того, как переехал «даму с леденцом»[4].

Выпустив из пальцев пластиковый стаканчик, Эндрю заметил царапину на ладони и подумал о женщине, которая помогла ему подняться на дороге. Волнистые каштановые волосы, загадочная улыбка. В ушах запульсировала кровь. Как бы ему хотелось просто притвориться. Немного пофантазировать. Что в этом плохого? Что плохого в том, чтобы на минуту представить благополучный исход всего?

«Почему бы не сейчас?»

– Сколько ему? – спросил Эндрю, возвращая Кэмерону фотографию.

– Только что исполнилось семь. А вашим?

– Э… Стеф – восемь, а Дэвиду – шесть.

«Похоже, получается».

– Чудесно, чудесно. Моему Крису исполнилось четыре, когда я стал понимать, каким он вырастет человеком. Хотя Клара, моя жена, всегда считала, что знала это еще до его рождения.

Эндрю улыбнулся.

– Моя Диана тоже.

Вот так у него и появилась семья.

Они поговорили еще немного о женах и детях, но потом Кэмерон снова повернул собеседование в сторону работы, и Эндрю почувствовал, что выдумка ускользает, как вода между пальцами. Время истекло. Вместо того чтобы спросить, как обычно, есть ли у него вопросы, Кэмерон предоставил Эндрю «последнее слово». Как осужденному, которого вот сейчас же и отведут на виселицу. Эндрю пробормотал что-то невнятное в том смысле, какая это интересная работа и с каким удовольствием он воспользовался бы возможностью поработать в команде Кэмерона.

– Мы с вами свяжемся, – пообещал Кэмерон с искренностью полицейского, дающего радиоинтервью и выражающего симпатию к уличной инди-группе.

Эндрю выжал из себя улыбку и даже посмотрел Кэмерону в глаза, пожимая холодную и влажную руку. Ощущение было такое, будто ласкаешь черепаху.

– Спасибо за предоставленную возможность, – сказал Эндрю.

После интервью он зашел в кафе и решил, воспользовавшись бесплатным WI-FI, поискать объявления о работе, но не смог должным образом сосредоточиться. Благодаря Кэмерона за «предоставленную возможность», Эндрю имел в виду вовсе не работу, а шанс пусть ненадолго представить себя в роли семейного человека. Непривычное ощущение нормальности оказалось странно волнующим и пугающим. Эндрю попытался забыть его, собраться. Если не удастся получить другую офисную работу, придется расширить поиски, что грозило невероятным риском. Ничего такого, что соответствовало его квалификации, не подворачивалось. Сами описания предлагаемых работ вызывали оторопь и ставили в тупик. Загнанный в капкан безнадежности, Эндрю уставился на здоровенный маффин, который не съел, но общипал так, что тот походил на кротовью нору. А если сделать из продуктов норы каких-то других зверьков и побороться за Премию Тернера?[5]

Эндрю провел в кафе всю вторую половину дня, наблюдая за важными бизнесменами, проводящими здесь свои важные деловые встречи, и туристами, взволнованно листающими путеводители. Все ушли, а он еще долго сидел, прижавшись к батарее отопления, стараясь остаться невидимым для молодого итальянца, составлявшего стулья и подметавшего пол. В конце концов официант вежливо, с извиняющейся улыбкой, попросил Эндрю уйти. Улыбка, впрочем, сползла с лица итальянца, когда он увидел рассыпанные по столу крошки от маффина.

Едва Эндрю вышел, как зазвонил телефон. Номер был незнакомый.

– Эндрю? – спросил голос с другого конца линии. – Слышите меня?.

– Да. – Его голос почти потерялся в шуме ветра и завывании сирены пронесшейся мимо машины «Скорой помощи».

– Это Кэмерон Йейтс. Хотел сказать, мне было приятно познакомиться с вами сегодня. По-моему, вы соответствуете тому стилю, который я стараюсь насадить здесь. Это стиль уверенности и успеха. Короче говоря, буду рад принять вас на борт.

– Извините? – Эндрю прижал палец к свободному уху.

– Мы предлагаем вам работу! Нужно будет, конечно, выполнить некоторые формальности, но проблем возникнуть не должно.

Эндрю остановился под ударом ветра.

– Эндрю? Вы меня поняли?

– Господи. Да, понял. Вау. Отлично. Я… в полном восторге.

Он и впрямь был в восторге. В таком восторге, что даже улыбнулся официанту за оконным стеклом. Тот ответил слегка растерянной гримасой.

– Эндрю, послушайте. Я уезжаю на семинар и попрошу кое-кого забросить вам письмо со всеми деталями. Мы еще обговорим кое-какие мелочи, но не беспокойтесь. Отправляйтесь домой и обрадуйте Диану и детей.

Глава 4

В это даже верилось с трудом. Неужели всего пять лет? Всего пять лет прошло с того дня, когда он стоял на продуваемой ветром улице, пытаясь вникнуть в сказанное только что Кэмероном. А казалось, так давно, будто целая жизнь пролетела.

Эндрю рассеянно помешал печеные бобы в стоящей на конфорке кастрюле, после чего выложил их на хрусткий кусочек цельнозернового хлеба, отрезанный самозатачивающимся ножом с обгорелой и погнувшейся пластиковой рукояткой. Пристально глядя на треснувшую за плитой плитку, Эндрю представил, что говорит на камеру:

– Итак, я только что соединил бобы с хлебом и сейчас добавлю капельку кетчупа – лично мне больше нравится «Капитан Томато», но подойдет и любой другой бренд, – в результате чего образуется вот такое лакомое трио. Заморозить остатки невозможно, но, к счастью, уже через девять секунд вы проглотите все без остатка и проникнетесь такой ненавистью к себе самому, что до всего прочего вам уже не будет никакого дела.

В квартире этажом ниже негромко напевала соседка. Появилась она относительно недавно, несколько месяцев назад, после того как съехали предыдущие жильцы. Это была молодая пара, обоим по двадцать с небольшим, оба привлекательные – с четко вылепленными скулами и загорелыми красивыми руками. Весь их внешний вид, сам по себе доставлявший эстетическое удовольствие, подразумевал, что никогда в жизни им не приходилось ни за что и ни перед кем извиняться. Пересекаясь с ними в вестибюле, Эндрю усилием воли заставлял себя поднимать глаза и бросать короткое приветствие, но соседи так ни разу и не потрудились ответить. Факт появления новой соседки зарегистрировался у него в голове только после того, как он услышал отчетливое гудение. Увидеть саму соседку Эндрю пока не довелось, но ее запах он каким-то странным образом уловил. По крайней мере, уловил запах парфюма, настолько сильный, что он долго висел в вестибюле. Эндрю пытался создать ее воображаемый портрет, но результатом его попыток стал лишь гладкий, лишенный характерных черт овал на месте лица.

На столешнице замигал телефон. Эндрю увидел высветившееся на экране имя сестры, и настроение тут же упало. Дата в уголке свидетельствовала о том, что сегодня 31 марта. Он должен был это предвидеть. Разумеется, Сэлли заглянула в календарь, обнаружила красный кружок вокруг числа «31» и тихонько выругалась, вспомнив про обязательный квартальный звонок.

Подкрепившись глотком воды, Эндрю снял трубку.

– Алло.

– Привет, – сказала Сэлли.

Пауза.

– Ну. Ты как, братишка? Все клево?

«Господи, почему она разговаривает так, будто мы все еще подростки?»

– Да, как обычно. А ты?

– Не жалуюсь, чувак. Мы с Карлом отчаливаем в йога-ретрит на ближайший уик-энд. Ему это на пользу – узнает методику преподавания.

Карл. Муж Сэлли. Обычное занятие – поглощение протеиновых шейков и добровольное поднятие и опускание тяжестей.

– Звучит… интересно, – отозвался Эндрю и затем, после короткого молчания, ясно дающего понять, что пора переходить к делам более насущным, добавил: – Как твои тесты?

Сэлли вздохнула.

– Сдала еще кучу в прошлом месяце. Результаты неокончательные, а это значит, что, по существу, ни хрена не знают. Но чувствую я себя лучше. А еще они думают, что дело, может быть, не в сердце, так что по папиным стопам я, наверно, не пойду и без предупреждения не откинусь. В общем, несут обычную чушь. Да ты и сам знаешь. Побольше упражнений, поменьше жидкости и все в том же духе.

– Это хорошо, что они не проявляют ненужной озабоченности. – Эндрю подумал, что если бы Сэлли не разговаривала с ним как подросток, то и он не разговаривал бы с ней как Оксфордский дон. Столько лет прошло, а они до сих пор словно чужие. И список обсуждаемых тем – проще некуда. Работа. Здоровье. Семья (точнее, Карл, единственный, кто подходил под определение «член семьи»). Вот только в этот раз Сэлли решила прибегнуть к уловке.

– В общем, я тут подумала… может, встретимся как-нибудь в ближайшее время? Как-никак, пять лет уже.

Семь, мысленно поправил ее Эндрю. Последний раз они виделись на похоронах дяди Дэйва, в крематории напротив «СнэппиСнэпс» в Банбери. «И ты была под кайфом». С другой стороны, надо признать, Эндрю ведь тоже не забрасывал Сэлли приглашениями встретиться.

– Это… было бы неплохо. Если, конечно, ты сможешь найти время. Может, встретились бы где-нибудь… чтобы и тебе удобно…

– Да, братишка. Было бы клево. Только мы ведь переехали, не забыл? Мы теперь в Ньюквее. У Карла тут бизнес, помнишь? Так что надо подумать, где теперь удобно. Хотя… я собираюсь в Лондон в мае, хочу проведать подругу. Может, там?

– Да. Хоршо. Дай знать, когда соберешься.

Эндрю огляделся и прикусил губу. За те двадцать лет, что прошли после его переезда сюда, здесь ничего не изменилось. Соответственно, и жилое пространство выглядело не столько запущенным, сколько убитым. В замаскированном под кухню уголке, там, где потолок встречается со стеной, темнело непонятное пятно. Интерьер составляли изрядно разбитая серая софа, потертый ковер на полу и желтовато-коричневые обои, которым полагалось навевать осенние мотивы, но которые наводили на мысли о диетическом печенье. Чем сильнее блекли обои, тем меньше оставалось шансов на то, что Эндрю предпримет какие-то меры. Со стыдом за состояние жилища мог сравниться только ужас перед заменой обоев на новые или необходимостью жить где-то еще. Одинокое существование имело, по крайней мере, одно преимущество: никто не осуждал Эндрю за образ жизни.

Вспомнив кое-что, о чем упоминала Сэлли, когда они встречались в последний раз, Эндрю решил сменить тему.

– Как у тебя дела с той… твоей?..

До него донесся легкий, звонкий смех, а потом вдох – Сэлли затянулась сигаретой.

– С моей?..

– Ну, с которой ты собиралась встретиться. Поговорить. Обсудить.

– Ты про моего терапевта?

– Да.

– Бортанула ее, когда мы переехали. Сказать по правде, чувак, я даже обрадовалась, что нашелся повод. Она постоянно пыталась меня загипнотизировать, да только у нее ничего не получалось. Я ей говорила, что на меня это не действует, но она и слушать не хотела. В Ньюквее терапевт другая. Я бы даже назвала ее не терапевтом, а скорее психотерапевтом. Мы столкнулись, когда она вешала объявление возле класса, где Карл занимается йогой. Надо же, да?

Ну… подумал Эндрю.

– Так вот, послушай, – продолжала Сэлли, – я еще кое о чем хотела с тобой поговорить.

– Так… – Эндрю мгновенно заподозрил неладное. Сначала какая-то встреча, теперь вот это. Боже, что, если она попросит его побыть какое-то время с Карлом?

– Будь все нормально, я бы не… в общем, обычно мы с тобой о таком не говорим. Но… Ладно. Помнишь моего старого приятеля, Спарки?

– Нет.

– Помнишь. Должен помнить. У него еще табачная лавка на Брайтон-Лейнс.

Ясно.

– Ладно, пусть так.

– У него есть подруга. Джулия. Живет в Лондоне. На Кристалл-Пэлас-уэй. Это совсем недалеко от тебя. Ей тридцать пять. Года два назад она развелась с мужем. Паршиво развелась.

Эндрю отвел телефон от уха. «Если это то, что я и предполагаю…»

– Но теперь все позади, она на другом берегу и, судя по тому, что говорит Спарки, пытается снова вскочить в седло. Вот я и подумала, что, может быть… может быть… ты…

– Нет, – перебил ее Эндрю. – Нет и нет. Забудь.

– Но, Эндрю, она – супер. Я видела фотки – прехорошенькая. Вот увидишь, она тебе понравится.

– Это все не важно. Потому что я… не хочу. Это не для меня.

– Не для меня. Бог ты мой, мы же о любви говорим, а не об ананасах на пицце. Нельзя так вот просто взять и отказаться.

– Почему? Почему нельзя? Кому плохо, что я так решил? Скорее наоборот, это своего рода гарантия, что никто не пострадает.

– Но так не живут, чувак. Тебе же сорок два. Мужчина в расцвете сил. Подумай как следует, иначе получается, что ты сам, добровольно отказываешься от потенциального счастья. Знаю, это трудно, но надо же смотреть в будущее.

Сердце уже бежало чуточку быстрее, и Эндрю вдруг овладело ужасное предчувствие, что вот сейчас сестра наберется смелости и попросит его о чем-то, что они никогда не обсуждали, несмотря на ее неоднократные попытки. И это будет уже не слон в комнате, а бронтозавр в сушильном шкафу. И Эндрю решил подавить опасность в зародыше.

– Я признателен тебе за беспокойство, но нужды в этом нет. Правда. Мне хорошо и ничего не нужно.

– Понимаю, но серьезно, рано или поздно нам придется обсудить… ну, ты знаешь.

– Нет, не придется, – сказал Эндрю, злясь на себя за то, что говорит едва ли не шепотом. Проявление любых эмоций могло быть воспринято Сэлли как приглашение продолжить расспросы, словно втайне он действительно хотел обсудить это.

– Надо, братишка. Так или иначе. Это же вредно для здоровья!

– Ну да. Вот ты сама всю жизнь куришь «травку», и я вовсе не уверен, что у тебя есть право кого-то судить.

Он вздрогнул, услышав, как она выдохнула дым.

– Извини. Сорвалось.

– Я лишь пытаюсь сказать, – продолжила Сэлли уже сдержаннее, – что тебе полезно поговорить о некоторых вещах.

– А я пытаюсь сказать, – возразил Эндрю, – что не испытываю ни малейшего желания что-либо обсуждать. Моя личная жизнь – или отсутствие таковой – не тот предмет, в обсуждении которого я хотел бы участвовать. Так что, когда речь заходит о некоторых вещах, мне сказать нечего.

Пауза.

– Ладно, пусть так. Решать, в конце концов, тебе. Я к тому, что Карл постоянно советует мне перестать волноваться из-за тебя, но знаешь, не получается. Ты ведь мой брат.

Эндрю ощутил знакомый укол злости на самого себя. Не в первый уже раз сестра протягивала ему руку, предлагая помощь и сочувствие, а он в ответ практически посылал ее куда подальше. Надо было бы извиниться по-настоящему, сказать, что ее забота важна для него, но слова застряли в горле.

– Послушай, – сказала Сэлли, – мы тут садимся за стол. Я к тому… может, поговорим потом еще?

– Да. – Эндрю даже зажмурился. – Конечно. Обязательно. Спасибо тебе за звонок.

– Не за что, братишка. Береги себя.

– Да, конечно. И ты себя тоже.

По пути от кухни к компьютеру Эндрю едва не столкнулся с «Летучим шотландцем», беспечно пропыхтевшим мимо. Из всех локомотивов именно «Шотландец» всегда носился с жизнерадостной беззаботностью (в сравнении, например, с «Бритиш рейл интерсити», который всегда капризничал, когда его отправляли в путешествие). Он был самым первым паровозом во всей принадлежавшей Эндрю коллекции моделей. «Шотландца» ему подарили, когда он был подростком, и чувства вспыхнули мгновенно. Возможно, поначалу дело было не столько в самом подарке, сколько в дарителе, но со временем Эндрю научился ценить совершенство самой вещи. Прошли годы, прежде чем он смог позволить себе купить еще один локомотив. Потом еще один. И четвертый. Затем последовали железнодорожные пути, боковые ветки, платформы, буфера, сигнальные посты. В конце концов все пространство пола в квартире оказалось занято сложной системой пересекающихся рельсов и всевозможных дополнительных декораций: туннелей, выглядящих так, словно их прорубили в горе; пасущихся у ручья коров; пшеничных полей; капустных грядок и склонившихся над ними мужчин в широкополых шляпах. Прошло еще немного времени, и декораций стало столько, что Эндрю мог воссоздать любое время года. Ощущение перемен в воздухе отзывалось радостным трепетом в груди. Однажды, во время похорон, на которых присутствовали исключительно пьянчуги-приятели умершего, викарий употребил в своем панегирике неуклюжую метафору – идущие назад часы, – и Эндрю едва не вскинул руки от радости, представив, как посвятит все выходные замене зеленого весеннего пейзажа на что-то более осеннее.

Строительство миров. Оно было сродни наркотикам. Но и средств требовало немалых. Скромные сбережения давно ушли на создание коллекции, и теперь почти весь заработок, за исключением платы за квартиру, уходил на модернизацию и техобслуживание. Эндрю больше не переживал из-за того, что проводит часы, а порой и целые дни в интернете – в поисках чего-то лучшего, нового для своей коллекции. Теперь он уже не помнил, как обнаружил форум «ModelTrainNuts», зарегистрировался на нем и с тех пор заглядывал туда каждый день. В сравнении с большинством участников Эндрю выглядел скромным любителем и искренне восхищался достижениями каждого из них. Каждый, кто на доске объявлений форума в 2.38 ночи оставлял объявление типа «ПОЖАЛУЙСТА ПОМОГИТЕ ЧАЙНИКУ: «Станьер» 2-6-4T треснуло шасси. ПОМОГИТЕ?», был для него таким же героем, как и те тридцать три человека, которые, откликнувшись в течение нескольких минут, предлагали подсказки, советы, решения и общие слова ободрения и поддержки. Сказать по правде, Эндрю понимал не более десяти процентов технических разговоров, но всегда читал пост за постом и радовался как ребенок, когда вопросы, месяцами лежавшие иногда в спячке, вдруг находили решение. Время от времени Эндрю оставлял на главном форуме сообщения общего характера, но коренным образом все изменилось после того, как он начал регулярно общаться с тремя другими юзерами и получил приглашение – посредством личного сообщения, никак не меньше! – присоединиться к эксклюзивному чату. Руководил этим райским уголком BamBam67, один из ветеранов сайта, наделенный правами модератора. Два других сообщения пришли от TinkerAl, молодого, страстного энтузиаста, и BroadGaugeJim, разместившего однажды фотографию акведука, построенного над бегущим ручейком и столь прекрасного, что Эндрю был вынужден прилечь и отдохнуть.

Чат был детищем BamBam67, организовавшим его, чтобы похвастать своими новыми привилегиями модератора. Он и пользовался ими, часто сопровождая свои посты фотографиями коллекции и, похоже, имея целью показать свой большой и красивый дом. Еще раньше они узнали, что живут в Лондоне, все, кроме BroadGauge, добродушного энтузиаста, уже тридцать лет «обитающего в Лезерхеде», но идея встретиться в реальной жизни никем не предлагалась. Эндрю, проходившего на форуме под ником Tracker, это устраивало как нельзя лучше. Отчасти потому, что позволяло создавать онлайновый имидж и таким образом маскировать свои недостатки в реальной жизни – в этом, как он понял еще раньше, и заключался весь смысл интернета, – но также и потому, что эти люди были его единственными и, следовательно, лучшими друзьями, и встретить их в реальной жизни и узнать, что они говнюки, было бы очень досадно.

Отличие происходившего на главном форуме от происходившего в чате было заметно невооруженным глазом. В мире первого существовала хрупкая, тонкая экосистема. Разговоры строго соответствовали теме, и каждый нарушитель правил незамедлительно подвергался наказанию, иногда суровому. В этом отношении показательным примером стал случай, когда TunnelBotherer6, упрямо помещавший плинтуса в теме про оборудование, получил от модератора выговор за «нецелевое использование пространства». После этого других постов от TB6 уже не появлялось. Но в чате, куда не проникал придирчивый взгляд модератора главного форума, перемена, пусть и медленно, все же случилась. Довольно быстро он стал местом, где обсуждались личные вопросы. Поначалу это пугало. Они чувствовали себя бойцами Сопротивления, сидящими над картами под одной-единственной лампочкой в пыльном подвале под баром, где пьют вражеские солдаты. Первым вопрос, не имеющий прямого отношения к поездам, поднял BroadGaugeJim.

«Послушайте, парни, – написал он, – я бы не хотел беспокоить вас по такому поводу, но, честно говоря, не представляю, к кому обратиться. Если коротко, дело вот какое. Моя дочь, Эмили, попалась на кибербуллинге[6]. Сообщения с угрозами. Фотки с фотошопом. Судя по тому, что я видел, мерзость и дрянь. Она утверждает, что не была вожаком этой шайки и чувствует себя гадко (я ей верю), но мне хотелось бы убедиться, что она понимает: нельзя больше участвовать в чем-то подобном, даже если неучастие означает потерю друзей. Может, кто-то из вас даст совет такому тупице, как я?! Только не напрягайтесь!!!»

Яичница успела безнадежно остыть, пока Эндрю ждал, что за этим последует. Первым ответил TinkerAl, давший простой, разумный и, очевидно, искренний совет. Ошеломленный Эндрю опомнился не сразу, а потом попытался написать свой ответ, но ничего лучше предложения TinkerAl сформулировать не смог. В конце концов он просто выразил свое одобрение парой строчек и решил, возможно не вполне бескорыстно, проявить больше участия в следующий раз.

Уже залогинившись, Эндрю услышал, как промчался за спиной «Летучий шотландец», и замер в ожидании следующего за локомотивом ветерка. Потом поправил монитор. Компьютер Эндрю купил себе в подарок на тридцатидвухлетие, и тогда он казался мощной и красивой машиной, но теперь, по прошествии десяти лет, выглядел невероятно громоздким и медлительным в сравнении с последними образцами. Тем не менее Эндрю питал самые теплые чувства к неуклюжему старичку и не собирался расставаться с ним, пока в нем еще теплится жизнь.

«Привет всем, – написал Эндрю. – Есть кто-нибудь в ночной смене?»

В ожидании ответа – обычно такое ожидание занимало не больше десяти минут – он осторожно пробрался через рельсы к проигрывателю и пластинкам. Последние не стояли аккуратными рядами на полке, а лежали небрежно одна на другой, что уменьшало радость от общения с коллекцией. И все же этот беспорядок изредка удивлял Эндрю открытиями. Встречались в этой коллекции и другие исполнители – Майлз Дэвис, Дэйв Брубек, Диззи Гиллеспи, – но даже все вместе взятые они уступали первенство Элле.

Эндрю достал из конверта «Лучшее впереди», но передумал и вернул диск на место. Если меняя железнодорожные ландшафты, он руководствовался сменой сезонов, то в выборе прослушивания альбомов Эллы никакой логической последовательности не было. Все решало настроение. Единственное исключение составляла «Голубая луна». Двадцать лет Эндрю не мог проигрывать эту песню, хотя время от времени мелодия все же просачивалась в голову. И всегда, стоило только прозвучать первым нотам, в висках начинала стучать боль, глаза застилал туман, пронзительные звуки и крики перемешивались с музыкой и жутким ощущением чьих-то вцепившихся в плечи рук. Потом все так же внезапно уходило, и он видел перед собой растерянное лицо кассирши или ловил себя на том, что проехал нужную остановку. Как-то в Сохо, уже войдя в магазин грампластинок, Эндрю услышал песню в динамиках и, торопясь выйти, вступил в короткую, но жесткую перепалку с продавцом и проходившим мимо полицейским. А относительно недавно, переключаясь с канала на канал, наткнулся на футбольную трансляцию и уже через несколько минут метался по комнате в поисках пульта, чтобы выключить телевизор, потому что фанаты «Манчестер Сити» затянули «Голубую луну». В исполнении пятидесяти тысяч болельщиков, ревущих песню нестройным хором, это было что-то запредельное. Эндрю говорил себе, что это пусть и необычный, но все же не уникальный недуг, вроде аллергии на солнечный свет или ночные кошмары, от которого страдают и другие люди и который нужно просто перетерпеть, но в голове уже засела мысль, что так или иначе ему все же придется с кем-то поговорить об этом.

Эндрю провел пальцами по стопке пластинок. Глаз почему-то зацепился за «Здравствуй, любовь». Эндрю осторожно опустил иголку на диск и отошел к компьютеру. Первым отозвался BamBam67.

«Всем привет. У меня тоже ночная смена. К счастью, весь дом в моем распоряжении. Сегодня повторяют тот прошлогодний фильм Би-би-си. Видели? Джеймс Мэй сидит в гараже с «Грэм Фэриш 372-311 N Gauge». Понятно, что сняли все за один дубль. Да ладно, не парьтесь. Это жуть».

Эндрю улыбнулся и воспрял духом. И тут же, словно только того и ждал, появился TinkerAl.

«ХАХА! Знал, что это не твое! А вот мне нравится!»

Обновить.

Подключился BroadGaugeJim:

«И я, парни, тоже в ночную. Видел тот фильм с Мэем, когда его еще в первый раз крутили. Как он стал доказывать, что пробковая подложка лучше балласта, принимать всерьез остальное я уже не мог».

Эндрю покрутил головой влево-вправо и опустился поглубже в кресло. Теперь, когда все были на связи, когда в наушниках звучал голос Эллы, а по комнате, погрохатывая и повергая в прах тишину, разъезжал поезд, можно было и расслабиться.

Вот тогда все и сходилось.

Глава 5

Приготовление бутербродов для ланча – еще один показательный урок, пусть даже Эндрю и разговаривал сам с собой.

– Ветчина и сыр, – хвастливо заявлял он в камеру. – Каплю рассола в серединку и размазать до уголков. Мне нравится представлять, что это части тела предателя, рассылаемые в четыре угла Англии, но вы вольны использовать любую метафору, какую только пожелаете. Секундочку, это не кочанный салат? Точно, он самый. А кто с ним? Пакетик соли и уксуса? Берем. И как насчет сацума из «Биг ред нет»? Есть. Но осторожнее, проверьте, не попался ли хитрец, который только притворяется хорошеньким, а на самом деле низ у него уже заплесневелый. Я всегда представляю молоденького хвастливого солдатика, рвущегося в патруль, несмотря на трещину в берцовой кости. Но опять-таки выбирайте собственную метафору.

Эндрю уже собрался перейти к объяснению системы контейнеров «Тапперуэр», но вдруг сбился и замолчал, глядя перед собой в пустоту, как будто у него сломался телесуфлер. Ситуация неприятно напомнила недавний допрос с пристрастием, который учинили ему Кит и Мередит.

Сидя в вагоне, прижатый к подлокотнику мужчиной, расставившим ноги так широко, будто он имел целью показать «вот какой я большой» – ничего другого в голову не пришло, – Эндрю поймал себя на том, что мысли унесли его к тому, первому дню на работе. Пережив недолгий восторг – ура! работа есть! – он ударился в панику из-за самим же созданной проблемы с придуманной семьей. Лучше всего было бы сойтись с Кэмероном – отбросить осторожность и вопреки голосу рассудка подружиться с ним как можно быстрее. Поболтать без посторонних на отвлеченные темы в коридоре, угостить пивом после работы в пятницу – люди ведь так обычно и делают, верно? – а потом признаться, объяснить, что, мол, вот так и так, приятель, нашло затмение, с кем не бывает, каждый может что-то такое ляпнуть на собеседовании.

Увы, не получилось. Как и велит закон Соединенного Королевства, Эндрю коротко поздоровался с новыми коллегами и тут же заблокировал собственную электронную почту, после чего битый час просидел молча, не решаясь попросить о помощи.

Вот тогда и появился Кэмерон, а с ним – возможность сделать первый шаг к переходу на дружеские рельсы. Эндрю как раз расписывал остроумный гамбит с заходом от текущего административного кризиса, когда Кэмерон, поздравив новичка с первым рабочим днем, громко, чтобы слышали все, спросил:

– Как семья? Стеф и Дэвид в порядке?

Ошеломленный столь неожиданным выпадом Кэмерона, расстроившего весь его план вопросом о детях, Эндрю не нашел ничего лучшего, как сказать:

– Да, вроде бы в порядке, спасибо.

Офтальмологу, спрашивающему о новых линзах, такой ответ вполне бы сгодился, но не в случае, когда интересуются здоровьем твоих родных детей. Разволновавшись, Эндрю невнятно пробормотал, что им много задают на дом.

– Вот и ладно, – сказал Кэмерон, подождав, пока он закончит. – Пасхальные каникулы скоро. Отправляетесь с Дианой в какое-нибудь симпатичное местечко?

– Э… во Францию.

– О, высший класс. А куда именно?

Эндрю ненадолго задумался.

– На юг. Южная Франция.

Вот и все.

В те первые дни, когда разговор сворачивал на семью, включать воображение приходилось на ходу. Скоро Эндрю научился притворяться, делать вид, что занят чем-то на компьютере или отвлекся, и просил повторить вопрос, чтобы выиграть время, но понимал, что нужна более долгосрочная стратегия. На второй неделе выдалось несколько дней, когда Эндрю оставили в покое, и он уже начал подумывать, что, может быть, опасность миновала. Теперь, оглядываясь назад, он ясно видел, каким невероятно наивным был тогда. Семья. Семья – это то, о чем говорят обычные, нормальные люди. Ситуацию усугубляла Мередит, сидевшая, казалось, исключительно на диете любопытства и сплетен и постоянно донимавшая коллегу требованиями более детальной информации. Как-то раз она, Кит и нервная стажерка по имени Бетани принялись обсуждать свадебную тему.

– О, это был кошмар, – сказала Мередит, со злорадным удовольствием вспоминая детали брачной церемонии подруги. – Они стояли у алтаря и никак не могли надеть кольцо на его толстый, жирный палец.

– Мой папа считает, что, когда мужчина носит обручальное кольцо, это немного отдает жеманством, – заметила Бетани дрожащим от волнения голосом, как будто она проезжала по решетке, прикрывающей яму на дороге.

– Видишь? – Кит широко развел руки, демонстрируя пятна от пота под мышками. – Я всегда так думал.

– Ну, не знаю, – протянула Мередит. – Если бы мой Грэм снял кольцо, он бы точно получил по первое число.

Она привстала, вытянула шею и заглянула через монитор Эндрю.

– А ты носишь?

Глупо, но прежде чем ответить, он посмотрел на палец.

– Есть какая-то причина или?..

Черт.

– Нет, нет. Просто… мне с ним было неудобно.

Никто ни о чем больше не спросил, но даже теперь Эндрю почувствовал, как вспыхнула от стыда шея. Именно тогда он понял, что одних простых фактов мало, что общего вида недостаточно, что нужны тонкие мазки. В тот же вечер, поставив диск Эллы, он сел к компьютеру, открыл электронную таблицу и начал заполнять историю семьи. В первую очередь следовало определиться с фактическим материалом: вторые имена, возраст, цвет волос, рост. В последующие недели Эндрю постепенно добавлял мелкие детали, припоминая обрывки чужих разговоров или спрашивая себя, как воспринимала бы те или иные новости его семья. В скором времени он подготовился настолько, что мог ответить едва ли не на любой вопрос. Взглянув мельком на таблицу, можно было узнать, что Дэвид увлекается бесконтактным регби, но недавно растянул лодыжку. Застенчивый, он предпочитает играть сам с собой, а не с друзьями. Несколько месяцев Дэвид просил купить ему кроссовки с подсветкой, пока Эндрю в конце концов не уступил.

Стеф в детстве мучилась коликами, но потом причин обращаться к врачам не возникало, за исключением одного случая с конъюнктивитом. Иногда в присутствии посторонних она задает жутко умные вопросы, чем ставит родителей в неловкое положение. Однажды Стеф сыграла роль доброго пастыря в рождественской сценке, удостоившись неоднозначных отзывов со стороны других участников действа, хотя, конечно, они гордились дочерью безмерно.

Вот эта часть, «они» – он и Диана, – оказалась самой трудной. Пофантазировать во время интервью не составило особого труда, но то был совсем другой уровень. Тем не менее ее образ Эндрю собрал: Диана недавно стала партнером в юридической фирме (она специализировалась на правах человека) и, хотя работала допоздна, в последнее время перестала проверять по выходным свой смартфон. Годовщина свадьбы приходилась у них на 4 сентября, но они также отмечали 15 ноября – годовщину первого поцелуя (они стояли на улице, в снегу, после импровизированной вечеринки у общего друга). На первом настоящем свидании они пошли в кино – смотреть «Криминальное чтиво», а Рождество встретили у ее родителей. Летний отпуск проводили во Франции, осенью заезжали ненадолго в «Сентер-Паркс», а десятую годовщину свадьбы встретили в Риме. Когда удавалось найти няню, они с Дианой ходили в театр, но только не на авангард, потому что слишком ценили свое время, чтобы тратить его на представление, в котором не было ничего театрального. В воскресенье по утрам Диана играла в теннис с подругой по имени Сью и ходила на заседания школьного родительского комитета. До операции по лазерной коррекции зрения она носила очки в ярко-оранжевой оправе. Над бровью у нее маленький шрам, оставшийся со школы, когда мальчишка по кличке Джеймс Бонд бросил в нее дикое яблоко.

Проводя столь тщательную работу, Эндрю не успевал толком подумать, как сам вписывается в новую роль. Он уже побывал на двух похоронах и сделал несколько трудных звонков родственникам. Провел вместе с Кэмероном первый осмотр собственности и увидел комнату, в которой испустила последний вздох женщина. Но все это было прогулкой в парке в сравнении с необходимостью сохранять в тайне обман. Эндрю постоянно чувствовал себя человеком, который ходит по краю в ожидании момента, когда запутается в самим же завязанных узлах противоречий. Но прошел месяц, потом другой, и Эндрю начал понемногу расслабляться. Проделанная работа приносила плоды.

Момент, едва не изменивший все, пришелся на пятничный ланч. Целое утро Эндрю провел, копаясь в бумагах, наполнявших коробку из-под обуви, и пытаясь найти указание на оставшихся родственников. Рассеянно наблюдая за микроволновкой, в которой готовились купленные в магазине макароны с сыром, он говорил о чем-то с Кэмероном, когда вдруг возникла тема аллергии.

– Да, дело нелегкое, – сказал Кэмерон. – Приходится постоянно быть настороже. Все время в напряжении. Особенно когда дело касается орехов. Знаешь, у нас так с Крисом.

– Ммм, – рассеянно отозвался Эндрю, снимая пленку и наматывая пасту на вилку. – У Стеф аллергия на пчелиные укусы, так что мне это знакомо.

Лишь вернувшись за стол и уже заканчивая ланч, он прокрутил в уме этот короткий диалог. Ему не пришлось мысленно заглядывать в таблицу или отчаянно импровизировать; нет, он совершенно спокойно, не задумываясь, выдал информацию о Стеф, как будто она выплыла из подсознания. Тот факт, что эта деталь возникла так легко, глубоко обеспокоил Эндрю. Да, случившееся пошло на пользу делу, добавило мясо на кости, но впервые он совершенно упустил из виду, почему вообще ему пришлось что-то придумывать. В том, как фантазия овладела им, было что-то пугающее. И Эндрю испугался так сильно, что, придя домой, не бросился вносить поправки в таблицу, а занялся поисками другой работы.

Неделей позже, выйдя из церкви, где проходила служба по утонувшему в ванне семидесятипятилетнему бывшему автоинструктору, Эндрю включил телефон и обнаружил голосовое сообщение от кадровика, приглашавшего его на собеседование. Обычно такого рода новости повергали Эндрю в панику, но после похорон всегда наступало странного рода эмоциональное онемение, так что, прослушав сообщение, он сразу же перезвонил и договорился об интервью. Новое место позволило бы выбраться из западни и положить конец нескончаемой лжи.

Прошла неделя. Поднимаясь по лестнице в офис и чувствуя, что задыхается, Эндрю пытался убедить себя, что страдает тяжелой – возможно, смертельно опасной – болезнью и что одышка никак не связана с почти трехнедельным отсутствием сколь-либо значимой физической активности. Там, на лестнице, его и настиг телефонный звонок. Хрипя и сопя, Эндрю подтвердил, что с удовольствием придет на второе собеседование. Остаток дня он провел за столом, представляя, с какими чувствами сообщит Кэмерону об уходе.

– Запланировали что-нибудь особенное на выходные? – поинтересовалась Бетани.

– Барбекю в субботу, если погода позволит. Стеф решила, что она – вегетарианка, так что над ее меню еще придется поломать голову.

– О, я тоже вегетарианка! Все просто – возьмите рассольный сыр и вегетарианские сосиски Линды Маккартни. Ей точно понравится.

Они еще обсуждали планы на выходные, когда пришло письмо от Эдриана, того самого специалиста по подбору персонала, который звонил раньше, а теперь просил подтвердить дату второго собеседования. Проведя несколько минут с Бетани и другими за обсуждением семейных проблем, Эндрю ощущал приятную расслабленность. Кому плохо от того, что он делает? Эта мысль посещала его не раз и теперь пришла снова. Он никого не расстраивает, не огорчает. Есть реальные семьи, где люди творят реальные злодеяния, причиняют друг другу боль самыми отвратительными способами. То, что делает он, не идет с этим ни в какое сравнение, разве не так?

За стол Эндрю вернулся с уже готовым решением. Он примирился с тем, что делает, и отступать не станет.

«Привет, Эдриан. Я очень рад возможности встретиться с Джеки, но, проанализировав ситуацию, решил остаться на своем нынешнем месте. Спасибо за участие».

С того дня дела пошли на поправку. Он с удовольствием присоединялся к разговорам на семейные темы и не тяготился сознанием вины. Впервые за долгое время он чаще чувствовал себя счастливым, чем одиноким.

Глава 6

Выйдя из метро, Эндрю обнаружил – вот же закон подлости, – что идет за Кэмероном. Сбавив шаг, Эндрю притворился, что проверяет телефон, и, к своему удивлению, наткнулся на новое сообщение. Увы, от Кэмерона. Прочитав текст, Эндрю тихонько выругался. Он хотел и старался проникнуться к шефу теплыми чувствами, потому что знал, Кэмерон – человек добрый и отзывчивый и сердце у него, как говорится, там, где надо. Но как проникнуться этими самыми теплыми чувствами к тому, кто а) пользуется одним из тех мини-скутеров, которые ни с того ни с сего стали популярны у людей старше пяти лет, и б) без всякой задней мысли пытается разрушить твою жизнь и, едва прождав двенадцать часов, спрашивает, пересмотрел ли ты свое отношение к званому обеду.

Лишиться семьи? Сама мысль об этом была невыносима. Да, в разговоре возник ненароком неловкий момент, который на секунду-другую привел Эндрю в замешательство, но Диана, Стеф и Дэвид стали его семьей, и она того стоила. Эти трое были его счастьем, давали ему силу и держали на плаву. Разве это не то же самое, что дает любая другая семья?

Эндрю налил чашку чая, повесил на крючок пиджак, повернулся и увидел на своем месте какую-то женщину.

Лицо ее скрывал монитор, но под столом были видны ноги в темно-зеленых колготках. На пальцах одной из них висела туфля-лодочка, и ее покачивание взад-вперед вызвало у Эндрю ассоциацию с кошкой, играющей с мышкой. В некоторой растерянности, с чашкой в руке, он остановился, не зная, что делать. Между тем незнакомка покачивалась в его кресле, да еще и постукивала ручкой – его ручкой – по зубам.

– Привет, – сказал он. Женщина улыбнулась, весело бросила ответное «привет», и Эндрю почувствовал, как теплеют его щеки… – Извините, но вы… э… сидите… как бы… на моем месте.

– О боже, извините. – Она тут же вскочила.

– Все нормально, – успокоил ее Эндрю, добавив зачем-то свое ненужное «извините».

У нее были темные, с рыжеватым оттенком волосы, собранные на макушке в высокий узел, из которого высовывался карандаш. Выглядело сооружение так, будто стоит лишь вытащить карандаш, и волосы хлынут каскадом вниз, как у какой-нибудь Рапунцель. Она была, наверно, на несколько лет моложе Эндрю, около сорока.

– Произвела, называется, впечатление, – сказала незнакомка и, видя на лице Эндрю растерянность, добавила: – Я – Пегги. Сегодня у меня первый день.

Появившийся в тот же миг Кэмерон расцвел в улыбке, как ведущий телеигры на каком-нибудь закрывшемся цифровом канале.

– Блестяще, блестяще! Вы двое – встретились!

– И я уже украла у него стул, – сказала Пегги.

– Ха, украла у него стул, – рассмеялся Кэмерон. – Итак, Пегс… Вы не против, если я стану называть вас Пегс?

– Э… Нет.

– Ну вот, Пегс, Пегги! Держитесь пока за Эндрю, привыкайте, набирайте ход. Боюсь, вы сегодня в пекло угодили – у Эндрю, по-моему, выезд на осмотр собственности. Но если уж начинать, то почему бы не сегодня?

Кэмерон решительно выставил оба больших пальца, и Пегги невольно вздрогнула, будто он пронзил воздух ножами.

– Отлично, – ничего не замечая, заключил Кэмерон. – Итак, оставляю вас в надежных руках Эндрю.

Эндрю совсем забыл, что им дали новенького, и теперь чувствовал себя немного не в своей тарелке оттого, что кто-то будет держаться за него. Посещение дома покойника – дело непростое, малоприятное, и меньше всего Эндрю хотелось беспокоиться еще о ком-то. У него были свои методы, свои приемы, да и кому нравится постоянно останавливаться и все попутно объяснять. Его самого вводил в курс дела Кит. Поначалу он воспринимал обучение новичка относительно серьезно, но по прошествии некоторого времени начал просто садиться в уголке и играть в игры на телефоне, отрываясь только для того, чтобы отпустить грубоватую шуточку по адресу мертвеца. Эндрю был бы не против умеренной дозы того, что называется юмором висельника, хотя и не одобрял этот стиль, но, к сожалению, Кит понятия не имел о сопереживании. В конце концов Эндрю подошел к нему на кухне и сказал, что готов проводить осмотр в одиночку. Кит пробормотал что-то в знак согласия, похоже едва обратив внимание на то, что сказал Эндрю, хотя, возможно, это объяснялось его попытками вырвать палец из банки с энергетическим напитком, в которой он застрял.

С того дня Кит всегда оставался с Мередит в офисе, регистрируя смерти и устраивая похороны. Эндрю же предпочитал проводить осмотр сам и без коллег. К сожалению, известия о смерти распространяются быстро. У человека, жившего и умершего в полном одиночестве, обнаруживаются вдруг доброжелатели и дорогие друзья, которые подтягиваются в дом еще во время осмотра – засвидетельствовать почтение и на всякий случай проверить, на месте ли часы, которые обещал оставить покойный, и не лежит ли в подходящем месте пятерка, которую он задолжал. Удалить этих людей оказывалось далеко не просто, и даже после их ухода в комнате еще долго висела угроза насилия. Так что в лице новенькой Эндрю получал бы какую-никакую поддержку, что и склонило его к уступке.

– Должна кое в чем признаться, – сказала Пегги. – Перед тем как мы ушли, Кэмерон отвел меня в сторонку и поручил убедить тебя в том, что «званый обед как мероприятие по сплочению коллектива» – хорошая идея. Порекомендовал действовать осторожно, не нажимать, но у меня никакого опыта в таких делах нет.

– Спасибо, что дала знать. Я, наверно, просто оставлю это без внимания, – ответил Эндрю, надеясь, что этим подавил тему в зародыше.

– И будешь прав. По крайней мере, с моей точки зрения, это наилучший вариант. Сказать по правде, готовка – не самая сильная моя сторона. Только дожив до тридцати восьми лет, узнала, что все эти годы неправильно называла брускетту. Оказывается, «брушетта» – неправильный вариант, так сказал мой сосед. Но опять-таки верить на слово человеку, который постоянно носит завязанный на плечах розовый джемпер, будто живет на яхте, как-то не хочется.

– Правильно, – немного рассеянно отозвался Эндрю, заметив отсутствие некоторых вещей, необходимых для осмотра.

– Это ведь называется тимбилдингом[7], да? Вообще-то лучше уж так, чем стрелять по тарелочкам или чему-то там еще, что придумывают менеджеры.

– Что-то вроде. – Эндрю подтащил рюкзак и стал проверять, не пропустил ли он чего.

– Так мы действительно пойдем в дом, где только что кто-то умер?

– Да, пойдем. – Черт, действительно кое-чего не хватает. Придется сделать крюк. Эндрю повернулся, увидел, как Пегги надувает щеки, и вдруг понял, что ведет себя невежливо и негостеприимно. Он снова ощутил ставшее уже привычным острое недовольство собой, но слов для исправления ситуации не нашлось, и до супермаркета они шли молча.

– Сделаем небольшую остановку, – сказал Эндрю.

– Утренний перекус? – спросила Пегги.

– Боюсь, что нет. То есть я не буду, но ты, если хочешь, пожалуйста. Это к тому, что тебе у меня разрешения спрашивать не надо.

– Нет, нет, все в порядке. К тому же я в любом случае на диете. Могу съесть хоть круг сыра бри, а потом чуточку поплакать. Слышал о такой?

На этот раз Эндрю не забыл улыбнуться.

– Я на минутку.

Вернувшись, он обнаружил коллегу в проходе между стеллажами с книгами и DVD-дисками.

– Ты только взгляни на нее. – Пегги указала на книжку, с обложки которой улыбалась в камеру женщина, готовящая, похоже, какой-то салат. – Никто не может так радоваться, держа в руке авокадо. – Пегги вернула на место книгу и взглянула на освежитель воздуха и лосьон после бритья в корзине Эндрю. – Не знаю почему, но у меня такое чувство, что я не представляю, во что ввязалась.

– Объясню, когда прибудем на место, – пообещал Эндрю и направился к кассе, поглядывая вслед Пегги. Она шла, прижав руки к бокам, но слегка сжав пальцы и выставив кулачки. Со стороны это выглядело так, словно по бокам у нее два скрипичных ключа. Эндрю уже набирал код карты, когда в голове вдруг зазвучала мелодия «Ты хотел бы прогуляться?» в версии Эллы Фицджеральд и Луи Армстронга.

Они стояли на перекрестке, и Эндрю проверял по телефону, правильно ли они идут. Пегги заполняла паузу пересказом сериала, который смотрела накануне вечером.

– Название, признаться, не помню, и кто в главной роли, не помню, и где действие происходит – тоже.

Удостоверившись, что они идут в верном направлении, Эндрю уже сделал шаг, но вдруг услышал за спиной треск и грохот. Обернувшись, он увидел склонившегося на лесах мужчину, только что бросившего в ковш охапку мусора.

– Все в порядке? – спросила Пегги, но Эндрю словно прирос к земле и во все глаза смотрел на строителя, который швырнул в тот же ковш еще несколько кирпичей. Строитель начал вытирать руки от пыли, но заметил, что на него смотрит незнакомец, и остановился.

– Какие-то проблемы, приятель?

Эндрю сглотнул. В висках запульсировала боль, резкие звуки змейками поползли в голову. Сквозь фоновый шум пробились ноты «Голубой луны». Усилием воли Эндрю заставил себя сдвинуться с места, а перейдя дорогу, с облегчением обнаружил, что боль и шум пошли на убыль.

Еще не зная, как будет объяснять свое поведение, Эндрю смущенно поискал взглядом напарницу и увидел, что она стоит возле подъемника и разговаривает со строителем. Со стороны это выглядело так, словно Пегги терпеливо обучает простому трюку невероятно глупого пса. Потом она повернулась, тоже пересекла улицу и, поравнявшись с Эндрю, спросила:

– Ты как?

– Хорошо. Думал, приступ мигрени, но, к счастью, нет. – Он откашлялся и кивком указал на строителя. – А ты о чем с ним разговаривала?

– А, – отмахнулась Пегги, озабоченно посматривая на Эндрю. – Отпустил пару комментариев по поводу моей внешности, так что пришлось задержаться и объяснить, что я вижу в его глазах глубокую, неизбывную печаль. Ты точно в порядке?

– Да, в полном, – сказал Эндрю, с опозданием заметив, что держит руки по швам, как игрушечный солдатик.

Они продолжили путь, но он, хотя и взял себя в руки, вздрагивал каждый раз, когда вдалеке грохотал кирпич.

Квартира умершего была частью жилого массива Эйкорн-Гарденс, название которого белело на зеленой дощечке наряду с другими названиями: Хаклберри-Хаус, Лэвендер-Хаус, Роуз-Петал-Хаус. Ниже кто-то добавил уже от себя лично надпись краской из пульверизатора «гребаные копы» и рисунок с изображением мужских гениталий.

– Ни фига себе. – Пегги покачала головой.

– Ничего страшного. Вообще-то я уже бывал здесь раньше. Тогда мне никто не досаждал; уверен, сейчас тоже обойдется без проблем, – сказал Эндрю, отчасти успокаивая и себя.

– Да-да, уверена, так все и будет. Я имела в виду это. – Пегги кивком указала на рисунок. – Впечатляющая деталь.

– А… Да.

Проходя через участок, Эндрю заметил, что люди закрывают окна, а родители зовут домой детей, как будто все происходит в каком-то вестерне, а он – злодей, несущий городу хаос. Оставалось только надеяться, что дружелюбная улыбка убедит людей в его миролюбии и в том, что в сумке у него длинная водонепроницаемая куртка и дезодорант «Фебриз», а вовсе не дробовик.

Квартира находилась на первом этаже Хаклберри-Хаус. Прежде чем ступить на бетонные ступеньки, Эндрю остановился и повернулся к Пегги.

– Кэмерон тебя, конечно, проинструктировал, но насколько хорошо ты представляешь, как происходит осмотр?

– В детали не вдавался. Буду признательна, если введешь в курс дела. По правде говоря, меня это все немножко пугает. – Она нервно рассмеялась.

Эндрю опустил глаза. Он бы тоже рассмеялся, хотя бы для того, чтобы ободрить ее, но в глазах соседей или друзей умершего, если бы они стали свидетелями такого поведения, это выглядело бы непрофессионально. Он опустился на корточки, раскрыл сумку и протянул Пегги хирургические перчатки и маску.

– Вот, держи. Имя умершего – Эрик Уайт. Ему было шестьдесят два года. Коронер отписал это дело нам, поскольку никаких родственников полиция не обнаружила. Итак, перед нами сегодня две цели: во-первых, собрать максимально возможный объем информации и выяснить, действительно ли у Эрика не было родственников, а во-вторых, определить, есть ли у него деньги, чтобы заплатить за похороны.

– Ух ты. Ладно. И сколько же стоят похороны в наше время? – спросила Пегги.

– По-разному бывает. В среднем – около четырех тысяч фунтов. Но если умерший не оставил наследства или у него нет родственников, готовых заплатить за похороны, тогда, согласно закону, расходы на похороны обязан, по закону, взять на себя муниципалитет. Без затей, ничего лишнего – ни надгробий, ни цветов, ни отдельного места, – получается около тысячи.

– Ясно. – Пегги натянула перчатки. – И часто такое случается?

– К сожалению, нередко. В последние лет пять число похорон за общественный счет возросло на двенадцать процентов. Люди все чаще уходят в одиночестве, так что нам работы хватает.

Пегги поежилась.

– Извини, – сказал Эндрю. – Да, тема невеселая.

– Нет, просто это выражение – уходят… Знаю, его используют, чтобы смягчить удар, но все равно… не знаю… звучит как-то мелко, легковесно.

– Согласен. Я и сам нечасто им пользуюсь. Но иногда люди предпочитают описывать это именно так.

Пегги пощелкала костяшками пальцев.

– Все в порядке. Меня шокировать трудно. Минут пять продержусь, а там могу и ноги сделать.

Судя по просочившемуся из-за двери запаху, такой вариант не исключался. И что тогда делать Эндрю? Бежать за ней?

– Коронер рассказал что-нибудь об этом бедолаге? – спросила Пегги.

– Соседи заметили, что его давно не видно, и позвонили в полицию. Те приехали, взломали дверь и обнаружили труп. Умер в гостиной, пролежал не один день, так что тело находилось не в самом лучшем состоянии.

Пэгги тронула пальцем сережку на правом ухе.

– Это надо понимать, что там… – Она поморщилась.

– Боюсь, так оно и есть. Проветрится не сразу, и… это трудно объяснить, но… в общем, запах очень специфический.

Пэгги немного побледнела.

– И вот тут нам на помощь приходит… – быстро вступил Эндрю, поднимая флакон с лосьоном после бритья и принимая вид рекламного агента. Он встряхнул бутылочку, щедро полил на внутреннюю сторону своей маски, потом сделал то же самое с другой маской, которую коллега тут же и повязала, накрыв нос и рот.

– Не уверена, что Пако Рабан имел в виду именно такое его использование, – послышался приглушенный голос Пегги.

На этот раз Эндрю улыбнулся уже по-настоящему и по глазам Пегги понял, что она улыбается в ответ.

– За годы работы я многое опробовал, но убедился, что нужный эффект дают только дорогие средства. – Он достал из сумки конверт, а из конверта вытряхнул ключ. – Войду первым и быстренько осмотрюсь, ладно?

– Делай как знаешь.

Уже вставив ключ в замок, Эндрю, как обычно, напомнил себе, для чего он здесь и что вести себя нужно с максимальным уважением к последнему прижизненному приюту покойного независимо от состояния этого самого приюта.

Эндрю ни в коей мере не был человеком набожным, но старался делать свою работу так, как если бы умерший наблюдал за ним. В данном случае, не желая причинять Пегги лишних неудобств – ей и без того уже было не по себе, – Эндрю ограничился исполнением маленького ритуала: выключил звук в телефоне и осторожно притворил за собой дверь.

Эндрю был рад, что сумел сдержаться, когда Пегги спросила о запахе. Знал, что пережитое в ближайшие минуты изменит ее навсегда. Потому что – и эту истину Эндрю постиг сам – вдохнувший запах смерти уже никогда от него не избавится. Однажды, вскоре после своей первой инспекции, он, проходя по путепроводу, уловил тот самый запах разложения, который почувствовал в доме. Повернувшись, Эндрю увидел между листьями и мусором ленту полицейского ограждения. Ему до сих пор становилось не по себе при мысли о том, как четко он настроен на смерть.

Понять из маленькой прихожей, в каком состоянии квартира, было трудно. На основании собственного опыта Эндрю делил все квартиры на две категории: безукоризненно чистые – ни пылинки, ни паутинки, все на месте – и безнадежно запущенные. Первые огорчали его куда больше, чем вторые. Поверить в то, что умершие больше всего на свете заботились о порядке в доме, было бы слишком просто. Скорее они как будто знали, что, когда умрут, их найдет чужой, незнакомый человек, и не могли оставить после себя беспорядок. В этом смысле они казались Эндрю яркими представителями той части человечества, которые с утра берутся за уборку. Конечно, во всем этом присутствовало определенное достоинство, но у Эндрю разрывалось сердце при мысли о том, что для некоторых мгновения после смерти важнее времени, оставшегося для жизни. А вот хаос, беспорядок и грязь никогда не действовали на него угнетающе. Может быть, умершие просто не могли должным образом присмотреть за собой в свои последние дни, но Эндрю нравилось думать, что они просто презирали условности. Если никто не потрудился оказаться рядом и позаботиться о них, то им-то самим зачем стараться? Невозможно соскользнуть в сон, когда хохочешь в голос, представляя, как какой-нибудь остолоп из муниципалитета поскальзывается на мокром полу в ванной.

Дверь в небольшую гостиную пришлось толкать плечом, что уже указывало на бо́льшую вероятность второго варианта. Так оно и оказалось – запах ударил с концентрированной силой, как будто специально избрал своей целью его нос. Обычно Эндрю старался по мере возможности воздерживаться от применения освежителя воздуха, но здесь ничего другого не оставалось – иначе он просто не смог бы задержаться в комнате даже на минуту. Он щедро попрыскал по углам, но основной удар приберег для середины гостиной, куда пришлось пробираться через разбросанные вещи. Было бы неплохо открыть закоптившееся от грязи окно, но ключ под руку не попадался. На полу валялись хозяйственные сумки с пустыми пакетиками и банками из-под безалкогольных напитков. В одном углу лежала кучка одежды, в другом – газеты и письма, преимущественно неоткрытые. В центре комнаты стоял зеленый складной стул с банками колы в каждом чашкодержателе и телевизор, водруженный на стопку телефонных справочников и готовый вот-вот свалиться на пол. Интересно, не заполучил ли бедняга Эрик растяжение шейных мышц, глядя на наклонившийся экран? Перед стулом лежала перевернутая чашка с приготовленным в микроволновке и рассыпавшимся желтоватым рисом. Похоже, здесь все и случилось. Эндрю уже собрался приступить к делу и начать с почты, когда вспомнил про Пегги.

– Как оно там? – спросила она, когда он вышел из квартиры.

– Довольно грязно и запах далеко не… идеальный. Если хочешь, можешь подождать на улице.

– Нет. – Пегги сжала и разжала кулаки. – Если в первый раз не смогу перебороть себя, то уже никогда не получится.

Она прошла за ним в гостиную и даже не выказала признаков слабости, только, судя по побелевшим костяшкам пальцев, покрепче прижала маску к лицу.

Комнату осмотрели вместе.

– Странно, – пробормотала сквозь маску Пегги. – Здесь чувствуется что-то такое… не знаю… какая-то статичность. Как будто и само это место умерло вместе с ним.

Ни о чем таком Эндрю никогда раньше не думал. Но все в комнате как будто действительно замерло. Несколько секунд они стояли, вслушиваясь в тишину. Знай Эндрю глубокомысленную цитату о смерти, момент был бы самый подходящий. Но тут мимо окна, оглашая окрестности бодрым «Матчем Дня»[8], проехал фургончик с мороженым.

Первым делом принялись за разбор бумаг.

– Итак, что именно я ищу? – спросила Пегги.

– Фотографии, письма, рождественские и прочие поздравительные открытки – короче, все, что может указать на членов семьи, номера телефонов и адреса. Также любые банковские документы – нам нужно понять состояние его финансов.

– И наверно, завещание?

– Да, его тоже. Но здесь многое зависит от того, есть ли у него близкий родственник. Большинство одиноких людей, не имеющих близких родственников, никакого завещания обычно не оставляют.

– Что ж, логика понятная. Будем надеяться, старина Эрик, деньжата у тебя все же найдутся.

Работали четко и методично. По совету Эндрю Пегги освободила место на полу и раскладывала бумаги по разным кучкам, в зависимости от того, представляют они какую-либо ценность или нет. Здесь были счета за коммунальные услуги, напоминания о плате за телевизор, каталог из магазина футбольного клуба «Фулхэм», десятки коробочек из кулинарии, гарантийный талон на чайник и обращение от «Шелтер»[9].

– Кажется, у меня что-то есть, – сказала Пегги минут через двадцать бесплодных поисков. Это была рождественская открытка со смеющимися обезьянками в рождественских шляпах и подписью: «У Чимпли Веселое Рождество!»

Три строчки внутри были написаны таким мелким почерком, как будто писавший всячески старался остаться анонимным.

Дяде Эрику.

С Рождеством!

Люблю, Карен.

– У него есть племянница.

– Похоже на то. Еще открытки?

Пегги порылась в горке бумаг и лишь усилием воли заставила себя не вздрогнуть, когда оттуда вылетела потревоженная сонная муха.

– Вот еще одна. Поздравительная. Посмотрим, что тут. Да, снова от Карен. Секундочку, что тут написано? Вот: «Если захочешь позвонить, здесь мой новый номер».

В других обстоятельствах Эндрю тут же, без отлагательств, позвонил бы по этому номеру, но присутствие Пегги стесняло, и он решил подождать до возвращения в офис.

– Ну что, все? – Пегги нерешительно двинулась к двери.

– Нам нужно разобраться с его финансовым положением, – сказал Эндрю. – Мы знаем, что у него есть кое-что на текущем счету, но деньги могут быть и где-то здесь.

– Наличные? – Пегги огляделась.

– Только не удивляйся, но начинать принято со спальни.

Пегги осталась у порога, а Эндрю подошел к узкой односпальной кровати и опустился на колени. В падающей из окна полосе солнечного света лениво кружились пылинки. При каждом движении Эндрю они встревоженно взмывали вверх. Он старался не морщиться. Эта часть осмотра всегда давалась труднее всего, ведь трудно представить что-то неприятнее вторжения в чужую спальню. Прежде чем проверить под матрасом, Эндрю убрал рукава под защитные перчатки. Начав с одного конца, от изножья, он медленно провел рукой под всем матрасом.

– Предположим, у него припрятано где-то десять тысяч, а родственников нет, куда тогда пойдут деньги? – спросила Пегги.

– Прежде всего, наличные деньги или ценности пойдут на оплату похорон. Остаток будет помещен в сейф в нашем офисе. Если в течение определенного времени не обнаружится кто-то, имеющий бесспорное право на них – например, дальний родственник, – то деньги становятся собственностью Короны.

– То есть достаются старушке Бетти Виндзор?

– Вроде того. – В нос попала пыль, и Эндрю, не удержавшись, чихнул. Первый заход не принес ничего, но Эндрю не сдался и, собравшись с духом, просунул руку дальше. Пальцы наткнулись на что-то комковатое, а точнее, на носок с эмблемой «ФК Фулхэм», наполненный связкой банкнот, по большей части двадцаток, перетянутых эластичной лентой. Причем сама лента была почему-то закрашена шариковой ручкой в синий цвет. Имело ли это некое жизненно важное значение или было результатом ничегонеделания, Эндрю не знал. Такого рода детали оставались в памяти надолго как любопытные элементы чужой, позабытой жизни. Загадки их существования, оставшиеся нераскрытыми причины отзывались в нем необъяснимым напряжением. Нечто подобное он испытывал, видя вопрос без вопросительного знака.

Судя по толщине пачки, денег должно было хватить на покрытие похоронных расходов. Решать судьбу остальных предстояло племяннице.

– Ну так все? – снова спросила Пегги. Эндрю видел, что ей действительно нужно на улицу, подышать свежим воздухом. Он помнил свой первый раз, тогда глоток лондонского смога показался ему первым вдохом заново рожденного.

– Да, закончили.

Эндрю еще раз прошелся по комнате взглядом – не пропустили ли что-то. Они уже собирались выйти, когда услышали шорох у входной двери.

Судя по выражению удивления и двум поспешным шагам назад, к двери, мужчина в прихожей определенно не ожидал встретить кого-то в квартире. Приземистый, невысокий, потный, с вываливающимся из-под рубашки-поло пивным животиком. Наглый, циничный тип. Эндрю напрягся и приготовился к стычке.

– Вы из полиции? – спросил незнакомец, заметив перчатки у них на руках.

– Нет. – Эндрю заставил себя посмотреть мужчине в глаза. – Мы из муниципалитета.

Незнакомец сразу же расслабился и даже сделал шаг вперед. Этого вполне хватило, чтобы понять, зачем он здесь.

– Вы знали умершего? – спросил Эндрю, изо всех сил стараясь внушить незнакомцу, что перед ним бесшабашный кулачный боец, а не человек, который едва не теряет сознание, наблюдая за игрой в снукер.

– Знал. Его звали Эрик.

Пауза.

– Так жаль, что бедняга отдал Богу душу.

– Вы друг или родственник? – спросила Пегги.

Мужчина смерил ее взглядом и потер небритый подбородок, как будто оценивал подержанную машину.

– Друг. Близкий. Мы давно знакомы. – Он пригладил грязные клочки волос, и Эндрю заметил, что рука у него дрожит.

– Насколько давно?

Эндрю обрадовался, что Пегги взяла инициативу на себя. Ее твердый голос со звенящими стальными нотками звучал намного увереннее.

– Черт, ну и вопрос. Давно. Такие вещи ведь забываются, да? Всего и не упомнишь.

Убедившись, что пара служащих не представляют собой никакой угрозы, незнакомец уже заглядывал им за спину, в гостиную и даже сделал еще шаг вперед.

– Мы закрываем, – сказал Эндрю, показывая ключ.

Незнакомец так и впился в него взглядом.

– Ну да, конечно. Я только хотел выказать почтение и все такое. Старые друзья, сами понимаете. Не знаю, нашли вы завещание или что там еще…

«Ну вот», – подумал Эндрю.

– В общем, он так мне и сказал, что если умрет… внезапно, то я могу взять на память пару вещиц.

Изо всех сил сохраняя спокойствие, Эндрю собрался было объяснить, что все находящееся в квартире должно оставаться нетронутым до полного прояснения обстоятельств, но его опередила Пегги.

– Что именно собирался оставить вам мистер Томпсон? – спросила она.

Мужчина переступил с ноги на ногу и откашлялся.

– Ну, телевизор… А еще, сказать по правде, Эрик мне малость задолжал. – Он усмехнулся, показав желтые зубы. – За выпивку. Я ведь столько лет его угощал.

– Странно, – сказала Пегги. – Его звали Эрик Уайт, а не Эрик Томпсон.

Желтозубая улыбка померкла.

– Что? Ну да, знаю. Уайт. Что… – Он повернулся к Эндрю и заговорил, скривив губы, как будто нарочно, чтобы Пегги не услышала. – Зачем она так? Ловушки ставит, зачем? Парень только-только умер…

– Думаю, вы знаете зачем, – негромко сказал Эндрю.

Незнакомец вдруг зашелся в кашле.

– Да вы понятия не имеете, – залопотал он, брызжа слюной и толкая дверь. – Ни хрена не понимаете.

Эндрю и Пегги подождали немного и только потом вышли на улицу. Незнакомец уже спустился по ступенькам и торопливо уходил, сунув руки в карманы пиджака. В какой-то момент он оглянулся, притормозил и показал два пальца. Эндрю снял маску и перчатки. Пегги сделала то же и вытерла пот со лба.

– Ну, что думаешь? Какие впечатления от первого осмотра? – спросил Эндрю, не сводя глаз с незнакомца, который, еще раз показав двумя пальцами V, скрылся за углом.

– Думаю, – сказала Пегги, – мне нужно промочить горло.

Глава 7

Сначала Эндрю подумал, что Пегги шутит, но, когда они свернули за угол, она решительно направилась к первому встречному бару. Эндрю еще не опомнился, а она, уже заказав себе пинту «Гиннесса», спрашивала, что взять ему. Эндрю посмотрел на часы – начало второго.

– Что? Нет, еще… Я не… э… Ну, ладно. Тогда, пожалуйста, лагер… наверно.

– Пинту? – уточнил бармен.

– Половину. – Эндрю вдруг почувствовал себя подростком. Когда Сэлли с присущей ей уверенностью заказывала пиво в местном баре, он каждый раз практически прятался у нее за спиной. Стакан объемом в пинту приходилось держать двумя руками, как малышу бутылочку с молоком.

Бармен ждал, пока осядет пена, и Пегги нетерпеливо постукивала пальцами по стойке. Казалось, она вот-вот сорвется с места, перемахнет через стойку и напьется прямо из-под крана.

Кроме пары завсегдатаев, сморщенных, грубоватых и словно вжившихся в структуру здания и ставших ее неотъемлемой частью, в баре не было никого. Эндрю еще вешал куртку на спинку стула, когда Пегги чокнулась с его стаканом и сделала три жадных глотка.

– Уф, вот так-то лучше, – выдохнула она и тут же быстро добавила: – Не беспокойся, я не пьяница. За последний месяц это моя первая пинта. Больно уж нервное рабочее утро получилось. Обычно в такой день узнают, где находятся туалеты, и забывают имена всех, с кем тебя познакомили. По-моему, начинать все-таки надо постепенно. А так – будто в холодную воду окунули, ну правда же? Каждый, наверно, помнит, как в отпуске первый раз входишь в море: идешь шажок за шажком, словно надеешься сам себя обмануть, хотя и понимаешь, что так или иначе придется окунуться, чтобы покончить со всем этим.

Эндрю осторожно отпил из стакана. Он уже и не помнил, когда в последний раз пил что-то алкогольное, но точно знал, что это было не посреди рабочего дня в среду.

– И часто такие жулики, как сегодня, подворачиваются? – спросила Пегги.

– Обычное явление, – сказал Эндрю. – И объяснения примерно одинаковые, похожие на то, что мы слышали, хотя некоторые, надо признать, готовятся лучше и им почти веришь.

Пегги стерла пену с губы.

– Даже не знаю, что хуже. Может, те, которые стряпают что-то правдоподобное, и есть настоящие говнюки в отличие от нашего сегодняшнего придурка?

– Ты, наверно, права, – согласился Эндрю. – По крайней мере, в случае с Эриком у нас есть родственница. Обычно после этого все успокаиваются. Как только на сцене появляются родственники, желающие погреть руки на покойнике отходят в сторонку.

Один из завсегдатаев у стойки не на шутку расчихался, на что его приятели не обратили ни малейшего внимания. Придя в себя, бедняга с удивлением и гордостью изучил исторгнутое на носовом платке, после чего засунул его поглубже в рукав.

– Чаще всего вот такие, наверно, так и кончают? – заметила Пегги, поглядывая на расчихавшегося бедолагу изучающе, словно он мог оказаться их следующим клиентом.

– Да, почти всегда. Женщина у меня была только одна… – Эндрю покраснел, поняв, что выразился не слишком удачно. – Я имею в виду… умершая… – Господи! – В смысле…

Пегги изо всех сил сдерживала улыбку.

– Все в порядке, я понимаю, что ты хочешь сказать. Из всех домов, где ты проводил осмотр, только в одном умершей была женщина, – медленно, с расстановкой произнесла Пегги.

– Именно так, – подтвердил Эндрю. – Кстати, это случилось в мой первый осмотр.

Дверь открылась, и в паб вошла пожилая пара. Судя по тому, как встретил их бармен – он молча кивнул и, не спрашивая, стал наливать пинту и полпинты биттера, – они тоже были из разряда постоянных клиентов.

– И как оно прошло тогда, в первый раз? – спросила Пегги.

Эндрю помнил тот день так ясно, как будто это было вчера. Женщину звали Грейс, и ко времени смерти ей уже исполнилось девяносто. В доме не было ни пылинки, как будто несчастная скончалась в результате особенно тщательной уборки. Эндрю помнил, какое испытал облегчение, когда они с Китом вышли наконец из квартиры. Может, так оно всегда и будет: съежившиеся старушки, дожившие до почтенных лет и умершие во сне; скромные сбережения в копилке «Миссис Тиггивинкль»; кассета с «Возвращением в Брайтсхед» в видеопроигрывателе; благодушная соседка, раз в неделю ходящая за покупками и меняющая лампочки.

Так все и было, пока он не нашел записку под подушкой у Грейс.

«В случае моей смерти позаботьтесь, чтобы этой злобной твари, соседке, ничего не досталось. Помяните мое слово – нацелится на мое обручальное кольцо».

Эндрю очнулся от воспоминаний, поймав вопросительный взгляд Пегги.

– В основном нормально, – сказал он, решив, что еще одна печальная история будет лишней в этот безрадостный день.

Они допили пиво, и Эндрю подумал, что было бы кстати попросить Пегги рассказать о себе. Вот только в голову ничего не приходило. В том и проблема, когда всю взрослую жизнь чураешься нормального общения, как криптонита. К счастью, Пегги обладала редким достоинством, выражающимся в том, что в ее присутствии даже молчание не создавало дискомфорта. Она же и нарушила его через какое-то время.

– Получается, что если мы не находим родственников, то и на похоронах никого не будет?

– Вообще-то, правила такого нет, и в служебных обязанностях это не указано, но если так случается, что ожидать никого не приходится – ни друзей, ни бывших коллег, ни кого-то еще, – то я хожу сам.

– Ты молодец. Не ограничиваешься одними только предписаниями.

– Ох, нет. На самом деле это далеко не так, – быстро перебил ее Эндрю, краснея от смущения. – В нашей работе это обычное дело. Уверен, я не единственный, кто так делает.

– И все равно это, должно быть, нелегко. А как они обычно проходят? Я про похороны. Ничего особенного ведь не случается?

– Особенного? Нет, не случается. Хотя необычные моменты бывают.

– Это какие же? – Пегги слегка подалась вперед.

Эндрю моментально представил человека в кресле.

– Однажды на службу явился человек с голубым креслом. Ни друзей, ни родственников найти не удалось, так что я никого не ждал. Оказалось, этот человек – его звали Филипп – был где-то в отпуске и там узнал о смерти друга. Ему единственному позволили войти в дом умершего. Покойный был прямо-таки одержим этим креслом, хотя обивка уже начала линять. В чем причина такой привязанности, Филипп не знал, но предполагал, что когда-то в этом кресле сидела жена его умершего друга. В конце концов они договорились, что он возьмет кресло и постарается восстановить цвет, но в дело вмешалась смерть. По возвращении из отпуска Филипп увидел мое уведомление в местной газете и сразу же направился на похороны. Мало того, он даже принес с собой кресло, чтобы оно стояло рядом во время службы.

– Ух ты, – сказала Пегги. – Действительно трогательно.

– Да. Но… – Эндрю осекся, испугавшись, что сказанное прозвучит слишком уж необычно и даже странно.

– Что?

Эндрю откашлялся.

– Вообще-то, именно после этого случая я и решил, что продолжу ходить на похороны.

– Как это?

– Я и сам не знаю. Просто чувствую, что… вроде бы как должен.

Тот случай – Эндрю не думал, что есть смысл рассказывать об этом Пегги в ее первый рабочий день, – навел его на мысль, что у каждого, кто умирает в одиночестве, есть своя версия того самого кресла. Та или иная драма, независимо от того, каким малозаметным и незначительным было все предыдущее существование. Сама мысль о том, что в конце не нашлось никого, кто признал бы присутствие в мире этого человека, страдавшего и любившего, представлялась ему невыносимой.

Эндрю поймал себя на том, что крутит стакан на столе и ничего не говорит. Он остановился, и пиво, мягко качнувшись, остановилось тоже, но секундой позже. Пегги наблюдала за ним задумчиво и с таким видом, как будто оценивала заново.

– Да, ничего себе первое рабочее утро выдалось.

Эндрю надолго приник к стакану, радуясь законной возможности на мгновение отсрочить необходимость что-то говорить.

– В любом случае, – продолжала Пегги, словно уловив дискомфорт коллеги, – нам бы надо переключиться на что-то более жизнерадостное. Например, с кем мне будет неприятно работать в офисе?

Эндрю позволил себе расслабиться. Каких-то скрытых опасностей эта тема в себе не таила. Он обдумал вопрос. Если соблюдать профессиональную этику, то нужно строго держаться партийной линии и говорить, что да, работать придется в сложной обстановке, что время от времени случаются стычки, но в итоге все сплачиваются и дружно доводят дело до конца. Но с другой стороны, Эндрю только что выпил полпинты лагера в среду днем – и пусть все катится к черту.

– Кит.

– Кит?

– Кит.

– По-моему, я его помню. Сидел на собеседовании с Кэмероном. Ковырял пальцем в ухе, а потом смотрел, что добыл.

Эндрю моргнул.

– Да. То, о чем ты упомянула, верхушка айсберга в теме его личной гигиены.

Оседлав несвойственное ему безрассудство, Эндрю изложил свою теорию, согласно которой между Китом и Мередит что-то происходило. Пегги покачала головой.

– Печально, но Кит немножко напоминает парня, с которым я тусовалась в школе. От него воняло, и волосы у него были длинные, грязные, но я ничего не замечала, потому что с ума по нему сходила. Хотела бы я сказать, что он был невероятно обаятелен и добр, но, увы, это не так – он был вдобавок ко всему еще и полный идиот. И при всем при том играл на гитаре в местной группе, в которой я играла потом на маракасах.

Слушая ее, Эндрю перенесся в тот далекий день, когда ему довелось стать свидетелем первого – и последнего – представления Сэлли и команды «Дрифтвуд» ее тогдашнего дружка, Спайка, представления, во время которого разнервничавшиеся музыканты убили несколько каверов Джони Митчелл на глазах у аудитории, состоявшей из Эндрю и двадцати пустых стульев. В тот вечер Сэлли была такой необычайно ранимой, что даже теперь Эндрю накрыла теплая волна любви к сестре.

– А как называлась твоя группа? – спросил он у Пегги.

Она посмотрела на него лукаво.

– Еще по одному, и я расколюсь.

Как показывает опыт, если долго не пить, то даже две полпинты 4-процентного лагера на пустой желудок оказывают весьма сильный эффект. Опьянения как такового Эндрю не ощутил, но мысли затуманились, стало тепло, и он даже подумал, что с удовольствием врежет рыбешке, если получит за это пакетик с хрустящими картофельными чипсами.

Как и обещала, Пегги открыла ему название группы, в которой играла («Мэджик Мерв’с Деф Банана»), и они переключились на обсуждение предыдущих мест работы.

Пегги также перевели к ним с прежнего места работы в муниципалитете.

– Я работала в группе поддержки бизнеса. Там было весело.

Эндрю пытался и не мог определить ее акцент. Джорди?[10] Если спросить, это не покажется грубостью? Эндрю потер глаза. Господи, даже смешно. Нет, надо было сразу возвратиться в офис. Хотя, конечно, никакого желания сделать это не возникло. Но два пива… Два! Вместо ланча! И что еще он отчебучит? Выкинет в окно телевизор? Въедет на мотоцикле в бассейн?

Тишина раскололась, когда в бар вторглась шумная группа женщин. Громкие, возбужденные голоса совершенно не укладывались в спокойную, приглушенную атмосферу заведения, но их это нисколько не смущало, как наверняка смутило бы Эндрю. Судя по тому, что они сразу, без малейшей заминки, направились к одному из столиков, это действо было регулярным, некой даже еженедельной традицией. «Что такого хорошего в традициях?» – подумал Эндрю, сдерживая отрыжку. Он посмотрел на Пегги, и ему вдруг захотелось задать ей этот невероятно глубокий вопрос. Разумеется, как и следовало ожидать, произнесенный вслух, вопрос прозвучал совсем не так умно.

К счастью, Пегги восприняла его совершенно спокойно.

– Хммм. Полагаю, дело в том, что это такой момент во времени, когда точно знаешь, что случится, знаешь, что тебя не ждут никакие малоприятные сюрпризы. Может, это слишком пессимистический взгляд…

– Нет, я понимаю, что ты имеешь в виду. – Эндрю представил, как Сэлли смотрит на календарь и вспоминает, что пришло время для квартального звонка. Может быть, сама регулярность их общения рождала ощущение комфорта.

– Полагаю, тут дело в балансе. Нужно обязательно создавать новые традиции, в противном случае начнешь уставать от старых.

Пегги подняла стакан.

– За это надо выпить. За новые традиции.

С минуту Эндрю глуповато таращился на Пегги, потом торопливо схватил стакан и неуклюже чокнулся.

От углового столика, где обосновалась женская компания, донеслось коллективное воркование. Пегги бросила на них взгляд, потом наклонилась и заговорщицки посмотрела на Эндрю.

– Посмотри, но только осторожно. Правда же интересно наблюдать за реакцией слушателей, когда кто-то говорит, что собирается обручиться?

Эндрю обернулся.

– Я же сказала, осторожно!

– Извини.

Со второй попытки Эндрю повернулся только вполоборота и сделал вид, что рассматривает рисунок в рамке на стене, изображающий пьяного игрока в крикет. Как бы невзначай пройдясь взглядом по компании в углу, он снова обратился к Пегги:

– Я должен был заметить что-то особенное?

– Посмотри на их улыбки. У них все в глазах.

Эндрю совсем запутался.

– Большинство искренне рады за нее, но по крайней мере двое приняли новость без особой радости. – Она отхлебнула еще пива, потом решила, что нужно добавить кое-что важное. – У меня есть подруга Агата, так? Мы всю жизнь играли в эту игру. Узнав, что кто-то из общих знакомых выходит замуж или женится, а нам ее или его выбор не нравится, мы всегда пытались угадать, из-за чего они в первый раз поцапаются после свадьбы.

– Это… немножко, я бы сказал…

– Неприлично? Некрасиво? Да уж, точно. Я умной после того стала, как обручилась со своим парнем, Стивом. Встретилась как-то потом с Агатой и в шутку ей говорю, мол, давай, попробуй угадать, из-за чего мы с ним в первый раз поругались. Она и выдала. Такое, что лучше б и не спрашивала.

– Что так?

– Предположила, что Стив уже пожалел обо всей этой фигне с обручением, о чем мне и объявил.

– А на самом деле?

– Из-за плохо вымытого шпателя.

– О…

– Ага. Оказалось, он вообще ей не нравился. Но, слава богу, в конце концов мы все же помирились. Пять лет не разговаривали, дулись и друг дружку не замечали, а потом случайно встретились в кебаб-шопе, разобрались и расставили все по местам. Она даже подарила нам со Стивом новый шпатель на десятую годовщину. И надо же, этим самым шпателем я и треснула его по башке на следующий вечер, когда он вернулся после двухдневного загула. А ведь вышел из дома на минутку – «только горло по-быстрому промочить». Эх, чудна́я это штука, жизнь. – Пегги глухо рассмеялась, и Эндрю неуверенно присоединился к ней. Она глотнула еще пива и со стуком опустила стакан на стойку. – Я к тому, что загулять, напиться – такое ведь с каждым случается, да?

Посчитав вопрос риторическим, Эндрю не стал отвечать и оказался прав.

– Но только зачем врать, так?

– Точно. Это самое последнее дело.

Пегги вздохнула.

– Извини, это, конечно, глупо и непрофессионально, совать тебе под нос свои семейные проблемы.

– Вовсе нет, ничего такого, – сказал Эндрю и вдруг с ужасом понял, чему только что открыл дверь. Беда еще только приближалась, а он уже чуял ее за милю.

– А ты сам-то женат?

– Эммм…

– Значит, я уже не могу не спросить, из-за чего вы в первый раз поругались после помолвки?

Эндрю на секунду задумался. Что же это могло быть? Чутье подсказывало – не перестарайся, придумай что-то банальное.

– По-моему, не могли решить, чья очередь выносить мусор.

– Классика. Если бы все споры были только из-за домашних обязанностей, да? В общем… мне в туалет на минутку.

В какой-то момент Эндрю едва не встал из вежливости, но вовремя одернул себя. «Спокойно, мистер Найтли», – подумал он, глядя вслед Пегги, сворачивавшей за угол в поисках туалета. Взгляд случайно зацепился за сидевшего у бара мужчину, который едва заметно кивнул. «Ну вот, снова сам с собой, – как будто говорил взгляд незнакомца. – Как всегда». Только не в этот раз, мысленно и с некоторым вызовом возразил Эндрю, а когда Пегги вернулась, посмотрел на незнакомца с оттенком превосходства.

За столиком в углу визгливо рассмеялись. При всей неискренности подруг, кандидатка в невесты вовсю наслаждалась своей ролью и сияла от счастья.

– Побей меня гром, – сказала Пегги. – Последний раз я так вот улыбалась, когда нашла двадцатку в кармане халата. Так громко заорала, что даже пес от испугу пукнул.

Эндрю рассмеялся и, возможно, из-за пива на пустой желудок или потому, что ему не нужно было идти сейчас в офис и видеть Кита и прочих, вдруг почувствовал себя совершенно счастливым и довольным. Он даже подумал, что хорошо бы запомнить это ощущение расслабленности, когда плечи не напряжены так, что практически касаются ушей.

– Извини, что затащила тебя в паб, – сказала Пегги.

– Не извиняйся, все в порядке. Мне здесь даже нравится, – с некоторым удивлением признался Эндрю.

Если реплика и показалась Пегги странной, она, надо отдать должное, никак этого не показала.

– Между прочим, ты как по части барной викторины? – спросила она, поглядывая на мужчину на скутере, пытающегося пройти в дверь под строгим контролем бармена.

– Барная викторина? Э… Даже не знаю. Наверно, нормально.

– Мы иногда играем небольшой компанией в «Восходящем солнце» на Южном берегу. Оставляем детей с сиделками и играем. Каждый раз мы приходим последними, и дело заканчивается тем, что Стив лезет драться с ведущим, но всегда бывает весело. Ты бы пришел?

– Я бы с удовольствием, – вырвалось у Эндрю, прежде чем он успел прикусить язык.

– Чемпион. – Пегги зевнула и поворочала шеей. – И как ни жаль, на часах почти два. Не пора ли нам возвращаться?

Эндрю тоже посмотрел на часы, в глубине души надеясь, что во времени случился какой-то сбой и у них еще есть несколько часов. Увы, надежды не оправдались.

Они уже подходили к офису и поднимались по скользким после дождя ступенькам, которые так и норовили уйти из-под ног, а Эндрю все улыбался и ничего не мог с собой поделать. Как неожиданно приятно заканчивалось обычное, в общем-то, утро.

– Подожди-ка, – сказала Пегги, когда они вышли из лифта. – Напомни: Кит, Кэмерон… Мелинда?

– Мередит, – поправил Эндрю. – Та самая, которая, как мне кажется, запала на Кита.

– Ах да, как я могла забыть? Так что, свадьба к осени?

– Хмм, думаю, весной. – Неожиданно для себя Эндрю с полупоклоном открыл дверь и кивком предложил Пегги войти первой. Мало того, этот полутеатральный жест показался ему совершенно естественным.

Кэмерон, Кит и Мередит сидели на диванчике в уголке отдыха, и, когда Эндрю и Пегги вошли, все трое, словно по команде, встали. Лицо у Кэмерона было пепельно-бледным. «Вот же дерьмо, – мелькнуло в голове у Эндрю. – Нас обсуждали. Они знают про бар». Может быть, Пегги была всего лишь осведомительницей, нанятой для расследования случаев неподобающего поведения, а поход в бар – мерзкой уловкой? Что ж, хороший урок тому, кто посмел притвориться счастливым. Эндрю бросил быстрый взгляд на Пегги – вид у нее был такой же растерянный.

– Эндрю, мы пытались с тобой связаться, – сказал Кэмерон. – Кому-нибудь удалось до тебя дозвониться?

Эндрю достал из кармана телефон. Он совершенно забыл включить его после того, как они вышли из квартиры Эрика Уайта.

– Все в порядке?

Кит и Мередит беспокойно переглянулись.

– Кто-то звонил утром, есть новости, – сказал Кэмерон.

– Какие?

– Насчет твоей сестры.

Глава 8

Эндрю было три, Сэлли восемь, когда их отец умер от сердечного приступа. Смерть родителя отнюдь не сблизила брата и сестру, чего можно было бы ожидать в такой ситуации. В детских воспоминаниях Эндрю Сэлли захлопывала дверь перед его носом, кричала, чтобы он оставил ее в покое, а когда ему доставало смелости возразить, их споры перерастали в злобные стычки. Какими могли бы быть отношения между ними, если бы отец не умер так рано, об этом оставалось только гадать. Сложилась бы между ними крепкая связь или отцу пришлось бы постоянно вмешиваться, разнимать их, злиться? А может быть, он попробовал бы более мягкий подход, сказал бы, что они расстраивают маму. Что же касается мамы, то ее никогда не было рядом. «Слегла» – так выразился однажды сосед, не знавший, что Эндрю лежит у разделяющего два участка забора, приходя в себя после очередных колотушек от Сэлли. Тогда Эндрю не понимал, что маму сломило горе. Ему никто ничего не объяснил. Он знал только, что если она подняла жалюзи в своей спальне, то день будет хороший – в хорошие дни ему давали на обед колбасу и пюре. Время от времени мать разрешала Эндрю забираться к ней в постель. Она лежала, отвернувшись, подтянув к груди колени, и иногда тихонько пела, а он утыкался носом ей в спину, ощущая вибрацию голоса.

К тринадцати годам Сэлли была на добрых шесть дюймов выше самого высокого мальчишки в школе. У нее были широкие плечи и толстые ноги. Казалось, ей даже нравилось быть не такой, как все, носиться с топотом по коридорам, выискивать жертв, которых можно было бы запугать.

Оглядываясь назад, Эндрю понимал, что то был, очевидно, защитный механизм, способ нанести упреждающий удар по возможным задирам, а заодно и дать выход горю. И наверно, он понимал бы сестру лучше, если бы не служил ей так часто боксерской грушей.

Вернувшись после летних каникул окрепшими и подросшими, некоторые смельчаки задирали и провоцировали Сэлли, пока она не набрасывалась на них и не гнала через спортплощадки с маниакальным блеском в глазах, колотя каждого, кто попадал под руку. Однажды, вскоре после того, как ему исполнилось одиннадцать, Эндрю выбрал момент, когда сестра спустилась вниз, пробрался к ней в комнату и какое-то время просто стоял там, вдыхая ее запах и изо всех пытаясь совершить некое магическое действо, которое изменило бы ее и заставило бы заботиться о нем. Эндрю стоял, закрыв глаза, чувствуя, как слезы собираются под веками, когда с лестницы донеслись торопливые шаги сестры. Может быть, заклинание сработало и она ощутила неодолимый позыв найти его и сказать, что отныне все будет хорошо? Секундой позже Эндрю понял, что встреча с Сэлли сулит не теплое объятье, а тычок в живот. К концу дня он получил от нее выраженное в грубоватой форме извинение, но так и не понял, двигало ли ею чувство вины или то был один из редких случаев материнского вмешательства. Так или иначе, передышка продлилась несколько дней и завершилась очередной стычкой.

Но потом, откуда ни возьмись, появился Сэм Моррис по прозвищу Спайк, и все изменилось. Спайк пришел в школу только в шестом классе, но, обладая таким качеством, как спокойная уверенность в себе, скоро стал своим. Высокий, с длинными, до плеч, черными волосами и полной, как у фолксингеров, бородкой, он вызывал зависть даже у старшеклассников, хваставших редкой порослью на подбородке. Почти сразу же по школе прошел слушок, что новичок каким-то образом навлек на себя гнев Сэлли и теперь, если скажет ей хоть слово поперек, попадет в ее жернова.

Признаки надвигающейся битвы были слишком очевидны, чтобы их не заметить: как с приближением цунами ведомые врожденным инстинктом звери устремляются на возвышенности, так и подростки спешили к месту битвы. Эндрю успел вовремя: приняв боевую стойку, Спайк и его сестра настороженно двигались по кругу. На груди у Спайка красовался значок с символом мира.

– Сэлли, – неожиданно мягко произнес Спайк, – не знаю, с чего ты взъелась на меня, но драться с тобой я не собираюсь, понятно? Я пацифист.

Еще до того, как он успел выговорить последнее слово, Сэлли сбила его с ног подножкой. В тот же миг вокруг Эндрю началась свалка, и он тоже оказался на земле, так что некоторое время слышал только одобрительные возгласы и шум продолжившейся вне поля его зрения стычки. Но потом, так же внезапно, крики сменились глумливыми возгласами и свистом. Поднявшись наконец на ноги, Эндрю стал свидетелем того, как Сэлли и Спайк заключили друг друга в страстные объятия и соединились в почти горячем поцелуе. Потом они отстранились на мгновение, и Спайк ухмыльнулся. Сэлли ответила милой улыбкой и, не тратя времени даром, с силой двинула ему коленом между ног. Отступив, она вскинула руки в победном жесте и, оглянувшись, увидела корчащегося от боли Спайка. От Эндрю не укрылось, что триумф в ее глазах умерила промелькнувшая озабоченность.

Как выяснилось позже, чувства Сэлли к Спайку Моррису были глубже простой озабоченности его состоянием. Вопреки всем трудностям эти двое сошлись. Если такой поворот и стал сюрпризом для Эндрю, то к переменам в поведении сестры он оказался абсолютно не готов. Перемены эти случились мгновенно. Как будто Спайк повозился с каким-то нагнетательным клапаном и вся злость Сэлли, обнаружив выход, покинула ее. В школе они были неразлучны, носились туда-сюда, взявшись за руки, и их длинные волосы струились на ветру. Словно сошедшие с гор великодушные великаны, они раздавали «косячки» мельтешащим у них под ногами тинейджерам. У Сэлли начал меняться голос, трансформировавшийся в конце концов в неторопливую, монотонную тянучку. Она не только стала разговаривать с Эндрю, но и приглашала его прогуляться вечером с ней и Спайком. Признавать предшествовавшую жестокую практику террора Сэлли не желала, но, позволяя брату проводить с ними время, смотреть фильмы и слушать пластинки, как бы старалась загладить вину.

Поначалу Эндрю, как и почти все мальчишки в школе, думал, что все это – некий изощренный маневр, психотическая, с дальним прицелом, тактика, что Сэлли нарочно заманивает Спайка в пабы и приглашает смотреть ужастики на битых кассетах, чтобы неминуемое побивание получилось неожиданным и еще более брутальным. Но ничего такого не случилось. Спайк смягчил ее сердце любовью. И еще «травкой». Вспышки злости случались, только доставалось обычно матери, чью апатию и безразличие Сэлли принимала за леность. Но теперь за невыдержанностью всегда следовали извинения, причем добровольные.

Самым же удивительным было то, что вскоре после того, как Эндрю исполнилось тринадцать, Сэлли задалась целью обеспечить его подружкой. Однажды, когда он, никому не мешая, читал «Властелина колец» на своем обычном месте возле бойцовой зоны, сестра появилась на другой стороне площадки с двумя девочками – одна ровесница Сэлли, вторая примерно его возраста, – которых Эндрю никогда прежде не видел. Оставив девочек, сестра подошла к нему.

– Привет, Гэндальф.

– Привет… Сэлли.

– Видишь вон ту девочку? Кэти Адамс?

Ах да, теперь он ее узнал. Кэти училась классом младше.

– Да.

– Ты ей нравишься.

– Что?

– Она хочет гулять с тобой. А ты хочешь с ней встречаться?

– Ну, вообще-то не знаю. Может быть.

Сэлли вздохнула.

– Конечно, хочешь. Подойди и поговори с ее сестрой, Мэри. Она хочет посмотреть на тебя. И не беспокойся, я тоже поговорю с Кэти.

Сэлли просигнализировала Мэри и довольно бесцеремонно толкнула Эндрю в спину. Он споткнулся и шагнул вперед. В свою очередь, Мэри толкнула сестру в направлении Эндрю. Встретившись посередине площадки, они нервно улыбнулись друг другу, как два захваченных и подлежащих обмену шпиона на нейтральной полосе.

Мэри устроила Эндрю небольшой допрос, причем в какой-то момент даже наклонилась и осторожно принюхалась. Составив, должно быть, благоприятное мнение, она взяла Эндрю за плечи, развернула и толчком отправила в обратном направлении. Сходную процедуру в отношении Кэти провела Сэлли, и в результате несколько последующих недель Эндрю только и делал, что, с молчаливого согласия Кэти, держал ее за руку, когда она, гордо подняв голову, водила его на переменах по школьным коридорам, стойко снося ухмылки и язвительные комментарии. В какой-то момент он стал задаваться вопросом, какой во всем этом смысл, но однажды вечером, после школьной пьесы и двух с половиной бутылок сидра «Вудпекер», Кэти прижала Эндрю к стене и успела поцеловать, прежде чем его вырвало на пол. Лучший вечер за всю жизнь.

Но таковы жестокие повороты судьбы, и всего лишь через два дня Сэлли усадила брата перед собой, чтобы донести до него ужасную новость, переданную ей Мэри: Кэти решила положить всему конец. Прежде чем Эндрю успел переварить услышанное, Сэлли крепко обняла его и принялась объяснять, что у всего случившегося есть своя причина и что время – лучший целитель. Еще не разобравшись толком в своих чувствах и в отношении к решению Кэти, Эндрю опустил голову на плечо сестры, принимая боль ее свирепых объятий, и подумал, что в любом случае все случившееся было, наверно, не зря.

В следующую субботу, отправленный наверх приготовить попкорн, Эндрю заглянул в приоткрытую дверь и увидел Сэлли и Спайка, стоящих на коленях друг перед другом и негромко о чем-то шепчущихся. Потом Сэлли открыла глаза и нежно поцеловала Спайка в лоб. Эндрю и в голову бы никогда не пришло, что сестра способна на такие нежности. Ради такого чуда он и сам мог бы поцеловать Спайка Морриса. В конце концов у Эндрю появилась старшая сестра. Тогда он еще не знал, что пройдут годы, прежде чем они увидятся снова.

Он понятия не имел, как Сэлли и Спайку удалось добраться до аэропорта и, более того, купить билеты на рейс в Сан-Франциско, но позднее выяснилось, что Спайку по достижении восемнадцати полагалась крупная сумма, оставленная бабушкой и дедушкой. В ящике комода нашлась записка от Сэлли с объяснением, что они «улетели пока в Штаты. Не хочу, чтобы из-за меня поднимали шум, – писала сестра, – так что, пожалуйста, расскажи обо всем нашей дорогой мамуле, но только подожди до завтра, ладно?»

Эндрю так и сделал. Мать отреагировала на новость, добавив панические нотки к страдальческому тону.

– О боже, о боже. Невероятно. Поверить не могу.

Потом была немного сюрреалистическая встреча с родителями Спайка, которые приехали в фургоне, окруженные дымкой марихуаны. Мать все утро переживала только из-за того, какое поставить печенье, а Эндрю, в ужасе от того, что она совсем спятила, так скреб прыщики, что в кровь расцарапал щеки.

Он подслушал разговор, лежа на лестничной площадке и глядя вниз между балясинами. У отца Спайка, Рика, и матери, Шоны, были длинные волосы и пивные животики. Как оказалось, возраст хиппи не красит.

– Дело в том, Кассандра, – сказал Рик, – что они оба достигли возраста согласия, и мы не вправе препятствовать им в следовании зову сердец. К тому же у нас тоже все началось в этом возрасте, и ничего плохого это нам не принесло.

Судя по тому, что Шона вцепилась в Рика так, словно они неслись по американским горкам, это заявление вызывало некоторые сомнения. Рик был американцем, и привычные слова в его произношении звучали так экзотично, что Эндрю даже подумал, а не смотать ли ему сейчас удочки, не запрыгнуть ли в самолет и тоже не махнуть ли через океан. Но потом он вспомнил о матери. У Сэлли совести могло и не быть, но у Эндрю-то она имелась.

Некоторое время никаких вестей от Сэлли не было. Потом, примерно через месяц, пришла открытка с почтовым штемпелем Нового Орлеана и изображением джазового тромбониста, выполненного дымчатой сепией.

«Большой Кайф![11] Надеюсь, ты в порядке, братан».

Эндрю так разозлился, что швырнул открытку на пол в спальне. Но на следующий день, уступив соблазну, изучил ее получше и неожиданно для себя самого прикрепил к стене над подушкой. Позже к Новому Орлеану добавились Оклахома-Сити, Санта-Фе, Большой Каньон, Лас-Вегас и Голливуд. Собрав карманные деньги, Эндрю купил карту Соединенных Штатов, на которой отмечал маркером передвижения сестры, стараясь угадать, где она окажется в следующий раз.

Все это время мать то разражалась сердитыми тирадами в адрес дочери – как она посмела вот так вот взять и смыться, – то слезливо причитала, называя Эндрю своим единственным ребенком, сжимая его лицо ладонями и заставляя снова и снова обещать, что он никогда-никогда ее не покинет.

Склонная к мрачной иронии, судьба распорядилась так, что пять лет спустя Эндрю сидел рядом с тем, что мать, не понимая, как расстраивает его, называла своим смертным ложем. Рак перешел в агрессивную стадию, и доктор давал матери несколько недель. Предполагалось, что Эндрю отправится в сентябре в университет – Бристольский политехнический – изучать философию, но он отложил этот план, чтобы присматривать за матерью. О том, что его приняли в университет, Эндрю матери не сказал. Так было легче. Проблема заключалась в том, что он не мог связаться с Сэлли и сообщить о состоянии матери. Открытки больше не приходили, последняя была из Торонто с коротким сообщением:

«Привет, дружок, замерзаю здесь. Обнимашки от обоих!»

А потом был еще телефонный звонок. Эндрю как раз набил рот рыбными палочками и едва не подавился, когда из трубки донесся сопровождаемый эхом голос Сэлли. Связь была ужасная, и они плохо слышали друг друга, но Эндрю все же разобрал, что Сэлли перезвонит двадцатого августа, когда они будут в Нью-Йорке.

В назначенный день он ждал у телефона – с нетерпением и в то же время с надеждой, что никто не позвонит. Когда телефон все же зазвонил, Эндрю снял трубку не сразу.

– Привет! Это Сэлли. Как слышно? Хорошо?

– Да. Послушай. Мама больна. То есть серьезно больна.

– Что такое? Больна? Насколько?

– Настолько, что лучше не становится. Тебе надо срочно прилететь, пока еще не поздно. Доктора дают не больше месяца.

– Дело дрянь. Ты серьезно?

– Конечно, серьезно. Пожалуйста, приезжай домой как можно скорее.

– Господи. Это… с ума сойти.

Сэлли вернулась в том же стиле, как и уехала. Эндрю, как обычно, спускался вниз на завтрак, когда услышал шум воды в кухне. Мать не вставала с постели уже несколько недель, и в какой-то момент в Эндрю всколыхнулась надежда: а может быть, врачи ошиблись? Но нет – у раковины стояла Сэлли, и по ее спине тянулся во всю длину хвост волос всех цветов радуги. Одета она была во что-то напоминающее халат.

– Братик, надо ж! – Сэлли стиснула Эндрю в медвежьих объятьях. От нее пахло чем-то заплесневелым и цветочным. – Ты как, черт бы тебя побрал?

– Я в порядке.

– Господи, вырос на все двадцать футов!

– Ага.

– Как школа?

– Хорошо.

– Экзамены хорошо идут?

– Да.

– Как с девушками? Новой чикой обзавелся? Бьюсь об заклад, что нет. Слишком занят – гуляешь, пока молодой. Эй, как тебе мой свитер? Нравится? Это Байя. Хочешь, и тебе такой достану.

«Не хочу. Лучше бы ты пошла да поговорила с умирающей мамой».

– А где Спайк? – спросил Эндрю.

– Остался в Штатах. Собираюсь вернуться, когда здесь все… ну, сам знаешь… кончится.

– Ладно. Поднимешься к маме?

– Э… ну… да. Если она поднялась. Не хочу ее беспокоить.

– Она теперь уже не встает. – Эндрю направился к лестнице и в какой-то момент подумал, что Сэлли не пойдет за ним, но, когда оглянулся, увидел, что она снимает обувь.

Сестра смущенно улыбнулась.

– Сила привычки.

Эндрю постучал в дверь – раз, другой. Ничего. Они переглянулись.

Мать как будто нарочно так спланировала, чтобы умереть ровно перед тем, как все трое соберутся вместе. Если ей хотелось сделать кому-то больно, то цели она достигла.

– Мама в своем репертуаре, – сказала Сэлли, когда они сидели вечером в пабе. «Мама» она произнесла как «мом», поэтому Эндрю захотелось вылить пиво на голову сестре, и прежнее восхищение ее акцентом вдруг начисто пропало.

На похороны приехали две двоюродные бабушки и с полдесятка бывших коллег. В ту ночь Эндрю не спал. Сидя в постели и безуспешно пытаясь читать «О страданиях» Ницше, он вдруг услышал в гнезде у веранды крики скворцов, принявших охранное освещение за утреннюю зарю. Выглянув в просвет между шторами, Эндрю увидел уходящую Сэлли с рюкзаком на спине. Не навсегда ли?

Как выяснилось вскоре, даже не надолго. Через три недели – большую часть времени Эндрю пролежал на диване, завернувшись в покрывало с маминой кровати и уставившись в телевизор, – когда он спустился утром вниз, Сэлли снова стояла у раковины. Сестра вернулась к брату. Что-то наконец пробилось в эту тупую черепушку. Сэлли обернулась, и Эндрю увидел, что глаза у нее опухли и покраснели, и теперь уже он прошел через комнату и обнял ее. Прижавшись к его плечу, Сэлли пробормотала что-то неразборчивое.

– Что? – спросил Эндрю.

– Он меня бросил, – шмыгая носом, ответила Сэлли.

– Кто?

– Спайк, конечно. Оставил записку в квартире. Ушел с какой-то девицей. Все кончено.

Эндрю встряхнул ее за плечи и отступил на шаг.

– Что? – Она утерла нос рукавом и, не дождавшись ответа, громко высморкалась.

Как когда-то, ее глаза полыхнули знакомой старой злостью. Но теперь Эндрю уже не испугался – его душил гнев.

– Ты об этом думаешь? – бросил он, и тут Сэлли подступила к нему, толкнула на холодильник, прижала к дверце и схватила за горло.

– А ты и рад, да? Доволен, что он меня бросил?

– Да плевать мне на него, – прохрипел Эндрю. – А как же мама? – Он попытался оттолкнуть ее руку.

– А что мама? – сквозь стиснутые зубы прошипела Сэлли. – Ее уже нет, так ведь? Померла так померла. С чего тебе расстраиваться? Она и матерью-то не была никогда. Как папа умер, так для нее все и кончилось. Сломалась. По-твоему, мы для нее что-то значили?

– Она болела! Посмотри на себя! Тебя бросили, и ты уже расклеилась. Так что не тебе кого-то судить.

Злость полыхнула снова, и Сэлли ударила его свободной рукой. Эндрю отшатнулся, закрыв ладонью глаз, и напрягся в ожидании еще одного удара, но вместо этого сестра обняла его нежно и зашептала в ухо:

– Прости, прости, прости…

Они вместе сползли на пол и долго сидели, ничего не говоря и понемногу успокаиваясь. Потом Сэлли открыла холодильник и передала брату немного замороженного горошка, а он, тронутый простотой и добротой этого жеста, растрогался до слез, которые и скатились из непострадавшего глаза.

Следующие несколько недель прошли размеренно и однообразно. Вернувшись домой – Эндрю работал в аптеке на центральной улице, – он готовил пасту с томатным соусом или картофельное пюре с колбасой, а Сэлли курила «травку» и смотрела мультики. Глядя, как она всасывает спагетти и слизывает текущий по подбородку соус, Эндрю снова и снова спрашивал себя, кем же она выросла. Скорая на расправу задира и хиппи уживались в ней, как Джекил и Хайд. Сколько она продержится, прежде чем снова уйдет? Ждать долго не пришлось, но на этот раз смыться незамеченной у нее не получилось.

– Только, пожалуйста, не говори, что собираешься искать Спайка, – сказал Эндрю, дрожа у двери от утреннего ветерка.

Сэлли грустно улыбнулась и покачала головой.

– Нет. Мой приятель, Бинси, нашел мне работу. По крайней мере, он так думает. Это около Манчестера.

– Хорошо.

– Мне нужно становиться на ноги. Пора взрослеть. Здесь у меня ничего не получается. Слишком все мрачно. Сначала папа, потом мама. Я собиралась зайти посмотреть на тебя. Попрощаться. Но не хотела будить.

– Угу. – Эндрю отвернулся, почесал в затылке, а когда снова посмотрел на сестру, то увидел, что и она делает то же самое. Зеркальное отражение неловкости. Оба улыбнулись. – Ладно. Дай знать, когда определишься.

– Хорошо. – Сэлли шагнула к двери, но остановилась и обернулась. – Знаешь, я горжусь тобой. Правда.

Прозвучало это так, словно она заранее отрепетировала прощальную фразу. Может, все-таки надеялась его разбудить? Эндрю так и не понял, что почувствовал в этот момент.

– Позвоню, как только устроюсь. Обещаю.

И конечно, слово не сдержала.

Сэлли позвонила лишь через несколько месяцев. К тому времени Эндрю уже учился в Бристольском политехническом, и между ними, казалось, пролегла непреодолимая пропасть.

Тем не менее Рождество они провели вместе. Эндрю спал на диване в тесной квартирке, которую Сэлли снимала с Бинси (по-настоящему его звали Тристан). Они пили домашнее пиво Бинси, оказавшееся таким крепким, что в какой-то момент Эндрю даже ненадолго ослеп. По крайней мере, так ему показалось. Сэлли встречалась с каким-то Карлом, жилистым, медлительным парнем, помешавшимся на воркауте и последующем восстановлении. Он постоянно что-то ел: то бананы – гроздьями, то курицу – здоровенными кусками, а потом сидел в трениках и облизывал жирные пальцы, как какой-нибудь закованный в «адидас» Генрих VIII. В конце концов Сэлли съехалась с Карлом, и вот тогда они с Эндрю перестали видеться совсем. Потом заработала система регулярных звонков – никто ни о чем не договаривался, просто так все сложилось. Раз в три месяца все последние двадцать лет. Звонила всегда Сэлли. Поначалу иногда говорили о матери – по прошествии времени некоторые ее странности представали в розовом свете. Но время шло, воспоминания превращались в натужные попытки поддержать слабеющую от раза к разу связь. В последние месяцы разговоры давались с трудом, требовали усилий, и иногда Эндрю недоумевал, почему Сэлли вообще берет на себя труд звонить ему. И вместе с тем случались моменты – часто в тишине, нарушаемой лишь шорохом их дыхания, – когда Эндрю ощущал эту неоспоримую связь.

Глава 9

Оглушенный известием, Эндрю вышел из офиса, отказавшись от предложений Кэмерона и Пегги проводить его домой. Ему нужно было побыть на свежем воздухе, одному. Собравшись с силами, он достал телефон и набрал номер Карла. Но ответил не муж Сэлли, теперь вдовец, а женщина, представившаяся «Рэйчел, лучшая подруга Карла». Довольно странная характеристика для взрослого человека, тем более в данных обстоятельствах.

– Это Эндрю, брат Сэлли, – сказал он.

– Конечно. Эндрю. Здравствуйте. – Прежде чем он успел сказать что-то еще, Рэйчел продолжила: – Карл говорит, что в доме для вас, к сожалению, места нет. Так что придется остановиться в мини-гостинице. Это рядом с церковью… удобно для похорон.

– О… Ладно. Все уже организовано? – спросил Эндрю.

В разговоре возникла пауза.

– Вы же знаете нашего Карла. Он очень организованный. Уверена, он не захочет беспокоить вас всякими мелкими деталями.

Потом, когда поезд на Ньюквей вышел из Лондона и бетон сменился рощицами, Эндрю поймал себя на том, что не испытывает ни скорби, ни печали, и лишь чувствует себя виноватым из-за того, что даже не прослезился. Виноватым из-за того, что боится похорон и даже подумывает о том, чтобы не пойти на них. Когда в вагон вошел кондуктор, Эндрю долго не мог найти билет, а когда все же нашел во внутреннем кармане пиджака, разразился такими многословными извинениями, что кондуктор, не дослушав, положил руку ему на плечо и посоветовал не беспокоиться.

В мини-гостинице Эндрю провел целую неделю, слушая крики птиц за окном и борясь с желанием бросить все и сесть на поезд до Лондона. Утром в день похорон он съел несвежие хлопья в «ресторане» – один и под пристальным взглядом хозяина, который стоял в углу со сложенными на груди руками, словно тюремный надзиратель, наблюдающий за последним завтраком приговоренного к смерти.

Входя в крематорий с гробом на плече, Эндрю подумал, что не знает остальных носильщиков, за исключением, конечно, Карла. Спрашивать показалось невежливым. Карл, разменявший шестой десяток и выглядевший отвратительно здоровым и стильным – тронутые сединой волосы и наручные часы стоимостью в небольшой городок, – простоял всю службу с высоко поднятой головой, с размеренной точностью метронома роняя слезы на щеки. Эндрю неуклюже стоял рядом, опустив сжатые в кулаки руки. В тот миг, когда гроб миновал занавески, Карл испустил низкий скорбный стон, сбросив бремя, которое придавило Эндрю.

Позднее, на поминках, в окружении людей, которых никогда не видел и тем более не встречал, Эндрю почувствовал себя таким одиноким, каким не чувствовал уже несколько лет. Они были в доме Карла, в комнате, посвященной расцветающему бизнесу йоги, «Синергии». Из комнаты временно убрали маты и мячи для упражнений, а освободившееся место заняли раздвижные столы, силившиеся удержать закуски и напитки. На память пришел один из тех редких моментов, когда мать рассмеялась, припомнив реплику Виктории Вуд по поводу типично британской реакции на известие о чьей-то смерти. «Семьдесят две булочки, Кони. Ты нарезаешь, я намазываю», – сказала мать, прекрасно пародируя, и, ущипнув Эндрю за ухо, отправила его ставить чайник.

Пережевывая сыроватую сосиску в тесте, Эндрю почувствовал на себе чей-то взгляд. И действительно, от противоположной стены на него смотрел Карл. Вдовец уже переоделся, сменив костюм на свободную белую рубашку и бежевые льняные брюки, и был бос. Не укрылся от Эндрю и тот факт, что на его руке по-прежнему красовались дорогие часы. Поняв, что Карл намерен подойти и вот-вот окажется рядом, Эндрю торопливо поставил на стол бумажную тарелку и едва ли не бегом поднялся наверх, где укрылся в незанятом, к счастью, туалете. Моя руки, он случайно заметил на подоконнике кисточку для бритья, стоящую на красивом белом кружочке. Эндрю взял кисточку, провел пальцем по щетине, и в воздух взлетели сухие белые пылинки. Он поднес кисточку к носу и уловил знакомый насыщенный кремовый запах. Кисточка принадлежала отцу, и после его смерти мать оставила ее в ванной. Говорила ли Сэлли что-то на этот счет? Должно быть, в детстве у нее сформировалось особое, сентиментальное отношение к этой вещице, которую потом ей захотелось сохранить.

В дверь постучали, и Эндрю быстро опустил кисточку в карман брюк.

– Минутку. – Эндрю выжал из себя извиняющуюся улыбку.

В коридоре его ждал Карл со скрещенными на груди руками; под рубашкой бугрились напрягшиеся мышцы. Вблизи Эндрю заметил, что глаза у зятя влажные от слез.

– Извини, – сказал Эндрю. От Карла пахло лосьоном после бритья.

– Без проблем, – отозвался Карл, но с места, чтобы дать Эндрю пройти, не сдвинулся.

– Я, наверно, скоро уеду. Дорога неблизкая. – Прозвучало это так, как будто он оправдывался за что-то.

– Конечно.

Эндрю оставил реплику без ответа.

– Тогда… пока. – Он обошел Карла и направился к лестнице.

– Теперь тебе будет легче, Сэлли-то больше нет.

Эндрю остановился и обернулся. Карл, не мигая, смотрел на него.

– Что, не согласен? Да перестань. Признайся, тебе же не было до нее никакого дела, как бы сильно ее это ни обижало.

«Неправда, – хотел сказать Эндрю. – Это она бросила меня».

– Все было не так просто.

– Слышал я это, ты уж поверь. Не проходило, должно быть, недели, чтобы Сэлли не заводила этот разговор снова, снова и снова. Все думала, как ей достучаться до тебя, чтобы ты хоть чуточку о ней позаботился или хотя бы перестал ненавидеть.

– Я ее ненавидел? Да нет же… это просто смешно.

– Вот как? Неужели? – В глазах Карла с новой силой полыхнула злость, и Эндрю поспешно спустился на две ступеньки. – То есть это не ты так на нее окрысился из-за Америки, что отказался даже видеться?

– Нет, все было не…

– И не ты, когда она хотела помочь тебе разобраться в собственной жизни, оказался так упрям, что даже в дом ее не впустил, хотя и знал, как больно этим ранишь? – Карл прижал к губам кулак и откашлялся.

«Господи, только не плачь», – подумал Эндрю.

– Карл, все не так прос…

– Не смей больше говорить это, – перебил Карл. – В том-то и дело, что все очень просто. Сэлли не была по-настоящему счастлива. Из-за тебя.

Эндрю спустился еще на ступеньку и едва не споткнулся, но успел повернуться и, используя энергию инерции, продолжил движение. Убраться отсюда как можно дальше, вот чего он хотел больше всего. Карл не понимает, что несет. Входная дверь захлопнулась за спиной, но сомнения не ушли и продолжали терзать Эндрю. В поезде, на обратном пути, они только усилились. А не было ли правды в словах Карла? Может быть, Сэлли и в самом деле так расстраивалась из-за их отношений, что это отразилось на ее здоровье и каким-то образом приблизило конец? Даже думать об этом было невыносимо больно.

В темноте, при выключенном свете, мерцающий экран слепил и резал глаза. Аватар TinkerAl – смеющийся танцующий помидор, один лишь вид которого вызывал обычно улыбку, казался сегодня злобным. Собравшись с духом, Эндрю заставил себя посмотреть на слова, напечатанные и стертые столько раз, что он уже сбился со счета.

«Я похоронил сегодня сестру».

На открытой странице вопросительно мигал курсор. Эндрю медленно перетащил его мышкой к кнопке «отправить», но отнял руку и потянулся к пластиковому стакану с шапкой пены. Он пил, пытаясь вернуть то приятное ощущение тепла, которое пришло в пабе с Пегги и сохранялось до обрушенного на него Кэмероном известия, но чувствовал только тупую пульсирующую боль за глазами.

Эндрю выпрямился. В ногу кольнули щетинки лежавшей в кармане кисточки для бритья. Часы показывали три ночи. В голове кружились слова Карла, перед глазами с ужасающей ясностью прокручивалась сцена их последней стычки. Чего бы только не отдал он сейчас за то, чтобы близкие, любимые люди были рядом. Добрые слова. Чашки с чаем. Те мгновения, когда семья была чем-то большим, чем сумма ее частей. Эндрю снова посмотрел на экран. Стоило только обновить страницу, и здесь появились бы десятки, даже, может быть, сотни сообщений от BamBam, TinkerAl и Джима. Что-нибудь об ограниченном выпуске нового подвижного состава или продаже пешеходного мостика. Они были почти друзьями, но все же довериться им Эндрю пока еще не мог. Это было слишком тяжело.

Палец переместился на кнопку «удалить».

«Я похоронил сегодня сестру».

«Я похоронил сегодня».

«Я похоронил».

«Я».

Глава 10

Хотя Кэмерон и настаивал, чтобы он взял столько времени, сколько нужно, Эндрю вернулся на работу через два дня после похорон. Он почти не спал в эти два дня, но сидеть в одиночестве, не зная, чем себя занять, оказалось куда хуже, чем заниматься покойниками, которых никогда не знал. Конечно, придется выдержать приступ сочувствия. Люди будут качать головами и печально улыбаться. Они даже представить не могут, как ему трудно. А он станет кивать и благодарить, ненавидя их доброжелательные слова и себя за то, что не заслуживает их жалости. Ожидания, однако, не оправдались. Едва ли не весь первый час Пегги говорила с ним исключительно о шотландских куропатках.

– Очень недооцененная птица, если хочешь знать мое мнение. Я видела бедняжку с одной лапой в слимбриджском заповеднике. Там у них небольшой пруд, и она плавала кругами по периметру, как будто совершала круг почета. Мэйзи – это моя дочка – просила спасти птичку, чтобы «придумать для нее новую лапку». Какие требования, да?

– Ммм. – Эндрю отмахнулся от надоедливой мухи. Учитывая, что для Пегги этот осмотр был всего лишь второй, акклиматизировалась она на удивление быстро, тем более что дом Джима Митчелла находился в еще более запущенном состоянии, чем квартира Эрика Уайта.

Джим, шестидесяти лет, умер в постели, задохнувшись собственной рвотой. Кухня, спальня и гостиная составляли одно помещение; отдельная от них душевая комната заросла плесенью, а пол был покрыт разнообразными пятнами, о возможном происхождении которых Эндрю старался не думать.

– Мой агент по недвижимости описал бы ее как «шикарную компактную туалетную комнату», – сказала Пегги, отдергивая грязную штору, и тут же отшатнулась. – Что за черт!

Эндрю поспешил к ней и увидел, что все окно в ванной покрыто маленькими красными жучками, напоминающими брызги крови от ружейного выстрела. Лишь когда один из них зашевелил крылышками, Эндрю понял, что это божьи коровки. Во всей квартире они были самым ярким пятном. Эндрю подумал, что если оставить открытым окно, возможно, это подвигнет насекомых к исходу.

На этот раз они были в полных защитных костюмах. Пегги настояла на том, чтобы надеть их на улице – прошлым вечером она посмотрела «Живешь только дважды», и теперь ей захотелось быть похожей на лаборантку из фильма о Джеймсе Бонде.

– Мой Стив, когда мы только начали встречаться, немножко смахивал на Пирса Броснана. Это было еще до того, как он открыл для себя пироги со свининой и прокрастинацию. – Она смерила Эндрю оценивающим взглядом. – А ты мог бы сойти за… как звали того парня, что снимался в «Золотом глазе»?

– Шон Бин? – Эндрю двинулся в направлении кухни.

– Да, он самый. По-моему, в тебе есть что-то от Шона Бина.

Поймав свое отражение в замызганной дверце духовки – наметившаяся лысина, клочковатая щетина, мешки под глазами, – Эндрю подумал, что Шон Бин может много чем заниматься в данный момент времени, но точно не ползать по комнатушке в южном Лондоне с прилипшим к колену меню из кулинарии.

Минут через двадцать они вышли на улицу освежиться. Эндрю так устал, что его чуть ли не качало. Над кварталом пролетел полицейский вертолет, и они, задрав головы, наблюдали за ним, пока он не развернулся и не улетел в том же направлении, откуда появился.

– Значит, не за мной, – сказала Пегги.

– Ммм, – пробормотал Эндрю.

– Знаешь, мне как-то даже не приходилось разговаривать с полицейскими. Чувствую себя так, словно что-то пропустила. Так хочется просто позвонить и сообщить о каком-то происшествии или чтобы меня вызвали для дачи показаний. А у тебя что-то такое было?

Эндрю на секунду отключился.

– Извини, что?

– Тебе приходилось иметь дело с полицейскими? С бобби. Или как их там… легавыми?

Эндрю вдруг перенесся в магазин грампластинок в Сохо. Та песня, что звучала в динамиках, была определенно «Голубая луна». От лица отхлынула кровь. Он метнулся к выходу, распахнул дверь. Сдавленный крик продавца: «Черт! Держите его, парень что-то стырил!» Эндрю столкнулся с кем-то уже на улице, отлетел, упал на землю, хватая ртом воздух. Над ним склонился какой-то мужчина. «Я – полицейский, не при исполнении». Искаженное злобой лицо продавца. Эндрю подняли. Схватили за руки. «Что ты взял?» От продавца дохнуло никотиновой жвачкой. «Ничего. Ничего. Честно. Можете обыскать». «Тогда какого черта побежал?» Что Эндрю мог сказать? Что та песня резанула болью? Что даже лежа на тротуаре, ему хотелось свернуться в комочек?

– Черт возьми, – рассмеялась Пегги, – ты как будто привидение увидел!

– Извини, – сказал Эндрю, но голос треснул, и слово сломалось посередине.

– Только не говори, что тебя задержали за пакетик конфет в «Вулворте».

У него задергалось веко. Мелодия лезла в голову, и Эндрю отчаянно пытался не пустить ее.

– Или пересек двойную желтую?

«Голубая луна, меня ты видела стоящим одиноко».

– Боже мой, мусорил в общественном месте?

Пегги подтолкнула его локтем, и Эндрю почувствовал, как откуда-то изнутри поднимается голос, резкий и непреклонный.

– Прекрати, ладно? – рявкнул он.

Лицо у Пегги вытянулось, а на Эндрю уже накатила волна стыда.

– Извини. Я не хотел… так. Просто последние две недели…

Они долго стояли молча, растерянные и смущенные, не зная, что сказать. Эндрю почти слышал, как крутятся шестеренки у Пегги в голове, как она пытается сосредоточиться и переменить тему. Значит, нужно приготовиться и быть внимательным.

– Эту игру моя дочка придумала.

– Игру?

– Да. Уж не знаю, как к этому относиться, беспокоиться за нее или нет, но игру она назвала «Апокалипсис».

– Понятно.

– Сценарий такой: взорвана сверхмощная бомба, и человечество сметено с лица земли. На всю страну один выживший – ты. Что будешь делать?

– Не знаю.

– Ну, куда ты пойдешь? Что предпримешь? Найдешь машину и рванешь по М1 в поисках людей? Или отправишься в местный бар и упьешься до потери пульса? Попытаешься переправиться через пролив или даже добраться до Америки? Если там тоже никого нет, вломишься ли в Белый дом?

– И это игра?

– В общем-то, да. – Пегги помолчала, потом добавила: – Сказать, что я бы сделала? Отправилась бы в Силверстон и погоняла бы по кругу на «Фиесте». Потом либо побросала бы мячи для гольфа с крыши здания парламента, либо приготовила бы себе что-нибудь в «Савое». Через какое-то время, возможно, махнула бы в Европу – посмотреть, что и как. Вот только, боюсь, попала бы в какую-нибудь группу сопротивления, занимающуюся переправкой людей через границу. Не уверена, что мне бы это понравилось, тем более что дома мои посты в Фейсбуке никто бы не увидел.

– Понятно. – Эндрю попытался представить, что сделал бы он, но в голову ничего не приходило. – Боюсь, сам я ничего придумать не могу. Извини.

– Что ж, это не для всех, – сказала Пегги. – Кстати, если хочешь уйти пораньше, я тут и одна справлюсь.

– Нет, все в порядке. Вдвоем в любом случае справимся быстрее.

– Тут ты прав. Да, совсем забыла, я сегодня кофе с собой прихватила. Если захочешь, дай знать. А еще я попыталась приготовить оладьи.

– Спасибо, но я в порядке.

– Если передумаешь, скажешь. – Пегги направилась к дому, и Эндрю последовал за ней. Сразу за порогом в нос ударила волна зловонного воздуха. К счастью, вскоре Пегги нашла кое-что.

– Это рождественское письмо, – сказала она напряженным голосом, стараясь дышать через рот, и протянула находку Эндрю. Бумага была хрупкая на ощупь, как будто ее неоднократно складывали и разворачивали. Между страницами с подробным описанием ничем не примечательных праздников и школьных спортивных состязаний лежала семейная фотография. – Я вот думаю, сколько раз он собирался выбросить фото, но так и не решился? Стоп, минутку. Здесь на обратной стороне номер телефона.

– Хорошо, что заметила. Прямо сейчас и позвоню, – сказал Эндрю и достал телефон.

– Справишься? Точно? – как бы невзначай спросила Пегги.

– Конечно, но все равно спасибо. – Эндрю набрал номер и, ожидая соединения, сказал: – Еще раз извини, что сорвался.

– Не глупи. И вот что, я выйду на секунду, ладно?

– Конечно. Я через минутку присоединюсь.

Трубку на другом конце сняли после первого же гудка.

– Извини, Брайан, связь прервалась, – сказал кто-то. – Как я уже говорил, мы объясним это…

– Извините, – вставил Эндрю, – вообще-то я…

– Нет, нет, Брайан, извиняться поздно. Давай покончим с этим раз и навсегда, договорились?

– Я не…

– «Я не»… «я не»… Брайан, не унижайся, ладно? Заканчиваю разговор и кладу трубку. Увидимся завтра в офисе. И больше я слышать об этом не желаю, понятно? Вот и хорошо. До встречи.

Трубку положили. Эндрю вздохнул. Сразу не получилось. Он повторно набрал номер и отошел к окну гостиной. Сначала ему показалось, что Пегги выполняет какое-то упражнение – она сидела на корточках, слегка раскачиваясь на пятках, словно готовилась вскочить и прыгнуть. Но потом он увидел ее лицо, совершенно бледное, с влажными от набухших слез глазами. Пегги сделала несколько глубоких вдохов, и Эндрю вдруг понял, как тяжело ей было оказаться в такой запущенной, грязной квартире. Кофе, оладьи, игры и разговоры – это все предназначалось ему. Пегги просто хотела подбодрить его и сделать это ненавязчиво, тактично, без сочувственных улыбок и похлопываний по плечу. Все это время ей было не по себе, но она держалась, не показывала виду, как ей плохо, а он так и не догадался. Тронутый до глубины души ее добротой и бескорыстием, Эндрю едва не расплакался.

Мужчина, снявший трубку в первый раз, теперь отвечать не спешил, вероятно решив дать бедняге Брайану возможность потомиться в собственном соку. Между тем Пегги выпрямилась, еще раз глубоко вдохнула и направилась к входной двери. Эндрю дал отбой и откашлялся, пытаясь избавиться от комка в горле.

– Не получилось? – спросила Пегги, взглядом указав на телефон у Эндрю в руке.

– Он принял меня за кого-то, с кем работает и с кем только что разговаривал, и не дал даже слова сказать.

– Вот как?

– Предложил покончить раз и навсегда.

– Наглец.

– Вот и я так подумал. Попробую попозже еще разок.

Некоторое время они стояли молча, оглядывая грязную комнату. Потом Эндрю почесал в затылке.

– Я… э… хотел тебя поблагодарить. За то, что была здесь со мной, за разговоры, оладьи и все прочее. Спасибо тебе.

Щеки у Пегги порозовели, а на губах появилась улыбка.

– Все в порядке, дружище. Ну что, возвращаемся в офис?

– Да, ты возвращайся. – Эндрю вовсе не хотел, чтобы Пегги оставалась здесь хоть на секунду дольше, чем необходимо. Он достал из рюкзака скатанные в рулон мешки для мусора.

– И больше здесь делать нечего? – спросила Пегги, глядя на мешки.

– Нет. Просто… В общем, когда квартира в таком состоянии, я обычно немного прибираюсь. Как-то неправильно оставлять ее в неприглядном виде. Но ты можешь вернуться в офис.

Она бросила на Эндрю взгляд, значение которого он не понял, но почувствовал, что, должно быть ляпнул что-то не то.

– Я, пожалуй, останусь. – Пегги протянула руки. – Открывай мешок.

Пока занимались уборкой, Эндрю напряг воображение и ценой немалых усилий получил наконец результат.

– Я бы, кстати, поехал в Эдинбург.

– В Эдинбург? – Пегги растерянно посмотрела на него.

– Да, после Апокалипсиса. Проверил бы, смогу ли управлять поездом, а потом попробовал бы прорваться в замок. Или забраться на Трон Артура.

– Ага, неплохой ход. – Пегги задумчиво постучала пальцем по подбородку. – И все-таки, думаю, я бы победила с моим планом насчет «Савоя» и здания парламента.

– Я и не думал, что в игре определяется победитель. – Эндрю сложил коробку из-под пиццы с приклеившимися к ней грязными кусочками моцареллы.

– Боюсь, что определяется. Это обязательное условие. А учитывая, что я постоянно проигрываю своим ребятам, ты не будешь против, если в этой победителем стану я? Знаешь, хочется же сохранить остатки гордости.

– По-моему, так будет справедливо, – согласился Эндрю. – Я бы поздравил тебя, пожал руку, но на мне слишком много плесневелого сыра.

В какой-то момент Пегги с ужасом воззрилась на его руку, и Эндрю подумал, что, наверно, сморозил какую-то очередную глупость, но потом Пегги расхохоталась:

– Господи, что же это за работа такая?

И Эндрю впервые за день вдохнул полной грудью.

Они уже убрали большую часть мусора, когда Пегги сказала:

– Хотела сказать, мне очень жаль, что у тебя так случилось… с сестрой. Просто не знала, когда будет уместно выразить соболезнования.

– Все в порядке. Я… Вообще-то, даже не знаю… – Эндрю не договорил, зависнув в неопределенности: рассказать ли Пегги о своих чувствах или отделаться тем, что вроде бы положено говорить в таких случаях.

– Мой папа умер девять лет назад, – сказала Пегги.

Эндрю как будто застрял на паузе – ни туда ни сюда.

– Сочувствую, – выдавил он в конце концов.

– Спасибо. Знаю, времени прошло немало, но я до сих пор помню те дни, особенно на работе, когда хотелось только одного: спрятаться, забиться в уголок. Вот тогда я и заметила, что люди избегают меня, стараются не встречаться со мной взглядом. Сейчас-то я знаю, что им просто было неудобно, они не знали, что сказать, но тогда я чувствовала себя так, словно совершила что-то нехорошее, что мне есть чего стыдиться, что я причинила всем какие-то неудобства. А что еще хуже, я вся была в растрепанных чувствах.

Пегги взглянула на Эндрю, словно решая, стоит ли ей продолжать.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Эндрю.

Она пожевала губу.

– Скажем так, в ДНК моего папаши доброта не присутствовала. Помню, еще в детстве, когда сидела в гостиной и вдруг слышала его шаги по дорожке, я всегда замирала и старалась не дышать. Даже научилась по звуку шагов определять, в каком он расположении духа. Он никогда нас не трогал, но часто впадал в такое настроение, когда что бы мы – я, сестра или мама – ни делали, все было недостаточно хорошо, и ясно давал нам понять, в чем именно и в какой степени мы его подвели. А потом, в один прекрасный день, он взял и сбежал с какой-то девчонкой с работы. Об этом через какое-то время узнала моя сестра. Мама так и не пожелала это принять. Говорила о нем так, словно он был даром божьим, героем войны, который ушел в море на плоту и пропал без вести, хотя на самом деле свалил к девице едва ли не на соседней улице.

– Да, нелегко, должно быть, вам пришлось, – заметил Эндрю.

Пегги пожала плечами.

– Все сложно. Я и потом его любила, хотя и видела после его ухода только несколько раз. Люди думают, что потеря одинакова для всех, но знаешь, это не так. Каждый случай особенный.

Эндрю завязал мешок с мусором.

– Верно. У нас с сестрой… тоже все было непросто. Как и у тебя с отцом. От одной мысли, что люди станут смотреть на меня… – Эндрю не договорил.

Пегги помогла собрать остатки мусора.

– Да, понимаю. Люди сочувствуют. Сердце у них там, где надо, но если человек не пережил такое сам, ему трудно понять другого. Так что мы с тобой вроде как в одном в клубе.

– В клубе, – пробормотал Эндрю и вдруг ощутил прилив адреналина. Чувство было странное, непривычное. Пегги посмотрела на него и улыбнулась. А Эндрю, вспомнив, как не смог произнести подходящий тост в пабе, вдруг поднял вверх щипцы для мусора с зажатым пакетом из-под хулахупа и торжественно провозгласил:

– За клуб!

Пегги взглянула на него удивленно, и у Эндрю дрогнула рука, но потом Пегги подняла свои щипцы.

– За клуб!

За этим последовала короткая неловкая пауза, после чего они опустили щипцы и продолжили уборку.

– А теперь, – сказала немного погодя Пегги, – давай-ка вернемся к делам более важным.

Эндрю вскинул брови.

– Случайно, не насчет Апокалипсиса?

Через час они почти закончили, и Эндрю с удивлением обнаружил, что с удовольствием провел время, убирая мусор и играя в игры.

– Если захочешь пройти чуть более структурированный ментальный тест, та барная викторина, о которой я говорила, как раз сегодня вечером. Так что, если пожелаешь…

Вообще-то он был даже не против. В конце концов, можно будет хоть немного отвлечься и загладить перед Пегги вину за то, что был резким с ней. По части общих знаний он, может, не особенно силен, но пинта «Гиннесса» лишней не будет.

– Да, почему бы и нет, – сказал Эндрю небрежно, как будто такого рода развлечения были для него обычным делом.

– Вот и отлично. – Пегги улыбнулась так тепло и искренне, что ему пришлось отвернуться. – И приводи Диану! Хочу с ней познакомиться.

Ах да. Это.

Может быть, Диана появится, как по волшебству, в зеркале ванной и найдет ему рубашку получше, чем это оранжевое уродство? Поддавшись панике, он купил ее по пути домой и вдруг вспомнил, что, когда в последний раз покупал одежду на выход, в мире были озабочены «проблемой 2000 года». Эндрю понятия не имел, что нынче в моде. Время от времени он задумывался о том, чтобы заменить кое-что из своего старья, но потом на глаза попадался модный юнец в рубашке, ничем не отличающейся от той, которую он сам носил с начала девяностых, а раз так, то какой смысл что-то менять?

Эндрю придвинулся к зеркалу. Может, купить какой-нибудь крем и попробовать избавиться от темных кругов под глазами? Но с другой стороны, он привык к ним, сроднился с ними, потому что они были, пожалуй, самой отличительной его чертой. Все остальное соответствовало определению «нормальный». Отчасти ему и хотелось чем-то выделиться, как те люди, которые компенсируют свои пять футов и пять дюймов многочасовыми занятиями в спортзале, в результате чего становятся невероятно мускулистыми, но при этом все равно вынуждены делать больше шагов, чтобы поспевать за более высокими друзьями. Может быть, он предпочел бы внушительный нос или торчащие уши, которые, в случае если ими обладает знаменитость, описываются журналистами как «необыкновенно привлекательные». Женщин заурядной внешности называют дурнушками, но для мужчин подобного эквивалента не существует. Может быть, думал Эндрю, он мог бы примерить на себя какую-нибудь мантию? «Образцовый Эндрю»? Эталон для светло-русых мужчин с обыкновенными ровными зубами. Тогда после него хоть что-то останется.

Эндрю отступил от зеркала и разгладил складку на рукаве рубашки.

– Знаешь, на кого ты сейчас похож? На апельсин с нарисованной физиономией. – Эндрю надул щеки. Зачем согласился? О чем только думал? По рельсам неспешно катил «Сентинел 4Ди-Эйч», выписывая выложенную рельсами восьмерку. Эндрю нарочно выбрал «Но не для меня», вещь плавную, неторопливую и прекрасную, чтобы попытаться успокоиться, однако сегодня даже Элла не помогала. Он потому и не стремился к общению, что при одной мысли об этом живот сводило спазмами. Соблазн остаться и продолжить этот разговор на форуме определенно брал верх. Но в конце концов Эндрю все же заставил себя выйти из дома, решив в последний момент, что Диане пришлось задержаться на работе, а ему в последнюю минуту удалось найти няню для детей.

Прежде чем идти, Эндрю погуглил паб в интернете и заволновался: не окажется ли заведение опасно «крутым», на что намекали грозные фотографии меловых досок у двери с агрессивными обещаниями – при 50-процентной точности – «пива и хорошего времяпрепровождения». Однако, оказавшись на месте, Эндрю с облегчением обнаружил, что все вполне нормально, по крайней мере, снаружи. Тем не менее Эндрю трижды прошелся мимо паба, делая вид, что разговаривает по телефону. Так что, если бы Пегги или ее друзья заметили его изнутри, они подумали бы, что он просто заканчивает разговор. Фактор времени имел важнейшее значение. Если прийти слишком рано, придется волей-неволей заводить разговор. Если прийти слишком поздно, будешь чувствовать себя чужаком. Идеальный вариант – появиться так, чтобы успеть поздороваться и сразу же вступить в игру; тогда общее внимание переключится на вопросы и никто не будет чувствовать себя обязанным втягивать его в разговор.

Проходя в очередной раз мимо окна, Эндрю заметил группу людей в дальнем углу. Это были они. Пегги сидела рядом с мужчиной в кожаной куртке, с длинными каштановыми волосами и бородкой-эспаньолкой. Предположительно, Стив. Он, похоже, рассказывал анекдот, и, по мере приближения к кульминационному моменту, жесты его становились все шире и выразительнее. Стив ударил кулаком по столу, и остальные рассмеялись. Несколько человек, стоявших у бара, оглянулись посмотреть, в чем причина шума. Эндрю отметил, что Пегги присоединилась к общему веселью без особого энтузиазма.

Эндрю уже протянул руку к двери, но в последний момент остановился.

Это все не его. Он никогда этим не занимался. Что, если он не сможет дать ни одного правильного ответа? А если его втянут в жаркие дебаты и поставят перед выбором – принять ту или иную сторону? Что, если до победы останется один шаг и он все испортит? К тому же игра вряд ли будет идти без перерыва, в ней возникнут паузы, и его станут расспрашивать о личной жизни. Эндрю знал, как и что отвечать своим коллегам на вопросы о семье. Мог предсказать, о чем они спросят, и знал, как уклониться, уйти в сторону еще до того, как разговор пойдет в нежелательном направлении. Но здесь его ждала незнакомая территория, на которой легко попасть в ловушку.

За спиной остановилась машина. Кто-то вышел, прозвучало знакомое «доброй ночи», означавшее только одно. Эндрю повернулся и увидел желтый огонек такси, желанный, обещающий убежище маяк. Эндрю метнулся к машине, выпалил на одном дыхании свой адрес, рванул дверцу, бросился в салон и бухнулся на сиденье. Сердце колотилось, как будто он удирал после ограбления банка. Через четверть часа Эндрю стоял у дома – вечер закончился с убытком в двадцать фунтов, и он даже выпивки себе не купил.

В коридоре, на коврике под дверью, лежал конверт. Обычный почтовый мусор, подумал Эндрю, поднимая его, но, перевернув, увидел, что его имя и адрес написаны шариковой ручкой. Он торопливо сунул письмо в карман и быстро поднялся по лестнице в квартиру, подгоняемый настоятельной потребностью поставить как можно скорее музыку и запустить по рельсам поезд.

Опустив на пластинку иглу и прибавив звук, Эндрю встал на колени и переложил рельсы так, чтобы из двух петель получилась одна. Потом, запустив поезд, он сел внутри построенного заново кольца и подтянул к груди колени. Теперь Эндрю успокоился. Теперь все было под контролем. Завывала труба, звенели, сшибаясь, цимбалы, и поезд, посвистывая, катился вокруг него по рельсам, защищая и оберегая.

Спустя какое-то время Эндрю вспомнил про письмо в кармане. Он вытащил его, вскрыл, достал листок. И в нос сразу же ударил густой запах лосьона после бритья.

«Ты сбежал и даже не дождался оглашения завещания Сэлли. Паршивец. Ты ведь знал, да? Потому что я-то точно не знал. Двадцать пять тысяч. Думаешь, она оставила их мне, да? Как-никак, мы же пытались построить бизнес – такая была мечта. Можешь представить, какой это был шок – узнать, что она решила оставить деньги не мне, а тебе.

Может, теперь ты поймешь, как грызло ее чувство вины, а все потому, что ты так и не простил ее, хотя она делала все, чтобы помочь тебе. Ты тяготил ее, как кирпич на шее. Что ж, надеюсь, теперь ты счастлив. Оно ведь того стоило, а, Эндрю?»

Эндрю несколько раз перечитал письмо Карла, но так ничего и не понял. Сэлли отдала ему деньги? Если так, то наверняка кто-то допустил административную ошибку. Поставил «галочку» не в тот квадрат. Так и никак иначе, поскольку альтернативное объяснение – что случившееся было ее предсмертной попыткой все поправить, избавиться от чувства вины, с которым Сэлли жила и от которого Эндрю мог и должен был освободить ее, – представлялось настолько отчаянно печальным, что ему не хотелось об этом и думать.

Глава 11

Следующие три месяца прошли в тревожном ожидании. Каждый раз, возвращаясь домой, Эндрю с ужасом представлял появление еще одного адресованного ему письма с паучьим почерком Карла.

Письма приходили нерегулярно. Иногда по два или даже три в неделю – с пятнами от слез и кляксами, – а иногда и ни одного на протяжении четырех недель кряду. Но все были пропитаны злостью. «Ты – жалкий, трусливый, никчемный, ты не заслуживаешь прощения Сэлли» – так заканчивалось последнее послание. Интересно, размышлял Эндрю, удивился бы Карл, узнав, что он полностью согласен с такой оценкой?

Каждый раз, открыв дверь и обнаружив письмо, Эндрю устало тащился наверх, садился на кровать и вертел конверт в руках. Он говорил себе, что это нужно прекратить, не вскрывать их, но не мог вырваться из неумолимого круга: чем больше он читал, тем тяжелее давил груз вины, тем глубже проникала уверенность в правоте Карла. После того как Карл еще раз возложил на него ответственность за нездоровье Сэлли – мол, это он не сделал и шагу ей навстречу, – Эндрю, размышляя об этом, стал и сам склоняться к такому же выводу.

По прошествии времени ощущение нормальности стало возвращаться, потому что изменилось отношение к нему коллег. Если раньше в разговорах с Эндрю Кэмерон клал руку ему на плечо, смотрел печальными, на выкате, глазами, сдвигал брови и клонил набок голову, то теперь – вот спасибо! – это прекратилось. Потом и Кит, недолго удерживавший себя в узде, вернулся к привычной роли законченного мерзавца. Эндрю вздохнул наконец с облегчением.

После нескольких прерванных попыток он все же набрался храбрости рассказать о Сэлли в чате.

«Привет, парни. Извините, что приумолк в последнее время. Печальная новость. Я потерял сестру. И, сказать по правде, еще не совсем очухался».

Едва поместив пост, Эндрю засомневался в правильности такого решения, но все отозвались сочувственными, взвешенными сообщениями и, демонстрируя трогательную солидарность, поменяли аватарки с танцующих помидоров и жизнерадостных толстячков-кондукторов на более соответствующие неброскому небесно-голубому квадрату товарища.

Но если мир в целом сдвинулся в сторону нормальности, то кое-что проявилось на этом фоне с большей очевидностью, и игнорировать это кое-что Эндрю становилось труднее и труднее. Раньше он оправдывал свою ложь о семье тем аргументом, что она никому не причиняет вреда. И вместе с тем сам факт существования Сэлли где-то поблизости (пусть даже отношения между ними оставались по большей части напряженными) означал, что созданная им фантазия существует наряду с реальной жизнью. Теперь же, когда сестры не стало, Эндрю ощущал все больший дискомфорт в отношении Дианы, Стеф и Дэвида. В результате, когда тема семьи снова всплыла в разговоре с Кэмероном, Китом и Мередит, Эндрю уже не ощутил того легкого волнения, которое возникало раньше, когда приходилось придумывать какие-то детали школьной жизни или планы на ближайшие выходные. Еще труднее – намного труднее – давалась ложь в общении с Пегги. Терзаемый чувством вины, он на следующий день после побега от паба рассыпался перед ней в таких горячих и многословных извинениях, что привел в смущение и замешательство ее саму. Проведя в ее компании еще несколько недель, Эндрю понял, что она не из тех, кто придает значение таким мелочам. Они по-прежнему проводили много времени вместе: инспектировали недвижимость, заполняли бумаги, связанные с регистрацией смерти, собирали информацию для казначейства по невостребованному имуществу.

А потом настал черед похорон.

В разговоре с Пегги Эндрю ненароком упомянул, что собирается присутствовать на похоронах Иэна Бейли, родственников или друзей которого так и не удалось отыскать. Чего он никак не ожидал, так это того, что Пегги спросит, можно ли ей тоже прийти.

– Это необязательно. Тебя никто к этому не принуждает. И, строго говоря, присутствие на похоронах не входит в перечень служебных обязанностей.

– Знаю, но мне хотелось бы прийти. Хочу последовать твоему примеру. Если смысл присутствия в том, чтобы кто-то проводил человека в последний путь, то ведь чем больше таких провожающих соберется, тем лучше, не правда ли?

Не согласиться с таким веским доводом Эндрю не мог.

– Не подумай, что поучаю, но может быть, не стоит спешить, а лучше как следует подготовиться? Как я уже говорил, эти мероприятия бывают довольно унылыми.

– Не тревожься, – успокоила его Пегги. – Полагаю, настроение можно немножко поднять, если использовать караоке. Как по-твоему, «Африка» в исполнении «Тото» подойдет для такого случая?

Эндрю посмотрел на коллегу непонимающе, и улыбка на ее лице увяла. Господи, почему нельзя ответить нормально, по-человечески? Ситуацию нужно было как-то поправлять.

– Думаю, не очень, – сказал он и после короткой паузы добавил: – Думаю, «Последний отсчет» подошел бы лучше.

Пегги рассмеялась, а Эндрю вернулся к своему экрану, укоряя себя за опошление похорон и в то же время гордясь, что так ловко вышел из трудного положения: не только придумал реальную шутку, но и донес ее до реального человека.

В четверг они стояли в церкви, ожидая прибытия Иэна Бейли.

– Замечательно, что… ну, может быть, не замечательно, но все-таки хорошо, что мы здесь сегодня вдвоем. – Получилось не очень складно и довольно неуклюже, и Эндрю виновато моргнул.

– Вообще-то, нас здесь трое, – поправила Пегги, указывая на стропила, по которым прыгал резвый воробышек.

Секунду-другую они молчали, наблюдая за птахой, пока та не скрылась из виду.

– А ты когда-нибудь представлял собственные похороны?

– Вроде бы нет, – ответил Эндрю, не отводя глаз от воробья. – А ты?

Пегги кивнула.

– Да. Много раз. В четырнадцать лет на меня что-то нашло, и я спланировала всю процедуру, от начала и до самого конца, чтение и музыку. Представляла, как все придут, одетые в белое, а не в черное, как на обычных похоронах, и как Мадонна а капелла исполнит «Как молитва». Разве не странно? Я имею в виду все это планирование, а не Мадонну – про нее-то точно странно.

Воробей перелетел с одной балки на другую.

– Не знаю. Наверно, какой-то смысл есть. Похороны – это то, что ждет каждого из нас, так почему бы не подумать, как они должны пройти?

– Большинство людей думать об этом не хотят. И их, пожалуй, можно понять. С другой стороны, кое у кого мысль о смерти присутствует всегда. Это единственное объяснение, почему некоторые ни с того ни с сего совершают невероятные глупости.

– Какие, например? – Шея уже начала болеть, и Эндрю опустил наконец голову.

– Например, растрачивают предназначенные для развития бизнеса деньги, хотя и понимают, что это вскроется. Или взять хотя бы ту женщину, которую застукали, когда она засовывала кошку в мусорный ящик. В такой момент они как бы показывают смерти два пальца. Мол, да, ты идешь за мной, знаю, но вот тебе – на, посмотри! Это такой как бы выброс чистой жизненной силы, ты так не думаешь?

Эндрю нахмурился.

– Хочешь сказать, попытка засунуть кошку в мусорный ящик – это проявление жизненной силы?

Пегги прикрылась ладошкой, чтобы не рассмеяться, и в какой-то ужасный миг Эндрю испугался, что они оба прыснут со смеху, как расшалившиеся школьники. И тут же совершенно неожиданно ему вспомнилось, как они с Сэлли, давясь от смеха, перестреливались через стол картофельными чипсами в закусочной, пока мама, отвлекшись, разговорилась с кем-то у прилавка.

Служба шла своим чередом, а Эндрю, как ни старался, не мог не думать о сестре. Наверняка же были и другие такие вот моменты? Или ее отъезд в Америку был таким непростительным предательством, которое изменило и даже затмило всю его память? В конце концов, подумал Эндрю с внезапным страхом, в памяти ведь сохранился эпизод почти двадцатилетней давности, когда Сэлли совершила невозможное, чтобы помочь ему, а он отказал ей. Эндрю вспомнил, как сидел в квартире, словно прикованный к месту, и телефон все звонил и звонил, а он не мог ответить. Потом, взяв трубку, он услышал ее голос, умолявший поговорить, позволить ей помочь ему. Трубка выпала из пальцев, и Эндрю не стал ее поднимать. Сказал себе, что ответит, когда сестра позвонит в следующий раз, и так продолжалось еще долго. Он не принял ее помощи.

Во рту вдруг пересохло. Мягкий голос викария доносился как будто издалека. На похоронах Сэлли внутри у Эндрю все как будто онемело. Рядом стоял Карл, и его близость сковывала. Но сейчас Эндрю думал только о том, почему не ответил тогда на звонок сестры. Сердце заколотилось. Викарий только что закончил и кивнул – за спиной у него загудел, оживая, орган, и, как только первый аккорд заполнил церковь, Пегги наклонилась к Эндрю.

– Ты в порядке? – прошептала она.

– Да, в полном. – Эндрю стоял, склонив голову, слушая звучащую все громче и громче музыку, и в какой-то момент пол поплыл перед глазами, и, чтобы не упасть, пришлось ухватиться обеими руками за спинку скамьи. Дыхание сбилось на судорожные всхлипы, а когда по всей церкви загремело эхо и Эндрю понял, что только сейчас начинает по-настоящему скорбеть по сестре, Пегги мягко погладила его по спине.

К концу службы ему удалось прийти в себя и собраться. Они шли через церковный двор, и Эндрю счел необходимым объяснить, что случилось.

– Я там… немного расстроился… потому что подумал о сестре. Нет, я не забыл про Иэна Бейли, но…

– Понимаю, – сказала Пегги.

Какое-то время они шли молча. Сковывавшее плечи напряжение постепенно ушло, сжимавшее горло кольцо разжалось. Пегги, похоже, ждала, что он заговорит первым, но Эндрю так ничего и не придумал и вдруг, неожиданно для себя, тихонько запел «То, жить ради чего» из репертуара Эллы. Как раз ее он и слушал накануне вечером – версию из альбома «Элла у Дюка». Отношения с этой песней складывались странно. По большей части Эндрю любил ее, но один момент в ней почему-то неизменно отзывался в груди мучительной, грызущей болью.

– Эта вещь – одна из моих любимых, но в самом конце есть момент, резкий, громкий и даже шокирующий, хотя его и ждешь. Каждый раз, слушая эту песню, я получаю огромное удовольствие, испорченное, однако, сознанием приближения ужасной концовки. Но поделать-то ничего нельзя, верно? Так что, в некотором смысле это похоже на то, что ты говорила чуть раньше о людях, принявших неизбежность смерти: если бы я сумел смириться с грядущей концовкой, то смог бы полнее сосредоточиться на остальной части песни и получать от нее еще большее удовольствие.

Эндрю взглянул на Пегги, которая, как ему показалось, пыталась подавить улыбку.

– Поверить не могу, что, слушая мою болтовню о том, как кто-то пытался засунуть кошку в мусорный ящик, ты держал про запас такую жемчужину мудрости.

С того дня Пегги начала посещать похороны вместе с ним, и в какой-то момент Эндрю обнаружил, что в ее компании ему легче, приятнее и веселее. С Пегги он мог спокойно обсуждать все на свете – от смысла жизни до вопроса о том, носит ли викарий парик, – и это было нормально, хотя и странно. Эндрю даже начал чувствовать себя увереннее, когда дело доходило до игр, придуманных ею вместе с детьми. Предметом его гордости была разработанная им самим игра, в которой состязались два случайных соперника, например красный цвет против Тима Хенмена, и ты должен был выступать от лица одного из них. Дома, вечерами, Эндрю нередко ловил себя на том, что думает о Пегги, пытается представить, чем в тот или иной момент она занята. По пятницам, когда позволял график, они отправлялись на ланч в паб, где подводили итоги прошедшей недели, оценивали проведенные инспекции объектов собственности по шкале от 1 до 10, напоминая друг дружке о последней катастрофе Кита в области личной гигиены или о сварливом комментарии Мередит. И вот однажды, направляясь на такой ланч и наслаждаясь теплым прикосновением солнышка, выглянувшего из-за серых туч, Эндрю внезапно остановился как вкопанный посреди улицы, вынудив случайного прохожего предпринять маневр уклонения. Возможно ли, чтобы все так и было? Да, сомнений не оставалось: Эндрю опасно приблизился к тому, чтобы завести друга. От этой мысли он даже рассмеялся вслух. Как? Как такое могло случиться? Он как будто ухитрился провернуть этот фокус у себя же за спиной. Преисполнившись гордости и самодовольства, Эндрю продолжил путь к пабу с такой живостью, что даже обогнал мужчину, перед которым встал недавно неожиданным препятствием. Стоило Эндрю, однако, сесть, как Пегги, увидев на лице коллеги счастливую, как у идиота, ухмылку, шутливо предположила, что он, должно быть, успел заскочить к Диане в офис и «перепихнуться по-быстрому».

Вот тут-то и крылась проблема: чем ближе они становились, тем труднее давалась ложь. Эндрю чувствовал себя так, словно живет с тикающей часовой бомбой и что рано или поздно Пегги узнает правду и он потеряет единственного обретенного за многие годы друга. Так или иначе, что-то должно было случиться. Как оказалось, долго ждать не пришлось.

День начался с пренеприятнейшего осмотра до безобразия запущенного дома, чему никак не способствовал жестокий июльский зной. Терри Хилл решил принять ванну и пролежал в ней семь месяцев. Никто его не хватился, никто о нем не вспомнил. Тело обнаружили только тогда, когда проживающему за границей домовладельцу перестала поступать арендная плата. Телевизор исправно работал. На кухонном столе собирали пыль нож, вилка и тарелка. Открыв микроволновку, Эндрю увидел что-то гниющее внутри, ненароком вдохнул вырвавшийся из камеры отравленный воздух, закашлялся и, едва сдерживая рвотные позывы, выскочил из комнаты. Эндрю так и не пришел в себя, когда Пегги, доблестно расправившаяся с вонючим микроволновым ужасом, повернулась и сказала:

– Мы ведь еще не поговорили насчет сегодняшнего вечера?

– А что такое сегодня вечером? – спросил Эндрю.

– На той неделе, когда ты уехал на похороны, Кэмерон снова завел свою дурацкую песню насчет званого обеда. Так что теперь он либо пришлет извещение по почте, либо просто объявит без предупреждения на планерке.

– Господи, ну что он так зациклился на этой теме? – в отчаянии простонал Эндрю.

– Думаю, есть два возможных объяснения.

– Я слушаю, продолжай.

– Ладно. Итак, первое. Кэмерон побывал на курсах и там узнал, как это делается. Теперь ему надо на практике показать, как он укрепляет внутрикомандные связи, и тогда боссы объявят его человеком месяца.

– Хмм… А второе объяснение?

– У него нет друзей.

– О… – Ее откровенность и прямота застали его врасплох, но, если подумать хорошенько и принять это объяснение, поведение Кэмерона действительно выглядело логичным. – Да, это многое бы объяснило.

– Знаю, – сказала Пегги. – В общем, он заставил нас выбрать дату. Разумеется, мы оттягивали ее как только могли. Спрашивать тебя, пока ты был в отъезде, он не хотел, и закончилось тем, что я пообещала поговорить с тобой. Честно говоря, тогда мне просто хотелось отделаться от него хотя бы на пять минут, а потом подходящий момент не подвернулся, и вышло так, что я позабыла тебя предупредить. Но Кэмерон уже считает, что ты в игре.

Эндрю начал было протестовать, но Пегги прервала его:

– Послушай, я с тобой согласна. Да, знаю, это та еще заноза в заднице, но я лично уже слышать не могу этих его причитаний и постоянного нытья. Видеть не могу эту унылую физиономию, это разочарование в глазах, когда мы снова и снова откладываем вечеринку. Сегодня гостей принимает Кэмерон. Остальные уже согласились, и я тоже. Его жена тоже будет, но нам дано право выбирать – приводить с собой кого-то или нет.

«По крайней мере, уже кое-что», – подумал Эндрю.

– Думаю, тебе стоит прийти, – продолжала Пегги. – Может, все будет неплохо – то есть да, конечно, ужасно, но… вообще-то, я вот что хочу сказать: пожалуйста, просто приди, и тогда мы сможем набраться вместе и не обращать внимания на других. – Она положила руку ему на плечо и с надеждой улыбнулась.

Эндрю мог придумать много всякого, чем предпочел бы заняться вечером, но ощутил вдруг сильную потребность не разочаровать Пегги.

Вечером Эндрю прибыл к Кэмерону с бутылкой мерло и в состоянии определенного дискомфорта. Кому они вообще могут нравиться, эти званые обеды? – недоумевал Эндрю. Отсыпать обязательные комплименты только потому, что кто-то положил что-то в кастрюлю и проварил до безопасного состояния? А потом все эти разговоры о книгах и фильмах: «О, вы просто обязаны это посмотреть. Португальский артхаусный эпос о тройняшках, которые подружились с вороной». Какая чушь. (Время от времени Эндрю случалось получить удовольствие от неприязни к тому, чего он на самом деле не испытывал.)

В тот день Кит и Мередит вели себя особенно отвратительно, и Кэмерон выказал себя полным идиотом. Почему он решил, что им всем будет полезно провести вместе еще какое-то дополнительное время в замкнутом пространстве, ответа на этот вопрос Эндрю не знал. Примерно так же выглядела бы попытка свести вместе отрицательные полюса магнитов.

Конечно, Эндрю рассчитывал провести побольше времени с Пегги, хотя в конце рабочего дня она и казалась непривычно притихшей, что, возможно, было как-то связано с разговором по телефону на черной лестнице, который Эндрю нечаянно подслушал и в котором несколько раз прозвучало слово придурок. В ее исполнении, особый тембр которому придавал акцент, оно звучало музыкой.

В дверь Кэмерона Эндрю постучал, надеясь, что Пегги уже там. В идеале они могли бы просто посидеть рядом, не обращая внимания на остальных и обсуждая, что лучше, тирамису или «Король танца» Майкла Флэтли.

Дверь открыл весьма и весьма невысокий викторианский денди в бархатном камзоле, дополненном жилетом и галстуком-бабочкой. Лишь приглядевшись, Эндрю сообразил, что перед ним ребенок.

– Входите же. Позвольте ваше пальто? – сказал ребенок, держа куртку двумя пальцами, большим и указательным, как будто ему вручили мешочек с собачьим дерьмом. Эндрю проследовал за ним в прихожую, где и встретил Кэмерона, агрессивно размахивающего ножницами.

– Эндрю! Вижу, ты уже познакомился с Крисом?

– С Кристофером, – поправил отца мальчик, с невеселой улыбкой отворачиваясь от вешалки. У Эндрю уже сложилось впечатление, что Кристофер подтягивал отца к самым высоким стандартам, которым Кэмерон редко соответствовал.

– Клара? – позвал Кэмерон.

– Что еще? – прошипели в ответ.

– Дорогая, прибыл наш первый гость!

– О, секундочку! – Второй голос лишь отдаленно напоминал первый. Вслед за ним появилась и сама Клара – в фартуке, с улыбкой на несколько тысяч белейших зубов и туго стянутыми золотисто-каштановыми волосами. Она была так мила, так хороша собой, что Эндрю занервничал еще до того, как они обменялись неловким рукопожатием, которое перешло в объятия и поцелуйчики, причем Клара притянула его к себе так, словно вела в танце. Кэмерон протянул гостю чашечку с орехами кешью и спросил у Клары, как обстоят дела с закусками.

– Ну, – процедила она сквозь зубы, – если бы кое-кто не выключил конфорку, мы бы успели вовремя.

– Извини, дорогая! – Кэмерон похлопал себя по макушке и скривил виноватую физиономию.

Эндрю посмотрел на Кристофера, и парнишка закатил глаза, словно хотел сказать, что это, мол, только верхушка айсберга.

Мередит и Кит пришли вместе – отнюдь не случайно, как предположил Эндрю, и его подозрения подкреплялись тем фактом, что оба были явно навеселе. Кит взъерошил мальчишке аккуратно разделенные на пробор волосы, и Кристофер вышел из комнаты, метнув в гостя убийственный взгляд. Вернулся он, однако, не с револьвером, а всего лишь – к разочарованию Эндрю – с расческой.

Пегги пришла, когда все уже сели за стол.

– Извините за опоздание. Автобус застрял. Пробки просто ужасные, – сказала она, бросая пальто на никем не занятый стул, и, заметив Кристофера, добавила: – О, это же ребенок? Простите, нечаянно вырвалось.

Кэмерон неуверенно хохотнул.

– Ты от нас, наверное, и кое-что похуже слышал, а, Крис?

Кристофер угрюмо пробормотал что-то, уткнувшись носом в тарелку с супом.

Разговор получился дерганый, с остановками, и паузы только усиливали и подчеркивали каждый застольный звук. Все сошлись на том, что суп – восхитителен, хотя Мередит и заметила, что добавка кумина – «смелое решение».

Кит глуповато ухмыльнулся – сомнительный комплимент определенно пришелся ему по вкусу, а Эндрю вдруг с ужасом понял, что под столом происходят какие-то движения, включающие касания колен. Он хотел обратить на это внимание Пегги, разделить с ней бремя ужаса, но она рассеянно двигала с места на место суповую тарелку, напоминая в этом занятии разочарованного художника, смешивающего краски в палитре. Несколько раз Эндрю порывался увести Пегги от других и спросить, в порядке ли она, но сделать это оказалось непросто, поскольку его соперником выступил Кэмерон. Предвидя возникновение в разговоре неизбежных пауз, он принялся подбрасывать одну за другой темы, никак между собой не связанные и совершенно бесплодные. Последняя затрагивала их музыкальные вкусы.

– Пегги? Тебя в этом плане что заводит? – спросил Кэмерон.

Пегги зевнула.

– Разное. Эйсид-хаус, дабстеп, намибийский клавесин. Вся классика.

Мередит икнула, уронила на пол ложку, нырнула за ней и едва не соскользнула со стула. Эндрю повернулся к Пегги и вскинул брови. Какой смысл напиваться на таких мероприятиях? Ляпнуть какую-нибудь глупость и потом жалеть до конца вечера? «Если коротко, – скажет потом Пегги, – для того люди и пьют».

После главного блюда Клара с преувеличенно любезной улыбкой попросила Кэмерона помочь ей на кухне.

– А мешать точно не буду? – усмехнулся он. – Ты уверена?

– Нисколько. Только не приближайся к конфорке, – предупредила Клара.

Кэмерон развел руками, как бы говоря «вот тут ты меня поймала!», и потянулся за супругой. Музыкальная тема продолжилась симфонией хлопающих дверец.

– Беда может ждать впереди, – тихонько пропела Пегги.

И тут Мередит и Кит вдруг и одновременно решили, что им надо в туалет. Оставшись за столом, Эндрю и Пегги услышали стук торопливых шагов по лестнице.

– Они там точно трахаются, – сказала Пегги и тут же добавила: – Еще раз извини, Кристофер. – Эндрю совершенно забыл, что мальчик все еще сидит за столом.

– Ничего. – Кристофер поднялся. – Пойду-ка посмотрю, что там на кухне происходит.

Пегги подождала, пока дверь закроется, и наклонилась к Эндрю.

– Бедняжка хотя бы внешне пошел в мать. А вообще-то, к черту все, я сваливаю.

– Уже? А не думаешь, что надо хотя бы… подождать?

– Не думаю и ждать не стану. – Пегги набросила пальто и шагнула к двери. – Мне сегодня и дома этой чепухи хватило, так что никакого желания терпеть то же самое здесь у меня нет. Ты идешь или нет?

Эндрю заколебался, но Пегги топтаться на месте в ожидании ответа не собиралась. Он негромко выругался, метнулся к кухне, распахнул дверь и застал Клару в кульминационный момент выступления.

– Тебе прекрасно известно, что в среду вечером у меня книжный клуб, однако ты даже не удосужился принять во внимание… Эндрю! Что случилось? Все в порядке?

Кэмерон торопливо обернулся.

– Эндрю! Энди-бой! В чем дело?

– Пегги чувствует себя не очень хорошо, вот я и подумал, что провожу ее до дома.

– Да? Так надо? У нас еще мороженое! – в отчаянии воззвал Кэмерон.

К счастью, Клара не осталась в стороне и с нажимом, что совсем не понравилось Эндрю, сказала:

– Мороженое никуда не денется, Кэмерон, а вот благородство в наше время встречается редко.

– Послушайте, я лучше пойду… – сказал Эндрю.

Едва он закрыл за собой дверь, как утихшая на время перебранка вспыхнула с новой силой. Пегги успела уйти вперед, и ему, чтобы догнать ее, пришлось пробежаться. Запыхавшись, Эндрю не смог ничего сразу сказать, а Пегги, поинтересовавшись, все ли в порядке, снова замолчала. Некоторое время они шли, ничего не говоря, потом Эндрю выровнял наконец дыхание, и они зашагали в ногу. Оба чувствовали себя комфортно, но Эндрю ощущал в молчании странное напряжение, причину которого не мог определить. На перекрестке, когда они остановились под светофором, Пегги показала на лужицу засохшей крови на тротуаре.

– На этой неделе я каждый день прохожу мимо такого вот пятна, и оно лишь чуть поблекло. Почему кровь держится так долго?

– Думаю, потому, что в ней протеины, железо и все прочее. А еще она такая густая, потому что свертывается. От крови избавиться трудно.

Пегги хмыкнула.

– «От крови избавиться трудно». Звучит словно название фильма про серийного убийцу.

– Господи, да нет же… Я только хотел сказать…

Пегги рассмеялась и толкнула его локтем.

– Я только все порчу. – Она надула щеки. – Не надо мне было сегодня никуда ходить. Не то настроение. Как думаешь, кто-нибудь заметил?

– Уверен, никто и внимания не обратил. – Эндрю постарался отодвинуть вставшее перед глазами несчастное лицо Кэмерона. – У тебя все в порядке?

– Да, все хорошо. Правда. Просто сейчас не самый лучший период. У нас со Стивом.

Эндрю промолчал, не зная, как именно отвечать на такое заявление, но Пегги подталкивать не пришлось.

– Помнишь, я рассказывала тебе про мою подругу, Агату? Ту, которой он не нравился?

Эндрю кивнул.

– Шпатель. Тот, которым ты…

– Треснула его по башке? Да. В последнее время мне так и хочется врезать ему чем-нибудь еще. Иногда едва сдерживаюсь. Когда он только сделал предложение, Агата рассказала мне о своих подозрениях. Но я тогда ни о чем таком и подумать не могла. Гордилась собой, считала, что она просто завидует. Конечно, мы и тогда, случалось, цапались, но всегда мирились. Не то что те пары, которые и голоса никогда не повысят, но по ночам один другому спать не дает – так зубами скрипят.

– И в чем, по-твоему, проблема? – спросил Эндрю и поморщился – таким осуждающим тоном доктор из 1950-х мог говорить с пациентом о его либидо.

– Выпивка. Как только Стив начинает петь, я уже знаю – все пойдет наперекосяк. Вчера завелся с «Да, сэр, я могу танцевать буги». Дальше – больше. Начинает шуметь, приглашает танцевать незнакомок, угощает всех в пабе. Заканчивается тем, что он пристает к людям безо всякой причины, задирается. Но чего я не переношу, так это вранья. Это просто невозможно. Вчера я пошла домой раньше, а он задержался – мол, пропущу последний на дорожку. Возвратился в два часа ночи – едва живой. Обычно я справляюсь с ним легко – задам трепку, и все, но вчера ему вздумалось сказать спокойной ночи девочкам, а поскольку была глубокая ночь, я не хотела, чтобы он их будил. Ну и пошло – «вот ты как, не даешь мне увидеть моих девочек». В конце концов в знак протеста улегся спать на площадке, под одеялом с картинкой из «В поисках Немо». Я решила, что трогать не стану, пусть дрыхнет. Там его утром Сьюзи – это моя младшая – и нашла. Посмотрела на меня, покачала головой и говорит: «Жалко». Жалко! А я не знаю, то ли плакать, то ли смеяться.

Мимо с включенными огнями, но без сирены, найдя брешь в потоке движения, призраком пронеслась «Скорая помощь».

– Но утром-то, надо полагать, последовали извинения? – поинтересовался Эндрю, сам толком не понимая, почему решил сыграть адвоката дьявола.

– Не совсем. Я попыталась с ним поговорить, но он только корчил физиономию, как всегда, когда у него похмелье, а в таком состоянии принимать человека всерьез трудно. Да и смотреть страшно. Вид как у незадачливого пчеловода. Мы бы, конечно, разобрались со всем сегодня вечером, если бы мне не пришлось тащиться на этот дурацкий обед. Я и задержалась так долго только из-за тебя. В общем, хуже не придумаешь, да?

– Так обычно и бывает. – Интересно, подумал Эндрю, заметила ли Пегги, как широко он улыбнулся, когда она упомянула, что задержалась на обеде только из-за него.

– Хм, как думаешь, Мередит и Кит все еще в ванной? – Пегги поежилась. – Уф, даже думать не хочется.

– Точно, не хочется.

– И однако ж, ничего не могу с собой поделать. Как представлю, что они там пыжатся…

– Господи, пыжатся?

Пегги хихикнула и взяла его под руку.

– Извини, не надо было, да?

– Конечно, не надо было. – Эндрю откашлялся. – Должен сказать, одному с ними совсем тоска. Хорошо, когда есть с кем поговорить… ну, знаешь, поделиться…

– Даже несмотря на то, что из-за меня тебе приходится думать об этом? – спросила Пегги.

– Ладно, это не в счет. – Эндрю так и не понял, почему сердце застучало вдруг непривычно сильно. И почему он прошел пешком целых три лишних остановки, хотя мог бы сесть уже на автобус и ехать домой.

– Вспомнила. – Пегги застонала. – Стив обещал написать для меня песню с извинениями и исполнить на своей дурацкой гитаре. Даже думать об этом не хочу.

– Хмм, что ж, еще не поздно вернуться к Кэмерону. Как раз успеем к пудингу, – предложил Эндрю, и Пегги снова толкнула его локтем в бок.

Секунду-другую они молчали, думая каждый о своем. Вдалеке взвыла сирена. Возможно, это была та самая «Скорая помощь», которая чуть раньше беззвучно пронеслась мимо. Возможно, парамедики связывались с кем-то по радио, узнавали, нужны ли они еще, и ждали ответа.

– Твои спать не будут, когда вернешься? – спросила Пегги.

Эндрю вздрогнул. Только не это. Только не сейчас.

– Диана может быть. Ребята уже должны бы лечь.

Они подходили к станции, на которой, похоже, Пегги предстояло сесть на поезд.

– Наверно, это плохо, – заговорил Эндрю наперекор голосу в голове, предупреждавшему, что этот разговор – не самая лучшая идея, – что иногда хочется как бы… сбежать от всего?

– Сбежать от чего?

– Ну, сама знаешь. От семьи… от всего.

Пегги рассмеялась, и Эндрю тут же дал задний ход:

– Господи, извини… нелепость, конечно… я не имел в виду…

– Нет, ты что, шутишь? Я постоянно об этом мечтаю. Какое блаженство. Можно было бы наконец заняться чем-то, чем всегда хотел. Я бы сочла тебя сумасшедшим, если бы ты об этом не мечтал. Сама полжизни, наверно, фантазирую, что бы сделала, если б не торчала здесь… а потом… Обычно эти воздушные замки разрушает кто-то из детей – или нарисуют что-то красивое, или как-то еще себя проявят… добротой, расположением, любопытством, и тогда сердце, кажется, готово разорваться от счастья и любви. А потом все снова проходит. Кошмар, да?

– Кошмар, – согласился Эндрю.

Они обнялись на прощание, и Пегги ушла, а Эндрю еще постоял немножко, глядя, как люди проходят через турникеты чередой пустых бледных лиц. Почему-то вспомнился утренний осмотр и Терри Хилл с его ножом, вилкой, тарелкой и стаканом. И вот тогда эта мысль ударила Эндрю с такой силой, что практически выбила дух: жизнь во лжи означает смерть.

Он подумал о том, как почувствовал себя только что, в тот короткий миг, когда его обняла Пегги. Этот мимолетный физический контакт не был формальностью, как рукопожатие при знакомстве. Не был он и неизбежным касанием парикмахера или дантиста, прикосновением постороннего в переполненном вагоне. Это был подлинный, настоящий теплый жест, и в те полторы секунды, что он длился, Эндрю успел вспомнить, что чувствуешь, когда допускаешь к себе кого-то. Он сам, по собственной воле, обрек себя на ту же, что и Терри Хилл, судьбу. Но может быть – всего лишь может быть, – есть и другой путь?

Глава 12

Одна из самых понятных и простых истин, познанных Эндрю за то время, что он занимался железнодорожным моделизмом, заключалась в следующем: чем больше ты гоняешь локомотив, тем лучше он бегает. При частом использовании паровоз начинает двигаться по путям с легкостью и эффективностью, возрастающими будто с каждым кругом. Однако в том, что касалось человеческих контактов, Эндрю можно было бы сравнить не со скользящим по рельсам локомотивом, а скорее с заржавевшим, выпущенным на замену рельсовому транспорту автобусу.

Расставшись с Пегги на станции, Эндрю едва ли не полетел домой, окрыленный внезапно открывшейся возможностью. В какой-то момент он почти решил развернуться, побежать за ней и выдать какую-нибудь потрясающую импровизацию: например, из брошенных вдоль железнодорожных путей коробок «Райбина» выложить фразу: «Я боюсь умереть в одиночестве и думаю, что это, наверно, странно, когда взрослые ищут друзей на склоне жизни, но давай все-таки попробуем?» В конце концов ему все же удалось удержаться от этих безумных порывов и пробежать полпути до дома. В магазинчике на углу были куплены и одна за другой выпиты четыре банки польского лагера, в результате чего утро началось с похмелья. Эндрю заставил себя подняться и поджарить пару кусочков бекона, одновременно прослушав (пять раз подряд) «Ты рядом» в исполнении Эллы и Луи Армстронга в записи 1956 года. Каждый раз, как только вступал вокал, Эндрю пронзало то чувство, которое он испытал, когда Пегги взяла его под руку. Зажмурившись покрепче, он видел ту улыбку, которую она подарила ему, когда они отстранились друг от друга после объятия. Взглянув на часы, Эндрю решил, что есть время для еще одного прослушивания, но, когда подошел к проигрывателю, чтобы опустить иглу, злосчастные звуки «Голубой луны» ворвались вдруг в голову с такой ясностью и чистотой, словно шли от пластинки. Нет, нет, нет! Только не сейчас. Он снова запустил «Ты рядом», поставил иголку на край пластинки и, крепко зажмурившись, прижался ухом к динамику. Но уже в следующее мгновение раздался пронзительный вопль, и Эндрю, открыв глаза, увидел, что по комнате расплывается сизый дым, а сигнал тревоги вызвал безнадежно кремированный бекон.

Идти на работу было еще рано, и Эндрю сел к компьютеру с двумя чашками чаю, рассчитывая облегчить похмельные мучения и делая по глотку попеременно из обеих чашек. Вопрос стоял так: что нужно сделать, чтобы закрепить дружбу с Пегги и поднять их отношения на уровень более высокий, чем простое пребывание на работе. Уже первая мысль – пригласить на кофе или предложить совместный поход в кино – выбила Эндрю из зоны комфорта. А как же он любил эту зону. То был мир, где хрустяшки со вкусом маринованного лука рассматривались как образец кулинарного экспериментирования высшего уровня, а коммуникативные игры карались смертью.

Что вообще до сих пор связывало Эндрю с Пегги? Разговоры о смысле жизни и потерях, идея «клуба». И что? Ворваться с горящими глазами и предложить смотаться в Олтон-Тауэрз и сделать одинаковые татуировки? В основе того разговора лежала попытка Пегги успокоить и утешить Эндрю. Игру в Апокалипсис она использовала как забавное развлечение, имевшее целью отвлечь коллегу от проблем. То был поистине жест неподдельной доброты. И вот теперь из-за Стива Пегги сама оказалась в тяжелой ситуации. Если Эндрю сможет помочь Пегги так же, как она помогла ему, то это уже определенно будет основанием для настоящей связи. Итак, что он может сделать, чтобы взбодрить Пегги, поднять ей настроение?

Здесь требовался совет, и обратиться за советом Эндрю мог только в одно место. Несколько кликов «мышкой», и он уже на форуме. Проблема была лишь в том, что Эндрю не мог вот так с ходу, отбросив робость и смущение, изложить ситуацию и попросить помощи. Придется поимпровизировать и для начала посмотреть, куда это его приведет.

«Привет, парни. Нужен совет. У знакомых возник конфликт с продавцом. Им обещали «Чайна клэй 5 плэнк вэгон трипл пэк», но продавец обманул и в последнюю минуту сговорился с другим покупателем. Ребята очень расстроились, вот я и думаю, как бы их подбодрить. Буду благодарен за любую помощь».

Первым уже через несколько секунд ответил TinkerAl:

«Хмм. В следующие выходные ожидается выставка винтажных моделей «Бекенэм энд Уэст Уикэм». Может, отвезешь их туда?»

BamBam67 написал:

«Какой смысл гоняться за «Чайна клэй 5 плэнк вэгон трипл пэк», когда за те же деньги вполне можно взять «Дейпол Би304 Вестминстер»?»

Хмм. Эндрю побарабанил пальцами по колену. Похоже, чтобы получить действительно стоящий совет, придется рискнуть и сделать решительный шаг. Прежде чем отправить следующее сообщение, он несколько раз писал его и переписывал.

«ОК, сказать по правде, речь идет об особе, у которой сейчас действительно трудный период в жизни, но вот поездами она не увлекается (как на грех!). Сам же я в этом плане навыки подрастерял. Буду признателен за любой совет в плане развлечений».

«Ага! – отозвался BroadGaugeJim. – Не увлекается, значит, да? А я уж думал, не появилась ли на сцене a Mrs Tracker!»

Tracker:

«Нет, нет, ничего подобного!»

TinkerAl:

«Ха. Похоже, Tracker не горит желанием распространяться насчет наставлений. Но в любом случае, приятель, мы к твоим услугам, если тебе и впрямь требуется помощь!»

Эндрю почувствовал, как в груди потеплело от смущения и признательности.

«Спасибо, TA. По правде говоря, человек я не особенно общительный, поэтому и торможу в такого рода делах. Так что приходится обращаться за помощью. Но с ней у меня чуточку по-другому. Мне уже давно ни с кем так хорошо не было. По-настоящему хорошо. И все-таки сомнения терзают: не оставить ли все как есть?»

BamBam67:

«Я этого не понимаю».

TinkerAl:

«Я тоже».

BroadGaugeJim:

«И я. По части общения я не мастер. Иногда думаю так – одному в жизни легче. Меньше драм и всего такого».

Эндрю прошел в кухню и поставил на плиту чайник (на этот раз всего на одну чашку), думая о том, что только что сказал BroadGauge. Комфорт его простой, незатейливой жизни основывался на полном контроле над нею. Пусть не богатая на события, однообразная – Эндрю не имел ни малейшего желания рисковать ею, подвергать опасности. Но случались моменты – в пабе и на улице, где Эндрю видел расположившихся на скамьях компании друзей или держащиеся за руки парочки, когда его накрывала волна стыда: как же так, он, сорокадвухлетний мужчина, даже не пригласил знакомого на чашку чая, не обменялся игривой улыбкой с незнакомкой в поезде, – пугавшие силой желания. Потому что, может быть, на самом деле Эндрю хотел найти кого-то, с кем можно подружиться и даже провести остаток жизни. Эндрю привык отгонять это чувство сразу же, как только оно появлялось, убеждая себя, что ни к чему хорошему это не приведет. Но что, если дать ему шанс, позволить окрепнуть, вырасти и даже поддержать его, подпитать? Может быть, это и есть единственный путь вперед? Прошлое осталось в прошлом, и может быть, теперь раз и навсегда Эндрю сумеет поставить точку, не позволить ему диктовать жизнь.

Эндрю отпил глоток чаю и ответил BroadGauge:

«Не знаю. Может быть, я слишком завяз в привычках, но может быть, и нет! Так или иначе, давай-ка лучше вернемся к нашим поездам, а? Хотя за помощь спасибо. Откровенничать и раскрываться, как случилось сегодня, это не мое. Чувствую себя не в своей тарелке, как будто иду на толчок, не сняв пальто». – Эндрю перечитал сообщение и, прежде чем отправить, убрал последнее предложение.

TinkerAl: «Ладно, приятель, дай нам знать, что у тебя с этим получится!»

BroadGaugeJim: «Обязательно!»

BamBam67: «Непременно».

Решительно вознамерившись выйти из зоны комфорта, чтобы стать частью мира Пегги, Эндрю прекрасно понимал, что в дружбе честность есть данность, и, с точки зрения Пегги, он – счастливый супруг и отец двоих детей, человек, живущий в относительном достатке. Некоторое время он рассматривал вариант, при котором Диана сбежала в Австралию с инструктором по серфингу и детьми. Но даже если бы ему удалось убедить Пегги, что тема эта слишком болезненна, чтобы ее обсуждать, он никогда, даже через десять лет, не смог бы показать ей фотографии детей и объяснить, почему за все годы так и не выбрался навестить их.

Попытка скрепить дружбу началась с неудачного старта. Всю вторую половину вторника Эндрю разбирался со списком контактов из старенькой «Нокии», обнаруженной при осмотре дома. Из всех тех, кому он позвонил, не ответил никто. Набираясь смелости потревожить некоего Большого База, Эндрю решил сочинить забавное, как ему хотелось надеяться, электронное письмишко Пегги. Ввернув парочку шуток из категории «для своих» и приняв легкий, грубовато-приятельский тон, он предложил в конце сбежать из офиса в паб – «к чертям и прямо сейчас!».

Такого сильнейшего сожаления, которое он испытал сразу после того, как нажал кнопку «отправить», Эндрю еще не испытывал. Он даже подумал, что, может быть, успеет найти молоток, чтобы разгромить электрощиток и оставить здание без света или изуродовать собственное лицо, когда получил ответ от Пегги.

«Ха, да».

Ох.

Вслед за первым прилетело второе сообщение. Ну вот, наконец-то она увидела, какой он умный и каким может быть весельчаком.

«Между прочим, я все же отследила судебного исполнителя по завещанию того типа, что умер на Фенам-стрит. Как по-твоему, фразу «Я не хочу иметь ничего общего с этим ублюдком» можно считать «формальным прекращением обязательств»?»

Не все оказалось так просто, как представлялось поначалу. Эндрю понимал, что нужно запастись терпением, но что, если Пегги вдруг по какой-то причине решит, что с нее хватит, уйдет с работы и уедет? Что еще хуже, с каждым днем он все яснее сознавал, какое значение приобретает Пегги в его жизни. И вместе с этим осознанием его собственное поведение становилось все более нелепым и смешным. Как, черт возьми, можно стать человеком, с которым Пегги захочется проводить время, когда, затягивая бессмысленный разговор об артишоках, он едва не довел себя до состояния паники размышлением о том, почему ее левый глаз привлекает его больше, чем правый.

А ведь на самом деле все, что нужно было сделать, это осведомиться – как бы невзначай! – не хочет ли Пегги встретиться с ним вне работы. Если нет – ну и ладно. Тогда ситуация прояснится – коллеги, товарищи и дальше ни-ни – и на этом будет поставлена точка. Значит, нужно одно: спокойно, уверенно и без экивоков спросить, не желает ли Пегги – и, конечно, даже хорошо, если не желает – организовать что-то этакое как-нибудь вечерком или в выходные.

По зрелом размышлении шоу винтажных моделей поездов «Бекенэм энд Уэст-Уикем» стало бы, возможно, весьма амбициозным гамбитом, но более приемлемым выглядело предложение выпить или, скажем, пообедать. А чтобы, поддавшись слабости, не пойти на попятный, Эндрю установил для себя дедлайн – четверг на этой неделе, вполне подходящий день, ничем не хуже других, чтобы в конце его обратиться к Пегги с предложением.

А еще Эндрю допускал – правда, с большими-большими оговорками, – что может и передумать.

Разумеется, к полудню четверга он так ни о чем ее и не спросил. По прошествии времени Эндрю, наверно, решил бы, что отсрочка на день-другой ничего не решает, и конечно, первый ход предпочтительнее не делать, занимаясь уборкой в доме покойника, но тогда вопрос стоял иначе: сейчас или никогда.

Дерек Олбрайтон прожил на свете восемьдесят четыре года, когда остановилось его сердце. Квартира его находилась на самой границе боро – живи он на противоположной стороне улицы, им занималась бы другая команда. Голос коронера, когда она позвонила Эндрю и попросила провести расследование, показался ему особенно раздражительным и недовольным.

– Родственников нет. Соседи вызвали полицию спустя пару дней. От полицейских толку столько же, сколько от брызговика на черепахе. Разобраться желательно поскорее. Я собираюсь в отпуск, и бумажной работы у меня по горло.

Квартира Дерека принадлежала к разряду тех, где всегда зябко; согреть такую невозможно, как ни старайся. Выглядела она в целом аккуратной, если не считать серовато-белого порошка, рассыпанного по линолеуму в кухне, со следами обуви на нем. Издалека это походило на заснеженный тротуар.

– Мука́, – сказала Пегги. – Или крысиная отрава. Я еще не говорила, что паршиво готовлю? Так, что у нас здесь? – Она потянулась к стоящей на микроволновке большой жестянке, сняла крышку, ахнула и, поманив пальцем Эндрю, показала ему нетронутый и еще свежий бисквит Виктории.

– Жаль, бедняга так и не успел его съесть, – сказал Эндрю.

– Трагедия. – Пегги осторожно, почти почтительно, вернула крышку на место, как будто это была капсула времени, которую им предстояло закопать. Эндрю прислонился к кухонному столу, скрестил ноги и поднял бровь, подражая Джеймсу Бонду времен Роджера Мура.

– Так ты большая любительница… бисквитов?

К сожалению, а может, и нет, Пегги была занята, просматривала найденные бумаги и почти не обращала на Эндрю внимания.

– Ну да, конечно, а кто же их не любит? Честно говоря, никогда не поверю тому, кто говорит, что ему не нравятся бисквиты. А еще есть такие, которым не по вкусу Рождество. Ну же, признайся, ты ведь и сам обожаешь бисквиты. Что еще тебе нравится? Вино, секс и… боулинг?

Эндрю вздрогнул. Разговор свернул не туда. Начать с того, что он терпеть не мог боулинг.

– Здесь ничего. Ни телефонной книги… вообще ничего, – проворчала Пегги, перебирая бумаги, как это делают дикторы на телевидении. – Что в спальне?

– В спальне? Да, конечно… Ты… – Эндрю отбил короткий ритм на столешнице, показывая, какой он дерзкий и бесшабашный и что музыка у него в крови, но тут же жестоко закашлялся, вдохнув поднятое барабанной дробью мучное облачко. Пегги посмотрела на него то ли подозрительно, то ли растерянно, как кошка, увидевшая себя в зеркале.

Центральное место в спальне занимала на удивление шикарная двуспальная кровать с фиолетовыми атласными простынями и латунной спинкой, плохо сочетающаяся с обтрепанными шторами, протертым ковриком и дешевым комодом, на котором стояли древнего вида телевизор и кассетный проигрыватель. Опустившись на колени по обе стороны кровати, Эндрю и Пегги просунули руки под матрас.

– Я тут подумал, – смело начал Эндрю, зная, что Пегги его не видит. – Помнишь тот паб, в который мы ходили после нашей первой инспекции?

– Угу, – пробормотала Пегги.

– Симпатичное местечко, правда?

– Не уверена, что назвала бы его симпатичным, но пиво там было, а для паба пиво всегда большой плюс.

– Э… да.

Значит, не туда.

– Не помню, чем там кормили. Кстати, у тебя есть любимая кухня? Ну, когда ешь не дома?

Кухня?

– Подожди-ка, – сказала Пегги. – Кажется, что-то попалось.

Эндрю обошел кровать со стороны изножья.

– Ничего особенного, – вздохнула Пегги. – Всего лишь квитанция. За какие-то носки.

Эндрю чувствовал, что им овладевает отчаяние, и понимал, что должен что-то сказать, пока еще не поздно.

– Вот я и хотел… ну, в общем… знаешь… спроситьнепротивлитысходитькакнибудьпообедать, – пробормотал он на одном выдохе и, меняя позу у стола, коснулся локтем кнопки телевизора, который включился сам собой на какие-то сцены с глухими шлепками и завываниями – теми звуками, которые заключали в себе всю суть 1980-х. Еще через пару секунд им на смену пришли характерные звуки секса. Обернувшись, Эндрю увидел на экране средних лет женщину, на которой не было ничего, кроме туфелек на высоком каблуке, а за спиной у нее – мужчину, совершенно голого, если не считать белой бейсболки.

– О боже, – выдохнула Пегги.

– О боже, – повторил вслед за ней мужчина в бейсболке.

– Тебе ведь это нравится, грязный старикашка, – простонала женщина тоном, не предполагающим обязательный ответ.

Объятый ужасом, Эндрю попятился и наступил на что-то. Это была коробка из-под видеокассеты с изображением пары с экрана в характерной позе. Большие красные буквы складывались в название фильма: ГАВАНЬ – КУРС НА СЕВЕР!

Эндрю медленно повернул коробку, чтобы Пегги тоже смогла прочитать название. Она уже беззвучно плакала от смеха, но, увидев коробку, испустила громкий ликующий клекот. Эндрю, выждав еще мгновение, придвинулся к телевизору бочком, словно с намерением запалить фейерверк, и, закрыв лицо одной рукой и вытянув другую, принялся слепо тыкать пальцем в кнопки, пока не попал на «паузу», живописная сцена остановилась, слегка подрагивая.

В конце концов им удалось собраться и закончить осмотр с выражением обязательной каменной торжественности на лицах. В ящике комода обнаружилась потертая папка с номером телефона и надписью «Кузина Джин» на клапане.

– Что касается меня, то я звонить Кузине Джин не собираюсь, – объявила Пегги.

– Мда, как-то это немного странно после… после такого, – сказал Эндрю.

Пегги покачала головой.

– Даже не знаю, что теперь думать об этом Дереке Олбрайтоне, – фыркнул Эндрю.

– Ну, а мне совершенно ясно, что парень все в жизни расписал, – сказала Пегги.

Эндрю вскинул брови.

– А, да перестань, – махнула рукой Пегги. – Если я доживу до восьмидесяти четырех и буду в состоянии побаловать себя домашним бисквитом и отметить это событие за просмотром порнушки, то ничего другого мне для счастья и не надо.

– Вы оба такие довольные собой, – заметил Кит, когда они вернулись в офис.

– Спелись голубчики, – добавила Мередит, грызя зажатую в зубах шариковую ручку. – Водой не разольешь.

– Примерно как вас дома у Кэмерона, – спокойно парировала Пегги, и этого оказалось достаточно – парочка заткнулась. Пегги повесила пальто на спинку стула и подмигнула Эндрю. Он глуповато ухмыльнулся. Пусть Пегги и не успела ответить на его предложение – виноват в этом, прежде всего, старый проказник Дерек Олбрайтон, – но они чудесно прогулялись потом до офиса, так что причин для уныния не было.

Именно в этот момент Кэмерон вышел из своего кабинета и торжественно-серьезным голосом, что случалось нечасто, попросил всех собраться в уголке. После провального обеда у себя дома он держался с видом благонамеренного школьного учителя, позволившего ученикам порезвиться в последний день семестра, чем они и воспользовались, выписывая на столах ругательства и развешивая повсюду нити спрея-серпантина. Теперь все пятеро сидели полукругом, а Кэмерон еще и сложил под подбородком пальцы домиком.

– Я размышлял, друзья, стоит или нет касаться этой темы, и решил поговорить с вами всеми о том, что произошло на прошлой неделе у меня дома. Прежде чем я начну, не хочет ли кто-то из вас взять слово?

Загудел кулер. Над головой замигала лампа дневного света. С улицы донесся предупредительный сигнал сдающего назад автомобиля.

– Ладно, – сказал Кэмерон. – Так вот, я хотел сообщить вам – и, поверьте, делаю это без всякого удовольствия, – что ужасно, ужасно разочарован… – тут его голос сломался, и Кэмерону пришлось остановиться и сделать над собой усилие, – разочарован всеми вами. Вы двое сбежали раньше времени, а вы исчезли наверху. Каким прекрасным в плане налаживания и укрепления связей мог бы получиться вечер, но результат вышел противоположный. – Он подождал, пока смысл сказанного дойдет до всех. Эндрю и подумать не мог, что Кэмерон примет случившееся так близко к сердцу. – Тем не менее… Я верю, что, если не получилось в первый раз, обязательно получится во второй. В общем, попробуем еще раз и посмотрим, что и как. Договорились? Мередит уже согласилась стать следующей. А потом, Эндрю, твоя очередь.

Эндрю мгновенно представил пятно на стене в кухне, старую разбитую софу, полное и очевидное отсутствие семьи и прикусил губу. Кэмерон продолжал разглагольствовать о бюджетах и целях, потом решил порадовать коллег офигительно тупым анекдотом о том, как они с Кларой потеряли друг друга в супермаркете, и лишь затем всем было позволено вернуться на рабочие места. Через какое-то время Пегги прислала Эндрю сообщение. «Не знаю, как ты, но я только и думала, сняли ли они «Гавань – курс на север 2».

«Тебе нужно увидеть первый акт, чтобы понять сиквел?» – ответил Эндрю.

Через минуту к нему прилетели сразу два сообщения. Первое было от Пегги: «Ха! Очень даже может быть. И забыла сказать: да насчет обеда. Куда пойдем?»

Второе сообщение пришло с неизвестного номера: «Сколько букв надо написать, чтобы ты отрастил наконец яйца и ответил? Или слишком занят? Придумываешь, как потратить сестрицыны денежки?»

Глава 13

Пять раз, набирая номер Карла, Эндрю давал отбой, не дождавшись соединения. Получилось только с шестой попытки. Эндрю не думал, что скажет. Просто знал, что должен покончить с этим так или иначе.

– Привет, «Синергия». – Голос прозвучал глуховато-дружелюбно.

– Это Эндрю.

Пауза.

– А, наконец-то решил позвонить.

– Эти твои сообщения… Пожалуйста… пожалуйста, не надо их больше присылать.

– Почему это?

– Потому что…

– Правда глаза колет, да?

– Что ты хочешь от меня услышать? Что я должен сказать?

– Как насчет извиниться? Это же ты довел ее до болезни. Ты все натворил. – Голос у Карла задрожал. – Ты что, не понимаешь? Она всю жизнь пыталась все поправить, но ты такой возможности ей не дал. Слишком упрям, чтобы простить, да? Это из-за тебя у нее сердце-то и не выдержало.

– Неправда, – сказал Эндрю, не веря сам себе.

– Да ты просто жалок. Ты сам это понимаешь? Господи, представляю, что бы Сэлли сейчас подумала, как бы сожалела, что поступила так… Бьюсь об заклад, она бы…

– Хорошо. Ладно. Господи, можешь оставить эти деньги себе. Я их не просил, она сама так решила. Как только получу, сразу же переведу их тебе, но прежде пообещай… что оставишь меня в покое.

На другом конце откашлялись.

– Ну что ж, я рад, что ты опомнился. И я – как ты выражаешься – оставлю тебя в покое. Но я с тобой еще свяжусь. Как только узнаю, что ты получил деньги, так сразу и свяжусь – уж ты не сомневайся.

Карл засопел, и связь оборвалась.

Водрузив на тост несколько бобов, Эндрю залогинился в чате, торопясь как можно скорее забыть разговор с Карлом.

«Парни, нужен совет относительно ресторана. Что-нибудь симпатичное, но недорогое».

Предложения посыпались через несколько минут. Изучив их, Эндрю сделал выбор в пользу некоего итальянского ресторанчика, достаточно популярного, чтобы не показывать в меню символ фунта, но не настолько модного, чтобы описывать блюда на тосканском горном диалекте.

Когда на следующий день они отправились с очередной инспекцией, Эндрю напомнил Пегги о своем предложении.

– Спешить, конечно, некуда, но все-таки, может быть, прикинешь, когда ты будешь более-менее свободна, – сказал он небрежно и даже ухитрился зевнуть – для большего эффекта.

Пегги оторвалась от венской коробки, которую она только что обнаружила под кухонной раковиной и в которой лежало завещание Чарльза Эдвардса.

– А, да. Думаю, в ближайшие две недели. Посмотрю, что там у меня в планах.

– Отлично. Конечно, посмотри. Повторяю, спешить некуда. – Эндрю уже знал, что проведет остаток дня, снова и снова проверяя почту, пока не доведет себя до кистевого туннельного синдрома.

Когда выбранный день наконец настал – а случилось это на следующей неделе, – нервы у Эндрю расшалились с самого утра. К началу рабочего дня он довел себя до такого состояния, что, когда Мередит чихнула, он машинально извинился. Попытки поговорить с собой, успокоиться, показать, что волноваться нет причины, что это смехотворно, нужного результата не дали. «Бога ради, это же просто обед!» Не помогло. Пегги провела все утро в соседней комнате, где стоял служебный сейф с изъятыми в результате последней инспекции и дожидающимися продажи невостребованными ценностями, а во второй половине дня отправилась на подготовительные курсы. Наверно, поэтому, решил Эндрю, весь день получился каким-то напряженным. Не видя Пегги, не имея возможности перекинуться с ней хотя бы парой слов, Эндрю невольно стал думать о том, что она, скорее всего, предпочтет заняться чем-то другим и не станет тратить вечер на него.

Словно в подтверждение мрачных мыслей, уже на входе в ресторан Эндрю понял, что ошибся с выбором заведения: официант посмотрел на него, как на бродячего пса в поисках места, где бы умереть.

– Ваш… друг уже идет, сэр? – поинтересовался официант, когда Эндрю просидел за столиком минут пять.

– Да, идет, и надеюсь, она скоро будет здесь.

Официант ухмыльнулся – мол, видали мы такое – и налил ему в стакан воды на два пальца. Прошло еще двадцать минут, в течение которых Эндрю сначала отказался, а потом неохотно принял кусочек невероятно черствого хлеба.

– А вы точно не хотите заказать что-нибудь до прихода вашего друга?

– Не хочу, – ответил Эндрю, злясь на приставучего официанта и досадуя на себя самого за опрометчивость, с которой выбрался из своего крохотного мирка.

Энлрю уже хотел подняться и, сохраняя достоинство, покинуть ресторан, но тут у входа мелькнуло что-то яркое, это была Пегги в красном пальто, с мокрыми от дождя волосами. Плюхнувшись на стул напротив, она пробормотала что-то похожее на «привет» и, отломив кусочек хлеба, сунула его в рот.

– Господи, что это такое? Покрышка?

– Думаю, фокачча.

Пегги хмыкнула и, пожевав, с видимым усилием проглотила.

– Помнишь, когда ты женился на Диане? – спросила она, ломая кусочек надвое.

Эндрю замер. Сердце провалилось в пустоту. Только не это. Только не сегодня.

– Мм-хмм… – промычал он.

– Ты думал тогда, что настанет в жизни момент, когда ты будешь смотреть на нее, а она будет сидеть на полу с банкой пива на животе, как пьяный Иисус Спаситель, и ты подумаешь: как, черт возьми, мы дошли вот до этого?

Эндрю неловко заерзал на стуле.

– Ну, не совсем так.

Пегги медленно покачала головой и уставилась куда-то невидящим взглядом. На щеку упала мокрая прядь, и Эндрю едва удержался от непонятного желания протянуть руку и убрать волосы ей за ухо. Видел ли он что-то похожее в каком-то фильме? У стола снова возник официант, только теперь, после прихода Пегги, ухмылка на его лице сменилась слегка сконфуженной, почти виноватой улыбкой.

– Посмотрите винную карту, сэр?

– Да, пожалуйста.

– Меня можешь не спрашивать, – отмахнулась от официанта Пегги.

– Извините, мадам. – Он театрально раскланялся и неторопливо удалился.

– Раздражает, – сказала Пегги. – Откуда ему знать, может, я сомелье. Задница.

С одной стороны, Эндрю понравилась праведная злость и откровенность Пегги. С другой стороны, он опасался, что их шансы получить плевок в лингвини сильно возросли.

После бокала вина и появления на столе закусок Пегги вроде бы немного расслабилась, но недовольство и раздражение остались, только ушли чуть глубже, и разговор шел трудно. Паузы возникали все чаще, затягивались все дольше, заполнить их не получалось, и Эндрю начал паниковать. Молчать за столом – это для семейных пар, проводящих отпуск в светлых тавернах и объединенных только лишь взаимными обидами. Планом это не предусматривалось. Нужно было что-то делать, выдергивать их из колеи молчания. Но как? Шанс выйти из затруднительного положения появился, когда в зал вторгся человек в желтом пальто, плотно и даже с натугой обтягивавшем его внушительные формы. Спускавшиеся почти до середины пальцев рукава и наброшенный на голову капюшон придавали ему сходство с невероятно большим ребенком. Войдя в ресторан, он сразу же взял курс к их столу. Подойдя ближе, незнакомец сорвал с лица капюшон, дождевые капли с которого разлетелись на оказавшихся поблизости посетителей. Лица последних выразили тот особенный страх, который появляется, когда кто-то выходит за существующие в публичном пространстве нормальные границы, и сводится к следующему: «что сейчас случится и успею ли я выбраться отсюда прежде, чем все начнется?»

– Я, может быть, ошибаюсь, – стараясь держаться спокойно, сказал Эндрю, – но, по-моему, пришел твой муж.

Пегги оглянулась и тут же поднялась. Эндрю остался на месте и только смотрел на них, держа руки на коленях и все сильнее проникаясь страхом перед неизбежным столкновением.

– Так ты теперь за мной следишь? – спросила, подбоченясь, Пегги. – Давно стоишь тут? И где девочки?

– У соседки, Эмили, – сказал Стив. Голос у него был такой низкий, что создавалось впечатление, будто он говорит в замедленной записи.

– Ладно. Надеюсь, ты не врешь?

– Конечно, нет, – проворчал Стив. – А вот это что еще за говнюк?

Эндрю промолчал, убеждая себя в том, что Стив имеет в виду не его, а кого-то другого.

– Это не важно, – ответила Пегги. – А вот какого черта ты здесь делаешь?

– Я на минутку в туалет, – сообщил Эндрю с маниакальной небрежностью, как будто этим заявлением исключил себя из состава возможных жертв.

Стоявший неподалеку официант – на его лице снова играла гадливая ухмылочка – отступил в сторону и дал пройти.

Когда Эндрю, набравшись смелости, вернулся к столу, ни Пегги, ни Стива видно не было. Исчезло и пальто Пегги. Некоторые из гостей, когда Эндрю сел, поглядывали на него исподтишка, другие же смотрели в окно, повернувшись к которому Эндрю тоже увидел Пегги и Стива. Они стояли на улице друг против друга, набросив капюшоны, и спорили, горячо жестикулируя.

Эндрю в нерешительности остановился у стола. Надо бы выйти. По крайней мере, притвориться перед собой, если не перед всем рестораном и надменным официантом, что он намерен выйти. Побарабанив пальцами по спинке стула, но так и не определив для себя, что делать, Эндрю вдруг заметил, что желтое пятно за окном исчезло, словно унесенное вниз по реке могучим течением, а Пегги возвращается в зал. Вид у нее был такой, словно она плакала – определить точно мешал дождь, – и тушь стекала по щекам двумя тонкими змейками.

– Ты в по…

– Мне очень жаль, что так вышло, но, пожалуйста, давай просто поедим, ладно? – резко перебила Пегги.

– Конечно, – согласился Эндрю, отправляя в рот кусочек хлеба и утешая себя тем, что, по крайней мере, его лицо не пострадало от кулаков тяжеловеса.

Пегги еще раз посмотрела на тарелку, но доедать не стала и отложила вилку и нож.

– Извини, что так получилось.

– Не надо извиняться, – сказал Эндрю, думая, что вообще-то это он должен извиняться за трусость. – Я так понимаю, что пудинг мы пропускаем?

По лицу Пегги промелькнула тень улыбки.

– Надеюсь, ты шутишь? По-моему, сейчас самое время срочно подкрепиться сладким, липучим тоффи.

Подошедший официант собрал тарелки и приборы.

– У вас ведь нет в меню тоффи-пудинга? – с обаятельной улыбкой поинтересовался Эндрю.

– Вообще-то, сэр, он у нас есть, – ответил как будто опечаленный этим фактом официант.

– Молодец, – похвалила его Пегги, выставляя сразу два больших пальца.

С десертом закончили почти одновременно – ложечки дуэтом звякнули в стеклянной вазе.

– Хватит, – бросила Пегги. – Кстати, у меня на физиономии много всего осталось?

– Ничего не осталось, – сказал Эндрю. – А у меня?

– Не больше, чем обычно.

– Приятно слышать. Вообще-то у тебя немного есть… этой…

– Чего?

– Туши, наверно.

Пегги схватила ложку и посмотрела на свое отражение.

– Господи, словно панда какая-то. А ты что? Раньше сказать не мог?

– Извини.

Пегги вытерла щеку салфеткой.

– Можно спросить? Все обошлось?

Пегги промокнула другую щеку.

– Нет, не все. Но сказать особенно нечего, так что… – Пегги бросила салфетку на стол. – Это может показаться немного странным, но я хочу попросить тебя кое о чем.

– Конечно.

– Ладно. Закрой глаза.

– Э… хорошо. – Эндрю вспомнил, что о том же иногда просила его Сэлли и это неизменно заканчивалось плохо.

– Можешь прямо сейчас представить самый счастливый для вас с Дианой момент?

Эндрю почувствовал, как потеплели щеки.

– Получилось?

Поколебавшись, он кивнул.

– Расскажи мне.

– Что? Что рассказать?

– Когда это было? Где? Что ты видишь и чувствуешь сейчас?

– Уф, ладно.

Эндрю перевел дух. Ответ пришел не из чего-то написанного и прочитанного, а откуда-то из глубины.

– Мы только-только окончили университет и начинаем жить в Лондоне. Мы в Брокуэлл-Парке. Самый жаркий день того лета. Совершенно сухая, почти выгоревшая трава.

– Продолжай.

– Мы сидим спина к спине и в какой-то момент понимаем, что нужна открывашка для пива. Диана пытается подняться, оттолкнуться от моей спины и едва не падает. Мы оба смеемся и таем от жары. Она идет к соседям, совершенно незнакомым людям, берет у них зажигалку, открывает бутылку и возвращает зажигалку. А потом идет обратно ко мне, и я вижу ее и вижу за спиной у нее ту пару. Они смотрят ей вслед, и я понимаю, что она произвела впечатление, теперь они будут помнить о ней до конца дня. И вот тогда до меня доходит, какой же я счастливчик, как же мне повезло, что у меня есть она, и я уже хочу, чтобы этот день никогда-никогда не кончался.

Удивительно и странно. Эндрю и сам не ожидал от себя такой ясности и последовательности. Картина как будто встала перед глазами, к которым, когда он заканчивал, уже подкатились слезы. Он открыл глаза. Пегги смотрела в сторону.

– Зачем тебе это? – спросил он, немного помолчав.

Она грустно улыбнулась.

– Затем, что когда я пытаюсь сделать то же самое, то не вижу ничего. И ничто другое не убеждает меня так, как это, что счастливого конца я, похоже, не увижу. Сказать по правде, я предъявила Стиву ультиматум: или берись за ум, или все, конец. Проблема в том, что я и сама толком не знаю, чего хочу. Ну да ладно, что ни случится, все к лучшему.

Эндрю пытался и не мог разобраться в мешанине чувств. Злость на Стива, похожего на здоровенный нарцисс; боль при виде Пегги, как-то вдруг осевшей, понурившейся, с влажными глазами, в которых гасли непокорность и дерзость. Но было и что-то еще. Эндрю вдруг поймал себя на том, что в последнее время и вплоть до сегодняшнего дня он слишком уж старался найти повод подобраться поближе к Пегги и в то же время страшился того направления, которое принимала его жизнь. Одна его половинка действительно искала возможность сблизиться с Пегги, но из этого следовало, что другой половинке нет дела до того, расстроена она или нет. Кто уступает цинизму и себялюбию, тот не достоин друга. И вот теперь, отчаянно стараясь придумать, что сказать Пегги, Эндрю осознал, что боль, которую он чувствует, скрывает другую правду. В этот момент он совсем не думал о себе и хотел только одного: чтобы Пегги была счастлива.

А боль появилась оттого, что он не знал, как это сделать.

Глава 14

В следующие две недели на передний план вышла смерть. Коронер, казалось, звонила практически через час, пытаясь вспомнить, какие дела она обсудила с ними, а какие нет («Мы ведь все решили насчет Теренса Деккера, правильно? Ньюбери-роуд? Подавился маршмэллоу, так? Нет-нет, подождите, это кто-то другой. Или мне только приснилось»).

Работы было столько, что порой Эндрю и Пегги приходилось жертвовать почтительностью в угоду прагматизму, поскорее, наспех разбираясь в хаосе и неразберихе пустых, оставшихся бездушными комнат. Объекты попадались разные: от тесных двухэтажных квартирок с дохлой крысой в уголке, застывшей с гротескной ухмылкой на усатой мордочке, до примыкавшего к парку роскошного особняка с семью спальнями, завешанными клочьями паутины коридорами и секретами, таящимися в каждой комнате.

Трудности у Пегги начались еще раньше, и ей приходилось особенно нелегко. Облажался ли опять Стив и пришлось ли Пегги исполнить обещанную угрозу, Эндрю не знал. В первый раз увидев, как она вернулась из туалета с покрасневшими, припухшими глазами, он принялся спрашивать, все ли у нее в порядке, но Пегги спокойно оборвала его и задала какой-то вопрос насчет запланированной инспекции. С того дня каждый раз, когда Эндрю видел, что она расстроена, или случайно слышал, как она сердито разговаривает по телефону на лестнице, он готовил ей чашечку чаю или посылал сообщение – что-нибудь легкомысленно-шутливое, отвлекающее, насчет последнего гигиенического ужаса Кита. Однажды Эндрю даже попытался испечь бисквиты, но конечный результат напоминал что-то такое, что ребенок мог бы использовать в качестве глаз для снеговика, поэтому Эндрю отказался от бисквитов в пользу покупных сладостей. Но ему почему-то казалось, что этого недостаточно.

Однажды, в короткий перерыв в уголке для отдыха, перекусывая «твиксом» и «киткэтом» – Пегги называла это «альтернативными бананами», – Эндрю мимоходом упомянул Эллу Фицджеральд.

– Это та, джазистка? – с набитым ртом спросила Пегги.

– Та джазистка? – Эндрю уже приготовился выговорить ей за такой уничижительный отзыв, но в последний момент удержался – в голову постучалась интересная мысль. Людям ведь до сих пор нравятся микстейпы, так? А что может взбодрить человека лучше, чем волшебное пение Эллы? Если она произведет на Пегги то же впечатление, что и на него, то это может стать своего рода откровением, краеугольным камнем комфорта, как случилось с ним самим много лет назад, когда он впервые услышал Эллу. Так началась череда мучительных вечеров, занятых отбором песен, которые дали бы более-менее полное представление о творчестве певицы. Эндрю хотел охватить весь спектр – вещи радостные и мрачные, отшлифованные до блеска и рыхлые, – а еще и показать, какой веселой, забавной, заразительно озорной она могла быть на концертах. Реплики и шуточки между песнями были для него не менее важны, чем самые вдохновляющие мелодии.

После пятого вечера появились сомнения: а по силам ли вообще ему такая задача. Составить идеальную коллекцию записей не получалось. Оставалось только надеяться, что подборка сотворит правильную алхимию и сможет стать для Пегги источником душевного покоя, когда у нее возникнет в этом потребность. Решив дать себе еще один вечер, чтобы окончательно все оформить, Эндрю в итоге рухнул в постель уже за полночь под недовольное ворчание желудка, напомнившего, что за всеми делами он остался без ужина.

Вручая итоговый результат на ступеньках у входа в офис, Эндрю нацепил маску безразличия, за которой попытался спрятать ворчливый голосок, напоминавший, что ничего столь странного он еще не делал.

– Кстати, я тут подборку Эллы Фицджеральд состряпал ради интереса. Записал несколько песенок, которые, как мне кажется, могут тебе понравиться. Конечно, ты не обязана слушать их прямо сейчас, или в ближайшие дни, или недели, или вообще когда-либо.

– А, спасибо, – кивнула Пегги. – Торжественно клянусь прослушать все в ближайшие дни, или недели, или вообще когда-либо. – Она перевернула диск и прочитала надписи на обороте. Эндрю пришлось потрудиться, чтобы написать названия песен приемлемо аккуратным и разборчивым почерком, и теперь он заметил, что Пегги смотрит на него с любопытством и интересом.

– И долго ты ее стряпал? – спросила она с озорным блеском в глазах. – Ради интереса?

Эндрю фыркнул и пожал плечами.

– Пару часов, наверно.

Пегги раскрыла сумочку и положила в нее компакт-диск.

– Что вы отличный составитель, Эндрю Смит, в этом я нисколько не сомневаюсь, но вот лжец из вас никудышный. – И с этим Пегги преспокойно вошла в офис. Эндрю же постоял еще секунду-другую, глуповато улыбаясь и стараясь найти логическое объяснение непривычному ощущению, что Пегги, скрывшись за дверью, как будто прихватила с собой его желудок, сердце и еще некоторые жизненно важные органы.

Презентация – прекрасная штука, чтобы затоптать зеленые ростки счастья, особенно со звуковыми и визуальными эффектами. Кэмерон был особенно доволен тем, что ему удалось вывести на экран спираль букв с саундтреком пишущей машинки, фиксирующую 28-процентный рост числа пожилых людей, чувствующих себя одинокими или брошенными. Центральным пунктом был ютубовский клип, карикатурное скетч-шоу, не имевшее отношения к презентации, но вставленное «для интереса». Они сидели в напряженном молчании чуть в стороне от Кэмерона, который с нарастающим отчаянием лишь тихонько посмеивался. Когда вся чертовщина уже вроде бы подходила к концу, в правом нижнем углу экрана появилось уведомление о письме:

МАРК ФЕЛЛОУЗ

Re: возможные сокращения

Кэмерон тут же встрепенулся и закрыл окошечко, но было уже поздно. Скетч продолжался, и в новой, изменившейся атмосфере смех аудитории звучал особенно ужасно. Скажет ли кто-нибудь что-то? Эндрю не знал. Предвидя худшее, Кэмерон захлопнул крышку ноутбука и торопливо, как человек, только что выступивший с заявлением у здания суда и теперь спешащий избежать встречи с папарацци, вышел, не ответив даже Мередит, которая уже пыталась задать очевидный вопрос насчет поступившего письма.

– Наложил в штаны, – пробормотал Кит.

В то же утро, но уже позднее, Пегги и Эндрю, все еще чувствуя себя немного оглоушенными, отправились осматривать дом по адресу Ансуорт-роуд, 122.

– Мне эту работу потерять никак нельзя, – сказала Пегги.

– Думаю, все будет хорошо. – Эндрю решил сохранять спокойствие и не подбрасывать дровишек в огонь.

– И ты делаешь этот вывод на основании… чего?

– Э… – Сохранить спокойствие оказалось не так-то просто. – Слепого оптимизма? – Эндрю нервно рассмеялся.

– Хорошо, что ты не доктор и не даешь пациенту прогноз продолжительности жизни.

Они надели защитное снаряжение, и Эндрю, заглянув в дом сквозь матовое стекло, мгновенно пожалел, что они с Пегги оказались здесь, а не где-нибудь еще.

– Прекрасный способ отвлечься от проблем – порыться в барахле мертвеца. – Пегги вставила ключ в замок. – Ну, готов?

Она толкнула дверь и коротко, резко вдохнула. Эндрю невольно напрягся и собрался с духом. Он провел, должно быть, больше сотни осмотров, и каждое жилье, в каком бы состоянии оно ни было, оставило на нем свой след, запомнилось какой-то мелочью, зацепившейся за память деталью: ярким аксессуаром, необъяснимым пятном, душераздирающей запиской. Запоминались и надолго оставались запахи, причем не только неприятные или отвратительные. Где-то сохранялся аромат лаванды, где-то пахло машинным маслом или сосновыми иголками. С течением времени связывать впечатления с человеком и домом становилось все труднее. Но стоило только Пегги отступить в сторону, как Эндрю понял, что Алан Картер и дом 122 по Ансуорт-роуд запомнятся надолго, если не навсегда.

Сначала Эндрю и не сообразил толком, что именно видит. Батареи, пол, столы, полки – все горизонтальные поверхности были покрыты какими-то деревянными штучками. Опустившись на пол, Эндрю поднял поделку.

– Это же уточка, – сказал он и осекся, почувствовав себя неловко, будто сморозил глупость.

– По-моему, они все – уточки. – Пегги присела рядом с ним.

Будь это сон, Эндрю задумался бы, наверно, о том, что именно говорит ему подсознание.

– Это что же, игрушки такие? Он их коллекционировал?

– Даже не знаю. Разве что… Постой-ка! Думаю, он сам вырезал их из дерева. Тут, наверно, сотни этих уточек.

Между расставленными на полу поделками проходила узкая дорожка, оставленная, вероятно, полицейскими.

– Напомни-ка мне, что это за парень, – попросила Пегги.

Порывшись в сумке, Эндрю нашел нужный документ.

– Алан Картер. По данным коронера, близких родственников нет. Господи. Я понимаю, что она занята, но уж об этом могла бы упомянуть.

Пегги взяла уточку с туалетного столика, провела пальцем по ее голове, изгибу шеи.

– Знаешь, о чем я сейчас думаю? Кроме, конечно, какого черта? Так вот… почему утки?

– Ну, может, он их любил? – предположил Эндрю.

Пегги рассмеялась.

– Я люблю уток. Моя дочка, Сьюзи, несколько лет назад даже нарисовала мне крякву в подарок на День матери. Но я не такая фанатка, чтобы настрогать тысячи этих…

Прежде чем Эндрю успел предаться дальнейшим размышлениям на тему, в дверь постучали. Он направился к двери, на мгновение позволив себе легкую фантазию: утку в человеческий рост на крылечке, явившуюся выразить соболезнования серией печальных кряк-кряк. Но нет – за дверью стоял мужчина с голубыми глазками-бусинками и прической в стиле брата Тука.

– Тук-тук, – сказал незнакомец. – Вы ведь из муниципалитета, да? Мне так и сказали, что вы будете сегодня. Я – Мартин, сосед. И это я позвонил в полицию насчет бедолаги Алана. Подумал, что… – Он не договорил, споткнулся на полуслове, увидев резные фигурки.

– А вы разве не знали? – спросила Пегги.

Мужчина покачал головой – увиденное определенно вызвало у него замешательство.

– Нет. То есть… Я к нему частенько приходил – подойду, постучу в дверь, крикну «привет». Сейчас вот думаю: да, он ведь дверь-то и не открывал широко – только выглянет, и все. Держался особняком. Как говорится, предпочитал одиночество. – Он кивнул за спину Эндрю. – Посмотреть можно?

– Конечно, пожалуйста. – Эндрю переглянулся с Пегги. Интересно, не думает ли она, как и он сам, что стоимость всех резных безделушек при всех их неоспоримых достоинствах вряд ли покроет затраты на похороны Алана Картера.

После ухода соседа Эндрю и Пегги нехотя приступили к работе, ради которой, собственно, и пришли сюда, а уже часом позже подвели черту и собрались уходить. В результате тщательных поисков их единственной добычей стала папка с аккуратно подколотыми счетами за обслуживание. Свернутая в рулон, она, похоже, использовалась для истребления мух, но не содержала в себе никаких указаний на существование родственников покойного.

Направляясь к выходу, Пегги остановилась столь внезапно и резко, что Эндрю чуть не налетел на нее, но ухитрился избежать столкновения и сохранить неустойчивое равновесие в позе застывшего после броска копье-метателя.

– Что такое? – спросил он.

– Знаешь, я не хочу уходить отсюда, не осмотрев буквально все и не убедившись на сто процентов в том, что у него действительно нет родственников.

Эндрю посмотрел на часы.

– Полагаю, если пройдемся еще раз, хуже от этого никому не станет.

Пегги просияла, как будто Эндрю разрешил ей попрыгать в надувном замке, а не перебрать еще раз вещи покойного.

– Возьмем по комнате?

– Есть, сэр! – Пегги лихо козырнула.

Сначала повезло Эндрю. Он наткнулся на какую-то бумажку за комодом, но надежда тут же сменилась разочарованием, поскольку это был всего лишь пожелтевший от времени листок со списком покупок. Похоже, вариантов больше не осталось, но потом прорыв случился у Пегги. Эндрю обнаружил ее в кухне на коленях возле холодильника.

– Вижу там клочок бумажки, но достать не могу, – сказала она.

– Минутку. – Эндрю взялся за угол холодильника и принялся осторожно двигать его туда-сюда, чтобы освободить засаленную бумажку.

– Это фотография, – сказала Пегги, вытирая находку рукавом. Со снимка на них смотрели двое с застенчивыми, усталыми улыбками, как будто люди долго ждали, когда же их наконец найдут и очистят от грязи. Мужчина был в водонепроницаемой куртке с кепкой под мышкой. Серебристые волосы вели безнадежную схватку с порывистым ветром. От уголков глаз разбегались ниточки морщинок, другие, глубже, прочерчивали лоб, словно гребни на песчаной дюне. В волнистых каштановых волосах женщины тоже белели седые пряди. В розовато-лиловом кардигане и круглых серьгах такого же цвета она походила на гадалку. Мужчина выглядел на шестьдесят с лишним, женщина – примерно на десяток лет моложе. Фотограф взял их по пояс, чтобы поместить в кадр вывеску с такими словами: «И лилии цветут». Дальше виднелись еще несколько вывесок, но надписи на них были неразборчивы.

– Это же Алан, как думаешь? – спросил Эндрю.

– Наверно, – согласилась Пегги. – А как насчет женщины?

– На фотографии они определенно вместе. Жена? Может, бывшая? Подожди-ка, это ведь именной бейджик у нее на кардигане?

– По-моему, там только написано «служащая». – Пегги указала на значок. – И лилии цветут. – У меня такое чувство, что я должна знать.

Причина показалась Эндрю достаточно основательной, чтобы нарушить собственное правило и воспользоваться телефоном.

– Это из стихотворения, – сказал Эндрю, прокручивая экран. – Джеральд Мэнли Хопкинс.

  Давно меня туда мечты стремили, Где нескончаема весенняя пора, В поля, где злобы нет, где не шумят ветра, Лишь тихое благоуханье лилий…[12]  

Пегги медленно провела пальцами по фотографии, словно надеясь собрать информацию простым прикосновением.

– Господи, – сказала вдруг Пегги. – По-моему, я знаю, где это. Большой букинистический магазин неподалеку от того места, где живет моя сестра… черт, как же он называется? – Пытаясь вспомнить, Пегги нетерпеливо крутила снимок в руке, и вот тогда они заметили сделанную синей шариковой ручкой надпись на обороте фотографии:

«День рождения Б. 4 апреля 1992. Мы встретились после ланча в «Бартер букс» и прогулялись к реке. Потом мы ели сэндвичи на нашей любимой скамейке и кормили уток».

Глава 15

Глядя, как распорядитель похорон кладет простенький венок на безымянную могилу, Эндрю прикидывал, сколько пройдет времени, прежде чем цветы пожухнут и осыплются. Обычно за венки платил муниципалитет, но когда Эндрю недавно направил запрос на выделение финансов, это привело лишь к тягостному обмену письмами и ни к чему больше. По крайней мере, Эндрю удавалось пока платить за объявления о смерти в местной газете, сводя к минимуму число знаков. В данном случае, например, пришлось опустить среднее имя умершего. И, разумеется, места для выражения чувств уже не оставалось. «Дерек Олбрайтон скончался 14 июля в возрасте 84 лет». С другой стороны, ограничение на размер текста защищало Эндрю от соблазна добавить что-нибудь неприличное.

Он встретился с Пегги в кафе с видом на железнодорожные пути.

– Ты ведь знаешь, что такое кран? – спросила она, глядя в окно.

– Строительный или водопроводный? – уточнил Эндрю.

– Первое.

– Знаю.

– Когда рядом с многоэтажкой видишь строительный кран, у тебя не появляется мысль, что без другого крана поставить его невозможно? Он же не появляется сам по себе, так? Думаю, это подходящая метафора для создания вселенной. Или для создания чего-то вообще.

По рельсам прогрохотал пригородный поезд.

– Хорошо, что я сижу, – сказал Эндрю. – Уж больно мысль глубокая.

Пегги показала ему язык.

– Как все прошло сегодня? В церковь кто-нибудь явился?

– Увы, нет.

– Понимаешь, вот это меня и беспокоит. – Пегги отпила имбирного пива.

– Что ты имеешь в виду? – Глядя на нее, Эндрю подумал, что, может быть, и ему стоит начать пить имбирное пиво.

Пегги со смущенным видом открыла сумочку и достала фотографию Алана Картера и «Б».

– Только об этом и думаю.

С тех пор как они побывали в доме Картера, прошла уже неделя. Не раз и не два Эндрю пытался убедить напарницу, что они сделали все возможное, что она рехнется, если не перестанет думать об этом, но Пегги не внимала увещеваниям.

Он неохотно взял у нее фотографию.

– И ты уверена, что… Где это?

– Книжный магазин «Бартер букс». В Нортумберленде. Я погуглила на всякий случай – место определенно то самое. Моя сестра несколько лет назад переехала в деревушку неподалеку, и мы обычно заезжаем туда, когда навещаем ее.

Эндрю еще раз присмотрелся к уже знакомому лицу Алана и его улыбающейся спутницы.

– Мне просто невыносима сама мысль о том, что его похоронят вот так, в полном одиночестве, хотя есть кто-то, кто любил его, кто должен быть там или, по крайней мере, знать о его смерти.

– В том-то все и дело, понимаешь? К сожалению, жизнь сурова, и, когда мы связываемся с кем-то, кто знал умершего, обычно оказывается, что с умершим не контактировали не просто так, а по какой-то причине.

– Да, так бывает, но ведь не всегда, верно? – Пегги умоляюще посмотрела на Эндрю. – Чаще всего проблема не такая уж и важная. В худшем случае люди расходятся из-за какого-то дурацкого спора по поводу денег, а обычно просто из-за лени.

Эндрю попытался было возразить, но Пегги не дала ему такой возможности.

– Взять, к примеру, ту женщину, которой ты звонил на прошлой неделе. Ту, у которой брат умер. Ничего плохого она о нем не сказала, но зато ей стало неудобно, потому что она просто перестала звонить и навещать его.

Эндрю тут же подумал о Сэлли и почувствовал, как по шее словно побежали колючие лапки.

– Я это к тому, что все наше общество пребывает в жалком состоянии, – продолжала Пегги. – Гордячество, упрямство – это так по-британски. В смысле… – Она остановилась, вероятно поняв по телодвижениям Эндрю, что разговор принимает нежелательное для него направление, и быстро сменила тему, предложив купить ему «дорогущую и, возможно, черствую» булочку.

– Я бы не решился тебя попросить. – Эндрю с нарочитой искренностью поднял руки.

– Нет-нет, я настаиваю. – Пегги поднялась и направилась к стойке, а Эндрю снова посмотрел на фотографию. Может, стоило подумать, что можно сделать, не вкладываясь по-крупному? Он взглянул на Пегги, которая подошла к выбору булочек со всей серьезностью, чем вызвала у официантки нескрываемое недовольство. Как обычно, Эндрю собрал утром пакетик с ланчем, но, когда Пегги предложила сходить перекусить, отказываться не стал. Он снова посмотрел на фотографию. Может, действительно стоит выслушать Пегги? Хуже от этого никому не станет.

– Итак, что ты хочешь сделать? – спросил он, когда она вернулась с булочками.

– Хочу съездить туда. – Она постучала по фотографии. – В «Бартер букс». И найти эту женщину. Найти Б.

– А это не… Я хочу сказать, как-то трудно поверить, что она до сих пор живет и работает там.

Пегги потерла воображаемое пятно на скатерти.

Эндрю пристально посмотрел на нее и подался вперед.

– Ты уже связывалась с ними?

– Может быть, – уклончиво ответила Пегги, и ее губы дрогнули в попытке подавить распускающуюся улыбку.

– И что? – спросил он.

Пегги наклонилась вперед и заговорила с непривычной для себя поспешностью:

– Я позвонила, попала на девушку, которая там работает, рассказала ей все и объяснила насчет фотографии, кем я сама работаю и чем занимаюсь. Сказала, что часто бывала у них, и спросила, есть ли у них женщина, чье имя начинается на Б, у которой вьющиеся каштановые волосы, сейчас уже, наверно, больше седые, чем каштановые, и не знают ли они в магазине кого-нибудь по имени Алан.

Выпалив это все на одном дыхании, Пегги взяла паузу.

– Так. И?.. – поторопил ее Эндрю.

– И она сказала, что не может давать конфиденциальную информацию о работниках магазина, но у них есть люди, которые работают очень давно, и я могу заскочить, когда в следующий раз приеду навестить сестру. – Пегги раскинула руки, словно говоря «ну, видишь?».

– Итак, ты хочешь сказать, что собираешься заглянуть в этот книжный магазин в надежде, что женщина с фотографии еще работает там? – резюмировал Эндрю.

Пегги энергично закивала, как будто их разделял языковой барьер и вот теперь она наконец прорвалась к нему.

– Ладно. Выступая в роли адвоката дьявола…

– Вижу, тебе нравится выступать в роли этого чертова адвоката. – Пегги пульнула крошку в его направлении.

Эндрю послал крошку назад, давая понять, что мяч снова на ее половине.

Пегги на секунду задумалась.

– Думаю, я просто обязана это сделать.

Эндрю снова попытался вставить словечко, но Пегги опять его опередила.

– Ох, да перестань, что тут плохого? – Она потянулась и перехватила его руку с булочкой. – Послушай, я все рассчитала. Этим летом у меня в планах даже отпуска нет, хотя, видит бог, он мне ох как нужен. И мне, и детям. – Она выпустила его руку, и кусочек булочки упал на стол. – Стив последнее время у друга обосновался… В общем, план такой: собраться через неделю и поехать к сестре, а там заскочить в «Бартер букс».

Эндрю задумчиво склонил голову.

– Ну, честно говоря, если ты все равно к сестре собираешься, то… да, не так уж это и безумно.

Пегги сунула фотографию в сумочку.

– Я бы и тебя с собой пригласила, но ты ведь, наверно, с семьей будешь занят.

– Э… хмм… – Пытаясь сообразить, что к чему, Эндрю запутался в собственных мыслях. О приглашении Пегги, похоже, сказала всерьез, не просто из вежливости. – Надо посмотреть, но вообще-то Диана планировала через неделю отправиться с детьми к своей матери. В Истборн.

– А ты с ними не едешь?

– Наверно, нет, – сказал Эндрю, стараясь включить мозги. – Я с ее родителями не очень-то лажу. Но это долгая история.

– Вот как? – Пегги определенно не собиралась ставить здесь точку, но в большой таблице Эндрю эта тема оставалась пока еще неразработанной.

– Ситуация немножко непростая, но, если коротко, ее мать с самого начала была настроена против, считала меня неподходящей парой для ее дочери. Так что мы никогда не сходились во мнениях, из-за чего и возникало постоянное напряжение.

Пегги открыла было рот, но передумала и промолчала.

– Что? – осторожно спросил Эндрю, начиная паниковать: а вдруг его история показалась ей неубедительной?

– Да нет, ничего. Просто так. В голове не укладывается, что тебя можно считать неподходящей парой. Ты слишком… милый… и… ну, ты знаешь…

Вообще-то, Эндрю не знал и, воспользовавшись ее замешательством, задумался. Что же делать? Самый простой вариант – остаться дома и избежать скользкой темы, уклониться от дальнейших вопросов насчет его семейной жизни. С другой стороны, сама идея провести целую неделю с Пегги – это же настоящее приключение! – открывала перспективу слишком волнующую и даже немного пугающую, чтобы вот так вот взять и отказаться. Если это не шаг из зоны комфорта, то что тогда? Такую возможность упустить нельзя.

– Вообще-то, – небрежно сказал он, – насчет Нортумберленда я подумаю. Почему бы и не съездить? Ничего ведь такого особенного не будет, да?

Выдержать выбранный тон до конца не получилось – вопрос прозвучал лишь наполовину риторически.

Пегги вроде бы собралась ответить, но тут кто-то за соседним столиком опрокинул на пол полный чайник, после чего возникшая из ниоткуда пятерка служащих разобралась с проблемой с эффективностью бригады техников «Формулы-1» на пит-лейне, и момент миновал.

Пегги воспользовалась паузой, чтобы разобраться в каких-то своих сомнениях.

– Будь ты свободен, поехать определенно следовало бы, – сказала она, когда пятерка уборщиков, ликвидировав лужу, незаметно удалилась. Эндрю знал этот тон. Так говорят, когда хотят убедить как себя, так и того, к кому обращаются, в том, что предложение вообще-то стоящее.

По пути из кафе в офис они почти не разговаривали. Пегги хмурилась, и Эндрю, взглянув на нее, понял, что она, как и он, прокручивает в уме их недавний разговор. На переходе они обошли с разных сторон женщину, катившую перед собой детскую коляску, а когда снова сошлись, нечаянно столкнулись и, одновременно извинившись, рассмеялись, оборвав напряженное молчание. Пегги посмотрела на Эндрю и подняла бровь, словно признав этим дерзким, как ему показалось, жестом, что оба думают о поездке как о чем-то намного более важном, чем они готовы пока допустить. И тут же Эндрю сделал для себя совершенно неожиданное открытие: а ведь эта вскинутая бровь, пожалуй, самая красивая из всех, что он видел, и вообще близка к совершенству. И от этих мыслей сердце застучало как-то тревожно быстро.

– И что из себя этот «Бартер букс» представляет? – спросил он, вытягивая разговор на привычную, безопасную колею.

– О, он такой замечательный. – Пегги попыталась надеть пальто, но никак не могла попасть рукой в рукав. – Огромное помещение, выложенные рядами книги, удобные диванчики.

– Звучит симпатично. – Переставлять ноги стало вдруг задачей почти невозможной. Неужели он и в самом деле так ходит? Выглядело это совершенно неестественно.

– Так оно и есть. – Пегги удалось наконец всунуть руку в рукав. – Раньше в том здании был вокзал, так они сохранили зал ожидания и переделали его в кафе. Самое лучшее, что там есть, это действующая модель поезда, который пробегает по периметру зала над книжными полками.

От неожиданности Эндрю замер на мгновение, потом прибавил шагу и догнал Пегги.

– Что ты сказала? Повтори.

Глава 16

К ужасу Эндрю, поездка едва не сорвалась еще до того, как они успели заказать железнодорожные билеты.

По причинам, так и оставшимся неясными, Кэмерон взял за привычку привлекать внимание коллег свистом. Поначалу это был резкий, бодрый, энергичный свист. Но некоторое время назад сигнал претерпел изменение, и теперь этот низкий, меланхоличный звук напоминал команду фермера, отправляющего овчарку в последний вечерний обход.

Именно таким образом Эндрю и был вызван в кабинет Кэмерона. В комнате повсюду лежали папки и стопки бумаг, и Эндрю пришлось, чтобы сесть, освобождать от них единственный стул. Оглядевшись, Эндрю подумал, что кабинет шефа все больше напоминает одно из тех помещений, где он работает в хирургических перчатках и с щипцами для мусора.

– Хорошо, Дрю, – сказал Кэмерон. – Насчет отпуска, о котором ты просил. В будущем, пожалуйста, координируй по времени с другими, чтобы не было накладок, потому что сейчас уходит Пегги, и ситуация далеко не идеальная. Будь немножко пошустрее в такого рода делах, ладно?

– Да, ладно, – сказал Эндрю. Они с Пегги не предпринимали каких-то особенных мер, чтобы скрыть свои намерения, но сам аромат запретности, сопутствовавший их плану, оказывал волнующий эффект. – В следующий раз обязательно так и сделаю, – быстро добавил Эндрю, заметив, что шеф смотрит на него выжидающе.

– Вот и хорошо. Спасибо.

Эндрю полагал, что на этом вопрос исчерпан и тема закрыта, но на следующий день, сидя за своим столом, он услышал доносящиеся из кабинета громкие голоса.

– Это просто возмутительно, – говорила Мередит. – Извините, конечно, меньше всего мне хотелось бы жаловаться, но нельзя вот так, ни с того ни с сего, объявлять, что я не могу взять отпуск, когда хочу. Это нарушение моих прав. Не понимаю, почему Эндрю и Пегги могут смыться одновременно, а мне это не позволено. Это же смешно. И абсолютно несправедливо.

Кэмерон крепко сцепил руки.

– Повторяю то, что я уже сказал тебе, Мередит, – произнес он со зловещим спокойствием. – Ты можешь уйти в отпуск. Я лишь попросил не уходить одновременно с Пегги и Эндрю.

– Откуда ж мне было знать, когда они собираются? Я же не какая-нибудь Предсказательница Мег.

– Предполагается, что вы все должны планировать отпуск заранее и сверяться с журналом, – напомнил Кэмерон.

– С чем?

– С журналом! С гребаным журналом!

Пожалуй, более, чем все остальные, шокированный собственным эмоциональным выбросом, Кэмерон прижал пальцы к губам. И как раз в этот момент в офис, мурлыча что-то под нос и с булочкой в руке, вошел Кит. Обведя всех недоуменным взглядом, он вцепился зубами в булочку и, не обращая внимания на стекающий по подбородку кетчуп, промычал:

– Я что-то пропустил?

Эндрю торопливо поднялся. Чтобы поездка не сорвалась, действовать нужно было быстро.

– Послушай, Мередит, по-моему, Кэмерон всего лишь хочет сказать, что нам следует… быть внимательнее при заполнении журнала. Случилось небольшое недоразумение, только и всего. Уверен, у Кэмерона и в мыслях не было кричать на кого-то. Верно?

Шеф посмотрел на Эндрю так, словно лишь теперь зарегистрировал его присутствие.

– Да. Да, все правильно. Трудная выдалась неделя. У нас с Кларой… Не хотелось бы вдаваться в детали… Извини, что так получилось, мне очень жаль…

Решив пропустить мимо ушей упоминание о Кларе, Эндрю быстро перешел к более неотложным делам:

– Послушай, Мередит, я с удовольствием возьму на себя часть твоей работы на этой неделе. В качестве компенсации.

Пегги посмотрела на него с любопытством, вероятно, как и он сам, удивленная таким самоотверженным порывом. В какой-то момент Эндрю даже почувствовал вкус героизма – нечто подобное тому, что ощущаешь в ресторане, отправляя назад холодное блюдо, или в метро, когда предлагаешь другим пассажирам продвинуться дальше по вагону.

– Какая ж это компенсация, если я все равно не смогу никуда уехать, – возразила Мередит. – У меня был план посетить йога-ретрит, а теперь придется все пересматривать. Сами представляете, вариант далеко не идеальный. Но да, дел у меня сейчас – завались. Так что спасибо.

– Йога, да? – подала голос Пегги, вылизывая крышку с невесть откуда появившейся баночки йогурта. – Собака мордой вниз[13] и прочая чушь?

Эндрю вытаращил на Пегги глаза…

– В том смысле, что это, разумеется, полезно для изношенных суставов, – добавила она.

– Упругость и гибкость. – Мередит взглянула на Кита, который ухмыльнулся и отхватил от булки еще один внушительный кусок.

– А знаете что? – внезапно подал голос Кэмерон, незаметно для всех вернувшийся в свое обычное жизнелюбивое состояние. – Я сейчас выйду да куплю, пожалуй, пирог на всех.

– Пирог? – растерянно спросил Эндрю.

– Да, пирог. Большой, чудесный пирог. Прямо сейчас. По-моему, именно это вам, трудягам, сейчас и нужно. – С этими словами, не дожидаясь, пока кто-то что-то скажет, Кэмерон стремительно вышел из офиса, не удосужившись даже прихватить пальто, хотя за окном вовсю хлестал дождь.

Кит тщательно облизал испачканные пальцы.

– Ставлю пятьдесят футов, что завтра утром о нем напишут в газетах.

Пегги закатила глаза.

– Не говори так.

– Покорнейше прошу простить. – Кит чуть поклонился. Мередит хихикнула. – Кроме того, если его не станет, у нас всех появится шанс сохранить работу.

На это никто не ответил, и в наступившей тишине было слышно только, как причмокивает Кит, обсасывая пальцы.

Ну же, ну же.

Эндрю в нетерпении расхаживал взад-вперед по тамбуру, если, конечно, это можно было так назвать. По расписанию поезд отправлялся с вокзала Кингс-Кросс в 9.04, и они с Пегги договорились встретиться в вестибюле в половине девятого. Теперь, оглядываясь назад, Эндрю вспоминал, что тревожные звоночки прозвучали еще тогда, когда она сказала «в восемь тридцать… или около того».

За это утро он уже отправил ей три сообщения:

«Я в вестибюле. Дай знать когда будешь здесь». – Оно было отослано в 8.20.

«Платформа 11. Встречаемся там?» – Это ушло в 8.50.

«Ты близко?..» – Отправлено в 8.58.

Эндрю не мог написать то, что на самом деле хотел и что крутилось в голове, а именно: «Да куда же ты запропастилась?» – но надеялся, что многоточие передаст главный смысл.

Выставив одну ногу из вагона, Эндрю приготовился броситься при необходимости вперед и удержать дверь открытой. Можно было бы, конечно, вообще сойти на платформу, хотя они и купили не подлежащие сдаче билеты, впрочем, конечно, его такие вещи не беспокоили.

Выругавшись себе под нос, Эндрю метнулся к багажной полке, где лежала сумка. В идеале отправиться в путешествие стоило бы с элегантным чемоданчиком, одним из тех, с которыми ведущие программ о путешествиях – в белых льняных костюмах – раскатывают по Флоренции. Вместо этого Эндрю притащился на вокзал с громоздким ярко-фиолетовым рюкзаком, в котором одно время помещалось все нажитое имущество.

Не обзаведшись ни дорожным чемоданчиком, ни льняным костюмом, Эндрю потратился на расширение гардероба: четыре новые пары брюк, шесть новых рубашек, несколько кожаных брогов и – рискованный шаг – блейзер цвета древесного угля. Вдобавок ко всему Эндрю постригся, для чего выбрал заведение более продвинутое, чем обычно, и купил бутылочку кусачего лимонного лосьона после бритья, которым парикмахер, не спросив разрешения, брызнул ему на щеки, так что в результате от Эндрю пахло, как от какого-то экзотического десерта. Тогда, в парикмахерской, увидев свое отражение в зеркале – новая стрижка, новый наряд, – Эндрю приятно удивился. Интересно, не будет ли натяжкой признать себя симпатичным и даже сравнить с… Шоном Бином? В глубине души Эндрю с волнением ждал, что скажет насчет нового образа Пегги, но ко времени прибытия на вокзал успел в полной мере почувствовать себя не в своей шкуре. Впечатление было такое, будто весь вокзал смотрит на него и судит. «Ну, ну, ну, – наверно, думал мужчина, принадлежащий к миру богачей и аристократов, презрительно глядя на пиджак Эндрю, – смелый выбор для немолодого уже типчика, явно пользующегося гелем для душа и шампунем в одном флаконе».

В какой-то момент Эндрю почувствовал, как что-то трется о бедро, и, пошарив рукой, нащупал, к своему немалому смущению, бирку на рубашке. Вытащив полу из-под брюк, он принялся тянуть и крутить картонку, пока наконец не оторвал ее. Сунув картонку в карман, он посмотрел на часы.

«Ну же, ну же, ну же…»

До отправления поезда, согласно расписанию, оставалось две минуты. Покорный судьбе, Эндрю безропотно закинул на спину рюкзак, едва не упав при этом, в последний раз бросил взгляд на платформу и… – о чудо! – Пегги была там! С двумя девочками по флангам, размахивая билетами, она прорывалась через последний барьер. Все трое смеялись и подбадривали друг дружку. Громадного объема, слабо закрепленный рюкзак болтался из стороны в сторону у нее на спине, взгляд прыгал по вагонам, пока не споткнулся об Эндрю.

– Это он! Ну-ка, вы, копуши, живее! Бегите к Эндрю!

Они были уже рядом, всего лишь в нескольких футах, и им овладело вдруг нестерпимое желание остановить и сохранить этот момент навсегда, спрятать под стекло.

Видеть, как Пегги спешит к нему, чувствовать себя нужным ей, быть активным участником чьей-то жизни, думать, что, может быть, он не просто образчик углеродной формы жизни, неторопливо стремящийся к простенькому, без излишеств, гробу, – все это породило чувство незамутненного, почти до боли чистого счастья, чувства, схожего с тем, что бывает, когда отчаянное объятие выдавливает воздух из легких, и вот в тот самый момент Эндрю вдруг осенило: пусть он и не знает, что уготовило будущее – боль, одиночество и страх еще могут стереть его в пыль, – но одно уже ощущение возможности перемен стало началом, как первое дуновение тепла от двух трущихся одна о другую палочек, как первый жгутик дыма.

Глава 17

Раздвинув створки дверей, Эндрю навлек на себя как гнев дежурного на платформе, так и не ограниченное рамками приличий осуждение пассажиров в тамбуре. Пегги безжалостно затолкала обеих девочек в поезд, после чего запрыгнула сама, и Эндрю освободил двери.

– Ну и ну, ничего более противозаконного я в жизни не совершал. Наверно, примерно то же испытываешь после прыжка с парашютом.

– Да ты, оказывается, тот еще бунтарь, – пробормотала Пегги, пытаясь отдышаться, и посмотрела на него еще раз, уже внимательнее. – Вау, выглядишь как…

– Как? – Эндрю смущенно провел ладонью по волосам.

– Ну, так… – Пегги сняла нитку с лацкана его блейзера. – Во всяком случае, по-другому.

Они встретились взглядами, и поезд тронулся с места.

– Надо найти наши места, – сказала Пегги.

– Да. Хороший план, – согласился Эндрю и, внезапно ощутив себя беззаботным искателем приключений, добавил: – Веди, Макдаф… прелестный.

К счастью для него, Пегги отвернулась к дочерям, которые все это время терпеливо ждали у нее за спиной и, похоже, ничего не слышали. Подумав, Эндрю решил отложить бесшабашную лихость до лучших времен. Может быть, потом, в другой жизни…

– Дети, поздоровайтесь с Эндрю, – сказала Пегги.

Встречи с девочками Эндрю ожидал с беспокойством и опаской и даже обратился за советом к чату, где, прежде чем заводить разговор о предстоящем знакомстве, ему пришлось поучаствовать в горячих, хотя и добродушных дебатах на тему наилучшего способа замены штифта клапанного механизма.

«Может быть, это и покажется странным, – написал BamBam, – но мой совет такой: не разговаривать с ними как с детьми. Никакого снисходительного разжевывания. Дети такую чушь чувствуют за милю. Задавай побольше вопросов и вообще обращайся с ними как со взрослыми».

То есть с подозрительностью и недоверием, подумал Эндрю, но ответил коротко и просто: «Спасибо, друг!» – а потом еще два часа переживал из-за того, что воспользовался словом «друг».

В результате получилось так, что старшая дочка, Мэйзи, просто не обращала ни на кого внимания на всем протяжении поездки и лишь изредка отрывалась от книги, чтобы спросить, где они едут и что означает то или иное слово. Зато ее младшая сестра, Сьюзи, всю дорогу проболтала, проигрывая бесконечные сценарии на тему «Что бы ты предпочел», так что в действительности ситуация сложилась даже легче, чем представлял себе Эндрю. Глаза у девочки блестели, отчего казалось, что она вот-вот рассмеется, и Эндрю приходилось делать над собой усилие, чтобы придавать ее вопросам должную серьезность. Последняя головоломка прозвучала так:

– А ты предпочел бы быть лошадью, умеющей путешествовать во времени, или говорящим дерьмом?

– А мне можно задавать уточняющие вопросы? – спросил Эндрю. – Как раз этим мы с Пегги – я имею в виду твою маму – обычно и занимаемся.

Сьюзи задумчиво зевнула.

– Да, можно, – сказала она, довольная, должно быть, тем, что игра идет честно.

– Ладно. – Эндрю вдруг заметил, что Пегги и Сьюзи смотрят на него пристально и стараются сохранять серьезный вид. – Лошадь может говорить?

– Нет. – Сьюзи покачала головой. – Это же лошадь.

– Правильно, – согласился Эндрю, – но ведь дерьмо говорить может.

– И что?

Ответа на этот вопрос у Эндрю не было.

– Проблема здесь в том, – объяснила Пегги, – что ты пытаешься приложить к вопросу логику, а логика здесь никак тебе не поможет.

Сьюзи, приняв умный вид, кивнула, а сидящая рядом с ней Мэйзи тяжело вздохнула, показывая, как раздражает и отвлекает ее постоянная болтовня.

– Ладно, – сказал, понизив голос, Эндрю, – я выбираю лошадь.

– Ну, это же и так ясно, – подвела итог Сьюзи, удивленная тем, что ему понадобилось столько времени. Открыв пакетик с лимонными конфетами, она после недолгой паузы предложила его Эндрю.

Поезд втягивался в Ньюкасл. В солнечных лучах сверкал Тайн-Бридж. Пегги достала из сумочки фотографию Алана и «Б».

– Как думаете, девочки, мы найдем эту красавицу?

Мэйзи и Сьюзи одновременно пожали плечами.

– Вот и я того же мнения, – сказал Эндрю.

Пегги несильно пнула его ногой по голени.

– Ты на чьей стороне?

Сестра Пэгги, Имоджен, была, по ее собственному признанию, «любительницей пообниматься», так что Эндрю ничего не оставалось, как только покориться ее крепким медвежьим объятьям. Домой к себе она повезла их на машине, где все, казалось, держалось на честном слове и клейкой ленте. Сидевший сзади, с девочками, Эндрю чувствовал себя неуклюжим старшим братом.

Имоджен, должно быть, провела в трудах все утро, поскольку в кухне едва хватало места для пирогов, печенья и пудингов, описать многие из которых Эндрю затруднился бы по причине недостатка критической лексики.

– Вижу, ты теперь все деревенские праздники обслуживаешь, – заметила Пегги.

– А, перестань, вам всем не помешает жирку набрать, – отозвалась Имоджен.

Эндрю порадовался уже тому, что если объятия входили здесь в обязательную программу для всех, то тычки в живот ограничивались, похоже, семейным кругом.

Позже, вечером, когда дети уже отправились спать, Имоджен, Пегги и Эндрю устроились в гостиной перед телевизором, на экране которого разворачивалась романтическая комедия. К счастью, потенциально опасную тему с обменом телесными жидкостями прервала Имоджен, спросившая сестру насчет Алана и уточек.

– Слава богу, ты никогда ничего подобного не видела, – сказала Пегги.

– Вы делаете благородное дело. – Имоджен с трудом подавила зевок. – Я к тому, что вы оба психически…

Пегги снова принялась излагать суть дела. Она сидела, подобрав под себя ноги, в сползшем с плеча джемпере, и Эндрю, глядя на нее, чувствовал тупую, тянущую боль в животе. Потом он повернулся и увидел, что Имоджен смотрит на него. Точнее, смотрит, как он смотрит на Пегги. Смутившись, Эндрю сосредоточился на телевизоре. К счастью, в комнате было довольно сумрачно, и никто вроде бы не заметил, что у Эндрю покраснели щеки. Имоджен определенно была не из тех, кого можно легко провести, и не успел он об этом подумать, как она перебила Пегги, задавшую вопрос об ирландском акценте главного героя.

– А что об этом думает ваша жена, Эндрю? Как она считает, у вас есть шансы отыскать эту женщину?

– Сказать по правде, она ничего такого об этом не говорила. – Эндрю пожал плечами.

– Интересно.

Эндрю надеялся, что допрос на этом закончился, но Имоджен заговорила снова:

– Но разве ей не было любопытно?

– Имоджен… – подала голос Пэгги.

– Что?

– Вообще-то я не люблю распространяться дома о работе, – сказал Эндрю, полагая, что, строго говоря, не очень-то отступил при этом от правды.

– Вы давно с ней?

Эндрю прилепился взглядом к экрану.

– Да, довольно-таки давно.

– И как? Ладите?

Эндрю почесал в затылке. Никакого настроения продолжать эту тему у него не было.

– Мы познакомились в университете, – с напускным равнодушием ответил он и отпил вина. – Поначалу просто дружили – нам обоим не нравились придурки на нашем курсе или, по крайней мере, те, которые носили береты. – Что-то подталкивало его продолжать. – Она так смотрела на меня поверх очков, что просто руки и ноги отнимались. И я никогда раньше не встречал человека, с которым мне было бы так легко разговаривать. А однажды на вечеринке она взяла меня за руку и увела от всего этого шума, от людей. Вот так оно и случилось. – Эндрю опустил голову и посмотрел на свою руку. Странно. Он практически ощутил, как невидимые пальцы решительно и твердо сжали его ладонь, как его потащили к выходу из комнаты.

– Как мило, – вздохнула Имоджен и уже другим, с ехидцей, тоном добавила: – И ее не даже не тронуло, что всем этим вы занимаетесь вместе с Пегги?

– Перестань! – сердито бросила Пегги. – И не будь такой чертовски грубой. Ты с человеком только что познакомилась.

– Нет, нет, все в порядке, – сказал Эндрю, прекрасно понимая, что так разговор не заканчивают. К счастью для него, другое решение представилось само собой. – Вообще-то мне действительно нужно позвонить Диане. Прямо сейчас, если не возражаете. – Левую ногу свело судорогой, и он, поспешив к гостевой спальне, напоминал отступающего с ничейной земли раненого, хромого солдата. Окно в комнате оставили открытым, и теперь там было жутко холодно. Притвориться? Сделать вид, что он действительно звонит? Устроить представление на случай, если кто-то слушает? Даже стараться особенно не потребуется – рассказать, как доехали, что было на ужин. Все самое обычное, как в настоящей жизни.

В настоящей жизни. Да его четвертуют за такое. Эндрю упал на кровать. Из ниоткуда вынырнула и прошмыгнула в голову мелодия – «Голубая луна, меня ты видела стоящим одиноко», – а потом, словно бьющаяся о камень волна, налетело все остальное. Он попытался избавиться от сети непрошеного воспоминания, отбросить, освободиться и в какой-то момент вдруг осознал, что лежит на кровати лицом вниз, колотит кулаками по покрывалу и кричит в подушку.

В конце концов буря унялась. Эндрю лежал в наступившей тишине – сжав кулаки, задыхаясь, молясь о том, чтобы его никто не услышал. Он посмотрел на свое отражение – бледный, обессиленный – в зеркале на туалетном столике, и на него накатило вдруг отчаянное желание вернуться в гостиную, посидеть со стаканом вина на диване, посмотреть какую-нибудь чушь по телевизору в компании, половина которой отнеслась к нему с подозрением.

Эндрю так и не понял, почему сделал это, но. проходя по коридору, он вдруг остановился перед приоткрытой дверью гостиной и услышал приглушенные голоса двух сестер.

– Ты действительно думаешь, что его жена ничего не имеет против?

– А почему она должна быть против? Не забывай, она уехала к своим родителям. Понятно, что они с Эндрю не ладят.

– Я другое имею в виду, и ты прекрасно это знаешь.

– Тогда что? – прошипела Пегги.

– Ай, ладно. Неужели ты действительно думаешь, что он тобой не интересуется?

– На этот вопрос я отвечать не стану.

– Ладно, тогда другой: а он тебе интересен?

Пауза.

– На этот я тоже отвечать не стану.

– Тебя и не заставляет никто.

– Пожалуйста, давай сменим…

– Понимаю, со Стивом у вас не очень-то складывается, но это не ответ.

– Ты понятия не имеешь, что у нас со Стивом.

– Конечно, имею, я же твоя сестра. Похоже, Стив снова взялся за свои старые фокусы. И чем скорее ты с ним развяжешься, тем лучше. Все как у папы – постоянные мольбы о прощении, обещания, что это не повторится. Поверить не могу, что ты такая наивная.

– Не надо, ладно? Просто помолчи.

Снова последовала пауза, которую через некоторое время прервала Пегги:

– Послушай, здесь так чудесно. Ты же знаешь, как тебя обожают девочки… – голос ее чуточку дрогнул, – и я тоже. Я просто хочу немного расслабиться, передохнуть, собраться. Если и со Стивом, и на работе и дальше все будет идти так, как идет, то придется разбираться, а для этого нужны крепкие нервы и ясная голова.

Опять пауза.

– Ну, извини, милая, – сказала Имоджен. – Просто я за тебя беспокоюсь.

– Знаю, знаю, – ответила Пегги приглушенным голосом, из чего Эндрю сделал вывод, что она снова попала в объятья сестры.

– Пэг?

– Да?

– Передай-ка нам печеньки.

– Нет, это ты передай нам печеньки. Они и от меня, и от тебя равно удалены.

– Фиг тебе, – отозвалась Имоджен, и Пегги шмыгнула носом.

Эндрю отошел на несколько шагов – успокоить топающее в груди сердце и добавить своему появлению естественности.

– Привет, привет.

Пегги сидела на диване, там, где раньше сидел он, возле заряжающегося телефона, и теперь Эндрю представлялся выбор: сесть рядом с ней или около Имоджен. Эндрю остановился в нерешительности, и Пегги улыбнулась. В свете телевизора ее глаза влажно блеснули.

– Все в порядке? – спросил Эндрю.

– А? Да. – Имоджен похлопала ладонью по дивану. – Давай, приземляй задницу.

Проблема выбора решилась без его участия, чему Эндрю был только рад, пусть даже Имоджен и не позволила ему побыть ближе к Пегги.

– Ну, давайте закончим с этими хрустяшками, – сказала Имоджен, распределяя оставшееся печенье.

– Дозвонился? Все в порядке? – спросила Пегги.

– Что? А, да. Спасибо.

– Вот и ладненько, а то ведь у нас с той стороны дома прием не очень хороший, – заметила Имоджен.

– Должно быть, мне повезло, – пожал плечами Эндрю.

И вот тут на каминной полке зазвонил лежавший там все время телефон.

Глава 18

– Ну да, у меня два телефона. Один рабочий, куплен сто лет назад. Я даже не уверен, знает ли о нем Кэмерон, так что лучше помолчите!

Снова и снова Эндрю прокручивал в уме это придуманное объяснение. Ни Пегги, ни Имоджен, похоже, не понимали, что он там бормочет, а он повторял одно и то же опять и опять, глубже и глубже роя себе яму. К счастью, они просто смотрели на него непонимающе, как два уставших таможенника, не способных оценить отчаянные попытки приехавшего иностранца объяснить им их судьбу, а разворачивающаяся на экране телевизора кульминация романтической комедии позволила сдвинуть разговор с мертвой точки.

Эндрю полагал, что на следующее утро они отправятся в «Бартер букс», но у Пегги и Имоджен были другие планы. За два дня они совершили пароходную экскурсию на Фарн-Айлендс, где Эндрю обгадила пролетавшая птичка (к радости Сьюзи), прогулялись по побережью с остановками на чай с пирогами (к полному восторгу Имоджен) и последующим ужином дома у Имоджен, где Пегги уснула на плече у Эндрю (к совершенному удовольствию последнего).

Оставшись один в гостевой комнате, он снова и снова вспоминал подслушанный разговор.

«…А он тебе интересен?»

«На этот я тоже отвечать не стану».

«Он тебе интересен». Могло ли это означать что-либо другое, кроме романтического интереса? Может быть, имеется в виду интерес, скажем, с чисто антропологической точки зрения, и в журнале наблюдений, который ведет Пегги, появится следующая запись: «Занятный образец, имеет обыкновение выставлять себя полным глупцом». Так или иначе, отвечать на этот вопрос Пегги отказалась, и Эндрю просмотрел достаточно много эпизодов «Ночных новостей», чтобы сделать вывод: она не хочет говорить правду. Жаль только, что Имоджен так легко ее отпустила, не стала загонять в угол.

На следующее утро они наконец-то отправились в «Бартер букс». Отчего-то у Эндрю возникло ощущение, что Пегги откладывает визит не из-за потери интереса, а из опасения, что вся их попытка закончится неудачей.

Девочки остались с Имоджен, обещавшей научить их делать кекс таким шоколадным, что даже сам Брюс Богтроттер, отведав его, улетит в диабетическую кому. Машину Пегги позаимствовала у сестры. Имоджен подробно описала все многочисленные проблемы ее «Астры» и способы их решения, включавшие в том числе такие приемы, как пинки, удары кулаком, богохульства и брань.

– Тварь, – проворчала Пегги, безжалостно дергая взад-вперед рычаг коробки передач и одновременно рассказывая забавный случай со своим первым бойфрендом, у которого постоянно слезились глаза.

Очередной дорожный знак проинформировал, что до Алника осталось пятнадцать миль.

– Что-то мне немножко не по себе, – сказал Эндрю. – А ты как?

– Даже не знаю. Пожалуй. Вроде того, – ответила Пегги, сворачивая на дорогу с двусторонним движением и поглядывая в зеркало заднего вида.

Чем больше миль прожевывала «Астра», тем муторнее становилось на душе у Эндрю. Их приключение подходило к концу. Скорее всего, они вернутся домой уставшие и разочарованные, и Алана в последний путь проводят лишь они и безразличный к его судьбе викарий. А потом – снова трудовые будни.

Они миновали еще один указатель на Алник – пять миль. Эту информацию сопровождало написанное красной краской злобное, но безыскусное проклятие – «дерьмо».

Эндрю вспомнил одну из редких школьных экскурсий в оксфордский Музей Эшмола[14]: обожженное до красноты вечернее небо, телеграфные провода, растянувшиеся на его фоне пустой музыкальной партитурой, и вдалеке брошенные на забор белые буквы: «ПОЧЕМУ Я ДЕЛАЮ ЭТО КАЖДЫЙ ДЕНЬ?» Смысл послания, адресованного пассажирам пригородных электричек, он тогда не понял, но оно сохранилось в памяти, и подсознание как будто говорило: «Сейчас оно ничего для тебя не значит, потому что ты слишком юн, и больше всего тебя беспокоит, не выберет ли Джастин Стэнмор тебя на роль жертвы, но пройдет лет тридцать, и ты все поймешь».

Эндрю подался вперед.

Может, взять и рассказать все Пэгги? Здесь и сейчас. В душном салоне «Астры», на шоссе с двусторонним движением.

Эндрю заерзал – перспектива и бодрила, и пугала. Все можно выложить начистоту. Рассказать о чувствах к Пегги и раскрыть большую ложь. Пегги возненавидит его и, может быть, никогда больше не заговорит с ним, но зато с этим будет покончено. С этой бесконечной мукой, за которую он продолжает цепляться и которая уже не дает никакого утешения. Понимание этого пришло к нему, как радиосигнал, пробившийся через завесу статических помех: ложь способна существовать только в оппозиции к правде, и только правда способна освободить от боли.

– Что ты все ерзаешь? – спросила Пегги. – Была у меня старая кукла, вечно волочившая задницу по полу.

– Извини. Просто…

– Что?

– Ничего.

Эндрю забыл про Пегги почти сразу же, как только они вошли в книжный магазин, его взгляд устремился вверх, к тому, что происходило в пяти футах над головой. Прекрасный темно-зеленый локомотив – «Экьюкрафт викториен Эн-Эй класс», если только Эндрю не ошибался, – легко и плавно скользил по расположенным над книжными стеллажами рельсам. Через проходы висели бумажные мостики с поэтическими цитатами. Ближайшая читалась так:

  Сияли зори людям – и до нас! Текли дугою звезды – и до нас!  

Поезд снова проскользнул мимо, едва заметно всколыхнув за собой воздух.

– Я на небесах, – прошептал Эндрю. Если что-то и могло вернуть в норму пульс после едва не случившегося в машине, то только вот это. Потом он почувствовал, что кто-то стоит рядом, и, повернув голову, увидел высокого мужчину в сером кардигане, который, держа руки за спиной, тоже смотрел на поезд. Мужчины кивнули друг другу.

– Вам нравится то, что вы видите? – спросил незнакомец.

Эту фразу Эндрю слышал только в фильмах, где ею пользовались хозяйки борделей, но сейчас, несмотря на явное несоответствие привычному контексту, она прозвучала вполне уместно, потому что ему действительно нравилось то, что он видел.

– Глаз не оторвать, – сказал он. – Завораживающее зрелище.

Незнакомец кивнул и на мгновение закрыл глаза, как будто говоря: «Добро пожаловать, старина».

Эндрю глубоко вдохнул и, уже чувствуя себя полностью в своей тарелке, медленно повернулся на месте и прошелся взглядом по всему помещению. Он определенно был не из тех, кто пользуется словом «атмосфера», но если бы принадлежал к их числу, то атмосфера «Бартер букс» опьянила бы его. Такое спокойствие царило здесь, такая безмятежность. Люди просматривали стоящие на полках книги как нечто заслуживающее уважения и почитания, переговаривались вполголоса. Беря в руки том, посетитель делал это с величайшей осторожностью, как археолог, поднимающий из земли старинную керамику.

Эндрю читал, что одним из прославивших магазин моментов был тот факт, что именно здесь обнаружили оригинальный постер «Сохраняйте спокойствие и продолжайте в том же духе»[15]. И хотя с тех пор он разошелся в тысячах разнообразных и действующих на нервы вариаций – у Мередит в офисе стояла кружка с призывом «Сохраняйте спокойствие и занимайтесь йогой», возможно, самым прозаическим предложением, когда-либо запечатленным на керамике, – здесь этот плакат воспринимался как идеальная эмблема.

Вот только пришли они сюда не за атмосферой. Поискав глазами Пегги, Эндрю обнаружил ее сидящей в неприлично уютном на вид кресле с довольной улыбкой на лице, со сцепленными за головой руками.

– Ох, – простонала Пегги. – Наверно, пора заняться делом, а?

– Наверно, пора, – согласился Эндрю.

Пегги посмотрела решительно на него и протянула руки.

В первое мгновение он уставился на них недоуменно, потом сообразил, что к чему, и помог ей подняться. Они стояли рядом, касаясь друг друга плечами, лицом к вытянувшейся к кассе вежливой очереди.

– Так… – Эндрю потер руками, демонстрируя предприимчивость. – Значит, подойдем туда и спросим, не работает ли здесь Б?

– Да, если только у тебя нет идеи получше.

Он покачал головой.

– Поговоришь ты?

– Нет. Ты?

Пегги поджала губы.

– Камень – ножницы – бумага?

Эндрю повернулся к ней.

– Почему бы и нет?

– Раз… два… три!

Камень. Камень.

– Раз… два… три!

Бумага. Бумага.

Третья попытка. Эндрю подумал о ножницах, но в последний момент переметнулся на камень. Пегги выбрала бумагу и сжала его руку своей ладонью.

– Бумага накрывает камень.

Так они и стояли, касаясь друг друга руками. В какой-то момент показалось, что голоса замерли, шум стих, все глаза обратились к ним, и даже книги на полках затаили дыхание. Потом Пегги уронила руку.

– Боже, – прошептала она. – Смотри.

И Эндрю увидел у кассы женщину – с чашкой чая в руке и очками на цепочке. Глаза у нее были зеленые, а вьющиеся волосы – седые. Пегги схватила Эндрю за руку и потащила к кафе в холле.

– Это ведь она, да?

Эндрю пожал плечами – ему не хотелось подогревать надежды Пегги.

– Возможно.

Пегги снова потянула его за руку, чтобы он не мешал пройти пожилой паре с подносами, заставленными чашками с чаем и нагруженными булочками. Усевшись за стол, мужчина дрожащей рукой намазал булочку маслом. Женщина искоса посмотрела на него.

– Что? – спросил мужчина.

– Сначала масло, потом джем? Ну ты и тупица.

– Так и положено.

– Чепуха. Мы каждый раз из-за этого спорим. Должно быть наоборот.

– Ерунда.

– А вот и не ерунда!

– Ерунда.

Пегги закатила глаза и мягко подтолкнула Эндрю вперед.

– Идем. И так уже кучу времени потеряли.

Они направились к прилавку. Эндрю чувствовал, как с каждым шагом сердце бьется все быстрее и быстрее. И только когда они добрались до женщины и она взглянула на них, оторвавшись от кроссворда, Эндрю заметил, что Пегги держит его за руку. Женщина отложила ручку и негромким, слегка хрипловатым голосом курильщицы спросила, чем может им помочь.

– Возможно, мой вопрос покажется вам немного странным, – сказала Пегги.

– Не беспокойся, дорогая. Мне здесь задавали очень странные вопросы, ты уж поверь. Один бельгиец несколько месяцев назад спросил, продаем ли мы книги о скотоложестве. Так что вперед.

Пегги и Эндрю слегка неестественно рассмеялись.

– Мы лишь хотели узнать, не начинается ли ваше имя на букву Б, – сказала Пегги.

Женщина недоуменно улыбнулась.

– Вопрос с подвохом?

Эндрю почувствовал, как Пегги крепче сжала его руку.

– Нет.

– В таком случае – да. Меня зовут Берилл. Я продала вам какую-то сомнительную книгу или что?

– Ничего подобного. – Пегги бросила взгляд на Эндрю.

Наступила его очередь. Он вынул из кармана фотографию и протянул ее женщине. Она взяла фотографию, посмотрела, и в ее глазах мелькнуло что-то похожее на узнавание.

– Чтоб мне провалиться. – Берилл перевела взгляд с одного из них на другого. – Думаю, чашечка кофе не помешает.

Глава 19

На известие о смерти Алана Берилл отозвалась коротким горестным выдохом, словно воздушный шарик с именин недельной давности, наконец признавший поражение.

Эндрю всегда сообщал новости родственникам по телефону и никогда при личной встрече. Наблюдение за непосредственной ответной реакцией Берилл оказалось весьма неприятным опытом. Она задавала ожидаемые вопросы – как Алан умер, кто его нашел, где и когда должны состояться похороны, – но у Эндрю возникло ощущение, что она чего-то недоговаривает. А потом, конечно, прозвучало кое-что еще…

– Утки?

– Их тысячи, – ответил Эндрю, разливая чай по чашкам. Он чуть не ляпнул «клянусь мамочкой», но вовремя сдержался.

Пегги показала Берилл фотографию с надписью про уток на обороте.

– Мы решили, что это имеет какое-то отношение к делу.

Берилл улыбнулась, но глаза ее увлажнились, и она достала из рукава платочек, чтобы промокнуть их.

– Я помню тот день. Погода стояла ужасная. По пути к нашей обычной скамейке мы увидели припаркованный у обочины дороги фургон с мороженым. Парень внутри выглядел таким подавленным, что мы подошли и купили себе по порции «99», просто чтобы приободрить беднягу. Мороженое мы съели еще до сэндвичей – как какие-нибудь декаденты!

Взяв чашку обеими руками, она поднесла ее к лицу, и стекла очков у нее моментально запотели.

– Вы помните, как делали снимок? – спросила Пегги.

– О да, – ответила Берилл, протирая очки платком. – Мы хотели сфотографироваться в магазине, потому что впервые встретились именно там. Знаете, Алану понадобилось прийти раз десять, чтобы набраться храбрости и заговорить со мной. Никогда не видела, чтобы человек тратил столько времени, притворяясь, что рассматривает книги по сельскохозяйственной технике Йоркшира восемнадцатого века. Поначалу мне казалось, что он на самом деле любит сельское хозяйство, или Йоркшир, или и то и другое, но потом я поняла, что он стоит там только потому, что оттуда удобнее всего исподтишка наблюдать за мной. А однажды я заметила, что он держит книгу о сеялках вверх ногами. Как раз в тот день он наконец подошел и поздоровался со мной.

– И у вас сразу завязался роман? – спросила Пегги.

– О нет, далеко не сразу, – ответила Берилл. – Время было неподходящее. Я только что развелась с мужем, а это не самое приятное из приключений. Сейчас, оглядываясь назад, я не понимаю, почему вбила себе в голову, что нужно выждать. Просто мне казалось, что следует взять паузу, пока пыль слегка уляжется. Алан говорил, что понимает – мне нужно время, но это не помешало ему приходить следующие шесть недель, прикидываться, что его все так же интересует фермерство, и подкрадываться, чтобы перемолвиться со мной, как только появлялась свободная минутка.

– Шесть недель? – выговорила Пегги.

– День в день, – подтвердила Берилл. – Даже когда я пять дней отсутствовала из-за ангины, он все равно являлся, хотя мой босс предупредил его, что меня не будет всю неделю. В конце концов у нас состоялось первое свидание. Чай и булочки с глазурью в этом самом кафе.

Разговору помешала одна из работниц заведения, принявшаяся шумно собирать посуду с соседнего столика. Они с Берилл обменялись леденящими улыбками.

– Эта хуже всех, – сообщила Берилл, когда женщина оказалась за пределами слышимости, но в объяснения вдаваться не стала.

– И после этого вы с Аланом зажили вместе? – закинула удочку Пегги.

– Да, мы действительно стали неразлучны, – подтвердила Берилл. – Алан работает – о, теперь мне, наверное, нужно говорить работал – плотником. Мастерская находилась у него дома, чуть дальше по дороге, возле небольшого кладбища. Я переехала к нему сразу после Рождества. Ему было шестьдесят, но он выглядел гораздо моложе. И ноги у него были здоровые, крепкие, как бревна.

Эндрю с Пегги переглянулись. Берилл поняла невысказанную мысль.

– Полагаю, вас интересует, почему мы расстались?

– Прошу вас, не нужно считать, что вы обязаны нам все рассказывать, – предупредил Эндрю.

– Нет-нет, нормально.

Берилл собралась с духом, еще раз протерла очки.

– Все дело в моих отношениях с бывшим мужем. Мы поженились, когда нам было по двадцати одному году. Совсем еще дети, если подумать. И думаю, едва войдя в дом вечером после свадьбы и обменявшись целомудренными поцелуями в щечку, мы оба поняли, что не любим друг друга по-настоящему. Мы терпели друг друга годами, но в конце концов я не выдержала и решила покончить с этим. И вот тогда, не сходя с места, я дала себе обещание – она выразительно пристукнула по столу костяшками пальцев, – что если мне суждено встретить кого-то еще, с кем можно разделить жизнь, то я сделаю это только по любви и ни по какой другой причине. Я больше не собиралась выходить замуж только потому, что так принято, или просто из дружеских чувств. Я решила, что при первых признаках того, что наши чувства проходят и мы разлюбили друг друга, я сразу уйду.

– И так случилось с Аланом? – спросила Пегги.

Сделав еще глоток чая, Берилл аккуратно поставила чашку на блюдце.

– Поначалу мы очень любили друг друга, – сказала она и озорно посмотрела на Эндрю. – Здесь вам, быть может, захочется заткнуть уши, но первые несколько лет мы с ним почти не вылезали из постели. Такое бывает у тех, кто зарабатывает на жизнь своими руками. Очень умелыми руками, понимаете? Во всяком случае, даже без учета этой стороны отношений мы были очень счастливы. Даже несмотря на то, что его семья давным-давно махнула на него рукой, а моя так и не одобрила развода. Это не имело для нас значения. Мы чувствовали себя так, словно вдвоем – он и я – противостоим целому миру, понимаете? А потом, немного позже, Алан вдруг начал меняться. Сначала это не бросалось в глаза. Он говорил, что слишком устает на работе, временами ходил небритый или днями не снимал пижаму. Иногда я заставала его… – Она поперхнулась и принялась откашливаться.

Перегнувшись через столик, Пегги положила ладонь на руку Берилл.

– Все в порядке, – сказала она. – Не нужно… – Но Берилл покачала головой и похлопала Пегги по руке, показывая, что она в норме и может продолжать.

– Иногда я заставала его в гостиной. Скрестив ноги, он сидел на полу, спиной к дивану, и просто смотрел в сад через французские окна. Не читал. Не слушал радио. Просто сидел на полу.

Эндрю подумал о своей матери, сидящей в темноте комнаты. Инертной. Безвольной. Прячущейся от мира.

– Старый гордец, – продолжала Берилл. – Так и не признался мне, что с чем-то борется. А я не сумела найти нужных слов или подходящего случая, чтобы расспросить его обо всем этом. Потом у него разболелась спина. Психосоматическое это было или нет, но ему пришлось спать в другой комнате, потому что иначе он беспокоил бы меня, поднимаясь. По крайней мере, так он говорил. Как-то вечером мы пили чай, смотрели какую-то ерунду по телевизору, и ни с того ни с сего он повернулся ко мне и говорит: «Помнишь, ты сказала мне сразу после нашего знакомства о том, как поступила бы, если бы перестала любить человека, с которым живешь?» «Да», – ответила я. «Ты до сих пор так думаешь?» – спросил он. «Да, до сих пор». И я действительно так думала. Мне, конечно, нужно было сказать что-то ободряющее, просто я полагала, он знает, что я люблю его не меньше, чем всегда. Я спросила, в порядке ли он, но он просто поцеловал меня в макушку и пошел мыть посуду. Я обеспокоилась, но решила, что у него просто выдался трудный день. На следующее утро я, как обычно, ушла на работу, а когда вернулась домой, его не было. Осталась записка. До сих пор помню, как держала этот клочок бумаги и руки у меня тряслись как у сумасшедшей. Он написал, что знает: я больше его не люблю. Что не хочет мучить меня. Он просто исчез. Не оставил ни адреса, ни телефонного номера. Ничего. Конечно, я пыталась найти его. Но у него не было родных, с которыми можно было бы связаться, или друзей, о которых я бы знала. Я всерьез подумывала обратиться к этому… как его… частному сыщику, но меня преследовала мысль, что, может быть, он солгал и просто сбежал с какой-нибудь дурехой. Хотя, увидев это, – она взяла фотографию, – и услышав про уток… Ну, что сказать… – Берилл всхлипнула и прижала снимок к груди. – Наверное, мне следовало быть понастойчивей.

Удостоверившись, что Берилл в порядке, и пообещав вскоре связаться с ней, Эндрю с Пегги вышли из заведения, как двое зрителей из кинотеатра – щурясь от солнечного света, мысленно погрузившись в только что услышанную историю.

Остановившись на парковке, они проверили свои телефоны. На самом деле Эндрю просто пролистывал вверх-вниз полученные сообщения: предложения от поставщиков пиццы, у которых он никогда ее не заказывал, спам от разного рода мошенников, ерунду по работе. Овладевшая им после рассказа Берилл безысходная печаль не отпускала.

Пегги смотрела куда-то вдаль. Упавшая на щеку ресничка напоминала тончайшую трещинку на фарфоре. Где-то поблизости тишину прорезал автомобильный гудок; Эндрю наклонился и взял Пегги за руку. Она с удивлением взглянула на него.

– Давай прогуляемся, – предложил он.

Они вышли с парковки и, держась за руки, направились к центру города. Эндрю не планировал идти туда, но сейчас это воспринималось естественно, словно их влекла некая невидимая сила. Они шагали по главной улице, лавируя между родителями с колясками и группами туристов, которые то останавливались, словно у них сели батарейки, то двигались дальше, к замку Алник с его красно-желтыми, туго натянутыми ветром флагами Нортумберленда. Не обмолвившись ни словом, собирая на туфли свежескошенную траву, Эндрю и Пегги обогнули замок по прилегающим полям и прошли дальше вниз, мимо детей, перебрасывающихся потрепанным теннисным мячом, и пенсионеров, отдыхающих за столиками для пикников и наблюдающих за хмурыми, наползающими на солнце облаками. Спустившись по натоптанной тропинке, они достигли наконец реки и прямо у кромки воды обнаружили уединенную, поросшую мхом скамейку. Они слушали журчание реки и смотрели, как, стараясь устоять, борется с течением камыш. Пегги сидела выпрямившись, положив ногу на ногу и накрыв колено ладонями. В отличие от стремительной реки оба почти не шевелились – как фигурки, которые Эндрю расставлял вдоль железнодорожного полотна на полу гостиной. Но даже в этом спокойствии присутствовало движение. Каждые несколько секунд нога у Пегги едва заметно вздрагивала, как метроном. Эндрю знал, что причина не напряжение или нервы, а биение сердца. И в какой-то момент его осенило: пока в человеке живет это биение, сохраняется и возможность любить. Сердце стучало быстрей и быстрей, словно энергия реки гнала кровь по жилам, понуждая к действию. Рядом пошевелилась Пегги.

– Итак, – произнесла она с едва заметной дрожью в голосе. – Блиц-опрос. Какие предпочитаешь булочки – с джемом или с кремом?

Эндрю обдумал ее слова.

– Не уверен, что это действительно имеет значение. – В сравнении с великим замыслом бытия. Он наклонился, взял лицо Пегги в свои ладони и поцеловал.

Он был готов поклясться, что в этот миг откуда-то донеслось кряканье уток.

Глава 20

Честно говоря, если внимательно рассмотреть и изучить все факты, а потом сделать выводы, то Эндрю до определенной степени был пьян. В гостиной у Имоджен он вместе с хихикающей Сьюзи исполнил головокружительный танец, хрипло подпевая «Счастливому разговору» Эллы. К тому моменту он и Сьюзи стали лучшими друзьями.

Эндрю все еще с трудом верилось в то, что произошло днем, несколькими часами ранее. Миг, когда он взял Пегги за руку и повел, сам не зная куда, воспринимался как некий внетелесный опыт. Воспоминания казались отчетливыми и размытыми одновременно. Они долго сидели на скамейке, легко касаясь друг друга лбами и закрыв глаза, пока Пегги не нарушила молчание:

– Ну вот. Даже не верится, что я это предвидела.

Пока возвращались к машине, Эндрю чувствовал себя так, словно его накачали наркотиками. Всю дорогу до дома он пытался согнать с лица дурацкую ухмылку. Смотрел на мелькающие мимо поля, порой успевал увидеть мерцающую на солнце гладь моря. Солнечный августовский денек в Англии. Совершенство.

– Насыщенный получился день, – сказала Пегги, когда они подъехали к дому Имоджен. – Будто на прогулку ходили и нашли на земле гнездо какой-то диковинной птицы.

– Ох, не знаю. Как по мне, так обычная рутина, только и всего, – отозвался Эндрю. Он наклонился поцеловать ее, но Пегги, засмеявшись, мягко отстранилась.

– Прекрати! Вдруг кто-нибудь увидит? И, прежде чем ты что-то скажешь, напомню, что там нас заметил бы какой-нибудь пенсионер со скамеечки, а не… – «Имоджен и дети», – хотела она сказать. Чары, возможно, и не полностью развеялись, но значительно ослабли. Эндрю уже хотел выбраться из машины, но Пегги, с преувеличенной опаской оглядевшись, быстро чмокнула его в щеку, после чего, смотрясь в зеркальце, наскоро поправила макияж. Эндрю хватило лишь на то, чтобы в стиле Моркама и Уайза[16] не запрыгать от счастья по дорожке.

Пришлось удовольствоваться танцем в гостиной под песню Эллы. Мейзи, которая раньше просто игнорировала их, предпочитая свой роман, дождалась конца песни и спросила, кто эта певица. Эндрю молитвенно сложил руки.

– Это, мой друг, Элла Фицджеральд. Величайшая певица всех времен.

Мейзи едва заметно одобрительно кивнула.

– Мне нравится, – сообщила она тоном человека, спокойно и взвешенно разрешившего яростную дискуссию, и вернулась к своей книге.

Эндрю уже собирался найти новую мелодию – у него было настроение послушать «Чертовски жарко» – и, что важнее, достать еще бутылку светлого из холодильника для напитков в гараже Имоджен, когда в дверях гостиной появилась Пегги и попросила девочек помочь накрыть на стол.

Добыв свежую бутылку пива, Эндрю завалился на диван, позволив себе минутную паузу, чтобы все обдумать. Он чувствовал, как омывает его музыка, слушал доносившиеся из прихожей оживленные голоса и вдыхал плывущие из кухни ароматные запахи стряпни. Пьянило все. А не часть ли это некоего тайного правительственного плана, предусматривающего, что каждый имеет законное право по крайней мере раз в году поваляться вечером на подушках, предвкушая равиоли и красное вино, слушая болтовню в соседней комнате и даже допуская, что она для кого-то что-то значит. Только теперь Эндрю ясно понял, до какой степени заблуждался, когда думал, что созданная им фантазия может быть чем-то иным, кроме слабого подобия реальной жизни.

Прослушав «Чертовски жарко», он направился на кухню и спросил, может ли что-нибудь сделать.

– Помоги девочкам, – откликнулась Пегги.

Эндрю козырнул, но Пегги отвернулась и не видела этого. Они с Имоджен резали, шелушили и месили, стоя плечом к плечу, но движения их были столь точны, выверенны и синхронизированны, что сестры изловчались не мешать друг дружке. Эндрю, осоловев от пива, своими попытками помочь быстро вызвал нарастающее раздражение. Чем дальше, тем больше он укреплялся в подозрении, что в чужой кухне каждая нужная вещь находится не там, где ей положено находиться, а в совершенно неожиданном месте. Когда он с полной уверенностью открывал ящик для столовых приборов, там оказывались только гарантийные документы на тостер, а в посудном шкафу, который должен служить хранилищем для бокалов, обнаруживались новенькая чашка для яиц в форме поросенка с углублением в спинке и несколько свечек от именинного торта.

– Эндрю, Эндрю, – говорила Имоджен, пряча раздражение в голосе, пока он безуспешно пытался открыть дверцу, которая не открывалась, – бокалы – наверху слева, ножи и вилки – здесь, кувшин для воды – вон там, соль и перец – перед тобой. – Она указывала на каждую названную вещь, как футбольный тренер у кромки поля, подсказывающий защитникам, кого прикрыть, и Эндрю обозвал ее Бригадиром, словом, о существовании которого в своем лексиконе не подозревал прежде, но заставившим ее на время унять свой пыл.

Усевшись за накрытый стол с очередной бутылкой пива и порцией «Принглз», которые принесла Сьюзи (два чипса она вставила себе в рот, и они торчали наподобие утиного клюва), Эндрю позволил себе погрузиться в атмосферу застолья. Кухня, как и весь дом, содержалась в чистоте и порядке, но отличалась множеством характерных деталей: букет цветов в причудливой вазе на подоконнике, эстамп на стене с изображением женщины, занимающейся готовкой и отпивающей из бокала. Подпись гласила: «Я люблю готовить с вином – иногда даже добавляю его в блюда». Окна запотели, и на них проступили отпечатки ладошек и наспех нарисованное сердце.

– До сих пор не знаю, можно ли есть верхушки стручкового перца. И отравить людей не хочется, и расточительной быть не годится. Кончается тем, что бреду к мусорному баку, грызу перец и выбрасываю, что остается.

«Господи, – думал Эндрю, не в силах справиться с икотой, – кажется, я влюбился».

Старая застольная присказка гласит: вино на пиво – это диво; шесть пива на полубутылки вина – и голова идет кругом, а история у вас на языке важнее всех тех, что приготовили другие.

– Да, да, да, – мямлил Эндрю, – да.

– Ты был на кухне? – тормошила его Имоджен.

– Да, Имоджен, мы были! Но потом мы подумали, что нужно проверить спальню, потому что там они обычно оставляют деньги, если они у них есть – наличные, понимаешь, спрятанные в носки или в пакеты «Теско» и засунутые под матрас. Поэтому так или иначе, но мы пошли туда. Правда, Пегги?

– Гм.

– И у нас к тому времени сложилось впечатление, что человек этот был довольно спокойный, нормальный…

– Эндрю, я не уверена, что ты в порядке… Здесь дети…

– О-о-о, все будет хорошо!

Пегги взяла его руку под столом и крепко сжала. Но только значительно позже Эндрю понял, что это не знак нежности, а попытка заставить его замолчать.

– Значит, спальня была пустая, если не считать телика, и я случайно включил его, и вот тебе на…

– Эндрю, давай поговорим о чем-нибудь другом, а?

– … оказывается, он смотрел грязный фильм под названием «Гавань – курс на север».

Последние слова Пегги удалось заглушить, повысив голос, так что эффект был смазан.

– Давайте, девочки, сыграем в карты или во что-нибудь еще, – предложила Имоджен. – Мейзи, помоги научить Сьюзи.

Пока Мейзи ходила за картами, Эндрю – как это свойственно пьяным – неожиданно решил, что ему жизненно необходимо доказать свою полезность и сделать это надо настолько убедительно, чтобы заслужить похвалу.

– Я пойду и помою посуду, – категорически заявил он тоном добровольца, направляющегося в горящий дом, чтобы спасти детей. Некоторое время спустя, когда он пытался натянуть резиновые перчатки у раковины, к нему подошла Пегги.

– Эй, это уже лишнее, – негромко и с улыбкой сказала она, но прозвучавшая в ее голосе твердость несколько отрезвила Эндрю.

– Извини. Немного увлекся. Просто… понимаешь, я чувствую себя таким счастливым.

Пегги хотела что-то сказать, но промолчала и вместо этого сжала его плечо.

– Почему бы тебе не пойти и не отдохнуть немного в гостиной? Ты гость и не должен мыть посуду.

Эндрю хотел было возразить, но Пегги стояла так близко, ее ладонь лежала на его руке, и ему вдруг очень захотелось сделать именно то, о чем она просит.

Девочки с Имоджен на время оставили карты, чтобы поиграть в «меси блинчик, меси блинчик, пекарь», их руки замелькали, сливаясь в размытое пятно, а когда наконец они сбились с ритма и потеряли координацию, то разразились неудержимым смехом. Уходя, Эндрю услышал обрывок разговора.

– Эта паста, которую мы только что ели, – сказала Мейзи.

– Да, детка? – откликнулась Имоджен.

– Она была аль денте?

– Думаю, она была Джейми Оливер, милая, – ответила Имоджен и рассмеялась над собственной шуткой. «По крайней мере, не я один пьян», – подумал Эндрю и упал на диван, внезапно почувствовав изнеможение. Вся эта эйфория изрядно его утомила, но он все равно хотел, чтобы день продолжался и продолжался. Надо только чуточку передохнуть, на минутку закрыть глаза.

Во сне он очутился в незнакомом доме, одетый в обычный защитный костюм, который жал, как будто с непривычки, вызывая ощущение нехватки воздуха. Эндрю не помнил, что именно должен искать; присутствовало лишь ощущение, что дело касается каких-то документов.

– Пегги, что мы опять ищем? – крикнул он.

Но ее ответ прозвучал невнятно, и, хотя Эндрю заглянул в каждую комнату, найти коллегу не получилось. Потом он заблудился. Новые помещения появлялись одно за другим, и за порогом каждого открывалось незнакомое место, но Пегги в них не было, и на его призывы никто не отвечал, а защитный костюм начал душить, и сознание как будто меркло. Зазвучала музыка – раздражающе фальшивая, густая, вызывающая вибрации во всем теле. Это была песня Эллы, но голос звучал так, будто проигрывался на замедленной скорости. «Гооолуубааая лууунаа, меняааа ты вииииделаааа стояааащииим одииииноокооо». Эндрю попробовал крикнуть, чтобы эту вещь выключили и поставили что-то другое, что угодно, только не ее, но не смог произнести ни звука. Внезапно он оказался в собственной квартире, и там, в углу, спиной к нему стояла Пегги. Но пока Эндрю приближался к ней, зовя по имени, а музыка играла все громче и громче, он понял, что это вовсе не Пегги, а кто-то с волнистыми каштановыми волосами и с очками в оранжевой оправе в опущенной руке; потом очки выскользнули из пальцев и начали медленно падать на пол…

– Ты в порядке?

Эндрю открыл глаза и обнаружил, что лежит на диване, а Пегги склонилась над ним, и ее ладонь касалась его щеки.

Это не сон?

– Прости… Я не знала, будить ли тебя, но мне показалось, что тебя мучают кошмары, – сказала Пегги.

Веки дрогнули, Эндрю закрыл глаза и едва слышно пробормотал:

– Тебе не нужно извиняться. Никогда… никогда не извиняйся. Ты спасла меня.

Глава 21

– Поверь мне, это поможет.

Трясущейся рукой Эндрю взял у Пегги банку «Айрон-Брю» и сделал осторожный глоток.

– Спасибо, – каркнул он.

– Ничто так не излечивает похмелье, как четырехчасовая поездка в поезде, пропахшем мочой, – изрекла Пегги.

Сьюзи пихнула Мейзи и знаком показала, чтобы та вынула наушники.

– Мама сказала «мочой», – сообщила она, и Мейзи закатила глаза и снова погрузилась в книгу.

Эндрю знал только одно: больше никакой выпивки. В голове стучало, и всякий раз, когда поезд делал поворот, к горлу подкатывала жуткая тошнота. Но еще страшнее были вырывающиеся из темноты памяти обрывки. Что он говорил? Что делал? В этих обрывках Пегги и Имоджен выглядели раздраженными. Возможно, именно тогда он трижды – поскольку слушатели, как ему казалось, были недостаточно внимательны – с нарастающей требовательностью и повышая голос повторил начало предложения («Я… Говорю вам, я… Я…»). Надо было бы, конечно, добраться до постели, а не засыпать на диване, но тут – черт возьми – ему вспомнилось, что Пегги пришлось практически тащить его туда. К счастью, она не стала мешкать, благодаря чему он не опозорился еще больше. В идеале они должны были наслаждаться впечатлениями от путешествия, переживать дух приключения, но вместо этого Эндрю пришлось полностью сосредоточиться на том, чтобы его не вывернуло наизнанку. Положение усугублялось тем, что за спиной у него сидел маленький мальчик, непрестанно пинавший спинку кресла и задававший отцу вопросы возрастающей степени сложности:

– Пап, а пап!

– Да?

– Почему небо голубое?

– Ну… это из-за атмосферы.

– Что такое атмосфера?

– Это немного воздуха и газа, которые не позволяют солнцу сжечь нас.

– Тогда из чего сделано солнце?

– Я… Гм… Почему бы нам не найти твоего медвежонка, Чарли? Куда подевался медвежонок Билли, а?

«Надеюсь, медвежонок Билли – это одно из названий мощного успокоительного средства», – подумал Эндрю и попробовал погрузиться в беспамятство. Не получилось. Пегги, сложив на коленях руки, наблюдала за ним с бесстрастным выражением лица. Зажмурившись, он принял ужасно неудобную для погружения в сон позу, но почти сразу вздрогнул и очнулся. В конце концов задремать все же удалось, но, когда Эндрю очнулся, рассчитывая, что они уже по меньшей мере к югу от Бирмингема, оказалось, что из-за поломки поезд остановился, не доехав даже до Йорка.

– Мы приносим извинения за задержку, – объявил машинист. – Похоже, у нас технические неполадки. – Забыв, очевидно, что он не выключил громкоговоритель, он позволил пассажирам заглянуть за волшебный занавес, обратившись к кому-то: – Джон? Да, мы в жопе. Придется вышвыривать всех в Йорке, даже если нам найдут там сменный локомотив.

Когда упомянутый локомотив материализовался, Эндрю и Пегги вместе с сотнями других пассажиров вытащили из поезда сумки; все были раздражены и брюзжали, а когда сообщили, что новый локомотив прицепят к составу только через сорок минут, раздались голоса о необходимости составить «письмо в крепких выражениях».

Короткий сон освежил голову, и теперь Эндрю с ужасающей ясностью понял, насколько все испортил. Он как раз прикидывал, не намекнуть ли, что им с Пегги нужно немного поболтать обо всем, когда Пегги вернулась из кафе с яблочными чипсами для девочек и кофе для себя и Эндрю и объявила:

– Так, нам нужно поговорить.

Наклонившись, она чмокнула Сьюзи в макушку.

– Мы на минутку, милая. Просто пойдем размять ноги, но недалеко.

Они прошли немного по платформе.

– Итак, – начала Пегги.

– Слушай, – заторопился Эндрю, кляня себя за то, что перебивает, но отчаянно спеша как можно быстрее изложить свои оправдания. – Мне жаль, что вчера так получилось; ты права – я вел себя несерьезно. Знаю, что поступать так, уподобляясь Стиву, с моей стороны глупо, а потому обещаю тебе и клянусь жизнью, что этого больше не случится.

Пегги взяла кофе в другую руку.

– Во-первых, – сказала она, – опьянев от нескольких бутылок пива и ведя себя несколько по-дурацки, ты не уподобляешься Стиву. Ты просто превращаешься в дурачка. А у Стива серьезные проблемы. – Она подула на свой кофе. – Я тебе не говорила, но, оказывается, его поймали с выпивкой на работе. У него, тупицы, в ящике стола нашли бутылку водки.

– О господи, это ужасно, – произнес Эндрю.

– Он утверждает, что его подставили.

Эндрю закусил губу.

– Ты ему веришь?

– Даже не знаю. Если честно, сейчас я уверена только в одном: все страшно запуталось, и, так или иначе, пострадают все. – Раздался веселый музыкальный перезвон, предваряющий объявления, и все на платформе навострили уши, но это оказалось всего лишь предупреждение о приближении проходящего поезда.

– Понимаю, ситуация сложная, – изрек Эндрю. В его представлении именно такого рода фразы люди и произносят в такого рода разговорах.

– Так и есть, – отозвалась Пегги. – И ты, возможно, заметил, что в последнее время у меня голова кругом идет. Что я, быть может, не совсем здраво мыслю и веду себя несколько… ну, безрассудно.

Эндрю с трудом сглотнул.

– Ты имеешь в виду нас с тобой?

Пегги собрала в кулак волосы на затылке, потом разжала пальцы.

– Слушай, я не говорю, что хотя бы на секунду пожалела о случившемся вчера. Серьезно.

Дальше должно было прозвучать «но». Эндрю чувствовал, как оно накатывает – быстрее подъезжающего поезда.

– Но дело в том… – Пока Пегги подбирала слова, раздался знакомый рев экспресса, предупреждающий держаться подальше от края платформы. – Я просто подумала, – продолжала Пегги, подступая к Эндрю и крича ему в ухо, чтобы перекрыть грохот состава, – что мне не хочется, чтобы ты увлекался, и пусть случившееся останется в нашей памяти прекрасным эпизодом. Потому что встреча и дружба с тобой – это что-то удивительное и неожиданное… но мы можем быть только друзьями.

Прогрохотав мимо, экспресс скрылся в туннеле, и Эндрю, глядя ему вслед, пожалел, что остался на платформе.

– Смысл понятен? – спросила Пегги, отступая на шаг.

– Да, конечно, – ответил Эндрю, небрежно, как ему казалось, отмахнувшись. Пегги взяла его за руку.

– Пожалуйста, не расстраивайся.

– А я и не расстраиваюсь. Честно. Ничуточки.

Судя по тому, как смотрела на него Пегги, притворяться было бессмысленно. Плечи поникли.

– Просто… Я и в самом деле почувствовал, что между нами что-то есть. Может, хотя бы попытаемся?

– Все не так-то просто, согласен? – сказала Пегги.

Никогда еще Эндрю не ощущал такого безысходного отчаяния. Но ведь надо держаться. Надо пытаться, не сдаваться.

– Да, ты права, непросто. Но не невозможно. Ты можешь развестись, не так ли? Это вариант. Очевидно, что будет трудно с детьми, но мы справимся. Найдем способ стать одной семьей.

Пегги подняла руку и закрыла ему рот растопыренными пальцами.

– Как можно быть таким наивным? – спросила она. – В какой вселенной это решается быстро, легко и гладко, без материальных потерь и боли, будь она проклята? Мы не подростки, Эндрю. Такие вещи не проходят без последствий.

– Понимаю, я забегаю вперед. Но ведь и вчерашнее должно что-то значить, правильно?

– Конечно, но… – Пегги прикусила губу и взяла паузу, собираясь с духом. – Я должна думать о девочках, а значит, пребывать в здравом рассудке – что бы ни случилось.

Эндрю открыл было рот, но Пегги опередила его:

– А в настоящий момент, учитывая всю ситуацию со Стивом, больше всего – хотя тебе, может быть, и тяжело это слышать – мне нужен понимающий друг с добрым сердцем, который всегда рядом и всегда готов поддержать. Честный и надежный человек, которому можно довериться.

Обещанный запасной локомотив не дали, и им пришлось штурмовать уже заполненный следующий поезд. В такой схватке каждый обычно сам за себя, но Эндрю ухитрился занять позицию у двери, чтобы позволить Пегги с девочками войти первыми, прежде чем какие-нибудь ловкачи проскользнут внутрь. В итоге, утратив надежду присоединиться к ним, он вынужден был кое-как устроиться в тамбуре на своем нелепом фиолетовом рюкзаке. Досаждала расположенная напротив неисправная дверь в туалет, которая ездила взад-вперед, распространяя ароматы мочи и химикатов. Рядом двое подростков с айпадом смотрели фильм, в котором мужчины, гротескно загримированные под пожилых леди, пукали и падали в торты; за этим действом молодые люди наблюдали без малейших эмоций.

Когда они прибыли наконец на вокзал Кингс-Кросс и выбрались из поезда, Эндрю обнаружил, что потерял свой билет. Спорить не хотелось, и он решил заплатить еще раз, чтобы его пропустили. По ту сторону барьера Сьюзи уже кривила личико, как капризный ребенок, уставший от долгого путешествия. Но, к удивлению Эндрю, завидев его, она подбежала и протянула ручки для прощального объятия. Мейзи ограничилась более формальным, но дружеским рукопожатием. Пока девочки спорили, кому достанется последняя клубничная конфета, Пегги осторожно приблизилась к Эндрю, словно опасаясь, что он снова заведет начатый ранее разговор. Почувствовав это, Эндрю сумел ободряюще улыбнуться, и Пегги расслабилась. Он уже собрался уходить, но она взяла его за руку.

– Несмотря ни на что, мы не должны забывать, что нашли Берилл! В конце концов, ради этого мы туда и ездили.

– Безусловно, – ответил Эндрю, болезненно переживая это мгновение близости. Сделав вид, что у него сработал виброзвонок телефона, он извинился, приложил палец к свободному уху, словно отгораживаясь от шума вокзала, и отошел в сторону. Остановившись возле колонны и все так же прижимая телефон к уху и беззвучно шевеля губами, Эндрю смотрел вслед уходящим Пегги и девочкам. Вскоре они затерялись в толпе.

Потом он стоял возле своего обшарпанного дома, постаревшего за неделю как будто на целых десять лет, раздумывая, не найти ли ему кафе, где можно провести еще несколько часов, притворяясь, что еще не вернулся домой. Он вспоминал, с какой не свойственной ему поспешностью покидал дом несколько дней назад, выбитый из колеи внезапными переменами в своей неспешной жизни, взволнованный перспективой провести столько времени с Пегги. И как, едва успев выключить компьютер, обремененный рюкзаком, сбежал тогда по ступенькам.

В конце концов Эндрю заставил себя войти, шагнул в общий коридор со знакомым запахом соседского парфюма, царапинами на стенах и мигающим светильником.

Он уже собирался отпереть свою дверь, когда уловил шум, доносившийся, похоже, изнутри. Боже, неужели грабитель? Стиснув зубы, он вскинул сумку к груди и, держа ее как щит, открыл замок и толкнул дверь.

Стоя в темноте с колотящимся сердцем, Эндрю понял, что звук идет от проигрывателя в дальнем углу. Должно быть, в спешке он не выключил его; игла прыгала и, заикаясь, снова и снова повторяла одну и ту же ноту.

Глава 22

Звали его Уоррен, ему исполнилось пятьдесят семь лет, и о том, что он мертв, люди узнали через одиннадцать месяцев и двадцать три дня. В последний раз его видели живым в банке, куда он явился оплатить счет, после чего Уоррен вернулся домой, умер и тихонько, никого не беспокоя, сгнил на диване под покрывалом, украшенным изображениями колибри.

В доме было всего две квартиры, и вторая пустовала, чем и объясняется тот факт, что запах, заставивший Эндрю зажать нос и рот еще на подходе к квартире, не привлек ничьего внимания. Вообще-то, останки пролежали бы еще дольше, и обнаружили их только лишь по причине неуплаты счетов за коммунальные нужды и электроэнергию. Невезучий сборщик задолженностей, доставленный к объекту недвижимости в срочном порядке, словно оперативник из подразделения по борьбе с терроризмом, заглянул в квартиру через почтовый ящик, но был встречен только роем мух.

В воскресенье вечером, через день после возвращения из Нортумберленда, Пегги сообщила, что «ужасно простудилась» и не выйдет в понедельник на работу. По правде говоря, Эндрю встретил новость с облегчением. Он понятия не имел, как вести себя с ней после всего, что случилось. И вот теперь ему предстоял первый самостоятельный выезд за несколько месяцев. В маске из жирного крема после бритья Эндрю стоял у порога, собираясь с духом, чтобы войти. Эндрю постарался подготовиться как можно лучше, и все же его постоянно мучили рвотные позывы. Бросив сумку на пол, он отмахнулся от растревоженных мух и, не теряя времени, принялся за работу, перебирая мусорные мешки, в которых смешались гнилые продукты и засаленная одежда. Он искал любую подсказку о возможных родственниках, но, провозившись два часа, так ничего не и нашел. Осмотрев все обычные места, Эндрю даже отважился заглянуть в плиту, покрытую застывшим жиром, и в холодильник, в котором нашелся только йогурт «Пти Филу». Не найдя никаких доказательств существования у покойного родных и не обнаружив наличных, Эндрю ушел, но направился не в контору, а домой. Там, сорвав с себя одежду, он встал под душ, включил самую горячую воду, какую только мог вытерпеть, и принялся ожесточенно тереть тело, истратив целую бутылочку геля для душа. Все это время он старался думать о чем угодно, кроме покойника. Как он жил последние недели перед смертью в такой грязи? Сам Эндрю всегда предпочитал беспорядок стерильности, но чисто на уровне чувств ему трудно было понять, как кто-то может жить в таких условиях. Наверняка старик был не в своем уме, раз не замечал, насколько все плохо. На ум пришла присказка о лягушке, сварившейся в кипятке, – она не заметила, что вода становится все горячее.

Потом Эндрю отправился в офис, распространяя такие ароматы, будто кто-то изверг на него все содержимое магазина косметики «Боди шоп». По прибытии он обнаружил Кэмерона на принадлежавшем Мередит шаре для йоги; шеф медитировал с закрытыми глазами. Рядом исходила паром кружка, наполненная чем-то вроде болотной воды.

– Привет, Кэмерон.

Не открывая глаз, шеф выдвинул в сторону Эндрю раскрытую ладонь, как сделал бы регулировщик-лунатик, останавливающий воображаемые машины. Протиснуться в обход шара к своему рабочему столу не хватало места, и Эндрю пришлось ждать, пока Кэмерон закончит заниматься этой чертовщиной. Наконец шеф произвел такой мощный и долгий выдох, что Эндрю в первый момент подумал, уж не лопнул ли это шар.

– Добрый день, – произнес Кэмерон со всем достоинством, которое только возможно, когда слезаешь с огромного пластикового яйца. – Ну и как прошло обследование?

– Честно говоря, оно оказалось худшим из всех, в которых я принимал участие, – отозвался Эндрю.

– Понятно. И как ты себя после этого чувствуешь?

Эндрю решил, что это, возможно, вопрос с подвохом.

– Ну… плохо.

– Мне жаль это слышать. – Кэмерон закатал до локтей рукава рубашки, но затем передумал и раскатал их обратно. – Сегодня, значит, без Пегги, бедняжки.

– Без, – откликнулся Эндрю, падая в свое кресло.

– Мередит и Кит взяли по паре отгулов, – сообщил Кэмерон, пробегая пальцами по верхней планке монитора.

– Угу.

– Значит, держать старый форт будем мы вдвоем.

– Ага, – согласился Эндрю, гадая, куда гнет начальник, и раздумывая, не предложить ли ему следующий шаг к просветлению – продолжительное молчание? Похоже, однако, у Кэмерона уже был некий план. Сначала он отошел от стола, потом, словно передумав, развернулся и щелкнул пальцами.

– Ты не против, если мы немного поболтаем? Хочешь, заварю тебе травяной чай?

Эндрю не знал, что хуже: перспектива разговора любой длительности с этим придурком или слово «травяной».

За время отсутствия Эндрю зона отдыха видоизменилась. Диваны украсились голубыми и лиловыми покрывалами; там, где раньше стоял кофейный столик, появилось кресло-мешок, на котором живописно разместилась книга по трансцендентальной медитации. Оставалось только радоваться, что не оказалось крючков, на которые можно было бы повесить снаряжение для кайтсерфинга.

– Ждешь четверга? – поинтересовался Кэмерон.

Эндрю непонимающе уставился на него.

– Очередь Мередит устраивать званый обед, – пояснил Кэмерон, явно разочарованный провалом в памяти сотрудника.

– Ах да, конечно. Должно быть… будет весело.

– Думаешь? Слушай, тот вечер, что устроили мы с Кларой, получился… забавный…

Эндрю не знал, соглашаться или нет, поэтому сидел и помалкивал.

– Но я уверен, что у Мередит мы расслабимся по-настоящему, – продолжал Кэмерон.

Они отпили по глотку чаю, и Эндрю, улучив момент, посмотрел на часы.

– Я действительно рад, что мы здесь вдвоем, – сообщил Кэмерон. – Хочу перетереть с тобой кое-что…

– Хорошо, – ответил Эндрю, подавляя желание крикнуть: «Если собираешься «поговорить», так и скажи «поговорить», ты, свихнувшийся ублюдок!»

– Ты, конечно, помнишь мою недавнюю презентацию, когда на мониторе появилось некое уведомление.

Сокращение. За хлопотами у Эндрю не хватило времени подумать о нем.

– Дело в том, – продолжал Кэмерон, – что я пока еще не знаю, сократят людей у нас или в другом отделе.

Эндрю поерзал в кресле.

– Кэмерон, зачем ты мне об этом говоришь?

Тот одарил его ослепительной улыбкой, выставив напоказ все зубы.

– Потому что я ломал над этим голову до потери сознания и чувствую, что должен поговорить с кем-то… мы ведь друзья, верно?

– Конечно, – подтвердил Эндрю, пряча от Кэмерона виноватые глаза. Если Кэмерон заговорил с ним об этом, значит, его сокращение не коснется? Но прилив оптимизма быстро иссяк – Эндрю понял, что, возможно, уйти придется Пегги.

– Спасибо, дружище, – сказал Кэмерон. – У меня камень с души свалился.

– Ну и хорошо, – отозвался Эндрю, раздумывая, не попробовать ли помочь Пегги прямо сейчас?

– Как там твое семейство? – спросил Кэмерон.

Вопрос застал врасплох, и Эндрю не сразу сообразил, что шеф имеет в виду Диану и детей. Он хотел было ответить, но никаких придумок в запасе не осталось, и ничего нового в голову не приходило. «Ну, давай, соображай! Соври что-нибудь, как обычно».

– Гм… – промычал Эндрю и, испугавшись, что Кэмерон примет заминку за сигнал тревоги, быстро выпалил: – У меня все хорошо. Просто прекрасно, правда. Слушай… – Эндрю встал. – У меня куча дел, и мне лучше к ним вернуться. Прости.

– О, конечно, если ты…

– Извини, – еще раз сказал Эндрю, второпях чуть не споткнувшись о коврик на полу. Грудь сдавило, и Эндрю едва успел добежать до туалета, где откашлялся желчью.

Вечером, стараясь не думать о разговоре с Кэмероном, Эндрю пообщался в чате с BamBam, TinkerAl и BroadGaugeJim. Надо же так облажаться. Может, все дело в том, что он переключился на Пегги? Сближаясь с ней, он отдалился от Дианы, пренебрег своей «семьей», людьми, на поддержку которых рассчитывал и перед которыми чувствовал себя глубоко виноватым. Настолько глубоко, что и сам испугался. «Это. Не. Нормально», – твердил он, до боли сжимая пальцы.

Он вклинился в идущее в чате обсуждение – «Какой материал лучше подходит для создания имитации кустарника?» – но продолжал чувствовать себя паршиво. Обратиться, однако, было больше не к кому.

«Парни, не хочу портить вам настроение, но помните, я говорил вам про женщину, с которой у меня вроде бы сладилось? Оказалось, там не просто дружба, но теперь я все испортил».

BroadGaugeJim: «Жаль, Т. Что случилось?»

Tracker: «Дело немного запутанное. Есть в ее жизни кое-кто еще. Но главная проблема даже не в этом. В общем, я кое-что от нее утаил и думаю, что если признаюсь, то она, быть может, никогда больше со мной не заговорит».

BamBam: «Черт, звучит серьезно».

TinkerAl: «Дело тонкое, приятель. Я бы сказал, что тебе просто нужно быть с ней честным. Может, ты и прав и она перестанет с тобой разговаривать, но если есть хоть малейший шанс, что она поймет и простит, то разве игра не стоит свеч? И уже через неделю вы могли бы быть вместе! Понимаю, это избитая фраза, но разве не лучше любить и потерять?»

Ни с того ни с сего в уши ударили нестройные звуки «Голубой луны»; скрежет, визг и хруст били по вискам с таким неистовством, что Эндрю соскользнул на пол, сжал голову ладонями и, подтянув колени к груди, скорчился, ожидая, пока боль утихнет.

В ту ночь Эндрю спал урывками. Беспокоила боль в ушах, воспалилось горло, ломило все тело. Проснувшись рано утром, он лежал, слушал, как дождь стучит в окно, думал о Пегги и размышлял, подхватил он простуду от нее или от случайного незнакомца.

Глава 23

На следующий день Пегги снова осталась дома по болезни. Эндрю отправил сообщение, поинтересовался, не стало ли ей легче, но ответа не получил.

Простуда перешла в недомогание, лишившее его и сил, и крепкого сна. Эндрю или сидел, дрожа, или обливался по́том под одеялом, бездумно просматривая боевики. Мораль каждого такого фильма была проста и заключалась в следующем: если гнать и гнать автомобиль, то дама непременно сбросит топ.

На следующее утро Эндрю отправился на работу; тащился, едва волоча ноги, будто шел по вязкой грязи, и на полпути неожиданно вспомнил, что сегодня день похорон Алана Картера. Заставив себя развернуться, он поймал такси.

У входа в церковь его приветствовал викарий – коренастый мужчина с поросячьими глазками.

– Родственник?

– Нет, из муниципалитета, – ответил Эндрю, радуясь, что он не родственник, потому что вопрос был задан довольно бесцеремонно.

– Ах да, конечно, – кивнул викарий. – Что ж, внутри только одна леди. Похоже, никто больше не придет, так что давайте начинать. – Прикрыв рот ладонью, он постарался скрыть отрыжку, и щеки у него раздулись, как мешки на горле у жабы.

В пустой церкви в переднем ряду сидела Берилл. Идя по проходу, Эндрю заправил рубашку и пригладил волосы.

– Привет, дорогой, – сказала Берилл, когда он опустился на скамью рядом с ней. – Черт побери, ты в порядке? Ты такой бледный. – Она потрогала ладонью его лоб.

– Все нормально, – ответил Эндрю. – Немножко устал, вот и все. Как вы?

– Не так уж плохо, милый. Должна признаться, давненько не бывала в церкви. – Берилл понизила голос до шепота. – Я не очень-то верю в бородатого парня там, наверху. По правде говоря, и Алан не верил. Убеждена, он нашел бы это представление весьма забавным. Ты не знаешь, Пегги придет?

– Боюсь, что нет, – ответил Эндрю, на всякий случай оглядываясь на дверь. – К сожалению, ей очень худо. Но она выражает соболезнования.

– Да ладно, не переживай, – сказала Берилл. – Нам больше достанется.

Эндрю не понял, что Берилл имела в виду, пока не увидел в ее руках открытый контейнер «Тапперуэр», заполненный пирожными. Помедлив секунду, Эндрю взял пирожное.

Появился викарий, все еще боровшийся с отрыжкой; Эндрю уже ждал от церемонии худшего, но прощальная проповедь оказалась достаточно прочувствованной. За время службы случился единственный ляп: дверь распахнулась, и в церковь ввалился мужчина в бейсболке и прорезиненных штанах – Эндрю предположил, что это садовник. Садовник прошептал «вот черт» так громко, что услышали все, а затем выскользнул наружу.

Несмотря на это вторжение, Берилл на протяжении всей службы оставалась собранной и не позволяла себе отвлекаться. Возможно, из-за того, что Эндрю принимал в этом случае большее, нежели обычно, личное участие, он внимательно слушал выступление викария и, к сильнейшему своему смущению, обнаружил, что готов заплакать. На Эндрю накатила волна стыда – он никогда не встречался с покойным при жизни, и его слезы были бы здесь неуместны. Но осознание своей неправоты лишь усугубило его состояние, Эндрю не сдержался, и по каждой щеке у него сбежало по одной-единственной слезинке. К счастью, прежде чем Берилл заметила, он успел смахнуть их и подумал, что если она спросит про опухшие глаза, он сошлется на простуду.

Когда викарий предложил им присоединиться к молитве, Эндрю внезапно осознал, что плакал не по Алану и даже не по Берилл, а по собственному будущему, по своей кончине, что он так и останется неоплаканным на поминальной службе в продуваемой сквозняками церкви, где только голые стены внимают равнодушному бормотанию священнослужителя.

С викарием попрощались сдержанно, но вежливо.

– Не доверяю я людям с таким крепким рукопожатием; такое впечатление, что перед тобой извиняются за что-то, а ты не знаешь за что, – заметила Берилл. Рука об руку они шли через церковный двор, и Эндрю спросил, не нужно ли проводить ее на станцию. – Не беспокойся, дорогой. Я гощу у четы старых друзей. В буквальном смысле старых: думаю, к настоящему времени у Шейлы с Джорджи на двоих осталось зубов семь, не больше.

Вместе они дошли до конца дорожки. В ветвях величественного тисового дерева, росшего прямо на церковном подворье, бесновался ветер. Сентябрь едва начался, но погожий августовский денек в Нортумберленде уже казался далеким прошлым.

– У тебя есть время на чашку чая, прежде чем я уйду? – спросила Берилл.

Эндрю поскреб в затылке.

– К сожалению, нет.

– Время не ждет, да? Погоди-ка. – Берилл порылась в сумочке и нашла ручку и бумагу. – Я здесь задержусь на несколько дней. Дай мне свой номер. У меня есть специальный мобильный телефон для престарелых леди размером с кирпич, и быть может, мы встретимся позже, на неделе, или еще когда-нибудь.

– Было бы здорово, – согласился Эндрю.

Налетел еще один порыв ветра, на этот раз более сильный. Поправив шляпку на голове, Берилл пожала Эндрю руку.

– Ты хорошо сделал, что пришел сюда сегодня. Знаю, Алан это оценил бы. Береги себя.

Берилл пошла прочь, такая хрупкая на ветру, но, сделав несколько шагов, остановилась и вернулась.

– Вот, – сказала она, извлекая из сумки контейнер с пирожными. – Поделись этим с Пегги, ладно?

Глава 24

Эндрю наклонился, присматриваясь, но сомневаться не приходилось: он смотрел на дохлую мышь.

Он искал ведро, потому что из невидимой дыры в потолке над черной лестницей сочилась вода. Кэмерон звонил ремонтникам, но те его отшили. В ответ босс плотно зажмурил глаза и принялся бормотать себе под нос какую-то мантру.

– Я сейчас, – бросил, не спеша удаляясь, Эндрю.

Стоило открыть шкафчик под кухонной раковиной, как в нос ударил знакомый запах смерти. Так и есть – между бутылками с отбеливателем и ярко-желтой курткой лежала на спинке дохлая мышь. Это не входило в сферу компетенции Эндрю, но он просто не мог оставить ее здесь и, натянув единственную резиновую перчатку, поднял трупик за хвост. На блестящей поверхности кофемашины мелькнуло искаженное отражение мышки, раскачивающейся у него в руке так, словно Эндрю проводил сеанс какого-то жуткого гипноза. Беспокоить Кэмерона, занятого неким мыслительным ритуалом, не хотелось, а значит, оставалось только пройти через офис к передней двери и каким-то образом избавиться от мертвого грызуна. До главного входа удалось добраться, не встретив ни души, но там, по закону ужасных неизбежностей, он выскочил на Пегги. Та была занята своим зонтиком, и за долю секунды, которая понадобилась ей, чтобы его закрыть, Эндрю успел сунуть мышь в карман собственного пиджака. Сложив зонтик, Пегги заметила коллегу и подошла.

– Привет. Как дела?

«Если не считать дохлой мыши у меня в кармане?»

– Нормально. Ничего нового. Значит, тебе лучше?

Он не имел в виду ничего особенного, но из-за взвинченного состояния вопрос прозвучал почти язвительно. К счастью, Пегги, похоже, не обратила внимания.

– Да, значительно лучше, – заверила она. – Чем сегодня забавляемся?

– Да так, как обычно.

«У меня в кармане мышь, мышь в кармане, мышь в кармане».

– А Кит и Мередит?

– Их еще нет.

– Слава богу за маленькие радости. И нас еще не уволили?

– Насколько я знаю, нет.

– Что ж, это уже кое-что.

Впервые за время знакомства между ними повисло неловкое молчание.

– Ладно, я лучше пойду, – сказала Пегги. – Ты идешь?

– Конечно, – ответил Эндрю. – Только мне надо… Увидимся внутри.

Мышь он бросил в бурьян на углу парковки. Едва войдя в здание, Эндрю в окно увидел Кита, подъезжавшего на своем скутере к месту упокоения грызуна. Размерами водитель настолько превосходил транспортное средство, что Эндрю подумал про клоуна на трехколесном велосипеде. Уже через полминуты припарковалась Мередит на своем желтом, как заварной крем, хетчбэке. Украдкой оглядевшись, они принялись целоваться. Поцелуи становились все более страстными; Кит облапил Мередит своими ручищами, и она выглядела так, словно угодила в плывун.

Эндрю пробовал написать некролог на Уоррена, но постоянно отвлекался, поглядывая на Пегги, которая, несмотря на все заверения, выглядела бледной и измотанной. Возможно, это было как-то связано с необходимостью выслушивать болтовню Мередит о мини-отпуске, из которого она только что вернулась. Эндрю собирался прийти на выручку Пегги, но почувствовал, что отношения между ними изменились. Мысль о том, что она встретит его настороженной улыбкой, опасаясь возобновления разговора на нортумберлендскую тему, казалась невыносимой. В итоге Эндрю поплелся на кухню и принялся готовить чай. Кто-то прикончил молоко и поставил пустую упаковку назад в холодильник. Эндрю от всей души надеялся, что, кто бы это ни был – а глядя правде в глаза, приходилось признать, что так поступал Кит, – он в ближайшее время наступит босой ногой на перевернутую крышку от бутылки пива. Через кухонную дверь Эндрю заглянул в кабинет Кэмерона. Тот сидел за компьютером, ожесточенно сжимая стрессовые шарики в поднятых руках. Шеф заметил Эндрю, и гримаса на его лице сменилась слегка болезненной улыбкой, как у младенца, гадящего в подгузник. По крайней мере, сегодня ничего страшного не случится, подумал Эндрю, а Кэмерон, словно прочитав его мысли, развернулся в своем кресле.

– Не забудьте, ребята, сегодня вечером званый ужин номер два.

Глава 25

Из-за дерева Эндрю бросил взгляд через улицу на дом Мередит. В магазинчике на углу он выбрал самую дешевую бутылку вина, какую только смог найти. Экспертом он себя не считал, но точно знал, что Латвия не славится розовыми винами.

Эндрю приготовился к схватке. После разговора о сокращении Кэмерон хранил подозрительное молчание, и, хотя предполагалось, что они «друзья», Эндрю ни на минуту не допускал, что ему ничто не угрожает. Сегодня он должен был проявить себя с лучшей стороны. Кэмерон продолжал придавать этим дурацким вечеринкам преувеличенное значение, поэтому, если нужно прикинуться любителем бесед о водосборниках и недопеченных ягодных пирогах, то пусть так и будет.

Он уже собирался пересечь дорогу, когда подкатил автомобиль. Эндрю сразу спрятался, потому что увидел Пегги, та выбралась с пассажирского места и махала рукой Мейзи и Сьюзи, устроившимся на заднем сиденье. Стекло опустилось, и Эндрю услышал хриплый голос Стива. Пегги вернулась, наклонилась в салон через окно, взяла протянутую Стивом сумку, и света в машине хватило, чтобы Эндрю увидел, как они целуются. Ожидая, пока Пегги зайдет в дом, он также увидел, как Стив, похрустев костяшками пальцев, достает из бардачка предмет, в котором Эндрю сразу узнал плоскую фляжку, делает жадный глоток и уносится, взвизгнув покрышками по асфальту.

Открыв дверь, Мередит расцеловала Эндрю в обе щеки. Это приветствие он принял безучастно, как истукан, которого целуют на счастье. Как весело сообщила Мередит, музыку, звучащую из спрятанных по всему дому колонок, написал некто по имени Майкл Бубле.

– Это джаз! – добавила она, принимая бутылку вина.

– Вот как? – отозвался Эндрю, оглядываясь в поисках чего-нибудь твердого и острого, чтобы разбить себе голову.

Внутри дом выглядел так, словно его обставлял человек, который мог бы назвать свою лошадь в честь какого-нибудь поклонника нацизма. Все остальные уже собрались. К удивлению Эндрю, Кит был в сером костюме с лиловым галстуком, узел которого тонул в складках шеи. Он казался таким счастливым, что Эндрю даже встревожился. Кэмерон в белой рубашке с тремя расстегнутыми пуговицами уже сидел за столом с большим стаканом красного вина; седеющие волосы на груди торчали наружу, а запястье украшал браслет из деревянных бусин.

Эндрю налетел на возвращавшуюся из туалета Пегги, и несколько секунд они бестолково топтались в проходе, стараясь уступить друг другу дорогу.

– Знаешь, давай я просто замру и закрою глаза, пока ты не отыщешь обходной путь, – предложила Пегги.

– Неплохой план, – согласился Эндрю, натянуто рассмеявшись. Проходя мимо, он уловил новый аромат – что-то легкое и свежее. По непонятной причине это расстроило Эндрю даже сильнее увиденного поцелуя. Расстроило так, что сжалось сердце.

– Думаю, мы начнем с небольшой игры, просто чтобы расслабиться, – объявила Мередит, когда все собрались в гостиной.

«О радость», – подумал Эндрю.

– Пусть каждый по очереди скажет по слову, пока у нас не получится рассказ. Он может быть о чем угодно. Первый, кто промолчит или скажет невпопад, проиграл. Эндрю, почему бы не начать с тебя?

«О господи».

Эндрю:

– Ладно, хммм… Мы…

Пегги:

– …все…

Кэмерон:

– …пришли…

Мередит:

– …в…

Кит:

– …дом…

Эндрю:

– …Мередит…

Пегги:

– …и…

Кэмерон:

– …нам…

Мередит:

– …всем…

Кит:

– …очень…

Эндрю:

– …противно.

Эндрю взглянул на Пегги. Почему она так смотрит на него? Значит, проиграла? А потом до него дошло, что он сказал.

К счастью, Пегги пришла на помощь, делано расхохотавшись, и игра закончилась. Сам ужин прошел без происшествий. Мередит предложила несколько блюд, каждое из которых, похоже, являлось вариантом приготовления обрезков живой изгороди, и Эндрю остался голодным. Он почти прикончил свою бутылку латвийского вина, которое оказалось на удивление приятным, и теперь барабанил пальцами по столу, слушая, как остальные обсуждают скандинавский детектив, который он еще не видел. Мередит свое выступление предварила фразой «это не спойлер», а затем описала смерть главного героя, нюансы двух заговоров и во всей полноте – диалоги из финальной сцены. Эндрю осталось только вычеркнуть эту вещь из списка просмотров.

Кэмерон, как всегда, развлекал сам себя, двигаясь к головокружительному финалу. Эндрю не замечал в его поведении ничего необычного, пока Кэмерон не встал, чтобы выйти в туалет. Его качнуло, и он ухватился за шкаф, прежде чем сумел, неуверенно лавируя, покинуть комнату.

– Пришел на час раньше, – радостно прошептала Мередит. – Вы даже не поверите, увлекся мальбеком. Думаю, в раю у Клары есть проблемы.

– А где сегодня твой парень? – спросила Пегги как раз в тот момент, когда Кит принялся смахивать крошки с рукава Мередит.

Кит тут же резко отдернул руку, но Мередит схватила ее, как лев кусок мяса во время кормежки в зоопарке, придавила к столу и переплела свои пальцы с пальцами Кита.

– Ну, вообще-то, я собиралась… мы собирались… рассказать после профитролей домашнего приготовления, но нам действительно есть что вам сообщить.

– Вы спите вместе? – предположила Пегги, подавляя зевоту.

– Зачем же выражаться так примитивно, – ответила Мередит с застывшей улыбкой на лице. – Но да, Кит и я – официальные партнеры. В смысле любовники, – добавила она на тот случай, если кто-то решит, что они собираются вывести на фондовый рынок новую компанию.

Ударившись о стену, распахнулась дверь, и Кэмерон, шатаясь, прошел к своему креслу.

– Ну, что я пропустил? – спросил он.

– Оказывается, эти двое – любовники, – сообщила Пегги.

Эндрю хотел наполнить ее бокал, но она, покачав головой, положила сверху ладонь.

– Ну, что… Думаю… хорошо… Удачи вам, – сказал Кэмерон. – Вот вам то, что я называю связующими узами! – Он хрипло рассмеялся собственной шутке.

– Кит, ты не согласишься помочь мне на кухне? На минутку? – спросила Мередит.

– Да, конечно. – Кит плотоядно улыбнулся.

– А я пойду глотну немного воздуха, – сказала Пегги. И взглянула на Эндрю, подняв брови.

– Думаю, я тоже, – поддержал Эндрю.

– Вот так сюрприз, – тихо произнес Кит.

– Что такое? – спросила Пегги.

– Ничего, ничего, – заверил Кит, поднимая руки.

Все четверо встали. Кэмерон смотрел на них озадаченно, словно малыш, заблудившийся в толпе.

На улице Пегги достала сигареты, предложила Эндрю, и он не отказался, хотя и не собирался курить. Пегги сделала глубокую затяжку.

– Этот идиот Кит обнаглел, – заметила Пегги, вскидывая голову и выпуская дым.

Эндрю снова уловил запах ее нового парфюма и почувствовал, что едва держит себя в руках. Почему-то это дико злило его. Молчание становилось невыносимым, и Эндрю принялся что-то фальшиво мурлыкать.

– Что? – поинтересовалась Пегги, приняв его реакцию за несогласие с ее оценкой Кита.

– Ничего. Он идиот, как ты и сказала.

Пегги снова выдохнула дым.

– Ты… ведь ничего ему не говорил?

Эндрю передернуло.

– Нет, конечно, ничего.

– Ладно. Хорошо.

Досадно. Слышать в ее голосе беспокойство из-за того, что их тайна выйдет наружу, знать, что ее заботит прежде всего угроза состоявшемуся примирению со Стивом, было пыткой. Может, рассказать ей, как Стив выпил, прежде чем уехать? Что бы там между ними ни произошло, она, конечно, имела право знать, что Стив лжет ей, более того, подвергает опасности девочек. Пегги подозрительно посматривала на Эндрю.

– Значит, мы договорились: ты не будешь делать глупостей, правда? Никаких диких выходок, спровоцированных этими двумя идиотами. Потому что это все равно бесполезно, поверь мне.

На этот раз Эндрю разозлился. Он не напрашивался выходить сюда, на холод, и не собирался терпеть унижения.

– Не беспокойся. Я не собираюсь из-за тебя ломать мебель.

Пегги сделала последнюю затяжку, бросила на землю окурок и раздавила каблуком, мрачно глядя на Эндрю.

– И чтобы ты знал, – заговорила она таким резким тоном, что он даже отступил на шаг, – эта последняя неделя далась нелегко. Меня она просто вымотала, потому что все это время я потратила на то, что придурок Кэмерон назвал бы коренным переворотом всей моей семейной жизни. К счастью, несмотря на все сопутствующие страдания, Стив завязал с прошлым и решил снова стать мужем и отцом. Вот как сейчас обстоят мои дела. Так и должно быть. Других вариантов нет. Вмешиваться мне неудобно, но если ты с Дианой несчастлив, то, может быть, тебе нужно честно с ней поговорить.

Эндрю уже хотел пропустить ее назад, в дом, но эти последние слова так уязвили его, что он не смог удержаться.

– Я видел, как Стив тебя высаживал, – выпалил он. – Из машины.

– И?.. – спросила Пегги, держась за ручку двери.

– Когда ты ушла, твой муж достал из бардачка фляжку.

Пегги склонила голову.

– Извини. Я просто подумал, что ты должна знать.

– Ох, Эндрю, – вздохнула Пегги. – Неужели все, о чем мы говорили раньше – насчет того, чтобы остаться друзьями… неужели все это ничего для тебя не значит?

– Что? Конечно, значит.

Пегги грустно покачала головой.

– И ты так спокойно врешь мне?

– Нет, я…

Но Пегги не стала ждать – вошла в дом и хлопнула дверью.

Эндрю стоял и слушал слабые звуки музыки и голоса, долетавшие изнутри. Взгляд наткнулся на окурок Пегги, дымящийся на земле, и Эндрю осознал, что все еще держит свою сигарету в руке. Прицелившись, он бросил ее на окурок Пегги, а потом растоптал оба.

Остаток вечера он провел, погрузившись в себя. Думал о своих записях Эллы, мысленно аккуратно раскладывал на полу все детали железной дороги, размышлял, сможет ли он прожить, продав что-то, если его уволят. Есть, например, «Сувенирный альбом». Этот альбом он слушал редко. Или, возможно, проигрыватель, но это в крайнем случае. «Ди-Би Шенкер класс 67» определенно знавал лучшие времена. Модель до сих пор выглядела хорошо, но состав редко проходил круг без того, чтобы не замедлиться пару раз, несмотря на все старания Эндрю.

Пегги сидела хмурая, а Кэмерон, Кит и Мередит дошли до той стадии опьянения, когда стремление к демонстрации собственного превосходства маскируют грубыми шутками. Хвастали пьяными выходками, пересказывали истории о встречах со знаменитостями и, что самое отвратительное, делились опытом сексуальных похождений.

– Ну, давай смелее! – кричал Кит, заглушая других. До того, как Мередит объявила об их отношениях, он казался непривычно скованным, но теперь расслабился и снова стал собой – рубашка выбилась из брюк, галстук распущен, как у мистера Жаба в вольную пятницу[17]. – Кто из вас делал это на людях?

До поры до времени Эндрю держался молчком, ел, иногда улыбался и кивал, поддерживая впечатление, что тоже участвует в разговоре. Но теперь тарелки опустели, и прятаться больше было негде. Тут-то он и попал на глаза Киту и сразу понял, что коллега не упустит возможности поставить его в неловкое положение.

– Давай, Энди-Пэнди. Ты со своей женой давно?

Эндрю отпил воды.

– Давно.

– Так расскажи, вы?..

– Мы что?

– Вы доходили до того, чтобы трахаться где-то на публике?

– Э… Хммм. Нет. Насколько мне известно…

Мередит прыснула в бокал. Кэмерон тоже рассмеялся, но, судя по его остекленевшему взгляду, он был слишком пьян и не понимал, что происходит.

– Насколько тебе известно? – не отставал Кит. – Ты же знаешь, как занимаются сексом, а? У себя за спиной такое не сделаешь.

– Ну… это зависит от того, насколько ты гибок, – с омерзительным хихиканьем выговорила Мередит.

Эндрю извинился и сказал, что ему нужно в туалет.

– Не думай, что мы про тебя забудем! – крикнул Кит ему вслед.

Вернуться в гостиную, превратившуюся в школьную игровую площадку, Эндрю не спешил, тем более что в ванной Мередит он обнаружил кое-что, приведшее его в замешательство, а именно – фотографию хозяйки и, предположительно, ее теперь уже бывшего партнера. Снимок был сделан профессионально: белый пушистый ковер с длинным ворсом и неестественные позы. Эндрю смотрел на улыбавшегося в камеру мужчину и гадал, где он теперь. Возможно, топит печаль в компании друзей, а на лице все та же натянутая улыбка, говорящая всем, что «нет, серьезно, честно, это лучшее, что когда-либо случалось со мной».

Вернувшись в гостиную, Эндрю не заметил признаков того, что разгул пошел на убыль, хотя Кэмерон, похоже, вырубился. Кит стоял возле него с маркером, явно собираясь разрисовать шефу лицо. Мередит подпрыгивала рядом и возбужденно размахивала руками, как карапуз, едва научившийся самостоятельно стоять. Подойдя к столу, Эндрю увидел, как Пегги, потеряв терпение, шагнула к Киту и попыталась выбить маркер.

– Эй! – воскликнул Кит, отдергивая руку. – Ладно тебе, это всего лишь шутка.

– Когда ты хоть немного повзрослеешь? – спросила Пегги. Она попробовала схватить маркер, но перед ней с горящими глазами на защиту Кита встала Мередит.

– Не понимаю, в чем проблема, миссис Недотрога, – прошипела она.

– Ну, не знаю, – отвечала Пегги. – Может, в том, что у Кэмерона явно нелады с женой, о чем ты нас любезно уведомила? Нельзя глумиться над ним только потому, что вы двое так потрясающе счастливы.

Мередит склонила голову набок и выпятила нижнюю губу.

– Ох, милая, ты такая напряженная. Знаешь, что тебе нужно? Хорошая сессия йоги. Есть такое замечательное место, «Синергия», я там была на прошлой неделе. Вытянут из тебя всю твою фрустрацию, понятно?

«Синергия»? Что-то знакомое. Где он мог это слышать, задумался Эндрю, обходя стол, чтобы встать рядом с Пегги. Он собирался всех успокоить, но у Пегги оказались иные намерения.

– Знаешь что? – сказала она. – Всякий раз, оказываясь с вами в одном помещении в эти последние месяцы, я получаю удовольствие только тогда, когда пытаюсь понять, на кого именно вы оба похожи.

– Пегги, – начал Эндрю, но она подняла руку, предостерегая, что с ней шутки плохи.

– И я очень рада сказать, что наконец пришла к заключению. Теперь мне совершенно ясно, что ты, Кит, напоминаешь мне картинку с предупреждением о вреде курения на пачке сигарет.

Мередит издала странный булькающий звук.

– А что касается тебя, милая, то ты напоминаешь мне собачонку, которую заставили тащить лошадь.

Как ни приятно было созерцать вытянувшиеся лица Кита и Мередит, Эндрю понимал, что наступившее молчание дает ему последний шанс удержать ситуацию под контролем.

– Послушайте, – произнес он и сам испугался своего громкого голоса. – Помните сообщение о сокращениях в презентации Кэмерона? Думаете, такое поведение пойдет вам на пользу, если ему придется принимать решение? Может, он и идиот, но он пока самый важный человек в этой комнате.

В этот момент Кэмерон захрапел.

– Ха, важный, особенно сейчас, – откликнулся Кит. – Ты просто обделался, как обычно. А вот мне осточертело делать вид, будто он нечто большее, чем лужа мочи после ромашкового чая. Пусть увольняет, мне плевать.

Зажав зубами, он сорвал с маркера колпачок и, бравируя своей храбростью, выплюнул на пол. На этот раз Мередит проявила признаки тревоги – похоже, напоминание о сокращении дошло наконец и до нее. Эндрю и Пегги переглянулись. Он хотел сказать, что пора убираться, и пусть эти идиоты сами выбирают себе судьбу, но не успел и рот открыть, как Пегги метнулась к Киту и вырвала маркер.

– Ах ты, дрянь! – зарычал Кит, пытаясь схватить увернувшуюся Пегги, но поймал лишь воздух.

– Эй! – завопил Эндрю и бросился вперед, ударившись бедром о стол. Пегги сделала обманное движение, отскочила назад и забралась на стул, высоко подняв маркер. Кит и Мередит прыгали, пытаясь его достать. Посторонний, войдя в комнату, мог бы подумать, что они с какой-то особенной злостью исполняют танец моррис[18]. В тот момент, когда Эндрю достиг места схватки, Пегги пнула Кита ногой, и тот отшатнулся. Заметив, как полыхнули яростью глаза Кита, Эндрю машинально толкнул его в бок. Потеряв равновесие, Кит оступился, врезался в стену, ударившись о нее спиной, а головой – о дверную раму. Раздался глухой сдвоенный звук.

В этот момент одновременно случилось следующее.

Кэмерон вздрогнул и очнулся.

Кит потрогал затылок, посмотрел на окровавленные пальцы и тут же рухнул на пол. Мередит завизжала.

А в голове у Эндрю наконец щелкнуло – «Синергия», это же… И тут он почувствовал вибрацию телефона и вытащил его из кармана. Звонил Карл.

Глава 26

Эндрю не знал, как долго лежит в ванне (или почему вообще решил принять ее), но когда он залезал в нее, вода была обжигающе горячей, а теперь стала чуть теплой. В гостиной он включил Эллу, однако дверь в ванную захлопнулась, и музыка была едва слышна. Он подумывал, не вылезти ли и не открыть ли дверь, но в таком восприятии музыки присутствовала некая особенность – приходилось напрягать слух, и Эндрю улавливал все перепады тонов, каждый малейший нюанс интонации, словно слушал произведение впервые. Даже столько лет спустя его потрясала способность Эллы удивлять и волновать, но теперь запись кончилась, и прохлада проникала в тело при каждом движении.

Эндрю даже не помнил, как ушел от Мередит. Телефон все еще звонил, когда он вывалился на улицу под вопли Мередит: «Он убил его! Он убил его!» Пегги тем временем пыталась объяснить ситуацию службе «Скорой помощи». Дальше в памяти всплывали обшарпанные стены, полосы света и запах соседского парфюма. Наверное, Эндрю находился в шоке.

Собравшись наконец с духом, Эндрю выбрался, дрожа, из ванны и, завернувшись в полотенце, уселся на кровать, то и дело посматривая на телефон, который швырнул в угол. Телефон Эндрю выключил после третьего звонка от Карла, но понимал, что больше игнорировать звонки нельзя. Карл и Мередит. Мередит и Карл. То, что Карл звонит ему именно сейчас, не может быть совпадением. И еще остается Кит. Быть может, сначала лучше позвонить Пегги, узнать, что там произошло? Наверняка ничего серьезного не случилось. Пройдя в гостиную и усевшись с телефоном в руках, Эндрю принялся листать номера и все не мог принять решения. Потом все же нажал на вызов. Впившись ногтями в собственную руку, Эндрю ждал ответа Карла, и наступившая тишина казалась ему зловещей. В какой-то момент желание прорвать ее стало неодолимым; Эндрю бросился к проигрывателю и кое-как сбросил головку с иглой. Комнату заполнил голос Эллы. Так получилось, что воспроизведение началось гораздо ближе к концу вещи, чем хотелось. Эндрю прошелся вокруг разложенных восьмеркой железнодорожных путей. Дозвон продолжался.

– Привет, Эндрю.

– Привет.

Пауза.

– Ну? – произнес Эндрю.

– Что ну?

– Я тебе перезваниваю, Карл. Что ты хотел?

Эндрю слышал, как Карл что-то глотает. Отвратительный протеиновый коктейль, несомненно.

– На прошлой неделе я познакомился с одной из твоих коллег, – сообщил Карл. – С Мередит.

Закружилась голова. Эндрю медленно опустился на колени.

– Она приходила на мои занятия по йоге. Бизнес идет плохо, так что была только она и еще несколько человек. Конечно, мы ведь не можем позволить себе хорошую рекламу.

– Понятно, – отозвался Эндрю, цепляясь за призрачную надежду, что Карл собирается говорить не о том, чего он боялся.

– После занятий мы поболтали, – продолжал Карл. – Все получилось как-то нелепо. Она вдруг принялась рассказывать про приключившийся с ней несчастный случай. Даже не знаю, почему она решила, что мне интересно. Я уже не знал, как от нее отвязаться, а потом она ни с того ни с сего упомянула, где работает. Оказалось, твоя коллега. Мир тесен, да?

Может, отключить связь? Достать симку, спустить ее в унитаз и больше никогда не общаться с Карлом?

– Ты еще тут?

– Да, – процедил Эндрю через стиснутые зубы.

– Хорошо, – сказал Карл. – Я подумал, вдруг тебя кто-нибудь отвлекает. Может, Диана. Или дети.

Эндрю сжал свободную ладонь в кулак и впился в него зубами, ощутив вкус крови.

– Забавно, как нас порой подводит память, – говорил Карл. – Я-то готов был поклясться, что ты живешь в квартире недалеко от Олд-Кент-роуд и что у тебя не было отношений с… ну… Но, если верить Мередит, ты счастливый семьянин, отец двух детей и живешь в шикарном особняке. – Голос Карла дрожал от сдерживаемого гнева. – И здесь возможны только два объяснения. Или Мередит поняла тебя совершенно неправильно, или ты солгал ей и бог знает кому еще про жену и детей. Видит бог, я надеюсь на первое, потому что в противном случае я в жизни не слышал такого жалкого и наглого вранья. Могу себе представить, что подумает твой босс, если узнает. Ты ведь работаешь с несчастными людьми, тем более в муниципалитете. Не думаю, что подобное разоблачение легко сойдет тебе с рук. А ты как считаешь?

Эндрю отнял кулак ото рта и увидел оставшиеся на коже отпечатки зубов. Вспомнилась Сэлли, как она бросила через забор недоеденное яблоко, а потом поспорила с матерью, когда та обругала ее.

– Чего ты хочешь? – спокойно спросил Эндрю.

Сначала Карл молчал. Слышалось только их дыхание. Потом заговорил:

– Ты разрушил все. Сэлли могло стать лучше, я знаю, что могло, если бы ты только поступал правильно. А теперь она мертва. И знаешь, что? Я разговаривал сегодня с ее адвокатом, и та сказала мне, что деньги – я просто напоминаю тебе, что это сбережения Сэлли за всю ее жизнь, – могут поступить к тебе в любой день. Боже, если бы только она знала, что ты на самом деле за тип. Скажи честно, думаешь, она поступила бы так же?

– Я не… Это не…

– Заткнись и слушай, – велел Карл. – Учитывая тот факт, что мне теперь известно, какой ты лжец, позволь предельно ясно предупредить, что произойдет, если ты вдруг пойдешь на попятную и передумаешь отдать мне деньги. Я передам тебе мои банковские данные прямо сейчас. И если не переведешь мне деньги в тот момент, когда их получишь, то мне потребуется сделать всего один звонок Мередит, и с тобой будет кончено. Все. Понял? Хорошо.

С этими словами он повесил трубку.

Эндрю отнял телефон от уха, и постепенно его вниманием завладел голос Эллы: «Если бы ты в меня поверил». Он немедленно вошел в свой банк-онлайн на телефоне, но ему понадобилось еще какое-то время, чтобы понять: деньги уже поступили. Телефон завибрировал – пришли банковские данные Карла. Эндрю сразу начал операцию по переводу и с бьющимся сердцем набрал номер банковского счета Карла. Всего один клик – и деньги уйдут, и все будет кончено. Но несмотря на инстинктивное стремление нажать «перевести», что-то остановило его. Даже после всех слов Карла о том, как поступила бы Сэлли, узнав про его ложь, оставался открытым вопрос: а как бы она отнеслась к тому, чем теперь занимается он? Эти деньги были последней ниточкой, связывающей Эндрю и Сэлли. Они были последним даром сестры ему. Последним символом связывавших их уз.

Не позволяя себе остановиться, он прервал соединение, бросил телефон на ковер, опустил голову на руки и, чтобы успокоиться, принялся глубоко дышать.

Эндрю сидел на полу; мысли дрейфовали от усталого безразличия до полного отчаяния, и тут телефон зазвонил снова. Он почти не сомневался, что это опять Карл, который как-то узнал про поступившие деньги, но оказалось, что звонит Пегги.

– Алло! – сказал Эндрю.

– Это Эндрю?

– Да, кто это?

– Это Мейзи. Погоди! Мам! МАМ! Он на связи.

Эндрю услышал коллективное «Уф!» и звуки автомобилей, затем все заглушил шорох пальцев.

– Эндрю!

– Пегги? Ты в порядке? Кит…

– Ты был прав насчет Стива. Вернулась, а он орет на девочек, напился до чертиков и бог знает до чего еще. Я больше не могу, просто не могу. Схватила, что успела, и затолкала девочек в машину. Стив был слишком занят – громил квартиру, пытался остановить меня, а потом вскочил на мотоцикл и погнался за мной.

– Черт! С тобой все нормально?

Еще один автомобильный сигнал.

– Да, в смысле нет, не совсем. Мне так жаль, Эндрю, что я не поверила тебе раньше.

– Это не имеет значения, мне все равно, я хочу только знать, что вы в безопасности.

– Да, в безопасности. Думаю, он отстал. Но дело в том… Слушай, я понимаю, уже поздно, но я уже обращалась ко всем остальным и… можно мы приедем к тебе, всего на часок или около того, пока я не соображу, что делать?

– Да, конечно, – ответил Эндрю.

– Ты наш спаситель. Мы не станем надоедать, обещаю. Ладно, какой у тебя адрес? Мейзи, возьми ручку, милая, мне нужно, чтобы ты записала адрес Эндрю.

У Эндрю свело желудок – он понял, на что только что согласился.

– Эндрю?

– Да здесь я, здесь.

– Слава богу. Какой у тебя адрес?

Что он мог сделать? Выбора не оставалось, только назвать адрес. И почти сразу Пегги дала отбой.

– Прекрасно, – громко сказал Эндрю. Возглас потонул в зияющем безразличии квартиры, в четырех стенах, вмещающих в себя и гостиную, и кухню, и спальню одновременно. И даже такое жилище, похоже, ожидало вторжение.

«Ладно, давай-ка рассудим логически», – думал Эндрю, стараясь подавить нарастающее чувство паники. Может, назвать это вторым домом? Скромный уголок, который Эндрю держит для себя, чтобы проводить здесь немного… Как там сказала однажды Мередит? «Часок наедине с собой», вот как она сказала. Он медленно повернулся, стараясь представить, что видит свою обитель в первый раз. Ничего не вышло. Комната казалась слишком обжитой, чтобы быть чем-то другим, кроме его дома.

«Я должен рассказать ей все».

Эта внезапная мысль полностью захватила Эндрю. Через минуту снаружи донесся звук подъезжающего автомобиля. Эндрю огляделся. Наверное, следовало прибраться, хотя беспорядка никакого. Как обычно – на посудной полке одна тарелка, нож, вилка, стакан и единственная кастрюлька. Все на своих местах. Господи, что толку?

Взглянув в последний раз, Эндрю схватил ключи и направился к двери. Вниз по лестнице. Вдоль оцарапанных стен. Сквозь облако легкого парфюма. Чем ниже Эндрю спускался, тем холодней становился воздух, и он чувствовал, что вместе с тем начинает ослабевать и его решимость.

«Нет, ты должен это сделать, – уговаривал себя Эндрю. – Сделай это. Не сворачивай назад».

Он уже был в коридоре, от Пегги с девочками его отделял только дверной блок, их тени маячили за запотевшим стеклом.

«Сделай это. Назад пути нет».

Рука легла на дверную ручку. Ноги дрожали так сильно, что Эндрю подумал: сейчас они откажут. «Просто все должно стать очень плохо, прежде чем пойти на лад. Сделай это, трус несчастный, сделай это».

Пегги бросилась ему на шею, и он щекой почувствовал ее слезы. В ответ он так крепко стиснул Пегги, что она от удивления ослабила свои объятия.

– Перестань сейчас же, перестань, – зашептала она, и от ее тихого голоса у Эндрю даже слезы на глазах выступили. Он видел, как Сьюзи пытается вытащить из машины сразу три сумки и дергает их, изо всех сил стараясь сохранить равновесие. Мейзи стоит рядом, бледная, обхватив себя руками. Пегги положила ладони на грудь Эндрю. – Мы войдем? – Он видел, как она ловит его взгляд своими глазами, как в них просыпается беспокойство. – Эндрю?..

Глава 27

Эндрю сидел на кровати покойника и размышлял, не сломал ли ногу. С прошлого вечера она безобразно раздулась, поврежденные ткани наполнились жидкостью. Нога горела, и Эндрю чувствовал, как в ней пульсирует боль, словно внутрь проникла инфекция. Утром он не смог надеть туфли; пришлось довольствоваться изношенными пляжными сандалиями, найденными на дне шкафа. Боль казалась невыносимой, но ее даже сравнить нельзя было с теми мучениями, которые он испытывал, вспоминая выражение разочарования на лице Пегги.

Все происходило как в тумане – нелепые извинения перед ней и девочками (нет, к сожалению, они не могут войти, ему так жаль, так жаль, он объяснит, когда сумеет, но сегодня это просто невозможно), потом растерянность на лице Пегги, перерастающая в боль, и, наконец, разочарование. Не в силах наблюдать, как Пегги загоняет озадаченных девочек назад в автомобиль, Эндрю убежал в дом, на ходу затыкая уши пальцами – ему невыносимо было слушать их расспросы, почему они уезжают так скоро. Эндрю миновал коридор с исцарапанными стенами, облако парфюма, поднялся по лестнице, вошел в квартиру и беспомощно услышал, как отъезжает машина. Когда шум двигателя затих вдали, Эндрю опустил взгляд, увидел разложенную железную дорогу, аккуратную, ухоженную, очень недешевую, и вдруг принялся пинать и топтать ее. Осколки путей и декораций летели в разные стороны, ударяясь о стены. Когда он остановился, комната представляла собой сцену разрушения с опустившимся на нее покровом тишины. Сначала Эндрю ничего не чувствовал, но потом адреналин иссяк, и на него темной тошнотворной волной накатила боль. Эндрю дополз до кухни и нашел немного замороженной фасоли, потом обыскал посудный шкаф, надеясь добыть аптечку первой помощи. Вместо нее обнаружились две бутылки столового вина, покрытых толстым слоем пыли. Эндрю пил, пока не перехватило дыхание и вино не полилось изо рта на шею, и выхлебал сразу полбутылки. Потом, передвинувшись, уселся, опираясь спиной о холодильник, и в конце концов погрузился в беспокойный сон. Очнувшись уже после трех, перебрался на кровать. Эндрю лежал, обливаясь слезами, и думал о Пегги, едущей сквозь ночь, и перед глазами стояло ее лицо, бледное и испуганное, то и дело озаряемое огнями уличных фонарей.

Телефон Эндрю выключил и положил в выдвижной ящик кухонного стола. Он не собирался ни с кем ни о чем разговаривать. Ему было наплевать, что там с Китом. Может быть, его уже уволили.

Когда настало утро, Эндрю не смог придумать ничего лучшего, как только вернуться к исполнению служебных обязанностей и отправиться по назначенному адресу. В час пик он сидел в метро среди пассажиров; странное дело, но сильнейшая боль в ноге заставляла его всматриваться в людские лица – ему так хотелось, чтобы кто-нибудь спросил, в порядке ли он.

Адрес объекта казался знакомым, но только дотащившись до места, он узнал дом, который они посещали с Пегги в ее первый рабочий день. (Эрик – кажется, так звали мужчину?) Готовясь войти в дом покойного Тревора Андерсона, он обвел взглядом мокрые от дождя бетонные блоки, едва видимые на асфальте контуры «классов» и остановился на мужчине с двумя сумками, старавшемся открыть дверь в квартиру, где жил Эрик. Знает ли незнакомец, что там произошло? И сколько тысяч человек в этот самый момент пробуют открыть дверь в дом, в котором незаметно умер и сгнил последний жилец?

Согласно заключению коронера, Тревор Андерсон умер, поскользнувшись и ударившись при падении головой о пол в ванной. Брезгливым тоном клиента, осматривающего блюда в столовой, коронер отметил «крайнюю убогость» жилища. Эндрю надел защитный костюм, приказал себе не обращать внимания на новый приступ боли в пострадавшей ноге и, исполнив обычный ритуал напоминания, зачем он здесь и как должен себя вести, вошел в дом.

С первого взгляда стало ясно, что в последние дни жизни Тревору приходилось нелегко. В углу гостиной высилась гора мусора; коллекция грязных пятен на ограниченном участке стены позволяла предположить, что в него бросали разного рода отходы, которые соскальзывали вниз, увеличивая кучу. В футе от стоящего на полу телевизора приютилась деревянная скамеечка, окруженная бутылками и банками всех размеров; до краев заполненные мочой, они источали невыносимую вонь. Другими объектами, которые могли сойти за имущество, являлись куча одежды и велосипедное колесо, прислоненное к бежевому с подпалинами радиатору. Эндрю порылся в тряпье, хотя в глубине души знал, что ничего не найдет. Поднявшись на ноги, он стянул перчатки. На той стороне комнаты, которая использовалась как кухня, в безмолвном крике разинул дверцу духовой шкаф. На секунду включился и сразу же заглох холодильник.

Эндрю проковылял в спальню, некогда отделенную от гостиной дверью, а теперь – тонким листом, крепившимся бандерольной лентой. Пододеяльник и наволочки с эмблемой «Астон Виллы», возле кровати – прислоненное к стене и испачканное пеной для бритья зеркало и импровизированный прикроватный столик из четырех обувных коробок.

Внезапно Эндрю ощутил такую боль, что даже подпрыгнул, а потом присел на кровать. На обувных коробках лежала книга, автобиография гольфиста, о котором Эндрю никогда не слышал. Автор смотрел с обложки – широкая улыбка, мешковатый костюм – определенно 1980-е. Наугад раскрыв книгу, Эндрю прочел абзац об особенно трудном эпизоде в бункере на турнире «Феникс Оупен». Через несколько страниц обнаружился забавный отчет о благотворительном матче с бесплатным вином. Эндрю пролистал дальше, и что-то выпало из книги ему на колени. Это был двенадцатилетней давности билет на поезд – обратный из Юстона в Тамуэрт. На обратной стороне размещалась реклама «Самаритян»: «Мы не только слышим вас, мы слушаем». Внизу, на кусочке свободного белого пространства, короткая запись зеленой шариковой ручкой.

Эндрю долго разбирал каракули Тревора. Что писал Тревор, Эндрю понял по тому, что текст состоял из трех вытянутых прямоугольников со вписанными в них именами и датами:

Уилли Хамфри Андерсон: 1938 – 1980

Порция Мария Андерсон: 1936 – 1989

Тревор Хамфри Андерсон: 1964 –????

И еще несколько слов: Кладбище Глэскоут-Тамуэрт.

Интересно, записку оставили специально для кого-то или для первого, кто ее найдет? Сколько лет человек сидел и ждал смерти после того, как написал это?

Хотелось бы думать, что Тревор Андерсон был веселым жизнелюбом. Что этот маленький документ, очень похожий на завещание, появился после недолгого раздумья среди мимолетных развлечений. Обводя взглядом унылое помещение, Эндрю понимал, что подобные надежды чересчур оптимистичны. В действительности последние несколько лет Тревор, открывая по утрам глаза, прежде всего проверял, не умер ли он, а уже потом вставал. Пока наконец не умер.

Хуже всего было ожидание. Дни посвящались исключительно тому, чтобы съесть достаточно пищи и выпить достаточно воды. Чтобы остаться в живых. Выживание. Вот и все. Внезапно Эндрю вспомнился тупой взгляд Кита за секунду до того, как он рухнул на пол. «Господи, что же я натворил?» Настанет момент, когда придется отвечать за последствия. А потом еще этот Карл. Как Эндрю думает с этим разбираться? Можно просто спасовать и отдать ему деньги. Но разве этим кончится? Карл так зол, так саркастичен. Что помешает ему снять трубку и в любой миг набрать номер Мередит? Ожидание превратится в пытку. Когда над тобой висит такое, можно навсегда забыть о счастье. И как быть с Пегги? Эндрю вызвал из памяти тот день в Нортумберленде. Тогда все казалось возможным, тогда появилась уверенность, что все переменится. Как он ошибался. На то, что Пегги простит ложь, тем более после отказа в помощи, когда она так в ней нуждалась, надеяться не приходилось.

Существовал, конечно, один очень простой способ все исправить. Эта мысль впервые пришла ему в голову давным-давно. И не в минуту какого-то кризиса; Эндрю просто отметил ее как вариант, когда занимался делами. Стоял где-то в очереди. То ли в супермаркете, то ли в банке. С тех пор она постоянно присутствовала в его сознании. Как камешек, ударивший в лобовое стекло и оставивший малюсенькую трещинку. Постоянное напоминание о том, что в любой момент весь лист стекла может рассыпаться. И вот теперь она обрела полный и окончательный смысл. Эндрю не только располагал выходом, но впервые в жизни мог полностью контролировать ситуацию.

Эндрю посмотрел на себя в зеркало. Из-за грязных разводов лицо отражалось не полностью. Аккуратно положив билет на книгу, он поднялся на ноги и с минуту стоял неподвижно, слушая приглушенные звуки дома – неестественные взрывы смеха из соседского телевизора, евангельскую музыку, долетавшую из квартиры снизу. Стоял и чувствовал, как расслабляются плечи. Копившееся десятилетиями напряжение уходило. Все будет прекрасно. В голове зазвучали начальные строки Эллы из «Не правда ли, чудесный день?». В ноге снова проснулась боль. Но в этот раз Эндрю едва обратил на нее внимание. Боль не имела значения. Уже не имела. Ничего не имело.

На кухне, содрогнувшись, ожил и через несколько секунд вырубился холодильник.

В последний раз обойдя квартиру Тревора, Эндрю отправил в офис доклад по электронной почте. Собранной информации должно было хватить для тех, кто займется организацией похорон.

Дождавшись автобуса до дома, Эндрю стоял в нем на одной ноге, как фламинго, чувствуя облегчение от того, что ему плевать на взгляды окружающих. Приехав домой, он сразу направился в ванную и включил воду. Пока ванна набиралась, прохромал на кухню и, словно обманывая себя, не глядя, запустил руку в выдвижной ящик и нащупал, что искал. Он пробежал пальцами по исцарапанной пластиковой рукоятке ножа, чувствуя странную успокоенность от знакомого прикосновения. Промыв лезвие под краном, Эндрю решил, что нож достаточно чистый, хотя это было не важно. Двинулся на кухню, но остановился и вернулся. Это ничего не меняет, твердил себе Эндрю, но нужно проверить, просто на всякий случай. Выдвинув ящик, он достал телефон и прождал, казалось, сто лет, пока тот включится. Телефон завибрировал, и от неожиданности Эндрю едва не уронил его. Но потом увидел сообщение от Карла. «Деньги еще у тебя? Ты лучше долго не раздумывай». Эндрю медленно покачал головой. Пегги, конечно, сообщений не отправляла. Он для нее уже мертв. Эндрю бросил телефон на столешницу.

Он просмотрел записи Эллы, выбирая, что поставить. Обычно Эндрю делал это инстинктивно. Но сейчас нужно было найти альбом, в который вмещалось бы все, что он любил у нее. Остановился на «Элла в Берлине». Опустив иглу на пластинку, Эндрю слушал, как стихает гомон толпы, а потом раздаются восторженные аплодисменты, похожие на шум дождя за окном. Не сходя с места, Эндрю разделся, кое-как сложил одежду и оставил ее на подлокотнике стула. Не написать ли записку – вроде бы так принято делать? С другой стороны, какой смысл, если тебе некому и нечего сказать? Оставить еще один клочок бумаги, который подберет своими щипцами мусорщик?

К тому времени, когда Эндрю опускался в ванну, охая от боли в ноге, омытой горячей водой, аплодисменты зазвучали снова – кончилась «Старая черная магия», и воздух наполнился нежными звуками контрабаса и фортепиано из «Любовь пришла, чтобы остаться».

Эндрю намеревался допить остатки вина, но забыл принести его с кухни. Так лучше, решил он. Сохранить полную ясность и контроль.

Рокочущий удар басового барабана и стремительная кода фортепиано обозначили окончание песни, и Элла поблагодарила собравшихся. Эндрю всегда казалось, что она говорит очень искренне, без какой-либо натянутости или фальши.

Наступала слабость. Много часов он ничего не ел, и пар заволакивал и ванную, и чувства. Под водой Эндрю постучал пальцами по бедру и ощутил зыбь, прокатившуюся туда и обратно. Закрыв глаза, он представил себе, что плывет по течению ленивой реки где-то на другом краю света.

Снова раздались аплодисменты – зазвучала «Мэкки-Нож». Это здесь Элла забыла слова. «Может, на этот раз будет по-другому», – подумал Эндрю, шаря рукой возле ванны. Коснувшись пластиковой рукоятки, крепко сжал ее в руке. Но нет, последовала заминка, затем прерывистые горькие сетования на то, что испортила собственную песню, а потом – дерзкая импровизация, в которой она преобразилась в Луи Армстронга и сработала в его стиле, вызвав рев толпы. Зрители были с ней и поддерживали ее.

Эндрю опустил руку в воду. Еще крепче сжал рукоять. Не успел перевести дух, как грянула дробь барабанов из «Как луна высоко», и Элла сделала «скэт»[19]. Музыка спешила за нею, но она была слишком быстра… всегда слишком быстра. Он согнул руку и сжал кулак. Почувствовал остроту металла – кожа натянулась под лезвием, собираясь уступить. А потом раздался еще один звук, прорвавшийся сквозь музыку, взывающий к его сознанию. Телефонный звонок, понял Эндрю, открывая глаза, и пальцы на рукоятке ножа разжались.

Глава 28

Звонила Пегги.

– Ты не пришел и теперь в полном дерьме. Кэмерон просто кипит от злости и брызжет на нас всех. Какого черта, ты где?

Говорила она сердито. Радовалась, наверное, что можно вот так позвонить и наброситься на него, не упоминая о вчерашнем.

Он кое-как добрался до кровати и теперь сидел на полу, голый, без сил. Словно только что очнулся от сна, невероятно похожего на реальность. Перед глазами вдруг поплыли алые разводы, клубящиеся в прозрачной воде, и Эндрю пришлось свободной рукой ухватиться за собственные колени, чтобы избавиться от чувства, что он куда-то падает. Он еще здесь? Это все настоящее?

– Я дома, – произнес он глухо.

– Ты болен?

– Нет, – ответил он. – Не то чтобы.

– Ладно. Тогда что происходит?

– Хмм, ну, похоже, я пытался себя убить.

Наступила пауза.

– Скажи еще раз.

Встретились в пабе. Пэгги хотела отвезти Эндрю в больницу, но он отказался. Вскоре должны были нахлынуть выпивохи, идущие с работы в пятницу, но пока заведение пустовало, и за стойкой сидел и болтал с явно скучающей барменшей всего один посетитель.

Выбрав столик, Эндрю медленно опустился на стул и сложил руки на груди. Он вдруг почувствовал себя необычайно хрупким, словно кости изготовили из гнилого дерева. Через мгновение, налегая на дверь плечом, ворвалась Пегги и, поспешив к Эндрю, огорошила объятием, ответить на которое он не мог, потому что его начало трясти.

– Жди здесь, я знаю, что тебе нужно, – велела Пегги.

От стойки она вернулась со стаканом чего-то похожего на молоко.

– Меду у них нет, так что сойдет и это. Не настоящий горячий пунш, но ладно. Когда мы с Имоджен подхватывали простуду, мама давала нам это. Я тогда думала, что это настоящее лекарство, а теперь знаю: она просто хотела, чтобы мы отрубились и дали ей передохнуть.

– Спасибо, – поблагодарил Эндрю, делая глоток согревающего виски, вовсе не показавшийся ему неприятным. Пегги смотрела, как он пьет. Выглядела она встревоженной, не знала, куда деть руки, то и дело крутила сережки – прелестные голубые шарики, похожие на слезинки. Эндрю сидел напротив, застыв и ощущая странную отстраненность.

– Итак, – произнесла Пегги. – Значит, ты сказал по телефону про это… ну, сам знаешь…

– Самоубийство? – подсказал Эндрю.

– Вот. Точно. Ты… Я думаю, что задам глупый вопрос, но… Ты в порядке?

Эндрю обдумал ответ.

– Да, – ответил он. – Хотя, кажется, чувствую себя… словно на самом деле умер.

Пегги взглянула на его стакан.

– Что ж, ладно, но я все-таки думаю, что нам с тобой нужно поехать в больницу, – сказала она, взяв Эндрю за руку.

– Нет, – твердо ответил он. Прикосновение вывело его из оцепенения. – В этом действительно нет необходимости. Я себя не поранил, а сейчас и чувствую себя лучше. Помогает. – Он сделал еще глоток виски и закашлялся, сжав кулаки так, что костяшки пальцев побелели.

– Хорошо, – с сомнением сказала Пегги. – Ладно, давай посмотрим, как ты себя после этого будешь чувствовать.

Дверь распахнулась, и в паб ввалились четверо шумных мужчин в костюмах и галстуках; они сразу устремились к стойке. Прежний посетитель допил свое пиво, сунул газету под мышку и ушел.

Пегги наблюдала, как Эндрю пьет виски, но потом словно вспомнила, что перед ней самой стоит кружка пива, и сделала два больших глотка. Наклонившись вперед, она тихо спросила:

– Что произошло?

Эндрю вздрогнул, и Пегги взяла его за руку.

– Все нормально, тебе не нужно вдаваться в детали, я просто пытаюсь понять, почему ты… хотел сделать это. Где были Диана и дети?

Эндрю попробовал подыскать ответ, и нейронные связи мгновенно перегрелись. На ум, однако, ничего не пришло. Не в этот раз. Он грустно улыбнулся. Не в этот раз. В этот раз он расскажет правду. Глубоко вздохнув, он постарался собраться и задавить в себе ту часть, которая отчаянно сопротивлялась его намерению.

– Что? Что произошло? – настаивала Пегги, тревожась все сильнее. – С ними все в порядке?

Эндрю заговорил, запинаясь и каждые несколько секунд делая паузы:

– Ты… ты врала когда-нибудь так сильно, что потом ощущала, что обратного пути нет… что ты… что тебе остается только одно: притворяться дальше?

Пегги спокойно взглянула на него.

– Однажды я сказала свекрови, что перекрестила ящики с рассадой, хотя не делала этого. Потом все Рождество чувствовала себя неуютно… но это же не то, о чем ты спрашиваешь?

Эндрю медленно покачал головой, и слова полились из него так, что он не мог остановиться:

– Дианы, Стеф и Дэвида не существует. Все вышло по недоразумению, а потом я продолжал врать, и чем дальше врал, тем труднее было сказать правду.

По лицу Пегги было видно, что ее мысли и чувства смешались.

– Не думаю, что я тебя правильно поняла, – выдавила она.

Эндрю прикусил губу. Откуда-то взялось нелепое ощущение, что он сейчас расхохочется.

– Мне просто хотелось быть как все, – пояснил он. – Началось с мелочи, а потом, – он коротко и визгливо хохотнул, – вышло из-под контроля.

Пегги потрясенно смотрела на него. Она доигралась с одной из своих сережек – та выскользнула из уха и запрыгала по столу, как замерзшая на лету маленькая голубая слезинка.

Эндрю смотрел на нее, и в голове зазвучала мелодия. На этот раз ему не хотелось, чтобы она замолкла. «Голубая луна, меня ты видела стоящим одиноко». Он начал мурлыкать мелодию вслух. Пегги охватывала паника, и Эндрю чувствовал это. «Спроси меня. Пожалуйста», – молча молил он.

– Значит, насколько я поняла, Дианы просто… не существует? – спросила Пегги. – Ты ее выдумал.

Схватив стакан, Эндрю залпом опустошил его.

– Ну, не совсем, – отозвался он.

Пегги потерла глаза, потом достала из сумочки телефон.

– Что ты… кому ты звонишь? – заговорил Эндрю, поднимаясь, и охнул от боли – он забыл про больную ногу.

Пегги махнула рукой, заставляя его сесть на место.

– Привет, Люси, – поздоровалась она в трубку. – Я звоню спросить, не присмотришь ли ты за девочками еще пару часов. Спасибо, милая.

Эндрю хотел было начать свой рассказ, но Пегги жестом остановила его.

– Прежде чем мы куда-то поедем, мне нужно заменить масло, – сообщила она, допила пиво, потом собрала стаканы и пошла к стойке. Эндрю сцепил руки. Они были такие холодные, что он их почти не чувствовал. Когда Пегги вернулась с напитками, выглядела она так, будто приняла какое-то решение – стальной блеск в глазах говорил, что она готова услышать худшее и ничему не удивиться. Да, вот так же смотрела на него Диана.

Глава 29

В Бристольский университет Эндрю уехал летом, после смерти матери. Сэлли жила в Манчестере с новым приятелем, и дело было не столько в тяге к высшему образованию, сколько в поиске кого-то, с кем можно поговорить. Без каких-либо проблем Эндрю нашел жилье в той части города, что называется Истон. Дом стоял возле поросшего травой участка, которому некий оптимист присвоил буколическое название Лисий парк и который на самом деле представлял собой крошечный зеленый участок, зажатый между одной из улиц и шоссе М32. Когда Эндрю добрался сюда со своим пухлым фиолетовым рюкзаком, набитым пожитками, то увидел в парке одетого исключительно в мусорные мешки мужчину, который пинал голубя. Из кустов появилась женщина; она оттащила чудака, но, к ужасу Эндрю, только для того, чтобы самой попинать жертву. Он еще не отошел от душераздирающей командной забавы, когда хозяйка повела его показывать жилье. У миссис Бриггз были ярко-голубые волосы и кашель, звучавший как отдаленные раскаты грома, но Эндрю быстро понял, что за суровой внешностью скрывается доброе сердце. Она, казалось, постоянно готовила, иногда при свечах, если выходил из строя электросчетчик, а это случалось регулярно. Нервировала ее привычка соскальзывать на критику посреди фразы, не имеющей отношения к делу:

– Не волнуйся за того малого с голубем, он немножко странный… черт, тебе нужно постричься, птенчик… и мне кажется, по правде говоря, что у него не все дома. – Таким образом она как бы походя сообщала плохие новости.

Вскоре Эндрю полюбил миссис Бриггз, и это оказалось очень кстати, потому что на курсе его все бесили. Он был достаточно сообразительным, чтобы понять: философия привлекает людей определенного типа, но этих, казалось, специально вырастили в лаборатории, чтобы раздражать его. Все парни носили жидкие бородки, курили маленькие дрянные самокрутки и большую часть времени проводили, стараясь произвести впечатление на девушек туманными цитатами из Декарта и Кьеркегора. Девушки носили джинсы и на лекциях сидели с каменными лицами, но под маской невозмутимости кипел гнев. Только позже Эндрю понял, что вели они себя так в основном из-за преподавателей-мужчин, которые пускались в оживленные дискуссии с парнями, а с девушками разговаривали как со смышлеными пони.

Уже через несколько недель он обзавелся парой друзей – безобидным, в общем-то, валлийцем с рыхлым лицом по имени Гэвин, любителем неразбавленного джина, утверждающим, что он видел летающую тарелку над полем для рэгби в Ллэндовери, и его подружкой, третьекурсницей Дианой, носившей яркие очки в оранжевой оправе. Дураков она терпеть не могла. До Эндрю быстро дошло, что Гэвин – законченный дурак, постоянно испытывающий терпение Дианы самыми изощренными способами. Они были вместе еще до универа – «любовь с детских лет, понимаешь ли», объяснил ему Гэвин как-то вечером после шестой порции джина, – и Гэвин поехал за ней в Бристоль, чтобы учиться на том же курсе. Позже Диана призналась, что сделал он это не потому, что не мог переносить разлуку, а по причине полной неспособности справиться с простейшими делами.

– Пришла раз домой, а он пытается приготовить куриные наггетсы в тостере.

По причинам, для Эндрю неясным, Диана оказалась первым в его короткой взрослой жизни человеком, который не испытывал совершенно никаких проблем в общении с ним. С Дианой он не заикался и не спотыкался о слова, и у них было схожее чувство юмора – черного, но не жестокого. Несколько раз, оставаясь наедине с нею – если ждали Гэвина в пабе, когда тот отходил в туалет или к стойке, – Эндрю начинал рассказывать Диане про маму и Сэлли. Диана обладала природным даром находить позитивное в испытаниях, через которые он прошел, но ничего не упрощала, и когда он заговорил о маме, то обнаружил, что вспоминает те редкие моменты, когда она казалась беззаботной и счастливой. Обычно это случалось, когда она копалась в саду, на солнышке, под звучавшую фоном Эллу Фицджеральд. Рассказывая о сестре, Эндрю припомнил те дни, когда они смотрели хаммеровские ужастики. В этот период Сэлли стала приходить из паба с подарками, которые она «приобрела». Она явно получала их от одного пронырливого клиента, воровавшего товар из грузовика. Эндрю перепал настольный футбол «Саббатэо», маленький деревянный инструмент, известный под названием варган, и показавшийся ему совершенно великолепным «Флайинг Датчмен» с зеленым, как яблоко, локомотивом и вагоном из тикового дерева. Эндрю влюбился в этот локомотив, но именно Диана помогла понять, что привязался он не к самой модели – она стала символом того короткого периода его жизни, когда Сэлли проявляла к брату больше всего заботы и любви.

Как-то раз, случайно, сквозь табачный дым в пабе Эндрю заметил, что Диана смотрит на него. Она не смутилась и еще секунду не отводила взгляд, а потом снова присоединилась к беседе. С того раза Эндрю жил ради этих моментов, и они наполнили его существование смыслом. Учебу он запустил так, что совершенно перестал о ней беспокоиться, и к Рождеству смирился с тем, что его отчислят. Надо было искать работу и откладывать хоть какие-то деньги. Эндрю говорил себе, что отправится путешествовать, хотя, по правде говоря, даже на поездку в Бристоль решился с большим трудом.

Как-то вечером однокурсник пригласил Эндрю с Дианой и Гэвином на импровизированную вечеринку в студенческое общежитие – при условии, что каждый принесет по упаковке пива. В спальню набилась целая толпа, и все принялись открывать банки. Никому не хотелось говорить про учебу, но Гэвин нашел экземпляр «О Свободе» и принялся с пьяным пылом зачитывать отрывки, на что остальные старались не обращать внимания. Пока Гэвин искал другую книгу – возможно, для такой вечеринки не хватало именно Вольтера! – Эндрю протянул руку за бутылкой «Холстен Пилз», которая, в чем он был почти уверен, принадлежала ему, но кто-то взял его за свободную руку и потянул прочь. Этим кем-то оказалась Диана. Она повела его по коридору, потом вниз по трем лестничным пролетам и на улицу, где хлопьями падал снег.

– Привет, – сказала она, обняла за шею и поцеловала прежде, чем Эндрю успел ответить. К тому времени, когда он снова раскрыл глаза, снег уже укрыл ковром землю.

– Ты знаешь, что на этой неделе я возвращаюсь в Лондон? – спросил Эндрю.

Диана выгнула брови.

– Нет! Я не то имел в виду… Просто я… Просто я подумал, что должен тебе сказать.

Диана вежливо посоветовала ему заткнуться и снова поцеловала.

В ту ночь они пробрались к миссис Бриггз. На следующее утро Эндрю проснулся и решил, что Диана ушла не попрощавшись, хотя ее очки лежали на прикроватном столике, развернутые в сторону кровати, словно наблюдая за ним. Эндрю услышал, как в туалете спустили воду, а потом, судя по звуку шагов, два человека встретились на площадке. Произошла короткая заминка, потом последовало неловкое знакомство. Диана забралась обратно в постель и в наказание за то, что Эндрю не пришел на помощь, обвила его ноги своими, холодными как лед.

– Тебе когда-нибудь бывает тепло? – спросил он.

– Возможно, – прошептала она, накрывая их обоих с головой одеялом. – Только тебе придется мне помочь, хорошо?

Потом они лежали рядом, но переплетя ноги. Эндрю провел пальцем по маленькому белому шраму над бровью Дианы.

– Как это случилось? – спросил он.

– Парень по имени Джеймс Бонд бросил в меня диким яблоком, – ответила она.

Пять дней спустя они стояли на платформе вокзала, и через щель в заборе их грело солнце. Накануне вечером у них состоялось первое официальное свидание, они ходили в кино на «Бульварное чтиво», хотя из фильма запомнили немногое.

– Мне нужно было учиться лучше, – говорил Эндрю. – Даже не верится, что я все так запустил.

Диана взяла его лицо в свои ладони.

– Слушай, ты горюешь понапрасну. Можешь гордиться самим фактом, что решился уехать из дома.

Они стояли, прижавшись друг к другу, пока не пришел поезд. Эндрю засыпал Диану вопросами. Ему хотелось узнать о ней все, чтобы было за что цепляться после отъезда.

– Обещаю приехать повидаться с тобой, как только заработаю на билет, – сказал Эндрю. – И буду звонить. И писать.

– Как насчет почтовых голубей?

– Эй!

– Прости, просто ты говоришь так, будто отправляешься куда-то на войну, а не в Тутинг.

– Напомни мне еще раз, почему я просто не остаюсь здесь?

Диана вздохнула.

– Потому что а) я думаю, что тебе нужно провести какое-то время с сестрой, особенно на Рождество, и б) я считаю, что тебе ненадолго надо поехать домой и решить независимо от меня, что ты хочешь делать дальше. Я должна прежде всего сосредоточиться на дипломе, а когда с этим будет покончено, я, возможно, все равно перееду в Лондон.

У Эндрю вытянулось лицо.

– Возможно.

После секундной паузы он понял, насколько неуместно его брюзжание. Диана так неистово обняла его на прощание, что ее тепло грело его всю дорогу до Лондона.

Он въехал в свободную комнату в доме, занятом двумя выходцами из Дублина. Соседей он умудрялся избегать за исключением тех случаев, когда они приглашали его разрешать совершенно непонятные споры; тогда он, как правило, становился на сторону того, кто казался менее вменяемым и готов был что-нибудь поджечь, если его не признают правым. Жил Эндрю только рисовыми хлопьями и мыслями о том, когда в следующий раз поговорит с Дианой. У них был назначен день, в который каждую неделю он шел к таксофону в конце улицы и звонил ей. Диана требовала, чтобы каждый разговор он начинал с рассказа о самой свежей рекламе «грудастых» или «экзотических» женщин, размещенной в телефонной книге. На подоконнике в спальне Эндрю завел пустую банку из-под «Нескафе», куда складывал деньги на билет до Бристоля. Работу Эндрю нашел за прилавком салона видеопроката; покровительство салону оказывали исключительно пьяные мужчины с бегающими глазками, покупающие порно. Об этом он смог поведать Диане, только когда напился в пабе.

К тому времени Эндрю уже отказался от мысли вернуться и попробовать завершить образование. Приближалось лето, и одна лишь мысль о возвращении в аудитории вызывала отвращение.

– Значит, ты собираешься сидеть в Лондоне и работать в порномагазине? – спросила Диана. – Что повлияло на такое решение или это предел твоих мечтаний? Ты должен понять, чем тебе хочется заниматься. Если не хочешь получать диплом, то должен представлять себе, как будет складываться твоя карьера.

– Но…

Она отмахнулась от его протестов.

– Я серьезно. Даже слышать не хочу об этом. – Она стиснула руками его щеки, так что губы у Эндрю сложились бантиком. – Тебе нужно больше верить в себя и убираться оттуда к чертовой матери. Ты мечтаешь о какой-то работе или карьере?

Разжав ладони, она выжидающе смотрела на Эндрю.

О какой работе он мечтает? И что еще важнее, что он мог сказать такого, над чем она не рассмеется?

– Работать кем-нибудь в местной общине, или что-то в этом роде.

Прищурившись, Диана рассматривала Эндрю, гадая, не шутит ли он.

– Тогда ладно, хорошо. Значит, это первый положительный шаг. Тебе известна область, в которой тебе хочется трудиться. Просто не хватает определенного опыта. Это подразумевает в первую очередь офисную работу. Значит, как только ты вернешься в Лондон, займешься поисками. Согласен?

– Ага, – промямлил Эндрю.

– Не дуйся! – велела Диана и, когда он промолчал, сползла в постели пониже и шлепнула его по животу.

– А как насчет тебя? – спросил Эндрю, смеясь и затаскивая ее на себя. – О какой работе мечтаешь ты?

Диана положила голову ему на грудь.

– Ну, поскольку я всю юность твердила, что выберу профессию, прямо противоположную занятию родителей, то и пошла на философию со всей ее болтовней. Но вообще-то я подумываю о преобразовании законов.

– Вот как? Информационная поддержка в сделках по торговле наркотиками?

– Тот факт, что ты сразу про это подумал, заставляет меня предположить, что ты пересмотрел кучу видеоподелок в своем салоне.

– Там либо это, либо порно.

– И ты смотрел все подряд.

– Вовсе нет.

– Значит, наедине с собой ты просто представляешь…

– Тебя. Исключительно тебя. Одетую только в халатик, пошитый из страниц произведений Вирджинии Вулф.

– Я так и думала.

Диана скатилась с него, и они лежали бок о бок.

– Значит, ты хочешь стать адвокатом? – сказал Эндрю.

– Или адвокатом, или астронавтом, – ответила она, зевая.

– Не бывает астронавтов из Уэльса. Это смешно!

– Хмм, почему бы и нет? – спросила Диана.

Эндрю постарался как можно лучше передать валлийский акцент:

– Ну вот, мы на месте, пор-р-рядок. Это маленький шаг для одного человека, ага, и гигантский для всего человечества, понимаешь.

Фыркнув, Диана принялась выбираться из постели, но Эндрю нырнул и ухватил ее за руку, которую она специально задержала на простыне. Ему нравилось, когда она так делала. Дразнила его. Знала, что стоит ей отойти на шаг, как он потащит ее к себе.

По возвращении в Лондон Эндрю проводил время за прилавком видеосалона, подыскивая работу через газету. Он только успел продать жутчайшее видео парню с изможденным лицом, объяснившему, что мастурбация помогает ему справиться со стрессом, как зазвонил телефон. Пять минут спустя Эндрю положил трубку, размышляя, уж не обиженный ли Гэвин нанял позвонившую ему женщину. Тот был способен на подобный акт жестокой мести. Дело в том, что Эндрю пригласили на собеседование.

– Во-первых, ты глупец, – сказала Диана, когда он тем же вечером позвонил ей из телефонной будки. – Во-вторых, я уверена, что имею право сказать тебе это. Так что мы можем заняться этим сейчас или подождать, пока ты сам найдешь себе работу. Тебе решать…

Собеседование проводилось на вакансию помощника администратора в местном совете. У одного из ирландцев Эндрю одолжил костюм, который носил еще его отец. Сидя в приемной, Эндрю проверил карманы и нашел корешок билета на спектакль 1964 года под названием «Филадельфия, вот и я!». Представление проходило в Дублинском театре. Бывала ли Сэлли в Филадельфии, когда ездила в Штаты? Эндрю не помнил, а открытки давно выбросил. Он решил, что оптимистичное название – добрый знак.

На следующее утро Диана начала телефонный разговор словами:

– Я же тебе говорила.

Эндрю рассмеялся.

– А что бы ты делала, если бы сказала, а у меня ничего не получилось?

– Гм. Сделала бы вид, что это был другой мой парень.

– Эй!

Пауза.

– Погоди, ты шутишь, что ли?

Вздох.

– Да, Эндрю, шучу. На прошлой неделе Хэмиш Браун случайно коснулся моей груди, пытаясь установить диапроектор, вот как далеко я зашла в неверности тебе…

Сам того не желая, Эндрю проводил семьдесят процентов своего времени (ну ладно, 80 или 90), тревожась, как бы у него не увели Диану. Ему представлялся патлатый гребец, которого почему-то звали Руфус. Широкоплечий, с карманами, набитыми деньгами.

– На твое счастье, вымышленный Руфус проигрывает костлявому парню, отчисленному с отделения философии, работающему в порномагазине и живущему с двумя уродами.

В свое первое утро в совете Эндрю так нервничал, что вынужден был выбирать: постоянно сидеть в туалете или каждые пять секунд морщиться от спазмов в кишечнике. Оставалось только решить, что покажется коллегам менее странным. Слава богу, Эндрю кое-как перетерпел первый день, потом прошли неделя, месяц, а он так и не обделался и ничего случайно не поджег.

– Нам нужно серьезно работать над твоими показателями, – сказала Диана.

Затем наступил самый славный день – 11 июня 1995 года. Диана закончила учебу и ехала в Лондон. Эндрю попрощался с ирландцами, которые, к его удивлению, расстроились (хотя, быть может, из-за того, что не спали три ночи подряд), свалил свои вещи в такси, приехавшее отвезти его на квартиру, найденную им для них с Дианой. Сама она уместила все в два чемодана и села в поезд из Бристоля.

– Меня собиралась отвезти мама, – сказала она, – но я боялась, что ты снимешь нам наркопритон или что-нибудь в этом роде, и не хотела, чтобы у нее случилась истерика.

– Э… Хмм. Мысль интересная… Надо было сказать.

– О господи…

Эндрю не знал, использовалась ли крошечная квартира, найденная им возле Олд-Кент-роуд, в качестве наркопритона. Здание построили кое-как – в коридоре стены в царапинах, повсюду запах сырости, но, лежа в ту ночь в постели рядом со спящей, свернувшейся калачиком Дианой, Эндрю не переставал улыбаться. Это уже походило на дом.

Переезд выпал на лето, отличавшееся небывалой, изматывающей жарой. Особенно невыносимым выдался июль. Эндрю купил вентилятор, и они с Дианой, когда становилось особенно жарко, сидели в гостиной в одном белье. В тот месяц они были слегка одержимы Уимблдоном, а Штеффи Граф Диана считала настоящей героиней.

– Ну просто чертовски жарко, правда? – позевывая, сказала Диана. Она лежала на животе и смотрела, как перед уходом с центрального корта Граф раздает автографы.

– Наверно, это поможет? – невинно предположил Эндрю и, выудив два кубика льда из своего стакана, осторожно опустил их на спину Дианы. Она взвизгнула и расхохоталась, а Эндрю притворно извинился.

Август не принес облегчения. В метро люди нервно посматривали друг на друга – не падает ли кто-нибудь в обморок. Дорожные покрытия трескались и раскалывались. В самый жаркий день года Эндрю встретился с Дианой после работы, и они растянулись на выжженной солнцем траве в Брокуэлл-парке. Люди вокруг сбрасывали туфли и закатывал рукава. Пиво Эндрю и Диана принесли, но открывашку взять забыли.

– Не расстраивайся. – Диана уверенно подошла к курившей неподалеку паре и одолжила зажигалку, чтобы открыть бутылки.

– Ты где научилась этому способу? – спросил Эндрю, когда они снова устроились на траве.

– У деда. Он в крайнем случае и зубами мог воспользоваться.

– Звучит… забавно.

– Старый добрый дедушка Дэвид. Сколько раз он мне говорил… – Диана понизила голос: – «Ди, в жизни я выучил один урок: никогда не экономь на выпивке. Жизнь слишком коротка». Бабушка только глаза закатывала. Господи, как я его любила, он был таким героем. Знаешь, если у меня когда-нибудь будет сын, то я хотела бы назвать его Дэвидом.

– Вот как? – отозвался Эндрю. – А если дочь?

– Гм. – Диана обследовала свой локоть, исчерченный оттисками травинок. – О, знаю – Стефани.

– Еще одна родственница?

– Нет! Штеффи Граф, это же ясно.

И дунула на Эндрю пеной от пива.

Позже, дома, на диване, Диана села на него сверху, и тут небо распорола молния.

Пока город спал, лил дождь, и потоки грязной воды затопили улицы. На рассвете Эндрю стоял у окна и прихлебывал кофе. Он не мог понять – то ли еще слегка пьян, то ли наступило запоздалое похмелье. Странное состояние вроде того, которое испытываешь, когда ешь бекон на его пути со сковороды в тарелку. Рядом зашевелилась Диана. Села, распустила волосы.

Рассмеявшись, Эндрю снова повернулся к окну.

– У тебя голова болит? – спросил он.

– У меня все болит, – прохрипела Диана. Волоча ноги, она подошла, обняла его сзади за талию, прижалась щекой к спине и спросила: – Будем жарить яичницу?

– Само собой, – ответил Эндрю. – Только нужно принести кое-что из магазина.

– Что нам надо? – зевая, спросила Диана.

– Только бекон. И яйца. И сосиски. И хлеб. Фасоль, может быть. И молоко, если хочешь чаю.

Он почувствовал, как объятия ослабели, и Диана жалобно застонала.

– Чья очередь? – невинно поинтересовался он.

Она уткнулась лицом в его спину.

– Ты спрашиваешь, потому что знаешь – моя.

– Что? Я понятия не имел! – возразил Эндрю. – Постой, давай проверим: я переключил канал, ты поставила чайник, я вынес мусор, ты купила газету, я вымыл посуду, ты… О, ты права, твоя очередь.

Диана несколько раз ткнулась носом ему между лопаток.

– Отвали, – отозвался Эндрю, однако обернулся и обнял ее.

– Ты обещаешь, что после бекона с фасолью станет лучше? – спросила она.

– Обещаю. Конечно, станет.

– И ты меня любишь?

– Даже больше, чем бекон с фасолью.

Он ощутил, как ладонь Дианы скользнула ему в шорты.

– Хорошо, – сказала она, громко чмокнула его в губы и решительно отстранилась, чтобы надеть какие-нибудь шлепанцы и набросить джемпер на пижаму.

– Ну, так нечестно, – запротестовал Эндрю.

– Слушай, моя очередь, я всего лишь следую правилам… – Диана пожала плечами, стараясь сохранить серьезное лицо.

Она взяла очки, схватила кошелек и ушла, напевая какую-то мелодию. Эндрю потребовалась одна секунда, чтобы узнать «Голубую луну» Эллы Фицджеральд. «Наконец-то, – подумал он, – она стала новообращенной». Он чувствовал себя по уши влюбленным и стоял, глупо улыбаясь и пьяно покачиваясь, словно оглушенный ударом, но пытающийся удержаться на ногах боксер.

Дважды прослушав «Голубую луну», он отправился в душ, чувствуя себя виноватым, но надеясь, что в момент выхода из ванной вдохнет аромат жареного бекона. Однако когда он вышел в гостиную, Дианы еще не было. И через десять минут она не вернулась. Быть может, встретилась с подружкой, какой-нибудь выпускницей Бристольского университета, слово за слово, все такое. Но что-то во всем этом казалось неправильным. Быстро одевшись, Эндрю вышел из дома.

На другом конце улицы, возле магазина, он разглядел собравшуюся толпу.

– Вот в чем дело, – расслышал Эндрю слова, перекрывшие людской гомон, когда подошел вплотную. – Это все жаркая погода, а потом внезапно сильная гроза… обязательно бед наделает.

Полукругом стояли полицейские, не давая зевакам приблизиться. Одна из раций с треском ожила; вырвавшаяся из рации какофония из шумов и разрядов заставила полицейского на краю полумесяца поморщиться и отвести руку в сторону. Сквозь помехи прорезался голос: «…подтверждение: один погибший. Обрушение кирпичной кладки. Никто не может подтвердить, кому принадлежит здание. Конец связи».

Чувствуя, что леденеет от ужаса, Эндрю шагнул сквозь передний край зевак и двинулся к линии полицейских. Его трясло, словно через тело текло электричество. За кордоном на земле он видел какие-то голубые пластиковые панели, а с одной стороны – груду битого шифера. И там, возле нее, совершенно целые, словно на прикроватном столике миссис Бриггз, лежали очки в оранжевой оправе.

Полицейский уперся рукой в грудь Эндрю, требуя вернуться. От полицейского пахло кофе, а на щеке было родимое пятно. Он сердился, но потом вдруг перестал кричать. Он догадался. Он понял. Он пробовал задавать вопросы, но Эндрю, не в силах стоять, опустился на колени. На плечи ему легли руки. Послышались озабоченные голоса. Радиопомехи. Потом кто-то пытался поднять его на ноги…

Он снова сидел в душном пабе, а руки полицейского превратились в ладони Пегги, и чувствовал Эндрю себя так, словно вынырнул из-под воды, пробив поверхность, а Пегги говорила, что все хорошо, и крепко прижимала к себе, заглушая его рыдания. И хотя Эндрю никак не мог справиться со слезами и чувствовал, что на самом деле, наверное, все эти годы не переставал плакать, он постепенно начал ощущать покалывание в кончиках пальцев и понял, что наконец согрелся.

Глава 30

У него едва хватило сил вернуться на квартиру, опираясь на Пегги, которая настояла на том, чтобы войти вместе с ним. Он пробовал возражать, но теперь, когда Пегги знала правду, это было бессмысленно.

– Или так, или в больницу, – заявила Пегги, закрыв вопрос.

Модель железной дороги так и валялась, искореженная; он не притронулся к ней с тех пор, как разрушил.

– Отсюда и хромота, – промямлил он.

Эндрю лег на диван, и Пегги накрыла его одеялом и своим пальто. Приготовив чай, она уселась на пол, скрестила ноги и взяла Эндрю за руку, успокаивая всякий раз, когда он выходил из забытья.

Когда Эндрю очнулся, Пегги сидела в кресле, читала аннотацию на конверте альбома «Элла любит Коула» и пила кофе из кружки, которой он не пользовался уже лет десять. Из-за того, что спал в неудобном положении, у Эндрю затекла шея. В ноге еще пульсировала боль, но чувствовал он себя лучше. Ему снился сон про званый ужин у Мередит, и в голове сразу сложился вопрос.

– Что с Китом? – спросил он.

Пегги подняла взгляд.

– И тебя с добрым утром. Можешь радоваться, Кит в порядке.

– Но я слышал, как ты вызывала «Скорую», – вспомнил Эндрю.

– Вызывала. К моменту их приезда он пришел в себя и убеждал врачей не забирать его. Честно говоря, они, похоже, больше беспокоились из-за Кэмерона – придурок сидел в отключке и с разрисованным лицом. По-моему, они решили, что мы его похитили и использовали в каком-то нелепом ритуале или что-то вроде этого.

– Кит пришел на работу?

– Ага.

– Ты не знаешь, он злится на меня?

– Ну, он не очень доволен. Но Мередит обращается с ним как с героем, постоянно суетится, поэтому, мне кажется, ему это даже нравится. Тебе с ней нужно… – Пегги вдруг замолчала.

– Что? – спросил Эндрю.

– Она все время говорит, что Кит должен выдвинуть обвинение…

– О господи, – простонал Эндрю.

– Не волнуйся, все нормально, – сказала Пегги. – Есть надежда, что я потолкую с ней и она перестанет вспоминать об этом.

Эндрю не верилось, но Пегги, похоже, с трудом сдерживала улыбку.

– Ты говоришь как босс мафии, – заметил он. – Как бы там ни было, я тебе очень благодарен. – Тут он взглянул на часы микроволновки, выбрался из-под одеяла и сел. – Боже. Неужели я проспал двенадцать часов? Что ты здесь до сих пор делаешь? Тебе нужно домой.

– Все в порядке, – успокоила его Пегги. – Мы с девочками на связи. Они остались в Кройдоне, у одной из подруг Имоджен. Им вчера вечером разрешили не ложиться и смотреть что-то ужасно запретное по телику, поэтому им дела нет, что я не с ними.

Она перевернула альбом.

– Должна покаяться. Я не прослушала подборку, которую ты записал для меня.

– Отпускаю тебе этот грех. Говорю же, подборку склеил на ходу.

Пегги аккуратно положила альбом обратно, поверх стопки.

– Говоришь, твоя мама была большой любительницей?

– Я и сам не знаю. Хорошо помню, как она ставила эти записи и подпевала, пока занималась на кухне или копалась в саду. И всегда, когда позволяла себе такое, казалась совсем другим человеком.

Пегги подтянула колени к груди.

– Хотела бы я сказать, что у меня из детства остались похожие воспоминания о моей маме, но если она пританцовывала на кухне, то, как правило, потому лишь, что у нее что-то подгорело или кто-то из нас попадал под горячую руку. Или то и другое. Кстати, тебе, похоже, не помешает тост.

– Отлично, я этим займусь, – начал Эндрю, собираясь подняться на ноги, но Пегги велела ему сидеть на месте. Оставалось только надеяться, что ему не влетит за три банки печеных бобов и зачерствевший уже, наверно, хлеб, которые составляли все содержимое кухонного шкафа. Извиниться заранее Эндрю не успел, потому что завибрировал телефон. Прочитав сообщение, Эндрю снова ощутил недомогание. Вскоре вернулась Пегги с тарелкой тостов, щедро намазанных маслом, и кружкой чая.

– Есть еще кое-что, о чем я должен рассказать, – начал Эндрю.

Пегги откусила от тоста.

– Ладно. Но скажу тебе честно, Эндрю, после вчерашнего вечера ты вряд ли сможешь чем-то меня шокировать. Выкладывай.

К концу его рассказа про Карла и шантаж Пегги утратила интерес к тосту, который в негодовании бросила на тарелку, и, подбоченясь, прошлась по комнате.

– Он не может так с тобой поступать. Эти деньги Сэлли оставила тебе, и на то была какая-то причина. Его требования возмутительны. Ты позвонишь ему прямо сейчас и скажешь, чтобы отвязался.

– Нет. Не могу.

– Какого черта?

– Потому что…

– Что?

– Это не так легко. Я не могу… Просто не могу.

– Но это всего лишь пустая угроза, потому что теперь… – Пегги остановилась и посмотрела на него. – Ты расскажешь на работе всю правду, понятно?

Эндрю молчал.

– Да, – деловито заявила Пегги. – Ты должен это сделать. Через две недели твоя очередь устраивать званый ужин, поэтому на самом деле выбора у тебя нет.

– Что? – вскричал Эндрю. – После того, что случилось у Мередит? Это же была катастрофа. Кэмерон определенно не захочет повторения.

– Напротив, он вбил себе в голову, что ужин – прекрасная возможность помирить вас с Китом. В тот вечер он так напился, что просто ничего не понял – кроме того, что вы с Китом «поссорились». Мне удалось кое-как вытереть ему лицо и запихнуть в такси. Он все бормотал про какие-то «сокращения», но что там на самом деле происходит, одному богу известно.

Эндрю умоляюще сложил ладони.

– Я не стану им рассказывать, – еле слышно выговорил он. – Не могу.

– Почему?

– Что значит почему? Потому что меня уволят! Я не могу этого допустить, Пегги! Прежде всего потому, что ничего другого делать не умею.

На минуту наступила тишина. Пегги подошла к окну и, стоя к Эндрю спиной, заговорила:

– А я думаю, что кое-что ты умеешь. И мне кажется, что ты тоже это знаешь.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Эндрю.

Пегги обернулась и уже собралась что-то сказать, но передумала и, помолчав, спросила:

– Можно задать тебе один вопрос?

Эндрю кивнул.

– Эта квартира сильно изменилась с тех пор, как ты сюда переехал?

– Что ты имеешь в виду?

Пегги огляделась.

– Когда ты в последний раз покупал новые вещи? Ты хоть что-то менял с того дня, как Диана…

Эндрю вдруг стало ужасно стыдно.

– Не знаю. Немногое. Так, кое-что. Компьютер новый.

– Хорошо. А как долго ты работаешь на своем нынешнем месте?

– Это что, интервью? – спросил Эндрю. – Не хочешь ли, кстати, еще чашку чая?

Пегги подошла, села рядом и взяла его за руку.

– Эндрю, – мягко сказала она. – Я не собираюсь притворяться, будто представляю, через какое дерьмо тебе пришлось пройти, но по собственному опыту знаю, что значит обманывать себя и отворачиваться от фактов. Посмотри на нас со Стивом. В глубине души я понимала, что он не желает меняться, но мне пришлось опуститься на самое дно, чтобы начать что-то делать. Разве вчера вечером ты не осознал то же самое? Разве теперь ты не чувствуешь, что пора двигаться дальше?

У него перехватило горло и защипало в глазах. Он сам не знал, чего хочет больше – чтобы Пегги продолжала или чтобы его оставили в покое.

– Не все такие добрые, как ты, – негромко сказал он. – И винить их нельзя. Мне просто нужно больше времени, понимаешь? Подумать, как это сделать.

Пегги подняла его руку и положила, придавив, ему на грудь. Он чувствовал, как колотится сердце.

– Тебе придется сделать выбор. Либо ты будешь притворяться и дальше, отдашь деньги Карлу, хотя они твои, и продолжишь всем врать, либо начнешь говорить правду и научишься принимать на себя ответственность за принятые решения. Понимаю, это трудно, действительно трудно, но… Ладно, вспомни тот день в Нортумберленде. Когда наступило наше «мгновение», скажем так.

Никогда Эндрю так сильно не жалел, что легко краснеет.

– Да, – промямлил он, протирая глаза.

– Посмотри на меня. Пожалуйста.

– Не могу.

– Ладно. Тогда просто зажмурься. Вспомни и представь себе тот момент. Тебе не нужно ничего говорить, просто вспомни, что ты почувствовал. Каким прекрасным, непривычным и сильным было это чувство. Я даже не знаю. Просто передаю, что почувствовала сама.

Эндрю открыл глаза.

– Позже, засыпая на диване, – говорила Пегги, – ты все повторял «ты меня спасла». Думал, что я – твой выход из этого тупика. Но уж поверь мне, только ты сам в силах изменить положение вещей. Это должно идти от тебя.

Взгляд застыл на обломках железной дороги. Словно крушение произошло только что.

Пегги посмотрела на часы.

– Слушай, мне, наверно, нужно идти. Хочу убедиться, что девочек кормили не только шоколадом. – Выпустив руку Эндрю, она встала, забрала пальто и сумку. – Просто подумай о моих словах, ладно? И если начнешь чувствовать, что… ты понимаешь… тогда сразу звони мне. Обещаешь?

Эндрю кивнул. Ему не хотелось, чтобы Пегги уходила. Пусть думает что угодно, но без нее он не решится это сделать.

– Я расскажу, – выпалил он. – Расскажу правду, расскажу всем, только не сейчас, когда Кэмерон намекает на сокращения. Просто нужно найти способ разобраться с этим дурацким званым ужином так, чтобы не пострадала моя репутация, а потом, когда ситуация успокоится, я все исправлю. Обещаю. Об одном прошу – помоги мне немного, дай короткую отсрочку, потому что как же я… – Он осекся, увидев разочарование в глазах Пегги. Она направилась к двери, он захромал следом. – Что ты… Пожалуйста, не…

– Я все сказала, Эндрю. И свое решение менять не собираюсь. Кроме того, мне еще с собственными неприятностями разобраться надо.

Пришлось сделать над собой усилие, но умолять ее остаться он не стал.

– Да. Конечно. Понимаю. Прости, я не хотел втягивать тебя в это. И сожалею, что лгал тебе. Я хотел все тебе рассказать, правда хотел.

– Я тебе верю, – ответила Пегги и чмокнула его в щеку.

Она ушла, а он еще долго стоял посреди комнаты. Смотрел на пятно от вина на ковре. На том самом месте, где застыл, оцепенев от отчаяния, на следующий день после смерти Дианы. Телефон звонил и звонил – это Сэлли пыталась пробиться к Эндрю, поговорить. Сейчас ему было нестерпимо стыдно за свое поведение, за трусость и слабость, которые он проявил, спрятавшись ото всех, не явившись на похороны, потому что чувствовал себя сломленным. За то, что не позволил Сэлли утешить себя. Еще тяжелее было вспоминать, как он предавался потом мечтам о несбыточном, о том, как бы могла сложиться жизнь, если бы Диана в то утро не вышла из дома. Он никак не ожидал, что Пегги проявит столько заботы и понимания, узнав всю правду. Думал, она убежит от него не меньше чем на милю. Если она, конечно, не ввела его в заблуждение, не усыпила бдительность и не бросилась в ближайшую психбольницу сообщить об опасном обманщике и фантазере… Конечно, конечно, никто не проявит столько понимания, как Пегги, когда он просто выйдет и все расскажет. Эндрю представил, как расширяются глазки-бусинки у Кэмерона, как Кит и Мередит в мгновение ока переходят от изумления к сарказму.

Снова виброзвонок. Без сомнения, еще одно сообщение от Карла. Внутренний автопилот просил поставить что-нибудь из Эллы. Но возле проигрывателя Эндрю остановился с зависшей над иголкой рукой. Без музыки, без шумов и посвистывания поезда будут слышны звуки окружающего мира. Эндрю открыл окно. Чирикали воробьи. Шмель спикировал на него, но в последний момент свернул в сторону.

Хотя Эндрю и ощущал возбуждение от кофеина, он заварил еще одну чашку чая и, наслаждаясь горячим напитком, предался размышлениям. Понятно, почему Пегги так раздражена его нежеланием просто взять и выложить все начистоту именно теперь, когда он рассказал ей правду. Скорее всего, она не представляет себе в полной мере, сколь прочны тенета вымысла, как крепко он к нему привязан. Вырваться, уйти не так-то просто.

Поднявшись, Эндрю осмотрел обломки железнодорожных путей. Определить, какой ущерб восполним, а что утрачено навсегда, было нелегко. Локомотив класса «О4 Робинсон», попавший в эту переделку, придется, наверное, списать, как и вагоны. Слава богу, что на путях тогда не стояла одна из действительно ценных машин. Большая часть декораций – те, что полегче, – восстановлению определенно не подлежали. Деревья и животные были растоптаны и погнуты. Фигурки ничком распростерлись на земле – все, кроме трех работников, которые так и стояли на участке, бывшем ранее садом. Было в этом что-то дерзкое и вызывающее.

Пегги сказала, что Эндрю сам должен решить, как поступать, и она, пожалуй, права. Но что, если он решил сказать людям правду тогда, когда почувствует себя готовым к этому? На это ведь тоже требуется волевое усилие, верно? Чтобы заглушить пытавшийся возражать внутренний голос, он сосредоточился на заботах, которые сам же определил как неотложные: на приближавшемся званом ужине. Кэмерон должен остаться довольным, это самое главное. Но без помощи было не обойтись. Рассчитывать на Пегги не приходилось. Значит, остается…

– Никого, – вслух произнес Эндрю. Однако, взглянув еще раз на троицу стойких работников, понял, что на самом деле он не совсем прав.

Глава 31

В субботние вечера жизнь в чате затихала, но Эндрю рассчитывал, что BamBam67, TinkerAl и BroadGaugeJim заглянут в него до конца вечера, хотя бы бросят взгляд, пока готовится ужин. Например, на случай, если кто-то разместил объявление о том, что новый «Уэйнрайт Эйч класс 0-4-4Т» действительно оправдывает рекламную шумиху.

На пользу сыграло и то, что вследствие недавних событий его активность на форуме в последнюю неделю значительно снизилась; он сразу увидел два сообщения, от TinkerAl и BroadGaugeJim, в которых звучала неподдельная озабоченность.

«Трекер, что-то ты затих. Все нормально?»

«Сам про это подумал! Только не говорите, что старина Т резко завязал!!!»

Они явно беспокоились о его благополучии, и это придало Эндрю уверенности, когда он раздумывал, стоит ли просить у них помощи. В конце концов он составил черновик сообщения, исправив и переписав его с начала до конца несколько раз.

Эндрю никак не мог согреться, поэтому, порывшись в шкафу, нашел несколько пледов, выстирал и высушил их в барабане и накинул на плечи. Теперь его голова торчала, словно из верхушки вигвама.

Скопировав и перетащив сообщение в почту форума, Эндрю в последний раз проверил его, а потом, боясь передумать, кликнул на «отправить».

Отхлебнув светлого, Эндрю решил взять себе на заметку, что не стоит доверять собственному чутью, равно как и сомнительным фургончикам, торгующим бургерами, и людям, которые начинают разговор словами «я вам честно скажу». Паб возле Кингс-Кросс он выбрал из-за названия «Привокзальная таверна», посчитав это добрым предзнаменованием. Перед глазами поплыли интерьеры «Бартер букс» – та же атмосфера, только вместо тяжелых кружек с горьким пивом и разного рода чипсов – чай, булочки и книги. В действительности заведение походило на место, о котором упоминают вместе с выражениями «скрылся с места происшествия» и «неспровоцированное нападение». Эндрю давно перестал следить, какие клубы ведут борьбу за верхние строчки в первом дивизионе, или как он там теперь называется, но человек двадцать мужчин, присутствующих в пабе, были этим делом, мягко говоря, увлечены. Они с неистовым наслаждением сыпали ругательствами в сторону экрана. Еще сильнее сбивало с толку то, что мужчина с рыжими бакенбардами хлопал в ладоши, даже когда решение принималось не в пользу его команды или производилась замена, будто его аплодисменты могли прорваться сквозь экран и достичь ушей выходящего на поле игрока. Другой болельщик, в кожаной куртке поверх футболки цветов команды, периодически вскидывал руки, оборачивался и пытался вызвать на обмен репликами группу фанатов, которые упорно его не замечали. Поодаль, возле стойки, расположилась молодая женщина, нервно подергивающая себя за фиолетовые волосы, по виду напоминающие сахарную вату. Никогда Эндрю не видел в одном месте стольких людей, болевших за одну команду, носивших одни цвета и выглядевших такими одинокими.

В других обстоятельствах Эндрю просто ушел бы и поискал другое место, но сейчас это было невозможно. Сообщение в чате он завершил названием паба и указанием времени. Насколько он знал, три ответа могли поступить немедленно – положительные или отрицательные, отвергающие его план, но он не отважился посмотреть, отзовется ли кто-нибудь. Самое большее, на что его хватило, это пролистать страницу, прикрыв лицо рукой и подглядывая сквозь пальцы, словно наблюдая за затмением.

Он нервно теребил подложку под бокалом пива и в конце концов не удержался, разорвал ее на полосы и соорудил из обрывков картона что-то похожее на гнездо хомячка. Внезапно его охватило отчаяние. Эндрю передернуло при воспоминании о залихватской фразе, которой он заключил свое послание: «Кроме того, забавно будет лично встретиться в реальной жизни, нет???» Сейчас она казалась откровенно натужной и нелепой, потому что противоречила всему, за что они выступали. Форум являлся местом, где ты мог прикинуться кем-то другим и, что еще важнее, сидеть при этом нагишом и, если угодно, жевать сыр. Каким образом могла с этим сочетаться реальная жизнь?

Эндрю осторожно осмотрелся, помня, как Пегги предупреждала в первый день, что в пабе он очень бросается в глаза. Он надеялся увидеть хоть кого-то, похожего на подписчика форума, но изо всех сил старался не встретиться взглядом с мужчиной в кожаной куртке. Когда Эндрю заказывал пиво у седеющего бармена, этот фанат обернулся, посмотрел на него налитыми кровью глазами и прохрипел: «Все нормально?» Эндрю сделал вид, что не слышит, и ретировался, не отреагировав на летевшее вслед «идиот».

Он поправил отворот пальто, чтобы был виден значок с изображением маленького локомотива. Если единомышленники и опознают своего, то именно по этой детали. И едва удержался от смеха, когда, подняв взгляд, увидел человека, только что вошедшего в паб. В глаза бросилась футболка с надписью: «Модели поездов – это ответ. КОГО ВОЛНУЕТ, КАКОВ ВОПРОС?»

Приподнявшись со стула, Эндрю несмело помахал мужчине, и, к его невероятному облегчению, тот ответил ухмылкой.

– Tracker?

– Да! Знаешь, в реальной жизни меня зовут Эндрю.

– Рад встрече, Эндрю. Я – BroadGauge, Джим.

– Отлично!

Эндрю схватил Джима за руку и, судя по выражению лица последнего, потряс ее с чрезмерным энтузиазмом. Но сейчас Эндрю был слишком взволнован, чтобы смущаться. Кто-то да пришел.

– Кстати, обалденный значок, – сказал Джим.

– Спасибо, – отозвался Эндрю. Он уже хотел ответить комплиментом насчет футболки, когда, судя по всему, противник забил гол, и паб взорвался неодобрительными воплями. Джим бросил оценивающий взгляд на посетителей, потом, подняв брови, посмотрел на Эндрю.

– Прости, неудачный выбор места, – быстро проговорил тот.

Пожав плечами, Джим сказал:

– Ерунда, все в порядке. Ну, и что пьешь?

– О, светлое, пожалуйста, – ответил Эндрю и, подождав, пока Джим отойдет к стойке, допил оставшуюся треть своего пива.

Едва Джим вернулся с заказом, как следом за ним подошла молодая женщина с фиолетовыми волосами, только что покинувшая дамскую уборную. Джим и Эндрю не успели ничего сказать, как она уже уселась за стол и неуверенно поздоровалась.

– Хмм, простите, – произнес Джим, – но на самом деле мы кое-кого ждем.

Эндрю одарил гостью извиняющейся улыбкой.

– Да, должно быть, меня, – сказала женщина.

Мужчины переглянулись.

– Погоди, – сказал Эндрю, – ты…

– TinkerAl, – закончила она.

– Но… Ты же женщина! – воскликнул Джим.

– Тонко подмечено, – отозвалась дама. Эндрю и Джим не знали, что сказать; тогда она закатила глаза и объяснила: – Al – это от Александра. Но знакомые зовут меня Алекс.

– Ага, – выдавил Джим. – Знаешь, это… Тебе идет!

– Благодарю, – со сдержанной улыбкой сказала Алекс и пустилась в страстный монолог о своем последнем приобретении. – Честно, я считаю, что по классу он превосходит «Кайрфилли Касл 4-6-0», – заключила она.

– Не может быть! – охнул Джим, вытаращив глаза.

То и дело повышая голос, чтобы слышать друг друга на фоне криков, вызванных очередной подмеченной на экране несправедливостью, троица продолжили обсуждение поездов. Несмотря на гневные взгляды, которые периодически бросал на них фанат в кожаной куртке, Эндрю начал расслабляться. Вот только если не придет BamBam, появится большая проблема. Он был нужен позарез.

Лишь когда родная команда сравняла счет и болельщики на радостях бросились обниматься, в паб вошел мужчина, сразу направившийся к их столику. В темно-синей джинсовой рубашке, заправленной в бежевые слаксы, он источал запах дорогого лосьона после бритья. Когда новичок представился BamBam, а потом и Рупертом, остальные постарались не выдать удивления, хотя получилось у них не очень. Джим, глядя, как Руперт жмет руку Алекс, не сдержался.

– Она – женщина!

– Это правда, – подтвердила Алекс. – У меня и сертификат есть, и все остальное. Ладно, кто хочет чипсов?

Уже вчетвером они пили и ели чипсы с ароматом бекона из пакетов, демократично размещенных в центре стола. Разговор снова зашел о новых покупках и различных грядущих мероприятиях, и они уже обещали друг другу встретиться на выставке в «Александра Пэлас», и Эндрю уже начал жалеть, что придется разрушить эту идиллию изложением своего замысла. Но когда он вернулся из туалета, то понял, что его отлучку использовали для обсуждения выложенного на форум послания. Начал, откашлявшись, Джим:

– Итак, Эндрю, ты… хмм… пригласил нас сюда по делу?

Эндрю тщательно отрепетировал вступительное слово, но теперь вдруг почувствовал, как кровь стучит в висках. Он решил выложить все как можно быстрее, сообщив только самое необходимое. Говорил без пауз, на одном дыхании, так что, когда закончил, у него кружилась голова.

– Вот, – заключил он и сделал большой глоток пива.

Наступило пугающе долгое молчание. Эндрю схватил еще одну подложку и принялся рвать и теребить ее.

Потом заговорил Руперт:

– Просто чтобы уточнить. Тебе нужен мой дом, чтобы устроить званый ужин?

– И чтобы все мы помогли тебе готовить для означенного званого ужина? – спросила Алекс.

– И вообще были на подхвате, чтобы помочь… и прочее, – добавил Джим.

– Потому что грядет сокращение и тебе нужно заручиться поддержкой босса, – заключила Алекс.

Эндрю осознал, что, выложенное начистоту, все это звучит довольно безумно.

– Я даже объяснить вам не могу, насколько мой босс не в себе, честное слово. Раньше я думал, что он заставляет нас устраивать эти ужины, потому что хочет, чтобы все мы стали друзьями. Но похоже, он просто таким образом пытается решить, кто ему больше нравится и без кого он может обойтись. А я… ну, в общем, я не могу допустить, чтобы меня сократили.

Остальные переглянулись, и Эндрю понял, что им хотелось бы посовещаться.

– Пойду повторю заказ. – Беспокойство не оставляло, но, пробираясь к стойке, он не мог сдержать улыбки. «Пойду повторю заказ» – как небрежно! Словно нет ничего проще!

– Для светлого пива мне надо менять бочку, – сказал бармен.

– Ничего, не торопитесь, – ответил Эндрю, слишком поздно сообразив, что это может прозвучать обидно.

Бармен пристально посмотрел на него, потом направился к подвалу.

– Тебе лучше быть повнимательней, – сказал мужчина в кожаной куртке. – Я видел, как он за меньшее вышиб из парня дух. Сейчас вроде нормальный, а через секунду выходит из себя.

Но Эндрю не слушал. Над полками со спиртным висело зеркало, и в его отражении он видел оставшуюся за столом компанию. И внезапно приливы и отливы звуковых волн, производимых окружавшими его фанатами, их стоны, ругательства и ободряющие выкрики превратились в саундтрек к разговору, за которым он наблюдал.

– Ты почему меня не замечаешь, а, приятель? – повысил голос Кожаная Куртка.

Прикинувшись рассеянным, Эндрю отсчитывал деньги за заказ.

– При-и-в-е-е-е-т, – протянул здоровяк, помахав ладонью перед его лицом.

Эндрю изобразил удивление.

– Простите, я сегодня не в настроении, – сказал он, стараясь не очень походить на учителя, пришедшего в незнакомый класс.

– Никаких извинений, если ты вот так полностью меня игнорируешь, – возразил Кожаная Куртка, толкая Эндрю в плечо. – Это ж основы гребаного вежливого поведения.

Хоть бы бармен вернулся поскорее, в отчаянии подумал Эндрю и взглянул в зеркало. За столом все были поглощены дискуссией.

– Так как ты считаешь? – спросил мужчина, кивая на экран.

– Ох, даже не знаю, – отвечал Эндрю.

– А ты попробуй, приятель. Веселей. – Он снова ткнул его в плечо, на этот раз сильнее.

Эндрю осторожно попятился.

– Ничья? – выговорил он.

– Фу. Чушь. А ведь ты за «Вест Хэм»! Эй, вы, гляньте-ка, тут один за «Вест Хэм»!

– Нет, я не за них, я вообще ни за кого! – срывающимся голосом выкрикнул Эндрю. К счастью, никто не обратил на них внимания, а вернувшийся бармен налил пиво.

За столом, когда Эндрю поставил кружки, наступило неловкое молчание. Он вдруг подумал, что упустил один очень важный момент.

– Забыл сказать, я не прошу вас делать это задаром. Мы можем договориться об оплате, знаете, либо наличными, либо вы выберете что понравится из моих моделей. Я недавно умудрился сломать свой «04 Робинсон», но есть другие локомотивы, декорации, так что только ска…

– Не глупи, – перебила Алекс. – Само собой, никакой платы нам не надо. Просто мы пытаемся проработать логистику.

– Э… Хорошо, – отозвался Эндрю. – Я хотел сказать, здорово, что мы в одной лодке.

– Ага, определенно, – поддержала Алекс. – В конце концов, мы же друзья, – добавила она таким тоном, словно ставила точку в этом вопросе. Потом сделала большие глаза и посмотрела на Руперта.

– О да, конечно, – встрепенулся тот, – и ты можешь устраивать свой суаре у меня. Мой партнер на следующей неделе уезжает по работе, так что время подходящее. Хотя, боюсь, повар я никудышный.

Джим сцепил пальцы и вытянул руки, хрустнув костяшками.

– Можете оставить стряпню Джимбо, – заявил он.

– Ладно. Так и сделаем. Решено, – подвела итог Алекс.

Они еще немного обсудили, что, где и когда, но потом разговор снова свернул на поезда. Второй раз за вечер Эндрю старался спрятать глупую улыбку, в которой то и дело растягивались его губы.

Футбол завершился – сыграли все-таки вничью, и большая часть фанатов, ворча и покачивая головами, уже покидала заведение. У Кожаной Куртки, однако, имелись иные намерения, и Эндрю издал молчаливый стон, увидев, как тот лавирует к их столику и усаживается за соседний.

– Модели поездов, э? – спросил он, разглядывая футболку Джима и задирая ноги на спинку стула Эндрю. – Одуреть, неужели люди до сих пор занимаются такой хренью?

Алекс посмотрела на Эндрю, вопросительно подняв брови.

– Ты его знаешь? – беззвучно спросила она. Эндрю покачал головой. – Извини, приятель. Мы немного заняты. Не хочешь нас оставить?

Мужчина выразительно оглядел Алекс с головы до ног.

– Ну-ну-ну, будь я лет на десять моложе…

– Я и тогда не обратила бы на тебя внимания, – отрезала Алекс. – А теперь убирайся, будь паинькой.

Ухмылка сменилась злобным взглядом. Здоровяк пнул ногой в спинку стула Эндрю.

– Скажи этой сучке, что ей лучше заткнуться.

– Ладно, хватит, – сказал Эндрю, поднимаясь. – Я бы попросил вас оставить нас в покое. – Голос у него дрожал.

– Да? И что будет, если не оставлю? – спросил задира, тоже вставая и выпрямляясь во весь рост. За ним следом поднялись Руперт, Джим и Алекс.

– Боже, вы только посмотрите на них, – ехидно процедил мужчина. – Малодушный слабак, потаскушка, Фред Дибна[20] и дерьмовый Шерлок Холмс.

– Ну что, кажется, сейчас разговор примет неприятный оборот? – поразительно спокойным голосом осведомился Руперт.

Эндрю хотелось поинтересоваться, уместен ли сейчас такой сарказм, но тут увидел то, что еще раньше заметил Руперт. А именно что к Кожаной Куртке со спины направляется бармен, на ходу разминая шею, словно перед стометровкой. Выждав, пока забияка сделает еще шаг к Эндрю, бармен быстро приблизился, схватил его за воротник, подтащил к выходу и вышвырнул в дверь, придав ускорение пинком пониже спины. Возвращаясь на свое место за стойкой, бармен стряхнул с ладоней воображаемую грязь. Раньше Эндрю видел такое только в мультфильмах.

С минуту Эндрю, Джим, Алекс и Руперт стояли, не зная, что сказать. Молчание нарушил Джим:

– Надо же, этот тип знает Фреда Дибну, а?

Глава 32

Решение Эндрю выйти на работу встревожило Пегги. «Тебе нужно отдохнуть, привести мысли в порядок, – написала она. – Веселого в нашей работе немного. Это не песни распевать и не мороженое дегустировать». Но дома Эндрю не сиделось. Здесь он оставался наедине со своими мыслями, по большей части отстойными. С тех пор как в квартире побывала Пегги, он стал все чаще задумываться, в каком бардаке живет. Весь вечер после встречи с товарищами по форуму Эндрю посвятил уборке и возился, пока не взмок от пота и не выбился из сил.

На следующее утро, выходя из дома, он поймал любопытный взгляд, брошенный из-за двери, ведущей в квартиру любительницы парфюмерии. Дверь как раз закрывалась. Потрясенный неоспоримым доказательством существования соседки, Эндрю едва не окликнул ее.

День званого ужина совпал для Эндрю и Пегги с первой за две недели инспекцией. Малкольм Флетчер, шестидесяти трех лет, обширный инфаркт на комковатом матрасе. Впервые им потребовалось всего несколько минут, чтобы добиться ощутимого результата.

– Кое-что есть, – сообщила Пегги из спальни.

Эндрю нашел ее в гардеробной, где она сидела, скрестив ноги, на полу, в окружении нескольких пар идеально вычищенной обуви. Над головой у Пегги висели почти так же идеально выглаженные пиджаки, из-за чего она напоминала ребенка, играющего в прятки. Пегги протянула шикарного вида адресную книжку, и Эндрю, пролистав ее от А до Z, не нашел записей ни на одной из страниц.

– На последней, – сказала Пегги, протягивая руки, чтобы Эндрю помог ей встать. Он пролистал раздел «Заметки» в конце книжки.

– Ага. – Вверху страницы аккуратным убористым почерком было написано «Мама и Папа» и «Китти», а рядом – номера телефонов. Достав мобильник, Эндрю набрал «Маму и Папу», но ответила молодая женщина, заявившая, что не слышала о человеке по имени Малкольм и не располагает сведениями о прежних жильцах. С Китти повезло больше.

– О господи, это… он мой брат… бедный Малкольм. Боже. Какой ужасный удар. К сожалению, мы совсем не поддерживали отношений с ним. – Последние слова Эндрю беззвучно, одними губами, воспроизвел для Пегги.

– Ну, как дела? – спросил Эндрю, когда они вышли из квартиры. Он решил сформулировать вопрос достаточно туманно, чтобы Пегги могла ответить, как посчитает нужным.

– Вчера приходил Стив, забрал свои последние вещи. Наконец-то я вздохнула с облегчением. Клялся, что десять дней не пил, хотя несло от него, как от спиртзавода. Если только по пути кто-то по недосмотру не вылил на него ведро джина, то, надо думать, соврал.

– Мне жаль.

– Не о чем тут жалеть. Мне нужно было давным-давно сделать это. Просто иногда требуется дополнительный толчок извне. Причина, которая поможет принять решение.

Эндрю почувствовал, что Пегги повернула голову и смотрит на него, но не смог заставить себя встретиться с ней взглядом. Он понимал, на что она намекает, но не хотел признавать, что Пегги права.

Неожиданно поступило сообщение от Джима с вечерним меню; названия блюд звучали просто завораживающе. В самом деле, что такое кольраби? Джим просил купить выпивку. Эндрю выбросил из головы все сомнения. Надо сосредоточиться на том, чтобы все сегодня прошло прекрасно, что бы там ни думала Пегги.

– Сделаем небольшой крюк, – сказал он, увлекая Пегги в «Сейнсбери» и направляясь в отдел алкогольных напитков.

– Эта женщина, с которой ты разговаривал сегодня… Китти, да? – спросила Пегги.

– Угу, – промычал Эндрю, читая этикетку на «Пино-нуар».

– Наверное, она уже сотая в списке тех, от кого мы слышали «перестали общаться», правильно?

– Возможно, – согласился Эндрю, протягивая Пегги бутылку шампанского. – Классное?

– Э, нет, не очень. Как насчет этого? – она передала ему бутылку с серебряной сеткой на горлышке. – Я что хочу сказать… Это все прекрасно, чем мы занимаемся, но кажется несколько запоздалым, понимаешь? Я имею в виду, разве не было бы замечательно, если бы общество предоставило этим людям возможность найти себе компанию, связаться с теми, кто находится в таком же положении. Разве такая изоляция неизбежна?

– Да, план хороший, – рассеянно отвечал Эндрю. «Закуски к пиву. Нужны закуски к пиву? Или закуски к пиву в нашем случае неактуальны?» До недавнего времени его не терзали подобные сомнения, и сейчас он чувствовал, что начинает нервничать.

– Я вот подумала, – гнула свое Пегги, – а существует ли какая-нибудь благотворительная организация, которая занимается этим, и не можем ли мы сами учредить такую. Знаю, идея несколько безумная. А если нет, то хотя бы позаботиться, чтобы по крайней мере кто-то из нас, из великого множества, появлялся на похоронах, когда невозможно найти родственников.

– Звучит здорово, – сказал Эндрю. «Почему, в конце концов, у паприки такая монополия на присутствие в чипсах? Что, если у кого-то, черт возьми, аллергия на паприку или на какое-то из блюд, приготовленных Джимом? Ладно, давай-ка успокойся. Дыши глубже. Глубже. Дыши, черт».

Пегги вздохнула.

– И еще мне хотелось бы въехать в море на слоне, нагишом, распевая «Богемскую рапсодию».

– Хмм, угу, мысль хорошая. Погоди, что?

Пегги рассмеялась.

– Не обращай внимания. – Взяв у него из рук бутылку, она заменила ее другой. – Значит, сегодня…

Эндрю подмигнул.

– Думаю, все решится.

Внезапно остановившись, Пегги подождала, пока он обернется и посмотрит ей в глаза.

– Ты мне только что подмигнул?

Едва вернувшись в офис из супермаркета, Эндрю направился к столу Кита.

Кит жевал пончик, глядя на экран, и хихикал над чем-то. Увидев коллегу, Кит уронил пончик и нахмурился.

– Привет, Кит, – начал Эндрю. – Слушай, я просто хочу извиниться за случившееся на той неделе. Ситуация вышла из-под контроля, но я очень, очень сожалею, что так тебя толкнул. Не хотел ничего плохого. Надеюсь, ты сумеешь меня простить.

Он протянул шампанское, выбранное Пегги, и руку для пожатия. Казалось, поначалу Кит был ошеломлен таким напором, но быстро взял себя в руки.

– Собственный бренд «Косткаттера», так, что ли? – спросил он, игнорируя протянутую руку и вертя бутылку, чтобы разобрать надписи на этикетке. Мередит поспешила занять оборонительную позицию возле Кита.

– Ну, такого возмещения явно недостаточно, – сказала она.

Эндрю поднял руки вверх.

– Понимаю. Согласен. Это просто маленький жест доброй воли. Надеюсь, все мы сможем собраться сегодня у меня, хорошо провести время и оставить все в прошлом. Как вы считаете? Нравится такой план?

«Давай, давай, следи за голосом, не говори так жалобно!»

– Что ж, – ответил Кит, откашлявшись, – полагаю, я сам немного вышел из себя. И, в общем-то, не думаю, что ты толкнул меня специально.

– Нет, конечно, – подтвердил Эндрю.

– Ясно, что, если бы ты так удачно не попал, я бы тебя вырубил, – пыжился Кит.

– Определенно, – подтвердила Мередит, восхищенно глядя на него.

– Но понимаете ли, завершая разговор, я счастлив заявить: что было, то прошло, и все это ерунда. – И Кит пожал протянутую руку Эндрю.

Проходивший мимо Кэмерон дважды обернулся посмотреть, что происходит. Под глазами у него залегли темные круги, и выглядел он похудевшим.

– Все в порядке, парни? – с опаской поинтересовался шеф.

– Да, в полном, – ответил Эндрю. – Мы просто болтали о том, какой замечательный нас ждет вечер. – Кэмерон подозрительно посмотрел на Эндрю – не ехидничает ли – и, явно удовлетворенный увиденным, сложил ладони и изрек: – Намасте, – вышел в коридор и проследовал в свой кабинет уже несколько пружинящим шагом.

– Каков чудак, – сказал Кит.

Заметив, что ленточка бейджика у Кита выбилась из-под воротничка рубашки, Мередит заботливо заправила ее. Эндрю обратил внимание, что Кит при этом несколько смутился.

– Значит, сегодня мы наконец познакомимся с Дианой? – спросила Мередит.

– Нет, боюсь, что нет, – ответил Эндрю. – У нее с детьми билеты на шоу. Такая вот вышла накладка. – Хотя он несколько раз репетировал эту фразу, потребовалась максимальная концентрация, чтобы заявление прозвучало убедительно. Усевшись за стол, где его ждала груда свежих документов и новые смерти, с которыми надлежало разбираться, он представил укоризненный взгляд Пегги в тот момент, когда попросил о помощи. «Только ты можешь изменить положение вещей… Это должно идти от тебя».

Глава 33

Нагруженный выпивкой, Эндрю вышел из офиса, посмотрел влево-вправо, прежде чем пересечь проезжую часть, и тут же уронил сумку с вином на тротуар. Раздался звон разбитого стекла.

– Не повезло, приятель! – крикнул водитель белого фургона, как раз в этот момент проезжавший мимо. Стиснув зубы, Эндрю направился в еще один «Сейнсбери». Входя в супермаркет, он чувствовал себя как преступник, возвращающийся на место неудавшегося убийства.

Вспомнив, какие вина покупал, он добавил к ним еще несколько бутылок – на всякий случай. Женщина за прилавком – судя по бейджику, Гленда – одобрительно присвистнула, осмотрев покупки.

– Большая вечеринка, дорогой?

– Вроде того, – ответил Эндрю.

Невинные сами по себе, слова Гленды отворили шлюзы, сдерживавшие нервное напряжение Эндрю. Он вышел из магазина, чувствуя, как начинает колотиться сердце, а под мышками становится мокро от пота. Казалось, все встречные бросают на него значительные взгляды, словно на этой вечеринке для них тоже что-то решалось; в каждом обрывке случайно услышанной фразы будто таился некий скрытый смысл. Тот факт, что Руперт дал крайне запутанные объяснения относительно месторасположения его дома, только усугублял тревожное состояние Эндрю. Руперт велел не обращать внимания на карты Гугла – «Там считают, что я живу в магазине «Жареные цыплята от Квирки». Я отправлял им несколько писем по электронной почте» – и следовать его инструкциям. До места Эндрю добрался, обливаясь потом и тяжело дыша. Нажав на кнопку звонка, он услышал жалобный, странно диссонирующий звук, словно изданный устройством на последнем дыхании.

Из открывшейся двери вывалилось облако дыма, а следом возник Джим.

– Заходи, заходи, – сказал он, кашляя.

– Все в порядке? – спросил Эндрю.

– Да-да, просто небольшая неприятность с бумажным полотенцем и открытым огнем. Хотя с закусками я справляюсь неплохо.

Эндрю хотел было спросить, имеется ли на кухне пожарная сигнализация, но тут дым развеялся, и он беспомощно остановился, скособочившись под весом сумки и наблюдая, как Джим бешено размахивает чайным полотенцем.

– Поставь пока вино на остров, – предложил Джим, кивая на столешницу из натурального гранита, укомплектованную стойкой для бутылок и искусно оформленной воскресной композицией. – Мне нужно разобраться, что я к чему добавляю.

– Это не остров, – донесся из-за двери голос Руперта. – Во всяком случае, по мнению нашего агента по недвижимости. С одной стороны он примыкает к стене, так что на самом деле получается полуостров.

Руперт был одет в нарядный костюм, похожий на тот, в котором появился в пабе, но сверху набросил фиолетовый халат, свободно завязанный на талии. Поймав взгляд Эндрю, он объяснил:

– У меня в офисе довольно холодно, а я не могу заставить себя включить отопление. Не волнуйся, я всего лишь ай-ти-консультант.

Джим достал из пакета ингредиенты и, разложив их на столе, принялся придирчиво изучать, словно выступал судьей на деревенской ярмарке.

– Все в порядке? – спросил Эндрю.

– Да. В полнейшем, – отвечал Джим, прищурив глаза и постукивая себя пальцем по подбородку. – В полнейшем.

Эндрю взглянул на Руперта, тот в ответ пошевелил бровью.

Эндрю хотел уже спросить у Джима, знает ли тот, что делает, когда прозвенел звонок. Звук показался еще слабее, чем в первый раз, когда Эндрю звонил сам. Руперт сунул руки в карманы халата.

– Что ж, на этот вечер дом твой, открыть лучше тебе.

Выходя из комнаты, Эндрю услышал, как Джим спрашивает у Руперта, имеется ли топор, и пульс добавил прыти.

Открыв дверь, Эндрю увидел Алекс. Волосы она перекрасила в потрясающий белый цвет, но одну фиолетовую прядь оставила, и та создавала необычную гамму.

– Так, у меня куча украшений и всякой всячины, – сказала она, вручая одну из двух сумок Эндрю. – Выше нос! Мы будем петь и смеяться! Смотри – хлопушки! Веселятся все!

Проскользнув мимо Эндрю, она побежала по коридору.

– Хмм, Алекс, насчет «петь и смеяться»… Я, конечно, за, но не хочу ничего такого… чересчур.

– Само собой, понимаю, об этом не беспокойся, – ответила Алекс. Эндрю вошел следом за ней в гостиную как раз в тот момент, когда Алекс с энтузиазмом разбрасывала над обеденным столом блестки.

– Черт. – Она вдруг хлопнула себя ладонью по лбу.

– Что не так? – спросил Эндрю.

– Только что вспомнила: я оставила в магазине еще одну полную сумку. Придется бежать обратно. – Когда она отняла руку от головы, на лбу остались блестки.

На кухне Джим увлеченно, будто торопился расчленить чье-то тело, рубил секачом тыкву.

– Все нормально? – спросил Эндрю, нервно переступая с ноги на ногу.

– Да, все хорошо, – заверил Джим. – А я вот что хотел спросить. Руперт, есть у тебя что-нибудь, что можно использовать в качестве тележки? Доставить блюда в гостиную?

– Тележка? Я не могу их просто отнести? – спросил Эндрю.

– Можешь, но я подумал, что будет шикарно, если ты получишь возможность добавить последние нюансы к главному блюду прямо возле стола, что-то вроде геридона[21], понимаешь?

– Гирдон? – переспросил Руперт. – Это не тот, что играл левым защитником в «Лидсе»?

Снова послышалась трель звонка. Эндрю на ходу размышлял, какие еще украшения могла принести Алекс, но, отворив дверь, к своему ужасу, обнаружил на крыльце Кэмерона.

– Приве-е-ет! – пропел Кэмерон, растягивая слова, слово кричал в туннель, желая услышать эхо. – О черт, я ведь не слишком рано?

Эндрю удалось сохранить самообладание.

– Нет-нет, конечно нет, заходи.

– Чем-то вкусно пахнет, – заметил Кэмерон, входя в гостиную. – Что готовишь?

– Это сюрприз, – ответил Эндрю.

– Как интригующе. – Кэмерон понимающе ухмыльнулся. – Я принес красного вина, но, вероятно, сегодня ограничусь водой, учитывая мои прошлые, как я их называю, излишества.

– Конечно, правильно, – согласился Эндрю, принимая бутылку и провожая Кэмерона в гостиную.

– По правде сказать, когда я в ту ночь добрался до дома, у нас с Кларой состоялся крупный разговор, мы все прояснили и разложили по полочкам. Всегда полезно обсудить отношения, не правда ли?

– Совершенно верно, – откликнулся Эндрю, с некоторой озабоченностью отметив, что выглядит шеф еще бледнее.

– А блестки мне нравятся, – сказал Кэмерон. – Такие яркие.

– Благодарю, – смутился Эндрю. – Присаживайся, а я через секунду принесу воды. Оставайся на месте! – добавил он, изобразив пистолет большим и указательным пальцами. Кэмерон безропотно поднял руки.

Влетев на кухню, Эндрю закрыл за собой дверь.

– Так, у нас просто охренительная проблема, – сообщил он. – Явился один из гостей, кстати, мой босс, и сидит сейчас в гостиной. Вам нужно вести себя как можно тише и не впускать в эту дверь никого, кроме меня.

Руперт крутился на высоком стуле туда-сюда и выглядел абсолютно невозмутимым.

– А мы не можем притвориться прислугой или кем-то еще? – спросил он.

– Нет. Это покажется странным. Они станут задавать слишком много вопросов. Так, что я делаю? Ах да, вода.

В поисках стакана Эндрю развернулся к шкафчикам.

– Хмм, небольшая проблема, – услышал он голос Руперта.

– Что? Где ты держишь стаканы?

– Левый верхний шкафчик. А проблема в том, что снаружи женщина, и она смотрит на нас.

Едва не уронив стакан, Эндрю обернулся и взглянул в окно. К счастью, оказалось, что это Пегги. Поймав его взгляд, она улыбнулась, лукаво выгнув бровь. Эндрю поразился, какую радость и облегчение почувствовал, увидев ее. Такие же чувства он испытывал всякий раз, когда она оказывалась рядом.

Он подошел и открыл застекленную дверь.

– Привет, – сказала Пегги.

– Привет.

Пегги сделала большие глаза.

– Мне можно войти?

– Ах да, конечно, – спохватился Эндрю и отступил от окна. – Ребята, это Пегги.

– Всем привет, – сказала Пегги. – По-моему, вашему звонку капут.

Эндрю принялся подыскивать объяснение, но Пегги подняла ладонь.

– Все нормально, нормально, не надо ничего объяснять. Так, я пройду здесь, ладно?

– Отличная идея, – согласился Эндрю. – На самом деле Кэмерон уже здесь.

– Замечательная новость, – прокомментировала Пегги. – Сюда, да?

– Ага. Не вторая, а третья дверь и направо.

Эндрю посмотрел ей вслед, потом прислонился к разделочному столу и несколько раз глубоко вдохнул.

– Кажется, она милая, – подал голос Джим.

– Так и есть, – вздохнул Эндрю. – Настолько милая, что я, судя по всему, влюбился. Ладно, как там дела с тыквой?

Джим промолчал; Эндрю оглянулся и понял, что Пегги вернулась, а он и не заметил. Наступило неловкое молчание. Пегги шагнула мимо Эндрю, избегая его взгляда.

– Стаканы здесь, да? Прекрасно. Нужно отнести Кэмерону воды.

Набрав воды под краном, она вышла, негромко насвистывая.

– Боже. – Эндрю уже собрался добавить несколько менее приличных слов, но тут из передней донесся стук в дверь.

– Я открою, – бросил Эндрю, устремляясь в коридор. Распахнув дверь, он увидел Алекс, явно охваченную паникой, а за нею – Мередит и Кита, державшего в каждой руке по бутылке белого вина.

– Просто занесла вещи, которые ты просил, – механическим голосом выговорила Алекс.

– А. Ну да. Правильно, – выдавил Эндрю. – Большое спасибо.

– Никаких проблем… сосед.

Взяв у нее сумку, Эндрю пригласил Кита и Мередит в прихожую, знаком показав Алекс, что ей нужно двигаться вокруг, к французским окнам.

– Удачи! – беззвучно пожелала она, поднимая вверх оба больших пальца.

– Можно воспользоваться туалетом? – спросила Мередит.

– Да, конечно, – сказал Эндрю.

– А где он?

– Хмм, хороший вопрос!

Мередит с Китом не присоединились к натужному хихиканью Эндрю.

– Это туда, – добавил он, неопределенно махнув рукой по коридору, и почесал в затылке. Мередит прошла из прихожей в коридор, и Эндрю облегченно вздохнул, услышав, что в ванной включилась вытяжка. Он показал Киту, как пройти в гостиную, и попросил захватить с собой сумку.

– Там, должно быть, всякие развлекательные штуки. Для вечеринки, понимаешь?

Дивясь прорезавшемуся таланту убалтывать людей, он похлопал Кита по спине и бросился назад на кухню.

Джим застыл, закрыв лицо ладонями, и что-то бормотал сквозь пальцы.

– Что случилось? – спросил Эндрю.

Джим опустил руки.

– Прости, приятель. Не знаю, что случилось, но, если использовать технические кулинарные термины, я все испортил.

Схватив ложку, Эндрю осторожно снял пробу.

– Ну? – спросил Джим.

Объяснить, что именно ощутили вкусовые рецепторы, было весьма затруднительно – им пришлось перерабатывать слишком много информации.

– Это, конечно, имеет определенный привкус, – сообщил Эндрю, не желая ранить чувства Джима. Казалось, что язык по собственному почину обследует задние зубы. Вино, подумал Эндрю. Если они достаточно опьянеют, им будет наплевать на еду.

Откупорив пару бутылок «мерло», он направился в гостиную, но, сворачивая за угол, вдруг подумал, что там царит какая-то зловещая тишина. Как после ожесточенного спора. Его встретили серией громких разрывов. Испугавшись, Эндрю выпустил из рук обе бутылки. Мгновение все смотрели на красное вино, растекающееся по светло-голубому ковру, и на серпантин, разлетевшийся из хлопушек и падающий в лужу, потом очнулись, и наперебой посыпались советы.

– Промокнуть, тебе нужно его промокнуть. Определенно промокнуть, – твердила Пегги.

– Но только движениями вверх-вниз, а не из стороны в сторону, так только хуже сделаешь, я видела по Кью-ви-си, – предупреждала Мередит.

– Быть может, соль? – предлагал Кит. – Или уксус? Белое вино?

– Думаю, все это выдумки, – ответил Эндрю, наблюдая, как Кэмерон бросается вперед и выливает на ковер полбутылки белого. – Он меня убьет.

– Кто? – спросила Мередит.

– Никто. Прошу вас, побудьте все здесь. – Эндрю бросился обратно в коридор, оттуда на кухню. Он объяснил ситуацию Руперту; тот выслушал его сбивчивую речь и взял за плечи.

– Не расстраивайся. Мы разберемся с этим позже. Тебе нужно предложить людям какую-то еду. И кажется, я нашел решение. – Он показал на столешницу, где выстроились в ряд пять замороженных контейнеров «Тапперуэр». На этикетках значилось: «Каннеллони».

Эндрю повернулся к Джиму, собираясь извиниться.

– Все в порядке, давай, – сказал Джим. – Все равно они могут счесть мое блюдо несколько вызывающим.

Последовал период относительного затишья: на кухне готовили партию каннеллони, в гостиной наводили порядок. Эндрю даже почувствовал облегчение, но, когда Руперт невесело пошутил, какой ерундой они занимаются, а Алекс сказала, что у нее в голове не укладывается, как Эндрю уговорил их принять в этом участие, у него чуть не случилась истерика, и все, естественно, замолчали. Периодически он ходил в гостиную, носил туда хлебные палочки и оливки: Алекс взяла на себя роль консультанта на съемочной площадке, следила, чтобы он носил на плече варежку-ухватку, и смачивала ему лоб мокрой тряпкой, чтобы создалось впечатление, будто он в поте лица трудится у плиты.

Когда еда наконец была готова к подаче, Эндрю впервые за вечер ощутил полное спокойствие. Каннеллони, конечно, не вызвали благоговейного трепета, да и разговор не вязался, но это не имело значения. Важнее была атмосфера учтивости и взаимного уважения, и пока все ее поддерживали. Кит, который вел себя спокойнее, чем обычно, и не проявлял склонности к едким замечаниям, рассказал, запинаясь и делая паузы, про голосовую почту, полученную им на прошлой неделе. Некая женщина прочла в местной газете про похороны нищего и только тогда поняла, что речь идет о ее брате, с которым она не общалась много лет.

– Рассказала, что поссорились они из-за стола. Думали, это антикварная вещь, передававшаяся на протяжении десяти поколений. Когда родители умерли, брат с сестрой начали из-за него войну, и в конце концов сестра одержала верх. Только после его смерти она решила оценить стол, и оказалось, что это не антиквариат. Так, дешевая подделка. И цена ей максимум пятерка. – Казалось, в наступившем молчании Киту стало неуютно. – Как бы там ни было, – добавил он, – полагаю, этот случай заставляет задуматься. О том, что важно.

– Верно! Верно! – поддержал Кэмерон.

Как обычно, после столь глубокомысленного выступления все почувствовали себя неловко и умолкли; никому не хотелось, чтобы его осудили за нарушение тишины какой-нибудь банальностью.

Первой решилась заговорить Пегги:

– А что на десерт, Эндрю?

– Потерпите – и узнаете, – ответил Эндрю, надеясь, что остальные еще не устали от уклончивых ответов на вопросы, касающиеся угощения. Учитывая, что главное блюдо оказалось не на уровне Хестона Блюменталя[22], гостям не приходилось рассчитывать на какой-то сногсшибательный десерт.

Эндрю снова направился на кухню и, открыв дверь, увидел, что Джим, Руперт и Алекс сгрудились вокруг стола и аккуратно укладывают клубнику и измельченные кедровые орешки в чашки с чем-то, что выглядело необыкновенно вкусным. Не желая сразу обнаруживать своего присутствия, Эндрю с минуту постоял. Вся троица работала молча и сосредоточенно, словно одна команда, и Эндрю почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Как добры эти люди. Как ему повезло, что они на его стороне. Он кашлянул, и они с тревогой оглянулись, но при виде Эндрю тревога на лицах сменилась улыбками.

– Трам-пам-пам! – прошептала Алекс, компенсировав необходимость говорить тихо какими-то экстравагантными жестами из джаза.

Появившись с чашками в гостиной, Эндрю удостоился восхищенных ахов и охов.

– Чтоб мне провалиться, Эндрю, – сказал Кэмерон с набитым мороженым ртом. – Вот уж не думал, что ты такой дока на кухне. Это один из рецептов Дианы?

– Э, нет, – ответил Эндрю. – Она… – Он поискал слова. Что-нибудь легкое. Веселое. Нормальное. Пока он скрипел мозгами, в голове всплыло ясное, четкое воспоминание о Диане, берущей его за руку и увлекающей прочь с вечеринки, вниз по ступенькам и на улицу, в снежную ночь. Он невольно вздрогнул. – Она не здесь, – наконец произнес он. И посмотрел на Пегги. Та ковырялась ложкой в пустой чашке, и лицо ее ничего не выражало.

Кэмерон принялся барабанить пальцами по столу. Казалось, он ждет, пока все закончат с мороженым, и Эндрю заметил, как босс исподтишка поглядывает на часы. Наконец Пегги перестала притворяться, что ест, и Кэмерон встал.

– Мне нужно сказать вам всем несколько слов, – начал он, не обращая внимания на нервные взгляды, которыми обменялись остальные. – Последние несколько месяцев выдались непростыми. И думаю, что порой личное мешало профессиональному – по крайней мере, до известной степени – не в одном, так в другом, и это касается каждого из нас. Со своей стороны приношу извинения за все сделанное мною, что не совпало с вашими ожиданиями. Знаю, например, что эти посиделки не всем пришлись по вкусу, но я надеюсь, вы понимаете – это была всего лишь попытка сплотить нас. Потому что, как вы уже могли понять, я рассчитывал, что руководство в случае сокращения вряд ли пойдет на то, чтобы разрушить крепкую сработавшуюся команду. Теперь я подозреваю, что это было наивно с моей стороны. И вы должны простить меня за это и за то, что я не был достаточно честен с вами. Я всего лишь старался сделать как лучше, так я, по крайней мере, думал. Во всяком случае, оказалось, что статистика – и клянусь, что мне странно говорить это, – свидетельствует в нашу пользу. Количество похорон, организованных органами социальной защиты, росло такими темпами, которых никто из нас не ожидал. И я невероятно горд тем, как вы справлялись с проблемами, работая в одной команде. По правде говоря, если уж быть до конца откровенным, я понятия не имею, что произойдет дальше. Решение о сокращении отложено по меньшей мере до конца года. Остается надежда, что ничего не случится. Я лишь могу пообещать: если дойдет до дела, буду отстаивать вас изо всех сил. – Он обвел взглядом всех по очереди. – Что ж, спасибо. Это все.

Они сидели и молча переваривали новости. Ясно, что все висит на волоске, думал Эндрю, но им, по крайней мере, дали несколько месяцев отсрочки. Постепенно настроение вернулось примерно на тот же уровень, что и прежде, хотя по понятным причинам все были несколько подавлены. Вскоре настало время расходиться. Эндрю подал пальто. «Вот почти и все», – говорил он себе, наблюдая, как гости готовятся уйти, и ожидая, что сейчас нахлынет волна облегчения, ведь он пережил этот вечер, тем более сохранил работу, пусть и на непродолжительный срок. Но вместо этого, прощаясь с каждым, Эндрю чувствовал, что в нем нарастает не облегчение, а страх, и этот страх, казалось, пронизывает тело, будто Эндрю медленно погружается в ледяную воду. Он представлял себе, как Карл набирает следующее сообщение, требует ответить, где его деньги, или предупреждает, что собирается камня на камне не оставить от его мира. И еще Эндрю видел Диану. После того как он все рассказал Пегги, нахлынули и потребовали внимания к себе те воспоминания, которые он подавлял долгие годы. Сегодня они завладели им быстро и прочно. Словно над головой откинулся люк и на Эндрю, будто пристальные взгляды через прокуренную комнату, нацелились объективы «поляроидов». Поцелуй под падающим снегом. Неистовые объятия на платформе. Их тепло согревало Эндрю всю дорогу до дома. Выгоревшая трава в Брокуэлл-парке. Бледная кожи Дианы, озаренная вспышкой молнии. Оранжевая оправа возле кучи битого шифера.

Пегги обняла Эндрю на прощание.

– Молодчина, – прошептала она.

– Спасибо, – машинально ответил он.

Она отстранилась, и у него перехватило дыхание и закружилась голова. Еще не поняв, что делает, он взял Пегги за руку. Он знал, что остальные смотрят на них, но ему было все равно. В этот момент Эндрю хотелось одного: Пегги должна узнать, насколько она прекрасна. И хотя мысль о том, чтобы произнести эти слова, его ужасала, сам факт ее появления должен был что-то значить. А значил он, что Эндрю вот-вот решится.

В этот момент Кэмерон отворил дверь на улицу, и по коридору пронесся порыв холодного воздуха, спешащего выгнать из дома все тепло.

– Подождите! – сказал Эндрю. – Извините, но не могли бы вы задержаться на минутку?

После короткой заминки все неохотно вернулись в гостиную, как школьники, которых оставили после уроков.

– Э-э, Эндрю… – выговорила Пегги.

– Я сейчас вернусь, – ответил он.

Влетая в кухню, он снова почувствовал, как у него колотится сердце. Джим, Алекс и Руперт застыли, испуганно глядя на дверь – боялись, что их обнаружат. Когда Эндрю попросил их следовать за ним в гостиную, друзья обменялись недоуменными взглядами, но он сумел выдавить из себя ободряющую улыбку.

– Все в порядке. Это не займет много времени. – Эндрю проводил их по коридору в гостиную, где и познакомил обе озадаченные группы друг с другом.

– Эндрю, что происходит? – спросил Кэмерон, когда все разместились полукругом.

– Все в порядке, – успокоил его Эндрю. – Просто я должен кое-что рассказать вам всем.

Глава 34

Слушая гудки телефона, Эндрю одним глотком осушил полстакана тепловатого «Пино Гриджио».

– Эндрю, какой приятный сюрприз.

– Привет, Карл.

– Забавно, что ты позвонил. Я только что проверил свой банковский счет, и, похоже, мои деньги до сих пор не поступили.

– Они только что пришли на мой счет, – сообщил Эндрю, стараясь говорить спокойно.

– Ну, мои банковские данные у тебя есть, – сказал Карл, – поэтому, если переведешь их прямо сейчас, мы избавимся от проблемы.

– Дело в том, что я не думаю, будто должен переводить их, – выговорил Эндрю.

– Что? – рявкнул Карл.

– Мне не кажется, что я должен их переводить.

– Должен, – заявил Карл. – Обязательно должен, потому что знаешь, что с тобою будет, если не переведешь. Стоит мне набрать номер телефона, и тебе крышка.

– Вот что я хочу тебе сказать, – заговорил Эндрю. – Я согласен, что, возможно, не совсем заслуживаю этих денег, что, может быть, своим поведением причинял Сэлли страдания и даже больше того. Но дело в том, что мы все равно любили друг друга, и я знаю, как ей тяжело было бы примириться с моим враньем, но тот факт, что ты меня шантажируешь, она вообще принять бы не смогла.

– Слушай, я тебя умоляю, ты что, действительно ничего не понимаешь? Я уже должен эти деньги. И вообще, мне не пришлось бы тебя шантажировать, если бы ты вел себя правильно. Так что слушай меня. Все просто. Если в течение двадцати четырех часов эти деньги не поступят на мой счет, тебе конец.

Связь оборвалась.

Эндрю выдохнул и позволил себе расслабить плечи. Сидя на стуле, он подался вперед и посмотрел на телефон, лежавший на столе в гостиной. Еще семь мобильников располагались вокруг, и индикаторы показывали, что они продолжают запись. В комнате царило молчание. Эндрю опустил взгляд, у него горели щеки. Краем взгляда он заметил мимолетное движение и на секунду решил, что кто-то собирается его ударить. Но потом, за долю секунды до того, как она обвила его руками, Эндрю осознал, что это Пегги.

Глава 35

Эндрю ждал, пока такси вырулит из тупика, потом, остановившись, пропустит лису, чинно пересекавшую перекресток по «зебре», и лишь потом заговорил:

– Ну, как думаешь, меня уволят?

Пегги сунула Эндрю бутылку вина, тайком пронесенную в такси, и он незаметно отхлебнул.

– Честно? Понятия не имею.

Коллеги по работе уехали на другом такси. Джим и Алекс решили задержаться у Руперта, не устояв перед соблазном осмотреть мансарду, отведенную под железную дорогу в ландшафте Скалистых гор.

– Поначалу, когда я все рассказал, я не мог понять их реакцию.

В гостиной Эндрю изложил лишь короткую версию событий, и в подобном контексте рассказ о его вранье прозвучал особенно резко. Он приготовился к язвительным замечаниям Кита и Мередит, но те не проронили ни слова. На самом деле все хранили молчание, пока Эндрю не заговорил о Карле; тут уже Алекс разразилась пламенной речью о том, что им нужно сделать, чтобы тот отвязался. Она потребовала, чтобы Эндрю позвонил Карлу прямо здесь и сейчас, и, горя от нетерпения, объяснила, как повести разговор, чтобы Карл однозначно признался, чем занимается. Уговорив остальных отдать ей свои телефоны, Алекс расположила их на столе и поставила на запись. Потом они прослушали каждый и решили, что самый чистый звук на телефоне Мередит.

– Отлично, теперь тебе нужно отправить эту запись Эндрю, сейчас же, – сказала ей Алекс.

– Да, конечно. А как?..

Алекс закатила глаза, потом взяла телефон Мередит.

– Эндрю, какой у тебя номер? Ага, вижу. Готово.

Затем Руперт хотел принести приличного бренди, чтобы отметить столь удачную реализацию замысла, но предложение не встретило единодушного одобрения. Казалось, особенно не терпелось уйти Кэмерону.

– Что ж… Вечер явно получился… забавный и душевный, – сказал он. – Меня несколько дней не будет, я не говорил? Курсы повышения и еще много чего. Но, когда вернусь, мы побеседуем обстоятельно. Обо всем этом.

– Это может означать, что по приезде он захочет убедиться, что ты в порядке, – сказала Пегги.

Таксист тем временем небрежно, словно так и надо, пересек две сплошные полосы.

В голове теснились мысли, и Эндрю даже не заметил, что Пегги придвинулась ближе, и ощутил только, что она кладет голову ему на плечо.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Пегги.

Эндрю надул щеки.

– Как человек, у которого из ступни удалили осколок, сидевший там сотню лет.

Поудобнее устраиваясь на плече, Пегги подвигала головой.

– Хорошо.

У таксиста пробудилась к жизни рация – раздался треск, потом диспетчер сообщил, что после этой поездки водитель может отправляться домой.

– О господи, все бесполезно, я засыпаю, – вздохнула Пегги. – Разбуди меня в Кройдоне, а?

– Думаю, ты первой в истории произносишь эту фразу, – отозвался Эндрю, чувствуя после всего случившегося непривычную раскованность. Пегги добродушно ткнула его локтем в бок. – Даже не знаю, слышала ты, что я тогда сказал, или нет. Ну, про то, что я, быть может, влюбился в тебя.

С секунду ему казалось, что Пегги подыскивает слова для ответа, но потом он услышал ее спокойное, тихое дыхание. Уснула. Эндрю осторожно прижался щекой к ее макушке. Сердце защемило, но одновременно готово было выскочить из груди от счастья, и это казалось таким естественным.

Ему еще повезет, если в эту ночь удастся заснуть хоть на минутку. Такое напряжение. Он уже отправил запись Карлу, но ответа не было. Теперь Эндрю гадал, будет ли вообще.

Эндрю поймал себя на мысли, что думает про Сэлли, про ту минуту, когда она вручила ему красивую зеленую модель локомотива, подмигнула и взъерошила волосы на голове. Наверное, если повернуть время вспять, они могли бы все исправить. Но Эндрю выбросил эту мысль из головы. Он устал от фантазий. Для одной жизни фантазий вполне хватало. Допив остатки вина, Эндрю поднял бутылку в безмолвном тосте в память о своей сестре.

Глава 36

Минуло два дня. На третье утро Эндрю проснулся так, словно его толкнули. Ему снился вечер в доме Руперта, и в течение нескольких ужасных секунд Эндрю не мог определить, что реально, а что искажено по прихоти подсознания. Он проверил мобильник. Сообщение, полученное от Карла наутро после званого ужина, было на месте. «Черт с тобой, Эндрю. Живи со своей виной и деньгами».

Эндрю знал, что когда-нибудь обязательно подумает и об этой вине, и о том, как он с нею будет жить, и как поступить с деньгами, но сейчас он был невероятно рад, что история с Карлом закончена.

Чувствуя непривычную тяжесть в ногах, Эндрю пошел ставить чайник. Накануне вечером Эндрю отправился на «пробежку», как сам амбициозно это назвал, но на самом деле едва протащился по периметру квартала. Было страшно больно, но затем, когда он вернулся, принял душ и съел что-то с чем-то зеленым, наступил момент, в который он ощутил прилив эндорфинов (раньше он считал это мифом, чем-то вроде единорогов), да такой мощный, что наконец постиг, зачем люди так над собой издеваются. Жив, курилка!

Поджарив бекон, Эндрю посмотрел в кафельную плитку на стене, как в объектив телекамеры.

– Возможно, вы заметили, что я случайно пережарил один ломтик, но это не имеет значения, поскольку я собираюсь вылить на него лужу коричневого соуса размером с озеро Уиндермир.

Заведя руки за голову, Эндрю потянулся и зевнул. В его распоряжении были целые выходные, но, вопреки обыкновению, в планы не вошли ни Элла Фицджеральд, ни посещение форума.

Путешествие предстояло долгое, но Эндрю хорошо подготовился. Захватил книгу и айпад, стер пыль со старого фотоаппарата, чтобы сделать снимки, если будет настроение. Собирая в дорогу сухой паек, Эндрю совершенно разошелся и принялся экспериментировать с начинкой для бутербродов, в одной из которых, повинуясь порыву вдохновения, использовал хрустящий картофель.

На Паддингтон к своему поезду Эндрю прибыл заблаговременно, но испытал разочарование, поскольку его место оказалось в гуще мальчишника, устроенного развеселыми молодыми людьми, уже серьезно взявшимися за пиво. До Суонси было три часа пути, так что времени на выпивку оставалось достаточно. Парни уже заметно опьянели, но вопреки ожиданиям проявили себя приятной компанией, всем в вагоне предлагали снэки, помогли пассажирам разместить поклажу на верхних полках, а потом достали кроссворды и головоломки, чтобы скоротать время. Эндрю настолько захватила атмосфера всеобщего благодушия, что он прикончил свой сухой паек еще до полудня, как непослушный школьник в походе. Дальше, за Суонси, ехали уже на трезвую голову, хотя дама с пурпурными волосами, вязавшая пурпурную шляпку, предложила Эндрю пурпурный леденец из жестяной банки, напомнившей о рекламных кампаниях минувшей эпохи.

Станция оказалась такая маленькая, что от платформы осталось одно название, и являла собой один из тех остановочных пунктов, на которых из поезда выходишь практически на улицу. Сверившись по телефону с маршрутом, Эндрю шагнул в узкую аллею, по обеим сторонам которой жались друг к другу домики. Впервые за время путешествия он по-настоящему почувствовал, что с момента отъезда из Лондона нервы у него натянуты до предела.

Церковь была скромная, с таким низеньким шпилем, что он легко прятался от глаз в кронах двух еще молодых тисов. Место дышало запустением – входные ворота покрылись мхом, двор зарос травой, в воздухе ранней осени не ощущалось движения.

Эндрю приготовился к долгим поискам методом исключения. Ему плохо помнилось, как он держал телефон возле уха, а голос в трубке бубнил, что есть там такое место, где проводятся похороны, и этот невнятный ответ вызвал недоумение и боль. Единственное, что всплывало в памяти, это то, что церковь стоит недалеко от площадки для регби, над которой Гэвин якобы видел летающую тарелку.

В результате Эндрю едва не прошел мимо полудюжины могильных камней, но тут заметил имя, которое искал.

Диана Мод Биван.

Он сунул руки в карманы, постоял, раскачиваясь с пятки на носок и набираясь храбрости, словно на краю утеса.

Он не принес с собой цветов. Вообще ничего не принес. Посчитал это неправильным. Теперь их разделяло расстояние вытянутой руки. Опустившись на колени, он легко коснулся пальцами надписи, очерчивая контур каждой буквы.

– Ну вот. Я и позабыл, как ты ненавидела свое второе имя. Помнишь, мне потребовалось целое воскресенье, чтобы вытянуть его из тебя.

Он набрал в грудь воздуха, а выдыхая, заметил, как дрожат у него губы. И стал клониться вперед, пока мягко не уткнулся лбом в могильную плиту.

– Понимаю, теперь это не имеет большого значения, но мне так стыдно, что я не пришел проститься с тобой. И что так испугался. Наверное, ты поняла это гораздо раньше меня, но, знаешь, я все никак не мог смириться с тем, что ты ушла. После папы, мамы… а потом и Сэлли не стало… Я не мог отпустить еще и тебя. А потом представился случай измыслить свой мир, где ты еще со мной, и я не смог устоять. Думал, это ненадолго, но очень быстро все вышло из-под контроля. Я даже не заметил, как начал воображать наши с тобой споры. Иногда по пустякам – ты в основном высмеивала меня за глупые модельки поездов, но случались и серьезные дискуссии, когда мы обсуждали воспитание детей и тужили о том, что живем не на всю катушку и не видим окружающего мира. И это только верхушка айсберга; мысленно я разговаривал с тобой обо всем. Я прожил с тобой не одну, а миллион воображаемых жизней, прошел по каждой развилке на пути. Конечно, время от времени я замечал, что ты отдаляешься, и знал, что ты таким образом просишь отпустить, но я только еще сильнее цеплялся за тебя. И лишь едва не покончив с собой, сумел наконец вынуть свою тупую, занятую самим собой голову из задницы и задать себе вопрос: а что бы ты сказала, если бы на одну-единственную секунду узнала, чем я занимаюсь? Мне очень стыдно, что я не подумал об этом раньше. Надеюсь только, что ты сумеешь меня простить, хотя я этого и не заслуживаю.

Неподалеку, в нескольких футах, кто-то прибирался на одной из могил, и Эндрю перешел на шепот:

– Я написал тебе письмо, давно, после того как мы в первый раз были вместе, но побоялся отправлять, думал, ты убежишь от меня куда глаза глядят. Там было полно романтики и сантиментов, и ты наверняка смеялась бы до упаду, но мне думается, что один кусочек оттуда до сих пор остается правдой. Я написал, что знаю: тот момент, когда мы впервые коснулись друг друга, навеки изменил что-то во мне. До той поры я не понимал, что жизнь, пусть изредка, может быть удивительно прекрасной и простой. Жаль только, что я забыл об этом после твоего ухода.

Утирая слезы рукавом пальто, Эндрю замолчал, а потом снова погладил камень ладонями. Уже успокоившись, он не спешил уходить, чувствуя, как накатывает щемящая, чистая и сладкая боль, зная, что должен принять ее, как зиму перед приходом весны, и позволить стуже заморозить и разорвать сердце, чтобы оно могло исцелиться.

Когда Эндрю добрался до станции, обратный поезд до Суонси уже подходил, но уезжать так скоро не хотелось. Вместо этого Эндрю решил зайти в ближайший паб. Уже у двери верх взяли прежние привычки, и Эндрю в нерешительности остановился, но подумал о Диане, которая, будь она здесь, без сомнения, обругала бы его, и толкнул дверь. И хотя посетители смотрели на него с некоторым любопытством, а бармен налил пива и бросил на стойку пакетик с солью и уксусом, не выказав гостеприимства, встретили его скорее благосклонно, чем настороженно.

Усевшись в углу с пивом и книгой, Эндрю впервые за очень долгое время испытал чувство удовлетворения.

Глава 37

Вывернув наизнанку пару колготок, Эндрю высыпал на кровать пачку банкнот.

– Бинго, – сказала Пегги. – Как считаешь, хватит на похороны?

– Должно хватить, – ответил Эндрю, роясь в деньгах.

– Ладно, это уже что-то. Бедная…

– Джозефина.

– Джозефина. Господи, совсем памяти не стало. И какое красивое имя. Звучит так, словно она всегда приходила на праздник урожая с целой кучей закусок.

– Может, и приходила. В дневнике она упоминает о церкви?

– Только когда высмеивает «Хвалебные песни».

Джозефина Мюррей оставила множество дневниковых записей – писала «в старом блокноте, на коленях, используя в качестве импровизированного стола разделочную доску; мне представляется, что так делал Сэмюель Пепис».

Писала она в основном на повседневные темы, коротко и едко критиковала телевизионные программы или поведение соседей. Иногда сочетала то и другое: «Смотрела сорокапятиминутную рекламу хрустящих блинчиков «Финдус», периодически прерываемую документальным фильмом про акведуки. Из-за шумной ссоры у соседей слева почти ничего не слышала. Очень надеюсь, что когда-нибудь они угомонятся».

Впрочем, иногда она записывала нечто более глубокомысленное.

«Этим вечером слегка разволновалась. Насыпала крошки для птиц и почувствовала головокружение. Думала вызвать лекаря, но не хотелось никого беспокоить. Знаю, что глупо, но стесняюсь отнимать чье-то время, когда, возможно, со мною все в порядке. Соседи справа вышли на барбекю. Пахло вкусно. Впервые за бог знает сколько времени появилось желание взять бутылку вина, чего-нибудь сушеного и хрустящего, пойти к ним туда и малость выпить. Глянула в холодильник, но там ничего не оказалось. В конце концов я решила, что головокружение и выпивка сочетаются плохо. Но разволновалась я не из-за этого, а из-за того, что, когда пыталась заснуть, внезапно вспомнила, что у меня сегодня день рождения. Вот поэтому я и пишу – в надежде, что это поможет мне вспомнить на следующий год, если к тому времени, конечно, не сыграю в ящик».

Пегги положила дневник в сумку.

– В офисе посмотрю повнимательнее.

– Правильно, – согласился Эндрю и взглянул на часы. – Сэндвич?

– Сэндвич, – утвердительно кивнула Пегги.

Возле кафе рядом с офисом они остановились.

– Как насчет этого? – спросил Эндрю. – Я, должно быть, тысячу раз проходил мимо и ни разу не заглянул.

На улице было достаточно тепло, так что сели снаружи. Жевали сэндвичи, смотрели, как молодая учительница ведет группу школьников в ярких жилетках. Она успевала и следить за шеренгой, и делать замечание Дейзи насчет того, что Лукасу, быть может, не нравится, когда его щиплют.

– Погоди лет десять, – сказала Пегги. – Готова спорить, Лукас все отдаст, чтобы его вот так ущипнули.

– Ты в свое время использовала такие приемы флирта?

– Нечто похожее. Немножко щипков, немного водки, и все получится.

– Классика.

Мимо прошел мужчина в синем комбинезоне электрика; он кричал в телефон нечто невразумительное на профессиональном жаргоне, как павлин, изучавший английский по автобиографии Алана Шугара[23]. Шагнув на проезжую часть, электрик даже не заметил, что промчавшийся на велосипеде курьер обозвал его дубиной.

Эндрю почувствовал, что возле ступни что-то вибрирует.

– По-моему, твой телефон звонит, – сказал он, передавая Пегги сумку.

Достав телефон, она посмотрела на экран и бросила его в сумку, откуда он и продолжил подавать сигналы.

– Могу предположить, что это снова Стив, – сказал Эндрю.

– Угу. По крайней мере, теперь он звонит только два раза в день. Надеюсь, скоро до него дойдет.

– Как с этим справляются девочки?

– Ты знаешь, лучше, чем можно было ожидать. Перед нами длинная исхоженная дорога. И все же это определенно к лучшему. Кстати, на днях Сьюзи спрашивала о тебе.

– В самом деле? Что сказала? – поинтересовался Эндрю.

– Увидим ли мы снова «этого смешного дядю Эндрю».

– Ага, интересно, о каком это Эндрю она там спрашивала? – произнес он с притворным недовольством. Судя по смеху Пегги, самодовольную улыбку ему при этом скрыть не удалось.

Пегги снова порылась в сумке и, достав дневник Джозефины, пролистала его.

– Она кажется этакой бойкой старой девой.

– Точно, – отозвался Эндрю. – Есть упоминания о семье?

– Насколько я вижу, нет. Много о соседях, хотя по именам она их не называет, поэтому непонятно, насколько дружескими у них были отношения. Думаю, если одни соседи постоянно скандалили, то вряд ли она общалась с ними. Хотя те, другие, любители барбекю… Можно потом вернуться и поболтать с ними, если ничего не найдется в дневнике. Отчасти я заинтригована: выходила ли она к ним когда-нибудь, чтобы выпить или еще для чего-то.

Прикрыв ладонью лицо от солнца, Эндрю посмотрел Пегги в глаза.

– Знаю, знаю, – отозвалась она, виновато поднимая руки. – Я не слишком увлекаюсь, честно. Просто… она – еще один человек, проведший свои последние дни в полном одиночестве, и это несмотря на факт, что была явно хорошим, нормальным человеком. Готова спорить, что если мы найдем родственников, то снова услышим классическое «ах, дорогая, как стыдно, мы давно не разговаривали, мы, типа, потеряли связь, бла-бла-бла». Люди просто воспринимают такое событие как скандал, который нужно уладить. Я хочу сказать, неужели все мы удовольствуемся тем, что скажем этим людям: «Извините, вам не повезло, мы и не собираемся пробовать, а тем более помогать вам, бедным одиноким ублюдкам»? Неужели мы не предоставим им возможность посидеть и поболтать, а то и выпить чаю с кем-то, кто заглянет проведать?

Эндрю думал о том, как бы он поступил, если бы когда-нибудь, много лет спустя, кто-то предложил ему дружеское общение. Однако на ум приходили только «Свидетели Иеговы», вечно топчущиеся у двери. Но они не считались, потому что, по правде говоря, он бы с порога отказался от их помощи. О чем и сказал Пегги.

– Но так быть и не должно, – возразила она. – Я хотела поговорить с тобой об этом, действительно хотела. Не до конца еще все продумала, но…

Она принялась рыться в сумке и извлекла пустую бутылку из-под воды, огрызок яблока, полпакетика жевательных конфеток «Перси Пигз» и горсть квитанций. Эндрю зачарованно наблюдал, как она ругается и продолжает вытаскивать вещи, будто рассерженный волшебник. Наконец Пегги нашла то, что искала.

– В общем-то, это только примерный план, – сказала она, разглаживая клочок бумаги. – Действительно примерный, но в целом содержит описание того, как может выглядеть кампания по оказанию помощи людям. Суть в том, что человек может подать заявку на телефонный звонок или визит добровольца. И что особенно важно, не имеет значения, кто ты – скромная пожилая дама или птица высокого полета, которой за тридцать. Ты просто получаешь возможность с кем-то пообщаться.

Эндрю изучил бумажку. Он знал, что Пегги с нетерпением смотрит на него.

– Что? – спросила она. – Бред?

– Нет. Вовсе нет. Мне нравится. Просто жалею, что ты раньше не рассказала мне про это.

Пегги прищурилась.

– В чем дело? – спросил Эндрю.

– Ни в чем. Просто вспоминаю, как неделю назад в «Сейнсбери» чуть не заехала по твоей глупой роже.

– Понятно, – кивнул Эндрю, решив не развивать эту тему.

– Хочу показать тебе еще кое-что, – продолжила Пегги, доставая телефон из своей сумки «Тардис». – Очевидно, что старой бедной Джозефине поздно подыскивать компанию, но что ты скажешь про это? – Она передала телефон Эндрю. Прежде чем его взять, он вытер пальцы салфеткой. Это было объявление, черновик которого Пегги набрала в Фейсбуке.

– Знаешь что? – спросил Эндрю, прочитав объявление.

– Что?

– Ты – потрясающая.

Эндрю никогда бы не подумал, что Пегги умеет краснеть, но щеки у нее определенно порозовели.

– Так мне его выкладывать? – спросила она.

– Черт возьми, конечно. – Вернув телефон, Эндрю наблюдал, как она отправляет объявление, и тут зазвонил его собственный мобильник. – Да… нет, я понимаю, спасибо, но, как я уже сказал, боюсь, что это мне не по карману. Хорошо, спасибо, пока.

– Боюсь, что это мне не по карману, – повторила Пегги. – Яхту покупаешь или что-то еще?

– Яхта следующая в списке. Пока пробую переехать.

– Ого. Серьезно?

– Думаю, так будет лучше. Пора двигаться дальше.

– Значит, сейчас ты наслаждаешься общением со всеми этими замечательными агентами по найму жилья.

– Ага. Никогда за столь короткий промежуток времени мне столько не врали.

– Тебе предстоит многому научиться, дружок.

Эндрю протер глаза и зевнул.

– Все, что мне нужно, переоборудованный железнодорожный вокзал на вершине горы с видом на море, с вай-фаем и быстрым доступом в центр Лондона. Неужели я многого прошу?

– Съешь еще печеньку, – сказала Пегги, потрепав его по макушке.

Они уже подходили к офису, хотя чуть не приняли волевое решение посвятить время после полудня «скрэбблу» в пабе.

Эндрю снова хотел спросить у Пегги, слышала ли она его слова на кухне у Руперта; за последние несколько дней момент казался самым подходящим.

– Значит, тем вечером…

Ему не удалось закончить, потому что Пегги неожиданно схватила его за руку.

– Гляди, – прошептала она.

Впереди них по ступенькам проворно поднимался Кэмерон. У двери он остановился, стал искать пропуск и уже нашел его, когда Эндрю и Пегги поравнялись с ним.

– Привет, Кэмерон, – сказала Пегги. – Мы тебя ждали только на следующей неделе.

– Пришлось вернуться раньше, – ответил Кэмерон, доставая телефон. – Последний день занятий отменили. Вроде бы сальмонелла. Я оказался единственным, кто не заразился.

Втроем они молча прошли по коридору. У офиса Кэмерон придержал дверь, пропуская Пегги, потом повернулся к Эндрю.

– Мы можем перекинуться парой слов у меня в кабинете, когда найдешь свободную минуту?

– Само собой.

– Значит, увидимся, – сказал Кэмерон и ушел, не дав времени ответить.

Что происходит, Эндрю в точности не знал, но обоснованно предполагал, что в рыцари его посвящать не собираются.

Еще пару недель назад он ударился бы в панику. Но не теперь. Теперь он был готов, а потому, бросив вещи у стола, отправился к Кэмерону.

– Эндрю! – через всю комнату, делая большие глаза, озабоченно прошипела Пегги.

Он улыбнулся ей.

– Не волнуйся. Все будет прекрасно.

Глава 38

Очередной день, очередные похороны.

В этот день Джозефина Мюррей прощалась с белым светом, и только Эндрю пришел сказать ей последнее «прости». Поерзав на скрипучей скамье, он обменялся улыбками с викарием. Здороваясь с ним утром, Эндрю не сразу понял, что это тот самый вихрастый юнец, проводивший свою первую заупокойную службу у него на глазах. И хотя прошло меньше года, выглядел викарий значительно повзрослевшим. Дело было не только в более опрятной прическе (волосы разложены на консервативный пробор), он и держался уверенней. Видя, как заматерел служитель, Эндрю испытывал почти отцовские чувства. Накануне они лишь коротко переговорили по телефону, и Эндрю, посоветовавшись с Пегги, решил частично рассказать о дневнике Джозефины, чтобы викарий мог добавить красок в проповедь и избежать общих слов.

Обернувшись, Эндрю осмотрел церковь. Где же Пегги?

Подошел викарий.

– Я подожду минуту-другую, но потом, боюсь, придется начинать.

– Конечно, понимаю.

– Скольких вы ожидаете?

В этом и заключалась проблема. Эндрю понятия не имел. Все зависело от того, как пойдут дела у Пегги.

– Не волнуйтесь. Я не хочу вас задерживать.

Тут дверь в церковь открылась, и появилась Пегги. Она выглядела взволнованной, но сразу успокоилась, увидев, что служба еще не началась. Пегги придержала дверь для кого-то, кто шел за ней – там мог оказаться по крайней мере еще один человек, – и направилась по проходу. Эндрю смотрел. Первый, второй, потом еще трое. После короткой паузы, к его недоумению, в церковь устремилась целая вереница людей, и на тридцатом он сбился со счета.

Усевшись рядом с ним, Пегги прошептала:

– Прости, пожалуйста, за опоздание. Мы получили приличный отклик в Фейсбуке, а потом еще в последний момент пригласили людей из «Кафе у Боба», что через дорогу. – Она кивнула на мужчину в фартуке в сине-белую клетку. – Включая самого Боба!

Викарий подождал, пока все рассядутся, и подошел к пюпитру. После неизбежных формальностей он решил – спонтанно, как понял Эндрю, – оставить пюпитр с разложенными на нем записями, чтобы быть как можно ближе к пастве.

– Как часто бывает, у меня мало общего с Джозефиной, – начал он. – Она была тезкой моей бабушки, которую я всегда называл «бабуля Джо», и они обе вели дневник. Дневник моей бабули мы смогли прочитать только после ее смерти; до этого, конечно, он невероятно интриговал нас. Только ознакомившись с ним, мы наконец поняли, что большая часть записей была сделана ею после пары стаканов крепкого джина с тоником. Поэтому читать их местами довольно трудно.

Ответом на его слова была теплая волна смеха, и Эндрю почувствовал, как Пегги взяла его за руку.

– От добрых людей, занявшихся делами Джозефины, и из ее дневника я узнал, что это была проницательная, яркая и полная жизни женщина. И пусть она не стеснялась строгих суждений, особенно когда дело касалось телепрограмм и метеорологов, со страниц дневника на нас смотрит человек с мягким сердцем и твердым характером.

Пегги сжала ладонь Эндрю, и он ответил тем же.

– Когда Джозефина умирала, рядом не случилось ни родных, ни друзей, – продолжал викарий, – и сегодня она могла остаться в одиночестве. Поэтому так приятно увидеть стольких людей, уделивших время, чтобы прийти сюда. В начале жизни никто из нас не знает, как он с нею будет расставаться, каким будет его последний путь, но если бы мы ведали наверняка, что наши последние минуты пройдут в компании таких же добрых душ, как ваши, то мы бы возрадовались. Поэтому спасибо вам. А теперь попрошу вас встать и присоединиться ко мне в восприятии Господа.

После службы викарий стоял у церковной двери и коротко благодарил каждого за посещение. Эндрю даже расслышал, как он говорил Бобу, что, конечно, с радостью заглянет на чашку чая, но от кексов, скорее всего, воздержится.

– Но они у меня огромные! – возражал Боб. – Таких больших вы не увидите на несколько миль в округе, честно.

– Думаю, сегодня он заполучил человек двадцать новых клиентов, – сказала Пегги. – Вот шельмец.

Она направилась к скамейке; Эндрю смахнул опавшую листву, чтобы можно было присесть.

– Так ты мне расскажешь, как прошел разговор с Кэмероном? – спросила Пегги.

Эндрю откинулся на спинку и посмотрел в небо, следя за далеким самолетом, оставлявшим за собой едва видимый след. Приятно было вот так вытянуть шею. Надо почаще это делать.

– Эндрю?

Ну что он мог сказать?

Разговор получился бессвязный и неубедительный. Кэмерон изо всех сил старался уверить Эндрю, что он стоял за него горой, что он с радостью опустил бы его, Эндрю, откровения на званом ужине, если бы это зависело от него. Но потом начал сдабривать свою речь фразами типа «служебный долг» и «следование протоколу».

– Ты же понимаешь, что я должен был про это рассказать? – заключил Кэмерон. – Потому что, по каким бы причинам ты ни сделал то… что сделал, это все равно вызывает озабоченность.

– Понимаю, – ответил Эндрю. – Правда.

– Черт возьми, ну что бы ты сделал на моем месте?

Эндрю встал.

– Слушай, Кэмерон, я думаю, что ты должен поступать так, как подсказывает тебе чувство. И если это означает, что нужно сдать меня кому-то из начальства и таким образом решить вопрос о сокращении, когда он встанет снова, тогда я понимаю. И зла держать не буду.

– Но…

– Честно, не буду. Выложить все начистоту и получить возможность двигаться дальше для меня важнее, чем сохранить работу. Если это поможет тебе в такой непростой ситуации, то я искренне рад.

Господи, какую же легкость он испытал, высказавшись так откровенно и открываясь навстречу новым возможностям. Он думал про компанию Пегги. Чем дольше они ее обсуждали, тем больше он вдохновлялся.

– И кроме того, – сказал он Кэмерону, – как раз на днях я наконец понял, что буду делать в жизни.

Взяв Эндрю за руку, Пегги вернула его в настоящее.

– Все в порядке, нет необходимости сейчас говорить про это.

Эндрю покачал головой.

– Нет, есть. Похоже, меня собираются уволить.

– Господи, – зажав рот ладонями и сделав большие глаза, выдохнула Пегги.

– Но, – добавил Эндрю, – Кэмерон обещал попробовать найти мне место в другом отделе.

– И ты думаешь, что оно тебе подойдет?

– Да, – ответил Эндрю.

– Ладно, тогда это… хорошо, – с некоторой досадой сказала Пегги.

– Но только временно, – сообщил Эндрю.

– Правда? – быстро спросила Пегги, ловя его взгляд. Он кивнул.

– Я провел кое-какие исследования. Насчет финансирования благотворительности. Я располагаю деньгами, которые оставила мне Сэлли, и не знаю лучшего способа потратить их. Уверен, она была бы по-настоящему рада, используй я их на нечто подобное.

Пегги смотрела на него с выражением, в котором угадывались сильнейшее замешательство и восторг, и Эндрю едва удержался от смеха.

– Я говорю про твою задумку с компанией – это на всякий случай, если ты еще не поняла, – пояснил он. – И я подумал, что ты, быть может, поможешь мне. Проследишь, чтобы все пошло правильно.

– Это… Эндрю, я не совсем…

– Я не говорю, что у нас наверняка получится, – уточнил Эндрю. – Мы можем споткнуться уже о первый плетень. А можем использовать наш шанс наилучшим образом.

Пегги решительно кивнула.

– Можем, я в этом совершенно уверена, – сказала она. – Давай поговорим об этом сегодня за ужином, если, конечно, приглашение остается в силе.

– Естественно, остается, – заверил Эндрю.

Этим утром он нашел новую квартиру, случайно заглянув в одно из четырех изумительных приложений, скачанных им, и хотя въехать имел право только на следующей неделе, тут же принял решение. Ему немного взгрустнулось, но теперь, раз вечером придет Пегги, можно будет, по крайней мере, проститься со старым жилищем как положено.

– Блиц-опрос. Ты ведь любишь фасоль на тосте, правильно?

– Ясное дело, люблю. – Пегги не знала, шутит он или нет, и смотрела, слегка сощурив глаза. – Хотя не знаю, как ты, а я прямо сейчас разделалась бы с огромным кексом.

– Почему бы и нет? – отозвался Эндрю.

С минуту они смотрели друг другу в глаза. Он представлял себе ее и девочек, бегущих к нему по платформе на Кингс-Кросс, и сердце замирало при мысли, что все возможно. Он уже перестал ломать голову над тем, как выведать у Пегги, слышала ли она его фразу на кухне у Руперта. Значение имело только то, что она здесь, рядом, и знает про него все, что нужно знать. А этого, как понял Эндрю, более чем достаточно.

Благодарности

Выражаю благодарность моему замечательному агенту Лауре Уильямс. Словами не выразить, как я признателен за все, что ты для меня сделала.

Клэр Хей из «Ориона» и Таре Сингх из «Патнэма». Мне очень повезло работать со столь блистательными редакторами и издателями. Спасибо за все.

Благодарю всех в «Орионе», особенно Харриет Бортон, Вирджинию Вулстенкрофт, Кэти Мосс, Оливу Барбер, Кэти Эспинер, Сару Бентон, Линси Сазерленд, Анну Боуэн, Тома Нобла и Франа Патака. И всех в «Патнэме», особенно Хелен Ричард, Алексис Уэлби и Сандру Чиу.

Потрясающую Александру Клифф – я очень долго буду помнить тот телефонный звонок. А также блистательную Мэрилию Сэввидз, Ребекку Уэрмаут, Лауру Отал, Джонатана Сиссонса и всех остальных в PFD.

Кит Риццо и всех из «Грин энд Хитон».

Отдельная благодарность Бену Уиллису, прочитавшему это на ранней стадии, давшему мне неоценимый совет в «Кэмберуэлл Уизерспунз» и находившемуся рядом со мной с самого начала. Это же касается и Холли Харрис (официально). Спасибо за все, особенно за то, что не дали мне сойти с ума в «Оахаке», когда я узнал, что меня опубликовали. Я счастлив, что могу называть вас обоих друзьями.

Благодарю Эмили Гриффин и Люси Дауман. Вы совершенно точно лучшие.

Спасибо Саре Эмсли и Джонатану Тейлору – мне и желать не приходилось двух более добрых, мудрых и покладистых людей в качестве наставников и друзей.

Всей остальной банде в «Хедлайн» за удовольствие работать с ними, за их поздравительные сообщения в момент, когда поступила новость, доставившая мне столько радости. Отдельное спасибо Имоджен Тейлор, Ширайз Хоббз, Ориоль Бишоп и Фрэнсис Дойл.

И далее благодарю за ободрение, поддержку, советы и дружбу: Элизабет Мастерс, Бо Мерчант, Эмили Китчин, Софи Уилсон, Эллу Бауман, Френки Грей, Крисси Хелейн, Мэдди Прайс, Ричарда Глинна, Шарлотт Мендельсон, Джил Хорнби, Роберта Харриса.

Кити и Либби – замечательных, отзывчивых сестер. Люблю вас, девочки.

И наконец, мою маму Элисон и папу Джереми, которым посвящена эта книга – все это благодаря вам.

Примечания

1

Бирья́ни, или бирияни – второе блюдо из риса (обычно сорта басмати) и специй с добавлением мяса, рыбы, яиц или овощей.

Вернуться

2

«Спотифай» (англ. Spotify) – интернет-сервис потокового аудио, позволяющий легально и бесплатно прослушивать более 50 миллионов музыкальных композиций, аудиокниг и подкастов, не скачивая их на устройство.

Вернуться

3

Боро (англ. borough) – название административно-территориальных единиц в некоторых, в основном англоязычных, странах.

Вернуться

4

Дама с леденцом (англ. lollipop lady) – женщина с круглым знаком «СТОП», которая стоит возле школы на дороге и помогает детям перейти ее.

Вернуться

5

Премия Тернера (англ. The Turner Prize) – премия в области современного искусства, одна из самых престижных в мире. Названа в честь английского художника XIX века Уильяма Тернера.

Вернуться

6

Кибербуллинг (англ. Cyberbullying) – интернет-травля или кибертравля, намеренные оскорбления, угрозы, диффамации и сообщение другим компрометирующих данных с помощью современных средств коммуникации, как правило, в течение продолжительного периода времени.

Вернуться

7

Тимбилдинг (англ. teambuilding) – командообразование, термин, обычно используемый в контексте бизнеса и применяемый к широкому диапазону действий для создания и повышения эффективности работы команды.

Вернуться

8

«Матч Дня» (англ. Match of Day) – главная футбольная программа Би-би-си.

Вернуться

9

«Шелтер» (англ. Shelter) – благотворительная организация, помогающая бездомным и выступающая за улучшение жилищных условий в Англии и Шотландии.

Вернуться

10

Джорди (англ. Geordie) – Geordie) – прозвище жителя или уроженца графства Нортумберленд.

Вернуться

11

Большой Кайф (англ. Big Easy) – прозвище Нового Орлеана, имеющего славу беспечного, развлекающегося в свое удовольствие города.

Вернуться

12

Перевод Дмитрия Якубова.

Вернуться

13

Поза «собака мордой вниз» – одна из основных асан.

Вернуться

14

Музей Эшмола в Оксфорде – старейший в мире публичный музей с богатой и разнообразной коллекцией, начиная от египетских мумий до картин современного искусства.

Вернуться

15

«Сохраняйте спокойствие и продолжайте в том же духе» – агитационный плакат, произведенный в Великобритании в 1939 году, в начале Второй мировой войны.

Вернуться

16

Моркам и Уайз (англ. Morecambe and Wise) – английский комический дуэт, работавший в кино, на радио и телевидении.

Вернуться

17

Вольная пятница (англ. casual Fridays) – последний день рабочей недели, когда в офисном дресс-коде допустимы некоторые послабления.

Вернуться

18

Танец моррис (англ. morris dance) – это форма английского народного танца, сопровождаемого специфической музыкой. Он основан на исполнении определенных ритмических шагов группой танцоров, к коленям которых прикреплены колокольчики.

Вернуться

19

Скэт (англ. scat) – вид импровизированного джазового вокализа, в котором голос используется для имитации музыкального инструмента.

Вернуться

20

Фред Дибна (англ. Fred Dibnah) – английский верхолаз и телеведущий.

Вернуться

21

Геридон (англ. guéridon) – небольшой высокий столик-подставка на одной ножке.

Вернуться

22

Хестон Блюменталь (англ. Heston Blumenthal) – известный британский шеф-повар. Владелец ресторана The Fat Duck в Брей (графство Беркшир), одного из четырех ресторанов в Великобритании, удостоенных трех звезд Мишлен.

Вернуться

23

Алан Шугар – британский бизнесмен и политик.

Вернуться

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg