«Митино счастье»

Митя не спеша скользил вдоль Гагаринской, над её щербатой мостовой, которая всё время оставалась примерно на ширину ладони от его подошв. Тяжёлые шнурованные ботинки плавно поднимались и опускались, аккуратно огибая бесчисленные выбоины, пёстрые комки обёрточной фольги, пустые сигаретные коробки и смятые пивные банки, застрявшие в редких островках подтаявшего снега. Впереди, чуть слева, бежала, обособившись от Мити, его тень, постоянно меняя очертания и весело растекаясь по поверхности попадающихся на пути предметов.

Чтобы не смущать нечастых в это время прохожих, он слегка шевелил ногами, имитируя ходьбу. Но, как обычно, ни медлительные пенсионерки, ни молодые мамы, толкавшие свои неподатливые коляски к воротам Летнего сада, ни бегущие навстречу шумные стайки первоклассников не обращали на него внимания и не замечали странности избранного им способа передвижения.

Митя проследовал мимо закопчённого жёлтого здания с замысловатой лепниной, обрамляющей окна, оставил позади себя садик со свежевыкрашенными катальными горками и миновал группу старинных невысоких домов, которые картинно выделялись на фоне вздымающихся за ними мрачных брандмауэров. У него не было никакого определённого дела, и лишь простое желание покружить по милым его сердцу кварталам влекло его вперёд. Он был навсегда влюблён в их трогательное убожество, в горделивую угрюмость обжитых кошками гулких подворотен, в роскошество ветхих фасадов с когда-то нарядными карнизами, полуколоннами и ажурными балконами, в совсем ненужные для местных обитателей затейливые мансарды и башни, смотрящие на него пустыми глазницами выбитых окон.

Добравшись до перекрёстка, Митя повернул направо и по молчаливому сигналу лепного путти, притаившегося на карнизе углового дома, прикрыл глаза, чтобы не задохнуться широким простором Невы, на миг проглянувшей слева в изломанной перспективе улицы, упирающейся в набережную.