«Точка не в том месте»

Якобина Сигурдардоттир Точка не в том месте

Мать звала ее Златовлаской. Волосы у нее были светло-золотистые, как свет солнца в яркий весенний день. Синь ее глаз напомнила бы поэту спокойную гладь моря, прохладу ручья, росу на траве u небесную высь в самые лучезарные дни. Ясные были глаза. Она жила в подвале. Поэтому линия ее губ была немного печальной, а лицо бледным. Бледность шла ей. Больше всего она любила стоять на стуле у окна и глядеть на улицу, на ноги, шедшие по улице, и прислушиваться к шагам. Лиц она никогда не видела, ведь окно было на уровне мостовой. Но смотреть на ноги было не менее интересно.

Разные ноги проходили мимо окна Златовласки. Молодые и старые, маленькие и большие, толстые и худые, проворные и неторопливые.

Златовласка не понимала языка шагов, но на слух он звучал очень знакомо. Звук был таким же естественным, как улица, и дом, и мама, и папа, и младший братик. Златовласке нравилось жить в подвале. У нее никогда не было другого дома. Она любила свое окно у земли. …До того дня, когда ноги, непохожие на виденные ею прежде, тяжелой поступью промаршировали мимо окна. Все одинаковые, все тяжелые.

— Что это? — спросила она мать.

Мать помедлила и наконец проговорила:

— Это наши защитники.

Объяснение матери поразило синеглазую Златовласку; ни разу в жизни, с тех пор как научилась задавать вопросы, она не слышала такого странного ответа.

Она продолжала глядеть из окна на защитников, тяжелым мерным шагом проходивших мимо. Ей вдруг почудилось, что дом вот-вот рухнет и она, и мама, и маленький братик останутся под развалинами. И все же она не могла не смотреть, ибо никогда не видела ничего похожего, а заодно ломала себе голову над удивительным маминым ответом. Златовласка невольно связывала защитников со смертью, ведь и о ней она ничего не знала, знала только, что это было что-то страшное, неизбежное и в то же время торжественное. Потому что люди шептали об этом с тихим почтением. Защитники шагали и шагали мимо окна, казалось, этому не будет конца. Отзвук их поступи тяжко и страшно отдавался в золотистой головке, девочка испугалась, заплакала и стала звать маму. А мама взяла ее на руки, вытерла слезы и утешила…

Так произошло первое знакомство Златовласки с защитниками. Ей шел только четвертый год, поэтому нечего удивляться, что она не слишком разбиралась во всем том, что видела и слышала. Да и видела она в своей жизни одни лишь ноги. Еще долго защитники оставались для нее не чем иным, как тяжелыми ногами, вышагивающими со зловещим, пугающим звуком. Многие, не только Златовласка, не очень-то хорошо понимали, кто же такие эти защитники. Собственно говоря, простой народ не нуждался в защитниках. И не только в городе Златовласки, но и везде в мире, где размещались защитники. Да, несчетные массы людей, называемые простым народом, повсюду встречали защитников без всякого энтузиазма, нисколько не разделяя их предприимчивости и стремления к новшествам, — словом, так, как и подобает представителям этой части рода человеческого. Больше того, находились люди, которые противодействовали защитникам либо со всех ног спасались от них бегством. А защитники продолжали свое шествие по разным странам, торжественно и неотвратимо. Что-то, бесспорно, роднило их со смертью; во всяком случае, так подсказывала Златовласке ее детская интуиция. А поскольку защитники были столь же неизбежны, как смерть, большинство людей безразлично позволяло им располагаться на своей земле.

Однако защитников безразличие не устраивало. Ото всех, в том числе и от простого народа, им хотелось признания. Они ведь взялись защищать различные уголки в городе Златовласки, правда, от кого — неизвестно. Раньше люди часто бывали в тех местах, и всегда все было в порядке. Но раз там появились защитники, значит, каждого простого человека, рискнувшего туда заглянуть, ждет верная смерть. Или по меньшей мере увечье или тюрьма. Вот народ и решил, что защитники могущественны. Но от чего они защищали — по-прежнему оставалось загадкой. С другой же стороны, было совершенно очевидно, что защитники представляют опасность. Поэтому люди научились с подобающей осторожностью обходить места, взятые под охрану. Постепенно люди привыкли к защитникам и даже забыли, что эти места некогда принадлежали им и были ничуть не опаснее любых других мест. В конце концов, хорошо хоть, что защитники должны были селиться именно там, где опаснее всего. Тем не менее до сих пор было неясно, от чего они защищали народ. Вероятно, от чего-то страшного и таинственного… и для народа этого должно быть достаточно… поэтому люди научились общаться с защитниками, избегая увечий и человеческих жертв. Златовласка никогда не бывала в этих местах до того, как защитники взяли их под свою охрану. Потому она и решила, что там всегда было опасно. Она научилась остерегаться этих мест так же, как остерегаются несчастных случаев, которые могут повлечь за собой страшный и неотвратимый конец. Она выяснила, что над ногами у защитников есть лицо… причем не одно, а целых три. Лицо у ног за окном было тупое, невыразительное и неподвижное, с глазами из холодного стекла. Да-да, глаза были стеклянные, ведь они не моргали. Потом еще было лицо, несущее людям подарки и дружелюбие, большое, круглое, с необычайно широкой улыбкой, ослепительно белыми зубами и красными деснами. Глаз не было, только улыбающиеся щелки. Это лицо обеспечило папу работой, так что он смог переселиться из подвала в верхний этаж. И Златовласка перестала смотреть на ноги. Еще папа смог покупать хорошую еду для себя, мамы и детей. И красивое платье для Златовласки, и огнедышащие танки, и игрушечные бомбардировщики младшему брату. Он делал это из признательности к защитникам, ибо то были их символы. И вот на щеках Златовласки появился румянец, а он шел ей больше, чем бледность. Взамен папа должен был помогать защитникам устраиваться в ее городе на все новых и новых опасных местах. Так поступали многие папы. Конечно, им бы хотелось заняться совсем другим, однако лицо защитника говорило на очень уж доходчивом языке, правда, состоял он из одного-единственного слова, но слова этого было вполне достаточно, именно его они больше всего хотели услышать. И наконец, было еще третье лицо, которое все считали истинным лицом защитников, — лицо, защищавшее народ: жесткое и холодное, как ружейный ствол. В нем не было ни дружелюбия, ни милосердия, ни надежды на пощаду. Это лицо все избегали, а если и упоминали о нем, то с боязливым почтением. Защитники очень пеклись о сохранении этого лица. Но как бы там ни было, все три лица имели между собой нечто общее, потому-то людям было трудно распознать их, если они вдруг появлялись неожиданно. А уж определить, какое лицо настоящее, было и вовсе безнадежным делом. Ибо у защитников было четвертое лицо… которое они никогда не надевали без нужды. Это лицо было истинным.

Ни Златовласка, ни другие простые люди особенного любопытства не проявляли. Защитники были реальностью, а со временем все забыли, что когда-то они были нежелательным нововведением. Они стали частью жизни народа, и народ перестал косо смотреть на них. И у папы Златовласки хватало работы, даже сверхурочной и ночной. Более того, он работал даже в праздничные дни, так что совсем перестал надевать выходной костюм. Он зарабатывал много денег. И вот Златовласка выросла, превратилась в красивую и элегантную девушку, и все увидели, как она красива и элегантна, с солнечно-лучистыми волосами, и весенним светом в голубых глазах, и утренней зарей на щеках, и розовым цветом на губах с веселой приветливой улыбкой. Молодой человек, которому суждено в один прекрасный день встретить Златовласку на улице и стать с той поры ее спутником, знал об этом, еще когда ни разу не видел ее, и защитники тоже знали. Они приглашали Златовласку на танцы. И Златовласка танцевала, не зная, куда уносит ее этот танец. Молодая и веселая, она была готова танцевать со всем миром. Защитники наполняли ее бокал вином, и Златовласка пила. Она не знала, что на дне был осадок, а в нем яд, и, смеясь, распахнула свои объятия. Она не знала, что за разукрашенными гардинами прячется завистливая норна. Так и Златовласка одарила защитников признанием. Важные люди в ее городе тоже оказывали защитникам знаки внимания, наперебой расхваливали их и пировали вместе с ними. Златовласке тоже хотелось пировать с защитниками. Хотя у ее отца было достаточно работы — и сверхурочной, и ночной, и в воскресные дни, — ее родители не могли быть приглашены к праздничному столу. Ведь как-никак они были и оставались простыми людьми. А Златовласка на пирах у защитников расплачивалась не деньгами, а другой монетой. Она забавляла их своей красотой, молодостью и весельем и тоже говорила им неискренние комплименты.

Дело шло к весне. Однажды вечером один из автомобилей защитников заехал в узкий переулок и остановился. Оттуда кого-то выволокли и закинули в подворотню, где стоял мусорный бак и что-то еще, чему не подобает быть на глазах у прохожих. Потом защитники уехали. Ударившись головой о промерзший бак, Златовласка начала понемногу приходить в себя. Она услышала тяжелый гул, словно тысячи грозных ног тяжелой поступью промаршировали мимо подвального окна. Едва она попыталась найти опору, как почувствовала, что руки ее прилипли к заиндевевшему металлу. Ее охватил страх. Она опять была маленькой девочкой, и грохот жуткой поступи перемешался в ее голове со страхом перед чем-то неизбежным. Она попробовала подняться и позвать маму, но улица вздымалась ей навстречу, держала в своих ледяных объятиях и шептала: «Это защитники! Это защитники!..» Златовласка опять попробовала встать на ноги, но тотчас упала в мучительном приступе рвоты, опять попыталась подняться и опять упала. Грязь в подворотне крепко ухватилась за нее и притягивала к себе. А шепот в ее золотистой головке звучал все громче, громче и наконец заглушил все остальные звуки вокруг: «Это защитники… Это защитники…» Потом мир исчез, а с ним и все звуки…

Конечно, лучше было бы поставить на этом точку в истории Златовласки. Но тогда вообще незачем описывать эту трагедию. А точка попала не туда. Так часто бывает, Поэтому повествование продолжается…

В доме напротив подворотни жили пожилые супруги из провинции. Благодаря им, в особенности женщине, точка в истории Златовласки попала не туда. Эта немолодая женщина уже несколько лет прожила в густонаселенном городском квартале, по еще не утратила привычку сельской жительницы смотреть в окно на своих собратьев. И пока не научилась безразличию к судьбам других людей, которое превращает человека в космополита не только в его собственном сознании, но и в общении. Она увидела, как напротив ее окна остановилась машина защитников и как что-то выбросили в подворотню, прямо у мусорного бака. Правда, ей в голову не пришло, что это было живое существо, но мысль о том, что они могли выбросить вполне пригодную вещь, не давала ей покоя. Скорее всего, пустые бутылки или консервные банки. Она отошла от окна и перестала думать об этом, но через некоторое время опять вернулась к окну, и как раз в эту минуту свет фар проезжавшей машины упал на яркую одежду девушки, лежащей у мусорного бака.

Сначала женщине показалось, что она ошиблась. И поскольку она не смогла сразу разглядеть, что там такое, то решила дождаться появления очередного автомобиля. С каждым разом, когда свет фар падал в подворотню, хозяйка проникалась все большей уверенностью, что там лежит женщина или ребенок, может быть, труп. А мороз крепчал. Женщина позвала мужа, но он ничего особенного не заметил. Правда, в тот вечер движение на улице было на редкость слабым. Любой горожанин на их месте, конечно же, вызвал бы полицию: пусть она разбирается. Но для них подворотня была чем-то вроде огорода на старой усадьбе, а девушка, наверное, казалась им изнуренным заблудшим путником, пробившимся в пургу через перевал. Женщина ныла до тех пор, пока муж не вышел с ней на улицу посмотреть, в чем там дело. И вот они принесли Златовласку в свою комнату. И опять повели себя так, будто они еще на старом заброшенном хуторе, далеко в высоких горах. Они осторожно сняли с нее перепачканную рвотой, смерзшуюся одежду, заботливо вычистили, а тело стали растирать, вздыхая: «Такая молодая, ох-ох-ох…»

Растирали долго, пока не вспомнили о враче, ведь они были из деревни, а там всегда так поступали, когда кто-нибудь заблудился и ослаб. Врач приезжал в деревню, только чтобы ампутировать конечности да перевязать раны и переломы. О полиции первым заговорил старик. Они посмотрели на Златовласку и опять вздохнули: «Такая молодая…» Может, следовало все-таки позвать врача? И они продолжали заботиться о девушке.

Когда она наконец открыла глаза, опухшие и невидящие, но где-то в глубине полные сини и ужаса, как у маленькой раненой птички, супруги сказали: «Слава тебе, господи!», положили ее в свою постель, ухаживали за ней, отдавая ей все самое лучшее, что только можно было найти в кухонном шкафу. Предложили позвать врача. Но Златовласка не хотела врача. Мало-помалу она оправилась и рассказала им странную историю о злой мачехе, которая прогнала ее из дому, вот почему она и попала в переделку. Но врача звать не следует. И полицию тоже. История была такая трогательная, что Златовласка сама в нее поверила и долго безутешно плакала над своей горькой судьбой. А пожилые супруги поглаживали ее волосы и руки и вздыхали: «Какая молодая, ох-ох-ох… досталось же тебе…» Они ухаживали за ней, как за родной дочерью, а сами спали в другой комнате на узких лавках. Но им не казалось, что там тесно. И прежде чем заснуть, оба вздыхали: «Какая молодая, ай-ай-ай…»

Обычно они просыпались рано. Но в то утро Златовласка встала раньше них. Кровать была пуста, а постель не убрана. Иначе бы они наверняка решили, что это был сон. Женщина сказала об удивительном сне своему мужу, а он ответил:

— Да-да, дорогая, значит, нам опять приснился один и тот же сон. — И оба тихо улыбнулись. Ведь они столько ночей спали на одной подушке, что часто видели одинаковые сны. Но постель была вся перевернута, и они сказали:

— Она напугалась, бедняжка. Ай-ай-ай, досталось же ей. Что же теперь с нею будет?..

Златовласка не могла бросить танцы. Волосы ее поблекли, синие глаза померкли, исчезла утренняя заря со щек, а розовый цвет — с губ. Краски, которые ей одолжила норна, не могли скрыть печальный изгиб рта и страх, затаившийся под фальшивым блеском глаз. Когда ее парень встречался с ней на улице, он проходил мимо, не узнавая ее. Златовласка замечала его и подолгу смотрела ему вслед, а он, не оглядываясь, шел своей дорогой. И Златовласка тоже шла своей дорогой, только в другую сторону. Им, очевидно, никогда не будут сниться одинаковые сны на одной подушке. Ибо Златовласка все еще танцует с защитниками. Быть может, Златовласка подозревает, куда уносит ее этот танец. Мусорный бак по-прежнему стоит в подворотне. А защитники разыскивают новые и новые места, все более опасные.

Важные люди в городе Златовласки, как и раньше, взахлеб расхваливают и благодарят защитников. Простой народ сторонится защитников, как неизбежности, которой нельзя бросить вызов. А Златовласка танцует.

Рано или поздно, когда бокал ее будет допит до дна, ее опять швырнут в подворотню к мусорному баку. Супруги в маленьком домике уже состарились. А если они умрут… что тогда?