«Право Рима. Марк Флавий»

Право Рима. Марк Флавий (fb2) - Право Рима. Марк Флавий 1335K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Василий Андреевич Кузьменко

Право Рима. Марк Флавий Василий Кузьменко

© Василий Кузьменко, 2018

ISBN 978-5-4483-9978-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Холодный диск Луны освещал серебряным светом всю округу. Отряд всадников мчался на север по ровной римской дороге. Во главе отряда скакал Первый трибун Флавий Валерий Аврелий Константин, он торопился к своему тяжело больному отцу Констанцию Хлору, августу западной части Римской империи.

В 285 году император Диоклетиан принял новую систему управления Римской империей. Теперь у власти находились не один, а сразу два правителя. Они назывались августами и являлись старшими императорами, каждый из них должен был выбрать себе соправителя, которые назывались цезарями и были бы младшими императорами. Диоклетиан предполагал, что спустя двадцать лет правления августы отрекутся от власти в пользу цезарей, которые, в свою очередь, также должны были назначить себе преемников. В том же году Диоклетиан выбрал себе в соправители Максимиана Геркулия, при этом отдав ему в управление запад Римской империи, а себе, оставил восток. Через восемь лет августы выбрали себе преемников. Одним из них и стал отец Константина, Констанций, бывший тогда префектом Галлии, место другого занял Галерий.

1 мая 305 года оба августа сложили с себя полномочия, и Констанций Хлор с Галерием стали полноправными правителями империи, первый на западе, а второй на востоке. К этому моменту Констанций был уже серьёзно болен, и Галерий надеялся на его скорую кончину. Почувствовав приближение смерти, Констанций пожелал видеть своего сына Константина, находящегося в этот момент, практически на правах заложника, в столице восточного августа в Никомедии.

Воспитываясь при дворе императора Диоклетиана, Константин получил хорошее образование. Участвуя в его военных компаниях, он зарекомендовал себя умным и бесстрашным военачальником. Константин рассчитывал на титул цезаря после отречения Диоклетиана от власти, но этого не произошло. Август Галерий, при дворе которого теперь служил сын Констанция, не желал отпускать Константина к отцу, так как боялся, что галльские легионы объявят его своим августом. Это не входило в планы императора, который стремился единолично править всей Римской империей, но после такого письма вынужден был согласиться. Однако, при этом, хотел задержать Константина в Италии, о чём на следующий день собирался письмом попросить верного ему цезаря запада Флавия Севера.

Константин, догадавшись об этом, отправился к отцу накануне вечером, по пути выводя из строя всех государственных лошадей на бесчисленных дорожных постах, чтобы исключить погоню. И вот теперь, проскакав на лошадях почти полторы тысячи миль, Константин подъезжал к месту своего назначения. Он и его верные воины спешились возле дворца в Булони. Его встретил друг отца легат Гай Тиберий.

— Как он, — спросил его на ходу Константин.

— Плох, но ждёт тебя, — ответил легат.

— Проведи меня к нему!

— Конечно, следуй за мной!

Константин нашёл отца лежащего на постели. Глаза его были закрыты. При этом, даже в очень слабом огне светильника, лицо его было ослепительно бледным, именно поэтому он получил прозвище Хлор. Константин, молча, смотрел на столь дорогого ему человека. Болезнь уже сделала своё дело. Вокруг глаз образовались тёмные круги, щёки впали. Внезапно отец открыл глаза и сразу узнал его:

— Константин, ты приехал, — император попытался улыбнуться, — я ждал тебя, — очень тихо произнёс он.

— Я приехал отец, — Константин присел возле него, оглянувшись, легат Гай Тиберий понимающе кивнул и вышел.

Отец говорил очень тихо, и Константину пришлось склониться к нему почти на грудь. Видимо уставая, он иногда замолкал, но отдышавшись, Констанций продолжал говорить ему свои напутственные слова. Сын внимательно слушал своего отца и кивал в знак согласия и понимания.

— Я понял, отец, я всё сделаю, — произнёс Константин, взяв его за руку.

— Я горжусь тобой мой мальчик, — отец с трудом сел и улыбнулся.

— Всё будет хорошо, отец, ты ещё поправишься, — Константин сглотнул внезапно покатившийся к горлу комок.

— Ещё повоюем, — Констанций закрыл глаза, затем сильно сжав его руку, открыл их и сказал, — иди Константин, легионы ждут тебя!

До хруста в зубах сжав челюсти, Константин встал и вышел из комнаты. За дверью его встретил Гай Тиберий.

— Константин, легионы ждут твоих приказов.

— Гай, мне не удалось его отговорить, отец идёт вместе с нами в Британию, — Константин слегка вздохнул, — дай все необходимые указания, утром мы выступаем.

— Я всё понял, — кивнул легат и вышел. Константин вернулся к отцу.

Утром август Констанций представил своим легионам, следующим для подавления мятежа пиктов, сына Константина Первого трибуна Римской империи, как своего преемника.

Переправившись через Ла-Манш, галльские легионы двинулись на север Британии. Соединившись в Йорке с британскими легионами римляне, под фактическим руководством Константина, разгромили пиктов, загнав варваров обратно за вал Адриана (совр. Шотландия). Констанций был очень слаб и почти всю экспедицию провёл в повозке, но с большим участием давал сыну весьма полезные советы. Однако легионеры сами смогли по достоинству оценить личную храбрость и тактическую смекалку молодого генерала. На обратном пути, в Йорке, август западной части Римской империи Флавий Валерий Констанций Хлор скончался. Легионы объявили Константина своим императором. Оставив в Йорке британские легионы, Константин с галльскими легионами и телом отца вернулся в Булонь.

Глава I

Древний Рим. Римская империя — могущественное государство, говоря современным языком супердержава, которая просуществовала много столетий и оставила нам огромное наследие, во всех сферах нашей жизни, которым мы все, ныне живущие, пользуемся, порой даже не подозревая об этом, и самым главным наследием стало — римское право. Но в те далёкие времена существовало ещё одно право, и оно называлось — право Рима.

Мы вроде атом, космос покорили, Но сущности своей не изменили, Во многом мы обязаны другим, Нам помогает Древний Рим, Он образец для всех правителей, Его величие их будоражит ум, Весь мир у демократии в обители, Обязан ей в борьбе со злом, И мнится «мудрецам» орла полёт, Им слава Рима покоя не даёт!

Четвёртый век нашей эры. Рим. Центурион Марк Флавий, молодой римлянин, тридцати лет от роду, помощник претора в суде, ждал Лукрецию. Она приходила к нему в дом, который он снимал в нижней части Аргилет в Риме, и оставалась до утра. Её муж Аллий Гней больше любил мужчин, но был добрым человеком, поэтому не возражал, если иногда его жена не приходила ночевать домой. Марку нравилась эта молодая женщина с каштановыми волосами и удивительно красивыми карими глазами. Они познакомились в книжной лавке. Она была в синей тунике, стройная и вся светилась каким-то непонятным светом. Женщина спросила свиток Тита Лукреция Кар «О природе вещей». Ещё не зная её имени, Марк пошутил, что у каждой Лукреции, есть свой Лукреций. Она так посмотрела на него, что Марк смутился. Женщина это заметила, и сама заговорила с ним. Оказалось, что её действительно зовут Лукреция, и теперь она над ним пошутила, намекнув на его военную одежду, что никогда прежде не встречала солдат в книжной лавке. Марк ответил, что пришёл купить свиток стихов его любимого поэта Гай Валерия Катулла. Теперь Лукреция смутилась, покраснела, и тихо сказала, что Катулл её любимый поэт. Они вышли из лавки и прогулялись до Форума. Марка поразило в ней огромное желание разобраться в таком сложном труде «О природе вещей», в котором он сам ещё не всё понял. Они договорились встретиться, так она стала приходить к нему домой. Марк поставил на столик блюдо с фруктами и улыбнулся, вспомнив, как у них всё началось. Во второй её визит, Марк между их разговорами о труде Тита Лукреция неожиданно прочитал стих Катулла:

Милый птенчик, любовь моей подружки! На колени с тобой играет И балует она милый пальчик Подставляя для яростных укусов Когда так моя прелесть, жизнь отрада Забавляется бог весть как смеётся, Чтоб найти утишеньце в заботах, Чтобы страсть (знаю страсть!) не так пылала, Тут и я поиграть с тобой хотел бы, Чтоб печаль отлегла и стихло сердце.

У Лукреции, пока он читал, начала вздыматься грудь от частого дыхания, она раскраснелась и когда он прочитал последнюю строчку, Лукреция встала и сбросила с себя тунику. Её возбуждённые соски расстреливали Марка в упор, поэтому он просто задул светильник. Лукреция не дала ему уснуть до самого утра.

Марк нарезал хлеб и положив его в плетёную корзинку поставил её на столик. Вообще с Лукрецией ему было очень легко. Они оба ненавидели рабство и любили поэзию. У Марка не было рабов. Небольшой дом, в котором он жил, Марк содержал сам. В доме Лукреции жили рабы, но хозяйка была очень добра с ними, и они отвечали ей тем же. Каждый раз, два здоровенных раба добровольно сопровождали её к нему в дом с факелами. И хотя Лукреция жила всего в пятистах шагах от него, на улицах Рима с наступлением темноты было очень опасно. Раздались голоса, и в полупрозрачном окне Марк увидел свет факелов, это пришла Лукреция.

Он встретил её на пороге. Рабы ушли, с тем, чтобы вернуться за ней перед самым рассветом. Лукреция бросилась к нему на шею. Они долго и жарко целовались. Потом задохнувшись, прошли в комнату. Лукреция присела на кушетку, рядом с которой стоял столик с их скромным ужином. Оторвав несколько виноградин, она спросила:

— Марк, что мы сегодня будем читать?

— Я приготовил для нас небольшой отрывок, — он подошёл к шкафчику, в котором лежали приобретённые им свитки, взял один из них и прочитал:

Ты же теперь напряги свой слух и свой ум прозорливый

Освободи от забот, достоверному внемля ученью,

Чтобы дары, приносимые мной с беспристрастным усердьем,

Прежде чем их оценить, с презрением прочь не отринул.

Ибо о сущности высшей небес и богов собираюсь

Я рассуждать для тебя и вещей объясняю начала,

Всё из которых творит, умножает, питает природа

И на которые всё после гибели вновь разлагает,

Их, объясняя их суть, материей мы называем

И для вещей родовыми телами обычно, а также

Их семенами вещей мы зовём и считаем телами

Мы изначальными, ибо началом всего они служат.

— И о чём здесь говорится, — спросила Лукреция.

— Я думаю о том, что это мир создали не боги, он существует помимо их воли.

Лукреция задумалась, затем спросила:

— Тогда кто всё это создал?

— Получается, что мир существует сам по себе.

— Как всё сложно, слушай, а что ты знаешь о христианстве?

— Пока очень мало, странная новая религия.

Лукреция опять задумалась, и по её прекрасному личику побежали тени.

Марку всё нравилось в этой женщине, как она говорит, как смотрит, её запах, её мягкие губы, её упругая грудь и ягодицы, и то, как она стонет.

— Мне кажется, что мой муж теряет мужественность и становится проникаемым, а значит, у нас никогда не будет детей, — сказала она, глядя в сторону. Марк со вздохом произнёс:

— Мне никогда не нравилась эта греческая любовь мужчин друг к другу, — подумав немного, он добавил, — на мой взгляд, свою мужественность мужчина должен доказывать женщине.

— И у тебя это неплохо получается милый, — сказала Лукреция, снимая тунику.

Марк задул светильник, и они погрузились в сладострастие до утра.

Марк проснулся от того что шаловливы руки Лукреции опять вернули ему силы. Она была ненасытна. Уже пришли за ней рабы, но Марк отпустил её только после стонов.

Лукреция тихонько проскользнув в спальню, сладко потянувшись, решила немного поспать. Уже второй месяц она не смазывала себя старым оливковым маслом перед встречами с Марком, и сегодня он опять изливался в неё, она ему сама разрешила, такая маленькая женская хитрость. Лукреция улыбалась. Ей так хотелось иметь ребёнка и пусть он лучше будет от этого красавца с небесно голубыми глазами центуриона Марка, чем от мужа. А когда родится ребёнок, муж возьмёт его на руки, чтобы показать свою мужественность, это значит, признает ребёнка своим. С этими мыслями она уснула.

Проводив Лукрецию, Марк разделся и прыгнул в небольшой бассейн у себя в доме. Он не любил посещать общественные термы, хотя иногда бывать в них было весьма полезно, порой там бывали сенаторы и другие чиновники высокого ранга. Тогда между ними возникала полемика по различным вопросам государственного устройства и вообще о механизме государственного управления столь великой империей.

Сразу после кончины отца, отдав все необходимые распоряжения по его кремации, Константин написал письмо своей матери, сообщив о смерти её мужа. Так же он попросил её приехать в Тревир (Трир), где по просьбе отца и собирался захоронить его останки. Затем Константин написал письмо своей возлюбленной:

«Минервина, счастье моё, в моей жизни наступают нелёгкие дни, и я хочу, что бы в этот тяжёлый час, ты, любовь моя, была со мной рядом вместе с нашим сыночком Криспом. Приезжай вместе с моей мамой в Тревир, как только сможешь, я напишу августу Галерию, чтобы с его стороны вам не чинили каких-либо препятствий. До скорой встречи любимая, всегда твой, Константин!».

После этого Константин приступил к написанию самого сложного письма Галерию, восточному августу Римской империи. Он долго ходил по комнате, вспоминая последний разговор с отцом и размышляя о своём будущем. Выполнить все, о чём напутствовал его отец, было крайне сложно, ведь пока он оставался в одиночестве в этой сложной системе государственного управления огромной Римской империей. Для исполнения всего задуманного ему нужны были союзники, но на политическом горизонте Константин пока их не видел. Поэтому в письме Галерию, он просто сообщил о смерти отца и снял с себя всю ответственность за то, что легионы назвали его своим императором. Константин сообщил, что остаётся в полной мере исполнять обязанности префекта Галлии и в обозримом будущем не собирается покидать свою резиденцию, за исключением случаев необходимых для защиты дальних рубежей Римской империи от набегов варваров. Он так же попросил не препятствовать приезду к нему в Тревир, его жены Минервины с сыном Криспом, и матери Елены.

Освежившись, Марк оделся, позавтракал куском хлеба, запил его водой и пошёл на службу. Идти было недалеко, и Марк наблюдал, как просыпался этот великий город. Лавочники начинали открывать свои лавки и стали зазывать покупателей. Первыми открылись хлебные, возле них уже стояли «булочницы» — самые дешёвые проститутки в Риме. Их лица были намазаны белой мукой. Марк никогда не прибегал к услугам проституток. Он был для этого слишком брезглив. У Марка иногда случались короткие романы с замужними женщинами, но вот Лукреция заняла в его жизни некое особое место, он даже пока не понимал, какое именно. Перешагивая через нечистоты, продвигаясь по очень узким, не более десяти футов улицам, он дошёл до здания суда. Марк, начиная службу легионером, побывал в экспедиции в Дакии, затем принимал участие в персидском походе под командованием императора Диоклетиана, там он дослужился до звания центуриона. Марк не тяготился военной службой, но больше тянулся к знаниям, и поэтому решил перевестись в Рим, где он родился и вырос. В Риме он мог бы пользоваться услугами огромных библиотек. С помощью знакомых сенаторов знавших его отца ему удалось устроиться служить в преториат Рима, а это было даже повышением в должности. Марк считал, что ему очень повезло, оставаясь на военной службе, он мог читать и получать новые знания.

Приветствуя знакомых и здороваясь с незнакомцами, Марк прошёл на своё рабочее место. Он начал разбирать бумаги. В первой гражданин Рима сообщал, что прошлой ночью обнаружил у себя в доме грабителя с оружием в руках. Грабитель был убит на месте. Марк написал формулу решения дела для судьи, в соответствии законами «Двенадцати таблиц» гражданин Рима имел на это право. Далее ещё одно дело о дневном воришке. Марк опять написал формулу решения дела. Дневного воришку продать в рабство. Следующие два дела были более сложными, они касались имущественных прав граждан. Марку пришлось полистать законы и хорошенько подумать, но всё же он нашёл формулы для решения и этих дел. Бумаги были переданы судьям, и на этом его рабочий день был закончен. Марк зашёл к претору. Они были вместе в Персидском походе и оба стали центурионами, только претор Клавдий Валерий был старше Марка на пять лет и это собственно он и позвал его к себе на службу. Поговорив с ним по-приятельски некоторое время, Марк вышел на улицу. Лукрецию он сегодня не ждал, поэтому купив в лавке немного копчёного мяса, Марк направился к себе домой. Дома он освежил себя в бассейне, потом второй завтрак и Марк опять взялся за свитки. Как ни одна другая книга, книга «О природе вещей» заставляла его думать, он прочитал:

В те времена, как у всех на глазах безобразно влачилась

Жизнь людей на земле под религии тягостным гнётом,

С областей неба главу являвшей, взирая оттуда

Ликом ужасным своим на смертных, поверженных долу,

Эллин впервые один осмелился смертные взоры

Против неё обратить и отважился выступить против.

И ни молва о богах, ни молньи, ни рокотом грозным

Небо его запугать не могли, но, напротив, сильнее

Духа решимость его побуждали к тому, чтобы крепкий

Врат природы затвор он первый сломить устремился.

Силою духа живой одержал он победу, и вышел

Он далеко за предел ограды огненной мира,

По безграничным пройдя своей мыслью и духом пространствам.

Как победитель, он нам сообщает оттуда, что может

Происходить, что не может, какая конечная сила

Каждой вещи дана и какой ей предел установлен.

Так, в свою очередь, днесь религия нашей пятою

Попрана, нас же самих победа возносит до неба.

Марк, лёжа на кушетке задумался. В этой главе Тит Лукреций Кар утверждал, что человек живя на земле, всё делает сам, своим духом и решимостью, а не боги или этот новый бог Христос. Поэтому Марк не торопился принимать христианство, во всяком случае, пока христианство не станет государственной религией, потому что, как всякий молодой римлянин, Марк мечтал о военной или государственной карьере. Он очень много читал, даже в походах у него всегда были собой свитки. Марк знал, что за глаза его называли «библиотекарь», но он не обижался. Была ещё одно природная способность, которой он успешно пользовался. Марк очень быстро схватывал суть языков других народов, поэтому он в военных походах и в обычной жизни часто становился толмачом.

Начинало темнеть, по улицам Рима загрохотали повозки, которым было разрешено передвигаться только по ночам. Лавочники начали пополнять свои запасы. Марк, отложив в сторону свиток, решил немного перекусить. Нарезав себе мяса, хлеба и прихватив кувшин с разбавленным красным вином, он вернулся к столику. Ужиная, Марк подумал о Лукреции и заскучал. Он очень быстро привык к ней. С мыслями о Лукреции Марк задремал. Его разбудил громкий стук в дверь.

Марк подошёл к двери и спросил:

— Кто там?

— Центурион Марк Флавий вас срочно вызывает претор, — раздалось из-за двери.

— Хорошо, я сейчас, только оденусь, — ответил Марк.

Если его вызывают среди ночи, значит не просто так, поэтому он надел красную центурионскую тунику, поверх неё посеребрённый чешуйчатый панцирь, красный плащ, взял свой шлем с поперечным гребнем, круглый щит и короткий меч, испанский гладиус, немного подумав, он сунул под панцирь свиток «О природе вещей». В полном снаряжении Марк вышел из дома. Четверо солдат с факелами ждали его недалеко от крыльца.

— В чём там дело? — спросил он у триария из преторской когорты.

— Не знаю, письмо из Сената, претор попросил вызвать вас, — ответил седой ветеран.

— Тогда пошли, — кивнул Марк.

С трудом пробираясь по улицам Рима, среди многочисленных повозок Марк с солдатами вскоре добрался до преториата. Его встретил претор со словами:

— Марк, пришло письмо из Сената, легат Первого Иллирийского легиона Сервий Публий Квинт попросил для подкрепления центурию и просит тебя назначить командиром.

— Почему именно меня? — удивился Марк.

— Не знаю, в Нижней Паннонии вроде всё спокойно, думаю, ему просто нужен офицер, разбирающийся в языках варваров, а ты у нас известный лингвист.

— Тогда понятно, и как мне туда теперь добираться? — спросил Марк.

— Тебе немедленно надо прибыть в Канны, там, на корабли уже грузится твоя центурия.

— Ясно, — кивнул Марк, — я так понимаю, что это не меньше чем на полгода?

— Да кто его знает, — пожал плечами претор, — лошадей возьмёте в конюшне, этот триарий с солдатами тебя и проводит, — сказал ему претор Клавдий Валерий на прощание. Марк кивнул и вышел. Получив лошадей, Марк сказал солдатам, что ему надо заехать в одно место буквально на пять минут. Уже светало, Марк направился к дому, где жила Лукреция. Он попросил триария вызвать жену хозяина дома Аллия Гнея, Лукрецию. Триарий понимающе улыбнулся. Солдаты спешились и отошли в сторону. Марк, спрыгнув с лошади, остался ждать Лукрецию в шагах пятидесяти от дома.

Лукреция проснулась от стука в дверь. Она слышала, как рабы открыли дверь, затем муж вышел из своей спальни и прошёл к двери. Потом он вернулся и постучался к ней:

— Лукреция, там солдаты, тебя вызывают к претору, ты что-то натворила? — взволнованно спросил муж. У Лукреции ёкнуло сердце: «Что-то случилось с Марком!». Она встала, быстро оделась и вышла, глядя на испуганного мужа, коротко бросила ему: «А может это ты вчера не того мальчика попробовал?».

Муж молча скрылся в своей спальне. Лукреция вышла из дома. Марк стоял возле лошади, и улыбаясь смотрел на неё. Лукреция с тревогой на лице подошла к своему возлюбленному.

— Что случилось?

— Лукреция, меня вызвали на военную службу в Нижнюю Паннонию.

— Надолго?

— Не знаю, на полгода или год.

Лукреция потянулась к нему, они страстно поцеловались, потом Марк вскочил на лошадь.

— До скорой встречи Марк! — помахала ему рукой Лукреция.

— Лукреция, на моём доме висит значок претора, воры не залезут, но ты всё же забери все свитки, пусть они хранятся у тебя, до моего возвращения, — громко сказал Марк и, пришпорив коня, вместе с солдатами, поскакал к воротам Рима.

— До встречи, — помахала ему вслед Лукреция и опустив голову пошла к своему дому, потом оглянулась, и её женское сердце шепнуло, что встреча с любимым будет не скорой, если будет вообще.

С рассветом повозок стало меньше, поэтому Марк с солдатами довольно быстро выбрался из города. Далее они поскакали по мощёной камнем римской дороге в сторону Канн. К вечеру они были уже в порту, найдя свою центурию, Марк отпустил солдат претора и занялся службой. Он попросил временного центуриона построить центурию. Центурион представил солдатам их нового командира. В этой центурии было больше солдат, чем обычно и все они были опытными воинами. После этого Марк быстро вник в дела. В его распоряжении оказалось три триремы. В одной разместились солдаты его центурии, в двух других были продукты и различная военная амуниция. Погрузка закончилась, и утром подняв по два паруса и спустив вёсла на воду, корабли направились на противоположный берег Адриатического моря в один из портов Далмации. Через двое суток суда уже разгружались в порту. По окончанию разгрузки Марк построил своих солдат и вместе с обозом двинулся вглубь этой римской провинции. Марк и его офицеры были на лошадях, остальные легионеры двигались в пешем строю. Отряд растянулся на целую милю, но шли быстро. Римские воины славились тем, что, пройдя даже 60 миль в полном боевом снаряжении, были способны вступать в бой с противником. Находясь впереди отряда, Марк периодически вступал в разговоры с конными полицейскими нарядами римского гарнизона провинции. Пройдя её, отряд Марка вошёл в следующую римскую провинцию Нижняя Паннония и направился в сторону Мурсы, поселения на границе провинции, где и располагался Первый Иллирийский легион. Центурия Марка продвигалась по римской провинции, поэтому на привалах выставлялись только караулы. Продвигаясь на северо-восток, центурия вскоре прибыла в расположение своего нового легиона.

Легат Сервий Публий Квинт, седой крепкий мужчина, в прошлом сенатор, командир Первого Иллирийского легиона, сидел в доме легата возле карты. Он смотрел на большой выступ, между римскими провинциями Дакией и Нижней Паннонией, заселённый варварами и обдумывал план действий. Обстановка в империи была тревожной. Новая система управления только обострила борьбу за власть между тетрархами. На должность он был назначен западным императором Констанцием, который теперь со своими легионами находился в Британии. Первый Иллирийский легион был по типу — лимитан, то есть в его задачу входило охрана границы от варваров и их удержание до подхода основных сил. Никаких внешних посягательств на границы Римской империи в настоящий момент не было. В соседней Дакии тоже был мир, но легату не давал покоя этот выступ. Там были горы, малопроходимые леса и жил народ, который называл себя свевами. Занимались они скотоводством, но в приграничной торговле очень часто рассчитывались серебряными слитками или золотым песком. Что там было сейчас в глубине их страны, римляне не знали. Единственное о чём знал легат Сервий Публий, что на территории этого выступа проживало несколько племён, и они иногда воевали между собой. Он размышлял дальше, если в этой стране варвары рассчитываются серебром и золотом, значит, они где-то его добывают и в глубине их страны, возможно, есть копи. В этой неразберихе, которая сейчас царила, можно было бы подумать и себе. Его мечтой было вернуться после службы в Сенат триумфатором, расширившим границы империи, ну а если при этом ещё и найти эти копи, то можно было бы неплохо обогатиться, и тогда его положение в Сенате стало бы на много прочнее, это был путь в большую политику.

Легионы типа лимитан были не самыми боеспособными в Римской империи. Они были легче вооружены и хуже обучены, чем регулярная армия. Эти легионы в основном использовались для проведения строительных работ, карательных и полицейских операций в районе дислокации. Основой таких легионов была пехота. Они практически не имели в своём составе кавалерии и осадных машин. Именно поэтому для реализации своего плана легат Сервий Публий и запросил, через заинтересованных чиновников у Сената подкрепление в виде центурии регулярных войск. Сенат направил к нему Марка Флавия опытного, храброго центурия, способного самостоятельно принимать решения, руководить войском и знавшим диалекты местных племён.

Марк Флавий со своим отрядом подходил к цели своего похода к Мурсе, иллирийскому поселению, рядом с которым располагался лагерь Первого Иллирийского легиона. Лагерь был построен по стандартам римской армии. Это был прямоугольник, обнесённый глубоким рвом и валом не менее шести метров в высоту, на котором стоял высокий частокол с башнями и воротами с каждой из четырёх сторон. Лагерь был постоянным местом дислокации легиона, поэтому внутри стояли не палатки, а деревянные дома для командования и бараки для солдат, но в таком же строгом порядке. Через южные ворота отряд Марка начал входить в лагерь, следуя к центральной площади. Было время ужина и по бокам улицы их встречали солдаты легиона, стали раздаваться возгласы увидевшихся знакомых. Солдаты разогревали себе ужин, поэтому в лагере стоял аппетитный запах жареного мяса и различных специй. Вскоре вся центурия Марка построилась на центральной площади, к ним вышел легат Сервий Публий. Он сказал короткую, приветственную речь и отпустил солдат располагаться в свой барак. Затем Марк прошёл в дом командира легиона. Коротко поговорив с ним, сообщив пароль на сегодняшний день, легат отпустил Марка устроиться и поужинать, сам же Сервий Публий остался додумывать свой план.

Марк быстро нашёл свой барак. Его центурия расположилась рядом с площадью, там, где обычно в римском лагере располагались отборные войска. По пути в свой барак Марк встретил несколько солдат ветеранов, с которыми был знаком по Персидскому походу. Тепло, поприветствовав друг друга, они немного поговорили. В бараке у Марка было отдельное помещение. Центурион вначале проверил, как расположились его солдаты, сообщил им пароль, затем зашёл к себе. Там он снял своё снаряжение, давая телу отдохнуть от долгого перехода, и вышел посмотреть, как организован ужин у подчинённых. Опытные ветераны быстро освоились на новом месте, все римские лагери строились по стандартной схеме, поэтому легионерам всё было привычно и знакомо. Триарии пригласили Марка поужинать с ними, его многие знали в армии. В центурионы назначали легионера большой физической силы, высокого роста, умеющий ловко и сильно бросать копья и дротики, постигший искусство сражаться мечом и манипулировать щитом, который вполне усвоил искусство владения оружием. Центурион должен был быть бдительный, выдержанный, подвижный, более готовый исполнять, что ему прикажут, чем разговаривать, умеющий держать в дисциплине своих товарищей по палатке, побуждать к военным упражнениям, заботящиеся о том, чтобы они были хорошо одеты и обуты, чтобы оружие у них всех было хорошо вычищено и блестело. Все эти качества Марк проявил во время Персидского похода. С солдатами он был честен, справедлив и не заносчив. Вот и сейчас он запросто сел с ними поужинать. За ужином ветераны ели жареное мясо и пили популярное в римской армии тёмное пиво, вспоминая свои похождения у женщин. После ужина Марк решил прогуляться возле лагеря. Пароль он знал, поэтому беспрепятственно вышел за главные ворота. Рядом с лагерем было много различных торговых лавок. Недалеко на лугу возле широкой реки, специально назначенные солдаты, пасли скот, который впоследствии шёл в пищу всему легиону. Вдали виднелась цепь холмов, переходящих в невысокие горы. Немного в стороне темнели строения Мурсы. Начинало темнеть, и Марк вернулся к себе в барак. Он лёг на жёсткую походную кровать и сразу уснул. Ему снилась Лукреция, она обнажённая смеялась и целовала его.

Рано утром прозвучал сигнал трубы. Солдаты Первого Иллирийского легиона начали просыпаться. Легионеры стали являться к своим центурионам, получая от него указания на предстоящий день. Затем центурионы пошли к командирам своих когорт. После этого они все вместе двинулись к дому легата. Сервий Публий поднялся на трибуну, которая всегда устанавливалась на площади во всех римских лагерях и, поприветствовав своих офицеров, сообщил пароль на сегодня. Далее распределил обязанности между центуриями по подвозу воды, дров и продовольствия. Прозвучал сигнал трубы и в лагере начался завтрак. Офицеры пошли к своим солдатам. Марка легат позвал к себе. Сервий Публий сел за стол, Марк стоял напротив и почтительно молчал. Легат был наслышан обо всех достоинства этого молодого офицера, но слишком он был какой-то правильный. Поэтому легат решил не посвящать центуриона полностью в свой план, а только поставить ему боевую задачу:

— Марк, посмотри на карту, — обратился он к офицеру, развернув свиток на столе, — видишь этот выступ между Дакией и Нижней Паннонией.

— Вижу, — ответил Марк, внимательно посмотрев на развёрнутую карту.

— Мы плохо знаем эту местность, сколько там проживает варваров, чем они занимаются, но самое главное, что нам ждать от их соседей с севера. Марк ты хорошо разбираешься в их языках. Необходимо вступить с их правителями в контакт и понять их намерения, а самое главное, в состоянии ли эти племена прикрыть границы империи от нашествия варваров с северо-востока. Здесь, судя по этой карте, сплошные леса и горы, но всё это необходимо уточнить. Видишь, с юга на север течёт река, — спросил он Марка.

— Да.

— Надо провести разведку этого выступа двигаясь вот по этой дороге вдоль русла реки, для этого я и вызвал тебя и центурию из регулярного легиона, мои, сам знаешь, больше строители. Марк внимательно посмотрел на легата, что-то в его словах смущало, но Марк был солдат и поэтому отбросил все сомнения и продолжил изучать карту.

— А кто-нибудь уже ходил туда? — спросил он легата.

— Уже давно туда не ступала нога римского легионера.

— Тогда чья эта карта?

— Мы взяли её у царя Дакии после победы над ним.

— Тогда она должна быть точной.

— Я дам тебе ещё две центурии своих лучших солдат, — произнёс легат, глядя на Марка.

— Когда мне выступать?

— Думаю, дня три тебе на подготовку хватит, — утвердительно сказал легат.

— Хорошо, — ответил Марк, отходя от стола.

— Иди, готовься, вечером я передам под твоё командование ещё две центурии, как и обещал.

— На мой взгляд, пока не следует сообщать солдатам о том, куда и зачем мы пойдём, — обратился Марк к легату.

— В этом я с тобой согласен, — кивнул Сервий Публий.

— Думаю мне надо прогуляться по городу, послушать, что там говорят, — произнёс задумчиво Марк.

— Конечно, конечно, вечером я жду тебя с докладом.

Марк кивнул и вышел из дома легата. Солнце стояло уже высоко. Римский лагерь жил своей жизнью. Назначенные солдаты под руководством квестора подвозили дрова, съестные припасы, где-то достраивали дома и укрепляли стены лагеря. Небольшой отряд возвращался с удачной охоты в окрестных лесах. На длинных шестах они несли туши убитых оленей и кабанов. Солдаты его центурии упражнялись во владении мечом и прицельно метали дротики в установленные щиты. Молодые солдаты под присмотром триариев занимались различными физическими упражнениями, развивая свою силу. Марк вышел за территорию лагеря. Там тоже кипела жизнь. Бойко шла торговля между римскими солдатами и лавочниками в основном продуктами питания, одеждой и всякими безделушками. Марк стал медленно проходить между лавками и внимательно слушать собеседников. Он понимал, о чём говорят местные торговцы. Марк немного поупражнялся в знании языка, поторговавшись в нескольких лавках. Торговые палатки ставились в основном между городком и лагерем. Их становилось всё больше и больше и постепенно они стали заполнять всё это пространство.

Марк решил пройтись по Мурсе. В поселении было несколько улиц, он пошёл по одной из них. Мужчин в городке было мало, но Марк увидел, как молодой римский солдат вышел из дома, и его провожала женщина. Увидев центуриона, солдат смутился и замер на месте, но Марк, кивнув, прошёл мимо. Пройдя дальше, в одном из дворов он увидел ещё одного римского солдата, это был уже триарий. Тот стоял к нему спиной и держал на руках ребёнка, рядом стояла светловолосая женщина, они улыбались и о чём-то разговаривали. Женщина увидела Марка, что-то сказала солдату, и они оба посмотрели на Марка. Марк улыбнулся им и прошёл мимо.

Видимо этот ветеран заканчивал службу, и после её окончания намерен был остаться здесь. После двадцати лет службы все ветераны получали земельные участки в выбранной ими провинции Римской империи. Обзаводились семьями с женщинами местных народов и племён, таким образом, шла колонизация провинций и укрепление границ империи. Как правило, даже оставленный римлянами лагерь превращался в посёлок или даже город.* Марк вернулся в лагерь. Вечером легат собрал своих офицеров и передал Марку две центурии под его командование. Марк дал все необходимые указания. Солдаты начали готовиться к походу.

Галерий получив письмо от Константина, в котором тот сообщал о смерти своего отца августа западной части Римской империи, тут же написал ему ответное письмо. В этом письме август восточной части Римской империи сообщал, что ввиду молодости Константина не может признать его августом, но признаёт его цезарем западной части империи и пожелал ему успехов в охране её рубежей. Затем Галерий написал ещё одно письмо своему старинному другу и сослуживцу цезарю Северу Флавию, в котором сообщил о кончине Констанция Хлора и провозгласил теперь уже его, Севера, августом западной части Римской империи. Так же в этом письме Галерий сообщил, что вынужден признать цезарем Константина, ввиду того, что галльские легионы уже провозгласили его своим императором. Отправив письма Галерий задумался, когда основатели тетрархии императоры Диоклетиан и Максимиан по взаимной договорённости отреклись от престола, он и Констанций стали вместо них новыми августами. Именно тогда он и предложил Диоклетиану назначить новыми цезарями Севера и своего племянника Максимина Дазу. Конечно, эти люди не годились для управления государством, но это были его, Галерия, люди. На следующий день Диоклетиан в Никомедии собрал свои легионы и объявил, что отказывается от императорской власти в пользу Галерия. Все ожидали, что одним из цезарей станет сын Констанция Константин, но Диоклетиан объявил цезарями Севера и Максимина. Таким образом, августами стали, он Галерий на востоке, Констанций на западе империи, а цезарями Север на западе и Максимин на востоке и оба цезаря были под его влиянием. Галерий хорошо понимал, что созданная Диоклетианом система управления Римской империей, конечно, облегчала процесс управления, но совершенно при этом не учитывала человеческий фактор. Став императором, было крайне необходимо укреплять свою власть от посягательств ближайших конкурентов.

* Впоследствии, от латинского сastrum (лагерь) возникли французское слово шато (фр. сh; teau) — замок и английские слова castle (англ. замок) и chester (англ. лагерь (устар.)). Своё название от castellum (уменьш. от castrum) получили по чеш. kostel, словацк. kostol в значении храм, церковь, а также испанское Кастилия (буквально «страна замков»). Кёльн и Вена возникли на месте римских лагерей, также в современной Британии существуют города Честер, Манчестер, Ланкастер, Колчестер, Ньюкасл.

Посредством общеиндоевропейских корней родственным латинскому слову castrum является русское слово «костёр» в значении стоянка, лагерь, (взято с сайта Википедии).

Через три дня, рано утром центурии Марка выступили в поход. В последний момент к ним присоединился легат со своей центурией, вызвавшись его проводить на расстояние одного дневного перехода. Марку это показалось странным, но командир легиона подтвердил его полномочия и не вмешивался в управление войсками. Марк перед выходом убедил легата дать ему полсотни лошадей, с тем, чтобы сформировать небольшую подвижную группу разведки. Поэтому сейчас Марк Флавий ехал впереди колонны в окружении своих всадников. В середине с десятком всадников двигался легат Сервий Публий, замыкал колонну небольшой обоз из мулов с палатками и другим хозяйственным инвентарём.

Переправившись через реку по деревянному мосту, возведённому солдатами Иллирийского легиона, отряд Марка вышел на дорогу. Дорога оказалась достаточно широкой, видимо это был какой-то старый караванный путь. Это позволяло идти солдатам по шесть человек в ряд. Центурии Марка были вооружены стандартным вооружением римских легионов. Красная туника, поверх неё кольчуга с короткими рукавами, пластинчатые наплечники и нагрудники, шлем с красным гребнем, короткий испанский меч для ближнего боя на правом боку, кинжал на левом, прямоугольный выгнутый щит с орлом и название легиона I Adiutrix (с сайта Википедии). В правой руке каждый легионер держал дротик длинной два метра «пилум», для боя в начальной его стадии. Каждый легионер нёс собой трёхдневный запас пищи, топор для заготовки кольев и постройки лагеря. Поскольку это была короткая по времени экспедиция, свои личные вещи солдаты оставили в лагере.

Марк ехал во главе отряда со своими всадниками. Вперёд была выслана разведка, и всё пока было спокойно, варваров они ещё не встречали. Дорога пролегала по долине. Справа и слева высились покрытые зелёным лиственным лесом холмы. Дорога виляла среди этих холмов. На одном из поворотов стали видны горы, судя по всему, центуриям Марка предстояло преодолевать перевал. После того как солнце прошло зенит, дорога стала подниматься всё выше и выше. Идти становилось всё труднее. Приблизительно за четыре часа до захода солнца, Марк, увидев подходящую площадку, остановил колонну и приказал разбивать лагерь. Часть солдат пошла в лес заготавливать колья, другая стала ставить палатки. Работа закипела и часа через три на площадке, выбранной Марком, стал появляться лагерь со всей атрибутикой, только меньших размеров. Скоро частокол и сторожевые вышки в углах были поставлены. Внутри уже устанавливались палатки. Ещё через час солдаты стали на кострах готовить себе ужин. Марк организовал караульную службу и ушёл к себе в палатку. Через некоторое время к нему зашёл легат и сообщил, что он пока продолжит путь вместе с Марком. Поужинав, Марк вышел из палатки проверить караульную службу, но всё было организовано по правилам, и он скоро вернулся к себе. Труба сыграла отбой. Марку не нравилось присутствие легата, ему показалось, что он ему просто не доверяет. Марк заснул. Ему снилась какая-то женщина и это была не Лукреция. Эта женщина что-то ему говорила и улыбалась.

Марка разбудил звук трубы. Солдаты позавтракали и стали снимать палатки. Через час, построившись, двинулись вверх на перевал, оставив за собой частокол их ночного лагеря. По сторонам дороги вздымались отвесные скалы. Марк начал немного нервничать, ведь положение его центурий становилась уязвимой. Растянувшись в ущелье в длинную колону центурии теряли возможность какого-либо наступления и могли только защищаться в неполном строю. Но всё обошлось, дорога пошла на спуск, и ущелье стало расширяться. Вскоре дорога вывела римлян в долину. Справа бурлила перекатами небольшая и мелкая речка. По бокам долины возвышались скалы. Теперь легионеры могли двигаться только по четверо в шеренге, поэтому отряд растянулся на целую милю Марк, по-прежнему со своими всадниками был во главе своих центурий. Впереди, в шагах пятидесяти двигалось шесть разведчиков. Дорога петляла вместе с рекой.

Внезапно на одном из поворотов Марк услышал условный сигнал, а затем сразу увидел трёх мужчин и одну женщину, одетых в одежду из невыделанных шкур, которые судя по всему, мыли золото в реке. Они тоже увидели римлян и с лотками в руках стояли, настороженно глядя на них. Никакой опасности эти люди не представляли, и Марк решил не мешать им. Легионеры продолжали свой путь, с интересом посматривая на варваров. Внезапно из середины отряда к варварам поскакали всадники легата. Подскакав, один из римлян выхватил лоток из рук женщины и повернул обратно. В это время один из мужчин метнул нож в спину обидчика. Нож достиг своей цели, и римлянин упал с лошади. Солдаты бросились к варварам, те побежали прочь. Мужчин догнали, они оказали сопротивление и их убили, а женщине удалось скрыться в расщелине и по ней уйти в глубину скал. Всё произошло очень быстро, Марк остановил центурии и поехал к легату. Тот осматривал лоток и довольно улыбался.

— Зачем вы это сделали, — спросил его Марк, — теперь наше продвижение будет весьма опасным и непредсказуемым.

— С каких пор центурион Марк Флавий стал бояться варваров?

— Вы прекрасно знаете, что это не так, — воскликнул Марк.

— Они убили римского солдата, ты лучше посмотри, — протянул легат руку, в которой лежало несколько небольших слитков золота.

— И что теперь Первый Иллирийский легион будет мыть вам золото? — с сарказмом спросил Марк.

— Не мне Марк, Сенату, а значит и всему римскому народу!

Марк пристально посмотрел на легата, тот тоже смотрел ему прямо в глаза.

— Хорошо, тогда я продолжу выполнение задачи, сказал Марк и поскакал на своё место во главе колонны.

Через некоторое время центурии двинулись дальше. Легат занял своё место в середине колонны. Сервий Публий Квинт думал о том, что всё равно Марк быстро бы обо всём догадался и теперь придётся каким-то образом уговорить его стать компаньоном.

Марк ехал и размышлял о том, что наступают времена, когда легаты начинают рисковать жизнями солдат ради крупинок золота, а не для покорения новых земель. Между тем рельеф местности начал меняться. Река начала опускаться в овраг, и дорога пошла вдоль скалы. Марка это стало сильно тревожить. Его центурии опять вытягивались, теперь солдаты двигались в колонну по два и снова становились уязвимы. Он оглянулся, но легат никак на это не реагировал, а сам он к нему обращаться сейчас не хотел, поэтому центурион продолжил свой путь. Проехав полмили, Марк сначала услышал шум одиноко падающих сверху камней, затем на его группу обрушился камнепад. Он увидел, как камни обрушились на ехавших впереди всадников и они стали падать в реку. В это время крупный камень, попав ему в шлем, выбил Марка из седла, и он стал падать, и уже теряя сознание, Марк увидел, что ему в голову летит большой камень. Он инстинктивно прикрылся руками и почувствовал сильный удар в голову. Свет в глазах Марка погас, и наступила полная тишина.

Легат Сервий Публий увидел, как камнепад накрыл всадников Марка Флавия. Из поднятого облака пыли выскочило несколько уцелевших легионеров, и в тот же миг в римлян полетели стрелы. Некоторые из них достигли цели, пока римские солдаты пребывали в растерянности, но затем, прикрывшись щитами, они быстро построились в черепахи и стрелы стали барабанить по щитам. Стреляли откуда-то сверху. Под градом стрел к отряду легата смогли добраться только пять солдат из центурии Флавия. Римляне стали отходить и вскоре стрелы перестали их беспокоить и обстрел прекратился. Римляне так и не увидели, кто в них стрелял. Отойдя на пять сотен шагов от злополучного места, Сервий Публий решил разобраться в обстановке. Вскоре он выяснил, что под камнями почти полностью погибла центурия Марка Флавия. Самому же Марку, по свидетельству одного из уцелевших триариев, не суждено было выжить. Он видел своими глазами, как огромный камень попал в голову Марку, и центурион упал в реку. Потеря центурии Марка Флавия и его самого сделало бессмысленным дальнейшее продолжение экспедиции, тем более, что дорога была полностью засыпана камнями. Сервий Публий никогда не был слишком храбрым воином. В Сенат он попал только благодаря своему происхождению из древнего патрицианского рода. Поэтому немного подумав, легат приказал оставшимся центуриям следовать в место их ночёвки. Легионеры, молча, с мрачными лицами двинулись в обратный путь.

Сервий Публий не был готов к такому повороту событий и теперь обдумывал, как лучше сообщить в Сенат, что результатом этой экспедиции должно стать решение о начале работ по возведению на границе Нижней Паннонии пограничных защитных сооружений от внешней угрозы. Проезжая мимо того места, в котором варвары мыли золото, легат с сожалением подумал, что скоро вернуться сюда не представляется возможным, но ничего он обязательно что-нибудь придумает. Только теперь придётся задействовать своих сенаторов, а блеск золота был им дороже всего.

Римляне вернулись в свой лагерь и стали устанавливать палатки. Часть палаток осталась лежать на земле не развёрнутыми. Поужинав легионеры, за исключением караульных пошли отдыхать. В палатках то тут, то там пошли разговоры о том, что легат трусливый человек, ведь надо было отбить атаку варваров и вернуться за своими раненными товарищами. Так всегда поступали римские воины, ведь они были настоящие «коммилито»* и просто были обязаны это сделать.

Ночью у ворот лагеря раздались громкие крики. Все легионеры выскочили с оружием из своих палаток. Ворота открыли, и в свете факелов в лагерь зашло десять раненных солдат из центурии Марка Флавия и ещё двоих они несли на носилках. В тот же миг две стрелы слева и справа от ворот воткнулись в частокол. Ворота быстро закрыли, легионеры бросились на настилы возле частокола, для отражения атаки, но больше ничего не происходило.

Легионеры спустились к своим товарищам, они понуро сидели на траве возле своих палаток. Два лекаря, которые были в составе иллирийских центурий, осмотрев раненных, развели руками. Римляне были уже хорошо перебинтованы и их помощь им не требовалась. Лекари забрали двух тяжело раненных и унесли их вглубь лагеря.

Сервий Публий спустился с настилов к раненным, те встали, и один из триариев доложил легату о том, что их подобрали в реке варвары, перевязали их раны и привели к стенам лагеря. Легат, молча, выслушал солдат, затем спросил:

— Видел ли кто-нибудь Марка Флавия живым или мёртвым?

— Нет, из нас никто его не видел, — ответил угрюмо триарий, — нам не показали убитых. Они их всех сложили на берегу, в кучу хвороста и сожгли, — затем опустив голову, подал ему свой плащ.

— Что это, — спросил его легат.

— Они заставили меня это написать.

Легат развернул плащ, на нём было написано: «Убирайтесь с нашей земли!»

Отпустив раненных, легат приказал усилить караулы. Над лагерем нависла угрюмая тишина. Римские воины иногда терпели поражения и от варваров, но в этот раз их победили, даже не дав им возможности вступить в сражение.

Рано утром центурии покинули лагерь и направились к месту постоянной дислокации. Вечером они входили в главные ворота своего лагеря. Об их поражении их товарищи уже знали. Легионеры встречали своих товарищей, поддерживали их морально, помогли быстрее раздеться, и кормили их из своих запасов.

Сервий Публий прошёл к себе в дом, сбросил снаряжение и сел писать письмо в Сенат, затем он написал ещё несколько писем уже непосредственно своим сенаторам. Вызвав к себе своего порученца, легат отдал ему письма, плащ с надписью и подробно его проинструктировал. Тот не теряя времени, направился в Рим.

*«коммилито» — термин в римской армии, означающий — товарищ по службе — был, вероятно, самым объединяющим термином, поскольку выражал связь, существующую между всеми солдатами, начиная с рядовых и заканчивая не только офицерами, но, что ещё более важно, самим императором. «Коммилито» означало единство армии и уважение к товарищам по службе, вне зависимости от их звания. Это было основой силы морального духа римской армии и одной из причин её многочисленных побед (с сайта Википедии).

Все восемь дней отпущенных ритуалом до кремации останков отца Константин вникал в дела его легионов, теперь уже своего войска. Сразу после кремации, прихватив с собой урну с прахом отца, Константин в сопровождении преторианцев отправился в Тревир.

Минервину Константин встретил в доме у одного вельможи в Никомедии, она была подружкой дочери хозяина дома. Минервина сразу поразила его своей красотой, но более всего своим независимым, почти вздорным характером. Она была незнатного происхождения, но весьма воспитана, начитана и умна. В сочетании с её небесно голубыми глазами, тёмными волнистыми волосами, правильными чертами лица, хрупкой, но весьма соблазнительной фигурой, Минервина сделалась для молодого Константина настоящей фурией, в которую он без памяти влюбился. Со стороны это конечно смотрелось очень трогательно. Большой, сильный, уже не раз, доказавший своё бесстрашие в сражениях, первый трибун римского войска был просто котёнком рядом со своей возлюбленной. Возможно, эту способность быть нежным, заботливым и оценила Минервина, во всяком случае, через полгода она сдалась и вышла замуж за Константина. Обо всём этом Константин вспоминал с глуповатой улыбкой на лице, в своей резиденции, в Тревире ожидая приезда самых близких ему людей.

Дочь вождя племени свевов Скора, бродила с острогой по воде. Увидев рыбу, она подкрадывалась к ней и била её острогой, но сегодня ей не везло, она всё время промахивалась. «Что-то рыба сегодня какая-то беспокойная, не стоит на месте» — только подумала она, как мимо неё проплыл мертвец, судя по одежде, это был римский солдат. Скора замерла, теперь стало понятно, почему рыба нервничала. Она глянула вниз по течению, мертвеца прибило к камням. Скоре было восемнадцать лет и ей уже давно было пора выйти замуж, но она этого совсем не хотела. А отец не настаивал, к тому же колдунья ей сказала, что мужа она себе сама найдёт, поэтому пусть, мол, всем сватам отказывает. Конечно, Скоре иногда снились непонятные ей сны, которые её волновали, а в остальном, присутствие в её жизни мужчин было лишним, кроме отца, конечно, она его очень любила. Девушка продолжала охотиться, но ей по-прежнему ужасно не везло.

Скора ещё раз глянула на мертвеца, он никуда ещё не уплыл. Она с острогой в руках, на всякий случай, стала тихонько подходить к нему. Мертвец лежал на камнях лицом вверх. Скора подошла ещё ближе. Из раны на голове у него сочилась кровь. Это был молодой и очень красивый мужчина. Девушка подошла к нему вплотную и склонилась над ним. Она увидела, что ресницы у него дрожат, значит, он был ещё жив. Скора бросила острогу подхватила его и с трудом вытащила на берег. Даже не понимая зачем, она это делает Скора набрала полную грудь воздуха, затем прильнула к его губам своими и сильно выдохнула воздух в его рот. Потом ещё раз, и ещё. Мужчина закашлял, изо рта у него хлынула вода. Девушка быстро перевернула его лицом вниз, из лёгких римлянина выливалась вода. Когда вода перестала литься, мужчина продолжал лежать. Скора перевернула его на спину, он был без сознания, и тяжело дышал, кровь продолжала сочиться из глубокой раны на голове. Девушка ещё раз внимательно посмотрела ему в лицо. Да, определённо он, как мужчина был очень красив. Тёмные волосы, прямой нос, тонкие губы, волевой подбородок. Скоре не нравились её бородатые соплеменники. Она оглянулась, никого не было и, вздохнув, попыталась поднять мужчину.

Скора была сильной девушкой, но этот красавчик, она так решила его пока называть, был очень тяжёлым. Она сообразила и стала снимать с него снаряжение. Провозившись, некоторое время Скора, освободила красавчика от всей его амуниции, и взяв его под руки, потащила в лес. Здесь недалеко в шагах ста от берега у неё был свой маленький тайник, где она любила уединяться. Это была небольшая пещера, вход в которую девушка закрыла от посторонних глаз, пересадив несколько деревьев. Деревья прижились, и теперь вход в пещеру стал невидим. Красавчик, пока она его тащила, несколько раз сильно застонал, но в сознание так и не пришёл. Она сильно устала, пока тащила этого здоровяка.

Скора подтащила его к самому входу в пещеру и теперь лежала рядом с ним совершенно обессилевшая и смотрела в голубое небо. Красавчик по-прежнему был без сознания. Отдышавшись, девушка, собралась силами и затащила его в свою пещеру. Там она положила его на охапку сухой травы, затем Скора вернулась на берег и стала собирать амуницию римлянина. Откуда-то выпал свиток. Она подобрала его, и всё отнесла в пещеру, спрятав в укромном уголке за камнями, а плащ повесила сушиться в её глубине. Римлянин по-прежнему не приходил в сознание. Из раны на голове продолжала сочиться кровь. Скора вышла из пещеры, нарвала травы, которую ей показывала колдунья. Вернувшись, Скора оторвала от своей рубашки лоскут, и немного пожевала траву, чтобы та дала сок, приложила кашицу к ране и перевязала лоскутом голову красавчика.

Выйдя из пещеры Скора, направилась к колдунье за советом, она жила недалеко. Ноги почему-то несли её сами. Поэтому в избушку к колдунье Скора уже влетела и, запыхавшись всё ей рассказала.

— Погоди, погоди не части, — сказала колдунья, дайка я погляжу, — и взяв какой-то кувшин с водой, помешала его куриной лапкой и шепча себе что-то под нос заглянула в него, потом улыбнувшись взяла с полки маленький берёзовый туесок подала его Скоре, — на смажь его.

— Бабушка, голову смазать? — спросила девушка, явно собираясь уже бежать обратно.

— Всего надо смазать.

— Как это всего?

— Снимешь всю одежду и смажешь, — улыбнулась колдунья, — ну чего покраснела, мужиков голых не видела.

— Видеть, то видела, но никогда не смазывала.

— Не бойся, этот пока не кусается, — усмехнулась колдунья, — ладно дочка иди, его по реке несло, всего побило, поэтому и смазывать надо всего, и ещё возьми этой травы, заваришь и три раза в день по три глотка.

— Спасибо бабушка, я побежала, — уже с порога крикнула Скора.

— Лети, лети горлица, — и глядя ей вслед, добавила, — знать душа уже почуяла, ишь, как порхает.

Скора шла быстрым шагом и думала. Мужчину она познала в прошлом году на празднике Купалы. В сравнении со своими подружками, Скора, явно задержалась с этим делом. Те уже давно хвастались своими похождениями с мужчинами и парнями на всех праздниках. А тут они уговорили её попробовать медовухи. Сначала было весело прыгать через костёр, задирая подол. Потом ей стало плохо, и Скора ушла в кусты. Земля сильно кружилась, она стояла на четвереньках и её рвало. Скору взял сзади какой-то бородатый мужик, сильно схватив её за бёдра, у неё совершенно не было сил сопротивляться. Он был во хмелю, поэтому видимо даже и не понял кто она такая. Мужик ушёл. Скоре было больно, противно и плохо. Она просто сидела на траве и ревела. Мимо проходила колдунья. Она присела к ней, обняла и Скора, рыдая, всё ей рассказала. Та взяла её за руку и отвела в свою избушку. Там она нагрела воды, бросила туда какой-то травы и заставила Скору хорошенько вымыть себя, потом дала ещё травы, рассказала, как её надо заварить и приказала пить очень горький отвар на восходе и на заходе Солнца. Всё обошлось и Скора никому, ничего не сказала, но с тех пор она отдалилась от своих подружек и стала общаться с колдуньей. Вообще-то её звали Митуса, но она называла её бабушкой. Это была очень добрая и умная женщина. Они подружились и Скору стали сторониться, так же как и колдунью.

Скора пришла к себе в пещеру. Красавчик по-прежнему был без сознания. Она склонилась над ним. Дыхание его успокоилось. В пещере был полумрак. Свет падал сверху из небольшой расщелины под её сводами. Постелив высохший плащ, Скора решительно стала стаскивать с римлянина одежду. Затем повернув его на живот, смазала шею, спину, ягодицы и ноги. Перевернув его на плащ, она смазала его всего спереди, вначале пропустив его достоинства, потом вспомнив слова колдуньи, смазала и их, а то мало ли что, всего же било об камни. На теле у римлянина было много ссадин и синяков, но с достоинством у него был полный порядок. Накрыв красавчика своим одеялом, Скора поднесла ковшик с водой к его рту. Губы он не разжимал, вода полилась мимо, но всё же несколько капель попали ему в рот. Затем Скора развела костёр и сделала отвар из травы, которую дала колдунья. У неё было припрятано немного съестных припасов, и она поужинала, пожевав соты с мёдом. Начинало темнеть, и Скора стала устраиваться на ночлег. Отец уехал к своему брату на три дня, а больше ни перед кем она отчитываться не собиралась. Девушка легла рядом с римлянином, накрывшись одним одеялом.

Скоре не спалось. Она стала вспоминать маму. Мама умерла, когда ей было пять лет. Она хорошо помнила её, красивую, очень добрую, с ласковыми тёплыми руками и с грустными глазами. Однажды, перед самой её смертью, Скора играясь, неожиданно забежала в их дом и увидела, как мама плачет. Тогда она подошла к ней погладила маму по волосам и пообещала, что всегда будет её слушаться, и тогда она больше не будет плакать. Мама обняла её и зарыдала ещё сильнее, Скора заплакала тоже. Через два дня мамы не стало.

Ей снилась мама, она улыбалась и что-то ей говорила, но Скора никак не могла понять что. Скора хотела подойти к ней ближе, но мама покачала головой и сказала: «Не ходи ко мне, я за тебя очень рада дочка, будь счастлива» улыбнулась, помахала рукой и исчезла. Девушка проснулась со слезами на глазах, которые стали стекать по её щекам, и вдруг она услышала какой-то стук. Скора прислушалась, потом дотронувшись до тела римлянина, она почувствовала, что он весь дрожит, а звук был клацаньем его зубов. Скора подхватилась, красавчик весь трясся. Она прижалась к нему, пытаясь его согреть, но римлянин продолжал трястись. Тогда Скора встала и сбросила с себя всю одежду. Нагая, она прижалась к его телу, обняла и положила на него свою ногу. Через некоторое время дрожь прекратилась и она уснула.

Скора услышала пение птиц и открыла глаза. Солнечный зайчик из расщелины притаился на стене пещеры. Она улыбнулась ему и сказала вслух: «Привет!». Рядом так же тихо лежал римлянин. Скора села и посмотрев на него спросила: «Когда ты уже очнёшься?», но тот молчал. Быстро одевшись, девушка сбегала к речке, умылась её прохладой и, зачерпнув котелок воды, вернулась в пещеру. «Так, давай ка, тоже умоемся, но сначала натрёмся и попьём отвара». С этого момента Скора стала разговаривать с красавчиком вслух. Откинув одеяло, она натёрла его мазью, уже ничего не пропуская, затем слегка разжав ему пальцем зубы, влила в него ложку отвара и накрыла одеялом. Немного посидев возле больного, Скора взяла лук и стрелы и пошла на охоту. Подстрелив пару куропаток, она вернулась, развела костёр и стала готовить обед. Теперь всё, что она делала, Скора рассказывала своему красавчику. Вечером девушка напоила его отваром и опять нагая легла к нему, тесно прижимаясь к обнажённому мужчине. Так продолжалось три дня. Она ухаживала за больным, охотилась, рыбачила, а вечером обнажённая ложилась к нему в постель. Утром четвёртого дня, когда Скора натирала римлянина мазью, она почувствовала, что в его неподвижном теле, кое что начало двигаться и даже очень. Она улыбнулась, закрыла это одеялом и вышла. Значит всё будет хорошо, от этого на душе у неё стало светло. В это время она увидела, что по берегу кто-то ходит. Скора осторожно пошла на берег. Это был молодой парень, его звали Буса из их деревни, видимо парня послал её отец. Он её не видел, и она подкралась к нему, потом внезапно прошептала ему на ухо:

— Буса, кого ищешь?

— Ой, чёртова колдунья, — шарахнулся от неё парень.

— Да я такая, — прошипела Скора и засмеялась.

Буса, держась от неё на почтительном расстоянии, сказал:

— Твой отец тебя ищет.

— Скажи ему, что я приду через три дня.

— А что ты тут делаешь?

— Колдую, — решила подшутить над парнем девушка. Скора заметила, что каждое утро по противоположному берегу реки проходит лиса. Видимо у неё где-то поблизости была нора с лисятами, и лиса после ночной охоты возвращалась к ним.

— Это как? — спросил парень.

— Я дружка твоего Таруську в лису превратила, — сказала Скора, всматриваясь внимательно в противоположный берег.

— Да ну, а за что?

— А он слишком любопытный был, — сказала юная «колдунья», увидев, что среди кустов замелькала лиса.

— Врёшь?

— Тогда смотри, — зашептала Скора, входя в роль, — Таруська появись на том берегу! — сказала она и протянула туда свою руку.

Лиса вышла на берег и шла по своим делам ни на кого, не обращая внимания.

— Привет Таруська, — громко сказала Скора. Лиса услышала посторонние звуки, остановилась и посмотрела на неё.

— Ладно, иди уже домой, — громко сказала, «колдунья», и потом прошипела, — я тебя прощаю. Лиса опустила свою мордочку и побежала дальше.

У Бусы, от всего увиденного, глаза полезли из орбит.

— Хочешь, я тебя в жабу превращу, — сощурив глаза, прошипела Скора.

— Нет, не надо, я не хочу, — бросился наутёк парень, — колдунья, — крикнул он и тут же споткнувшись, упал. Скора подняла руки вверх и опять зашипела. Буса увидел это и припустил ещё быстрее. Девушка громко и заливисто рассмеялась.

«Теперь никто не сунется» — подумала Скора и, улыбаясь, пошла в пещеру. Подойдя к своему красавчику, она заметила приличный холмик внизу его живота.

«О, да тут у нас всё хорошо» — сказала девушка, заглядывая под плащ, — «Я бы сказала даже отлично» — хихикнула она. Потом засомневавшись, взяла его за руку, но рука упала, как плеть «Как же тебя привести в чувство?» — громко спросила она, но ей опять никто не ответил. «Ладно, ты тут без меня полежи, я к бабушке сбегаю, мазь заканчивается, только никуда не уходи, — улыбнулась она, — Я быстро!».

Скора шла к колдунье, но у неё было такое ощущение, что она не идёт, а летит. Девушка мурлыкала себе под нос какую-то песенку и сбивала прутиком с листьев росу и пританцовывала. Было тепло, в лесу щебетали птицы, солнце играло бликами на каждой полянке. Скора несколько раз останавливалась, чтобы пособирать земляники и черники. Она вдоволь наелась ягод. В дом к колдунье Скора зашла с чёрными губами и блестящими глазами.

Митуса понимающе улыбнулась.

— Бабушка у меня мазь закончилась! — прямо с порога выпалила Скора.

— Ну как там, твой? — спросила колдунья.

— Ничего он не мой, — густо покраснела девушка.

— Ладно дочка, что я слепая, как на крыльях летаешь, — ухмыльнулась Митуса.

Скоро села на скамейку и опустив голову, тихо спросила:

— Бабушка, а что такое счастье?

Колдунья бросив на неё короткий взгляд, тоже присела возле печки.

— Оно у каждого своё, всем людям на земле Боги посылают счастье, — произнесла задумчиво Митуса, — но не каждый способен его разглядеть и поэтому, иногда, счастье проплывает мимо, твой тоже мог мимо тебя проплыть, если бы ты на него второй раз не посмотрела.

После этих слов у Скоры похолодело в груди. Она уже не представляла свою жизнь без красавчика. Но потом она вспомнила, что когда она подошла к нему, его рука лежала между камней и держалась за них.

— Нет, он сам от меня не хотел уплывать, — сразу повеселев, заявила девушка.

— Ну и хорошо, как он там? — спросила Митуса.

— Всё так же без сознания, — ответила Скора и покраснев добавила, — хотя кое что у него зашевелилось.

Колдунья, улыбнувшись, спросила:

— И сильно зашевелилось?

— Как камень, — ещё гуще покраснела девушка.

— Это хорошо, — сказала Митуса, вставая, — на тебе ещё мази, протянула она Скоре туесок.

— Бабушка, а когда он придёт в себя?

— Одним Богам это известно, но ты и сама сможешь привести его в чувство.

— Это как? — удивилась Скора.

— Отдай ему часть своих сил.

— А как я могу ему отдать свои силы?

— Ты уже взрослая девушка, соображай.

Скора всё поняла, и от этого стала просто пунцовая. Она вспомнила, как у неё дрожали руки и пересыхало в горле, когда втирала мазь в его сильное, мускулистое мужское тело. Сердце девушки тревожно и сладко забилось в груди.

Вернувшись от Митусы, Скора присела возле него, долго и пристально смотрела на своего красавчика и поняла, что уже никогда не сможет без него. Её счастье приплыло к ней, и она его увидела, не пропустила. Всё произошло, как и говорила колдунья. Стало темнеть. Девушка развела костёр, напоила красавчика отваром, поужинала и вышла из пещеры. Всё небо было в звёздах. Они весело ей подмигивали. Небо прочертила яркая полоска. Скора улыбнулась и загадала желание. Она вернулась в пещеру, разделась и легла рядом со своим возлюбленным. Сердце её трепетало. Не в силах больше себя сдерживать она приподнялась и стала целовать его губы, щёки, глаза, нос, шею. «Я тебя люблю, просыпайся же» — горячо шептала она ему. Она провела рукой по его телу, «камень» был на месте.

Скора знала, что ей надо было делать. Она случайно увидела это года три назад в лесу во время праздника Купалы. Девушка села на красавчика, рукой направила его камень и осторожно стала садиться на него. Вначале было немного больно, но она продолжила. Природа сама подсказывала ей, что нужно делать. Скора начала потихоньку двигаться и боль постепенно ушла. Девушка начала двигаться быстрее. Иногда она останавливалась, целовала в губы своего красавчика и приговаривала: «Просыпайся, ну просыпайся скорее, я люблю тебя, ты хочешь ещё» — и опять начинала двигаться. Скоре было очень хорошо, дыхание стало прерывистым, сердце стучало в её груди, голова немного кружилась и вдруг она почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Она остановилась и легла рядом. Отдышавшись, Скора поцеловала его и положив ему свою голову на грудь, быстро уснула.

Утром девушка сбегала на речку искупалась и вернулась с котелком воды в пещеру. Холмика на красавчике не было. «Тебе вчера всё понравилось?» — начала Скора разговаривать со своим возлюбленным. Она стала готовить завтрак и всё время что-то говорила. К её удивлению через некоторое время холмик снова появился. «Значит, он уже слышит меня» — подумала Скора, — «И ему хорошо со мной». Она довольно улыбнулась и решила всё это проверить. Взяв острогу, девушка громко сказала: «Я пойду за рыбой, скоро вернусь, отдыхай пока» и улыбнувшись вышла. Вернулась она часа через два. Холмика не было. Скора опять стала разговаривать с красавчиком и через некоторое время холмик опять появился. Девушка бросилась к возлюбленному со словами: «Значит тебе со мной тоже хорошо!».

Глава II

Вечер Скора, ждала уже с нетерпением. Дрожа всем телом, она всё повторила, но красавчик откликался на неё одним и тем же способом. Весь следующий день девушка очень много разговаривала со своим возлюбленным. Скора говорила ему о том, что когда он очнётся, она согласна стать его женой, что у них будет очень много детей. Несколько раз Скора уходила из пещеры, когда она возвращалась, холмика не было, но она начинала разговаривать с красавчиком и холмик вновь появлялся.

Вечером девушка обнажённая легла в постель к своему любимому мужчине. Долго и горячо целовала его, но он по-прежнему не приходил в сознание. Скоре теперь уже самой нравились всё, что она делала с его «камнем». Она начала свои ритмичные движения, прерывая их недолгими поцелуями. У неё опять начала кружиться голова, но Скоре так не хотелось останавливаться. Вот-вот она должна была потерять сознание, когда он внезапно открыл глаза. Даже в отблеске костра на Скору обрушилась безумная синь его глаз. Это было так неожиданно, что она лишилась чувств, положив свою голову ему на грудь.

Постепенно сознание стало к ней возвращаться, но всё было в каком-то тумане. Скора чувствовала, что сильные мужские руки гладят ей спину и ниже её, всё это было так приятно. Внизу её животика происходило что-то непонятное, как будто рой бабочек то садился, то взлетал. В этом сладком дурмане она открыла глаза и опять утонула в сини его глаз.

— Как тебя зовут? — спросили глаза на её родном языке.

— Скора, а тебя? — спросила она тоже, всё ещё пребывая в дурмане.

— Марк, — ответили глаза.

Внезапно к Скоре полностью вернулась сознание, она вспомнила, где она находится, и чем сейчас занимается.

— Ой, мамочки! — воскликнула она и вскочила, прикрывшись плащом. Перед ней лежал обнажённый мужчина, с которым она уже несколько раз занималась любовью, и они только что познакомились.

В это же время, в Риме, триарий преторской когорты Тит Маний подходил к термам Каракаллы. У него было поручение доставить письмо сенатору Тиберию Гаю Луциусу. Триарий был христианином уже несколько лет, и посещение терм с такими поручениями стало для него делом неприятным и греховным. Чего он только там не видел, и совокупляющихся мужчин, и лесбиянок, которые совокуплялись в присутствии других мужчин, и свальный грех. Вспоминая это, триарий даже украдкой перекрестился. Конечно, обо всём увиденном он всегда молчал, видимо поэтому и оставался до сих пор на службе. Скорей бы дослужить оставшийся год и уйти на пенсию. Тогда он получит свой, положенный ему после двадцати лет службы надел земли в какой-нибудь провинции, и уедет туда вместе с женой и детьми, подальше от этих безбожников.

С этими мыслями он подошёл к термам Каракаллы. Это было высокое и величественное здание. Солдаты, которые побывали в Египте, говорили, что эти термы были не меньше, чем пирамиды. Тит Маний прошёл по дорожке обсаженной кипарисами к центральному входу. Двери были отделаны бронзой и окружены мраморной выкладкой. Входящий через центральную арку сразу попадал в холл, здесь рабы принимали у посетителей одежду. Триарий спросил у одного из них, где находится сенатор Тиберий Гай Луциус, раб показал ему. Седой ветеран пошёл мимо большого бассейна с холодной водой — фригидария, в котором играли лучи солнца, и плескалось несколько десятков человек, затем поднялся по широкой лестнице в главный зал со статуями, изображавшими подвиги Геракла. Далее по коридорам изогнутой формы триарий попал в горячие бани — кальдиарии. Здесь тоже был большой бассейн, а по краям множество небольших горячих ванн. Тут же было большое количество мраморных лежаков, на которых лежали разомлевшие римляне и рабы втирали в их кожу благовония, было очень жарко. На лице у триария проступил пот. Наконец он достиг своей цели. Рядом с кальдиариями были маленькие прохладные комнатки, в которых римляне отдыхали.

Из этих комнат можно было выйти во внутренние дворики, где были построены специальные беседки, там обычно собирались уставшие после парильни римляне, чтобы пофилософствовать. Рядом располагалась библиотека, где хранились книги на латыни и на греческом языке. Позади терм были построены стадионы, где тренировались гимнасты. На специальных трибунах можно было наблюдать за состязаниями атлетов, а при желании поучаствовать самим.

Входы в эти комнатки были завешаны шторами. К одной из них подошёл триарий, за шторой были слышны приглушённые стоны. Римлян никогда не интересовало, что происходило в этих помещениях, хотя за полупрозрачными шторами было видно, что там совокуплялось два человека. Триарий громко сказал:

— Сенатор Тиберий Гай Луциус, вам необходимо срочно прибыть в Сенат. Стоны прекратились и через некоторое время, откинув шторку, перед триарием стоял седой коренастый мужчина в белом халате. В разрезе штор старый солдат увидел юношу сидящего на лежаке.

— В чём дело солдат, — спросил сенатор.

— Вот письмо, — подал свиток триарий, — там всё написано.

— Хорошо.

— Вас сопроводить, — спросил он сенатора.

— Нет, меня сопроводят мои рабы.

Триарий повернулся и пошёл к выходу. Сенатор вернулся в помещение. На лежаке сидел его новый молодой любовник, его звали Плиний.

— Мальчик мой, меня срочно вызывают в Сенат, так что продолжим вечером.

— Сладкий мой, я не знаю, как мне дожить до вечера, — сказал юноша с женоподобным лицом.

— Всё, до вечера, — сказал, улыбаясь сенатор и игриво шлёпнул своего любовника по ягодицам.

Через полчаса сенатор Тиберий Гай Луциус в белой тоге с продольными пурпурными полосами и золотыми сенаторскими кольцами на пальцах, гордо с непроницаемым лицом патриция спустился в холл термы, где его ждал раб. Сенатор кивнул рабу и тот побежал на улицу. Патриций вышел за двери, шестеро рабов поставили перед ним носилки. Тиберий откинул шторку и сел внутрь, крикнув рабам: «Курия Юлия».

Курия Юлия, величественное здание высотой более двадцати метров для проведения заседаний Сената, воздвигнутое по приказанию Юлия Цезаря на месте сгоревшей курии Корнелия. Курия была построена из кирпича, стены и пол украшала мозаика из мрамора, на которую были посажены чёрные и белые бриллианты. Зал заседаний был рассчитан на триста сенаторов и обладал мощной акустикой. Места сенаторов были справа и слева от входа. Их кресла располагались на трёх ступенях, и чем выше сидел сенатор, тем выше было его положение в Сенате. На небольшом возвышении, напротив входа в зал, стояло бюро для председательствующего и ростр для выступающих, но они могли свободно перемещаться между секторами для сенаторов. Заседания Сената вёл либо сам император — первый из сенаторов или сенатор, которому он это поручил. На заседаниях Сената обсуждались важнейшие вопросы управления громадной Римской империей. Все решения Сената имели силу закона, после утверждения их императором.

Шло заседание Сената. Сенатор Тиберий Гай Луциус слушал выступление сенатора Нумерия Тулиуса, тот говорил:

— Легат Первого Иллирийского легиона сообщает, что в результате экспедиции за пределы нашей провинции в Нижней Паннонии наши войска понесли существенные потери. Он делает вывод о том, что нам следует опасаться набегов варваров с этого направления. Поэтому легат Сервий Публий просит начать работы по возведению на границе фортификационных сооружений. И в этой связи я спрашиваю у вас «Patres conscripti» *, зачем нам нужен такой легат, который при первой же стычке с врагом выкидывает белый флаг?

Тиберий Луциус смотрел на этого добродушного толстяка и не понимал, как же ему удалось увести у него предыдущего любовника, красивого, молодого, атлета. Да этот Нумерий Тулиус конечно очень богат, но ведь он тоже заботился об этом юноше. Оплачивал его учёбу у лучших риториков и ораторов. Сенатор Тиберий Луциус не понимал в чём дело и поэтому с недавнего времени во всех прениях подвергал всё, что говорил Нумерий, самой жестокой критике, вот и сейчас, он поднял руку, прося слова. Председательствующий сенатор Марий Гай Аврелий кивнул ему. Тиберий встал и произнёс:

— «Patres conscripti», — он обвёл взглядом всех присутствующих и продолжил, — никто не сомневается в личной храбрости сенатора Нумерия, и в том, что на месте легата он сумел бы дать достойный отпор врагу, — Тиберий Луциус прервался, дав сенаторам вволю посмеяться над Нумерием, который никогда не служил в армии и должность свою купил, затем он продолжил:

— Но обстоятельства сложились иначе, враги стоят у границ империи, и мы не можем смотреть на это спокойно. Если легат Иллирийского легиона, а в его храбрости здесь никто не сомневается, предлагает начать работы по возведению защитных фортификационных сооружений, значит так и надо делать. Попрошу не забывать, что в стычке с варварами погиб центурион Марк Флавий.

— Тело центуриона не было найдено, поэтому думаю, что о его смерти говорить преждевременно, — добавил с места Нумерий.

— Это ничего не меняет в вопросе о начале работ, — Тиберий Луциус посмотрел своего оппонента, — и потом вдруг с издёвкой добавил, — а может наш смельчак Нумерий сам, лично проинспектирует положение дел в Первом Иллирийском легионе?

Нумерий едва заметно улыбнулся и ответил:

— Я не против, но тогда прошу направить вместе со мной и сенатора Тиберия Луциуса, что бы мне не так страшно было, — произнёс он под дружный хохот сенаторов.

Тиберия Луциус был просто в бешенстве, опять этот хитрый, как лис Нумерий обошёл его.

Предложение тут же было принято простым голосованием. Сенаторы приступили к обсуждению других вопросов.

Нумерий смотрел на своего визави с нескрываемой насмешкой. Он знал причину их противостояния в Сенате, и его это забавляло. Этот знатный патриций так кичился своим происхождением и прозябал в праздности. Нумерий нисколько не страдал от того, что купил свою белую с широкой пурпурной полосой сенаторскую тогу за два миллиона сестерциев, потому что он много работал, и миллионов у него было тоже много. У Нумерия были свои дела во многих провинциях империи. Он занимался поставками оружия римским легионам, строительством акведуков. В его собственности был целый флот торговых судов, снабжавших Рим пшеницей из Египта и Африки. Нумерий получил письмо от Сервия Публия и потому он специально построил своё выступление так, что бы Сенат сам направил его в Нижнюю Паннонию.

Тиберий Луциус посмотрел на сенаторов, обсуждающих на своих местах выступления ораторов. Благообразные седые мужи, лучшие из достойных, представителей древнейших родов Рима. Этот город являлся центром мира, и управлял им с помощью Сената. И он, сенатор Тиберий Луциус, представитель одного из самых древних патрицианских родов имел полное право участвовать в этом управлении. Теперь сенатор пристально смотрел на Нумерия Тулиуса. Откуда они берутся эти богатенькие провинциалы, покупающие за бешеные деньги сенаторские тоги и право выступать в святая святых римском Сенате.

*«Patres conscripti» — отцы, внесённые в список Сената. (с сайта Википедии)

— Кто я, где я, что со мной? — спросил Скору её любимый мужчина, которого, оказывается, зовут Марк. Скора находилась в совершенно непонятном для себя состоянии, и, поэтому за неё ответило её женское естество:

— Ты мой муж, — произнесли губы, и Скора, даже не успела испугаться этой своей лжи, как губы опять стали врать, — ты был на охоте, поскользнулся и упал в реку, ударился головой и потерял сознание, — девушка прижала свои губы рукой.

— Долго я был без сознания?

— Почти две недели.

— Почему ты испугалась?

— Ты очнулся внезапно.

— Мне холодно, иди ко мне, — попросил Марк.

Скора опять утонула в синеве его глаз и пошла к «мужу». Его действительно опять начинало трясти. Она легла рядом, накрыв его и себя одеялом, и осторожно положила свою голову ему на грудь.

— Я ничего не помню, — сказал Марк, продолжая трястись.

— Придёт время, всё, вспомнишь, — прошептала Скора. Марк, почувствовав её тепло, стал к ней прижиматься, его руки заскользили по её телу. Девушка ответила ему поцелуем, их уста слились. Теперь всё было по-другому, его требовательные губы, нежные руки и Скора вновь оказалась в сладком дурмане. Она снова, почти теряла сознание, его горячие губы приводили её в чувство, и она продолжала эти сладкие движения и поцелуи. Наконец утомившись и хорошо согревшись, они уснули.

Скора проснулась ещё до рассвета. Рядом посапывал Марк, именно посапывал, просто спал. Скора улыбнулась и тут же вспомнила о своей вчерашней лжи. От одной мысли, что Марка может не быть в её жизни у Скоры тревожно забилось сердце. Для того, чтобы быть с ним она готова теперь на всё: работать от зари до зари, врать и даже убивать. Она потом сама ему расскажет, кто он на самом деле, а пока Марк только её мужчина. Скора повернулась, чмокнула его, встала, оделась, взяла лук и стрелы и пошла на охоту. Мужчины ведь в основном питаются мясом.

Марк открыл глаза. Глаза постепенно привыкли к полумраку. Он сразу вспомнил, что было вчера. Скора, его жена, они вчера занимались любовью. Он был на охоте, упал, ударился головой и пролежал без сознания две недели, больше он ничего не помнил. Хотя, Марк помнил, как к нему возвращалось сознание. Сначала он стал иногда понемногу слышать, как Скора с ним разговаривала. Это чередовалось с провалами в какой-то мрак. Затем эти провалы становились всё меньше. Потом он стал чувствовать её руки на своём теле, и наконец, его тело ответило, на прикосновения Скоры. Марк улыбнулся, вспоминая вчерашний вечер, ему было хорошо, как…

И тут он понял, что сравнивать свои ощущения ему было не с чем. Того, что было, до вчерашнего вечера Марк не помнил. Он стал осторожно двигать всеми конечностями, поднял вверх руки, развёл их. Пошевелил ступнями ног, затем согнул ноги в коленях, всё работало. Ну, а эта часть его тела, судя по всему, очнулась даже раньше него. Марк опять улыбнулся и попробовал встать. Он упёрся локтями и стал поднимать верхнюю часть туловища. Это давалось ему с трудом, но Марк продолжал подниматься. От напряжения его лоб покрылся капельками пота. В это время послышались шаги и в пещеру зашла Скора.

Марк в тусклом дневном свете, падавшем из расщелины, увидел светловолосую с голубыми глазами стройную девушку, одетую в тёмно-зелёные штаны и рубаху, подпоясанную коричневым широким кожаным поясом. В руках она держала лук и двух зайцев. Увидев, что Марк пытается встать Скора бросилась к нему:

— Не вставай, ты ещё очень слаб, — говорила она, укладывая Марка, обратно, — сейчас я сварю бульон, приготовлю мясо.

— Слушай, а где моя одежда, почему я голый?

— Ложись, ложись всё у тебя будет.

Марк послушно лёг, он и сам почувствовал, что пока в нём ещё не так много сил. Скора развела костёр и засуетилась с готовкой еды. Марк закрыл глаза и провалился в лёгкий сон. Ему снились какие-то большие каменные дома, люди, много людей…

Кто-то потряс его за плечо. Марк открыл глаза, это была Скора. Она улыбнулась и сказала:

— Давай я тебя покормлю, тебе надо набираться сил, — и подложила ему под голову какой-то предмет, затем на удивление сильными руками помогла принять положение полусидя.

— Скора у меня, когда я поднимаюсь, начинает кружиться голова.

— Ну, вот и не подымайся пока, давай я тебя покормлю.

— Я сам.

— Хорошо давай сам, — она дала ему деревянную ложку и держала перед ним глиняную тарелку с бульоном. Марк начал, было, есть, но голова закружилась, и он не мог попасть ложкой в тарелку.

— Давай милый я тебе помогу. Она взяла ложку и стала кормить своего мужчину. У Марка проснулся аппетит, поэтому Скора скормила ему всю тарелку и ещё небольшой кусочек зайчатины. Потом уложила его в постель и укутала одеялом. Марк положил свою руку ей на колено и спросил:

— Скора, а где все остальные люди?

— Они живут в деревне.

— А мы, почему там не живём?

— Вот ты выздоровеешь, и мы туда вернёмся.

— Ты знаешь, всё, что я видел перед собой вчера и сегодня мне знакомо, но я совершенно не могу вспомнить, что было до этого.

— Ничего милый, придёт время, ты всё вспомнишь, а сейчас поспи немного.

— Хорошо, — согласился Марк, закрывая глаза и почти сразу уснул.

Скора сидела подле него и с грустью думала: «Что если, когда к нему вернётся память, он бросит меня и вернётся к своим. Может сходить к колдунье и взять у неё той горечи, вчера ведь всё случилось и не один раз. Ладно, надо сначала к отцу сходить и вообще не надо бояться, всё будет хорошо». Она встала, сладко потянулась и вышла из пещеры.

Скора шла домой. На душе у неё было светло, хотелось петь. Солнышко стояло высоко, была середина лета, людей в деревне было мало, все занимались своими делами. Она поздоровалась с двумя женщинами, проходящими мимо, и повернула к своему дому. Отец Скоры был вождём племени южных свевов. На севере вождём был его родной брат Дидил. Отца звали Деян, он был одновременно и старейшиной рода Деянов. Всего в их племя входило восемь родов. На севере жило ещё десять родов свевов. С братом у отца отношения были не очень из-за постоянных земельных споров. Отец всё время предпринимал попытки их наладить, но видимо опять безрезультатно. Скора это поняла, когда зашла в дом. Отец сидел за столом и хмуро смотрел в окно. Крупный, сильный мужчина с седыми волосами и бородой. Он сжал свои здоровые кулачищи, лежащие на столе:

— Здравствуй тата, — поздоровалась она. Отец отвлёкся от своих тяжёлых мыслей и, улыбнувшись, позвал её:

— Здравствуй моя красавица, ну иди же ко мне, я так давно тебя не видел.

Скора прильнула к нему, он её обнял. Ничего не изменилась с тех пор, когда она была маленькой, и отец брал её к себе на колени и прижимал к своей широкой груди. Вот и сейчас она опять чувствовала себя маленькой девочкой в объятиях своего отца, и Скоре было от этого очень хорошо и спокойно.

Наконец он её отпустил и Скора села на лавку напротив него. Отец внимательно смотрел на неё и, улыбнувшись, спросил:

— Как у тебя дела дочка?

— Всё хорошо тата, — слегка зардевшись, ответила девушка.

— А у тебя?

— А, Дидил опять мутит воду.

— Что никак не удаётся договориться с ним о тех пастбищах?

— Я предлагаю ему использовать их по очереди, а он даже слушать меня не хочет, сказал, чтобы в следующем году нас там не было. Видно придётся новые пастбища искать.

Отец замолчал и ещё раз внимательно посмотрел на Скору:

— Ну а ты, чем тут занималась?

— Я тата сейчас на берегу живу, зайцев, куропаток бью, рыбу острожу.

— А чего пришла?

— Ты же меня сам позвал.

— Я просто увидеть тебя хотел.

— Тогда я побегу? — спросила дочка.

Отец хотел ещё, что-то её спросить, но не стал и, улыбнувшись, отпустил её. Скора подскочила к нему, чмокнула и упорхнула. Деян облегчённо вздохнул, увидев в глазах дочери искорки, которые бывают у всех женщин, только когда они влюблены. Эти искорки скрыть невозможно.

О том, что произошло с его дочерью год назад, ему рассказала Митуса и попросила не донимать девушку. Она сама уже с ней поговорила, успокоила и сделала всё, что было необходимо. Никаких последствий у Скоры быть не должно, она просто должна всё это пережить и успокоиться. Деян был в бешенстве. На таких праздниках допускаются различные вольности, но только по обоюдному согласию. Тогда он отправил одного парня послушать разговоры среди мужчин о том, как они провели праздник Купалы. Кто, где, кого и как. Многие мужчины любят об этом похвастаться друг перед другом. В тот же день парень уже рассказывал вождю о «подвигах» мужчин его племени, но про Скору никто ничего не рассказывал. Поскольку Деян знал, где это всё произошло, он без труда вычислил насильника, видимо тот сам не понял, кем он овладел возле двух берёз. Через несколько дней самые верные дружинники Деяна выследили этого бородатого мужика из соседнего рода. Они схватили его в укромном месте, связали, надели мешок на голову и сообщили вождю. Мужик весь затрясся, когда с него сняли мешок, и он увидел перед собой Деяна с ножом в руке.

— Ты в праздник Купалы овладел женщиной, которая стояла на четвереньках у двух берёз? — строго спросил вождь.

— Да было дело, — уныло отвечал тот.

— А ты знаешь о том, что подобное можно делать только по обоюдному согласию?

— Знаю, но я хмельной был, вот нечистый и попутал.

— А ты понимаешь, почему именно я сейчас стою перед тобой?

— Да, — мужик опустил голову и ждал самого худшего, ведь вождь племени никогда не простит ему свою единственную дочь.

— Ты останешься жить, но никогда и никому ничего не расскажешь.

Мужик поднял голову и с надеждой посмотрел на Деяна. Тот пристально посмотрел на него, в глазах вождя не было пощады. Деян кивнул своим ратникам. Ударом в челюсть мужика лишили сознания. Затем, разжали ему челюсти, небольшим крючком вытащили язык и Деян своими руками отрезал его. Язык он взял себе, завернув в тряпочку. Мужику сунули в рот тряпку, усадили на лошадь и отвезли в Дакию, где и продали в рабство. Конечно, Скоре обо всём этом никто ничего не сказал.

Всё это время отец внимательно наблюдал за своей дочерью. Он боялся, что с дочкой может случится худшее, но с головой у неё было всё в порядке. Лишь в одном её поведение изменилось, она стала носить только штаны, отказавшись от платьев и юбок. И вот, наконец, сегодня Деян увидел, что его дочь влюблена и счастлива в этой своей любви.

Скора взяла в доме комплект мужской одежды, обувь и теперь спешила к своему возлюбленному. Когда она вошла, Марк сидел возле костра на деревяшке, приспособленной под сидение, закутавшись в одеяло, и жарил кусок мяса на углях, проткнув его толстой веткой.

От увиденного у Скоры тревожно забилось сердце:

— Зачем ты встал, тебе ещё нельзя?

— Очень кушать захотелось, — немного виновато проговорил Марк.

— У тебя же голова кружится, здесь твоя одежда, — и Скора положила на лежанку узелок.

— Хорошо, тогда дожарь мясо, — Марк передал ей ветку с куском мяса, и не вставая на четвереньках пополз к лежанке. У Скоры ёкнуло сердце от этой беспомощности её любимого мужчины. Она помогла ему и, уложив на лежанку, закутала в одеяло. У Марка от слабости опять выступили капельки пота на лбу. Скора вытерла ему пот, чмокнула в губы и стала дожаривать мясо.

Марк лежал, голова постепенно перестала кружиться, и он спросил у Скоры:

— Расскажи мне, как мы жили до моего падения. Я ничего не могу вспомнить, когда я пытаюсь это сделать, у меня начинает сильно болеть голова.

Марк говорил с трудом и медленно.

— Ну, вот видишь милый, тебе ещё рано вспоминать, давай подождём ещё пару дней, — произнесла Скора, снимая с углей поджаренное мясо, — тебе сейчас надо много кушать.

— Ты права, надо поесть, произнёс Марк, самостоятельно садясь на лежанке.

— Давай милый, — подала она своему «мужу» тарелку с мясом и куском хлеба, — кушай.

Марк с аппетитом набросился на еду. Скора смотрела него, как смотрели и смотрят все женщины в мире на своих любимых мужчин, когда они их кормят, подперев рукой свой подбородок. В её глазах играли искорки, сердце трепетало, а душа парила где-то под самыми облаками. Марк увидел её взгляд, прервался и спросил:

— А у нас дети есть?

— Пока нет, но уже скоро будут, — задумчиво и всё так же излучая искорки из своих глаз, ответила она.

— Не понял, что значит скоро, — переспросил Марк, дожёвывая кусок мяса.

— Давай ты отдохнёшь, а вечером поговорим.

Марк насытился и его стал морить сон, и он согласился. Уложив «мужа», девушка, сказала ему:

— Милый, ты поспи, а я к бабушке за мазью сбегаю, хорошо?

— Хорошо, — ответил Марк, уже засыпая. Скора чмокнула его и уже на выходе, оглянулась и подумала: «Только бы он не вышел из пещеры, надо что-то решать».

С этими мыслями Скора быстро добежала до домика Митусы. Войдя внутрь, она увидела, что её дома не было, но небольшая печка топилась и на ней что-то варилось. Девушка присела возле стола и задумалась. Марк, так быстро и сильно вошёл в её жизнь, что теперь она даже не представляла себе своё дальнейшее существование без него. Но он римлянин, чужак для всех её соплеменников, включая отца, и даже возможно враг. И что будет, когда Марк вспомнит о том, кто он. За этими тяжёлыми мыслями Скору застала колдунья Митуса. Она так тихо вошла в избушку, что девушка вздрогнула, когда увидела её на пороге с пучками каких-то трав в руках.

— Здравствуй дочка.

— Здравствуй бабушка.

— Завтра можете переселяться ко мне, — сказала она, улыбнувшись, — меня всё равно до морозов не будет.

— Бабушка, а откуда ты знаешь, и куда ты собралась? — спросила Скора, обрадовавшись такому ходу событий.

— Надо мне в одно место сходить, давно уже собираюсь, а про вас я всё ведаю, — улыбнулась Митуса

— Бабушка, а что мне делать, когда он всё вспомнит?

— Ничего ты не сделаешь, люби его сейчас, тогда может и останется с тобой, — сказала ведьма, и внимательно посмотрев на Скору добавила, улыбаясь, — да я вижу у вас с этим всё нормально, к весне понесёшь.

— Откуда вы знаете, — зарделась девушка.

— В глазах твоих милая прочитала.

Скора опустила голову и опять задумалась.

— Дочка, смотри, я вот здесь оставлю горечь, в случае чего попьёшь и сбросишь, но только смотри, зелье поможет до полсрока безвредно.

— А если позже?

— Можешь умереть от потери крови.

Колдунья села рядом с ней, погладила Скору по спине и сказала:

— Ты счастье своё разглядела, не пропустила, молодец, только ведь за него и побороться ещё надо.

— Как бороться, чем бороться? — спросила Скора со слезами на глазах.

— Душой, теплом своей души, всегда отдавай тепла больше, чем берёшь, ну ладно всё хватит реветь, ты сейчас сильная должна быть.

— Спасибо тебе бабушка, — проговорила Скора, вытирая слёзы.

— Это за что?

— За то, что приютишь нас, за травы, да мази лечебные, за доброту твою.

— Дом не мой, травы все в лесу растут, а добром своим всегда других одаривать надо, тогда оно и к тебе вернётся, может быть не сразу, но обязательно вернётся.

Скора положила свою голову ей на плечо и успокоилась.

— Как же ты быстро выросла и повзрослела дочка, — говорила Митуса, поглаживая девушку по спине, — да, ещё скажи своему, что зовут его Марек, а не Марк, во всяком случае, пока он всё не вспомнил, Марк римское имя, понимаешь?

— А я даже не подумала об этом.

— Ну ладно иди уже, скоро стемнеет, завтра я очень рано уйду, ты тут всё знаешь, какие, где травы, да мази, не зря ведь тебя учила, а горечь там, на полке будет стоять.

— Ладно, бабушка побежала я, — уже с порога сказала Скора, но потом вернулась, обняла, поцеловала в щёку, — а горечь не понадобится, — уверенно сказала она и умчалась.

Митуса смотрела ей вслед и думала о том, что в жизни человеческой нет большего счастья, чем любовь.

Скора, по едва заметной тропинке, возвращалась в свою пещеру. Счастливая улыбка блуждала по её лицу. «Как всё удачно складывается», — думала она. Домик колдуньи стоял в небольшой ложбине между холмами, густо поросшими лесом и поэтому был незаметен. Рядом с домиком било несколько ключей с холодной чистой водой. Все её соплеменники старались обходить стороной это колдовское место. «Видно боги за нас», — подумала влюблённая девушка, подходя к пещере.

Войдя во внутрь Скора увидела, что Марк, одетый в принесённую одежду опять жарит мясо. Он встретил её с улыбкой и словами:

— Я всё время хочу есть.

— Это же хорошо милый, значит, ты поправляешься, — Скора чмокнула его в щёку и села рядом.

— Просто зверский аппетит, — сказал Марк, — разломив кусок мяса пополам, — давай присоединяйся.

— Честно говоря, я тоже проголодалась.

Поужинав, они вышли из пещеры, и присели на камни недалеко от неё. Уже совсем стемнело и на чёрном небе заблестели мириады звёзд. Иногда небо прочёркивала короткие линии падающих звёзд. Они смотрели на это чудо и молчали. Скора загадала желание, она хотела сына.

— Красиво, — прервал молчание Марк.

— Да, очень, — задумчиво произнесла девушка, — завтра мы переселяемся.

— Куда, обратно в деревню, в наш дом?

— Нет, в деревню тебе ещё рано.

— Ты знаешь, я всё время пытаюсь вспомнить свою жизнь, но мозг не пускает меня в прошлое и у меня начинает сильно болеть голова.

Они некоторое время просто сидели и любовались ночным небом. Скора хотела уже достать его военную одежду и показать, но после этих слов передумала.

— Возможно, всему своё время и не надо его торопить, — произнесла она и обняла Марка.

Он погладил её руку и согласился:

— Ты права, не будем торопиться, пойдём спать любимая.

У Скоры сладко забилось сердце, он впервые её так назвал.

В эту ночь он поразил её своей неутомимостью. Он целовал ей губы, шею, грудь, животик. Ей иногда казалось, что его губы были везде. Скора, ещё в самом начале могла контролировать себя, когда «теряла сознание», потом всё слилось в сплошную феерию чувств. Бабочки просто сходили с ума внизу её животика. Они уснули только под утро.

Утром, прихватив все свои нехитрые пожитки, они направились в домик ведьмы. Скора не стала трогать спрятанную амуницию Марка, оставив её в пещере до лучших времён. Скора шла впереди, Марк следовал за ней, у него слегка кружилась голова, поэтому шли не очень быстро. Он вдруг сказал, обращаясь к своей «жене»:

— Знаешь, в моей памяти сейчас всего лишь несколько дней из моей жизни, но мне настолько хорошо с тобой, и мне кажется, что так было всегда.

— Мне тоже очень хорошо с тобой и так будет всегда, — ответила Скора и сразу загрустила. Она шла и думала о том, что конечно в его жизни уже были женщины, возможно, ему с ними было лучше, чем с ней. Скоре стало совсем грустно, убегая от этих мыслей, она незаметно для себя ускорила шаг. Марк едва поспевал за ней. Дальше они шли молча.

Уже на подходе к домику он обратил внимание на лук и стрелы за спиной Скоры. Марк попросил дать их ему. Они остановились. Марк вертел их в руках, Скора с интересом наблюдала за ним. Вдруг Марк быстро и правильно взял стрелу и натянул тетиву, потом посмотрел на деревья в лесу. На одном из них, шагах в пятидесяти сидела большая тетёрка. Он прицелился и отпустил тетиву. Тетёрка, пронзённая стрелой, упала на землю. Марк обрадовался, как ребёнок и почти побежал за своей добычей, но через несколько шагов, вскрикнул и упал. Скора бросилась к нему. Марк сидел на земле и пытался вытащить ступню, которая попала в расщелину. Она помогла ему, но теперь ступить на эту ногу он не мог. Забрав убитую тетёрку, Скора, поддерживая Марка за пояс, повела его к дому. В домике девушка уложила его на лежанку и быстро сняла с него обувь. Ступня начала распухать. Скора поискала на полке нужную мазь, смазала ногу и наложила тугую повязку. Всё это время Марк морщился от боли и потом спросил:

— Скора, я в прошлом был охотник?

— Возможно, — ответила она и села возле него.

— Что значит, возможно?

— Марк, я не твоя жена, — грустно сказала Скора и опустила голову, — я выловила тебя в реке, ты был ранен и без сознания, — очень тихо сказал Скора.

Они просто молчали. Скора, с ужасом думала о том, что теперь он её отвергнет. Марк вспомнил всё что помнил, как Скора заботилась о нём, как ему было хорошо с ней. Её ласковые руки и горячие губы. Он попытался вспомнить, что было с ним до этого, и у него опять заболела голова. Марк взял Скору за руку и тихо сказал:

— Мне очень хорошо с тобой, я не помню свою жизнь, но я сердцем чувствую, что мне ни с кем так не было хорошо, как с тобой.

У Скоры от этих слов, перехватило дыхание, но она нашла в себе силы сказать ему:

— Можно я буду тебя называть не Марк, а Марек, хотя бы в присутствии других?

— Почему?

— Так будет безопасней, Марк — римское имя.

— А что в именах людей бывает опасность?

— Да, иногда такое случается.

Немного подумав, он сказал:

— Странно, что меня зовут Марк, я не забыл, а что оно римское совершенно не помню, хорошо пусть будет Марек, — он внезапно сел, схватившись за виски, застонал, — голова, ужасно болит голова.

Скора вскочила, уложила его обратно:

— Подожди, полежи, я быстро.

Она положила ему на голову влажный компресс, потом напоила снимающей боль настойкой. Он успокоился и задремал. Скора немного посидела возле своего любимого, вздохнула и пошла разделывать добытую мужчиной тетёрку.

Марку снились воины, их было много, и он был среди них с мечом в руках. Они стояли в строю и чего-то ждали. Потом послышался вой и на них бросились другие воины с мечами и в шкурах. Началась ужасная сеча. Воины отрубали друг другу руки, головы, вспарывали животы, вокруг текли реки крови. Марк отчаянно сопротивлялся, он тоже убивал и калечил врагов и при этом кричал во всё горло. Он очнулся от прохлады на лбу. Марк не сразу понял, где он находится, но это была Скора. У неё были испуганные глаза, и она накладывала ему на голову влажный компресс:

— Тебе что-то приснилось, ты так громко кричал?

— Мне снилось, что я солдат и сейчас был в страшной рубке.

Скора просто обняла его, и положила свою голову Марку на грудь. Её ладошки гладили его по волосам, шее, лицу.

Марк замолчал и стал постепенно успокаиваться. Прохладный компресс и её ласковые руки вскоре сделали своё дело, и он, обняв Скору, опять задремал.

Скора смотрела на любимого и вспоминала о том, как внезапно Марк ворвался в её жизнь. Она думала о том, как он её изменил. То чувство, которое она к нему испытывала не было похоже ни на что. Это был восторг, и в тоже самое время, не совсем понятная грусть. Теперь к этому всему добавлялся страх, страх потерять своего мужчину. Какие-то невидимые нити всё сильнее и сильнее привязывали её к нему. Скора хотела быть с Марком всё время, есть, спать с ним, ходить на охоту, за рыбой, что угодно делать, но только рядом, вместе. Она трепетала от его сильных рук, его голоса, его губы и поцелуи приносили ей столько счастья, а иногда просто лишали чувств.

Скора осторожно выскользнула из объятий Марка, слегка прикоснулась губами к его щеке и принялась готовить ужин. Случайно ей на глаза попался пузырёк с горечью. Она решительно встала, взяла его и засунула подальше за печку. Немного в стороне она увидела маленький бочонок, в таких обычно хранили медовуху, он был наполовину полон. Скора улыбнулась и решила, что сегодня можно устроить небольшой пир, по случаю того, что она рассказала Марку почти всю правду. А дальше, а дальше будь, что будет, решила Скора, склонившись к жарившейся на вертеле тетёрке.

Марку снилась очень красивая женщина в белой тунике, с тёмными локонами волос убранных в красивую причёску. Она смеялась, целовала его и приговаривала: «Марк, сыночек мой, как я тебя люблю, ты моё самоё главное богатство». Значит, это была его мама, да, да, да, теперь он узнал её. Марк был ребёнком, он потянул к ней свои ручки. Мама погрозила ему пальчиком и сказала: «Нет, Марк, ты уже большой, давай сам, ну иди ко мне, иди, иди, не бойся» и протянула к нему свои руки. Марк тоже протянул к маме ручки и пошёл. Он сделал всего несколько шагов и стал падать. Мама подхватила его на руки и, смеясь, стала целовать. Марк прижался к ней. Ему было так хорошо у мамы. Он обнимал её и шептал: «Мама, мама».

Скора приготовила ужин, порезала мясо и хлеб, налила в кружки медовухи и подошла к Марку разбудить его. Марку опять что-то снилось, но теперь видимо хорошее и родное. Он был спокоен, но на его ресницах блестели слёзы. И вдруг она услышала, как Марк что-то шепчет, как будто зовёт кого-то. Скора тихо отошла от любимого и села, возле стола давая ему проснуться самостоятельно. Она уже знала, что снилось Марку. Ей тоже иногда снилась мама.

Марк проснулся, открыл глаза. Возле стола сидела Скора и смотрела него. В её глазах было столько же нежности и любви, как и в глазах мамы. И от этого у Марка защемило сердце. Он улыбнулся и встал. Немного хромая подошёл к столу:

— Здравствуй, любовь моя, — сказал он и поцеловал Скору в губы.

— Здравствуй, — ответила она, — садись, будем ужинать, — и украдкой смахнула слезу.

— Я опять зверски хочу есть, — Марк хотел уже наброситься на еду.

— Подожди милый, — остановила его Скора, — давай медку попробуем, — заулыбалась она, — для настроения.

— Никогда ещё не пробовал хмельной мёд, — улыбнулся он.

Они немного выпили, и Марк принялся на еду. Скора, с умилением наблюдала за ним.

— Тебе снилась мама? — спросила она.

— А откуда ты знаешь, — удивлённо спросил Марк.

— Мне так кажется.

Марк сразу загрустил. Скора положила свою руку ему на колено и ответила за него.

— Мне самой иногда снится моя мама.

— А где она?

— Она умерла, когда я была ещё совсем маленькой.

— А я пока не помню, где моя мама.

Теперь они загрустили оба. Скоре не хотелось, что бы Марк печалился, поэтому выпив ещё немного медовухи, Скора начала рассказывать всякие смешные истории из своей жизни. Он сначала просто слушал её, но постепенно стал улыбаться, а через некоторое время уже смеялся вместе с ней. Потом они вышли на улицу. Уже стемнело, и небо опять было усеяно звёздами. Скора и Марк стояли, взявшись за руки. В небе падали две звезды навстречу друг другу. Он прижал её к себе. Она с трепетом отвечала на его жаркие поцелуи. Ещё немного постояв, они вернулись в дом.

Сегодня Марк был с ней настолько нежен, что Скоре в какой-то момент показалось, что они, занимаясь любовью, летят к прямо звёздам. От этого у неё захватывало дух, и Скора, ещё сильнее прижималась к своему любимому мужчине.

Марку опять приснилась мама. Во сне он был уже большим ребёнком, потому что она с ним говорила об учёбе. «Марк, когда ты вырастешь, то конечно станешь солдатом, и я хочу, чтобы среди всей крови и грязи, которую тебе предстоит пройти, ты всегда оставался человеком. Никогда не пренебрегай знаниями, учись, читай, всё время, в любую свободную минуту». Она говорила это и гладила его по голове. Марк проснулся, рядом спала Скора, разметав свои льняные волосы по подушке. Её алые губки и обнажённая, красивой формы небольшая грудь с розовым соском манили его. Он осторожно поцеловал Скору в губы. Она смешно сморщила свой красивый носик, но не проснулась. Марк заботливо прикрыл её одеялом. Лечебная мазь колдуньи, сделала своё дело, опухоль на ноге у Марка исчезла. Марк осторожно встал и, одев только штаны, с голым торсом почти не хромая вышел из дома.

Было раннее утро, солнце ещё только начинало подниматься. Лес вокруг дома стал наполняться пением птиц. У Марка почувствовал в себе мощный прилив сил. Внезапно он начал размахивать руками, приседать, отжиматься от земли. Всё это происходило само собой, помимо его воли. Хорошо разогрев свои мышцы, он увидел неподалёку приличного размера камень. Марк легко поднял его и стал выжимать камень над своей головой. Мышцы и вены от напряжения вздулись. Вдоволь, до пота позабавившись с камнем, Марк осторожно, чтобы не шуметь, положил камень обратно и пошёл к одному из родников умыться.

Скора проснулась со счастливой улыбкой на лице. В лесу уже громко щебетали птицы. Она не глядя, протянула руку, но её мужчины рядом не было. Скора села на постели, Марка нигде не было. Накинув на себя одеяло, она вышла из дома и опять его не увидела. У неё тревожно забилось сердце. Всё её существо боялось, что Марк, вспомнив кто он, вернётся к своим. Скора продолжала стоять, кутаясь в одеяло. Его нигде не было. Пичуги безучастно прыгали по веткам, им не было до неё никакого дела. От всяких нехороших мыслей у Скоры в уголках глаз появились маленькие слёзки. Внезапно она увидела Марка. Он шёл от ключа, раздетый по пояс, красивый, сильный мужчина, которого она так любила. Марк увидел её и заулыбался. Скора не выдержала и побежала к нему навстречу. За несколько шагом до него с неё соскользнуло одело, не обращая на это никакого внимания Скора обнажённая бросилась к любимому. Марк обнял её, и она тихонько захныкала у него на груди:

— Ты ведь не бросишь меня?

— Ну что ты глупенькая, я никогда тебя не брошу, — ответил Марк, поглаживая её по спине и волосам.

— Марк, я очень-очень тебя люблю, и если ты уйдёшь, мне кажется, что я просто умру, — зашептала она и подняла на него свои полные слёз глаза.

Он поцеловал её, затем подхватил на руки и унёс в дом.

Они просто лежали рядом и нежились в истоме после бурных ласк. Марк вдруг попросил:

— Расскажи мне о вашем народе.

— Расскажу, обязательно расскажу, — Скора села на постели, — только давай сначала позавтракаем.

— Хорошо милая, — Марк стал одеваться.

Скора, быстро одеваясь, на ходу поцеловала его и стала готовить еду.

За завтраком они решили для пополнения запасов заняться охотой и рыбалкой. Прихватив лук и стрелы Марк и Скора направились на берег реки.

По пути Скора начала ему рассказывать о племени свевов:

— Наши предки жили далеко на востоке и были степными воинами. Потом они сместились на юг и стали жить у моря. Там они объединились ещё с одним племенем и жили вместе до тех пор, пока с востока не пришли дикие племена. Наши племена, мужчины и женщины долго с ними сражались, но врагов было так много, что наши предки решили просто уйти. По пути нашему племени опять пришлось много сражаться, никто не хотел уступать своих земель. В конце концов, мы оказались здесь.

— Ты сказала, что вместе с мужчинами сражались и женщины, — прервал её Марк.

— Да, раньше незамужние женщины нашего племени были воительницы и принимали участие во всех сражениях наравне с мужчинами.

— А теперь?

— Наше племя понесло большие потери, продвигаясь к этим землям, поэтому старейшины решили, что женщины племени не будут воевать наравне с мужчинами, потому что должны рожать как можно больше детей. Вот уже десять поколений наши женщины берутся за оружие только в самом крайнем случае, но меня отец научил стрелять из лука и владеть мечом.

— Даже мечом, — усмехнулся Марк.

— Да, представь себе, — улыбнулась ему Скора, потом очень быстро и ловко сняла лук, взяла стрелу, прицелилась куда-то в сторону деревьев и выстрелила. Марк увидел, как с дерева упала тетёрка. Они подобрали добычу и вышли на берег реки. Там вооружившись острогами стали охотиться на рыбу. Здесь больше повезло Марку, он сразу увидел большую рыбину, стоявшую в потоке воды на отмели. Подкравшись, он точно ударил её, и пронзённая рыбина забилась на его остроге. Марк в азарте обрадовался, как ребёнок, схватил рыбину двумя руками и побрёл к берегу. Рыбина была действительно очень большой, и она всеми силами пыталась вырваться из его рук. Уже на берегу, она хвостом несколько раз ударила Марка по лицу и упала между камней. Марк бросился на неё сверху и своим телом прижал её к земле. Скора, глядя на всё это, звонко засмеялась. В это время с другого берега её кто-то позвал.

Скора обернулась. На другом берегу стоял седой, как лунь старик в одежде из шкур. Она узнала его, это был волхв их племени, его звали Вукил. Он жил отшельником где-то между северными и южными родами и совершал жертвоприношения от имени всего племени. Все считали его колдуном и боялись так же, как и их колдунью Митусу.

— Скора, — спросил он, пристально глядя на Марка, — а где Митуса?

— А её нет, она ушла к северным родам.

— А это кто, что-то я не узнаю этого воина?

— Это Марек, мой будущий муж, — сказала Скора, густо покраснев.

В это время Марк уже утихомирил свою рыбину и, поздоровавшись с незнакомцем, подошёл к Скоре. — он не из нашего племени, — добавила она.

— Из какого ты племени воин? — спросил Вукил, продолжая пристально смотреть на Марка.

— Он из Дакии, — быстро ответила Скора.

Вукил ухмыльнулся:

— Быстро же ты Скора лишила своего мужчину права голоса.

— Я просто не слышал вопроса, — сказал Марк на языке даков.

— А откуда ты, — на этом же языке спросил его Вукил.

— Я, из Мезии.

— Знаю такое место, — затем, уже обращаясь к Скоре, на её родном языке спросил, — свадьба то будет красавица.

— Мы сообщим, — ответила Скора, опять покраснев.

— Ну, я вижу у вас тут всё уже хорошо, — улыбнулся старик, — пойду я, — и пошёл вдоль берега.

Марк и Скора молча, смотрели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом.

— А откуда ты знаешь язык даков, — спросила Скора, облегчённо вздохнув.

— Мне кажется, что я знаю много языков, — ответил Марк, потом улыбнувшись, спросил, — так что ты там насчёт мужа и свадьбы говорила?

— Отстань, сказала, что первое на ум пришло, — поджав губки, ответила она, и высокомерно задрав свой красивый носик, пошла в сторону дома, — иди, обнимайся дальше со своей рыбой, — бросила Скора через плечо.

Улыбнувшись, Марк легонько взял её за локоть, развернул к себе и прильнул к этим плотно сжатым губам, впрочем, через несколько мгновений эти губы разжались и ответили ему сладким поцелуем.

С трудом оторвавшись друг от друга, прихватив с собой рыбину, они пошли в сторону дома. Скора приготовила обед, зажарив рыбину на углях. После еды они прилегли немного отдохнуть. Марк попросил Скору продолжить свой рассказ о её племени. Она улыбнулась и стала рассказывать.

Когда наши предки пришли на эти земли, здесь жило небольшое племя похожих на нас людей. Они встретили нас очень дружелюбно, и мы стали жить вместе. Мы научились у них плавить металл, кузнечному делу и обрабатывать землю. Это были добрые и очень красивые люди с тёмными волосами. Их девушки стали выходить замуж за наших мужчин, а их мужчины стали брать в жёны наших женщин. От этого в нашем племени уже родилось много здоровых воинов и красивых женщин.

Марк спросил:

— У тебя светлые волосы, это значит, твой отец взял в жёны свою прежнюю соплеменницу?

— Нет, моя мама была рождена уже в смешанном браке, но во мне проявились все черты наших далёких предков. Сразу после рождения меня осмотрели наши старейшины и сказали, что во мне живёт их дух.

— И что это значит, — спросил Марк.

— Дело в том, что до того, как поселиться на этих землях вождя племени выбирали старейшины родов. Это низменно вызывало внутренние распри, иногда приводившие к кровавым схваткам. В них гибли наши лучшие мужчины. Поэтому, когда вождём племени стал мой прапрадедушка и сумел прекратить все распри, старейшины решили, что дальше вождями будут становиться только потомки нашего рода и передавать свою власть по наследству.

— А почему они так решили?

— Потому что на протяжении нескольких поколений, когда старейшины избирали вождями потомков моего рода, наше племя процветало.

— У тебя есть братья?

— Только двоюродные.

— Значит, ты дочь вождя и когда нибудь сама можешь встать во главе племени?

— Это не совсем так, — тяжко вздохнула Скора и продолжила, — моя бабушка родила двойню, двух мальчиков близнецов. Роды были тяжёлые и в суматохе забыли отметить первенца. Обычно в таких случаях старшему сыну повязывают на ручку тряпочку. Так в нашем племени получилось два вождя, мой отец и мой дядя. Когда мой дед умирал, то передал свою власть двум своим сыновьям близнецам, разделив все владения на северные и южные территории, и обязал их передавать друг другу власть верховного вождя каждый год.

— И кто теперь верховный вождь?

— Десять лет назад мой дядя отказался передать власть верховного вождя моему отцу, и с тех пор их отношения испортились.

— А почему твой отец силой не потребовал от своего брата выполнить завещание отца?

— Во-первых, мой отец всегда был против братоубийственных войн. Во-вторых, их просто больше, тех, кто живёт на северных территориях.

Скора замолчала. Марк видел, как по её красивому личику побежали тени неприятных воспоминаний и не стал её больше беспокоить своими расспросами.

Скора вспомнила свой последний визит к дяде. Это было в прошлом году накануне праздника Купалы. Отец взял её с собой, как ей тогда показалось не просто так, и она не ошиблась. Приняли их радушно. Дядя позвал к себе в гости всех старейшин своих родов и устроил настоящий пир. Скора заметила, что некоторые старейшины были со своими взрослыми сыновьями. Пока гости угощались, эти молодые мужчины просто рассматривали её, как некий свой будущий приз. Через некоторое время среди этих молодых мужчин возник какой-то спор, который постепенно грозил перерасти в потасовку. Вождю Дидилу удалось успокоить разгорячённых мужчин, но он сообщил Скоре, что она является причиной этой ссоры. Девушке это сразу не понравилось, тем более что её взгляд ни на ком из них не остановился. Всем этим руководил дядя и его сын Януш, поэтому, когда спор претендентов на её сердце опять вспыхнул и гости были уже навеселе, они предложили выйти всем во двор, где молодцы могли выяснить свои отношения.

Скора сразу отказалась выходить вместе со всеми, но отец уговорил её поприсутствовать. Дочь, ради отца всё это вытерпела, и сразу после окончания жестокой драки, даже не взглянув на победителя, покинула дом своего дяди. Отец остался, а Скора на лошади добралась до дома самостоятельно. Отец приехал поздно вечером, когда Скора уже была в постели. Она видела, что он был очень расстроен. Скора подошла к нему обняла:

— Прости меня тата, но мне было очень неприятно ощущать себя вещью.

— Наверно ты права, но это был последний шанс помириться с Дидилом.

— Но мне ведь никто из них не понравился.

— Я ни в чём тебя не виню дочка, чтобы быть счастливым в этой жизни, семью надо создавать по любви.

— Как у вас с мамой? — спросила Скора и чмокнула в щёку самого дорогого ей на этом свете человека.

— Да солнце моё, — улыбнулся ей посветлевшим лицом отец, — как у нас с мамой, ладно иди спать.

— Я люблю тебя, — она ещё раз чмокнула отца и пошла спать.

Скора оторвалась от своих грустных воспоминаний. Марк дремал рядом, она тихонько встала, и пошла во двор ощипывать, добытую ими тетёрку. Марку снился отец. Он говорил ему:

— Марк ты всегда должен помнить, что принадлежишь к древнему римскому роду Флавиев. Нашими прародителями были Ромул и Рем, которые были вскормлены молоком волчицы, поэтому римские воины самые смелые и сильные в мире.

— Я знаю об этом отец, — отвечал ему юный четырнадцатилетний Марк.

Отец, улыбаясь, потрепал его по щеке:

— Сын, скоро ты вырастешь и станешь римским легионером, и я хочу, чтобы ты всегда помнил, история Рима длится уже почти тысячу лет, и нет на свете государства сильнее нашего. Мы победили македонскую фалангу, победили и разрушили Карфаген, Рим выстрадал и завоевал своё право управлять этим миром, и всякого кто будет сопротивляться этому праву, мы будем жестоко карать. Отец опять потрепал его по щеке и исчез.

Марк проснулся и просто лежал с открытыми глазами «Значит я римлянин» — думал он, — «И, судя по рассказам Скоры, я враг для её народа», — но его память упрямо молчала. Марк встал, в доме никого не было, и он вышел во двор. Скора шла от родника к дому, держа в одной руке общипанную тетёрку. Марк решил пока не рассказывать о своём сне и, улыбаясь, пошёл ей навстречу. Она тоже улыбалась ему. Он обнял её, прижал к себе и щекой гладил её волосы. Скора прижалась к нему и, не поднимая занятых рук, положила ему на грудь свою голову. Марку не хотелось её отпускать:

— Я люблю тебя, — прошептал он ей на ушко, — очень люблю.

— И я тебя, — прошептала Скора, ей хотелось остаться в объятиях Марка навсегда.

Марк уже заметил, что всякий раз, когда их тела соприкасались, он получал от Скоры мощный прилив сил. Это могло означать только одно, эта женщина действительно любила его. Он нежно поцеловал её, и они зашли в дом.

Пока они вместе готовили ужин, Скора рассказывала Марку о богах, которым поклонялись её соплеменники. Главным у них был Святовит, он был богом неба и вселенной. Вторым по значению считался Перун, он покровительствовал воинам. Затем следовал Дажьбог, которому надо было поклоняться, чтобы всё было хорошо в жизни племени. Ещё был Семаргл, он отвечал за урожай. За плодородие среди людей отвечала богиня Макошь.

Внимательно выслушав свою возлюбленную, Марк спросил её о христианстве. Скора слышала об этой новой религии, но сути её не понимала. Так разговаривая, они вместе приготовили ужин и поужинали. После ужина они вышли во двор и, обнявшись, любовались ночным небом.

Марк неожиданно серьёзно спросил:

— Так что там со свадьбой и мужем?

— Почему ты спрашиваешь об этом, — задумчиво ответила Скора.

— Обычно все влюблённые думают об этом.

— Значит, ты тоже думаешь об этом?

— Конечно, иначе бы не спрашивал.

Скора немного помолчала, и с чёртиками в глазах ответила:

— По законам нашего племени, ты сможешь стать моим мужем только через два года.

— Почему, — спросил Марк, удивлённо посмотрев на неё.

— Ты мой пленник!

— И что это значит?

— Ты не из нашего племени, я выловила тебя в реке и взяла тебя в плен, — загадочно улыбаясь, отвечала Скора, — теперь ты два года будешь выполнять все мои желания.

— И чего желает моя госпожа? — улыбаясь, подыграл ей Марк.

— У твоей госпожи очень много желаний, но к выполнению одного из них ты можешь приступить немедленно!

— Я всё понял, — сказал Марк, подхватывая свою госпожу на руки.

Скора обняла Марка за шею, и он унёс её в дом.

Глава III

Константин проводил смотр одного из своих легионов, когда ему доложили о прибытии его матушки и жены с сыном. Константин сразу же направился в свою резиденцию. Подскакав к дворцу, он спешился и бегом поднялся по лестнице к матери, которая ждала его в небольшом садике:

— Здравствуй мама, — обратился он к женщине в чёрной траурной одежде.

— Здравствуй сынок, ты тоже в трауре, — провела она рукой по небритым щекам Константина и уткнулась в его грудь.

— Я любил отца, — ответил он, прижимая мать к себе.

— Я знаю, — всхлипнула она.

— Мама, отец перед смертью попросил у тебя прощения, он любил тебя.

— Чего уж теперь, Бог простит, — женщина перекрестилась и разрыдалась ещё больше.

Константин поглаживал мать по спине и ждал, пока она успокоится. Двенадцать лет назад, отец, для успешной политической карьеры, был вынужден расстаться с матерью и жениться на Феодоре приёмной дочери Максимиана Геркулия. Вспомнив об этом, Константин почему-то сразу подумал о своей жене:

— А где Минервина? — спросил он у матери.

— Она Криспа спать укладывает, — ещё всхлипывая, ответила Елена.

— Рано ещё вроде, — улыбнулся Константин.

— А он сегодня ни свет, ни заря проснулся, тебя встречать ходил.

— Тогда надо к нему сходить, — забеспокоился отец.

— Конечно, сходи, может ещё не уснул, — ответила мать, уже успокоившись, вытирая слёзы, — я здесь на воздухе посижу.

— Обещай, что не будешь больше плакать, — заботливо попросил сын.

— Беги, беги уже, — улыбнулась в ответ Елена.

Ноги сами понесли Константина к жене. Он вошёл во дворец, пройдя мимо охраны, пошёл по коридору к комнате, которую заранее приготовил для сына. Константин увидел Минервину выходящей из этой комнаты. Она увидела его, и улыбаясь, приложила свой пальчик к губам. Константин поспешил к ней:

— Здравствуй любовь моя, — тихо произнёс он, целуя Минервину.

— Тихо, только уснул, — ответила она, обнимая мужа.

Их уста слились в жадном поцелуе, Константин взял её за руку и они вошли в комнату напротив, эта была их спальня.

— Я смотрю, ты основательно подготовился, — засмеялась Минервина.

Константин только мычал, снимая с неё одежду.

— Ты хоть меч не забудь снять, — продолжала смеяться жена.

Константин опять промычал что-то невнятное, отбросив меч в сторону, увлёк её в постель.

Минервина лежала на руке у мужа, постепенно отходя от их необузданной страсти. Она слушала, как бьётся его сердце и тихо улыбалась. Она любила этого мужчину, а он любил её, Минервина была счастлива. Константин гладил волосы Минервины, на душе у него было тихо и спокойно. Любимая была рядом, в соседней комнате спал его маленький сын, и сейчас ему казалось, что большего счастья в жизни не бывает.

Елена сидела на лавочке возле дворца и вспоминала своего покойного мужа Марка Флавия Валерия Констанция. Для неё он всегда был просто Констанцием. Они познакомились на конной станции недалеко от Никомедии, где она, помогая отцу, работала в трактире, разливая путникам вино. Она была девушкой строгих правил, за словом в карман никогда не лезла и любого, кто пытался к ней приставать в трактире, с успехом отваживала. Однажды в этом трактире появился высокий, красивый офицер с необычайно белым лицом, он сразу же ей приглянулся. Через несколько дней Констанций появился вновь и заговорил с ней. Её девичье сердце запрыгало от счастья. Так она поняла, что влюбилась, и ей показалось, что он тоже к ней не равнодушен. Затем он пропал на целый месяц, но Елена почему-то была уверена, что обязательно его увидит. И он пришёл, не просто пришёл, а признался, что любит её и предложил ехать с ним в Рим. Она была готова ехать с ним куда угодно. Её отец был не против, тем более что Констанций заплатил ему за целый год её работы. Так она стала его конкубиной, то есть неофициальной постоянной сожительницей, но Констанций всегда называл её только женой. Вскоре родился Константин и, хотя муж часто бывал в походах, она была счастлива. Он тоже, Елена это чувствовала, во всяком случае, присутствия в его жизни других женщин она не замечала.

Так длилось более двадцати лет. Константин вырос и как отец поступил на военную службу. Двенадцать лет назад император Максимиан Геркулий решил усыновить её мужа Констанция с тем, чтобы впоследствии предложить ему должность цезаря в Римской империи, но обязательным условием был брак с его приёмной дочерью Феодорой. Елена хорошо знала и любила своего Констанция, поэтому отпустила. Она просто отошла в сторону не мешая делать ему карьеру. Сын Константин заботился о ней, а она продолжала любить их обоих. Елена нашла утешение в христианстве. Поэтому, сейчас, сидя на лавочке возле дворца цезаря, её сына Константина, она помолилась за то, чтобы у сына всё было по-другому. Ведь он уже стал императором и имел законную жену, а не сожительницу. С невесткой Минервиной Елена жила очень дружно и радовалась за них с Константином всей душой.

Попрощавшись со Скорой, Вукил решил зайти к её отцу. Он сразу понял кто такой этот Марек, это был римлянин, который очень хорошо знал язык даков. Дочь вождя и римский солдат, в которого она влюблена. За свою долгую жизнь волхв видел всякое. Он знал случаи, когда женщины влюблялись во врагов племени, племя изгоняло их, и они уходили вслед за своими возлюбленными. Бывало и воины уходили в чужое племя к своим любимым женщинам. Волхв знал, что любовь настолько сильное человеческое чувство, что не поддавалось даже воле богов. Римляне, конечно враги для них, но возможно это тот самый римлянин, который поможет его племени избежать прямого столкновения с римской армией. Народ свевов был не в силах противостоять самой сильной в мире армии римлян. С этими мыслями Вукил подошёл к дому вождя племени.

— Доброго здоровья и всех благ тебе вождь, и твоему роду, — поприветствовал волхв Деяна, который встретил его у дверей.

— И тебе доброго здоровья, давно я тебя не видел, — ответил ему Деян, — проходи, очень рад тебя видеть.

— Вижу, что всё дела, да заботы тебя гложут.

— Да ты прав, неспокойно у меня на душе, но давай прежде перекусим, а потом и поговорим.

— Я с удовольствием, маковой росинки с утра во рту не было.

Вождь посадил дорогого гостя за стол. Они перекусили холодным жареным мясом с хлебом, запили его парным молоком. Женщины, помогавшие вождю по хозяйству, убрали со стола и вышли.

— Я утром на реке встретил твою дочь, и она была не одна, — сказал Вукил, глядя прямо в глаза вождю.

— Знаю я, что она не одна, мне Митуса всё рассказала.

— Ну, и что ты обо всём этом думаешь?

— Ты же знаешь Скора у меня единственная дочь и её счастье мне дороже всего.

— Это всё так, только ведь он римлянин, а дочка твоя похоже уже тяжёлая от него.

— И про это я знаю, — вождь тяжко вздохнул, — вот и ломаю себе голову, Митуса сказала, что он вроде пока не помнит кто он, а когда вспомнит, что тогда будет.

— Любит она его Деян, ой, как любит.

— Вот и я о том же, не знаю, что делать, жду вот, когда придёт и сама всё расскажет.

— Завтра придёт, — улыбнулся Вукил, вспомнив, как Скора соврала ему про то, что Марек дак.

— Давно уж пора отцу-то родному сказать, что замуж собралась.

— Ты ведь закон знаешь, замуж сразу не получится, только через два года, когда люди его своим признают, — вздохнул Вукил

— Угораздило же её в римлянина влюбиться, — сокрушённо сказал Деян.

— А что римлянин не мужчина, — усмехнулся Вукил, — ты знаешь, может его нам сам Дажьбог послал.

Вождь внимательно посмотрел на Вукила. Он знал его очень много лет, и эти его слова означали только одно, возлюбленный Скоры, становится под защиту волхва племени.

— Как у тебя отношения с братом? — спросил Вукил.

— Ещё хуже с прежнего года стали, теперь вот с пастбища гонит.

— Римляне хорошие воины, — задумчиво промолвил волхв, — очень хорошие.

Деян опять пристально посмотрел на него:

— Надо мне хорошенько обо всём подумать.

— Вот и думай вождь, а я пойду уже, спасибо тебе за угощение.

— Заходи, всегда тебе рад, ты же знаешь.

— Придёт время, зайду, — волхв кивнул вождю и вышел.

Скора проснулась абсолютно счастливой женщиной. Вчера Марк был с ней неутомимо нежным, она отвечала ему всей своей страстью, и теперь ей просто хотелось ещё немножко понежиться, но его уже рядом не было, опять убежал таскать свой камень. Птицы своим щебетанием в лесу сходили с ума. Скора сладко потянулась и быстро одевшись, встала. Выйдя из дома, она увидела Марка, который с обнажённым торсом поднимал над собой тяжёлый камень. От напряжения его мышцы вздулись и Скора залюбовалась мускулистым телом своего возлюбленного. Марк ещё некоторое время упражнялся с камнем, затем осторожно положил его на место и начал крутить руками в разные стороны, наклонятся, приседать. Скора с интересом наблюдала за ним. Наконец, когда с него ручьями полился пот, Марк успокоился и повернулся. Он увидел Скору и улыбнулся:

— Извини, ты спала, и я не стал тебя будить.

— Ты каждый день теперь будешь таскать этот камень? — улыбнулась она ему в ответ.

— Да, всякий раз, когда это будет возможным, — сказал Марк, подходя к ней.

— Подожди, я принесу тебе полотенце, — Скора отстранилась от его попытки обнять её и вернулась в дом. Через мгновение она вернулась с полотенцем. Марк взял его и пошёл в сторону ручья, но пройдя несколько шагов, остановился и, повернувшись, сказал.

— Скора, я согласен!

— Ты про что?

— Я согласен оставаться у тебя в плену всю свою жизнь, — сказал он и, не дожидаясь её ответа, пошёл умываться.

Скора смотрела ему вслед и улыбалась. На сердце стало легко и спокойно, значит, он её действительно любит и никуда от неё не уйдёт. Марк обернулся и, помахав ей рукой, свернул к ручью. Скора помахала ему в ответ и прислонилась к двери. От счастья у неё немного кружилась голова. «Надо идти к отцу и всё ему рассказать» — думала она, поглаживая свой животик.

Скора шла домой к отцу. Она думала о том, как ему сказать, что беременна, что нашла своё счастье в объятиях римского воина. Ведь по законам их племени он должен быть два года рабом того кто его пленил. Только после этого он мог обрести свободу и тогда, освобождённый пленник сам выбирал уйти ему или остаться в племени. Хотя Марк ведь не был пленён в бою. С этими тревожными мыслями она вошла в дом. Отец улыбнулся ей:

— Давно жду тебя солнышко моё, — сказал он, обнимая её.

— Тата мне надо с тобой серьёзно поговорить, — сказала Скора, прижавшись к его широкой груди.

— О чём это серьёзном хочет поговорить со мной моя маленькая девочка, — промолвил Деян, целуя свою дочь в голову.

— Тата, я уже давно взрослая, — обидчиво поджав губки, ответила она.

— Ладно, давай сядем, и ты мне всё расскажешь.

Деян уже зная всё, что сейчас ему собиралась рассказать дочка, просто хотел ещё раз убедиться насколько сильны её чувства к избранному ею мужчине.

— Тата, — собравшись духом, начала свой рассказ Скора, — тата, у меня есть мужчина, и я его люблю, — выпалила она.

— Наверно надо быть очень глупым человеком или плохим отцом, чтобы этого не заметить.

— Значит, ты уже всё знаешь, — удивлённо произнесла Скора.

— Я не знаю, я догадываюсь, ну дочка рассказывай мне всё по порядку, — одобрительно улыбнулся ей отец.

Скора рассказала отцу всё, за исключением того, как она приводила Марка в чувство. Деян внимательно наблюдал за своей дочерью. То, как она говорила о своём возлюбленном, не оставило у него и тени сомнения в том, что дочка очень сильно любила этого мужчину и будет с ним счастлива.

— Тата, и я беременна, — густо покраснев и опустив глаза, закончила свой рассказ Скора.

— Он знает?

— Нет ещё, я ему пока не говорила, — не поднимая глаз, ответила дочь.

— Почему?

— Я не хочу стать его женой из жалости.

— Это понятно, — вздохнул отец и стал прохаживаться по дому.

Отец молчал, Скора наконец подняла на него свои глаза. Нет, он не был зол, но о чём-то напряжённо думал, и дочь ему не мешала. Через некоторое время он подошёл к ней опять поцеловал, как в детстве в темечко:

— Я люблю тебя дочка и твоё счастье это и моё счастье, но я ещё и вождь племени.

— И что это значит?

— Ты же знаешь законы, для того чтобы твой римлянин был принят в племя он должен пробыть два года твоим рабом.

— Но я же не в бою его взяла в плен, я нашла его без сознания и выходила.

— Да, да, это так, — задумчиво проговорил Деян, — дочка ты пока побудь дома, покушай, отдохни, а я поеду людей поспрашиваю.

— Хорошо тата.

— Я недолго, — сказал ей отец и вышел.

Скора тяжко вздохнула и осталась сидеть возле стола, кушать ей не хотелось.

Марк, когда Скора ушла, решил заняться заготовкой дров. Взяв топор, он срубил несколько сухих деревьев недалеко от дома, разрубил их и расколол. Дров получилось много, Марк сложил их возле домика. Скоры всё ещё не было, перекусив, он прилёг немного отдохнуть и уснул. Ему опять приснились родители. Они стояли, взявшись за руки:

— Марк, не забывай, что ты римлянин, а Рим славится не только своими военными победами, — сказал ему отец.

— Марк мы любим тебя, с тобой рядом женщина, та единственная с которой ты будешь счастлив всю свою жизнь, береги её, — улыбаясь, сказала ему мама, — теперь я за тебя спокойна, — и они стали исчезать.

— Куда вы, вы ещё придёте, — пытался он спросить их.

— Марк ты забыл, мы погибли во время пожара, когда ты был в Персидском походе, — сказала мама, улыбнулась и они растворились.

Марк вскочил и сел на лежанке. Сердце громко стучало в груди, на лбу выступил пот. Он вспомнил, как после его возвращения с похода соседи показывали ему обгоревшие остатки их дома, где погибли его родители. В тот год в Риме случился большой пожар, который уничтожил треть всего города.

Марк вдруг понял, что ему сейчас надо делать Он вышел из домика и пошёл к пещере.

Немного посидев, Скора приготовила обед, потом стала прибираться в доме, хотя в нём было чисто. Отца всё ещё не было. Она вышла во двор и стала убираться там. Солнце уже перевалило зенит, когда она услышала стук копыт. Отец приехал, держа за поводья вторую лошадь. Привязав лошадей он, улыбаясь, подошёл к дочери:

— Ладно, дочка всё хорошо, покорми меня, и поедем к твоему римлянину, должен же я когда-нибудь с ним познакомиться.

— Хорошо тата, я быстро, — Скора вся засветилась и убежала в дом.

— Стрекоза, как же ты быстро повзрослела, — уже вслед мелькнувшей за дверью дочке сказал Деян и сел на приступок.

Через несколько мгновений из-за двери послышалось:

— Тата иди обедать, у меня всё готово.

— Торопится, соскучилась голубка, — вздохнув, промолвил он и пошёл в дом.

Во время обеда отец рассказал Скоре, что ездил посоветоваться со старейшинами других родов. Он рассказал им всё в целом, не называя имён.

Случай был сложный, такого никогда не было, но старейшины решили, что в такой ситуации мужчина не является пленником и может уйти в любое время, но для того чтобы женится на девушке из нашего племени должен прожить в нём не менее двух лет. Скора довольно улыбалась, всё шло хорошо.

— Ладно, дочка поехали уже, а то я вижу, вся извелась, — произнёс Деян, закончив трапезу.

— Тата подожди меня немножко, я быстро.

— Давай, давай наряжайся, — угадал он желание своей дочери и вышел во двор.

Скора вышла в синем сарафане, белой вышивной рубахе, поверх неё лисья накидка, льняные волосы были повязаны, синей лентой. Синие глаза делали её девичью красоту неотразимой

— Ох и красавица ты у меня, — истинно восхищаясь, воскликнул отец.

— Поехали тата, — краснея, засмущалась Скора.

Деян подсадил дочь на лошадь, сам сел на другую и они поехали.

Марк без труда нашёл пещеру и в ней свою амуницию, так же в его руках оказался свиток. Он вернулся в домик и первым делом развернул его и прочитал:

Меммия милому сыну, которого ты пожелала

Всеми дарами почтить и достоинством щедро украсить;

Даруй поэтому ты словам моим вечную прелесть,

Сделав тем временем так, чтоб жестокие распри и войны

И на земле, и в морях повсюду замолкли и стихли.

Ты ведь одна, только ты можешь радовать мирным покоем

Смертных людей, ибо всем военным делом жестоким

Ведает Марс всеоружный, который так часто, сражённый

Вечною раной любви, на твоё склоняется лоно;

Снизу глядя на тебя, запрокинувши стройную шею,

Жадные взоры свои насыщает любовью, богиня,

И, приоткрывши уста, твоё он впивает дыханье.

Тут, всеблагая, его, лежащего так, наклонившись

Телом священным своим, обоими и, отрадные речи

С уст изливая, проси, достославная, мира для римлян,

Ибо ни мы продолжать работу не можем спокойно

В трудные родины дни, ни Меммия отпрыск не смеет

Этой тяжёлой порой уклониться от общего дела.

Марк взволнованно стал ходить по домику, он вспомнил этот свиток «О природе вещей» написанный Титом Лукрецием Кар. Он вспомнил себя, как случился обвал и камень, который ударил ему в голову. Марк понял, его предали, бросили, бросили своего центуриона, ради нескольких слитков золота. Скора спасла его и выходила. Он оделся в свою военную амуницию и достал из ножен свой меч. Меч поблёскивал холодной сталью. Очень удобная рукоятка делала его продолжением руки. Марк ловко проделал несколько упражнений, имитируя удары и защиту. Руки и тело ничего не забыли. Марк сел возле домика и положив меч рядом с собой, и продолжил читать свиток.

Отец ехал впереди, тропинка была узкая, Скора ехала за ним. Её сейчас волновал только один вопрос, который она боялась задавать даже самой себе: «Есть ли у Марка семья, там в его мире, ведь если у него там есть жена и дети, то он обязательно вернётся к ним?». Скоре казалось, что за это время она уже хорошо узнала его. Марк был из тех мужчин, которые чтут семью и дорожат ею. Скора опять успокоила себя: «Будь, что будет, самое главное я люблю его, и мой ребёнок будет рождён от любви». Она опять погладила свой животик.

Они уже почти подъехали к домику и спешившись, отпустили своих лошадей попастись. Пройдя несколько десятков шагов, Скора и её отец повернули к жилью колдуньи. Возле домика сидел римский воин, одетый в свою амуницию и что-то читал. Это был Марк. «Значит, он сходил в пещеру и теперь уже точно всё вспомнил», — заволновалась Скора. Он был настолько увлечён чтением свитка, что заметил их приближение, только когда до них оставалось шагов десять. Марк встал, в правой руке он держал свиток, его меч и шлем лежали рядом на камне. Он улыбнулся Скоре и посмотрел на её отца.

Деян увидел перед собой римского центуриона, который встречал его не с мечом, а со свитком в руках. Вождь свевов знал, что в римской армии просто так звание центурионов не присваивают. Марк опять посмотрел на Скору, явно любуясь её новым нарядом. Его глаза светились любовью к ней, она сразу успокоилась и подошла к любимому, они быстро поцеловались:

— Марк это мой отец, он хотел с тобой познакомиться и поговорить, — сказала Скора, прижавшись к его плечу.

— Меня зовут Деян, дочь мне много рассказывала о тебе.

— Я Марк Флавий центурион Первого Иллирийского легиона и я люблю вашу дочь, — спокойно, с достоинством, глядя прямо в глаза ответил Марк.

— Я рад, что к тебе вернулась память, — улыбнулся Деян, ему сразу понравился этот римлянин, в его чистых глазах не было видно ни одной капли высокомерия и фальши, — что ты намерен делать.

— Я её пленник, — улыбнулся Марк, показывая на Скору, — и буду делать всё, что она скажет.

— Ладно, вы тут поговорите, я сейчас приду, — сказала Скора, чмокнула Марка в щёку и пошла к дому.

— Скора, тебе очень идёт твой новый наряд, — сказал Марк ей в след.

Она повернулась и показала ему язык, мужчины улыбнулись.

— Расскажи мне, что с тобой произошло, — попросил Деян, присаживаясь на камень, — ты ведь теперь уже всё вспомнил.

— Да, почти всё, — ответил Марк, присаживаясь рядом.

Скора зашла в дом и закружилась. Она ликовала. Марк всё вспомнил и остался с ней, значит, у него никого нет, и он любит только её. Она была счастлива. Ей хотелось петь и плясать, она еле сдерживала себя. Что бы занять себя чем-то, Скора стала готовить ужин для своих самых любимых в мире мужчин. Иногда она выглядывала в дверь отец и Марк о чём-то беседовали, было видно, что они поладили. Скора просто светилась от счастья. Она уже приготовила ужин, а мужчины всё ещё разговаривали. Немного посидев возле стола, она решительно вышла из дома.

— Я уже всё приготовила, идите ужинать.

Мужчины молча посмотрели на неё.

— Дочка, спасибо, но я поеду, — сказал отец, — да и не нужен я вам сейчас, — улыбнулся отец.

— Тата! — покраснев, воскликнула Скора.

— Ладно, дочка, мы тут с Марком кое-что придумали, надо всё обсудить со старейшинами, — ответил он ей, а затем, уже обращаясь к Марку, — через неделю жду вас.

— Хорошо мы приедем, — ответил Марк.

Отец протяжно свистнул и сразу послышался топот копыт, он запрыгнул на вороного коня:

— Белую возьми себе Марк, она твоя.

— Благодарю, — улыбнулся Марк, взяв за поводья подаренную кобылу.

Деян махнул рукой и, пришпорив вороного, поскакал домой.

Когда отец скрылся Скора прижалась к Марку:

— Я очень боялась того, что когда к тебе полностью вернётся память, ты вспомнишь, что у тебя есть семья.

— Нет у меня никого кроме тебя, — говорил задумчиво Марк, обнимая любимую.

— Я люблю тебя, — Скора положила ему на грудь свою голову и слушала, как у него в груди бьётся сердце. Оно билось спокойно, уверенно, сильно, теперь Скора знала, что это сердце бьётся только для неё, и она решилась:

— Марк мне надо тебе что-то сказать, — негромко произнесла она, не отрывая своей головы от его груди.

— О чём?

— У нас будет малыш…

Скора услышала, как после этих слов его сердце начало стучаться сильнее. Марк, как-то уже совсем по другому, более нежно, прижал её к себе, и стал гладить своей щекой её волосы. Теперь их сердца стучали вместе и одинаково быстро. Вокруг пели птицы, в голубом небе светило солнце, где-то далеко шли войны, а они просто стояли, обнявшись, и не было никого счастливей их на этой земле.

Марк молча гладил её волосы и Скоре этого было достаточно, для того чтобы понять, он рад этому ребёнку.

— Пойдём ужинать, — сказала Скора, слегка отстранившись от него.

— Это будет моё, наше, первое, и надеюсь не последнее дитя — и Марк прильнул к её губам.

За ужином он попросил Скору рассказать ему о том, как у них в племени строится семейная жизнь и вообще о взаимоотношениях мужчины и женщины. Скора поведала ему о том, что в поверьях её племени учитывается разница мироощущения между мужчиной и женщиной. Женщина думает вширь, мужчина в глубину. Женщина ассоциируется с плодородием земли. Мужчина с деревом, произрастающим на этой земле. Женщина питает своей энергией мужчину, он же покрывает и защищает её от всех невзгод и чем лучше женщина питает своего мужчину, тем сильнее крепче он становится.

— Тогда мужчина должен относиться к своей женщине, как к Богине, — заметил Марк, внимательно слушая Скору.

— Так оно и есть, — улыбнулась она, — по сути женщина в их племени воплощение земной богини тепла и света с того момента когда она становится женщиной.

— А с какого момента?

— До двенадцати лет девочка считается — чадом, с двенадцати до шестнадцати — вестой, а уже потом не вестой, понимаешь. Но, настоящей женщиной девушка нашего племени становится, когда выходит замуж и рожает дитя. А у вас разве по-другому?

— Да у нас всё не так, — ответил задумчиво Марк.

Они поужинали и вышли из дома. Марк смастерил небольшую скамейку возле дома, посадил на неё Скору, вернулся в дом за лисьей накидкой, укрыл ею свою возлюбленную и сел рядом. Скора с нежностью наблюдала за его заботой и когда Марк сел рядом положила свою голову ему на плечо:

— Мне так хорошо с тобой, — тихо сказала она.

— И мне с тобой, — ответил он, прижавшись щекой к её голове.

Они сидели и смотрели в звёздное небо. Как же порой бывает хорошо просто так сидеть рядом с любимым человеком.

Слушая рассказы Скоры о своём племени, Марк с удивлением для себя отмечал, что хотя для римлян они варвары, но свевы были более чисты в своих помыслах и желаниях. Они были язычниками, как и римляне, верили в своих богов, но всё же больше почитали своих предков. Жили большими семьями, дружно, почитая старших, заботясь о младших и немощных. Каждый взрослый был равноправным членом семьи и никогда не становился собственностью её главы, как было у римлян. Во главе семьи стояли муж и жена. Причём во всём, что касалось домашней работы, главной была жена, все ей подчинялись, а она творила лад в семье. Муж был главным во всём, что было за пределами домашнего очага. Конечно, иногда между ними возникали споры, но для этого у них был специальный день, он назывался днём милования.

В этот день откладывались все домашние дела. Супруги оставались дома одни. Они откровенно говорили друг другу о своих обидах, и просили прощения за свои ошибки, рассказывали о своих переживаниях в связи с тем или иным поведением супруга, о том, что им было приятно или неприятно. Обсуждали вопросы воспитания детей, взаимоотношений с родителями и другими родственниками, делились тем, чего им не хватает в их отношениях. Они не выходили из дома до тех пор, пока все вопросы не были решены, пока каждая из сторон не чувствовала себя удовлетворённой состоявшимся общением, но при этом они были ограничены во времени. Милование должно было закончиться к вечеру или, в крайнем случае, к утру следующего дня, поэтому супруги по каким-то вопросам просто шли на уступки друг другу.

Марк никогда не видел, чтобы его родители когда-нибудь ссорились или ругались. Наоборот, он видел очень трепетное отношение отца к его маме. Однажды отец сказал ему: «Марк, наши боги живут высоко и часто бывают заняты своими интригами и им нет до нас дела, поэтому чаще молись на того, кто с тобой рядом, совсем рядом, на свою жену, когда она у тебя появится». Марк хорошо помнил, что мама боготворила его отца, хотя они были очень разные.

Из всех рассказов Скоры, Марк понял, что в их племени супруги обожествляют друг друга при жизни и ни о каком-либо прелюбодеянии речи вообще не шло. Супружеская пара сохраняла верность на протяжении всей жизни. Он сразу вспомнил Грецию, с её поклонению красоте тела человека, но на деле все эти прекрасные статуи и стихи были посвящены не жёнам, а любовникам и любовницам. Предназначение жены у греков было одно, рожать и воспитывать детей, римляне всё это переняли, женщина в римских семьях, как правило, в соответствии с римским правом, была собственностью мужа. У свевов женщина обладала правом выбора, если она считала, что её не достаточно любили, и если другой мужчина обещал сделать её счастливее, она могла уйти к нему. Правда таких случаев Скора не помнила.

Было раннее утро. Марк проснулся один, видимо, Скора опять убежала освежиться под водопад. Марк принялся делать зарядку, и уже заканчивая её, он вдруг почувствовал какое-то сильное внутреннее волнение. Долго не раздумывая, прихватив с собой меч, Марк бросился к водопаду. Пробежав шагов двести по лесной тропинке почти до самого водопада, Марк услышал крик Скоры, он сразу бросился к ней. Выскочив из леса, Марк увидел, шагах в двадцати от себя двух вооружённых мужчин, которые пытались овладеть Скорой прямо в воде, она отчаянно сопротивлялась и кричала. Марк взревел и бросился выручать свою возлюбленную. Его крик был страшен, ещё более страшными были его удары мечом. Первый мужчина, который попытался сопротивляться был убит Марком в несколько мгновений. Второй огромный здоровяк, вытащив свой меч, попятился, и был уже готов к схватке. Марк начал осыпать его ударами, но внезапно этот здоровяк просто рухнул. Это Скора метнула в него камень, который попал тому в затылок.

Марк бросился к любимой. Она была совершенно без одежды, на её теле было несколько ссадин. Марк обнял и прижал к себе Скору, сердце его безумно колотилось. Именно сейчас его душа сделала окончательный выбор в этом огромном мире она нашла своё место, и это место было рядом со Скорой и только с ней.

— Как ты? — спросил её Марк.

— Всё хорошо, прости, они напали внезапно, когда я купалась.

— Тебе не следовало уходить одной.

— Пожалуй ты прав, — Скора стала одеваться.

— Он ещё жив, — отметил Марк, подойдя к здоровяку.

— Это не свевы, они говорили на неизвестном мне языке, — сказала Скора и тоже подошла к лежащему здоровяку.

— Интересно кто они и, что здесь делают, давай вытащим его на берег и свяжем.

Вытащив из воды пленника и связав ему руки и ноги, Марк ударил его несколько раз ладонью по щекам, тот застонал, но в себя так и не пришёл.

— Слишком тяжёлый, мы его не дотащим, — произнёс задумчиво Марк.

— А зачем он нам?

— Мы должны узнать кто они и, зачем они здесь.

— Может, я за лошадью сбегаю? — спросила Скора.

— Нет, одну я тебя больше никуда не отпущу, давай оттащим его в кусты, сходим за лошадью и, затем вернёмся за ним.

Спрятав пленника и убитого в кустах, Марк и Скора направились к домику. Идя рядом по лесной тропинке, они просто молчали. Наконец Скора не выдержала и спросила:

— А как ты оказался у водопада?

— Я делал зарядку и что-то почувствовал. Я знал, где ты можешь быть и побежал к тебе, а потом услышал твой крик.

Скора улыбнулась, сорвала несколько цветков и, смеясь, побежала вперёд:

— Я люблю тебя Марк, люблю, — она подпрыгивала, кружилась и опять подрыгивала, — люблю, я люблю, — слышалось на всю округу.

Марк смотрел на это действо и улыбался:

— Какая ты всё-таки ещё девчонка, — крикнул он ей

— Да я девчонка, твоя девчонка и я люблю тебя, люблю!

Скора продолжала кружиться впереди на тропинке и вдруг замолчала и исчезла. Марк продолжал идти, её нигде не было. Он остановился и стал оглядываться:

— Скора ты где? — громко спросил он.

— Милый, иди ко мне, — послышалось из высокой травы рядом с тропинкой.

— Хватит баловаться, ты у меня сейчас получишь.

— Причём всё, что захочу, — послышалось из травы.

Марк прошёл несколько шагов на голос.

Скора лежала на траве без одежды. В её глазах лучились чёртики, губы были зовуще полуоткрыты, соски налились желанием, животик и заветный треугольник манили и звали Марка. Он сбросил одежду и погрузился в этот зов любви. От страсти у Скоры внутри всё дрожало, у неё кружилась голова, и ей казалось, что они с Марком летят среди белых пушистых облаков.

Они лежали и смотрели на причудливые облака в небе.

— Я хотел бы, чтобы кроме этих облаков и нас никого не было, — задумчиво произнёс Марк.

— А маленький, ты забыл про малыша, — склонившись над ним, спросила Скора.

— Ну и малыш конечно, — улыбнувшись, ответил Марк.

— А кого ты хочешь?

— Я хочу дочку, такую же красивую, как ты.

— Нет, Марк у нас будет сын, воин, — ответила Скора и села, — ты не забыл, что сегодня мы должны ехать к моему отцу?

— Нет, не забыл, надо прихватить с собой и пленника, — и они стали одеваться.

Вернувшись в домик, Скора переоделась в свою праздничную одежду, а Марк одел форму центуриона и, прихватив с собой длинную верёвку, на лошади вместе со Скорой вернулся к водопаду за пленником. Здоровяк уже очнулся. Когда он увидел перед собой римского воина в полной амуниции и с оружием, очень сильно испугался и что-то стал говорить на своём языке. Марк начал разговаривать с ним на языке римлян. Пленник отвечал ему и от страха просто трясся. Закончив допрос, Марк сказал:

— Это один из тех негодяев, которые устроили тот каменный обвал.

— А что они делают на нашей земле? — удивлённо спросила Скора.

— Они грабят ваше племя, ладно поехали.

С этими словами Марк привязал пленника на длинной верёвке к седлу, вскочил на лошадь, подал руку Скоре, посадил её впереди себя и они направились к дому вождя племени свевов.

В пути Марк рассказал Скоре о том, что пленник узнал в нём римлянина, который должен был погибнуть под камнепадом и сильно испугался мести. Тогда он припугнул его тем, что сейчас они поедут к своим друзьям, которые ещё более жестоки, чем римляне. Пленник от страха сознался в том, что он и его приятели моют золото в реке на землях свевов.

— Они не даки, а сбежавшие рабы, хотя пришли из Дакии, их там тридцать мужчин и шесть женщин.

— А эти двое, что здесь делали? — спросила Скора.

— Он говорит, что в последнее время у них стали часто возникать ссоры при делёжке намытого золота, эти двое решили спуститься вниз по реке и поискать его самостоятельно.

— И что ты намерен делать?

— Про золото я уже рассказал твоему отцу, и мы сейчас едем на совет старейшин вашего племени.

— Ты не боишься?

— Чего я должен бояться, насколько я понял, ваше племя никогда не воевало с римлянами.

— Это да, но ты ведь чужой для свевов.

— Я твой пленник, думаю, что ты сможешь меня защитить, — усмехнулся Марк.

— Конечно милый, — Скора быстро поцеловала его, потому что они уже подъезжали.

Марк подъехал к дому, который указала Скора. Дом вождя был больше и выше, чем другие, но так же одноэтажный. Возле большого крыльца с навесом были сделаны коновязи, около них рядом с лошадьми стояло десятка два вооружённых мечами воинов

— Доброго всем здоровья, — поздоровалась Скора.

— И тебе Скора доброго здоровья, — отвечали воины, с любопытством поглядывая на Марка.

Он остановил лошадь, спрыгнул с неё и после этого снял Скору. Оказавшись на земле, она обратилась к одному из воинов:

— Гордан, возьми пока моего пленника, — и дёрнула верёвку, за которую был привязан здоровяк. Тот испуганно озираясь, подошёл к Гордану, не менее здоровому воину.

— Скора проходи со своим женихом в дом, вас уже ждут, — сказал Гордан.

— Хорошо, — кивнула девушка, — пошли Марк, — и задрав свой носик, прошла мимо улыбающихся мужчин.

Марк, проходя мимо воинов, кивнул им со словами: «Доброго всем здоровья». В ответ ему были только кивки, но во взглядах воинов был интерес и никакой ненависти или злобы.

Марк зашёл вслед за Скорой в дом. В большом зале, освещённом светильниками, за длинным широким столом сидело восемь старейшин во главе с Деяном.

— Доброго здоровья всем, — поздоровалась Скора.

— Мир вашим семьям, отцы, — поприветствовал всех присутствующих в римской манере Марк.

Деян улыбнулся и вышел ему навстречу:

— Доброго тебе здоровья Марк, — они пожали запястья друг другу, — я о тебе уже всё рассказал, теперь ты расскажи свой план.

— Деян, мы взяли в плен одного из тех негодяев.

— Где?

— У водопада, их было двое, они напали на Скору, одного я убил, второй возле дома.

— Что ты намерен делать?

— Как я понял, его выгнали из шайки, и он согласился показать, где они скрываются.

— Можно ли ему верить? — прозвучал вопрос от одного из старейшин.

— Если потом не оставлять в живых, то его можно допустить к вашему знаменитому «столу племени», — проговорил Марк вопросительно глядя на Деяна, — тогда он всё покажет, а мы подумаем.

— Подойди сюда Марк, — позвал он его к столу, за которым сидели старейшины, — Скора, убери скатерть.

Когда Скора убрала скатерть со стола на нём оказалась вырезанная карта земель свевов.

— Марк, вот здесь случился обвал, вы пришли отсюда, — Деян показал на карте Мурсу, — вот река, вот мы, вот водопад, где напали на Скору.

— Я всё понял, значит, золото моют где-то здесь, — показал он на карте.

— Марк, судя по всему эти люди очень хитрые, злобные и осторожные разбойники, если отважились напасть на римлян, сколько тебе надо воинов? — спросил Деян.

— Мне надо два десятка ловких воинов желательно из очень хороших охотников.

— Почему так мало, — спросил другой старейшина.

— Мы должны подойти к ним незаметно и тихо, чем больше людей, тем больше шума.

— Деян, у нас больше нет вопросов к римлянину, — произнёс самый старший по возрасту старейшина.

— Хорошо, Скора погуляйте с Марком, мы вас позовём.

Марк и Скора вышли из дома и сели на завалинке. Воины стояли в сторонке и странно поглядывали на них, потом один из них подошёл и спросил:

— Это правда, что по умению владеть мечом, римлянам нет равных в мире.

— Слушай Борек, сейчас не время, — произнесла Скора.

— А что твой римлянин не мужчина, и сам уже не может за себя ответить? — с усмешкой спросил воин.

Марк вскочил на ноги и мгновенно вытащил меч из ножен. Воин отшатнулся от него и тоже вытащил свой. Остальные воины взялись за рукоятки своих мечей. Скора, даже не успела встать, как Марк метнул свой меч в щит, который висел в двадцати шагах напротив них. Меч воткнулся точно по центру щита, пробив его насквозь.

После того, как Скора и Марк ушли, Деян сел во главе стола, посмотрел на старейшин и спросил:

— Ну что вы о нём думаете, давай с тебя начнём Зодар, — Деян посмотрел на старейшину самого большого рода.

Седой, худощавый мужчина, немного подумав, сказал:

— В нём чувствуется сила и у него хорошие чистые глаза, думаю это тот воин, о котором говорила Митуса.

— В римском войске центурионы это самые храбрые и умелые воины, думаю, он будет нам полезен, — произнёс седой старец сидевший рядом с Зодаром.

— Митуса никогда не ошибается, я думаю ему можно доверять, — прогудел басом здоровенный старик с голубыми глазами.

Деян слушал своих старейшин, все они знали про сон Митусы. Три года назад, когда ссора между ним и Дидилом чуть не стала причиной братоубийственной войны, Митуса и Вукил смогли убедить братьев не проливать крови. Сразу после этого Митусе приснился вещий сон, о том, что к ним в племя попадёт великий воин, он выйдет из воды и все распри прекратятся. Он не станет вождём, но для племени наступят времена процветания.

Заключающее слово среди старейшин всегда говорил самый старший Довган:

— О сне Митусы знаем только мы, старейшины и некоторые воины, римлянин о нём не должен узнать. Пусть римлянин остаётся среди нас и выполнит своё предназначение. Его бросили свои, и он не хочет к ним возвращаться. Я увидел, что твоя дочь Скора любит римлянина и он её тоже, это навсегда привяжет его к нашему племени. Он римлянин, а значит лучший из воинов на земле. Пусть он принесёт мир и процветание нашим родам и семьям!

— Хорошо, тогда завтра с утра, я вместе с ним отправлюсь ко всем нашим родам набирать воинов. Марк хочет набрать их не менее сотни. Он займётся их обучением и подготовкой. Этот отряд будет постоянным. Двадцать лучших воинов отправятся с Марком на поиски золота. Надо торопиться, иначе нас опередят римляне. Марк хорошо знает их повадки, — сказал Деян, подводя итог.

Старейшины стали выходить из дома и увидели, как Марк обучает воинов метать меч в щит. Это лишь подтвердило правильность принятого ими решения. Марк со Скорой зашли в дом. Деян объявил ему о решении совета старейшин. После этого Скора стала кормить ужином своих мужчин. За ужином Марк начал подробно рассказывать о своём плане. Внезапно Скора спросила:

— А можно я с вами?

— Нет, — одновременно ответили ей отец и Марк, — Скора, ты беременна и поэтому должна беречь себя, — продолжил Марк, положив свою ладонь на её руку, ты обещала мне сына, а он ещё навоюется, — с улыбкой попросил Марк.

— Хорошо, — опустив глаза, тихо сказала Скора. В этом его «нет» было столько заботы, она, улыбнувшись, посмотрела Марку в глаза, — будет тебе сын!

Деян с улыбкой следил за ними:

— Ну, вот и хорошо, давайте отдыхать, завтра рано вставать, — сказал он, вставая из-за стола.

Скора ждала, пока её бабочки расселись по местам, страсть постепенно затихла, и ей показалось, что Марк уже уснул. Она приподнялась и нежно поцеловала его в губы, но он неожиданно ущипнул её за попу. Скора ойкнула и хлопнула ладошкой по его груди. Марк повернулся к ней и крепко обнял:

— Попалась, — засмеялся он.

— Дурак, ты меня напугал, — прошептала она, — тише ты, отец ещё наверно не спит.

— Это ты на весь дом орёшь, трусиха.

— И ничего я не трусиха, просто не ожидала.

Он требовательно приник к её губам и Скора прижалась к нему.

— Зря вы меня не берёте с собой, я хорошо знаю это место, — прошептала Скора, оторвавшись от его губ.

— Ты беременна и к тому же твой отец тоже против этого.

— Вы с ним уже сговорились.

— Ничего не сговаривались, просто мы хорошо понимаем друг друга.

— Я это уже заметила, — улыбнулась Скора, — а как они всё-таки устроили вам каменный обвал?

— Они подготовили его заранее, на всякий случай. Решив напасть на римлян, разбойники хотели подставить ваше племя, отвлечь их внимание от золота, но они просчитались, среди римлян оказались такие же любители чужого золота, — Марк до хруста сжал кулаки.

— Всё миленький, успокойся и давай спать, — Скора положила свою голову ему на грудь и стала тихонько поглаживать его щёку. Марк постепенно успокоился и уснул.

Деян лёжа в постели вспоминал о том, что Митуса ему первому рассказала о своём сне, когда они проснулись в её домике. С ней Деян был знаком с детства, они вместе росли, дружили, повзрослев, целовались и даже мечтали пожениться. Когда им исполнилось по пятнадцать лет, Митусу похитили, и никто не знал, где она. Подошло время, Деян женился, родилась Скора, а потом её мама умерла. Митуса вернулась в племя через пять лет после смерти его жены, но о том, где была, что с ней случилось, рассказывала очень неохотно, сказала только одно, была продана в рабство. Деян хотел жениться на ней, но та сразу отказалась, сославшись, на то, что не способна уже рожать и они стали встречаться тайком. Хоть Митусу и считали все колдуньей, но душа у неё была светлой и чистой, как в детстве.

Деян улыбнулся, услышав, как в соседней комнате ойкнула Скора, повернулся на бок и быстро уснул.

Рано утром Деян и Марк, оседлав лошадей, направились набирать дружину. Проехав несколько миль, они подъехали к поселению. Возле дома старейшины их уже ждали вооружённые воины. Под наблюдением глав семей Марк устроил воинам настоящий экзамен, они стреляли из лука на меткость, фехтовали мечами и дополнительно поднимали тяжёлый камень. В этом поселении Марк отобрал двенадцать воинов. Деян попросил их прибыть к его дому на следующее утро с оружием и инструментами для строительства жилищ. В следующем селении Марк отобрал ещё десять дружинников, а так же заказал у местного кузнеца двести наконечников для дротиков. Проезжая от селения к селению Марк видел, что свевы в основном занимались животноводством и земледелием. На лугах паслись стада коров, коз и овец. Возле селений, были большие участки засеянные овсом и пшеницей и много посадок различных овощей.

Выехав с очередного посёлка, Деян и Марк оказались на берегу довольно широкой реки. За рекой виднелись дома и постройки посёлка, пасущийся скот и возделанные поля.

— Там за рекой тоже живут свевы, но это уже владения моего брата Дидила, — грустно сказал Деян.

— А в чём причина вашей ссоры? — спросил Марк.

— Его тщеславие и властолюбие и больше ничего.

— И давно это длится?

— Вот уже три года наше племя практически разделено этой рекой.

— Следует ли ждать оттуда беды, — Марк кивнул на противоположный берег.

— У Дидила есть сын, и он наверняка видит себя во главе всех свевов, ведь дальше на севере живёт ещё несколько племён свевов.

— Значит, стоит, — задумчиво проговорил Марк.

— Особенно если учесть, что моей единственной наследницей является Скора.

— Понятно, — коротко бросил римлянин.

Отобрав для дружины сто двенадцать воинов, Деян и Марк вернулись домой.

На следующий день, когда все отобранные воины прибыли к дому Деяна, Марк устроил между ними соревнование по стрельбе из лука, фехтованию на мечах и дополнительно, умению быстро и тихо передвигаться по пересечённой местности. В результате из всех он отобрал восемнадцать воинов. После этого Марк вместе с Деяном и остальными воинами поехали выбирать место для постройки укреплённого лагеря по римскому образцу. Место выбрали недалеко от соседнего посёлка на берегу небольшой речки. Марк сделал разметку лагеря, сам вырубил несколько кольев и показал, как их устанавливать в изгородь. До прибытия Марка строительством лагеря должен был заняться Деян. Воины под руководством вождя начали работать. Марк поехал домой.

Скора ждала его сидя на завалинке возле дома, увидев любимого, она встала. Спрыгнув с лошади, Марк подошёл к ней. Они поцеловались, но увидев улыбки у проходящих мимо соплеменников Скора смутилась и увела Марка в дом. Пообедав, Марк решил, что пора побеседовать с пленником возле карты:

— Скора давай сейчас позовём этого негодяя к карте, пусть он нам всё покажет, ты говорила, что хорошо знаешь эту местность.

— А, значит, я тебе всё-таки нужна, — съязвила она.

— Ну, конечно нужна, всегда нужна, — улыбнулся Марк поглаживая её по попе.

— Не подлизывайся, — фыркнула, улыбаясь Скора, — сейчас схожу за ним.

Через некоторое время она привела пленника со связанными руками. Марк подвёл его к столу и показал карту. Разбойник очень плохо понимал карту и смог показать на ней, где находится стоянка его шайки лишь приблизительно. Марка это сильно расстроило. Уведя пленника обратно Скора вернулась и села напротив Марка, подперев голову руками. Марк понимал, о чём она сейчас хочет с ним поговорить, но ему так не хотелось подвергать её риску, и он спросил:

— Слушай, я вчера и сегодня общался с твоими соплеменниками. Свевы очень трудолюбивые и добрые люди, а какие они воины?

— Поверь, в случае опасности они становятся решительными, храбрыми и даже свирепыми.

— Да, но вот искусными я бы их не назвал.

— Наше племя давно не воевало и возможно некоторые навыки утрачены, но ведь ты здесь, значит, с этим у нас всё будет в порядке? — в свою очередь спросила Скора.

— Да, мне придётся очень много заниматься с воинами, выдержат ли они?

— Не сомневайся, старейшины велели им слушаться тебя и учиться буквально всему.

— Тогда надо просто работать, — сказал Марк и попытался на этом закончить разговор. Но Скора это поняла и остановила его вопросом:

— А как насчёт меня?

— Что насчёт тебя? — сделал он вид, что не понял её.

— Ты возьмёшь меня с собой? — спросила Скора, глядя ему прямо в глаза.

— Милая, я думаю, что мы справимся без тебя.

— Этот разбойник пришёл сюда по руслу реки, другого пути он не знает, это значит, что он приведёт вас прямо в лапы к своим дружкам, — эмоционально выпалила Скора, — а я знаю к ним другие дороги и мы сможем подойти незаметно.

— Ты же беременна!

— Милый, у меня ещё даже животика не видно, и я буду очень осторожна, — шепча, она и стала ластиться к Марку.

— Теперь ты подлизываешься? — усмехнулся Марк.

— Да, подлизываюсь, — прошептала Скора, — а хочешь, я покажу тебе свой животик, пока отца дома нет.

Марк засмеялся:

— А ты ведь точно колдунья, — воскликнул он.

— Да, я такая, — шептала Скора подталкивая Марка к кровати…

Вечером, когда вернулся отец Скора объявила ему о том, что она завтра уходит вместе с Марком и его воинами. Отец внимательно посмотрел на Марка и с усмешкой сказал:

— Ну что, шея начинает крутить головой.

— Тата! — укоризненно воскликнула Скора.

— Да я то что, Марк ведь сам это решил, — язвительно заметил Деян.

— Пленник не смог показать на карте где находится их шайка, а Скора хорошо знает эту местность, — сказал Марк, опустив глаза.

— Ну, ну — опять с улыбкой произнёс Деян, — решили и решили, ладно давайте ужинать.

За ужином Скора просто летала, подавая блюда с мясом, овощами, затем с жареной рыбой. На что Деян заметил, когда она отошла:

— Эта шея любую голову закружит.

— Да, уже закружила, — улыбнулся Марк.

— И что ты будешь делать?

— Сейчас сходит со мной, а потом будет дома сидеть, — твёрдо сказал Марк.

— Вот это дело, — тихо заметил Деян.

— А чём вы тут шепчетесь? — подошла Скора.

— Ты когда рожать-то собираешься, — спросил её отец.

— К масленице должна, — ответила Скора, садясь за стол, — а что?

— Скора, после того, как мы вернёмся, ты будешь сидеть дома, тебе беречь себя надо, — как можно строже сказал Марк.

— Как скажешь милый, — миролюбиво улыбнувшись, произнесла Скора.

— Ну, вот и хорошо, пойду, проверю воинов, — твёрдо сказал, вставая Марк.

Он ушёл вместе с отцом. Скора смотрела им вслед, и что-то нежное и тёплое опять шевельнулось в её душе. Она погладила свой животик, и стала мечтать о прибавлении в их семье.

На следующее утро отряд из двадцати всадников отъехал от дома Деяна. Связанного пленника вёз один из воинов. Скора ехала с Марком впереди. Они повернули от реки и поехали по долине. Скора вела отряд по одной ей известному пути. Долина сменилась ущельем, затем едва заметной тропинкой среди скал. Тропинка вывела их на вершину горы, с которой стала видна петляющая река. Скора показала Марку на соседнюю гору:

— За той горой будет долина, в которой следует искать разбойников.

— А откуда ты тут всё знаешь?

— В этой части наших земель никто не живёт. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, отца часто не бывало дома, мне иногда хотелось побыть одной, и он разрешил мне здесь охотиться.

— И тебе не было страшно одной в такой глуши?

— Ты ещё плохо меня знаешь, — улыбнулась Скора.

Отряд спустился в долину и стал подниматься в гору. Подъём был крутой, поэтому на горе они оказались только к вечеру. Оставив отряд на удобной площадке перед гребнем Марк и Скора поднялись на самый верх. Перед взором Марка открылась долина, в которой петляла речка. Вдалеке на её берегу был виден огонь.

— Это наверно они, — произнесла Скора.

— Надо позвать сюда этого негодяя, я сейчас, — сказал Марк и стал спускаться к своему отряду.

Дав распоряжение всем отдыхать, Марк взял пленника и поднялся наверх. Выглянув из-за гряды, тот подтвердил там, где горел костёр и был их бивак.

Марк вернулся к своим воинам и довёл им свой план. Часть воинов, должна была незаметно занять позицию на скалах сверху лагеря бандитов и держать их под прицелом своих луков. Другая часть вместе с ним и пленником подбиралась к костру по долине. Для того чтобы выявить максимальное количество бандитов решено было вначале пустить к ним пленника, а уже затем Марк собирался выйти сам в амуниции римского центурия. Скору Марк хотел оставить вместе с одним воином возле лошадей, но та категорически отказалась, напомнив ему про их договор. Марку пришлось взять её в свою группу. Договорившись об условных сигналах, группы разделились.

В наступающих сумерках воины Марка незаметно подобрались к костру разбойников. Сам Марк вместе со Скорой залегли за камнями в тридцати шагах от разбойников. Уже совсем стемнело, и у костра сидело только семь человек, где находились остальные, было неизвестно. Марк прислушался к их разговорам. Через некоторое время ему стало понятно, что накануне у разбойников произошла крупная ссора из-за золота, в которой пролилась кровь, судя по всему, сидящие у костра это единственные кто уцелел. Марк позвал пленника и приказал ему идти к своим дружкам:

— Скажешь им, что решил к ним присоединиться.

— Они меня убьют, — затрясся пленник.

— Если не пойдёшь, мы тебя точно убьём, а они, может быть, и пожалеют, иди, у тебя нет другого выхода, услышишь уханье совы, падай и не шевелись, понял?

— Понял, я понял, — вздохнул пленник и вышел из-за камней.

Его заметили, когда он был в шагах пятнадцати от костра.

— Эй, кто там! — крикнул старший разбойник.

— Это я Золтан!

— Чего тебе надо, ты же ушёл?

— Я замёрз и не ел трое суток, — отвечал Золтан.

— А нам до этого нет дела! — крикнули ему от костра, — проваливай, откуда пришёл!

— А где Мотак? — спросил Золтан.

— Убили твоего дружка, уж больно он несговорчивый был, ладно иди сюда, посмотри, сколько мы золота нашли!

Марк внимательно слушал разговоры разбойников, только он один понимал, о чём они говорят. Чувствуя себя в полной безопасности, разбойники были очень разговорчивы.

— Мы нашли жилу, ты понимаешь жилу. Всё что мы находили раньше, это был просто песок из жилы. А знаешь, кто её нашёл?

— Ты, наверное, — отвечал ему Золтан.

— Да я, а Мотак хотел на всех поровну поделить.

— Ну, и что дольше произошло?

— А мы всех убили.

— Всех!!!

— Да, они там и лежат, а жилу теперь никто не найдёт, мы её засыпали!

— Как это засыпали?

— Мы русло поменяли, теперь только мы семеро знаем, где она!

Марк подал сигнал, ухнула сова. Он вышел из-за укрытия в амуниции римского центуриона и стал надвигаться на разбойников. Когда до них оставалось шагов двадцать, он громко крикнул: «Я имею иск, а значит, имею право. Это золото вам не принадлежит!». Разбойники, увидев римского центурия в полном вооружении, вскочили на ноги. Марк махнул мечом и сразу же засвистели стрелы, разбойники стали падать под градом этих стрел, когда он подошёл к костру все они были мертвы. Марк увидел Золтана, тот лежал, прикрывая собой одного из разбойников, и был мёртв. Марк остановился, мечом отодвинул руку разбойника, в ней был кинжал, значит, тот успел убить Золтана перед своей смертью. Дав все необходимые распоряжения, Марк присел возле костра, воины оттащили убитых подальше и принесли к костру все мешки с золотом, их было семь.

Марк и Скора сидели возле костра. Все остальные воины отдыхали.

— Марк эти люди убили своих друзей из-за золота?

— Среди разбойников не бывает друзей.

— Но всё равно они ведь знали друг друга?

— Алчность не самая лучшая сторона человека.

— А что ты намерен делать дальше?

— Это золото находится на земле свевов, значит и принадлежит свевам, всем свевам, надо завтра найти эту жилу и хорошо замаскировать её, иначе жди беды, поспи милая, до рассвета ещё есть время.

— А ты как же?

— Я посижу, подумаю, на тебе мой плащ, — и он заботливо укрыл её, подкинув дров в костёр.

— А что ты там говорил, когда пошёл на них?

— Да первое, что пришло на ум, — усмехнулся Марк, — спи, милая.

— Я люблю тебя, — шепнула ему Скора, укрываясь плащом.

— И я тебя!

Марк вспоминал свою жизнь. Ещё в детстве отец учил его: «Сынок, блеск золота не должен ослеплять тебя, человек под властью золота теряет все свои человеческие качества и становится зверем». Всю свою военную службу он получал зарплату римского воина, и ему вполне хватало её. Конечно, в походах ему попадались кое-какие золотые безделушки в виде небольших трофеев, но он их привозил в качестве подарков и себе никогда не оставлял. Он видел вокруг себя много людей, которых золото ослепило по жизни и все они стали жить ради золота, а не ради самой жизни. Свевы не знали золота, как богатства, у них не было своих денег. Они вели натуральное хозяйство, то есть обменивались и расплачивались продуктами своего труда. Марк знал, как это золото должно послужить свевам. У него в голове роились глобальные мысли обустройства жизни его племени. Марк поймал себя на этой мысли: «Его племени!», да, теперь он уже не представлял себе, своей жизни без Скоры, и этих милых и добрых людей. Он, римлянин, представитель одного из древнейших родов Рима, станет на защиту интересов свевов и тем самым принесёт пользу Римской империи и причём, гораздо большую, чем служа обычным центурионом.

На востоке начало светлеть, сразу стало прохладно. Марк встал, достал меч и стал греться упражняясь с ним, продолжая обдумывать свой план он улыбался. Да, он хорошо знал римлян и Рим, всё это было ему очень кстати. Марк так увлёкся своими упражнениями, что даже не увидел, как на него смотрит половина его воинов.

— Марк, ты научишь нас так же владеть мечом? — спросил один из них.

— Научу, конечно, научу, — смутился Марк, бросил меч в ножны — ладно, давайте завтракать сегодня много работы.

Быстро позавтракав, воины под руководством Марка стали подниматься вверх по речке. Место, где была закопана жила, они нашли по трупам. Судя по положению тел, здесь произошла ужасная резня. Воины сразу стали рыть ямы и складывать в них убитых. Марк и Скора осматривали жилу. Всё было сделано грамотно. Марк удивился, как ловко было изменено русло, если бы не трупы, то никак нельзя было бы об этом догадаться. Марк поднял несколько больших камней, самородки тускло поблёскивали из темноты. Он завалил опять всё камнями и принёс ещё. Скора наблюдая за ним, спросила:

— Ну что там Марк?

— Даже не знаю, сколько его там, — сказал он, устало присаживаясь рядом.

— Это хорошо?

— Надеюсь, что да, — задумчиво произнёс Марк, — во всяком случае, охрану мы здесь оставим. Ладно, пошли, надо ещё кое-что сделать, будем надеяться, что никто больше о жиле не знает.

Они спустились к воинам, те уже закончили закапывать трупы и ждали Марка. Пройдя по старому руслу, они перебросали все круглые камни в новое русло. Теперь уже ничто не говорило о том, что здесь когда-то было русло речки. Оставив пять человек на соседней горе для охраны, отряд Марка с золотом двинулся к поселению Деяна.

Глава IV

Уже в полной темноте, только при свете жёлтой, как сыр Луны, отряд Марка прибыл к дому Деяна. После того, как мешки с золотом занесли в дом, Марк отпустил своих воинов до утра. Он попросил Деяна прибавить огня в светильниках и стал высыпать содержимое мешков на стол. Скора помогала ему. Деян смотрел на всё это и не понимал, что происходит. Когда все мешки были освобождены, на столе образовалась весьма приличная куча самородков вместе с золотым песком.

— Что ты намерен делать? — спросил он Марка.

— Давайте сейчас отсортируем, мне нужен песок и самые мелкие самородки, а я по ходу дела буду рассказывать!

— Хорошо, — согласился Деян, и они стали складывать обратно в мешки самые крупные самородки.

— Легат Сервий Публий Квинт не посмел бы без поддержки сенаторов организовать экспедицию за пределы империи, тем более попросить для этого центурию отборных воинов, — говорил Марк, складывая золото в мешок.

— И что дальше? — спросила Скора.

— Легат увидел, как добывают золото в речке, но дальше его не пустили, значит, он думает, что золота здесь много.

— Ну, он правильно думает, — заметил Деян, показывая на золото, действительно много.

— Он не знает, — продолжал Марк, — что встретил не свевов, которым принадлежит золото, а разбойников.

— А золото принадлежит нам? — спросила Скора.

— Да, по римским законам, золото принадлежит тому, кому принадлежит земля.

— Разве Риму есть дело до того чья это земля, если там нашли много золото, — спросил Деян смотря в глаза Марку.

— Во-первых, насчёт много или мало здесь золота, они ещё не знают, поэтому необходимо заявить свои права на землю!

Деян стал прохаживаться возле стола, потом ухмыльнувшись, спросил:

— Марк ты хочешь оспорить право Рима на это золото, используя римское право.

Теперь была очередь удивляться Марку, да не так прост, оказался вождь племени свевов.

— Величие Рима состоит в том, что он всегда стремился из своих врагов сделать себе союзников. Начиная каждую войну Рим, как это не странно, всегда стремиться к миру, после любой победы, всегда следует мирный договор и сотрудничество — ответил Марк.

— Но эти вопросы не решаются здесь, — заметил Деян.

— Да, эти вопросы решаются в Риме и только там.

— Ты собираешься ехать в Рим? — спросила Скора, обидчиво поджав губки, — а как же я.

— Ты моя жена, и значит, будешь ждать меня дома, — неожиданно твёрдо сказал Марк, но видимо та твёрдость и уверенность, с которой он это сказал, заставило Скору счастливо улыбнуться ему:

— Ну, кажется всё, — подвёл итог Деян.

— Хорошо, — Марк осмотрел стол. На нём было четыре мешка с крупными, один с маленькими самородками и два с песком.

Убрав их со стола, все отправились спать. Скоре захотелось нежности и она, положив Марку свою голову ему на грудь, спросила:

— Как долог будет твой путь в Рим и обратно?

— Всё зависит от того, как долго я пробуду в самом Риме, — задумчиво ответил Марк.

— А если у тебя там быстро всё получится?

— Думаю, за месяц управлюсь.

— Так долго, — грустно сказала Скора, прижимаясь к нему.

— Ты же здесь будешь не одна, — проговорил Марк, нежно поглаживая её по волосам.

— А ты там будешь без меня, — капризно прошептала Скора.

— Это точно, — прошептал Марк, прижимая и нежно целуя её, — но сейчас ты со мной…

Рано утром, пока Скора спала, Марк, прихватив пару топоров, уехал на строительство лагеря. Там он сразу включился в работу, для него строительство лагеря было настолько привычным делом, что его воинам иногда казалось, что Марк был везде. Он сам показывал, что и как делать, при этом великолепно владел всеми инструментами. Своим примером он зажигал всех. Установив частокол, воины под его руководством приступили к возведению башен и ворот. Одновременно начали рыть ров и насыпать вал. На берегу реки выделенные воины готовили еду.

Марк, ловко орудуя топором даже не заметил, что за ним, уже некоторое время, наблюдает приехавшая Скора. Рядом работающие воины, вежливо покашляв, отошли в сторону, только после этого он увидел, что Скора сидит недалеко от него.

— Привет, — присел он рядом, — извини, увлёкся, давно ты здесь.

— Да, неугомонный, завтрак тебе привезла, — произнесла она, чмокнув его в щёку.

— Сейчас закончим с башнями, и я начну строить нам дом, — жуя лепёшку, увлечённо говорил Марк, — вообще-то это будет не просто римский лагерь, а небольшой укреплённый посёлок.

— Ты хочешь сказать, что мы будем жить среди воинов?

— Да милая, тебе не повезло стать женой римского воина.

— Не римского, а моего, собственного, — томно произнесла Скора, глядя своими чёртиками на него и положила ему руку на колено.

— Скора, хватит, воины кругом, — стал озираться Марк.

— Ладно, воин, на вечер сил оставь, чуть-чуть, — засмеялась она и пошла к своей лошади.

Марк глядел ей вслед и понимал, что в этой женщине был теперь весь смысл его дальнейшей жизни, от этого у него закипала в жилах кровь, и он ринулся опять работать.

Получив одобрение у старейшин племени, Марк занялся подготовкой воинов по римскому образцу. Но подготовку он начал не со всеми сразу, а лишь с теми воинами, которые участвовали в ликвидации разбойников. Из них впоследствии Марк планировал сделать младших командиров и своих ближайших помощников. Увидев его в деле, воины подчинялись ему беспрекословно и учились с огромной охотой.

Марк учил их строевой подготовке, умению на скаку запрыгивать на лошадь, а также умению садиться в седло в полном вооружении и со щитом, справа и слева. (Без стремян это было не так-то просто). Для обучения обращению с оружием использовался столб высотой в человеческий рост. Воин, вооружившись щитом, сплетённым из прутьев, и деревянным мечом, причём и то и другое — вдвое тяжелее обычного щита и меча, — нападал на столб, приучаясь колоть, а не рубить с размаху, как было принято у свевов. Когда основы владения оружием были заложены, Марк переходил к тренировочным боям, в которых использовались мечи с защищённым остриём, чтобы избежать серьёзных травм. Особое внимание Марк уделил обучению своих воинов метать дротики, подобного оружия свевы не знали. Марк учил их метать дротики прицельно в щиты с расстояния сорока шагов. Свевы были хорошие наездники, поэтому Марк решил пока не уделять подготовке боевой конницы должного внимания.

Для обеспечения нужд воинов в лагерь был отправлен один кузнец, которому тут же была построена и оборудована кузница. Продовольственным обеспечением отряда занимался Деян. Приготовлением пищи для всех воинов согласилась заниматься Скора и ещё несколько женщин. Параллельно Марк руководил и строительством лагеря. Лагерь был расположен таким образом, что все поселения родов были приблизительно равноудалены от него и в случае опасности все свевы могли бы укрыться в нём. Поэтому в строительстве лагеря воинам помогали все свободные мужчины племени. В обычной жизни, каждый воин выделял один день в неделю для самостоятельной отработки навыков владения оружием. Но та интенсивность обучения, которую предложил Марк, была для свевов в диковинку, поэтому привлекала всеобщее внимание. Старейшинам и главам семей даже приходилось возвращать некоторых праздных зевак к исполнению своих домашних обязанностей.

Воины Марка, конечно, уставали после ежедневных занятий и работ по строительству лагеря, но они были молоды и вечерами к лагерю приходили девушки с окрестных поселений. Они вместе жгли костры, пели песни и плясали, поэтому Марку пришлось жёстко регламентировать время отбоя. Все воины были разбиты на десятки, и именно от старших десятников Марк и требовал соблюдение режима. Один раз в неделю Марк отправлял пять воинов сменять караул у жилы, он постоянно ждал оттуда вестей о появлении римлян.

По вечерам Марк продолжал слушать рассказы и легенды о жизни племени свевов, которые ему ведала Скора, та в свою очередь интересовалась о том, как живут римляне. Сегодня она попросила рассказать ей, как у римлян строилась семейная жизнь. Они лежали в постели, и Марк рассказывал ей, что в римском обществе существовало три вида брака. Брак с мужской властью. Жена была полностью зависима от мужа в личных и имущественных отношениях. При заключении данного вида брака — все имущество жены переходило в собственность мужа. При разводе жена имела право забрать с собой только определённую долю имущества. Все приобретения жены во время брака поступали в собственность супруга.

Следующим видом брака был брак, при котором жена не находилась под властью мужа и поэтому не являлась членом его семьи. Вступив в такой вид брака, она продолжала находиться под властью своего отца или семьи. Она не являлась родственницей собственным детям; дети причислялись к семье мужа, а жена продолжала оставаться членом семьи своего отца.

— Странные вы люди римляне, как же мама не может быть родственницей своим кровным детям? — спросила Скора, от удивления расширив глаза.

— Всё это сложилось исторически и связано с тем, что в римском обществе браки в основном заключаются не по любви, а по расчёту.

— А как же любовь, любовь у римлян есть?

Этот простой вопрос поставил Марка в тупик, раньше он как-то об этом не задумывался. Не зная, что ответить Скоре он рассказал ей ещё об одном виде брака. Этот брак возникает из простого сожительства. При его заключении имущество жены не переходило в собственность мужа, а принадлежало ей. При разводе жена забирала своё имущество с собой. Все приобретения жены во время брака оставались в собственности жены.

— Это, как у нас с тобой, да? — спросила Скора.

— Скора, я рассказал тебе о семейной жизни римлян с точки зрения римского права и в самом упрощённом виде, в жизни всё гораздо сложнее.

— Ты не ответил на мой вопрос!

— Конечно, ведь у меня нет никакого имущества, но мне кроме тебя ничего в этой жизни не надо!

— Значит, — у Скоры опять появились чёртики в глазах, — я могу от тебя уйти, когда захочу?

— Сможешь, но только после того, как я на тебе женюсь, — стал ей подыгрывать Марк.

Скора уселась верхом на Марка и спросила:

— А когда ты собираешься на мне жениться?

— Теперь уже не знаю, а вдруг ты сразу от меня уйдёшь, — улыбался Марк.

Жаркий поцелуй был её ответом…

Претор Клавдий Валерий проснулся от громкого стука в дверь. Была глубокая ночь, но он уже привык, что по делам службы его часто будили по ночам, поэтому ворча, он встал с постели и поплёлся к двери.

— Кто там, что случилось? — недовольно спросил претор.

— Претор Клавдий Валерий откройте дверь, для вас срочное сообщение из Сената!

— С кем я говорю?

— С вами говорит префект преторианцев Себастьян!

Клавдий сразу открыл дверь. Перед ним с факелами в руках и в полной амуниции стояло пять преторианцев во главе со своим префектом.

— Претор Клавдий Валерий только что Сенат Рима объявил сенатора Максенция императором! — торжественно произнёс префект преторианцев Себастьян, крепкий высокий мужчина.

В наступившей паузе были слышны крики погонщиков, шум проезжающих по ночным улицам Рима повозок и треск горящих в руках гвардейцев факелов, они все внимательно смотрели на Клавдия Валерия.

— А как же император Север Флавий? — спросил, наконец, претор, — он же был назначен на свою должность августом Галерием.

— Сенат посчитал невозможным выполнение его закона, по которому теперь все жители Рима обязаны платить налог в казну, — ответил ему префект Себастьян.

— Этот налог платят все граждане Римской империи, — произнёс Клавдий.

— Право не платить этот налог римляне заслужили своими прошлыми заслугами в становлении великой империи, и ни один император никогда не забывал об этом!

— Хорошо, — немного подумав, произнёс Клавдий, — что вы хотите от меня?

— Сенат отправил меня к вам, надеясь, что вы, как весьма образованный и умный человек не будете чинить препятствия исполнению его решения.

— Я не буду препятствовать, — хмуро ответил претор, — но Рим это ещё не вся Римская империя!

— Сейчас важно, чтобы судебная система Рима была на стороне Сената, — уже с улыбкой ответил ему Себастьян, — утром мы ждём вас на Форуме.

— Я буду, — кивнул претор.

Преторианцы ушли, Клавдий прислушался к ночному городу, всё было, как всегда, внешне ничего не происходило. Закон Севера Флавия, обязывающий жителей Рима платить налог в казну, был лишь предлогом, главной движущей силой заговора и всех возможных последующих событий были преторианцы, Рим ещё не знал, что возможно начиналась гражданская война.

Претор закрыл дверь, спать уже не хотелось. Он зажёг ещё один светильник, достал остатки своего ужина и, жуя хлеб с сыром, стал вспоминать всё, что ему было известно о преторианцах.

Преторианцы — гвардия римских императоров, её организовал Сципион Африканский из римских всадников, для охраны главнокомандующего и своего ближнего окружения претория, откуда и названия. Далее для охраны порядка в Риме Октавиан Август создал девять преторианских когорт, по тысяче человек каждая. Вне службы преторианцы носили гражданскую одежду. Три когорты были размещены на постое у граждан в самом Вечном городе, остальные в пригородах столицы. Вместе с гвардейской кавалерией, они составляли ядро вооружённых сил зарождающейся империи. Лишь преторианцы имели право нести службу в Риме и носить оружие. Вплоть до правления Септимия Севера в гвардию зачисляли лишь уроженцев Италии. Усиленное жалование, почётное положение и шестнадцатилетний срок службы, составляли привилегии гвардии. Впоследствии городская полиция слилась с гвардией в один корпус, разделённый уже на четырнадцать когорт. Преторианцы подчинялись особому префекту — префект претория. Префект времён императора Тиберия — Сеян, сосредоточил всю гвардию в Риме, построив для неё специальный лагерь — castra praetorian. Преторианцы были замешаны практически во всех заговорах и мятежах империи, поэтому их корпус неоднократно подвергался изменениям. Многие римские императоры были убиты преторианцами. Так императора Калигулу лично убил трибун преторианской гвардии Херея. При участии префекта преторианцев был убит император Коммод. Префект преторианцев Макрин организовал заговор с целью убийства императора Каракаллы, после чего сам стал римским императором.

Претор Клавдий Валерий запил свой завтрак простой водой и опять подошёл к двери. Открыв её, он стал прислушиваться. Вечный город жил своей обычной жизнью. Начинало светать, и шум повозок стал стихать, лавочники, пополнив за ночь свои запасы, ушли передохнуть перед торговым днём. Ничего не говорило о заговоре в сердце Римской империи. Претор закрыл дверь и стал одеваться, продолжая размышлять о сложившейся ситуации.

Имя преторианцев стало синонимом интриг, заговоров, неверности и убийств, но до правления императора Марка Аврелия они оказали большую услугу римскому государству. Они свергали жестоких, слабых императоров, поддерживая только сильных и популярных. При этом они расширяли и собственную власть, сдерживая беспорядки римской толпы и интриги в сенате. Преторианская гвардия даровала империи стабильность, способствовавшую периоду расцвета Римской империи, но постепенно преторианцы стали превращаться в безжалостных наёмников, что вызывало к ним отрицательное отношение в обществе. Порочная власть преторианцев впервые была существенно ограничена императором Диоклетианом. Мудрыми мерами он постепенно лишил их различных привилегий, уменьшил число преторианских когорт, а в своей личной охране заменил их двумя преданными ему иллирийскими легионами.

Август Галерий тоже отказался от преторианцев. У императора Константина личная охрана состояла из галльских легионеров и только называлась преторианской. Максенций использовал для мятежа угнетённое положение некогда всесильной императорской гвардии в Риме и ошибочный закон августа Севера Флавия, но где он взял столько денег, ведь услуги преторианских когорт стоят весьма дорого? По подсчётам Клавдия Валерия в самом Риме и его окрестностях было около десяти тысяч преторианцев, этого количества было достаточно для мятежа, но для удержания власти было крайне мало. С этими мыслями, одевшись в парадную амуницию, претор Клавдий Валерий вышел из дома и направился в преториат.

Прошло две недели, и сегодня Марк впервые не проводил занятия с воинами, это теперь делали подготовленные им воины. Он с удовольствием наблюдал плоды своего труда. Воины, которых он учил, теперь сами уверенно обучали своих соплеменников.

— Божан, — обратился он к одному из своих учеников, — обрати внимание на удары своих воинов, удары должны быть колющие, а не рубящие.

— Марк, ты не представляешь, как тяжело их переучивать, — устало вздохнул Божан.

— Я же тебя переучил, — усмехнулся Марк, переходя к следующей группе.

— Стой, ещё раз показываю, — услышал он команду Божана сзади себя.

В этой группе учились метать дротики в щит. Марк остановился, воины уже неплохо метали дротики в цель, во всяком случае, у Марка особых замечаний не было. К нему подошёл старший и попросил его метнуть дротик для примера.

— А сам то что?

— Да у меня всё равно так не получается, — засмущался Добран. Марк пристально посмотрел на него и жёстко сказал:

— А если не получается, тогда занимайся этим и днём и ночью.

— Я всё понял Марк, — опустив голову, произнёс воин.

Занятия заканчивались для перерыва на обед, и Марк решил построить всех воинов. Он подозвал своего заместителя, крупного и внешне свирепого воина по имени Милан и приказал ему объявить построение.

Милан громким голосом скомандовал, показав жестом место построения.

Воины быстро построились по десяткам в колонну по три. Справа от девяти воинов стояли их командиры.

Марк остановился перед строем и сказал:

— Воины, я прошу вас с большей пользой использовать мирное время для своей подготовки. Всё чему вы научитесь сейчас, поможет вам остаться живыми на войне и если у вас что-то не получается, то используйте время, которое вы тратите вечером на своих девушек. Тогда будет большая вероятность, что они не станут впоследствии вашими вдовами! — Марк обвёл взглядом своих воинов, их взгляды были серьёзны и он понял, что его слова возымели своё действие.

— Через неделю мы начнём упражняется действиям в строю, что само по себе требует внимательности и дисциплины. Милан командуй обед.

— Всем обедать, — громко скомандовал Милан.

Воины двинулись к столовой, а Марк пошёл к Скоре, которая стояла неподалёку.

— Привет, — Марк поцеловал её, — ты чего-то хотела?

— Да, Митуса хотела с тобой поговорить.

— Она вернулась?

— Она сейчас у нас дома.

— Хорошо я сейчас, — Марк отошёл и подозвал к себе Милана, подробно объяснив ему, чем воинам следует заниматься после обеда и вернулся к Скоре. Осторожно подсадив её к себе на лошадь, Марк запрыгнул в седло и направился домой.

Скора сидела на седле впереди Марка, слегка повернувшись к нему. Теперь ей приходилось ездить только так, потому что прошло уже чуть больше половины срока её беременности. Животик теперь был виден всем, настроение у неё стало меняться, как ветер, иногда её подташнивало, но она стоически всё это переносила. Марк запретил ей бывать в лагере, дома она скучала и когда сегодня к ней пришла Митуса она очень обрадовалась. Они долго разговаривали. Митуса была рада за неё с Марком, вспомнив о том, что Скоре не пришлось пить горечь. Она захотела о чём-то поговорить с Марком, и Скора с её помощью забравшись на лошадь, приехала в лагерь, теперь они ехали обратно. Марк молчал, он вообще в последнее время очень много молчал и тогда Скора решила задать ему вопрос:

— Марк, а у тебя была женщина, там, в Риме, ну перед тем как ты попал к нам?

— Ты хотела сказать к тебе в плен, — усмехнулся он.

— Ты не увиливай!

— Была, — очень спокойно ответил Марк, — но не волнуйся, она была замужем.

— А как её звали?

— Лукреция.

— Красивое имя.

— Да.

— А она красивая?

— Да, — так же спокойно ответил Марк.

От этих слов у Скоры зашевелился возле сердца какой-то непонятный и неприятный червячок, и слёзки сами потекли из глаз. Марк продолжал молчать и от этого, или может от чего-нибудь другого слёзки постепенно превратились в маленькие ручейки. Они уже подъехали, а слёзки продолжали течь. Марк соскочил с лошади и снимая Скору увидел эти ручейки. Он обнял её, поцеловал, прижал к себе и зашептал ей на ушко:

— Глупенькая, я люблю только тебя!

— Уедешь в свой Рим, встретишь там свою Лукрецию, и останешься с ней, — хныкала Скора.

— Ты моя королева, я люблю только тебя, — шептал ей Марк, поглаживая её спину.

— Ну, какая я тебе королева, толстая, некрасивая, — уже громко зарыдала Скора.

— Ты самая настоящая королева и я люблю тебя, — успокаивал её Марк.

— А ты не гладь её, быстрее успокоится! — внезапно прозвучало рядом. Скора мгновенно успокоилась и вытирая слёзы пошла в дом мимо Митусы, со словами:

— Познакомься Марк, это Митуса, я тебе о ней рассказывала.

— Ну, здравствуй Марк, — сказала женщина в возрасте, но с красивыми чертами лица в чёрной одежде.

— Доброго вам здоровья, — почтительно поздоровался Марк, удивляясь чистоте и молодости глаз этой седой женщины.

— Ты назвал её королевой?

— Так ведь расплакалась из-за пустяка.

— Какого пустяка?

— Да рассказал ей, что у меня в Риме женщина была, замужняя, — смущённо сказал Марк.

— Не соврал, правду сказал, это хорошо, — говорила Митуса, пристально глядя ему в глаза, — ты Марк не обращай внимания на её капризы, молоденькая, беременная, боится всего, а больше всего тебя боится потерять, любит ведь.

— Я тоже её люблю! — воскликнул он.

— Я знаю Марк, я вообще много чего про тебя знаю.

— А что именно? — с интересом спросил Марк.

— В Риме тебе с императором Константином разговаривать надо и ни с кем более, — лицо Марка вытянулось от удивления, но Митуса смотрела куда-то в сторону, и не глядя на него, продолжала, — твой дом Марк здесь, а там в Риме только алчность, жадность и соблазн тебя ждёт.

Слова Митусы заставили Марка задуматься. В его планы не входило обращаться лично к императору Константину. Всё из-за данного в своё время отцу обещания никогда, ни по какому поводу не обращаться за помощью к Флавию Валерию Аврелию Константину. Отца Марка звали Флавий Аврелий Валерий Публий, и он был двоюродным братом Констанция отца нынешнего августа Рима. В молодости между ними произошла драка из-за девушки, которая впоследствии стала матерью Марка, но отец не смог простить Констанцию того, как тот отозвался о его будущей жене. Тогда Марк дал обещание отцу, но теперь ситуация совершенно изменилась.

Митуса увидев, что Марк задумался, ушла в дом, чтобы ему не мешать. Вместе со Скорой они быстро приготовили обед. Когда Марк вошёл, на столе стояли тарелки с тушёным мясом и овощами и нарезанный свежеиспечённый хлеб.

— Королевский обед от королевы, — пошутил Марк, садясь за стол.

— Ну, хватит уже, — смущённо улыбнулась Скора.

— Марк всё правильно говорит, будешь ты королевой, — жуя овощи, тихо сказала Митуса.

— Бабушка, откуда вы это взяли, тут и рядом-то королевства никакого нет, — проговорила Скора.

— Во-первых, я тебе никакая ни бабушка, мы с твоим отцом одногодки, — степенно сказала Митуса, — во-вторых, говорю, значит, знаю, да и король твой рядом сидит, — закончила свою фразу Митуса, под расширенные от удивления глаза Скоры.

— Я не знала, а что вы мне раньше не сказали, что вы не бабушка, — оправдывалась Скора.

— Ладно, дочка, спасибо тебе за угощение, пошла я, дела у меня ещё есть, если что я у себя буду, — сказала Митуса и улыбнувшись всем на прощание ушла. Скора долго смотрела ей вслед, потом сказала Марку:

— Ты представляешь, я её столько времени называла бабушкой, а она ровесница моему отцу.

— Просто она так одевается, — задумчиво ответил Марк.

— А что она там про короля и королеву сказала?

— Пошутила, наверное, — ответил, улыбнувшись, Марк.

— Марк, я так боюсь за тебя, — подошла к нему Скора, прижав его голову к своей груди, — ты бы хоть рассказал, что собираешься делать, — спросила Скора, целуя Марка.

— Я ещё ничего окончательно не решил, да и Митуса заставила задуматься, — говорил Марк, обнимая Скору за талию.

— А нельзя сделать так, что бы тебе не ездить в Рим?

— Думаю, что уже нет, — серьёзно ответил Марк, — римляне узнали про золото, и они обязательно вернуться за ним.

— Так всё дело в этом проклятом золоте!

— Ну, в общем-то, ты права, если вспомнить тех разбойников.

— Они же из-за золота поубивали друг друга!

— Садись милая, я попробую тебе объяснить всё, что я задумал сделать, — попросил, улыбнувшись, Марк.

Скора чмокнула его и послушно села за стол напротив.

— Скора золото уникальный металл, он может сделать твою жизнь счастливой, если только, ты будешь управлять им, а если же он начнёт управлять тобой, то твоя жизнь превратиться в кошмар.

— Это ты о чём сейчас? — спросила Скора.

— Мы отобрали золото у разбойников, так?

— Да.

— Много золота, да?

— Ты к чему это говоришь?

— Если сейчас взять и всё разделить на всех свевов поровну это ведь будет справедливо, так?

— Ну, вроде бы да, — ответила Скора.

— Только вероятнее всего это золото не принесёт счастья вашим родам, а наоборот, — задумчиво произнёс Марк.

— Почему?

— Золото рождает зависть, оно разделит ваши семьи, затем поссорит и возможно со временем убьёт, впрочем, ты подобное уже видела, — с горечью сказал он.

Скора задумалась, Марк тоже замолчал.

Конечно всё, что он придумал, было больше похоже на какую-то аферу, чем на продуманный план, но другого выхода не было. Марк, как никто другой понимал, что рано или поздно римляне придут за золотом и придут они не просто так, а с войной. Митуса была права, его дом теперь был здесь, возле Скоры, в племени свевов, и поэтому Марк хотел любым способом уберечь свой дом от войны. Потом эта нависающая угроза от брата Деяна, именно поэтому он начал заниматься военной подготовкой с воинами, как говорится, не хочешь войны, готовься к ней. Вообще Марк чувствовал огромный прилив сил в себе, ему сейчас казалось, что он может всё. Таких ощущений у него никогда прежде не бывало.

Марк смотрел на Скору. Её красивое личико было чем-то озабочено. Длинные льняные волосы были заплетены в косу. Синяя лента, повязанная поверх волос, очень хорошо сочеталась с её голубыми глазами. Марк откровенно любовался своей возлюбленной. Он чувствовал это великое множество тончайших ниточек привязавших его навсегда к этой женщине. Эти ниточки тянулись от его сердца к её сердцу, и по ним, он посылал ей своё тепло, а в ответ она посылало своё. Иногда видимо эти волны тепла сталкивались, тогда ниточки слегка натягивались, и в сердце возникала томящая грусть, которая разливалась по телу лёгкой истомой. В такие моменты и возникало желание прикасаться к ней, целовать любимые губы, грудь, ласкать её тело, проникать в её самые сокровенные глубины, слушать её стоны и возбуждаться от этого вновь и вновь…

В эту ночь ниточки между сердцами Марка и Скоры натягивались не один раз, тем более, что Деян дома не ночевал. Утром Скора проснулась в великолепном настроении. Она тихо выскользнула из объятий Марка и стала готовить завтрак. Она поставила на стол свежий сыр, молоко и хлеб и села подперев голову рукой, она смотрела на спящего Марка. Скора думала о том, что находится в полной власти этого мужчины и это было ей так приятно. Она коротко вздохнула, улыбнулась, душа у неё тихонько и радостно звенела, Скора опять томно вздохнула. Марк проснулся, широко улыбнулся, встал, чмокнул Скору и побежал делать свою зарядку.

За завтраком Скора попросилась у Марка поехать тоже в лагерь, она просто не хотела с ним расставаться.

— Хорошо, ты как раз посмотришь наш дом, он уже почти готов, — согласился Марк, ему тоже хотелось побыть со Скорой.

— А когда мы будем переселяться?

— Думаю, к холодам, — задумчиво ответил Марк.

— Марк, давай переселимся после того, как я рожу, — попросила Скора.

— Хорошо, я согласен, — немного подумав ответил Марк.

Марк посадил Скору впереди себя, и они поехали. По пути им встретилось много мужчин и женщин, все приветливо здоровались с ними, на что Скора заметила:

— Ты заметил, что все тебе улыбаются.

— Почему именно мне, ты ведь рядом со мной и ты дочь вождя племени.

— Нет, Марк, они улыбаются тебе, — уверенно сказала Скора.

В ответ Марк неожиданно легонько укусил её за ушко:

— Не спорь с мужчиной, — улыбаясь, сказал он.

— Не кусайся, люди кругом, — фыркнула Скора.

Так весело переругиваясь, они доехали до лагеря.

В центре лагеря воины заканчивали строительство дома для Марка. Они знали, что с ним будет жить и Скора, поэтому отделывали дом с особой заботой. Скора зашла в дом. В нём было две комнаты, одна большая, вторая поменьше и кухня с печкой, высокое крыльцо с навесом. Скоре дом понравился, она вышла на крыльцо и наблюдала, как Марк опять чему-то учил своих воинов.

Марк увидев, что воины недостаточно умело владеют щитом, решил показать им, что умелое владение щитом может дать преимущество в схватке, даже с двумя противниками одновременно. Он взял учебные, утяжелённые щит и меч, и попросил двух воинов вооружится для схватки с ним обычным оружием. Воины начали нападать на него, Марк, ловко отбивая их удары щитом и мечом, сначала уворачивался, а затем перешёл в наступление. В это время в лагерь въехало пять всадников во главе с Янушем, сыном вождя северных свевов. Сердце Скоры тревожно ёкнуло, почему-то она не ждала от этого человека добра. Всадники остановились и наблюдали за Марком и воинами. Марк, орудуя мечом и щитом, условно поразил сначала одного «противника», затем второго.

— Ловко у тебя римлянин, получается, — проговорил Януш сидя на лошади.

— Марк меня зовут, — улыбаясь, ответил Марк.

— Это ты значит раб Деяна? — язвительно спросил Януш.

— Он мой муж, Януш! — громко сказала Скора с крыльца.

— Доброго здоровья сестрица, что-то я свадьбы не помню, — продолжал язвить Януш.

— Свадьба ещё будет, — ответила Скора.

— Да уж пора бы, — оскалился брат, кивнув на её животик, — шустрый римлянин оказался.

— Это не твоё дело, — громко с вызовом сказал Марк.

— Тебя раб не спрашивают! — жёстко ответил Януш.

— Ты видимо, глуп от рождения, тебе же объяснили кто я, — так же жёстко ответил Марк.

— Негоже воину за бабскую юбку прятаться, — уже с вызовом и сквозь зубы сказал Януш.

— А ты слезь с коня, возьми меч, и тогда я, посмотрю, какой ты, воин, — с расстановкой и надменной улыбкой, прищурив глаза, произнёс Марк, достав свой меч из ножен.

Януш вскипел, соскочив с лошади и вытащив свой меч из ножен, двинулся на Марка.

— Он мой Януш, ты законы знаешь, — крикнула Скора и спустившись с крыльца стала между мужчинами, — никто не имеет право его ударить, кроме меня.

— Ладно, сестрица, я законы знаю, — вдруг успокоился Януш и бросил меч в ножны, — я вообще-то к твоему отцу приехал, где он?

— А его сейчас нет дома, — в ответ натянуто улыбнулась Скора.

— Тогда передай ему, чтобы приезжал через две недели на праздник урожая, — сказал Януш и вскочил на лошадь, — до скорой встречи сестрица.

Всадники пришпорили лошадей, уезжая, Януш очень недобро посмотрел на Марка. Воины Марка, до этого наблюдавшие за перебранкой, занялись своими делами.

Скора смотрела всадникам вслед. Марк подошёл и обнял её:

— Тяжёлый у тебя братец, — тихо сказал он.

— Да, он спит и видит себя вождём племени.

— Но он не так смел, каким хочет казаться, — задумчиво произнёс Марк.

— От него можно ожидать любой гадости.

— Я это уже понял, ладно, давай не будем о грустном, — Марк повернул Скору к себе.

— Я всё время боюсь за тебя, — Скора положила ему свою голову на грудь и шмыгнула своим носиком.

— Милая, ты дочь вождя племени и жена воина, — Марк гладил её по спине, — думай больше о нашем ребёнке, а не обо мне.

— Хорошо милый, я постараюсь.

После ужина Скора ушла по своим делам, Марк, оставшись дома достал свой свиток «О природе вещей» и стал читать:

Значит, изгнать этот страх из души и потёмки рассеять

Должны не солнца лучи и не света сиянье дневного,

Но природа сама своим видом и внутренним строем.

За основание тут мы берём положенье такое:

Из ничего не творится ничто по божественной воле.

И оттого только страх всех смертных объемлет, что много

Видят явлений они на земле и на небе нередко,

Коих причины никак усмотреть и понять не умеют,

И полагают, что всё это божьим веленьем творится.

Если же будем мы знать, что ничто не способно возникнуть

Из ничего, то тогда мы гораздо яснее увидим

Наших заданий предмет: и откуда являются вещи,

И каким образом всё происходит без помощи свыше.

Марк отложил свиток и задумался. Значит всё, что с ним происходит в последнее время это следствие не божественного, а его собственного внутреннего. Марк стал вспоминать, такого трепетного отношения между мужчиной и женщиной, какие были между его родителями он нигде и никогда не встречал в своей жизни, но именно таких он сам и хотел. Скора, когда выловила его из реки совершенно не знала какой он человек. Она влюбилась в мужчину, хотя и знала, что он римлянин. Она ни на что не надеялась, просто полюбила и вернула его к жизни своим человеческим теплом. Она ведь даже не знала, останусь ли я с ней, когда очнусь. Видимо, именно такой любви я и ждал всю свою жизнь, поэтому и остался. Значит, сделал вывод Марк, все наши поступки заложены в нас самих и боги тут ни причём. В жизни мы поступаем, так или иначе следуя только своему внутреннему убеждению, которое закладывается в нас ещё родителями. Тогда, что такое опыт, задал Марк вопрос самому себе и тут же нашёл ответ — приобретённый опыт это лишь детализация внутреннего убеждения.

Марк, довольный тем, что нашёл ответы на волнующие его вопросы, встал из-за стола и вышел на крыльцо дома. Солнце уже скатывалось за ближайшую гору, освещая зелёные леса, обработанные поля. В воздухе висел запах дыма, это свевы сжигали на полях и огородах высохшие стебли, оставшиеся после уборки урожая. Кое-где в полях работали люди, на лугах паслись большие стада домашних животных, где-то не далеко слышались звонкие голоса людей, от реки возвращались с уловом рыбаки. Марку была по душе эта милая картина мирной жизни свевов. Он поймал себя на мысли, что совершенно не тоскует о своём родном городе Риме, о своей прежней жизни. Значит, у него просто детализировались внутренние убеждения. Что же стало причиной? — задал он сам себе вопрос.

В это время Марк увидел, что к дому идёт Деян. Марк решил подумать над этим вопросом позже. Собственно, в общем и целом он знал ответ, но надо было все эти ответы сформулировать более чётко.

— Доброго здоровья Марк, — поздоровался Деян, — а где Скора?

— Она пошла куда-то по своим делам, с улыбкой ответил Марк.

Они пожали друг другу запястья.

— Ужинать будешь?

— Благодарю, я сыт, — ответил с улыбкой Деян, — мне уже рассказали о визите Януша, — сказал Деян и взгляд его стал серьёзным.

— Да собственно ничего особого не произошло, — улыбнулся Марк.

— Думаю, что в лице Януша ты приобрёл себе первого врага на земле свевов.

— Я его не боюсь.

— Да это понятно, но тебе следует быть осторожнее.

Марк кивнул в ответ, они зашли в дом и сели за стол.

Деян, на севере живут рода вашего племени, а кто живёт дальше? — спросил Марк.

— Дальше живёт ещё несколько племён, которые называют себя свевами.

— Вы с ними не конфликтуете?

— Нет, живём мирно.

— Ну, а дальше кто живёт?

— Там живут племена других людей, лет двадцать назад у нас была война с ними, но потом мы заключили с ними мир, и с тех пор войн не было.

— Значит уровень подготовки воинов приблизительно одинаковый, — спросил задумчиво Марк.

— Ты о чём сейчас? — спросил Деян.

— Думаю Януш, увидев, как воины наших родов занимаются военной подготовкой, скажет отцу о том, что мы готовимся к войне с ними.

— Возможно, ты и прав, — сказал Деян, отметив про себя, что Марк сказал «наши рода» и улыбнулся.

— Ты говорил, что у вас с братом и так отношения не очень.

— Да, есть такое дело, — сжав челюсти, ответил Деян.

— Дидил способен напасть на тебя?

— Три года назад у нас был уже конфликт, но Митуса и Вукил смогли все уладить.

— Деян, сколько воинов ты сможешь выставить в случае войны?

— Если учесть всех мужчин способных держать меч, то около тысячи.

— А сколько воинов будет у Дидила?

— У него больше тысячи будет, ты думаешь, он может напасть? — озабоченно спросил Деян.

— Не знаю, но к войне надо быть готовым всегда, — уверенно ответил Марк.

В это время открылась дверь и вместе с вечерней прохладой вошла Скора.

— О чём спорите, — весело спросила она.

— Да так беседуем, — улыбнулся дочери Деян, — а ты, где была?

— У соседей, с детишками игралась, они такие забавные.

— Как ты себя чувствуешь, — спросил её Марк.

— Устала немного, пойдёмте спать, — сказала Скора и пошла в спальню.

Марк развёл руками и последовал за ней. Деян улыбнулся и загасил светильник.

На следующий день к Марку прибыл один из воинов, оставленный для охраны золота и сообщил, что римляне прибыли в свой лагерь. Марк выслушал это сообщение и стал собираться. Он оделся в амуницию римского центуриона, решив взять с собой три мешка с золотым песком и мелкими самородками. Наблюдая за сборами Марка, Скора почувствовала сильную тревогу, сердце её тревожно заныло, тем более, что она случайно услышала его разговор с отцом, в котором Марк сообщил, что у него по-прежнему нет чёткого плана действий. Выбрав момент она подошла к Марку и прижавшись к нему тихо спросила:

— Что ты все-таки намерен делать?

— Не знаю Скора, не знаю, всё так неопределённо, мысли, конечно, есть, но не будем забегать вперёд, — задумчиво говорил Марк, обнимая свою возлюбленную.

— Может быть, не поедешь? — со слабой надеждой спросила она.

— Ехать надо, иначе мы потеряем всё, — твёрдо ответил Марк.

— Мы первый раз расстаёмся, и я даже не знаю на сколько, — спросила Скора, глядя Марку в глаза.

— Всё будет хорошо милая, я это чувствую, — без тени сомнения ответил Марк.

Скору это несколько успокоило, и она стала помогать ему привязывать к седлу мешок с золотом. Когда всё было готово, Марк крепко поцеловал Скору, вскочил в седло и выкинув вверх сжатый кулак правой руки, поскакал вместе со своим воином. Деян подошёл к Скоре и обнял её:

— Он вернётся дочка, обязательно вернётся!

— Я знаю тата, — со слезами на глазах произнесла Скора.

Марк ехал едва заметной тропой, шагах в двадцати от него ехало ещё пять воинов. Марк вспоминал всё, что знал об императоре Константине. Когда его отец Констанций получил пост западного цезаря, Константина приняли на службу при дворе восточного цезаря Галерия. Константин стал подавать большие надежды, как командир. В сражениях с персами он одновременно с Марком перед строем легиона был произведён в центурионы. Тогда-то они и познакомились лично. Дальше, правда, их пути разошлись, как сын цезаря Константин быстро поднимался по служебной лестнице и вскоре стал первым трибуном, но при этом оставался простым и открытым в отношениях со своими боевыми товарищами. Легионы его любили. Когда августами в Римской империи стали Галерий и отец Константина Констанций, уже на следующий год отец Константина попросил Галерия отпустить его сына служить к нему в Британию, по причине своей тяжёлой болезни, но Константин был у Галерия на положении почётного пленника. Восточный август боялся отпускать от себя сына своего соправителя, так как знал что в случае смерти Констанция, Константин легко сможет склонить на свою сторону галльские и британские легионы. Часто он строил козни против молодого человека, но не решался предпринять чего-нибудь явно, дабы не навлечь на себя гнев граждан и ненависть воинов. Однажды император как бы в шутку и для испытания силы и ловкости Константина втолкнул его в клетку со львом, но Константин, обладая большой физической силой и отвагой, смог заколоть хищника своим мечом. Между тем тяжело больной Констанций отправил письмо Галерию и просил прислать к нему сына, которого он хотел видеть перед кончиной. Так как Галерий не имел больше приличного предлога препятствовать отъезду Константина, он с большой неохотой дал на это согласие. Впрочем, он намеревался задержать его по дороге и поэтому повелел, чтобы Константин отправился в путь утром. Однако Константин в тот же вечер умчался из Никомедии, искалечив по пути всех государственных лошадей на многочисленных дорожных постах. Когда Галерий узнал об этом, он пришёл в ярость, но уже не мог ничего поделать. С невероятной быстротой Константин добрался до Британии к больному отцу. Тот успел только передать власть из рук в руки. Легионы провозгласили Константина своим августом. Константин был очень осторожным политиком, поэтому согласился принять лишь титул цезаря.

С этими мыслями Марк стал подниматься по тропинке в гору. Недалеко возле неё их ждали двое воинов, по их сигналу все спешились. Марк, оставив лошадь, осторожно подошёл к воинам и выглянул за скалу. Он увидел, как в реке бродило несколько солдат с лотками, на берегу стояли трое римлян, двое из них были в белых сенаторских тогах, третий был знакомый ему легат Сервий Публий Квинт.

«Значит, я всё правильно рассчитал» — подумал улыбаясь Марк, — «Сенаторы решили лично убедиться в наличии золота». Он вернулся к лошади и подозвал к себе своего заместителя Милана:

— Милан, я поеду к ним один, ты остаёшься за меня.

— Марк, как один, а вдруг они тебя убьют! — заволновался Милан, — что я потом Деяну и Скоре скажу!

— Успокойся Милан, я в амуниции центуриона. Я для них свой, ничего они мне не сделают, лучше туда посмотри, — Марк показал на то место где была замаскирована жила, — видишь, жилу совсем не видно, поэтому отведи от неё воинов в другое место и спрячьтесь, а им я скажу, что вас здесь много, думаю, они не сунутся, — возбуждённо, с бесшабашной улыбкой говорил Марк. Он всегда приходил в такое состояние, перед опасностью.

— Долго ты там пробудешь?

— А вот этого я не знаю, — прищурив глаза, ответил Марк, — сейчас я возьму с собой только один мешок и пойду к ним пешком, два других мешка привяжите к седлу моей лошади. Когда надо будет, я ей свистну, тогда её и отпустите.

— Хорошо Марк, мы всё сделаем, как ты сказал, а нам-то, что делать? — спросил Милан.

— Ждать, теперь только ждать, — задумчиво ответил Марк.

Легат Сервий Публий Квинт, сенаторы Тиберий Гай Луциус и Нумерий Тулиус наблюдали, как десяток солдат бродили по руслу речки с лотками в руках и пытались мыть золото. Надо сказать, что уже второй день это занятия не приносили ощутимых результатов. Несколько крошечных самородков золота была вся добыча старателей. Внезапно один из солдат негромко крикнул: «Посмотрите, кто это?» — показывая рукой вниз по течению. Все солдаты повернули свои взгляды в указанном направлении. По руслу реки к ним шёл римский центурион с мешком на правом плече. Сенаторы и легат Сервий Публий разговаривали и не сразу обратили внимание на идущего к ним человека, а вот несколько солдат узнали его и с криком: «Да это же Марк Флавий!», — бросились к нему.

После этого уже все с удивлением смотрели на приближающегося к ним центуриона.

— Марк, дружище, откуда ты, мы уже тебя похоронили! — кричал один из солдат, который первый добежал до него, — дай ка я тебя обниму!

— Жив, как видишь Аврелий, — узнал своего старого знакомого триария и заулыбался Марк.

Подбежало ещё несколько солдат, все обнимали Марка, хлопали по спине и радовались встрече с живым боевым товарищем. Марк радовался вместе с ними. Наконец со словами:

— Давайте после поговорим, надо начальству показаться, — он смог оторваться от окруживших его солдат и направиться в сторону легата.

Сервий Публий был крайне удивлён появлению живого центуриона Марка Флавия и с одной стороны он был, безусловно, рад этому, но с другой стороны теперь он испугался огласки всех причин, приведших к потере центуриона и нескольких десятков солдат. Сенаторы с интересом смотрели на приближающегося Марка.

— Приветствую вас сенаторы и легат Сервий Публий, я центурион Марк Флавий, — с этими словами он вышел из воды и положил мешок с золотом перед собой.

— Я рад, что ты остался жив Марк! — несколько сухо произнёс легат, — что с тобой случилось, как ты выжил?

— Сенатор Тиберий Гай Луциус.

— Сенатор Нумерий Тулиус, — представились сенаторы.

— Теперь уже не важно, как я выжил, важно другое, в этом мешке находится, то, что вы так упорно ищите в этой реке, — начал Марк осуществление своего плана, — и мне необходимо срочно увидеть императора!

Сенатор Нумерий Тулиус присел возле мешка и развернув его ахнул:

— Здесь не менее двадцати фунтов золота!

Презрительно глядя на Нумерия, второй сенатор спросил:

— Центурион назовите полное имя вашего отца!

— Флавий Аврелий Валерий Публий! — удивлённо произнёс Марк.

— Вы являетесь родственником нашему императору Флавию Валерию Аврелию Константину?

— Да, наши отцы были двоюродными братьями по отцу, — ответил Марк, с интересом глядя на сенатора.

— В таком случае я обязан вас сопроводить к императору, который сейчас находится в Аквинкуме, он недавно интересовался вашей судьбой центурион, думаю, что император будет весьма рад вашему внезапному воскрешению, — улыбаясь, произнёс сенатор Тиберий Гай Луциус.

Это была удача, на которую Марк даже не рассчитывал, поэтому он сразу же согласился:

— Сенатор я готов отправиться в путь немедленно!

— Вот и отлично Марк, отправляемся прямо сейчас, — проговорил сенатор Тиберий Луциус, со злорадной усмешкой глядя на Нумерия, затем обращаясь уже к легату, попросил, — распорядитесь дать нам лошадей и охрану!

— Да, конечно, — ответил Сервий Публий, подзывая к себе одного из конных воинов стоявших неподалёку.

Нумерий оторвавшись, наконец, от мешка спросил у Марка:

— Где вы всё это добыли?

— Во всяком случае, не здесь, — ответил, улыбаясь, Марк.

— Здесь золота на полмиллиона сестерциев! — продолжал ахать Нумерий.

— Вам виднее, — с усмешкой ответил Марк и подошёл к легату.

— Легат, этот мешок я оставляю вам, но прикажите солдатам не ходить дальше этого места, здесь везде мои люди, а как они умеют маскироваться и стрелять из луков, вы уже знаете, всё остальное вы узнаете по моему возвращению.

— Когда ты планируешь вернуться Марк? — спросил легат, тревожно оглядываясь вокруг.

— Я думаю через пару дней.

— Марк, я хотел бы извиниться перед тобой за тот случай, — виновато глядя в глаза начал говорить легат.

— Не стоит, ты даже не представляешь, как это всё изменило мою жизнь, — Марк похлопал его дружески по плечу, — ну вот и сенатор с охраной, — сказал он и громко два раза свистнул. Вдалеке послышался топот копыт, и по дороге к Марку прискакала лошадь с привязанными к седлу мешками. Марк вскочил в седло, немного погарцевал на месте, затем кому-то помахал рукой и вместе с десятью всадниками поскакал по дороге. Легат ещё раз тревожно осмотрел близлежащую местность, но ничего подозрительного не увидел. Милан наблюдал, как Марк подошёл к римлянам, как солдаты обрадовались его появлению. После этого Марк, поговорив с важными римлянами, свистнул свою лошадь. Затем Марк, вскочив на неё, помахал ему рукой и ускакал с римлянами. Милан улыбнулся ему вслед и прошептал: «Удачи тебе Марк, возвращайся быстрее!».

Сенатор Тиберий Гай Луциус в прошлом сам был легионером, поэтому без труда поспевал за Марком. Всадники спешили до темноты прибыть в Мурсу.

В пути сенатор размышлял о том, что ему повезло в этот раз оказаться в нужное время, в нужном месте. Представляя императору его родственника Марка Флавия, которого все считали погибшим, он надеялся быть замеченным императором Константином и наконец, обойти по служебной лестнице столь ненавистного ему сенатора Нумерия.

Марк, пришпоривая коня, думал о том, что он будет говорить императору Константину. Во всяком случае, он знал одно, золото римским императорам было нужно всегда, а ему, Марку и племени свевов нужна была независимость и процветание. Выступая посредником между огромной Римской империей и маленьким, ставшим ему родным, племенем свевов Марк и надеялся обрести всё это. Важно было донести до императора, что оставаясь римлянином, он Марк Флавий видит свою дальнейшую жизнь только в этом племени. Размышляя об этом, он решил не создавать для себя какие-либо заготовленные риторические формы, а действовать по обстановке.

Начинало уже темнеть, когда всадники проскакали по мосту и направились в римский лагерь возле Мурсы. На въезде в лагерь их остановил патруль, но увидев среди всадников знакомого сенатора, их пропустили. Сенатор пригласил Марка к себе. Спешившись возле его дома в центре лагеря, Марк согласился со словами:

— Сенатор полагаю, вы уже догадались, что находится в этих мешках?

— Надо быть глупцом подобным Нумерию, для того чтобы этого не понять, — с усмешкой ответил Тиберий.

— Вот и отлично, думаю, что в самое ближайшее время вы станете доверенным лицом между мной и императором, поэтому будете видеться с ним гораздо чаще, чем любой другой сенатор!

— Для меня это честь, служить императору! — гордо ответил Тиберий.

— Тогда прикажите отнести мешки в дом и пусть ваши люди позаботятся о моей лошади, а я пройдусь по лагерю.

— Хорошо Марк, я всё сделаю, — кивнул сенатор, — когда выезжаем?

— Завтра до рассвета, — улыбнулся в ответ Марк и пошёл в сторону бараков легионеров.

Дав все необходимые распоряжения, Тиберий ужинал в доме для сенаторов и думал о том, что уж, коль ему так повезло с Марком Флавием, то и надо держаться его и дальше, и возможно тогда он станет наместником какой-нибудь провинции. Тиберий служил в римской армии, поэтому, в отличие от Нумерия, он мог получить эту должность и стать, наконец, недостижимым для своего визави. От этих сладостных мечтаний сенатор душевно расплылся, прилёг и уснул. Ему снилось, как он став наместником провинции Нижняя Паннония, появляется в стенах Сената в Риме, все сенаторы приветствуют его стоя и среди них подобострастно улыбающийся Нумерий.

Марк немного прошёлся по лагерю, встретил немало знакомых, которые искренно радовались его внезапному воскрешению, но сославшись на усталость и завтрашний ранний отъезд в Аквинкум, он вернулся в дом сенатора и лёг спать. Ему снилось, что Скора, сидя на постели, кормит грудью малыша. Скора улыбается, малыш старательно питается молоком матери, она что-то говорит ему, но Марк не может её понять, наконец, он слышит: «Марк, это наш сын, мы ждём тебя!», и в этот момент кто-то стал трясти его за плечо.

Марк открыл глаза и увидел перед собой сенатора Тиберия:

— Просыпайся Марк, уже рассвет, — улыбался он ему.

— Да, конечно, — ответил он, вскочив с постели.

— Давай немного перекусим, я послал уже гонцов предупредить императора о твоём визите, — с довольным видом произнёс сенатор.

— Хорошо, — коротко бросил Марк.

Через полчаса он, сенатор и ещё шесть легионеров выехали из лагеря через северные ворота и, пришпорив лошадей, направились по хорошей римской дороге в сторону Аквинкума. Дорога пролегала по богатой римской провинции Нижняя Паннония. Здесь получали земли и селились ветераны после выхода на пенсию. По обе стороны дороги тянулись бесконечные возделанные поля и виноградники. Отряд на своём пути проезжал через небольшие посёлки и поселения местных жителей, но все они были построены по римским архитектурным правилам. К вечеру показались постройки Аквинкума столицы этой римской провинции.

На въезде в город их встречали преторианцы — личная охрана императора. Поприветствовав сенатора и Марка, они поехали впереди, показывая дорогу в его дворец. Марк никогда раньше не бывал в Аквинкуме, поэтому с интересом рассматривал город. В нём постоянно проживало около пятидесяти тысяч человек. Город был, как бы разделён на две части, гражданский и военный. Собственно этот провинциальный город ничем не отличался от большинства римских городов расположенных в Италии. Такие же дворцы, в которых жила местная знать ставшая римскими гражданами, мощённые камнем улицы, акведуки, и амфитеатр. Их в Аквинкуме было даже два, один был расположен в гражданской части, другой, побольше, в военной части города. Он стал известен тем, что был даже больше, чем Колизей, только ниже и там так же проходили бои гладиаторов между собой и с дикими животными. Тем временем отряд, продвигаясь по центральной улице, подъехал к дворцу императора, красивому в римском стиле зданию. Всадники спешились, Марк и сенатор Тиберий отдав своё оружие и прихватив с собой мешки с золотом, отправились вслед за преторианцами в кабинет к императору Константину.

Поднявшись по широкой лестнице, и пройдя колоннаду в сопровождении трёх преторианцев, Марк и сенатор оказались у массивной двери, вход в которую охраняли два гвардейца. Убедившись в отсутствии у прибывших оружия, их впустили внутрь, открыв перед ними тяжёлые дубовые двери. Поднявшись по широким белым мраморным ступеням, Марк и сенатор оказались на площадке перед не менее массивными дверями из красного дерева, которые охраняли ещё два преторианца. Один из них, шагнув вперёд, попросил всех обождать и открыв дверь, прошёл внутрь. Через несколько мгновений он вышел и пригласил Марка, а сенатора с мешками попросил обождать возле колоннады среди красивых женских статуй.

Марк вошёл в небольшой зал, посредине которого стоял массивный стол. Свет падал откуда-то сверху, по бокам в нишах стояли статуи греческих богов и героев. Император Константин, крупный, физический крепкий мужчина с чертами лица, словно высеченными из камня, но необычайно живыми умными глазами, внимательно смотрел на него, стоя возле стола. Он был одет в обшитую золотой лентой по краям белую тунику, подпоясанный золотым ремешком.

— Центурион Марк Флавий, — громко отчётливо сказал Марк.

Внезапно после этих слов император развёл руки и пошёл к нему со словами:

— О боги, Марк, я же помню тебя, мы вместе с тобой получали звания центурионов в Персии, очень рад, что ты жив! — с этими словами улыбаясь, он пошёл к нему.

— Я тоже рад император, что вы меня вспомнили, — смущённо ответил Марк, когда они пожали друг другу руки.

— Я хотел бы кое о чём с тобой поговорить, — уже серьёзно добавил Константин после приветствия, — разговор будет долгим, давай присядем, — показал он на небольшой столик в стороне с фруктами и вином.

— Там за дверью находится сенатор Тиберий, с ним два мешка с золотом, думаю его пока надо отпустить, но он нам ещё пригодится, — внимательно глядя императору в глаза, произнёс Марк.

— Я так понимаю, что у тебя тоже есть ко мне разговор? — улыбнулся Константин.

— Скорее предложение.

— Хорошо, зови своего сенатора, — кивнул император и отошёл к столику.

Марк подошёл к двери и позвал Тиберия.

— Приветствую вас мой император! — громко и величаво произнёс вошедший сенатор, — я сенатор Тиберий Гай Луциус имел честь сообщить доблестному центуриону Марку Флавию Валерию о том, что вы желали его видеть, и вот мы здесь!

— Хорошо, хорошо сенатор, Марк мне рассказал о вас, — ответил Константин, не вставая из-за столика.

— Позвольте занести мешки с золотом для вас, — так же гордо продолжил сенатор.

— С вашим золотом, — с едва заметной улыбкой спросил Константин.

Марк понял его иронию и тоже улыбнулся.

— Нет, это золото принадлежит центуриону Марку Флавию, — не поняв сарказма, по-прежнему гордо вещал сенатор.

— Тогда заносите, — уже без улыбки произнёс император.

Сенатор открыл дверь и взял у преторианца мешки с золотом.

— Марк, давай показывай, что там у тебя, — сказал император.

Марк взял у Тиберия мешки и, улыбнувшись сенатору, пошёл к Константину.

— Сенатор, скажите охране, что вы мне скоро понадобитесь, пусть они определят вас на постой в моём дворце, — произнёс император, кивнув Тиберию на прощание. Сенатор радостно улыбнулся и вышел из комнаты.

Когда сенатор ушёл Константин обратился к Марку:

— Золото подождёт, садись Марк, я должен тебе кое-что рассказать.

— Хорошо, — Марк сел за столик, положив мешки на пол рядом с собой.

— Марк, мой отец, умирая, вспомнил о своей давней ссоре с твоим отцом, ты слышал об этом?

— Да, — Марк опустил глаза.

— Он хотел помириться с ним, но твои родители погибли, когда мы с тобой были в Персии, — Константин сделал небольшую паузу, — так вот, умирая, отец попросил меня сделать для тебя, что-нибудь очень важное в твоей жизни, видимо, та нелепая ссора не давала ему покоя всю жизнь.

Марк поднял голову и посмотрел императору прямо в глаза, Константин был настроен решительно. Марк отвёл глаза, взял гроздь винограда и задумался.

Константин тоже угощался виноградом и не мешал ему.

— Последняя воля умирающего, это святое, — произнёс Марк, после некоторого молчания.

— Что тебя гложет Марк?

— Мой император, — начал говорить Марк.

— Марк здесь никого нет, называй меня просто, Константин.

— Дело в том, что я влюблён, я встретил ту единственную женщину, на всю жизнь, — Марк остановился, вспоминая Скору.

— Я понимаю тебя Марк, ты счастливей меня, — грустно произнёс Константин.

— Почему? — искренне удивился Марк.

— Мой нынешний брак заключён не по любви, а по политическим мотивам.

— Может быть, вам повезёт, и когда-нибудь желания и мотивы совпадут, ведь ваш отец женился по любви, во всяком случае, первый раз.

— Марк, у и меня это уже второй брак, — ответил император и опять замолчал.

Марк вспомнил, что по тем самым политическим мотивам, его отец Констанций был вынужден отказаться от своей возлюбленной Елены, матери Константина, и жениться на дочери императора Максимиана.

— Марк, ты с дороги, давай поговорим с тобой в терме, мне тоже надо взбодриться, — предложил Константин.

— Я согласен мой император, то есть Константин, — улыбнулся Марк.

Глава V

Скора сидела дома, солнце клонилось к закату. Она знала, что сейчас встанет и опять пойдёт за околицу встречать Марка, вот уже в третий раз.

Сердце Скоры ныло от тоски. Впервые они расстались на такой долгий срок. Как все влюблённые она, то просто боялась, что Марк не вернётся, то её захлёстывали воспоминания о том счастливом времени, когда они были вместе и тогда Скора чувствовала, как из её сердца устремлялось множество тончайших ниточек к его сердцу. Скора вспоминала его сильные и нежные руки, требовательные губы, жаркие объятия, улыбнулась, погладила свой животик и пошла на околицу ждать своего возлюбленного.

Марк вместе с шестью преторианцами подъезжал к лагерю римлян, построенному на земле свевов. Не доезжая шагов сто до лагеря, он остановился и обратился к старшему:

— Сервий, легат знает меня лично, поэтому нет смысла меня представлять.

— Пожалуй ты прав Марк, — ответил ему седой ветеран.

— Вручи легату документы и передай все указания императора Константина, а у меня ещё много дел.

— Хорошо Марк, удачи тебе.

Марк кивнул и поскакал мимо лагеря. Возле реки он помахал рукой и, пустив коня по воде, поехал медленно.

Его сигнал увидел Милан и широко улыбаясь, крикнул остальным воинам: «Марк вернулся!». Воины, столпившись за скалой тоже заулыбались: «Значит, всё получилось! Слава богам!».

Милан дожидался Марка на берегу. Марк, подъехав к нему, спрыгнул с лошади, они пожали друг другу запястья.

— Всё хорошо, — спросил Милан.

— Даже лучше, чем я хотел, — улыбался Марк.

— Что теперь надо делать Марк?

— Милан, мне удалось договориться с самим римским императором!

— Вот это да! — присвистнул Милан.

— Да, теперь они наши союзники. Уже завтра сюда придут сотни римских солдат, они расчистят завал, после этого прибудет обоз, который привезёт нам много оружия и амуниции.

— И как много?

— На две тысячи воинов.

Милан, кроме того, что был очень сильным воином, был ещё весьма не глуп, и он всё понял.

— Да, большое ты дело затеял Марк, права была Митуса.

— Ты это о чём, — удивлённо спросил Марк.

— Придёт время, узнаешь, — ухмыльнулся Милан, — а нам-то что делать?

— Пока ничего, просто осторожно наблюдайте, не обнаруживая своего присутствия, появится обоз, пошлёшь кого-нибудь за мной.

— Я всё понял, а ты куда сейчас, к Скоре? — понимающе улыбаясь, спросил Милан.

— Совет старейшин ещё надо созвать, — ответно улыбнулся Марк, вскочив на коня.

— Мы всё сделаем Марк, — уже вслед ему крикнул Милан.

Уже почти стемнело, Марк осторожно проехал все спуски и подъёмы, а на равнине помчался, вовсю пришпоривая свою лошадь. Он мчался, потому что не чувствовал своего сердца. Его вовсе не было у него в груди. Оно уже давно было возле Скоры, и он спешил к своему сердцу, чтобы не умереть. Подгоняя лошадь, Марк со сладкой истомой понимал, всё, что он теперь делает, и будет делать в этой жизни, всё только для неё.

Скора стояла на дороге и, сжав руки на груди, молилась: «О боги, сделайте так, что бы он приехал сегодня, сделайте, я молю вас об этом!». Вдруг она услышала топот копыт, и сразу поняла, это он. Вдали в свете Луны показался всадник, который мчался во весь опор, ещё немного и Скора увидела — это был Марк и он спешил к ней. Её сердце разорвалась на мелкие кусочки, и помчалось навстречу её возлюбленному. Две маленькие слезинки скатились по щёчкам.

Марк на ходу соскочил с лошади и бросился к ней. Они обнялись, и тесно прижавшись, просто наслаждались друг другом. Где-то там, между ними их сердца встретились и слились в одно. Теперь оно пульсировало, испуская волны блаженства. Скора подняла своё лицо, Марк целовал её глаза, волосы, нос, щёчки. В этой страсти она нашла его долгожданные губы и утонула в них. У неё опять закружилась голова, чтобы не упасть, Скора, ещё крепче прижалась к Марку и положила свою голову ему на грудь:

— Я люблю тебя Марк, больше жизни люблю, — тихо сказала она.

— У меня никого нет в этом мире кроме тебя, — ответил ей Марк, поглаживая ей волосы.

Наконец они смогли идти домой. Взявшись за руки, они шли, молча наслаждаясь этим восхитительным проявлением своих чувств, которое только что испытали.

Возле дома их встречал Деян.

— С возвращение тебя Марк, вижу, что у тебя всё получилось, — улыбаясь, спросил Деян, наблюдая, как они оба просто светились от счастья.

— Рад тебя видеть Деян, — ответил, улыбаясь, Марк, — даже лучше чем я предполагал.

— Давайте сначала поужинаем, — предложила Скора.

— Хорошо дочка, накрывай стол, мы сейчас придём.

— Не задерживайтесь, у меня всё готово — озорно стрельнув глазами Марку, сказала Скора, войдя в дом.

— Я наверно сегодня переночую у родственников, — ухмыльнулся Деян.

Беспрепятственно проехав ворота лагеря, преторианцы остановились возле дома легата. Старший преторианец прошёл в дом. В большой комнате за столом сидели Сервий Публий и сенатор Нумерий. Увидев офицера императорской гвардии, легат встал.

— Эти документы император поручил передать вам, легат Сервий Публий Квинт.

— Что там? — с тревогой спросил легат, ничего хорошего от встречи центуриона Марка Флавия и императора он лично для себя не ждал.

— Там всё написано, прочитайте, остальное я скажу после, — с непроницаемым видом сказал преторианец, и устало сел возле стола.

Сервий Публий внимательно прочитал свиток, с печатью императора и кивнув преторианцу спросил:

— А что велено передать на словах?

— На словах Марк Флавий просил передать, что бы вы строго следовали предписанию и не пытались действовать самостоятельно, здесь кругом его люди.

— Что это значит?

— Я передал вам, что мне было приказано, — устало сказал седой ветеран.

— Я всё понял, — ответил легат, — накормите своих солдат и отправляйтесь обратно в Аквинкум. Триарий кивнул и удалился.

— Что, что там написано, — сразу подскочил от любопытства Нумерий.

— Марк Флавий теперь почётный сенатор, а Тиберий Гай Луциус стал Caesaris pro legato — императорским прокуратором, вторым человеком, после наместника в Нижней Паннонии, — произнёс Сервий Публий, глядя на Нумерия.

— Теперь ты понял, сколько здесь золота! — воскликнул сенатор.

«Тиберий стал по положению выше меня, и теперь он мой начальник», — не слушая его, размышлял легат.

— Ты меня слышишь идиот, если бы ты тогда был более осмотрительным, Марк Флавий остался бы ни с чем.

— Да кто его знает, как бы всё получилось, — задумчиво произнёс легат, — одно радует, Марк сдержал своё обещание.

— Что ещё там хорошего прислали? — язвительно спросил Нумерий.

— На сам посмотри, а я пошёл выполнять приказ, — отдав ему свиток, Сервий вышел из дома.

Из всего прочитанного Нумерий понял, что делать ему здесь больше нечего. Всю полноту власти, а значит и доступ к золоту получили Марк Флавий и этот недалёкий Тиберий Гай Луциус. Сенатор вышел из дома, в лагере наблюдалось некое оживление. Нумерий всё же решил проверить утверждение преторианца. Он тихонько вышел из лагеря и отправился к речке. Стоя на берегу, он внимательно оглядывал окрестные холмы, не заметив ничего подозрительного, сенатор перешёл реку, затем пошёл к ближайшему холму. Нумерий прошёл не более тридцати шагов, как перед ним в землю воткнулась стрела. Он сразу поднял руки, развернулся и пошёл обратно в лагерь.

Марк поцеловал спящую Скору и осторожно вышел из дома на крыльцо. Было раннее уже по-осеннему прохладное утро. Он стал, как всегда разминаться. Доведя своё тело до капелек пота, Марк вернулся в дом. Из спальни вышла Скора в длинной белой рубашке, обняла его за шею, и сладко зевнув:

— Можно я ещё немного так посплю, — попросила она и положила свою голову ему на грудь.

— Что не выспалась, милая? — спросил Марк, целуя её волосы.

— Сам же мне спать не давал, — где-то там, возле его груди, послышался её сонный лепет.

— Это ещё вопрос кто кому спать не давал, — усмехнулся Марк.

— Да это теперь и не важно, — сонно пролепетала Скора.

— Может, ты ляжешь и ещё поспишь, — нежно спросил Марк.

— Нет, ещё чуть-чуть и я соберу тебе завтрак, — попросила она, не отрываясь от его груди.

Внезапно открылась дверь, и вошёл Деян:

— Что, ещё не намиловались голубки? — улыбаясь, спросил он.

— Ой, я сейчас, — подхватилась Скора и убежала в спальню.

— Я вижу со здоровьем у вас тут всё нормально, — усмехнулся Деян, подавая руку Марку.

— Да не выспалась она просто, — смущённо ответил Марк, здороваясь с ним.

— Давай показывай мне бумаги, про которые вчера говорил, а то я тоже полночи не спал, — продолжал улыбаться Деян.

— Тата, — строго сказала Скора, выйдя из спальни и задрав свой носик, — сейчас завтракать будем.

— Я дочка только бумаги посмотрю, показывай Марк, это она пусть у себя на кухне командует.

— Ну как хотите, — так же задрав свой красивый носик, Скора, опять удалилась в спальню.

Марк развернул на столе перед Деяном свиток с печатью императора Константина. На свитке была нарисована карта земель свевов с учётом северных территорий почти до самого Рейна. Под картой был написан текст римскими буквами, но это было не важно, Деян всё равно не умел читать. Марк прочитал ему текст, из которого следовало, что верховный вождь племени свевов, проживающих на землях, указанных на этой карте, с этого момента становится союзником Римской империи, а сама территория является автономией,

— А значит и всё золото на этих землях по праву принадлежит только свевам, — добавил к прочитанному Марк.

— Марк, а кто это верховный вождь?

— Это ты или твой брат.

— А что такое — автономия?

— Автономия, значит независимая, свободная, римляне для нас только союзники и мы находимся под их защитой.

— Но на карте указаны земли, которые не принадлежат нашему племени?

— Константин считает, что наши племена смогут объединиться в военный союз, с тем, чтобы стать союзниками Рима. На всех римских картах эта земля будет обозначена, как не принадлежащая Римской империи!

После этих слов Марка Деян задумался. Он стоял возле карты, размышляя о том, что иногда в жизнь людей вмешиваются силы, способные изменять жизни целых племён не доставая меча из ножен. Его размышления прервала дочка.

— Мужчины, или вы завтракаете, или я пошла к Митусе, — вдруг заявила Скора, появившись из спальни.

— А зачем тебе к Митусе? — спросил обеспокоенно Марк, глядя на её животик.

— Нет, всё хорошо, не беспокойся, просто давно её не видела, — улыбнулась Скора, поглаживая животик.

— Ладно, давайте завтракать, — подвёл итог Деян.

Скора улыбаясь каким-то своим мыслям, ушла к Митусе. Деян уехал собирать старейшин, а Марк решил наведаться в лагерь. По дороге он обдумывал предстоящий разговор со старейшинами. Свевы не были избалованы всеми «благами» цивилизации, но у них никогда не было своего государства, а это значит, что они могли когда-нибудь просто раствориться среди других племён. Теперь этого Марк допустить не мог, и именно об этом они говорили с Константином. Римская империя стоит на пороге гражданских войн. Легионы будут истреблять друг друга, выбирая себе очередного цезаря, вместо того, чтобы отражать набеги врагов. Казна империи была почти пуста. Боги, которым поклонялись римляне, оставили их. Империя может оказаться на грани развала.

Волею судеб он, римский центурион оказался в племени свевов и там нашёл свою единственную любовь. Когда Марк рассказал Константину о своём плане, тот сказал просто: «Если бы у меня было ещё два-три таких центуриона, как ты, я бы перевернул мир. Иди и делай всё, что ты задумал!».

Приехав в лагерь, Марк нашёл там полный порядок. Караульная служба неслась исправно, свободные воины оттачивали своё мастерство во владения мечом и щитом, часть воинов метала дротики в щит. Строительство было полностью закончено, из лагеря получился маленький городок. Этот городок, со всеми своими укреплениями, пожалуй, выдержит пару штурмов, если конечно его защитники будут умело защищаться. Марк подумал о том, что та тяжёлая амуниция, которая скоро будет сюда доставлена, с одной стороны сохранит немало жизней, с другой лишит воинов, непривычных к ней, их подвижности. Надо будет с ними, потом потренироваться. С этими мыслями Марк поехал домой.

Дома его уже ждала Скора. Быстро перекусив, Марк достал мешки с золотыми слитками и стал их раскладывать на столе на восемь одинаковых кучек. Скора, с интересом наблюдала за ним. Разложив всё содержимое, Марк попросил её оценить равность всех кучек. Скора подошла к столу и переложила несколько слитков:

— Вот теперь всё поровну, а зачем всё это?

— Ты помнишь, где мы нашли это золото?

— Там у реки.

— А река, на чьей земле?

— На нашей земле.

— А точнее?

— На земле нашего рода.

— Значит, золото принадлежит вашему роду?

— Нет, по нашим законам, это золото принадлежит тому, кто его нашёл, — сказала Скора, присев на табуретку.

— Я разделил это золото на все рода поровну, — горячо произнёс Марк.

— Это будет справедливо разделить всё это золото на всех свевов! — задумчиво произнесла Скора.

— Доброго здоровья всем, о чём спорим молодёжь? — зашёл в дом Деян.

— Здравствуй, тата, да вон Марк всё золото решил раздать, — сказала Скора уходя на кухню.

— Я смотрю, ты уже всё разложил? — проговорил Деян, глядя на стол, — сейчас старейшины подойдут.

— Это ведь не моё золото, — улыбаясь, ответил Марк.

— Ты же отбил его у грабителей, и по нашим законам оно принадлежит тебе!

— Я не об этом сейчас буду говорить, — задумчиво произнёс Марк.

— Я не сомневаюсь в тебе Марк, — тепло сказал Деян.

За дверью послышались голоса — это пришли старейшины. Зашедшие главы родов молча остановились у стола. Самый старший, наконец, сказал:

— Я слышал Марк, что ты нашёл золото, но что его так много, — почесал он затылок.

— Сколько живу, никогда столько золота не видел, — степенно промолвил седой старец.

— Зачем звал-то? — спросил самый старший седой здоровяк.

— А вы садитесь отцы, я вам сейчас всё расскажу, — серьёзно сказал Марк.

Старейшины стали усаживаться за стол, но близко к золоту не придвигались. Марк внимательно за всем этим наблюдал. Когда все расселись, он выдержал небольшую паузу и сказал:

— Отцы, мы с Деяном это золото решили отдать вам, главам родов, — Марк внимательно осмотрел всех присутствующих и не увидел ни одного алчного взгляда.

— Вот тебе, на, а зачем оно нам, — спросил седой старец.

— Ты Марк не крути, говори прямо, что вы там с Деяном задумали, пробасил самый старший.

— Давайте договоримся так, — ответил Марк с повеселевшими глазами, — сегодня вы это золото возьмёте с собой, посоветуйтесь со своими сородичами, и пусть оно побудет у них в руках.

— Нечего им в руках столько золота держать, — быстро сказал один старейшина.

— А вы скажите им, что, когда придёт римский обоз Деян выдаст каждому старейшине настоящих золотых монет по количеству едоков, если конечно вы вернёте это золото.

В доме возникла пауза, старейшины соображали, потом один из них спросил:

— Марк, получается, что золота будет ещё больше?

— Да больше, только оно будет в монетах, — уверенно ответил Марк.

— Сколь же ты нашёл золота Марк? — спросил самый старший.

— Столько, что хватит вооружить две тысячи воинов, построить настоящий каменный город, дороги, — Марк внимательно обвёл взглядом старейшин и продолжил, — сейчас римские войска расчищают завалы на дороге, затем сюда придёт обоз с оружием и после этого римские войска уйдут.

— Как это уйдут? — удивился старший, — римляне никогда не уходят с чужих земель!

— Уйдут, мы не враги, мы союзники и мы свободная страна, если только объединимся с нашими северными родами.

— Дидил никогда не отдаст право верховного вождя, — сказал молчавший до этого Деян.

— Мы возьмём с собой на праздник урожая наших самых сильных воинов, одетых в римскую амуницию, — уверенно сказал Марк, — и ещё, — он сделал небольшую паузу, — когда вы получите золотые монеты, пусть об этом узнают северные рода.

Старейшины внимательно посмотрели на Марка. Он улыбнулся своей очаровывающей улыбкой.

— Значит, ты хочешь, чтобы северные рода сами пришли к нам.

— Нас очень мало и самое главное наше богатство это люди и если каждый из вас будет должным образом заботиться о своих родственниках, то нас будет становиться всё больше и больше, а значит все вместе, мы будем ещё сильнее.

— А почему, ты, римлянин, так заботишься о нас свевах? — задал вопрос седой старик. Марк опустил голову и задумался, затем улыбнулся и подняв свои небесно-голубые глаза на ожидавших его ответа старейшин сказал:

— Всё просто, Скора подойди ко мне, — попросил он её.

Скора была на кухне и не ожидала, что её позовут, поэтому немного замешкалась. Марк вывел её за руку в центр дома.

— Я Марк Флавий, римский центурион, люблю эту женщину больше жизни, я живу среди свевов, когда у нас родится сын, он будет тоже свев, такой же, как и вы все, теперь, здесь, среди вас мой дом!

Пока Марк говорил, было слышно, как где-то жужжит муха. Потом наступила длительная пауза. Скора покраснела и убежала к себе на кухню. Там у неё всё валилось с рук, ещё ни разу Марк так не признавался ей в любви.

Первым прервал молчание старейший:

— Марк, мы забираем это золото!

Все стали складывать золото в мешки, кто-то говорил, что давно пора племенам свевов объединиться. Через некоторое время дом опустел. Деян задумавшись, сидел у стола. Марк пошёл к Скоре на кухне, и игриво погладив её по попе, попросил чего-нибудь покушать.

— Отстань, тата дома, — улыбнулась она, — иди к столу, сейчас соберу.

Марк вернулся к Деяну, тот по-прежнему был задумчив.

— Ты о чём кручинишься Деян, — весело спросил Марк.

— Старейшины не вернут всё золото, — грустно сказал Деян, — каждый из них оставит маленькую толику на чёрный день.

— Я знаю об этом, — так же весело ответил Марк, — я сказал им самое главное, что бы они всегда помнили, что люди важнее золота.

— Хватит спорить, давайте ужинать, — принесла еду Скора.

Мужчины с аппетитом поужинали рыбой и овощами. Уже стемнело и все отправились спать. Марк и Скора лежали молча. Марк обдумывал свои дальнейшие дела. Скора вспоминала слова Митусы о том, что тогда, на реке, Марк, её счастье мог проплыть мимо. Она осторожно приподнялась, Марк уже спал, лёжа на спине. Скора осторожно провела пальчиком по его умному лбу, прямому носу, волевому подбородку и, не вытерпев, коснулась его таких желанных губ. Марк не проснувшись, засопел ещё больше, Скора успокоилась и легла рядом. Да, это был мужчина всей её жизни. Они даже ни разу не поссорились. Её забавляло, когда он, пытаясь быть по-мужски суровым. Тогда Марк забавно хмурил брови и говорил глухим басом, а она всегда с ним соглашалась, просто потому, что она была женщина, его женщина, как же это прекрасно, быть чьей-то женщиной. Скора раскинув руки, сладко потянулась и ещё немного поворочавшись, уснула.

Утром к Марку прискакал один из воинов и сообщил, что обоз уже прибыл в римский лагерь. Марк послал дружинника в свой лагерь с приказом для двух десятков воинов прибыть к его дому немедленно и сразу сам стал собираться. До праздника урожая осталось совсем немного времени, и надо было торопиться. Вскоре прибыли его дружинники. Марк поцеловал Скору, взнуздал коня и помчался с отрядом в римский лагерь. По дороге он оценил работу легионеров по расчистке завалов и ремонту дороги. В лагере Марк увидел обоз и много римлян, среди них был и Тиберий Гай Луциус, теперь уже императорский прокуратор. Тиберий, увидев Марка, заулыбался и пошёл к нему навстречу. Марк, соскочив с лошади, поприветствовал прокуратора. Прогуливаясь с ним, он узнавал все новости от императора Константина. Потом к ним присоединился легат Сервий Публий, который сообщил, что Нумерий Тулиус убыл в Рим.

Обоз был готов к отправке и Марк заторопился в обратный путь. Он попросил легата оставить в лагере палатки. Сервий Публий понимающе кивнул и дал все нужные указания, по договору с Константином римляне должны были покинуть свой лагерь на следующий день. Вскоре обоз тронулся в путь, мешки с золотыми монетами Марк привязал к своему седлу. Марк ехал впереди обоза, восемь телег растянулось по дороге. Свевы отныне становилась союзниками Рима с правом автономии, и не один римлянин не имел права появиться на их землях без их разрешения.

К вечеру обоз с тяжёлой римской амуницией был в лагере у Марка. Он очень устал за этот день, поэтому сразу уснул, даже Скора не смогла его разбудить, хотя Деян опять не ночевал дома. Утро выдалось солнечным. Марк проснулся отдохнувшим и смотрел на Скору. Её выпавшая грудь с розовым соском волновала его, но её подросший животик привлекал его больше. Он осторожно приложил к нему своё ухо. Там были слышны какие-то звуки. От его прикосновения Скора проснулась. Она погладила Марка по голове.

— Он уже разговаривает, — умилённо произнёс Марк.

— Глупенький, он ещё не может разговаривать.

— Но там что-то булькает?

— Он просто так шевелится, — заулыбалась Скора.

— А, вот, почувствовал, ножкой ударил, — улыбнулся Марк и оторвал свою голову от её животика, припав к её губам.

— Митуса сказала, что у меня всё нормально, — сообщила Скора

— Ты поедешь со мной на праздник урожая к Дидилу.

— Зачем тебе такая некрасивая и толстая жена? — грустно спросила Скора.

— Ты у меня самая красивая в мире, — ответил ей Марк, нежно целуя.

Внезапно послышались шаги Деяна, и им пришлось прервать взаимные ласки.

Деян зашёл, светясь от счастья. Взглянув на сонных Марка и Скору смеясь он заметил:

— Утро какое доброе, птахи уже вовсю трудятся, а вы тут непонятно чем занимаетесь!

— А ты, тата, откуда такой довольный по утрам приходишь, — заметила Скора.

— А я дочка жизни радуюсь, ладно давай нам с Марком завтракать, а то у нас дел сегодня больно много.

— Сейчас соберу неугомонные, — пробурчала Скора и пошла на кухню.

— Здравствуй Деян, — вышел к нему Марк, — а дел сегодня действительно много, здесь под столом два мешка золотых монет, их ровно десять тысяч, собери опять старейшин и раздай, как вчера говорили, ну а золото пусть вернут обратно.

— Может быть ты раздашь?

— Ты же вождь, тебе и золото делить!

— У меня всё готово, завтракать будете, — включилась в разговор Скора.

Позавтракав и выйдя из дома мужчины, продолжили разговор:

— Я сейчас в лагерь у меня там дел по горло, а ты раздавай золото и предупреди старейшин, чтобы завтра прислали в лагерь всех своих воинов амуницию получать.

— А к чему такая спешка, Марк?

— Амуницию ещё подгонять надо, а уже потом каждый воин будет её хранить у себя дома.

— Ладно, договорились, — кивнул согласно Деян, садясь на коня.

Марк тоже пришпорил свою кобылу и помчался в лагерь.

В лагере первым делом он проверил караульную службу. Затем стали разбирать обоз и подгонять привезённое снаряжение. Одев всех своих ратников, Марк заставил их поупражняться в этой более тяжёлой и непривычной амуниции во владении мечом и щитом. Волнения Марка оказались напрасны, его воины прекрасно чувствовали себя в удобной римской военной одежде. Увидев это, Марк начал их учить быстрому перестроению в «черепахи». Воины прекрасно понимали, что «черепаха» это единственное прикрытие от стрел противника в сражении, поэтому обучались очень прилежно и с охотой.

Время уже близилось к обеду, и Марк отпустил воинов отдохнуть, сам же поскакал домой к Скоре. Она уже его ждала. Соскочив с лошади, Марк увидел на завалинке двух старейшин. Они явно ждали его. Он поздоровался с ними.

— Марк, — последовал вопрос от одного из них, — вот мы сейчас получили монеты от Деяна, а что нам с ними делать?

— Купите что-нибудь.

— У нас вроде всё есть, а если купить, то где? — не унимался старик.

— Очень скоро сюда прибудет много торговцем, они привезут с собой массу всяких нужных вещей, — улыбнулся Марк.

— А что они привезут? — не унимался старик.

— Они будут стараться привезти то, что вы у них будете покупать.

— А откуда они будут это знать7

— Вы сами им и скажете, — усмехнулся Марк.

— Даже не знаю, что им говорить, — засомневался старик.

— Хорошо, у вас детишки друг за другом одёжку донашивают, так, — спросил Марк.

— Так оно и есть, на них не напасёшься сорванцов.

— А теперь каждому по обновке можно будет купить, — улыбнулся Марк.

— Да, это дело, — подумав, ответил старик.

Марк увидел, как в дверях дома стала часто мелькать Скора, видимо не решаясь прервать их разговор, поднялся, собравшись уже уходить.

— Марк, у меня вот такой вопрос, — произнёс второй старик, — у меня есть раб, ему тоже золотой давать?

— Дай и отпусти, не люблю рабство, — глядя в сторону, серьёзно ответил Марк.

— Как же я его отпущу, если он мою дочку уже обрюхатил?

— Тогда тем более отпусти, пусть живут вместе, — уже весело ответил Марк.

— А золотой-то ему давать?

— Ты им два дай, на счастье, а они тебе детей нарожают!

— Ладно, Марк, иди, обедай, а то твоя вон вся извелась, — заулыбались старики, поднимаясь, — мы тоже пойдём.

Марк сидел за столом и ел вкусные щи из капусты. Скора сидела напротив, подперев свой подбородок рукой и любовалась его аппетитом.

— Слушай, а много ли рабов у свевов, — внезапно спросил он Скору.

— В наших родах один или два, а у северных родов не знаю.

— Вы ведь давно не воевали, откуда они у вас берутся?

— За долги всякие у других племён.

— Ненавижу рабство, — сухо сказал Марк, отставив пустую тарелку.

— Ещё налить, — заботливо спросила Скора.

— Спасибо, сыт хозяюшка, — улыбнулся он в ответ.

— Сейчас опять в лагерь поедешь?

— Да, работы ещё много, отец не появлялся?

— Ты знаешь Марк, мне кажется, у него кто-то есть!

— Ну, и что в этом странного, мужчина, как говорится, в самом соку, — усмехнулся Марк.

— Да, но почему я об этом ничего не знаю?

— А ты ему про меня сразу рассказала?

— Ты совсем другое дело, — зарделась Скора, вспомнив, как она лечила Марка в пещере.

Марк, увидев её внезапный румянец, встал, подошёл к ней, поцеловал и сказал:

— Милая, люди занимались любовью всегда, ситуации у всех только разные, придёт время, и отец тебе всё расскажет.

— Я люблю тебя, очень, очень люблю, — прошептала Скора.

— И я тебя очень люблю, ладно я поехал, — Марк нежно поцеловал свою возлюбленную и вышел.

На следующий день в лагерь начали прибывать ратники от всех родов южных свевов. Им быстро подбирали и подгоняли амуницию. Для того что бы воины быстрее привыкли к ней Марк решил устроить показательный учебный бой. С одной стороны в этом бою были уже подготовленные им дружинники, с другой стороны все остальные воины.

Когда всё было готово, его сто дружинников построилась в каре на поле, перед лагерем, ощетинившись копьями и прикрывшись щитами. Воины только что получившие амуницию около восьми сотен человек обступили их вокруг, а затем бросились на них со всех сторон одновременно. Однако своими умелыми действиями копьями и щитами дружинники Марка не позволили нападавшим прорвать свой строй. Когда нападавшие решили «расстрелять» воинов Марка из луков, те быстро построились в черепаху и остались неуязвимы. Всё это очень впечатлило приехавших старейшин родов. Несколько опытных воинов подсказали Марку, что в реальном бою с племенами германцев, чтобы строй не был сломан, следует в первый ряд ставить наиболее сильных воинов. Он был рад этому общению и такому дельному совету. После этого дружина Марка вернулась в лагерь, а все остальные воины стали возвращаться в свои поселения в римской амуниции. Со стороны это было впечатляющее зрелище — римские солдаты свободно передвигаются по земле свевов и все этому были рады.

Деян дружески похлопал по Марка по плечу:

— Большое дело ты делаешь Марк, думаю, что к празднику урожая мы теперь готовы.

— На этом празднике твой брат должен добровольно передать тебе право верховного вождя свевов.

— Там погоду его сын делает, он спит и видит себя верховным вождём, — грустно заметил Деян.

— Сколько у тебя золотых осталось, — спросил Марк.

— Мешок и ещё немного, — ответил Деян, внимательно посмотрев на Марка, — я тебя правильно понял?

— Да, всё именно так, — серьёзно сказал Марк, — для того, что бы ты опять стал верховным вождём, у нас теперь есть очень серьёзные аргументы.

Вечером Марк и Скора остались дома одни, Деян улыбнувшись, сказал, что переночует в другом месте.

— Нет, у него точно есть женщина, — заметила Скора, когда отец ушёл.

— Да на здоровье, — усмехнулся Марк.

— Но почему он мне ничего не говорит?

— Может быть потому, что ты её хорошо знаешь.

— Кто же она? — задумалась Скора.

— О, это пресловутое женское любопытство, — пошутил Марк.

В ответ Скора обидчиво надула губки и отвернулась к стенке. Марк примирительно стал гладить её по попе.

— Отстань!

— Ты поедешь со мной на праздник урожая?

— Зачем?

— Я хочу, чтобы самая красивая в мире женщина была рядом со мной, — говорил Марк, продолжая её гладить и целовать в затылок.

— Не подлизывайся, — уже более миролюбиво послышалось от стенки.

— Я совсем не подлизываюсь, — и рука Марка заскользила по её груди.

— Я толстая и некрасивая, — уже с учащённым дыханием ответила Скора.

— Ты моя любимая женщина, очень любимая, — повернул её Марк к себе и стал целовать её губы, шею, грудь.. Она ответила ему. Взаимная нежность переросла в близость, от которой они оба задохнулись.

Они лежали рядом, переживая любовное блаженство и молчали.

— А я знаю, куда ходит ночевать отец, — вдруг сказала Скора.

— Куда?

— Он ходит к Митусе!

— Почему ты так решила, — лениво спросил Марк.

— Женская интуиция.

— А-а, — зевнул он в ответ.

— Тебе не интересно!

— Ты представляешь, нет, мне совсем не интересно с кем спит твой отец.

— Она же ведьма!

— Не ведьма, а жрица!

— А какая разница, — раздражённо воскликнула Скора.

— Она возносит молитвы всем вашим богам вместо вас, она посредник между вами и богами, — спокойно ответил ей Марк, — и мне казалась, что вы подруги?

— А вдруг она моей мачехой станет?

— И что в этом плохого? — улыбнулся Марк.

— Не знаю, мне как-то не по себе, — успокоилась Скора и прижалась к любимому.

— Это всего лишь твои предположения, — успокаивал её Марк.

— Нет, я это теперь чувствую, — упрямилась Скора.

— Давай сделаем вид, что мы ни о чём, не догадались.

— Хорошо милый.

— Так ты поедешь со мной?

— Ну, конечно, куда же я без тебя.

— Вот и хорошо, только верхом тебе уже нельзя, надо что-то придумать, бормотал Марк засыпая.

Скора лежала рядом с уснувшим Марком и размышляла о своей внезапной догадке. «Отец и Митуса вместе, в это трудно было поверить. С другой стороны Митуса ведь тоже женщина, хоть и колдунья. Возможно, между ней и отцом есть какая-то история. Да, скорее всего так и есть, интересно какая…» — мелькнуло в сознании Скоры, и она уснула.

Через три дня внезапно повалили снег, поэтому вопрос как ехать Скоре на праздник урожая решился сам собой. Деян, Марк, три старейшины родов и двадцать дружинников верхом на лошадях сопровождали её в санях. На сани, запряжённые парой гнедых, были уложены подарки для Дидила. Выехали рано утром, что бы к вечеру быть на месте. Дружинники были одеты в римскую амуницию с мечами на боку, щиты были приторочены к сёдлам. Марк же, наоборот, в этот раз не стал надевать форму центуриона. Вместо этого он оделся почти, как Деян, длинная тёмно-синяя рубаха, чёрные штаны, заправленные в коричневые сапоги, на поясе у него оставался его римский меч, полушубок из медвежьей шкуры, на голове шапка из лисьего хвоста. Скора одела своё лучшее платье синего цвета, сверху лисий полушубок и красивую беличью шапочку, на ногах у неё были красные сапожки. Она сама погоняла лошадей. Свежий морозный воздух, белый простор, предстоящий праздник возбуждали её, и она гнала лошадей так, что мужчины едва поспевали за ней. Марк держался рядом с санями, он просто боялся за Скору. Щёчки её раскраснелись, глазки блестели, и она продолжала настёгивать скакунов. Так они доскакали до реки. Через реку переправлялись на перекатах. Скоре пришлось пересесть к Марку, а сани Деян перегонял пустыми.

— Скора, я прошу тебя, не гони так больше, не забывай, что ты беременна, — с укором отчитывал её Марк.

— Не буду, не буду милый, — шептала она ему сидя у него в седле.

После переправы поехали уже медленнее. Дорога пошла между заснеженных гор. Слева и справа Марк увидел разработанные поля и про себя отметил, что у северных родов свевов земля видимо лучше. Солнце ещё только прошло зенит, а они уже подъезжали к селению Дидила. Над всеми домами из труб вился дымок, там пекли пироги. Возле одного из домов мимо которого они проезжали было особенно много молодёжи. Значит, на праздник этот дом снимали молодые девушки, и в течение трёх дней они будут зазывать туда парней на гулянку. Там на вечеринках они будут рассказывать друг другу волшебные, страшные и игривые сказки, проводить озорные игры с поцелуями.

Люди стояли по сторонам громко приветствовали Деяна и Скору и с любопытством рассматривали всадников в незнакомой военной одежде. Проехав несколько дворов отряд, наконец, подъехал к дому Дидила. Его дом был намного больше чем у Деяна. Хозяин встречал их на большом крыльце в окружении своих дружинников. Всадники спешились, братья обнялись, но, как показалось Марку достаточно прохладно. Затем Дидил подошёл поздороваться к Скоре.

— Ну, здравствуй моя дорогая племянница, — обнял он Скору, — когда разрешишься-то?

— К масленице должна, — засмущалась она.

— Ну, и ладно, — добродушно улыбнулся Дидил, — а это, как я понимаю, и есть твой избранник, — спросил он, уже глядя на Марка.

— Да, дядя знакомься, это Марк, — сказала Скора, взяв Марка под руку, — мой суженный.

— Здравствуй Марк, — протянул руку Дидил, — много о тебе слышал, ты ведь римлянин?

— Да, меня зовут Марк Флавий, — пожал он протянутую руку верховного вождя свевов.

Дидил пристально посмотрел Марку в глаза, Марк так же пристально смотрел ему в глаза. В этой перестрелке взглядов первым уступил Дидил:

— Ну ладно гости дорогие прошу в дом, там уже всё готово для братчины, — сказал Дидил, зазывая гостей.

— А наши дружинники? — спросил его Марк.

Дидил ещё раз внимательно посмотрел на Марка, а затем сказал:

— Не беспокойся, о них мой сын позаботится, все будут сыты и в тепле.

— Что-то я сегодня его не вижу, — упорствуя, спросил Марк, — а воины до сих пор возле лошадей стоят.

— Януш, ты где! — крикнул в сторону Дидил.

— Да здесь я отец, — послышалось из-за дома.

— Иди сюда!

— Иду, иду!

Одеваясь на ходу, возбуждённый и недовольный появился Януш, быстро со всеми поздоровавшись, он подошёл к отцу:

— Опять с девками кувыркался? — строго спросил его Дидил.

— Так праздник же, — осклабился тот.

— Делом займись, вон дружинников на постой определи, по домам разведи и гляди у меня с девками! — насупившись, приказал ему отец.

— Да я-то чего, они сами лезут, — опять осклабившись, Януш пошёл выполнять приказ отца, крикнув по дороге себе помощников.

— Ладно, пойдёмте в дом, он всё сделает, вечером вы всех своих дружинников на гуляньях увидите, — опять позвал Дидил.

Все зашли в дом. В большой комнате, больше похожей на зал, буквой «П» стояли столы полные всяких яств, за ними сидели старейшины северных родов и другие гости. Все стали шумно здороваться. На столах стояли бочонки с хмельным мёдом, поэтому все уже были навеселе. Дидил посадил брата рядом с собой, Скора и Марк присели немного в стороне. Основным блюдом на этом празднике были пироги с различными начинками. Их приносили с собой, поэтому и называлось это братчиной. Скора, по понятной причине пить хмельного мёда не стала, а Марк поддержал её, поэтому они налегли на пироги. Дидил, Деян и другие гости по очереди говорили тосты, в которых благодарили своих богов за хороший урожай в этом году и просили такой же обильный в следующем. Обстановка была весёлая непринуждённая. Внезапно Марк увидел холодные, полные ненависти глаза.

Это был Януш, который стоял возле двери, быстро отведя свой взгляд он стал пробираться к отцу, что-то, сказав ему на ухо и сел с ним рядом. Дидил кивнул и произнёс тост за здоровье своего родного брата Деяна. Тот в свою очередь произнёс здравицу в честь брата. Веселье продолжалось, в зале становилось жарко и душно, Скора попросила Марка вывести её на улицу. Они вышли на свежий воздух и решили немного прогуляться. Солнце уже клонилось к закату и вот-вот должны были начаться гуляния возле костров. Уже были приготовлены угли для главного костра. На этих углях жрец должен был вознести молитву богам о будущем урожае, ходя по ним босыми ногами. Скора с Марком медленно направлялись в сторону этих углей. Туда же из всех домов потянулись весёлые компании. Всюду был слышен женский смех и мужские весёлые возгласы.

Вдруг совсем рядом раздался весёлый девичий голос:

— Скора, подружка, ты ли это!

Скора обернулась и сразу закричала:

— Милка, ты!

Девушки бросились обниматься и целоваться, Марк, скромно улыбаясь, остановился.

— Мы только что с парнями в догонялки с поцелуйчиками играли, а сейчас на костёр идём, ну что Скорка попрыгаем? — весело тараторила девушка.

— Я не смогу, — тихо сказала Скора.

— Что, твой не разрешает, — кивнула подружка на Марка.

— Нельзя мне, — и Скора с тихой гордостью расстегнула полушубок, показывая свой животик.

— Ух, ты, — восхищённо удивилась Мила, — а я вот всё прыгаю, на свадьбу-то позовёшь, — опять затараторила она.

— Конечно Милка, — заулыбалась Скора.

— Ну ладно я побежала, а то моего парня девки уведут, увидимся ещё, — она чмокнула подружку и побежала, но пробежав несколько шагов, вернулась, и что-то сказав Скоре на ушко, с громким смехом помчалась к своей компании.

Марк подошёл к Скоре:

— Вот чумовая, — она с улыбкой смотрела вслед своей подружке, — ты ей, между прочим, понравился, это она мне напоследок шепнула.

— Да весёлая девица, — с улыбкой заметил Марк.

— Смотри у меня, сегодня тут много таких будет, — с деланной сердитостью сказала Скора.

— Ты у меня одна, — обнял её Марк.

— Я знаю, пошли, вон уже Вукил пришёл, — тихонько вздохнув, сказала Скора.

Они пошли ближе к основному месту событий, где собирались в этот вечер все свевы.

В присутствии своих соплеменников Вукил, под звуки бубна стал ходить по углям босиком, поднимая руки к небу, вознося благодарственные молитвы об урожае в этом году и прося об обильном урожае на следующий год. Свевы молча, наблюдали за этим магическим зрелищем. Вукил прошёл по углям три круга и несколько раз сильно ударив в бубен и вышел из углей. Свевы захлопали в ладоши и со словами: «Хвала богам!» продолжили веселиться. Теперь разжигалось несколько костров, через которые прыгали девушки и парни, взявшись за руки. Костры были достаточно большие, поэтому считалось, если их руки во время прыжка не разъединялись, то парень и девушка становились сужеными. Если же руки разрывались, то оба искали себе другую пару. Всё это сопровождалось дружными шутками и розыгрышами. Среди парней, прыгающих через костёр, Марк увидел и своих молодых дружинников. Немного понаблюдав за прыжками молодёжи Скора с Марком отправились отдыхать в выделенную им комнату в доме Дидила.

На следующий день основным развлечением были кулачные бои молодых парней. По правилам парни желающие показать свою силу и удаль, должны были раздеться по пояс и вызывать друг друга на поединок. Запрещалось вызывать на кулачный бой того кто не разделся. В этой забаве принимали участие только неженатые мужчины. Поединок продолжался до первой крови. Скора с Марком прогуливаясь, остановились посмотреть на один из поединков, где дрался его молодой дружинник. Он довольно легко одолел своего противника и под одобрительные возгласы победно поднял руку вверх. Внезапно его опять вызвали на бой, и это был Януш. Он презрительно глянул на Марка и вышел в центр круга. Дружинник, которого звали Войта принял вызов и приготовился к бою. Марк отметил для себя достаточно атлетическое сложение тела у Януша. Противники стали кружить, ожидая действий друг друга. Войта нанёс удар первым, но промахнулся, Противники продолжали кружить, делая выпады, Войта опять нанёс удар, внезапно Януш подсел и двумя сильнейшими ударами в челюсть и голову сбил с ног своего противника. Дружинник лежал на земле без движения. Марк бросился к нему, тот был без сознания:

«Ты следующий» — услышал он голос Януша. Марк несколько раз ударил Войту по щекам, и он пришёл в себя, тряхнул головой и заулыбался: «Да, хорошо меня приложили», после этих слов он сразу встал, ещё раз тряхнув головой, окончательно пришёл в себя и стал одеваться.

Марк подошёл к Скоре.

— Всё в порядке? — спросила она.

— Да, но завтра я обязательно буду драться на мечах с Янушем, — зло сказал Марк.

— Ты победишь, — успокаивающе проворковала она, взяв его под руку, — ты у меня самый лучший.

— Конечно милая, завтра поединки на мечах и мои молодцы должны показать себя, — уже спокойно улыбнулся Марк.

По обычаю на третий день праздников мужчины показывали своё мастерство во владении различным оружием, именно поэтому Марк взял собой два десятка самых лучших воинов.

Марк и Скора не спеша прогуливались мимо домов, везде продолжался праздник. Скора рассказывала ему, что сейчас все девушки гадают и занимаются ворожбой, чтобы узнать, кто будет их мужем. Так беседуя, они подошли к дому Дидила. Марк увидел, что возле дома его ждёт Милан, от его коня шёл пар, видимо он только что прискакал. Милан увидел его и улыбаясь, пошёл навстречу:

— Что случилось Милан? — встревожено спросил Марк.

— Марк, тебе передали это, — и подал ему свиток.

Марк развернул свиток, в нём император Константин сообщал, что направляет к нему пятьдесят преторианцев для сопровождения груза, о котором они договаривались ранее. Тиберий Гай Луций вместе с преторианцами будут ожидать груз возле моста напротив Мурсы через пять дней.

— Когда доставили свиток, — спросил он у Милана.

— Сегодня рано утром прискакало пять римлян, вызвали старшего, я вышел, мне его вручили, я плохо понимаю их язык, но что срочно я понял и сразу к тебе.

— Хорошо, сейчас поедем.

— Марк, что случилось, куда ты собрался, — с тревогой спросила Скора.

— Мне срочно надо вернуться домой!

— Я с тобой!

— Нет, милая, мы поскачем очень быстро, растрясёшься, лучше позови отца.

— Хорошо, я сейчас, — и она пошла в дом.

Марк нашёл своего коня, оседлал его и подвёл к крыльцу, там его уже ждали Деян и Скора.

— Что за спешка Марк? — спросил Деян

— Через четыре дня мне надо быть возле Мурсы с обозом.

— Я понял тебя, — кивнул понимающе Деян.

— Празднуйте дальше без меня, — улыбнулся Марк, затем увидев, что на крыльцо вышел Януш добавил, — надеюсь, вам тут ничего не угрожает. Януш нагловато улыбался, как бы говоря: «Что сбегаешь римлянин!», но Марку это было всё равно, но про себя он подумал: «Я ещё разберусь с тобой гадёныш!».

Скора спустилась с крыльца, Марк обнял её:

— Я люблю тебя, — шепнул он ей.

— И я тебя люблю, будь осторожен, — прошептала она ему в ответ.

Они быстро и смущённо поцеловались, Марк вскочил в седло и подняв на прощание правую руку вверх пришпорил коня. Милан помчался за ним.

До поселения Деяна они добрались быстро и без приключений ещё до захода солнца. Марк сразу же направился в лагерь, отпустив Милана немного отдохнуть. В лагере несли службу оставшиеся дружинники, именно им он и поручил подготовить к утру четыре повозки, только после этого Марк отправился домой. Дома, поужинав пирогами, которые ему дала с собой Скора, он достал свой любимый свиток Тита Лукреция «О природе вещей» и стал перечитывать конец второй книги:

Так же с теченьем времён и стены великого мира,

Приступом взяты, падут и рассыплются грудой развалин.

Пища, конечно, должна восстанавливать всё, обновляя,

Пища — поддерживать всё и пища служить основаньем,

Но понапрасну, когда не способны выдерживать жилы

То, что потребно для них, а природа доставить не может.

Да, сокрушился наш век, и земля до того истощилась,

Что производит едва лишь мелких животных, а прежде

Всяких давала она и зверей порождала огромных.

Вовсе, как думаю я, не цепь золотая спустила

С неба далёких высот на поля поколения смертных,

Да и не волны морей, ударяясь о скалы, создали,

Но породила земля, что и ныне собой их питает;

Да и хлебов наливных, виноградников тучных она же

Много сама по себе сотворила вначале для смертных,

Сладкие также плоды им давая и тучные пастьбы, —

Всё, что теперь лишь едва вырастает при нашей работе:

Мы изнуряем волов, надрываем и пахарей силы,

Тупим железо, и всё ж не даёт урожая нам поле, —

Так оно скупо плоды производит и множит работу.

И уже пахарь—старик, головою качая, со вздохом

Чаще и чаще глядит на бесплодность тяжёлой работы,

Если же с прошлым начнёт настоящее сравнивать время,

То постоянно тогда восхваляет родителей долю.

И виноградарь, смотря на тщедушные, чахлые лозы,

Век, злополучный, клянёт и на время он сетует горько,

И беспрестанно ворчит, что народ, благочестия полный,

В древности жизнь проводил беззаботно, довольствуясь малым,

Хоть и земельный надел был в то время значительно меньше,

Не понимая, что всё дряхлеет и мало—помалу,

Жизни далёким путём истомлённое, сходит в могилу.

Марк задумался, как точно Тит Лукреций говорит о возникновении и гибели любого мира. Император Константин, с которым он обсуждал этот труд, по своему будет пытаться спасти Римскую империю от гибели, а у Марка совсем другая цель. У свевов много хорошей плодородной земли, пастбищ, но само племя малочисленно. Им просто исторически повезло, что их земли остались за пределами интересов Римской империи и рядом пока нет сильных воинствующих племён, но они обязательно появятся и к этому нужно быть готовым. Константин подсказал ему верный путь — надо обязательно создать на земле свевов государство, пусть небольшое, но достаточно сильное, а пока для обеспечения безопасности, Первому Иллирийскому легиону было дано указание, по первому требованию Марка Флавия выступить на защиту земель свевов, как союзника Римской империи. Марк всегда был против рабства, поэтому это будущее государство должно было стать сообществом свободных законопослушных людей. С этими мечтами Марк уснул.

Ещё затемно Милан разбудил Марка, тот оделся в форму центуриона и вышел на крыльцо. Обоз из четырёх повозок стоял возле дома. Марк и Милан поехали впереди, обоз двинулся за ними. В полдень они добрались до римского лагеря, в котором теперь размещался кордон свевов. Марк сам лично вскрыл жилу и дальше пошла тяжёлая работа, по наполнению мешков золотыми самородками. Мешки на лошадях переправлялись через речку и складывались в повозки. Марк абсолютно не боялся за сохранность золота. Дело в том, что у свевов просто не существовало воровства, даже, как понятия. Свев не понимал, как это можно присвоить чужую вещь. Свевы воспитывались так, что если кто-либо находил чужую вещь, и не было известно, кому она принадлежит, то её просто клали возле крыльца своего дома. Когда свев что-либо терял, то он проходил по дворам своих соплеменников и находил утерянную вещь. По этой же причине дома свевов не имели замков. Когда хозяева уходили, они просто ставили к входной двери палку и это означало, что дома никого нет. Поэтому и золото, которое Марк раздал старейшинам родов, было возвращено полностью, ну или почти полностью, как говорил Деян. К вечеру следующего дня все четыре повозки были наполнены мешками с самородками.

На следующий день рано утром Марк и Милан, взяв в сопровождение десяток дружинников, отправились с повозками и запасными лошадьми в сторону Мурсы. К вечеру обоз подъехал к мосту через реку возле Мурсы. Там их уже ждал Тиберий Гай Луций в сопровождении преторианцев.

— Приветствую тебя Марк Флавий, — улыбаясь, поздоровался он, — ты не опоздал!

— Приветствую тебя Тиберий, всё как договаривались, — ответно улыбнулся Марк, — давай повозки перевезём на вашу сторону и там проведём взвешивание и опломбируем мешки.

— Конечно Марк, всё сделаем, как предписано.

Марк отпустил Милана с дружинниками отдохнуть неподалёку, а сам вместе с императорским прокуратором, приступил к взвешиванию золота.

Каждый мешок подвешивался на специальных весах, вес записывал Тиберий, после этого один из преторианцев ставил на мешок имперскую пломбу. Мешки снова укладывали на повозки, преторианцы работали быстро, поэтому всю работу успели закончить до темноты. Когда всё было готово, Тиберий Гай Луций пожал Марку руку и сказал:

— На словах император просил передать, что ровно через месяц он пришлёт отчеканенные с этого золота монеты, как вы с ним договаривались.

— Хорошо, буду ждать.

— Ну, мы поехали, — улыбнулся Тиберий, спасибо тебе Марк, что замолвил за меня словечко перед императором.

— Я это сделал, только потому, что знаю тебя, как исключительно порядочного и честного человека.

— Так оно и есть Марк, не беспокойся, груз доставим в целости и сохранности, мы сейчас в лагерь, а утром в Аквинкум.

— Тиберий, а почему Константин так долго находится в Аквинкуме, ведь его столица Тревир.

— Это его тесть Максимиан Геркулий разрешил Константину при необходимости останавливаться во дворце Фаусты его дочери и жены Константина, — ответил, улыбаясь, Тиберий.

— Тогда получается, что твоё назначение прокуратором Нижней Паннонии Константин тоже согласовывал со своим тестем?

— Именно так, пока, я надеюсь пока, Константин вынужден некоторые свои действия согласовывать с другими императорами!

— Счастливого пути, — понимающе улыбнулся Марк и пошёл к своим дружинникам.

В небе висела огромная Луна, и отряд не спеша направился обратно в свой лагерь. В полночь они уже въезжали в ворота лагеря. Все очень устали, поэтому сразу отправились отдыхать. Рано утром Марк отправился домой, опять эти невидимые, но такие сильные нити любви тянули его к Скоре и он пришпорил свою лошадь.

Скора проснулась от того, что у неё в животе первый раз толкнулся малыш, это было так необычно и приятно. Она положила ладошки на свой живот и ждала ещё толчков. Малыш будто бы услышал её и толкнулся ещё раз. Скора счастливо улыбалась этой новой нарождающейся в ней жизни. Вчера отец привёз её домой, и она спала на их с Марком кровати. Вот уже четыре дня Марка не было рядом, она вспомнила об этом и сразу опять загрустила, как грустила все эти дни разлуки. Скора, всей своей душой чувствовала, как ей, просто физически, не хватает Марка. Она так рвалась с праздника домой, надеясь, что Марк уже вернулся, но дом был пуст. Когда они приехали, отец ходил по дому радостный, он опять стал верховным вождём свевов, а она просто тихонько захныкала у себя в комнате. Правда, когда отец увидел это, то сразу стал успокаивать её, как маленькую. Она ещё немного похныкала у него на плече и успокоилась после его слов, что Марк её очень любит и вернётся завтра. Завтра уже наступило, а Марка всё ещё не было. Скора встала, внимательно прислушиваясь к себе, но малыш больше не толкался. Отца дома не было, Скора позавтракала в одиночестве и просто сидела у стола.

Вдруг она что-то почувствовала, быстро одевшись, Скора вышла на крыльцо. Солнце стояло уже высоко, она осторожно спустилась по ступенькам, теперь у неё был не животик, а живот. Скора не могла больше сидеть дома, и пошла навстречу Марку. Она вышла за околицу, сердце её забилось, Скора услышала стук копыт, затем увидела всадника, это был он.

Марк мчался во весь опор, уже показалась околица и там, там стояла Скора.

Он на ходу соскочил с лошади и бросился к ней. Марк приник к её губам, она жарко отвечала, солёные слёзки опять потекли по щёчкам.

— Как же сильно я тебя люблю, — шептал он ей.

— Марк, он стал толкаться, — тихо сказала Скора.

— Дай я послушаю, — Марк опустился на колено и приложил голову к её животу.

— Он наверно сейчас уже спит, — Скора улыбалась и гладила Марка по волосам.

— Ты права, ничего не слышу, — улыбнулся Марк.

— Ещё услышишь, он теперь будет всё время толкаться, — она взяла его под руку, прижалась к его сильному плечу, так они и пошли домой.

Дома их уже ждал Деян, по его сияющему лицу Марк понял, что всё получилось.

— Здравствуй Марк, совет старейшин вернул мне полномочия верховного вождя, — не удержался Деян.

— Поздравляю тебя Деян, — улыбнулся Марк.

— Я пойду, соберу что-нибудь перекусить, — сказала Скора, тоже улыбаясь.

— Хорошо дочка, я же говорил, что Марк сегодня приедет, а ты хныкала.

— Да ничего я не хныкала, вот ещё, — и задрав свой красивый носик Скора ушла на кухню.

Мужчины улыбнулись.

Глава VI

Император Константин сидел в терме во дворце его жены в Аквинкуме. Только что ему доложили о прибытии преторианцев с золотом от Марка Флавия. Оказалось, что золота хватит, что бы отчеканить четыре миллиона солидов. Император улыбнулся, он был доволен: Марк Флавий, центурион, который по своему происхождению, воспитанию и разуму мог бы стать императором, если бы захотел, но в нём совершенно нет тщеславия. Я же, не вижу для себя другой цели в жизни, кроме той, чтобы стать императором всей Римской империи, именно всей, включая восточную. Но Марк всё же счастливей меня, он всегда будет жить рядом с любимой женщиной. Мне, что бы укрепить своё положение пришлось жениться на Фаусте, дочери августа Максимиана. Она хорошая женщина, но не любимая. С этими мыслями Константин вышел из парной и нырнул в прохладный бассейн. Окунувшись, он сел в бассейне и продолжал размышлять. Став зятем августа Максимиана Геркулия я, конечно, существенно усилил свои позиции, но ведь есть ещё Галерий и Максенций. Я не буду пока ввязываться в эту борьбу. Мои легионы останутся целыми и невредимыми, а значит и более сильными. Вообще, положение, при котором в такой могущественной империи одновременно правят четыре августа недопустимо. Постепенно его мысли опять вернулись к Марку Флавию. Марк, удивительный человек. С этим золотом он смог бы стать одним из самых богатых и влиятельных людей империи, и даже бороться за власть, но он предпочёл остаться с любимой женщиной!

Император тяжко вздохнул и вышел из бассейна, набросив на себя простынь, сел отдохнуть на лавке. В дверях показался раб:

— Прибыл ваш казначей, — почтительно доложил он.

— Пусть войдёт, — кивнул Константин.

— Мой император я прибыл, как только узнал, — кланяясь, произнёс зашедший седой с умными глазами римлянин.

— Луций, ты получил золото от Марка Флавия?

— Да, мой император.

— Сколько займёт времени чеканка монет?

— Недели две.

— Хорошо, два миллиона приготовь к отправке Марку Флавию.

— А не много ли ему будет?

— Луций, во-первых, я дал слово, во-вторых, это не твоё дело, делай, что тебе велено и не рассуждай, два миллиона солидов очень приличная сумма.

— Мой император на сей счёт у меня есть идея, — загадочно улыбаясь, произнёс Луций.

— Ну, что ты там придумал?

— Мой император у нас есть свой запас золота, правда оно не такое хорошее по качеству, но если нам смешать его с золотом Марка, то получится не четыре, а восемь миллионов солидов.

— Нет Луций, мои золотые солиды должны быть самого высокого качества, они станут основой моего финансового могущества, тем более, что от Марка будет ещё одна поставка золота.

— Я понял мой император.

— У меня есть другая идея, — задумчиво произнёс Константин, — подготовь мне проекты ещё двух монет равных одной второй и одной третьей солида.

— Понял, а их-то мы и будем чеканить из золота похуже?

— Да, именно так, всё иди, работай, — взмахом руки император отпустил своего казначея.

Одевшись в свою любимую тунику, Константин прошёл в дом. Фауста улыбаясь, встречала его возле накрытого стола. Красивая, стройная, с тёмными вьющимися волосами, в короткой красной тунике она вся излучала радостное ожидание.

— Давай немного перекусим мой император, — предложила она.

— Хорошо, — согласился Константин, — его очень раздражало её огромное желание быть женой императора.

Они ужинали кусками жареного мяса с овощами, выпили немного вина, закусили фруктами. Во время ужина Фауста пыталась узнать, какие действия он собирается предпринять в противостоянии её брата Максенция и отца с августом Галерием. Константин молча смотрел на неё. Он точно знал, что не любит эту женщину, хотя желание она всё же у него иногда вызывала. После ужина они отправились в спальню. Там Константин внезапно повалил жену на постель, сорвал с неё тунику, повернул и схватив за бёдра, стал с силой входить в неё сзади. Фауста взмолилась:

— Мне больно Константин!

— Я же твой император, терпи, — отрывисто сказал он, не останавливаясь.

Фауста стонала, сжимая руками простынь и терпела.

Излившись, Константин откинулся на кровать, и сразу в душе наступила полная щемящая, столь ненавистная его душе, пустота. Константин отвернулся и сделал вид, что уснул. Фауста лежала рядом и молчала. Константин был очень сильным мужчиной, и он почти всегда так поступал с ней. Она не понимала почему, ведь она любила его, своего императора. Слёзы сами собой потекли из её красивых глаз.

Константину не спалось. Прошло уже четыре месяца с тех пор, как он расстался с Минервиной. Он так боялся объявить ей о своём решении, но она всё поняла, как только он вошёл к ней. Минервина сразу вся поникла и, опустив плечи, пошла на выход. Он смотрел ей вслед и не знал, как её утешить. Она шла очень медленно, словно надеялась, что Константин её окликнет, прижмёт к себе, убедит, что ей всё показалось, но этого не произошло. Возле самой двери, она вдруг остановилась. У него сдавило сердце, Минервина взяла в руку красивую старинную вазу и, повернувшись, запустила её в него, в этот момент она была похожа на настоящую фурию. Ваза пролетела рядом с его головой. Иногда ему казалось, что лучше бы она попала ему в голову, и он потерял бы память на некоторое время, как Марк Флавий.

Константин услышал, как за его спиной всхлипывает Фауста. Ему не было жалко её, эта женщина была ему безразлична. Когда преторианцы подняли в Риме бунт против августа Флавия Севера, который решил полностью их упразднить, их бунт возглавил сын сложившего с себя полномочия императора Максимиана Геркулия. Народ Рима поддержал Максенция, ведь на его стороне была гвардия. Максенций объявил себя августом западной части Римской империи, его отец Максимиан всячески способствовал возвышению сына. Западный август Флавий Север в это время находился в своей резиденции в Медиолане (Милан). Галерий, восточный август приказал ему выступить против бунтовщиков, но дойдя до стен Рима, Флавий Север остался без своего войска, которое перешло на сторону Максенция. Легионы не захотели воевать против своего бывшего командующего августа Максимиана Геркулия. Флавий Север бежал на север Италии в Верону. Там хитрый Максимиан убедил его добровольно сложить с себя полномочия августа в обмен на гарантию жизни. Бывшего императора, как пленника привезли в Рим и проведя по городским улицам, заключили на государственной вилле в местечке Три Таверны на Аппиевой дороге, чтобы иметь заложника на тот случай, если Галерий, надумает напасть на бунтовщиков. Почти сразу после этого Максимиан прибыл в Тревир для переговоров с Константином.

На переговорах Максимиан, бывший август западной части империи, сообщил ему, что он и его сын Максенций, провозгласивший себя августом после того, как Флавий Север добровольно сложил свои полномочия, признает и Константина августом, если тот возьмёт себе в жёны его дочь Фаусту. Константин даже не подозревал, что его самолюбие, которое было очень сильно ущемлено, когда год назад Галерий назначил цезарем не его, а Максимина Дазу, хотя все и он сам ждали именно его назначения, вдруг отодвинет Минервину на второй план. Пока Константин размышлял, хитрый Максимиан привёл в зал, где шли переговоры, свою дочь Фаусту и благословил их будущий союз, взяв с него слово, как можно быстрей развестись с Минервиной. Так он стал августом Римской империи, правда, этот его титул ещё не утвердил восточный август Галерий.

Когда Максимиан с дочерью уехали, Константин не представлял себе, как объявить обо всём этом Минервине, которая, в это время вместе с сыном и его матерью Еленой, гостила у знакомых в соседнем городе, но всё произошло, как произошло. Плохие вести доходят очень быстро, и Минервина приехала только для того, чтобы посмотреть ему в глаза. Об этом ему рассказала мать. Константин прислушался, за его спиной было тихо, видимо Фауста уже уснула.

На следующий день император появился вместе с женой в местном амфитеатре, где должны были состояться бои гладиаторов. Он был в пурпурной тоге с золотым венком на голове. Все присутствующие встали и громко приветствовали его возгласами: «Да здравствует император!», «Слава императору!», «Слава Константину!». Константин улыбался, внутри него возник душевный трепет, сладкое и непередаваемое чувство торжества. Он смотрел на ликующие трибуны и наслаждался этим своим ощущением. Выдержав некоторое время, он, наконец, поднял руку, трибуны начали успокаиваться. Константин сел. На арену стали выходить гладиаторы. Они тоже обращались к императору и после этого начинали схватки. Константин с интересом наблюдал за этим зрелищем, и определял их судьбу, поднимая или опуская большой палец вниз. Фауста сидела рядом, ей очень нравилось это ликование народа, обращённое и к ней тоже, она ведь была женой императора. Фауста улыбнулась впервые после вчерашнего вечера.

Пока Скора накрывала на стол Деян начал свой рассказ:

— На следующий день после того, как ты Марк уехал, начались поединки на мечах.

— Ну и как они прошли, — спросил Марк.

— Вот тут произошло самое интересное, — улыбнулся Деян, — во всех поединках твои дружинники победили.

— А Януш дрался?

— Нет, не стал, наверно побоялся, уж больно умело, твои дружинники владеют мечами.

— Жаль, меня не было, — усмехнулся Марк.

— Ну, всё, давайте покушаем, — Скора поставила на стол тарелки с горячими щами, — я и сама поем немного, — улыбнулась она и села за стол.

— У нас сегодня сынок первый раз толкнулся, — радостно сообщил Деяну Марк.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Деян.

Мужчины молча и с аппетитом съели щи, Скора ела осторожно и не торопясь. Марк глядел и любовался ею.

— Не смотри на меня так, а то я подавлюсь, — засмеялась Скора.

— Интересно, когда нам разрешат пожениться? — неожиданно спросил Марк.

Скора и Деян с удивлением посмотрели на Марка, ведь обычно женщины больше задаются таким вопросом.

— Я думаю, что совет старейшин уже сейчас разрешит вам пожениться, — заметил Деян.

— Не хочу я с животом на собственной свадьбе гулять, — улыбнулась Скора, — давай Марк я сначала рожу, а потом уже по весне и свадьбу сыграем.

— Хорошо, договорились, — кивнул Марк.

Скора была явно довольна вопросом Марка, она, улыбаясь, убрала со стола и со словами:

— Я ненадолго, — вышла из дома.

— Будь осторожней, — крикнул ей вслед Марк.

— Она ещё покажет тебе свой характер, — улыбаясь, сказал Деян, — та ещё штучка.

— Ничего, я терпеливый, — усмехнулся Марк.

— Ладно, слушай дальше, — продолжил свой рассказ Деян, вечером того же дня старейшины северных родов собрались и пришли к Дидилу.

— Сами пришли?

— Да, для меня это тоже было полной неожиданностью, пришли и сказали Дидилу, надо, мол, поговорить. Дидил хотел отшутиться, давайте после праздников поговорим, но они настояли. В общем, они потребовали у него передать мне полномочия немедленно.

— Дидил наверно расстроился? — спросил Марк.

— Дидил спокойно отнёсся, а вот Януш беситься начал, орать, что теперь римлянин, ты значит, власть захватит, но старейшины его быстро остановили.

— Как?

— А самый старший старейшина встал и сказал ему: «От Марка гораздо больше пользы, чем от тебя, ты, кроме, как девок тискать ни на что больше не способен!», ну тот и заткнулся, думаю, что лютую обиду он на тебя затаил.

— Ничего переживу как-нибудь, — ответил Марк.

— Да это понятно, но всё же будь осторожен.

— Ладно, Деян, с этим всё понятно, что ты намерен делать уже как верховный вождь?

— Я полагаю, что на севере надо сделать всё, что ты сделал здесь.

— Я тоже так думаю, сейчас нет полевых работ, поэтому надо набрать дружину, построить лагерь и начать проводить занятия.

— И ещё раздать золотые монеты и амуницию, — добавил Деян.

— Монетами ты займёшься сам, а я всем остальным.

— Хорошо, — согласился Деян.

— Тогда я сейчас в лагерь, дам команду, чтобы готовили обоз с амуницией, да и так посмотрю, чем там они занимаются, — сказал Марк, поднимаясь из-за стола. Деян кивнул в знак согласия.

В лагере Марк проверил несение службы, дал все необходимые указания и вернулся домой. Дома никого не было, и Марк достал свой любимый свиток «О природе вещей». Он прочитал:

Если же мне возразят, что только путём изменений

Чувство из чуждого чувству способно возникнуть, иль только

Как бы посредством родов, что приводят к его появленью,

Я удовольствуюсь тем указанием и разъясненьем,

Что не бывает родов, если не было раньше соитья,

Что изменения все происходят путём сочетанья.

Чувствам, во-первых, нельзя оказаться в каком-либо теле,

Прежде того, как само народится живое созданье,

Ибо материя вся, пребывая рассеянной всюду —

В воздухе, в реках, в земле и во всяких земли порожденьях,

Не образует ещё, не сошедшися в должном порядке,

Жизни движений в себе, от которых всезрящие чувства,

Вспыхнувши, зорко блюдут и хранят все живые созданья.

Марк задумался, всё-таки, как бы ни был велик Тит Лукреций, но жизнь гораздо сложнее. «После камнепада, я был без сознания, в „рассеянном состоянии“, а Скора своими чувствами, смогла меня вернуть к жизни, и я заново родился!». Марк улыбнулся: «Она просто поделилась со мной своим теплом!».

Скора возвращалась от Митусы поднимаясь по тропинке. Вдруг ей навстречу из-за поворота вышел отец. От неожиданности они оба остановились.

— Ты откуда дочка?

— От Митусы иду, а ты куда тата?

— А я вот к ней на минутку решил заглянуть, — смущённо ответил Деян.

— На минутку, ну, ну, — ехидно заметила Скора.

— Дочка иди домой, тебя там Марк ждёт, — обречённо улыбаясь, проговорил Деян.

— Домой-то сегодня придёшь, — ещё более ехидно спросила Скора.

Деян ничего не ответил, только махнул рукой и пошёл вниз.

Марк сидел за столом и читал свиток, послышались шаги, и в дом вошла Скора. Она прямо с порога затараторила:

— Ты представляешь, я сейчас иду от Митусы, а мне навстречу отец, к ней пошёл, опять ночевать не придёт, значит, я всё правильно догадалась!

— Ну и что? — улыбаясь, спросил Марк.

— Как это ну и что, я же правильно догадалась, они любовники!

— Ну и что? — ещё шире улыбаясь, заметил Марк, и подойдя к ней поцеловал её, от этого Скора сразу успокоилась.

— Не знаю, как-то я себя непонятно чувствую.

— Ты просто ревнуешь отца, — усмехнулся Марк, помогая ей снять полушубок.

— Как это ревную?

— Ты уже привыкла, что он всегда один, а теперь у него появилась женщина, вот ты и ревнуешь, — улыбался Марк. Скора в задумчивости села за стол. Марк сел напротив.

— Может быть ты и прав, — через некоторое время согласилась Скора.

— Тогда успокойся и прими это, как данность.

— Хорошо, давай перекусим перед сном.

— Я очень даже не против, милая.

Скора быстро собрала на стол. Они поужинали сыром и молоком. Скора пошла в спальню, Марк решил ещё почитать, но из спальни раздался вкрадчивый голос:

— Марк мне тут так одиноко, иди ко мне.

— Иду, родная, — Марк улыбнулся, задул светильник и пошёл к Скоре.

Деян подошёл к дому Митусы, оглянулся и вошёл. Она его ждала и сделав шаг навстречу сразу оказалась в его объятиях:

— Здравствуй, любовь моя, — сказал Деян, целуя её.

— Здравствуй! — тихо ответила женщина.

— Ты всегда знаешь, когда я приду!

— Видимо ты забыл, что я колдунья, — усмехнулась Митуса.

— Ты всё про всех знаешь?

— Да, кроме себя, — улыбнулась Митуса, — давай поужинаем.

— Подожди, я ещё не насытился твоими губами, — сказал Деян, приникая к ней.

Через некоторое время она всё же вырвалась из его объятий:

— Как мальчишка, в самом деле, — засмеялась Митуса, — остынет, пошли кушать.

— А я с тобой Митуса и ощущаю себя мальчишкой, — улыбнулся Деян.

— Мой совсем седой мальчишка, — весело ответила она.

После ужина, когда они легли в постель, Деян сообщил Митусе, что по дороге к ней он встретил Скору.

— Не переживай, она уже обо всём догадалась, поревнует немного и успокоится, в любом случае у неё есть Марк, он её всегда успокоит.

— Да, Марк очень умный парень, — согласился Деян,

обнимая Митусу.

— Они очень хорошая пара Деян и будут счастливы, — уверенно сказала Митуса.

— А мы? — спросил Деян, затаив дыхание.

— И мы тоже, — мечтательно произнесла она, — ну всё задышал, иди ко мне мой самец, — прошептала Митуса.

Марк целовал Скору в губы, шею, ласкал губами её грудь. Скора отвечала ему, ей было так хорошо. Он стал целовать её живот, внезапно Марк ощутил толчок с другой стороны живота. Скора засмеялась:

— Ты его разбудил!

— Это он здоровается со мной, — засмеялся Марк.

Толчки продолжились, Марк приложил ухо и слушал.

— Сильный мужичок будет, — заметил Марк.

— Весь в тебя.

Толчки прекратились так же внезапно.

Марк оторвался от живота Скоры и лёг рядом.

— Я завтра уезжаю, — тихо сказал он.

— Куда?

— На север, надо набрать дружину, построить лагерь, организовать обучение.

— Ты опять уезжаешь, — грустно сказала Скора.

— Я же буду рядом, совсем рядом, — Марк опять начал целовать Скору.

Она порывисто обняла его и стала беспорядочно целовать его лицо.

— Марк, я хочу тебя, — прошептала она.

— А как же ребёнок?

— Он уже спит, — шептала она ему.

— Но как же, — сомневался Марк, отвечая на её поцелуи.

— А ты осторожно, настаивала Скора.

— Ты развратная женщина?!

— О да, любимый!

Марк был нежен и осторожен и через некоторое время она успокоилась.

Скора прижалась к груди Марка, он обнял её, и ей было так хорошо и безопасно в его объятиях:

— Я люблю тебя Марк! — прошептала она.

— И я тебя!

— Ты знаешь мне так нравиться тебе это говорить.

— Тогда говори мне это чаще.

— Я люблю тебя, милый.

— И я тебя люблю, — Марк поцеловал её куда-то в макушку.

— Мне так хорошо с тобой, как в детстве.

Император Константин работал в своём кабинете, разбирая финансовые документы. Среди них были отчёты о выданном денежном довольствии его легионам. Деньги были выплачены вовремя и в полном объёме. «Как вовремя судьба послала мне Марка Флавия с его золотом. Хотя в последнее время судьба благоволит мне во всём, или это всё-таки не судьба, а что-то другое. Может быть мама права, этот новый бог Христос за меня?», — Константин отложил бумаги и задумался. «Римская империя, простираясь от Евфрата до Атлантики, и от Каледонских гор до Сахары, вмещает в себя всю известную культуру мира. Весь обмен благами цивилизации происходит внутри её границ. У всех народов, включённых в состав Римской империи, существуют свои религии, но к настоящему времени уже везде появились христианские общины, и их становилось всё больше и больше, даже в самом Риме было много христиан». Его размышления прервал раб:

— Август к вам ваша матушка с сыном пожаловали.

— Пусть войдут, — Константин, улыбаясь, пошёл навстречу.

— А вот и папа, — вошла мать Константина Елена с его маленьким сыном Криспом, — здравствуй сынок!

— А это кто у нас тут такой большой, — Константин взял на руки сына.

— Он очень скучает без мамы, бедная женщина, — вздохнула Елена.

— Она сама ушла, её никто не выгонял!

— Каково ей было бы, остаться?

— Мама, не начинай, ты ведь меня в своё время не бросила!

— Ты бы знал, чего мне это стоило? — сокрушённо ответила Елена.

— Как хорошо, что ты у меня есть, — улыбнулся Константин, усаживая сына на колени.

— Как относится Фауста к твоему сыну?

— Он сын императора, других детей у нас пока нет.

— Она ещё нарожает тебе, не волнуйся.

— И что в этом плохого? — спросил Константин, балуясь с сыном.

— Крисп всегда будет для неё неродным сыном.

— Ты же понимаешь, что я должен был жениться на ней!

— Да, история повторяется, — грустно сказала Елена.

— Отец любил тебя.

— Я знаю Константин.

— Вот видишь, я твой сын, стал императором и Крисп тоже будет императором, — Константин поцеловал сына и отдал матери.

— Что ты решил с христианством?

— Мама, я ещё ничего не решил, я думаю.

— Галерий у себя на востоке организовал очередные гонения на них. Христиан убивают, бросают в клетки к хищникам, а их всё равно становится всё больше и больше!

— Я знаю мама, но мне самому сначала надо поверить во Христа!

— Константин, я сейчас скажу тебе банальную истину, ты правитель и в первую очередь ты должен думать не о себе, а о своём народе.

— Но ведь не все ещё верят во Христа, многие по-прежнему остаются язычниками, особенно в сельской местности.

— Ты тоже язычник? — спросила Елена, пристально глядя сыну в глаза.

— Нет, мама, я уже не язычник, но ещё и не христианин, — серьёзно ответил Константин.

В это время вошёл раб и доложил:

— Ваша жена август:

— Пусть войдёт, — кивнул Константин.

— Я пойду, не нравится она мне, — Елена взяла на руки Криспа и пошла к двери. В дверях она столкнулась с Фаустой. Женщины обменялись испепеляющими взглядами и разошлись.

— Здравствуй Константин, муж мой, — поздоровалась Фауста.

— Здравствуй жена, — усмехнулся Константин.

— Я не нравлюсь твоей матери, — то ли спросила, то ли сказала Фауста.

— Тебя это волнует?

— Ты всё ещё любишь её? — спросила Фауста с вызовом о Минервине.

— Нет, ты моя законная жена и я должен любить тебя!

— Как ты мог связаться с безродной женщиной, она ушла, бросив своё дитя!

— Твой отец не предлагал мне тебя раньше, — жёстко ответил Константин.

— Ты не любишь меня, — заплакала Фауста.

— Успокойся, я же сказал, люблю.

— Константин, я зашла сообщить тебе, что я беременна, — со слезами на глазах сказала Фауста.

Константин улыбнулся, встал, подошёл к жене:

— Вот это хорошая новость, — он обнял её, — хватит реветь, сколько бы ты не родила мне мальчиков и девочек, они все будут мои дети.

— Ты действительно хочешь от меня детей, — уже рыдая на его плече,

спросила Фауста.

— Конечно, хочу.

— Но ведь у тебя уже есть наследник!

— Империя большая, всем места хватит, — холодно ответил Константин.

— А кого ты хочешь? — успокаиваясь, спросила Фауста.

— Пусть это будет мальчик.

— Как скажешь мой император! — откинув голову и уже без слёз произнесла жена.

— Хорошо, ступай, мне надо ещё поработать.

Фауста кивнула и вышла. Константин снова взялся за бумаги. К обеду он просмотрел все отчёты по сбору налогов и остался ими доволен.

После обеда Константин стал разбирать почту. В очень многих письмах сообщалось о гонениях христиан, которые организовал Галерий, в своих провинциях. Император опять задумался о сущности этой новой религии. В её основе стоит бессмертность души человека, но ведь у Тита Лукреция в его труде «О природе вещей» говорится о том, что души вне тела не существует. Константину, почему-то захотелось по этому поводу пообщаться с Марком Флавием, который уже стал для него больше чем просто другом. Он быстро написал ему письмо, в котором попросил его приехать в Аквинкум.

На следующий день Марк и Деян вместе с обозом уехали к северным родам.

Дидил достаточно быстро привык к тому, что он теперь не верховный вождь свевов. На совете старейшин Деян раздал оставшиеся золотые монеты по тому же принципу, одна монета за каждого человека в роду. Старейшины попросили Марка рассказать им историю происхождения золотых монет, поэтому ему пришлось рассказать и про бандитов, и про свою встречу с римским императором Константином. Развернув перед ними свиток с картой земель свевов, Марк задал им вопрос, который его уже давно волновал:

— Кто живёт севернее и не стоит ли ждать оттуда беды?

— Севернее живёт точно такое же племя свевов, — ответил Дидил, — живём мы с ними дружно. Традиционно, в масленицу, наши племена встречаются на берегу небольшой речки и мы вместе отмечаем праздник.

— А как зовут их вождя? — спросил Марк.

— Его зовут Баган, — ответил Дидил.

— Племя-то большое?

— Думаю, что не меньше нашего.

— Хорошо, а кто живёт ещё севернее? — Марк показал на карте.

Дидил и Деян переглянулись:

— Там живёт ещё одно племя, которое называет себя настоящими свевами, они очень воинственны и всех своих пленников убивают на жертвенном камне, — опять ответил Дидил.

— Ладно, пока этих сведений хватит, — произнёс Марк.

— Где-то рядом с тем дальним племенем свевов обитают и племена франков, — подал голос седой старик, старейшина рода.

— Вот почему я так подробно расспрашиваю, племенам свевов пока очень везёт, что воинственные племена франков не пытаются завоевать ваши земли.

— Франкам земля не нужна, они всё равно её не обрабатывают, нападая на другие племена, они грабят, убивают, продают в рабство или требуют выкуп, — сказал всё тот же седой старик, — они, на нас не нападают, потому что у нас нет никаких богатств, грабить нечего.

— Думаю, что франки не нападают на вас лишь потому, что в Тревире стоят легионы императора Константина, но когда-нибудь они уйдут и тогда, мы окажемся на их пути к границам Римской империи.

Старейшины внимательно слушали Марка, все понимали, что он является заместителем верховного вождя по всем военным вопросам. Официально никто его не назначал, это получилось само собой, ведь в военном деле он был абсолютным лидером.

— Завтра я вместе с Дидилом проеду по всем вашим родам, мы наберём дружину из наиболее умелых воинов и сразу начнём строить укреплённый лагерь.

— А зачем нам этот лагерь? — спросил один из старейшин.

— В случае внезапного нападения там смогут укрыться ваши дети, матери, жёны.

— Понятно, хорошее дело, всем миром поможем, — стали соглашаться старейшины и выходить из дома Дидила.

Когда все разошлись, Марк спросил у него:

— Я что-то не вижу Януша?

— Давай сядем Марк, поговорим, — предложил Дидил.

Все трое сели за стол, Дидил опустил голову и о чём-то думал, потом поднял на Марка полные боли глаза и сказал:

— Моя ошибка, это я его так воспитал, он себя уже сейчас чуть ли не вождём считает. Сразу после того, как старейшины меня сместили, у меня с ним разговор плохой получился, в общем, ушёл он.

— Куда ушёл, — обеспокоенно спросил Деян.

— У нас дальние родственники есть в племени у Багана, к ним и ушёл.

— Зря ушёл, а кто дружиной будет командовать? — сухо сказал Марк.

— Да я ему говорил, только гордый он сильно, — горестно произнёс Дидил.

— Это не гордость, а глупость, ладно, завтра подберём кого-нибудь, — сказал Марк, давая понять, что разговор на эту тему закончен.

На следующий день Марк с вождями поехал набирать дружину для Дидила. Свевы не промышляли набегами на соседние племена, поэтому общей постоянной дружины племена не имели. Все мужчины племени способные держать меч в руках были воинами. Вождь имел небольшую дружину из числа воинов своего рода. В случае опасности извне вождь посылал воина с тремя лисьими хвостами на копье к другим родам, и по этому знаку воины собирались в условленном месте для отражения нападения.

Подъезжая к каждому поселению, Марк опять сам экзаменовал воинов и наиболее сильных и ловких отбирал в дружинники, приглашая их прибыть к дому Дидила на следующий день. Людей у Дидила было больше, поэтому набор дружины был закончен, когда уже стало темно, только после этого они вернулись домой.

Утром к дому Дидила стали прибывать дружинники, Марк выдавал им амуницию и оружие, Деян и Дидил помогали ему. К обеду дружина была одета и вооружена. Марк подобрал себе в помощники из числа новобранцев воина по имени Стоян, хорошо владеющего мечом жилистого парня с очень умными глазами. Он перед строем представил его и отпустил всех домой до завтра.

Марк с вождями и Стояном отправился выбирать место для лагеря. Дидил показал хорошее место. Марк сразу стал делать разметку лагеря, попутно объясняя порядок будущего строительства Стояну и Дидилу. Вскоре разметка была готова и дружинники начали строительство лагеря.

На следующее утро кроме дружинников пришло ещё много мужчин с инструментами. Работа пошла быстро. Марк поразил всех своим умением работать различными инструментами. Стоян оказался очень толковым парнем, всё схватывал на лету и скоро он уже сам показывал и объяснял другим, что и как надо делать. Через два дня лагерь был полностью готов.

Марк начал занятия с новыми дружинниками. Все были очень прилежны и внимательны. Дидил занялся обеспечением дружинников питанием. Ещё через три дня Марк добился нужной организации караульной службы. Стоян подобрал себе младших командиров, и Марк мог теперь съездить на побывку к Скоре.

По дороге домой Марк и Деян заехали в свой лагерь. Воины занимались по распорядку дня, упражнялись во владении мечом и метали дротики в щиты. Оставшись довольным положением дел, Марк и Деян отправились домой. Подъехав к дому, они спешились, в это время на крыльцо вышли Митуса и Скора. Марк, улыбаясь, пошёл навстречу своей возлюбленной, от неожиданности Скора сначала не могла сдвинуться с места, а затем бросилась к нему:

— Марк, я так соскучилась, — шептала она, беспорядочно целуя его лицо.

— Я тоже соскучился, милая, — тихо говорил Марк, выдерживая её чувственный напор.

Митуса и Деян улыбаясь, смотрели на них, но друг к другу не подходили. Вдоволь нацеловавшись Скора отпустила Марка и смущённо глянув на отца, поздоровалась

— Здравствуй тата! — потом, взглянув на Митусу, вдруг задорно добавила, — ну, а вы чего, как не родные!

— Здравствуй дочка, — смутившись, ответил отец, — вы идите я Митусу провожу.

— Здравствуй Митуса, — улыбаясь, поздоровался Марк.

— Здравствуй Марк, — улыбнулась в ответ Митуса.

Марк и Скора зашли в дом. Скора опять бросилась целовать Марка. Живот у неё стал большим и Марк осторожно и нежно отвечал на её поцелуи. Скора, наконец, успокоилась и положив ему голову на грудь тихо спросила:

— Ты любишь меня?

— Конечно, люблю, — отвечал Марк, поглаживая её по спине.

— Смотри какая я некрасивая и толстая, — шептала она.

— Зато попа очень аппетитная стала, — пошутил Марк, поглаживая её ниже пояса.

— Ты хочешь сказать, что раньше у меня попа была некрасивая? — с вызовом спросила Скора.

— Я хочу сказать, что люблю тебя всякую и всегда, а беременность тебе к лицу, — улыбнулся Марк и потом со смехом добавил, — и к попе тоже!

— Извращенец, — ответила Скора, и как всегда задрав свой носик, пошла на кухню.

Марк, счастливо улыбаясь, устало сел к столу:

— Любимая, покормишь чем-нибудь?

— Не заслужил, — послышалось с кухни.

— Тогда я просто умру с голода у ног самой красивой женщины в мире!

— Не подлизывайся!

На душе было спокойно и хорошо, и Марк продолжал глуповато улыбаться.

Скора вышла из кухни с тарелками в руках и глянув на Марка прыснула смехом:

— У тебя сейчас такое лицо.

— Какое? — спросил Марк.

— Не знаю, я раньше такого у тебя не видела.

— Просто я немного устал, я дома, и ты рядом.

— Бедненький мой мужчинка, — Скора поставила тарелки на стол, подошла к Марку, положила его голову к себе на грудь и стала гладить его волосы. Он, прислонившись к груди, вдыхал её аромат, от неё пахло молоком и домашним уютом.

— Я люблю тебя, — тихо сказал Марк.

— Я знаю милый, — улыбаясь, ответила Скора, — ладно, давай кушать.

За ужином Скора рассказала, что Митуса осмотрела, беременность протекает хорошо, ребёнок крупный, поэтому роды будут наверно тяжёлыми.

— Не боишься? — спросил обеспокоенно Марк.

— С тобой Марк, я ничего в жизни не боюсь, а с родами Митуса поможет.

— Я давно хотел тебя спросить про Митусу.

— О чём?

— Она, кажется, знает язык римлян?

— Да, и ещё греческий, а что?

— Нельзя в наше время не знать язык, на котором говорит почти весь мир, — уверенно сказал Марк.

— Ты это о чём?

— Скора, попроси Митусу, научить тебя говорить на латыни.

— Милый, я уже давно учу латынь, — улыбнулась Скора, — хотела сделать тебе сюрприз, — она тут же сказала ему по латыни несколько фраз, — «Я тебя люблю!», «Ты мой муж!», «У нас будет ребёнок!», «Римское право!».

— Любимая, сюрприз удался, ты меня удивила, — улыбаясь, произнёс Марк.

— Теперь мы можем иногда говорить на латыни, мне нужна практика.

— Хорошее знание этого языка тебе скоро будет просто необходимо.

— Что ты задумал, Марк?

— Завтра я начну обучать латыни своих воинов, а ты займёшься детьми, будем открывать школу.

— Марк, я думаю, тебе надо поговорит с Митусой, я всё-таки беременна, она начнёт, а я потом помогу ей, — понимающе улыбнулась Скора.

— Хорошо, завтра я обговорю это с Деяном и встречусь с Митусой.

Сразу послу ужина, пока Скора убирала со стола Марк пошёл в спальню и уснул лёжа на правом боку. Скора пришла, увидев, что Марк уже спит, улыбнулась, поцеловала и легла спиной к нему. Потом взяла его руку и положила её к себе на грудь, прижавшись к Марку спиной. Через некоторое время Скора почувствовала, что Марк спит не весь:

— Ты же спишь? — вкрадчиво спросила она.

— Я же тебе говорил, что попа у тебя аппетитная, — прошептал Марк, разворачивая Скору к себе.

Утром, когда Марк уже седлал лошадь, чтобы ехать в свой лагерь, подъехал Деян.

— Здравствуй Марк!

— Здравствуй Деян, у меня как раз есть к тебе разговор.

— Слушаю тебя внимательно.

— Я немного упустил этот вопрос, но лучше поздно, чем никогда. Мы живём рядом с великим государством, на языке которого говорит весь мир, свевам жизненно необходимо знать этот язык.

— Что конкретно ты предлагаешь? — понимающе кивнул Деян.

— Я немедленно начну заниматься с воинами, Митуса знает латынь, пусть она начнёт учить Скору и детей, надо подумать, где и как нам организовать школу.

— Я тебя понял Марк, Митуса сегодня придёт к Скоре, и мы всё обговорим.

— Хорошо, тогда я поехал в лагерь, — улыбнулся Марк и вскочил на лошадь.

— Не беспокойся, мы всё сделаем, занимайся с воинами, — ответил Деян.

Марк всю неделю провёл в лагере, занимаясь с воинами изучением языка, начав с военной тематики. Воины отнеслись к этому с пониманием и прилежно изучали название столь знакомых им вещей и действий на новом незнакомом языке. Деян собрал старейшин, и они вместе решили, что сначала следует обучить по два человека от каждого рода, а те в свою очередь станут обучать свевов в своих родах. Деян съездил к Дидилу, он так же собрал своих старейшин. В результате, северные рода тоже прислали для обучения по два человека, с ними приехал и Дидил, который решил учиться вместе со всеми, Митуса занималась с будущими учителями в доме Деяна с утра и до обеда, затем всех отпускала домой.

В конце недели Марку доставили письмо от императора Константина, в котором он просил его приехать в Аквинкум. Марк немедленно отправился в путь. На мосту возле Мурсы его встретил патруль преторианцев и в их сопровождении Марк благополучно добрался до Аквинкума во дворец императора Константина. Константин был у себя в кабинете, он, улыбаясь, поприветствовал его:

— Здравствуй Марк, я рад, что ты приехал!

— Я приехал сразу, как получил от тебя письмо, — ответил Марк, пожимая руку Константина, — Что-нибудь случилось?

— Нет, но на днях мне придётся вернуться к своим легионам в Тревир, племена франков проявляют подозрительную активность.

— Да это тревожное сообщение и для меня, — задумчиво произнёс Марк.

— Давай я всё покажу тебе на карте.

Они подошли к столу, на котором лежала довольно подробная карта территорий севернее земель свевов в Галлии.

— Марк здесь мои легионы, здесь живут свевы, вот здесь отмечена активность племён франков, я не исключаю того, что они могут пойти через твои земли, чтобы напасть на Мурсу и Аквинкум.

— Но там стоит Первый Иллирийский легион, — заметил Марк.

— Тем не менее, я решил нанести упреждающий удар вот здесь, — Константин показал точку на карте, которая была совсем недалеко от границ самого северного племени свевов.

— Я тебя понял, но мне пока ещё не удалось наладить контакт с племенами свевов проживающих на этих землях.

— Монеты из твоего золота отчеканены, думаю, это поможет тебе быстрее завоевать их доверие, — улыбаясь, произнёс Константин.

— Я бы хотел снискать их доверие не только золотом, — серьёзно ответил Марк.

— Ты прав, золото в этом случае не очень надёжный залог дружбы, что ты намерен делать? — спросил император сев за соседний столик, где стояли фрукты и вино.

Марк сел напротив Константина и довольно подробно рассказал ему о своих планах.

— Ну что же Марк, наверно ты всё правильно решил, и я помогу тебе, — улыбнулся император, — я хотел обсудить с тобой очень важные для меня вопросы, но давай сначала выпьем немного вина, чтобы мысли были легки и свободны.

Они выпили по бокалу красного вина, и Константин достал свиток:

— Марк, я уже давно не верю в наших богов, которых, как тебе известно, мы позаимствовали у греков. Сейчас нарождается новая религия, её последователи называют себя христианами. Их уже много во всех частях Римской империи. На востоке их убивают, бросают на съедение диким животным, преследуют, но, тем не менее, они продолжают верить в своего бога Христа. Основой этой веры является учение о бессмертии души, — Константин задумался.

— Да, я слышал об этом, — заметил Марк.

— Меня гложут некоторые сомнения в этом вопросе, вот, что написано у Тита Лукреция по этому поводу:

Значит, ни чувства, ни жизнь без тела для душ невозможны.

Кроме того, коль душа обладает бессмертной природой

И поселяется в нас, при рождении в тело внедряясь,

То почему же тогда мы не помним о жизни прошедшей,

Не сохраняем следов совершившихся раньше событий?

Ибо, коль духа могла измениться столь сильно способность,

Что совершенно о всём миновавшем утратил он память,

Это, как думаю я, отличается мало от смерти.

И потому мы должны убедиться, что бывшие души

Сгибли, а та, что теперь существует, теперь и родилась.

— Как я понимаю, в будущем ты хочешь христианство сделать государственной религией? — спросил Марк.

— Я всегда восхищался твоим умом Марк именно над этим я и думаю, но прежде чем это сделать, я должен разобраться в себе.

Марк задумался, император не мешал ему. Через некоторое время Марк произнёс:

— Знаешь, свевы продолжают верить в своих богов, но самое главное они живут в своих семьях так, словно жена — это богиня на земле, а её муж такой же бог!

— Счастливые они люди! — грустно заметил император.

— Что же касается меня лично, — улыбнулся Марк, — то, вот я сейчас с тобой, здесь, а душа моя там, возле моей возлюбленной и так будет всегда!

— Как же я порой завидую тебе Марк, — задумчиво промолвил Константин.

— Мне, римскому центуриону, завидует римский император, — серьёзно сказал Марк.

— Спасибо тебе, что не засмеялся, — глядя ему прямо в глаза сказал Константин.

— Эта печаль в душе, твоя плата за всё то, что происходит вне её!

— Я знаю Марк, — опустил голову Константин, — и думаю, что не последняя, — очень грустно добавил он. Они проговорили до позднего вечера, а рано утром Марк отправился домой.

Марк в сопровождении преторианцев довёз повозки с отчеканенными золотыми монетами до своего лагеря возле Мурсы. Отпустив преторианцев, он объявил воинам о создании таможенного поста. Марк подробно рассказал им о таможенных правилах, и приказал ни под каким предлогом не пропускать на земли свевов вино и женщин. После этого в сопровождении двух воинов Марк продолжил свой путь. К вечеру он уже подъезжал к дому Деяна, как обычно на околице его встречала Скора. Воины улыбнулись и поехали вперёд. Марк усадил возлюбленную на повозку, и они поехали домой. Её живот стал ещё больше, но она не обращала на это ни какого внимания:

— Как ты угадываешь, когда я приезжаю, — спросил Марк, после того, как они вдоволь нацеловались.

— Не знаю, я просто чувствую это, — улыбалась Скора, — наверно, потому что люблю.

— Как идут занятия?

— Ты знаешь, удивительное дело, Дидил, две девушки и одна беременная женщина показали поразительные способности к изучению языка.

— Возможно, эта беременная женщина начала изучать этот язык гораздо раньше остальных, — улыбнулся Марк.

— Эта беременная женщина уже знает язык не хуже Митусы, — произнесла Скора на латыни.

— Я люблю эту беременную женщину, — ответил ей на латыни Марк.

— И она тебя тоже, — ответила ему Скора, на том же языке.

— Ты не перестаёшь меня удивлять, — вторил Марк.

Так разговаривая на латыни, они доехали до дома. Марк, нисколько не сомневаясь, распряг лошадей и оставил повозку с золотыми монетами возле дома. Деяна, как всегда, дома не было. Марк и Скора за ужином продолжили разговаривать на языке римлян.

Рано утром к дому подъехали воины, и Марк вместе с ними поехал в лагерь. По приезду на место, золото было помещено в один из домов в лагере, возле которого Марк для порядка выставил круглосуточный пост, и начал проводить занятия с воинами на лошадях. Когда к лагерю подъехал Деян Марк попросил его собрать на следующий день всех воинов южных родов для обучения действиям в конном строю.

Утром возле лагеря собралось около тысячи всадников. Марк в течение всей недели обучал всадников строиться в колонны, двигаться в колоннах, внезапно поворачивать на три четверти влево, вправо и держать при этом строй. Так же всадники тренировались индивидуально в точности стрельбы из лука и метанию дротиков на полном скаку. Марк также продолжил заниматься с воинами изучением латинского языка.

В конце недели из Мурсы пришёл обоз с закупленными доспехами для двух тысяч лошадей и две тысячи обоюдоострых пик для воинов. Таким образом, Марк, по совету императора Константина, вооружил и сформировал из свевов отряды, как тяжёлую кавалерию, наиболее эффективную силу против германских племён. Вместе с обозом пришли и первые торговцы. Они привезли на продажу различные ремесленные инструменты, сельскохозяйственные орудия труда, оружие и доспехи для воинов, различные материи, одежду и украшения для женщин, разнообразную посуду, из продуктов питания самым популярным стало оливковое масло. Торговцам выделили место возле лагеря, где они разбили свои палатки, в которых проживали рядом с ними и вели свою торговлю. Марк утвердил курс обмена денег и больше в процесс торговли не вмешивался.

Вечером того же дня, Марк, вернувшись домой, увидел там Деяна и Дидила, которые разговаривали на весьма неплохой латыни. Он включился в их языковую практику:

— Я приветствую вас, отцы!

— Здравствуй Марк! — ответили они по очереди.

— А где Скора?

— Она вместе с Митусой пошла к соседям, — ответил Деян.

— Послезавтра все воины должны направиться в твой лагерь Дидил.

— С чем это связано Марк? — спросил Дидил.

— Сейчас покажу, — ответил он и отодвинул посуду со стола, на котором была вырезана знаменитая карта свевов, — смотрите, вот здесь по сведениям, полученным от Константина, накапливаются франки или какие-то другие племена и куда они направятся неизвестно.

— Но это не наши земли, — заметил Дидил.

— Я думаю, нам не следует ждать их на своей земле, — ответил Марк, надо договориться с нашими племенами и вместе ударить по ним за пределами наших земель.

— А сколько их там накопится, нам ведь неизвестно, — мрачно спросил Деян.

— В данном случае это не имеет решающего значения. Кажется, наша спокойная жизнь закончилась и всем свевам надо объединиться, хотя бы в военный союз для отражения внешней угрозы.

Эти слова Марка услышала Скора, которая зашла в дом вместе с Митусой, и хотя мужчины разговаривали военными терминами на латыни, она поняла, что очень скоро ей опять предстоит разлука с любимым. Она, конечно, не подала вида, но сердечко её затрепетало.

Женщины поздоровались и прошли на кухню. Марк улыбнулся им вслед и продолжил:

— От нашего племени мы сможем выставить около двух тысяч неплохо обученных и хорошо вооружённых воинов, так что завтра мы вместе со всеми воинами отправляемся в твой лагерь Дидил, там мы раздадим доспехи для лошадей и пики, и всю следующую неделю будем проводить совместные тренировки всадников в строю. За это время необходимо провести переговоры с вождём Баганом и предупредить его о грозящей опасности, а так же попытаться установить связь с вождём северного племени.

— Думаешь, они к нам присоединятся? — спросил Дидил.

— Если они мудрые вожди, то присоединятся, — уверенно произнёс Марк.

— Мужчины, ужин готов, — сказала Скора, поддерживая языковую практику.

— Хорошо дочка, мы с удовольствием поужинаем, — улыбнулся Деян.

Митуса и Скора накрыли стол и все приступили к трапезе. За ужином женщины сообщили, что они уже побывали в лагере у торговцев и присмотрели себе обновки. Так же они рассказали, что торговцы скупают у свевов выделанные шкуры, а свевы хорошо покупают посуду, материю, женские украшения и оливковое масло. Марк улыбнулся, подумав о том, что это только начало.

— Марк, — обратилась к нему Митуса, — через месяц уже можно будет отправлять «учителей» обучать свевов разговорному языку, что ты намерен делать дальше?

— Весной к нам прибудут профессиональные учителя, которые будут учить всех желающих писать, читать и считать. В каждом роду мы организуем настоящие школы для детей, где с семи до двенадцати лет они будут учиться этому бесплатно, а дальнейшее образование будет платным.

— Марк, пусть наши люди хотя бы говорить на латыни научаться, — произнёс Дидил.

— Этого будет мало, думаю, вы все это очень скоро поймёте, — уверенно сказал Марк.

После ужина Марк и Скора остались одни. Марк положил на стол четыре золотые монеты.

— Что это? — спросила Скора.

— Это моё денежное содержание за два месяца, — улыбаясь, ответил Марк, — и я отдаю его тебе, ты же присмотрела что-то себе у торговцев.

— Марк, но это очень большие деньги, — от неожиданности Скора села за стол.

— Я намерен платить своим дружинникам по одной золотой монете в месяц, столько же получает римский легионер, денежное содержание центуриона в два раза больше чем у солдата.

— А что мне можно купить на эти деньги?

— Всё, что хочешь, — улыбнулся Марк, — но помни, что следующий раз я дам тебе деньги через месяц.

— А ты всем своим дружинникам заплатишь за два месяца?

— Да всем.

— И северным?

— Скора, нам надо уже отвыкать от этого разделения северные и южные свевы, мы одно племя, а если к нам присоединятся и все другие свевы мы станем народом, — уверенно и твёрдо сказал Марк.

— Ты прав милый, — Скора подошла к нему и они стали целоваться.

Они лежали в постели, Марк прислонившись к животу Скоры прислушивался, но ребёнок вёл себя спокойно, Скора гладила его по волосам и грустила перед предстоящей долгой разлукой.

— Я люблю тебя Марк! — тихо сказала она.

— И я тебя люблю, — ответил он, целуя ей живот, потом он стал целовать её губы, шею. Скора крепко обняла его и зашептала:

— Марк, нам нельзя уже, мы маленькому можем навредить.

— Целоваться-то можно?

— Сколько хочешь, только тебе миленький, потом плохо будет, — засмеялась Скора.

— Мне очень хорошо, когда я целую тебя, — и Марк опять приник к ней.

— Как же ты будешь всё это время обходиться без женской ласки?

— Ты забыла милая я завтра уезжаю и возможно на войну, — улыбнулся Марк.

— Что ты этим хочешь сказать? — оторвалась от него Скора.

— На войне всякие трофеи случаются, — расплылся он в улыбке.

— Только попробуй, я тебе тогда всё оторву, — громко сказала Скора.

— Глупенькая, мне никого кроме тебя не надо, — засмеялся Марк, прижимая её к себе, — я потерплю!

Скора положила свою голову ему на грудь, и через некоторое время прошептала:

— А мне, как без тебя вытерпеть?

— Милая, но все же терпят.

— Не у всех завтра муж на войну уезжает, — тихо сказала Скора, потом добавила, — Марк, я хочу тебя.

— Ты же сама сказала, что уже нельзя!

— А мы очень, очень осторожно, — зашептала Скора.

— Ну, не знаю, — протяжно сказал с улыбкой Марк.

— Что значит, не знаю, женщинам нельзя отказывать, — с укоризной произнесла Скора, приподняв голову.

— Ты же беременна!

— А беременным особенно нельзя отказывать, — продолжала она.

— Ладно, ладно сдаюсь, — и Марк осторожно прижал Скору к себе.

Утром Марк, держа за уздечку лошадь, прощался со Скорой. В это время подъехал Деян с Митусой. Он спрыгнул, снял Митусу и не уже скрываясь, поцеловал свою возлюбленную на прощание. После этого мужчины вскочили на своих лошадей и поехали в лагерь. Женщины молча, смотрели им вслед, непрошенные слёзы скатились по щекам у обеих.

Ехали не быстро, и Марк с улыбкой спросил у Деяна:

— Я рад, что вы с Митусой вместе.

— Я тоже, — улыбнулся Деян.

— Надо что-то с жильём решать.

— Давай сначала вернёмся, а потом подумаем, да и Скора, пусть сначала разрешится, — улыбнулся Деян.

— Дом в лагере для нас уже давно готов.

— Беременную, а потом с дитём в лагерь? — нет Марк, надо что-то другое придумать.

— Ладно, есть у меня мысли, когда вернёмся всё и решим, — сказал Марк и пришпорил коня. Деян устремился за ним.

Подъезжая к лагерю, Марк и Деян увидели, что воины уже почти все собрались. Марк позвал с собой Деяна и Дидила и зашёл в дом, где хранилось золото, там он обратился к вождям:

— Я намерен сейчас выдать денежное содержание всем дружинникам из расчёта один солид за каждый месяц службы.

— Объясни, почему так много? — спросил Дидил.

— Если пересчитать в сестерции, то сумма двенадцать золотых монет и будет составлять денежное содержание римского легионера за год.

— Да, хорошо римляне платят своим солдатам, — усмехнулся Деян.

— Поскольку регулярно они служат уже два месяца, то и денег я выдам за два месяца, — продолжил Марк, — деньги получите вы и сами раздадите своим дружинникам.

— Марк, а какое содержание ты назначил себе? — опять спросил Дидил.

— В соответствии с римскими законами центурион получает ровно в два раза больше чем легионер, поэтому два солида в месяц.

— Но Марк, ты уже давно не центурион, под твоим командованием будет почти две тысячи воинов, — произнёс Деян.

— Деян прав, как называется твоя должность в римской кавалерии?

— Тысяча всадников называется алы, во главе её стоит префект, — ответил Марк.

— А если две тысячи? — спросил Деян.

— Всё равно префект, пока не будет в подчинении четыре тысячи, тогда их командир получает звание легат.

— И сколько римляне платят префекту?

— Пять золотых в месяц.

— Тогда это и будет твоё денежное содержание, — сказал Деян и обратился к брату, — я правильно понимаю?

— Совершенно с тобой согласен, — кивнул Дидил, — мы производим тебя Марк, в префекты.

— Я рад служить своему народу, — ответил Марк, затем посмотрел на братьев и сказал то, о чём уже не раз думал, — всё это золото принадлежит всему племени свевов. Если бы мы его просто раздали людям то, скорее всего, никакой пользы оно не принесло, а возможно стало бы причиной раздора и убийств.

— Мы помним Марк, что произошло с разбойниками, я рассказывал об этом брату, — Дидил утвердительно кивнул головой.

— Золото будет бесполезным и даже опасным, пока свевам нечего будет на него купить, именно поэтому я и позвал к нам торговцев. Развивая торговлю с Римом и со всеми приграничными племенами, мы существенно усилим среди них своё положение.

— В этом мы с тобой Марк согласны, — кивнул Деян.

— По положению вы, как вожди племени, можете распоряжаться этим золотом по своему усмотрению, — произнёс Марк, глядя на вождей.

— Нет, Марк, ты это золото нашёл, распоряжаешься им во благо всех свевов, так что продолжай и дальше, — сказал Дидил.

— Я тоже с этим согласен, — произнёс Деян.

— В военной структуре племени вы стоите выше меня, значит и денег должны получать больше, — произнёс Марк, глядя на вождей.

Братья переглянулись и Деян сказал:

— Марк, как ты говоришь, в военной структуре племени, ты уже давно стоишь на одном уровне с нами, поэтому и денег мы будем получать ровно столько, сколько и ты.

— Хорошо, — кивнул Марк.

После этих слов Марк выдал братьям деньги для дружинников и их денежное довольствие. Когда вожди вышли, Марк взял шесть солидов и тоже вышел из хранилища. Караульный стоял на своём месте, и Марк решил зайти в соседний дом к Милану. Он не брал его с собой, о чём Милан очень расстраивался. Марк решил ещё раз с ним переговорить и успокоить. Милан вышел ему навстречу.

— Здравствуй Милан, — Марк протянул ему руку.

— Здравствуй Марк, — пожал он руку.

— Милан, ты мой первый заместитель, именно поэтому я оставляю тебя, здесь должен быть мой человек, ты и те сто дружинников, которые с тобой остаются, должны обеспечить безопасность всех семей воинов.

— Да я всё понимаю Марк, но всё же хотел бы быть рядом с тобой в сражении.

— Милан, я думаю, что на наш с тобой век ещё выпадет много боёв и сражений.

— Ты сейчас про германские племена говоришь?

— Да, именно про них, пока их сдерживают римские легионы, но они когда-нибудь уйдут, и тогда мы останемся с этой угрозой один на один.

— Что же нам делать?

— Выход только один, всем племенам свевов объединится, хотя бы в военный союз, — уверенно сказал Марк, — ладно Милан, я надеюсь, ты справишься, — попрощался с ним Марк и пошёл к своей лошади.

Все воины были разбиты на сотни, во главе каждой был поставлен декурий, назначенный из числа дружинников. Всадники построились в колонны по шесть, обоз был поставлен в середину колонны, Деян с Дидилом расположились во главе колонны, верховный вождь взмахнул рукой, и тяжёлая кавалерия свевов двинулась в путь. Марк объехал колонну, осматривая воинов. Все были в латах и кольчугах, лошади тоже были хорошо защищены, это уже была внушительная сила, а после того, как к ним присоединятся воины Дидила, эта сила удвоится.

Проезжая по землям свевов Марк уже не первый раз думал о том, что на таких хороших и обширных землях проживает очень мало людей и, в общем-то, удержать их от завоевания враждебными племенами будет весьма трудно, но пока он не видел решения этой проблемы. К вечеру отряд добрался до лагеря Дидила. Воины стали обустраиваться на новом месте. Дидил пригласил Марка и брата к себе в дом.

Глава VII

За ужином Марк сообщил братьям, что по совету императора Константина он хочет предложить воинам племени послужить в римских легионах.

— Марк, ты постоянно нас удивляешь своими предложениями, — произнёс Деян.

— Только реальная служба делает из любого мужчины воина, — уверенно произнёс Марк.

— Чем же служба в дружине не служба, — спросил Дидил.

— Воин закаляется в сражениях, боях, переходах, в военном быте, всего этого в нашей дружине пока сейчас нет. Пройдя, хотя бы годичную службу в настоящем войске наши воины получат самую качественную военную подготовку в мире. Деян с Дидилом задумались, Марк им не мешал.

— Дело конечно хорошее, но вот согласятся ли воины? — спросил Деян.

— Всё будет только на добровольной основе, — быстро ответил Марк.

— И сколько воинов ты планируешь отдать на римскую службу? — продолжил Деян.

— Думаю, сотни будет достаточно и если всё будет нормально через год следующая сотня и так далее.

— Но ведь могут быть и потери, как ты потом будешь их жёнам в глаза смотреть? — спросил Дидил.

— Это самый сложный вопрос, поэтому те воины, которые захотят служить в римском войске, должны будут всё обсудить в своих родах и только с разрешения старейшин родов они могут быть определены на службу к римлянам, — уверенно ответил Марк.

— Вот так будет правильно, — согласился Дидил.

— А когда ты собираешься объявить об этом? — спросил Деян.

— Я считаю, что об этом должны объявить вожди, завтра и объявите, а на службу поедут после похода, — ответил Марк.

— Да, ты опять прав, — согласился Дидил, переглянувшись с братом.

Марк улыбнулся и спросил:

— Завтра мы выступаем, наверное, необходимо каким-то образом оповестить вождя Багана.

— Не беспокойся, Марк он уже знает о нашем походе, — усмехнулся Дидил.

— Хорошо, — кивнул Марк, — давайте отдыхать завтра рано вставать.

Вожди согласно кивнули и задули светильники.

С рассветом Марк дал команду на выдачу амуниции воинам Дидила и их лошадям, а после обеда он провёл занятия со всеми воинами по движению в строю и различным перестроениям. Вечером Марк всех отпустил, давая возможность воинам обсудить новость о военной службе у римлян со своими домашними. Правда несколько молодых воинов сразу подошли к Марку и изъявили желание уже сейчас определиться на службу в римское войско. Марк отослал их к старейшинам родов. Вечером за ужином Дидил с удивлением сообщил:

— Марк я даже не ожидал, что столько молодых воинов захотят пойти на военную службу.

— Уверяю вас, что в скором времени мы откроем и много других талантов у свевов, — улыбнулся Марк.

— Это ты про что сейчас, — спросил Деян.

— Римская империя величайшее государство не только в военном деле,

но и в области культуры, науки, строительства. Весной к нам прибудут учителя, они станут учить свевов различным видам ремесла, затем наиболее способных мы отправим учиться мастерству в Аквинкум, в итоге через два три года у нас появятся свои строители, портные, художники, ткачи, поэты, учителя, — мечтательно рассказывал Марк.

— Да, Марк, прирос ты к нам окончательно, вишь, как тебя Скора приворожила, — усмехнулся Дидил.

— Да причём тут Скора, — смутился Марк.

— Ладно, давайте спать, — промолвил Деян, пристально глядя на Марка.

Засыпая, Марк подумал о Скоре, счастливо улыбнулся, вздохнул и уснул.

Через три дня отряд свевов выступил в поход, что бы колонна сильно не растягивалась, Марк дал команду, построиться по десять всадников в ряд, но за счёт обоза, колонна всё равно растянулась на две мили. Вожди находились во главе своих воинов, а Марк с небольшим отрядом поехал впереди. Хотя было раннее утро провожать воинов вышли все свевы. Женщины с детьми, матери, отцы, молодые девушки возле своих домов махали руками, кое-кто смахивал слёзы. Дидил обернулся и крикнул: «Песню давай!». Несколько голосов запели, а остальные подхватили, над заснеженными полями протяжно понеслось:

Наши горы и долины,

Небо звёзды и река,

Я вернусь с похода к милой,

Пусть дорога нелегка,

Поцелую нежно в губы,

С ней смилуюсь до утра,

Лучше нет моей голубы,

Звать её моя жена!

Марк улыбнулся и вспомнил Скору, что-то очень тёплое шевельнулось у него в груди. Он совершенно не думал о предстоящем сражении, потому что точно знал, что вернётся, обязательно вернётся, его очень сильно ждут, и так думал каждый свев.

Константин разбирал бумаги в своём дворце в Тревире. Он прибыл сюда неделю назад вместе с матерью и сыном Криспом, Фауста осталась в Аквинкуме. Продолжалось противостояние августов, одновременно правивших в Римской империи и не признающих друг друга. Его сыну Криспу, сыну одного из императоров, конечно, грозила опасность, поэтому теперь он всегда будет рядом с ним.

Разбирая бумаги, Константин размышлял о том, как изменилась римская армия со времён императора Трояна. Богатство Римской империи и появившаяся вследствие того роскошь и расточительство с течением времени подорвали могущество государства и стали оказывать вредное влияние и на войско. Патриотизм, чувство национального самосознания, отличавшие римлян от прочих народов, начали исчезать. Воинский долг, воодушевлявший всякого гражданина в то время, когда никто не мог получить какой-либо должности, не прослуживши предварительно известное время в рядах войска, стал понемногу угасать, особенно по мере того, как с расширением границ государства, Рим, находившийся в центре, всё более и более удалялся от сферы опасностей и тягот боевой жизни. Ведь со времён появления неприятельской армии Ганнибала у ворот Рима прошло уже более пятисот лет, и больше никогда враг не стоял у стен вечного города. Отвращение римлян к военной службе сделалось настолько сильным, что итальянские юноши, подлежащие зачислению в легионы, часто отрезали себе пальцы правой руки, чтобы не служить в армии.

Римская пехота, которая завоевала весь мир, была вытеснена конницей, но и всадники, одно из самых знатных сословий Рима были теперь не обязаны служить непосредственно в коннице. Военная служба из почётной сделалась средством наживы, поэтому римляне предпочитали быть поближе к судебной и финансовой службе. Некоторая часть из них продолжала служить в войсках, но только при штабах полководцев или командирами конных частей. В легионах у Константина не было пехоты, и не было знатных римлян. В его коннице служили только галлы, а командирами у них были офицеры выходцы из провинций, да и сам император родился и вырос далеко за пределами Рима. Тем не менее, это были самые боеспособные войска в империи, которые были ему преданы.

Размышления Константина прервал раб, который сообщил ему о прибытии матери и сына. Константин встал из-за стола и пошёл навстречу, открылась дверь, и в комнату вбежал маленький Крисп:

— Папа, папа, — крикнул и бросился к отцу.

— Здравствуй Крисп, — Константин подхватил сына на руки и поцеловал.

— Здравствуй сын, — поздоровалась мать с сыном.

— Здравствуй мама, как хорошо, что вы пришли, — улыбнулся император.

— Мы ждали, когда ты освободишься, а ты всё работаешь и работаешь, — улыбнулась в ответ Елена.

— Много работы мама, сама понимаешь время такое.

— Я всё понимаю.

— Папа, папа, смотри какой у меня меч, — похвастался Крисп.

— Ух ты, почти, как у меня, — улыбнулся Константин, — а кто тебе его подарил?

— Бабушка, — Крисп обнял своими ручонками крепкую шею отца и прижался к нему.

Константин прижал к себе сына и ходил с ним по комнате. Елена с улыбкой наблюдала за этой редкой отцовской нежностью.

— Фауста ещё не беременна, — спросила она через некоторое время.

— Сказала, что беременна, — ответил Константин, по-прежнему прижимая сына к себе.

— Что-то я не заметила?

— Не знаю, возможно у неё не получается.

— Может быть, она не способна?

— В любом случае мне этот брак пока нужен, — ответил Константин.

— Ты очень плохо обошёлся с Минервиной, — укоризненно произнесла мать.

— Мама, мы это уже с тобой обсуждали.

— Не нравится мне твоя новая жена, слишком высокомерная, — продолжала мать.

— Ты знаешь, мне тоже было очень нелегко расстаться с Минервиной, но я это сделал, поэтому мне сейчас почти всё равно кто моя жена, — задумчиво и угрюмо произнёс Константин.

— Какие новости из Рима? — спросила Елена, переводя тему разговора в более приятное для своего сына русло.

— В последнее время мама хороших вестей из Рима я не жду. На востоке Галерий и Максимин Даза продолжают третировать христиан, Максенций и Максимиан сидят в Риме.

— Ты молодец, что не стал ввязываться в эти события с Флавием Севером.

— Для меня важно, что мои провинции и легионы считают меня своим императором, но всё равно, наличие в Римской империи одновременно нескольких правителей, которые по существу не признают друг друга, для государства очень плохой факт.

— Сын мой, управлять такой огромной империей очень сложно, думаю именно поэтому Диоклетиан и создал тетрархию.

— Если бы Рим, римский Сенат не погряз в расточительстве, разврате и роскоши, а занимался бы государственным управлением, думаю, что тетрархия была бы не нужна, — Константин посмотрел на сына, — кажется, уснул, — очень тихо произнёс он.

— Он с самого утра носится, такой же, как и ты в детстве, пусть поспит, он очень скучает без тебя, — тоже тихо сказала бабушка.

— Крисп без мамы наверно сильно скучает?

— Да я бы не сказала, он здесь бегает целый день, спит и ест хорошо, так что смена обстановки ему на пользу.

— Это хорошо, — произнёс Константин, поглаживая сына.

— Константин, у меня к тебе просьба, давай присядем, — произнесла мать императора.

— Я тебя слушаю мама, — сказал Константин, присаживаясь к матери вместе с сыном.

— Я хочу построить в Тревире церковь Христову, чтобы было, где молиться.

— Мама, давай это обсудим после моего возвращения с похода.

— А когда ты собираешься?

— Жду сообщений в самое ближайшее время.

В это время задремавший Крисп проснулся, потёр ручками глазки, снова обнял отца и прошептал ему:

— Ты мой папа.

— Конечно твой, — улыбнулся Константин, поглаживая сына, — Ты выспался?

— Да, — ответил Крисп и завертелся, ему опять надо было куда-то бежать.

— Хорошо, давай беги к бабушке, встретимся за обедом, хорошо, — произнёс Константин, опуская сына на пол.

— Ладно, Константин, после поговорим, — произнесла Елена, взяв Криспа за руку, — Ну куда пойдём? — спросила она внука.

— Пойдём птичек кормить, — ответил маленький Крисп.

Константин с улыбкой смотрел им вслед. Когда они скрылись за дверью, император тихо вздохнул, подошёл к карте, лежащей на столе, и стал внимательно её рассматривать.

Незадолго до захода солнца отряд вброд переправился через реку и оказался на землях соседнего племени. Марк приказал всем воинам спешиться и приступить к постройке лагеря. Место было подходящее, воины принялись за дело. Деян и Дидил подъехали к Марку:

— Марк, может не надо строить целый лагерь, достаточно поставить палатки? — спросил Деян. Марк ожидал этого вопроса, поэтому с улыбкой ответил:

— Мы его заберём с собой?

— Зачем? — удивился Дидил.

— Сейчас мы находимся на земле, в общем-то, дружественного нам племени, поэтому претензий по поводу срубленного леса к нам не будет, а вот дальше неизвестно.

Братья понимающе переглянулись и кивнув, поскакали к своим людям. Все воины знали своё дело, поэтому работа сразу закипела. Марк объезжал работающих воинов и с удовлетворением отмечал их старание. Через несколько часов лагерь был практически готов, и воины начали устанавливать палатки. В это время со стороны ближайшего леса к ним стали приближаться несколько всадников. По привычке Марк взялся за меч.

— Не беспокойся, это Баган, — произнёс подъехавший Дидил.

— Я думал, они нас возле реки встретят, — ответил Марк, возвращая меч в ножны.

— Приветствую тебя Дидил, — громко произнёс один из подъехавших всадников, крупный коренастый мужчина с золотой цепью и знаком вождя на груди.

— Мир дому твоему Баган, — ответил Дидил.

— Мы вас ждали только завтра, — продолжил вождь соседнего племени, — а где Деян?

— Он тоже здесь, познакомься это Марк Флавий, — кинул Дидил.

— Слышал, слышал, — произнёс вождь, пристально глядя на Марка, затем подъехал и пожал руки Дидилу и Марку.

— А что это вы решили лагерь ставить, мы бы вас как-нибудь разместили, — спросил Баган.

— Тебе Марк всё расскажет, он у нас по всем военным делам главный, — сказал Дидил, — а я отъеду, Деян чего-то зовёт, — кивнул Дидил и поскакал к брату.

— Собственно обычное дело после дневного перехода устраиваться на ночлег, строить лагерь я их уже научил, да и разместить такое количество солдат всегда проблема, а в своём лагере компактно и всегда готовы к бою, — произнёс Марк, с удовольствием смотря, как воины заканчиваю установку палаток.

— Это понятно, — ответил Баган, наблюдая, как быстро возводился лагерь.

— Самое главное, что завтра мы практически весь лагерь разберём и заберём собой, — улыбнулся Марк.

— А это зачем? — удивился вождь.

— Потом всё объясню, — усмехнулся Марк, — меня сейчас другой вопрос интересует.

— Какой?

— Что тебе известно о ваших северных соседях?

— Первое, это то, что их гораздо больше, чем нас вместе взятых с родами Деяна и Дидила, второе — они очень хорошие и бесстрашные воины, у них есть священная роща, где они поклоняются своим богам, именно поэтому они считают себя настоящими свевами.

— А мы, стало быть, не настоящие свевы? — спросил Марк.

— Мы, по их мнению, вероотступники, но всё же свевы, поэтому с нами они не воюют.

— А чем они занимаются?

— В основном скотоводством, во всяком случае, обработанных земель я там не видел, только огороды.

— Ты бывал там?

— Я там бываю каждый год, — задумчиво произнёс Баган, — они до сих пор занимаются жертвоприношениями людей.

Марк уже не был поражён услышанным, и поэтому промолчал.

В это время к ним подъехали Деян и Дидил.

— Приветствую тебя Баган, — поздоровался Деян и пожали руки.

— Быстро вы лагерь строите, — произнёс Баган.

— Это у нас Марк всем обучением руководит, — кивнул Деян.

Между тем возведение лагеря завершилось, воины начали разжигать походные печки. Братья решили ещё раз объехать лагерь.

Марк пригласил Багана в палатку для вождей, которую воины по правилам установили в центре лагеря. Заехав внутрь лагеря, Баган с удовлетворением отметил простоту и продуманность конструкции лагеря:

— Да, так быстро и всё готово к обороне, лагерь исключает внезапное нападение.

— Это всё нарабатывалось веками, — улыбнувшись и с явным удовольствием, ответил Марк.

— Даже ужин уже готовить начали, — опять удивился вождь.

— Всё продумано до мелочей, — произнёс Марк, останавливаясь у своей палатки, — а вот и Деян с Дидилом, — кивнул Марк на подъезжающих братьев, — приглашаю поужинать вместе с нами.

Баган в знак согласия спешился, все остальные тоже соскочили со своих коней, и зашли в палатку. Один из воинов уже разогрел куски мяса и нарезал хлеб.

За ужином Марк показал на карте, куда он направляет свои войска. Эта была достаточно широкая долина, по которой предположительно и должны были пройти войска франков.

— Почему ты уверен, что они пройдут именно здесь, — спросил Марка Баган.

— Они всегда передвигаются как можно более широким фронтом, с тем, чтобы сразу нападать на встретившегося противника, поэтому не любят стеснённых местностей.

— В каком количестве ты их ожидаешь? — продолжал Баган.

— На сей счёт, у меня никаких сведений нет, но в любом случае нам придётся сражаться с гораздо превосходящими нас силами противника.

— Нам придётся очень тяжело, ведь я смогу выставить не более двух тысяч воинов, — задумчиво произнёс Баган.

— Всё будет зависеть от твоих северных соседей, если они выступят на нашей стороне, значит мы победим, а если они выступят против нас, тогда мы все возможно погибнем, — твёрдо сказал Марк, глядя на карту, — твои владения Баган растянуты вдоль этой реки? — спросил он.

— Да, а дальше на север уже живёт племя Колояра.

— Тогда лагерь мы будем ставить здесь, а ты Баган со своим войском присоединишься к нам вот здесь, — Марк показал всё на карте.

— Мы успеем дойти завтра до этого места? — спросил Деян.

— Должны успеть, другого выхода у нас нет.

— Тогда завтра надо пораньше выходить, — произнёс Дидил.

— Ну, я поехал, до завтра, — заторопился Баган.

— До встречи, — кивнул Марк.

Баган попрощался со всеми и вышел. Марк вышел следом осмотреть лагерь и проверить караульную службу. Вернувшись, он обнаружил братьев уже спящими, Марк улыбнулся и лёг на свою походную койку, вскоре с мыслями о любимой он уснул.

Скора сидела дома вышивала и мурлыкала себе под нос какую-то песенку. Уже стемнело, а Митусы всё не было. «Вот куда она запропастилась?» — думала Скора. Вдруг послышались шаги и не одного человека, дверь открылась и в дом вошла Митуса и с ней ещё три женщины:

— Принимай гостей Скора, — с улыбкой сказала Митуса.

— Мир дому твоему, вот зашли тебя проведать, — заулыбались вошедшие женщины.

— Проходите, проходите, медку попьём, — улыбаясь гостям, ответила Скора и засуетилась накрывать стол.

— Не суетись Скора, мы всё с собой принесли, тебе всё равно такого мёда нельзя, — засмеялась самая молодая женщина по имени Бажена.

— Да у меня всякий есть, — смущённо ответила Скора.

— Мы ненадолго, время скоротать, пока наших мужиков нет, садитесь бабы, — проговорила вторая, которую звали Голуба.

— Садитесь, садитесь, — опять засуетилась хозяйка.

— Ты Скорка не суетись, тебе с твоим животом осторожной теперь надо быть, — заулыбалась Бажена, развязывая узелок, — у нас тут всё есть.

Из узелка на стол были выложены пироги и небольшой кувшин с медовухой. Скора принесла кружки и тоже села за стол. С шутками и смехом женщины налили кружки, и выпили за своих мужчин, которые ушли на войну. Скора пила молоко и слушала их разговоры. Обычные бабские сплетни, но всё равно ей было приятно, что к ней зашли эти женщины. Медовуха всегда веселит ноги, а ум оставляет чистым, но всё равно лица у женщин раскраснелись, глазки заблестели и вдруг Бажена, посмотрела на Скору и сказала:

— Я давно хотела тебя спросить Скора, почему наши мужики так слушаются твоего Марка, хоть бы один возразил?

— Не знаю, — удивлённо отвечала Скора, — может он всё правильно говорит.

— Так мой тоже всё правильно говорит, а я всё равно спорю, — засмеялась Бажена.

— Ты Бажена не сравнивай себя и Марка, — вмешалась Митуса.

— А я и не сравниваю, Скорка вон тоже особо с ним не спорила, когда нашла своего ненаглядного, — кивнула на живот Бажена.

— Тебя это Бажена не касается, — вступила в разговор Голуба, увидев, как густо покраснела Скора.

— А я бы с Марком поспорила, только он её выбрал, — продолжала Бажена.

— Уймись Бажена, — громко сказала Митуса, — больно язык у тебя длинный.

— Да ладно, я же пошутила, — стала извиняться Бажена, увидав, что Скора готова расплакаться.

— Всё пошли, уже поздно, — сказала вставшая Голуба, — Зарина собирайся, — обратилась она к третьей женщине.

— Извини Скора, если, что не так, — попрощались подружки, выходя из дома, мы не со зла, так по бабски.

— Да ничего, всё нормально, заходите, — улыбнулась Скора.

Женщины вышли и сразу запели:

Мой милёнок, Как котёнок,

Всё ему не терпится.

За подол мой держится.

Мы сидели вечером.

Делать было нечего,

Целовались много раз,

Губ не чувствую сейчас,

По груди бегут мурашки.

Из расстёгнутой рубашки,

Он губами жарко шарит,

Ох и ловок этот парень!

— Я пойду, прилягу, что-то мне не хорошо, — улыбнулась песне Скора и держа свой живот, переваливаясь, как утка, пошла к себе в комнату.

— Иди, иди милая, я тут приберу, — кивнула Митуса.

Она быстро убрала со стола, прислушалась, в комнате Скоры было тихо, бабы на улице тоже угомонились, Митуса разделась и пошла спать. Песня немного растревожила её. Митуса стала вспоминать свою молодость и уснула. Ей снилось, как они с Деяном, совсем ещё молоденькие, целовались на сеновале. Он робко трогал у неё грудь, она вспыхивала от каждого прикосновения, но прижимала его к себе. Его руки несмело блуждали по её телу…

Вдруг она проснулась, в соседней комнате слышались всхлипы. Митуса встала и в одной длиной рубахе пошла к Скоре.

— Чего ревём? — села она на постель.

— Да так, сама себе надумала, — сквозь слёзы произнесла Скора.

— Ну и что там себе надумала, спросила Митуса, поглаживая Скору по спине.

— Бажена сказала, а я, а я… — начала частить Скора, — вдруг бы я Марка тогда в реке не увидела, — уже почти зарыдала она.

— Вот дурочка, всё же хорошо, он с тобой, любит тебя, ребёнок у вас скоро будет, чего реветь?

— А вдруг он погибнет или разлюбит меня, — продолжала плакать Скора.

— А ты жалей его, тогда не погибнет и никогда не разлюбит.

— Это как жалей? — спросила Скора.

— Если перестанешь реветь, расскажу.

— Хорошо не буду, — произнесла молодая женщина, успокаиваясь, шмыгая носом и вытирая слёзки.

— Ну вот, слушай, Марк ведь любит тебя?

— Да, наверное, — тихо сказала Скора.

— А что для мужиков в любви главное?

— Ну не знаю, страсть, наверное.

— Да не сиськи, и всё остальное мужику надо, хотя и это тоже важно.

— А что тогда, душа?

— Душа, да, только, как ты ему свою душеньку покажешь?

— Не знаю, — ответила Скора, пожав плечами.

— Жалеть его надо, любить и жалеть.

— Как это?

— Как дитё малое, положи его голову к себе на грудь, гладь по волосам и приговаривай: «Ты у меня самый лучший, ты у меня самый сильный, ты у меня всё сможешь, всё сумеешь!» — и чем чаще, тем лучше. Это налюбиться впрок нельзя, а жалеть впрок и надо, он тогда для тебя горы свернёт, да и к другим сиськам никогда не уйдёт.

— Что даже не посмотрит?

— Смотреть-то может быть и будет, мы же все с этим богатством ходим, — сказала Митуса, поглаживая свою грудь и вспоминая, как Деян любит в них зарываться, улыбнулась, — только уйти от твоих уже не сможет.

— И всё, так просто? — удивлённо спросила Скора.

— Да не просто, ты его, как мать должна жалеть, мужчины они ведь, как дети, если с них все их латы, что они по жизни на себя нацепили снять.

— А откуда ты всё это знаешь, у тебя ведь никогда не было детей? — спросила Скора.

— Ладно, пойду я спасть уже, — произнесла Митуса, вставая и пошла к себе.

Скора села на кровати, шлёпнула себя тихонько по губам, встала и на цыпочках подошла к кровати Митусы:

— Прости меня, это я по глупости.

— Ладно, чего уж, иди спать, — вздохнула Митуса.

— А можно я к тебе лягу? — попросилась Скора.

— Ложись дочка, — улыбнулась в темноте Митуса, откидывая одеяло.

Скора неуклюже залезла под одеяло, но улечься со своим животом никак не могла.

— Да не крутись ты, ложись на бочок спиной ко мне.

— Хорошо, — довольно прошептала Скора легла и затихла.

— Молодая ты ещё, совсем молодая, — приговаривала Митуса и гладила её по волосам.

— С таким брюхом-то?

— От любви всё, от любви, там ваше с Марком продолжение у тебя живёт, ты вот чуть, что в слёзы, а ему каково, он ведь глаза на мокром месте держать не может, он мужчина, а страдает в разлуке не меньше, чем ты.

— Правда?

— Правда, правда, не сомневайся, — Митуса продолжая гладить Скору.

Скора успокоилась, ей впервые, после отъезда Марка было так хорошо.

— Вот вернётся, зажалею его до смерти, — прошептала она засыпая.

— Жалей, жалей его дочка, хуже не будет.

Митуса почувствовала, что Скора уснула: «Девчонка ещё, совсем девчонка, да и материнской ласки мало видела, повезло ей с Марком».

Рано утром следующего дня воины Марка сняли свой лагерь, погрузив его на своих лошадей и в обоз, отправились дальше на север. По землям Багана отряд проходил вдали от жилищ, поэтому людей они не встретили. В полдень Марк остановил колонну, что бы сделать короткий привал. В это время к ним и присоединились воины Багана. В отличие от всадников Марка они были прикрыты только латами и не имели кольчуг, их лошади так же были мало защищены, поэтому могли называться только лёгкой конницей, но их было около двух тысяч. Теперь уже четырёхтысячный отряд свевов двинулся дальше. Поздно вечером свевы прибыли в назначенное место. Никаких признаков присутствия воинов другого племени они не обнаружили. Марк выбрал место и приказал своим воинам строить лагерь. Баган организовал разведку местности вокруг строящегося лагеря.

Используя уже готовые колья, воины очень быстро возвели стену вокруг лагеря, ворота и сторожевые вышки. С наступлением темноты лагерь был готов. Воины Багана тоже разместились внутри лагеря. Проверив организацию караульной службы, Марк зашёл в штабную палатку, там его уже ждали вожди.

— Мои воины очень довольны тем, что их разместили в лагере, — сказал Баган.

— В тепле всегда лучше, чем в чистом поле, — произнёс Деян.

— Надеюсь им тепло не только от палаток и костров? — спросил Марк.

— Да, мы все свевы, одно племя, — задумчиво произнёс Дидил.

— Важно, чтобы об этом не забыл вождь Колояр, — заметил Марк.

— Утром явится, — продолжил Баган, — думаю, что незамеченными мы не остались.

— Только с чем он придёт, вот вопрос? — опять задумчиво произнёс Дидил.

— Ладно, утро вечера мудренее, давайте спать, — подвёл итог Деян.

Утром сразу после завтрака начальник караула попросил Марка подняться на сторожевую вышку. Впереди в долине никого не было, а вот слева на одном из холмов Марк увидел группу всадников, они тоже смотрели на них. Следом за ним на вышку поднялись все вожди.

— Ну что, вот и Колояр пожаловал, — произнёс Баган.

— Только вот с чем? — сказал Марк, всматриваясь во всадников.

Они между тем стали спускаться с холма и направились в сторону лагеря, их было не более десяти человек.

— Сейчас всё узнаем, поехали, — промолвил Баган, спускаясь с вышки.

Баган, Марк, Деян. Дидил, прихватив с собой, ещё пять воинов выехали навстречу.

Проскакав шагов триста, Баган махнул рукой, и все остановились:

— Давай здесь их подождём, — произнёс он, глядя на приближающихся всадников, — Колояр не обидится.

Не доезжая до них шагов сто, всадники остановились, от них отделился один, очень крупный воин и медленно поехал к ним.

— Ладно, дальше я один, это Колояр, он всегда так подъезжает, — сказал Баган и поехал навстречу.

— Приветствую тебя Баган, — произнёс, подъехав Колояр.

— Мир дому твоему, Колояр — поздоровался вождь.

— Что-то для мира слишком много ваших воинов пришло на мою землю, — спросил в ответ Колояр.

— Тебе не нас следует бояться, нам всем угрожают только франки.

— А откуда вам известно, что франки пройдут именно здесь.

— У нас всеми военными вопросами заведует Марк Флавий, давай я его позову?

— Марк Флавий, римлянин, слышал о таком, — усмехнулся Колояр.

— От кого?

— Об этом потом, Дидил с вами?

— И Дидил, и Деян, позвать? — спросил Баган.

— Ну, давай, зови.

Баган обернулся и махнул рукой, Марк и братья подъехали к переговорщикам.

— Мир дому твоему Колояр, — поприветствовали вождя Дидил и Деян. Марк поздоровался кивком головы и обменялся пристальным взглядом с Колояром.

— Я смотрю, вы в римских доспехах, может быть, и язык их уже знаете, — неожиданно на очень хорошей латыни спросил Колояр.

— Знаем, знаем, — ответили, улыбнувшись, братья.

— А ты, стало быть, тот самый Марк Флавий, римский центурион? — спросил вождь на латыни.

— Да, он самый, — коротко ответил Марк, глядя в глаза Колояру, огромному широкоплечему мужчине, одетому в шкуры и с большим хвостом из волос на голове.

— Почему ты решил, что франки пройдут именно по этой долине?

— Это не я решил, это предположение императора Константина.

— Ты знаком с этим римским императором?

— Мы с ним дальние родственники, — без тени смущения ответил Марк.

— Тогда, что ты делаешь среди свевов?

— Так получилось, я влюбился в дочь Деяна.

— И что, это серьёзная причина для римлянина, чтобы покинуть Рим?

— Римляне разные бывают, — ответил Марк, так же пристально глядя Колояру в глаза, заметив, что этот ответ ему понравился.

— Франки не причинят моему племени вреда, если я сам не нападу на них.

— Франки причинят вред нам, поэтому мы здесь, — смело произнёс Марк.

— Если они придут, то их будет очень много, вам их не победить, — глядя в глаза Марку, сказал вождь.

— Мы свевы, такие же, как и вы и пришли сюда защитить свои семьи, которым угрожает опасность, поэтому мы будем сражаться с франками, сколько бы их не пришло. Если ты считаешь, что твоему народу они не угрожают, то ты можешь остаться в стороне.

— Как ты, римлянин, смеешь мне, вождю свевов, говорить о том, что я струсил! — почти закричал Колояр и схватился за меч, но мгновенно успокоившись, бросил его обратно в ножны. Всё это время Марк оставался абсолютно спокойным и серьёзным.

— Хорошо, я помогу вам, — уже совершенно спокойно произнёс Колояр.

— У меня просьба к тебе вождь, — произнёс Марк с таким же серьёзным лицом.

— Слушаю тебя Марк Флавий.

— Мы встретим их здесь, они могут выслать вперёд небольшой отряд, зажги два больших костра, когда увидишь, что подходят главные силы.

— Хорошо, — кивнул вождь, и поскакал к своим воинам.

— Да, хорошо ты его поддел Марк, — улыбнулся Баган.

— Он считает себя и своё племя настоящими свевами, поэтому должен был нам помочь.

— Колояр мудрый вождь и умелый воин, — добавил Деян.

— А его силе ходят легенды, он может в одиночку справиться с десятью врагами, — поддержал разговор Дидил.

— Ну, вот и хорошо, думаю, что очень скоро мы всё это увидим, поехали в лагерь, надо готовиться к битве, — произнёс Марк, направляя своего коня в сторону лагеря. Все остальные последовали за ним.

Константин рассматривал карту, когда ему доложили, что за Рейном замечена концентрация франков. Император сразу собрал на совещание всех легатов своих галлийских легионов. Ещё раз, оценив обстановку, Константин принял решение выдвинуться к Рейну силами четырёх легионов.

На следующее утро император повёл свои войска навстречу противнику.

Галльские легионы состояли из тяжёлой и лёгкой кавалерии в равных долях. Это было обусловлено выбранной тактикой ведения боя. Тяжёлая кавалерия, построившись клином, наносила главный и сокрушающий удар противнику, лёгкая кавалерия окружала и добивала отступающего противника. Константин с небольшого холма наблюдал за продвижением его войск. Опытные, закалённые в боях, прикрытые кольчугами, железными латами и щитами, вооружённые копьями и длинными мечами, на защищённых кожаными латами лошадях представляли для лёгкой конницы франков смертельную угрозу. Племена франков нападали только тогда, когда имели большое численное преимущество. Вот и сейчас их было около пятидесяти тысяч, но всё равно, опасаясь прямого столкновения с римской конницей, франки решили обойти его войска с юга. Константин предвидел это, поэтому и предупредил Марка Флавия о возможном появлении в пределах земель свевов полчищ, враждебных им племён.

Константину доложили о том, что видимо разведчики франков, заметили движение римских легионов, и их войско стало уходить на юг. Тогда император приказал своим легионам отвернуть на запад, с тем, чтобы франки в своём движении точно вышли на земли свевов. В том, что там их будет жать Марк Флавий, Константин нисколько не сомневался.

Продвигаясь на юг, франки не ждали от обитавших там племён серьёзного сопротивления. Все они были малочисленны, хуже вооружены и постоянно конфликтовали друг с другом. За исключением лишь племени свевов, вождём которого был Колояр. Его воины славились тем, что если вступили в сражение, то уже никогда не отступали, даже погибая, наносили противнику огромный ущерб. Сам же Колояр был известен тем, что легко мог сражаться с десятком и более воинов и одержать победу. Но при этом, с Колояром можно было договориться, и тогда он мог бы разрешить проход войска через его земли, именно на это сейчас и надеялся король франков Харманд. Он вызвал к себе своего младшего брата Рикерта и приказал ему взять десять тысяч воинов и направиться во владения Колояра для получения разрешения прохода по его землям всему войску франков. Почти сразу после отъезда Рикерта с его отрядом, Харманду доложили, что римские легионы повернули на запад. Римские всадники были более тяжёлыми и франки легко могли убежать от погони, если у них был запас времени, именно такой запас для франков сейчас и создавали сами римляне, поэтому король франков остался доволен этой новостью. Теперь он мог через земли свевов беспрепятственно проникнуть в богатые южные районы Галлии и затем вместе с награбленным богатством безнаказанно уйти обратно.

Вернувшись в лагерь, первым делом Марк организовал конные дозоры на расстоянии не менее двух миль от лагеря. Остальные воины стали готовиться к предстоящему сражению. Взяв с собой десяток воинов, Марк выехал из лагеря, подъехав к лесу недалеко от лагеря, он приказал им насобирать, как можно больше хвороста и сложить в кучу. Воины уже давно не спрашивали у Марка зачем, что-либо делать, они просто делали и всё, если Марк говорит, значит так и надо.

В штабной палатке сидели вожди и тоже готовили своё оружие к предстоящему сражению.

— Я заметил, что все воины, да и мы вожди тоже, даже Колояр, делаем всё, что скажет Марк, почему, кто мне объяснит? — спросил Баган.

— Мы уже давно с братом это заметили, — усмехнулся Деян.

— Так в чём же дело? — ещё раз спросил вождь и даже отложил в сторону меч, — что в нём такого?

— Он всегда говорит по делу, даже спорить с ним нет необходимости, я, во всяком случае, не видел и не слышал, чтобы с ним кто-нибудь когда-нибудь спорил, — задумчиво сказал Дидил.

— А потом, как он говорит, спокойно, уверенно, взгляд, лицо, — стал размышлять вслух Деян.

— Да, действительно, есть такой момент, — согласился Баган.

— А потом он никогда и ничего не просил для себя лично, а если говорит о какой-нибудь работе, то сам же первый её и начинает, — продолжил свои размышления Деян.

— Сколько времени он у вас уже живёт? — спросил Баган.

— Сколько, сколько, Скорка через два месяца должна родить, так что больше чем семь месяцев.

— Это когда же они с твоей дочкой сладили, — усмехнулся Баган.

— А она его в речке бесчувственного выловила и выходила, ну там и сладили, — улыбнулся в ответ Деян.

— Тут видишь, какое дело, — включился в разговор Дидил, — мы с братом, несколько лет назад сильно повздорили, даже за оружие хотели взяться, нас колдуны Митуса и Вукил разняли, а потом Митусе сон приснился, что мир и процветание на земле свевов наступят, когда из реки к нам воин выйдет, но не наш. Вот вроде бы её сон и сбывается.

— Ну, до мира и процветания нам ещё далеко, от франков сначала отбиться надо, а Марк, что точно родственник императора Константина? — засомневался Баган.

— Во всяком случае, они встречались уже не один раз, и Марк находится с ним в хороших отношениях, — сказал Деян.

Используя хорошую римскую дорогу и ночные переходы, Константин привёл свои легионы в предполагаемую точку сражения раньше франков и ожидал их в удобном для сражения месте. Это была небольшая долина, которая примыкала к более широкой долине, справа в конце этой долины и должен был находиться Марк Флавий со своими воинами. Высланные во все стороны переодетые дозоры должны были сообщать о движении франков и уничтожать их дозоры. Разведчики сообщили, что видимо ночью один отряд франков уже прошёл по долине. Константин несколько удивился этому сообщению, но беспокоиться не стал. Этот отряд должен был разгромить Марк Флавий. Вскоре в долине появились основные отряды противника, которые стали вначале накапливаться в ней. Передав половину лёгкой конницы одному из своих легатов, Константин приказал ему скрытно зайти в тыл франков. Ширина долины позволяла императору построить свои силы в соответствии с избранной тактикой. Тяжёлая кавалерия построилась массивным клином в направлении противника, по бокам этого клина расположилась оставшаяся часть лёгкой кавалерии. Как всегда Константин занял своё место в острие клина. Разведчики сообщили о начале движении франков по соседней долине. Константин отдал команду и его войска начали движение навстречу противнику.

Рано утром высланные Марком конные разъезды сообщили о приближении франков. В тот же момент в небо устремились два столба дыма, это Колояр выполнил своё обещание, сигнализируя о приближении основных сил противника. Марк Флавий приказал зажечь ещё один костёр, таким образом, он сообщил императору Константину, что вступил в сражение с франками. Марк построил своих воинов по всем правилам тактики тяжёлой кавалерии клином. Во главе клина стали Деян, Дидил и Марк. Место впереди клина заняла лёгкая кавалерия, состоящая из воинов Багана. По замыслу Марка при приближении франков на расстояние двух выстрелов из лука лёгкая кавалерия должна была уйти вправо и влево и обеспечить охват противника с флангов. Основной же удар наносили тяжёлые конники, стоящие в центре. Таким образом, до самого последнего момента, франки не знали бы, с какими силами им придётся сражаться. Ширины долины вполне хватало для этих манёвров.

Стоящие впереди конники Багана начали движение. Это означало, что франки уже двигались им навстречу. Клин Марка начал движение вслед за ними очень чётко держа строй. Движение постепенно ускорялось и вскоре Марк и все его воины уже мчались на противника.

Рикерт ехал впереди своих воинов и размышлял: « Хорошо, что он решил дать своим воинам немного отдохнуть этой ночью, теперь они были готовы к встрече с воинами Колояра. Почему его все так боятся, что в нём такого. Харманд говорил, что он обязательно их встретит на своих землях. Может быть Колояр испугался, мы сейчас едем по его владениям и никого не видно». Внезапно он увидел впереди много всадников, они скакали на них. Рикерт решил, что это и есть воины Колояра, которые вместо переговоров решили их атаковать. Он вытащил свой меч, крикнул своим воинам и поскакал в сторону противника, франки с криками устремились за ним.

Мчась вместе со своими воинами на противника, Рикерт подумал о том, что всё получилось гораздо лучше, чем он предполагал, теперь не надо было вести эти нудные, никому не нужные переговоры, он сейчас просто разобьёт воинов Колояра, и этим наконец-то прославится. Когда до противника осталось совсем немного, Рикерт увидел, как всадники свевов вдруг повернули и стали разъезжаться в разные стороны, а за ними ощетинившись копьями навстречу им мчались, о Боги, римляне. Свевы и римляне были вместе против франков. От неожиданности Рикерт натянул поводья своего коня, то же самое сделали и его воины, сразу возникла сумятица. Задние конники стали сталкиваться с передними, атака франков стала захлёбываться. Между тем, разъехавшиеся в стороны свевы стали осыпать франков стрелами нанося им существенный ущерб. Воины Рикерта выпустили рой стрел в сторону наступающих, но воины Марка и их лошади были очень хорошо защищены, поэтому никаких существенных потерь не несли.

Удар конницы Марка был страшен, она врезались своим клином в противника, и опрокинула франков. Марк, уклоняясь от ударов франков и поражая их своим мечом, мчался вперёд. Воздух наполнился криками сражавшихся воинов, ржанием лошадей, звуками ударов по щитам и скрежетом металла. Через триста шагов движение всадников Марка замедлилось, но сражаясь на мечах, они продолжали держать строй. По команде свевы иногда размыкали строй и впускали франков внутрь, затем вновь смыкали строй. Попавших внутрь своего строя всадников противника свевы сразу окружали и уничтожали. Марк сражался рядом с Деяном и Дидилом. Он видел, как ожесточённо они рубились с противником, весьма умело орудуя мечами и щитами. Постепенно франки опомнились и стали оказывать ожесточённое сопротивление. Марк заметил, как несколько франков окружило одного из свевов. Это был Стоян, он оказался на редкость очень ловким воином и почти играючи уклонялся от ударов франков, нанося им смертельные удары. Но франки окружили его, и Марк поспешил ему на помощь. Подняв своего коня на дыбы, он ворвался в круг франков и ударами своего меча убил, по меньшей мере, трёх из них. Стоян добил остальных. Улыбнувшись друг другу они набросились на другую группу франков. В это время во фланги франков ударили воины Колояра. Это было настолько неожиданно, что франки не выдержали и побежали. Они разворачивали своих лошадей, пытаясь прорваться через воинов Колояра, и при этом несли огромные потери. Воины Марка начали преследование панически отступающих франков.

Лёгкая конница франков очень быстро отступала, поэтому Марк со своими воинами вскоре отстал, но проскакав мили три, он внезапно обнаружил, что франки опять скачут на них. На всякий случай Марк отдал своим воинам команду снова построиться в клин. Когда противник приблизился, Марк увидел, что их движение не было похоже на организованную атаку, это было бегство и видимо от ещё более грозного противника. Франки не сдавались, поэтому воины Марка начали их уничтожать. Через некоторое время Марк понял причину бегства франков, это была тяжёлая кавалерия императора Константина.

Глава VIII

Марк увидел Константина, как всегда он был впереди своего войска. Сражение закончилось, и на поле боя остались только победители. И те, и другие были одеты практически в одинаковую амуницию, их начальники, дружественно улыбаясь, ехали навстречу друг другу. Почти одновременно взмахом руки они остановили движение своих воинов и оставив всех сопровождающих, в одиночку продолжили путь.

— Приветствую тебя мой император, — улыбаясь, произнёс Марк, останавливаясь рядом с Константином.

— С победой тебя Марк Флавий, — так же улыбаясь, глядя на испачканное кровью лицо своего друга, ответил он.

— Судя по твоим латам тебя тоже с победой, — кивнул Марк на следы от ударов мечей на амуниции императора.

— Ты уничтожил передовой отряд франков, а мои легионы сейчас добивают их основные силы.

— Сколько же всего их было?

— По моим подсчётам не менее пятидесяти тысяч.

— Да, если бы не твои легионы, туго бы нам пришлось, — сразу став серьёзным произнёс Марк.

— Мы с тобой всё правильно решили и действовали вместе, поэтому это наша совместная победа, — улыбнулся Константин, — жду тебя сегодня к вечеру, я разобью свой лагерь там, — и показал мечом в направлении небольшой речки.

— Хорошо, только я приеду вместе с вождями.

— Конечно, конечно, всё, жду, — сказал Константин и поскакал обратно к своим воинам.

Марк вернулся к своим вождям. Дидил сразу его спросил:

— Что сказал император?

— Оказывается, мы разбили только передовой отряд франков, — ответил Марк, — основные силы разбили легионы римлян.

— Сколько ж их тогда всего было? — удивлённо спросил Деян.

— Раза в четыре больше тех, что атаковали нас, — сурово ответил Марк.

— Выходит, если бы не твой друг император Константин, они бы нас разгромили? — спросил Дидил.

— Выходит, что так, — ответил Марк, слегка улыбнувшись, — ладно поехали, надо умыться и со своими делами разбираться, сегодня вечером он ждёт нас к себе. Они вместе направились к своим воинам.

Свевы приводили себя в порядок, после сражения и подсчитывали потери. Благодаря прочным доспехам у конницы Марка не было убитых, пять тяжелораненых и два десятка легкораненых воинов. Потери среди воинов Багана были более ощутимы, почти пятьдесят убитыми и две сотни раненных различной степени. Вожди собрались на совет в штабной палатке.

Баган был хоть и мрачен, но с заинтересованностью обратился к Марку:

— Мои потери не так велики, но по сравнению с вашими огромны, и это при том, что основной удар наносили твои воины.

— Мои воины лучше обучены и более надёжно прикрыты, практически все ранения они получили от мечей франков, у тебя же в основном все потери и ранения от их стрел.

— Да, это так, — согласился вождь, — мне почему-то кажется, что мы не последний раз с ними воюем, — задумчиво произнёс Баган.

— Чего ты Баган юлишь, скажи прямо, что твоим воинам необходима такая же амуниция, как у нас, — включился в разговор Дидил.

— Вопрос серьёзный и требует обсуждения, — уверенно сказал Марк.

— Так в чём же дело, давай обсудим сейчас, — сказал Деян.

— Здесь нет ещё одного вождя, — улыбнулся Марк.

— Ты думаешь, он приедет, — спросил Баган.

— Думаю, что приедет, — ответил Марк, — пошли, посмотрим раненых, — предложил он и направился к выходу. Вожди вышли следом за ним.

После осмотра своего войска Деян и Дидил решили тяжелораненых прямо сейчас отправить к своим родам. Баган так же дал команду погрузить в обоз всех убитых и тяжелораненых воинов. В это время прибежал воин и сообщил, что у ворот лагеря их ждёт Колояр и не один, при этом очень странно посмотрел на Дидила. Подойдя вместе с вождями к воротам, Марк увидел сидящих на лошадях Колояра со своими воинами, и возле них связанного человека, это был Януш.

— Колояр, почему мой сын связан? — спросил с тревогой Дидил.

— Чтобы не убежал, — ответил Колояр.

— А почему он должен убежать?

— Предатели всегда пытаются убежать от возмездия, — жёстко ответил Колояр.

— Мой сын предатель, ты ничего не перепутал вождь?

— А пусть он тебе всё сам расскажет.

Януш стоял с опущенной головой, Дидил подошёл к нему:

— Что с тобой случилось сын? — спросил отец.

— Прости меня отец, — Януш упал на колени и ещё ниже склонил голову.

— За что сынок, — склонился к нему Дидил.

— За всё, — понуро ответил Януш.

Свевы молча наблюдали за этой сценой. Предательство было самым страшным грехом в их племенах, и никто из вождей и воинов не помнил подобных случаев в своей жизни, поэтому они были просто поражены этим известием.

— Расскажи толком, что произошло, — попросил Деян, увидев вопросительный взгляд Колояра, добавил, — тут все свои, нам нечего друг от друга таиться.

— Ладно, как хотите, — ответил Колояр, не слезая с лошади, — несколько недель назад Януш пришёл ко мне и заявил, что он сын вождя, что поссорился со своим отцом, поэтому ушёл со своего племени. Он попросился ко мне в войско. Я знал Дидил, что у тебя есть сын. Парень он здоровый и на мечах неплохо дерётся, и я его взял к себе, и не простым воином, а сотником. Прошло не так много времени, и мы все увидели, что его больше интересует не служба, а бабы. Дело конечно молодое, но не в ущерб службе. В общем, снял я его с сотников и определил в десятники, вот тогда он и затаил обиду. Я увидел это и приказал тайком за ним наблюдать. Когда подошли франки, ему было известно, что мы готовим для них засаду, он решил податься к ним и предупредить их. Мои воины проследили за ним и схватили его ночью перед битвой, когда он уже был возле их лагеря. Вот собственно и всё.

После этих слов Дидил встал и угрюмо помолчав, спросил у сына:

— Януш, это правда, что ты молчишь, отвечай?

— Правда, — угрюмо ответил Януш.

С белым лицом Дидил спросил Колояра:

— Ты ведь взял сегодня в плен франков?

— Да.

— Когда ты их отправишь на жертвенный камень?

— Завтра на рассвете.

— Мой сын предал тебя, значит он тоже враг, забери и его.

— Но он ведь свев, — возразил Колояр.

— Нет, он больше не свев! — воскликнул Дидил.

— Хорошо, если ты передумаешь, у тебя есть время до рассвета, — Колояр кивнул своим воинам и те увели предателя.

— Отец, отец, прости меня, — крикнул Януш.

Марк смотрел на Януша почему-то с сожалением. Весь его вид говорил о глубоком раскаянии в содеянном, но Марк промолчал, и не стал оспаривать решение его родного отца. Когда Януша увели, Дидил, согнувшись от навалившегося на него горя, пошёл в штабную палатку, Деян, кивнув Марку, последовал за ним. Колояр спешился, и обсуждал с Марком итоги сражения у ворот лагеря. В это время к ним подошёл Деян:

— Марк, Дидил решил ехать домой вместе с обозом раненных.

— Понимаю, он вождь и вправе поступать, как считает нужным.

— Марк я поеду с братом, тяжело ему сейчас, — как-то виновато произнёс Деян.

— Конечно, конечно, думаю, что мы тут справимся, — произнёс Марк, глянув на Колояра.

— Поезжайте, не беспокойтесь, — кивнул Колояр.

— Что мне Скоре передать, когда домой собираешься? — спросил Деян.

— Думаю через пару дней, — улыбнулся Марк.

— Хорошо, до встречи, — попрощался Деян и ушёл.

Через некоторое время обоз с раненными воинами, Дидилом и Деяном в сопровождении дружинников отправился домой. Баган тоже отправил своих убитых и раненных в обозе. Сразу после этого Марк вместе с оставшимися вождями направился к императору Константину.

В сопровождении двух десятков воинов Марк, Колояр и Баган поехали в расположение войск Константина. Находясь на безопасных территориях римляне, как правило, не возводили укреплённых лагерей, а просто ставили палатки. Вот к такому палаточному лагерю сейчас и подъехали Марк и вожди свевов. На въезде их остановил патруль. Начальник патруля молодой центурион, узнав имена прибывших, попросил сопровождающих воинов остаться за пределами лагеря, а Марка и вождей проводил до палатки императора. На входе в палатку охрана попросила Марка, Багана и Колояра сдать им своё оружие. Отдав охране свои мечи и кинжалы, приехавшие на встречу вошли в палатку императора.

Константин сидел в своих доспехах за столом и просматривал бумаги. Он встал и улыбаясь пошёл навстречу:

— Марк Флавий, рад тебя видеть, дружище, — тепло за руку поздоровался император.

— И я, рад тебя видеть император Константин, — ответно улыбаясь, пожимал руку императора Марк, — позволь мне представить тебе моих соплеменников, вождь Колояр и вождь Баган.

— Хорошо, друзья Марка, мои друзья, — Константин молча, пожимал руки представленным вождям, отметив высокий рост Колояра, его крепкую фигуру и необычный хвост из волос прихваченный синей лентой на темечке. Внезапно Колояр произнёс:

— Я три года служил под началом вашего отца в Галлии, но мне пришлось вернуться, чтобы возглавить племя после смерти моего отца.

— Моего отца тоже с нами уже нет, — грустно сказал Константин, — Марк, помнишь наш разговор по поводу службы свевов в моих легионах.

— Помню, вопрос решён положительно, правда с другими вождями.

— А с Баганом и Колояром ты на эту тему не разговаривал?

— Нет, ещё не успел.

— Так в чём же дело, давай сейчас их спросим, — улыбнулся Константин.

— Хорошо я сейчас быстро им всё объясню, — попросил Марк.

— Тогда садитесь возле того столика, а я пока бумаги посмотрю, — произнёс Константин и вернулся к своему столу.

Марк присел вместе с вождями к небольшому столику в углу палатки и стал им рассказывать о службе свевов в римских легионах. Баган слушал с интересом, а Колояр пристально смотрел на Марка. Вскоре Марк это заметил и спросил:

— Ты что-то хочешь сказать Колояр?

— Марк, всё о чём ты говоришь полумеры, нам нужно иметь здесь свой железный кулак.

— Объясни.

— Франки скоро очухаются и вернутся, галльские легионы стоят в Тревире и не успеют к нам на помощь, мы сами должны обеспечить свою безопасность, — уверенно произнёс вождь.

— Ты хочешь сказать, что мы должны организовать и оставить здесь постоянное войско, — спросил Марк.

— Да, похоже, спокойные времена для нас закончились, — глядя куда-то в сторону задумчиво произнёс Колояр.

— Колояр прав, — включился в разговор Баган, — франки вернутся и нам надо объединяться.

— Честно говоря, я уже думал об этом, но здесь возникает много правовых и финансовых вопросов, — улыбнувшись, произнёс Марк.

— У нас не так уж и много времени для их решения, — убеждённо сказал Колояр.

В это время к ним подошёл Константин. Все встали. Жестом, усадив всех на место, император сказал:

— Я краем уха слышал, о чём вы здесь говорили, думаю, что ваши опасения насчёт франков не напрасны. На мой взгляд, если хорошенько укрепить лагерь, который построили воины Марка и оставить там достаточно сильный гарнизон, то он некоторое время будет сдерживать франков, во всяком случае, до подхода главных сил.

— А главные силы это кто? — спросил Баган.

— Марк сейчас вам всё расскажет, — улыбнулся Константин.

— Хорошо, давайте подойдём к карте, — Марк жестом подозвал всех к отдельному столу, на котором лежала карта императора.

Детально проговорив все вопросы, вожди согласились со всеми доводами Марка. На этом визит вождей был закончен, Константин попросил Марка ненадолго задержаться. Марк, в свою очередь, попросил Колояра обождать его возле лагеря. Тот согласно кивнул головой и вышел вместе с Баганом.

— Я вот ещё о чём хотел с тобой поговорить, — начал разговор Константин, жестом пригласив Марка за свой стол.

— Я тебя внимательно слушаю, — ответил, усевшись, Марк.

— Максенций смог поднять бунт и укрепиться в Риме только при помощи преторианцев, пообещав им существенное повышение денежного содержания.

— Но это обычная практика в римской империи.

— Да, но меня уже это не устраивает, императорская гвардия, как продажная девка кто больше заплатит, тому и служит.

— И что ты намерен делать?

— Я хочу избавиться от преторианцев раз и навсегда.

— Ты хочешь изменить вековые устои Рима, — недоверчиво спросил Марк.

— Я согласен с тобой, необходим хороший повод и весомые аргументы, но пока меня интересует такой вопрос, свевы смогут стать личной охраной императора?

Марк внимательно посмотрел на Константина. Его мысль была понятна. Марк, рассказывая императору о свевах, всегда поражался их природной честности и порядочности, об их не избалованности деньгами. Теперь Константин хотел бы использовать эти их качества для создания своей личной охраны, взамен продажных преторианцев.

— Но ведь кроме преданности и умения владеть мечом охрана должна знать весь придворный этикет, — спросил он Константина.

— Ну, этому быстро учатся, — ухмыльнулся император, — я ведь не завтра собираюсь это сделать.

— Давай сначала пусть они у тебя простыми солдатами послужат, а потом мы к этому вопросу вернёмся.

— Хорошо, — согласился Константин, — тогда ещё один вопрос, мне надо в Аквинкум, ты разрешишь моему легиону пройти по твоим землям?

— Это земли свевов, а не мои, но думаю, что проблем не будет, и почему только один легион?

— Остальные я отправлю в Тревир, там у меня матушка и сын, — тепло улыбнулся Константин, — а у тебя, когда пополнение будет?

— Через месяц, — тоже заулыбался Марк.

— Ну, вот на этой приятной ноте мы и закончим наш сегодняшний разговор, извини, бумаг много накопилось, — кивнул император на свой стол, действительно заваленный свитками.

— Когда выступаем? — спросил Марк, вставая.

— Послезавтра на рассвете, надо ещё всех убитых захоронить — ответил Константин, пожимая ему руку.

Марк вышел из палатки, получив от охранников свой меч, вскочил на лошадь и поехал к выходу. Там он увидел Колояра о чём-то оживлённо беседовавшего с легионером в звании центуриона. Когда Марк подъехал ближе, центурион попрощался с Колояром, и приветственно кивнув Марку, пошёл по своим делам. Колояр запрыгнул на свою лошадь, и они поехали в сопровождении десятка воинов, которые немного отстали.

— Знакомый центурион, мы вместе служили, — несколько смущённо произнёс Колояр.

— Я не знал, что ты служил в римских легионах, — улыбнулся Марк.

— Я не люблю рассказывать о себе.

— Тогда давай поговорим о других.

— Это о ком?

— О Януше, например.

— А чего о нём говорить, — ухмыльнулся Колояр, — его отец всё уже сказал.

— Януш хороший воин и по сути, он ещё ничего плохого не сделал.

— Просто не успел, а если бы франки узнали о нашей засаде? — немного раздражённо спросил Колояр.

— Но ведь всё произошло, так как произошло, мы победили, — улыбнулся Марк.

— К чему ты клонишь?

— Мне кажется, что Януш всё уже осознал, — произнёс Марк и посмотрел на Колояра.

— Ты хочешь, что бы я его помиловал? — Колояр тоже внимательно посмотрел Марку в глаза.

— Мне кажется, он принесёт гораздо больше пользы свевам, если останется жив, — уверенно сказал Марк.

Некоторое время они ехали молча.

— Ты знаешь о том, что больше всех он ругал тебя, — спросил Колояр.

— Догадываюсь, — улыбнулся Марк.

— И что он считает тебя своим врагом?

— Молодой ещё, думаю, что сейчас у него уже изменилось мнение не только обо мне, но и о жизни вообще.

— А что мы скажем его отцу?

— Ничего не говори, он с ним уже попрощался. Оставь его служить у себя простым воином, пусть возьмёт другое имя и начнёт всё сначала.

Дальше они опять поехали молча. Колояр размышлял над словами Марка и чем больше размышлял, тем больше убеждался, что он был прав. Януш уже попрощался со своей жизнью, и возможность начать её сначала будет мощным стимулом не повторить все ошибки из прошлой жизни. Мудрость Марка, его способность прощать импонировала Колояру и он согласился:

— Хорошо Марк, наверное, ты прав, я оставлю его в живых и возьму к себе на службу под другим именем.

— Вот и хорошо, сообщай мне иногда о нём, — улыбнулся Марк останавливаясь.

— Он будет у меня под особым наблюдением, — серьёзно заметил Колояр, тоже останавливаясь.

— Завтра займёмся захоронением убитых франков, — спросил Марк.

— Да, пожалуй, — ответил Колояр.

На этом они попрощались и отправились в расположения своих воинов.

Прибыв в лагерь, Марк вызвал к себе двух своих воинов и приказал им немедленно отправляться во владения Деяна на таможенный пост возле Мурсы, с тем, чтобы таможенники сообщили римлянам, что император Константин, после разгрома франков южнее Рейна, проследует через Мурсу в Аквинкум. Этим самым Марк выполнял договорённость с прокуратором Тиберием Гай Луциусом сообщать о прибытии императора в римскую провинцию Нижнюю Паннонию и по пути сказать об этом Дидилу и Деяну.

Потратив один день на предание земле убитых франков, основная часть конницы Константина направилась в Тревир, а он сам, со своим легионом, утром следующего дня направился через земли свевов в строну Мурсы. Проехав пару миль во главе колонны своей конницы, Константин увидел справа от движения, построенные в несколько рядов войска свевов. Впереди них стоял Марк с вождями. Константин улыбнулся этой воинской почести, взмахом руки остановил свои войска и поскакал к вождям.

— Свевы приветствуют тебя император Константин! — громко и зычно сказал, улыбаясь, Марк, когда он подъехал.

Константин, ответно улыбаясь, поздоровался за руку с Марком и вождями.

— Давайте быстро посмотрим ваших воинов, — и поехал вдоль строя, вожди последовали за ним.

Когда император поехал вдоль строя, свевы начали стучать мечами по своим щитам и протяжно кричать «Бар-рр-а!» — клич римских легионеров, в подражание трубному крику боевых слонов. Константин с улыбкой объехал строй свевов и обратился к вождям:

— У вас замечательные воины и их вполне достаточно, что бы набрать целый легион.

Эти слова римского императора вызвали некоторое замешательство у вождей свевов, но не у Марка Флавия, улыбаясь, он ответил:

— Мы подумаем.

— Хорошо, давай Марк организовывай движение войск, — произнёс, всё ещё улыбаясь, Константин и поскакал к своим воинам.

Колояр со своим войском остался на месте, воины Марка построились во главе колонны, Баган поставил своих воинов в конце, и общая с римским легионом колонна двинулась в сторону Мурсы.

Фауста завтракала в своей комнате во дворце в Аквинкуме и улыбаясь, читала письмо от матери из Никомедии. В письме мать сообщала о всяких милых мелочах и интересовалась её семейной жизнью жены императора. Отложив в сторону письмо, Фауста, продолжая улыбаться, вспоминала о том, как она стала женой римского императора. К этому её готовили всю жизнь. Её родители были весьма состоятельные люди, поэтому обеспечили ей всестороннее домашнее обучение. Учителя греки дали ей знания по истории, праву и искусству. Она разбиралась в поэзии, хорошо знала Гомера, Овидия, Вергилия, Катулла. Высшее образование она получила в Греции на острове Родос, где изучала философию и риторику. Как все римские женщины Фауста была приучена вести домашнее хозяйство, налаживать семейный быт, чтобы освободить время будущего мужа для более важных государственных дел. Родители воспитали её в духе светской римской женщины, которая имела право появляться в обществе, ездить в гости, бывать на торжественных приёмах, но не заниматься политикой. В это же время, родная матушка много рассказывала Фаусте, каким образом можно влиять на своего мужа для получения собственных преференций из его политической деятельности.

Когда, её отец, римский император Максимиан Геркулий назвал Фаусте имя её возможного мужа, она стала пунцовой и сразу дала своё согласие. Ещё девчонкой она встречалась с ним на приёмах, в одном из дворцов в Никомедии. Он сразу ей понравился, и Фауста украдкой вздыхала о нём. Константин был настоящий красавец, сильный, мужественный, с волевым подбородком, умными карими глазами, прекрасно воспитан и самое главное он был сыном цезаря. Правда его внимание, тогда в Никомедии, она не привлекла. Позже она узнала, что он женился на простолюдинке Минервине. Тогда Фауста по-девчоночьи обиделась на Константина из-за его выбора и решила забыть о нём навсегда, но, как оказалось, не забыла. Став его женой она очень быстро поняла, что её муж всё ещё любит свою бывшую, но женская интуиция подсказывала Фаусте, что Константин её мужчина и она с ним останется на всю жизнь, поэтому Фауста настойчиво искала подходы к его душе. Но пока её муж проводил больше времени со своей матерью, чем с ней. Фауста даже не пыталась, чтобы приблизиться к мужу, наладить отношения с Еленой, они были из разных социальных слоёв общества. Единственный и самый верный путь укрепить своё положение, это родить ему наследников, но с этим, как раз было не всё в порядке. Пока она никак не могла забеременеть, вернее у неё один раз был выкидыш и после этого ничего не получалось. Да и после выкидыша муж почти сразу уехал со своим сыном и матерью в Тревир. Её размышления прервал раб, сообщивший, что её срочно хочет видеть императорский прокуратор Тиберий Гай Луциус. Фауста кивнула в знак согласия.

— Прекрасное утро, моя императрица, — Тиберий весь светился.

— Действительно прекрасное, — заулыбалась Фауста, ей очень нравилось такое обращение.

— Думаю, что оно станет ещё более прекрасным, если я сообщу вам последнюю новость.

— Что за новость, не томите меня, — продолжала улыбаться Фауста.

— Только что мне стало известно, что ваш муж император Константин разбил франков южнее Рейна и сейчас следует в Аквинкум и будет здесь через двое суток.

Фаусту действительно очень обрадовало это известие, она не ожидала так скоро увидеть мужа.

— Известно ли какое количество франков было убито?

— Более двадцати пяти тысяч, — ответил Тиберий и его изворотливый ум сразу понял, куда она клонит.

— По римским традициям Константин за эту победу достоин триумфа, — произнесла Фауста глядя Тиберию в глаза.

— Да, но ведь есть ещё ваш брат Максенций и отец, — попытался возразить прокуратор.

— Они оба сидят в Риме и ничего не делают для государства, а мой муж сражается на поле боя с врагами, думаю, что он, как никто другой в империи достоин триумфа пусть даже не в полном объёме.

— Я согласен с вами моя госпожа, — учтиво с лёгким поклоном произнёс Тиберий, — разрешите дать все необходимые указания.

— Давайте сначала обговорим все возможные действия, которые мы можем провести для императора, — произнесла Фауста, повелительным жестом указав Тиберию сесть.

Обговорив все детали предстоящего триумфа, Фауста отпустила прокуратора Тиберия. Съев ещё несколько виноградин, она подошла к зеркалу. На неё смотрела красивая стройная молодая женщина. Фауста сбросила тунику, линии её тела были безупречны. Средних размеров, упругая грудь, в меру плоский животик, аппетитные круглые ягодицы, стройные ноги. Повернувшись в одну и другую сторону, она осталась очень довольна собой. Улыбнувшись, Фауста подмигнула зеркалу и высокомерно произнесла: «Это будет не только твой триумф, мой император!».

Продвигаясь по землям свевов, император Константин попросил Марка направлять колонну его войск, как можно дальше от поселений:

— Я не хочу, чтобы римлян здесь воспринимали, как завоевателей.

— Мои воины одеты так же, как и твои, все свевы учат язык римлян и проход твоих войск, как союзных войск даст свевам чувство защищённости! — возразил Марк.

— Ты, как всегда прав, — улыбнулся Константин, и они продолжили путь впереди колонны.

Константин наслаждался почти нетронутой цивилизацией красотой земли свевов. Горы, покрытые лесом, небольшие речки, заливные луга. Сейчас они были слегка белыми от снега, но можно было представить себе, какое буйство красок здесь царило летом и осенью. Марк заметил, с каким удовольствием рассматривает Константин открывающиеся пейзажи и сказал:

— Мне тоже всё это нравится.

— Не вздумай вырубать все эти великолепные леса, как сделали в соседней провинции Валерии.

— В этом нет необходимости, свевы союзники римлян и их пока очень мало, так что земли хватит на всех.

— Значит, ты не собираешься развивать на этих землях сельское хозяйство? — удивлённо спросил Константин.

— Нет, только личные хозяйства.

— Чем же будут заниматься свевы?

— Тем, чем занимались раньше, только в гораздо большем объёме.

— Объясни.

— Мы будем заниматься выделкой шкур и изготовлением скобяных изделий, — ответил, улыбаясь, Марк.

— И всё?

— Попробуем ещё некоторые виды ремесла, — опять улыбнулся Марк.

— Я вижу, ты тут много чего задумал, — улыбнулся в ответ Константин.

— Это точно, — согласился Марк.

Проехав некоторое время молча, император посмотрел на Марка и произнёс:

— У каждого, даже совсем небольшого государства должна быть столица.

— Я уже думал об этом, мы будем проезжать это место, и если ты тоже укажешь на него, то так оно и будет.

— Хорошо, — кивнул Константин.

Всё же Константин настоял на своём и войска пошли по кратчайшему пути к Мурсе. Таким образом, колонна двигалась вдали от поселений свевов. Первыми отделились воины Багана, когда войска стали проходить их земли. Затем Марк отпустил воинов Дидила. Переправившись через реку на границе владений Дидила и Деяна, Константин остановился и стал внимательно разглядывать большое поле, затем проехав по нему в разные стороны, улыбнулся и сказал:

— Марк, я бы здесь построил столицу.

— Жаль, что со мной нет Деяна, он бы подтвердил, что именно это поле мы и выбрали для постройки города, — улыбнулся в ответ Марк Флавий.

— Ну, вот и славно, тогда сейчас мы поставим здесь свой лагерь, а ты потом на этом месте построишь свой город.

— Ты прав, переход был длинный, солдатам надо отдохнуть, своих я отпущу им тут до дома рукой подать, — они кивнули, друг другу и разъехались давать указания своим войскам.

Константин со словами: «Это для твоего будущего города, не забудь» — лично сделал разметку для лагеря, а его обученные воины очень быстро поставили свой лагерь в его классическом стиле для одного легиона. Вечером в палатке Марк и Константин долго обсуждали, каким должен быть новый город. У них было разное видение, но всё же они смогли договориться, во всяком случае, Константин пообещал Марку через месяц прислать к нему архитекторов и строителей. Утром войска Константина продолжили путь. Голубое небо, солнечная погода, красивый пейзаж настроили Константина на добродушный лад.

— Марк, я хочу посмотреть, где ты живёшь, — попросил он Марка ехавшего рядом.

— Хорошо, — кивнул, улыбнувшись, Марк. Он сразу подумал о Скоре, как она там, ей осталось до родов совсем немного, наверное, всё переживает, что стала такой толстой. Глупенькая, родит и всё вернётся, я ведь её люблю всякой. Марк краем глаза заметил, что Константин смотрит на него и готов рассмеяться, видимо он сейчас выглядел очень глупо.

— Извини, задумался о Скоре, — улыбнулся Марк.

— Я так и понял, — кивнул Константин.

Когда колонна стала подходить к поселению Деяна, несколько дружинников, оставленных Марком в качестве проводников, повели римлян прямо, а Марк с Константином поскакали к его дому.

Скора и Митуса сидели дома и разговаривали. Вдруг Митуса замолчала, прислушалась, потом резко встала со словами:

— Выходи дочка на улицу Марка встречать!

— Ой, — ойкнула Скора и волнуясь, стала осматривать свою одежду, — я и не одета толком.

— Поздно дочка, они уже рядом.

— Кто они, Марк и отец?

— Марк и Константин, — задумчиво улыбнулась Митуса.

— С каким Константином, с императором? — недоверчиво переспросила Скора.

— С ним, с ним, не сомневайся, — продолжала улыбаться Митуса.

— Я не выйду, — начала отказываться Скора.

— Не артачься, Константин специально на тебя посмотреть едет, не выйдешь, он в дом зайдёт.

— Да откуда ты всё знаешь, — бормотала Скора, быстро поправляя свою косу и вышитую узорами рубаху.

— Знаю, знаю, всё знаю, полушубок одень и пошли, я вот только медку мужикам налью, — произнесла Митуса, наливая в большие глиняные кружки хмельного мёду.

— А мёд-то им зачем, — спросила Скора, накидывая лисий полушубок.

— Так ведь с победой они возвращаются, — усмехнулась Митуса.

Скора вышла на крыльцо, очень яркое солнце висело в зените, несколько баб о чём-то судачили у соседнего дома, чуть дальше шумно игралась ребятня, и больше никого не было видно. Было тепло, Скора просто стояла, наслаждаясь синевой неба, заснеженными лесистыми холмами, лёгким запахом дымка, от топившихся печей, прикрыв от удовольствия глаза, она вдруг услышала топот копыт. Открыв глаза, Скора увидела, то, что так давно хотела увидеть, к ней скакал Марк и с ним ещё какой-то очень важный мужчина. Видимо Митуса, как всегда, оказалась права, это был римский император Константин, но Скора смотрела не на него, а на своего Марка, он был цел, невредим и вернулся к ней и это было самым главным.

Константин вместе с Марком подскакал к не очень большому дому. На крыльце стояла красивая беременная женщина, и с таким знакомым ему лицом и во все глаза смотрела на Марка, тот улыбаясь, спрыгнул с коня:

— Я сейчас, — и побежал к ней.

— Ладно, я подожду, — улыбнулся император и тоже спешился. Он видел, как женщина обняла Марка, а тот весь, сияя, прижал её к себе. Видимо от смущения женщина не захотела целоваться и просто положила свою голову Марку на грудь.

Немного постояв с любимой, Марк захотел представить её императору, но Скора заупрямилась:

— Куда я с таким животом.

— Он специально приехал на тебя посмотреть, улыбался Марк.

— Чего на меня толстуху смотреть, — упрямилась она, но с крыльца всё же спустилась.

Константин улыбнулся, услышав эту перебранку влюблённых, и сам подошёл к ним:

— Марк не видишь, женщина стесняется.

— Это моя жена Скора, — представил Марк свою возлюбленную.

— Скора, — густо покраснев, кивнула женщина.

— Константин, — кивнул император в ответ и тут же понял, почему её лицо показалось ему знакомым, она была очень похожа на Минервину. Те же голубые глаза, те же черты лица, только волосы не тёмные, а русые, такой же большой живот, когда она была беременная Криспом. Он видимо так пристально посмотрел на Скору, что она, засмущавшись, отвернулась и спряталась у Марка на плече.

В это время Константин увидел, как из дома вышла женщина в тёмной одежде, и спустившись с крыльца, подошла к нему. Глянув на него, своими какими-то пронзительными зелёными глазами, сказала:

— Тебя Константин зовут, а после смерти ещё и Великим будут величать, на вот, испей медку нашего, — и протянула ему большую глиняную кружку, затем повернувшись, сказала, — и ты Марк, тоже медку за победу выпей, хватит Скорку там тискать, — и подала ему вторую кружку.

— А почему Великим, — спросил Константин, взяв кружку.

— Много чего хорошего ты в жизни сделаешь, но и страдать много будешь, — ответила женщина, пристально глядя на него.

— Ладно, давай Константин выпьем за победу, — улыбнулся Марк императору, беря кружку у Митусы, — мы ведь с тобой за это ещё даже не выпили.

— Хорошо, давай, — тоже улыбаясь, кивнул император.

Они выпили, Константин крякнул:

— Ох, и крепкий у тебя мать медок, — сказал он, отдавая кружку, затем ещё раз пристально глянул на Скору и вскочил на свою лошадь, — поехали Марк, а то мои орлы быстро летают, — и пришпорил коня.

— Хорошо, — Марк тоже вскочил на лошадь, — я скоро вернусь, — крикнул он, и помчался за Константином.

— А почему Константин так пристально на меня смотрел? — спросила Скора.

— Это он своё прошлое в тебе увидел, — задумчиво ответила Митуса, глядя на удаляющихся всадников.

Константин нахлёстывал коня и вспоминал Минервину, как же хорошо им было вместе, а он сам взял и всё разрушил. Фауста хорошая, красивая женщина, но он её не любил. Марк догнал его, и теперь они скакали рядом. Дорога закончилась, им пришлось попридержать коней, и они поехали медленнее.

— Если Фауста не забеременеет в ближайшие полгода, я с ней разведусь, — задумчиво произнёс Константин.

— Зачем? — спросил Марк, глянув на своего друга.

— Найду и верну к себе Минервину, я до сих пор её люблю.

— Это тебе медок в голову ударил, — убеждённо ответил Марк, — а как же твоё соглашение с Геркулием и Максенцием?

— Да хватит мне Галлии и Британии.

— Нет определённо ты сейчас хмельной.

— Может и хмельной, только от любви хмельной, а это Марк самый лучший хмель на земле, — улыбнулся Константин.

— Ладно, я с тобой сейчас попрощаюсь, вон твои воины, — Марк показал на колонну войск у излучины реки.

— Я вижу, — Константин остановился, и весело глядя на Марка, сказал, — до скорой встречи Марк, знаешь, даже если бы тебя не было в моей жизни, то мне бы стоило тебя придумать.

— До скорой встречи император, — улыбнулся Марк.

Константин пришпорил коня и поскакал к своим войскам. Марк ещё некоторое время постоял, увидев, как Константин присоединился к своим легионерам, развернул коня и поскакал к своей любимой.

Скора лежала на правом боку, положив свою голову на руку Марка. Другая его рука лежала у неё на животе. Ей было так хорошо в его объятиях, казалось, что большего счастья на земле не бывает.

— Опять брыкается, — тихо сказал Марк, — вот опять, беспокойный какой.

— Весь в папу, — ответила Скора, потом подумала немного и спросила, — Марк, а сколько ты хочешь иметь детей?

— Не знаю, сколько получится.

— Значит, ты хочешь, чтобы я постоянно беременная ходила? — с некоторой укоризной спросила Скора.

— Ну почему постоянно, у нас с тобой вся жизнь впереди.

— Ну, всё-таки сколько?

— Хорошо, три мальчика и три девочки, — после некоторого раздумья ответил Марк.

— Прямо вот на заказ тебе, трёх сыновей и трёх дочек, — засмеялась Скора.

— Ты спросила, я ответил, — усмехнулся Марк.

— Ладно, давай спать, будут тебе и сыночки, и дочки, — промолвила Скора, укладываясь поудобней.

— Я люблю тебя, — шептал Марк, целуя её волосы.

— И я тебя очень люблю, — шептала Скора улыбаясь.

Утром приехал Деян, поздоровался с Марком, поцеловал дочку и сразу сообщил новость. По приезду Дидил собрал старейшин своих родов и объявил им, что слагает с себя свои полномочия, пусть старейшины выберут нового вождя, и попросил больше ни о чём его не спрашивать. Старейшины ушли, но на следующее утро объявили своё решение, нового вождя не выбирать, пусть у их племени останется один вождь и это он, Деян. Марк улыбнулся, выслушав эту новость заметил:

— Ты теперь Деян из верховного вождя превратился в обычного.

— Да какая разница Марк.

— Как там Дидил?

— Очень переживает за Януша, а того уже и в живых-то нет.

— Да, Януша больше нет, а как у Колояра это делают?

— Есть у них священная роща, там жертвенный камень, по нему кровь пленённых врагов пускают, а как всё на самом деле происходит мне неведомо.

— Может всё к лучшему, что так получилось, — загадочно произнёс Марк, с задумчивым взглядом.

— Ты это, о чём сейчас, — спросил удивлённо Деян.

— Так мысли вслух.

— Тата, есть будешь, — спросила Скора.

— Нет, дочка, я к Митусе поехал, — засобирался Деян, — она у себя?

— Да, она вчера сказала, что там тебя будет ждать, — улыбнулась Скора.

— А откуда она знала, что я сегодня приеду? — спросил Деян, потом посмотрев на улыбки Марка и Скоры, — заулыбался сам, махнул рукой и вышел из дома.

— Я пойду, полежу немного, чего-то притомилась я, — Скора обняла Марка, прижалась к нему, чмокнула и пошла в спальню.

— Иди, конечно, отдохни, я люблю тебя, сказал Марк, глядя ей вслед.

— И я тебя люблю милый, — раздалось уже из спальни.

Марк стал размышлять о строительстве города. Он вспоминал, что ему по этой теме известно. Во всем мире римская архитектура не имеет себе равных по высоте инженерного искусства, многообразию типов сооружений, богатству композиционных форм, масштабу строительства. Римляне ввели инженерные сооружения акведуки, мосты, дороги, гавани, крепости, каналы, как архитектурные объекты в городской, сельский ансамбль и пейзаж, применили новые строительные материалы и конструкции. Они переработали принципы греческой архитектуры, и прежде всего ордерной системы, соединили ордер с арочной конструкцией. Но гуманистическое начало, благородное величие и гармония, составляющие основу греческого искусства, в Риме уступили место тенденциям возвеличить власть императоров, военную мощь империи. Отсюда масштабные преувеличения, внешние эффекты, ложный пафос громадных сооружений. Выполнение сложнейших задач с помощью старой техники стало невозможным, поэтому в Риме разработали и получили широчайшее распространение принципиально новые конструкции — кирпично-бетонные, позволяющие решать задачи перекрытия больших пролётов, во много раз ускорять строительство, и что особенно важно, ограничить применение квалифицированных мастеров, переместив строительные процессы па плечи малоквалифицированных и неквалифицированных рабочих-рабов. Конечно, было бы глупо не использовать всё это при строительстве города, но вначале он должен понять для чего и для кого будет этот город, а уже потом решить каким он будет.

Вечером на мосту около Мурсы императора Константина и его войска встречал прокуратор Тиберий Гай Луциус с легатом Первого Иллирийского легиона.

— Приветствую тебя император Флавий Валерий Аврелий Константин, — громко и торжественно с лёгким поклоном произнёс Тиберий, — поздравляю тебя с великой победой над франками.

— И я приветствую тебя Тиберий Гай Луциус, — улыбаясь, ответил Константин, — а откуда тебе известно о моей победе?

— Мой друг Марк Флавий известил меня, — опять с почтительным поклоном ответил прокуратор, — эта победа войдёт в историю Римской империи.

— Ладно, не преувеличивай, моим войскам необходим отдых.

— В моём лагере всё готово, — вступил в разговор легат Сервий Публий Квинт.

— Хорошо, надо сначала выспаться, а потом всё остальное, — кивнул Константин и поскакал в сторону лагеря. За ним последовали встречавшие чиновники и его воины.

Первый Иллирийский легион встречал победителей с оружием, в строю и под восторженные крики легионеров: «Слава императору Константину!» его войска вошли в римский лагерь. Константин ехал на своём коне с поднятой правой рукой и улыбался. В его душе опять поднималось это, так знакомое ему, чувство торжества, которое становилось внутри него самым главным, потому что все другие чувства гасли. Позже, когда всё успокоилось, сидя в домике в центре лагеря, он размышлял о том, что возможно он сам ещё не оценил величие своей победы. Ведь, по сути, он разгромил пятидесятитысячную группировку внешнего врага, в то время, как остальные, так называемые правители сидят внутри империи и ничего не делают для её блага. Они способны лишь плести интриги и вступать в заговоры. Его размышления прервал Тиберий Гай Луциус:

— Мой император, считаю своим долгом сообщить вам, что ваша жена приказала мне организовать вам триумф по случаю победы над франками.

— Триумф, ты сказал триумф, но ведь он даётся по решению сената.

— Ваша жена сказала, что не признаёт более никого римским императором кроме вас!

— Фауста пошла против родного отца и родного брата!

— Именно так, чтобы соблюсти законность вашего триумфа, она вчера выступила в магистрате Аквинкума. Вначале магистрат хотел вас удостоить только лишь овацией, тогда она обратилась к народному собранию и смогла их убедить в величии вашей победы.

— Кажется, впервые истории Рима триумф будет проводиться не по решению сената?

— Нет, такие примеры уже бывали, диктатору Марцию Рутилу сенат отказал в праве триумфа, тогда народное собрание дало ему это право, к тому же ваши войска уничтожили гораздо больше пяти тысяч врагов.

— Да, Тиберий, приятную весть ты мне сообщил, — улыбнулся Константин.

— Всё уже приготовлено и нам следует завтра пораньше выйти из Мурсы.

— Хорошо, тогда до завтра, — кивнул Константин, отпуская прокуратора.

Тот, поклонившись, вышел.

Сообщение о предстоящем триумфе взволновало его. Это был первый в его жизни триумф. Мысли и чувства перемешались, гордость и торжество закипая, булькали в нём. Он долго не мог уснуть, но о Минервине так и не вспомнил.

На следующий день ещё до рассвета войска Константина начали движение в сторону Аквинкума. Между поселениями колонна двигалась максимально быстро, но вот в самих поселениях народ встречало воинов с цветами. С такой переменной скоростью войско Константина, наконец, добралось до предместья Аквинкума. В одном из общественных зданий в присутствии членов магистрата и преториата Константин облачился в белую вышитую пальмовыми ветвями тунику, украшенную золотыми звёздами пурпурную тогу, на его голову водрузили лавровый венок. В этом наряде он пересел в круглую позолоченную колесницу, которой управлял раб, запряжённую четвёркой белых лошадей. В одной руке Константин держал богато украшенный скипетр из слоновой кости с изображением орла наверху, в другой, лавровый венок. Колесница повезла его по центральной улице города вслед за членами магистрата. За ним следовали музыканты, трубачи и далее воины его легиона. Вдоль улицы стояли жители в праздничных костюмах с цветами, которые они бросали под ноги триумфатору с криками: «Триумф, триумф!», «Слава Константину!», «Слава императору!». Константин улыбался и кивал жителям и приветствовал их поднятой правой рукой с лавровым венком. Процессия повернула к амфитеатру. Когда колесница въехал внутрь, то Константина оглушил рёв восторженных зрителей заполнивших полностью все трибуны. Все стоя рукоплескали ему с криками: «Триумф, триумф!», «Слава, слава Константину!», «Слава императору!». Колесница, сделав круг почёта вокруг арены по лепесткам роз, бросаемых зрителями на землю, подвезла Константина к ступенькам, которые вели в центральную ложу, где его ждала улыбающаяся Фауста. Она была одета в белую с золотыми блёстками тунику и с толстой золотой каймой внизу. Поверх туники, Фауста была завёрнута в прозрачную белую палу, край которой был накинут на её голову. В руках Фауста держала пальмовую ветвь, которую бросила мужу под ноги. Константин улыбаясь, подошёл к ней, Фауста поцеловала его, и они оба повернулись к зрителям, чем вызвали небывалый восторг. Константин поднял правую руку, несколько раз кивнул зрителям, поворачиваясь в разные стороны, затем сел. Трибуны стали успокаиваться и усаживаться на свои места. Торжественно зазвучали трубы. На арену для разогрева публики вышло двенадцать прегинариев с деревянными мечами. Они разделились на два равных отряда и стали сражаться друг с другом. Трибуны живо реагировали на их выпады или ошибки. Константин посмотрел на Фаусту, она это заметила и в тот же момент, как бы случайно, с её головы упал край палы. Её вьющиеся волосы, подобранные несколькими витками золотой нити упали ей на плечи. Красивый точёный профиль, ниспадающие на грудь, красиво уложенные волосы, алые, слегка полуоткрытые губы, Константин залюбовался своей женой. Она повернулась к нему и улыбаясь спросила:

— Всё в порядке?

— Это ты всё это придумала? — спросил, улыбнувшись, Константин.

— Так захотел народ, — ответила Фауста, глядя ему прямо в глаза.

— Устроив мне триумф в Аквинкуме, ты пошла против Рима!

— Я готова идти с тобой куда угодно, — ответила Фауста и её глаза заискрились желанием.

Константин улыбнулся и повернул голову в сторону арены, он, кажется, впервые захотел эту женщину по-настоящему. Фауста уловила это в его взгляде, и слегка улыбнувшись, тоже перевела взгляд на гладиаторов. Между тем там уже сражались друг с другом эквиты, вначале на лошадях, а затем после метания своего копья в пешем строю на мечах. Под рёв трибун гладиаторы убивали своих товарищей. В честь своего триумфа император даровал жизнь всем поверженным. Когда убрали тела убитых на арену вышел огромного роста бестиарий вооружённый дротиком и кинжалом. Зрители притихли, ожидая самого главного зрелища. Внезапно на арену грозно рыча, выскочил огромный лев. Он сразу же бросился к бестиарию, но тот совершенно спокойно отклонившись немного в сторону, метнул свой дротик в зверя. Лев рухнул на арену уже мёртвым, дротик проткнул ему сердце. Зрители взревели от восторга. Бестиарий поднял руки, торжествуя свою победу. Опять зазвучали трубы и на арене появился ещё один лев, он остановился и опустив свою гриву, стал с ненавистью глядеть на свою жертву. Бестиарий, вооружившись новым дротиком, начал обходить льва, тот стал поворачивать голову вслед за своим противником. Бестиарий, не подходя близко и держа дротик над головой, стал раскачиваться, вынуждая льва напасть первым. Так продолжалось некоторое время, наконец, лев не выдержал и бросился вперёд. Бестиарий уловил этот момент и сделав шаг в сторону, метнул свой дротик, но в сердце видимо не попал. Во всяком случае, лев остался жив и пытался встать. Бестиарий под рёв зрителей добил его своим кинжалом. Опять раздался звук труб, и на арену выскочило сразу два льва. Зрители застыли в предвкушении. Львы остановились, наблюдая за человеком. Гладиатор, вооружившись новым дротиком, стал осторожно приближаться к ним, двигаясь по кругу. Он изменял угол возможного нападения, чтобы звери не напали на него одновременно с разных сторон. Эти львы видимо были гораздо моложе первых двух и не так свирепы. Запах крови сородичей пугал их и они не хотели нападать первыми, поэтому просто легли, внимательно наблюдая за человеком. Двигаясь по кругу, бестиарий сделал так, что львы оказались на одной линии один за другим, затем стал приближаться к ближайшему животному, внезапно лев встал и повернулся, чтобы уйти. В этот момент бестиарий метнул дротик и смертельно ранил животное, лев зарычал и упал набок. Другой лев в тот же миг молча бросился на гладиатора и в два прыжка оказался возле него, но опытный бестиарий успел воткнуть ему свой кинжал в сердце. Гладиатор, под рёв трибун, поднял руки вверх, празднуя свою победу. С трибун неслось: «Добей, добей!»

— Тебе Константин тоже предстоит сразиться с четырьмя львами, — не поворачивая головы, произнесла Фауста, глядя, как добивают раненного льва.

Константин повернулся к ней, внимательно посмотрел на жену, он прекрасно понял, кого она имела в виду, кажется, он явно недооценивал эту женщину:

— Тогда мне придётся убить их всех, — произнёс он, глядя на Фаусту.

— Это уже, как ты решишь, — ответила она, глядя ему в глаза и кокетливо улыбаясь.

Фауста лежала в постели рядом с Константином и нежилась в сладкой истоме. Муж уже спал, он был с ней впервые так нежен и неутомим. Сегодня у неё тоже был первый триумф.

Глава IX

Скора сидела за столом и думала о Марке. Она улыбнулась, словив себя на мысли, что теперь уже успокоилась. Марк занял всё пространство в её душе. Он тоже любил её, она об этом знала, и была счастлива. Рядом с ним она ничего не боялась, даже предстоящие роды не казались ей такими страшными. Малыш снова толкнулся. Скора положила руку на живот и произнесла:

— Ну, что ты так волнуешься, скоро приедет твой папка, он теперь город будет строить, неугомонный.

В ответ малыш толкнулся ещё раз.

— Я тоже жду его, к вечеру обещал приехать.

Малыш опять толкнулся.

— Скоро уже скоро, потерпи немножко.

Малыш затих и Скора улыбнулась:

— Вот и молодец.

Женщина встала, накинула на плечи шубу и вышла из дома. Солнце уже клонилось к закату. Оставшийся снег уже потемнел, в полях всё больше становилось проталин, близилась весна. Приятно пахло дымом, возле дома напротив бегали соседские дети и звонко смеялись. Скора осторожно спустилась с крыльца и потихоньку пошла по дороге. С некоторых пор она делала так всегда. Какое-то необъяснимое предчувствие толкало её встречать Марка и он почти всегда приезжал. Скора шла по дороге и думала о том, как ещё девчонкой хотела знать, что такое любовь. Всё оказалось очень просто. Когда любишь, ты отдаёшь любимому человеку всю свою душу, он заполняет её. Я, почти исчезает, зато появляется — мы, и тебе от этого становится очень хорошо. Скора знала, что Марк чувствует тоже самое. Она шла ему навстречу и наверное очень глупенько улыбалась, потому что встреченные ею бабы поздоровались, улыбнулись и спросили:

— Марка встречать идёшь?

— Да, — кивнула Скора, и пошла дальше.

Дойдя до околицы, она остановилась и стала ждать. Какое всё-таки удивительное чувство любовь. Ты вроде бы отдаёшь всю себя, всю свою душу другому человеку, но становишься от этого ещё сильнее. Ты словно летаешь на крыльях, тебе снова и снова хочется что-то делать для него, ты живёшь уже не для себя. Скора услышала стук копыт, она уже знала, что это был Марк.

Марк ехал домой. Дела шли хорошо. Константин, как и обещал, через месяц прислал строителей. Вместе с ними по просьбе Марка приехал художник. Марк хотел построить особенный город, и ему было важно, как он будет смотреться с различных направлений. Именно поэтому он пригласил художника. Пока строители осматривали римский лагерь, на месте которого было решено построить город, он с художником ездил по окрестностям. Марк рассказал художнику, каким он видит свой будущий город, а художник делал рисунки его вида с различных точек. Сегодня у них всё получилось. Художник, наконец, нарисовал город таким, каким видел его Марк, и эти рисунки он отдал архитекторам. Теперь они должны были сделать чертежи и произвести свои расчёты. До дома оставалось совсем немного, когда Марк увидел небольшую полянку, на которой росли подснежники. Их было много, нежно лилово-белые они так красиво росли на этой проталине, Марк, улыбнувшись, соскочил с лошади и нарвал букетик этих нежных весенних цветков.

Скора остановилась и стала ждать. Вот, наконец, показался всадник, конечно, это был Марк. Не доезжая до Скоры, он спрыгнул с лошади и подошёл к ней с букетиком подснежников. Это было так неожиданно, у Скоры забилось от счастья сердечко, значит он меня любит. Она прильнула к своему любимому, он нежно поцеловал её, Скора положила свою голову ему на плечо и они стояли просто обнявшись. Марк поглаживал Скору по спине и щекой касался её волос, а она опять слушала, как бьётся его сердце. Она знала, что это сердце бьётся только для неё.

— Я люблю тебя, — шептал ей Марк.

— И я тебя люблю, — шептала в ответ Скора, — очень, очень.

Наконец они оторвались друг от друга, и обнявшись, молча пошли домой. Им было хорошо и без слов. Солнце стало опускаться за гору, в небе загорались яркие звёзды, наступал вечер.

Марк ужинал и что-то рассказывал про свой город, Скора, почти ничего не слышала, она просто улыбалась и кивала ему головой. Марк заметил это:

— Ты меня не слушаешь? — спросил Скору.

— Нет.

— Почему?

— Я любуюсь тобой, — ответила Скора улыбаясь.

— Я что, такой красивый?

— Когда любишь это уже не важно, ты всё равно самый лучший, ведь любуюсь, от слова люблю!

— Хитрая ты Скора, я тебе об одном, а ты о другом, — улыбнулся Марк.

— Все женщины хитрят, — засмеялась Скора и подошла к любимому, — пошли спать, — и чмокнула его.

— Ладно, хитрюша, пошли, — Марк привлёк её к себе, — тебе всё равно не интересно.

— Марк, мне всё интересно, извини, но давай сначала посмотрим, что у меня получится, а потом уже посмотрим твой город.

— Ты мудрая женщина, — усмехнулся Марк, — я тебя люблю, — и они пошли в спальню.

Константин смотрел на своего тестя, слушал его рассказ, и думал о своём. Максимиан Геркулий происходил из сельской местности в Паннонии. Знатностью происхождения не отличался. Однако был хорошим и умелым воином, поэтому достаточно быстро поднялся по служебной лестнице. Император Диоклетиан поручил Геркулию, который был его старым другом, войну в Галлии против разбойников-багаудов. К этому времени багауды сделались настоящим бедствием для римлян, они опустошили много полей и даже пытались штурмовать города. Наделённый неограниченными полномочиями, Геркулий начал против разбойников умелую и упорную войну, частью рассеял врагов, частью захватил в плен и в скором времени всех усмирил. После этого Диоклетиан сделал Геркулия своим соправителем, дав ему титул августа, с уговором через двадцать лет передать власть более молодым правителям, которых они оба выберут за время своего правления. Во власть ему были отданы Африка и Италия. По прошествию двух десятков лет Диоклетиан еле уговорил Геркулия уйти в частную жизнь, а государственные дела передать своему цезарю Констанцию Хлору. Геркулий последовал его совету с большой неохотой, и в один день с Диоклетианом сложил с себя в Медиолане знаки императорского достоинства. Он поселился в Лукании (юг Италии), но, как показали дальнейшие события, только ждал повода для того, чтобы вновь вернуть себе власть. Когда преторианцы в Риме, учинив бунт, избрали императором Максенция, сына Геркулия, отставной император поспешил в Рим. Он убеждал в своих письмах и Диоклетиана принять обратно оставленную власть, но тот только посмеялся над этим, сославшись на то, что если бы Геркулий видел, какую он выращивает у себя на огороде отличную капусту, то не приставал бы к нему с такими мелочами. Вместе отец и сын повели войну против Флавия Севера, соправителя Галерия и победили его.

Между тем Геркулий рассказывал своей дочери, каким неблагодарным оказался её брат. Они все вместе сидели за столом во дворце Константина в Тревире, куда Геркулий нагрянул накануне вечером.

— Твой братец оказался неблагодарной свиньёй, я помог ему победить Флавия Севера и удержаться у власти, а он меня просто выгнал из Рима.

— Да, это ужасно папа, — отвечала ему Фауста.

— Я не ожидал от Максенция такой подлости, — сокрушённо качал головой изгнанный император.

Константин смотрел на своего тестя, и вспоминал характеристику, данную ему одним из легатов, служившим под его началом: Жестокий, склонный к свирепости и коварству, недружелюбный и совершенно нерасположенный к добру. Собственно и лицо этого престарелого правителя выражало всю его человеческую сущность.

— Константин, — спросил Геркулий, — Максенций узурпировал власть в Риме, ты намерен что-либо предпринять?

— Я всего лишь цезарь и моя задача управлять Галлией и Британией, слегка улыбнувшись, ответил Константин.

— Я же дал тебе титул августа!

— Но его не утвердил Галерий.

— То есть, пусть этот мерзавец, который забрал у тебя Испанию, сидит в Риме, а ты будешь продолжать охранять его здесь в Галлии? — с возбуждением произнёс тесть, и воскликнул, — он же объявил себя августом!

— Геркулий, я ничего предпринимать не буду, для этого есть старший август Галерий, если он с этим смирился, то я зачем буду ввязываться?

— Хорошо, — после некоторого раздумья произнёс Геркулий, — я немедленно отправляюсь к Галерию.

— Папа, зачем так торопиться, ты только вчера приехал! — воскликнула Фауста.

— Не могу я дочка просто так сидеть, коль в империи такие дела творятся.

— Ты хочешь договориться с Галерием, и убить Максенция. своего сына?

— Он узурпатор, а значит враг народа!

— Но он твой сын!

— Империя превыше всего! — гордо произнёс Геркулий, — всё я немедленно отправляюсь.

Константину не понравилось вся эта наигранность тестя, но он ничего не сказал, только улыбнулся отставному императору вслед.

На следующий день после отъезда Геркулия Константин получил письмо из Рима, в котором говорилось, что престарелый император с сожалением видел, что не обладает всей полнотой власти императора. Преторианцы и простой народ гораздо больше любят Максенция, чем его. Геркулий позавидовал славе своего сына настолько, что вознамерился прогнать его, чтобы вернуть себе всю власть. Он собрал войско и народ возле Форума, как будто желая поговорить с ними о беспорядках государства. Он долго разглагольствовал по этому поводу, и вдруг повернувшись к сыну, выкрикнул: «Ты и есть главный виновник всего этого!» и сорвал с него багряницу. Максенций бросился с трибуны вниз, и был принят в объятия своих воинов. Те ответили на выходку Максимиана гневным ропотом. Таким образом, не удовлетворившись малым, Геркулий лишился всего. Максенций отстранил своего отца от власти, но из Рима не высылал.

Вчера Геркулий говорил о том, что будто бы сын изгнал его из Рима. Константин усмехнулся тому, как верна, оказалась его догадка. Немного подумав, он всё же дал почитать это письмо своей жене, позвав её в свой кабинет. Фауста прочитав письмо, сокрушённо произнесла:

— Видимо я очень плохо знаю своего отца.

— Думаю, что ты его совсем не знаешь, — ответил ей Константин.

— Интересно, что ему ответит Галерий?

— Галерий, скорее всего, ничего предпринимать не будет.

— Почему, — удивилась Фауста.

— Потому что существующее положение дел пока всех устраивает.

— А тебя?

— А я всего лишь цезарь, — улыбнулся Константин, — пока во всяком случае.

— Вот именно пока, — понимающе улыбнулась Фауста.

— С твоим отцом надо быть осторожным, — задумчиво произнёс Константин.

— Почему?

— Ты заметила, что вчера даже Крисп не пошёл на руки к деду, а дети очень хорошо чувствуют плохих людей.

— Может быть, потому что из-за бороды у него несколько свирепое лицо?

— Борода, лицо тут ни причём, дети лучше всех чувствуют сущность человека.

— Возможно, ты и прав, судя по тому, как он поступил со своим родным сыном, — задумчиво произнесла Фауста.

Скора лежала на кровати, её дыхание постепенно успокаивалась. Она только что родила сына. Митуса возилась с мальчиком, завязывая обрезанную пуповину. Скора вытерла пот с лица. Роды прошли успешно. Митуса обмывала её мальчика, Скора улыбалась, она была счастлива, как бывает счастлива мать, только что родившая своё дитя. Завернув кричащего малыша в пелёнку, Митуса подала ребёнка матери. Скора смотрела на это чудо, крошечные ручки, сморщенное личико, малыш сразу успокоился и стал смешно причмокивать ротиком. Мама угадала его желание и достала свою налившуюся грудь, малыш сразу же припал к ней. Митуса открыла дверь в соседнюю комнату:

— Ну, иди, папаша, посмотри на сына, — позвала она Марка.

Внезапно, откуда-то из открытой двери, на головку малыша упал лучик только что взошедшего солнца. Это было так неожиданно и красиво, что зашедший Марк в изумлении остановился у кровати. Скора тихо сказала:

— Первый луч, это знак, Марк давай назовём сына Лучезар, я знаю, ты хотел назвать его Аврелий, но ты сам всё видишь.

Малыш продолжал причмокивать, лучик пропал, но в комнате по-прежнему было светло от счастливой улыбки Марка.

— Хорошо, хорошо, родная, пусть будет Лучезар, — он наклонился к жене, и поцеловал её в губы, — спасибо тебе за сына, милая.

— И тебе спасибо, — улыбнулась ему Скора.

Марк сел рядом и смотрел на сына. Мальчик, насытившись, затих.

— Хочешь подержать, — спросила Скора.

— А можно?

— Нужно, — улыбнулась Скора, — это же ваши римские законы, взяв ребёнка на руки, ты тем самым признаёшь, что он твой.

— А чей же ещё, — проговорил Марк, беря сына к себе.

— Он на тебя похож, — улыбалась Скора.

— Что, я такой же сморщенный?

— Нет, он такой же красивый.

Марк смотрел на сына и не понимал, как женщины могут разглядеть, на кого похож только что родившийся ребёнок. Маленький мирно спал. Смотря на него, Марк ощущал в себе какие-то новые, нежные чувства, ранее ему не знакомые.

— Ладно, Марк, отдай мне малыша, — вступила в разговор Митуса, — иди, там Деян один скучает, медку выпейте, — улыбалась Митуса, — а Скоре надо привести себя в порядок и отдохнуть.

Марк отдал ребёнка Митусе, ещё раз поцеловал Скору и вышел. Деян улыбаясь, поздравил его. Они выпили по кружке мёда и закусили. Вышла Митуса и со словами: «Пусть поспят!» — села к ним за стол и тоже пригубила кружку с мёдом.

— Хороший у тебя сын получился Марк, — после небольшой паузы произнесла Митуса, — да и Скорка молодец!

— Это точно, — улыбаясь, ответил Марк.

— Слушай Марк, сегодня должен собраться совет вождей, может быть, отложим, — спросил Деян.

— Нет, ничего отменять не будем, а медку, пожалуй, после совета можно будет всем выпить, если Митуса нам чего-нибудь приготовит, — произнёс, по-прежнему счастливо улыбаясь, Марк.

Деян вопросительно глянул на Митусу.

— Да приготовлю, приготовлю, праздник ведь, — кивнула Митуса.

— Вот и славно, — подытожил Деян.

После обеда приехали все вожди, узнав о рождении сына, начали поздравлять Марка с этим радостным событием, но Марк настоял на том, чтобы вначале провести совет. Когда вожди уселись за стол, Марк сообщил им о достигнутых договорённостях с императором Константином. Из числа свевов набирается полноценный римский легион тяжёлой кавалерии. Всю амуницию и вооружение легионеры приобретают за свой счёт, а вот денежное содержание им будет платить римская казна. Легион будет использоваться только против франков или других племён проживающих за Рейном вблизи земель свевов. Легатом этого легиона решено назначить Колояра. Для обучения войск через месяц из Тревира прибудет полсотни центурионов. Местом дислокации нового легиона назначен римский лагерь, построенный на землях Колояра. Через четыре месяца Константин сам лично проинспектирует уровень подготовки легиона и примет у него присягу.

Вожди внимательно выслушали Марка, они были согласны на эти условия, но последовал вопрос от Колояра:

— Если легион уйдёт на войну с франками, кто будет защищать наши земли?

— Я уже подумал над этим, — улыбнулся Марк, нам придётся организовать резервный легион из числа мужчин, которые останутся. Поэтому, в обычное время, один раз в месяц, мы будем собирать всех оставшихся мужчин для совместной военной подготовки, своё искусство владения мечом они будут, как и прежде, отрабатывать самостоятельно. В случае ухода легиона Колояра, резервный легион буде собираться в его лагере под моим командованием, согласны?

Все вожди согласно закивали, на этом совещание было решено закончить. Сразу же появилась Митуса и стала накрывать на стол, мужчины весело загалдели, поздравляя Марка. За праздничным столом было произнесено много здравиц за новорождённого Лучезара и его родителей. Скора отдохнув, вынесла не надолго младенца на всеобщее обозрение. Вожди ещё выпили мёда и стали разъезжаться. Марк вышел их проводить. Задержав Колояра, он между делом спросил его:

— Как там Януш?

— Он очень тяжело переживает смерть отца, — ответил Колояр, держа за уздечку своего коня.

— Да, Дидил не смог перенести того, что его сын стал предателем.

— Тем не менее, мне кажется, что ты Марк не ошибся в нём, да, чуть не забыл, нет больше никакого Януша, — слегка улыбаясь, сказал Колояр.

— Не понял, — удивился Марк.

— Через три дня после того, как он узнал о смерти отца, он пришёл ко мне и заявил, что Януш умер вместе с Дидилом, теперь он стал совсем иным человеком и попросил с этого дня называть его только Шуня, и никак по-другому.

— Шуня, Шуня, так ведь это Януш наоборот! — воскликнул Марк.

— Вот видишь, он изменился в обратную и лучшую сторону, теперь он ничем другим, кроме, как службой не занимается. Я им очень доволен, думаю, что он нас ещё всех удивит при его-то усердии.

— Да, дела.

— Ладно, Марк, мне пора, как там твой город?

— Летом начнём строить!

Они пожали на прощание друг другу руки, Колояр вскочил на лошадь и ускакал, а Марк ещё долго стоял и размышлял о превратностях человеческих судеб.

Скора кормила грудью сына. Марк сидел рядом и любовался этой картиной. Малышу исполнилось два месяца, он сильно подрос, но продолжал с аппетитом питаться материнским молоком. Скора посмотрела на возлюбленного и тихо засмеялась. Марк удивлённо спросил её:

— Чего ты?

— Ты так алчно смотришь на мою грудь, — произнесла Скора.

— Ничего не алчно, просто смотрю на сына, — смутился Марк.

— А мне, кажется, что ты хочешь оказаться на его месте, — продолжала смеяться Скора.

— Что я маленький, — ещё больше смутился Марк, и отвернулся.

Скора загадочно улыбаясь, посмотрела на него:

— Ну, не дуйся, милый.

— А я не дуюсь, пойду за водой схожу, — произнёс Марк, вставая.

— Сходи, только быстро возвращайся, — томно и протяжно произнесла Скора.

Марк не оглядываясь, взял вёдра и вышел. Когда он вернулся, в доме было очень тихо. Марк осторожно поставил вёдра, и услышал из спальни голос Скоры:

— Марк иди ко мне.

— Зачем?

— Иди ко мне, мой маленький, — загадочно прозвучал её голос.

Марк встрепенулся и улыбнувшись, пошёл на зов. Войдя в спальню, он увидел возлюбленную во всей красе. Она обнажённая возлежала на кровати, вся повернувшись к нему и подперев рукой голову. Волосы были распущены, глаза переливались искорками, на налившейся груди призывно набухли соски, небольшой животик переходил в тёмный заветный треугольник. Скора немного пополнела после родов, но выглядела ещё аппетитней. Марк бросился целовать любимую:

— Давай я тебя раздену мой маленький, — опять засмеялась Скора.

— Ну, ты у меня сейчас получишь, — свирепея от страсти, произнёс Марк, срывая с себя одежду.

— Я на всё согласна, милый, — произнесла Скора, крепко прижимая его к себе.

— А можно уже? — замерев, спросил Марк.

— Можно, всё можно, не останавливайся, — прошептала Скора, целуя его в губы…

Они лежали счастливые, уставшие, рядом в кроватке спал их сын. Скора, ещё подрагивая от страсти, повернулась к Марку, который лежал на спине, и стала водить своим пальчиком по его лицу:

— Даже не пытайся меня испугать, — прошептала она, — я очень люблю тебя.

— И я тебя очень люблю, — произнёс Марк, и осторожно прикусил губами пальчик любимой.

— Ты ещё не насытился мной, — тихо засмеялась Скора, намекая на то, как Марк жарко припал к её груди, надавил на сосок, и ему на лицо брызнуло молоко.

— Ты опять, — Марк повернулся к ней.

Скора очень нежно смотрела на него и Марку опять захотелось целовать эту удивительную женщину. Скора, чувствуя, что её мужчина опять загорается, попыталась его сдержать вопросом:

— А когда ты на мне жениться собираешься?

— Хоть сейчас, — промычал Марк, наливаясь страстью.

— Тогда свадьба через месяц.

— Хорошо, я согласен.

— Ещё бы, дорвался? — успела ответить Скора и Марк завладел её устами…

Януш сидел возле реки и мрачно смотрел на воду, в которой отражались звёзды ночного неба. На душе у Януша было очень скверно. После смерти отца, в которой Януш винил только себя, он не находил себе места. Мать умерла во время родов, когда ему исполнилось восемь лет, отец больше не женился, и воспитывал его сам. Отец для него был всем, а самое главное он был примером для подражания. Отец учил его охотиться, распутывать следы зверей, драться на мечах… Януш горько улыбнулся, всё теперь в прошлом. Он не обижался на отца за то, что тот согласился на его смерть. Наверное, он сам поступил бы так же. Кто бы мог подумать, что сын вождя Дидила станет предателем. Тогда ночью, он уже приготовился к страшной смерти, но неожиданно Колояр отменил своё решение, и ему ещё раз пришлось перевернуть всю свою душу. Он воспрял, решив стать самым лучшим воином среди свевов, попросил называть его Шуня, говоря всему миру и себе в первую очередь, что он теперь совершенно другой человек, но всё было тщетно, воины по-прежнему его сторонились. Теперь после смерти отца он сам стал сторониться людей и окончательно остался один…

Януш лежал на берегу реки, смотрел на звёздное небо, на душе у него было пусто. От этой пустоты у него внутри даже что-то звенело. Внезапно этот звон внутри стал изменяться и постепенно перешёл в шёпот. Он услышал своё имя: «Шуня!», кто-то звал его. Шёпот усиливался, Януш сел и стал вслушиваться в себя. Шёпот становился всё громче, и вскоре Януш различил голос отца. Он звал его: «Шуня!», Януш вскочил: «Отец!», — громко крикнул он, — «Ты где?». Но в ответ он опять услышал: «Шуня, Шуня, Шуня!». Шёпот стал перемещаться вдоль реки, Януш пошёл за ним, «Отец, отец, отец!».

Он шёл до утра, продираясь сквозь кусты, падая, вставая. Он шёл весь день вдоль реки, его губы были искусаны до крови. Вечером речка стала петлять между скал, но голос отца продолжал его звать и Януш стал карабкаться через острые камни. Его одежда постепенно превратилась в клочья, в крови были руки и ноги, но он всё шёл, и шёл на зовущий его голос отца. Когда он взобрался на высокий утёс, голос внезапно остановился, и опять стал звучать внутри него. Януш стоял на утёсе, внизу в саженях двадцати бурлила река, внутри него продолжал звучать голос отца. Януш посмотрел на горы, на небо, закрыл глаза и со словами: «Я иду к тебе отец!» — шагнул в пустоту.

На свадьбу Скоры и Марка собралось много гостей. Приехали все вожди свевов, все старейшины родов и весь род Деяна. Поскольку Марк и Скора уже жили вместе, то все гости встречали их возле дома. По традиции невеста была в красном сарафане до пят, голова была повязана красным платочком, лицо прикрывала красная прозрачная ткань, а Марк был в длинной белой рубахе, перехваченной в поясе ремнём с мечом на боку, поверх рубахи на нём была белая накидка. Скора почему-то очень волновалась, Марк же был спокоен. Накануне, Скора детально рассказала ему, как будет проходить обряд и никаких причин для волнения он не видел. Когда они открыли дверь, то увидели, как много собралось людей поздравить их. На ступеньках крыльца стояло несколько мальчишек и девчонок. Они, взявшись за руки, преградили молодым путь, и потребовали выкуп. Марк дал каждому из них несколько мелких монет и их пропустили. Присутствующие женщины стали петь свадебные песни. Марк и Скора направились к небольшому озерцу рядом с домом. Впереди них под весёлые мелодии нескольких рожков танцевали плясуньи. Позади них «осыпало» нёс большую чашу с хмелем, зерном и мелкими монетами. Митуса на правах свахи осыпала молодых из этой чаши. Упавшие на землю монетки собирали дети. Гости желали невесте столько детей, сколько ворсинок в тулупе. Возле озерца их встречал отец Скоры, он на правах вождя племени заменил жреца Вукила, который сославшись на болезнь, на свадьбу не прибыл, гости остались на месте, а жених и невеста двигаясь за Деяном, обошли озерцо три раза.

Свевы считали, что вода обладает магической, силой, поэтому жених и невеста перед тем, как стать мужем и женой очищались от всех своих прошлых прегрешений. Пройдя три круга, вождь остановился возле небольшого жертвенного камня. Деян взял руку Скоры, поручил её Марку и приказал поцеловаться. Марк, в знак покровительства и защиты, прикрыл Скору своим плащом, и поцеловал её. После этого вождь подал им чашку с обычным, не хмельным мёдом. Скора и Марк трижды поочерёдно отпили из чашки. Остатки мёда Марк плеснул на жертвенник, а чашу под ноги со словами: «Пусть так под ногами будут потоптаны те, кто будет сеять между нами раздоры!». Считалась, кто первый наступит ногой на чашку, тот и будет главой семьи. Под возгласы гостей Скора изловчилась и сумела наступить первой. Марк улыбаясь сказал, что он не против этого. Гости весело засмеялись. Все направились домой.

По дороге молодые шли тесно прижавшись друг к другу, а гости постоянно дёргали их за рукава, как бы пытаясь разлучить их. После этого нехитрого испытания подойдя к накрытым столам, гости с весёлыми песнями и плясками начали пировать. Перед молодыми стояло блюдо с жареной курицей, но прикасаться к ней им было нельзя. Гости веселились, а молодые, просто взирали на их веселье. Наконец зазвучала песня:

Гой, гой, Сварог, Проведи через порог, Гой, гой, Сварог, Ладе скоро есть пирог!

Под это напутствие Марк и Скора, захватив закутанный в рушник обрядовый каравай и курицу, ушли в дом. У дверей с обнажённым мечом охраняя покой молодых, встал дружка Марка здоровяк Милан и стал под усмешки гостей напевать:

Кунью шубку топтать, Друг дружку толкать, Здоровенько вам спать, Весёленько вставать!

После этих пожеланий молодым гости со смехом удалились продолжать пировать. Когда дверь закрылась, Скора обняла Марка и со словами: «Муж мой!», жарко поцеловала и увлекла его в спальню. Сбросив с себя всю одежду, Скора стала снимать с Марка сапоги. Сняв первый сапог, она сразу нашла монетку, радостно засмеялась:

— Марк, Марк любимый мой, мы будем жить долго и счастливо, мне попалась монетка в первом сапоге, слышишь Марк!

— Конечно дорогая, а как же по-другому, долго и счастливо, — улыбнулся Марк, незаметно доставая монетку из второго сапога. Зная, как Скора верила во все свадебные ритуалы, он положил монетки в оба сапога, на всякий случай, что бы не огорчить любимую, теперь уже законную жену. Скора спрятав счастливую монетку, взошла на брачное ложе к мужу. Брачное ложе для них приготовила Митуса. На нём были постелены двадцать один сноп ячменя, поверх них перина и одеяло, а сверху брошена кунья шуба, которую молодые и стали нежно топтать, да друг дружку толкать, как об этом пел на крыльце дружка Милан.

Едва они отдышались, как раздался стук в дверь, и Милан громко через дверь спросил:

— Гости спрашивают, как здоровье у жениха?

Марк, улыбнувшись, прошептал Скоре: «Вообще никакого», но после её толчка в бок, громко крикнул:

— Добром здоровье! Весёльнко встав!

Из-за двери послышалось, как Милан объявил:

— Доброе свершилось!

После этих слов молодые имели право поесть. Марк и особенно невеста, проголодались и поэтому, одевшись, принялись за курицу и каравай. Отведав своего угощения, молодые оделись и пошли к гостям. Дружка жениха вложив меч в ножны, сопровождал их. Подойдя к гостям, Милан опять запел:

Еста, добрые люди! Гости полюбовные Званые и не званые, Усатые и бородатые, Холостые и не женатые. У ворот приворотнички, У дверей притворнички. По полу ходючи, По середе стоючи. Из кута по лавке, По кривой, по скамейке!

(все обрядовые песни взяты с сайта Википедии)

Молодые сели за стол и пир продолжился. На столах было много различной еды из мяса дичи, рыбы, овощей, различных куличей и много хмельного мёда. Было шумно и весело. Здоровья молодым желали вожди племён, старейшины родов. Скора была счастлива, как бывает счастлива любая женщина, выходящая замуж за любимого мужчину. Отец Скоры Деян поднял чарку и пожелал им много детей, но Скора заметила грустный взгляд отца, поэтому немного позже подошла к нему, рядом с ним сидела Митуса и тоже грустила. Скора обняла их, и спросила:

— Что вы такие грустные, всё хорошо, я же никуда не ухожу, мы все вместе?

— Да так дочка взгрустнулось чего-то, я рад за тебя, — ответил Деян с улыбкой.

— Давайте теперь вы с Митусой свадьбу играйте, ваша очередь, — засмеялась Скора и пошла к Марку. Отец только протяжно вздохнул вслед дочери.

— Не время сейчас Деян, не время, — произнесла Митуса, положив свою руку на руку своего возлюбленного.

— Ты права, пусть веселиться, потом скажем.

Свадьба продолжалась, захмелевшие парни и девицы пустились в пляски, а затем и в различные игрища. Только к утру, кто ещё мог ходить стали расходиться, остальных складывали в сенях.

Вукил смотрел на огонь, и вспоминал свою жизнь. Он с доброй улыбкой вспомнил своё детство, родителей, как давно всё это было. Он вспоминал свою первую в жизни любовь Зару, на его глазах заблестели слёзы. Получилась так, что в его жизни первая любовь стала и последней. Зару и всю её семью убили разбойники, их потом догнали и тоже всех убили. Зара была ещё жива, когда он прибежал к ней, она умирала у него на руках. Держа любимую, Вукил поклялся, что теперь никогда не полюбит другую женщину. Зара в ответ только улыбнулась, и прошептала: «Я люблю тебя!» и умерла с улыбкой на лице. Тогда Вукил взвыл от горя и целую неделю бродил по лесам, как раненный зверь, но никто в мире не мог ему помочь. Он понял это, и бросился в реку с высокого утёса. Его почти бездыханное тело нашла старая колдунья. Она выходила его, провела обряд, которым передала ему почти все свои силы. Он прожил у неё несколько недель, колдунья обучила его своим премудростям, и тихо умерла. Так он стал колдуном племени свевов.

Вукил подбросил дров в костёр. Пламя осветило лежащего неподалёку Януша. Вукил посмотрел на него и опять задумался. Неделю назад, как раз накануне свадьбы Скоры и Марка, куда он был приглашён провести обряд, ему во сне послышался чей-то голос. Он проснулся и вышел из своего домика, была ветреная погода. Голос стал слышен ещё более явственно и тогда Вукил узнал этот голос, его звал покойный Дидил. Голос стал смещаться к реке. Светила полная Луна и вокруг было светло почти, как днём. Вукил был колдуном, он не боялся покойников, но знал, что они просто так не зовут, поэтому пошёл за голосом. Пройдя шагов сто по берегу, он увидел в воде тело человека. Вукил согнулся над ним, человек был ещё жив, но без сознания. Он вытащил тело на берег, всё лицо утопленника было избито об камни, поэтому узнать, кто это был, не представлялось возможным, во всяком случае, пока. Вукил выломал две больших палки, сплёл их прутьями, положил на это нехитрое приспособление тело и взявшись за концы палок, поволок утопленника к себе, прочерчивая на песке две черты своими носилками. Дома он снял с человека обрывки одежды, смазал отваром все раны и завернул его в медвежью шубу. Вукил догадался, кто это был. Именно поэтому он отказался быть жрецом на свадьбе у Скоры, сославшись на недомогание. Всю неделю колдун смазывал раны утопленнику и поил его различными отварами, разжимая ножом зубы у безжизненного тела. Через неделю утопленник пришёл в себя и тогда Вукил спросил его:

— Кто ты человек?

— Никто, — еле слышно прошептала тело, — теперь никто.

— А раньше кто ты был?

— Это уже не важно.

— Если бы ты был никто, и это было не важно, твой покойный отец не позвал бы меня к тебе среди ночи, — тихо сказал Вукил, глядя на изуродованное лицо Януша.

Януш заплакал, Вукил встал со словами:

— Поплачь, поплачь сынок, тебе это сейчас необходимо, — и отошёл от него. Вскоре Януш уснул, но спал очень беспокойно, постоянно вздрагивая и разговаривая во сне. Вукил сидел возле него и думал.

Как колдун он был гораздо сильнее, чем Митуса, но она лучше его видела будущее, и была хорошей знахаркой. В племени свевов он считался главным колдуном, потому что он исцелял людей своей силой, Митуса учила знахарству других людей, а Вукил никого ничему не учил. Он знал, что передав свой дар кому-то другому, как в своё время сделала, та старая колдунья, которая его спасла, он лишится своей силы, и вскоре умрёт. Видимо настало и его время, ведь это была его семидесятая весна.

На следующий день, когда Януш очнулся, Вукил заставил рассказать его всё, что с ним случилось. Януш рассказал ему обо всех своих бедах, и о том, как его позвал отец уже новым именем. Вукил всё понял, его догадка оказалась верна. Когда человек по какой-либо причине решается свести счёты с жизнью, и делает это осознанно, а не в порыве эмоций, душа покидает тело ещё до смерти, но находится рядом с телом. Тело ещё продолжает жить, но души в нём уже нет, и когда тело погибает, душа отлетает в мир иной. Если тело остаётся жить, то душа через некоторое время возвращается обратно в тело, приобретая при этом некоторые иные свойства. В этом промежуточном состоянии душе такого человека можно передать всю силу колдуна. Януш за короткий промежуток времени дважды прощался с жизнью и это был как раз тот случай, когда из него мог получиться очень сильный колдун, возможно гораздо более сильный, чем он сам. Вукил приготовил отвар и напоил им Януша, приговаривая: «Пей сынок, так надо». Вскоре Януш уснул очень глубоким и спокойным сном

Была поздняя ночь, в небе мерцали горошины звёзд, светила полная Луна, колдун вздохнул и начал готовиться к обряду, который надо было провести до восхода солнца. Вукил вышел из дома и развёл большой костёр. Когда костёр прогорел, колдун вытащил Януша, положил его на спину с раскинутыми руками и ногами, затем выложил из углей круг вокруг его тела. Всё было готово для проведения обряда. Вукил сбросил обувь и взял в руки свой бубен. Под удары бубна и свою заунывную песню-заклинание колдун стал ходить возле круга. Сделав полный круг, Вукил встал на угли и пошёл на второй круг, продолжая читать заклинание. Когда он прошёл второй круг дымок от углей вдруг стал закручиваться в спираль вокруг тела Януша. На третьем круге появился ветер и стал закручивать спираль ещё сильнее, и она потянулась вверх. К концу третьего круга спираль сформировалась окончательно. Продолжая читать свои заклинания и бить в бубен Вукил остановился, и лёг на внешней кромке круга головой к голове Януша, через некоторое время спираль верхним концом стала загибаться в сторону колдуна. Изогнувшись, остриё спирали, стало приближаться к Вукилу. Наконец остриё коснулось его груди, Вукил разбросил руки в стороны и стал читать заклинание ещё громче. Теперь спираль перекачивала силы колдуна в Януша. Вукил лишился чувств. Спираль ещё некоторое время крутилась, затем внезапно исчезла и всё успокоилось.

Шуня очнулся с какой-то лёгкостью в душе. Оглянувшись, он увидел лежащего недалеко от него Вукила, колдун был без сознания. К собственному удивлению Шуня легко встал и увидел, что находится внутри круга из углей. Вукил лежал за пределами круга, рядом с ним валялся его бубен. Шуня бросился к колдуну и стал его трясти, но привести его в чувство не смог. Тогда Шуня, неожиданно для себя, взял в руки бубен, стал стучать в него и ходить по углям, удивляясь этому своему умению. Через некоторое время Вукил очнулся. Шуня бросил бубен и поспешил к старику. Колдун был очень слаб, но взгляд его был ясным. Он попросил перенести его в дом. Там Вукил указал Шуне на горшочек с отваром, попив его, колдун окончательно пришёл в себя. Вукил внимательно посмотрел на Шуню, который стоял возле него и сказал:

— Шуня, теперь тебя будут так звать до конца своей жизни, ты сам выбрал себе это второе имя, а с ним и свою вторую жизнь, — колдун замолчал, он был очень слаб и слова давались ему с трудом, — по воле небес я провёл с тобой обряд, теперь ты главный колдун племени свевов.

— А как же ты? — спросил Шуня.

— Я передал тебе свои силы и поэтому долго не проживу.

— Но я ничего не умею! — воскликнул Шуня.

— Я сам не знаю, какие в тебе теперь силы и какие способности, но в бубен стучать я тебя не учил, — улыбнулся Вукил.

— Как-то само собой получилось, — смутился Шуня.

— Иди к реке, посмотри на своё лицо и подумай, ко мне сейчас гости пожалуют.

— Какие ещё гости?

— Ты всё увидишь, иди, — произнёс Вукил, закрыв глаза.

Шуня опустив голову, побрёл на берег реки. Он понемногу стал приходить в себя. Первое что он понял про себя, это то, что он снова хочет жить. В нём появилась та жизненная сила, которая помогает людям превозмогать все трудности, и даже боль физическую или душевную, ради самой жизни. С этими мыслями он подошёл к реке, сел на камешек и взглянул на своё отражение. Он знал, что лицо его изуродовано, но не до такой степени. На него смотрело лицо человека без возраста, два глубоких шрама изменили его до неузнаваемости. Один шрам наискосок ото лба прошёл через левый глаз, рассёк бровь, нос, верхнюю губу и низ правой щеки. Второй шрам наискосок от правого уха рассёк щеку и подбородок. Его лицо, как бы было перечёркнуто и не представляло теперь интереса для людей и для него самого. Внезапно он увидел двух человек идущих вдоль берега, это видимо были гости, о которых говорил Вукил. Шуне внимательно смотрел на них. Когда люди приблизились, он узнал в них Митусу и Деяна. Шуне очень не хотелось, чтобы они увидели его такого, но бежать было уже поздно, и он остался сидеть на камешке. Шуня смотрел на подходящих Митусу и Деяна, с одним лишь желанием, чтобы они его, хотя бы случайно, не заметили. Люди, посмотрев сквозь него, прошли мимо. Шуня опешил от удивления.

Митуса и Деян вошли в домик Вукила и сразу услышали его голос:

— Я ждал вас, — раздалось из угла.

— Здравствуй Вукил, — поздоровалась Митуса.

— Да не очень Митуса, — ответил колдун.

— Что с тобой случилось? — обеспокоенно спросил Деян.

— Деян ты ведь пришёл сюда не о моём здоровье беспокоиться? — спросил Вукил, внимательно глядя ему в глаза. Деян и Митуса переглянулись, коротко и тяжело вздохнув, Деян произнёс:

— Ты прав Вукил, от тебя ничего не скроешь, — сделав паузу, Деян продолжил, — я решил сложить с себя полномочия вождя племени свевов.

— А кто будет вместо тебя?

— У меня нет сына, но я могу передать свою власть Скоре, Марк присмотрит за ней.

— И что ты намерен делать? — спросил Вукил.

— Мы с Митусой уходим из племени.

— Куда?

— Вукил, мы решили узнать, что такое эта новая религия христианство, прежде чем она придёт на нашу землю.

— А она придёт?

— Римляне такие же язычники, как и мы, однако очень многие из них уже обратились в христианство, — заговорила Митуса.

Вукил задумался, гости почтительно не мешали его размышлениям, присев на скамейку.

— Когда вы решили уйти? — спросил Вукил.

— После того, как совет старейшин изберёт нового вождя, — ответил Деян.

— Когда ты собираешься собрать совет старейшин?

— Вот мы и пришли посоветоваться, — произнёс Деян.

Вукил опять задумался, гости, молча, ожидали его решения. Через некоторое время Вукил сказал:

— Митуса, я провёл обряд и мои силы на исходе.

— Кому ты передал свои силы? — обеспокоенно спросила Митуса, прекрасно понимая, о чём говорит колдун.

— Теперь у свевов будет более сильный колдун, чем я, — слабо улыбнулся Вукил, — вы его должны были видеть недалеко от дома.

— Никого мы не видели, — удивлённо произнёс Деян.

— Мне показалось, что я кого-то видела на берегу, но когда мы подошли ближе там, никого не было, — тихо сказала Митуса.

— Это был он, Шуня, — опять улыбнулся колдун, — он сейчас осваивается в своей новой роли.

— Шуня, Шуня, кто это? — спросил Деян.

— Это не важно, важно другое, Шуня будет главным колдуном свевов, — ответил ему Вукил.

— Сколько тебе осталось, — понимающе спросила Митуса.

— Думаю месяца два, три, — ответил ей колдун, и уже обращаясь к Деяну произнёс, — собирай совет старейшин через месяц, Скора станет вождём племени.

— Почему ты так уверен, старейшины могут быть против того, чтобы женщина стала вождём, — спросил Деян.

— С ней Марк, это самое главное. Он уже заслужил право быть вождём, но по нашим законам, Марк не может стать во главе племени, поэтому Скора будет вождём, а её муж рядом с ней, — устало произнёс Вукил.

— Когда ты проводил обряд? — спросила Митуса.

— Сегодня.

— Тогда мы пойдём, тебе надо отдохнуть, — произнесла Митуса и взяв за локоть Деяна, стала подталкивать его к выходу.

— Идите, идите, встретите Шуню, пусть придёт ко мне, — тихо произнёс Вукил, закрыв глаза.

— Выздоравливай Вукил, — сказал Деян и вышел вместе с Митусой.

Шуня шёл по направлению к домику Вукила, когда увидел выходящих из него Деяна и Митусу. Он хотел поздороваться с ними, и остановился на тропинке, поджидая их, но затем Шуня вспомнил про своё лицо, и ему опять очень не захотелось, чтобы его кто-то увидел. До людей оставалось не более тридцати шагов, Шуня просто сошёл с тропинки и стал ждать. Деян и Митуса опять не заметили его, только Митуса посмотрела как бы сквозь него, но прошла мимо. Шуня смотрел на удаляющихся людей и ничего не понимал. Может быть, он настолько уродлив, что люди предпочитают его не замечать. С этими мыслями опустив плечи, Шуня направился к домику колдуна. Вукил спал и Шуня прилёг на свою постель. Он незаметно для себя уснул. Его приснился чёрный конь и всадник во всём чёрном. Всадник на лошади скакал прямо на него, а он не мог пошевелиться и конь вот-вот должен был его растоптать. Шуня проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Это был Вукил, он сидел рядом с ним в накинутом на плечи одеяле.

— Просыпайся сынок и расскажи мне, что с тобой днём случилось.

— Я не знаю, это всё так странно, — произнёс, садясь Шуня, — меня не увидели Деян и Митуса на берегу когда шли к тебе, и потом, когда уже возвращались.

— А ты хотел, чтобы тебя увидели?

— Нет, очень не хотел.

— Ясно, — произнёс задумчиво Вукил, встал и подошёл к двери, — пойдём на улицу, я сам хочу убедиться.

— В чём?

— Потом расскажу, пошли, пошли, — и вышел за дверь первым.

Шуня пожал плечами и вышел следом за колдуном. Была уже ночь, но от лунного света было достаточно светло. Они немного постояли, любуясь холмами, залитыми серебром Луны и рекой петляющей между ними, в которой отражались звёзды.

— Теперь отойди от меня по дорожке шагов на тридцать и опять пожелай, чтобы я тебя не видел, так же, как Митуса и Деян, — произнёс Вукил.

— Зачем?

— Делай, что тебе говорят, мальчишка, — вдруг начал злиться колдун, — у меня не так много времени.

— Хорошо, — кивнул Шуня и пошёл по тропинке.

Отойдя от Вукила, он повернулся к нему лицом, и зажмурив глаза, стал внушать сам себе, что не хочет, чтобы колдун видел его. Внимательно наблюдая за Шуней, колдун увидел, как тот стал постепенно исчезать, становясь прозрачным. Шуня уже почти исчез, но вдруг снова стал виден. Вукил рукой подозвал его к себе, и устало присел на пенёк.

— Ты должен научиться управлять своими чувствами, сейчас твои чувства, это главное твоё оружие, — сказал он, подошедшему Шуне.

— Почему?

— Деян и Митуса тебя не увидели только потому, что ты этого не хотел.

— Да, я не хотел, чтобы они увидели такого урода, как я!

— Именно об этом я и пытаюсь тебе сказать, твоё желание быть невидимым, осуществилось.

— Как это?

— Только что ты стал почти невидимым, но потому, что твоё желание было не очень сильным, у тебя не совсем получилось.

— И что теперь все мои желания будут осуществляться? — удивлённо спросил Шуня.

— Какие точно я не знаю, но только те, которые будут полезны для твоего предназначения, — пристально глядя ему в глаза, ответил Вукил.

— А в чём моё предназначение?

— Я постепенно расскажу тебе обо всём, — ответил Вукил, устало опустив взгляд, — а теперь помоги мне добраться до постели.

Шуня помог старику дойти до домика и уложил его в постель. Вукил посмотрел на него и серьёзно сказал:

— А с лицом тебе действительно надо что-то делать.

— Что с ним можно теперь сделать, — удручённо ответил Шуня, садясь на свою постель.

— Закрой его маской, — промолвил старик и уснул.

Шуня долго не мог уснуть, думая о том, что раньше он не задумываясь, выплёскивал свои чувства, а теперь их придётся всё время контролировать. Его жизнь совершенно изменилась, он стал колдуном, правда который ещё ничего не умеет и даже не догадывается обо всех своих способностях, но зачем-то он остался жить. Размышляя об этом, Шуня не заметил, как уснул. Ему опять приснился чёрный всадник на чёрном коне, только он теперь звал его к себе…

Глава X

Фауста сидела возле зеркала и прихорашивалась. Она ждала мужа. Он очень изменился после устроенного ему триумфа в честь победы над франками. Теперь в их спальне было жарко от страсти и уютно от нежности. Сегодня был особенный день, она собиралась объявить Константину о том, что она опять беременна. Фауста была уверенна, что теперь у неё всё получится. Она улыбалась своему отражению. Из зеркала на неё смотрела молодая красивая женщина, которая была безумно влюблена в своего мужа, римского императора. Судя по всему, он, наконец, стал забывать свою Минервину. Мало просто спать с мужем, необходимо выгнать из его души всех своих соперниц, а здесь, как говорится, все средства хороши. Фауста опять улыбнулась: «Милый, ты очень тщеславен, ты мой, и только мой император, и я пойду с тобой до самого конца». От этой мысли Фауста ещё раз улыбнулась своему отражению и встала. Она вышла из комнаты, прошла по небольшому коридору дворца и оказалась в саду. Недалеко стоял раб, Фауста отослала его, сказав, чтобы её мужу сообщили, где она, когда он прибудет во дворец. Усевшись в беседке, обвитой диким виноградом, Фауста стала ждать появления своего императора.

Константин подъезжал к Аквинкуму. Он возвращался из Тревира и по дороге ему сообщили об итогах совещания императоров в Карнунте. Совещание созвали восточный август Галерий и ушедшие на покой императоры Диоклетиан и Максимиан Геркулий. Максенций, захвативший, с помощью преторианцев власть в Риме, был объявлен тетрархами узурпатором и врагом народа, западным августом был назначен Лициний. Это не устраивало Константина и цезаря Максимина Даза, назначенных на свои должности несколько лет назад. Их амбиции попытались успокоить, пожаловав им ничего не значащие титулы, filius Augusti — сын августа (с сайта Википедии). Эти титулы ничем не отличались от звания цезарей, кроме права их наследования. Однако Константин, как всегда был осторожен, заключив союз с Лицинием против Максенция, пообещав ему в жёны свою единокровную сестру Констанцию. Сам же он пока не собирался предпринимать каких-либо действий. Размышляя об этом, Константин подъехал к дворцу. Раб, которому он отдал поводья лошади, сообщил ему, что супруга ожидает его в беседке на южной стороне дворца.

Император шёл вдоль колоннады портика, в голубом небе ярко светило солнце, чирикали птички, это слегка его успокаивало, путь к власти был долог и тернист, но он и не знал иного. Константин подошёл к беседке, где его ожидала жена. Фауста сидела, облокотившись на небольшой столик с фруктами в короткой белой тунике. Стройные ноги, красивой формы грудь, пряди её волос были собраны в красивую причёску, голову украшала золотая диадема. Фауста грациозно взяла из вазы небольшую гроздь винограда и стала отщипывать ягоды, отправляя их в рот. Она увлеклась этим занятием и не видела мужа. Константин залюбовался ею. Он обратил внимание на то, с каким достоинством вела себя Фауста, находясь в одиночестве. Это говорило ему о многом. Его особое внимание привлекли её аппетитные губки, когда она ими отрывала виноград от лозы. Это зрелище стало пробуждать в нём желание. Он кашлянул и вошёл в беседку:

— Чем мы тут занимаемся, — улыбаясь, спросил он.

— Ты, меня напугал, — слегка вздрогнув, ответила жена и обидчиво поджала свои губки.

— Здравствуй дорогая, — Константин, чмокнул жену в щёчку и сел рядом.

Фауста бросила взгляд на мужа:

— Вижу, что твои дела не очень, — спросила она, продолжая отправлять ягоды в рот, отщипывая их своими красивыми пальчиками.

— Твоего братца объявили узурпатором, — ответил Константин, и опять зафиксировал свой взгляд на алых губах Фаусты.

— И тебя, как я поняла, не утвердили августом, — глядя ему прямо в глаза, спросила она.

— Мне присвоили титул сына августа, — усмехнулся Константин.

— У тебя теперь появилось право наследования своего титула, но ты ведь не собираешься на этом останавливаться? — спросила Фауста, продолжая грациозно поедать виноград. Она уже заметила этот, наполненный вожделением взгляд мужчины, следящий за её манипуляциями с виноградом. Теперь она управляла желанием мужа с помощью самых простых женских хитростей.

— Ты же знаешь, я очень скверно отношусь к внутренним распрям, — Константин продолжал наблюдать за её губами.

— Что ты намерен делать, — спросила Фауста, обворожительно улыбнувшись.

— Через пару дней мы отправимся в Тревир.

— Я не об этом.

— Пока ничего, пусть твой братец сначала проявит себя.

— Константин я хочу тебе кое-что сообщить, — произнесла Фауста положив пустую от винограда веточку в пиалу.

— О чём?

— Я беременна и чувствую, что в этот раз у меня всё получится, — кокетливо улыбнувшись, произнесла его жена.

— Вот и прекрасно, будет ещё один наследник, — улыбнулся Константин, он вдруг ощутил, как желание обладать своей женой стало нестерпимым.

— У тебя уже есть наследник, — томно потягиваясь, ответила Фауста.

— У меня должно быть много наследников, — произнёс Константин, вставая, — дорогая, ты не хочешь прогуляться в нашу спальню.

— Ну, я прямо не знаю, всё так внезапно, — Фауста кокетливо закатила глазки.

— Зато я знаю, — улыбнулся Константин, подхватил её на руки и понёс в спальню…

Фауста лежала на груди у мужа и улыбалась. Константин был неутомимым любовником, и сейчас он был в её власти, она научилась управлять его страстью.

— Сколько ты хочешь детей, — спросила она мужа.

— Когда я стану императором всей Римской империи, то мне нужно будет не менее четырёх сыновей.

— Ты хочешь сосредоточить всю власть в империи в руках одной семьи?

— Ты умная женщина и всё схватываешь на лету.

— А если будут дочки?

— Они станут жёнами вероятных соперников, — ответил Константин.

Что-то изменилось в его настроении, возможно, он вспомнил об этой римской традиции выдавать своих дочерей замуж за того, с кем ты хочешь заключить политический союз. Фауста это почувствовала, и чтобы отвлечь мужа от невыгодных для неё воспоминаний, сделала так, что через некоторое время Константин опять захотел её.

Сенатор Нумерий Тулиус сидел в бассейне собственной термы на своей вилле недалеко от Рима. Эту виллу он купил сразу по возвращению из неудачной экспедиции за золотом в Нижнюю Паннонию, но сейчас его мысли были не об этом. Он размышлял о том, правильно ли он поступил, что поддержал Максенция, который поднял мятеж в Риме, и провозгласил себя императором, считая, что титула сенатора сыну бывшего императора Максимиана ему было недостаточно. Тогда, два года назад, он был уверен, что поступил правильно, а теперь начал сомневаться. Нумерий взял кубок с вином и отпил несколько глотков. Тёплая вода в бассейне приятно расслабляла тело, но мозг продолжал работать, по его желанию мысли легко продолжали складываться в логические цепочки. Сенатор поставил кубок, и оперевшись на стенку бассейна продолжал размышлять.

После смерти Констанция, когда Галерий назначил своего друга Севера Флавия августом и Константина цезарем, Максенций с этим не согласился и поднял в Риме мятеж. Восстание, возглавляемое тремя военными трибунами, один из которых командовал городскими когортами и был начальником свиного рынка, получило активную поддержку со стороны преторианцев, которых Север Флавий хотел распустить. Выступление поддержало также большинство простых жителей Рима из-за их недовольства недавним указом, по которому они подлежали налогообложению. Коренные римляне никогда не платили налогов в государственную казну. В итоге Максенция провозгласили императором. Переворот прошёл почти бескровно, если не считать случайной гибели городского главы. Центральная и южная Италия поддержали Максенция, и также Африка, являвшаяся основным поставщиком зерна для столицы. Но кроме возрождённой преторианской гвардии, у Максенция не было войск, а северная Италия оставалась верной законному августу Северу Флавию. Вот именно тогда Максенций пришёл к нему и попросил денег. Во все времена у всех политиков много амбиций и мало денег, и тогда они обращаются к нам, то есть к тем, кто трудится не покладая рук, и зарабатывает эти самые деньги, но мы не даём деньги просто так. Деньги, которые мы даём в политику, для удовлетворения амбиций правителя должны приносить прибыль, как и в любом другом деле. Только деньги, отданные в политику, это особые деньги, они либо принесут тебе огромную прибыль, либо пустят по миру. Нумерий отпил ещё немного вина, и продолжил вспоминать. Он дал денег Максенцию, а тот расплатился с преторианцами. Преторианцы, раздражённые тем, что Север Флавий приказал окончательно расформировать их гвардию, ранее уменьшенную Диоклетианом до масштабов обыкновенного городского гарнизона, стали основой его войска.

Когда восточный август Галерий узнал о случившемся перевороте, он приказал Флавию Северу выступить против бунтовщика, захватившего Рим и часть Италии, и в начале прошлого года тот вышел из своей столицы Медиолана. Однако, очутившись перед воротами Рима, его войско остановилось. Дело в том, что Максенций, желая переманить воинов Севера на свою строну, отправил своему отрёкшемуся отцу предложение вновь вернуться к политической жизни, на которое тот охотно ответил согласием. Поскольку многие из армии Севера в своё время служили под началом Максимиана Геркулия, они не могли заставить себя идти сражаться против его сына. Кроме того шпионы Максенция активно подрывали их боевой дух, в то время как префект Рима пошёл ещё дальше, он начал раздавать деньги солдатам, чтобы они покинули своего законного императора. Поэтому вскоре у Севера Флавия не оставалось другого выхода, кроме как немедленно бежать на север с немногочисленными остатками ещё сохранивших ему верность солдат. Максимиан с войском отправился вслед за ним, встал около Равенны, где находился Север, и заставил принять свои условия. Поверив его обещаниям, Север дал согласие отказаться от должности августа в обмен на гарантию безопасности его жизни. Бывшего императора, как пленника привезли в Рим и, проведя по городским улицам, заключили на государственной вилле в местечке Три Таверны на Аппиевой дороге, чтобы иметь заложника на тот случай, если Галерий решит напасть на Рим.

Нумерий отпил ещё немного вина, и продолжил размышлять. Галерий переправил свои войска на Апеннинский полуостров, но вскоре столкнулся с теми же трудностями, что и Север Флавий. Его войска, не желая воевать против Геркулия, были деморализованы и Галерий, отказавшись от своих планов, вернулся в восточную империю. Вскоре после этого внезапно умер пленённый Север Флавий. Максенций объявил себя законным западным августом. Вся Италия, Африка и Испания признали власть нового императора. Африка являлась основным поставщиком зерна в Рим, поэтому на этом он, Нумерий, продолжал зарабатывать огромные деньги. Однако на совещании тетрархов в Карнунте Максенция объявили врагом народа, а это уже было не очень хорошо. В военном деле в отличие от остальных императоров Максенций не разбирался, поэтому пришлось дать ему ещё денег на войско. В результате Максенций смог набрать себе почти стотысячную армию и это давало ему большое преимущество, перед остальными претендентами, во всяком случае, пока. Нумерий услышал шаги, и улыбнулся. К бассейну подошёл молодой римлянин, сбросив с себя простынь, он нырнул в бассейн. Нумерий отложил свои размышления на другое время, чтобы насладиться красивым телом этого юноши.

Императорский прокуратор Нижней Паннонии Тиберий Гай Луциус в сопровождении охраны ехал в Тревир к императору Константину с очень важным письмом. Восточный август Галерий, на правах старшего августа возводил Константина в титул августа западной части римской империи. Это сообщение было очень важным, и поэтому Тиберий решил доставить его императору Константину лично. По всей Галлии были проложены великолепные римские дороги, и отряд Тиберия продвигался к резиденции императора достаточно быстро. Особых тревог это передвижение у прокуратора не вызывало, и он размышлял о своём месте в этой жизни, когда отряд, давая отдохнуть лошадям, переходил на шаг.

Он не разбирался во всех тонкостях ведения торговых дел, как его давний оппонент Нумерий, но зато знал много нюансов дел политических. Хотя, по убеждению Тиберия вся политика, в конце концов, тоже сводилась к приобретению капиталов, только другими способами. Обладая очень хорошим политическим чутьём, Тиберий в своей политической карьере сделал ставку на Константина. Константин, не смотря на молодость, был отличным военным стратегом, умным, осторожным и дальновидным политиком. Тиберий был осведомлён об усиленном интересе императора к христианской религии. В отличие от остальных цезарей и августов, Константин никогда не поощрял гонения на христиан, даже был против них, хотя уважительно относился к языческим ритуалам и даже сам иногда принимал в них участие. Прокуратор понимал этот интерес Константина, ведь христианская религия могла стать тем цементирующим раствором, который мог бы связать разваливающуюся в настоящее время могущественную империю.

Тиберий также понимал, что введённая Диоклетианом тетрархия долго не просуществует. Диоклетиан, проводя различные и даже правильные управленческие, денежные и другие реформы не учёл самого главного, человеческого фактора. Прокуратор лично знал всех претендентов на власть в Римской империи, и ни один из них, никогда по своей воле не отказался бы от власти, как это сделал сам Диоклетиан.

Тиберий усмехнулся своим мыслям, и услышал вопрос центуриона своей охраны:

— Прокуратор, лошади устали предлагаю сменить их на ближайшей станции, она в двух милях отсюда.

— Да, пожалуй ты прав Марий, — согласно кивнул головой Тиберий.

— Прокуратор скоро стемнеет, может быть переночуем на станции?

— Марий, у меня очень срочное сообщение императору, мы внутри римской провинции, кто или что нам может угрожать?

— Я за вас беспокоюсь, — неуверенно произнёс центурион.

— За меня, — улыбнулся Тиберий, — давай кто первый до станции, — и пришпорил коня, сразу вырвавшись вперёд.

Центурион бросился преследовать прокуратора, а за ними и остальные всадники. Прокуратор прискакал первым.

Поменяв на станции лошадей и немного перекусив отряд Тиберия, при свете огромной Луны продолжил свой путь, а прокуратор свои размышления. Всегда, во все времена любая государственная власть существует за счёт сбора налогов. В Римской империи этим занимались три независимых ведомства — ведомство преторианского префекта, «священные щедроты» и «частное дело», каждое из которых было ответственно непосредственно перед императором, имело свои собственные доходы, казну и административный штат.

«Священные щедроты» — государственная структура, которая занималась сбором денежных налогов, доставкой собранных налогов в казну и чеканкой монет, по сути это и была казна государства. Денежные налоги в Римской империи платили все городские жители занимавшиеся торговлей. Так же ежегодно налог собирался со всех сенаторов. Эти налоги попадали в казну «священных щедрот», что повышало значение этого ведомства. Помимо регулярных денежных налогов, или «титулов», в «священные щедроты» поступали и нерегулярные подношения — «коронное» и «дарственное» золото. Коронное золото собиралось с городов по случаю восшествия на престол нового императора. Дарственное золото, по этому случаю, преподносил сенат. Размеры этих добровольных пожертвований в отличие от налогов не были строго фиксированными.

Другим важным источником доходов «священных щедрот» являлись многочисленные таможенные пошлины. Существовала ещё одна статья доходов этого ведомства, денежная компенсация, платившаяся вместо рекрутов. За одного человека платили до трёх десятков солидов. Во главе «священных щедрот» стоял чиновник — комит, а его управление называлось «комитат». Комит «священных щедрот» отвечал за золотые, серебряные рудники и монетные дворы по всей империи, за выплаты денежных «стипендий» и донативов солдатам и гражданским чиновникам.

Существовали различия между общественными доходами, которые контролировал император, и его частным доходом, получаемым от его личной собственности. Это специальное ведомство было предназначено для управления собственностью императора. Значение этого ведомства всегда было несколько ниже, чем «священных щедрот». Тем не менее, его глава, в прошлом называвшийся магистром, стал также именоваться комитом. Комит управлял личными землями императора по всей империи, и собирал с них ренту, а также от имени императора заявлял права на собственность короны, которая увеличивалась за счёт конфискаций или иным путём.

Существовало много способов увеличения имперских земель. Личные земли каждого нового императора вливались в это ведомство. Также по традиции богатые люди считали своим долгом упомянуть императора в завещании, что приносило казне дополнительные богатства. Также отходили государству земли осуждённых преступников, земли людей, умерших без наследников, или оставивших не вполне законное завещание. Земли сдавались в аренду, чаще пожизненную или долгосрочную, причём для удобства контроля стремились заключить договор с крупным арендатором. Штат этого ведомства был гораздо меньше, чем у «священных щедрот», соответственно и влияние в империи этот чиновник имел намного меньше, но он был ближе к императору, чем комит «священных щедрот».

Ведомство преторианского префекта занимает в финансовой системе империи особое место. В отличие от двух других ведомств, ведомство преторианского префекта в комитат не входило. Основной заботой префекта был сбор и распределение особого налога — анноны, собиравшейся ежегодно преимущественно натурой. Аннона составляла основу содержания армии и гражданской службы, включая дворцовые министерства, начиная с высших чинов и самих префектов, вплоть до простых солдат и самых мелких чиновников и слуг. Это налог платился с земли и за каждого человека проживающего на этой земле. Доходы от анноны в несколько раз превосходили все остальные налоги, вместе взятые. Более девяти десятых поступлений государство получало за счёт земельного налога, то есть, прежде всего, от анноны.

Кроме анноны, ведомством собирался корм для лошадей офицеров и чиновников. Префект также отвечал за общественные работы и общественную почту. Возникали неизбежные сложности с транспортировкой и хранением собранных продуктов, особенно скоропортящихся. Преторианским префектам приходилось выполнять более сложную работу, чем другим финансовым ведомствам. Необходимо было каждый год составлять своего рода государственный бюджет — высчитывать, сколько и каких продуктов надо собрать. Эту работу выполняли многочисленные чиновники ведомства преторианского префекта. Формально префект носил то же звание, что и комиты, но на практике его значение было намного выше, и приближалось по важности к цезарю.

Размышления Тиберия опять прервал начальник его охраны:

— Прокуратор, думаю, что перед появлением в императорском дворце вам следует хорошенько выспаться.

— Да Марий было бы неплохо, — кивнул Тиберий.

— Тогда я пошлю вперёд триария, чтобы он сообщил на станции о вашем желании остановиться там на ночь.

Тиберий кивнул в знак согласия, и стал осматривать окрестности. Лошади уже устали, поэтому отряд ехал шагом и прокуратор отметил красивый пейзаж. Солнце освещало возделанные поля и виноградники вдоль дороги, люди спокойно работали на своих землях, на лугах пасся скот. В этом всём прокуратор видел величие Рима. Все покорённые Римом народы становились подданными римской империи и пребывали в благоденствии, если они не сопротивлялись и вовремя платили налоги.

Через некоторое время отряд Тиберия подскакал к станции, где им поменяли лошадей. Начальник станции седой старик услужливо показал прокуратору его комнату. В ней было довольно сносно, просторная кровать, чистые простыни, стол с ужином, это всё, что сейчас требовалось путнику. Прокуратор всех отпустил и присел к столу поужинать. Он с аппетитом поел тёплого жареного мяса, выпил немного красного вина, закусил виноградом и прилёг на кровать.

Тиберию было совершенно понятно, что должность преторианского префекта была для него наиболее предпочтительнее. Собирая аннону во всех уголках империи, именно чиновники этого ведомства определяли, кому и сколько платить налогов. Аннону в империи были обязаны платить все её подданные, за себя, за своих работников и за свою землю, за исключением Рима и его окрестностей. Уклонение от уплаты анноны, а так же учинение какого-либо препятствия работе чиновников преторианского префекта каралось очень строго, поэтому все предпочитали если не дружить с ним, то хотя бы не сориться, ведь у каждого землевладельца были свои грешки перед этим ведомством. Тиберий улыбнулся этой мысли, представив себе своего давнего противника Нумерия, когда тот узнает о назначении Тиберия преторианским префектом Римской империи. Прокуратор понимал, что Константину нужны были веские основания для назначения именно его на эту должность, и у Тиберия было, что предложить императору. Он не собирался просить эту должность для себя. Константин должен был предложить её сам.

Император Константин слушал доклад своего прокуратора Тиберия Гай Луциуса в своём дворце в Тревире. Он смотрел на мужественные черты лица этого римлянина, и понимал, что перед ним очень умный и тонкий политик. Всё то, о чём он говорил, в разное время обдумывал он сам, но прокуратор смог объединить это в одно целое и сделать правильные выводы. Только в самом конце своей речи прокуратор произнёс то, о чём сам он никогда ещё не думал, поэтому Константин переспросил:

— Вы предлагаете при закрытии языческих храмов пустить все золотые статуи наших богов в переплавку и полученное золото использовать для чеканки новых солидов?

— Только глупец, а их ещё немало в империи, не понимает, что наши прежние боги отвернулись от нас, что эта новая христианская религия поможет если не воссоздать, то хотя бы удержать былое величие Рима, — смотря в глаза императору, уверенно произнёс прокуратор.

— А вы пессимист Тиберий, — слегка улыбнулся Константин.

— Я бы сказал, что, скорее всего я реалист, мой император, — ответил прокуратор, слегка поклонившись, стоя перед столом Константина.

— Вы реалист, который думает на перспективу, и это очень важно. Всё, о чём вы говорили, очень хорошо перекликается с моими собственными размышлениями, думаю, что должность прокуратора Нижней Паннонии не последняя в вашей карьере.

— Благодарю, я рад служить Риму и его императору, — опять с поклоном произнёс Тиберий, слегка улыбнувшись.

— Я всего лишь август западной её части.

— У вас всё ещё впереди.

— Хорошо, что вы намерены делать дальше, — спросил Константин, оставляя без внимания поклоны прокуратора.

— Я намерен отправиться в Рим и по пути наведать Марка Флавия, чтобы передать ему письмо от его друга претора Клавдия Валерия.

— Что за письмо?

— Я не знаю, что в нём, — гордо ответил Тиберий.

Константин внимательно посмотрел на прокуратора.

— Свиток случайно распечатался, — опустив глаза, тихо произнёс Тиберий.

— Что в нём? — сухо спросил император.

— Там сообщается о том, что у Марка Флавия в Риме родился сын от некой Лукреции.

— Дайте мне это письмо, — потребовал Константин.

Прокуратор сделал несколько шагов вперёд, и протянул императору свиток.

Константин прочитал письмо.

В нём друг Марка Флавия сообщал, что, когда пришли известия о его гибели все очень скорбели об этом. Через некоторое время к нему обратилась беременная женщина по имени Лукреция. Она интересовалась судьбой центуриона Марка Флавия. Претор Клавдий Валерий сообщил о гибели центуриона. Женщина была очень опечалена и со словами: «Он так и не узнал!» — ушла. Через несколько месяцев, после того, как стало известно, что Марк Флавий не погиб, претор случайно встретил эту женщину, но она была с ребёнком и мужем, поэтому он не стал ей сообщать о внезапном воскрешении бывшего возлюбленного. Однако, как говорится, слухами земля полнится, этой женщине видимо стало известно, что Марк Флавий жив. Однажды она пришла в преториат, нашла претора, и попросила сообщить о судьбе Марка. Претор сказал ей, что Марк Флавий жив, тогда она расплакалась, и рассказала, что родила ребёнка от Марка и ушла бы от мужа немедленно, если было бы, где жить. Далее претор сообщал, что он сжалился над бедной женщиной, и разрешил ей жить в доме Марка Флавия, а так же передал ей все деньги, которые начислялись ему за всё время его отсутствия. Затем он навестил Лукрецию в его доме, она хорошо там обустроилась, была весела, и общительна. В самом конце письма было написано:

«Марк, я не знаю, правильно ли сделал, но я поступил по совести. У тебя очень хорошенький сын, тебя ждёт, и любит очень красивая женщина. Марк я тебе по-хорошему завидую!».

Константин свернул свиток и посмотрев на Тиберия, сказал:

— Прокуратор, я сам сообщу Марку об этой новости, вам же следует немедленно отправиться в Рим и сделать так, что бы эта женщина и её сын ни в чём, не нуждались и были счастливы без Марка Флавия. Он нужен мне здесь!

— Я всё понял мой император, я немедленно отбываю в Рим, и устрою судьбу сына Марка Флавия.

— И пока я не сообщу ему о сыне, Марк ничего не должен знать о нём!

— Можете не беспокоиться, Марк Флавий никогда не узнает о существовании своего сына в Риме, пока вы не пожелаете этого.

— Хорошо, я жду от вас подробный отчёт о поездке в Рим, прежде всего меня интересуют настроения в сенате.

Тиберий слегка поклонился и собирался уже уходить, но император не поднимая головы от бумаг, вновь обратился к нему:

— Да, и ещё прокуратор, мне стало известно, что вы интересуетесь мужчинами, — Константин оторвался от бумаг и пристально посмотрел Тиберию в глаза, потом переведя свой взгляд обратно в бумаги, произнёс, — сделайте так, чтобы я больше никогда не спрашивал вас об этом, — и махнул рукой.

Тиберий кивнул, вышел за дверь и улыбнулся. Только что он услышал первый признак того, что очень скоро он попадёт в ближайший круг императора Константина. Всем было известно, что император старался не иметь в своём самом ближайшем окружении людей подверженных слабостям однополой любви, а это значит, что возможно он скоро возглавит ведомство преторианского префекта империи. Надо просто запрятать подальше эту свою тайную страсть. С этими мыслями и в хорошем расположении духа прокуратор Тиберий Гай Луциус отправился в Рим.

Император Константин ещё раз перечитал письмо адресованное Марку Флавию. «Значит у Марка, как и меня есть ещё один старший сын, рождённый от другой женщины, — император улыбнулся, — нет, я поступаю правильно, Марк слишком чистый для Рима и слишком честный в отношениях с женщинами. Он сейчас влюблён, счастлив и в этом своём счастье очень много полезного делает для Римской империи, не стоит его приземлять этой новостью. Неизвестно, как он поведёт себя в такой ситуации, нет, нет, пусть всё идёт, как идёт!». Константин встал из-за стола и спрятал свиток в своём шкафу для бумаг. Затем подойдя к столику, он налил себе немного вина, отпил пару глотков, и вернулся к своему столу.

Сев за стол Константин стал просматривать бумаги. Это были донесения из Рима. Из них следовало, что Максенций оказался совсем не тем правителем, которого хотели бы иметь римляне. Он не возобновил гонения на христиан, но сам в это время становился тираном. Из писем явствовало, что Максенций позволял себе неблагочестивые поступки в отношении знатных дам, отправляя их затем к своим законным мужьям. По наветам казнил несколько сенаторов, чтобы завладеть их имуществом. Видимо поэтому префект в Африке Луций Домиций Александр отделился от него, и сам себя объявил императором, а эта префектура была крупнейшим поставщиком зерна для Рима. Вероятно в ближайшее время в Риме можно было ожидать голодных бунтов. Константин ухмыльнулся, он знал о том, что Максенций никогда не был воином, поэтому и не способен руководить войском. А в этой ситуации было необходимо посылать экспедицию в Африку. Константин продолжал размышлять: «Дав мне титул западного августа, Галерий даёт мне понять, что хочет от меня активных действий против Максенция, а сам тем временем собирается отсидеться в Мезии. Он хочет моими руками убрать со своего пути узурпатора, а потом расправиться со мной. Нет, я не готов воевать со старшим августом Римской империи. Пожалуй, Тиберий прав, пока необходимо выбросить на рынки миллион своих золотых солидов. Пусть люди привыкнут к моему изображению, оценят чистоту золота моих монет, сравнят их с теми, что выпускает Максенций». Константин взял со стола серебряную монету, выпущенную в прошлом году монетным двором Максенция. На ней Константин именовался титулом «Предводитель молодёжи». Император улыбнулся этой несуразной попытке Максенция задобрить его.

Константин продолжил свои размышления над докладом Тиберия. «Весьма здраво рассуждает этот чиновник, постепенно перейти к сбору всех налогов только в золоте, а не натуральными продуктами, как это было раньше. Самое главное заставить платить всех аннону золотыми монетами, это может существенно увеличить казну государства. Пожалуй, этот прокуратор обладает всеми качествами преторианского префекта империи…».

Его размышления прервала Фауста, о приходе которой сообщила охрана. Вначале появился её живот, а затем и она сама. Константин улыбаясь, пошёл ей навстречу.

— Даже императоры должны прерываться на обед, — произнесла Фауста, остановившись у стола.

— Извини, заработался, — Константин поцеловал жену в щёчку, — Как ты себя чувствуешь, — тепло поинтересовался он.

— Хорошо дорогой, что там новенького?

— Думаю, что скоро должен появиться твой отец.

— О боги его тут только не хватало, — произнесла Фауста и присела на стул.

— Что ты так, о родном отце? — улыбнулся Константин.

— Да ему уже давно пора на покой, а он всё никак не упокоится, а с чего ты так решил?

— Мне пришло письмо от Галерия, он пожаловал мне титул западного августа.

— Теперь понятно, — вздохнула Фауста, — у старика опять всё обломилось, теперь он приедет сюда и будет всех изводить своими рассказами.

— Пошли обедать, давай я помогу тебе, — Константин заботливо подошёл к жене.

— Подожди, дай ка я немного переведу дух.

— Хорошо, — Константин послушно сел рядом.

Помолчав, Фауста произнесла:

— Константин, я решила принять христианство.

— Почему? — удивлённо, но с оттенком радости спросил Константин.

— Я хочу воспитывать наших детей в христианстве.

— Я рад, я очень рад дорогая, — произнёс Константин, обнимая жену.

Фауста улыбаясь, ответила на поцелуи мужа, подумав о том, что в последнее время всё чаще звучит это милое мужское слово: «Дорогая!».

Фауста играла с сыном у себя в комнате. Она счастливо улыбалась, глядя как Константин сосредоточенно сморщив свой лобик, строил домик. Да, она была сейчас просто счастливой женщиной, которая любила своего мужа, была любимой женой, и возилась со своим маленьким ребёнком, рождённым от этой любви. Вдруг Фауста услышала какой-то шум за дверью, и в комнату очень быстро вошёл её отец, одетый в пурпурный императорский плащ. При виде деда маленький Константин заплакал, мать инстинктивно взяла его на руки и прижала к себе.

— Дочка, плохие новости, только что мне сообщили твой муж пал в сражении с франками.

— Не может быть, откуда тебе это известно, — спросила Фауста побелевшими губами.

— Мне сообщил это прибывший офицер из его легиона.

— Что теперь будет?

— Слава богам, что я здесь! — воскликнул Геркулий, картинно подняв руки к небу, — я сейчас же построю оставшиеся войска, и объявлю им о кончине императора Константина, ты со мной дочка?

— Нет, я останусь во дворце, пока не привезут его тело.

— Ладно, поступай, как знаешь, а у меня теперь много дел, — произнёс с улыбкой Геркулий и вышел.

Фауста села в кресло, размышляя над только что услышанным. Странно всё это было, и как-то уж очень неестественно вёл себя отец. Муж предупреждал её о том, что нельзя доверять императору, не по своей воле отлучённому от власти. Сын продолжал плакать, и она стала его успокаивать. Вскоре ребёнок уснул, Фауста уложила его в кроватку, и позвала к себе начальника личной охраны. В комнату вошёл седой благородного вида римлянин в одежде центуриона. Фауста спросила его:

— Марий, ты уже слышал новость?

— Да, новости во дворце очень быстро разносятся.

— Что ты об этом думаешь?

— Думаю, что это неправда.

— Тогда, немедленно отправь кого-нибудь к Константину и незаметно понаблюдай за моим отцом.

— Я всё сделаю моя госпожа, — ответил, слегка поклонившись, Марий, — с вашего позволения я усилю охрану во дворце.

— Думаешь, Геркулий решил захватить власть?

— Я ни капли в этом не сомневаюсь, — ухмыльнулся Марий.

— Хорошо, будем ждать возвращения императора Константина, вечером я хочу знать обо всех проделках моего отца, — сразу успокоившись, произнесла Фауста и отпустила центуриона.

Вечером в комнату Фаусты постучали, это был Марий и он пришёл не один. Вместе с ним к ней вошли все три легата оставшихся в Тревире галльских легионов.

— Госпожа, мы пришли сказать, — начал говорить один из легатов, здоровенный галл, — что не верим всему тому, что говорит ваш отец, но мы не хотим проливать кровь, поэтому будем просто делать вид, что поддерживаем императора Геркулия.

— А что он сейчас делает? — спросила Фауста.

— У него есть несколько десятков сообщников, вместе с ними он вскрыл хранилище с золотом, и сейчас раздаёт его воинам, — заговорил Марий, — при этом он всячески поносит императора Константина, обвиняя его в чуть ли не в предательстве.

— Марий, ты отправил людей предупредить Константина?

— Да, моя госпожа.

— Хорошо, тогда мы все вместе ждём возвращения моего мужа, спасибо вам за верность, — громко произнесла Фауста, и кивком головы отпустила генералов.

Константин и Марк спорили возле стола в палатке императора. Марк убеждал Константина в необходимости произвести быструю скрытную вылазку и захватить всех вождей франков и тем самым предотвратить их вторжение в Галлию. Константин с недоверчивой улыбкой слушал своего друга. Слишком всё просто получалась с его слов:

— Марк, а откуда ты знаешь, что они соберутся именно в этом месте и именно в это время?

— Я же тебе уже говорил, эти сведения получены от начальника моей тайной стражи, — горячился Марк.

— И насколько этим сведениям можно доверять?

— Я не знаю, как он это делает, но он знает обо всём, что творится на границах земель свевов.

— План дерзок, почти на грани безумия, и поэтому действительно хорош, но прежде я хочу увидеть начальника твоей тайной стражи, как говориться посмотреть ему в глаза, — произнёс задумчиво Константин.

— Думаю, что вряд ли это возможно, — ответил Марк.

— Почему?

— Его лицо сильно изуродовано, и он постоянно носит маску.

— Но глаза то у него есть?

— Глаза есть, только он маску никогда не снимает.

— Ну, для меня-то он снимет, — усмехнулся Константин.

Марк Флавий пожал плечами и пошёл следом за императором Константином, который направился к выходу из палатки. Выйдя из палатки, император остановился, и с явным удовольствием оглядывал капитальный с каменными стенами лагерь построенный легионерами Колояра. Вчера легион свевов созданный по договорённости с Марком присягнул на верность римскому императору и таким образом Константин ещё больше укрепил своё положение в Галлии со стороны Рейна от набегов племён франков.

— А ты молодец Марк, быстро и хорошо подготовил легион, — произнёс Константин, и повернувшись к Марку, и улыбнувшись спросил, — как там твой вождь?

— Хватит уже, я же не виноват, что Скора стала вождём племени.

— Но согласись, как-то странно звучит, муж вождя племени, — продолжал подначивать своего друга Константин.

— Это для вас римлян что-то там значит, а свевы отнеслись к этому нормально, — слегка обиженно произнёс Марк.

— А ты значит уже не римлянин? — продолжал улыбаться Константин.

— Ну, кто ожидал, что Деян вдруг откажется быть вождём племени, а меня именно, как римлянина, не могли им избрать! — воскликнул Марк.

— Ладно, ладно, — улыбнулся Константин, — когда ты ожидаешь начальника своей тайной стражи?

— Вечером обещал быть.

— Как ты говоришь, его зовут?

— Шуня.

— Странное имя, как шум ветра.

— Он такой и есть, — задумчиво произнёс Марк.

В это время в лагере возник какой-то шум и в направлении императорской палатке, поскакало несколько воинов.

— Подожди, что там случилось, — спросил Константин.

— Не знаю, охрана что-то всполошилась.

К палатке подскакал начальник охраны лагеря, из числа свевов, и сообщил, что прибыл посыльный от жены императора.

— Так чего ты медлишь, давай его сюда, — обеспокоенно крикнул ему Константин, — что-то случилось, Фауста просто так меня беспокоить не станет, — произнёс он уже для Марка.

— Что может случиться? — удивлённо спросил Марк, — ты несколько дней как приехал из Тревира.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво произнёс Константин.

— Я пойду пока схожу к Колояру, — произнёс Марк, и вежливо удалился.

Марк не успел дойти до палатки Колояра, как за ним прибежал посыльный и сообщил, что император Константин просит его срочно прибыть в его палатку.

— Что случилось? — спросил Марк.

— Не знаю, но император очень зол, — произнёс воин и побежал по своим делам.

Марк быстрым шагом вернулся к палатке Константина. Войдя внутрь, он увидел императора сидящим за столом со сжатыми огромными кулаками и склонённой головой. Марк в нерешительности остановился около входа. Через несколько мгновений Константин произнёс:

— Я никогда не доверял ему, но и такого не ожидал.

— Ты это про кого?

— Про тестя своего Геркулия! — громко воскликнул Константин, — он объявил меня убитым, а себя новым императором!

— Что ты намерен делать?

— Я немедленно возвращаюсь в Тревир, Марк я оставляю тебе свои легионы, думаю, что ты и без меня разберёшься с франками.

— Хорошо, — согласно кивнул Марк.

— Я, чтобы быстрее добраться отправлюсь с небольшим отрядом, а ты всё-таки попробуй захватить вождей франков, неплохо всё придумано, — произнёс Константин вставая.

— Значит жена на твоей стороне? — спросил Марк.

— Да, она у меня умница.

— Это хорошо, когда муж и жена вместе, — улыбнулся Марк, — своим легатам сам скажешь?

— Да, я сейчас дам все указания, — бросил Константин одеваясь.

Через полчаса отряд из сотни легионеров во главе с императором Константином выехал из лагеря.

Марк Флавий сидел в своей палатке и ждал Шуню, начальника своей тайной стражи. Он вспоминал, как через месяц после их свадьбы со Скорой, Деян собрал всех старейшин родов у себя в доме, и объявил о том, что уходит из племени вместе с Митусой. Для всех это было если не потрясением, то очень неожиданно. Однако совет старейшин не стал задерживать Деяна и Митусу, но вопрос о том, кто станет вместо него вождём, стал очень оживлённо обсуждаться. В это время в дом вошёл Вукил вместе с человеком в чёрной маске и в чёрном плаще. В доме сразу наступила тишина. В этой тишине Вукил напомнил всем присутствующим, что у Деяна есть дочь Скора и она, только она имеет право стать вождём племени свевов. Некоторые старейшины стали возражать против того, чтобы вождём их племени стала женщина. И тогда Вукил объявил, что сам скоро покинет этот мир, а вместо себя колдуном племени, он оставляет человека в чёрном, которого зовут Шуня. Новый колдун произнёс:

— Свевы могут быть спокойны, я буду заботиться о них, на границах земель и внутри племени, вождём которого будет Скора, дочь Деяна.

— А почему ты в маске, мы хотим видеть твоё лицо, твои глаза, — спросил один старейшина.

— Хорошо, я сейчас сниму маску, но это будет первый и последний раз, — произнёс Шуня, и снял маску.

Все присутствующие увидели, насколько было обезображено лицо этого человека, и никто не узнал в нём Януша, сына Дидила, который мог по праву стать сейчас вождём племени свевов. Все старейшины единогласно проголосовали за Скору. Так Марк Флавий, римский центурион стал мужем вождя племени свевов. Странным образом все постепенно все вообще забыли о существовании Януша, даже Марк вспоминал об этом всё реже и реже. Теперь просто был главным колдун племени Шуня и всё.

Марк улыбнулся, вспоминая их разговор со Скорой в тот же вечер, Она рассказывала, что когда её вызвали на совет старейшин, и объявили о его решении, для неё это было полной неожиданностью, но все ждали её согласия. Скора испугалась, и решила отказаться, но в тот же момент, какой-то внутренний голос сказал, ДА, и она согласилась. Ночью Скорка игриво заявила, что теперь он обязан выполнять все её желания. Марк был согласен, и почти до самого утра исполнял свои обязанности, мужа вождя племени. Его воспоминания прервал короткий порыв ветра, это был Шуня.

Стремительность и бесшумность, с которой появлялся и исчезал Шуня, всегда поражала Марка, вот и сейчас он словно бы появился ниоткуда и уже стоял в палатке.

— Я приветствую тебя Марк, вожди соберутся в назначенное время в том самом месте, — произнёс Шуня через свою маску.

— Здравствуй Шуня, планы немного изменились, Константин уехал.

— Я знаю, — улыбнулся одними глазами Шуня через прорези в маске.

— Ты всегда, всё знаешь, — задумчиво произнёс Марк, — ну что зовём Колояра?

— Да, от его действий будет зависеть наше успешное возвращение.

Марк выглянул из палатки, и приказал позвать к нему Колояра. Вместе с прибывшим легатом легиона свевов они обговорили все детали вылазки по захвату вождей племён франков.

На въезде в город отряд Константина встретил начальник личной охраны центурион Марий со всеми легатами его галльских легионов. Те немногие, кто поддержал Геркулия, узнав, что император Константин жив, покинули мятежного самозванца. Константин с верными ему воинами в вечерних сумерках не спеша продвигался к термам, где находился Геркулий со своими сподвижниками. Попадавшаяся по пути немногочисленная охрана сразу переходила на сторону Константина. Перед самыми термами отряд спешился, и уже в полной темноте осторожно двинулся к зданию. Воины Константина убили несколько охранников пытавшихся поднять шум внутри терм. Когда воины распахнули дверь перед императором, Геркулий разговаривал с двумя галлами. Они оторопело уставились на вошедшего Константина. Геркулий, бросив короткий взгляд на Константина, выхватил меч из ножен одного из галлов и со словами: «Я так и знал!» убил обоих.

— Потрудитесь мне объяснить, что здесь происходит, — произнёс Константин с ухмылкой.

— Они мне сообщили, что ты мёртв, предатели, — ответил Геркулий, держа в руках окровавленный меч, — я им не доверял Константин!

— Или убрал свидетелей, — криво улыбаясь, спросил Константин, глядя своему тестю прямо в глаза.

Геркулий выдержал этот тяжёлый взгляд Константина, и ни сколько не смущаясь, произнёс:

— Думай, как хочешь, но я тебя не предавал, они мне сообщили, что ты убит.

— Понятно, но учти, тебе придётся вернуть в казну всё золото, которое ты раздал, — произнёс Константин, направляясь к выходу, — завтра же!

— Дай мне хотя бы неделю, — попросил Геркулий.

— Хорошо, через неделю всё золото должно быть в казне, — очень жёстко сказал Константин, выходя из помещения. Геркулий с облегчением выдохнул, когда император вышел.

Марк с тридцатью воинами, крались за Шуней к лагерю вождей франков. Как и он все были в чёрных одеждах. В сумерках утреннего тумана следуя друг за другом на расстоянии не более трёх шагов, чтобы не потеряться, отряд вышел на поляну. Там стояло пять палаток, возле кострищ спали охранники. Марк мечом показал направление действий своим воинам. Разделившись на группы, свевы одновременно напали на спящую охрану. Раздалось несколько стонов умирающих франков. Воины Марка ворвались в палатки и захватили вождей спящими. Успокоив их ударами в челюсть, сунув кляпы в рот, они быстро всех связали, и взвалив на плечи, понесли пленённых к своим лошадям. Пройдя пять сотен шагов, воины быстро привязали пленников к сёдлам своих лошадей и поскакали на север. Уже стало светло, но Шуня вёл отряд одному ему известными тропами мимо разъездов франков. Вскоре отряд спустился к реке и начал переправляться на другой берег. В это время раздались крики, и по берегу к отряду Марка устремилось около двух сотен франков. Они неслись на лошадях с ужасным воем, размахивая своими мечами и копьями. Однако шагов за сто до отряда Марка франки вдруг стали падать с лошадей сражённые стрелами. Франки остановили преследование, а затем и вовсе повернули обратно. Это лучники Колояра оставленные для прикрытия выполнили свою задачу. Воины Марка, успешно переправившись через реку, доставили пленённых вождей в лагерь Колояра.

По совету Шуни, дабы успокоить оставшиеся без вождей племена франков, Марк решил одного из вождей отпустить. Остальные четверо дожидались в тюрьме приезда императора Константина. Через неделю Константин прибыл в лагерь Колояра. Сидя в палатке у Марка он рассказал, что произошло в Тревире:

— Ты знаешь Марк, это было настолько глупо объявить меня мёртвым и попытаться захватить власть.

— Геркулий видимо не ожидал, что тебе об этом станет известно так быстро, — усмехнулся Марк.

— Да, это Фауста оповестила меня, не поверив своему отцу.

— Хорошая у тебя жена, Константин, — улыбнулся Марк.

— Неплохая, — как-то без особой радости произнёс император, — расскажи мне лучше, как всё-таки тебе удалось захватить вождей франков.

— Собственно ничего особенного, мы точно знали время и место, подкрались, схватили и убежали, Колояр нас прикрыл, вот и всё, — пожал плечами Марк, — да, одного из вождей я решил отпустить, чтобы племена, оставшись без вождей, не выбрали себе новых, и не напали на нас снова.

— Мудрое решение, — похвалил его Константин, — а что будем делать с остальными?

— Думаю, что им надо дать по сотне золотых солидов и отпустить, — улыбнулся Марк.

— Сохранить жизнь, дать денег и отпустить! — удивлённо спросил Константин, — зачем так баловать они же опять вернутся.

— Полагаю, что в ближайшие несколько лет франки не станут нападать на нас.

— Почему ты так решил?

— Пойдём, сам всё увидишь, — жестом пригласил Константина Марк.

Они вышли из палатки и направились к зданию, где содержались пленники. Когда император вошёл в помещение, то в свете факелов охранников он увидел четырёх связанных пленников. Они встали и угрюмо поблёскивали глазами.

— Я римский император Константин и пришёл сообщить вам о своём решении.

— Мы знаем, кто ты, — ответил крупный высокий бородач.

— Как же тебя зовут, если ты осмелился перебить мою речь?

— Меня зовут Аскарих, я король франков, а это мой брат Гайзо, он тоже король франков, — гордо ответил воин с густой бородой и длинными чёрными волосами, и показал на другого такого же бородача.

— Я решил освободить вас всех, с тем, чтобы вы вернулись к своим воинам, увели их отсюда, и никогда больше не возвращались, — громко произнёс Константин.

В это время в открытую дверь с шумом ворвался лёгкий сквозняк, франки вздрогнули, в их глазах был виден испуг. Через несколько мгновений король Аскарих произнёс:

— Мы никогда больше не вернёмся на землю, где живёт чёрный колдун.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Константин, — за доставленные неудобства каждому из вас, кроме свободы, я дарю по сотне золотых солидов, но вы должны понимать, что в следующий раз, когда вы окажетесь в моей власти, живыми вы уже не уйдёте, — грозно произнёс римский император и вышел.

— Я так понимаю, что чёрный колдун это и есть твой начальник стражи? — спросил Константин, когда они с Марком возвращались к командирской палатке.

— Да, это он и есть.

— Чем он их так напугал?

— Не знаю, франки очень суеверны, а Шуня заходил к ним.

— Ты покажешь его мне когда-нибудь?

— Когда-нибудь покажу, но сейчас его здесь нет, — улыбнулся Марк.

Геркулий возвращался от своей дочери Фаусты. Его расчёт оказался верным, Фауста согласилась ему помочь. Походка его была легка, глаза горели, он не шёл, он просто летел над землёй. Геркулий знал свою дочь, как никто другой. Ей всегда в жизни доставалось всё самое лучшее, ещё, будучи двенадцатилетней девочкой, она вбила себе в голову, что станет женой императора всей Римской империи, и будет жить в самом Риме. Вернее это он сам так её воспитал, она ведь и была дочерью императора. Геркулий улыбнулся. Много времени он потратил на восстановление отношений с Фаустой, после неудачной попытки захвата власти. Тогда Константин объявил ему, что его появление в императорском дворце нежелательно. Но уже через месяц, под предлогом увидеть внука и в отсутствии Константина, он смог попасть во дворец. Вначале Фауста настороженно относилась к его визитам, но потом, увидев, как он возится с внуком, успокоилась. Только после этого Геркулий приступил к осуществлению своего плана. Он постепенно, не навязчиво стал внушать своей дочери мысль о том, что Константин слабый император и с ним она никогда не будет императрицей в Риме. В качестве основных аргументов он приводил примеры его действий, вернее бездействий. Константин не стремиться захватить Рим, а чего-то выжидает. Он так же сохранил ему жизнь, хотя за такое, сильный император убил бы, не задумываясь, даже собственного тестя. Постепенно Фауста стала проникаться его идеями и, в конце концов, согласилась ему помочь. Два дня назад Константин отправился с инспекцией в свои легионы. Сегодня вечером он должен был вернуться, а ночью Фауста поменяет охрану у личных покоев и откроет Геркулию дверь в их спальню.

Геркулий зашёл в свой дом. Мысли о предстоящем восхождении на императорский престол не давали ему покоя, чтобы себя успокоить он выпил немного вина и прилёг на диван. Закинув руки за голову, он стал размышлять о своей жизни. Почти двадцать пять лет назад его старый друг император Диоклетиан сделал его своим цезарем, и поручил усмирить разбойников багаудов в Галлии, которые за последние пять лет стали настоящим бедствием для римлян. Они грабили деревни, опустошали поля, даже пытались штурмовать города. Они действовали маленькими отрядами на больших территориях и поэтому были неуловимы. Тогда Геркулий запросил у Диоклетиана неограниченные полномочия, и получил их. Целый год он упорно уничтожал разбойников, многих при этом захватил в плен, и постепенно всех усмирил, разбив их в сражении и применив тактику выжженной земли. Диоклетиан оценил его действия, и сделал его своим соправителем с титулом августа, отдав ему во власть Африку и Италию. Это было самое золотое время в его жизни. Через два года вспыхнуло восстание в его африканской провинции Киренаики, и он, Галерий опять быстро и жестоко подавил его, уничтожая противника и все посевы на этой неплодородной африканской земле.

Однако в это время на другом конце огромной империи в Галлии поднимает мятеж Караузия. Этот выскочка, назначенный для борьбы с пиратами в проливе Ла-Манш, склоняет на свою сторону два германских легиона, и объявляет себя августом Британии. Геркулий начинает с ним войну, однако в это время между Верхним Рейном и Верхним Дунаем вспыхивает новое восстание местных племён алеманов. Диоклетиан поспешил ему на помощь с востока. Два императора встретились в Медиолане и обсудили создавшуюся обстановку в Римской империи. Диоклетиан и Геркулий решили, что для управления такой огромной империей двух императоров будет мало. Именно тогда и реализовалась мысль о создании тетрархии. Геркулий взял к себе цезарем Констанция Хлора префекта Галлии, а Диоклетиан выбрал себе в цезари Галерия, выдав за него замуж свою дочь Валерию. Геркулий же заставил Констанция жениться на своей дочери Феодоре, и поручил ему подавление мятежа в Британии, а сам начал компанию на землях восточнее Рейна. У Констанция был внебрачный сын Константин, вот таким образом и появился в его жизни нынешний ненавистный ему соперник.

Было уже далеко за полночь, Геркулий встал, достал свою императорскую амуницию и стал одеваться. Поверх белой туники он надел свой золотой императорский панцирь лорика мускулата, золотой шлем с красным продольным оперением, надел свой пурпурный императорский плащ и подпоясался позолоченным кожаным ремнём со своим любимым коротким испанским мечом. Геркулий замер, вспоминая все свои титулы, их было много: Британский Величайший, Германский Величайший, Персидский величайший, Сарматский Величайший, Армянский Величайший, да всех не упомнишь, так великая Римская империя воздавала должное его заслугам перед ней. Диоклетиан умный император и порядочный человек, и он, Геркулий, очень его уважал, поэтому и отказался от императорской власти вместе с ним, как договаривались, но сейчас он не может и не хочет отдавать власть этому нерешительному недоноску Константину. С этими мыслями Геркулий вышел из дома и направился к императорскому дворцу.

Поднявшись по ступенькам массивной дворцовой лестницы, Геркулий сообщил охранникам:

— Я Марк Аврелий Валерий Максимиан Геркулий, у меня срочное сообщение императору Константину.

— Сейчас мы вызовем начальника караула, — ответил ему оробевший молодой легионер, и свистнул в специальный свисток.

Геркулий стал прогуливаться возле охранников: «Фауста не подвела, опытную охрану заменили на молодых воинов, значит всё идёт по плану» — размышлял он.

— Вы Максимиан Геркулий? — спросил его подошедший триарий, видимо начальник караула.

— Да, это я, только меня надо называть полным именем, — громко сказал Геркулий.

— Я знаю, кто вы, — невозмутимо продолжил триарий, — сейчас глубокая ночь ваше сообщение не может потерпеть до утра?

— Нет, это касается безопасности императора, и я должен немедленно доложить ему об этом!

— Хорошо, я провожу вас, — опять невозмутимо произнёс триарий.

Идя по дворцу следом за триарием, Геркулий от нетерпения играл желваками, его рука постоянно нащупывала рукоятку меча. Дверь в покои императора была, как он и договаривался с Фаустой, слегка открыта.

— Император ещё не спит, я войду к нему один, — остановил он триария.

— Как вам будет угодно, — произнёс триарий и остановился.

Геркулий зашёл в спальню и закрыл за собой дверь. В слабом свете светильника он увидел Фаусту, в одной ночной рубашке. Она стояла возле кровати и испуганно смотрела на него. Геркулий подошёл ближе и увидел тело Константина. Он лежал спиной вверх под простынёй. Не мешкая, Геркулий выхватил меч и несколько раз воткнул его в тело под левую лопатку. Из ран хлынула кровь, раздался предсмертный хрип, всё было кончено быстро и беззвучно. Геркулий взглянул на дочь. Видимо в его взгляде было что-то такое, что Фауста испуганно прижалась к стенке, тогда он повернулся и с окровавленным мечом в руке вышел из спальни.

— Император Константин мёртв, я ваш новый император! — громко и торжественно крикнул Геркулий. На его крик прибежало ещё несколько охранников. Триарий оставался невозмутимым.

— Вы, что не слышите меня, император Константин мёртв, я ваш новый император! — опять крикнул Геркулий.

— Вы только, что убили человека, — тихо, но твёрдо сказал триарий.

— Это уже не важно, я теперь ваш император!

— Вы только, что убили человека!

— Константин мёртв, я теперь ваш император!

— Вы убили человека, и я вынужден вас арестовать, — произнёс триарий, и выхватил свой меч.

— Глупец, кто здесь может меня арестовать! — смеясь, громко крикнул Геркулий, воздев руки к небу.

Внезапно двери распахнулись, и в комнату вошёл Константин в своей парадной императорской амуниции с пурпурным плащом, за его спиной было много воинов с факелами, которые стали заходить в комнату.

— Я! Я могу арестовать тебя Максимиан Геркулий, я император Константин, законный август римской империи! — громко сказал он, пристально глядя в глаза самозванцу.

Геркулий опешил, его руки опустились. В этот момент триарий сильно ударил своим мечом плашмя по руке Геркулия. Меч выпал из его рук, Геркулий схватился за руку и стал пятиться. Несколько воинов зашло в спальню, из которой они вынесли окровавленное тело в простыне и положили на пол между Константином и Геркулием.

— Константин, ты меня неправильно понял, — начал испуганно мямлить Геркулий, — я пришёл к тебе рассказать о своём страшном сне, и обнаружил в твоей постели этого мужчину, я сразу убил его, — продолжал мямлить Геркулий, остановившись посредине комнаты.

— Ты сознаёшься в убийстве этого человека? — громко спросил Константин.

— Да, я его убил, но у меня и в мыслях не было убивать тебя, — немного смелее стал говорить Геркулий. В это время в полуоткрытую дверь спальни он увидел свою дочь, она совершенно спокойно стояла возле кровати и с холодным презрением смотрела на него. Геркулий всё понял.

— Ты убил евнуха, которого я положил вместо себя, после того, как моя жена Фауста рассказала мне о твоих коварных планах, — громко произнёс Константин, и кивнул одному из своих легатов. Тот подошёл к Геркулию и сорвал с него пурпурный императорский плащ и бросил к ногам Константина. В мигающем свете факелов было видно, как ещё несколько минут назад торжествующий Геркулий, сжался и превратился в жалкого старика.

— Я ошибся, — упавшим голосом произнёс Геркулий.

— Такие ошибки смываются кровью, ты будешь казнён, арестуйте его, — приказал Константин.

Два легата взяли преступного императора под руки.

— Константин, я не хочу крови, — тихо попросил Геркулий.

— Хорошо, как скажешь, твоё имя будет предано забвению, — громко ответил Константин, кивнув своим легатам. Они стали уводить арестованного, проходя мимо Константина, Геркулий дрожащим голосом воскликнул:

— Когда-нибудь Фауста предаст и тебя!

Константин только отмахнулся от него, легаты увели мятежного императора.

За ними следом вышли все остальные. Константин зашёл в спальню к жене.

— Как ты? — спросил её Константин, снимая свою императорскую одежду.

— Уже лучше, что с ним будет? — равнодушно спросила Фауста.

— Ему сегодня же сломают петлёй шею.

— Теперь на очереди мой братец, — толи спросила, толи сказала жена.

— А ты кровожадная, — усмехнулся Константин.

— Слушай, давай уйдём отсюда, не могу я здесь, — нервно попросила Фауста.

— Хорошо, пошли, — произнёс Константин, и они ушли в другую спальню.

Максимиан Геркулий, сидя в камере подземелья дворца императора Константина пребывал в полной апатии. Он сидел на грубой деревянной лавке и закрыв глаза, вспоминал. Именно здесь, в этом дворце несколько лет назад происходила двойная торжественная церемония, свадьба его дочери Фаусты с Константином и возведение Константина в августы. Было очень красиво, построенные войска громко приветствовали своих императоров, его и Константина. Глаза Фаусты светились счастьем, она улыбалась…

Геркулий открыл глаза, рядом со стальной решёткой снаружи потрескивая, горел факел, тускло освещая узкий коридор. Стояла гнетущая тишина. Геркулий опять устало закрыл глаза. Он увидел себя в парадной амуниции в багряном императорском плаще. Светит яркое солнце, на площади построены войска, рядом с ним стоит Констанций Хлор. Геркулий смотрит в небо и видит там лицо императора Диоклетиана. Лицо говорит ему: «Помни Максимиан, что ты потомок Геркулеса, именно поэтому все тебя зовут Геркулий, ты должен выполнить своё обещание». Максимиан снимает свою багряницу и отдаёт её Констанцию Хлору. Это было в Медиолане пять лет назад. Внезапно картинка сменилась. Он ещё совсем молодой рядом со своим домом. На полянке в траве спиной к нему сидит его маленькая дочь Фауста и во что-то играет. Геркулию не видно чем занимается дочь, и он начинает осторожно к ней подходить. Фауста оборачивается и встав, бежит к нему с протянутыми ручками. «Папа приехал, папочка» — кричит она ангельским голоском. Максимиан подхватывает дочь на руки и нежно прижимает к себе.

— Папочка я тебя люблю, — шепчет Фауста, прижавшись к нему.

— И я тебя люблю, — тихо говорит Максимиан, целуя дочь, — А что ты там делала, егоза?

— Не знаю, просто с верёвкой играла, — щебечет малышка.

— Пойдём, посмотрим.

— Пойдём.

С дочкой на руках Максимиан подходит к тому месту, где сидела Фауста, на траве лежит настоящая петля для удушения.

— Кто тебя научил этому? — удивлённо спрашивает Максимиан.

— Ты папочка, ты! — отвечает Фауста и заливается звонким смехом…

— Марк Аврелий Валерий Максимиан Геркулий! — услышал сквозь сон Максимиан и открыл глаза. Решётка в камеру была открыта, возле неё стояли три легата с факелами, — Вам пора, сухо сказал один из них.

— Да, ответил Максимиан, поднимаясь, — я готов.

— Мы вас проводим, здесь недалеко.

Максимиан вышел из камеры и пошёл следом за одним из легатов, двое других пошли за ним следом. Пройдя по узкому коридору шагов тридцать, все стали подниматься по ступенькам. Максимиан насчитал их двадцать, именно через столько лет он обещал Диоклетиану отречься от власти и уйти на покой. Дальше в его жизни ступенек вверх не было. Шедший впереди легат остановился у открытой решётки, Максимиан зашёл в камеру. Сверху свисала петля, которую он видел только что в своём коротком сне, под ней стояла скамейка высотой более шести футов. «Значит, просто сломается шея и я ничего не почувствую», — подумал Максимиан и улыбнулся.

— Далеко не уходите, — бросил он легатам.

— Хорошо, мы будем рядом, — ответил старший легат, и они, закрыв решётку, удалились.

В этой камере было небольшое окно. Рассвет только занимался, птицы начинали свой вечный гомон. Максимиан взобрался на скамейку, одел себе на шею петлю, затянул её потуже, глянул ещё раз в окно, и со словами: «Сам же научил!», — выбил ногой из-под себя скамейку. Последнее, что он услышал, был хруст его ломающейся шеи.

Нумерий Тулиус в сопровождении охраны следовал по улицам Рима во дворец к теперешнему его правителю Максенцию. Одетый в свою белую с широкой пурпурной полосой сенаторскую тогу он внимательно смотрел за всем происходящим на улицах этого вечного города. Нумерий специально выбрал сегодня пеший способ передвижения, чтобы напитаться вдохновением для предстоящего разговора с Максенцием. С недавних пор он начал ощущать внутри себя некую ответственность за этот город, который пришёлся ему по душе.

Был полдень, повсюду царили оживление, беспорядочная толкотня, адский гомон. В тавернах полно народу с тех самых пор, как их открывают и удлиняют выставленными наружу лотками. Здесь же, прямо посреди проезжей части бреют своих клиентов брадобреи. Тут же идут разносчики, меняя различные стекляшки и свои пакетики с пропитанными серой спичками. Вот трактирщики, охрипшие из-за того, что им приходится зазывать глухих ко всем призывам клиентов, выставляют на обозрение дымящиеся колбасы в горячих кастрюлях. Там же, прямо на улице, надсаживают горло школьный учитель и его ученики. С одной стороны меняла звенит на нечистом столе своими запасами монет с портретами императоров, с другой золотобит, работающий с золотым песком, сдвоенными ударами постукивает блестящей киянкой по видавшему виды камню. На перекрёстке зеваки, собравшиеся в кружок вокруг заклинателя змей, выражают ему восклицаниями своё восхищение. Повсюду звучат молотки медников и голоса нищих, заливающихся на все лады, пытаясь разжалобить прохожих именем Беллоны или скорее воспоминаниями о своих полных перипетий бедствиях. Прохожие продолжают течь непрерывным потоком, и даже те препятствия, которые они встречают на пути, не могут помешать этой толпе, разлиться половодьем, будто бы весь без исключения город вывалил наружу, люди прут и прут, крича и толкаясь, по солнцу или в тени…

Ночью же можно было подумать, что люди эти растворились в пугливой тишине и кладбищенском покое. Вот только на смену им пришли другие. Шествие людей, которые бежали теперь в свои квартиры, волею Цезаря сменилось процессией вьючных животных, извозчиков и целых обозов. Действительно, диктатор понял, что на столь крутых, узких и оживлённых улочках, как римские, движение экипажей, неизбежное в связи с удовлетворением потребностей сотен тысяч жителей, привело бы среди дня к мгновенной закупорке, и было бы источником постоянной опасности. Этим и объясняются радикальные меры, на которые он пошёл, что и знаменуется его посмертным законом. После восхода солнца и вплоть до самых сумерек перемещение экипажей внутри Рима не допускалось. Те, что вошли сюда в течение ночи и оказались застигнуты рассветом прежде отправления, имели право лишь на то, чтобы стоять пустыми. Это правило, впредь не отменимое, допускало лишь четыре исключения. Из них три были временные. На улицы допускались: в дни торжественных церемоний — экипажи весталок, царя священнодействий и фламинов, в дни триумфа — повозки, без которых нельзя было обойтись в процессии победы, в дни общественных игр, те повозки, которых требовали эти официальные празднования. Существовало, далее, постоянное исключение, данное на всем протяжении года всем возам предпринимателей, питающих задыхающийся город, чтобы представить его в более здравом и красивом виде. Кроме этих случаев, определённых весьма точно, в Риме было разрешено передвигаться лишь пешеходам, верховым и обладателям носилок.

Занимаясь поставками пшеницы Нумерий хорошо понимал, что вся эта беззаботная суета вечного города может закончиться через месяц. Именно на такой срок оставалась запасов зерна для Рима. Римляне, которые постоянно требовали от власти хлеба и зрелищ, не умели терпеть лишений в чём-либо. Именно об этом сенатор и хотел сейчас сказать Максенцию, поднимаясь по ступеням его дворца. Возле массивной тяжёлой двери из чёрного дерева его вместе с охраной остановили преторианцы.

— Я сенатор Нумерий Тулиус! — громко представился сенатор.

— Я знаю вас, — ответил ему седой триарий, — император сейчас немного занят, но вы можете пройти, только без охраны, — с улыбкой добавил он.

Нумерий кивнул и прошёл в открытую дверь. Поднявшись по белым мраморным ступеням дворца, он оказался перед другими такими же дверями. Старший, из охранявших эту дверь преторианцев, жестом указал ему на небольшой внутренний садик. Сенатор сел на небольшую красивую лавочку и стал ждать. Через некоторое время дверь открылась, из неё проскользнула женщина и в сопровождении одного из преторианцев стала спускаться по ступеням. И хотя женщина старалась оставаться незамеченной, Нумерий узнал её, это была жена его визави, сенатора Тиберия Луциуса. Когда её шаги стихли, офицер преторианец громко сказал:

— Сенатор Нумерий Тулиус император ждёт вас!

Сенатор прошёл в открытую дверь. Максенций встал из-за стола и улыбаясь пошёл навстречу. Они поздоровались:

— Ты я вижу, зря времени не теряешь, — улыбнувшись, произнёс Нумерий.

— Должен же кто-то позаботиться о бедной женщине, пока её муж в Галлии прислуживает Константину, — ещё больше расплылся в улыбке Максенций.

— Ты ведь не обходишь вниманием и жён сенаторов, которые остались с тобой в Риме?

— Это всё невинные шалости по обоюдному согласию, — усмехнулся Максенций.

Нумерий сразу вспомнил двух сенаторов внезапно умерших около года назад, с жёнами которых Максенций развлекался. В обнародованных завещаниях всё своё имущество они завещали лично Максенцию, причём завещания были переписаны прямо накануне их смерти. Это мысль почему-то испортила сенатору настроение.

— Так о чём ты хотел со мной поговорить? — спросил Максенций, усаживаясь за стол.

— В Риме зерна осталось на один месяц, — сказал Нумерий, оставшись стоять, — надо что-то делать.

— Ты сейчас о ком больше печёшься, о своей торговле или о римлянах? — с усмешкой спросил Максенций.

— О тебе император, начнутся голодные бунты, многие сенаторы поддержат их! — холодно произнёс Нумерий.

— Я уже думал об этом, мне нужен флот для отправки двух легионов в Африку, — так же холодно ответил Максенций.

— Сколько у меня есть времени?

— Не больше недели.

— Хорошо, через неделю флот для двух легионов будет стоять в Остии, — сухо сказал Нумерий.

— Хорошо, — довольно кивнул Максенций, — ты чего такой серьёзный вдруг стал, обиделся на меня, так ты не обижайся попусту, мы с тобой теперь одной верёвочкой до конца жизни связаны, — усмехнувшись, добавил он.

— Работы у меня много, пойду я, — устало сказал Нумерий.

— Ну, иди, иди, работай, — кивнул ему Максенций на прощание.

Попрощавшись, Нумерий вышел. Максенций некоторое время смотрел ему вслед, затем вернулся к столу. Он по-прежнему пребывал в хорошем настроении. Поев немного винограда, Максенций велел позвать к нему префекта претория Гая Руфина Волузиана. Через некоторое время к нему зашёл рослый, седой генерал.

— Приветствую вас мой император, — слегка улыбнувшись, произнёс офицер.

Максенций улыбнувшись ему в ответ произнёс:

— Гай, Риму опять нужен ваш опыт и ваша преданность!

— Я слушаю вас мой император, что я должен делать, — перестав улыбаться, серьёзно спросил префект претория.

— Гай Руфина Валузиан, вы были проконсулом Африки и хорошо знаете эту провинцию, — произнёс Максенций глядя в глаза генералу, — наберите два легиона самых опытных солдат и через неделю будьте готовы к погрузке в Остии.

— Что мне следует сделать с Луцием Домицием Александром? — с пониманием спросил Гай Руфина.

— Викарий, который возомнил себя императором в моей провинции, — Максенций криво усмехнулся, — он мне не нужен ни живой, ни мёртвый!

— Я всё понял мой император, — кивнул вновь назначенный префект Африки.

— Вам поручается ответственная миссия, — начал говорить Максенций пристально глядя в глаза своему префекту, — через месяц в Риме закончится хлеб, мы должны возобновить поставки зерна из Африки.

— Мне всё понятно, — ответил Гай Руфина.

— И ещё, я решил перенести монетный двор Карфагена в Остию.

— Я всё сделаю мой император!

— Хорошо, можете идти генерал, Рим никогда не забывает своих героев, — кивнул Максенций.

Гай Руфина ушёл. Максенций встал из-за стола и прохаживаясь по кабинету, размышлял о том, как это важно быть финансово независимым правителем. Именно поэтому он и отправлял экспедицию в Африку, а пшеница для Рима было для него делом второстепенным.

Нумерий только придя домой, наконец, понял, почему у него испортилось настроение во дворце у Максенция. Тиберий Гай Луциус, чью жену он видел сегодня, никогда не был его врагом, этот сенатор был его соперником, но не врагом. Он очень умный, тонкий политик и поэтому сделал правильный выбор, поставив на Константина. А он Нумерий просто торгаш, связался с этим ничтожеством Максенцием. С другой стороны у него не было другого выхода, чтобы сохранить свои капиталы. Нумерий сел за свой рабочий стол и написал несколько писем, в которых он дал указания своим людям сильно не торопиться с доставкой зерна в Рим из Египта. Ещё одно письмо он написал лично Тиберию Гаю Луциусу. После этого он позвал своего казначея и приказал ему в течение недели зафрахтовать суда для экспедиции двух легионов римского войска в Африку. Немного подумав, Нумерий вызвал к себе одного из своих помощников. Когда тот прибыл, сенатор поручил ему организовать слухи в Риме, что во всех бедах римлян виноваты преторианцы, включая голод, который должен был начаться через месяц.

Скора, покормив и уложив детей спать, села за стол и достала свиток. Это был свиток, в который она записывала все свои мысли, а затем делилась ими с Марком. Он уехал проверить, как идёт строительство города и к вечеру обещал вернуться. Скора улыбнулась, вспомнив о Марке. Она всякий раз улыбалась думая о муже. О боги, как же она всё-таки любила этого мужчину! Скора, невольно отложила в сторону свиток, вспоминая, как она когда-то выловила своё счастье в реке. Она уже давно нисколько не сомневалась, что это счастье было предназначено именно ей. Как сказала Митуса, она ведь не отвела свой взгляд, и полуживой Марк не уплыл от неё. При воспоминании о Митусе, Скора сразу загрустила, потому что вспомнила отца. Прошло уже два года, как они ушли. Через полгода она получила от них письмо. В нём Митуса сообщала, что они обосновались в одной христианской общине недалеко от Аквинкума, Деян принял христианство и очень много молится. Скора вздохнула и продолжила воспоминания.

Они долго и тщательно скрывали свои намерения, поэтому для неё всё случилось неожиданно. Только накануне заседания старейшин отец рассказал ей о своих планах с Митусой. Скора отказывалась верить, что отец вот так просто откажется быть верховным вождём и уйдёт из племени ради новой религии. И она оказалась права, Деян рассказал ей о своих душевных переживаниях. Он принёс свёрток, в котором среди бурых пятен был завёрнут кусочек какого-то высохшего мяса. Отец объяснил ей, что это такое.

Оказывается, отец узнал о том, что произошло с ней на праздники Купалы, когда она была ещё девчонкой. Он нашёл этого мужика и наказал его, отрезав ему язык, который теперь лежал перед ней. Скора со слезами бросилась на шею к отцу.

— Прости меня тата, я была тогда глупая девчонка, — и дочка зарыдала на груди у отца.

— Ну, ну, всё уже прошло, — улыбаясь, гладил он её по спине, — теперь у тебя всё хорошо, — успокойся девочка моя.

Скора стала успокаиваться, и теперь просто шмыгала носом на груди у отца, ей было так хорошо, как в детстве. Она слышала, как бьётся его большое сердце, чувствовала, как он проводит своим подбородком по её волосам, гладит её по спине, и это было так хорошо, что она опять разрыдалась, наверно от того, что отец скоро уйдёт, и она долго его не увидит, и увидит ли вообще когда-нибудь ещё.

— Тата, я тебя так люблю, зачем ты уходишь, тебе плохо со мной? — сквозь слёзы рыдала Скора.

— Ну, вот, опять, ты уже взрослая и завтра станешь вождём племени, а рыдаешь, как девочка, — укоризненно, но с тёплой улыбкой говорил Деян, — ты уже замужняя женщина и твоё детство Скора, давно прошло.

— Хорошо, я не буду больше, — начала успокаиваться Скора, вытирая слёзы.

— Вот и ладно, — произнёс Деян, садясь за стол.

— Скажи, почему ты всё-таки уходишь? — спросила Скора, окончательно успокоившись и садясь за стол к отцу.

— Понимаешь, когда люди живут вместе, родом, племенем, то в их жизни иногда возникают различные трения, разногласия. Они разрешаются различными обычаями и порядками, которые придуманы нашими предками. У свевов эти обычаи и порядки, как правило, обращают человека к его же совести. Совесть, в первую очередь, всегда должна подсказывать человеку, как поступить ему в том или ином случае.

— Ты к чему мне это говоришь, — спросила Скора внимательно глядя на отца.

— Некоторые обычаи и порядки племени становятся законами, которые нарушать никто не имеет права, не зависимо от его положения.

— Ты имеешь в виду, то, как ты поступил с этим мужиком? — спросила Скора, опустив глаза.

— Да, я должен был созвать совет старейшин и судить этого негодяя по законам племени.

— И тогда все бы узнали, что со мной произошло, — тихо сказала дочь.

— Вот именно!

Деян замолчал, глядя на дочь. Скора задумалась.

— Тебя это гложет? — спросила она отца после небольшой паузы.

— Будучи вождём племени, я никогда в жизни не поступал против своей совести, только один раз я нарушил закон племени, поддавшись эмоциям, я поступился своей совестью, — ответил Деян.

— Значит, ты уходишь из-за меня?

— Нет, я ухожу, потому что мне так говорит моя совесть, я совершил грех, но наши боги мне его не отпускают, поэтому я хочу замолить его в новой религии, в христианстве. У христиан всего один Бог, значит он сильнее всех наших, может быть он сможет излечить мне душу.

— Скажи мне отец, почему ты решил, что вождём племени должна стать именно я?

— У свевов уже был такой случай, когда во главе племени стала женщина, правда это было очень давно, — ответил Деян, очень тепло глядя на неё.

— Я помню эту легенду о вожде по имени Ярость.

— Да, она была женой вождя Гонды и, когда он погиб в бою, сама стала вождём!

— Но ведь это было в те времена, когда племена свевов переселялись от моря в наши земли, и Ярость была женщиной-воином, — ответила Скора.

— Ты не настолько слаба, как тебе кажется, и потом, рядом с тобой всегда будет Марк, — ответил, улыбнувшись Деян, — он поможет тебе и в обустройстве жизни племени, и в отношениях с Римской империей, я скажу об этом всём завтра на Совете старейшин.

При воспоминании о Марке, Скора, как обычно вся засветилась. Деян увидев это, улыбнувшись, добавил:

— Вам только нужно всегда помнить, что, когда есть совесть не нужно много законов…

В это время проснулся Аврелий и Скора прервав свои размышления, подошла к сыну. Малыш просто заплакал не просыпаясь. Скора стала качать калыску, и сын успокоился. Аврелию ещё не исполнился годик, и он была точной копией папы. Марк, держа на руках новорождённого, сказал: «Хорошие у нас с тобой сыновья получаются, но теперь я хочу дочку, предлагаю не останавливаться!». Скора улыбнулась и погладила свой животик. Именно сегодня она собиралась сказать мужу, что опять беременна. Она достала ещё один свиток, его написал Марк на греческом языке. В нём были стихи, которые он посвящал ей. Скора стала читать:

«Эти стихи Скора, я посвящаю тебе! Я тебя очень люблю, ты у меня молодец, если смогла прочитать эти строки:

Я встретил странника в пути,

С клюкой от старости согбенный,

Он отдыхал у дерева в тени,

Я задал мудрецу вопрос обыкновенный,

Ты прожил много, повидал немало,

В чём смысл жизни, расскажи старик,

Ведь всякое в твоей судьбе бывало,

Ты в этом мире многое уже постиг,

Он светлым ликом глянул на меня,

И улыбнувшись, начал свой рассказ,

В тебе, я вижу молодым себя,

Я не отвечу, но расскажу тебе сейчас,

Трава не видит солнца, но тянется к нему,

В воде и рыбке каждой нужен свет,

Ночные звери воют на Луну,

Она видна, лишь отражая Солнца цвет,

Всем тварям на земле необходимы свет, тепло,

Без них не встретишь жизни во вселенной,

Свет борется со тьмой, сражается добро и зло,

Ведь быть или не быть, вопрос для нас священный,

Старик умолк и хитро глянул мне в глаза,

Я молвил, ты не рассеял всех моих сомнений,

Так для чего мы все живём тогда?

Он мне в ответ, готовых ищешь ты решений,

Одно лишь средство в жизни есть, чтоб быть,

Оно на Солнце яркое всегда похоже,

Мы рождены для одного, чтобы любить,

Наш путь всегда к любви проложен,

Мы к свету тянемся всегда душой,

Он созидает нас, а мы, всё то, что есть в округе,

Любовь и есть наш смысл земной,

С любовью небо берёт всех грешных на поруки,

Ведь посмотри, с любовью пашется земля,

Под солнцем для любимых строятся дома,

С любовью в них растят детей,

И в нашем мире нет других идей,

Он замолчал, молчал и я,

Так просто всё, не надо много слов,

В основе людского бытия,

Как Солнце светит нам любовь,

И от неё в судьбе идут круги…

Старик засобирался в путь,

Я засиделся, стынет в жилах кровь,

Прости, но мне пора уже идти,

Любовь и есть всей нашей жизни суть,

Я обратился вновь к нему

Старик, а где живёт твоя любовь?

Не знаю, я ищу её, и в этом смысл пути,

А если вдруг нашёл? — я крикнул вслед ему,

Он мне в ответ: «Ты пуще жизни это солнце береги!».

Дальше было приписано:

«Ты моё солнце Скора, я люблю тебя! Твой Марк!».

Скора счастливо улыбаясь, спрятала свиток и пошла готовить ужин для мужа.

Марк ехал домой в хорошем настроении. Строительство города шло полным ходом. Строители уже доделывали дворец и другие здания внутри города, приступили к возведению крепостных стен. Свевы помогали строителям и перенимали у них многие навыки строительных работ. Вообще жизнь племени за последние годы сильно изменилась. Марк улыбнулся, вспомнив рассказ Скоры про знаменитый вещий сон Митусы, о воине, который появится из воды, и принесёт благоденствие всем свевам. Возможно, Митуса была права, он появился в племени в нужном месте и в нужное время. Допрашивая пленённых вождей франков, он узнал об их намерениях в дальнейшем совершить набег именно на земли свевов. Если бы это произошло до его появления, то, скорее всего земли свевов были бы разграблены, сами свевы частично убиты или проданы в рабство, а оставшиеся влачили бы жалкое существование под гнётом более сильного племени до тех, пока не влились бы в него. Таким образом, племя свевов перестало бы существовать вообще. Марк, улыбаясь, стал осматривать окрестности. Яркое солнце в голубом небе щедро делилось с ним своим теплом. Ему стали родными все эти поля, леса, горы, реки и эти люди, которые доверили ему свою судьбу, и он был готов за всё это отдать свою жизнь. Здесь теперь было его обычное человеческое счастье. Здесь жили его жена и дети. Марк улыбнулся, подумав о Скоре. Став вождём племени его жена очень быстро стала взрослеть, и за эти два года из молоденькой девчонки превратилась в мудрую правительницу. Скора стала много читать, интересовалась историей, философией, римским правом, училась риторике, начала изучать греческий язык, организовала обучение всех детей племени. Конечно очень многое она подчерпывала из их бесед, но всё же она сама увидела главное в своём народе и внесла ряд предложений на Совете старейшин. В этом быстро меняющимся мире свевы оставались свевами только потому, что не стали перенимать уклад жизни римской империи. Свевы продолжали жить родами. Основу каждого рода составляла семья, именно там воспитывали детей, прививая им, любовь к своему народу и передавали все те светлые человеческие качества, чем славились свевы. Старейшины приняли все предложения Скоры, суть которых сводилась к следующему:

— Основным способом существования племени оставалось земледелие и животноводство, а так же ремесло и охота.

— Вся земля, на которой проживали рода племени, принадлежала всему племени, продажа земли запрещалась.

— Пахотные земли закреплялись за родом, остальные земли и леса принадлежали всему племени.

— Главой рода был старейшина, выбирать и смещать его имели права только его сородичи.

— Каждый свев оставался свободным человеком и в любое время мог уйти из рода оставив всё своё имущество за исключением личных вещей и оружия.

— Во главе племени стоял вождь, которого выбирал и смещал Совет старейшин.

— Вождь племени решал все вопросы, связанные с конфликтами между родами, если они возникали и так же занимался обустройством жизни всего племени и всех его земель, согласовывая их с Советом старейшин.

— Всеми военными вопросами в мирное время занимался либо вождь племени, либо воин назначенный вождём племени. В случае войны вождь племени становился во главе войска свевов.

Эти предложения Скора сначала просто озвучила, а затем записала их на свиток. Всё о чём она говорила было пониманием свевов, как должна быть устроена их жизнь. Марк всегда присутствовал на советах старейшин, он был её главным советником. В своих выступлениях он озвучивал те предложения, которые обсуждал с женой накануне, но право голоса пока не имел. Правда иногда, Скора сама высказывала предложения, которые с ним не согласовывала. Марк улыбнулся, вспомнив, как на последнем Совете старейшин она предложила прекратить ежегодные выплаты из казны по количеству душ в родах, и сделать выплаты женщинам только по рождению ребёнка. Они обсуждали эту тему со Скорой, но решение она приняла сама, уже на Совете. На Советах Скора вела себя с изящным достоинством, мысли формулировала чётко и ясно, и это было её природой. Каким бы не был умным её муж, но свой мозг он в её голову засунуть не смог бы, поэтому старейшины прислушивались к её словам. Она сама всегда внимательно выслушивала каждого старейшину, никогда не спорила, но могла твёрдым голосом изложить своё мнение и убедить в своей правоте. Скора была его женой, и он любил её, как женщину, как человека, как мать его детей, но сейчас, после предложений Багана и Колояра, он стал испытывать к ней новое для себя чувство, и это была гордость, гордость за свою жену, мудрости которой доверяют все племена свевов.

С этими мыслями Марк подъезжал к своему дому. Скора, как всегда, встречала его на крыльце, она всегда чувствовала, когда он приедет. Между ними ничего не изменилось с тех пор, как она родила двух детей, и стала вождём племени свевов. Скора по-прежнему была трепетной возлюбленной. Её глаза излучали любовь и нежность, когда они были вместе. Марк, улыбаясь, соскочил с лошади, поднялся на крыльцо и попал в объятия любимой женщины:

— Я скучала, — успела она сказать перед тем, как Марк забрал её губы. Душа Скоры всегда трепетала, когда Марк целовал её или просто прикасался к ней. Она любила его сильные мужские руки, требовательные губы и тот нежный трепет и дрожь, пробегавшую по его телу всякий раз, когда они были вместе, и ей хотелось обниматься и целоваться с ним постоянно. Она краешком глаза увидела, что возле их дома остановилась женщина с детьми и глазела на них.

— Пойдём в дом, — смутившись, прошептала она мужу и покраснела.

— Пойдём, у меня для тебя новость, — сказал Марк, оторвавшись от неё.

— Только тихо, — улыбнулась Скора, — дети спят.

— Спасибо тебе за них, — Марк хотел ещё раз поцеловать жену, но Скора легонько его оттолкнув, произнесла,

— Пошли уже, люди смотрят, — и затащила мужа в дом.

Марк стал осторожно снимать свою амуницию, Скора захлопотала с ужином. Марк улыбаясь смотрел на жену. Было видно, что ей доставляет удовольствие заботиться о нём, она просто вся светилась от радости. Скора увидела, что Марк наблюдает за ней и смутившись, спросила:

— Ты какую-то новость собирался мне сообщить?

— Я не знаю, как ты к этому отнесёшься, поэтому присядь к столу, — по-прежнему улыбаясь, произнёс Марк.

— Что-то серьёзное, — расставив тарелки с мясом и овощами и присаживаясь напротив мужа, обеспокоенно спросила Скора.

— Очень серьёзное, — ответил Марк, беря кусок мяса, при этом внимательно посмотрел на жену.

— Ладно, Марк, не томи, кушай и рассказывай.

— Колояр и Баган сегодня будут обсуждать со старейшинами объединение всех свевов в одно племя, — сказал Марк, теперь уже улыбаясь, поглядывая на Скору, — они говорят, что для свевов лучше, когда будет одно племя и один вождь.

Скора задумалась, они ведь с Марком обсуждали эту тему. Проживающие рядом племена свевов в общем-то ничем не отличались, и уже объединили своих воинов для борьбы с внешними врагами, между племенами не было вражды или каких-нибудь непримиримых противоречий, поэтому объединение под началом одного вождя было хорошей идеей. У Скоры мелькнула мысль, что в этом случае, она сможет передать бразды правления мужчине, например Колояру и полностью посвятит себя семье, она ведь ещё не успела сказать Марку, что опять беременна. Она посмотрела на мужа и увидев его хитренькие глаза, Скора почуяла, что он что-то недоговаривает:

— Чего это ты такой сегодня довольный?

— Колояр и Баган хотят, чтобы ты стала вождём всех свевов!

Скора растерянно смотрела на улыбающегося Марка, и ей впервые в жизни захотелось его убить.

Часть XI

Марк почувствовал изменение настроения в глазах у своей жены. Затем он увидел, как блеснув на него взглядом, она встала и пошла на кухню. Марку стало не по себе от этого взгляда, Скора ещё никогда так на него не смотрела, поэтому Марк решил выяснить, в чём дело. Он встал, собираясь пойти вслед за женой, но Скора сама уже медленно шла к нему навстречу, держа что-то за спиной и загадочно смотрела на мужа. Марк остановился и даже, стал немного пятиться, уж очень грозно надвигалась на него жена.

— Значит, вы там без меня всё уже решили? — угрожающе зашептала Скора.

— Что решили? — спросил Марк, продолжая, пятиться.

— Чтобы я стала вождём всех свевов!

— Мы ничего не решали, просто говорили, — оправдывался Марк.

— Они решали, а меня вы спросили? — уже более громко спросила Скора.

Марк резко остановился и сделал шаг навстречу, Скора уткнулась в него, он быстро обнял её и прижал к себе.

— Первое — ещё никто ничего не решил, второе — говори тише, детей разбудишь и третье — я тебя люблю.

После этих слов, попав в объятия мужа, Скора обмякла и на глаза у неё навернулись слёзы. Положив свою голову на плечо мужу она, всхлипывая, спросила:

— Почему я, неужели среди свевов нет достойных мужчин?

— Милая, именно эти достойные мужчины и хотят, чтобы ты стала вождём.

— А ты Марк, чего хочешь ты? — спросила Скора, незаметно запихивая скалку под тесёмку фартука за спиной.

— Я хочу только одного, любить тебя, — произнёс Марк и взяв лицо любимой в свои ладони, стал целовать её губы, глаза, носик.

Скора отвечала на его нежность, обнимая мужа освободившимися руками.

Марк губами убрал слёзки на глазах Скоры. Она, немного успокоившись, выскользнула из его объятий со словами:

— Я тоже хотела тебе кое-что сказать!

— Так говори, — улыбнулся Марк.

— Теперь даже не знаю, стоит ли, — томно потянувшись произнесла Скора, и повернувшись пошла на кухню.

Марк, увидев спрятанную за тесёмками фартука на спине жены скалку, вспомнил, как изменилось её лицо, как Скора, спрятав свои руки за спиной, грозно надвигалась на него. Он просто улыбнулся и не стал ничего спрашивать. Марк открыл входную дверь и стал любоваться ночным небом. Мерцающие звёзды, большой белый диск Луны, залитые её серебряным светом поля, горы, долины, тепло своего дома и то нежное чувство, которое сейчас трепетало в его сердце, умиротворяло его душу. Сзади неслышно подошла Скора и обхватив Марка, просунула свою голову под его правую руку. Он обнял жену, поцеловал куда-то в темечко и они продолжали молча любоваться волшебством вечернего пейзажа.

— Марк, почему Колояр и Баган решили, что именно я должна стать вождём?

— Тебе сейчас хорошо? — спросил, немного помолчав, Марк.

— Очень, — счастливо улыбаясь, ответила Скора.

— Думаю, что сейчас и другим свевам так же хорошо, — мечтательно произнёс Марк.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Понимаешь, если у людей есть возможность выбирать себе правителей, то они захотят выбрать того, с кем им будет просто хорошо.

— Все люди разные и это хорошо тоже у всех разное, — засомневалась Скора.

— Разное, это там между мужем и женой, в семье, а семьи, все семьи хотят одного, жить, любить, работать, растить своих детей и чтобы по возможности не было войны — убеждённо сказал Марк.

— Ну, а я здесь причём? — тихо спросила Скора.

— Ты, став вождём племени не вознеслась над другими, занялась самообразованием, организовала школы для свевов, развиваешь ремёсла. Твои выступления на советах старейшин всегда по делу, ты заботишься о свевах, и мы ни с кем не воюем!

— То, что мы не воюем это, как раз твоя заслуга, — возразила Скора.

— Я твой муж и делаю то, что лучше всего умею, — усмехнулся Марк.

— И города ты раньше строил?

— Скора, ты же знаешь, я никогда не смогу стать вождём, да и не хочу я этого!

— Почему не хочешь?

— Потому что у меня есть ты, и большего счастья мне в жизни не надо, — улыбнулся Марк, — пошли спать.

— Пошли, — загадочно улыбнулась Скора.

Уже в постели Марк, нежно целуя жену, внезапно спросил:

— Слушай, а зачем тебе сегодня понадобилась скалка?

— Я хотела тебя убить, — улыбаясь, ответила Скора.

— За что?

— За вождя!

— А теперь уже не хочешь? — улыбнулся Марк.

— Хочу, хочу, залюбить тебя до смерти, — страстно зашептала ему жена, усевшись на него сверху.

— Ты моя королева и я весь в твоей власти, — обнимая, отвечал ей Марк…

Позже, отдыхая на груди у Марка, Скора тихо сказала:

— Милый, я прочитала твой стих.

— Вот видишь, какая ты у меня молодец, — улыбнулся Марк, — и греческий язык уже выучила.

— Марк, я беременна, — прошептала Скора.

— Вот это и есть самая главная новость, — произнёс Марк, целуя жену. Его руки и губы нежно заскользили по её телу. Скора выгнулась ему навстречу, и они опять захотели всего.

Шуня сидел на камне возле реки. Он любил смотреть на воду. Его мысли текли так же плавно. Прошло более двух лет, с тех пор, как он стал главным колдуном племени свевов. Он понемногу изучал свои способности. Шуня научился становиться невидимым, умел читать мысли других людей, был способен внушать врагам свевов страх и даже ужас. Несколько месяцев назад он понял, что понимает язык животных. Это было для него полной неожиданностью, и вначале он даже не знал, как этой способностью ему пользоваться. Через некоторое время с ним заговорил старый ворон по имени Крон, которому было почти сто лет. Колдун понимал, о чём говорит ему Крон, и этот ворон объяснил Шуне, как можно пользоваться этим даром. Нет, конечно, ворон не говорил на человеческом языке, но в свою очередь понимал, о чём говорит ему Шуня. У Крона было много друзей среди воронов, и теперь колдун всегда знал, что творится на границе земель свевов и даже далеко за её пределами.

Шуня встал и пошёл к домику Вукила, теперь он жил в нём. Зайдя в дом, он достал небольшой кусок сыра, решив немного подкрепиться, запивая его чистой родниковой водой. За едой он продолжил размышлять о своей жизни. Шуня уже понял, что все свои способности, которые у него уже были, и которые ещё будут появляться, он может пользоваться только во благо свевов. Он так же понял, что свои способности он не может реализовывать, только в отношении Скоры и Марка, все остальные люди были в той или иной степени в его власти. Скора и Марк так сильно любили друг друга, что эта любовь выплёскивалась на всех окружающих их людей. Этой любви было столько много, что все свевы ощущали её чарующее тепло на себе. Может быть, поэтому между свевами стали процветать только хорошие и добрые отношения. Если раньше между родами и были какие-то мелкие распри, то теперь было полное взаимопонимание. Колдун сделал так, что все забыли, кто он был в прошлой жизни, теперь его знали только, как волхва, главного колдуна и начальника тайной стражи племени, которого звали Шуня.

За дверью раздался шум и в щель просунулся Крон. Ворон забавно переваливаясь с лапы на лапу, пошёл к столу. Шуня улыбаясь, смотрел на него. Крон взлетел на стол и прокаркал:

— Привет, я голоден, сначала съем твой сыр, а потом буду говорить.

— Ешь Крон, ешь, — произнёс Шуня, пододвигая кусок сыра ворону.

Он с улыбкой смотрел, как Крон расправлялся с сыром. Ворон часто прилетал к нему и всегда требовал вначале накормить его. Насытившись, Крон почистил клюв о стол и с достоинством начал свой рассказ:

— На границах земель твоего племени всё спокойно, но за большой рекой два короля племени франков что-то затевают против ваших римлян.

— Ты имеешь в виду короля Аскариха и его брата Гайзо?

— Да, они сейчас уже закончили собирать войско и готовятся напасть на римлян.

— Надо срочно предупредить Колояра, — Шуня стал собираться.

— Если ты будешь кормить меня этим вкусным сыром, то я мог бы поехать с тобой, мои друзья возле большой реки ещё не знают тебя, — произнёс Крон, гордо прохаживаясь по столу.

— Договорились, — улыбнулся Шуня и бросил в мешок большой кусок сыра.

Через некоторое время Шуня мчался на своём вороном коне в лагерь Колояра. На плече у него сидел чёрный ворон, балансируя крыльями.

Баган сидел в палатке Колояра, он приехал к нему посоветоваться. Колояр слушал его внимательно.

— Понимаешь, когда я разговаривал со своими старейшинами, они мне задали только один вопрос — Если мы объединимся, то сможем ли переселиться со своих земель на юг, земля-то у нас не очень, — рассказывал Баган, — раньше против этого был Дидил, а сейчас у них вождь Скора, ты как думаешь?

После некоторого раздумья Колояр заговорил:

— Я тоже о многом говорил со своими старейшинами, о жизни нашей, что в ней хорошо, а что не очень, — Колояр задумался, затем тряхнув головой, продолжил, — Марк удивительный человек, найдя столько золота, он мог бы стать очень богатым человеком даже у себя, там, в Риме, но он остался и всё золото сделал достоянием всех свевов.

— Это он в Скорку сильно влюбился, — усмехнулся Баган.

— А я, вот так думаю, что влюбиться сильно или не очень конечно можно, а любить, любить дано только по-настоящему, на всю жизнь, иначе это не любовь, а другое что-то, — Колояр опять задумался и замолчал.

— Это ты правильно говоришь, — согласился Баган, — только к чему, не пойму.

— А к тому, что править людьми тоже надо с любовью и любовью не к себе любимому, а к своему народу. Скора, став вождём племени занялась образованием свевов, организовала обучением ремёслам для всех, сама много учится, она сейчас уже самый образованный человек в племени свевов. Но самое главное, они вместе с Марком сделали так, что земли свевов не стали провинцией Рима по закону и по сути. Мы сохраняемся, и развиваемся как народ и это самое главное.

— Это ты всё правильно говоришь, моим старейшинам тоже, очень нравится правление Скоры в своих родах, — промолвил задумчиво Баган.

— Марк скоро закончит строительство крепости, которую он называет городом, думаю, что там и будет центр жизни племени. Туда потянутся все свевы, — улыбнулся Колояр.

— Думаешь, с переселением проблем не будет.

— Со временем, Скора найдёт правильное решение, — уверенно произнёс Колояр.

— Колояр, а ты не жалеешь, что отказался стать вождём всех свевов? — спросил, улыбаясь, Баган.

— Нет, не жалею, — задумчиво произнёс Колояр, — ты знаешь, когда я смотрю на Марка и Скору мне жить хочется, понимаешь жить. Я воин и убивать, это то, что я лучше всего умею, но я хочу, чтобы свевы смотрели на своих правителей и хотели жить, жить, а не убивать.

— Да, это ты прав, Скора за Марком, как за каменной стеной, — вздохнул Баган.

— Чего это ты вздыхаешь? — усмехнулся Колояр, — Скорка уже двух детей Марку родила, думаю, на этом они не остановятся.

— Да, и я о том же, у меня в племени столько баб беременных ходит!

— Ну и что в этом плохого, мои воины тоже стараются, раньше просто по девкам бегали, а теперь каждую свободную минутку к своим любимым, а женатые к жёнам торопятся!

— Во, как жизнь меняется, — опять вздохнул Баган.

— Люди сами выбирают, как им жить и мы им в этом деле не указ, а только пример, — усмехнулся Колояр. Он не стал рассказывать, что уже давно и безнадёжно влюблён в жену своего друга Марка Флавия.

В это время в палатку ворвался лёгкий ветерок.

— Кажется, Шуня пожаловал, с чем интересно? — озабоченно произнёс Колояр.

— Сейчас узнаем, — произнёс Баган, выглядывая из палатки.

После визита Шуни Колояр написал письмо императору Константину и немедля отправил его с посыльными в Тревир.

Константин получил сообщение от Колояра о скрытно готовящемся нападении франков. Теперь он ходил по кабинету и с тревогой размышлял. Нет его нисколько не пугал сам факт готовящегося вторжения франков. Он давно уже привык к их коварству. Видимо он ошибся, послушав Марка Флавия, и отпустил короля Аскариха и его брата Гайзо. Но то, что они хотели напасть именно в тот момент, когда он готовил экспедицию в Британию и завтра должен был уже отправиться туда, вместе со своими легионами, говорило об одном, рядом с ним возможно есть предатель и это угнетало Константина. Его размышления прервал визит Фаусты:

— Здравствуй дорогой, я к тебе ненадолго, — произнесла жена, подойдя к нему.

— Как ты себя чувствуешь, — заботливо спросил Константин, целуя её, глянув на небольшой животик у жены.

— Всё хорошо дорогой, — улыбнулась Фауста, присаживаясь к его столу, — голова немного кружится.

— Посиди, посиди, — Константин заботливо стал убирать бумаги со своего стола.

— Крисп хорошо играется со своим младшим братиком, — улыбнулась Фауста, — они сейчас во дворе с бабушкой.

— Это хорошо, — задумчиво произнёс Константин.

— Что это за монеты? — спросила его жена, взяв руку несколько золотых, которые она увидела, когда Константин убрал бумаги.

— А это твой братец выпустил, в честь твоего отца, — усмехнулся Константин.

— Он называет его Августом, — произнесла Фауста, разглядывая монету, — слушай, я уже видела такие монеты.

— Этого не может быть, монеты выпущены совсем недавно и ещё не могли дойти до Галлии.

— Нет, нет, я точно где-то уже видела точно такие же, — уверенно произнесла Фауста.

— А где, у кого, не помнишь? — настороженно спросил Константин.

— Нет, не помню, — Фауста отложила монеты в сторону, — ты завтра отправляешься в поход, толи спросила, толи сказала Фауста, — твои планы не изменились?

— Нет, дорогая, планы у меня не изменились, я завтра отправляюсь в Британию усмирять мятежников, — ответил Константин, — если ты вдруг вспомнишь, у кого видела такие монеты или увидишь их снова, немедленно сообщи мне, даже если меня не будет рядом, хорошо.

— Это так важно?

— Очень важно!

— Хорошо, дорогой, я пойду, прилягу, — встала Фауста.

— Я ещё поработаю, береги себя, — произнёс Константин, целуя жену.

Фауста вышла из кабинета, Константин развернул на столе карту и сосредоточено стал изучать район между Рейном и Тревиром. Через некоторое время он сел за стол и написал ответное письмо Колояру.

Константин, сидя на лошади, напряжённо вглядывался в утренний туман, клубившийся над полем. Во главе своих легионов он ждал появления конницы франков. Когда Фауста сообщила ему, что уже видела монеты, недавно выпущенные в Риме монетным двором Максенция, Константин понял на кого работает этот предатель. Круг подозреваемых, таким образом, сузился, до его преторианской когорты. Константин не стал отменять свой поход, усилив охрану своей семьи легионерами из числа галлов. Его преторианская когорта была лишена всех привилегий и занималась только внешней охраной различных учреждений. На следующее утро он вышел вместе со своими легионами из Тревира в направлении Британии. Пройдя три десятка миль, Константин развернул свои легионы на север, а затем на восток. Император очень хорошо знал свою провинцию, поэтому ему не составило особого труда скрытно провести войска в выбранную им точку сражения с франками.

Подул лёгкий ветерок и утренний туман начал исчезать. Взору Константина открылась широкая долина, но франков в ней не было. Император не сомневался в своих расчётах, но всё же некоторое беспокойство он испытывал. Внезапно Константин увидел над полем стаю ворон. Эти птицы никогда не ошибались в выборе места предстоящей трапезы. Улыбнувшись, он скомандовал своим легионам атаку. Тяжёлая конница Константина, набирая скорость, двинулась вперёд. В разрывах тумана показалась конница франков. Появление римлян для них было полной неожиданностью. Они остановились и выпустив по лаве противника тучи стрел, стали разворачиваться. Стрелы не причиняли особого вреда хорошо прикрытым всадникам и лошадям римских легионов. В ответ галльские лучники в составе римской кавалерии выпустили по франкам свои тучи стрел. Лёгкая кавалерия франков начала нести существенные потери, ещё не вступая в боевое соприкосновение с противником. Константин первым настиг франков, насадив на свою пику одного из них, начал рубить их своим мечом. Эффект внезапности обратил франков в бегство. Как ни старались вожди франков, они не смогли организовать какое-либо существенное сопротивление. На поле брани спонтанно возникали отдельные очаги сопротивления. На один из таких очагов наскочил Константин. Он увидел окружённую римлянами группу франков, во главе с огромным воином, который размахивал огромным мечом в одной руке и с палицей в другой. Константин направил своего коня на этого воина. Разогнавшись, он поднял коня на дыбы, чтобы затоптать этого здоровяка. Но воин смог увернуться и при этом ударил коня своей палицей. Удар был страшной силы, и конь под императором упал набок. Константин упал тоже. Воин сразу напал на Константина. Лёжа уворачиваясь и защищаясь от его ударов мечом и палицей, Константин увидел лежащий рядом обломок дротика. Постепенно он смог подняться на одно колено. В это время воин нанёс ему очень сильный удар и выбил из его рук меч. Константин быстрым движением схватил обломок дротика и без размаха, но сильно, метнул его в противника. Обломок попал франку в плечо. Воин замешкался и выронил палицу, этого было достаточно, для того чтобы император схватил свой меч и вновь напал на своего противника. Константин увидел, как его воины собираются прийти ему на помощь, но император в азарте остановил их криком: «Он мой!». Франк отчаянно сопротивлялся. У него был очень длинный меч, что позволяло ему не подпускать к себе Константина. Взяв меч в обе руки, воин наносил размашистые удары. Закрываясь от этих ударов щитом и своим коротким мечом, Константин рассчитал амплитуду ударов. При очередном замахе франка император резко сделал два больших шага вперёд с разворотом вокруг своей оси и оказался в шаге от противника, который был уже готов обрушить на него свой удар. Константин со всей силы воткнул свой меч в его грудь. Огромный меч выпал из рук франка, он медленно осел на колени и замертво рухнул к ногам императора Константина.

Раздался победный клич легионеров. Константин оглянулся, вокруг стояли его воины и так же франки. Сражение на расстоянии ста шагов прекратилось, все наблюдали за поединком римского императора и лучшего воина франков, которого, оказывается, звали Гундар. После того, как он упал, франки стали громко кричать: «Гундара убили, Гундар погиб!». Этот клич стал передаваться из уст в уста по полю брани, франки стали сдаваться на милость победителям. Константин улыбнулся и бросил меч в ножны, это была его очередная победа. Только у самой реки франки оказали яростное сопротивление, но всадники Колояра внезапно ударившие им во фланг обратили франков в паническое бегство. Франки стали массово сдаваться, кто-то пытался спастись, бросаясь в воды Рейна. Всё это Константин наблюдал, вместе со своим штабом с небольшой возвышенности. Он приказал известить Колояра, что ждёт его у себя и отправился в поставленную для него палатку чуть ниже холма. Сражение окончательно завершилось полной победой войск Константина, франки в очередной раз были разгромлены.

В палатке Константин, сняв всю амуницию, прилёг отдохнуть. Его сразу одолела дремота. Константину снились его жена, сыновья игрались в солдатов, сражаясь на игрушечных мечах. Внезапно в комнату ворвались преторианцы, они схватили его сыновей. Фауста бросилась защищать детей, один из преторианцев проткнул её своим мечом…

Константин проснулся в холодном поту. От мысли, что его семья осталась там, где есть предатель, и может быть даже не один, ему стало нестерпимо тревожно. Он встал и вышел из палатки на свежий воздух. Солнце садилось, солдаты занимались привычным для них делом. Одна часть убирала убитых франков в вырытые ямы, добивая при этом раненных. Другая часть готовила погребальные костры для своих погибших товарищей. Константин увидел, как от реки в сторону его палатки скакал отряд всадников. Это был его легат. Через некоторое время Колояр в сопровождении охраны остановился возле него, спешившись, он громко произнёс:

— Приветствую тебя император Константин и поздравляю с победой!

— Часть этой победы твоя Колояр! — ответил император, пожимая запястья своему легату, — если бы не твоё предупреждение этой победы не было.

— Была бы другая, но я привёз тебе подарок, — улыбнулся Колояр, — думаю, он тебе понравится.

— Что за подарок?

— Давайте их сюда, — махнул рукой Колояр своим воинам.

Константин увидел, как воины Колояра сбросили со своих лошадей два связанных тела. Спешившись, воины подняли пленников и подвели их к императору и поставили на колени перед ним.

— Кто это? — недоумевая, спросил Константин.

— Это король Аскарих и его брат Гайзо, — ответил с улыбкой Колояр, — я их случайно обнаружил среди пленных.

Константин с гневом смотрел на франков, хотя все его мысли сейчас были о другом. Он вспомнил этих людей, схватив одного Аскариха за грудки:

— Я уже оставлял тебя в живых и оставлю ещё раз, если ты мне сейчас скажешь, кто тебе сообщил, что меня не будет в Тревире?

— Я никогда не видел этого человека, а того кто с ним общался сегодня убили, — со страхом пролепетал король франков, — я знаю только одно, это был преторианец!

— Повтори ещё раз, — грозно произнёс Константин, тряся своего пленника, — как его звали?

— Я не знаю, я больше ничего не знаю.

Константин в негодовании оттолкнул от себя франка и громко сказал одному из своих легатов:

— В кандалы обоих и в клетку, я буду ждать их в Тревире, пойдём со мной Колояр, у меня к тебе есть разговор, — сказал император и не оглядываясь пошёл в палатку.

Ранним утром на рассвете Константин с тысячей воинов Колояра подъезжал к Тревиру, он направился к лагерю преторианцев на окраине города. Охранявшие лагерь часовые узнали его и вытянулись перед своим императором. Воины Колояра заменили часовых и окружили лагерь. Константин въехал в лагерь в сопровождении Колояра и двух сотен его солдат. Император приказал дежурному офицеру построить всех преторианцев на площадке перед палатками. Солдаты строились возле своих командиров. Суровый вид императора в сопровождении незнакомых грозных легионеров не предвещал ничего хорошего. Командир преторианцев доложил императору по команде. Константин выслушал доклад и приказал ему стать в общий строй, затем, гарцуя на своей лошади, он громко произнёс:

— Солдаты, поднимите руку те, у кого из вас сейчас есть новые золотые монеты с изображением императора Геркулия!

Константин внимательно посмотрел на построенных перед ним преторианцев. Он не увидел поднятых рук, но в глазах солдат появился страх. Лицо Константина заходило желваками, и он дал знак Колояру.

— Всем разомкнуться на два шага, снять амуницию, оружие, положить перед собой, достать все имеющиеся деньги для досмотра! — скомандовал Колояр, — сейчас одновременно с личным досмотром, будут проведены обыски в ваших палатках.

Преторианцы угрюмо исполнили команду. Часть спешившихся воинов Колояра начали досмотр преторианцев, другая часть начала обыск в палатках.

Константин отъехал в сторону и спешился. Он сел на бревно и наблюдал за всем происходящим. Воины Колояра забирали оружие и амуницию тех солдат, у которых были обнаружены новые римские монеты и бросали их в кучу недалеко от места, где сидел император. Император смотрел на эту растущую кучу и размышлял о том предательстве, которое зрело совсем рядом с ним и его семьёй. У него не было желания разбираться с каждым преторианцем отдельно. Факт был очевиден, только что отчеканенные деньги Максенция, ещё не вошедшие в общий обиход оказались у преторианцев, значит, он им за что-то заплатил. В это время вернулись воины проводившие обыск в палатках, они ничего не нашли. Константин до этого момента ещё не принявший окончательного решения встал и вышел из-за образовавшейся кучи отобранного оружия и амуниции. Вскочив на лошадь, император подъехал к преторианцам, большая часть, которых стояла без амуниции, понуро опустив головы. Константин обвёл суровым взглядом строй и громко сказал:

— Приняв деньги от Максенция, который признан законными императорами врагом и узурпатором Рима, вы сами стали предателями и по закону вам положена смерть, — Константин ещё раз обвёл взглядом строй, — Вы настолько продажны, что даже не доверяете друг другу, поэтому храните все деньги у себя в мошне, а не в палатках, как принято у римских легионеров, — продолжая гарцевать на лошади перед строем, взгляд его стал ужасным, — Я, заменяю смертную казнь децимацией для всей когорты, оставшиеся в живых, станут гладиаторами! — и кивнул Колояру.

— Построиться в колонну по десять! — громко скомандовал Колояр.

Константин отъехал в сторону, он ещё ни разу не проводил такое наказание в своих войсках. Это наказание, а точнее сказать казнь, была наиболее жестоким средством поддержания дисциплины и даже самими римлянами считалась крайним средством. Этой казни подвергали не отдельных лиц, а целые подразделения, легион, а иногда и несколько легионов. Казнь налагалась за трусость перед лицом противника, позорное бегство с поля боя или злостное неподчинение приказам высшего военачальника. Заключалась процедура децимации в том, что в провинившемся отряде по жребию отбирали каждого десятого солдата. Затем, тех легионеров, на кого пал жребий, перед строем всего войска забивали насмерть камнями или палками. Остальные солдаты наказанного отряда, которых миновал несчастливый жребий, подвергались воздействию позорящего наказания, им вместо пшеницы выдавали для еды ячмень, а также приказывали ставить свои палатки вне воинского лагеря. Позор для оставшихся в живых состоял в том, что, по мнению римлян, пища из ячменя полагаюсь не свободным людям, а животным и рабам, т.е. человек подвергшийся такому наказанию, как бы временно утрачивал свой высокий социальный статус воина и гражданина и перемещался на уровень скота.

Вспомнив, пассивность преторианцев во время мятежей Геркулия, Константин больше не доверял преторианцам, они ему были не нужны. Однако он не стал их казнить всех сразу, но всё равно обрёк их на смерть, ну или почти всех. В истории было немало примеров, когда гладиаторы, сражаясь на аренах амфитеатров, зарабатывали себе свободу, но саму децимацию он решил провести быстро с помощью воинов Колояра.

Константин увидел, что к нему скачет Колояр.

— Император, один из преторианцев говорит, что это он дал монету Максенция вашему сыну, чтобы таким образом предупредить вас о заговоре.

— Сделай так, чтобы он остался жив, но никто об этом не знал.

— Я всё сделаю, — кивнул Колояр и поспешил обратно.

Константин теперь понял, где видела Фауста монету Максенция. Этот преторианец не глуп, очень не глуп, надо будет послушать его, размышлял император глядя, как проходит децимация.

Перед строем десяти приговорённых шёл воин с десятью палочками в руке, каждый из них тащил свою судьбу, если приговорённый вытаскивал короткую палочку, шедший за их спинами другой воин протыкал его своим мечом в области печени. Мёртвого оттаскивали в сторону два других воина, оставшихся в живых преторианцев воины Колояра уводили. На их место становилась очередная десятка.

В это время к Константину подскакало несколько всадников, это были легаты двух легионов оставленных для охраны Тревира со своим штабом. Новость о том, что император вернулся, дошла до них с опозданием. Константин, дав необходимые указания Колояру, отправился вместе с легатами во дворец. Уже по пути во дворец Константина окончательно осознал всю ту опасность, которой подвергалась его семья, находясь рядом с заговорщиками. От этой мысли ему сделалось не по себе, и он пришпорил коня. Примчавшись во дворец, Константин бегом бросился по лестнице. Влетев в детскую, он увидел жену и играющих детей. Константин схватил на руки Криспа и прижал его к груди. Младший Константин подошёл к матери и спросил:

— Мама, почему папа взял Криспа, ведь он уже такой большой, а я ещё маленький?

— Сейчас он возьмёт и тебя, — успокоила его Фауста, поглаживая его по головке.

Константин отпустил Криспа и взял на руки младшего сына. Фауста с лёгким недоумением смотрела на эту отцовскую ласку, потом вспомнив вопрос своего сына, слегка закусила губу. Наконец Константин отпустил сына и подошёл к ней:

— Как вы тут без меня? — спросил он, целуя жену.

— У нас всё хорошо дорогой, а у тебя что-то случилось? — спросила Фауста, прижимаясь к мужу.

— Ты вспомнила, где видела монету Максенция?

— Я даже нашла её среди детских игрушек, — удивлённо ответила жена, — а что случилось?

— Мне удалось раскрыть заговор среди преторианцев, но один из них пытался предупредить нас, подарив эту монету Криспу.

— Ты поэтому примчался домой?

— Конечно, я решил заменить всю дворцовую стражу.

— Где же ты сейчас найдёшь абсолютно преданных тебе людей?

— Уже нашёл, сейчас они проводят децимацию преторианцев.

— За предательство по закону положена смерть!

— Я назначил им децимацию, все оставшиеся в живых будут переданы ланистам в Аквинкум в качестве свадебного подарка Лицинию, — твёрдо сказал Константин.

— Ты всё-таки намерен отдать в жёны свою единокровную сестру этому жмоту, Лицинию?

— Мне пока нужен этот союз, и я дал слово, — устало произнёс император

— Извини, ты наверно проголодался? — спросила Фауста, отдавая детей служанке, — пойдём я тебя покормлю дорогой. Константин с немного виноватой от усталости улыбкой последовал за женой.

Марк, любуясь, смотрел на свою жену. Только что, самый пожилой из старейшин родов племени, надел ей на шею толстую золотую цепь с серебряной совой, как верховному вождю свевов. Это было для неё неожиданно, но Скора с достоинством приняла этот дар и села в специально приготовленное для неё высокое кресло, установленное на небольшом возвышении в зале, где собрались старейшины родов свевов. Теперь все с интересом смотрели на неё. Скора обвела присутствующих взглядом и не очень громким, но твёрдым голосом начала свою первую речь в качестве верховного вождя свевов.

Всё о чём она говорила было известно Марку, поэтому он просто смотрел на свою любимую женщину. Её волосы цвета льна были заплетённые в косу и открывали красивый лоб. Синий сарафан с беличьим полушубком хорошо подходил к её небесным голубым глазам. Прямой, немного вздёрнутый носик, алые губки подчёркивали её красоту. Скора говорила спокойно, уверенно, в её глазах мелькали искорки, голос её звучал завораживающе, Марк это понял, рассматривая присутствующих старейшин, взгляды которых были прикованы к новому верховному вождю. Слушая эту речь, многие из старейшин кивали в знак согласия. Скора оглашала свою программу действий на ближайшее время и так же подробно рассказала о принципах взаимодействия со старейшинами родов. По всей видимости, всё, о чём говорила его жена, было по нраву всем присутствующим.

Улыбнувшись, Скора закончила свою речь вопросом: «Вы согласны со мной?». Это было для Марка неожиданно, ведь когда они вместе готовили её речь, он просил жену не говорить эти слова, но Скора, всё же поступила по-своему. Но то, что произошло дальше, стало для Марка и Скоры ещё большей неожиданностью. В наступившей тишине внезапно, впервые в истории племени свевов, встали самые пожилые старейшины и громко сказали: «Согласны!», затем стали подыматься другие старейшины и говорить то же самое. Через несколько мгновений встали все присутствующие мужчины со словами: «Согласны!». Скора, слегка зардевшись, растерянно посмотрела на мужа. Марк, подошёл к ней и с лёгким поклоном подал свою руку. Скора встала и, сказав всем: «Благодарю за доверие!», грациозно сошла с подиума, опираясь на руку Марка. Вместе они вышли из дома Багана.

На улице светило яркое солнце, под ногами весело поскрипывал снег. Скора, степенно пройдя не более двадцати шагов, бросилась на шею Марку.

— Марк, я так боялась, так боялась! — шептала она мужу.

— Ты была великолепна, милая, — улыбаясь, отвечал Марк, обнимая жену, — у тебя всё получилось, ты же видела все старейшины встали.

— Вот, вот, я ещё больше испугалась, ведь такого никогда ещё не было, старейшины раньше не вставали в присутствии вождя, — тараторила Скора.

— Во-первых, ты теперь верховный вождь и должна всегда сдерживать свои эмоции, — произнёс Марк, легонько отстраняя жену.

— А во-вторых? — спросила Скора, со смущением заметив, как на них с улыбкой посматривают вышедшие следом за ними старейшины.

— А во-вторых, я думаю, что их очень воодушевила твоя речь, поэтому они и встали.

Скора, опять став серьёзной и гордой правительницей, спросила:

— Ты когда уезжаешь?

— Сейчас Колояр с Миланом подойдут и поедем.

— Ты смотри у меня, с женщинами в Тревире поосторожней! — с улыбкой произнесла Скора.

— Верховный вождь со скалкой, страшное оружие, — усмехнулся Марк.

— Вот-вот, помни об этом, — улыбнулась Скора и задрав свой красивый носик, гордо пошла к своим саням.

Марк, улыбаясь, шёл за ней. Дойдя до саней, Скора повернулась и прильнула к мужу:

— Когда ты вернёшься, — зашептала она.

— Через неделю, не раньше, — ответил Марк, забирая её губы.

— Мы будем тебя ждать, — задыхаясь от поцелуев, шептала Скора.

— Я люблю вас, — отвечал ей Марк.

Послышался стук копыт, это были всадники её охраны. Скора, наконец, смогла оторваться от Марка. Он заботливо усадил жену в сани, накрыл ей ноги медвежьей шкурой, и чмокнул со словами:

— Береги себя!

— Не беспокойся, — весело ответила Скора, — смотри какая у меня охрана, — и щёлкнула кнутом по крупам двойки лошадей.

Следом, за быстро поехавшими санями Скоры, поскакало два десятка воинов во главе с Таруськой, другом её детства, а теперь начальником личной охраны верховного вождя свевов.

Марк смотрел на удаляющиеся сани жены, когда к нему подошли Колояр и Милан.

— Не переживай Марк, Таруська за ней присмотрит, — похлопал его по плечу Милан, — он отличный воин, да и знает твою жену с детства.

— Она беременна, — задумчиво произнёс Марк.

— И про это Таруська знает, давай собирайся Марк, дел много, — улыбнулся Колояр.

— Да, ты прав, пора ехать, — согласился Марк и направился к лошадям.

Скора радовалась яркому солнышку, белому снегу, мягкому морозцу, на душе у неё было легко и свободно. Только что закончился совет старейшин, к которому она долго готовилась и очень переживала. Всё прошло хорошо, и теперь она возвращалась домой к детям. Марк уехал по делам в Тревир, но он скоро к ней вернётся, к ней и их детям. От всего этого душа Скоры ликовала. С чёртиками в глазах она посмотрела на Таруську, ехавшего рядом на своей лошади. Он вырос, возмужал, участвовал в двух сражениях, стал настоящим воином. Это Милан сделал его вместо себя начальником её личной охраны.

— Таруська, а ты меня не боишься? — улыбаясь, спросила Скора, — Я ведь колдунья?

— Нет, — коротко и серьёзно ответил Таруська.

— А я вот возьму и превращу тебя в паука!

— Скора, мы уже не дети, — улыбнулся Таруська, — и ты совсем не колдунья.

— Ты же раньше боялся меня! — засмеялась Скора.

— Это было давно, очень давно, — задумчиво произнёс воин, — ты теперь верховный вождь, а я начальник твоей личной стражи.

— Слушай, а где Шуня, что-то я давно его не видела?

— Не знаю, он сам по себе.

— Тебе не кажется, что мы как-то уж очень медленно едем?

— Можно и быстрее, только впереди поедет охрана.

— А давай наперегонки! — задорно спросила Скора.

— Нет, Скора, я теперь отвечаю за тебя перед всеми свевами, поэтому сначала поедет охрана, — серьёзно сказал Таруська, — и ты к тому же тяжёлая, — добавил он и махнул рукой. По этой команде вперёд поскакало несколько всадников, — теперь давай, а я рядом буду, — улыбнулся Таруська. Скора помчалась вслед за своей охраной, Таруська поскакал рядом.

Константин работал с документами в своём кабинете во дворце Тревира. Он разбирал письма из Рима. В них сообщалось об отправке Максенцием экспедиции в Африку, о продолжающейся травле христиан на востоке империи, о том, что золотые солиды отчеканенные монетным двором Константина приобретают всё большую популярность среди римлян. Император прочитал письмо от Лициния, в котором тот благодарил за присланных гладиаторов, из числа бывших преторианцев, он намеревался выпустить их на арену в самое ближайшее время. Далее он интересовался о том, остался ли в силе их договор о браке с его сестрой Констанцией. Император отложил письмо Лициния и задумался. Лициний родился в Дакии и был с давних пор знаком с императором Галерием. Во время войны против персидского царя Нареса Галерий приблизил к себе способного военачальника. После смерти Флавия Севера Галерий сделал Лициния своим соправителем с титулом цезаря. По окончании неудачного похода на Рим против Максенция Галерий провозгласил Лициния августом, отдав под его власть Рецию и Паннонию. Лициний был по своему нраву очень жаден. По своей натуре он превзошёл всех, был очень властолюбив, суров и крайне раздражителен. Лициний весьма враждебно относился к любым наукам, но во всем придерживался жёсткой военной дисциплины. Константин подошёл к карте империи лежащей на столе. Галерий отдав Рецию на севере Альп и Паннонию северней Далмации под управление Лициния, как бы отрезал Константина от Италии и Рима. Сам же, потерпев фиаско в борьбе с Максенцием и объявив его узурпатором Рима, больше ничего не предпринимает. Константин задумчиво ходил возле стола, да, для Галерия остаётся приемлемым такое положение дел или, всё же, он настолько серьёзно болен, что ничего уже не может изменить. Тогда остаётся только ждать, в очередной раз решил для себя Константин. Очень жаль, что не удалось допросить того преторианца, который пытался предупредить о заговоре в его дворце. Его задушил кто-то из своих, видимо много знал.

В это время к нему в кабинет вошла его матушка с сыном Криспом.

— Отец смотри, какая у меня амуниция, — громко произнёс Крисп, выбежав вперёд.

— Здравствуй сынок, — улыбнулся Константин.

— Отец, я уже не маленький, я легионер! — гордо произнёс мальчик в специально сшитых для него доспехах.

— Конечно, конечно, — ответил ему император, — Здравствуй мама, — Константин поцеловал подошедшую мать, — усаживая её в кресло.

— Здравствуй сын, всё трудишься, а мы зашли показать тебе наши доспехи, — улыбнулась Елена, — ты ведь возьмёшь Криспа с собой послезавтра на франкские игры.

— Не наши, а мои, у меня ещё меч есть, настоящий, железный, — похвастался Крисп, — достав из ножен игрушечный меч с затупленными кромками.

— Ты настоящий воин Крисп! — произнёс Константин.

— Я не просто воин, я римский солдат! — гордо ответил ему сын, — отец, можно я буду охранять покои императора.

— Хорошо, охраняй, а мы с бабушкой пока поговорим, — улыбнулся Константин.

Крисп с самым серьёзным видом вышел за дверь.

— Хороший у тебя сын растёт Константин, — произнесла с улыбкой мать императора, — бредит военной службой, и учителя его хвалят.

— Да, хороший воин растёт, — очень тепло произнёс Константин.

— Не рановато ли ты его берёшь на бои гладиаторов, там всё-таки кровь, смерть, — спросила Елена.

— Ему уже десять лет, чем быстрее он повзрослеет, тем лучше!

— Я слышала, у Фаусты опять ничего не получилось?

— Да мама, она опять скинула плод, — с грустью ответил сын.

— Не нравится она мне, не нравится!

— Потому что внука Константина не даёт? — усмехнулся император.

— Дело не в этом, с младшим внуком я вижусь достаточно, когда он играет с Криспом.

— Тогда в чём дело, она такая же христианка, как и ты, и даже крещёная, — спросил Константин.

— Принять крещение ещё не значит истинно верить во Христа, — глядя в глаза сыну ответила Елена.

— Значит, твоя вера ещё не достаточно крепка, если ты до сих пор не крестилась? — спросил сын.

— Мой духовник сказал, что для моего крещения будет знак свыше, который нельзя будет не заметить, — тихо произнесла Елена.

— Твоя вера мама, вдохновляет меня, — задумчиво произнёс Константин.

— Сам-то когда собираешься императором христианином становиться?

— В том то и дело мама, что кроме меня есть ещё империя и она ещё не моя, — глядя в глаза матери сказал Константин.

— Но это уже политика, какое она имеет отношение к вере?

— Мама, к политике имеет отношение всё, армия, флот, деньги, торговля, строительство, земледелие и самое главное люди!

— Вот именно люди сейчас и страдают за свою веру. Христиан заставляют заниматься богомерзкими жертвоприношениями, церкви разоряют и грабят, самих же верующих убивают, бросают на съедение хищникам.

— Мне известно об этом мама, — опустив голову, произнёс император, — в моей части империи этого всего нет, придёт время, и я прекращу всё это беззаконие во всей Римской империи.

— Ладно, Константин, я вижу, что тебя это тоже расстраивает, — Елена перекрестила сына, — что нового в Риме?

— Там всё по старому, — вздохнул Константин.

— Ладно, не буду тебе мешать, пойду, посмотрю нашего солдата, что-то он притих за дверью. Константин я довольна твоей новой дворцовой стражей, они какие-то совсем другие, неземные люди, — улыбнулась Елена и пошла к двери.

— Спасибо тебе мама, — я их так и назвал «Небная помощь» улыбнулся Константин, — береги себя.

Елена внимательно посмотрела на него, ещё раз перекрестила сына и вышла из кабинета. Константин вернулся к своим бумагам.

Глава XII

Марк и Колояр въехали в Тревир. Солнце стояло в зените, и на улицах было много людей, гораздо больше, чем в обычный день. На всех домах краской было написано о гладиаторских боях, которые должны были состояться на следующий день. В Тревире начались ежегодные франкские игры. Повсюду бойко шла торговля лоточников, выступали бродячие артисты, зрители шумно аплодировали жонглёрам и фокусникам, повсюду царило праздничное настроение. В эти дни в Тревир съезжалось много гостей со всей Галлии. Колояр повернул к дворцу Константина, Марк, глазея по сторонам, последовал за ним. Возле дворца их встретили воины Колояра. Поздоровавшись с ними, и отдав своих лошадей, Колояр и Марк проследовали в кабинет императора. Константин работал с бумагами, но улыбаясь, пошёл им на встречу и тепло, поздоровавшись, пригласил их к столику с фруктами и вином. Колояр сославшись на дела по службе удалился. Марк присел к столику. Константин налив в серебряные кубки немного вина сел напротив.

— Очень рад видеть тебя Марк, что нового у тебя в жизни?

— Колояр, наверное, уже рассказывал, — улыбнулся Марк.

— От Колояра ничего толком не добьёшься, он не очень разговорчивый, но его службой и службой его людей я очень доволен!

Марк стал рассказывать Константину о том, как Скора выступала на совете старейшин, об их планах на будущее для всего племени свевов. Константин очень внимательно выслушал Марка.

— Марк, вы всё же хотите, оставаясь вне пределов Римской империи, в полной мере воспользоваться плодами её развития?

— В этом нет ничего плохого, римляне в своё время ведь тоже воспользовались плодами развития Греции, правда, после её завоевания, — усмехнулся Марк, — Роскошь своих дворов римские императоры подчерпнули от фараонов и тоже, после завоевания Египта.

— Может было бы проще свевам стать гражданами Римской империи и тогда перед ними открылись бы все двери?

— На первый взгляд кажется проще, но вместе со всем тем, безусловно, положительным, что выработал Рим на протяжении сотен лет в своём развитии, свевам пришлось бы, повторяю, пришлось бы впитать в себя и все пороки, существующие ныне в римском обществе, — уверенно произнёс Марк.

— Марк, в двух словах, что есть наиболее порочного в римских обществе? — спросил император.

Немного подумав, Марк убеждённо произнёс:

— История развития Рима на пути к своему величию неразрывно связана с историей развития пороков его общества, — Марк замолчал, а затем продолжил, — и это, прежде всего, история пьянства и чревоугодия, невероятной жестокости и потрясающей расточительности. Стремление к плотским наслаждениям было свойственно Риму всегда, так он шёл к своему могуществу. Римляне любят сочетать сразу несколько наслаждений. Термы, вино, совокупление почти всегда неотделимы друг от друга, но популярнее всех прочих развлечений являются скачки и бои гладиаторов. В некотором смысле, стремление к роскоши заставляло Римскую империю развиваться.

— Римская империя, это не только Рим! — грустно произнёс Константин.

— Да, но все провинции, когда-то завоёванные римлянами, в той или иной степени подражают Риму и тем самым теряют свою независимость повторно. Хлеба и зрелищ требует толпа. Для удовлетворения этого своего порочного желания потребителям и организаторам необходимо много денег. Таким образом, в людях воспитывается культ излишества, а вместе с ним культ золота.

— Конечно, свевам сейчас нет необходимости беспокоиться о золоте, — ухмыльнулся император, — с твоей помощью они сейчас самое богатое племя на земле!

— Шесть месяцев назад мы закрыли найденную жилу и больше не берём оттуда золота, — улыбнулся Марк, — денег в обороте достаточно, развиваем торговлю, ремёсла, сельское хозяйство, таможенные сборы, воины так же получают деньги из римской казны. Мы не тратим деньги на развлечения, наиболее способные дети свевов уже учатся в Греции, — с гордостью произнёс Марк.

Мужчины замолчали, обдумывая свои мысли. Через некоторое время Константин спросил:

— Марк, как ты относишься к христианству?

— Пока никак, я уже давно не язычник, но христианином не стал!

— Почему?

Марк задумчиво ответил:

— Читая книгу Тита Лукреция Кара «О природе вещей» я был с ним полностью согласен до тех пор, пока не встретил свою Скору. Любя её, я обрёл свою душу, вот послушай, — и Марк прочитал на греческом языке:

Бог там, где есть любовь,

Что душу нам лелеет,

Ему не надо много слов,

Лишь то, что в сердце мы имеем,

Любовь — божественная суть,

И в нас, его подобие,

Наш крест, наш тяжкий путь,

Судьба, не божее пособие,

Всю жизнь мы учимся любить,

Любовь нам очищает душу,

Душа способная тепло дарить,

Всё, в этом мире сдюжит,

Любовь нам открывает небеса,

Мы с ней становимся крылаты,

По силе нам любые чудеса,

Любите, как боги будете богаты!

После некоторого раздумья, Константин спросил:

— Чьи это стихи?

— Мои!

— Значит, Бог всё-таки есть?

— Думаю, что есть, раз есть душа, но он живёт в каждом человеке, который любит или способен любить, — уверенно ответил Марк и подумав, добавил, — Христианство говорит о бессмертии души, но я уверен, что любить надо пока живёшь, что будет дальше с душой никому неизвестно. Любя по настоящему, ты отдаёшь свою душу и тело другому человеку и этим уже становишься бессмертным…

Марк посмотрел своими небесно-голубыми глазами на императора, и Константин понял, насколько его внутренние убеждения гармоничны с тем, что он делает в жизни, и это было самое большое человеческое счастье. Они проговорили почти до самого вечера и о многом договорились. Марк отказался от приглашения императора присутствовать на гладиаторских боях. Константин с пониманием отпустил его к жене на следующий день.

Амфитеатр в Тревире был расположен возле Императорских терм, в одной миле к юго-востоку от главной рыночной площади. Амфитеатр являлся частью городской стены и служил восточными воротами Тревира. При этом он построен не на насыпи, как это было принято в Италии, а на естественном склоне горы. Возле северного и южного входов были возведены полукруглые башни. Тревирский амфитеатр был возведён по образцу и подобию римского Колизея и рассчитан на двадцать тысяч зрителей. По размерам он был сопоставим с амфитеатром в Вероне. Зрительный зал состоял из двадцати шести рядов поделённых на три яруса. Под ареной амфитеатра был оборудован подвал со служебными помещениями, оснащёнными многочисленными грузовыми платформами и сложными подъёмниками, необходимыми для эффективного появления на арене гладиаторов и диких животных. К арене была подведена вода, чтобы охлаждать её в жару.

Константин в императорской пурпурной тоге, вместе с Криспом в амуниции римского воина вошёл в свою ложу. Все зрители амфитеатра встали, приветствуя императора криками: « Слава императору! Слава Константину!». Улыбаясь и кивая, Константин поднял вверх обе руки. Шумные приветствия продолжались ещё несколько минут, затем постепенно успокоились. Император сел рядом с сыном. Началась церемония открытия игр. Устроитель игр, один из самых богатых людей Галлии окружённый толпой друзей на колеснице объехал амфитеатр. Чувствуя запах крови, зрители очень шумно приветствовали его криками и аплодисментами. Затем последовал парад гладиаторов — участников игр в полном боевом вооружении. Публика, приветствуя своих любимцев, буквально неистовствовала. Пройдя полный круг, гладиаторы остановились напротив императорской ложи, выбросив вперёд правую руку и крикнули: «Здравствуй, август! Идущие на смерть, приветствуют тебя!», и после этого строем ушли в подтрибунное помещение, где ожидали выхода на арену.

Константин, вспомнив слова Марка, начал рассматривать публику, собравшуюся в амфитеатре. После появления афиш о гладиаторских боях или травле зверей в города Римской империи стекались тысячи жителей с разных её концов. В амфитеатре можно было увидеть все сословия и все народы. Патриции, а также военная знать, возлежали в своих ложах на мягких подушках, наблюдая кровавые бои на арене. В перерывах публика получала из рук служителей воду, фрукты и сладости. Многочасовые сражения гладиаторов сменялись выступлениями фокусников, клоунов. Поединки между гладиаторами и сражения целых отрядов сменялись поединками гладиаторов с львами, тиграми и другими животными. Гладиаторские бои, вместе со звериными травлями были не просто увеселительными действами, но также вложением средств и элементом политики. В обществе, которое требовало «хлеба и зрелищ», завоевать популярность народа можно было, дав ему то, что он просит. Если греки, предшественники римлян на троне властителей мира, предпочитали театральные представления и спортивные игры, то римляне жаждали иных спектаклей, более острых и кровавых. Сейчас на арене Тревира сражались гладиаторы, и Константин стал наблюдать за своим сыном. Мальчик впервые присутствовал на франкских играх и всё, что происходило вокруг, вызывало у него живой интерес, но больше всего ему нравилось наблюдать за схватками гладиаторов. Причём интересовало Криспа, прежде всего не сама зрелищность происходящего, а именно техника нанесения ударов. Некоторые удары он даже комментировал, обращаясь к отцу. «Этот удар мне показывал Колояр!», «И этот тоже!», «Я тоже так умею!». Константин, улыбаясь, кивал сыну, отмечая для себя, тот, хотя и детский, но всё же профессиональный интерес с каким ещё мальчик наблюдал за схватками гладиаторов. С недавних пор Колояр стал личным наставником Криспа в фехтовании на мечах и видимо занятия были весьма плодотворными. Сын не был кровожадным, и всякий раз, когда судья поединков обращался к зрителям, поднимал свой большой пальчик вверх и смотрел на отца. Константин тоже поднимал свой палец вверх и таким образом они сохранили жизни десятку гладиаторов.

Тем временем состязания гладиаторов между собой закончились и арену амфитеатра начали готовить к выходу хищников. Крисп, одетый в доспехи легионера, достал свой игрушечный меч и стал отрабатывать удары с воображаемым противником. Константин с улыбкой наблюдал за ним. В это время в ложу заглянул Колояр, который со стражей находился снаружи. Он вошёл и протянул свиток:

— Император, только что получено из Британии.

— Хорошо, давай, — Константин развернул свиток и пробежал глазами. В письме сообщалось, что мятежные легионы, узнав о проведённой децимации преторианцев, сложили оружие и молят императора о пощаде. Константин улыбнулся и обратился к Колояру:

— Мой сын очень доволен занятиями с тобой.

— Император, может быть Криспу не стоит смотреть на поединки с хищниками? — слегка улыбнувшись, спросил Колояр.

— Колояр, я уже взрослый и если бы я не был сыном императора, то обязательно стал бы гладиатором! — обидчиво поджав губы, громко и с вызовом сказал Крисп.

— Крисп, в этот раз на арене будут не гладиаторы, — произнёс, улыбаясь, Константин.

— А кто?

— Это будут враги, захваченные Колояром в плен, — ответил отец.

— Если они враги, то почему Колояр ты их сразу не убил? — спросил удивлённо мальчик, обращаясь к своему наставнику.

Колояр собирался уже ответить Криспу, но его внезапно позвал один из стражников:

— Крисп, извини, мне надо идти, отец тебе всё расскажет, — произнёс Колояр и посмотрел на императора. Константин кивнул ему и Колояр вышел из ложи.

— Крисп, понимаешь, этих людей я однажды уже захватывал в плен, — отвечал отец тепло глядя на сына, — они пообещали мне больше никогда не воевать со мной и я их отпустил.

— Они не выполнили своего обещания? — удивлённо спросил мальчик.

— Да, они снова напали на нашу империю!

— Тогда их надо наказать, — уверенно произнёс Крисп.

— Именно это сейчас и будет происходить, только сражаться они будут не самим Римом, пусть даже в лице доблестных гладиаторов, а с дикими животными, какими сами и являются, — сурово произнёс Константин.

— Отец, можно я посмотрю, как будут наказаны наши враги!

— Смотри Крисп, смотри, — улыбнулся император.

Трибуны амфитеатра зашумели, начинался один из самых зрелищных этапов гладиаторских боёв — поединки с хищниками. Обычно их проводили специально подготовленные бойцы бестиарии, вооружённые копьём или ножом, но сегодня на арену были отправлены пленённые короли франков Аскарих и Гайзо. Чтобы они не могли убить друг друга и тем самым избежать позорной гибели под рёв торжествующих трибун римского амфитеатра их вооружили как ретиариев. Ретиарий один из видов гладиаторов. Их вооружение сеть, которой он должен опутывать противника, и трезубец. Сражается ретиарий почти обнажённым, в широком поясе и наплечнике, который закрывает плечо и левую часть груди. Ретиарий, достаточно сильный вид гладиаторов и может быть довольно опасным для соперника, потому что когда он кидает сетку и попадает, то после нескольких ударов трезубцем по сопернику, он обретает преимущество. Однако этот гладиатор сражается без щита и шлема. Ретиарий не может блокировать удары мечом, наносимые соперником, поэтому главной его задачей является удачный бросок сеткой, с тем, чтобы опутать противника с головы до ног, а затем уже прикончить его трезубцем. В поединках гладиаторов ретиарию приходилось надеяться только на собственную ловкость. Ретиариев обычно набирали из числа наиболее быстрых и ловких новичков.

Первым на арену выпустили младшего брата Гайзо. Пока он испуганно озирался, из чрева амфитеатра выбежали два огромных африканских льва. Увидев их, Гайзо присел и стал беспомощно озираться. Львы, рыча стали ходить вокруг него, постепенно приближаясь к нему. Гайзо, выставив вперёд трезубец и держа сеть в другой руке крутился, наблюдая за львами. Внезапно один лев прыгнул на него. Гайзо метнул в свою сеть, но промахнулся. Выставленный трезубец существенного вреда льву не причинил, но сильно разозлил его. Под рёв зрителей лев наносил лапами удары по лежащему человеку, а затем схватил его за горло и лёг, показывая всем своим видом, что теперь это его добыча. Другой лев, видимо помладше, ходил недалеко, посматривая на лежащего собрата, затем тоже лёг. С трибун начал доноситься неодобрительный шум. В этот момент на арену выбежал Аскарих. Он видел всё происходящее и желая выручить брата, стал подкрадываться к более молодому льву, который наблюдал за своим старшим сородичем. Трибуны притихли. Аскарих смог довольно близко подойти к хищнику. Он весьма ловко метнул сеть, и лев запутался в ней. Под рёв трибун Аскарих бросился с трезубцем к брату. Лев увидев бегущего к нему человека, оставил свою добычу, встал на четыре лапы и грозно зарычал. Аскарих остановился, увидев, что его брат лежал весь в крови без признаков жизни. Лев стоял перед ним в шагах десяти. Всё это происходило недалеко от императорской ложи. Аскарих опустил голову, затем развернулся и подняв трезубец над головой, побежал в сторону ложи Константина. Зрители шумно вдохнули и замерли в ожидании развязки. Аскарих пробежал не более десятка шагов, ранее стоявший перед ним лев, увидев убегающего от него человека в два прыжка, догнал его, ударом лапы сбил его с ног и под крики восторженной толпы растерзал тело короля франков.

Константин с обычным любопытством наблюдал за всем происходящим на арене, но более внимательно он наблюдал за реакцией сына. Крисп всё время оставался спокоен, и даже попытка Аскариха добежать до императорской ложи, не вызвала у него каких-либо эмоций. Он просто в этот момент мельком взглянул на отца и увидев его спокойствие, так же спокойно сказал:

— Какие-то они неловкие, лучше бы им дали мечи.

— Возможно тогда, они просто убили бы друг друга и избежали наказания — ответил Константин.

— Почему тогда их просто не казнили, если они враги, — спросил задумчиво Крисп.

— Франки не боятся смерти и просто смерть было бы для них самым лучшим избавлением, а они должны были испугаться перед смертью, в этом и был смысл казни, — задумчиво произнёс император.

— Кажется, последний франк не испугался, — спросил его сын

— Он испугался за своего брата и этого было достаточно, — ответил ему Константин.

В это время на арене появился один из лучших бестиариев с копьём в руках и большим ножом на поясе. Зрители знали его и поэтому шумно приветствовали, вставая с криками с мест. Бестиарий раскланивался перед публикой, но очень внимательно следил за львами. Лев, запутавшийся в сетке, лежал и тихо рычал, сверкая глазами в сторону гладиатора. Второй лев продолжал терзать тело франка, не обращая никакого внимания на опасность. Гладиатор с копьём наперевес стал приближаться к этому хищнику. Зрители замерли в предчувствии сладостных мгновений зрелища. Лев оторвался от своего пиршества и равнодушно стал глядеть на человека с копьём. Бестиарий был опытным гладиатором, он уже находился на дистанции прицельного броска и смог бы поразить лежащего льва, а затем добить его своим кинжалом, но ведь были ещё зрители, которые жаждали зрелища. Поэтому гладиатор продолжил сближаться с хищником приставными шагами из стороны в сторону и перекидывая копьё из одной руки в другую. Лев занервничал и встал. Зрители притихли. Гладиатор был в шагах двадцати, когда лев, зарычал открыв огромную окровавленную пасть и бросился на него. Бестиарий именно этого и ждал, он со всей силы метнул своё главное оружие. Копьё попало прямо в пасть льву, пробив его насквозь, вышло в районе уха. Лев от боли забился в истерике, он потерял своё основное оружие клыки. Теперь у него оставались только его страшные лапы, но ими он пытался избавиться от застрявшего в его пасти копья. Зрители взревели от восторга. Бестиарий, подняв руки вверх, стал ходить по кругу, подзадоривая зрителей. Лев вращая своей мохнатой гривой и глухо рыча, помогая себе лапами, изо всех сил пытался избавиться от копья. Зрители неиствовали и требовали от бестиария добить грозного хищника. Наконец гладиатор достал свой огромный нож и стал подходить к раненному льву. Зрители шумно подсказывали ему куда лучше ударить. Бестиарий знал своё дело, ведь у льва оставались ещё острые когти, поэтому был крайне осторожен. Зайдя со спины, он одним прыжком оказался на спине льва и воткнул свой нож прямо ему в сердце. С этим хищником было всё кончено. Гладиатор под рёв трибун победно вскинул руки вверх. Видимо, желая сберечь другого льва для последующих выступлений, хозяин амфитеатра послал на арену несколько вооружённых человек. Они опутали лежащего льва ещё одной сетью и просунув через неё длинную палку, унесли с арены. Тем не менее, зрители остались очень довольны, таким финалом франкских игр.

Претор Клавдий Валерий сидел за столом в доме Лукреции в Риме и собирался писать письмо императору Максенцию. Поначалу Максенций пользовался большой популярностью у горожан, которые не только сделали его своим императором, но и дважды вставали на его защиту, отражая сначала войска Флавия Севера, а потом Галерия. Если он понемногу и терял поддержку, то вовсе не по причине своего тиранства, а вследствие независящих от него обстоятельств. В Италии минуло несколько неурожайных лет подряд, а африканскими провинциями, откуда в основном поступало продовольствие, завладел узурпатор Домиций Александр. Дороговизна и голод в столице сначала вызвал беспорядки, а затем и ожесточённые схватки между голодными жителями и преторианцами, в которых уже погибало много людей. Только личное вмешательство Максенция могло остановить это кровопролитие. Размышления претора прервала его жена:

— Клавдий, я наконец, уложила Аврелия спать, может быть, перекусим перед сном? — спросила Лукреция, остановившись у двери.

— Давай перекусим, — согласился Клавдий, любуясь своей беременной женой.

— Не смотри на меня так, ты меня смущаешь, — кокетливо попросила Лукреция.

— Извини, тебе не повезло, я буду так смотреть всю свою жизнь, — улыбнулся муж.

Лукреция плавной походкой подошла к Клавдию, обняла сидящего за столом мужа и тихо произнесла:

— Мне очень повезло, и я хочу, чтобы ты всегда так на меня смотрел.

— Я обожаю тебя, — произнёс Клавдий, целуя руки Лукреции.

— Кому ты собрался писать?

— Это по работе, — уклончиво ответил ей муж.

— Понятно, больше не буду спрашивать, пошли, у меня есть сыр и немного мяса из твоего пайка, в городе, сам понимаешь, сейчас ничего не купить, — произнесла Лукреция, и первая направилась к двери.

— Пошли, потом допишу, — направился вслед за ней Клавдий.

Лукреция быстро накрыла стол и они стали ужинать. Клавдий смотрел на свою жену с восхищением. Эта очень красивая женщина оказалась в трудной жизненной ситуации. Родив ребёнка от Марка Флавия, она не смогла больше жить под одной крышей со своим мужем Аллием Гнеем и развелась с ним, оставшись без жилья. Тогда он, как претор и друг Марка, разрешил ей жить в его доме, аренда за который была оплачена до конца года, и стал отдавать все деньги, которые перечислялись центуриону Марку Флавию за службу в преториате Рима. Марк Флавий, которого все считали погибшим, оказался жив и обрёл своё счастье в другой стране. Он передал ему деньги через сенатора Тиберия Гая Луциуса и попросил выкупить этот уютный домик для своей бывшей возлюбленной Лукреции. Клавдий так и сделал, оформил этот дом в собственность Лукреции. По зову сердца он стал ухаживать за красавицей Лукрецией. Претор был сражён красотой и душевным теплом этой женщины. Через некоторое время Клавдий понял, что любит Лукрецию и оказалось, что она к нему тоже не равнодушна. У претора было своё жильё в Риме, но Лукреция настояла на его переселении к ней. Так они стали жить вместе, а год назад официально вступили в брачные отношения.

— Ты опять смущаешь меня своим взглядом, — зардевшись, томно произнесла Лукреция, жуя кусочек сыра.

— Тебе придётся привыкнуть к тому, что я буду любить тебя всю жизнь, — улыбнулся Клавдий, — как ты себя чувствуешь? — спросил он жену.

— Всё хорошо, — улыбнулась Лукреция и погладила свой небольшой животик.

— Милая, мне придётся сегодня немного поработать с документами, ложись без меня, — произнёс Клавдий, запивая съеденное мясо чистой водой.

— Хорошо, честно говоря, я сегодня немного устала, — улыбнулась Лукреция, — но люблю засыпать рядом с тобой.

— Я быстро допишу и приду к тебе любовь моя, — произнёс Клавдий, целуя жену в плечо проходя в свой кабинет.

Сев за стол он быстро написал письмо императору Максенцию, в котором изложил все свои аргументы и попросил вмешаться в действия преторианцев, с целью остановить кровопролитие на улицах Рима. Завтра утром он собирался передать его императору через одного знакомого офицера преторианца, который оказался христианином. Его звали Маний, он, как все христиане, скрывал от римлян свою веру, но Клавдий случайно увидел, как тот перекрестился над телами убитых людей в стычке с преторианцами. Маний был наслышан о самом честном и порядочном преторе Клавдие Валерие, поэтому доверился ему. Они иногда встречались и много разговаривали. От Мания Клавдий узнал о жизни христианских общин при Максенции.

К христианам император относился доброжелательно, хотя сам держался старых обычаев. Причиной отчасти был Галерий, гонитель христиан, не признававший законности власти Максенция, а значит, общий враг. Хозяин Рима не только позволил свободно исповедовать новую веру, но даже вернул общинам ранее конфискованную собственность. Но, как бывало уже не раз, почувствовав себя в безопасности, христиане быстро перессорились. После смерти епископа Рима Марцеллин, который по слухам во времена преследований запятнал себя отступничеством, община разделилась на два лагеря. Одни поддерживали почившего епископа, другие считали его отступником. Блюстители строгости и чистоты веры требовали исключить из общины отступников, большинство же склонялось к прощению. Споры часто перерастали в драки, проливалась кровь. Максенцию пришлось вмешаться и удалить двух очередных епископов Марцелия и Евсевия, которые не смогли договориться между собой.

Маний был вхож к императору, поэтому Клавдий надеялся своим письмом прекратить частые кровопролития среди сограждан в схватках с преторианцами.

Клавдий, думая, что жена уже спит, осторожно лёг с ней рядом, но почувствовав её руки на своём теле улыбнувшись повернулся к ней:

— Ты же спать хотела?

— Ты пришёл, и я захотела другого, — зашептала Лукреция, ища его губы.

— Я люблю тебя, — шептал ей Клавдий, возбуждаясь от её рук, которые сладострастно блуждали по его телу…

Лукреция отдыхала на его груди, Клавдий нежно гладил её волосы им было хорошо. Лукреция благодарно поцеловав, Клавдия в плечо, спросила:

— А кого ты хочешь, сына или дочку?

— Сын у меня уже есть, значит дочку, — не раздумывая ответил Клавдий.

— Ты всё-таки решил усыновить Аврелия?

— Да, Аврелий мой сын, — ответил Клавдий, целуя жену.

— Я люблю тебя, — зашептала Лукреция, жарко обнимая мужа.

— И я тебя люблю, — прошептал Клавдий, нежно прижимая к себе любимую женщину…

Утром следующего дня, поцеловав жену, претор Клавдий отправился на службу. Он шёл по знакомым улицам родного города. Улицы были пустынны. Не было привычного гомона, толкотни, иногда попадались одинокие прохожие. Почти все таверны были закрыты. В вечном городе ощущалась нехватка хлеба. Трактирщики теперь не зазывали к себе клиентов. Было довольно мрачно и тоскливо. В городе в последние месяцы резко увеличилось количество преступлений связанных с ночными грабежами и убийствами. Голодные люди лезли в дома за пищей, а их там просто убивали, что было разрешено по римским законам. Убитых ночью грабителей хозяева оставляли возле своих домов, а утром шли в преториат с заявлением. Очень часто вспыхивали драки и поножовщина, за еду между нищими или просто голодными гражданами. Это были уголовные преступления и преториат был завален подобными делами. Кто-то пустил слух, что во всём виноваты преторианцы и тогда гнев голодных граждан обратился на них. Преторианцы в ответ вели себя очень враждебно и расправлялись с нападающими на месте. Своими действиями преторианцы наносили ущерб авторитету императора. Личная охрана императора была неподсудна претору Рима, именно поэтому Клавдий решил обратиться лично к Максенцию. Недалеко от преториата на перекрёстке в условленном месте его ждал преторианец Маний. Клавдий передал ему свиток. Перекинувшись парой фраз, они разошлись по своим делам.

Римский император август Галерий лежал на кровати в своём дворце в Никомедии. Ужасные боли в области паха преследовали его. Огромная опухоль покрыла весь его детородный орган. Лекари ничего не могли с ней сделать. Опухоль, несмотря на все их старания разрасталась. При малейшем движении императора открывалось кровотечение, доставлявшие ему боль, и страдания. Писарь подал императору свиток, в котором был написан его собственный указ. Галерий превозмогая боль начал его перечитывать. Это был указ о прекращении преследований христиан. Пробежав глазами текст, император отдал свиток обратно и произнёс:

— Добавь слова: — Христиане обязаны просить своего Бога о нашем благополучии, а также о благополучии государства, как о своём собственном.

— Хорошо, мой император, — кивнул писарь.

Галерий, морщась от боли, стал вспоминать. Он стал инициатором издания четырёх указов о гонении христиан по всей огромной империи. Им запрещались христианские богослужения, церкви сносились, имущество христиан конфисковывалось. Из армии и государственного аппарата были изгнаны все люди, подозревавшиеся в принадлежности к христианству, многие были казнены, христианские книги сжигались. В четвёртом указе он настоял на том, чтобы всех христиан принудительно заставляли участвовать в языческих жертвоприношениях. По этому указу даже жену императора Диоклетиана заставили публично совершить жертвоприношение. Однако все гонения на христиан, при всей своей массовости не принесли желаемого результата, напротив, преследования со стороны всесильной имперской власти вызывали сочувствие к христианам, явное и тайное, со стороны многих людей. Уничтожить независимость христиан, так и не удалось, напротив, они только укрепились в своей вере и в следовании своему образу жизни, что наносило ущерб многонациональному единству и гармонии империи. Теперь же, его указом, который должны были подписать все его соправители, предписывалось, всем наместникам провинций предоставлять членам христианской церкви свободу в отправления культа, а кроме того, христиане по закону получали признание и терпимое к себе отношение, в том числе право на совместные богослужения.

— Мой император, — обратился к Галерию писарь, — я внёс в указ ваши дополнения!

Галерий ещё раз прочитал указ и подписал его.

— Отошлите указ императорам Лицинию, Максимину Даза и Константину, пусть они тоже подпишут его! — приказал Галерий.

— Всё будет сделано мой император! — произнёс писарь и с поклоном удалился.

В покои больного вошла жена императора Валерия, дочь императора Диоклетиана, красивая грациозная женщина.

— Как ты сегодня чувствуешь себя, — спросила она мужа, глядя на него с состраданием.

— Я только что подписал указ о прекращении преследований христиан, — морщась от боли, произнёс Галерий, — ты оказалась права, гонения на христиан лишь укрепили их веру, их становится всё больше и больше.

— Ну, слава Богу, — перекрестилась Валерия.

— Я это сделал лишь потому, что дальнейшее притеснение христиан будет вредить единству Римской империи!

— После стольких лет преследования христиан ты прозрел и дал свободу людям верить в своего Бога и это главное, — тихо произнесла Валерия, — Бог услышит тебя и облегчит твои страдания, — увидев, что император закрыл глаза, быстро перекрестила его.

Через несколько дней римский император Гай Галерий Валерий Максимиан скончался в страшных мучениях.

Скора и Марк верхом на лошадях в сопровождении охраны возвращались домой после осмотра нового посёлка родов Багана, построенного по образцу римских из камня. Таруська, начальник стражи, выслал вперёд десяток воинов и следовал с остальными стражниками в шагах тридцати сзади.

— Марк, мне кажется люди остались довольны новыми домами, — улыбаясь, спросила Скора.

— Молодёжь точно довольна, — задумчиво произнёс Марк.

— Старики должны понимать, что вырубать лес на своей земле мы больше не можем.

— Понимать-то они понимают, только душой принять не могут, для них непривычно жить в каменных домах.

— Ну, другого решения с переселением родов Багана на новые земли просто не было, — уверенно произнесла Скора.

— Вот поэтому они и согласились, — улыбнулся Марк.

— Ладно, пусть обживаются, в следующем году роды Колояра будем переселять.

— Почему ты всё время вспоминаешь Колояра, ведь его рода выбрали себе нового вождя? — улыбаясь, спросил Марк.

— По привычке, — покраснев, ответила Скора.

— Агидель умная женщина и справляется с обязанностями вождя племени, — улыбнулся Марк.

— И ещё она молодая и красивая, — обидчиво поджав губки, произнесла Скора.

— А вот это меня совершенно не волнует, и знаешь почему?

— Почему?

— Потому что, я тебя люблю!

— Я уже старая, — сощурив глазки, улыбнулась Скора.

— Ты для меня всегда будешь молодой и самой красивой, — улыбаясь, сказал Марк.

Так с улыбками они молча ехали некоторое время. Дорога шла среди засеянных рожью полей. Скора загадочно посмотрев на Марка произнесла:

— Если бы сейчас с нами не было охраны, тебе пришлось бы это доказать!

— Я готов доказывать тебе это всю жизнь, — улыбнулся Марк.

— Тогда, может быть отпустим охрану, — игриво спросила жена.

— Во-первых, они нас не оставят, — произнёс Марк пристально глядя на дорогу.

— А во-вторых? — спросила Скора, и перехватив взгляд мужа посмотрела в ту же сторону.

Впереди, у дороги, в шагах двадцати, вдруг, из ниоткуда появился всадник в чёрном на вороной лошади. Ехавшие впереди стражники его не заметили. Скора улыбнулась:

— Здравствуй Шуня, ты как всегда внезапно!

— Здравствуй Скора, твой муж слушается верховного вождя племени? — улыбаясь, кивнул Шуня на Марка.

— А куда он денется! — улыбнулась Скора, многозначительно посмотрев на Марка.

— Здравствуй Шуня, как дела на границах наших земель? — произнёс с улыбкой Марк.

— На границах пока всё спокойно, — ответил Шуня, спокойно глядя через прорези своей чёрной маски. Ехавшие сзади стражники остановились и с любопытством разглядывали главного колдуна племени.

— А почему, пока? — спросил Марк.

— Увеличение потоков товаров проходящих через границы в обе стороны говорит о благополучии свевов и слухи об этом разнеслись далеко за пределы нашей земли, — ответил Шуня.

— Вместе со слухами о благополучии свевов все должны были узнать и об усилении их военной силы, — серьёзно произнёс Марк.

— Именно поэтому я пока не вижу особой угрозы на границах со стороны сопредельных племён и государств, — так же серьёзно ответил колдун, — но вот мелкие шайки разбойников всё же иной раз проникают через границу.

— Что ты предлагаешь? — спросила Скора, уже без улыбки.

— Думаю, что пора организовать конные разъезды на дорогах, именно по ним движутся товары, которые и представляют интерес для разбойников.

— Я понял тебя, — произнёс Марк, — само наличие таких разъездов будет останавливать разбойников.

— Ты прав Марк, свевы ведут бойкую торговлю, на наших землях постоянно находится много чужих людей и скоро будет трудно разобрать кто из них добрый торговец, а кто разбойник, — ответил Шуня, — ладно езжайте по своим делам, мне надо с Кроном поговорить, — произнёс он, и поехал в сторону от дороги. Затем приподнял руку и через несколько мгновений на неё сел большой чёрный ворон, который всё это время кружил неподалёку. Ворон сел на плечо Шуне и проехав несколько шагов, колдун, на глазах изумлённых свевов, исчез вместе с вороном и своим конём.

Некоторое время всадники ехали молча, затем Скора, не поворачиваясь к Марку, произнесла:

— Марк, сама не знаю почему, но после слов Шуни о разбойниках, мне вдруг стало тревожно.

— Скора, тебе не о чем беспокоится, Шуня просто предупредил нас о возможных неприятностях в будущем, — улыбнулся Марк.

— Нет, Марк, нас дети дома ждут, Лучезар и Аврелий уже большие, а Злате всего годик, поехали быстрее.

— Слушаюсь и повинуюсь моя королева, — заулыбался Марк.

— Тогда догоняй! — крикнула Скора, и пришпорив лошадь, помчалась.

Марк, вместе со стражниками едва поспевал за ней. Погоняя своего коня, Марк с улыбкой наблюдал за своей женой. Родив дочку Злату, Скора, как-то уж очень глубоко погрузилась в заботу о малышке и о детях вообще. Во всяком случае, в спальне у них стало не так жарко. Избрание Агидель вождём племени вместо Колояра, с которой теперь Марку приходилось часто видеться по различным делам в отсутствии Скоры, встряхнуло её. Видимо жена почувствовала в ней соперницу. Агидель была очень общительной красивой и стройной женщиной, с небесно голубыми глазами. Во всяком случае, увидев её, Скора стала прежней и в их спальне опять стало жарко. О том, что Милан, ставший командиром легиона, вместо Колояра и Агидель встречаются, Марк пока не говорил своей жене. Улыбаясь своим мыслям, он мчался на лошади за Скорой.

Константин работал с документами у себя во дворце в Тревире. Стражник сообщил ему о визите его жены. Константин вышел из-за стола, Фауста вошла с маленьким Константином на руках:

— Здравствуйте мои дорогие, — улыбаясь, произнёс он, поцеловав сына и жену.

— Здравствуй дорогой, — ответила Фауста, опуская сына на пол, — погуляй сынок, ты такой тяжёлый. Маленький Константин сразу побежал смотреть висящее на стене оружие.

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил муж.

— Нормально, но врач посоветовал нам пока воздержаться от попыток зачатия, мне надо отдохнуть, хотя бы пару лет.

— Хорошо отдохни, — улыбнулся Константин, — но я надеюсь, что ты не закроешь для меня дверь своей спальни.

— Сегодня мне уже можно прийти в твою спальню, — игриво ответила Фауста.

— Я скучал без тебя, — произнёс Константин, обнимая и целуя жену.

— Я тоже, — шептала Фауста, отвечая на поцелуи мужа.

Их прервал маленький Константин, который подбежал к отцу и дёргая его за тунику, попросил:

— Отец, я хочу такой же меч, как у Криспа!

Оторвавшись от жены, Константин взял сына на руки:

— У тебя же есть деревянный меч малыш.

— А я хочу железный!

— Тебе рано ещё железный, он тяжёлый.

— Нет, не тяжёлый, я уже брал у Криспа его меч!

— Нет, малыш, железный меч ты получишь через два года, — засмеялся Константин, целуя сына.

— А два года это много? — спросил сын, обнимая отца.

— Всего два лета и две зимы, — улыбнулся отец.

— А это лето считается?

— Конечно!

— Тогда ладно, пойду ещё посмотрю, — и малыш сполз с рук отца и побежал опять к оружию.

— А где Крисп? — спросил Константин, с улыбкой наблюдая за сыном.

— У него сейчас занятия по математике.

— Как он учится?

— Все учителя хвалят его.

— Это хорошо, — произнёс Константин.

— Что ты решил со свадьбой Лициния и Констанции? — спросила Фауста, присаживаясь в кресло.

— Я предложил Лицинию для свадьбы твой дворец в Аквинкуме, но ответа пока ещё не получил.

— Бедная Констанция, стать женой такого жмота и солдафона, как Лициний мало счастья.

— Этот брак заключается по политическим соображениям, — жёстко ответил Константин, — ничего стерпится, слюбиться!

Фауста поняла свою промашку и попыталась перевести разговор в другое русло:

— Константин, твои сыновья воспитываются, как христиане. Они ходят со мной в церковь, почитают Христа, и уже знают некоторые молитвы, может быть есть смысл их окрестить?

Константин пристально посмотрел на жену, он понял, почему она перевела разговор в другое русло, но не подал вида и поддержал разговор:

— Мне кажется, для того чтобы стать истинным христианином мало знать молитвы и ходить в церковь!

— Но ведь если человек молится и ходит в церковь, тем самым он показывает всем, что верит во Христа, — возразила Фауста.

— Это очень мало показывать другим свою веру, надо самому верить в своего Бога, — уверенно сказал Константин.

— Думаю, что надо начинать с малого и приучать к вере людей с детства, — ответила ему жена.

— Приучать, конечно, надо, но креститься необходимо осознанно, а значит в зрелом возрасте, — задумчиво произнёс Константин.

— А какая разница? — с недоумением спросила Фауста.

— Потому что глубоко верующим человеком можно стать только своей душой, а не по каким-то внешним факторам, которые навязывают детям их родители, люди или государство.

— Возможно, ты прав, — задумчиво произнесла Фауста, затем встала и уже с улыбкой сказала, — ладно мы пойдём, не будем тебе мешать, не опаздывай к ужину, — и взяв маленького Константина за руку, вышла из кабинета.

Константин с улыбкой посмотрел им вслед и продолжил разбирать свои бумаги. Через некоторое время ему доставили срочную почту, это был указ старшего августа Римской империи Галерия о прекращении преследований христиан. Константин быстро прочитал его и решил немедленно известить об этом свою матушку. Взяв свиток, он вышел из своего кабинета, пройдя по коридору, постучал в дверь. Елена прервала чтение церковной книги и увидев довольное лицо сына, с улыбкой спросила его:

— Добрый день сын мой, видимо что-то случилось, раз ты сам ко мне пожаловал?

— Здравствуй мама, сегодня действительно добрый день, я только что получил указ императора Галерия, он касается всех христиан, — Константин протянул ей свиток, — прочитай сама.

Елена взяла свиток и внимательно прочитала его. Затем встала, повернувшись к иконе, перекрестилась и произнесла:

— Слава Богу, наконец-то и до них дошло!

— Ты имеешь в виду Диоклетиана и Галерия?

— Да именно их, столько лет, с такой неукротимостью преследовать христиан, разрушать церкви, сжигать церковные книги, но Господь услышал наши молитвы, — Елена опять перекрестилась, затем обратилась к сыну, — Что ты намерен теперь делать?

— Рим впервые с момента возникновения христианства позволил христианам открыто верить в своего Бога!

— Ты полагаешь, что это исключительное право Рима определять для людей, в какого Бога им верить. Христиане выстрадали свою веру, потому что она истинна. Они верят не в каких-то мифических богов, а во Христа, который был сначала обычным человеком, — ответила Елена внимательно глядя на своего сына.

— Это всего лишь легенда, нет никаких доказательств существования Христа!

— Когда ты станешь императором всей Римской империи, я найду доказательства существования Христа, это мой обет, — серьёзно произнесла Елена перекрестившись.

— Думаю, что в первую очередь необходимо известить всех епископов Галлии и Британии, — немного подумав, произнёс Константин

Елена, глядя в глаза сыну, сказала:

— Константин, мне кажется, мало известить епископов, тебе необходимо принять их у себя во дворце!

Константин смотрел на мать и понимал, насколько мудра эта женщина, действительно пришло время не только для терпимого отношения к христианству, но и для союза императорской власти с христианской церковью, не с христианством вообще, а именно с церковной организацией, которая могла бы обеспечить поддержку ему, будущему правителю всей империи.

Оглавление

Пролог

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Часть XI

Глава XII Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg