«Вызов»

Вызов (fb2) - Вызов [дилогия] 2600K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ирма Грушевицкая (Irmania)

Грушевицкая Ирма  Irmania Вызов.

Пролог

Я помню, как мы выбирали эти стаканы.

Через несколько дней после свадьбы мы с Майком ввалились в огромный хозяйственный гипермаркет: кто-то из друзей порадовал нас их подарочным сертификатом. Помнится, мой новоиспечённый муж всё подначивал: мол, теперь-то я точно перестану ныть из-за того, что в доме нет ни одного парного стакана.

Да, у нас в доме не было ни одного парного стакана. Сами по себе стаканы были, но по два или по три из разных наборов. Когда приходили гости, мне приходилось чередовать их или придумывать что-либо ещё, чтобы на столе они выглядели более-менее прилично. В последнее Рождество, к примеру, я обмотала их фольгой.

Зайдя в тот магазин, я первым делом направилась в отдел с посудой. Майк катил за мной тележку и в шутку умолял не торопиться с выбором:

— Нам же с тобой из них всю жизнь пить! Когда соберусь умирать, в одном из этих стаканов ты принесешь мне последний глоток воды.

— Вряд ли. Ты или твои сумасшедшие друзья непременно кокните их на очередной попойке. А я буду ругаться. Так что берём много.

— Много? — глаза Майка округлились.

— Да, много! Не меньше двух дюжин.

Майк даже остановился.

— Лив, милая, что нам делать с двадцатью четырьмя стаканами? Если ты боишься, что я их разобью, так давай я вообще не буду к ним прикасаться! А с ребятами мы и из пластиковых попьём.

— С ребятами вы можете хоть из мисок лакать. Никакой одноразовой посуды в моём новом доме! — отрезала я, потянувшись за коробками на верхней полке.

— Ливи, осторожнее! — Майк перехватил меня. — Давай я. Какие брать?

— Вон те, высокие, с широкими гранями. Нет, Майк, не эти. Эти с рисунком!

— Ну и что, — улыбаясь, он крутил в руках коробку. — Весёленькие.

— Ты хочешь пить виски и любоваться Дональдом Даком?

— А что, прикольно. Ребята оценят, — засмеялся Майк. — И он оценит, когда вырастет. — На этих словах муж погладил меня по совсем ещё плоскому животу.

— А я не оценю. И хватит об этом. Нравится? Разрешаю купить два — тебе и ему. Но мне их на глаза не показывайте.

Майк довольно улыбнулся и положил к уже лежащим в тележке коробкам два стакана с утиной мордой.

Макс очень любил пить из них молоко. Иногда Майк присоединялся к нему, и они, чокаясь стаканами, называли себя «молокоголиками». После того, как молоко было выпито, Майк одним точным движением стирал молочные усики с довольной мордашки сына. Макс же пятернёй размазывал их по всей отцовской физиономии. Я сердилась, вкладывала в их руки салфетки, но они упорно сопротивлялись моим попыткам сделать из них культурных людей.

Спустя девять лет стаканов осталось штук шесть, не больше. Сначала я расстраивалась, когда разбивался очередной стакан; ругала Майка, Макса, многочисленных гостей. Да чего уж греха таить — парочка была и на моей совести. После этого Майк подходил ко мне, обнимал сзади и, целуя в макушку, неизменно шептал на ухо:

— К счастью, Ливи. К ещё большему счастью.

Я улыбалась, а он привычно брал в руки щетку и совок: убирать разбитое стекло было его заботой.

Шесть штук.

Плюс один, с утёнком.

Второй разбил Макс. В тот день.

Боль скрутила меня внезапно — в коридоре, перед лестницей на второй этаж. Макс нёс в гостиную молоко для Санты, и мой неожиданный вскрик его напугал. Стакан выскользнул из рук сына прямо на плиточный пол. Боясь потерять сознание от боли, я сосредоточилась на расплывающемся под ногами белом озерце с камушками цветных стеклянных крошек.

— Прости, — одними губами прошептал Макс.

— Звони папе, — сказала я сквозь сжатые зубы и, ухватившись за перила, осела на пол.

— Папа не отвечает. Я позвонил тёте Ким. Она сказала, что выезжает. Мамочка, тебе очень больно?

Господи, Господи, Господи! Дай мне сил успокоить его!

— Чуть-чуть. — Дрожащей рукой я погладила прохладную щёчку сына и попыталась улыбнуться. — Извини, что напугала. Но, похоже, твоей сестрёнке захотелось поскорее тебя увидеть. Ох! — Меня скрутил новый приступ. — Не бойся, Макс. Мы справимся. — Я говорила отрывисто, на выдохе. — Попробуй ещё раз позвонить папе. И принеси из спальни розовую сумку. Пожалуйста.

Перепрыгивая через ступеньки, Макс понёсся на второй этаж, а я, оставшись одна, наконец позволила себе застонать от жестокой боли, раздирающей меня изнутри. Я знала, что-то пошло не так: до срока, поставленного врачами, оставалось три недели. С Максом такого не было, хотя те роды длились почти сутки. Стараясь не поддаваться панике, я сосредоточилась на правильном дыхании. Ким должна быть с минуту на минуту, а Майкла когда он появится, я просто-напросто убью.

— Всё, я здесь! Я здесь!

Ким ворвалась в дом, впуская за собой с улицы морозный воздух. Она захлопотала вокруг меня, помогала подняться с пола и усадила на лестничную ступеньку.

— Что, нашей девочке не терпится появиться на свет в канун Рождества?

— Что-то не так, Кими. Больно очень. Надо в больницу. Только не знаю, что делать с Максом. И Майкл куда-то запропастился. Он же должен быть с Полом, — вдруг вспомнила я. — Где они?

— Спокойно, не нервничай. Они в Ванкувере. Пол сказал, что Майк собирается купить тебе на Рождество нечто особенное, и взял его посоветоваться. Хотя, зная вкус своего мужа, предупреждаю: на многое не рассчитывай!

Байками о Поле Ким пыталась меня отвлечь, но выходило не очень. Скрипя зубами, я переживала очередную болезненную схватку, пока подруга, не замолкая ни на секунду, надевала на меня ботинки и натягивала на голову шапку. Шапка была Макса, но Ким этого не заметила.

— Тётя Ким, а маме очень больно? — Сын слетел с лестницы, держа в руках сумку, которую я заранее собрала в больницу. В его голосе слышались плаксивые нотки, и Ким немедленно переключила на Макса:

— Во-первых, успокойся. Во-вторых, всё в порядке. Нет ничего такого, с чем твоя мама не справилась бы. — Она потянула его за руку, усаживая рядом со мной. — Ты должен остаться дома. Скоро приедет Стив. А я тем временем отвезу маму в больницу.

— Мамочка, с тобой всё будет в порядке? — Мой смелый мальчик едва сдерживал слёзы.

Из последних сын я улыбнулась и обняла сына:

— Конечно в порядке, родной. — Я чувствовала, как на лбу выступают капельки пота — боль становилась невыносимой. — Не бойся, Стив побудет с тобой до приезда папы. А ты пока постарайся до него дозвониться.

— Хорошо. Ты там аккуратнее, ладно, мам? — Макс нахмурился, словно что-то вспоминая: — Не подхвати какую-нибудь заразу.

— Я постараюсь.

Ким помогла мне подняться и набросила на плечи тёплую «аляску» Майка — ни во что другое я уже не помещалась. Придерживая большой живот, я не шла, а, скорее, переставляла ноги к машине. Прежде чем сесть в неё, я обернулась: мордашка Макса маячила в окне. Полные страха глаза следили за мной; носик прижался к стеклу и стал похож на свиной пятачок. Я помахала сыну. Он помахал в ответ. «Господи, где этот балбес?! — ругала я Майка. — Лучше бы ему сейчас приехать, иначе…»

Мы только сели в машину — хотя села только Ким, я же туда вползла, — когда к дому подъехал автомобиль. Из тёмного джипа выскочил Стивен — брат Ким. На ходу, улыбаясь во весь рот, он показал мне два больших пальца.

Слава Богу, Макс под присмотром. А Майкла я всё-таки убью.

— Держись, Ливи. — Старенькая «хонда» Ким надрывно взвизгнула, когда хозяйка вдавила педаль газа в пол.

Через час на свет появилась Эбби.

Майк, как мне сказали позже, умер за пару часов до её рождения.

Я крутила в руках последний оставшийся стакан с Дональдом Даком. Стакан Майкла. Сейчас в нём был скотч. Вспоминая о прожитых годах — сначала с мужем, потом без него, — я потихоньку напивалась. Бутылка опустела на треть, но опьянения не чувствовалось. Только ступор. Такой привычный для меня, успокаивающий. Такой безопасный.

Не в силах сдержаться, я тихонько завыла. Обняв себя за плечи и раскачиваясь на стуле, я сидела посреди своей уютной, погружённой во мрак кухни, и выла.

Для всех людей я была сильной женщиной, на долю которой выпали нелёгкие испытания. Во взгляде каждого я видела ободрение, но искала вовсе не его. Меня не нужно было подбадривать, меня нужно было пожалеть. В отличие от тех, кто твердит, что жалость убивает, мне она была необходима. Я устала быть сильной. Я хотела поплакать, поскулить у кого-нибудь на груди. Но даже Ким не могла мне этого дать. Даже родители. Все твердили, что я должна держаться. Ради себя, ради детей. Ради Майкла.

И вот я сижу на кухне и напиваюсь. Потому что я, мать вашу, сильная. Сильная, но вою от безысходности, страха и одиночества — всего того, в чём не могу признаться другим. В том, в чем другие не могут меня заподозрить.

Если тебе когда-нибудь станет плохо, ты будешь в отчаянии, будешь нуждаться в какой-либо помощи, — позвони мне. Я хочу, чтобы у тебя был мой номер.

Эти слова всплыли из глубин моей памяти. Непонятно, каким образом, но я отчётливо услышала бархатный голос, произносящий их.

Сколько прошло времени? Почти три года. С чего я решила, что он вспомнит. Может, ему это ненужно. Может, он давно уже забыл об этом порыве. Да, скорее всего так и есть… Он ведь и номер мог давно изменить. Лив, будь реалисткой, ты видела его, ты всё понимаешь. На черта ты ему сдалась?..

Для чего в тот день я сохранила в памяти телефона его номер, я не знаю. Звонить по нему я точно не собиралась, не было нужды: со мной был Майк — мой муж, которого я любила. Но этот мужчина, этот голос, эти слова… они тронули меня своей искренностью там, в лобби шикарного отеля, где он говорил мне их почти целую жизнь назад.

Дилан.

Я нажала клавишу вызова.

Один гудок.

Второй.

Третий.

Лив, не будь смешной!

— Алло.

Низкий, чуть с хрипотцой голос окутал меня, словно бархат.

Он.

Воспоминания вызвали новый приступ боли, и я задержала дыхание, справляясь с ней.

— Я слушаю, говорите…

Нет, нельзя. Нельзя вот так. Это неправильно. По отношению к нему, к себе, к Майку наконец. Господи!

— Лив?

Что?

— Лив, я знаю, что это ты.

…

— Не молчи! Пожалуйста, не молчи! Я знаю, что это ты. Я чувствую. Лив, любимая, прошу тебя, скажи что-нибудь.

Рыдания рвались из груди. Как такое возможно? Любимая? Почему? Но ведь…

— Я слышу твоё дыхание, ангел мой. Пожалуйста, ответь мне.

Околдованная этим голосом, этими словами, этими воспоминаниями, я крепко зажмурилась, прежде чем выдохнуть в трубку:

— Привет…

Прошлое. Глава 1

— Лив, сколько можно копаться?

Майк зашёл в ванную, где я, всё ещё в одном чёрном белье, стоя перед ярко освещённым зеркалом, увлечённо красила губы. Остановившись сзади, муж положил руки мне на талию и прижал к своей груди.

— Дежурный администратор звонил пять минут назад: наше такси загораживает подъездную дорожку.

— Три минуты. Такси подождёт.

Прохладный шелк рубашки Майка приятно студил разгоряченную после душа кожу.

— М-м… — Он опустил подбородок мне на плечо, призывно смотря на наше отражение в зеркале. — Может, останемся? Бог с ним, с клубом.

— Ну уж нет! — я дёрнула плечами, стряхивая с себя его руки. — Мы сто лет никуда не выходили. Говорят, этот клуб — лучший на побережье и славится отвязными вечеринками. Я хочу отвязаться, Майкл! Мне жизненно необходимо отвязаться! — Я развернулась к нему лицом: — И если ты не позволишь мне сильно напиться, обещаю по возвращении в отель кое-что на десерт.

— Хорошо, только два коктейля. — Майк чмокнул меня в ключицу, проводя пальцем по краю трусиков. — Я в предвкушении.

В ответ я хлопнула его по руке, выставила за дверь и начала влезать в своё новое платье. Спасибо Ким, которая в наш предотпускной поход по магазинам едва ли не силой заставила меня его купить. Я бы никогда не позарилась на кусок эластичного чёрного кружева, который на вешалке смотрелся как использованный презерватив. Ким заставила его примерить, и, честно говоря, мне понравилось. Рождение Макса мало сказалось на моей фигуре, всё по-прежнему было на своих местах. Грудь, правда, увеличилась на один размер, но мне, как, впрочем, и Майку, это даже нравилось. Платье обтягивало мои изгибы как вторая кожа. Я вряд ли набралась бы смелости куда-либо в нём пойти, не будь рядом со мной внушительной фигуры Майкла.

Я втиснулась в платье, затем прошлась щёткой по волосам, крупными волнами спадающим по спине и плечам, и, улыбнувшись своему отражению, вышла из ванной.

— Слава Богу, я уже хотел вызы… — Майк споткнулся на полуслове.

Он молча таращился на меня, пока я, сидя на кровати, застёгивала ремешок чёрных открытых босоножек на совершенно неприемлемой для меня шпильке — ещё один привет от Ким.

— Ты в этом никуда не пойдёшь! — тоном, не терпящим возражений, заявил муж. — Я не собираюсь весь вечер отгонять от тебя похотливых самцов.

Если не знать Майка достаточно хорошо, могло сложиться впечатление, что он сердится. Меня же подобным обращением пронять было трудно.

— Кто-то мне недавно пел про ждущее такси? — лениво протянула я. — И могу тебя заверить, — подойдя к Майку, я зацепила пальцем ремень и резко притянула к себе. — Лично меня в этом клубе интересует только один самец.

Майк был выше меня на две головы. Встав на цыпочки, я потянулась к его мягким, влажным губам:

— Сейчас я не буду тебя целовать. Всё после. И ты не будешь прикасаться ко мне весь вечер, ясно?

Преувеличенно небрежно я оттолкнула Майка и направилась к выходу из номера.

— Какого черта, Ливи? Что за долбаные игры?

Что ж, раз не понимает, будем импровизировать. Я обернулась к раздосадованному мужу и капризно надула губы:

— Потому что я так хочу! Только смотреть, трогать нельзя. Всё получишь, когда вернёмся в номер, понятно, Майкл Вуд? И без возражений.

— Знаешь, мы с тобой, конечно, не первый год женаты, но такой я тебя не помню.

Озадаченный моим последним заявлением, Майк послушно тащился за мной по коридору к лифтам. Настроение было игривое, очень хотелось его поддеть.

— Это пугает тебя, мой птенчик?

— Ни столько пугает, сколько напрягает. Я не знаю, как на такую тебя реагировать. Это всё Ким, я уверен. Пол рассказывал, что в последнее время она набрасывается на него при любой возможности. Не то, чтобы он жаловался, просто…

— Просто вы с Полом — зажравшиеся тюфяки! — На ходу я обернулась и стукнула его в плечо маленьким клатчем. Расшитое бисером творение от удара неприятно хрустнуло, но вряд ли при этом нанесло Майку большой ущерб. Разве что, его самолюбию. — Вы напрочь забыли, что рядом с вами живут настоящие женщины.

Дверцы лифта со звоном открылись. Майк пропустил меня вперёд. Кабина двинулась вниз, и он притянул меня к себе.

— Ливи, не сердись!

Я обиженно дернула плечами, высвобождаясь из его хватки. Но Майк не поддавался.

— Наверно, я действительно забыл. Я люблю тебя, очень люблю, и никогда не переставал хотеть, но…

Внезапно мне стало грустно. Я перестала вырываться и, запустив руки под пиджак, всем телом прижалась к мужу.

— Знаю, Майки. Всё как-то приелось. Рутина, быт. Мои родители, твои родители. Друзья. Макс. А я не хочу забывать того, какими мы были раньше. Не хочу забывать тех Лив и Майка, которые не могли оторваться друг от друга.

Подняв голову, я посмотрела в его потемневшие глаза. Майк взял моё лицо в широкие ладони и начал покрывать его лёгкими поцелуями.

— Я помню это время, Ливи. Наш первый поцелуй. Свидания на заднем дворе, когда Генри думал, что ты уже спишь. Помню, что вытворяли с тобой мои руки, как ты раскрывалась мне. Помню, как ты вскрикнула от боли, когда я первый раз вошел в тебя…

Майк говорил, а я чувствовала, как лицо заливает краской смущения и удовольствия.

Он всё помнит. Мой мягкий, ласковый, плюшевый мишка Майкл — храпящий по ночам, разгуливающий по дому в растянутой майке с пятном от детского тыквенного пюре, которое не берёт ни один стиральный порошок, — помнит всё. И сейчас, когда он говорит мне об этом, я снова вижу в нём того парня, которого полюбила ещё в школе: красивого, умного, сильного и страстного, сводящего с ума всех девчонок в округе своим ревущим мотоциклом и перевязанными банданой черными длинными волосами. Правда, волосы он уже давно остриг, а мотоцикл металлической грудой пылится в гараже: Майк не разрешает его выбрасывать, говорит, что отдаст Максу, когда тот подрастёт. Ага, как же!

— Ты хочешь поиграть со мной, капелька? — Майк, прищурившись, смотрел мне в глаза. Как же давно он не вспоминал это прозвище!

— Ну, что ж, давай поиграем.

Усмехнувшись, муж отступил от меня на шаг. От сексуальной хрипотцы, звучащей в его голосе, мне неожиданно расхотелось куда-либо ехать.

В кои-то веки я уговорила Майкла провести неделю только вдвоём: без наших друзей, без пива, без рыбалки, без обязательного барбекю по выходным.

Макс расстроился, что мы не взяли его с собой, и, уезжая, Майкл пообещал сыну трёхдневный поход в горы, на который я, между прочим, ещё не дала своего согласия. Макс остался с моим отцом, и я взяла клятвенное обещание с Ким, что она ежедневно будет заезжать к ним и следить, чтобы в холодильнике было что-нибудь посущественней замороженной пиццы. Ким заверила, что, вернувшись с отдыха, я найду своих мужчин в добром здравии и хорошем расположении духа. Главное, чтобы мы с Майком провели это время с пользой для себя.

Огромная очередь перед входом была доказательством того, что клуб «Затмение» действительно пользуется популярностью.

Выйдя из такси, муж подал мне руку:

— Это не прикосновение. Я просто пытаюсь быть джентльменом.

Сначала я даже не поняла о чём он, а после довольно хмыкнула:

— Замётано! Тогда, чтобы два раза не предупреждать, помоги прорваться через толпу.

Майк рассмеялся и одним быстрым движением подхватил меня на руки. Я возмущенно зашипела, а он начал прокладывать себе путь сквозь людское море желающих попасть в клуб.

Секьюрити моментально открыл перед нами дверь, и, лишь зайдя внутрь, Майк поставил меня на ноги. Я тут же начала поправлять своё задравшееся по самое не хочу платье.

— Сколько ты ему отвалил, и когда? — поинтересовалась я, удивляясь рвению охранника на входе.

— Не думай об этом, капелька. Развлекайся! — Майк направился в зал, а я задержалась у зеркала, одёргиваясь и приводя в порядок волосы.

Девчушка ростом едва ли выше Макса улыбалась мне в зеркальном отражении.

— Отличный способ пройти! Твой парень — большой оригинал.

Я рассмеялась:

— Не парень — муж! И да, он такой.

— Кстати, вы отлично смотритесь вместе. — Её улыбка стала ещё шире. — Заставляй его чаще носить тебя на руках. Ещё увидимся! — Она подмигнула моему отражению и направилась в зал.

Я двинулась вслед за ней и остановилась на входе, ища глазами Майка. Он махал мне с дальнего конца барной стойки, расположенной слева от входа.

Подойдя, я заметила в его руке стакан.

— Что пьём, Вуд?

— Виски, Вуд! Или мне сегодня называть тебя мисс Дэвис?

— Не будь придурком, Майкл. Я уже и не рада, что это затеяла. Ещё одно подобное замечание, и будешь спать на прикроватном коврике.

— Ладно-ладно, — Майк поднял руки в примирительном жесте. — Так что будешь пить, красавица?

— Давай ром с колой, что ли. Не хочется завтра мучиться от похмелья.

Ром оказывал магическое действие на мой организм. Я могла выпить цистерну, и на завтра хоть за штурвал истребителя: ни тебе головной боли, ни похмелья.

— Ты обещала только два коктейля, — напомнил мне Майк, когда бармен поставил передо мной высокий узкий стакан.

— Когда я ромом-то напивалась?

— Если честно, я вообще не могу вспомнить, когда ты последний раз напивалась.

— Ну давай навёрстывать! — Я подняла стакан с призывно звенящими в нём кубиками льда: — За отрыв, муж мой!

— Бог в помощь, жена!

Мы заняли последний столик с табличкой «Зарезервировано», и немедленно повторили.

Музыка гремела. Чтобы хоть как-то разговаривать, нам приходилось друг на друга орать.

— Я хочу танцевать, Майк! — заявила я после третьего коктейля.

— Иди, — он сделал ещё глоток и вальяжно развалился на диване. — Я пока пас.

— А как же обещанные тобой самцы? — я дразнила его, двигая бедрами в такт музыке. — Не боишься конкуренции?

— Неа, не боюсь! Все и так уже поняли, что ты со мной. А если и появится какой-то непонятливый, ты знаешь, где меня искать. — Майк снова поднял стакан, отсалютовав: — Порви их, крошка!

Подбодренная напутствием, я полностью отдалась музыке. Каждой клеточкой я чувствовала взгляд Майка и танцевала для него. В этом танце я была развратной, страстной, бесстыдной, проводя руками по контуру своего тела, по бёдрам, закусывая нижнюю губу, запуская пальцы в волосы. Я соблазняла мужа танцем, незаметно наблюдая за ним из-под опущенных ресниц. Я видела, что он неотрывно смотрит на меня. Видела, как тяжелеет его взгляд, как от учащенного дыхания под чёрной, расстегнутой на две верхние пуговицы рубашкой, вздымается грудь.

Он быстро опрокинул в себя оставшееся виски — кажется, вместе со льдом, — затем резко встал и направился в мою сторону.

— Ты понимаешь, что половина мужиков в этом зале сейчас побежит в туалет, чтобы подрочить на тебя, — сказал он, подойдя ко мне. — Я такого наслушался, пока шел! Тебя уже три раза поимели, Ливи.

Не переставая двигаться, я ухмыльнулась:

— Сам виноват, я звала тебя с собой.

— Интересно, как бы я мог танцевать, не прикасаясь к тебе.

— Ох, ладно, Майки! — взмолилась я, сдаваясь. — Пустая затея.

Я прильнула к родному телу. Майк в ответ обернул вокруг меня свои большие руки.

— А что, мне понравилось. Повторим как-нибудь эту игру в недотрогу? Только, чур, — он наклонился к моему уху, — наденешь это же платье.

— Хорошо, — счастливо засмеялась я.

Мы танцевали, тесно прижавшись друг к другу. Майкл целовал меня, играл моими волосами, дразнил, проводя пальцами по спине. Его жар я чувствовала сквозь тонкое кружево платья. Я хотела его, льнула к нему, не отрывая взгляд от его черных глаз.

— Если не хотим загреметь в полицию за нарушение общественного порядка, надо это прекратить.

Взяв меня за руку, муж направился к нашему столику. Там он усадил меня на диван и ушел за напитками.

Я отдыхала, скучающим взглядом скользя по залу. Публика была разношерстная, но, судя по загорелым лицам и количеству пустой посуды на столах, состояла сплошь из отдыхающих: редко кто из местных жителей в середине недели позволяет себе подобные излишества. Официанты деловито скользили по залу, умело маневрируя в подвыпившей толпе.

Взгляд остановился на девушке, заговорившей со мной на входе. Она сидела в большой компании; стол перед ними был заставлен полупустыми стаканами. Какой-то здоровяк что-то эмоционально рассказывал остальным. Это что-то было явно смешным, потому что, когда он закончил, все за столом дружно грохнули от смеха. Кроме сидящей рядом с ним блондинки в ярко-зелёном платье. Сначала она возмущённо подскочила на добрые полметра, а затем со всей силы въехала здоровяку локтем в бок. Парень, скривив уморительную страдальческую мину, картинно упал набок.

Я не сдержалась и прыснула со смеху: около часа назад у гостиничных лифтов я почти так же треснула Майка. Похоже, эти двое были вместе.

Вероятно, почувствовав, что за ней наблюдают, блондинка посмотрела в мою сторону. Я улыбнулась. Она улыбнулась в ответ и, перегнувшись через стол, что-то быстро сказала уже знакомой мне девушке. Та обернулась и, увидев меня, весело помахала. Я тоже помахала.

— Ну вот, не успел отойти, а она уже с кем-то перемахивается.

Поставив передо мной коктейль, Майк плюхнулся рядом.

— Ага, — я засунула в рот соломинку. — Забавная девушка. На входе встретились.

— Какая это? — Майк резво обернулся, и в это время девушка, встав со своего места, пританцовывая, двинулась в нашу сторону.

— Привет, вот мы и встретились. — Не дожидаясь ответа, она протянула мне свою маленькую ладошку: — Я Фиби.

Её голос был достаточно звонкий и очень подходил ко всему её виду: задорному черному ёжику на голове, вздёрнутому носику, лимонному платью, делавшему её похожим на большую карамельку.

— Лив, — я ответила на её рукопожатие, удивившись его силе. — А это мой муж, Майкл.

Я представила их друг другу. Майк удивил меня, привстав с дивана и поцеловав протянутую Фиби руку. Обычно даже с девушками он довольствуется кивком или похлопыванием по плечу.

— Мы с друзьями хотели предложить вам к нам присоединиться. Но, судя по танцам, компания вам на этот вечер не особо нужна.

Она задорно стрельнула глазами в Майка. Он рассмеялся, удивив меня своим неожиданным ответом:

— С удовольствием. Лив хотела уйти в отрыв, а отрываться вдвоём как-то не очень получается.

Без лишних разговоров, он сгреб со стола стаканы с нашими напитками и направился к их столику.

— Здорово!

Хлопнув в ладоши, Фиби побежала следом за Майком. Я неохотно поднялась с дивана и отправилась за ними, попутно пытаясь как можно ниже натянуть подол своего ставшего вдруг неудобным и излишне коротким платья.

Прошлое. Глава 2

Когда я подошла к столику, Майк уже пожимал руки сидящим за ним парням. Обернувшись, он притянул меня к себе:

— А это моя Лив.

Приветственно кинув, я окинула взглядом довольно большую компанию. Блондинка, на которую я первой обратила внимание, смотрела на нас с саркастической улыбкой.

— У вас медовый месяц, — безапелляционно заявила она. — Мы с Саймоном в свадебном путешествии тоже не могли друг от друга оторваться.

С нежностью она провела рукой по щеке здоровяка, который не далее как пару минут назад получил от этой же руки в бок.

Над столом полетели смешки и комментарии относительно свадебных путешествий и того, чем обычно в них занимаются. Мы с Майклом быстро переглянулись.

— На самом деле мы уже лет шесть как женаты.

Это прозвучало чуточку самодовольно, и в ответ сразу же раздались аплодисменты и хохот. Зазвенели бокалы.

— Поздравляем!

— Ничего себе!

— Да тебе повезло, парень!

— Она, наверно, горячая штучка!

Пока я заливалась румянцем, Майкл обернул вокруг меня руки.

— Эй, эй, полегче! Абонент недоступен! — Наклонившись, он крепко чмокнул меня в губы: — Навеки!

— Да мы и не претендуем! — Здоровяк, который, как я поняла, и был Саймон, заграбастал в свои медвежьи объятия блондинку. — Спорим, моя Кэтти даст фору твоей Лив?

— Ну, чтобы причиндалами мужскими мериться, про такое мне известно. А вот чтоб женами… — загоготал блондин в залихватски заломленной шляпе и темном пиджаке, надетом прямо на майку.

Все снова грохнули от смеха. В том числе и мы с Майком.

— Присаживайтесь, ребята. Не обращайте внимания на этих клоунов.

Фиби села рядом с блондином, и он привычным жестом обнял её за плечи. Майкл придвину стул от соседнего столика, а я опустилась на диван рядом с блондинкой.

— Кэтрин, — она протянула руку, которую я с удовольствием пожала. — А этот тюфяк рядом со мной — Саймон.

— Лив, — представилась я, во все глаза рассматривая колоритную парочку.

Вблизи Кэтрин оказалась ещё красивее. И вовсе не такой холодной, какими зачастую бывают очень красивые девушки. Светлые волосы благородного медового оттенка, огромные голубые глаза, длинные ресницы… Всё это великолепие сияло в несколько раз ярче под обожающими взглядами её мужа. Тюфяк Саймон боготворил свою красавицу жену, и она это прекрасно понимала. Чем-то они были похожи на нас с Майком, и, готова поспорить, сегодня Кэтрин так же довелось услышать от мужа про похотливых самцов. Её зелёное платье, расшитое пайетками, не оставляло простора для фантазий, но в отличие от меня Кэтрин не чувствовала себя в нём не комфортно. Мне же, намертво прикипевшей к джинсам, кедам и толстовкам с капюшоном, подобные ощущения были в новинку.

С этим и боролась Ким, настырно заставляя покупать все эти ужасные платья и юбочки. Именно поэтому я редко брала её с собой в магазины.

— Ну подумай сама, куда я в этом могу пойти? — вопрошала я, в который раз отвергая протянутое подругой нечто, едва способное прикрыть зад без риска оголить грудь.

— Например, к доктору! — восклицала Ким.

— К какому?

— Да хоть к педиатру!

— Педиатру Макса недавно исполнилось шестьдесят. Если я завалюсь к нему в кабинет в таком виде, его, вероятнее всего, хватит удар.

— Лив, ты неисправима! Самое сексуальное платье, которое я помню на тебе, — то, с рождественской вечеринки в восьмом классе. Синее, с белым воротничком.

— А-а, шелковое, которое мама прислала мне из Далласа? Жуткая вещь. И что в нём сексуального?

Нет, понятно: то, что я, в принципе, заявилась на вечеринку в платье, уже было поводом для сенсации. Но не называть же сексуальным кусок синего ацетатного шелка, в котором, кстати говоря, весь вечер я отчаянно мёрзла.

— Да кое-что было, — захихикала Ким. — Если помнишь, в тот вечер в школе не работало отопление. А ты забыла надеть лифчик, и твои соски от холода стояли торчком. Бедняга Майкл весь вечер гонял парней, стоило им лишь посмотреть в твою сторону.

— Твою мать, Кимберли, почему ты мне не сказала?!

Я с размаху запустила в неё очередным блестящим нечто, которое она только что вручила мне в примерочной. Подруга называется!

— Да ладно тебе, Ливи, это было так давно. — Предательница гоготала без зазрения совести. — Ну поржали мы немного. Майку было труднее всех: он тогда от твоего вида явно перевозбудился. Мы с девчонками даже начали ставки делать — набросится он на тебя прямо в зале или до дома дотерпит.

Ким от души веселилась, резво отмахиваясь от летящих в неё вещей. У меня было полное право рассердиться, но в памяти возникло сосредоточенное выражение лица Майкла в тот вечер, и я тоже расхохоталась. Вот, оказывается, почему он выглядел как полный придурок. А я-то думала, дело в несварении.

Майк легко нашел общий язык с парнями из компании: не прошло и минуты, как они с Саймоном уже спорили насчёт лучшего питчера прошлого сезона. Джейсон, тот самый блондин в шляпе, смеялся над их попытками доказать свою правоту, колкими замечаниями приправляя аргументы обоих. Ещё один молодой человек — его имени я не расслышала — участие в беседе не принимал, но зато внимательно слушал. Рядом с ним сидела темноволосая девушка, представившаяся Джессикой.

Ещё одна парочка была полностью поглощена друг другом. Расположившись в углу дивана, они непрерывно целовались и вряд ли вообще заметили наше появление. Пару раз бросив на них любопытный взгляд, я была уверена, что инициатором поцелуя была девушка: она так рьяно набрасывалась на парня, будто хотела высосать содержимое его желудка. Одна его рука лежала на диване, другой он лениво придерживал свою спутницу, и это вовсе не было похоже на любовные объятья.

Я невольно поморщилась, что не укрылось от Фиби.

— Не обращай внимания. Она ждала этого два года.

— Этого чего? Поцелуя?

Во взгляде моей новой знакомой проскользнуло отвращение.

— Можно и так сказать. Но, в основном, его, — девушка кивнула на молодого человека: — Дилана. Бри открыла на него охоту сразу же после первой встречи, но он не давал ей ни единого шанса.

— И что же изменилось? — поинтересовалась я больше для поддержания беседы, нежели из любопытства.

— Не знаю, — Фиби пожала плечами. — Наверное, устал сопротивляться непрерывным заигрываниям.

— Не мытьём, так катаньем.

— Да уж. Думаю, скоро он об этом пожалеет. Эта пиявка всерьёз за него взялась.

— Оно и видно, — усмехнулась я, — того и гляди проглотит.

Тем временем парочка начала принимать горизонтальное положение.

Первым возмутился Саймон:

— Эй, эй, ребята! Если вы продолжите в том же духе, нас отсюда выведут.

— Да уж, хватит смущать людей, — поддержала его Фиби.

Девушка наконец оторвалась от молодого человека и зло посмотрела в нашу сторону. Ничего себе! У парня и вправду должны быть веские причины, чтобы бегать от неё два года. Шикарные белые волосы, огромные синие глаза, подчёркнутые искусным макияжем, влажные, опухшие от поцелуев губы — девушка была само совершенство и по красоте не уступала Кэтрин. Лица молодого человека я не разглядела. Как только его спутница от него отцепилась, он сразу же поднялся и направился в сторону бара. Я отметила лишь тёмные спутанные волосы — удивительно, как их только с корнем не вырвали. Одет он был в белую рубашку, в свете неоновых огней отливающую синим, и тёмные слаксы.

Тоненькими пальчиками Бри взяла со стола недопитый стакан пива и моментально опрокинула в себя всё его содержимое.

— Неужели он настолько горяч? — поддела её Джессика.

— Завидуй молча! — отрезала блондинка и со стуком поставила пустой стакан.

— Что ты себе позволяешь! — Джессика задохнулась от возмущения. Сидящий рядом с ней парень нахмурился и взял её за руку.

— Ой, я тебя умоляю, Джесс! Все знают, что ты с малолетства сохнешь по Дилану. Ронни, — обратилась она к её спутнику: — Скажи, как это — жить, зная, что тебя постоянно с кем-то сравнивают?

— Тебе лучше заткнуться, Бри, — тихо проговорил тот. — Я думал, что, заполучив Дилана, ты подрастеряла свой яд.

— Да пошли вы!

Бри рывком поднялась из-за стола. Миру явились идеальные ноги, обтянутые чёрными кожаными брючками. Она развернулась на высоких каблуках и кинулась за своим кавалером.

— Не бери в голову, Рон. Она просто сука, — сказала Кэтрин. — Позже я обязательно оторву Дилану голову за то, что взял её с собой.

— Можно подумать, у него был выбор, — заметил Джейсон.

Над столом повисла неловкая тишина.

Мы с Майком смущённо переглянулись. Не стоило и пытаться вникнуть во всё многообразие отношений в этой компании.

— Что ж… кхм… — Рон, всё ещё красный от пережитых эмоций, прочистил горло. — Чем занимаешься, Майкл?

— Ну-у, если кратко, то машины ремонтирую. — Майк явно обрадовался предоставленной возможности сменить тему. — У меня своя автомастерская в Лонгвью.

— В Лонгвью? Штат Вашингтон? — переспросил Саймон.

— Да! А вы, ребята, откуда?

— Из Сиэтла!

— Ничего себе! Да уж, тесен мир.

Мы непринуждённо разговаривали, много смеялись, много пили, совершенно забыв об инциденте с Бри. Ни она, ни её спутник больше не появлялись.

Неожиданно Джейсон с силой хлопнул себя по лбу:

— Ёлки! Да ты же Майкл Вуд. Лучший механик западного побережья!

Майкл недоуменно воззрился на Джейсона:

— За лучшего механика, конечно, спасибо. Но…

Тот не дал ему договорить, обращаясь к Саймону:

— Позапрошлое лето. Поездка в Сакраменто по делу Верджила. Мой «плимут» начал чихать чуть ли не кровью где-то в районе Портленда, помнишь? Я тебе ещё звонил с дороги.

— Ага, было такое, — кивнул Саймон.

— Ты сказал, что слышал там об одном парне, который в машинах, что Кэтрин в краске для волос.

— Что?!

Все покатились со смеху, когда, вскочив на ноги, Кэтрин с кулаками набросилась на мужа.

— Чертов придурок! Вот, значит, что ты обо мне думаешь? Вот что ты обо мне людям говоришь? Да я тебе…

Каждое своё восклицание она приправляла быстрыми ударами, в основном целясь в голову. Саймон гоготал громче всех, уворачиваясь от метких кулачков жены.

— Кэти, да я же шутил!

— От этого мне не легче, дубина! Сегодня ночью ко мне даже не суйся, понял?

Она быстро выдохлась и, шумно плюхнувшись на место, принялась обмахивать себя руками. Саймон молча подтянул жену к себе и впился поцелуем в её приоткрытый от неожиданности ротик.

— Смотри поосторожней с подобными заявлениями, детка, — ответил он, когда отпустил Кэтрин. — Маленький Сай может сильно обидеться на такие слова.

— Большому Саю давно пора перестать идти на поводу у маленького и, хотя бы иногда, включать мозги.

Было видно, что Кэтрин больше не сердится на мужа. Думаю, подобные перепалки стали для них своеобразной прелюдией, и сегодня ночью маленькому Саю ничего не угрожает. Когда все успокоились, Джейсон продолжил рассказ о своих злоключениях. Оказывается, «плимут» достался ему от отца, и парень очень им дорожил. Джейсон всячески расписывал достоинства машины и закончил на том, как через час после того, как его на эвакуаторе доставили в гараж Майка, автомобиль уже был на ходу. Он так искренне восхищался профессионализмом моего мужа, что физиономия Майка приняла по-настоящему гордый вид.

Однако, малышка Фиби быстро спустила его с небес на землю:

— Так это тебе я обязана тем, что монстр ещё жив? Как же я надеялась, что он не переживёт ту поездку! Вернувшись, Джей сказал, что по пути сделал ему такой апгрейт, что теперь он вечен, как авианосец.

— А я-то при чём? — Смеясь, Майк развёл руками. — Мне привозят машины — я их ремонтирую. Это моя работа. Но, не переживай: покажу тебе одну штучку, которую стоит только вынуть…

— А ты потом ты покажешь её мне! — стараясь сохранить серьёзное выражение лица, обратилась я к Фиби. — Если бы вы знали, на каком дерьме ездит жена лучшего механика!..

— Ливи, ты не права!

Спор о машине продолжался всю нашу жизнь. Я знала все аргументы Майка, как и он — все мои возражения.

Когда мы поженились, Майк переделал мой старенький «фордик», на котором я ещё в школу ездила, начинив его всевозможными устройствами для комфорта, безопасности, скорости, мощности и ещё черти чего. Думаю, при желании на нём можно было бы с лёгкостью сигануть в космос. Я мечтала о чём-то маленьком, женственном, но Майкл безапелляционно заявлял, что моя безопасность, как и безопасность Макса, — постоянного пассажира «форда» — превыше девчоночьих понтов.

— Твой грузовик даст фору любому болиду Формулы-1.

— Вот если бы он и выглядел так же, тогда да!

— Итак, друзья, — поднял бокал Джейсон. — За Майкла Вуда — лучшего механика западного побережья! Правда, денег тогда с меня взяли немерено! — добавил он после того, как все выпили.

— Ну знаешь ли, — снова развёл руками Майк, — за срочность всегда больше платят. Но, так и быть, сейчас мы быстренько всё компенсируем.

Подозвав к нашему столику официантку, муж попросил принести бутылку самого лучшего бренди.

— Чёрт, мне нравится этот парень! — загрохотал Саймон, со всей силы шарахнув Майка по спине.

— Ну покатилось, — протянула Кэтрин. — Ты хотела отрыва, Лив? Получите-распишитесь: завтрашнее утро ты проведёшь очень увлекательно, наблюдая, как твой благоверный обнимается с унитазом.

Я потянулась, снисходительно глядя на то, как парни опрокидывают в себя стопку за стопкой.

— Пока они говорят о машинах и о спорте, время ещё есть. А вот когда перейдут на обсуждение женщин, тогда и будем разводить их по углам. Пойдёмте танцевать, девочки. От кавалеров наших приглашения, я вижу, ждать не приходится.

— Порви их, крошка, — гаркнул мне в спину Майк своё любимое напутствие, когда всей гурьбой мы дружно двинули на танцпол. Правда, в отличие от предыдущего раза оно прозвучало не так внятно.

Девчонки оказались ужасно заводными: мы визжали, заслышав знакомую мелодию, громко подпевали, заигрывали друг с другом, висели друг у друга на шее — в общем, отрывались. Я была насквозь вспотевшая, влажные волосы прилипли ко лбу. Босоножки я давно уже скинула, и то, что платье, возможно, полностью обнажило мою пятую точку, давно уже перестало меня волновать.

Мы выгибались под что-то развратно-сексуальное, когда я почувствовала дискомфорт между лопаток. Я обернулась, ища взглядом Майка. Он был поглощён беседой с нашими новыми знакомыми и совершенно не замечал того, что творится вокруг. «Ага, значит, обещанный самец!» — улыбнулась я про себя и посмотрела в противоположную сторону.

В баре на высоком табурете сидел он.

Облокотившись на стойку, мужчина неотрывно следил за каждым моим движением. Его палец в задумчивости скользил по нижней губе, пока тёмные глаза пристально меня изучали. В другой руке он держал бокал с янтарной жидкостью. Я на секунду остановилась, пораженная этим откровенно-похотливым взглядом. Заметив это, кривая улыбка исказила черты его красивого лица, делая похожим на демона-искусителя. Он отсалютовал мне бокалом, а затем, не отводя от меня своего прищуренного взгляда, одним глотком осушил его.

Мне очень захотелось домой. К кружке горячего молока. К пижаме с Молнией МакКуином, которую мои мужчины преподнесли мне на последнее Рождество. Захотелось оказаться на нашем стареньком, потёртом диване, на котором субботним утром мы вместе смотрим мультики. Я захотела к Максу, к отцу, к Ким, под бочок к Майклу, наконец — куда угодно, только бы не быть здесь. Потому что в эту самую секунду, как наши взгляды встретились, я поняла: однажды посмотрев в глаза этого мужчины, я никогда не смогу его забыть.

Прошлое. Глава 3

— Эй, ты чего?

Похоже, Фиби уже порядком надоело дёргать мою руку и, взявшись за плечи, она резко развернула меня к себе.

— Лив, с тобой всё в порядке? Тебе плохо?

— Что? — Я не могла сосредоточиться; будто одновременно меня оглушили, ослепили и дали под дых. — Плохо? Нет, мне не плохо. Хотя… скорее, да, плохо. Мне надо на воздух.

— Пойти с тобой?

— Нет, нет, развлекайся! Я только немного отдышусь. — Компания мне сейчас точно не была нужна.

Надевая босоножки, по ощущениям более похожие на сапоги испанской инквизиции, я заметила, что обладатель дьявольских глаз ни на секунду не выпускает меня из виду.

Как можно скорее я постаралась смешаться с толпой. Пару раз пришлось пройтись по чьим-то ногам, один раз меня хорошенько пихнули, потом я сама в кого-то врезалась. Лишь на мгновение, решительно пробиваясь к выходу, я засомневалась: а не лучше ли было вернуться к Майку? Но сейчас я была не в том состоянии, чтобы разбираться ещё и с ним. Наверняка он уже дошел до кондиции, когда все люди — братья, и самый главный брат — я! И мне придётся тащить его пьяную задницу домой, а, дотащив, бросить на кровать, раздеть, укрыть одеялом, поставить рядом бутылку воды, положить пачку аспирина и услышать привычное: «Ливи, ты настоящий друг!»

Женщина, на которую только что так смотрели, не может быть другом. Я отвыкла от подобного взгляда. Нет, это даже не совсем так: до этого дня никто никогда на меня так не смотрел. Глаза Майкла в порыве страсти, особенно поначалу, когда мы только решились на близкие отношения, сводили меня с ума. И сегодня в лифте он смотрел так же. Но его взгляд и взгляд этого мужчины из бара… они как небо и земля. Вернее, как угли и открытый огонь: гладя в глаза мужа, я плавилась от страсти, незнакомец же заставил меня от неё пылать.

* * *

Я никогда не думала, что могу изменить Майку.

Не то чтобы совсем не допускала такой мысли, но вот как-то не хотелось. Хотя, если бы меня, к примеру, соблазнил Джонни Депп, думаю, я не особо бы сопротивлялась.

Ещё в школе мы с Майком придумали шкалу, по которой оценивали привлекательность того или иного человека. «Шкала ебабельности» — так мы её называли. Ох, сколько времени провели мы в кинотеатрах или у телевизора, разглядывая журналы или просто людей на улице, выставляя по ней оценки. Сначала шкала была от одного до пяти. Становясь старше, мы расширили её до десяти, и даже будучи женатыми, не оставляли своего любимого занятия.

— А вот, например, Шарлиз Терон. Как тебе?

— Ну-у, — протянул Майк оценивающе, закидываясь попкорном. Мы сидели в кинотеатре, кажется, на «Эон Флакс». — Семь из десяти.

— Шарлиз Терон — семь из десяти? — Я возмущённо ткнула его под ребро локтем. — Майкл Джозеф Вуд, ты чертов привереда! Семь из десяти! Подумать только!

— Ну да. И это только потому, что здесь она брюнетка. Ты же знаешь, я люблю брюнеток. — Он покосился на меня и улыбнулся. — А так: ну блондинка блондинкой. Да ещё и дылда.

— Ну а кто, по-твоему, десять из десяти? — не сдавалась я.

— Вайнона Райдер! — Майкл явно готовился к этому вопросу. — А вообще, когда как, — смутился он, заметив моё удивление от его стремительного ответа. — Когда-то я балдел от чёрненькой из «Друзей».

— Моники.

— Ага, от Моники. А тебе там кто нравился?

— Не знаю, — задумалась я. — Когда как: иногда Джоуи, когда не тупил, иногда Чендлер, когда молчал. Но, наверно, всё-таки Росс, когда он ради Рейчел в морскую форму вырядился.

— А-а, помню-помню.

— Моника, Вайнона Райдер, — начала загибать пальцы я. — Ещё кто?

— Слушай, десять из десяти не может быть много!

— Ну, Майки, — заныла я. — Давай хоть ещё одну.

— Ладно, — согласился он и, минуту подумав, выдал: — Кайли Миноуг.

— А эта почему? Она вроде и брюнеткой никогда не была.

— А ты вспомни её попку в золотых трусах!

— Не в трусах, а в шортиках. — Вот ведь деревенщина-то! — Она же такая маленькая и хрупкая! Ты её вмиг раздавишь своей тушей!

— Ничего страшного: маленькая собачка — до старости щенок. Между прочим, вряд ли ты намного её выше, а жалоб от тебя не поступало.

— Ну, может, и не выше, но точно не такая худенькая. А ещё кто?

— Ещё? Хм… а вот та, которая в фильме играла, где мужик богатый сначала картину из музея украл, а потом сам же её туда и вернул. Забыл как называется.

— «Афера Томаса Крауна». Ты про какую версию — шестидесятых или современную?

— Современную, наверно. Там ещё дядька, который Джеймс Бонд.

Я рассмеялась:

— Тогда современная. С Рене Руссо. Майк, она же старая! — Мой ужас не был поддельным. — Ей в то время под сорок было! На бабушек потянуло?

— Ни фига себе бабушка! Ты её сиськи видела? Каждому бы в сорок лет такие сиськи!

— Ага, на тебе бы они смотрелись просто великолепно!

Мы дружно заржали. На нас зашипели со всех сторон, призывая вести себя потише.

Разговор продолжился по пути домой.

— Ну а ты, Ливи? Ты бы с кем закрутила без зазрения совести?

— Без зазрения совести? — переспросила я, потянув время. — То есть десять из десяти? Не знаю… с тем же Джеймсом Бондом, например.

— С каким? Их много было.

— С любым.

— Фу-у, и ты меня стыдила связью с сорокалетней! Они же все типа как мамонты древние.

— Я не про актёров, игравших его, говорю, а про самого Джеймса Бонда, шпиона! Это так заводит: секретность, тайны, пароли, случайный секс на лодке в океане и всё такое…

— Когда последний раз я подкатывал к тебе в лодке, ты что-то не очень завелась.

— Заведёшься тут, когда комары даже в глаза норовят укусить. А в океане комаров неееет… — мечтательно протянула я.

— Ага, только цунами и киты!

— Умеешь же мечту испоганить!

— Ладно, не сердись, капелька! — Майк засмеялся и притянул меня к себе. — Сегодня ночью разрешаю называть себя Джеймсом.

Я любила заниматься сексом.

Вернее, не так: я любила заниматься сексом с Майклом.

В общем-то, на этом всё. Муж был моим первым и единственным мужчиной. Правда, между тем, как из первого он стал единственным, я имею в виду — перед Богом и людьми — прошло чуть менее трёх лет. И, если закончить с цифрами, — более семнадцати с момента нашего первого знакомства.

Да, мы вместе лепили куличики. Обычное дело в песочнице городского парка, особенно если учитывать, что парков в городе было немного.

Сначала сдружились наши мамы, а потом уже и мы. Вообще-то наша дружба могла погибнуть в зародыше: при первой встрече Майк — или, как его тогда называли, Майки, — оторвал ручку у моего любимого ведёрка с цыплёнком Цыпой. Я за это кинула в него найденной неподалёку засохшей собачьей какашкой.

Мы вместе ходили в детский сад, потом в школу. Нас дразнили женихом и невестой, потому что ни я, ни Майк не давали друг друга в обиду. Он хвостиком бегал за мной, опекая, чем иногда порядком раздражал. Из-за этого мы ссорились и, бывало, неделями не разговаривали. Но долго дуться ни он, ни я не могли, и всё возвращалось на круги своя. Позже к нам присоединилась Ким.

Кимберли Хейз — двоюродная сестра Майкла. Её семья переехала в Лонгвью из Олимпии, когда Ким было шесть. Маленькая, застенчивая девочка с чёрными, как смоль волосами, подстриженными под горшок, и без четырёх передних зубов, мне сразу понравилась. Мы вместе гоняли на велосипедах, строили штабы на деревьях и обстреливали шишками из-за кустов проезжающие мимо машины. Нам было здорово вместе. Лучшей жизни тогда я себе и представить не могла.

Она закончилась, когда мама с папой решили развестись.

Мне было десять, и родители пытались сделать всё возможное, чтобы развод «не очень отразился на психике ребёнка».

Честно говоря, меня и сейчас удивляет, как они смогли так долго продержаться вместе. Казалось, у них не могло быть ничего общего: спокойный, где-то даже флегматичный папа, Генри, шеф городской полиции, и Хлоя, моя славная, бесшабашная мама, каждую неделю менявшая увлечения и ежемесячно — цвет волос. Наверное, это и есть наглядное подтверждение тому, что люди говорят о противоположностях. Но и у их притяжения был свой срок годности.

Мама забрала меня с собой в Даллас, где жила её родня. Я страшно не хотела уезжать, закатывала истерики и требовала оставить меня в Лонгвью с отцом. Но тогда папа повёл себя очень мудро. Как-то вечером он зашёл в мою комнату и, сев на кровать, взял за руку:

— Я понимаю, солнышко, как тебе тяжело. Пойми, маме сейчас не легче. Она очень переживает из-за всего этого, но так будет лучше для всех. Я хочу попросить тебя приглядеть за ней. Ты же знаешь, какая она у нас. Одна она там не справится…

Папа замолчал на полуслове и отвернулся от меня к окну.

— А как же ты? — шёпотом спросила я.

— А что я? — Папа прочистил горло и продолжил с наигранным энтузиазмом: — Со мной всё будет в порядке. У меня есть работа, очень важная работа, ты же знаешь. — Он сделал ударение на слове «важная». — Потом Марти Вуд попросил подсобить ему с новым лодочным сараем. Эндрю Хейз пообещал, что летом мы обязательно сходим в горы поохотиться на лосей. А рыбалка, Ливи?! — Тут уж энергии папе было не занимать. — Подумай сама, какая в Далласе может быть рыбалка? Да и за домом кому-то надо присматривать…

— Я люблю тебя, папочка! — Я прильнула к нему, борясь со слезами.

Он поцеловал меня в макушку.

— Я тоже тебя люблю, детка. Ты будешь навещать меня?

— Конечно, пап, на все-привсе праздники и каникулы.

Конечно, так часто, как мне бы хотелось, в Лонгвью я не приезжала. А потом уже и не хотелось: новые друзья, новые заботы, да и мама не любила подолгу оставаться одна. Я приезжала к отцу два раза в год — сразу после Рождества и на один из летних месяцев. Спустя некоторое время поездки на Рождество канули в лету, а летний месяц превратился в две недели, да и их мы проводили, выезжая куда-нибудь на побережье.

Я скучала по Ким и Майку. Но, как это часто бывает в детстве, старые друзья забывались в угоду новым, и, по мере того, как мы становились старше, наши редкие встречи уже не были наполнены исключительно приключениями и забавами. К четырнадцати годам Ким превратилась в очаровательную девушку с глазами оленёнка Бемби. Подстриженные под горшок волосы — в красивое, идеально лежащее каре, а острые коленки — в очаровательные ножки, которым позавидовала бы любая модель. На Ким начали заглядываться мальчики, что очень нервировало её кузена.

Майк же увлёкся машинами. И вообще: всё, что работало на бензине или от аккумулятора и могло само передвигаться, вызывало у него живейший интерес. Свою первую машину он собрал в пятнадцать из металлолома, найденного на свалке, и старого отцовского трактора, который лет десять ржавел на заднем дворе их дома. Машина была довольно уродской, но никто не смеялся над этим, потому что к тому возрасту Майкл Вуд успел заработать славу крутого парня.

Я помню, как Ким жаловалась, что Майкл стал неуправляемым: грубил Марти — своему отцу, прогуливал школу, водился со старшими ребятами, у которых было не по одному приводу в полицию. Кое-кто из них даже был пойман на воровстве машин и отбывал реальный срок в тюрьмах для несовершеннолетних. Поговаривали, что они и наркотиками баловались, хотя Майк до сих пор это отрицает. Марти даже как-то попросил моего отца поговорить с ним, но Майкл психанул и на пару дней ушел из дома. Ким очень переживала за брата.

Я сочувствовала ей и очень сердилась на Майка за такое безрассудство. Даже пару раз звонила ему, чтобы вправить мозги. Будто чувствуя мой настрой, Майк не брал трубку. В конце концов, всё успокоилось: увлёкшись машинами, свободное время Майкл начал проводить в гараже.

Когда мне исполнилось шестнадцать, мама вышла замуж.

Тим был классным парнем, мы очень с ним ладили. Нашей точкой соприкосновения была мама: он так же, как и я, заботился о ней, не давал делать глупости. Мама до сих пор оставалась ребёнком, которого надо было направлять, журить за проступки и хвалить за успехи. Именно она была моей дочкой, хотя всё должно было быть наоборот. Но я вовсе не была против: мама совершенно не мешала мне жить. Из-за того, что надо мной не было никакого контроля, и я была полностью предоставлена самой себе, творить глупости не хотелось. Ведь частенько дети делают всё назло родителям именно из-за того, что им что-то запрещают. А когда запретов нет, мозги начинают работать в другом направлении. Если они, конечно, изначально есть. Думаю, за эту часть во мне отвечали гены отца.

Тим был детским тренером по бейсболу и часто разъезжал по стране, подтягивая команды к началу сезона или ответственной игре. Мама очень переживала из-за частых разлук. Она с удовольствием ездила бы с Тимом, но не могла оставить меня одну — доверие тут было ни при чём, скорее не вовремя разыгравшийся материнский инстинкт.

Обдумав всё хорошенько, я решила вернуться к папе.

Мама долго охала и ахала, пыталась отговорить меня — не очень, правда, усердно, — но, в конце концов, сдалась. Папа же был очень рад, и около месяца родители обговаривали детали моего переезда. В моей старой комнате был сделан ремонт, в доме появилась ещё одна ванная. Папа записал меня в школу и даже купил мне машину. Мама же взяла с меня клятвенное обещание, что я буду звонить ей каждый день и рассказывать новости.

Я приехала как раз к началу нового учебного года. С большинством из ребят я училась в начальных классах, так что никаких проблем с общением, как это часто бывает у новеньких, у меня не возникло. Да и в отличие от Ким, которая к тому времени была полноправной участницей эротических фантазий всей мальчишеской составляющей нашей школы, я никакого интереса в этом плане не представляла. Добавьте ко всему этому ещё и то, что Майк с моим возвращением снова взял на себя охранные функции, отпугивая приближающихся ко мне парней. Разумеется, если такие находились. Питер Корниш, помнится, как-то пригласил меня в кино, но вечером того же дня отменил приглашение, сказав, что упал и больно ушиб плечо. Обстоятельства этого происшествия тщательно скрывались, что не могло не вызвать подозрения. Не думаю, что здесь обошлось без Майкла.

Сам же Майк никогда и никуда меня не приглашал. Для него я была скорее другом, чем просто девчонкой; скорее братом, чем сестрой. Все эти глупости были не для нас; мы слишком дорожили своей дружбой, чтобы рушить её из-за того, в чём ещё и сами толком не разбирались.

Когда я начала смотреть на Майка по-другому? Наверно, после того подслушанного разговора в школьном туалете.

Я была в кабинке, когда услышала, как скрипнула дверь, и кто-то прошел к умывальникам.

— Ты видела его задницу? — Звонкий девчоночий голос перекрывал шум льющейся воды. — В этих джинсах он похож на музейную статую: всё так и выпирает, того и гляди молнию прорвёт.

— Я больше переживаю за его рубашку, — заговорила вторая. — Она так натягивается на руках, когда он в кафетерии несёт поднос с едой. Говорят, он ничего для этого специально не делает, комплекция такая. У него и отец здоровый.

— Да уж. Говорят, он ни одной девчонки не пропускает. Правда, я совершенно не представляю, как обратить на себя его внимание. — Голос первой стал притворно-плаксивым. — Он живёт на другом конце города, а в школе с ним постоянно таскается эта дура Дэвис.

Это они обо мне? Я перестала дышать, боясь шелохнуться и выдать своё присутствие.

— Ну и что с того, что таскается? Она для него что-то вроде спарринг-партнёра. Вряд ли у них что-то было. И, судя по всему, вряд ли будет: ты видела, в чём она в школу ходит?

— Да уж, — захихикала её подруга, — Майклу Вуду нужен кто-нибудь получше, чем этот ходячий картофельный мешок.

Так-так! Значит, Майки у нас теперь завидный парень? Вот умора! Никогда я не рассматривала его с этой стороны. Майк всегда был Майком. Моим Майки. А я его капелькой. И так было всегда. Мы были просто мальчишкой и девчонкой, лучшими друзьями, проводившими время в играх. А теперь, оказывается, у него в штанах завелось нечто, будоражащее воображение остальных девочек.

Дождавшись, когда сплетницы уйдут, я вышла из кабинки и, подойдя к зеркалу, уставилась на своё отражение.

Ничего особенного. Всё как всегда: тёмные волосы завязаны в неаккуратный хвост, карие глаза, ни большие, ни маленькие — вполне обычные, не знающие макияжа. Только вот ресницы длинные, черные. Губы? Обычные губы. Помадой я не пользовалась, хотя Ким то и дело подсовывала мне в рюкзак блеск. И румянец.

Румянец — моя беда. Я краснела по поводу и без. Стоило мне хоть немного смутиться, как я моментально становилась красной, как перезрелый томат. Майк говорил, что ему это даже нравится — всегда знаешь, чем можно меня смутить.

В общем, вполне заурядная девчонка. Даже лифчик пока особо не на что было надевать.

Но меня задели слова этих глупых куриц насчёт моего внешнего вида, и вскоре после этого состоялась знаменитая рождественская вечеринка, куда я впервые заявилась в том самом платье…

* * *

Я вышла из клуба и полной грудью вдохнула свежий морской воздух. Приятный бриз охлаждал разгоряченную от танцев кожу. Я запустила пальцы в волосы, убирая прилипшие пряди со лба и щёк.

Казалось, даже асфальт под ногами вибрировал от доносящейся из недр клуба музыки. Двери то и дело открывались, впуская и выпуская очередную порцию посетителей. Меня обдавало жаром, как будто я только что вышла из самой преисподней. Я отошла подальше от входа, улыбаясь пришедшему в голову сравнению: преисподняя и ожидавший там мой личный искуситель.

Я постояла ещё немного, рассматривая разношерстную вечернюю толпу и машины, снующие по оживлённой улице. Надо было вернуться, но что-то удерживало меня на месте.

— Неужели ты и вправду думала, что сможешь вот так просто от меня убежать?

В нескольких шагах от меня стоял обладатель самых незабываемых в мире глаз. И ещё — как я только что узнала — самого сексуального в мире голоса.

Прошлое. Глава 4

— Простите, это вы мне?

Широко открытыми глазами я смотрела на стоящего передо мной мужчину. Весь актёрский талант, которого у меня отродясь не было, я направила на то, чтобы изобразить крайнее изумление. Самое умное в данной ситуации было прикинуться неумной.

Господи, пусть он решит, что имеет дело с полнейшей кретинкой и уйдёт. Уйдёт, не оборачиваясь, и я уйду, запретив себе даже думать о том, что могло бы между нами произойти.

— Тебе, малышка. Решила поиграть в недотрогу? Ну что ж, давай поиграем.

Он улыбнулся одними губами. Глаза с рентгеновской тщательностью продолжали изучать моё лицо.

Когда попадаешь в ситуацию смущающую, непривычную, в которой до этого ни разу не бывал, легче всего довериться инстинктам и ломиться напрямик, сшибая деревья. Анализом и складыванием штабелей можно будет заняться и после. Поэтому я среагировала так, как среагировала бы, стой сейчас передо мной не мой личный искуситель, а обыкновенный подвыпивший парень, пытающийся заигрывать.

— Я вас не знаю, но вы мне уже не нравитесь. — В подтверждение своих слов, я сморщила носик, будто почувствовала неприятный запах.

Справедливости ради отмечу, что пахло от него божественно: клубом, дорогим виски, туалетной водой — настоящим мужским ароматом, сладким, с нотками мускуса и амбры. Короче, сексом.

Уф… Я тряхнула головой, прогоняя наваждение.

— Котёнок показывает коготки! Интересно…

Мужчина снова улыбнулся и сделал шаг ко мне. Он ни на секунду не сводил с меня глаз, изучая мою реакцию на каждое его слово и действие. Всё это жутко нервировало, если не сказать больше.

— Чего вы от меня хотите?

— Чего я хочу от тебя? — Незнакомец, похоже, понял, что к чему, и начал мне подыгрывать. Но, если я играла в непонятливую дурочку больше из страха, чем из желания играть, то он играл в соблазнение непонятливой дурочки, имея на руках огромный карт-бланш: он видел реакцию дурочки на него. — От тебя, солнышко, я хочу только тебя.

Ладно, мистер, зайдём с другого конца.

— Я позову охрану!

— Ты думаешь, я захочу делиться?

Я была поражена. Но чем именно — определить было сложно: то ли безмерной наглостью, с которой незнакомый и безумно сексуальный мужчина делает в мою сторону подобные заявления, то ли тем, как моё тело отзывается на его призыв. И именно последнее обстоятельство заставило меня прикусить язык.

Я густо покраснела, опустила голову и на несколько секунд отвела глаза, лихорадочно придумывая достойный ответ. Мужчина тут же сделал последний шаг, разделяющий нас. От его тела полыхнуло жаром. Теперь он стоял вплотную ко мне. Я уставилась ему в грудь, избегая встречаться взглядом. Но двумя пальцами взяв меня за подбородок, незнакомец приподнял моё лицо, заставляя смотреть ему прямо в глаза.

Из-под густых, тёмных бровей на меня глядели зелёные омуты. Цвета весенней травы, цвета драгоценных изумрудов. В их черных зрачках горело дьявольское пламя. Глаза пылали, завораживали, притягивали взгляд и не давали возможности отвести его. Геенна огненная была раем по сравнению с тем, что я увидела, заглянув в них. Непреодолимое желание, страсть обладания, исступление, обещание — там было всё. Глаза-омуты, глаза-погибель.

Когда их взгляд переместился на мои губы, и тёмные ресницы скрыли от меня дьявольские изумруды, я получила небольшую передышку, перед тем как снова сбилась с дыхания. Незнакомец был красив. По-мужски красив. Прямой, идеальной формы нос, широкие скулы, жесткая линия подбородка — всё выдавало в нём человека, привыкшего всегда получать желаемое. Чётко очерченные губы изогнуты в кривой усмешке. Бронзовые волосы растрёпаны, и я едва не потянулась, чтобы потрогать их, почувствовать их мягкость; поиграть ими…

Его большой палец скользнул по моим губам, заставляя их приоткрыться. Сделав ещё несколько поглаживающих движений, он медленно проник в рот. Я коснулась его кончиком языка.

— Шшш, мой ангел, не так быстро. Дай мне увезти тебя отсюда.

Мои глаза широко распахнулись, когда я осознала смысл того, что только что было произнесено вслух. Да что же это творится! Нет, что я творю! Позволяю незнакомому мужчине трогать себя, и — самое ужасное — вместо того чтобы возмутиться, оттолкнуть, дать пощечину, я мечтаю о продолжении. Хочу почувствовать его вкус на своих губах. Хочу, чтобы он ещё что-нибудь сказал мне таким же хриплым, сексуальным голосом. Хочу услышать, как он шепчет моё имя…

— Какого черта здесь происходит?

Визгливый женский голос выдернул меня из транса. Я выглянула из-за плеча моего искусителя и обнаружила за его спиной разъярённую девушку.

Бри?

— Я повсюду тебя ищу, а ты здесь… — Она не договорила, пренебрежительно махнув рукой в мою сторону.

Я отошла на шаг и внимательно посмотрела на незнакомца. Белая рубашка, спутанные волосы. В темноте клуба я не разглядела его лица, но, судя по всему, это и был…

— Дилан, я хочу домой!

Какая упёртая штучка эта Бри! Окажись я в такой ситуации, вряд ли смогла похвастаться подобной выдержкой. Я бы наорала на своего парня, вытряхнула из него всю душу, вырвала волосы сопернице и отправилась домой на такси. А эта… Бри действовала обдуманно. По крайней мере, на людях. Вспомнив слова Фиби про годы, положенные на охмурении Дилана, я где-то даже посочувствовала девушке.

Обойдя их, я быстрым шагом направилась к входу в клуб. Совершенно не хотелось присутствовать при скандале, который, возможно, сейчас разразится.

«Это было наваждение. Чёртово наваждение, — повторяла я про себя, пока шла к столику, где меня ждал Майкл. — Мне всё приснилось. Это был обыкновенный эротический сон. Мне же не бывает стыдно перед мужем, когда снятся такие сны? Когда просыпаюсь среди ночи, мокрая от только что испытанного оргазма? Зачастую я даже не вижу лица того, кто в этот момент дарит мне наслаждение, правильно? Буду считать, что сейчас случилось нечто похожее».

Маленькие пальчики вцепились мне в левую руку.

— А я уже начала волноваться.

Фиби!

— Всё в порядке. Я немного отдышалась и снова готова в бой.

От принятого решения забыть последние десять минут жизни у меня словно выросли крылья.

— И на чём мы остановились? — немного более бравурно, чем следовало, спросила я.

— Давай выпьем.

— Давай!

Мы направились к бару. Толпа заметно поредела. Усталые бармены лениво перемещались от одного клиента к другому. Через минуту перед нами стояли стопки с текилой, окаймлённые кристалликами соли. На поставленной рядом тарелке блестели тонко нарезанные дольки лайма.

— За знакомство? — Фиби подняла свою стопку.

— За знакомство, — ответила я и опрокинула содержимое в рот. Горящая жидкость приятно обожгла горло. Я взяла лайм.

— Ну, — молвила Фиби, кривясь от кислоты обсасываемой ею дольки. — И как давно вы с Майклом женаты?

— Почти семь лет. И более двадцати как знакомы.

— Что? — глаза девушки округлились. — Вы знакомы уже двадцать лет? И ещё друг друга не поубивали?

Её искреннее изумление заставило меня расхохотаться.

— Честно говоря, за все годы мысль сделать это посещала меня не единожды

Фиби начала безудержно смеяться. Смех её напоминал перезвон колокольчиков, и мне сразу захотелось, чтобы, начиная с этой минуты, она всегда была в моей жизни. Кроме Ким и Сандры, подруг у меня не было. Мы были больше чем подруги, служили друг другу советчиками, психологами, помощницами, няньками для детей. Нас связывали почти родственные отношения. Но уже довольно долгое время мы не выбирались куда-либо вместе — просто вместе, как обычные подруги. Как же мне этого не хватало, думала я сейчас, глядя на безудержно хохочущую девушку.

— А дети есть? — спросила она, отсмеявшись.

— Сын. Ему пять.

— По тебе и не скажешь.

— В смысле?

— Ну-у, — Фиби кинула на меня оценивающий взгляд. — Мамаши они такие, — она придала голосу солидности, — все серьёзные. Такие, — девушка потрясла перед своей грудью растопыренными ладошками, как будто в каждой из них находилось по дыне, — такие фундаментальные.

Теперь уже я не удержалась и сложилась пополам от смеха.

— Чтобы быть такой, как ты показала, мне следовало до сих пор кормить Макса грудью. Причём, каждые четыре часа.

— Если бы ты до сих пор это делала, твои сиськи были бы похожи на уши спаниеля.

— Или на сдутые шарики.

Мы захохотали, снова поднимая полные стопки, заботливо оказавшиеся перед нами:

— За сиськи?

— За сиськи!

Мы ещё долго болтали, смеясь и подшучивая друг над другом, и, конечно, жалуясь на своих мужчин. Счёт за выпившее спиртное Фиби перенаправляла нашей компании. В алкогольном угаре я едва могла угадать силуэт Майкла, который, кажется, именно сейчас на хлипком клубном столике занимался армрестлингом с Саймоном.

— Братья у меня такие иногда идиоты, — пьяно заметила Фиби, наблюдая вместе со мной эту картину. — Саймону ещё, слава Богу, повезло — он нашел Кэтти, а вот Дилан…

Фиби не договорила: наше внимание сосредоточилось на Саймоне, который с налитыми кровью глазами пытался сдвинуть руку Майкла. Ну, разумеется, самое обычное дело — пьяный армрестлинг!

— Давай, Майки, вперёд!!! — кричала я, потрясая в воздухе кулаком.

Майкл, услыхав мой воинственный вопль и улыбнувшись, тут же уложил руку Саймона на стол. Тот с досады ударил по нему кулаком, немедленно потребовав реванш. Муж улыбнулся, с готовностью поднимая ту же руку.

— Мальчишки! — фыркнули мы в унисон и снова расхохотались.

Где-то через час я заметила, как в беседе с Саймоном голова Майка всё ниже и ниже склоняется к столику. К тому моменту Джейсон и Рон уже тихо посапывали в объятиях друг друга. Кэтрин и Джессика куда-то пропали.

Пришла пора закругляться. Беспрерывно икающая Фиби со мной согласилась. Мы слезли со своих табуретов и, обнявшись для большей устойчивости, направились к столику.

— Майк, нам пора.

— Ливи! — Он смотрел на меня так, будто только что увидел. — Блин, такой классный парень! Такой классный парень!

Шатаясь, Майк потянулся к Саймону в попытке заключить его в неверные объятия.

— Ты тоже, мужик, ты тоже!

— Ну, вы ещё расцелуйтесь!

Вернулись девочки. Похоже, обе только что вышли из туалетной комнаты: губы идеально накрашены, волосы аккуратными локонами струятся по плечам. Фиби и я на их фоне смотрелись злыми Золушкиными сёстрами. Мы оглядели друг друга и одновременно скорчили рожицы, тем самым показывая, насколько мы пьяны и что вообще думаем о тех, кого в этом состоянии волнует их внешний вид. Увидев нашу одинаковую реакцию, мы дико захохотали.

— Саймон, буди Джейсона. Фиби напилась. — Кэтрин глядела на нас, как на нашкодивших подростков. — И Лив, кстати, тоже, — теперь она обращалась к Майклу. Но, увидев, в каком состоянии пребывает последний, горестно вздохнула: — Идёмте, посадим вас в такси.

Материнская забота, звучавшая в её голосе, снова вызвала у нас с Фиби истерику, и мы кинулись в объятия друг друга, подвывая от смеха.

Майкл с Саймоном тем временем растолкали Джейсона и Рона, нахлобучив сползшую шляпу на голову первому и помогая закуривать последнему. Джессика перехватила своего мужчину и, извинившись перед всеми, повела его к выходу. Ребята ещё долго спорили, кому оплачивать счёт из бара. В конце концов, каждый кинул на стол по паре сотен, и мы направились к выходу.

Майкл висел на Саймоне, я шла вместе с Фиби. Кэтрин поддерживала Джейсона. Мы вывалились из клуба под ночное небо, усыпанное мириадами ярко горящих звёзд. Воспоминание о моём приключении в паре метров от этого места казалось далёким и нереальным.

— О, Дилан! Твою мать, где тебя весь вечер носило?

Голос Саймона барабанным боем ворвался в мою голову. Услышав знакомое имя, я попыталась спрятаться за Фиби. Это было довольно сложно исполнить, так как девушка была на голову ниже меня, и мои приседания за ней выглядели крайне комично.

— Отвозил Бри домой. — Мягкий, бархатный голос наркотиком расползался по моим разгоряченным венам. — Вы уходите?

Он ещё не успел меня заметить, и я тешила себя надеждой, что, может быть, мне так и удастся проскользнуть мимо.

— Ага, — радостно доложил ему Саймон. И тут же с энтузиазмом продолжил: — Слушай, мы тут с таким парнем познакомились, — он толкнул улыбающегося и ничего не соображающего Майка прямо на Дилана. — Мировой парень! Представляешь, ему удалось сделать меня в армрестлинге! Теперь он мой лучший друг.

Очередной раз за этот вечер Саймон шарахнул Майкла по спине, вызвав у последнего идиотскую улыбку.

Майк икнул и внезапно начал испуганно озираться вокруг. Всё ясно: если я сейчас не выйду из тени, он раненным медведем заорёт на всю улицу.

— Лив! Ливи, ты где?!

Чёёёёрт!

Шумно выдохнув и мысленно перекрестившись, я вышла на первый план.

— Здесь я. Не шуми.

Подъехало такси. Мы начали грузиться: обнимаясь поочерёдно со всеми, с заверениями в вечной дружбе и напоминаниями о каком-то барбекю на чьей-то лужайке.

Я старалась не смотреть на стоящего немного в стороне и не принимающего участия в этой пьяной феерии Дилана. И только оказавшись в такси, пока Майкл прощался с остальными, я впервые осмелилась бросить на него взгляд. Спрятавшись за затемнёнными стёклами машины, тем не менее, ощущения безопасности я не испытывала. Казалось, что Дилан смотрит прямо на меня. Я видела, как шевелятся его губы. Он что-то говорил, вроде бы одно слово — по нескольку раз повторяя его, будто пробуя на вкус.

Моё сердце перестало биться, когда я поняла, что это слово — имя. Моё имя…

Прошлое. Глава 5

Я была в лесу.

Лучи солнца едва пробивались сквозь верхушки деревьев, но даже этого света было достаточно, чтобы задохнуться от красоты летнего утра.

Лёгкий ветерок колыхал почти невидимую паутину, маленькими, едва заметными тросиками изрезавшую воздух. Они переливались, дрожа от лёгкого ветерка, вызывая в памяти что-то из детских сказок, где воздух обязательно должен серебриться и звенеть.

Звон тоже был. Тихий звон спрятанного в глубине леса еле слышного ручейка. Не журчание, а именно звон. Он то перекатывался, то плавно лился, то подпрыгивал на сотую долю тональности, оставаясь в своём звучании где-то между ми и ля четвёртой октавы.

Листья на деревьях были почти неподвижны: их слабое колыхание напоминало дружеское рукопожатие, как будто они здоровались, приветствуя друг друга в начале нового дня. Сегодня у них, как обычно, много работы: необходимо шелестеть, шуметь, рваться вместе с ветками ввысь или опускаться на землю. А некоторым из них именно сегодня предстоит прожить свой последний день. Этот день станет самой яркой частью их короткого существования: когда, наконец, оторвавшись от ветки, они полетят сначала ввысь, подхваченные потоком, в окружении таких же несчастных или, наоборот — счастливых, а потом вниз — туда, где найдут своё последнее пристанище. Лёжа на земле — теперь уже почти всегда лёжа, — они будут смотреть вверх на тех, кому ещё предстоит совершить этот замечательный и одновременно страшный в своей уникальности полёт.

Солнечный свет падал на траву, которая, отражая его в каплях росы, посылала мириады крошечных солнечных зайчиков в бег по заскорузлым стволам деревьев. Лес светился изнутри зелёным: тёплым, ярким, с вкраплением сахарно-желтых крупиц. Таким смутно знакомым, виденным где-то ранее — я всё силилась вспомнить где, — зелёным светом. Мне хотелось раствориться в нём, стать частью его или же, наоборот — наполниться, напитаться им, вместить его в себя, утопив даже память обо всех остальных цветах, которые когда-либо видела.

Лес начал просыпаться. Он наполнялся звуками, постепенно разрушающими тихое, заворожившее меня очарование. Каждое мгновение становилось непохожим на предыдущее, меняясь как в калейдоскопе. Шуршание переходило в шепот, шепот — в свист, свист — в звон, звон — в удары. Ещё удары…

И ещё…

Кто-то настойчиво барабанил в дверь нашего номера.

Не в силах открыть глаза, я ткнула ногой в ту сторону, где предположительно должен лежать муж. Раздавшийся в ответ недовольный рык был доказательством, что с выбором направления я не ошиблась.

— Майк, иди открой.

— М-мм…

— Вставай, говорю! — Я опять его пнула.

— Не могу, — простонал Майкл.

— Можно подумать, я могу.

Стоило оторвать голову от подушки, как из моей груди вырвался стон.

— Чё-ёёрт, как же мне плохо…

— Пол холодный? — задал Майк совершенно неожиданный вопрос. Всё ещё находясь в полугоризонтальном положении, я спустила одну ногу на пол:

— Вроде обычный.

— Тогда не открывай. Даже если пожар, до нас он ещё не добрался.

Сказав это, он перевернулся на другой бок, предоставив мне возможность самой разбираться с парнями в касках.

А не пошли бы они!

Я бы с удовольствием последовала примеру Майка, но стук стал настойчивей и громче — в дверь непрестанно колотили и теперь уже явно ногой. Возникло ощущение, что конечная цель этих нескончаемых ударов — моя бедная голова.

Да уж, сама виновата: решила же вчера пить только ром, зачем надо было наливаться текилой в баре? Ничему-то меня жизнь не учит!

— Иду! — крикнула я в сторону коридора, со стонами и оханьем сползая с кровати.

Кто-нибудь, убейте меня!

На негнущихся ногах я пошлёпала в коридор. Проходя мимо большого зеркала в коридоре, я отшатнулась, увидев в нём отражение. Предположительно — моё.

Вчера, добравшись до номера, все силы я бросила на то, чтобы уложить Майка. И если вытащить его из такси и довести до дверей мне помог расторопный малый из службы сервиса — за что, разумеется, был щедро вознаграждён, — то в номере пришлось действовать самой. Я дотащила Майкла до кровати и, кинув поперёк, стянула брюки и носки. Ворочая его, словно огромное спиленное бревно, которое уже снова успело пустить корни, я сняла с него рубашку. Последние силы ушли на то, чтобы передвинуть к тому моменту молодецки храпящего мужа на его половину, освобождая себе место для сна. Поэтому неудивительно, что я испугалась того, что смотрело на меня из зеркала.

Это был кто-то, или правильнее будет сказать — что-то, лишь отдалённо напоминающее женщину. Я не только не смыла вчерашний макияж, но и не разделась. Платье сбилось до талии, довольно оригинальным топиком топорщась над трусиками. Волосы спутались и выглядели так, будто я всю ночь проспала на одном боку.

Но самая беда была с лицом. Тушь осыпалась даже на шею, подводка сбилась в уголках глаз чёрными комочками. Веки, похоже, пережив не один удар боксёрской перчатки, были катастрофически опухшими. Цветом лица я напоминала несвежего покойника. Губы немного саднило от соли и лимона.

Но то, что творилось внутри организма этого нетвёрдо стоящего на ногах чудовища, не шло ни в какое сравнение с его внешним видом. Ему было плохо. Нет! Ему — мне — было плохо!!!

Стук стал напоминать удары кувалдой, и я поспешила в ванную. Сорвав с вешалки гостиничный халат и схватив с раковины солнцезащитные очки, я бросилась к двери, спотыкаясь о разбросанные повсюду вещи.

— Лучше бы вам быть пожарными! — пробормотала я, прежде чем скинуть цепочку с двери.

На пороге с двумя бумажными стаканами дымящегося кофе и зажатыми подмышкой банками пива стояла Фиби.

Как только я распахнула дверь, она отшатнулась, шокированная моим видом.

— Именно что пожарный! Не доброе утро, Лив! — Я молча отступила назад, пропуская её в номер. — Не знаю, что обычно помогает вам после вчерашнего, но я захватила всё. Аспирин в правом заднем кармане. — Фиби призывно крутанула передо мной обтянутой узкими джинсами маленькой попкой.

Сунув мне кофе, она протанцевала в комнату. Бросив взгляд на разгромленную кровать, девушка залилась смехом.

И было от чего.

На смятых простынях храпел ничего не подозревающий Майкл. Вчера я раздела его до трусов, и сейчас он лежал раскрытым, предоставив возможность хорошенечко их рассмотреть. Трусы эти шли дополнением к последнему рождественскому подарку — дорогим наручным часам, о которых Майк давно мечтал. Пошитые из качественного шелка, трусы были свободные и, признаться, очень шли Майку, если бы не их весёленький рисуночек: по чёрно-угольному фону были разбросаны ярко красные мультяшные члены. Майкл долго ржал, рассматривая их, и только наличие у нас в доме пятилетнего ребёнка помешало ему тут же облачиться в эти, как он их обозвал, «гей-трусы». А сейчас он был именно в них.

— В своей жизни я не встречала более сумасшедшей парочки! — Хохоча, Фиби упала на кровать рядом с Майком. — Я уже люблю вас, и, насколько мне известно, большая часть нашей компании согласна вас удочерить. Или усыновить.

Майк сердито накрыл голову подушкой:

— Ливи, выруби нахрен телевизор.

— Просыпайся, дорого-о-ой, — пропела Фиби, протискиваясь сквозь нагромождение подушек, сбитых простыней и одеял поближе к Майклу. Проворчав что-то, явно ругательное, он высунулся наружу и попытался разлепить глаза.

— Ёлки! — испуганно вскрикнул Майк, не ожидая увидеть нависшее над ним улыбающееся во весь рот незнакомое личико. — Ты что за нахрен такое?

— Я твой ангел-хранитель, милый, — проворковала Фиби, протягивая ему банку пива.

Майк уставился на неё, перевёл взгляд на банку, потом снова вернулся глазами к Фиби. Для уверенности, что это не мираж, помахал перед собой рукой.

Наблюдая за этой картиной, я буквально рыдала от смеха, что в сочетании с головной болью было жестоко.

В конце концов, инстинкты взяли своё: Майк схватил протянутую ему банку, ловко вскрыл её и жадно припал к содержимому.

Осушив банку одним глотком, он с восхищением посмотрел на улыбающуюся девушку:

— И правда — ангел! — Майк рыгнул и, стыдливо прикрыв рот рукой, добавил: — Извиняюсь!

— Ничего, милый. Ты бы видел, как сейчас выглядит Саймон!

На секунду в глазах мужа отобразился мысленный процесс: он силился вспомнить, кто такой Саймон.

— Эй, это мне, — потянулся Майкл, когда я взяла из рук Фиби вторую банку.

— Обойдешься, радость моя. Давай, пока ты снова не отключился, узнаем, что от нас хочет этот дьяволёнок.

— Вы же меня вроде как в ангелы записали.

— Да, — Майк дёрнулся вперёд и сгрёб визжащую девушку в охапку. — Ты мой персональный ангел. Проси чего угодно!

— Я вообще-то за вами приехала, — хохотала Фиби, отбиваясь от широченных лап моего мужа. — Собирайтесь!

— Куда?

— Как куда? На пикник! Вчера же обо всём договорились. Рон ждёт внизу в машине. Мы с ним оказались самыми трезвыми, нас делегировали к вам.

— Мы сейчас не в состоянии никуда ехать. Сама же видишь, — махнула я рукой на Майка.

— Ну его состояние у меня опасения не вызывает, — Фиби широко улыбнулась и протянула довольному Майклу вторую банку пива. — Грузим так. Только, пожалуйста, исключительно в этих трусах. Очень хочется мне ребят порадовать, не поверят же!

Майкл смутился и попытался натянуть на себя простынь. Хихикающая Фиби не давала ему это сделать, придерживая её. Будучи свежей и хорошо отдохнувшей, в этом сражении крошечная девчушка имела видимый перевес.

— А вот ты, моя дорогая, явно нуждаешься в помощи, — заметила она. — Так что, для начала — шагом марш в ванну!

— Обычно это моя реплика, — проворчала я, но, тем не менее, послушалась.

Скинув халат прямо на пол в ванной, я зашла в душевую кабинку. Прохладные струи били вдоль тела, вызывая приятное покалывание. Я сделала воду ещё холоднее и подставила под них голову. Практически сразу тупая боль в висках начала отступать. Ощущение тяжести сменилось расслабленностью. Я постояла так несколько минут. Вода струилась, смывая ночную усталость и утреннее похмелье. Яблочный аромат любимого шампуня всегда действовал на меня бодряще, через рецепторы обоняния растекаясь по венам целительной свежестью.

Я выдавила ещё немного геля с тем же ароматом на мочалку и вымылась полностью. Слава Богу, перед отъездом Ким уговорила меня сделать полную эпиляцию тела, и теперь не было нужды ежедневно прыгать со станком. А в подобном состоянии «плохостояния» это ещё и небезопасно. По правде говоря, процедура была ужасно болезненной: хохот Ким через пару пассов рук косметолога над моим телом сменился сочувствующими охами. Но, принимая во внимание мою нелюбовь к ежедневному бритью ног, не говоря уж о прочем, оно того стоило: Ким развела меня даже на полную эпиляцию бикини, чего я ей никогда не прощу. Майк же, увидев результат, чуть ли не визжал от восторга, пообещав Ким до конца жизни бесплатно ремонтировать её «хонду».

Я вышла из душа и едва подпрыгнула от испуга, увидев в зеркале отражение Фиби.

— Ёлки, что тут делаешь? Я чуть не обделалась.

— С облегчением.

— Спасибо, — засмеялась я, и минут пять мы не могли прекратить хохотать. Всё было так же, как вчера в баре — легко, непринуждённо, словно мы знакомы сто лет.

— И всё-таки?

— Помогаю тебе собраться.

— Да я уж как-нибудь сама.

— Мне не трудно! — Фиби взяла маленькое полотенце и начала промокать мне волосы. — Тем более я уже отправила Майкла с Роном, и теперь мне нечем заняться.

— Как?! Он даже не умылся!

— Ничего страшного, — улыбнулась девушка, смотря на моё отражение. — Умоется у нас. Уж чего-чего, а гостевых ванных на вилле предостаточно.

— Так что это за место? — Я повернулась к Фиби и забрала у неё полотенце. — Куда мы едем-то?

Взяв в руки щётку, она начала аккуратно распутывать мои волосы.

— Ну как тебе сказать. Если официально, то это дом Дилана.

Прошлое. Глава 6

Сосредоточившись на похмелье, я совершенно позабыла о своём маленьком приключении. Воспоминания о предыдущем вечере вылились на меня ушатом холодной воды. Фактически, я поддалась соблазну и едва не изменила мужу. Но ведь не поддалась и не изменила же. А если бы в тот момент не появилась Бри? Что за цирк я устроила, отвечая на ласки Дилана!

Будто снова почувствовав его пальцы на своих губах, я моментально залилась румянцем.

Неужели я бы позволила увезти себя?

Чёрт! Уж самой-то себе можно признаться, что позволила бы и, забыв обо всём, отдалась на растерзание этому дьяволу. Ведь даже сейчас одно воспоминание о его взгляде, голосе, жаре, исходящем от тела, заставляло моё сердце бешено колотиться.

— Так твой брат живёт здесь?! Не в Сиэтле?

Надеюсь, Фиби объяснит моё замешательство тем, что не каждый позволит себе иметь виллу на шикарном курорте, один день пребывания на котором обходится в сумму, равную месячному доходу среднестатистической американской семьи. Пусть думает, что меня поразил размер состояния Дилана. Хотя он, безусловно, впечатляет. Но вот из-за чего я действительно нервничала, так это из-за того, что и вправду собираюсь поехать в этот дом. Его дом. Сама, своими же ножками иду в клетку с тигром.

— Неа, — протянула Фиби, увлеченно водя щёткой по моим волосам. — Не совсем так. Мы часто приезжали сюда с родителями, останавливались в отелях. Отцу нравилось это место. Позже корпорация начала проводить здесь свои конференции. Ты знаешь, как это бывает: гостиницы, номера «люкс», соблазны… Короче, мама нервничала.

Девушка улыбнулась моему отражению, выглядывая из-за спины. Как это бывает — я не знала, но решила пока ничего не спрашивать.

— Дилан решил, что выгоднее будет иметь здесь дом. И хоть официально он является его личной собственностью, хозяйничает здесь вся семья. Больше всего, конечно, наши дети.

Я с удивлением обернулась, посмотрев на Фиби через плечо: было трудно представить этого маленького чертёнка в роли мамы.

— У тебя есть дети?

— Да. А что тебя удивляет? Мне двадцать пять, и у меня вполне уже могут быть дети.

Закончив возиться с волосами, Фиби вручила мне расчёску. Я понимала, что она ждёт ответа, и в смущении крутила в руках щётку. Как-то не совсем правильно будет сказать взрослой женщине, тем более — матери, что выглядит она как тринадцатилетний подросток.

— Знаешь, после твоего вчерашнего замечания насчёт фундаментальности мамаш я в полной растерянности.

Фиби хохотнула:

— Ладно, поймала — нет у меня детей. Пока нет. Но мы с Джейсоном над этим работаем. — Она опустила крышку унитаза, устраиваясь сверху, явно не желая предоставить меня самой себе. — А у Кэтти и Саймона есть. И у Джессики с Роном. И ещё у кучи наших друзей, которые приезжают сюда на каникулы. Сама всё скоро увидишь.

— А Джессика с Роном тоже ваши родственники?

— Иногда кажется, что да. Рон — однокашник Дилана по университету. С Кэтрин мы учились в одной школе, только в разное время. Они с Саймоном старше меня на пять лет. Её семья переехала в Сиэтл из Хьюстона. Родители Кэтти, как и наши, имеют отношение к медицине. Сначала сдружились они, а потом уже и мы. Они часто бывали у нас в гостях.

Фиби сидела, вцепившись в крышку унитаза и, раскачиваясь, глазела на то, как я привожу себя в порядок. Наложив на лицо увлажняющий крем, я критически рассматривала своё отражение в увеличивающем зеркале. С отёками, конечно, ничего не сделаешь, но вот цвет лица, надеюсь, вскоре приобретёт оттенок, более подходящий живому человеку.

— Кэтти с Саймоном ещё в школе познакомились, но только у нас начали присматриваться друг к другу. Поначалу Кэтрин мой старший брат не понравился. Знаешь, как он её добивался? О, это было эпично!

От желания в подробностях рассказать мне всю историю, Фиби слезла с унитаза и начала перемещаться по ванной, оживлённо жестикулируя. Строя уморительные рожицы, она попеременно изображала то Кэтрин, то Саймона.

— Как только Сай разобрался в своих чувствах, он начал атаку по всем фронтам. Дошло даже до серенады под балконом: ужасно фальшиво, ужасно громко и ужасно долго. Кэтрин к нему не вышла, а вместо этого позвонила в Службу Спасения и сказала, что у неё на дереве застряла кошка. Приехали пожарные, увидели поющего Саймона. В общем, всё закончилось попойкой в пожарном депо и звонком Дилану. Ему пришлось ехать туда среди ночи, забирать пьянющего в дымину братца.

Девушка рассказывала историю за историей, я смеялась. Мы переместились в спальню и упали на разобранную кровать. Я выпила оба стакана к тому времени уже остывшего кофе, чем немного улучшила своё состояние. Но именно что немного: слушая болтовню Фиби, я лихорадочно искала причину, по которой могла бы отказаться от поездки в дом Дилана и именно поэтому не сразу заметила, как она замолчала.

— Мне кажется, я знаю, почему ты не хочешь к нам ехать, — сказала Фиби после небольшой паузы. Я похолодела: да неужели?! — На твоём месте, я бы тоже не хотела ещё раз встречаться с такой, как Бри. После сцены в клубе не следует ждать от неё радушного приёма и светских разговоров. Не переживай, вчера ночью Дилан отослал Бри домой.

Я нервно хихикнула, надеясь, что Фиби не услышит, как внезапно громко забилось моё сердце. А ещё не поймёт, как отчаянно мне хочется вытереть о постель вмиг вспотевшие ладони. Чтобы не выдать себя, я сползла с кровати и начала копаться в комоде, выбирая комплект нижнего белья.

— Так прямо взял и отослал? Как посылку? — спросила я, не оборачиваясь.

— Отослал — значит предоставил ей самолёт, чтобы она смогла улететь в Сиэтл.

У него ещё и собственный самолёт имеется!

— Вчера после вашего отъезда Кэтрин высказала Дилану всё, что думает о Бри. Рассказала и о безобразном разговоре с Джессикой и Роном. Дилан уже и сам понял, что совершенно зря дал Бри этот шанс, а после слов Кэтти просто рассвирепел. Когда мы приехали домой, он поднялся наверх. Через пять минут Бри уехала. Честно говоря, мне её даже немного жаль. — Фиби тяжело вздохнула. — Она любит его. Как может, любит. Но любовь эта не созидательная. Как одержимость, знаешь? Дилану она не нужна, а Бри разрушает. А может, и не любовь это вовсе, а желание получить то, что положено по статусу подруге Дилана Митчелла.

— Положено по статусу?

Заинтересованная рассказом, я давно перестала копаться в нижним бельём и, повернувшись к Фиби, внимательно её слушала.

— Эти приёмы, обеды с влиятельными людьми, губернаторские балы и прочая мишура — для Бри всё это очень важно. Её цель — удачно выйти замуж за состоятельного и влиятельного человека. Она выбрала Дилана и чуть ли не во всеуслышание объявила, что открыла на него охоту. Я до сих пор не понимаю, зачем она это сделала. Может, для того, чтобы избавиться от возможных конкуренток?

Фиби скептически пожала плечами, а я подивилась тому, какие сюжеты, порой, выдаёт реальная жизнь. Похлеще сериального мыла.

Я совершенно не представляла, как это — мыслить категориями «выгоднее иметь дом» или «предоставил самолёт». Мы с Майклом не бедствовали, но и особо не шиковали. Основной доход, конечно, был от его автомастерской. Я на паях с Ким и Сандрой держала книжный магазин. Больших денег он не приносил: хватало лишь на то, чтобы обеспечивать свои женские нужды и иногда баловать Макса. В нашей семье зарабатывал Майк: на его деньги мы жили и, что самое важное, выплачивали кредит. Семьи сделали нам поистине королевский подарок, преподнеся на свадьбу чек для первого взноса за дом. На оставшуюся сумму мы взяли ссуду, выплачивать которую предстояло ещё ой как долго. Тем не менее, иногда мы с Майком позволяли баловать себя подарками вроде этой поездки.

Никакого особого пиетета перед людьми с состоянием у меня не было. Особенно перед такими весёлыми и жизнерадостными, как моя новая знакомая и её семья.

Почти вся её семья.

— Ладно, Лив, заканчивай время тянуть. Собирайся.

Соскочив с кровати и хлопнув в ладоши, Фиби положила конец моим размышлениям. Я обречённо вздохнула и принялась рыться в своих вещах в поисках чего-нибудь приличного. Мой, с позволения сказать, гардероб состоял в основном из тоненьких маек и шорт, привычных на отдыхе. Я достала одну-единственную юбку, взятую как раз для таких «приличных» случаев. Она была из белого шитья, почти в пол, и, если бы не цвет, вполне могла сойти за цыганскую. Я выбрала к ней белую хлопковую майку и парусиновые босоножки на пробковой подошве с лямочками-ремешками, бантом завязывающимися на щиколотке. Одевшись, я посмотрела на себя в зеркало: что ж, для страдающей от похмелья не так уж и плохо. Синяки под глазами были ещё заметны, но легко скрывались за солнцезащитными очками в пол-лица. Волосы я сушить не стала: расчесанные Фиби, они начали потихоньку высыхать, привычно формируясь в локоны.

Солнце уже клонилось к закату, когда такси въехало в высокие чёрные ворота, венчающие зелёную изгородь высотой в два человеческих роста. Прошуршав по белому гравию круглой подъездной дорожки, машина остановилась у широкой лестницы, ведущей к дверям этого, с позволения сказать, дома.

Шикарная двухэтажная вилла, построенная из белого камня, с огромными окнами во всю стену, была выполнена в современном стиле. Она будто парила в воздухе, создавая ощущение лёгкости стеклянными стенами, отражающими всё, что её окружает: высокие пальмы, кусты дивных роз, гравиевую дорожку, красиво подстриженную лужайку. Наверняка с другой стороны, освещённой предзакатным солнцем, вид на дом был просто волшебным.

Встречая нас, из дома вышла Кэтрин. На руках у неё сидела очаровательная белокурая девочка. На вид малышке было годика четыре, и догадаться, кто мама этого ангелочка, было несложно: на нас с любопытством смотрела миниатюрная копия Кэтрин.

Едва машина отъехала, на нас немедленно обрушился гнев оригинала:

— Где вас черти носят? Не слушай, солнышко, мама злится. — Она быстро чмокнула малышку в лобик. — Кстати, такси отпустили очень даже зря: твой Майкл, Лив, в обнимку с Саймоном спит в нашей спальне. Так что можно уже грузить!

— Кэтти, имей совесть! — Фиби прошла вперёд, даже не глядя на невестку. — Второй вечер проводить за тасканием пьяных тел, это слишком. Пусть мальчики спокойно поспят, а мы в это время спокойно отдохнём.

Приветствуя, Кэтрин быстро расцеловала меня в обе щёки:

— Да мне-то что, пусть спят. Кровать у нас широкая. Знаешь, Лив, у меня такое чувство, что скоро мужья потребуют у нас развода.

— Зачем? — опешила я.

— Чтоб пожениться, дурочка. — Она громко расхохоталась, затем поцеловала дочку и опустила её на пол: — Прости, детка, мама опять сказала плохое слово.

Малышка, одетая в розовый купальный костюмчик, состоящий из топика и трусиков с оборочками, проковыляла на своих маленьких ножках ко мне.

— Приветь, ты принцесса? — спросила она тоненьким голоском, по-детски коверкая букву «р».

— Нет, детка, я не принцесса.

Присев на корточки, я с улыбкой смотрела в очаровательное личико. Огромные голубые глаза с длинными каштановыми ресницами, маленький носик-пуговка, чуть-чуть сгоревший на солнце, пухлый, приоткрытый ротик, — очаровательная девочка, унаследовавшая красоту матери.

— Меня зовут Лив. Приятно познакомиться.

— А я Элизабет. Ты умеешь надувать жаб, как принцесса Фиона?

Я засмеялась:

— Нет, Элизабет, к сожалению, не умею. Но мне нравится мультик про Шрека. И моему сыну Максу тоже.

— А он где? — Она начала заглядывать мне за плечо.

— Он остался дома со своим дедушкой.

— Ну всё, Лиззи, политес соблюден. — Кэтрин взяла дочку на руки. — Пойдёмте к бассейну.

Идя сквозь дом к внутреннему дворику, я не переставала удивляться тому, с каким вкусом он был оформлен. Сочетание цветов, детали интерьера, цвет стен, мебели — всё было идеально, всё подходило этому дому, всё кричало об изысканном вкусе его владельцев; кричало не о роскоши, а о шике. О потрясающей работе, которая была проведена, чтобы дом поражал изнутри не меньше, чем снаружи. Возглас восхищения вырвался у меня, когда, проходя через красивую гостиную с раскрытыми французскими окнами, я увидела яркое закатное солнце, отражающееся в лакированной крышке стоящего посредине комнаты белого рояля.

— Нравится? — спросила Кэтрин, улыбаясь.

— Очень! — с восхищением прошептала я. Картина, открывшаяся мне, ошеломляла.

— Это Закатная комната. Гордость Фиби.

— Гордость Фиби?

— Я придумала её дизайн, — пояснила та. — Как и всего остального дома.

— Ты? Это всё, — я обвела рукой комнату, — сделала ты?

— Ага, — Фиби с гордостью улыбнулась.

— Господи, Фиби, это потрясающе! Ты настоящий талант! Это… это… — От восторга я забыла все слова. — Это должно быть в каком-нибудь журнале по искусству.

— А оно и было, — Улыбка Фиби стала ещё шире. — В «Двелл» нашему дому посвятили целый разворот. Ну что, пойдём поплаваем?

— Ой, нет, не сегодня! Сегодня я просто смотрю. Здесь так красиво.

— Тогда идём, я покажу тебе остальной дом, — предложила Кэтрин, опуская на пол Лиззи.

— Нет, пожалуйста, если можно, попозже.

Внезапно я осознала более насущное желание воспользоваться ванной. О чём, краснея, сообщила Кэтрин.

— Конечно, дорогая. Гостевой туалет на ремонте, поэтому по коридору налево, потом наверх. Вторая дверь справа. Мы будем ждать тебя на улице.

Пройдя по коридору, я увидела красивую широкую лестницу, ведущую на второй этаж. Её перила располагались на двух уровнях: снизу обычных шли такие же, сделанные специально для маленьких гостей. Исключая Закатную комнату, всё в доме кричало о том, что в нём живут дети. Разбросанные игрушки, яркие книжки, разложенные на горизонтальных поверхностях, тут и там валяющиеся надувные мячи, круги и нарукавники, предназначенные для игр в бассейне, детская одежда, свисающая даже с перил, — именно такие мелочи делают дом живым. Я улыбнулась, поднимая лежащий на лестнице мячик для пинг-понга, — а это уже опасно! Запросто можно поскользнуться.

Крутя в руках мячик, я поднялась на второй этаж и, следуя указаниям Фиби, подошла ко второй по счёту двери. Её красивая бронзовая ручка заинтересовала меня. Она была старинная, но не массивная, а очень изысканная, закругляющаяся на конце тонким завитком в виде цветка. Я смотрела на неё, пока открывала дверь. И пока закрывала тоже. А когда повернулась, моё сердце перестало биться.

Передо мной стоял самый красивый мужчина, из когда-либо виденных в жизни. Его глаза были слегка прищурены, на губах играла кривая усмешка. Он смотрел прямо на меня. Огромное зеркало за широкой спиной позволяло рассмотреть его со всех сторон.

А смотреть было на что: он был полностью обнажен.

Прошлое. Глава 7

Его влажные волосы были гладко зачесаны назад, но несколько непокорных прядей уже упали на лоб. Он только что вышел из душа, и на совершенном теле блестели бриллиантовые капельки воды. Волоски на груди лежали маленькими влажными завитками. В кончиках пальцев закололо, когда я представила, как это будет — лежать на нём и накручивать на них эти жесткие завитки. Тело мужчины было совершенным и с лёгкостью могло бы украсить собой следующую обложку «Менс хелс»: рельефные мускулы на груди и руках принадлежали если не профессиональному спортсмену, то, по крайней мере, тому, кто ежедневно посещает спортзал.

Взгляд опустился ниже, и я задохнулась: святые угодники, вот это член! Вообще-то, сравнивать мне было не с чем: кроме члена мужа, другие я видела разве что в порнофильмах. Тому же, что предстал передо мной, мог позавидовать сам Дирк Дигглер из «Ночей в стиле буги». Даже будучи расслабленным идеальными размерами и красотой он вызывал во мне трепет.

На мгновение я представила, как в возбуждённом состоянии этот красавчик заставляет меня кричать от страсти; проникает настолько глубоко, насколько я позволяю его в себя впустить. Божественно!

Неужели я назвала чей-то член божественным?

Какой ужас!

Моментально залившись краской, я опустила взгляд ниже.

Его длинные ноги — крепкие, сильные мужские ноги, — были так же совершенны. Всем своим обликом стоящий передо мной обнажённый мужчина вызывал ассоциации с хищником. Хищником, находящимся в своём логове, — сытым, довольным, расслабленным.

И ни капельки не смущённым.

Я тяжело сглотнула.

— Насмотрелась?

Услышав насмешливый голос, я вздрогнула и наконец подняла глаза.

Дилан Митчелл — хозяин дома и мой личный дьявол-искуситель интересовался, насмотрелась ли я. Если и был шанс включить мозги, отвечая на этот провокационный вопрос, то я им не воспользовалась.

— Да! — Ангелы небесные, что я несу?! — То есть нет! То есть, в смысле…

Я заикалась, торопясь сформулировать достойный ответ. Его не было, потому что самым достойным в этой ситуации было извиниться и выйти за дверь. Но неожиданно для себя я превратилась в чёртов соляной столб: ни двинуться, ни моргнуть.

Дилан усмехнулся, а затем, как ни в чём ни бывало, повернулся ко мне спиной. Взяв с мраморной столешницы флакон с пеной для бритья, он начал выдавливать её на ладонь.

О, Боже, его спина! Широкая, мускулистая мужская спина! А задница! Его крепкая задница! Совершенство природы и моё окончательное поражение.

— Нравится? — спросил он через зеркало, намыливая щёки.

Именно этот вопрос вывел меня из ступора.

Пробормотав слова извинения, я стала шарить рукой по двери в попытке найти ручку. Словно под гипнозом, мне всё ещё не удавалось заставить себя отвернуться. Цветом лица я уже давно напоминала перезрелый томат.

— К твоим услугам, радость моя, — Дилан подмигнул мне в зеркале.

Нащупав чёртову ручку, я всем телом налегла на неё, развернулась и пулей выскочила за дверь.

Это же надо — зайти в ванную, не заметив, что там кто-то есть! А когда этот кто-то оказался обнаженным мужчиной, вместо того чтобы выйти, пялиться на него как озабоченная малолетка. Неужели я настолько слаба, что любая красивая задница может легко выбить меня из колеи?

Ну, всякая, предположим, не может, а эта — уж точно не всякая. Эта — особенная. Та, которая из колеи не только выбивает, но и не позволяет снова в неё вернуться. Во всяком случае, конкретно для меня конкретно эта задница представляет собой конкретную опасность. И произошедшее за этой дверью — хорошее тому подтверждение.

Да и он хорош — принимать душ, не потрудившись закрыться!

В попытке оправдать саму себя, я сердито осматривала коридор. Взгляд остановился на лестнице. В ушах зазвенели слова Джессики, в которых она говорила, что мне нужна вторая дверь справа. Сейчас же я стояла слева, и нужная дверь находилась как раз напротив. На ней красовалась такая же шикарная ручка, что основательно подпортила мою репутацию верной жены.

Твою мать, надо же так глупо ошибиться!

Ужом проскользнув внутрь, я оказалась в ванной комнате, совершенно непохожей на предыдущую — более скромной, более обезличенной, определённо гостевой, — и повернула замок.

Ну, Лив, поздравляю! Подобное могло случиться только с тобой.

Наверняка все в доме знают, где находится гостевая ванная, и вряд ли кому придёт в голову зайти в хозяйскую, которая, может, именно поэтому и не закрывалась.

Я застонала, закрыв лицо руками. Ужасно глупо! Ужасно стыдно! Но ещё ужаснее — моя реакция на голого Дилана Митчелла.

Почему, ну почему я не выбежала оттуда сразу? Почему застыла, как Ноева жена? Почему позволяла себе смотреть на незнакомого обнаженного мужчину и желать его. Ведь сейчас мои трусики были мокрыми не из-за того, что я до сих пор хочу писать.

Я возбудилась, глядя на Дилана.

По спине пробежал холодок, когда я представила, что случится, если, не дай Бог, он ко мне прикоснётся. Я растекусь маслом, прольюсь водой и испарюсь. И меня ничего не удержит от того, чтобы забыться и забыть про всё, попав под его магическое воздействие.

Упираясь руками в край раковины, я опустила голову и попыталась успокоиться. Сердце билось, норовя выскочить из груди. Сделав несколько глубоких вдохов, я открыла кран и, сложив ладошки ковшиком, начала жадно пить воду. Напившись, тыльной стороной руки я вытерла губы и посмотрела на себя в зеркало.

Ну что, будем считать, мне крупно повезло — ещё есть возможность всё исправить. Сейчас я выйду отсюда, разыщу Майка, и под каким-нибудь благовидным предлогом мы уберёмся из этого дома. Можно разыграть внезапное недомогание. Даже особо притворяться не придётся: яркий лихорадочный румянец на щеках делал меня похожей на чахоточную больную.

Я побрызгала на лицо водой, радуясь, что глаза не были накрашены.

Стук в дверь и раздавшийся следом голос Джессики заставили меня подпрыгнуть.

— Лив, с тобой всё в порядке?

«Чахоточная, да ещё и нервная».

— Да, спасибо, я скоро буду. Небольшой приступ изжоги.

«Почти правда, Лив, молодец».

— Может, дать таблетку? — заботливо предложила девушка.

— Нет, ничего страшного. Второй утренний кофе оказался лишним

«Господи, уйди! Просто уйди, пожалуйста».

— Ну, хорошо. Если что, зови.

Некоторое время я прислушивалась к её удаляющимся шагам.

Быстро закончив с делами, я ещё раз посмотрела в зеркало. Поправила волосы, приложила ладони к щекам и глубоко вздохнула: «Плохо чувствую. Майкл. Домой», — повторила я про себя спасительную мантру и, развернувшись, пошла к двери.

Открыв её, я сразу упёрлась взглядом в дверь напротив.

«Чёрт, чёрт, чёрт, чертовский черт, ну надо же так ошибиться!»

— Не так быстро, малышка!

Крепкие руки обхватили меня за талию и, приподняв над полом, легко развернули в обратном направлении.

Какого черта?!

Одетый в свободную льняную рубашку и лёгкие светлые брюки, Дилан Митчелл был неотразим. От его прикосновения по телу побежали мурашки. Сквозь тонкую ткань футболки я чувствовала волнующее тепло его рук. На губах мужчины играла уже знакомая мне кривая усмешка.

Может, медитация в туалете помогла: всего мгновение понадобилось, чтобы отвести взгляд от Дилана, и, положив ладони на крепкий мужской живот, попытаться его оттолкнуть.

— Ещё раз примите мои извинения.

Не тут-то было!

— Думаешь, мне нужны твои извинения? — промурлыкал он насмешливо.

— Если не извинения, тогда что?

К сожалению, как я не пыталась, но панику в голосе мне скрыть не удалось. Я боялась Дилана, боялась себя. Боялась того, чем становлюсь рядом с ним. Мои руки на его животе были единственной преградой, отделяющей нас друг от друга.

Внезапно Дилан схватил меня за плечи и с силой притянул к себе. Я ощутила, как напряжены у него мышцы, проступающие через плотную ткань рубашки. Он спустил руки на талию и вдавил меня в себя. Мой живот был на уровне его паха, и я почувствовала его твёрдость.

Господи!

Дилан наклонился, смотря на мои губы взглядом, полным неприкрытого желания.

— Мне нужна ты. Только ты, Лив. Я хочу тебя.

Сказав это, он безумно интимным жестом потёрся щекой о мой висок. Поражённая, я забыла, как дышать.

— Увидев тебя вчера в этом чертовом ничего не прикрывающем платье — босую, мокрую от пота, с разлетающимися волосами, — я немедленно захотел стянуть его с тебя.

Он говорил, и его губы двигались по моему лицу, оставляя за собой след, словно от ожога. Я почти ничего не слышала сквозь шум стучавшей в висках крови.

— Я хочу видеть тебя в моей постели, малышка. Влажную от желания, умоляющую взять тебя. И я рад, что ты тоже этого хочешь.

Он удовлетворённо улыбнулся, глядя мне прямо в глаза.

— Нет, не хочу! — пискнула я бессознательно, потому что…

Потому что я действительно хотела! Хотела всё, о чём он только что говорил. Хотела почувствовать его вкус, его желание. Хотела услышать, как он прошепчет моё имя. Хотела узнать, какие звуки вырвутся из его груди, когда он подойдёт к краю…

— Хочешь, малышка, ох как хочешь. — И снова эта кривая усмешка. — Только боишься своего желания.

Горячая рука легла мне на живот и медленно начала опускаться вниз, приближаясь к поясу юбки. Ловкие пальцы нащупали молнию и начали потихоньку её расстёгивать.

— Я всё ещё ощущаю тепло и влажность твоего язычка. Надеюсь, там ты точно такая же.

— Нет! — вскрикнула я. — Пожалуйста, не надо.

Продолжая тянуть за молнию, Дилан недоверчиво приподнял бровь:

— Не надо? Ты уверена? Ты же этого хочешь. Я вижу, что хочешь. — Он наклонился к моей шее, обжигая её горячим дыханием.

Рука, оставив молнию, вскинулась к моей груди. Я вздрогнула.

— Твоё тело говорит об обратном.

Большой палец нащупал сосок. Предатель превратился в твёрдую горошину, выдавая меня с потрохами. Круговыми движениями Дилан поглаживал его, распаляя меня всё больше и больше, так, что я едва стояла на ногах.

— Котёнок. — Его голос сорвался, когда он снова прижал меня к себе, руками двигаясь вверх по моей спине, задирая майку. — Нам это только будет мешать.

Что-то щёлкнуло у меня в голове.

— Нет, — сказала я твёрдо. — Нет. Отпусти меня. Немедленно!

Подняв беспомощно болтающиеся до этого момента руки, я упёрлась в грудь Дилана и с силой его оттолкнула. Ладони обдало жаром, но я постаралась не заострять на этом внимания.

Он отступил всего на шаг, но его глаза всё ещё владели моими.

Казалось, моё сердце выросло до огромных размеров, и его стук отдавался в груди ударами гигантского молота.

— Я не маленькая девочка и не вчера родилась. Я не буду играть в игры и скажу прямо: да, я чувствую, что хочу тебя. Но между хочу и могу в моём случае — пропасть размером с Большой Каньон. Во-первых, потому что я замужем. И, во-вторых, потому что я замужем. Именно из-за этих двух причин, а также из-за третьей, четвёртой и следующих ста, идентичных, я не сделаю этого.

С каждым словом я чувствовала себя уверенней и не отводила взгляда от глаз Дилана. Их выражение менялось по мере того, что и как я говорила: страстное желание, горевшее вначале, сменилось недоверчивым прищуром. Недоверие перешло в насмешку, насмешка — в удивление. А после, когда в них промелькнуло некое подобие уважения, он нахмурился.

Внутри меня заиграл триумфальный марш.

— Если для тебя это важно, можешь поставить галочку, или что там у тебя ставится в этом случае. С чистым сердцем записывай меня в трофеи. И — я скажу это больше для твоего самолюбия, — было чертовски трудно не поддаться искушению им стать. Но, как видишь, я справилась. И у тебя тоже должно получиться.

Некоторое время Дилан молчал. Выражение его лица не читалось. Возникло довольно неуютное ощущение, что меня оценивают. Я передёрнула плечами.

— Ты полна сюрпризов, Лив Вуд, — заговорил он, отступив на один шаг, будто для лучшего обзора. — Будет интересно наблюдать за тобой. За тем, как ты будешь справляться со своими желаниями. Это будет особенно интересно, потому что ты знаешь, что мои — полностью идентичны. Я хочу тебя. — Он сделал движение вперёд, и я непроизвольно отшатнулась. Заметив это, Дилан улыбнулся и приблизился ко мне вплотную. — Душа твоя уже у меня, ты сама это признаёшь. А тело… Это всего лишь вопрос времени.

Я громко втянула воздух, поражённая его бесцеремонностью.

— Ты… ты…

— А чтобы уровнять наши шансы, — продолжил он так же насмешливо. — Я обещаю больше тебя не беспокоить. Теперь всё в твоих маленьких ручках, сладкая: стоит только попросить, и я буду твоим. На ночь, на неделю, на всю жизнь — насколько захочешь, но я буду твоим, малышка Лив.

Нежность, звучавшая в его голосе при последнем обращении, была такой разоружающей, что, когда после этого Дилан дотронулся до моего лица, я не отшатнулась. Горящие щёки чувствовали ласковое прикосновение тёплых ладоней. Погладив их большими пальцами, он опустил взгляд на мои приоткрытые от изумления губы.

— А это — небольшой аванс. Чтобы было о чём подумать.

Мягко произнеся это, Дилан обрушился на меня с поцелуем.

Прошлое. Глава 8

Поцелуй не был нежен и больше походил на предостережение, чем на обещание.

Поцелуй-искушение. Поцелуй-вызов.

Одной рукой Дилан обнял меня за талию, другой, придерживая мою голову, подталкивал к себе, к мягким и тёплым губам. В любовных романах такие называют медовыми. Они и вправду были сладкими, с лёгким привкусом мятной зубной пасты. Он взял в плен мою верхнюю губу, посасывая и лаская её языком. Невозможно было сопротивляться напору и желанию, которое пробуждали во мне эти ласки. Я никогда раньше не теряла голову от поцелуя. И никогда раньше поцелуй не был настолько страстным, настолько пьянящим и настолько… неправильным.

Его язык боролся с моими зубами, чтобы проникнуть глубже. Дилан застонал, когда, сдаваясь, я разжала зубы, впуская его в себя. Стоило его горячей плоти коснуться моей, как я окончательно потеряла голову и начала ему отвечать. Я сосала его, лизала, кусала. Больше не было Оливии Вуд — жены, матери, дочери, подруги. Была просто Лив — женщина, которую страстно желал мужчина, которого в свою очередь страстно желала она.

Я встала на цыпочки и сделала то, что мне давно хотелось, — запустила руки в его волосы. Они были как шёлк, нежные и мягкие на ощупь. Я сжала несколько прядей, не давая целующему меня мужчине возможности даже помыслить о том, чтобы прерваться. Сцепив руки на талии, Дилан приподнял меня. Он почти рычал, терзая меня губами. Я же совсем потеряла контроль и хотела только одного: чтобы этот поцелуй длился вечно. Сердце уже не билось: казалось, оно совсем исчезло из груди, уступив место огромному пылающему, сжигающему внутренности шару.

Я чувствовала, что мы двигаемся, но мне было совершенно всё равно куда. Дилан опустил одну руку, вызвав мой недовольный ропот, и я поняла, что он пытается открыть какую-то дверь.

Мы уже почти были внутри затемнённой комнаты, когда он на секунду прервался и прошептал в мои горящие губы:

— Сейчас, сейчас, малышка, подожди.

Его дыхание было неровным. Глаза горели дьявольским огнём, и, заглянув в них, я осознала, что сама выгляжу так же: растрёпанная, растерзанная, пылающая…

Это видение меня отрезвило.

— Нет!

Крик отчаяния вырвался из груди, перекрывая доступ кислорода. Я была шокирована тем, какой болью он мне дался.

— Нет, пожалуйста, остановись!

Поражение было абсолютным.

Я проиграла.

Он отодвинулся и наклонил голову. Зелёные глаза сузились.

— Ты уверена?

Это был даже не вопрос. Казалось, Дилан ждал этого. Будь моё решение обратным, позволь я увлечь себя прямо сейчас, когда правила нашей странной игры ещё не до конца установлены, — я уверена, он бы испытал разочарование. А сейчас… Он больше был заинтригован, чем возбуждён.

— Да, — прошептала я. — Уверена.

Чего-чего, а вот уверенности в моём голосе не было, и Дилан это заметил.

Улыбаясь, он снова, как в первый вечер, провёл большим пальцем по моей нижней губе:

— В таком случае ты знаешь, где меня искать. Я буду ждать тебя, детка. Но, предупреждаю сразу: в следующий раз ты меня не остановишь.

На этих словах он выпустил меня из рук, сделал шаг в комнату и захлопнул передо мной дверь.

Поражённая, несколько минут я стояла в коридоре, глядя перед собой. В голове была пустота; вернее, мысли в ней роились, тысячами надоедливых маленьких мушек опуская меня попеременно в бездну отчаяния и радости. Я не могла ухватиться ни за одну из них; казалось, я нахожусь в эмоциональном ступоре. Правда, одна мысль ярким самолётным табло горела в моей голове: пусть не совсем, пусть под воздействием несерьёзного, сиюминутного желания, пусть только в душе, но я только что изменила мужу.

* * *

После той рождественской вечеринки наши отношения с Майклом изменились. Мы всё так же оставались лучшими друзьями, так же смеялись, подкалывали друг друга — в общем, вели себя как обычные подростки. Вот только частенько я ловила себя на том, что в некоторых вопросах стала его стесняться. Раньше, к примеру, когда мы вместе делали покупки, я совершенно спокойно ходила между прилавками с разноцветными коробочками с тампонами и не парилась по поводу, что Майк с тележкой идёт следом. Или же, когда утром он заезжал за мной в школу, я могла запросто открыть дверь ещё не одетой, дожёвывающей сэндвич с сыром, с бардаком на голове и в растянутой отцовской футболке, которую использовала вместо пижамы. Теперь же я стала обращать внимание на то, как выгляжу и что говорю в присутствии Майкла. Я была неестественна, и это напрягало.

Он пытался со мной поговорить, замечая, что я веду себя очень странно. Я отвечала, что ничего странного нет, что он напридумывал себе всякого, что всё нормально, как всегда и было.

Но на самом деле не было.

Как потом оказалось, не только с моей стороны: для Майка та вечеринка тоже стала судьбоносной.

Мы продолжали с ним общаться. Всё так же дружили, ездили друг к другу в гости, занимались всякой ерундой, пока, в конце концов, не влюбились: я в самого Майка, а он — в рыжеволосую сучку Мисси Лебовски.

Позже Майк признался, что стал встречаться с Мисси от отчаяния: никак не мог решить, как подойти ко мне, не напугав и не разрушив нашей дружбы. Странное поведение на вечеринке, вызванное моим платьем и не вовремя решившей обозначиться грудью, было первым проявлением этого отчаяния. Он сказал, что в тот день моё появление на пороге школьного зала в тёмно-синем платье, с распущенными волосами и этими, «мать их за ногу, Дэвис!», торчащими сквозь тонкий шёлк сосками, стало для него откровением. Он чувствовал себя как тот дурак из притчи, что всю жизнь пил из кружки, которая на самом деле была из чистого золота, только потемнела со временем. Для Майка я оказалась той самой кружкой. А если вспомнить, что всё это время он относился ко мне как к сестре, вуаля — куча мужских комплексов, приправленная нестабильным гормональным фоном подростка, была гарантирована. И Майк не нашёл ничего лучше, чем в выпускном классе закрутить с Мисси.

Она же от свалившегося счастья немного ошалела и начала вести себя как классическая влюблённая дурочка. Коей, по сути, и была. Мисси висла на Майке при каждом удобном случае, льнула к нему, обнимала, целовала везде, куда могла дотянуться, громче всех смеялась над его шутками, пусть даже и глупыми — короче говоря, была невыносима. Самым странным в этой ситуации было то, что Майкл, казалось, получал удовольствие от её идиотского обожания.

Когда позже я спросила его, почему, собственно, Мисси, он сказал, что она меньше всего была на меня похожа. И что таким образом он надеялся выкинуть меня из головы.

У меня же тогда возникло подозрение, что Майк выбрал Мисси только из-за места проживания. Она была соседкой Ким, и всякий раз, после того как он проводил свою возлюбленную до дома, Майк заглядывал к ним в гости. У тёти Талулы, мамы Ким, всегда было припасено кое-что вкусненькое для любимого племянника.

Майк таскал эту рыжую дуру на все наши встречи. В конце концов, она взбунтовалась, не желая все вечера проводить перед телевизором в моей гостиной, и Майку пришлось-таки водить её в кино, кафе и устраивать романтические свидания на заднем сидении своего двухколёсного монстра.

С одной стороны, я ревновала Майка за то, что он проводит время со своей новой подружкой в ущерб нашей дружбе. С таким же успехом я могла бы ревновать его к друзьям из двора или, скажем, той же тёте Талуле. А с другой — я так и не поняла, пугало это меня или больше раздражало, — но я ужасно хотела быть на месте Мисси.

Во мне жила уверенность, что только я знаю, каким на самом деле был Майк. Добрым, отзывчивым, ласковым. Обидчивым, ревнивым, безалаберным. Это был мой Майки. Едва ли я знала себя лучше, чем его. Никто не был его достоин: ни Мисси, ни кто-либо ещё, пусть даже с внешностью Синди Кроуфорд и характером Матери Терезы. Он был мой. И я была его. И прошло ещё несколько месяцев, прежде чем мы окончательно с этим разобрались.

Это был выпускной.

Майк должен был пойти с Мисси. Я, в свою очередь, никогда не любила подобные мероприятия и в этот раз даже не думала о предстоящей вечеринке. В полдень мы вместе с отцом посетили церемонию вручения дипломов. Папа надел свой единственный костюм в тонкую серую полоску, который делал его похожим на клерка из низкопробной адвокатской конторы. Я тоже не подкачала, заявившись туда в любимых джинсах. Правда, чтобы порадовать маму выпускными фотографами, я надела к ним новую белую блузку, пару месяцев назад купленную в Портленде. Оказалось, что за эту пару месяцев моя грудь выросла на один размер и теперь натягивала блузку так, что мне пришлось расстегнуть две верхние пуговицы.

— Отлично выглядишь, Лив, — с улыбкой сказал мне Питер Корниш. Говоря, он опасливо озирался по сторонам. Вероятно, не обнаружив поблизости ничего пугающего, парень решил поинтересоваться: — А с кем ты идёшь на вечер?

— Да я и не знаю, — уклончиво начала я. — Вроде Пол или Хосе заикались на этот счёт, но я пока не решила. Ну ты же знаешь, как это бывает у нас, девушек, — я многозначительно ему подмигнула.

Питер уставился на меня, пытаясь понять, является ли моё последнее замечание оскорблением или же, наоборот, чем-то большим, нежели просто трёпом.

— Так Пол или Хосе?

Своим внезапным появлением Майк застал нас врасплох. Крякнув что-то неразборчивое, Питер растворился в воздухе. Я же, испуганная внезапной резкостью в его голосе, выпалила, не задумываясь:

— Ни тот, ни другой! — Мне как-то резко полегчало, когда неудавшийся кавалер смылся, и, забыв обо всех женских уловках, я искренне улыбнулась своему другу: — Чего я не видела на тех танцульках?

Майк внимательно смотрел на меня. Казалось, он что-то взвешивает в уме, принимая важное решение.

— Лив, выпускной бывает раз в жизни, — заговорил он тихо. — Неужели ты не хочешь пойти? Танцы до утра, рассвет в парке…

— Ой, всё это такая ерунда! — Я легкомысленно махнула рукой. — Это же Лонгвью! Завтра с утра ты завалишь ко мне с головной болью, доставленной тебе другой головной болью. — Ах, как же я любила поиздеваться при нём над Мисси! — Питер будет так же работать в магазине своего отца. Ким уезжает в колледж только осенью. Как и Сандра. Да и я проведу здесь ещё пару месяцев до отъезда в Даллас. — На семейном виртуальном совете, с помощью «Скайпа» и прочих интернет-технологий, недоступных разумению папы, мы решили, что в колледж мне лучше поступить в Техасе. — Ну, и стоит из-за чего позориться? Ты же знаешь, как я танцую…

Майкл внимательно выслушал мою тираду, а потом просто кивнул и ушёл.

В шесть часов вечера, за час до официального открытия выпускного балла, в дверь нашего дома позвонили.

Я никого не ждала, поэтому очень удивилась, услышав папин крик: «Лив, это к тебе!»

На пороге во всей красе стоял Майкл Вуд. Как раз недавно я пересматривала фильм «Десперадо», где Антонио Бандерас в сексуальном черном костюме с хвостиком на голове и с гитарой наперевес мочил нехороших парней. Майк выглядел почти точной его копией: волосы гладко зачесаны в хвост, чёрный пиджак, надетый прямо на майку, на ногах казаки и поверх — старые черные джинсы. Он был неотразим.

— Я за тобой, — произнёс он, пока я ошарашенно глазела на всё это великолепие.

— Зачем? — выдавила я из себя.

— Затем, что я хочу, чтобы у тебя был нормальный выпускной.

— А как же Мисси?

— Я порвал с ней.

Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он сообщал мне эту крышесносящую новость.

— Ты порвал с девушкой за несколько часов до её выпускного? — воскликнула я шокировано. — Майкл Вуд, ты очень жестокий человек!

Я честно пыталась не выглядеть счастливой, когда говорила это.

«Ура! Ура! Майк порвал с рыжей курицей и пришёл ко мне!»

— Нет, я не жестокий. — Он смотрел на меня своими тёплыми карими глазами. — Я просто захотел быть честным и провести этот вечер с единственно важным для меня человеком. Собирайтесь, мисс, Дэвис, я веду вас на выпускной.

Обойдя меня, Майк направился в гостиную, где папа, развалившись на диване, смотрел очередной бейсбольный матч.

— Да-да, Лив, вали-ка ты на выпускной, — засмеялся он. — Вот и парень не против — грех не воспользоваться.

Папа похлопал развалившегося рядом с ним Майка по плечу. Губы последнего растянулись в довольной ухмылке. Мне резко захотелось смазать их карамельное настроение:

— На многое не рассчитывайте — мне абсолютно нечего надеть, — проворчала я.

— Просто надень что-нибудь чистое.

Захохотав, Майк ловко увернулся от летящего в его голову шлёпанца.

— Хочешь сказать, что я грязнуля? — возопила я и вылетела из комнаты. Бормоча проклятия, я старалась как можно громче топать по лестнице, поднимаясь к себе наверх. Но внутри меня пели ангелы.

Я надела единственную в моем арсенале юбку цвета хаки, зелёную, свободного покроя блузку и черные туфли на невысоком каблучке, которые в прошлом месяце в надежде на то, что женственность моя всё-таки как-нибудь проснётся, прислала мама.

Спустившись вниз, я застала мужчин орущими на телевизор. Неужели они всерьёз думают, что судья их услышит?

— Я готова.

Майк встал с дивана, улыбаясь мне такой хорошо знакомой тёплой улыбкой.

— Только, пожалуйста, не заставляй меня там танцевать.

— Ну а что же ещё делать на вечере танцев, Ливи? — заметил он резонно. Но увидев панику на моём лице, тут же успокоил: — Не волнуйся, я всё возьму на себя. Главное, не забывай переставлять ноги.

У меня был чудесный выпускной. Я не обращала внимания на косые взгляды, сопровождающие нас весь вечер. Конечно, для всех присутствующих увидеть меня рядом с Майком на месте, которое по праву принадлежало другой, было верхом неожиданности. Почти полгода у них был страстный роман. Но мои лучшие друзья — Ким, Сандра, друзья Майка, даже Питер Корниш, — были счастливы за меня. Мы много смеялись, фотографировались, танцевали. Было безумно весело, и рядом со мной снова был мой Майки — неунывающий, беззаботный малый, которого я знала почти всю свою жизнь.

На последний объявленный медленный танец я, естественно, пригласила его. Мы неловко переминались под безумно популярную тогда «Не хочу пропустить ни мгновения» от «Аэросмит».

— Лив, — позвал Майкл.

— М-м, — промычала я расслабленно. Мне нравилась эта песня, и я полностью погрузилась в мелодию.

— Я люблю тебя.

Вот так просто. Без затей, без особой подготовки и пламенных речей.

Я посмотрела ему в глаза и увидела в них такую явную, такую настоящую любовь, что невольно улыбнулась, даже не понимая, что этим я поощряю его на дальнейшие откровения.

— Я люблю тебя, капелька, — повторил Майкл, глядя на меня и всё ещё переминаясь под музыку, оглушающую нас из динамиков. — Больше жизни люблю. Я не могу без тебя. Ты нужна мне как воздух, понимаешь? Мне надоело строить из себя невесть что. Ты знаешь меня так же хорошо, как и я тебя. Нам никто не нужен, кроме нас самих. Я люблю и хочу, чтобы ты была моей.

Говоря это, Майк не отрывал от меня глаз. Я же плавилась под его взглядом, полностью соглашаясь с каждым его словом. Он был моим Майком. Моей второй половинкой, частью недостающей. Я любила его. Я ревновала его. Он не мог принадлежать никому, кроме меня. И мне было жаль Мисси: с самого начала ей ничего не светило, потому что он уже тогда был мой. И сейчас я получила подтверждение этому.

— Я и так твоя, Майк, — прошептала я ему в губы. — И всегда была твоей.

Неловкая пауза возникла между нами, пока до него доходил смысл сказанных мною слов.

— Лив? — выдохнул он в нерешительности. Но, в отличие от него, я знала свои чувства и не хотела в этот вечер играть.

— Я тоже люблю тебя, Майки. И это очень здорово, что ты первый сказал мне об этом. Сама бы я вряд ли решилась.

Майк счастливо улыбнулся и поцеловал меня.

Мы вернулись домой очень поздно. Отец уже лёг спать, так и не дождавшись меня. Это был выпускной, вдобавок, я была с Майклом, а значит — в безопасности. Со времени нашего первого поцелуя на балу и последнего на крыльце моего дома прошло порядка трёх часов, и нерешительность первого сменилась страстью последующих. Я осознавала, что Майк будет моим первым мужчиной, и безумно желала этого. В данном вопросе он оказался взрослее меня.

— Нет, капелька. Я хочу, чтобы наш первый раз был незабываемый и для тебя, и для меня. Я взял бы тебя прямо сейчас, и даже твой отец меня не остановил бы, но я слишком сильно тебя люблю для этого. Мы всё сделаем правильно.

— Правильно? — Я решила подколоть его. — Сначала свадьба, потом секс?

— Если захочешь, так и будет. — Его серьёзный тон сбил с меня всю смешливость. Говоря это, Майк выглядел ужасно взрослым, что я даже смутилась. — Если ты скажешь, что это обязательно условие, — я женюсь на тебе, и только после этого мы займёмся любовью.

Я испугалась его решимости:

— Нам ведь только по семнадцать…

— Для меня это неважно, Оливия. — От его официального обращения мне одновременно стало и смешно, и страшно. — Ты моя с самого своего рождения, и я буду только рад тому, что ты наконец возьмёшь мою фамилию.

«Оливия Энн Вуд», — произнесла я про себя, и сердце забилось в радостном предвкушении.

— Майк, я хочу быть Вуд, — я смотрела ему прямо в глаза. — Очень хочу. Но больше всего я хочу, чтобы ты действительно захотел этого. Чтобы ты сделал это, потому что по-настоящему желаешь, а не потакая чьими-либо условиям и предубеждениям. Давай сделаем всё правильно: свидания, ужины, кино. Хотя бы для наших родителей.

Майк понимающе кивнул. Пока я говорила, он был невероятно напряжён и серьёзен. Казалось, я ставлю перед ним непосильную задачу. И, чтобы разрядить обстановку, я весело добавила:

— Но я не даю никакой гарантии, что не пересплю с тобой на первом свидании.

Он тут же расхохотался и крепко обнял меня:

— Договорились! А то я чуть в штаны не наложил от твоего серьёзного тона.

Он поцеловал меня ещё раз пятьдесят, прежде чем мы расстались в тот вечер — довольные, счастливые и почти что помолвленные…

Прошлое. Глава 9

Лёгкий вечерний бриз наполнял воздух сладким ароматом петуний и дикого олеандра, розово-белым забором опоясывающим задний двор. Смешиваясь с солёным запахом океана, он создавал неповторимый аромат, присущий всему западному побережью.

Как я и предполагала, в закатном солнце дом выглядел сказочно. Будто волшебный корабль о кроваво-красных парусах, он плыл над цветущим садом, отражаясь в голубой глади огромного мраморного бассейна. На его дне был выложен рисунок в виде экзотических цветов различного оттенка синего. С дальнего от меня конца в воду спускались ступеньки, возле которых забавной флотилией плавали брошенные своими хозяевами надувные игрушки — там находилось детское морское царство, отделённое от «взрослого» латунной решёткой.

По обе стороны от бассейна стояли плетёные шезлонги, покрытые белыми матрасами, на которых развалилась вчерашняя компания. За исключением, разумеется, моего мужа и Саймона.

В белом купальнике и белых же мюли на высоком каблучке в одном из них возлежала Кэтрин. Именно возлежала: как фотомодель из летнего каталога нижнего белья. Как все маленькие темноволосые шатенки, я завидовала высоким блондинкам. Хотя, если быть честной, в данный момент я завидовала внешности всех обитательниц этой шикарной виллы.

Фиби успела переодеться в маленький топик и очаровательные голубые шортики в мелкий горошек. На голове её красовалась мягкая шляпа с огромными полями, перевязанная по тулье лентой такого же цвета, что и шорты. Джессика в белых капри и верхом от розового бикини выглядела не менее шикарно. Её каштановые волосы, убранные в высокий хвост, открывали маленькие изящные ушки, в которых блестели на солнце тонкие золотые кольца.

Мужчины выглядели под стать своим женщинам — красивые, загорелые, расслабленные. В руках у всех были напитки: высокие бокалы с коктейлями у женщин и бутылки с пивом у мужчин. Картинка напоминала идеалистический рекламный проспект шикарного курорта. Трудно было не поддаться искушению и немедленно не упасть в один из шезлонгов, чтобы насладиться умиротворяющей картиной: безмятежной водной гладью, райским садом, и вдали — утопающим в белой дымке горячего океана красно-оранжевым солнцем.

Но в тот момент до умиротворения мне было далеко.

Сердце неслось вскачь: за последние пятнадцать минут жизнь перевернулась с ног на голову. Я совершила столько нетипичных для себя поступков, что казалось, начни солнце вновь подниматься из воды, это воспринялось бы мной как должное.

Когда я приблизилась к компании, ко мне сразу подскочила Фиби:

— Лив, у тебя всё в порядке? Джессика говорит, ты неважно себя чувствуешь.

— Всё в порядке. Просто немного устала. И ещё не совсем отошла после вечера. Мне жаль, но в данный момент я не лучший собеседник.

Иногда похмелье бывает весьма полезным для объяснения нежелания что-либо объяснять.

— Это моя вина, — личико Фиби приняло скорбный вид. — Видела же, как тебе плохо, а потащила за собой.

— И совершенно правильно, что потащила. Я по уши влюбилась в ваш дом.

Фиби немедленно просияла.

— Он чудесен. И мне всё равно что это звучит нескромно.

— В другой раз ты обязательно мне всё здесь покажешь. Но сейчас я разыщу Майкла и вызову такси.

— Зачем такси? — лениво проговорила Кэтрин. — Оставайтесь здесь. У нас полно свободных комнат. — Она переместила на головусолнцезащитные очки и улыбнулась, посмотрев на меня: — Между прочим, до того, как уйти спать, твой муж уже дал согласие остаться. Особенно, когда увидел нашу баскетбольную площадку.

Майкл с десяти лет входил в школьную команду по баскетболу, и теперь каждый четверг со своими друзьями, вернее, мужской половиной наших общих друзей, стучал мечом в школьном спортзале. Это была традиция, точнее сказать — обязанность каждого члена нашей компании, — проводить четверг на спортплощадке. Оправданием отсутствия могла быть только смерть. Или, как в случае с Полом, рождение детей.

Их с Ким близнецы — Марк и Майк, «эм квадрат», появились на свет именно в четверг. Пол повёз Ким в больницу, позвонив из машины Майклу. Тот не преминул заявить, что роды жены не могут быть оправданием пропуска тренировки. Вот если бы он сам рожал…

Я присутствовала при разговоре и, услышав его слова, моментально запустила в голову Майка плюшевым слоном Макса.

— Майкл Вуд, ты что, с ума сошёл?! Кузина рожает, а ты собрался мяч покидать?

— Ну а я-то причём?

Этот олух действительно не понимал!

— Нет, Ливи, ну правда, чем я-то могу помочь? Ладно, Пол — он муж, пусть тужится там вместе с ней или врачей гоняет. А я что? Я эту миссию с тобой и Максом уже выполнил.

Честные глаза Майка вызвали во мне очередной приступ ярости, и в него полетело кое-что посерьёзней плюшевого слона. А именно — пластмассовый мотоцикл. Ещё минут десять он повозмущался, но потом всё-таки поехал со мной в больницу.

Майк немного отошёл, когда одного из новорожденных мальчиков Пол и Ким решили назвать в его честь. Позже Майкл-младший и его брат стали нашими крестниками.

Теперь же любовь к спорту грозила моему мужу потерей семейного благополучия.

— Нет, Кэтрин, спасибо, но мы не можем остаться. — Не хотелось обижать хозяев, но мне с трудом удавалось подобрать достойную причину для отказа. — Это не очень удобно. У вас тут и так компания большая, а наш номер полностью оплачен. Да и вообще…

— Что за глупости! — капризно отмахнулась Фиби. — Свободных комнат у нас предостаточно. И я с удовольствием поприсутствую на ещё одном пробуждении семьи Вудов. — Она захихикала. — Никогда не забуду этого зрелища.

— Никогда не замечал за тобой страсть к вуайеризму, — хохотнул Джейсон.

— Милый, если бы ты видел их утром, то с удовольствием записался в вуайеристы. Даже Саймон на такое не способен…

— И на что, по-твоему, я не способен?

Голос, похожий на скрип старого шкафа, раздался за моей спиной.

Заспанный, с налитыми кровью глазами, Саймон стоял рядом со своей женой, пытаясь отобрать у неё мохито. Кэтрин быстро сдалась и с жалостью наблюдала, как муж в два глотка выпивает её коктейль.

— Так на что я не способен, сестрёнка? — Разжевав колотый лёд и мяту, Саймон вручил жене пустой бокал.

— Так потрясающе выглядеть с похмелья. Хотя сейчас я бы не стала это утверждать.

На Саймоне красовалась растянутая белая майка с красными разводами, по форме напоминающими детские ладошки, измазанные в клубнике. Он был в купальных шортах в крупные синие цветы, на ногах — ярко-голубые кроксы. Домашний вид этого симпатичного, но ещё не совсем трезвого здоровяка вызывал умиление.

— Привет, Лив!

Саймон попытался изобразить для меня улыбку. Я оценила его старания и улыбнулась в ответ.

— Привет. А где мой благоверный?

— Спит ещё.

Ответив, Саймон со стоном опустился на шезлонг рядом с Кэтрин. Схватив стоявший рядом с ней кувшин с мохито, он запустил туда свою огромную ручищу и выгреб пригоршню льда вместе с маленькими зелёными листиками.

— Ты что делаешь? — взвизгнула Кэтрин и попыталась ухватить мужа за майку. Саймон ловко увернулся и положил руку, полную льда, себе на макушку.

— М-м, — блаженно застонал он, опрокидываясь на шезлонг. — Малыш, не визжи, у меня голова раскалывается. Всё, с завтрашнего дня точно бросаю пить и встаю на лыжи.

— Водные, надеюсь, — ехидно поинтересовалась жена. — Иначе не постесняюсь и вызову психиатра.

Саймон скривился, затем внезапно вскочил с шезлонга и, издав воинственный клич, прямо в одежде сиганул в бассейн. Вынырнув, он громко выругался и, шумно отплёвываясь, мощными гребками начал рассекать водную гладь.

Я села на освободившийся шезлонг, полная решимости отказаться от приглашения остаться.

— Нет, ребята, спасибо ещё раз за приглашение, но не думаю, что это хорошая идея. Моему Майклу здоровья не хватит жить рядом с Саймоном. — Я с улыбкой смотрела, как последний постепенно приходит в себя в бассейне, наматывая круги. — Да и ваш брат, как хозяин, вряд ли будет рад видеть в доме посторонних.

Это был мой последний аргумент. Вернее, по значимости для меня он шёл первым, но, надеюсь, никто из присутствующих об этом не догадывался.

— Отчего же? Хозяин всегда рад видеть новые лица.

Снова этот мягкий, бархатный голос. И снова у меня за спиной.

Я обернулась, встречаясь глазами с Диланом.

Что за привычка появляться внезапно, как чёртик из табакерки?

— Мы так и не были представлены друг другу. — Мужчина протянул мне руку: — Дилан Митчелл.

Улыбнулся он вполне дружелюбно и, если не знать, что несколько минут назад мы страстно целовались, то всё выглядело очень даже пристойно.

Я на секунду помедлила, протягивая ему свою ладошку.

— Оливия Вуд.

Что ж, правила игры установлены. Делаем вид, что незнакомы. Хотя, положив руку на сердце, мы действительно не были знакомы в привычном смысле этого слова. Вспышку того, что цивилизованные люди называют животной страстью, вряд ли можно назвать обычным знакомством. Хотя, с моей стороны, случившееся более походило на наваждение.

Я редко использовала своё полное имя, но сейчас специально назвалась именно так. Может мне удастся, хоть и немного запоздало, обозначить призрачные границы в наших отношениях. В продолжении которых я, кстати сказать, совершенно незаинтересована.

Его рукопожатие было крепким. Ни грамма узнавания, беспокойства или смущения. Обычное вежливое рукопожатие.

— Очень приятно, Оливия. По словам моего брата, ваш муж весьма необычный человек.

Провокация — вот что я должна была услышать в этих словах. К ней я, по крайней мере, была готова. Но искренняя заинтересованность!

Я удивлённо взглянула на Дилана. Казалось, ничего в жизни не интересовало его так, как знакомство с Майклом Джозефом Вудом.

Прошлое. Глава 10

— Необыкновенный? Возможно. Хотя, в моём случае, вполне достаточно эпитета единственный.

Я сказала это с вызовом, ожидая реакции Дилана. Он не поддался на провокацию: на лице — лишь вежливое любопытство.

— Человек, женатый на столь очаровательной женщине, обязан быть уникальным. Мне так кажется.

Комплимент был сомнительным и ничего кроме раздражения не вызывал. Я терпеть не могла лицемерия, а именно этим мы сейчас и занимались. Обсуждать Майкла с человеком, для которого супружеская верность не входила в число основных жизненных принципов, — верх лицемерия. Вдобавок, и я в этой ситуации ощущала себя вовсе не Белоснежкой.

— Благодарю вас. И ещё раз спасибо за приглашение, — проговорила я вежливо. — Но эта поездка — своего рода второе свадебное путешествие, и мы ещё не вполне им насладились.

«Как тебе такой ход, красавчик?»

Дилан метко отражал мои удары:

— Не потерять интерес друг к другу в браке дорогого стоит. Кстати, как долго вы женаты?

— Ты лучше спроси, сколько лет они знакомы! — встряла в разговор Фиби. И я была ей безмерно благодарна.

— И сколько же?

— Почти двадцать. А женаты — шесть.

— Да, действительно — срок. И за это время вы выбрались лишь на второй медовый месяц?

Он снова дразнил меня, но я не была намерена сдаваться:

— Ключевое слово — выбрались. Вообще, у нас с Майком каждый месяц — медовый.

— Будоражащее заявление.

Да уж, прозвучало не очень. Как реклама кондитерской.

Я едва удержалась, чтобы не чертыхнуться. Как легко этому мужчине удаётся выбить меня из колеи!

Пока я мучительно размышляла над достойным ответом, Фиби снова отвлекла на себя внимание.

— Саймон, вылезай! Твоё кашалотное рыканье распугало всю округу.

Каждое появление старшего Митчелла на поверхности воды сопровождалось громким фырканьем и отплевыванием. Действительно, создавалось впечатление, будто могучий кит, выныривая, выбрасывал ввысь свой фонтан.

Комментарий Фиби вызвал всеобщее оживление. В адрес Саймона полетели колкости, сопровождающиеся взрывами смеха.

Внезапно моё ухо обдало горячим дыханием:

— Со мной, малышка, ты бы двумя месяцами не отделалась.

Я даже не потрудилась повернуть голову — настолько это было ожидаемо. Хотя Дилан и пообещал меня больше не беспокоить, можно было догадаться, что честной игры не будет. Что ж, самая лучшая защита — нападение. Правда, иногда — а в моём случае почти всегда — всё-таки лучше промолчать.

— Вряд ли этим можно меня удивить.

Мой рот произнес это прежде, чем к голосу подключились мозги.

Даже спиной я почувствовала улыбку Дилана.

— Зачем же говорить о том, чего не знаешь? Помни, тебе стоит лишь попросить…

С меня было достаточно.

Я вскочила на ноги.

— Думаю, нам пора. Кто-нибудь, помогите мне найти Майкла!

Кэтрин с неохотой отвела взгляд от водных экзерсисов Саймона.

— Вы точно не сможете остаться?

Мне надоело расшаркиваться и извиняться. Какими бы милыми людьми ни были наши новые знакомые, лучше я останусь для них невоспитанной грубиянкой, чем проведу ещё хотя бы пять минут в обществе Дилана Митчелла.

— Кэтти, не настаивай, — услышала я голос последнего. — У мистера и миссис Вуд всего лишь второй медовый месяц. Мы же не хотим, чтобы он стал последним.

Кэтрин хохотнула, а я, лишившись дара речи, в возмущении обернулась к Дилану. Нацепив на глаза солнцезащитные очки, он лежал в шезлонге и выглядел очень довольным собой. Рубашку он снял, оставшись в одних закатанных по щиколотку брюках. Мимолётный взгляд на его обнажённую грудь и босые ноги снова заставил моё сердце пропустить один удар.

Будто бы желая окончательно добить меня, Дилан медленно провёл указательным пальцем по нижней губе… Вспыхнув, я отвернулась и чуть ли не бегом бросилась вслед за удаляющейся Кэтрин.

Клянусь всеми богами: ноги моей больше не будет в этом доме!

Спальня Кэтрин и Саймона оказалась просторной светлой комнатой с широкой кроватью, на которой в данный момент спал необыкновенный мужчина Майкл Вуд. Сейчас его необыкновенность выражалась в сотрясающем стены храпе.

Пока Кэтрин вызывала нам такси, мне кое-как удалось его растолкать. Он был почти что трезв и, как и было сказано, выказывал горячее желание остаться:

— Ливи, у них тут прям настоящая баскетбольная площадка, — ныл Майк, натягивая кроссовки. — А бассейн ты видела? И такие ребята классные. Саймон особенно.

— Кэтрин уже предложила вас поженить, — проворчала я. — К твоему сведению, в отеле тоже есть спортзал. Но что-то я не видела у тебя желания в него наведаться.

— Это потому что четверг только завтра, — резонно заметил Майк. — Я бы завтра точно пошёл. Может останемся, а, капелька?

— Нет! — Капелька была настроена решительно. — Если хочешь, поезжай. Ребята приглашали.

— А ты?

— Я не поеду. — В голову немедленно пришло подходящее оправдание: — Завтра у меня запланирован день спа.

Ну а что? Могу я, в конце концов, позволить себе провести время так, как мне хочется? Запишусь на какой-нибудь «День красоты», да так, чтобы с утра и до позднего вечера. Я была согласна на ещё одну глубокую эпиляцию, лишь бы только никогда больше не видеть зеленоглазого дьявола.

Вернувшись в отель, Майкл завалился на нашу так и неубранную кровать и начал с бешеной скоростью щёлкать телевизионным пультом. Найдя спортивный канал, он погрузился в баскетбольный матч из золотой серии НБА.

Я же решила принять в ванну, а заодно и воплотить в жизнь свой план.

Через справочную меня соединили со спа-центром отеля. Разумеется, у них была услуга «День красоты». Разумеется, она включала в себя всё, «что может предоставить вам возможность почувствовать себя королевой». Разумеется, «мы сделаем всё, как вы хотите и даже больше». И, разумеется, вы оставите у нас кругленькую сумму, добавила я про себя. Меня записали на девять утра, вдохновенно пообещав занять вплоть до самого вечера.

Я включила воду и выдавила под струю немного геля для душа. Раздеваясь перед большим зеркалом, расчёсывая и закалывая волосы, погружаясь в ароматное пенное облако, я запретила себе думать о том, что сегодня произошло. Но в душе я знала, что когда-нибудь мне придётся со всём этом разобраться.

* * *

Наше первое официальное свидание с Майклом случилось на следующий день после выпускного.

Проснувшись тем утром, я не сразу поверила, что вчерашняя ночь мне не приснилась. Лишь появление на пороге смущённого и немного растерянного Майка развеяло эти сомнения.

— Э-ээ… привет? — робко начал он.

— Привет.

Я по обычаю отступила назад, пропуская его в дом. Майк неловко переминался на месте и, сканируя моё настроение, кидал на меня быстрые взгляды.

— Привет, — снова сказал он.

— Привет.

Когда Майк поздоровался со мной в третий раз, я засмеялась и бросилась ему на шею.

Он охнул и, подхватив меня, приподнял над полом. На меня пахнуло его любимым лосьоном «Олд спайс», смешанным с запахом бензина и кожаной куртки.

Я первая потянулась к его губам. Он целовал меня прямо на крыльце моего дома. Мне было всё равно что нас увидят соседи. Думаю, все уже были в курсе, что дочь шефа полиции встречается с сыном Марти Вуда. Новости в нашем городе разносились даже не на сорочьих хвостах, а в сопле ракеты «Земля-Воздух».

Спустя некоторое время я всё-таки втащила нас в дом, и мы продолжили целоваться за закрытой дверью.

Майк сдался первым:

— Ливи, давай прервёмся. Я есть хочу.

— Угу. — Я снова потянулась к нему, удовлетворяя более насущный голод. И только когда урчание его желудка стало перебивать наши причмокивания, я, наконец, отлепилась от Майка.

Приготовление завтрака с его последующим поеданием немного нас остудило, и день мы провели, как обычно: валяясь перед телеком, болтая по телефону с друзьями и разговаривая о всякой ерунде. Больше мы не целовались и даже не заговаривали об изменении нашего статуса, молчаливо придя к согласию, что так проще. Утреннюю страсть влюблённых сменило дневное общение старых друзей.

Около пяти часов, съев две пиццы и выпив пару банок содовой, Майк засобирался домой.

— Заеду в восемь — будь готова, — кинул он небрежно.

— Что значит «будь готова»? — немедленно взвилась я. — Если ты говоришь о пинке под зад, то зачем ждать восьми — поворачивайся!

Майк сразу стушевался и будто весь сжался.

— В смысле, я приглашаю тебя на свидание. Если ты не против, конечно.

Майкл Джозеф Вуд — гроза парней и мечта девчонок — второй раз за день неуверенно переминался с ноги на ногу. Было от чего загордиться. И я бы обязательно загордилась, если бы в тот момент не любила его так сильно.

— Ладно, Майки, расслабься. В восемь, так в восемь.

— Ну и язва же ты, Дэвис! И это лишь первое свидание!

— Ты же сказал, что любишь.

— Люблю. Потому и терплю твои выходки.

Быстро поцеловав меня на прощанье, Майк вышел из комнаты.

Разумеется, я не переспала с ним на первом свидании. И на втором тоже нет. И даже не на третьем. Прошло довольно много времени, прежде чем мы сделали этот шаг.

* * *

Знакомый аромат любимого геля для душа действовал на меня успокаивающе. Лёжа в тёплой воде, я представляла, что нахожусь дома.

Моя добрая старая ванна. Справа на бортике — синее ведро Макса с семейством оранжевых дельфинов. Удивительно, что из всего многообразия резиновых монстров сын выбрал именно их.

— Макс, дельфины не бывают оранжевыми, — втолковывала я в магазине. — Они серые. В крайнем случае — синие. Или голубые. Оранжевые дельфины — это неправильные дельфины.

— Может, они болеют? — предположил Макс. — Давай возьмём их себе. Пожалуйста, мамочка!

Я не могла отказать этим умоляющим глазёнкам, и семейство радиоактивных дельфинов перекочевало жить в нашу ванную.

Она была просторной. В ней стоял большой шкаф для полотенец, висели банные халаты. Повсюду валялись игрушки Макса, поверхности были заставлены туалетными принадлежностями и косметическими средствами. На полу лежал пушистый коврик, который во времена особо кровавых морских сражений Макс заливал водой.

Она была живой, наша ванная, и очень отличалась от той, в которой я находилась в данный момент: более комфортной, более шикарной, но абсолютно безликой.

Перед глазами возникла другая ванная комната, в которой я сегодня оказалась. И мужчина, чей покой я потревожила, войдя туда без приглашения.

Стоило мне подумать о Дилане, как от расслабленного состояния не осталось и следа. Я резко села и невидящим взглядом уставилась в противоположную стену. Будто воочию он предстал передо мной — обнажённый, великолепный. Потом он же, прижимающий меня к стене. Прикасающийся к моей груди. Целующий меня.

Стоп, я что, с ума сошла?! Муж в соседней комнате, а я предаюсь воспоминаниям о чужих прикосновениях! Наваждение какое-то…

Расплескивая воду, я решительно выбралась из ванны. Был лишь один способ изгнать Дилана Митчелла из моей головы. Пусть не совсем честный по отношению к Майклу, но не думаю, чтобы он особо возражал.

Не потрудившись одеться, я вошла в спальню. Майк лежал на кровати с бутылкой пива и всё так же увлечённо смотрел баскетбол.

— Майк! — позвала я.

— М-м, — промычал он, не отрывая взгляд он экрана.

— Ма-айк!

— Сейчас, Ливи, минутку. Тут решающий момент.

Подойдя к телевизору, я нажала кнопку выключения.

— Ну, Лиииив, — заныл он, будто и не замечая, что я расхаживаю перед ним обнажённой.

Конечно, моя нагота уже не производила такого впечатления, как раньше. Мы раздевались и одевались друг перед другом; вместе принимали душ, когда оба спешили на работу. Но сейчас мне нужны были другие эмоции. Не те, которыми мы жили, будучи семейной парой.

— Майкл Вуд, немедленно займись со мной любовью!

Почувствовав моё настроение, он поставил бутылку пива на прикроватный столик и приподнялся, протягивая ко мне руки.

— Иди ко мне, детка.

Подойдя к изножью кровати, я опустилась на колени и, соблазнительно виляя бёдрами, поползла по кровати к Майку.

Знакомые руки притянули меня к себе. Знакомые губы завладели моими губами. Знакомая тяжесть придавила меня к кровати, когда он перевернул меня на спину. Привычным жестом Майк раздвинул мне ноги и рукой принялся поглаживать низ живота, не прекращая поцелуи.

Как обычно, спустя какое-то время, я обвила ноги вокруг его талии, и он легко скользнул в меня, уже влажную от его ласк и своего желания. Я начала двигать бедрами навстречу его движениям. Почувствовав моё нетерпение, Майк ускорился, попеременно покрывая поцелуями моё лицо, шею, ключицу…

— Не могу больше сдерживаться, — простонал он, и через мгновение его член запульсировал во мне, освобождаясь от напряжения.

Несколько минут Майк приходил в себя, а после, одарив несколькими поцелуями, скатился с меня и скрылся в ванной.

Не было ничего не обычного в том, что я не кончила. Не так уж и часто мне удавалось достичь оргазма. Но сейчас разрядка была жизненно необходима, и я знала, как о себе позаботиться. Раздвинув ноги, я согнула их в коленях и, закрыв глаза, начала поглаживать клитор, представляя, что меня касаются руки Майка. Я ввела в себя два пальца, ритмично двигая ими, чувствуя, как усиливается возбуждение от воспоминаний о его ласках: как он целует меня, как поглаживает мои возбуждённые соски, как проводит рукой внизу живота, расстегивая юбку. Как посасывает мою губу. Как я запускаю руки в его шелковистые волосы. Как он шепчет, что хочет видеть меня в своей постели, разгоряченную от желания. Как он входит в меня, направляя свой идеальный член в мою разгорячённую плоть…

Я бурно кончила, удовлетворяя саму себя. На кровати, с которой только что встал мой муж. Представляя, как занимаюсь любовью с зеленоглазым дьяволом Диланом Митчеллом.

Прошлое. Глава 11

Невидящими глазами уставившись в потолок, я пыталась успокоить бешеное сердцебиение. Неизвестно что стало его большей причиной: только что пережитый сумасшедший оргазм или то, что довело меня до него. Вернее, кто довёл.

Бывало и раньше, что, мастурбируя, я представляла, как занимаюсь любовью с кем-нибудь из знаменитостей. Но никакие Брэд Питт и Джонни Депп не доводили меня до такого сокрушительного оргазма, как сделал это мужчина, о чьём существовании ещё пару дней назад я и не подозревала. И даже не он сам, а лишь фантазия о нём.

— Ну, малыш, я даже как-то не ожидал от себя такой крейсерской скорости.

Я вздрогнула от неожиданности, услышав рядом с собой голос Майка. Предаваясь размышлениям, я совершенно о нём забыла. К счастью, Майк не заметил моего растерянного состояния.

Опустившись на кровать, он положил руку на мой мокрый от пота живот.

— Теперь твоя очередь. Бегом в душ и назад ко мне.

Невесомо чмокнув в губы, Майк слегка подтолкнул меня к краю кровати. Я послушно сползла с неё и, едва переставляя ноги, направилась в ванную.

Войдя в душевую кабину, я до упора повернула кран. Тёплый поток обрушился на мои плечи. Безвольным кулем я сползла по кафельной стенке вниз и дала волю слезам. Всё, что произошло за последние сутки, оказалось выше моих сил. Где-то в другом мире, с другими женщинами, привитыми вирусом под названием внезапная страсть это происходило постоянно — но никак не со мной. Никак не со мной — такой обычной, ничего из себя не представляющей. Похожей на спокойную, многовековую трясину.

До этого дня никто и никогда не тревожил её спокойствие.

Никто и никогда.

* * *

Я не знала никого, кроме Майкла. Он был моим первым и единственным мужчиной.

Вряд ли кто-то мог представить, что самому Майклу Вуду — сексуальному монстру, как за глаза называли его все девчонки в школе, понадобится почти полгода, чтобы впервые переспать со своей новой девушкой. Вернее, старой. Вернее…

Прежняя дружба нас и тормозила.

При первой попытке обнажиться друг перед другом мы синхронно вспомнили разговор, который случился между нами лет в десять. Тогда в одном из ящиков в гараже отца Майка мы нашли подборку порно. Сидя на полу, мы бесстыдно рассматривали журналы и кривились от отвращения, когда натыкались на особо развратную картинку.

— Слушай, а им такие сиськи при ходьбе не мешают? — Майк внимательно разглядывал какой-то особенно впечатляющий экземпляр.

— Насчёт ходьбы не уверена, но нырять мешают точно. Всплываешь быстро.

— Ага. Такие сиськи надо выдавать вместо спасательных жилетов, — Майк покатился со смеху. — Прикинь: весь паром в сиськах. И взрослые, и дети.

— Или наш директор школы. Или мисс Смит.

Мы хохотали до колик. Мисс Смит — наша учительница истории — была дамой весьма габаритной. Грудь её вызывала ассоциации с раздаточным подносом: когда мисс Смит надевала украшение на шею, оно лежало на ней параллельно полу. Сталкиваясь с ней в школьном коридоре, не исключалась возможность, что мисс Смит может вас не заметить и подмять под себя, как танк. По ночам она, должно быть, развлекала себя тем, что шила лифчики: её размера их просто не могли выпускать.

— Не, ей бы не дали. Нельзя два комплекта в одни руки.

Именно так всё и происходило, когда мы с Майклом пытались зайти дальше поцелуев. Которые и не обещали перерасти во что-то большее.

— Не будем торопиться, капелька. Всё случится само собой. Я уверен, мы справимся. — Говоря это, Майк нежно чмокал меня в макушку и крепко прижимал к себе.

В такие моменты казалось, будто мы уже женаты лет сорок. Это и радовало, и пугало одновременно. Я хотела чего-то большего, но не представляла, что делать: как перейти грань между друзьями и возлюбленными, которая существовала в нашей жизни. И даже не грань — а жирную, многокилометровую приграничную полосу, разделяющую её на два этапа.

Я разговаривала на эту тему с Ким. К тому времени она уже несколько месяцев встречалась с Полом. Мы все были из одной компании, и, если бы кто-нибудь лет пять назад сказал, что однажды мы разобьёмся на парочки, нас бы непременно стошнило.

По словам Ким, у них с Полом поначалу тоже всё было непросто. Не надо форсировать события, советовала мне подруга, а я, при всём своём желании что-либо изменить, не знала, как это сделать. Да, мы проводили много времени вместе, но мы и раньше были неразлучны. Да, для всех мы теперь были парой, но нас с детства очень редко видели по отдельности. Да, мы целовались. Это было приятно, но для меня мало. Майк же со своим желанием уберечь и не спешить, не вызывал ничего, кроме раздражения. Не сразу я поняла, что таким образом он не меня оберегал, а себя. Что он страшился следующего шага, так же как и я. Так же, как и я, боялся разрушить всё, что было и есть между нами. И на то, чтобы это наконец до меня дошло, понадобился не один месяц.

Это случилось под новый год. После Рождества Ким пригласила Пола провести выходные в домике своей семьи на озере неподалёку от Олимпии. А чтобы не вызвать подозрения у родителей, которые, правда, уже догадывались о природе их отношений, она позвала всю нашу большую компанию.

После окончания школы Майкл устроился на работу в «Гараж Форджа». Тимоти Фордж был приятелем наших отцов и содержал небольшую автомастерскую на окраине Лонгвью. До самого Портленда мастерских в округе не было, и Фордж считался своего рода монополистом. Несмотря на это, его заведение не пользовалось популярностью. Люди предпочитали ездить ремонтировать машины за пятьдесят миль в Портленд: мало того, что Фордж заламывал неподъёмные цены за запчасти и услуги, так ещё был мастером-ломастером — ни один из отремонтированных им автомобилей не пробегал после ремонта более пары сотен миль. Только самые отчаянные и отчаявшиеся рисковали воспользоваться его услугами.

Всё изменилось, когда Тимоти взял к себе Майкла.

Славу лучшего механика западного побережья — как назвал его Джейсон, — мой будущий муж заработал буквально за год. Для начала он решительно выгнал Форджа из мастерской, оставив ему заниматься бухгалтерией и запчастями. Вскоре Майк взял под контроль и последнее, наладив отношения с поставщиками из Сиэтла и даже Детройта. Предпринимательская жилка была у Майка в крови: он умел располагать к себе людей, ему доверяли. Беря на себя обязательства, он всегда выполнял их, заслужив сначала уважение друзей и коллег, а после — и потенциальных инвесторов.

Впервые о Майке заговорили, когда он отремонтировал машину директора школы. Старенький «бьюик» мистера Стоуна давно ржавел на лужайке перед домом. Майк предложил ему свои услуги, пообещав взять деньги только за запчасти. Мистер Стоун, услышав фамилию Форджа, с подозрением отнёсся к данному предложению. Но, к счастью, быстро передумал. Все знали, что Майкл Вуд мог запросто собрать машину из мусора, найденного на заднем дворе. Директор Стоун не был исключением.

Счёт за запчасти, предоставленный мистеру Стоуну, по меркам Форджа был смехотворным. Гораздо позже Майк признался, что большинство деталей отремонтированного «бьюика» перекочевало в него с городской свалки.

Именно мистер Стоун стал главным поручителем Майкла, когда через пару лет тот уговорил Форджа расшириться и взять под это кредит.

Тимоти сразу почувствовал в лице Майкла золотую жилу и не сильно сопротивлялся его нововведениям. Через пять лет он и вовсе отошёл от дел, оставив на вывеске гаража только своё имя. Правда, вскоре туда добавилось ещё одно: после того, как Тимоти сделал Майкла своим партнёром, мастерская стала называться «Гараж Форджа и Вуда». Но все в городе называли её просто — «гараж Майка».

Я же, в свою очередь, заканчивая школу, подала заявление в Техасский университет на отделение английской литературы. Учиться я планировала дистанционно, но вскоре и вовсе решила поступать в Сиэтле. Мама очень огорчилась этому. Она надеялась, что после школы я переберусь к ней в Даллас. Но я осталась в Лонгвью — жить с папой и встречаться с Майклом.

Работала я в закусочной Хаскеллов. Бен Хаскелл был моим одноклассником и парнем Сандры. Его родители всегда хорошо ко мне относились. Узнав, что после окончания школы я осталась в Лонгвью, они предложили мне место официантки.

Осенью Ким уехала в колледж в Олимпию, Сандра с Беном — в Сиэтл. Мы с Майком остались одни. Ким приезжала на выходные, с Сандрой мы часто перезванивались. Пол так же остался в Лонгвью и долго слонялся без дела, пока Майкл не позвал его к Форджу помощником механика. Ким была очень благодарна за это брату. Она беспокоилась за Пола, переживала, что без неё парень может натворить глупостей.

Пол был славным малым, но каким-то уж очень наивным и доверчивым, и из-за этого частенько попадал в неприятности. Он был неуклюжим, слегка косолапил и не быстро бегал. Мы называли его тюфяком, и лишь одна Ким всегда вставала на его защиту. Именно Ким была инициатором их отношений. Как однажды она призналась, «мне просто надоело бояться за Пола, и я решила больше не выпускать его из виду». Пол стал для неё замечательным мужем, а для нас — всё тем же безотказным и верным другом.

Наше первое Рождество с Майком обещало быть шумным — компания у Ким собралась большая. Но мне не было дела до других: я поставила перед собой цель — покончить со всем этим дерьмом под названием «девственность». Я даже была готова взять инициативу на себя и, как смогла, подготовилась к этому. В предрождественской гонке по магазинам я купила пару совершенно развратных комплектов белья, призванных больше показывать, чем скрывать. В качестве тяжёлой артиллерии шла шёлковая сорочка, едва прикрывающая зад, с корсетной шнуровкой на груди. Она была тёмно-красная. В ней я напоминала шлюшку из придорожного техасского салуна. В принципе, насчёт определения у меня возражений не было.

Дом родителей Ким был немаленький: просторная гостиная на первом этаже, огромная кухня, выполненная в деревенском стиле, и четыре спальни. Мы с Майклом разместились в одной из спален на втором этаже. Ясное дело, что никто не собирался держать слово, данное родителям, и все разбились на пары. У Сандры с Беном дело вообще двигалось к свадьбе: на тот момент они уже месяц как были официально помолвлены. Так что все три верхние спальни были заняты парочками, а остальные парни, приехавшие без девушек, расположились в нижней гостевой.

Пока мальчики занимались отоплением, разжигая промёрзший камин, мы с девчонками, пытаясь согреться, основательно приложились к горячительному. Разумеется, все мы пока были несовершеннолетними, и закон запрещал употреблять алкоголь. Но забраться в такую глушь и не взять алкоголь, было бы непростительной тупостью. У нас было пиво, пара бутылок виски и одна бутылка шампанского, которую мне вручил папа, отведя глаза и предупредив никогда не рассказывать об этом его будущим внукам.

После шампанского мы с девочками вскрыли бутылку двенадцатилетнего «Чивас Ригал», и к тому моменту, когда в доме стало тепло, уже основательно набрались. Опуская скабрезные шуточки, ребята начали растаскивать нас по спальням. Майкл забросил меня на плечо и, громко топая, словно куль, потащил вверх по лестнице. Пол и Бен поступили почти что так же. Правда, Пол, уступая в комплекции Майклу, скорее не нёс Ким, а волок; голова Ким то и дело ударялась о перила, вызывая поток грязных ругательств у неё и приступы неконтролируемого смеха у всех остальных.

Майк затащил меня в комнату и бросил на кровать.

— Не уходи. — Я решила сразу взять была за рога и томно выгнулась перед Майком. По крайней мере, попыталась томно выгнуться. — Ты нужен мне. Сейчас.

— Проспись, Дэвис, — совершенно неэротично отрезал Майкл.

Меня это страшно покоробило. Томность как рукой сняло.

— Я не настолько пьяная. И если ты сейчас уйдёшь, за последствия я не отвечаю.

Прошипев это, я села в кровати. Упрямо скрестив руки на груди, я вперила в Майка сердитый и немного расфокусированный взгляд.

— А я не хочу отвечать за то, что произойдёт, если я останусь, — ответил он.

— А что может произойти? — невинно поинтересовалась я.

— А то! — выкрикнул Майк и неожиданно заметался по комнате. — Ты сидишь передо мной на кровати, раскрасневшаяся от виски. Глаза горят, щёки пылают, губы манят. Грёбаные джинсы облегают твою попку, как вторая кожа, и, пока я нёс тебя, очень чётко ощутил, что ты не надела лифчика. Теперь тебе понятно, что может произойти, Дэвис?

Пока он всё это вываливал, я следила за ним, открыв рот. Я-то приготовилась к борьбе, а ни за что не нужно было бороться — Майк сам готов был сдаться.

Закончив орать, он тяжело опустился на кровать. Я неуклюже подползла к нему и взяла за руку.

— Эй, ты чего?

— Я устал от этого Ливи. Я устал дрочить всякий раз, когда возвращаюсь от тебя. У меня скоро рука сотрется, честное слово. Я хочу тебя, капелька, но безумно боюсь этого.

Он выглядел таким растерянным, таким нежным — мой милый, мой любимый Майки. Я аккуратно провела ладошкой по его щеке.

— Не уходи никуда, ладно? Я сейчас.

Он недоуменно смотрел, как я вихрем носилась по комнате, рыская в сумках в поисках этого злосчастного красного безобразия. Мне вовсе не улыбалось лишиться девственности в трусах с розовыми сердечками, которые я надела сегодня утром.

Найдя то, что искала, я вылетела из комнаты в поисках ванной. Заглянув в первую дверь, я увидела мирно спящую Сандру.

— Чёрт! Где эта долбаная ванная? — громко спросила я.

— Прямо и направо, — раздался откуда-то голос Ким.

— Ну и слышимость!

— Ага. Так что потише там сегодня.

— Ничего не обещаю, — выпалила я на автомате и скрылась в ванной.

Вода ещё не успела нагреться. Дрожа от холода, я всё-таки приняла душ. Вытершись насухо полотенцем, я влезла в свою новую сорочку. Облачаться снова в джинсы и кофту на молнии не хотелось — моё появление должно стать фурором. Я решительно открыла дверь, держа в руках куль со скомканной одеждой. В коридоре никого не было, и мне удалось беспрепятственно добраться до комнаты.

Майкл сидел в той же позе, в которой я его оставила. Войдя в комнату, я бросила одежду на пол и направилась к нему.

— Мать твою, что это? — прохрипел он, пожирая глазами мою фигуру, обтянутую тёмно-красным шёлком.

— Заткнись, а?

Подойдя ближе, я встала у него между ног. Майк был выше меня, но сейчас, склонившись над ним, я взяла его лицо в ладони и, смотря прямо в глаза, прошептала:

— Сделай меня своей, Майкл. Я хочу почувствовать тебя в себе.

Я видела, как в его глазах нерешительность сменилась страстью, когда он принял для себя решение. Майк застонал и притянул меня к себе, зарываясь лицом в мою грудь.

— Ты моя, красавица. Ты моя.

Очень нежно Майк покрыл поцелуями моё тело. Я задрожала, когда, развязав шнуровку на сорочке, он припал губами к моим каменным соскам. Майк ласкал мою грудь, рукой спускаясь вдоль гладкого шёлка к бедру. Через мгновение мягкая ткань поползла вверх. Майк шумно выдохнул, когда понял, что я не надела трусиков.

— Детка, — выдохнул он нервно. Его пальцы стали играть моими жёсткими волосками, аккуратно поглаживая складочки, спрятанные за ними.

Майк встал и, приподняв края моей сорочки, стянул её через голову. Его глаза потемнели, когда я предстала перед ним обнажённой. Он взял меня за плечи и аккуратно опустил на кровать.

— Я люблю тебя, Лив.

— Я люблю тебя, Майки, — улыбнулась я, совершенно не стесняясь своей наготы.

Он начал раздеваться, не отводя от меня глаз.

Я видела, как его грудь вздымается на вдохе, как подрагивают мускулы крепкого живота, когда он выдыхал. Майк был возбуждён, я видела это сквозь ткань боксёров и гордилась тем, что именно я была тому причиной. Он снял бельё и опустился на кровать рядом со мной. Его губы накрыли мои. Майк целовал меня так страстно, как никогда раньше не позволял себе. Его руки ласкали меня, жар от его прикосновений распространялся по всему телу. Он аккуратно раздвинул мне ноги и положил ладонь на промежность.

— Расслабься, детка, — прошептал Майк и начал одним пальцем водить вверх и вниз по моим складочкам. Я выгнулась и раздвинула ноги ещё шире, открывая ему больший доступ в себя. Он застонал и скользнул вглубь моего тела, чем вызвал остановку сердца. Ощущения были непередаваемые. Майк начал потихоньку двигать пальцем во мне, опускаясь губами ниже по шее к ключице и груди. Я вздрогнула, когда через секунду почувствовала, как он вводит в меня второй палец.

— Ш-ш, капелька, ты уже почти готова, — успокаивающе прошептал он, целуя мой сосок. — Такая красивая, — поцелуй, — такая влажная…

Пальцы Майка начали двигаться быстрее. Я стонала под его руками и губами, целуя его везде, куда могла дотянуться. Он снова потянулся к губам, языком лаская мой язык.

— Пожалуйста, Майки, — застонала я, когда почувствовала, как внутри меня зарождается нечто огромное. Я не знала, о чём просила: какое-то новое ощущение, пульсация, которая делала моё тело похожим на огромное сердце, — так оно билось под Майком, каждой клеточкой чувствуя его.

Внезапно он вытащил из меня пальцы, затем лёг на меня, ещё шире раздвигая ноги коленом.

— Я сделаю это быстро, родная, так будет лучше. — Прошептав это, Майк снова накрыл мои губы.

В это самое мгновение я почувствовала, как нечто огромное входит туда, где только что были его пальцы. Я инстинктивно дёрнулась вверх, пытаясь вырваться, но Майк крепко держал меня. Он резко толкнулся глубже. Промежность пронзила острая боль, я вскрикнула, и он заглушил крик своими губами. Некоторое время Майк не двигался, давая мне возможность привыкнуть к новым ощущениям. Затем он аккуратно начал двигаться назад, освобождая меня, а затем снова дёрнулся вперёд. Я почувствовала, как глаза наполняются слезами. Боль была уже не такой резкой, но была. Майкл оторвался от моих губ и, приподнимаясь на руках, начал потихоньку двигаться во мне. Он видел мои слёзы, но продолжал двигаться, вызывая у меня противоречивые эмоции. Я знала, что сама просила об этом, что боль неизбежна, и что он тот единственный, с кем я хотела её разделить. Но, чёрт, как же всё-таки больно! Я закусила губу, пытаясь сдержать стон и не испугать Майка.

Движения стали более резкими. Я поняла, что Майк близок к разрядке. Сама же я не знала, на чём была больше сосредоточена: на своей боли физической или той, которая только что зародилась в моей душе. Я надеялась, что Майк остановится, выйдет из меня, прекратит эту пытку, отпустит. Но он не останавливался и продолжал двигаться, смотря мне прямо в глаза. Наверняка, он всё видел и всё чувствовал, как видел и чувствовал всегда. Но он принял решение, послушался меня, и я должна была ему довериться.

Внезапно я почувствовала, как все его мышцы напряглись. Майк сделал ещё один толчок, и в меня потекло что-то горячее. Он застонал и упал на меня, придавив своим весом.

Больше всего на свете я хотела, чтобы он из меня вышел. Но Майк продолжал лежать, судорожно вздрагивая и всхлипывая.

— Майк, — тихонечко позвала я его спустя пару мгновений. — Майк, всё хорошо?

Очередной приступ боли пронзил всё тело, когда его член выскользнул из меня. Майк резко поднялся и сел ко мне спиной. Через секунду его плечи задрожали, и я услышала сдавленные рыдания.

По-началу я растерялась и молча смотрела на его спину. Но постепенно до меня дошло, какое потрясение только что испытал парень, который всем сердцем любил меня. Его главный страх воплотился в жизнь: он сделал мне больно. Но моя боль была ничем по сравнению с этим.

Я села в кровати и натянула на себя покрывало.

— Посмотри на меня, Майк, — сказала я приказным тоном. — Посмотри на меня. Сейчас же!

Его плечи продолжали вздрагивать, лицо закрыто руками.

— Майк, — позвала я уже мягче. — Любимый, посмотри на меня. Пожалуйста!

Он шумно вздохнул и повернулся. Его глаза были красными, а щёки мокрыми от слёз.

— Я скотина, Ливи. Похотливая скотина, — прошептал он. Я увидела, как ещё одна слеза скатилась по его щеке. — Я сделал тебе больно.

Майк закрыл глаза, будто один лишь взгляд на меня приносит ему страдания.

— Мы же знали, что так будет. Я была готова к этому.

Это была ложь, но какое сейчас она имела значение!

— Я видел, что тебе больно, — простонал он. — Но не смог остановиться. Понимаешь, не смог!

Он снова заплакал, закрывая лицо руками, а меня затрясло от злости.

Да, я была зла на Майка. А если честно, больше зла на себя. Потому что какая-то часть меня радовалась этим слезам. Как компенсации за мою боль. Но, поймав себя на этой мысли, я устыдилась и покраснела.

— Прости меня, детка. — Майк кинулся ко мне и сжал в объятиях. — Прости, я не хотел тебя обидеть. Мне больно из-за того, что мои желания оказались выше твоих. А я обещал, что сделаю всё возможное, чтобы ты не страдала. И не смог сдержать обещание.

— Я страдаю сейчас, Майкл, — ответила я зло. — Когда занимаюсь этим сраным анализом, утешая тебя. Хотя, по твоей логике, это должен делать ты.

Глаза Майка расширились, и я испугалась ещё одной истерики.

— Лив, любимая, прости меня. — Он сложил руки в молитвенном жесте. — Прости, я такой мудак, всё испортил. Прости, любимая. — Майк снова крепко обнял меня, целуя всюду, куда попадали его губы. — Прости. Если ты ещё когда-нибудь позволишь мне дотронуться до тебя, я всё сделаю правильно. Обещаю.

— Я знаю, Майк, знаю.

— Я люблю тебя, красавица. — Отстраняясь, Майкл серьёзно посмотрел на меня: — А теперь идём в ванную. Надо тебя вымыть.

— Нет, — я внезапно смутилась. — Не надо. Я сама.

— Позволь мне сделать это, — проговорил он умоляюще. — Пожалуйста.

Майк на руках отнёс меня в ванную. Я шипела, когда он смывал кровь с моих бёдер.

— Прости, капелька, — повторял он и когда мыл меня, и когда нёс назад в спальню.

Не выпуская меня из рук, Майк сдёрнул с кровати испорченные простыни.

— Прости, — в который раз повторил он и, поставив рядом с кроватью, бросил на матрас одеяло и подушки. Затем снова подхватил меня на руки и аккуратно опустил на постель.

Устроившись рядом, Майк притянул меня к своей груди. Следующим утром я так и проснулась в его объятиях: он не выпускал меня из них всю ночь.

Майк сдержал своё обещание, и следующий раз был чудесным. И остальные разы тоже. Он знал, что нужно мне для оргазма, и давал это. Конечно, со временем наши чувства притупились, но неизменным было одно: я любила его, а он любил меня. И мы всегда знали, что вместе мы со всем справимся.

* * *

Сидя в душевой кабине гостиничного номера, я плакала, понимая, что сейчас осталась одна. Я никогда не смогу рассказать мужу о том, что со мной случилось. Наверное, за всю жизнь у меня не было большей тайны от Майкла. И, скорее всего, никогда не будет.

Когда я вернулась в спальню, Майкл уже спал. Я сняла с себя полотенце и легла рядом. Прижавшись к нему всем телом, я накрыла нас одеялом. Он заворочался. Его рука по-хозяйски притянула меня к себе. Я вжалась в него, удобно устраиваясь на плече мужа.

— Я люблю тебя, Майки, — прошептала я и потихоньку начала засыпать, согретая теплом его тела.

«Твоя душа уже у меня, — слышала я сквозь сон далёкий бархатный голос. — Я буду ждать тебя, детка. Но, предупреждаю сразу: в следующий раз ты меня не остановишь».

Я резко поднялась в кровати. В окно било солнце, начинался новый день, а в моей постели никого не было.

Прошлое. Глава 12

Сквозь открытую балконную дверь комнату заполнял шум океана. Ветер раздувал тонкие белые шторы, похожие на прозрачные паруса. Не проснись я раздосадованная собой, вполне могла бы получить наслаждение, представляя, будто лежу на палубе корабля.

— Ма-айк.

В голове до сих пор звучал тот голос — бархатный, певучий, — не похожий на голос моего мужа.

— Майки! — позвала я громче. — Ты здесь?

Тишина.

А что, если это был не сон?

Чертыхнувшись на собственную глупость, я спрыгнула с кровати и прошлёпала босыми ногами в ванную, спотыкаясь по пути о разбросанные вещи. Беспорядок мне претил, и дома кто-нибудь обязательно за него ответил бы. Но здесь я и не подумала поднять мокрые полотенца, со вчерашнего дня валяющиеся возле кровати.

Принимая во внимание, что сегодня весь день я проведу, ублажая себя в спа, останется чуть больше суток, прежде чем мы с Майком окончательно уберёмся из этого чёртова места. Безусловно, я буду скучать по Фиби. Да и по Кэтрин с Саймоном. Ребята мне очень понравились. Но здоровье дороже. Имею в виду, психическое. Если даже во сне я слышу голоса, то оно меня явно подводит.

Бритвенные принадлежности были разбросаны по столешнице, зеркало забрызгано пеной. По крайней мере, перед уходом Майк не забыл побриться. Но, судя по разорванной упаковке лейкопластырей, с переменным успехом. Здесь же валялся мой телефон. Взглянув на дисплей, я в сердцах выругалась: оставалось ровно пять минут до начала моей добровольной экзекуции красотой.

Времени на душ не оставалось. Наскоро почистив зубы и завязав волосы в узел, я вернулась в комнату и выудила из шкафа короткие шорты и зелёный топик. Переодевшись и надев в свои любимые кожаные сандалии, ещё пару минут я металась по номеру в поисках ключа. Безрезультатно — эти магнитные карточки вечно куда-то пропадали! В надежде, что дверь закроется сама собой, я бросила это занятие — всё равно к моему возвращению Майк уже должен быть в номере.

Его звонок застал меня в лифте.

— Ливи, это я!

— Майк, слава Богу! Почему ты меня не разбудил? И где, чёрт побери, второй ключ?

— Не сердись, но, кажется, я унёс оба.

— Зашибись, — прошипела я. Лифт, звякнув, остановился на первом этаже.

— А ты где? Уже едешь?

— Я же предупредила, что сегодня у меня день красоты.

— А-а, — протянул он. — Ну да, ну да. А я тут всем говорю, что ты скоро будешь. Сейчас, подожди… — Его голос, проходящий через зажатый ладонью динамик, зазвучал глухо. — Эй, девочки, Лив не приедет. У неё процедуры.

Затем на дальнем фоне послышались голоса, один из которых, подобный колокольчику, принадлежал Фиби: "Скажи своей жене, Майкл Вуд, что она должна мне один день".

— Окей, — Майк вернулся ко мне: — Слышала?

— Ага.

— Ливи, мы собираемся позаниматься сёрфингом на островах. Парни сказали, что на пару часов, но я же знаю, как это бывает — не заметишь, как день пройдёт. Очень хочется поехать, но как тогда быть с ключами?

— Уж разберусь как-нибудь, — рявкнула я. — Ты, главное, не забывай, что у нас самолёт в субботу. Мне бы очень хотелось на нём улететь.

Майк засмеялся:

— К субботе буду точно.

Весь день я провела в спа-салоне. Меня парили, мыли, умасливали ароматической дрянью. Моё лицо покрывали согревающей маской, спину — тёплыми камнями. В волосы втирали что-то пахнущее тропическими цветами, пяточки скоблили, а ногти на руках после шлифовки заблестели здоровым блеском, который я отродясь у себя не видела. Каждый сантиметр тела был промассирован, и после тёплого шоколадного обёртывания оно стало гладким и шелковистым, как попка младенца.

Завёрнутая в пушистый халат, я релаксировала под мычание тибетских монахов. Для достижения полной нирваны не хватало бокальчика прохладного вина, но в моём распоряжении был только травяной чай…

— Прошу прощения, миссис Вуд. Звонит ваш муж. Говорит, это срочно.

С извиняющей улыбкой девушка-администратор протянула мне телефон, который я сдала при входе. Сердце наполнилось нехорошим предчувствием.

Как оказалось, не зря.

Майкл сообщил, что начался шторм, и катера не могут подойти к острову, чтобы забрать их на материк.

— Не ругайся, Ливи, но говорят, это как минимум на пару суток.

— Господи, Майк, ну как ты мог! — От расслабленного состояния ни осталось и следа. — Неужели нельзя было вернуться раньше?

— Ты что! — возопил он. — За час до шторма пошли такие шикарные волны! Мы никак не могли их пропустить.

— Смотри, чтобы с твоими шикарными волнами мы так же шикарно не опоздали на самолёт.

Вот ведь, а? Так и знала, что эта поездка добром не кончится!

— Думаю, пока не утихнет шторм, самолёты летать не будут — ветрище же ураганный. Так что на этот счёт можешь не беспокоиться.

— А где вы будете ночевать? И что с припасами? Вы брали с собой еду?

— Не волнуйся, тут лагерь серферов. Вполне приличный, даже с домиками. Мы арендовали один. Девочки пошли к ребятам водой разжиться. Еда у нас с собой есть и выпивка тоже, а вот питьевой воды нет. Думаю, тут будет отвязно.

— А как же Лиззи?

Посреди шторма оказаться с ребёнком на острове, хоть и с крышей над головой — развлечение довольно сомнительное. И точно ни капельки не отвязное.

— Так детей не взяли. Их там большая компания дома осталась с няней — Лиззи и ещё двое парнишек.

— Ещё лучше! Мамы, наверное, с ума сходят?

— Да ладно тебе, всё в порядке.

В некоторых вопросах мой муж был крайне беспечным. Как бы эта беспечность не вышла нам обоим боком. Хотя, Майк прав — если объявили штормовое предупреждение, то и воздушные рейсы могут отложить. В любом случае, сегодня только четверг — будем надеяться на лучшее.

Проведя в салоне ещё час, я покинула его отдохнувшей и полностью удовлетворённой. Кожа и волосы сияли, будто у сказочной принцессы. Правда, принц мой застрял в битве с ветряными мельницами, вернее волнами, и красота моя сегодня так и останется невостребованной.

Чёрт, в последнее время у нас всегда так. Редко, когда мы с Майком настроены на одну волну. Это начинало напрягать: я отчаянно не хотела, чтобы мы превратились в одну из тех семейных пар, которые лишь живут под одной крышей. Рядом, но не близко. Эта поездка должна была стать первой ступенькой к оживлению наших отношений.

Оживили, ага! Мало того, что второй день я практически не вижу мужа, так ещё и сама чуть не…

Стоп! А вот об этом не надо.

Телефон снова зазвонил, когда я подходила к стойке регистрации, чтобы оформить другой ключ.

Номер был незнакомым.

— Слушаю.

— Лив, какое счастье, что я тебе дозвонилась! — Взволнованный голос Кэтрин Митчелл, раздавшийся из трубки, чуть меня не оглушил. — Мы застряли на острове.

— Знаю. Майк сказал. С ним что-то случилось? — Сердце сжалось от нехорошего предчувствия.

— Всё с твоим Майклом в порядке. Это Лиззи.

— Лиззи? — переспросила я. — Она же осталась дома?

— Именно, что осталась, — горестно воскликнула Кэтрин. — У неё началась рвота, а эта чёртова няня из агентства не знает, что делать! Я сказала её вызвать "скорую", но та боится. Да и я боюсь, если честно. Лиззи до смерти перепугается чужих людей. И как на зло, никак не могу дозвониться Дилану.

— Дилану? — У меня засосало под ложечкой. — А разве он не с вами?

— Нет. Утром он улетел в Лос-Анджелес. И судя по погоде вряд ли теперь вернётся.

Уфф!

— Лив, помоги, а? Я не знаю, что с моей деткой. Да и Джессика переживает за мальчиков. Нам больше не к кому обратиться.

— Конечно, помогу. Предупреди няню, чтобы открыла мне дверь. — Говоря это, я уже шагала к выходу из отеля.

— Спасибо тебе огромное! — чуть ли не проплакала Кэтрин в трубку. — Держи меня в курсе. Правда, связь здесь не очень хорошая. Но мы что-нибудь придумаем.

Я заверила её, что всё будет в порядке и выбежала под проливной дождь.

Швейцар у входа в гостиницу с готовностью раскрыл надо мною зонт и поднял вверх руку. Одна из машин такси, стоящих рядом с гостиницей, ожила и подъехала к входу.

— Куда едем, мисс?

Я оторопело уставилась на водителя: действительно, куда? Вчера, сидя в такси рядом с Фиби, я не запомнила ни дороги, ни адреса.

Следующие минут пять я потратила на безуспешные попытки дозвониться до Кэтрин. И её телефон, и Майкла были недоступны. Я попеременно набирала их номера, а в голове вертелись картинки одна хуже другой. Маленькие дети в доме посреди урагана. Электричества нет, им темно и страшно. Няня уходит, когда заканчивается рабочий день. Дети остаются одни. Ветер разносит дом в щепки.

Ничего этого, конечно, не случиться, но, стоило представить на месте Лиззи Макса, как на глаза навернулись слёзы.

— У меня нет адреса. Телефоны не отвечают, а в доме маленькие дети. — Я была на грани отчаяния.

— Кто вам нужен, мэм? Может, я знаю? Или попробуем через полицию.

— Митчеллы! Мне нужна большая белая вилла, принадлежащая Митчеллам.

— Митчеллы? — переспросил водитель. — Что-то знакомое. Позапрошлой ночью я подвозил парочку из "Затмения". Блондинка всю дорогу орала на парня и пару раз назвала его Митчеллом. Если это тот Митчелл, то я знаю, куда вам нужно.

— Тот, тот, — обрадованно закричала я. — Именно тот! Поехали!

Дай бог здоровья Бри! Надеюсь, это она песочила в машине Дилана. Никогда не думала, что буду радоваться чьей-то истерике.

Стеклоочистители не справлялись с потоком воды, обрушивающимся на лобовое стекло. Ветер клонил пальмы к земле. Я боялась, что очередным сильным порывом их вырвет с корнем и кинет прямо на нас.

По пути я попросила остановить у аптеки. Действовать надо было быстро, а что из лекарств найдётся в доме — неизвестно. Да и где их там искать! Я купила всё необходимое, благо, опыт в этом деле у меня был. В прошлом году Макс сильно отравился, его безостановочно рвало всю ночь. Я позвонила педиатру, он рассказал, что нужно делать, взяв с меня клятвенное обещание в случае, если рвота не прекратиться, обязательно отвезти сына в больницу. Самое главное в подобной ситуации — не допустить обезвоживания организма. Для маленьких детей это опасно вдвойне. Я молилась, чтобы у малышки не поднялась температура, ведь в противном случае госпитализации не избежать.

У знакомых ворот я расплатилась с таксистом и, стараясь успокоить сердцебиение, побежала по гравиевой дорожке к дому. Не успела я вскочить на первую ступеньку, как дверь распахнулась. Перед моим взором предстала перепуганная девица лет восемнадцати.

— Миссис Вуд? — затараторила она, пропуская меня в дом и подавая сухое полотенце. — Миссис Митчелл предупредила, что вы приедете. Я так испугалась, так испугалась. Совершенно не знаю, что делать. Это мой первый рабочий день и такой кошмар.

— Где дети? — прервала я её. Наверняка о том, что агентство прислало неопытную няньку, Кэтрин уже догадалась. Не завидую ни девушке, ни её руководству.

— Наверху, в спальне родителей. Я покажу.

Она повела меня в знакомом направлении — именно оттуда вчера я выводила Майкла, — по пути вводя в курс дела:

— Я хотела перенести её в детскую, но она устроила истерику. Постельное бельё на кровати испачкано. Я хотела перестелить, но девчонка не дала. Говорит, пахнет мамой.

Сегодня шторы в спальне Кэтрин и Саймона были плотно задёрнуты. В комнате царил полумрак. На кровати среди нагромождения подушек и одеял я еле разглядела бледное личико Лиззи. Она дремала. В дальнем углу комнаты на небольшой кушетке сидели двое мальчишек. Один был возраста Макса, другой — чуть постарше, лет восьми. Мальчики жались друг к другу словно птенчики на жёрдочке. Их перепуганные глазёнки неотрывно следили за нами. Значит, это сыновья Джессики и Рона. Во всяком случае, младший выглядел точной копией последнего.

В комнате было душно и жутко пахло. Рядом с кроватью стоял тазик. Именно в него рвало Лиззи. И, похоже, его ни разу не выносили.

Мне стало дурно от одного вида этой комнаты. Что уж говорить об испуганных детских личиках. Горе — няньке искренне повезло, что не я их мать.

— Как тебя зовут? — спросила я, сверля глазами девушку.

— М-мэгги, — проблеяла она.

— Найди себе другое занятие в жизни, Мэгги. Дети — это не твоё.

Похоже, это полностью совпадало с её мнением. Без разговоров девушка бросилась вон из комнаты, и через пару секунд внизу хлопнула входная дверь.

С одной проблемой справились.

Я лихорадочно соображала, что делать дальше. К кому бежать первому: к насмерть перепуганным мальчикам или бледной как полотно Лиззи. Лёжа на спине и вытянув перед собой худенькие ручки, малышка проснулась и провожала усталым незаинтересованным взглядом каждое моё движение. Видеть её в таком состоянии после вчерашнего "принцессного" приветствия было больно. Но, по крайней мере, её пока не рвало.

Я решила начать с мальчиков.

Нацепив самую ободряющую в мире улыбку, я присела перед ними на корточки.

— Привет, ребята. Меня зовут Лив. А вы у нас кто?

Мальчики переглянулись. Заговорил старший:

— Я Адам Ньютон. Это мой брат Джордж. Лиззи стало плохо, и мисс Мэгги сказала, что мы должны сидеть здесь, чтобы ей удобно было за нами следить. Лиззи тошнило, я принёс ей из кухни таз, чтобы она не испачкала кровать, но она её всё-таки испачкала.

Я мысленно послала проклятия на голову нерадивой няньки.

— Ты сделал всё правильно, Адам. Молодец. Как вы сами себя чувствуете? Ничего не болит?

Мальчики снова переглянулись.

— Нет, не болит, — с уверенностью сказал Адам.

— Я есть хочу.

Тоненький голосок Джорджа был так похож на голос моего сына, что к горлу подкатил комок. Наверняка эта чёртова Мэгги, занятая с Лиззи, совсем забыло о ребятах.

— Когда вы ели в последний раз?

— Утром мама дала нам хлопья, — ответил Джордж.

Сейчас почти восемь вечера — дети весь день ничего не ели. Чёртова Мэгги!

— Тётя, а мама скоро вернётся? — Карие глазёнки были полны надежды.

— Конечно скоро, солнышко. — Я погладила его по острой коленке. — Просто сейчас сильный дождь, и очень опасно выходить в море. Мама с папой должны переждать шторм. И как только волны утихнут, они вернутся.

— Сильный шторм? Как в "Пиратах Карибского моря"?

— Нет, что ты! — Я в притворном ужасе замахала руками. — Не такой сильный. Но всё равно лучше пока оставаться на берегу и не раздражать фею Калипсо.

Мальчики снова переглянулись и уже не выглядели такими испуганными. Ну что же, барьер преодолён. Надо бы спровадить их отсюда, накормить и уложить спать. Но первым делом необходимо позаботиться о Лиззи.

— Адам, пожалуйста, идите с братом к себе и переоденьтесь в пижамы. Потом спускайтесь на кухню и ждите меня.

Я старалась говорить настойчиво, но мягко. Чтобы дети почувствовали себя уверенней.

— А можно мы потом сюда придём? — спросил Джордж.

Ну разумеется: завывание ветра и шум дождя даже меня приводили в ужас — что уж говорить о насмерть перепуганных малышах.

— Конечно, можно, детка. Но сначала я должна помочь Лиззи.

Когда мальчики скрылись за дверью, я подошла к кровати.

— Что же случилось с тобой, принцесса?

Она горестно вздохнула:

— Съела какую-то гадость.

Я погладила её по головке: жара не чувствовалось, но губы были сухие — первый признак обезвоживания.

— А что за гадость, не помнишь?

— Неть.

Внезапно она тоненько заплакала и скривила ротик.

— Опять тошнит?

— Дя-я-я!

Из её горла вырвался громкий плач, она наклонилась вперёд. Бедняжке рвать уже было нечем; изо рта появились лишь пузыри слюней. Я гладила Лиззи по спине, пока она судорожно сгибалась над грязным тазом.

Через несколько минут она обессиленно откинулась на подушки и затихла.

— Сейчас я быстренько наведу здесь порядок, а потом мы с тобой попьём водички. Договорились?

Малышка кивнула.

— Только не уходи совсем! — В слабом голосочке зазвучали знакомые требовательные нотки её матери.

Я сполоснула таз в ванной, примыкающей к спальне. Дверь была открыта, и я ни на минуту не выпускала Лиззи из виду. Она лежала в той же позе, только глазки-бусинки всё так же неотрывно следили за мной.

Вернувшись в комнату, я раздвинула шторы и открыла балконную дверь. Поток свежего воздуха ворвался внутрь. Тяжёлые капли непрерывным стаккато барабанили по кафельному полу. Океан внизу был серым и почти не виден за пеленой дождя.

Ох, Майки, Майки, понёс же тебя чёрт…

Ладно, что сделано, то сделано. У меня тоже проблем хватает.

— Лиззи, солнышко, давай я поменяю постель. — Маленькие бровки горестно сложились домиком, и я вспомнила слова Мэгги: — Знаю, знаю, пахнет мамой. Я сменю только то, что запачкано, а остальное мы оставим.

Малышка кивнула и потянула ко мне ручки. Я перенесла её на кушетку и проворно стянула грязное бельё. Искать новое не было времени поэтому, сняв простынь, я постелила вниз одеяло и кинула на него подушки, которые, к счастью, оказались чистыми. Уложив Лиззи в кровать, я укрыла её пледом с кушетки. Надо будет найти что-нибудь посущественнее в других спальнях.

Девочка выпила немного минеральной воды, которую я привезла с собой. Туда же я добавила несколько капель противорвотной микстуры, в надежде, что вода задержится в её организме. Пять минут спустя Лиззи всё так же лежала, свернувшись калачиком.

— Детка, мне надо спуститься вниз, проверить мальчиков. Побудешь тут одна? Не боишься?

Она еле заметно кивнула. Видимо усталость и стресс начали брать своё — бедняжка засыпала.

Спустившись на первый этаж, я быстро сориентировалась. Судя по всему, мне надо в ту часть дома, откуда доносились звуки работающего телевизора.

Кухня оказалась под стать всему дому: просторная, светлая, живая. Железные бока современной бытовой техники уютно сочетались с классической мебелью из мореного дуба. Было видно, что кухней пользовались: на ней готовили, жили, собирались за огромным высоким столом-островом, занимающим всю центральную часть. За ним на высоких барных стульях и сидели переодетые в пижамы мальчики.

При моём появлении они обрадовано заелозили. Я хлопнула в ладоши и потёрла руки:

— Так, ребята, где тут у вас холодильник?

— Там!

Джордж указал пальчиком на стального монстра, стоящего в углу. Раскрыв двойные двери, я выдохнула от облегчения: слава Богу, он под завязку был набит едой.

Пока разогревалось молоко, я сделала ребятам сэндвичи с ветчиной и сыром, вручила по бутылке с йогуртом и высыпала на тарелку шоколадное печенье.

— Не очень полезно, конечно, но наша цель на сегодня — не умереть с голоду.

Они дружно закивали, набивая рот едой. Жизнь их явно налаживалась: печенье, молоко, по телевизору Том гоняется за Джерри…

Для Лиззи я подсушила в духовке два кусочка белого хлеба, на тот случай, если малышка захочет есть.

— Как закончите, поднимайтесь наверх, — сказала я мальчикам. — Только принесите из ваших комнат подушки и одеяла. И не забудьте перед сном почистить зубы.

Жующие мордашки растянулись в хитрых ухмылках. Думаю, сегодня они этого точно не сделают.

Ну и ладно!

Лиззи не спала. С облегчением я обнаружила, что ей больше не было плохо. После недолгих уговоров она выпила немного воды. Через несколько минут я рискнула дать ей первое лекарство. Послушно проглотив его, малышка свернулась в клубочек. Я пристроилась рядом.

Когда Лиззи снова задремала, я отправилась на поиски ещё одного одеяла. Почти все комнаты на этом этаже были заперты. Единственная, которую я обнаружила, была почти пуста — ни одного предмета мебели, кроме широкой двуспальной кровати. Я сорвала с неё одеяло. Оно было темно-зеленым, очень приятным на ощупь. Свернув его, я взгромоздила сверху и подушки, заправленные в наволочки того же цвета. Поплотнее прижав к себе свою добычу, я поднесла бельё к лицу. Аромат, исходивший от него, заставил мои ноги подкоситься — оно пахло Диланом. Значит, именно по его спальне я промчалась разрушительным торнадо. Ох…

Стараясь не зацикливаться на том, что всю следующую ночь мне придётся вдыхать этот греховный аромат, я вернулась к Лиззи. Поменяв подушки и укрыв нас одеялом, я пододвинулась поближе к девочке.

Мы лежали в полной тишине. Я тихонько перебирала шёлковые волосики, прислушиваясь к её дыханию. Макс болел так же. Он не любил, чтобы его трогали. Над ним не надо было хлопотать и лезть с причитаниями, достаточно просто лежать рядом и вот так гладить по голове.

Вскоре пришли мальчики. Кровать была довольно широкая, но вчетвером на ней не поместишься. Адам, как старший, уступил место брату, а сам согласился лечь на кушетку, которую мы вместе с ним подтащили к кровати. Мальчики тихо разговаривали друг с другом, я всё так же поглаживала Лиззи и иногда, когда дело касалось знакомых тем, подключалась к их разговору. Мы спорили, где круче работать — в Корпорации монстров или на фабрике Вилли Вонки; кто страшнее — Дарт Вейдер или Дэйви Джонс. Каждые десять минут Лиззи выпивала по глоточку воды, через час съела сухарик. Когда она попросилась в туалет, я поняла, что кризис миновал.

За вечер я несколько раз звонила Кэтрин. Со связью были перебои, но мне всё-таки удалось успокоить и её, и Джессику, убеждая, что у меня всё под контролем.

Было уже около полуночи, когда Лиззи уснула. Мальчики к тому времени уже спали. Они так и заснули, держа друг друга за руки, и я впервые пожалела, что Макс у нас один. Мы с Майклом думали о втором ребёнке, но пока оставались на стадии разговоров. С начала наших отношений я была на противозачаточных таблетках, и лишь однажды, делая обязательный перерыв в их приёме, мы были неаккуратны. Тогда и появился Макс. Сейчас у меня снова был этот перерыв. Неожиданно я вспомнила, что прошлой ночью по привычке даже не подумала о предохранении. И тут же внутри меня разлилось тепло: вполне могло случиться, что уже сейчас я носила под сердцем ещё одного маленького мальчика.

Проснулась я так же резко, как и заснула. В комнате горел приглушённый свет, оставленный с вчера. За окном всё так же шёл дождь, и ревел ветер.

Слева моему боку прижималась Лиззи, забросив на меня маленькие ножки. Губами я дотронулась до её лба, пробуя температуру. Слава Богу, он не был горячим. Думаю, к возвращению Кэтрин малышка будет в порядке.

Джордж во сне перевернулся и теперь лежал поперёк кровати. Его голова покоилась на моём животе. Мокрые соломенные волосы прилипли ко лбу. Я осторожно приподнялась, стараясь не потревожить Лиззи, и одним быстрым движением переложила мальчика на подушку. Он заворочался.

— Ш-шш, малыш. Спи, всё хорошо

Я погладила его по вспотевшей спине. Джордж перевернулся на другой бок и моментально засопел.

Адам спал у меня в ногах. Вероятно, ночью, испугавшись грозы, он переполз на кровать. Его положение не позволяло мне свободно двигаться, и, сев в кровати, я потянулась к мальчику, чтобы переложить его. Тогда-то я и почувствовала, что мы не одни.

Сердце ухнуло вниз. Я резко повернулась.

В дверях комнаты стоял Дилан.

Мне не сразу удалось прочитать выражение его лица. Казалось, он был чем-то недоволен: широкие брови сведены, губы поджаты. Он не успел переодеться: на нём был тёмный деловой костюм; галстук развязан и свободно лежал под воротничком рубашки. Засунув руки в карманы брюк, Дилан хмуро наблюдал за нами.

В следующее мгновение он поймал мой взгляд, и я замерла.

Что угодно ожидала я увидеть на красивом лице — недовольство, удивление, насмешку — но никак не это. От дьявола-соблазнителя не осталось и следа. Передо мной стоял уставший, раздавленный мужчина. Безнадёжность и сожаление — вот что я увидела в его глазах.

Дилан нервно провёл рукой по волосам, приводя их в ещё больший беспорядок, затем развернулся и стремительно вышел из комнаты.

Прошлое. Глава 13

Я со стоном упала на подушки.

Чёрт, чёрт, чёрт! Откуда он взялся? Ведь ураган не закончился; судя по звукам, ветер и дождь всё ещё хозяйничали за стенами дома. По словам Кэтрин, Дилан улетел в Лос-Анджелес, но если он смог вернуться, то, возможно, скоро появятся и остальные.

Проснуться от чьего-либо взгляда — то ещё удовольствие! Тем более, когда знаешь, что кроме тебя и троих маленьких детей в доме никого нет. Но не из-за испытанного страха моё сердце сейчас билось, как пойманная в силок птица. Каждой клеточкой своего тела я ощущала, что Дилан рядом; что он в доме. Ну почему этот мужчина имеет надо мной такую власть? Почему от одного взгляда на него меня, ещё не совсем проснувшуюся, разрывает на части? Одной половинке хочется немедленно бежать, спасая то немногое, что ещё осталось от прежней Лив Вуд. А другой… Другая трепещет: желанный ею мужчина всего лишь за второй дверью справа по коридору. Стоило мне представить, как он ходит по спальне, запуская пальцы в волосы и озирая разгром, который я устроила на его кровати, как по телу прокатилась волна жара.

Нет, определённо бежать!

Стараясь не потревожить Адама, я согнула в колене правую ногу и выпростала её из-под мальчика. Получив относительную свободу действий, я всё равно, словно котлета в гамбургере, была обложена детьми. Слезть с кровати в этой ситуации — задачка под силу акробату, но никак не для страдающей неуклюжестью меня. Прежде чем мои ноги коснулись пола, пришлось исполнить несколько замысловатых па с перемещением своих и детских конечностей. Слава богу, во время этих манипуляций никто из малышей не проснулся.

Буря всё ещё продолжалась, но на улице уже не гремело. Чтобы проветрить спальню, я подошла к окну и открыла балконную дверь.

Мне всегда нравился запах дождя. Летом и весной в Лонгвью он пах зеленью, травой и мокрой землёй. Осенью и зимой — прелыми листьями, асфальтом и снежной прохладой, приносимой с гор. Сейчас дождь пах солью с примесью больничного запаха йода, издаваемого водорослями. Некоторое время я с наслаждением вдыхала этот насыщенный и свежий аромат океана.

Неожиданно заурчал желудок. Не мудрено: вот уже сутки, как я практически ничего не ела. Пара кусочков сыра, заброшенных в себя во время приготовления сэндвичей для Адама и Джорджа, не в счёт. Надо бы спуститься вниз, раздобыть что-нибудь из еды. Перспектива брожения по дому с высокой вероятностью встречи с хозяином меня не прельщала, но не доедать же, в самом деле, второй сухарик Лиззи.

Уходя, Дилан не закрыл за собой дверь, и я осторожно выглянула в коридор. Меня посетило стойкое чувство дежавю: не далее, как позавчера, выйдя из подобного убежища, я была атакована охотящимся хищником. Тогда я смогла вырваться из его лап, но сегодня не было никакой гарантии, что у меня это получится. Смочь-то я смогу, но вот захочу ли — вопрос.

Дверь в спальню Дилана была закрыта. Облегчённо вздохнув, я свободно двинулась по направлению к лестнице, но дойдя до следующей двери, ведущей, как я теперь уже знала, в его личную ванную комнату, снова замерла. Оттуда раздавался звук текущей воды: хозяин принимал душ. Перед моим взором немедленно возникла картина вечера среды: брильянтовые капли на безупречном обнажённом теле, насмешливая улыбка, вызов во взгляде. Видение было очень явным, будто я смотрела на четкую фотографию.

Нет, это невозможно! Неправильно. Нельзя. Я здесь ради детей, и сейчас, когда Дилан вернулся, больше в этом доме мне делать нечего.

Пока я стояла, поглощённая своими мыслями, шум воды стих. Вот чего мне точно недоставало, так это быть застигнутой в раздумьях под дверью Дилана Митчелла! Стараясь вести себя как можно тише, я на носочках слетела с лестницы и побежала в сторону кухни.

Наполовину откушенное шоколадное печенье — вот, что осталось на столе после вечерней трапезы мальчиков. Я немедленно сунула его в рот и принялась энергично жевать. Организм, получивший накануне ударную дозу релакса, сегодня ответил желанием бурной деятельности. Решив направить эту энергию на приготовление еды, я совершила набег на хозяйский холодильник.

После вчерашнего "недоужина" детей неплохо было бы накормить чем-нибудь основательным. Возможно, лёгкий куриный бульон, яйцо, немного отварного мяса и чуточку овощей. Все необходимые продукты я нашла в холодильнике и немедленно приступила к готовке.

Всё в этой кухне мне нравилось. Красота, удобство, функциональность. Необходимости лазать по шкафчикам в поисках нужных ингредиентов и кухонной утвари почти не было. Я с трудом могла представить Фиби или Кэтрин, готовящих энчиладу или пюре из пастернака, но кухня выглядела по-настоящему живой. Слегка подкопчённые кастрюли, столовые приборы из разных наборов, отбитый носик у фарфорового чайничка. На холодильнике — детские рисунки и фотографии, закреплённые магнитами из разных уголков мира. Там была маленькая Эйфелева башня, забавная монета с головой английской королевы, высунувшей язык подобно Эйнштейну, миниатюра индийского бога Вишну, фигурка смеющегося Будды и много других, знаковых для хозяев вещиц.

С теплотой я разглядывала частички чужой жизни. На одной из фотографий я узнала Лиззи. Здесь малышке было не больше года. Она сидела на коленях у пожилого мужчины, который заботливо улыбался ей, держа за обе ручки. Скорее всего, передо мной один из счастливых дедушек, и, судя по тонким чертам лица, отец Кэтрин.

На другом снимке была запечатлена большая компания. Похоже на светский приём: женщины на фотографии одеты в вечерние платья, мужчины — в смокингах. Вглядевшись, я узнала знакомый внутренний двор. Судя по всему, это была кульминация вечера: фотографу удалось поймать момент, когда один из молодых людей прямо в смокинге и бабочке, неловко размахивая руками, падал в бассейн. На лицах окружающих застыл весёлый ужас. Вглядевшись в лицо несчастного, я узнала Саймона. А вот и его жена: в ярко-красном облегающем платье Кэтрин тянет руку в безуспешной попытке поймать мужа. При взгляде на них, я расхохоталась. Настроение как-то резко улучшилось.

Решив побаловать мальчиков блинчиками, я замесила тесто; когда дети проснуться, испеку их в одно мгновение. Курица к тому моменту закипела, я слила воду и поставила вариться заново. Бабушка Дэвис научила меня варить замечательный куриный бульон. Она говорила, что ничего, кроме лука и моркови, в него класть не надо, чтобы не перебивать вкус курицы. Но лук перед этим необходимо немного подпечь в духовке, а морковь нарезать крупными ломтиками и по готовности и то, и другое достать из кастрюли. Также её секретными ингредиентами были корень петрушки и стебель сельдерея. Бабушка всегда отпаивала меня этим бульоном в детстве, когда я болела. Она умерла ещё до того, как мне исполнилось семь, но запах, стоявший в нашем доме, когда она варила свой знаменитый бульон, и рецепт его, не раз рассказанный мне на ночь вместо сказки, я запомнила на всю жизнь.

Со временем рецепт усовершенствовался, я добавила в него немного лаврового листа и веточку тимьяна. Когда у наших друзей болели дети, ко мне всегда присылали за чудодейственным бульоном, чаще всего — их пап. Пока я занималась приготовлением, парни проводили время с Майком в гостиной за банкой пива и просмотром спортивного канала.

Подумав о Майке, я вынул из кармана телефон. Вчера вечером я несколько раз разговаривала с Кэтрин и Джессикой — успокаивая, убеждая, обещая. Кэтрин просила меня не стесняться и брать в доме всё, что необходимо. Правда, это было уже после того, как я устроила погром в комнате её деверя. И, честно сказать, мне не было за это стыдно. Хотя кого я обманываю — стыдно, конечно. Но не за погром. А за то, что, засыпая, я наслаждалась ароматом, исходящим от его постельного белья.

Майку дозвониться так не удалось: со вчерашнего дня его телефон был выключен. Скорее всего, разрядился. Что ж, позже наберу Кэтрин.

Себе на завтрак я сделала тосты с апельсиновым джемом и с удовольствием ими хрустела. С кофе у меня возникли небольшие затруднения: на кухне стояла одна из тех современных кофеварок, на управление которыми необходимо выдавать лицензии. Я не рискнула ею воспользоваться, а просто насыпала немного молотого кофе в маленький ковшик и поставила на огонь. Турка получилась довольно специфическая, да и за кофе я, как обычно, не уследила. Но после суток голодания мне почти удалось насладиться завтраком.

Дилан на кухне так и не появился, что несколько меня озадачило: внутренне я была готова к тому, что он продолжит игру в кошки-мышки. Его отсутствие вызвало странное чувство, очень похожее на неудовлетворённость.

К восьми утра я разделалась со всеми делами и решила проверить детей. У спальни Дилана я притормозила, услышав громкие голоса, среди которых явно различался женский.

Неужели у него хватило совести привести женщину? Сердце ухнуло вниз, а кровь прилила к голове. Боже, я что, ревную?

Мне не должно быть никакого дела до того, что происходит за этой дверью. Я искренне хотела, чтобы Дилан Митчелл оставил меня в покое, — вот он и оставил. Так почему же в груди расползается пустота, и снова я мучаюсь от двойственности чувств. Нет, он не может так поступать, говорила одна часть меня. Вторая же утверждала, что ой, как может, и даже больше — ой, какое спасибо, что как раз может, потому что моя сила воли уже на исходе.

В полном расстройстве от самой себя я зашла в спальню Кэтрин и обнаружила комнату пустой: ни мальчиков, ни Лиззи в кровати не было.

На меня ушатом обрушилась паника, в голове закололо от ужаса. Но это длилось всего несколько секунд — ровно до того момента, как я услышала за спиной знакомую мелодию из мультика про зелёного огра и детский смех. Не знаю, что именно вызвало у меня вдох облегчения: то, что с детьми всё в порядке или то, что посторонней в комнате Дилана оказалась принцесса Фиона.

Итак, совершенно неожиданно у меня появилось свободное время.

В первую очередь необходимо привести себя в порядок. Зайдя в ванную, я быстро приняла душ, умылась и перед выходом критично осмотрела себя в зеркале: несвежая одежда вполне компенсировалась моим цветущим видом. Волосы всё ещё блестели — дождю не удалось до конца уничтожить лоск, который придали им вчерашние процедуры. Я прошлась по ним щёткой и, подумав, оставила локоны свободно струиться по плечам. На топике я обнаружила несколько пятен непонятного происхождения. Попытка очистить их привела к ещё большему размазыванию грязи. В конце концов, я с раздражением стянула его с себя и попыталась застирать пятно, используя для этого хозяйское мыло с запахом лаванды. Процедура избавление от крохотного пятнышка, как это обычно случается, превратилась в полноценную стирку.

Стряхнув и расправив топик на краю ванны, я вдруг сообразила, что только что лишила себя единственной доступной вещи — сменной одежды у меня с собой не было. Сумка с тёплой кофтой и лифчиком, не надетым после процедур в спа, осталась в комнате. Набросив на плечи полотенце, я вернулась в спальню.

Сумки нигде не было. Чёрт, неужели она осталась внизу? Нет, я отчётливо помню, как доставала лекарства и воду для Лиззи. Значит, сумка в комнате. Надо искать.

Осмотрев все доступные поверхности, я опустилась на колени и заглянула под кровать. Опля! Ярко-красная ручка торчала у противоположного края кровати. Передвигая во вчерашней полутьме кушетку, мы с Адамом не заметили, как погребли под ней мою сумку. У меня было два варианта: либо попытаться самой отодвинуть кушетку, либо залезть под кровать и вытащить её с этой стороны. Я выбрала второе.

Полотенце не продержалось на мне и секунды, и моя обнажённая грудь заелозила по прохладному полу. Надеюсь, Кэтрин следит за тем, чтобы под кроватью было чисто, иначе мне придётся снова идти в душ.

Почти полностью скрывшись под кроватью, я, наконец, дотянулась до сумки и начала дёргать её за ремешок. С трудом, но сумка постепенно поддавалась.

— Ну давай же, давай, — приговаривала я. — Ну ещё чуть-чуть. Чтоб тебя!

После очередного резкого рывка ремешок оторвался. Я по инерции дёрнулась вверх и основательно приложилась затылком о дно кровати.

— Твою же мать!

— Миссис Вуд, с вами всё в порядке?

В поле зрения оказались тёмные мужские кроссовки. Я замерла, словно воришка, застигнутый на месте преступления. Принесла же нелёгкая…

— Нет, мистер Митчелл, не в порядке, — рявкнула я, задетая его насмешливым тоном. — Но вас это совершенно не касается. Выйдите из комнаты и закройте за собой дверь. — После секундной паузы я добавила: — Пожалуйста.

— И не подумаю.

— И я не подумаю. Буду лежать здесь до морковкиного заговенья. Ну, или пока не вернутся остальные.

— Оливия, — голос Дилана стал твёрдым. — Вылезай из-под этой чёртовой кровати, или я вытащу тебя оттуда за ноги.

— Не надо за ноги, — быстро согласилась я. Чёрт, ему ничего не стоит осуществить свою угрозу и сделать моё положение ещё более глупым. Особенно, принимая во внимание, что я почти голая.

— Дилан, пожалуйста, выйди из комнаты, — взмолилась я. — Или хотя бы отойди от кровати и отвернись.

— Хорошо.

Через мгновение кроссовки исчезли, и я, пыхтя, начала потихонечку пятиться назад.

Чёрт, чёрт, чёрт, чертовский чёрт. Более идиотскую ситуацию и придумать сложно!

Словно рак, попой вперёд, я пятилась из-под кровати и ругалась почём зря. Досталось всем: Дилану, сумке, Майку, урагану. Пару раз хорошенечко приложившись локтями о деревянный каркас, я наконец смогла подняться на четвереньки, затем выпрямиться в полный рост, отряхнуться…

… и увидеть, что Дилан преспокойно стоит на противоположном конце кровати и, сложив руки на груди, открыто смотрит на меня.

Я моментально рухнула обратно на пол.

— Я же попросила отвернуться!

Теперь я точно стала похожей на рака. Сваренного. Сверля его сердитым взглядом, одной рукой я потянула на себя одеяло, чтобы прикрыться, а другой шарила по полу в попытке ухватить сползшее полотенце.

И опять получалась ерунда: его взгляд из-под полуопущенных ресниц был совершенно пустым, без толики заинтересованности, которой я так боялась и на которую, если честно, вполне могла рассчитывать. Лицо Дилана напоминало маску, которую надевают на себя профессиональные игроки в покер: смесь усталости, равнодушия и презрения. Но если ему всё равно, то почему бы тогда не отвернуться? Зачем стоять словно древнегреческая статуя — прекрасная и холодная, — внимательно следя за моими тщетными попытками прикрыться.

Внезапно статуя ожила. Дилан поднял руки и, не отводя от меня изучающего взгляда, начал по одной расстёгивать пуговицы своей рубашки.

— Что… что ты…

У меня отнялся язык. Шокированная, я следила за его пальцами и не верила глазам: он раздевается. Сейчас. Здесь. Передо мной. В соседней комнате резвятся дети, а он хочет взять меня на кровати своей сестры и даже ни капельки не сомневается в том, что я могу ему отказаться. Да что не так с этим мужчиной?

Расстегнув последнюю пуговицу, Дилан одним движением стряхнул рубашку с плеч. Я опять видела его божественное тело: мускулы играли на руках и прессе, когда одной рукой он перехватил рубашку, не дав ей упасть на пол. По красоте его движения не уступали парням из шоу Чиппендейл, на которое мы с девчонками ездили в Сиэтл. Да, стоящий передо мной Аполлон сделал бы им хорошую кассу.

Пожирая глазами его грудь, я не сразу поняла, что божество что-то говорит.

— Оливия, я знаю, что дьявольски неотразим, но, пожалуйста, надень это.

Я с недоумением уставилась на рубашку, которую протягивал Дилан.

Кажется, у меня даже волосы на руках покраснели.

— С-спасибо.

Я потянулась к нему, но тут же остановилась. Кровать была широкая, а кушетка со стороны Дилана ещё больше нас разделяла. Чтобы взять рубашку, мне пришлось бы забраться на кровать и проползти по ней. Сделать это, прикрываясь одеялом, было довольно затруднительно.

— Спасибо, — повторила я. — Просто положи и уходи.

Дилан не пошевелился. Держа рубашку в вытянутой руки, он выжидал.

Раздражение, вызванное его поведением, оказалось вдохновляющим. Сначала этот дьявол не даёт мне прохода, изображая похотливого самца. Потом говорит, что мяч на моей стороне, правда, не особо утруждая себя выполнением обещания оставить меня в покое. Затем его неожиданный приезд и полный горечи взгляд… А теперь это издевательское "миссис Вуд" и игры с рубашкой.

Не знаю, что в тот момент на меня нашло, но неожиданно я поняла, что могу начать вести в навязанной мне игре. Это чувство зародилось на кончиках пальцев и уже через мгновение разлилось по телу непоколебимой уверенностью — то, что я сделаю сейчас станет для него полной неожиданностью. В конце концов, я взрослая женщина, а не застенчивый подросток!

Взрослая женщина отбросила одеяло, обошла кровать, взяла из рук взрослого мужчины рубашку и, глядя ему в глаза, надела её на себя.

— Один-один.

Сказав это, она выправила волосы из-под воротника, застегнула одну пуговицу и, развернувшись, прошлёпала босыми ногами к окну.

Раздался шумный вздох, потом лёгкий шорох, а после наступила тишина. Я обернулась: Дилана в комнате не было.

Раунд остался за мной.

Вдохновлённая победой, я отодвинула кушетку, вытащила из-под неё испорченную сумку и наконец смогла облачиться в свои вещи.

Лёгкий трикотажный кардиган был без застёжки, и, как бы я ни прилаживала его, он отказывался запахиваться на груди. Да чтоб тебя! Придётся-таки снова надеть предложенную рубашку, не светить же перед Диланом и детьми полуобнажённой грудью. Взяв её, ранее отброшенную за ненадобностью, я снова, как и вчера, поднесла рубашку к лицу и вдохнула исходивший от неё аромат. Я становлюсь чёртовой нимфоманкой от одного запаха Дилана Митчелла.

Его реакция на то, что я сделала, была та же — то есть, не было никакой реакции. Маска профессионального игрока не сошла с красивого лица и когда я отбросила одеяло, явив его взору обнаженную грудь, и когда, качая бёдрами, приближалась к нему, и когда, не отводя взгляда, одевалась. Настоящий демон — невозмутимый, бесстрастный и, чёрт его подери, от этого не менее желанный.

Где же этот чёртов Майк!

Рубашка доходила до середины бедра. Я расстегнула несколько нижних пуговиц и завязала её узлом на талии. Мокрый топик полетел в сумку вместе с бесполезной кофтой, и, ещё раз критично осмотрев себя в зеркале, я вышла из комнаты.

Да, в спальне хозяина определённо смотрели "Шрека". Тот громко увещевал Осла "не быть собой хотя бы пять минут". Мне бы тоже пригодился этот совет, правда, с точностью до наоборот.

Из кухни я позвонила в справочную и вызвала такси. Из-за непогоды все машины были заняты, и ближайшую могли прислать не ранее, чем через час.

Ещё час в логове дракона? Почему бы не провести его с пользой.

Последний блинчик уже дожаривался, когда в коридоре, ведущем в кухню, послышались голоса. Я обернулась, держа в руках кулинарную лопатку, и не сдержала улыбки, когда трое детей гурьбой ввалились в кухню. Шедший за ними Дилан как-то неуверенно остановился в дверях. Осматривая кухню, он сложил руки на груди и привалился к косяку. На нём были потёртые джинсы и простая белая футболка. Она смотрелась на нём как вызов, заставляя меня нервно сглотнуть. Перед глазами снова вспыхнуло обнажённое изображение того, что под ней находится. Чтобы скрыть свою реакцию, я отвернулась.

— Блинчики, ура!

Адам и Джордж запрыгали вокруг меня, хлопая в ладоши. От вчерашних затравленных мальчишек ни осталось и следа.

Лиззи обняла меня за ноги, и я нагнулась, чтобы взять её на руки.

— Как ты себя чувствуешь, принцесса?

— Хочу б'инчик.

Я засмеялась:

— Ну ещё бы! — Спустив малышку на пол, я обратилась к остальным, изо всех сил стараясь не смотреть на Дилана: — Всем быстро мыть руки и садиться за стол!

— А мы уже умывались, — закричал Джордж. — И зубы почистили.

Открыв рот, он продемонстрировал свои маленькие зубки. Два нижних передних у него уже выпали, и на их месте едва-едва показались белые пеньки постоянных. Зрелище было уморительное. Макс тоже любил показывать мне, как хорошо он чистит зубы, так что я расхохоталась и приобняла мальчика:

Дети шумно начали вскарабкиваться на барные стулья. Не очень-то удобная мебель для них — ну да это забота хозяев. Занятая последними блинчиками, я краем глаза наблюдала, как Дилан помогает малышам рассаживаться. Сам же он за стол не сел. Вернувшись на прежнее место, он принял ту же позу и снова принялся за мной наблюдать.

Я достала из шкафа тарелки и поставила перед каждым. В том числе и напротив пустого стула. Блюдо с блинчиками было водружено на стол, к нему шли банки с джемом и пластиковые галлоны шоколадного и клубничного сиропа, выуженные из холодильника.

Лиззи потянулась за блинчиком, но я её остановила:

— А для тебя, принцесса, я приготовила волшебное зелье.

— Войшебное?

Голубые глазки, готовые было расплакаться, расширились. Мальчики даже перестали жевать и, открыв рот, следили за нами.

— Волшебное зелье! У-ууу, — протянула я загадочно. — Оно превращает девочек в настоящих принцесс. Со временем, конечно. Как только ты его выпьешь — обязательно поправишься. А ведь настоящие принцессы никогда не болеют, ты же знаешь?

— Зна-аю, — протянула Лиззи мне в тон.

Поставив перед ней чашку с бульоном и блюдце с сухариками, я сделала книксен.

— Угощайтесь, Ваше Королевское Высочество!

Лиззи послушно схватила чашку и начала пить маленькими глоточками. Адам кажется раскусил мою игру, потому что, улыбаясь во весь рот, вернулся к блинчикам. А вот Джордж во все глаза уставился на Лиззи, ожидая её превращения в принцессу.

— Ты тоже хочешь волшебного зелья?

Он неуверенно кивнул.

— Неть! — крикнула Лиззи — Ему незя, он не боеет!

Джордж обиженно засопел.

— Вообще-то, этот бульон хорош и для профилактики, — вдохновенно врала я. — И чтобы не превратиться в лягушку. Мы же не хотим, чтобы Джордж заболел и стал лягушкой.

Лиззи нахмурила лобик и после недолгого размышления снисходительно кивнула.

— Ягушки пьятивные.

— Точно, — заметила я.

— А можно и мне твоего волшебного зелья?

От неожиданности я чуть не выронила чашку. Обернувшись, я увидела как Дилан занимает последнее свободное за столом место.

— Не хочу, чтобы Диан стал ягушкой.

После заявления Лиззи мне ничего не оставалось делать, как взять с полки ещё одну чашку.

В целом, завтрак прошёл спокойно. С Диланом мы почти не разговаривали, но я то и дело ловила на себе его изучающий взгляд. Дети смотрели мультфильмы и здорово повеселились, с помощью варенья и сиропа рисуя на блинчиках смешные рожицы.

— Спасибо, что помогла с Лиззи. — За общим шумом я не сразу услышала Дилана. — Ты всё сделала правильно. Я с утра её осмотрел — всего лишь небольшое отравление, но лекарства, которые ты привезла, пригодятся.

— Осмотрел? — удивилась я. — Ты врач? Я полагала, что ты бизнесмен.

— Моё первое образование медицинское, — спокойно пояснил Дилан. — Наша корпорация занимается созданием и поставкой медицинского оборудования. В данном случае закончить медицинский колледж оказалось полезно. Я не практикую, но кое-какие навыки остались.

Он врач? Вот бы ни за что не сказала! Я недоверчиво покосилась на Дилана.

— Что, не похож я на врача?

— Не похож, — честно ответила я.

На его губах заиграла лёгкая улыбка. Какой же он потрясающий, когда не пытается быть задницей.

Мы уже заканчивали завтрак, когда приехало такси.

Переговорив по телефону, я встала из-за стола и принялась убирать грязную посуду.

— Я приготовила овощи и курицу. Они в духовке, их надо просто разогреть. Если захочется, бульона хватит и на обед. Лиззи надо побольше пить. Хотя, ты это и сам знаешь.

Я обращалась к Дилану, но старательно отводила от него глаза. Всё это время его взгляд не отпускал меня, я это чувствовала и двигалась, как деревянная. На мои слова он никак не отреагировал.

Закончив с уборкой, я подняла с пола свою сумку.

— Что ж, мне пора.

Лиззи соскочила с табурета, и я подхватила её на руки:

— Больше не ешь гадостей, принцесса. Договорились?

Малышка быстро-быстро закивала мне в плечо. Я поцеловала её светлую макушку и опустила на пол. Мальчики помахали мне на прощание и вернулись к приключениям Губки Боба.

Так и не взглянув на четвёртого члена этой компании, я направилась к выходу.

Проходя по дому, я внимательно прислушивалась к тому, что происходит за моей спиной. Ничего.

Абсолютно.

Никто за мной не шёл, никто не окликнул.

Как и вчера, я вышла под дождь и ветер. Такси ждало меня за воротами особняка, и пока я бежала до машины, промокла насквозь. Я ни разу не обернулась. Мне не было страшно ещё раз увидеть Дилана. Наоборот, я боялась, что не увижу его.

Капли дождя стекали с моих мокрых волос по щекам и смешивались со слезами, непрерывным потоком катящимися из глаз.

* * *

К тому моменту, как вернулся Майкл, я собрала вещи и настроилась на дорогу домой. До отлёта оставалось не так много времени, и он едва успел принять душ и переодеться.

— Прости, Ливи, я не думал, что так всё получится, — бормотал Майк, пока скакал на одной ноге, пытаясь засунуть ногу в брючину. — Я знаю, мы хотели побыть вместе, но этот чёртов ураган и этот чёртов виски…Обещаю, в следующий раз не будет никаких знакомств, мы с тобой всё время проведём вместе.

— Идём, Майки, мы можем опоздать.

Он виновато вздохнул и больше не заговаривал.

На улице ничего не напоминало о ненастье, которое разыгралось всего лишь пару дней назад. Солнце ярко светило сквозь стеклянные двери отеля. Пошарив рукой в сумке, я нащупала чехол для солнцезащитных очков, но их там не оказалось.

— Чёрт, кажется, я очки в номере забыла.

— Давай я схожу, — кинулся на помощь Майк. Меня покоробило от его угодливости. В своих попытках вымолить прощение мой муж бывает довольно несносен.

— Нет, я сама. А ты заканчивай с выпиской.

Очки лежали в ванной. Выходя из неё, я ещё раз окинула взглядом номер. Думаю, вид этой комнаты и разобранной кровати никогда не сотрется из моей памяти. Как и всё то, что здесь случилось.

Майк стоял у выхода из отеля в окружении наших новоприобретённых друзей.

Я даже обрадовалась: нехорошо было уехать, не попрощавшись с Митчеллами. В сущности, это милые ребята, и, если бы не обстоятельства, мы могли бы подружиться.

— Лив!

Недалеко от колонны, заслонявшей вид на выход, стоял Дилан. Его пронзительный взгляд был направлен прямо мне в душу. Он будто вытягивал её из меня, забирал, не оставляя ни кусочка прежней Оливии Вуд. Я растворилась в этом взгляде навечно, теряя себя, — уже потеряв, — но сопротивляться ему было ещё болезненней. Словно загипнотизированная, я пошла к нему.

Он заговорил первым:

— У меня нет ничего, что я могу тебе предложить. Ничего, в чём ты действительно бы нуждалась. Наоборот, это ты можешь кое-что мне дать. — Дилан замолчал, ожидая моей реакции. Я была неспособна говорить, и только во все глаза смотрела на него. Он вздохнул. — Пообещай, если тебе когда-нибудь станет плохо, ты будешь в отчаянии, будешь нуждаться в какой-либо помощи, — позвони мне. Я хочу, чтобы у тебя был мой номер. — Дилан протянул мне небольшой, сложенный пополам листочек. — Ты можешь выкинуть его сразу, как только я отвернусь, но прошу тебя, пожалуйста, возьми его. Мне необходимо знать, что он у тебя есть.

В его голосе звучала мольба.

Я потянулась к листочку, на несколько секунд задержав свою руку в ладони Дилана. Тепло от его касания пронзило моё тело. Я крепко зажмурилась, стараясь запомнить эти единственно доступные мне ощущения. Когда через несколько секунд я открыла глаза, Дилана уже не было.

Глубоко вздохнув, я сделала шаг к своей прежней жизни.

Кэтрин бросилась обнимать меня, со слезами на глазах благодаря за заботу о Лиззи. Джессика тоже заключила меня в объятия, прося обязательно поделиться рецептом чудо-бульона, который так хвалили её мальчики. Фиби расцеловала в обе щёки и потребовала мой телефон. Она пообещала позвонить сразу, как только вернётся в Сиэтл, и обязательно приехать к нам в гости в Лонгвью.

Мужчины не отставали от нас, обнимались, похлопывая друг друга по плечу, и обменивались телефонами. У нас с Майком взяли клятвенное обещание, что мы обязательно приедем сюда снова, теперь уже в качестве гостей семьи Митчеллов.

* * *

Позже, рассказывая друзьям о поездке, мы с Майком сошлись во мнении, что, несмотря на недостаток времени, проведённого наедине, в целом она оказалась удачной. Ведь мы привезли оттуда не только новые воспоминания, незабываемые впечатления, новых друзей и некоторые тайны, но и нашу Эбби.

Настоящее. Глава 14

Soundrack — The Last Day On Earth by Kate Miller-Heidke

— Максимилиан Джозеф Вуд, или ты сию же секунду несёшь сюда свою задницу, или я немедленно звоню Стиву и отменяю ваш чёртов поход!

Вот уже полчаса я не могла дозваться Макса к ужину. Стивен — младший брат Ким — пригласил его на рыбалку, и весь вечер сын проторчал в чулане, копаясь в старых снастях Майка. Периодически он пробегал через заднюю дверь кухни в гараж за инструментами, и я слышала его недовольное бурчание: "Ни одного целого удилища нет. Всё расклеилось и рассохлось. А ей хоть бы хны!"

Мне и вправду было "хны".

Рыбалка слыла любимым делом его отца, а заодно и обоих дедов. Майк начал брать Макса с собой, как только тот научился ходить. Они возвращались через пару часов и гордо демонстрировали мне двух чахлых окуньков, выловленных из ближайшей к дому лужи. Перед тем, как взять Макса на большую воду, Майк учил его плавать в городском бассейне. В отличие от меня, до сих пор предпочитающей плескаться на мелководье, наш сын с младенчества не боялся воды. Несколько раз они вчетвером: Майкл, Макс, папа и Марти Вуд, — на несколько дней уходили в горы. В их поклажу обязательно входил рюкзак, с весом, значительно превышающим остальные пожитки: в нём были сложены тёплые вещи Макса, лекарства на все случаи жизни и две запасные пары обуви. Но, говоря откровенно, я всегда спокойно отпускала сына, и волнение моё было в большей степени наносное — для поддержания образа строгой мамочки-наседки.

За пару дней до предполагаемого события мужчины начинали подкатывать ко мне с разговорами: деньки-то какие стоят, и неизвестно — долго ли простоят. А рыба сейчас как раз пошла на нерест. Ты же, мама, любишь, когда рыба с икрой. Так, может, мы смотаемся быстренько на рыбалку, наловим рыбы и вернёмся. Всего-то пара деньков.

— Пара деньков? — Я возмущённо хлопала глазами, прекрасно ориентируясь в правилах этой игры. — На пару деньков не разрешаю.

— Вот видишь, Макс, — с преувеличенным чувством согласия со мной разъяснял сыну Майк: — Мама не разрешает на пару деньков.

Макс дулся, а через несколько часов в доме появлялась тяжёлая артиллерия в виде двух дедушек. И вот они уже сидят в нашей гостиной и обсуждают достоинства различной приманки. Заниматься этим они могли до бесконечности. Макс засыпал на руках у отца под их разговоры о виброхвостах, спиннингах и преимуществе ловли на блесну. В конце концов, я сдавалась — разгоняла клуб рыболовов-любителей и давала согласие на вылазку.

— Только рыбу чистить не буду, — предупреждала я Майка. — Кто рыбу ловит, тот её и…

— …ест! Договорились, капелька. — Он целовал меня в нос и уносил Макса в спальню.

После его смерти папа и Марти несколько раз предлагали Максу к ним присоединиться, но он всегда отказывался. Я знала: Максу трудно справиться с потерей Майкла, и даже не столько отца, сколько друга, который всегда был рядом. Я не могла вспомнить ни одного случая, когда бы Майк ругал Макса. По-моему, это случилось лишь раз, когда тот в возрасте трёх лет ушёл со двора, и мы выловили его недалеко от городского парка. Он сжимал в кулачке маленькую мышку-полёвку и объяснил, что пошёл искать домик родителей Стюарта Литтла. Полузадушенного грызуна выпустили, Макса отругали и вымыли антисептическим мылом. А после того как он заснул, я весь вечер прорыдала на плече у мужа, с ужасом представляя, что могло случиться с маленьким мальчиком, живи мы не в тихом провинциальном Лонгвью, а в городе покрупнее.

Вчера, разговаривая с Ким, я узнала, что Стивен собирается на несколько дней в горы.

— Дай-ка мне поговорить с ним, — попросила я подругу.

Когда в трубке раздался его задорный мальчишеский голос, я сразу перешла к делу:

— Слышала, ты собираешься на рыбалку?

— Ну да, — ответил Стив простодушно. — Форель на нерест пошла. Половлю в своё удовольствие. Да и хорошо сейчас в горах, тепло.

— Извини за навязчивость, но, может, возьмёшь с собой Макса? — Задав вопрос, я быстро добавила: — Если, конечно, он тебе не помешает.

— Что ты, конечно, не помешает! — воскликнул тот. — Я давно хотел его позвать, но дядя Марти говорил, что Макс разлюбил рыбалку.

— А ты позвони ему сам и пригласи.

Я была уверена, что это сработает: Стивен был кузеном Майкла и одним из ближайших друзей, и Макс из уважения к памяти отца мог побояться ответить отказом.

— Замётано! Я наберу ему вечером, окей?

— Окей, Стив. Спасибо тебе!

— Да не за что, Ливи. Всегда рад помочь. — Его голос моментально стал серьёзным. — Ты звони, если что-нибудь понадобится. Обязательно звони, хорошо?

— Хорошо, — пообещала я. — До вечера.

Стивен перезвонил, и вот уже битый час Макс носился по дому, собирая свои пожитки. Участие в его сборах я не принимала. Да он бы и на шаг не подпустил меня к своим вещам: сам скрупулёзно, с любовью и вниманием собирал, всё складывал и упаковывал.

— Макс! Я звоню Стиву.

— Не кричи, я здесь.

Зайдя на кухню, сын устало опустился на стул и хмуро уставился в поставленную перед ним тарелку. Конечно, я бы никогда не выполнила своих угроз. Наоборот — я была очень счастлива за своего мальчика и безумно благодарна брату Ким: за полтора года, прошедших со смерти Майка, я впервые видела прежнего Макса.

— А когда тётя Ким приведёт Эбби? — Макс взял вилку и принялся за жаркое с овощами.

— Думаю, через полчаса, а что?

— Надо сегодня лечь пораньше.

Я села напротив сына с кружкой кофе в руках. Жаркое исчезало с его тарелки с катастрофической скоростью. Похоже, у него ещё остались дела, которые надо было завершить до возвращения Эбби.

— Стив сказал мы выезжаем в пять.

— Хочешь, ложись сразу после ужина, я сама почитаю ей сказку.

Макс перестал жевать и выразительно посмотрел на меня:

— Нет, мам, я сам. У тебя плохо получается. Со мной она быстрее засыпает.

Он снова уткнулся в тарелку, а у меня в который раз защемило сердце: мой маленький мальчик снова говорит, как взрослый мужчина.

С самого первого дня Макс стал для сестрёнки тем, кем был для него Майкл — другом и защитником. Он всеми силами помогал мне, стараясь быть полезным. Эбби была нашим солнышком, нашим общим с Максом ребёнком. Мне приходилось напоминать себе, что сыну всего восемь и, по сути, он сам нуждается в помощи. Но в том состоянии, в котором мы все пребывали после пережитого, никто не мог адекватно оценить ситуацию.

Когда после трёх месяцев ада, в который я себя вогнала, переживая смерть Майкла, дети снова вернулись домой, то первое время мы все жили в одной комнате. Макс отказывался уходить в детскую, спал вместе со мной и Эбби. А я и не настаивала: в те дни настаивать на чём-либо у меня не получалось. Я нуждалась в сыне так же, как и он во мне. Мы держались вместе, как после кораблекрушения, вытаскивая друг друга за волосы из пучины отчаяния и слёз.

Эбби стала той, кто привязал нас друг к другу. Нашей точкой соприкосновения. Ведь, вот уже полтора года, как Макс отказывался говорить со мной об отце. Я слышала, как он плачет у себя в комнате, знала, что он частенько проводит время в гараже, рассматривая его вещи. Я даже отвела его к психологу, но Макс отказался с ним разговаривать. Хотела на некоторое время отправить его к маме в Даллас, но, как только заговорила об этом, Макс закатил истерику. Я плакала из-за того, как быстро повзрослел мой сын, и сердилась на весь мир: на судьбу, на бога, на себя, а больше всего — на Майка, что оставил нас. Что оставил его.

Закончив, Макс взял со стола свою тарелку и, подойдя к раковине, открыл воду.

— Сынок, оставь, я после помою.

— Мне не трудно.

Он быстро елозил щёткой по тарелке. Тишина между нами была невыносимой.

— Ты всё собрал? Тёплую одежду, запасную обувь…

Я начала перечислять вещи, прекрасно зная, что он всё помнит и, разумеется, уже всё упаковал.

— Да, мам, я всё взял и сложил так, как учил папа.

За долгое время это было первое, что он сказал об отце. Я не хотела спугнуть сына слишком бурной реакцией, поэтому постаралась не заострять на этом внимание.

— Хорошо. Смотри, чтобы в походе ничего не промокло. Помнишь: "Ведь на рыбалке сухие носки — главное средство…

— … от соплей и тоски".

Вместе со мной Макс закончил любимою присказку моего отца. Мы рассмеялись.

Он закрутил кран, подошёл ко мне и быстро клюнул в щёку.

— Спасибо, мам. Было вкусно.

— На здоровье!

Я на мгновение прижала его макушку к своей груди. Моё вихрастое сокровище!

— Я закончу со сборами, а потом посмотрю телик.

Сообщив это, Макс вышел из кухни. Он давно уже не спрашивал разрешение ни на что, потому что знал — я всё равно ни в чём не смогу ему отказать.

Оставшись одна, я решила налить себе ещё кофе. Совсем недавно у меня возникло пристрастие к этому напитку, как и ещё к нескольким плохим привычкам — к сигаретам и сидению за полночь.

Взяв кружку с дымящимся кофе, я вышла на заднее крыльцо, где, закурив, опустилась в стоящее там старое кресло-качалку.

Закатное солнце освещало кромку леса, который начинался сразу за нашим домом. Май в этом году выдался на удивление тёплым, и зелёное марево уже заполнило всё видимое пространство двора. Неделю назад Ким заставила Пола подстричь лужайку перед домом. Войдя в раж, он предложил помощь и мне.

Я никогда не любила возиться с цветами — каждый год разбивать газоны, засаживая их новыми сортами ноготков, бархоток и прочей "нечисти". Этим занималась мама, с завидным упорством каждую весну вспахивая непригодную для цветоводства сухую землю Техаса. Цветы любила и моя вторая ближайшая подруга — Сандра. Её задний двор и лужайка, все поверхности в доме и вне его были заставлены, засеяны, заполнены цветами. Вдвоём они честно пытались приучить к этому и меня, каждую весну одаривая горшочками с рассадой. Сперва я должна была их регулярно поливать, а через какое-то время аккуратно высадить в специально подготовленную почву. Но цветы загибались ещё на стадии полива и отправлялись в мусорное ведро прямо в подаренных горшках. Именно поэтому наш задний двор всегда был засеян исключительно травой. Хотя, я даже не была уверена, что кто-то специально её сеял — она просто росла. И только когда подойти к баскетбольному кольцу, прикрученному к задней стенке гаража, становилось затруднительно, Майкл брал у Пола газонокосилку.

После последней стрижки трава немного выпрямилась, и двор выглядел более-менее прилично. Глаз то и дело цеплялся за разбросанные детские вещи. Вот старенький велосипед Макса — Эбби он был ещё велик, и она таскала его по двору, как ходунки. Куклы, словно маленькие сказочные гномики, прорастали прямо из травы, забытые своей хозяйкой. Несколько мячей разного размера, игрушечные кегли… Венчал это беспорядок детский летний домик, подаренный папой и Марти на первый день рождения внучки. Полгода он простоял разобранным у нас в гараже, пока в начале этого месяца дедушки не собрались духом и не собрали его для Эбби. А также Макса и меня.

Мы были от него в восторге, и следующие два дня провели на заднем дворе, залезая и вылезая из домика. Тесно прижавшись друг к дружке, мы хихикали, болтали, "ели" суп из травы, приготовленный Эбби, и грызли настоящее печенье, которое Макс таскал из кухни вместе с настоящей водой и соком. Места в домике как раз хватало для нас троих. Больше никто в нём не поместился бы.

А больше никого и не было.

Из задумчивости меня вывел голос Ким:

— Всем привет! Мы дома.

Я поставила кружку с остывшим кофе на перила крыльца и выкинула в траву сожжённую почти до фильтра сигарету, от которой не сделала ни одной затяжки.

Наверху шумела вода — Макс наполнял для сестрёнки ванну. Я сама купала её, но приготовлением ванны для малышки занимался он. Макс знал, что Эбби любит, когда много пены, а вода должна быть чуть-чуть прохладней, чем любил он сам. С первого же купания Макс по-братски поделился с сестрёнкой своими радиоактивными дельфинами, оставив себе того, у которого со временем стёрся один глаз.

Ким зашла на кухню, когда я убирала со стола остатки ужина.

— Ну как ты тут, Ливи? Всё сделала, что планировала?

— Вроде да. Спасибо, что посидела сегодня с Эбби. Эти полдня стали моим спасением, иначе я ничего бы не успела к завтрашней встрече.

Я подошла к подруге и по-сестрински её обняла. Она ответила мне такими же крепкими объятиями.

— Ну что ты, дорогая. Мне это совершенно не в тягость. Ты же знаешь, наша девочка самый спокойный ребёнок на свете. Это не я сижу с ней, а она со мной.

Вот уж точно: если другие дети доводили родителей криками, скандалами — по поводу и без, то в характере моей полуторагодовалой дочери ничего подобного не было. После Макса — неспокойного с пелёнок — я ожидала от своего второго ребёнка чего угодно, но только не вселенского спокойствия буквально во всём. Она не скандалила, когда другие дети забирали её игрушки, не отворачивалась, когда мы пихали ей в рот противное пюре из брокколи, не плакала просто так, чтобы поплакать. Единственное, в чём Эбби позволяла себе быть привередой, так это в вечерней сказке — её всегда читал Макс. Вернее, рассказывал, приукрашивая и разрисовывая заранее прочитанную историю такими яркими красками, что даже я заслушивалась. У меня так не получалось. Пару раз, когда Макс оставался на ночь у друзей, Эбби долго не могла уснуть, пока я пытала её книжным вариантом сказки. Сухие факты, сказка без сказочности.

Макс прокричал сверху, что ванна готова, и мы с Ким вернулись в гостиную. Сидя на диване, Эбби уничтожала очередной телевизионный пульт. Ни куклы, ни мягкие, ни музыкальные игрушки не прельщали её так, как пульт дистанционного управления от какого-нибудь электроприбора. Проворные маленькие пальчики ловко по одной выковыривали из него малюсенькие кнопочки. Мы прятали все пульты в доме, как и мобильные телефоны, покупали для Эбби игрушечные, но она не принимала их всерьёз и требовала настоящие. Это был второй и последний каприз моей дочери.

— Во сколько у тебя завтра встреча? — поинтересовалась Ким.

— В десять.

— Значит, Эбби ты приведёшь…

— … в восемь, — закончила я. — Не хочу появляться в последний момент. До Олимпии всего час, но лучше приехать пораньше.

Опаздывать куда-либо не входило в число моих привычек, а уж опаздывать на встречу с потенциальным работодателем — тем более.

— Хорошо. Мальчики к тому моменту уже проснутся, так что позавтракают они вместе. — Ким помахала рукой Эбби. — Пока-пока, ягодка.

— Пока-пока. — Ягодка ни на секунду не оторвалась от пульта, и любящая тётушка ушла не солоно хлебавши.

Я не стала провожать Ким, а сразу направилась к дочери.

— Ну что, пупс, идём плавать?

Эбби протянула ко мне маленькие ручки.

— Качу павать.

Я подняла дочку на руки, целуя её в тёпленькие щёчки.

— Какая ты у меня уже большая и тяжёлая, Эбби.

Она согласилась:

— Эби бойшая.

— Большая, солнышко, большая.

Я понесла дочку наверх, осторожно ступая на каждую ступеньку.

— Ну где вы там, — нетерпеливый голос Макса послышался из ванной.

— Мы уже идём, не ругайся, братец Лис.

— Батец Ис, батец Ис, — Эбби засмеялась и захлопала в ладоши. Она потянулась к выходящему из ванной Максу, и я опустила её на пол.

— Братец Ис, — сказала она, подбегая к брату. — А Эби бойшая.

— Тоже мне, большая, — хмыкнул Макс. — Попу научишься вытирать, тогда и будешь большая. А пока ты козявка.

— Макс! — Я возмутилась, хотя едва сдерживала смех. Второй раз за день сын меня удивил: именно это говорил ему Майкл на подобные заявления.

— Козявка — ты! — Эбби не давала себя в обиду. — И акушная вонюська.

— Не ракушная вонючка, а вонючая ракушка, — Макс беззлобно поправил сестрёнку.

Пришло время строгой мамочке вмешаться.

— Так, заканчиваем обмен любезностями и расходимся по углам. — Я подтолкнула Эбби в ванную, а Максу указала на дверь спальни. — Чтобы, когда мы вернулись, ты спал!

— Мам, а сказку? — Он ошарашенно уставился на меня.

— Она только что обозвала тебя вонючкой, а ты собираешься ей сказку читать? — поддела я сына.

— Мы же не серьёзно. Мы всегда так друг друга называем.

Вот и попался!

— Чтобы это было в последний раз! Ни от кого, кроме тебя, она этого не наберётся. Заканчивайте с вонючками, ясно?

— Ясно, — Макс нахмурился. — Но сказку я ей всё равно почитаю.

— Почитаешь. — Улыбка всё-таки растянула мои губы. — Куда ты денешься.

Дети уже спали, когда я снова вышла на заднее крыльцо, накинув на плечи старую толстовку Майкла. Она висела на вешалке, прибитой к двери. Мы выбегали в ней на улицу, чтобы выкинуть пакет в мусорный бак или переброситься парой-тройкой слов с соседями. За полтора года я так ни разу её не стирала. Толстовка уже порядком попахивала, но было трудно найти в себе силы бросить её в корзину с грязным бельём: казалось, что, надевая её, я до сих пор чувствую запах Майка.

Забытая чашка с кофе стояла на перилах. Глоток мутной жидкости заставил меня скривиться и выплеснуть остатки в траву. Я включила свет на крыльце и снова села в старое кресло-качалку. Оно привычно скрипнуло, принимая в свои рассохшиеся бока мою тощую задницу.

Набранные за время беременности Эбби килограммы вместе с тройкой-другой лично моих ушли практически мгновенно из-за пережитого стресса. Я почти не кормила дочь грудью: впихнуть в себя что-нибудь, кроме кофе, сигарет и антидепрессантов, было сродни подвигу. За это я до сих пор чувствовала вину перед Эбби. Как и перед Максом — за то, что не заботилась о них с сестрёнкой, полностью отдавшись своему горю. Пока я, как это мы сейчас между собой называем, "болела", матерью для них стала моя Ким. Имея на руках двоих детей, которым тогда было по три года, и переломанного в той же аварии, в которой погиб Майк, мужа, она забрала к себе мою новорождённую дочь и шестилетнего сына. Я же валялась в клинике, а потом приходила в себя дома, закрывшись в спальне и не желая никого видеть. Все попытки меня вразумить, воззвания к материнским инстинктам, угрозы помещения в реабилитационный центр ни к чему не привели. Мне было всё равно: моего Майки больше не было. Он ушёл. А я осталась. И как мне дальше существовать без него, никто толком объяснить не мог.

Настоящее. Глава 15

Soundtrack — Possibility by Lykke Li

— Ливи, ты не видела мою мотоциклетную куртку?

Майкл полностью погрузился во встроенный шкаф, занимающий всю правую стену нашей спальни. Было ещё довольно рано: за окном темно, и свет уличных фонарей привычно отражался на потолке. Щелчки вешалок по штанге гардероба раздражали до зубовного скрежета.

— Какую куртку? — просипела я из под одеяла.

— Кожаную, старую. Которую ещё в школе носил. С "Айрон Мэйден".

— Видела.

— И где? — Майк высунулся из шкафа.

— В мусорном ведре!

— Ты что! — Он подскочил, ударившись плечом о дверцу. — Это же раритет! Ты с ума сошла — выбросить её?

— Майк, ты что, обалдел? Она тебе сейчас и на нос не налезет!

— Да я не себе! — горестно вздохнул он. — Максу обещал на Рождество подарить.

Я прыснула:

— Ну, уж ему-то она как раз впору! Будет в неё, как в одеяло, заворачиваться.

Поняв, что со сном покончено, я подтянулась на руках и удобнее устроилась на подушках.

— Рассказывай, чего вы там опять удумали?

— Макс увидел у отца нашу фотографию. Там, где мы у озера на мотоциклах сидим, помнишь? — Я кивнула. Отлично помню это фото. Оно стоит на каминной полке в доме Марти Вуда. — Я же там в той куртке. Вот Макс и сказал, что хочет такую же. Я пообещал отдать ему свою. Ну как ты могла её выкинуть, Ливи?

Его горе было таким искренним, что я снова рассмеялась.

— Расслабься, Мальборо Мэн. Она в чулане у Марти. Неужели ты думаешь, я смогла бы её выкинуть после всего, что она пережила?

Майкл радостно повалился на кровать, пытаясь заключить меня в объятия.

— Спасибо, Ливи. Ты правильная жена!

— Осторожно, Майки. Похоже, мы сегодня не в духе!

Он моментально посерьёзнел и с волнением начал меня осматривать.

— Чего такое? Ещё же вроде рано?

Не хотелось его пугать, но вот уже которую ночь я засыпала под утро.

— Не знаю, милый, но какие-то странные ощущения. Не пройдут до завтра — пойду к врачу. Да не волнуйся ты так!

— Хорошо, — Майк нежно поцеловал меня. — Придётся перед поездкой заскочить к отцу. Постарайся ещё поспать, капелька.

— А ты будь осторожен.

Накануне Майкл предупредил, что с самого утра будет занят с Полом. Да и для меня день обещал быть длинным: завтра Рождество, предстояло сделать массу дел. Вставать не хотелось, и я попыталась повернуться на другой бок, чтобы ещё немного поспать. Но, как всегда в последнее время, сделать это было довольно затруднительно.

Я была на восьмом месяце, и малыш, кажется, всерьёз решил поставить рекорд по росту и весу — мой живот был огромен. Мы начали подозревать, что ждём двойню, хотя ни в моём роду, ни в роду Майкла подобного не наблюдалось. Но все последние УЗИ показывали, что ребёнок во мне один и очень даже неплохо себя чувствует. А всё из-за моего маленького роста, и к тому же, будучи беременной Максом, в первом триместре я довольно сильно похудела из-за токсикоза. Сейчас же всё было как по учебнику: никакой тошноты, никакой усталости и раздражительности. Я была образцово-показательной беременной: хорошо ела, много времени проводила на свежем воздухе и старалась не нервничать, получая от своего состояния исключительно положительные эмоции. Неудивительно, что к восьмому месяцу я превратилась в шарик.

Об этой беременности я узнала совершенно случайно. В тот день мы с Майком делали традиционные недельные закупки в супермаркете. Возле стеллажа с предметами гигиены я привычно метала в тележку коробочки с тампонами и прокладками и вдруг замерла. Стоп! Не далее, как сегодня утром, я видела в ванной ещё не открытые упаковки. Задумчиво выкладывая коробочки назад, я размышляла, почему они ещё не открыты? Закупила я их как раз перед отъездом в отпуск, потому что месячные должны были начаться сразу по возвращении. Я стояла между рядами, в уме производя подсчёты: получается, у меня задержка в три недели. Что за ерунда?

В том же отделе лежали экспресс-тесты для определения беременности. Схватив три из них, я рванула в сторону женского туалета.

Закрывшись в кабинке, я трясущимися открыла тесты и пописала на них. И с удивлением стала наблюдать, как на всех трёх появилась одна полоска, а затем сразу же вторая.

— Офигеть!

Дорога домой выпала из моей памяти. На вопросы Майка я отвечала что-то невразумительное. И лишь на следующее утро, повторив тест, я вышла из ванной, и на моих губах играла улыбка:

— Ну что, Майкл Вуд, готов ко второму раунду?

Он недоуменно посмотрел на меня:

— Ты о чём?

— О бессонных ночах, ворчливой жене и мусорных баках, полных вонючих памперсов?

— Ты хочешь сказать… — Майк с горящими глазами начал приближаться ко мне.

— Да, Майки, именно это я и хочу сказать.

Счастливо засмеявшись, я кинулась на шею мужу. Он подхватил меня на руки, кружа и непрерывно целуя.

— Малышка, это правда? — всё время спрашивал он. — Ты беременна?

— Беременна, Майк. Ох, как беременна.

— Ты подаришь мне Эбби? — На секунду оторвавшись от меня, муж серьёзно посмотрел в мои глаза.

— Почему Эбби?

— Красивое имя.

— Пусть будет Эбби. Или Майк-младший-младший.

— Я люблю тебя, капелька.

Счастливо смеясь, муж начал кружить меня по комнате.

— И я люблю тебя, Майки. Очень-очень люблю…

Кто родится, мы не знали. Майк мечтал о дочери, а мне, честно говоря, было всё равно. Правда, вспоминая очаровательную белокурую малышку, с которой совсем недавно мне посчастливилось провести некоторое время, я была бы не против заиметь такую же.

Макс мечтал о братике. И, как и у всех детей его возраста, не обошлось без ревности:

— Мама, а вы меня так же будете любить, когда он родится? — спрашивал он, с тревогой посматривая на мой растущий живот.

— Конечно, глупенький. С чего бы нам перестать тебя любить?

— Ну он же маленький будет, — объяснял сын серьёзно. — Его больше любить надо. Заботиться о нём. На меня времени не хватит.

— Поначалу да. — Макс заслуживал, чтобы с ним говорили честно. — Но потом, когда всё уляжется, когда мы привыкнем к нему, а он к нам, не будет никакой разницы. Мы всегда будем вместе. А что касаемо любви… знаешь, одно я могу сказать точно: кое в чём ему повезёт больше, чем тебе.

— В чём?

Я посмотрела на его расстроенную мордочку и улыбнулась:

— В том, что у него будет очень любящий и заботливый старший брат. И с этим ничего не поделать.

Макс нахмурился, но через мгновение карие глазёнки задорно блеснули:

— Значит, я тоже смогу его воспитывать?

— Конечно сможешь.

— И телевизор запрещать смотреть?

— Если посчитаешь это необходимым и правильным, конечно!

— И ему тоже нельзя будет подходить к папиному мотоциклу?

— Так же нельзя.

— И он так же должен будет чистить зубы перед сном.

— Когда подрастёт — да.

— Здоровско! Наконец-то и я начну кем-то командовать!

Последнее УЗИ, которое я делала пару недель назад, показало, что это девочка.

Она сразу же стала для нас малышкой Эбби. По-другому мы её и не называли.

— Ну же, Эбби, не мучай маму, — уговаривала я свою девочку, когда она рьяно начинала стучать ножками в правый бок. — Нам с тобой ещё месяц надо продержаться, а ты уже сводишь меня с ума своими кульбитами. Так и знай: в чирлидеры не отдам — они все заносчивые задницы!

Майкл был на седьмом небе от счастья. Макс же немного расстроился: девчонкой не сильно-то покомандуешь! А я просто плыла по течению, и уже настолько устала носить огромный живот, что безумно хотела, чтобы дочка побыстрее появилась на свет. Но оставался ещё месяц, и с этим надо было смириться.

Правда, последние два дня у меня неприятно схватывало низ живота: он будто бы каменел. Я знала, что это из-за повышенного тонуса матки, что случалось со мной и раньше, но сейчас это происходило довольно часто. У меня начали отекать ноги, и страшно ломило поясницу. Я напоминала себе старую развалину, больную водянкой.

Вот и этой ночью малышка расшалилась и не давала мне спать.

Полежав в кровати ещё полчаса, я поняла, что заснуть больше не удастся. Спустившись на кухню — осторожно, по шажочку, держась за перила, — я заварила себе ромашкового чая и сделала тосты с клубничным джемом. Скоро должен был проснуться Макс. После завтрака нам предстояло сделать последние покупки к рождественскому столу. Ким должна была заехать к нам в десять и отвезти в магазин — из-за своего огромного живота я за рулём просто не помещалась.

Ёлку мы поставили ещё неделю назад. Красивое пушистое дерево заняло почти половину гостиной. Я любила рождество и получала истинное удовольствие от всех этих шариков, бантиков, венков и гирлянд, украшавших не только многострадальное дерево, ветки которого прогибались от игрушек, но и все горизонтальные поверхности. Дом стал похож на магазин рождественских товаров, и Сандра, забежавшая вчера на минутку, сначала даже скривилась от обилия вокруг зелёного и красного.

— Знаю, знаю, это всё слишком для твоего утончённого вкуса, — смеялась я.

— Главное, чтобы вам нравилось.

— Ладно, милая, потерпи уж. Ждём вас с Беном завтра в час, не забудьте.

— Конечно, будем, Ливи. Как всегда.

Рождественский обед традиционно проходил у нас дома: за огромным столом собирались друзья и родные. Гости приносили угощения, обменивались подарками. Кто-нибудь из пап обязательно наряжался Санта-Клаусом, и наши мальчики кружились вокруг него, требуя подарки. К середине празднования Санта обычно уставал от малышей и часто для того, чтобы расслабиться, убегал на кухню. Борода его съезжала, колпак терялся; он будто вытекал из-за жаркого костюма, показывая миру своё истинное лицо. Чаще всего, из-за комплекции, это был Пол. Но, слава Богу, частенько к тому моменту наши дети уже спали, так что урон их психике относительно того, что Санты не существует, не наносился.

Ким вместе с близнецами приехала вовремя. Её "хонда" не выдержала бы троих беспокойных мальчишек, да и для меня места было маловато. Мы разместились в моём старом грузовике: Ким села за руль, а я рядом, отодвинув кресло до упора назад и почти зажав Майка-младшего.

В супермаркете мы пробыли порядка двух часов и, вернувшись домой, сразу же приступили к готовке. Мальчики в гостиной смотрели мультики, пока мы с Ким летали по кухне. Вернее, она летала, а я сидела за столом и, будучи на подхвате, шинковала, чистила, взбивала в крутую пену.

Забрав мальчиков, Ким уехала в пять. Майк с Полом к тому времени ещё не вернулись.

Не вернулись они и в семь.

И в восемь.

А около девяти, когда Макс пил своё молоко, у меня отошли воды.

В госпитале меня сразу же определили в родильное отделение. Начались преждевременные роды, вызванные отслойкой плаценты. Врачи решили, что срок достаточный для того, чтобы прервать беременность. К тому же сердечко моей малышки почти не билось.

— Вытаскивайте её, вытаскивайте её из меня, — кричала я.

Мне немедленно сделали кесарево сечение и, не дав взглянуть на мою девочку, унесли её в реанимационное отделение.

Всё это время Ким была рядом. Обколотая лекарствами, одурманенная ими же и болью, я всё время спрашивала о Майке. Подруга успокаивала меня, но в её глазах я видела такую же тревогу: нашим мужчинам давно пора было вернуться.

В конце концов, мне вкололи успокоительное, и я уснула.

А утром пришёл папа и сообщил, что Майкл с Полом попали в аварию.

— Но ты не волнуйся, доченька, — успокаивал он, старательно отводя от меня глаза. — Они в больнице. Их прооперировали. Майк пока не пришёл в себя, поэтому не может позвонить. Но ты не волнуйся, всё будет хорошо. В Портленде врачи лучше, ты же знаешь.

Он врал так неубедительно, так по-детски, что, пока он это говорил, я уже всё поняла. Щемящее чувство пустоты и тревоги, жившее во мне весь предыдущий день, так же как и беспокойство за ещё не рождённого ребёнка, который, как оказалось, чувствовал надвигавшуюся беду и стремился появиться на свет, чтобы успеть познакомиться со своим отцом, — всё это, как при рождении сверхновой звезды, собиралось в один комочек внутри меня, чтобы взорваться нечеловеческим криком, разорвавшим мои лёгкие, мою душу, моё сердце.

А затем наступила пустота…

Я пришла в себя через три дня. Как объяснили врачи, пережитый стресс вогнал меня в состояние комы. Сработала защитная функция организма, когда разрушение души грозило разрушению тела. Но даже после того, как я пришла в себя, врачи не решались отпускать меня домой, держа на успокоительных. Через некоторое время у меня начались проблемы со здоровьем: швы плохо заживали, то и дело поднималась температура; меня постоянно рвало…

Этот кошмар продолжался около месяца. Дети жили у Ким. Папа приходил каждый день. Мама и Тим прилетели из Далласа и сутками просиживали около моей постели. Марти Вуд, отец Майкла, за один день превратившийся в дряхлого старика, пришёл ко мне всего лишь раз, и то на пять минут: ни он, ни я больше бы и не выдержали…

На похоронах Майкла был весь город. Все любили и уважали моего мужа и в равной степени разделяли моё горе. Но я не могла разделить его ни с кем. Потому что моя боль была замешана на чувстве вины: многого я не дала Майку, многого не успела сказать, во многом не успела признаться, за многое не попросила прощения, во многом вела себя с ним не так, как он заслуживал.

Я не хоронила мужа, и это стало моим проклятием. Я ждала его каждый день, каждый час и каждую минуту. Всякий раз, просыпаясь, я испытывала облегчение от того, что этот кошмар закончился. Что это был всего лишь сон, и вот сейчас Майк зайдёт ко мне, поцелует и… Реальность наваливалась, прорываясь сквозь одурманенный лекарствами мозг. Сон смешивался с явью, и я снова плакала и кричала, кричала и плакала, пока не получала новую дозу успокоительного и обезболивающего.

Дома я оказалась через месяц: родители на двоих решили, что в родных стенах мне будет легче смириться с потерей. Но прошло ещё два, прежде чем я пришла в себя и забрала у Ким детей.

Макс не сказал мне ни слова. Со своей новорожденной дочерью я практически не была знакома. Мне пришлось спрашивать у подруги, что она любит, какие подгузники ей подходят и от чего у неё бывает аллергия. Чувство вины перед детьми, родными и друзьями, перед Майклом, поглотило меня. Вгоняя себя в ещё большую пропасть, я уцепилась за своих малышей, как за последнюю возможность остаться в рассудке. Ничто и никто больше меня не интересовал. Я стала одержима детьми, навсегда закрыв себя от всего, что их не касалось.

Я так же работала в нашем маленьком магазинчике. Тимоти Фордж не убрал имя Майкла со своей вывески, и я, как его наследница, получила в своё распоряжение половину автомастерской. Ничего не понимая и не разбираясь в этих делах, я всё отдала в руки Пола, который к тому моменту оправился от травм и занял место Майкла в управлении их предприятием.

Муж Ким, как только смог передвигаться, пришёл в наш дом и, упав на колени, начал просить у меня прощения. В случившемся вины Пола не было: за рулём сидел Майк, а у водителя грузовика, врезавшегося в их внедорожник, случился сердечный приступ. Майк не пытался увернуться, приняв весь удар на себя. Должен был сработать инстинкт самосохранения — нередко водители, уходя от удара, подставляют пассажиров. Но только не мой муж. Для него всё равно, кто сидел рядом — Пол, я, Макс или незнакомый человек, — он никогда бы не стал рисковать жизнью кого-либо другого, кроме себя. И, будучи умелым водителем — в чём я никогда не сомневалась, — Майк мгновенно просчитал все варианты и, не увидев другого выхода, подставил под удар себя.

— Прости меня, Ливи, прости.

Пол плакал, упав на пол и обняв мои ноги. Я гладила его по голове и не могла дышать от слёз.

— Ты ни в чём не виноват, не плачь, дорогой, — повторяла я на автомате.

— Нет, ты не понимаешь! Мы хотели поехать на моей машине, но она не завелась утром, и тогда пересели в машину Майка. — Мне стало страшно от тех слов, что он собирался произнести. — Я должен был быть там. Не Майк, я!

Я резко дёрнула его за волосы и, подняв голову, влепила пощёчину. Голова Пола дёрнулась, но он, казалось, был рад этому.

— Ты что такое говоришь? — заорала я на своего лучшего друга, глотая слёзы. — Что ты говоришь, твою мать?! Тогда не ты меня, а Майк сейчас успокаивал бы Ким! — Я кричала на него, высвобождая свои чувства. — Не смей этого говорить и не смей, чёрт побери, винить себя, дурак ты несчастный.

Разрыдавшись, я отвернулась от обезумевшего Пола.

Мы долго плакали вместе.

— Я всё сделаю для вас — для тебя и ребят, — ты только позволь мне помогать вам, ладно? Всегда. — Пол говорил быстро-быстро, почти захлёбываясь словами. — Всегда, когда тебе будет что-то нужно, ты приходи ко мне, ладно? Ты всегда приходи, ладно?

Его корявые слова, то, как он говорил, какой смысл в них вкладывал — всё это было искренне, по-настоящему.

— Я знаю, Пол. Знаю…

Я долго гладила его по голове, успокаивая. Он так и уснул у меня на диване, и я позвонила Ким, чтобы она не беспокоилась.

Я часто просила Пола о помощи, понимая, что из-за совершенно глупого чувства вины, ему это необходимо даже больше, чем мне. Но в глубине души я хотела разорвать его, избить, ещё больше покалечить, потому что та чёрная часть меня, которую я сама стыдилась, винила его в смерти Майкла. Так же, впрочем, как и себя. И всех окружающих. Прошло ещё немало времени, прежде чем я смирилась с горем и попыталась — всего лишь попыталась! — жить дальше.

* * *

— Ливи, так больше продолжаться не может. Неужели ты не видишь, что хоронишь себя!

Сандра, Ким и я сидели на моей кухне за бутылкой вина. Вернее, мы только что откупорили третью и точно не собирались на этом останавливаться.

Ким всегда была мне сестрой, а Сандра… Сандра с Беном переживали за меня и детей. Они поженились первыми из нашей компании, но бог до сих пор не дал им ребёнка. Ребята прошли огромное число медицинских тестов, сдали несметное число анализов, отдали хренову кучу баксов, но врачи лишь разводили руками — всё было в порядке. Оба абсолютно здоровы, но…

Мальчики Ким, Макс и Эбби стали им родными. Бену перешла закусочная его отца, в которой я когда-то работала официанткой, а Сандра, после окончания университета, вернулась в Лонгвью и устроилась в школу учителем биологии. Ким и я частенько подкидывали ей детей на выходные. У Сандры был талант располагать к себе детей, что являлось важным качеством для профессии учителя, и огромное количество любви — нерастраченной, накопленной за долгие бездетные годы. Мы с Ким молились за подругу: ей необходим был ребёнок. С такой матерью он стал бы счастливейшим в мире. А пока, мы пользовались её любовью, купая в ней своих детей.

— Ты превратилась в грёбаного зомби, — Ким стукнула по столу кулаком.

— Тише ты, дурррра, детей разбудишь! — рыкнула я.

Сандра тихонько клевала носом и, кажется, уже выпадала из разговора.

— Я всё понимаю, Ливи, — продолжала Ким уже более сокровенно, — но надо что-то делать. Дети и работа — это не всё, что должно составлять твою жизнь.

— А что, Кими? — Слёзы начали собираться в уголках глаз. — Что ещё мне остаётся?

— Я не знаю, — сникла подруга. — Просто должно быть что-то ещё.

Она замолчала, выжидающе глядя на меня.

— У меня есть вы, — начала перечислять я. — Есть папа, мама. Марти, наконец.

Ким горестно вздохнула.

Отец Майкла — наша больная тема. Пережив смерть единственного сына, он пытался держаться ради нас — своих родных. Но сил у него почти не осталось. Талула, мать Ким и родная сестра Марти, проводила у него очень много времени. Но никто не мог заменить ему сына. Я приехала к Марти после того, как пришла в себя и сказала, что он должен жить с нами — гостевая на первом этаже была в его полном распоряжении. Марти отказался. Мы договорились лишь о том, что с нами он будет проводить выходные, и каждую субботу я просыпалась от рокота его старенького "шевроле", паркующегося на нашей подъездной дорожке. Это был тот минимум, который я могла сделать для отца Майкла. Который он позволял мне сделать.

— Лив, ты должна вспомнить себя. — Мы Ким вздрогнули: Сандра подала голос. — Что ты любила до Майка?

— Я не помню, — откровенно сказала я. — До Майка я любила… Майка?

Сказав это, я невесело рассмеялась. Подруги лишь грустно улыбнулись.

— Вспомни время, когда ты училась в университете, — продолжила Сандра. — Ты же тогда писала, помнишь?

Действительно, учась в университете, я развлекала себя написанием небольших рассказов и новелл. Некоторые из них даже были опубликованы в местных литературных журналах.

— Помню. И что, ты предлагаешь мне писать? О чём, например?

— Да о чём хочешь. — Сандра, казалось, была рада, что я не послала её к чёрту. — Возьми ручку, блокнот и пиши.

Никто не предполагал, что из этого пьяного разговора выйдет что-то путное.

Я начала писать.

Сначала о том, что переживаю, обнажая на листе бумаги свою душу; писала о том, что чувствую. Эти записи я решила сохранить и никогда никому не показывала: много тайн хранили те листики, исписанные шариковой ручкой. Многое из того, что не должно было касаться моей настоящей жизни, но никак не давало мне покоя.

А потом я начала писать короткие истории о маленькой девочке, которая знакомилась со всем, что окружало её в доме, становясь его хозяйкой. Она переживала массу приключений, к примеру, вдевая нитку в иголку или в первый раз вымыв посуду. Это было забавно, легко и весело.

Я читала свои истории Максу. Ему нравилось. Я опробовала их на "эм квадрате", Сандре, Марти — все говорили, что это весело. Однажды, набравшись смелости, я отправила их в редакцию газеты в Олимпию, и вскоре мои истории появились в пятничном выпуске в разделе для самых маленьких.

У меня получилось! Особых денег это не приносило, но было именно тем, чем нужно: основой для того, что могло в корне изменить мою жизнь.

А дальше события разворачивались стремительно.

По словам моего выпускающего редактора, крупнейшее издательство Сиэтла, "Мейсон", заинтересовалось моими историями. Они предложили объединить их и выпустить одной книгой — альбомом с красочными иллюстрациями. Я была счастлива и одновременно очень напугана. Книга — это совершенно другой уровень. Смогу ли я, потяну ли? Но у меня было чёткое понимание, что двигаться дальше — жизненно необходимо. Хотя бы ради детей. Именно поэтому завтра я отправлялась в Олимпию, где меня ожидала встреча с потенциальным издателем.

Было уже около двух часов ночи, когда я, затушив сигарету, отправилась спать. Заглянув в комнату моего маленького рыболова, я поправила на нём одеяло и выключила настольную лампу. Затем зашла к себе в спальню, где в кроватке, поставленной рядом с моей, тихонько посапывала Эбби.

Мой ангел! Безумно похожая на своего отца, по характеру она была мягкой, уступчивой, неконфликтной. И в то же время — своенравной. Эти черты настолько хорошо дополняли друг друга, что я искренне удивлялась, как бог послал мне подобное чудо.

Поцеловав её в лобик, я, наконец, легла в постель. На сон у меня оставалось всего лишь три часа.

Настоящее. Глава 16

Soundtrack — One Headlight by The Wallflowers

Казалось, всего минуту назад голова коснулась подушки, и вот уже писк будильника выдёргивает меня из сна.

Вскинув руку, я выключила его и по привычке посмотрела в сторону детской кроватки. Эбби крепко спала, разбросав в разные стороны сжатые в кулачки ручки. Как всегда её одеяльце сбилось к ногам. В этом мои дети были одинаковы — во сне постоянно раскрывались, и первое, что я делала, просыпаясь среди ночи, — натягивала одеяло на спящую дочь, а затем отправлялась к сыну.

Стивен должен был заехать в шесть. У Макса оставалось полчаса на то, чтобы умыться, одеться и ещё раз проверить свои вещи.

Я зашла в его комнату. Он спал на боку, подперев кулаком щёку. Так же спал и Майкл.

— Сынок, вставай. — Он нахмурился, перевернулся на живот, но не проснулся. — Вставай, рыбак, проспишь путину!

Я присела на край кровати и круговыми движениями начала поглаживать его по спине, ладонью ощущая выпирающие косточки позвоночника.

— Макс, Стивен скоро приедет. Вставай, малыш, а то не успеешь позавтракать.

Он замычал что-то нечленораздельное, покрутил головой и, выпятив попку, медленно поднялся на корячки. Потом, пошатываясь, сел на колени. Это была его обычная манера просыпаться.

— Умывайся, одевайся и спускайся.

— Угу.

Потихоньку, всё ещё с закрытыми глазами, Макс начал передвигаться к краю кровати.

Мой самый любимый на свете мальчик. Ещё совсем маленький, но уже такой взрослый.

Яичница с беконом была почти готова, когда Макс появился на кухне. Он кутался в старенький свитер, сонно поёживаясь от утренней прохлады.

— Возьми папину толстовку. Она тёплая, ты сразу согреешься.

Макс послушно подошёл к вешалке и снял с неё толстовку Майка, которую пару часов назад туда повесила я. Ему она доходила до колен, рукава — на треть длиннее нужного.

С замиранием сердца я присела на корточки, чтобы их подвернуть.

— Не плачь, мам, — пробормотал Макс, почувствовав моё настроение.

— Не буду, малыш.

Стивен без стука вошёл в дом. Я никогда не запирала дверь, переживала за детей: мало ли что могло со мной случиться, а у них всегда должна быть возможность покинуть дом. Слава богу, Лонгвью был безопасным городком — управление полиции во главе с моим отцом неустанно следило за этим.

Макс соскочил со стула и пулей рванул навстречу.

— Привет, Стив. Я готов!

— Привет. — Стивен улыбнулся, пожимая впихнутую в его руку ладошку. — Чертовски холодное утро. Не дрейфишь?

— Неа!

— Сядь и доешь, — одёрнула я сына. В его характере было сорваться с места, забыв обо всём на свете, и я всю жизнь с этим боролась.

Нехотя, Макс подчинился. Желая смягчить положение — всё-таки не дело унижать мальчишку перед старшим товарищем, — я предложила Стивену к нам присоединиться.

Тёплая улыбка расплылась на смуглом лице.

— С пребольшим удовольствием!

Я рассмеялась: вряд ли в желудке у парня было что-либо, кроме чашки кофе.

Положив ему остатки яичницы и пару чесночных тостов, я впервые за долгое время почувствовала себя цельной, наблюдая, как двое мужчин — большой и маленький, — уплетают завтрак. Черноволосый Стивен очень походил на Майка. Так же, как кузен, он низко склонялся над тарелкой, когда доедал последние кусочки яичницы, подбирая её хлебом.

Второй раз за утро меня начали душить слёзы. С трудом, но я справилась.

— Пожалуйста, следи за тем, чтобы его ноги всегда оставались сухими, — просила я, когда он грузил в машину вещи Макса. Тот, уже пристёгнутый, с серьёзной миной сидел на заднем сидении его новенького кроссовера.

— Не волнуйся, Ливи, — Стив ласково взял меня за руку. — Всё будет в порядке. Я глаз с него не спущу!

— Знаю. Поэтому и отпускаю его с тобой. — Я обняла парня: — Удачной рыбалки.

Отодвинувшись, я показала Максу два больших пальца. Широко улыбаясь, он повторил мой жест.

Внезапно Стивен снова оказался передо мной и, заслонив от Макса, быстро поцеловал в губы. От неожиданности я отпрянула, а он, как ни в чём не бывало, направился к машине. Сев на водительское место и надев ремень безопасности, Стивен включил зажигание и только после этого посмотрел на меня. Я впервые увидела в его взгляде нечто большее, чем дружеское участие. Прищурившись, на меня смотрел не младший брат Ким и мой друг детства, а взрослый, красивый, уверенный в себе мужчина. Макс что-то сказал ему и, обнажив в улыбке идеальные белые зубы, Стив последний раз махнул на прощание рукой.

Машина притормозила, входя в поворот в конце улицы. Загорелись и погасли задние огни. Я всё стояла перед домом и смотрела им вслед.

Поцелуй Стива стал для меня неожиданностью. Впервые за долгое время ко мне прикоснулся мужчина. Нет, меня и до этого обнимали и целовали, но по-дружески, по-семейному. А сейчас… сейчас было другое — нечто новое и в то же время давно забытое. Как будто пересматриваешь старый фильм: о чём он ты помнишь, но завязка сюжета напрочь вылетела из головы.

Я знала, что когда-нибудь вернусь в эту игру. Мне не было и тридцати, и, смотрясь в зеркало, я трезво оценивала свои возможности. Излишняя худоба ушла, формы округлились — наконец-то я стала похожа на женщину, а не на ходячее пособие по анорексии, коей была ещё полгода назад. Свои длинные волосы я обрезала до плеч и привычно заправляла их за уши. Немного ребячливо, но из-за маленького роста я и так всегда выглядела младше. Юбкам и каблукам я всё так же предпочитала джинсы и кроссовки. Да и не для кого было наряжаться: меня знал весь город, и для всего города я была "этой бедняжкой Вуд".

Ким как-то завела разговор, что неплохо было бы мне снова подумать о себе. Что, мол, я ещё молода, что не всё потеряно…

— Ты красивая женщина и у тебя вполне могут сложиться отношения с другим мужчиной.

— Как ты себе это представляешь? Я привожу его в дом и говорю: "Макс, Эбби, познакомьтесь — это ваш новый папа"?

— Я не говорю тебе выходить замуж за первого встречного. Я говорю о сексе.

— О сексе? — опешила я.

— Да, дорогая, о банальном сексе. Похоже, ты уже забыла, что это такое.

— Это жестоко, Ким.

— Нет, Ливи, это правда, — смягчилась та. — Не будь Майк моим кузеном, было бы гораздо легче обсуждать подобные вопросы. Но я люблю тебя даже больше, чем родную, поэтому повторю: подумай о себе. Ты женщина, а женщине нужен мужчина. Хотя бы на одну ночь, но нужен.

Я невесело рассмеялась:

— И как ты предлагаешь это сделать? Выйти на улицу и закричать: "Эй, кто-нибудь, мне нужен хороший трах". Или повесить объявление на двери магазина "Ищу мужчину для недолгого приятного времяпрепровождения"?

— Ну, зачем же сразу так! — Ким явно расстроилась, что её слова не восприняты всерьёз. Я же потихоньку начинала закипать.

— А как? Как ты предлагаешь мне это сделать, если ни один парень в округе ко мне не подойдёт. Они все были либо друзьями, либо коллегами Майкл. На мне, как предупреждение на электрощитовой, всегда будет гореть табличка: "Вдова Вуда". Ты понимаешь это?

— Понимаю. Но это ничего не меняет. — Ким так легко не сдавалась. — Ты не должна отталкивать мужчину, если он наберётся смелости и подойдёт к тебе.

— Если подойдёт — не оттолкну, — рявкнула я, заканчивая неприятный разговор.

Подошёл Стив, и я растерялась. Кузен Майкла, мой друг, брат Ким, любимец Макса и Эбби. Нет, это невозможно! Он почти член семьи. Но и отмахнуться от парня просто так тоже нельзя. Насколько бы проще оказалось, если бы на его месте оказался менее близкий человек.

Я в сердцах выругалась: вот ведь ситуация! Но на разрешение её или хотя бы на то, чтобы её обдумать, времени не было. Да и желания тоже. Все мои мысли были сосредоточены на сегодняшней встрече.

Две недели назад мне неожиданно позвонил Джеймс Кокберн — мой выпускающий редактор. Как правило, мы созванивались раз в месяц, когда я отсылала ему новую порцию историй. После этого шло обсуждение, какие из них пойдут в печать без изменений, какие нуждаются в редакции, а какие — должны быть полностью переписаны. Обычно Джеймс был мной доволен, и я регулярно получала от него чеки. Мы виделись всего лишь раз — в день подписания контракта. Джеймс оказался приятным человеком, очень грамотным специалистом и интересным собеседником. Он ничего обо мне не знал, и впервые за долгое время я общалась с мужчиной, который не смотрел на меня с сочувствием. Но, всё равно, во избежание случайных аналогий, свои рассказы я подписывала девичьей фамилией.

Неурочный звонок Джеймса меня озадачил.

— Утром мне позвонили из "Мейсен". Слышала о таком?

Разумеется, слышала! Одно из крупнейших издательских агентств на северо-западе США, специализирующееся на современных авторах. Как человек, варящийся в этой кухне (пусть даже по другую сторону плиты — в качестве совладелицы книжного магазина), я не могла не слышать о "Мейсен". Вот уже более пятидесяти лет они выпускали качественную литературу. Читатели всегда были уверены, что получат моральное и эстетическое удовольствие, взяв в руки любую из книг издательства. В нашем магазине им традиционно был отдан целый стеллаж: их книги были легко узнаваемы благодаря высокому качеству полиграфии и запоминающемуся дизайну обложек. Также "Мейсен" издавали альбомы по искусству, детскую литературу и всё то, что могло заинтересовать самого требовательного читателя.

— В общем, Лив, они хотят заключить с нами контракт. На выпуск твоих историй одной книгой.

Я лишилась дара речи. Работать с таким агентством — огромная удача для любого автора. Начиная писать, я и помыслить не могла, что когда-нибудь у меня будет возможность хотя бы на шаг приблизиться к этому.

— Ты меня слышишь? — Голос Джеймса на том конце провода звучал взволнованно.

— Слышу. Я просто обалдела немного. — Судорожно шаря позади себя руками, я искала, на что бы сесть. Звонок застал меня на работе. Присаживаясь на стремянку, которую использовали, чтобы достать высоко стоящие книги, я уцепилась взглядом за стеллаж со знакомыми обложками. Сердце сжалось от предвкушения. — Всё, я села. Выкладывай.

Оказалось, что каким-то невероятным образом мои рассказы попали в руки самой хозяйки агентства и так ей понравились, что она дала указание отделу по работе с новыми авторами связаться со мной и обговорить детали выпуска большого иллюстрированного альбома.

Я слушала Джеймса с открытым ртом, а он с удовольствием вываливал на меня тонны информации:

— Представляешь, какие это возможности! — От его восторженных криков я едва не оглохла. — Для тебя это настоящий шанс достигнуть чего-то большего, чем просто авторство колонки в региональной газете. Это совсем другие деньги и для тебя, Лив, и, чего греха таить, для меня тоже. Они даже упомянут газету на титульной стороне обложки. Какой лакомый кусок для рекламодателей!

Джеймс ещё долго изливался в эмоциях, а я слушала его и не слышала: у меня будет своя книга! Пускай пока это просто детский альбом, но, чёрт побери, это будет мой альбом!

— Тебе надо отобрать порядка двадцати историй из уже опубликованных. Самых интересных. Я думаю, что обязательно надо взять "Четыре сковородки", "Комариные укусы", "Немытые яблоки"… — Джеймс начал перечислять их кодовые названия, а мой мозг уже лихорадочно работал, добавляя к ним новые.

— Каковы сроки?

— Через две недели представители "Мейсен" приедут в Олимпию — познакомиться и обговорить детали. Думаю, позже тебе придётся слетать в Сиэтл для подписания авторского контракта. Но давай пока не будем об этом.

— Не будем. — Я счастливо засмеялась. — Спасибо тебе, Джеймс.

— Да мне-то за что? Это тебе спасибо, что когда-то пришла именно ко мне.

— А тебе спасибо, что дал мне шанс.

— У меня нюх на таланты, — самодовольно заявил он и ту же рассмеялся. — А ты, моя дорогая, определённо талант.

Все следующие дни прошли в редактировании, вычитывании и в бесконечных спорах с Джеймсом. Я была на грани нервного срыва, переживая по поводу предстоящей встречи. Он успокаивал, убеждал, что всё прекрасно, не надо пытаться себя переплюнуть — это чревато ошибками. Но я всегда критически относилась ко всему, что делала в жизни, и по-другому просто не могла. В конце концов, вчерашний день я взяла, чтобы успокоиться. Даже отвела детей к Ким. Макс, правда, не утерпел, вернулся в желании побыстрей начать собираться на рыбалку.

В общем, сегодня у меня был один из решающих дней в жизни, и поцелуй Стива сюда никак не вписывался. Поэтому я просто-напросто запретила себе о нём думать.

Зайдя в дом, я прямиком направилась в ванную. Вопрос что надеть давно был решён — в шкафу висел новый, хорошо отглаженный костюм. Оставалось выбрать блузку. Я приготовила три — в зависимости от погоды. Синоптики обещали жаркий день, поэтому я остановилась на ярко-зелёной, без рукавов. От воротника-стойки она красивыми атласными волнами спадала до талии — элегантно, нарядно, но не вызывающе.

Вымыв волосы, я не стала их укладывать, а просто высушила феном — творческий беспорядок на голове вполне в духе взбалмошной детской писательницы.

— Тоже мне, Роулинг, — захихикала я, скривив в зеркале рожицу.

Вернувшись в комнату, я принялась будить Эбби. Моё солнышко открыло глазки и улыбнулось.

— Доброе утро, сокровище моё, — я поцеловала её. — Пора вставать.

— Де Мак? — последовал традиционный утренний вопрос.

— Макс уехал на рыбалку, а мы с тобой сейчас умоемся, оденемся и пойдём к тёте Ким.

— Мак пидёт?

Похоже, Эбби совершенно не улыбалось провести день без брата.

— Придёт, солнышко, придёт. Рыбки наловит и придёт. Ты же любишь рыбку?

— Неть, — замотала она головой. — Я убью ябоськи. Мак дасть ябоськи?

— Конечно, даст. Даже не сомневайся.

Подхватив на руки "убительницу" яблок, я понесла её в ванную.

Около восьми часов мы стояли на крыльце Ким. Эбби убежала в дом, на прощание обслюнявив мою щёку. Ким же заключила меня в дружеские объятия и дрожащим голосом залепетала какую-то ерунду про силу и веру. Её волнение выбило из меня все остатки и того, и другого.

— Господи, как же я боюсь!

В доказательство этих слов, я потихоньку начала оседать в её руках. Ким мгновенно преобразилась. Она посуровела, напряглась и энергично встряхнула меня за плечи.

— Прекрати немедленно! Ты талантливая, образованная, красивая и самая сексуальная в мире умница. Иди и порви этих Нельсонов.

— Мейсенов, — проблеяла я.

— Один фиг! — рявкнула Ким. — Иди и порви!

Я послушно начала спускаться с крыльца.

— И меньше чем на миллион не соглашайся! — полетело мне в спину.

— Не буду.

Сев в машину, я пристегнула ремень, включила зажигание и, помолившись про себя, нажала на педаль газа.

Я никогда не любила быстрой езды, а после гибели Майка и вовсе долго не могла сесть за руль. Я успокаивала себя мыслью, что заботами мужа мой старенький грузовик по безопасности и надёжности даст фору любому автомобилю президентского кортежа. Тем более с моей-то манерой вождения. Но авария, в которой погиб Майк, произошла не по его вине. Положив руку на сердце, и не по вине того несчастного, который умер ещё до того, как его грузовик подмял под себя наш внедорожник. Это был как раз тот случай, когда человек полагает, а Господь располагает. Только нужда как-то добираться на работу вынудила меня вновь взять в руки ключи от автомобиля.

Теперь же страха почти не осталось. Я ехала, открыв пассажирское окно. Утренний воздух охлаждал раскрасневшееся от переживаний лицо. Ветер трепал волосы, и я ещё раз похвалила себя, что не стала терять время на укладку.

Крутя ручку настройки радио, я искала что-нибудь под своё настроение. Через минуту, услышав знакомую мелодию группы "Волфлауэрс", я уже громко подпевала, отстукивая по рулю ритм. И если, стоя на крыльце Ким, я ещё в чём-то сомневалась, то в дороге, слушая любимую музыку, мне удалось окончательно убедить себя, что всё будет хорошо. У нас с Джеймсом обязательно всё получится.

Именно с таким настроением я подъехала к редакции газеты, занимающей верхний этаж офисного здания в центре Олимпии.

Припарковавшись на подземной стоянке, я позвонила Джеймсу. Он встретил меня у лифта. Мы по-деловому пожали друг другу руки. А потом рассмеялись и обнялись.

— Да уж, Лив, сегодня ты приготовилась покорять. — Он с улыбкой осмотрел меня с головы до пят. — И если бы не моя Никки…

Я знала, Джеймс очень любит свою жену. Её фотография в рамке стояла в центре его стола, и в день нашего знакомства я сразу обратила внимание на шикарную рыжеволосую женщину. Мы ни разу не встречались, но я знала всё, что происходит в их жизни. Недавно у ребят родился первенец, Маркус, и я собрала в подарок два мешка детских вещей, оставшихся от Макса и Эбби. Никки каждый раз непременно передавала мне привет через мужа, и я предупредила, что всегда буду рада ответить на любые вопросы относительно ребёнка.

В оставшиеся полчаса до встречи мы с Джеймсом всё ещё раз обсудили. Я попросила его, как человека сведущего, самому вести переговоры о финансовой стороне дела. Сама же я должна подключиться к беседе, когда разговор зайдёт непосредственно о творчестве и сроках.

Перед дверью переговорной Джеймс ещё раз ободряюще взглянул на меня:

— Готова?

Я кивнула и уверенным шагом вошла в комнату.

Яркое солнце, бившее через огромные панорамные окна, заливало переговорную жёлтым светом. Попадая внутрь, вы будто оказывались в расплавленном золоте.

Извинившись перед гостями, Джеймс ринулся закрывать жалюзи.

— Ой, оставьте, пожалуйста, хоть кусочек. Отсюда потрясающий вид на гавань.

Эта просьба исходила от женщины средних лет. Она стояла у окна. Ещё две девушки, одна примерно моего возраста, другая чуть помладше, сидели за длинным столом и изучали бумаги. Как только мы вошли, они отложили их в сторону и приветственно встали.

Джеймс, закончив с жалюзи, прошёл к столу. Женщина у окна тоже придвинулась ближе и с интересом меня рассматривала. Я неуверенно топталась на месте, не зная, кто первым должен заговорить.

— Вы Джеймс? Добрый день! — Одна из девушек — та, которая постарше, — протянула ему руку. — Лора Холбрук, ведущий редактор издательства "Мейсен".

Вблизи она выглядела старше. Её было около сорока, но она следила за собой: чудесная, без единой морщинки кожа, светлые, уложенные в идеальную причёску волосы. На ней был лёгкий светлый костюм, состоящий из юбки и жилета, и голубая блузка.

— Джеймс Кокберн, редактор "Олимпиан". — Джеймс вежливо улыбнулся, отвечая на рукопожатие. — Вероятно, это с вами мы предварительно беседовали по телефону?

— Совершенно верно, — кивнула Лора. — Разрешите вам представить мою коллегу. Кейт Адамс, редактор отдела детской литературы.

Вторая девушка протянула руку. Джеймс пожал и её.

Возникла неловкая пауза; мы ждали, что Лора представит нам ещё одну гостью, но этого не произошло.

Через секунду-другую Джеймс, откашлявшись, решил взять ситуацию в свои руки:

— А это наша мисс Дэвис, — он повернулся, призывая меня подойти поближе.

На негнущихся ногах я двинулась вперёд и поочерёдно протянула каждой руку.

— Очень приятно познакомиться с вами, Лив. — Рукопожатие Лоры было крепким, почти мужским.

— Взаимно.

— Я Кейт, — протянула мне свою изящную ручку вторая девушка.

Её задорные рыжие кудряшки в неудачной попытке их обуздать были заколоты смешными невидимками с изображением мультяшных пчёлок. Графический принт классического платья делал её образ ещё неформальнее.

— А Лив — это от Оливии? — простодушно поинтересовалась она.

— Верно. Но я не очень-то люблю своё полное имя.

— И очень даже зря! Оно вам идёт. — Сказав это, стоящая у окна женщина направилась ко мне.

Пока мы знакомились, я чувствовала на себе её взгляд. Она буквально не сводила с меня глаз. Только бы не покраснеть!

Подойдя ко мне, женщина протянула руку:

— Эллен.

Я моментально поняла, кто передо мной. В поисках большей информации об агентстве, я зашла на его интернет-страничку и очень удивилась, узнав, что глава "Мейсен" — женщина. Мне удалось найти несколько фотографий Эллен Мейсен: красивая и элегантная, с умным, интеллигентным лицом, она производила приятное впечатление. Но я не могла представить, что вскорости увижу её воочию.

— Лив Дэвис.

Я автоматически пожала протянутую руку, чувствуя, как напрягся стоящий справа от меня Джеймс. Конечно, не каждый день видишь в своей переговорной женщину, фамилия которой указана в названии литературного агентства. Какими бы чудесными не были мои истории, мы определённо не могли рассчитывать на визит кого-либо из высшего руководства "Мейсен". Неимоверно любопытно и волнительно узнать, почему она здесь.

— Очень приятно, миссис Мейсен.

— Для вас просто Эллен, — тепло улыбнулась она. — Тем более что Мейсен — моя девичья фамилия, и я, честно говоря, порядком от неё отвыкла.

Ей было около пятидесяти. Эллен Мейсен относилась к тому виду счастливиц, что стареют красиво. Её подтянутое тело было облачённое в идеально сидящий брючный костюм из тонкой бежевой шерсти. Каштановые волосы средней длины лежали на плечах красивыми волнами. Её рука была мягкой, с великолепным маникюром. Из украшений я увидела лишь обручальное кольцо, золотым ободком с брильянтовой каплей обрамляющее безымянный палец.

Меня поразили её глаза: ласковые, добрые, светящиеся изнутри, с убегающими тоненькими лучиками морщин. А их цвет! Всего лишь два раза в жизни я встречала людей с глазами такого оттенка зелёного. Напоминающие изумруды, обрамлённые пушистыми ресницами, они внимательно изучали меня. Непонятно с чего, но я вдруг почувствовала себя не в своей тарелке.

— Вы замужем, дорогая? — Эллен бросила быстрый взгляд на мою левую руку.

Кольца не было. Я сняла его в день, когда впервые оказалась на кладбище у могилы Майкла.

Горький ком подкатил к горлу, но мне удалось справиться с собой.

— Нет.

— Но писать такие замечательные, живые истории, не имея своих собственных детей невозможно! Вероятно, вы просто очень их любите?

— У меня двое. — Это прозвучало с вызовом.

Изумлению Эллен не было предела:

— Вот как? Но этого же чудесно! Вы очень внимательная мама, раз подмечаете подобные мелочи. Или просто талантливый рассказчик.

— Если бы вы слышали, какие истории рассказывает на ночь мой восьмилетний сын своей младшей сестре, вы не назвали бы меня талантливой.

Почему-то эти слова прозвучали как оправдание. Я всё больше начинала нервничать в присутствии Эллен Мейсен.

— Похоже, это у него наследственное, — парировала та.

Все рассмеялись. Обстановка немного разрядилась. Джеймс пригласил всех за стол, но Эллен оставалась на месте.

— Что ж, я увидела всё, что хотела. Думаю, вы в состоянии закончить без меня, — обратилась она к Лоре.

— Конечно, миссис Митчелл. Завтра я доложу о результатах нашей встречи.

Кажется, у меня начались галлюцинации. Как она её назвала?!

— А вы, дорогая Лив, настоящий талант. — Подойдя ко мне, Эллен взяла мою безвольно повисшую руку. Как она её назвала?! — Я очень рада, что мы нашли вас. В последнее время редко встречаются по-настоящему талантливые детские авторы.

Я выдавила из себя подобие улыбки:

— Спасибо, Эллен…

— Не стоит благодарности, дорогая, — это правда. — Она погладила меня по плечу. — Я знаю, что говорю. Прежде чем позвонить, я почитала ваши истории своей старшей внучке. Малышка была от них в восторге! И знаете почему?

Можно подумать, я была в состоянии что-нибудь сказать, но ей этого было и не нужно. Обведя сияющими глазами всех присутствующих, Эллен наклонилась ко мне и заговорщицки подмигнула:

— Мою старшую внучку зовут Лиззи.

Внутри у меня всё оборвалось.

Теперь я знала, кто была эта женщина, и почему её глаза показались мне знакомыми. Мне не послышалось, когда Лора обратилась к ней другим именем. Именно именем малышки, с которой когда-то мне довелось провести некоторое время, именем маленькой белокурой Элизабет Митчелл, я и назвала свою героиню.

Лиззи.

Лиззи Митчелл.

Её внучка.

Его племянница.

Настоящее. Глава 17

Soundtrack — You needed me by Ann Murray

Разверзлись хляби небесные, в одночасье выплеснув на меня всё, от чего я так долго бежала, чего страшилась и о чём навсегда запретила думать.

Милая зеленоглазая женщина, сама того не подозревая, в одно мгновение ввергнула меня в мой личный ад. Не так давно я смогла из него выкарабкаться и, казалось, сделала всё возможное, чтобы никогда туда не вернуться.

Не вышло.

На протяжении многих месяцев по крупицам собирать разрозненные частички себя; пройти семь его кругов, терзая свою душу и души родных; искать смысл в существовании, обрести его, помимо этого найти себе занятие, отвлекающее, доставляющее удовольствие — и всё это ради того, чтобы в одно мгновение снова оказаться в исходной точке.

Ничего у меня не получилось.

Ничегошеньки!

— Прошу меня извинить.

Не дождавшись какой-либо реакции присутствующих, я выбежала за дверь.

Ближайший туалет находился справа от комнаты переговоров. Чудом умудрившись не упасть, я ввалилась в него и щёлкнула замком.

Руки дрожали. Когда я попыталась открутить кран с холодной водой, ничего не получилось. Чтобы успокоиться, я схватилась за край стальной раковины и посмотрела на себя в зеркало. Мертвенная бледность, широко распахнутые глаза, нервно сжатые губы — привидение и то выглядело бы лучше.

Похоже, у меня входит в привычку — прятаться от тех, кто носит фамилию Митчелл, в туалете: сначала сын, потом мать. Я нервно хихикнула. Раз, другой…

Это было начало истерики. Задыхаясь от смеха, я начала оседать вниз. Ноги подкосились, руки всё ещё судорожно цеплялись за раковину. Постепенно смех перешёл во всхлипывания. Мне еле удавалось сдерживаться, чтобы не разрыдаться на не очень чистом полу редакционного туалета.

Господи, за что?!

Да, за всё надо платить, но у меня не осталось ничего, что я могла бы отдать за необходимое спокойствие. Легче лёгкого закрыться в своей раковине и в одиночестве предаться жалости к себе. Я уже проходила через это и чуть не потеряла единственно ценное, что было в моей жизни, — своих детей.

Я никогда не забуду, как плакала по ночам Эбби. Она не узнавала меня. Мои руки были для неё чужими, ведь пока я "болела" мою новорожденную дочь укачивала Ким. Не забуду, как смотрел на меня Макс — я предала его, когда полностью отдалась своему горю, забыв, что оно у нас общее. Как много понадобилось времени, чтобы смириться с потерей, собрать всё, что ещё осталось в нас после ухода Майкла, и начать жить дальше. Разве я могла снова это разрушить? Разве могла снова провести близких через этот ад? Что ещё мне осталось положить на жертвенный алтарь, который я сама для себя воздвигла?

— За всё в жизни надо платить, — повторила я вслух своему отражению, когда, собравшись с силами, осторожно поднялась с пола.

Одёрнув сбившуюся юбку, я открыла кран и подставила под него горящие ладони. Руки заломило от холода. Боль пробежалась от кончиков пальцев по всему телу, смывая страх и панику и заменяя их злостью и решимостью.

Судьба бросает мне вызов? Что ж, я на него отвечу! Ещё посмотрим, кто останется в выигрыше! Детали обдумаю позже, а сейчас мне необходимо вернуться и заключить этот чёртов контракт. В данный момент, это представлялось самым лёгким.

Моего возвращения ждали. После произнесённых извинений, мы, наконец, смогли сесть за стол переговоров.

Лора сразу озвучила условия. Естественно, я была заранее согласна на всё, что мне предложат, — ведь даже в самых сокровенных мечтах я и помыслить не могла, что моей писаниной когда-нибудь заинтересуются. У Джеймса было иное отношение к происходящему, и он, взяв на себя функцию агента, очень внимательно слушал, задавал вопросы и всячески потворствовал моим интересам.

Мне предложили неплохой гонорар; не миллион, конечно, но вполне приемлемый для начинающего автора. Альбом выпускался тиражом в несколько тысяч экземпляров, и с продажи каждого из них мне начислялся небольшой процент — что было очень неплохо. А при условии успешности продаж можно подумать и о серийном выпуске. Джеймсу, как моему агенту и редактору, была предоставлена возможность получить процент от прибыли. Так же как и обещанное ранее упоминание "Олимпиан" на обложке.

Как оказалось, из выбранных мною двадцати историй в угоду красочным иллюстрациям решено было опубликовать всего двенадцать. Кейт одобрила мой выбор, внеся всего несколько поправок.

— Мне не очень нравится про пуговицы. — Она упомянула историю, где Лиззи долго искала оторванную пуговицу, которую вовремя не пришила. — А вот про апельсиновый джем, наоборот, очень даже забавно получилось, и жаль, что ты не включила её в свой список.

В конце концов, мы остановили выбор на тех историях, которые понравились всем участникам переговоров. Лора выступала в роли лакмусовой бумажки, с помощью которой мы тестировали тот или иной рассказ, потому как читала она далеко не все.

— Дети будут в восторге, — сказала она в конце. — Думаю, можно сразу начинать думать о продолжении приключений. И, кстати, я знакома с внучкой миссис Митчелл. Не удивительно, что ей понравилось — она точь-в-точь ваша Лиззи. Я бы даже предложила художникам нарисовать её похожей на девочку.

— Думаю, так и будет, — заговорила Кейт. — Ведь за художественное оформление взялась Фиби Хейл.

Кейт многозначительно покачала головой, будто это имя должно что-то для меня значит. Я не знала никого по имени Фиби. Если только…

Не увидев в моём замешательстве ничего странного, Кейт пояснила:

— Фиби Хейл, дочь миссис Митчелл. Она дизайнер. Занимается в основном интерьерами, но свою карьеру начинала в качестве художника-оформителя в нашем агентстве. Она и сейчас иногда к нам забегает. А узнав про выпускаемый детский альбом, предложила свою помощь.

— Сейчас для Фиби это актуально, — вставила Лора с улыбкой. Просмотрев документы ещё раз, она поднялась и протянула руку Джеймсу: — Думаю, все основные вопросы мы обсудили. Было приятно познакомиться, мистер Кокберн. И с вами, мисс Дэвис. — Пожав руку Джеймсу, она повернулась ко мне. — Надеюсь на наше долгое и плодотворное сотрудничество.

Я слегка сжала её нежные пальцы, стараясь выдавить из себя хотя бы подобие улыбки.

— И мне тоже, мисс Холбрук.

— Детали мы можем обговорить по телефону. У вас есть мой номер. — Это уже было сказано Джеймсу.

— Конечно, мисс Холбрук.

Джеймс жестом пригласил нас к выходу. Кейт немного задержалась, складывая бумаги в объёмный портфель. Я неловко топталась у стола.

— Я заметила, появление миссис Митчелл немного выбило вас из колеи. — Подойдя ко мне, девушка протянула свою маленькую ручку. Рукопожатие её было крепкое, чего никак нельзя было ожидать, глядя на хрупкую фигурку. — Знаете, я бы тоже перепугалась, если бы владелица "Мейсен" решила самолично присутствовать на встрече. Но вы действительно заинтересовали Эллен: она активно участвует в курировании детского направления. И совершенно права в том, что талантливых авторов, пишущих для самых маленьких, очень мало.

Мы вышли из кабинета и двинулись по коридору в сторону лифта. Лора и Джеймс шли впереди.

— Все пишут о коровках, утятах, игрушечных машинках и прочей ерунде, — продолжила Кейт. — Это как если бы мы с вами читали только о деревьях и кулинарных лопатках. Дети такие же люди, как и мы. Читать о себе подобных им гораздо интереснее, чем, скажем, о говорящем канделябре. Ну что может быть интересного в говорящем канделябре?!

Искреннее возмущение, прозвучавшее в голосе Кейт, заставило меня рассмеяться:

— Это точно!

— Эллен очень добрый человек, Лив, и, чтобы успокоить вас, скажу: причиной её визита в Олимпию стала не только встреча с вами. Хотя, может, это наоборот вас расстроит?

— О, нет, нисколько, — мои поспешные заверения прозвучали немного невежливо, и я чертыхнулась про себя.

— У миссис Митчелл была запланирована встреча, и она решила соединить приятное с полезным.

"Прямо гора с плеч", — ядовито заметила я про себя.

— В любом случае, если она заинтересовалась — а она заинтересовалась, уж поверьте мне, — значит, у нас всё получится. — Кейт с выражением предельной откровенности смотрела на меня. — У миссис Митчелл и личный интерес присутствует: количество её внуков скоро сравняется с количеством детей. А она очень придирчива к выбору историй, которые читает им на ночь.

Джеймс был очень доволен тем, как прошла беседа. Ещё больше его впечатлили визит и личное знакомство с хозяйкой "Мейсен".

— Ох, Лив, такой успех, такой успех! — Он разве что не прыгал вокруг меня. — Я очень рад, просто нереально рад. Побегу звонить Никки.

Хоть кто-то сегодня счастлив.

Хотя почему кто-то? Я тоже счастлива. У меня получилось: я пробилась, я заключила контракт, у меня будет своя книга. А что касается остального — всё это может оказаться вполне несущественным.

Я набрала номер Ким. Она взяла трубку после первого гудка и сразу же потребовала подробностей.

— Всё дома, не обижайся. Новостей масса. Как Эбби?

— Эбби нормально. Они с мальчиками на заднем дворе, качаются на качелях. Ну хоть скажи, контракт подписали?

— Пока нет, но обо всём договорились. Теперь дело за юристами.

— Тебе дали миллион?

Я засмеялась:

— Нет, миллион мне не дали. Даже Роулинг за первого Гарри Поттера получила всего четыре тысячи долларов.

— Ты не Роулинг, ты лучше! — возмутилась подруга.

— Спасибо, дорогая. Обязательно сообщу ей при личной встрече.

Я покинула редакцию только через пару часов, вдоволь наговорившись с Джеймсом об открывающихся для нас перспективах. Вернее, говорил он, а я лишь слушала и глупо улыбалась на его всевозможные заявления и заверения. Он раздобыл бутылку шампанского, и мы подняли пластиковые стаканчики за успех. Я слегка пригубила, а Джеймс выпил остальное, всё больше и больше распаляясь. Когда он начал обещать мне Национальную книжную премию, я решила, что пора прощаться.

Оказавшись в салоне своего старенького грузовичка, я в последний раз помахала широко улыбающемуся Джеймсу.

Дорога до дома обещала быть очень долгой.

От настроения, которое было у меня по дороге в Олимпию, не осталось и следа. Я снова открыла окна: майская жара заполнила салон машины, так что, отъехав от редакции, через три минуты я уже начала плавиться. Мысли растекались, невозможно было сосредоточиться ни на одной. Вернее, мне очень хотелось думать о своей неожиданно успешной литературной карьере, но в голове вертелось другое.

Судьба снова сталкивала меня с Митчеллами. Я давно оборвала все связи со своими случайными знакомыми и никогда бы не подумала, что они снова войдут в мою жизнь. Казалось, сделано всё, чтобы этого избежать, но…

Я попыталась рассуждать логично: а чего, собственно, я испугалась? Эллен Митчелл меня не знает. Даже если Фиби или кто-нибудь из сыновей рассказывал ей о знакомстве с нашей семьёй, — а я не очень была в этом уверена, — то говорили они о Вудах. Фамилия Дэвис ничего не скажет ни ей, ни кому-либо из Митчеллов. Так что здесь беспокоиться не о чем. Существует, конечно, вероятность, что мне, как автору, придётся присутствовать на различных мероприятиях, посвящённых выпуску книги, но от этого я постараюсь как-нибудь отвертеться. Или свалю всё на Джеймса. В конце концов, он сам вызвался быть моим агентом.

Остаётся только Фиби. Вернее, возможность встречи с ней. Она, как художник, наверняка захочет лично поговорить с автором, обсудить концепцию, предоставить эскизы. Но ведь личная встреча для этого вовсе необязательна — есть телефон, факс, Интернет, наконец! Номер телефона я давно сменила, а по голосу она вряд ли меня вспомнит — последний раз мы разговаривали несколько лет назад. Да и, судя по намёкам сотрудниц "Мейсен", Фиби ждёт ребёнка. Как там сказала Кейт: "Количество внуков сравняется с количеством детей"? Что ж, надеюсь, Фиби полностью посвятит себя малышу, и времени заниматься продвижением книги у неё не будет.

Я улыбнулась, представив беременную Фиби. Маленький чертёнок с огромным животом — я была искренне за неё рада. Помнится, она говорила, что они с Джейсоном работают над этим вопросом. Многовато у них ушло на это времени, почитай, что два года. Теперь на летней вилле Митчеллов, где хозяйничали их дети, станет ещё веселее.

Их дети…

Поражённая внезапной догадке, я ударила по тормозам, влетая грудью в руль. Сзади раздалось недовольное гудение. Водитель промчавшегося мимо меня автомобиля показал средний палец, снабжая его неслышными, но понятными по движению губ проклятиями.

"Количество внуков сравняется с количеством детей".

У Саймона была Лиззи, которой сейчас около пяти. Фиби только ждала ребёнка. Остаётся Дилан.

Дилан женился и у него родился ребёнок.

Я долго сидела, невидящими глазами уставившись перед собой. Машины проносились мимо; кто-то просто объезжал, кто-то сигналил и крутил пальцем у виска. Я судорожно сжимала руль. Костяшки пальцев побелели, а ногти впились в кожаную обшивку.

Пустота расползалась по телу, как будто я проглотила наполненный гелием шарик, лишая себя слуха, зрения, голоса — любого проявления чувств.

Из ступора меня вывел звонок.

Я удивлённо посмотрела на телефон — не думала, что в мире осталось ещё что-то, способное привлечь моё внимание.

Это была Ким.

— Ливи, ты где? С тобой всё в порядке?

Взволнованный голос подруги прорывался сквозь забитые невидимой ватой уши.

— Да. Я здесь. — Это был не мой голос. Этот голос не мог принадлежать живому существу. Скорее, роботу.

— Где здесь, Лив? Что случилось? — Ким почти кричала. — Я разговаривала с тобой четыре часа назад! Почему ты не отвечала на звонки? Я чуть с ума не сошла!

Четыре часа ступора? Хм, нормально. Одно время я просиживала так сутками.

— Я еду, Кими.

Не дав ей задать ещё хотя бы один вопрос, я нажала отбой.

На город уже опустились сумерки, когда я подъехала к дому. Сидя в тишине, я смотрела на его тёмные окна, не торопясь выйти из машины. Надо заехать за Эбби, а не ждать, когда Ким её приведёт. Пустота дома пугала. Сегодня я не хотела оставаться одна. Только не сегодня, когда демоны снова начали терзать меня. Мне нужны мои дети. Эбби у Ким, а Макс сейчас повизгивает от радости где-то далеко в горах, вылавливая очередную рыбёшку под руководством Стивена.

Стив.

Что-то кольнуло внутри. Что-то связанное с его именем. Что-то важное, но я не могла вспомнить, что именно.

Я заглушила двигатель и вышла из машины. Ноги автоматически понесли меня к дому Ким, но не успела я пройти и пару шагов, как увидела её, идущую навстречу. В руке у подруги был бумажный пакет из супермаркета. Она была одна.

— Где Эбби?

— Уложила в гостевой спальне. Мальчики и Пол в лицах рассказывают ей "Белоснежку".

— Кто за Скромнягу? — автоматически спросила я. Скромняга был любимым гномом Эбби.

— Конечно, Пол. Можно подумать, кто-то другой мог бы исполнить его роль.

— Да уж, — улыбка на моём лице появилась и тут же погасла. Повисла тишина.

Мы стояли среди улицы и беседовали как две случайно встретившиеся соседки, а не как сёстры, коими считались практически всю жизнь.

— Идём в дом, — Ким потянула меня за собой.

Открыв дверь своим ключом, она сразу направилась на кухню. Я задержалась в прихожей, вдыхая знакомые запахи, на клеточном уровне чувствуя привычные силуэты окружающих меня вещей. Спасительное спокойствие постепенно начало заменять пустоту.

В кухне зажёгся свет. Я зажмурилась. Помедлив ещё секунду, чтобы привыкнуть к свету, я двинулась за Ким.

— Будем праздновать! — провозгласила та.

Из принесённого пакета Ким начала вытаскивать и класть на стол продукты. Бутылка виски, жестянки с содовой, сыр, ветчина, зелёный салат. У меня, глядя на это великолепие, засосало под ложечкой: кроме утренней яичницы в желудке больше ничего не было.

— Садись. — Ким подставила мне стул, и я послушно села.

Она подошла к шкафчику и по-хозяйски начала греметь посудой, раскладывая принесённые угощения.

— Ты, наверное, целый день не ела?

— Не ела.

— Сейчас позвоню Полу, чтобы принёс остатки мясного рулета.

— Не надо Пола, Ким, — я перехватила её руку, потянувшуюся в карман джинсов за телефоном. Затем добавила устало: — Сядь.

— Хорошо, только достану лёд.

Она бросила несколько кубиков льда в стаканы и налила каждой по изрядной порции виски.

— За новую жизнь?

— Давай за новую.

Я послушно поднесла стакан к губам и глотнула обжигающую жидкость.

— А теперь расскажи, почему ты выглядишь так, будто увидела привидение.

Её слова вызвали у меня истеричный смешок:

— Лучшего сравнения и не найти. Точно — привидение. — Я потянулась к шкафчику под раковиной, где была спрятана початая пачка "Мальборо".

— Мне кажется, ты ездила контракт подписывать, а не на кладбище. — Я быстро взглянула на подругу. Ким мгновенно побелела: — Прости, Ливи!

— Уж лучше бы я поехала на кладбище. А ещё лучше, если бы я не так, мать его, талантливо писала свои рассказы. А ещё лучше, если бы Майк остался жив, и мне бы в голову не пришло этим заниматься.

Достав из пачки сигарету, я крутила её в дрожащих пальцах. Ким молчала, и только тревога плескалась в карих глазах. Она поняла, что пришло время мне выговориться.

Чиркнув спичкой, я прикурила сигарету и глубоко затянулась.

— Знаешь, если бы у меня была машина времени, и я бы смогла вернуться в любой момент своей жизни, то точно вернулась бы в тот день, когда мы придумала эту поездку.

Губы задрожали, я почти прикусила фильтр.

— Какую? — не поняла Ким.

— Нашу последнюю поездку на отдых. Помнишь?

— Помню.

Ким отпила из своего стакана и поморщилась. Резкий щелчок, когда она открыла банку с содовой, заставил меня дёрнуться.

— Какое отношение та поездка имеет к сегодняшнему дню? Вы вернулись оттуда довольные. Так, во всяком случае, казалось.

Резонно.

Я внимательно посмотрела на подругу. Сколько лет я её знаю? Кто она для меня? Кто знает меня лучше, чем Кимберли Хейз, в замужестве Джонс? К кому я всегда шла, когда мне было плохо? А к кому шла она? Я всегда была уверена в Ким, так же как, надеюсь, и она во мне. Мы доверяли друг другу самое сокровенное, поддерживали друг друга, делились своими тайнами.

Не пришло ли время ещё для одной?

— Я больше не справлюсь с этим, Кими!

Слова вырвались из меня вместе с рыданиями. Слёз не было, просто грудь сжалась до такого предела, что, казалось, рёбра сейчас проткнут лёгкие.

— Не справлюсь одна, — повторила я сквозь всхлипы. — Это так тяжело, ты не представляешь! Я не могу вернуться в состояние ходячего трупа. Но, если бы ты знала, как хочется это сделать!

Ким вскочила из-за стола и, кинувшись ко мне, обняла сзади за плечи, почти вдавив своим весом в стул.

— Ты не одна, Ливи, — с жаром заговорила она, раскачиваясь со мной из стороны в сторону. — Ты не одна, сестрёнка! Ты знаешь это, и всегда знала.

Я чувствовала, как она целует мне макушку.

— Сядь, Ким, разговор будет долгим.

Она послушно отступила. Я сделала ещё один глоток виски, решая, с чего начать.

— Там что-то случилось, во время вашего отдыха, да? — Её голос был тихим. Подруга смотрела выжидающе, но без подозрений. Даже с некоторым сожалением, что мне приходится возвращаться в прошлое.

— Да. Случилось.

Сигарета погасла. Я достала из пачки новую.

— А знаешь, я ведь тогда так и подумала.

Её слова заставили меня на полпути остановить руку с зажатой в пальцах сигаретой.

— Правда?

— Ты вернулась оттуда другая.

— Какая другая? — "Какая, на хрен, другая? Я не могла быть другой! Тогда я всё делала, чтобы не казаться другой!"

— Не знаю, Ливи, — Ким пожала плечами, а потом нахмурилась, подбирая слова. — Казалось, ты будто что-то потеряла. Или оставила где-то. И всё никак не можешь вспомнить, что и где. Понимаешь?

Я кивнула. Актриса из меня никудышная.

Вдохновлённая, Ким говорила дальше:

— Будто часть тебя ушла. Не ты вся, а только часть. А на её место пришла другая, новая. И, знаешь, — она неожиданно улыбнулась. — Я тогда решила, что ты просто… эм… повзрослела, что ли. Правда, куда уж ещё взрослеть в двадцать семь-то и как это можно сделать за неделю? В общем, я решила тебя ни о чём не спрашивать. И, по-видимому, очень даже зря.

— Нет, не зря, — замотала я головой. — Я бы всё равно тогда ничего тебе не рассказала. Да и сейчас зря это делаю. Но у меня уже нет выхода. Я просто не могу это нести сама. Мне нужна хотя бы гребаная индульгенция, потому что грехи мои отпустить не может никто.

— Какие грехи? — испуганно ахнула подруга. — Лив, ты что несёшь?

Вместо ответа я задала ей вопрос:

— Ты когда-нибудь стояла перед выбором: сделать что-то и жалеть о сделанном, или не сделать и жалеть об этом ещё больше?

Ким нахмурилась. Некоторое время она молчала, а потом кивнула:

— Да, пожалуй. Когда решила вернуться из Олимпии в Лонгвью, так и не закончив колледж. Ты же помнишь, да? — Конечно, эта история была мне знакома. Я кивнула. — А ведь я подавала большие надежды. Профессора юридического факультета меня хвалили. Но я вернулась сюда, к Полу.

— И вы поженились, и у вас родились близнецы, и вы любите друг друга до умопомрачения, — закончила я её мысль.

— Верно, — улыбнулась Ким. — Всё так. Но, иногда я думаю: что бы было, и где бы я была, если бы осталась. Наверное, сделала бы карьеру, возглавив какой-нибудь крупный отдел в какой-нибудь крупной фирме, или открыла бы частную практику. Но вряд ли у меня тогда хватило времени на мужа и детей. Да и вряд ли они у меня были. Так что, да, — в моей жизни был такой выбор. И я знаю, что если бы тогда выбрала карьеру, то жалела бы намного больше.

— Значит, возможно ты сможешь меня понять.

— Я постараюсь.

Лёд в наших стаканах приятно загремел по стенкам, когда мы ими чокнулись.

Больше не было смысла ждать, и я рассказала Ким о Дилане Митчелле. Его имя она слышала впервые. Мы с Майком больше говорили об Фиби и Саймоне. Средний же Митчелл никогда не фигурировал в наших рассказах. Майк просто не успел с ним познакомиться, а мне, признаться, мало что было о нём рассказывать. Но сейчас я рассказала всё, вплоть до того момента, как утром пятницы уехала из дома Митчеллов.

Ким слушала очень внимательно, лишь иногда, ни на секунду не отводя глаз, она нащупывала рукой свой стакан с виски и отпивала по маленькому глоточку.

Я рассказала ей о поцелуе. О том, что видела его обнажённым, и что он видел обнажённой меня. Я призналась, что мне очень хотелось остаться на вилле ещё ненадолго, чтобы побыть с ним рядом. Где-то на задворках сознания крутилась мысль, что я рассказываю об этом не только своей подруге Кимберли, но и Кимберли — кузине моего покойного мужа. Как отнесётся к этому признанию вторая часть Ким, даже если первая меня поймёт? Но остановиться я уже не могла. Мне нужен был этот разговор. Жизненно необходим.

Закончив рассказ, я нервно крутила в руках уже пустой стакан. На Ким я не смотрела.

— Что ж, — после минутного молчания выдохнула она. — Я… Я просто не знаю, что сказать. Это так… эм… необычно.

Второй раз за вечер Ким не могла подобрать слов — что случалось с ней крайне редко.

— Не могу тебя ни обвинять, ни осуждать, — бормотала она. — Сама такого никогда не испытывала. Об этом обычном в книгах пишут, но я не верила, что подобное может происходить в реальной жизни.

Впервые с того момента, как Ким заговорила, я решилась взглянуть на подругу.

Она не смеялась — это было важно.

— И, знаешь, хоть Майкл и был моим кузеном, я рада за тебя.

— Рада? — Я не верила своим ушам.

— Да. Рада, — спокойно повторила она. — Мне даже где-то завидно, что у тебя в жизни это было: внезапная страсть, желание, искушение. Ёлки, я как будто перечисляю название книг Барбары Картленд.

Ким засмеялась, и мне так же оказалось трудно сдержать улыбку.

— Он и вправду был таким горячим?

Подруга подмигнула из-за своего стакана, который она предварительно наполнила, не забыв и меня.

— Вправду, Кими. Ты себе представить не можешь, насколько. Да и я не могла.

— Ну, тогда тебе впору памятник ставить. — Она хлопнула меня по руке. — Не поддаться чарам… как ты его назвала, демона-искусителя? Да я тобой просто горжусь, сестрёнка!

Ким радостно захохотала и снова подняла свой стакан с виски.

— У меня есть тост: за Оливию Вуд, которая могла, но не дала!

— Поставь стакан.

— Что?

— Поставь этот чёртов стакан, Кимберли!

Мой тихий голос заставил её прекратить веселье.

— Ты чего, Ливи?

Я смотрела ей прямо в глаза. В её карие, опушённые длинными чёрными ресницами глаза.

Как у Майкла.

— Я дала, — сказала я тихо.

— Что?

— Я, как ты выразилась, дала! — В этот раз намного громче.

— Я н-не понимаю, о чём ты?

Ким смотрела на меня как на умалишенную.

— Я изменила мужу, Кими. — "Вот и всё". — Я изменила Майклу с Диланом Митчеллом.

Пропущенная глава

Soundtrack — Il Me Dit Que Je Suis Belle by Patricia Kaas

Он говорит мне, что я красивая

И что он ждал только меня

Он говорит мне, что я та

Которая рождена для его объятий

Такая глупая ложь

Что в нее не поверил бы и ребенок

Но ночи — это моя церковь

И в своих мечтах я в это верю

Как и вчера, я вышла под дождь и ветер. Такси ждало меня за воротами особняка, и, пока я бежала до машины, промокла насквозь. Я ни разу не обернулась. Мне не было страшно ещё раз увидеть Дилана. Наоборот, я боялась, что не увижу его.

Капли дождя стекали с мокрых волос по щекам и смешивались со слезами, непрерывно катящимися из глаз.

Несмотря на потоки воды, мы ехали довольно быстро. Ручьи, устремившиеся с окрестных холмов в океан, превращали автостраду в некое подобие асфальтированного брода. Я почти ничего не могла разглядеть за плотной пеленой дождя: небо, земля, далёкий океан — всё слилось в одну неприглядную, колышущуюся под ветром серую массу.

Серая масса затопила и мою душу.

Странно, ведь ещё вчера я была рада тому, что, скорее всего, больше никогда не увижу Дилана Митчелла. Теперь же плачу потому, что знаю наверняка — наша сегодняшняя встреча была последней. "Ну, как так можно, Лив! — ругала я саму себя. — Нет, он, конечно, бог, но ты что, в своей жизни богов не видела?"

А вот и не видела! Я вообще, как оказалось, ничего не видела. Я была чёртовыми консервами: банкой варенья, в которую закатаны все мои истинные чувства и желания, прихоти и соблазны. Всю жизнь я простояла на верхней полке холодильника; меня периодически доставали, засовывали ложку, пробовали немного и снова ставили на место. А сейчас я впервые захотела, чтобы меня, к чертям собачьим, съели! Чтобы мной наслаждались, смаковали, вылизывали донышко и требовали добавки.

Я хотела Дилана Митчелла и, разрази меня гром, если я не права, но он тоже меня хотел. Он мог бы стать тем гурманом, кто будет наслаждаться мной по капле. А я бы так же по капле отдавала себя, продлевая неземное удовольствие, которое он бы мне дарил. Да, именно так всё и было бы, без оглядки и сожаления.

Но кто-то наверху решил смилостивиться и оградить мою душу от разрушительных для неё поступков. Хотя именно сейчас моя душа страдала из-за того, что ничего разрушительного для неё так и не случилось. Думаю, всю дальнейшую жизнь — счастливую жизнь, без сомнения! — я нет-нет, да и буду вспоминать то, что произошло в эти дни. Может быть, у меня даже получится при этом не краснеть. И, как все разумные люди, я вынесу для себя что-то стоящее из этого опыта. Что-то правильное из неправильного. Что-то реальное из несбывшегося.

Такси остановилось перед центральным входом. Швейцар, как и вчера, любезно распахнул надо мной зонт и проводил до вращающихся дверей. Поблагодарив, я сунула ему чаевые.

— Спасибо, мисс. Надеюсь, непогода не испортила вам вчерашний вечер.

Он бросил быстрый взгляд на мою одежду, и я с болезненной ясностью осознала, что на мне до сих пор красуется рубашка Дилана.

Уладив все вопросы с администрацией, я получила запасной ключ от номера и уже через несколько минут стояла под струями горячего душа.

Положив обе ладони на кафельную стену, я низко склонила голову. Вода потоком стекала по телу. Волосы плотной завесой покрыли спину и лицо, делая меня похожей на кузена Этто из "Семейки Аддамс". В какой-то момент из-за этой завесы мне стало нечем дышать, и я нетерпеливо отбросила её назад.

Я переключила душ в массажный режим, и мощные струи, причиняя боль, забили по телу. Почти мазохистское удовольствие позволило сосредоточиться на этих болезненных ощущениях, отвлекая от саднящего сета из различных чувств и эмоций, над которыми доминировала жалость. В основном, это была жалость к себе. И не столько к себе, сколько к тому, что нечто большее, нечто недоступное пониманию прошло мимо меня. Как пролетающая низко над морем птица смачивает кончик крыла в солёной воде, так и я позволила себе всего лишь коснуться поверхности океана под названием… а вот какое название можно было дать этому океану? Чувственность? Страсть? Желание? Всё это и ещё много-много чего сосредоточилось для меня в одном слове, вернее, имени — Дилан.

— Всё, хватит! Хватит!

Я повторяла это всё время и пока с остервенением тёрла себя мочалкой, и пока раздражённо вытиралась полотенцем. Было бы лучше, если бы сейчас вместо мягкого душистого хлопка в моих руках была наждачная бумага; может быть она вместе с кожей смогла бы удалить и чужеродное, пугающее чувство сожаления.

В комнате было душно. Несмотря на распахнутое окно и ливень, всё ещё беснующийся снаружи, прохлады не ощущалось. Я стянула с себя банный халат и осталась в одних хлопчатобумажных трусиках с забавной кошачьей мордочкой "хелло китти". Полотенце, намотанное на голову, спустя некоторое время оказалось на полу. Волосы всё ещё были влажными, и, не потрудившись сходить за расчёской, я оставила их сохнуть в беспорядке.

В номере была сделана уборка: вещи аккуратно сложены на креслах и кушетке, постельное бельё поменяно, кровать заправлена. Я упала прямо на шёлковое покрывало, приятно холодившее разгорячённую после душа кожу, и начала бездумно щелкать телевизионным пультом. Найдя канал, крутящий сериалы, я на некоторое время была захвачена знакомыми перипетиями "Друзей".

Ближе к полудню я позвонила Майку. Его телефон всё так же молчал. Я набрала номер Кэтрин, и к своему удивлению услышала на том конце радостный голос своего мужа:

— Я как раз собирался тебе звонить.

— А что с твоим телефоном?

— Разрядился ещё вчера. Это единственный аппарат, который работает.

— Как там у вас с погодой? Когда вернётесь?

— Обещают, что завтра утром.

— Завтра? Майк, ты в своём уме? — вскричала я. — У нас в одиннадцать самолёт! И, кстати, аэропорт уже открыт, так что рейс вряд ли задержат. Не успеешь вернуться, улечу одна.

С какой радостью я уберусь из этого места! И погода, и безалаберность Майка, его любовь к серфингу и большим компаниям — из-за всего этого наш второй медовый месяц, вернее, медовая неделя, превратилась в дурацкий фарс.

— Ну а что я могу поделать, Ливи? — начал оправдываться муж. — Не могут катера прийти за нами. Болтаются в океане в пределах видимости, прям как укор какой-то. Ребята попытались вызвать вертолёт, но они при таком ветре не летают. Честно говоря, я и с самолётами-то не уверен. Откуда ты знаешь, что аэропорт открыт?

— Брат Кэтрин вернулся сегодня утром.

— Тогда ясно. Ну, в любом случае, мы пока здесь. В остальном всё вроде в порядке.

Я почувствовала себя виноватой, что накинулась на Майка. Честно говоря, в этой ситуации от него мало что зависит. Не вплавь же ему добираться до тех катеров.

— Ладно, Майки, прости. — Я попыталась вложить в голос как можно больше тепла. — Просто я очень скучаю. И погода эта ещё…

— Я тоже, капелька. Потерпи немного, скоро будем дома. Там дождь не будет казаться чем-то необычным.

Я засмеялась.

— Люблю тебя.

— И я.

Затем Майк передал трубку Кэтрин, которая в очередной раз поблагодарила меня за заботу о детях.

— Дилан и вправду сможет позаботиться о них до вашего возвращения?

Не знаю, что подвигло меня задать этот вопрос. Надеюсь, Кэтрин услышит в нём только взволнованную мамочку, а не похотливую сучку, в которую эта мамочка из-за её деверя превратилась.

— Да, с Диланом они будут в полном порядке — за это не беспокойся. Думаю, они весь день будут смотреть мультики и объедаться шоколадом.

— Лиззи шоколад нельзя. — Вот я зануда!

— Думаю, он знает. — Кэтрин снова засмеялась. — Дилан несколько месяцев проработал в отделении неотложной помощи. С этим у него никаких проблем.

— Тогда я тоже спокойна.

— Ещё раз спасибо тебе, Лив. И уж извини, что испортили вам медовый месяц.

— Переживём. Присмотри для меня за Майклом.

— Обязательно.

Практически весь день я провалялась в кровати. Даже обед заказала в номер. Не хотелось никуда выходить, да и дальше лобби отеля выйти и не удалось бы: дождь не переставал ни на секунду.

О нашем урагане говорили на федеральных каналах. Его даже назвали каким-то женским именем, что, я считаю, весьма обидно для тех, кто носит его в жизни. Люди ни в чём не виноваты, но всегда есть кто-то, кто в сердцах шлёт проклятия на голову Катринам или, скажем, Диланам.

Ураган Дилан. Вот уж точно — моё личное стихийное бедствие.

Чтобы в очередной раз избавиться от ненужных мыслей, я увеличила громкость телевизора и погрузилась в уютный мир "Я люблю Люси". Показывали несколько серий подряд, и где-то на третьем эпизоде меня сморило.

Хоть и накрытая одеялом, но во сне я замёрзла. Слепо шаря в темноте, я схватила что-то из одежды, валявшейся возле кровати, натянула на плечи и сразу же заснула вновь.

Мне снился океан. Но только не бушующий и серый, как сейчас, а тихий и спокойный. Едва ощутимый прибой ласкал мои ноги, зарытые в песок. Когда волна сползала с берега, она щекотно вымывала его между пальцев. Я смеялась, получая наслаждение от тёплой воды, песка, своего смеха.

Был закат, безветренно и очень тихо; ни гула города за спиной, ни пения птиц — казалось, я слышу только тихий плеск океана и своё сердце. Спустя пару вздохов, чьи-то нежные руки обнимают меня за талию и прижимают к твёрдой груди. Спиной я чувствую жар, исходящий от обнимающего меня тела. Во сне это не было неожиданно. Я словно ждала именно эти руки и, обхватив их своими, счастливо откидываюсь на подставленную спину. Виска касается лёгкий поцелуй. Нежный, ласковый, невесомый, но мои ноги чуть не подкашиваются — настолько он возбуждающий. Сердце начинает биться сильнее, когда руки, до этого лежавшие на талии, приходят в движение. Одна из них перемещается на грудь, начав ласково сжимать её, другая же спускается ниже и теперь нежно гладит низ живота. От наслаждения мои глаза закрываются. Стон срывается с губ. Подняв руки, я запускаю их в волосы ласкающего меня мужчины. Внезапно, он разворачивает меня к себе и начинает покрывать лицо поцелуями. Я боюсь открыть глаза, вернее, не хочу это делать, полностью сосредоточившись на тактильных ощущениях. Через некоторое время его губы находят мои, и я отдаюсь во власть его требовательного языка. Раздвигая зубы, он проскальзывает внутрь и начинает играть с моим. Он дразнит, требует, дарит… Я упиваюсь этим поцелуем, крепко вжимаясь в горячее тело.

Мой любовник опускает нас на песок. Мои руки блуждают по его обнажённому телу: жаркому, гладкому, рельефному. Он целует мою грудь под тонким купальником, затем одним движением спускает чашечки и обнажает её. Я действительно слышу стон, с которым он припадает к моим соскам. Господи, это невозможно выдержать! Я дрожу в его объятиях, наслаждаюсь ими, мне не хочется отпускать его от себя. Возбуждение становится болезненным, я хочу большего, хочу выпустить наружу эту боль, и она вытекает из меня, смешиваясь с солёной водой океана. Я сама как океан, переполненный страстью и желанием.

Пробуждение было резким. Задыхаясь, я ощутила влагу между ног. Оргазм во сне — да, давненько со мной такого не было. Откинувшись на подушки, я пыталась совладать с бешеным сердцебиением.

Тихий стук в дверь заставил меня подпрыгнуть в кровати. Похоже, именно он меня и разбудил. Быстро нащупав телефон, я посмотрела на экран: второй час ночи. Майк вернулся? Вряд ли. Он не стал бы меня будить, ведь у него есть второй ключ. Пока я решала, что делать, стук повторился.

Изумление при виде человека, стоявшего за дверью, было настолько сильным, что я даже отпрянула.

— Дилан?

Он выглядел удивлённым не меньше моего, и от этого я растерялась ещё больше. Зелёные глаза быстро пробежались по моей фигуре, после чего, не дожидаясь приглашения, он решительно шагнул в номер и захлопнул за собой дверь.

В прихожей было темно. Я не видела лица неожиданного гостя, но чувствовала исходящее от него напряжение. Сама я была напряжена не меньше: меня только что вытащили из сладчайшего сна, и, словно его невероятное продолжение, тайно желанный мною мужчина находится на расстоянии вытянутой руки. Необходимо было срочно переключить мысли на что-то другое.

— Где Лиззи и мальчики? — выпалила я первое, что пришло в голову. Это было правильное направление. Вопросы посыпались градом: — Ты привёл их с собой? Сейчас второй час ночи! Ты что, оставил их дома одних? А если дети проснутся? Они же могут испугаться!

Я тараторила, как заведённая, пытаясь добиться от Дилана какой-нибудь реакции. Не говоря ни слова, он направился в комнату. Я запнулась на полуслове и ошарашенно следила за тем, что он делает. Окинув взглядом полуразобранную кровать, фантики от конфет, пустые банки из-под колы, валяющиеся на полу полотенца и халат, Дилан прошёл прямо к тёмному окну. Там он и замер.

Мне не оставалось ничего другого, как проследовать за ним в комнату.

— Дилан!

Он медленно повернулся. На его лице снова была маска игрока в покер, делающая черты лица заострёнными и грубыми, будто высеченными из камня.

— Почему ты спишь в моей рубашке?

Я не сразу поняла, о чём он говорит, а после ничего не могла поделать с заливающим щёки румянцем. Оказывается, сквозь сон я не разобрала, что именно надела. Вернувшись в номер, я разделась и по новоприобретённой здесь привычке бросила одежду на пол. Когда же проснулась от холода, первой под руку попалась его рубашка.

Пуговицы на ней были не застёгнуты, и я немедленно запахнула полы, понимая, что кроме фривольных трусиков с мультяшной кошачьей мордой под рубашкой ничего нет.

— Я в ней не сплю, просто… — Едва начав объясняться, я тут же прервалась: — А почему, собственно, тебя это интересует? Что ты вообще здесь делаешь? И где, в конце концов, дети? На улице гроза, а ты оставил их одних в пустом доме! Ты что, рехнулся?

— Успокойся, пожалуйста. С ними моя мать. Она прилетела час назад.

Голос Дилана звучал раздражённо. Он отошёл от окна и сел на край ближайшего к нему кресла.

— Значит, самолёты всё-таки летают? — зачем-то спросила я.

— Где-то около шести вечера аэропорт начал работать в штатном режиме.

Он сидел, широко расставив ноги и упираясь ладонями в колени. Периодически его длинные пальцы приходили в движение, отстукивая ритм. Плечи и голова опущены. Дилан выглядел крайне усталым, как будто расстояние до отеля ему пришлось преодолеть пешком.

— Около шести? — переспросила я. — Ты же вернулся рано утром.

— Когда в твоём распоряжении есть собственный самолёт, совершенно неважно открыт аэропорт или нет, — он поднял на меня глаза. — Главное — мастерство пилотов. Тем более, если посулить им хорошую прибавку к зарплате.

— А если бы они не согласились?

— Тогда мотивация была бы прямо противоположной.

Дилан невесело усмехнулся. Между нами снова повисла тишина.

Он так и сидел, не меняя позы, играя своими пальцами, а я всё так же стояла посредине комнаты, обхватив себя руками и тихонько поглаживая предплечья. Меня знобило. Я так и не получила ответ на главный вопрос — зачем он здесь, но, задав его два раза и не услышав объяснений, не собиралась делать это в третий.

Я беззастенчиво разглядывала сидящего передо мной мужчину. Его бронзовые волосы как всегда лежали в беспорядке; казалось, до того, как появиться у меня, он то и дело запускал в них пальцы. Я помнила шелковистую гладь его прядей, которые держала в своих руках во время нашего сумасшедшего поцелуя. Вспомнив его, я снова покраснела и отвела глаза.

Так прошло несколько минут, и я окончательно начала замерзать. Открытая настежь балконная дверь вместе с запахами океана и дождя впускала в комнату ночную прохладу. Я отвернулась от Дилана и, подняв банный халат с пола, направилась в ванную.

В рекордные сроки я сбросила с себя его рубашку и завернулась в банный халат, крепко стянув на себе пояс.

Когда я вернулась в комнату, Дилан сидел в той же позе. Он исподлобья наблюдал за моими передвижениями. Мне стало неуютно под его взглядом: будто не он, а я ворвалась к нему в ночи, и он только и ждёт, когда я уберусь из номера.

— Вот. — Пакет для прачечной, куда я сложила его рубашку, полетел на кровать. — Извини, она немного помялась.

— Не стоило. — Я еле его расслышала. — Оставь себе.

— Это мужская рубашка. А я всё-таки замужем.

— Замужем. — Дилан автоматически повторил за мной эти слова. — Вот именно, что замужем!

Он резко поднялся с кресла. Я вздрогнула.

— Не понимаю, что ты…

— Я не должен был приходить сюда. — Снова маска безразличия. — Прошу прощения за своё поведение: то, как я вёл себя по отношению к тебе, было недопустимым.

Дилан направился ко мне, а я инстинктивно попятилась назад, пока не уперлась в стену. Между нами оставался всего шаг, когда он протянул руку и коснулся моей правой руки. С нежностью приподняв её, вторую руку он подложил под мою безвольно повисшую ладошку и накрыл сверху другой рукой.

По телу пробежала дрожь.

— Я…

Глаза Дилана блуждали по моему лицу: он переводил взгляд с глаз на губы, волосы, пылающие щёки. Казалось, будто он пытается запомнить мои черты, чтобы сохранить их в памяти. Я не могла отвести глаз от этих чарующих изумрудов, следя за каждым их движением.

Дилан поднял мою руку, заключённую в его тёплых ладонях. Поднеся к губам, он легко коснулся губами её тыльной стороны. Он не торопился отпускать меня и, закрыв глаза, медленно вдыхал запах моей руки. Прошло несколько секунд, прежде чем он открыл глаза. Руку он всё ещё не выпускал, поглаживая внутреннюю сторону ладони большим пальцем. В этом незамысловатом движении было столько чувственности, что моё сердце забилось раненой птицей, и я медленно закрыла глаза, сосредоточиваясь на этом лёгком поглаживании.

— Лив, — прохрипел он моё имя. — Останови меня, пожалуйста.

Сколько боли звучало в его голосе, сколько горечи и страдания. Я не верила своим ушам: дьявол-искуситель просит меня остановить его! Теперь мы поменялись местами: я искушала его, а он боролся с собой. Вот только в шкуре искусительницы дьяволов мне никогда раньше не приходилось бывать.

Собравшись с силами, я открыла глаза

— Зачем ты пришёл?

— За тобой, Лив. Я пришёл за тобой.

На секунду мне почудилось, что он говорит серьёзно. Я чуть не расхохоталась. Но внимательно посмотрев в его глаза — страсть и желание в них граничили с совершенно неприкрытым страхом, — я опешила: так и было.

— Это невозможно.

Нельзя быть резкой сейчас, ох, нельзя! И даже больше ради себя, чем ради него.

— Знаю. — Он отпустил мою руку и, отойдя, запустил обе пятерни в волосы, приводя их в ещё больший беспорядок. — Я знаю, Лив. Это невозможно для тебя, но не для меня. Я всегда получал то, что хотел. Я говорил тебе об этом.

Дилан вновь обошёл кровать и приблизился к окну. Я догадывалась, что он специально отошёл от меня, чтобы не позволить себе то, на что уже почти решился.

На что уже почти решилась я.

— Я понимаю, что не смогу получить тебя всю. — Он снова сделал шаг ко мне, но сразу же остановил себя. — Сначала это было просто желание, похоть — назови как угодно. Я желал тебя, жаждал твоё тело, но сначала хотел поиграть, зная, что ты не сможешь мне отказать. — Дилан повернулся ко мне и снова сделал шаг вперёд. Потом снова назад. Потом прошёлся из одного конца комнаты в другой. — Я играл с тобой, как играл со многими до тебя, и как, наверное, поступал бы ещё не раз. Узнав, что ты в моём доме, я, как грёбаный ягуар, учуявший запах свежей крови, помчался к тебе. Я чуть не представил к виску своего пилота пистолет, чтобы он смог посадить этот чёртов самолёт. Мы могли разбиться, я рисковал жизнью других людей, чтобы ещё раз увидеть тебя. Я бы не стал церемониться, и даже если бы ты меня не захотела, взял бы тебя силой.

Я наблюдала за мужчиной, мечущимся по комнате, и в голове возникла яркая картинка загнанного в клетку зверя — красивого, гордого, одинокого. Только клетка эта была внутри него самого.

Его последние слова напугали меня. Что я должна была сказать? Что должна была чувствовать кроме сожаления? Этому мужчине, открывающему передо мной душу, мне нечего было предложить.

— Как это жестоко, — заговорил он снова. — Словно мне дали посмотреть в замочную скважину на то, как могло бы быть, а потом на моих же глазах выбросили ключ от этой двери в пропасть. Моя рубашка на тебе, то, как всклочены со сна твои волосы, этот румянец… — Дилан тяжело опустился в кресло, в котором сидел всего лишь пару минут назад. — Это сводит меня с ума. Я как будто всю жизнь ждал этого момента, когда ты откроешь мне дверь. Ждал тебя.

Я не могла больше стоять без движения. Оторвавшись от стены, я медленно пошла к нему. Дилан же продолжал говорить:

— Когда утром я зашёл в спальню и увидел тебя в окружении спящих детей, я чуть разрыв сердца не получил. Таким невозможным и острым было желание, чтобы это с моими детьми — нашими детьми — ты лежала в кровати. В нашей кровати. Чтобы мне больше не надо было возвращаться в пустой дом, или сюда, где всегда много детей, счастливых пар, а я… у меня никогда этого не было, Лив. Более того, мне никогда этого не хотелось. Наверное, потому, что я так тебя и не встретил.

Дилан поднял на меня глаза, и я охнула, увидев стоящие в них слёзы. Потрясённая, я замерла посредине комнаты, закрыв рот ладошкой.

— Как бы мне хотелось, чтобы всё случилось по-другому, — прошептал он. — Чтобы мы встретились раньше. Или вообще никогда не встречались.

В моей голове яркими красками вспыхнули картинки возможного будущего. Невозможно возможного. Залитая ярким светом площадь маленького городка в Старом Свете. Я сижу под зонтиком в уличном кафе и наблюдаю за людьми на площади. Особенно меня интересуют трое — мужчина и двое маленьких детей, мальчик и девочка, кормящие голубей. Они смеются, машут мне, а я машу им в ответ. Лучи солнца, пляшущие на бронзовых волосах всех троих, делают их похожими на маленькие, яркие солнышки. Мои солнышки.

Я закрыла глаза, прогоняя эту картину, настолько же желанную, насколько и невозможную. Я почти возненавидела себя за то, что захотела оказаться на той площади; за то, что захотела, чтобы эти трое оказались моими. И именно в этот момент я поняла, что именно он чувствует.

Острый приступ нежности буквально подбросил меня к Дилану. Я метнулась к нему и прижала его голову к своему животу. Слёзы, пробегая по щекам, падали на тёмные волосы. Он обнял меня и крепче прижал к себе.

Я боялась пошевелиться, потому что страшилась того, что будет дальше. Мои пальцы зарылись в его волосах, ласково перебирая их. Я отдавала себе отчёт, что сидящий передо мной мужчина полностью в моей власти. Но отталкивать, тем более отпускать его мне не хотелось. Да и не могла я сейчас это сделать. Видение всё ещё жило в моём сердце, как и сон, который Дилан прервал своим приходом. Теперь я знала, кому принадлежали те руки; кто целовал меня на берегу океана.

Это был последний день моей вечности, последний шанс остаться в ней навсегда, принимая неизбежное. Как река меж двух берегов, я почувствовала себя цельной от того, что принадлежу двум мужчинам, двум берегам моей жизни — Майклу и Дилану. Сердце распалось на части, чтобы вновь забиться от переполнявшей его любви к обнимающему меня человеку. В тот момент я не чувствовала никакой вины или сожаления: то, что я собиралась сделать, было единственно правильным для меня. Меня-реки. Подгоняемая ветром, я понесла себя к другому берегу.

Почувствовав, что он отстранился, я взяла лицо Дилана в свои руки и прижалась губами к его лбу. Задержав их на пару секунд, я слегка отодвинула его от себя. Его глаза были закрыты. Я целовала их по очереди, чувствуя, как мягкие пушистые ресницы щекочут нижнюю губу.

— Дилан, посмотри на меня. Посмотри на меня, милый.

Он послушно открыл глаза. Меня затопило нежностью и надеждой, которыми был полон обращённый на меня взгляд. Он смотрел на меня как на… чёрт! Так смотрят на божество. Так смотрят на того, к кому обращаются с мольбой о помощи. Но я не была божеством. Я была женщиной. И я была слабой. Но мужчина передо мной казался ещё слабее.

— У тебя всё будет хорошо. Поверь мне. Всё будет — дом, семья, дети. Ты обязательно найдёшь женщину, которая подарит их тебе.

Я говорила тихо, проникновенно, вкладывая всю свою нежность и любовь в эти слова. Любовь, в которой только что призналась сама себе. Да, я люблю Дилана Митчелла. Эта любовь не похожа ни на какую другую, из которых состоит привычная жизнь. Она только моя, тайная. Никто и никогда не узнает о ней.

— Но это буду не я. Прости.

А потом я его поцеловала.

Дилан на секунду замер, растерявшись, но затем со стоном ответил. Этот поцелуй не был похож на первый — полный страсти и вызова. Он был нежным, ласковым, беззаветным, таким, каким обычно бывает первый поцелуй юных влюблённых. Я нежно ласкала его губы, а Дилан едва приоткрыл их, чтобы дать мне больший доступ к себе. Он не делал никаких попыток взять инициативу, полностью отдаваясь моей власти.

— Я люблю тебя, Лив, — прошептал он мне прямо в губы.

— Я, я… не могу…

— Ш-ш, маленькая, я знаю.

Он первый прервал поцелуй, и я чуть не застонала от чувства потери. Дилан поднялся, не выпуская меня из объятий, затем стремительным движением подхватил под колени и поднял на руки. Я обняла его за шею, крепче прижимаясь к широкой груди. Он держал меня безо всякого напряжения. Казалось, что вот сейчас он выйдет из комнаты и действительно унесёт меня на другой край земли. А я как будто была рождена для этих объятий, настолько мне было уютно в них, тепло,

по-родному спокойно.

Медленно, всё так же не отрывая от меня глаз, он начал двигаться в сторону кровати. Осторожно, как великую ценность, как хрупкую хрустальную вазу Дилан опустил меня на подушки. Так же, как и в тот вечер, когда мы впервые встретились, аккуратно дотронулся пальцем до моих губ, задержав их на секунду, а затем стремительно, не дав себе времени на раздумье, вышел из комнаты.

Острая боль пронзила моё сердце.

У меня была лишь пара секунд, но, признаться, для себя я всё решила уже в тот момент, когда увидела его на пороге номера.

Дилан уходил.

Навсегда.

Уходил из моей жизни, чтобы никогда больше в ней не появляться.

Я не могла допустить этого. Моя душа, тело, разум были против. Это было уже не разрушение, как казалось раньше, а тотальный ущерб. Я не могла его допустить. Дилан должен был остаться навсегда во мне. Что я была до него и чем буду после — разве сейчас это так важно? Важно то, что без него я не могу дышать. И пусть у нас не было ни единой возможности быть вместе навечно, но эта ночь будет принадлежать нам. Мне и ему. Она будет тем единственным, что я могу украсть для себя у судьбы.

— Дилан! Нет!

Он поймал меня в коридоре, когда я почти упала в его объятия в отчаянной попытке его остановить.

Наши тела столкнулись, наши руки переплелись, наши губы завладели друг другом.

— Родная моя! Единственная! Ангел мой…

Мы не дали друг другу ни единого шанса быть нежными. Мы отрывались только для очередного глотка воздуха, чтобы потом вновь задохнуться в поцелуе. Кажется, что сознание начало покидать меня, когда Дилан, не размыкая объятий и не прерывая поцелуя, начал движение в сторону спальни. Всё так же, боясь хоть на минуту выпустить друг друга из рук, мы опустились на постель.

Я крепко держалась за него, не давая ни единой возможности снова уйти; и даже если бы он попросил меня об этом, теперь я бы не разрешила. Его пальцы начали развязывать узел на халате. Он быстро справился с этой задачей, и вот уже я расстёгиваю пуговицы на его рубашке, сдираю её с него, попутно проходя пальчиками по сильным плечам и рукам. Затем нащупываю пряжку его ремня; у меня не получается её расстегнуть и я начинаю злиться. Дилан отстраняется, тяжело дыша.

— Моя нетерпеливая кроха.

Он целует меня, пока расстёгивает ремень и стягивает с себя остатки одежды. Он начинает вытаскивать из-под меня халат, и я выгибаюсь в позвоночнике, чтобы ему было удобнее это сделать, подставляя свою грудь для поцелуев. Его глаза сверкают, из груди вырывается почти животный рык, когда он берёт в рот мой сосок. Он целует его, обводя языком по ареоле, другой рукой нежно сжимает вторую грудь, зажав её вершинку между пальцами, и слегка оттягивает. Из меня вырывается стон от необычности ощущений, чуточку болезненных.

— Ох, Дилан.

— Да, малышка, да.

Он улыбается мне и снова жадно целует. Наши языки переплетаются, мы не можем договориться, кто же будет вести в этом диком танце. Мы упиваемся друг другом, пытаясь не задохнуться.

Между нашими телами остаётся лишь одна преграда, и Дилан, встав на колени, начинает обеими руками потихоньку стягивать её с меня. Я поднимаю бёдра и, нетерпеливо дёргая ногами, стараюсь поскорее освободиться от трусиков. Я опять чувствую, как в поцелуе он улыбается мне.

Когда его рука касается моего гладко выбритого лобка, он на секунду прерывается и в восхищении смотрит на меня.

— Девочка моя, что это?

Я краснею и, не в силах скрыть смущение, прикусываю нижнюю губу. Его счастливый смех и нежные поцелуи для меня — словно награда.

— Мой невинный ангел.

Мои ноги раздвинуты, я больше не в состоянии ждать ни минуты. Я жажду его.

— Дилан, я не могу больше.

— А больше и не надо, любовь моя.

Он легко перемещается и, приподнявшись на руках, на секунду зависает надо мной. Его член упирается в меня, как будто требует разрешения на вход. И я тут же даю его, толкнув навстречу бёдрами.

Дилан со стоном входит в меня, погружаясь сразу на всю длину. Я вскрикиваю от непривычных ощущений и тут же обвиваю его талию ногами. Он заполняет меня полностью, его движения резкие, ни капельки не нежные, а мне, так же как и ему, не хочется нежности. Не сейчас. Мои руки скользят по его спине, плечам, груди. Он опускается, чтобы подарить ещё один поцелуй, потом отрывается и, снова приподнимаясь на руках, смотрит, как я извиваюсь под ним.

— Вот так, ангел мой, — толчок — вот так, девочка, — толчок — смотри, что я с тобой делаю, — толчок — смотри, что ты делаешь со мной.

Я близка к концу и, тяжело дыша, пытаюсь не потерять нить, ведущую меня к неземному удовольствию.

— Я хочу увидеть это, малышка. — Его голос больше похож на стон. — Я хочу видеть, как ты кончаешь подо мной. Ты моя, навсегда моя.

Он убыстряет темп толчков, и я не могу сдержать вскрика, когда волна оргазма уносит меня из этого мира. Дилан продолжает двигаться, и это почти что болезненно для меня, когда наконец и он, снова шепча "моя!", кончает, проливаясь во мне. Мои стеночки сжимаются, впитывая его, моё тело так же насыщается им, как и мой разум. Он обессиленно падает на меня, всё ещё подрагивая от прокатившегося по телу оргазма.

Это было неописуемо. Для меня было настоящим счастьем — чувствовать его в себе. Временным, украденным, таким скоротечным, но счастьем.

Дилан слегка шевелится, пытаясь покинуть меня.

— Нет! — Я протестующее сжимаюсь, удерживая его в себе. — Не уходи.

Он приподнимается на руках. Я отчётливо вижу капельки пота на его лице и груди. Он опускается к моему уху и шепчет, еле справляясь со сбившимся дыханием:

— Я никуда не уйду, малыш. Не сейчас. Я хочу попробовать тебя на вкус. Всю тебя. Это твоя ночь, ангел мой. Только твоя.

От его слов внизу живота сворачивается горячий узел, и я снова тону в водовороте поцелуев и объятий. И всей армии земной и небесной мало, чтобы освободить меня из этого омута…

Он ушёл под утро. Я не провожала его, малодушно притворившись спящей. Отвернувшись от входной двери и уставившись в окно, я тщетно боролась со слезами.

Последняя ночь моей новой жизни закончилась…

Настоящее. Глава 18

Soundrtack — I Try by Macy Gray

— Больше я никогда не позволяла себе вспоминать об этом. По крайней мере, пока был жив Майк.

Я закончила говорить, не в силах оторвать взгляд от сигареты, которую крутила в руках на протяжении всей своей исповеди.

Ким услышала почти всё. Умолчала я лишь о том, что принадлежало исключительно нам двоим — мне и Дилану. О том, что составляло счастье нашей единственной ночи, делало её незабываемой. О вечности, в которой мы навсегда остались друг для друга, о нашей любви. Ничем другим нельзя было назвать то, что тогда происходило. Какими мы были в эту пару часов, как упивались желанием обладать, насытиться друг другом; как растворялись в нём…

Допив остатки виски, в котором уже не осталось льда, я наконец осмелилась поднять глаза.

Ким плакала. Беззвучно, но очень горько. От увиденного у меня чуть не разорвалось сердце.

Вскочив со стула, я кинулась ей в ноги:

— Прости меня, Кими! Прости, родная.

Как когда-то её муж просил у меня прощения за смерть Майкла, так и я, стоя на коленях, плакала теперь перед его сестрой.

— Прости меня за то, что оказалась такой сукой. За то, что предала вас: тебя, Майка, Макса. За то, что он умер, а я…

Ким со злостью оттолкнула меня. Испуганно ойкнув, я не удержалась на коленях и, упав, больно ударилась спиной о ножку стола.

— Что ты несёшь, дура?! Ты вообще в своём уме?!

Она выкрикнула это с такой злостью, что я невольно попятилась.

— Не ты виновата в смерти Майка! — кричала Ким. — И уж никаким боком здесь то, что ты трахнулась с кем-то за много месяцев до этого. Тебе не за что просить у меня прощения. Единственный человек, который бы мог тебе его дать, это сам Майк. Хотя, знаешь, ты бы сильно упала в моих глазах, если бы когда-нибудь сказала об этом моему брату.

Поднявшись из-за стола, Ким протянула мне руку, в которую я, чуть помедлив, вложила свою.

— Больно?

— Немного.

— Мне жаль. — По тону было понятно, что это не так. Что ж, заслуженно. — Ты меня разозлила.

— Прости.

— Задолбала просить прощения! — снова ощетинилась подруга. — Знаешь, за что я тебя действительно никогда не прощу? За то, что ты творила с собой те первые месяцы. За твоих детей. Их мать — вот кто им был нужен тогда, но ты их бросила!

Ким высказала то, что лежало у неё на сердце, и эти жестокие, но правдивые слова дались ей ничуть ни легче, чем мне. Я заплакала.

В полной тишине мы сели за стол. Ким снова разлила виски, теперь уже не заботясь о льде и содовой.

— Я пыталась понять тебя, — заговорила она через некоторое время. — Пыталась, но не могла. Казалось, дети должны стать твоей отдушиной, помочь пережить горе, но ты, вопреки здравому смыслу, отталкивала их. Я, конечно, безумно рада, что ты, в конце концов, пришла в себя, но…

Подруга пытливо смотрела на меня. Прошло немало времени, но ей до сих пор нужны были ответы.

Я высморкалась и вытерла глаза кухонным полотенцем.

— Если бы ты знала, Кими, как я потом себя ненавидела! За то, что сделала со всеми вами.

— Тогда почему, Лив? — вскричала она внезапно. Я снова вздрогнула. — Почему ты позволила себе быть такой… такой… — Взгляд её заметался по столу в надежде обнаружить на нём написанным необходимое слово. — Слабой?

Этот вопрос не требовал ответа.

— Не только ты лишилась мужа, — продолжила она, — но и Марти сына. Мы со Стивом брата. Моя мать племянника. Наконец, Макс с Эбби отца!

Я издала нервный смешок.

— Что смешного-то? — опешила Ким. — Ты находишь это смешным?

— Твоё утверждение не совсем точно.

Продолжая хихикать, я, верно, была похожа на сумасшедшую.

— Какое из? — спросила она подозрительно.

— Эбби не лишалась отца.

— Согласна, не лишалась. Она просто-напросто не успела с ним познакомиться.

— Похоже, чёртово провидение предоставляет моей девочке шанс сделать это.

Выплюнув эти слова, я вскочила на ноги и со всей мочи пнула стул, на котором только что сидела. Он с грохотом упал, врезавшись в мойку.

Ким испуганно зажала уши.

— Оливия, ты меня пугаешь!

Она называла меня полным именем всегда, когда переставала понимать. Я была Оливией, когда в восемь лет отказывалась признаваться родителям, что сломала руку, прыгая с тарзанки. Когда соседские мальчишки напихали в наш почтовый ящик шишек и подожгли, а я, зная всех, кто это сделал по именам, не стала их выдавать. Когда прибежала к ней в слезах, узнав, что беременна, и долго истерила в страхе, что мать из меня будет никакая…

— Отец Эбби не умер. По крайней мере, хочется в это верить.

Её карие глаза расширились от ужаса.

— Что ты несёшь?!

— А то и несу! Эбби не дочь Майклу Вуду. Не только не успела стать, но и изначально не была его. Она моя! Только моя!..

Я заметалась по кухне — злая, раздражённая, растерянная…

— … и Дилана Митчелла, — тихо закончила за меня подруга.

Я замолчала. Через несколько секунд, показавшихся вечностью, Ким протянула:

— Так вот от кого у неё эти потрясающие зелёные глазищи.

— Да.

Возникло чувство, что сейчас я призналась не в самой страшной тайне своей жизни, а, скажем, раскрыла секретный ингредиент вкуснейшего блюда — так спокойно мы об этом говорили.

— Но она же похожа на тебя, и… — Ким на секунду задумалась.

— Вот именно, — улыбнулась я. — Она просто похожа на меня.

— Правда, Эбби рыжевастенькая, а ты тёмная шатенка.

— Если ты забыла, Макс тоже до двух лет в блондинах ходил. Потом начал темнеть.

Ким закивала.

— Да, да, мы ещё шутили, что одна из ваших бабушек согрешила с альбиносом.

Мы хихикнули, вспоминая то время и ненадолго замолчали.

Мне пришлось заговорить первой.

— Теперь ты понимаешь, что я тогда чувствовала? — Ким коротко кивнула. — Ты права: я бы никогда не сделала больно Майклу своим признанием. У меня не хватило бы духу. Разве только на смертном одре, да и то вряд ли. Когда я узнала, что беременна, у меня даже мысли не возникло, что этот ребёнок может быть не от Майка. Мы были с ним близки до того, как… — Я запнулась. — В общем, когда я увидела Эбби — ты же помнишь, были трудные роды, и потом пришёл папа…

К горлу подкатил комок. Впервые я взяла на руки свою дочь, когда ей было уже четыре дня от роду. Придя в себя после эмоциональной комы, я потребовала немедленно принести её. Врачи отказывались, опасались за моё состояние. И, как оказалось, не зря.

— Когда они вручили мне этот маленький сверток… — Слёзы снова полились из глаз, но дыхание не сбилось. Я давно научилась плакать спокойно, без всхлипов и истерик. — Помню, я сначала обрадовалась, что у неё такие же светленькие волосики, как были у новорожденного Макса. А потом она открыла свои ясные, лучистые глаза. Не как у Макса. Не тёмные. И вообще не такие. Тогда я всё поняла. Ты понимаешь, что я почувствовала? Кем я себя почувствовала, Ким?

Я снова подняла взгляд на подругу. Она плакала за другим концом моего потёртого кухонного стола. Сколько же слёз было за ним пролито! Сколько горя вынесли эти стены и мы, живущие в этом доме. Сколько ещё сможем вынести? Сколько смогу вынести я?

— Я возненавидела свою дочь, Кимберли! Можешь себе это представить? — Мне стало вдруг больно смотреть на неё, и, закрыв глаза, я медленно начала раскачиваться — туда-сюда, туда-сюда. — Она стала живым воплощением моей измены. Я не оставила Майку ничего. Я забрала у него и жену, и дочь, которую он так ждал и уже очень любил. Я была в ужасе от того, что сделала.

— Но он ничего этого не знал, Ливи! — проплакала подруга. — Он умер счастливым, зная, что вы у него есть, что ждёте его.

— Ты думаешь, мне от этого легче? Да мне во сто крат было бы легче, если бы он жил! Майк никогда бы не узнал правду о рождении Эбби. Да ему это и в голову бы не пришло в чём-либо таком сомневаться! Он бы воспитывал и любил её как свою дочь. Она и сейчас его дочь — для всех, кроме меня. Ты думаешь, это бы меня не успокаивало? Я была бы чёртовой сукой и предательницей, но только сама для себя. А он умер и теперь знает всё.

Ким молчала, не в силах что-либо возразить.

— Мне нужны были эти таблетки и уколы, потому что всё то время, когда мой мозг был в сознании, я плакала и просила прощения у всех — в первую очередь у Майка. Мне не хотелось жить, я корила бога за то, что не меня, а его он забрал. Это была самая страшная расплата за всё, что я сделала. За то, что позволила себе это запретное счастье.

Я одним глотком осушила полный стакан виски и снова закурила сигарету, поднимая стул и ставя его напротив Ким.

— А знаешь, что тогда было самым невыносимым? То, что, будучи в том состоянии, раскаиваясь, я чётко осознавала, что, если бы могла повернуть время вспять, ничего бы не изменила. Мне нужна была та ночь. Лично мне: ни как чьей-то жене, матери, дочери или подруге, а мне, лично мне — Оливии Энн. И я такая, какая есть, и никогда не буду другой. Я приняла себя, приняла как человека, которого разделили надвое, чтобы он смог отдать себя двум людям. Я любила два раза в жизни, Ким. — Иногда шмыгая носом, она внимательно смотрела на меня красными от слёз глазами, понимая, что сейчас я говорю про то, на чём строится моя теперешняя жизнь. — Всю жизнь я любила своего мужа и одно мгновение — Дилана. И обе эти любви мне необходимы. Без них я не я. И я не могла больше называть грехом то, что сделала. Потому что моя Эбби — не грех. Она дар божий. Каждый из этих мужчин был в моей жизни не случайно. Каждый подарил мне то, что сейчас составляет её смысл и счастье. Теперь дети — то, ради чего мне стоит жить. Я готова положить жизнь, чтобы Эбби и Макс были счастливы. Чего бы мне это ни стоило. И когда я приняла себя, смирилась с собой, вот тогда и поехала в первый раз на кладбище к Майклу. Ты должна помнить. Ты отвозила меня туда.

Она кивнула:

— Помню. Ты тогда попросила подождать в машине, а я слишком за тебя боялась и пошла следом.

Я удивилась:

— Правда?

— Да. Я видела, как ты склонилась над могилой, постояла так немножко, потом выпрямилась и быстро пошла назад. Я еле успела вернуться. — Ким потянулась ко мне через стол и пожала руку. — Прости. Я просто сильно волновалась за тебя. Все мы волновались.

— Я оставила на могиле Майка обручальное кольцо, — призналась я. — Зарыла его в изголовье. Я больше не была его женой. Перестала ею быть, когда взглянула в глаза своей дочери. Я любила его, Кими. До сих пор люблю, и всегда буду любить. Мне страшно не хватает Майка. Он всегда был рядом, а теперь его нет. И ты можешь сколько угодно презирать меня, можешь никогда больше не переступать порог моего дома, но я не хочу больше раскаиваться в том, что я теперь такое и что есть моя жизнь.

— Никогда не доставлю тебе подобного удовольствия. — Ким раздраженно отмахнулась. — Не знаю, кто я сейчас больше — кузина Майкла или твоя подруга. Мы с тобой вместе, почитай, что всю жизнь (вытерев слёзы, я энергично ей закивала), — и я не могу не любить тебя, как не могу осуждать или винить в чём-либо. Это твоя жизнь, твоё решение, и оно далось тебе непросто. Я верю в это, вернее, уверена, иначе могла бы сказать, что не знаю тебя. По крайней мере, Ливи, одно ты должна знать точно: я уважаю и люблю тебя ничуть не меньше, чем уважала и любила сегодня утром. — Я растроганно заскулила. — Иди ко мне, моя маленькая лживая сучка, и я заключу тебя в свои сестринские объятия.

Пошатываясь, Ким поднялась из-за стола и направилась ко мне, расставив руки.

Я вдруг осознала, что мы сидим так уже несколько часов и обе до безобразия пьяны.

— Ох, пожалуйста, отвали.

— С удовольствием, дорогая. И, знаешь, похоже, меня сейчас стошнит.

Зажав рот рукой, моя названная сестра метнулась в сторону ванной.

Пока Ким приходила в себя, я позвонила Полу.

— У вас всё в порядке? — спросил он вместо приветствия.

— Ага. Но сегодня твоей жене лучше остаться у меня.

— Что случилось?

— Напились мы с ней. Придём завтра утром. Уложишь детей сам?

Пол устало вздохнул:

— Сейчас первый час ночи. Они уже давно спят.

— Ты просто чудо, ты знаешь это?

— Догадываюсь, — усмехнулся он и повесил трубку.

Я встала из-за стола. Алкоголь перетёк из головы в ноги, и меня сразу же начало штормить. Чёрт, похоже, завтра нас обеих ждёт весёленькое утро.

Ким появилась на пороге кухни бледная, как смерть. Стоя в проходе и держась за дверной косяк, она изо всех сил пыталась выглядеть серьёзной.

— Один вопрос: почему именно сегодня?

— Что сегодня?

Ким вздохнула: моя несообразительность её явно тяготила.

— Почему именно сегодня ты решила всё рассказать?

— Ах, ты об это! — протянула я. — Ну, если вкратце, сегодня я познакомилась с бабушкой Эбби со стороны отца.

— Чего-о-о? — Её карие глаза чуть не вылезли из орбит.

— Того-о-о! — передразнила я. — Владелица агентства, собирающегося напечатать мою книгу — Эллен Мейсен, в замужестве Митчелл. А её дочь, Фиби Хейл, в девичестве Митчелл, собирается заняться художественным оформлением.

— Охренеть! — выдохнула подруга.

— Вот я и охренела. Пойдём спать.

Я начала подталкивать её к выходу. Ким послушно поплелась за мной через гостиную на второй этаж.

— И что ты собираешься с этим делать?

— Не знаю. — Пошатываясь, я поднималась по лестнице. — Смотри не рухни.

— Нет, Ливи, это не может быть случайно! — Ким решительно была настроена на обсуждение этой новости. Она остановилась в пролёте между этажами и исподлобья пялилась на меня. — Как бы дико это ни звучало из моих уст, но, может, тебе всё-таки стоит подумать о том, чтобы рассказать Дил…

— Нет! — отрезала я. — Этого не будет.

— Но он же отец и имеет право! — Возражение из её уст действительно звучало несколько странно. — Он должен знать об Эбби, Оливия.

Я могла предъявить ей кучу возражений, но была настолько эмоционально выпотрошена, что ввязываться в очередной спор не было ни желания, ни сил.

— Я не в состоянии обсуждать это сейчас. Захочешь поговорить об этом снова — милости прошу. Но не сейчас. Я устала.

— Окей.

По тому, как-то подозрительно легко она согласилась, я поняла, что Ким ни за что от меня не отвяжется и в самом ближайшем времени вернётся к этом разговору.

Держась за стены, мы обе дотащились до спальни и прямо в одежде повалились на кровать.

Комната немедленно начала кружиться перед глазами.

Полночи я провела в ванной комнате. Лишь под утро, вконец измученная, провалилась в спасительное забытьё под боком у самой лучшей на свете подруги.

* * *

Чья-то рука, настойчиво тряся за плечо, выдернула меня из сна.

— Вставай, Ливи-и. Встава-ай!

Застонав, я перевернулась на спину.

— Чёрт возьми, Пол, что ты тут делаешь?

Солнечный свет, наполняя комнату, нестерпимо бил в глаза. От крепкого зажмуривания виски немедленно сдавила тупая боль.

— Бужу тебя по просьбе Ким.

— А она сама где?

— Дома.

Издав ещё один мучительный стон, я предприняла попытку подняться. Комната поплыла перед глазами, и я снова рухнула на подушки.

— Как дома? А который сейчас час?

— Три.

— Три? Три дня?

Больше двенадцати часов спать, с ума сойти! Неудивительно, что голова раскалывается.

— Похоже на то.

— Пристрели меня, Пол, — захныкала я.

— Лучше волью в тебя это. — Он помог мне сесть и вложил в трясущуюся руку стакан, в котором с шипением растворялись две таблетки аспирина. — Кимберли выглядела не намного лучше. Судя по тому, как мощно вы отпраздновали, контракт заключён?

— Угу, — я закивала, кривясь от противного вкуса питья.

— Звонил Стив. Они с Максом вернутся к вечеру.

О, чёрт, я совсем забыла о своих детях!

— Окей. Сейчас встану и заберу Эбби. Дай мне пять минут.

— Приходи в себя. Я приведу её часа через два.

— Спасибо. Ты настоящий друг. — Моя улыбка была искренней.

— А то!

Пол вышел из комнаты, а я осторожно встала с кровати и поплелась в душ.

Стоя под прохладными струями, я прокручивала в голове события вчерашнего дня.

После того что произошло между мной и Диланом Митчеллом, связь с его семьёй я поддерживать не хотела. Инициатива в нашем общении исходила исключительно от Фиби. Мы мило поговорили пару раз по телефону — пустая, ни к чему не обязывающая женская болтовня. В основном темы касались тех дней — вернее, суток, что длилось наше знакомство. Пару раз Фиби упоминала Кэтрин и Саймона, а я вежливо интересовалась, как дела у Джессики и Рона; об их детях. Никогда имя Дилана не всплывало в нашем разговоре. Фиби ничего не сообщала о старшем брате, а причины интересоваться им у меня не было. Да и не хотелось.

Вернее…

Те слова, что Дилан сказал в холле отеля, навсегда запечатлелись в моей памяти. Они были такими искренними, такими правильными, такими нежными. Я любила его за эти слова, но от всей души надеялась, что Дилан вскоре забудет их. Наша встреча многое изменила в нас обоих, и хотелось верить, что произошедшие в нём изменения, в отличие от моих, оказались более позитивными. Что он сможет найти женщину, которой мне для него никогда не стать. И в этом я была честна перед собой. Я хотела Дилану счастья. Он его заслуживал. И, тем не менее, вчерашняя новость о том, что у него есть ребёнок, меня опустошила.

Я осталась недовольна собой: питать иллюзии, что спустя столько времени этот мужчина помнит меня и — что явилось бы полной дикостью — ждёт моего звонка, было бы глупо, если не сказать больше. Ни разу после гибели Майка у меня не возникало ответного желания ему позвонить. Однако, номер Дилана был сохранён в памяти телефона. Как и номера Фиби и Саймона Митчеллов.

Последний, кстати, несколько раз созванивался с Майком. Они откровенно сдружились и даже один раз виделись в Сиэтле, куда Майк через пару месяцев после возвращения домой ездил по делам. Я передала через него привет Кэтрин и Лиззи, и он привёз нам с Максом ответный. Вряд ли Майкл был способен обсуждать с Саймоном мою беременность; во всяком случае, в последних двух беседах Фиби об этом не упоминала. А уж если бы это через Саймона узнала Кэтрин, думаю, она бы не стала ничего скрывать от своей невестки.

После несчастья с Майклом, я не ответила на несколько звонков Фиби. Один раз звонил Саймон. Его звонок я тоже проигнорировала. Рождение Эбби утвердило меня в желании прекратить всяческие отношения с семьёй Митчеллов. Будь по-иному, встреться мы в другом месте и в другое время, я уверена, всё было бы иначе. Но тогда и сейчас… Никто из Митчеллов не знал о смерти Майкла. И пусть уж лучше они считают нас легкомысленными, не способными поддерживать дружбу на расстоянии, чем с искренним желанием помощи и сочувствия кто-либо из них однажды появится у меня на пороге и встретится с Эбби.

Малышка действительно походила на меня — в этом Ким права. Но черты Дилана в ней проглядывались достаточно явно: цвет глаз, каштановые завитушки, необычная кривоватая улыбка — всё выдавало в ней его дочь. И если бы Саймон по простоте душевной мог не заметить этого сходства, то рассчитывать на слепоту Фиби, а также на её молчание было самонадеянно.

Вот почему меня так испугало внезапное возвращение Митчеллов в мою жизнь. Многое бы пришлось объяснять, и неизвестно, как бы они — и в первую очередь Дилан, — восприняли новость об Эбби. Да и не только с Митчеллами пришлось бы объясняться. Мне не хотелось делать свою дочь предметом обсуждения кого бы то ни было. У неё есть я. Макс. Ким и Пол. Любящие дедушки и бабушка. Вполне достаточно для маленького человечка. И я готова была сделать что угодно, чтобы так оставалось и впредь.

Подумав о семье Ким, я сразу же вспомнила Стива. Точнее, его поцелуй. Господи, ну вот это-то мне зачем? В третий раз за утро я застонала от отчаяния.

Стивен Хейз младше меня на три года. Сообразительный, честный, добрый малый — мы всегда брали его в свои игры. Он был неотъемлемой частью нашей большой компании.

Подростком, так же как и в своё время и Майк, Стив пользовался успехом у девушек. Он часто менял их, но расставался всегда умело: ни одна из его бывших подружек не держала на парня зла.

Тётя Талула очень переживала за сына-ловеласа, а Ким в шутку подсовывала в карманы брата презервативы.

— Мне ещё рано становиться тётушкой, — говорила она. — Так что, будь любезен, держи своих хвостатых Хейзов в резиновом чехле.

И вот теперь он переключил своё внимание на меня.

Учитывая нашу прежнюю дружбу и то, как Стив относился к Майку, это было довольно неожиданно. Если не сказать больше. Неправильным это было — вот как. Мне предстоял сложный разговор — простой вправкой мозгов здесь не обойтись. Стив был очень привязан ко всем нам, и мне вовсе не хотелось, чтобы мои чувства к нему, вернее, полное их отсутствие, как-то повлияло на его отношения с Максом и Эбби.

Выйдя из ванны, одевшись и высушив волосы, я спустилась на кухню. В желудке творилось чёрте что. А так как вчера я толком и не поела, да вдобавок устроила организму алкогольное отравление, необходимо было что-то срочно закинуть в себя, чтобы опять не начало тошнить — теперь уже от голода. Я сварила кофе и съела пару тостов с тёртым сыром и шпинатом. Немного полегчало. Пора возвращаться к привычной жизни.

Последние два дня из неё как будто выпали: ни готовки, ни уборки, ни занятий с детьми — ничего из того, что составляло мою повседневность. Даже магазинчик наш был закрыт в связи с тем, что одна из его хозяек и по совместительству продавщица ударилась в творчество.

Я убрала в доме, приготовила овощной суп для Эбби, спагетти болоньезе для себя, и только поставила в духовку жаркое, которое должно быть готово к возвращению Макса, как в дверь позвонили — Пол с мальчиками привели мою малышку.

— Привет, тётя Лив! — Эм квадрат влетели в дом и тут же рванули в комнату Макса.

Никому, кроме кузенов, Макс не разрешал входить в комнату в своё отсутствие. Даже я предварительно испрашивала разрешения. Конечно, сын всегда давал его, но из уважения к своему маленькому мужчине лишний раз этим не злоупотребляла.

Эбби сидела на шее Пола и грызла яблоко. Увидев меня, она уронила его на пол и потянула ко мне ручки.

— Мамиська!

— Иди сюда, куколка. Ох, какая же ты стала тяжёлая!

Я неловко начала снимать её с шеи Пола, который присел, чтобы облегчить мне задачу.

— Есть будешь? — обратилась я к нему.

— Давай. Ким убежала в бассейн, дома — шаром покати.

— Спагетти на плите, соус — в холодильнике, — отчеканила я по-свойски. — И крикни мальчиков.

Пол ушёл вглубь дома.

— Де Мак? — потребовала ответа дочь, заглядывая мне за плечо.

— Скоро приедет. Мамочка по тебе соскучилась! — Я с наслаждением целовала прохладные мягкие щёчки.

Эбби сидела на руках, по привычке ухватив мой указательный палец. В своеобразном танго мы прошлись по дому, разыскивая Макса.

— Качю Мака. — Она хмурилась, выпятив губки и сведя крошечные бровки-домики.

— И я качю Мака, зайка. — Необходимо было перевести тему. — Включить Блинки Билла?

— Сяма!

Я опустила её на пол. Эбби проковыляла к стойке с DVD-дисками и ловко вытащила нужный. Управляться с техникой моя дочь начала сразу, как только смогла до неё дотянуться, читай — ходить. Это только с пультами она была нетерпеливой, а во всём остальном — сообразительной и рассудительной не по годам. И диск достанет из коробки аккуратненько, стараясь не заляпать пальчиками, и канал переключит — с толком, с расстановкой и с высунутым от усердия розовым язычком.

Включив нужный диск, Эбби забралась на диван. Я решила покормить её прямо в гостиной и пошла на кухню за супом.

Пол уже вовсю орудовал вилкой и ложкой.

— Мальчиков позвал?

— Угу, — промычал он с набитым ртом. — Сказали, что подождут Макса. Стив звонил. Они уже на подъезде.

Кивнув Полу, я налила в детскую миску суп, взяла булочку и пошла кормить дочь.

Мы долго ели; отнекиваясь, уговариваясь, отвлекаясь на приключения хулигана-медвежонка, пачкая себя и диван. В конце концов, тарелка оказалась пуста, и довольная мама и не очень довольная дочь занялись своими делами: Эбби улеглась на диван, глядя в экран, а я поплелась на кухню, чтобы помыть посуду и привести себя в порядок.

Пол что-то крутил под раковиной.

— Ты чего там делаешь? — поинтересовалась я без особого интереса, счищая с себя пятна, оставшиеся от обеда Эбби.

— У тебя кран свистит. Смотрю, что можно сделать.

— Спасибо. Кстати, посмотри в гостевой спальне лампочку. Я пыталась поменять, но что-то не соображу, как она выкручивается.

Ага, мне только палец в рот положи! Но Пол, кажется, был доволен.

— О’кей. Закончу здесь и гляну.

— Спасибо, Пол.

Я решила подняться в спальню и переодеться — чёртова брокколи насмерть зацементировалась на футболке.

Наши путешественники приехали через час. Довольная рожица сына маячила в окне машины, пока Стивен парковался на моей подъездной дорожке. Макс был такой счастливый, что я невольно рассмеялась, глядя на его нечёсаные, взъерошенные волосы и обгоревший нос.

— Мама, я поймал во-о-от такую форель! — Он бежал ко мне, на ходу показывая руками, какой именно был у него улов.

Обняв сына, я крепко прижала к себе тёплое тельце с дико бьющимся от восторга сердцем. Макс прижался ко мне в ответ.

— Так здорово, так здорово! Блин, если бы ты знала! — Он без устали тараторил, пока мы шли в дом. — Стив поставил палатку, а потом мы решили спать в машине, потому что москиты заели. А утром приходила косуля. Прямо к машине, прикинь?

Услышав голос брата, из гостиной выбежала Эбби.

— Мак!

— Привет, сопля. Скучала? — Кряхтя, Макс поднял её на руки.

— Ты пивёз ябосько?

Да уж, на память моя дочь не жаловалась. Да и на соплю не обиделась. Или благоразумно решила не заметить.

— Неа. Зато привёз рыбу. Сейчас Стив принесёт.

— Уже принёс, — отозвался тот, втаскивая в дом довольно увесистый термохолодильник. — Мы её, конечно, почистили, но лучше сразу положить в холод.

— Неси на кухню, — приказала я. — Там, кстати, спагетти должны остаться, если Пол всё не подъел. И мясо в духовке.

Заинтригованная Эбби побежала за Стивеном. Мы же с Максом задержались в прихожей.

— Ну что, тебе понравилось?

— Очень! — Макс устало опустился первую ступеньку лестницы. — Со Стивом классно. Он не заморачивается насчёт еды и сна, как папа и дедушки. Кажется, я даже в туалет не ходил, поклёвку пропустить боялся.

Я засмеялась и, сев рядом с ним, потрепала Макса по макушке.

— Костром пахнешь.

— Ага, мы жгли, — он устало зевнул.

— Поднимайся наверх. Кстати, Майк и Марк у тебя в комнате. Часа два как заперлись и не выходят. Если что — я не виновата. Умойся, переоденься, и спускайтесь на кухню.

— О’кей, мам.

Макс тяжело поднялся и поплёлся наверх. Через несколько мгновений хлопнула дверь, и приветственные вопли трёх мальчишек огласили мой дом.

На кухне Стив заканчивал с сортировкой рыбы, запихивая последние тушки в морозильную камеру. Эбби сидела за столом, опасливо таращась на производимые им действия.

— Ох, ничего себе! Да тут годовой запас!

— Да ладно! — засмеялся парень. — Это только половина. Остальное в машине.

Ким не любила возиться с рыбой, и весь улов Стивен отвозил матери. Тётя Талула чистила её, морозила, а потом уже отдавала дочери.

— С ума сойти! Как вы со всем этим справились?

Зная, как бьётся форель, когда её выуживают, я удивлялась силе, которую парни должны были приложить, чтобы заиметь такой улов.

— Ну, помогали друг другу, конечно.

Закончив, Стив уселся за стол. Эбби немедленно перебралась к нему на колени.

— Ну что, пуговица, понравилась рыбка?

— Да, — протянула та.

Стив начал её раскачивать, и Эбби счастливо завизжала:

— Исё. Исё.

— Всё, я устал. Завтра тебя покачаю, ладно?

— Уадно, — согласилась Эбби, но с колен, тем не менее, не слезла.

— Спасибо тебе, Стив, — Я была искренне благодарна парню. — За Макса спасибо.

Неожиданно он посерьёзнел:

— Ливи, я тут подумал…

Веселье вылетело из меня, как воздух из воздушного шарика. Я ещё не была готова к разговору, поэтому сразу попыталась остановить Стивена.

Он был решительно настроен высказаться. Видать, только об этом и думал.

— Я знаю, что не должен был целовать тебя, но чувствую, что…

— Не надо ничего объяснять, пожалуйста! — Я умоляюще переводила взгляд с парня, на крутящуюся у него на коленях дочь. — Я не могу, Стив. Просто не могу. Я люблю тебя, но ты… Ты должен понять, что…

Чёрт, всё-таки надо было заранее обдумать, что сказать.

— Я для тебя всего лишь младший брат, так? — грустно улыбнулся Стивен.

— Любимый младший брат, — поправила я так же с улыбкой.

— И никогда не смогу стать чем-то большим?

Наверное, я должна была сказать это сразу. Что отношения между нами невозможны. Неправильны. Но выражение лица Стивена, то, как он смотрел на меня, ожидая вердикта, как заботливо держал на руках Эбби, надломили мою решимость, и, прежде чем ещё раз всё взвесить, я выпалила:

— Может быть когда-нибудь… Не знаю… Пока нет.

— Я всё понимаю, Ливи. Понимаю. И подожду сколько надо.

Его глаза снова заискрились, и у меня на сердце немного отлегло.

— Так ты накормишь меня?

— Конечно! О чём речь.

Я была благодарна за то, что Стив сменил тему, и с преувеличенным энтузиазмом начала метаться по кухне, ставя на стол тарелки, приборы, еду.

Мальчики появились через минуту, подгоняемые Полом. Бедлам творился вплоть до прихода Ким.

Она вошла в кухню свежая и отдохнувшая, в отличие от меня, которая от обилия тестостерона, к тому моменту наполнившего дом, уже искала пятый угол. Увидев моё состояние, Ким не мешкая увела домой всех своих мужчин, предварительно поцеловав меня и Макса. Эбби давно спала на диване перед включённым телевизором; для неё эмоций оказалось слишком много: день с младшими Джонсами, возвращение Макса, рыба, гости.

Назавтра была суббота, и я, как всегда, ждала приезда отца Майкла. А в воскресенье у нас было запланировано рыбное барбекю на заднем дворе тётушки Талулы.

Я перенесла Эбби в кроватку и, не раздевая, накрыла одеялом.

— Мам, можно, я сегодня с тобой посплю?

Фигурка Макса, облачённая в пижаму, маячила в дверях моей спальни. Сын выглядел таким уставшим, что, вероятно, уснёт, едва коснувшись головой подушки.

— Конечно, малыш.

Я откинула одеяло со стороны Майкла, и он быстро забрался на кровать.

— Ты зубы почистил?

— Неа. Не ругайся, ладно?

— Не буду.

Через минуту Макс уже спал. Тихонечко поцеловав тёплый обгорелый нос, я вышла из спальни и закрыла за собой дверь.

Убирая на кухне, я думала о том, как же сохранить мой маленький мир таким, каков он есть, в целости. Спустя час и пару сигарет кое-какое решение начало вырисовываться.

Утром в понедельник я позвонила Джеймсу и выразила желание кое-что добавить в условия контракта.

— Всё что угодно, радость моя! Пока мы на стадии заключения, изменения возможны. Правда, если это не касается финансовой стороны.

— Это не касается финансовой стороны. Во-первых, я не хочу, чтобы моё лицо появлялось во время рекламной кампании. Это возможно?

— В принципе, возможно. Но почему нет, Лив? — удивился Джеймс. — Ты красивая молодая женщина. Это может помочь продвижению.

— А я не хочу. — Упрямство-достоинство ослов, но я была непреклонна. — Считай это прихотью испуганной провинциалки.

Джеймс неохотно согласился.

— Хорошо, я проговорю этот момент с мисс Холбрук. Думаю, она будет возражать, но что-нибудь придумаем. Есть и во-вторых?

— Да, я бы хотела, чтобы книга вышла с моим полным именем на обложке — Оливия Энн Дэвис.

— А это зачем? — Джеймс снова удивился. — Ты же не любишь своё полное имя! Да и Лив Дэвис звучит лучше.

На этот случай ответ был заготовлен.

— Это для мамы. Ей будет приятно, когда она возьмёт в руки книгу, подписанную именно так. Пожалуйста, Джеймс!

— Хорошо. Думаю, это не станет большой проблемой.

— Если там не согласятся, снижай мой гонорар.

— Ну, уж, нет! — отрезал он. — Это святое. Что я за агент, раз легко пожертвую твоими деньгами. И своими, если честно.

— О’кей. Решай сам, как лучше преподнести это в "Мейсен". Скажи, это мои условия. Во всём остальном даю тебе полный карт-бланш.

Джеймс сработал идеально. Книга должна была выйти ко Дню Благодарения. И я чувствовала себя более-менее спокойно: вряд ли кому-нибудь из Митчеллов что-либо скажет имя Оливии Энн Дэвис.

Настоящее. Глава 19

Soundtrack — Everybody Hurts by R.E.M.

Следующие два месяца не в пример маю выдались дождливыми. Сочная зелень скрыла Лонгвью, и только спустя минут пять после пересечения его границы можно было догадаться, что вы-де в городе.

После рыбалки со Стивеном, Макс начал ходить в горы и с дедушками. Я с радостью поддерживала его в этом, и не только ради самого Макса. Служба моего отца не оставляла ему места для тоски, а вот с Марти Вудом было сложнее. Отец Майкла получал военную пенсию, не работал и целыми днями слонялся между домами родственников и гаражом Форджа, бывшей вотчины своего сына. В конце концов, я не выдержала его маяты и придумала Марти работу: теперь с утра до вечера он занимался починкой кровли на крыше моего дома. Работка — не бей лежачего: внимательно осматривать и заменять прохудившуюся черепицу. Мне было немного боязно за старика, как бы не сорвался с высоты, но он так был рад тому, что в нём нуждаются, что я успокоилась и единственно умоляла Марти не торопиться. Правда, часто идущий дождь то и дело загонял его в дом, поэтому большую часть дня отец Майка просиживал в моей гостиной, с банкой любимого эля в руках и Эбби на коленях.

К слову сказать, дедушку Вуда она любила больше, чем моего отца. Скупой на ласки, папа с большим интересом проводил время с уже подросшим Максом, а вот при общении с маленькой девочкой испытывал явный дискомфорт. Это было удивительно, принимая во внимание, что меня-то он как-то вырастил. Так что пока Эбби нещадно пользовала Марти, а тот никогда не приходил к ней без гостинцев.

Макс же все дни пропадал на заднем дворе, возясь со своими удочками, а вечерами убегал к Стивену, и там уже копался в его снастях. Стив работал в магазине товаров для активного отдыха. Так же, как в своё время Майкл понимал в автомобилях, его кузен хорошо разбирался в туристическом снаряжении и прочем походном арсенале. Парень был дока в своём деле, клиенты его любили, и буквально за несколько лет из простого помощника продавца Стивен Хейз выбился в управляющие.

Я вернулась к работе в книжном магазине и была занята там с утра до вечера. Периодически звонил Джеймс, рассказывал на какой стадии находится книга. К слову сказать, он сумел добиться выполнения моих "причудливых" условий. Сроки были проставлены, графики утверждены, и передо мной маячило только одно пугающее событие — презентация первого экземпляра. Обычно, на неё собиралось множество людей: литературная пресса, критики, рекламодатели. Авторы на подобном мероприятии присутствуют по умолчанию, и, похоже, я стану единственной в своём роде, кто изо всех сил постарается его избежать.

Разумеется, в городе быстро прознали (полагаю, не без помощи Ким), о выходе книги, что моментально сделало меня одной из самых обсуждаемых персон. Покупатели интересовались, когда альбом поступит в продажу, и заранее договаривались о приобретении экземпляра с автографом. Больше всех мной гордился папа. Он с удовольствием принимал поздравления от горожан, с которыми, как шеф полиции, общался ежедневно.

Ажиотаж достиг своего апогея, когда в магазин пришли представители мэрии и пригласили меня перерезать ленточку на открытии традиционной ярмарки в День Труда. Кроме недавно почившего Киовы Фримена, ветерана вьетнамской войны, получившего награду из рук самого президента Никсона, знаменитостей в нашем городе не было. К всеобщей радости, мне предстояло занять вакантное место. Этой внезапной популярности я была очень не рада.

Ещё один человек весьма гордился мной, и, честно говоря, по праву. Это была миссис Стоун, жена директора Стоуна и по совместительству преподаватель английской литературы в нашей школе. После того, как Майкл отремонтировал её мужу старенький "бьюик", миссис Стоун воспылала особой любовью к нашей семье.

Она была талантливым педагогом. Именно благодаря её урокам я выбрала литературу своей профессией. Во многом наши взгляды совпадали, поэтому по предмету миссис Стоун у меня всегда были высокие отметки. После окончания школы я не потеряла связь с любимой учительницей, ну а благодаря "афере" Майкла чету Стоунов мы почитали за родственников. Детей у них не было, и Макса они любили как родного внука. Пять лет назад мистера Стоуна проводили на почётную пенсию, а спустя несколько месяцев он скоропостижно скончался, сделав миссис Стоун вдовой. Родных у неё не было, остались лишь две школьные подруги, проживающие в Олимпии. Туда миссис Стоун и перебралась, продав свой дом в Лонгвью и купив небольшую квартирку недалеко от Уотершед-парка. Учительская пенсия, а также сбережения, сделанные мистером Стоуном, позволили ей скромно жить одной. Всякий раз, оказываясь в столице штата, мы с Майком навещали её.

Миссис Стоун тяжело переживала смерть моего мужа. Она приезжала в Лонгвью на похороны, а после постоянно звонила мне, поддерживала, приободряла. Теперь, планируя поездку в Олимпию, я непременно брала с собой Макса и Эбби, которые с удовольствием ездили в гости к "бабушке Стоун".

Конечно, то, что одна из её учениц печатается в газете, льстило бывшей учительнице. Она была постоянной читательницей моей колонки и самым придирчивым критиком. Выхода детского альбома миссис Стоун ждала с не меньшим нетерпением, чем я. Первый подписанный экземпляр был обещан именно ей.

В тот день, тринадцатого августа, я работала в магазине. У нас с Молли Сью, девятилетней дочерью моей школьной подруги Бриттани, был спор на тему, что интереснее — сага о Гарри Поттере или "Тёмные начала" Филипа Пулмана. Я была за последних. Все эти волшебные штучки, конечно, эффектны, но отселить душу человека от тела в отдельное существо — это же надо додуматься! А параллельные миры, в которые можно попасть, всего лишь разрезав воздух!

Мы сидели за стеллажами в небольшой комнатке, прозванной "Секретным местом". Она располагалась в задней части магазина и представляла собой небольшую гостиную, застеленную мягким ковром и заваленную разноцветными подушками. Здесь часто устраивались чтения и обсуждения новинок детских книг, которые пользовались большой популярностью у юных покупателей и их родителей. Из комнаты можно было спокойно наблюдать за тем, что происходит в торговом зале.

Молли Сью спорила, не стесняясь. Мне очень нравилось это в детях, когда они мыслили и не боялись отстаивать своё мнение.

— А как вам заклинания, миссис Вуд! Разве они не чудесны?!

Открыв сцену битвы за Хогвардс из последней книги саги, девочка начала громко их зачитывать. Здесь я была согласна: экзерсисы с языком бывшей учительницы английского, из которых Роулинг творила свои заклинания, приводили меня в восторг.

Наш разговор прервал колокольчик, подвешенный к входной двери.

— Добрый день, могу я видеть мисс Дэвис?

Незнакомый голос принадлежал мужчине.

— Одну минуточку!

Я ненадолго задержалась и, прежде чем выйти в зал, поправила одежду и надела туфли: в "Секретном месте" мы всегда сидели без обуви.

Увидев посетителя, я на мгновение остолбенела. Он стоял вполоборота, рассматривая стенд с новинками. Не было заломленной шляпы, не было мятого пиджака, надетого на майку. Вернее, пиджак был, но другой — клубный, из тонкой шерсти, а под ним — добротный светлый джемпер. Тёмные джинсы, классические кожаные туфли; совсем в другом образе я видела его в последний раз. И всё-таки, это был он — Джейсон Хейл, муж Фиби Митчелл.

Заслышав мои шаги, мужчина повернулся.

Я точно поймала момент узнавания — его глаза расширились, а на красивом лице поселилось сомнение; Джейсон усиленно пытался меня вспомнить.

Его замешательство позволило мне первой прийти в себя. С самым что ни на есть деловым видом я прошагала за кассу. Прилавок, разделявший нас, казался островком безопасности.

— Добрый день, сэр! Чем могу помочь?

— Э-э… Здравствуйте, — неуверенно начал Джейсон. — Я… эм-м… кхм, — он смущённо откашлялся. — Дело в том, что…

— Я слушаю.

Моя вежливая улыбка наверняка была больше приторной, чем побудительной.

— Да, эм-м… Мне нужна… Вернее, я бы хотел видеть мисс Оливию Энн Дэвис. Мне сказали, что я могу найти её здесь.

"Сказали? Ничего себе! И кто же?"

— Это я. — Надеюсь, мне удалось скрыть удивление в голосе. — Чем могу помочь?

Джейсон несколько секунд колебался, прежде чем протянуть мне широкую кожаную папку, которую до этого держал в руках.

— Вот эскизы для вашего альбома. Их сделала моя жена, Фиби. Она просила вас их посмотреть и выразить своё мнение.

— Конечно, Дж… — Я громко прочистила горло. — С удовольствием.

— Я…

Джейсон явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он хотел заговорить снова, но я не дала ему это сделать.

— Я передам их через своего агента.

— Э-э, да… Думаю, так будет удобно. Спасибо.

Обуреваемый сомнениями, мужчина начал пятиться к двери.

— Не за что! Спасибо, что привезли их лично.

Уже на пороге Джейсон ещё раз обернулся, окидывая меня задумчивым взглядом.

Колокольчик на двери обиженно тренькнул. Дверь закрылась.

Почувствовав слабость в ногах, я не удержалась и сползла по кассовой стойке на пол. Сердце ухало в груди, в ушах гудело, как после финиша на стометровке.

Неожиданно поблизости раздался звонкий голосок Молли Сью:

— Миссис Вуд, миссис Вуд, где вы?

Выскочив из-за прилавка, я оказалась лицом к лицу с взволнованной девочкой.

— С вами всё в порядке, миссис Вуд?

— Конечно, дорогая. — Я едва не задыхалась. — Мы закрываемся. Беги домой и передавай привет маме. А книгу можешь вернуть через три дня. Хватит времени прочесть?

— А то! Спасибище!

Боясь, что я передумаю, Молли Сью поспешно выбежала за дверь. На ватных ногах я двинулась за ней, перевернула табличку на "Закрыто" и поехала домой. И только там окончательно перевела дух.

"Ну а что, собственно, произошло? — спрашивала я себя спустя час и пол пачки сигарет. — Ну, увидел. Ну, не узнал. Ну и хорошо, что не узнал".

Единственное, что меня беспокоило, так это вопрос, как Джейсон Хейл очутился в Лонгвью? От кого он узнал, где меня искать, и почему муж художницы лично привёз эскизы, а не передал их через того же агента.

Вспомнив о Джеймсе, я сразу набрала его номер.

— О, привет, Лив! Тебе уже доставили эскизы?

— Доставили? — Я едва не выронила трубку. — Откуда ты вообще знаешь, что их должны доставить?

В течение следующих пяти минут мозг пытался продраться через пространные объяснения Джеймса:

— Видишь ли, утром в редакцию привезли иллюстрации для нашей книги. Я, разумеется, спросил, почему их не по электронной почте прислали, а этот парень заговорил о передаче цвета и прочих текстурах. А ещё, что художнику важно узнать мнение автора и ля-ля-ля, и все эти творческие штучки. В общем, я сказал ему спасибо. А потом он спросил, как выехать на трассу к Лонгвью. Я объяснил. Хотя, знаешь, при его внешнем виде и тачке вполне можно было бы себе позволить джи пи эс. Как я понял, парень из самого Сиэтла ехал. Но мало ли что, вдруг навигатор сломался или села батарейка…

Джеймса понесло в сторону от интересующей меня темы.

— Ну и что дальше? — подтолкнула я его. — Ты объяснил, как проехать, а потом? Как он оказался у меня в магазине?

— Да я только через минуту после того, как он ушёл, сообразил: раз парень едет через Лонгвью, так пусть и завезёт тебе эти рисунки. Я поймал его, когда он уже отъезжал от редакции. Буквально упал на капот. Зачем тебя лишний раз гонять в Олимпию, если он сам едет в твою сторону? А так как твоего домашнего адреса у меня под рукой не было, я сказал, что мисс Дэвис работает в местной книжной лавке. Вряд ли у вас много книжных лавок, так ведь?

Джеймс задал последний вопрос таким беспечным тоном, что мне стало стыдно за свою реакцию на его искреннее желание облегчить мне жизнь.

"Благими намерениями устлана дорога в ад". Никогда смысл этой пословицы не был так актуален.

— Да, книжных лавок у нас не много. Спасибо тебе, Джеймс, — кисло поблагодарила я.

— Нет проблем. — Мой агент был очень доволен, что так здорово сумел воспользоваться ситуацией и угодить клиенту. За что на него сердиться?

И всё-таки вопрос, что Джейсон Хейл делал в Лонгвью, оставался открытым.

Ответ на него я получила довольно скоро.

Было около шести часов вечера. Ким должна была привести Эбби к восьми. Я могла бы и сама заехать за дочерью, но, будучи выбитой из колеи, решила не волновать своим перепуганным видом ни её, ни подругу. Макс был у Марти — у них там что-то не заладилось с лодочным мотором, из-за чего предстоящая в выходные рыбалка могла попросту накрыться. Сын с самого утра полетел к деду на помощь, которая, в сущности, могла заключаться только в одном — не мешать.

Для всех остальных я пока ещё была на работе, так что раздавшийся в дверь звонок застал меня врасплох. Дёрнувшись от неожиданности, я пролила на себя вишнёвый сок, отчего на блузке расплылось противное холодное пятно, сильно смахивающее на кровь.

— Твою мать! — выругалась я.

Времени на переодевание не было, пришлось идти открывать в таком неприглядном виде.

За дверью стоял Джейсон.

Снова, как и два часа назад, мы недоуменно уставились друг на друга.

Брови мужчины сошлись на переносице.

— Олив… Лив?

То, что Джейсон стоял на пороге моего дома, то, что назвал меня Лив, а не Оливией, не оставило ни единого шанса хоть как-то выкрутиться. Играть дальше не было смысла — он меня узнал.

— Ещё раз здравствуй, Джейсон.

Недоумение на его лице уступило место искреннему удивлению.

— Так ты и есть Оливия Дэвис?

— Да, это моё девичье имя. Зайдёшь?

Я посторонилась, впуская его в дом.

В гостиной я указала Джейсону на диван.

— Присаживайся.

Он неуверенно топтался на пороге.

— Мне надо бы переодеться. Дашь минутку?

Моя виноватая улыбка немного его подбодрила, и он тут же засуетился:

— Да, да! Конечно! Разумеется!

Я побежала наверх, обуреваемая страхом и сомнениями. Как Джейсон узнал, где я живу? Что ему вообще понадобилось в нашем городе?

Меня не было от силы минуты две, и когда, переодевшись в домашние брюки и белую футболку, я спустилась вниз, то нашла своего гостя сидящим на краешке дивана в напряженно выжидательной позе.

Заметив меня, Джейсон встал.

— Лив, я…

Подняв руку, я остановила его.

— Я должна извиниться за то, как вела себя в магазине.

Нелегко было смотреть на Джейсона, говоря это. Его мягкий ответ заставил меня чувствовать себя ещё хуже.

— Вероятно, у тебя на то были причины. И скорее всего, по тем же причинам ты перестала отвечать на звонки Фиби.

Под его взглядом мне стало неуютно и, заливаясь краской, я отвернулась. Занавески на окнах внезапно вызвали мой живейший интерес: подойдя к окну, я начала нервно их теребить.

Джейсон тяжело вздохнул. А затем скрипнул диван, когда он на него опустился.

— Саймон узнал, что я направляюсь в Портленд, и попросил меня заехать к Майклу. Честно говоря, он искренне считает, что твой муж потерял его телефон или что-то вроде этого.

После встречи с тобой я поехал в мастерскую, где в первый раз ремонтировал машину. Вижу, Майкл стал партнёром — на вывеске его имя.

К горлу немедленно подкатил комок, глаза защипало от подступающих слёз. Хорошо, что в этот момент Джейсон не видел моего лица.

— Да, это так, — прошелестела я.

— Майкла я не застал. И не узнал ничего вразумительного насчёт того, где его можно найти.

Я медленно повернулась. Джейсон выглядел озабоченным.

— Меня направили к управляющему, мистеру Джонсу. Он поинтересовался, зачем мне нужен Майкл. Я объяснил, что привёз ему привет от старого друга. В ответ он написал этот адрес и сказал, что я всё могу узнать у его жены.

Он замолчал, а я замерла на месте, не в силах собраться с духом, чтобы произнести те самые слова.

— Джейсон, я…

— Что я должен узнать, Лив? — Он пристально смотрел на меня, оценивая мою реакцию. — Что он бросил тебя? Поэтому ты прекратила общение с нашей семьёй?

Неподдельное участие в его голосе, дружеская искренность были обезоруживающими. Ничего не оставалось, как просто кивнуть. Ведь, по сути, я не кривила душой: Майкл оставил нас. А вот каким образом — об этом можно и умолчать.

Джейсон встал с дивана и подошёл ко мне.

— Прости, что лезу не в своё дело. — Он осторожно взял меня за руку. — Но я помню, как все восхищались вашей парой, и понимаю, что ты чувствуешь и почему поступаешь именно так. Но позволь тебя уверить, Лив, что с нашей стороны ты получишь только поддержку и искреннюю дружескую любовь. Мне жаль, что так произошло, но из-за его поступка ты не должна закрываться от всего мира. Ну, или хотя бы, от моей жены. — Джейсон тепло улыбнулся. — Думаю, сейчас ты ей даже больше нужна, чем думаешь. Мы с Фиби ждём ребёнка.

Последние слова он сказал с такой радостью, что я не сдержала улыбки.

— Я знаю, Джейсон. Примите мои искренние поздравления. Вы так давно этого хотели.

— Знаешь? Откуда? Ах, да, книга! — протянул он. — Кстати, тебя я тоже поздравляю. Значит, ты у нас писательница?

— Это слишком громко сказано.

— Вообще-то, я читал некоторые истории, и они чудесны. Говорю это, как будущий отец. — Произнеся последнее слово, он рассмеялся и покачал головой: — До сих пор не могу привыкнуть.

— Спасибо. Уверена, что с иллюстрациями Фиби они будут ещё чудеснее. Прости, я не успела их посмотреть. Но они мне заочно нравятся.

— Фиби действительно вдохновилась этой работой. Ты же знаешь, как для беременных важно душевное спокойствие. — Я кивнула. — Так Фиби ни одного карандаша не сломала, пока рисовала — а для неё это показатель.

Я засмеялась. Обстановка между нами разрядилась.

Отойдя от окна, мы сели на диван

— Фиби очень удивится, — продолжил Джейсон, — когда узнает, кто скрывается под именем Оливии Энн Дэвис.

Услышав эти слова, я снова напряглась. Рассчитывать на то, что Джейсон может скрыть что-то от своей любимой жены, было глупо. Но попытка не пытка.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты упоминал о нашей встрече. В том числе и Фиби. Я обязательно позвоню ей. Только дай мне время.

Он ответил не сразу.

— Хорошо. Правда, мне не совсем понятны твои мотивы.

— Просто позволь мне сделать это чуть попозже. Хотя бы из-за того, чтобы не волновать её сейчас. Кстати, какой у неё срок?

— К концу месяца должна родить.

— И вы уже знаете, кто будет?

— Нет. Мы решили не узнавать пол ребёнка. Фиби хотела, чтобы это стало сюрпризом для всех.

— Но я уверена, что имена она уже подобрала.

— О, боже! — Внезапно Джейсон закатил глаза и устало откинулся на спинку дивана. Похоже, я наступила на больную мозоль. — Споры на эту тему не умолкают ни на секунду. Фиби разрывается между именами. Ей хочется чего-то милого и одновременно не сложного. Кристи кажется слишком простым, Урсула — слишком вычурным. От Тимоти тошнит, Ричардом звали её первого хомячка. И всё в том же духе…

Я смеялась, слушая рассказы о причудах беременной Фиби Хейл. Мои тревоги улеглись, пока Джейсон с любовью и нежностью говорил о жене и будущем ребёнке. Искренняя радость за всех троих — вот что я чувствовала в данный момент и совершенно забыла о времени.

Макс появился неожиданно.

Хлопнула входная дверь, и через секунду сын ввалился в дом. Пробегая мимо гостиной, он резко затормозил в дверях. Его взгляд заметался между мной и незнакомым мужчиной.

О вежливости он вспомнил далеко не сразу.

— Здрасти.

— Привет, — помахала я ему. — Вы с Марти закончили?

Сын настороженно поглядывал на Джейсона, а тот, в свою очередь, с интересом изучал моего мальчика.

— Да. А Эбби где?

Чёрт! Мне бы не хотелось, чтобы её имя вообще упоминалось. Тем более, при Джейсоне.

Встав с дивана, я быстро подошла к Максу и, опустив руки на плечи, развернула его к двери.

— Может, ты проведаешь Джонсов, а я пока закончу с мистером Хейлом?

— Мистером Хейлом? — переспросил сын, оглядываясь. Я поняла, что так просто от него не отделаться.

— Да, это мистер Хейл, мой старый знакомый. А это мой сын Макс, — обратилась я к Джейсону.

Мужчина поднялся и медленно подошел к нам.

— Очень приятно, Макс. — Джейсон протянул руку, и тот неуверенно вложил в неё свою перемазанную машинным маслом ладошку. — Я много слышал о тебе и очень рад нашему знакомству.

— Эмм… хорошо. — Макс смутился. — Мам, так я пойду?

— Иди. Я зайду за тобой после.

— Он очень похож на Майкла, — сказал Джейсон, когда за Максом закрылась дверь. — Как он мог… — Он прервался, видя мою реакцию на его почти готовые вырваться слова. — Извини, это не моё дело.

"Прости, Майки, — повторяла я про себя. — Так надо".

Разговор больше не клеился, и через пару минут Джейсон начал прощаться.

У дома стоял большой внедорожник. Я вспомнила давешний разговор.

— Так это и есть джип Фиби, который ремонтировал Майк?

Джейсон засмеялся:

— Нет. В конце концов, она вытребовала новую машину. Признаюсь честно, я до последнего сопротивлялся. Твой бывший муж — действительно лучший механик. За эти годы двигатель ни разу не чихнул.

— О да, в этом ему не было равных.

Спустившись по ступенькам, мы шли по дорожке к автомобилю.

— Прости, что не передаю привет Фиби и остальным.

— Ничего страшного, — понимающе кивнул Джейсон.

— В любом случае, я желаю вам счастья. И ещё раз прими мои поздравления. — Я обняла мужчину и по-дружески похлопала по спине.

— Спасибо, Лив.

— Спасибо за понимание, Джейсон.

У машины он обернулся.

— Не знаю, что произошло у вас с Майклом, но хочется верить, что сейчас ты в порядке.

— Я в порядке, — заверила я его от чистого сердца. — Сейчас уже да.

Джейсон вдруг помрачнел и с силой хлопнул ладонью по крыше внедорожника.

— Чёрт! Не могу поверить, что Майкл ушёл от вас. В голове не укладывается, как можно бросить собственного ребёнка!

В это самое мгновение из-за машины вышел Макс. За его руку крепко держалась Эбби.

Тоненький голосок зазвучал звонко и грозно:

— Папа не бросал меня, мистер. Он бы никогда меня не бросил. И маму не бросил. Он любил нас. И Эбби тоже полюбил бы, если бы не умер.

Я похолодела.

Джейсон ошарашено таращился Макса. Ото лба до шеи того украшали лихорадочные пятна румянца. Он с нескрываемой яростью смотрел на стоящего перед собой мужчину.

Не сразу, но взгляд последнего соскользнул на Эбби. Насупившись, та исподлобья изучала незнакомого человека.

С замиранием сердца я наблюдала, как расширяются глаза Джейсона по мере того, как он впитывает в себя её черты: золотистые кудряшки, разрез и цвет глаз…

Меня едва не хватил удар.

— Иди в дом, Макс, — промямлила я.

Сын проигнорировал мои слова, сверля сердитым взглядом Джейсона.

— Максимилиан, отведи Эбби в дом, — повторила я, добавив в голос стали.

Сын тяжело засопел, готовый расплакаться. У меня сжалось сердце.

— Идите, сынок. Мистер Хейл уже уезжает.

Необходимо было успокоить его хотя бы на те пару минут, пока я не отделаюсь от нежданного гостя.

Макс дёрнул сестрёнку за руку:

— Идём.

Эбби всё время оглядывалась на нас, семеня за братом, пока тот, широко шагая, тянул её к дому.

Джейсон проводил их взглядом до самого крыльца, а потом перевёл полные недоумения глаза на меня.

— Лив, это…

— Тебе пора, Джейсон, — перебила я невежливо.

— Но, когда, Лив? Я не знал. Никто не знал. — Он растерянно моргнул. — А эта девочка? Это ваша дочь, или…

Это его "или" и неуверенность в голосе стали последней каплей.

Послав всё к чёрту, я зло выплюнула:

— Хватит! Не нужна мне твоя жалость, Джейсон Хейл! Ни жалость, ни осуждение. Уезжай и не возвращайся! И оставьте нас в покое! Все оставьте нас в покое! Неужели это так трудно сделать?

На этих словах я развернулась и побежала к дому.

Тревожная мордашка Макса маячила за сетчатой дверью. Эбби стояла рядом, почти готовая заплакать; как все маленькие дети она чувствовала напряжение, исходящее от взрослых.

Я взлетела по крыльцу, распахнула дверь и, упав на колени, сгребла в охапку своих малышей.

— Всё в порядке, детки мои. Всё в порядке, — повторяла я, поглаживая их головки. Плечи Макса подрагивали. Эбби тихонько похныкивала от испуга.

Прошло ещё около минуты, прежде чем завёлся двигатель, и машина отъехала от нашего дома. Всё это время слёзы безостановочно текли из моих глаз.

— Кто это был, мама?

— Никто, сынок. Просто старый знакомый.

— Почему он говорит, что папа нас бросил? Это же неправда!

— Я не хотела расстраивать мистера Хейла. Потому сказала, что папа уехал.

Для взрослого мои объяснения были шиты белыми нитками, но для восьмилетнего мальчика вполне сгодились.

— Значит, он до сих пор считал, что папа жив? Пока я не сказал ему, да? — В карих глазёнках снова заблестели слёзы. — Я всё испортил, мам?

Эбби молча взяла брата за руку в неосознанной попытке его успокоить.

— Ты ничего не испортил, малыш. Рано или поздно об этом все узнают. Не переживай.

Я крепко поцеловала горящие щёчки сына.

— Мак, ни пачь! — Эбби прижалась к брату.

— Да не плачу я, сопля, — буркнул он сердито, но всё-таки ткнулся головой в её макушку. — Мам, он больше не приедет, да?

— У мистера Хейла и его жены скоро должен родиться малыш. Думаю, теперь они будут очень заняты. Но он хороший человек. Правда.

Макс тяжело вздохнул:

— Тогда в следующий раз я перед ним извинюсь.

Неожиданно было услышать эти взрослые слова от моего маленького мальчика. На глаза снова навернулись слёзы.

— Спасибо, дорогой. Думаю, так будет правильно.

Позже, неоднократно прокручивая в голове последнюю сцену с Джейсоном, я пришла к выводу, что решение скрыть правду о рождении Эбби было правильным. Если даже он — человек незаинтересованный, — почувствовал неладное, то что говорить об остальных. Но, несмотря на поселившийся в сердце страх, в душе я была уверена — Джейсон Хейл выполнит своё обещание и не скажет о нашей встрече ни жене, ни кому-либо другому из семьи Митчеллов.

Настоящее. Глава 20

Soundtrack — So Far Away by Roxette

— Это просто смешно, если не сказать больше! — бушевал в трубке Джеймс. — А знаешь что, Оливия, я так прямо и скажу: это верх идиотизма! Не присутствовать на своей же презентации для автора-новичка равносильно самоубийству. Ни одной положительной рецензии не получишь, если проявишь подобное неуважение к пишущей братии. Надеюсь, ты это понимаешь?

— Понимаю. И всё-таки не еду.

— Твою мать! — Впервые в жизни я слышала, как интеллигентный Джеймс ругается. — Что это за новый каприз? Всё из той же серии "Ах, не печатайте мою фотографию на обложке. Ах, я вся такая загадочная мисс Дэвис"? В какие игры ты играешь, Лив? И с кем.

— Ни с кем я не играю. Просто не еду, и всё. Представь, что я сломала обе ноги, ослепла на оба глаза и вдобавок обожгла язык, так что разговаривать тоже не в состоянии.

— Знаешь, дорогая, вот если бы это случилось на самом деле, я бы лично тебя доставил. Ледяные сердца литературных критиков растают при виде того, что осталось от несчастного автора.

Я засмеялась:

— Транспортировке я тоже не подлежу. У меня шрапнель в районе сердца, и при движении она к нему приближается.

— Ничего твоему сердцу не будет! Оно каменное, раз ты можешь так со мной поступать! — Судя по тону Джеймса, гроза миновала. — Если бы не мой внушительный гонорар за твою книгу, свалил бы давно в Сан-Диего, и разбирайся со всем этим сама.

— И я тебя люблю, Джеймс!

— Простым люблю, Оливия Энн Дэвис, тебе не отделаться, — пробурчал мой агент и положил трубку.

Этот разговор состоялся в ноябре, ровно за неделю до выхода книги.

А в сентябре у меня случилась ещё одна неожиданная встреча.

После визита Джейсона Хейла прошло несколько недель, прежде чем я, наконец, перестала вздрагивать при каждом звонке в дверь. Какова бы ни была причина, но обещание своё он выполнил, и никто из старых знакомых меня не беспокоил.

Эскизы, сделанные Фиби, были чудесны. Выполненные в пастельных тонах, нежные, похожие на детские рисунки, они в полной мере отражали мир, созданный мной в рассказах. Во внешности главной героини, как я и предполагала, прослеживались черты Лиззи Митчелл. Я улыбалась, глядя на эти картинки, и вспоминала маленькую белокурую принцессу, "наевшуюся гадостей". Интересно, как она сейчас выглядит, сильно ли изменилась за два года.

В конце августа Фиби родила девочку. Об этом я узнала от Кейт. По её словам, мама и малышка чувствовали себя прекрасно. Я была очень рада этой новости, и от всей души желала Фиби и Джейсону заслуженного счастья.

В субботу, четырнадцатого сентября, вместе Эбби и Максом я отправилась в Олимпию на день рождения миссис Стоун.

Накануне, тринадцатого, мы здорово отпраздновали мой: посиделка в кафе с Сандрой и Ким продолжилась дома, где к нам присоединились их мужья, наши дети, родители и друзья. Зная, что завтра меня ждёт дальняя поездка, спиртным я не злоупотребляла, но всё равно легла лишь под утро. Поэтому в десять, сидя за рулём, я отчаянно боролась с зевотой. Дети сзади тоже клевали носом. Они принимали активное участие во вчерашнем праздновании, и если Эбби заснула на руках у мужа Сандры около девяти, то Макс гулял до полуночи, пока Ким не увела домой своих мальчишек.

На полпути к Олимпии я не выдержала и, остановившись на заправке, купила в автомате стаканчик кофе. Дети на остановку не среагировали — борьба со сном была проиграна вчистую.

К полудню мы были на месте. Разбитые и недовольные.

Зевающий Макс нёс горшочек с Пармскими фиалками — любимыми цветами именинницы, которые собирался вручить ей самолично. Эбби немного покапризничала со сна, но быстро слезла с моих рук и шла рядом с Максом, сжав в ладошке рисунок с нашим семейным портретом. Разобрать, кто здесь кто, было непросто: три жирные кляксы одинакового роста и комплекции стояли на отдалении друг от друга. И лишь пририсованные к одной из клякс серёжки-колечки намекали, что это была я.

Дверь в квартиру миссис Стоун распахнулась после второго звонка, и поначалу мне показалось, что я снова уснула.

Я помотала головой и ошарашенно уставилась на стоящую передо мной женщину.

— Миссис Митчелл?

— Мисс Дэвис?

Одетая в лёгкое светлое платье с накинутым на плечи бежевым пуловером из тонкого кашемира, Эллен Митчелл смотрелась в дверях маленькой квартирки моей бывшей учительницы английской королевой, неожиданно нанесшей визит своим подданным.

Несколько секунд она изучала меня, потом перевела взгляд на Макса. С горшком в вытянутых руках он стоял рядом со мной. Эбби, как обычно, желая устроить сюрприз бабушке Стоун, пряталась за моей спиной. Я же боролась с желанием схватить детей в охапку и задать стрекоча до того же Сан-Диего.

Голос миссис Стоун вывел нас из оцепенения:

— Ох, Эллен, ты уже открыла? Проходите, проходите, мои дорогие.

Поражённая миссис Митчелл посторонилась, пропуская устремившегося вперёд Макса.

— С днём рождения, бабушка Стоун! — заорал он, протягивая цветочный горшок. — Это Пармские фиалки, я их сам выбирал. Вам нравятся?

— Конечно, нравятся, дорогой. Они замечательные. — Именинница взяла цветы и приобняла Макса, целуя его в макушку: — Спасибо.

Довольный Макс улыбался во весь рот, а я забыла о дыхании, чувствуя, как Эбби ручками перебирает мою юбку, продвигаясь вперёд.

— А где же моя любимая девочка?

Морщинистое лицо миссис Стоун расплылось в тёплой улыбке, когда малышка, наконец, выглянула из своего укрытия.

— Ой, а кто это у нас там спрятался? Ты тоже приехала меня поздравить, солнышко?

Так же, как минутой раньше её брат, Эбби протопала к миссис Стоун, протягивая ей слегка помятый листочек. Та с улыбкой взяла его и сразу принялась рассматривать.

— Ты нарисовала это сама? Чтобы вы всегда были со мной, правильно, детка?

Эбби, ещё не до конца проснувшаяся, обернулась ко мне за поддержкой.

Теперь они все смотрели на меня: Эбби, Макс, миссис Стоун и Эллен Митчелл. Молчание затягивалось. В уме я всё ещё прикидывала варианты побега. Но мои дети были по ту сторону двери, и я решительно прошла в квартиру.

— С Днём рождения, миссис Стоун.

— Спасибо, дорогие мои! — Она тепло улыбалась, пока мы обнимались и приветственно расцеловывались. — Тебя тоже с прошедшим, детка. И, Ливи, познакомься — это Эллен, племянница моей Маргарет.

Миссис Стоун много рассказывала о своей юности, о друзьях и подругах, из-за которых она, собственно, и переехала в Олимпию после смерти мужа. Маргарет, самая любимая, к сожалению, не так давно скончалась, и миссис Стоун очень горевала по ней.

— Дети, поздоровайтесь с миссис Митчелл, — учительским тоном произнесла миссис Стоун.

— Здравствуйте, миссис Митчелл, — послушно отозвался Макс.

— Здравствуйте, молодой человек. Как вас зовут?

Улыбка, с которой Эллен обратилась к моему сыну, была знакома. Именно так улыбался и…

Я немедленно одёрнула себя, возвращаясь в настоящее.

— Меня зовут Макс. А это моя сестра, Эбби.

Эллен присела на корточки, внимательно разглядывая мою дочь. Я с трепетом наблюдала за этой сценой.

— Привет, Эбби. Да ты просто красавица! У меня тоже есть внучки. Лиззи постарше тебя, а Эшли ещё совсем крохотная.

— Как гомик?

— Кто, прости?

— Гномик, — подсказала я обреченно.

Эллен засмеялась и погладила Эбби по головке:

— Да, в точности, как гномик. — Поднявшись, она обратилась ко мне: — Рада снова видеть вас, Оливия.

— Вы знакомы? — удивилась миссис Стоун.

И снова все смотрели на меня.

Эта пауза оказалась короче.

— Агентство миссис Митчелл занимается выпуском моей книги. Я тоже рада вас видеть, Эллен.

Надеюсь, последняя фраза прозвучала искренне.

— Ох, а я и не знала! — всплеснула руками миссис Стоун. — Эллен, дорогая, помню, ты говорила, что занимаешься издательским делом. Но я полагала это что-то вроде редактуры?

— В принципе, так и есть, Фелиция, — успокоила её миссис Митчелл.

К счастью, именно в этот момент пришли новые гости. Именинница вспомнила о своих обязанностях хозяйки, а у меня появилось время прийти в себя.

Как обычно бывает в компании людей в возрасте, центром празднования оказывается младшее поколение. Сегодня это были мои дети. Макс увлечённо поедал пироги, по которым миссис Стоун была мастерица, и особого интереса не представлял. А вот Эбби… Эбби очаровала всех подруг хозяйки. Каждая сочла своим долгом потрепать малышку за пухленькие щёчки, восхититься её кудряшками, ясностью суждения, смешными рожицами и хорошим аппетитом.

То и дело я бросала тревожные взгляды на Эллен, которая, казалось, не могла оторвать глаз от моей дочери. Сердце обливалось кровью, глядя на то, с какой нежностью она следит за выходками своей незнакомой внучки. В какой-то момент, не выдержав напряжения, я вышла на балкон.

Потрясающий вид на парк — главное достоинство этой небольшой квартиры. Осеннее солнце тепло золотило листву, прохладный ветерок доносил с озера Кэпитол солёный запах водорослей и рыбы. Я облокотилась на кованые перила и, чтобы расслабиться, короткими вдохами втягивала в себя воздух.

— У вас очаровательные дети, Оливия.

Я вздрогнула и обернулась к вышедшей на балкон Эллен.

Она протянула мне пачку сигарет.

— Курите?

— Не при детях.

— Тогда и я не буду.

Встав рядом со мной, она облокотилась на перила. Я же теперь стояла прямо. Попытка расслабиться провалилась.

— Вы родились в Олимпии?

Вроде бы вполне обычный вопрос. Но, будучи сама по уши во лжи, я сразу начала искать подвох.

— Нет. В Лонгвью. Это в шестидесяти милях южнее.

— И вы часто бываете в Сиэтле?

"Простое любопытство, поддержание беседы", — повторяла я про себя, нервно сжимая перила.

— Сейчас уже не часто. Но я училась в Вашингтонском университете и хорошо знаю город.

— Признаться, я взяла на себя смелость поинтересоваться у Фелиции вашей историей. — Эллен неожиданно сменила тему. — Трагедия, которую вам не так давно пришлось пережить…

Когда её тёплая ладонь коснулась моих побелевших костяшек, я снова вздрогнула.

— Мне так жаль, девочка. В столь юном возрасте остаться одной с двумя детьми! Но вы замечательно справляетесь. И если бы я знала об этом при нашей первой встрече… — Заметив мою реакцию, она быстро добавила: — Не вините мою старую подругу, она искренне жалеет вас и желает помочь.

Мысли скакали в разные стороны. Каждое сказанное слово могло направить разговор в опасное русло. Откровенно сочувствующий тон миссис Митчелл подразумевал, что она ждёт от меня той же искренности. Но на последней фразе я почувствовала, что должна пресечь любые попытки вмешаться в мою жизнь.

Ещё больше вмешаться.

— Вчера мне исполнилось двадцать девять, так что я вовсе не так юна, как кажется, миссис Митчелл. И я ничем не заслужила ни похвалы, ни, тем более, жалости. Её мне хватает и в Лонгвью. Вся моя жизнь — это постоянное чувство неловкости из-за того, что на меня смотрят с сочувствием и призывают быть сильной. И какой бы сильной я ни была, дома я всегда буду "этой несчастной бедняжкой". Поэтому здесь никто не знает про то, что случилось с моим мужем. Кроме миссис Стоун, конечно. Честно говоря, мне бы хотелось, чтобы так впредь и оставалось.

Это была лишь половина правды. Вторая половина оказалась менее приятна слуху.

— И хочу вас уверить: того, что вы и ваше издательство обратили на меня внимание, вполне достаточно. Ни на что более я рассчитывать не могу и не буду. Ещё раз спасибо за то, что дали мне шанс, миссис Митчелл.

На этом я замолчала.

Молчала и Эллен.

Я ждала, когда она уйдёт, и понимала, что этот уход может означать конец моей писательской карьеры. Может, оно и к лучшему?

Но она не уходила. Наоборот: Эллен достала сигарету из пачки, которую до этого крутила в руках. Прежде чем заговорить, она закурила и сделала несколько затяжек.

— А знаешь, ещё при первой встрече я поняла: что-то в тебе есть. Ты сильная и смелая. По крайней мере, хочешь такой казаться. Мне это импонирует. Как импонирует, напускное безразличие, уверенность и независимость, в которых ты пытаешься меня убедить. Твой отказ принимать жалость от малознакомого человека, его помощь, в чём бы она ни выражалась, оттуда же. За всем этим видна женщина — нежная, трепетная и слабая. И это, в свою очередь, обнадёживает. Ох, как много мужиков в юбке повидала я на своём веку, Оливия! Я и сама такая. Временами забываюсь, командую всеми и вся.

Последнее доверительное признание миссис Митчелл заставило меня поднять на неё взгляд.

И снова эта знакомая улыбка…

— Слава Богу, у меня есть семья, которая позволяет расслабиться и быть женщиной, — продолжила она. — Как я понимаю, ты взвалила на себя все заботы в этом мире, не допуская ни малейшей помощи от кого бы то ни было.

Я отвела глаза. Проницательности ей не занимать.

— И я хочу, чтобы ты знала: я печатаю тебя не только из-за того, что ты по-настоящему талантлива. Ты напоминаешь мне меня. Такую меня, какой я была лет тридцать назад. Но тогда я была счастлива. А ты, девочка, нет.

Я вздёрнула подбородок вверх и с вызовом посмотрела на стоящую рядом со мной женщину. Под аромат дорогих сигарет она запросто выворачивала мою душу наизнанку.

— Не смотри на меня так, — сказала она. — Я это вижу. Придерживаться постулата "не дай, боже, счастья мне" гораздо легче, чем захотеть получить обратное. Но ты будешь несчастна лишь до того момента, пока сама не разрешишь себе стать счастливой. Для некоторых людей это оказывается невыполнимой задачей. Позволь себе быть счастливой, Оливия, и тогда всё встанет на свои места. — Эллен неловко улыбнулась, вероятно, понимая, что сказала много лишнего. — А теперь извини: пойду наслаждаться праздничными пирогами. У Фелиции они замечательные.

Миссис Митчелл щелчком выбросила сигарету и, развернувшись, ушла, оставив меня одну.

После я долго думала над её словами. Во многом она была права. Я взвалила на себя всё: поступки, решения, ответственность. Но вправе ли я поступать так, как поступаю? Вправе ли единолично решать, что хорошо, а что плохо? И вправе ли перекладывать на чьи-либо плечи ответственность за себя и за детей? Ответов на эти вопросы у меня не было. Но перед глазами стояла картина, как Эллен смотрит на Эбби. И как моя малышка на подсознательном уровне держится поближе к женщине с глазами, так похожими на её. А потом я вспоминала слова Дилана: "Как бы мне хотелось, чтобы это были наши дети…".

Теперь у него была собственная семья и собственные дети, и я вновь в мыслях возвращалась к тому, с чего начинала.

Что принесут перемены, к которым так настойчиво толкает меня жизнь? События, словно снежный ком, накатывают друг на друга, стремясь похоронить меня под вот-вот готовой сорваться лавиной. Не знаю, смогу ли я выбраться из неё. А если и смогу, то чем она обернётся для моих близких? Поэтому я цеплялась за всякую возможность оставить всё, как есть.

В начале октября Кейт передала мне личную просьбу хозяйки "Мейсен".

— Компания "Митчелл Инкорпорейтед", которой владеет муж Эллен, Говард, занимается медицинским оборудованием. Они работают со многими клиниками и госпиталями по северо-западу и, в том числе, поддерживают некоторые благотворительные программы. Эллен курирует те, что связанны с семейными комнатами. Миссис Митчелл задумала провести несколько публичных чтений твоих историй в поддержку этой программы. Это поможет продвижению книги. Мы привлечём к прессу и…

— С удовольствием приму в этом участие, — перебила я девушку. — Но можно без прессы?

— В принципе, как пожелаешь!

Если Кейт и удивилась моей просьбе, то виду не подала.

И вот теперь каждые выходные я проводила в разъездах. Пару раз была в Олимпии, Такоме, Сиэтле, не говоря о городках поменьше, в которых благотворительный фонд Митчеллов проводил свою работу. Даже в Лонгвью они курировали детскую комнату в одной из больниц.

Когда я впервые рассказала Максу о том, чем буду заниматься, он попросил взять его с собой. Поначалу я отнеслась к этой идее с предубеждением: вид чужого страдания не всегда полезен для детской психики. Мне приходилось наблюдать страшные вещи, когда дети и родители разделены перегородкой, за которую нельзя заходить; когда, чтобы обнять своего ребёнка, матерям приходилось надевать стерильную одежду; когда поцелуи между родными строго возбранялись. Но потом я всё-таки согласилась, и несколько раз брала с собой Макса. Теперь все карманные деньги он тратил на покупку игрушек для этих поездок. Я всячески поощряла это стремление, считая сострадание вкупе с внутренней силой, решительностью и ответственностью одним из главных мужских качеств.

В свою вторую поездку в Сиэтл я тоже взяла его с собой. Мы с Максом должны были посетить окружной госпиталь. Летели мы из Портленда. Для сына это был первый сознательный полёт, и все пятьдесят минут он провёл прижавшись носом к иллюминатору.

Сиэтл поразил его своими размерами. Глядя на его широко распахнутые глазенки, я поняла, что необходимо начать открывать для детей мир. Ведь, дальше Портленда они нигде не были. Лишь однажды мы с двухлетним Максом летали к маме в Даллас, но эта поездка у сына в голове не отложилась. Позже, мама и Тим неоднократно приезжали к нам в Лонгвью, а вот мы к ним после этого так ни разу и не выбрались.

Как всегда, мероприятие привлекло к себе большое внимание. Про забавные приключения маленькой девочки собрались послушать не только дети, но и пациенты постарше. В большинстве своём это были пожилые люди. Дети и старики — моя целевая аудитория, и, к слову сказать, самая благодарная.

Сначала я читала небольшой отрывок, потом мы его обсуждали. Дети задавали вопросы, я отвечала, потом снова читала… Частенько в процессе встречи взрослые слушатели делились историями из своего детства. Иные по весёлости во сто крат превосходили мои.

Встреча подходила к концу. Все смеялись над шуткой, рассказанной пожилым джентльменом в инвалидной коляске, когда я заметила, что количество слушателей в небольшой комнате, которую выделило для нас руководство госпиталя, гораздо превысило её размеры. Становилось душно. Люди стояли даже за стеклянными витринами, отделяющими комнату от остальных помещений. В основном это был медперсонал, но за одним из этих окон-витрин я заметила группу людей в деловых костюмах. Среди них была и Эллен Митчелл. Увидев, что я смотрю на неё, она улыбнулась. Я помахала в ответ.

Взгляд скользнул по лицу стоящего рядом с ней мужчины, и совершенно неожиданно я натолкнулась на знакомые, внимательно следящие за мной глаза.

Те глаза, что вот уже более двух лет преследуют меня во сне.

Те, в которые я смотрюсь, всякий раз глядя в лицо своей дочери.

Это была он. Дилан.

Из лёгких будто выбили весь воздух.

На нём был светло-серый, идеально сидящий костюм. Белоснежную рубашку оттенял галстук нежно-голубого цвета в косую полоску. Тёмные волосы аккуратно причёсаны — не так, как при нашей последней встрече. От желания к ним прикоснуться кончики пальцев немедленно начало покалывать. Как давно я не ощущала ничего подобного.

Мужественность, сила, решительность — вот, что излучал этот мужчина. Вовсе не таким он остался в моей памяти. Но так же, как и тогда, в одно мгновение Дилан Митчелл ослепил меня. Всё такой же красивый. Такой же сердцеостанавливающий. Такой мой.

Стоп!

Уже нет.

Те несколько секунд, что мы смотрели друг на друга, показались вечностью. Но вот Дилан отводит от меня взгляд. Поворачивается к Эллен. Говорит ей что-то. Они вместе смеются. И в следующее мгновение он уходит.

Неожиданно кто-то стёр все краски из этого мира, и я сама растеклась по нему бесцветной лужицей.

Меня о чём-то спрашивали, я что-то отвечала. Кажется, даже смеялась. Позже ко мне точно подходила Эллен. Я говорила с ней, но ничего из этого разговора не запомнила. Помнила только, с каким наслаждением погрузилась в чарующие зелёные омуты, стоило только поймать их взгляд.

И в очередной раз умерла, когда они от меня отвернулись.

Дилан меня не узнал.

Вернее, ему почти удалось убедить меня в этом.

Больно, как же больно.

А что ты хотела, милая? Кто ты такая, что о себе возомнила? Почти три года прошло, да и кем ты была для него, как ни мимолётным увлечением.

Но как же слова? Его слова, что клеймом выжглись на моём сердце — как не вязались они с тем, что я увидела за стеклом больничной палаты.

Может, действительно не узнал? Неужели я так сильно изменилась?

Я вскакивала среди ночи и рассматривала себя в зеркале: нет, не сильно. Похудела, подстриглась, по… постарела?

Нет! Какая старость, мне нет ещё и тридцати!

Пообтесалась — вот подходящее слово. Понастрадалась, понаплакалась, понаболелась. Неужели, за всем этим не видно той меня?

Я снова всматривалась в свои черты: нет, видно. Это я. Мои глаза. Глаза же он должен узнать. Как я узнала его.

Как я не забыла, и никогда не забуду его.

Я не верила, что Дилан мог не узнать меня.

Если не мог, значит, не захотел. А здесь я могу гадать сколько душе угодно и никогда не найду правильного ответа. Поэтому лучше не думать.

И я старалась не думать. Как раковый больной на последней стадии, желающий умереть дома, я не хотела мучиться воспоминаниями об этой встрече. И постаралась оградить себя от поездок в Сиэтл.

Именно поэтому за неделю до выхода моей книги я сказала своему агенту, что не буду присутствовать на её презентации.

Джеймс звонил по нескольку раз в день в надежде, что я передумаю. Я была непреклонна, и он всё больше сердился на меня.

Во вторник, за два дня до выхода книги, судьба, кажется, услышала мои молитвы: на подходе к своему магазинчику я поскользнулась на льду и упала, неудачно подвернув ногу. Попытавшись подняться, я застонала от боли, пронзившей всю правую половину тела. Папа примчался через пять минут после моего звонка. С мигалками и включенной сиреной мы помчались в больницу, переполошив полгорода.

Слава богу, это был не перелом, а простой вывих. На всякий случай, доктор предложил наложить гипс, на что я с радостью согласилась.

Стопроцентная отговорка для Джеймса, а главное — для самой себя была готова!

Настоящее. Глава 21

Soundtrack — Pretender Got My Heart by Alisha's Attic

С того дня, как я вывихнула ногу, Макс каждый вечер проводил дома. Он кидался выполнять любые поручения, любую работу. Разумеется, я хвалила сына, поощряла, но втайне перемывать за ним посуду и заново пылесосить комнаты это одно, а вот давиться по утрам пересоленным омлетом — совершенно другое. Такая сыновья опека потихоньку начинала утомлять.

В школу по утрам Макса отвозила Ким, а забирал уже Марти. Он же покупал нам продукты и даже пытался готовить ужин.

В процессе его готовки я неизменно притаскивалась на кухню, напуганная доносящимися оттуда странными запахами и звуками.

— Зачем ты встала, Ливи? У меня всё под контролем, — говорил Марти, пока заливал средством для мытья полов сковороду с чем-то шипящим и подозрительно пахнущим.

— Если хочешь помочь — будь на подхвате, — просила я. — Подавай продукты и всё такое. И, умоляю, вынеси мусор, а то здесь нечем дышать после твоих экспериментов. Кстати, с чем?

Я вытягивала шею, разглядывая разбросанный по столам набор продуктов.

— С рыбой.

Марти уныло брал в руки мусорный мешок и плёлся на улицу.

Загадка всей жизни: что надо сделать с замороженным филе тунца, чтобы оно так нестерпимо начало вонять?

К выходным мой холодильник обычно ломился от еды. Ким, тётя Талула, Сандра приносили уже готовые блюда, которые следовало только разогреть. С этим справлялся и Макс. Мне же было предписано сидеть на диване и, как шутила Ким, тренировать руку в написании автографов: на следующей неделе книга поступала в продажу.

Конечно же, Джеймс был в шоке от того, что я всё-таки пропущу презентацию. Думаю, до последнего он не терял надежду меня на неё затащить. И что расстроило его больше — факт моего отсутствия или его причина — большой вопрос.

На презентации они отдувались вдвоём с Кейт. По словам Джеймса, рассказ о несчастном авторе, так неожиданно свалившемся с ног, тронул сердца присутствующих.

— Мэгги Смит из "Литературного обозрения" уверяла, что рецензия будет положительной. Это обязательно скажется на продажах. А обозреватель из "Сиэтл Пост-Интеллиджинсер" обещал напечатать одну из историй в своей колонке. Они назвали тебя перспективным автором, а это уже успех, Ливи! Недолго тебе осталось прятаться. Кое-кто уже расспрашивал о возможности личной встречи.

Заполучить эксклюзивное интервью с "перспективным автором" — лакомый кусочек для репортёра. Правда, книга-то ещё не вышла.

— И кто же это?

— Парочка журналистов, один, кстати, из "Обсервера". С кабельного канала девушка. Потом, тот парень, что пришёл с нашей художницей, Фиби Хейл. Когда она расспрашивала меня о тебе, он прямо каждое слово моё ловил, настолько заинтересовался. Насколько я понял, он знаком и с миссис Митчелл, потому что ушли они вместе. Кстати, она передавала тебе привет и пожелание скорейшего выздоровления.

Итак, Фиби была там, и Джейсон пришёл поддержать её на случай, если она узнает меня, а я не захочу поддерживать знакомство. И это в свою очередь означает, что Джейсону до сих пор удавалось хранить мой секрет. На сегодняшний день это была ещё одна отличная новость.

Спустя две недели после выхода книги я всё ещё была в гипсе.

В ту субботу с самого утра Макса забрал мой отец. Я попросила папу оставить его до воскресенья, но тут воспротивился сам Макс. Сослался на то, что мне будет сложно уложить Эбби. Мечтать избавиться от этого ангела? Ну что я за мать!

Это были ленивые выходные. Я бездумно щёлкала пультом от телевизора, выискивая интересные передачи. Эбби сидела на полу и сосредоточенно водила красным фломастером по моей загипсованной пятке.

— Что ты рисуешь, солнышко?

— Я исую ваву. А чичяс буду ичить. — Взяв синий фломастер, Эбби принялась энергично зарисовывать им красные пятна.

— Ты — мой самый лучший доктор и самое лучшее лекарство, — засмеялась я.

— Чичяс подую.

Не поддержав моего веселья, дочь изо всех сил принялась дуть в то место, по которому только что провела синим.

Ближе к обеду, оставив Эбби в гостиной наслаждаться монстрами из одноимённой корпорации, я направилась на кухню. По дому я передвигалась с помощью костылей, которые из ближайшего госпиталя привёз мне Стивен.

— Мамочке тяжело ходить, детка. Ты придёшь сама, когда я тебя позову?

— Пиду сама, — повторила Эбби, не отрываясь от телевизора.

Едва я успела поставить в микроволновку картофельную запеканку, как в дверь позвонили. Передвинувшись по кухне в сторону коридора, я громко крикнула:

— Входите, не заперто!

— Не запито! — повторила за мной Эбби, и через секунду её быстрые ножки прошлёпали по паркету в сторону входной двери.

Меня мгновенно прошиб пот. А если это кто-то, кого я очень и очень не жду?

Я рванула на своих двоих, вернее, одной и с костылями в коридор.

— Стой, Эбби!

Не проскакав и половину пути, я услышала, как открывается входная дверь. Костыли полетели в сторону.

— Эбби!

— Пиветь!

Я вывалилась в прихожую и едва не лишилась дара речи: как ни в чём не бывало, моя дочь махала стоящей на пороге Эллен Митчелл.

Увидев, как в отчаянной попытке удержать равновесие я хватаюсь за стены, женщина метнулась ко мне.

— Оливия, осторожно!

Судорожный всхлип вырвался из груди, когда она мягко подхватила меня.

— Ну разве так можно, дорогая?

— Простите, — я снова всхлипнула. — Просто сильно испугалась за Эбби.

— Тебе следует запирать дверь.

Эллен подвела меня к банкетке, стоящей в прихожей, а сама вернулась за упавшими костылям. К тому моменту, когда она поднесла их мне, я уже немного пришла в себя.

— Обычно к нам приходят только знакомые. В этом районе все друг друга знают. А те, кого не знают, предупреждают звонками. — Как только эти слова вырвались из меня, я покраснела: ох, как невежливо это прозвучало. — Простите, миссис Митчелл.

— Эллен, дорогая, Эллен. Мы же договорились. — Она сделала вид, что не заметила мою бестактность и всё внимание обратила на Эбби. — Ну, привет, малышка. Как ты поживаешь?

— Маму ичу, — доложилась дочь.

— Лечишь маму? Какая молодец! Как настоящий доктор, правда?

Эбби кивнула.

— У мамы ножка боит, и я дую.

— Умница, — снова похвалила её гостья. — Думаю, с твоей помощью мама быстро поправится.

Сердцебиение почти улеглось, хотя присутствие Эллен Митчелл в моём доме должно было вызвать как минимум сердечный приступ.

— Проходите, пожалуйста. — Дрожащей рукой я указала в сторону гостиной. — Я только закончу с обедом для Эбби.

— Может, я помогу? — немедленно предложила гостья.

— Не надо, я справлюсь.

Поспешность, с которой я отказалась от помощи, была на грани бестактности, и я в который раз попыталась исправить ситуацию:

— Спасибо, Эллен.

— В таком случае, мы вместе подождём маму. Хорошо, детка? — Женщина протянула руку моей дочери, и та совершенно спокойно позволила себя увести.

Я быстро управилась с приготовлением обеда, разогрев ещё и рыбу тёти Талулы на случай, если Эллен была голодна. Не знаю, что привело её в Лонгвью, но, в любом случае, от Сиэтла к нам путь не близкий.

Выставив на стол тарелки и столовые приборы, я позвала Эллен на кухню. Она появилась через минуту, держа Эбби на руках.

— Ну, давай посмотрим, как хорошо ты ешь.

Усадив малышку на детский стульчик, она сама закрепила на ней пластиковый нагрудник.

— Я ем ховошо.

В доказательство своих слов Эбби ткнула вилочкой в кусочек запеканки и ловко отправила его в рот.

— Да уж, — поддержала я, — с аппетитом у нас никогда проблем не было. Пообедаете с нами?

К моему удивлению, она согласилась.

— А вот мои дети в своё время устраивали всем весёлую жизнь, — рассказывала Эллен, пока я накладывала ей рыбу. — Ни в кого ничего нельзя было впихнуть без скандала. Только с Фиби как-то удавалось справляться. Мальчики сопротивлялись всему, кроме шоколада и молочных коктейлей. Причём Саймон обожал клубничный, а Дилан яблочный. И, вообще, яблоки для него и по сей день фрукт номер один.

— Я убью ябоськи, — с набитым ртом сообщила Эбби.

Я бросила быстрый взгляд на Эллен.

— Умница, детка! — похвалила она. — В яблоках много витаминов. Обязательно ешь их.

— Их убит Спотакус. — Эбби многозначительно посмотрела на женщину: надеюсь, все понимают, о чём речь?

Эллен её ожидания оправдала.

— Спортакус ест все фрукты, детка. И овощи тоже. Морковка так же полезна, как и яблоки.

— Да, — со знанием дела кивнула дочь и так же категорично закончила: — Я убью ябоськи.

Значит, любовь к яблокам у нас на генетическом уровне. Почему-то от обладания этой информации мне стало очень грустно.

Отметая все мои возражения, Эллен сама убрала со стола и, составив посуду в раковину, включила воду. Надев мой не слишком чистый передник, она закатала рукава шёлковой блузки и взялась за щётку.

— Что вы, Эллен, не надо!

— Глупости! Сполоснуть пару тарелок и поставить их в посудомойку я ещё в состоянии. Хотя наша семья и была обеспеченной, родители настаивали на том, чтобы мы с сестрой всё делали сами. Так и я, став матерью, заставляла своих детей выполнять работу по дому.

Говорила она громко, стараясь перекричать льющуюся воду, и вполне профессионально орудовала щёткой.

— Любой труд облагораживает, любой труд полезен, так же как и любой труд, должен оплачиваться. — Со знанием дела Эллен сполоснула холодной водой контейнер для рыбы. — Так что если мои дети хотели заработать карманные деньги, они стригли лужайку перед домом и разгребали свои комнаты. Может, это и неправильно с точки зрения воспитания, но ребята у нас с Говардом получились замечательные.

Было неловко наблюдать, как свободно Эллен Митчелл орудует на моей кухне, а её рассказ о семье и вовсе меня смутил. В её воспоминаниях я была незваным гостем.

В гостиной неловкость ощущалась не так явно.

К тому моменту, как мы там появились, Эбби уже спала. После обеда она убежала смотреть мультики, да так и уснула перед телевизором.

Эллен опустилась в кресло. Я же расположилась на диване рядом с Эбби и, натянув плед на торчащую из-под него голую пяточку, погладила маленькие ножки.

— Я вижу, ты неплохо справляешься. — Эллен окинула взглядом немного захламленную комнату. — Кто-нибудь помогает тебе по хозяйству?

— Да. Родственники со стороны мужа. Кузина, тётя, его отец.

— А твои родители?

— Папа заезжает каждый день. Он шеф местной полиции. Мама живёт в Далласе со своим вторым мужем. Они приезжают, но не так часто, как хотелось бы.

— Понятно.

Повисла тишина. Я решила задать главный вопрос.

— Эллен, извините за бестактность, но что вы здесь делаете? В смысле, здесь, в Лонгвью. Не говорите, что вы приехали из-за меня.

Она ни капли не смутилась.

— В Лонгвью я из-за тебя, это правда. А вот поездка в Олимпию была запланирована намного раньше. Оказавшись там, я решила проведать моего любимого автора. Адрес узнала у Фелиции.

Вот так. Никаких подвохов. Просто дружеский визит. Или же профессиональный — как-никак, для агентства "Мейсен" я своего рода инвестиция. Впрочем, в последний вариант верилось с трудом, хотя он был предпочтительней.

Эллен Митчелл не смотрелась чужаком в моей гостиной. Она как-то неожиданно быстро влилась в атмосферу дома: улыбающаяся, тёплая, домашняя и в то же время остававшаяся великолепной, изысканной леди. Как жаль, что всё так сложно; я бы не возражала, чтобы у Эбби была такая бабушка.

Мама Майкла умерла очень давно — её я почти не помнила, а из моей мамы бабушка получилась не очень. Она категорически запретила называть себя словом на букву "б", и дети обращались к ней исключительно по имени. Не сказать, что она проводила с ними много времени, но, памятуя собственное детство, я была рада и такому общению. Судя по всему, у Митчеллов всё строилось иначе.

Эллен много рассказывала о себе, своей семье, детях.

— Никогда не могла представить, что у меня будет трое детей! Причём мальчики шли один за другим. Это было слишком даже для моей активной натуры. Говард, как мог, поддерживал меня, но он настолько выматывался на работе, что в какой-то момент я поняла, что могу потерять мужа. Нет, он бы никогда не бросил нас, но я видела, как тяжело ему было разрываться между мной, детьми и семейным бизнесом. Поэтому я категорически запретила мужу помогать мне и попросила помощи у свекрови. Элизабет была мудрой женщиной, понимающей, и Саймон с Диланом многим ей обязаны.

Я непроизвольно собралась, услышав его имя. Мне хотелось знать как можно больше подробностей о Дилане, о его жизни, но было бы замечательно не чувствовать себя при этом шпионкой.

— Именно в честь бабушки Саймон назвал свою первую дочь Элизабет.

— Первую? — переспросила я. — А есть ещё?

— Да. Его второй дочери, Кэти, всего годик. Я вообще очень молодая бабушка, — засмеялась она. — В том смысле, что мои внучки ещё совсем крошки. Лиззи пять, а Эшли, дочери Фиби — всего несколько месяцев. Так что меня окружают одни девочки.

В голове быстро закрутились шестерёнки.

Кейт говорила о трёх внуках миссис Митчелл — значит, это дочери Саймона и Фиби.

Саймона и Фиби! Не Дилана!

С души словно камень свалился. Валун. Скала. Эверест. Совершенно глупое чувство, ведь даже если у Дилана нет детей, это совершенно не означает, что он не может быть женат. Тем не менее дышать стало гораздо легче, и я от всей души улыбнулась Эллен.

Она восприняла это, как побуждение продолжить рассказ.

— Фиби на пять лет младше Дилана, но мальчики никогда не относились к ней как к неразумной младшей сестре. Она всегда была им ровней, маленьким чертёнком, во всём покрывавшем старших. — Эллен свободно откинулась в кресле и тепло мне улыбнулась. — У Фелиции, наблюдая за Эбби и Максом, я вспоминала время, когда мои дети были маленькими. Внуки — это не то. Внуки — это баловство, а вот дети… Всё, что мы вкладываем в них, возвращается сторицей. Думаю, и твои отплатят тебе добром и заботой, которыми ты их окружила.

— Спасибо, Эллен.

— Я очень сильно желаю тебе счастья, девочка. Не знаю отчего, но с того момента, когда впервые увидела тебя в редакции, я почувствовала за тебя ответственность.

Я машинально подобралась.

— Это, может, немного эгоистично с моей стороны, — продолжила она. — Похоже на попытку осчастливить весь мир, когда у тебя всё хорошо: близкие живы, здоровы, счастливы… — Эллен на мгновение запнулась. — Ну, или почти все счастливы. И когда ты видишь хорошего человека, который страдает, то…

— Я не такой уж и хороший человек, как вы думаете.

— В каждом из нас есть что-то хорошее и что-то плохое, Лив. Человек становится тем, кто он есть, именно в тот момент, когда принимает обе свои стороны; учится жить в мире с собой, не пытается казаться тем, кем не является. Мне кажется, в тебе сейчас происходит именно такая борьба. Верно?

Верно. Только это не борьба — битва. Ядерная война, при которой в живых не останется даже тараканов. И всё это происходит внутри меня. Кипит и клокочет с той самой ночи. Страшная бомбёжка, вызванная смертью Майкла и последующее сопротивление оставшихся сил, вылилось в шаткое перемирие самой с собой, которое в последнее время рушилось прямо на глазах.

Передо мной неожиданно возникло лицо Дилана — то, как он смотрел на меня в госпитале при нашей последней встрече. Это не была равнодушная маска игрока в покер, которую я прекрасно помнила, призванная скрывать кипевший в нем вулкан страсти. Нет, это была обыкновенная пустота, ничего не значащий взгляд, которым ты смотришь на прохожего. Он может заинтересовать тебя на одну секунду, пусть даже минуту, но потом ты всё равно пройдёшь мимо, а через пять — не вспомнишь его лица.

Осознание того, что Дилан действительно может не помнить меня, освободило душу от горечи и стыда за то, что я вру его матери. Именно тогда я поняла, что могу рассказать Эллен всё. Но только как это сделать? Какими словами?

— Эллен, это может показаться странным, но…

Начав говорить, я сразу же запнулась. Эллен заинтересованно смотрела на что-то за моим плечом. Я обернулась и не увидела ничего, что могло бы привлечь её внимание. За мной стоял большой книжный шкаф. Совершенно обыкновенный, не содержащий в себе ничего, кроме привычного набора книг и множества ничего не значащих для непосвящённых безделушек и фотографий.

Эллен резко встала с кресла и направилась к шкафу. Открыв правую дверцу, она взяла одну из фотографий и, наклонив к свету, начала внимательно её рассматривать. На этом снимке Максу было четыре года. Вместе с Майком он сидел на нашем крыльце. В тот день закатные отблески солнца были настолько красивы, что мне захотелось сфотографировать в них моих мужчин. Получилось замечательно. Вторую такую мы подарили Марти.

— Я помню этого мальчика, — неожиданно произнесла Эллен.

— Да, это Макс, мой сын. Вы встречались с ним у миссис Стоун.

— Нет, вот этого!

Эллен повернула ко мне снимок и пальцем постучала по изображению Майкла.

Я замерла.

— Пару лет назад, в нашем доме на побережье. Ребята застряли на острове из-за шторма. Он был с ними. Помню, я ещё подумала: какая необычная внешность. В нём есть что-то от коренных американцев, так?

Я молча кивнула.

— Он очень переживал, что не успеет на самолёт. И волновался за жену, которая ждала его в гостинице. — Эллен с сомнением посмотрела на меня и тихо спросила: — Кто это, Оливия?

Мне стало очень страшно. Так страшно, что прошла почти минута, прежде чем я смогла ей ответить.

— Это Майкл. Мой муж.

Эллен снова посмотрела на фотографию. Я видела, как то собирается, то разглаживается складочка между её идеальными бровями. Она долго изучала снимок, но когда неожиданно её взгляд метнулся на Эбби, я еле удержалась, чтобы не закричать. Ни в одном, даже самом страшном сне я не могла представить, что Эллен Митчелл встречалась с Майклом. И что сейчас у неё так легко получится сложить два и два.

Когда после долго паузы женщина заговорила, её голос звучал глухо.

— Так кому из своих сыновей я обязана тем, что у меня есть ещё одна внучка? Впрочем, можешь не отвечать. Она его точная копия в детстве.

Я сидела ни жива, ни мертва, следя за тем, как Эллен ставит фотографию на место. Её взгляд забегал по комнате. Она принимала для себя решение, и я знала наверняка, что оно будет не в мою пользу. Надо было что-то сказать, разубедить Эллен в её догадках, и с каждой уходящей секундой у меня всё меньше шансов добиться в этом успеха.

Внезапно она в упор посмотрела на меня.

— Когда ты собираешься сказать Дилану, что у него есть дочь?

— Никогда.

— Что?!

Её растерянность придала мне силы.

"Давай, тряпка, борись. Бейся за своих детей. Ты с самого начала ждала этого момента. С того самого дня, как эта женщина вошла в твою жизнь".

— Мне ничего не известно о дочери Дилана. Есть Эбби Вуд, дочь Майкла Вуда. Дилан Митчелл не имеет к ней никакого отношения.

— Это глупость, Оливия!

— Это не глупость!

Вскричав, я вскочила с дивана и сразу повалилась обратно, напрочь забыв о ноге. Эбби тревожно засопела.

Я перешла на шёпот, правда, он больше напоминал змеиное шипение.

— Не лезьте в это дело, миссис Митчелл. Два года назад я совершила ошибку. И Дилан совершил ошибку. Я еле наладила свою жизнь, еле пришла в себя из-за того, что натворила. Я не хочу ничего менять. Не хочу и не буду.

Мой голос перешёл в истеричный хрип.

— Он должен знать, Оливия!

Мать Дилана была неумолима.

— Зачем ему это?

— Затем, — сказала она резко, — что в данный момент мой сын готовится совершить самую большую в жизни ошибку. Я не готова стоять в стороне и смотреть на это. Наоборот, я намерена этому помешать. А ты, девочка, мне в этом поможешь.

Настоящее. Глава 22

Soundtrack Neutron Star Collision by Muse

Платье было чудесным: темно-синего цвета, почти такого же глубокого, как ночное небо. Открытое, оно идеально сидело на мне — подчёркивая достоинства, скрывая недостатки, выразительно обозначая грудь и делая талию тоньше. Мягкими складками ткань спадала на пол и при движении обрисовывала силуэт.

При виде меня Сандра и Ким дружно захлопали в ладоши.

— Великолепно! Просто великолепно!

— Ты похожа на великосветскую особу. Только диадемы на голову не хватает.

— Ага. И ленточки, которую вешают на всех этих монархинь из Старого цвета.

— Света, Ким, а не цвета, — поправила Сандра.

— Ай, всё равно! Наша королева Оливия в тысячу раз благороднее этих пронафталиненных дамочек. И где же твой прекрасный принц, о, Великолепнейшая?

— Похоже, заблудился, — ответила я, возвращаясь в примерочную, чтобы снять платье.

— Или коня меняет, — предложила Сандра.

— Или подковы, — поддержала Ким. — Конюха уволь, как во дворец въедешь.

Мы с Сандрой дружно прыснули.

— Нет, правда, Ливи, — продолжила та. — Если вернёшься с бала без пары-тройки приглашений на обед, я буду считать, что ты просто струсила и не пошла.

— Ты ещё заставь её обувь для проверки предъявить. Обе туфли на месте — значит, Золушки из нашей подружки не вышло.

— Кстати, насчёт туфель! — Ким вернулась в деловое настроение, как только я вышла из кабинки. — Сюда надо что-то лёгкое и изящное. Никаких балеток, только каблук. Причём удобный. Купим туфли, а потом уже отдадим платье на подшивку. Давайте, давайте, мартышки, поторапливайтесь!

Она захлопала перед нашими носами, подгоняя к выходу из магазина.

— Может, справишься сама? — заныла я. — Размер ты знаешь. Что купишь, то и надену — мне всё равно.

— Ливи, так нельзя. — Сандра была полностью на стороне подруги. — Ты должна примерить обувь, тебе же в ней ходить. Купим туфли, вернёмся сюда, договоримся о подгонке платья, и ты заберёшь его по пути в аэропорт. Во сколько у вас рейс?

— В одиннадцать, — пробормотала я уныло, понимая, что девчонки от меня не отстанут.

Как-то утром, просматривая почту, среди счетов и рекламных проспектов я обнаружила конверт из плотной бумаги. Адреса отправителя не было, а в получателях указано просто — мисс Оливия Энн Дэвис. Внутри конверта я нашла открытку со своим именем и сложенный пополам лист бумаги.

Бумага была не из дешевых, да и на открытке, когда я пригляделась, имя оказалось написано от руки тёмными чернилами. Прежде я никогда не получала подобных писем, поэтому сначала рассмотрела открытку, а затем уже прочитала содержимое. Несколько раз подряд. Это было приглашение на рождественский бал, подписанное губернатором штата Вашингтон.

Ничего не понимая, я отложила открытку и взяла сложенный пополам лист. В нём сообщалось, что двадцать второго декабря в Сиэтле губернатор устраивает рождественский бал, гостями которого становятся люди, заметно отличившиеся в прошедшем году в различных областях общественной деятельности. Я приглашена как молодой автор, чьи истории пробуждают в детях лучшие чувства, несут доброту и веру в счастливое будущее. Также сообщалось, что на моё имя зарезервирован номер в "Четырех сезонах", и с чувством глубокого уважения и признательности меня просили быть там. Форма одежды — вечернее платье и смокинг.

Поначалу я решила, что это шутка. Однако, покопавшись вечером в интернете, нашла информацию, что, действительно, губернаторский бал, проводимый с конца пятидесятых годов прошлого века, традиционно собирал у себя большое число влиятельных гостей. Пару раз на нём побывали даже президенты страны. То, что я получила на него приглашение, — огромная честь.

Первой реакцией было отказаться. Но потом, всё взвесив, я решила, что, чёрт побери, почему бы и нет? Это был новый опыт, никак не связанный с тем, как я жила до этого. Никак не связанный с Митчеллами. Я решила, что не должна отказываться от подобного шанса. В конце концов, моя книга имела успех, и прятаться дальше было совершенным ребячеством.

Мы с девочками купили миленькие лодочки классического фасона. Элегантные, на небольшом каблучке, они отлично смотрелись с платьем. Гипс сняли всего неделю назад, но каблук был устойчив, и я почувствовала себя уверенно, когда впервые примерила эту пару: не хватало только подвернуть ногу в неподходящий момент.

В целом я была более чем довольна: беспокойство, что поиск наряда займёт кучу времени, оказалось излишним — Ким отлично знала своё дело. Как только я сообщила ей, что приглашена на бал, она моментально выразила желание помочь, но на всякий случай взяла с собой Сандру.

Волосы мои отрасли, я давно не стриглась, и девочки предложили заколоть их наверх, обнажая шею. Моя небольшая сутулость только добавляла облику трогательности. И на последующей после покупки туфель примерке, когда я снова облачилась в платье и подняла волосы наверх, все, в том числе и я, остались довольны. В магазине меня клятвенно уверили, что к назначенному сроку платье будет готово и упаковано для транспортировки.

Ким пришла вечером накануне отъезда, чтобы увести к себе Макса и Эбби: мне предстоял ранний подъём, незачем мучить им детей.

— Ну как ты, Ливи?

— Нормально.

Дети играли в гостиной, а я мыла на кухне посуду после ужина. Перегнувшись через мои руки, Ким закрыла кран.

— Посмотри на меня, сестрёнка.

Я неохотно бросила в раковину щётку и повернулась. По виду подруги было понятно, что она настроена на серьёзный разговор.

— Сказала же, я в порядке.

Рука потянулась ко лбу, чтобы убрать прилипшие волосы. Я жутко устала, а предстояло ещё привести себя в порядок: вымыть голову, сделать маникюр и может быть даже очищающую маску для лица… Можно подумать, я действительно гребаная Золушка, которая собирается на свой первый бал. Ким даже предложила мне снова отправиться на эпиляцию бикини, на что я многозначительно покрутила пальцем у виска.

— Не вижу, чтобы ты была в порядке, Ливи. Да сядь ты уже!

Ким потянула меня к столу. Послушно опустившись на табурет, я затравленно посмотрела на подругу.

— Честно говоря, я в панике.

Когда твоя жизнь — маленькая вагонетка, медленно ползущая по привычному маршруту, — внезапно атакуется появившимся откуда ни возьмись суперскоростным составом, остаётся только одно: отдаться на откуп сильному и нестись с непривычной для тебя скоростью вперёд. Нельзя ни остановиться, ни закричать, ни хотя бы закрыть глаза, потому что уж слишком много глаз на тебя смотрят.

— Я бы тоже боялась до усрачки, — откровенно призналась Ким. — Но, знаешь, я верю, что всё это тебе необходимо.

— Да ладно!

— Твоя раковина стала мала для тебя, Ливи. Пора из неё вылезти. Книга была началом. Этот приём — продолжение. Потом будет что-то ещё. Надо двигаться дальше. Я рада, что у тебя появилась возможность изменить жизнь. Нельзя осчастливить других, будучи несчастной самой. Пора задуматься об этом.

— Я боюсь вопросов.

— Тут я тебе не помощник, родная. С этим придётся справляться в одиночку.

И хорошо, что Ким не принялась меня успокаивать. Не говорила, что никто ни о чём не будет спрашивать. Не советовала быть самой собой, или же не быть самой собой… Её честность предавала уверенности.

— Если любопытствующих станет уж очень много, натравишь на них Стивена. Иначе, зачем ты вообще берёшь его с собой?

Приглашение было выписано на два лица.

Разумеется, я сразу же предложила Джеймсу меня сопровождать, но он отказался. На эти дни у них с женой выпадала годовщина свадьбы, которую в этот раз они отмечали на Гавайях.

Замаячила безрадостная перспектива оказаться на балу в одиночестве. Можно было предложить отцу, но его подобные мероприятия пугали ещё больше, чем меня. Марти же полностью выпал из обоймы — его больные ноги не выдержат и танцев в деревенском клубе.

За три дня до поездки я ныла по телефону Ким:

— Одолжи мне Пола, что ли. Или я попрошу у Сандры Бена.

— Бен, может, и поедет, а вот у Пола кишка тонка. Хотя подожди… Пол! — позвала она в сторону от трубки. "А?" — услышала я голос из глубины дома. — Съездишь с Оливией в Сиэтл на бал к губернатору? — Ответа пришлось ждать долго. Я услышала тяжёлые шаги Пола, потом смех Ким: — Так я и думала.

— Чего?

— Он спросил, когда я успела напиться.

— Ладно, позвоню Сандре.

Бен тоже не мог. Дела требовали его присутствия в городе — для владельца кафе рождественские дни были горячей порой, так что я опять жаловалась Ким:

— Ну не Макса же брать с собой.

— Макса не надо. — Внезапно её озарило: — А возьми Стива! Он никогда не летал на самолёте, и в Сиэтле не был. И мал ещё, чтобы страшиться светских приёмов.

Что-то кольнуло внутри: после поцелуя и нашего разговора в мае Стивен не сделал ни единой попытки изменить наши отношения. Максимум, что парень позволял себе, — это взгляды, брошенные украдкой, когда он был уверен, что я их не вижу. Но отражение в стекле, долгий взгляд из-за тёмных солнцезащитных очков — давали полное представление об его чувствах. В то мгновение, когда я поворачивалась к Стивену или как-то обнаруживала себя, нежность и любовь в его глазах сменялись на дружеское участие и обычную весёлую непринуждённость. В принципе, если сразу обозначить границы, то это не очень уж и плохая идея — взять его с собой.

Как и предполагала Ким, Стивен согласился сразу.

— У тебя есть смокинг? — поинтересовалась я. Парень покраснел. Присутствующий при разговоре Пол подавился пивом и захохотал. — Если нет, надо заказать прокат в Сиэтле. Наверняка отель предоставляет такие услуги. Я оплачу.

— Совсем, что ли? — надулся Стив. — Прокат смокинга я могу себе позволить. У тебя будет самый элегантный партнёр.

— А у тебя самая элегантная девушка, — сказала на это Ким.

— Да мне и так сойдёт, — пробурчал он себе под нос, но я услышала.

Определённо надо поговорить о границах.

Чтобы успеть заехать за платьем, мы выезжали рано, так что Ким не стала задерживаться и, забрав Эбби и Макса, ушла около девяти.

Щёлкнул замок. Прислонившись к двери, я сползла по ней вниз. Привычная атмосфера ограниченного доступа к моему миру, вакуум, в котором я пребывала эти годы, оболочка, в которую, как в защитное поле, обернула себя, детей, этот дом — всё закончилось прямо сейчас, с их уходом. Я ощущала приближение перемен. Страшилась их и одновременно чувствовала в них необходимость. Раковина выдавливала меня из себя, а я всеми силами цеплялась за привычные стены. Может, Ким и права, пора открыться этому миру. И почему бы не начать прямо завтра?

Лишь мысль о том, что за всем происходящим стоит Эллен Митчелл, заставляла меня скептически смотреть на вещи. Обладала ли она властью, чтобы иметь доступ к списку приглашенных на губернаторский бал? А если и имела, то для чего включила в него меня? При нашей последней встрече я ясно дала понять: мы с Диланом никогда не будем вместе. Слишком многое нас разъединяет. Как могла, я объяснила это Эллен, и, кажется, тогда она меня услышала.

* * *

— Он должен знать, Оливия!

— Зачем ему это?

— Затем, что в данный момент мой младший сын готовится совершить самую большую в жизни ошибку. Я не готова стоять в стороне и смотреть на это. Наоборот, я намерена ему помешать. А ты, девочка, мне в этом поможешь.

— Я не понимаю, о чём вы говорите!

— Дилан объявил о своей помолвке с женщиной, которая ему совершенно не подходит. Свадьба назначена на День Святого Валентина. Дикость какая-то.

В мою грудь врезалась чёртова комета Галлея, выбив из лёгких весь воздух. Значит, всё-таки забыл. Многочисленные попытки убедить себя, что не следует даже допускать мысли об обратном, оказались бесплодными. Глубоко в душе я верила, что Дилан помнит. Но всё оказалось не так…

Чтобы не разреветься, я начала говорить.

— Я недостаточно хорошо знала вашего сына, Эллен, но он не произвёл впечатления легкомысленного человека. Думаю, его решение не было спонтанным и наверняка не всё так плохо, как кажется на первый взгляд.

— Всё именно так, как я сказала, Оливия. — Эллен опять называла меня полным именем, как бы проводя между нами невидимую черту. Конечно, на что ещё я могла рассчитывать? Что она заключит меня в материнские объятия? — Мой сын не любит эту женщину. И она не любит его. Хотя определённо ожидает многого от этого брака. А Дилан, всё прекрасно понимая, допускает это. Но теперь мне понятны его мотивы.

Эллен, наконец, подошла ко мне и села напротив.

— Ты обязана рассказать Дилану о дочери.

— Нет.

— Ты обязана это сделать. — Её голос стал жёстче. Передо мной была уже не мягкая, добрая, домашняя Эллен, а властная и жёсткая миссис Митчелл, которой чужды сомнения и сантименты. — Иначе это сделаю я.

— Нет, Эллен, пожалуйста! — взмолилась я. — Не делайте этого.

— Почему же?

— Ну, как вы не понимаете! — в сердцах вскричала я. — Это же касается не только меня и Дилана. Это касается её, — я указала на начинающую просыпаться Эбби. — Это касается моего сына, моих родных, памяти мужа, наконец. Если бы это была только я, делайте, что хотите, мне давно плевать на себя. Но мне не плевать на семью. Готов Дилан к этому? Готов взять на себя ответственность за всех нас? — Я не утерпела и вскочила с дивана, схватив костыль. Эллен взволнованно дёрнулась, но я остановила её. — Какое ему дело до какой-то женщины, с которой он когда-то провёл ночь, даже если эта ночь не обошлась без последствий? Он собрался жениться? Дайте ему шанс на счастье.

— Дилан будет счастлив, когда узнает, что у него есть дочь, — ответила на это Эллен.

— …которой скоро исполнится два года, — добавила я. — Неужели он будет счастлив от того, что я скрывала её? А если бы мой муж был жив, что тогда? Вы бы тоже предложили мне обо всём ему рассказать?

Я знаю, что была жестока и к ней, и к себе, говоря о Майкле. Это был запрещённый приём.

— Я не знаю…

— А вот я знаю. Я уже отобрала у Майкла себя. Давайте оставим ему хотя бы дочь. Он заслуживает эту малость.

— Так нельзя, Лив. Ты не сделаешь никого счастливее этим решением. — Мать Дилана поднялась и посмотрела прямо мне в глаза. — Никого.

— По-моему, до этого момента все были достаточно счастливы.

Это была очередная грубость, но у меня уже не было сил по капле выдавливать из себя учтивость.

— Я задам тебе ещё один вопрос и, умоляю, ответь на него правдиво.

Я не отводила он Эллен глаз, выдерживая её взгляд, который, казалось, пронизывал меня насквозь. Зелёные изумруды — глаза моей дочери, глаза Дилана — тревожно сияли.

— Ты любишь моего сына?

Я замерла, не зная, что ответить. Рот бесшумно открывался и закрывался. Был только один правильный ответ, и мне хотелось выкрикнуть его прямо ей в лицо. Но что-то не давало мне это сделать. По-моему, это было моё сердце, вернее, то, что ещё от него осталось; эти кровавые осколки запечатали рот, не позволяя высказать вслух сущее богохульство.

— Мамиська.

В пылу спора мы не заметили, как проснулась Эбби. Она сидела на диване и сонно на нас таращилась. Через мгновение она потянулась. К Эллен.

— На учки!

Женщина рассмеялась и подхватила её с дивана.

— Моя красавица. — Она поцеловала красную ото сна щёчку.

Я не могла вынести этого.

— Солнышко, миссис Митчелл пора уезжать. Скажи до свидания.

Эллен с огромной болью посмотрела на меня, крепче прижимая к себе Эбби.

— Пока, — послушно сказала дочь. — Ты исё пидёшь?

— Обязательно приду, малышка. Обязательно. — Она передала Эбби мне, ещё раз погладила её по головке и внимательно посмотрела на меня. — Подумай обо всём хорошенько, Лив. Пока ещё не слишком поздно для вас обоих.

* * *

Закончив с делами, я, наконец, смогла посвятить время себе. Набрала пенную ванну, разделась, залезла в воду. Полежав так несколько минут, я зажала нос двумя пальцами и сползла по стенке на дно. Мне нравилось находиться под водой. Вакуум, убирающий звуки и заставляющий сосредоточиться только на задержке дыхания, с детства был моим любимым способом расслабиться. Все проблемы уходили прочь, когда я уходила под воду. Я могла бы лежать так часами и выныривать только за новой порцией воздуха. Сейчас времени на это удовольствие почти не осталось. Обречённо вздохнув, я выдернула из ванны пробку.

Вымыв голову, приведя в порядок тело, тщательно обследовав подмышки на предмет лишних волос — платье-то открытое — усталая, благоухающая любимым кремом для тела, я легла в постель. Стакан с заранее растворённой таблеткой снотворного ждал меня на тумбочке рядом с кроватью, и я, не задумываясь, его выпила.

Небольшой чемодан с вещами стоял у дверей, дорожная одежда была сложена на стуле рядом с кроватью, поэтому я со спокойной совестью встала за полчаса до того, как должен был появиться Стивен. Голова немного гудела — наверное, я переборщила со снотворным, — но тёплый душ и последующая за ним чашка кофе привели меня в норму.

Стив без стука зашёл в дом, когда я надевала одолженное Сандрой элегантное чёрное пальто. При виде меня, белозубая улыбка расползлась по лицу парня:

— Ты уже готова?

Я подставила щёку для поцелуя.

— Почти. Привет.

Он звучно чмокнул меня и взялся за чемодан.

— Буду ждать в машине.

— Окей, дай мне минутку.

— Там чертовски холодно, оденься потеплей, — заботливо произнёс Стив, прежде чем скрыться за дверью.

Я застегнула пальто, надела единственные имеющиеся у меня сапоги на высоком каблуке и посмотрела на себя в зеркало. Мне понравилось то, что я там увидела. Пальто Сандры было мне немного великовато, однако в моём гардеробе не оказалось такой вещи, которую можно было бы небрежно набросить на потрясающее платье. Нельзя же идти на бал к губернатору в старой парке!

Я намотала на шею свой любимый объёмный шарф, связанный Ким ещё в выпускном классе. Его глубокий тёмно-красный цвет оттенял волосы и придавал мне слегка богемный вид. Взяв со столика перчатки и сумочку, я подмигнула своему отражению и вышла из дома.

Мы выехали ровно в семь, как и планировали. Стивен уверенно вёл машину по мокрому шоссе: ночью выпал снег, и слякоть, в которую он превратился на дороге, чёрной лентой змеилась между белых деревьев, обрамлявших дорогу.

Ровно в девять я вбегала в только что разблокированные двери торгового центра Портленда. Неловко перебирая каблуками по скользкой плитке, я неслась к знакомому магазинчику. Только бы не растянуться! Нога ещё была нестабильна, но сапоги идеально дополняли пальто Сандры, поэтому пришлось рискнуть.

Слава богу, меня ждали. Только я появилась на входе, как в моих руках оказался элегантный тёмный чехол, в который было упаковано платье. Поблагодарив продавщицу, я выбежала из отдела.

— Удачи вам, — крикнула вслед девушка.

Я лишь махнула рукой, показывая, что услышала её. Всё внимание было сосредоточено на том, чтобы не упасть и благополучно добраться до машины.

Полёт прошёл нормально, и к обеду мы со Стивом были в Сиэтле. Номер в "Четырёх сезонах" оказался шикарными апартаментами с одной спальней. Мы решили, что вполне в состоянии провести ночь вместе, не особо волнуясь по поводу того, что кому-то придётся спать на диване. Вернее, не кому-то, а Стиву.

Как только мы добрались до отеля, я поинтересовалась у администратора о наличии услуг парикмахера: волосы надо было собрать в высокую причёску, а у меня это получалось не всегда аккуратно. Стив заранее договорился со службой сервиса отеля, и его смокинг уже ждал в номере.

— Я похож на прощелыгу, — кривился он, когда, примерив его, осматривал себя со всех сторон в зеркале.

— Ты похож на секретного агента.

Моё замечание заставило парня расправить плечи и выпятить грудь.

— Бонд. Стивен Бонд.

— Я сказала, на секретного агента, а не на клоуна.

Через полчаса пришёл парикмахер. Мне вымыли голову и нанесли на волосы маску для придания блеска. Потом я сидела в бигуди, а Стив в майке и джинсах по-домашнему валялся на диване и переключал телевизионные каналы.

Услышав заставку новостей, я попросила сделать громче. Первое же сообщение касалось сегодняшнего вечера.

— В этом году на традиционный губернаторский бал приглашено рекордное количество гостей. Сенаторы от нескольких штатов, известные политические и общественные деятели, спортсмены, представители науки, голливудские знаменитости. Мы будем вести прямой репортаж с красной дорожки, где, помимо губернаторской четы, гостей сегодня встречают Говард и Эллен Митчелл. В этом году рождественский бал проходит при поддержке Благотворительного фонда Митчеллов. Надеюсь, сегодня мы увидим всё семейство вместе.

Перед глазами поплыли радужные круги, и если бы я не сидела в этот момент в кресле, то точно бы упала.

Итак, Эллен всё-таки нашла способ выманить меня в Сиэтл. Нет никаких сомнений, что приглашение на бал — её работа.

"Надеюсь, сегодня мы увидим всё семейство вместе".

Значит, там будет и Дилан. И, вероятнее всего, с невестой.

— Это туда мы идём? — невинно поинтересовался Стивен.

— Что, прости?

— Мы идём на этот бал? — Пультом он указал в сторону телевизора.

На секунду меня парализовал страх. Я не могла не только говорить, но и слушать, видеть и вообще что-либо чувствовать. В голове пронёсся рой мыслей, среди которых главенствовала одна: свалить отсюда к чёртовой матери. Я тут же прогнала её. Вернее, не я, а моя злость прогнала её: "Поиграть решили, миссис Митчелл? Что ж, поиграем!"

— Да, Стив, мы идём именно туда, — решительно промолвила я и начала срывать с волос кусающиеся, душащие меня бигуди.

Настоящее. Глава 23

Soundtrack — Silent Night by Sixpence None The Richer

Полностью одетая, причёсанная и накрашенная я стояла перед окном и смотрела на вечерний город.

За толстыми, звуконепроницаемыми стёклами мерцающий муравейник жил своей жизнью. Сигналы светофоров менялись, менялись останавливающиеся перед ними машины, но их поток, как огромная сияющая река, был бесконечен. Он разбивался на части, разламывался, как шоколадная плитка на дольки, чтобы с очередным зелёным воссоединиться и продолжить течь дальше.

Почти всю жизнь я провела в провинциальном Лонгвью, но большие города меня не пугали. Они питали, заряжали энергией, вселяли уверенность в своих силах. Я не была неисчислимой песчинкой — я была частью этой жизни, которая никогда не останавливается; важной частью, которая и заставляет город жить. Здесь я не была одинока. Город не давил. Город поддерживал и давал силу. А сейчас я очень нуждалась в силе, чтобы справится с тем, что ожидало меня за этими окнами.

В комнату тихо вошёл Стивен.

— Звонили снизу. Машина ждёт у входа.

— Я готова.

— Ты потрясающе выглядишь, Лив, — сказал он после небольшой паузы.

— Спасибо.

Прежде чем отойти от окна я закрыла глаза. Ещё мгновение наедине с собой. Вдох. Выдох. Раз, два, три…

Повернувшись к Стиву, я не удержала возгласа восхищения. Смокинг сидел на нём как влитой. Белая рубашка оттеняла смуглую кожу. Атласные лацканы, зачёсанные назад чёрные волосы, лакированные носки туфель — не секретный агент, а дальний родственник семейства Корлеоне. Впервые я увидела в Стивене Хейзе мужчину — красивого, высокого, с отличной фигурой. Каждая женщина была бы счастлива идти под руку со столь элегантным спутником.

— Такое чувство, что ты носишь это ежедневно.

Белозубая улыбка снова сделала Стива похожим на мальчишку.

— Правда? Уф! — облегчённо выдохнул он. — А то я боялся, что действительно похож на клоуна, обрядившегося мафиози.

Я рассмеялась — как совпали наши мысли.

— Идём, Клайд. Нельзя заставлять себя ждать. Мы с тобой не того полёта птицы.

— Да, Бонни. Покажем, как умеют веселиться настоящие крутые парни.

Боясь поскользнуться на натёртых до блеска полах лобби отеля, я держала Стивена под руку. Когда зазвонил мой телефон, нам пришлось остановиться. Это снова была Ким.

В течение дня я несколько раз с ней разговаривала. Помимо обязательного подбадривания, Ким давала подробные отчёты о том, чем занимаются дети. Как и я, подруга понимала, что для меня это своего рода успокаивающая терапия.

Сейчас они пекли печенье. Эбби жаловалась на мальчиков. "Мисяють и такають", — кричала она в трубку. Я хихикала и шепотом передавала наш разговор Стиву.

— Они пекут печенье. Мальчики мешают и толкаются.

Обняв меня за плечи, он наклонился к телефону:

— Пуговица, скажи парням, чтобы оставили и мне парочку.

— Да оставим, не волнуйся. В нас всё и не влезет. — Это был Макс.

Пока я говорила с сыном, Стивен, глядя в лицо, ловил мои эмоции. Он смеялся, когда смеялась я, кивал, когда я просила детей вести себя хорошо; вместе со мной он пожелал им спокойной ночи…

Маленькая пожилая леди, облачённая в нечто, напоминающее торчащий во все стороны гагачий пух, метнулась откуда-то сбоку.

— Молодые люди!

У неё были ярко накрашенные губы и жирно подведенные выцветшие глаза. Артритной лапкой она придерживала на себе мохнатый ужас, на поверку оказавшийся накидкой, скрывавшей ярко-красное блестящее платье. Пальцы с алыми ноготками, были усыпаны кольцами.

— Извините, дорогие мои, но я не могла к вам не подойти. — Мы со Стивом удивлённо переглянулись. — Вы такая красивая пара! Так смотритесь вместе! Я даже прослезилась. — В доказательство своих слов она помахала перед нами маленьким кружевным платочком. — Мы с моим Беннетом недавно отметили золотую свадьбу, и я искренне желаю вам такого же счастья.

Фарс какой-то! Я растерянно взглянула на Стивена. К моему удивлению, он не смутился.

Вежливо поклонившись, Стив вплотную пододвинул меня к себе.

— Большое спасибо, мадам. Нам с женой очень приятно.

У меня отвисла челюсть.

Старушка ещё раз пробормотала извинения и, не сводя с нас обожающего взгляда, начала пятиться вглубь отеля.

— Стив, что за фокусы? — сердито зашипела я, когда она уже точно не могла нас услышать.

— Да ладно тебе! Смешная бабулька, — хохотнул он. — Представь, как она сконфузится, когда узнает что ошиблась. Ещё кондрашка хватит — и прощай бал. Вместо этого будем до утра с полицией разбираться.

Я прыснула и начала выворачиваться из его объятий. Стивен нехотя ослабил хватку.

— Идём, жёнушка.

Его смех на этой фразе звучал не так беспечно, как вначале.

Надо было что-то сказать, как-то отшутиться, но, оказавшись на улице, Стивен развил бурную деятельность по усаживанию меня в такси. Сам же, забравшись внутрь, сразу прилип к окну, и необходимость в разговоре отпала.

Мы ехали по залитому огнями вечернему городу.

Приближалось Рождество. Улицы, деревья, витрины магазинов, рекламные щиты — всё кричало о празднике. Украшенные яркими огнями, мигающими гирляндами, фигурками Санты и ветками остролиста, они создавали в городе поистине волшебную атмосферу.

Я любила Рождество. Всегда любила, и буду любить, хотя, неоднозначность двух диаметрально противоположных событий, случившихся в этот период в моей жизни, кого угодно могла отвратить от праздника. В один день потерять мужа и обрести дочь — что это, как ни насмешка судьбы?

Когда я вернулась домой после больницы, все украшения в доме, которые мы любовно развешивали с Максом и Майклом, а также рождественская ель, были убраны чьими-то заботливыми руками. Но, к сожалению, этот кто-то постеснялся зайти в нашу спальню.

Оказавшись там, я принялась срывать развешенные по стенам гирлянды, с мясом выдирая кнопки, с помощью которых они крепились. Я плакала, когда несла комок этих ни в чём неповинных проводов и лампочек к мусорному баку, и клятвенно пообещала себе, что больше никакого Рождества в моём доме не будет. Но уже концу года я поняла, что не имею права лишать детей праздника. Как и Эбби — дня рождения.

Утром, в первую годовщину смерти Майкла мы с Максом, Марти и папой съездили на кладбище. Потом заехали к тёте Талуле. К обеду вернулись домой, где с Эбби оставалась Ким. Ближе к вечеру к нам пришли друзья, чтобы отметить её первый день рождения. Думаю, это был единственно возможный компромисс.

Так что, несмотря на сложности, связанные с этим временем года, я любила Рождество, и сейчас с большим наслаждением наблюдала за мерцающими за окном яркими красками, которыми в его преддверии был разрисован город.

Погрузившись в свои мысли, я совсем забыла о Стивене. Парень как-то подозрительно затих на своей половине. Наклонившись вперёд, я заглянула ему в лицо. Погруженный в себя, он смотрел в одну точку. Между бровей залегла суровая складка.

— Стив, — позвала я тихо.

Он не отреагировал. Только мотнул головой, будто прогонял беспокоящую мысль. Пришлось дёрнуть его за руку, чтобы обратить на себя внимание.

— Эй, ты чего?

— Ничего.

— Да что случилось-то?

Стивен по-прежнему смотрел перед собой, но теперь не так отрешённо, как раньше.

— Я просто представил, что это правда, — сказал он, чуть запинаясь.

— Что, правда?

Стив перевёл на меня взгляд. В карих глазах, очень похожих на глаза Майкла, я неожиданно увидела нечто такое, от чего вдруг резко расхотелось, чтобы он мне отвечал.

— То, что я сказал этой даме в отеле. Чтобы ты была моей женой. И будто только что мы разговаривали с нашей дочерью. Теперь мы спешим на приём, где все узнают, что самая красивая женщина в мире принадлежит мне.

— Сти-ив, — протянула я и разочарованно откинулась на спинку сидения.

План, придуманный мной за последнюю пару часов, полетел в тартарары.

Итак, Эллен Митчелл меня переиграла. Понятно, что она не успокоится, пока не найдёт способ свести нас с Диланом. И если ей это не удастся, то, скорее всего, она сама расскажет ему об Эбби.

Необходимо было принять меры. Я буквально чувствовала как от работы мозга на голове шевелятся волосы. Я взвешивала все за и против, и с каждой минутой мысль о том, чтобы сбежать становилась всё более привлекательной.

Снова и снова я прокручивала в голове наши разговоры с Эллен: её слова, мою реакцию. Вспомнив самый первый из них — на балконе миссис Стоун, я, кажется, кое-что нащупала. Если она была со мной искренна, если действительно считала, что мы похожи, то это могло сработать. Эллен говорила, что я должна позволить себе быть счастливой. Что-то похожее вчера сказала и Ким. Что если показать миссис Митчелл, что я счастлива? Счастлива с другим. Возможно, увидев это, она отступит.

Разыгрывать любовь со Стивеном будет легко — внешне они очень похожи с Майклом. Да, это жестоко по отношению к парню, и после мне наверняка предстоит нелёгкое с ним объяснение, но оно того стоило. Предупреждать же Стивена заранее неправильно — слишком много вопросов сразу возникнет. Но я уверена, любое поощрение его чувств, вызовет бурю эмоций. Сцена в отеле стала тому подтверждением. Стив мог бы сыграть моего возлюбленного так, что поверили бы самые отъявленные циники. Но после его признания, от этого варианта пришлось отказаться.

Глядя в его лицо, я поняла, что не сделаю больно этому мальчику — своему другу, своему брату. Он любит меня, и не его вина, что я не могу ответить на эти чувства. Играть же с ним равносильно предательству.

Я вдруг почувствовала себя очень гадко за то, что так безответственно хотела воспользоваться чувствами Стива. Меня буквально затошнило от стыда, к глазам подступили слёзы. Рука непроизвольно легла на горло.

Завидев такую реакцию, Стив чуть ли не на метр отскочил от меня, вжимаясь в противоположную дверь.

— Господи, Ливи, я не хотел тебя обидеть! Это просто глупая фантазия, ничего боле. Прости меня, пожалуйста!

Он едва ли не умолял меня, тараторя слова извинений. С трудом я проглотила подступившую к горлу желчь.

— Ты меня не обидел. Просто жаль, что я не могу тебе этого дать, Стив. И мне больно осознавать, что ты страдаешь, а я — причина этого.

— Кто тебе сказал, что я страдаю? Ничего я не страдаю! — Восклицание Стивена звучало излишне эмоционально, так что я ему не поверила. — И ни о чём я тебя не прошу. Мне достаточно того, что ты позволяешь мне быть рядом. А это, — он раздражённо махнул рукой, — считай, что я бредил.

Сердце сжалось от жалости. Я видела, что за напускной бравадой парню действительно очень больно. Но прежде, чем мы окончательно во всём этом увязли, Стив взял мою руку и на этот раз чисто по-дружески встряхнул:

— Ну, что, готова?

За разговорами я и не заметила, что такси остановилось. На короткое время я забыла и о том, куда направляюсь, и что меня ждёт этим вечером. Не было ни секунды, чтобы перевести дух и собраться с мыслями, потому что в следующее мгновение дверь распахнулась, и служащий подал мне руку, чтобы помочь выйти их машины.

Красивый трёхэтажный особняк, в котором находилась резиденция губернатора, был полностью залит светом. По широкому крыльцу, застеленному зелёной ковровой дорожкой, поднимались многочисленные гости. Со всех сторон мерцали вспышки фотокамер; яркие огни и софиты телевизионщиков ослепляли и, кажется, даже согревали воздух. Повсюду раздавались приветственные крики, щелчки камер; то и дело кто-то останавливался, чтобы попозировать или дать интервью.

На секунду я растерялась и оглянулась, ища глазами Стивена. Он появился через мгновение и протянул мне согнутую руку.

Не представляя интереса для репортёров, мы беспрепятственно прошли внутрь. Там у меня взяли пальто: среди роскошных мехов, в которых прибывали дамы, оно выглядело довольно жалко.

Стивен не отставал от меня ни на шаг, попутно глазея по сторонам. Мне даже пришлось его одёрнуть, когда он вперился взглядом в какого-то парня, одетого в джинсы и кожаную куртку.

— Это же… — Стивен назвал совершенно ничего для меня не значащее имя. — Как? Ты не слышала? Он же из… — Снова полнейшая абракадабра. — Они в этом году взяли три Грэмми.

О, Грэмми! Слава Богу, значит, мы имеем дело с музыкантом.

Потом Стив указал ещё на двоих, пояснив, что это актёры. И вправду — лицо одного из них показалось смутно знакомым. И если бы мои мысли сейчас не были направлены на встречу с Митчеллами, а вернее, на то, как её избежать, то я, возможно, вспомнила бы название сериала с его участием.

То и дело я натыкалась взглядом на лица, которые видела в новостях, телевизионных шоу, рекламе. Мы со Стивом чувствовали себя немного неуютно среди всего этого великолепия. Мужчины в смокингах, дамы — в шелках и меховых накидках, украшенные гроздьями драгоценностей. Бал был благотворительным, но мне не верилось, что кто-нибудь из них готов добровольно расстаться со своими побрякушками, пусть даже и на благое дело. На мне из украшений были только брильянтовые гвоздики по одному карату каждый, подаренные Майклом на нашу пятую годовщину.

Непосредственно перед балом был запланирован торжественный ужин, на котором с приветственным словом должен был выступить губернатор, а так же члены благотворительных организаций и специально приглашенные гости. Сквозь гудящий людской улей мы протиснулись к стойке с планом рассадки. Найдя своё имя, я облегчённо вздохнула: наш столик находился в углу зала, а самое главное — вдали от стола, над которым одна за другой стояли фамилии Митчеллов, Хейлов и Холбрук. Думаю, чем незаметнее мы будем, тем больше вероятность того, что я смогу избежать встречи с кем-нибудь из указанных персон. Я отметила, что Эллен и Говард Митчеллы сидели за другим столиком, вместе с губернаторской четой. Там же стояли ещё несколько фамилий, знакомых по газетным статьям и выпускам новостей.

Отойдя от стойки, мы взяли по бокалу шампанского и встали неподалёку от входа. Стивен делал смешные комментарии относительно внешнего вида некоторых чересчур разодетых гостей, заставляя меня то и дело прыскать со смеху. В принципе, можно было сказать, что я относительно неплохо проводила время.

Тем неожиданней было услышать своё имя.

— Мисс Дэвис?

Повернувшись, я увидела Лору Холбрук — ведущего редактора "Мейсен". Она была очень красива в элегантном темно-зеленом платье чуть ниже колен. Из глубокого выреза выглядывало потрясающее изумрудное колье, светлые волосы уложены в замысловатую причёску. Длинные серьги, составляющие комплект с колье, подчёркивали тонкую белоснежную шею.

Она держала под руку красивого мужчину с приятным лицом и ясными серыми глазами. Он вежливо нам улыбнулся, но его пронзительный взгляд задержался на мне неприлично долго. Я почувствовала, как напрягся стоящий рядом со мной Стивен.

— Добрый день, мисс Холбрук.

— Рада вас видеть. — Лора представила нам своего спутника. — Это Райли Филипп, мой друг.

В её тоне чувствовалось напряжение. Вероятно, его заинтересованность мной не осталась незамеченной.

Я поздоровалась и представила Стивена, который с вызовом смотрел на Райли.

— А это Стивен Хейз. Мой… эм… тоже друг.

В конце концов, это же правда?

Мужчины не удостоили друг друга даже кивком. Впрочем, следующие слова Лоры вытеснили мои переживания по этому поводу.

— Миссис Митчелл спрашивала о вас, Оливия. Она упомянула о некотором поручении, вернее, "небольшом одолжении", так она его назвала.

Чёрт! Чёрт!!! Чёртов чертовский чёрт!!!

Чувствуя, как краска заливает лицо, я начала что-то бессвязно бормотать о позднем рейсе, но в этот момент Лору окликнули. Извинившись, она потянула за собой Райли, который напоследок окинул меня жарким взглядом.

Моё замешательство не укрылось от Стивена:

— С тобой всё в порядке?

— Да… кхм… всё нормально, — ответила я на автомате, перебирая в голове возможные варианты одолжений, о которых Эллен могла бы меня попросить. Так или иначе получалось, что все они как-то связаны с Диланом.

— Может, выйдем на воздух? — предложил он.

— Нет, всё в порядке. Просто дай мне минутку.

Ни о чём больше не спрашивая и не пытаясь меня развлечь, Стив молча потягивал шампанское. В какой-то момент я поймала себя на том, что держу его за руку. Он переплёл наши пальцы и с тревогой заглянул мне в лицо.

— Ливи, я…

В этот момент толпа загудела: широкие зеркальные двери открылись, и гости шумно начали стекаться в банкетный зал. Разговаривать стало невозможно. Не отпуская моей руки, Стив повёл меня внутрь.

За нашим столиком уже сидели. Трое джентльменов средних лет прервали беседу и приветственно встали при виде меня. Официанты отодвинули нам стулья, и, как только это стало удобно, я попросила принести бокал холодной воды. Стивен заказал то же самое, не сводя с меня беспокойных глаз. Я попыталась улыбнуться, но вряд ли это вышло достаточно хорошо, потому что выражение его глаз стало более озабоченным.

— Лив? — тихо произнёс он.

— Я в порядке, Стив, правда. Устала просто.

Конечно, у меня было полное право устать: ранний подъём, перелёт, сборы. Но моя физическая усталость была ничем, по сравнению с эмоциональной. Я ужасно, ужасно, ужасно устала бояться.

К счастью, Стив об этом ничего не знал, и посчитал моё объяснение убедительным.

— Тогда постарайся расслабиться. Как только представится возможность, мы отсюда свалим.

В молчании мы потягивали воду и рассматривали гостей. Со своего места я хорошо видела сцену и отчаянно старалась не смотреть вправо, где, судя по схеме, должны были сидеть Митчеллы.

Первыми, кого я увидела, были Лора и Райли. Пара заняла свои места, о чём-то оживлённо беседуя. Похоже, они спорили, потому что в какой-то момент Райли наклонился к Лоре и что-то быстро сказал ей на ухо. Девушка побледнела, резко ему ответила и отвернулась. Удовлетворённый этим, молодой человек откинулся на спинку стула и начал шарить глазами по залу.

А затем я увидела Фиби и не смогла сдержать улыбки. Она выглядела потрясающе. Рождение ребёнка немного сказалось на её фигуре, сгладив девчоночью угловатость и сделав более женственной. Но Фиби это совершенно не портило. Она всё так же грациозно, как и раньше, шла между столиков, останавливаясь, чтобы поприветствовать знакомых. Всё с тем же задорным ёжиком на голове, но вместо канареечного платья, которое я запомнила по нашей первой встрече, одета она была в элегантное синее, хорошо скрывавшее все недостатки её не совсем совершенной фигуры.

У меня ёкнуло сердце, когда я увидела Джейсона, идущего на шаг позади жены. В строгом смокинге с благородной осанкой и идеальными чертами лица, он казался человеком из другой эпохи. Только один мужчина, по моему мнению, был красивее его. И я вынуждена была признаться, что в данную минуту высматриваю в толпе именно Дилана.

Фиби и Джейсон подошли к столику и поприветствовали сидящую за ним пару. Девушки поцеловались, мужчины обменялись рукопожатием, и напряжённая обстановка, царившая за столом ранее, сменилась на дружеское общение.

Кэтрин и Саймон появились минут через пять.

Над кем время оказалось совершенно не властно, так это над белокурой бестией, энергично вышагивающей по проходу. Казалось, что прошло не три года, а всего три часа, когда я видела её, лежащую в шезлонге и потягивающую клубничную "маргариту". Кэтрин не изменилась ни на йоту: такая же стройная, подтянутая, сногсшибательно красивая в своём снежно-белом платье замысловатого покроя. Вероятно, никто другой в этом зале не смог бы позволить себе облачиться в нечто подобное, не боясь показаться смешным или вульгарным. Впрочем, вздумай Кэтрин Митчелл надеть на себя мешок из-под арахиса, он бы смотрелся на ней не менее элегантно.

Саймон, как за пару минут до этого и Джейсон, держался позади. Я видела, как шевелятся его губы: по дороге он что-то ей говорил. Кэтрин не оборачивалась, а лишь сердито отмахивалась от мужа. Оказавшись на месте, они обнялись с другими парами и быстро влились в общую беседу.

Оставались ещё два свободных кресла.

— Увидела знакомых? — поинтересовался Стивен.

От неожиданности я вздрогнула.

— Да. Кое-кого.

В этот момент к сидящим с нами мужчинам присоединились их дамы. Стив встал вместе с ними, приветствуя женщин. Я с благодарностью посмотрела на него: всё-таки парень молодец! Старшая сестра им бы очень гордилась.

Все шумно рассаживались, здороваясь и обмениваясь общими фразами. Когда мой взгляд вернулся к столику Митчеллов, я на секунду забыла, как дышать: спиной ко мне и лицом к сцене сидел Дилан.

Я не видела, как он появился, но, наверное, так было лучше. Если только один вид со спины чуть не вызвал у меня сердечный приступ, то что было бы, если бы я увидела его лицо.

Дилан наклонился к сидящей рядом с ним блондинке. Её рука покоилась на его плече. Что-то знакомое было в том, как раздражённо она дёрнула головой, когда ей пришлось её убрать. Вероятно, именно об этом Дилан и попросил. Я заметила, каким презрительным взглядом за этой сценой наблюдала Кэтрин. Даже меня при этом пронзило холодом. Кем бы ни была эта девушка, но кроме Эллен она, похоже, не нравилась и второй влиятельной женщине семейства Митчеллов.

Слава богу, Стивен завязал разговор с соседом слева, и мне не надо было занимать его. Я не прислушивалась к их беседе и была благодарна за то, что могу беспрепятственно наблюдать за Диланом. Вернее, безотрывно пялиться ему в спину.

Я ловила каждое его движение. Вот он поднимает в характерном жесте руку, подзывая официанта. Через несколько минут перед ним ставят бокал с виски, а его девушке наливают шампанское. Остальные дамы, как я заметила, к алкоголю не прикасались. Лора перегнувшись, что-то шепнула блондинке, на что та раздражённо дёрнула головой и залпом осушила бокал. Дилан не обратил на это внимания, беседуя с Джейсоном. За те несколько минут, что я за ним наблюдала, его руки побывали в волосах уже несколько раз, приводя их в беспорядок. Такой знакомый жест, такие знакомые руки…

Неожиданно Дилан напрягся и медленно начал поворачиваться в мою сторону. Я еле удержалась, чтобы не нырнуть под стол. Он не мог меня видеть — слишком много людей нас разделяло, и найти кого-то, если не знаешь, куда смотреть, было почти невозможно. Хотя что-то же заставило его обернуться! Неужели он почувствовал мой взгляд? Но вот Дилан кивает кому-то за соседним столиком и отворачивается, найдя причину своего беспокойства.

Он не увидел меня, но почувствовал. Без сомнений, почувствовал. Я возликовала!

Оркестр заиграл торжественный гимн. Все встали. Под общие аплодисменты на сцене появилась губернаторская чета в сопровождении Эллен и Говарда Митчеллов.

Аплодисменты не смолкали несколько минут. Стоящие на сцене приветственно махали и улыбались, а я с нескрываемым интересом рассматривала отца Дилана.

Они были так явно похожи, что это казалось слегка абсурдным. Конечно, разница в возрасте была очевидна, но манера держаться, подтянутая фигура, и даже кривоватая улыбка — всем этим Дилан был обязан именно отцу. От матери ему достались бронзовые волосы и потрясающие изумрудные глаза.

Я смотрела на этих двух мужчин — одни стоял ко мне спиной, другой — лицом, — и чувствовала между ними связь. Когда Говард помахал своим детям, их столик взорвался бурными овациями и свистом. Как жаль, что в жизни моих детей такого никогда не будет.

При этой мысли слёзы едва не брызнули из глаз.

Эта сцена наглядна показывала, чего лишён мой сын. Я помнила, чем был для него Майкл, и каким потерянным Макс стал без отца. Как он тянулся к Стиву, Марти, моему папе; как он искал в них то, что потерял с уходом Майкла, и, судя по всему, так до сих пор и не нашёл… А моя малышка? Неужели я могу оставить Эбби без отцовской любви? Неужели, я вправе сделать это? Если то, чего я так страшусь, — пересуды, недомолвки, обвинения — и есть та цена, которую нужно заплатить за то, что хотя бы у одного из моих детей будет отец, — я готова это сделать.

Осталось выяснить две вещи. Первое — не опоздала ли я? И второе (хотя, может, по важности оно должно стоять первым) — насколько нужно это Дилану? И нужно ли вообще?

Когда аплодисменты смолкли, и гости расселись по своим местам, слово взял губернатор. Вначале он поблагодарил присутствующих за то, что нашли время посетить это мероприятие. Затем под общий смех выразил надежду, что сияние брильянтов зале скажется на сумме, которую удастся сегодня собрать. Все средства поступят в детские больницы и реабилитационные центры для детей, больных ДЦП. Как оказалось, среди гостей есть те, кто непосредственно представляет учреждения, нуждающиеся в помощи. Губернатор поблагодарил благотворительный фонд Митчеллов за организацию этого мероприятия и попросил поприветствовать главных виновников торжества — Эллен и Говарда. Снова раздались аплодисменты.

Следующей выступала Эллен. Она много говорила о том, что значит сегодняшний сбор средств всего лишь для одной маленькой больницы в пригороде Олимпии, о конкретных детях, которым нужна помощь. В глазах большинства дам заблестели слёзы, когда она рассказывала, как радуются дети, когда им не только присылают игрушки, но и приходят просто так, без подарков, с открытым сердцем и желанием помочь. Я видела всё это воочию, прекрасно знала, о чём она говорит. И пусть между нами существовали недомолвки, но я испытывала восхищение стоящей на сцене женщиной и тем, что делает её фонд. Я горячо аплодировала вместе со всеми, когда Митчеллы покидали сцену и занимали в зале свои места.

Официанты начали принимать заказы, а на сцену стали подниматься представители различных организаций, которые вручали свои чеки в виде огромных картонных макетов руководителям медицинских учреждений.

Мы со Стивеном заказали куриный Альфредо. Во всяком случае, это было хоть что-то знакомое из всех тех странных названий, что перечислялись в меню. Паста и цыплёнок оказались божественными, и я даже позволила себе немного расслабиться — попросила у официанта бокал белого вина. Стивен по-прежнему пил только воду. Я смеялась до колик, когда он не мог запомнить название заказанного нами блюда и называл несчастного цыплёнка то Альбертом, то альфонсом, то Альфом. Мы дурачились, предполагая, каким на вкус окажется мохнатый инопланетянин. Вероятнее всего, он бы здорово вонял горелой шерстью, потому что перед приготовлением Альфа пришлось бы поджечь.

То и дело я кидала взгляды на столик Дилана, иногда отвлекаясь и на центральный, где сидели его родители. Благодаря этому я поймала момент, когда официант передал Эллен сложенный пополам листок бумаги. Прочитав записку, она улыбнулась и посмотрела в сторону. Я проследила за её взглядом: Эллен смотрела на Лору. Та явно этого ожидала и, получив ответ, выразительно кивнула. Эллен довольно улыбнулась. Мало ли какие дела могут быть у руководителя издательства и его редактора, но отчего-то мне стало не по себе.

Оркестр тихо наигрывал рождественские гимны. Отгоняя мрачные мысли, я вернулась к беседе за столом. Кажется, речь шла о снаряжении для похода в горы, и Стивен — профессионал в этой области — здесь явно солировал.

Внезапно музыка оборвалась, заставив всех снова обратить взор на сцену. На ней стояла Эллен. Зал погрузился в тишину, когда она начала говорить.

В этот раз миссис Митчелл была немногословна. Она объявила, что благотворительный фонд Митчеллов вручает чек на пятьсот тысяч долларов медицинскому центру "Сент-Джон" на проведение бесплатных операций и дальнейшее лечение детей, страдающих онкологическими заболеваниями. Эллен пригласила представителя центра подняться на сцену, и я сразу же узнала эту женщину. Я видела её в Лонгвью, когда приходила в медицинский центр в рамках той программы, о которой просила меня миссис Митчелл.

Они дружески обнялись, после чего Эллен снова подошла к микрофону.

— Для вручения этого чека я хотела бы попросить выйти на сцену замечательную женщину, уроженку тех мест. Я познакомилась с ней не так давно, но уже успела всем сердцем полюбить. Она обладает великолепным даром общения с детьми, огромным любящим сердцем и наделена необыкновенным талантом убедительно рассказывать детям о детях. Когда я попросила её поддержать нашу благотворительную программу, она с радостью согласилась и провела не один месяц в разъездах, посещая больницы и детские реабилитационные центры. Мне было немного совестно просить её об этом, ведь дома у неё оставались двое собственных малышей. Но её огромного сердца хватило на всех. И за это я ей бесконечно благодарна. Дамы и господа, — Эллен повысила голос, — я очень рада, что она нашла возможность прийти сегодня сюда. Позвольте мне представить вам молодую писательницу, любящую маму и нового ангела-хранителя издательства "Мейсен" — Оливию Энн Дэвис! — Эллен широко улыбнулась и захлопала в ладоши. — Лив, пожалуйста, прошу тебя!

Я не двинулась с места, не веря в то, что сейчас произошло. Она говорила обо мне? Эллен пригласила меня?

Я таращилась на сцену, где стояла не прекращающая аплодировать Эллен. Я бросила короткий взгляд на стол, за которым сидел Дилан, и увидела, как напряглась его спина, когда он буквально замер на месте.

Фиби пришла в крайнее возбуждение и, так же как и мать, стала прочёсывать глазами зал. Взгляд сидевшего рядом с ней Джейсона с нескрываемым волнением метался между женой и Диланом.

Господи, неужели он?..

Из ступора меня вывел голос Стива.

— Лив, Ливи, очнись! Ты слышишь, тебя зовут! Иди же!

Я поднялась со своего места. Он встал вместе со мной и подтолкнул к сцене.

Эллен заметила это движение, и её аплодисменты стали более интенсивны. К ней присоединился весь зал.

Опустив глаза, я медленно шла вперёд, осторожно ступая между столов. Сидящие там люди поворачивались в мою сторону и громко приветствовали. Я практически ничего не слышала, сосредоточив внимание на том, чтобы не упасть и не сделать ситуацию ещё ужаснее.

Невозможно было попасть на сцену, не пройдя мимо столика Митчеллов. В противном случае пришлось бы обойти зал по периметру, что выглядело бы довольно странно.

Оказавшись рядом с ними, я подняла глаза и увидела, как меняется выражение лица Фиби: ожидание, предвкушение, потом яркий, словно вспышка, момент узнавания. Не в силах сдержать чувств, ошеломлённая, она прикрыла рот рукой. Всё это время Джейсон смотрел на жену. Лора и Райли, не замечая этого, улыбались и аплодировали как все.

Потом меня увидела Кэтрин. Её глаза расширились, и, поймав её взгляд, я не удержалась от быстрой улыбки. После я снова уставилась под ноги, но краем глаза заметила, как она довольно чувствительно двинула локтем Саймона, который был занят разговором с сидевшей рядом спутницей Дилана.

Я наконец дошла до сцены, и начала подниматься по ступенькам, придерживая платье. Первым, что я увидела, поднявшись на неё, была протянутая мне рука Эллен. Она встретила меня на последней ступеньке и крепко обняла, прошептав на ухо: "Умница, девочка!" Затем мне вручили конверт — слава богу, не было никаких громадных чеков! — и подвели к той женщине из "Сент-Джона". Выдавив из себя улыбку, я протянула ей этот чек. Аплодисменты стали ещё громче, и я посмотрела в зал.

Сидя за столом, не знаешь, каково это — стоять на сцене. Оказавшись здесь, на несколько секунд я ослепла от ярких огней софитов. Когда зрение вернулось в норму, я посмотрела вдаль — туда, где, подняв руки над головой, бешено аплодировал Стивен. Наши соседи стояли рядом с ним, вероятно, поддавшись безудержному энтузиазму моего друга. В зале были и другие, желающие выразить нам дань уважения. Стояли сидящие за столиком губернатора. Стояли Холбруки. Стояли Хейзы. Стояли Митчеллы. Все, кроме Дилана.

Он остался сидеть, но теперь я могла видеть его лицо. Дилан смотрел на сцену, следя за каждым моим движением. То и дело он переводил взгляд с меня на свою мать. Ему что-то говорила Бри — да, теперь я узнала её, — но Дилан, казалось, не замечал этого.

Не было безразличия, которое так испугало меня в момент нашей встречи месяц назад. Потрясение, ошеломление, неверие… Отчаянное желание не упустить ни малейшей мелочи — именно так я сама смотрела на него весь вечер — вот, что я увидела.

Но было кое-что ещё. И, пытаясь определить, что именно, я не могла подобрать никакого другого слова, кроме как…

…любовь?

Настоящее. Глава 24

Soundrtack — I Will Always Love You by Whitney Houston

Время остановилось. Оно просто перестало быть. Как не было ничего вокруг. Внутри меня. Во всей вселенной.

Казалось, он смотрел прямо в мою душу.

Все мои страхи, вся внутренняя борьба — всё исчезло. Осталось лишь нестерпимое желание никогда не отводить взгляда от этих глаз. Раствориться в них, утонуть и больше не всплывать на поверхность; разучиться видеть что-либо ещё.

Был только он. Дилан. Мужчина, которого я люблю. И который с любовью смотрит на меня. Я настолько опешила от волны эмоций, что потеряла ощущение реальности.

Прошли века, прежде чем прикосновение Эллен вернуло меня в этот мир.

— Идём, милая. Я хочу познакомить тебя со своим мужем.

Мне пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы отвести взгляд от Дилана. Это было почти болезненно: те незримые канаты, которые мгновенно связали нас, перерубить не казалось возможным. Эллен, похоже, понимала это. Не дождавшись какой-либо реакции, она взяла меня за руку и повела со сцены.

Мистер Митчелл встречал нас внизу.

Пока шло представление, я слышала, как двигаются стулья, как звенят столовые приборы. Смех, разговоры, вылетающие пробки шампанского… И лишь за столиком Митчеллов стояла гробовая тишина.

— Рад познакомиться с вами, Оливия, — улыбнулся Говард. Под взглядом его лучистых ясно-синих глаз я покраснела.

— Мне тоже же очень приятно, мистер Митчелл.

Никогда в жизни я не встречала такую гармоничную пару. Стоя рядом друг с другом, Эллен и Говард Митчелл ощущались единым целым. Они были семьёй — семьёй любящей, — и это бросалось в глаза. Хотелось расслабиться и схватить немного ультрафиолета, распространяемого этой любовью.

— Моя жена много о вас рассказывала, в том числе о вашей красоте. Однако реальность превзошла все ожидания.

Чёрт, ну куда же больше краснеть? По-моему, у меня пылали даже кончики волос.

— Спасибо, — промямлила я, с мольбой глядя на Эллен.

Она выглядела довольной. Ещё бы: сцена разыграна как по нотам — есть от чего чувствовать себя удовлетворённой. Украдкой Эллен кидала взгляд мне за спину. Оценивает реакцию Дилана? Без сомнения, сейчас за этим столом не только им ловится каждое моё слово.

— Не хотите ли присоединиться к нам?

Не дожидаясь моего ответа, Говард дал знак официантам. Немедленно началась суета: для меня готовились приборы, пододвигалось кресло…

— Э-э, спасибо, но я…

Дребезжащий старушечий голос прервал мои извинения:

— Ох, Эллен, дорогая, представь меня, пожалуйста, этой девочке.

Моя правая рука оказалась в плену чьих-то цепких пальчиков. Обернувшись, я увидела перед собой уже знакомую "мохнатую" леди. Ту, что налетела на нас со Стивеном в отеле. Накидки на ней уже не было, сухенькое тело облегало блестящее красное платье с довольно рискованным декольте. Старушка счастливо улыбалась, её прозрачные глаза перебегали от меня к Митчеллам и обратно.

От меня не укрылось, что Эллен была не в восторге от встречи. Видно эта дамочка — та ещё заноза в заднице! Однако правила приличия должны быть соблюдены.

— Конечно, Констанция, с удовольствием. Это мисс Дэвис, новый автор издательства "Мейсен". Миссис Констанция Ловетт, наша… эм… хорошая знакомая.

Птичья мордочка миссис Ловетт расплылась в широченной улыбке.

— Полагаю, [i]миссис [/i]Дэвис? — пропела она. — Где же ваш очаровательный муж, дорогая? Я бы хотела познакомиться и с ним.

У меня отвисла челюсть. Откуда она знает Майкла?

Миссис Ловетт тем временем обратилась к Эллен, тараторя как заправская сплетница:

— Я видела их сегодня в отеле, дорогая. Приезжала к Виктору почистить пёрышки. — Она кокетливо дотронулась до своих крашеных белокурых локонов. — И вы знаете, такую красивую пару надо ещё поискать!

Так она о Стиве!

Я быстро посмотрела на Эллен. Та выглядела несколько дезориентированной.

— Миссис Дэвис и её муж просто очаровали меня, дорогая. Они так подходят друг к другу. Такие красивые оба, молодые. — Миссис Ловетт закусила удила, явно не замечая эффекта, который производят её слова. — Так он здесь, с вами, милая? Как его зовут?

Не только она одна пытливо воззрилась на меня: взгляд Эллен был полон непонимания; взгляд Говарда — более спокойный, заинтересованный. Вдобавок, я явственно ощущала зуд между лопаток — за соседним столиком нас слушали не менее внимательно.

Подтверждением этого стал звук отодвигающегося стула и следующий диалог:

— Майкл здесь?

— Нет. — Голос Джейсона был тихим, но твёрдым. — Его здесь нет. Сядь на место, Саймон.

— Как нет? Она же сказа…

— Его нет, — Джейсон сделал ударение на последнем слове. — Я объясню позже.

— Что происходит, Джей?

Дальше я уже не слушала, сосредоточившись на первоочередной задаче — ответить на вопрос миссис Ловетт. Если я начну объяснять, что произошла ошибка, она начнёт засыпать нас ещё большими вопросами. Ситуация и так была не из приятных: мы до сих пор стояли перед сценой, загораживая её обзор. Другие гости уже начали прислушиваться к нашему разговору.

— Стивен, миссис Ловетт. Его зовут Стивен.

— Стивен? Очень хорошо, дорогая. Жду не дождусь, когда вы нас друг другу представите.

Она ещё долго рассыпалась в извинениях и восхищениях, пока мистер Митчелл не вызвался сопроводить её к губернаторскому столику.

Эллен выглядела настолько шокированной, что, казалось, потеряла дар речи.

— Лив? — выдавила она из себя, когда мы остались одни.

— Я… Я всё объясню…

Она в неверии покачала головой:

— Что же ты наделала, девочка?

Разочарование в её взгляде хлестануло меня прямо сердцу. Я запнулась, так и не начав говорить. К горлу подкатил комок, когда она повторила:

— Что же ты наделала?..

— Что случилось? — Вернувшийся Говард недоумённо переводил взгляд с жены на меня.

Никаких объяснений. Ни здесь и ни сейчас. Выводы сделаны, обвинения произнесены. Может статься, оно и к лучшему.

Пробормотав свои извинения мистеру Митчеллу, и старательно избегая смотреть на Эллен, я направилась на своё место.

Итак, совершенно неожиданно, мой первоначальный план воплотился в жизнь: мать Дилана узнала, что в моей жизни есть мужчина. Появление миссис Ловетт стало для этого своеобразным катализатором. Но вот только теперь об этом знают все Митчеллы.

Развернувшись, я оказалась прямо перед ними. Только Джейсон смотрел на меня с тревогой — на лицах остальных было написано крайнее изумление. Лора и Райли пытались что-то выяснить у Кэтрин. Она шикнула на них и, так же как и все, провожала меня взглядом. Бри пила очередной бокал шампанского. Лица Дилана я не видела, он смотрел прямо перед собой.

Я шла в обратном направлении, и теперь сопровождение моего продвижения было прямо противоположным: вежливая тишина окутала зал. Думаю, ни от кого не укрылось, как в одно мгновение прервалась моя беседа с Митчеллами, и то, как следят за мной их внимательные глаза.

Стивен встречал меня широченной улыбкой и, когда я подошла, немедленно заключил в объятия.

— Ты молодец, Ливи! Я так тобой горжусь тобой.

Он крепко расцеловал меня в обе щёки и, подхватив на руки, закружил над полом.

Я болталась в его руках, словно тряпичная кукла, и еле-еле выдавила из себя вежливую улыбку.

— Спасибо.

— Это моя лучшая подруга — Лив Дэвис! — Стива распирало от гордости, когда он сообщил это нашим соседям.

Они аплодировали, пока мы садились на свои места. Бокалы немедленно наполнились шампанским, зазвучали приветственные тосты, а я не могла отвести глаз от Митчеллов. Выражение чувств Стивена от них не укрылось.

Саймон всё-таки не послушался Джейсона. Возвышаясь над всеми, он шокировано смотрел в нашу сторону. Кэтрин дёргала его за руку, пытаясь усадить на место. Джейсон что-то говорил Фиби, пока она смотрела прямо на меня. Я молила бога, чтобы она простила мужа за то, что он скрывал от неё правду. Бри прешептывалась с Лорой, а Райли, улыбаясь, не сводил с меня глаз. От его сальной улыбки по телу побежали мурашки.

Всё это время спина Дилана оставалась прямой и напряжённой. Он не двигался и не оборачивался. Он был каменной статуей. Прекрасной статуей.

Кэтрин наконец удалось усадить Саймона. Он плюхнулся на стул, но сидел вполоборота и то и дело хмуро поглядывал в нашу сторону. Я видела, как к нему обратился Джейсон. По его губам удалось прочитать пару слов: "Майкл", "авария", "два года".

Едва не роняя стул, Дилан неожиданно вскочил на ноги. Он что-то резко спросил у Джейсона, и тот после небольшой паузы утвердительно кивнул. Дилан в сердцах бросил на стол белоснежную салфетку, которую до этого сжимал в руках. Развернувшись, он стремительно зашагал к выходу, не замечая, что своими резкими движениями тревожит по пути сидящих гостей.

На выходе из зала, когда перед ним открыли дверь, Дилан зажмурился и сильно сжал пальцами переносицу. Жест человека, который пытается отогнать от себя ненужные мысли. Или картинки.

— Лив, — позвал меня Стивен. — Ты плачешь?

Я обернулась и только сейчас почувствовала, что мои щёки влажные. Как долго я плакала? На каком моменте слезы выплеснулись наружу. Я их совершенно не чувствовала, отвлечённая разыгравшейся передо мной драмой.

— Что случилось, милая?

Стивен смотрел на меня с тревогой и участием.

Всегда тревога и участие. Беспокойство. Непонимание. Осуждение. Дилан никогда не смотрел на меня так…

Эмоции перехлестнули через край. Сердце колотилось в груди сильными, сжимающими ударами, выбивая из лёгких воздух. Я начала задыхаться и, пробормотав извинения, бросилась прочь из зала.

Оказавшись в огромном пустом холле, в котором ещё час назад весело попивала шампанское, я шагнула к одному из французских окон, что располагались по всей длине холла, и, не раздумывая, рванула его на себя. Оно легко поддалось, и я решительно шагнула на засыпанный снегом небольшой балкон.

Лёгкие туфельки промокли насквозь, подол платья отяжелел, впитав в себя снег. Голова освободилась от мыслей, остался только пронизывающий до костей холод. Я замёрзла, но уходить не торопилась. Ветер высушил слёзы, а студёный воздух выровнял дыхание. Вернее, то, что поначалу было истеричными всхлипами, потихоньку перешло в рваные вздохи; так дышится, когда на улице очень сильный мороз и ты боишься, что, недостаточно медленно вдыхая, можешь простудить горло. Я успокаивалась и так же, как Дилан, сильно зажмурилась, пытаясь выжечь из головы эту картину: богато украшенный зал, из которого зеленоглазый мужчина с любовью смотрит на меня.

Рядом с ним сидела его невеста. Он не должен был [i]так[/i] на меня смотреть.

Мы провели незабываемую ночь, полную всепоглощающей страсти, которую ни он, ни я в друг друге и не подозревали. Как можно настолько раствориться в другом человеке, перетечь в него, слившись каждой клеточкой тела, сердца, души… Дыша в унисон, боясь моргнуть, чтобы не пропустить ни малейшего вздоха, взгляда, эмоции — как это могло вмещаться в нас? Я это помню. И Дилан должен помнить. И, если тогда, в больнице, мне показалось, что он забыл, что прогнал эти воспоминания, заменил их на более спокойные, не такие испепеляющие, неужели я могла его за это осудить? Ведь это был самый лучший, самый безболезненный выход — забыть. И теперь я с ужасом видела, что и для Дилана ничего не прошло бесследно. Именно что с ужасом: знали ли мы, знала ли я, на что шла?

Я отдавалась этому мужчине вовсе не во временное пользование, и до последнего он был мне верен. И вот именно сейчас я поняла, что это, чёрт возьми, очень плохо. Одно дело, когда больно тебе, а другое — когда больно тому, кого ты любишь. Так любишь, что, видя его страдания, очень хочется никогда не появляться на свет.

— Любовь моя, что же я с тобой сделала?

Я закрыла лицо руками. На этот раз справиться с рыданиями не получилось. Мне нельзя было снова появляться в его жизни. Это была непростительная ошибка. Я приношу боль тем, кого люблю. Только боль и ничего больше. Господи, как же тяжело!..

Дилан пытался быть счастливым, пытался наладить свою жизнь. Не знаю, удалось ли это ему до конца, — ведь те слова, что он сказал мне почти три года назад, шли от самого сердца. И я верила им. И он верил в то, что говорил. Я не вправе винить его за то, что теперь он хочет о них забыть. Ведь это же невозможно — безответно любить кого-либо так долго и не мучиться этим. Я знаю это по себе. И то, что я сейчас увидела, ни капли не облегчило мои страдания.

Гул голосов проникал через приоткрытое окно. Постепенно холл заполнялся публикой. Вытерев глаза подолом платья, я сделала шаг назад и вступила в людское море. Затеряться в толпе — об этом можно было только мечтать. Но выход находился слева, а меня несло в противоположном направлении — туда, откуда из открытых дверей лилась музыка.

Я не хотела танцевать. Мне не было дела ни до круживших вокруг меня дам — красиво причесанных, в элегантных нарядах, сверкающих драгоценностями, ни до их спутников, уже не таких подтянутых, как в начале вечера, уже расслабленных изрядно долей алкоголя и свободным общением. Люди давали волю своим истинным чувствам, получая удовольствие от того, где они, с кем они и кто они. Они не замечали меня, как и я не замечала их. Одиночество в толпе — что может быть приятнее.

Где-то там меня наверняка ищет Стивен. Но свой телефон я оставила в пальто, поэтому связаться со мной он никак не мог. И хорошо. Меньше всего мне хотелось сейчас видеть знакомые лица.

Внезапно кто-то крепко схватил меня за талию. Голыми плечами я ощутила холодный шёлк смокинга. Шею обдало горячее дыхание, с изрядной примесью виски.

— М-мм, какая птичка попала в мои сети.

Обернувшись, я столкнулась взглядом с самодовольной ухмылкой Райли.

— Не думаю, что готов отпустить тебя сегодня, красавица.

Я дёрнулась вперёд, но он крепко держал меня, протискивая нас в середину зала. Оказавшись на месте, Райли резко повернул меня и прижал к себе. Сквозь тонкий шёлк платья я почувствовала его эрекцию, упирающуюся мне в живот.

— Пусти, — прошипела я. — Сейчас же.

— Нет, детка.

Его ухмылка стала ещё шире. Красивое лицо исказилось от похотливого выражения; он буквально раздевал меня глазами. Я почувствовала, как его руки шарят по моей спине, задерживаясь на заднице. Райли сжал её так крепко, что, скорее всего, завтра там будут синяки. Я охнула от боли, с ужасом наблюдая, как он наслаждается вызванным эффектом.

— Я захотел тебя сразу, как только увидел. — Жарко зашептал он на ухо, почти касаясь его своими холодными тонкими губами. — Ты самая горячая малышка, которую я когда-либо видел. М-мм, — мечтательно протянул он, — я уже слышу, как ты умоляешь взять тебя и раздвигаешь свои прелестные ножки. Как я проскальзываю в твою жаркую киску и трахаю тебя до умопомрачения. — Райли сделал резкое движение бёдрами в меня, показывая, как это будет.

Я была в ужасе от того, что это происходит со мной. Более того, это происходит сейчас, здесь, на губернаторском балу, где нас окружают тесно танцующие пары. Если бы подобное случилось в клубе, я бы давно уже съездила по яйцам этому любителю быстро потрахаться. Но устроить здесь ещё одну сцену с моим участием было бы слишком.

Я упёрлась руками в грудь Райли и попыталась оттолкнуть его. Он тихо рассмеялся, всё ещё крепко держа меня ниже спины.

— Любишь сопротивляться? Я тоже это люблю. Так ты меня ещё больше заводишь.

— Отвали от меня, придурок!

Я сказала это достаточно громко. На нас начали оборачиваться.

Внезапно его хватка ослабла, и через секунду Райли выпустил меня из рук. Я тут же отшатнулась от него, почувствовав свободу. Райли сделал шаг в сторону и недовольно обернулся. Я тихонько охнула: за его спиной стоял Дилан, и его вид не предвещал ничего хорошего.

Его зелёные глаза пылали, челюсть была крепко сжата, под кожей ходили желваки.

Правая рука лежала на плече Райли, и это был совсем не дружеский жест, потому как тот скривился, когда Дилан сжал его.

— Райли, — только и сказал он, как бы прося об одолжении потанцевать с его дамой.

— Дилан, — попытался улыбнуться тот. Без особого, к слову сказать, успеха: улыбка чем-то походила на волчий оскал. Подняв руки вверх, он попытался отшутиться: — Конечно, конечно, она твоя!

Дилан уже не обращал на него внимания. Он неотрывно смотрел на меня, делая последний шаг. Одна его рука оказалась на моей талии, другая нашла мою руку и нежно сжала пальцы.

— Моя, — подтвердил он слова Райли.

Наконец-то я была дома.

Настоящее. Глава 25

Soundtrack — When You Say Nothing At All by Ronan Keating

Всего полчаса назад я почувствовала, как остановилось время. Сейчас для меня остановилась жизнь. Вернее, она всё так же бурлила, выплёскивалась, перетекала — но исключительно в границах держащих меня рук.

Рук любимого.

Я не слышала музыки. Я слышала только стук своего сердца, который дрожью отдавался в кончиках моих окоченевших пальцев. Сердце билось неистово, неравномерно, и мне страшно хотелось взглянуть на Дилана — слышит ли он его, чувствует ли? Но я боялась поднять глаза.

Моя.

Он сказал: "Моя!".

Ничего больше и не надо было. Никто и никогда не смог бы оспорить это утверждение. Я была его. И даже не с той бесценной для меня ночи, а гораздо раньше: там, в плотной жаркой завесе ночного клуба. Уже тогда я знала: он станет для меня чем-то настолько важным, что я забуду обо всём. И обо всех. Так и произошло спустя несколько дней.

Так происходит и сейчас.

Я — его.

Я принадлежу ему каждой клеточкой своего тела, каждым нервом, каждой капелькой крови. Он просто высказал вслух очевидное. И что бы ни произошло потом, куда бы мы ни двигались — вместе или врозь, я всегда буду его. И всегда буду дома в его объятиях.

Я закрыла глаза и глубоко вздохнула, на секунду задержав дыхание. На выдохе, когда я, не удержавшись, прильнула к нему, оно прервалось.

— Ш-ш-ш, — прошептал Дилан.

Его объятия стали крепче, и я не сопротивлялась. Наоборот, я льнула к нему, бесстыдно стремясь заполнить собой его тело, запоминая его рельеф. Это было одновременно и сладко, и тягостно: сладко потому, что нет ничего более правильного для меня, чем быть сейчас здесь, с ним; тягостно — потому что знала, как только Дилан меня отпустит, — я умру. Меня больше не будет. Не будет Оливии Дэвис, как уже давно нет Ливи Вуд. Кто останется, я не знаю. Кем я буду, как буду жить, смогу ли — подумаю об этом после, когда разрешу себе воспоминания о том, что происходит прямо сейчас.

Танцевали ли мы или просто стояли, обнявшись, перетекая друг в друга… Я с наслаждением вдыхала такой знакомый, такой родной запах. Это был тот же аромат, что я запомнила, — мускус и амбра, с лёгким, едва заметной ноткой дорогого виски, что Дилан пил за ужином. Он пах собой, что было для меня лучше всякого афродизиака.

Даже на каблуках я едва доставала ему до подбородка. Прижавшись головой к широкой груди, я то и дело ощущала на своей макушке лёгкие касания его губ. Как же мне хотелось так же, пусть незаметно, касаться его.

Будто услышав моё невысказанное желание, Дилан поднял наши сцепленные руки и положил их себе на грудь. Он вздрогнул, когда мои губы впервые дотронулись до тыльной стороны его ладони. Я покрывала поцелуями его пальцы, и его рука дрожала под ними. Я ощутила, как он осторожно поглаживает мою ладошку большим пальцем, который я с жадностью обхватила. Так Эбби, лёжа в кроватке, обхватывает меня ручкой, когда я тянусь к ней.

Эбби. Наша дочь.

Именно в этот момент я поняла, что должна рассказать Дилану о ней. Не важно, что будет дальше — он должен знать. Должен знать о маленькой девочке с лучистыми зелёными глазами. Его глазами.

Я вскинула голову и посмотрела на Дилана. Он чуть отстранился, чтобы встретиться со мной взглядом. От того, что я увидела в нём, у меня сбилось дыхание.

Это была квинтэссенция боли. Последняя стадия обречённости, край, за который он вот-вот переступит, за которым нет жизни. Они были почти мёртвые — любимые зелёные изумруды, и моё сердце едва не разорвалось.

Слёзы освобождают от боли, помогают с ней справиться, а когда их нет — она остаётся внутри, словно раковая опухоль, съедающая не тело, но душу. От понимания, что я тому виной, меня с головой накрыла паника. Слова застряли в горле, я не смогла издать ни звука, и лишь отчаянно цеплялась за Дилана, боясь упасть.

Он закусил уголок губы. Затем убрал руку с моей талии и положил её мне на щёку. Знакомым жестом Дилан провёл большим пальцем по моей губе. Я снова закрыла глаза от острого наслаждения, которое вызвали во мне его прикосновения.

А потом он просто выпустил меня из рук и перестал быть.

Чувство невосполнимой потери затопило меня. Всё, что было во мне, — ушло: желания, связные мысли, душа. Лишь пронзительная тишина — вот, что ощущалось внутри.

Дилан ушёл.

С ним ушло и моё сердце.

Я не помнила, как выбралась из толпы. Мозг приказал двигаться, и я двигалась. Мозг приказал остановиться, и я останавливалась. Гардероб, пальто. Рука в карман, чтобы проверить телефон…

Так же по инерции я подошла к Эллен Митчелл, когда та окликнула меня по имени.

Она стояла недалеко от центрального входа и явно ожидала моих объяснений.

— Кто этот молодой человек?

Я даже позволила себе небольшую усмешку, прежде чем ответить.

— Вопрос вечера, не так ли? — Эллен нервно дернулась. — Это Стивен. Стивен Хейз. Брат моей близкой подруги и кузен Майкла.

— И как давно вы женаты?

— Мы не женаты. И никогда не были. Мне казалось, вы хорошо изучили меня, миссис Митчелл, чтобы поверить в это. Приглашение было на двоих, не удивительно, что я пришла не одна.

По выражению лица Эллен стало понятно, что этот момент она упустила.

— А ещё я искренне рассчитывала на ваше уважение, и то, что вы сделали… Чего вы добивались, миссис Митчелл? Тем, что встретившись, мы с Диланом тут же кинемся друг другу в объятия?

Она была поражена моей резкостью.

— Я не…

На мгновение мне даже стало жаль её. Но лишь на мгновение.

— Ваш план сработал. Мы кинулись. Но вы не учли того, что для вашего сына всё это может оказаться не столь однозначным.

С лица Эллен сошли все краски. Я решила её не щадить.

— Непростительный просчёт, миссис Митчелл. И мне нисколько не жаль.

На этих словах я ушла.

Снегопад закончился. В сочетании с обычной сиэтлской влажностью, он превратил город в декорацию рождественского спектакля: ветки деревьев, обрамлённые пушистыми ресницами налипшего снега, белые дорожки без единого следа машин или людей — сказка наяву. Но могла ли я получить хоть малую толику удовольствия от того, что вижу? Нет. Потому что вся я осталась там — в заполненном танцевальном зале, в его объятиях.

Рядом остановилось такси. Я села в машину и назвала отель, в котором мы со Стивеном остановились.

Стивен. Совсем о нём забыла.

Достав из кармана телефон, я увидела список пропущенных звонков. Все они были от него.

Стив ответил сразу после первого гудка.

— Ливи, что случилось? Ты где?

— Еду в гостиницу.

— В гостиницу? Почему в гостиницу? Ты… ты в порядке? Я тебя потерял.

— Да, всё нормально. Просто устала. Развлекайся.

Стив ещё что-то кричал в трубку, но я уже нажала отбой.

Я не помнила, как добралась до отеля. Как поднялась на лифте. Как дошла до своего номера. Как захлопнула за собой дверь и сползла вниз по стенке…

— Ливи, милая, что с тобой?

Взволнованный голос Стивена вырвал меня из забытья.

Сколько же времени я провела в нём? Господи, да сколько бы ни было — это так сладко. Так спокойно, так хорошо, когда ни о чем не думаешь…

— Держись, Ливи. Я позову врача.

— Не надо врача. — Неужели это был мой голос? Больше похоже на хрип раненого зверя. — Просто отвези меня домой. Пожалуйста, Стив.

Да, определённо дом — это было то, что нужно!

— Сейчас только одиннадцать вечера. Наш самолёт в полдень.

— Отвези меня домой, — заплакала я. — Просто отвези домой.

— Господи, Ливи, конечно. Сейчас…

Всё время, пока Стивен занимался организацией нашего возвращения, я сидела на полу рядом с входной дверью в своём шикарном платье, безнадёжно подмяв под себя пальто Сандры. Сознание то и дело ускользало от меня, но я пыталась держаться, сосредотачиваясь на голосе Стива, пока тот созванивался с авиакомпанией, аэропортом, службой сервиса гостиницы.

— Ливи, тебе надо встать, слышишь? Вставай, милая.

Я спала на диване. Похоже, Стивен всё-таки перенёс меня из коридора.

Спустив ноги на пол, я попыталась размять одеревенелую спину. Голова гудела, как после изрядной доли алкоголя.

— Который час?

— Без четверти три. Я поменял билеты. Мы вылетаем первым утренним рейсом.

Я с благодарностью посмотрела на парня. Он устало зевнул и с силой потёр ладонями лицо.

— Прости, что втравила тебя во всё это. Я не думала, что…

Стив резко прервал меня:

— Не надо. Не проси у меня прощения за то, что я не понимаю. Там что-то произошло, да, на том вечере? Ты из-за этого сейчас сбегаешь?

К горлу подкатил комок, и неожиданно слёзы сами покатились из глаз.

— Ох, да что же это такое! Ливи, Лив, — мягко позвал Стив, опускаясь передо мной на колени. Он взял в ладони мои трясущиеся руки и заглянул в лицо. — Ну чего ты, а?

Под его взволнованным взглядом я окончательно расклеилась и зарыдала у него на груди.

Стив ни о чём больше не спрашивал, а просто держал меня, позволяя выплакаться.

Дилан ушёл. Он нашёл в себе силы сделать это, а я в свою очередь его не остановила. Старания Эллен были напрасны: мы встретились, чтобы разойтись окончательно. У каждого из нас была своя жизнь, и мы оба побоялись впустить в неё наше прошлое.

День первый

В Лонгвью мы были около девяти утра.

Ким вышла встречать нас на крыльцо и, сложив руки на груди, с саркастической усмешкой наблюдала, как Стивен паркуется на подъездной дорожке.

— Как я и предполагала, сбежала! — Выкрикнула она, когда мы вышли из машины. — Ну, и как это она тебе объяснила, братец?

Её весёлая ухмылка исчезла, когда она увидела наши лица. Ким взволнованно переводила взгляд с брата на меня, пока мы в молчании шли к дому.

— Что случилось? Стив? Ливи?

Последнее, что мне хотелось — это объясняться с Ким прямо сейчас. Но я знала, что так просто она нас не отпустит. На помощь неожиданно пришёл Стив.

— После, Кими. Лив нужен отдых и большая кружка горячего кофе. И мне, кстати, тоже не помешает.

Кофе мне хотелось ещё меньше. Вернее, хотелось, но только дома.

— Дети встали? — спросила я.

— Пол повёз мальчиков в магазин. Им кое-что нужно докупить к завтрашнему празднику. Эбби ещё спит.

— Я разбужу её.

— Давай я. А ты иди в гостиную, отдохни…

— Нет, Ким, я сама.

Это прозвучало излишне резко. Подруга испуганно отступила.

— Хорошо, хорошо. Иди. Я приготовлю кофе.

Я поднялась наверх, в гостевую комнату, которую обычно занимал Стивен, когда оставался на ночь у сестры. Эбби спала на широкой кровати, привычно разбросав ручки и ножки. Одеяло, как всегда, сбито в сторону. На ней была розовая пижамка в поросячьих мордочках, и вся она — раскрасневшаяся ото сна, с разметавшимися по подушке бронзовыми кудряшками, была словно игрушечной. Моя маленькая, тёпленькая куколка.

— Эбби, котёнок, — позвала я, целуя мягкую щёчку. — Мамочка приехала. Просыпайся, сладкая.

Этот момент я обожала больше всего на свете: моя девочка открыла глазки, расфокусированные, растерянные, ещё пребывающие в сновидениях. Потом снова закрыла, сладко зевнула, потянулась, — и снова открыла их, нахмурившись от того, что её так бесцеремонно вырвали из сна.

Так было всегда. Так знакомо. И я, как всегда, не смогла сдержать улыбки.

— Доброе утро, мой маленький поросёнок, — я наклонилась к ней и снова поцеловала.

— Мама, — она ухватила меня за шею, притягивая к себе.

— Я так соскучилась по тебе, малышка.

— И я кучала. А де подаички?

— Ох, родная, у мамочки не было на это времени. Я так хотела поскорей к тебе вернуться.

Эбби надулась.

— Но мы сегодня пойдём в магазин и купим тебе всё, что захочешь, договорились? — Я пыталась предложить компромисс.

— Всё-пивсё?

— Всё-привсё! Обещаю! — Я подняла правую руку, присягая.

— И фьи?

Я вздохнула:

— И картошку фри.

— Ува! — Эбби вскочила на ножки и начала прыгать на кровати.

Все дети любят то, что неполезно. Мои не были исключением. Фастфуд, газированные напитки, сладости… Я вела борьбу с этим по мере возможности, но частенько проигрывала, потому что отлично помнила, что в детстве была такая же.

К тому моменту, как мы с Эбби спустились вниз, Ким сварила кофе и подогрела фруктовое пюре. Она великодушно отказалась от расспросов, или же просто решила позже попытать Стивена. Быстро закончив с завтраком, мы засобирались домой. Я попросила подругу прислать Макса, как только тот появится. Сегодня мне нужны были оба моих ребёнка.

Целый день я занимала себя делами. В общем-то, особо стараться и не нужно было — завтра день рождения Эбби, дел и вправду было невпроворот. Мы украсили дом к Рождеству ещё неделю назад, а теперь предстояло подготовиться и к её празднику.

Я готовила, убирала, прерываясь только на то, чтобы накормить детей.

Макс вернулся к полудню, весь груженный пакетами с украшениями и подарками для Эбби. Мы свалили их под ёлку, как и рождественские. Макс наклеил на них цветные стикеры, чтобы Эбби завтра не перепутала.

Разумеется, мы съездили в торговый центр, где прошлись по детским магазинам. Я купила дочке несколько очаровательных платьиц, пока Макс отвлекал её в отделе раскрасок, и целую гору игрушек для обоих. Мы погрузили яркие свёртки в машину, а потом снова вернулись уже за гастрономическим удовольствием. Дети жевали гамбургеры и соревновались, кто больше одновременно засунет в рот жареной картошки. Удивительно, но победа была за Эбби. Правда, как только Макс признал своё поражение, она тут же выплюнула на поднос неприглядный серый комок.

Весь день в доме работал телевизор, и играла музыка. Я специально загружала свой мозг ненужной информацией, подпевала знакомым песням и занимала себя разговорами по телефону со знакомыми, чтобы не думать о том, что произошло в Сиэтле. В обыденность я погрузилась, как в спасительную нирвану, в которую впадает безнадёжно больной после очередной дозы обезболивающего. Даже душ я принимала в рекордные для меня пять минут, чтобы не оставаться наедине с собой. Но я знала, что это ненадолго. Я могла обманывать себя, отвлекаться на дела, детей, но ночью была предоставлена сама себе.

Как могла, я оттягивала этот момент, поэтому спать мы легли поздно. Мне повезло — вымотанная, уставшая, издёрганная, я заснула, уткнувшись носом в горячую макушку сына.

Первый день моей новой жизни без Дилана прошёл.

День второй

— Подъём, подъём! Где моя маленькая принцесса? Где моя маленькая именинница? Покажите мне её!

— Господи, папа, что ты здесь делаешь? — простонала я, вылезая из-под одеяла. — Который час?

— Уже девять, — пропел абсолютно лишенный слуха отец. — Время поздравлений!

— Ох-х.

— Не скули. Я пришёл за Эбби.

— Ну конечно.

Подтянувшись на руках, я села в кровати. Папа приплясывал в дверях и выглядел вполне довольным собой.

— Где Макс?

— Внизу, с Марти. Привет, милая. С днём рождения.

Сонная головка Эбби показалась из кроватки.

— А де подаичьки?

Папа засмеялся и подхватил малышку на руки.

— А внизу! Давай умоемся и спустимся к дедушке Марти.

— Давай!

Пока я неторопливо потягивалась, они направились в ванную, обсуждая, кто кому будет чистить зубы.

В отличие от рыбы, с яйцами у Марти было больше опыта — вполне приличный омлет стал нашим завтраком.

Для этого дня отец Майкла выглядел довольно сносно. По моим воспоминаниям, каким он был в годовщину смерти сына, в Марти многое изменилось. Макс и Эбби вытащили его, как и меня, и теперь вместе с моим отцом он боролся за внимание внуков.

На этот раз я решила не брать Макса на кладбище, оставив его вместе с Эбби на папу. Для этого у меня были свои причины, но вслух я озвучила другое:

— На улице очень холодно, малыш. Я не хочу, чтобы ты простудился и все праздники провёл в постели.

Марти пошёл греть машину, а я задержалась, прощаясь с сыном.

— Но мы обязательно съездим к папе, ладно, мам?

— Обязательно, сынок. Потеплеет немного, и съездим.

В карих глазёнках появились слёзы.

— Передавай ему привет.

— Конечно, родной. — Я присела перед Максом на корточки. — Не расстраивайся. Совершенно не важно, где ты находишься и поедешь ли сегодня к папе. Главное, что ты его помнишь. А пока ты будешь помнить папу, он всегда будет с тобой вот тут, — я постучала ладошкой по его груди, — в твоём сердце.

— Я очень скучаю по нему, мам. — Макс заплакал, уткнувшись мне в плечо. Это был первый раз, когда он так откровенно выказал свои чувства. Как долго он держал это в себе, невозможно представить.

— Я тоже, малыш. Я тоже.

Я гладила его по вихрастой головке, изо всех сил стараясь не разреветься.

— Ну всё, всё, нам надо быть сильными. — Оторвав Макса от себя, я провела большими пальцами у него под глазами. — Сегодня же праздник Эбби. Она расстроится, если увидит, что мы плачем.

— Да, мам, конечно, — Макс шмыгнул и пятернёй вытер щёки. — Приезжайте быстрее, ладно?

Оставив машину на подъездной дорожке, мы направились к могиле Майкла. Марти держал меня за руку, тяжело ступая по заметенному снегом проходу.

Надгробная плита была занесена снегом. Присев на корточки, я принялась варежкой очищать её там, где значилось имя. Марти стоял рядом с букетом белых роз — строгий, вытянувшийся в струнку.

— Он очень любил тебя, Ливи.

Моя рука остановилась на дате рождения Майкла.

— Знаю, Марти. Я тоже любила его. И всегда буду любить.

Варежка намокла, пальцам становилось холодно.

— Думаю, он бы не хотел этого, — внезапно произнёс он.

— Чего именно?

— Чтобы ты хранила ему верность до конца своих дней.

Прервав своё занятие, я недоверчиво покосилась на Марти.

— Ты предлагаешь мне всё забыть и жить дальше?

— Я не прошу забывать, — сказал он твёрдо. — Я хочу сказать, чтобы ты подумала о себе.

— Я…

— Дай мне сказать. — Останавливая меня, Марти поднял руку. — Я всё вижу, Ливи. Ты совершенно не думаешь о себе. Ты думаешь обо всех: детях, друзьях, обо мне, Генри, о Майкле, наконец, — но только не о себе. Пришло время изменить это. Мы всегда будем рядом. Все мы. Всё это, — он взмахнул рукой, обрисовывая мир вокруг, — всегда будет у тебя, и ты ничего не потеряешь, если пустишь сюда что-то новое. Если дети увидят блеск в твоих глазах, неужели он не отразится в них? Не беги от счастья, если оно постучится в твою дверь, Ливи. Впусти его, позволь себе быть счастливой. Подумай об этом, дочка.

Он аккуратно положил цветы в снег рядом с наполовину расчищенной плитой и пошёл назад к машине.

Слова Марти застали меня врасплох. Они были так похожи на те, что говорила мне Эллен Митчелл, но услышать их из его уст казалось более важным. Лишь только я подумала об этом, как воспоминания о произошедшем в Сиэтле острой болью отозвались в груди. Я хотела быть счастливой, я почти позволила себе это, но Дилан ушёл, лишив меня права на счастье.

И внезапно мой разум пронзила страшная догадка: этот танец был нашим прощанием. Дилан понял, что я, так же как и он, не властна над притяжением, что мы испытываем друг к другу. Для него я до сих пор замужем, и неважно, что на этот раз за другим. Он решил, что если бы не эта случайная встреча, я бы и не вспомнила о нём. Дилан принял мою любовь за желание, а с ним, в отличие от любви, можно совладать. Я так и не сказала, что люблю его. Тогда я этого не сделала из-за страха разрушить наши жизни, а сейчас он не дал мне на это времени. Разве я могла его в этом винить? Всё, что я делала, представляло собой череду страшных ошибок — моих ошибок, — которые, в конце концов, забрали у меня Дилана. Он ушёл навсегда.

Ноги подкосились, и я упала в снег.

— Господи, прости меня! — Я зарыдала, не в силах больше вынести боль, раздирающую грудь. — Прости меня, пожалуйста, прости…

Я просила прощения у всех: у Майкла, Дилана, детей, Марти… Я плакала, уткнувшись лицом в мокрые рукавицы, потому что наконец поняла: своим желанием оградить себя от своих же чувств, я навредила им всем. Мне нет счастья без Дилана, — увидев его снова, я осознала это как никогда чётко. И ему нет счастья без меня — уверенность в этом жила во мне с того момента, как я оказалась в его объятиях. Без нашего совместного счастья никто вокруг нас не будет счастлив.

Теперь я знала, что делать.

Я встала с земли, вытерла глаза и отряхнула снег.

— Чтобы я ни сделала в прошлом, Майки, — я смотрела на выбитое на камне имя. — Я никогда не перестану любить тебя. Но сейчас я хочу попытаться снова быть счастливой, а без него у меня это не получится. Теперь он — моя жизнь. Это так, дорогой. Прости меня за это.

Когда мы вернулись, в доме пыль стояла столбом. За пять минут, прошедших после нашего прихода, я насчитала, по крайней мере, человек сорок детей. На самом деле, их было от силы десяток, включая моих собственных и близнецов Ким. Они кричали, бегали, прыгали по дому, не реагируя на окрики взрослых. Стивен пытался организовать их в одну игру, но дети разбегались, как рассыпанные по полу горошины, и мы натыкались на них во всех углах.

Макса и "эм квадрат" я застала под лестницей. С таинственным видом они что-то обсуждали, хихикая и шикая друг на друга.

— Что вы здесь делаете? А ну-ка, вылезайте!

С воплями и гиканьем мальчишки взлетели по лестнице, куда следом, к моему удивлению, поднялся мой папа. И тут же, словно по сигналу, смеющаяся Ким протянула мне завязанную бантом коробку.

— Иди наверх и переодень Эбби. И сама переоденься.

— Зачем это? — Моя одежда не очень отличалась от той, что была на подруге, — джинсы и футболка.

— Давай, давай, — хохотнула Ким. — Мы здесь и без вас управимся.

— Опять что-то придумали? — нахмурилась я. — Ты же знаешь, я не люблю сюрпризы.

— Это не мы, а Макс. И не для тебя, а для Эбби. Идите наверх, переоденьтесь и ждите моего сигнала.

Я вошла в спальню, держа в одной руке объёмную коробку, а в другой вертящуюся юлой дочь.

Усадив Эбби на кровать, я открыла коробку.

— Ну, что у нас здесь?

— Беиснешное патичко! — закричала она.

И точно: под слоем шуршащей бумаги лежал аккуратно сложенный наряд Белоснежки. А под ним ещё один — на десяток размеров поменьше.

Эбби прыгала по кровати, вопя во всё горло:

— Ува! Ува! Я Беиснешка, я Беиснешка.

— Ты Белоснежка, а я тогда кто? — смеялась я.

— Беиснешная мама.

Вот уж и вправду, как я сразу не догадалась?

Пока мы переодевались, из комнаты Макса то и дело доносился странный шум и взрывы хохота. Судя по звукам, там собрались все мужчины нашей большой семьи. Я различала голоса папы, Марти, Стива и даже Пола.

— Что же за сюрприз они нам готовят, — интриговала я Эбби. Между верчением перед зеркалом, она иногда опасливо поглядывала на дверь.

Моя девочка выглядела чудесно в своём немного великоватом платье. С помощью красной ленточки я попыталась сделать Эбби причёску, как в диснеевском мультике, — с её непослушными кудряшками, то и дело выбивающимися из общей массы, это была трудная задача. Свои же волосы я распустила, завязав красный бантик прямо на макушке. Получилось почти похоже.

Эбби была в восторге и от желтой длинной юбки, и от рукавчиков-фонариков, и от атласного синего верха, облегающего её толстенький животик. Она бегала, прыгала, крутилась, кричала, пела, и к тому моменту, когда звучный голос Ким позвал нас вниз, почти окончательно выдохлась. Если бы на этом моменте праздник закончился, Эбби уже была бы счастлива.

Как только мы ступили на лестницу, все, кто стоял внизу — родные и друзья — приветствовали нас громом аплодисментов и воплями. Эбби понадобилась минутка, чтобы отцепиться от моей юбки и принять правила игры. Как на диснеевском параде, который мы много раз наблюдали по телевизору, она спускалась по лестнице, крутя поднятой вверх ладошкой.

Теперь была счастлива я. Я видела тётю Талулу, Ким, Сандру с Беном, Бриттани и Молли Сью, друзей по чтению в "Секретном месте"… Даже миссис Стоун была здесь — утром Бен съездил за ней в Олимпию. Все они радовались за нас. Любовь, с которой они смотрели на Эбби, наполняла моё сердце гордостью.

Не успели мы сойти с последней ступени, как Ким подхватила Эбби на руки и расцеловала в раскрасневшиеся щёчки.

— С Днём рождения, принцесса!

Эбби передавали из рук в руки, целуя и поздравляя. Я тоже то и дело оказывалась в дружеских объятиях, в конец смущённая и едва сдерживающая слёзы.

Сверху раздался сердитый голос Макса:

— Ну, вы всё там?

Сам он так и не показался.

— Всё-всё, — закричала тётя Талула. — Уже садимся.

Словно в театре, перед лестницей были составлены ряды стульев. Большая часть их них была принесена из других домов. Ничего себе подготовочка!

— Что вы задумали? — прошипела я Ким и Сандре, но те, смеясь, от меня отмахнулись.

Нас с Эбби усадили на два кресла, вынесенные вперёд. Через пару минут, когда все гости заняли свои места, Талула крикнула в потолок: "Мы готовы!".

Свет погас, оставив зажжённой только ёлку в гостиной. Её мигающие лампочки наполняли коридор таинственным светом. А потом мы услышали, как кто-то осторожно начала спускаться по лестнице.

Глазёнки Эбби расширились, ротик приоткрылся. Честно говоря, я сама обалдела, когда увидела, как на лестничном пролёте один за другим появляются гномы: в смешных колпаках, одетые в одинаковые длинные свитера, подпоясанные ремнями, со всклоченными бородами, в руках — свечки в подсвечниках. Вот это сюрприз так сюрприз — на ступеньках нашей лестницы стояли семь сказочных гномов.

Эбби затихла на стуле, следя за каждым их движением. Даже у меня создалось впечатление, что я попала в сказку. Что уже говорить о малышке!

А потом они запели. Неровно, часто фальшивя.

Сначала была любимая Эбби "Хей хо!". Сзади послышались смешки и тихий голос Ким: "Говорила я Полу, раз бог не дал слуха, стой и молчи для антуража". Я попробовала разобраться, кто есть кто: Макса и близнецов узнала сразу — они стояли самыми первыми. За Весельчака, похоже, был Стивен. Пол стоял за ним и выглядел точно, как Скромняга. Рядом с Полом — папа-Ворчун, и на самой верхней ступени застыл Соня-Марти.

Все дружно зааплодировали, когда они закончили петь, и "гномы" тут же затянули "С днём рождения". Соскользнув со стула, Эбби медленно двинула к первому "гному". Она долго вглядывалась в смеющееся лицо Марка или Майка-младшего — в темноте было не разобрать. Дети пели, а взрослые, затаив дыхание, следили за малышкой: всё было устроено для неё и ради неё. На секунду мне показалось, что для Эбби это слишком большое впечатление, и она легко может заплакать.

Но моя дочь не могла разочаровать нас в такой день. Обойдя первых двух гномов, она поднялась к третьему и погрозила ему пальчиком:

— Мак, не бауйся!

Дом взорвался от смеха. Свет включили, "гномы" ринулись поздравлять Эбби, обнимая и передавая из рук в руки. Моя малышка была счастлива — сюрприз удался.

Это был весёлый день рождения. Я старалась поддерживать праздничное настроение, но мои мысли были далеко. Весь вечер я думала о том, что скоро останусь одна и наберу номер Дилана

Все разошлись далеко за полночь. Взяв с полки стакан, я щедро плеснула туда виски.

Я пила, по фрагменту вспоминая всю свою жизнь. Опьянения не было — лишь спасительное забытьё, где я снова была счастлива и беззаботна.

Менялись картинки в голове, менялись воспоминания. Счастье переросло в сомнение, беззаботность — в отчаяние. Отчаяние — в беду…

Я заплакала. Завыла. Заскулила. По своей прошлой жизни, по тому, какой слабой оказалась, как одиноко мне было в прошлом и как страшно, как горько сейчас. Голова отяжелела, я легла на кухонный стол, положив её на вытянутую руку, и смотрела на стоящий передо мной пустой стакан с уже облупившейся утиной мордой.

Если тебе когда-нибудь станет плохо, ты будешь в отчаянии, будешь нуждаться в какой-либо помощи, — позвони мне. Я хочу, чтобы у тебя был мой номер.

Эти слова выплыли из глубин моей памяти. Непонятно, каким образом, но я отчётливо услышала бархатный голос, произносящий их.

Мне было плохо! Мне было очень и очень плохо!

Сколько прошло времени? Почти три года. Неужели он помнит об этом порыве? Может, ему это не нужно? Он и номер мог изменить. Лив, будь реалисткой, на черта ты ему сдалась? Ты же всё понимаешь.

Его номер я сохранила в памяти телефона тем же утром. Не знаю, зачем я это сделала. Для чего? Звонить я точно не собиралась, не было нужды: со мной был Майк, которого я всем сердцем любила. Но эти слова, этот голос, этот мужчина… он тронул меня своей искренностью там, в холле шикарного отеля.

Я нажала клавишу вызова.

Один гудок.

Второй.

Третий.

Лив, ты смешна.

— Алло, я слушаю…

Тёплый бархатный голос окутал меня. Он. Воспоминания вызвали во мне новый приступ боли, и я задержала дыхание, справляясь с ней.

— Я слушаю, говорите.

Нет, нельзя. Нельзя вот так. Это неправильно. По отношению к нему, к себе, к Майку, наконец. Господи!

— Лив?

Что?

— Лив, я знаю, что это ты.

….

— Лив, не молчи. Пожалуйста, только не молчи! Я чувствую, что это ты. Лив, любимая, пожалуйста, скажи что-нибудь!

Рыдания рвались из груди. Как такое возможно? Любимая? Почему? Но ведь…

— Я слышу твоё дыхание. Пожалуйста, ответь мне.

Я крепко зажмурилась, околдованная этим голосом, этими словами, этими воспоминаниями, и выдохнула в трубку:

— Привет.

На том конце я услышала вздох облегчения.

— Лив, — выдохнул он. — Моя Лив.

Столько нежности и радости было в голосе, что я сразу поверила: он ждал звонка. Ждал все эти годы. Теперь я это знала.

— Дил… — Дыхание прервалось, когда я попыталась назвать его по имени. Как же долго я этого не делала, как же долго!

— Не плачь, родная, я уже близко, — прошептал он.

— Дилан! — наконец выдохнула я, но он уже положил трубку.

Что значит "близко"? Что он хотел этим сказать?

Резкий звонок в дверь заставил меня подпрыгнуть. Я обернулась, взволнованно глядя в сторону тёмного коридора: кого это принесло в такую рань? После разговора с Диланом сердце неистово билось в груди.

Звонок повторился. Надо открыть, пока незваный гость не разбудил детей.

Вскочив со стула, я запуталась в длинной жёлтой юбке — чёрт, я так и осталась в этом дурацком карнавальном платье!

Постоянно чертыхаясь, я выбежала в коридор и резко распахнула входную дверь.

— Ты?!

Последнее, что я помню, — как меня подхватывают сильные руки.

После этого мой разум поглотила темнота.

Настоящее. Глава 26

Soundtrack — You're Not From Here by Lara Fabian

Вы когда-нибудь завидовали безумцам? Тем, чья жизнь подчинена лишь чувству самосохранения. В ней нет места не только верности, состраданию, любви, но и тщеславию, зависти, злости. Но если одно из этих чувств обрушивается на безумцев, они отдаются ему полностью, чтобы спустя не очень много времени отвлечься на что-то другое.

Чувство сожаления чуждо им в большей степени, чем остальные.

Сожаление. Какое же это счастье — никогда его не испытывать. Хорошо бы в нашем словаре вообще не было слова "если", особенно в сочетании с пугающей частицей "бы". Были бы мы тогда более счастливыми? Вероятно. Более цельными? Не уверена.

Жизнь — огромная шахматная доска, и просчитать все возможные ходы к победе, — читай, абсолютному счастью — не получится. Ни одному суперкомпьютеру это не под силу, не говоря уже о такой тонкой материи, как человеческий мозг.

Многие скажут, что в этом-то вся и прелесть: мы сами строим свою жизнь — делаем ошибки, принимаем решения, совершаем поступки, говорим те или иные слова… Люди, окружающие нас, — это наша жизнь. То, что мы чувствуем в тот или иной момент, — наша жизнь. Как у Брэдбери один раздавленный мотылёк меняет весь мир, так и мы каждую секунду, так или иначе, меняем мир наш. И счастливы те, кто никогда об этом не задумывается. Кто действует интуитивно. И даже если делает что-то неправильно, никогда об этом не сожалеет.

Безумцы…

Не сожалеть о чём-либо — вот истинное счастье безумия.

И сейчас я погрузилась в него полностью.

Я была окутана им.

Я дышала им.

Я была целостной яркой мозаикой со множеством вставших на свои места элементов.

И не было сожаления.

Ни о чём.

Никогда.

А потом я услышала голос. Он пробивался сквозь плотную вату небытия — далёкий, неясный, знакомый и волнительный. Он звал меня, и с каждым мгновением зов становился всё отчётливее.

— Лив, милая, что с тобой? Лив! Очнись, прошу тебя…

Кто-то легонько похлопывал меня по щекам. Я медлила открывать глаза, сожалея, что безумие наваждения всё быстрее от меня ускользает.

Внезапно похлопывания прекратились, и чьи-то тёплые губы коснулись моих.

Поцелуй… Я и забыла, как это бывает, когда тебя касаются губы другого человека: нежные, пьянящие, любимые…

От неожиданности глаза резко распахнулись, и я встретилась взглядом со склонившимся надо мной Диланом.

Неужели я действительно сошла с ума? Мой прекрасный принц наконец-то пришёл и разбудил меня поцелуем. Теперь мы будем жить долго и счастливо в нашем королевстве. Самое сладкое безумие, которое можно себе вообразить! Спасибо тебе, Господи!

Ни секунды не мешкая, я обхватила голову Дилана и притянула к себе. От неожиданности он потерял равновесие и упал, придавив меня своим весом. Я жадно обхватила его нижнюю губу, почти кусая. Дилан застонал, когда мой язык ворвался в его рот. Через мгновение пальцы оказались в его волосах, и я с силой сжала их. Его ответ был не менее яростным: властно обхватив меня руками, Дилан с откровенной жадностью обрушился на мои губы.

Мы целовалась долго и страстно. Его тёплые губы порхали по моему лицу — скулам, щекам, вискам, прикрытым глазам. Я тихо смеялась от счастья, приветствуя каждое их движение.

— Ты пришёл… Ты пришёл ко мне.

— Лив, Лив. Ангел мой. Это ты.

Услышав его хриплый голос, я, наконец, поверила, что это не сон и не безумие: Дилан здесь. Он здесь, в кольце моих рук. И он целует меня.

— Нам надо остановиться, малыш. Мы разбудим твою семью.

— Нет, прошу.

Когда Дилан отодвинулся, и мои руки выпустили его, я не сдержала стон разочарования. Я смотрела только на него, но постепенно периферийным зрением начала замечать окружающий мир. Мы всё ещё были в прихожей. Я лежала на небольшом диване, Дилан стоял перед ним на коленях. На нём была черная куртка "аляска". Меховая оторочка капюшона поблёскивала капельками растаявшего снега. Под курткой — темно-синий кашемировый свитер с высоким воротником.

— Дилан. — Рука потянулась к его лицу, и он поймал её. В нежном поцелуе его губы дотронулись до открытой ладони. — Дилан…

Только его имя — вот всё, что я могла в тот момент произнести. Остальные слова позабылись, да и не было в них никакого смысла.

При попытке принять вертикальное положение у меня закружилась голова — вероятно, последствие недавнего обморока. Увидев, что я зашаталась, Дилан подхватил меня за плечи и помог сесть. Теперь наши глаза были на одном уровне. Я видела своё отражение в его зрачках: бледная, взлохмаченная, измотанная принцесса из печальной версии хорошо известной сказки, в которой и речи нет о счастливом конце.

Мой принц выглядел не лучше. Говорящие тёмные круги под глазами и щетина на щеках — вряд ли с момента нашей последней встречи он спал хотя бы пару часов. Дилан был бледен, черты лица заострились и только глаза — мои любимые горящие изумруды — оставались теми же.

Внезапно тень легла на его лицо, и огонь в них погас, уступив место боли. Два дня назад я видела то же самое.

— Почему, милая? — Я нахмурилась. — Скажи, почему ты не захотела быть со мной? Почему я так и не дождался твоего звонка? И почему снова заставляешь поверить, что я тебе не безразличен? Зачем ты так со мной, малыш? Зачем позволяешь надеяться?

— Дилан…

Я потянулась к нему, но Дилан остановил меня, качая головой.

— Три года я убеждал себя, что если ты не звонишь, значит, всё хорошо. Много раз я садился в машину, чтобы приехать и лично убедиться в этом, но в последний момент останавливался. Своим появлением я мог разрушить твою жизнь. И себя бы разрушил, увидев, что ты счастлива и не нуждаешься во мне. Я пытался не думать о тебе, Лив. Пытался забыть, но не смог. Прости.

Мой любимый не забыл меня, это ли не счастье! Но почему его признание вызвало не радость, а горечь? Мне было больно за Дилана, мне хотелось его пожалеть, и я снова потянулась к нему, но на этот раз остановилась сама. Ни сочувствия он ждёт. Ни жалости. Ни для них он здесь.

Дилан опустил голову и с силой потёр виски.

— У меня были другие женщины, Лив, но, похоже, я на всю жизнь обречён сравнивать их с тобой. — Он снова смотрел на меня. Обречённость была и в выражении его лица, и в голосе. — Ты мой ад и мой рай. Моя самая большая радость и моё проклятие. Я не могу отказаться от тебя, от желания быть рядом. Я люблю тебя, и меня эта любовь убивает. Как и осознание, что я в который раз опоздал. Что, если бы не моя трусость, моё нежелание бередить своё сердце, ты могла быть моей.

— О, господи, милый!

Всхлипнув, я соскользнула на пол и упала перед Диланом на колени. В следующее мгновение я уже крепко обнимала его. Он был холодным с мороза и чувствовался холодным изнутри, потому что не пытался обнять меня в ответ. Его руки безвольно висели по бокам, заставляя меня всё сильнее вжиматься в него.

— Когда я снова увидел тебя, ты читала книгу, — продолжил Дилан безжизненным голосом. — Ты улыбалась и выглядела счастливой. Всё вернулось в один момент — моя любовь, страсть, надежда. Один взгляд на тебя — и я снова себе не принадлежу. Как же я тогда разозлился! Эта злость позволила мне сдержаться и не ринуться к тебе сквозь стекло. А потом ты подняла глаза. Наши взгляды встретились, и всё стало намного хуже. Я не смог этого вынести и как последний трус сбежал. — Дилан говорил, а я, плакала, прижимаясь к его груди и боясь упустить за всхлипами хоть одно слово. — Моей выдержки хватило ненадолго. И хотя я знал, что не стоит этого делать, но всё-таки пошёл на ту пресс-конференцию. Причина, по которой тебя там не была, оказалась не важна. Я всё равно счёл это знаком.

Я подняла голову. Дилан смотрел поверх меня. Лоб нахмурен, губы плотно сжаты. Он вспоминал, он снова проживал тот момент.

— Не осталось никакой надежды. В принципе, её никогда и не было, — на хмуром лице заиграла горькая усмешка. Взгляд Дилана вернулся ко мне. — Но именно тогда я понял: всё кончено. Надо жить дальше.

Прежде чем продолжить, он долго изучал моё лицо. А я даже дышать боялась, чтобы ничего не упустить.

— Я не люблю её. Я не способен любить никого, кроме тебя, Лив. А она… — Дилан перевёл дыхание. — Она пока не понимает, что я не принесу ей счастья. Похоже, мы с ней в равной степени его не заслуживаем. Но вот появляешься ты, и я снова начинаю надеяться. — Дилан медленно поднял руки и бережно взял в ладони моё лицо. — Я не поверил собственным ушам, когда мать назвала твоё имя. Весь вечер я чувствовал на себе чей-то взгляд, и тут выходишь ты: ослепительная, нежная, невозможно красивая. Когда ты посмотрела на меня… Лив, — он медленно покачал головой. — Что это, скажи мне, милая? Что это? Какая-то чёртова магия? Она лишает меня сил. Изматывает меня.

Дилан склонил голову, и его горячий лоб коснулся моего.

— Я видел с тобой своих родителей. Это было правильно. Я хотел стоять рядом с тобой. Нет, я должен был стоять рядом с тобой! И не мать, а я должен был представлять тебя своему отцу.

Слёзы застилали глаза, непрерывным ручьём катясь по щекам. Дилан шумно выдохнул и неожиданно выпустил меня из рук.

— Мы все слышали тот разговор. И Джейсон, он… Он сказал нечто настолько невразумительное, что никто ему не поверил. А потом их лица, когда они увидели твоего… — Дилан не смог закончить фразу и лишь покачал головой. — Я спросил у Джея: "Ты знал?" — и его утвердительный ответ поверг меня в хаос. Я не знал, что думать. Ты наверняка была знакома с моей матерью. И наверняка виделась с Джейсоном, иначе, откуда такая осведомлённость. Я не знаю, кого ещё из моей семьи ты снова впустила в свою жизнь, Лив. Важно одно — это не я. Не я рядом с тобой. Не я в твоей постели. Не я для тебя единственный. И никогда им не буду, — закончил он тихо.

Я хотела сказать, что он ошибается. Хотела немедленно убедить его в обратном. Но я знала, Дилан ещё не закончил. Эта исповедь нужна ему гораздо больше, чем мне. Она очищала и освобождала его.

Мы всё ещё стояли на коленях друг перед другом посреди прихожей. Я могла бы простоять так всю жизнь, только бы он был рядом и продолжал говорить.

— Я ушёл, но искушение было сильнее. Мне нужны были эти последние минуты с тобой. Я вернулся и нашёл тебя в объятиях этого… — Дилан заскрипел зубами, и его глаза зло сверкнули. — Он позволил себе прикоснуться к той, что принадлежит мне. У меня не было намерения вторгаться в твою жизнь, но ты выглядела испуганной. Я пришёл и забрал тебя. Ты была моей, Лив. Моей, — повторил он с нажимом. — Ты и сейчас моя. И всегда будешь, вне зависимости от того где ты и с кем.

Моя. Он снова сказал это слово. Кажется, я никогда не устану наслаждаться им.

— Ты не оттолкнула меня. Я понимал, это благодарность за освобождение от Райли. А потом… — Впервые Дилан смотрел на меня с укором. — Ты не должна была целовать меня, будучи замужем за другим. Ты не должна была снова делать это, любовь моя. Не должна была снова переворачивать мою жизнь.

Он корил мягко, не обвиняя, и у него на это было полное право. Хотя, я бы предпочла, чтобы Дилан ругал меня, чтобы вышел из себя. Чтобы не выглядел таким раздавленным. Я сделала этого великолепного мужчину слабым, и это был ещё один мой грех.

— Я заставил себя уйти. Как должен был сделать это в ту ночь. О, если бы я тогда не поддался желанию! Если бы не вкусил этот запретный плод — тебя, Лив!

После этих слов мне впервые стало страшно. Что если бы я не остановила его тогда. Что если бы позволила уйти. Снова это "если". Снова это "бы". Но от мысли, что ничего не случилось бы, не случилось бы Эбби, во мне разлилась пустота.

— Я помню каждое мгновение, проведённое с тобой, малыш. Помню всё, можешь себе представить? — Дилан неожиданно схватил меня за плечи. — Твоё тело, твои стоны. Как ты закусила губу, когда я первый раз заполнил тебя собой.

Зеленые глаза потемнели, а моё сердце забилось так сильно, что едва не выскочило из груди. Я тоже помнила всё, и так же, как он, могла рассказать о каждом мгновении той ночи.

— Ты была полна желания, любовь моя. Как и я. Ты хотела меня, я тебя искушал, и мы оба виноваты в том, что поддались этому искушению. И я решил, что всё это вернулось. Что стоит только поманить, и ты снова станешь моей — на час, на день, на те пять минут, что длится наш танец.

Дилан говорил быстро, страстно, тяжело дыша. Я поняла, что сейчас услышу от него самое главное. Именно этот момент станет началом нашей новой жизни. Друг с другом или без.

— Когда я окончательно убедил себя в этом, я начал искать доводы против. И нашёл их, как в прошлом, так и в настоящем. Дело ведь не похоти, так ведь, Лив? Для тебя это никогда не было похотью. Ты не сказала этого три года назад, не говоришь и сейчас, но я знаю, милая, знаю, — Дилан меня встряхнул. — Ты любишь меня. Я не позволил бы тебе так долго жить в моём сердце, если бы изначально этого не чувствовал. И даже если ты сейчас смилуешься и начнёшь всё отрицать, — ничто не заставит меня поверить в обратное. Ты любишь меня? Пожалуйста, скажи это, Лив.

Его зрачки метались между моими глазами в ожидании ответа. Но почему я медлила? Я знала, что он не уйдёт без ответа, и я хочу ответить ему.

Я хочу ответить ему, чёрт возьми!

Он ждёт, мои плечи начинают болеть от того, как сильно Дилан их сжимает. Господи, почему я до сих пор молчу? Ведь это так просто сказать. Просто сказать правду.

— Да!

Признание было подобно взрывной волне. Оно вырвалось из меня вместе с рыданиями и заставило дёрнуться назад. Дилан держал меня на вытянутых руках, не позволяя упасть.

— Тогда скажи, Бога ради, почему не я сейчас наверху, в твоей постели? — пророкотал он сквозь зубы. — Почему ты не позволила мне быть рядом? Почему ты снова сделала это с нами, Лив? Почему ты сделала это со мной?

Именно в этот момент он убрал от меня руки, и я уткнулась головой в колени, сотрясаясь от горького плача.

Как же я виновата! Как же сильно я виновата! Все мои доводы, прикрытые благими намерениями, разрушили жизнь человека, которого я люблю; который дорог мне. Он единственный, кроме детей, держит меня на этой земле. Гореть мне за это в аду!

Я почувствовала, как Дилан поднялся с пола, и тут же ухватилась за него, прижимаясь к ногам.

— Нет! Нет, пожалуйста! Не уходи!

— Тише, Лив. Ты разбудишь мужа. — Его голос был сухим и безжизненным. Он уже отдал мне все свои эмоции

Не сразу мне удалось заговорить. Слова еле формировались, и сквозь всхлипы и прерывистое дыхание их едва можно было разобрать.

— Майкл. Мой муж. Умер два года назад. У меня никого нет. И не было.

— Что?!

Сильные руки в одно мгновение подняли меня вверх. Ноги не доставали до пола, я повисла в воздухе, словно тряпичная кукла. Наши лица оказались на одном уровне. Дилан крепко держал меня, не давая ни малейшей возможности увильнуть от ответа или отвернуться.

— Что ты сказала? Повтори!

— Стивен — кузен Майкла, — объясняла я сквозь слёзы. — Приглашение было выписано на два лица. В гостинице нас приняли за пару. Он всего лишь подыграл. Это недоразумение.

Слова давались тяжело. В конце я почти перешла на шёпот, окончательно обессилев.

Дилан побледнел. Ни единой эмоции не отразилось на его лице. Он застыл, будто мраморная статуя. Он не дышал, как и я.

Спустя вечность, он медленно опустил меня на пол. Ноги едва не подкосились, но я чудом устояла. Сделав шаг назад, Дилан растеряно запустил руку в волосы. Затем шумно вздохнул, задержал воздух в лёгких и так же шумно выдохнул.

Он выглядел растерянным. Сбитым с толку. Он прошёл к входной двери, потом вернулся. Снова взъерошил волосы, провёл ладонью по лицу. Его взгляд то и дело возвращался ко мне. Наконец, обойдя меня, Дилан сел на диван. Теперь я стояла к нему спиной.

— Я н-ничего не понимаю. — В смятении он даже начал заикаться. — Я просто отказываюсь понимать! Если бы я сегодня не пришёл, ты бы так и не набралась смелости пустить меня в свою жизнь, так?

Мне нечего было ответить. Для него мой звонок запоздал на несколько лет. Фактически, его не было. Так что относительно смелости, вернее, отсутствия её, Дилан прав.

— Я бы понял, если бы ты меня забыла. Если бы не считала тем, с кем могла быть счастлива. Но несколько минут назад я вынудил тебя сказать, что ты меня любишь. Может, ты сомневалась во мне? В моих чувствах? — Дилан поднялся с дивана и подошёл вплотную. Я слышала его тяжёлое дыхание и вздрогнула, когда неожиданно твёрдый голос зазвучал надо мной. — Я люблю тебя, Оливия. Любил и буду любить. А теперь назови хотя бы одну причину, по которой я сейчас же не взвалю тебя на плечи и не увезу отсюда к чёртовой матери. У меня руки чешутся сделать это. Я уже терял тебя и не собираюсь допустить это вновь.

На этих словах он положил руки мне на талию и резко притянул к себе. Стон удовольствия сорвался с губ, как только я снова оказалась в его объятиях.

— Останови меня, — выдохнул он, опаляя горячим дыханием мою шею. — Скажи, что не хочешь, чтобы я запер тебя в своей спальне и не выпускал, пока ты не согласишься стать моей. Я могу быть чертовски убедительным в своих уговорах, ты же знаешь это, малыш. — Его рука поднялась выше, и он легонько начал массировать грудь, заставляя соски мгновенно окаменеть под тонким платьем. — Почему ты так долго отказывала себе в этом? — продолжил Дилан страстно. — Почему так непростительно долго лишала этого меня?

Какой сладкой мукой были и его слова, и прикосновения. Я таяла в объятиях, вспоминала их. Вспоминала счастье, что они мне дарили. Моё сердце превратилось в один пульсирующий нерв, когда его губы нашли бьющуюся на шее жилку и втянули в рот кожу над ней. И снова сдержать стон оказалось непосильной задачей. Я возрождалась, подобно птице-фениксу. Будто не было этих трёх лет, не было того, что так долго держало нас друг от друга. Мы снова были мужчиной и женщиной, нашедшими друг друга, не отягощёнными обязательствами, семьями, детьми… детьми.

— Нет! — выкрикнула я и дёрнулась вперёд.

Дилан немедленно выпустил меня из рук. Я резко обернулась, с болью и обидой глядя на него.

Он выглядел пораженным.

— Лив, любовь моя, прости. Я не хотел…

В этот момент громкий плач Эбби разорвал ночную тишину.

— Ааа!!! Мама!!!

За несколько секунд я взлетела по лестнице и, подобрав длинную юбку, стремглав пронеслась по коридору. Дверь в спальню Макса была закрыта, и я молилась, чтобы плачь малышки его не разбудил.

В тусклом свете ночника я едва разглядела Эбби. Она стояла в кроватке, сонно потирая кулачками глаза, и продолжала плакать.

— Мама! Ааа!

Я бросилась к дочери и подхватила её на руки.

— Ш-шш, солнышко. Всё, всё, мамочка здесь. Успокойся. Всё хорошо.

Повторяя ласковые слова, я укачивала Эбби, положив головку на плечо и поглаживая по вспотевшей спинке. Тихие всхлипы некоторое время сотрясали маленькое тельце, но довольно скоро она снова начала засыпать. Я переложила дочь на руки и принялась укачивать, по привычке напевая её любимую колыбельную. Постепенно она затихла.

Сзади скрипнула половица. Замерев, я обернулась. В дверях стоял Дилан. Его беспокойный взгляд метался между мной и бронзовой головкой Эбби.

Сделав шаг вперёд, он вошёл в комнату. Я отступила к кровати и повернулась боком, закрывая собой дочь. Это была оборонительная поза, защитная. Я едва не зашипела, оберегая своё дитя.

Поняв это, Дилан замер. Он не двигался и, кажется, даже не дышал.

Неожиданно до меня дошёл весь ужас происходящего. Что я делаю? От кого пытаюсь защитить ребёнка? От его собственного отца?

Медленно я повернулась к Дилану и посмотрела в его лицо.

— Тебе нужна была причина? Вот она.

Дилан медленно двинулся ко мне. Остановившись в одном шаге, он несколько секунд изучал меня, а затем вернулся взглядом к Эбби.

Я видела, как меняется выражение его лица. От нежности, с которой он смотрел на ребёнка в моих руках, до задумчивой сосредоточенности. От сосредоточенности — к сомнению. Глубокая складка пролегла между бровями, когда он медленно поднял руку и кончиками пальцев дотронулся до кудряшек Эбби. Он убрал с лобика прилипшую к нему влажную прядку, а затем с его лица в один миг исчезли все краски.

Побледнев, он отшатнулся, словно получил прямой удар в грудь. Сжатая в кулак рука взметнулась вверх: в попытке подавить то ли крик, то ли стон Дилан прикусил фалангу указательного пальца. Он поднял на меня полные боли глаза и в неверии замотал головой.

Слёзы безостановочно текли из моих глаз. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди, которая непонятно, каким образом, ещё не разорвалась от горя.

— Прости меня, — прошептала я беззвучно и закрыла глаза, не в силах наблюдать его агонию.

Спустя какое-то время я услышала его сдавленный голос:

— Как её зовут?

— Эбби.

— Эбби, — повторил Дилан, пробуя это имя, привыкая к нему. — Эбби…

Открыв полные слёз глаза, я смотрела на спокойное личико нашей дочери. Мой маленький ангелочек крепко спал, не догадываясь, какая драма разыгрывается сейчас рядом с ней. Не догадываясь, что только что обрела отца, который до этого ничего о ней не знал.

Я чувствовала на себе взгляд Дилана, чувствовала, что он всё ещё стоит рядом. Он не уходил. И больше ничего не говорил.

Спустя какое-то время, я повернулась к кроватке и аккуратно положила туда Эбби. Она повернулась на бок, привычно подперев рукой щёчку. Одёрнув пижамную курточку, я погладила дочь по спинке и накрыла одеялом.

Несколько минут я смотрела на свою малышку и набиралась храбрости, чтобы обернуться. Когда я, наконец, это сделала, Дилана в комнате не было.

Прежде чем спуститься вниз, я переоделась и зашла к Максу. Он крепко спал, подтянув ноги к груди. Одеяло сползло к изножью кровати. Я снова накрыла его и поцеловала в вихрастую макушку.

Дилана я нашла в гостиной. Он стоял перед шкафом с фотографиями. Одна из них была у него в руках, на ней Макс держал полугодовалую Эбби. Это был один из тех редких снимков, на котором мне удалось заставить сына улыбнуться.

Я остановилась на пороге, рассматривая Дилана и страшась заговорить первой.

— У неё мои глаза, — сказал он тихо.

— И волосы, — прошелестела я. — Такого же бронзового оттенка.

— Я заметил.

— Дилан, я…

Он поставил фотографию на место и повернулся ко мне.

— Когда ты собиралась мне рассказать?

Я выдержала его тяжелый взгляд.

— Сейчас.

— Сейчас? — усмехнулся он. — Почему сейчас? Почему не через пять лет? Не через десять? Или когда наша дочь закончит школу? Или когда соберётся выйти замуж?

Я заслужила, чтобы он был жесток со мной. Ему было больно, и я не могла себе представить, как и чем можно было помочь облегчить эту боль. Дилан мог обвинять меня, кричать, даже ударить. Я бы сама разорвала себя на части за то, что сделала с ним. Со всеми нами.

— Потому что вчера у неё был день рождения. И я больше не могла… — Голос предательски задрожал. Пришлось остановиться, чтобы снова не начать плакать. — Не могла… после… после того, как увидела тебя снова.

Правильных слов не находилось. Чтобы я сейчас ни говорила, всё будет не то. Как же невыносимо больно видеть презрение в любимых глазах. Сейчас Дилан не готов выслушивать мои объяснения, ведь даже для меня они казались теперь такими мелкими, такими несущественными, никак не соответствующими тому единственно важному факту, что я два года скрывала от него дочь.

— Она родилась в Рождественский сочельник?

— Да.

— Твой муж знал, что она… что мы… — В который раз за вечер Дилану не удалось закончить фразу.

— В день, когда Эбби родилась, Майк погиб.

Он выглядел ошеломлённым.

— Прости. И до сих пор никто не знает, что она моя? — спросил он после небольшой паузы.

— До недавнего времени — никто.

— До недавнего времени? — переспросил Дилан.

— Да. — В конце концов, лжи уже было предостаточно. Пришло время говорить правду. — До того момента, как я познакомилась с твоей матерью.

— Мама знала? — И снова мне удалось его шокировать.

— Да.

— Как давно?

— Где-то около месяца.

Видно, что для Дилана это оказалось не менее болезненным — знать, что мать была в курсе и скрывала от него правду. Он поставил фотографию на место и отошёл от шкафа.

Сложив руки на груди, Дилан испытующе смотрел на меня.

— Кто ещё? — спросил он резко.

— Кимберли, кузина Майкла. И возможно Джейсон.

— Джейсон? Джейсон Хейл?

— Да. Он видел Эбби, когда был здесь в сентябре. Тогда он и узнал про Майкла.

— Я разговаривал с ним, прежде чем отправиться сюда. Но он и словом не обмолвился.

— Может, я ошиблась, и Джейсон не понял…

Дилан не дал мне договорить:

— Нет, только не Джейсон. Он наблюдательный и разбирается в людях лучше, чем большинство из нас. Думаю, он просто не хотел лезть не в своё дело, раз скрыл это даже от Фиби. Мда-аа… — Дилан задумчиво запустил пятерню в свои волосы. — Я не знаю. Я правда больше ничего не знаю.

Он прошёлся по комнате — от окна к каминной полке и обратно, и так несколько раз — прежде чем тяжело опустился в одно из кресел. Зажав двумя пальцами переносицу, Дилан откинулся на его спинку и вытянул ноги вперёд.

Я ловила каждое его движение, каждую эмоцию. Глупо было рассчитывать на то, что меня немедленно простят, заключат в объятия, и мы сразу заживём одной большой дружной семьей — на всю эту романтичную хрень, которыми так грешат сказки. Но его презрение, его сухой, бесстрастный тон пугали. Как будто он уже принял решение и отгородился им от меня.

— Дилан, — позвала я. Он не реагировал. — Дилан, пожалуйста! Я не уверена, что ты когда-нибудь меня простишь, я сама себя не прощаю и пойму, если ты не захочешь больше меня знать, но…

Он горько усмехнулся и оторвал руку от лица.

— Не захочу больше знать? А знал ли я тебя вообще когда-нибудь, Лив? — Он выпрямился и теперь сидел ровно, положив руки на подлокотники. Его обвинительный взгляд прожигал меня насквозь. — Я шёл сюда получить ответы на конкретные вопросы, чтобы хотя бы попытаться — попытаться! — с нажимом Дилан повторил это слово, — как-то наладить свою жизнь. Думал, что каковы бы ни были твои ответы, я приму их и попробую жить дальше. А что я получил? Ты одна. Ты только что призналась, что любишь меня. А ещё у нас есть ребёнок. И что мне делать со всем этим?

— Дилан… — Я схватилась за горло. Оно пересохло, мне нечем было дышать.

— Я ничего не понимаю. За что ты так со мной? С нами? С ней? — Он быстро поднял глаза вверх, в потолок.

— Пожалуйста, Дилан, — прошептала я, глядя на него, и делая снова шаг вперёд. — Пожалуйста…

— Пожалуйста, что, Лив?

"Я заслужила это, я заслужила это", — повторяла я про себя, когда, не выдержав его взгляд, отвернулась и медленно пошла в сторону окна. Я видела его отражение в свете мерцающей новогодней ёлки. Он сидел в той же позе, опустив голову вниз, и не смотрел на меня. Я ждала, что он вот-вот встанет и уйдёт, но проходили минуты, а Дилан всё так же сидел, уставившись в пол.

Многое мне предстоит ему рассказать, но я знала, что для этого сейчас не время. Если вообще когда-нибудь наступит такое время, когда Дилан захочет меня выслушать. Впустит ли он меня в свою жизнь? А если впустит, то сможет ли когда-нибудь поверить и хотя бы попытаться простить.

Мысль о том, что этого никогда не произойдёт, острым ножом резанула по сердцу.

— Не бросай меня! — вырвалось из меня спонтанно.

— Можно подумать, я смогу это сделать, — произнёс он тихо. — Особенно сейчас.

В отражении окна я увидела, как Дилан поднялся с кресла. Остановившись в шаге от меня, он смотрел на наше отражение. Я с тревогой следила за ним, всё ещё держась рукой за горло, а другой — обняв себя за талию.

— Мне нужно время, чтобы во всём разобрать и сделать всё правильно, — твёрдо произнёс он. — Теперь это касается не только нас с тобой, но и нашей… — Он на секунду остановился, чтобы впервые произнести вслух непривычное для него словосочетание. — Нашей дочери. Как и незнакомого мне мальчика, который спит наверху. Мне нужно время, Лив.

Ему нужно время. Такая малость!

Разумеется, он мог бы потребовать всё что угодно, даже мою жизнь, и я с лёгкостью её бы отдала, но он требует время. Я жила без него почти три года, пусть пройдёт ещё три, лишь бы всё это время знать, что он любит меня. Я сомневалась в его любви, сомневалась в своей и своими сомнениями почти разрушила наши жизни.

Дилан просит время? Он его получит.

— Я буду ждать, — сказала я твёрдо. — Буду ждать столько, сколько нужно.

Я видела, как он протянул руку, чтобы дотронуться до меня, но потом передумал и, развернувшись, быстро вышел из комнаты.

Я слышала, как хлопнула входная дверь, как заработал мотор машины. Потом был скрип шин по снегу и тишина…

Я ещё долго смотрела в окно гостиной.

Дилан ушел.

Всякий раз, уходя, он забирал с собой частичку моего сердца, моей души. Но теперь я была уверена, что он вернётся. Он обязательно вернётся. И пусть на это у меня уйдёт вся оставшаяся жизнь, но я сделаю всё для того, чтобы больше он никогда не уходил.

Конец первой книги

Будущее. Глава 27

Soundtrack — Boom Boom Ba by Metisse

За двенадцать часов до наступления нового года я курила на заднем крыльце Джонсов, наслаждаясь последними минутами тишины этого суматошного дня.

Новогодний, точнее, предновогодний обед у Кимберли стал доброй традицией для нашей большой семьи. Тридцать первого декабря все мы — Вуды, Дэвисы, Джонсы — собирались за столом в её доме. После торжественного обеда родители обычно забирали детей к себе, а к вечеру либо сюда, либо к нам с Майклом съезжались друзья, чтобы с пиццей, пивом и наполовину прожаренным на морозе барбекю встретить Новый Год.

Частенько празднество заканчивалось под утро. Мы с Ким любили это время, когда стены сотрясались от храпа наших подвыпивших мужчин и тех гостей, что не смогли уйти домой. Сидя посреди бедлама в гостиной, из пластиковых стаканчиков мы потягивали какой-нибудь заранее припрятанный дорогой напиток. Ёлка мигает огнями, за окном темно, на полу — ковер из серпантина и конфетти, а впереди — целый год…

— Лив, твою мать, что ты сделала с моей подливой?!

От резкого вопля Ким я едва не поперхнулась дымом. Сигарета полетела в жестяную банку из-под печенья, которую Пол, покуривая втайне от жены, хранил под старой пластиковой ванной.

— Господи, Кимберли, я чуть концы не отдала! Зачем же так орать? — прокашляла я, вваливаясь на кухню. Стоя у плиты и яростно орудуя ложкой, Ким пыталась спасти источающую невыносимый запах гари подливку.

— Какого чёрта, Ливи?! — бушевала подруга. — Я же отправила тебя уменьшить огонь. А ты что сделала? Спалила всё к чертям собачим! — В отчаянии схватив ковшик с безнадёжно испорченным соусом, Ким с размаху бросила его в раковину. — Теперь придется есть мою фирменную новогоднюю оленину с чертовым Хайнцом!

Стоя посреди кухни, я растеряно наблюдала, как Ким с остервенением драит пригоревший ковшик. Неожиданно она в сердцах бросила щётку и повернулась ко мне. Судя по выражению её лица, кое-кого ожидает приличная трёпка.

Так и оказалось.

— Что, чёрт возьми, с тобой вообще происходит? — заорала подруга. — Из Сиэтла вернулась сама не своя. В день рождения Эбби вроде всё наладилось, а в Рождество опять ходила словно обкуренная. И так всю неделю. Со мной почти не разговариваешь. В подготовке новогоднего обеда не участвуешь. Что происходит, в конце-то концов?

Происходит то, что Дилан Митчелл вернулся в мою жизнь.

Он знает об Эбби и знает, что я два года её скрывала. И, может быть, сейчас это уже ни столь важно, но ещё Дилан знает, что я его люблю. А я, в свою очередь, знаю, что он взял тайм-аут, и именно поэтому вот уж седьмой день не могу ни на чём сосредоточиться.

Я провожаю взглядом каждую проезжающую машину.

Я снимаю трубку после первого звонка.

Я слежу, чтобы мой телефон всегда был заряжен.

Я жду возвращения Дилана. В том, что он вернётся, сомнений нет, но вот с каким решением вернётся — вопрос. Я строю разные предположения, и в самых ужасных из них он приезжает и попросту забирает у меня Эбби. Конечно, я успокаиваю себя, что Дилан не такой человек, что он любит меня, и никогда не сделает ничего подобного; не причинит мне боль. Но, чёрт побери, я же сделала! Я причинила боль мужчине, которого люблю. И что теперь он должен чувствовать ко мне? Остались ли вообще у него какие-нибудь чувства? С каждым днём, в который Дилан не приезжал, уверенность в этом таяла.

Я полагала, что он вернётся немедленно и сделает именно так, как грозился: закинет на плечи и увезёт. Нас всех. Потом мы вместе будем во всём разбираться. Своё совершенно незрелое — детское, по сути — желание подчиниться тому, что скажет и сделает он, взрослый и сильный мужчина, я оправдывала тем, что устала быть одна, устала быть ответственной. Я хотела стать ведомой. Но чтобы вёл меня именно он.

Позже я ужасно сердилась на себя за эти мысли, считала их проявлением слабости. Непозволительная роскошь — сбрасывать со счетов жизнь других людей, так или иначе вовлечённых в то, что породила моя ложь и последующие за ней поступки. И я помнила слова Дилана о том, что сейчас это касается не только нас двоих — мужчины и женщины, но и детей. Вспоминая, что он сказал о моём сыне… Даже одно то, что Дилан подумал о Максе, наполняло моё сердце смутной надеждой, что всё будет хорошо.

Я никогда не отрицала возможности появления в моей жизни другого мужчины, но не предполагала, что это произойдёт так скоро — когда дети ещё маленькие. Как этот человек будет к ним относиться? Смогут ли они поладить? Найдёт ли он к ним подход? Не решит ли в какой-то момент, что не стоит брать на себя ответственность за двоих детей, тем более — чужих. Но пока он будет определяться, мы можем привязаться друг другу, и тогда разрыв станет болезненным для всех. Поэтому я и не торопилась слушать Ким, когда она заводила "подумай-о-себе" разговоры. В действительности же, моё сердце навсегда было поделено между двумя мужчинами, а осколки и крохи, которые остались от этого деления, — какой нормальный человек захочет ими довольствоваться?

Поэтому сейчас, стоя под обвинительным и беспокойным взглядом подруги, я молчала. Одно дело знать, что Дилан вернётся, а другое — предполагать, чем станет для нас его возвращение.

— Ну, чего ты молчишь, Ливи? — голос Ким смягчился.

— То и молчу, что нечего сказать. Со мной всё в порядке. Просто всё это так выматывает, знаешь? Праздники. Благотворительные поездки. Приёмы. Балы-ы… — Я пыталась отшутиться, делая паузы между словами и манерно протянув последнее.

— Шикарные платья. Мужчины в смокингах, — подхватила Ким. — Изысканные блюда, названия которых Стив до сих пор не может вспомнить. Ах, оставьте! Прикоснувшись к высокому, я больше не могу заниматься какими-то подливками!

Она картинно заломила руки и неуклюже провальсировала по кухне.

Я засмеялась и крепко обняла подругу:

— Не сердись на меня, пожалуйста! Я просто очень устала за этот год. И прости за соус.

— Да ладно, проехали, — вздохнула она. — Просто, когда ты замыкаешься в себе, я очень пугаюсь. Не хочу больше видеть тебя разобранной. Как тогда.

Мы обе знали, что Ким говорит о первых месяцах, прошедших после гибели Майка. Но тогда я была "разобрана" потому что не знала, как жить дальше; надо было всё брать в свои руки, учиться рассчитывать только на себя. Сейчас же появился тот, кто готов разделить со мной все заботы, и "разобраность" моя теперь другого свойства.

Все эти дни я будто ждала приговора. Верховный суд моей жизни решает, что будет дальше. Я вовсе не ассоциировала его с Диланом, хотя, если придерживаться юридической терминологии, именно он выступал на стороне присяжных. Но окончательное решение всё-таки принимает не Дилан. И, если честно, я не могла отделаться от ощущения, что оно уже вынесено; приговор зачитан, и мы оба его исполняем. Наша встреча, наша ночь, Эбби, смерть Майкла, моя книга, знакомство с Эллен, бал, приезд Дилана — это звенья одной цепи, которая вот-вот замкнётся.

— Всё в порядке, Ким. Правда. Не волнуйся за меня.

— Не буду, — буркнула она. — Да и некогда мне. Надо что-то решать с олениной.

— У меня есть клюквенный сироп. Можно сделать соус. Оленина с клюквенным соусом — очень даже изыскано!

— Изы-ыскано! — передразнила меня Ким.

— Ох, только не начинай снова вальсировать!

— Ладно, вали за своим сиропом. — Ким вернулась к отмыванию ковшика. — Хоть какой-то толк от тебя будет.

Её следующий вопрос остановил меня в дверях:

— Скажи, а что за блюдо вы ели на приёме? Стив назвал это "курицей Иглесиаса", но что-то не очень верится.

Услышав, какое определение Стивен дал несчастному цыплёнку, я сложилась пополам от смеха. Увидев мою реакцию, Ким прыснула:

— Чего ты?

— Господи, не могу. Ох, не могу! — Хохотала я. — "Курица Иглесиаса"! Надо ж было придумать!

— Ну, так что?

— Цыплёнок "альфредо"!

Мы вместе покатились со смеху.

— И чего это тут у вас?

Один взгляд на того, кто с этим вопросом появился на кухне, вызвал у нас новый приступ гомерического хохота.

— Да вы чего, девчонки?

Не дождавшись адекватной реакции, Стивен пожал плечами, схватил из холодильника банку содовой и благоразумно поспешил убраться.

Дома я перерыла все записи, но рецепт клюквенного соуса так и не нашла. Времени на то, чтобы искать в Интернете не было: пока включу компьютер, пока мой старенький модем придёт в себя и загрузит главную страницу поисковика, пока я закрою все всплывающие окна — Новый Год наступит без меня. Поэтому я просто вылила на сковороду сироп и, пока он был холодный, развела в нём картофельную муку. Доведя смесь до кипения, я добавила немного красного вина. Вышло чуть кисловато, но, учитывая, что с олениной Ким подаёт свежую рукколу, должно получиться неплохо. На всё про всё у меня ушло минут сорок.

Когда я вернулась, стол уже был накрыт, дети рассажены, а Марти, папа и мистер Джонс — отец Пола, изо всех сил старались не обидеть Ким, осторожно бросая взгляды в сторону телевизора, по которому с выключенным звуком транслировался прошлогодний матч "Зимней классики".

Моё место было между Эбби и папой. Макс обычно сидел за другим концом стола в компании "эм квадрата".

— Привет, пап! — чмокнула я его в щёку.

— Привет, дочь!

— Что нового?

— Да ничего особенного.

— Мама звонила?

— Да, утром. Поздравляла с наступающим.

— Ясно. Я разговаривала с ней.

— Она говорила. Да.

Папа, как всегда, был немногословен.

Повернувшись к Эбби, я поправила на ней пластиковый слюнявчик. Чтобы быть вровень со всеми, она сидела на детском стульчике, и вела себя тихо, как мышка: не крутилась, не елозила, ни требовала, чтобы её взяли на руки.

— А что это у нас за послушная девочка здесь сидит? Неужели это Эбби Вуд? Очень на неё не похоже! — поддразнила я малышку.

Она не удостоила меня и взглядом. Ей нравились наши торжественные обеды, когда вся семья сидит за красиво украшенным столом, а на неё надевают нарядное платье. Хотя, я знала по опыту, что послушания этого хватит ненадолго.

Соус прекрасно подошёл к оленине. Правда, попробовали её немногие. Мальчики накидали в себя картофельного салата и убежали наверх. Пол и Стивен основательно приложились к куриным крыльям в медовом соусе и, так же как до этого старшее поколение, под удобным предлогом переместились ближе к телевизору. Это повторялось на всех семейных обедах, поэтому традиционным было и то, что в итоге мы оставались за столом впятером: я, Ким, тётя Талула, миссис Джонс — мама Пола и Эбби. Про последнюю с трудом можно было сказать, что она находилась за столом: она сидела на нём, под ним, бегала кругами, прыгала по стульям, переползала с одних коленей на другие. И в этом тоже не было ничего не обычного — так происходило всегда — с Эбби ли, с нашими мальчиками, когда они были помладше. Я радовалась этому постоянству и, отогнав тревожные мысли, по-настоящему наслаждалась семейным обедом.

Родители уже начали собираться домой, когда приехали Сандра и Бен.

— Поздравлю, дорогие, — обнимала их тётя Талула, порядком раскрасневшаяся от выпитого за обедом вина. — Пусть новый год подарит вам то, о чём вы так долго мечтаете.

— Мама! — одёрнула Ким. Всем было известно, о чём мечтают наши друзья, но — увы! — пока их молитвы не были услышаны, и наши дети до сих пор оставались для них единственной радостью.

Бен пожал руку всем мальчикам, которые после этого высыпали во двор играть в снежки, а Сандра взяла на руки свою любимицу, целуя в раскрасневшиеся щёчки:

— Поздравляю и тебя, котёнок. Будешь умницей в новом году?

— Я чичяс мумница, — заявила Эбби.

— Конечно умница! — Засмеявшись, я перехватила у миниатюрной подруги довольно увесистый ком в розовом комбинезоне, яркой шапочке и по глаза намотанном шарфе. — Самая умная и красивая девочка в мире.

Поцеловав дочь, я передала её папе и, пока все одевались, вышла на улицу, попрощаться с Максом.

Он был уже наполовину белый от снега. Шапка сбилась на затылок, обнажив одно ухо, щёки алые от мороза и беготни — абсолютно счастливый маленький человечек, и я снова воздала хвалу господу, что у нас всё хорошо. По крайней мере, на данный момент.

Мальчики погрузились в грузовик Марти, а папа усадил родителей Пола и тётю Талулу с Эбби на руках на заднее сиденье своей патрульной машины.

Девочки присоединились ко мне на крыльце, и мы долго махали им вслед.

— Ну что, девчонки, по бокальчику перед вечеринкой? — хлопнула в ладоши Ким и, обняв нас за плечи, потащила в дом.

К десяти вечера внутри было не продохнуть.

Пришли все: школьные друзья, коллеги по работе, соседи. Музыка гремела так, что вибрировали внутренности. На кухне и в гостиной работали телевизоры. Кто-то постоянно говорил по телефону, и в попытке перекричать шум создавал ещё больший. Мужчины пили пиво, девчонки танцевали. Еда и спиртное уходили мгновенно: через час после начала вечеринки оленина Ким, которую мы тонко нарезали и подали в виде закуски, испарилась. Кто-то выпил стоящий рядом с блюдом клюквенный соус. Пол и Бен, с присоединившимися к ним Расселом и Хосе, бывшими одноклассниками Майкла, разжигали огонь для барбекю. Ким закатила скандал, когда кто-то в неудавшейся попытке помочь разлил на крыльце горючую жидкость, а другой — не меньший умник — залил это пеной из огнетушителя. Она мгновенно застыла на морозе, и теперь на заднем крыльце Джонсов образовался своеобразный — бугристый и довольно вонючий — каток. В конце концов, мы разогрели в духовке замороженные бифштексы, приготовили сосиски-гриль и высыпали в миски новые порции кукурузных чипсов.

За всей суматохой я абсолютно потеряла счёт времени, и когда вытащила из кармана телефон, увидела с десяток пропущенных вызова.

Все они были от Дилана.

О мой бог!

Я рванула к выходу, по пути уворачиваясь от подвыпивших гостей, которые то и дело норовили обнять меня. Со стороны лестницы меня позвала Сандра, но я отмахнулась и, схватив чью-то куртку, выбежала на улицу.

Ноги, обутые в мягкие тапочки, расползались по скользкому крыльцу.

— Чёрт!

Осторожно ступая и держась за перила, я спустилась по лестнице, и, лишь оказавшись на припорошенной снегом земле, включила телефон и нажала клавишу вызова.

Дилан ответил после первого гудка.

— Слушаю.

— П-привет, — начала я, заикаясь. — Привет, это я. В смысле, Лив. Я не слышала звонок, а ты звонил…

Господи, ну что за овечье блеяние! Словно девочка-подросток, которой позвонил парень её мечты, а она от радости только и может, что дышать в трубку.

— Звонил. — Я пыталась прислушиваться к интонации, но голос Дилана звучал формально. Как на автоответчике. — Где ты?

— Я? Я тут. В смысле, дома. В смысле, на вечеринке.

— Мне необходимо с тобой встретиться. Назови адрес, я подъеду.

Сердце сжалось от того, как он это сказал: сухо, по-деловому. Таким же тоном, каким неделю назад просил меня дать ему время. Но я всё равно была очень рада…

Так, стоп! Что значит "назови адрес, я подъеду"?

— Ты в Лонгвью?

— Я уже два часа стою перед твоим домом.

Что???

Я кинула взгляд вдоль улицы: большая тёмная машина заслоняла въезд на мою подъездную дорожку.

— Ой, я сейчас!

— В смысле, сейчас? Куда ты?..

Но я уже не слушала: убрав трубку от уха, я бежала в сторону дома. Тротуар был посыпан гранитной крошкой, но для лёгких спортивных тапочек этого оказалось недостаточно — ноги то и дело разъезжались. Глаза были прикованы к стоящему автомобилю, и не удивительно, что довольно быстро я поскользнулась и плюхнулась в ближайший сугроб.

Вдали открылась и закрылась дверь.

— Стой на месте! — услышала я резкий окрик Дилана.

Не послушавшись, я поднялась и потихоньку засеменила к нему навстречу. Ноги снова разъехались.

— Упс!

— Я же попросил оставаться на месте! — рявкнул он.

— Что ты здесь де-…

Не успела я договорить вопрос, как Дилан одним резким движением подхватил меня на руки.

И как же мне так скоро вновь удалось оказаться в его объятиях?

Дорога до дома прошла в тишине. Уютно устроившись на его груди, я прислушивалась к ровному дыханию Дилана. Судя по всему, нести меня для него не составило труда.

Отпустил он меня только перед дверью.

— Спасибо, — пробормотала я.

Дилан не ответил.

Справиться с замком мне удалось лишь с третьей попытки.

В прихожей я сразу же скинула промокшие тапочки — ноги совершенно одеревенели — и, не раздеваясь, плюхнулась на диван, чтобы помассировать замёрзшие пальцы. Всё это время Дилан стоял в дверях и, нахмурившись, внимательно следил за моими действиями.

На улице было очень холодно. Снаружи я провела от силы минуты три, и успела основательно продрогнуть. Дилан же прождал меня в машине целых два часа.

Два часа в машине, пока я развлекалась на вечеринке! Чёрт, как же стыдно!

Я покраснела и от смущения интенсивнее заработала руками.

— Позволь мне.

В два шага он оказался рядом и, опустившись на одно колено, взял мои ступни в свои тёплые ладони. Тело мгновенно откликнулось на его прикосновение, но дрожь, пробежавшая по мне, была вовсе не от холода. Я смотрела на его склонённую голову, и с каждой секундой мне становилось всё жарче.

Дилан растирал каждую ступню по отдельности, действуя довольно ловко. Я охнула, когда ощущения стали чуточку болезненными.

— Прости, — прошептал он и подул на ногу, согревая её своим дыханием. Это было непередаваемо и очень интимно. Я снова вспыхнула.

Когда он меня отпустил, я снова прошептала "спасибо". Дилан снова ничего не ответил и, поднявшись, сделал шаг назад, освобождая мне проход.

Я не думала, что после пережитого ноги смогут удержать меня, но всё оказалось не так уж плохо. Сняв, наконец, куртку, я направилась прямо на кухню. И с облегчением выдохнула, когда услышала, что Дилан следует за мной.

Добавив в чайник воды, я нажала кнопку включения и только тогда посмотрела на Дилана. По обычаю он прислонился к дверному косяку и снова изучал меня с тем же выражением молчаливой сосредоточенности, что и в прихожей.

Я перевела взгляд на настенные часы над его головой, — до нового года оставалось несколько минут.

Внезапно ожил мой телефон. На дисплее высветился номер Ким.

— Извини, надо ответить, — сказала я Дилану.

— Ты где, Ливи? — Голос Ким едва прорывался сквозь шум вечеринки.

— Дома.

— Что?

— Дома! — повторила я громче.

— Как дома? Почему?

— Всё нормально, Кими, не волнуйся.

— Мы сейчас все к тебе придём! — Заорала она радостно, и я неожиданно поняла, что подруга основательно набралась.

— Не вздумай! У меня болит голова, поднялось давление… — на ходу начала придумывать я, но довольно быстро сдалась. — Пожалуйста, Ким! Я очень устала.

— Ну и ладно, как хочешь. "Макаллан" выпьем с Сандрой. — Благослови господь Шотландию! — С Новым годом тебя, Ливи! — выкрикнула она пьяно.

— И тебя, родная! Целую.

Я положила трубку и повернулась к чайнику, всё ещё ощущая на себя взгляд Дилана.

— Я хочу дать Эбби своё имя, — неожиданно сказал он.

— Что? — Я резко обернулась.

— Я хочу, чтобы у моей дочери было моё имя, — повторил Дилан.

Я похолодела. Он всё-таки решился на это. Он забирает Эбби. Мои страхи были не напрасны. Господи, нет!

— Ты не сделаешь этого, — прошептала я.

Глаза моментально наполнились слезами. Я поступила плохо, обидела его — знаю. Но так нельзя. Это неправильно. Он не может так поступить с малышкой. Я нужна ей. Она нужна мне!

Мне стало плохо, и в попытке устоять на ногах я ухватилась за край стола.

— И что же меня остановит?

Я не ожидала такой жестокости. Это не он говорит, не мой Дилан. Он просто не может так говорить. У меня была куча аргументов, чтобы возразить, но от страха я не могла вспомнить ни один из них.

— Пожалуйста, не отбирай у меня мою девочку.

Вот всё, что я смогла выдавить из себя. Вернее, прохрипеть. Тело начало мелко дрожать; я чувствовала приближение паники.

— Я не собираюсь отбирать у тебя Эбби, — всё так же спокойно, будто не замечая моего состояния и ужаса, что наверняка отразился на моём лице, сказал Дилан. — Я просто хочу, чтобы наша дочь была моей по закону.

Он не забирает её! Сердце подпрыгнуло в груди от радости.

Но моментально меня накрыла новая волна паники.

— Ты хочешь удочерить её?

— Да.

— Но как? Это невозможно!

Я была совершенно сбита с толку. Что он задумал? Конечно, Эбби его дочь. Я не отрицаю, что у Дилана есть на неё те же права, что и у меня. Но она — Вуд. В её свидетельстве о рождении вписано имя Майкла Вуда.

Меня вдруг осенило:

— Ты собираешься подать иск о признании отцовства?

Дилан не ответил, но выражение его глаз изменилось. В них уже не было привычной отстранённости. Он нахмурился и обвинительно покачал головой.

Я всё ещё сжимала в руках край стола. Костяшки пальцев побелели от напряжения, и я уже была готова закричать, когда Дилан наконец заговорил. Его тон оставался таким же твёрдым, как и в начале разговора:

— Нет, я собираюсь сделать кое-что другое. Это даст мне возможность стать законным отцом для своей дочери. Я собственно и приехал за тем, чтобы сказать тебе об этом. Ты выходишь за меня замуж. Завтра.

Чего?!

Будущее. Глава 28

Soundtrack — Love Hurts by Nazareth

У меня отвисла челюсть.

Что за ерунду он несёт?

— Ты, должно быть, шутишь?

Дилан снова без единой эмоции на лице покачал головой.

— Нет. Я абсолютно серьёзно. Не вижу другого способа сделать всё правильно.

Он точно рехнулся!

— Это ты так мне предложение делаешь?

— Не думаю, что слово "предложение" здесь уместно.

Оттолкнувшись плечом от дверного косяка, Дилан медленно подошёл к столу. Выдвинув стул, он уселся на него, забросив ногу на ногу и скрестив на коленях руки.

Чёртов акционер на чёртовом собрании акционеров.

Разделённые столом, мы буравили друг друга глазами.

— Делая предложение, — как я это понимаю, — продолжил Дилан после небольшой паузы. — Человек испрашивает согласия на что-либо. Я же сейчас не спрашиваю.

От его бесстрастного тона во мне начала закипать злость.

— И с чего ты взял, что я соглашусь?

— Ты меня не поняла, Оливия. Я не спрашиваю твоего согласия. Я ставлю тебя перед фактом.

Он смотрел на меня, почти не моргая.

— Это в высшей степени оскорбительно.

— А не оскорбительно скрывать от меня нашу дочь?

Стул с пронзительным скрипом проехал по полу. Дилан резко поднялся и, обойдя стол, вплотную подошёл ко мне.

Его глаза метали молнии. Я могла бы испугаться, если бы не была так раздражена.

— Я не видел, как она росла в тебе. Почему не видел — это я себе объяснить могу. Ну а потом, Лив? То, что было после? Почему я не видел, как моя дочь сделала первый шаг? Почему не знаю, каким было её первое слово? — От его бесстрастного тона не осталось и следа. — Я не знаю, что она любит есть на завтрак, под какую сказку засыпает. Я ещё даже голоса её не слышал! Ты по каким-то только тебе известным причинам лишила меня всего этого — вот что действительно оскорбительно! И я больше не собираюсь ничего упускать.

Выдержать его обвиняющий взгляд было очень тяжело. Я малодушно опустила глаза. Дилан, в свою очередь, отступил от меня на один шаг.

— Каковы бы ни были твои причины так поступить, пока я не готов их выслушивать, — продолжил он тихо. — Сейчас я хочу как можно скорее стать настоящим отцом для своей дочери.

Вот так. Без признаний. Без заверений. Я была уязвлена и расстроена. И за это жутко на себя рассержена.

— Ты говорил, что это касается не только нас. — Надо попытаться призвать к разуму Дилана. Он согласно кивнул. — Хорошо, ты собираешься удочерить Эбби — твоё право. А что насчёт Макса? Конечно, он тебе никто…

Не дав договорить, Дилан крепко схватил меня за плечи и встряхнул. Кажется, я окончательно его разозлила.

— Я не давал тебе повода так думать обо мне, — сказал он сквозь зубы. — Максимилиан твой сын, ты моя жена, так что он мне не "никто"!

— Я тебе не жена!

— Скоро станешь!

— Нет! Ни за что!

— Нет?!

Он подозрительно замер. Прищуренный взгляд опустился на мой упрямо сжатый рот. И не успела я ничего понять, как Дилан притянул меня к себе и впился в него губами.

От такого напора я на секунду опешила, но тут же сразу принялась вырываться. Кулаки застучали по груди Дилана, но он с силой вжал меня в себя, не давая возможности двигаться. Я дёргалась в его стальных объятиях, но он не обращал на это никакого внимания, продолжая меня целовать. Хотя вряд ли это можно было назвать поцелуем.

Его губы терзали мои. Он с силой разжал мне зубы языком и ворвался в мой рот. Я протестующее замычала, но Дилан ещё сильнее обнял меня, так, что стало нечем дышать. Он целовал меня, покусывал нижнюю губу, пытаясь вызвать ответ моего языка на его ласки, кружа вокруг него в неистовом танце. На какое-то мгновение его хватка ослабла, и, извернувшись, мне удалось высвободить одну руку. Подняв её, я ухватила Дилана за волосы и с силой дёрнула. Мне хотелось сделать ему больно, но вместо крика боли я услышала лишь страстный стон. Вибрация от него прострелила через моё тело. Я ослабила хватку, и нервно сжатые пальцы утонули в его шелковистых прядях. Желание навредить моментально испарилось.

Это и вправду была какая-то магия, потому что через секунду моя вторая рука оказалась в его волосах. Я прижала голову Дилана к себе и, закрыв глаза, ответила на поцелуй. Его руки пришли в движение, скользя по моей спине. Одной из них он нежно придерживал меня за талию, другой, вдоль позвоночника добравшись до основания шеи, повернул мою голову, открывая себе ещё больший доступ. Теперь мы целовались неистово, наслаждаясь, овладевая, заполняя друг друга собой.

Улица озарилась светом фейерверков. Часы, висевшие на кухне, начали отбивать уходящие секунды — наступал Новый Год. Мы продолжали целоваться, не обращая внимания на залпы петард: они были ничем по сравнению с грохотом, что сотрясал наши грудные клетки. Я была уверена — Дилан чувствует то же самое, потому что его сердце в этот момент так же неистово билось напротив моего.

С последним ударом часов Дилан отстранился, но наши лица всё ещё были в нескольких дюймах друг от друга. Я видела, как трепетали его ноздри; как он пытался справиться с собой. Мы оба тяжело дышали и, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Я попыталась понять, что же он чувствует, но через мгновение Дилан выпустил меня из рук и опустил голову. Пылающие изумруды скрылись за длинными ресницами.

Я замерла на своём месте, а Дилан медленно направился обратно к стулу. Взявшись за спинку, он сжал тонкую деревянную перекладину. Не поднимая головы, он простоял так пару минут. Челюсть его была крепко сжата, под ней ходили желваки. Я вспомнила, что именно так он выглядел, когда пришёл "освобождать" меня от Райли, и теперь могла чётко определить его состояние: Дилан был чертовски зол.

Когда он начал говорить, его голос звучал на удивление ровно.

— Я предлагаю нам остыть и спокойно всё обсудить.

Он снова смотрел на меня — равнодушно и без вызова. Пусть лучше злится, пусть кричит, пусть, чёрт побери, начнёт рушить всё вокруг, только бы не видеть это жуткое бесстрастие, убивающее во мне всякую надежду на счастливый исход.

— Я дам тебе полгода на то, чтобы дети привыкли к этой мысли, и вы безболезненно смогли переехать в Сиэтл.

— Переехать в Сиэтл? — опешила я. — Зачем?

— Ты не слышала, что я сказал до этого? — В его голосе зазвучали стальные нотки.

Мне понадобилось усилие, чтобы не закричать. Получается, он уже всё для себя решил, всё сложил и вывел общий знаменатель. Без единого шанса для меня вмешаться в это решение.

— Так нельзя! Это не выход. Если ты хочешь быть рядом с дочерью, то давай подумаем вместе, как…

— А я не хочу думать! — С жаром перебил меня Дилан. Тонкая деревяшка под его пальцами звонко хрустнула. — Мне надоело думать. Я делал это три года: думал, взвешивал, сомневался, и к чему это привело? Сейчас же я не сомневаюсь, я — действую.

Меня напугала его бурная реакция, но сдаваться я не собиралась.

— Но здесь вся наша жизнь! Жизнь Макса и Эбби.

— Поэтому и нужны эти полгода, чтобы ты их подготовила, — повторил он медленно, делая ударение на слове "нужны". — Было бы хорошо, если бы вы в ближайшее время приехали в Сиэтл. Думаю, моя мать будет рада принять вас. Там мы с детьми сможем официально познакомиться.

Сказав это, Дилан отодвинул стул и снова уселся на него, приняв прежнюю "переговорную" позу.

Моя реплика.

Я была в полном эмоциональном ступоре.

Итак, Дилан решил проявить благородство и не обрушивать на детей новость о том, что скоро у них появился новый папа. Мило. Но зачем жениться?

— Но зачем жениться? — Озвучила я свой последний вопрос. — И почему завтра? Ты хочешь побыстрей начать процесс удочерения? Ничего не мешает сделать это и через полгода. К чему такая спешка?

— Это не обсуждается. Я уже обо всём договорился. Завтра наш брак зарегистрируют в мэрии Олимпии.

Так это будет гражданская церемония?

— Завтра — первое января. У тебя ничего не выйдет.

Я скрестила руки на груди и, сделав шаг назад, оперлась спиной о кухонную столешницу.

— Мне кажется, ты уже должна была понять, что, когда нужно, я могу быть чертовски убедительным.

— Вот как? — Сарказм неуместен, но это всё, что у меня есть.

— О да! — Дилан подхватил мой тон. — Пора привыкать к этому.

— А как же твоя невеста?

Мне было абсолютно не интересно, что там с его невестой, но я хваталась за любую возможность отсрочить неизбежное.

Дилан криво усмехнулся, разгадав мою игру. Откинувшись на спинку стула, он поменял позу, вытянув свои скрещённые ноги, заполняя собой почти всё пространство моей маленькой кухни.

— Сейчас ты моя невеста.

— Я говорю о Бри.

— Я разорвал помолвку.

Бедная Бри!

— И по какой причине.

— Не столь важно. Я никому ничего не должен объяснять.

— Вот как? — снова выдавила я из себя.

— Именно так. — Внезапно Дилан заговорил серьёзно, заставив меня напрячься. — Более того, я не собираюсь делать это и впредь. Никто ничего не будет знать. Вплоть до того момента, пока вы не переедете в Сиэтл. И если таково будет твоё желание, то и дольше. Пока ты сама не захочешь назваться моим именем.

— Но я не понимаю, как…

Я снова оказалась сбита с толку. Как я могу не захотеть взять его имя, если мы поженимся? Да, это будет неофициальная церемония; на мне не будет белого платья, и, надеюсь, мы обойдёмся без обычных клятв верности. Но, если всё пойдёт так, как он задумал, если я соглашусь и на брак, и на переезд, мы не сможем просто так жить вместе и не думать о том, что люди начнут задавать вопросы. Кого-нибудь обязательно заинтересует что за женщина живёт в доме Дилана Митчелла.

Я непонимающе смотрела на него, и опять, в который раз за этот вечер, моё сердце болезненно сжалось, когда его слова начали до меня доходить: Дилан сказал, что мы должны переехать в Сиэтл, но не сказал, что мы должны переехать в Сиэтл к нему!

Таков был его план: жениться на мне, удочерить Эбби и перевести нас поближе к себе.

Всё.

Он не предлагает мне себя. Он забирает нас.

Я отвернулась от Дилана, опасаясь, что он увидит моё разочарование. Пришлось ухватиться за край столешницы, потому что тело начало мелко трястись от правды, что прямо сейчас на меня обрушилась.

Дилан больше меня не любит.

Это факт.

Нас тянет друг к другу, как два магнита. Это притяжение соединило нас; оно же сейчас и разводит в разные стороны. Дилан поэтому и злился после поцелуя, что не смог совладать с собой. Это не любовь — это желание, и всё то, о чём он говорил неделю назад в своём признании — правда. Оно никуда не делось, оно есть, и нам придётся с этим жить, всё время держать себя в руках, контролировать свои чувства. Дилан не может оторваться от меня, я не могу оторваться от Дилана, но быть вместе мы не можем. У нас не получается. Одного желания мало, чтобы построить отношения. Вопрос в вере друг в друга и доверии — а этому придётся долго учиться. И неизвестно — получится ли у нас доверять друг другу до конца.

Он действительно взвесил все за и против. И действительно — это самый лучший выход из сложившейся ситуации: чтобы он узнал Эбби, чтобы она узнала его, и чтобы наша маленькая семья оставалась вместе. То, что Дилан хочет удочерить её вот так — для себя, не объявляя об этом всему миру — это совершенно необязательное для него проявление уважения к чувствам близких мне людей. То уважение, на которое он мог бы рассчитывать и от меня своим признанием в любви три года назад. Я уничтожила его любовь, не поверив в неё. А ведь все эти годы я помнила его слова о том, что он хотел ребёнка. И хотел его от меня. И теперь он знает, что ребёнок есть. И есть я, которая его скрывала…

Презрение или безразличие — вот что я должна была получить от этого мужчины. Вместо этого он дарит мне возможность прожить жизнь рядом с ним, подарив дочери отца, который никогда прилюдно не назовёт её своей. Во всяком случае, до того момента, пока я не разрешу ему сделать это. И это вовсе не высокомерие — дать мне право решать, когда это произойдёт. Это ещё одна его уступка. Ещё одно проявление его великодушия, на которое я не вправе рассчитывать.

Да, меня покоробило то, как он сделал предложение. Но теперь я признательна, что Дилан вообще его сделал. И как бы унизительно происходящее ни было для меня — даже если это грозит окончательной потерей самоуважения, — я его приму. Потому что для меня нет больше ни единой возможности оставаться вдали от него.

Звук отодвигающего стула вывел меня из задумчивости.

— Я заеду за тобой в девять.

Я повернулась к Дилану. Он стоял в дверях. На улице всё так же слышались разрывы фейерверков и весёлые возгласы празднующих наступление нового года.

— Ты уходишь?

Тревогу в голосе скрыть не удалось. Дилан внимательно посмотрел на меня, прежде чем опустить глаза и начать застёгивать молнию своей куртки.

— Да. Я снял номер в гостинице в Олимпии.

— Тебе же всё равно придётся через несколько часов возвращаться сюда.

Оторвавшись от своего занятия, Дилан бросил на меня быстрый взгляд, и я прочитала в нём молчаливую решимость сделать именно так.

— Останься.

Брови Дилана удивлённо взлетели вверх. Он точно не ожидал этого приглашения. Пару раз он сморгнул, прежде чем быстро покачать головой и усмехнуться.

— Нет, Лив, не могу. Да и что подумают соседи, когда увидят, что возле твоего дома всю ночь стоит незнакомый автомобиль?

Такая горечь сквозила в его словах, невыносимая горечь, что я не справилась с собой и отвела взгляд.

— Будь готова к девяти.

— Не надо, Дилан. Я приеду.

— Хорошо, — сказал он просто. — У здания мэрии в одиннадцать.

Он резко развернулся и вышел из кухни, в который раз оставляя меня одну.

Будущее. Глава 29

Soundtrack — Windmills of Your Mind by Sting

Весь полёт Эбби провела у иллюминатора. С ногами забравшись в кресло, она с интересом разглядывала облака. Макс предусмотрительно обучил сестрёнку игре в "воображалки": находишь облако и придумываешь, на что оно похоже.

— Матри, Мак, вот зайсик, — тыкала она пальчиком. — Ну матри зе!

— Где? — Макс тянул нос в окно, пытаясь определить, в каком именно из проплывающих мимо облаков Эбби разглядела зайца.

— Воть! — Она хмурилась от его непонятливости. — Воть уськи. И квостик.

Макс пожимал плечами.

— Не вижу никаких ушей. Похоже на беременную черепаху.

— Макс! — С притворным возмущением я одёргивала сына и тянулась через Эбби к иллюминатору: — Что там у тебя, солнышко?

— За-айсик, — уже не так уверенно тянула малышка, задетая невнимательностью брата. Я бросала на Макса выразительные взгляды.

— Хотя, знаешь… — включался он, — кажется, да — ты права. Ну, точно — зайчик!

Макс тыкал наугад. Эбби радостно хлопала в ладоши и тут же снова впечатывалась носиком в холодное стекло, ища очередную "жертву" для воображения. И лишь когда рядом с нами раздавался голос стюардессы, она немедленно отрывалась от своего занятия.

— Могу я вам что-нибудь предложить, мисс Дэвис?

Девушку звали Джейн и она, вернее, её ярко-голубая форма и маленькая шапочка с очаровательной золотистой кокардой в виде двух скрещенных крыльев в одно мгновение заворожили мою дочь. Конечно, это обычная работа стюардессы — заботиться о тех, кто на борту, но до сегодняшнего дня я никогда не летала на частном самолёте. И тем более не была на нем единственным пассажиром. Макс и Эбби не в счёт. К подобному вниманию я не привыкла и от этого чувствовала себя крайне неловко.

— Нет, спасибо, Джейн. Всё хорошо.

— Если что-то понадобится, обращайтесь.

После вежливого кивка девушка отошла от кресел, но, заметив интерес Эбби, остановилась.

— Тебе нравится летать, детка?

Эбби заулыбалась и смущённо ткнулась носиком в моё плечо.

— А тебе? — Смеющаяся Джейн обратилась к Максу.

Тот лишь коротко кивнул и с преувеличенным интересом уставился в иллюминатор.

Тоже смутился? Вот так новость!

— Хочешь побывать в кабине пилота? — Неожиданно предложила девушка. — Я могла бы договориться.

Глаза Макса широко раскрылись. Он резко повернулся и подался вперёд:

— А можно?

От смущения ни осталось и следа.

— Можно. Если, конечно, мама не против.

— Можно, мам?

Я засмеялась, глядя в умоляющие глазёнки сына.

— Конечно, можно.

Макс вскочил с кресла и, опасаясь, что кто-либо из нас передумает, рванул вперёд по проходу.

— Только за штурвал не хватайся, — крикнула я ему в спину. — А то окажемся в Канаде.

Джейн снова рассмеялась:

— Не волнуйтесь, мисс Дэвис. В кабине вряд ли найдётся место третьему пилоту. Мистер Митчелл имеет лётную лицензию и очень ратует за безопасность.

Провожая их взглядом, я задумалась, кто именно из Митчеллов любит посидеть за штурвалом — Говард, Саймон или Дилан? Наверняка я скоро это выясню: прошло всего четыре дня с того момента, как я во второй раз вышла замуж, и сегодня вместе с детьми лечу в Сиэтл "знакомиться" с семьёй моего мужа. Правда, о том, что теперь я официально именуюсь миссис Дилан Митчелл, кроме нас двоих вряд ли кому известно.

* * *

Без двадцати одиннадцать я была на месте.

Чёрный внедорожник Дилана одиноко стоял напротив здания мэрии. В этот час движение по улице практически отсутствовало.

Как только я припарковалась, Дилан вышел из машины. На нём была уже знакомая мне чёрная "аляска". Длинные ноги обтягивали тёмно-синие джинсы. Похоже, холода он не чувствовал; капюшон не надет, да и молния на куртке застёгнута не до конца.

Наши глаза встретились. Застигнутая за откровенным разглядыванием, я засуетилась, выключая двигатель и натягивая на голову шапку.

Открыв дверь, Дилан протянул руку, помогая мне выйти из машины.

— Ты рано, — произнёс он вместо приветствия.

После тёплого салона на улице оказался сущий ледник. Со стороны залива дул пронизывающий ветер. Руки моментально окоченели. Засунув их в карманы пуховика, я зябко повела плечами.

— Машин мало. Доехала быстро.

— У нас ещё есть немного времени.

— Ммм…

— Может, кофе? — предложил Дилан. — Неподалёку я видел открытое кафе.

— Да, — пробормотала я. — Кофе было бы неплохо.

— Счастливого нового года! — поприветствовала нас молоденькая официантка, пряча под прилавок книгу в яркой обложке. — Что желаете?

Я взобралась на высокий стул, расстёгивая пуховик и стягивая с головы вязаную шапку.

— Два кофе, пожалуйста, — попросил Дилан.

Это было первое, что я услышала от него за последние пять минут. Дорога до кафе прошла в молчании — тягостном и неловком.

Дилан так же расстегнул куртку, и теперь усаживался на стул, ставя свои длинные ноги на подставку, опоясывающую его стальную ножку.

Девушка мгновенно расплылась в обворожительной улыбке, стреляя глазами в сторону Дилана.

— Какой именно? У нас большой выбор.

— Лив?

— Латте, пожалуйста.

— Один латте и один чёрный.

— Что-нибудь ещё?

Девушка снова обратилась к Дилану.

Тот снова переадресовал вопрос мне.

— Ты что-нибудь хочешь?

— Только кофе, спасибо.

Дилан был тем, кто заполнял всё пространство, привлекая к себе внимание, а я так давно отвыкла от этого, что сейчас не знала, куда деть себя от смущения. С преувеличенным интересом я рассматривала лежащую на коленях шапку, отчётливо понимая, что рядом с этим мужчиной мне не место.

Девушка, виляя бёдрами, отошла к кофейному агрегату. Дилан хмыкнул. Я бросила на него быстрый взгляд, уверенная, что её попытка заигрывания не осталась незамеченной.

Однако смотрел он вовсе не на официантку. Усмешка, скривившая идеальный губы, была невесёлой.

— Через несколько минут мы поженимся, а я даже не знаю, какой кофе ты любишь.

В отличие от вчера, в обращённом ко мне взгляде не было безразличия. Это успокаивало.

— Чёрный с молоком. Но обязательно с подогретым. В кафе этого не делают, если специально не попросить, так что обычно я заказываю латте. А ты?

— Просто черный.

— С сахаром?

— Нет. — Дилан мягко улыбнулся. — Но он должен быть исключительно обжигающим.

Я едва ли выпила больше одного глотка: кофе был препоганейшим. Всё остальное время я грела ладони, вертя в руках горячую кружку. Похоже, Дилан тоже не был в восторге от своего выбора; его чашка осталась почти полной. Он лениво постукивал по ней кончиками пальцев.

Тишина между нами с каждой минутой становилась невыносимее.

Я не выдержала первой.

— Сейчас вернусь.

Спрыгнув со стула, я направилась в сторону уборной.

— Лив!

Я обернулась. Дилан сидел вполоборота. Зелёные глаза смотрели с настороженностью.

— Всё в порядке. Я… Мне просто надо… — Я показала большим пальцем в сторону туалетов. — Я быстро.

Дилан коротко кивнул, провожая меня взглядом.

Зайдя в уборную, я подошла к раковине и открыла воду. Стоя над не очень чистым умывальником, я смотрела на своё отражение в зеркале и в очередной раз проговорила про себя причины, по которым сейчас здесь нахожусь.

Прошлой ночью я не спала. Просто не могла подняться наверх и лечь в свою постель — сделать что-то привычное, обыденное. Сидя до утра в тёмной гостиной, я думала над тем, почему должна выйти замуж за Дилана Митчелла и почему не должна.

Доводов против много — гораздо больше, чем за. И что Дилан меня не любит; и что, взвалив на себя громадное чувство долга и ответственности, не до конца осознаёт, на что подписывается. И предложение его было унизительно по своей форме именно из-за того, что он обижен, и обида эта будет жить в нём ещё долго. У него может не получиться наладить контакт с детьми…

Но все эти причины ничто по сравнению с одним простым фактом: я люблю Дилана Митчелла.

Я люблю его и вижу, что он мучается, потому что не уверен в том, что чувствует. Любовь ко мне пока принесла Дилану лишь боль, ему трудно с ней справляться, и он действует так, как действует. И я более чем уверена, что, выбрав сейчас такую позицию, он страдает не меньше меня. Я помню его таким — жёстким, самовлюблённым, практичным — в самом начале наших отношений, когда ещё и отношений-то не было, когда он просто (как позже сам признался в этом) играл со мной, соблазнял. Но также я помню того искреннего мужчину, что пришёл ко мне три года назад — в ночь, когда мы зачали нашу дочь. И помню его слова, сказанные на прошлой неделе, перед тем как он узнал о ней. Дилан любил меня всё это время. А сейчас он просто запутался.

Было ещё кое-что, в чём я боялась признаться; настолько эгоистичное чувство, что какая-то часть меня восставала против него. Я не могла позволить, не хотела, не желала, испытывала физическую боль от одной только мысли, что Дилан может принадлежать не мне. Меня начинало подташнивать, как только я представляла, что он может жениться на Бри или какой-нибудь другой женщине. И что эти прекрасные зелёные глаза будут смотреть не на меня. И не меня будут целовать эти губы. Эти сильные руки с длинными нежными пальцами будут ласкать кого-то другого, не меня.

Я хочу дать нам шанс. Дать шанс ему. И те условия, что он предложил, в данной ситуации и вправду — самые приемлемые. Полгода даны не только нам, но и Дилану, чтобы привыкнуть к мысли, что теперь у него есть мы. Хотя я была уверена, что для себя он всё решил ещё раньше. Сейчас он будет стремиться наладить отношения с детьми, и я постараюсь ему в этом содействовать. И если для того, чтобы Дилан почувствовал себя более уверенно, ему нужно удочерить Эбби и жениться на мне, — я пойду на это. Пока моей любви нам на двоих будет достаточно

Вернувшись в зал, я застала Дилана в той же ожидающей позе. Девушка за стойкой всё так же кидала в его сторону недвусмысленные взгляды.

— Наверное, нам пора?

— Э-э, да, пожалуй.

Дилан вытащил из заднего кармана бумажник и, открыв его, положил на стойку несколько купюр.

— Идём? — обратился он ко мне. Вопрос прозвучал не слишком уверенно.

Я кивнула и пошла к выходу. Дилан держался сзади, и в этот раз я сама открыла себе дверь.

Оказавшись на улице, я достала из кармана перчатки. Дилан остановился рядом. Дождавшись, когда я их надену, он жестом предложил мне взять его под руку. Я с готовностью воспользовалась этим приглашением. Весь путь до мэрии я крепко держалась за него, и вовсе не из-за того, что действительно боялась упасть.

Пройдя по абсолютно пустому холлу, мы поднялись на второй этаж.

Судья — мужчина лет пятидесяти — уже ждал нас.

— Мистер Митчелл!

— Судья Томпсон!

Они поприветствовали друг друга рукопожатием.

— Миссис Вуд.

Я дёрнулась. Конечно, официально я вдова Майкла, но в подобных обстоятельствах это обращение звучало неуместно.

Так и не дождавшись от меня приветствия, судья Томпсон снова обратился к Дилану:

— Я подготовил все бумаги. Нужны только ваши подписи.

Перед ним на столе лежала книга регистрации.

Дилан взял ручку и протянул её мне, предлагая сделать это первой.

Я медлила.

— Лив?

На его лице снова читалась тревога: будто у меня ещё есть шанс сбежать и я непременно им сейчас воспользуюсь.

Может, из-за опасения, что он вполне может сделать тоже самое, я чуть ли не вырвала из его рук ручку и быстро расписалась в нужной графе.

Отдавая её, я снова посмотрела Дилана. Тревога всё ещё читалась в них, но было что-то ещё — какой-то внутренний свет, мягкость, даже нежность наполняли яркие изумруды.

Дилан смотрел на меня ещё несколько секунд, а затем решительным росчерком поставил свою подпись.

— Прекрасно! Это, конечно, не совсем обычный случай, памятуя нашу договорённость, но я обязан это сделать. — Судья Томпснон смущённо откашлялся: — Мистер Митчелл, миссис Вуд, властью данной мне штатом Вашингтон объявляю вас мужем и женой. Можете… впрочем… — Он снова потупился и наклонился, пододвигая к себе книгу.

Я взглянула на Дилана. Он нахмурился, прежде чем бросить быстрый взгляд на меня. Его глаза спустились ниже, и я инстинктивно закусила нижнюю губу.

Мы оба знали, что хотел сказать судья Томпсон.

Зелёные изумруды мгновенно потемнели. Дилан качнулся в мою сторону.

Голос судьи прервал его движение.

— Свидетельство о заключении брака вы можете получить прямо сейчас. Вам нужна копия, миссис Вуд… простите, миссис Митчелл?

Услышав своё новое имя, я почувствовала странное волнение.

— Нет, не нужна.

— Очень хорошо.

Судья протянул Дилану бумагу, и он быстро пробежал по ней глазами.

— Большое спасибо. — Дилан пожал ему руку.

— Рад был помочь, мистер Митчелл. Всего хорошего.

Я неуверенно улыбнулась на прощание и, развернувшись, пошла к дверям, где меня уже ждал Дилан.

Мы молча вышли из здания. Тусклое зимнее солнце пробивалось сквозь морозную дымку. Воздух дрожал от искрящегося снега, слетающего со стоящих вдоль дороги деревьев. Настоящий первый день нового года. Но мои мысли были далеки от созерцания этой красоты.

Мы подошли к моей машине, и я начала копаться в карманах в поисках ключей.

— Мой юрист немедленно начнёт готовить документы на удочерение.

Я на мгновение прервала своё занятие.

— Хорошо.

Достав ключи, я стала тыкать ими в замочную скважину грузовика.

— Я бы хотел, чтобы эти выходные вы провели в Сиэтле. Если ты не против, конечно.

— Хорошо, — повторила я, радуясь, что, наконец, открыла машину.

— Я пришлю за вами самолёт в пятницу и… — Дилан внезапно замолчал. Я замерла и впервые за весь разговор посмотрела на него. — Думаю, будет лучше, если вы остановитесь в доме моих родителей.

Куда делся тот самоуверенный мужчина, который вчера буквально приказал мне выйти за него замуж? Неуверенность сквозила в каждом его слове.

Дилан не колебался, он всё так же вёл в этой партии, но теперь он ждал моего одобрения. В желании убедить меня в правильности своих решений Дилан был готов к тому, что я начну сопротивляться. Моя же покорность привела его в замешательство.

— Хорошо.

Он медлил. Вероятно, надеялся услышать что-то другое, кроме безжизненного "хорошо". Но что я ещё могла сказать?

— Я понимаю, это лишнее, но…

Внезапно он засунул руку в карман куртки и вытащил оттуда маленькую коробочку.

У меня отвисла челюсть. Вряд ли есть хоть одна женщина в этом мире, которая не узнает этот характерный голубой цвет.

В смущении убрав вторую руку в карман, Дилан протягивал мне коробочку.

— Тебе необязательно его носить. Но я подумал, что оно должно у тебя быть.

Я взяла её на автомате.

— Ты не должен был…

Он смотрел на меня ещё секунд пять, а затем развернулся и, не прощаясь, быстрым шагом направился к своей машине.

Черный внедорожник уже давно скрылся за поворотом, а я ещё долго смотрела ему вслед.

Молчание Дилана не удивляло. Он так же, как и я, не мог подобрать нужных слов. Сейчас все они были бы лишними и искусственными.

Открыв голубую коробочку, я залюбовалась лежащим на тёмной подложке кольцом. Оно было потрясающим. Тонкий серебристый ободок венчал красиво огранённый крупный квадратный бриллиант. Я охнула, представив, сколько оно может стоить, но тут же отогнала от себя эти мысли.

Осторожно, двумя пальчиками я аккуратно вытащила кольцо из гнезда и поднесла к глазам. Камень играл на свету всеми гранями. Кольцо было изящным, я бы даже сказала — изысканным. Уверена, что оно будет очень красиво смотреться. Я поднесла его к безымянному пальцу левой руки…

Что-то остановило меня, не давая надеть кольца. Ещё немного посмотрев, как переливаются бриллиантовые грани, я положила его обратно в коробочку.

Я не хотела надевать его сама. Я хотела, чтобы это сделал Дилан — однажды и навсегда!

Вернувшись в Лонгвью, я сразу направилась к тёте Талуле, чтобы забрать Эбби. Макс вместе со всей мужской половиной семейства Джонсов отправился кататься на снегокатах.

Я позвонила Полу, предупредить, чтобы привёз его прямо домой.

— Всё в порядке, Лив? — поинтересовался Пол. — Ты так внезапно вчера исчезла.

Оправдание было приготовлено заранее:

— Да устала за эти дни, плюс выпила лишнего, сам понимаешь. Сегодня выспалась, и чувствую себя намного лучше.

— Просто я удивился, не увидев твоей машины с утра…

Как бы ни хотелось это признавать, но Дилан оказался прав: у меня очень внимательные соседи.

Пробормотав что-то по поводу утреннего визита к отцу, я быстро закончила разговор.

Макс вернулся к ужину: довольный, румяный и с начинающимся насморком. С порога я погнала его в горячую ванну, согрела тёплого молока и растёрла ноги, заставив надеть нелюбимые "кусачие" носки.

Весь вечер мы с Эбби плясали вокруг Макса, выполняя все прихоти "больного". Как все мальчики, мой сын боялся болезней, но был уже достаточно взрослым, чтобы начать понимать, как из этого извлечь пользу.

Эбби незамедлительно исполняла все просьбы брата: включала его любимые мультики, поправляла сбившийся плед; медленно переступая ножками, чтобы не разлить, таскала из кухни стаканы с молоком. Отдавая их Максу, в придачу она вручала брату конфету, батончик "Твинки" или лакричную палочку.

— Да не люблю я лакрицу! — ныл Макс, раскрасневшийся от съеденного и выпитого. — Неси назад.

— Есь, — требовала Эбби. — А то будут сопейки.

— Лакрицей сопли не вылечишь, — учил её брат. — Сопли лечат "кусачими" носками.

На этих словах он демонстративно вытаскивал из-под одеяла ноги в тёмно-серых носках. Эбби благоговейно трогала их, одёргивая ручку из-за колючей шерсти, и с трепетом смотрела на Макса: вот какой у неё героический брат, такие муки принимает! Я знала, что под шерстяными носками на ногах у него обыкновенные хлопковые носочки, которые несколько смягчают "кусачесть", но раскрывать хитрость не собиралась.

На следующее утро Макс был абсолютно здоров.

Около полудня позвонила Эллен с приглашением провести наступающие выходные в их доме, в Сиэтле.

Не знаю, что именно рассказал ей Дилан, но его мать ни словом не обмолвилась о том, кто на самом деле инициировал это приглашение. Оно было сделано настолько корректно, что мне оставалось лишь поблагодарить за него Эллен.

— Если ты не возражаешь, я бы хотела встретить вас в аэропорту.

— Мне было бы приятно. — Голос дрогнул, когда я вспомнила, как резка была с миссис Митчелл при нашем последнем разговоре. — Спасибо вам, Эллен.

— Спасибо тебе, девочка, — мягко сказала она. — Поговорим при встрече.

Положив трубку, я объявила детям о нашей поездке. Макс пришёл в неописуемый восторг. Эбби, глядя на брата, тоже. Тогда-то он и рассказал сестре, как играть в "воображалки".

* * *

Голосок Эбби вырвал меня из воспоминаний.

— Качу пить!

Я протянула дочери бутылочку с соком и посмотрела в сторону кабины пилотов. Представляю, какое впечатление на восьмилетнего мальчишку может произвести подобное приключение. Сама я, помнится, долго не могла успокоиться, когда папа впервые прокатил меня на своей патрульной машине. Тогда он был ещё рядовым полицейским. В общем-то, в Лонгвью работы для него всегда было мало, но он всячески доказывал мне важность своей профессии. За всё время папиной службы в городе не было ни одного серьёзного происшествия, не говоря уже о таких кошмарах, как кражи или убийства. В основном полиция занималась разбором дорожных инцидентов и успокаивала горячих парней из индейской резервации, когда они не на шутку расходились в вопросах поддержания родовой чести.

В любом случае, к работе папа относился серьёзно, и впервые я села к нему в машину, когда мне было шесть. Тогда мы уже дружили с Майклом, и я ещё очень долго вспоминала свою поездку с отцом. Каждый раз мой рассказ обрастал новыми подробностями, и в последней версии, помнится, оказалось, что папа гнался за опасным преступником до самой канадской границы, с включенными мигалками и сиреной. Рацию нам прострелили, так что подмогу вызвать было нельзя. Папа дал мне пистолет на тот случай, если его убьют. Макс же — мальчик с невероятно живой фантазией — в конце своих рассказов о сегодняшнем полете наверняка усядется за штурвал самолёта и улетит спасать путешественников, терпящих бедствие где-нибудь у берегов Гренландии.

Сели мы довольно быстро. Я совсем не почувствовала снижения, от которого всегда закладывает уши. Казалось, только что мы были в воздухе, а шасси уже касалось взлетно-посадочной полосы. Спустя пару минут самолёт подрулил к ангару в дальнем конце аэродрома.

Смотря через головку дочери в иллюминатор, я заметила две чёрные машины: автомобиль представительского класса и большой внедорожник с полностью тонированными стёклами. Как только мы зарулили в ангар, из первой машины вышла Эллен и направилась к самолёту.

Я помогла детям одеться и, натянув свой пуховик, подхватила Эбби на руки.

Макс шёл впереди за Джейн, которая ловко открыла дверь и откинула раскладной трап. Он пожал предложенную девушкой руку и ещё раз поблагодарил за экскурсию.

Эбби просто помахала Джейн. В ответ девушка приложила руку к своей шапочке, отсалютовав. Я услышала, как из груди дочки вырвался возглас восхищения.

— Теперь вы её герой, Джейн.

— Всегда рада видеть вас на борту, мисс Дэвис. И тебя, принцесса.

Мы осторожно сошли по трапу.

Эллен тепло обняла меня и сразу перехватила Эбби, расцеловав её в обе щёчки.

— Здравствуй, красавица, — улыбнулась она, ставя малышку на ножки. — Помнишь меня?

Эбби смущённо кивнула и уткнулась мне в колени.

— Здравствуйте, миссис Митчелл, — поздоровался Макс.

— Здравствуй, Макс, я очень рада снова видеть тебя, — она протянула ему руку, всё так же тепло улыбаясь. — Ты заметно подрос за это время. Тебе понравился полёт?

— Да, — выдохнул сын. — Я был в кабине пилотов. Там столько разных лампочек! И ещё штурвал и руль высоты. А катапульты нет.

Эллен рассмеялась.

— Я не очень знакома с авиационной техникой, но думаю, что на гражданских самолётах её не ставят. Она бывает только на военных.

Думаю, в данную минуту Эллен очень выросла в глазах моего сына.

— В любом случае, я знаю одного человека, который даст более полный ответ на этот вопрос. Если хочешь, могу вас познакомить?

— Здорово, — мордашка Макса растянулась в довольной улыбке.

Мы сели в машину и уже через мгновение отъезжали от ангара. Эбби сидела на коленях у Эллен, а Макс расположился между нами. Салон был большим, нам совершенно не было тесно.

Макс вертел головой в разные стороны, рассматривая стоящие вдалеке большие лайнеры.

Неожиданно он довольно ощутимо ткнул меня локтем под ребро.

— Смотри, мам, смотри! Это наш второй пилот!

В голосе сына звучало такое восхищение, что я инстинктивно подалась вперёд.

Мы вырулили на обведённую жёлтым цветом дорожку, и снова проезжали мимо знакомого ангара. Я увидела наш самолёт, снующих вокруг него людей из обслуживающего персонала аэропорта, несколько человек у трапа и всё ещё стоящий перед воротами внедорожник, к которому сейчас подходил Дилан.

Дилан?!

Я настолько опешила, что отпрянула он окна.

Не может быть!

Зажмурив глаза, я тряхнула головой и снова уставилась в окно.

Это определённо был Дилан.

Он торопился. Быстро вскочив на подножку, сказал что-то стоящим впереди мужчинам, махнул рукой, и вот уже его автомобиль отъезжает от ангара, повторяя тот же маршрут, которым только что проехали мы.

— Видела? — спросил Макс.

— А? А, да! Круто! — пробормотала я рассеяно и повернулась к Эллен. Она понимающе улыбнулась и тихонько кивнула, подтверждая, что я не ошиблась.

Не нужно было оборачиваться. Я знала, что всё то время, пока мы ехали до дома Митчеллов, нас сопровождал чёрный тонированный внедорожник. Я чувствовала, что мужчина, сидящий за его рулём, ни на секунду не выпускает нашу машину из виду. Проезжая по улицам знакомого и любимого Сиэтла, я смотрела в окно и пыталась совладать с глупой улыбкой, которая то и дело возникала у моего отражения.

Будущее. Глава 30

Soundtrack Private Emotion by Ricky Martin feat. Meja

Оставив позади центр города, машины устремились на запад.

В этой части Сиэтла — районе Магнолий, — названной в честь одноимённого холма, по обыкновению жили богатейшие и влиятельнейшие семьи города. Каждый дом на холме Магнолий был уникален, с очаровательными дворовыми территориями, являющими собой пример искусного дизайна, в котором сотворённое человеком и созданное природой составляли единое целое. Словно по широким лепесткам этого цветка, особняки спускались вниз по холму к бухте Элиот, омывающей Сиэтл с запада.

В попытках представить дом Митчеллов в соответствии с образом хозяйки, я думала о чём-то величественном, выполненном в викторианском стиле: с широкой подъездной аллеей, с белокаменными колоннами у входа. Что-то из экранизаций книг Остен и сестёр Бронте. Я и представить не могла, что дом будет настолько отличаться от того, что нарисовало моё воображение.

Это было лесное бунгало. Вернее, охотничий домик, только в несколько раз больше своих привычных размеров. Двухэтажный, выполненный из дерева и камня, с широкой асимметрично крышей, он, бесспорно, вписывался в окружавший его пейзаж, — сливаясь с ним, становясь его непосредственной частью. Цокольный этаж был обложен грубо обработанным гранитом, отчего казалось, будто дом рос вместе с холмом: дождь размывал землю, ветер обдувал появляющиеся из неё камни, обнажая их.

В этой части города я практически не бывала. Моё знакомство с Сиэтлом ограничивалось центральными районами, полностью застроенными домами. Сейчас же я снова оказалась в Лонгвью: высокие сосны и много-много снега. И тишина. Звенящая и предвкушающая.

Эллен беседовала с водителем, пока он доставал наш багаж, а я смотрела в сторону высоких кованых ворот в надежде увидеть въезжающий в них чёрный внедорожник. Но его не было, и ворота оставались закрыты. В какой момент сопровождающая нас машина исчезла — оставалось загадкой. Я досадливо поморщилась: всю дорогу ощущала, что Дилан рядом, и стоило только отвлечься…

— Ну что, мои дорогие, добро пожаловать!

От подъездной дорожки к дому вела широкая лестница, и Эллен жестом предложила нам следовать за ней.

Эбби схватила брата за руку и требовательно потянула его за собой. Эллен остановилась, дождалась детей, затем взяла Эбби за свободную руку, и дальше они пошли вместе.

— Вот так, осторожно, — напутствовала она. — Не торопитесь.

Я, наконец, ожила и, обойдя машину, пошла следом.

— Какая же красота! Здесь просто волшебно, Эллен.

— Спасибо, дорогая. Этот дом принадлежал моим родителям. Правда, уже столько раз перестраивался, что я успела забыть, как он выглядел в самом начале. Иметь дочь-архитектора весьма беспокойно. Пока у неё не появится собственный дом, она будет без конца переделывать ваш.

Я засмеялась и в который раз отдала должное бесспорному таланту Фиби.

Мы поднялись на широкую площадку и остановились перед массивной дверью — деревянной и на вид очень тяжелой. Декоративные кованые элементы, широкие петли, как в средневековье украшали её по периметру. В центре — дверной молоток в виде головы льва. Не то чтобы он портил впечатление, но уж больно свирепо выглядела оскаленная львиная морда. Не вязалось она ни с тихим сосновым парком, ни с домом, ни с тем, что находился он в благополучном пригороде одного из самых безопасных городов Соединённых Штатов.

Проследив за моим взглядом, Эллен улыбнулась.

— Знаю, знаю. Давно хочу убрать этот ужас, но моя старшая внучка от него в восторге.

Макс и Эбби с опаской поглядывали на дверь.

— Хочешь испытать? — предложила Эллен Максу.

Тот быстро напустил на себя деловой вид и подался вперёд: можно подумать, какая-то железяка способна его напугать! Макс смело дёрнул за кольцо и резко им ударил. Раздался довольно неприятный лязг.

— Ну, вот ты и познакомился с Пушком, — засмеялась Эллен.

— С кем?

— Лиззи, моя внучка, называет его Пушком.

— Да уж, вылитый Пушок, — хохотнул Макс. А затем подмигнул сестрёнке: — Эбби, не хочешь его погладить?

— Неть!

Ничего хорошего это резкое "неть" развлекающемуся братцу не сулило, но от ближайшей расправы Макса спасло появление Говарда Митчелла.

Говард, с его благородной осанкой, мягким голосом и пронзительными синими глазами с убегающими по краям лучиками морщин, мгновенно расположил к себе детей.

В первую очередь он пожал руку Максу. Тот поначалу смутился, но затем на правах главы семьи так же вежливо представился:

— А я Макс. То есть, Максимилиан Вуд. Приятно познакомится, мистер Митчелл.

Мой взрослый маленький мальчик! Материнское сердце раздулось от гордости.

— Мне тоже очень приятно, Максимилиан. Тебе нравится Сиэтл?

— Да, очень. Спасибо, сэр.

— А как насчёт этой маленькой леди?

В это время, сидя на корточках, я раздевала Эбби и хорошо видела, как исподлобья она изучала незнакомого человека. Как все дети её возраста, дочь пыталась оценить, кто перед ней — свой или чужой.

— Это моя сестра Эбби, — уже более уверенно заговорил Макса. — Ей два года. Она ещё маленькая.

Эбби перевела взгляд на брата. Зелёные глазёнки сощурились, и она тут же показала ему язык. Я прыснула и попыталась заглушить смех, уткнувшись носом в её тёплый комбинезон. Эбби, перевалившись через моё плечо, протянула Говарду свою правую ручку, всё ещё одетую в белую пушистую варежку. Он незамедлительно отреагировал, взяв её в свою, и легонько встряхнул.

— Привет, Эбби.

Она высоко задрала головку:

— Я бойшая, инесива!

Последнее время "инесива" было её любимым словечком, подхваченным у близнецов Джонсов, которые затерроризировали им всех окружающих. "Я не буду это есть, и нечего!", "Если Марку можно, то мне тоже, и нечего!", "Мегатрон всё равно круче твоего слабака Оптимуса, и нечего!". В исполнении Эбби оно звучало как "инесива", приводя всех, кто слышал его впервые, в замешательство.

Мистер Митчелл не оказался исключением.

— Конечно, большая. — Он благоразумно решила не заострять внимание на "инесиве". — Максимилиан, вероятно, хотел сказать, что ты младше его по возрасту.

Эбби надулась и кинула ещё один недобрый взгляд в сторону брата.

Покончив с представлением и раздевшись, мы перешли в гостиную.

Высокий деревянный потолок с перекрёстными балками наполнял комнату воздухом. Так же как и панорамные окна, из которых как на ладони лежал Сиэтл. Справа, будто гигантская волна, остановленная и превращённая в камень, возвышалась гора Рейнир.

— Красиво! — выдохнул завороженно Макс.

— Из твоей комнаты вид гораздо лучше. — Эллен встала рядом и положила руки ему на плечи — Думаю, тебе понравится смотреть на залив. Знаешь, он зимой не замерзает, и ты можешь увидеть большие корабли.

— Здорово!

— Ты обязательно всё здесь рассмотришь, а пока, как насчёт сэндвича с индейкой и маринованными огурчиками?

— Ну-у, — протянул Макс. — В принципе, можно.

Если мой сын в такой нервозной обстановке согласился поесть, значит, нервничать незачем. Я облегченно выдохнула.

— Эбби, солнышко, а ты? Хочешь чего-нибудь?

Дочь сидела на диване, послушно сложив на коленках ручки. На ней был шерстяной дорожный комплект пронзительного зелёного цвета. Ботиночки я сняла, и на крохотных ножках красовались смешные носки с лягушачьими мордочками. В этом одеянии Эбби выглядела уморительно, но серьёзное личико никак с ним не вязалось.

— У пьйнципи, — повторила она слово брата, точно копируя его интонацию.

Эллен еле сдержала смех.

— Надеюсь, вы составите компанию дедушке Говарду, пока мама мне поможет?

Макс кивнул. Эбби, увидев реакцию брата, тоже энергично закивала.

— Хорошо, — Эллен взяла меня под руку. — Пойдём, дорогая, я покажу ваши комнаты. Заодно зайдём на кухню.

Перед уходом я подошла к Эбби, чтобы снять кофточку. Говард в это время обратился к Максу:

— Ты знаешь, что Сиэтл назван так по имени индейского вождя?

— Да. Нам рассказывали в школе. Раньше он назывался по-другому. Только я забыл как, — смутился Макс.

— Дувампс, — мягко подсказал мистер Митчелл. — Хотя, изначально, на место главного поселения в этих местах было несколько претендентов…

Занятые беседой, они направились к окну, и Эбби, не желая оставаться одной, сковырнулась с дивана и потопала следом.

Нам выделили две комнаты с видом на сиэтловскую бухту.

— Надеюсь, тебе понравится гостевая спальня. Рядом — бывшая комната Фиби. Думаю, Максу будет там удобно, — поясняла Эллен, поднимаясь вместе со мной на второй этаж.

Отведённая нам комната оказалась просторной и очень светлой. Здесь не было ничего лишнего: кровать, шкаф, несколько мягких кресел. У окна — диван, на стене — плазменная панель. Наш багаж уже стоял у входа.

На улице было пасмурно, что, в принципе, обычно для зимнего Сиэтла, но тепло, исходящее от стен дома, словно концентрировалось в воздухе. Всё, что я увидела здесь, мне понравилось: и кухня, куда мы зашли по дороге, — там нас встретила улыбчивая женщина — "Моя помощница Лорен", представила её Эллен; и просторные холлы с фотографиями на стенах; и широкая лестница, полукружием ведущая на второй этаж, — всё было тёплым и каким-то смутно знакомым. Будто я уже приходила сюда, но только в другой жизни, и теперь пытаюсь вспомнить когда и при каких обстоятельствах.

— Здесь очень красиво, — в который раз заметила я, стоя перед окном, открывающим вид на припорошенный снегом залив и горы. — Спасибо, что пригласили нас, Эллен.

Она тепло улыбнулась и, подойдя, обняла меня за плечи.

— Это тебя спасибо, Лив. Я рада, что ты решилась дать вам обоим ещё один шанс.

Я развернулась и посмотрела в её лучистые глаза. Они светились такой добротой и любовью, таким пониманием и материнской нежностью, что я не выдержала и закрыла лицо ладонями.

— Эллен, я… Я не знаю. Я так перед всеми виновата. Больше всего перед ним и Эбби. Я… я…

Голос сорвался, и я всхлипнула.

Она снова прижала меня к себе.

— Ш-шш, успокойся, моя хорошая. Успокойся.

Эллен гладила меня по голове, пока я содрогалась в беззвучных рыданиях. Я только сейчас поняла, что всё это время находилась в жутком напряжении, сдерживала эмоции. Только сейчас, посмотрев в её глаза, такие же, как у человека, которого я люблю, такие же, как у нашей дочери, я расслабилась.

— Я…

Жуткий грохот сотряс дом.

Я отпрыгнула от Эллен и с ужасом посмотрела в сторону коридора.

— Господи, что это?

Она заливисто засмеялась.

— Пушок.

— Кто?!

Грохот повторился.

— Это Пушок.

Эллен хохотала всю дорогу, пока я бежала вниз. Трудно представить, что может произвести такой грохот, и я очень перепугалась за детей. Но, добежав до середины лестницы, остановилась, услышав заливистый смех дочери. Тут же дом содрогнулся от ещё одного удара.

Я оторопело таращилась вниз: входная дверь открыта, и Эбби, сидя на руках у Говарда, с восторгом колотит по ней молотком.

Завидев меня, дочь широко улыбнулась и ещё раз от всей души шарахнула кольцом по набалдашнику.

Стоящий рядом Макс сложился пополам от хохота.

— Мам, смотри, как Эбби Пушка укрощает.

— Мяу, мяу, киса! — веселилась дочь.

Говард искренне смеялся, видя её неподдельную радость

— Неужели так всегда? — выкрикнула я.

— Да, — кивнул он. — Снаружи звук не так слышен, а изнутри кажется, будто по дому палят из пушек. До сегодняшнего дня только Лиззи было дозволено стучаться подобным образом. Для всех остальных предусмотрен обычный звонок.

— Вы замёрзните. Заходите в дом!

— Исё! — потребовала Эбби и снова потянулась к кольцу.

— Всё, малышка, не будем расстраивать маму, — мягко остановил её Говард. — У тебя уже ручки замёрзли.

— А Мак?

Сдаваться просто так Эбби не собиралась.

— Не, сопля, мне уже хватит. Пойдём лучше чай пить.

Вот уж не думала, что Макс может так легко отказаться от подобного развлечения. По-видимому, он уже проникся уважением к Говарду, оттого и встал на его сторону. Может и Эбби по той же самой причине простила Максу "соплю".

Перед возвращением в гостиную, Эллен отвела нас в ванную комнату. Мы умылись и привели себя в порядок с дороги.

Когда я вытирала личико Эбби, снаружи раздался мелодичный звонок.

— Наверное, вот так приходят все остальные, — заметил Макс.

— Надеюсь. Честно говоря, у меня нет желания всякий раз слушать этот грохот. Думала, к нам рвётся Терминатор.

— Скорее, Мегатрон!

— Или те ужасные штуки из "Войны миров".

— Ты же не разрешила мне смотреть тот фильм, — прищурился Макс.

— Поверь, ты бы от страха ещё неделю отказывался спать один.

Взяв Эбби за руку, я вышла из ванной. Макс шагал за нами по просторному коридору в сторону гостиной.

— Да ла-адно, так уж и страшно? — не унимался он.

— Ужасно! Я сама три дня спала при свете.

— Трусиха!

— Что? — Я остановилась и возмущённо посмотрела на сына. — Это я-то трусиха?

Эбби отпустила мою руку и, не обращая внимания на нашу перепалку, поковыляла дальше.

— А кто до сих пор боится Дарта Вейдера? — Я ткнула в Макса пальцем, зная, что сейчас задену его за живое.

— А ты боишься пауков.

— А ты — динозавров.

— Не ври, не всех!

— Всех! Ты даже футболку с тираннозавром Рексом ни разу не надел.

— Она мне мала!

— Ну, теперь уже да, — хохотнула я. — Так что не называй меня трусихой. Я ничего не боюсь!

— Ага, кроме пауков, — напомнил сын.

— Они противные, их бояться не стыдно.

— А ещё ты боишься, когда я один перехожу дорогу.

— Все мамы этого боятся! Это не считается.

В пылу спора мы не заметили, как Эбби дошла до конца коридора и завернула за угол.

— Эбби, стой!

Макс побежал вперёд, я за ним…

… и налетела на обоих в дверях гостиной.

Причина, почему дети остановились, стала ясна, как только я подняла глаза: возле большого, выложенного красным кирпичом камина Митчеллы беседовали с Диланом.

Я превратилась в соляной столб, потрясённо таращась на его обтянутую серым свитером спину.

Первой нас заметила Эллен:

— Ах, вот и вы!

Будто в замедленной съёмке Дилан медленно повернулся. Его взгляд сначала остановился на мне, потом — на Максе и лишь затем — на Эбби. Её ручка неосознанно потянулась ко мне, и, обхватив её, я по привычке притянула дочь к себе. По лицу Дилана пробежала лёгкая тень. С замиранием сердца я наблюдала, как, не отрываясь, он смотрит на малышку, и лишь голос Эллен вывел меня из ступора.

— Макс, помнишь, я обещала познакомить тебя с человеком, который больше моего знает о самолётах? Ну вот, это Дилан. Думаю, он ответит на все твои вопросы.

Взгляд Дилана вернулся к моему сыну.

— Ещё раз здравствуй, Макс!

— Здравствуйте.

По голосу я услышала, что Макс немного оробел.

Похоже, Дилан тоже это почувствовал, потому что мягко улыбнулся и неожиданно направился к нам. Эбби вжалась в мои ноги. К счастью, сосредоточенный на Максе, Дилан этого не заметил.

Подойдя, он протянул ему руку.

— Не уверен, что смогу ответить на все вопросы — всё же, я не профессиональный пилот, — он пожал ладошку Макса. — Но на некоторые определённо постараюсь.

Его смеющиеся глаза внимательно изучали моего сына. Дилан ненадолго задержал его руку в своей. Я не видела выражение лица Макса и наблюдала лишь за тем, как двигалась его вихрастая макушка.

— Хорошо, — кивнул он. — Спасибо. — И на секунду задумавшись, добавил: — Сэр.

Эбби, до этого цепляющаяся за меня, неожиданно двинулась вперёд. Обойдя Макса, она протянула Дилану правую ручку.

Я замерла, боясь сделать вдох. Многочисленные эмоции в одну секунду отразились на лице Дилана, когда он увидел это движение: удивление, радость, боль, восхищение… Казалось, он сам не верит в то, что это происходит; что дочь сама подошла к нему. Я понимала, что сейчас Дилан впервые коснётся её, что, наверное, это самый важный момент в его жизни. В нашей жизни.

Он тоже это понимал и, не отводя взгляда от личика малышки, присел на корточки и осторожно взял её растопыренную пятерню двумя ладонями.

— Здравствуй, — услышала я его тихий голос.

— Это моя сестра… — начал, было, Макс, но Эбби перебила его, грозно дёрнув кудряшками:

— Я сяма!

Дилан едва сдержал улыбку. С изумлением он взглянул на Макса, но тут же его глаза вернулись к Эбби.

— Я Эбби Вуд, Мне дьва. — Она подкрепила это заявление жестом, показав два растопыренных пальчика. — А Маку осемь, и он стайше.

Я видела, как менялось выражение глаз Дилана: под конец её маленькой речи они сияли. Он смотрел в её глаза — свои глаза! — и уголки губ слегка подёргивались. Когда он заговорил, в его голосе звучало нежность.

— Очень приятно, Эбби Вуд. А я Дилан.

На этом дочь посчитала свою миссию выполненной и, вытянув ладошку из его рук, направилась к дивану.

Дилан растерянно смотрел ей в след, а потом перевёл вопросительный взгляд на меня. Я как-то по-глупому улыбнулась и пожала плечами.

А что я могла сказать? В идеальном мире такого не происходит. Знакомство с двухлетней дочерью — далеко от нормальности.

Дилан прав, говоря, что мы не знаем друг друга; что главное сейчас действовать постепенно. Я уверена, что он очень хотел взять дочь на руки и крепко прижать к себе: расцеловать её, потрогать, хорошенечко рассмотреть каждою её черточку. Он бы не выпускал её ни на секунду, ловил каждую эмоцию, пробегающую по её личику, каждый жест, каждое слово. Но даже сейчас, когда Эбби рядом, он сдерживается и делает всё правильно. Ради неё. Ради Макса. И ради меня.

Сердце переполняла благодарность, и теперь уже у меня возникло нестерпимое желание так же запросто, как до этого наша дочь, подойти к Дилану и пожать ему руку. А лучше — крепко обнять.

— Что ж, кхм, как насчёт немного перекусить? — преувеличенно бодро заговорил Говард. Взяв небольшой сэндвич, он сел рядом с Эбби. — Ты присоединишься к нам? — Он обратился к сыну.

Дилан выпрямился и посмотрел на отца.

— Если ваши гости не возражают. — Он перевёл он взгляд на Макса.

Вместо Макса ответила я.

— Мы не возражаем.

Эллен сразу начала суетиться, рассаживать всех по местам, наливать в чашки чай из большого хромированного чайника, предлагать нам булочки и сэндвичи.

Макс сел на диван рядом с Эбби, а мы с Эллен и Диланом разместились в мягких креслах.

Беседа за чаем текла медленно и неторопливо.

Дилан больше молчал. Его взгляд всё время возвращался к Эбби. Он ловил каждое её действие: как она аккуратно берёт чашку, отпивает и ставит обратно; как пытается откусить слишком большой для её маленького ротика сэндвич, и Говард помогает ей, разламывая его пополам. Иногда я и на себе ловила его взгляд, но, как только Дилан замечал это, тут же отводил глаза. Мне было не по себе, я хотела заглянуть в них и пусть даже не увидеть там ничего для себя хорошего; но Дилан либо опускал их, либо смотрел на Эбби.

Она явно была в своей тарелке, потому что уже через пять минут начала вести себя как обычно: вскакивала с дивана, крутилась между ног, пыталась перепробовать всё, что стояло на столе.

Макс, подкрепившись, тоже осмелел и вот уже минут пять живо разговаривал с Диланом. Он задавал ему вопросы о самолётах, а тот отвечал — кратко, по сути, не особо вдаваясь в технические детали.

Не обошли стороной и взволновавшее сына отсутствие катапульты.

— Это сделано для того, чтобы в критической ситуации у пилота не возникло желание покинуть самолёт, — объяснял Дилан. — Он будет бороться за свою жизнь так же, как и за жизни пассажиров.

— Значит, если бы мы падали, вы бы упали с нами?

Макс определённо ни о чём таком не думал, задавая этот вопрос, но Дилан мгновенно побелел.

— Этого никогда не произойдёт. Я не позволю, — закончил он резко.

Макс стушевался, понимая, что сказал глупость.

Некоторое время они молчали, но потом Дилан задал один вопрос, другой, и уже через минуту об инциденте было забыто.

Эбби, похоже, окончательно устала сидеть на одном месте, потому что, отойдя от стола, прошла мимо Говарда и забралась ко мне на колени. Не просидев и пары минут, выпив из моей кружки остывший чай, она слезла и переместилась к Эллен. Та начала хлопотать над ней, разговаривать, попутно подкармливая вкусностями…

Я была занята беседой с Говардом и не заметила, как Эбби покинула Эллен. Но в следующее мгновение застыла, наблюдая, как опираясь обеими руками и подтягивая вверх согнутую левую ножку, Эбби залезает на колени Дилана.

На какое-то мгновение он замер. Малышка заелозила, устраиваясь поудобнее. Помедлив, Дилан осторожно положил руку ей на живот и подвинул ближе к себе.

Эбби по привычке вертела головой и раскачивалась из стороны в сторону. В один миг она соскочила, схватила со стола печенье и принялась забираться обратно. Дилан быстро подхватил её и усадил к себе на ногу, обернув вокруг дочери руку.

Макс жевал уже пятый сэндвич, его рот практически не закрывался; он всё время что-то кому-то говорил, попутно прихлёбывая из чашки чай. Обычно сын не вёл себя так с незнакомыми людьми — я объясняла это переизбытком эмоций. Дилан рассеянно отвечал на его вопросы и будто невзначай наклонялся к Эбби, дотрагиваясь губами до её кудряшек. В какой-то момент я заметила, как, закрыв глаза, он осторожно вдыхает её запах. Сердце сжалось от нежности, и я закусила губу, чтобы не расплакаться.

Внезапно, Дилан поднял глаза и посмотрел прямо на меня.

Будущее. Глава 31

Soundtrack — Falling Slowly by Glen Hansard and Marketa Irglova

Что может напугать во взгляде человека? Злость, ненависть, презрение. Это те качества, которые заставляют нас бояться; нам неуютно, мы стараемся скрыться от глаз, что смотрят именно так. А как можно скрыться от взгляда того, без кого ты жизни не мыслишь?

Больно видеть в глазах любимых разочарование. Так же как и самим больно разочаровываться в них. Больно наблюдать, как из глаз любимых уходит свет, которым они горели при виде вас. Свет, наполняющий душу теплом и обещающий, что это чудо — ваша любовь — будет длиться вечно.

Ничего этого не было во взгляде Дилана. Хотя, если бы и было, испугало бы меня меньше, чем то, что я увидела в некогда обжигающих любимых изумрудах: непомерную, неправильную, сквозящую безысходностью усталость.

Как не вязалась она с обликом Дилана, которого я знала. Сильного, уверенного в себе мужчины, смелого в своих словах и поступках. Ответственного не только за свою, но и за наши жизни. Того, кто пришёл ко мне ночью, будучи уверенным, что я замужем, и сказал, что любит, несмотря ни на что. Кто сделал меня своей женой и согласился хранить втайне обстоятельства рождения нашей дочери. Кто сейчас, в этот непростой момент, делает всё правильно и, наплевав на себя, старается не ранить чувства других. И этот взгляд — то, что Дилан реально чувствует в данную минуту. То, что мешает ему насладиться долгожданным знакомством с дочерью, — сдержанность, присущая разве что праведным стоикам. И сколько ещё раз ему предстоит так сдерживаться, незаметно целовать родное существо, чтобы не напугать её, не дать повода для ненужных разговоров; чтобы никого не обидеть.

Как же он устал!

Комок подкатил к горлу, и лёгкие сжались от нехватки воздуха, когда я осознала, что стало причиной его состояния; что сломило этого сильного мужчину.

Я — та причина.

— Прошу меня извинить.

Не в силах выдержать взгляд Дилана, я резко встала и чуть ли ни бегом бросилась вон из комнаты. А потом и из дома.

Мне срочно нужен был воздух. Морозный и ароматный, он заполнил лёгкие с первым глубоким вдохом. Было холодно, но я нуждалась в этом перерыве, прочищающем голову ледяным дыханием, убирающим из неё видение, от которого безудержно хотелось плакать.

Я люблю его. Господи, как же сильно я его люблю! Как больно мне видеть Дилана таким! А ещё больнее от того, что я не знаю, как ему помочь. Я отправила любимого в бездну, но тот ли я человек, кто поможет ему оттуда выбраться? Наш разговор обязательно состоится; хотя бы ради Эбби нам необходимо объясниться. Но не сейчас. Сейчас Дилану просто нужно побыть с дочерью.

Всё моё естество жаждало сказать, как сильно я люблю его — безмерной, всепоглощающей и, может быть, уже ненужной ему любовью. Она раздирает мне грудь: душа жаждет кричать о ней, а сердце болит от понимания, что ещё не время; что даже самой себе я бы сейчас не поверила.

Надо сдержаться. Дилан будет прав, если пожелает обвинить меня в лицемерии. Моя любовь должна стать не просто словом, но множеством поступков, которыми я смогу её доказать. То, что мы здесь — первый из них. Я понимаю, предстоит долгий и нелёгкий путь, чтобы вернуть сердце любимого. Но ни за что на свете я бы на него не встала, если бы в душе не жила надежда, что где-то глубоко- глубоко Дилан всё-таки меня любит.

За спиной открылась дверь. Через секунду на плечи упал тёплый шарф и знакомые руки приобняли меня, в него укутывая.

— Просто дай ему время, девочка, — тихо попросила Эллен Митчелл.

— Мне больно видеть его таким и понимать, что я тому причина.

— В этой ситуации нет виновных, Лив. Вернее, в ней виноваты все. И я в том числе.

— Вы?

— Да, детка. Я.

Эллен встала рядом со мной и медленно окинула взглядом двор, занесённый снегом; толстые сосны, низкие тучи, едва видневшиеся далёкие серые воды залива. Я же смотрела на эту красивую женщину; на то, как хмурятся её идеально очерченные брови, как она хлопает себя по карманам пальто, достаёт пачку сигарет, протягивает мне и, получив отказ, элегантно прикуривает, щёлкнув зажигалкой.

— Я должна была всё выяснить ещё три года назад, когда в один прекрасный момент мой младший сын стал другим. Это случилось после той поездки и — как я теперь понимаю — после вашей встречи.

Она повернулась и дольше обычного задержала на мне взгляд. Никогда я не замечала за ней подобного, но сейчас Эллен смотрела на меня так, как смотрит любящая женщина на избранницу мужчины, которого она любит. И пусть в данном случае это касается отношений матери и сына — сейчас меня оценивали.

— Мой сын делал ошибки. А кто их не делал? — Она снова отвернулась, глубоко затягиваясь сигаретой. — Почти обо всех я знала. Или догадывалась. Но поводов гордиться Диланом у меня гораздо больше. Мы с Говардом делали всё возможное, чтобы дети считали нас друзьями. Ведь они вырастают и становятся такими же, как мы, — взрослыми. И у них есть полное право перестать нас уважать хотя бы за то, что — как они сейчас понимают, — во всех проступках, за которые мы наказывали их в детстве, в первую очередь виновны мы — взрослые. Поэтому всегда, чтобы ни случалось у нас в семье, мы сначала могли об этом поговорить, а потом уже делать выводы. А тогда… — Эллен снова затянулась и выдохнула тонкую струйку дыма, опустив глаза. — Я видела, Дилана что-то мучает. Беспокоить расспросами я тогда не стала. Он всегда мог на меня рассчитывать. И я знала, что Дилан это знал.

А я, в свою очередь, знала, о чём сейчас пойдёт речь и отчаянно трусила. Я не хотела слышать то, что Эллен собиралась рассказать. То, что Дилан рассказал мне сам, и что в устах его матери будет звучать гораздо страшнее: о его жизни "после меня".

Она говорила очень тихо, так что, пусть и нехотя, но мне пришлось вслушиваться.

— Он молчал. Впервые в жизни мой сын замкнулся. Вроде бы всё, как всегда, Дилан не отдалился, но он стал, — она на секунду задумалась. — Спокойнее, что ли. Серьёзнее. Сосредоточился на семье. — Эллен вздохнула и саркастически ухмыльнулась. — Не стану скрывать, вокруг него всегда было много женщин. Чего греха таить, мой сын слыл ловеласом, но таким, кто всегда остаётся в хороших отношениях с бывшими пассиями. Женщины стремились под его покровительство. Конечно, мне это не нравилось, а какой матери понравится? Но, хоть сердце и болело за Дилана, глядя на счастливых в браке Саймона и Фиби, я считала, что у него ещё есть время на ошибки и их исправление. Мы хорошо воспитали наших детей, Лив. Это я тебе уже говорила.

Я согласно кивнула. Неожиданно Эллен взяла меня за руку.

— Как это тебе удалось? Как он смог разглядеть это в тебе?

— Что разглядеть?

— А то ты не понимаешь! — Она улыбнулась. — Ты его судьба, Лив. И даже если бы вы больше никогда не встретились, даже если бы не было Эбби, ты всё равно навсегда вошла в его жизнь. Что меняет взрослого человека, скажи мне? — Внезапно её тон стал серьёзным. — Что может изменить того, кто вполне доволен своей жизнью, не желает никаких перемен? Более того — всячески пресекает вторжение на знакомую территорию чего-то извне, будь то люди или обстоятельства?

Я задумалась.

— Не знаю. Какое-то потрясение. Эмоциональное, может быть. — Я вспомнила о Майкле. Вернее, о себе после его ухода. — Может быть, болезнь. Или, скажем, выигрыш в лотерею.

— Верно, — согласилась она. — А кто посылает нам эти испытания? Как мы зовём это?

— Бог?

— Бог! Рок, стечение обстоятельств, фатум, судьба. У этого слова много определений. И для Дилана ты стала своего рода обстоятельством, которое изменило его жизнь в один момент. Тогда я подумала, что пришло его время, и мой сын расставил приоритеты. Но проходили дни, недели, месяцы, а Дилан всё так же оставался один. Ах, если бы только я узнала о тебе раньше!

— То что бы вы сделали, Эллен? — спросила я настороженно.

— Как минимум — заставила бы его всё мне рассказать.

— И?

— И… — Она задумалась. — Скорее всего, посоветовала бы тебя забыть.

Эллен замолчала.

Молчала и я.

Каждый думал о своём; думал, что, как бы мы ни пытались представить себе различные варианты развития событий, всё вышло так, как никто из нас и не предполагал.

— А ведь у тебя была возможность предотвратить это.

Голос Эллен снова изменился — в нём появились требовательные нотки. Взглянув ей в лицо, я увидела в глазах жёсткость.

— Что вы имеете в виду?

— Ты знала, кто я, уже после нашей первой встречи. Ведь так? — Я медленно кивнула. — И, если бы ты действительно боялась, что правда о рождении Эбби выйдет наружу, вполне могла отказаться от нашего предложения. Не думаю, что ты настолько тщеславна, чтобы поставить под удар то, что так тщательно скрывалось. Я права?

Я задумалась лишь на мгновенье.

— Правы, Эллен.

— Тогда ответь на вопрос, который я задала тебе ещё несколько месяцев назад. Ты любишь его? Любишь моего сына?

В тот раз Эбби спасла меня от ненужного признания, и я действительно не ответила Эллен, выбирая, какой из моих ответов на тот момент был правильным. Но сейчас ничто не могло мне помешать. Я была уверена, что могу сказать правду, и более того — хочу это сделать!

Я смотрела прямо, и мой голос звучал твёрдо, без малейшей доли сомнения.

— Да, Эллен, люблю. И всегда любила. И всегда буду любить.

— Это я и хотела услышать, девочка. Потому что, если бы это было не так…

Её голос сорвался. Эллен отвернулась. Тонкие пальцы слегка подрагивали, когда она глубоко затягивалась.

— В то утро он пришёл ко мне и сказал, что знает про Эбби. Я никогда не думала, что увижу, как человек горит заживо. Тем более что этим человеком окажется мой сын. Это было страшно.

Страшно стало и мне. Не сразу Эллен смогла продолжить, и я была благодарна ей за эту небольшую паузу.

— Он спросил, почему я не рассказала. Я ответила, что это была не моя тайна. Дилан обвинил меня в том, что я лгала ему. Я видела в его глазах слёзы. Последний раз мой сын плакал в двенадцать, когда упал с дерева и сломал ногу.

— Хватит, Эллен, пожалуйста!

Вскричав, я закрыла лицо руками и зарыдала.

Гореть мне в аду за это!

Мать Дилана продолжала говорить. Это была её исповедь, которую придётся выслушать, чтобы мы обе могли жить дальше. Я вздрагивала от каждого её слова.

— Он плакал от злости на меня, что не сказала. На тебя, что скрыла. Но больше всего на себя, за то, что бездействовал. Дилан обвинял себя в трусости и малодушии. А больше всего он переживал о том, что уже поздно. Мой сын боится, что не сможет больше любить тебя, Лив. Боится, что не чувствует своей любви. Ты понимаешь?

Я кивнула. Я понимала. Боже мой, как же хорошо я её понимала!

Эллен взяла меня за плечи и развернула к себе, отнимая руки от лица.

— Поэтому я умоляю тебя — не отказывайся от него! Если ты действительно любишь Дилана, дай ему время, девочка. Не дави, не требуй. Просто будь рядом.

Я снова молча кивнула.

Она обняла меня. Несколько минут мы простояли в полном молчании, после чего Эллен вытерла мне слёзы тёплой ладонью и мягко улыбнулась:

— Теперь идём. Ты совсем заледенела.

Картина, открывшаяся, когда мы вошли в дом, заставила нас замереть на пороге: по лестнице, почти крадучись, медленно и осторожно поднимался Дилан. Не сразу я поняла причину такого странного поведения, но, когда он дошёл до пролёта и повернулся, из-под его локтя показалась маленькая ножка в зелёном носочке. По-видимому, усталость взяла своё и, не справившись с впечатлениями, Эбби уснула у него на руках.

Эллен, улыбаясь, тихонько подтолкнула меня в спину:

— Иди с ними. За Максом я присмотрю.

Держа Эбби на руках, Дилан ходил из одного конца комнаты в другой. Похоже, из-за боязни разбудить дочь, он готов был провести так весь день. Несколько мгновений я позволила себе понаблюдать за тем, с какой любовью он всматривается в личико нашей малышки.

Тихонько постучав по двери, я обозначила своё присутствие.

Дилан остановился. Ровная спина напряглась, голова слегка повернулась в мою сторону.

Я подошла ближе и прошептала:

— Просто положи её на кровать. Она не проснётся.

Дилан секунду помедлил, а затем осторожно наклонился, кладя Эбби поперёк кровати.

Она не пошевелилась: ранний перелёт и незнакомая обстановка вымотали нашу девочку. Дилан аккуратно сдвинул один непослушный локон, упавший ей на лобик, и затем аккуратно, тыльной стороной ладони провёл по её рассыпавшимся по покрывалу кудряшкам.

Я дотронулась до его плеча и была неприятно поражена, когда от моего прикосновения он слегка вздрогнул.

— Прости, — пробормотала я смущённо. — Эбби надо раздеть, иначе она быстро вспотеет.

Дилан сразу отошёл в сторону, но не ушёл вовсе, как я ожидала, а остановился в двух шагах позади.

Я села на кровать и аккуратно сняла с Эбби носочки, затем тёплые штанишки и нижнее бельё, решив оставить её в одних беленьких трусиках. Мы совсем недавно отказались от памперсов, вернее, Эбби отказалась, но иногда маленькие неприятности случались. Особенно во сне. Надо было надеть подгузник, тем более что только при мне дочь выпила две кружки чая. Будет неловко, если она случайно испортит покрывало Эллен.

Я начала озираться в поисках своей сумки, куда положила несколько штук на случай непредвиденного в дороге.

— Что ты ищешь? — прошелестел Дилана.

Я обернулась, продолжая раздевать Эбби. Он внимательно следил за моими действиями.

— Мою сумку. Кажется, я оставила её внизу, у двери. Там есть запасные памперсы. Они в плотном розовом пакете.

Дилан кивнул и быстро вышел из комнаты.

Когда он вернулся, я уже полностью раздела малышку и накрыла её лёгким пледом. Дилан протянул подгузник, и я аккуратно надела его на Эбби. Она тут же повернулась на бок, запутывая ножки в пледе. Я снова поправила его и привычным жестом погладила дочь по спинке. Кажется, на секунду я забыла, что не одна и точно не ожидала, что Дилан подошёл настолько близко. Поднявшись с кровати, я оказалась стоящей к нему вплотную. От неожиданности я охнула и отшатнулась, начав падать на кровать, прямо на спящую Эбби.

Сильные руки подхватили меня. Я по инерции прижалась к Дилану, щекой ощущая мягкую текстуру его хлопковой рубашки. Дрожь прошла по телу — как же близко он был сейчас и, что самое невероятное, не делал ни малейшей попытки отпустить. Я замерла, боясь сделать вдох. В ушах стояла настолько оглушительная тишина, что можно было услышать, как в висках пульсирует кровь. Мне хотелось посмотреть на Дилана, но я жутко боялась разрушить этот волшебный момент неожиданной близости. Поэтому просто закрыла глаза, наслаждаясь теплом объятий держащего меня мужчины.

Сначала я почувствовала, как поднялась грудь Дилана, распрямляясь от потока воздуха, когда он сделал вдох, а затем услышала тихий голос:

— Она пахнет тобой. Тот же нежный аромат, но более тонкий.

Дилан снова вдохнул, потянув носом воздух, и медленно выдохнул.

Набравшись смелости, я чуть отстранилась: мне необходимо было видеть его глаза, когда он говорит эти слова.

Снова я ничего не смогла прочитать в них: Дилан смотрел на меня, и изумруды его глаз мягко светились за пушистыми, тёмными ресницами. Я перевела взгляд на чётко очерченные, хорошо знакомые губы.

Может быть, всё должно произойти по-другому. Может, это не то, о чем стоит говорить сейчас. Может, я навсегда разрушу и этот момент, и нашу дальнейшую жизнь, и любовь, которая, получив страшный удар, всё ещё теплится в нас, но мне необходимо было услышать это от Дилана и услышать прямо сейчас.

Не отводя взгляда от его губ, я прошептала:

— Скажи, что я нужна тебе.

Он глубоко вздохнул и ответил:

— Нужна.

Тогда я привстала на цыпочки и поцеловала его.

Дилан не ожидал этого и поначалу опешил, выпустив меня из объятий. Но я не дала ему отстраниться, притягивая к себе. Я нетерпеливо обхватила его одной рукой за шею, пальцами другой погружаясь в тёмные волосы. Он неуверенно положил руку мне на спину и осторожно прижал к себе, отвечая на поцелуй. Я застонала, когда его губы раскрылись, впуская меня, и тёплый язык столкнулся с моим. Я тут же захватила его в плен и начала посасывать, чувствуя, как твёрдая рука на спине начинает еле заметно подрагивать. Дилан прошёл языком по моей нижней губе и обхватил её, чуть прикусывая зубами. Его язык проходил по моему нёбу, и я услышала, как он тихонько застонал, когда я прекратила провоцировать его, предоставив полную свободу действия. Грудью я почувствовала его неистово колотившееся сердце. Дилан запустил руку в мои волосы, пропуская их через пальцы. Он мягко сжимал их, поворачивая голову, когда его губы начинали искать другие точки соприкосновения с моими.

Не знаю, сколько времени мы могли бы так простоять, целуясь, но вдруг Дилан оторвался от меня, тяжело дыша. Он взял моё лицо в ладони и впился в меня глазами.

Дилан долго изучал меня, а я не отводила взгляд, всё ещё пытаясь справиться со своим дыханием. В какой-то момент его глаза потемнели, и он резко прижал меня к себе. Я ткнулась носом в его грудь.

— Что же ты делаешь со мной, малышка? — услышала я полный отчаяния стон.

Он гладил меня по голове, по спине, по плечам, ни на секунду не оставляя без тепла своих рук.

— Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? — прошептала я в ответ.

Дилан молчал, продолжая нежно сжимать меня в объятиях.

Будущее. Глава 32

Soundtrack — By Your Side by Sade

Рассуждения о том, как было бы здорово что-нибудь изменить в своей жизни, никогда меня не вдохновляли. И даже не из-за того, что мне нечего было менять, или же, наоборот, — я с радостью воспользовалась этой возможностью, нет! Я была в полной растерянности от того, как часто люди, сами того не подозревая, в попытке изменить или же только порассуждать об изменениях не думают о последствиях. Ведь всё настолько циклично, настолько взаимосвязано, что малейший поворот событий, малейшая перемена угла вхождения в этот поворот, любой нюанс — всё приводит к перемене конечного результата. И даже если не приводит, то по пути следования к нему вы вполне можете потерять нечто важное.

Как легко говорить: "Господи, почему так сложно?! Ну почему нельзя сделать так, чтобы всё в жизни было просто? Почему я должна постоянно страдать от этих страшных, варикозных узлов, в которые скручиваются нервы? Верните меня в то время, когда самой большой проблемой был невыученный урок по биологии". Но никто не слышит; и мы бьёмся, бьёмся, бьёмся с судьбой и с самими собой, в тайне лелея мысль о том, что машину времени когда-нибудь всё-таки построят. Невыученный урок — выучится, вы получите итоговую "пятерку" за год, родители похвалят и надарят книг про насекомых и растения, и даже, может быть, настоящий микроскоп. Вы по-настоящему заинтересуетесь этой темой, решите посвятить ей жизнь, и посвящаете-таки: поступаете на биологический факультет, с головой окунаетесь в работу, пишете доклады, потом диплом, потом диссертацию. Потом вы открываете неизвестный науке вид жука, получаете значимую в своей области премию, имя ваше попадает в биологические анналы. Вы почиваете на лаврах, преподаёте, рыскаете по джунглям Юго-Восточной Азии в надежде повторить успех с жуком и, в конце концов, умираете от укуса какого-нибудь паука, пусть и известного науке, но от этого не менее ядовитого. И, умирая в богом забытом грязном госпитале Бангкока, думаете: "На кой чёрт я тогда выучил эти фазы митоза? Заработал бы неуд, так хоть жив остался".

В ожидании ответа Дилана, я жалась к его груди и прокручивала в голове все возможные варианты изменений, при которых мы не переживали бы эти события.

Я не могла отказаться ни от одной минуты страданий, что пережила сама: мне они были необходимы, я должна была сразиться с собой и своими страхами — одна, без помощи Дилана. Не существовало другого пути, коме того, что мы проходим сейчас. Даже если бы я рассказала об Эбби раньше, если бы позвонила сама, не дожидаясь нашей внезапной, будто специально подстроенной судьбой встречи, я бы не смогла избежать ни этого взгляда, ни этого молчания.

Я почувствовала, как губы Дилана коснулись макушки, на несколько секунд задержавшись в волосах.

— Мы обязательно обо всём поговорим. Но, не сейчас, хорошо?

Его голос был еле слышен. Я едва заметно кивнула. Руки Дилана скользнули вниз к моим рукам.

— Спасибо тебе за неё, — сказал он, поднимая их и целуя. — Спасибо за это маленькое чудо.

Шепча слова благодарности, Дилан смотрел прямо на меня, и в его глазах в первый раз за долгое время я увидела для себя надежду.

Дилан взглянул на спящую дочь, и его губ коснулась едва заметная нежная улыбка.

— Я буду внизу, — сказал он через некоторое время.

Мне очень не хотелось его отпускать, но я лишь слабо улыбнулась и снова кивнула.

После его ухода я опустилась на кровать рядом с Эбби, измождённая, но впервые за долгое время чуть-чуть счастливая.

Проснулась я от того, что меня настойчиво трясли за руку.

— Мам! Ма-ам! Встава-ай! Ну, мааааам! — ныл Макс.

Резко повернувшись, я не сразу поняла, где нахожусь.

— Заснула! Ничего себе! — Прикрыв рот, я зевнула и сладко потянулась.

— Ну ты и соня! Три часа спишь. Эллен не велела тебя будить, но я…

— Эллен? — От неожиданности я села в кровати. — Когда это миссис Митчелл стала для тебя Эллен?

— Когда я кинул в неё горсть муки, а она не успела увернуться, — по-будничному выдал Макс.

От шока у меня отвисла челюсть.

— Что?! Максимилиан, как ты мог?

— Вообще-то, Дилан первый начал.

— Дилан?!

Бог ты мой, что здесь происходит!

Спустив ноги с кровати, я сложила руки на груди и вперилась в сына суровым взглядом.

— Объясни толком, что случилось.

Макс, похоже, отвык от того, что я могу быть такой сердитой, потому что, нервно хихикнув, немного сдал назад и быстро затараторил:

— Да ладно, мам, успокойся. Всё в порядке. Мы сидели в гостиной, потом пришёл Дилан. То есть, мистер Митчелл, — мгновенно исправился он, встретившись с моим вопрошающим взглядом. — Мы разговаривали. Они с другим мистером Митчеллом спрашивали меня про рыбалку и, по ходу, они в ней ни хрена не смыслят.

— Ничего, — машинально поправила я.

— Ничего, — послушно повторил Макс. — Потом мы ещё поговорили, и я решил подняться к тебе. Миссис Митчелл пошла со мной. Ты спала, а Эбби уже проснулась и запросилась в туалет. Я хотел её отвести, а Эл… то есть миссис Митчелл сказала, что лучше это сделает она.

— К делу, Макс!

Он нетерпеливо почесал щёку.

— Я и говорю. Потом миссис Митчелл предложила нам пойти вниз, а тебя оставить, чтобы ты отдохнула. Ну, мы и пошли.

Макс замолчал, следя за моей реакцией.

— Ну-у, — подтолкнула я.

— Ну во-от. Мы спустились, и Эллен спросила нас с Эбби, что мы больше всего любим делать? А она возьми и скажи: "Печь блинчики!"

— Печь блинчики? — От моего родительского гнева не осталось и следа. Я оторопело уставилась на Макса. — С чего это она?

Эбби, конечно, любила крутиться на кухне, когда я готовила, но блинчики мы с ней никогда вместе не делали. Случая не было.

Макс рассеяно пожал плечами:

— А я почём знаю? Приснилось ей, что ли? В общем, мы все пошли на кухню.

— Все? — Похоже, до конца жизни я вынуждена разговаривать с сыном вопросами.

— Да, все. И даже мистер Говард. В общем, мы пришли на кухню, и миссис Митчелл начала делать блинчики, а Эбби ей помогать.

— А где в это время были остальные?

— А мистеры Митчеллы делали сэндвичи с арахисовым маслом, потому что мистер Говард сказал, что блинчики — это не мужская тема.

— Ну и каким образом тогда ты запустил в миссис Митчелл мукой?

— Ну-у, — Макс стушевался. — Вообще-то, я не специально. Просто сначала Эбби просыпала на себя муку и заныла. А Дилан тогда тоже взял муку и посыпал на себя. Он сказал, что так будет честно, потому что мы все готовим. А когда он сыпал на себя, он просыпал немного на мистера Говарда. А тому не понравилось, и он тоже взял муку и посыпал на Дилана, но теперь уже специально.

Волосы и брови Макса были покрыты белым налётом. Да и на одежде видны результаты отчаянной попытки привести себя в порядок.

— Я встал на сторону Эбби и Эллен, то есть миссис Митчелл, и мы, кажется, изничтожили весь запас муки в доме. Миссис Митчелл сказала, что теперь Лорен будет ругаться.

— Если ты сражался на стороне миссис Митчелл, каким образом тебе удалось её подстрелить?

— Да это Эбби меня толкнула, и я нечаянно развернулся не в ту сторону. В общем, мы победили, а потом примирились. Дилан сказал, что раньше мы были по разные стороны, а теперь на одной, поэтому предложил звать друг друга по имени. Ну, мы так и решили. Только, мам, — сын вдруг стал очень серьёзным, — с Эллен и Диланом ещё ладно, но ничего, если я буду говорить Говарду мистер Говард? А то мне как-то неудобно.

Я, наконец, смогла свободно рассмеяться:

— Конечно, нет, сынок! Думаю, так даже будет правильно. — Я расставила руки: — Иди ко мне.

Макс обнял меня. От него пахло мукой и ванильным сахаром.

— Вкусные хоть получились блинчики?

— Угу, — сказал он моему плечу. — Почти как у тебя. Мы ели их с апельсиновым джемом и сливками.

— М-м, — я мечтательно протянула. — Вкуснятина.

— Мы тебе оставили.

— Спасибо. — Я потрепала сына по волосам, откуда немедленно полетела мука. — Иди-ка ты в душ.

— Ну, ма-ам, — Макс начал немедленно сопротивляться. — Мы, может, ещё на улицу сходим, а после ванны-то нельзя!

— Нельзя. — Тут уж не поспоришь: этот урок он усвоил ещё в шесть лет, когда выскочил после душа на улицу и, хоть дело было летом, моментально заработал воспаление лёгких. — Ладно, тогда потряси головой над ванной. Может, что-нибудь да вытряхнешь. А я тебе пока приготовлю чистую одежду.

Жалуясь и скуля Макс послушно поплёлся в ванную.

— А где Эбби-то? — крикнула я ему вслед.

— Они с Диланом в игровой. Представь, у них целая комната игрушек! Прямо, как в магазине. Мы пошли вместе, но мне стало неинтересно — она почти полностью девчачья. Дилан сказал, что это потому, что туда раньше только одни девочки приходили. И сказал, что надо это исправить.

Макс неожиданно застыл в дверях и повернулся ко мне:

— Мам, а Митчеллы богатые, да?

— Не бедные, уж точно. А почему ты спросил?

— Да так, просто. — Сын поджал губы: явный признак того, что его что-то тревожит.

Подойдя к Максу, я взяла у руки его личико, заставив посмотреть на себя.

— Что-то не так, котёнок?

Я постаралась убрать из голоса тревогу, полагая, что сейчас был именно тот момент, когда на вопросы сына надо отвечать корректно, но при этом предельно честно.

— Да нет, мам, всё в порядке. Просто… — Макс пытался правильно сформулировать свои ощущения. — Мы совсем не так живём.

— Тебя это беспокоит?

— Вроде нет. — Теперь он выглядел растерянным. — Это даже прикольно: самолёт, дом такой большой, машины…

— И? — подтолкнула я мягко.

— И я тут думал: что надо делать, чтобы так жить?

Сын взглянул на меня большими карими глазами, требуя ответа — и ответа убедительного.

— Много работать, я полагаю.

— Но вы же с папой тоже много работали, а самолёта у нас нет.

— Работы всякие бывают, малыш. — Если я собиралась построить своё будущее с Диланом, важно попытаться объяснить это Максу. — Папа занимался автомастерской, я — маленьким магазинчиком. Митчеллы руководят большими предприятиями. Это совсем другие масштабы. Судьбы многих людей зависят от решений, которые они принимают.

— Поэтому им много платят, да? Потому что ответственности больше? — Неожиданно для себя Макс вник в самую суть.

— Да, сынок. Думаю, все эти самолёты и машины нужны для того, чтобы облегчить жизнь, а не украсить.

— Ясно, мам.

— Всё в порядке? — Я прижала Макса к себе, целую в пахнущую ванильным сахаром макушку.

— Ну да, я же говорил.

— Ну и славно. Я пойду в душ, а ты переоденься и беги вниз, проверь как там Эбби. Она, наверное, уже из Дилана верёвки вьёт.

Хотя он, скорее всего, безумно этому рад, подумала я про себя.

Когда я спустилась вниз, в гостиной бурно обсуждали, как провести остаток вечера. Мы поехали в любимый ресторанчик Эллен и получили несказанное удовольствие от рыбных блюд от шеф-повара. Эбби вскоре полностью освоилась, и весь вечер просидела на коленях у членов семьи Митчеллов, неосознанно отдавая предпочтение своему отцу.

Весь следующий день мы провели в детском музее Сиэтла. Я давно обещала Максу и Эбби эту экскурсию, и Митчеллы с удовольствием к нам присоединились. Вместе мы переходили из зала в зал, посещали занятия по истории и естествознанию, участвовали в конкурсе на лучший рисунок, слушали шаманские бубны и ритмичные напевы американского севера.

Я украдкой поглядывала на Дилана, с удовольствием отмечая, как постепенно его покидает напряжение; как он искренне улыбается, как радуется тому, что может открыто проводить с нами время. Быстро устав, Эбби почти целый день провела у него на плечах. Макс всегда крутился рядом, и в любом деле в первую очередь искал одобрения либо Дилана, либо Говарда. Идя вслед за ними в компании Эллен, я то и дело ловила себя на мысли, что давно не чувствовала себя настолько умиротворённой.

В аэропорт мы так же поехали все вместе. Я с детьми снова погрузилась в ту же машину к Эллен, Говард сел к сыну. И снова, как и по приезду, всю дорогу я улыбалась, зная, что Дилан рядом, что мы под его присмотром.

Весь день дул холодный северо-восточный ветер. Вдобавок, пока мы ехали в аэропорт, пошёл снег. Позёмка заметала дорогу, видимость быстро приближалась к нулю. Может статься, что сегодня нам не удастся вернуться домой. Обеспокоенная этим фактом, как только мы заехали в ангар, я выскочила из машины и направилась к внедорожнику Дилана.

Мужчины одновременно вышли навстречу, Дилан при этом разговаривал по телефону и выглядел весьма озабоченным.

— И когда закончится? Вот как? А если со стороны Олимпии? Понятно. Нет, спасибо, Джим, не нужно. Да, до встречи.

Он убрал телефон и посмотрел на меня:

— Это циклон. Для малой авиации полёты запрещены. Основной аэропорт закроют в течение часа. По словам диспетчеров, непогода продлится три дня.

— Три дня! — ахнула я.

Говард взял меня под руку:

— Не переживайте, Лив. Детям понравятся внеплановые каникулы. Погостите эти дни у нас, а как только сообщение наладится, улетите регулярным рейсом. Их возобновляют гораздо раньше.

— Но три дня! У Макса школа, у меня работа…

— Я вас отвезу, — спокойно сказал Дилан. — Пересаживайтесь в мою машину.

— Ты уверен? — нахмурился Говард.

— И в худших условиях ездить доводилось, — усмехнулся он. — Часа за четыре доберёмся.

Я немедленно начала возражать, но Дилан уже шагал к машине Эллен. Взяв из рук матери порядком осоловелую Эбби, он обратился к Максу:

— Извини, дружище, на сегодня полёт отменяется.

Макс резко скис, обиженно сверкнув глазёнками.

— Потому что погода испортилась, да?

— Совершенно верно. Если бы дело касалось только нас тобой, снегопад не стал бы помехой. Но с нами мама и Эбби!

Я едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Макс же понимающе покачал головой, не увидев, как лукаво сверкнули глаза Дилана.

— Ну да, с девчонками лучше не рисковать.

— Помоги маме перенести вещи в мою машину. Я отвезу вас домой.

Личико Макса удивлённо вытянулось.

— Мы же в Лонгвью живём! Это далеко.

— Разве ж это далеко? Машина большая, дорога широкая. Не переживай, — Дилан потрепал его по голове и подмигнул: — Водительские права я получил гораздо раньше, чем лётные.

Мы с детьми тепло простились со старшими Митчеллами, заверив, что ещё обязательно приедем к ним в гости. Через Эллен я передала привет Кэтрин и Фиби, а она пообещала, что в следующий приезд мы обязательно с ними встретимся.

Дорога за те полчаса, что мы провели в аэропорту, уже успела превратиться в месиво из снега и слякоти. В городе движение было довольно плотным. За городом стало чуть легче; машин мало, но снегопад усилился, и дворники работали беспрестанно.

Макс и Эбби с комфортом расположились на заднем сидении и после остановки недалеко от Олимпии уснули. На часах было около восьми вечера, нам оставалась половина пути.

Дилан показал себя умелым водителем. Ехал он аккуратно, скоростной режим не нарушал, хотя у меня возникло чёткое ощущение, что ему это даётся с трудом. Машина слушалась, Дилан вёл её одной левой рукой, поддерживая руль снизу. Правая же свободно лежала на бедре, и мне безудержно хотелось до неё дотронуться. Искушение оказалось настолько сильным, что я начала нервно ёрзать по сидению. Дилан вопросительно посмотрел на меня. Я покачала головой и отвела глаза.

Внезапно его свободная рука оказалась на моей и мягко её сжала. Я вскинулась, бросая на Дилана полный надежды взгляд, а он всё так же неотрывно смотрел на дорогу, не давая ни единой возможности заглянуть ему в глаза.

Оставшийся путь мы молчали, но рука Дилана ни на секунду не выпускала мою.

Эбби так и не проснулась, когда он аккуратно вынул её из машины и понёс в дом.

Я пошла вперёд, чтобы открыть дверь. Макс, зевая и зябко поводя плечами, плёлся следом.

— Неси её наверх, — тихо сказала я Дилану. — Первая комната справа. Просто положи на середину кровати, чтобы не скатилась. Я после поднимусь и её раздену.

Он кивнул и так же, как и вчера, начал медленно подниматься по лестнице.

Пока я занималась с Максом, Дилан успел вернуться, держа в руках шапочку и сапожки Эбби. Передав их мне, он направился к двери.

— Принесу остальные вещи.

Полностью раздевшись, Макс неуверенно топтался посередине коридора, ожидая, когда Дилан вернётся.

— Поднимайся к себе и ложись, — сказала я ему. — Уже поздно.

— Да я выспался, — немедленно заныл Макс.

— Завтра в школу, ты не забыл? Встаём в восемь. Так что лучше сделай, как говорю, а то утром тебя не добудиться.

— А Дилан?

— А что Дилан?

— Он что, домой поедет?

— Не знаю. Наверно.

Я замялась, потому как совсем не думала о том, что будет, когда мы вернёмся.

— А пусть он останется.

Предложение сына застало меня врасплох. Наверное, у меня всё было написано на лице, потому что Макс — будто не я, а он сейчас является моим родителем, — начал медленно мне втолковывать:

— Это же будет невежливо, если Дилан уедет. Он же мог вообще нас не привозить, так ведь? Или мог кого-нибудь попросить нас отвезти.

Я согласно кивнула:

— Ты прав.

— Хочешь, я сам предложу это Дилану? — Сын был предельно серьёзен. — А то что-то у вас не очень получается общаться. Всё молчите оба, как детсадовцы какие-то…

Я ничего не успела ответить на данное обвинение, потому что в этот момент дверь отворилась, впустив в прихожую приличную порцию вихрящегося снега, и второй детсадовец быстро закрыл её, держа в руках наши сумки.

— Вот. Кажется, ничего не забыл.

Дилан поставил сумки на пол и провёл рукой по волосам, сметая с них снег.

Макс не стал даром терять время:

— Ты останешься у нас на ночь?

Рука замерла в волосах: неизвестно, от чего Дилан опешил больше — от самого вопроса или того, кто его задал.

Я решила подключиться, не дав ему время на раздумья:

— К утру погода вполне может наладиться. Переночуешь у нас, а как станет светло, поедешь.

Дилан недоверчиво покосился на меня.

— Не думаю, что это хорошая идея. Но за предложение спасибо.

Макс бросил на меня быстрый взгляд. Я многозначительно посмотрела на него: "Я же говорила!"

— Почему нет? — Не дождавшись моей поддержки, сын решил действовать сам. — У нас есть гостевая комната. Можешь спать там.

— Спасибо, Макс. Мне не хочется доставлять твоей маме беспокойство, — повторил Дилан, но голос его звучал уже не так уверено.

Я будто воочию видела борьбу, происходящую в нём: Дилан не хотел покидать нас, не хотел разрушать то, что ещё даже не обрело фундамент, и в то же время, боялся, что позволяет событиям развиваться слишком стремительно. Похоже, сейчас он не в состоянии был сделать выбор, явно нуждаясь в моём поощрении.

Поймав его взгляд, я улыбнулась и одними губами прошептала: "Останься. Пожалуйста".

Будущее. Глава 33

Soundtrack — Time For Miracles by Adam Lambert (female version)

Дилан перевёл взгляд на Макса, потом снова на меня.

— Если только я не помешаю.

"Ура!"

— Ура! — Мы с сыном оказались на одной волне. — Вот здорово! Правда, мам?

Макс запрыгал и захлопал в ладоши. Чёрт, ну почему мне двадцать девять, а не просто девять: страшно захотелось вот так же заскакать на одной ноге и протрубить в кулак.

Проскакав к Дилану, Макс потянул его за руку:

— Пойдём, покажу свою комнату.

Дилана его напор обескуражил, да и я, честно говоря, опешила. Сын был возбуждён и от дороги, и от неурочного сна, и от позднего неожиданного гостя.

Я попыталась призвать его к порядку:

— Макс, не всё сразу.

Он бросил на меня недовольный взгляд, но тут вмешался Дилан:

— Надо сделать пару звонков, дружище. — Он ободряюще потрепал его по голове. — Позже я обязательно к тебе поднимусь.

Макс скис, но решил не спорить и, преувеличенно громко топая, стал подниматься по лестнице.

— Макс, Эбби! — шикнула я

Топот прекратился.

Дилан всё ещё стоял у двери: не раздеваясь, не проходя дальше, — верно, ждал от меня, как от хозяйки, каких-нибудь обязательных действий.

— Эм-м… — отчего-то я замялась. — Куртку можешь повесить на вешалку.

— Лив, я действительно не думаю, что… — начал он, но я перебила:

— Пожалуйста, прекрати извиняться. Я тоже… — Я запнулась, но потом всё-таки решила закончить фразу: — Мне тоже хочется, чтобы ты остался. — И чтобы пресечь дальнейшие споры, развернулась и отправилась на кухню. — Пойду приготовлю что-нибудь перекусить. Приходи, когда закончишь.

Сделав сэндвичи с ветчиной и сыром, я засунула их в духовку. Мы с Максом любили, когда расплавленный сыр, будто цемент, стягивал начинку. После этого я включила чайник, поставила на огонь турку. Подумав, добавила ещё кофе и воды, чтобы хватило на две кружки.

Когда звякнул таймер духовки, и я достала решетку с дымящимися сэндвичами. Как по волшебству, на кухне материализовался Макс. Он уже успел переодеться в домашние штаны и футболку — слава Богу, чистую.

— Проголодался?

— Ну так! С самого Сиэтла ничего не ел.

Сын уселся за стол и придвинул к себе блюдо, куда я по одному выкладывала сэндвичи.

— Да уж! — засмеялась я. — Для тебя это срок! Чай или молоко?

— А Дилан что будет?

Я пожала плечами:

— Не знаю. Не спрашивала. Вряд ли молоко. На всякий случай варю нам кофе.

— Кофе? Чудесно.

Дилан возник в дверях кухни, а я, в очередной раз смутившись, с преувеличенным вниманием повернулась к закипающему на плите кофе.

— Решила вот сварить. Вдруг ты захочешь, — пробормотала я турке.

— Спасибо. То, что нужно.

— Присаживайся и угощайся. — Я неопределённо махнула рукой, всё так же стоя спиной к столу. — Кофе будет готов через минуту.

— Ты любишь расплавчатые сэндвичи? — Макс говорил с набитым ртом, и я еле удержалась, чтобы не сделать замечание.

— Какие, прости?

По звуку передвигаемого по столу блюда мы с туркой поняли, что Макс, не желая объяснять, решил просто их показать.

— Расплавчатые! Вот смотри: сыр плавится внутри и всё заливает.

— А, — засмеялся Дилан. — Не знаю. Наверное, люблю. Пока не пробовал.

— Мама делает суперские сэндвичи, — продолжая активно жевать, с гордостью заявил сын. — И мясо тоже. И овощи. И бульон.

— Макс, заканчивай, а? — Я, наконец, отлипла от турки и повернулась к сидящим за столом мужчинам.

— А чего? Скажешь, нет?

— Не скажу, но это нескромно.

— Знаешь, а ведь однажды у меня была возможность попробовать волшебный бульон твоей мамы, — Дилан улыбнулся Максу. — И скажу тебе прямо — ничего более вкусного я никогда больше не ел.

У меня отвисла челюсть.

Этими словами Дилан словно протянул мост от нашего прошлого через настоящее к будущему. И важно разобраться, какое же чувство от признания этого факта брало надо мной верх: страх или надежда.

Безусловно, его родители нас приняли идеально. Но рассчитывать на то, что все будут настолько же деликатны, настолько же понимающими в том, что касается схожести Эбби и Дилана, — я бы не стала. Вопросы будут. И с той и с другой стороны — без сомнений. Как отвечать на них? Пока не знаю. Но, задумываясь об этом, в тайне надеялась на то, что, прежде чем Дилан и я их услышим, мы сможем поговорить и придумать как можно более правдивый и уместный ответ.

Я прекрасно понимала, что когда-нибудь об этом может спросить и Макс. Задаст он свой вопрос сам или по чьему-то наущению — не важно. Важно, когда именно он прозвучит. Кем к тому моменту станет для него Дилан? Кем мы оба станем для моего сына после того, как он узнает правду? Пока я боялась думать об этом, и запрятанное внутрь беспокойство снова во мне пробуждалось.

От удивления Макс даже перестал жевать.

— Ты раньше был у нас?

— Нет, дружище. У вас я впервые. Просто твоя мама как-то приготовила его для одной маленькой девочки, которая внезапно заболела. Вот тогда-то я и попробовал.

— Для какой девочки, мам?

Макс насторожился.

Я кинула быстрый взгляд на Дилана. Он тоже смотрел на меня выжидающе. Конечно, теперь ход за мной. Вот, уж, спасибо!

— Для племянницы Дилана. Мы познакомились, когда ездили с папой на море. Она заболела, и я помогала её лечить.

Я выпалила это так быстро, что даже сама не осознала, что именно сказала.

— Ты знал моего папу? — благоговейно прошептал Макс.

Его глазёнки с такой надеждой смотрели на мужчину, что мне пришлось закусить губу, чтобы не заплакать от отчаяния.

Дилан мягко улыбнулся и положил руку на худенькое плечо моего сына.

— Нет, Макс, не знал. Не успел. Мы виделись всего раз, мельком. Но я много слышал от своих друзей о твоём папе. Он был хорошим человеком.

По мере того как Дилан говорил, выражение лица Макса менялось. От удивленного восхищения, вызванного этой новостью, оно переходило в грустное сосредоточение — то выражение личика моего сына, которое я хотела бы навсегда забыть. Именно таким он был в первый год после смерти Майка.

Макс опустил глаза и начал быстро-быстро жевать.

Повисла неловкая тишина.

От болезненных воспоминаний меня отвлекло шипение убегающего кофе.

— Чёрт! Упустила. — Я выругалась, отставив турку в сторону и в сердцах хлопнув по вытяжке, выключая её. — Придётся обойтись чаем. Вряд ли кому захочется пить сожжённый кофе.

Не поворачиваясь к столу, я открыла шкаф и потянулась к жестянке с заваркой.

Мягкий голос Дилана остановил мою руку.

— Лив, не стоит. Я выпью кофе.

— Уверен? — Я повернулась.

Он кивнул.

— Чёрный, сожжённый, без сахара и очень горячий. То, что надо.

Мы ели в тишине. Я старалась сосредоточиться на сэндвиче, но то и дело украдкой бросала взгляд на Дилана. Всякий раз, поднося к губам свою чашку, он смотрел на меня.

Внезапно, разрывая тишину, зазвонил телефон.

Извинившись, я потянулась к стене, чтобы снять трубку.

— Ну и где это вас черти носили все выходные? — раздался насмешливый голос Ким.

— О, привет! Мы только что вернулись из Сиэтла.

— Из Сиэтла? Вот так-так! И ты мне ничего не сказала!

Макс и Дилан внимательно следили за выражением моего лица.

— Кими, слушай, давай поговорим завтра. Мы уже ложимся…

— Конечно, — тут же уступила подруга. — Я просто хотела убедиться, что у вас всё в порядке.

— Всё в порядке. Не волнуйся. Спокойной ночи.

— Спокойной. Ты приведёшь завтра Эбби?

— Да. Завезу её перед школой. Пока.

— Пока.

Я положила трубку и посмотрела на часы. Почти одиннадцать.

— Макс, уже поздно. Завтра рано вставать.

— Но, я же обещал показать Дилану свою комнату! — обиженно засопел сын.

Очень не хотелось ещё больше расстраивать Макса, но утром я его не подниму.

— Покажешь завтра перед школой, идёт?

— А ты ещё будешь здесь? Не уедешь? — Он повернулся к Дилану.

— Нет. Не уеду. Я отменил все дела и смогу провести тебя в школу.

— Здоровско!

Макс хлопнул ладошкой по столу и, вскочив со стула, побежал к выходу.

— Зайду к тебе через пять минут! — крикнула я ему в спину.

Сын будто налетел на невидимую стену. Когда он обернулся, то выглядел очень сердитым.

— Не надо ко мне заходить. Что, я маленький, что ли?

Конечно, Максу совершенно не хотелось, чтобы наш гость считал его таковым.

— Хорошо, не буду. Проверь только, как там Эбби.

— Спокойной ночи, Дилан.

— Спокойной ночи, Макс. Приятных снов.

— Спокойной ночи, сынок.

Подойти бы к нему сейчас, обнять и поцеловать раскрасневшиеся от тёплого молока щёчки. Но, судя по всему, сегодня любое проявление материнской нежности будет принято в штыки.

Макс ушёл, а мы всё сидели в тишине, пили кофе и украдкой посматривали друг на друга.

Я заговорила первой:

— Спасибо, что был добр к нему.

Брови Дилана удивлённо взлетели вверх:

— Не за что, Лив. Он славный мальчуган.

— Да, — улыбнулась я. — Славный. Вот только…

— Что?

— Обычно он совсем не такой.

— Не такой? — переспросил Дилан.

— Обычно он не ведёт себя так с незнакомыми мужчинами.

Дилан усмехнулся и с неподдельным удивлением приподнял одну бровь:

— Вот как? А как он себя с ними ведёт?

Я вдруг осознала, что моё заявление прозвучало несколько двусмысленно, и густо покраснела.

— Я имела в виду, что он всегда настороженно относится к людям, которых видит впервые. К нам не так часто приходят те, кого он не знает… — я снова запнулась. Опять что-то не то!

Раздраженная своим поведением и вылетающими из меня словами, я вскочила со стула, схватила кружку и бросилась к раковине. Открыв воду, я с остервенением начала тереть её щёткой.

Вот чёрт! Теперь Дилан подумает, что я вожу сюда мужчин.

— Я только не понял, это хорошо или плохо?

Его голос прозвучал неожиданно близко, и я на секунду замерла, почувствовав, как горячее дыхание полоснуло по шее.

— Хорошо, — кивнула я и снова принялась тереть и без того чистую чашку, стараясь не зацикливаться на том, насколько близко сейчас Дилан от меня стоит.

Поставив многострадальную чашку в сушилку, я закрыла воду и потянулась за полотенцем. В туже секунду руки Дилана оказались на моих плечах, и он притянул меня к себе. Сердце сжалось в маленький комочек, как только спиной я почувствовала тепло его груди. Одной рукой Дилан сильнее прижал меня к себе, а другой убрал волосы на одну сторону и коснулся губами моей шеи.

— Целый день мечтал сделать это, — сказал он сдавленным голосом, прежде чем я почувствовала ещё один лёгкий поцелуй.

Неужели так можно реагировать на мужчину? Это же ненормально! Ноги едва не подкосились, и, чтобы не упасть, я схватилась за обнимающую меня руку.

Поцелуи продолжались, и я закрыла глаза, полностью отдавшись наплыву эмоций. Забытая, задвинутая в дальний угол сознания женская сущность начала просыпаться. Как давно мужчина вот так не прикасался ко мне! Как давно я не чувствовала себя желанной! Я пробуждалась от векового сна, движимая одним инстинктом — принадлежать ему, раствориться в нём. Голова закружилась: мне хотелось прекратить эту сладостную пытку, и в то же время я мечтала, чтобы она длилась вечно.

— Дилан, — выдохнула я, не представляя, о чём собираюсь его попросить.

— М-м, — проговорил он вдоль моей кожи, ни на секунду не прекращая своего занятия.

— Мы не можем…

— Знаю, милая. — Дилан неохотно оторвался от моей шеи и развернул к себе. — Знаю.

Глаза-изумруды потемнели от желания. Так же, как и я, он едва справлялся со своим дыханием. В моей груди будто раздулся огромный шар от осознания того, что он испытывает те же ощущения. Одно дело — быть в объятиях желанного мужчины, и совсем другое знать, что и ты желанна для него. И неизвестно что больше возбуждало.

Дилан оставил в уголке моих губ ещё один поцелуй и сделал шаг назад. Прекрасно понимая, что он перепасовал мяч мне, я откашлялась и смущённо произнесла:

— Пойдём, я покажу твою комнату.

Гостевая спальня находилась на первом этаже как раз под комнатой Макса. Использовали мы её редко. Последний раз в ней ночевал Марти, когда летом занимался починкой крыши. Я даже не знала, исправлен ли в ней радиатор отопления, поэтому сразу же, как зашла, направилась к нему и покрутила ручку.

Красноречивая тишина в трубах стала мне ответом.

— Прости, похоже, радиатор сломался. — Я расстроено вернула ручку в прежнее положение. — Придётся снова просить Пола посмотреть.

— Кто такой Пол? — поинтересовался Дилан.

— Муж Ким. Я тебе о ней рассказывала. — Подойдя к кровати, я начала расправлять постель. — Он помогает мне в хозяйственных делах. Дом большой, всегда что-то ломается. — Говоря, я скинула декоративные подушки на стоящее рядом кресло. — Шеф занят в участке, а у Марти уже здоровье не то, чтобы приезжать ко мне из-за каждой перегоревшей лампочки. Хотя, — я усмехнулась, — уж что-что, а лампочку я поменять в состоянии.

— Шеф и Марти? — задал вопрос Дилан, и я в недоумении посмотрела на него.

Господи, ну, конечно! Как бы дико это ни звучало, но мой теперешний муж практически ничего обо мне не знает. Совершенно! Абсолютно! У меня даже не было времени сказать ему, как зовут моих родителей.

— Мой отец шеф местной полиции. А Марти, — тут я на секунду запнулась. — Марти — отец Майкла.

Дилан понимающе кивнул.

— У него никого не осталось, кроме нас. Правда, есть ещё Талула, его сестра. А Ким и Стивен, с которым я была на приёме, её дети, племянники Марти. Мы с ними очень близки. — Я снова вернулась к своему занятию. — У Ким двое детей. Близнецы, Майк и Марк. Они на два года младше Макса. Мы называем их Эм квадрат.

— Интересное прозвище, — заметил Дилан.

— Ещё есть Сандра, моя школьная подруга, и её муж Бен. Они очень привязаны к нашим детям, и мы с Кими бессовестно этим пользуемся.

Я расправила кровать и аккуратно сложила покрывало. Гостевая немного походила на склад вещей, которым в доме не нашлось места: здесь стоял комод с постельным бельём; большой шкаф, в котором была свалка из старой одежды, сломанных игрушек и всего того, что вроде уже непригодно к использованию, но выкинуть рука не поднимается. Периодически я устраивала там ревизию, избавляясь от ненужного хлама, но постепенно он снова наполнялся, и я успокаивалась до следующего раза. Но в целом комната выглядела вполне прилично. Я даже периодически вытирала здесь пыль.

Взяв из комода подушки и простыни, я начала стелить постель.

— Лив, — позвал меня Дилан.

— Да? — Я надевала наволочку на подушку.

— Я даже представить не мог, как тебе было тяжело.

Его слова произвели странный эффект. Невыносимо защипало в глазах, и одновременно я почувствовала себя очень уставшей, будто во мне выключили важный рубильник.

Выпустив из рук подушку, я тяжело опустилась на наполовину застеленную кровать.

Дилан немедленно оказался рядом, обнял меня за плечи и притянул к себе.

— Ну что ты, — гладил он меня по голове, как маленькую девочку, когда я, подстёгнутая ласковыми объятиями, уткнулась ему в грудь. — Что ты, успокойся. Успокойся, девочка моя. Всё хорошо, всё в порядке. Я теперь с тобой. Я всегда буду рядом, слышишь?

Я кивала ему в грудь, пытаясь справиться со слезами.

— Ш-шш, успокойся, — снова и снова повторял он. — Успокойся, родная.

— Мне так много надо тебе рассказать, — всхлипывала я.

— Я знаю, милая, знаю. Но не сейчас. — Он оторвал мою голову от своей груди и взял моё лицо в ладони. Стерев большими пальцами дорожки слёз, Дилан нежно поцеловал меня в обе щёки. — Не сейчас. Тебе надо отдохнуть.

Я попыталась улыбнуться.

— Хорошо. Ты иди в ванную, а я закончу здесь и принесу одеяло.

— Не надо, Лив, я справлюсь.

Интересно, ему когда-нибудь надоест возражать?

— Просто позволь мне сделать это, хорошо?

Он мягко улыбнулся, кивнул и ещё раз ласково поцеловал:

— Как скажешь.

Смотри-ка, справляется!

Я поднималась на второй этаж, по пути вытирая глаза. Если Макс увидит, что я плакала, он страшно расстроится и обязательно начнёт задавать вопросы. Поэтому, прежде чем зайти к нему в комнату, из-под двери которой пробивалась полоска света, я прошла в свою спальню проверить Эбби.

Она лежала на середине кровати, раскинув в стороны ручки и ножки. Дилан побоялся раздеть её и просто расстегнул уличный комбинезон. Из-за открытого окна в комнате было прохладно, и Эбби, слава Богу, не вспотела.

Споро раздев дочь, я переложила её в кроватку. Эбби моментально перевернулась на живот и засунула одну ручку под подушку. Я накрыла её одеялом и закрыла окно. Поцеловав шелковые кудряшки и окончательно успокоившись, я пошла к сыну.

Он так и не надел пижаму, уснул прямо в одежде перед включённым телевизором. Несмотря на свои слова, Макс, похоже, меня ждал. Взяв плед, я аккуратно накрыла сына, затем выключила телевизор и, приоткрыв немного окно, вышла из комнаты.

Я снова вернулась в спальню и достала с верхней полки шкафа запасное одеяло. Немного подумав, взяла для Дилана чистую футболку. Я всегда держала парочку на тот случай, если Марти или папа останутся на ночь.

Когда я спустилась вниз, Дилан был ещё в душе. Одеяло и футболку я положила на край кровати и, бросив быстрый взгляд на закрытую дверь ванной, вернулась на кухню и принялась наводить порядок.

Поднявшись к себе, я долго стояла под душем, чувствуя, как тёплые струи смывают с меня накопленные усталость и напряжение. Хорошенечко вымыв голову, я вылезла из ванны и высушила волосы феном. Надев свою старенькую пижаму с героями "Тачек", которую Макс и Майкл подарили несколько лет назад, я, наконец, легла в кровать.

Сон как рукой сняло. Так часто бывает: если не лечь вовремя, я могла всю оставшуюся ночь проворочаться, но так и не уснуть. Я крутилась около получаса, всё пытаясь принять удобное положение, подталкивая под себя одеяло и обнимая подушки. Всё было тщетно, и я решила воспользоваться старинным способом — выпить тёплого молока с мёдом.

Осторожно, не зажигая света, я спустилась на кухню и, налив в стакан молоко, поставила его в микроволновку. Оно было почти допито, когда я услышала в коридоре шаги. Бросив быстрый взгляд на мужчину, который в следующее мгновение появился на пороге, я поняла — все старания были напрасны: заснуть этой ночью мне точно не удастся.

Дилан был босиком. Тёмные джинсы низко сидели на бёдрах. Футболку он не надел, и я не могла отвести глаз от атлетически сложенного торса.

— Всё в порядке? — Мой голос прозвучал хрипло. Я откашлялась.

— Э-ээ… да, — Дилан запустил правую руку в волосы. Они ещё не до конца высохли после душа и при комнатном свете выглядели темнее обычного.

— Ты не надел футболку. — Я, как могла, старалась не пялиться на его обнажённую грудь. — Не беспокойся, она новая.

— Не люблю спать в одежде.

— А-аа, — мои щёки немедленно залились краской. Рядом с этим красивым полуобнажённым мужчиной я в застиранной пижаме с идиотской мордой мультяшной машины выглядела так же неуместно, как куст репейника в оранжерее с коллекционными орхидеями.

Дилан подошёл ближе и взял меня за руки.

— Мне тоже надо многое рассказать тебе, малыш.

Его нежное обращение едва не стоило мне самообладания. Если он и дальше будет продолжать так разговаривать, неизвестно, чем закончится для нас эта ночь.

— Дилан, я…

Он ласково улыбнулся и провёл большим пальцем по моей нижней губе — знакомый, безумно возбуждающий жест.

— Спокойной ночи, моя Лив.

— Спокойной ночи, Дилан.

На этих словах он меня покинул.

Заснуть той ночью мне так и не удалось. Все мысли были прикованы к мужчине, спящему под крышей моего дома. Я вспоминала его губы, его руки, его объятия и нежные слова. Я крутилась, ощущая почти болезненное желание быть сейчас там — с ним в одной постели. Обнимать его, любить его, наслаждаться его запахом. Я хотела его. Как же я его хотела! От желания заболел низ живота, и я с удивлением почувствовала, что мои пижамные штаны намокли. Чертовский чёрт! Если меня так возбуждают одни лишь мысли о нём, то что будет, когда мы…

Стоп, Лив! Не смей даже думать об этом!

Я накрыла голову подушкой и, стиснув зубы, пыталась прогнать возникшие в моей голове образы.

Телефонный звонок заставил меня буквально подскочить в кровати.

Я села, непонимающе озираясь округ. По-видимому, мне всё-таки удалось уснуть, но ощущения, что сон пошёл на пользу, не было: голова чугунная, в глаза будто горсть песка сыпанули.

— Чёёёёрт, — прошипела я и потянулась за телефоном.

— Доброго утра вам, сонное королевство! — Из трубки раздался бодрый голос Ким. — Без двадцати девять. Где Эбби?

— Что?!

В панике я отдёрнула телефон от уха и посмотрела на дисплей.

"08:38"

Твою мать, проспали!!!

Будущее. Глава 34

Soundtrack — Elevation by U2

Я кубарем ввалилась в комнату сына.

— Макс, вставай!

Немедленно из-под одеяла раздалось знакомое нытьё:

— Ну, ма-ам. Ну ещё две минутки.

— Какие, к чёрту, две минутки! У нас всего десять, иначе точно опоздаем. Быстро умывайся, а я подниму Эбби.

— Вот ведь дерьмо!

Ребёнка буквально сдуло с кровати: Макс не хуже меня знал, насколько сильно мисс Эванс не любит опозданий.

Зоуи Эванс в старшей школе была той ещё штучкой, с завидным упорством доставляющей множество хлопот и родителям, и учителям. И все они дружно удивились, когда после колледжа Зоуи вернулась в Лонгвью учителем младших классов. Особой любви к малышам за ней не наблюдалось, более того — с младшей сестрой у Зоуи в детстве шли бои не на жизнь, а на смерть. А тут — учительница!

Мы не особо дружили, так — "привет-пока", но, когда Макса определили в класс Зоуи, я заволновалась. И, как оказалось, зря: учителем мисс Эванс была от Бога. Дети её боготворили, слушались, а она, в свою очередь, слушала их. Вернее, выслушивала. К каждому находила подход, в каждом замечала то хорошее, что сама же после и развивала, настойчиво увещевая родителей помочь ребёнку не затеряться в этом мире. И хотя Зоуи была на два года младше меня, я давно прониклась к ней уважением.

Единственное, что мисс Эванс не любила, даже не терпела, — это опоздания. Это был её пунктик. Несколько раз я привозила Макса в школу позже назначенного срока, так после последнего Зоуи позвонила мне домой и устроила выволочку.

— Знаешь что, Дэвис, если ты не в состоянии поднять свою тощую задницу с кровати и привезти сына к девяти в школу, тогда расскажи ему, где находится ближайшая от дома автобусная остановка.

Я реально чувствовала себя напакостившей второклашкой и блеяла в своё оправдание что-то невразумительное:

— Ну, подумаешь, проспали. С кем не бывает, Зо? Тоже мне, радетельница за дисциплину. Помнишь, как сама…

— Не помню! — отрезала Зоуи. — И тебе не советую. Чтоб ребёнок в девять сидел за партой!

В принципе, это была наша единственная стычка. После неё я попросила Сандру присмотреть за Максом, но та меня успокоила, сказав, что Зоуи на хорошем счету у руководства, да и дети с ней чувствуют себя комфортно. В общем, всё у нас будет в порядке. Если, конечно, не опаздывать.

В спальне, будя Эбби, я скакала по комнате, срывая с себя пижамные штаны и натягивая джинсы прямо на голое тело: искать чистые трусики не было времени.

— Эбби, солнышко, просыпайся. Просыпайся, радость моя.

Малышка захныкала:

— Ни качю…

— Вставай, зайка. Макс в школу опаздывает. Мисс Эванс будет ругаться.

Обычно это срабатывало. Эбби знала о строгой учительнице, и бывало, когда братец долго не хотел подниматься, приходила с увещеваниями: "Тявай, тявай. Ситейница зе!"

Сегодня даже "ситейница" не помогала. Эбби капризничала.

Неожиданно в дверях возник наполовину одетый Макс.

— Мам, а где Дилан?

Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Я напрочь забыла о том, что в доме гость. Вернее, не успела вспомнить.

Замерев на месте, я оторопело уставилась на сына:

— Наверно, ещё спит.

Не успела я договорить, как Макс уже мчался вниз, а у меня перед глазами пролетел вчерашний вечер: как Дилан целовал меня, как я плакала у него на груди, как он появился на кухне полуобнажённым…

Я догнала сына, когда он уже поднял руку, чтобы постучать в его комнату.

— Подожди! Я сама. А ты пока переоденься и поищи на кухне коробку для завтрака.

Макс выглядел не очень довольным, но спорить не стал.

— У тебя две минуты! — подстегнула я, прежде чем открыть дверь.

— И у тебя тоже, — буркнул сын.

Дилан спал на животе лицом к окну и был наполовину раскрыт. Его обнажённая спина с красивым рельефом мышц так и манила к себе прикоснуться. Нестерпимо захотелось провести по ней ладонями — от плеч до узкой талии, и ниже — к тому месту, что скрывалось под одеялом.

Неожиданно, я поймала себя на мысли, что впервые вижу Дилана спящим, и, обойдя кровать, позволила себе пару мгновений насладиться открывшимся зрелищем.

Обе руки Дилана лежали под подушкой, я видела только половину его лица. Оно не выглядело расслабленным; под глазами залегли тени, губы упрямо сжаты. Между бровями образовалась складка, как будто во сне он решал сложную задачку.

Не удержавшись, я наклонилась и осторожно, едва касаясь, провела кончиками пальцев по тёплой ото сна щеке.

— Ммм, — простонал Дилан во сне.

Чёрт, как же сладко! И как же не вовремя!

— Дилан, — позвала я ласково, снова поглаживая его. — Проснись, милый.

Он снова что-то промычал, но глаз так и не открыл.

Что на меня нашло — не знаю, но, издав нервный смешок, я склонилась ниже и прижалась к его щеке губами.

— Вот так и буди меня всегда, — неожиданно раздалось над моим ухом.

— Ах, ты ж!

В притворном ужасе я отскочила от кровати.

Дилан засмеялся и, быстро перевернувшись на спину, закинул руки за голову, растягиваясь на постели во весь свой немаленький рост.

— Доброе утро, моя Лив.

Его голос — хриплый ото сна — звучал безумно сексуально. Нехотя мне пришлось пресечь игривое настроение

— Кому как! Мы страшно опаздываем, а Эбби не хочет вставать. Я не успею завезти её к Ким и…

— Я понял.

Дилан решительно отбросил одеяло, опустил ноги на пол и потянулся за джинсами. Слава Богу, на нём были боксёры. А я уж грешным делом подумала, что он спит полностью обнажённый. Хотя… Кто знает, может он изменил своей привычке именно потому, что находился в гостях. Ну а дома…

Я моментально покраснела и отвернулась, стараясь не смотреть на то, как Дилан одевается; как подпрыгивает, застёгивая джинсы… Ох…

Одним ловким движением он надел футболку, что я принесла вчера, тем самым предоставив мне прекрасную возможность рассмотреть, как играют мышцы на его груди и руках. Картина гибкого мужского тела меня потрясла. Мысли понеслись совсем не в том направлении.

— И… Эээ… спасибо. В смысле, что надел её. То есть…

— Оливия, соберись! — В зелёных глазах заплясали маленькие бесенята.

Чёрт, да он издевается!

— За мной! — рявкнула я и стремглав вылетела из комнаты.

На кухне бушевал Макс, во всё горло кляня "гадскую, подлючую, чтоб у тебя кишки отсохли" коробку. Я бежала наверх. Дилана не отставал.

Эбби всё-таки проснулась и благополучно переползла на мою кровать. С недовольным, полусонным личиком она крутила в руках стянутый с ноги носок.

— Доброе утро, мышонок. — Я взяла её на руки и повернулась к Дилану. — Смотри, кто пришёл. Это Дилан. Помнишь Дилана? Он вчера привёз нас домой.

Эбби насупилась.

— Мне надо отвезти Макса в школу, иначе он опоздает. Дилан пока с тобой поиграет. Побудешь с Диланом?

В моём голосе было столько надежды, что Эбби, даже если и не хотела, перевела взгляд на застывшего в дверях мужчину и кивнула.

— Вот и умница, вот и хорошо. — Я поцеловала дочь и снова посадила её на кровать.

Только после этого Дилан зашёл в комнату.

— Привет! — улыбнулся он малышке.

— Пиветь! — ответила Эбби и снова взяла в оборот носок. — Качу пить!

— Сейчас. — Я метнулась в сторону тумбочки, где стояла дежурная бутылочка с соком.

Дилан меня остановил.

— Лив, иди. Я обо всём позабочусь.

Уффф…

— Вернусь через полчаса.

Не знаю, к кому больше была обращена моя фраза: к Дилану или к дочери, — но, не дождавшись ответа, я выбежала из комнаты.

Коробку Макс нашёл и теперь с усердием засовывал её в школьный рюкзак. На столе стояла пачка крекеров, и с равной периодичностью он забрасывал их в рот.

— Что ты взял на обед?

Достав из холодильника бутылку молока, я налила полный стакан и поставила его в микроволновку — жалкое подобие завтрака.

— Сок и пару вчерашних сэндвичей.

— Молодец.

— Да уж, молодец.

Макс сердился, и было за что.

— Не дуйся. Я позвоню мисс Эванс и предупрежу, что ты немного опоздаешь.

— Не надо. Сам разберусь.

Микроволновка звякнула, и, достав молоко, Макс быстро запил им крекеры.

— Дилан так и не посмотрел мою комнату.

Так вот в чём причина: он сердится на меня не из-за того, что опаздывает! Ему обидно, что из-за моей нерасторопности он не увиделся с Диланом.

— Малыш, прости. Это моя вина.

— Ладно, мам, забей. — Макс грустно прошлёпал к задней двери, таща за лямки свой рюкзак. — Буду на улице.

— О`кей.

Я уже натягивала в коридоре куртку, по привычке хлопая по карманам в поисках ключей, когда с улице раздался резкий вопль Макса. Через мгновение он ворвался в дом и выглядел очень взволнованным.

— Нашей машины нет!

Внутри меня всё оборвалось.

— Как нет?

Угон машины — невиданное дело для Лонгвью. Тем более, угон такой машины, как мой старенький грузовик.

Макс растеряно развёл руками:

— А вот так! Машина Дилана на месте, а нашей нет.

И тут меня осенило:

— Так она же в Толедо!

Мне и в голову не могло прийти, что мы вернёмся из Сиэтла каким-либо другим способом. Наш "форд" так и остался стоять на стоянке в частном аэропорту Толедо, что в сорока километрах от Лонгвью.

Секунду-другую мы с сыном растеряно таращились друг на друга.

Я первой пришла в себя и кинулась в сторону лестницы.

— Дилан!

Но, заслышав шум, он уже спускался по ней, держа на руках Эбби.

— Что случилось?

— Машина осталась в Толедо. А нам в школу надо.

— С механической коробкой справишься?

— Ещё бы!

Дилан кивком указал на свою куртку.

— Ключи во внутреннем кармане.

Я недоверчиво покосилась: вот так запросто он позволит взять его машину?

Как бы отвечая на мой вопрос, Дилан утвердительно кивнул.

На споры времени не оставалось. Быстро стянув с вешалки его куртку, я обшарила карманы, нащупывая связку ключей.

За моей спиной Макс и Дилан обменялись приветствиями.

— Извини, что не удалось выполнить обещание и посмотреть твою комнату.

— Ничего страшного. Потом как-нибудь.

— Может, я сделаю это, когда ты вернёшься из школы?

У меня аж рот открылся от изумления: неужели Дилан собирается провести с нами весь день?

— А ты не уедешь? — с надеждой спросил Макс.

— Думаю, что вполне могу дождаться твоего возвращения.

— Здорово! — Сын даже подпрыгнул от радости.

Я едва удержалась, чтобы не сделать то же самое.

Макс залез на переднее сидение, боязливо поглядывая на мерцающую хромом приборную панель.

— Ты уверена, мам?

— Не очень. А есть варианты?

Аккуратно съехав с подъездной дорожки, мы медленно покатились вдоль улицы. Подъезжая к её концу, я включила поворотник и тут заметила, как Макс изо всех сил машет кому-то рукой.

— Кто это там?

— Тётя Ким. Вон она, на дорогу вышла.

Я бросила быстрый взгляд в зеркало дальнего вида: в накинутой на плечи куртке Ким стояла у края дороги и с самым обалделым видом таращилась вслед удаляющейся машине.

Чёрт, чёрт, чёрт! Теперь вопросов точно не избежать.

Путь до школы, который обычно занимал минут пять, сегодня растянулся на все пятнадцать. Дорога была занесена снегом. Уборочные машины только-только выползли на улицы, и мне совершенно не хотелось попасть в аварию на автомобиле Дилана. Несмотря на нежелание Макса, я позвонила Зоуи, предупредив, что мы задерживаемся. Она сухо поблагодарила за звонок и сразу же отключилась.

Школьная стоянка была забита машинами. Места для парковки найти не удалось, и, не глуша двигатель, я остановилась прямо перед школьными воротами.

Макс ловко увернулся от дежурного поцелуя.

— Ты за мной приедешь или Дилан?

По тону, каким был задан вопрос, я поняла, что Макс очень рассчитывал на последнее.

— Не знаю, малыш. Если он не уедет, то, возможно, вместе.

— Обещал, значит, не уедет!

Смотря за тем, как маленькая фигурка сына скрывается за широкими школьными дверями, я ловила себя на мысли, что в этот момент почти что счастлива. Дилан понравился Максу. Этот факт определённо давал надежду на будущее.

Ни одни мы сегодня опоздали в школу: пока я провожала глазами сына, мимо машины пробежало ещё несколько ребят. Они бросали удивлённые взгляды на громадный чёрный внедорожник, перегородивший путь к школьному крыльцу, а заметив через лобовое стекло меня, замирали на мгновение, открыв рот, и только потом приветственно кивали. Надо бы поскорее убраться отсюда, чтобы не дать повода для сплетен о величине писательских гонораров, позволяющих купить и содержать подобную машину.

Припарковавшись на своей подъездной дорожке, я заглушила двигатель. Свет в доме горел только на кухне.

Зайдя внутрь, я услышала баритон Дилана: он что-то мягко втолковывал Эбби. Неожиданно ему ответил женский голос, и он точно не принадлежал моей дочери. Теряясь в догадках, я поспешила на кухню и застыла на пороге.

Дилан стоял у плиты ко мне спиной и деревянной ложкой что-то энергично помешивал. Из-за шума работающей вытяжки Ким, преспокойно кормящая Эбби яблочным пюре, едва ли не кричала:

— В общем, я сказала, что если она к ночи не покроется пухом, то будем считать, что нам крупно повезло.

Дилан засмеялся, продолжая мешать то, что, судя по запаху, должно оказаться яичницей с беконом.

— Десять яиц за раз! Чревато не пухом, а аллергией.

— Ага. Лив влила в них антигистамины, как только Макс во всём признался.

История о том, как Макс накормил сестрёнку яичницей из десяти яиц, давно стала семейной легендой. Я хихикнула, тем самым выдав своё присутствие.

Эбби, измазанная пюре, увидев меня, довольно булькнула.

Ким обернулась:

— Привет, Ливи!

— Доброе утро.

Я настороженно переводила взгляд с подруги на Дилана и обратно. Ким выглядела ни капельки не смущённой. Можно подумать, это не Дилан Митчелл, которого она, к слову сказать, никогда в жизни не видела, готовит на моей кухне, а папа или, к примеру, Стив.

Бросив на меня быстрый взгляд, Дилан ободряюще подмигнул и снова вернулся к своему занятию.

Сделав страшные глаза, я многозначительно посмотрела на подругу.

— Да! Я умирала от любопытства! — Заявила она, ни капли не смущаясь. — После того как Макс прошелестел мимо в роскошном джипе, трудно было не прийти и не поинтересоваться какого чёрта у вас происходит!

— Ким!

— Извиняюсь.

Она бросила быстрый взгляд на занятого готовкой Дилана. Даже со спины было видно, что ситуация его забавляет.

— В общем, я зашла в дом и обнаружила Эбби в компании незнакомого охренительного мужчины, готовящего вам завтрак. — "Охренительного" Ким произнесла одними губами и только для меня.

Я очень, очень внимательно смотрела на подругу. Никогда не считала её дурой, как и лицемеркой. Кимберли Хейз всегда говорила правду, всегда была за справедливость, и сейчас, в эту самую минуту, когда моё прошлое встречается с моим настоящим, в надежде перетечь в будущее, её присутствие здесь, её поведение, реакция на происходящее — всё это было для меня очень важным. Ким — моя сестра. Моя ближайшая подруга. А Дилан? Дилан — моя жизнь. Человек, без которого она была бы… да ничем бы она не была! Для меня очень важно, чтобы эти две жизненные составляющие дополняли друг друга. Два мира, две судьбы, две грани меня. Они встретились на моей старенькой кухне за утренней яичницей и яблочным пюре для моей дочери. Нашей дочери.

Я чувствовала, как неистово колотится сердце. Не знаю, чьих комментариев от встречи я ждала больше: Дилана или Ким.

— Вы позавтракаете с нами, Кимберли? — вежливо поинтересовался Дилан.

— Спасибо, но мне пора. Приятно было познакомиться, Дилан.

Поднявшись, она протянула руку. Дилан ответил на рукопожатие.

— Мне тоже.

— Ты меня проводишь? — Обратившись ко мне, Ким сделала "страшные глаза".

— Конечно!

Мы молча вышли из кухни.

— Она так на него похожа.

— Да.

— Ты любишь его?

Лишь на мгновение я задержалась с ответом.

— Очень.

Ким грустно улыбнулась, затем подошла и обняла меня.

— Не бойся. Главное, не бойся, ладно?

— Кими, скажи, что будешь рядом.

— Буду, Лив. Я буду вместе с вами. Никогда в этом не сомневайся, родная.

На кухне Дилан раскладывал яичницу с беконом и сладким перцем. Перед Эбби уже стояла тарелка, и она орудовала в ней пластиковой вилкой.

Я достала из морозилки несколько круассанов и положила их размораживаться в микроволновку.

— Кофе?

— С удовольствием. Но чуть позже. Садись, поешь, пока не остыло.

Сам Дилан сел рядом с Эбби, пододвигая кусочки яичницы ближе к краю её тарелки.

Я села на стул и стала лениво ковыряться в своей.

— Надеюсь, Ким не очень тебя побеспокоила?

— Нисколько, — ответил Дилан мягко. — Твоя подруга с порога заявила, что знает, кто я, поэтому особой неловкости не было. Я сразу понял, что эта та самая Ким, о которой ты рассказывала. Ну а потом Эбби попросила у неё пюре, и… Давай я помогу тебе, малышка. Вот та-ак.

Я наблюдала, как аккуратно Дилан разделывает яичницу, чтобы Эбби было удобно есть. Подцепив один кусочек вилкой, он поднёс его к её ротику. Как само собой разумеющееся, Эбби открыла рот и преспокойно сомкнула на вилке губки.

Я замерла. Эбби делала так и раньше и до сих пор любила, когда её кормили. Но в основном моя дочь, так же как и Макс, стремилась к независимости: к тому, чтобы с ней считались и относились как к равной. И я дала бы руку на отсечение, что с Диланом она обязательно должна была сыграть во взрослую девочку, но никак не есть у него с рук.

Я смущённо опустила взгляд, понимая, что этот момент, немного личный для Дилана и Эбби, должен остаться незамеченным. Он должен стать чем-то сокровенным для этих двоих. У них на это есть полное право.

Встав из-за стола, я поблагодарила Дилана.

— Спасибо, очень вкусно.

— Ты почти ничего не съела, — заметил он.

— Обычно я не завтракаю. Только выпиваю кофе. Для меня этого достаточно.

— Я запомню.

Поставив кофе на плиту, я включила чайник. Круассаны разморозились. Я установила большую температуру и включила таймер.

— Кто с чем будет круассаны?

— А с чем вы обычно едите? — поинтересовался Дилан.

Я залезла в холодильник, оценивая содержимое полок.

— Есть масло. Мёд. Шоколадная паста, Арахисовое масло. Апельсиновый джем и яблочное варенье.

— Ваенье! — потребовала Эбби.

— Мне тоже варенье, — подхватил Дилан.

— О’кей. Значит, для вас яблочное варенье, а для меня — апельсиновый джем.

— Ты любишь яблочное варенье? — спросил Дилан Эбби.

Вместо ответа Эбби подвинула к себе чашку с вареньем, достав двумя пальчиками кусочек яблока, положила его в рот.

— Кусно!

— А яблоки?

— Дя, — по её пальчикам стекало варенье, и она облизывала их.

Я протянула ложку.

— Эбби, не надо есть руками.

— Так куснее, — объяснила дочь и, подцепив следующий кусочек яблока, протянула его Дилану: — Есь!

Я хотела, было, её остановить, но в это время посмотрела на Дилана: он выглядел безумно счастливым, когда, наклонившись к ручке дочери, осторожно взял губами её пальчики.

— Ммм, — промурлыкал он. — Ты права, солнышко. Так определённо вкуснее.

Эбби засмеялась.

Я пила кофе и с удовольствием наблюдала за этой парочкой сладкоежек: Эбби кормила Дилана вареньем, а он её круассанами. Они одинаково жмурились, когда лакомство попадало им в рот, и практически одинаково держали чашки, отпивая чай и кофе соответственно.

Эбби упорно не хотела уходить из кухни. Дилан развлекал её, пока я мыла посуду и убирала со стола. Он расспрашивал о том, что она любит есть, кто из мультяшных героев ей больше нравится, какая любимая игрушка — обо всём на свете. А она без умолку болтала, иногда отвечая невпопад, но совершенно не смущаясь. С большим трудом мне удалось увести её наверх, чтобы умыть и переодеть.

Когда мы снова спустились вниз, Эбби сразу побежала в гостиную и, схватив пульт от телевизора, включила мультики. Я как раз занималась разбором почты, когда к нам присоединился Дилан. Он переоделся, его волосы были ещё влажными после душа.

Дилан сел на диван рядом с Эбби.

— Что ты смотришь, малышка?

— Па гомиков, — ответила Эбби.

— Про гномиков, — поправила я машинально.

— Па гомиков, да. "Белиснеску".

Я видела, каких нечеловеческих усилий Дилану стоило не расхохотаться.

— А кто твой любимый гном? — спросил он, с трудом борясь со смехом.

— Скомняга.

— Скромняга? А мне нравится Весельчак. Хотя знаешь, — Дилан вдруг посерьёзнел. — Мой любимый персонаж — Белоснежка.

Посмотрев поверх головки Эбби, он поймал мой взгляд и тихо повторил:

— Да, я определённо люблю Белоснежку.

Будущее. Глава 35

Soundtrack I'm Yours by Jason Mraz

Как же это здорово — ни к чему не стремиться; когда всё достигнуто, все высоты взяты, а желания исполнены. Скажете, это состояние чуждо человеческой природе? Мол, наша жизнь должна проходить в вечной борьбе с собой и окружающим миром. Что ни на минуту мы не должны останавливаться в желании самоусовершенствования, и, как только человек достигает какой-либо цели, для его же блага необходимо ставить перед собой другую — более сложную, едва ли преодолимую. Что, как только мы останавливаемся, мы умираем. В таком случае, будем считать, что я уже на том свете, потому что готова навсегда остаться в этом самом состоянии и мгновении, когда завуалированно, непонятно никому, кроме нас двоих, Дилан Митчелл сказал, что меня любит.

"Я определённо люблю Белоснежку".

Я смотрела в его глаза и видела там подтверждение этих слов: он любит меня. Несмотря ни на что, этот великолепный мужчина любит меня. Желает меня, жаждет, и говорит это бесхитростно, не ожидая ответного признания. Просто настал момент, когда пришла пора ему это сказать. И я чувствую это так же ясно, как и то, что хочу сделать то же самое.

Наша дочь, сама того не подозревая, немедленно предоставила мне такую возможность.

— А мамиська?

Криво улыбаясь, Дилан выжидающе приподнял бровь.

— А я люблю принца, — ответила я прямо. — Того, кто пришёл и разбудил Белоснежку.

Зелёные изумруды потемнели. Желание поцеловать Дилана, подкреплённое и его признанием, и моей честностью перед самой собой, становилось почти болезненным. Если бы ни Эбби, я бы точно сделала это.

— Дя-я, — протянула дочь, мечтательно глядя в экран. — Пьинц секси.

— Э-эбби! — воскликнула я и густо покраснела.

Дилан захохотал, схватил немедленно начавшую визжать дочь и усадил к себе на колени.

— Это где же ты такое слово услышала, малышка?

— В тиливизали.

Святые небеса! "Секс в большом городе" и иже с ним в одно мгновение похоронили моё сексуальное настроение.

Сегодня, как обычно по понедельникам, я встречалась с поставщиками, поэтому к одиннадцати часам должна была оказаться на работе.

Едва я объяснила это Дилану, едва произнесла слово "магазин", как "Белоснежка" немедленно была забыта. Эбби вскочила на диван и во всё горло заголосила:

— Ува! Кижички! Качю, качю. Качю!

Она обожала приходить в книжный. Если бы я имела хоть какую-то возможность не отвлекаться на Эбби в процессе работы, то была бы счастлива брать её с собой. Но моя девочка была слишком мала даже для того, чтобы аккуратно листать книжки. Частенько Эбби случайно рвала странички, и мне приходилось снимать их с продажи. Когда за одну неделю в дом перекочевали двадцать томов с детскими и не очень историями, я категорически запретила ей что-либо трогать. Но разве может категорический запрет остановить маленькие беспокойные пальчики? В конце концов, чтобы не расстраивать ни её, ни себя, я отвозила дочь Ким, а если и брала с собой, то старалась не спускать с рук.

— Ты не против? — поинтересовалась я у Дилана.

— Разумеется, нет. Правда, до этой минуты я был уверен, что ты пишешь детские книги, а не продаёшь их.

— Тот альбом — первый писательский опыт. А вообще, у меня небольшой книжный магазин. Он, правда, не совсем мой, скорее наш общий — с Ким и Сандрой. Но Сандра занята в школе, а Ким занимается детьми. Своими и моими. Так что я сама себе хозяйка и раз в месяц аккуратно выплачиваю девочкам их долю.

На экране Белоснежка принялась за уборку гномьево домика. Эта сцена и песенка, звучавшая в ней, была любимой у Эбби. Она перестала прыгать и уселась на колени к Дилану. Лучшего времени, чтобы привести себя в порядок, у меня могло и не быть.

Наверху мне довольно быстро удалось выкопать из шкафа новенькую футболку с длинным рукавом и относительно чистые чёрные слаксы. Положив вещи на кровать, я достала из комода чёрный хлопковый комплект из трусиков и лифчика. Стянув джинсы, в которых отвозила Макса, я осталась в одной пижамной кофте и, схватив бельё, бросилась в ванную.

— Ой!

Неожиданно с разворота я врезалась в стоявшего в дверях Дилана.

— Что ты…

Он не дал мне договорить, немедленно притянув к себе и найдя мои губы. Я закрыла глаза и застонала. Дилан был безумно сладким, безумно нежным, безумно желанным. Мне было всё равно что я стою перед ним с голой задницей. Наоборот, это было так возбуждающе, когда его руки сползли с моей талии на обнажённые ягодицы и тихонечко смяли их, прижимая меня ближе. Я чувствовала его напряжение, и от одного понимания того, что Дилану сейчас так же трудно, как и мне, сердце билось в два раза быстрее. Запустив пальцы ему в волосы, я ещё сильнее приникла к нему.

Руки Дилана поползли вверх по спине, таща за собой кофту. И, как только он понял, что я не сопротивляюсь, а, наоборот, поднимаю руки, чтобы помочь ему её снять, он оторвался от меня.

— Лив.

Дилан задохнулся моим именем, когда увидел меня обнажённую, без стыда стоящую перед ним. Он снова притянул меня к себе, ласково обнимая, и моё тело почувствовало мягкость его свитера.

— Я поднялся только за одним поцелуем. Скажи, как теперь жить, не думая о том, что я только что увидел?

— Прости, не хотела тебя пугать!

— Пугать? — Дилан засмеялся. — Не думаю, что "пугать" — подходящее слово. Я хочу заняться с тобой любовью. И пока этого не сделаю, буду мучиться, понимаешь?

— Понимаю, — я подняла голову, глядя на его губы. — И я тоже буду мучиться.

— Ты хочешь меня? — прошептал он еле слышно.

— Да, — выдохнула я и закрыла глаза.

Дилан чертыхнулся.

— Это просто невозможно! Я не могу от тебя оторваться.

Одним движением он приподнял меня и застонал, уткнувшись лицом в мою шею. Я крепко обняла его за голову, целуя в непослушные волосы. Ему было невозможно оторваться от меня, а мне от него. Его горячее дыхание плавило обнажённую кожу, губы оставляли ожоги на шее, а руки прижимали к себе так сильно, что не было никакой возможности вырваться из этого пламени. Да мне и не хотелось!

— Я люблю тебя, — мой голос был едва слышен.

— Скажи ещё раз, — прохрипел он.

— Я люблю тебя. Люблю.

Дилан отпустил меня, и я съехала по его груди на пол.

— Ещё!

Он взял моё лицо в ладони; яркие, пылающие страстью глаза метались по моему лицу, втягивая в себя каждую мою чёрточку.

— Я люблю тебя. Только тебя.

Он тяжело дышал и снова одними губами шептал мне: "Ещё… ещё…" И я говорила ему, что люблю, не отводя от него глаз. Он должен был поверить в эти слова. Должен был!

Этот миг можно было сравнить разве что с рождением. Или возрождением. Я словно выходила из оболочки, в которую загнала себя, пытаясь сдержать свои чувства. Мне становилось тесно в себе, мне захотелось наполнить собой Дилана, войти в его разум, в его душу. Любовь к этому мужчине, долго дремавшая внутри меня, переливалась через край, смывая все сомнения. Нам много ещё предстоит сделать, многое сказать, но в данный момент ничего не имело значения кроме тех слов, что я шептала ему, и тех, что он выдыхал мне в ответ.

— Любовь моя. Родная моя девочка. Лив…

Он прерывался только для того, чтобы в очередной раз дотронуться губами до моей кожи.

Дилан целовал лицо, шею, спускаясь к ключице, груди, становясь на колени, покрывая поцелуями мой живот. Я зарылась пальцами в его волосы не в силах сдержать дрожь — не от холода, нет — от страсти. Его руки ощущались везде: он обнимал меня за талию, накрывал тёплыми, чуть дрожащими ладонями грудь и целовал, целовал каждый сантиметр моего тела.

Я задохнулась, когда почувствовала, как его губы спустились ниже; его руки у меня на бёдрах, он нежно поглаживал их. Дилан оставил пылающую дорожку к самому сосредоточению моего желания, и я инстинктивно выгнулась под ним, вызывая из его горла почти звериный рык.

Внезапно он рывком встал на ноги и снова припал к моим губам. Застонав от разочарования, я ответила на его поцелуй с не меньшей страстью.

— Тебе пора возвращаться к Эбби, — сказала я через некоторое время.

Его глаза были закрыты, на лице появилось выражение крайнего сожаления. Дилан кивнул.

— Дай мне минутку, любовь моя. Надо успокоиться. — Он выпустил меня из объятий и нехотя, очень мягко подтолкнул вперёд. — Иди.

Я выскользнула из его рук и быстро скрылась в ванной, запретив даже думать о том, что сейчас произошло. Если не перестану представлять себя в объятиях Дилана, едва притронувшись к себе, кончу тут же под душем.

Дилан снова предложил мне сесть за руль, но я отказалась, удобно расположившись на заднем сидении рядом с Эбби. Я подсказывала дорогу, а он то и дело посматривал на меня в зеркало. Всякий раз, видя отражение его глаз, я улыбалась.

К магазину мы подъехали как раз вовремя — машина службы доставки только-только остановилась напротив заднего входа.

— Джерри! — Открыв окно, я помахала знакомому водителю.

Широко улыбнувшись, Джерри помахал мне в ответ:

— Миссис Вуд! А я уж было заволновался. Вижу, у вас закрыто.

— Нет, нет, всё в порядке. Разгружайся!

Дилан заглушил двигатель и, выйдя из машины, открыл для меня дверь.

Что-то изменилось в его движениях. Появилось напряжение. Я попыталась поймать его взгляд, но всё внимание Дилан сосредоточил на Эбби.

— Иди ко мне, принцесса. Вот так!

Он отстегнул малышку и помог нам выйти из машины, а я всё ломала голову над тем, что же произошло. Ничего кроме дурацкого объяснения ревности к Джерри в голову не приходило, но оно было настолько смешным, что я даже фыркнула. Ладно, сначала Джерри, потом Дилан — будем решать проблемы по мере их поступления.

Пока я занималась с книгами, Дилан и Эбби проводили время в "Секретном месте". Я то и дело поглядывала туда, с удовольствием наблюдая, как они, обложившись книгами, их листают. Пальчики дочери порхали по страничкам, Дилан же помогал ей быть аккуратной.

Едва я закончила с Джерри, как тренькнул дверной колокольчик, возвестив о приходе посетителя.

К моему глубочайшему удивлению, им оказался мой отец. По пристёгнутой к поясу кобуре я поняла, что папа на дежурстве.

— Привет, пап. Что-нибудь случилось?

— Да вроде нет. — По многолетней профессиональной привычке он быстро осмотрелся. — Проезжал мимо, увидел в магазине свет. Решил поинтересоваться, как прошла поездка. Ты не позвонила вчера.

О-ох, как же стыдно! За событиями вчерашнего вечера я совсем забыла об отце.

— Э-эээ, слушай, извини. Приехали поздно, и…

— Ничего страшного. Рад, что с вами всё в порядке. По сводкам прошло, что аэропорты закрыты из-за метели. Вот я и думал, как вы вернётесь.

— А- аа, это да. Рейс отменили, но…

— Деда! Пиветь!

Услыхав его голос, из-за стеллажей выбежала Эбби.

Папа подхватил её на руки, целуя в тёплые щёчки.

— Здравствуй, моя хорошая. А ты что здесь делаешь?

Эбби весело смеялась — его усы щекотали её личико.

— Мы ситаем кижички.

— Мы? — удивился папа. — Макс тоже сегодня прогуливает?

— Неть. Мы ситаем с Диваном.

Папа бросил на меня быстрый взгляд и сразу перевёл глаза мне за спину. Не надо оборачиваться, чтобы понять, что "Диван" стоит прямо за мной.

— Пап, познакомься. Это Дилан Митчелл. Эллен и Говард, у которых мы гостили, — его родители. А это, — теперь я обратилась к застывшему в проходе Дилану, — мой отец — Генри.

Дилан обошёл меня и, подойдя к папе, протянул ему руку.

— Рад с вами познакомиться, шеф Дэвис.

Папа машинально ответил на рукопожатие.

— Я тоже.

Кивнув, он, прищурившись, внимательно разглядывал Дилана.

Я узнала этот взгляд. Именно так он смотрел на Майка, когда тот пришёл просить моей руки. Пронизывающий, оценивающий взгляд отца. Я знала, как неуютно находиться под подобным взглядом. Но Дилан справлялся.

— Все рейсы отменили. Дилан любезно предложил свою помощь и привёз нас на машине.

— Это она стоит у входа? — спросил папа.

— Да, сэр.

— Хорошая машина. Надёжная. — Папа ухмыльнулся. — Что ж, раз всё в порядке, я поехал.

Он ещё раз поцеловал Эбби и поставил её на ножки. — Пока, принцесса. Привет Максу.

Почему-то мне вновь стало стыдно.

— Я позвоню, пап.

Папа кивнул.

— Хорошо. Спасибо, что позаботились о них, мистер Митчелл.

— Шериф.

Глаза папы ещё несколько раз перебежали с меня на Дилана, потом он снова кивнул и вышел на улицу.

— Ты очень похожа на отца, — сказал Дилан, когда за ним закрылась дверь.

— Да, это верно. Мы с ним — два сапога пара. Правда, папа намного серьёзней меня.

— Заметил.

Уловив ухмылку в голосе Дилана, я решила его поддразнить.

— Шериф Дэвис напугал вас, мистер Митчелл?

— Ни капельки, миссис Вуд. Точнее… — Дилан обошёл стойку и приблизился вплотную ко мне. Убрав прядь волос с моего лица, он наклонился к уху и прошептал: — Миссис Митчелл.

Меня кинуло в жар и от его прикосновения, и от его голоса и от того, что именно Дилан сказал.

"Миссис Митчелл".

Впервые я услышала своё новое имя. И услышала его от своего мужа.

А ведь и вправду: Дилан мой муж, а я его жена. В животе приятно защекотало от этой… нет, не новости! Это было похоже на осознание. Этот мужчина рядом со мной, — красивый, умный, любящий, любимый — мой муж. Он не может открыто назвать меня женой, но таковой я являюсь. Как когда-то давно, ещё в прежней жизни он сказал мне: "Твоя душа уже у меня". Теперь это верное заявление — моя душа у него. И сейчас мне это не доставляет никакого дискомфорта. Сейчас я рада этому.

Дилан быстро поцеловал меня в ямочку за ухом и вернулся к Эбби.

Ещё некоторое время я улыбалась, тихонько поглаживая то место, к которому прикосались его губы. Справиться с собой не удалось — я обошла рабочую стойку и снова бросила взгляд в сторону "Секретного места".

Дилан сидел на полу. Эбби примостилась у него между ног. Наша дочь рассматривала очередную книгу, а он смотрел на меня: идеальные губы сложены в кривую усмешку, а глаза… В его глазах я видела тот самый огонёк, на который, словно мотылёк, когда-то полетела.

Твоя душа уже у меня…

Будущее. Глава 36

Soundtrack — Say by John Mayer

Макс влетел на кухню, размахивая руками, словно ветряная мельница.

— Где мой спиннинг?

— Какой спиннинг?

— Какой, какой — чёрный! Который дедушка Марти подарил.

— Не имею представления. Посмотри под лестницей.

Сын снова раздражённо всплеснул руками.

— Да нету там! Проверял уже. Я хотел показать Дилану какой спиннинг подходит для форели.

— Может, ты его отпустишь? Вы уже больше часа наверху сидите. Дилану ещё в Сиэтл возвращаться.

Макс нахмурился, потом фыркнул и в мгновение ока исчез из поля зрения.

— Через полчаса обедать! — крикнула я в пустое пространство без особой надежды, что кто-нибудь меня услышит.

Когда машина Дилана въехала на школьный двор, Макс уже ждал нас на парковке. Рядом, зябко поводя плечами в едва застёгнутых куртках "на вырост", стояли "эм квадрат". Майк-младший, как всегда, был без шапки, но, когда Макс изо всех сил начал махать притормаживающему внедорожнику, достал её из кармана и быстро натянул по самые брови.

— Я всё видела, Майки! — Выйдя из машины, я погрозила ему пальцем. — Будешь разгуливать в такой холод с непокрытой головой — заболеешь.

Майк Джонс шмыгнул носом и стыдливо потупился.

— Я сказал парням, что мы их подвезём. — Макс обращался не ко мне, а к показавшемуся из-за машины Дилану. Тот окинул смеющимся взглядом стоящую перед нами троицу:

— Конечно, подвезём. Нет проблем. Вы предупредили родителей?

— Да, — подал голос Марк. — Мы позвонили маме. Сказали, что поедем с тётей Лив.

— Куда едем? — повернулся ко мне Дилан

— Домой. Это парни Ким.

— О! Сегодня я как раз имел честь познакомиться с вашей мамой.

Дилан пожал руку каждому. Даже Максу, который едва не лопнул от гордости, когда он дружески похлопал его по плечу. "Эм квадрат" смущённо переминались с ноги на ногу, пока Макс рассказывал Дилану, что мальчики младше его на два года и учатся в первом классе.

— Так, быстро в машину, — захлопала я в ладоши. — Размещайтесь аккуратнее и не придавите Эбби.

Малышка визжала, когда мальчишки по очереди залезали в машину и по очереди по-братски её тискали.

— Пути, ты каодный. Он каодный, мамиська, путь уйдёть.

Всю дорогу я просидела полубоком к Дилану, ни на минуту не прекращая увещевать расшалившихся детей. Он же всю дорогу улыбался и иногда еле слышно шептал мне: "Держись!"

Ким поджидала нас у дороги. Пока её мальчики выгружались, она протянула мне в окно бумажный пакет.

— Держи вертикально. Здесь суп для Эбби. Не думаю, что в твоём холодильнике сейчас есть что-то существенное.

Я от всей души поблагодарила подругу. Она отмахнулась и послала знающую улыбку Дилану, который с явным интересом за нами наблюдал.

По приезду Макс сию же секунду потащил Дилана к себе. За время, что они провели наверху, я успела приготовить обед, накормить Эбби и переодеться.

Около трёх мы выехали в Толедо, перед этим завезя детей Ким.

Макс очень тепло прощался с нашим гостем.

— Ты ещё к нам приедешь?

— Мне бы очень хотелось.

— И мне тоже, — закивал мой мальчик. — Я познакомлю тебя с дедушками и Стивом. Они тебе понравятся.

— Думаю, так и будет.

Потом настала очередь Эбби. Она сидела на руках у Ким и просто помахала Дилану ладошкой.

— Пока.

— Пока, принцесса.

Похоже, Ким уловила напряжение во взгляде и голосе Дилана и, пододвинувшись, позволила ему взять дочь за ручку. Он склонился над ней, притянув маленький кулачок к своему носу. Эбби счастливо засмеялась, а я едва не попросила его остаться.

На этот раз, чтобы вывезти нас из города, за руль села я. На каждом светофоре и машину, и меня оценивало множество любопытных глаз. И если до сих пор до кого-то не дошёл слух о моём появлении у школы на новом внедорожнике, теперь новость об этом точно облетит весь город.

С того момента, как мы отъехали от дома Ким, между нами повисло неловкое молчание. Я заехала на ближайшую заправку, чтобы поменяться с Диланом местами. Он молча вышел из машины, молча ждал у двери, пока я перелезла на пассажирское сиденье, и так же, храня молчание, сел, завёл двигатель и выехал на шоссе.

Итак, мне предстояло заговорить первой.

— Дилан.

Он едва заметно повернул голову, не отрывая взгляд от дороги.

— Дилан, — я снова позвала его. — Посмотри на меня.

Он выполнил просьбу, немного задержав взгляд на моих губах, и снова отвернулся к дороге.

— Когда ты говорил, что нам не стоит торопиться, я не думала, что всё будет именно так. И очень ценю то, что ты делаешь для меня и детей.

Дилан покачал головой.

— Это не надо ценить, Лив. Я хочу сказать, у нас не будет по-другому. Ты всегда будешь важна для меня больше, чем кто-либо другой. Ты и наши дети. Так было, так есть и так будет, потому что без вас я прожил достаточно долго.

— Я люблю тебя.

— Теперь я это знаю, — сказал он после небольшой паузы. — Поэтому не хочу уезжать. И меня страшно выводит, что я ничего не могу с этим поделать. Не могу вас забрать. Нелегко считаться с тем, что у любимой женщины есть своя жизнь.

— Эта жизнь теперь наша общая, и ты не должен…

— Вот именно, не должен! — Воскликнул Дилан и с силой сжал руль, так, что побелели костяшки пальцев. — Я не могу отделаться от мысли, что, если бы Майкл Вуд был жив, ты бы никогда не стала моей. И я бы никогда не узнал, что у меня есть дочь.

Он говорил резко, почти зло, но я признавала за ним это право.

— Скажи, что я неправ, Лив.

Я знала, что Дилан хотел услышать. Но ни он, ни Майкл не заслуживали этой лжи!

— Не скажу.

— Ты понимаешь, что какая-то часть меня — чёрная, загнанная далеко внутрь, — благодарит Бога за то, что Майкл Вуд погиб? Я чувствую, что пляшу на костях, и ненавижу себя за это.

Я похолодела.

— Ты не должен так говорить.

— Не волнуйся, — Дилан зло усмехнулся. — Даже если я заслужу адское пекло, призрак твоего мужа меня не остановит.

— Тогда не занимай всю сковородку. Это я изменила мужу. Это я изменщица.

— Ага, — хмыкнул он. — А я — соблазнитель чужих жён. И как нас только земля носит!

Меня прорвало:

— Я пыталась тебя забыть. Честно пыталась. Не смогла. Всё напоминало о тебе. Когда Майкл прикасался ко мне, я вспоминала твои руки. Это твои губы ласкали меня, твоё тело дарило наслаждение. Я ежедневно горела в аду из-за того, что ты не отпускал меня. Мне было стыдно перед мужем и одновременно за него обидно. И потом, когда Майкл погиб, и я увидела Эбби… Ты говоришь об аде, но что ты знаешь о нём?

Едва эти слова сорвались с губ, как я тут же о них пожалела. Сердце ухнуло вниз, когда я поняла, что именно сказала. Вернее, кому я это сказала.

Лицо Дилана превратилось в маску. Я ухватилась за его плечо, дрожа всем телом от страха, что он мог услышать за моими словами.

— Прости меня, милый. Я не должна была это говорить.

Дилан ответил не сразу. Он качнулся вперёд, будто отходя от гипноза.

— Нет, ты правильно сделала, что сказала об этом именно сейчас. Муки совести, терзавшие тебя, нельзя сравнивать с теми, что пережил я, узнав об Эбби.

Он говорил чётко и отрывисто. Без эмоций. Без малейшего упрёка в голосе.

— Это жестоко, — выдохнула я.

— Жестоко слышать, что я и наша дочь — причина твоего ада.

Я закрыла лицо руками и мелко затряслась: "Нет, нет, нет! НЕТ!!!"

— Ты этого боялась, да? Боялась, что узнают, что Эбби не дочь Майкла? Что ты будешь выглядеть в глазах окружающих не благородной вдовой, а изменщицей? Так?

— Прошу тебя, Дилан.

— О чём?

— Не надо…

— Ты боялась людского осуждения. Не моего.

— Я не этого боялась.

— Тогда чего же?

— Что всё это отразиться на них! — закричала я. — На детях. На моих родных. Я не хотела, чтобы на Эбби показывали пальцем и говорили, что она не дочь Майкла. Не хотела, чтобы она, а вместе с ней и Макс, стали изгоями. Не хотела, чтобы на Марти Вуда смотрели с усмешкой или, чего хуже, с жалостью. Не хотела этого ни для моего отца, ни для Ким. У нас маленький город, Майкла многие знали. Обязательно пошли бы слухи.

— То есть, сейчас ты этого не боишься?

— Сейчас я не боюсь ничего. Потому что мой главный страх в прошлом.

— И каков же он?

— Что тебе всё равно.

Дилан нахмурился. Я вздохнула, понимая, что ему требуются объяснения.

— Я боялась, что ты забыл меня. Что для тебя я ровным счётом ничего не значила.

— Такого никогда не было.

— Но я же не знала этого наверняка! — вскричала я. — Если хочешь меня в чём-то обвинить, обвиняй в том, что я тебе не поверила. При всём желании обратного, у меня просто не было на это времени.

— Господи, какой я дурак! — Дилан медленно провёл ладонью по лицу и застонал. — Ведь я хотел приехать, рвался к тебе. Я бы мог… Чёрт! Это невыносимо.

Я снова осторожно дотронулась до его плеча.

— Не вини себя. Мы оба были дураками.

— Я всё это время любил тебя, малыш, — произнёс он с горечью. — Ты должна была чувствовать это, должна была позвонить. Обязана была.

— Как ты себе это представляешь? "Привет, это Оливия. Мы как-то провели ночь, и я родила от тебя ребёнка. Да, и ещё, у меня муж умер, так что, как насчёт…"

— Прекрати!

Дилан резко выкрутил руль. Машина остановилась у обочины, а он обернулся ко мне, схватил за плечи и хорошенько встряхнул.

— Ты не понимаешь, что говоришь!

— Всё я понимаю! Майк не заслуживал этого! Да, с ним уже не было той страсти, что однажды накрыла нас с тобой, но он всегда мог рассчитывать на моё уважение.

— Ты всё ещё не можешь отпустить его. — Глаза Дилана метались между моими.

— Теперь уже могу. Иначе бы не вышла за тебя.

— Это ничего не меняет. Ты всё ещё жена Майкла Вуда, — сказал он с горечью. — К сожалению, я ничего не могу с этим поделать. Я хочу вернуться, забрать тебя и детей и привезти к себе. Я мог бы это сделать, если бы это помогло тебе захотеть быть ближе ко мне.

— Я люблю тебя.

— Я знаю. Как знал, что ты любила меня в нашу единственную ночь. Но, как и тогда, ты всё ещё мне не принадлежишь.

Дилан отпустил меня. Какое-то время он сидел прямо, смотря перед собой на дорогу. Я тоже не двигалась, думая обо всём сказанном. Я хотела сказать, что он не прав. Что я принадлежу ему. Сказать, что моя душа плачет от того, что он вынужден меня оставить. Что я жажду его, что он нужен мне…

Это было ни к чему. Дилан знал обо всём не хуже меня. Он так же хотел быть рядом. И он прав — нас не пускали друг к другу не только мы сами, но и то, что, казалось, уже давно осталось в прошлом, — моя жизнь с Майком. Для всего мира я всё ещё Лив Вуд. И буду ей до той поры, пока не надену кольцо Дилана и не назовусь Оливией Митчелл. Но сейчас — в эту самую минуту — я понимала, что не так-то просто будет это сделать.

До аэропорта мы доехали в полном молчании. Безумно не хватало ощущения руки Дилана в ладони, — того, которым наслаждалась я по пути из Сиэтла. Не верится, что это было только вчера. И вот снова между нами стена, и Дилан снова меня оставляет.

Мы припарковались на стоянке небольшого аэропорта рядом с моим одиноко стоящим грузовичком.

Дилан заглушил двигатель и устало облокотился на руль сцепленными в замок руками.

— Теперь вы — ты и дети — вся моя жизнь, — сказал он глухо. — Пожалуйста, помни об этом.

Минуту я честно боролась со слезами. Но его голос — ровный, смиренный, почти безжизненный, прорвал все барьеры. Отстегнув ремень безопасности, я рухнула в объятия любимого.

— Не хочу! Не хочу, чтобы ты уезжал, — всхлипывала я, прижимаясь к его груди. — Это неправильно.

— Неправильно, — соглашался Дилан. — Но по-другому никак. Пока никак.

Он дал мне немного поплакать, а после, взяв моё лицо в ладони, большими пальцами вытер текущие по щекам слёзы.

— Надо подождать, малышка. Нельзя так сразу обрушивать всё это на родных.

Дилан словно уговаривал меня. Словно забыл, что совсем недавно мы оба пришли к такому выводу. Хотя, может, он уговаривал себя?..

— Мне кажется, с твоими особых трудностей не будет, — бормотала я угрюмо.

— Не скажи. Думаю, Фиби уже устроила Джейсону допрос с пристрастием. Теперь моя очередь.

— Мне так жаль.

— Джейсона?

— Вас обоих.

— Не стоит. Жалеть нужно о том, что мы так и не побыли вместе.

Дилан начал оставлять на лице маленькие поцелуи, заставляя меня жмуриться от нежности, с которой он это делал.

— О-ох. — Я задохнулась, когда его губы, наконец, нашли мои.

Он целовал меня, крепко сжимая в объятиях. Большие и сильные руки обнимали, гладили, двигались вверх, зарывались в волосы. Я стонала под его губами, так же жадно цепляясь за Дилана, за те минуты, что мы могли побыть вместе. Мне было отчаянно его мало. Это исступление длилось и длилось, и в какой-то момент я поняла, что не выдержу.

— Возьми меня. Сейчас.

Его лёгкий смешок я скорее почувствовала, нежели услышала. Мой язык упёрся в его зубы, когда Дилан улыбнулся.

— Нет, родная, мы не будем заниматься с тобой любовью в машине. Не в первый раз.

Он отодвинулся от меня, но зелёные глаза плавились от удовольствия.

— Первый раз у нас уже был, — заметила я сварливо.

— Да, но тогда ты ещё не была моей женой.

— Резонно.

Дилан снова приблизился и, убрав волосы, зашептал мне на ухо:

— Что бы ни было в прошлом, Лив, когда в следующий раз мы займёмся любовью, это будет наша первая брачная ночь. И как бы я ни хотел взять тебя прямо здесь, — он слегка прикусил мою мочку, посылая волну дрожи по телу и этим интимным жестом, и своими словами. — Позволь мне на этот раз всё сделать правильно. Хотя бы для успокоения остатков моей совести.

Выехав со стоянки, я посмотрела в зеркало заднего вида: машина Дилана ехала за мной. При въезде на пятую автомагистраль мы должны были разминуться: мой путь лежал на юг, а он сворачивал на север, к Сиэтлу. В последний раз с улыбкой я взглянула в зеркало на две яркие точки, и выкрутила руль налево.

Когда через пять минут я снова посмотрела в зеркало, эти яркие точки были там.

Достав из кармана телефон, я набрала номер Дилана.

— Это ты?

Он засмеялся:

— Смотря, кому ты звонишь.

— Ты едешь за мной.

— Еду.

— Зачем?

— Чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке, — просто ответил он.

— Эту дорогу я знаю, как свои пять пальцев. А для тебя это лишний крюк в два часа. Разворачивайся.

— Если тебя волнует моё потраченное время, я забронировал билет на шестичасовой рейс из Келсо. В восемь буду дома.

— А как же снежная буря?

— Оказалась не такой страшной.

— А как же машина?

— Оставлю на стоянке. Когда в следующий раз прилечу к вам, она будет под рукой.

— Всё продумал, — усмехнулась я.

— Нет, малышка. Если бы продумал всё, ты бы сейчас сидела рядом со мной.

— Дилан…

— Я знаю, родная.

И снова всё было иначе. Всю дорогу до Лонгвью мы проговорили по телефону. На той же заправке, где мы пересаживались, я снова остановилась. Подождав, когда за мной остановится знакомый чёрный внедорожник, я выбежала из машины и через мгновение оказалась в тёплых, родных объятиях. Мы снова целовались, даря друг другу нежность и искреннюю радость от счастья просто быть рядом.

Только опасение, что Дилан опоздает на самолёт и ему всё-таки придётся возвращаться в Сиэтл на машине, заставило меня от него оторваться. Он пообещал позвонить из аэропорта, но сделал это немедленно, как только я завела двигатель и тронулась с заправки. Я счастливо засмеялась, когда Дилан, кажется, тысячный раз за сегодняшний вечер объявил, что любит меня. Он также сказал, что теперь мне придётся слышать это ежедневно, и он будет очень-очень стараться, чтобы "ежедневно" не превратилось в "ежечасно". Я совсем-совсем не возражала против такого развития событий.

Перед тем, как заехать к Ким, я завернула в закусочную и заказала с собой пять больших пицц. Сара, её бессменная хозяйка, с интересом поглядывала в мою сторону, пока в ожидании заказа я строчила сообщения. Наверное, у меня был слишком увлечённый вид, потому что обычно болтливая Сара даже не заговорила со мной, не говоря уже о том, чтобы поделиться последними сплетнями. Только после того, как я отъехала от кафе, в голову пришла мысль, что, пожалуй, не заговорила она совсем по другой причине: сегодня в главной городской сплетне наверняка фигурировали я и таинственный чёрный внедорожник.

Оставаться вечером одной не хотелось. Заехав за Эбби и Максом, я пригласила Ким с детьми на небольшую пицца-вечеринку. К радости мальчишек был снят вечерний запрет на газировку.

— Нельзя запивать пиццу молоком! — вопил Макс. — Нужна кола! Иначе это будет неправильная пицца-вечеринка.

"Эм квадрат" кивали и жалостливо поглядывали на нас с Кимберли.

Она сдалась первой:

— О`кей. Только вечером все чистят зубы ровно пять минут.

Позже к нам присоединились Пол и Стивен. Схватив коробку пиццы, они ушли в гостиную к дивану и телевизору.

На кухне творился настоящий бедлам. Мы едва успевали разогревать пиццы в духовке. И я, и Ким старательно избегали касаться в разговоре событий сегодняшнего утра. Не заостряли внимание и на Максе, который без умолку трещал о поездке в Сиэтл: о городе, о самолёте, об игровой в доме Митчеллов. В конце концов, не выдержала именно я, попросив сына есть молча. Но через мгновение эстафету подхватила Эбби:

— А де Диван?

От неожиданности я поперхнулась.

— Уехал домой.

— А када пидёт?

— Не знаю, солнышко. У него очень много дел. Может быть, когда-нибудь…

— Скоро, — успокоил сестру Макс. — Я приглашал.

И разговор снова вернулся к Митчеллам, Сиэтлу и перелёту.

Дилан звонил с дороги: когда добрался до Келсо и по прилету в Сиэтл. Всякий раз для разговора я выходила в коридор и всё равно старалась следить за тем, что говорю. Я рассказала про пицца-вечеринку и что затеяла её специально.

— Не хотелось оставаться одной. Да и Ким наверняка умирает от любопытства.

— Я тоже сегодня решил заехать к родителям.

— Передавай им привет. Завтра обязательно позвоню твоей маме, поблагодарю за гостеприимство.

— Она будет рада.

— Ты ещё позвонишь?

— Обязательно, — промурлыкал он в трубку. — Позже, чтобы пожелать спокойной ночи.

Я люблю тебя.

— И я тебя, — прошептала я и отсоединилась.

Гости ушли около девяти. Я искупала Эбби, уложила в кровать. Макс подсел с традиционной вечерней сказкой. Заручившись обещанием, что он без напоминания почистит зубы, я спустилась вниз для уборки и к своему удивлению обнаружила на кухне Ким.

Прислонившись к задней двери, она с неудовольствием оглядывала беспорядок.

— Ну, и долго ты ещё будешь валять дурака?

— О чём ты?

— Об этом!

Ким обвела рукой кучу грязных тарелок, стаканов, коробок из-под пиццы и банок содовой.

— Сейчас уберу, в чём проблема-то? А ты научи своего братца есть по-человечески. Сущий свин за столом!

Я кивнула в сторону отставленного стула, под которым оказалось больше всего крошек. Именно это место за столом полчаса назад занимал Стивен Хейз.

Ким фыркнула.

Внезапно разозлившись, я схватила гору бумажных салфеток и кинула в её сторону:

— Давай, помогай!

Ким сложила руки на груди и вперилась в меня хорошо знакомым "сейчас-как-врежу" взглядом.

— Что?! — раздражённо гаркнула я.

— Может, наконец, перестанешь идиотничать?

Ну не в самом же деле она пришла помочь с уборкой! Можно было и догадаться.

— Ладно, не возмущайся. — Я как-то сразу сдулась. — Самолёты не летали из-за непогоды. Он привёз нас домой.

— Из Сиэтла?

— Ну да. Приехали поздно, я предложила ему остаться. Переночевать, в смысле. — Подумав, я зачем-то добавила: — В гостевой.

— Ливи. — В обращении Ким больше не было ни вызова, ни нетерпения, поэтому я без опаски взглянула на подругу.

Она смотрела на меня с сочувствием.

— Тебе не кажется, что пришло время всё рассказать?

Сердце ухнуло вниз. Я, правда, не поняла — почему, и уставилась на Ким с недоверием.

— Что рассказать?

— Актриса из тебя всегда была никудышная, — всё тем же спокойным тоном проговорила подруга. — И ты это знаешь. И я это знаю. И ещё знаю, что он был здесь в новый год.

— Откуда?

Попытка поиграть в "я не понимаю, о чём ты", с треском провалилась

— Машина та же. Ты как-то странно отвечала тогда по телефону, вот я и решила сходить узнать, что случилось. А тут эта машина… Знаешь, а я тогда даже обиделась. Уж мне-то ты могла сказать про свидание. Ну, а сегодня, когда увидела её на улице, сразу побежала к тебе. И совершенно не ожидала увидеть, — Ким шумно выдохнула, — его.

Слишком много тайн стало между нами в последнее время. И даже если Ким примется утверждать обратное, моё недоверие очень её обидело.

Ещё неделю назад я бы подумала, что именно могу ей рассказать. Но после сегодняшнего разговора с Диланом, после того, как мы признались друг другу в своих чувствах, для нас не было другого исхода — мы должны и будем вместе. А Кимберли — человек, входящий в число тех, перед кем юлить не стоило. Тем более она знала куда больше, чем кто-либо ещё.

— Ты сказала ему про Эбби?

— Да.

— И что он?

— Удочерит её.

— Каким образом? — опешила Ким. — Собирается подать иск об установлении отцовства?

— Нет. Просто удочерит. С моего разрешения.

— Слушай, — Ким, наконец, отлипла от двери и подошла ко мне. — Ты можешь не рассказывать, если не хочешь, — я пойму. Но, Ливи, это… Ты хорошо подумала?

— Я люблю его. И он любит меня. Остальное, — я замолчала, взвешивая свои слова. — С остальным мы справимся.

Ким выжидающе молчала.

Я вздохнула и прислонилась к мойке спиной, опираясь на неё руками.

— Ну, хорошо. Тебе лучше сесть.

— Ты меня пугаешь, — пробормотала подруга, но, тем не менее, подчинилась.

Я рассказала всё: и про то, как впервые увидела Дилана в больнице, где показалось, что он меня не узнал; про то, что он был на пресс-конференции, где со слов Джеймса убедился, что я счастливо замужем. Рассказала про его помолвку с Бри. Про то, как мы встретились на балу, где все подумали, что мы со Стивеном пара. Ким не смогла сдержать нервный смешок, вероятно, представив брата в роли моего мужа. Я рассказала, как Дилан примчался ко мне ночью после дня рождения Эбби и узнал о её существовании. И про приезд в новый год, когда он впервые заговорил об удочерении; и про то, что эта поездка в Сиэтл была вроде нашего официального знакомства с Митчеллами.

Ким слушал, не перебивая, иногда лишь кивала головой или, наоборот, мотала из стороны в сторону в неверии. Когда я рассказывала о том, как Дилан впервые увидел Эбби, мой голос сорвался. В глазах подруги стояли слёзы, но она не замечала их, продолжая неотрывно смотреть на меня. Я не выдержала этот взгляд — говорить, уставившись в пол, было намного легче.

Я рассказала и о сегодняшнем разговоре по пути в Толедо — о том, что чувствует Дилан, и о страхах, что терзают меня. Когда я закончила, то пошла к своему заветному шкафчику и достала пачку "Мальборо". Ким открыла холодильник и взяла банку пива из запасов Марти Вуда. Шумно вскрыв её, она припала к горлышку. Я во все глаза смотрела, как она, почти не отрываясь, вливает в себя холодный пенный напиток.

Закончив с ним и поставив пустую банку на стол, Ким задержала воздух, безуспешно пытаясь справиться с отрыжкой, и сразу принялась задавать вопросы.

— Как ты объяснишь, что посторонний мужчина собирается удочерить твоего ребёнка? Ведь запрос об этом придёт в нашу мэрию.

— Дилан не посторонний, — ответила я.

Ким не удалось скрыть сарказм:

— Вот как?! И кто же он, позволь узнать? Ну, кроме, для нас с тобой очевидного.

— Мой муж.

Подруга замерла. Потом закрыла глаза и помотала головой.

— Кто, прости?

— Мы поженились на рождество в Олимпии.

Я сама подивилась, как спокойно мне удалось это сказать. Разумеется, когда-нибудь я должна была это сделать. Однако, не предполагала, что "когда-нибудь" случится так скоро.

Вцепившись рукой в своё горло, Ким в неверии таращилась на меня.

— Кто ты и что ты сделала с моей подругой?

— Это была гражданская церемония. Ничего лишнего. Тем не менее, юридически мы муж и жена. Никто не задаст вопрос, почему мой муж хочет удочерить мою дочь.

— Никто не задаст вопрос? Лив, ты что, забыла, где живёшь? — Ким смотрела на меня как на умалишённую. — Здесь всегда задают вопросы. Я сегодня весь день отбивалась от звонков: все хотели узнать, когда это ты успела поменять машину. А потом позвонила Бриттани Бишоп. Её Молли Сью видела тебя в компании какого-то мужчины. А где работает Бриттани, ты помнишь?

— В мэрии юрисконсультом, — послушно ответила я, уже понимая, к чему она клонит.

— Умница, — кивнула Ким. — Это Лонгвью, детка. Задавать вопросы здесь любимое занятие.

— Дилан хочет, чтобы мы переехали в Сиэтл.

Это была правда. С одной лишь оговоркой, что, когда мы обсуждали это, предполагалось, что он хочет быть поближе к дочери. Теперь всё изменилось, но вероятность того, что мы сразу станем жить вместе, пока вырисовывалась слабо.

— Дилан хочет, — хмыкнула Ким. — Дилан захотел удочерить Эбби — ты согласилась. Ему для этого понадобилось жениться на тебе — ты и не подумала возразить. Теперь он хочет перевести вас в Сиэтл.

Ким встала из-за стола и, подойдя ко мне, взяла за руки.

— Ливи, а чего хочешь ты?

Моя добрая, милая, светлая Ким! Она смотрела с таким участием, с такой любовью во взгляде. Ей действительно было так же больно, как и мне.

Я смотрела на подругу и чувствовала, как влага скапливается в уголках глаз.

— Я хочу его. Я очень сильно хочу всего этого.

Не выдержав, я закрыла лицо руками и заплакала.

Ким тут же обняла меня и принялась утешать.

— Ну чего ты, дурочка?

— Я люблю его, — всхлипывала я. — Ты не представляешь, как сильно я его люблю! И как же мне тяжело всякий раз его отпускать.

Ким гладила меня по голове, не пытаясь прервать монолог. И я была очень ей за то благодарна. Глядя сквозь пелену слёз в её родные тёмные глаза, тоже наполненные слезами, я продолжала изливать ей душу.

— Прости меня за то, что сейчас скажу, но, Кими, я и не думала, что любовь бывает такой. Вот он ушёл, и я… я дышу одним лёгким, понимаешь? Мне так жаль, так жаль, что я совсем не так любила Майка. Мне так жаль…

Я всё повторяла и повторяла это, прижимаясь к подруге, и продолжая плакать. Дыхание прерывалось, переходя в истеричные всхлипы, и, в конце концов, у меня началась икота. Ким осторожно посадила меня на стул. Потом потянулась к холодильнику, отцепила от связки ещё одну банку пива, открыла и протянула мне:

— Пей.

Я взяла её трясущимися руками и начала делать судорожные глотки. Через некоторое время с рыданиями удалось справиться, и я смогла спокойно вздохнуть.

Высморкавшись в комок мокрых салфеток, валявшихся на столе, я вытерла глаза и виновато посмотрела на Ким.

— Прости за истерику.

— Лучше истерика, чем твоё спокойное "мы поженились неделю назад". Гражданская церемония, ничего лишнего! А насчёт того, что ты мало любила Майкла…

Ким снова открыла холодильник и взяла ещё одну банку пива. Теперь уже для себя.

— Ты и сама не веришь в то, что говоришь. Я как-то прочитала, что для счастливой семейной жизни муж и жена не должны становиться друг для друга родными. Ну, в том смысле, что они не должны быть близкими родственниками. Муж всегда должен быть немного чужой. Понимаешь?

— Нет.

— Вы с Майклом были родными. Он был тебе и мужем, и братом, и отцом, и сыном в одном лице. Во всяком случае, пока у вас не появился Макс. — Внезапно она по-девчоночьи захихикала: — Знаешь, я как-то сказала Полу, что не представляю, как вы с Майком вообще любовью занимаетесь. Секс между близкими родственниками — это же аморально.

Струя пива вылетела из носа, когда я поперхнулась, услышав последние слова Ким. Кашель, сопли, смех, рвущийся из горла, — всё навалилось сразу.

— Да как вообще тебе это в голову пришло? Представлять нас с М-Майком…

— А вот так, — хохотала Ким. — Мне казалось, вы никогда не доходите до дела. Всё время друг над другом подшучиваете, прикалываетесь. Ваш брак в моих глазах был чуть ли не кровосмесительным. Мы же росли вместе. Ты была мне сестрой, как и Майкл, — братом. Откуда в вас могла взяться страсть, если ты ему одному из первых сообщила, когда у тебя пришли месячные.

Продолжая смеяться, я задумалась над словами Ким. Действительно, что бы ни происходило в нашей жизни, Майк всегда был моим другом. И, когда он умер, в первую очередь мне не хватало его надёжного плеча. Да, Ким права — мы были близкими родственниками, в равной степени замещая друг другу всё, что не хватало нам в жизни: Майк заботился обо мне так, как в детстве заботился папа, и, выйдя за него замуж, я, выражаясь официально, перешла под его юрисдикцию. Привыкшая к самостоятельности, позже я частенько ловила себя на мысли, что была к Майклу довольно снисходительна, относилась к нему как к ещё одному своему ребёнку. Даже не так: он был моим первым ребёнком, и, после того как появился Макс, я стала матерью для них обоих. Майк принимал это. Если бы ему что-то не нравилось, он бы точно об этом сказал. Он творил что-нибудь глупое, а я всего лишь крутила у виска, называла его ребёнком и, немного подувшись, почти сразу прощала. Ну а насчёт занятий любовью… тут Ким была не права: с этим у нас всё было хорошо. Правда, до той поры, пока у меня не появилось с чем сравнивать. Вернее — с кем.

Я не кривила душой, когда говорила Дилану, что не могла забыть о нём, занимаясь любовью с мужем. Это было ужасное чувство, и впервые, когда мы начали делать это по возвращении из отпуска, у меня случилась истерика: прямо под Майклом, когда, целуя, он запустил руку в мои пижамные шорты. Тогда я его резко остановила, а он не стал настаивать, полагая, что это наказание за сорванный второй медовый месяц. После, когда Майк уснул, я долго плакала в ванной, вспоминая Дилана, коря себя за эти воспоминания и ежеминутно повторяя, что подобное больше никогда не повторится. Что всё надо забыть и не обижать Майкла, иначе это будет не жизнь. Я запрещала себе думать о губах другого мужчины, когда губы мужа ласкали моё тело. Но, Боже мой, как трудно это было, нечеловечески трудно! Вскоре я обнаружила, что беременна, и наши сексуальные контакты стали довольно редки: всегда можно было сослаться на плохое самочувствие. Майк же, будучи чрезмерно заботливым, не настаивал. От этого я чувствовала себя ещё паршивее и клятвенно пообещала себе, что после беременности всё изменится, но… Мне так и не представилась возможность сдержать обещание. И сейчас воспоминания об этом снова всколыхнули чувство вины перед Майком. Он был мёртв, а я снова могла наслаждаться сладкими объятиями Дилана.

Пугаясь собственной ущербности, я закрыла лицо руками:

— Боже мой, Кими! Какая же я сука. Я не должна была соглашаться. Не должна была снова впускать в свою жизнь Дилана. Не должна была печатать эту чёртову книгу…

— Я тебя сейчас ударю!

От шока я чуть не онемела.

— Ч-что?

— Вот сейчас ты действительно рассуждаешь как эгоистичная сука! — прошипела Ким.

Прежде я никогда не видела её такой злой. Карие глаза прожигали меня насквозь. Едва ли ни ненависть плескалась в них. Волны ярости исходили от Кимберли Джонс. Она даже затряслась.

— Ты уже предала одного мужа, Дэвис. Не смей делать это со вторым!

Выплюнув это мне в лицо, Ким стремглав вылетела из кухни. Я же ещё некоторое время ошалело пялилась на дверь, за которой она исчезла. Постепенно до меня дошло, в чём именно меня обвинили, и вот тут действительно стало очень и очень тошно.

Ноги подкосились. Безвольной грудой я сползла по кухонному шкафу на пол и уткнулась в дрожащие ладони.

"Любовь моя, прости меня! Я не должна была это говорить. Не должна была это делать. Я должна была навсегда остаться с тобой, никогда не отпускать тебя. Беречь, лелеять, жить тобой, дышать. Я, как рыба, выброшенная на берег без тебя. Ты — моя стихия. Только с тобой я дома. Только в твоих объятиях я чувствую себя защищённой. Только тебе я готова отдать своё сердце, и только ради тебя всё ещё живу на этом свете".

Кому я адресовала эти слова: Майклу или Дилану? Два берега, между которыми текла моя жизнь. Две составляющие меня. Две неотделимые части одной жизни — моей. Я счастливо купаюсь в любви, которую дарят мне эти приветливые берега. Но они так же нуждаются во мне. Даже сейчас далёкий, еле виднеющийся в лёгкой дымке небытия берег Майкла меня не оставляет. Память о нём живёт в нашем сыне. Так и будет до скончания времён. Но теперь я знаю, насколько другому берегу сложно, когда я отворачиваюсь от него, с отливом унося радость и любовь, оставляя лишь горечь и сожаление. Я нужна этому берегу не меньше. Я нужна Дилану. Он мой второй берег, и сейчас я направляю свои воды именно к нему, притягиваемая самым незабываемым маяком — изумрудными глазами нашей дочери. Я больше не буду страдать из-за того, что сделала в прошлом, как не позволю этого и Дилану. Я буду счастлива с ним. Я уже счастлива. И я сделаю его счастливым, чего бы мне это ни стоило.

Конечно, мы помирились с Ким. Прямо на следующее утро, когда я завезла к ней Эбби. Она первая начала извиняться, но я её остановила.

— Ты всё сказала правильно. И мне нужно было это услышать.

— Ливи, я не…

— Перестань! Ты совершенно права. Давно пора навести порядок в своей жизни. Надоело обманывать себя, надоело постоянно возвращаться к одному и тому же. Надоело жить с оглядкой на прошлое. Я хочу быть счастлива, а без Дилана у меня этого не получится.

Это была сумасшедшая неделя. В магазине скопилось множество дел. Ежедневно шёл поток покупателей, которые ничего не покупали, а всё больше задерживались у прилавка, болтая о разных пустяках. Разумеется, мне было хорошо известно, чем был вызван подобный интерес, и мысленно я послала куда подальше всех сплетников нашего города, решив просто не обращать на них внимания.

Дилан звонил ежедневно, и минуты нашего общения становились для меня отдушиной. Мы разговаривали обо всём на свете. Я рассказывала, как проходил наш день. Он хотел знать абсолютно всё: что мы ели на завтрак, что делали вечерами. Дилан смеялся, когда я рассказывала про выходки Эбби, и как Макс всерьёз собрался стать пилотом, попросив заменить плед с Молнией МакКуином на "Аэротачки".

В пятницу Дилан сообщил, что всю следующую неделю проведёт в Чикаго.

— Должен был лететь Саймон, но в последний момент возникла необходимость его присутствия в Сиэтле. Придётся ехать мне.

Он рвался к нам и на эти выходные, но мы оба понимали, что необходимо взять паузу. Правда, была велика вероятность, что пауза эта затянется: через выходные мой отец отмечал юбилей.

— Хочешь сказать, я три недели тебя не увижу? — мрачно поинтересовался Дилан.

— Мне жаль, любимый.

Дилан долго молчал, а когда снова заговорил, я поняла, что он пытается меня подбодрить.

— Надеюсь, когда мы, наконец, встретимся, нам удастся побыть наедине. Я соскучился по твоим губам.

Моё сердце сделало кульбит.

— Я тоже скучаю по тебе, мой родной. Хочу быть рядом, хочу прижаться к тебе, обнять…

— Малыш, прекрати немедленно, — зарычал Дилан. — Иначе я примчусь и возьму тебя прямо на пороге.

Я рассмеялась.

— Мы напугаем детей.

— В следующий раз, когда вы приедете в Сиэтл, дети останутся у родителей. Мы проведём ночь у меня. Только вдвоём. И никаких возражений.

— Я и не думала возражать. Я хочу тебя.

Дилан застонал.

— Больше не говори мне это, Лив.

Я снова засмеялась, услышав умоляющие нотки в его голосе.

— Ещё две недели — и я буду твоей. Хотя, я и так твоя.

— Повтори это, — услышала я сдавленный голос.

— Я твоя. Я люблю тебя, и я — твоя.

— Моя…

Ещё до того, как я положила трубку, в голове созрел план. Если я прожду Дилана ещё две недели, то взорвусь от желания. Два года у меня не было мужчины, и теперь, когда он появился, я могла называть себя самыми нелестными словами, но он был мне нужен даже больше, чем я ему. Не знаю, получилось бы у нас побыть наедине в Сиэтле, но вряд ли кто помешает нам сделать это в Чикаго.

Сначала я хотела спросить у Дилана, что он думает по этому поводу, но потом решила, что, предупредив о своём приезде, лишу себя удовольствия увидеть его реакцию на моё неожиданное появление. А в том, что она будет очень бурной, можно было не сомневаться.

В последнем разговоре с его матерью, я сообщила, что собираюсь в Чикаго. Мы созванивались довольно часто. В основном, говорили о работе. Книга хорошо продавалась, и Эллен предложила подумать о продолжении. Мы также обсудили возможность возобновления моих поездок по больницам. После губернаторского бала многие лечебные учреждения и благотворительные организации заинтересовались нашим проектом. Я была рада снова окунуться в работу и, учитывая, что дела в магазинчике шли хорошо, решила поискать помощницу.

Услышав о Чикаго, Эллен сразу предложила свою помощь. Можно сказать, я открыто сообщила ей что собираюсь заняться любовью с её сыном, но, слава богу, миссис Митчелл пуританкой не была, а помощь её пришлась как нельзя кстати.

Я знала, в каком отеле и даже в каком номере остановился Дилан, но не хотелось случайно с ним разминуться. Эллен пообещала всё разузнать о его расписании, и уже к началу следующей недели я точно знала, что в пятницу вечером найду Дилана в "Ритце" на приёме по случаю завершения медицинской конференции. Как глава делегации "Митчелл Инкорпорейтед", он обязательно там будет.

Всё складывалось как нельзя кстати. Эллен внесла моё имя в список членов делегации, записав как Оливию Мейсен, и, несмотря на мои возражения, забронировала номер в том же "Ритце", где, кстати, остановился и Дилан. Расходы на проживание взяло на себя агентство, за что в душе я была очень признательна: страшно представить, сколько всё это могло стоить.

Детей я оставила Ким, и на этот раз обошлось без тайн. Я рассказала подруге куда и зачем еду.

— Постарайтесь не разрушить гостиницу, — напутствовала она, от души расцеловав меня в обе щёки.

Я покраснела, но оправдываться не стала. Я была на взводе. Желание, помноженное на ожидание, сводило меня с ума.

В отеле я оказалась около семи вечера. Приём был назначен на девять и проходил в банкетном зале на верхнем этаже "Уотер Тауэр Плейс", где располагался чикагский "Ритц".

Служащий проводил меня в номер на двадцать пятом этаже. Он оказался угловым: с одного балкона открывался захватывающий вид на вечерний город, а с другого — бледнело в темноте занесённое снегом озеро Мичиган.

Я решила распаковать вещи. Правда, на распаковку это мало походило, всего лишь предстояло достать из чехла вечернее платье. Времени заняться поиском подходящего наряда не было, но я не очень-то и расстроилась, взяв с собой то, что надевала на губернаторский бал в Сиэтле. Но, открыв чемодан, я вспомнила последний разговор с Эллен: перед самым отлётом она позвонила и настоятельно попросила по приходу в номер заглянуть в гардероб.

Зайдя в спальню и открыв широкие зеркальные двери шкафа, я обнаружила внутри несколько шелковых чехлов, покачивающихся на рейлинге. Под ними стояли обувные коробки; на полках, выстроились в ряд с десяток вечерних сумочек.

Эллен продумала всё.

Сначала я рассердилась и с гневом захлопнула дверцы. Не знаю, что скрывалось под чехлами, но одного взгляда на сумочки и надписи на коробках было достаточно, чтобы моя гордость была уязвлена. Я уже собралась позвонить Эллен, чтобы отчитать её за… Рука с телефоном безвольно повисла, когда я поняла, что меньше всего мать Дилана заслуживает моей отповеди.

Не много поостыв, я достала из чемодана своё платье и повесила его на плечики. Однако чувство любопытства перевесило упрямство, и я с энтузиазмом начала расстёгивать чехлы.

C каждым разом внутри обнаруживались всё более и более роскошные наряды. Платьев оказалось не меньше дюжины, и все они были на разный вкус: короткие и длинные, откровенные и строгого фасона. Но когда я открыла восьмой по счёту чехол, то задохнулась от восхищения. Платье было предельно элегантное: струящаяся шелковая юбка, посаженная на облегающий корсет, задрапированный мягкими шелковыми складками. Несколько серебристых нитей, пропущенных между ними, подчёркивали его форму. Но не это поразило меня — нет: поразительным был его цвет — так хорошо мне знакомый, изумрудный, завораживающий цвет глаз моего любимого.

Я немедленно сняла платье с вешалки и приложила к себе. С шоколадным цветом волос и сияющими карими глазами оно смотрелось бесподобно. Мне не удалось справиться с искушением, и я совершенно по-детски закружилась перед зеркалом.

От этого приятного занятия меня отвлёк звонок. Это была Эллен. Услышав мои восторженные возгласы по поводу платья, она засмеялась и посоветовала перед приёмом обязательно выпить бокал шампанского.

— Это чтобы расслабиться, девочка.

— Я не знаю, как мне вас благодарить, Эллен.

— Сделай моего сына счастливым, Оливия, — ответила она мне на это. — Сегодня и всегда.

Я приняла душ, вымыла и высушила волосы, оставив их свободно струиться по плечам. Чувствуя, что напряжение не отпускает, я решила воспользоваться советом Эллен. На столике в гостиной я нашла большое блюдо с фруктами, рядом с которым в серебряном ведёрке темнело горлышко бутылки, заткнутое полуоткрытой пробкой. Взяв один из двух стоящих рядом хрустальных бокалов, я потянулась к шампанскому, но, передумав, наполнила бокал водой из прозрачной пластиковой бутылки. Пока мне хотелось оставаться трезвой.

В связи с тем, что я решила надеть изумрудное платье, возникло две проблемы. Первую я благополучно решила, найдя в одной из коробок серебристые босоножки на высокой шпильке. Представляющие собой переплетение двух тоненьких серебряных ремешков, они оставляли ногу открытой. Конечно, о педикюре и прочих косметических процедурах я позаботилась дома. До сих пор меня бросало в краску от необходимости решить вопрос с эпиляцией зоны бикини. Это была настоящая дилемма. В прошлый раз я удивила Дилана её девчачьей чистотой, но даже желание сделать ему приятное не смогло сподвигнуть меня снова подвергнуться этой жесточайшей процедуре. Обошлась малой кровью.

Вторая проблема вышла с бельём. Конечно, собираясь в Чикаго я пробежалась по магазинам и купила несколько довольно откровенных комплектов. Но ничего из них не подходило к зелёному платью. Это действительно становилось проблемой, и я уже было решилась позвонить в справочную отеля, чтобы узнать, есть ли где-нибудь поблизости магазин женского белья, но времени на шоппинг не оставалось. Делать было нечего, я надела самые маленькие трусики, которые нашла в своём арсенале: простые белые стринги, брошенные в сумку в последний момент. А вот лифчик… когда я примерила платье, то мысленно похвалила себя за то, что так и не решилась на новые покупки — корсет так плотно облегал грудь, что было невозможно что-либо ещё под него надеть.

Около половины десятого я подошла к столу и всё-таки достала из ведёрка бутылку шампанского. Наполнив бокал, я сделала пару глотков и подошла к зеркалу, внимательно себя оценивая. Что ж, неплохо. Со вкусом и довольно сексуально.

О, да — я определённо сегодня займусь сексом! И горе тому, кто попытается мне в этом помешать!

Будущее. Глава 37

Soundtrack — Closer by Nine Inch Nails

Просторный зал приёмов на последнем этаже здания "Уотер Тауэр Плейс" под завязку был заполнен людьми.

Лифт доставил меня на семьдесят третий этаж. Выйдя из него, я спустилась по ступенькам и влилась в бурлящее живое море.

Было довольно шумно. Приглашённые в большинстве своём стояли группами и оживлённо беседовали. Судя по раздающимся тут и там взрывам хохота, атмосфера была довольно расслабленная.

Официанты в белых форменных рубашках сновали между гостями, держа в руках подносы, заставленные высокими бокалами. От смущения и нежелания выделяться я взяла один и начала протискиваться в середину зала.

Почти все мужчины были одеты в смокинги, как и на губернаторском балу в Сиэтле. Правда, в отличие от него, женщины здесь не пытались поразить друг друга нарядами. Большинство из присутствующих дам выбрали беспроигрышный вариант — маленькое чёрное платье, дополненное небольшим количеством аксессуаров. Мой изумрудный наряд выгодно выделялся на фоне довольно скучной чёрно-белой гаммы.

Несколько раз, лавируя в людском потоке, я ловила на себе неоднозначные мужские взгляды. Они заставляли меня краснеть; я отворачивалась, чтобы немедленно встретиться с ещё одной парой заинтересованных глаз. Если вы не хотите, чтобы вас остановили, самое лучшее — сделать вид, что "ищите своих", — способ, хорошо зарекомендовавший себя во времена студенческих вечеринок. Нужна была цель. Сейчас ею стало желание побыстрее оказаться у противоположной от выхода стены. Судя по рекламным проспектам, она была стеклянная и открывала потрясающий вид на вечерний Чикаго. Разумеется, цель эта была промежуточной. Я всего лишь выбирала позицию для того, чтобы найти Дилана. Для этого требовался хороший обзор, что в принципе было нереально, если бы я не знала — опять-таки из прочитанного проспекта, — что часть зала у окна возвышается над остальным.

Каково же было моё разочарование, когда оказалось, что на том месте, на своеобразном подиуме, расположился оркестр. Я остановилась в нерешительности, не зная, куда двигаться дальше. Фланируя по залу, я очень долго могла искать Дилана, поэтому решила, что будет проще остановиться где-нибудь неподалёку от сцены и немного понаблюдать. В крайнем случае, всегда можно просто позвонить, и чёрт с ним, с сюрпризом.

Неоднократно я представляла себе детали нашей встречи: придумывала, с какими словами подойду к нему, что скажу. Представляла выражение его лица, когда он меня увидит. Все эти сладкие сценарии, разыгрываемые в голове, всегда имели один, не менее сладкий финал — мы с Диланом неизменно оказывались в постели. В конце концов, не придя ни к какому определённому решению, я решила действовать интуитивно.

Рядом со мной расположилась большая компания. Состав её постоянно менялся: люди то подходили, здороваясь и хлопая друг другу по плечу, то уходили с заверениями дружбы и обещаниями в скором времени созвониться. Каким-то непостижимым образом вскоре я оказалась втянута в беседу с двумя приятными джентльменами возраста чуть старше моего отца. Боюсь, всё дело во втором бокале шампанского, взятого с подноса проходившего мимо официанта. В какой-то момент я поймала себя на том, что рассуждаю на тему оснащения школьных медицинских кабинетов стоматологическими креслами.

— Вы мыслите здраво, юная леди. Может, когда у вас будут дети, это войдёт в обычную практику, — заметил один из моих собеседников.

Седовласый и бородатый, он чем-то напоминал героя Харрисона Форда из фильма "Беглец". Надеюсь, дома его не ждёт ничей хладный труп, и ему не придётся доказывать свою невиновность, бегая от полиции по лесам и весям.

Да, с шампанским определённо надо завязывать.

— Моему сыну восемь, и до сих пор мне приходится напоминать ему по вечерам чистить зубы. А вот дочь, которой не так давно исполнилось два, делает это с удовольствием.

Тут же я получила кучу комплиментов по поводу того, что в столь "юном" возрасте у меня уже двое детей.

Мы проговорили ещё несколько минут, когда в обрывке разговора я вдруг услышала знакомую фамилию.

— Нет, у Холбрук это определённо похоже на помешательство.

Холбрук? Лора Холбрук? Редактор агентства "Мейсен" здесь, в Чикаго? Почему же Эллен ничего мне не сказала? В любом случае, это имя связано с Митчеллами, и я вся обратилась в слух.

— Даже после того, как он без объяснений разорвал помолвку, приехать сюда и делать вид, что ничего не произошло?! Бри давно пора понять, что ведёт она себя как последняя шлюха.

Похоже, эти две сплетничающие дамочки не входят в число ближайших подруг этой самой Бри.

Стоп!

Бри?

Бри Холбрук?

Я замерла, поражённая догадкой. Ну конечно! На балу у губернатора Лора сидела за одним столом с Митчеллами. Как — пусть даже ведущий — редактор агентства могла оказаться там, если не в качестве родственницы невесты одного из них? Бри — на тот момент помолвленная с Диланом — сестра Лоры.

Только сейчас я поняла, насколько они похожи: обе блондинки, у обеих одинаковое надменное выражение холодных синих глаз. И, если я правильно понимаю, Бри здесь из-за Дилана. Она пытается его вернуть.

Меня охватило странное чувство. С одной стороны, я испытывала беспокойство, что кто-то открыто претендует на моего мужчину, а с другой, торжествовала: его сердце занято мной.

— Так просто она от него не отцепится, — произнёс первый голос. — Деньги и власть притягивают.

— Знаешь, даже без денег и власти я бы много отдала, чтобы оказаться в постели с этим красавцем. Он же ходячий секс, согласись? Всякий раз, поднимаясь на верхний этаж, я надеюсь увидеть его хоть мельком. — Голос говорившей стал тише. Мне пришлось напрячь слух, чтобы не упустить ни одного слова. — Однажды я ехала с ним в лифте. Когда я зашла, Дилан улыбнулся. Правда, я от этого чуть не кончила.

— Моя знакомая работает вместе с её сестрой. — Теперь и первая начала шептать, и я вынуждена была пододвинуться к ним ближе. Знаю, подслушивать нехорошо, но, когда дело касается твоего мужа, это можно расценивать как меньшее из зол. — После того, как Митчелл разорвал помолвку, Бри примчалась к ней в офис и долго орала, что это ничего не значит. Мол, он всё равно будет её. Лора пыталась образумить Бри, но та просто обезумела. Кричала, что ей нужна всего лишь одна ночь, чтобы привязать его навсегда. Представляешь?

— Вот сука! — пропела её подруга. Точнее не скажешь, подумала я про себя. — Когда Кристофер объявил, что на конференцию едет весь наш отдел, я чуть не скончалась от радости. Но Бри не выпускает его из виду ни на минуту: видно, надеется, что он утратит бдительность.

— Дорогая, у тебя и без неё полно конкуренток. Каждая женщина в этом зале от восемнадцати до восьмидесяти мечтает о Дилане Митчелле. И я не исключение.

Обломитесь, девушки, клиент занят!

Я даже не пыталась бороться с расползающейся по лицу идиотской улыбкой. Мужчина лет сорока, стоявший чуть поодаль, принял её на свой счёт. Он немедленно улыбнулся в ответ, подняв бокал в приветственном жесте. Я нахмурилась и демонстративно отвернулась. В другой раз я бы и отошла, но не хотелось менять положение относительно двух сплетниц: может, с их помощью я быстрее найду Дилана.

И уже через мгновение эта тактика сработала.

— Боже, посмотри, она просто висит на нём. Мне даже жаль Дилана. Честное слово, жаль. О чём он только думал, когда делал ей предложение?

Обернувшись, я в нетерпении проследила за взглядами двух затянутых в узкие чёрные платья фигур.

Они стояли в середине зала: мужчины в строгих смокингах, женщины в длинных вечерних платьях. Сильные мира сего, не иначе. Среди них я узнала своего недавнего собеседника, "Харрисона Форда". Он только что подошёл: пожал руки мужчинам, поприветствовал женщин. Что-то сказал. Улыбнулся. Следующим кадром вверх взметнулось облако белых волос. Через мгновение оттуда донёсся переливчатый женский смех.

Люди окружали меня плотным кольцом, оставляя невидимой для тех, кто стоял в центре. Продвигаясь вперёд, я то и дело выглядывала из-за чьих-то спин и плеч, пытаясь разглядеть Дилана. Но первой увидела Бри, и надо отметить, выглядела она потрясающе. Не выбиваясь из общей массы, сестра Лоры выбрала всё то же простое чёрное платье, идеально сидящее на её точёной фигурке. Минимум украшений, волосы гладко зачёсаны назад, тонкая шея открыта. Её облик разительно отличался от того, какой Бри предстала на губернаторском балу. На этот раз она была воплощением вкуса и стиля. Как и мужчина, что стоял рядом с ней. Ненароком я даже ими залюбовалась: удивительно гармоничная пара, будто сошедшая со страниц "ДжиКью".

Однажды я уже видела Дилана в смокинге, но тогда у меня не было возможности сполна насладиться этим зрелищем. Сейчас же мои глаза откровенно его пожирали. Идеально сшитый костюм сидел на нём как влитой. Острые края белоснежной рубашки, маленький белый кусочек, выглядывающий из нагрудного кармана, идеально повязанный галстук-бабочка — Дилан выглядел вызывающе сексуально!

Я снова посмотрела на Бри, отмечая, что она определённо провела работу над ошибками. Именно такая женщина должна стоять рядом с Диланом Митчеллом, а не та, которая, будучи уверенной, что он никуда не денется, вальяжно угощалась шампанским.

Бри нежно улыбалась Дилану. Он же был увлечён беседой с окружающими. На лице — почти незнакомое мне выражение строгости и сосредоточенности. Это был властный Дилан Митчелл — такой, каким он предстал передо мной в самом начале нашего знакомства. Когда ещё не был моим.

Моим.

Повинуясь внезапному порыву, я достала из сумочки телефон и написала сообщение.

"Я тебя люблю".

Лишь отослав сообщение, я вдруг подумала, что Дилан мог не взять с собой телефон. Или выключить его — наверняка на подобных приёмах звонки не приветствуются. Но вот его рука опускается в карман брюк. Он достаёт телефон и смотрит на экран.

Я вижу, как расслабляются его плечи; как из уголков глаз бегут морщинки. Его губы кривятся в моей любимой лёгкой усмешке. Сердце наполняется нежностью и радостью. Всего лишь три слова, написанные мной, делают с ним это.

Любовь моя, я рядом. Я здесь. Почувствуй меня. Хочется немедленно бежать к нему, крича эти слова. Милый мой, как сильно я тебя люблю!

Я вижу, как хмурится его лоб: конечно, сейчас он не может ответить, и это расстраивает. Дилан медлит, всё ещё держит телефон в руках, и я тут же пишу следующее.

"Я твоя".

Теперь он смотрит на экран серьёзно. Прикусывает уголок губы.

То ли ещё будет, любимый, придётся запастись терпением!

Бри о чём-то его спрашивает. В ответ Дилан легко качает головой и пытается снова присоединиться к беседе. Телефон все ещё в руках. Я жду. Проходит несколько минут. Он почти вернул его в карман, когда я снова нажимаю кнопки и отправляю сообщение.

"Я хочу тебя".

Дилан нервно проводит рукой по волосам. Он выглядит растерянным. Оторвав взгляд от телефона, он пытается снова ухватить нить беседы. Его глаза перебегают с одного лица на другое. В какой-то момент он сдаётся и, извинившись, отходит.

Бри следует за ним, но Дилан её не замечает. Он продвигается вперёд, по ходу здороваясь и пожимая протянутые руки. Я не теряю его из виду, лавируя между гостями. Дилан проходит через зал, потом по небольшому коридору и скрывается за дверью мужского туалета. Бри задерживается, кем-то остановленная, но я вижу, как она то и дело кидает в ту сторону взволнованные взгляды.

Внезапно телефон в моей руке оживает. Я улыбаюсь, видя на дисплее имя Дилана.

— Привет.

— Что ты творишь, малыш? — слышу я сдавленный шепот.

— Соблазняю тебя.

— По телефону?

— Да.

— Ты выбрала для этого неподходящее время. У меня была беседа с министром здравоохранения.

— Прости, — хихикаю я. — Не смогла удержаться.

— Что?

— Эллен сказала, у тебя сегодня приём. Захотелось, чтобы ты улыбнулся. Ты же улыбнулся?

— Да.

— Я люблю тебя.

— И я тебя. Перезвоню, как только освобожусь, хорошо?

— Нет, сегодня я весь вечер буду занята.

— Ты не дома?

— Нет.

— Вот как? — На меня веет холодком. — Могу я поинтересоваться, где?

— Близко… — выдыхаю я и нажимаю отбой.

Телефон в моей руке оживает почти мгновенно, но я его отключаю. Я знаю: любимый не оставит попыток дозвониться, но у меня на этот счёт другие планы.

Дилан появляется через несколько минут. Остановившись в коридоре, невидящими глазами перебегает с одного лица на другое. Он хмурится, вероятно, всё ещё пытаясь понять, что же я имела в виду. Телефон он держит в руке и время от времени поглядывает на дисплей. Похоже, не теряет надежду со мной связаться.

Потерпи, родной, осталось недолго.

И вновь Дилан окружен людьми. Я вижу, как он улыбается, кивает, отвечает на вопросы. Расслабляется, снова втягивается в беседу. В ожидании лишь одного действия я не спускаю с него глаз. И когда, кинув последний взгляд на дисплей, он собирается положить телефон в карман, я включаю свой аппарат. Быстро пролистав меню, я нахожу заранее набранное сообщение и нажимаю "отправить".

"В тот вечер, когда мы впервые встретились, ты тоже был в белой рубашке. Та, что на тебе сегодня, — выглядит неплохо. Интересно, как она будет смотреться на мне утром".

Уже не извиняясь перед своими собеседниками, Дилан достает телефон и смотрит на экран. Его глаза постепенно расширяются. На секунду он замирает, затем резко поднимает голову и осматривает толпу.

Юркнув за чью-то спину, я хихикаю. Игра меня забавляет. Будучи невидимой, я держу ситуацию под контролем.

Через минуту я выглядываю из своего укрытия: Дилан снова занят разговором. Но по тому, как его рука то и дело взмывает к волосам, как рассеянно взгляд скользит по лицам, понятно, что мыслями он далеко.

Любимый…

В компании нескольких человек Дилан перемещается к центру зала. Бри, бесцеремонно расталкивая локтями гостей, хвостиком следует за ними. Догнав Дилана, она кладёт руку ему на спину. Он резко оборачивается.

Разочарование в его взгляде для другой явилось бы тяжёлым ударом. Но только не для Бри. Мне становится её жаль: нелегко быть заложницей своих чувств, пусть даже и вызванных корыстью. Способная осчастливить достойного человека, она желает того, кто от неё однажды отказался.

Бри будто и не замечает, как Дилан откровенно ею пренебрегает, и я ловлю себя на мысли, что даже немного сержусь на него за это.

Стоп! Что за ерунда! Эдак черте до чего можно додуматься. Пора заканчивать с играми. Я хочу Дилана. Он мой. Нажав кнопку вызова, я отправляю одно слово:

"Обернись".

Дилан достаёт телефон, читает сообщение и медленно поворачивается.

Какое-то время меня ещё заслоняют люди. Но в тот момент, когда его глаза встречаются с моими…

Не обращая ни на кого внимания, Дилан медленно направляется ко мне и останавливается в одном шаге. Под его чуть насмешливым взглядом я краснею. Идея с перепиской теперь кажется глупой.

— Прости, — шепчу я виновато.

Уголки его губ чуть подрагивают. Он едва справляется с улыбкой.

— Прости, пожалуйста, — снова бормочу я.

— Ты здесь.

Его голос нежен. С той же нежностью во взгляде Дилан изучает моё лицо. Я понимаю, что он ни капельки не сердится, и улыбаюсь.

— Я же сказала, что близко.

— Моя Лив.

Он делает последний шаг, разделяющий нас.

За его спиной раздаётся деликатное покашливание:

— Милый, ты нас не представишь?

Чёртова Бри! А я уже почти про неё забыла.

Она встаёт рядом с Диланом: само очарование и снисхождение. Тонкая рука взлетает вверх и по-хозяйски ложится на плечо моего мужа.

Если пару минут назад мне было её жаль, то сейчас захотелось прибить. Какого чёрта?!

Я еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться: выражение лица Дилана, когда он к ней поворачивается, бесценно. Он будто пытается вспомнить, кто это.

Бри, кажется, всё равно.

— Ваше лицо мне знакомо. Мы прежде не встречались?

Последний вопрос она адресует Дилану.

Я не даю ему ответить, и протягиваю ей руку.

— Здравствуйте, мисс Холбрук. — На лице Бри выражение вежливого удивления. Она определённо не помнит меня. — Я Оливия. Оливия Митчелл. Жена Дилана.

Пока я представляюсь — нарочито проговаривая каждое слово, — улыбка медленно сползает с лица Бри. Она стреляет глазами на мою левую руку. Изумление сменяется презрением: кольца на ней нет. Но я готовлюсь нанести решающий удар и, состроив жалостливый взгляд, надуваю губи и заговариваю с Диланом голосом девочки-ломаки:

— Дорогой, кажется, я забыла в ванной кольцо. Ну, когда мы принимали душ после… — Будто в смущении я сбиваюсь, бросаю извиняющий взгляд на застывшую статуей Бри. — Может, вернёмся в номер?

Слегка прикусив губу, я призывно смотрю на Дилана. Дураку понятно, для чего именно я хочу вернуться, и что оставленное кольцо — лишь предлог.

Его лицо непроницаемо, но расплавленные изумруды горят дьявольским огнём. По ярким всполохам в них я понимаю, что Дилану нравится моё маленькое представление.

— Конечно, дорогая. Как скажешь.

Ноги становятся ватными. Я вдруг понимаю, что всё это становится правдой. Мы — становимся правдой.

Дилан выжидающе изгибает бровь. Я улыбаюсь Бри:

— Мисс Холбрук.

Моя изумрудная юбка взлетает вверх, когда я разворачиваюсь и энергичным шагом направляюсь к выходу из зала.

Шах и мат, сучка!

Довольная собой, я шла через людское море. Цель достигнута: мужчина, ради которого я здесь, идёт следом. Его окликали, но не надо было поворачиваться, чтобы удостовериться, что Дилан ни на шаг от меня не отстаёт.

Подойдя к дверям лифта, я остановилась. В ту же секунду рука Дилана потянулась к кнопке вызова. Наконец, я смогла заглянуть ему в лицо.

Он улыбался. В зелёных глазах плясали бесенята.

— К тебе или ко мне? — спросила я.

— Определённо ко мне.

Вместе с нами в лифт зашли ещё несколько человек. Дилан нажал кнопку тридцать первого этажа и, встав за мной, притянул меня к себе. Спиной я чувствовала прохладный шелк его смокинга.

— Я всё ещё не верю, что ты здесь, — раздалось над моим ухом.

— Я здесь.

— Лив, — Дилан обнял меня за талию, мягко сдавливая лёгкую ткань платья.

— Ш-шш, — прошептала я, откидывая голову ему на грудь. Моя рука легла поверх его. Наши пальцы переплелись. Он легонько сжал их. Я счастливо улыбнулась: наконец-то!

Лифт звякнул, выпуская часть пассажиров.

— Оливия Митчелл, — неожиданно проговорил Дилан. — Мне нравится.

— Зря я так с ней. Не надо было. — Не то чтобы я действительно сожалела…

— Мой котёнок показал коготки.

Горячее дыхание Дилана опалило шею, заставив сердце забиться сильнее.

— Она позволила себе прикоснуться к тому, кто принадлежит мне.

Я повторила его же однажды сказанные слова. В ответ Дилан тихо рассмеялся.

Выйдя из лифта, мы пошли по узкому коридору, покрытому мягким ковром. Дилан держал меня за руку и улыбался самой сексуальной в мире улыбкой, которая заставляла меня краснеть.

Его номер был в конце коридора. Мы остановились перед широкой двойной дверью. Дилан достал карточку и, вставив её в ячейку, открыл дверь. Но, прежде чем зайти, он неожиданно подхватил меня на руки.

— Добро пожаловать в наш номер, миссис Митчелл.

— Поставь меня на ноги и немедленно поцелуй.

Мы были не в состоянии договориться, кто ведущий, а кто ведомый в этом поцелуе — глубоком и ничуточки ни нежном. Его язык ворвался в мой рот без сопротивления, но я тоже хотела попробовать его на вкус и довольно сильно прикусила нижнюю губу любимого, вызывая в нём ответный стон. Словно два изголодавшихся зверя, мы не хотели делиться своей добычей ни с кем — даже друг с другом. Сильные руки крепко держали меня; мои пальцы играли в его волосах, зарываясь в их шелковую мягкость.

— Подожди, — выдохнула я, когда первый голод был утолён.

— Не хочу.

Глаза из-под опущенных тёмных ресниц смотрели на мои губы. Он снова потянулся к ним.

— Нет.

Я взяла руками его лицо и приподняла, заставляя встретиться со мной взглядом. Мы оба тяжело дышали.

— Мне надо тебе кое-что сказать.

— Хорошо.

Дилан отклонился, но всё так же крепко держал меня за талию.

— Я не хочу, чтобы ты считал эту ночь брачной. — Он нахмурился. — Тогда, в машине, помнишь? Ты сказал, что, когда в следующий раз будешь заниматься со мной любовью, это будет наша брачная ночь.

— Помню.

Он всё ещё не понимал, к чему я веду. Мои глаза метались между расплавленными изумрудами, я успокаивающе поглаживала его по лицу.

— Она у нас будет, любимый. Но не сегодня. — Дилан протестующе зарычал. — Не сегодня, — повторила я, прикасаясь указательным пальцем к его губам. — Сегодня мы будем заниматься сексом, а не любовью. Я хочу заняться с вами сексом, мистер Митчелл. Любовью мы будем заниматься всю оставшуюся жизнь.

Он облегчённо выдохнул и снова потянулся ко мне.

— Ли-ив…

— Ты согласен?

Меня наградили самой сексуальной ухмылкой.

— Если ты настаиваешь.

— Да, — кивнула я. — Настаиваю. И прошу ещё кое о чём. Ты можешь не шевелиться?

— Если это то, что ты хочешь, — промурлыкал Дилан.

— Да. Просто стой так.

Я запустила руки под пиджак и легонько скинула его с плеч. Затем потянула за бабочку и развязала. Дилан не шевелился, полностью отдавшись моей власти. Справившись с бабочкой, я, ни секунды не отрывая глаз от его прикрытых полуопущенными ресницами дьявольских очей, начала расстёгивать пуговицы рубашки. Закончив с последней, я провела руками по его обнажённой груди, завела их за спину и резко выдернула рубашку из брюк. Дилан дёрнулся.

— Замри, — прошипела я.

Мои пальчики запорхали по его обнажённой коже. Подавшись вперёд, я покрыла его твёрдую грудь лёгкими поцелуями, а затем прижалась к ней щекой, вдыхая божественный аромат любимого. Разве есть в мире что-либо прекраснее запаха мужчины, которого ты любишь и который любит тебя; желает…

Это был мой личный афродизиак. Моя чёртова виагра, мой личный сорт героина, от которого я сходила с ума. Я дышала им; будто зверёк обнюхивала, ласкаясь о его грудь, целуя её. Мои прикосновения посылали дрожь по его телу. Но мне необходимо было большее.

— Где спальня? — Глаза Дилана были закрыты. Он лишь слегка кивнул головой в её направлении. — Оставайся на месте.

Под недовольный рык я медленно двинулась вперёд. Взгляд скользил по восхитительному интерьеру. Это был один из лучших номеров, предоставляемых отелем, но меня не интересовали ни панорамный вид на город, ни обстановка, присущая королевскому дворцу, ни самая шикарная спальня, которую я нашла по ту сторону двустворчатых белых дверей. Нет — мои мысли были о мужчине, в нетерпении томящемся за моей спиной.

Я остановилась в дверях спальни и, держась за дверной косяк, начала воевать с застёжкой босоножки. Справившись с ней, и я сбросила лёгкую туфельку с ноги. Потом так же поступила с другой. Я обернулась. Дилан послушно стоял там, где я его оставила, замерев у входной двери: руки в карманах брюк, губы плотно сжаты. Видно, что ему тяжело даётся выполнить данное обещание и не двигаться. Кажется, он даже не моргает, старается не упустить ничего из того, что я делаю.

Потерпи, жизнь моя, ещё чуть-чуть потерпи.

Не отводя взгляда от горящих желанием зелёных глаз, я потянулась рукой к замочку платья и медленно его расстегнула. Через секунду оно с тихим шелестом соскользнуло вниз. Я переступила через него, выходя из лежащего у ног зелёного облака. Маленькие белые трусики — вот всё, что на мне осталось.

Оценивающий, тяжёлый взгляд скользил по моему телу. Мне не было под ним неуютно. Наоборот, я чувствовала его желание; кожей ощущала исходившее от Дилана напряжение. Подняв руку, я поманила его пальчиком.

Вероятно, пассивная роль зрителя Дилана не прельщала. С грацией, присущей играющему с добычей хищнику, он медленно направился ко мне.

Подойдя почти вплотную, Дилан замер. Я позволила себе закрыть глаза, отдавая ему инициативу.

Тёплые ладони легли на мой обнажённый живот. Медленно они начали перемещаться вверх, дойдя до груди. Обрисовав её окружности кончиками пальцев, Дилан двинулся дальше — к плечам, к шее, затем по ней вниз — к лопаткам и спине. Когда его руки легли на мои ягодицы, Дилан с силой вдавил меня в себя. Животом я ощутила его внушительную эрекцию.

— Я тосковал по тебе, мой ангел.

Он провёл пальцем по моим губам и, совсем как в нашу первую встречу, соскользнул им в приоткрытый рот. Но теперь я больше не боялась своих желаний и, дотронувшись до него кончиком языка, обхватила губами.

— М-мм. — Я тихо застонала, посасывая.

Дилан аккуратно приподнял мой подбородок, заставляя открыть глаза и посмотреть на него. Безграничная любовь, нежность, страсть и желание — всё было в его глазах.

Он был прекрасен.

— Я люблю тебя, мой единственный.

Из его груди вырвался стон, и он обрушился на меня с поцелуем, подхватывая на руки. Я обняла его за шею. Мои ноги сомкнулись на его талии, и, не разрывая поцелуя, Дилан понёс меня в сторону кровати. Он аккуратно сел на её край, и я тут же толкнула его вниз, оказавшись сверху. Я распахнула белоснежную рубашку и начала неистово целовать его: губы, глаза, лоб, волосы, плечи… Там, где не было моих губ, были мои руки. Я снова изучала его, снова наслаждалась каждой его чёрточкой. Дилан пытался сопротивляться, пытался дотянуться до меня губами. Я приказала не двигаться и начала спускаться вниз по его груди. Я гладила его, пробегая по рельефным мускулам от плеч до живота. Со стоном накинулась на его соски, по очереди обводя их языком, целуя. Его руки были в моих волосах, на спине, на плечах. Он не направлял — я свободно двигалась по нему, вновь изучая тело любимого.

— Я люблю тебя, — то и дело шептал он. — Как же я люблю тебя, радость моя.

Я не отвечала, полностью отдавшись поклонению его телу.

В какой-то момент Дилан зарычал и, схватив меня за плечи, подтянул к себе и перевернул на спину.

— Попался, котёнок!

Он начал неистово меня целовать, и моя кожа горела в местах, которых касались его губы. Они прошлись вдоль линии подбородка к уху, целуя его, посасывая мочку, шепча нежные слова. Потом проделали это с другим ушком, и я снова услышала его признания. Затем Дилан спустился к ямочке у основания шеи и прошелся по ней языком, вырывая из меня стон.

Я плавилась в его объятиях. Прикосновения были сладостными, вызывали стоны от лёгкой боли, что давно поселилась внизу живота и нуждалась в том, чтобы её заглушили. Когда губы Дилана сомкнулись на моём соске, я зашипела и прогнулась в пояснице. Он поддержал меня, обеими руками приподнимая за талию. Дилан ласкал меня губами, дразнил, покусывал, распалял. Я закрыла глаза, полностью отдаваясь наслаждению.

Когда его губы начали двигаться вниз, боль внизу стала нестерпимой. Я сгорала от самой древней на свете жажды — жажды обладания.

— Пожалуйста, любовь моя, пожалуйста… — стонала я, чуть не плача.

— Что случилось, малыш? — Дилан подтянулся вверх, с тревогой вглядываясь в моё лицо.

— Не могу больше. Ты нужен мне. Немедленно. — Я прерывисто выдыхала слова, целуя его лицо.

— Всё та же нетерпеливая кроха, — рассмеялся он и соскользнул с меня.

Встав у изножья кровати и не отводя от меня глаз, Дилан начал быстро освобождаться от одежды. Это было воистину прекрасное зрелище: красивый мужчина раздевается для того, чтобы заняться со мной любовью. Рубашка полетела на пол. Дилан скинул туфли, стянул носки и взялся за пряжку ремня. Звук расстёгиваемой молнии заставил меня всхлипнуть. Я тут же ухватилась руками за свои трусики, чтобы от них освободиться.

— Не трогай! — Хриплый от страсти голос остановил меня. — Я сам.

Дилан освободился от последней детали туалета и предстал передо мной полностью обнажённый. Мой личный Бог. Его член чуть подрагивал, и я не могла отвести от него глаз. Жар внизу живота стал нестерпимым. Дилан встал на одно колено на край кровати, взялся за мои ступни и резко подтянул к себе. Спина легко проскользнула по шёлку покрывала. С широко разведёнными ногами я лежала прямо под ним. Наклонившись, безумно интимным жестом Дилан провёл средним пальцем ровно посередине ластовицы промокших от желания трусиков. Я задохнулась. Дилан рассмеялся:

— Твои трусики пришли в негодность, моя сладкая. Давай избавимся от них.

Я послушно свела ноги. Обеими ладонями он прошёлся от кончиков пальчиков вверх до трусиков и, ухватившись за край, быстро их сорвал.

— Чёёёёрт, — вырвалось у меня.

— Нет, любовь моя, — рассмеялся он. — Всего лишь твой муж.

С этими словами Дилан наклонился и одним резким движением вошёл в меня. Я не удержалась от крика. Как давно я не чувствовала подобного. Как долго не позволяла себе даже мысли о том, что когда-нибудь это снова случится. Я всё ещё была женщиной, я знала, что меня желали — могли желать, — но я не хотела быть желанной ни для кого, кроме этого мужчины, что в данное мгновение заполняет меня собой.

— Всё хорошо, ангел мой? — нежно проговорил Дилан, замирая.

Я потянулась вверх, ловя его губы.

— Да. Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, моя Лив. — Он начал осторожно двигаться. — Как же в тебе хорошо, любимая. Как же хорошо…

Он снова склонился надо мной, целуя лицо и губы. Каждое его движение рассыпало меня на части. Я двигалась вместе с ним, поднимала бедра ему навстречу, сливалась с ним в одно целое, когда он, почти выходя, снова врывался в меня, заполняя собой. Отстраняясь, Дилан смотрел прямо в мои глаза, и я не могла ни на секунду их закрыть: чувство, что сейчас мы соединяемся не только телами, но и душами, было всепоглощающим.

— Говори. Пожалуйста, говори. — Я задыхалась, умоляя. — Я хочу слышать твой голос.

И он шептал мне слова, что были поцелуями для моей души. И я стонала в ответ, что люблю его, что он мой. Что он единственный, что он нужен мне.

Мы двигались всё быстрее и быстрее. Влажные тела соприкасались, мягкими шлепками ударяясь друг о друга.

— Боже мой… Господи… Дилан, да!.. Дааа… М-ммм…

— Да, маленькая моя, вот так, вот так… Я люблю тебя, как же сильно я люблю тебя…

— … я не смогу долго.

— Не смей сдерживать себя. Я хочу, чтобы ты кончила. Кончай, Лив, кончай. Сделайте это для своего мужа, миссис Митчелл!

Чёрт! Он не должен был этого говорить….

Сладостный вихрь закружил меня и, закричав, я разлетелась на тысячи осколков. Подхваченная умопомрачительным оргазмом, я выгнулась, в судороге всё сильнее прижимаясь к Дилану. Через пару толчков я почувствовала, как он задрожал и в ту же секунду присоединился ко мне, со стоном освобождаясь внутри моего тела.

Мне показалось, или я действительно ненадолго потеряла сознание. Я чувствовала, как тёплые губы пробегают по лицу, и ласковый голос нежно зовёт меня по имени:

— Лив… Лив… Моя красавица… Единственная моя… Лив…

Открыв глаза, я увидела над собой улыбающееся лицо любимого.

— Я люблю тебя.

— Ты — вся моя жизнь, родная. Вся моя жизнь.

Будущее. Глава 38

Soundtrack — Inside Out by Bryan Adams

Я уже была в том лесу. Когда-то, давным-давно. Возможно, в детстве или в другой жизни, но что-то, несомненно, знакомое было в этом ярком свечении. Оно шло сверху, покрывая лес полутонами изумрудно-зеленой патины. Но, когда я была здесь впервые, то всего лишь наблюдала эту красоту. Сейчас же — стала её частью.

Объята светом, находясь в самом эпицентре зелёного пожара, я горела вместе с природой, наполнялась ею. Это было странное единение, как в древних мифах, где человек сливается с естественным, непридуманным, неискусственным миром. Это единение навсегда остаётся в тебе и, так же как и природа, ты будешь нести в себе свет, что идёт сейчас сверху, даря тепло и счастье.

Подставив лицо солнцу, я довольно жмурилась, чувствуя, как лучи касаются моего обнажённого тела. Маленькие искорки пробегали по коже, оставляя лёгкое сожаление, когда на секунду прекращали быть, чтобы тут же появиться в новом месте. Едва ощутимый тёплый ветер доносил до меня чей-то ласковый шепот. Это был голос самого света, что запечатлевался на мне. Голос, такой же тёплый и волнующий. Он еле слышно напевал, но я не могла разобрать слов, понимая лишь суть: он получает удовольствие, лаская меня.

Я лежала на траве — мягкой, податливой, шелковистой, объятая этими прикосновениями и ласковыми нашептываниями. Это было сродни экстазу. Сродни занятием любовью с чем-то божественным, неподвластным сознанию. Это было занятие любовью с самой Любовью.

Ласки стали настойчивей. Искорки света спускались ниже, к сосредоточению моего желания. Они вызывали трепет, я потихоньку начала отвечать на их движения. Затаив дыхание, я предвкушала, где именно они окажутся в следующий раз. Я была ненасытна, и мне хотелось, чтобы тёплый дразнящий свет поскорей добрался до самого жаждущего его места. В следующее мгновение я почувствовала, как мои ноги раздвигаются чьим-то нежным прикосновением, и до меня, уже влажной, ждущей чего-то большего, чем простые лёгкие касания, дотрагивается нечто тёплое, мягкое и начинает поддразнивать: то едва касаясь разгорячённой плоти, то делая несколько ритмичных движений, заставляющих меня выгибаться и стонать.

Вскоре я готова была умолять, чтобы это лёгкость закончилась. Свет, ласкающий меня, закрутился в тугой узел, сосредоточиваясь на каждом мгновении ожидания следующего прикосновения. Мне захотелось кричать, чтобы он двигался в меня, заполнял; хотелось внутри почувствовать то тепло, что и снаружи. Я начала ритмично двигать бёдрами, побуждая его к этому, как внезапно всё закончилось. Не успев расстроиться, я услышала, как свет прошелестел: "Это выше моих сил", — и затем в ответ на мои молитвы горячее и огромное его средоточие скользнуло внутрь меня, заставив выгнуться и…

…проснуться.

Я распахнула глаза и, полусонная, ослеплённая желаниями и сказочным видением, в ту же секунду утонула в горящих от страсти глазах Дилана.

Он был надо мной и во мне. По сжатой челюсти, по напряжённым мускулам вытянутых рук я видела его внутреннюю борьбу за право следующего движения.

Глаза закрылись сами собой. Я не смогла сдержать стон удовлетворения. Этого оказалось достаточно, чтобы Дилан упал на меня, врезаясь внутрь с удвоенной силой.

— Да, — выдохнула я.

Он начал двигаться, придавливая к кровати своим весом. Дышать было тяжело, но я не хотела прерываться. В любом случае освобождение, которое спустя пару минут нас настигло, и тот воистину головокружительный поцелуй, что Дилан подарил мне в момент, когда кончал, стоили внезапного пробуждения.

— Прости, малыш, не смог сдержаться, — хрипло прошептал он мне в ключицу, когда всё закончилось.

Я тихо рассмеялась.

— Это было лучшее пробуждение в моей жизни.

Кожей я почувствовала, что он улыбается.

— Правда?

— Да, — выдохнула я и снова закрыла глаза от наслаждения.

Мы занимались любовью всю ночь. Да, именно любовью, а не сексом, как я объявила вначале. Когда, опьянённая очередной близостью, оглушённая, опустошённая, я попыталась заснуть, — сон не пришёл.

— Это от перевозбуждения, — шептала я Дилану, ласкаясь о его сильное тело.

Он счастливо смеялся, целуя меня и прижимая к себе так сильно, будто хотел, чтобы мы с ним стали одним целым, одним организмом. Да мы и были. Невозможно себе представить, что когда-то могло быть иначе.

Я попыталась взять паузу и ненадолго ушла в ванную. Нагишом сидя на крышке унитаза, я рассматривала своё отражение в стеклянной стене душевой кабины. Со всклоченными волосами, потёкшим макияжем, опухшими от поцелуев губами и горящими глазами я являла собой прямую иллюстрацию к тому, что называют "свежеоттраханная". Я была свежеоттраханная: ноги дрожали, промежность болела; тянущая боль внизу живота напоминала, что такого марафона у меня не было очень давно и пора бы чуточку притормозить. Но, как только мысли вернулись к мужчине, что ждал меня в постели, все страхи, тревоги, неприятные ощущения улетучились, и на лице расползлась счастливая улыбка. Я ещё не была готова спать.

Зайдя в душевую кабину, я включила воду. Лишь несколько минут мне удалось постоять под тёплыми, расслабляющими струями до того, как отодвинулись стеклянные дверки, и я оказалась прижата к мужской груди.

— Тебя не было ужасно долго, ангел мой. Я ещё тобой не насытился.

Через несколько мгновений моя спина уже елозила по прохладному кафелю. Подхватив под ягодицы, Дилан вошёл в меня и начал неистово двигаться, насаживая на себя. В этот раз до края мы дошли быстро.

Мокрые и счастливые, мы вернулись в постель, чтобы снова наслаждаться друг другом, и казалось, вечности будет мало. После очередного оргазма мне наконец удалось уснуть, чтобы быть разбуженной тем, на чем мы не так давно закончили…

— Нет, — остановила я его, когда Дилан попытался меня покинуть. — Побудь вот мне.

Одним быстрым движением он повернул нас на бок и крепко меня обнял. Я не могла сдержать себя в удовольствии осыпать его тёплую кожу лёгкими поцелуями. Пальцы Дилана ласково перебирали мои волосы. Я чувствовала лёгкое прикосновение его губ, слышала, как он вдыхает мой запах. Мне захотелось снова почувствовать его губы, и я подтянулась повыше. Сначала я целовала его покрытый лёгкой щетиной подбородок, потом захватила верхнюю губу и медленно и лениво начала водить по ней языком. Не хотелось распалять его снова, Дилан тоже нуждался в отдыхе, как и я, но невозможно было держать себя в руках, когда он был так близко и полностью покорился моим губам. Его руки гладили, убаюкивая, и через пару минут я почувствовала, как на меня мягкими волнами накатывает дремота.

Я просыпалась долго: неохотно потягиваясь и крутясь из стороны в сторону на огромной кровати. Глаза долго не хотели открываться, будто не желая встречаться с днём, который обязательно должен наступить. Мне хотелось навсегда остаться в прошлой ночи; остаться с Диланом, оставить его в себе.

Нехотя, я разлепила веки и долго лежала на боку, уставившись в одну точку. Зрачки не двигались, я бездумно таращилась на белую шелковую наволочку соседней подушки. Голова была тяжёлая, тело ломило. Интересно, а бывает сексуальное похмелье? Если да, то моё состояние очень на него похоже.

Повинуясь порыву, я схватила лежащую рядом подушку и уткнулась в неё носом. Она пахла чистотой, кондиционером для белья и туалетной водой Дилана. Да, определённо, больше всего она пахла им. Но самого Дилана в комнате не было.

Двусторонние широкие двери, отделяющие гостиную от спальни, оказались закрыты. Понадобилось ещё минут пять, прежде чем я решилась встать. Осторожно сев на кровати, я почувствовала лёгкое головокружение. Сказывалась почти бессонная ночь и несколько бокалов шампанского, выпитых на голодный желудок. Меня слегка подташнивало: вот уже порядка двенадцати часов во рту не было ничего, кроме пары виноградин, съеденных до приёма.

Спустив ноги на пол, я осмотрелась в поисках одежды. Платье бесформенной изумрудной кучей громоздилось в кресле, но мысль надеть его снова меня не прельщала. И тут взгляд упал на белую рубашку Дилана, небрежно брошенную на кушетку. То, что нужно!

Легко скользнув в рукава, я выпростала из воротника волосы и сладко потянулась. Лучше не бывает! Вспомнив вчерашнее поддразнивание, мне немедленно захотелось предстать в таком виде перед любимым.

Пройдя босиком по мягкому ковру, я осторожно приоткрыла дверь и выглянула в гостиную. Никого. Может, Дилан в ванной, и я просто не слышу шума воды? Нет, оттуда не доносилось ни звука. Шире открыв дверь, я вошла в залитую светом комнату.

Огромная плазменная панель, скрытая вчера дверьми элегантного шкафа, беззвучно транслировала новости. На низком столике возле дивана были разложены бумаги. Экран чёрного ноутбука помигивал в режиме ожидания. Рядом — два мобильных телефона. В противоположном конце комнаты обнаружилась ещё одна дверь, за которой я услышала приглушённые голоса.

Я всё ещё стояла посреди гостиной, решая, что делать дальше, как неожиданно дверь распахнулась, и к своему глубочайшему изумлению я оказалась лицом к лицу с "Хариссоном Фордом". Дилан шёл следом.

При виде меня мужчины опешили, а я, застыв соленым столбом, моментально с головы до ног залилась краской.

Первым в себя пришёл Дилан. Удивление в его глазах сменилось зелёными искрами радости.

— Сенатор Ричардс, разрешите представить мою жену Оливию. Лив, это сенатор Ричардс.

Сенатор медленно поклонился.

— Добрый день, юная леди.

— Здравствуйте, сенатор.

Я протянула руку, которую он немедленно поцеловал. Дилан откровенно забавлялся этой сценой: разумеется, мой всклокоченный вид в его рубашке в полной мере должен поведать сенатору обо всём, что происходило между нами ночью. Но следующие мои слова вызвали у него неподдельное удивление.

— Рада видеть вас снова.

— Беседуя с вами вчера, я и не знал, что говорю с миссис Митчелл.

— Пожалуйста, зовите меня Лив.

— Когда это ты успел жениться на такой очаровательной девушке, да ещё обзавестись двумя детьми? — Мужчина смешливо посмотрел на Дилана. — И почему не сказал, что привёз с собой жену?

Пока он говорил, Дилан с восхищением смотрел на меня. Я решила, что должна прийти на помощь, и, оставив первый вопрос сенатора без ответа, перешла ко второму:

— Я приехала только вчера. Решила сделать сюрприз.

— В таком случае мы с Синтией с нетерпением ждём вас сегодня на ужин. И никаких отказов, Митчелл. — Сенатор Ричардс, похлопал Дилана по плечу и протянул руку. Тот, не глядя, пожал её, всё ещё не сводя с меня глаз. — Отличная рубашка, миссис Митчелл.

Я снова вспыхнула, а мужчина, тихонько посмеиваясь, направился к выходу. Меня жутко смущала двусмысленность ситуации. Я смотрела на Дилана, пытаясь разобраться в своих чувствах: одно дело, когда я всего лишь поддразнила Бри, назвавшись его именем, и совсем другое — объявить об этом хорошему знакомому. После того, что произошло сейчас, и тем более после сегодняшнего ужина, где нам наверняка придётся отвечать на вопросы, мы больше не сможем скрывать свой брак. Весь мир узнает о том, что Дилан Митчелл женился, и женился на никому не известной вдове с двумя детьми.

Мои размышления были прерваны шепотом:

— Иди сюда, малыш.

Сделав два шага, я оказалась в объятиях Дилана.

— Я проснулась, а тебя нет, — носом я уткнулась в его грудь. — Пошла искать. Прости, не знала, что у тебя назначена встреча.

— Это ты прости, любовь моя. Я не мог её отменить, но честно попытался закончить как можно быстрее. И надеялся вернуться в постель, пока ты не проснулась.

— А я уже испугалась, что прошлая ночь мне приснилась.

Произнеся это, я вдруг поняла, что на самом деле так думаю. Дилан взял моё лицо руками и поднял его, заставляя меня посмотреть ему в глаза. Ничего не говоря, он нагнулся и крепко меня поцеловал.

Даже если бы это была правда и прошлой ночи действительно не было, поцелуй стал её неопровержимым доказательством. Его язык танцевал с моим, руки нещадно скользили по телу, вызывая очередной приступ помешательства. Я застонала и, запустив пальцы в его волосы, притянула ближе. Я совсем потеряла голову, когда внезапно почувствовала, как подхватив под колени, Дилан поднял меня на руки и понёс в спальню.

Мы снова занимались любовью. Теперь уже медленно, растягивая удовольствие. Никто не торопился перейти грань, не хотел выпускать другого из своей власти. Мы наслаждались и упивались ею. Только Дилан мог вызвать во мне эти стоны. Только я могла заставить его забыть обо всём и шептать в экстазе моё имя. Только ему мне хотелось принадлежать. Только он был для меня центром вселенной.

— Только ты, — шептала я ему, — только ты. Всегда. Ты мой… мой…

— Я твой, родная. Только твой. Всегда…

Моя голова лежала у него на плече, я лениво накручивала пальчиками тёмные волоски на его груди. Одной рукой Дилан обнимал меня, другую расслабленно закинул за голову. Его глаза были закрыты. Иногда посматривая на него, я видела полуулыбку, то и дело появляющуюся на его губах. Он не спал. Он был расслаблен и счастлив. И это с ним сделала я.

Желудок дал о себе знать жутким, утробным звуком, заставившим меня покраснеть.

— Есть хочу, — жалобно протянула я.

— Слышу, — отозвался Дилан и весело рассмеялся, одной рукой подтянув меня повышу и уложив поверх себя. — Мой бедный голодный котёнок. Что ты хочешь на обед?

— Обед? Я ещё и не завтракала.

Он хмыкнул и поцеловал меня в нос.

— Завтрак ты пропустила, Лив. Сейчас уже два часа.

— Ох! — В ужасе я скатилась с Дилана и слетела с кровати. — Два часа? Ничего себе! Ким там, наверное, с ума сходит! Я обещала утром позвонить.

— Кимберли знает, что ты со мной?

— Конечно. — Я начала осматриваться в комнате. — Ты не видел мою сумочку?

— Она в прихожей. Лив! — Его голос остановил меня, когда я уже выбегала из спальни. — Отвечаю на твой вчерашний вопрос: моя рубашка смотрится на тебе потрясающе. Но больше всего мне нравится, когда на тебе ничего нет.

Он вытянулся на кровати, положив руки под голову и изучая меня сквозь полуопущенные ресницы. Мой личный Бог. Мой мужчина. Мой муж.

Показав язык, я выскользнула из комнаты под его громоподобный хохот.

Я поговорила с Ким, потом с Максом. Потом трубку взяла Эбби.

Стоя у окна, откуда открывался прекрасный вид на оживлённый город, я разговаривала с дочерью. Плеч коснулась мягкая ткань белого гостиничного халата: Дилан обернул меня в него, как в кокон, и привлёк к себе.

— Я тоже люблю тебя, солнышко. Да, я скоро приеду. Целую крепко, сладкая моя, слушайся тётю Ким.

Эбби сказала, что она и так слушается, и передала трубку подруге.

— Не переживай за нас, Ливи. Всё в порядке. И передавай привет Дилану.

— Тебе привет, — шепнула я ему.

— И вам привет, Кимберли, — сказал он громко.

— Он что, рядом? — Ким еле слышно зашептала в трубку.

— Да, сейчас рядом, — засмеялась я.

— Сейчас и всегда, — всё так же громко проговорил Дилан.

Обед мы заказали номер. В его ожидании, я решила быстро принять душ. Дилан вызвался сходить за моими вещами. Я попросила забрать платья, что прислала Эллен.

— Мама тоже знает, что ты здесь? — удивился он.

— Конечно. Мы вместе всё и спланировали.

— Значит, это был не сиюминутный порыв. Ты всё подстроила, интриганка! — Целуя, он принялся меня щекотать. — Эти возбуждающие сообщения. Звонок… Ты всё продумала!

— Нет, — смеялась я. — Нет. Пожалуйста, перестань. Сообщения были чистой импровизацией. Я хотела тебя распалить.

— Ох, и тебе это удалось. Я чуть с ума не сошёл. То ещё удовольствие — пытаться справиться с эрекцией перед министром здравоохранения.

— По-моему, я уже понесла наказание.

— И, по-моему, совсем не была против, — хитро улыбнулся Дилан.

— Совсем не против, — подтвердила я. — И даже готова к очередной порции. Но только когда поем.

Выйдя из душа, я снова закуталась в белый пушистый халат. Дилан полностью одетый, сидел за ноутбуком и, как только я вошла в гостиную, поднялся.

— Обед уже принесли, малыш, — он подвёл меня к сервировочному столику, вокруг которого сновал официант.

— Насчёт сегодняшнего ужина…

— Лив, если ты не хочешь… — начал было Дилан.

— Я так понимаю, для тебя это важно?

Он кивнул и взял меня за руку.

— Ричардсы приятные люди. Жена сенатора, Синтия, потрясающая хозяйка и славная женщина. Их сын Роберт был моим близким другом. Мы вместе учились в университете. Несколько лет назад Роб трагически погиб. Всякий раз, бывая в Чикаго, я стараюсь навестить его родителей.

Я приникла к Дилану.

— Мне очень жаль, милый. Конечно, мы пойдём.

— Спасибо, Лив, — губами я почувствовала его лёгкую улыбку.

— Я люблю тебя.

— И я тебя, счастье моё.

Мы весь день не выходили из номера. Сначала пообедали, потом снова занимались любовь и разговаривали, лёжа в постели. Мне было так легко и спокойно. Казалось, больше ничего не было — только он, его глаза, его голос и поцелуи. Мне даже удалось немного поспать, когда пришла пора собираться к Ричардсам.

Дилан выглядел потрясающе в тёмно-сером костюме, ладно сидящем на его идеальной фигуре. Я выбрала одно из платьев Эллен — серо-голубое из тонкого джерси, длиной чуть ниже колена.

— Ты сногсшибательна, малышка, — пропел мне на ухо сладкий голос. — Я хочу остаться.

— Мы скоро вернёмся, — протянула я. — И я позволю тебе снять с меня платье.

— И как прикажешь жить после этих слов? — простонал Дилан.

Я улыбнулась, даря ему лёгкий поцелуй.

— Ну потерпи уж как-нибудь.

— Я безумно хочу свою жену и не могу себе позволить взять её. Это невыносимо!

— Кстати, о жене. — Я открыла сумочку и достала маленькую бархатную коробочку. — Вот!

— Что это? — Дилан выглядел озадаченным.

— Твоё кольцо.

— Ты носишь его с собой?

— Оно всегда со мной.

— Но не на пальце. Хочешь вернуть?

— Нет, глупенький, — засмеялась я, увидев отчаяние на его лице. — Я хочу, чтобы ты сам его надел.

Минуту Дилан смотрел мне в глаза. Затем взял коробочку и достал оттуда кольцо. Поднеся к губам мою левую руку, он поцеловал безымянный палец, осторожно надел на него кольцо и снова поднёс к губам.

— Ты моя навек, Лив Митчелл, — сказал он, глядя мне в глаза. — Всей жизни будет мало, чтобы говорить тебе, как сильно я тебя люблю. Я забираю тебя в вечность. Всю тебя.

Дилан наклонился и поцеловал меня: мучительно долго, нежно — так, будто поцелуем пытался донести то, что было сказано вслух.

Надев кольцо на палец, он сделал меня своей для всего мира. Теперь оно там и останется.

Навсегда. Навечно…

Будущее. Глава 39

Soundtrack — How Deep Is Your Love by The Bird and The Bee

Ужин у Ричардсов прошёл в дружеской, почти семейной атмосфере. Жена сенатора — Синтия — чем-то напоминала Эллен. Примерно одного возраста с моей нынешней свекровью, она обладала шармом и изысканностью, с лёгким оттенком аристократизма. Её добрые, лучистые глаза по-матерински сияли, когда она обнимала Дилана и расцеловывала его в обе щёки.

— Здравствуй, мой дорогой! Ты, как всегда, как снег на голову.

Дилан аккуратно обнял маленькую женщину.

— А вы, как всегда, очаровательны, Синтия.

— Льстец. Впрочем, продолжай: мне нравиться получать комплименты. А это, как я понимаю, и есть тот грандиозный сюрприз, о котором ты говорил, Генри.

Миссис Ричардс лукаво глянула на мужа и перевела смеющийся взгляд на меня. Покраснев, я неосознанно придвинулась к Дилану. Он обнял меня за плечи и ответил вместо мистера Ричардса.

— Это Оливия. Оливия Митчелл. — Дилан сделал паузу, и когда удивлённый взгляд миссис Ричардс метнулся к нему, рассмеялся: — Да-да, Лив Митчелл. Моя жена.

Синтия в изумлении уставилась на своего мужа. Сенатор Ричардс захохотал и развёл руками:

— Я сам только сегодня узнал, Син.

— Вот это сюрприз, так сюрприз! Рада видеть вас в нашем доме, дорогая! А вами, молодой человек, — притворно-сердитым взглядом Синтия окинула Дилана, — я крайне недовольна. Это ж надо, ни разу не обмолвиться о предстоящей женитьбе!

— Когда я был у вас в октябре, у меня и в мыслях подобного не было.

— Значит, мы имеем дело с истинной любовью. В любом случае я хочу знать всю историю.

На обратном пути в гостиницу я уснула. Убаюканная ровным ходом лимузина, мерцанием городских огней и крепкими объятиями Дилана. Будучи одарена множеством нежных поцелуев, я с радостью отвечала тем же, не в силах сопротивляться желанию, которое за два часа вынужденного отсутствия близости стало по-настоящему болезненным.

— Мы сумасшедшие, — шептала я, когда губы Дилана покинули мои и переместились на шею, дразня её лёгкими покусываниями.

— Нет, радость моя, просто влюбленные.

— Не думаю, что это простая влюблённость.

Дилан оторвался от своего мучительно сладкого занятия и посмотрел на меня с лёгкой усмешкой.

— А что же, по-твоему?

Понадобилась ровно секунда, чтобы найти ответ.

— Одержимость.

— Одержимость?

— Да. Не думала, что когда-нибудь это скажу, но я одержима тобой, Дилан Митчелл. Я одержима всем, что есть в тебе. Я хочу быть с тобой. Хочу обернуть тебя собой. Если бы ты был свитером, я бы надела и никогда тебя не снимала.

Дилан засмеялся.

— Свитером? Никто никогда не сравнивал меня с одеждой.

Его смех сбил весь романтический настрой, и я продолжила свою дурацкую мысль, решив, что с романтикой у нас и так полный порядок.

— Если сравнивать с одеждой, то свитер — это не совсем ты.

— Окей, я не свитер, — снова хохотнул Дилан. — А кто тогда? Вернее, что?

— Ты… Эм-м, дай-ка подумать. — Я приложила к губам палец, который он тут же поцеловал. — Ты смокинг! Точно! Ты определённо смокинг.

— Такой же чёрный и претенциозный?

— Нет, глупый. Такой же праздничный и безумно сексуальный.

— Тогда ты — самое восхитительное, самое сексуальное в мире бельё.

— Бельё?!

В притворном ужасе я попыталась оттолкнуть Дилана.

— Да, бельё, — совершенно невозмутимо продолжил он и снова придвинул меня ближе. — Знаешь, все эти красивые и совершенно бесполезные штучки, которыми женщины соблазняют мужчин.

— Так-так-так, похоже, у кого-то в этом вопросе немалый опыт. — поддразнила я.

— Не могу сказать, что это не так, любовь моя, но простые белые трусики, которые были на тебе вчера, распалили меня больше, чем самый изысканный кружевной комплект.

Я тихонько рассмеялась, прижимаясь щекой к его плечу.

— Значит, ты для меня смокинг, а я для тебя — банальные трусы. Очень поэтично.

— Нет, малышка, — Дилан принялся целовать мне волосы. — Ты маленькие, невинные, умопомрачительные белые трусики — и это совершенно не банально… Ой! — Я шутя ткнула его под ребро. — Для белья ты слишком своенравна, дорогая.

— Ещё одно слово об одежде, и останешься без неё.

— Не раньше, чем окажемся в номере, радость моя.

Губы Дилана снова нашли мои, закружив в водовороте нежных поцелуев. Которые, в конце концов, меня и усыпили.

— Лив, Ли-ив… Просыпайся, родная.

— Не хочу, — захныкала я. — Мне так здесь хорошо!

— А будет ещё лучше. Дай только уложить тебя в кровать.

С огромной неохотой я отодвинулась от Дилана и сладко потянулась. Машина стояла у центрального входа в отель. Дилан помог мне выйти и, держа под руку, повёл внутрь. Как только мы вошли в гостиничный холл, я тут же поскользнулась и, если бы не поддерживающие меня сильын руки, точно бы упала.

— Упс! — Отчего-то мне стало смешно.

— Ну вот, тебя уже ноги не держат.

В номере Дилан не стал включать верхний свет, а, скинув одним движением наброшенное на плечи пальто, сразу повёл меня в спальню.

— Раздевайся, а я пока приготовлю ванну.

— Не хочу ванну. Хочу спать.

Разобранная кровать так и манила, и я плюхнулась на неё прямо в одежде. Глаза закрылись сами собой. Я услышала лёгкий смешок Дилана, а затем почувствовала, как его руки снимают с меня туфли.

— Ммм.

— Надо раздеться, Лив. Давай-ка помогу.

Я так и не открыла глаз, когда он, легко приподняв, аккуратно снял с меня пальто, а затем и платье, оставив в одних чулках и белье. Был ли на самом деле или мне уже снился стон Дилана, когда его пальцы пробегали по моим ногам, стягивая чулки. Но последнее, что я помню в тот вечер, как он накрыл меня тёплым одеялом и, поцеловав в лоб, прошептал:

— Спи, ангел мой. Я буду рядом.

Пробуждение было внезапным, будто кто-то в один момент включил рубильник. Темноту спальни рассеивала полоска света, пробивающаяся сквозь приоткрытую дверь из гостиной. Несколько минут я лежала, прислушиваясь к тишине и ровному дыханию Дилана. Он спал на боку. Одна рука покоилась на моём животе; будто даже во сне Дилану необходимо было меня чувствовать. Я осторожно погладила его пальцы: нежность, любовь, желание — всё это бурлило внутри меня. Необходимость прижаться к нему, обнять, разбудить поцелуем, увидеть его глаза и услышать голос, была настолько острой, что мысленно я ударила себя по рукам. Отдых Дилану необходим не меньше, чем мне, ведь мы вымотаны не только физически, но и эмоционально. Завтра, вернее, уже сегодня у нас будет ещё один день. Мы проведём вместе всё воскресенье, и я не думаю, что оно пройдёт как-то иначе, чем суббота. Во всяком случае, для меня вчерашний день с Диланом за непрестанным занятием любовью, был идеальным. Поэтому сейчас лучше всего дать ему отдохнуть.

Потихоньку я начала двигаться к краю кровати. В какой-то момент его рука с меня соскользнула, и Дилан пошевелился. В тусклом свете спальни удалось разглядеть, как его брови сердито сошлись на переносице.

— Ш-шш, — прошептала я. — Спи, милый. Я рядом.

Дилан что-то пробормотал и перевернулся на спину. Именно в этот момент я быстро соскочила с кровати.

Спать не хотелось. Приняв душ и вымыв голову, я завернулась в один из гостиничных пушистых халатов и уселась в гостиной перед телевизором. Бездумно щёлкая по кнопке, я задерживалась только на музыкальных клипах и знакомых фильмах.

Посмотрев один с Киану Ривзом, я бросила взгляд на часы: восемь, а на улице едва начало светать. Выключив телевизор, я подошла к окну и некоторое время смотрела на просыпающийся внизу город — на огни, окаймляющие озеро, на мигающие светофоры и горящую рекламу. Внезапно до меня дошло, какой глупостью я занимаюсь — смотрю на совершенно пустой город, убиваю время перед телевизором, когда за стеной в тёплой постели лежит человек, каждая минута, проведённая с которым, драгоценна. Чуть ли ни бегом я бросилась в спальню.

Дилан спал на спине, закинув руки за голову. Его грудь была обнажена. Одеяло прикрывало лишь бёдра, открывая отличный вид на идеальные мускулистые ноги. Интересно, он правда любит спать обнажённым?

Одна мысль о том, что собираюсь делать, вгоняла меня в краску. Сначала я осторожно присела на край кровати, а затем, переместившись, оказалась полулежащей как раз рядом с бедром Дилана. Он дышал глубоко и ровно, как дышит крепко спящий человек. Медленно, дюйм за дюймом, я начала стягивать с него одеяло. Периодически, когда казалось, что ритм его дыхания изменился, приходилось останавливаться. Закусив губу, я смотрела на спящего Дилана, ожидая, что вот-вот он проснётся, застав меня за двусмысленным занятием. Любопытство, что я испытывала, свойственно разве что подростку, находящемуся на пике пубертатного периода, но никак не взрослой женщины, имеющей двоих детей.

Я уже понимала, что на нём, ничего нет, но остановиться было выше моих сил.

Внезапно перед глазами возникла сцена первого знакомства с обнажённым Диланом. Тогда — несколько лет назад — в его ванной я от смущения залилась краской. Сейчас же смотрела на него без всякого смущения. Сейчас он был моим. Его тело принадлежит мне. Как и душа. Я люблю его. Каждую клеточку, каждую черточку, каждый взгляд и каждое слово, сказанное его голосом. Он мой. Весь мой. И теперь я знаю, что означали эти слова, услышанные сквозь сон накануне.

"Это выше моих сил".

Я умирала от желания дотронуться до любимого мужчины. Тело ломило, руки дрожали, а губы саднило от желания почувствовать его, прикоснуться….

Больше не страшась разбудить Дилана, я приподнялась на кровати, затем, расположившись у него между ног, положила руку на его член. Даже в расслабленном состоянии он производил впечатление. Я сжала бёдра, вспоминая как это — чувствовать его в себе. Он доставлял мне несказанное удовольствие, двигаясь внутри, и я хотела, чтобы Дилан испытал те же эмоции. Заправив прядь за ухо, я наклонилась и поцеловала головку. Затем провела языком по всей длине и только после приподняла член, держа двумя пальцами. Меня совершенно не волновало — спит сейчас Дилан или уже проснулся, но, судя по сбившемуся дыханию, мои прикосновения не остались незамеченными. Пальцы кольцом обхватили член, и я начала водить ими вверх и вниз, безотрывно продолжая ласкать головку языком.

Он уже был крайне возбуждён, когда я почувствовала дрожащие пальцы Дилана в моих волосах. На секунду оторвавшись от своего занятия, я посмотрела на него. Его глаза блестели в тусклом свете начинающегося дня. Губы плотно сжаты, ноздри раздувались в такт неровному дыханию, что сотрясало его грудь.

— Тебе лучше закончить то, что начала, — сказал Дилан, поймав мой взгляд.

В его голосе не было нежности, не было ласки — того, к чему он успел меня приучить всего лишь за одну ночь. Сейчас в нём звучала животная страсть: грубая, порочная и чертовски заводящая страсть того, кто привык подчинять. И мне захотелось подчиниться. Захотелось сделать так, чтобы он застонал от того, что я с ним делаю. Сделать так, чтобы доказать ему: ни разу в жизни ни с одной женщиной у него не было так, как со мной!

Только я делаю с тобой это, любовь моя. Только со мной ты забываешь обо всём и становишься тем, кем хотел быть всю жизнь, — мужчиной, который любит и любим.

И именно моё имя ты выкрикиваешь, судорожно сжимая мою голову, когда проливаешься во мне, и я глотаю тебя до последней капли.

— Лив… Ли-ив… Что же ты делаешь со мной, малыш? — шипишь ты сквозь зубы, и я в последний раз провожу по члену языком, перед тем как выпустить тебя из своего горячего плена.

Я кладу голову тебе на живот и замираю. Через несколько мгновений ты приходишь в себя, подтягиваешь меня выше, а затем крепко сжимаешь в объятиях, оставляя поцелуи на моих волосах. Я чувствую, я слышу, как бешено бьётся твоё сердце, и улыбаюсь: да, это сделала я. Сейчас ты очень слаб, и только я могу вернуть тебя к жизни своими объятиями и лёгкими успокаивающими поцелуями.

Мы долго лежим в тишине, наслаждаясь дыханием друг друга. Никто не хочет нарушить молчание. Этот покой, этот миг — мы растворяемся в нём, смакуем его…

— Я пытаюсь подобрать слова к тому, что сейчас чувствую, — прерываешь ты наше молчание. — И ничего, кроме "счастья", на ум не приходит. Я счастлив, Лив. Это ты меня сделала счастливым.

"Да, любовь моя, — улыбаюсь я про себя. — Это сделала я".

Мои глаза закрываются, и я погружаюсь в сон.

Этот день прошёл именно так, как я и планировала. Мы проснулись через пару часов и весь день провели в постели. Самолёт Дилан должен был забрать нас около семи вечера. Мы решили, что следующую ночь я проведу в Сиэтле, а утром в понедельник вернусь в Лонгвью. Я позвонила Ким, предупредив, чтобы она отвела Макса в школу.

— Надеюсь, ты хорошо проводишь время, — сказала она в конце разговора. Дилан в этот момент был в душе, и я могла немного поговорить с подругой.

— Даже очень, Кими.

— Вы оба заслужили это. Отдыхай и ни о чём не думай.

— Как же не хочется уезжать, — стонала я, когда пришла пора покидать гостиницу.

— Мы обязательно повторим этот уик-энд, родная, — Дилан обнял меня, стоя в дверях номера, ставшего теперь "нашим".

— Я хочу этот же номер.

Он тихо рассмеялся, в последний раз коснувшись моих губ лёгким поцелуем, перед тем как закрыть за собой дверь.

— Твоё желание, милая, для меня закон.

У трапа нас встречали две стюардессы. Одна из них была мне знакома.

— Здравствуйте, Джейн, — приветливо улыбнулась я.

Даже если девушка и была удивлена моему появлению, профессиональная выдержка ей не изменила.

— Рада снова видеть вас, мисс Дэвис.

— Вы присоединитесь к пилотам, мистер Митчелл? — поинтересовалась вторая стюардесса, когда Дилан вслед за мной начал подниматься по трапу.

— Не сегодня, Кристина. Я буду занят с мисс Дэвис.

Сделав "страшные" глаза, я обернулась к Дилану, на что он лишь весело мне подмигнул. Заливаясь румянцем, я попыталась как можно быстрее исчезнуть с глаз девушек, но, тем не менее, заметила, с каким изумлением они переглянулись.

А через мгновение удивляться пришлось мне: в салоне самолёта нас ждал ещё один пассажир.

— Мама?

Голос Дилана вывел меня из ступора, в который я впала сразу же, как только увидела сидящую в комфортном, обтянутом дорогой светлой кожей кресле Эллен Митчелл.

Рассерженную Эллен Митчелл.

Она всегда была понимающей, чуткой и сдержанной в своих эмоциях: и когда узнала про Эбби; и когда ошибочно предположила, что я скоропалительно вышла замуж за Стивена; и когда, стоя на крыльце своего дома, рассказывала, как страдал её сын из-за нашей вынужденной разлуки. Именно поэтому удивление при виде Эллен быстро переросло в панику.

— Думаю, вам лучше сесть, — сказала она вместо приветствия.

У меня подкосились ноги, и, если бы не руки Дилан, обхватившие меня за плечи в этот самый момент, я точно рухнула бы на пол.

— Что-то с детьми?

— Нет, — ответила она и моментально отвела глаза. — По крайней мере, пока нет. Это касается вас двоих. Хотя, — она снова посмотрела на нас холодным взглядом, — думаю, скоро это коснётся всех.

— Прекрати пугать Оливию, — в голосе Дилана зазвучали стальные нотки. — И объясни толком, что происходит.

— Сядьте, — снова повторила Эллен.

На этот раз мы с Диланом послушались. Нас разделял низкий столик, почему-то заваленный кипой газет. Когда мы сели, Дилан немедленно наклонился ко мне.

— Ничего не бойся, — прошептал он мне в губы и поцеловал. И только потом обратился к матери: — Мы слушаем.

— Это было во всех сегодняшних газетах. От Сиэтла до Восточного побережья. И на всех сайтах, посвящённых светским сплетням.

Дилан потянулся к столу. Я последовала его примеру и взяла первую попавшуюся газету.

Это была местная "Сиэтл Пост-Интеллиджинсер". Пробежав глазами первую полосу, я непонимающе уставилась на Эллен. У Дилана в руках была сегодняшняя "Чикаго трибьюн", и он так же вопросительно смотрел на мать.

— Ну и что? Это протесты против повышения пенсионного возраста для полицейских заставили тебя прилететь в Чикаго? — Его голос был твёрд, в нём не было ни грамма иронии, которую подразумевал под собой вопрос.

— Листайте дальше.

Я начала перелистывать страницы. Ничего интересного: политика, общественная жизнь, интервью с представителем администрации, местные новости, реклама, спорт, светская хроника…

Открыв последнюю страницу, я увидела серию фотографий, занимающую половину полосы. С удивлением я смотрела на знакомый, ярко освещённый холл "Ритца"; узнала портье, который открывал перед нами двери вчера вечером. И, разумеется, я узнала себя и Дилана: обнимающихся, смеющихся, целующихся. Качество съёмки было замечательным — видно, снимал профессионал. Похоже, снимки были сделаны в тот момент, когда мы вернулись от Ричардсов. На них Дилан поддерживает меня за талию, что-то говорит, а я ему улыбаюсь.

Над всем этим красовался безумный заголовок: "Новая девушка Дилана Митчелла".

Я быстро пробежала глазами небольшую статью под фотографиями. Ничего конкретного сказано не было: известный бизнесмен и плейбой Дилан Митчелл после внезапного разрыва помолвки с Бри Холбрук замечательно проводит время с новой пассией и так далее…

Похоже, Дилан тоже нашёл нужную страницу, потому как в одно мгновение замер, смотря на те же снимки.

— Ну и что? — Он бросил газету на стол и откинулся в кресле.

— Это везде. Газетенки и сайты рангом пониже поместили фотографии на первую страницу.

Эллен подтолкнула нам ещё парочку газет. Среди них я увидела распечатки главных страниц сайтов светской хроники. Везде одни и те же фотографии, разными были только заголовки: "Он снова в строю", "В этом сезоне в моде брюнетки", "Кто эта цыпочка?"…

— По-моему, мы неплохо смотримся вместе, ты не считаешь? — Похоже эта ситуация всё-таки начала забавлять Дилана. — Мы не собирались долго скрывать наши отношения. Не так скоро, разумеется, но к чему-либо подобному мы с Лив были готовы.

— Не так скоро? — ехидно переспросила Эллен. — Позвольте поинтересоваться, сколько именно вы хотели пробыть на нелегальном положении?

— Полгода, — ответила я. — Мы решили, что полгода будет достаточно, чтобы дети привыкли к мысли о переезде в Сиэтл. Привыкли к Дилану.

— Что ж, теперь у вас нет и этого, — отрезала Эллен.

— Мама, прекрати! — вскричал Дилан. Встав со своего места, он навис над ней: — Ты раздуваешь из мухи слона. Завтра об этом забудется. Все переключатся на новые похождения какой-нибудь голливудской старлетки, и всё! Это не стоит того, что ты здесь устроила. Кто-то просто неплохо на нас заработал.

— А заработает ещё больше, — спокойно ответила Эллен и достала из-под общей кипы ещё одну газету. Расправив, она положила её поверх остальных. — Мартин Грей, главный редактор "Сиэтл Пост-Интеллиджинсер" кое-чем мне обязан. Он не мог снять это с печати, но постарался предупредить как можно раньше. Это будет в завтрашнем номере.

Дилан сел, придвинув поближе завтрашний номер "Интеллиджинсера".

Прямо под знакомым заголовком я увидела ещё один снимок из "Ритца". Его не было в первой публикации. На нём я обнимаю Дилана, когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня. Я помню этот момент: мы уже стояли возле лифтов, и он поблагодарил меня за вечер. На снимке хорошо видно, как моя левая рука обнимает его за шею, демонстрируя всему миру кольцо, которое Дилан надел мне на палец пару часов назад.

Заголовок, огромными красными буквами горящий над фотографией гласил: "ОН СДЕЛАЛ ЭТО!". И чуть ниже более мелким шрифтом шли не менее шокирующие строки: "Детская писательница из маленького прибрежного городка на Восточном побережье сделала то, что не удалось первым красавицам страны!"

А ниже, после множества склонений имени Дилана, Бри, парочки известных на всю страну имён, стоящих по мнению репортёров в списке побед моего мужа, во всех подробностях было рассказано кто я, откуда и чем занимаюсь. Там было имя Майкла, моего отца, детей, моя фотография с губернаторского бала, где я стою на сцене рядом с Эллен и женщиной из окружной больницы.

— Вторая страница, — без эмоций проговорила Эллен.

Дилан послушно перевернул страницу и…

…похоже, именно это и заставило мою теперь уже свекровь примчаться в Чикаго.

Это была плохая, но довольно разборчивая копия нашего с Диланом свидетельства о браке, выданная в мэрии Олимпии не далее как месяц назад.

Я похолодела. Это случилось. Неужели мы были настолько наивны, думая, что правда никогда не выплывет наружу. Я медленно повернулась к Дилану, чувствуя себя как самый что ни на есть последний предатель, которого только что поймали на лжи. Дилан застыл в напряжённой позе и не отводил глаз от стола.

"Пожалуйста, — молилась я про себя. — Пожалуйста, любимый, посмотри на меня. Посмотри и скажи, что всё будет хорошо. Пожалуйста, Дилан!"

— У меня только два вопроса, — нарушила молчание Эллен. — Какого чёрта вы всё это устроили и что теперь собирайтесь делать?

Дилан медленно поднял глаза и внимательно посмотрел на мать. Насколько же сейчас они были похожи. Я застыла, не в силах пошевелиться от напряжения, в котором находились эти два сильных человека.

Дилан медленно повернулся ко мне. На несколько секунд он замер, смотря в мои глаза. Скорее всего с паникой не совсем получилось совладать, и она всё-таки проступила на моём лице. Дилан встал и протянул мне руку. Как только я вложила в неё свою дрожащую ладонь, он рывком поднял меня с кресла и крепко обнял, зарываясь носом в мою шею. Я проглотила рвущиеся из груди рыдания. Он взял моё лицо в ладони и, смотря прямо в глаза, прошептал:

— Всё будет хорошо. — Его губы оставили лёгкий поцелуй в уголке моего рта. — Всё будет хорошо. — Так же легко он снова поцеловал меня. — Я никому не позволю вас обидеть. Ни тебя, ни детей. Никому. Ты веришь мне? Веришь, Лив? Ты должна мне верить.

Он продолжал осыпать меня поцелуями, но, когда я, не выдержав напряжения, затряслась в беззвучном рыдании, Дилан сжал меня покрепче и впился губами в мой рот, пытаясь остановить поток слёз.

— Я люблю тебя, — в последнем прикосновении прошептал он.

Мне удалось справиться с дыханием и ответить:

— И я люблю тебя, мой хороший.

Не выпуская меня из кольца рук, Дилан повернулся к матери. Когда я снова нашла в себе силы посмотреть на неё, то увидела на лице свекрови привычную добрую улыбку.

Долго и счастливо. Глава 40

Soundtrack — Story Of My Life by Kristian Leontiou

Когда я вспоминаю о событиях последних двух месяцев, часто возникает ощущение, что все они происходили не со мной. Я словно смотрю кино с собой в главной роли, снятое скрытой камерой. Но, в отличие от профессиональных актёров, привносящих частичку себя в каждый сыгранный персонаж, я напоминаю марионетку, беспрестанно дёргающуюся на ниточках в угоду садисту-режиссёру.

Не все люди по природе бойцы, и я давно перестала осуждать тех, кто покоряется судьбе. Покорность — это просто, но только если дело не касается близких. В противном случае у вас нет счастливой возможности смириться с обстоятельствами: упав, вы начинаете работать лапками и, чёрт побери, взбиваете это треклятое масло прямо из воздуха.

Испытания посылаются нам, чтобы стать сильными. Я никогда не понимала этой фразы. Испытание — это проверка веры. В первую очередь — веры в себя. Но, когда эти испытания следуют одно за другим, не давая возможности расслабиться и просто жить, делая привычные вещи: целовать любимых, радоваться новому дню, готовить завтрак — вера эта быстро исчезает. Как слава, которая накапливается по капле и утекает ручьём, вера в себя и в свои силы может исчезнуть в одно мгновение. Этот ревущий поток сносит всё на своём пути, и в первую очередь собственную убеждённость в том, что вы заслуживаете счастья.

Однажды я уже балансировала на этой грани. Тогда мне помогли справиться дети. Сейчас рядом был Дилан.

Всё это время я плохо спала, постоянно просыпалась в тревоге. Нам всем через многое пришлось пройти, но я будто ждала чего-то: ещё испытаний, ещё трудностей. Вот сейчас, вот скоро… По мере того как жизнь постепенно устраивалась, мое беспокойство нарастало.

Тревога или предчувствие? Да, определённо это было предчувствие. Оно пробуждало среди ночи, заставляя в ужасе метаться по кровати до той поры, пока сильные руки не прижимали меня к горячему телу и любимый голос не успокаивал: "Ш-шш, родная, всё хорошо. Я рядом". Судорожно вжимаясь в Дилана, я дрожала от неясного страха, и он ночь за ночью убаюкивал меня, шепча ласковые слова, целуя и обнимая, пока я не проваливалась в сон, чтобы через пару часов снова проснуться от необъяснимой тревоги.

* * *

Я долго лежала на боку, глядя на колышущиеся легчайшие занавеси молочно-белого цвета. Сквозь них лёгкий ветерок доносил с улицы ароматы цветущих растений, смешанные с горьковато-солёным запахом океана. Наш дом стоял на холме, но отсюда я отчётливо различала шум прибоя: далёкий, шелестящий звук камешков, трущихся друг о дружку, когда очередная волна лениво ползла на берег и так же неторопливо скатывалась обратно.

Тёплая ладонь скользнула по плечу и через шею переместилась на лицо. Нежные пальцы мягко повернули мою голову к ищущим губам.

— Привет, красавица.

— Привет, любовь моя.

Вот уже два месяца я не могла насытиться Диланом. Как и он мной. Будто две половинки древнего китайского символа — инь и ян — мы перетекали и дополняли друг друга, не желая расставаться ни на секунду. Мы смирились с жизненной необходимостью дотрагиваться друг до друга, слышать голос или просто смотреть в любимые глаза.

Я не думала, что такое возможно. Я никогда не была влюблённой дурочкой, и честно пыталась перестать ею быть. Изо всех сил я сопротивлялась, старалась не втянуть себя в это ужасное, почти идолопоклонническое отношение к мужу. Я твердила себе, что так любить нельзя, что должно быть что-то ещё, что есть и другие люди, которым нужна моя любовь, — дети, родные, друзья. Но всякий раз, когда я смотрела на Дилана, когда видела его улыбку, взгляд, обращённый ко мне; чувствовала его прикосновения, слышала его голос, я себя забывала.

Мне было шестнадцать, когда однажды мама сказала, что между любящими не бывает равенства. Всегда один любит, а другой позволяет себя любить. Её слова потрясли меня, но, как часто бывает в детстве, быстро забылись. Может, в другой ситуации я и не вспомнила о них, но сейчас переживала именно то, о чём она говорила.

Тогда, помнится, я возмутилась неправильностью этой мысли и заявила, что это не отношения, а обман.

— И кто же из вас позволял себя любить, когда вы с папой были вместе?

— Конечно, он.

— Он? Да ладно, мам! Папа всегда любил тебя сильнее, чем ты его.

— Ошибаешься. Твоего папу я любила больше жизни и всячески ему потакала. Это было неправильно. В отношениях женщине важно не раскрываться полностью, запомни это, Ливи. Для мужчины надо оставаться загадкой. И как бы ни пытался, разгадать её он не должен. Только в этом случае ты сможешь остаться интересной ему, желанной и любимой.

— Но зачем сдерживать себя? Это же всё равно что врать!

— Одно из заблуждения юности, — сказала мама. — Я была одной из тех, кто совершил эту ошибку. Пойми, я не прошу тебя скрывать свою любовь, я лишь прошу не так сильно её выказывать. Я любила Генри, но вскоре начала понимать, что моя жизнь — это его жизнь. Я полностью растворилась в нём, в его отношении к ней, в его суждениях. Как и любому мужчине, ему это льстило. Я начала думать, как он, мечтать о том же, что и он, говорить его словами. Где-то на этом пути я потеряла себя и, знаешь, до сих пор Генри не возьмёт в толк, почему я от него ушла.

Совершаю ли я мамину ошибку — да и ошибка ли это — но сейчас и я полностью растворилась в любимом человеке. Разница между нами лишь в том, что и мой любимый человек полностью растворился во мне.

Мы целуемся медленно, сладко, лениво.

— Снова не спишь, — пеняет мне Дилан. — И ночью несколько раз просыпалась. Что не так, родная? Что тебя тревожит?

Неоднократно он задавал эти вопросы. Всякий раз я уходила от ответа, ссылалась на усталость — эмоциональную и физическую. Дилан верил, потому что тоже был вымотан, хотя изо всех сил старался этого не показывать. Поэтому днём, чтобы не тревожить любимого, я вела себя как обычно. Но ночью… Ночью мои страхи возвращались, вырываясь из подсознания. Дилану требовались ответы, и я чувствовала, что отговорками только обижаю его.

Итак, что меня беспокоит? Что не дает безоглядно наслаждаться жизнью? Какой страх является первоочередным?

Ответ очевиден.

— Я боюсь тебя потерять.

Он должен был рассмеяться. Должен был щёлкнуть меня по носу, поцеловать и сказать, чтобы я не болтала глупостей. Вместо этого без тени улыбки Дилан долго изучает моё лицо.

— В таком случае мы с тобой испытываем один и тот же страх.

— Что? Почему?

Я тянусь к нему, но Дилан меня останавливает. Перекатившись на спину, он закрывает глаза и двумя пальцами сжимает переносицу. Он выглядит очень уставшим, будто все эти ночи тоже страдал бессонницей.

— Я действительно боюсь, что ты уйдёшь. — Он говорит тихо и как-то отрешенно. — Что настанет момент, когда ты скажешь, что с тебя достаточно. Ты постоянно о чём-то тревожишься, что-то пытаешься наладить, доказать, кого-то в чём-то убедить, связать концы с концами. Своим появлением я внёс в твою жизнь сумятицу и беспокойство. Я знаю, ты любишь меня, Лив, — он открывает глаза и смотрит на меня с бесконечно любовью. — Знаю, малыш. Но от этого нисколько не становится легче.

Отчего же я не заговорила об этом раньше? Моё признание послужило толчком для ответного признания. Дилан высказал то, что не давало ему покоя, мучило, а я, зацикленная на своих переживаниях, ничего не замечала.

— О, Дилан!

Он проводит трепетными пальцами по моему лицу. Я хватаю его ладонь и прижимаю к щеке, жмурясь от нежности.

— Я боюсь… — Его прерывающееся дыхание заставляет меня открыть глаза. Дилан смотрит так, будто пытается запомнить каждую мою чёрточку. — Я боюсь, что когда-нибудь проснусь — и окажется, что это всего лишь сон. Счастливый, добрый, но сон. И я не знаю, как буду жить, если так и случится.

Слишком долго мы шли друг к другу. Слишком сильно боялись ошибиться. И поэтому сейчас не можем до конца насладиться тем, что наконец вместе. Эта мысль электрическим разрядом обжигает разум, и я испытываю огромное облегчение от того, что знаю, как победить наш страх.

Я лукаво улыбаюсь и наклоняюсь к мужу, накрывая его плотно сжатые губы своими.

— Тогда давай не просыпаться, жизнь моя.

Дилан стонет и в одно мгновение перекатывает меня на себя.

— А я и не пытаюсь.

И снова, как и каждое утро в течение последних двух месяцев, мы занимаемся любовью. Наслаждаясь каждой минутой нашей близости, ценя каждое мгновение, что мы посвящаем друг другу. Потому что, как только проснётся наш огромный дом, мы уже не будем наедине. И пусть ни для кого уже не секрет, что мы женаты, и все почти успокоились по поводу того, как это случилось и почему, есть один человек, для которого видеть нас вместе до сих пор болезненно.

Я могла бы смириться с его неодобрительными взглядами, когда муж ненароком брал меня за руку; когда целовал перед уходом и обнимал при встрече. Я могла бы не обращать внимания на то, как кривятся его губы, когда к Дилану на всех парах бежит Эбби, и как тот, счастливый, подхватывает её и подкидывает вверх. Было бы легко сказать что-нибудь резкое в ответ на то, как пренебрежительно он общается с Диланом, вернее, изо всех сил старается не общаться — всё это я могла бы пережить. Ведь пережила же я, в конце концов, что Дилан перестал меня касаться при нём и прилюдно целовать; обращался по имени, оставив нежные слова для спальни. И я была ему за это безмерно благодарна, потому что пока не видела никакой возможности, чтобы хоть как-то смягчить отношение этого человека к моему мужу. На любого другого я могла бы плюнуть и послать его к чертям.

Да, я определённо могла бы это сделать.

Могла бы.

Если бы дело не касалось моего сына.

Макс не принял Дилана, и вот уже два месяца это разрывало мне сердце.

Долго и счастливо. Глава 41

Soundtrack — Hero by Enrique Iglesias

В первую очередь необходимо было выяснить, как в руках журналистов оказалась копия нашего брачного свидетельства. В том, что это именно копия, причём несколько раз переснятая с оригинала, сомневаться не приходилось.

Эллен сидела напротив и уже не выглядела сердитой, а, наоборот — сосредоточенной и готовой к действиям.

— Сейчас главное — не как, а почему? Насколько я понимаю, женаты вы уже месяц, а информация об этом всплыла только сейчас. Узнав причину, узнаем и

исполнителя.

Мы с Диланом переглянулись. Это был наш первый совместный уик-энд. Мы позволили себе не скрываться и троим официально объявили, что женаты. И если чету Ричардсов из списка подозреваемых можно было вычеркнуть, то оставалась только…

— Бри!

Одновременно мы произнесли это имя. Я — с досадой, Дилан — с явным раздражением.

— Бри? — удивилась Эллен. — Бри Холбрук?

Дилан резко поднялся с кресла и, выхватив из кармана телефон, принялся ходить по салону. С остервенением он проводил пальцем по экрану, листая список контактов. Даже стало жалко аппарат: ещё чуть-чуть — и он раздавит несчастный кусок пластика, как бумажный стаканчик.

— Лив?

Потянувшись через низенький столик, заваленный газетами, Эллен дотронулась до моего колена. С трудом я оторвала взгляд от Дилана и переключила внимание на его мать.

— Бри знает, что вы женаты?

Моя несдержанность, дурацкая игра, в конце концов — моя ревность поставили под удар общее желание соблюсти конфиденциальность.

— Она ни на шаг от него не отходила. Я сделала это специально. Хотела побольнее уязвить.

Я покаянно опустила голову, но от самобичевания меня спас Дилан.

— Лив!

Подняв на него затравленный взгляд, я с удивлением обнаружила на лице любимого довольную улыбку.

— Если бы ты знала, какое удовольствие я испытал, когда ты назвалась моим именем.

— Да, но…

— Для меня было важно услышать это, малыш. Нет ничего, с чем мы бы не справились. Нужно лишь расставить приоритеты. Впрочем… Джейн! — неожиданно громко позвал Дилан.

Стюардесса появилась буквально в ту же секунду.

— Да, мистер Митчелл.

— Передайте Тому: меняем курс. Пусть запросит у диспетчеров погоду в Келсо.

Девушка кивнула и скрылась за дверью, отделяющую кабину пилотов от салона.

— Мы летим за детьми. — Дилан обратился к матери. Я испуганно вскинулась: "За детьми?" — А ты — возвращайся в Сиэтл. Уверен — не прошло и часа, как эта информация пошла дальше.

— Но что ты думаешь делать?

— Прежде всего, надо дозвониться до Джейсона.

Пришла моя очередь удивляться.

— Причём здесь Джейсон?

— Именно его фирме я поручил подготовить документы об удочерении Эбби. Точнее, — Дилан нахмурился, — лично Джею.

Он на минуту остановился и посмотрел на мать.

— Ты же понимаешь, никому другому я это дело поручить не мог.

Я не смогла подавить вскрик изумления, но тут же поймала на себе осуждающий взгляд Эллен.

— Не думаешь же ты… — Она обратилась к сыну.

— Разумеется, нет! — отрезал Дилан. — Поэтому и пытаюсь дозвониться до Саймона. Чёрт бы побрал эту связь!

В сердцах он бросил телефон в свободное кресло и решительным шагом направился к кабине пилотов.

Когда дверь за его спиной захлопнулась, я принялась пытать Эллен.

— А зачем звонить Саймону?

Откинувшись в высоком кресле, она устало вздохнула.

— Саймон — глава департамента безопасности "Митчелл Инкорпорейтед", а фирма, которой руководит Джейсон, располагается в здании головного офиса. Когда они с Фиби поженились, Говард предложил ему место в нашей юридической службе, но Джейсон отказался и открыл собственное дело.

Гордость и уважение, с какими Эллен говорила о зяте, заставили меня устыдиться мысли, что тот мог быть причастен к происходящим событиям.

— Сейчас фирма Джея — одна из успешных в штате. Разумеется, и агентству, и фонду юридическую поддержку оказывает именно она. Чтобы быть поближе к Фиби, Джейсон арендовал в нашем здании два этажа.

— То есть, если документы украли, это могло произойти только в здании "Митчелл Инкрпорейтед"?

— Боюсь, что да. Но только в случае, если он ещё не дал делу хода, и они не были отправлены в другое место. Поэтому Дилан и хочет сначала дозвониться до Джейсона. Если же выяснится, что документы не покидали пределов кабинета, тогда за дело возьмётся Саймон. Он отвечает за безопасность, в том числе, наших арендаторов.

Кусая губы, я то и дело бросала взгляды на дверь кабины пилотов, за которой скрылся Дилан.

— Может объяснишь, чем вызвана подобная спешка?

Я сразу поняла, о чём именно спрашивает Эллен.

— Чтобы поскорее начать процесс удочерения. В официальном браке сделать это можно без лишних вопросов.

— Наивные, — усмехнулась она.

— Наивные, — согласилась я.

— И ты приняла за чистую монету это объяснение?

— Тогда оно показалось мне разумным.

— А сейчас?

— На данный момент наш поступок можно назвать неосмотрительным. Но ни на секунду я не усомнилась в его правильности и ни за что не поступила бы по-другому.

Кянусь, в глазах Эллен появилась ирония.

— Потому что… — Она наклонилась вперёд, подталкивая меня закончить мысль.

— Потому что я лучше сдохну, чем позволю какой-нибудь Бри тереться рядом с моим мужчиной.

Откинувшись на спинку кресла, свекровь громко расхохоталась.

Именно в этот момент вернулся Дилан.

Сердце сделало кульбит и опустилось куда-то в район коленей. Никогда я не видела его таким сосредоточенным: губы сжаты в жёсткую линию, брови сошлись у переносицы, изумрудные глаза потемнели от напряжения.

Мы с Эллен одновременно вскочили с кресел.

— Какие новости?

Прежде чем заговорить, Дилан притянул меня к себе. Я сразу же обернула вокруг него руки, желая, чтобы через прикосновение он почувствовал мою любовь и уверенность.

— Дозвонился до Джейсона. По его словам, документы хранятся в личном сейфе у него в офисе. Он немедленно туда выезжает. У Саймона включен автоответчик. Я позвонил отцу. В любом случае пока мы ничего не можем сделать. Келсо подтвердил посадку. Через час будем на месте.

— Я говорила с Тарой, — спокойно начала Эллен. — Вам придётся сделать заявление. Краткая пресс-конференция назначена на четверг.

Дилан сильнее сжал мои плечи.

— Прежде необходимо выяснить, о чём ещё известно журналистам.

Я поняла, что он говорит об Эбби. Опубликование брачного свидетельства — первый шаг, способный разрушить наши планы. Следующим может стать факт обнародования отцовства Дилана, и это будет катастрофа.

Чёрт побери, я могла бы пережить всё — осуждение, обвинение в измене, предательстве памяти мужа, — если бы дело не касалось Эбби. И Макса. И папы. Марти, Кимберли с Полом, мамы — всех, кого я люблю. Это было моё решение сказать Бри, что мы женаты; моё решение перестать скрываться, и это моя обязанность — разбираться с тем, к чему оно привело.

— Тебе нет необходимости ехать со мной в Лонгвью, — сказала я Дилану.

— Одна ты никуда не поедешь. Я не отпущу тебя ни на шаг, ясно? Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

Никогда раньше Дилан не позволял себе разговаривать со мной таким категоричным тоном. В первое мгновение я опешила и даже рот открыла, чтобы высказать, всё, что об этом думаю, но неожиданно передумала. Так же неожиданно я поняла, что с необычайной лёгкостью, даже с некоторой долей удовольствия его послушаю. Почему-то именно сейчас, когда Дилан сказал это, — сейчас, а не в моменты наших поистине сказочных занятий любовью — именно сейчас, когда он так сердито смотрит на меня, я осознала, что мы теперь вместе. Я замужем за этим мужчиной. Он — мой, и своими резкими непререкаемыми словами действительно забирает меня. Он уже забрал меня. Мы вместе. И пока будем вместе, нам ничего не страшно.

Вероятно, эти мысли отразились у меня на лице, потому что в следующее мгновение взгляд Дилана смягчился, и, подняв руку, он дотронулся до моей щеки. Я едва сдержалась, чтобы не замурлыкать, но вместо этого тяжело вздохнула:

— Совершенно не представляю, как объясню наш отъезд отцу.

Его губы дрогнули в едва заметной улыбке.

— Шерифа Дэвиса беру на себя.

— Не забывай, он вооружен.

— Думаю начать разговор из-за угла.

— Жаль, что с Максом нельзя поступить так же.

— Может, мне стоит поговорить с ним?

— Нет, — я покачала головой. — Здесь я действительно лучше сама. Прости.

Едва Дилан притянул меня к себе и коснулся губами макушки, зазвонил его телефон.

Мы с Эллен обменялись быстрыми взглядами. В её глазах не было тревоги, лишь молчаливая сосредоточенность: она, как и я, ждала новостей, какими бы они ни были. Я вдруг подумала, что ушат холодной воды, который мать Дилана вылила на нас своим ледяным приёмом — не что иное, как проверка. И что приблизительный план действий у неё уже наметился. Но чтобы сделать следующий шаг, Эллен необходимо было удостовериться, что наша свадьба — правда.

— Джей, ну что там?

Дилан практически передал меня из объятий в объятья, подтолкнув к своей матери, а сам снова принялся ходить по салону.

— Ты уверен? Понимаю. Там действительно всё на месте?

Обязательные паузы в разговоре жутко раздражали. По мере того как они становились длиннее, Дилан всё больше мрачнел. Насколько я поняла, наше брачное свидетельство на месте. Но тогда получается, что…

— Нет, в этом нет необходимости. Саймон дозвонился до тебя? Проверьте все записи камер видеонаблюдения, хотя… — Дилан в сердцах чертыхнулся. — Ты уверен, что всё это время документы хранились в сейфе? Кто ещё знает код? Ради бога, не пори чушь! В первую очередь она моя сестра.

Похоже, Фиби был известен код сейфа в кабинете мужа, и последний сейчас со всей страстностью пытался отвести от неё подозрения.

— А ты сам не снимал с них копии? И никому не поручал? Может, кто-то видел, как ты это делал? Рядом стоял, или…

Дилан замер. После небольшой паузы рука с телефоном опустилась вниз, и, сделав глубокий шумный вздох, он с чувством выругался.

Эллен в секунду оказалась рядом:

— Кто?

В трубке отчаянно кричал Джейсон, но Дилан не реагировал ни на него, ни на мать. С сардонической ухмылкой на губах он презрительно мотал головой. Спустя несколько мгновений и десятка миль моих нервов, он, наконец, снова поднёс телефон к уху и заговорил, резко чеканя слова, будто отрабатывал удары кнутом.

— Я давно предупреждал тебя на его счёт. Он двуличный ублюдок. Надеюсь, теперь ты в этом убедился?

Джейсон что-то пытался возражать, но Дилан был непреклонен.

— А я могу! Филипп всегда выезжает за чужой счёт. А тебе всё невдомёк.

Филипп? Что за Филипп? Я вопросительно посмотрела на Эллен. Её лицо, вернее, маска презрения, в которую на моих глазах оно превратилось, красноречиво дало понять, что ей это имя хорошо известно.

Отпустив сына, она быстро прошла к столу и принялась что-то искать в своей сумке.

— Теперь им займётся Саймон, — продолжил Дилан. — Когда он появится, всё ему расскажи.

Не будь ты моим зятем, я бы тебя засудил. — "Господи!" — Ему точно больше ничего не известно? Ладно. Созвонимся позже. Найди Саймона.

Я была ни жива, ни мертва и совершенно растеряна. Неприкрытая ярость, плескавшаяся в глазах Дилана, когда в сердцах он выругался, исказила любимые черты; сделала их более резкими, сосредоточенными и, вместе с тем, вселяющими уверенность, что в своих действиях по отношению к тем, кто решил пойти против него, мой мужчина будет беспощаден. Не сказала бы, что это меня испугало, — отнюдь! Втайне я испытала восхищение. Силой, которую он излучал; мужественностью и решительностью. Но в момент, когда Дилан поймал мой растерянный взгляд, его глаза наполнились тревогой, и, поспешив ко мне, он заключил меня в объятия.

— Прости, малыш. Я тебя напугал.

На языке вертелась куча вопросов, и, слава Богу, Дилан не заставил меня их задавать.

— Нет никаких сомнений, что к этому делу причастен Райли Филипп. Как только Джейсон упомянул его имя, вернее, возможность того, что он видел наши документы, я понял, что без этого ублюдка не обошлось.

— Но кто это?

— Старинный приятель Джея. Скользкий тип, стремящийся доказать свою значимость. У каждого, кто его знает, есть чёткое ощущение, что это не тот человек, кому можно доверять свои тайны. У каждого, кроме Джея. — Губы Дилана снова упрямо сжались. Похоже, это был больной вопрос в его отношениях с мужем сестры. — Он верит в святость Райли и даже сейчас пытается выгородить. Чёрт, Лив, я бесчисленное количество раз предупреждал всех на его счёт.

— Но почему? Что он такого сделал?

— Это долгая история, малыш. Не сейчас.

Я попыталась улыбнуться и, подняв руку, легко погладила его по щеке. Дилан склонил голову и закрыл глаза, ласкаясь о мою ладонь. Мы словно поменялись местами: теперь я его успокаивала.

Резкий голос Эллен заставил нас обернуться.

С уже знакомым гневным выражением лица мать Дилана говорила по телефону.

— Неужели я бы беспокоила тебя в такой час, не будь это действительно важным? Ты говорила с Бри об Оливии?

Эллен довольно долго молчала, вслушиваясь в ответ.

— Да, это правда. Разумеется, она твоя сестра. Только в следующий раз поинтересуйся, сколько платят за продажу такой информации. Да-да, ты не ослышалась, Лора. И заодно спроси об этом своего так называемого друга.

Сказав это, Эллен бросила трубку и, так же, как сын, от души выругалась.

— Ты не поторопилась, мама? — спросил Дилан.

Она саркастически ухмыльнулась:

— У тебя есть какие-то сомнения относительно Райли?

И тут я вспомнила: Райли! Скользкий тип, что приставал ко мне на губернаторском балу. Да, он был с Лорой. Она представила его как друга. При воспоминании о том, чем закончился мой единственный опыт общения с этим человеком, я внутренне передёрнулась. Ощущение гадливости, когда он прижимался ко мне в подобии танца, его мерзкий голос; слова, что он говорил…

Я инстинктивно прижалась к Дилану.

— Что такое, милая?

— Я вспомнила. Вспомнила Райли. Ты освободил меня от него на балу.

Взгляд Дилана похолодел. Похоже, он тоже припомнил ту сцену.

— Тебе было неприятно его общество. Что он сделал, Лив? Что он тебе сказал?

Я смотрела в зелёные, пылающие огнём ненависти глаза. Необходимо было успокоить Дилана, чтобы в желании защитить меня он не перегнул палку.

— Не помню. Всё вылетело из головы, когда я тебя увидела.

Он замер, внимательно всматриваясь в моё лицо. Сомнений нет: Дилан ни на секунду мне не поверил. Я чувствовала его гнев, а в голове крутились сказанные им и несколько дней назад повторённые мной слова: "Он посмел прикоснуться к тому, что принадлежит мне". Если окажется, что Райли всё-таки замешан в этом деле, что они оба с Бри замешаны…

Дверь кабины открылась и вошла Джейн.

— Мистер Митчелл, через несколько минут мы начнём снижение. Связаться со службой проката автомобилей или заказать гостиницу?

— Нет, спасибо. Готовьтесь сразу же, как высадите нас с миссис Митчелл, вылететь обратно в Сиэтл.

— Мисс Дэвис летит с нами?

— Нет, Джейн, с вами летит моя мать. Мы с женой остаёмся в Келсо.

Хорошенькое личико Джейн вытянулось от удивления. Не сразу она смогла ответить.

— Хорошо, мистер Митчелл. Примите мои поздравления, мисс Дэвис. То есть, я хотела сказать, миссис Митчелл.

— Спасибо, Джейн.

Теперь я поняла, о чём говорил Дилан: как же было приятно услышать вслух о своей принадлежности любимому человеку. Я сердечно улыбнулась смущенной девушке и снова посмотрела на мужа. Он выглядел очень довольным собой, а моё сердце в очередной раз сделало сальто.

О, да, мир, мы женаты!

* * *

Как только мы вышли из самолёта, я позвонила Ким. С момента приземления Дилан тоже был на телефоне. Другой рукой он крепко держал мою, ни на секунду не выпуская.

— Как ты доберёшься домой по ночной дороге? — кричала подруга. — Я же с ума сойду от волнения.

— Со мной Дилан. Всё будет в порядке.

— Ты везёшь его в Лонгвью? Вам не хватило Чикаго? — Ким противненько хохотнула.

— Кое-что случилось. Нам надо поговорить.

— С кем?

— С тобой, в том числе.

— Ливи, ты меня пугаешь.

— Пожалуйста, не волнуйся. Завтра всё расскажу.

— Вот уж дудки! Жду вас обоих у себя, — отрезала она.

— Нам ещё два часа добираться до дома. Приедем далеко за полночь. Ложись спать. Тем более…

— Я дождусь!

— …тем более, для начала надо поговорить с папой.

— Час от часу не легче. Объясни толком, что произошло?! Или дай клятвенное обещание, что после Генри вы — прямиком ко мне. А я обещаю в ближайшие часа два не помереть от любопытства.

— Ладно! — сдалась я. — Свари побольше кофе. Горячего и чёрного.

Дилан издал лёгкий смешок, услышав последнюю фразу.

— Иногда Ким бывает очень упрямой, — сказала я, закончив разговор. — Придётся к ней заехать. Выдержишь?

— Шутишь? — улыбнулся он. — Если удастся выйти живым из офиса твоего отца…

— Я бы поспорила, где сейчас опаснее: в кабинете шерифа или на кухне Кимберли Джонс.

Наше веселье было наносным; как и я, Дилан беспокоится не о встрече и последующем объяснении с моим отцом. Насчёт идеи забрать нас с детьми в Сиэтл у меня возражений не было. А те, кто останутся? Как им выдержать нападки, что непременно случатся, когда новость о наших отношениях станет общедоступной.

Непроглядный снежный мрак разбивался под яркими кинжалами ксеноновых фар. В салоне было тепло, и, как и в нашу первую поездку несколько недель назад, Дилан держал меня за руку.

— Не могу понять, из-за чего весь сырбор.

Я заговорила впервые с того момента, как мы выехали из Келсо. Каждому надо было хорошенько обдумать ситуацию, поэтому молчание не тяготило.

Дилан ответил не сразу, и был предельно серьёзным.

— Ты вышла замуж за человека, в своё время наделавшего много шуму своим образом жизни. Ещё несколько лет назад репортёры из кожи вон лезли, чтобы узнать, с кем и где я провожу свободное время. Не могу сказать, что был единственным, о котором писали таблоиды, но определённо ходил в любимчиках. Раз в месяц моё имя стабильно упоминалось на страницах желтых изданий. Родные относились к этому снисходительно. Имена других Митчеллов если и появлялись в прессе, то по солидным поводам. Я был паршивой овцой в стаде. Всех, в том числе и меня, это устраивало, и никого из семьи больше не трогали.

Это был рассказ о том Дилане, которого я встретила в полутёмном зале клуба — хищнике, соблазнителе, дьяволе-искусителе в мужском обличье. Легко было представить себе тот образ жизни, который он вёл, будучи успешным, богатым и красивым. Грех было ждать от такого мужчины соблюдения целибата при всём искушении, что предлагал современный мир. У меня не было права осуждать его хотя бы потому, что того Дилана я почти не знала. А тот, кто сейчас держал меня за руку, говорил об этом спокойно, просто констатируя факт, — не гордясь, не сожалея. Будто о постороннем.

— Несколько лет назад информационный повод иссяк. Только объявление о помолвке с Бри вернуло моё имя на страницы газет. Но это была уже не та волна. Потом я разорвал помолвку, что тоже осталось практически незамеченным. Я стал неинтересен, и ты не представляешь, как я этому был рад. Но то, что случится завтра, когда выйдет этот номер… — Дилан тяжело вздохнул. — Ты видела заголовки, Лив. Митчеллы — лакомый кусочек для тех, кто охоч для различного рода скандалов. И я в очередной раз дал повод. Мне совершенно наплевать, да и моей семье не привыкать к подобным нападкам. Но на этот раз шумиха коснётся твоих родных, и я не могу допустить, чтобы чьи-то слова или поступки причинили им вред. Мне очень жаль, малыш, — он крепче сжал мою руку, — что из-за меня вы все должны через это пройти.

— Мы должны объяснить им, чего ждать.

— Завтра телефоны пресс-службы "Митчелл Инкрпорейтед" раскалятся от звонков. Боюсь, особо рьяные рванут в Лонгвью, чтобы раздобыть побольше информации. Они обязательно найдут тех, кто захочет посплетничать. Наверняка сунутся и в твой магазин, и в школу, где учится Макс. В полицейский участок…

— Думаю, у папы найдётся способ остудить горячие головы.

— Об этом я и хотел поговорить с твоим отцом. Мы постараемся найти способ, как выйти из этой ситуации с наименьшими потерями.

— Милый, я понимаю, что так будет лучше для всех, но мне не хочется уезжать. Я хочу быть рядом с родными. Пусть меня, а не их осаждают репортёры. Неужели я смогу им как-то помочь, если просто сбегу?

Дилан нахмурился и в раздумьях принялся кусать уголок губы, как делал в минуты крайнего волнения.

— Не относись к этому как к бегству, — сказал он наконец. — Мы должны защитить детей. И если Эбби ничего не поймёт в силу возраста, то Максу наверняка придётся не сладко. Ты сама знаешь, насколько дети могут быть беспощадны.

Я была вынуждена с ним согласиться. Оставшийся путь мы проехали в тишине. Я размышляла о словах Дилана, с каждой минутой убеждаясь в том, что он прав. Мы — взрослые — справимся. Главное — уберечь детей.

Папин джип стоял на площадке перед полицейским участком среди других патрульных машин.

Я предупредила Дилана, что пойду с ним. Он и не думал возражать.

— Бог знает, что бы я подумал, если бы ко мне среди ночи явился малознакомый человек и с ходу объявил, что собирается неизвестно куда увезти мою дочь и внуков.

— Значит, ты не собирался оставить меня в машине?

— Нет, Лив, не собирался. Но разговаривать с твоим отцом буду я.

— Вот как? — Я саркастически подняла бровь.

— В первую очередь, я буду говорить с ним, как с шефом полиции, в чей город завтра хлынет толпа репортёров. В качестве тестя он сможет пристрелить меня позже.

— Думаю, до этого не дойдёт.

— Твоими молитвами, любовь моя.

Отец уже ждал нас. Разумеется, он услышал шум подъехавшей машины и вышел на крыльцо. Почему-то вспомнилось, как в детстве я упрашивала его позволить мне хоть раз провести с ним ночное дежурство. Папа долго сопротивлялся, говорил, что ничего интересного в этом нет, и что ночные дежурства совершенно не отличаются от дневных. Разве что ему не приходится колесить по городу. И тот день, вернее, ту ночь, когда он взял меня с собой, я мирно проспала на диване в комнате ожидания, заботливо накрытая его форменной курткой.

Сейчас на папе была та же куртка, и, сложив руки на груди, он хмуро встречал нас перед входом в сонное полицейское управление.

Коротко кивнув Дилану, папа двинул ко мне.

— Что-то случилось?

— Надо поговорить.

Он снова посмотрел на Дилана.

— Идёмте в мой кабинет.

В основном папа сидел за стойкой дежурного прямо напротив входа в управление. Так ему было удобнее. Кабинет же использовался только для официальных встреч или личных переговоров и был таким, каким и должен быть кабинет начальника полиции маленького городка. Обшитые деревянными панелями стены украшали множество рамок с дипломами, благодарностями от мэрии, от руководства округа и штата. Там же висела подробная карта города и окрестностей, на которой наш дом был обведён красным маркером: в детстве я получила за это хороший нагоняй. На простом дубовом столе со множеством ящиков не было практически ничего, кроме старенького, редко включаемого компьютера, стопки бумаги, стакана с дюжиной остро заточенных карандашей и моей детской фотографии в деревянной рамке. К столу был приставлен ещё один, с задвинутыми под него креслами из прочной серой кожи. Несколько стульев для посетителей стояли вдоль дальней стены; шкаф с документами, сейф — вот и вся обстановка.

Папа вошёл в кабинет и выдвинул из-под стола одно из кресел. Предлагая нам сесть напротив, он словно сократил между нами дистанцию. Не заняв своё обычное место, он не стал играть с Диланом в сурового шефа полиции, за что я мысленно его поблагодарила. Хотя, по выражению лица, по тому, как, сев в кресло, папа нагнулся вперёд, широко расставив ноги и положив на них руки со скрещёнными пальцами, — я поняла, что ничего хорошего от нашего разговора он не ждёт. В какой-то момент показалось, что мне снова двенадцать, и сейчас меня хорошенечко пропесочат за какую-нибудь выходку. Правда, ни разу в жизни папа не песочил меня, потому что ничего требующего серьёзного разговора я не делала. И вот к тридцати годам у меня появилась замечательная возможность это исправить.

Подумав об этом, я не смогла сдержать истеричный смешок. Папа удивлённо приподнял левую бровь.

— Ты помнишь Дилана? — начала я. — Я познакомила вас в прошлом месяце.

— Я помню мистера Митчелла, Оливия.

— Видишь ли, Дилан и я…

В этот момент Дилан меня остановил. Он накрыл под столом мою руку и тихонько сжал пальцы. Я поняла, что этим жестом он испрашивает моего разрешения продолжить самому. Что ж, такова была договорённость. Не глядя на него, я кивнула.

— Шериф, этот разговор должен был состояться немного раньше. Я обязан был прийти к вам и по традиции рассказать кто я, откуда, чем занимаюсь; кто моя семья. После этого я попросил бы руки вашей дочери. Но я нарушил все традиции и сделал её своей женой, не получив вашего благословения. За что сейчас искренне прошу прощения.

Ощущения, что Дилан подбирает слова, не было. Я была уверена, он всё хорошенько обдумал ещё до того, как мы вышли из самолёта.

Пока Дилан говорил, папа то и дело бросал на меня быстрые взгляды. Будто ждал подтверждения каждому сказанному слову. Поэтому то и дело приходилось быстро кивать.

Никогда в жизни мне не было так неловко перед отцом. Я вспомнила, как это было с Майклом. Он тоже хотел сделать всё правильно, попросив у него моей руки. К тому времени мы встречались два года, и не раз заходил разговор о свадьбе. Совершенно не хотелось забивать голову всей этой ерундой — платьем, гостями, приёмом, трясущимися руками Майка, надевающими на палец кольцо, — брр! Нам ничего не хотелось менять, пока в какой-то момент я не заглянула в календарь и не обнаружила, что следующих месячных придётся ждать долго. Вечером того же дня за ужином я сказала папе, что мы женимся. До сих пор сомневаюсь, показалось мне или нет, как он тихонько хрюкнул в тарелку: "Наконец-то!"

Отец не принадлежал к тем, кому для доказательства любви требуется ежечасно о ней твердить. Как, впрочем, и я. Но за месяц, проведённый с Диланом, я столько раз произнесла "я люблю тебя", сколько не сказала и за всю жизнь. И никогда не получала так много ответных признаний. У меня появилась потребность в этих словах. Но та часть меня, которая долгое время была ответственна за сдержанность, всё ещё была сильна. Именно поэтому, сидя перед отцом, я медленно заливалась краской.

— Хм, ладно. — Папа хмыкнул и откинулся на спинку кресла. Его взгляд пару раз метнулся между мной и Диланом, а затем остановился на мне: — Милая, ты не могла бы нас ненадолго оставить?

Честно сказать, этого я не ожидала. Неужто, все эти шуточки по поводу вооруженного отца-шерифа, имеют под собой реальную почву?

Я вперилась в папу взглядом, который частенько практиковала на детях. На Эбби, правда, он не действовал: дочь отличалась своенравием, но не упрямством. И в этом она была внучкой своего деда, который никак не реагировал на молнии, летящие из моих глаз. И только голос Дилана, мягко прошептавший: "Всё в порядке, детка. Иди", — заставил меня встать и, возмущенно фыркнув, покинуть кабинет.

Я знала, что он будет убедительным, предельно честным, и отец его выслушает. Но что тот в свою очередь собирался сказать моему мужу — над этим я ломала голову.

Папа никогда не любил длинные речи, но годы службы и должность вынудили его научиться правильно и красноречиво выражать свои мысли. Он принимал участие и в пресс-конференциях, и в многочисленных выступлениях на городских мероприятиях. Был он и в моей школе, когда директор Стоун обеспокоился возросшему числу мелких правонарушений среди учеников старших классов. Помню, как покраснела я от множества взглядов, обращенных в мою сторону, когда папа поднимался на сцену нашего актового зала; и с каким вниманием и нарастающим чувством гордости слушала его. Спокойно — не наседая, не воспитывая, не давя авторитетом, — он объяснял про статьи закона и про наказания, предусмотренные для тех, кто их нарушает. Я гордилась им, потому что знала, насколько папа не любил быть центром внимания. Частенько после этого я задавалась вопросом, почему он выбрал именно эту профессию, которая, так или иначе, подразумевает под собой публичность. Может, как истинный мужчина, отец видел смысл жизни в том, чтобы служить и защищать, что и было написано на дверце его полицейской машины. И сейчас он служит и защищает меня. Как и второй мужчина в его кабинете. Они оба меня любят и оба готовы служить и защищать нашу семью.

Эта мысль успокаивала, и впервые за несколько часов я немного расслабилась.

Дилан вышел минут через двадцать. К тому моменту я уже готова была ворваться к ним за разъяснениями.

Увидев моё обеспокоенное лицо, он рассмеялся и, подойдя, быстро поцеловал.

— Как видишь, обошлось без стрельбы.

— Почему так долго? Что он тебе сказал?

— Что сказано в кабинете шерифа, остаётся в кабинете шерифа, — отшутился он.

— Тоже мне, — фыркнула я, но на душе полегчало. — Пойду, поговорю с папой. Он точно не станет употреблять такие банальные фразы.

Дилан снова засмеялся и, прежде чем выпустить из объятий, оставил на моих губах лёгкий поцелуй.

— Я подожду в машине.

Отец встретил меня с улыбкой. Все слова тут же вылетели у меня из головы, и прямо с порога я кинулась в его раскрытые объятия. С удовольствием я вдохнула с детства знакомый запах его кожаной куртки и бальзама после бритья.

— Прости, что не рассказала тебе раньше, — пробормотала я, уткнувшись носом в его форменную рубашку.

— Ты взрослая девочка, Ливи. Я давно не жду, что ты будешь приходить ко мне со всеми своими проблемами.

— Но я должна была.

— Единственное, что ты действительно должна, — заботиться о благополучии моих внуков. В этом вопросе парень кажется мне вполне надёжным.

— Он любит их.

— Я вижу.

— И меня он любит.

— И это я вижу.

— И я люблю его.

Папа крякнул, но ничего на это не сказал.

— Он предупредил тебя о том, что может произойти завтра?

— Да. Об этом не беспокойся. Если эти ребята начнут доставать жителей, у меня есть полное право засадить их за нарушение гражданских прав.

Я засмеялась и отстранилась от отца.

— Мне жаль, что тебе придётся пройти через это.

— Не волнуйся, Ливи. Этому городу давно нужна какая-нибудь встряска.

— Ты обязан защищать его от всякого рода встрясок.

— Решать проблемы, которые сами же и создаём, — это лёгкие деньги.

Папа вышел со мной из управления. Дилан стоял рядом с заведённой машиной, и, как только мы показались у выхода, подошёл к крыльцу, чтобы подать мне руку.

— Осторожно, тут скользко.

Мельком взглянув на папу, я увидела одобрительный блеск его глаз. Он немедленно отвернулся, сделал вид, что рассматривает машину.

— В прошлый раз вы приезжали на ней же?

— Да, шериф.

— Ясно. Куда теперь?

— К Кимберли, — ответила я. — Она обещала нас дождаться.

— Ясно. Полагаю, мне пока не стоит спрашивать, когда вы появитесь в наших краях?

— Не знаю, пап. Но я бы хотела перед отъездом поговорить с Марти.

— Не стоит этого пока делать, — сказал отец. — Я сам с ним поговорю, объясню ситуацию.

— Но…

— Поверь мне, так будет лучше.

Дилан протянул папе руку:

— Надеюсь, в скором времени мы сможем встретиться при более благоприятных обстоятельствах, шериф.

— Увези их отсюда, парень. — Он ответил на рукопожатие. — Теперь моя семья — в твоих руках.

Долго и счастливо. Глава 42

Soundtrack — Gomenasai by t.A.T.u.

Одним из главных достоинств Кимберли Джонс всегда оставалась честность. Честность, которая либо обезоруживала, либо являлась в виде правды — а ее, как известно, не каждый готов выслушать. В первом случае Ким слыла искренней, во втором — острой на язык стервой.

После того как я вкратце рассказала о завтрашней статье в "Сиэтл Интеллиджинсер", она ненадолго замолчала.

— Чёрт, Ливи, я согласна с Диланом, — вымолвила она нехотя. — В Сиэтле об этом через неделю забудут, но здесь, в Лонгвью… Ох, потешат себя местные кумушки. Бриттани читает "Интеллиджинсер" от корки до корки, в салоне Кристины каждую пятницу обсуждают сплетни с последней страницы. Нет, думаю, чем скорее вы отсюда уедете, тем лучше.

— Я тоже так считаю, но хотелось бы встретиться с Марти. С Сандрой бы ещё поговорить, да и с Зоуи — ведь, придётся забрать Макса посреди учебного года. А магазин? Что будет с нашим магазином? А дом? Как можно просто так всё бросить!

— Не о том думаешь, сестрёнка. — Ким сочувственно покосилась на Дилана.

Пока я вводила подругу в курс дела, он хранил молчание. Его бедро касалось моего, и когда я устало откинулась на спинку стула, Дилан привлёк меня к себе. Даже если Ким было неприятно смотреть на это — так же когда-то на её кухне меня обнимал Майк, — она тактично помалкивала. И я была ей за это благодарна, потому что сейчас не было ничего важнее, чем чувствовать спиной твёрдую грудь любимого.

И я, действительно, не о том думала.

Дилан напрягся, когда я излишне эмоционально взывала к Ким. Да, я испытывала отчаяние: только вчера утром всё было прекрасно — мы сетовали на то, что в ближайшие полгода нам вряд ли удастся устроить ещё одни подобные выходные. Но и Дилан, и я понимали необходимость дистанции. А сейчас… сейчас всё изменилось.

Но разве не этого я хотела — никогда с ним не расставаться? Разве всё остальное так важно? Практичная Лив вопила, что много вопросов надо решить до отъезда. Влюблённая Лив шипела на практичную, приказывая ей заткнуться.

Я повернулась к Дилану, чтобы поймать его взгляд. Он некоторое время изучал меня, потом слабо улыбнулся и прикоснулся губами ко лбу.

— Мы справимся.

Чёрт, я реально его не заслуживаю.

Ким одобрительно кивнула — то ли в ответ на его реплику, то ли шестым чувством угадав мои мысли.

— Зоуи я позвоню сама. И за домом присмотрю, пока ты не решишь, что с ним делать.

— Ничего я не буду с ним делать. Это дом Майкла, а значит — Макса. Продолжу выплачивать ренту, и через пару лет полностью выкуплю.

Я сразу остановила принявшего было возражать Дилана. Ещё много придётся обсудить в нашем совместном будущем, но в данном вопросе необходимо было проявить принципиальность.

— Нет, милый. Пожалуйста, позволь мне самой решить этот вопрос. Я сохраню дом для Макса. Он всегда сможет сюда приехать. Ты же знаешь, он обязательно захочет.

Я с мольбой смотрела на мужа, надеясь, что он сможет понять мои чувства.

Макс был слабым звеном. Я ещё не придумала, что ему скажу. Мысли разбегались; меня бросало в холодный пот от того, что завтра, проснувшись на полу в комнате у троюродных братьев, он, как и я, не будет знать, где уснёт вечером.

Дилан внимательно посмотрел на меня и спустя несколько мгновений коротко кивнул.

Разговор с Кимберли проходил легче, чем с папой. Её не надо было вводить в курс дела, и первой реакцией подруги на информацию об охоте, которую с завтрашнего дня могут устроить на нас журналисты, был смех:

— Надеюсь, я не упаду в ваших глазах, Дилан, если скажу, что, до того, как Лив рассказала о вас, фамилия Митчеллов мне ни о чём не говорила.

— Я был бы расстроен, если б случилось обратное.

Это замечание немного разрядило обстановку.

— Как бы то ни было, что сделано, то сделано, — сказала Ким. — Может, продажи книг вырастут.

— Ага, — скептически хмыкнула я. — Детские книги и скандал — весьма взаимосвязанные понятия.

— Ты ничего не смыслишь в рекламе, дорогая.

— Можно подумать, ты смыслишь. Если я не ошибаюсь, у тебя юридическое образование, — поддела я подругу.

— Верно. Но курс экономики и права я прослушала, так что кое-какое представление о рекламе имею.

— Надо придумать, что сказать Максу, — устало вздохнула я. — Это первоочередное.

— Он смышлёный мальчик, тайны будут его нервировать, — заметил Дилан. — Думаю, он заслуживает знать правду.

Я согласилась: да, Макс ужасно нервничает из-за всякой недосказанности. Будучи изначально весёлым и открытым ребёнком, он закрылся в себе почти на два года. Тяжело было вернуться к беззаботному состоянию, и сейчас я рада видеть прежнего мальчика: умненького, отзывчивого, счастливого, но всё ещё с грустными глазами. Нет, он не заслуживает, чтобы с ним обращались как с ребёнком, ставя перед свершившимся фактом. Мы долго справлялись с трудностями вдвоём; едва ли я могла назвать его только сыном. Даже сейчас приходится напоминать себе, что он всё ещё восьмилетний мальчик, хоть и переживший многое. Я была рада, что сын поладил с Диланом, и, может статься, не будет у нас никаких проблем, если я объявлю ему, что мы поженились. Ни о чём больше Максу знать не надо. Во всяком случае, пока.

Но я должна именно сейчас расставить все точки над "i". Необходимо, чтобы и Ким была в курсе моего мнения — на тот случай, если поползут слухи.

— Милый, не всякую правду можно выдержать. С детьми это даже тяжелее, чем со взрослыми. Я люблю тебя и не хочу обижать, но… — Я запнулась, смотря ему прямо в лицо — прекрасное лицо, чуть бледноватое, с залёгшими под глазами тенями от недосыпа, но всё равно любимое и родное. — Не уверена, что Максу надо знать об Эбби.

Кажется, я ждала целую вечность. Когда Дилан отпустил мои плечи, я внутренне содрогнулась: неужели, моё решение его оттолкнуло? Но уже через секунду, когда он встал и, присев передо мной на колени, взял мои руки в свои, стало стыдно, что я в нём усомнилась.

Прежде, чем заговорить, Дилан поймал мой взгляд.

— Малыш, ты должна мне доверять. Я поддержу любое твоё решение. Особенно в том, что касается детей. У меня нет необходимого опыта, но я постараюсь стать хорошим отцом. Надеюсь, ты мне поможешь.

Я часто заморгала, обезоруженная его словами и тоном, которым он сказал их. Никогда не думала, что такие мужчины бывают и тем более не представляла, что когда-нибудь встречу одного из них и полюблю. А он полюбит меня.

— Я люблю Макса так же, как и Эбби. И если ты считаешь, что для него лучше будет не знать всей правды, я соглашусь. Более того, я тоже считаю, что это правильно.

— Ох, Дилан, — всхлипнула я и обняла его за шею, прикасаясь губами к его щеке.

— Не плачь, девочка моя. Всё будет хорошо. Ты просто устала.

Да, усталость давила: хотелось лечь и уснуть дня на два, но я точно знала, что этой ночью спать мне не придётся. Надо ехать домой, собирать вещи, и я не совсем понимала, что именно может понадобиться в Сиэтле.

— Тебе надо поспать, Лив, — Дилан успокаивающе гладил меня по голове. — Ты совсем измоталась.

— Всё в порядке, — я слабо улыбнулась и, отстранившись от него, поднялась. — Я только проверю детей, и поедем.

— Ливи, да всё нормально. Поезжайте, отдохните немного. — Ким попыталась меня удержать, но я её остановила:

— Я быстро. Хотя бы посмотрю на Эбби. Она у Стива?

— Да, всё так же оккупировала его комнату, — улыбнулась подруга.

— Я пойду с тобой, — Дилан поднялся следом.

— Нет, я быстро.

— Может быть, ещё кофе? — Ким потянулась к кофейнику, нажимая на кнопку.

— Да, спасибо.

Я чувствовала, как Дилан провожает меня взглядом, поэтому быстро обернулась и, выходя из кухни, ободряюще ему подмигнула.

Дверь в комнату мальчиков была приоткрыта. В коридоре горел маленький ночник. При его тусклом свете я пыталась отыскать в куче ног, рук и одеял своего сына. Сделать это было непросто: все трое мальчишек были темноволосыми, и все раскидывали во сне руки и ноги. Они всегда сваливали на пол матрасы и так, вповалку, засыпали перед телевизором. Приглядевшись, я увидела полосатую пижаму Макса, которая всегда хранилась у Джонсов — на случай, если он задумает у них переночевать. Помимо пижамы, в шкафах близнецов можно было найти и другую его одежду, в которой, если что, можно было бы пойти в школу. Кое-какая одежда Майка и Джона хранилась у нас. Стало грустно от того, что, возможно, это последний раз, когда Макс ночует у своих кузенов вот так, запросто. Сейчас это было легко сделать — достаточно просто добежать до другого конца улицы. Увезя сына в Сиэтл, я лишу его подобной радости. Как и общения с друзьями, с дедушками, со Стивом… Тяжело даже помыслить об этом, не то что сделать. Я тихонечко прикрыла дверь, с грустью думая о том, как же счастлив сейчас мой мальчик и сколько ему придётся ещё вынести, прежде чем он сможет снова вот так, беззаботно, спать на полу в комнате своих братьев.

Эбби крепко спала, и, как я и ожидала, была полностью раскрыта. Я обожала эту её привычку, оставшуюся с младенчества, спать на животе с согнутыми ногами и оттопыренной кверху попой. Макс в её возрасте тоже любил так спать, но как-то незаметно для меня перестал, больше предпочитая позу на боку, подперев щёку рукой. Эбби пока доставляла мне это удовольствие: я могла подойти к ней, спящей, и, нагнувшись, поцеловать кругленькую попку, обтянутую розовой поросячьей пижамой.

Вот и сейчас я не удержалась и, прежде чем натянуть на дочь сброшенное на пол одеяло, тихонько чмокнула её прямо в нарисованный маленький хвостик.

Спустившись вниз, я бросила взгляд в зеркало перед лестницей. Ну и пугало! Волосы растрепались, тушь потекла, вырез джемпера сбился набок, явив миру чёрную бретельку бюстгальтера. Я принялась приводить себя в порядок, одновременно прислушиваясь к голосам, доносящимся из кухни.

— Нет, Кимберли, это моя вина. Я должен был всё предусмотреть. Должен был хорошо подумать, прежде чем что-то делать, но… — голос Дилана стал тише, и я непроизвольно сделала шаг в сторону, напрягая слух. — Если бы она отказала, я… Я не знаю, я…

— А если бы она и вправду отказала? Что бы вы сделали тогда?

Голос Ким был тихим, но требовательным. Я отчётливо представила, как она буравит Дилана тёмными глазами в ожидании ответа.

"Милый, я не знаю, о чём вы, но что-то подсказывает мне, что вам обоим нужен этот разговор. Прошу тебя, будь честным. Ким мне как сестра. Она любит меня и детей, и обязательно полюбит тебя. Нет, она уже любит тебя, потому что тебя люблю я. Но ей нелегко, любовь моя…"

Сосредоточившись на этой мысли, я едва расслышала ответ Дилана.

— Не знаю, что бы делал потом, но сначала я… Я бы не смог с этим жить.

— Потом с этим не смогла бы жить она, и дети остались бы сиротами.

Ким невесело рассмеялась. Когда после она заговорила, я едва могла разобрать её речь: Ким почти тараторила, будто торопилась рассказать Дилану нечто важное, не предназначенное для чужих — в данном случае, моих — ушей.

— Вы должны понять: она не совсем обычная — наша Лив. Она с детства воспитала в себе огромное чувство ответственности. И не за себя — это само собой, а за всех нас — родных, друзей, родителей. Даже в школу сама записываться ходила, представляете? Генри бы вечно занят на службе, а Хлоя… Хлоя просто об этом не вспомнила. Лив с первого класса готовила себе завтраки, и, как вы понимаете, это были не шоколадные батончики. Она привыкла к ответственности, и мы знали, что на неё всегда можно положиться. Да, она выглядит слабой, но никогда не была ею. Мой брат любил её, но, да покарает меня Господь, если он не был счастливым сукиным сыном, купавшимся в этой любви. Эта любовь была скорее сестринская, если не сказать больше. Лив потакала Майклу, хотя казалось, будто они были на равных. Нет — в их семье мужиком была она. И почти никто об этом не догадывался. Когда Майк погиб, я думала, что именно этот стержень удержит её, придаст силы пережить трагедию. Но я ошибалась. Мы все ошибались.

Ким замолчала, а я так и застыла на месте, держа в волосах расчёску.

Что она говорит? Зачем она это говорит? Дилану совершенно не нужно знать, как я жила с Майклом. Это не имеет никакого значения в той ситуации, что мы сейчас переживаем. Но какая-то не совсем честная часть меня жаждала услышать её слова; понять, почему она говорит их именно сейчас.

Затаившись, я стояла в коридоре и внимательно вслушивалась в то, что происходит на кухне.

— Она тогда сломалась. Мы старались её поддержать: говорили, что надо быть сильной, взывали к ответственности перед детьми. Теперь-то я знаю, что надлом произошел раньше. В момент вашей встречи. Она рассказала мне всё.

— Осуждайте меня, Кимберли, но только не её.

От убеждённости, прозвучавшей в этих словах, произнесённых тихим, но твёрдым голосом, у меня сжалось сердце.

— Нет, — немедленно запротестовала Ким. — Я не в праве кого-либо осуждать. Хотя бы потому, что ничего подобного в моей жизни не было. А если бы даже и случилось, не стану кривить душой — вряд ли я поступила бы иначе. Это касается только вас, Оливии, ну и моего брата. Хотя… — Она на мгновение задумалась. — Нет, вряд ли это касалось Майкла.

— Спасибо, что понимаете нас.

— Это вам спасибо, что сделали из неё настоящую женщину. — Вот уж не думала, что до этого момента Ким не считала меня таковой! — Только с вами Лив стала слабой. Она так долго сопротивлялась, так привыкла к тому, что все видят в ней принципиальную, гордую Оливию, что, проявив однажды слабость, растерялась. Она честно пыталась забыться, хотя ей было тяжело тогда — сразу по возвращению. Я хорошо это помню: она выглядела растерянной, хотя делала вид, что всё в порядке. Если бы Майк не погиб, думаю, со временем всё бы наладилось.

— А дочь? — прервал Ким Дилан. — Вы думаете, она бы смогла скрывать её происхождение от мужа?

— Думаю, могла бы. Майклу никогда бы в голову не пришло, что он не имеет отношения к рождению Эбби.

— Он любил Лив?

— Любил. И я не солгу, если скажу, что и она его любила. Возможно, этой любви им хватило бы до конца жизни. Но случились вы, и всё изменилось. Не смотрите на меня так, я же права.! Я говорю, что не осуждаю вас, потому что не знаю, кто у кого случился: вы у Лив или Лив у вас. Думаю, свою адскую сковородку вы уже спалили. Как и она.

Ким замолчала, а я ощутила, как по щекам снова бегут слёзы.

— Позвольте ей быть слабой, Дилан. Любите её. Не требуйте от неё больше, чем она может дать. Хотя мне кажется, что для неё сейчас нет предела в любви. Мы здесь справимся, а вы забирайте и увозите их. Но я хочу сразу предупредить: с Максом будет нелегко. Сейчас он очарован вами, я знаю. Всё может измениться, когда он узнает, что вы посягнули на его территорию. Вам надо очень постараться сделать из парня слабого мальчишку, как из Лив — слабую женщину. Эти двое больше не могут быть сильными. На это им уже сил не хватит.

Всхлипнув на последних словах, я выдала своё присутствие.

Через несколько мгновений сильные руки заключили меня в объятия, и я заплакала на груди у Дилана, дивясь тому, какой эффект произвела на меня маленькая речь Ким.

Перед глазами мелькали картинки из жизни.

Вот я — семилетняя — глажу себе тёмно-синюю школьную юбку, пока мама болтает по телефону. "Аккуратно, Ливи. Ты неправильно загладила складку".

Вот я ставлю её перед фактом, что возвращаюсь к отцу, и мама всерьёз говорит, что без меня пропадёт. Я успокаиваю её и показываю Тиму, где лежат таблетки для посудомоечной машины.

Вот я заполняю папин холодильник, в морозильнике которого лежат просроченные упаковки с замороженной пиццей.

Вот разбираю кучу носков Майка и выбрасываю пять штук непарных.

Вот дую на разбитую коленку Макса; вот дую на разбитый локоть Майка; вот дую на свой порезанный палец и плачу, плачу горько, потому что мне никто не дует. Нет, если я закричу, то сбегутся все и от усердия сдуют меня на другой конец города. Но я хочу, чтобы мне подули сейчас. У меня сейчас болит.

— Сейчас болит, — всхлипываю я.

Дилан берёт моё лицо в ладони и начинает целовать мокрые щёки.

— Ш-ш, маленькая моя. Больше не будет…

Я люблю его. Боже, как же сильно я его люблю!

Стоя к прихожей, Ким смотрела, как мы одеваемся.

— Может, мне всё-таки поехать с вами? Всё равно уснуть сегодня уже не смогу, зато помогу собраться.

— Нет, дорогая, спасибо. Я не в силах сейчас думать о сборах. Возьму кое-что на первое время, а там будет видно.

— Сначала я заставлю тебя хотя бы пару часов поспать. — Дилан помог мне надеть пуховик, а затем подал руку Ким. — Мне было приятно снова видеть вас, Кимберли.

— И мне вас, Дилан. Заботьтесь о них хорошенько.

— Это моя первоочередная обязанность.

— Рада слышать.

— Мы заедем в восемь, — напомнила я.

— Можете и к девяти. Я накормлю их завтраком и соберу вещи.

— Спасибо, родная. — Я поцеловала Ким в щёку и добавила шепотом: — За то, что так сильно любишь меня.

— Береги его, Ливи. Не подведи меня на этот раз.

Слёзы снова навернулись на глаза, и, чтобы их удержать, не расстраивать Дилана и Ким, понадобились все мои скудные силы.

Дом был холодным. А прошло-то всего ничего! Лишь три дня он простоял пустым. Три дня прошло, как я уехала в Чикаго к Дилану; три дня, как моя жизнь изменилась — все наши жизни изменились. Всего три каких-то дня, и я… я не чувствовала, что вернулась домой.

Неужели это возможно? Неужели всё бывает именно так, когда приходит время перемен? Когда принимаешь их необходимость, когда перемены — логическое продолжение жизни. Поступки, слова, люди, встреченные на пути, — всё это привело к тому, что я потеряла ощущение дома в собственном доме. Разве могла я когда-нибудь предположить, что буду в растерянности стоять на его пороге, сомневаясь, должна ли проходить дальше этой уютной прихожей с диваном, вешалкой и потрёпанным, связанным когда-то тётей Талулой ковриком перед нашей входной дверью.

Нашей ли? Разве могу я теперь так говорить?

Я мотнула головой: что за ерунда! В этом доме росли мои дети. Их дом, а значит, — мой дом. Наш. Никто не забирает у меня ни Вудов, ни Хейзов, ни Хаскеллов, ни Дэвисов — они всегда будут со мной. И не только со мной, но и с моими детьми, для которых все эти люди — семья. Теперь в эту семью вольются Митчеллы. Может поэтому, став одной из них — впервые, с того самого дня, когда Дилан сделал меня своей женой, — я почувствовала себя гостьей в доме, который построил Майкл Вуд.

Я не кривила душой, говоря, что сохраню этот дом для Макса, но мой дом теперь был не здесь. Теперь мой дом — там, где мужчина, который только что вошёл следом и, остановившись на пороге, бережно взял меня за руку.

В его глазах вижу отражение своего лица: бледного и растерянного.

— Иди ко мне.

Одной рукой Дилан обнимает меня, а другой, приподняв за подбородок, находит мои губы.

Он целует меня нежно, без страсти, почти по-отечески, лёгкими касаниями, вызывающими покалывание в тех местах, где я чувствую его горячее дыхание.

— Всё будет хорошо, — в который раз за этот вечер говорит он, и я ему верю. Я хочу верить. У меня нет другого выхода, кроме как поверить Дилану, иначе я упаду и не смогу подняться. Я смотрю, как он отстраняется, переводит взгляд с моих полуоткрытых губ на глаза, в которых неуверенность сменяется надеждой, и говорит фразу, которая в очередной раз доказывает, что он — именно тот, кто будет нужен мне всегда:

— Потерпи, малыш. Уже сегодня мы будем дома.

От усталости меня слегка пошатывает и, закрыв глаза, я прижимаюсь к его груди.

— Ты — мой дом.

Дилан помогает мне раздеться. Затем за руку отводит в гостиную и, отодвинув подушки в сторону, кладёт на диван.

— Постарайся заснуть.

Он накрывает меня пледом Эбби, и, как только голова оказывается на подушке, глаза сами собой закрываются. Сквозь сон я чувствую, как он целует меня в лоб.

— Не уходи.

Остаток сил уходит на то, чтобы высказать эту просьбу. Не уверена, правда, что произношу её вслух, но, перед тем как провалиться в темноту, я слышу его ответ:

— Никогда больше.

Ещё секунду назад я спала, а в следующую вижу перед собой потолок. По нему прыгают тени. Жёлтый свет уличных фонарей, ветки деревьев, раскачивающиеся от сильного ветра, — всё это кружится в причудливом танце, будто продолжение чьего-то сна. Мой был без сновидений: не знаю, сколько времени ушло на отдых, но чувствовала я себя довольно сносно.

Зябко поёжившись под тонким пледом, я ощутила, как затекло тело: проснулась я в той же позе, что и уснула. Мне стоило огромных усилий сесть — жутко болела спина. Я замерла в ожидании, пока боль скатится к пояснице, чтобы опоясать её и постепенно угаснуть.

Дилан на кухне разговаривал по телефону. Заслышав моё шарканье, он положил трубку и, сделав шаг навстречу, забрал меня в объятия.

— Привет, малыш.

— Сколько я спала?

— Мало. Сейчас только половина восьмого.

— М-мм…

Я потянулась. Дилан тихонько засмеялся:

— Мой сонный котёнок. Иди, полежи ещё.

— Не хочу.

В ожидании поцелуя, я подняла к нему лицо. Он тут же коснулся моих губ, обдавая ароматом мятной пасты.

— Ой.

Я пискнула, рукой прикрыв рот: вчера я так и уснула, — не умывшись, не приняв душ, прямо в той одежде, в которой приехала.

— Мне нужно в ванную.

Дилан хохотнул и прижал меня к себе.

— Обожаю, как ты пахнешь по утрам.

— Ты ещё не видел меня со страшного похмелья.

— Думаю, даже тогда ты будешь сладкой, — промурлыкал он, снова целуя меня.

— Ты никогда не увидишь меня в похмелье.

— Почему? — Дилан отстранился. На его лице играла кривая усмешка. — Какой же я муж, если не увижу, как ты страдаешь от похмелья.

Я недоверчиво прищурилась:

— Это что, обязательная процедура? Вроде обряда посвящения для всех, кто собирается взять фамилию Митчелл?

Он снова засмеялся, притягивая меня к себе. Я уткнулась носом в его свитер и вдохнула любимый аромат.

— Ты не ложился?

— Нет, малыш, — пробормотал Дилан. — Надо было сделать несколько звонков. Не волнуйся, выспимся в Сиэтле.

— До него ещё нужно добраться.

— Уж как-нибудь доберемся, — ухмыльнулся он. — В полдень нас будет ждать самолёт в Келсо.

— Можем уехать завтра.

— Нет, Лив. Никаких завтра, — отрезал Дилан. — Я успокоюсь только когда вы окажетесь в Сиэтле. Кстати, может, вам поначалу пожить у моих родителей? Не стоит сейчас взваливать на Макса и переезд, и то, что мы женаты. Скажем ему, когда сами придём в себя. А пока поживите у моих. Ему же там понравилось?

Ох, как заманчиво звучало это предложение, избавляющее меня от тяжелого разговора ещё на пару недель. Так легко, так соблазнительно сейчас согласиться на него, ведь ничего вразумительного в голову мне так и не приходило, но как же хотелось быть честной и сильной…

— И всё-таки я тебя не заслуживаю.

Наконец-то я сказала это вслух.

Мои слова вызвали странную реакцию. Объятия Дилана стали твёрже. Изумрудные глаза засверкали.

— Никогда не смей даже думать об этом, Оливия Митчелл, — сказал Дилан твёрдо. — Ты моя жена, и подобными заявлениями ставишь под сомнение наш брак. Я люблю тебя больше жизни, и именно поэтому я тебя заслуживаю. А теперь, — развернув к себе спиной, он лёгонько подтолкнул меня к двери, — шагом марш в душ. Позавтракаем, и будем собираться.

Когда через двадцать минут я снова спустилась на кухню, Дилан стоял возле плиты и следил за закипающим кофе.

На столе меня ждали тосты с сыром и банки с джемом. Перед глазами сразу же встала картина, как Эбби кормит Дилана яблочными цукатами, таская их прямо из банки маленькими пальчиками. Я вспомнила его улыбку, вспомнила, с какой нежностью он смотрел на дочь; как был в тот момент счастлив…

Нестерпимо захотелось дотронуться до него, и, подойдя к Дилану, я обняла его, щекой прижимаясь к широкой спине.

— Я люблю тебя.

Послышался тихий выдох, которым сопровождалась его улыбка. Дилан развернулся в моих объятиях и наградил лёгким поцелуем.

— И я люблю тебя, радость моя. Садись за стол. Кофе будет готов через минуту.

— Я знаю, как объяснить Максу причину внезапного отъезда. — Намазав тост толстым слоем апельсинового джема, Дилан протянул его мне. — Тебе могут предложить работу. Предложение хорошее, жаль будет его упускать. Но работа в Сиэтле, и придётся переехать.

— В принципе, неплохой вариант, — согласилась я.

— Кстати, здесь мы нисколько не покривим душой. В благотворительном фонде много работы. Мама счастлива будет видеть тебя в своей команде.

— Но я думала, Эллен руководит агентством?

— Агентством руководят менеджеры, Лив, — мягко пояснил Дилан. — Разумеется, решения, касающиеся общей политики, она оставляет за собой. Мама любит этот бизнес, но свободное время отдаёт фонду. Я был бы рад, если бы вы работали вместе. — Накрыв мою руку своей, Дилан проникновенно посмотрел мне в глаза: — Лив, милая, я никоим образом тебя не ограничиваю. Если захочешь заняться чем-то другим…

— Это лестное предложение. Мне бы очень хотелось быть полезной и Эллен, и всей вашей семье.

— Нашей, Лив, — поправил Дилан.

— Нашей, — согласилась я. — С радостью приму его, дорогой, но сначала…

Внезапно зазвонил телефон. Извинившись, я потянулась к висевшему на стене аппарату.

— Доброе утро. Я бы хоте поговорить с Оливией Энн Дэвис, — попросил незнакомый мужской голос.

— Я слушаю.

— Скажите, что стало истинной причиной вашего брака с Диланом Митчеллом?

Краска схлынула с моего лица.

Дилан резко встал, но я уже шарахнула трубкой по стене. Пластмасса протестующе скрипнула.

— Что случилось?

Я смогла выдавить одно слово:

— Началось.

Весь следующий час я металась по дому, собирая вещи. Телефон трезвонил не переставая, пока Дилан не выдернул вилку из розетки.

— Они позвонили домой. Домой! — причитала я. — Не пройдёт и часа, как журналисты будут стоять под моей дверью.

— Именно поэтому я вынужден тебя поторопить, любовь моя. Возьми самое необходимое. Об остальном позаботимся позже.

Я запихивала детские вещи во все попадающиеся под руку сумки, не забыв о любимых игрушках Эбби и школьных принадлежностях Макса. В своей спальне я провела от силы минут пять, планомерно выгружая вещи из гардероба на кровать, но взяла лишь джинсы, два свитера и пару кроссовок.

Это было похоже на бегство.

Сложив в сумку документы, я обвела глазами гостиную и устало опустилась на диван. Стало понятно, что чувствует капитан тонущего корабля. Да, он покидает его последним, но от этого ведь легче не становится? И пусть он знает, что будут ещё корабли — и больше, и лучше, и надёжнее, — но этот, маленький, скромный, первый, навсегда останется в его сердце.

Это был мой корабль. Я строила его с Майком. На этой палубе сделали первые шаги Макс и Эбби. Укромные уголки его трюма видели мои слёзы и отчаяние. И его паруса снова наполнились надеждой, когда однажды сюда вошёл Дилан Митчелл. Вошёл, чтобы навсегда забрать меня к себе на борт.

Он стоял в дверях, не решаясь войти в гостиную. Его силуэт был расплывчат, и только тогда я поняла, что плачу.

— Нам пора, родная.

— Да, пора.

В коридоре я выключила свет, погрузив дом в темноту. Сердце сжалось от щемящего чувства тоски. Я часто-часто заморгала и, прежде чем закрыть за собой дверь, прошептала:

— Прощай, дом. Прощай, Майки.

* * *

Завидев нас в окно, Макс выскочил на крыльцо и энергично замахал обеими руками.

— А ну марш в дом, — скомандовала я, выходя из машины. — Мне только твоей простуды не хватало.

— Привет, Дилан! — крикнул сын, перед тем как скрыться за дверью.

— Привет, дружище.

Едва мы зашли в дом, как были атакованы Эбби. Подбежав к Дилану, она немедленно оказалась в воздухе: подхватив дочь на руки, он подбросил её вверх.

— Исё, исё!

Эбби визжала от радости, и Дилан, потакая капризу, несколько раз подкинул её над собой. Рыжие кудряшки накрывали его лицо, когда он ловил малышку и щекотал носом розовый обнажившийся животик.

На шум из кухни вышла Ким. Облокотившись о лестничные перила, она смеялась, наблюдая эту чудесную картину.

— Привет, мам, — Макс обнял меня.

— Доброе утро, солнышко. Как же я соскучилась. — Я прижала к себе вихрастую макушку сына. — Как вы тут?

— Тётя Ким сказала, что я сегодня не пойду в школу. Это потому что Дилан приехал, да?

— И поэтому тоже, малыш.

Больше я не успела ничего добавить, так как дочь потребовала моего внимания. Довольная и раскрасневшаяся, сидя на руках у улыбающегося Дилана, она нетерпеливо протягивала ко мне ручки.

— Мамиська!

— О, моя принцесса, — я перехватила Эбби, целуя её прохладные щёчки. — Ты скучала по мне?

— Неть! — Как все маленькие дети, Эбби ещё не привыкла лукавить.

— Ничего себе заявочки!

— Мы пекьи писеньки и кейи игуськи. А Майк съел меменденс и его йвало! — с последними словами Эбби сморщила свой маленький носик.

— Ещё бы его не рвало! — смеялась Ким. — "Меменденс" они нашли в старом ящике с инструментом. Бог знает, сколько лет он там провалялся. Орехи, поди, давно протухли. Эбби — умница девочка — сразу выплюнула эту гадость и прибежала мне показать. А Марк, олух, моментально сжевал всю пачку. Ну и поплатился. Теперь неделю на рисовой каше будет сидеть.

Пока Ким делилась злоключениями одного из близнецов, я краем уха прислушивалась к разговору Макса и Дилана.

— Здорово, что мама позволила сегодня прогулять школу, — можно будет столько всего поделать.

— Думаю, сначала надо поговорить с мамой, — тихо, но убедительно произнёс Дилан.

Передав Эбби Ким, я обернулась к сыну и положила руки ему на плечи.

— Мне надо тебе кое-что сказать.

Я почувствовала, как маленькие плечики сжались под моими ладонями, и, на секунду замерев, Макс поднял на меня взволнованное личико.

— Не волнуйся, всё хорошо, — я постаралась, чтобы голос звучал как можно спокойнее. — Просто у меня есть кое-какие новости.

— Идёмте на кухню, Дилан, — позвала Ким. — Я как раз поставила в духовку кексы. Будете кофе?

— Да, спасибо. С удовольствием.

Уходя, Дилан ободряюще посмотрел на меня и быстро подмигнул Максу.

Нахмурившись, Макс послушно поплёлся за мной в гостиную, преувеличенно громко шаркая ногами. Он определённо не ждал ничего хорошего от предстоящего разговора. Обычно, когда я начинала разговор с "мне надо тебе кое-что сказать", особенно если мы были не одни, для Макса это означало, что он в чём-то провинился и, как только мы окажемся вдвоём, головомойка обеспечена. Небольшая любительница выяснять отношения на людях, я предпочитала отводить его в сторону, не унижая сына тем, что другие могут услышать, как я его отчитываю. Вот и сейчас он наверняка пытается вспомнить, где провинился, и я уже сто раз пожалела, что начала наш непростой разговор с этой заезженной фразы.

— Макс, я очень тебя люблю. — Я сказала это, прежде чем он напридумывал себе бог знает чего. — Ты и Эбби — два самых дорогих человека в моей жизни.

Мои слова нисколько его не успокоили.

— Ты чего, мам? Что-то случилось?

Я вздохнула. Чёрт, так только хуже. Ладно, начну по-другому:

— Помнишь, как мы осенью ездили в детские больницы?

Макс кивнул.

— Помню. Ты читала там свои истории.

— Да, правильно. Тебе нравилось ездить со мной?

Макс расслабился и сел рядом со мной на диван.

— Ну да. Только не нравится, что так много детей болеет.

— Мне тоже это не нравится, мой хороший, — я приобняла его за плечи. — Но, к сожалению, так бывает, и мы изо всех сил должны постараться помочь этим малышам.

Макс согласно кивнул.

— Я бы ещё ездил, мам. И многие ребята из нашего класса тоже говорили, что они хотели бы помочь. И игрушки принести, и книжки почитать. Для этих ребят это же тоже важно. Это как бы тоже лечение?

— Да, сынок. Доброе отношение и слова поддержки подчас творят чудеса, и лечение проходит более успешно. Макс, — я взяла сына за руку. — Мне дают работу в благотворительном фонде, который занимается организацией подобных мероприятий.

— Здорово!

— В Сиэтле. Они ждут меня в среду.

Макс присвистнул.

— Так скоро?

— Да.

Он на пару секунд замолчал, а потом резко вскочил и встал напротив меня:

— Ты поэтому сначала сказала, что любишь нас, да? Ты уезжаешь, да? Оставляешь нас здесь, а сама уезжаешь, да?

Я на секунду опешила от обиды и вызова, звучавших в надрывном голоске. С каждым заданным вопросом Макс будто наседал на меня.

Протянув руку, я подтянула к себе своего взъерошенного воробышка.

— Что ты, малыш! Что ты, успокойся! Я не оставляю вас. Я хочу, чтобы вы поехали со мной. Прямо сейчас поехали. — Говоря это, я гладила его по голове. — Я никогда бы вас не оставила, родной мой. Как я могу.

— Ты уже несколько раз уезжала, — пробубнил он глухо, и я поняла, что мои отъезды очень беспокоили сына.

— Я не хочу больше надолго вас оставлять. Именно поэтому и прошу сейчас согласиться поехать со мной. Эбби маленькая, я нужна ей. Мы нужны ей. Оба нужны, сынок.

— Нас Дилан отвезёт, да?

— Да.

— На самолёте? — В карих глазах, с надеждой смотрящих на меня, загорелись искорки предвкушения новых приключений. И я бессовестно решила этим воспользоваться.

— Да, на самолёте.

— Майк и Марк умрут от зависти! — захихикал он.

— Только выезжать надо немедленно.

— Почему?

— Потому что погода может испортиться, и мы застрянем как тогда, в Сиэтле.

— О’кей.

Похоже, объяснение его вполне устроило. Но внезапно Макс нахмурился:

— А школа?

— Ну, этого добра в любом месте хватает, — подмигнула я сыну.

Макс снова захихикал:

— Круто! Пропущу контрольную по математике.

— Не больно-то радуйся. Потом придётся догонять.

— Подумаешь — математика! — он пренебрежительно махнул рукой. — Дилан обещал в следующий раз дать потрогать штурвал.

— Да, по сравнению со штурвалом математика — действительно ерунда.

Макс даже начал пританцовывать от возбуждения. А затем внезапно остановился:

— Эй, а как же дом? А дедушки?

"Ну почему, почему ты у меня такой умный?" — мысленно простонала я. Как же мне необходим обычный восьмилетний мальчишка, у которого мысль о штурвале вышибает из головы все остальные. Но я знала, что мой сын не таков; что он просто обязан был задать этот вопрос.

— За домом присмотрит тётя Ким. Дедушка Генри в курсе, и он сам всё скажет дедушке Марти. А как устроимся, мы обязательно приедем их навестить. И будем приезжать всякий раз, когда вы захотите друг друга увидеть.

— Клёво. Пойду, напомню Дилану про обещание. Чёрт, обидно, что парни в школе. — С этими словами сын убежал, оставив меня одну.

Минут через пять появился Дилан. Он остановился, не дойдя до меня пары шагов.

— Кимберли повела детей одеваться.

Любящие глаза смотрели на меня с сочувствием, и, не выдержав, я сказала ему то, что жгло моё сердце:

— Я обманула его. Я сказала, что меня пригласили работать. Впервые в жизни обманула.

Я запнулась, осознав, что так оно и есть: впервые в жизни я намеренно сказала сыну неправду.

— Помнишь, о чём мы говорили накануне? — сазал на это Дилан. — Не всякая правда одинаково полезна. И ты не обманула Макса. Ты не сказала всю правду. И на твоём месте так сделала бы всякая мать, заботящаяся о душевном спокойствии своего ребёнка. Ты всё сделала правильно, родная, и я очень тобой горжусь.

— Я не хочу, чтобы ты мной гордился. Потому что это неправильно, понимаешь?

Я смотрела на Дилана, пытаясь найти в его глазах хоть отблеск жалости. Но его взгляд был твёрд, и мне сильно захотелось, чтобы именно сейчас он меня понял. Понял, что я не испытываю гордости от того, что пришлось соврать. Так же, как до сих пор не простила себя за то, что так долго врала ему, скрывая себя, скрывая свои чувства, скрывая дочь.

Дилан молча притянул меня к себе и зарылся носом в мои волосы, целуя в шею.

— Пусть это будет последняя ложь в нашей жизни.

Дилан ушёл прогреть машину. Макс кое-как оделся и, увернувшись от объятий своей крёстной, выбежал вслед за ним.

— Будь умницей, парень, — крикнула ему вслед Ким.

— Всегда. — Макс даже не обернулся.

Я заканчивала одевать вертящуюся Эбби, а в глазах снова стояли слёзы.

— Ливи, не кисни.

— Как я справлюсь без тебя?

— Теперь у тебя есть Дилан, — тихо сказала подруга. — Ты в надёжных руках, сестрёнка. Кстати, а куда именно вы едете-то?

— Сначала к родителям Дилана, а потом — не знаю. Я ещё пока ничего не знаю, Кими. Мы ни о чём толком и не говорили. Всё это так…

— Ладно, ладно, не расстраивайся. Всё решится, только дай срок.

Ким помогла Эбби спуститься с крыльца, и та поковыляла дальше по дорожке к машине, где Дилан подхватил её на руки.

— Мам, глянь, там какие-то машины. Я их не знаю, — Макс стоял на дороге и показывал пальцем в сторону нашего дома.

Все посмотрели в том направлении. Действительно, напротив въезда на нашу подъездную дорожку припарковались несколько легковых автомобилей, среди которых высился белый фургон с эмблемой кабельного канала Портленда.

Как я и предполагала, не прошло и часа

— Макс, быстро в машину, — скомандовала я и бросила быстрый взгляд на Дилана: он с кем-то оживлённо говорил по телефону.

— Пора делать ноги, подруга, — засмеялась Ким и заключила меня в объятья. — Ну и переполох сейчас начнётся. В салоне у Кристины теперь станет не продохнуть!

— Вы справитесь?

— Ешё бы! Пусть только сюда сунуться. Уж я не откажу себе в удовольствии пригрозить штрафом за нарушение границ частной собственности. Оо-о, а вот и кавалерия!

Мимо проехали патрульные машины, среди которых был и папин пикап. Он притормозил рядом с нами, перегораживая проезд. Сделано это было с таким расчётом, чтобы никто из стоящих дальше по улице, не смог к нам подъехать.

Сначала папа пожал руку Дилану. Потом открыл заднюю дверь и по очереди обнял Макса и Эбби.

— Берегите себя, — сказал он, когда я обняла его на прощание.

— Ты тоже, пап. Как только всё успокоится, дай мне знать — приеду, поговорю с Марти.

— Хорошо.

— Вам точно не понадобится сопровождение? — поинтересовался отец у Дилана.

— Думаю, мы успеем проехать, пока не подтянутся основные силы.

— В случае чего, мой телефон у вас есть. Звоните, — папа ещё раз кивнул мне и пошёл к своей машине.

— С Богом, — проговорил Дилан, и, подмигнув мне, нажал на педаль газа.

* * *

Через полтора часа мы были в Келсо. Ещё через двадцать минут самолёт выруливал на взлётную полосу.

Дилан, к великому огорчению Макса, в этот раз был не в кресле пилота. Но позже, когда мы набрали высоту и отстегнули ремни, сын был допущен в кабину. Мечта дотронуться до штурвала осуществилась.

Эбби бегала по салону, то и дело забираясь и слезая с колен Дилана. Я хотела забрать её, но, видя, как эти двое наслаждаются обществом друг друга, решила не мешать, и, уютно устроившись в удобном кресле, незаметно для себя уснула.

Дилан разбудил меня, когда самолёт уже стоял в ангаре сиэтловского аэропорта.

Как только дети в сопровождении стюардесс вышли из салона, он развернул меня к себе и жадно поцеловал.

— Почти четыре часа без твоих губ. Это невыносимо.

Я счастливо засмеялась и вслед за ним вышла из самолёта.

Мы погрузились в знакомый лимузин, на котором в прошлый раз нас встречала Эллен, и машина немедленно сорвалась с места, выезжая на залитое солнцем взлётное поле.

На этот раз дорога к Митчеллам заняла гораздо меньше времени. Дилан всю дорогу мужественно сносил болтовню возбуждённого приключениями Макса. Эбби, заинтересовавшись моим обручальным кольцом, спокойно сидела у меня на руках.

— Дяй, — она потянула меня за палец.

— Не дам.

— Дяй!

— Иди-ка сюда, принцесса, — пришёл на помощь Дилан. Он нажал кнопку на подлокотнике двери и открыл зеркальный мини-бар, оборудованный внутри машины. Эбби охнула от восторга и немедленно рванула к нему. Дилан выдал детям лимонад, а нам налил по бокалу шампанского.

— За новую жизнь, — произнёс он.

— За новую жизнь, — подхватил Макс и стукнулся с ним банкой пепси.

— Зя зизнь! — дочь втиснулась между ними, забрызгав лимонадом комбинезон.

— Пусть она будет счастливой, — добавила я, делая маленький глоток.

— Обязательно будет, — услышала я тихий голос любимого. — Обязательно.

На подъезде к дому, я заметила несколько полицейских машин. Судя по непроницаемому лицу Диална, этот факт его нисколько не удивил. Да, теперь я понимаю, почему он торопился увезти нас из Лонгвью — сиэтловская служба безопасности Митчеллов работала безотказно.

Парковка перед домом оказалась полностью забитой.

— Саймон с Кэтрин здесь, — пояснил Дилан и добавил, нахмурившись: — И Джейсон.

Держа детей за руки, мы поднялись по широким, очищенным от снега ступенькам.

— Пусёк! — закричала Эбби и побежала к двери. Макс поспешил на помощь сестре и, приподняв, помог ей дотянуться до железного кольца.

Раздался знакомый лязг. Дверь немедленно отворилась.

— Ну, слава Богу, — выдохнула вышедшая навстречу Эллен. — А я уж начала переживать!

— Исё! — Эбби снова потянулась к кольцу, и Дилан, смеясь, подхватил её на руки. Она с удовольствием ударила по Пушку ещё раз и задорно завизжала.

— Заходите, заходите в дом. — Эллен поторопила нас, хотя я заметила, как приятно ей было видеть, что у Дилана и Эбби установилось полное взаимопонимание. Мы гурьбой ввалились в огромный холл, где нас уже ждали.

— Святое дерьмо!

Громогласный голос Саймона Митчелла, подобно Пушку, сотряс стены дома.

Старший брат Дилана стоял на лестнице и держал за руку хорошенькую девчушку лет пяти, в которой я с удовольствием узнала маленькую Лиззи. Его взгляд метался между опешившим от оригинального братского приветствия Диланом и сидящей у него на руках, с подозрением уставившейся на громкого незнакомого человека, Эбби.

— Странно, а я всегда думала, что ты Саймон!

Ослепительно великолепная Кэтрин вышла из гостиной и сразу же направилась ко мне.

— Рада видеть тебя, Лив! — Она крепко обняла меня, и добавила чуть тише: — Добро пожаловать в семью!

Долго и счастливо. Глава 43

Soundtrack — Lost In Love by Air Supply

После сногсшибательного (в полном смысле этого слова) приветствия Саймона, Кэтрин и Эллен преувеличенно шумно принялись помогать нам раздеваться. Разумеется, всё внимание сосредоточилось на Эбби. Она выглядела не очень довольной, когда Дилан поставил её на ножки, явно предпочитая остаться у него на руках. Макс же немного растерялся и инстинктивно жался ближе ко мне.

— Здравствуй, Максимилиан, — улыбнулась Эллен, помогая ему разматывать длинный шарф.

Красный, как помидор, и от неловкости, и от жары, Макс расстёгивал курточку.

— Здравствуйте, миссис Митчелл. А мы теперь будем жить в Сиэтле, — сказал он громко, бросив быстрый взгляд в сторону спускающихся по лестнице Саймона и Лиззи.

Эллен рассмеялась:

— А я знаю, милый. И очень-очень этому рада.

Дилан кивком поприветствовал брата, и, что-то тихо обсуждая, мужчины отошли в сторону.

Лиззи встала рядом с матерью. Я подмигнула малышке:

— Привет, принцесса. Ну что, больше не ешь гадостей?

Она открыла рот и перевела взгляд с меня на Кэтрин.

— Помнишь волшебный суп тёти Лив? — спросила та.

Беленькие бровки Лиззи взлетели вверх.

— Похоже, не помнит, — засмеялась я. — Ничего страшного, можно познакомиться заново. Я — Лив, а это Эбби и Макс.

Голубые глазёнки Лиззи с интересом изучали моих детей. Макс немного смутился под её пристальным взглядом, но приветствие пробурчал. Девочка не ответила, сосредоточившись на Эбби, которая юлой крутилась между ног взрослых.

Неожиданно Саймон решил обратить на себя внимание.

— Так это и есть хорошо всем известный Максимилиан Вуд? — прогрохотал он. Макс замер. Наполовину снятая куртка повисла на локте. — Ну-ка, дай я тебя хорошенечко рассмотрю. Ага! Будем знакомы, парень.

Он протянул вперёд растопыренную пятерню. Макс стряхнул куртку и неуверенно поднял руку.

— Здравствуйте…

— Саймон. И если ты назовёшь меня дядей Саймоном или ещё как-то так, я перестану с тобой разговаривать ровно на пятнадцать минут, ясно?

Макс хихикнул.

— Ясно, сэр.

— Время пошло.

Под общий смех Саймон заключил меня в крепкие объятия.

— Привет, Лив. Рад тебя видеть.

— Я тоже рада видеть тебя.

— Осторожно, не раздави, — проговорил Дилан и, положив руку на плечо Макса, добавил: — Она нам ещё нужна, правда?

Макс кивнул и, как мне показалось, с облегчением выдохнул, когда Саймон выпустил меня из объятий.

В знакомой просторной гостиной с панорамными окнами, вмиг ставшей тесной от количества находящихся в ней людей, мы нашли Говарда. На его руках сидела

белокурая девочка, чуть младше Эбби. Завидев Кэтрин, малышка сразу же потянула к ней пухлые ручки:

— Мама-ама-ама…

— Иди сюда, непоседа, — Кэтрин перехватила дочь и привычным движением — хорошо знакомым многим мамам — принялась покачивать её на руке. — Вот, Лив, это, наша младшая, Лилиан. Лили.

— Привет-привет, — помахала я малышке. — Ещё одна маленькая копия мамочки.

— И слава Богу! — подхватил Саймон. — Будь она похожа на меня, я бы этого не пережил.

— Да уж. Но характер у неё определённо твой, — заметила его жена.

— Ну хоть это.

Говард поочерёдно обнял меня и пожал руку Максу.

— Как добрались?

— Спасибо, всё хорошо.

— Мам, — дёрнул меня за руку Макс, — мне надо…

— Ох, конечно, дорогой.

Я поискала глазами дочь. Она сидела на руках у Эллен. Рядом стояла Лиззи и что-то оживлённо ей рассказывала. Эбби с интересом разглядывала девочку: похоже, её заворожили белокурые кудряшки, пружинящие всякий раз, как та встряхивала головой.

Взгляд Дилана, беседующего с Саймоном, то и дело возвращался к дочери. Почувствовав, что я смотрю на него, он улыбнулся. Наконец-то я увидела в его глазах спокойствие: как много для него значит быть дома. Вместе с нами.

— Мам, а откуда он меня знает? Ну, этот, Саймон.

Намыливая руки, Макс изучал меня через зеркало в ванной, пока я пыталась привести в порядок волосы.

— Вероятно, папа ему о тебе рассказывал.

— Так это папины знакомые? Дилан говорил, что не очень хорошо знал папу.

— Саймон знал его лучше. Правда, тоже недолго. Но они дружили.

— А-аа, я вроде помню. Точно, папа о нём рассказывал. Он говорил, что у этого дяди дочка такая же, как я. Только она не такая. Она младше.

— Да, думаю, Лиззи младше тебя года на три.

— А всё равно уже воображала, — Макс скривил рожицу в зеркале. — Как все девчонки.

— Ну-у, — протянула я. — Не думаю, что она такая уж воображала. Скорее всего, просто смутилась при виде взрослого мальчика.

Сын тут же расправил плечи. Он всегда и во всём хотел быть старше. Ещё в пять лет этот вопрос очень волновал Макса: он не любил, когда его называли маленьким. "Я сегодня же старше, чем вчера, да? А папа старше Стива? А ты? Ты кого-нибудь старше, мам?".

Макс был настоящим старшим братом для Эбби, для Майкла и Марка Джонсов. Думаю, пройдёт немного времени, и он станет им же для малышек Митчелл. А если не братом, то преданным другом точно.

Мы вернулись в гостиную. Эллен и Кэтрин как раз собирались вести девочек обедать.

— Ты с нами? — обратилась Эллен к Максу. Тот нахмурился, оценивающе посмотрел на женский коллектив, а потом — на меня. Я пожала плечами: мол, решай сам.

На помощь пришёл Говард. Он положил руки Максу на плечо:

— Я бы не отказался от пары сэндвичей с тунцом. Ты как?

— Можно.

— Где еда, там и я, — пошутил Саймон, и преувеличенно громко топая, устремился к выходу. Лиззи завизжала и побежала вперёд — похоже, это была её обычная игра с отцом. За ней, подражая новой подружке, с таким же визгом кинулась Эбби. Макс только ухмыльнулся и чинно прошествовал вместе с хозяином дома.

В комнате остались я и Дилан.

Только в его объятьях мне удалось немного прийти в себя. Почувствовав, как он целует мою макушку, я расслабилась и закрыла глаза. Мы постояли так некоторое время, ничего не говоря, а только наслаждаясь близостью.

— Тебе тоже не мешало бы поесть, малыш.

— Не хочу. Хочу вот так стоять. Всегда.

Он тихонько рассмеялся.

— И я. Всегда.

Мы ещё немного помолчали.

— Вы останетесь здесь. Мама всё подготовила.

¬- А ты? — вскинулась я.

— А я теперь с вами. — Дилан улыбнулся.

— Ты будешь жить здесь?

— Да, — кивнул он. — Пока мы не купим собственный дом. Моя городская квартира не слишком удобна для детей.

— О, милый, — выдохнула я.

Почему-то до этого я даже не задумывалась, как много приходится Дилану менять в своей жизни. Он жил один. В собственной квартире, со своими привычками, своим установленным распорядком. Мы так же ворвались и изменили его, как и он наш. Разумеется, в Сиэтле мы с детьми начинаем всё с нуля, но разве с Диланом не происходит то же самое? Как быстро он сможет свыкнуться с мыслью, что теперь у него есть жена и двое детей?

Когда люди начинают жить вместе, всё происходит постепенно. Сначала их двое. Они просыпаются в одной постели, с удовольствием потягиваются в объятиях любимого человека. Потом появляется ребёнок, и на потягивание времени не остаётся. Привычка начинать субботу с блинчиков — такой же камешек в фундаменте семейной крепости, как любовь и взаимопонимание. Но любит ли Дилан блинчики? Или он предпочитает начинать с них воскресенье, а в субботу обязателен омлет? Нельзя, нельзя думать, что только мне кто-то чем-то обязан. Тому, кто любит меня, я обязана не меньше. И если рядом — любимый и любящий человек, то библейская истина о том, что чем больше ты отдаёшь, тем больше получаешь, как никогда, верна.

— У нас всё получится.

Я постаралась сказать это как можно убедительней. И даже больше для себя, чем для него. Когда же Дилан взял моё лицо в ладони, и его губы уверенно накрыли мои, никаких сомнений в том, что он в это верит, у меня не осталось.

— Кхм…

Мы оторвались друг от друга и обернулись к появившейся в гостиной Кэтрин.

— Ну и шороху вы навели, ребята.

Не сводя с нас ироничный взгляд, она прошлась по комнате и изящно опустилась на диван. Дилан встал позади меня и, притянув к себе, обнял за талию. Я положила руки поверх его.

Ошибочно думать, что все смогут принять наши отношения. Думаю, не раз нам придётся стоять под изучающими взглядами, отвечать на вопросы и давать объяснения. Слишком многое нас разделяло. Слишком неожиданным были произошедшие перемены, и в первую очередь — для нас самих.

— Ладно, ладно, не надо на меня так смотреть. — Кэтрин нетерпеливо махнула рукой, устав ждать какой-либо реакции. — Я лишь выразила общее мнение. Согласитесь, всё это довольно неожиданно. Сравнение с разорвавшейся бомбой подходит как нельзя кстати.

У меня вырвался истеричный смешок.

— Как раз наоборот, — голос Дилана был спокоен. Без единой оправдательной нотки. — Меньше всего мы хотели привлечь к себе внимание.

— Как видите, в этом вы не преуспели.

Кэтрин ухмыльнулась. Под её оценивающим взглядом было неловко, и если бы я не чувствовала спиной Дилана…

— Насколько я понимаю, истинная причина всего этого в данный момент с аппетитом поедает на кухне сэндвичи? Эй, не надо так напрягаться! — воскликнула она, заметив, как лихорадочно мои руки сжали руки Дилана. — Если Саймон всё понял с первого взгляда, то уж я и подавно! Хотя, я всегда думала, что именно ты, Дилан, позаботишься о наследнике для империи Митчеллов.

— Думаю, мы сделаем ещё пару попыток.

Я повернула голову и встретилась взглядом с лучистыми, смеющимися изумрудами. Мои щёки залились краской.

— Господи, Лив, ты же теперь Митчелл! — всплеснула руками Кэтрин. — В первую очередь необходимо разучиться краснеть! Иначе эти стервятники мокрого места от тебя не оставят. Кстати, о стервятниках! — она достала из кармана телефон: — Тара должна быть уже здесь.

— Тара возглавляет нашу службу по связям с общественностью. Кэтрин работает с ней, — пояснил Дилан, пока та оживлённо разговаривала по телефону. — Она должна приехать, обсудить с нами предстоящую пресс-конференцию.

— Я ничего об этом не знаю, — заволновалась я. — Что, если скажу или сделаю что-то не то?

— Для того и нужна эта встреча, милая, — он ласково погладил меня по щеке. — Мы обо всём поговорим. Не волнуйся. Думаю, мы просто сделаем заявление и, может быть, ответим на пару вопросов. В любом случае это не должно тебя беспокоить, малыш. Я буду рядом.

— Твой сын реально может побить мой рекорд в поедании сэндвичей, — с порога заявил Саймон. — Ты его что, совсем не кормишь? На моих глазах он смял три сэндвича, потянулся за четвёртым и ни разу не попросил пить! Я бы умер!

Я засмеялась:

— Он обычный мальчишка, любитель сэндвичей и пиццы. Вот если бы ты предложил ему цветную капусту…

— Бе, — скривился Саймон, плюхаясь на диван рядом с женой. — Силос оставьте для кроликов! И что у вас, у мамочек, за манера — пихать в нас то, что едят только страдающие вечными запорами младенцы. Кэтти, хвала Господу, быстро поняла, что если я буду есть то, что она даёт нашим девочкам, велика вероятность, что вскорости зачахну, как ваш любимый сельдерей на солнце. Поэтому в холодильнике у нас всегда есть хороший кусок мяса для бифштекса и несколько замороженных пицц.

— Кстати, дорогой, спасибо что напомнил, — отозвалась с дивана Кэтрин. — Надо заехать к доктору, обновить рецепт на твоё слабительное.

— Это определённо работа Райли. — В отличие от расслабленной позы, Саймон был серьёзен. — Мои ребята прочёсывают город. Он будто сквозь землю провалился. Видно, сорвал неплохой куш и дал дёру. Насколько я понимаю, информацией он владеет давно. Но после ваших весёлых выходных она в любую минуту могла обесцениться. Самое время ею воспользоваться. Все диски от камер наблюдений в офисе Джея изъяты, но не думаю, что этот ушлый говнюк настолько глуп, чтобы попасть в их поле зрения.

— А если мы не найдём доказательств его причастности? — спросил Дилан.

— Найдём, брат, не волнуйся. Кто-нибудь, что-нибудь, краем глаза, но видел. Если не получится с камерами, попробую надавить на газету, узнать, кто именно из "Интеллидженсера" ему заплатил. Потом поговорим с этим человеком. Убедительно поговорим.

При последних словах мужа Кэтрин хмыкнула. Саймон продолжил:

— Оригинал вашего свидетельства на месте. Джейсон проверил. Значит, была сделана копия. Поэтому мы и надеемся на камеры. Если ничего не найдём там, мои парни объедут все копировальные центры города. Не в Канаду же он летал для этого.

— Меня волнует другой вопрос: что ещё ему известно? Имею в виду, — я бросила быстрый взгляд на Дилана. — Что ему известно об Эбби?

От смеха Саймона у меня засосало под ложечкой.

— Даже если ему ничего не известно, достаточно один раз увидеть моего дорогого братца и малышку вместе. Примите это во внимание, ребята. От вопросов уйти не удастся. Вам надо придумать достоверные ответы.

Я посмотрела на Дилана. Он прикусил уголок губы, как всегда делал в минуты волнения, но, поймав мой взгляд, улыбнулся и обнял за плечи.

— Всё будет хорошо, малыш, — произнёс он в который раз за день.

— Она у вас получилась загляденье, — широко улыбнулся Саймон. — И когда только успели? Ой, ты чего?

Кэтрин со всего маху всадила острый каблучок в его чёрный элегантный ботинок.

Только сейчас я обратила внимание, что на Саймоне красуется голубая рубашка с закатанными рукавами и серые костюмные брюки. Вероятно, он приехал сюда прямо с работы и от пиджака с галстуком избавился в доме.

В доказательство моих догадок Саймон поднялся, предварительно хлопнув себя по коленкам:

— Ладно, пора в офис. Милая, прислать за вами машину или доедете сами? Боюсь, сегодня буду поздно: братец обеспечил меня работой на несколько дней и ночей.

— Доеду, не волнуйся, — Кэтрин подставила мужу для поцелуя щёку.

— Дилан, ты со мной?

— Нет, мы дождёмся Тару. Подъеду позже. Надеюсь, к тому моменту будут какие-то новости.

Дилан пошл провожать брата. Мы с Кэтрин остались одни. Никто не стремился первой нарушить молчание. Наконец, я не выдержала:

— Кэтрин, я…

— Лив, я…

Мы нервно рассмеялись. Кэтрин похлопала по дивану рядом с собой:

— Иди сюда и покажи кольцо. Хочу посмотреть насколько Митчелл-младший расточительней своего брата.

Засмеявшись, я пересела на диван и послушно протянула левую руку.

Кэтрин присвистнула:

— Этот маленький говнюк обошёл-таки Саймона! Тиффани. Не меньше пяти карат.

Я и раньше предполагала, что кольцо должно быть безумно дорогим, но, когда Кэтрин озвучила его примерную стоимость, не удержалась от возгласа изумления: на моём безымянном пальце красовались три дома в Лонгвью.

Дилан вернулся в сопровождении миловидной женщины лет сорока.

— Лив, это Тара Уилсон, руководитель нашей пиар-службы. Тара, это моя жена — Оливия.

— Приятно познакомиться с вами, миссис Митчелл.

— Пожалуйста, зовите меня Лив.

— Примите мои поздравления. — Тара улыбнулась и протянула мне руку. — Кэтрин, — приветственно кивнула она.

— Рада видеть тебя, Тара.

Женщины обменялись дежурными любезностями, после чего сразу заговорили о деле.

Беседа продолжалась около получаса. Тара говорила больше для меня. Всю эту кухню Дилан уже знал; ему приходилось принимать участие в пресс-конференциях, так же, как и отвечать на каверзные вопросы.

— Запомните одно, Лив, — напутствовала меня Тара. — Эту пресс-конференцию собрали мы и мы диктуем правила. Это можно назвать брифингом, но думаю, что вопросов не избежать. У вас есть право не отвечать, если что-то в них не понравится. Думаю, мистер Митчелл возьмёт на себя всю информативную часть? — Дилан утвердительно кивнул. — В таком случае, отвечайте только когда кто-то задаст вопрос непосредственно вам.

— А если…

— А если вопрос не понравится, — встряла Кэтрин, — скажи прямо: "Без комментариев". Этот ответ никогда никого не подводил.

После этого Тара и Дилан принялись обсуждать его заявление для прессы, а мы с Кэтрин решили проведать детей.

На кухне мы обнаружили одного Макса. Сидя на высоком табурете, он с упоением уплетал свежеиспеченное печенье.

— Лиззи с Говардом, то есть… — он поперхнулся и быстро взглянул на Кэтрин, — мистером Митчеллом ушли в игровую. А Эллен, эммм… миссис Митчелл и мисс Лорен повели остальных спать.

— А ты почему остался?

— Потому что ещё осталось печенье.

Резонно.

Кэтрин расхохоталась. Я нахмурилась

— Слушай, а у тебя ничего не треснет? Ты сколько уже съел?

— Всего-то второй противень достали. Начинаешь тут… — Макс сердито слез с табурета. — Зато я выпил две кружки молока.

— И не взорвался? — с сарказмом заметила я: сын был твёрдо уверен, что молоко надо пить перед сном, и никак иначе!

— Не взорвался. Мисс Лорен сказала, что это печенье вкуснее всего есть с молоком. Эбби, между прочим, съела пять штук!

— Ты такой классный! — вдруг выпалила Кэтрин, и Макс мгновенно залился краской. Я улыбнулась и с благодарностью посмотрела на неё. Максу очень нужна поддержка. Сейчас — как никогда!

— Может, ты тоже хочешь отдохнуть?

— Да я не устал. — Макс засуетился, явно смущённый присутствием чужой женщины.

Кэтрин не подвела:

— Я пойду, проверю малышек, а вы поднимайтесь к себе. Эллен предупредила, что вы тут всё знаете.

Мы поселились в тех же комнатах, которые занимали во время первого визита к родителям Дилана. Правда, в отличие от прошлого раза, к нашему приезду в доме основательно подготовились: кровати, на которой мы спали вместе с Эбби, не было — вместо неё стояла большая тахта. Рядом — детская кроватка, украшенная бледно-жёлтым балдахином с изображением диснеевских принцесс. Так же появился вместительный шкаф для одежды, несколько открытых стеллажей, куда можно было поставить всякую мелочь — комната сразу перестала быть безликой гостевой спальней.

В бывшей комнате Фиби, которую в прошлый приезд отвели Максу, изменений было немного. На письменном столе красовался новенький ноутбук. Книжные полки освободили, как и шкафы для одежды. На стене висела огромная плазменная панель. Под ней на низкой длинной тумбе стояли двд-плеер, тонкие высокие колонки и огромный ряд дисков с мультиками и фильмами.

— Личный домашний кинотеатр, — ахнул Макс. — Круть!

Он упал на колени, рассматривая диски. Потом метнулся к компьютеру, принявшись хватать со стола разноцветные коробки.

— Ох, ни фига себе! — От восхищения карие глазёнки расширились. Макс с благоговейным трепетом повернулся ко мне, показывая одну из коробок: — Это же "Плейстейшен", ты понимаешь?

Я не понимала, но на всякий случай кивнула.

— Думаешь, мне разрешат в неё немного поиграть? Смотри, тут и дисков куча, — он показал рукой на заполненные полки на стене. — Полная коллекция "Нид фо спид" и стрелялок куча.

Макс начал перебирать диски, то и дело выкрикивая какие-то одному ему понятные названия:

— "Кол оф дьюти", "Звёздные войны"… офигеть! Её же только продавать начали! Мам, а мы надолго тут?

Я засмеялась.

— Особо не обольщайся! Всё равно целыми днями играть не дам.

Сын и бровью не повёл.

— Классно! Как же классно! Жаль, что ничего не подключено.

— Неплохо было бы спросить разрешения, прежде чем что-то трогать?

— Да? А у кого?

— Ну, я полагаю, что у мистера и миссис Митчелл. Всё-таки это их дом.

— Ага, понял!

Глазёнки Макса блеснули, и он стремглав выбежал из комнаты.

Я вернулась в спальню и принялась разбирать сумки. Большой шкаф через пару минут заполнился детскими вещами: трусики, маечки, футболки, свитера, брюки и юбочки с платьицами уместились в четырёх просторных ящиках. Мои вещи заняли всего одну полку, и, разбирая их, я обнаружила, что не взяла ничего, в чём могла бы спать. Моя любимая пижама с Молнией МакКуином валялась сейчас в корзине с грязным бельём в оставленном доме, а взять хотя бы мало-мальски приличной длины футболку я не догадалась. Не спать же при детях в одном белье. Может, у Дилана можно чем-то разжиться?

Лишь одна мысль о нём вызвала на лице улыбку. Я застыла, мечтательно уставившись в окно на блестевший в вечерних сумерках залив. На нём, наполовину занесённом снегом, кое-где виднелись яркие огни судов. Самыми большими из них были два, идущих друг навстречу другу, парома. Один шёл со стороны Байнбриджа и был освещён менее ярко, чем другой — сиэтловский, ярким пятном выделяющийся среди многообразия огней залива и побережья. Он, как мне показалось, имел большую осадку, неся в себе множество людей и машин, возвращающихся домой в конце рабочего дня. Мне показалось это символичным: два парома — одинаковые и непохожие одновременно — пересекались в одной точке тёмного водного пространства, чтобы разойтись по разные стороны залива. Так и мы с Диланом — два совершенно разных человека, встретились в бескрайнем жизненном море, чтобы навсегда пристать к своим берегам. Но вопреки всему, мы снова сошлись в одной точке, пройдя через немыслимое количество бурь и не менее разрушительных штилей, пронося сквозь все испытания воспоминания о неповторимом мгновении нашей близости. Может, то, что мы не смогли забыть, в конечном итоге и привело нас друг к другу.

Впервые за все эти сумасшедшие дни я осталась одна и наконец-то начала успокаиваться. Я могла ни о чём не думать, будучи в безопасности этого великолепного дома, не волноваться за детей, наслаждаться счастьем быть рядом с одним из лучших мужчин в мире. Хотя нет — для меня он был самым лучшим!

В груди будто раздулся огромный шар, когда я вспомнила о наших занятиях любовью; о его словах, что он шептал мне, об ощущениях, которые вызывали во мне его прикосновениями. Мой любимый, мой единственный…

Сильные мужские руки обняли меня за плечи, притянули к груди, и я с наслаждением закрыла глаза, расслабляясь в знакомых объятиях.

— Я соскучился.

— Я думала о тебе.

Дилан рассмеялся и поцеловал меня в чувствительное местечко на шее. От прикосновения его губ по телу побежали мурашки.

— Расскажешь, о чём именно? — промурлыкал он.

Плечи затряслись от смеха, когда, покраснев, я замотала головой.

— По твоей реакции я догадываюсь, что воспоминания эти довольно пикантны, — Дилан продолжал шептать, периодически прикасаясь к уху губами. — Что же заставило покраснеть эти очаровательные ушки?

Я по-девчоночьи хихикнула.

— Мне бы хотелось, чтобы ты сосредоточилась на этих мыслях, малышка. Сегодня ночью я собираюсь дать тебе новую пищу для размышлений.

От его тона у меня подкосились ноги, и, чтобы не упасть, я вцепилась в руки Дилана.

— Не говори этого.

— Почему? — прохрипел он.

— Потому что это неправильно. Вернее, Господи! Это… это…

Я пыталась подобрать нужные слова, чтобы объяснить, что именно сейчас чувствую. Столько проблем нам предстояло решить, а в голове мысли только о том, как мы окажемся наедине; о губах Дилана, руках, ласках.

— У нас столько дел. Я не знаю, за что хвататься. Голова идёт кругом от всех этих перемен. Я держусь, пытаюсь уговорить себя не дёргаться — ведь ты рядом. Но именно, когда ты рядом, я ни о чём не могу думать, только о тебе, и я… я растеряна. Для меня это нетипично.

Дилан глубоко вздохнул, повернул меня к себе и, двумя пальцами подняв подбородок, заглянул в глаза.

— Я тоже думаю только о тебе, Лив. Ты сейчас сказала одну правильную фразу, и, пожалуйста, повторяй её почаще. Я действительно рядом. Я безумно счастлив стоять здесь и обнимать тебя. Впереди у нас — целая жизнь, и мне со страшной силой хочется побыстрей её начать. Я хочу сделать тебя счастливой, моя Лив.

— Я уже счастлива, милый.

Он саркастически изогнул бровь.

— Ты только что призналась, что растеряна. Растерянность не очень вяжется со счастьем.

— Просто я…

— Тссс. Я всё понимаю. — Дилан легонько поцеловал меня в краешек губ. — Понимаю. Теперь ты со мной, и нет ничего, что я бы не сделал для тебя, слышишь?

Я молча кивнула, и он снова поцеловал меня, уже более настойчиво завладевая губами. Я закрыла глаза, полностью отдаваясь поцелую, но Дилан очень мягко его прервал, и когда я снова открыла глаза, то увидела, как он улыбается.

Его улыбка. Его глаза в улыбке. Эти светящиеся искорки, появляющиеся в них, когда, полуприкрытые тёмными ресницами, они смотрят на меня. Его губы, чуть влажные после нашего поцелуя, немедленно зовут меня обратно. Я хочу касаться его, хочу смотреть, хочу целовать каждую чёрточку любимого лица. Разве можно любить сильнее?

— Я люблю тебя, — просто говорю я и снова обнимаю его.

— И я люблю тебя, жизнь моя.

Он гладит меня по голове, и мы снова стоим в тишине, как внизу, в гостиной.

И пусть весь мир подождёт — нам нужны эти минуты.

— Давай решать проблемы по мере их поступления. Не старайся думать обо всём, малыш, потому что я занимаюсь тем же. Сосредоточься на детях, а об остальном я позабочусь.

Я кивнула и не удержала лёгкого смешка.

— Вообще-то, одна проблема есть. Мне не в чем спать.

— Что, прости?

— Я не взяла ничего для сна. Ни пижамы, ни футболки — ничего! Хотела попросить тебя, если можно…

Запрокинув голову, Дилан громко расхохотался и крепче обнял меня

— Так я могу рассчитывать на?.. — обратилась я к его плечу.

— Конечно, можешь, малыш. Весь мой гардероб в твоём распоряжении. Ты же знаешь, как я люблю, когда на тебе моя одежда.

Вспомнив его рубашку, надетую после нашей первой ночи в Чикаго, я покраснела.

— Правда, у меня здесь совсем немного вещей, — предупредил Дилан. — Но, думаю, мы что-нибудь подберём. Говорю сразу, — отодвинув меня, он заговорил серьёзным тоном. — Эта вещь недолго на тебе пробудет. Как только дети уснут, я с удовольствием тебя из неё вытряхну.

— Мамиська!!!

Эбби ворвалась в спальню, заставив нас с Диланом буквально отпрыгнуть друг от друга.

Следом за ней в комнату влетел запыхавшийся Макс.

— Да стой ты, наконец!

Дочь по своей любимой привычке взлетела ко мне на руки и, обняв за шею, начала кричать:

— Никачу пать! Никачу!

— Эллен сказала, что она никак не засыпала, — затараторил Макс. — Вертелась, скандалила, мешала спать Лили. В общем, она сказала, что она отчаялась.

— Ты хорошо себя чувствуешь, детка? — Я дотронулась губами до лобика, проверяя температуру. Эбби закрутила головой, пытаясь не дать мне сделать это. Обычно она не была такой возбудимой, и это немного встревожило. Я почувствовала, как дёрнулся в нашу сторону Дилан.

— Всё хорошо?

— Конечно, — улыбнулась я. — Ты просто устала, да, котёнок? Столько впечатлений, новых людей, да? У тебя теперь новые подружки.

— Дя.

Макс запрыгнул с ногами на кровать. Я заметила, что коробки с приставкой в его руках уже не было.

— Мам, мистер Митчелл сказал, что это подарок. Ну, приставка. А ещё сказал, что это ты мне всё подарил, правда?

Он благоговейно глядел на Дилана, с явным нетерпением ожидая подтверждения своих слов.

Тот явно смутился.

— Честно говоря, я не знал, понравится ли тебе. Я же говорил, что мало разбираюсь в компьютерных играх. Это всё Саймон: он до сих пор ими увлекается.

— Да нет, всё классно, — Макс довольно закивал. — Даже круто! Такие игры! Самые последние! У ребят их ещё даже нет, а я уже пройду. Спасибо большое. Правда, мама всё равно не даст долго играть, — добавил он ложку дёгтя в свой восторженный монолог.

— Я рад, что тебе понравилось, Макс.

— Да не то слово! — он спрыгнул с кровати. — А ты поможешь мне её подсоединить?

— Не сейчас, дружище, — Дилан сочувственно положил руку ему на плечо. — Мне надо уехать, но я обязательно пришлю кого-нибудь, кто тебе поможет, договорились?

Макс немного расстроился — ему не терпелось поиграть, но он старался не подавать виду и несколько раз кивнул.

Я видела, как не хотелось Дилану уходить от нас. Он с сожалением взял за ручку Эбби.

— Пока-пока, принцесса.

— Пока-пока. — Ухватив его за палец, она несколько раз его встряхнула.

Дилан улыбнулся и с нежностью посмотрел на меня.

"И я тебя люблю, милый".

Надеюсь он услышал мои мысли.

Звонкий голос дочери остановил его в дверях:

— А поциавать?!

Я не удержалась и прыснула.

— Эбби, ну что ты!

— С превеликим удовольствием, моя принцесса.

Дилан в несколько шагов оказался рядом, и поцеловал её в лобик, закрытый каштановыми кудряшками.

— А мамиську?

Я не успела и глазом моргнуть, как Дилан быстро ткнулся губами мне в щёку.

— И мамочку.

— А Мака?

— Э-ээ, нет! — захохотал тот и рванул к двери. — Что я девчонка, что ли, чтобы целоваться! Пока, Дилан!

— Пока, Макс, — засмеялся тот и вышел следом из комнаты.

Казалось, этот день никогда не закончится. К тому времени, как дети уснули, я была вымотана — и эмоционально, и физически.

После того как Дилан ушел, я переодела Эбби и попыталась уложить спать. Малышка была перевозбуждена, капризничала, и, смирившись с её настроением, я оставила дочь в покое. Макс в своей комнате возился с компьютером, а мы спустились на первый этаж. Эбби сразу потащила меня в детскую — к Лиззи и Эллен.

Открыв двойные двери, я замерла на пороге — это было настоящее детское царство. Точнее, девчоночье. Неимоверное количество игрушек — мягких, пластмассовых, деревянных, — было расставлено по ярким стеллажам по обе стороны от входа. Благодаря высоким французским окнам детская наполнялась естественным светом. Мягкий ковёр, белый как кипень, покрывал всю поверхность пола: интересно, сколько раз в день его чистят?

Слева у стены расположился детский надувной бассейн, наполненный разноцветными шариками. Взвизгнув от радости, Эбби со всего разбегу туда сиганула. В открытых ставнях большого кукольного домика я заметила белокурую головку Лиззи. На визг Эбби внимания она не обратила.

Напротив бассейна был организован небольшой лабиринт, как в детских комнатах больших супермаркетов: мои дети любили там оставаться и лазать по переходам и канатам. Он выглядел абсолютно новым, и что-то подсказывало, что это приобретение Митчеллов связано с нами. Как и сверкающий стол для игры в аэрохоккей. В нашем старом доме он бы занял всю комнату Макса. Здесь же я его не сразу и заметила.

Да, в этом доме детей любили.

По словам Эллен, Говард уехал вместе с Диланом, а Кэтрин надо было сделать пару звонков до того, как проснётся Лили. Мы тихо беседовали, поглядывая на девочек, которые, согласившись играть вместе, затеяли кукольное чаепитие. Лиззи сбегала на кухню за тарелкой настоящего печенья, которым они порядком намусорили, пытаясь скормить полудюжине анорексичных Барби.

— Кусяй, кусяй, оно укусное, — уговаривала Эбби, раздавливая печенье по безразличной кукольной мордочке. — Ты кудая!

— Она на диете, поэтому и не ест, — по-взрослому объясняла индифферентность кукол Лиззи. — Мама тоже не ест печенье. Оно портит фигуру. Мама и папе не разрешает, а папа покупает печенье и шоколадки и прячет у себя в столе. И мне даёт, когда мама сильно долго не разрешает. Мама тоже их оттуда берёт, когда папа не видит.

Вскоре появилась Кэтрин. Лили сидела у неё на руках и маленькими кулачками сонно потирала глазки. Поймав пока ещё расфокусированный взгляд, я подмигнула малышке. Она смущённо улыбнулась и отвернулась к матери.

Кэтрин с усмешкой осмотрела разруху, причинённую неуёмным энтузиазмом кукольных кормилиц.

— Кажется, наши красотки поладили.

— Вроде бы.

— Конечно, поладили, — подхватила Эллен. — Похоже, Эбби очень рада.

— Ещё бы! До этого дня в её распоряжении были только мальчишки, с которыми и обычного чаю не особо-то попьёшь.

— Как и у Лиззи. — Кэтрин попыталась посадить малышку на ковёр, но Лили захныкала, вынуждая мать снова взять её на руки. — Сестрёнка ещё маленькая, Эшли совсем крошка. Для игр подходили только Адам и Джордж — дети Джессики и Рона Ньютонов. Ты должна их помнить, Лив. Сейчас я вожу Лиззи на занятия в начальную школу, но она не особо прониклась. С папой и дедушками интереснее. А уж эти своего не упустят — всё сделают, чтобы лишний раз её побаловать.

Посмотрев на наших девочек, Кэтрин ласково улыбнулась, но через пару секунд рассмеялась:

— Это пока ваша Эбби для Лиз как ожившая кукла. После она обнаружит, что пригрела на груди конкурентку. Но ничего, для раздутого самомнения папиной любимицы это будет даже полезно.

Намного позже — после шумного ужина, где, по моим ощущениям, количество детей вдвое превышало количество взрослых, после того как Эбби была искупана, и Макс пришёл к ней с обязательной вечерней сказкой, — Эллен проводила меня в комнату Дилана.

— "Ты точно уверен, что я тебя звал?" — прочитала я на дверной табличке и рассмеялась: — Что это?

— Ох, это! — хохотнула Эллен. — Единственное, что осталось от прежней комнаты Дилана.

Это могла быть спальня в первоклассном отеле. Общий цвет — бордовый, с вкраплениями тёмно-серого, разбавленного яркими белыми пятнами. Акценты в виде элегантных японских светильников, драпировка окон и необычные картины на стенах — аскетичный азиатский стиль, проработанный талантливым дизайнером. Но представить, что здесь рос мальчик?!

Похоже, этот вопрос отразился на моём лице, потому что, увидев, как я потрясённо замерла на пороге, Эллен откровенно расхохоталась.

— Это всё Фиби. Как только Дилан уехал в колледж, она сразу взялась за переделку его комнаты. Раньше здесь всё было по-другому. Обычная мальчишеская спальня с мусором и валяющейся на полу одеждой. Зная любовь сестры к порядку, Дилан строго-настрого запретил ей сюда заходить. Говорил, что после её уборки ничего не может найти.

— Но как он решился на изменения?

— Можно подумать, его кто-то спрашивал. Эта маленькая чертовка ворвалась сюда, как только мы вернулись из аэропорта. Когда Дилан прилетел на рождественские каникулы из Бостона… — Эллин снова рассмеялась. — Они не разговаривали все праздники. Его вещи были сложены в коробках в подвале. Он принёс их обратно и первым делом повесил эту табличку. Это повторялось каждый приезд, пока Дилан не вернулся и не купил себе квартиру. Коробки теперь хранятся там, а здесь он держит только несколько комплектов одежды. Ну и табличка — единственное отвоёванное у сестры.

Эллен подошла к стене и отодвинула широкую декоративную панель, за которой скрывался большой встроенный шкаф.

— Думаю, ты найдёшь здесь всё, что нужно.

Взяв из ровной стопки первую попавшуюся футболку, я ещё немного осмотрелась и поспешила к детям.

Мои ангелочки спали. Интересно, кто вырубился первым: Макс полулежал, полусидел в кровати, свесив голову набок, и уже посапывал — верный признак глубокого сна. Эбби же калачиком свернулась в своей кровати, повернувшись лицом к брату, — сказку она явно не дослушала.

Я накрыла дочь одеялом и аккуратно за ноги спустила Макса вниз на подушки, решив оставить его спать здесь. Он моментально сгруппировался в такой же комочек, что и Эбби. Натянув на него одеяло, я в очередной раз подивилась способности моих детей всё делать одинаково.

Дилан задерживался. В течение вечера он несколько раз звонил, сообщив в последнем разговоре, что будет не раньше полуночи.

— Если усну, разбуди. Я тебя поцелую, и мы ляжем спать.

— Просто поцелуешь? — Его голос стал на полтона ниже. — Думаешь, я смогу этим довольствоваться?

— Очень надеюсь, что нет.

Будто воочию я увидела, как по его лицу расплывается довольная улыбка.

— Кстати, ты решила вопрос с пижамой?

— Да. Раздобыла кое-что в твоём шкафу.

— Что же именно?

— Ну-уу… это красная футболка. Впереди какая-то эмблема. Сзади номер десять и твоя фамилия.

— В университете я играл в ней в регби. Моя любимая футболка. Хочу увидеть её на тебе.

— Вот и будет повод меня разбудить, — хитро проговорила я и отключила телефон.

Я приняла душ, оставив мытьё головы на утро и, надев футболку Дилана, доходившую до середины бедра, вернулась в комнату.

Макс спал поперёк кровати, раскинув в разные стороны ноги и руки. Некоторое время я таращилась на умиротворяющую картину, решив не тревожить сына и пойти спать в его комнату. Включив радионяню и оставив дверь приоткрытой, я с лёгким сердцем вышла из спальни. Но, сделав шаг в сторону бывшей комнаты Фиби, замерла и, поколебавшись всего секунду, зашагала в другом направлении.

Свет я включать не стала. Разобрав кровать и поставив радионяню в изголовье, я забралась под одеяло и долго таращилась я в темноту, думая о сегодняшнем непростом дне…

Неожиданно мне стало холодно. В поисках тепла, я спросонья зашарила рукой по кровати. В следующее мгновение заботливые руки, словно в кокон, укутали меня в одеяло. Согретая теплом и убаюканная ровным дыханием, я практически сразу уснула.

Меня разбудил шум льющейся воды.

Сначала показалось, что Дилан так и не появился, но подушка, лежащая рядом, была смята. Схватив, я прижала её к себе и сделала глубокий вдох — она пахла любимым. Значит, найдя меня в своей постели, он всё-таки не стал меня будить, предоставив возможность выспаться. Я действительно чувствовала себя отдохнувшей. Надеюсь, и Дилан тоже — за все эти дни он спал и того меньше.

Вдоль стены тянулась полоска света — дверь в ванную была приоткрыта. Это было словно приглашение.

И это было определённо дежавю: обнажённый мужчина, бреющийся у раковины.

Как и несколько лет назад, я рассматривала его подтянутое, великолепное тело, на этот раз, прикрытое обмотанным вокруг бёдер полотенцем. Как и несколько лет назад, он не видел меня, но сейчас неловкости я не испытывала. Сейчас он принадлежал мне, но, как и несколько лет назад, ему опять удалось застать меня врасплох.

— Насмотрелась?

Медленно подойдя к Дилану, я встала сзади и обхватила его за талию.

— Нет, — сказала я его отражению, выглядывая из-за широкой спины. — Никогда не насмотрюсь.

Одна щека Дилана всё ещё была в пене. Взяв полотенце, он нетерпеливо её стёр и, повернувшись, легко подхватил меня под мышки и усадил на мраморную столешницу. Обеими руками Дилан ласково убирал с моего лица спутанные волосы.

— Доброе утро, радость моя.

— Доброе утро, любимый.

Его руки оказались на моей шее. Он нежно поглаживал её, поднимаясь выше к затылку и пропуская волосы через длинные пальцы. От его ласки перехватило дыхание, и я не сдержала стон удовольствия, когда, потянув меня за волосы, он заставил откинуть голову назад и прикоснулся губами к бьющейся на шее жилке.

Мои руки тут же обняли Дилана за шею, ногами я обхватила его бёдра, прижимаясь к полуобнажённому телу.

— Ты так и не разбудил меня, — капризно произнесла я, целуя вкусно пахнущую пеной для бритья щёку.

— Поверь, это было равносильно подвигу. Увидеть тебя в своей постели, такую тёплую. Такую… м-мм… желанную.

Он говорил, не оставляя своего занятия, и теперь уже целовал меня за ушком. Я таяла под его поцелуями: демон-искуситель вернулся.

— Ты так сладко спала, малышка. Будить тебя стало бы истинным злом.

— Но ты обеща-ал, — потянула я.

— Я помню, что обещал, красавица. И обещание это готов иполнить прямо сейчас.

Дилан провёл руками по спине, крепче прижимая меня к себе, и, наконец, поцеловал в губы. Я сразу же открылась, впуская в себя его горячий язык.

Мы долго целовались, останавливаясь лишь для того, чтобы сделать глоток воздуха. Наши руки изучали тела друг друга. Сквозь плотный хлопок футболки Дилан поглаживал мои возбуждённые соски, а я нетерпеливо пыталась запустить пальцы под полотенце, плотно обтягивающее крепкие бёдра.

Когда казалось, что я вот-вот взорвусь от наполняющего тело желания, Дилан оторвался от меня. Его обнажённая грудь вздымалась в такт сбившемуся дыханию, глаза горели знакомым дьявольским огнём.

— Я хочу тебя, Оливия. Прямо сейчас.

Не давая возможность возразить — да я бы и не стала, чёрт подери! — Дилан подхватил меня под ягодицы и понёс в спальню. Я крепче обхватила его ногами, но особой нужды в этом не было: даже когда мы упали на гладкий шёлк простыней, он по-прежнему не выпускал меня из объятий, страстно целуя ещё какое-то время, прежде чем ослабить хватку и дать нам обоим возможность перевести дух.

Я лежала под Диланом, желая, чтобы он побыстрей заполнил пустоту, что разрасталась внизу живота. Оказавшись надо мной, он не спешил. С прежним чувством Дилан неторопливо покрывал поцелуями моё тело, запуская руки под футболку и мягко массируя живот, постепенно перемещая пальцы к груди. Соски жаждали его языка, и, не удержавшись, я простонала:

— Сними её.

В одно мгновение я оказалась обнажённой, подставляя его губам и рукам своё горящее тело.

— А-ах, — не выдержала я, когда его губы оказались на розовой горошине соска.

— Девочка моя, как же я люблю звуки, что ты подо мной издаёшь.

Он обвёл языком ареолу соска, мягко оттягивая его губами, и я выгнулась в его руках, подставляя для ласк другую грудь. Его пальцы продолжали гладить моё тело, спускаясь вниз по бёдрам. Дилан принялся поглаживать их внутреннюю поверхность, и я широко раздвинула согнутые в коленах ноги, предвкушая более чувственные ощущения. Но он пошёл ещё дальше, и через мгновение нетерпеливые пальцы отодвинули край трусиков, оказавшись на моих влажных складочках. Я снова выгнулась, почувствовав, как, раздвигая их, они медленно в меня проникают, и, не выдержав, застонала от восторга.

— Нет, это просто невозможно, — прорычал Дилан. Встав на колени, он рывком содрал с себя полотенце, освобождая свой уже готовый к действиям член. Затем так же быстро стянул с меня трусики. Опираясь на руки, он склонился надо мной, ища мои губы, и когда я, обняв его за шею, притянула к себе, начал медленно в меня входить.

От нахлынувшей волны удовольствия, я снова застонала, а после едва сдерживалась, чтобы не закричать, когда он начал двигаться: во мне, на мне, со мной…

Он полностью выходил из меня, потом снова на всю длину погружался. Закрыв глаза, я полностью отдалась ритмичным движениям. Ухватив его за шею, я толкнула Дилана вверх, и, не выходя из меня, он посадил нас на кровать. Теперь его руки были у меня на талии, но следующее глубокое проникновение, когда мы одновременно ринулись друг на друга, взорвалось во мне яркой вспышкой. Я закричала. Дилан быстро закрыл мне рот поцелуем. Он всё ещё продолжал двигаться, пока я кончала. Я совсем ослабла, потеряв голову от восхитительных ощущений, но продолжала по инерции двигаться, и через пару сильных толчков Дилан ко мне присоединился.

— Ох, детка, — он тяжело выдохнул, зарываясь лицом в мою шею.

Мы просидели так некоторое время, дрожа и пытаясь восстановить дыхание. Мои руки рассеянно поглаживали его спину. Дилан тяжело дышал и, так же как и я, не желал разрывать нашу связь.

Наконец, он нагнулся, увлекая меня на сбившиеся простыни. Я соскользнула с него, но моментально снова была притянута к влажной груди.

— Каждый раз с тобой, это… это как откровение, — хрипло проговорил Дилан. — Мне всегда будет мало тебя, моя Лив.

Я лениво улыбнулась: он выразил словами именно то, что я сейчас чувствовала. С каждым разом мне хотелось его всё больше.

Я сказала Дилану об этом, и по тому, как он крепче он обнял меня, одновременно дотрагиваясь губами до всклоченной макушки, поняла, как он счастлив.

Долго и счастливо. Глава 44

Soundtrack — Two Steps Behind by Def Leppard

Следующие два дня, предшествовавшие пресс-конференции, прошли в хлопотах.

Рано утром Дилан уезжал на работу и появлялся только под вечер: из-за недельного отсутствия скопилось множество дел, требующих его личного участия.

К обеду следующего дня игровая приставка была подключена, и мне стоило неимоверных усилий хотя бы на полчаса выгнать Макса из комнаты. Крайне непедагогично, кончено, но трудно было не поддаться искушению и не спустить всё на тормозах. Если я и ругала сына, то больше для проформы, уверенная, что чем меньше буду давить на Макса, тем легче ему будет принять то, что он неизбежно должен был узнать.

Да, я откровенно трусила перед собственным ребёнком и вообще вела себя не так, как обычно. Словно подросток, я краснела от того, что и как говорил мне Дилан по телефону; от прикосновений и поцелуев, которые он украдкой дарил. От того, как в следующие ночи я бежала к нему комнату и, либо поджидала его в кровати, либо сразу же попадала в объятия, и мы снова и снова занимались любовью.

От постоянного недосыпания у меня появились тёмные круги под глазами, но ни одну нашу ночь я не променяла бы на спокойный сон. Лишь под утро я засыпала, убаюканная ласками Дилана, чтобы уже через пару часов, получив очередную дозу поцелуев, вернуться в свою комнату и заняться детьми. Хотя какое "заняться": детям я была не нужна. Макс был занят приставкой, а Эбби — новой подружкой.

Во вторник Кэтрин рассказала про школу, в которую ходит Лиззи, которую закончили все Митчеллы, и в которую, по её мнению, следовало отдать Макса.

— Здесь хорошие учителя и приличная научная база. Наша семья уже много лет входит в попечительский совет. Тебе стоит только назвать своё имя, и любые проблемы будут улажены. Если они вообще возникнут: думаю, Эллен уже звонила директору Хатченсону.

Вообще, Кэтрин много рассказывала о Митчеллах: об Эллен и Говарде, Саймоне и Фиби. И конечно о Дилане.

— Не думала, что он способен на такие чувства. Я вижу вас двоих, и… С вами в одном помещении находиться трудно — такой идёт заряд интимности. Вы оба — как дети с долгожданной игрушкой: подарили, а начать играть страшно — вдруг сломаешь? Пока вы только смотрите друг на друга, убеждаетесь, что вы настоящие, боитесь друг друга помять. Это так необычно. Я уже не помню, как это было у нас с Саймоном, и искренне вам завидую.

Она долго сокрушалась, что была такой невнимательной и упустила момент, когда я и Дилан сблизились.

— Да и как можно было догадаться, что между вами что-то происходит: вы же впервые встретились, когда ты приехала за Майклом?

— Вообще-то, нет. Мы познакомились в клубе. — Конечно, едва ли ту встречу можно было назвать знакомством. — Потом заболела Лиззи.

— Значит, когда мы были на острове, вы…

Кэтрин мысль не закончила, но моё короткое "нет" не позволило ей развить эту тему дальше.

— В любом случае, я рада за вас. Хотя мне искренне жаль Майкла. Он был классным парнем.

Впервые имя Майка было произнесено в этом доме, и впервые я не почувствовала при этом привычной боли — лишь лёгкую грусть, как о давно и далеко уехавшем друге. И, внезапно, я поняла, что простила себя. Впервые за долгое время, прошедшее после его смерти, я не чувствовала себя виноватой. Чувствовать вину — значит не верить в то, что я имею сейчас, не верить в нас с Диланом. То, что произошло с нами три года назад, могло навсегда остаться банальной изменой, если бы мы снова не обрели друг друга, и если бы между нами не происходило то, о чём говорит Кэтрин. Это была любовь. Настоящая любовь. И мы оба в неё верили. А разве можно стыдиться того, во что искренне веришь?

Днём мы вывели детей на улицу. Кэтрин повела нас по расчищенной от снега тропинке вглубь окружавшего дом соснового леса. Девочки убежали вперёд, а Макс, пиная сосновую шишку, шёл рядом.

— Какой большой участок, — заметила я. — Детворе, наверно, раздолье!

— Ещё какое! Саймон говорит, в детстве здесь здорово было играть в прятки. Однажды даже умудрились потерять Фиби. Перепугались — позвали взрослых. Говард сразу позвонил в полицию. Разделились на группы, начали прочёсывать окрестные участки. Как после оказалось, Фиби спряталась под каким-то кустом и пока ждала, когда её найдут, уснула. Вышла на звук полицейских сирен, узнала, что кто-то потерялся, и присоединилась к одной из поисковых групп. Не сразу сообразила, что ищут её.

— Мам, что это?

Я едва не налетела на неожиданно остановившегося посреди тропинки Макс. Задрав голову, он показывал пальцем на деревья.

А там…

— Ух ты!

Между вплотную стоящими широкими соснами виднелся деревянный настил, который оказался тщательно выструганным полом небольшого домика на дереве. Когда-то я просила папу устроить нечто подобное на заднем дворе, но он был слишком для этого занят. У Майка и его компании такой штаб на дереве был, девчонок туда пускали редко. Сыну он обещал построить такой же, когда тому исполнится десять.

— Зимой лазать не стоит, — предупредила Кэтрин. — Ступеньки слишком скользкие.

Но, разумеется, Макс упросил меня разрешить ему забраться наверх, и несколько минут оттуда неслись его восторженные восклицания.

Эбби и Лиззи добежали до расчищенной от снега детской площадки, устроенной прямо под соснами, и около получаса мы качали их на качелях, спускали с горки и поддерживали за попы, когда они карабкались по деревянным перекладинам и верёвочным лестницам.

Вечером того же дня Макс засыпал Дилана вопросами о домике на дереве, и тот с удовольствием поведал, как они с Саймоном долго уговаривали отца его построить. И как после — уже втроём с Фиби — уговаривали Эллен дать на это разрешение.

В среду утром я собралась съездить в город, купить что-нибудь из одежды для предстоящей пресс-конференции: ничего приличнее джинсов и белой рубашки с собой не оказалось. Когда я сказала об этом Кэтрин, она предложила меня подвезти.

— Хоть Саймон и отогнал всех репортёров за пятьсот метров от дома, стоит какой-нибудь машине выехать за ворота, как на первом повороте её уже встречают и ведут до конца. Всем хочется посмотреть на новую миссис Митчелл.

— Они и за тобой ездят?

— За мной боятся, — заявила она гордо. — Вернее, боятся Саймона. Не дай Бог что-нибудь случится со мной или девочками — он всех в порошок сотрёт. Между прочим, Дилан такой же. Это я тебя на всякий случай предупреждаю.

— Вот они, голубчики, — пробурчала Кэтрин, как только мы спустились вниз по холму. Я посмотрела в боковое зеркало: за нами ехал синий "корвет", а за ним — белый микроавтобус с антеннами на крыше. — Телевизионщики, мать их. Эти просто так не отстанут. Настырные. Придётся немного схитрить.

Через несколько минут мы съехали на автостраду. Кэтрин сразу вдавила педаль в пол, и вскорости "корвет" отстал. Водитель белого фургона был настроен решительней: то тут, то там в потоке машин мелькали белые антенны.

— Постарайся разглядеть номер, — сказала Кэтрин, ловко петляя в плотной толпе автотранспорта. — Саймон с радостью потреплет нервы их руководству.

В конце концов, чтобы избавиться от настырного фургона пришлось заехать на подземную стоянку крупного торгового центра. Из-за высоты антенн наш преследователь остановился перед парковкой, сердито сигналя вслед.

— Пошёл ты, — весело крикнула Кэтрин и высунула в окно руку с оттопыренным средним пальцем.

Свой выбор я остановила на элегантном брючном костюме — строгом и не слишком открытом. Пиджак сидел как влитой, брюки — классического кроя и идеальной длины.

— Не пойдёт, — заявила Кэтрин, как только я вышла из примерочной. — Сандра Буллок из "Мисс Конгениальность". Дилан Митчелл никогда бы не выбрал такую женщину. Если только его не заставили силой. И репортёры костьми лягут, но постараются выяснить какой. Нет, здесь нужна юбка и высокие каблуки. Что-то неброско-романтичное, делающее тебя очаровательной детской писательницей, а не замотанной училкой старших классов.

Мы остановились на платье шоколадного цвета с запáхом, рукавами три четверти и длиной чуть ниже колена. В тон бежевой окантовке рукава и горловины были подобраны туфли на высоком каблуке.

Кэтрин настояла на покупке элегантного бежевого пальто, которое вместе с огромными, в пол лица, солнцезащитными очками, а также парой комплектов белья и высокими до локтя кожаными перчатками полностью опустошили мою кредитку.

По пути домой мы заехали в кафе. Я заказала большую кружку латте, а Кэтрин выбрала фруктовый салат и травяной чай.

— Никогда не тратила на себя за раз столько денег, — призналась я. — Тем более на одежду.

Вилка с наколотой клубникой застыла в воздухе. Кэтрин вперилась в меня озадаченным взглядом.

— Дорогая, ты вышла замуж за одного из Митчеллов. — Фамилию Митчелл она произнесла по слогам. — Хочешь не хочешь, придётся соответствовать.

— Не сочти меня излишне самоуверенной, но, по-моему, Дилану всё равно, буду ли я ему соответствовать или нет.

— Дилану, может, и всё равно, — согласилась Кэтрин. — Как и Саймону. И мне. И Эллен. Но всем остальным, — она обвела рукой полупустой зал кафе, — нет! И нам всем приходится с этим жить, Лив. Митчеллы — одна из самых уважаемых семей Сиэтла. Нас любят так же сильно, как и ненавидят. Завтра тебе с Диланом придётся постараться убедить репортёров, что в вашей тайной свадьбе нет ничего скандального. Он так долго ходил в женихах, что одного красивого личика и милой фигурки для объяснения будет маловато. Некоторые хорошо заплатят, чтобы выяснить всю подноготную.

— А что ты имела в виду, предупреждая меня о Дилане?

Кэтрин нахмурилась:

— О чём ты?

— Ты сказала, что Саймон за тебя и девочек горой, а после предупредила, что Дилан такой же. Я тоже не остановлюсь ни перед чем ради него и детей. Но, мне кажется, ты говорила не об этом.

Кэтрин кивнула.

— Верно. Для Саймона и Дилана семья — главное в жизни. Так их воспитали. Митчеллы всегда выбирают сторону друг друга, даже если кто-то из них не прав. Это клан, понимаешь?

— Как Кеннеди?

— Что-то вроде. Только не такой амбициозный. Я всегда и во всём была лучшей для Саймона. С нашей первой встречи он изводил меня излишней заботой. Ревновал к каждому. Даже к моим подругам. Люди осторожны с Саем, потому что знают — он моментально закипает, когда дело касается членов семьи. Дилан такой же.

— Не замечала за ним ничего подобного.

— Это потому что повода не было. Да и мягче он. Но, поверь, Дилан может быть так же резок с окружающими, как и старший братец.

Положив вилку на край тарелки, Кэтрин откинулась на мягком диване. Какое-то время она просто смотрела на меня, а потом, вздохнув, наклонилась вперёд, пододвигаясь как можно ближе:

— Вы здесь уже три дня, так?

— Да.

— И тебя не удивляет, почему до сих пор ты не встретились с Фиби?

— Признаться, я думала об этом. Может, она занята с малышкой.

— Дилан поругался с Джейсоном, — сообщила Кэтрин. — Когда он позвонил из самолёта, Фиби была рядом. Она слышала их разговор и очень расстроилась.

Дилан действительно был резок с Джейсоном. Особенно, когда выяснилось, что здесь замешан его друг.

Я прижала ладони к горящим щекам:

— Неужели всё так плохо?

— Фиби сильно переживает их размолвку. После вашего приезда парням ещё ни разу не удалось переговорить. Она боится, что Дилан может не сдержаться. Он ненавидел этого Филипа, — Кэтрин поморщилась. — Никому он особо не нравился, но у Дилана чутьё на подобного рода людей. Он неоднократно предупреждал Джея. Честно говоря, к самому Джейсону он так же относится без должной симпатии. Считает, что тот не достоин его маленькой сестрёнки. Обычные братские заморочки. Но сейчас… В общем, Лив, не совсем простой человек твой муж.

— Я позвоню Фиби.

— Не надо, — остановила меня Кэтрин. — Пусть пройдёт пресс-конференция. Пусть эта история забудется, тем более, Саймон уже напал на след этого гадёныша. Правда, доказательств его вины пока нет. Джейсон несколько раз звонил Дилану, но тот отказывается с ним разговаривать. Ссылается на занятость.

— Я поговорю с ним, он не должен…

— Подожди до завтра, дорогая, — Кэтрин накрыла мою руку своей. — Завтра важный день. Ваше появление на публике успокоит страждущих. И прошу тебя: не переживай о том, что я тебе сказала. Просто… — она замялась, — знай, что Дилан не всегда может оставаться милым. Всего лишь будь к этому готова.

Разговор с Кэтрин не шёл у меня из головы весь вечер.

Я видела несколько сторон Дилана: ласковый и любящий, резкий и властный, искушающий и соблазняющий. Во всех этих проявлениях я любила его. Никогда и ни по какому поводу я не хотела сомневаться в нём. Все мы делаем ошибки. Другое дело, когда ошибки делают из-за нас. Дилан был резок с Джейсоном из-за меня. И Фиби переживает разногласие между близкими тоже из-за меня. И именно я должна всё исправить. Той ночью, засыпая в объятиях любимого, я дала себе слово, что после пресс-конференции обязательно позвоню его сестре.

Дилан уехал рано утром, пообещав встретить меня непосредственно перед мероприятием. Встреча с журналистами была назначена на полдень в конференц-зале головного здания корпорации Митчеллов. Эллен предложила приехать пораньше, чтобы спокойно осмотреться и ещё раз переговорить с Тарой.

Перед отъездом я зашла на кухню. Макс и Эбби завтракали в компании Лорен.

— Мамиська касивая, — Эбби потянула ко мне измазанные в варенье ладошки.

Я схватила её за ручки и облизнула липкие пальчики.

— М-мм, вишнёвое. Вкусно.

Макс жевал блинчик со сливками и вареньем и выглядел абсолютно довольным.

— Ты на работу, да?

— Ага. Всего на пару часиков. Пожалуйста, во всем слушайтесь Лорен.

— А мне можно будет ещё поиграть в том домике на дереве?

— Можно. Только будь осторожен.

— Я попрошу кого-нибудь за ним присмотреть, — Лорен потрепала Макса по голове. — Идите, Лив. Сегодня важный день.

Сбежав по ступенькам крыльца, я нырнула в открытую дверь "мерседеса", где меня ждала Эллен.

— Волнуешься?

Я нервно хихикнула:

— Есть немного.

— Всё будет в порядке, — она сжала мою руку. — Дилан и Тара рядом.

— Да, я знаю. Просто это… это всё так необычно. Пресс-конференцию по случаю выхода книги я пропустила, опыта общения с журналистами у меня нет.

Эллен беспечно взмахнула рукой:

— Об этом волноваться не стоит. У Дилана его более чем достаточно. В любом случае ты всегда можешь сказать "без комментариев", — закончила она советом, который пару дней назад дала Кэтрин.

Я ожидала увидеть вчерашних преследователей, но сразу, как "мерседес" выехал из ворот, к нему почти вплотную приблизился чёрный "эскалейд". Ещё один появился через мгновение и двигался правее, не позволяя сзади идущим машинам нас обогнать.

Заметив мой встревоженный взгляд, Эллен улыбнулась:

— Это ребята Саймона. Дилан распорядился.

Всю дорогу мы разговаривали на отвлечённые темы, и к тому моменту, как машины въехали на подземную стоянку высотного здания на Второй авеню, я почти успокоилась.

— Добро пожаловать в "Митчеллз Хауз".

"Мерседес" остановился в непосредственной близости от хромированных дверей подземного лифта. Едва мы с Эллен вышли из машины, как его двери открылись, и перед нами возникло улыбающееся лицо Саймона Митчелла.

— Привет, девочки. Как добрались? Кэти уже на месте, ждёт вас в своём кабинете.

Мы поднялись на десятый этаж и, выйдя из лифта, оказались в залитом ярким светом просторном холле. Из его окон открывался захватывающий вид на деловой центр Сиэтла. Вдалеке виднелась башня Спейс Нидл. По обе стороны от нас уходил широкий коридор, по которому между кабинетами, разделёнными стеклянными перегородками, сновали люди.

— Сумасшедший дом, — недовольно ворчал Саймон. — Никакой возможности когда-нибудь навести порядок в этом бедламе, который вы называете пиар-службой. Они и рекламщики — бич безопасников. А вы их ещё на один этаж поместили. У Фиби с её чокнутыми дизайнерами и то порядка больше!

Честно говоря, образ старшего брата Дилана никак не ассоциировался с порядком. Возможно, я до сих пор помню балагура в цветастой рубашке, занимающегося пьяным армрестлингом с Майком. Сейчас же рядом с нами шагал совершенно другой человек: сосредоточенный, солидный руководитель в деловом костюме стального цвета, с тонким галстуком, идеальным узлом завязанным под жёстким воротничком светло-голубой рубашки.

— Да какой конфликт! Не будь она моей женой…

— И что тогда? — Миссис Саймон Митчелл вышла из дверей самого дальнего кабинета и, уперев руки в крутые бока, обтянутые узкой черной юбкой, неодобрительно уставилась на мужа. — К слову о безопасности: когда ты проводишь совещания своего супер-мега-секретного отдела, твой рёв слышен на другом конце города.

— И я люблю тебя, Кэти, — Саймон чмокнул жену в подставленную щёку. — Всё, я их привёл. Пошёл присматривать за вашими чёртовыми журналистами. Не могли устроить свои пляски где-нибудь в другом месте? Обязательно надо было у нас?

— Не могли, — отрезала Кэтрин. — На своей территории легче. Мы здесь хозяева, мы диктуем условия.

В кабинете Кэтрин нас ждала Тара. Снова пошло обсуждение деталей предстоящей пресс-конференции. Чтобы опять не начать волноваться, я решила найти Дилана. Эллен вызвалась меня проводить, но из-за телефонного звонка планы поменялись: ей пришлось выйти на восемнадцатом, а я поехала выше — на двадцать первый этаж.

За стальной стойкой просторного светлого холла сидела привлекательная шатенка. Завидев меня, она улыбнулась:

— Здравствуйте. Чем могу помочь?

— Добрый день. Я бы хотела видеть мистера Митчелла.

— Вас ожидают?

— Полагаю, да.

— Как вас представить?

— Лив. То есть, — я запнулась, — Оливия.

— Оливия. А дальше?

— Вуд. То есть, Дэвис. То есть, Митчелл! — быстро и громко поправилась я. — Оливия Митчелл.

Глаза девушки расширились, рот приоткрылся. Она с изумлением уставилась на меня. Понадобилось несколько секунд, прежде чем, часто-часто заморгав, она вскочила со своего места:

— Конечно, миссис Митчелл. Следуйте за мной.

Девушка проводила меня до двустворчатой двери красного дерева, за которой скрывалась большая приёмная. Современный, футуристический дизайн наводил на мысль, что здесь наверняка потрудилась Фиби. Как и во всём здании, помещение было залито светом. Тёмный деревянный пол гармонировал с жемчужным оттенком стен и декором на окнах, а низкие диваны цвета бургунди, расставленные по периметру комнаты, яркими контрастными пятнами выделялись на их фоне. Посредине стоял огромный полукруглый секретарский стол, за которым сидела светловолосая женщина средних лет.

— Миссис Хаскелл, миссис Митчелл к мистеру Митчеллу, — затараторила девушка.

— Да, спасибо, Шеннон. — Выйдя из-за стола, женщина подошла ко мне и протянула для приветствия руку. — Рада познакомиться с вами, миссис Митчелл. Я — Мардж Хаскелл, личный помощник мистера Митчелла. У него посетители, но я сообщу о вашем приходе.

— Не беспокойтесь, я могу подождать.

Но, усадив меня в мягкое кресло, Мардж вернулась к столу и нажала кнопку селектора.

— Здесь ваша жена.

Через несколько минут дверь в противоположном конце приёмной открылась. Оттуда вышли четверо мужчин в деловых костюмах. Что-то громко обсуждая, они остановились у стола Мардж. Взгляд одного из них упал на меня.

— Какие у вас хорошенькие сотрудницы, Мардж, — заметил он. — Прямо, диву даёшься, как Митчеллы подбирают себе персонал — одна другой краше.

Лицо Мардж ничего не выражало, когда нарочито громко она произнесла:

— Полагаю, ваш муж ждёт вас, миссис Митчелл.

Стараясь не упасть на высоких каблуках, я гордо прошагала мимо онемевших мужчин, спиной чувствуя их взгляды.

На пороге кабинета я замерла: умопомрачительно красивый мужчина, лениво поднялся из-за стола и, держа у уха телефон, медленно шёл мне на встречу.

— Нет, всё в порядке. Она у меня. Дай нам пять минут.

Подойдя вплотную, он посмотрел на мои губы — их сразу начало покалывать в ожидании поцелуя, — затем перевёл взгляд на глаза.

— Ты хоть отдаёшь себе отчёт, насколько ты прекрасна, жена моя?

Приподняв мне подбородок, Дилан медленно наклонил голову, чтобы поцеловать меня в самый краешек губ. Когда через несколько мгновений он отстранился, я протестующе схватилась за его ремень. И хоть при этом он выглядел серьёзным, в глазах плясали бесенята.

— Нет, малыш, это всё. Иначе журналисты нас сегодня не дождутся. Потерпи до вечера, любовь моя.

— А не слишком ли вы самоуверенны, мистер Митчелл? — бросила я.

— Нисколько, миссис Митчелл, — парировал он и, отпустив меня, направился к столу. — Был бы не уверен, плюнул бы на всё и взял тебя здесь же. — Проходя мимо, Дилан похлопал ладонью по его лакированной поверхности.

— Никогда не забывайте, мистер Митчелл, что вам стоит только попросить.

Я с удовольствием отметила, как рука Дилана, тянущаяся за висевшим на спинке кресла пиджаком, внезапно замерла в воздухе.

— Не искушай меня, чертёнок, — проговорил он прежде чем надеть пиджак. Застегнув его на верхнюю пуговицу, Дилан повернулся ко мне: — Готова?

— Нет, — замотала я головой.

Взгляд Дилана смягчился. Он подошёл ко мне и заключил в объятия.

— Ни о чём не волнуйся, радость моя. Ты не заметишь, как всё закончится. Я буду рядом.

Я молча кивнула. Как обычно, его прикосновение вселяло уверенность. Чувствуя это, Дилан дал мне немного времени.

— Готова? — снова спросил он.

— Не совсем, — ответила я, а затем подняла к нему лицо. — Поцелуй меня.

Его губы нашли мои уже с большей страстью, чем в первый раз. Мы целовались до лёгкого головокружения. Оно всегда возникало, стоило только подумать о том, что может последовать за таким поцелуем. Сейчас остановиться следовало мне, поэтому я первая отодвинулась от Дилана, на прощание проводя дрожащей ладошкой по его гладко выбритой щеке.

— Теперь да.

У выхода из лифта нас ждала Тара, и, пока мы шли по узкому коридору, вводила нас в курс дела.

— Сначала я зачитаю публичное заявление. Его текст после пресс-конференции появится на нашем сайте. После этого приглашу вас. Никакого прямого эфира, как мы и договаривались, и всего пару вопросов. Первые ряды заполнены журналистами из лояльных изданий. Надеюсь, обойдётся без неожиданностей.

Дилан крепко держал меня за руку, отпустив лишь однажды, когда пропускал в небольшую комнату, под завязку заполненную людьми. Гудящая, словно пчелиный улей, она мгновенно утонула в тишине, стоило нам появиться на пороге.

— Всем добрый день, — поздоровался Дилан, пожав несколько протянутых ему рук. Взгляды всех присутствующих обратились ко мне, и я чувствовала, как безудержно начинаю краснеть. — Начнём, пожалуй.

Кивнув Дилану, Тара направилась к противоположному выходу. Стоило ей открыть дверь, как в комнату ворвался невообразимый гул: казалось, снаружи собралось несколько тысяч человек.

Я в панике взглянула на Дилана. Он улыбнулся и снова крепко сжал мою руку. Одетый в безупречный тёмно-синий костюм и белоснежную рубашку, он будто сошел с обложки журнала "Ньюсуик" — влиятельный бизнесмен, привыкший заключать многомиллионные сделки, решающий людские судьбы, вхожий в самые высокие общественные сферы.

Мне вспомнились слова Кэтрин о том, как много граней у моего мужа, и сейчас я впервые наблюдала Дилана Митчелла — такого, каким он был для всех в этой комнате. И всё же сквозь маску невозмутимого игрока в покер я видела своего Дилана — любящего, нежного, страстного — такого, каким его не знал никто, кроме меня. И в этом было моё преимущество перед всем миром.

Голос Тары, усиленный микрофоном, заставил смолкнуть гул голосов. Я не слышала то, что она говорила, в ушах шумело от волнения.

— Пора, — шепнул Дилан и, придерживая меня за талию, повёл вперёд. У самого выхода я заметила Кэтрин. Она ободряюще подмигнула. Нервным кивком я попыталась дать ей понять, что всё в порядке, и в следующее мгновение шагнула в ослепительно белый свет.

На несколько секунд я ослепла и оглохла от ярких вспышек фотокамер и гула сотен голосов. Дилан прошёл вперед и, подав руку, помог мне подняться на небольшую сцену. Мы подошли к её краю, остановившись перед целым лесом микрофонов с кубиками эмблем теле- и радиокомпаний. Я слепо щурилась, глядя прямо перед собой, но ещё некоторое время ничего не видела — всё сливалось в одно большое тёмное пятно, окружённое ярким светом. Как и учила меня Тара, я старалась смотреть прямо перед собой и лишь изредка, когда Дилан мягко подталкивал меня, поворачивалась на звук своего имени.

Спустя полминуты, в течение которой мы стояли под прицелом камер, зажегся верхний свет. Дилан приблизился к микрофону, заставив стихнуть гул голосов и щелчки затворов.

— Прежде всего, — начал он, — я хотел бы выразить благодарность, что вы собрались сегодня здесь. Как и всем, нам хотелось бы расставить все точки над "i" в этой истории, которая при любых других обстоятельствах не вызвала бы подобный резонанс. Я только прошу учесть, что у нас не так много времени, поэтому, пожалуйста, задавайте вопросы по существу.

— Итак, господа, — раздался голос Тары. — У вас пять минут. Кто начнёт?

И снова неимоверный шум и лес взметнувшихся вверх рук с зажатыми авторучками.

— Да, пожалуйста, Саманта.

В первом ряду поднялась высокая женщина в тёмно-красном костюме:

— Саманта Браун, "ЮЭсЭй Тудей". Думаю, я озвучу общее мнение, если скажу, что вы прекрасно смотритесь вместе.

Зал одобрительно загудел, а я не сдержала улыбки.

— Спасибо, Саманта, — поблагодарил Дилан.

— Но меня интересует, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились.

— Наша семья познакомилась с Оливией и Майклом Вудом несколько лет. Знакомство возобновилось, когда агентство "Мейсен" заинтересовалось выпуском её книги.

— Значит, издавая альбом… Кстати, спасибо, миссис Митчелл, моя младшая дочь его обожает. Надеюсь, вы ещё порадуете нас новыми историями?

Я улыбнулась:

— Конечно, большое спасибо.

— Издавая альбом, — продолжила Саманта, — знали ли в издательстве, что автор вам знаком?

— Нет. Оливия издавалась под девичьей фамилией — Дэвис. Мы же знали её как Лив Вуд.

— Спасибо, мистер Митчелл.

В воздух снова взметнулся лес рук.

— Да, пожалуйста, — Дилан кивнул мужчине во втором ряду.

— Натан Милетич, "Сиэтл Таймс". У меня два вопроса. Первый: к чему такая скрытность? Насколько я понимаю, для всех ваш брак оказался неожиданностью. Даже для ваших родных.

— Вы можете говорить от лица наших родных? — неожиданно перебил Дилан.

— Нет, но… — смутился репортёр. — Вы ответите на вопрос?

— То, что возникла необходимость в проведении подобной встречи и есть мой ответ. Следующий вопрос.

— Эм… Да, спасибо. — Мужчина явно чувствовал себя не в своей тарелке, но, прочистив горло, всё-таки спросил: — Вы уже выяснили, откуда произошла утечка информации?

Я почувствовала напряжение Дилана. Он высоко поднял голову и, когда отвечал, ни на секунду не отводил взгляда от незадачливого репортёра.

— Ни о какой утечке речи не идёт. Никто не делал из данной информации тайны. В обратном случае, вряд ли у нас был повод собраться.

Я облегченно выдохнула, когда раздались выкрики, и посмотрела на Дилана. Он глядел прямо перед собой, а я восхитилась его выдержкой. Разумеется, при всём своём отношении Дилан никоим образом не мог дать повод усомниться в профессионализме своей службы безопасности или же возложить вину на зятя. Честь семьи — превыше всего.

— Миссис Митчелл, миссис Митчелл, — кричала какая-то девушка. — Можно вам вопрос?

Я сделала шаг к микрофону.

— Да, пожалуйста.

— Натали Уилсен, "Сиэтл Уикли". Миссис Митчелл, скажите, как это — быть замужем за мужчиной, который несколько лет являлся одним из самых желанных женихов страны?

В зале раздались свист и смех.

Я нервно засмеялась, моментально покраснев под обращёнными на меня взглядами.

— И всё-таки, миссис Митчелл, — настаивала девушка.

Я раздумывала не больше секунды:

— Это определённо бодрит.

Снова раздался смех, и я очень порадовалась тому, что Дилан, как и я, поддержал это настроение.

— Да, Алан, пожалуйста. — Тара подняла руку, указывая на высокого седовласого джентльмена.

— Алан Найджел, "КОМО 4 Ньюз Сиэтл".

— Здравствуйте, Алан.

Своим приветствием Дилан дал понять, что лично знаком с репортёром. В зале притихли, прислушиваясь к его вопросу.

— По последним оценкам журнала "Форбс" общее состояние Митчеллов перевалило за пол миллиарда долларов. Вы несколько лет входите в двадцатку перспективных руководителей "до сорока", занимающих высокие должности в своих корпорациях. До недавнего времени вы встречались с дочерью одного из уважаемых людей города, было даже объявлено о вашей помолвке. И вдруг — неожиданная женитьба на детской писательнице из маленького городка, воспитывающей двоих детей. Моя жена, когда увидела заголовок, сказала, что так не бывает. И я с ней согласен. Простите, дорогая, — положив руки на грудь, мужчина извиняющее посмотрел на меня, — если я обижаю вас своими словами, но так действительно не бывает. Здесь должно быть что-то ещё, и я хочу разобраться, что именно. Думаю, мы все хотим разобраться, не так ли? — Он обвёл глазами зал, и многие согласно закивали. — Его цепкий взгляд снова вернулся к моему мужу. — Что толкнуло вас на этот брак?

Дилан несколько секунд молча смотрел на мужчину, потом медленно повернулся ко мне, и я забыла, как дышать, увидев нежность в его взгляде.

— Вы правы, Алан. Здесь есть кое-что ещё. — Дилан улыбнулся, пожал плечами и в смущении нервно пробежал пальцами по волосам: — Я влюбился.

— Вот так просто? — журналист опешил. — Просто влюбился?

— Да, — засмеялся мой муж. — Надеюсь, вы ещё помните, как это бывает. Особенно когда чувство взаимно.

Зал разразился смехом и аплодисментами.

Обстановка стала непринуждённой, но я всё равно мечтала, чтобы всё поскорее закончилось. Дилан, похоже, услышал мои молитвы:

— Последний вопрос, господа.

Снова лес рук, и снова невообразимый шум от нескончаемого числа повторений наших имён.

Не представляю, как это у него получилось, но невысокому человечку в плохо сшитом сером костюме, делающим его похожем на крысу, удалось перекричать весь зал:

— Берт Садовски, "Сиэтл Пост-Интеллиджинсер".

Это было название газеты, которая первой напечатала копию нашего свидетельства о браке.

В зале мгновенно повисла тишина: все замерли в ожидании очередной сенсации. Я напряглась.

— Мой вопрос к вам, миссис Митчелл. Как мы сегодня услышали, вы с вашим теперешним мужем познакомились несколько лет назад.

Я кивнула:

— Да, вы правы.

— А вы не могли бы точнее припомнить, когда именно?

Репортёр сверлил меня своими маленькими глазками. От его взгляда стало не по себе.

— Около трёх лет назад.

— А правда, что ваша дочь родилась в день гибели вашего первого мужа?

Ядовитый голос, которым он задал этот вопрос, неприятно резанул слух. Я инстинктивно отшатнулась от микрофона. В ту же секунду рука Дилана обхватила меня за талию. Спиной я почувствовала его грудь. Снова защёлкали камеры, но люди молчали, переводя взгляд с нас на журналиста.

— Да, это правда.

В зале раздались сочувственные вздохи.

— Значит, вы познакомились с мистером Митчеллом три года назад, а вашей дочери сейчас два.

— Верно. Но я не понимаю, к чему вы…

— Как вы объясните тот факт, что все, кто видел маленькую Эбби Вуд, отмечают её поразительное сходство с Диланом Митчеллом?

Если бы Дилан не придерживал меня, я бы точно упала.

Кровь отхлынула от лица. Я в ужасе уставилась на человека, запросто выложившего перед всеми информацию, о сохранении которой мы заботились больше всего.

В зале поднялся невообразимый шум: камеры непрестанно щёлкали, журналисты кричали, требуя ответа, а я будто лишилась дара речи, смотря в лицо человека, который только что разрушил наши жизни.

Мозг лихорадочно работал в поисках выхода из ситуации, но действовать надо было немедленно.

— Знаете, — начала я, молясь, чтобы голос звучал как можно игривее. — Многим из нас приходится часами бегать по магазинам, чтобы подобрать к новым туфлям сумочку подходящего цвета. Знакомо, не правда ли? — За поддержкой я обратилась во все глаза глядящей на меня Натали Уилсон. Девушка улыбнулась и энергично закивала. — А мне удалось отхватить мужа, похожего на дочь. Невероятная удача, не правда ли?

Зал грохнул от смеха.

Не дав никому опомниться, Дилан быстро поблагодарил собравшихся. Место перед микрофоном заняла Тара, а он решительно повёл меня к краю сцены.

Мы спустились по ступенькам и под ободрительные возгласы собравшихся, не останавливаясь, прошли через заднюю комнату в коридор к лифтам.

Оказавшись в его блестящей кабине, Дилан резко привлёк меня к себе.

— Я его уничтожу. Просто уничтожу, — шептал он поверх моей головы. — Прости, малыш, что заставил тебя пройти через это. Обещаю, никогда больше…

Из моей груди вырвался истеричный всхлип.

— Ох, милый. Откуда он…

— Всё позади, моя хорошая. Успокойся, — Дилан ласково гладил меня по спине. — Ты всё сделала правильно.

— Неужели они это проглотят?

— Уже проглотили. Правда, дорогая, я крайне разочарован твоим сравнением с дамской сумочкой. Неужели, забыла, что я навсегда свитер?

Мы снова поднялись на двадцать первый этаж.

— Мардж, распорядитесь, чтобы через десять минут подали машину к центральному входу, — бросил Дилан своей ассистентке. — Сегодня меня ни для кого нет. Звонки переводите на Рона.

— Хорошо, мистер Митчелл.

Тревожный взгляд женщины метался между мной и Диланом. Наверняка ей хотелось узнать, как всё прошло, но прямой вопрос так и не последовал.

В кабинете Дилан сразу направился к невысокому стеклянному шкафу, за инкрустированными дверцами которого обнаружился небольшой бар. Быстро крутанув крышку на одной из бутылок, он щедро плеснул из неё в широкий квадратный стакан. Я следила за его действиями с некоторой заторможенностью: сказывались последствия стресса.

Подойдя ко мне, Дилан протянул стакан.

— Пей.

Стекло было холодным. Как и виски, что сначала показался ледяным, приятно холодившим язык и нёбо, а затем огнём полыхнул по горлу, заставив закашляться. После этого Дилан немедленно заключил меня в объятия.

Как хорошо вот так стоять с ним. Как хорошо было бы вот так стоять с ним всегда. Как здорово сосредоточиться на нём и не думать о том, что произошло внизу, где до сих пор полно репортёров, у которых после пресс-конференции — особенно после заключительной её части — вопросов только прибавилось.

— Это ещё не конец, правда? — прошептала я в продолжение своих мыслей.

Ни секунды я не сомневалась, что Дилан думал о том же. В ответ он лишь сильнее стиснул меня в объятиях, будто прямо сейчас собирался защитить ото всех будущих нападок.

— Нет, малыш. Но теперь я смогу вас защитить.

— Каким образом? — Я подняла голову, ловя его взгляд. — Они же ни перед чем не остановятся. Не успокоятся, пока не узнают.

— Что, Лив? — Его брови вопросительно взлетели. — Что они могут узнать? Что Эбби моя дочь? Но в ближайшее время она станет ею официально, и этого я точно не собираюсь скрывать.

— Но…

— Нет, послушай меня. — Дилан взял моё лицо в ладони. Зелёные глаза выражали непоколебимую уверенность. — Этот вопрос — чистой воды провокация. Теперь я абсолютно уверен, что Райли видел документы на удочерение. Но, — он сделал небольшую паузу, прежде чем продолжить. — Всего лишь видел! Он не смог предоставить никаких доказательств. Если каким-либо образом выяснилось, что Эбби похожа на меня, не свидетельство о браке было бы на первой странице, а наши с ней фотографии. И даже если бы это оказалось неправдой, всегда можно дать опровержение.

— А что мешает сделать это сейчас?

— Сейчас? После твоих слов? — рассмеялся он. — Теперь это всего лишь газетная утка. Попытка отомстить за насмешку. Все слышали, что ты сказала. Все видели твою реакцию. Я, Лив, — Дилан стукнул кулаком себя в грудь. — Это я не сдержался. И если бы тебе не удалось всё перевести в шутку, точно погубил бы нас своей несдержанностью.

— Милый, — я погладила его по щеке. — Всё кончено. Незачем себя корить.

— Теперь не я, а ты меня успокаиваешь, — улыбнулся Дилан. — Мы поменялись ролями.

— Мне с тобой спокойно. Я хочу, чтобы и ты это чувствовал. Хочу быть твоей каменной стеной. Вот только не настолько я сильная.

— Тебе и не надо быть сильной, малышка. Для этого есть я. Будь слабой, моя Лив, чтобы дать мне возможность быть сильным. Я пущу в ход всё своё влияние, всё влияние нашей семьи, чтобы никто никогда не досаждал ни тебе, ни нашим близким.

Мне очень, очень-очень хотелось верить, что так и будет. И пока мы стояли там, посреди кабинета, и Дилан целовал меня, я понимала, что нет ни единого повода в этом усомниться.

Долго и счастливо. Глава 45

Soundtrack — Is It True by Yohanna

— Ты уверен? — спрашивала я, пока мы спускались на первый этаж. — Может, лучше через подземную стоянку?

— Это моё здание, Лив. Моя корпорация. Я только что закончил свою пресс-конференцию и вместе с женой еду домой. Мне нечего скрывать и некого стыдиться.

Его тон — тихий, вкрадчивый, но одновременно властный — предназначался не мне. Впервые за время, что мы были вместе, я поняла, как опасно быть врагом Дилана Митчелла.

На улице мы немедленно оказались под прицелом фото- и видеокамер. Не обращая внимания на вспышки, Дилан открыл пассажирскую дверцу чёрного "седана" и, заботливо придерживая под руку, помог мне забраться внутрь. Двигатель был запущен, и как только он сел за руль, машина сорвалась с места.

Я расслабленно откинулась в кресле, обитом мягкой светло-серой кожей и осмотрелась: приборная панель, отделанная деревянными вставками, с множеством кнопок, назначение которых оставалось загадкой, приятный голубой свет приборов — никогда не видела ничего подобного.

— Что это за машина?

— "Майбах".

— Красивая.

— Я редко её вожу. Она для представительских целей.

Мы двигались в плотном потоке автотранспорта. Сумрачный зимний день был расцвечен красными стоп-сигналами с вкраплением зелёных и оранжевых точек светофоров.

— Можно задать вопрос? — спросила я после небольшой паузы.

Дилан накрыл рукой мою, расслабленно лежащую на колене и улыбнулся.

— Сколько угодно, радость моя.

— Даже если это насчёт твоей работы?

— А что такого в моей работе, из-за чего тебе надобно разрешения о ней спросить? — удивился он.

— Неловко в этом признаваться, но я до сих пор с трудом представляю, чем именно ты занимаешься. Разумеется, я знаю, что корпорация Митчеллов работает на рынке медицинского оборудования. Параллельно вы занимаетесь благотворительностью. У Эллен — издательство, у Фиби — архитектурное бюро. Наверняка, есть что-то ещё. — От смущения я начала тараторить. Дилан насмешливо приподнял бровь. — Помнишь, как в "Крёстном отце", когда Майкл сказал Кей: "Всего лишь раз разрешаю спросить о моей работе".

Дилан расхохотался:

— Ты сравнила меня с мафиози? Не очень-то лестно, любовь моя.

— Почему? Он был сильной личностью.

— И как всё закончилось? Вспомни: семью потерял, умер один, всеми забытый. Нет, малышка, надеюсь, это не про меня. Хотя, — Дилан криво усмехнулся, — если говорить на примере семьи Корлеоне, Майкл — это отец. Я, скорее, Том Хейген.

— А Саймон — Клеменца?

— Почти, — улыбнулся Дилан. — Хотя, ты же помнишь, "юрист с портфелем — куда большая сила, чем сотня вооруженных налётчиков".

— А я думала, что юрист в семье Джейсон.

Дилан нахмурился. Устремив сосредоточенный взгляд на дорогу, он вёл машину, а я подыскивала слова, с которых предстояло начать непростой, но обещанный себе разговор.

— Я очень сильно тебя люблю, милый. — Дилан бросил на меня озадаченный взгляд. — То, что происходит между нами, только наше. Только мы с тобой знаем, что привело нас к совершению тех или иных действий. Правильные они или нет — судить тоже только нам. Лично я считаю, что правильные, потому что, в конечном итоге, мы вместе.

Дилан криво улыбнулся.

— Согласен.

Я положила руку на его колено и начала тихонько поглаживать.

— Даже если мы совершили где-то ошибку, наши близкие не должны из-за неё страдать. В этой истории с утечкой информации виноваты в первую очередь мы. Не надо во всём винить исключительно Джейсона. — Дилан дёрнулся при упоминании имени зятя, и я поспешила продолжить: — Да, да, согласна, он не досмотрел, но всё же это не стоит того, чтобы между вами пробежала кошка. Джейсон — часть семьи, и я не хочу быть той, кто, едва в неё войдя, станет причиной разлада. В конце концов, подумай о Фиби.

Между нами возникла неуютная тишина. Дилан смотрел на дорогу и, как мне показалось, ничего говорить не собирался. Медленно моя рука соскользнула с его колена.

— Верни назад.

Я послушалась. Не отводя взгляда от дороги, Дилан сплёл наши пальцы.

Мягкое, едва слышное мурлыканье двигателя не позволяло назвать тишину абсолютной. Я впервые обратила внимание на меняющийся за окном пейзаж. Мы выехали на шоссе. Движение стало свободнее, и Дилан с заметным удовольствием нажал на педаль газа.

В салоне было тепло и уютно, пахло его туалетной водой. Из-за накопившегося напряжения, а может из-за выпитого на пустой желудок виски глаза начали закрываться, и я незаметно для себя уснула.

— Просыпайся, радость моя.

Нехотя я открыла глаза. Несколько секунд ушло на то, чтобы понять, где мы находимся. Оказалось, всё ещё в машине. Двигатель её был выключен. Мы припарковались перед большим трёхэтажным домом, цокольный этаж которого был выложен серым, грубо обработанным камнем.

— Привет, соня, — улыбнулся Дилан.

— Где это мы? — хрипло пробормотала я, отчаянно борясь с зевотой.

— Сейчас узнаешь.

Он помог выйти из машины, и только глотнув холодного воздуха, заставившего поплотней укутаться в новенькое пальто, я окончательно проснулась.

— Что это за дом?

И снова мой вопрос остался без ответа. Дилан взял меня за руку и подвёл к резной двери между двумя широкими мраморными колоннами. Достав из кармана ключ, он вставил его в замок. С приятным щелчком дверь открылась.

— Подожди здесь.

Дилана не было около минуты. Вернулся он недовольным.

— Совершенно идиотская система. Завтра же заставлю Саймона всё переделать.

— Что случилось?

— Сигнализация, чтоб её! Пока нажал все эти кнопки…

Я редко слышала, чтобы Дилан ругался, и сейчас это очень меня рассмешило.

— Смейся-смейся! Интересно, чтобы ты сказала, если б сюда налетели копы.

— А мы разве воришки? — продолжала я смеяться.

— Как раз наоборот, милая, — улыбнулся Дилан и взял меня за руку.

— В каком смысле?

— В том, что добро пожаловать домой, миссис Митчелл.

Вот уж не думала, что смехом можно поперхнуться.

— Это твой дом?

— Нет, Лив. Наш. Я купил его для нас.

— Ты купил нам дом?

— Да, — кивнул Дилан.

— Да, — китайским болванчиком кивнула я вслед.

— Не хочешь зайти?

Не дождавшись ответа, он подхватил меня на руки и перенёс через порог.

— Надеюсь, это в последний раз? Не подумай, что мне не нравится, когда ты носишь меня на руках, но…

— На сегодня — предпоследний. — Поставив меня на ноги, Дилан потянулся к выключателю. — А вообще, это зависит от того, сколько ещё домов я тебе куплю.

— И в каждый новый дом ты будешь вносить меня на руках?

— Да, — безапелляционно ответил муж.

Вопрос о количестве домов, необходимых для жизни обычной семьи, я решила обсудить после.

Больше не хотелось ни спорить, ни разговаривать, потому что, как только мягкий тёплый свет, льющийся с потолка, заполнил пространство, я лишилась дара речи.

Дом был великолепен. Грубый снаружи, изнутри он был наполнен светом и теплом. Безмолвно я переходила из комнаты в комнату, осматривая залитые зимним солнцем гостиные; спальни, парочку из которых легко можно переделать под детские; уютную кухню. Я проводила рукой по светло-горчичным стенам, по мягкой обивке диванов, по белым, покрытым лаком перилам изящной лестницы.

Дилан ходил следом, внимательно следя за моей реакцией.

На глаза навернулись слёзы, когда мы оказались на пороге очаровательной детской комнаты, с удобной мягкой кроватью под розовыми занавесями, будто специально украшенной для маленькой принцессы.

— Мне захотелось привезти тебя сюда именно сегодня. — С засунутыми в карманы руками Дилан выглядел смущённым мальчишкой, ожидающим одобрения старших. — Можешь всё здесь поменять. А если тебе не нравится дом, найдём новый.

— Остановись, — я мягко закрыла ему рот рукой. — Он чудесен. Великолепен. Прекрасен. Я… я… У меня просто нет слов. Я в восторге!

— Тебе правда нравится, малыш?

— Господи, Дилан, да как же он может не нравиться?! Здесь так… так… — Я отчаянно пыталась подобрать нужное слово. — Так по-нашему.

— Правда? По-нашему?

— Да, да, да!

Не в силах справится с эмоциями, я бросилась Дилану на шею, покрывая любимое лицо поцелуями.

Он засмеялся.

— Фиби твоя реакция понравится.

— Фиби? Это она? Она это сделала?

— А кто же ещё? Только я заикнулся о покупке дома, как она уже неслась в мастерскую рисовать эскизы.

Я засмеялась.

— Дилан, это здорово!

— Кэтрин честно пыталась её обуздать и советовала для начала поговорить с тобой. "Если Лив не понравится, я готова навсегда исчезнуть из вашей жизни". Это её слова.

— Но мне нравится. Мне очень, очень нравится!

— Правда нравится? — Дилан выглядел неуверенным. Даже ранимым.

— Правда, глупый, — смеясь, я снова начала его целовать. — Давай останемся здесь навсегда. Пусть кто-нибудь привезёт детей. Я отказываюсь уезжать.

— Идём, кое-что покажу.

Взяв за руку, Дилан повёл меня по коридору в противоположную от "розовой" детской строну.

— Эта наша спальня.

Комната была светлой, как и все в этом доме, и очень просторной. Широкая кровать под стеганым покрывалом, огромные окна, диваны, мягкое ковровое покрытие, приглашающее скинуть туфли и пройтись по нему босиком — да, это была наша спальня.

Я взвизгнула, когда Дилан снова подхватил меня на руки и, перенеся через порог, аккуратно опустил на кровать.

— На сегодня всё.

Он навис надо мной, осторожно убирая с лица разлетевшиеся волосы. Я смотрела в его глаза и понимала, что никогда в жизни не ощущала себя настолько любимой. Чем я заслужила это счастье? Каким образом оказалось, что этот великолепный мужчина обратил на меня внимание? Да мало того, что обратил — полюбил! Я чувствовала его любовь.

Но достаточно ли хорошо у меня получается показать, насколько сильно его люблю я?

* * *

Это очень странное чувство — возвращаться куда-нибудь в новом качестве. С момента поспешного отъезда из Лонгвью прошла неделя, но по ощущениям я не была здесь, по крайней мере, год. Вряд ли это можно назвать возвращением домой, потому что мой дом теперь был в Сиэтле — там, где остались мой муж и дети. От них меня отделяли часовой перелёт и двадцать пять миль по заснеженной трассе.

Снегопад, начавшийся в аэропорту Толедо, не прекращался ни на минуту. Движение на шоссе почти парализовалось. Дворники работали беспрерывно, размазывая грязь, летевшую из-под колёс огромного бензовоза, за которым я плелась вот уже добрые миль десять. Путь, обычно преодолеваемый за полчаса, занял почти два, и в город я въехала затемно.

Обычно папа предпочитал проводить день рождения на работе, нередко заступая на ночное дежурство. Семейных традиций у нас было мало, но в этот день я обязательно готовила ему мясо по-мексикански под острым соусом чили.

До того, как вернуться к папе, я редко становилась к плите. Мама готовила, но не часто. Моё питание зависело от субботних кулинарных шоу и того набора продуктов, что можно найти в маленьких аутентичных лавочках в историческом центре. В доме неделями стоял запах карри, чеснока и прочих специй — в зависимости от того, блюдами какой кухни мама на данный момент увлекалась.

В Лонгвью я сразу взяла на себя готовку и покупку продуктов. В нашем рационе не было ничего необычного: мясо, овощи, рыба, которую папа привозил с рыбалки. Он был непривередлив в еде, впрочем, как и я, предпочитая добрый бифштекс блюдам из полутора десятка ингредиентов. В день рождения отца, который мы впервые праздновали вдвоём, мясо по-мексикански произвело фурор. И пусть сегодня к столу я опаздывала, в сумке на пассажирском сидении стоял пластиковый контейнер с мясным чили.

Дилан не хотел меня отпускать. Вслух он этого не высказывал, но было заметно, что идея поездки ему отчаянно не нравится.

— Пойми, папа никогда в этом не признается, но он меня ждёт. — Я изо всех сил старалась убедить мужа в её необходимости. — А после того, что случилось, после того, что он для нас сделал, я не могу не поехать. И делаю это больше для себя, чем для него.

— Позволь хотя бы в воскресенье за тобой прилететь

— Конечно, милый, если тебе так хочется.

— Мне хочется, чтобы ты никуда не ездила, Лив. Тем более, я не смогу тебя проводить.

В конце недели Дилану предстояло лететь в Сан-Франциско. В его отсутствии я и решила навестить отца. Не спокойно мне было за него, да и за всех родных.

Детей я оставила с Эллен, надеясь обернуться за один день. Эбби для подобных поездок была мала, а вот с Максом пришлось объясняться.

— Это всего на один день, сынок. Вернее, вечер. Я хочу, чтобы ты находился рядом с сестрёнкой, пока меня не будет. Эллен, Кэтрин, Лорен — все они любят вас, все будут рядом, но ты её Мак, с тобой Эбби спокойнее.

Уговорить его удалось, пообещав скорую поездку в Лонгвью.

Я видела, что сын скучал.

Первая эйфория, связанная с новым домом, новыми игрушками, со штабом на дереве, прошла, уступив место постепенно накатывающей апатии. Для Макса всего оказалось много: впечатлений, людей. Всего много, но радость обладания разделить не с кем. Лиззи — младше, да к тому же девочка, и я замечала, что Макс потихоньку начинает ревновать к ней Эбби. Брат больше не был её героем. Теперь Эбби хвостиком бегала за хорошенькой голубоглазой мартышкой с упругими белокурыми кудряшками и облупленным розовым лаком на обгрызенных ноготках.

Лиззи, похоже, понимала, какое впечатление производит на малышку, но, слава Богу, пока не доросла до того, чтобы начать этим пользоваться. Двухлетняя Эбби была для неё говорящей куклой, не более. Макса же она просто игнорировала. Вернее, игнорировал её он. Я ещё не могла понять, то ли сыну было неинтересно общество девочки, то ли его поведение диктовалось обычным в этом случае смущением.

В пятницу после отъезда Дилана Кэтрин отвезла меня в школу, где я познакомилась сначала с директором, а потом и с учительницей, в класс которой записали Макса.

Да, Митчеллы определённо имели вес: нас без промедления и с явным удовольствием приняли оба. Учительница подробно рассказала, по какой программе идёт обучение, как проходит урок. Она заверила, что приложит все усилия, чтобы его адаптация прошла как можно быстрее и безболезненнее.

После директор провёл нас по школе, показал спортивный зал, бассейн, крытую оранжерею, где проходят уроки биологии, столовую. Мне понравились светлые коридоры и просторные классы. Всё было сделано для удобства детей. Малыши занимались в отдельном крыле, не сталкиваясь со старшеклассниками. Разумеется, на окружающую обстановку можно с лёгкостью закрыть глаза, главное, чтобы у Макса сложились хорошие отношения с одноклассниками. Но что-то подсказывало, что так и будет. Вернее, я очень на это надеялась.

— О, Джорджи, привет!

Кэтрин остановила стремглав проносившегося мимо вихрастого мальчугана.

Мальчишка резко затормозил и широко улыбнулся.

— Привет, тётя Кэти. А мы после школы едем к вам.

— К нам или к Эллен?

— К Эллен! Мама сказала, что у неё есть сюрприз. Вы не знаете, какой?

— Догадываюсь, — рассмеялась Кэтрин. — И эта тётя, — она показала на меня, — имеет к нему прямое отношение.

— Да-а? — протянул удивлённо парнишка.

Карие глаза уставились на меня с интересом. Что-то в его облике показалось знакомым.

— Это младший Ньютон, сын Джессики и Рона, — пришла на помощь Кэтрин.

— А! — я улыбнулась. — Ну, конечно. Привет, Джордж. Как ты вырос! Как поживает твой брат? Адам, кажется?

— Да, Адам. Он тоже приедет. А что за сюрприз?

— Приедешь-узнаешь. — Кэтрин потрепала мальчика по голове, и, беззаботно пожав плечами, он убежал.

Макс поначалу настороженно отнёсся к новым знакомым, но уже через два часа дом сотрясался от детских криков и беготни. Девочки не отставали мальчишек, и как бы нам, ни хотелось предоставить детей самих себе, приходилось то и дело их приструнивать.

Джессика с первой же минуты повела себя так, будто мы и не расставались.

— Рада видеть тебя, Лив, — она заключила меня в объятия. — И рада, что вы теперь в Сиэтле.

Оказалось, что Макс будет ходить в один класс с младшим Ньютоном, и я мысленно поблагодарила за это бога. По словам Джессики, Джордж был на хорошем счету у ребят, а для новичка заиметь такого знакомого совсем неплохо.

Адам Ньютон сразу взял инициативу в общении в свои руки. Некоторое время Макс смущённо отвечал на его вопросы, но вскоре расслабился. Лиззи из кокетства демонстративно не замечала мальчиков, а Эбби, привыкшая к тому, что вокруг то и дело появляются новые лица, восприняла их появление как должное. Она не отходила от ребят, когда они играли в аэрохоккей, и возмущенно вопила, когда они не давали ей сделать удар. Лиззи заступалась за подружку. Потом они устроили шумную возню в бассейне, и взрослым пришлось гасить то и дело возникающие конфликты.

Знакомство прошло относительно неплохо, и вечером, лёжа в кровати, Макс признался, что мальчики ему понравились. Особенно Адам. И он с большим нетерпением ждал завтрашнего дня, когда они снова приедут и будут вместе играть в доме на дереве. Наконец-то у Макса появилась компания, и я вздохнула спокойно.

В субботу я встала пораньше. Накануне Лорен выделила мне хороший кусок говяжьей вырезки и показала где лежит необходимая утварь. Перед глазами встала просторная, с иголочки, кухня в новом доме, и я с радостью отдалась воспоминаниям о тех часах, что провела там с Диланом. Уезжали мы с сожалением, понимая, что, пока не скажем Максу о характере наших отношений, переехать туда не можем. Тогда же Дилан и рассказал о поездке в Сан-Франциско, и попросил отложить решающий разговор до его возвращения. Как любой приговорённый к казни, я была рада её отсрочке.

В пылу готовки я не сразу заметила, что уже не одна, и, лишь краем глаза уловив

движение за спиной, обернулась. Прислонившись к дверному косяку и сложив руки на груди, за мной с интересом наблюдала Фиби.

Я опешила.

— Фиби? Это ты?

На её лице заиграла хорошо знакомая кривая ухмылка — такая же, как у брата.

— Что, так сильно изменилась?

К сожалению, моё быстрое "нет" прозвучало не очень убедительно, потому что Фиби действительно изменилась. Это была уже не та задорная девчушка, с которой мы познакомились три года назад — теперь передо мной стояла красивая молодая женщина. В первую очередь изменился её взгляд. Он был серьёзным и немного уставшим — может, из-за теней, залёгших под глазами, или излишней бледности, которая была едва заметна под искусным макияжем. Её волосы отрасли — впрочем, я заметила это ещё в декабре, — и были собраны на макушке в высокий хвост. Как и тогда, Фиби показалась немного поправившейся, но чёрные джинсы и приталенный тёмный пиджак, ладно сидящие на её маленькой фигурке, хорошо это скрывали.

Сдержанная, повзрослевшая Фиби — вроде бы ничего особенного — обычные изменения, происходящие всегда и с каждым, но сердце почему-то защемило.

Я улыбнулась и сделала шаг навстречу.

— Соус капает. — Она кивком показала на деревянную ложку, которой я помешивала мясо.

— Ох, прости!

Схватив со стола рулон бумажных полотенец, я с усердием принялась оттирать с пола красные пятна. А когда поднялась, Фиби уже не было.

Я много думала о ней и в самолёте, и в машине по дороге в Лонгвью. Вспоминала и первый взгляд, и наш последующий разговор.

Она не заговаривала первой, но с удовольствием отвечала на вопросы, коих мне хотелось задать тысячу. Из-за её сдержанности пришлось ограничиваться общими темами. Я поздравила Фиби с рождением дочери, поинтересовалась её успехами, выразила искреннее желание познакомиться. Но никаких ответных приглашений с её стороны не последовало.

Нет, сестра Дилана была мила, вежлива, тепло отнеслась к моим детям. Когда мы вместе завтракали в залитой солнцем столовой, её взгляд то и дело задерживался на Максе. Это было довольно неожиданно ведь, по моему мнению, интерес Фиби должен сосредоточиться на дочери брата. Почему не Эбби, почему Макс? И когда я догадалась, почему, сразу нашлось объяснение её сдержанного поведения: Фиби искала в Максе Майкла.

Почему я решила, что все Митчеллы должны быть мне рады? Почему восприняла как должное радушие родителей? Почему не поблагодарила Кэтрин и Саймона за то, что они как ни в чём не бывало возобновили со мной знакомство? Кем я была для них до того, как они узнали про нас с Диланом? Кэтрин права: мне ещё только предстоит стать одной из Митчеллов, и для сестры мужа я до сих пор — случайная знакомая. А из-за разлада между Джейсоном и Диланом глупо рассчитывать, что она кинется ко мне с распростёртыми объятиями. Что же касается дома, его Фиби делала в первую очередь для брата.

Но было ещё кое-что. Запрятанный в дальние уголки души страх вырвался наружу: эгоистичный, противный, как растаявшее мороженое, такой же липкий и приторный, — страх осуждения. Я боялась этого, когда впервые рассказала обо всём Ким; именно осуждения я ждала от Эллен, и от своего отца — ото всех, кто узнавал мою историю. И в том, что родные и друзья — старые и новые — оказались более чем великодушны, не было моей заслуги: Я изменила мужу, Я родила ребёнка от другого мужчины и Я два года это от него скрывала. И после всего должно было ждать чего угодно, но только не безграничной любви и понимания.

И вот сейчас в глазах Фиби я впервые увидела осуждение и оказалась к нему не готова.

* * *

Я колебалась: заехать ли сначала домой или же сразу отправиться к отцу в офис. Решив сначала проехать мимо папиного дома, я с удивлением обнаружила с десяток патрульных машин, припаркованных с обеих сторон улицы. Среди них были и "хонда" Ким, и пикап Бена и Сандры, и грузовик Марти Вуда… Сердце ёкнуло, и только завидев ярко освещённые окна дома, тревога сменилась благодарностью: друзья не оставили отца одного в этот день. Правда, в том, что шериф Дэвис пребывал от этого в восторге, у меня были сомнения.

Зайдя в дом, я нос к носу столкнулась с мужем Сандры.

При виде меня Бен поперхнулся пивом. Откашлявшись, он вытер лицо тыльной стороной ладони и отряхнул с рубашки мелкую россыпь капель.

— Нельзя же так пугать, Ливи!

— Привет. — Подставив щёку для поцелуя, я кивнула в сторону гостиной. — Что здесь происходит?

Бен Хаскелл всегда слыл джентльменом, — моментально перехватив сумку, он помог мне раздеться.

— А сама ты как думаешь? Празднуем день рождения Генри.

— Всем городом?

Бен засмеялся.

— Почти. Талула пытается усадить всех за стол с ножами и вилками, а шериф против. Судя по его виду, он ждёт не дождётся, когда все по-быстрому свалят. А когда у тебя в руках нож и вилка, по-быстрому не получится.

На подходе к кухне, мы услышали конец этого спора.

— Имей совесть, Генри, — выговаривала мать Кимберли. — Друзья пришли тебя поздравить, а ты даже не пытаешься выдавить из себя хоть капельку радушия.

— Можно подумать, я всех их звал, — пробубнил отец.

— Да уж, не звал. Люди выказывают тебе уважение и поддержку. Можно хотя бы сделать вид, что ты этому рад. Представь, что бы на это сказала Лив!

Улыбаясь, я вошла в кухню.

— Лив бы сказала, что вилки всё-таки понадобятся.

При виде меня отец сначала побледнел, а потом покраснел.

— Да вы что, вашу мать, сговорились?! — закричал он. — Ты-то что здесь делаешь? Тоже решила меня поддержать?

— Не ругайся. — Я крепко обняла папу. — Захотела сделать сюрприз.

— Ты одна?

— Да. Но все передавали тебе привет и поздравления.

— Вот жуки! — В голосе отца, наконец, послышались тёплые нотки. — Я же вчера разговаривал с Максом. Он и словом не обмолвился о твоём приезде.

— Тогда это не было бы сюрпризом. Я привезла мясо.

— Какое мясо?

— Твоё любимое мексиканское чили.

— Где ты его взяла?

— Приготовила.

— Когда?

— Утром.

— Ты везла его из Сиэтла?

— Ну да.

— И тебя пропустили в аэропорту? — отец недоверчиво прищурился. Ну, конечно, служба в первую очередь.

— Как видишь.

— Чёртовы дилетанты! А если бы это была взрывчатка?

— Знаешь, по огневой мощи оно готово с ней поспорить. — Я снова крепко обняла отца и поцеловала в небритую щёку. — С днём рождения, пап. Бен, доставай контейнер.

Моё появление имело эффект разорвавшейся бомбы. Закончив помогать, Бен выбежал из кухни, и ровно через десять секунд я была снесена двойным девчоночьим торнадо. Ким и Сандра прыгали и визжали вокруг меня, и я прыгала и визжала вместе с ними. Чёрт, я чувствовала себя Кэрри, неожиданно вернувшейся в Нью-Йорк в последней серии "Секса в большом городе". Посыпались многочисленные вопросы, ответы на которые никто не слушал. Девчонки потащили меня в гостиную, где на добрую четверть часа я оказалась во власти порядком набравшихся парней. Меня обнимали, звонко и мокро целовали, поздравляли с замужеством. Об имениннике забыли, и, если бы не ранее выпитое пиво, не сомневаюсь, папа с лёгким сердцем отправился бы на дежурство.

У лестницы на второй этаж я неожиданно столкнулась со Стивеном. Заражённая тёплым приёмом, я бросилась парню на шею.

— Привет, Стиви.

Не сразу я осознала, что Стив не обнял меня в ответ. К моему изумлению, он медленно расцепил мои руки и аккуратно от себя отодвинул.

— Здравствуй, Оливия.

— Оливия? — Прищурилась я. — Ты в жизни меня так не называл. Что случилось?

— Ничего.

Обойдя меня, Стив стянул с вешалки куртку и молча вышел за дверь.

Это было чёртово дежавю: я озадаченно таращилась ему вслед, так же как утром смотрела вслед неожиданно исчезнувшей Фиби. Но вскоре Ким и Сандра потащили меня наверх, и мысли о странном поведении Стива тут же вылетели из головы.

Снова, как в далёком детстве, мы валялись на моей кровати, покрытой выцветшим фиолетовым покрывалом, и без умолку болтали. Девочки умилённо вздыхали над моими рассказами о Дилане и о нашем новом доме. Я же хохотала над тем, как Пол отбивался от журналистов.

— Они заявились в мастерскую выведать побольше о Майкле, — смеялась Ким. — Мне позвонила Мэг Руссос, мать Хосе, их дом — как раз неподалёку. Пол в одной футболке с огнетушителем в руках гонялся по улице за какими-то парнями. Насколько я поняла, именно огнетушитель сбил Мэг с толку. Я приехала минут через двадцать: Пол сидит в мастерской, ребята вливают в него виски прямо из горлышка, а в руках у него тот самый огнетушитель. Пустой. Он всё-таки догнал тех парней и залил их пеной, представляешь? Мой флегматичный Пол и пеной. У него два дня руки тряслись от собственной смелости.

По словам девочек, были и те, кто охотно шёл на контакт с журналистами, но в основном к их нашествию люди в городе отнеслись спокойно. Конечно, моё тайное замужество и внезапный отъезд в Сиэтл до сих пор — новость номер один во всех гостиных, но кое-кто уже открыто заявляет, что свадьба — личное дело каждого, и пора прекратить досужие разговоры.

Ким предложила переночевать у неё, но я отказалась: день был суматошным, и я мечтала поскорее принять душ и оказаться в своей постели.

Спала я без сновидений, и проснулась, будто от толчка. В комнате явно чувствовалось чьё-то присутствие. Что-то незримое было в воздухе, в предрассветном зимнем мареве.

— Майк? — тихонько позвала я. Звук собственного голоса меня напугал.

Резко сев в кровати, я потянулась к прикроватной лампе, и через мгновение зажмурилась от яркого света. Часы показывали семь, и в то же мгновение сработал сигнал будильника.

Я поплелась в ванную и долго стояла под прохладным душем, прогоняя остатки сонливости. В уме я прокручивала предстоящий день: дел было много, важно рационально распределить время между теми, с кем я хотела увидеться до отъезда. Ещё в Сиэтле я составила список того, что необходимо взять из дома, и ближайшие часы собиралась потратить на сборы. Дилан будет ждать в пять, значит, до половины четвёртого время у меня есть.

Срочно необходим был кофе. Я спустилась на кухню и, поставив на огонь турку, полезла за коробкой с сухими сливками.

Звук резко открывающейся задней двери застал меня врасплох. Испуганно обернувшись, я пребольно ударилась об открытую дверцу шкафа.

В дверях стоял Стив и исподлобья изучал меня красными, налитыми кровью глазами. На полных, красивых губах играла презрительная ухмылка. В руке парень держал открытую бутылку виски, и весь его помятый, всклокоченный вид говорил, что наш славный, добрый малый Стиви — в дымину пьян.

На нетвёрдых ногах он двинул к столу, который отчаянно скрипнул, когда Стив тяжело опустился на его край, опираясь одной ногой на пол. Первый раз я видела брата Ким в таком состоянии, и, насколько мне известно, именно первый раз он в нём и был.

— Ну что? — насмешливо спросил Стив.

— Что "что"?

— Что скажешь?

— Смотря что ты хочешь услышать?

— Я хочу услышать… — Пошатываясь, Стив покрутил головой в разные стороны, словно выискивая на стенах необходимые слова. — Я хочу услышать, как ты могла так поступить?

— В каком смысле?

Сделав большой глоток из бутылки, Стив поморщился и потряс головой.

— Тебе нужен я, — заявил он, борясь с икотой. — Да, я не миллионер, как этот твой, но всё, что хочешь, у тебя будет. Кроме этого, — он ткнул пальцем в моё кольцо. — Хотя, если это так важно, куплю тебе и его. Не сразу, правда.

Стивен будто продолжал давешний разговор, и, кажется, я начинала понимать, в чём дело. Не имея большого опыта общения с настолько пьяными людьми, я решила, что разумнее будет дать ему возможность высказаться.

— А дети? Они и мои тоже. Я крёстный Макса. И Эбби. Ты же помнишь, она впервые пошла в моей комнате. Я скучаю по ним. — Внезапно засопев, Стив жалостливо заныл: — Вернись ко мне, Ливи. Пожалуйста. Я так сильно тебя люблю. Всю жизнь любил. И Майку завидовал. А этот, — он махнул рукой за спину. — Ты же из-за него тогда плакала в Сиэтле, да? Я это понял. Он заставил тебя плакать, а я — никогда. Разводись с этим Митчеллом, возвращайся и выходи за меня.

— Стиви, пожалуйста, иди домой. Завтра тебе будет стыдно за свои слова.

— Ты же его совсем не знаешь!

Соскочив со стола, Стив неожиданно двинулся ко мне. Я инстинктивно отшатнулась, прижимаясь к шкафу. Он подошёл довольно близко, и я почувствовала его тяжелое алкогольное дыхание.

— Чем он тебя взял? Своими миллионами, шикарными тряпками и охренительными тачками? — Парень презрительно хмыкнул. — Или же большим членом?

Я вдруг поняла, что Стив не настолько пьян, как желает казаться, и этот факт не на шутку встревожил.

— Замолчи!

— Он что, делает это лучше, чем мой брат?

— Что ты несёшь!

Схватив за плечи, Стив с силой меня встряхнул

— Нет, скажи, тебе это надо, да? Этого ты хочешь? Ну так давай покажу тебе, как это делаю я.

На этих словах он притянул меня к себе и впился в мой рот влажными губами.

В первое мгновение я растерялась. Стив был выше и сильнее, но, когда первый шок прошёл, я извернулась в его руках и попыталась оттолкнуть. Он навалился на меня всем весом, лишая возможности сопротивляться.

Прогнувшись в пояснице, я больно упёрлась в угол кухонного шкафа. Горячий язык принялся раздвигать мне губы, силясь проникнуть внутрь. И едва ему это удалось, как в ту же секунду я его укусила.

— Сука, — выкрикнул Стив и с досадой ударил меня по лицу

Долго и счастливо. Глава 46

Soundtrack — Smoke by Natalie Imbruglia

Слава богу, сознание я не потеряла, хотя боль была невыносимая. Сквозь красную пелену, застилающую глаза, на меня смотрело исходящее злобой лицо Стивена.

Почувствовав солоноватый привкус крови, я подняла дрожащую руку и тыльной стороной вытерла разбитую губу.

— Уходи, — прошипела я сквозь зубы.

Не реагируя на мои слова, Стив истуканом стоял посреди кухни. Шатаясь, я подошла к раковине, намочила полотенце и приложила к уже начавшей опухать губе. Ранку немедленно засаднило.

Никогда прежде на меня не поднимали руку, и сейчас трудно было понять, от чего именно я пребывала в шоке: от самого факта, что меня кто-то ударил, или что этим человеком оказался мой друг. Не сомневаюсь, что для него содеянное явилось не меньшим потрясением — слишком долго я знала Стива, чтобы утверждать обратное.

— Лив, — позвал он сдавлено.

— Уходи, — повторила я, так и не решаясь повернуться. — Пошёл к чёрту.

— Скажи только, почему он? Кто он? Откуда он взялся?

Стив был одним из тех, кто был вправе спросить об этом. И если родные Дилана, Ким, даже мой отец в разной степени, но знали, что толкнуло нас на скоропалительный брак, то для остальных этот вопрос оставался открытым. И я мысленно готовила себя к тому, что мне ответить, когда его задаст, к примеру, Марти Вуд. С уверенностью я могла сказать, что он никогда этого не сделает, и, тем не менее, что для отца Майкла окажется легче принять: то, что я наконец позволила себе быть счастливой, или же что счастливой меня делает биологический отец его внучки. Насколько я хочу быть честной с Марти? Насколько ему необходимо знать, что я изменила его сыну? Что даст ему эта правда?

Это были сложные вопросы, и я не первый день ломала над ними голову. Но, стоя на кухне перед Стивеном, вернее, отвернувшись от него и пытаясь остановить текущую из губы кровь, я поняла, что другого шанса начать говорить правду у меня не будет.

Стив не был Майклом. Стив не был Марти. Стив только что съездил мне по лицу, чего никогда не позволял себе ни первый, ни второй, ни кто-либо ещё. Ничего более страшного, более унизительного он сделать уже не мог.

И мне стало всё равно. Это как завеса, как действие снотворного, которое выпиваешь, а потом оказывается, что надо сделать ещё массу дел, прежде чем лечь в постель, и ты делаешь их лениво, с каждым движением удивляясь собственной медлительности. В подобный ступор впала и я. Только я не делала — я говорила. Слова дались легко, и было абсолютно всё равно, какие эмоции они вызовут.

Я повернулась к Стивену. Он был бледен. От хмельной бравады не осталось и следа.

— Он отец Эбби.

Недоверчиво, будто плохо расслышав, Стив склонил голову:

— Что?

— Дилан отец Эбби. Не Майкл.

Выражение его лица менялось прямо на глазах: из пьяного придурка, ворвавшегося в мой дом, Стив превращался в того доброго и славного паренька, каким я и знала его всю жизнь. Катастрофически растерянного паренька, в неверии мотающего головой. Чёртов Санта только что издох на его глазах, и я была тому виной.

— Это невозможно, — прошептал он одними губами. — Скажи, что это неправда, Лив.

— Это правда.

— Но как? — Стив сделал шаг ко мне. Я метнулась в сторону, не желая, чтобы он приближался. Искренне удивлённый моей реакцией, парень дёрнулся назад. — Ты же… вы же только совсем недавно…

— Мы были знакомы раньше.

— Как раньше? Когда?

— В наш последний отпуск с Майком.

— Но, как, Лив? Как это возможно? — Стив не отводил от меня выпученных глаз.

— Майк с друзьями застрял на острове. Я осталась в гостинице.

Я будто рассказывала чью-то историю или содержание последнего эпизода любимого сериала. Самой не верилось, насколько далеко и давно это было. Скупо пересказывая эти важные события, я снова оказалась в своём личном жизненном безвременье, переполненном страхом и сомнениями. Одним вопросом память отбросил меня туда. Отбросила от Дилана.

Дилан… Дилан…

Я закрыла глаза, вызывая в памяти лицо любимого.

"Милый, как же ты мне нужен сейчас. Ну же, Дилан, пожалуйста…"

Зелёные глаза смотрят на меня с нескончаемой нежностью. "Ангел мой, — шепчет он. — Я люблю тебя. Ты моя жизнь…" Я отчётливо вижу, как он склоняется надо мной и, прежде чем поцеловать, проводит пальцем по жаждущим его губам.

— О, Боже!

Видение исчезло. Пошатнувшись, я дотронулась до разбитой губы. Что он почувствует, увидев меня в таком виде? Как я смогу всё объяснить? Не нужно даже смотреться в зеркало, чтобы понять, насколько жутко я сейчас выгляжу.

— Как ты могла?!

Голос, наполненный злобой, заставил меня вздрогнуть.

Стивен снова был не в себе: глаза пылали гневом, под кожей ходили желваки. Я содрогнулась, увидев, как сжимаются его кулаки.

— Как ты могла?! — гремел он. — Ты же! Ты… — Стив задыхался от ярости. — Ты же после этого самая распоследняя шлю…

— Не смей! — выкрикнула я. — Не смей, чёрт тебя побери, произносить это слово, Стивен Хейз! Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моей жизни. Убирайся из моего дома.

— Да ты…

Не знаю, что он хотел сделать, но, завидев, как Стив пошёл на меня, я зажмурилась и инстинктивно закрыла руками голову.

— А ну-ка, парень, остынь!

Голос Марти Вуда прозвучал совсем рядом.

Когда два века спустя я открыла глаза, он держал Стивена за шею, заломив его правую руку. Тот дёргался, как муха в паутине, тщетно пытаясь вырваться. Лицо парня то и дело искажалось от боли.

— Чего это ты здесь творишь, а?

— Пусти меня, пусти, — кричал в ответ Стив.

— И не подумаю. Я тебя сейчас к её отцу отведу. Посидишь немного в камере, остынешь.

— Отвали, Марти. Это не меня надо в камеру, а её, шлюху эту… ой!

Раздался тошнотворный хруст. Взвыв, Стив упал на колени.

— Попридержи язык, щенок! Ты в доме моего сына и не смеешь так отзываться о матери моих внуков! Ради своей сестры, я тебя сейчас отпущу, и ты быстро отсюда уберёшься. В ближайшее время не попадайся мне на глаза. Пристрелю.

Марти отпустил Стива, и тот кулем свалился на пол. Через несколько долгих минут он поднялся. Правая рука безвольной плетью повисла вдоль тела.

Шатаясь из стороны в сторону, Стивен поплёлся к дверям, сшибая по пути стулья и сдвигая стол.

Я дёрнулась вперёд, но Марти поднял руку, преграждая мне путь.

— Нет. Пусть уходит.

Только по тому, как засаднило рану, я поняла, что плачу.

— Ну-ка, глянь на меня. — Он взял в свои большие шершавые руки моё лицо и неободрительно покачал головой. — Отвезу-ка я тебя в больницу, Ливи. Без пары швов тут не обойтись.

— Не надо, — всхлипнула я.

— Надо, — мягко ответил Марти. — Твой парень и так примчится сюда с национальной гвардией. Давай не будем усугублять ситуацию.

Я снова заплакала.

— Ну, ну, — отец Майкла прижал меня к себе. — Не плачь, девочка.

— Как много ты слышал? — всхлипнула я.

— Я не слышал ничего такого, что хоть как-то меня касалось.

— Но ты же не мог… — начала я.

Марти не дал мне закончить. Он положил ладони на мои плечи, придавливая к полу.

— Послушай меня, Ливи. Я всегда считал тебя дочкой. Ты росла на моих глазах. Ты была хорошей женой моему сыну, и, если бы Майк не погиб, так бы оно дальше и было. Я прав?

Он смотрел на меня внимательно; пронизывающе, требовательно, как смотрит человек, который задаёт вопрос, заранее зная на него ответ. Иного он не приемлет.

— Да, — прошептала я. — Да, ты прав.

Это было предательство по отношению к Дилану. Ложь, на грани богохульства. Но разве могла я дать другой ответ? Отец Майкла Вуда хотел услышать от меня именно это — одинокий человек, живущий воспоминаниями о безвременно ушедшем сыне.

Но сердце моё кричало: "Нет! Нет, нет и нет! Я никогда больше не была бы счастлива с Майком. Моя душа оказалась разорванной на две половинки. И с одной половинкой я могла бы жить, но куда деть воспоминания? Они терзали бы меня всякий раз, когда я смотрела в зелёные глаза своей дочери".

Но достаточно ли правдивым был для Марти даже такой, нежеланный ему ответ? Сейчас ему отвечала Оливия Митчелл, уже отведавшая любви своего нового мужа, уже влюблённая в него до боли в сердце. Но разве такой ответ дала бы Лив Вуд, которая, даже оставшись вдовой, гнала от себя любую мысль о зеленоглазом дьяволе — искусителе, неожиданно повстречавшемся на её пути? Разве я ушла бы от Майкла? Разве стала бы разыскивать Дилана? Никогда. И это тоже была правда. Именно эту правду я и предпочла озвучить Марти.

На какой же из правд остановиться мне?

Ответ очевиден.

Марти долго всматривался в меня, будто всё, о чём я думала, отражалось на моём лице. Я знала, что обязательно должна выдержать его взгляд. Если хоть на секунду отведу глаза, он мне не поверит.

Наконец он вздохнул и убрал руки с моих плеч.

— Ничего больше меня не касается. Не моего ума это дело — то, что происходит у вас, молодых. У меня двое внуков, и так будет всегда.

Я кивнула:

— А у моих детей всегда будет на одного дедушку больше.

— Надеюсь, этот парень сумеет о них позаботиться?

— Можешь не сомневаться.

— Привози их почаще. — Марти задержал дыхание, прежде чем сказать следующую фразу: — Кроме вас у меня никого нет.

Это была последняя капля. Я горько заплакала, утыкаясь носом в его пропахшую дешевым табаком старую дубленую парку.

— Ну, ну, что ты, — Марти снова гладил меня по спине и волосам. — Перестань. Всё хорошо, девочка. Всё хорошо.

Я плакала долго, а он всё уговаривал меня перестать и торопился отвести в больницу. Когда я согласилась, Марти заставил меня пойти переодеться — моя олимпийка была запачкана кровью, — а сам снял со стены телефонную трубку.

Поднимаясь на второй этаж, я силилась разобрать, кому он звонит, но, только выйдя на улицу и увидев свой старенький грузовик, поняла, что звонил он Полу.

— Опять ходила и думала одновременно, Ливи? — ухмыльнулся Пол, открывая дверцу со стороны пассажирского сиденья. — Выглядит серьёзно. Только вот реветь не стоило: сейчас мы тебя быстро заштопаем. Ты с нами, Марти?

— Да. Провожу до больницы, а там уж по своим делам.

— Это хорошо, — обрадовался Пол. — А то подумают, что это я её так приложил. Будешь моим алиби.

По дороге в больницу Пол громко рассуждал о вчерашней вечеринке у моего отца, но я слушала его вполуха. Голова нещадно болела, меня слегка подташнивало, и я молилась, чтобы это не оказалось сотрясением.

— Где Ким?

— Дома. Мальчиков кормит. Как услышала, что ты так неаккуратно упала, рвалась сама отвезти тебя в больницу.

— И почему не приехала?

— "Хонда" в ремонте, — пояснил Пол. — А за руль твоего монстра я её не пускаю.

Я усмехнулась:

— Можно подумать, я никогда ей его не одалживала.

— И когда это ты его одалживала? — изумился Пол.

— Да миллион раз! Последний — в октябре. Когда она меняла багажник после того случая у супермарке… Упс!

Это был секрет. Ким взяла с меня слово, что муж никогда не узнает, как, сдавая задом, она задела на парковке ряд стоящих тележек. Водителем она была осторожным, но камни в лобовое стекло периодически ловила.

— Хм, я и не знал, — озадачено протянул Пол.

— А ты и не должен знать. Кимберли меня убьёт, когда узнает, что я проболталась.

Пол ничего не ответил, потому как к тому моменту мы уже въезжали на больничную парковку.

Мне сделали рентген и наложили швы, предварительно вколов приличную дозу обезболивающего.

— Как же вы так неаккуратно, леди, — причитала надо мной молоденькая медсестра. — Где так можно умудриться упасть?

— На эснисе, — отвечала я, шепелявя онемевшей от наркоза губой.

— На лестнице? Ох. Хорошо, что сотрясения нет и руки-ноги целы. Вот моя тётка: она однажды так с крыльца грохнулась…

Я закрыла глаза, отстраняясь от потока информации, вываливаемой на меня не в меру разговорчивой медсестрой. Это почти удалось, потому что в голове то и дело возникали картины того, что произошло.

"Стив. Стиви! Что же ты наделал, дурак несчастный! Как мне теперь жить с этим? Как тебе с этим жить? Понимаю, в тебе говорила обида, но разве я давала повод надеяться?"

Давала, шептал внутренний голос, ещё как давала!

Я вспомнила, как однажды Стивен поцеловал меня. Вспомнила, что сказала ему после и что он на это ответил: "Я подожду. Сколько надо".

Значит, всё это время он ждал. Когда соглашался поехать со мной в Сиэтл, ждал. И когда в шутку представился моим мужем. И после, когда признался, что ему хотелось, чтобы так всё и было. Ждал, когда вёз меня домой, морально истощённую неожиданной встречей с Диланом.

Стив всегда был рядом. Был рядом, всегда готовый помочь. Лучший друг моих детей. Мой лучший друг. И я пользовалась этой дружбой, принимая его отношение как должное.

Нет, я не меньше виновата в том, что произошло. Я позволила Стиву питать бессмысленные надежды. Следовало уже после первого поцелуя расставить все точки над "и". А что сказала я? "Может быть. Когда-нибудь…".

Мне дали несколько таблеток обезболивающего, прописали мазь от ушибов и на всякий случай — пару дней полного покоя.

Выходя из кабинета, я бросила взгляд в зеркало. На губе красовался аккуратный пластырь, но под ним нижняя часть лица уже начала темнеть, являя миру шикарный синяк, который, наверняка, будет сходить не одну неделю. Довершали картину маленькие поросячьи глазки, ярко блестевшие под заплывшими от слёз веками. Ужасно. Что скажет Дилан?

Я набрала его номер и малодушным жалостливым тоном поведала всю историю с падением, не забывая через каждое слово повторять, что со мной всё в порядке.

Дилан сказал, что вылетает немедленно, и всё порывался приехать за мной в Лонгвью. Слава Богу, я сообразила сказать, что в аэропорт меня отвезёт Ким.

И только положив трубку, я вспомнила, что её машина в ремонте. Пришлось звонить Сандре, что было к лучшему: чем больше людей вокруг, тем меньше вероятность, что Дилан станет меня отчитывать.

* * *

Я увидела его сразу, как только мы въехали на парковку перед аэропортом. Засунув руки в карманы расстегнутого пальто, под которым виднелась белая рубашка, Дилан провожал взглядом каждую проезжающую мимо машину. Заметив, как я отчаянно машу ему с пассажирского сидения темно-синего пикапа, он облегчённо улыбнулся и махнул мне в ответ.

Сандра выключила двигатель и завороженно наблюдала за приближением Дилана.

— Обалдеть, Лив. Он просто красавец!

— Это ещё мягко сказано, — вздохнула Ким с заднего сидения.

Во все глаза я смотрела, как Дилан идёт к нам навстречу; как поднимает руку перед проезжающими машинами, ловко лавируя по заполненной стоянке.

Мой. Такой мой.

Когда он открыл пассажирскую дверь, и я вывалилась прямо в его объятия.

— Никуда тебя больше не отпущу, — сказал Дилан вместо приветствия. — К чёрту всё, будешь ездить только со мной.

Я тихонечко засмеялась:

— Ладно, не ругайся.

Он приподнял моё лицо. Зелёные глаза с тревогой изучали каждую мою чёрточку.

— Как это случилось?

— Ну, я же говорила: оступилась на лестнице. Нога соскочила. Когда падала, ударилась о перила. Хорошо, Марти был рядом. Он позвонил Полу. Они отвезли меня в больницу. Сотрясения нет. На губе пара маленьких шовчиков, и всё!

— Марти? Пол? — переспросил Дилан.

— Ну да, Марти — отец Майкла. Пол — муж Кимберли.

Девочки вышли из машины, и у Дилана больше не было возможности задавать вопросы. Я познакомила его с Сандрой. С Ким же они обнялись, как давние друзья.

Подруги торопились засветло вернуться домой и, немного поговорив, мы распрощались. Самолёт ждал нас на взлётном поле. Предполётная подготовка быстро закончилась, и уже через десять минут мы были в воздухе.

Сев напротив, Дилан протянул мне руку, и я с радостью вложила в неё свою замёрзшую ладошку.

— М-мм, я так хочу тебя поцеловать, но боюсь, что сделаю больно.

— А ты тихонько, — предложила я.

— Иди ко мне.

— Ещё табличка горит. Нельзя вставать.

— К чёрту табличку, миссис Митчелл.

Отстегнув ремень, я перебралась на колени к мужу, потянувшись к его губам.

— Обожаю, когда ты называешь меня миссис Митчелл.

— А я обожаю тебя так называть, — прошептал он, и, прежде чем поцеловать меня, повторил: — Миссис Митчелл.

Дилан был осторожен и очень нежен. Я бы даже сказала — робок, когда его губы впервые коснулись моих. Поцелуи были всего лишь лёгкими прикосновениями. Ни он, ни я не делали попытку углубить их, хотя мне очень этого хотелось. Я запустила пальцы в его волосы, зная, как мужу нравится, когда ноготками я аккуратно её массирую.

— Ш-шш, малышка, не распаляй, — улыбнулся он. — Давай доберёмся до дома.

Я протестующе захныкала, не желая, чтобы он меня отпускал. Дилан отстранился, рассматривая мою повреждённую губу и медленно, кончиками пальцев, поглаживая место, где был синяк.

— Эй, осторожно! Ты мне весь грим сотрёшь.

Мы с девочками провозились почти полчаса, смешивая различные тональные средства, чтобы замазать уже начинающий темнеть синяк. Дилан сделал ещё несколько движений и, придерживая за подбородок, стал пристально рассматривать моё лицо.

— Ты же знаешь, что я закончил медицинский колледж? — спросил он неожиданно.

— Эм-м, да. Ты говорил.

Я сразу поняла, что вопрос этот задан не просто так и внутренне напряглась. Как оказалось, не зря.

Муж отпустил моё лицо и посмотрел прямо в глаза. Его руки спустились на талию, я обнимала его за шею.

— Практику мы проходили в отделениях скорой помощи при государственных больницах. Это не те элитные клиники, куда многие мечтали устроиться после обучения. Это были обычные больницы. Туда привозили всех: новорождённых с несварением, инфекционных больных, огнестрел. Однажды к нам поступила женщина. Она была без сознания. Никаких видимых повреждений, только небольшой синяк на лице и разбитая губа. Её привёз муж. Как он объяснил, его жена упала с лестницы. Когда женщину раздели, на её теле не нашлось живого места: она вся была в синяках — совсем свежих и не очень. Её били регулярно и с умом: руки до локтей, ноги ниже колен, шея и лицо были чистыми. Эта мразь заботилась, чтобы никто не догадался, что он вытворял с женой. Врачи немедленно вызвали полицию. У женщины диагностировали разрыв селезёнки. Впоследствии, рентген показал два неправильно сросшихся ребра. Муж не разрешал ей обращаться за помощью. Он бы и сейчас её не привёз, если бы она от боли не потеряла сознание.

Дилан замолчал, не отводя от меня взгляда.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросила я, заранее зная ответ.

— Затем, милая, что у тебя на лице точно такой же синяк, как и у той женщины. Я помню. Я сам зашивал ей губу.

Не выдержав его пронзительного взгляда, я опустила глаза.

Наивно было предполагать, что Дилан поверит в эту дурацкую историю с лестницей. Кто угодно, только не он. В душе я знала это, аплодируя себе за догадливость и одновременно ругая почем свет.

Он не пытался меня удержать, когда, поднявшись с его колен, я пересела в кресло и уставилась в окно. Надо было что-то сказать, но в голове не было ни единой здравой мысли. Может, это всё же сотрясение?

Дилан продолжал буравить меня взглядом. Уголок его губы нервно подрагивал. Он ждал объяснений.

— Всё не так, как ты думаешь, — выдавила я из себя.

— Даже не знаю, на какой вопрос я больше хочу получить ответ, — сказал он после небольшой паузы. — Кто сделал это с тобой, или почему ты пыталась от меня это скрыть?

— Не хотела, чтобы ты волновался.

Я специально начала отвечать на второй вопрос в надежде потянуть время, чтобы найти способ уйти от первого.

— Не хотела, чтобы волновался? Ты думаешь, волнение — это именно то, что я чувствую?

— Хорошо. Выражусь точнее: я боялась твоей реакции.

— Правильно боялась, — кивнул Дилан. — Сейчас я разверну самолёт, мы вернёмся в Лонгвью, и я камня на камне не оставлю, пока не найду того ублюдка, что сотворил это с тобой.

По тону мужа я поняла, что так и будет.

— Ты не сделаешь этого.

— Да неужели?! И что же меня остановит? Впрочем, ты можешь сама назвать его имя, и мы спокойно полетим домой.

— Нет.

— Нет? — Дилан выглядел потрясённым. — Лив, любовь моя, ты не хочешь назвать имя человека, который тебя ударил? Почему, родная?

— Потому что это моё дело.

— Вот как? — Удивительно, но мне снова удалось его шокировать.

— Да. Это как прошлое, понимаешь? — с жаром начала я объяснять. — У нас с тобой есть сейчас — вот этот самый момент. И будущее у нас с тобой будет. Вернее, мне хочется верить, что будет.

— Продолжай… — процедил он.

— А это. — Я потрогала своё лицо. — Это прошлое. Та жизнь, в которой не было тебя. Она не лучше и не хуже, она просто другая. И то, что произошло сегодня утром, оно тоже оттуда. Поэтому пусть там и остаётся.

Дилан молча меня разглядывал. Это продолжалось довольно долго. Затем он поднялся и несколько минут ходил по салону, как всегда, в минуты волнения, запуская руки в волосы. Я с тревогой следила за мужем, понимая, что наплела несусветную чушь, и в эти мгновения он пытается сквозь неё продраться.

— Говоря о прошлом, — Дилан повернулся ко мне. — Я даже не хочу оскорблять себя мыслью, что к этому как-то причастен отец Майкла.

— Боже, нет, — я вскочила на ноги. — Как ты…

— Это человек из прошлого, я так понимаю?

Я кивнула:

— Да.

— И я знаю его?

— Дилан, пожалуйста.

— Это даже не вопрос доверия, Лив. Кто-то поднял руку на мою жену. Мою жену! — Он повысил голос. — Ударить тебя, это то же самое, что ударить меня. Кем бы я был, если бы позволял людям безнаказанно это делать?

— Никто не накажет его больше, чем он сам.

— Он? Значит, всё-таки, он?

— Да. Он.

— Кто это сделал, Оливия?

— Дилан, прекрати!

— Ты боишься его? Он тебе угрожал?

— Дил…

— Он тебе угрожал?!

— Не повышай на меня голос!

— Прости, — Дилан глубоко вздохнул и, вернувшись назад, сел в своё кресло. Он просидел так пару секунд, не отводя от меня взгляда. — Так он угрожал тебе? — повторил он уже спокойнее.

— Нет. — Я тоже села. — Он меня поцеловал.

Дилан дёрнулся в кресле.

— Поцеловал? А потом ударил? — изумился он.

— Нет. Ударил после того, как поцеловал. Я его укусила.

— Ты больше никогда не поедешь в Лонгвью без меня, — заявил после небольшой паузы. — И это не обсуждается.

— В таком случае у меня тоже есть право требовать, чтобы что-то не обсуждалось.

— Хорошо.

— Тогда ты больше не спрашиваешь меня, кто это сделал.

Дилан снова долго смотрел мне в глаза, прежде чем отвел взгляд и кивнул.

Я чувствовала себя гадко. Моя просьба была унизительна, как и повисшее между нами молчание. Дилан был вправе потребовать от меня имя обидчика, и то, что я не захотела его назвать, мог расценить как недоверие. Но я доверяла ему. Я полностью зависела от Дилана. Я дышала им. И, чёрт побери, если бы это сделал кто-то другой, а не Стив, не задумываясь, сдала бы его мужу.

Но Стив! Наш Стив!

Как бы я объяснила Максу исчезновение крёстного из его жизни? А в том, что так бы и было, я ни на секунду не сомневалась: Дилан никогда и на пушечный выстрел не подпустил бы его ни ко мне, ни к детям. И чтобы Стивен теперь ни думал обо мне, как бы ни относился, я была уверена, что на его отношении к Максу и Эбби это не отразится.

Если бы я могла сказать об этом Дилану! Если бы только могла…

Он смотрел в иллюминатор, задумчиво покусывая уголок губы. Мне стала невыносимо от мысли, что своим поведением и ослиным упрямством я заставила этого сильного мужчину переживать. Ведь он не хотел, чтобы я ехала, и наверняка в случившемся со мной винит себя. На мгновение я поставила себя на его место: если бы Дилан уехал, когда я просила остаться, и вернулся в таком вот виде, не желая ничего рассказывать… кем бы я себя чувствовала?

— Ох, милый, — вырвалось у меня. Я вскочила со своего места и, упав к нему на колени, уткнулась лицом в белую рубашку. — Прости меня, прости, пожалуйста!

— Не плачь, малышка. Всё хорошо.

Его ласковый голос и то, как между словами Дилан покрывал поцелуями мою макушку, нисколько не успокаивали.

Он поднял к себе моё заплаканное лицо и начал целовать солёные дорожки на щеках, иногда осторожно касаясь губ.

— Моя бедная девочка. Это ты меня прости. Меня не было рядом.

От этих слов я заплакала ещё сильнее, снова утыкаясь лицом в его уже мокрую от моих слёз грудь.

После посадки ещё минут десять я приводила себя в порядок в туалете самолёта, умываясь холодной водой и заново замазывая синяк. Конечно, пластырь на губе не замаскируешь, но не стоило пугать близких ещё больше.

В машине я села рядом с Диланом, и снова, как и несколько дней назад, он всю дорогу держал мою руку. А я всю дорогу то и дело на него поглядывала. Чувствуя мой взгляд, Дилан улыбался, а затем его взгляд возвращался к дороге, и лицо снова становилось жёстким. Я знала, о чём он думает, и понимала, что это ещё не конец.

Следом за нами к дому подъехал Саймон.

Он выпрыгнул из своего огромного "хаммера" и помог Дилану достать сумки из багажника.

— Гнался за вами с самого шоссе. Что у тебя с лицом, Лив?

— Упала. — Надеюсь, не у всех Митчеллов есть медицинское образование.

— А ты где был? — Саймон толкнул плечом Дилана. — Почему не поймал?

— Иди к чёрту, — прошипел тот.

— Ладно, ладно. Понимаю, больная мозоль. Ну, рассказывайте, как съездили.

За разговорами мы подошли к дому, и Саймон по заведённой привычке ударил по Пушку.

Едва зайдя в дом, мы услышали звонкий голосок Лиззи.

— Папа! Папочка приехал!

Она выбежала в холл и бросилась к отцу. Саймон подхватил дочь на руки и, звонко поцеловав, подбросил в воздух.

— Привет, моя красавица!

Не знаю, как это произошло, но через несколько мгновений с криком "Папочка приехал!" к Дилану неслась Эбби.

Будто в замедленной съёмке я наблюдала, как она подлетает к нему, как он, сделав шумный вдох, подхватывает малышку на руки и, закрыв на мгновение глаза, прижимает к себе.

— Кидай, — смеётся она. — Ввейхь кидай!

— Нет, Эбби, это не папа! — кричит Макс.

Буравя взглядом сестрёнку, он кубарем скатился с лестницы.

Крутанувшись в руках Дилана, малышка уставилась на брата:

— Неть, это папа! — Она выдвинула вперёд нижнюю губку. Верный признак упрямства.

Дилан бросил на меня растерянный взгляд, и я едва заметно помотала головой, умоляя его не вмешиваться.

— Нет, Эбби, это не наш папа. Наш папа умер.

Неожиданно в холле стало тесно: Кэтрин и Эллен, Джессика, держащая на руках малышку Кэти; её сыновья, появившиеся на лестнице вслед за Максом; Говард и мужчина, в котором я с удивлением узнала Джейсона — все вышли на детские крики.

— Ну что ты к ней пристал, — заступилась за подружку Лиззи. — Если Дилан муж вашей мамы, значит, он ваш новый папа. Чего непонятного-то?

"Господи!"

Макс хмуро уставился на девочку.

— Ничего он не муж.

— Здрасьте, приехали! — Лиззи совершенно по-взрослому всплеснула руками. — Ещё какой муж! В телевизоре сказали.

— Элизабет, помолчи, — вмешался Саймон.

Но было уже поздно.

Карие глазёнки сына в неверии уставились на меня:

— Ма-ам?..

Долго и счастливо. Глава 47

Soundtrack — What Else Is There by Royksopp

— Тётя Лив, тетя Лив!

Майк Джонс, не потрудившись постучать, ворвался в мою спальню. С силой распахнутая дверь ударила по противоположной стене, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности и выронить небольшую коробочку, содержимое которой я тщательно изучала.

— Макс толкнул Джорджа. Он упал, и у него кровь.

Меня моментально бросило в жар.

— Где? Как?

— У бассейна, — Майк возбуждённо замахал руками. — Там уже мама и мама Джорджа.

Не дослушав, я бросилась вон из комнаты.

— Да ладно, мам, не больно мне, — гундосил Джордж Ньютон, скрытый за спинами обитателей дома, сгрудившихся у детской части бассейна. — Не надо к врачу… Ай! — неожиданно взвизгнул он и я протиснулась ближе, дёрнув за рубашку закрывающего обзор Саймона. Тот раздражённо обернулся, но, увидев меня, сделал шаг в сторону, пропуская вперёд. Открывшийся вид заставил меня снова за него ухватиться.

Плитка вокруг того места где сидел Джордж, была забрызгана кровью. Сам он, откинув назад голову, сидел на верхней ступеньке, ведущей в бассейн. Перед ним на коленях прямо в одежде в воде стояла Джессика и держала у его носа мокрую футболку.

Макс сидел на противоположном бортике, вцепившись в него пальцами так, что побелели костяшки, и быстро-быстро, как китайский болванчик, раскачивался туда-сюда, вперёд-назад. Его глаза были расширены, и он ни на секунду не отводил взгляда от Джорджа.

— Что здесь произошло? — упавшим голосом спросила я.

— Нитыво, — протрубил Джордж. Джессика открыла было рот, но её опередила Лиззи.

— Макс снова грубил, а Джорджи сказал, чтобы он перестал. Макс его толкнул, а Джорджи упал, и пошла кровь.

— Ох, детка, мне так жаль.

Я опустилась на колени, заглядывая в лицо мальчика и оценивая нанесённый Максом ущерб.

— Джорджи, кровь уже не идёт, — уговаривала сына Джессика. — Поехали в больницу.

— Да, парень, не дрейфь, — проговорил Саймон. — Надо показаться врачу. Нос — дело такое!

— Да, давай Джорджи, вставай. — Адам протянул ему руку. Я с замиранием сердца следила, как старший брат Джорджа поднимается из воды, как за ним встаёт Джессика, и белая льняная юбка облепляет её ноги. Придерживая младшего сына за плечи, она повела мальчиков к дому.

— Джесс, мне очень жаль, — простонала я ей в спину.

Саймон и Кэтрин ушли вместе с ними.

Я проводила их взглядом, и, только после этого, повернулась к оставшимся у бассейна Фиби, Эллен и Ким. Их взгляды метались между мной и Максом. Он всё так же смотрел в одну точку — туда, откуда только что ушёл Джордж.

— Макс, — позвала я его.

Это стало сигналом: каждый сразу нашёл для себя занятие. Взяв за руки мальчиков, Ким повела их к взрослому бассейну. Фиби позвала Лиззи, и та, всё время оборачиваясь, послушно зашагала за ней в дом. Эллен же, прежде чем вернуться к своему шезлонгу, умоляюще посмотрела на меня и чуть заметно покачала головой. Я ответила ей лёгким кивком, снова переводя взгляд на сына.

— Максимилиан, идём со мной.

Макс замер. Бросив на меня затравленный взгляд, он нехотя вылез из бассейна. Я пошла вперёд — туда, где сквозь высокие заросли декоративного бамбука и пальм, мелкой белой галькой была выложена тропинка к океану. За спиной раздавались звонкие шлепки пластиковых тапочек по голым пяткам: Макс шёл за мной.

Выйдя на берег, я села на тёплый песок и, обхватив руками колени, прижала их к груди. Через пару минут молчаливого сопения Макс опустился рядом, в точности повторив мою позу.

Я не смотрела на сына, он не смотрел на меня. Никто из нас не желал заговаривать первым, любуясь, как океан с шумом бросает о берег огромные волны.

Будто причудливые рулоны материи, размотанные в бескрайнем просторе, они наползали друг на друга, складываясь в многослойный фантастический наряд, бьющий по самолюбию каждого модельера, взявшегося за труд его повторить. Белые барашки с чернильным отливом вдали, ближе к берегу они наполнялись сталью, отражая в себе серое небо с гуляющими по нему тяжелыми тучами. Кое-где виднелись фигурки сёрферов и глиссирующие на волнах белые остроконечные пики парусных досок. Да, погодка что надо. Саймон как раз сегодня собирался покататься на волнах вместе с друзьями из загородного клуба.

А я не понимала удовольствия от этого.

Летом, когда выдавались тёплые дни, Майк с друзьями частенько пропадал на берегу океана, развлекаясь катанием на волнах. Несколько раз он затаскивал в воду и меня, и я, стуча зубами от холода в жутко неудобном, совершенно клаустрофичном гидрокостюме, пыталась забраться на чёртову доску. Этим забиранием мои успехи и ограничивались. Грести до волны было тяжело, а представить, что я способна вскочить на неё в тот момент, когда она накатывает на меня, обнажая свои белые пенные зубы… да я от ужаса вцепилась бы мёртвой хваткой в доску и так бы с ней и потонула — если бы, конечно, смогла. А я бы точно смогла! Так что, приезжая с Майком на берег, обычно я бесцельно слонялась по берегу, собирая ракушки и причудливые обглоданные волнами ветки выброшенных на берег деревьев.

Но таких волн в наших северных водах не было. Неожиданно вспомнилось, что приблизительно в это же время, три года назад, мы с Майклом были здесь, и из-за сильного штормового ветра он застрял на острове. Вспомнила, как радостно он кричал про шикарные волны. Разве я могла тогда представить, что когда-нибудь снова окажусь на этом берегу, но уже без него.

— Я сдаюсь, Макс.

Сын дёрнул головой и испуганно посмотрел на меня.

— Чего?

— Я сдаюсь, — повторила я. — Два месяца борьбы, и я признаю своё поражение. Ты победил. Только не знаю, обрадует ли тебя эта победа.

— Ты чего, мам?

— Скажи, я когда-нибудь наказывала тебя без причины? Ну вот потому, что мне захотелось?

— Вроде нет, — протянул он.

— Вот и я не помню.

Мы снова замолчали.

— Мам, я…

— Я хочу сказать тебе, сын, что с этого дня, когда по твоей резкости и неосторожности пострадал другой человек, ты волен жить так, как считаешь нужным.

Краем глаза я увидела, как помрачнело его лицо.

— Тот Макс, которого я знала, никогда не позволил бы себе ругаться с девочкой. Тем более, младшей по возрасту. Тот Макс был терпелив, благороден и добр. В первую очередь — к своим родным. Этот же Макс плохо учится, дерётся и никогда никого не слушает. Ему плевать на мнение окружающих. — Я ненадолго замолчала. Макс елозил ладошкой по белому песку, то жамкая его пятернёй, то разглаживая. — Мы все знаем причины этих перемен, и знаем, что причины эти никуда не денутся. Об этом мы говорили, и не раз. Но ты упорно стараешься изменить ситуацию, а когда не получается, срываешься на окружающих. Что же, — пожала я плечами, — у тебя получилось. Я даю тебе свободу — пожалуйста, можешь делать что хочешь!

Макс хмурился, не понимая, к чему я веду.

— Ответь, чего ты добиваешься? Чего ты действительно хочешь? — Макс уставился на свои коленки. — Но, прежде чем ответить, возьми в расчёт, что я твоя мама и собираюсь ею остаться.

Макс глубоко вздохнул и засопел.

Я догадывалась, чего он хотел. Он никогда не высказывал этого желания, но я прекрасно знала, что сын мечтает вернуться в Лонгвью. Это было понятно по тому, с каким энтузиазмом он всякий собирался в гости к дедушкам, и как недовольно молчал всю обратную дорогу. Мой маленький мальчик, с моего молчаливого согласия взваливший на себя заботу обо мне и Эбби, сейчас не хотел отдавать нас в другие, пусть и не менее заботливые руки. Я чувствовала вину за то, что позволила Максу сделать это тогда, и понимала, что его упрямство вызвано обычной ревностью. Поэтому спустя рукава относилась ко всему, что происходило в эти два месяца.

Но так больше продолжаться не могло.

— Если тебе нравится приносить двойки, пожалуйста — приноси. Мне всё равно. Конечно, не очень приятно каждый раз объясняться с учителями, но как-нибудь я это переживу. Если нравится грубить Дилану — груби. Не думай только, что ему наплевать, как ты к нему относишься. А вот Эбби очень расстраивается, что ты больше не рассказываешь ей на ночь сказки.

— Это делает твой Дилан, — огрызнулся Макс.

— Потому что ты перестал это делать. — Я предпочла пропустить мимо ушей его презрительное "твой". — Если нравится обижать Лиззи и других, выход один — ты остаёшься дома, когда мы будем ездить в гости, и не покидаешь своей комнаты, когда мы будем принимать гостей. Я не стану тебя наказывать или ставить в угол, ты для этого уже слишком взрослый. И я больше не буду ничего объяснять. Я буду указывать, что делать, куда идти и всё в этом же духе. Мы всегда были друзьями, и я по-дружески пыталась поддержать тебя, встать на твою сторону, старалась понимать тебя, извинять, потому что ощущаю свою вину за то, что с тобой происходит. Но вечно быть виноватой я не хочу, тем более что ты и прощать-то меня не собираешься.

— Это не ты, это всё он.

— Не он, а Дилан, — прикрикнула я. — Дилан любит нас, заботится. С его появлением в нашей жизни не случилось ничего плохого. Я не прошу любить Дилана, но уважать его ты обязан. Ты понял меня, Макс?

— Понял, — буркнул он.

— Ничего ты не понял, — бросила я раздражённо и прикусила губу.

Некоторое время мы молчали. Макс обиженно сопел рядом, а я пыталась взять себя в руки и не наговорить лишнего.

— Мне очень жаль, что ты не разрешаешь себе быть счастливым. Пойми, сынок, это не предательство по отношению к папе. Он бы очень хотел видеть тебя счастливым, где бы и с кем бы ты ни был. Я знаю, что Дилан любит нас, и мне от этого очень хорошо. Я считала тебя другом, когда всем нам было плохо, так оставайся другом и сейчас, когда всё хорошо. Друг — это тот, кто не только поддержит тебя в горе, но и сумеет разделить радость. И пока ты этого не поймёшь, мы не будем друзьями. Мы будем просто мама и сын.

* * *

Этот разговор разительно отличался от тех, что я вела с Максом в течение прошедших нескольких месяцев. Начиная с того первого раза, когда под сочувствующие взгляды собравшихся в большой прихожей дома Митчеллов я увела сына наверх.

В спальне, я посадила Макса на кровать, опустилась перед ним на корточки и взяла в руки его холодные ладошки.

— Солнышко, Дилан очень нас любит. Я рада, что вы подружились, и мне бы очень хотелось, чтобы так было и впредь.

Я сказала, что мне жаль, что он всё узнал таким образом, и постаралась убедить, что мы с Диланом именно сегодня хотели обо всё ему рассказать.

— У нас будет свой дом. Дилан купил его для нас. Там очень красиво. Завтра, после школы, мы вас туда отвезём, и вы с Эбби сможете выбрать себе любую комнату. Там даже есть бассейн, представляешь?

Честно говоря, это больше походило на подкуп, хотя, именно этим я всю последнюю неделю и занималась: и когда радовалась успешной игре в компьютерные стрелялки, и когда видела довольное личико сына, высовывающееся из домика на дереве. Когда расписывала достоинства школы, класса и то, как мне понравилась его учительница. Я была рада, что Макс подружился с мальчиками Ньютонов и что с родными Дилана у него установились прочные, дружеские отношения. Но, помимо искренней материнской радости, я испытывала и облегчение: Максу было хорошо, спокойно и благостно, и с каждым часом в душе утверждалась надежда, что, когда я наконец скажу сыну про нас с Диланом, он воспримет эту новость как должное.

Но этого не произошло.

— Пожалуйста, Макс, скажи что-нибудь.

Карие глазёнки неожиданно наполнились слезами.

— Мне надо будет называть его папой? — прошептал он.

— Что ты! — Я притянула сына к себе и крепко обняла. — Что ты, мой хороший, конечно же, нет.

— А почему тогда Эбби так сказала?

— Эбби сказала это неосознанно. Собезьянничала с Лиззи. Наша Эбби, к сожалению, не знает смысла этого слова. — Произнеся это, я сама еле удержалась, чтобы не расплакаться. — В отличие от неё, у тебя папа был, и он навсегда останется в твоём сердце. Дилан же станет тебе другом. Просто теперь он — тот, кто будет любить и защищать нас. Как обычно делают папы.

Я почувствовала, как острые плечики Макса затряслись под моими руками.

— Не плачь, малыш, — успокаивала я его и себя. — Не плачь, всё будет хорошо.

Мы долго лежали на его кровати, и я говорила обо всём, что только приходило в голову: про то, как съездила в Лонгвью, про дедушек, про наш новый дом, про его школу, про Дилана…

В комнате было темно, голова Макса лежала у меня на плече, и я даже не знала, слушает он меня или уже спит, но почему-то проверить это смелости не хватало. Я говорила и говорила, осторожно перебирая его шелковые волосы. Наконец, Макс засопел и, осторожно выскользнув из-под него, я накрыла сына пледом и включила ночник.

Макс нисколько не удивил меня своей реакцией, и почему я так боялась рассказать ему правду? Он был ошеломлён — это и понятно, но неужели я ждала от своего умненького мальчика криков и истерики? Нет, не ждала. Правда, внутренний голос подсказывал, что лучше бы они были. Его спокойствие убивало, и я пообещала себе, что следующие недели буду очень внимательно следить за сыном.

Следующий день Дилан провёл с нами.

Сначала мы вместе отвезли Макса в школу и были очень рады встретить на школьной парковке Джессику. Не желая давать повода для кривотолков, я осталась в машине, поэтому в сопровождении Джессики и мальчиков в класс Макса отвёл Дилан. Ещё утром я провела с сыном беседу, напомнив, что рядом будет Джордж, и сейчас с облегчением смотрела, как Макс весело взбегает на крыльцо в сопровождении новых друзей.

И почему я так боялась за него? Я так привыкла доверять Максу, что мой страх казался сейчас чем-то глупым и даже оскорбительным.

Несмотря на протесты, тем утром Дилан всё-таки повёз меня в клинику.

— Я хочу сам убедиться, что с тобой всё в порядке, — говорил он, пока мне повторно делали томографию и чуть ли не под лупой рассматривали швы на губе.

Я чувствовала вину перед Диланом, поэтому мужественно переносила его чрезмерную опеку.

После больницы мы вернулись домой. Дилан возился с Эбби, пока я составляла список покупок, необходимых для того, чтобы мы как можно скорее переехали в наш новый дом.

Макс немного с опаской ходил по дому, заглядывал во все комнаты. Эбби же не слезала с рук Дилана, беспрестанно крутя по сторонам головой и указывая пальчиком на то, что её заинтересовывало.

— Ты можешь выбрать любую комнату, — сказала я сыну.

Он осмотрел несколько спален, переделанные под детские. Две из них были почти закончены, а одна, самая большая и просторная, пустовала.

— Смотри, какая она огромная! — с энтузиазмом воскликнула я. — Здесь можно разместить все игрушки, да ещё и место останется. Хоть колесом ходи.

Комната имела выход на широкий балкон, окрашенный белой краской, с которого прямо по лестнице можно было попасть во внутренний двор.

— На балконе летом можно будет построить шалаш, или ещё чего-нибудь придумать. Ну, как, нравится?

— Да, мам, здорово, — как-то кисло произнёс Макс. — Но можно мне ту, с картинками.

Эту комнату мы осмотрели первой. Она была ближе всего к лестнице, и окна её выходили на торцевую стену забора, который представлял собой живую изгородь из плотно посаженных туй и можжевельника. В ней было светло из-за обилия встроенных лампочек и яркой аппликации на стенах. Небольшая кровать на высоких ножках, под которыми при желании можно устроить секретный штаб, шкаф для одежды, несколько полок и большой письменный стол — вот и всё её убранство. Но Макс захотел её. И мне кажется, я знаю почему: она больше всех походила на его маленькую спальню в Лонгвью.

Бассейн на цокольном этаже привёл детей в неописуемый восторг.

— А мне можно будет тут плавать? — спросил Макс Дилана.

— Конечно, можно, дружище. Плавай хоть весь день. Но только обязательно под чьим-нибудь присмотром.

— Да я хорошо плаваю, не волнуйся!

— Я в этом нисколько не сомневаюсь, Макс. И всё-таки, маме и мне будет спокойнее, если за тобой кто-нибудь будет присматривать.

— Ну, присматривайте, если вам так хочется, — Макс явно был обижен его недоверием. — Я, между прочим, плаваю с двух лет. Меня папа учил. Он говорил, что рыбак, который не умеет плавать, всё равно что лётчик, который боится летать.

— А ты знаешь, почему я сам сел за штурвал самолёта?

— Почему? — Макс заинтересованно посмотрел на Дилана.

— Потому что очень сильно боялся летать.

— Да ну, шутишь!

— Да-да, именно поэтому, — улыбнулся Дилан. — Чтобы преодолеть свой страх.

— И ты всегда боялся? даже когда был маленький?

— Нет, Макс, когда был маленький, — не боялся. А когда вырос, почему-то начал. Иррациональный страх, знаешь, что такое? Страх, не имеющий под собой никаких оснований.

— Это когда боишься монстров под кроватью, хотя знаешь, что там никого нет?

— Да, точно, — кивнул Дилан. — И чтобы убедиться в этом, ты заглядываешь под кровать, так ведь?

— Ну да, — неуверенно протянул Макс.

— Вот и я решил, что хватит бояться, и заглянул под кровать.

Одевшись, мы вышли на засыпанный снегом большой внутренний двор. Мы с Эбби остались на расчищенной от снега широкой площадке, а Дилан и Макс захотели обойти вокруг дома. Когда они вернулись, сын был мрачнее тучи.

— Сначала мы просто разговаривали, — рассказывал позже Дилан. — Потом Макс спросил, буду ли я жить с вами. Я ответил, что да. Тогда он поинтересовался, где будет моя комната. Я сказал, что у нас с тобой будет общая комната. Он замолчал, а потом спросил: "Ты будешь спать с мамой, как папа?"

— А ты?

— Я ответил: "Полагаю, что да".

— А Макс?

— Ничего не сказал. Прости, но в голову на тот момент ничего путного не пришло.

— Всё в порядке, милый. Так или иначе, но он увидел бы нас вместе. Раз уж мы решили быть честными, то будем честными до конца.

"Как папа", — вот что было важным в вопросе Макса. Одна мысль о том, что кто-то может занять место его отца — где бы то ни было и в чём бы то ни было, — и маленький ёжик показал иголки. Ведь именно то, что Эбби вчера назвала Дилана папой, расстроило его больше всего. Вероятно, Макс до конца не осознал то, что я говорила ему вчера, и, как бы прискорбно это ни было, я понимала, что ещё не раз мне придётся объясняться с сыном.

Но, когда вечером Макс спустился вниз, всё было по-старому: он шутил и смеялся вместе с Диланом и Говардом. Приехавший к вечеру Саймон навсегда стал его кумиром, вызвавшись сразиться в какую-то компьютерную игру.

Школа Максу понравилась. И учительница, и одноклассники — в первую неделю я не слышала от него никаких жалоб.

А вот на следующей я услышала жалобы на него.

Всё изменилось после нашей поездки в Лонгвью.

Как и обещала, в пятницу я повезла детей к отцу. И Дилан, как и обещал, поехал с нами.

— А ему зачем ехать? — нахмурился Макс.

Я снова принялась объяснять, что Дилан теперь всегда будет с нами.

— Мы теперь семья, сынок. А в семье не бывает по-другому.

Макс лишь бросил на меня хмурый взгляд и ничего не ответил.

Это был первый звоночек.

Второй прозвенел, когда Макс проигнорировал приглашение Дилана зайти в кабину пилота, и весь полёт до Келсо просидел в своём кресле, с преувеличенной заинтересованностью изучая последний выпуск любимых комиксов. По-моему, он успел прочесть его раз десять, не меньше, особенно рьяно начиная листать, когда Дилан выходил к нам. В Лонгвью, не забегая домой, Макс отправился к "эм квадрату", и практически все выходные мы его не видели.

Я познакомила Дилана с Марти. Он пришёл к нам в субботу вместе с папой, и мужчины долго сидели в гостиной, попивая пиво и разговаривая, пока я, Ким, Талула и Эбби крутились на кухне, готовя большой субботний обед.

Когда Дилан ненадолго вышел, я отозвала Марти в сторонку.

— Ты видел его?

Имена были не нужны.

— Нет. Он уехал. Сказал матери, что взял отпуск, и укатил куда-то на машине. Вот уже неделю как.

— Я волнуюсь за него.

— Не переживай, — Марти погладил меня по руке. — Парню надо остыть и набраться мужества, чтобы прийти к тебе за прощением. А он придёт. Я уверен.

Я кивнула:

— Я тоже.

— А он, — Марти мотнул головой в сторону, куда ушел Дилан. — Он ведь не поверил тебе, да?

— Нет, — я грустно улыбнулась. — Не поверил ни на секунду.

— Он уже пытался прощупать у меня почву. Спрашивал, что да как.

— А ты?

— А я сказал, что увидел лишь результат. Самого происшествия не видел. Выгораживаю этого маленького засранца, а может, и зря. Надрал бы ему твой Дилан задницу, авось ум бы появился.

— Марти, спасибо тебе. — Не удержавшись, я обняла его.

— Да за что, милая?

— За всё: за то, что понял, что приехал сегодня, за то, что принял Дилана…

— Он хороший парень, Ливи. Серьёзный. Совсем не такой, как Майк.

— Да, — согласилась я с ним, — он другой. И я с ним другая.

Наш долгий и шумный обед перерос в такой же шумный ужин. Позже к нам присоединились Пол, Сандра с Беном и ещё несколько ребят, прознавших, что я приехала вместе с мужем.

Вечеринка была шумной. Дилан нашёл язык со всеми моими друзьями и родными, чему я была очень рада. Я не выпускала его из виду. С чувством, похожим на гордость, я смотрела, как он что-то увлечённо рассказывает парням, как задорно смеётся, превращаясь в мальчишку, как внимательно слушает. Я уже видела Дилана на светском приёме, но сейчас, в маленькой гостиной моего старого дома, под завязку набитого близкими мне людьми, он смотрелся так же органично, как и в огромном зале чикагского отеля, рядом с сильными мира сего.

Да, я гордилась им. Гордилась тем, что этот великолепный мужчина мой. Внимательный, предупредительный, чуткий, заботливый — это всё мой Дилан.

— Люблю тебя, — прошептала я, будто ненароком задев его, когда протискивалась через толпу гостей с целью… а с какой целью? Для меня цель была одна — он. Да, я банально помечала территорию, хотя знала, что здесь никто никогда не позарится на чужое. Во мне разыгралось непреодолимое желание показать, что он со мной. Глупое, дурацкое, совершенно подростковое желание, но сопротивляться ему было сложно.

Он остановил меня, перехватив всего лишь в полудвижении, и я моментально оказалась в его объятиях. Дилан продолжал говорить с Хосе про победу "Сиэтл Мэринерс" в открытом чемпионате, про самый быстрый хоум-ран, который показал один из наших игроков, но его объятия ни на секунду не ослабевали.

От Дилана меня оторвал Макс. Он дёрнул меня за руку. Его мордашка выражала крайнюю степень недовольства.

— Мам, десять часов.

— И чего?

— Эбби уже сто лет, как пора спать, а вы тут гуляете.

— Ну, ляжет попозже, делов-то? Ты никогда не был против наших посиделок, чего вдруг?

— Того. Спать пора, — угрюмо ответил Макс, таща меня за собой на второй этаж.

Искупав Эбби, я уложила дочь в кровать, и Макс решительно выставил меня из комнаты.

— Я сам ей почитаю, — безапелляционно заявил сын.

Едва за мной закрылась дверь, как за ней раздался громкий плач Эбби. Как фурия я влетела в комнату, обнаружив дочь, в истерике колотящей кулачками по бортику своей кроватки, и Макса, красного как рак.

— Неть, неть, — кричала Эбби. — Отстань! Мамааааа!!!

— Что здесь происходит?

Я в растерянности уставилась на детей, полностью дезориентированная их первой в жизни ссорой.

— Качю Дивана, качу, — кричала Эбби.

— Спи давай, — шипел на неё Макс. От злости, с которой он смотрел на сестрёнку, мне стало не по себе.

— Что случилось? — я положила руку на плечо Макса, отвлекая его внимание.

— Вспомнила, что Дилан её не поцеловал.

Чёрт!

— Сейчас я его позову.

— Не надо, и так уснёт.

— Качю, качю, качю-юю, — заверещала Эбби. — А-ааа…

Не обращая внимания на протесты Макса, я вышла из комнаты. На лестнице я громко позвала Дилана. Через секунду он оказался рядом.

— Что случилось, малыш?

— Эбби хочет пожелать тебе спокойной ночи.

Не передать, какой радостью полыхнули его глаза. Но лишь на мгновение — радостный огонь в искрящихся изумрудах погас, сменившись озабоченностью.

— Что такое? — прошептал он, смотря мне в глаза.

— Там Макс. Он…

— Я понял.

Как только Дилан вошёл в спальню, оттуда немедленно вылетел Макс.

Его первая драка в школе произошла через три дня.

На вопрос о её причине сын ответил: "Потому что он приставал". Сначала я приняла это за единичный случай, но, когда ситуация "он приставал" получила продолжение, я забила тревогу.

Успеваемость Макса понизилась. Я списала это на различие школьных программ Сиэтла и Лонгвью, но, когда разобралась в темах, которые изучал Макс, поняла, что ничего сверхъестественного ему не задавали. Он просто "забил" на уроки.

Теперь каждый вечер я просиживала вместе с ним за учебниками, желая, чтобы если не поведением, то оценками Макс снискал к себе доброе отношение учителей. Хотя, чего греха таить, — добрее было некуда.

Я понимала, оттуда растут ноги. Дилан не раз говорил, что Максу нужно время, что нам надо потерпеть, и это обычная реакция для восьмилетнего мальчика. Но я понимала, что не всё так просто. Нежность Дилана ко мне и к Эбби Макса раздражала. В течение дня его настроение менялось по нескольку раз. Сын будто не позволял себе до конца расслабиться, будто собирал силы, чтобы в какой-то момент вспыхнуть. Он мог спокойно возиться с Диланом на заднем дворе, а через пять минут вбегал в дом, хлопнув дверью.

Главным же раздражителем Макса стала Лиззи. Всякое общение с ней заканчивалось скандалом. Повода искать не надо было, достаточно одного присутствия этих двоих в одной комнате. Игрушки, мультики, еда, даже чёртова погода — всё становилось причиной спора.

Почему-то Кэтрин находила эту ситуацию забавной, полагая, что дочери полезно с кем-нибудь побыть в конфликте: "Уж больно сладко ей жилось до появления Макса", — повторяла она, когда я в очередной раз извинялась за его поведение.

Слава Богу, девочка не давала себя в обиду. Характер у Лиззи определённо был мамин. И если Макс выплёскивал на неё своё раздражение, то, по моему мнению, шестилетняя Элизабет Митчелл кое-где специально провоцировала его, получая удовольствие от споров. Да, такого опыта со спокойными и рассудительными мальчиками Ньютонов у неё не было. А Адам и Джордж в свою очередь, всячески пытались помирить скандалистов.

Через некоторое время я поняла, что без чьей-либо помощи мне с Максом не справиться.

Чем больше я говорила с ним, тем сильнее он закрывался. Чем больше Дилан проявлял внимание к нам, тем больше Макс от него отворачивался.

— Он будто одёргивает себя, боится, что подпустит тебя слишком близко, — говорила я Дилану.

Он обнимал меня, утешая и в который раз повторяя, что всё наладится и что нужно время.

Время… Почему-то мне казалось, что сейчас оно не было нашим союзником.

Пасхальные каникулы, выпавшие в этот раз на предпоследнюю неделю апреля, внушили надежду, что всё ещё можно исправить.

Дилан предложил провести их на море, и я с радостью согласилась. Белая вилла, полная света и тепла, — место, где мы познакомились — перспектива пожить неделю в курортном раю очень меня вдохновила. Дилан предложил собрать большую компанию, и в следующий приезд в Лонгвью пригласил погостить туда Ким и мальчиков.

Макс сначала отнёсся к поездке без энтузиазма, но, когда узнал, что едет "эм квадрат", обрадовался и, так же как и я, считал дни до поездки.

Компания собралась внушительная, нам пришлось лететь регулярным рейсом. Для Майка и Марка Джонсов это был первый полёт — не считая их короткого перелёта до Сиэтла, — и, в отличие от остальных ребятишек, они спокойно сидели в своих креслах, практически безотрывно таращась в иллюминатор. Остальные бегал по просторному салону бизнес-класса, и никакие увещевания не помогали успокоить расшалившихся мальчишек.

Девочки от них не отставали.

— Господи, во что мы ввязались, — смеялась Ким, потягивая предложенное стюардессой шампанское.

— Успокаивает одно: они практически всё время будут проводить вне дома. А там последим за ними по очереди.

Ким сразу же нашла общий язык и с Кэтрин, и с Джессикой, и даже с решившей в последний момент присоединиться к нашей компании Фиби.

Фиби.

Сложилось впечатление, что сестра Дилана меня избегает. Несколько раз я предлагала вместе пообедать, но Фиби всегда ссылалась на неотложные дела. Это был вежливый, обоснованный, но отказ. В те моменты, когда мы встречались у Эллен, или же они вместе с Джейсоном и малышкой Эшли приезжали к нам, Фиби никогда не оставалась со мной наедине.

Эшли была её копия: маленький эльф с огромными, фиалковыми глазами, доставшимися ей по наследству от отца. Она уже вовсю ползала, пыталась встать на пухленькие ножки и при этом очень забавно сердилась, когда, не удержавшись, плюхалась на попку. Если Лиззи считала Эбби своей куклой, то та в свою очередь, точно так же относилась к Эшли. Вместе с Кэти они ползали за ней, являя собой такую уморительную картину, что никто не мог удержаться от смеха. Эшли ловко перебирала пухленькими ручками и ножками, нередко удирая от старших подружек, отвыкших от ползания.

Сейчас все они сидели у нас на руках, утомлённые долгим перелётом. Почувствовав, что я смотрю на неё, Фиби повернула голову и, встретившись со мной взглядом, смущённо улыбнулась. Нет, мне определённо надо было с ней поговорить. Я решила обязательно найти на это время, даже если для этого придётся запереть Фиби в комнате.

Но за те дни, что мы пробыли здесь, мне так и не удалось сделать это.

Всё время было отдано детям — моим и чужим, а также их родителям.

Кэтрин с нескрываемым удовольствием передала мне заботу о доме и его гостях.

— Наконец-то я здесь в качестве гостьи, — то и дело повторяла она, сидя в шезлонге и с удовольствием попивая клубничную маргариту.

А я очень уставала. И физически, и эмоционально.

Макс с головой погрузился в новые впечатления и забавы, коих здесь было предостаточно. Бассейн, океан, мягкий белый песок, из которого так здорово было строить замки — всё было вновь, всё было интересно, и совершенно не хотелось тратить время на плохое настроение. Конечно, это радовало, но напряжение двух месяцев давало о себе знать: я плохо ела, плохо спала, периодически меня подташнивало. Постоянное чувство тревоги, ожидание чего-то неизбежного сводило с ума.

И только Дилан — мой родной, мой единственный — мог меня успокоить. Только в его объятиях я могла расслабиться. Только слыша звуки его голоса, чувствуя его прикосновения, я отпускала себя, не желая ничего, кроме его рук, губ и ласк.

Но вот уже третий день, как он улетел в Сиэтл. Какие-то важные бумаги, какой-то очередной многомиллионный контракт, какая-то незапланированная, но обязательная встреча — их всегда было много, и они всегда будут — это я уже поняла за нашу недолгую совместную жизнь.

Сказать, что я была расстроена, — не сказать ничего. Сказать, что он был расстроен из-за того, что придётся оставить нас…

— Я вернусь сразу же, родная. Ты не успеешь соскучиться.

— Неужели никто, кроме тебя, не способен сделать это? У вас же куча отделов, страшно сказать, сколько сотрудников, а ты должен прерывать свой отпуск и лететь разбираться с делами. Многомиллионная корпорация, а бумаги подписать некому!

Я знала всю беспочвенность своих претензий, знала, что не надо бы говорить эти слова Дилану, как знала и то, что ими только лишь усугубляю его состояние.

— Именно потому, что многомиллионная, Лив, — улыбнулся он мне, поднимая за подбородок моё лицо и легко целуя. — Пожалуйста, не расстраивайся, малыш. Лучше выспись хорошенько за эти дни. Вернусь, спать не дам.

— Угрожаешь?

— Предупреждаю.

* * *

Погода испортилась окончательно: ветер нагнал тучи, и холодные укусы брызг от накатывающих на берег волн быстро согнали нас с песка.

Возвращаясь домой, ни я, ни Макс не проронили ни слова. Я плелась за сыном, едва переставляя ноги от внезапно накатившей усталости. Меня опять подташнивало.

Неожиданно Макс замер посреди дорожки. Я чуть на него не налетела.

— Что ты…

Подняв голову, я увидела на всех парах летящую к нам Ким. Побледневшая, глаза широко открыты, губы сжаты в тугую линию — отчего-то при виде её я судорожно вцепилась в плечи Макса.

— Что? — только и выдохнула я, когда она оказалась ближе.

— Ты только не волнуйся! Там позвонили. Саймон уже возвращается. Он… там… — Ким задыхалась от бега.

— Что? Да говори ты толком! — крикнула я, ощутив, как под холодными тисками страха леденеет сердце.

— Звонили из Сиэтла. Там… там Дилан.

Сердце понеслось вскачь. Его сумасшедшее биение ощущалось в горле. Я испугалась, что оно может выскочить через рот.

— Что с Диланом?

— Лив, ты только не волнуйся. — Ким побледнела.

— Я уже поняла, что не должна волноваться. Говори дальше.

— Что-то случилось с самолётом. Пока ничего не известно.

— Ма-ам? — Вихрастая головка Макса повернулась ко мне. Карие глазёнки-блюдца смотрели с тревогой.

Взяв сына за руку, я быстро повела его к дому.

— Ливи, — Ким не отставала ни на шаг, всё время заглядывая мне в лицо. — Ливи, пожалуйста…

— Ма-ам? Мама? — как заведённый твердил Макс. — Что там, ма-ам?

— Не знаю, сынок. Идём.

Обычно сдержанный Говард Митчелл с телефоном в руках метался по Закатной комнате. Эллен — всегда спокойная Эллен! — смертельно бледная, обхватив себя за плечи, безотрывно следила за мужем.

— Как это вы ничего не знаете? — кричал в трубку отец Дилана. — А кто знает? Соедините меня с этим человеком. Нет. Нет, такой ответ меня не устраивает. Я хочу знать, что произошло! Немедленно, вы слышите? Плевать, что это не в вашей компетенции. Я перезвоню, у меня вторая линия. — Взглянув на экран, Говард подобрался и заговорил немного спокойнее: — Ты на месте? Как, не пускают? Ясно. Оттуда ничего не видно? Ах…да, я понял. Сделаю несколько звонков. Тебя пропустят. Оставайся на связи. Постарайся хоть что-нибудь разузнать, Джей.

Убрав трубку от уха, Говард устало провёл рукой по лицу.

— Что там? — простонала Эллен.

— Джейсон уже там. Служба безопасности на поле никого не пускает. Он видел дым.

— Господи!

Отпустив руку Макса, я вышла вперёд.

— Объясните, наконец, что происходит?

Родители Дилана растерянно посмотрели в нашу сторону — будто вспоминая, кто мы такие и что здесь делаем. Эллен неожиданно покачнулась. Говард тотчас бросился к жене и заключил её в объятия. Эллен прильнула к нему с видимым облегчением и заплакала.

Я взмолилась:

— Говард, прошу вас!

— В аэропорту Такомы внештатная ситуация. — Он говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Пока непонятно, о каком именно рейсе идёт речь. На это время было запланировано несколько вылетов, в том числе у Дилана.

Говард запнулся. Температура в комнате неожиданно упала градусов на двадцать.

— Его телефон выключен, у других членов экипажа тоже. Я сделал несколько звонков, но никто ничего не знает. Джейсон уже на месте. Он видел дым и машины скорой помощи. Ближе никого не пускают. Всё усложняют плохие погодные условия. В Сиэтле ливень. Милая, милая, — обратился он к жене, — успокойся. Я позвоню Остину. Если надо подключить сенат штата. Джейсона пропустят на поле, мы это сделаем.

По мере того, как Говард говорил, мой мозг лихорадочно соображал, выуживая нужную информацию.

— Это не его самолёт, — убеждённо сказала я. — Мы говорили утром. Дилан прилетит завтра.

— Слава богу, — выдохнула за моей спиной Ким.

Только сейчас я вспомнила о ней и о Максе.

— Отведи его наверх, — обернулась я к подруге.

— Нет, — перепуганный Макс решительно был настроен остаться.

— Иди, — твёрдо сказала я и чуть мягче добавила: — Иди, малыш. Проведай, как там Эбби. Я скоро к вам поднимусь.

— Пойдём-ка, дорогой.

Ким взяла Макса за руку и, проходя мимо, сочувственно прошептала: "Держись!"

Эллен отняла заплаканное лицо от груди мужа.

— Это правда, Лив?

— Правда. В Сиэтле постоянно идёт дождь. Дилан сказал, что завтра весь день будет просыхать у бассейна. Хотя, похоже, и у нас погода портится.

Сквозь открытые французские двери Закатной комнаты ветер парусами раздувал шелковые занавеси. Повеяло холодом, как обычно бывает при грозе.

Несколько лет назад Дилан заставил пилотов лететь через бурю. Вряд ли он стал бы делать это сейчас, рискуя собой и жизнью экипажа. Я всегда умоляла его беречь себя, переживала, когда по служебной необходимости мужу предстояли долгие перелёты.

К сожалению, не всё шло так, как мы задумывали, и каждый раз сопровождать Дилана в поездках не получалось. Дом, работа в фонде, а главное, дети — всё это держало меня в Сиэтле. Всего лишь пару раз я присоединилась к нему, и в последнюю совместную поездку в Чикаго мы провели незабываемую ночь в "нашем" номере.

Когда в середине марта мужу пришлось на неделю лететь в Японию, я осталась дома: Эбби подхватила насморк. Перепуганный Дилан тогда вовсе хотел отказаться от поездки.

— Да успокойся ты, ради Бога, — смеялась я. — Ну, подумаешь, расчихалась! Вот если бы кашель — тогда можно поволноваться. А насморк! Побегала по лужам — вот и результат.

— Я уволю эту нерадивую няню! — сердился муж. — Как можно было недосмотреть за ребёнком, когда это единственная твоя обязанность.

— Даже у самых ревностных мам дети болеют. Чем меньше ребёнок, тем острее реагируешь на каждый его чих.

Тогда у нас состоялся долгий разговор, в котором Дилан признался в сокровенном.

— Я очень счастлив, что вы у меня есть, — говорил он. — Счастлив с тобой, Эбби, Максом. Но у меня чувство, будто я пришёл на всё готовое. Это не я забрал вас в свою жизнь, а вы позволили мне разделить вашу.

Я пыталась возражать, но Дилан меня остановил:

— Нет, Лив, послушай. То, что касается твоей жизни с Майклом — об этом я даже говорить не должен. Ты и Макс — вы навсегда принадлежите ему. Но Эбби, она… она моя, — Дилан тяжело вздохнул, и я с горечью отметила, как хмурится его ровный лоб. — Как бы я хотел увидеть тебя беременной. Дотронуться до твоего живота, почувствовать, как толкается наш ребёнок. Я бы сам отвёз тебя в больницу и мерил шагами коридор, пока ты рожаешь. Или, если бы ты позволила, я был бы рядом, держал тебя за руку, дышал вместе с тобой. Я бы услышал первый крик дочери, взял бы её на руки и никогда больше не отпускал.

К тому моменту я уже плакала, и Дилану пришлось долго меня успокаивать.

— Не надо жалеть о том, что мы сделали или не сделали, малыш. И я ошибся в том, что не стал искать тебя, что допустил для нас годы одиночества. Мы вместе и можем всё исправить. Может, не сейчас, может, не сразу, но я хочу ещё детей, жизнь моя. Наших детей. Очень хочу.

— Да, любимый, — я потянулась к его губам. — Да. Да! Да!!!

После этого разговора я прекратила пить гормональные таблетки.

Я хотела малыша. Дилан будет великолепным отцом. Он уже великолепный отец, несмотря на сложности с Максом. Когда сын забывался, я с удовольствием наблюдала, как они открываются друг другу. Если бы Макс позволил, Дилан стал бы емулучшим другом. А он в свою очередь неоднократно убеждал меня, что всегда будет считать Макса сыном.

Что касается его отношений с Эбби — они были идеальными. После того памятного вечера, она больше не называла его папой. Я знала, что Дилан был бы этому счастлив, но пока он оставался для дочери "Диваном" и "плинцем".

Принц нещадно баловал свою принцессу. Куклы, мягкие игрушки, книги — всё это оседало в её комнате, да и не только в ней, грозя погрести под собой весь дом. Я хотела вмешаться, но ради Дилан не стала: поистине с благоговейной радостью он наслаждался своим неожиданным отцовством.

В выходные мы всегда куда-нибудь выбирались — в зоопарк, кино, в гости или просто на прогулку. Субботнее утро так и начиналось — с построения планов на день. Макс в основном отмалчивался, но, как и любой ребёнок, через некоторое время поддавался общему энтузиазму. У нас была настоящая семья, и, как и все счастливые люди, мы и думать забыли о том, что когда-то было иначе.

Нервозность, головные боли, отсутствие сна и тошноту можно было списать на моральное напряжение и усталость. Но сегодня утром, посмотрев на себя в зеркало, я испытала чувство дежавю. Бледная, растрёпанная, с синяками под лихорадочно горящими глазами и сухими, обветренными губами — до этого момента минут десять меня выворачивало наизнанку. Я налила стакан воды и, выпив её, немного постояла, гадая, попросится он у меня назад или нет. Попросился.

Неужели, пришло время вспомнить, как это — быть беременной. Я боялась загадывать.

Умывшись, я спустилась на первый этаж и, достав из холодильника бутылку молока, медленными глотками его выпила. Минут пять пришлось посидеть, чтобы удостовериться, что молоко останется в моём желудке. Затем я взяла ключи от машины и вышла на улицу.

Через час я сидела на кровати и, поджав ноги, изучала содержимое упаковок теста на беременность. Они были разные: и экспресс, и более детальные, — но, чёрт, писать мне не хотелось.

Лишь пару часов спустя я поднялась наверх, чтобы спокойно сделать тест. Именно от этого занятия меня отвлёк Майки Джонс.

* * *

Говард ушёл, оставив нас с Эллен одних.

Я успокаивала мать Дилана, а на сердце было неспокойно. Почему молчат телефоны? Почему не звонит Дилан? Больше всего пугал увиденный Джейсоном дым. Что горело? Самолёт? Об этом даже подумать нельзя без содрогания, не то что представить. Но, с другой стороны, если случилось что-то непредвиденное, какая-то поломка, хорошо, что это произошло на земле, а не в воздухе.

Через несколько минут пришла Фиби. Информация от Ким была скудна, и мы быстро ввели её в курс дела. Фиби побледнела, но быстро взяла себя в руки, и так же, как и я, принялась горячо успокаивать мать. Было принято решение не паниковать раньше времени.

Говард вернулся с новостями — ему удалось добиться для Джейсона разрешения пройти на лётное поле. Более того, для расследования происшествия там уже находится окружной прокурор — близкий друг Митчеллов. Теперь мы вчетвером в абсолютной тишине сидели в комнате, вздрагивая при каждом телефонном звонке.

Когда наконец позвонил Джейсон, Говард по просьбе Эллен включил громкую связь. Сквозь шум ветра мы услышали взволнованный голос Джея.

— Пожарные закончили тушить самолёт. Вернее то, что от него осталось. Видно, что перед пожаром он развалился на несколько частей. Что случилось, пока трудно сказать. Очевидцы говорят, они уже брали разгон, как машину неожиданно повело в сторону. Самолёт съехал с полосы, упал на крыло. Его начало крутить вокруг своей оси. Крылья лежат в метрах пятистах друг от друга. — Джейсон на мгновение замолчал. — Говард, это наша "сесна".

Мы слушали, затаив дыхание, боясь пропустить хоть одно слово. Как только Джейсон произнёс последнюю фразу, ноги перестали меня держать. Я тяжело опустилась на диван.

Господи!

— Кабины пилотов нет, — продолжал Джейсон. — Не могу её разглядеть. "Скорые" приехали быстро. Пострадавшие уже в больницах. Сколько их — никто не знает. Как сильно пострадали люди — тоже. Сейчас выясняем, куда именно их отвезли. Скорее всего, в ближайшие госпитали. Если понадобится перевод в профильные клиники, мы предоставим реанимобили. Они будут дежурить круглосуточно. Ко мне идёт Дженингсон. И, Говард, — голос Джейсона стал тише, и мы инстинктивно подались вперёд. — Выключите, пожалуйста, громкую связь.

Но Говард не успел. Прежде, чем он нажал нужную кнопку, все услышали последнюю фразу, которая повергла всех в шок:

— Хочу, чтобы вы знали: подтвердилась информация об одном погибшем.

Продолжая говорить с Джейсоном, отец Дилана вышел из комнаты.

Эллен медленно начала оседать на пол. Фиби подскочила к матери.

— Мамочка, мамочка, не надо!

Её голос доносился до меня, словно через вату. Немигающим взглядом я следила за тем, как Фиби подводит Эллен к креслу, как осторожно помогает сесть; как бежит к стеклянному столику и наливает из хрустального графина виски.

— Мамочка, выпей.

Кровь стучала в висках, вызывая в голове адскую боль. Второй раз за день я испытала чувство дежавю. Знакомый ужас сковал сердце. Знакомая боль принялась раздирать грудь. Но в этот раз я смогла сдержаться от крика, лишь до крови закусив губу.

Закрыв лицо руками, я мотала головой, не в силах поверить в происходящее.

"Это не может быть правдой. Он не мог быть там. Он не должен быть там. Он не должен сегодня лететь. Он прилетит завтра. Он не был в том самолёте. Это не его самолёт. Джейсон ошибся"

Моё сердце кричало эти слова, а разум… разум говорил, что ошибиться Джейсон не мог. И если самолёт взлетал, то Дилан был там. Без Дилана он бы не полетел.

Дилан там был. Он был там. Был.

— Нет!

Решение было принято мгновенно.

Я поднялась в спальню, взяла сумочку и бросила в неё документы и кошелёк. Из шкафа я достала парусиновую парку с капюшоном и пару удобных кроссовок. Переобуваясь, я заметила лежащую на полу коробочку с тестом. К горлу подступил комок: ещё пару часов назад я трепетно брала её с аптечной полки, искренне надеясь, чтобы мои подозрения оказались правдой. "Маленький мой, если ты уже во мне, пожалуйста, прости маму, что пока она не может о тебе думать. Сейчас все мысли о твоём папе. Я нужна ему. Мы все нужны ему. Особенно, ты".

Мгновенно вымокнув под начавшимся ливнем, я пробежала через двор и оказалась в гараже. Единственные ключи, которые мне удалось найти, принадлежали чёрному представительскому "линкольну".

С возрастающим раздражением я наблюдала, как медленно поднимаются автоматические гаражные ворота.

— Ну давай же, давай, твою мать. Открывайся, ну же!

Как только они поднялись на достаточную высоту, я вдавила педаль в пол.

Фиби едва успела отскочить в сторону.

Я ударила по тормозам и опустила окно.

— Что ты здесь делаешь?

— Папа позвонил Саймону. Он уже в аэропорту. Самолёт через два часа. Пожалуйста, останься, Лив!

— Есть новости от Джейсона? — Её последнюю просьбу я пропустила мимо ушей.

— Нет, он не звонил. Папа остался с мамой. Ей очень плохо. Пожалуйста, не уезжай. Лив.

— Там мой муж, Фиби, — отчеканила я. — Ты бы осталась, если бы это касалось твоего Джейсона?

— Нет, но…

— Не своди глаз с моих детей. И позвони Саймону: пусть встретит меня в аэропорту.

— Лив, прошу тебя!

Но я уже её не слышала.

Обрушившийся на город ливень заставил машины двигаться с черепашьей скоростью. Я легко обгоняла их, обдавая потоками воды из собирающихся на дороге луж. Дворники работали беспрестанно, но я не сбавляла скорости. Чёрной стрелой я пролетала сквозь город, нарушая все мыслимые правила движения и скоростной режим. Только красный свет меня останавливал. Я вслух уговаривала каждый светофор быстрей переключаться на зелёный и ругалась, когда нерадивые водители при этом не сразу срывались с места.

Аэропорт находился в стороне от города — десять миль по широкой извилистой дороге. Когда я выехала на трассу, где не надо было смотреть на знаки и отвлекаться на светофоры, мои мысли вернулись к последним словам Джейсона.

"Подтвердилась информация об одном погибшем".

Кто-то из пилотов?

Ретт? Весельчак и балагур, любитель крепких словечек и страстный болельщик "Мэринерс".

Кевин? Недавно у него родился третий ребёнок. Дилан предложил ему отпуск, но парень отказался. Сказал, что помощников в доме предостаточно — и мать жены, и его мать, и тётки. Для Кевина каждый полёт был как выходной.

Стюардессы?

Неужели, Джейн? Прекрасная Джейн — любимица Эбби.

Или Мэри Энн — наша вторая стюардесса: серьёзная, рассудительная девушка. Недавно вышла замуж за своего одноклассника, который добивался её почти десять лет.

Кто-то из них, или… При одной только мысли, что им может оказаться Дилан, горло сдавил спазм.

Нет, нет и нет!

— Нет, — крикнула я и ударила по рулю.

Послышался предупредительный сигнал. Малолитражка, которую я обгоняла, испуганно шарахнулась в сторону.

— Нет, только не он, Господи! Только не он. Не делай этого со мной, пожалуйста. Я не смогу больше. Я не вынесу этого снова!

Слёзы застилали глаза, и я уже не знала, из-за них или из-за непрекращающегося дождя практически перестала видеть дорогу.

… он возник ниоткуда. Огромный рефрижератор начал обгон, гудком предупредив о маневре. Серая масса закрыла собой всю левую сторону, и я, как та маленькая машинка пару минут назад, инстинктивно вильнула рулём, уходя вправо. Затем меня обдало брызгами, окатив по самую крышу, и на несколько мгновений я перестала что-либо видеть. Скорость была более шестидесяти миль. Неожиданно я увидела знак сужения дороги и, чтобы не врезаться в отбойник, резко вывернула руль влево. Машину повело.

В какой-то момент показалось, что я смогу справиться с управлением, но амплитуда заноса была слишком большая. Пару раз вильнув по дороге, я зацепила обочину.

В следующее мгновение машина уже летела с насыпи вниз, пробив дорожное ограждение.

Падение было практически вертикальным. Крепко зажмурившись и лихорадочно вцепившись руками в руль, я сжалась в ожидании удара. Он последовал через секунду. "Линкольн" врезался в землю. Голова дёрнулась вперёд, а затем всем корпусом меня отбросило назад. Я открыла глаза. Лобовое стекло осталось на земле. Меня мотнуло в сторону, левый локоть полетел в боковое стекло. Острая боль пронзила руку от кисти до ключицы. Затем последовали ещё два удара — сработали подушки безопасности. Передняя сломала мне нос и пару рёбер, выбивая из лёгких остатки воздуха. В следующее мгновенье я почувствовала, что вишу вниз головой. Машина продолжала двигаться, но теперь по инерции скользя по мокрой земле на крыше. Последовал ещё один удар, и, врезавшись в дерево, "линкольн" наконец остановился.

Я повисла на ремне безопасности, чётко понимая, что в сознании пробуду недолго. Грудь, рука, голова — всё жгло огнём. От боли я закричала, и этим криком лишила себя последних сил. Сознание начало ускользать.

Моя последняя мысль была о Дилане, детях и нерождённом малыше.

— Простите, — прошептала я в темноту, которая через мгновение окончательно меня поглотила.

Бонус-часть 1

Soundtrack — She's All I Ever Had by Ricky Martin

Её темноволосая головка лежит на моём плече. Рука, как обычно, — на груди, прямо над моим сердцем. Хотя, оно уже не было моим. Оно принадлежало ей — женщине, мирно спящей в моих объятиях, чьё размеренное дыхание я слушаю, лежа без сна в тёмной комнате.

"Хочу этот же номер", — сказала она, когда мы снова оказались Чикаго, и я выполнил её просьбу. Я мог бы дать ей всё, но она ничего не просит. "Люби меня, Дилан. И позволь мне любить тебя", — именно это она шептала в нашу первую ночь, и именно это изо дня в день повторяет. Любить её — так же естественно, как дышать. Но я до сих пор помню, как тяжело было отказаться от этого: вдохнув её один раз, долгие три года я не мог выровнять дыхание.

* * *

— Твоя придурочная подружка уже всех достала! Какого чёрта ты притащил её, Дилан? Ты же знаешь, ни Кэтрин, ни я Бри не выносим. Как и остальные. Она расхаживает по дому с голым задом, ведёт себя, как чёртова звезда и суёт нос во всё, даже в баночки с детским питанием. Ты же так долго держал её на расстоянии, ну что на тебя нашло?

В голосе Фиби послышались плаксивые нотки. Не удостоив её взглядом, я продолжил листать айпад.

— Ты предвзята.

— Ну, конечно! — выплюнула сестра и неожиданно ударила по гаджету, выбивая его из рук.

— Какого чёрта!

Эффект был достигнут: Фиби обратила на себя внимание.

— Это не предвзятость, мой дорогой. Это чистой воды презрение. Она пиранья. Она пиявка. Она присоска и гниющий полип на животе у кита.

— Ты назвала меня китом?

— Я назвала тебя кретином, — припечатала Фиби. — Когда-нибудь эта наглая бабёнка женит тебя на себе, и нам всю жизнь придётся терпеть её на семейных торжествах.

— Никто ни на ком меня не женит, Фибс, и прошу больше не докучать подобными разговорами.

Сестра устало вздохнула и опустилась рядом со мной на диван.

— Дилан, я вовсе не собираюсь тебе указывать, с кем спать. Но, поверь мне: всякий раз, когда ты просто с ней заговариваешь, Бри слышит звон свадебных колокольчиков. Она мечтает о тебе на весь Сиэтл! Даже о том, что ты пригласил её в эту поездку, я узнала от своей подруги, а не от тебя. Да-да, милый, — усмехнулась сестра, когда я саркастически поднял бровь. — Букмекеры уже два года принимают ставки: будете вы вместе или нет. Она, как вечная невеста, ждёт, когда же ты нагуляешься. — После небольшой паузы Фиби пробурчала: — Вот и дождалась.

— Ты заблуждаешься. Мы не первый день знакомы, Бри прекрасно всё понимает. Это всего лишь уик-энд, а ты уже распланировала нашу дальнейшую жизнь.

Досадливо взмахнув руками, Фиби вскочила на ноги.

— Такое чувство, будто я разговариваю с памятником!

Её глаза оказались на одном уровне с моими, хотя, сестра стояла, а я сидел. Маленькая пигалица, с детства привыкшая командовать. Хорошо, что есть Джей, который снисходительно позволяет ей руководить собой и их жизнью. Но иногда Фиби этого мало, и она начинает вмешиваться в дела других. "Всего лишь пытаюсь открыть тебе глаза", — так она это называет. Сейчас, насколько я понимаю, Фиби открывает глаза мне.

— Это не я распланировала, а она, дурак ты этакий! — верещала сестра, тыкая в меня пальцем. — Это она ведёт себя как чёртова плантаторша на колониальном Юге. Бри вынесла Кэтрин мозг по поводу отсутствия в доме соевого молока. Предложила провести дезинсекцию, так как во дворе слишком много цикад, и они мешают ей медитировать. А ещё ей не нравится на каждом шагу спотыкаться об игрушки. Дилан, боюсь, Кэти скоро не выдержит.

— Хорошо. Я с ней поговорю.

— Спасибо. — Улыбка Фиби не тянула на ироничную. — Я волнуюсь за тебя, дорогой. Мы все волнуемся.

— С чего вдруг? — хмыкнул я и снова потянулся к айпаду.

— С того, что сейчас ты как никогда близок к тому, чтобы связать жизнь не с той женщиной. И едва ли в конце этой несчастливой жизни получится попенять, что тебя не предупреждали.

— Фиби, повторяю, мне не нравится этот разговор.

Она скривилась:

— Хорошо. Только упаси тебя Бог сделать ей ребёнка.

— Я умею пользоваться презервативом.

— На твоём месте я надевала бы два.

Приземлившись в Сиэтле, я сообщил, что даю всем неделю отдыха. Тогда-то и возникла идея провести её на побережье. Перспектива оказаться в одиночестве среди счастливых женатых пар не очень меня прельщала — вполне хватало совместных семейных выходных.

Мне нравилось проводить с ней время. Бри принимала условия игры. Фиби ошибалась. Я не собирался выполнять данное сестре обещание: никакого разговора не будет. Через несколько дней мы вернёмся в Сиэтл, на этом всё и закончится.

Этим вечером Саймон заказал для них с Кэтрин столик в "Шератоне". Фиби, прознав об этом, устроила Джею громкую выволочку. Бедняга полчаса оправдывался, почему не ему первому пришла в голову эта идея. Дабы затушить разгорающийся скандал, Кэтрин предложила к ним присоединиться. Ещё через минуту были приглашены остальные. Романтический вечер на двоих перерастал в дружескую попойку. Саймон отказался "Шератона" и снял небольшой прибрежный ресторан, славившийся омарами на гриле и домашним вином. Как обычно, ужином не ограничилось, и ближе к ночи наша компания перебралась в ночной клуб.

— Сэр, вам повторить?

Голос бармена вывел меня из задумчивости.

— Что, простите?

Он указал рукой на пустой стакан.

— Вам повторить?

— Двойную порцию, пожалуйста

Я дал Бри ещё десять минут. Если к этому времени она не вернётся, я напьюсь и вырублюсь прямо в такси. После прошлой ночи и половины сегодняшнего утра я был вымотан не хуже десятиборца. Что-что, а трахаться эта женщина любила и умела. Именно трахаться: то, чем мы с ней занимались, на занятия любовью походило мало.

Кэтрин скинула туфли — верный признак того, что миссис Саймон Митчелл откровенно пьяна. Фиби причудливо извивалась в понятном одной ей танце. Это её боевой клич прорвался через оглушительный грохот музыки. Именно так моя маленькая сестрёнка выражала радость, когда слышала одну из длинного списка своих любимых песен. Всегда.

За то, что девчонки творили на танцполе, мужья должны были надрать им задницы. Усмехаясь, я бросил взгляд на наш столик: мои друзья увлечённо беседовали с каким-то парнем, похожим на клишированного наркоторговца. Я не имел ни малейшего представления, кто это, но, судя по всему, общением все были довольны.

Пьяные знакомства иногда перерастают в крепкую дружбу. Так получилось у нас с Роном. Надравшись на одной из первых студенческих вечеринок, после мы стали лучшими друзьями. Я был шафером на их с Джессикой свадьбе. Джесс — хорошая девушка. Именно такая и нужна Рону: умная, серьёзная, рассудительная. Я же искал нечто другое. И это другое — явно не Бри.

Снова послышался визг Фиби, и снова я посмотрел на танцпол.

Глаза её были закрыты, она полностью отдалась музыке. Её лицо блестело от пота, ко лбу прилипли мокрые тёмные пряди. Пухлая нижняя губка была закушена, и я был уверен: если подойду ближе, услышу, как она напевает. Возникло ощущение, что в эту секунду прямо здесь, на танцполе, она занимается сексом. Невидимый любовник владел её телом, и я страстно захотел быть им. Я впился в незнакомку взглядом, ловя каждое движение, каждый поворот головы, практически умоляя её не открывать глаза: почему-то казалось, что сделай она это — и наваждение исчезнет.

Девушка снова оказалась ко мне спиной, но через пару мгновений сбилась с ритма и начала озираться. Затем медленно обернулась, и её широко распахнутые глаза остановились прямо на мне.

Твою ж мать, я чуть не кончил.

Этот взгляд… Не заинтересованный, не оценивающий, не зазывный — последнее расстроило бы больше всего. Ничего этого, к счастью, не было. Тёмные глаза улыбались, будто бы зная, что или кого сейчас увидят. Правда, через мгновение улыбка в них сменилась растерянностью. Девушка замерла, приоткрыв пухлый, красиво очерченный ротик.

По моему телу пробежал холодок предвкушения. Я не мог отвести взгляда от незнакомки, с удовольствием отмечая, что и она не делает попыток разорвать нашу зрительную связь. Улыбнувшись, я приподнял руку, отсалютовал стаканом и, всё так же, не отводя глаз от девушки, одним глотком выпил обжигающе-ледяной виски.

Даже в неясном неоновом свете я увидел, как вспыхнули её щёки. Неужели в наше время женщины не разучились краснеть? Этот факт приятно поразил меня. Незнакомка не двигалась, словно загипнотизированная, но растерянность, легко читавшаяся на её лице пару мгновений назад, неожиданно сменилась испугом.

Я дёрнулся. "Малышка, да что ты…"

Фиби — Фиби? — несколько раз дёрнула девушку за руку. Но только после того, как она схватила её за плечи и развернула, моей сестре удалось привлечь к себе внимание. С нескрываемым интересом я следил за ними. Вот незнакомка тряхнула головой, будто освобождаясь от наваждения. Вот что-то говорит Фиби и та её отпускает. Пошатываясь, девушка идёт к куче сваленной обуви и достаёт свои босоножки. Она неуклюже подпрыгивает, пытаясь их надеть, и, чтобы удержать равновесие, хватается за спины танцующих. Разгорячённые люди не замечают этого, и девушка грозится упасть им под ноги. Наконец, на нетвёрдых ногах она начинает пробираться к выходу.

Её толкают. Кто-то что-то резкое говорит ей в спину. Девушка не реагирует, целенаправленно протискивается вперёд. Людское море постепенно отдаляет от меня незнакомку, и на какой-то момент я теряю из виду тёмную головку. Вскоре, я снова её замечаю; она быстро удаляется по длинному, тускло освещённому коридору. Здесь уже не так тесно. Идя следом, я останавливаюсь, замечая, как в нерешительности она замирает на выходе из клуба. Отойдя в сторону, я пропускаю идущих следом, но ни на секунду не отвожу взгляда от незнакомки. Вот она отходит от освещенного вывеской пяточка перед входом и останавливается. Я вижу, как поднимаются её плечи, когда она делает глубокий вдох и потягивается. На ум снова приходит сравнение с грациозной кошкой.

Я иду к ней. Не дойдя пары шагов, останавливаюсь и жадно разглядываю неподвижную фигурку. Она выглядит необычно хрупкой, маленькой, и даже на каблуках едва достаёт мне до груди. Я удивлён своей реакцией: обычно меня привлекают более чувственные женщины — высокие, фигуристые, проводящие много времени в спортзале. Как Бри, например, — типичная представительница своего вида, блондинка со светло-серыми глазами и лёгким круглогодичным загаром. Вдобавок, мне нравилась чувственная разница между загорелым телом и грудью, закрытой купальником. Бледная — она выглядит неимоверно трогательно. Это заводит, и я всегда с удовольствием целую белые прохладные холмики.

Кожа незнакомки, не прикрытая тонкой тканью платья, выглядит сливочно-кремовой. Ветер, треплющий её темные волосы, доносит до меня свежий, странно знакомый аромат, Неожиданно я отчётливо вижу, как она откидывается на мою грудь, прижимаясь всем телом. Я ощущаю идущий от неё жар. Мои руки опускаются на тонкую талию, я вдавливают её в себя. До моих ушей доносится стон — слабый, еле слышный, похожий на выдох стон наслаждения.

— Неужели ты и вправду думала, что можешь вот так просто от меня убежать?

Это был не совсем точный вопрос. В моей голове он звучал по-другому: "Неужели ты думала, что я вот так запросто тебя отпущу?"

От неожиданности девушка чуть ли не подпрыгивает и, резко оборачиваясь, едва удерживается на высоких каблуках. Она, безусловно, не ожидала меня увидеть. Но, прежде чем её брови поползла вверх, выражая крайнее изумление, я заметил огонёк радости, мелькнувший в карих глазах.

"Вот так, котёнок, отпусти себя. Ты же знала, что я пойду за тобой".

Быстро взяв себя в руки, с напускным возмущением она произносит:

— Простите, это вы мне?

От звука её голоса по телу побежали мурашки. Нежный, с небольшой хрипотцой, напоминающей кошачье мурлыканье, — он идеально ей подходит. Безумно захотелось услышать, как она произнесёт моё имя. Я улыбаюсь при мысли, что только от меня зависит, сколько раз за ночь она сделает это.

— Тебе, малышка. Решила поиграть в недотрогу? Ну что ж, давай поиграем.

Она моментально вспыхивает, и в этот момент я понимаю, что незнакомка старше, чем кажется. Ей около двадцати пяти, и женщины в этом возрасте одинаково реагируют на подобные слова. Разумеется, они возмущаются, но я точно знал: подавляющее большинство в тайне рассчитывает на продолжение атаки. Решительность в нашем мире давно в цене.

— Я вас не знаю, но вы мне уже не нравитесь, — выдаёт она и в довершение морщит носик.

Я едва сдерживаю смех, и делаю шаг ей навстречу.

— Котёнок показывает коготки. Интересно…

Моё поведение не имеет оправдания. Да я и не хочу оправдываться. Чем больше времени я смотрю на девушку, тем сильнее чувствую канаты, что потянули меня за ней. Неизвестно что больше возбуждало: моё сексуальное желание или желание увидеть её реакцию, когда она поймёт, чего именно я хочу. Интересно, что она станет делать дальше. Вариантов развития событий могло быть несколько, и я не собирался облегчать ей задачу. Пусть борется до конца.

— Что вы от меня хотите? — спрашивает она затравленно, и я почти что её жалею. Но, вспомнив, как всего несколько минут назад она извивалась, наверняка зная, что за ней наблюдают, как в танце прикасалась к себе, как поднимала вверх спутанные мокрые волосы, призывно оголяя шею, я не хочу давать ей ни единого шанса выпутаться.

— Что я хочу от тебя? От тебя, солнышко, я хочу только тебя.

— Я позову охрану.

— Ты думаешь, я захочу делиться?

Вновь я слышу вздох возмущения, и после она опять меня удивляет. Её глаза опускаются, девушка заливается краской. Меня поражает сочетание невинности и сексуальной раскрепощённости. Незнакомка явно блефует, только в чём именно? Я хочу заглянуть ей в глаза и делаю ещё один шаг, подойдя почти вплотную.

Её взгляд останавливается на уровне моей груди. Я приподнимаю её лицо за подбородок и заставляю посмотреть на меня.

"Девственница или шлюха?"

Миндалевидные глаза цвета горького шоколада, полуприкрытые пушистыми ресницами, смотрят прямо на меня. Она замирает в ожидании, и я внутренне улыбаюсь: "Девственница".

Её лицо необычно: даже не дотрагиваясь до него, я уже знаю, что кожа у неё гладкая и прохладная. Красиво очерченные брови, маленький аккуратный носик. Полуоткрытые не накрашенные губы похожи на спелые вишни. Мне хочется поцеловать их. Вместо этого, я провожу большим пальцем по упругой нижней губе. Не почувствовав никакого сопротивления, я соскальзываю им внутрь и через секунду с удивлением ощущаю прикосновение влажного язычка.

"Шлюха! Хвала небесам!"

— Ш-шш, мой ангел, не так быстро. Дай мне увезти тебя отсюда.

Её глаза широко распахиваются, и девушка в ужасе от меня отшатывается.

"Как? Неужели, всё-таки…"

— Какого черта здесь происходит?

Услышав за спиной пронзительный голос, я едва не застонал от разочарования и нехотя обернулся.

— Я повсюду тебя ищу, а ты здесь… — Бри пренебрежительно кивнула в сторону моей незнакомки. — Дилан, я хочу домой.

Я кинул быстрый взгляд на брюнетку. Её глаза смеялись, губы кривились в едва сдерживаемой улыбке.

— Извините.

Бодро стуча каблучками, девушка обошла нас и направилась в клуб. У меня сложилось впечатление, что она только что поняла, кто мы такие, и этот факт почему-то её рассмешил.

— Дилан, так мы едем?

— Нет.

— Я хочу домой, — повторила Бри.

— Я ещё здесь не закончил.

— Они все невыносимы. А ваша Кэтрин просто сука.

Я слушал её вполуха, думая о той, что скрылась за дверями клуба. Но на последних словах внимательно посмотрел на Бри.

— Поосторожней в выражениях. Ты говоришь о жене моего брата.

— А я твоя девушка. Ни у кого нет права меня оскорблять.

То, как уверенно она произнесла "твоя девушка", меня покоробило. Я вспомнил утренний разговор с сестрой и нарочито спокойно произнёс:

— По-моему, ты забываешься.

К моему сожалению, к концу вечера я был вынужден признать правоту Фиби: амбиции возобладали над разумом Бри. Впервые за всё время наших отношений она принялась громко выражать своё недовольство:

— Никто не воспринимает меня всерьёз. Это же твой дом, Дилан! Люди должны относиться с уважением к тому, что говорит твоя девушка. Они видят, как ты ко мне относишься, и так же ведут себя со мной. Я не привыкла, чтобы мне указывали где моё место.

Чтобы прекратить назревающий скандал, я поднял руку и быстро запихнул Бри в первое подъехавшее такси.

Всю дорогу до дома она жаловалась и призывала меня вмешаться. Я молчал, не желая тратить время на пустые споры. Понятно, что завтра Бри пожалеет о сказанном.

— За весь вечер никто из твоих родственников не перекинулся со мной и словом, — продолжила она. — Мне и не нужно их внимание, но сразу, как только ты ушёл, они принялись меня оскорблять.

Когда её голос перешёл на визг, я отвернулся к окну в надежде, что вскоре Бри выдохнется. Она схватила меня за руку, требуя внимания.

— Ты не имеешь права так поступать со мной, Дилан Митчелл. Ты мой. Только мой.

— Твой? Ты в этом уверена? — Теперь я окончательно разозлился.

— Да, уверена! Ты не должен менять меня на какую-то потаскушку из прибрежной забегаловки. Кто она такая, а? Если бы я вовремя не вмешалась, ты бы трахнул её прямо на грязном асфальте.

Машина остановилась у наших ворот. Я вышел, чтобы расплатиться с водителем. Бри выскочила следом, продолжая обличительный монолог.

— Ей уже исполнилось восемнадцать? Я видела, как ты пялился на неё в баре, а она, как последняя шлюха извивалась, выставляя себя напоказ. Тебе такие нравятся, да? Нормальные женщины тебя больше не привлекают? Ты теперь трахаешь малолеток? Интересно, она так же хорошо отсасывает, как это делаю я?

Слова Бри произвели неожиданный эффект. Сквозь красную пелену ярости, словно воочию я увидел тоненькую фигурку, вспомнил её глаза, маленький, аккуратный ротик; тёплый язычок, неожиданно дотронувшийся до моего пальца. Я ощутил прилив желания, когда воображение нарисовало картину темноволосой головки, склонённой над моим членом.

— Ждите здесь, — быстро сказал я водителю и, сунув в окно несколько купюр, потащил Бри в дом.

Она продолжала кричать, семеня за мной на высоких каблуках. Войдя в дом, я сразу потащил её в спальню. От бега Бри раскраснелась, волосы растрепались. Она тяжело дышала, и в совокупности с желанием, что сотрясало меня после её слов, это вылилось во вполне ожидаемые последствия.

— Раздевайся! — рявкнул я и принялся расстегивать брючный ремень.

— Что? — слабо пискнула Бри. Её боевой настрой моментально испарился.

— Раздевайся. Или я заставлю тебя отсосать.

Бри попятилась. Я схватил её за руку, притянул к себе и впился в губы. Кажется, я поранил её зубами, потому что Бри вскрикнула, а я почувствовал на языке привкус крови.

Не прерывая поцелуя, я подвёл её к кровати и только там разжал руки. Не удержавшись, она упала на шёлковое покрывало, и, не дав ей прийти в себя, я быстро приспустил с неё узкие брюки вместе со стрингами. Схватив за ноги, я перевернул Бри на живот и подтянул к себе, заставив встать на колени. Её крепкая задница оказалась на одном уровне с моим уже выпирающим членом. Держа девушку одной рукой под животом, я рванул молнию и, не заботясь о том, чтобы полностью избавиться от одежды, освободил его и резко в неё вошёл. Бри закричала. Она не была готова, я наверняка причинил ей боль, но мне было всё равно.

Врезаясь в её тело, я не обращал внимания на всхлипы, которые через несколько толчков перешли в более привычные стоны. Спустя минуту Бри сама начала меня подгонять:

— Да, да, не останавливайся, пожалуйста. Не останавливайся. Да, Дилан, да…

Девушка быстро обмякла в моих руках, но я продолжал двигаться, крепко держа её и не понимая, почему не приходит разрядка. Напряжение становилось болезненным. Я почувствовал, как снова напрягается подо мной тело Бри, и, закрыв глаза, попытался сосредоточиться на своих ощущениях.

…она была здесь. Тёмные глаза горели неприкрытым желанием.

— Да, Дилан, трахни меня. Ещё. Жёстче, — просила она голосом Бри.

Я прижал к себе её обнажённое тело, запустил руку в шелковистые волосы и ощутил лёгкий яблочный аромат. Да, вот чем она пахла, — моими любимыми зелёными яблоками. Затем я легко приподнял её за ягодицы и насадил на себя, врываясь во влажную, тугую плоть. Она выгнулась в моих руках и, закричав, заставила меня кончить.

Я вышел из Бри. Обессиленная, тяжело дыша, она упала на кровать. Быстро натянув брюки, я заправил в них так и не расстегнутую рубашку и, на ходу застёгивая молнию, вышел из комнаты.

Такси ждало у ворот.

— В "Затмение". И побыстрее.

Бонус-часть 2

Soundtrack — Confessa by Adriano Celentano

"Одержимость".

Лишь один раз я ошибся, но эта ошибка едва не стоила мне жизни. И как бы высокопарно это не звучало, всё выглядело именно так: цепочка неверных шагов, неправильных или несвоевременных решений, едва не лишила меня жизни. Той жизни, которой я жил сейчас. Той, что держал в руках. Той, чьи пальцы в данный момент переплетены с моими. Той, что обволакивает меня горячим теплом, в чьё податливое тело я врезаюсь, не сдерживая свою страсть.

— Я одержим тобой, — шепчу я. — Ты моё наваждение, мой наркотик. Кажется, я раньше и не дышал вовсе. Только с тобой научился.

В минуты нашей близости я не боялся быть слабым. Она тянула ко мне руки, обнимала; обхватывая ногами, принимала глубже. Я растворялся в ней, я сосредоточивался на ней, и её крик в тот самый момент сводил меня с ума. Когда она билась подо мной в оргазме, я был рад, что одержимость ею не враждебна, а созидательна. Она вела туда, где мы не могли существовать по отдельности, где мы — единый организм и никогда не будет по-другому. Как не может быть по-другому, когда, ощутив вокруг себя пульсацию её плоти, я горячей вязкой жидкостью перетекаю в неё.

— Я одержим тобой, — повторяю я, когда она затихает на моей груди.

— А у меня от тебя зависимость. Чем ты ближе, тем больше я в тебе нуждаюсь. Я обязательно должна тебя касаться. Если этого не происходит, у меня начинается ломка.

Я знал, о чём она говорит. Однажды, я испытывал то же самое, и не было уверенности, что когда-нибудь смогу от этого излечиться.

* * *

Я быстро поднялся к себе. Бри лежала в кровати. Бросив ей короткое "собирайся", я набрал номер пилота:

— Ретт, мисс Холбрук возвращается в Сиэтл.

— А ты разве со мной не полетишь? — капризно протянула Бри, сбрасывая с себя простыню и оголяя идеальное тело.

— Нет.

Не сразу до неё дошло, что я не шучу.

— Ты не можешь так со мной поступить, — прошипела она, вскочив с кровати.

— Могу! — отрезал я и, не обращая внимания на полный ярости взгляд, отправился в душ. На сегодня с меня было достаточно.

Бри уехала спустя два долгих часа, в течение которых слала проклятия на голову всех, кто находился под крышей этого дома. В первую очередь мою.

Она металась по комнате, забрасывая в чемоданы свои вещи.

Как показала жизнь, пожалеть мне действительно пришлось.

Перед поцелуем Лив утроила мне гневную отповедь, выставив охотником за удовольствиями, беспринципным и аморальным. Не могу сказать, что я был удивлён, но через несколько минут подобные обвинения можно было предъявить и ей — нежной, страстной, стонущей подо мной маленькой развратнице. Острые пики сосков упирались мне в грудь; пальчики запутались в моих волосах, и, приподняв её, я почувствовал, как быстро бьётся её сердце, — я поймал его в силки.

Я врал, когда говорил, что отдаюсь ей на откуп. Я не собирался этого делать: в моих планах было соблазнить миссис Вуд. Но в тот момент я должен был позволить ей уйти, дать насладиться своей иллюзорной победой. Это успокоило бы её, расслабило. В дальнейшем, я постарался бы завоевать её доверие, усыпить бдительность, и когда она меньше всего будет к этому готова, сделал бы решающий шаг. Ничего не спасло бы её от соблазна подчиниться моим желаниям. В том, что они у нас идентичны, как и в том, что Лив Вуд из тех натур, у которых чувства берут верх над разумом, я уже убедился. Я не оставил ей ни единого шанса. Она уже была моей.

Шанс ей предоставил глава инвестиционного фонда, неожиданно решивший поддержать важную для нас правительственную программу в области здравоохранения. Он согласился на встречу, и следующим утром я улетел в Лос-Анджелес.

Сейчас я содрогаюсь от мысли, что тогда мог не вернуться. После утомительного дня, проведённого за сложными переговорами, я мечтал оказаться в номере ближайшего отеля с обжигающе горячим душем и удобной кроватью.

Звонок Кэтрин застал меня в такси. Сквозь шум ветра и помехи на линии она кричала о тропическом урагане, острове и оставленных детях.

— Слава Богу, я смогла дозвониться до Оливии. Она уже там. Вроде бы всё в порядке, но мне было бы спокойней, если бы ты их проконтролировал.

Почти весь день мне удавалось не думать о Лив. Но, как только Кэтрин произнесла её имя, губы закололо. Я до сих пор словно ощущал на них её вкус. Всего лишь мысль о том, что сейчас Лив в моём доме, вызвала острый прилив желания.

— Я вылетаю.

О том, что по всему Западному побережью объявлено штормовое предупреждение, я узнал в аэропорту.

— Надеюсь, она того стоит, — сказал Ретт, когда я отмёл все его возражения по поводу возможных сложностей в полёте.

Я занял место за штурвалом. Остальные члены экипажа остались в Лос-Анджелесе. Я не хотел рисковать людьми, ну а Ретт — больше друг, чем личный пилот, — не мог позволить мне лететь одному.

Сильный боковой ветер, нулевая видимость, мокрая посадочная полоса — всё это мелочи по сравнению с той разрушительной для моей души сценой, что я увидел дома.

Лив, спящая в окружении детей — эта картина навсегда врезалась в память. Я тщетно пытался её отогнать, но на протяжении нескольких лет она, как изощрённая пытка, то и дело вставала перед глазами.

Дети облепили её со всех сторон, как котята кошку. Стоя на пороге спальни, я потерял счёт времени, наблюдая за ними, но не мог заставить себя уйти. В моём представлении они принадлежали мне — эта женщина и дети, и неожиданно для себя я понял, что отдал бы всё на свете, чтобы так оно и было. Я бы разбудил Лив поцелуем. Она бы улыбнулась сквозь сон и неосознанно ко мне потянулась. Я бы вытащил её из детского клубка и унёс ещё спящую к себе, и она бы не отодвинулась, не испугалась, потому что никого другого не ждала. Я положил бы её на кровать и любил так, как любил на протяжении всей жизни, потому что знал о ней всё: она больше не была незнакомкой, она была моей жизнью. Моей Лив.

Осознание того, как я только что её назвал, меня потрясло. "Моя Лив".

Будто откликнувшись, Лив неожиданно открыла глаза и первым делом повернулась к Лиззи. Она потрогала её лоб, после чего повернулась к одному из мальчиков и осторожно переложила его голову на подушку.

— Ш-шш, малыш. Спи. Всё хорошо.

Нежный голос и полусонная улыбка, обращённая к ребёнку, — не думал, что когда-нибудь эти вещи могут вызвать что-то кроме умиления. Но я действительно испытывал злость, потому что эта женщина, с материнской заботой ласкающая чужих детей, не была моей. И никогда ею не станет. Она из другого мира: где есть семейные завтраки, где отдых планируют заранее, привязывая его к детским каникулам. Где, будучи женатыми, на второй медовый месяц выбираются спустя много лет после свадьбы.

Что я знал об этой жизни? Только то, что помнил по своему детству.

Мы всегда ощущали любовь и внимание родителей. Мама постоянно повторяла, что я, Саймон и Фиби — главные люди в их с отцом жизни. Но в её словах нужды не было — мы жили с ощущением важности и поддержки. Чувство дома всегда жило в наших сердцах и по жизни мы шли с высоко поднятой головой. Глядя на Лив и детей, я испытал знакомое чувство дома. Но понимание, что я не имею на него права, как не имею права на эту женщину, болью отозвалось в сердце. Я дёрнулся — как от удара.

Этим движением я выдал своё присутствие. Лив резко села в кровати и повернулась в мою сторону. Конечно, она испугалась. Это было разумно. Но после того, как испуг прошёл, то, что я увидел в её взгляде, окончательно меня добило. Она смотрела на меня с тревогой и сочувствием. Лив — чёрт побери! — меня жалела. Она видела мою душу, видела, о чём я думаю. Видела, что происходит внутри меня. Именно от этого полного сострадания взгляда я и сбежал.

Позже я выставил себя идиотом, в традициях средней школы насмехаясь над её неловкостью и даже заставив Лив обнажиться. Она с честью прошла через это испытание, а я получил очередную порцию мучительных воспоминаний.

Сливочные холмики мягких грудей, бледно-розовые горошины сосков, узкая талия — всё в ней меня волновало. Между нами пробегали электрические разряды, и, дьявол, чего мне стоило сохранять спокойствие, когда Лив стояла так близко! Я хотел попробовать её, не только губы, но и кожу, волосы, соски. Хотел сорвать эти облегающие коротенькие шорты, раздвинуть ноги и впиться губами в ту часть тела, что скрыта под ними. Уверен, её вкус мне бы понравился.

Взяв рубашку из моих рук, Лив отвернулась, подарив мне возможность сохранить хоть каплю достоинства и уйти. Что я и сделал.

За завтраком я безотрывно смотрел на неё. Я узнавал Лив по тому, как она общалась с детьми, как смеялась; как серьёзно рассказывала Лиззи историю про волшебный бульон, заставив её отвлечься от блинчиков. Снова возникло чувство раздвоенности: словно то, что происходит сейчас, — подсмотренная картинка из параллельной реальности. В ней это был наш обычный завтрак. В ней я мог каждый день наслаждаться улыбками своей Лив, её умением готовить чудо-бульон, её голосом, телом.

Я хотел эту женщину для себя. До этого момента ничего в своей жизни я не желал так страстно. И дело уже не в сексе. Дело — в ощущении спокойствия и счастья, что она дарила, находясь рядом. Вы бы смогли отказаться от счастья? Я — нет. Но даже наслаждаться его иллюзорностью у меня не было права.

Мне не верилось, что Лив может так просто уйти. Я не был к этому готов и, лишь когда хлопнула входная дверь, кинулся за ней.

Она бежала по дорожке к воротам, где её ждало такси.

— Обернись, — твердил я, стоя на крыльце под проливным дождём. — Пожалуйста, обернись. Если ты чувствуешь то же, что и я, посмотри на меня.

Но она не обернулась.

Это был самый странный день в моей жизни. Потерянный день.

После ухода Лив я не находил себе места, ни на чём не мог сосредоточиться. Я рвался к ней, но тут же находил сотни причин этого не делать. Мне необходимо было выкинуть её из головы, но все попытки оказались тщетны. Я везде и во всём видел её. Я до сих пор чувствовал её запах. Я не представлял, что со всем этим делать. Впервые я был в смятении из-за женщины. Мне не удавалось отделаться от мысли, что я знаю в ней всё. Я чувствовал Лив, пропускал через себя каждую её эмоцию. Она была для меня открытой книгой, и в то же время я понимал, что не продвинулся дальше титульного листа. У меня не осталось ни единого шанса это исправить. Более того, какая-то часть меня понимала, что так будет лучше.

Каким-то непостижимым образом Лив изменила меня. За несколько дней из здравого человека я превратился в сталкера, преследующего замужнюю женщину. Это был не я. Не мог быть я. Что со мной происходит? Почему именно она? В какой момент это стало нечто большим, чем просто желанием? Почему я не мог забыть о ней? Почему не мог, как она выразилась, поставить эту чёртову зарубку? Почему её уход выбил из моих лёгких весь воздух?

Я был в ярости.

К концу дня я ненавидел Оливию Вуд.

Я ненавидел её за то, что должен был выдумывать для детей убедительную причину её поспешного отъезда. Ненавидел, когда Лиззи снова попросила этот дурацкий бульон. Ненавидел, когда мальчишки без капризов и с явным удовольствием съели всё, что она приготовила. Ненавидел, когда слушал рассказ Адама, как Лив выгнала няню и как разрешила им перед сном не чистить зубы. Он был в восхищении от того, что она разбиралась в игрушках и мультфильмах. Я завидовал восьмилетнему сыну своих друзей потому, что он провёл с ней больше времени, чем я, и знал её с той стороны, с которой никогда не доведётся узнать мне.

— Я бы хотел с ней дружить, — сказал Адам.

Я бы тоже, парень. Я бы тоже.

Я оставил детей в компании скачущих по экрану железных монстров, а сам отправился в спальню брата. В ярости я метался по комнате, где ещё отчётливо ощущалось её присутствие.

— Что ты сделала со мной?

Это было сродни мазохизму, но то и дело я останавливался перед расправленной кроватью, закрывал глаза и снова видел темноволосую женщину, спящую в окружении детей.

Наверное, я провёл бы весь вечер, терзая себя, но от этой участи меня спасла моя мать.

Однажды наступит момент, когда я буду готов многое отдать за то, чтобы в тот день аэропорт так и не открыли. Но позже именно мама станет последним звеном в цепочке событий, которые привели меня к моей Лив. По иронии судьбы, первый шаг к этому был сделан в тот день, когда она от меня ушла.

Услышав, как подъехала машина, я решил, что вернулись горе-сёрферы.

— Сюрприз! Не ждали?

— Мама? Что ты здесь делаешь?

— Если бы ты знал, какой это был кошмар! — воскликнула она. — Пять часов в переполненном аэропорту!

Мама продолжала что-то говорить, но я уже не слушал.

— Мне надо уехать. Это срочно. В гостевой спят парни Ньютонов. Элизабет — в комнате родителей.

— Что-то случилось. милый?

— Нет. Всё в порядке. Просто… просто мне действительно надо ехать.

Ничего не объясняя, я взял ключи от машины и вышел под дождь.

Лив долго не открывала. Судьба словно давала мне шанс уйти, и в тот момент, когда я увидел её, я пожалел, что им не воспользовался.

Я словно оказался в раю. Или аду. Эти два взаимоисключающих понятия для меня сошлись во вполне земной женщине — растрёпанной, полусонной, с пылающими щеками и лихорадочно блестящими глазами, одетой в расстёгнутую, открывающую взору волнующую ложбинку между грудями, рубашке. Кстати, моей.

Взгляд скользнул по открытой полоске кожи плоского живота, и я едва не поперхнулся: с белых трусиков, соблазнительно выглядывающих из-под распахнутых краёв измятой рубашки, на меня смотрела нарисованная кошачья морда.

Святые угодники! Как можно быть одновременно такой дьявольски соблазнительной и обезоруживающе невинной. Титанических усилий мне стоило не накинуться на неё прямо в прихожей.

Я действительно не знал, зачем в ту ночь пришёл к Лив. Может, это была отчаянная попытка ухватиться за самый край желанной реальности. Может, я просто хотел ещё раз убедиться, что она существует. Может, специально искушал себя, чтобы не поддаться вытягивающему душу влечению.

Лив изучала меня, стоя на другом конце комнаты, пока я сидел у окна, пытаясь собраться с мыслями. Я не знал, с чего начать разговор, и она нисколько мне не помогала.

К тому моменту она уже переоделась в гостиничный халат, слишком большой для её маленькой фигурки. Ей пришлось подвернуть его в поясе, чтобы халат не волочился по полу. Лив выглядела так трогательно, что у меня зачесались руки от желания её обнять.

— Вот, держи. — Она бросила на кровать пакет. — Извини, она немного помялась.

Я не сразу сообразил, что речь идёт о рубашке.

— Не стоило. Оставь себе.

— Это не очень удобно. Я всё-таки замужем.

"Замужем".

Именно это слово меня отрезвило.

Она была замужем. В этом мире эта женщина мне не принадлежала. Я мог бы взять её ненадолго, но я не этого хотел. Хотя… Если бы она сама сбросила с плеч мою рубашку и позвала к себе, я был бы с Лив Вуд столько, сколько она позволила бы, и ушёл бы счастливым. Наверное, ещё пару дней я бы улыбался воспоминаниям о ней, но через месяц наверняка бы забыл. Но хрупкую фигурку, от ушей до кончиков пальцев закутанную в пушистый хлопок, взирающую на меня с трепетным ожиданием, я не смогу забыть никогда. В этом я был абсолютно уверен.

Но она была замужем.

Вот именно, что замужем!

Оказалось, я произнёс это вслух.

— Дилан, я не понимаю, что…

Я попросил у неё прощения. Искренне. Это были единственно правильные слова, что я мог сказать Лив. Произнести их бесстрастно и уйти — вот что я должен был сделать, но искушение ещё раз дотронуться до неё было сильнее благоразумия. Я поддался ему и, прежде чем поцеловать теплую ладошку, вдохнул неповторимый аромат её кожи. Теперь я знал, как пахнет счастье.

Она не оттолкнула меня. Не вырвала руку. Она ждала, а я не хотел её отпускать и понимал, что мне этого мало.

— Останови меня, Лив. Пожалуйста.

Я был повержен. Раздавлен своими чувствами к почти незнакомой женщине. Чужой женщине. Это было ново. И это было больно.

— Зачем ты пришёл, Дилан? — спросила она.

— За тобой, Лив. Я пришёл за тобой.

Всё, что я говорил после, было как покаяние. Ни перед кем до этого и никому после я не раскрывал свою душу. Я был в состоянии, близком к помешательству. Слова омывали меня, их солёную влагу я ощущал на своих губах. Я не знал, сколько времени длилась моя исповедь, но в какой-то момент Лив оказалась передо мной. В ожидании приговора я обнял её, вжимаясь в тёплое податливое тело. Её слёзы капали мне на макушку.

"Милая моя, нежная! Как так вышло, что мы разминулись с тобой? Что мне сделать, чтобы ты всегда вот так стояла рядом, чтобы я всегда чувствовал твои руки? Мне мало вечности, я хочу бесконечно наслаждаться тобой. Хочу, чтобы ты хоть на мгновение позволила себе любить меня, как люблю тебя я".

Вот оно!

Как же всё просто!

— Дилан, посмотри на меня. Посмотри на меня, милый. У тебя всё будет хорошо, поверь мне. Всё будет — дом, семья, дети. Ты обязательно найдёшь женщину, которая подарит тебе их. Но это буду не я. Прости.

Это было грёбаное аутодафе.

А последующий за этим поцелуй — приглашением на казнь.

Она казнила меня своим горячим язычком, соскользнувшим мне в рот. Я умирал под теплом её дыхания, чтобы в следующую секунду под ним же и ожить.

Не осталось ничего, кроме истины, что озарила меня несколько мгновений назад.

— Я люблю тебя, Лив.

— Я… я не могу, Дилан.

— Ш-шш, малышка, я знаю.

Наконец-то было найдено объяснение происходящему. Так вот как это бывает! Чувство, о котором так много говорят. Всё, что мне доводилось слышать ранее, — слова, которыми люди описывали его, — было неправильным. Вернее, не было таких слов в мире, чтобы дать определение тому всепоглощающему, огромному, заставляющему чувствовать внезапно выросшее сердце, упирающееся в грудную клетку. Я хотел завыть от боли, что заживо разрушала меня, и не осталось ничего, кроме желания уберечь ту, которая вызвала эту боль, от подобного разрушения.

"Я люблю тебя!" — говорил я, когда останавливал наш поцелуй.

"Я люблю тебя!" — повторял я, подхватывая её на руки и прижимая к себе.

"Я люблю тебя!" — стонало моё сердце, когда я осторожно опускал её на кровать.

"Я люблю тебя!"

Прежде чем уйти, я в последний раз дотронулся пальцем до её припухлой от поцелуя губы.

— Дилан! Нет!

Она остановила меня, навсегда изменив наши жизни.

Это было безумие.

Мы изучали. Мы пробовали. Мы хватались друг за друга, не понимая, как раньше могли жить без этого. Мы растворялись друг в друге, стремясь дать больше, чем получить. Лишённые всяких преград, мы насыщали собою наши тела.

Она не была девственницей, придя ко мне, но чёрт бы побрал всё на свете, если её вскрик, когда я впервые вошёл в неё, не стал для меня доказательством обратного.

После первого ошеломительного оргазма, к следующим мы шли долго. Она плакала, когда я целовал её маленькие пальчики на ногах. Я кончил на третьем толчке, когда ворвался в неё после того, как она несколько минут с мурлыканьем посасывала мой член. Я лежал меж её ног и целовал припухший холмик гладко выбритого лобка, спускаясь всё ниже и ниже, пока мой язык не оказался внутри её лона. Я испытал момент триумфа, когда она, закричав, кончила, и мой язык чувствовал, как сокращаются её мышцы. Я не отпустил её и тогда, дразня лёгкими прикосновениями к набухшей горошине клитора, и она шипела подо мной. В следующий раз я довёл её до экстаза пальцами. Она издала возглас изумления, когда я, глядя прямо ей в глаза, слизал с них её соки. Я пировал над ней, стараясь запомнить всё: её запах, вкус, прикосновения, звуки, которые она издавала, — всё было зафиксировано, учтено и отправлено на хранение. И вряд ли хоть на одно мгновение в нашу единственную ночь я мог предположить, что эти воспоминания когда-нибудь не причинят мне боли.

Уйти от неё, свернувшейся комочком на скомканных простынях растерзанной постели, было самым тяжёлым, что я когда-либо делал в жизни. Я готов был подхватить её, обнажённую, закутанную в простыню, и навсегда забрать в свою жизнь. Мысль о том, что сейчас я поцелую Лив в последний раз, ножом проворачивалась в сердце, и, обливаясь кровью, я запретил себе делать это. Меня хватило только на то, чтобы протянуть к ней руку, но я тут же её одёрнул, боясь обжечься. Но разве можно обжечься, когда ты уже сгорел?

Я не мог заставить себя уйти из гостиницы.

Сидя в пустынном холле гостиницы, я пил принесённый из ночного бара виски. Мне некуда было идти. Я вспомнил старую истину, в смысл которой никогда не вникал: "Дом там, где сердце". Теперь я понимал, о чём это. Я оставил своё сердце с ней, значит, это место было моим домом.

Я видел, как вернулся её муж. Он стремительно прошагал по холлу к лифтам, и мне стоило неимоверных усилий не броситься за ним. Я хотел догнать его, остановить, врезать, выплеснуть на него всю свою злость и проорать в лицо: "Здесь больше нет ничего твоего. Ты всё просрал! Уходи и не возвращайся!"

Но я не сделал этого. Я заставил себя оставаться на месте и ждать, когда моё сердце увезут от меня, и я стану бездомным.

Она была бледна, волосы, которыми я играл ночью, стянуты в узел. Пальцы нервно подёргивали ремешок переброшенной через плечо сумки, глаза смотрят в пол. Сжавшись в комочек, Лив кусала губы, буддто и изо всех сил старась не заплакать. Её облик кричал о безграничном отчаянии.

Все мысли о себе, о том, как я смогу, а вернее, не смогу жить дальше, ушли на второй план. Ангел мой, что же я с тобой сделал!

Мне придётся всю жизнь нести на себе вину за то, что я сделал с Лив. Но я не должен был уходить просто так. Необходимо дать ей возможность найти меня, если у неё так и не получится заново сложить свою жизнь. А я готов был вечно ждать её звонка с просьбой о помощи.

Я быстро написал на гостиничном бланке свой номер и, когда Лив вышла из лифта, окликнул её.

Пока она медленно шла ко мне, и я с отчаянием обречённого на вечный голод пожирал глазами её хрупкую фигурку. Моя девочка, моя бедная девочка… Бледная, растерянная, с тёмными кругами под глазами и искусанными губами.

Она вбирала меня в себя, вытягивала из меня душу взглядом измученных шоколадных глаз. Они смотрели на меня без обвинения, без укора — лишь боль и отчаяние.

Я сказал ей всё, что было у меня на сердце. Сказал, что мне нечего ей предложить, и в то же время, я отдаю ей всё. Она слушала меня не перебивая, и я попросил её дать мне надежду.

— Пообещай, если тебе когда-нибудь станет плохо, ты будешь в отчаянии, будешь нуждаться в какой-либо помощи, — позвони мне. Я хочу, чтобы у тебя был мой номер. Ты можешь выкинуть его сразу, как только я отвернусь, но прошу тебя, пожалуйста, — умолял я, — возьми его. Мне необходимо знать, что он у тебя есть.

Когда, беря бумагу, её рука коснулась моей, я вздрогнул. Я знал, что Лив тоже почувствовала тот же электрический разряд. Она закрыла глаза, задержав свою дрожащую ладошку в моей, и я понял, что когда она их откроет, пути назад не будет. Я не смог бы снова выдержать этот полный боли взгляд, поэтому отпустил её. Как мне тогда казалось, навсегда.

Бонус-часть 3

Soundtrack — Where Are You by Londonbeat

Сильный ветер нёс дождевые капли параллельно земле. Выругавшись, я закрыл бесполезный зонт, как до этого сделал Ретт. Он шагал рядом. Его тёмно-синий плащ вымок, вода стекала по козырьку форменной фуражки двумя тонкими ручейками. Мы шли из ангара, где стоял наш самолёт, в сторону аэропорта и спорили.

— Знаешь, это даже не смешно, — горячился Ретт. — Ты ставишь под сомнение моё мастерство пилота.

— Я не буду рисковать ни тобой, ни кем-либо из команды, — спокойно объяснял я.

— Мы летали и не в таких условиях. Что такое грёбаный ливень с нашими-то двигателями — ерунда, лёгкий душик. Ну потрясёт немного, что с того?

— Нет, Ретт. Я сказал — нет. Полечу на регулярном рейсе. Для большой авиации небо пока открыто. Вылетай, как только позволят погодные условия, — не рискуй.

— Ты превращаешься в своего отца. Говард иногда излишне, гхм, осторожничает. Раньше ты был куда рисковее, дружище.

— Потом что раньше у меня не было жены и двоих детей. Это накладывает определённые обязательства.

— Никогда не думал, что услышу, как Дилан Митчелл рассуждает о каких бы то ни было обязательствах. — Ретт по-дружески ткнул меня плечом. — Ты не думай, мне нравится Лив, но она крепко держит тебя за яйца.

— Что есть, то есть, — засмеялся я. — И я вовсе не возражаю.

— Посмотрим, что ты скажешь года через два-три.

Спустя час, сидя в комфортабельном кресле бизнес-класса "Боинга", я думал о том, что сказал Ретт. У меня не было желания что-либо доказывать себе или Лив. Не было желания скрывать, юлить и недоговаривать. Высшая привилегия взаимной любви — обоюдное доверие. В этом заключалась наша сила перед всем миром. Но это же делало нас уязвимыми. Я больше не мог позволить себе принимать единоличные решения, совершать необдуманные поступки и, срываясь, лететь на другой край земли в погоне за сомнительным удовольствием. Теперь у меня были жена и дети.

Сын и дочь.

Я никогда не относился к Максу по-другому. Он был плотью и кровью женщины, без которой я не мыслил своего существования. Она была моей женой, соответственно он был моим сыном, и никак иначе.

Конечно, трудности присутствовали. Я видел, как переживала Лив. Видел, как Макс не прекращает отстаивать роль главы семьи, возложенную на себя после смерти отца. Он не принимал меня не только из-за детской ревности, и я это понимал. Нельзя много ждать от пятилетнего мальчишки, но в том, что для матери и сестры он стал опорой, была заслуга родителей. У Лив с Майклом Вудом получился отличный сын.

Наша же дочь… Господи, я до сих пор не мог привыкнуть к этому словосочетанию "наша дочь". Наша девочка, наша малышка, наша красавица — Эбби. Я не мог насмотреться на неё, не мог надышаться. Если она будет самым избалованным ребёнком в мире, мне всё равно — я дам ей и Максу всё, что имею, и даже больше.

Всякий раз беря её на руки, я чувствую, что моё сердце готово выпрыгнуть из груди от счастья. Я держу в руках половинку себя. Половинку своей Лив. Она так на неё похожа, хотя все твердят обратное. Да, у нас с Эбби одинаковый цвет глаз, её бронзовые кудряшки сразу выдают в ней мою дочь, но я вижу в ней Лив. В том, как она смотрит; её движения, выражение лица, когда она над чем-то задумывается. В том, как она встряхивает головой, как закусывает губку, силясь не расплакаться, когда её что-то расстраивает.

Первый раз, когда она заплакала, я испугался. До сих пор её слёзы вызывают у меня чувство растерянности. Втайне от Лив я приходил ночью в детскую и смотрел, как спит моя девочка; прислушивался к её дыханию. Мне всё время хотелось смотреть на неё, хотелось держать на руках. Я понимаю, что это сумасшествие, но, похоже, моя зависимость от Лив каким-то образом распространилась и на Эбби: каждый раз, когда дочь обнимает меня, я умираю от нежности. Всякий раз, когда меня обнимает её мать, я возрождаюсь.

Раньше я, не задумываясь, согласился бы на предложение Ретта. Сколько их было — рискованных полётов, бесшабашных спусков по чёрным трассам заснеженных склонов, гонкам на предельной скорости по треку и за ним. Больше я не мог себе этого позволить. Да и не хотел. Мне нельзя было рисковать собой, потому что себе я уже не принадлежал. Утром я пообещал Лив прилететь на следующий день. Разговаривая со мной, её голос звучал преувеличенно бодро, но в конце она сорвалась и всхлипнула.

— Милый, я так по тебе соскучилась.

— И я, жизнь моя. Завтра в это же время мы будем вместе, обещаю.

— Я встречу тебя в аэропорту. И это не обсуждается, — сердито закончила она.

Я засмеялся:

— Люблю тебя. И это тоже не обсуждается.

Ещё до того, как попрощался, я знал, что ещё одной ночи врозь у нас не будет.

Я не мог сдержать улыбки, представляя её реакцию на моё появление. Наверняка, забыв обо всём, Лив бросится мне на шею и, не обращая ни на кого внимания, подарит долгий поцелуй. Позже она обязательно покраснеет и засмущается, но я больше её не отпущу. Я буду целовать её до тех пор, пока мы не начнём задыхаться. Она непременно засмеётся и назовёт меня сумасшедшим.

Я снова улыбнулся. Сидящий через проход мужчина поймал мой расслабленный взгляд и подмигнул.

— Понимаю. Каникулы на побережье. Нет ничего приятнее солнца, местной текилы и маленьких сеньорит из местных баров.

Одутловатое лицо с тёмными мешками под глазами выдавало любителя выпить. Одет мой сосед был во всё белое — от пиджака, до ботинок, что при грузной фигуре делало его похожим на огромный сугроб. Он промокнул шею белоснежным платком и наклонился ко мне:

— Для них такие, как мы, — лакомые кусочки. Здесь можно и повыбирать. Могу рассказать, где найти самых горячих девочек.

— Спасибо. Я женат.

Мужчина затрясся в беззвучном смехе.

— Так и я, парень. И я. Но разве это что-то меняет?

— Для меня — да, — отрезал я, дав понять собеседнику, что разговор закончен.

Неужели наступят времена, когда наши чувства притупятся, и я уже не буду так остро реагировать на Лив? Неужели и мы превратимся в одну из этих пар, развлекающихся поодиночке?

Нет. Я отчётливо помню, как даже в самых смелых мечтах не представлял её рядом. Когда мысль о том, чтобы увидеть её хоть на мгновение, хоть издали, преследовала меня месяцами. Любовь — это доверие. Но было кое-что, о чём я никогда бы не рассказал своей жене. И это был не вопрос доверия, речь шла о её душевном спокойствии: Лив до сих пор остро реагирует на всё, что касается времени, прошедшего после смерти Майкла. Она чувствует вину за то, что скрывала Эбби. Мои слова о том, что я виноват не меньше, не разыскивая их, служили слабым утешением.

Как я мог, не боясь расстроить любимую, признаться, что несколько раз с полдороги разворачивал машину. Что, выезжая на рулевую дорожку лётного поля, с силой отрывал руки от штурвала. Что едва не убил собственного брата, когда в рассказе о встрече с Майклом он не сказал о ней ни слова. Что часто ловил себя за тем, что выискиваю её номер в списке контактов. Хотя, кого я обманывал, — я знал его наизусть уже с той минуты, как нашёл случайно оставленный телефон Фиби и просмотрел список последних вызовов. Я мог часами сидеть, смотря на её имя, горящее на экране.

Лив. Моя Лив.

Что с тобой? Как ты? Справляешься ли? Тревога, помноженная на бесконечную нежность, съедала меня. Закрыв глаза, я вспоминал маленькую фигурку, стоящую в холле отеля, обречённый взгляд, полный невысказанной боли. Больше всего на свете я мечтал стереть с её лица выражение отчаяния, когда она смотрела на меня в последний раз и, оттягивая неизбежный момент прощания, держала свою руку в моей. Думать о том, что всё могло быть иначе, встреться мы в другое время и в другом месте, было равносильно пытке. Хотел ли я, чтобы Лив раз за разом переживала это чувство? Хотел ли окончательно сломать её? Ответ был очевиден. Я в очередной раз убирал палец с клавиши вызова, но полностью заряженный аккумулятор телефона стал для меня навязчивой идеей.

Никогда я не расскажу своей жене, что помню каждое мгновение того утра. Я видел, как они с Майклом прощались с моими родными. Видел, как садились в такси. Видел, как украдкой ото всех Лив поглядывала на центральный вход, будто чувствуя, что я смотрю на неё. Я ловил эти последние секунды нашей, пусть не очевидной, но близости.

Проводив взглядом отъезжающее от отеля такси, я подошёл к стойке регистрации и, протянув кредитную карту, назвал цифры её номера.

— Простите, сэр, но он только что освободился. Нужно время, чтобы привести его в порядок.

— Не нужно. Оттуда только что выехали мои друзья. Номер мне понравился. Я хотел бы оставить его за собой.

В подтверждение серьёзности своих намерений я достал из нагрудного кармана предварительно свёрнутую купюру и, накрыв ладонью, по отполированной поверхности стойки пододвинул её администратору.

— Вообще-то у нас так не принято, — проговорил он. Скорость, с которой купюра исчезла в его руке, доказывала обратное.

Я саркастически поднял бровь и протянул кредитку. Взяв её, парень быстро провёл карточкой по терминалу.

— Вот ваш ключ, сэр.

— Спасибо.

Я никогда не расскажу Лив, как стоял посреди номера, таращась на смятую постель и вспоминая, что мы делали в ней прошлой ночью. Как, зайдя в ванную комнату, я нашёл её белый халат, в спешке брошенный на пол. Не расскажу, что не смог сдержать стона, когда, подняв его и поднеся к лицу, почувствовал её запах. Я боялся напугать её рассказом о том, что, вернувшись в спальню, лёг на смятую подушку, которая ещё хранила отпечаток её головы и провёл так весь день в обнимку с чёртовым халатом.

Уходя, я, словно маньяк, обыскал номер. Я хотел найти что-нибудь, что будет напоминать мне о Лив. В одном из ящиков комода я обнаружил пакет с моей рубашкой.

"Это не очень удобно. Я всё-таки замужем".

Рубашка и халат до сих пор хранились в моей городской квартире. Не думаю, что когда-нибудь смогу от них избавиться.

Встретить её через два года в том госпитале, стало для меня полной неожиданностью. Поддавшись на уговоры матери, я в последний момент согласился возглавить делегацию нашего благотворительного фонда. Лив знает, что, не справившись со своими чувствами, я сбежал от неё, как последний трус. Но я не сказал ей, что следующие два часа провёл в машине, безотрывно следя за центральным входом.

Когда Лив с сыном вышла из больницы в компании моей матери, я испытал шок. К тому моменту я уже отказался от надежды когда-либо увидеть её снова, но вот она стоит передо мной и её по-дружески целует моя мать. Что за жестокую шутку в очередной раз сыграла со мной судьба? Необходимо было в тот же вечер поехать к родителям и потребовать у мамы ответа. Вместо этого я напился.

****~

— Ну и погодка, чтоб её. — Темнокожий водитель такси поймал мой взгляд в зеркале дальнего вида и сочувственно покачал головой. — Если вы приехали отдыхать, мистер, то время для этого не самое подходящее. По радио сказали, циклон накрыл всё западное побережье минимум суток на пять.

Я посмотрел в сторону океана. В сплошной завесе дождя он полностью сливался с небом. Ураганный ветер гнул упругие пальмы к земле. При выезде на открытые участки трассы машину ощутимо бросало в сторону.

Через пару миль мы увидели огни впереди идущих автомобилей. Ещё через одну движение и вовсе остановилось.

— Похоже, авария. — Вытянув голову, водитель силился рассмотреть, что происходит впереди. — Точно! Вижу полицейские машины.

Достав из кармана телефон, он заорал в трубку:

— Бобби, на шоссе авария. А, ты уже там! И надолго это? Понятно. А чего случилось-то? Ни хрена себе! Живые есть? О! Красивая? Ну всё, всё, отваливаю.

Парень засмеялся и, убрал телефон от уха, повернулся ко мне.

— Бобби — мой кузен — полицейский. Какая-то дамочка слетела с дороги. Похоже, не справилась с управлением. Хорошо, что машина большая. "Линкольн". Бобби говорит еле достали её оттуда. Говорит, она к мужу в аэропорт спешила. Вт это я понимаю — приспичило.

Он громко рассмеялся над своей шуткой. Я же в очередной раз порадовался, что решил приехать именно сегодня: ни ливень, ни семь казней египетских не остановили бы мою Лив в желании приехать в аэропорт.

Дом был залит светом.

Зайдя внутрь, я услышал из гостиной громкие голоса. Прислушавшись, я быстро понял, что Лив среди них не было. Недолго думая, я взбежал по лестнице и направился по коридору в нашу спальню.

Первой я увидел Эбби. Сидя на полу, она листала яркую книжку.

— Здравствуй, моё солнышко. — Присев на корточки у порога, я раскрыл ей свои объятия.

Ловко вскочив на ножки, дочь подбежала ко мне и крепко ухватилась за шею.

— Пиветь. Я кучала.

— Ох, а как я скучал! — Я прижал свою девочку к груди, целуя её прямо в кудряшки. — Очень-очень скучал.

— И мамиська кучала.

Эбби отодвинулась и серьёзно посмотрела на меня огромными зелёными глазами. Красавица моя!

Неожиданно, она неодобрительно покачала головой.

— Мамиська тоже осень-осень кучала.

— Я больше не уеду, детка.

— Никада-никада?

— Никогда-никогда не получится. Такая уж у меня работа. — Подхватив дочь на руки, я принялся обыскивать комнату. — А где наша мамочка?

— Дилан, слава Богу!

Удивившись жару, с котором было произнесено это приветствие, я обернулся к вбежавшей в комнату Ким. В одной руке она держала стакан с молоком, другой — судорожно схватилась за горло.

— Добрый вечер, Ким, — улыбнулся я.

— Д-добрый, — ответила она, заикаясь. — Что? Как ты? Господи, Дилан!

Поставив стакан на низкий стол, заваленный детскими игрушками, она кинулась ко мне и крепко обняла вместе с Эбби.

— Кими, да что с тобой? — засмеялся я.

— Слава Богу, слава Богу, — всё повторяла и повторяла она, сжимая меня в объятиях.

Внутри начало зарождаться чувство тревоги.

— Ким, что случилось?

— Ты же ничего не знаешь! — всплеснула она руками. Эбби закрутилась, желая вырваться из моих рук. Я опустил её на пол, не отрывая взгляда от девушки. — Мы не могли до тебя дозвониться. Мы думали, ты в Сиэтле. Мы думали, ты в том самолёте. Господи, Дилан!

Она снова кинулась обнимать меня, теперь уже плача. Я по инерции обнял Ким, но через мгновение отодвинул от себя, заглядывая ей в лицо.

— Кими, посмотри на меня. Что случилось? О каком самолёте идёт речь?

Мне пришлось её немного встряхнуть, прежде чем, всхлипнув, она начала спутанно объяснять:

— В Сиэтле авиакатастрофа. Пожар. Твой самолёт. Там… там… — Она снова заплакала. — Там кто-то погиб, и Лив….

Не дослушав, я выбежал из комнаты.

Моё появление в гостиной явилось громом среди ясного неба. Мама и Фиби с плачем кинулись ко мне навстречу. Поймав их, я посмотрела на отца. У него дрожали губы.

— Слава Богу, слава Богу, — повторяла мама, наравне с сестрой едва не задушив меня в объятиях

— Ты чёртов сукин сын, — услышал я от своей невестки. — Я тебя ненавижу. Если бы ты знал, что нам всем пришлось пережить!

— Я тоже люблю тебя, Кэти. Где Лив?

— Господи, Лив! — Мама отпрянула, потрясённо уставившись на меня. — Она же ничего не знает.

— Лив в аэропорту. — Это была Фиби. — Они с Саймоном летят в Сиэтл.

Оба — и я, и Кэтрин — как по команде достали телефоны.

"Абонент временно недоступен", — услышал я в трубке. Кэтрин повезло больше.

— Он здесь. Дилан здесь! — кричала Кэтрин. — Да, Сай, уверена. Да, он стоит передо мной. Живехонек. Нет, он ничего не знает. Лив с тобой? Как нет? Как нет? — Кровь отхлынула от лица. — Она уехала два часа назад. Она должна была уже… Что? — Кэтрин растерянно опустила руку с телефоном: — Саймон говорит, что её нет.

"Хорошо, что машина большая… "линкольн"… еле достали оттуда… к мужу в аэропорт спешила…"

— На чём она уехала?

— Что?

— На какой машине она уехала? — проорал я.

Кэтрин обвела взглядом всех родных.

— Я… я не знаю, — растерянно пробормотала она.

— "Линкольн", — всхлипнула Фиби. — Она взяла "линкольн".

Господи, нет!

Бонус-часть 4

Soundtrack — It's You by Switchfoot

Как же он был безжалостен — этот стоящий передо мной человек. Каждое слово, что он произносил, ножом проворачивалось в сердце. Мой личный всадник апокалипсиса. Второй за сегодняшний день.

— Сломаны три ребра. Множественный перелом левой руки и ключицы. Томография показала сотрясение головного мозга. Больше всего меня беспокоит её эмоциональное состояние, мистер Митчелл. Пока мы не убедили вашу жену, что современные препараты и средства диагностики можно применять даже на самых ранних сроках, она не позволила к себе прикоснуться. Ваша жена мужественная женщина. Не могу даже представить, насколько сильно она страдала, но от обезболивающих миссис Митчелл отказалась наотрез. Она постоянно твердила про авиакатастрофу, про вас и про то, что ей надо в Сиэтл. Мне пришлось повысить голос, чтобы призвать её к ответственности. Она — на грани комы, а ей — в Сиэтл! — с возмущением закончил доктор.

Он всё ещё избегал встречаться со мной взглядом. И было из-за чего.

Я кричал. Я угрожал. Я требовал. Я перестал быть собой, превратившись в раненого зверя. Безумного зверя, мечущегося по городу в поисках жены.

Несколько дней назад она сказала, что боится меня потерять. Я признался ей в этом же. И сейчас этот страх испепелял меня. Я не знал, что могу быть настолько слабым.

— Лив, родная моя, возьми трубку. Возьми эту чёртову трубку, Лив! — кричал я автоинформатору, пока мчался к месту аварии. Беспрестанно продолжая набирать номер, я пришёл в ужас от того, что всего полчаса назад, проезжая мимо, ничего не почувствовал.

— Я ничего не чувствовал! — кричал я ветровому стеклу, залитому дождём. — Я не чувствовал тебя, Лив! Это не ты. Это не можешь быть ты. Я же не чувствовал ничего!

Но, судя по всему, сегодня в очереди на милость Божью меня не оказалось.

— Сэр, если бы я не понимал всю сложность ситуации, мне следовало бы вас арестовать, — твердил лейтенант патрульной службы. Я бросил машину посреди трассы, не удосужившись заглушить двигатель и закрыть дверь. К тому моменту покорёженный "линкольн" уже закрепляли на эвакуаторе.

— Уберите машину с проезжей части.

— Где моя жена?

— Сэр, ваша машина…

— Куда, чёрт бы вас побрал, увезли мою жену?

— Сэр, это ваша машина? — Полицейский указал на стоящий на эвакуаторе "линкольн".

— Да, это моя машина. Что с моей женой? Где она?

— За рулём была ваша жена, вы уверены?

— Где моя жена?! Что с ней?! — гремел я, игнорируя вопросы лейтенанта.

— По нашим данным, эта машина принадлежит Дилану Митчеллу. Вы — Дилан Митчелл?

— Да, мать вашу, я Дилан Митчелл! И это моя машина. И за рулём была моя жена, Оливия. Что с ней? Она… она… — Я не мог задать последний вопрос — настолько он был страшен.

— Вашу жену увезли в больницу.

— Как она? Как это произошло? С ней всё в порядке?

Конечно, я знал, что ничего не могло быть в порядке, но эта форма вопроса была относительно нейтральной для моей психики.

— "Скорая" приехала довольно быстро. Обрыв здесь крутой. Вашей жене повезло, что она была за рулём такой машины. — Полицейский уважительно кивнул на покорёженный "линкольн". — Пока рано говорить о причинах, но, похоже, она не справилась с управлением. Когда спасатели до неё добрались, ваша жена была без сознания, но позже ненадолго пришла в себя. Всё, что нам удалось узнать, — это имя и то, что она спешила в аэропорт.

— Куда её увезли?

— Не знаю, сэр. Всех пострадавших обычно везут в ближайший госпиталь. Здесь их два, так что…

— Так выясните это, мать вашу! — не выдержал я, кидаясь на полицейского.

— При всём уважении, сэр. — Лейтенант покраснел и не очень вежливо меня отодвинул.

— К чёрту всё! Где моя жена? — кричал я.

— Сэр, если вы не успокоитесь…

Благоразумнее было задержаться и позволить лейтенанту спокойно выяснить, куда увезли Лив, но для меня это казалось невозможным. Невозможно стоять просто так, ничего не делая. Необходимо действовать самому, ведь может статься, что в данный момент…

За мной остановился желтый "порше". Кэтрин и Фиби с выражением крайнего ужаса на лице провожали взглядом эвакуатор, увозящий останки покорёженного "линкольна".

Первой пришла в себя Фиби.

— Господи, Дилан, это я виновата! Я! — Плача, сестра кинулась ко мне. — Я должна была её удержать!

— Не надо, Фибс. — Это всё, что я смог выдавить из себя.

Кэтрин, оказавшись рядом, попыталась взять меня за руку, но я замотал головой и направился к своей машине. Она ухватилась за дверь, не давая мне её закрыть.

— Кэтти, не сейчас.

— Чем мы можем помочь?

— Лив в госпитале. Не знаю, в каком. Я еду на Маршалл-сквер, он ближе. Вы проверьте центральный. Если травмы серьёзные… — Мне пришлось задержать дыхание, чтобы побороть приступ паники. — Она там. В любом случае я узнаю это раньше вас.

Лишь снова взявшись за руль, я увидел, как дрожат мои руки.

— Нет, малышка, не надо. Не смей. Держись ради меня.

Я повторял эти слова, как молитву, пока, наплевав на все правила, гнал к госпиталю. В какой-то момент видимость на дороге стала хуже. То, что это не из-за дождя, я понял, когда почувствовал на губах солёную влагу. С силой я ударил кулаками по рулю, чтобы через боль вернуть самообладание.

Раздавшийся сигнал заставил едущую передо мной малолитражку испугано дёрнуться в сторону. Тут же в ответ полетел не менее раздражённый гудок.

— Пошёл к чёрту! — заорал я в сторону ничем не повинного водителя и с силой вдавил педаль в пол.

В госпитале на Маршалл-сквер Лив не оказалось. Больничная охрана только подходила к стойке администратора отделения неотложной помощи, а я уже бежал в сторону выхода.

Зверь, проснувшийся во мне, бросил заведённую машину прямо у центрального входа, перекрыв движение. Он едва не разорвал испуганную медсестру, запутавшуюся в регистрационных бланках. Как оказалось, из-за сегодняшней погоды случилось порядка десятка аварий. Пострадавшие поступали во все больницы города. Зверь кричал, кляня систему и требуя выяснить, куда увезли его жену. И только звонок Кэтрин снова позволил ему принять человеческий облик.

— Лив здесь. Её привезли час назад.

— Что с ней?

— Внизу ничего не знают, а наверх нас не пускают. Сказали, что состояние удовлетворительное.

Я раздражённо выругался. Шины взвизгнули, когда, запрыгнув в машину, я рванул в сторону центрального госпиталя.

На его пороге зверь снова вырвался на свободу, и больше я ему не сопротивлялся.

Кэтрин ждала у входа.

— Лив в операционной.

Не задерживаясь, мы прошли внутрь. Я хорошо знал эту больницу, наш фонд поддерживал её. Все врачи являлись специалистами высокого класса, и я молился, чтобы тот, в чьих руках в данную минуту находилась жизнь моей жены, оказался самым лучшим.

— Что с ней?

— Бригада, которая её привезла, уже уехала. В операционный блок нас не пускают. Может, ты…

— Понял.

Проходя по вестибюлю, я быстро пролистал список контактов.

— Мистер Фредриксон, это Дилан Митчелл. Моя жена попала в аварию. Её оперируют в вашей больнице. Спасибо. Да, я уже здесь. Мне необходима полная информация. Да, я хочу быть с ней и немедленно. Я понимаю, понимаю, но мне необходимо быть там. Я знаю, где находятся операционные, и было бы хорошо, если бы нас кто-нибудь встретил.

Фиби догнала нас у лифтов.

— Звонил папа. Джейсон с Майклом уже в больнице. По их словам, хуже всего дела у Ретта. Мне так жаль, милый.

"Твою мать, Ретт! Твою ж мать!"

— Удалось узнать кто? — спросил я у Кэтрин. Мы оба понимали, что я имел в виду, но никто не хотел произносить вслух это страшное слово.

— Нет. — Кэтрин виновато покачала головой. — Саймон ещё в аэропорту. Он хочет остаться. Переживает за Лив

— Нет. Пусть летит. Он нужен там. Здесь всё под контролем.

Хотя, какой к чёрту контроль, если я до сих пор не знал, что с Лив. Что за операция? Насколько серьёзная? Я был и дамокловым мечом, подвешенным на тонкую нить, и тем, на кого он немедленно обрушится, как только эта нить оборвётся.

Я должен делать вид, что всё под контролем. Ради тех, кто вместе со мной переживает двойную трагедию. Все, кто находился в том самолёте, — мои друзья. Потеря любого из них невосполнима. Как бы эгоистично это ни звучало, но я заставил себя не думать о том, что в данный момент происходит в Сиэтле. Я разберусь с этим позже. Там есть кому позаботиться о пострадавших. Впервые в жизни мне необходимо быть эгоистом и остаться с женой.

У дверей операционного отделения нас уже ждали. Женщина в зелёной униформе и в спущенной хирургической маске направилась сразу ко мне.

— Операция уже заканчивается, мистер Митчелл. Вы можете увидеть вашу жену, как только её переведут в реанимационное отделение. Только, — она кинула быстрый взгляд за мою спину, — я смогу пропустить лишь одного.

— Разумеется, — кивнул я. — Что с моей женой?

— Не волнуйтесь, мистер Митчелл, доктор Стюарт — превосходный хирург, как раз специализирующийся на травматологии.

— Какие именно у неё травмы?

— Когда я вышла из операционной, доктор как раз занимался переломом левой руки. Она сломана в нескольких местах. Об остальном пока ничего не могу сказать, — сестра сочувственно покачала головой. — Пожалуйста, подождите доктора Стюарта. Он скоро к вам выйдет.

— Вы можете провести меня в операционную? Или привести кого-нибудь, кто скажет что-то определённое? — Зверь пытался сдерживаться, но у него это плохо получалось.

— Простите, я не могу этого сделать.

Зверю оставалось лишь метаться по клетке, в которую превратился обычный коридор обычной больницы.

Двери открылись в тот момент, когда он готов был ворваться внутрь и разорвать всех на куски.

Лечащий врач Лив оказался всего лет на пять меня старше. Выйдя к нам, он протянул руку:

— Рад, что с вами всё в порядке, мистер Митчелл. Ваша жена очень за вас переживала. Я, правда, не уловил суть.

— Что с ней? — Перебил я в нетерпении. — Когда я смогу её увидеть?

— Всё в порядке, не волнуйтесь.

Взрыв произошёл немедленно.

— К чёрту не волноваться! — заорал я. — Почему все в этой грёбаной больнице пытаются меня успокоить? Когда мне скажут что-то конкретное? Я хочу немедленно видеть свою жену!

— Дилан, успокойся.

Я в ярости обернулся к не вовремя решившей вмешаться Кэтрин. Под моим взглядом она сделала шаг назад.

— Прости.

— Пройдёмте в мой кабинет, — предложил доктор.

— Поезжайте домой, — уходя, бросил я девочкам.

— Может, нам лучше…

— Нет. Поезжайте.

Доктор обрушил на меня торнадо информации, которую я воспринял как обвинение. Я не досмотрел. Я позволил этому произойти. Из-за меня моя любимая сейчас страдает.

— Я хочу видеть свою жену, — рычал я на каждое его предложение.

— Сейчас она спит, и я хотел бы продержать её в этом состоянии как можно дольше.

— Я хочу видеть свою жену!

— Мистер Митчелл, — в голосе мужчины появились сочувствующие нотки. — Всё могло быть намного хуже, если бы ваша жена не была пристёгнута. Травмы не очень тяжёлые, но она обязательно должна оставаться под наблюдением. Срок ещё достаточно небольшой. Угроза выкидыша высокая.

Какая-то далёкая от сиюминутного состояния часть мозга уцепилась за сказанное слово и через мгновение взорвалась в голове, начисто вымарав оттуда всё, что держало меня на поверхности этого хаоса.

— Вы-выкидыша? — переспросил я.

Врач несколько секунд внимательно изучал моё лицо, а затем недоверчиво покачал головой.

— Мистер Митчелл, вы знали, что ваша жена беременна?

В который раз за несколько последних часов мой мир перевернулся.

— Беременность около восьми недель. Мне необходимо знать, что предпринять в случае возникновения угрозы жизни матери и плода.

Долго и счастливо. Глава 48

Soundtrack — When It Don't Come Easy by Patty Griffin

— Солёный попкорн и пиво.

— Начос с соусом сальса. Попкорн и пиво — это банально. Да и невкусно! Самый лучший попкорн ты получаешь только дома: в том, что продают в кинотеатрах, никогда не хватает масла и соли.

— Возьми с собой бутылочку масла и солонку.

— Чтобы меня на выходе из кинотеатра ждали психиатры? Чипсы и соус — мой выбор.

— Соус капает на рубашку, и ты звереешь!

— Я зверею?

— Да, ты звереешь! Ты звереешь от каждого чёртова пятна, поставленного без твоей санкции.

— Ну, если докажешь, что это сальса из кинотеатра…

— А как я, по-твоему, смогу это сделать?

— Билет покажи.

— Ливи, ну как ты себе это представляешь: я прихожу домой с пятном на рубашке, и в оправдание предъявляю билет.

— Да уж. Чистый сюр. — Я кивнула и хорошенечко оттолкнулась ногами от земли.

Это колесо от старого грузовика папа повесил, когда мне исполнилось тринадцать. Когда в то лето я приехала в Лонгвью на каникулы, во дворе меня ждали очаровательные по своей простоте качели: папа крепко-накрепко привязал колесо канатом к ветви большой сосны, растущей на дальнем конце двора. Да, это были не супермодные качели из ярко раскрашенного пластика с разноцветными канатами: таких качелей было много во дворах моих подружек из Далласа. Старая покрышка от грузовика и тёмно-серый канат — техасские девочки побрезговали бы на него даже смотреть. Я же до тошноты раскручивалась на колесе, зажав истёртую резину покрышки тощими ногами.

Канат порвался в то лето, когда я вернулась жить к папе. Лопнул под моим весом, и я кулем свалилась на землю. Сколько лет назад это было?

Сейчас я снова сидела на своей качели. Майкл расположился рядом, прислонившись спиной к узловатому стволу старой сосны, и лениво перекатывал во рту сухой стебелёк. Мы, как всегда, спорили.

— В кино надо есть попкорн, не упрямься, Ливи!

— Я не упрямлюсь. Чипсы вкуснее.

— О’кей. Берём пакет чипсов, ведро солёного попкорна и пиво. Согласна?

— Согласна. Только не пакет чипсов, а россыпью.

— Ладно, — засмеялся Майк. — Не забудь о наценке.

— Да пошёл ты, — ласково проговорила я и снова принялась раскачиваться, подставляя лицо солнечным лучам, пробивающимся сквозь пушистые сосновые ветки.

Редкое для Лонгвью солнце. Редкий тёплый день. На мне белая папина тенниска, довольно широкая, узлом завязанная на талии. Волосы распущены, на ногах — любимые шорты и тёмно-синие "конверсы". Очки я предусмотрительно не надела, чтобы немного позагорать, отчего при взгляде на Майка всё время приходилось щуриться.

И как он не умирает в кожаной куртке в такую жару. Я еле сдерживалась, чтобы не попросить его принести мне ведро холодной воды и вылить на голову. Пекло, сущее пекло. А этот олух в кожаной куртке, тёмных джинсах и вусмерть раздолбанных "мартинсах", которые, по-моему, ещё Марти носил.

— Тебе не жарко? — презрительно начинаю я.

— Неа.

— Может, хоть куртку снимешь?

Майк мотает головой.

— Под ней ты, небось, воняешь как скунс, вот и не снимаешь.

Майк смотрит на меня мрачно.

— Ты когда-нибудь чувствовала, чтобы я вонял?

Я морщусь, хотя вынуждена согласиться: от Майка всегда приятно пахло.

— Неа.

— Вот и молчи тогда.

Он сидит под деревом, играя во рту сухой травинкой, а я всё раскачиваюсь на своей старой качели, которой нет уже больше пятнадцати лет.

— Мне не хватает наших споров.

— И мне, Майки.

Солнце пробивается сквозь сосновые ветки и падает на его лицо. Мальчишеское, юное, именно такое, каким я любила его вспоминать. Его волосы ещё не острижены. Гладкие, они собраны в низкий хвост, и на макушке, там, где попадает солнце, отливают синевой.

— По-моему, это были не споры. Мы просто любили друг друга подначивать.

— Угу, — согласно кивает он. — Когда ты злилась, у тебя так подрагивали губы, будто ты вот-вот расплачешься. Меня это чертовски пугало, если честно.

— Да я еле сдерживалась, чтобы не засмеяться! Больше двухсот фунтов мускулов, громадный рост, а взгляд — как у провинившегося детсадовца. Конфликт формы и содержания.

— Фига себе конфликт! — Майк выплюнул соломинку и сел ровнее. — Я чуть в штаны не делал, когда ты начинала злиться. Всё думал, что допеку тебя когда-нибудь, и ты меня бросишь меня.

— Я бы никогда не бросила тебя, Майки.

— Знаю, капелька.

Я продолжала раскачиваться, подставляя лицо солнцу. Так хорошо, так спокойно. Это место будто окружено светлой аурой, не пропускающей ни единого раздражающего звука или образа. Покой. Абсолютный покой.

— Майк, я всё хотела спросить тебя…

— Ну.

— Зачем тебя понесло в Ванкувер? Неужели, ближе подарка не нашлось?

На его смуглом лице расползлась широченная улыбка.

— Неа, не нашлось.

Он снова замолчал. Знакомое раздражение разливалось внутри, и я с удивлением заметила, что соскучилась по этому ощущению.

— Знаешь же, что я это ненавижу, — процедила я сквозь зубы.

— Что именно?

Вопрос был задан настолько наигранно, что немедленно захотелось стянуть с себя кед и швырнуть в Майка.

— То, что из тебя надо всё вытаскивать клещами. Говори, что хотел подарить.

Плечи Майкла затряслись от беззвучного смеха.

— О, тебе бы понравилось!

Моя рука потянулась к шнурку.

— Ой-ой, не надо. — Он поднял вверх обе руки и громко рассмеялся, обнажая в улыбке идеальные белые зубы. — Я хотел купить машину.

— Машину? — Я остановила качели. — Ты хотел купить мне машину?

— Ага.

— И купил?

— Почти. Договорился с хозяином салона и даже аванс внёс. Кстати, тебе его вернули?

— Не знаю, — пожала я плечами. — Пол занимался всеми делами, когда я… Ну, после того как…

Майк понимающе кивнул.

— И как это ты решился купить мне машину?

— Ну, я подумал, что не подобает жене лучшего механика западного побережья ездить на таком уродце.

— Ах, так тебя это всё-таки задело! — протянула я, мгновенно вспоминая старый разговор в ночном клубе. — Бедный ты, бедный. Самолюбие, значит, взыграло?

— Есть немного, — послушно согласился Майк.

— И какую машину ты собирался мне купить?

Майк назвал марку. Я удивилась.

— Необычный выбор.

— Одна из самых безопасных. И надёжная. "Майбах", конечно, надежнее, но его я бы не потянул.

— У Дилана "Майбах", — зачем-то сказала я.

— Знаю. Он лучше заботится о вас, чем я.

— Не говори так, Майки. Я всегда знала, что мы с Максом для тебя важнее всего.

— А я и не говорю. Я говорю, что его забота качественней. У него больше возможностей.

— Я была счастлива с тобой, Майки.

— Знаю, капелька.

Солнце постепенно клонилось к закату. Деревья, окружающие задний двор, отбрасывали на траву длинные тени. Подул прохладный ветерок, позволивший наконец дышать. Одной рукой я подняла волосы, подставляя ему вспотевшую шею.

Майкл, прищурившись, смотрел на верхушки деревьев. Я помнила этот взгляд: он что-то напряженно обдумывал.

— Он любит Макса, Майки. И меня любит. И Эбби.

— Я это вижу. И знаешь, лучше бы он оказался не таким хорошим. Я даже ненавидеть его не могу, хотя иногда очень хочется.

— Прости меня, пожалуйста.

— Не надо, Ливи. Я бы всё равно ушёл. И что с тобой было бы, если бы не Дилан?

— Ты видел, что было со мной, — тихо проговорила я.

— Да. И очень от этого страдал. Если бы я мог тогда хоть что-то изменить…

Странно, я всегда думала, что заплачу, когда Майк заговорит о моей измене. Но слёз не было. Я чувствовала, что здесь не плачут. В этом месте даже на серьёзные темы надо говорить с улыбкой. И пусть это улыбка сожаления, но она очищает получше нескончаемого потока слёз. Радость успокаивает.

— А сейчас? Сейчас, Майк, ты хочешь что-нибудь изменить?

— Неа, — уверенно сказал он. — Здесь наши дороги расходятся.

— Никогда не думала, что смогу тебя отпустить.

— А у тебя и не получится, — покачал он головой. — Я — часть тебя, Ливи. Часть твоей души и сердца. Ты сможешь с этим жить. Не у всех это получается, а вот у тебя получится. Я слабее тебя, и он слабее, — Майк кивнул в сторону. — Он в тысячу раз слабее, хотя кажется сильным. Ты нужна ему гораздо больше, чем мне. Потому что однажды он тебя уже терял.

— Майки, — я попыталась слезть с качелей, но он меня остановил.

— Нет, капелька. Ещё не время. Да и не то это место для тебя, чтобы останавливаться. Улыбнувшись, он обернулся. Я проследила за его взглядом. Передо мной был наш дом.

Странно. Я была уверена, что нахожусь на своём заднем дворе. Ну да, вот сосна, мои качели, но дом — наш с Майком. На крыльце стоит велосипед Макса. Он выглядит новее, чем я его помню. Да и москитная сетка, закрывающая летнюю дверь, старая, с загнутым снизу углом — она прорвалась от бейсбольного мяча, посланного пьяным питчером Стивом пьяному же катчеру Майклу в его последнее лето. Я прекрасно помню, что через год после его смерти поменяла её на новую. Внезапно я уловила внутри дома движение, и неожиданно на крыльцо выбежал Макс.

Закрыв рукой рот, я во все глаза смотрела на своего четырёхлетнего сына. Он помахал рукой Майклу, и его звонкий голосок разнёсся по двору:

— Папа, мама зовёт ужинать. Сегодня мясо как ты любишь и персиковый пирог.

— Сейчас иду, сынок, — прокричал Майк и, повернувшись ко мне, улыбнулся: — Видишь, у меня всё хорошо.

Я не могла вымолвить ни слова — настолько была поражена.

— Это мой рай, Ливи. А у тебя будет свой. Он тебе его подарит, я знаю.

Я проглотила стоявший в горле комок. Нельзя осквернять это место слезами.

— Я люблю тебя, Майки.

— Я знаю. Прощай, капелька.

— Прощай, Майки.

Он неторопливо направился к дому. Подойдя к крыльцу, Майк протянул руки, и Макс с готовностью запрыгнул на него. Обняв сына, Майк сел на верхнюю ступеньку крыльца.

— Смотри, какой красивый закат. — Он кивнул на позолоченные верхушки деревьев.

— Что вы делаете? — услышала я женский голос, а через мгновение в полном смятении уставилась на вышедшую из дома саму себя.

Я выглядела моложе, волосы — ещё длинные — закручены в свободный узел. На мне знакомые потрёпанные джинсы и заляпанная желтыми, неаппетитными пятнами футболка.

— Иди к нам, Ливи! — позвал Майк, и я с готовностью села рядом. — Смотри, какой закат.

— Красиво, — улыбнувшись, я склонила голову на его плечо. — Надо бы сфотографировать. Фотоаппарат, как всегда, не заряжен?

— Наверное, — засмеялся Майк. — После ужина посмотрим. Что там, мясо по-мексикански? — Он быстро вскочил на ноги, увлекая нас с Максом за собой.

— Да. И если вы не поторопитесь, будете есть холодным. По второму кругу разогревать я не собираюсь.

Майк засмеялся и вскочил на ноги. Одной рукой он подхватил Макса, а второй, без каких-либо усилий, закинул меня себе на плечо. Я возмущённо взвизгнула, заколотив руками по его спине. Макс заливисто хохотал, помогая отцу открыть дверь. Не оборачиваясь, Майкл Вуд завёл свою семью в дом.

Долго и счастливо. Глава 49

Soundtrack — A Whiter Shade Of Pale by Annie Lennox

Возвращение сознания было похожим на внезапный порыв ветра. Сильный и неожиданный, он сорвал щеколду, и в распахнутое окно ворвался грохот урагана, бушевавшего снаружи. Звуки и образы, меняющиеся картинки, вспышки яркого света, резкая боль от посыпавшегося разбитого стекла — настолько всего много, настолько сразу, что я закричала. Или показалось, что закричала. Во всяком случае, мой крик не произвёл на окружающий мир должного эффекта. Или окружающий мир не удосужился его услышать.

Пришлось открыть глаза. Или закрыть. Понадобилось несколько секунд, чтобы окончательно удостовериться в правильности определения выполненного действия. С удивлением я обнаружила, что с открытыми глазами чувствую себя комфортнее. Я поморгала и попыталась сфокусировать взгляд на каком-нибудь предмете, но передо мной не было ничего, кроме тёмно-серого нечто. Какое-то марево — не колышущееся, но статичное, более яркое справа и утопающее в непроглядной темноте слева. Я попыталась повернуть голову к свету. Сделать это не удалось: шея оказалась закована в панцирь, ограничивающий движение, что меня скорее удивило, нежели испугало. Попытка как можно сильнее скосить глаза на источник света тоже ни к чему не привела. Разве что от напряжения разболелась голова.

Тогда я начала слушать. Это было сложно. В голове нещадно шумело, и этот шум заглушал все звуки. Лишь равномерное попискивание — далёкое, слабое, как надоедливый комар, — разбавляло рокот, но отнюдь не желанным разнообразием.

"Пи-пи-пи", — пищало где-то на верхушке сознания.

"Пи-пи-пи", — отдавалось внутри ритмичным постукиванием.

"Пи-пи-пи", — да выключите вы эту дебильную пипикалку, она мешает сосредоточиться.

А сосредоточиться надо было. Ох, как надо было. Но кто бы сказал на чём. Так бывает, когда упустишь что-то важное посреди обыденного разговора.

Пи-пи-пи.

Что же, что же это такое? Из-за чего? Почему я это слушаю? Почему лежу, почему не могу повернуть шею? Почему не действует левая рука? А правая? Правая работает. Ого-го! Шевелится. Пальцы шевелятся. Вот так, вот так, осторожно, как пианист перебирает клавиши. Ну, может, он и не так перебирает, но если бы я была пианистом, то перебирала бы именно так.

— Лив, родная, я здесь. Ты слышишь меня? Слышишь?

Чей-то голос — добрый, взволнованный — врывается в голову. Я пытаюсь его идентифицировать. Тщетно. Он постоянно говорит — страстно, реже повелительно — но внутри меня только одно пи-пи-пи — успокаивающее, ровное, как дыхание, тёплое, поглаживающее правую руку.

Иногда сквозь сон я слышу другие голоса. Я прислушиваюсь к разговорам, понимая, что они для меня важны, но быстро устаю и засыпаю.

* * *

— Поезжай домой.

— Нет.

— Поезжай. Я тебя подменю.

— Я сказал нет.

— Дилан, тебе надо отдохнуть. Поесть, принять душ, в конце концов! Что и кому ты хочешь доказать?

— Я ничего и никому не доказываю. И никуда не поеду.

— Мама волнуется.

— Мама всегда волнуется. Что ты от меня хочешь, Фибс?

— Я хочу, чтобы ты отдохнул.

— Нет.

— Я побуду здесь. Малейшие изменения в её состоянии — и я звоню тебе, согласен?

— Не знаю…

— Знаешь, ещё как знаешь. Кимберли собирается забрать детей в Лонгвью. Макс кричит, что никуда не поедет и Эбби не отпустит. Надо что-то решать.

— …

— Так ты едешь?

— Да. Ты должна пообещать, что…

— Не волнуйся. Я сразу тебе позвоню.

— Спасибо, Фибс.

— Не называй меня так. Знаешь же, что не люблю.

* * *

— Она меня слышит?

— Конечно, слышит.

— Ма-ам. Мам, это я. Ты слышишь меня?

— Врачи говорят, важен эмоциональный настрой. Если обращаться с радостью, то она обязательно это почувствует.

— Она в коме, да?

— Нет, малыш, мама отдыхает. Очень многое ей пришлось пережить в последнее время.

— Она здесь из-за тебя.

— Да, из-за меня.

— Я тебя ненавижу.

— Я знаю.

— Если хочешь побыть с мамой один, я могу выйти.

— Хочу.

— Я буду за дверью, хорошо?

— Ма-ам… мамочка… это я, Макс… Мам, я… Я так по тебе скучаю. И Эбби тоже. Просыпайся быстрее, а. Ким хотела нас забрать, но я сказал Дилану, что никуда не поеду. И тёте Кэтти нас не отдал, хотя она предлагала, потому что мне надо в школу. Ты не волнуйся, я всё нагоню потом, будь уверена. Я договорился с Джорджем, он будет присылать задания по электронке. Я всё буду делать, мам. И, знаешь, Дилан сказал, что это из-за него ты здесь, и я сказал, что его ненавижу. Ты только не расстраивайся, я не это хотел сказать. То есть, вообще-то, это, но я его не ненавижу. Они все молчали, ничего нам не говорили, но хорошо, что его не было на том самолёте. Дилан… он, знаешь, он как папа… Ну, то есть он не как папа, но он ведёт себя так, будто он папа. Он очень переживает, я вижу. Он только вчера пришёл домой, его не было три дня. Он сразу пришёл к нам. Мам, Эбби тебя всё время зовет, но я говорю, что ты в поездке, как раньше бывало. И когда Дилан вчера пришёл, то она заснула с ним, и я ничегошеньки не сказал. Я же понимаю. Мам, мамочка, ты… ты просыпайся давай. Чего ты всё спишь да спишь? Они говорят, что ты должна спать, но зачем так долго? Голова же будет болеть. Просыпайся. Я очень боюсь.

— Всё в порядке?

— Да.

— Ты очень любишь маму, да?

— Да, Макс. Очень люблю.

— Я читал, ну, там, в Интернете. Там много пишут всякого. Там писали, что ты любил маму даже тогда, когда папа был жив.

— Это так.

— Ты знал папу?

— Однажды я уже отвечал на этот вопрос, Макс. Недостаточно хорошо.

— И ты сказал маме, что любишь её, когда папа был жив?

— Нет, не сказал.

— А если бы он до сих пор был жив, ты бы сказал?

— Нет.

— А если у вас с мамой будут ещё дети, ты будешь любить Эбби, как их?

— Буду.

— Это хорошо.

— А почему ты не спрашиваешь про себя?

— Про себя? В смысле?

— Буду ли я любить одинаково новых детей и тебя?

— А-а. Это неважно. Меня необязательно любить, я уже взрослый. А Эбби — её надо.

— Я люблю тебя, Макс. Люблю и всегда буду любить.

— Когда мама придёт в себя?

— Врачи говорят, в любую минуту.

— Мне страшно. А если она так и будет лежать?

— Всё будет хорошо, дружище. У неё самые лучшие врачи. Просто мама очень устала.

* * *

— Лив, это я, мама. Ты слышишь меня, малышка? О, детка, как же ты нас всех напугала! Тим передаёт привет, но у него сейчас сборы, и он еле меня отпустил. Папа тоже здесь. Мы рады, что с тобой всё в порядке. Они говорят, что так лучше. Что тебе нужен отдых. Я тоже так считаю. Твоя ключица — о, малышка, она в панцире! Дилан — он всех здесь на уши поставил. По-моему, его все боятся. Эллен — она замечательная. И все остальные Митчеллы тоже. А дом какой! Это сказка, малышка, настоящая сказка!

* * *

— Лив. Лив. Моя Лив. Девочка моя, ты меня слышишь?

…

— Я здесь. Я с тобой. Я рядом. Ты чувствуешь меня? Почувствуй! Вот я. Здесь. Я целую тебя. Вот так.

…

— Лив. Я. Я так перед тобой виноват.

…

— Прости, что не уберёг. Прости, что меня не было рядом.

…

— Ты так мне нужна, родная. Так нужна. Я… Мне очень страшно, Лив. Так страшно, как никогда не было раньше. Не знаю, как мне быть…

…

— Ты спи, любимая, спи. Доктор Стюарт сказал, что сон — лучшее лекарство для вас обоих. Спи, радость моя. Спи.

* * *

— Он в тысячу раз слабее, хотя кажется сильным. Ты нужна ему гораздо больше, чем мне. Потому что однажды он тебя уже терял.

* * *

В следующий раз я как-то сразу поняла, что лежу на кровати и смотрю в потолок. Именно он был тем тёмно-серым нечто из моего первого включения. Сейчас он был светлым, окрашенным в нежно-розовые тона. Рассвет, догадалась я, хотя голову повернуть так и не получилось.

Как же красиво сейчас дома! Подъездная дорожка, посыпанная белым песчаником, словно путь в сказочную страну, — розовая, сияющая, обещающая счастливые приключения. Закатная комната Фиби — безусловный шедевр нашего дома, но я попросила Дилана устроить нашу спальню в восточном крыле: обожаю просыпаться, согретая ласковыми солнечными лучами. Или поцелуями любимого, их заменяющими.

Его поцелуи. Его руки. Тяжесть его тела, напряженность его желания. Я выныривала из сна, разбуженная его прерывистым дыханием. Он входил в меня осторожными, медленными толчками. Податливый шёлк моей ночной рубашки скатан, его губы смыкались на моём соске, и я изгибалась, подставляя для поцелуев всё тело.

Он любил меня — дразнил, целовал, возбуждал… Какая же это радость — доставлять удовольствие любимому мужчине. Не заботясь о внешнем виде или о том, что не успела принять душ. Это привилегия любви. Всё что моё — твоё. Я — продолжение тебя. Ты — продолжение меня.

Ты — продолжение меня.

Но если я здесь, то где же ты?

В одно мгновение на меня обрушилось всё, пережитое ранее: боль, удар, страх, дождь, дорога. Фиби, умоляющая остаться. Голос Джейсона, прорывающийся сквозь шум: "Есть информация об одном погибшем". Страх. Самолёт. Пожар. Сиэтл. Дилан. Дилан…

Крик обжёг мои лёгкие.

— Не-ет!

— Ш-ш-ш, милая, я здесь. Здесь.

— Дилан! О нет, господи, Дилан! Дилан!

Я билась на кровати, превозмогая боль в груди и руке.

— Лив, родная, успокойся. Я здесь.

Я задыхалась в рыданиях, слёзы заливали лицо. Я рвалась подняться, но сильные руки, державшие меня, не давали это сделать.

— Пустите меня! Не трогайте! Мне надо к мужу.

— Лив, я здесь. Посмотри на меня!

Чьи-то ладони схватили моё лицо, а я пыталась оторвать их от себя, царапаясь, как тигрица.

— Нет! Дилан! Дилан! Н-е-е-е…

Когда твёрдые губы обрушились на мой рот, заглушая крик, я замерла: какого чёрта?!

Но к своему удивлению, через мгновение поняла, что узнаю эти губы. Я знаю их нежность. Знаю эти осторожные ласки. Знаю, что, как только они станут настойчивее, мне захочется больше. Видимо, поэтому сейчас они и не торопятся. Они ласкают меня лёгкими прикосновениями, очень и очень осторожными. Знакомым жестом я поднимаю руку и запускаю её в волосы целующего меня мужчины. Он стонет. Я чувствую его вибрацию во мне, я слышу в этом стоне боль. Медленно я открываю глаза и встречаюсь взглядом с изумрудными глазами своего мужа.

— Ты?

— Любовь моя…

— Это ты.

— Да, родная.

— Ты здесь. Живой…

— О, малышка…

— Ты здесь. Ты со мной.

Почему-то на эти простые слова уходят все силы, и, закрыв глаза, я снова погружаюсь в сон. На этот раз, счастливый.

* * *

Это было нелегко! Господи, как бы мне хотелось сказать обратное, но это было совсем нелегко. И я даже не знаю, что в этой ситуации самое мучительное: слышать подчёркнуто бодрые заверения в том, что всё будет хорошо, видеть запрятанное глубоко сочувствие в глазах родных или же понимать, что в произошедшем никто кроме меня не виноват.

Любовь и забота, которыми я была окружена, давили, но все попытки казаться сильной заканчивались ничем.

С той минуты, как я пришла в себя, мы играли роли. Это была защитная реакция: Дилан был собранным и серьёзным, я же старалась как можно реже давать ему повод для волнения.

Первые дни сознание было затуманено обезболивающими препаратами, но это состояние быстро прошло, уступив место борьбе против каждого укола, каждой таблетки, что в меня пихали. Я убеждала врачей, что мне не больно, а даже если и больно, то совсем чуть-чуть, и с этим вполне можно справиться.

Дилан воевал не на моей стороне. Он прекрасно знал почему я так делаю, но по какому-то странному молчаливому уговору мы это не обсуждали. Нет, не таким образом Дилан Митчелл должен был узнать, что его жена ждёт ребёнка. Мне было очень за него обидно.

Да вру я! Мне было стыдно. Мне было плохо. Меня от себя тошнило.

Я разваливалась на части, когда оставалась одна. Не в состоянии вытащить себя из пропасти вины, я плакала. А потом снова плакала, потому что знала, что муж обязательно заметит мокрые дорожки на моём лице и расстроится ещё больше. Ещё больше замкнётся.

Глупо. Как всё глупо получилось. В отличие от расхожего мнения, нас беда разъединяла. Мы не говорили о произошедшем, но позволяли "не произошедшему" отравлять нашу жизнь, и с каждым днём всё больше друг от друга отдалялись.

Как только стало возможным, Дилан перевёз меня в Сиэтл, в медицинский центр Вирджиния Мэйсон. Этому предшествовали длительные консультации. Доктор Стюарт выглядел оскорблённым, когда по нескольку раз в день ему приходилось повторять мой диагноз каждому, кого Дилан приводил в его кабинет. Я не вмешивалась, отчасти потому, что была слаба, отчасти понимая, что мужу эта суета нужна больше, чем мне. Я доверяла своему врачу, но, по-моему, когда мы уехали, персонал больницы вздохнул с облегчением.

Не знаю, сколько Дилану это стоило, но в самолёте я насчитала порядка десятка врачей, то и дело появляющихся в моём отсеке. Они внимательно изучали приборы, к которым я была подсоединена несметным количеством проводов. Дилан всё время был рядом и только ненадолго выходил с очередным посетителем, чтобы через пару минут вернуться со словами "всё хорошо, постарайся поспать". Кажется, один из этих врачей был окулистом.

И лишь когда в конце первого дня в Сиэтле я узнала, что Дилан вновь собирается остаться на ночь, как он делал на протяжении всего срока моей госпитализации, я взбунтовалась.

— Ты нужен мне дома! Ты нужен детям! — кричала я. — Со мной всё будет в порядке. Со мной уже всё в порядке. Пожалуйста, Дилан, вокруг так много суеты. Не заставляй меня чувствовать себя ещё хуже.

Он сразу принялся возражать, но слёзы, стоящие в моих глазах, и тревожный писк приборов заставили его покориться моим требованиям, и теперь ночи я проводила одна.

Разумеется, Дилан приезжал, разумеется, не единожды за день звонил. Кроме него, ко мне нескончаемым потоком шли посетители: родные, друзья, коллеги Дилана по работе, с которыми я была едва знакома, их жены, партнёры — тем или иным способом мне оказывались знаки внимания. Каждый день в вазах появлялись новые цветы, каждый день мне доставлялись подарки — от мягких игрушек до косметических средств и изысканных деликатесов. Но даже в этом я чувствовала вмешательство мужа: никто из них не заговаривал ни об аварии, ни о том, что произошло здесь, в Сиэтле. Единственным человеком, снабжавшей меня информацией о внешнем мире, вернее, той его части, от которой Дилан старательно меня отгораживал, была Фиби.

Она навестила меня в один из первых дней и сначала долго и оживлённо болтала о погоде, об успехах Эшли, о Джейсоне. Её трескотня была натянута, как и наши возобновившиеся отношения. Я улыбалась, вежливо кивала, но в какой-то момент Фиби замолчала и воззрилась на меня испытующим взглядом. Я его выдержала.

Она поднялась с кресла и отошла к окну, словно дистанцируясь.

— Я должна попросить у тебя прощения, — через какое-то время произнесла Фиби.

— За что?

— За то, что не понимала, как сильно ты любишь моего брата. Я не верила тебе, Оливия, и искренне прошу за это прощения.

— Но почему?

Её следующие слова заставили меня напрячься.

— Потому что помню вас с Майклом. Помню ваши отношения. Помню его дурацкие трусы, и как дружно, посемейному вы страдали похмельем. А ещё помню, как сильно я вам завидовала.

Фиби отвернулась к окну. Очередное "почему" было готово сорваться с губ, но я понимала, что торопиться не стоит. Объяснение между нами должно состояться. И лучше поздно, чем никогда.

— У нас с Джеем всё по-другому, — продолжила она. — В то время мы переживали кризис. Эта поездка стала шансом к примирению. Да мы, в общем-то, и не ссорились. Это всё мои тараканы.

Будто собираясь с мыслями, Фиби медленно прошлась по комнате и присела ко мне на край кровати.

— Понимаешь, я тогда всё время думала: а не поторопилась ли я? — заговорила она тихо. — Мне всего двадцать пять, а я уже — по уши в отношениях. У меня было столько планов на жизнь, и вдруг оказывается, что их приходится корректировать. Я люблю Джейсона, но невозможно собраться и поехать, скажем, в Индию, потому что на завтра у него назначены важные слушания. И с каждым разом эти слушания становятся всё важнее и важнее. — Фиби тяжело вздохнула. — Из наших отношений исчезла первоначальная лёгкость, и я всерьёз задумывалась сделать перерыв. Но вот я вижу людей, которые знают друг друга всю жизнь, и между ними нет напряга. И за эти несколько дней, что я за вами наблюдала, я поняла, что это возможно: принимать человека таким, какой он есть. Что близость — в сердце, а не в словах и поступках. И что этой близости, нежности, снисходительности друг к другу достаточно, чтобы жить счастливо. Я искренне вами восхищалась. — Фиби посмотрела на меня обвинительно. — И вот теперь оказывается, что не всё так безоблачно. Что даже в таких идеальных отношениях кто-то один может быть несчастным и искать счастье на стороне.

Что я могла на это сказать? Начать оправдываться? Зачем? Это моя жизнь, никак Фиби не касающаяся. Да и не думаю, что мои оправдания так уж ей нужны.

Неожиданно она придвинулась ближе и взяла меня за руку.

— Но дело даже не в том, что я перестала уважать тебя из-за измены Майклу — что называется, не сотвори себе кумира. Дело в том, что, я испугалась: а вдруг, я такая же, как ты. Вдруг, я тоже в какой-то момент сорвусь и сделаю то, с чем не смогу жить дальше.

Теперь она смотрела на меня выжидающе. Из её сбивчивых объяснений я поняла, что Фиби запуталась. И я запуталась, не понимая, чего именно она ждёт от меня. Пауза между нами затягивалась.

— Ты сказала, что у вас был кризис, — начала я. — Что ты сомневалась в правильности своего выбора, так? — Она кивнула. — Прошло три года. Ты до сих пор так думаешь?

— Нет, — она покачала головой.

— Так что же изменилось?

— Вроде бы ничего.

— Ты по-прежнему любишь Джейсона?

— Да, — снова кивнула Фиби. — И он меня любит. Но ведь и вы с Майком друг друга любили, и вам это не помогло.

— Зато помогло вашим родителям. Помогает Саймону и Кэтрин. И Джессике с Майклом. И ещё многим парам. Я была счастлива с Майклом, Фиби, в этом ты права. Но если бы у меня была возможность всё вернуть назад, вряд ли я поступила бы иначе.

— Значит, всё-таки тебе не хватало Майкла?

— То, что произошло между мной и Диланом, не имело к нему никакого отношения. Это было не просто желание попробовать что-то новое. Это была попытка остаться собой.

— Но это же очень эгоистично.

— Первый раз в жизни я позволила себе быть эгоисткой. Я совершила много ошибок, но нашу первую ночь с Диланом таковой не считаю. Я любила его тогда, люблю и сейчас. Но сейчас эта любовь никому не причиняет боли.

— Я бы так не смогла, — задумчиво прошептала девушка. — Мне не хватило бы сил скрывать это от Джейсона.

В глазах Фиби читался вопрос, и я поняла, что наши дальнейшие отношения зависят от того, как я на него отвечу.

— Да, я думала, что было бы, если бы Майкл остался жив.

— И?

— Я бы осталась с ним. Настолько, насколько он мне это позволил.

Фиби резко поднялась с кровати и снова подошла к окну.

— Наверное, это было бы правильно, — произнесла она через некоторое время. — Правильно для всех — оставить всё, как есть. Жить, как жили раньше. Правда, для моего брата этого "как раньше" больше не существовало. Он был несчастлив, Оливия. И я никогда тебе этого не прощу.

— Знаю. И именно поэтому не прошу у тебя прощения.

— Если когда-нибудь ты снова причинишь ему боль…

— Уже причиняю, — грустно улыбнулась я, обводя рукой палату.

— На этот раз я тебя прощаю.

После этого разговора наши отношения не то чтобы сразу пошли на лад, но явным холодком уже не отдавали. Именно Фиби рассказала мне о результатах расследования авиакатастрофы. Предварительной версией случившегося считался подлом стойки переднего шасси. Следствие ещё должно было установить, что явилось причиной возникшего дефекта. Не сбрасывался со счетов и человеческий фактор. Расследование обещало быть масштабным, и, кроме официальных органов, в нём были задействованы службы безопасности и аэропорта Такомы, и корпорации Митчеллов.

В этой катастрофе погиб Кевин — наш второй пилот. Я плакала, вспоминая, как парень показывал нам фотографии новорожденного сына. Как гордился, что после двух девочек судьба наконец подарила им с Пэгги мальчика. Митчеллы взяли на себя все расходы по похоронам и, по словам Фиби, Дилан распорядился, чтобы вдове и детям Кевина до конца жизни выплачивалась пенсия.

Состояние Ретта было стабильным, но, получив обширные ожоги, он до сих пор находился на аппарате искусственной вентиляции лёгких. Лечение предстояло долгое, но на его счёт врачи строили оптимистичные прогнозы. Как и для девочек-стюардесс.

Все трое находились в ожоговом центре университета штата. Я не сомневалась, что им был обеспечен самый лучший уход.

Я опасалась, что при виде меня, запеленатую в специальный корсет, поддерживающий сломанную ключицу, Эбби испугается, но всё прошло довольно гладко. Правда, когда настало время уходить, дочь устроила истерику.

Моя девочка так горько плакала и цеплялась за меня, что бедному Дилану пришлось силком унести её из палаты.

— Я буду с мамой. Я качу с мамой! Мама! А-аа, — кричала Эбби.

При звуках её плача сердце разрывалось от горя. Покрасневший от волнения Макс старался меня утешить.

— Она просто не выспалась. Не волнуйся, мам, Дилан справится.

При упоминании его имени в голосе сына не слышалось прежнего раздражения. Это не могло не радовать. Я знала, что между ними что-то произошло, и всё чаще, во взгляде Макса, обращённом на Дилана, улавливала былое восхищение. Дай бог, чтобы после моего возвращения, близость между двумя самыми дорогими мужчинами в моей жизни не исчезла.

— Помогай ему, сынок. Дилану сейчас очень тяжело.

— Знаю. Я же слышу, во сколько он уходит, во сколько приходит. И он всегда идёт к нам, мам. Когда бы ни пришёл.

На пороге сын обернулся:

— Сегодня моя очередь читать сказку. Мы делаем это по очереди. Эбби нравится.

Да, я видела, что Дилан устал. Видела, как выматывали его метания между больницей, работой и домом. Физическая усталость мужа волновала меня даже больше, чем эмоциональная, и я всеми силами стремилась домой. Не было смысла торчать здесь: две недели, проведённые в госпитале под неусыпным контролем врачей, не выявили никаких патологий. Угроза выкидыша сохранялась, мне был прописан постельный режим, но почему бы этой постели не находиться дома.

Дилан был непреклонен:

— Я не собираюсь тобой рисковать. Пока сохраняется малейшая угроза оперативного вмешательства, ты будешь находиться здесь. Это не обсуждается.

Для его спокойствия я соглашалась. Но чем дальше, тем сильнее меня раздражали эти стены, эти нескончаемые потоки посетителей и звонки. Я попросила убрать из палаты цветы — их запах вызывал головокружение. До сих пор меня мучила утренняя тошнота, а в последние дни — плаксивость. Я ненавидела сама себя, и в конце концов настал день, когда я позвонила Дилану и попросила его не приезжать.

Но он не послушался.

— Не заставляй меня чувствовать себя ненужным.

Впервые за время, прошедшее с момента аварии, в голосе Дилана послышались резкие нотки.

Я неловко дёрнулась, желая приподняться на подушках, но боль, выстрелившая в ключицу, повалила меня обратно. Мне не удалось сдержать стон, но муж, слава богу, его не услышал.

Стараясь незаметно справиться с дыханием, я следила за тем, как он ходит по палате, расслабляя галстук, как убирает игрушки, оставленные детьми кресле у кровати, и тяжело в него опускается. У меня не было сил встречаться с ним взглядом.

— Ненавижу. Как же я всё это ненавижу! — всхлипнула я, отворачиваясь.

— Если даже ты говоришь о ненависти, что же остаётся мне?

Услышав тяжёлый вздох, я снова повернулась к Дилану.

— Я знала, что ты будешь винить себя. Могу сказать, что делаю то же самое. Может, померимся кто больше виноват?

Дилан вскинулся:

— О чём ты говоришь?

— Да всё о том же! — Я даже не попыталась скрыть раздражение. — Посмотри на себя. Такое чувство, что это ты слетел с той дороги, а не я. Когда ты последний раз спал больше четырёх часов? Когда позволил себе выпить стакан виски и расслабиться? Уверена, ты и под душем стоишь, стиснув зубы.

— Я не могу расслабиться, пока ты здесь.

— Так забери меня домой!

— Нет. Пока есть малейшая угроза…

— Знаю, знаю, — нетерпеливо прервала я. — Я думала, ты делаешь это потому, что любишь меня, а оказывается, дело в твоём гипертрофированном чувством вины.

— Малыш, остановись.

— И не подумаю. Я очень зла. Ты нагружаешь себя заботой обо всех и вся, но не ты виноват в гибели Кевина. — Дилан резко поднял голову. Сколько же уязвимости было в его взгляде, но я заставила замолчать своё обливающееся кровью любящее сердце, чувствуя необходимость быть жёсткой. — Не по твоей вине Ретт и девочки в больнице. Не по твоей вине я здесь. Это я, — я ткнула себя в грудь. — Я была за рулём автомобиля. Не ты. Не ты управлял самолётом. Не ты виноват в его поломке. И, если ты скажешь, что лучше бы это был ты, я разозлюсь ещё больше. Я слишком сильно люблю тебя, и именно поэтому оказалась на том шоссе.

Слушая меня, Дилан поднялся с кресла. Засунув руки в карманах, он в задумчивости раскачивался на каблуках. Я знала: мои слова попали в цель.

— Ты должна была думать о себе, — произнёс он, когда я закончила. — Ты не должна была ехать в аэропорт по такой дороге и в таком состоянии.

— А ты не должен был в этот день возвращаться, — парировала я. — И если ты думаешь, что в подобной ситуации я буду сидеть дома и заламывать руки в ожидании новостей — ты вовсе меня не знаешь.

— Ты должна была быть осторожнее.

— Должна была, Дилан. Но не была. И это только моя вина. Я хорошенечко её искупила за последний месяц. Все эти идиотские процедуры, иголки, таблетки — я ежеминутно умирю от страха, что всё это может отразится на малыше.

Услышав эти слова, Дилан дёрнулся, как от пощёчины, и в три шага оказался возле меня. Склонившись надо мной, он взял моё пылающее лицо в ладони.

— С ним всё будет в порядке, — заговорил он горячо. — Я обещаю.

— Или с ней. — Я улыбнулась в надежде вызвать у него ответную улыбку. — У нас будет ребёнок, а мы даже не можем порадоваться друг за друга — вот до чего мы докатились, милый.

Черты Дилан смягчились. Он наклонился и нежно дотронулся губами до моих губ.

— Спасибо тебе за него, малышка.

— Или неё.

— Ты чувствуешь, будет девочка?

— Не-а. Как раз наоборот. Это я просто тебя дразню.

Теперь Дилан улыбнулся по-настоящему и снова поцеловал меня.

— Как ты узнала?

— А я и не знала. Вернее, не знала наверняка. Купила тесты, но не сделала. Не успела.

— Мне сказали, ты предупреждала о беременности спасателей.

— На всякий случай. Прости, что подвергла его жизнь опасности.

— Не за что извиняться, жизнь моя. Просто пообещай, что, в любом случае будешь себя беречь. Хотя бы ради детей.

— Тогда и ты дай обещание, что не будешь винить себя за всё, что произошло или будет с нами происходить.

— Обещаю. — Муж снова поцеловал меня.

— Ну раз ты у нас такой сегодня покладистый, может, заберёшь меня отсюда?

— Малыш… — Дилан моментально посерьезнел, но по расплавленному изумруду любящих глаз я поняла, что он готов сдаться.

— Я обещаю быть примерной пациенткой и выполнять все предписания врачей.

— И мои.

— И твои.

— Значит, ты согласна на круглосуточную сиделку?

— Даже на две круглосуточные сиделки.

— И на дежурящий у дома реанимобиль.

— Он испортит нам вид из окна!

— Я серьёзно, Лив.

— И я.

Дилан выразительно на меня посмотрел.

— Согласна.

— И при малейшей опасности вернёшься в клинику.

— Согласна.

— Хорошо. Я поговорю с врачами.

— Дилан!

Долго и счастливо. Глава 50

Soundtrack — Home by Brian Eno & David Byrne

Понадобился месяц, прежде чем я окончательно поправилась. Мне сняли фиксирующие ключицу повязки, сняли гипс с руки. Боль в груди из-за сломанных рёбер практически не беспокоила. Однако, ещё около двух недель я провела в постели. Так хотел Дилан, так советовали врачи, и у меня не хватало смелости им возразить.

Я была уже на пятом месяце. Тошнота закончилась, как и головные боли. Наступало то счастливое время, когда от беременности начинаешь получать удовольствие.

Мой гиперответственный сын, по словам мужа, воспринял эту новость спокойно. Дилан сам рассказал Максу об этом, ещё когда я была в больнице. Постепенно сын начал приходить в возбуждение, гадая, кто же родится — мальчик или девочка. Наконец, Макс заявил, что будет рад любому исходу, "но было бы здорово, если бы у меня появился брат. Тогда бы я показал этой задаваке Лиззи.!"

Эбби же ждала от меня гномика. Она так и говорила:

— У мамочки в животике живёт маленький гномик.

Дети и муж, родные и друзья ежедневно окружали меня любовью и заботой, являясь своеобразным плацебо от страшных мыслей и воспоминаний. Но совсем отвлечься не удавалось.

Моя теория о том, что всё происходящее с нами зависит от того, что и как мы делаем в жизни, дала трещину. Чем мы заслужили произошедшее — Дилан, я, дети, наш не рождённый ребёнок? О чём ещё хотела предупредить судьба, едва нас соединившая? Ведь, однажды мы уже теряли друг друга. Конечно, тогда речь не шла о жизни и смерти, но теперь мы оба знаем, во что можем превратиться даже при намёке на такие потери. Ничем не наполняемая пустота — зияющая в груди рана, окружённая плотным кольцом того, что обещаемо должно придавать жизни смысл — близкими, любимым делом, домом. Она кровоточит всё время, заставляя кутаться в старую давно не стираную толстовку.

Так, может, в этом и проблема? Может, мы слишком сильно любим друг друга? Возможно, судьба говорит, что мы не должны так друг от друга зависеть?

Эта мысль поразила меня настолько, что я сказала о ней Дилану.

— Я не могу любить тебя меньше, малыш, — ответил он. — Слишком долго я ждал тебя, слишком много мечтал, чтобы было по-другому. У меня нет сил бороться с этим чувством, и, если тебе кажется, что оно нас разрушает, — что ж, значит, так и будет. Но я приму это с удовольствием, потому что буду знать, что где бы мы ни оказались после, мы всё равно будем вместе. По-другому никак.

— Может, к концу жизни ты станешь праведником, и тебя поместят в рай. А я буду сидеть на сковородке и надеяться, что ты найдёшь способ вытащить меня оттуда. Ведь найдёшь?

— Если выйдешь за меня замуж, найду, — засмеялся Дилан.

— Кажется, однажды я уже за тебя выходила. У меня даже есть кольцо. — Я помахала перед ним левой рукой.

— Я серьёзно, малыш.

— Не поняла.

— Я хочу дать клятву перед алтарём, что беру тебя в жены и буду заботиться и беречь до конца своих дней. И даже дольше.

— Милый, ты и так это делаешь. Мне не нужно от тебя никаких клятв.

— А мне нужно, Лив, — заговорил Дилан серьёзно. — Тогда я всё сделал неправильно. Я не спрашивал, а ставил тебя перед фактом. Ты могла ответить отказом. Ты и сейчас можешь отказаться.

— Даже не рассчитывай, — я хлопнула его по руке. — Ты сделал мне ребёнка! Между прочим, уже второго.

— Я хочу жениться на тебе по всем правилам, — не замечая моего шутливого тона, продолжил Дилан. — Хочу увидеть тебя идущей ко мне по церковному проходу в белом платье. Хочу назвать своей перед богом и людьми. Хочу, чтобы этот малыш родился в настоящем браке. Может, наша ошибка в том, что мы всё сделали не так?

Значит, и Дилан думал об этом, искал причины обрушившихся на нас бед. К каким бы выводам он ни пришёл, и даже если его выводы ошибочны, я могу успокоить любимого, дав ему то, что он просит. И не надо спорить с ним, доказывать, что наши отношения крепче любого брака.

Внезапно я вспомнила обрывки сна — или это было видение… Там был кто-то, кто любил меня, и он говорил о рае — моём собственном рае, который подарит мне Дилан. Тогда я поверила этим словам и сейчас ещё больше в них убедилась. Я пойду куда угодно за этим мужчиной. Где бы ни был он, — мой рай там.

— Да, — ответила я просто.

— Что "да"? Ты согласна, что это ошибка?

— Я не хочу говорить об ошибках, милый. Что бы мы ни делали, ничего не было ошибкой, если это позволило нам быть вместе. "Да" означает, что я согласна.

— Значит, ты выйдешь за меня замуж? Снова?

— Да. Я с удовольствием выйду за тебя замуж снова. И буду делать это столько раз, сколько ты будешь мне предлагать.

— Тогда завтра вылетаем в Вегас, — довольно улыбнулся Дилан.

— Ну уж нет! Никакого венчания в карамельной церкви с пьяным Элвисом. Я хочу настоящую свадьбу. С девичником, тошнотворным запахом цветов по всему дому, с бросанием букетов и обязательным тортом в десять ярусов.

— И ты сможешь всё это выдержать?

— Что ты! Я всю жизнь мечтала о такой свадьбе.

Весь свой скудный актёрский талант я вложила в эти слова, но мой умный муж мне не поверил. И, разумеется, он был прав: ничто не пугало меня больше, чем вся эта предсвадебная котовасия, особенно, если центром мероприятия должна стать я. Но что такое мои желания по сравнению со счастливым блеском в глазах любимого мужчины.

— Я люблю тебя, моя Лив, — Дилан наклонился и поцеловал мой живот. — И тебя люблю, маленький. Мама согласилась выйти за меня замуж. Скажи ей, что я очень этому рад.

И малыш сказал: в тот вечер я впервые почувствовала его шевеление.

О своём решении мы объявили на традиционном субботнем ужине у родителей Дилана. Женская половина семьи пришла в восторг и немедленно приступила к планированию торжества. Координатором назначили Фиби. Единственное, о чем я просила, чтобы всё было как можно скромнее. Церемонию решили провести во дворе дома Митчеллов, как и приём. На подготовку отвели месяц.

— В назначенный день ты должна быть в белом. Больше от тебя ничего не требуется. — Эти слова Кэтрин грели душу.

Единственным делом, требующим моего участия, был выбор платья. Но, как оказалось, что и его я с лёгкостью провалила, поставив под угрозу само торжество.

— Забери меня отсюда! Немедленно забери, слышишь? — кричала я по телефону Дилану.

— Малыш, неужели так всё плохо?

— Плохо? Плохо — не то слово! Чудовищно! Катастрофически, адски бессмысленно и адски чудовищно!

— Я же предлагал тебе всё сделать по-быстрому.

— По-быстрому у нас с тобой уже было. Ты забыл предупредить, что твоя сестра — маньячка. Я бы никогда не согласилась "ни о чём не беспокоиться и довериться ей". — Я произнесла это, как мне казалось, голосом Фиби. На том конце раздался смех. — Да! И нечего смеяться! Мне плохо, мне жарко. Мне надо в туалет, а я не знаю, как без потерь снять это платье. И… оно кусается, Дилан! Это дебильное платье кусается-яя…

На последнем слове я заскулила.

Да, давно я не скулила. Хотя, если хорошенько подумать, я вообще никогда не скулила! Я даже не знала, что могу скулить., и что когда-нибудь мне захочется это сделать. И что самое смешное: за этот скулёж мне не будет стыдно.

Но если бы я хоть на секунду представила, что вместо утешений и увещеваний услышу из трубки рявканье, то поостереглась бы подобным образом давать волю эмоциям. Как говорится, задним умом все мы Эйнштейны.

— Рви это платье к чёртовой матери! Через десять минут я за тобой заеду.

— Но… — мяукнула я, моментально осознав, что перегнула палку.

Ох-х, зря я это сделала. Быстрей, быстрей из примерочной! Надо предупредить Фиби, что вскоре на нас обрушится локальный торнадо. И, между прочим, в лучших традициях метеобюро у него имеется имя.

Выпутавшись из белых шёлковых штор, я вывалилась из примерочной к ногам своей золовки и двух похожих друг на друга женщин-консультантов, сидевших вместе с ней на белом диване. Они напоминали откормленных наседок, охраняющих своих цыплят, роль которых выполняли развешанные по всему залу белые платья.

Белое, белые, на белом — как можно работать в такой обстановке и не сойти с ума? Даже чашки с предложенным нам чаем были белыми. Как и восхитительное воздушное пирожное, которое я едва надкусила.

— Мне понравились первое и седьмое.

— Седьмое? Тебе не кажется, что оно полнит?

— Меня сейчас полнит всё. Даже носовой платок в кармане. По крайней мере, то платье не похоже на зефир и не кусается, как последнее.

— Это чистейший шёлк и органза, — оскорбилась одна из продавщиц. — Все материалы гипоаллергенны и приятны телу.

— Значит, моему телу захотелось покапризничать. Фиби, пожалуйста, я больше не вынесу. Третий салон за день, и… и я хочу писать. И есть. И, вообще, ты обещала, что я могу прекратить это в любую минуту.

— Ты что, звонила Дилану? — В глазах Фиби зажглась надежда, но, поймав мой виноватый взгляд, мгновенно угасла: — Лив, это запрещённый приём. Мы же договорились.

— Знаю, знаю. — Я схватила её за руки, притянула к себе и поцеловала в щёку. — Но я мужественно терпела до последнего. Я была послушная, не капризничала и даже промолчала, когда ты решила заехать "ещё в одно местечко". Мы договаривались только на два салона, так ведь? Так что первой договорённость нарушила ты.

Фиби засмеялась и обняла меня:

— Прости, дорогая. Я немного увлеклась. Просто всё это, — она обвела пространство, заполненное стойками с платьями, — так волнительно! Неужели тебя это нисколько не вдохновляет?

— Ты же знаешь, что нет. Именно поэтому я доверила выбор тебе. Но седьмое и вправду неплохо смотрелось. И второе во втором салоне. И то, гладкое, помнишь? На ощупь — как щёчки младенца.

— Помню. Они и вправду хороши. Но, Лив, выбор ты должна сделать сама.

— Понравившиеся модели мы можем привести к вам домой для окончательного выбора, — прокудахтала одна из продавщиц.

— Вот, видишь, какие любезные ку… консультанты. Давай воспользуемся их советом, — добавила я с энтузиазмом. — Пожа-алуйста!

— Ох, я должна была сразу сделать это, а не таскать тебя по магазинам. Просто мне казалось, что ты, как типичная женщина, захочешь всё посмотреть сама.

— К сожалению, я не совсем типична женщина.

— Уже вижу. Давай отвезу тебя домой.

— Эм… не надо! Тебе лучше остаться здесь и всё закончить, а я…

— Нет, я не позволю тебе брать такси.

— Да нет же! — Мой отчаянный вскрик остановил шагающую к выходу Фиби. — Просто сейчас заедет Дилан, и…

— … и мне лучше остаться здесь. — Она моментально сменила направление и хлопнула в ладоши. — Что ж, дамы, я хочу увидеть что-нибудь ещё.

Посетив туалет, который ожидаемо был выложен белой, режущей глаза плиткой, и пройдя через несколько залов, уставленных одетыми в свадебные платья манекенами, я вышла из салона в тот момент, когда у тротуара остановилась знакомая чёрная машина.

Водительская дверь распахнулась, явив миру самого красивого мужчину, из всех, кто в данный момент двигался по чётной стороне запруженной Второй Авеню. Хотя вряд ли и на нечётной можно встретить настолько идеального представителя мужского пола. А если и можно, вряд ли его идеальное лицо будет выражать ту же досаду.

— Оливия!

— Я в порядке, в порядке!

Я кинулась к Дилану, по привычке отпялив назад попу, чтобы не врезаться в него большим животом. Он подхватил меня, кольцом рук ограждая от людского потока, и, подтянувшись на носочках, я принялась быстро-быстро целовать мужа в губы.

— Чувствую себя идиоткой, истеричкой и… и много чего ещё, — произносила я между поцелуями. — Ты должен вернуться на работу. Это всё гормоны, понимаешь?

— Я понимаю одно: я осёл, раз решил тебя через это провести.

— О, нет! Только не говори, что всё отменяешь!

— Именно это я и собираюсь сделать.

— Нельзя. У нас уже многое готово. И я не лезу туда, где точно знаю, что без меня обойдутся. Они все странные люди — Кэтрин, Эллен, даже Кимберли… — говорила я Дилану, пока он вёл меня к машине. — Они в таком счастливом возбуждении, словно делают это для себя, и делают впервые.

— А ты, Лив? — Он открыл передо мной пассажирскую дверь и резко повернулся, ловя мой взгляд. — Не похоже, чтобы ты находилась в счастливом возбуждении.

— Ну, я не знаю…

— Для кого мы это делаем, малыш? — Дилан взял меня за подбородок, заставляя взглянуть в его полные тревоги глаза. — Разве не для себя? А если доходит до того, что, прервав заседание правления, я мчусь выручать тебя из плена свадебных платьев, на черта нам это нужно?

— Ты передумал на мне жениться? — В ужасе я отпрянула, мысленно пообещав отхлестать себя розгами за сорванное совещание.

— Как однажды ты позволила себе заметить, мы уже женаты.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Нет, я не передумал. Мы отложим свадьбу. Поженимся, когда ребёнок родится. Так будет лучше.

— Нет! — Глаза моментально наполнились слезами. — Пожалуйста, Дилан! Не делай этого! Я буду сдержанней, постараюсь не волноваться и не биться в истерике. У тебя не будет со мной никаких хлопот. Только не отменяй свадьбу.

— После твоих слов я сделаю это немедленно!

Обычно, заметив лишь намёк на слёзы, Дилан кидался меня успокаивать и не находил себе места, пока не узнавал причину расстройства. Сейчас же я понимала, что он сорвался.

— Садись в машину, Оливия.

Я послушно погрузилась в мягкое кресло пассажирского сидения, уже привычно отодвинутое, чтобы вытянуть уставшие ноги. Дилан так же привычно потянулся ко мне, чтобы застегнуть ремень безопасности. В тот момент, когда его лицо приблизилось ко мне, я ухватил его за шею, заставив на себя посмотреть.

— Поцелуй меня.

Как бы зол он ни был сейчас, но подобная просьба не могла остаться невыполненной. Дилан несколько мгновений изучал моё лицо, а затем, не закрывая глаз, припал к моим губам.

Я тоже не закрыла глаза, тем самым превратив поцелуй в поединок, и лишь когда в его глазах заплясали весёлые искорки, я поняла, что кризис миновал.

— Чертёнок, — выдохнул Дилан.

— Зато твой.

— Мой, — улыбнулся он и погладил меня по выступающему животу. — Вы оба мои.

— И мы оба тебя очень любим. И оба хотим за тебя замуж.

Услышав последнее замечание, Дилан нахмурился:

— Нет, малыш. Это была не самая лучшая из моих идей, и именно потому, что она была моя, я имею полное право от неё отказаться.

— Но я хочу, — потянула я. — Правда хочу, Дилан. И силы чувствую.

— Нет, Лив. Пожалуйста, нет.

Его тон был непоколебимым, и я поняла, что в этот раз будет лучше уступить.

— Хорошо. Дождёмся рождения малыша. Приготовься: крику будет много. Девочки расстроятся.

— Девочки переживут, — у глаз Дилана образовались весёлые морщинки. — Особо недовольных отправляй ко мне.

— Ловлю тебя на слове.

Но я была уверена: недовольных не будет. И не потому, что никто из близких не станет возражать, если мы неожиданно отложим нашу так же неожиданно запланированную свадьбу. И не потому, что Дилан сможет всех убедить в необходимости этого шага, вернее, в неосмотрительности шага первого — желания провести церемонию венчания до рождения ребёнка. Нет! Недовольных не будет именно потому, что она состоится.

Наш ребёнок должен родиться в браке — этого хотел Дилан. И я обязана исполнить его желание.

В тот вечер, пока Дилан был в душе, я созвонилась с Фиби.

— Планы меняются. Свадьба в пятницу.

— Я знаю.

— Я имела в виду эту пятницу.

Из трубки раздался возмущённый вопль:

— Но это же через три дня! У нас ещё ничего не готово.

— Дилан собирается всё отменить. — Я вкратце пересказала наш разговор, вызвав у Фиби стон разочарования. — Знаю, сама виновата. Ничего не поделаешь. Ты же знаешь своего брата.

— Знаю, — вздохнула она. — Что б ему провалиться!

— Фиби, может, лучше и вправду всё отложить? — слабо начала я.

— Вот ещё! Трудности закаляют характер. Только теперь, моя дорогая, ты будешь нужна мне двадцать четыре часа в сутки.

— Даю тебе двенадцать, иначе Дилан что-то заподозрит.

— Окей, — согласилась она. — Но предупреждаю: с оркестром договориться вряд ли успею.

— Чёрт с ним, с оркестром. Главное, когда Дилан завтра позвонит, ори погромче.

— За этим не заржавеет! — засмеялась его сестра.

Не знаю, как нам всё удалось, но, когда в четверг вечером я оказалась в доме Кэтрин, где должна была провести ночь перед венчанием, всё было готово.

Приглашенные были размещены в доме у Митчеллов. Приехали все, кроме тёти Талулы и Марти. Я приняла объяснения отца Майка, твердившего что-то о больной ноге и нелюбви к большим городам, и была благодарна матери Ким, которая под благовидным предлогом осталась с Марти.

Мама с Тимом прилетели в среду. Разумеется, мама была недовольна, что с самого начала не принимала участие в подготовке к свадьбе. Но, оказавшись рядом с Эллен и кучей детей, быстро забыла об обидах, по уши погрязнув в заботах. В конце концов, я заказала для них день красоты в одном из лучших салонов Сиэтла, и мы с девочками еле усадили упирающихся мам в машину, потребовав привести себя в порядок и хорошенечко отдохнуть.

Я легко представляла, какое недоумение вызовут у Дилана тёмные окна нашего дома, когда в четверг он вернётся с работы. Наверное, это довольно неожиданно, оглохнув от громкого "сюрприз!", оказаться на мальчишнике, о котором и не подозревал. И, разумеется, нелегко, выпив пару обязательных коктейлей, вырваться из крепких объятий старшего брата, улизнуть в спальню и набрать номер своей предательницы-жены.

И, безусловно, более чем неожиданно будет услышать от неё безапелляционное:

Soundtarck — It's All Coming Back to Me Now by Meat Loaf and Marion Raven

А ведь я растерялась тем утром, если не сказать больше. Настолько я привыкла просыпаться рядом с Диланом, что, не увидев его, на короткий миг впала в панику. Мне вдруг представилось, что вся моя жизнь с ним оказалась сном — счастливым, но недолгим. Хорошенькие мысли для невесты.

Как же мне нужны сейчас его поцелуи. Его руки, которые прижали бы меня к тёплой груди, и хриплый ото сна голос прошептал бы: "Доброе утро, малыш". Но я сознательно лишила нас этой радости, идя на поводу бессердечной традиции раздельной предсвадебной ночи. И даю голову на отсечение, Дилан провел её так же плохо.

К чёрту! Позвонить-то не возбраняется.

Он снял трубку после первого гудка.

— Я не могу без тебя, — сказала я вместо приветствия.

— И я.

— Прости, что оставила тебя одного.

— Ну технически я не один. Дом содрогается от пьяного храпа. Солирует Саймон.

— Где они спят?

— Не знаю. Я ушёл наверх до полуночи и ещё не спускался.

Словно наяву я видела, как Дилан лежит в нашей кровати, скрестив длинные ноги и закинув одну руку за голову. Единственное, что было недоступно для видения, — выражение его лица.

— Ты сердишься?

— Больше не хочу просыпаться без тебя.

— Значит, сердишься.

— Ох, родная. Я не сержусь. Я волнуюсь за тебя и малыша.

— Всё будет в порядке. Поверь мне. Я просто хочу, чтобы это поскорее закончилось.

— У тебя ещё есть возможность всё отменить.

— Не хочу ничего отменять, потому что хочу увидеть тебя в смокинге.

— Только скажи, и я буду носить его ежедневно. — Наконец-то я услышала в его голосе улыбку. — Ты будешь в белом?

— О да! Если кто-нибудь ещё придёт в белом, меня ты узнаешь по большому животу.

— По моему любимому большому животу. Как живот вёл себя этой ночью?

— Идеально. Он будто решил дать мне передышку перед сложным днём.

— Моё солнышко, — нежно проговорил Дилан. — Скажи, что папа его очень любит.

— И он тебя тоже. Пинок в правую почку более чем красноречив.

Дилан снова рассмеялся.

— Как дети?

— На Макса пришлось рявкнуть: он доставал всех вопросами, что должен делать шафер. А Эбби взяла в оборот Говарда. Они весь вечер читали книжки.

— Я скучаю без вас.

— Больше не будешь. Сегодня я привяжу тебя к нам последним возможным способом. Так что никуда ты от нас не денешься.

— Я и не хочу деваться. Вы моя жизнь.

— У алтаря в пять. Как и договаривались.

— Буду всенепременно.

Эту ночь я провела у Фиби. Я не должна была не только участвовать в последних приготовлениях, но и видеть их. Моё скромное торжество, по её словам, обещало быть "поражающим и эпичным", и, оказавшись тем утром у Митчеллов, я ожидала большого сумасшествия.

Но и во дворе, и в доме не наблюдалось никакой суеты. При мне привезли цветочные композиции, которые, не распаковывая, унесли на задний двор. Молодые люди в одинаковых тёмно-синих костюмах слажено выгружали из большого фургона складные кресла. Всё проходило предельно просто и спокойно. Воистину Фиби была прекрасным организатором: вопросы решались без её участия.

Маме и Тиму была выделена комната рядом со спальней Эбби. Макс же ночевал вместе с моим отцом, и к моему приезду все мужчины, в том числе и Говард, уже отправились к Дилану. Не думаю, что это было так уж необходимо, скорее ими одолевало вполне понятное желание в этот день как можно реже попадаться на глаза своим вторым половинкам.

Я заглянула к маме. Она уже проснулась и теперь наслаждалась утренним часовым валянием в постели. Это было её любимое занятие вне зависимости от места пребывания и степени насыщенности предстоящего дня. Просто так встать с кровати мама не могла. Папу в своё время это очень из себя выводило. Тим же снисходительно принимал мамину блажь. Как, впрочем, и многое другое.

При виде меня она похлопала по одеялу:

— Запрыгивай, обезьянка.

Скорее я была похожа на раздутую панду, но детское прозвище умилило. Не заботясь о грациозности, я плюхнулась на кровать и подтянулась на руках, пристраиваясь на мамину подушку. А затем давно забытым, но таким естественным движением закинула на неё ноги.

— И когда ты последний раз так делала? — спросила она.

— Наверно, лет в двенадцать.

— А для меня как будто вчера.

Я закрыла глаза и спустилась к маме под мышку. Как в детстве, она принялась перебирать мне волосы, и, как в детстве, я млела от её успокаивающих прикосновений.

— Похоже, это было самое умное решение в моей жизни — отпустить тебя к Генри, — неожиданно сказала мама. — Может, именно поэтому ты выросла настолько на меня не похожей. Я искренне любила Майка, но, знаешь, малышка, — её рука на секунду остановилась, — меня не оставляла мысль, что в какой-то момент ты тоже сбежишь.

— От кого? От Майка? — Чтобы посмотреть на маму, мне пришлось вывернуть голову.

— От жизни, что он дал тебе.

— Я любила его, мам.

— Твоего отца я тоже любила. Как и у тебя, моя жизнь с Генри была продолжением детства. Я выросла и ушла. Ты тоже могла. Впрочем, — мама скосила на меня смеющиеся глаза, — в какой-то степени так и вышло.

Не думаю, что когда-нибудь она напрямую спросит меня обо всех обстоятельствах рождения Эбби, но даже этот завуалированный вопрос ответа не требовал.

— От него ты не убежишь, Ливи. Не сможешь. — Мама улыбнулась и потрепала меня по голов. — А он и не отпустит. Вы слишком друг от друга зависимы.

— Но в этом тоже может быть проблема.

— Да, и большая. И ради собственного спокойствия — да не только спокойствия, — вы станете приглядывать друг за другом. К счастью, Дилан не безрассуден, и пока он смотрит на тебя такими глазами…

Мамин голос сорвался.

— Ну, ма-ам…

Это был самый длинный и самый странный разговор с ней за всю мою жизнь. Мы вдоволь поплакали в объятиях друг друга, пока мама решительно не вытерла ладонями мои слёзы и не отправила умываться.

Где-то около полудня я собралась ненадолго выйти из дома. В дверях меня остановила Кэтрин:

— Ты куда?

— Прогуляться.

— Маленький цербер просил не ходить на заднюю лужайку.

— Я всё слышу, Кэтрин. — Решительным шагом Фиби вышла из-за угла. — Между прочим, мама ждёт тебя во дворе. Там какие-то сложности с украшениями, но, — она предостерегающе подняла вверх руки. — Я не хочу ничего знать. За украшения отвечаешь ты, и мне до лампочки, что именно с ними не так. Пусть даже это будет петрушка и она завяла.

— Ну, знаешь, ты уж как-то совсем… — начала было Кэтрин.

— Надеюсь, ты справилась с заданием, и Лив ничего не увидела?

Мне надоело слушать, как меня обсуждают:

— Лив так и не вышла на улицу, если это тебе интересно.

— Вот и славно! — В мою руку немедленно впились маленькие пальчики. — Подышишь воздухом на венчании. Шагом марш в душ!

— От меня что, плохо пахнет?

— Нет, но через полчаса привезут твоё платье. Прической и макияжем займутся позже, под моим руководством. Кэти, ты понадобишься через два часа.

— Побойся бога, Фиби! Ещё только полдень. — Я всё ещё не теряла надежды сбежать на улицу.

— Уже полдень, — поправила она. — К трём ты должна быть полностью готова — прибудут фотографы. Я хочу сделать несколько снимков, пока Дилан не занял вокруг тебя круговую оборону.

— Ох, я не…

— Прекрати, — прервала Фиби. — Не хочу испытывать стыд, показывая Эбби ваш свадебный альбом. Не спорь и делай, как говорю. Иначе подключу Кимберли.

— А я тут самая аморфная, что ли? — возмутилась Кэтрин.

Фиби указала в сторону гостиной, откуда был выход во внутренний двор.

— Задний двор. Мама. Украшения.

Кэтрин послушно развернулась и нарочито театрально промаршировала по коридору. На повороте она остановилась и выразительно покрутила пальцем у виска.

— Я всё вижу-у, — не глядя, пропела Фиби и потянула хихикающую меня наверх.

— А Дилану кто-нибудь поможет собраться?

Последний час его сестра не отходила от меня ни на шаг, внимательно следя за пассами приятной молодой девушки, занимающейся моими волосами. Было решено оставить их распущенными, слегка подкрутив на концах — на что, к моему удивлению, ушло немало времени.

— Ещё не ясно, кому именно понадобится помощь. Я имею в виду своего брата и мужа. Из службы доставки сообщили, все смокинги уже на месте. Это главное.

— Ты ничего не оставила без внимания, а я так тебя и не поблагодарила. — Протянув руку, я дотронулась до тоненьких пальчиков Фиби. — Мы с Диланом очень тебе признательны, дорогая.

— Это я признательна вам, Лив. Организовать свадьбу в две недели и три дня — для меня своеобразный вызов. Хотя при такой послушной и нетребовательной невесте вряд ли могло быть по-другому.

— Нет, не преуменьшай своих заслуг.

— А я и не преуменьшаю, — хихикнула Фиби. — Я люблю, когда меня хвалят. Айрин, выдели посильнее скулы. Да, вот так. Лучше персиковые румяна.

— Вы уверены?

— Да. Хотя, смотри сама. Мой брат должен ахнуть. Впрочем, он в любом случае ахнет. Даже если она явится на венчание в простыне.

— Нет, меня в простыню не надо, — запротестовала я. — Мне надо быть красивой. Насколько это, конечно, возможно. — На этих словах я ласково погладила выступающий животик.

— Особых усилий и не требуется, — улыбнулась в зеркале стилист. — Беременность вас красит.

Платье заставило меня взвизгнуть от восторга. Талантливо скроенное, оно мягко облегало фигуру. Широкие лямки красиво перехлёстывались на груди, драпируя живот, а небольшой разрез спереди добавлял пикантности. В этом платье я совершенно не выглядела беременной.

— Подобное я видела на Джессике Альбе, — сказала Фиби. — Правда, оно было чёрным, и даже в этом цвете слегка её полнило. Но с тобой я решила рискнуть.

— Оно чудесное! — Я крутилась перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон. — Именно то, что надо. Просто, но элегантно.

— Сюда требуются каблуки, но я пойму, если ты выберешь балетки.

— Нет, их я надену потом. На венчании буду в том, в чём скажешь.

Эти слова были для Фиби лучше всякой благодарности. С возросшим энтузиазмом она принялась рыться в несметном количестве брошенных на пол коробок. Мы остановились на открытых босоножках из переплетённых ремешков, которые в ближайшие несколько часов мне не захотелось бы скинуть.

К двум часам три смежные комнаты на втором этаже резиденции Митчеллов напоминали шумный косметический салон. Все были в разной степени готовности: лицо Кэтрин украшала маска, Эллен и мама (обе ещё в халатах) весело щебетали, пока их ногами занимались две молоденькие тайки. Сандра и Ким уже полностью причёсанные, но всё ещё не одетые, потягивали прохладные коктейли. Я тоже пока была в халат. Моё волшебное платье требовалось чуть расставить в боках, чем сейчас и занималась приглашённая швея.

Белокурые кудряшки Лиззи были уложены красивыми локонами, и Эбби, бросая завистливые взгляды на подружку, терпеливо сидела перед зеркалом, пока ей в волосы вплетали маленькие белые цветочки.

— Какая ты красивая, куколка моя. — Я поцеловала розовую щёчку дочери.

Она выдвинула вперёд подбородок.

— Нимисяй!

— Кокетка растёт, — улыбнулась в зеркале девушка-стилист.

— Кокетка и воображала.

Эбби хватило выдержки, чтобы не огрызнуться. Однозначно — сдержанностью она в отца.

Как и хотела Фиби, к половине четвёртого мы были готовы. Трёх подружек невесты — Ким, Сандру и Кэтрин — облачили в струящиеся платья бледно-изумрудного цвета. Я про себя улыбнулась: эту свадьбу следовало устроить хотя бы для того, чтобы мужья открыли рты, увидев в этих юных лесных феях своих жён.

Девочки были очень красивы, но Сандра особенно. Она как будто светилась изнутри. В порыве чувств я крепко обняла подругу.

— Спасибо, что ты сегодня со мной, милая.

— Ну что ты, Ливи! Разве могло быть иначе? Я очень за тебя счастлива. Мы с Беном оба за вас счастливы.

— Ещё чуть-чуть — и я начну извергать фейерверки, — засмеялась я. — Меня просто распирает. И это никак не связано с беременностью.

— Я понимаю. — Сандра кивнула и, опустив глаза, неожиданно покраснела.

— Эй, ты чего? — Склонившись, я попыталась поймать её взгляд. — Что с тобой, Санди?

— Помнишь, как в "Друзьях", когда Моника ругалась, что все хотят похитить её вихрь?

— Эм… не поняла.

— Ну, в эпизоде, где Моника с Чендлером женятся, и тут же все узнают, что Рейчел беременна, — растолковывала Сандра. — Моника говорит, что это её день, и никто не имел право перетягивать внимание на себя. Никто не должен был украсть её вихрь.

— Ну. — Я непонимающе уставилась на подругу.

— Ну… — тем же тоном протянула Сандра. — Я тоже не хочу красть твой вихрь.

Беременность и близость одного из важнейших событий жизни очень влияют на умственные процессы. Понадобилось несколько минут, чтобы понять, о чём она толкует. Но уж когда я поняла, ни мой выпирающий живот, ни страх помять платье или испортить макияж не смогли меня остановить.

С визгом я бросилась Сандре на шею:

— Неужели, Санди? Как? Когда? Боже мой!

На нас немедленно посыпались вопросы.

— Она беременна! — кричала я, снова и снова целуя раскрасневшуюся подругу. — Сандра беременна, вы представляете?

Ким рыдала. Мама и Эллен тоже расчувствовались. Фиби и Кэтрин со слезами на глазах ринулись спасать наш макияж. Я же пребывала в состоянии странной эйфории — вдобавок к своему, меня переполняло счастье за своих близких друзей.

Как же долго ребята шли к этому! Как отчаянно скрывали боль, когда годами выслушивали сбивчивые объяснения врачей, что ничего нельзя поделать: оба здоровы, но вот что-то не складывается. Малыш, что родится у Сандры и Бена, будет самым счастливым в мире — слишком много людей, помимо родителей, ждут его появления на свет.

Теперь всё внимание было направлено ещё на одну будущую мамочку, которая смущённо отвечала на вопросы о сроках, вероятностях и самочувствии. Я с удовольствием уступила ей свой вихрь.

После, когда помощницы Фиби поправили нам макияж и причёски, на первый план вышла моя мама.

— Что-то старое, что-то новое, что-то взятое взаймы и что-то голубое, — пропела она. — Меня назначили ответственной за голубое.

На этих словах мама вручила мне маленькую, совершенно невесомую подвязку небесного цвета.

— Спасибо, мам.

Смеясь, я нацепила подвязку на ногу, и несколько минут меня крутили во все стороны, убеждаясь, что она не оттопыривает платье.

Всё ещё покрытая красными пятнами, расчувствовавшаяся Кимберли протянула мне сжатую в кулак руку:

— Что-то старое.

Когда она разжала пальцы, нам опять понадобилась носовые платки и тональные средства.

Обнявшись, мы рыдали над безвкусным медальоном, найденным на ярмарке в Келсо лет двадцать назад. Он лежал в пыли недалеко от павильона с засахаренными яблоками.

Технически первой его нашла я. Точнее, именно я толкнула Ким локтем за секунду до того, как мы обе обратили на него внимание. Медальон был круглым, с витиеватым узором, окаймляющим небольшой камешек зелёного цвета. Дешевое ярмарочное украшение — тогда оно казалось несметным сокровищем. Мы немного побегали по ярмарке, приставая к прохожим, но взрослые отмахивались — для них безделушка не представляла никакой ценности. Позже была придумана история про злую ведьму, наложившую заклятие на фотографию принца, которая хранилась в медальоне, и лишь настоящая любовь способна сделать её видимой. И только в полночь. Мы договорились, что будем хранить его по очереди и долго спорили, чья ночь будет первой.

Потом мы вставили туда наши фотографии и сделали медальон залогом вечной дружбы. Подкопив денег, мы купили для него дешевую цепочку и в течение нескольких месяцев по утрам надевали друг другу на шею. А потом — одна забыла, другая не вспомнила. Мне казалось, что последней медальон взяла я, и если это так, то признаться в его утере было стыдно: потеря символа вечной дружбы — страшное преступление, равносильное потере самой дружбы. Ким почему-то тоже о нём не вспоминала, и о медальоне скоро забыли.

И вот он нашёлся

— Где ты его отрыла? — рыдала я сквозь смех.

— Майки месяц назад нашёл на чердаке. Я полночи над ним проплакала, представляешь?

— Очень даже представляю.

— Пусть теперь хранится у тебя, раз я его так бездарно потеряла.

— А я думала, что я, и боялась в этом признаться. Спасибо, Кими. Это самое замечательное старое на свете!

— Вряд ли у тебя получится надеть его сегодня…

— Дай сюда! — Под всеобщий смех я надела украшение на Эбби: — Сохрани это для мамочки, солнышко.

Дочь не проявила особого интереса к блестяшке. Всё её внимание занимало платье, в котором Эбби не переставая кружилась. Завитые бронзовые кудряшки, украшенные мелкими белыми цветочками, прыгали, словно пружинки.

На Лиззи было точно такое же платье, и вместе они должны были идти впереди, разбрасывая цветочные лепестки из маленьких корзинок. Старшая, разумеется, была настроена серьёзно, а моя малышка, наверняка, опустошит корзинку ещё перед выходом из дома.

— Моя очередь.

У Кэтрин в руках тоже была бархатная коробочка. В ней оказались серьги в форме тяжелых брильянтовых капелек.

При виде их Эллен удивлённо охнула:

— А я совершенно о них забыла!

Именно мать Дилана помогла мне надеть серьги. Застёжка в них была не в пример современным, требующая определённых навыков.

— В них выходили замуж все невесты Митчеллов, начиная с прабабушки Говарда, — объясняла она. — Кэтрин была последней. Между прочим, у меня есть для тебя ещё кое-что. Это от Дилана.

При виде содержимого продолговатого атласного футляра у меня вырвался вздох изумления. На чёрной подложке лежал фантастической красоты браслет: брильянтовые нити образовывали широкую сетку с вплетенными в неё яркими изумрудными каплями. Не знаю, сколько времени ушло на подбор камней, но все они переливались знакомым тёплым светом, не однажды виденным мною во сне, — цветом глаз моего любимого и нашей дочери.

Браслет казался таким хрупким, что я боялась до него дотронуться.

— Я хочу его надеть.

Эллен вынула его из коробочки и застегнула на моей руке.

— Нереальная красота.

Я смотрела на себя в зеркало и не могла не согласиться. Наверно, это был первый раз в жизни, когда мне было не всё равно, как я выгляжу. Пройдёт чуть более часа, и я буду стоять перед алтарём, держа за руку человека, которого люблю всем сердцем, ощущая под этим самым сердцем шевеление нашего ребёнка. Неужели душа человеческая может вместить столько счастья?

Как и хотела Фиби, фотографы сделали множество снимков. Мы замечательно провели время, дурачась перед камерами. Что-то не получалось у меня вести себя, как подобает степенной невесте. Думаю, наш свадебный альбом, во всяком случае, его "предвенчальная" часть будет напоминать вечеринку в женском общежитии.

— Больше серьёзности, Оливия! — ругалась Фиби, но я ничего не могла с собой поделать: лицо расплывалось в улыбке; мне всё время хотелось смеяться.

— Дилан приехал, — прокричал кто-то неожиданно, и я замерла, ощутив, как от волнения задрожали колени.

Soundtrack — Canon in В by Johann Pachelbel

Суета поднялась страшная. И, как обычно, не обошлось без неожиданностей. Туфли для Кэтрин оказались меньше на один размер. У мамы на юбке обнаружилась нитка, за которую она, разумеется, потянула, и теперь спереди подол некрасиво топорщился. Эбби пролила на платье Лиззи сок, и теперь та громко выражала своё недовольство.

Это всегда была моя самая нелюбимая часть подготовки к празднику: уже пора на выход, но тут случается что-то, что этот выход задерживает. При обычных обстоятельствах достаточно всего пары минут для решения таких проблем. Здесь же я стояла столбом не в силах сделать и шага, а голова была занята лишь одним: "Он приехал… приехал".

Но неужели, хоть на секунду я могла допустить, что может быть по-другому? Так почему эти простые слова заставили моё сердце нестись вскачь, словно мне снова шестнадцать, и я с волнением жду своего первого в жизни свидания. Это обычная процедура: мы наденем друг другу кольца, священник скажет обязательные слова, разрешит жениху поцеловать невесту, и всё закончится. Именно так я успокаивала себя в предыдущие дни, но…

— Фиби, дай мне минутку!

Пришлось повысить голос, чтобы перекричать стоящий вокруг меня гомон.

— Что?

— Мне нужна пара минут. Пожалуйста!

— Мы уже выбиваемся из график

Фиби многозначительно постучала себя по запястью, где предположительно должны находиться часы.

Я умоляюще сложила руки:

— Пожалуйста!

Отчаяние в моём голосе заставило её задержать на мне взгляд. Через мгновение Фиби громко захлопала в ладоши, привлекая к себе внимание.

— Так, дамы, все на выход, на выход! Кэти, не ной. Я самолично принесу тебе тапочки, но позже. — Постепенно она оттесняла яркую, шумную толпу к дверям. — Всё, все выходим…

Оставшись в одиночестве, я подошла к окну и обвела взглядом обширную лужайку, на которой должен был состояться праздничный банкет. Официанты и обслуживающий персонал — все в белом — заканчивали приготовления, внося последние штрихи в сервировку и расправляя богато украшенную драпировку на столах и стульях. На случай непогоды по периметру были возведены стойки, увитые плющом и украшенные цветами и лентами, между которыми натягивались шатры. Но я была уверена — Фиби сумела договориться с небесной канцелярией: светло-серые облака высоко плыли по небу, и солнечные лучи, проходя через них, наполняли воздух бледно-золотистым светом. В сочетании с зеленью, заполняющей всё видимое пространство, окружающий мир пропитывался теплотой и сказочностью. Кто там у нас жил в лесу? Ах, да, Белоснежка.

"Я определённо люблю Белоснежку…" — сказал однажды мой принц.

Мне захотелось, чтобы Дилан сейчас оказался перед моими окнами. Пусть даже мельком, но я хочу увидеть знакомую фигуру, почувствовать его волнение, заглянуть в глаза и увидеть, как он сосредоточен и серьёзен. Почему-то казалось, что он сейчас вовсе не улыбается. А я вот не сдержала улыбки, представляя, как Дилан то и дело нервно запускает руки в волосы, как покусывает краешек губы, как хмурится; как между бровей образуется хорошо знакомая складочка…

Я провела рукой по холодной поверхности стекла, будто разглаживая её.

"Уже скоро, родной мой. Скоро…"

Как долго мы шли к этому, как непросто было нам и вместе, и по отдельности. Сегодняшний день — доказательство того, что так и должно быть. У нас не было и нет иного пути. Всё предопределено, как и этот день, и этот миг. Таинство, которое свершится через несколько минут, — более чем дань традиции. Это наша благодарность тем силам, что нас соединили.

Закрыв глаза, я сделала глубокий вдох и, повинуясь странному порыву, прошептала:

— Спасибо.

После этого я сняла кольцо, которое Дилан вручил мне на нашу "гражданскую" свадьбу, с левой руки и надела его на правую.

И зачем только я принялась считать эти ступеньки?

"Чет-нечет" — забытая игра детства. Я всегда выбирала нечет. Считать ступеньки — моё любимое занятие. Я знала, сколько ступенек было во всех домах, где я жила. Пунктик? Возможно. Но никогда и никому я о нём не говорила. Вот и сейчас скорее по привычке, чем осознанно, спускаясь со второго этажа, я решила их посчитать.

Моё появление никто не заметил, и, остановившись на середине лестницы, я несколько мгновений рассматривала стоящих дам. От волнения они были нетипично тихими. Фиби поправляла прическу. Сандра и Кэтрин разглаживали платье девочек. Мелкие цветочки, которые ещё полчаса назад украшали головку Эбби, почти все облетели — так активно она трясла кудряшками, когда кружилась в своём "принцессосном" платье.

Первой меня увидела мама. Её лицо расплылось в улыбке, и, прижав к груди руки, она одними губами прошептала: "Ох, детка…"

Это стало сигналом, и дальше я спускалась под восхищённое аханье.

— Если этот идиот передумает, на тебе женюсь я.

Громкое заявление Кэтрин разрядило обстановку.

"Тридцать четыре. Тридцать — чёрт бы их побрал! — четыре ступени".

— Вот отчего я волнуюсь? — вопрошала я. — У меня прекрасный дом, почти трое детей. Я уже замужем, а чувствую себя так, будто мой жених вот-вот убежит. Он же не убежит, да? — Схватившись за Ким, я в панике заглянула ей в лицо.

— По-моему, у тебя сдают нервы. Смотри сама не задай стрекоча.

— Не задам. Но сейчас мне действительно не по себе.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Немного подташнивает, но это просто от волнения. Фиби, может, хватит нас здесь мариновать?

— Да, пора. А ты ничего не забыла?

Красивое личико расплылось в кривоватой саркастической улыбке — такой же, как и у её брата.

— Э… — Я осмотрелась. — Вроде нет. Платье надела. Туфли тоже на мне. От фаты мы отказались. Кольца у шафера. Нужно что-то ещё?

— Ага. К примеру, вот это. — В руках Фиби, которые до этого она держала за спиной, оказался свадебный букет.

Он был очарователен: небольшие белые каллы и тоненьки веточки ландыша с вкраплением гладких зелёных листьев — само воплощение нежности и элегантности. Я бы ещё сказала невинности, но при характерном животике это было бы несколько запоздало.

Эбби немедленно потянулась к букету.

— Дяй!

— Нет, нет, детка, это для взрослых девочек, — остановила её Фиби. — Когда вырастешь, я подарю тебе такой же.

В отличие от заднего двора, парадный вход и прилегающая к нему территория выглядели безлюдными. Держа за руку дочь, я спускалась по широкой центральной лестнице.

"Тридцать пять. Тридцать шесть… Чёрт, пятьдесят две!"

Сойдя с последней ступеньки, мы ступили на дорожку цвета первой листвы, которая уводила вглубь парка.

— Её же утром не было, — обернулась я к Фиби. — И когда только успели?

Она загадочно улыбнулась и легонько кивнула, призывая меня идти дальше.

Через несколько метров все разговоры стихли. Не знаю, как остальные, но мы с Эбби одинаково заворожено вертели головами по сторонам. Деревья были украшены цветами и лентами, свисающими наподобие занавеса. Они колыхались, образуя необычный переливающийся зелёно-белый арочный проход. До меня стали долетать нежные звуки классического канона Пахельбеля, исполняемого невидимым оркестром.

— Как в сказке, — громко озвучила мою мысль Лиззи.

Наверное, стоило поторопиться, но окружающее спокойствие умиротворяло, и уходить из волшебного леса абсолютно не хотелось.

Фиби остановила нас перед последним поворотом тропинки, за которым уже виделся просвет. Похоже, мы вышли к финишу.

— Лив, дальше мы пойдём одни.

— Очень интересно. Ты ничего не перепутала? Вообще-то, меня там ждут…

— В таком случае, давай поторопимся. Я иду первой. За мной мама и Хлоя. Потом вы, — она строго посмотрела на девочек. — Помните, о чём мы говорили?

Лиззи и Эбби энергично закивали головками, избавляясь от последней порции цветочков.

— Подружки невесты идут следом. Потом ты.

— И как долго мне ждать?

— Пока не заиграет "Вот идёт невеста". И не беги слишком быстро. Никуда твой муж не денется.

Так всё и было.

Первой ушла Фиби. Потом мамы. Стараясь не сильно сжимать в объятиях, они по очереди расцеловали меня в обе щёки. В их глазах стояли слёзы.

— Я плакать не буду, — сразу предупредила Кэтрин.

— И не надо, — поддержала её Ким. — Я тоже сейчас не буду. Правда, за то, что случится после, — не ручаюсь.

— А я буду, — заявила Сандра. — Мне можно, я беременная.

— Не кради мой вихрь.

Мы нервно хихикнули.

Сандру решено было отправить вместе с Эбби и Лиззи. Малышки с таким рвением принялись разбрасывать белые лепестки, что до алтаря их вряд ли хватит.

— Всё в порядке, Ливи? — в тысячный раз за день спросила Ким.

— Да. Мне просто хочется поскорее увидеть Дилана.

— Думаю, в этом ваши желания схожи. Не будем заставлять его ждать.

Уходя, девочки то и дело оборачивались.

В полном одиночестве я стояла посреди парка и, нервно сжимая букет, напряженно прислушивалась к музыке. Почему-то казалось, что я обязательно пропущу её начало, заставив Дилана нервничать ещё больше.

Как только послышались первые аккорды знаменитого марша Вагнера, я рванула вперёд, но через несколько шагов вспомнила слова Фиби и заставила себя идти медленнее. Тропинка сделала последний поворот, и…

Я непроизвольно остановилась: открывшаяся взору картина поражала воображение.

Это был настоящий лесной храм, торжественно украшенный к празднику. Высокие деревья, окружающие небольшую поляну, образовывали купол, соприкасаясь друг с другом широкими ветвями. Проход, ведущий к алтарю, был щедро заставлен цветами. Сам же алтарь, выполненный в виде ажурной арки, обвитой плющом, утопал в белых розах и лилиях.

Дилана я увидела сразу, хотя он и стоял ко мне спиной. По тому, как ровно он её держал, обтянутую чёрной тканью идеально сидящего фрака, — господи, он надел фрак! — я поняла, что жених мой находится в последней стадии нетерпения.

Первыми меня заметили шаферы.

Лицо Саймона немедленно расплылось в широченной улыбке. Он энергично мне замахал, но после громкого шика Кэтрин, испуганно одёрнул руку. Макса я пока не видела, правда, свободное пространство между братом Дилана и его зятем указывало, что стоит он именно там. Джейсон — безумно элегантный в классической фрачной тройке — ободряюще мне кивнул, и, ответив на его улыбку, я перевела взгляд на своего без пяти минут мужа. Снова.

Если Дилан ещё не догадывался о моём появлении, то шум встающих гостей красноречиво об этом поведал. А потом он повернулся…

Ангелы господние!

Под чёрный свадебный фрак Дилан надел атласный жилет изумрудного цвета, перекликающегося с цветом платьев подружек невесты. Острые как бритва края шёлковой рубашки нависали над искусно повязанным галстуком с брильянтовой заколкой. Стройные ноги обтягивали зауженные чёрные брюки. Дилан излучал такую безудержную мужскую сексуальность, что я почувствовала волну непреодолимого влечения.

Он мой! Мой!!! Мой дьявол-искуситель смотрел на меня горящими глазами. Мой личный бог ждал меня у алтаря.

Неужели это я — та, что заставила эти глаза сиять? Неужели я — та счастливица, что безраздельно будет владеть им всю жизнь? Неужели это он будет всю жизнь владеть мной?

До конца своих дней я буду помнить с каким обожанием и восхищением Дилан смотрел на меня, пока я шла к нему по проходу лесного храма. Этот взгляд притягивал, и, мне стоило неимоверных усилий не побежать. Вместо этого я степенно вышагивала вдоль рядов, заполненных гостями, стараясь не сбиться с шага и не поскользнуться на нежных розовых лепестках, усыпавших светло-зелёную дорожку.

Как же сильно я любила его в эту минуту! Едва ли можно любить сильнее.

Я шла к главному мужчине моей жизни. Шла к свету и радости совместного будущего. И в тот миг, когда я наконец оказалась рядом, лучи закатного солнца пробились сквозь разлапистые ветви вековых сосен и осветили нас мягким золотистым светом.

Гости восхищённо ахнули.

На мгновение всё замерло, будто сама вечность постаралась запечатлеть этот миг. А потом я вложила свою ладонь в протянутую руку Дилана и…

… поднялась на три ступеньки к алтарю.

Я могла бы провести так остаток жизни: стоя в этом благословенном месте, смотреть в светящиеся от счастья глаза любимого. Лишь на секунду я отвлеклась, отдав Кэтрин букет. Дилан сразу завладел моей второй рукой и, поднеся её к губам, нежно поцеловал.

Я не слышала ни слова из того, что говорил священник. Я вообще ничего не слышала и не видела. Был только он, держащий мои дрожащие руки. Был только он, вбирающий меня в себя. Я знала, Дилан видит то же, что вижу я в его наполненных безграничной любовью глазах. То, что происходило сейчас — венчание наших душ, — уже случилось давным-давно, в тот самый первый миг, когда встретились наши взгляды. И чтобы ни было с нами после, где бы мы ни были и с кем, сейчас наши души пели — соединённые и счастливые.

Никаких клятв мы не произносили. Они не были нужны — мы и так знали, что обещаны друг другу. И когда священник спросил Дилана о его согласии взять меня в жены, мой любимый произнёс:

— Да. Всем своим сердцем.

— Всем своим сердцем и душой — да! — ответила я, когда пришла моя очередь.

Дилан надел мне тоненький золотой ободок на палец. Еле справляясь с дрожью в руках, я сделала то же самое, ввинтив кольцо на безымянный палец его левой руки.

— Властью, данной мне Богом и законом штата Вашингтон, объявляю вас мужем и женой! Можете поцеловать невесту.

Вот этот поцелуй и стал нашей клятвой. Мой — теперь уже по всем земным и небесным законам, — муж осторожно привлёк меня к себе. Одной рукой он обнял меня за плечи, другую положил на живот. Я прильнула к нему всем телом. Под гром аплодисментов и яростный свист Саймона, Дилан наклонился, и, прежде чем наши губы встретились, я услышала его шепот: "Я люблю тебя".

Когда через тысячу лет мы оторвались друг от друга, я смогла ответить ему тем же.

— Я люблю тебя. Ты мой, а я твоя. Навсегда.

— Я твой. Навсегда.

Дилан протянул мне руку, помогая сойти с алтаря.

"Пятьдесят три, пятьдесят четыре…"

— Пятьдесят пять!

Его брови удивлённо взлетели.

— Милая?

Счастливо улыбаясь, я помотала головой:

— Всё хорошо. Теперь всё хорошо, любимый.

Первыми нас поздравили дети.

Макс… Какой же он был смешной: красные уши, торчащие в разные стороны вихры, ещё сохранившие на себе остатки геля — да-да, мой мальчик всё-таки попытался привести свои волосы в порядок. Воротничок накрахмаленной сорочки и галстук-бабочка, бутоньерка и начищенные ботинки. Мне едва удалось сдержать слёзы, когда, встав на носочки, с серьёзным выражением лица сын поцеловал меня в щёку.

— Ты такая красивая, мамочка.

— Спасибо, солнышко.

С не менее серьёзной миной Макс протянул руку Дилану. Тот так же серьёзно пожал её, но через мгновение улыбнулся, улыбнулся и Макс, и они крепко обнялись.

— Спасибо, приятель. Из тебя получился мировой шафер.

— Говард сказал, что все шаферы должны произносить тост. А я не знаю, что это такое.

— Оставим это Саймону и Джею. Главное, что ты не забыл кольца.

Когда сын отошёл, я пораженно уставилась на Дилана:

— Ты доверил кольца девятилетнему мальчику?

— Честно говоря, не хотелось рисковать. — Дилан смущённо потёр нос. — Из всех шаферов Макс единственный не страдал похмельем.

Ким подвела к нам Эбби, и, пока первая поздравляла Дилана, вторая буравила взглядом мой букет. Я не могла отказать себе в удовольствии увидеть радость на любимом личике и вручила букет дочере. Не забыв в порыве благодарности крепко обнять меня за коленки, Эбби рванула в сторону Лиззи.

— А Дилана ты не хочешь поцеловать? — выкрикнула я.

— Он твой пьинц, ты и цевуйся!

А после нас закружило в стремительном водовороте поздравлений, объятий и поцелуев. Лица сменяли друг друга, сливаясь в одно яркое пятно. Постоянным было одно — обнимающие меня надёжные руки моего мужа. Да, это была именно та круговая оборона, о которой предупреждала Фиби.

Не обошлось без фотографий. Добрых полчаса нам пришлось провести под прицелом десятка фото и видео камер. Свадьба последнего из Митчеллов стала одним их самых ожидаемых светских событий сезона, и, понимая это, я послушно улыбалась в объективы.

К тому моменту, как мы закончили, в "храме" остались только самые близкие. Все ждали отмашки Фиби. Мы с Диланом должны были появиться последними, чтобы дать возможность распорядителю праздничного приёма впервые официально представить нас одним именем.

Дилан отошёл к моему отцу и Говарду, беседующим с Беном. Джейсон и Саймон что-то с серьёзным видом выслушивали от разрумянившейся Эллен. Я стояла в компании Сандры и Кэтрин, когда Ким отозвала меня в сторону.

Смущённо кусая губы, она неожиданно принялась извиняться

— Ливи, может, сейчас не самое время…

— Что случилось, дорогая?

— Ты только не волнуйся. Я всё понимаю, но просто… Короче, тут кое-кто хотел с тобой поговорить.

Soundtrack — From This Moment On by Shania Twain

Разумеется, всё это время я думала о нём. Не ежеминутно, конечно, не ежедневно, но бывали моменты, когда сердце сжималось от воспоминаний о том, как плохо мы расстались.

Проследив за взглядом Ким, я увидела высокую мужскую фигуру, стоявшую в тени деревьев. Всего лишь на мгновение мне показалось, что…

Я в волнении схватилась за горло. Нет, не может быть!

Узнавание принесло облегчение.

— Стив!

Подобрав юбку, я решительно двинула к краю поляны. Ким семенила рядом.

— Он долго отказывался приходить. Пришлось сказать, что это было бы крайне невежливо — не прийти сегодня.

Мой бывший друг двинулся нам навстречу — неуверенные шаги, опасливые: словно — сделай я что-то не так — он тут же пустится наутёк. Видеть его внушительную фигуру, переминающуюся с ноги на ногу, в другое время было бы смешно, но сейчас эта нерешительность вызвала дополнительную волну злости.

— Ты! — указала я на Стива пальцем и, подойдя вплотную, изо всех сил ткнула его в плечо. — Ты такой кретин, Стивен Хейз, что мне противно к тебе приближаться.

— Лив, я…

— Закрой рот! — рявкнула я. — Мне глубоко плевать на то, что ты думаешь обо мне и моей жизни. Я переживу, если тебя, идиота, в ней не будет. Но ты не имел права бросать Макса. Никто не давал тебе такого права, понял? Мало ему переживаний, так ещё ты со своими тараканами. Хоть бы раз набрал ему, придурок!

Задрав подол своего шикарного платья, я отвесила Стиву неэлегантный пинок. Казалось, он этого даже не заметил. Блестящие тёмные глаза в растерянности перебегали с меня на Ким и обратно.

— Не строй из себя кота из "Шрека", — сказала та. — Я тебя предупреждала.

— Я…

— Если ты пришёл попросить у меня прощения — не надо, не утруждайся. Проси его у Макса и Эбби.

— За что ты должен просить у неё прощение? — прищурившись, Ким с подозрением изучала брата.

— Ты ей не сказала?

— Что не сказала? — выплюнула я. — Что ты идиот? Так это не новость.

— Лив, я больше чем идиот.

— Согласна. Но я не хочу осквернять этот счастливейший для меня день грязными ругательствами, давая тебе определение.

Стив принялся озираться по сторонам, словно впервые осознав, где он находится. Красивое лицо потемнело и, нахмурившись, парень опустил глаза.

Засунув руки в передние карманы джинсов, Стив тихонько раскачивался вперёд-назад. Я помнила эту его детскую привычку. Он делал так, когда был чем-то сильно раздосадован. Майкл потешался над парнем, называя в такие моменты маятником. Но сейчас передо мной стоял не маленький мальчик, получивший нагоняй, а высокий, хорошо сложенный мужчина. Его чёрные волосы были коротко острижены — короче, чем я помнила, — и весь он был какой-то… остриженный, что ли. Наш маленький Стиви вырос, а мужчину, в которого он превратился, я не знала.

— Я не буду просить прощения за то, что сделал. Больше, чем я сам, ты меня наказать не сможешь. Просто… — он поднял голову. — Лив, если ты больше никогда не захочешь меня видеть, я пойму. Но я должен был прийти и пожелать тебе счастья. Даже рискуя в ту же секунду быть убитым твоим мужем.

— А у меня есть для этого повод?

Мы все вздрогнули.

Дилан стоял чуть поодаль. По расслабленной позе можно было бы предположить, что его не слишком интересовал наш разговор. Но я-то хорошо знала это выражение лица. Вернее, полное отсутствие какого-либо выражения — маска игрока в покер, заставляющая противников трепетать. И сейчас в Стивене муж инстинктивно чувствовал врага.

Поймав мой взгляд, Дилан улыбнулся и направился к нам мягкой непринуждённой походкой.

— Всё хорошо, милая?

Взяв мою руку с обручальным кольцом, он переплёл наши пальцы. Затем едва ощутимо потянул меня к себе, заставив сделать шаг в сторону от Ким и её брата. Я волчком крутанулась в его руках — настолько резво, насколько могла это сделать в своём положении, — и успокаивающе провела рукой по его руке.

— Милый, ты помнишь Стивена Хейза? Он…

— Да, я помню. Вы брат Кимберли. Макс много о вас рассказывал.

Дождавшись ответного кивка, Дилан сделал шаг вперёд и протянул Стиву правую руку. Левой же непринуждённо отодвинул меня за спину:

— Дилан Митчелл.

Стив представился. Мужчины обменялись долгим рукопожатием.

— Примите мои поздравления.

Ким совсем упала духом, не понимая причину возникшей напряжённости.

— Я хотела сделать Лив сюрприз, — пробормотала она, едва не плача. — Но…

— … и он удался! Когда мы последний раз виделись, Стиви?

Уже задав этот вопрос, я поняла, что совершила ошибку.

— На дне рождения твоего отца.

Завидев, как нехорошо блеснули глаза брата, Ким тихонько охнула. Повисла напряжённая тишина. Крайне малодушно, но в тот момент я боялась смотреть на мужа. По каменному выражению лица Стива было видно, что между двумя мужчинами происходит молчаливая дуэль.

Стив первым прервал молчание.

— Мне пора. Ещё раз примите мои поздравления.

Его взгляд скользнул по мне, потом снова вернулся к Дилану.

— Если можно, я как-нибудь позвоню Максу.

— Конечно! — ответила я с преувеличенным энтузиазмом. — Он будет рад тебя слышать. И Эбби тоже.

При упоминании имени своей любимицы, лицо парня смягчилось.

— Я позвоню.

— Прошу нас извинить.

Кивнув, Дилан взял меня под руку и повел прочь.

Внутренне я была готова к тому, что эта встреча не могла закончиться просто так. И поэтому, когда, не пройдя и пяти шагов, Дилан обернулся, инстинктивно сжала его руку. Он не обратил на это внимания. Или же не захотел обратить.

— Да, мистер Хейз! Если произошло что-то, из-за чего я должен вас убить, но по каким-то причинам этого не сделал, значит, вы мой должник.

Впервые Стивен отвел взгляд. Но Дилан этого уже не увидел. Приобняв за плечи, он решительно увлёк меня за собой.

Я мелко семенила, почти повиснув на его руке.

— Дилан.

— Не сегодня, Лив, — отрезал он.

Вторую попытку заговорить я предприняла, когда мы шли по украшенному лесу к дому.

— Милый, ты действительно не хочешь ничего сказать?

Дилан замедлил шаг и, повернувшись, взял в ладони моё лицо.

— Это наш день, малыш. Ничего не должно его омрачать.

Я видела, каких трудов стоило ему овладеть собой. Дилан улыбался, но глаза ещё оставались колюче холодными. Какое бы решение он не принял, оно никогда не будет мной оспорено.

— Я не хочу, чтобы всё начиналось так…

— Он крёстный нашего старшего сына. Я помню об этом. Я учитывал этот факт, когда с ним говорил. И я отдаю себе отчёт, что мне придётся как-то справляться с этим в будущем. И если на правах мужа я могу просто запретить тебе видеться со Стивеном Хейзом, то Максу — нет.

— Просто запретить мне?

— Да. В некоторых вопросах я не побоюсь прослыть тираном.

В его глазах впервые промелькнула весёлая искорка, и путы, стягивающие мне грудь, немного ослабли.

— А почему ты не предупредил меня раньше, до того, как я сказала "да"?

Проведя большим пальцем по моей нижней губе, Дилан насмешливо приподнял бровь.

— Это скрытые условия, малыш. Надо было внимательнее читать договор о приобретении. — Всегда есть возможность сдать покупку обратно.

Мне захотелось его поддразнить. Глаза Дилана потеплели. Он погладил меня по выступающему животу и легко коснулся своими губами моих.

— Нет. Товар возврату или обмену не подлежит. Это написано мелким шрифтом в конце договора. Опять упущение, малыш. — Он так сексуально поцокал языком, что моё сердце понеслось вскачь. — Придётся тебе до конца жизни меня терпеть.

— Да уж, некуда деваться. Но я не обязана лишать себя привилегий правообладателя.

На этих словах я закинула руки ему на плечи и притянула к себе.

Неужели можно пережить подобное и остаться целой? Желание сжигало меня. Осознание того, что я для него желанна, — возрождало вновь. Мы владели друг другом — сердцем, душой, телом мы были едины. Я таяла в его объятиях, обессиленно цепляясь за еле пробивающиеся сквозь пылающее во мне желание остатки разума.

Сердце Дилана громко стучало. Он неохотно оторвался от моих губ.

— Если сейчас же не прекратишь, мне придётся похитить тебя с нашей собственной свадьбы.

— И всю жизнь нам придётся скрываться, потому что Фиби обязательно захочет нас убить. Нет, любовь моя, мы должны пройти через всё, что она для нас приготовила.

— Ты кинешь в толпу букет, а я зубами стащу с тебя подвязку?

— Ага, — я улыбнулась ему в губы. — Правда, мне бы хотелось, чтобы ты это проделал без свидетелей. И не только с подвязкой.

— Лив… — застонал он

* * *

Говорят, женщины на последнем месяце беременности отличаются повышенной сексуальной активностью. Со мной всё было наоборот. Я помнила усталость, одолевавшую на последних неделях беременности Максом: ни о каком сексе и слышать не хотелось, и я кидалась на Майкла, даже когда он просто брал меня за руку. С Эбби было чуточку легче. Но сейчас! Господи! Или это всё его чёртов фрак?

Я хотела Дилана всё то время, что мы шли по арочному проходу к гостям. Хотела, когда под аплодисменты и ободряющие выкрики друзей выходили к залитой светом поляне.

— Дамы и господи, приветствуйте мистера и миссис Митчелл!

Когда гром аплодисментов достиг критического уровня, Дилан, смеясь, подхватил меня на руки и закружил перед всеми.

Потом мы ещё много-много целовались. Это было замечательно — весь этот день, все эти эмоции, все эти люди.

Право первого тоста принадлежало Саймону, и он воспользовался им с заметным удовольствием.

— Вообще-то, я хотел, чтобы первый тост сказал Макс, но Джейсон напомнил, что парню ещё нет двадцати одного.

Все засмеялись. Я подмигнула сыну. Макс, красный как рак, сидел за столиком прямо напротив нашего, вместе с моими родителями.

— Я мог бы долго рассказывать, какие клёвые люди — мой брат и его жена. Как долго они шли друг к другу. И я знаю, что, если бы моя Кэти сидела рядом, я бы получил ощутимый пинок, что не подготовился как следует.

Саймон отсалютовал Кэтрин. Она выразительным жестом провела рукой по горлу, чем вызвала очередной взрыв смеха.

— В общем, я не буду много говорить. Скажу только, что чертовски рад за вас, ребята. И очень надеюсь, что мой младший брат окажется лучшим стрелком. — Саймон указал пальцем на меня, вернее, на ту часть стола, что скрывала мой живот: — Надеюсь, мы скоро познакомимся с первым наследником империи Митчеллов.

Под гром аплодисментов и всеобщий смех Дилан поднялся. Братья обнялись, предварительно обменявшись дружескими тычками.

— Её целовать не буду, — Саймон снова показал на меня. — Вдруг поймёт, что ошиблась.

— Иди ты, — Дилан привычным братским жестом ткнул его в плечо.

Я потянула руки к Саймону:

— Иди сюда, здоровяк. Я хочу сравнить.

Саймон в два прыжка оказался рядом и аккуратно сграбастал меня своими огромными ручищами. Развернув к Дилану, он перегнул меня через руку и ткнулся губами в уголок моих губ. Возмущённый возглас моего мужа вызвал у Саймона улыбку. Я решила подыграть и запустила пальцы в его коротко остриженные волосы, и немедленно до наших ушей донёсся протестующий вопль Кэтрин. Под всеобщий смех и улюлюканье Саймон вернул меня в вертикальное положение и, подняв над полом, словно куклу передал в руки Дилана.

— Проверку страшим братом прошла. Годится.

— Иди ты! — повторила я слова Дилана, теперь уже отвечая на его поцелуй.

Так всё проходило и дальше: безоглядное веселье и беззаботное счастье.

На наш первый танец Дилан вывел меня в центр освещённой площадки и закружил под нежную мелодию, исполняемую оркестром. Глядя в глаза своему единственному, я одними губами подпевала Шанайе Твейн:

— С этой минуты моё предназначение — делать тебя счастливым. Я буду жить ради любви до последнего вздоха, отныне и навсегда.

Я тонула в нём, в глубине и силе чувств, что плескались в его взгляде. В какой-то момент на нас упал луч света, и я увидела блеск на самом дне изумрудных озёр. Не в силах справиться с собой Дилан закрыл глаза и очень нежно поцеловал меня, а затем прижался лбом к моему лбу.

— Ты сделал мои мечты явью. С этой минуты и до конца моих дней я буду любить тебя, обещаю.

— Я люблю, жизнь моя.

— Я люблю тебя, Дилан.

Мы много танцевали — вместе и по отдельности, — не упуская друг друга из виду. Один танец был у меня с папой, один — с Джейсоном. Потом я снова танцевала с Диланом. После мы ходили среди гостей, принимая поздравления. Как же я была счастлива видеть их всех в этот день: Джеймса — моего первого редактора и его Викторию — я была рада, что им удалось вырваться, оставив маленького Маркуса на попечение родителей; раскрасневшуюся миссис Стоун, сидевшую за одним столиком с моими родителями и старшими Митчеллами; Кейт Адамс — моего ангела-хранителя из детского отдела издательства "Мейсен". Она пришла вместе с женихом — очаровательным юношей по имени Мэтт.

— Конечно, у нас всё будет несколько скромнее, — делилась своими планами Кейт. — Но, думаю, в зимнем венчании есть что-то волшебное, не так ли? Всю жизнь мечтала выйти замуж зимой.

— Ты будешь очаровательной невестой.

— Вряд ли по части счастья мне удастся тебя переплюнуть. Только посмотри на него, — кивнула она в сторону — туда, где в окружении мужчин, одетых в смокинги, стоял мой потрясающий муж. — Это же мечта, а не мужчина.

Да, он был воплощением мечты, и я прекрасно понимала, что не только моей. В очередной раз я любовалась своим мужем: стройный, бронзоволосый, излучающий силу и уверенность в себе, в безукоризненно сидящем фраке, подчёркивающем все достоинства его фигуры. Но дороже всего для меня было его лицо, светившееся счастьем. Как, полагаю, и у меня…

Почувствовав на себе мой взгляд, Дилан посмотрел в нашу сторону. Улыбнувшись, он извинился перед собеседниками и направился к нам, с грацией ягуара ловко лавируя между стоящими гостями.

— Ох, — тихий восторженный возглас сорвался с губ Кейт. — Я люблю Мэтта, я на самом деле люблю Мэтта.

— Ты устала, малышка. Я вижу.

— Немного. Но не хочу, чтобы этот день заканчивался.

— Пока ты со мной, он будет длиться вечно.

Моя рука оказалась в его, и, обняв меня, Дилан начал медленно кружить нас под музыку очередной баллады.

— Мы сегодня говорим так много банальностей.

— Это единственный день в жизни, когда банальности звучат как клятвы.

— Может, стоило сказать их у алтаря?

— И дать моему брату возможность несколько лет над нами потешаться?

— А что, они с Кэтрин тоже не давали никаких клятв?

— Давали, — Дилан искренне рассмеялся. — Но, когда Эмм говорил свою, он всё время путался в словах, и в результате заявил невесте, что будет всегда "заботиться о ней и обогревать". Кэти ответила, что она вообще-то не мерзлячка. Мы с Джеем, разумеется, не могли оставить это просто так. Короче, в номере для новобрачных их ждал с десяток переносных радиаторов и шкаф дополнительных одеял.

— Идиоты, — хохотала я, прижимаясь к смеющемуся мужу.

Музыка, мягкий свет, тихие разговоры, шелест листьев над нашими головами — всё это было для нас, о нас, ради нас.

— Я счастлива, — сказала я очередную банальность.

Двумя пальцами Дилан взял меня за подбородок, заставив посмотреть на него.

— Спасибо, что вышла за меня замуж, — сказал он мне, оставляя на губах лёгкий поцелуй. — Снова.

— Спасибо, что снова захотел жениться на мне.

— Можно подумать, что у меня был выбор, — он насмешливо приподнял одну бровь.

— Да уж, выбора у тебя особого не было.

Мы ещё немного потанцевали в тишине. Усталость постепенно давала о себе знать, и, закрыв глаза, я положила голову ему на грудь, позволив вести себя.

— Ну что, ты готова к последнему этапу?

— К какому? — сонно пробормотала я.

— Торт, букет и подвязка.

— От торта я бы не отказалась, а букет с подвязкой можно сразу вручить Кейт и Мэтту. Похоже, они следующие на очереди.

С букетом ничего не вышло. Детей уже увезли в дом к Кэтрин, и Эбби утащила его с собой. Так что я ничего не кидала, и Дилану не пришлось ничего с меня стаскивать.

Многоярусный монстр из белого шоколада, похожий больше на скульптурный шедевр, чем кулинарный, вызвал у меня трепет.

— У меня рука не поднимается. Давай просто зацементируем его и поставим во дворе вместо фонтана.

Смеясь, Дилан сжал в моей руке серебряную лопатку. Под многочисленными фотовспышками мы вместе отрезали кусок от среднего яруса, а потом по традиции кормили им друг друга, пачкаясь ванильным кремом. Пальцем я сняла с губ Дилана кусочек белого шоколада и сунула себе в рот. Взгляд мужа при этом потемнел, и желание, что преследовало меня весь день, вспыхнуло снова. Облизнув внезапно пересохшие губы, я постаралась вложить в свой ответный взгляд как можно больше вызова.

Похоже, в этом я преуспела. Откашлявшись, Дилан взял из моих рук тарелку и вручил её рядом стоящей Фиби.

— На сегодня достаточно.

— Что значит "достаточно"? — возмутилась она. — Вы не должны…

— Фибз, хватит.

Что-то в голосе брата подсказало Фиби, что на этот раз действительно хватит.

— Ладно. Дай мне десять минут. Всего десять минут. Поешьте торт пока, потанцуйте…

— И ни секундой дольше.

Фиби исчезла.

К нам подошли супруги Ричардсы.

— К сожалению, дела вынуждают нас вернуться в Чикаго уже сегодня вечером. Жаль, что мне так и не удалось потанцевать с очаровательной невестой, — Генри Ричардс расцеловал меня в обе щёки.

— Обещайте, что обязательно навестите нас, — Синтия ласково сжала мои руки. — Я понимаю, что это будет не скоро, но мы с Генри будем ждать. Обещайте, Лив.

— Конечно! — Увидела в глазах этой красивой женщины слёзы и я, не удержавшись, крепко её обняла. — Спасибо, что приехали.

— Спасибо, что поделились с нами своим счастьем.

Сенатор согласно кивнул, ободряюще потирая плечи своей жены:

— Ты чертовски везучий сукин сын, Дилан Митчелл. Береги её.

Когда они ушли, я повернулась к мужу:

— А что ты думаешь об имени Роберт?

Дилан ответил не сразу.

— Скажу, что согласен с сенатором.

— В чём именно?

— Что я чертовски везучий сукин сын.

— Полагаешь, из них получатся хорошие крёстные?

— Лучше не найти.

Робертом звали сына Ричардсов. Я уверена, они будут счастливы, когда мы попросим их стать крёстными нашего малыша.

Неожиданно я поняла, что мой запас прочности на сегодня исчерпан.

— Отвези меня домой, милый. Пожалуйста.

Дилан будто только этого и ждал. Хотя прошло ещё недостаточно обещанного Фиби времени, он провел меня через дом и открыл входную дверь.

Со всех сторон на нас посыпались гроздья риса, монет и разноцветных конфетти. Под грохот праздничного фейерверка, раскрасившего небо разноцветными огнями, мы спустись к ожидавшему нас лимузину. По всему капоту была пущена яркая флуоресцентная надпись "молодожены". Шарики, украшавшие дверные ручки, при ближайшем рассмотрении оказались надутыми презервативами.

— Нашёл-таки способ отомстить, — смеялся Дилан, пока их срывал.

— Чего не сделаешь ради любимого брата. — Саймон обнял нас по очереди. — Я хранил их с колледжа.

Мы попрощались с родными и друзьями, обнимаясь и целуя всех по очереди, и, когда наконец оказались внутри машины, я не чувствовала ног от усталости.

Удобно расположившись на заднем сидении, Дилан сразу же привлёк меня к себе:

— Устал, котёнок?

— Да, — пробормотала я сонно. — Домой хочу.

— Не уверен, что мы скоро там окажемся.

— Что? — подняв голову, я уставилась на мужа. Сон как рукой сняло.

— Вы не забыли, миссис Митчелл, что мы только что поженились?

— И?

— И… — Дилан насмешливо постучал указательным пальцем мне по носу. — У нас начинается медовый месяц.

— Ох… — только и смогла выдавить я.

Дилана позабавила моя реакция.

— Неужели это так тебя расстраивает?

— Нет, что ты. Просто я совсем об этом забыла. Вернее, — я заглянула в его смеющиеся глаза. — Мы давно вместе, так что…

— Только ты и я. И не месяц, а две недели. — Дилан снова привлёк меня к себе, положил мою голову себе на грудь и поцеловал в макушку. — На большее мне с детьми договориться не удалось.

— Господи! Дети! Мы даже не попрощались. Я никчемная мать!

— Не волнуйся, радость моя. Макс собрался погостить у твоего отца. Они уедут завтра утром. Эбби заберёт моя мама.

— Ты обо всём позаботился?

— Это меньшее, что я мог сделать.

— Ты всерьёз спрашивал у детей разрешения?

— Эту ночь мы проведём в Сиэтле, а после я отвезу тебя за город. Что ты думаешь о небольшой вилле на берегу лесного озера?

— Звучит заманчиво.

— Правда?

— Только ты и я, — приподняв голову, я дотронулась губами до его губ. — Вы всё здорово придумали, мистер Митчелл.

— Это в трёх часах езды от Сиэтла. У нас в любой момент будет возможность вернуться.

— Вряд ли мне этого захочется так скоро, — сказала я и чуть прикусила его подбородок.

— Подожди, котёнок. Иначе наша брачная ночь начнётся прямо в машине.

— Я ничего не имею против.

— Зато я имею. — Дилан напустил на себя нарочито серьёзный вид и по-отечески поцеловал меня в лоб. — А ты всеми силами пытаешься сделать так, чтобы я поступился своими принципами.

— Не начинать брачную ночь в машине? Или ты вообще против секса в машине?

Это прозвучало так многообещающе, что я не посмела возразить. Лишь поуютнее устроилась на груди у мужа, глядя на пролетающие за затемнёнными стёклами городские огни.

Так и случилось.

Она была — наша брачная ночь. Единственная из всех возможных.

— Я люблю тебя. Люблю, слышишь? Я люблю, как ты смотришь на меня, как произносишь моё имя, как ты спишь, как обнимаешь меня во сне. Я люблю тебя, Дилан Митчелл.

— Боже, — шептала я, чувствуя, как он нащупывает на спине молнию. Я сражалась с пуговицами его сорочки, а он непростительно долго тянул её вниз.

— Да, вот так, — с этими словами Дилан одним движением спустил с меня платье, и оно с приятным шелестом мягкой кучкой упало к моим ногам. Я осталась в одном белье. С губ Дилана сорвалось тихое ругательство, когда он увидел мою фривольную голубую подвязку.

— Сними её, — выдохнула я.

— Я люблю то, что ты со мной делаешь, — освободившись от сладкого плена, я тяжело дышала, смотря в его тёмные от страсти глаза. — Я люблю делать с тобой то, что я делаю.

Ты мой. Навсегда.

Я остановила мужа, подняв руку и закрыв ему рот ладошкой. Другой я помогала себе делать то, что мне хотелось. Я чувствовала вкус своего мужчины, слышала стоны, гладила бёдра, терзала пальцами, пока мой язык доводил его до безумия. Я проводила им по всей длине, обхватывая руками, скользила по нему, помогая себе губами, целовала набухшую головку его члена. Мне удалось почувствовать момент приближающегося оргазма, и я глубоко вобрала его в себя. Дилан не смог сдержать яростного стона, когда мир для него распался на кусочки.

— Я люблю тебя, — он гладил мои руки, грудь, лицо. — Я так сильно тебя люблю, что удивляюсь, как я мог жить без этого так долго.

— Ох, милый

— Нет, послушай меня! — Дилан взял моё лицо, заставляя смотреть ему прямо в глаза. — Даже когда через много-много лет для нас всё закончится, то, что есть между нами, — не закончится никогда. Я чувствую нашу любовь. Она не исчезнет вместе с нами. Она будет жить. В наших детях. В нём. — Дрожащей рукой он погладил мой живот и нежно его поцеловал. — Я верю в нас, моя единственная.

И он показал. И не единожды. И его не пришлось просить дважды.

Мои третьи роды прошли в срок и без осложнений. Ну, почти.

Главным осложнением стал будущий счастливый отец, который ежеминутно требовал от врачей отчёта о моём состоянии, а также многочисленные родственники, изъявившие желание увидеть воочию появление на свет нового члена нашей большой семьи.

Этот спор мы вели бесконечно долго. Дилан хотел присутствовать на родах, а я не желала, чтобы он видел меня красную, растрёпанную, с искажённым от боли лицом. В конце концов, мы договорились, что он будет со мной весь период схваток, а когда дело дойдёт до главного действа, без возражений присоединится к ожидающим за пределами палаты.

Мне следовало бы догадаться, что ничего из этого не выйдет.

На последнем месяце я раз в три дня ездила на осмотр. Разумеется, вместе с Диланом. И, разумеется, приблизительно за неделю до предполагаемой даты я оказалась в госпитале. Дилан не хотел рисковать, оставляя меня дома до самих родов, да и мне, честно говоря, было спокойнее находиться под профессиональным присмотром. Самые лучшие врачи, самое лучшее оборудование, самый лучший уход и самый лучший в мире муж были в моём распоряжении двадцать четыре часа в сутки.

Эбби появилась на свет при помощи кесарева сечения. Обычно следующего ребёнка женщина рожает так же. Но я упросила врачей позволить мне попробовать родить самой. Вернее, упрашивать пришлось Дилана, который не желал слушать ни о малейшем риске для меня или малыша.

Два раза в день к моему животу подключали допплер, чтобы проверить сердцебиение ребёнка. Утром и вечером доктора осматривали меня, а после долго отвечали на вопросы Дилана, убеждая, что всё проходит нормально и нет никакого повода для беспокойства.

Но он всё равно волновался.

Стоило мне охнуть, неудачно повернувшись, или схватиться за спину, или за ноги, он моментально подскакивал с побелевшим лицом: "Что случилось? Где болит? Началось?"

После четырёх дней подобной опеки я отправила его домой, клятвенно пообещав в ближайшие двадцать четыре часа не рожать.

— Я не уйду.

— Ты меня изводишь.

— Ты просто устала.

— Да, я устала. От твоей взволнованной физиономии в первую очередь.

— Я спокоен.

— Ага, я вижу. Ой!

— Что такое, родная? Больно?

— Фигольно! Понимаешь, о чём я?

— Это подло.

— Подло не доверять мне.

— Я тебе доверяю.

— Тогда оставь меня на попечение врачей, которых ты согнал со всего западного побережья, и вернись домой к детям.

— Я хочу быть с тобой, когда всё начнётся.

— Как только всё начнётся, я тотчас дам тебе знать.

— Лив…

— Иди ко мне.

— Что ты…

Не дав мужу договорить, я обхватила его лицо руками и, встав на цыпочки, прижалась губами к его губам.

— Всё будет хорошо, поверь мне. Мы с малышом прекрасно себя чувствуем. Да, не буду скрывать, я очень устала. — Увидев, как меняется выражение лица Дилана, я ласково погладила его по щекам: — Это нормально. Это так всегда бывает в последние дни. Просто тяжело носить на себе лишних полтора десятка килограммов. Но я справляюсь. Правда, справляюсь. И даже если ты очень-очень хочешь, милый, помочь мне с этим никак нельзя. Если только сам не возьмёшься рожать.

Я рассчитывала на его улыбку, но Дилан оставался серьёзным.

— Может быть…

— Не может. Ты и так сделал всё, что мог. И даже больше. Я совершенно не волнуюсь за нас с малышом, но очень переживаю за тебя и детей. Вот как раз от этих переживаний ты в силах меня оградить. Так что отправляйся домой.

— При малейшем…

— Да, да, я знаю: сразу же вызываю доктора.

— Сначала меня, потом доктора.

— Хорошо. Сначала тебя, потом доктора.

— Лив… — Остановившись перед стальными дверьми лифта, Дилан внимательно посмотрел на меня. — У меня на свете нет никого дороже тебя.

— Ничего подобного. Есть. И скоро появится ещё один.

— Ты прекрасно знаешь, о чём я.

— Знаю. Поэтому сначала я звоню тебе, а потом уже бью в набат.

— Я люблю тебя.

— И я люблю тебя. Поцелуй за меня детей. И привези их завтра, ладно? Я соскучилась.

Я позвонила ему через двадцать минут.

— Ты передумала меня отпускать, любовь моя?

— Да я-то с удовольствием, но вот твой сын, кажется, против. Возвращайся. У меня только что отошли воды.

Следующее, что я услышала, был визг тормозов и какофония раздражённых автомобильных сигналов.

Через час моя палата напоминала зал ожидания аэропорта — посмотреть, как я рожаю, собралось всё семейство.

Если проводить авиационную аналогию дальше, Дилан был капитана огромного "Боинга", который пытался сориентировать в пространстве и времени экипаж и пассажиров. Ну а я сама, понятное дело, являлась тем самым "Боингом", стоящим перед взлётной полосой с включенными на всю мощь двигателями, ждущим отмашки главного диспетчера. Диспетчер же — вернее, диспетчера, — поглядывали на показания приборов с явным облегчением:

— Раскрытие — два сантиметра.

— О, ещё немного…Четыре сантиметра.

— Вы молодец. Всё — как по учебнику.

Мама держала меня за руку, Эллен гладила по ноге. Кэтрин массировала поясницу, когда я вставала и принималась ходить. Дилан сидел на кровати, держал за руку и считал время между схватками. Как только приближалась очередная, я начинала тяжело дышать, и он, смотря мне в глаза, дышал вместе со мной. Всякий раз его сосредоточенное выражение лица меня смешило, и он немного расслаблялся, принимая мой смех за угасание боли.

С Эбби всё было по-другому. Да и с Максом тоже. Боль, которая является непосредственной составляющей появления маленького человечка на свет, обычно быстро забывается, оставляя место переполняющему душу счастью.

Помнится, Ким рассказывала, что когда рожала близнецов, громко кричала. Ей казалось, что с этим криком боль уходит, и это помогало больше, чем молчаливое скрипение зубами.

— А потом я подумала о детях. Представила, как им сейчас страшно. Привычный мир меняется, выталкивая их из себя. Они беспокоятся, упираются, а тут ещё извне идут какие-то страшные звуки. Я бы ни за что не вылезла при таком раскладе.

Вспоминая её слова, я думала о малыше. "Потерпи, маленький. Почувствуй, сколько людей ждут твоего появления. Как они все тебя любят. Как тебя любит папа. Смотри, какой он у нас бледный от переживаний…"

Мой телефон не умолкал. Кэтрин взяла на себя труд отвечать на звонки.

— Звонила Кимберли. Они с Сандрой выезжают, и попросили без них не рожать.

— Вряд ли у меня получится их дождаться, — кряхтела я сквозь зубы в очередной схватке, сильнее сжимая руку Дилана. Он постоянно твердил об анестезии, но я запретила всовывать в себя иголки.

— Тебе всё равно сделают укол перед тем, как делать кесарево.

— Я справлюсь сама.

— Лив…

— Мы договорились, ты помнишь? Ты должен мне доверять.

Через некоторое время в палату заглянул Саймон и помахал телефоном:

— Макс звонит. Говорит, что у тебя всё время занято.

— Дай мне его!

Войдя в палату, Саймон опасливо огляделся по сторонам. По его лицу было видно, что парень хотел бы оказаться как можно дальше отсюда. Как только телефон оказался в моих руках, Саймона буквально смыло из палаты. "Трус", — услышала я шипение Кэтрин.

— Привет, сынок. Ты где?

— Мы все в Большом доме с Фиби.

Всех до сих пор смешило это определение, которое Макс дал дому родителей Дилана. Тем не менее в семье оно быстро прижилось.

— Здорово. Чем занимаетесь?

Я старалась говорить как можно непринуждённее, но сын оказался гораздо прозорливей.

— Уже скоро, да, мам?

— Макс…

— Нам ничего не говорят, но я, что, тупой? Вы там все вместе рожаете, что ли?

— Пытаемся.

— Больно, да? Как тогда?

Сердце сжалось, когда я услышала страх в его голосе. Макс не забыл, как это было с Эбби.

— Нет, малыш. Это не прогулка под солнышком, конечно, но сейчас всё в порядке. Здесь столько врачей, что в пору отбиваться.

— А Дилан?

— Дилан тоже здесь. Передаёт тебе привет.

— Ладно тогда. — Максу стало легче. Я это услышала. — Ты позвонишь ещё?

— Обязательно.

Я отдала Дилану телефон, а он поднёс к моим губам пластиковый стакан с воткнутой туда соломинкой

— Всё хорошо, милая? Попей.

Я жадно глотала воду вместе со слезами, уставшая и измотанная. Это продолжалось вот уже четыре часа. Раскрытие было около семи сантиметров, и схватки шли каждые две-три минуты.

— Через полчаса начнётся основная работа, — сообщила доктор.

— Не уходи, — неожиданно для себя я вцепилась в руки мужа.

— Не уйду, что ты! — Он целовал моё вспотевшее лицо, отводя от него прилипшие прядки волос. — Я буду с тобой.

— Я же не хотела.

— Мало ли что ты не хотела, — Дилан тихонько щёлкнул меня по носу. — Я принимал непосредственное участие в начале процесса — хочу ничего не упустить и в конце.

— Только не смотри туда. — Я неопределённо кивнула в район своих ног, размазывая по лицу слёзы.

— Ни за что на свете! — воскликнул он. — Даже если бы попросила, не стал бы. Насмотрелся, будучи студентом.

— А если всё-таки девочка?

— Значит, будет Роберта.

— Эбби расстроится.

— Да уж. Она всерьёз рассчитывает на гномика.

— А бывают гномики-девочки?

— Ну как-то же они размножаются.

Из меня вырвался смешок. Интересно, стоит ли знать ребёнку, о чём говорили родители за несколько минут до его рождения?

Роберт Митчелл появился на свет двадцать девятого октября в восемь пятнадцать вечера. Роды прошли естественным путём. Наш сын сразу же во все лёгкие заявил о себе миру, вызвав одобрительный гул. Маленький окровавленный комочек положили мне на грудь. Ослабевшей рукой я погладила тёмные слипшиеся волосики.

— А вот и ты. Здравствуй, моё солнышко. Ты у нас такой герой! Всё выдержал. Просто умница.

Дилан, казалось, не дышал и во все глаза смотрел на сына. Его рука дрожала, когда он, едва касаясь, провёл пальцами по его сморщенному плечику.

Когда малыша унесли на обязательные процедуры, муж склонился надо мной и, взяв в ладони моё лицо, принялся покрывать его поцелуями.

— Спасибо тебе. Спасибо, родная. Спасибо…

Я смеялась сквозь слёзы, стараясь тоже целовать его в ответ, попадая то в ухо, то в шею.

— Иди к нему, — толкала я. — Мне надо тут закончить.

Завёрнутого в мягкое фланелевое одеяльце, в смешной голубенькой шапочке на крошечной головке, Роберта вручили отцу. Высокий, красивый, немного растерянный, трогательный в своей растерянности Дилан склонился над маленьким комочком, которого было почти не видно в его больших руках. Он что-то говорил, глядя в сморщенное личико сына. Я постаралась навсегда запечатлеть в памяти этот момент.

Позже, отдавая мне малыша, Дилан гордо заявил:

— Смотри, какой он у нас красавец.

В этот момент красавец, подперев ручкой подбородок, смешно дёргал носиком, будто принюхивался.

— Ты видел, какие у него глаза?

— Тёмно-синие.

Пальчиком я провела по маленькому носику с обязательной младенческой горбинкой, по безбровому лобику, по прижатым к голове, ещё не закрученным прозрачным ушкам, по ниточкам-ручкам. Неожиданно малыш открыл беззубый ротик и издал мяукающий звук.

— По-моему, кто-то проголодался. Помогите мне, пожалуйста, — обратилась я к одной из оставшихся в палате медсестёр.

Она немного разработала мне грудь, прежде чем пристроить к ней сына. А тот, оказавшись снова у меня на руках, всего лишь один раз слепо ткнулся в неё, а потом маленькие губки ловко обхватили сосок, и через некоторое время почувствовалось характерное давление.

— Сразу видно — этот своего не упустит, — засмеялась медсестра.

— Мой мальчик, — кивнул Дилан. Я посмотрела на мужа, ловя его взгляд.

— Твой.

— Наш.

Дилан изучал моё лицо, будто только что ему открылось в нём что-то новое, чего он ещё не видел.

— Я люблю тебя, моя Лив, — наклонившись, он провёл пальцем по моим губам, а затем оставил на них долгий, нежный поцелуй. — Вряд ли может быть что-то больше, чем это.

— Да, — согласилась я. — И вряд ли есть что-то большее, что я могу желать.

— Вы познакомите меня наконец с внуком, или для этого требуется ордер?

Из-за двери раздался голос моего папы, и у, и, не дожидаясь ответа, всё наше многочисленное семейство ввалилось в палату.

Налетая друг на друга, они остановились прямо в дверях, восторженно глядя на нас с Диланом. Я широко улыбнулась, крепче прижимая сына к груди.

— О, мои глаза, мои глаза! — простонал Саймон, в притворном ужасе пряча лицо за растопыренными пальцами. Я прыснула.

Дилан, не обращая внимания на идиотскую выходку брата, поднялся с кровати и гордо заявил всем собравшимся:

— Разрешите представить: Роберт Брайан Мейсен Митчелл.

— Не многовато ли имён для одного парня? — заявил красный от смущения папа.

— В самый раз! — Под всеобщий смех, я кивком головы подозвала его: — Иди, познакомься с внуком. Ты же так рвался.

Роберт побывал на руках у всех, кто был с нами в тот день. Только к часу ночи мы остались одни.

Малыш спал в кувезе, приставленном к кровати. Через прозрачные стенки было легко наблюдать за ним. Во сне он издавал смешные звуки, выражение крохотного личика всё время менялось. Дилан полулежал в нашей большой кровати, спинка которой была поднята, облокотившись на несколько высоких подушек. Мне совершенно не хотелось спать — сказывалось перевозбуждение. Я лежала в объятиях мужа, прислонившись спиной к его груди. Его руки гладили мои, двигаясь от плеч до запястий и обратно, а губы то и дело оказывались у меня в волосах, и я чувствовала его лёгкие поцелуи. Говорить не хотелось. Хотелось только смотреть на маленькое чудо, спящее рядом с нами, и слушать его дыхание.

Иногда я поднимала лицо к Дилану, и он так же молча склонялся ко мне. Его губы находили мои, его дыхание смешивалось с моим, его ласки успокаивали меня, усыпляли.

Soundtrack You're Still The One by Shania Twain

Первые три месяца после рождения ребёнка — самые трудные. Мы все друг к другу привыкаем: малыш к нам, мы к нему; он к нашему миру, мы к миру, в котором теперь есть он.

Конечно, с каждым следующим ребёнком это привыкание проходит легче. Но если для одного из вас — это первый родительский опыт, вы вполне ожидаемо, но очень неохотно втягиваетесь в процесс усовершенствованного до идиотизма ритуала взращивания младенца. Малыши любят ритуалы. Что удивительно, тридцатитрёхлетние мужчины тоже.

Дилан оказался сумасшедшим отцом. Ничего другого я и не ожидала. Он перекраивал рабочее расписание так, чтобы больше времени проводить с нами. Его коллеги наверняка считали меня стервой или — что гораздо хуже — ходячей катастрофой, эдакой Мэри Сью в квадрате, не способной и шагу ступить без мужа.

Перед заседанием бюджетной комиссии его помощница Мардж звонила мне три дня кряду и в разговоре как бы между прочим упоминала о необходимости присутствия на нём Дилана. В конце концов, мы договорились, что она будет скидывать мне на почту его недельное расписание, красным курсивом выделяя важные даты, часы, имена, а я буду стараться делать так, чтобы к нужному моменту муж был в офисе. Ну, или где там он должен быть.

Как и все младенцы, Роберт больше капризничал по ночам. Его детская была устроена напротив нашей спальни, и всякий раз, когда чувствительная радионяня оживала, Дилан мчался к сыну. Зная, что утром он будет шататься от усталости, я пыталась его урезонить, но наш новенький с иголочки папаша был неугомонен.

— Почему он плачет?

— Потому что голодный.

— Ты уверена? У него ничего не болит?

— Нет, милый, у него ничего не болит. Когда у него что-нибудь заболит, ты поймёшь.

— Как?

— Он заплачет по-другому. А сейчас наш мальчик просто хочет есть.

— Ночью не едят.

— Кто бы говорил! Вчера ночью от тебя пахло имбирным печеньем.

— Да я же просто…

— Вот и он просто. Иди спать.

Роберт купался в любви. Бабушки, дедушки, тётушки, дядюшки, кузины, брат и сестра — всем хоть раз в день обязательно нужно было если не подержать малыша на руках, то позвонить его маме, чтобы узнать, "как там наш мальчик". Я всерьёз начинала опасаться, что когда-нибудь Роб научится этим пользоваться.

Больше всего я любила пятницы. Дилан, как правило, освобождал для нас вторую половину дня. Одетые в пижамы, мы валялись на огромной кровати и смотрели мультики. Роберт лежал у отца на животе, я — рядом, Эбби под боком. Макс втискивался между нашими ногами. Частенько я даже не смотрела на то, что происходит на экране, как аккумулятор от сети, заряжаясь теплом от близости с родными. Дилан поглаживал головку гукающего Роберта. Тот тыкался в грудь отца, обсасывая маленький кулачок. Эбби лизала леденец, Макс с Диланом жевали солёный попкорн, и все они периодически спускались вниз, чтобы вернуться нагруженными вкусностями.

А субботним утром я уходила в смежную с кухней гостиную, чтобы покормить Роберта, пока Дилан готовил для детей завтрак и разогревал мои обязательные овощи. Не понимаю, почему до сих пор вареная брокколи законодательно не причислена к орудию пыток. Но, в отличие от меня, попка Роба её любит — от варёной броколли, кабачков, цветной капусты на ней не бывает красных аллергических пятнышек. Ох, многое бы я отдала за чашку крепкого чёрного кофе и бутерброд с чем-нибудь смертельно холестериновым! Но теперь чай с молоком и сухие крекеры — моё всё. Дилан однажды сжалился, приготовил отвратительно-разбавленную кофейную бурду, но меня тут же ею стошнило: организм отвергал всё, что неполезно для ребёнка.

Муж любил смотреть, как я кормлю нашего малыша грудью. Я опускалась в удобное кресло-качалку, Дилан усаживался на пол подле меня, опираясь спиной на невысокий комод с детскими вещичками. Иногда он так и засыпал. Уложив в кроватку сонного Роба, я будила мужа, и мы шли в спальню.

Не знаю, закончится ли это когда-нибудь, но, когда руки Дилана касались меня, я теряла голову. Мы начинали очень нежно, нередко приходя к такому финалу, от которого мне едва удавалось сдерживать крик.

— Я люблю тебя! Люблю больше жизни. Никогда не бросай меня, без тебя я погибну.

— Никогда, слышишь? Никогда! Ты моя.

Он говорил это в тысячный раз, и я с нетерпением ждала тысяча первый.

* * *

Первые результаты расследования авиакатастрофы появились спустя год. Всё, что мы получили, — неясную формулировку: "Человеческий фактор. Износ оборудования". Ретта обвиняли в ошибке пилотирования, "повлекшей крушение воздушного судна и гибель человека". Также обвинение было предъявлено "Митчелл Инкорпорейтед" в ненадлежащем контроле за состоянием технического парка.

Чтобы опровергнуть все нападки, муж начал собственное расследование. Даже через год после трагедии появлялись новые обстоятельства. К примеру, механики, проводившие плановую замену частей самолёта, в тот день получили детали с другими маркировками. Дилан недоумевал, как такие важные обстоятельства могли быть упущены в процессе следствия. В нашем домашнем кабинете проходили длительные консультации с юристами, специализирующимися на гражданском и уголовном праве. Муж всерьёз собирался отстаивать честь как своей компании, так и друга.

* * *

На третью годовщину смерти Майка я не поехала — Роберту к тому моменту не исполнилось и двух месяцев, и Макса в Лонгвью отвёз Стив.

Он всё ещё не был желанным гостем в нашем доме. В основном связь между нами держалась через Кимберли. Я понимала, что значила последняя фраза, брошенная Диланом, и форсировать события не собиралась. Но как же счастлив был Макс, как визжала от радости Эбби, когда Стив наконец переступил наш порог. Разумеется, в тот день Дилан остался дома.

* * *

Дети занимали всё моё время. То, что их не касалось, отошло на второй план, но вскоре Фиби всё чаще стала намекать, что неплохо было бы мне возобновить писательскую карьеру. Второй альбом о приключениях Лиззи был скомпонован ещё до рождения Роберта, но я полностью сосредоточилась на малыше и дело до конца так и не довела. Когда в конце весны я снова появилась в издательстве, под мышкой у меня была зажата пухлая папка со наработками.

Первой, кого я встретила, выйдя из лифта на десятом этаже, была Лора Холбрук.

Мы не виделись со времён губернаторского приёма. А после истории с обнародованием факта нашей с Диланом тайной свадьбы я ничего не слышала ни о Лоре, ни о её сестре.

В отличие от младшей, старшая из сестёр Холбрук мне нравилась. При внешней холодности Лора была умной и чуткой женщиной. Вряд ли она могла оказаться на месте Бри, а в том, что именно Бри стала вентилем, открывшим информационный кран, сомнений не было.

Из разговоров с Фиби я знала, что бывшая невеста Дилана не единожды предпринимала попытки помириться с Митчеллами. Она так и не набралась смелости действовать напрямую, решив зайти с самой безопасной стороны — через Джейсона.

— Названивала ему, сочувствие выражала, помощь предлагала. Никогда её не любила. Двуличная сука! — возмущалась Фиби. — Джей человек терпеливый, но в последнем разговоре не выдержал и отправил её куда подальше. Не думаю, что она когда-нибудь ещё позвонит.

Я переживала за охлаждение отношений между Джеем и Диланом, и, когда они пришли в норму, была рада узнать его поближе. Рассудительный, честный, до умопомрачения обожающий и оберегающий своих девочек. Симбиоз активности его жены и спокойствия самого Джея — то, на чём держался их брак. Фиби была его половинкой, а он — её целым.

Тем удивительней казалась его привязанность к такому типу, как Райли.

По рассказам Дилана, они познакомились во время учёбы в Гарварде. Райли приехал из Австралии, родных у него не было. Частенько он гостил у Джейсона во время каникул, и, разумеется, Джей везде таскал его с собой.

— Не нравился он мне, — кривился муж. — Слишком лощёный. Слишком тихий. Что-то в нём было не так, и я долгое время не мог понять что.

Когда после окончания университета Джейсон вернулся в Сиэтл, Райли приехал с ним. Молодые люди устроились в одну юридическую контору, где проработали около двух лет. Потом Райли ушёл. Всё это время он был активным членом их большой компании, старался со всеми поддерживать хорошие отношения. Он мастерски умел располагать к себе людей, и те немногие, что принимали предусмотрительность за вежливость, легко становились его друзьями.

— Филипп шёл по головам к самой верхушке высшего общества Сиэтла. Джейсон стал началом того похода.

— Ты сноб, милый.

— Вот уж ни капли, — парировал муж. — Я хорошо чувствую ложь. Райли ушёл из фирмы, когда получил предложение стать младшим партнёром в одной уважаемой адвокатской конторе. Я знал, что предложение это он получил не за свои мозги, а за подвешенный язык и вовремя протянутую зажигалку.

— Это что, такая идиома?

— Как тебе будет угодно, радость моя. Джейсон намного талантливее, но до амбиций Филиппа ему далеко.

— Да уж, — протянула я. — Если он отклонил предложение работать у вас.

— Ты знаешь? — удивился Дилан.

— Да. Эллен говорила.

Он кивнул:

— Да, Джейсон отказался от предложения отца. А вот Филипп нет.

Теперь пришла моя очередь удивляться:

— Он занял место, которое предлагали Джейсону?

Дилан пожал плечами:

— В конце концов, как юрист он был неплох. Должность младшего партнёра в небольшой конторе перестала его устраивать, а стать равноправным мешало наличие ещё пяти не менее амбициозных претендентов. Джейсон отказался от должности в корпорации, рассказал об этом Райли, и тот сделал всё, чтобы её получить. Он проработал у нас больше года, прежде чем я поймал его на нечестной игре.

— Какой именно?

— Филипп лоббировал интересы одного из производителей точного оборудования, обеспечивал юридическую поддержку в тендерах. Этого можно было не делать, мы и так сотрудничали с ними, но, как стало известно, с той стороны оказался нечистый на руку менеджер. Он слегка изменял цены в конечных документах, и мы получали меньше того, за что платили. Разница была незаметной, но она была. Недопоставки в конечном итоге обнаружились бы, но при наших объёмах закупок могли пройти годы.

— Понятно, — протянула я. — И как ты его поймал?

— Чисто случайно. Всего один факс, отправленный не по тому номеру.

Только из-за Джейсона Дилан не стал давать делу ход. Филипп ушёл без скандала, а вскоре и вовсе исчез из Сиэтла.

— Неужели Джейсон не знал, что представлял собой его друг? При его-то способности разбираться в людях!

— Знаешь, иногда мне кажется, он просто не верил в то, что столько лет мог в ком-то обманываться. Для Джея признание чужих слабостей, что для других — потакание собственным.

— Но это же неправильно!

— Вот и я об этом. Джей подставлял левую щёку даже раньше, чем кто-то решался ударить его по правой.

— Не представляю, что ты говоришь о том Джейсоне, которого я знаю.

— С тех пор он изменился, малыш. Закалился. Стал жестче, требовательней к другим.

— Но как тогда он мог снова поверить Райли?

— Старая дружба вроде как не ржавеет, — хмыкнул Дилан. — Когда два года назад Филипп снова объявился в Сиэтле, первым делом он пришёл ко мне. Повинился, так сказать, за ошибки молодости.

— И ты ему поверил?

— Конечно же, нет. И Джейсона попросил быть настороже. Как видишь, не зря.

— Но как Райли оказался в фирме у Джейсона? Не мелковато ли?

— Вовсе нет. Филипп поумнел. Так или иначе, Джейсон Хейл связан с Митчеллами, а это имя в Сиэтле открывает многие двери.

— Амбиции в угоду стабильности?

— Да. И возможная свадьба с одной из Холбрук была ещё одним столпом этой стабильности.

— Значит, они с Лорой действительно были помолвлены?

— Ходили такие слухи.

— И он лишился всего этого ради разового удовольствия тебе нагадить?

Как ни пыталась служба безопасности Саймона найти хоть какие-нибудь следы, ничего не получилось. Райли хорошо сумел их замести. Выяснилось, что это было обычное электронное письмо, пришедшее на открытую почту "Сиэтл Интеллиджинсер". Почтовый ящик, с которого оно ушло, был создан для отправки одного сообщения и удален, как только письмо оказалось на редакционном сервере. Электронный след уводил за пределы штата, и это означало, что к расследованию необходимо подключать федералов. Но так как всё это совпало с очередным исчезновением Райли из города, стало понятно, что именно он и организовал утечку.

— Не хочу много на себя брать, но иногда мне кажется, что именно для этого Филипп и вернулся

Стало не по себе от мысли, что где-то на свете есть человек, до такой степени ненавидящий моего мужа

— Мне следует за тебя бояться?

— Совершенно незачем, малыш. Райли — подлец, и, как все подлецы, — большой трус. В том, как неразумно он воспользовался добытой информацией, видна спешка. Думаю, какое-то время он знал о нашем браке и копии документов сделал, как только они попали к нему в руки. Наверняка, он собирался их продать. Возможно, даже мне. Ему представился случай поквитаться с нами, а мозгов сделать это по-умному не хватило.

Относительно Бри, то до нас доходили слухи, что она обосновалась в Европе. Наверное, ведёт охоту на кого-то из богатых и влиятельных — меньшим она довольствоваться не станет. Бри мастерски научилась подстраиваться под обстоятельства, умело притворялась, изображая именно ту женщину, которую в данный момент хотел бы видеть рядом с собой нужный ей мужчина. У таких, как она, всегда будет большой выбор жертв. И мне кажется, что уроки из своих прошлых ошибок Бри, как и Райли Филипп, извлекать так и не научится.

* * *

— Рада видеть вас, Лив.

Лора Холбрук протянула мне руку, и я мгновенно вспомнила её рукопожатие: крепкое, деловое.

— И я вас, Лора.

— Неужели это то, что я думаю? — Она кивком указала на зажатую под мышкой папку.

Я замялась:

— В общем, да. Решилась на второй заход.

— У меня не было случая поздравить вас с рождением сына. Представляю, как вы с Диланом счастливы.

Лора сказала это с улыбкой, но чуточку официально. Слова благодарности почти сорвались с моих губ, но внезапно выражение её лица изменилось:

— И, Лив, я бы хотела лично извиниться перед вами за неприятности, которые доставили вам и вашей семье близкие мне люди.

— Лора, вы не должны…

— Нет. Должна. Я знала, вернее, видела, как на сестру повлияло известие о вашей с Диланом свадьбе. Но я никогда не думала, что те угрозы, которые Бри выкрикивала в запале, будут приведены в действие. Райли, — Произнеся имя бывшего жениха, Лора запнулась. — Он был со мной, когда Бри вернулась из Чикаго. И я видела его глаза, когда он смотрел на ваши фотографии в газетах. Поверьте, я и представить не могла, насколько всё это для него важно. А ведь он был мне дорого. Очень дорог.

— Мне жаль. — Что ещё я могла сказать?

— Хорошо, что он так и не сделал мне предложение. — За усмешкой Лоре не удалось скрыть горечь.

— Полагаю, что самый благородный поступок в его жизни.

Выражение её глаз изменилось. Лора улыбнулась, и в этот момент я поняла, что нанесённая Райли рана близка к заживлению.

— Пожалуй, так оно и есть.

Было почти шесть, когда я снова оказалась перед хромированными дверьми лифта. На улице меня ждала машина, но, зайдя в просторную зеркальную кабину, неожиданно для себя я нажала кнопку последнего этажа.

При виде меня брови Мардж удивлённо взлетели:

— Лив? Не ожидала вас сегодня увидеть.

— Здравствуйте, Мардж. Он уже закончил?

— Всё ещё на прямой связи с Вашингтоном.

— Вы не возражаете, если я подожду здесь?

— Конечно же, нет. Боюсь, правда, что это надолго. Мистер Митчелл на сегодня меня уже отпустил: у Анны концерт в школе. Я все выходные убила, мастеря костюм осьминога.

— Осьминога?

— Ну да, — засмеялась Мардж. — Они дают представление о морской фауне побережья. Ерунда полная. И нет бы ракушка или рыбка какая-нибудь досталась, а то — осьминог! Этих чёртовых шлангов должно быть никак не меньше восьми.

Мы немного поговорили о детях, стараясь, чтобы за тяжелыми двустворчатыми дверьми нас не было слышно, и вскорости я осталась одна.

Прошло почти два часа, прежде чем двери открылись, выпуская около полутора десятка мужчин, одетых в деловые костюмы. Узлы галстуков у многих были ослаблены, пиджаки переброшены через руку. Все выглядели усталыми, но удовлетворёнными. Да, иногда камни ворочать легче, чем вести переговоры — меньше риска быть раздавленным.

Дилана среди выходящих не было.

Моё присутствие, слава богу, осталось незамеченным. В здании корпорации я была не частым гостем, но, стоило моей машине припарковаться перед главным входом, как об этом тут же становилось известно. До сих пор я ловила на себе заинтересованные взгляды и каждый раз, проходя через вестибюль, чувствовала себя цирковой мартышкой.

Когда приёмная вновь опустела, я, стараясь не сильно стучать каблуками, пошла к оставленной открытой двери.

Освещение было приглушено, и ранние весенние сумерки лились в кабинет через большие окна, плескаясь на всех поверхностях розовыми бликами. Вытянув длинные ноги, Дилан сидел за столом и что-то быстро набирал на лэптопе. Он сосредоточенно смотрел на экран, в задумчивости покусывая уголок губы. Я изучала мужа, отмечая все изменения в его внешности, произошедшие к концу дня. Пиджак и галстук были сняты, рукава белой рубашки закатаны до локтей, открывая мускулистые руки. Его шевелюра была взъерошена — он основательно подпортил её, неоднократно в течение дня запуская туда руки. Вот и сейчас Дилан на мгновение отнял от клавиатуры руку и провёл ею по волосам. Такой знакомый, такой родной жест.

Я улыбнулась, и тихонечко позвала:

— Эй…

От неожиданности Дилан вздрагивает.

— Что ты здесь делаешь?

— Тебя жду.

Я делаю шаг в кабинет и останавливаюсь, опираясь плечом на дверной косяк.

— И давно?

— Ну…

— Сколько?

— Какое это имеет значение?

— Сколько, Оливия?

"Оливия? Ой-ой-ой!". Таким тоном муж обычно говорит с нашими детьми, когда собирается их пожурить: мягко, чуть насмешливо, ожидая, что провинившийся признается в шалости сам.

— Что-то около часа.

— Да ну?

— Ну, двух. — Почему-то я мямлю.

— Зачем?

— Что "зачем"?

— Зачем ты два часа просидела в приёмной? Зачем, Оливия?

Эта вторая "оливия", этот глупый допрос выводят меня из себя.

— Затем, что я тебя люблю.

Выпалив это, я разворачиваюсь на каблуках и решительным шагом направляюсь к выходу. Дилан смеётся.

Он догоняет меня у стола Мардж. Перехватив за талию, его сильные руки неожиданно поднимают меня в воздух. Я визжу и по-девчоночьи колочу ногами.

— Немедленно отпусти!

— Ни за что и никогда.

— Поставь меня на пол! Сейчас же!

Я пытаюсь высвободиться, но куда там! Ноги так и не касаются пола, когда муж ловко разворачивает меня к себе лицом, и я смотрю в его смеющиеся глаза.

— Я тоже тебя люблю. И тоже очень соскучился.

— Тогда скажи, что рад меня видеть.

— А что, ты до сих пор не почувствовала? — Он сильнее вдавливает меня в себя.

— Теперь да. — Я смеюсь и тянусь к его губам.

Мы долго целуемся, потому что ничего больше не существует. Только эти шёлковые губы, эти ласкающие движения. Только наше дыхание — одно на двоих. Стук его сердца отдаётся в моей груди. Моя кровь пульсирует в ответ на его ритм, и я в какой-то момент чувствую, что и сердце у нас с ним на двоих одно. Мы едины. Мы — единственные друг для друга. Только он для меня. Только я для него.

— Ну что, домой? — Его расслабленный голос звучит прямо у моих приоткрытых губ.

Я счастливо улыбаюсь и шепчу в ответ:

Эпилог

Soundtrack — Chasing cars by Snow Patrol

— Нам совершенно необязательно уезжать. Давай просто распределим детей по родственникам, запрёмся в спальне, и не будем выходить оттуда две недели. Еду пусть подкладывают под дверь. И ещё мыло. И свежие газеты. И — о, чёрт! — у меня тампоны закончились! Не могу же я посылать кого-то покупать мне тампоны. Придётся всё-таки тащиться в твою Бразилию.

Дилан смеётся и тащит меня в Бразилию, на острова Фиджи, в Африку…

Две недели. Две недели в году мы принадлежим друг другу. Это закон и обратной силы он не имеет: две недели, начиная с двенадцатого августа, только наши.

Муж заговорил об этом ещё в медовый месяц, когда холодными августовским вечером, одетые в толстые свитера, мы сидели на обшарпанном крыльце лесного домика на берегу озера. Дилан упомянул виллу, но на виллу дом не тянул: одноэтажный, с тремя спальнями, такой уютный и неожиданно родной, что впервые в жизни я на правах глубоко беременной и до трясучки любимой жены попросила мужа выкупить его у хозяев.

Гадкий поступок, гадкая Лив. А и фиг с ним! Зато наши дети с друзьями проводили здесь свои лучшие уик-энды.

Летом этот дом превращался в филиал скаутского лагеря. Если жаркая погода стояла хотя бы полторы недели, вода в озере прогревалась настолько, что можно было купаться. На второй год несколько рабочих с помощью гидравлической техники немного изменили рельеф дна, сделав заход в озеро пологим и безопасным.

Нашему младшему сыну было год и девять, когда мы с лёгкой душой оставили его на попечение многочисленных родственников и укатили в свой второй медовый месяц.

Потом был третий.

На четвёртый Дилан повёз меня в Европу.

* * *

Я хочу встать, но поперёк груди лежит его рука. Дилан спит, уткнувшись лицом в моё плечо. Во сне он закинул на меня одну ногу, полностью лишив возможности двигаться. Многим во сне хочется свободы, и мне в том числе. Я люблю засыпать одна, но просыпаться должна со всех сторон окружённой мужем. Если этого не происходило, я хныкаю и сквозь сон шарю вокруг себя, пытаясь его нащупать, пока сильные руки не притягивают меня к тёплой обнажённой груди, подле которой я снова проваливаюсь в сон, пусть недолгий, но обычно очень счастливый.

— Не ёрзай.

Мне послышалось или он действительно это сказал?

Я поднимаю голову, проверяя.

— Лив, угомонись.

Не послышалось!

— Я уже проснулась. Не хочу больше лежать.

— Чёрт!

Дилан чертыхается и, откатившись от меня, тянет за собой одеяло, привычным движением взбивая подушку.

— Чёртов чертовский черт!

Отпускать его просто так я не собираюсь, поэтому кручусь в кровати, удобно укладываясь на его спине. Отвернулся? Что ж, это пьеса для двоих, и свою роль я достаточно хорошо знаю.

Я прохожу губами по линии роста волос на его шее. Нахожу небольшую родинку, обвожу языком и целую. Тяжело оставаться серьёзной и не захихикать, когда в ответ на мои действия, вроде бы как пытающееся спать подо мной тело замирает.

Как ожидаемо. И как нестерпимо желанно.

— Чур я сверху.

Это один из нюансов всё той же роли: кто первый произнесёт эти слова, тот и победитель. А победитель, как говорится, получает всё.

* * *

— О чём ты думаешь?

— Ни о чём.

— О чём?

— Обещай, что не рассердишься, если скажу.

— Не рассержусь.

— Я хочу домой.

— Малы-ыыыш…

— Ну вот, ты расстроился. Уж лучше бы рассердился.

— Я не расстроился.

— Ага, как же.

— Не расстроился.

— Я скучаю по детям. Выспалась и теперь скучаю по детям. Разве это преступление?

— Вовсе нет.

— Я имею право по ним скучать. Триста сорок один день в году я в первую очередь мама, так, ведь?

— Так.

— И ещё я пытаюсь не зацикливаться на чувстве вины из-за того, что оставшиеся четырнадцать дней хочу посвятить себе. У меня есть на это полное право!

— Конечно, есть!

— Вот! Ты согласен. Это для меня очень важно.

— Значит, мы оба согласны посвятить это время тебе.

Поцелуй.

— Да.

— Или мне.

Поцелуй.

— Или тебе.

— Или-или, выбирай.

— Тебе.

Поцелуй.

— Однозначно тебе.

Поцелуй.

— Только тебе.

— … да, любимый.

— … да, вот так, продолжай… О, боже! Да, Дилан… да… так… вот так… м-мммм…

* * *

— Волосики бы чуть потемнее, и можно принять за Эбби.

Оторвавшись от айпэда, Дилан следит за моим взглядом.

У кромки воды девчушка лет шести о чём-то перекрикивается с плескающимся в море мальчиком с ярко-розовым надувным матрасом. Девочка нетерпеливо топает ножкой и грозит маленькими кулачками. Похоже, на берегу парнишку ждут большие неприятности: цвет матраса криком кричит, что его взяли без спроса.

Я слежу за выражением лица мужа, наполовину скрытого солнцезащитными очками. В какой-то момент он улыбается и качает головой.

— Нет. Она меньше Эбби.

— Меньше. Но если сядет, со спины будет точь-в-точь Эбби.

Дилан стягивает солнцезащитные очки и некоторое время задумчиво меня изучает. Я вопросительно поднимаю брови.

— Что?

На его губах появляется знакомая кривоватая улыбка. Он качает головой и, отвернувшись, снова берётся за гаджет.

А я — на море.

* * *

— Да тихо ты! Не шуми!

— Я не шумлю.

— Папа сказал, чтобы мы вели себя тихо. Скажи ему, Макс!

— В самом деле, Роб, заканчивай шмыгать носом.

— Я говорила папе, что у него сопли. Не надо было его брать.

— Тебя не надо было брать, вредина.

— Макс, скажи ему!

— Заткнитесь оба. Мама сейчас проснётся, а вы тут собачитесь.

— И долго нам здесь стоять? Я хочу на море.

— А я пи-и-исать.

Слыша это "пи-и-исать", произнесённое тоненьким голоском, я хихикаю.

— А-а! Она не спи-иит!

Визг, хохот…

Постель прогибается под тремя парами коленок. Я визжу, и три пары рук принимаются меня щекотать. Ничего не остаётся, как щекотать их в ответ.

— Откуда вы взялись?

Эбби, как всегда, выходит на первый план:

— Прилетели на самолёте. Папа позвонил бабушке, и она нас к вам отправила.

Макс следующий:

— Роба хотели не брать, но Дилан сказал, чтобы были все. Здесь ничего так. Только жарко очень.

— А я хочу пить. И писать.

— Эбби, отведи Роберта в туалет. Он за той дверью. Но сначала идите все сюда!

Я хватаю детей в охапку и по очереди расцеловываю тёплые, пахнущие солнцем макушки.

Они прижимаются ко мне, как котята: трёхлетний Роберт, тринадцатилетний Макс, шестилетняя Эбби.

Мои сокровища.

Дилан наблюдает за нами, стоя в дверях. На его губах улыбка. Я проглатываю подкативший к горлу комок и одними губами шепчу:

— Спасибо…

Яркое солнце пробивается сквозь плотную полосатую ткань уличных зонтиков. Парусина сбивает жар, но ультрафиолет всё равно проникает — я чувствую на лице его тёплое поглаживание. Перед выходом на улицу я традиционно извожу на семью пол тюбика солнцезащитного крема и, несмотря на это, с тревогой наблюдаю за тем, как Эбби и Роб вместе с отцом на солнцепёке кормят голубей.

При виде покрытых плотными перьями птиц мне становится нехорошо. Природе надо было позаботиться о тех, кто проводит лето в жарких странах. Хотя бы летом перья пернатым прореживать. Интересно, а голуби потеют?

— Мам, ты что, перегрелась?

— Я что, сказала это вслух?

— Ага.

— Неужели голубям не жарко?

— Ма-ам…

— Прости.

Мы сидим в уличном кафе на маленькой площади небольшого средиземноморского городка.

Часы на здании городского муниципалитета бьют полдень.

— Я в гостиницу. Джордж обещал появиться в "Скайпе".

— Макс, ну посиди со мной, — ною я.

— Ну, ма-ам… Джордж будет ждать. Мы же договорились.

— Хорошо. У тебя час. На обед пицца с четырьмя сортами сыра и минестроне.

— Разводи на непонятные названия Эбби. Я давно выучил, что минестроне — овощной суп. Гадостный, между прочим.

Я хохочу:

— Ладно, спагетти-ковбой, проехали. От пиццы-то не откажешься?

— Неа. К часу вернусь.

Холодное домашнее вино, подаваемое в этой небольшой уютной закусочной, потихоньку расслабляет. Да я и не напряжена. Чувствую себя оставленной на солнце ледышкой: сверкая всеми цветами радуги, через несколько минут я готова превратиться в небольшое счастливое облачко…

Роб заливисто смеётся. Вытянув руку, он выставляет вперёд открытую пятерню. С неё сыплются хлебные крошки, и те голуби, что потрусливей, крутятся возле его ног. Лишь один храбро порхает перед лицом малыша, пытаясь ухватить хоть что-то. Его отпугивают радостные визги Эбби, и то и дело он отлетает в сторону.

Дилан уговаривает дочь быть потише, но, как только несчастная пичужка оказывается в метре от пальчиков Роба, Эбби снова начинает визжать и хлопать в ладоши. Рядом с ними останавливается Макс. Он нагибается к Робу и показывает, как правильно держать ладошку. Дилан отходит в сторону и берётся за фотоаппарат.

Три головки, освещённые ярким полуденным солнцем.

Муж смотрит на меня. Я улыбаюсь и киваю ему. Он окликает детей, и, повернувшись, они энергично машут мне в ответ.

Голуби улетают, а я…

… я испытываю чувство дежавю. Будто когда-то я уже это видела. Будто мне уже знакомо ощущение спокойствия и радости, когда я смотрю на любимого в окружении наших детей. Будто я уже знаю, как это — быть счастливой от того, что все они — мои.

— У тебя всё будет хорошо. Поверь мне. Всё будет — дом, семья, дети. Ты обязательно найдёшь женщину, которая подарит их тебе. Но это буду не я. Прости…

Господи, спасибо, что позволил мне ошибиться.

Оглавление

Пролог

Прошлое. Глава 1

Прошлое. Глава 2

Прошлое. Глава 3

Прошлое. Глава 4

Прошлое. Глава 5

Прошлое. Глава 6

Прошлое. Глава 7

Прошлое. Глава 8

Прошлое. Глава 9

Прошлое. Глава 10

Прошлое. Глава 11

Прошлое. Глава 12

Прошлое. Глава 13

Настоящее. Глава 14

Настоящее. Глава 15

Настоящее. Глава 16

Настоящее. Глава 17

Настоящее. Глава 18

Настоящее. Глава 19

Настоящее. Глава 20

Настоящее. Глава 21

Настоящее. Глава 22

Настоящее. Глава 23

Настоящее. Глава 24

Настоящее. Глава 25

Настоящее. Глава 26

Будущее. Глава 27

Будущее. Глава 28

Будущее. Глава 29

Будущее. Глава 30

Будущее. Глава 31

Будущее. Глава 32

Будущее. Глава 33

Будущее. Глава 34

Будущее. Глава 35

Будущее. Глава 36

Будущее. Глава 37

Будущее. Глава 38

Будущее. Глава 39

Долго и счастливо. Глава 40

Долго и счастливо. Глава 41

Долго и счастливо. Глава 42

Долго и счастливо. Глава 43

Долго и счастливо. Глава 44

Долго и счастливо. Глава 45

Долго и счастливо. Глава 46

Долго и счастливо. Глава 47

Бонус-часть 1

Бонус-часть 2

Бонус-часть 3

Бонус-часть 4

Долго и счастливо. Глава 48

Долго и счастливо. Глава 49

Долго и счастливо. Глава 50 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg