«Змеиный король»

Змеиный король (fb2) - Змеиный король [litres] (пер. Анастасия А. Маркелова) 2377K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джефф Зентнер

Джефф Зентнер Змеиный король Роман

Посвящается Теннесси Люку Зентнеру,

моему прекрасному мальчику.

Моему сердцу.

Jeff Zentner

The Serpent King

* * *

Печатается с разрешения литературных агентств InkWell Management LLC и Synopsis Literary Agency

© Jeff Zentner, 2016

© А. Маркелова, перевод на русский язык, 2018

© ООО «Издательство ACT», 2018

1 Дилл

Кое-чего Диллард Уэйн Эрли-младший страшился посильнее, чем начала учебного года в школе Форрествилла: например, размышлений о будущем или разговоров о религии с матерью, которые никогда не приносили ему радости или легкости. А еще ему было невыносимо видеть, как люди меняются в лице, услышав его имя. После этого беседа обычно совсем не клеилась.

Помимо прочего, ему не нравилось навещать своего отца, пастора Дилларда Эрли-старшего, в тюрьме «Ривербенд». Не нравилось – мягко говоря. На сей раз он собирался в Нэшвилл не к отцу, но тем не менее его одолевал какой-то беспричинный страх. Вероятно, причиной было то, что завтра начиналась учеба, но сейчас это ощущалось совсем иначе, нежели в прошлые годы.

Он бы чувствовал себя еще хуже, если бы не радостное предвкушение встречи с Лидией. Самые плохие дни, проведенные с ней, все равно были лучше, чем самые хорошие без нее.

Дилл перестал перебирать струны гитары, наклонился вперед и сделал запись в дешевой тетрадке, купленной в магазине единой цены. Дряхлый оконный кондиционер сипел от натуги, проигрывая бой с духотой и влажностью этой комнаты.

Несмотря на громкий треск агрегата, Дилл услышал, как о стекло бьется оса. Он поднялся с обшарпанного дивана и, подойдя к окну, стал дергать за ручку. Наконец оно со скрипом открылось.

Дилл попытался подогнать насекомое к оконной щели.

– Не советую тебе здесь задерживаться, – пробормотал он себе под нос. – Этот дом – не лучшее место для того, чтобы умереть. Давай выбирайся.

Посидев на оконной раме, оса еще раз оценила обстановку и вылетела на свободу. Дилл закрыл окно; чтобы затворить его до конца, ему пришлось практически повиснуть на нем.

В комнату вошла мать в своей униформе отельной горничной. Вид у нее был уставший, как всегда, отчего она выглядела намного старше своих тридцати пяти лет.

– Почему у тебя и окно открыто, и кондиционер работает? Электричество не бесплатное.

Дилл повернулся к ней.

– Оса.

– А оделся зачем? Куда-то собираешься?

– В Нэшвилл. – Пожалуйста, только не задавай этот вопрос.

– Проведать отца? – В голосе матери слышались одновременно и надежда и упрек.

– Нет. – Дилл отвел глаза.

Мать подошла на шаг, пытаясь поймать его взгляд.

– Почему нет?

– Потому что, – сказал Дилл, по-прежнему не глядя на нее, – мы не за этим едем.

– Кто это – «мы»?

– Я, Лидия, Трэвис, как обычно.

– Тогда за чем же вы едете? – спросила она, уперев руку в бедро.

– За одеждой для школы.

– У тебя нормальная одежда.

– Нет, не нормальная. Мне уже все малó. – Дилл поднял кверху худые руки, и футболка задралась, оголив его плоский живот.

– На какие деньги? – Мать нахмурила лоб, на котором и без того было больше морщин, чем у многих женщин ее возраста.

– На те, что я заработал, помогая людям таскать покупки в машину.

– Бесплатная поездка в Нэшвилл. Ты должен навестить отца.

Лучше навестить, а не то плохо будет – вот что ты на самом деле хочешь мне сказать. Стиснув челюсти, Дилл посмотрел на мать.

– Я не хочу. Ненавижу это место.

Она скрестила руки на груди.

– А каким оно, по-твоему, должно быть? Это же тюрьма. Думаешь, ему там нравится?

По всей вероятности, больше, чем мне. Пожав плечами, Дилл устремил взгляд в окно.

– Сомневаюсь.

– Я о немногом прошу, Диллард. Это меня порадовало бы, да и его – тоже.

Дилл только вздохнул. Ты просишь о многом, хоть и не напрямую.

– Ты ему обязан, и ты – единственный из нас двоих, у кого есть свободное время.

Она повесит этот груз ему на шею. Если он не поедет, она сделает все, чтобы он об этом пожалел. Страх, который засел у Дилла в животе, увеличился в размерах.

– Может быть, если у нас останется время.

Как раз в ту минуту, когда мать уже собиралась вытащить из Дилла более твердое обязательство, по улице промчалась испещренная наклейками «тойота приус» и с визгом остановилась перед их домом. Послышался гудок. Слава богу.

– Мне пора, – сказал Дилл и обнял мать на прощание. – Хорошего тебе рабочего дня.

– Диллард…

Но он выбежал на улицу, не дав ей шанса договорить. Оказавшись на ярком солнце, Дилл прикрыл рукой глаза. Даже в девять двадцать утра влажность была запредельной, будто к лицу приложили горячее мокрое полотенце. Дилл бросил взгляд на облупившиеся белые стены баптистской церкви «Голгофа», что стояла чуть дальше по улице, и по привычке сощурился, пытаясь разобрать слова на табличке: «Без Иисуса нет покоя. Узнáешь Иисуса – узнáешь покой».

А что если Иисуса ты знаешь, но покоя тебе все равно нет? Значит, либо слова на табличке неверны, либо ты просто не настолько хорошо знаком с Иисусом? Воспитание не позволяло Диллу считать какой-либо из этих двух вариантов достаточно приемлемым.

Открыв дверцу машины, он заглянул внутрь. От ледяного воздуха в салоне его поры сжались.

– Привет, Лидия.

Она убрала потрепанный экземпляр журнала The Secret History с пассажирского сиденья, чтобы Дилл мог сесть, и швырнула его назад.

– Прости, что опоздала.

– Но ты не чувствуешь себя виноватой.

– Разумеется, нет. Но должна же я сделать вид. Социальные обязательства и все такое.

По двадцатиминутным опозданиям Лидии можно было сверять часы. А пытаться схитрить, назначив время встречи на двадцать минут раньше, не получалось. В таких случаях она опаздывала на все сорок, чисто интуитивно.

Лидия потянулась к Диллу и обняла его.

– Ты уже потный, а ведь только утро. Вы, парни, такие отвратительные.

Черная оправа ее очков скользнула по его щеке. Ее растрепанные дымчато-голубые волосы – цвета потускневшего ноябрьского неба, испещренного облачками, – пахли медом, инжиром и ветивером. Он вдохнул их аромат, отчего в голове у него затуманилась, но это было даже приятно. Для поездки в Нэшвилл Лидия надела стильную красную клетчатую блузку без рукавов, черные джинсовые шорты с высокой талией и винтажные ковбойские сапоги. Диллу нравилось, как она одевалась, каждая деталь, а таковых было немало.

Он пристегнулся за секунду до того, как она нажала на газ, и его тут же вдавило в сиденье.

– Прости, у меня нет кондея, который может превратить август в декабрь.

Порой он целый день не ощущал такой прохлады, как в автомобиле Лидии, – разве что когда заглядывал в холодильник.

Протянув руку, она убавила мощность обдува.

– Я считаю, что моя машина должна всеми возможными способами противостоять глобальному потеплению.

Дилл отрегулировал воздуховод, направив прохладный ветерок себе в лицо.

– Ты когда-нибудь задумывалась о том, как странно, что Земля несется сквозь космическое пространство, где температура, ну, скажем, минус тысяча градусов, а мы здесь, внизу, потеем?

– Я частенько задумываюсь о том, как странно, что Земля несется сквозь космическое пространство, а ты тем временем здесь, внизу, ведешь себя как шизик.

– Куда пойдем в Нэшвилле – в торговый центр или куда-то еще?

Лидия метнула на него гневный взгляд и снова стала смотреть на дорогу. Потом, не глядя, протянула ему руку.

– Прости, я думала, мы с тобой лучшие друзья с девятого класса, но, по всей видимости, мы вообще незнакомы. Лидия Бланкеншип. А тебя как зовут?

Дилл воспользовался возможностью пожать ей руку.

– Диллард Эрли. Возможно, ты наслышана о моем отце – у него точно такое же имя.

Общественность города Форрествилла, что в штате Теннесси, была изрядно шокирована, когда пастор Эрли из церкви Святых Апостолов отправился в тюрьму штата, и отнюдь не по очевидным причинам. Все предполагали, что однажды пастор обязательно навлечет на себя неприятности из-за тех двадцати семи (или около того) змей – гремучников и медноголовых щитомордников, которых его прихожане передавали из рук в руки по воскресеньям. Никто не знал наверняка, какой именно закон нарушался, но тем не менее происходящее казалось незаконным. Действительно, после ареста пастора департамент охраны дикой природы штата Теннесси принял опеку над его змеями. Еще, вероятно, считали, что пастор вступал в конфликт с законом, когда побуждал паству пить разбавленную аккумуляторную серную кислоту и стрихнин в целях религиозного обряда. Но нет, его отправили в тюрьму «Ривербенд» за несколько иную форму отравы: в его компьютере обнаружили больше сотни снимков несовершеннолетних, участвовавших в сексуальных актах.

Лидия склонила голову набок и прищурилась.

– Диллард Эрли? Да, это имя кажется мне знакомым. Отвечая на твой вопрос: конечно, да, мы будем полтора часа ехать в Нэшвилл именно для того, чтобы пойти в торговый центр и купить тебе точно такое же тряпье, в котором Тайсон Рид, Логан Уокер, Хантер Генри, их невыносимые девчонки и все-все их кошмарные дружки явятся в школу в первый учебный день.

– Я просто задал вопрос…

Она подняла палец:

– Глупый вопрос.

– Глупый вопрос.

– Спасибо.

Взгляд Дилла скользнул по рукам Лидии, лежавшим на руле: изящным, с длинными тонкими пальцами, алыми ногтями и множеством колец. Остальные части ее тела также нельзя было обвинить в отсутствии изящности, но пальцы были категорически, вызывающе изящны. Диллу нравилось наблюдать за Лидией: как она ведет машину, как печатает – да и вообще за всем, что она делает руками.

– Ты позвонила Трэвису, предупредила, что опаздываешь?

– А тебе я позвонила? – Она прошла поворот на скорости, так, что взвизгнули шины.

– Нет.

– Думаешь, для него мое опоздание станет неожиданностью?

– Ни в коем случае.

Августовский воздух был белесовато-парным. Дилл уже слышал этих жуков, как бы они ни назывались, тех, что жарким летним утром издают стрекочущий гул, будто возвещая о том, что днем станет еще жарче. Не цикады, нет, это вряд ли… Жуки-трескуны – это название показалось ему подходящим.

– С чем мне сегодня предстоит иметь дело? – спросила Лидия. Дилл бросил на нее непонимающий взгляд. Она подняла руку и, собрав три пальца в щепотку, потерла их друг о друга. – Ну давай же, приятель, не томи.

– А, пятьдесят баксов. Сработаемся?

Она фыркнула.

– Ну разумеется.

– Ладно, только никаких нелепых прикидов.

Лидия снова протянула ему руку для рукопожатия – более настойчиво, с усилием, как каратист, разрубающий доску ребром ладони.

– Нет, я серьезно, мы знакомы? Скажи еще раз: как тебя зовут?

Дилл снова пожал ей руку. Любой предлог хорош.

– Ты сегодня в настроении.

– Я в настроении для того, чтобы мои заслуги оценили по достоинству. Мне не много нужно. Смотри не избалуй меня.

– Даже не мечтаю.

– За последнюю пару лет, когда я выбирала для тебя вещи в школу, ты хоть раз выглядел нелепо по моей вине?

– Нет. То есть мне, конечно, и за внешний вид доставалось, но, уверен: что бы я ни надел – ничего бы не изменилось.

– Вот именно. Потому что в нашей школе учатся люди, которые стильную вещь в упор не разглядят. Я придумала тебе образ в духе провинциальной американы: рубашки в стиле вестерн с перламутровыми кнопками, деним, классические, мужественные, канонические штрихи. В нашей школе все отчаянно пытаются выглядеть так, будто живут не в Форрествилле, а мы с тобой признáем и обыграем твою типично южную провинциальность, что-то на стыке Таунса Ван Зандта 1970-х и Райана Адамса той поры, когда он еще был в группе Whiskeytown.

– Так ты, значит, все продумала. – Диллу нравилось осознавать, что Лидия о нем думала, даже если только как о разодетом манекене.

– А ты меньшего ожидал?

Дилл вдохнул аромат, витавший в салоне машины. Ванильный освежитель воздуха в сочетании с запахом картошки фри, лосьона с нотками жасмина, цитруса и имбиря и нагретой солнцем декоративной косметики. Они уже почти подъехали к дому Трэвиса. Он жил недалеко от Дилла. Остановившись на перекрестке, Лидия сделала селфи, а потом протянула телефон Диллу.

– Теперь ты меня сфоткай.

– Уверена? Твои фанаты могут подумать, что у тебя есть друзья.

– Очень смешно. Просто сделай это, а об остальном я сама позабочусь.

Проехав еще пару кварталов, они остановились у выкрашенного в белый цвет дома Бохэннонов, обшарпанного, со старой железной крышей. На переднем крыльце были сложены дрова. На гравийной подъездной дорожке потел отец Трэвиса: менял свечи зажигания в своем пикапе, на боку которого красовалось название семейного бизнеса: «Пиломатериалы Бохэннонов». Метнув на Дилла и Лидию угрюмый взгляд, он поднес сложенную рупором ладонь ко рту и крикнул:

– Трэвис, у тебя гости! – чем избавил Лидию от необходимости нажимать на гудок.

– Паппи Бохэннон, судя по всему, тоже сегодня не в настроении, – заметила Лидия.

– Послушать Трэвиса, так у Паппи Бохэннона настроение всегда одинаковое. Оно называется сволочным, и лечению это не поддается.

Через несколько секунд из дома, переваливаясь, вышел Трэвис, или, скорее, вылез. Как там говорят о медведях? Все его 198 сантиметров роста и 113 килограммов веса. Его растрепанные вьющиеся рыжие волосы и неравномерно отросшая подростковая бородка еще не высохли после душа. Он, как всегда, был в черных рабочих ботинках, черных джинсах фирмы Wrangler и мешковатой черной рубашке, застегнутой на все пуговицы. На шее у него красовалось безвкусное ожерелье с оловянным драконом, сжимающим в лапах фиолетовый кристалл, – памятный сувенир с какого-то фестиваля с тематикой эпохи Возрождения. Трэвис никогда его не снимал. А в руках он держал книгу в мягком переплете, с загнутыми уголками. Это был один из томов серии «Кровавые распри» – его неизменный аксессуар.

На полпути к машине Трэвис остановился, поднял палец вверх, а потом развернулся и, едва не запнувшись, побежал обратно к дому. Лидия, наклонившись вперед и положив обе руки на руль, посмотрела ему вслед.

– О, нет, дубинка, – пробормотала она. – Он забыл ее.

Дилл со стоном поднес руку к лицу.

– Ага, дубинка.

– Деревянная дубина, – произнесла Лидия высокопарным средневековым голосом.

– Волшебная дубина королей, лордов, магов и эльфов… или кого там еще.

Трэвис снова вышел из дома – с дубинкой, на которой были неуклюже вырезаны символы и лица. Отец как будто с упреком посмотрел на него и, покачав головой, вернулся к своей работе. Трэвис открыл дверцу автомобиля.

– Всем привет.

– Дубинка? Ты серьезно? – сказала Лидия.

– Я же всегда беру ее с собой в поездки. Да и вдруг она пригодится нам для защиты? Нэшвилл – место опасное.

– Точно, – произнесла Лидия, – но по нему не разгуливают бандиты с дубинками. У бандитов уже давно есть пистолеты. А пистолет победит дубинку в игре «пистолет – дубина – ножницы».

– Сильно сомневаюсь, что в Нэшвилле нам придется сражаться на дубинках, – добавил Дилл.

– Но она мне нравится, и мне спокойно, когда она со мной.

Закатив глаза, Лидия воткнула передачу.

– О господи. Ладно, парни, за дело. Это последний раз, когда мы едем вместе за шмотками к школе, и слава богу.

Услышав эти слова, Дилл понял, что страх, поселившийся у него внутри, в ближайшее время отступать не собирается, а может, вообще никогда. Последнее унижение? Из этого не выйдет даже хорошей песни.

2 Лидия

Вдали показался Нэшвилл. Очертания зданий вырисовывались на фоне неба. Лидии нравился этот город. Университет Вандербильта в Нэшвилле числился в составленном ею списке вузов: не в самом верху, но все же. При мысли об учебных заведениях у нее поднималось настроение – как бывало и тогда, когда она оказывалась в большом городе. В целом сегодня, накануне первого учебного дня, она чувствовала себя намного счастливее, чем в прошлые годы. Можно было только догадываться, какие эмоции она будет испытывать перед началом следующего учебного года – уже в университете.

Когда они въезжали в Нэшвилл, Дилл смотрел в окно. Чуть раньше Лидия вручила ему свой фотоаппарат и назначила его экспедиционным фотографом, но он забыл, что нужно делать снимки. Как обычно, он сидел с отсутствующим, меланхоличным видом. Однако сегодня все было несколько иначе. Лидия понимала, что поездки в Нэшвилл вызывают у Дилла смешанные чувства из-за отца, и сознательно старалась выбрать путь, отличный от того, которым он обычно ездил к отцу в тюрьму. Она немало времени потратила на планирование маршрута в Google Maps, но все было тщетно: из Форрествилла в Нэшвилл вело не так много дорог.

Возможно, Дилл рассматривал строения, мимо которых они проезжали. Домов настолько обшарпанных и тесных, как его собственный, в Нэшвилле, казалось, не существовало даже в самых захудалых районах, по крайней мере, там, где они ехали. А может, он размышлял о музыке, которая текла по венам этого города, или что-то другое всецело захватило его мысли. От него всего можно было ожидать.

– Эй, – осторожно окликнула его Лидия.

Вздрогнув, Дилл повернулся.

– «Эй» что?

– Ничего, просто «эй». Ты что-то притих.

– Мне сегодня не особо хочется разговаривать. Задумался.

Они пересекли реку и въехали в восточную часть Нэшвилла. Миновав несколько кофеен и ресторанов, Лидия припарковалась у восстановленного одноэтажного домика в стиле «искусства и ремесла»[1]. На вывеске краской была сделана надпись «Чердак».

Трэвис потянулся за дубинкой.

Лидия предостерегающе подняла палец.

– Не надо.

Они вошли в магазин, но только после того, как Дилл – по просьбе Лидии – сделал два снимка. На первом она стояла рядом с вывеской, на втором – облокотившись на широкие перила крыльца.

В магазине пахло старой кожей, шерстью и джинсовой тканью. Урчал кондиционер, выдувая прохладный воздух с отдушкой плесени. Из невидимых глазу динамиков звучала песня группы Fleetwood Mac.

Деревянный пол скрипнул под их ногами. Миловидная блондинка богемного вида лет двадцати с небольшим сидела за прилавком-витриной, где были разложены украшения ручной работы, и внимательно смотрела на экран своего ноутбука. Отдельные прядки ее волос были выкрашены в клубничный цвет. Она подняла глаза на вошедших.

– Ух ты, мне нравится ваш образ, – сказала она, обращаясь к Лидии. – Просто огонь!

Лидия сделала реверанс.

– Ну спасибо, мадам хозяйка. А мне – ваш.

Лидия бросила на Дилла взгляд, в котором ясно читалось: попробуй найди такое отношение в дурацком торговом центре.

– Ищете что-то конкретное?

Лидия схватила Дилла под руку и потянула вперед.

– Подходящую одежду, классный прикид, чтобы по этому парню пускали слюни все женщины в районе плато Камберленд, штат Теннесси.

Дилл отвел взгляд и произнес сквозь сжатые зубы:

– Лидия, может, сначала просто примерим что-нибудь?

Девушка за прилавком ахнула.

– Меня родители тоже хотели назвать Лидией, а остановились на Эйприл.

– Ведите нас к вещам, мисс Эйприл, – сказала Лидия. – Я смотрю, коллекция у вас что надо.

Дилл то и дело удалялся в примерочную, а Трэвис сидел на скрипучем деревянном полу и читал книгу, полностью отрешившись от происходящего. Лидия была в своей стихии: она редко бывала счастливее, чем в те моменты, когда подбирала для Дилла одежду. Ее маленький благотворительный модный проект.

Она протянула Диллу очередную рубашку.

– Нам нужна какая-нибудь специальная песня для примерки: «Let's Hear It for the Boy» или что-то подобное. И в какой-то момент ты такой выходишь из примерочной в костюме гориллы или типа того, а я тут же отрицательно качаю головой.

Дилл надел рубашку, застегнул пуговицы и повернулся к зеркалу.

– Ты смотришь чересчур много старых фильмов.

Наконец они отобрали стопку рубашек, джинсы, джинсовую куртку, отороченную овечьим мехом, и сапоги.

– Мне нравится подбирать для тебя винтажную одежду, Дилл. У тебя фигура как у рок-звезд семидесятых. На тебе все сидит хорошо.

Пометка на будущее: у всех моих университетских бойфрендов должна быть фигура как у Дилла. На парне с таким телом все отлично сидит. Вообще-то, на парне с таким телом и сидеть наверняка тоже… в общем, да, одежда сидит на нем отлично.

– У меня не хватит на это денег, – произнес Дилл едва слышно.

Лидия похлопала его по щеке.

– Расслабься.

Эйприл пробила вещи: тридцать долларов за три рубашки, еще тридцать – за куртку, сорок – за сапоги, двадцать – за две пары джинсов – всего сто двадцать долларов.

Лидия облокотилась на прилавок.

– Ладно, Эйприл, давай так. Будет здорово, если ты отдашь нам все это за пятьдесят баксов, а я обещаю, что ты об этом не пожалеешь.

Эйприл сочувственно наклонила голову.

– Ах, солнце, жаль, но не могу. Хотя вот что: я скину до сотни – это цена для друзей, потому что я бы с радостью с тобой подружилась.

Лидия перегнулась через прилавок, жестом показав на ее ноутбук.

– Можно мне?

– Конечно.

Лидия набрала в браузере название сайта – Dollywould – и стала ждать, пока загрузится страница. Потом развернула компьютер к Эйприл.

– Заходила сюда когда-нибудь?

Эйприл, прищурившись, посмотрела на экран.

– Ага… что-то знакомое. Скорее всего, заходила. Не здесь случайно была статья о лучших винтажных магазинах в Теннесси?

– Здесь.

Эйприл прокрутила страницу.

– Ну да, заходила. Статья была классная.

– Спасибо.

– Погоди, так это ты ее написала?

– Ее и все остальные статьи на Dollywould. Это мой сайт.

У Эйприл открылся рот.

– Не может быть. Ты серьезно?

– Ага.

– Сколько тебе… восемнадцать?

– Семнадцать.

– Где же ты была, когда я училась в старших классах?

– В Форрествилле, Теннесси, мечтала стать похожей на тебя. Как ты рекламируешь свой магазин?

– В основном посредством сарафанного радио. У меня небольшой бюджет на продвижение. Иногда, если прибыль за месяц нормальная, даю рекламу в Nashville Scene.

– Что если я подробно расскажу о твоем магазине на Dollywould, а ты сделаешь нам скидку на эти вещи?

Эйприл забарабанила пальцами по прилавку.

– Не знаю даже.

Пока Эйприл раздумывала, Лидия вытащила свой телефон и принялась что-то печатать. Потом положила телефон на прилавок, отошла назад и широко улыбнулась, скрестив руки на груди. Ее телефон почти сразу же начал вибрировать и издавать звуковые сигналы.

– Что там? Что ты сделала? – спросила Эйприл.

– Решила дать тебе некоторое представление о том, что я предлагаю. Ты есть в Twitter?

– У моего магазина имеется аккаунт.

– Я написала твит для своих ста двух тысяч шестисот семидесяти восьми читателей о том, что в настоящий момент стою в лучшем винтажном магазине штата Теннесси, и порекомендовала им тоже сюда заглянуть.

– Bay. Спасибо, я…

Лидия подняла палец и снова взялась за телефон.

– Подожди-ка. Давай посмотрим, что у нас тут. Та-ак, семьдесят пять лайков, пятьдесят три ретвита. «Спасибо за совет, обязательно загляну… Всегда доверяю твоему вкусу… Нужно сгонять в Нэшвилл, может, встретимся и устроим совместный шопинг?..»

– А если…

Лидия снова подняла палец кверху.

– О-о-о, вот это шикарно. Сандра Чен-Либовиц. Это имя, вероятно, ни о чем тебе не говорит, но она – заместитель директора отдела моды в Cosmo. Посмотрим, что она написала… «Отличная рекомендация, я как раз делаю обзор по Нэшвиллу. Спасибо!» Так что твой магазин, скорее всего, попадет на страницы журнала. Я тебя убедила?

Эйприл еще секунду смотрела на Лидию, потом с усмешкой вскинула руки вверх.

– Ладно, ладно. Твоя взяла.

– Наша. Наша взяла.

– Так ты наверняка самая крутая девчонка в школе, я права?

Лидия рассмеялась, и Дилл с Трэвисом засмеялись следом.

– Господи, да, я самая крутая. Но самая ли популярная? Просто скажу, что моя известность в интернете мало влияет на мой имидж среди одноклассников.

– Это имидж с несколько негативной окраской, – добавил Дилл.

– Да, он прав. Что можно сказать о репутации девушки в школе, если у нее есть свое мнение по любому вопросу и она привыкла выражать его вслух?

– Что ж, я под впечатлением, – сказала Эйприл.

– Чудесно. А теперь, пока ты рассчитываешь моего друга, я, пожалуй, прикину, как мне лучше всего потратить здесь свои три сотни долларов.

– А как насчет тебя? – обратилась Эйприл к Трэвису. – Не уверена, что у нас тут много чего есть для такого высокого парня, но что-то, возможно, найдется.

Трэвис залился краской и, подняв глаза, кривовато улыбнулся.

– О нет, спасибо, мэм. Я каждый день ношу практически одно и то же, чтобы не тратить на это время.

Эйприл с Лидией переглянулись. Лидия покачала головой, и на лице Эйприл отразилось понимание.

* * *

Лидия без труда нашла, на что потратить свои деньги. Прежде чем уйти, она попросила Дилла сфотографировать ее в новых нарядах. Они сделали около пятидесяти снимков, на которых она по-разному сочетала вещи, а потом еще около двадцати совместных кадров Лидии с Эйприл. Девушки обменялись номерами телефонов и договорились держать связь.

Не успели друзья выйти на улицу, как их кожа покрылась пленкой пота. На улице было не меньше 35 градусов. Послеобеденное солнце палило нещадно.

Гул цикад напоминал биение сердца на ультразвуковом аппарате.

Лидия жестом подозвала друзей.

– Давайте сделаем пару фоток вместе. Наша последняя школьная поездка в Нэшвилл.

Дилл выдавил из себя улыбку.

– Ну давай, приятель, ты можешь и лучше, – сказала ему Лидия.

Он попытался снова – безрезультатно.

– Слушай, Лидия, можешь сфотографировать меня с дубинкой? – обратился к ней Трэвис.

Лидия была в полном восторге от удачной сделки для Дилла, своих собственных обновок и новоиспеченной стильной подруги. И тем не менее последовательности ради притворилась раздраженной.

– О, ладно, валяй, неси дубину.

Трэвис ломанулся к машине, взял дубинку и, вернувшись, принял мрачный, отрешенный вид.

– Давай.

Лидия сделала несколько снимков. Трэвис менял позу: оперся на дубинку, потом замахнулся ею, будто для удара.

– Только сфоткай меня так, чтобы было видно ожерелье с драконом.

– Чувак, я не новичок в этом деле и умею акцентировать внимание на аксессуарах.

Когда она закончила фотографировать, Трэвис подошел к ней, чтобы посмотреть на получившиеся кадры. Его лицо осветила широкая, детская улыбка. От него пахло потом, а одежда отдавала прелым запашком, словно очень долго пролежала в стиральной машине, прежде чем ее достали сушиться.

– А я хорошо смотрюсь, – пробормотал он, – прямо как Рэйнар Нортбрук из «Кровавых распрей».

Дилл, вытянувшись, заглянул в телефон.

– О, да на этих снимках черным по белому написано: «Рэйнар Нортбрук», – пошутил он.

Лидия хлопнула в ладоши.

– Джентльмены, я хочу есть. Поехали в Panera.

– Там слишком пафосно. Я хочу в Krystal, – сказал Трэвис.

– Ну, нет.

– Да брось, ты же музыку по дороге выбираешь.

– В Форрествилле есть Krystal, a Panera нет. Мы не для того сюда столько ехали, чтобы поесть в тупом Krystal и заработать себе ту же диарею, что и в Форрествилле.

– Пусть Дилл выберет. Он разрешит наш спор.

Дилл все это время смотрел куда-то в пустоту.

– Я… не голоден. Поем дома.

– Это неважно, – сказал Трэвис, – проголосовать-то ты можешь.

– Проголосуешь за Krystal – пойдешь домой пешком, – заявила Лидия.

– Тогда мой голос за Panera, – сказал Дилл и искренне улыбнулся.

В конечном счете для Трэвиса они купили еду в Krystal.

3 Дилл

Дилл очень надеялся, что на обратном пути, когда он спросит, могут ли они заехать в тюрьму, Лидия скажет, что ей нужно домой и у нее нет времени ждать, пока он пообщается с отцом. Но нет.

Тюрьма «Ривербенд» располагалась в обманчиво красивой, живописной части Нэшвилла. Массивные бежевые строения с узкими окнами стояли в окружении гряды холмов и роскошных лесных насаждений.

– Я ненадолго. Вы же знаете: терпеть не могу это место, – сказал Дилл, выбираясь из машины.

Лидия что-то печатала на своем телефоне.

– Не волнуйся, приятель. Я пока начну писать пост для блога, про возвращение в школу.

Трэвис молча поднес книгу поближе к лицу.

– Вообще-то, ребят, вы должны были сказать, что спешите домой, – пробурчал Дилл.

– Ой, ладно, – сказала Лидия, не поднимая глаз. – Давай, Дилл, побыстрее там, а то меня посадят под домашний арест или высекут.

– Ага, поторопись, – добавил Трэвис. – Я хочу поскорее вернуться домой и потусить с папашей, а не читать здесь свою любимую книгу.

Дилл смущенно улыбнулся и показал им средний палец. Потом, глубоко вздохнув, направился ко входу в главное здание, прошел через пост охраны и отметился в журнале. Охранники отвели его в комнату для посещений. Все в ней выглядело совсем не так, как показывают по телевизору. Здесь не было прозрачных разделителей и телефонных трубок. Только большое помещение с круглыми столами, у каждого из которых стояло по два-три стула, и несколько торговых автоматов. Эта комната напоминала школьную столовую, и пребывание здесь доставляло ему ровно столько же удовольствия. Воздух казался спертым, прохлада была едва ощутимой: в здании определенно имелась система кондиционирования, но в силу каких-то финансовых или моральных ограничений ею не пользовались должным образом. В помещении дежурило несколько охранников.

Дилл был единственным посетителем. Он сел за стол и принялся барабанить по нему пальцами. Ноги его тоже постоянно подпрыгивали. Скорее бы покончить с этим.

Тут дверь открылась, и в комнату в сопровождении охранника вошел Диллард Эрли-старший. Дилл повернулся и встал.

Его отец был высоким и худым, даже костлявым. У него были глубоко посаженные темные глаза, подкрученные вверх длинные усы и длинные грязные черные волосы, испещренные сединой и собранные в хвост. При каждой новой встрече Дилл отмечал про себя, что отец стал еще жестче, коварнее, нелюдимее, изворотливее. Тюрьма обтесывала его, лишая тех немногих крупиц мягкости и кротости, которыми он прежде обладал. Отец был почти на десять лет старше матери Дилла, но выглядел старше на все двадцать.

На нем были темно-синие джинсовые штаны и светло-голубая грубая рубаха с номером на груди и надписью tdoc на спине.

Отец неторопливо подошел к нему настороженной походкой хищника.

– Здравствуй, младший.

Дилл ненавидел, когда его называли младшим.

С секунду они стояли и смотрели друг на друга. Объятия и прикосновения здесь были запрещены. Сидя по другую сторону стола, Дилл чувствовал исходивший от отца запах. Не то чтобы плохой, но очень острый, отчетливый, первобытный дух. Так пахнут давно немытые кожа и волосы.

Они сели. Отец Дилла положил руки на стол. На костяшках пальцев одной руки у него было вытатуировано слово «Марк», а другой – «16:18». Вот такой поворот. И не к лучшему. Не самое обнадеживающее зрелище – замечать за ним все новые странности.

Дилл старался говорить непринужденно.

– Привет, пап. Ты, похоже, татуировки сделал.

Отец посмотрел на свои руки так, словно услышал об этом впервые.

– Да, сделал. Мне здесь не дают практиковать мои обряды, поэтому теперь я ношу знаки веры на собственной коже. Этого им у меня не отнять.

Похоже, ты неплохо справляешься. Все думали, что в тюрьме отцу придется непросто, учитывая, за что его посадили. Но они недооценивали отцовскую харизму. По всей вероятности, если можешь убедить людей брать в руки змей и пить яд, то вполне способен найти себе защиту от тех, кого отец называл «содомитами».

Они сидели друг против друга. Повисла неловкая пауза.

– Ну… как ты тут? – спросил Дилл.

– Живу одним днем, хвала Иисусу.

– Тебя… нормально кормят? – Поддерживать разговор было непросто. В тюрьме даже погода не являлась предметом обоюдного интереса.

– У меня есть все, что нужно. Как дела у тебя и у твоей матери?

– Пытаемся свести концы с концами. Работаем изо всех сил.

В его пристальном взгляде блеснул странный огонек, отчего Дилл ощутил темноту внутри.

– Рад слышать. Работайте, расплатитесь с долгами, чтобы я мог заново отстроить свой приход, когда выйду на свободу. Возможно, ты ко мне присоединишься, если к тому времени укрепишься в вере.

Дилл поежился.

– Да, возможно. Кстати, завтра в школу.

Поставив локти на стол, отец сплел пальцы, словно в молитве.

– Сейчас та самая пора, не так ли? И как же ты проведешь этот учебный год? Будешь ли служить Христу и говорить со своими сверстниками о Спасении и знамениях? Будешь ли за меня делать то, чего я сейчас делать не могу?

Дилл снова поерзал на стуле и отвел взгляд. Ему не нравилось смотреть отцу в глаза. Отец мог одним взглядом убедить человека совершить нечто опасное.

– Я… мне кажется, моих одноклассников мало волнует, что я говорю.

Прекрасно. Лишнее напоминание о том, как я непопулярен в школе, а заодно и повод разочаровать отца. Два в одном. Эти поездки в тюрьму – сущая радость.

Отец подвинулся к Диллу, впившись в него взглядом, и заговорщическим голосом произнес:

– Тогда не говори, а пой. Используй голос, который даровал тебе Господь. Задействуй руки, которые Господь наделил умением играть на струнах. Распространяй Слово Божие через песню. Молодежь любит музыку.

Дилл подавил горькую усмешку.

– Да… только не о змеях и тому подобном. Такая музыка не очень популярна.

– Святой Дух пробудится в них точно так же, как пробуждался в наших прихожанах, когда ты пел и играл перед ними. А к тому времени, как я выйду отсюда, число прихожан увеличится в десять раз.

А что если я просто попытаюсь пережить этот последний учебный год? Не буду делать ничего, что даст им лишний повод меня унизить?

– Послушай, пап, из-за твоего… нашего… положения… мне довольно сложно говорить со своими одноклассниками о таких вещах. Им совершенно не хочется все это слушать, понимаешь?

Отец фыркнул.

– Так, значит, мы уступим козням Люцифера и позволим ему погубить нашу миссию? Отдадим ему победу без возражений?

– Нет, я… я не… – тут Дилл вдруг осознал, насколько абсурдна эта ситуация: человек, сидящий в тюрьме, заставлял его, Дилла, чувствовать себя никчемным. Он даже не смог завершить мысль.

– Помнишь, как ты писал псалмы и пел их вместе с церковной группой? Помнишь это?

– Ага, наверное. Да.

Отец откинулся на спинку стула, отвел взгляд и едва заметно покачал головой.

– Это были прекрасные песни. – Он снова посмотрел на Дилла. – Спой мне.

– В смысле – прямо здесь? Сейчас? – Дилл искал подтверждения тому, что отец шутит. Это было бы в высшей степени редким явлением, и все же.

– Да. Ту, которую ты написал. «И Христос освободит нас».

– У меня нет с собой гитары. К тому же разве это не будет выглядеть… слегка странно? – Дилл кивнул в сторону охранников, которые со скучающим видом переговаривались о чем-то между собой.

Отец повернулся к ним. Его глаза заблестели.

– А ты думаешь, они и без того не считают нас странными?

Верно подмечено. Дилл покраснел. Как если бы с кожи сорвали пластырь. Он поспешно и тихо напел отцу духовную песню. Краем глаза он заметил, что охранники перестали разговаривать и обратили все свое внимание на них.

– Еще, – сказал отец, аплодируя. – Давай новую.

– Я… толком ничего и не писал в последнее время.

– Ты забросил музыку?

– Не совсем. Просто сейчас пишу… немного о другом.

Отец помрачнел.

– О другом. Господь не для того наделил тебя даром петь, чтобы ты восхвалял людей и блуд.

– Я не пишу про блуд. У меня нет ни одной песни про блуд.

Отец наставил на него палец.

– Запомни вот что: Христос – это путь, единственный путь, твой путь к спасению. А музыка – это твой путь к Богу. Моим путем к Богу стало провозглашение знамений веры. Если мы потеряем свой путь к Богу, то лишимся пути к спасению, своей награды в вечности. Понимаешь?

– Ага, понимаю. – Когда Дилл разговаривал с отцом, у него возникало такое чувство, словно он говорит с наделенной разумом кирпичной стеной, которой откуда-то известно про Бога. – Ну ладно, мне пора.

Отец еще больше помрачнел.

– Ты же только пришел. Ты что, проделал этот путь ради того, чтобы побыть здесь пару минут, а потом снова вернуться домой?

– Нет, меня подбросили друзья. Они ездили в Нэшвилл за вещами для школы. Сейчас они на парковке, а там очень жарко. Спасибо им и на том, что согласились подождать меня.

Отец шумно выдохнул и поднялся.

– Ну, тогда тебе лучше вернуться к ним. До свидания, младший. Передай своей матери пламенный привет и скажи, что я ей скоро напишу.

Дилл тоже встал.

– Передам.

– Передай, что я получаю ее письма.

– Ладно.

– Когда мы увидимся?

– Точно не знаю.

– Тогда увидимся, когда Господь того пожелает. Иди с Богом, сын.

Отец Дилла сжал руки в кулаки и, подняв их, свел вместе: Марк, 16:18 – потом развернулся и пошел прочь.

* * *

Выйдя из тюрьмы, Дилл перевел дух. Он почти не дышал там, словно для того, чтобы не вдохнуть ненароком неведомый вирус, бродивший среди заключенных. Избавившись от страха перед встречей с отцом, он почувствовал себя лучше – но ненамного. Внутри по-прежнему жил тот, первоначальный, страх, поселившийся в нем еще утром.

Он подошел к машине. Лидия как раз объясняла Трэвису, сколько калорий нужно было бы потреблять дракону ежедневно, чтобы он мог дышать пламенем. Ее аргументы, судя по всему, казались ему неубедительными.

Подняв взгляд, она увидела Дилла.

– О, слава богу. – Она завела машину. – Ну что, как твой папа?

– Странный, – произнес Дилл. – Он реально странный.

– А… – начал было Трэвис.

– Если честно, мне не хочется об этом говорить.

– Блин, ну ладно.

– Извини, я не хотел показаться грубым, – сказал Дилл. – Просто… давайте просто поедем домой.

На обратном пути друзья в основном молчали. Трэвис читал книгу. Лидия включила микс Nick Cave & The Bad Seeds/Gun Club и отбивала пальцами ритм на руле. Она по-прежнему была в прекрасном расположении духа. Почему нет? Она чудесно провела день.

Дилл смотрел в окно на деревья, обрамлявшие дорогу. На фоне сплошной зеленой стены на обочине время от времени попадались самодельные кресты – в память о тех, чей путь здесь оборвался. Вдали кружили три стервятника, взмывая выше на восходящих потоках воздуха. Дилл старался запечатлеть в памяти оставшиеся минуты этой поездки.

Последний школьный шопинг. Конец маленького кусочка моей жизни. А я ведь даже не успел насладиться им как следует из-за своего безумного папаши, который с каждым днем становится только безумнее.

Краем глаза он наблюдал за тем, как Лидия ведет машину, за уголками ее губ, как они изгибались кверху в практически перманентной ухмылке, как почти неуловимо шевелились ее губы, неосознанно вторя словам песни.

Запомни это. Напиши на самодельном кресте и воткни его в свое сердце – в память об окончании всего этого.

Когда они въехали в Форрествилл, тени уже были длинными и свет словно лился сквозь графин сладкого чая. Первым они высадили Трэвиса.

Он выпрыгнул наружу, а потом, положив ладонь на крышу, заглянул в салон.

– Еще один год, ребят. Увидимся завтра?

– К сожалению, да, – произнес Дилл.

Трэвис неспешно направился к дому. Дойдя до крыльца, повернулся и еще раз помахал, подняв кверху свою дубинку.

Лидия нажала на газ.

– Я не спешу домой, – сказал Дилл.

– Привычка.

– Не хочешь поехать в парк Бертрам и посмотреть на поезда, пока не стемнело?

– Я бы с радостью, но в ближайшие несколько месяцев мне придется посвящать больше времени своему блогу. Я буду ссылаться на него в заявлении о поступлении в вузы, так что контент должен быть качественный.

– Да ладно тебе.

– Слушай, было бы весело посмотреть на поезда, хотя это ужасно скучное занятие, но нет.

Они подъехали к дому Дилла. Он немного посидел не шевелясь, а потом повернулся к Лидии.

– Значит, в этом году тебе будет не до нас?

На лице Лидии отразился протест. Ее взгляд стал жестким, а восторг от поездки вмиг улетучился.

– Прости, я что-то была невнимательна: а что мы делали последние несколько часов? Ой, точно.

– Я не про это, не про сегодня – в целом. Вот таким будет этот год?

– Э-э-э, нет, чувак. Это мой вопрос. Вот таким будет этот год? Ты будешь не понимать меня и вести себя странно, когда мне придется делать то, что я должна?

– Нет.

– Не слишком многообещающее начало.

– Понял: ты будешь занята. Ладно.

– А ты будешь намеренно неразговорчив и, может, даже немного себе на уме.

– У меня много чего на уме.

– Я серьезно, Дилл. Прошу тебя, не будь таким мерзким, когда у меня дела.

– Я не мерзкий.

– Есть немного.

– Прости.

Они еще с минуту смотрели друг на друга, словно оставляли возможность озвучить еще какие-то претензии или жалобы. Лицо Лидии смягчилось.

– Говоря о другом, половинка моего салата из Panera – так себе обед.

– Я в порядке.

– Уверен?

– Ага.

– Ладно, мне пора. Друзья? – Она потянулась к нему и обняла на прощание.

Дилл еще раз вдохнул ее аромат, словно желая унести его с собой, вместе со своей новой одеждой.

– Спасибо тебе. Не хотел показаться неблагодарным.

– Хорошо, потому что у меня для тебя кое-что есть. – Она вытащила из центральной консоли диск с надписью, сделанной черным маркером: Joy Division/New Order. – Это то, что мы слушали по дороге в Нэшвилл. Я подумала, ты захочешь, чтобы я записала тебе такой.

Дилл постучал по диску подушечками пальцев.

– Ты права. Спасибо.

– И ты просто обязан знать, что «Love Will Tear Us Apart» – моя любимейшая песня на свете.

– Приму к сведению.

– Завтра в семь пятнадцать.

Он показал большой палец.

– Буду ждать.

Дилл вышел из машины и направился к своему дому. Поднявшись по растрескавшимся бетонным ступеням на крыльцо, взялся за ручку двери, но потом решил, что это не лучшая идея: к чему сидеть в мрачном доме дотемна? Он положил диск и пакеты с одеждой на ступени, а сам сел рядом и стал смотреть на табличку у церкви.

«Нет покоя, нет покоя. Нет покоя, нет покоя».

4 Трэвис

Всякий раз, когда Рэйнар Нортбрук возвращался с охоты, ему радостно было видеть зубчатые стены Нортхоума. Он не многого хотел – лишь усесться рядом с пылающим огнем, растопить усталость за фляжкой медового напитка да побеседовать о покоренных землях и красивых женщинах с начальником караула. Это желание жило в нем до тех пор, пока он не посмотрел вниз с самой высокой башни и не увидел Рэнда Алластейра с его свирепой армией проклятых, которые приближались к его стенам, собираясь начать осаду…

Войдя в дом, Трэвис увидел отца. Тот сидел перед телевизором, положив ноги на кофейный столик, и допивал банку пива Budweiser. На экране шел матч «Брейвс» против «Кардиналс». На коленях у него стояла тарелка с засохшими костями от куриных крылышек. Глаза у него были красные, взгляд – осоловелый.

Не отрывая глаз от экрана, отец спросил:

– Где был?

– В Нэшвилле, с Лидией и Диллом. Они ездили за вещами для школы. Я тебе говорил.

Рыгнув, отец смял банку из-под пива, швырнул ее в кучу таких же смятых банок и взял новую из редеющей груды непочатых.

– Купил себе новую одежду? А то ты похож на Дракулу.

Он открыл пиво.

– Нет, мне нравится эта.

Отец издал смешок.

– Да ясен пень, читаешь все это дерьмо о магах и феях.

– Клинт, дорогой, прошу тебя, не ругайся, – из кухни послышался голос мамы Трэвиса, кроткой и такой же рыжеволосой, как и он. Как у столь крошечной женщины родился Трэвис – было загадкой. Вообще-то, не меньшей загадкой было и то, как Трэвис появился у такого человека, как его отец.

– Это мой дом. Хочу и буду, черт возьми, ругаться, – отозвался отец.

– Что ж, очень жаль. Трэвис, ты голодный? Ужинать будешь?

– Нет, мэм. – Трэвис направился было в свою комнату.

– А ну стой. Разговор еще не закончен.

Трэвис повернулся.

– Завтра в школу, – сказал отец.

– Да.

– Я рассказывал тебе, что в старшем классе я был квотербеком? Сделал голевой пас, когда мы играли с командой Атенса в полуфинале. Мэтт тоже был квотербеком.

– Да, рассказывал пару раз. – Трэвис почувствовал острую боль при упоминании о своем погибшем брате. Мэтт всегда садился с ним вечером накануне первого учебного дня и давал небольшое напутствие: объяснял, как общаться с девочками, как не давать себя в обиду, как быть лидером, а не последователем. А вот это, отцовское, напутствие Трэвису выслушивать совсем не хотелось.

– Собираешься провести последний учебный год с членом в руке?

– Нет, сэр. В штанах, как обычно.

– Шутить изволишь?

– Нет, сэр. – Трэвис подался в сторону своей комнаты.

Но отец не закончил.

– Так что ты собираешься делать?

– Ходить на занятия, получать хорошие оценки, окончить школу – учиться, наверное.

Отец ухмыльнулся.

– В этом году снова надерешь задницу какому-нибудь мексикашке?

– Не планирую, – ответил Трэвис. – Алекс оставил меня в покое.

Год назад Алекс Хименес припер Дилла к стенке в столовой и начал играть с ним в игру «пощечина». Суть игры была проста: Алекс замахивался на Дилла с надеждой, что тот не выдержит и ответит ему тем же, чтобы у него был предлог побить Дилла. Как единственный латиноамериканец в классе, Алекс ненамного превосходил Дилла в социальной иерархии, но победа в драке обычно перемещала тебя на ступень выше.

Трэвис подошел как раз в тот момент, когда Дилл увернулся от очередного удара, и сказал Алексу, чтобы тот перестал. Алекс тут же переключил внимание на Трэвиса. Победить в поединке против кого-то, кто гораздо больше тебя? Это по-настоящему упрочит его статус. Трэвис особо ничего не делал, чтобы как-то защититься, пока Алекс не хлестнул его прямо по глазу.

Тогда Трэвис вскипел. Он схватил Алекса за футболку и отбросил его от себя на добрую пару метров. Приземлившись, Алекс подвернул лодыжку, отчего упал и ударился головой о край обеденного стола – хлынула кровь, и у него начались судороги.

Для Трэвиса это был поворотный момент. Если бы он сказал нечто вроде «ну и что теперь, сучонок?» и плюнул в Алекса, то его авторитет, бесспорно, вырос бы. Но Трэвис вместо этого пытался прорваться к Алексу и как-то ему помочь. Толпа его сдерживала. Он не мог найти себе места: ходил по столовой, запустив пальцы в волосы, рыдал и твердил, как ему жаль. Приехала скорая. Благодаря очевидному раскаянию Трэвис избежал полного двадцатидневного отстранения от занятий. Руководство школы понимало, что если кто-то победил в драке и все равно остался лузером, то исключительно из-за подобной мягкости. Презрение со стороны сверстников было ему достаточным наказанием. А потом на YouTube появилось видео с заголовком «БОЛЬШОЙ ПАРЕНЬ УЛОЖИЛ ХУЛИГАНА И РАЗРЫДАЛСЯ КАК ДЕВЧОНКА», подтвердившее догадки руководства.

Но отец Трэвиса его не увидел (администрация школы, пригрозив исключением выложившему видео, добилась того, что через день его удалили). Отец не видел, как Трэвис умолял Алекса простить его, когда тот бился в конвульсиях, закатив глаза и заливая кровью белый линолеум. Он не видел, как Трэвис, появившись в школе после своего кратковременного отстранения от занятий, взял контейнер с маминым банановым пудингом – своим любимым блюдом – и пошел искать Алекса. Тот сидел в одиночестве в столовой, положив закованную в гипс лодыжку на стул. Трэвис предложил ему банановый пудинг. Алекс ничего не сказал, даже не посмотрел на Трэвиса, только оттолкнул от себя контейнер, когда Трэвис попытался вручить его.

Отец Трэвиса знал только то, что его сын надрал задницу какому-то мексикашке, чьи родители, которые не говорили по-английски, явно побоялись обращаться к копам и даже не стали просить его покрыть расходы на лечение их сына. Так и вышло, что тот инцидент стал одним из немногих случаев, когда Трэвис вызвал у него гордость.

– К слову о твоих размерах, – продолжал отец. – На днях встретил тренера. Он сказал, что ты можешь выйти на поле и даже неважно, что ты все эти годы не играл в футбол.

– Рад слышать.

– Я ответил, что ты не умеешь быстро бегать и хорошо ловить. Но ты ведь большая туша, и он может поставить тебя в защиту. – Отец сделал глоток пива и отрыгнул.

– Верно, я большая туша.

– Ну так что, попробуешь сыграть в команде? Чтобы я мог тобой гордиться? Может, мы наконец увидим тебя в обществе нормальной девицы, а не этой лесбиянки, дочери Денни Бланкеншипа?

– Наверное, посмотрим.

Отец презрительно фыркнул.

– Наверное, ты посмотришь. – Он подался вперед, перевернув тарелку с куриными костями, и они высыпались на кофейный столик. – А потом что? После того как окончишь школу? Станешь морпехом, как Мэтт?

Еще один укол, болезненнее первого. Потому что Мэтту это удалось.

– Я об этом не думал. Наверное, продолжу работу на складе пиломатериалов.

– Может, тебе все же стоит подумать о зачислении во флот? Там из тебя сделают мужчину. Мы найдем кого взять на склад.

– Я подумаю.

Отец снова переключил внимание на игру, и повисла тишина. Трэвис постоял немного, глядя на него. В отцовских глазах отражалось происходящее на экране. Трэвис ждал, надеясь, что сейчас отец найдет для него хоть какие-нибудь наставления или слова поддержки перед началом учебного года, и тогда он поймет, что отец в него верит. Как когда-то делал Мэтт.

Но нет – только приглушенный звук отрыжки. Трэвис снова развернулся в сторону своей комнаты.

– Расскажу тебе одну историю, – произнес отец, не сводя глаз с экрана. Сердце у Трэвиса замерло, в нем поселилась надежда.

Отец отпил пива.

– Скидывал я как-то этот груз два на четыре, ну, там, где церковь достраивают. Короче, перед этой церквушкой есть небольшой пруд. И вот, смотрю, а в нем плавают уточки и толстозадая индюшка – все из себя такие довольные.

Трэвис выдавил из себя смешок: лучше уважить отца, когда он словоохотлив.

– Ага, правда забавно.

Конечно, не эти слова он надеялся услышать в качестве поддержки, но все лучше, чем ничего, наверное.

Отец посмотрел на него стеклянным взглядом. Потом снова уставился в телевизор.

– Вот кого ты мне напоминаешь, когда шлендаешь с сыном извращенца-священника и этой твоей подружкой-лесбиянкой: толстозадую индюшку, которая считает себя уткой.

Трэвис застыл на месте, пытаясь осознать сказанное, чувствуя себя так, словно у него из-под ног выбили почву. Он ждал, что отец скажет «ладно, я пошутил», или объяснит, почему симпатизирует индюшкам, или хотя бы пожелает ему удачи в школе. Нет, ничего – только отражение экрана телевизора в глазах. Вот тебе и слова поддержки. Прекрасный, черт возьми, день.

Трэвис прошел к себе в комнату и закрыл дверь, поставив дубинку рядом с ней. Сел за свой дешевый, купленный в магазине Walmart стол из прессованного картона, включил ноутбук, которому было уже девять лет, – он достался ему от Мэтта. Вентилятор жалобно поскуливал, когда Трэвис зашел в интернет и загрузил страницу форума «Кровавых распрей». Он вбил свой ник, Southern_Northbrook[2], и присоединился к оживленной дискуссии о новой книге «Буря смерти», шестой и заключительной части серии, которая должна была выйти в марте следующего года.

Откинувшись на спинку стула, Трэвис смотрел на свой легион виртуальных друзей: вымышленные имена, аватары с персонажами из мультфильмов или нахмуренными котами. Он был рад, что они у него есть. Пока он пролистывал форум, переходя на различные ветки, вверху экрана появилось маленькое всплывающее окно: личное сообщение. Сердце Трэвиса забилось быстрее. Сообщение, как он и надеялся, было от пользователя с ником autumnlands. Трэвис не много знал об autumnlands, только то, что она была примерно одного с ним возраста и жила рядом с Бирмингемом, в штате Алабама. Они начали общаться в личке всего неделю назад, после того как Трэвис выступил в ее защиту в жарком споре. Ребята на форуме спорили о том, кем были Проклятые – ходячими мертвецами или существами другого рода.

autumnlands: Привет, что у тебя там?

Southern_Northbrook: Ничего особенного, сижу, отдыхаю. А у тебя как дела?

autumnlands: Тоже отдыхаю. Мне понравилась твоя теория насчет того, что Норрелл Бейн – настоящий сын Торрена Винтеренда.

Трэвис, подпрыгнув на стуле, принялся печатать: я и сам хотел бы быть сыном Торрена Винтеренда, ведь он наверняка гораздо круче моего отца. ЛОЛ.

autumnlands: Уф, прекрасно тебя понимаю. Мой папа порой ведет себя по-дурацки. Постоянно пристает ко мне со всякой ерундой.

Southern_Northbrook: Aгa. A мой только что пытался уговорить меня пойти играть в футбол в начале учебного года. Я терпеть не могу футбол. Сравнивал меня с братом. Ненавижу, когда он это делает.

autumnlands: Мои предки все время сравнивают меня с моей идеальной младшей сестрой. Это хуже всего. А вы еще не начали учиться? Это несправедливо, мы начали еще на прошлой неделе!

Southern_Northbrook: Переезжай сюда. ЛОЛ.

Трэвис нажал «отправить» и густо покраснел.

autumnlands: Ладно, но ты должен пообещать мне, что будешь сидеть со мной за одним столом в столовой.

Трэвис почувствовал, как по телу разливается тепло. Он уже начал было сочинять ответ, когда в дверь неожиданно постучали. Только бы не отец. Хотя отец никогда не считал себя обязанным стучаться, прежде чем войти.

– Входите, – крикнул Трэвис.

В комнату шагнула его мама с коричневым бумажным пакетиком в руках. Войдя, она прикрыла за собой дверь.

– Привет, милый. Я сегодня была в магазине и купила для тебя подарочек по случаю начала учебы. – Она протянула Трэвису бумажный пакет. – Так, мелочь.

Трэвис открыл пакет и увидел книгу в мягком переплете, на котором красовалось название «Мятежный рыцарь». На обложке было объемное изображение сурового мужчины с длинными темными волосами, с легкой щетиной на лице, в тунике, под которой видна была загорелая грудь. В одной руке у него был меч, в другой – щит. Трэвис прекрасно знал, какого сорта книгу сейчас держит в руках.

– О боже, мам, спасибо! – произнес он как можно убедительнее. – Выглядит интересно!

Мама явно обрадовалась.

– Я же знаю, как ты любишь читать о рыцарях и тому подобном, и подумала: может, эту ты еще не читал.

– Нет, – мягко сказал Трэвис, пролистывая страницы, – не читал.

– Твой папа желает тебе только добра, – добавила она.

Трэвис приподнял книгу в руках, словно оценивая ее вес.

– Мне хочется, чтобы он делал это получше.

– Мне иногда тоже. Ну ладно, возвращайся к своим занятиям. – Наклонившись к нему, она обняла его и поцеловала в щеку. – Надеюсь, твой первый учебный день пройдет на ура. Я тебя люблю.

– И я тебя люблю, мам.

После того как она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь, Трэвис покачал головой и швырнул книгу на кровать. Он был знаком с подобными произведениями. На самом деле у Трэвиса под кроватью хранилась внушительная коллекция жарких средневековых романчиков. Но он не мог признаться в этом матери.

На экране появилось сообщение от autumnlands: Похоже, ты не хочешь сидеть со мной в столовой. Бе.

Southern_Northbrook: Нет-нет, конечно, хочу. Прости, ко мне мама зашла, я с ней разговаривал.

autumnlands: Ура! Потому что в столовой я обычно сижу совсем одна. У меня не так много друзей в моей тупой школе. Никому не нравятся «Кровавые распри».

Southern_Northbrook: На все сто тебя понимаю. У меня двое друзей, и они классные, но даже они не разделяют моей любви к «Кровавым распрям».

autumnlands: Если мы решили обедать вместе, наверное, мне стоит узнать, как тебя зовут в реальной жизни. Меня – Амелия.

Southern_Northbrook: Хорошее имя, Амелия. А меня – Трэвис.

autumnlands: Рада познакомиться, Трэвис.

Southern_Northbrook: и я, Амелия.

Его сердце словно выбивало: А-ме-ли-я. Пока она печатала что-то в ответ, Трэвис поднялся, быстро пересек комнату, подхватил свою дубинку и, глядя на себя в зеркало, принялся вращать ее над головой, насколько это было возможно в ограниченном пространстве его комнатки.

5 Дилл

Возвращаться домой после общения с Лидией было невыносимо. Все равно что просыпаться после того, как увидел счастливый сон. Дилл открыл дверь. Дом встретил его тишиной и духотой. Он положил музыкальный диск на кухонный стол и прикинул, чем можно поужинать: не так чтобы обнадеживающе. В итоге он сымпровизировал – приготовил запеканку из пары помятых банок зеленой фасоли, пары банок грибного крем-супа и упаковки просроченного сыра – все эти продукты достались ему бесплатно в качестве поощрения за работу в универмаге Floid's, где он упаковывал продукты в пакеты и раскладывал товар на полках.

Дилл отправил получившуюся бурду в духовку, после чего пошел в комнату и, воткнув в розетку шнур от кондиционера, начал играть на гитаре. Он трудился над новой композицией, которую никто никогда не услышит, – песней о конце, о людях, которые оставляют тебя в прошлом.

Примерно в 20.45 Дилл услышал тарахтение: к дому подъехала его мать на своей «шевроле кавальер» 1992 года выпуска. Вскоре она вошла в гостиную, буквально источая усталость.

– Как поработала?

– Тяжко. Пришлось развернуть около двадцати ребят твоего возраста, пытавшихся купить пиво.

С тихим стоном она рухнула в обшарпанное кресло и стала тереть лицо ладонями.

– Ты выпила свои таблетки для спины? – спросил Дилл.

– Они закончились. Не на что купить до зарплаты.

Дилл пошел в кухню и проверил запеканку.

– Ужин готов, – позвал он.

Мама, охнув, поднялась с кресла и, держась за поясницу, медленно выпрямилась. Кряхтя от боли, вошла в кухню и села за стол. Взяла в руки диск Дилла.

– Что такое Joy Division и New Order?

Черт. За годы дружбы с Лидией Дилл развил в себе особенный талант: с ходу превращать любую группу в христианскую. Arcade Fire – это про адское пламя, которое познают те, кто отрекается от Христа, делая выбор в пользу видеоигр. Fleet Foxes – это отсылка к библейскому сюжету, когда Самсон ловил лис, привязывал факелы к их хвостам и отпускал их жечь поля филистимлян. Radiohead – про то, что человеческий ум должен быть живым проводником Святого Духа, подобно радиоантенне.

– О… New Order… это про новый порядок, который установит Христос, когда вернется на Землю и воцарится здесь… Joy Division… тут про то, что люди делятся на тех, кто спасся и возрадовался, и тех, кто нет. Это христианские группы.

Либо это объяснение показалось матери удовлетворительным, либо она слишком устала для того, чтобы спорить. Вероятно, первое, так как для споров силы у нее всегда находились.

Дилл достал блюдо с запеканкой из духовки. Пахло нормально. Еда была горячей, с корочкой из расплавленного сыра. Члены семьи Эрли не привередничали в еде. Дилл достал из холодильника уже зачерствевший белый хлеб – четверть буханки. Взяв пару тарелок и ложек из сушилки рядом с раковиной, накрыл на стол и разложил еду по тарелкам. Они с матерью ели молча.

– Как съездил в Нэшвилл? – наконец спросила она.

– Хорошо. Лидия помогла мне купить приличные вещи за небольшую сумму.

Мать промокнула рот салфеткой.

– Мне бы хотелось, чтобы среди твоих друзей было больше верующих прихожан.

– Трэвис ходит в церковь.

– Не уверена насчет него. Он всегда в черном, еще это ожерелье с демоном на шее.

– С драконом.

– Все одно. Перечитай откровение Иоанна Богослова.

Дилл встал, чтобы налить еще воды в стаканы.

– А Лидия не посещает церковь, – сказала мама.

– Да, но я же как-то говорил тебе, что она из епископальной или пресвитерианской церкви. Она христианка.

Мама фыркнула.

– Хотелось бы мне посмотреть, как члены епископальной церкви поднимают змей или говорят на иных языках. Знамения сопровождают уверовавших.

– Не могу же я выбирать друзей исходя из того, желают они взять в руки гремучую змею или нет.

– Можешь, конечно. Только вот не станешь.

– В любом случае теперь все несколько осложнилось. Единственный пастор, раздававший змей, попал в тюрьму.

Мама пристально посмотрела на Дилла.

– Потешаешься?

– Нет, поверь мне, я его сегодня навещал.

Мама снова посмотрела на него, и ее взгляд стал особенно внимательным.

– Мог бы сразу рассказать. И как он?

Дилл отправил кусок запеканки в рот и принялся медленно жевать, обдумывая ответ.

– Нормально, судя по всему. Я не знаю, что нормально для заключенного. Похоже, завел друзей, потому что у него на пальцах появились татуировки.

Мать Дилла наморщила лоб.

– Серьезно? Татуировки? И что они изображают?

– Марк, шестнадцать, восемнадцать – на костяшках восьми пальцев.

Мать Дилла уставилась в свою тарелку.

– Он способен услышать глас Божий. Я не всегда находила объяснение его деяниям, но верю, что так возжелал Господь.

Она подобрала последний кусочек запеканки засохшей корочкой хлеба. Я не был бы так уверен, что за всеми поступками отца стоит желание Господне. Отчего-то я в этом сомневаюсь.

Дилл отнес тарелки в раковину, залил их водой, осторожно открыл ящик, чтобы, не дай бог, не сорвать его с направляющих, достал из него кусок пищевой пленки (которую они мыли и использовали повторно), завернул в нее остатки запеканки и убрал в холодильник.

– Тебе лучше поспать, если собираешься завтра в школу, – сказала мама.

– Почему это «если»?

– Потому что я не принуждаю тебя туда ходить – я тебе говорила.

– Наверное, я решил, что ты это не всерьез.

– Я говорила серьезно, когда ты пошел на полную ставку в магазин. Ты им нравишься, сделают тебя менеджером. Не успеешь глазом моргнуть, как будешь зарабатывать тридцать пять тысяч в год – это очень даже реальные деньги.

– А как же диплом?

Поверить не могу, что я отстаиваю свое право ходить в школу.

– Ты умеешь читать, писать, складывать, вычитать. У тебя есть возможность устроиться на хорошую работу. Для чего тебе эта бумажка? Мне важно лишь одно: чтобы ты знал Писание.

Дилл оттирал блюдо.

– Лидия собирается поступать во все лучшие университеты Америки; а моя мама тем временем советует мне бросить школу.

– Папа Лидии – дантист, и мама у нее тоже работает. У них нет таких долгов, как у нас. Бессмысленно сравнивать себя с ней.

– Бессмысленно, верно.

– Твой папа не заканчивал старших классов. А я бросила школу, чтобы выйти за него.

Дилл поставил блюдо, повернулся и недоверчиво посмотрел на мать.

– Ты же не думаешь, что меня это должно убедить.

– Однажды ты поймешь, что от своего имени не уйти.

Однажды?

– Ага, возможно, уже в этом учебном году, в школе. Там мне очень настойчиво пытаются это втолковать. Спокойной ночи.

Дилл поставил блюдо в треснувшую белую сушилку из пластмассы и пошел в свою комнату. Взявшись за ручку двери, приподнял ее на сломанной дверной петле и закрыл. Сел на свою односпальную кровать – единственный предмет мебели в комнате помимо комода фирмы Goodwill. Бугорчатый матрас крякнул под его весом. Дилл вставил свой новый диск в старенький CD-плеер, который ему когда-то отдала Лидия. Воткнул наушники в уши и лег, положив руки под голову.

Порой музыка была лучшим лекарством от одиночества. Но иногда он чувствовал себя так, словно сидел на дне высохшего колодца и смотрел вверх, в небо, и музыка не помогала. Сегодняшний день стал для него началом конца, а для Лидии был началом начала. Дилл вздохнул.

Никакой песне не под силу это исправить.

6 Лидия

Когда Лидия вернулась домой, ее родители смотрели телевизор, сидя на диване в гостиной. Мама – с бокалом красного вина, подоткнув ступни под папину ногу. Перед ними, на кофейном столике из переработанной древесины, стояла коробка с пиццей. У папы Лидии была особая любовь к индустриальному антиквариату. Он заполнил этими вещицами весь их дотошно восстановленный дом в викторианском стиле. Порнографией ему служил каталог реставрационного оборудования.

– Привет, детка, – сказал ей папа. – Хорошо съездила в Нэшвилл?

Лидия подняла пакеты с одеждой вверх.

– Я понял. «Эл Гор» тебя не подводил?

– Настоящий Эл Гор, который живет в Нэшвилле? Мы не пересекались.

– Твой автомобиль, «Эл Гор». С ним все нормально?

«Эл Гор» (первый «приус» в Форрествилле) достался Лидии по наследству от отца.

– Не, он нас не подводил. – Лидия скинула сапоги и, плюхнувшись на диван по другую сторону от отца, тоже засунула ступни под его ногу.

– Ты не голодна? – спросила мама. – У нас тут пицца из Pizza Garden.

– Этому городу нужна нормальная пиццерия, – заявила Лидия.

– Еще годик – и ты окажешься в каком-нибудь потрясающем большом городе, где будет столько пиццерий, что всего и не перепробуешь, – сказала мама.

– Ага, – ответила Лидия, – но год – долгий срок, если учесть, что ровно столько мне еще есть второсортную пиццу.

– Ты такой сноб, – сказал ее папа. – Эта пицца вполне нормальная. Разве пицца вообще может быть плохой?

– «Сноб» – в данном случае синоним фразы «человек, у которого разборчивый вкус», но я соглашусь с тем, что Pizza Garden более-менее справляется с задачей, по крайней мере, если не брать в расчет пиццу с ветчиной и ананасами.

– Это относится ко всем пиццериям, – заметил отец. – Давай, съешь кусочек.

– Не стоит.

– Стоит.

– Мне лень вставать.

Папа наклонился, взял коробку с пиццей и передал ее Лидии.

– Вас покормить, миледи?

– Замолкни. – Она взяла кусок пиццы у него из рук.

– Лидия, перестань, – фыркнула ее мама.

Лидия сняла очки и вытерла смазанную тушь.

– Жаль, что я не могу потусить здесь с вами. Мне сегодня нужно писать в блог. Подписчики ждут пост о школе.

– Дело твое, – ответил папа. – Но прежде сходи-ка посмотри, что там лежит в кухне, на столешнице. В твое отсутствие к нам заглядывала школьная фея. Мы пытались сказать ей, что ты ведешь себя плохо: например, говоришь своему папе «замолкни», – но она не стала нас слушать.

Лидия игриво закатила глаза, встала и направилась в кухню. На столешнице лежал новенький макбук, обвязанный красной ленточкой. Лидия поднесла руки ко рту и завизжала. Если и был у нее в душе какой-то осадок после ссоры с Диллом, то он вмиг испарился. Она побежала в гостиную и принялась обнимать родителей, отчего ее мама едва не пролила вино на диван.

– Нам же не нужно, чтобы твой компьютер подвел тебя в момент подачи заявления в вуз или написания вступительного сочинения, – произнес папа.

– Я люблю вас, чуваки, даже несмотря на всю вашу страсть к второсортной пицце.

* * *

Лидия взбежала на второй этаж. Ее папа всегда с горькой иронией отзывался о том, что она оккупировала целый этаж дома. Ее родители занимали одну спальню, она – вторую. В остальных двух комнатах располагались гардеробная Лидии со множеством вешалок на колесиках и ее рабочий кабинет, где она шила.

Лидия сидела у себя в спальне, за лаконичным современным столом, купленным в Ikea во время поездки в Атланту. Ожидая, пока загрузится ее новый ноутбук, она просматривала фотографии на телефоне, попутно выкладывая лучшие кадры в Instagram и Twitter.

Ее телефон издал звуковой сигнал. Сообщение от Далии Уинтер: «Уф, завтра в школу!».

С Далией ее свел интернет, а потом они подружились и в реальной жизни. Этим летом Лидия провела две недели в Нантукете, в летнем доме, принадлежащем семье Далии. Возвращаться после этого в Форрествилл было непросто. Зато Лидия утвердилась во мнении, что они с Далией станут отличными соседками по комнате, когда будут учиться в Нью-Йоркском университете, которые обе выбрали в качестве приоритетного вуза. Лидия очень надеялась, что ей повезет и она туда попадет. В том, что поступит Далия, сомнений не возникало. Ее матерью была скандально известная своей деспотичностью Вивиан Уинтер, главный редактор журнала Chic Magazine. Далия могла без труда поступить в любой университет, который придется ей по вкусу, но ей хотелось быть ближе к сердцу модной индустрии, к тому же явно нравилось тусоваться с теми, кто ниже ее по общественному статусу. Отсюда и ее дружба с «бедной» девочкой из Теннесси.

«Вот именно, уф. Ты не представляешь, насколько ужасна моя школа», – написала Лидия.

«Сочувствую. У нас тоже от школы мороз по коже».

«Могу поспорить, что в академии Филлипса в Эксетере все иначе, нежели в школе Форрествилла. Когда у вас начинаются занятия?»

«Ага, возможно. В сентябре».

«Ненавижу тебя (но любя)».

«ЛОЛ, пора бежать, дорогая. Не грусти там, в своей деревеньке».

Лидия отложила телефон и принялась писать пост о поездке в Нэшвилл и о шопинге в «Чердаке», а также изложила некоторые свои мысли по поводу начала учебного года. В какой-то момент она застопорилась и решила отвлечься.

Скачав фотографии из поездки в Нэшвилл на свой новый компьютер, она стала разбирать папку. Вот Трэвис, опирающийся на свою дубинку и изо всех сил старающийся принять угрюмый вид. Открыв новую вкладку, она зашла в почту и вложила фотографии в адресованное ему письмо.

«Ты можешь себе представить: в Нэшвилле мы столкнулись с Рэйнаром Нортбруком (верно написала?). Он просил передать привет. Полюбуйся».

Потом она начала просматривать фотографии, на которых был Дилл: отстраненный, потерянный, загнанный в угол.

Лидия почувствовала уже знакомый ей укол вины и сожаления оттого, что не может использовать эти снимки для своего блога. Когда она ездила на неделю моды в Нью-Йорк, ей удалось поприсутствовать на встрече подростков, которые вели модные блоги. Группа ребят в возрасте от тринадцати до семнадцати лет говорила про контент и сохранность бренда.

«Это так отстойно, когда твои друзья далеки от моды и выглядят соответствующе, и ты не можешь ни рассказать о них, ни показать их в своем блоге. Так неудобно объяснять. Что? Ты что, хочешь сказать мне: „Слушай, прости, но твой стиль дерьмо, поэтому я не могу признаться людям, что я с тобой общаюсь?“. Но такова реальность», – произнесла тогда тринадцатилетняя девочка из Йоханнесбурга таким тоном, будто разочаровалась в жизни, а слушатели понимающе закивали.

Лидия просто сидела и помалкивала. О, я могла бы рассказать вам кое-что о друзьях, которые далеки от моды.

Трэвис был в этом смысле безнадежен и плевать на это хотел.

Дилл? С ним все обстояло иначе. Высокий, с этими темными задумчивыми глазами, острыми скулами, густыми темными волосами (которые она стригла), худощавыми, угловатыми чертами лица и полными выразительными губами – он, вероятно, и недотягивал до ванильных стандартов красоты Форрествилла, но запросто мог бы работать моделью на показах Prada или Рика Оуэнса.

С ним она старалась изо всех сил. И хотя Лидия одевала его в соответствии с тем, кем он являлся: музыкантом из провинциального южного городка, – в блоге она не писала о нем по иной причине. На самом деле он наверняка пришелся бы по вкусу ее аудитории, хотя ей и не хотелось тратить время на общение с теми, кто западет на Дилла (не из чувства собственничества, а из-за нехватки времени).

Проблемой являлось его имя. Ее читатели были на «ты» с Google. Меньше всего ей нужно было, чтобы они увидели фотографию Дилла, из чистого любопытства выяснили его имя (а у них были способы это сделать, это уж точно) и набрали его в поисковике. Угадайте, что всплывет в поиске по словам «Диллард Эрли». Очень плохо для бренда Dollywould.

Люди, в том числе и Далия, и без того относились к Лидии с некоторым снисхождением, пусть и благожелательным («Ты такая образованная и прогрессивная для южанки!», «У тебя такой изысканный вкус, как же ты там живешь?»). Они воображали, что она живет в доме… ну, как у Дилла. «Да мой дом наверняка получше вашего, – бормотала она себе под нос, читая их добродушные комментарии. – Мои родители познакомились в Родес-колледже. У нас два „приуса“ и один гибридный внедорожник „лексус“. У меня сотни гигов музыки на моем новехоньком макбуке, у меня есть Netflix и высокоскоростной интернет. Я не гоняю енотов, бегая босиком по трейлерному парку, ребят».

Она пролистала фотографии Трэвиса, Дилла и всей их троицы; выбрала лучшие снимки, где была одна, и некоторые из тех, на которых была с Эйприл (та соответствовала имиджу), и перетащила их на рабочий стол. Ей все еще не хотелось писать пост для блога, так что она отправила сообщение Далии: «Эй. Чем занимаешься? Можем пообщаться?».

«Прости, дорогая, не сейчас. Только сели ужинать с Питером Даймондом. Напиши попозже».

Питера Даймонда считали вундеркиндом, он был одной из недавних и весьма многообещающих литературных сенсаций Бруклина. Он написал уже две книги из цикла, состоявшего из четырех полуавтобиографичных романов в стиле Пруста. В них описывались ежедневные (а иногда почасовые и поминутные) тяготы и творческие искания двадцатилетнего юноши в Бруклине. Несомненно, захватывающее чтиво.

«Вот и анонс того, что ждет меня в Нью-Йорке», – подумала Лидия. Она любила Далию, и все же…

Может, таким образом Вселенная намекает мне на то, что пора перестать прокрастинировать. После нескольких отложенных стартов она наконец-то начала писать пост.

Вот о чем я думала сегодня по дороге в Нэшвилл, в этот последний день каникул перед выпускным классом: именно в самом начале учебного года у меня возникает такое ощущение, словно я пытаюсь удержать песок в ладони. А под «песком» я имею в виду время.

Первый день выпускного класса – это когда ты вдруг осознаешь, что лето, возможно, больше никогда не будет для тебя прежним. Еще не войдя в школу, ты понимаешь, что жизнь состоит из ограниченного числа летних месяцев, пролетающих мимо нас в каком-то тумане из мороженого, светлячков, пахнущих хлоркой волос и аромата кокосового солнцезащитного средства на коже. Мы живем чередой моментов и времен года, и наши воспоминания, будто связанные ниточкой, формируют некую историю. Возможно, первые дни в школе – это своего рода граница, которая нужна нам для того, чтобы осмыслить эти моменты детства, жизненный цикл дружбы и…

При мысли о грядущей новой жизни она ощутила прилив восторга и предвкушения.

7 Дилл

Дилл с мрачной решимостью обводил взглядом парковку, наблюдая за тем, как подтягиваются остальные ученики. Однако на сей раз я даже не собираюсь мечтать о том, чтобы год поскорее закончился, потому что, когда он закончится, у меня больше не будет Лидии. «Эл Гор» стоял в задней части парковки – на излюбленном месте Лидии, откуда можно оперативно сбежать после уроков. У нее даже есть специальный трек – быстрая музыка банджо, – который она включает на айподе во время таких побегов. Как-то так вышло, что сегодня они приехали задолго до начала уроков. Багажник машины был открыт, и Лидия с Диллом сидели на заднем бампере.

Мисс Александер, тренер команды чирлидеров, прошла мимо них.

– Никогда не считала ее сексуальной, как все, – сказала Лидия, когда та отошла на достаточное расстояние.

– Я тоже, – отозвался Дилл.

Лидия, казалось, была довольна его ответом, как будто он прошел некий тест.

– Спорим на двадцать баксов, что однажды ее арестуют за интимную связь с тринадцатилетним подростком.

Лидия аккуратно болтала ногами. На ней были колготки с хаотичным узором, намеренно порванные в нескольких местах. На любой другой девушке они смотрелись бы ужасно. Ее нога соприкасалась с бампером как раз в том месте, где была наклейка со словами «Здоровая улыбка – счастливая улыбка». Ее папа давным-давно предлагал ее снять. «И отчего ты не согласилась?» – как-то спросил Дилл. «Потому что эти слова все так же верны, как и тогда, когда он сам водил эту машину, – ответила ему Лидия. – Плюс это и жутковато, и забавно одновременно».

– Какой дисконт на сексуальность ты ей дашь?

Дилл на мгновение задумался.

– Семьдесят пять процентов.

– О, черт. Это же как в магазине уцененных товаров.

– Народ в нашей школе путает загар и идеальную улыбку с сексуальностью.

– Но не ты.

– Не я.

Лидия снова посмотрела на него с улыбкой, в которой явно читалось: ты прошел тест. Ее зубы были настолько же хаотичными и неидеальными, как и ее колготки. И, по мнению Дилла, и то и другое ей шло. Лидия отвергла предложение отца скорректировать ее улыбку, так же как отказалась снимать наклейку с бампера. Однажды она сравнила свой случай с тем, как ткутся персидские ковры: мастера намеренно оставляют недочеты в своей работе в качестве напоминания о том, что совершенен лишь Бог.

Они продолжали обсуждать проходивших мимо, как комментаторы красной ковровой дорожки, и вот наконец настало время идти в школу.

В тот самый момент, когда Дилл собирался спросить Лидию, какой у нее первый урок, он услышал смех откуда-то слева и, повернув голову, увидел направляющихся к ним Тайсона Рида и его девушку, Мэдисон Лукас. У него сжалось сердце. Ну, поехали.

– Как че, Дилдо? Выпускной год! – произнес Тайсон с притворным воодушевлением и поднял руку, словно собирался дать Диллу пять. – Давай, спортсмен, не заставляй меня ждать!

Дилл ушел в себя. Он отвернулся, игнорируя Тайсона, и стал мысленно читать молитву: благословляйте тех, кто проклинает вас, благословляйте тех, кто проклинает вас. И еще одна мысль подспудно вертелась у него в голове: Господь наказывает меня за то, что я ослушался свою мать и пошел в школу. Теперь не видать мне покоя.

Лидия расхохоталась пронзительным, саркастическим смехом.

– Погоди минутку, постой… Я, кажется, поняла, что ты сделал! Ты сказал «дилдо»? Это же его имя! Только с «до» в конце! Обожаю такие замечательные шутки. – Она зааплодировала.

– Рад, что ты оценила, Лидия Хламидия, – сказал Тайсон, а Мэдисон хихикнула за его спиной.

Лидия наигранно открыла рот.

– Чт… Лидия Хла… Ты снова это сделал! Ты придумал смешную шутку, срифмовав мое имя с забавным названием бактерии! Грандиозно!

– Это ты грандиозная, – парировал Тайсон. Мэдисон снова хохотнула, на сей раз громче и отчетливее, словно он наконец-то ступил на ту территорию, на которую она надеялась зайти.

Что-то всколыхнулось у Дилла внутри. Это было не совсем мужество. Скорее, осознание, что ему нечего терять, если его вышвырнут из школы. Возможно, именно этого и хочет для него Господь. И, может, у него получится врезать Тайсону, пока тот ни о чем не подозревает: он просто не ждет от Дилла какой-то реакции. Даже Христос прогнал менял из храма, а дружба Лидии была для Дилла храмом.

Он встал и тут же почувствовал на своей руке теплую ладонь Лидии. Снова сел, стараясь не подавать виду, что его трясет. Голова у него кружилась от прилива адреналина.

– Да, Дилдо, сделай это. Давай же, – подначивал его Тайсон.

Скрестив ноги и обхватив колено, Лидия непринужденно откинулась назад.

– Грандиозная, говоришь? Предположим, что это так, и предположим, что я могла бы сбросить, м-м-м, десять килограммов. Я с легкостью сделаю это, если откажусь от пирожков, бекона и всех тех вещей, ради которых стоит жить. Но ты, – она изящным взмахом руки показала на Тайсона, – туп. И нет ничего, что ты можешь просто не есть, чтобы стать умнее. Ты умрешь идиотом.

– А ты умрешь оттого, что переешь картошки фри, толстозадая Лидия Хламидия.

– Ты действительно этого хочешь? – Она погрозила ему пальцем. – Сразиться со мной в остроумии? Но мне неинтересно тебя унижать, потому что ты слишком туп, чтобы понять, что тебя унизили.

Мэдисон выскочила вперед. Ее лицо напоминало кулак, покрытый автозагаром.

– Ты уродина и внутри, и снаружи. Ты считаешь, что ты лучше всех нас, потому что у тебя брали интервью для New York Times и ты популярна в интернете.

Лидия изучающе смотрела на Мэдисон таким взглядом, которым она окинула бы засорившийся унитаз.

– Поскольку для тебя «умнее» и «лучше» явно не одно и то же, я скажу тебе, что это неправда.

– Вот почему тебя все терпеть не могут, – заявила Мэдисон.

– Чудесно. Мне было бы невыносимо, если бы причиной был, например, запах изо рта или что-нибудь еще.

– Отличные ведьминские колготки, кстати, – сказала Мэдисон. В ее голосе сквозило презрение. – На помойке нашла?

– Нет, это подарок от сестер Малливи, основательниц бренда Rodarte. Они из новой коллекции, но я надеялась, что никто в нашей школе их не заметит.

– Ох уж все эти твои модные дружки, – сказал Тайсон. – Пойдешь теперь плакаться насчет нас в своем блоге?

Лидия снисходительно улыбнулась Тайсону, изогнув бровь.

– О, бог с тобой. Думаешь, ты достаточно значимая персона, чтобы я писала о тебе в блоге? Хотя, конечно же, ты очень много значишь для нас, ты наш особенный малыш.

К ним с утомленным видом подошел Трэвис.

– Привет.

– Тайсон, придумай шутливое прозвище для Трэвиса, – сказала Лидия с озорной улыбкой. Стычка Трэвиса с Алексом, возможно, и не повысила его социальный статус, но люди его все равно боялись. Трэвис был выше Тайсона минимум на двадцать сантиметров и почти на полсотни килограммов тяжелее.

Тайсон схватил Мэдисон за руку.

– Да пошли вы. Мы и так достаточно времени на вас угробили, придурки.

Они удалились. Мэдисон, не оборачиваясь, показала Лидии средний палец. Лидия, Дилл и Трэвис повторили этот жест им в спины. Сердце Дилла все еще глухо колотилось, но он хотя бы снова мог дышать. Возможно, у Бога было для него другое послание.

– Похоже, они никак не переварят то мое интервью? – сказала Лидия.

– Ну ты же назвала нашу школу «модной пустошью», – заметил Трэвис.

– Где полно одевающихся в торговом центре тунеядцев, от которых пахнет так, словно они выжили после столкновения школьного автобуса с автоцистерной, перевозящей дезодорант Axe, – добавил Дилл.

– Ух ты, парни, вы тоже читали!

– Почему ты не натравишь своих фанатов на тех, кто доставляет тебе неприятности? – спросил Трэвис.

– Ну, прежде всего потому, что люди, которым нравится мой блог, не асы кибербуллинга. И это хорошо. Не хотелось бы мне, чтобы меня читали люди из этой сферы.

Они поднялись и направились к школе – большому зданию неопределенного стиля, построенному в 1970-х и обладавшему колоритом государственной психиатрической лечебницы.

– Мне в ту сторону, ребят, – сказал Трэвис.

– Слушай, почему у тебя такой вид, словно за ночь тебе удалось поспать от силы минут пятнадцать? Ты в порядке? – спросила Лидия.

– Ничего особенного, просто допоздна общался с друзьями с форума. Встретимся после того, как я закончу работу?

– Ага, – ответил Дилл.

Они с Лидией продолжали идти. Она молчала, и у нее был вид боксера, выигравшего поединок: торжествующий, но помятый. Во всяком случае, именно так показалось Диллу.

– Ты совсем не толстая и не уродина, – произнес он.

Лидия засмеялась.

– Очень мило с твоей стороны, но со мной все в полном порядке. Я себя люблю, и никакому Тайсону на это не повлиять. Еще год с этими двуногими кучками дерьма. А потом я никогда больше их не увижу. Ну, если только кто-нибудь из них не продаст мне картошку фри лет через десять. По всей видимости, я ее большая поклонница.

Дилл думал, что ему прекрасно удается это скрывать, но он и сам, похоже, выглядел побитым.

– Знаешь, а ты не дилдо, – сказала Лидия. – Не понимаю, почему они не прозвали тебя Даллардом[3], например: намного забавнее и креативнее. Но для этого требуется больший словарный запас.

– Их слова меня не задели.

– Их? Я, что ли, что-то не то сказала?

Они подошли к основному входу в школу. Мимо них торопился народ.

– Все нормально. Я в порядке. – Дилл шагнул к дверям. Лидия остановила его.

– Не-не-не, постой. Что не так?

– Когда ты говоришь о тех, кто по-прежнему будет здесь через десять лет…

Лидия закатила глаза.

– О господи. Давай прямо сейчас оговорим, что, когда я произношу нечто подобное, я не имею в виду тебя.

– Просто… Что если через десять лет картошку тебе продавать буду я? Значит ли это, что я, по твоему мнению, такой же тупой, как и Тайсон?

– Ты серьезно, Дилл?

– Ты сама спросила, что не так.

– Отлично, ты прав. Я сама спросила. Нет, я не считаю, что я в чем-то лучше тебя. Нет, я не думаю, что ты будешь продавать мне картошку через десять лет. Боже, можно как-то обойтись без драмы? После того как я вступилась за тебя?

– Но что если?.. Что если я окажусь не лучше Тайсона?

– Я этого не допущу, ясно? Сделаю тебя своим старшим лакеем.

– Это не смешно.

– И правда, не смешно. Потому что лакей из тебя выйдет ужасный. Ты всегда будешь витать в облаках и играть на гитаре, когда люди будут стучаться в дверь, а когда наконец откроешь, произнесешь нечто вроде: «Послушайте, разве это не странно, что Земля летит сквозь космическое пространство, а мы с вами не умеем летать», – сказала Лидия, подражая голосу Дилла. – А еще будешь скручивать свои панталоны в узелок всякий раз, когда какой-нибудь гость заденет твои чувства.

– А как насчет того, что ты сказала Тайсону: ну, что он недостаточно значимая персона, чтобы ты писала о нем в своем блоге? Обо мне ты тоже никогда не писала.

Они стояли и смотрели друг на друга.

– Мне действительно необходимо, стоя здесь, в дверях школы, говорить, как ты важен для меня? Что вообще происходит, Дилл? Тебя беспокоит что-то другое.

Прозвенел звонок, предупреждающий о том, что занятия начнутся через пять минут.

Дилл отвел взгляд.

– Нам лучше пойти на урок.

Лидия схватила его за руку.

– Что?

Взгляд Дилла блуждал из стороны в сторону.

– Вчера вечером мама пыталась уговорить меня бросить школу и пойти работать.

У Лидии открылся рот, как это было во время разговора с Тайсоном и Мэдисон, только на сей раз ее удивление было неподдельным.

– Что? Это ужасно. Кто так поступает?!

– Моя мама, по всей видимости.

По коридору прошагал заместитель директора школы, мистер Блэкберн.

– Мистер Эрли, мисс Бланкеншип, первый звонок уже прозвенел. Хоть вы и старшеклассники, опаздывать не положено. Поторапливайтесь.

– Да, сэр, – ответил Дилл, провожая его взглядом, пока он не повернул за угол. – Мама сказала кое-что еще.

– Что?

– Она сказала: однажды я пойму, что от своего имени не уйти.

– Что ж, она ошибается. Поговорим об этом и обо всем остальном, когда будет возможность.

Они разошлись – каждый в свою сторону. Спеша в класс, Дилл уловил запах какого-то едкого чистящего средства.

* * *

Внезапно ему снова двенадцать лет, и он помогает отцу прибраться в церкви субботним утром, чтобы она сияла перед вечерней службой. Он покормил змей, запертых в деревянных клетях, а теперь оттирает одну из церковных скамей – и тут его отец смотрит на него с улыбкой и говорит ему, что Господь им доволен и в поте лица своего будет он есть хлеб свой. И сердце Дилла поет: он чувствует, что угодил отцу и Богу.

* * *

Жить намного проще, когда никто не презирает тебя из-за твоего имени и тебе не приходит в голову его стыдиться.

8 Трэвис

Дневные труды Рэйнара Нортбрука были почти окончены. Как лорду Нортхоума ему совершенно необязательно было марать руки. Он делал это только потому, что любил сладковатый, терпкий запах древесины и насыщенный землистый запах влажной почвы. Благодаря мужской работе его спина и руки оставались сильными и готовыми к войне. А вскоре ему понадобится вся его сила…

– Трэвис! – гаркнул его отец, пытаясь перекричать пилу. Трэвис поднял глаза. Отец постучал по циферблату часов и пальцем очертил в воздухе круг. – Пора заканчивать! Сворачивайся.

Трэвис завершил работу и выключил пилу. Он работал всего несколько часов. Для этой работы его освободили от школы, так что было еще довольно рано.

Он взглянул на телефон. Два сообщения от Амелии. Сердце радостно забилось в груди.

«Как прошел первый день в школе?»

«Упс, забыла, что ты сейчас на работе».

Трэвис поспешил набрать ответное сообщение:

«Ага, на работе. День был неплохой. Я, правда, немного не выспался из-за того, что мы допоздна разговаривали, ЛОЛ. Как ты?»

«Хе-хе, тоже не выспалась. Уф, учеба в школе – полный отстой. С радостью променяла бы один день в своей тупой школе на месяц осады Королевского порта».

«Но вспомни, во время осады Королевского порта им приходилось питаться крысами и вареной кожей, пока брат короля Таргхэера не снял осаду. А я люблю поесть», – ответил Трэвис.

«Хе-хе, точно, я тоже, возможно, даже слишком, и это одна из причин, по которой меня чмырят в школе».

«Не слушай их. Готов поспорить, что выглядишь ты прекрасно». Набирая эти слова, Трэвис покраснел и чуть было не стер сообщение. Но все же отправил.

Пару минут он стоял и ждал ответа. С каждой безответной секундой он все больше падал духом. Он как чувствовал, что ему не стоило писать ей это. Убрав телефон в карман, он направился к офису. Тут в кармане зажужжало. Трэвис едва не выронил телефон из рук, пока доставал. Амелия прислала свою фотографию. Снимок был сделан под углом и тщательно отретуширован. У нее было круглое лицо, ярко-рыжие крашеные волосы, большие серые глаза, подчеркнутые макияжем, и томно надутые губы. Она держала в руке листок, на котором было написано: «Привет, Трэвис».

«Я был прав», – напечатал Трэвис. Его сердце гулко билось в груди. Он просмотрел свои фотографии, нашел лучшую из тех, которые сделала для него Лидия, и отправил ее Амелии со словами «А вот я. Прости, не на чем писать».

«Какой чудесный снимок. Классная дубинка! Если мы когда-нибудь встретимся, обязательно возьми ее с собой».

«ЛОЛ, а мои друзья бесятся, когда я беру ее. Окей! Мне пора, папа ждет».

«Увидимся на форуме вечером?»

«Ага».

«Пока-пока!»

«Пока!»

Трэвис вскинул кулак вверх, отер пот со лба и зашагал в офис, где под кондиционером, в прохладе, сидели его отец и Ламар, нюхая табак и поплевывая в пустые банки из-под диетической колы.

Ламар бросил Трэвису холодную банку колы.

– Сегодня на свидание, а, парень?

– Нет, сэр. Вечером встречусь с друзьями и сделаю уроки, – ответил Трэвис, наслаждаясь этим ощущением. Да, возможно, немного приврал или сказал правду, но лишь отчасти.

– Ты вообще понял, что употребил слова «Трэвис» и «свидание» в одном предложении, Ламар? Разве ты его не знаешь? – хмыкнул отец Трэвиса.

Как будто ты меня знаешь.

– Ладно тебе. Высокий молодой человек, работящий. Девчонка-другая наверняка имеются, – сказал Ламар.

– Может, и так, – согласился Трэвис, открывая банку.

– Если и имеются, его это не колышет, – произнес его отец так, словно Трэвиса рядом не было. – Чересчур занят своими дружками. Эй, угадай, с кем он шныряет?

Ламар покачал головой.

– С внуком Змеиного короля, – сказал отец.

Ламар посмотрел на Трэвиса, потом на его отца и снова на Трэвиса.

– Что ж, ну надо же. С внуком Дилларда Эрли?

– Нет, – ответил Трэвис. – Вы спутали папу Дилла с его дедом. Папу Дилла тоже зовут Диллардом Эрли. Он и есть змееносец.

Отец Трэвиса удивленно посмотрел на него.

– Нет, я говорю не о пасторе-извращенце. Я имею в виду дедушку Дилла. Хочешь сказать, что Дилл не рассказывал тебе про своего деда, Змеиного короля?

Трэвис озадаченно покачал головой.

– Нет, я даже не знал, что у Дилла такое же имя, как у его деда. Его все это мало волнует.

Отец Трэвиса фыркнул.

– Ты считаешь? – Он хлопнул Ламара по плечу. – Старик, расскажи Трэвису историю Змеиного короля. Ты помнишь ее лучше меня. Он должен это услышать.

Ламар закряхтел и откинулся на спинку стула, сложив руки на своем пивном животе.

– Господь всемогущий, давненько я не вспоминал о Змеином короле, давненько. – Он потер свою белую бородку и поправил бейсболку фирмы Carhartt. – Что ж, начать надо с того, что всего Диллардов Эрли трое: Диллард – Змеиный король, Диллард-пастор – сын Змеиного короля и тот, с которым ты дружишь, сын пастора. Он мог бы быть Диллардом третьим, но после смерти дедушки его отец стал Диллардом-старшим, а он – Диллардом-младшим. Я знаю, как это устроено, потому что сам я – третий Ламар Бернс. Но стал Ламаром-младшим после того, как умер мой дед.

Трэвис разложил металлический складной стул и сел.

– Так.

– Ну вот, Диллард – Змеиный король когда-то жил в конце улицы Коув-роуд. У них там был небольшой участок земли, а сам он работал в городе автомехаником. У Змеиного короля было двое детей: Диллард-пастор и маленькая девочка по имени… я забыл уже. Рут, Ребекка… что-то такое.

– Рут, – вставил отец Трэвиса. – Мне кажется, ее звали Рут Эрли.

Ламар сплюнул в свою банку.

– Как бы то ни было, Диллард – Змеиный король любил эту малышку. Они приезжали в город каждую субботу и шли за мороженым. Я их видел. Она обычно была в милом белом платьице. Ну так вот, согласно истории, в один прекрасный день Диллард – Змеиный король сидел на крыльце своего дома, что-то обстругивая ножом, и тут раздался крик: «Папа, сюда, быстрее!». Он бросился на крик и увидел Рут, лежавшую на земле. Большая старая гремучая змея укусила ее прямо в шею.

Ламар растопырил пальцы буквой V и ткнул ими в шею.

– Диллард-старший крикнул Дилларду-пастору, чтобы тот вызвал скорую, а сам остался с Рут. Диллард-пастор выполнил поручение, но было уже слишком поздно. Змеиный яд проник ей в мозг – и пш-ш-ш: мертва. – Ламар провел пальцем поперек горла.

Трэвису стало холодно в насквозь пропитанной потом футболке под кондиционером. После быстро сошедшей на нет вспышки радости оттого, что он увидел Амелию, и кофеина, от которого голова у него пошла кругом, он был рад, что сидит. Ламар тем временем продолжал:

– Ну, значит, он похоронил малышку на своей земле, а потом стал немного чудным. Бытуют догадки, что он начал убивать змей из чувства мести. Должно быть, думал, что лучше переубивать их всех, так как не знал наверняка, которая из них укусила его девочку. Он продолжал ходить на работу, но через некоторое время стал носить приколотые к одежде шкуры змей, а на шее – змеиные головы на веревке. Ну, это было крайне странно, но никто не хотел ему на это указывать, потому что он потерял ребенка. Дальше – хуже: он носил на себе все больше шкур, перестал мыться, бриться и стричь волосы, от него воняло мертвечиной, худел на глазах и сам стал похож на змею. В конечном итоге с работы его все же уволили: он отпугивал клиентов. У него был странный взгляд. Помню, как однажды видел его, после того как ему совсем поплохело. Он тащился по улице, на нем висели змеиные шкуры. Эти его всклокоченные длинные волосы и борода… – Ламар покачал головой. Его взгляд блуждал. Затем он продолжил, понизив голос: – Вот что я вам скажу… Заглянув ему в глаза, ты видел ходячего мертвеца. У меня мурашки, как только вспомню. Я много чего в жизни повидал, был во Вьетнаме. Но никогда не видел ничего подобного. Горе сгноило этого человека изнутри, съело с потрохами. Вот тогда его и стали звать Змеиным королем – не смеха ради, нет. Наверное, народ просто пытался найти этому объяснение. Мы все так поступаем, когда нас что-то пугает. «Смотри, – говорили они, – вон идет Змеиный король». Люди боятся горя, думают, оно заразно, как болезнь какая.

Трэвис дождался, пока Ламар закончит рассказ.

– И что же с ним случилось?

Ламар поерзал на стуле.

– Я знаю только то, что слышал от других. Однажды утром Змеиный король пошел к своей дочке на могилу и лег на нее с бутылкой из-под колы, в которой был крысиный яд. Он выпил все до дна и прямо там и скончался. Предположим, что Диллард-пастор нашел его там. Можешь это себе представить? Увидеть это своими глазами? Я не удивлен, что Диллард-пастор сам слегка того. Это ему не оправдание, но все же.

Все молчали. Ламар со встревоженным видом смотрел в окно.

– Не нравится мне рассказывать эту часть истории. Да мне в ней ничего не нравится, по правде говоря. Но твой отец меня попросил, а он ведь мне чеки выписывает.

– Не будь бабой, Ламар. – Отец Трэвиса сплюнул в свою банку так, что в ней звякнуло. – Похоже, эти парни, Дилларды Эрли, рано или поздно все слегка с катушек слетают, примерно тогда же, когда решают связаться со змеями.

У Трэвиса возникло чувство, словно у него внутри извивается парочка гадюк. Он передернул плечами, пытаясь осмыслить, сколько же черноты у Дилла в роду. Естественно, об отце Дилла он знал. Но вот это было иное.

– Какая жалость, только подумай, – произнес Ламар, подняв кверху палец. – Все из-за одной змеи.

– Не хнычь, Ламар, – сказал отец Трэвиса. – Разве ты не знаешь историю Адама и Евы? Вообще все из-за одной змеи. Она урыла нас всех, весь наш проклятый род человеческий.

– Похоже, как минимум два старших Дилларда Эрли пытались быть Змеиными королями, каждый по-своему: первый – убивая змей, второй – приручая их, – сказал Ламар, плюнув в банку.

Отец Трэвиса тоже сплюнул, поднялся и похлопал Трэвиса по спине.

– Ты у нас любишь королей, принцев и всю эту туфту. И все же вряд ли тебе захочется оказаться рядом с твоим приятелем, когда он слетит с катушек и попытается занять трон своих деда и отца. С именем ему не повезло – это уж точно.

9 Дилл

Диллу больше нравилось заниматься в библиотеке, нежели в кофейне Good News. Во-первых, его бесило, что здесь приходилось что-то покупать. Во-вторых, в этой тематической христианской кофейне было чересчур много напоминаний о том мире, о котором ему не хотелось думать, особенно в обществе Лидии. Но она настояла.

– Я возьму гранд-латте от Луки. Погоди… мокко от Матвея… Нет, все-таки латте от Луки. Дилл, я заплачу.

– Не, мне ничего не надо.

– Да брось.

– Ладно, обычный кофе, большой.

Девушка за прилавком с жизнерадостной улыбкой протянула им напитки и пожелала блаженного вечера. Дилл с Лидией нашли свободный столик.

– Почему у нас до сих пор нет Starbucks? – возмущалась Лидия. – Я в буквальном смысле видела Starbucks, внутри которого, в ванной комнате, был еще один, крошечный, Starbucks. И вообще, как кофейня может быть христианской?

– Подразумевается, что обычные кофейни – сатанинские.

– Можно мне, пожалуйста, просто кофе, можно я не буду преклонять колени перед Люцифером и закладывать свою бессмертную душу?

– Вот ваш латте. Наличные, кредитка или кровь девственницы?

Они рассмеялись. Оба не спешили приступать к домашним заданиям.

– Нам в церкви говорили, что логотип Starbucks – сатанинский, – сказал Дилл.

– Ну разумеется, говорили, и разумеется, так оно и есть. И какие приводили аргументы? – Произнося слово «аргументы», Лидия нарисовала кавычки в воздухе.

– Русалка – демон.

– Ах, да. Но ведь ваша новая церковь не настолько эксцентрична, верно? Никаких змей?

– Никаких змей.

– Раз уж мы здесь, в храме христианского кофе, не напомнишь мне строки о змеях?

Именно об этом Дилл терпеть не мог говорить, но уступил.

– Евангелие от Марка, глава шестнадцать, стих восемнадцать. «Они будут брать змей; и, если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы».

– Браво.

– Ты же не знаешь, верно ли я вспомнил.

– Ну, прозвучало как надо, по-библейски. Я доверяю тебе, ведь я пришла сюда с тобой.

– Я не настолько верующий и вызвался пойти в церковную группу только потому, что боялся змей.

Лидия сделала глоток латте.

– Что ж, предполагаю, что играешь и поешь ты вполне неплохо, хотя я и не слышала никогда, как ты делаешь эти две вещи одновременно.

– Наверное. – Дилл пожал плечами.

Лидия, судя по всему, что-то обдумывала.

– Но вернемся к змеям. Думаешь, Иисус действительно имел в виду именно это? Может, он сказал: «И теоретически можно было бы брать в руки змей», а Марк, который за ним записывал, сразу такой: «Нужно непременно брать змей. Клево, Иисус, так и запишем!». А Иисус говорит ему: «Слушай, успокойся ты насчет этих змей. Не нужно быть чудаком, достаточно просто быть порядочным человеком. Это, скорее, нечто вроде метафоры». А Марк сидит и пишет: «Во что бы то ни стало поднимайте самых настоящих живых змей и пейте настоящий, всамделишный яд, как, например, протухший виноградный сок или другие библейские зелья».

– Да кто знает, что он там на самом деле имел в виду? – Дилл старался не подавать вида, что раздражен. Ему импонировало, что Лидия проявляет интерес к его жизни.

– Прости, тебя бесят эти разговоры?

– Не, все нормально.

Дай-ка я превращу эту обитель христианского кофе в черную пропасть лжи.

– Меня отправят в ад за то, что я шучу на эти темы?

– Нет, если мы найдем для тебя парочку змей. И, кстати, я добавил мышьяк в твой латте, когда ты отвернулась.

Они оба снова рассмеялись.

Дилл вздохнул – так, как обычно вздыхал, когда знал, что дольше откладывать уже нельзя. Он достал из сумки учебники и пробормотал себе под нос:

– Домашнее задание в первый же учебный день.

– Слушай, Дилл, погоди минутку, – тихо произнесла Лидия. В ее голосе больше не было сарказма. – Мне нужно кое-что тебе сказать.

У Дилла участился пульс. В последние несколько лет, когда люди предваряли свою речь фразой «мне нужно кое-что тебе сказать», ни к чему хорошему это не приводило.

«Мне нужно кое-что тебе сказать. Твой отец попал в беду».

«Мне нужно кое-что тебе сказать. Ты должен выступить в качестве свидетеля».

«Мне нужно кое-что тебе сказать. Твоя мать попала в очень серьезную аварию, когда возвращалась из Нэшвилла после встречи с твоим отцом, и она может не выкарабкаться».

«Мне нужно кое-что тебе сказать. Если считать дом, церковь, судебные издержки твоего отца и мои счета после аварии, то наш долг составляет примерно двести семьдесят тысяч долларов».

«Мне нужно кое-что тебе сказать. Я оставляю тебя ради лучшей жизни, я не стану вспоминать о тебе и никогда больше с тобой не заговорю», – вероятно.

– Окей, – произнес Дилл.

– Я хочу устроить тебе еще один школьный шопинг. Только выбирать на сей раз мы будем школу.

Дилл тупо смотрел на нее, не вполне понимая, к чему она клонит.

– Университет. Я хочу, чтобы ты поступил в университет.

– Зачем? – Сердце Дилла продолжало лихорадочно стучать. То, о чем хотела поговорить Лидия, оказалось не настолько ужасно, как он опасался, и все же это было совсем не то, что он хотел бы услышать.

– Зачем? – Лидия казалась озадаченной, что в ее случае было редким явлением. Словно прежде ей не приходило в голову, что придется объяснять такое. – Затем. Прежде всего потому, что вуз – это классно. Ты научишься взаимодействовать в большом мире за пределами Форрествилла и будешь лучше подготовлен к жизни. Выпускники вузов зарабатывают намного больше денег. Если брать в расчет всю жизнь, то разница исчисляется миллионами.

– Значит, так: я останусь в Форрествилле, и со мной все будет в порядке. Мне не нужны миллионы. Главное – чтобы на жизнь хватало.

Дилл не смотрел ей в глаза.

– Дилл, кого ты пытаешься обмануть? Ты здесь несчастен. Все эти перешептывания, косые взгляды. Брось. Плюс я была бы рада, если бы у тебя появилась какая-то цель, чтобы ты каждые пять минут не выносил мне мозг из-за того, что у меня она есть.

Дилл скрестил руки на груди.

– Я как раз ждал, когда же мы дойдем до этой части. Для чего это тебе?

Лидия медленно и шумно втянула носом воздух.

– Агр-рх. Речь не обо мне. Речь о том, как ты можешь изменить свою жизнь к лучшему, – а мне, возможно, удастся получить от этого свои дивиденды: например, ты перестанешь вставать в позу из-за того, что я отказываюсь застрять в этом городе на всю жизнь. Я пытаюсь вытянуть тебя.

В кофейню с веселыми возгласами вошли ребята из церковной молодежной группы. Все они были на несколько лет младше Дилла с Лидией. Они заказали капкейки и смузи. И я когда-то был таким. Дилл подождал, пока они пройдут мимо их стола.

– Ты превращаешь меня в какой-то проект, – сказал он, понизив голос. – Тебе уже недостаточно просто одевать меня. Теперь ты хочешь спланировать мою жизнь.

– Издеваешься? Считаешь, что ты для меня – проект?

– Именно так я себя ощущаю: как какой-нибудь творческий проект, как серия снимков для блога. Только не для твоего блога, потому что в твоем блоге меня, судя по всему, не будет никогда.

– Ага, окей, отлично. Это мой проект – сделать твою жизнь лучше. – Она говорила все громче. У Лидии не было явного южного акцента до тех пор, пока она не начинала терять над собой контроль. – Извини, что мне на тебя не наплевать, прости, что пытаюсь помочь тебе.

– Дело в этом или ты просто боишься, что на тебе останется пятно моей жалкой жизни? И теперь тебе нужно отполировать меня и сделать из меня нечто стоящее.

– Нет, чувак. Ты совершенно неправ на этот счет и, если честно, ведешь себя по-хамски. Тебе страшно уезжать отсюда, и ты проецируешь этот страх на меня. Из нас двоих именно ты пытаешься свести все к разговору обо мне. Думаешь, если сможешь убедить себя в том, что я уговариваю тебя поехать из нечистых побуждений, то тебе не придется лицом к лицу столкнуться со своим собственным страхом.

Парочка ребят из церковной группы стала посматривать в их сторону. Лидия бросила на них взгляд, в котором читалось: «Занимайтесь своими делами». Они надулись. Один что-то шепнул другому, словно доказывая высказанное Лидией чуть раньше замечание насчет взглядов и перешептываний. Дилл даже разобрал слова «пастор» и «тюрьма» и всерьез задумался о том, насколько велика вероятность того, что Лидия наняла их в качестве провокаторов. Он бы этому не удивился.

– Послушай, – сказал он почти шепотом, – я и сам хотел бы поступить в университет. Но не могу.

– Почему не можешь?

– Оценки.

– С ними все в порядке. Да, не блистательные, но есть вузы, в которые тебя с радостью примут только за то, что у тебя есть пульс. Важнее то, что ты очень умный. В ином случае я бы просто не стала с тобой общаться. Что еще?

– Мне это не по карману. Даже если моих оценок будет достаточно для поступления, дотацию на обучение я получить не смогу.

– Подашь заявку на финансовую помощь, найдешь работу на неполный день. Еще.

– И все равно мне это будет не по карману. Мне нужно идти на полную ставку, чтобы вытащить семью из долгов. На самом деле мне нужно работать больше, чем полный день.

– Зато ты сможешь помочь семье гораздо эффективнее в будущем, когда у тебя будет образование. Еще что?

– Я никогда это не планировал. Учеба в вузе – не для Эрли. Ни у кого из членов моей семьи нет высшего образования.

Лидия с самодовольным видом качнулась на стуле назад.

– Ну наконец-то настоящая причина. И самая тупая из всех.

– Спасибо, но вообще-то все причины настоящие, особенно необходимость помогать маме. Я – все, что у нее есть. Бабушка с дедушкой умерли. У нас нет поблизости никого, кто хоть как-то держит с нами связь.

– Я не пытаюсь склонить тебя уехать в Сорбонну или Гарвард, Дилл. Поезжай в Университет Теннесси, в Государственный университет Мидл Теннесси, в Государственный университет Восточного Теннесси, в Университет штата Теннесси. Будешь учиться недалеко от дома.

Ребята из церковной группы образовали круг, взявшись за руки, и стали молиться над своими капкейками и смузи. Дилл подождал, пока они закончат.

– Почему ты к Трэвису с этим не пристаешь, как банный лист к заднице?

– Во-первых, не думай, что я неспособна приставать больше чем к одной заднице одновременно.

Я могу… – Группа ребят из церкви неодобрительно покосилась на нее. Она понизила голос до хриплого шепота. – Я могу прилипнуть к куче задниц, к великому множеству задниц. Я провоцирую разрывы пространственно-временного континуума тем, что могу прилипнуть одновременно к стольким задницам. Стивену Хокингу пришлось придумать теорию о существовании параллельных вселенных, чтобы объяснить мое вездесущее прилипание к задницам.

– Так ты пристала к Трэвису или нет?

– Нет.

Дилл закрыл лицо обеими ладонями.

– Послушай, – сказала Лидия, – я не донимаю этим Трэвиса, потому что ему и здесь хорошо. А хорошо ему потому, что он на самом деле живет не в Форрествилле, что в штате Теннесси, а в мире «Кровавых распрей». Трэв будет счастлив укладывать доски днем и читать книжки по вечерам до самой смерти. Он такой. Но ты… Я точно знаю, что ты не хочешь так жить. Все в тебе буквально кричит о том, что ты хочешь другой жизни. Вот так-то.

– Что если я уеду в другой город и найду себе работу?

– Не надо делать это наполовину. Либо поступай в вуз, научись чему-то и измени свою жизнь, либо оставайся здесь и будь несчастным. Не надо переезжать в соседний округ, чтобы быть там несчастным. Ты просто зря потратишь время.

– Тебе легко говорить. У тебя любящие родители, которые поддерживают тебя и желают успеха во всех твоих начинаниях. У тебя есть деньги на университет.

– Даже если и так, что с того? Мне что, нельзя говорить о важных вещах, если мне легко о них говорить? Это же противоречит здравому смыслу!

– Я не могу, просто не могу. И сейчас мне стало еще хуже при мысли о моей жизни – это все, чего ты добилась. Ты говоришь человеку в инвалидном кресле: «Ходить – это классно. Тебе нужно встать и пойти». Но все не так просто.

– Я говорю это человеку в инвалидном кресле, который сидит в этом самом кресле, потому что его папа и мама были в таких же креслах, и думает, что просто не заслужил ходить, или не ходит, чтобы не ранить их чувства.

– Откуда ты знаешь, чего я на самом деле хочу в глубине души? Я никогда не говорил тебе, что мечтаю уехать из Форрествилла.

Голос Лидии снова набрал силу.

– О, я тебя умоляю! Спроси любого гея на земле, – снова неодобрительные взгляды от группы ребят за соседним столиком, – становится ли желание менее реальным, если его не озвучить. Почему я думаю, что ты хочешь уехать? Потому что ты хохотал до упаду во время просмотра всех до единого фильмов Уэса Андерсона. Потому что тебе нравятся все музыкальные миксы, которые я для тебя записала. Потому что ты прочел все книги, которые я тебе порекомендовала. И потому что я – твой лучший друг. А я хочу отсюда уехать. Ты любознательный, ты жаждешь нового опыта, и это как нельзя более очевидно.

Ее глаза сверкали.

– Мне нужно сделать домашку, – сказал Дилл.

Они сидели и смотрели друг на друга. Лицо Лидии смягчилось.

– Прошу тебя, подумай об этом.

Дилл отпил свой кофе.

– Сегодня – самый ужасный первый учебный день из всех. И это о чем-то да говорит.

Неотвязный страх, который сопровождал Дилла по пути в Нэшвилл, рематериализовался. Теперь ему предстояло не только потерять Лидию по окончании года, но и разочаровать ее. А что еще хуже: где-то внутри у него, наравне с этим страхом, поселилось еще одно ужасное чувство. Ты как никогда остро ощущаешь собственную уязвимость, если кто-то озвучивает твое желание, о существовании которого ты даже не подозревал.

10 Лидия

Она в девятом классе, на уроке английского, и от Дилларда Эрли ее отделяет всего лишь ряд. Он почти не разговаривает, частенько пропускает занятия. Ее папа как-то упомянул об отце Дилларда, который попал в беду из-за того, что у него на компьютере нашли какое-то мерзкое эротическое видео. Возможно, было еще что-то. Сексуальные извращения вкупе с религиозными странностями – для маленького городка тема довольно щекотливая, да и для любого, на самом деле. Об этом происшествии говорят в национальных новостях. Тему сразу же подхватили комики из вечерних шоу, которые не смогли устоять перед лежавшей на поверхности шуткой о змее в руках. Ходят слухи, что порно принадлежало Дилларду. Это было бы не столь омерзительно, так как Диллард – по меньшей мере сам несовершеннолетний. И все же народ его сторонится, даже парочка бывших друзей из церкви.

Но и Лидия не сказать что сильно популярна. Она всегда по большей части предпочитала своим сверстникам книги. Единственная ее близкая подруга, Хайди, в прошлом году переехала в Мемфис.

На уроке они читают «Повелителя мух», и учительница спрашивает, как они понимают эту книгу. Обычно учителя не вызывают Дилларда – то ли потому, что не надеются получить ответ, то ли потому, что не хотят ставить его в затруднительное положение. Но мисс Ламберт, дай бог ей здоровья, решается это сделать.

– Диллард, о чем, по-твоему, эта книга? – спрашивает она.

Он поднимает голову с парты: он часто засыпает прямо на уроке – устремляет на учительницу этот свой пристальный, нервирующий взгляд пятидесятника. Под глазами у него в последнее время пролегли темные круги. Он выжидает несколько секунд, прежде чем заговорить. Непохоже, что собирается с мыслями, – скорее, взвешивает, готова ли учительница услышать его мнение.

– Думаю, эта книга о том, что все мы рождены с семенами внутри. И если эти семена получат доступ к воздуху и солнечному свету, они прорастут сквозь нас и сломают нас. Как дерево, растущее из-под асфальта.

Не считая пары смешков, в классе воцаряется неловкое молчание. Мисс Ламберт тихо произносит:

– Да, Диллард. Мне кажется, что во многом книга именно об этом.

Логан Уокер поднимает руку и не ждет, пока его спросят.

– Мама говорила мне, что, если съесть семечки от арбуза, в животе вырастет арбуз.

Кто-то хихикает. Диллард снова опускает голову на парту.

– Довольно, – резко произносит мисс Ламберт.

Но Лидия так внимательно следит за этим диалогом не потому, что сразу же по уши втюрилась в Дилларда. Это не совсем так. В ее классификации влюбленностей находятся бесчисленные подвиды, большинство которых вообще не несет никакой романтической окраски. Она однажды перечислила их – столько, сколько могла – в одном из постов для своего нового блога. Девочка-хиппи с Западного берега с ободком на голове. Британская певица, ведьма-гот, которая носит рваные платья и ходит босиком. Саркастичный молодой еврейский комик, который кажется красивым только с одного ракурса и с которым она бы позавтракала, но не целовалась. И так далее, и тому подобное.

И кто бы мог предположить, что в ее списке увлечений найдется место и для странного провинциального парнишки-изгоя и змееносца, питающего склонность к апокалиптическим и экзистенциальным заявлениям на уроке. Но место нашлось. Она подозревает, что у нее есть вполне реальные шансы пожалеть об этом и что Диллард окажется вовсе не исполненным тоски и одиночества, необычайно умным парнем, каким она его себе вообразила, а повернутым на Иисусе и порно фриком. Но ведь если так окажется, то она в любой момент сможет бросить его без всяких социальных последствий.

Позже она находит его в столовой, где он обычно сидит в одиночестве с бесплатным обедом, или иногда в компании Трэвиса Бохэннона, еще одной белой вороны. У каждого из них – своя печальная история. Сегодня Диллард сидит один и что-то пишет в тетради. Она спрашивает, можно ли сесть за его стол. Он подозрительно смотрит на нее, будто бы гадая, как именно она собирается его унизить.

– Валяй, – произносит он наконец.

Она садится за стол со своей мини-морковкой, чипсами из питы и хумусом – все из магазина Trader Joe's в Нэшвилле, где она недавно побывала вместе с родителями. Внедорожник ее матери буквально стонал под весом купленных припасов. Для таких поездок они даже приобрели отдельный холодильник, поставив его в гараже.

– Что ты пишешь? – спрашивает она.

– Ничего.

Пора брать быка за рога.

– Я не собираюсь над тобой издеваться. Возможно, ты не заметил, но те, кто над тобой подсмеивается, и обо мне не сильно высокого мнения. Я только хотела сказать, что мне понравились твои слова про книгу на уроке.

Он продолжает настороженно смотреть на нее, потом отвечает:

– Песни. Записываю идеи, которые приходят на ум: слова или мелодии.

– Ты музыкант?

– Ara, еще в детстве научился играть на гитаре и петь, чтобы выступать в отцовской церкви.

– Так ты, наверное, про Иисуса песни пишешь?

– Нет.

– Тебе нравится кино?

– Ага. Но я не много чего смотрел.

– По пятницам мы устраиваем у меня дома вечер кино. Хочешь прийти в эту пятницу?

– Моя мама очень строгая.

Лидия пожимает плечами.

– Ладно. Может, в другой раз.

Диллард колеблется.

– Но в пятницу вечером она будет на работе. Она работает каждый день и по вечерам – тоже. Так что, если я успею вернуться домой до десяти…

– Я тебя не сдам. Стукачи получают розгачи, – говорит она и впервые видит улыбку на лице Дилларда Эрли.

* * *

Лидия вернулась в реальность как раз в тот момент, когда в кофейню ввалился Трэвис. Его волосы были еще влажными после душа.

– Простите, что опоздал. Заболтали на работе.

Он уселся рядом с Диллом и достал потрепанный томик серии «Кровавые распри».

Лидия оторвала взгляд от пустой страницы на экране, на которую смотрела, погрузившись в воспоминания.

– Ты наверняка читал эту книгу не меньше семи раз.

– Восемь.

– Тогда зачем…

– Потому что в марте выходит «Буря смерти», заключительная книга серии. И я решил успеть до тех пор перечитать все тома, чтобы не упустить никакие детали, когда буду участвовать в обсуждении на форуме. Народ там безжалостный. Не хочу показаться им ламером. Читаю вместе с другим юзером форума. Это отличные книжки. Советую прочесть.

Лидия закатила глаза.

– Ага. Нет, я не стала бы читать пять тысяч страниц, даже если бы там были точные инструкции насчет того, как сбросить десять кило, поедая пончики и оргазмируя. Тебе что, ничего не задали на дом?

– Черт, Лидия, да ты сегодня всем мамка, – произнес Дилл. Трэвис посмотрел на него, вопросительно выгнув бровь.

Лидия подняла руки в знак капитуляции, по-прежнему глядя на экран своего ноутбука.

– Нет уж, нет, с меня хватит. Живите как хотите. Вот что я получаю за то, что пытаюсь помочь.

Вот что я получаю в обмен на свои попытки сделать так, чтобы мне не пришлось смотреть, как вы зачахнете на корню в этом тупом маленьком городишке.

У нее завибрировал телефон.

«О БОЖЕ, я только что подглядела осеннюю коллекцию Вивьен Вествуд. Это взрыв мозга», – написала Далия.

«ЗАВИДУЮ».

«Классные вещи, ниспровергающие представления о женственности и т. п.»

«Я ЖЕ НАПИСАЛА: ЗАВИДУЮ».

«Уже скоро, дорогая. Кстати, говорила с Хлои сегодня утром. Она не прочь жить вместе с нами в Нью-Йорке».

Хлои Савиньон была юной актрисой и модным дизайнером. Лидия не знала ее лично, но уже общалась с ней онлайн и видела фильмы с ее участием. Хлои была большой поклонницей сайта Dollywould.

«Я за» – написала она в ответ, с трудом осознавая, как сильно изменится ее жизнь через год благодаря ее собственным амбициям и силе воли. Сейчас она никто из безымянного городка на краю плато Камберленд, а будет жить вместе с актрисами и наследницами модной индустрии в самом гламурном городе, посещая один из лучших университетов мира. У нее появятся неисчерпаемые возможности. Ее новые друзья будут по-другому одеваться и разговаривать. Они приедут из крупных городов и элитных школ. У них будут летние дома, куда можно ездить на выходные. Они смогут допоздна рассуждать о Хомском и Сартре, группе Kraftwerk и фильмах Куросавы, а еще о весенней линейке Givenchy. Друзья будут знакомить ее с чем-то новым, а не она – их, как было до сих пор. Вот что придет на смену всему этому.

Она не могла сказать, что здесь ей было невесело, что Дилл с Трэвисом – плохие друзья, что не будет скучать по ним и чувствовать себя виноватой из-за того, что бросила их, но…

Одно точно: через год она не будет сидеть в христианской кофейне с друзьями, которых возмущают ее амбиции.

Это было хорошей отправной точкой для вступительного эссе в вуз. Она начала печатать.

Я родилась и выросла в Форрествилле, штат Теннесси. Согласно последней переписи населения, в Форрествилле проживает 4237 человек. Неудивительно, что технологические стартапы, разработчики программного обеспечения, медиаконгломераты и тому подобные компании не спешат обосноваться в этом городке, названном в честь Натана Бедфорда Форреста, генерала армии Конфедерации и основателя Ку-клукс-клана. В Форрествилле возможности не приплывут к вам в руки. Вам самим придется их ловить.

Окна кофейни выходили на городскую площадь. Одноклассники Лидии обычно собирались у бельведера в центре, откуда по главной улице доезжали до парковки магазина Walmart. Она видела, как они начинают подтягиваться.

Еще одно сообщение от Далии: «Встречаюсь с мамой за ужином через час. Пожелай мне удачи».

«Кстати говоря, как думаешь, твоя мама сможет дать мне рекомендательное письмо? Мне нужна парочка таких писем для поступления», – написала Лидия.

«Что я делаю? – подумала она. – Я только что как на духу попросила рекомендательное письмо у одной из самых влиятельных женщин в СМИ». Лидия видела Вивиан Уинтер всего лишь раз, на неделе моды (в Нантакете с ними был отец Далии, биржевой брокер). К счастью, Далия не упускала возможности лишний раз продемонстрировать свое влияние.

«О, мама тебя просто обожает. Придумаем что-нибудь».

Одержав эту маленькую победу, Лидия возобновила работу над эссе для приемной комиссии.

Когда мне было тринадцать, я решила, что нет никаких причин для того, чтобы исключительно взрослые из больших городов могли иметь право голоса в общественной дискуссии о моде, поп-культуре и искусстве – трех вещах, которые я люблю больше всего на свете. Поэтому я начала вести свой блог под названием Dollywould. Я черпала вдохновение из одной цитаты моего кумира, сильной женщины и уроженки Теннесси, как и я: Долли Партон. Она как-то сказала: «Если тебе не нравится дорога, по которой ты идешь, начни прокладывать новую». Именно это я и сделала: проложила новую дорогу. Я искренне писала обо всем, что люблю, и люди начали обращать на меня внимание.

У меня были десятки, а иногда и сотни тысяч уникальных посетителей в месяц. Сейчас у меня больше 100 000 подписчиков в Twitter и Instagram. Про Dollywould писали в таких журналах, как Teen Chic, Cosmopolitan, Elle, Seventeen и Garden & Gun. Последние два года я посещала Нью-Йоркскую неделю моды, а также дала интервью для журнала New York Times. Я выступала в качестве приглашенного судьи в передаче Project Design на канале Bravo Network. Еженедельно дизайнеры присылают мне посылки с новыми вещами, для того чтобы я написала о них в своем блоге.

Развивая Dollywould, я преследовала цель создать некое пространство, в котором смогут обрести поддержку ребята моего возраста, особенно юные девушки, чьи вкусы далеки от мейнстрима, кто остро ощущает одиночество и чувствует себя непонятым. Я искренне сопереживаю им. У меня всего двое друзей. Один из них – сын пастора-змееносца, в данный момент сидящего в тюрьме. Другой мой друг работает на складе пиломатериалов, чтобы заработать денег себе на книги.

Капелька южного фетишизма никому еще не повредила. Возможно, Дилл с Трэвисом и не годятся для ее блога, но для ее смелого эссе, где она писала про то, что добилась всего сама, они подходили как нельзя лучше.

11 Дилл

Дилл отметил время ухода с работы, снял зеленый передник, сложил его и убрал в рюкзак. Он был в приподнятом настроении. С тех пор как он познакомился с Лидией, каждый год в первую учебную пятницу, перед традиционным просмотром кино, доктор Бланкеншип устраивал для них ужин по случаю начала занятий. Он подавал им макароны с сыром и подкопченную свиную лопатку с кукурузным хлебом и листовой капустой. А на десерт были сладкий чай и шахматный пирог миссис Бланкеншип. Это был лучший ужин Дилла за весь год. И чтобы насладиться угощением по полной, он даже позволил себе роскошь забыть, что сегодняшний ужин станет последним.

Шагая от универмага Floid’s в гости к Лидии, он напевал свою новую песню, работа над которой еще продолжалась. Из какого-то дома, ближе к центру города, доносился запах горевших углей и жидкости для розжига. Дилл прошел мимо дверей мастерской по ремонту бытовых приборов, которая уже закрывалась. Тут ее дверь распахнулась, и на улицу вышла женщина в простом платье, сшитом, по всей видимости, собственноручно, а с ней двое детей: мальчик и девочка.

Дилл резко остановился.

– Сестра Маккиннон! – Он не часто сталкивался с членами своего старого прихода. Многие жили за пределами города и не часто сюда выбирались.

Женщина вздрогнула, услышав свое имя, и не сразу поняла, кто перед ней.

– Брат Эрли! Бог мой, я с трудом вас узнала. Вы почти на голову выше, чем тогда, когда я видела вас в последний раз. Когда же это было?

– Должно быть, сразу после того, как мой папа… Наверное, года три назад.

– Как дела у вашего отца?

– Вроде нормально. Видел его неделю назад.

– Святой человек. Я каждый день молю Бога защитить его и послать ему здоровья.

– Я тоже, – солгал Дилл.

– Я всегда была верующей, но видеть, как его сопровождали знамения… Если у меня и были сомнения, он развеял их все.

– Пойдем, мама, – сказал мальчик, потянув ее за руку.

– Джейкоб, помолчи. Папа расплатится с дядей, который починил нам стиральную машину, и тогда нам нужно будет погрузить ее в фургон.

Дилл опустился на одно колено и ударил с мальчиком по рукам.

– Это Джейкоб? Ничего себе. Последний раз, когда я его видел, он был вполовину меньше.

– Они так быстро растут… а вы с мамой куда ходите на службу?

– Мы оба много работаем, но, когда получается, посещаем службу в Первопрестольной церкви.

Сестра Маккиннон вежливо закивала.

– О, ясно. Они практикуют Евангелие от Марка?

– Нет, не особо. Только целительство и новые языки.

Она снова вежливо кивнула.

– Ну что же, слово Божие есть слово Божие, где бы оно ни звучало.

– Мама-а-а! – Джейкоб снова потянул мать за руку.

– Сходи в мастерскую и поговори с папой. Иди и возьми с собой сестру. – Дети убежали, а сестра Маккиннон снова повернулась к Диллу. – Мы сейчас ездим на службу в церковь знамений во Флэт-Роке, Алабама.

– Ух ты, должно быть, это занимает…

– Два часа в один конец, около сотни миль. – Она показала на видавший виды белый фургон на пятнадцать мест. – Купили вот машину и возим Харвеллов и Бридингов. Они помогают оплачивать топливо. Ты продолжаешь общаться с Джошуа Харвеллом?

– Нет, похоже… наши пути разошлись. – Мертвая тишина. – А вы и сейчас руководите молодежной группой, как было в нашей церкви? – спросил Дилл. – Вы были моим любимым руководителем.

Она тоскливо улыбнулась.

– Нет, нас не привлекают из-за того, что мы очень далеко живем. А ты играешь в группе в своей новой церкви?

– Нет.

– Какая жалость: у тебя настоящий дар.

Дверь мастерской, звякнув, открылась, и оттуда вышел брат Маккиннон с сыном и дочерью. Они везли на тележке стиральную машину. Дилл поспешил к ним, чтобы подержать дверь. Брат Маккиннон поблагодарил его, не поднимая глаз, подкатил тележку с машинкой к задней двери фургона и остановился, пыхтя и отирая лоб банданой. Когда он встретил взгляд Дилла, его лицо помрачнело.

– Здравствуйте, брат Маккиннон, – сказал Дилл, протянув руку. Он надеялся разрядить обстановку. По правде говоря, именно такой реакции он и ждал от бывших прихожан отцовской церкви.

Брат Маккиннон не пошел ему навстречу.

– Что ж, посмотрите только. Я уж и не думал увидеть тебя – ты, наверное, слишком занят: размышляешь, как лучше потратить свои тридцать сребреников?

Дилл покраснел и попытался придумать ответ, но слова не шли на ум.

Сестра Маккиннон коснулась руки мужа.

– Дэн, прошу тебя…

Тот поднял руку.

– Нет, нет, я намерен высказать младшему свои мысли на этот счет. Я давненько хотел это сделать.

О боже, будет весело. Дилл решил откланяться.

– Сестра Маккиннон, рад был увидеться с вами. Я…

Но брат Маккиннон схватил Дилла за руку и крепко сжал. Повысив голос, он процедил так, что изо рта у него полетела слюна:

– Не смей называть ее «сестрой». Ты прекрасно знаешь, что натворил. А если ты не хочешь больше ничего слышать, что ж, может, это совесть в тебе говорит. Но моя семья из-за тебя пострадала. По воскресеньям я все светлое время суток провожу за рулем – езжу в церковь и трачу сотни долларов на бензин. Надеюсь, ты доволен.

Дилл отнял у него свою руку и, глядя в землю, произнес:

– Я не доволен. Мне жаль, что так вышло.

Прохожие на другой стороне улицы остановились поглазеть на стычку между змееносцами.

Брат Маккиннон саркастически усмехнулся.

– О, тебе жаль. Что ж, мне хватит твоего сожаления и четырех сотен в месяц на бензин, чтобы вырастить своих детей в истинной вере. Тебе жаль. – Он плюнул Диллу под ноги.

Дилл встретил едкий взгляд брата Маккиннона. Чувство стыда перерастало в гнев.

– Да, мне жаль, что ваши дела плохи. Но я не виноват в том, что совершил мой отец. Он сам навлек на себя неприятности.

Голос брата Маккиннона перешел в угрожающее шипение. Отрывисто произнося слова, он тыкал Диллу в грудь указательным пальцем.

– Продолжай внушать это себе, Иуда. Но делай это где-нибудь в другом месте, потому что, когда я смотрю на тебя, мне хочется совершить нечто, в чем я буду раскаиваться.

Дилл ничего не сказал в ответ, просто повернулся и быстро пошел прочь. В нем бурлил адреналин, отчего его тошнило, а ноги сделались ватными. Он семенил по улице, ощущая себя каким-то тараканом, которого выгнали из убежища. Особо не раздумывая, он решил нарушить данное себе обещание и не забывать о том, что этот ужин у Лидии по случаю начала учебного года будет последним. Вот что у меня останется, когда она уедет. Стычки у дверей мастерской с бывшими прихожанами церкви, которые думают, что я продал отца римлянам.

Он шел опустив голову и лишь украдкой бросал взгляды по сторонам, но к тому времени улицы, залитые рыжеватым светом, были уже почти пусты.

* * *

Ужин, по обыкновению, был превосходным. Вкусная еда и приятная компания сгладили впечатление от стычки с Маккиннонами. Но, когда растворился неприятный осадок от этого эпизода, на Дилла навалилось чувство одиночества. Конечно, он всегда испытывал особую тоску, когда бывал дома у Лидии, в первую очередь из-за контраста со своим собственным домом. Их светлый, просторный дом, полный воздуха, красивых вещиц и современной техники, насыщенный чистыми, свежими ароматами белых цветов и цитруса… в сравнении с его тесной лачугой, пропитанной распадом, где воняло плесенью, старым ковром и клеем, благодаря которому все еще не развалилось окончательно. Сплоченная и любящая семья Лидии с теплыми беседами; семья, в которой Лидия была единственной дочерью по выбору родителей… в сравнении с его разобщенной семьей, его матерью, которая относилась к нему как к ребенку, несмотря на то что сама была всего на восемнадцать лет старше; семьей, в которой Дилл был единственным сыном, потому как Господь не дал его родителям больше детей (их слова).

На сей раз гостить в этом доме было все равно что сидеть на пляже, наслаждаясь теплом солнечных лучей, ощущая, как холодная приливная волна поднялась уже до щиколоток. Через год всего этого не будет.

Или как сидеть у больничной постели человека, который чудесно провел день, а теперь мог умереть. Он не понаслышке знал, каково это.

12 Трэвис

Урожай на земле Рэйнара Нортбрука в этом году был хороший, и они часто пировали за массивным дубовым столом, который стоял в большом зале. Он просил принести еще хлеба и мяса, пока не насытился, а после бросил объедки собакам, лежавшим возле потрескивающего в камине огня. Он был в прекрасном расположении духа.

– Давно хотел сказать вам, доктор Бланкеншип, что мне безумно нравится ваш стол. – Трэвис провел ладонью по столешнице из восстановленной амбарной древесины. Он как раз помогал доктору Бланкеншипу убирать посуду.

– Спасибо, Трэвис. У тебя превосходный вкус.

Трэвис просиял. Его вкус хвалили не часто, что являлось одним из неминуемых последствий его привязанности к ожерелью с драконом.

Пока он помогал доктору Бланкеншипу, у него зажужжал телефон. «Мне скучно. Сижу вот играю с собакой. А ты чем занят?» – написала Амелия.

Трэвис поставил тарелку в посудомоечную машину.

«Ужинал у друзей. Помогаю прибраться. Как зовут твою собаку?»

«Прикольно! Собаку зовут Пиклз».

«Да ладно! Моего лучшего друга зовут Дилл!»[4].

«ЛОЛ, ЧТО? Нам обязательно нужно их познакомить».

«Точно».

– Я сейчас очень увлеклась Вернером Херцогом, – объявила Лидия. – И как раз моя очередь выбирать. Так что пятничным кино на этой неделе будет его «Пещера забытых снов».

Родители Лидии, взяв бокалы с вином и книги, вышли на крыльцо и уселись в свои кресла-качалки, а Трэвис последовал за Лидией и Диллом в домашний кинозал.

Они смотрели документальный фильм о пещере Шове на юге Франции, где нашли рисунки, которым примерно 32 000 лет, и слушали экзистенциальные размышления самого Херцога, говорившего с сильным акцентом. Трэвис задумался о том, что сказал бы его отец, оказавшись здесь. «О чем говорит этот педик? Не понимаю ни слова». Трэвису же фильм очень нравился, как и все древнее, таинственное, освещенное языками пламени.

– Так вот, я последнее время все чаще размышляю о вечности и о том, что мы проживаем свою жизнь, а мир даже не замечает нашего существования, – сказала Лидия, когда пошли финальные титры.

– Многие христиане считают, что миру всего шесть тысяч лет, – заявил Дилл. – Задумайтесь только: этим рисункам почти в пять раз больше.

– Волей-неволей начинаешь размышлять, что останется после нас, – сказал Трэвис. – Я хочу оставить после себя что-то, чем я запомнюсь людям. Ну, как короли или те, кто рисовал в пещерах.

Он никогда не думал об этом до тех пор, пока эти слова не вылетели у него изо рта.

С минуту они сидели, погрузившись в собственные мысли.

– Мы обязательно должны что-то оставить, – произнес Трэвис, – на память другим людям. Ну, как наскальные рисунки.

Лидия не стала отшучиваться, а это означало, что идея ей понравилась.

– Только не в пещере. Не хочу ползать по пещерам.

– Колонна, – предложил Трэвис, немного подумав. – Никто из нас не умеет рисовать, но мы можем написать на ней что-нибудь, что для нас важно.

– Здорово. Чувствую потенциал для нового поста, – сказала Лидия. – Итак, приступим. Всем есть о чем написать? Дилл?

– Я могу написать слова из своей песни.

– Трэв?

– Я запомнил слова, которые Рэйнар Нортбрук выгравировал на могиле своего лучшего друга. Это мое любимое.

– Окей. Значит, я единственная, кому нужно что-то придумать. Подумаю, пока переодеваюсь.

Лидия побежала на второй этаж и вернулась через несколько минут, уже в более подходящем наряде для пешей прогулки по лесу.

– Так, ладно, – объявила она, – нам нужны нестираемые маркеры, большие.

– Поехали в Walmart, – отозвался Трэвис. Он редко выступал инициатором их занятий и сейчас был горд собой.

– В Walmart в пятницу вечером? Мы столкнемся со всеми нашими школьными дружками! – сказал Дилл.

– О да-а-а, – протянула Лидия. – За просмотром документальных фильмов Херцога мы действительно пропустили все пятничное веселье. Давайте же восстановим свой социальный статус.

Свет звезд просачивался сквозь зеленые кроны высоких дубов и магнолий, которые росли рядом с домом Лидии. Пот выступил у Трэвиса на спине в ту же минуту, как он вышел на душную улицу. Но он был не против. Такие пятничные вечера ему очень даже нравились.

* * *

Они завернули на парковку у магазина Walmart, освещенную яркой луной, серебрившейся в темно-синем вечернем небе. Со стороны кучки машин в углу парковки доносились гиканье, смех и музыка. Они припарковались и направились к магазину. Трэвис оставил дубинку в машине.

– Ди-и-ил-л-лдо-о-о, Хламидия-а-а, – выкрикнул кто-то.

Лидия покачала головой.

– Это моя жизнь. В пятницу вечером меня обозвал на парковке магазина Walmart какой-то тип, который пытается изобразить из себя главного героя низкопробной комедии с цензом тринадцать плюс.

– Мы только что смотрели умное документальное кино, так что это не совсем твоя жизнь, – заметил Трэвис.

– Я начинаю думать, что мы не так уж много пропускаем, – сказал Дилл.

– Есть печеньки, девочка-скаут? – закричал еще кто-то.

Лидия никогда не выходила из дома, не подобрав идеальный наряд. Сейчас на ней была винтажная футболка с эмблемой летнего лагеря, походные шорты цвета хаки и ботинки в стиле 1970-х.

– Наверное, я это заслужила, – произнесла Лидия.

«Слушай, а лузеры из твоей школы тоже тусуются в пятницу вечером у магазина Walmart?» – написал Трэвис Амелии.

«Именно, – ответила она. – Мы как будто в одном городе живем».

«Жаль, что это не так. Я люблю своих друзей, но было бы так круто поболтать с тобой о „Кровавых распрях“».

Они купили маркеры и поехали по направлению к безымянной гравийной дороге, которая заканчивалась лесонасаждением у реки Стиркиллер, делившей Форрествилл на две части. В воздухе пахло кудзу, илом, прохладной галькой и мертвой рыбой.

* * *

Этот запах. Трэвис внезапно переместился в прошлое, туда, где ему четырнадцать. Суббота, они с матерью пришли на вечернюю службу в Первопрестольную церковь Форрествилла. В их небольшом приходе появились новые люди. Кристал и Диллард Эрли-младший, жена и сын Дилларда Эрли-старшего, развратного пастора-змееносца. Скромный приход Эрли развалился в его отсутствие, а Первопрестольная церковь – лучшая альтернатива, которую его жена и сын смогли найти в Форрествилле. Здесь они могли упражняться в иных языках и исцелении больных. Конечно, поднимать змей и пить свой яд им придется дома, если они того захотят. Они сидят в задних рядах, рядом с Трэвисом и его мамой. Оба выглядят так, словно несколько месяцев не спали, – вероятно, так и есть. Диллард ни на кого не смотрит. Похоже, пребывание в доме Божьем не приносит ему особого утешения. Он выглядит одиноким и всеми брошенным. Трэвис знает, каково это. Он и сам обращает на себя немало подозрительных взглядов – из-за своей одежды и известной страсти к нехристианским книжкам.

А еще ему тоже кое-что известно о потере и бессонных ночах. Год назад его старший брат Мэтт погиб от взрыва дорожной мины в Афганистане. Их отец и прежде никогда не отличался добротой, но хуже всего было, когда он пил. После гибели Мэтта он стал пить больше, гораздо больше. И Трэвис тоже изменился. Раньше он любил книги и видеоигры о современных солдатах, но теперь они лишь напоминают ему о Мэтте. Не дают забыть и фотографии, которые Мэтт, бывало, ему присылал. На них он сидит со своими товарищами в военном джипе, прижав к себе оружие. Все его старые книжки и игры служат также напоминанием о горе и утрате и о том, что он не сумел пойти по стопам Мэтта. Поэтому он получает свою порцию героизма и сражений из книжек в жанре фэнтези. Так ему удается избегать мира, в котором старшие братья погибают далеко от дома. Когда его мать выяснила, в чем он находит успокоение, она привезла из своей поездки в Нэшвилл первую книгу из серии «Кровавых распрей» – по рекомендации сотрудника книжного магазина.

Трэвис ловит взгляд Дилларда, улыбается и машет ему рукой. Диллард с равнодушным видом машет в ответ. Что-то подсказывает Трэвису, что он должен с ним заговорить. Трэвиса всегда учили, что если возник порыв сделать добро, то, значит, это в тебе говорит Святой Дух и лучше такому порыву следовать. Вдобавок он и сам чувствует себя одиноко. Одним из последствий его ухода в мир фэнтези стало то, что он потерял своих немногочисленных друзей, в основном из церкви. Скользнув ближе к Дилларду, он протягивает ему руку. Диллард пожимает ее.

В следующий раз, когда они оба оказываются в молодежной группе, Трэвис предлагает Дилларду вместе сходить в одно крутое место, которое показал ему брат перед тем, как уехать в учебный лагерь морпехов, в котором можно спокойно посидеть наедине со своими мыслями. А еще, хоть Трэвис об этом и не упоминает, там возможно скрыться от отца, когда тот пьет и смотрит американский футбол, предаваясь воспоминаниям о том, как хорошо играл твой погибший брат. Когда он спрашивает тебя, как бы тебе понравилось тренировать кучку афроамериканских (он употребляет другое слово) миллионеров, и не отстает от тебя, пока ты не солжешь, – потворствуя ему, иначе он может достать ремень, – сказав, что не хотел бы такой работы. А потом ненавидишь себя, ведь ты струсил и умолчал о том, о чем думал на самом деле. Ненавидишь за то, что ты не такой спортивный, как твой погибший брат. Ненавидишь за то, что не такой храбрый, как те люди, о которых читаешь в книжках. И тебе хочется оказаться там, где никто не вызывает в тебе этих чувств.

* * *

– Трэвис, на сей раз можешь взять с собой дубинку, – сказала Лидия, возвращая его в реальность. – Ночью здесь всегда страшновато.

– А вдруг какой-нибудь опоссум или енот увидит тебя в моем обществе? Разве это тебя не смутит?

– Бери дубину, пока я не передумала.

13 Дилл

– У меня с собой еще электрошокер и перцовый баллончик, – заявила Лидия. – Мама меня хорошо снарядила.

– И в чем прикол? – спросил Дилл. – Планируешь столкнуться с парой десятков убийц?

– Я – женщина, которая привыкла открыто выражать свое мнение, и просто принимаю меры предосторожности.

– Может, нам с Трэвом стоит начать носить костюмы и темные очки, когда мы в твоем обществе?

– Ты закончил?

– Ага.

Они пробирались через лесок у подножия железнодорожного моста. У реки к гулу насекомых присоединился хор лягушек. Дилл шел первым, освещая дорогу фонарем, взятым у Лидии в машине.

Лидия подсвечивала фонариком, встроенным в телефон.

– Я боюсь змей.

– Если у нас возникнут проблемы со змеями, Дилл разберется, – сказал Трэвис. – Слышишь, Дилл?

Дилл прихлопнул комара.

– Ага, слышу.

Почва под их ногами становилась все более вязкой. Лидия попыталась сделать пару фотографий со вспышкой.

– Очень даже круто, – сказала она. – Что-то в духе Райана Макгинли[5]. Никто не хочет раздеться и побегать обнаженным в темноте? А я сфоткаю.

Дилл подошел к Лидии и взглянул на снимки.

– Не особенно.

– Я разобью твой объектив, – сказал Трэвис.

– Ой, да брось, Трэвис. У тебя красивое тело. Дилл, скажи Трэвису, что у него красивое тело.

Эта реплика из сериала «Чудики и чокнутые», на котором Лидия была помешана, стала их дежурной шуткой с тех пор, как Лидия заставила Трэвиса и Дилла посмотреть все эпизоды за один-единственный день. И каждый раз они хохотали над ней как в первый.

Друзья добрались до огромной бетонной опоры моста, врытой в землю рядом с рекой, обошли ее, хлюпая по грязи, туда, где сбоку висела небольшая металлическая лестница, покрытая облупившейся зеленой краской. Чтобы добраться до Колонны – расположенной посередине реки, – им нужно взобраться по лестнице на опору моста, пройти над рекой по мосткам под железнодорожным мостом и по другой лесенке спуститься на Колонну.

– Интересно, должна ли я сейчас воспользоваться своим правом пройти первой, чтобы мне не пришлось лезть вслед за вами по испачканным перекладинам? Или лучше пропустить вперед кого-то из вас на случай, если гигантский паук свил себе гнездо наверху?

– Такой же, как Ша-алар, королева пауков, – пробормотал Трэвис достаточно громко, чтобы все, кому станет интересно, могли спросить его, что это за Ша-алар. Никто не спросил.

– Вот так. – Дилл ухватился за лестницу, поднял ногу и шаркнул сапогом по колонне, перед тем как поставить ногу на нижнюю перекладину. То же самое он повторил с другой ногой. – Возьмем от обоих вариантов лучшее. Теперь ты не залапаешь своими грязными руками мои останки, когда Шалимар или кто-нибудь еще меня прикончит.

Они вскарабкались по лестнице, протиснулись через узкое отверстие и выбрались на мостки. Трэвису пришлось не дышать, чтобы пролезть в люк.

– В следующий раз нужно не забыть взять масло, чтобы намазать Трэвиса, – сказал Дилл.

Пытаясь втянуть живот, Трэвис рассмеялся.

– Да хорош вам, лучше дерните меня.

– Сначала угости даму ужином, – произнесла Лидия сексуальным голосом эпохи 1940-х, стряхивая пепел с воображаемой сигаретки.

– Если бы ты пролезал в дырки с той же легкостью, с какой попадаешь в ямы по дороге, – сказал Дилл.

Наконец они вытащили Трэвиса и по узким мосткам продолжили свой путь к Колонне. Трэвису пришлось идти согнувшись, чтобы не удариться головой. Дойдя до следующего отверстия с лестницей, они спустились вниз.

– Мне проще влезать в дырку сверху, чем снизу, – сказал Трэвис.

– К этой ты даже не притронулся, – произнесла Лидия все еще голосом 1940-х.

– Мы конкретно насилуем бедный мост, – сказал Дилл.

– Я не хотела. Пропади оно все пропадом, парни.

Наконец они добрались до Колонны, где было достаточно места, чтобы отойти друг от друга. Дилл незаметно столкнул ногой в воду упаковку из-под презерватива.

– Каждый раз, когда мы приходим сюда, я пытаюсь понять, зачем вообще здесь эта лестница, – сказал он.

Лидия порылась в сумке в поисках книги и маркеров.

– Вот и я тоже. Это как: «Слышь, Батч, давай-ка ты спустишься и проверишь, на месте ли Колонна». – «Ладно, босс. Все в порядке! Колонна на месте!».

– Нет, сюда спускаются, чтобы чистить и красить металлические части колонны и проверять, все ли в порядке с винтами, сварными швами и прочими вещами, – сказал Трэвис, похлопав по Колонне. Та отозвалась пустым металлическим звуком.

Лидия окинула взглядом обширное пустое место на поверхности Колонны и вытерла с него грязь.

– Как получается, что каждый раз, когда мы говорим о чем-то вполне реальном, ты умудряешься примешать фэнтези, а когда фантазируем, ты говоришь о реальных вещах?

Трэвис пожал плечами.

– Мое фэнтези намного интереснее, чем реальный мир. А механизмы и инструменты гораздо интереснее ваших фантазий.

Лидия сфотографировала очищенное пустое место.

– Разумеется, мы с этим согласны. Дай-ка мне маркер.

Она приступила к работе, подсвечивая себе телефоном. Дилл и Трэвис с фонарем зашли с другой стороны колонны и тоже стали делать надписи по очереди.

Маркер в руке у Трэвиса поскрипывал.

– Будьте очень, очень осторожны. Не упадите, ребят. Безопасность прежде всего.

– Вероятно, это не самая страшная смерть – упасть в реку, веселясь с друзьями, – сказал Дилл.

– А какая смерть была бы для тебя идеальной, если бы ты мог выбирать? – спросил Трэвис.

– Господи, Трэв, что за мрачняк, – отозвалась Лидия. – Но, слушайте, я чую новый материал для поста. Дилл, ты как будто уже размышлял на эту тему. Давай толкни. Речь толкни, я имею в виду. Не надо сталкивать нас отсюда.

Дилл на секунду задумался. Он посмотрел на реку, с ее завихрениями и водоворотами, рисунками, складывающимися на поверхности и исчезающими. Прислушался к ее звучанию – упорядоченно-хаотичному. Взошла Луна, рядом с ней – Венера. Ниже, на горизонте, радиовышка поднималась к темно-синему небу, лениво мигая красными огоньками. Теплый вечерний ветер приносил с берегов аромат жимолости и липы. Издали донесся свист поезда; вскоре он прогрохочет над ними – и звук будет такой, как бывает, когда просыпаешься от грома за окном. В это самое мгновение Дилл был камертоном, настроенным на частоту этого места.

– Здесь, – наконец произнес он. – Здесь было бы неплохо. А для тебя, Лидия?

– В окружении слуг, рвущих на себе одежду, причитающих и умоляющих меня взять их с собой в загробную жизнь, чтобы они могли и дальше мне прислуживать.

– Я вот даже не знаю, шутка это или нет, – сказал Дилл.

– Что ж, ладно. – Лидия задумалась на мгновение. – Меня завораживает история жизни и смерти Марты Геллхорн. Она – мой кумир. Марта была журналисткой и совершила столько всего потрясающего. Она говорила, что хочет умереть тогда, когда будет слишком стара для того, чтобы трезво мыслить или быть кому-либо интересной. Ну и, когда ей было лет девяносто, она проглотила капсулу с цианидом. В общем, если есть способ разорваться с ослепительной вспышкой, как фейерверк, то именно этого я и хочу. Я хочу, чтобы люди говорили обо мне и помнили меня после моей смерти. Хочу, чтобы мое имя было записано в памяти этого мира.

Они услышали звук приближающегося поезда.

– Скажу после поезда, – выкрикнул Трэвис, когда поезд загрохотал над ними.

Когда тот проехал, Трэвис тихо заговорил, глядя на реку.

– Я хотел бы погибнуть, покрыв себя славой, на поле боя, на зеленой траве, старым воином, в окружении друзей. – Он помолчал немного, собираясь с мыслями. – Я мог бы пойти в морскую пехоту, как Мэтт, если бы мне просто хотелось погибнуть на войне, как он. Но я не этого хочу. Мне не хочется умирать в Афганистане или другой чужой стране. Мне хочется погибнуть, сражаясь за свой дом, за что-то, что для меня ценно. Вот потому я и написал то, что написал.

Дилл протянул ему фонарик.

– Давай взглянем.

Трэвис направил луч света на свою надпись.

Покойся, о рыцарь, величавый в подвигах, величавый в смерти. Пусть твое имя вечно сияет для тех, кто любил тебя. Пусть белые цветы вырастут над тем местом, где ты покоишься. Твоя жизнь была достойной, а теперь ты приглашен к столу на вечном пиршестве Предков.

– Я и не знала, что эти книги для тебя так много значат, Трэвис, – пробормотала Лидия. – Теперь мне не по себе оттого, что я отпускала шуточки насчет «Кровавых распрей».

– Значит, ты их прочтешь?

– Нет.

– Они потрясающие. Когда я читаю их, то забываю о том, в чем я недостаточно силен, о том, кем я не могу стать. Благодаря им я чувствую себя храбрым.

– Умеем же мы веселиться, да? – сказала Лидия.

– Слушай, Лидия, может быть, когда ты уедешь в другой город, а сюда будешь приезжать погостить, мы будем все вместе приходить на Колонну и добавлять что-то к написанному? – сказал Дилл. – Если это не кажется тебе слишком скучным.

– Определенно будем. Это совсем не скучно. – Лидия сфотографировала строки, написанные Трэвисом. – Так, Дилл. Теперь покажи нам, что ты написал.

Они обошли Колонну.

Дилл посветил фонарем на сделанную им надпись.

– Я хотел написать слова своей песни, но передумал и просто перечислил то, что нравится мне больше всего.

Лунный свет. Затишье после грозы. Пугала. Пыльные библии.

Заброшенные дома. Светлячки. Солнце сквозь пыль. Опавшие листья. Кладбище при церкви. Серое осеннее небо. Речная дамба.

Музыка ветра. Древесный дым. Свист поезда зимним вечером.

Кудзу на телефонном столбе. Рассыпающийся псалтырь.

Белые кресты у дороги. Гул цикад. Тени. Воробьи. Ржавчина.

Огни железнодорожного переезда в тумане.

Сверчки. Листья, танцующие на ветру. Гниющий сарай.

Поле после жатвы. Облака, закрывающие луну.

Тихие сумерки. Молния. Стук сердец.

Лидия сфотографировала его надпись.

– Оказывается, я тоже все это обожаю, а ведь не знала, пока не прочитала.

– Не думаю, что наши слова сохранятся на тридцать две тысячи лет, – сказал Трэвис, – но нас они, может быть, переживут, верно?

Лидия показала друзьям своих рук дело – несколько цитат Долли Партон.

Выясни, кто ты, и делай это намеренно.

Мы не можем перенаправить ветер, но можем отрегулировать паруса.

Если тебе не нравится дорога, по которой ты идешь, начни прокладывать новую.

– Будущим поколениям пригодится эта мудрость, – пояснила она.

А потом они легли на спину и полежали так немного, глядя в усыпанное звездами небо сквозь железнодорожное полотно, слушая черную реку внизу. Должно быть, это оно и есть, думал Дилл. Должно быть, это и есть лучшее мгновение в моей жизни. Вот это мгновение. Прямо сейчас.

– Я где-то читал, что многих звезд, которые мы видим, уже не существует. Они уже исчезли, но прошли миллионы лет, прежде чем их свет достиг Земли, – произнес он.

– Вот так умереть было бы неплохо, – отозвалась Лидия. – Светить миллионы лет после того, как исчезнешь.

14 Лидия

К тому моменту, как она вернулась домой, ее мама уже ушла спать. Папа смотрел телевизор, сидя на диване в халате, с большой миской попкорна.

– Здравствуй, принцесса, – сказал он, когда Лидия, помыв руки, вошла в гостиную. – Хорошо провела время?

– Фантастическая феерия в Форрествилле. Аллитерационная вечеринка. – Скинув ботинки, Лидия села на диван рядом с отцом и положила голову ему на плечо.

Он прижался щекой к ее макушке.

– Ты пахнешь летним вечером.

Она поднесла к носу прядь своих волос.

– Ароматизированные свечи, которые должны пахнуть как летний вечер, никогда так не пахнут. Они больше похожи на одеколон какого-то стремного парня. – Она запустила руку в папину миску и набрала пригоршню попкорна.

– Мне нравятся твои друзья. Хорошие ребята. Ты выбирала с умом.

– Да, они хорошие. И не надо так удивленно говорить о том, что я что-то сделала с умом.

– Тебе с ними повезло. Хорошие друзья в старших классах – отнюдь не данность.

– Особенно в наших краях.

– Да где угодно. Ведь расти в этом городе было не так уж и плохо, верно?

Лидия подняла голову с папиного плеча и мрачно посмотрела на него.

– Ты же не всерьез меня об этом спрашиваешь.

– Что? Разумеется, я серьезно. Здесь хорошо, тихо, спокойно. Вокруг чудесные места. Я здесь вырос, а твоя мама – в паре округов отсюда. Я взял себе дедушкину практику и тем самым свел к минимуму стресс, которому подверг бы семью, если бы начинал где-то с нуля.

– Здесь ужасно: идиоты, гомофобы, расисты. С тех пор как уехала Хайди, у меня так и не появилось ни одной подруги в школе.

Отец взял пульт от телевизора и выключил звук.

– Погоди-ка. Но ты бы никогда не подружилась с Диллом и Трэвисом, если бы мы жили в другом месте. Позволь задать тебе вопрос: ты нравишься себе такой, какая ты есть?

– Да.

– Думаешь, то, что ты росла здесь, не сыграло важной роли в том, кем ты стала? Думаешь, у тебя возникло бы точно такое же желание создать Dollywould, если бы мы поднесли тебе весь мир на блюдечке с золотой каемочкой?

– Ты сейчас хочешь сказать, что вы растили меня в этом дрянном городишке отчасти для того, чтобы развить во мне амбициозность?

– Отчасти да.

Лидия протянула руку и ударила отца по лбу – так, словно прихлопнула комара.

Он вздрогнул и отстранился.

– Слушай, ты правда считаешь, что есть какое-то место – город или университет, где такой умный и талантливый человек, как ты, будет спокойно заниматься своим делом, и никто не попытается его сломать, чувствуя его превосходство?

– Не знаю. – Она снова опустила голову отцу на плечо.

– Я в старших классах прошел то же самое, что и ты.

– Ой, я тебя умоляю. Мама говорила, что ты был старостой класса.

– Это не значит, что у меня было много друзей или что я вписывался в коллектив. Я просто был со всеми вежлив, и меня за это вознаградили. Но тем не менее я был одинок.

– Тогда почему ты решил растить здесь дочь? Зачем вернулся сюда? Посмотри мне в глаза и скажи, что это не из-за страха жить в большом городе.

– Думаю, что это был не столько страх, сколько инерция, привычка к знакомому окружению, с которым чувствуешь связь. Идеального места не существует.

– А я-то думала, что Форрествилл уже просто не может стать лучше.

Отец взял пригоршню попкорна, тающего на глазах.

– Слушай, мне кажется, что все в порядке. У меня в старших классах не было и двух таких близких и верных друзей, как Дилл и Трэвис. Я вижу это по их лицам. Если потребуется, они встанут между тобой и львиной стаей.

– Львиным прайдом. – Лидия тоже запустила руку в миску с попкорном.

– Неважно. Они не отдадут тебя на растерзание львам. Не думай, что не будешь по ним скучать, когда укатишь в светлое будущее. Тебе будет не хватать вот этой жизни.

– Я буду слишком занята, чтобы скучать.

– Ошибаешься. Послушай, милая, это твои настоящие друзья, истинные друзья. И это на два друга больше, чем у многих ребят из больших городов, ведущих гламурную жизнь.

Она понизила голос – так бывало, когда она знала, что вынуждена согласиться, но думала, что сможет скрыть это от вселенной.

– Знаю.

– Так что перестань ненавидеть своих родителей за то, что они сделали такой выбор и решили вырастить тебя здесь. Если бы мы жили в большом городе, тебя могло бы задеть шальной пулей в перестрелке или еще что-нибудь.

Лидия снова подняла голову с папиного плеча и, убедившись в том, что он на нее смотрит, закатила глаза.

– Я так жалею о том, что заставила тебя посмотреть сериал «Простушка». Должна была догадаться, что ты на нем помешаешься.

– А чем после окончания школы планируют заниматься Дилл с Трэвисом?

Она вздохнула.

– Послушай только. Дилл, похоже, выйдет на полную ставку в магазин Floyd's, а Трэвис будет работать на складе пиломатериалов. Так они проживут всю жизнь, периодически заглядывая в придорожные кафе, а потом состарятся и умрут.

– Эй, – произнес ее отец чуть резче обычного, – не надо.

Лидия, нахмурившись, бросила на него укоризненный, обиженный взгляд.

– Прости. Господи, не будь таким противным.

– Нет, дорогая, я вовсе не противный. А вот ты очень высокомерно и недобро судишь о них. Люди живут тихой, спокойной жизнью, и это нормально. Не знаю, что ты там думаешь, но в этом есть свое достоинство.

– Мне бы хотелось, чтобы они мечтали о большем, потому что мне не все равно. Я бешусь при мысли о том, что Дилл с Трэвисом застрянут здесь, просто выхожу из себя. Особенно это касается Дилла. Мне хочется, чтобы он поступил в вуз и чего-то добился в жизни.

– Не думаю, что они пытаются как-то задеть тебя лично. Просто у них действительно другие обстоятельства.

– Еще бы. Я знаю.

– Да? А ты умеешь хранить секреты?

Она посмотрела на него взглядом, в котором читалось «разумеется, как ты смеешь сомневаться во мне?».

– Об этом действительно нельзя никому рассказывать, потому что я могу влипнуть в неприятности за раскрытие информации о пациенте. Но, думаю, ты должна знать. Пару лет назад я восстанавливал Трэвису два передних зуба. Мне сказали, что виной всему несчастный случай на складе: он укладывал доски, погрузчик ударил по штабелю – и одна из досок прилетела ему в лицо. Так вот что забавно. Они позвонили мне на следующее утро после происшествия. Склад закрывается в пять, как и мой кабинет. Так почему же мне не позвонили раньше? Это случилось в четыре пятьдесят девять? Сомневаюсь. Ты разве не сразу позвонишь дантисту?

– О боже, – пробормотала Лидия. – Должно быть, это случилось вечером…

– Дома. И, конечно, у меня нет никаких доказательств, а Трэвис утверждал, что все произошло на складе. Только сначала он говорил, что доставал доски с полки, одна упала и задела его; а потом рассказал историю с погрузчиком.

– Папа Трэва, кажется, из таких, кто на это способен.

– О, Клинт Бохэннон именно такой. Он учился в школе на два класса старше меня. Мерзейший тип, задира. Разгуливал по школе с таким видом, как будто он неуязвим, звезда, квотербек. Ты действительно не знала о том, что творится дома у Трэвиса?

Лидия почувствовала себя и обиженной, и слепой одновременно – и ни то, и ни другое ей совершенно не нравилось.

– Нет, он не рассказывает том, что у них там происходит. Я знала, что его отец мерзавец, но не знала, что настолько. Как у Трэвиса может быть такой отец? Он же милейший человек.

– Анна Мари, его мама, училась в моем классе. Добрая, симпатичная, чирлидер, со всеми вежлива. Когда они поженились, мы все думали, что Клинт изменится в лучшую сторону. Похоже, чуда не произошло.

Лидия молча впитывала информацию.

Папа покрепче прижал ее к себе.

– А о проблемах Дилла мне и рассказывать не нужно. Суть в том, что у тебя совсем другая жизнь, и важно, чтобы ты проявляла понимание.

– Окей, – произнесла Лидия потрясенно.

Как я могла не знать этого о Трэвисе, быть настолько слепой? Я отвратительный друг. Ведь должна была заметить и сделать все, чтобы Трэвис мог мне довериться.

– Ты создана для великих свершений, Лидия. Но это имеет и обратную сторону. Все хотят быть поближе к чему-то великому и урвать себе кусочек. Может настать день, когда тебе потребуется вся твоя проницательность, чтобы понять, кто любит тебя за тебя, а кто просто хочет погреться у твоего огня. Сейчас у тебя есть два друга, которые, возможно, не столь гламурны, зато они любят тебя за то, кто ты есть.

– Ты прав, – пробормотала она.

Ее папа с напускным удивлением выпрямился и полез за телефоном.

– Погоди, погоди! Можешь повторить, чтобы я запечатлел это на камеру?

– Какой же ты зануда, не могу просто. Мне нужно поработать над блогом. – Она поднялась.

– Не засиживайся допоздна.

– Я люблю тебя, пап. – Она поцеловала его в щеку.

– О, кстати, там что-то пришло для тебя сегодня. Посмотри в кухне.

Лидия пошла в кухню. Посылка из перспективного бюджетного онлайн-магазина одежды Owl: летний сарафан и босоножки на платформе – неплохо, годится для блога. Небольшая посылка от Miu Miu: подарок по случаю начала учебного года – ожерелье, определенно годится для блога.

И конверт. Лидия вскрыла его и увидела письмо, написанное на самой дорогой почтовой бумаге, которую она когда-либо держала в руках. У этой бумаги был такой аромат, какой можно уловить, проходя мимо эксклюзивного букинистического магазина в Париже или Лондоне. Почерк – влиятельный, размашистый, женский:

Мне очень нравится твой блог. Разумеется, я дам тебе рекомендацию. Составь письмо самостоятельно, пусть Далия передаст его моему ассистенту, а я подпишу. Убедись в том, что грамматика и орфография безупречны. Самое главное – будь к себе щедра; чтобы я не зря потратила время.

Всего хорошего, Вивиан Уинтер

Лидия пришла в такой восторг, что меланхолия, навеянная разговором о Дилле и Трэвисе, улетучилась почти бесследно.

«Твоя мама согласилась подписать для меня рекомендательное письмо! СПАСИБО», – такое сообщение Лидия отправила Далии. Ее телефон тут же зажужжал.

«Я же говорила, что она это сделает. А ты взамен расскажи обо мне на Dollywould».

«Договорились. Выложим очерк и интервью. Серьезно, спасибо».

«Не за что. Хлои в деле, кстати. Три фэшиониста в Нью-Йорке. Нам нужно найти жилье с огромной гардеробной».

«Мне еще нужно поступить», – написала Лидия.

«Поступишь без проблем благодаря моей маме и своему уму».

Лидия села писать пост для блога, поглядывая на фотографии надписей, которые она и двое ее друзей оставили в качестве посланий миру на тысячи лет вперед. Она пыталась придумать, что написать, чтобы воздать им должное.

15 Дилл

Мистер Берсон, владелец и управляющий магазина Riverbank, всегда напоминал Диллу неуклюжего барсука-гуманоида. На кончике его носа красовались маленькие очки в роговой оправе, а одет он был неизменно – кроме разве что самых жарких летних месяцев – в кардиган, покрытый кошачьей шерстью и застегнутый на круглом животе поверх какой-нибудь футболки. Обычно это была футболка с концерта Мерли Хаггард или Вэйлон Дженнингс. Диллу мистер Берсон нравился. Извечный холостяк, обожающий кошек и книги, он и сам был предметом перешептываний и пересудов, так что с его стороны Диллу было нечего опасаться.

Дилл, Лидия и Трэвис вошли в магазин примерно за полчаса до закрытия (весьма приблизительно, так как мистер Берсон закрывался тогда, когда сам считал уместным), всполошив трех-четырех обитавших в нем кошек. Мистер Берсон сидел за прилавком на табурете и читал какой-то третьеразрядный научно-фантастический роман 1960-х, рассеянно поглаживая одну из кошек. На стене у него за спиной висело несколько гитар, вокруг него возвышался целый лес из полок с подержанными книгами, а в воздухе витал привычный ванильно-пряный аромат трубочного табака и старых бумажных обложек. Обвисшее лицо мистера Берсона осветилось при виде Трэвиса – одного из его самых преданных покупателей.

– Юный мастер Бохэннон! – произнес он своим сиплым голосом, поправляя очки. – В какие таинственные и фантастические земли мне доведется провести вас сегодня?

Трэвис облокотился на стеклянный прилавок. Под стеклом располагался крошечный музей мистера Берсона – ранние издания Фолкнера, О'Коннора, Уэлти и Маккарти.

– На самом деле мы пришли затем, чтобы подобрать маме Дилла подарок на день рождения, но раз уж я здесь, можно мне оставить предзаказ на «Бурю смерти»?

Ассортимент магазина состоял в основном из подержанных изданий. В распоряжении мистера Берсона был видавший виды и проржавевший пикап «тойота» 1980-х, бампер которого пестрел наклейками с фанатскими шутками («Моя вторая машина – Тысячелетний сокол»), для любителей книг («Лучше б я читал») и с намеком на политику («Живите в мире»). На этом пикапе он курсировал по комиссионным магазинам, распродажам вещей из частных коллекций и библиотек и вывозил оттуда целые коробки с книгами. Но у него был также представлен небольшой ассортимент новинок, и он принимал заказы у людей, которые не пользовались магазином Amazon и (или) предпочитали оказывать содействие местному книжному.

– Ах да, «Буря смерти», новый опус от мистера Г. М. Пеннингтона. Вам везет, что я продаю книги не на вес, не правда ли? – Хохотнув, он достал потрепанную тетрадь и сделал в ней пометку. – Итак, Трэвис, что же станет с домом Нортбруков в финальной битве против темных сил Алластейра и его Проклятых? Вмешается ли в происходящее Королева Осенних земель? Сорвет ли планы Рэнда Алластейра его незаконнорожденный сын, поведет ли он за собой Всадников Востока в попытке захватить Золотой трон?

У Трэвиса заблестели глаза. Ему не часто доводилось беседовать о «Кровавых распрях» в реальной жизни. Он открыл было рот, но тут вмешалась Лидия.

– Э-ге-ге, тпру, постойте, благочестивые рыцари трона. Прежде чем вы пуститесь в свои задротские рассуждения, мы, ничтожные рабы, молим вас о помощи в поиске книги для женщины, которой не нравится ничего.

– Не совсем так, – поправил Дилл. – Ей не то чтобы совсем ничего не нравится. Просто подарок должен быть христианским, по-настоящему христианским.

– Типа Библия с трудом прокатит, потому что Христос появляется только во второй половине, – заметила Лидия.

Мистер Берсон щелкнул пальцами и, невольно охнув, поднялся с табурета. Кошка спрыгнула с его коленей на пол. Он вразвалочку вышел из-за прилавка и жестом позвал ребят за собой.

– Сюда, мои юные друзья.

Он вел их мимо стеллажей от пола до потолка, на которых в хаотичном порядке были расставлены книги. На полу перед стеллажами тоже высились стопки книг.

Наконец они подошли к секции с пометкой «христианская/духовная литература». Мистер Берсон с явным усилием, кряхтя и пыхтя, опустился на одно колено. Швы его штанов заскрипели, как корабельные снасти. Он вытащил книгу под названием «Коварство тамплиеров», новое издание, которое поставил на полку вместе с подержанными, что было для него обычной практикой.

Поправив очки, он протянул книгу Диллу.

– Это христианский приключенческий роман, который был довольно популярен несколько лет назад. Он об археологе, раскопавшем гробницу одного рыцаря-тамплиера и обнаружившем выгравированный у него на щите отрывок предсказания об Антихристе. Пытаясь собрать воедино все части предсказания, этот археолог оказывается в самой гуще международных интриг. Однако, – он прикрыл рот рукой и шепотом добавил: – внимание, спойлер. Антихрист – в каждом из нас, если мы не принимаем Иисуса.

Лидия сделала вид, будто застегивает рот на молнию, а потом запирает воображаемым ключом.

– Не уверен, что сама идея приключений – христианская, – сказал Дилл, пролистывая книгу. – Истинно верующий верит, что все будет хорошо, что он будет спасен и отправится на небеса, отчего приключение несколько теряет смысл. Но я все же рискну.

Они провели в магазине еще немного времени. Трэвис и мистер Берсон обменивались теориями насчет «Бури смерти». Дилл наблюдал за Лидией, которая ходила вдоль стеллажей, осторожно проводя рукой по корешкам книг, будто читала названия кончиками пальцев.

Она нашла подержанный экземпляр своей любимой книги – «Просто дети» Патти Смит.

– Сделаю вид, что впервые ее покупаю. Кроме того, я пытаюсь как-то помочь магазину. Фактически это единственный достойный… – Она умолкла, глядя на то, как Трэвис с мистером Берсоном затеяли поединок на воображаемых мечах, потом вздохнула. – Короче, я просто пытаюсь помочь магазину.

Они расплатились и вышли на улицу. Наступали сумерки. Стоял поздний август. Сентябрь уже маячил на горизонте, но лето не теряло силы.

– Пошли посмотрим на поезда, – предложил Дилл.

– Я «за», – пожал плечами Трэвис.

– Лидия?

– Мне нужно заполнить заявление на получение стипендии и подготовиться к интервью с Лэйди.

– Лэйди – которая певица? – спросил Дилл.

– Ага.

– Bay, это круто. Она же примерно нашего возраста, и ее песни крутят на всех радиостанциях.

– Ага. Так, поезда. – Лидия посмотрела время на телефоне. – Могу пойти ненадолго. Но если придется долго ждать, то убегу.

– Дай пять.

– Ты помнишь хоть раз, когда у нас получилось нормально ударить по рукам?

* * *

Дилл предпочитал смотреть на поезда в парке Бертрам, хотя в Форрествилле были места и получше. Этот парк находился чуть подальше железнодорожного моста с Колонной. Пути проходили прямо через парк, что с точки зрения дизайна было, вероятно, не самым оптимальным решением. К счастью, этот полузаброшенный парк не особенно привлекал детей. Там были запустелая бейсбольная площадка и проржавевшая детская. Из песка торчало несколько балансиров на пружинах в виде животных, которые напоминали выцветшие на солнце дешевые имитации диснеевских персонажей.

Они уселись за столик для пикника, достаточно близко к железнодорожным путям, чтобы, услышав звук приближающегося поезда, успеть подойти поближе.

Лидия проверила телефон.

– Смотреть на поезда. Для Дилла это как YouTube. Ты в курсе, что это очень странное увлечение, да?

– Сказала девушка, на которой в данную минуту наряд из пяти различных десятилетий.

– Твоя правда.

– Может, спросим этого парня с драконом на шее, не считает ли он мое увлечение странным? – сказал Дилл.

– Нет, не считаю, – отозвался Трэвис. – Поезда и большие механизмы – это круто.

– Но почему ты так на этом помешан? – спросила Лидия у Дилла.

Тот задумался.

– Сейчас попытаюсь подыскать наименее странное объяснение.

– Ой-ей, – протянула Лидия.

– Ладно, значит, так. Когда я смотрю на поезда, это наводит меня на мысль о том, сколько движения в этом мире, о том, что каждый поезд состоит из десятков вагонов, а каждый вагон – из сотни частей и все эти части и вагоны работают день за днем. А ведь все остальное тоже движется. Люди рождаются и умирают. Сменяются времена года. Реки впадают в моря. Земля вращается вокруг Солнца, а Луна – вокруг Земли. Все вертится и несется куда-то. И мне довелось ненадолго стать частью всего этого, точно так же, как доведется посмотреть на поезд минуту-другую, пока он не исчезнет вдали.

Как довелось быть частью твоей жизни. А когда ты уедешь, я останусь здесь и буду смотреть на поезда, которые тоже минуют меня.

Дилл покраснел и уставился в землю, готовясь к очередной остроумной реплике Лидии.

– Ладно, прости. Но это действительно странно.

Он взглянул на нее. Она смотрела на рельсы.

– Нет, – произнесла она, и в ее голосе не было иронии, – не странно. То есть в целом ты, конечно, странноватый – будем реалистами, – но вот именно это не странно.

Словно по команде в отдалении послышался свист поезда.

Друзья встали из-за стола и подошли поближе к рельсам – достаточно близко для того, чтобы ощутить порыв воздуха от проходящего мимо поезда. Дилл испытал хорошо знакомый ему острый прилив восторга и адреналина, когда поезд приблизился к ним и начал свистеть. Шум и мощь нарастали, грозя захлестнуть его целиком, пока поезд не поравнялся с ними. Дилл закрыл глаза и стал слушать, как звучат отдельные его части. Стук колес по рельсам. «Чаг-чаг-чаг» одного из вагонов. Дилл впитывал всю его неистовость и силу, когда поезд скользил мимо него, словно огромная стальная змея. Этот вибрирующий, пульсирующий грохот будоражил в нем что-то.

* * *

Ему тринадцать, он стоит в отцовской церкви вместе с другими членами церковной группы, играет на своей электрогитаре, чересчур большой для него. Играет так громко и быстро, как может. Музыка сотрясает хрупкие стены и низкий древесно-стружечный потолок крошечной церкви. Дилл постоянно сбивается, но никто этого не замечает, потому что всех захватил Святой Дух. Экзальтированные прихожане говорят на иных языках, и стены вибрируют от их бессвязного бормотания. Их туфли и ботинки, собравшие всю грязь с незаасфальтированной парковки у церкви, топчутся по полу, отчего он ходит ходуном. Несколько прихожан, в их числе и мать Дилла, бьют в бубны.

Отец Дилла, встав перед прихожанами, подносит ко рту стеклянную банку, до половины заполненную стрихнином, а потом делает длинный глоток, закатив глаза. Тряхнув головой и вытерев рот, выкрикивает: «Аллилуйя!». Он протягивает банку матери Дилла, и та, отпив ядовитую жидкость как лимонад, передает банку дальше, а сама снова берется за бубен.

Отец Дилла снимает с себя белую рубашку и остается в нижней майке. Он стоит с распростертыми руками. Молельщики подходят к нему и кладут ладони на его жилистые руки и костлявые плечи, ища исцеления от недугов, реальных или воображаемых.

Звучит призыв, и два брата, пританцовывая, идут по центральному проходу – в каждой руке по деревянной клети со змеей. Они останавливаются и ставят клети на пол, а отец Дилла, танцуя, подходит к ним и хлопает в ладоши. Они поднимают крышки из проволочной сетки, запускают в клети палки с крюками на концах и достают оттуда двух гремучих и двух медноголовых змей. Братья начинают раздавать змей прихожанам. Брат Маккиннон держит гремучника в нескольких сантиметрах от своего лица и читает молитву, брызжа на змею слюной, словно провоцируя ее сделать выпад и испытать его веру.

Дилл играет все быстрее, с колотящимся сердцем, обливаясь потом в удушающе влажном воздухе церкви, где одновременно движется столько людей. Отец направляется к нему. У него на шее – медноголовая змея. Он встает перед Диллом и снимает с себя медноголовку. Сердце стучит у Дилла в ушах. Он перестает играть. Басист и барабанщик продолжают без него, еще неистовее. Дилл всегда боялся змей. Он никогда раньше не брал их в руки и теперь молит Господа очистить его душу и укрепить его веру, если это должно случиться сейчас. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения. Будут брать змей. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения. Будут брать змей. Он перестает дышать.

Его отец подносит к нему толстую, крепкую медноголовую змею, и Дилл протягивает руки. Он представляет себе, какая она на ощупь: холодная, сухая, гладкая, как в ней пульсирует злоба. Он ловит отцовский взгляд. Отец отвечает ему едва заметной печальной улыбкой и отворачивается, победоносно держа змею над головой, а потом передает ее какой-то пожилой прихожанке. Дилл снова начинает дышать. Он пытается играть на гитаре, но его бьет дрожь. Он испытывает облегчение и в то же время разочарован тем, что его вера недостаточно сильна и это настолько очевидно.

Неделю спустя отца арестовывают.

16 Трэвис

– Слушай, Трэвис, – сказал Дилл, когда они вышли из парка Бертрам. – Как думаешь, твоя мама сможет испечь для моей торт к завтрашнему дню? У нее завтра день рождения, а у меня… ничего нет для торта.

– Да без проблем, испечет, особенно для прихожанки нашей церкви.

– Могу зайти помочь после работы.

– Не, отец странно реагирует, когда к нам кто-то заходит. Сам знаешь.

Дилл протянул ему помятую упаковку дешевой смеси для приготовления бисквитного кекса на яйцах. Судя по всему, дали бесплатно на работе.

– Спасибо. Прости, что не попросил тебя заранее.

Мама Трэвиса с радостью согласилась. Однако Трэвису не хотелось взваливать это на ее плечи целиком и полностью, потому он остался с ней и время от времени вклинивался в процесс. Вечер был идеальным, потому как его отец ушел к другу, играть в карты.

– Посмотри только, эта кухня превратилась в натуральный свинарник… – произнес Трэвис с ужасающим британским акцентом, подражая ведущему любимого маминого кулинарного шоу на канале Food Network.

Она захихикала.

– Ой, Трэв, ты такой смешной.

Он обожал мамин смех и так редко его слышал, особенно после гибели Мэтта. Трэвис продолжал паясничать. Припудрил лицо мукой и надел один из маминых фартуков в цветочек. Он как раз пытался жонглировать деревянными ложками, когда входная дверь дома открылась, и в дом ввалился отец Трэвиса.

Они тут же умолкли, надеясь, что он отправится спать или, по крайней мере, включит телевизор и вырубится перед экраном. Все что угодно – только бы не входил в кухню и не портил им вечер. Шансы на успех у них были: отец Трэвиса считал кухню исключительно маминой территорией.

Как бы не так. Покачиваясь и воняя бурбоном, он вошел к ним. Увидев Трэвиса в фартуке, с перепачканным мукой лицом, прыснул со смеху.

– Фто ж, рафве это не чудефно! – воскликнул он, шепелявя и невнятно выговаривая слова. – Пофмотрите только на двух моих малыфек, как фдорово они проводят время! – Он изобразил жеманную, женоподобную походку.

Трэвис смущенно улыбнулся, надеясь, что отец просто пытается пошутить. Вот только отец, когда был пьян, не чувствовал ту грань, когда шутка переставала быть смешной (или начинала быть смешной, если уж на то пошло).

Мама Трэвиса смела в ладонь остатки муки и выбросила в мусорное ведро.

– Хорошо поиграл, милый?

– О гофподи, да! Но это не так вефело, как печь пирофки в передничке. – Он, шатаясь, подошел к Трэвису и резко потянул за веревки, развязав фартук. Трэвис отвернулся, снял фартук и осторожно сложил его.

– Клинт, – мягко сказала мать Трэвиса. Он проигнорировал ее и подошел к Трэвису вплотную.

– Общался сегодня с Кении Пархэмом. Он говорил о вечере выпускников. Ты, как я понял, в футбол играть не собираешься, но хоть девчонку-то на танцы пригласишь?

В его голосе больше не было намека на иронию.

Трэвис уставился в пол.

– Не уверен.

– Ты не уверен. В чем ты не уверен? В том, что пойдешь на танцы, или в том, что тебе нравятся девчонки? Ты пойдешь на танцы со своим бойфрендом, Диллардом Эрли – Змеиным принцем?

– Нет, сэр, девочки мне вполне по душе, но не танцы.

– Ты педик?

Глаза у Трэвиса начали слезиться от зловонного дыхания отца.

– Нет, сэр.

У него внезапно возник порыв показать отцу фотографию Амелии на телефоне. Но отец наверняка заставит его об этом пожалеть: отпустит комментарий о фигуре Амелии или о ее лице. А Трэвис чувствовал, что в таком случае может сделать нечто, в чем будет раскаиваться.

– Тебе нравится пудрить нос, надевать передники и печь пироги с мамочкой, а ходить на танцы – нет?

– Нет, сэр.

Пожалуйста, уйди. Пожалуйста, уйди.

Отец подошел еще ближе и угрожающе прорычал:

– Если ты педик, я научу тебя уму-разуму, ей-богу. Тебе лучше стать мужиком.

Он толкнул Трэвиса, не так чтобы сильно, но застал его врасплох. Трэвис отшатнулся назад и чуть не посмотрел в глаза отцу, но вовремя одумался и уставился в пол. Просто исчезни. Тогда ему станет скучно, и он уйдет. Сделайся маленьким. Вот что ему нужно – чтобы ты был маленьким.

– Клинт, дорогой, – мягко произнесла мама Трэвиса так, словно разговаривала с опасным зверем или непослушным ребенком (или каким-то сочетанием того и другого). – Трэвис – христианин. Не беспокойся. А теперь могу я предложить тебе что-нибудь поесть?

Отец Трэвиса срыгнул и подошел к миске с тестом.

– Не, я не голоден.

Он запустил три пальца в тесто и, глядя на мать Трэвиса в упор, облизал их и снова запустил в миску.

– О, Клинт. Не стоило так делать. Этот кекс не для нас.

Отец подошел к ней вплотную.

– Мне… все… равно, – произнес он, тыкая ее в грудь после каждого слова. Она отвела взгляд. Еще пару секунд он стоял над ней. Страх Трэвиса начал превращаться в ярость. Он чувствовал то же самое, что и тогда, с Алексом Хименезом. Пожалуйста, уйди и больше не прикасайся к моей маме.

– Жду кексика, – с ухмылкой сказал отец и, наставив палец на Трэвиса, добавил: – Лучше тебе не быть жопником.

Он прошествовал в гостиную, где рухнул на диван и врубил телевизор.

Трэвис выдохнул. Спасибо, Господи. Спасибо. Выдохнула и его мать. Они посмотрели друг на друга. Трэвис открыл было рот, но мама поднесла палец к его губам, словно говоря: не надо, будь осторожен.

– Я все-таки испеку сейчас этот кекс, и пусть папа его попробует. А для Кристал я приготовлю другой. У меня в шкафу есть еще одна пачка смеси для бисквитного кекса. На самом деле, она даже лучше той, что дал тебе Диллард.

– Тебе помочь?

Мама посмотрела на него с грустной полуулыбкой и прошептала:

– Нет, золотко. Дальше я сама.

– Папа раньше не был таким, – прошептал Трэвис в ответ.

– Знаю. – Она взяла влажное полотенце и осторожно вытерла муку с лица Трэвиса. В гостиной отец над чем-то хохотнул.

Мама Трэвиса опрокинула тесто из миски в форму для выпечки и достала еще одну форму из-под духовки. Затем поставила миску в раковину и дрожащими руками начала ее мыть.

Трэвис подошел к ней сзади и приобнял за шею. Она положила ладонь на его руки.

– Я люблю тебя, мама, – тихо произнес он.

Еще тише обычного он прокрался мимо отца, который был поглощен просмотром какого-то старого ситкома. Оказавшись у себя в комнате, он включил свой древний ноутбук. Тот со стоном ожил. Пока компьютер загружался, Трэвис прокручивал в уме гипотетические сценарии, в которых давал отпор отцу: где не прокрадывался мимо него, не сжимался, где отец не заставлял его почувствовать себя маленьким и ничтожным. Неприязнь к отцу постоянно перетекала в ненависть к самому себе. Почему ты не можешь быть храбрым? Хотя бы ради матери? Ты совсем не похож на Рэйнара Нортбрука. Тот бы точно за себя постоял. Конечно, даже если ты найдешь в себе силы это сделать, то, скорее всего, облажаешься, и тебе станет еще хуже, как было с Алексом.

Ему хотелось написать Амелии и в то же время нет. Зачем демонстрировать ей свою слабость? Но и одиночество сейчас было не лучшим выходом. Лидия вряд ли его поймет, ведь у нее семья замечательная. А Дилл не поймет, потому что у него все еще ужаснее.

Трэвис долго ходил вокруг да около, а потом наконец взял и сделал это.

«Привет», – написал он.

«И тебе привет, мистер, – почти сразу же ответила Амелия. – Как ты?»

«Тяжко. Сцепился с отцом».

«О господи. Ты в порядке?»

«Ага. Наверное, мне просто нужна поддержка».

«Если бы я была рядом, я бы крепко обняла тебя и напомнила о том, что скоро выйдет „Буря смерти“».

«Подействовало!»

Его телефон снова зажужжал. Амелия прислала фотографию маленького слоненка, играющего с надувным мячом.

«Да!»

Потом забавный мем на тему «Кровавых распрей». Еще один. И еще. Трэвис чуть было не рассмеялся вслух, но сдержался.

«Спасибо!»

«Когда встретимся лично, я обниму тебя миллион раз и скажу: ты не виноват в том, что твой отец так себя ведет».

Бесплотные слова Амелии проникали ему в душу, в то время как дом заполнялся теплым сладко-сливочным запахом выпекающегося кекса.

17 Дилл

Дилл зажег свечи, когда услышал шум автомобиля. Свечей было только пять.

– Диллард, ты тут? – крикнула мама, войдя в темный дом.

– Я здесь, мам.

Она прошла в кухню. Дилл стоял по другую сторону стола с тортом. Его лицо было подсвечено пламенем свечей.

– С днем рождения!

Покачав головой, мама положила вещи.

– Диллард Уэйн Эрли, что ты придумал?

Дилл улыбнулся.

– Я придумал для тебя этот торт. Ну, то есть я достал все необходимое, а мама Трэвиса его испекла. Получилось намного лучше, чем если бы готовил я, честное слово.

Она улыбнулась.

– Я даже…

– Ну, чего ты ждешь? Задувай свечи. Давай съедим по кусочку-другому.

Она села и задула свечи. На мгновение, пока Дилл искал выключатель, в кухне воцарился мрак.

– Ты загадала желание?

– Конечно. Я загадала…

– Нет-нет, рассказывать нельзя: а то желание не исполнится. Кроме того, я и сам, наверное, могу догадаться.

– Желания все равно ничего не значат. Важна лишь молитва.

Дилл поднялся и достал нож, две вилки и две тарелки. Вытащив свечи из бисквитного кекса с ванильной глазурью, он отрезал два больших куска.

– На работе было что-нибудь особенное по случаю твоего дня рождения?

– Девчонки из уборочного персонала скинулись и приобрели для меня подарочную карту на двадцать долларов в Walgreens. Думаю, что куплю что-нибудь по мелочи и узнаю, смогу ли обналичить остальное. Нам нужны марки, чтобы писать отцу.

– Мне кажется, ты должна потратить все на себя, – сказал Дилл.

– Мне ничего не хочется.

– Купи себе сладостей, лосьон для тела или что-нибудь такое.

Она задумалась на секунду.

– Может, сходим, поедим мороженое?

– Мне правда хочется, чтобы ты потратила эти деньги на себя. Это же твой подарок.

– Посмотрим.

Они молча ели торт. Дилл первым доел свой кусок. Было очень вкусно. И пока они сидели вот так, что-то на него нашло. Ему показалось, что сейчас самое подходящее время для того, чтобы поднять эту тему.

– Раз уж мы заговорили о деньгах… Что если у меня была бы возможность зарабатывать намного больше, чем в магазине Floyd's, даже в качестве менеджера? Как бы ты к этому отнеслась?

Она горестно усмехнулась, прожевав кусочек торта.

– О, было бы здорово, если только ты не собираешься торговать наркотиками.

– Нет, но для того, о чем я говорю, нам придется несколько лет обходиться без тех денег, которые я мог бы получать в магазине.

Она отправила в рот еще кусочек.

– Я не поняла. – В ее глазах читалось: надеюсь, я неправильно тебя поняла.

– Я говорю о том, что, может быть, мне стоит поступить в университет. Те, кто…

Она покачала головой и выставила ладонь вперед.

– Нет.

– Но, мам, выслушай. Ты не дала мне закончить.

– Нет, нет смысла. Я знаю, что ты собираешься сказать, и знаю, каким будет мой ответ.

– Мам, я поговорил с Лидией. Она сказала, что выпускники университета зарабатывают намного больше тех, кто не оканчивал вуз, и…

– О, Лидия, разумеется. Ей-то, конечно, легко говорить, не правда ли?

– Но в ее словах есть смысл. Если мы подождем несколько лет, пока я учусь, потом я смогу найти работу получше, и моя помощь будет гораздо существеннее. Это как… – Дилл пытался подыскать какую-нибудь аналогию из Библии, которая заключала бы в себе мысль о том, что ради успеха в долгосрочной перспективе нужно понести временные убытки. – Как мы отказываемся от возможности совершать греховные поступки, чтобы потом жить в раю, с Иисусом.

– Грех – это не возможность. Следовать за Иисусом – не жертва. Это он принес себя в жертву.

– Я пытался придумать какой-нибудь пример.

– Придумай другой.

– Только представь, сколько всего я смогу узнать в университете.

– Ты узнаешь, что ты слишком хорош для Бога, что все мы произошли от обезьян. Да, ты много чего узнаешь.

– После университета у меня появится выбор в жизни.

– Тебе не нужен выбор. Тебе нужен Иисус. Хорошо, когда есть выбор, но у нас его нет. У нас не хватит на это денег.

– Я могу подать заявку на финансовую помощь.

– О, чудесно, так наши долги станут еще больше. То что нужно: могу еще как-нибудь себя продать.

– Ты всегда говоришь «наши долги». Это не я в них влез, а вы, ребята. Почему тогда они легли на мои плечи?

– Потому что мы – семья. А в семье поддерживают друг друга в трудные времена – вот почему. Никто не убегает, бросая близких и оставляя их без помощи. Я бросила школу, чтобы выйти замуж за твоего отца и родить тебя. Я купала и кормила тебя. Я работала по шесть дней в неделю, убирая комнаты в придорожных мотелях, а вечерами – по шесть дней в неделю – на заправке, чтобы дать тебе лучшее, на что способна. Да, это немного. Но у меня есть ты, а у тебя – я, и у нас есть Иисус.

– Мне нужно больше.

– В тебе говорят жадность и гордыня.

– Мне надоело жить в этом городе. Ты знаешь, каково это – носить это имя, этот камень на шее? Все эти взгляды и перешептывания?

Ее глаза сверкнули. Она накалывала на вилку последние кусочки кекса.

– Знаю ли я, каково это? Разумеется, знаю. Думаешь, обо мне никто не шепчется? Обо мне шепчутся больше всего: гадают, в чем я ошиблась, почему ничего не знала, была недостаточно хороша, чего не сделала, а могла бы. Бог дает нам испытания. Именно здесь мы встретились с ними. Думаешь, я позволю сплетникам выгнать нас из дома и провалю посланное Господом испытание? Подумай еще раз.

Дилла охватило чувство вины. Он как будто снова не мог пройти тест на веру. Будто боялся взять в руки очередную змею. Он и не собирался касаться темы колледжа – уж точно не в мамин день рождения. На самом деле прежде он вообще не осознавал, что в нем живет такая мысль.

– Мам, я…

Она не подняла глаз.

– Я больше не хочу об этом слышать. Я почти ничего тебе не говорю насчет того, что ты все свободное время проводишь с Лидией и Трэвисом. Но теперь… прояви почтение.

Дилл повесил голову.

– Ладно, хорошо. Прости.

Ему хотелось рассказать ей, как сильно он будет скучать по Лидии, когда она уедет; что отчасти из-за этого он и сам уехал бы, чтобы его жизнь не закончилась тогда, когда у Лидии все только начнется. Однако в этом вопросе мать едва ли ему посочувствует.

Воцарилась продолжительная пауза. Они сидели и слушали потрескивание дряхлого холодильника и тиканье часов на стене.

– Я испортил тебе день рождения? – спросил Дилл.

– Я никогда не придавала значения этому дню, – ответила мать, поднимаясь, чтобы поставить тарелки в раковину. – Просто становишься на год старше, и все.

Но она не сказала «нет».

Книга – возможно, это искупит его вину.

– Послушай, чуть не забыл. Подожди-ка. У меня кое-что есть для тебя.

Дилл вскочил и побежал в свою комнату. Он не стал заворачивать книгу в оберточную бумагу: не умел, да и не было у них дома ничего такого. Он вернулся в кухню, пряча книгу за спиной.

– Диллард, не стоило, – сказала мать, конечно же, не в смысле «тебе не стоило… заставлять меня ждать так долго», что другие обычно подразумевали под этой фразой, а в прямом смысле.

Дилл протянул ей книгу.

– Мистер Берсон из книжного магазина решил, что тебе это может понравиться. С днем рождения!

Она посмотрела на него.

– А она…

– Конечно, христианская.

Она пролистала книгу: разумеется, Иисус. Потом потянулась к нему и поцеловала его в лоб.

– Спасибо, Диллард. Ты хороший мальчик. Благодаря тебе и сегодняшнему звонку твоего отца я чувствую, как мне повезло.

– Я здесь сам все приберу, мам. Можешь пойти почитать книжку, принять горячую ванну или еще что-нибудь, отчего у тебя снова поднимется настроение.

Дилл подошел к раковине и принялся мыть посуду. Вскоре притупились как чувство вины за то, что он поднял тему учебы, так и восторг оттого, что он преподнес маме подарок, который она не возненавидела сразу же. На замену им пришло нечто вроде приглушенной боли в сочетании со злостью: злостью прежде всего на Лидию. Было нечестно обращать свою досаду на нее, даже внутренне, винить ее в этой выдуманной игре в одни ворота, где ее успехи приравнивались к его поражениям. Но тем не менее он дал волю своим эмоциям. И было бы еще более нечестно злиться на мать в ее день рождения.

18 Лидия

Сначала о главном. Я хочу поблагодарить всех, кто прочитал, перепостил и прокомментировал мое интервью с Лэйди. Оно уже успело набрать здесь огромное количество просмотров (спасибо всем, кто его ретвитнул). Я так сильно нервничала, а она оказалась такой классной и чудесной. Покупайте все ее диски, пожалуйста, и спасибо.

На фотографии я выгляжу очень счастливой, как раз размышляю об этом мероприятии. На мне топ Missoni, надетый поверх платья, которое я выцепила в магазине «Чердак» в Восточном Нэшвилле. Сумка из Goodwill. Босоножки из магазина Owl, а ожерелье – Miu Miu.

Сейчас конец сентября. «И что?» – спросите вы. А то, что если считать осень субботой года (а в этом есть смысл, потому что осень – самое классное время года, а суббота – самый классный день недели), тогда сентябрь, получается, – пятница среди всех месяцев. Это значит, он тоже классный. Итак, официально заявляю, что я в поиске хороших осенних фильмов. Посоветуйте что-нибудь в комментариях.

Мне нравится носить осенние цвета, когда на улице становится прохладно и я могу подбирать интересные многослойные луки. Я пристрастилась к пиджакам (тут я тебя сильно удивила, дорогой читатель). Осенью я фактически превращаюсь в пятидесятилетнюю женщину: еду в Cracker Barrel и покупаю свечу «Осенний урожай янки» (единственная вещь со словом «янки», которая вхожа в дома большинства южан). Это лишь один из компонентов моей неутолимой страсти к уюту. Другая ее составляющая – тыквенная приправа, которую я добавляю во все. В середине октября я ем с ней яичницу, стейк… я ем [впишите сюда любое блюдо, которое будет отвратительным, если в него добавить тыквенную приправу].

Люблю магические, темные, пасмурные осенние дни, когда дождь идет с самого утра до позднего вечера. Можно слушать Леонарда Коэна, завернувшись в теплое одеяло восхитительной меланхолии.

Вот чего у Теннесси не отнять: осень здесь по-настоящему хороша. Все эти венки, стебли кукурузы, тюки сена, древесный дым и пугала. Листья – они просто потрясающие. Мне не верится, что нынешняя осень, вероятно, станет для меня последней в Теннесси, во всяком случае, на какое-то время. Мне будет ее не хватать. Надеюсь, там, где я окажусь, осень будет хотя бы вполовину так же хороша.

У меня сейчас такой период, когда все мои умственные силы направлены в одно русло (вся эта волокита с вузами и т. д., и т. п.). Порой у меня даже возникает чувство, что мне не о чем написать – ничего важного или глубокомысленного на ум не приходит. Именно в такие моменты я буду иногда отвечать на часто задаваемые вопросы, потому что… ЭЙ, БЕСПЛАТНЫЙ ИНТЕРНЕТ-КОНТЕНТ. В общем, приступим.

Вопрос: почему ты всегда пишешь не «Форрествилл», а «Форествилл»?

Ответ: потому что Форрествилл назван в честь Натана Бедфорда Форреста, основателя Ку-клукс-клана, то есть получается, что название моего города такое же классное, как, например, «Гитлервилл». О, и бонус! Наш город находится в округе Уайт (который назван не в честь белокожих людей, насколько мне известно). Суть в том, что все это ужасно. И, как я всегда говорю, леса гораздо лучше, чем расисты[6]. Поэтому всегда пишу «Форествилл», потому что ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ИЗМЕНИТЬ МИР, НАЧНИ с СЕБЯ. Короче, лишняя «р» в слове «Форрествилл» означает «расистский».

Вопрос: в каком классе ты учишься, в какой вуз собираешься, что хочешь изучать?

Ответ: в выпускном; время покажет, но вот мой список вузов, первым идет приоритетный, а дальше в произвольном порядке: Нью-Йоркский университет, Оберлинский колледж, колледж Смит, Брауновский университет, колледж Сары Лоуренс, Принстонский, Гарвардский, Йельский, Колумбийский, Корнелльский университеты, университет Вандербильта, колледж Вассар, Уэслианский университет; хочу изучать журналистику.

Вопрос: кто для тебя иконы стиля, примеры для подражания?

Ответ. Как реальные, так и вымышленные персонажи (можете погуглить): ДОЛЛИ ПАРТОН (это очевидно), Марго Тененбаум, Зэди Смит, Дебби Харри, Наташа Хан, Анджела Чейз, Вероника Марс, Дженни Льюис, Патти Смит, Диди Пенни, Кэти Джейн Гарсайд, Мег Уайт, Донна Тартт, Флоренс Уэлч, Пи Джей Харви, Бейонсе, Стиви Никс, Джоан Дидьон, Фрида Кало, Марта Геллхорн, Анаис Нин, Фланнери О’Коннор.

Вопрос: твои любимые дизайнеры, модные дома.

Ответ: Rodarte, Рик Оуэнс, Вивьен Вествуд, Prada, Билли Рейд (я все же южанка).

Вопрос: ты лесбиянка?

Ответ: сильно зависит от того, кто меня об этом спрашивает. Если кто-то из вышеупомянутых дам, ответ – подчеркнутое «да». Ник Кейв периода группы The Birthday Party? Ответ – нет. Молодой Виллем де Кунинг? Нет. Дэвид Боуи периода фильма «Лабиринт»? Нет. Люк Уилсон в фильме «Бутылочная ракета»? Нет. Люк Уилсон в «Семейке Тененбаум»? Тоже нет.

Если же этот вопрос задает очередной интернет-тролль, который всерьез полагает, что сегодня, в наше время, назвать кого-то геем – это оскорбление – в пассивно-агрессивной форме, – тогда ответ такой, чтобы он непременно вызывал у вас максимальный дискомфорт, нес угрозу вашему самоощущению и провоцировал приступ нервного расстройства. Та к что ответом, вероятно, будет: да, я ярая лесбиянка. Всем остальным, кого интересует этот вопрос, нужно отвечать отдельно, в зависимости от каждого конкретного случая.

Ладно, на сегодня достаточно. Продолжим позже. А пока полюбуйтесь этими фотографиями, на них – мой улов. Нашла это в прошлую субботу в антикварном магазине на своей улице. Кстати, это еще одно достоинство юга – антикварные магазины.

* * *

Выложив свой пост, она посмотрела на Трэвиса, который сидел за библиотечным столом напротив нее и что-то рьяно печатал на телефоне. Вид у него был отсутствующий и почти беззаботный – во всяком случае, более беззаботного Трэвиса она еще не видела. Он прочел сообщение и беззвучно засмеялся. Потом опустил голову на стол и затрясся от смеха. Его смех был таким радостным и заразительным, что Лидия просто не могла остаться в стороне.

– Так, ладно, чувак. Что там у тебя? С кем переписываешься?

Он потер глаза.

– Ни с кем. Ничего.

Она устремила на него недоверчивый взгляд и беззлобно произнесла:

– Ты худший в мире лжец.

19 Дилл

Дилл загрузил покупки мисс Реллифорд в ее машину.

Дрожащей рукой она протянула ему доллар.

– Вот, возьмите, молодой человек. Благодарю вас за помощь. Доброго вам дня.

Дилл взял деньги и засунул их в карман рубашки.

– Да, мэм, спасибо. И вам хорошего дня.

Он не спеша направился с пустой тележкой к магазину, наслаждаясь этими короткими мгновениями на свежем воздухе перед возвращением в прохладное кондиционированное помещение магазина Floyd’s, где витал неуловимый запах гниющего мяса и испорченных овощей.

Диллу нравилось отвозить покупки на парковку ранними вечерами. Стоял конец сентября. Солнце было еще теплым, но не таким интенсивным, как летом. Оно казалось немного поблекшим. Он уловил донесшийся откуда-то слабый аромат скошенной травы. Как такое может быть, что любовь к какому-то месту и ненависть к нему же спокойно существуют бок о бок?

Сражаясь с тележкой (почему у магазинных тележек всегда как минимум одно сломанное колесо?), он подошел ко входу в магазин, где на облупившейся пластмассовой пони, работающей от монет, сидела маленькая девочка.

Дилл с улыбкой посмотрел на нее.

Она захихикала.

– Я катаюсь на пони!

– Да, точно! Молодец, маленькая ковбойша!

Пони остановилась, и девочка перекинула через нее ногу, чтобы слезть. В спешке она зацепилась сандалией за завиток на гриве и упала на асфальт лицом вниз, ободрав себе подбородок. С мгновение она смотрела на Дилла огромными голубыми глазами, которые наполнились слезами.

Ой-ей.

Она взвыла как сирена, предупреждающая о торнадо.

Дилл кинулся к ней и, опустившись на колени, стал гладить ее по спине.

– О, нет, солнышко! Эй, эй, не плачь. Все хорошо, все в порядке, ш-ш-ш. Где твоя мама?

Но она была безутешна.

Дилл осторожно взял ее на руки и тихо сказал ей на ушко:

– Ну-ну, ну же, давай найдем твою маму, ладно? Пойдем искать маму.

Тут с дальнего конца парковки послышался безумный вопль:

– Эй! Эй! Что вы делаете?! Отпустите ее!

Подняв глаза, Дилл увидел бегущую к нему женщину. Он опустил малышку, которая все еще ревела, на землю.

– Мэм, это ваша?..

– Что ты с ней сделал? Почему она плачет? – завопила женщина. Опустившись на колени, она стала трясти дочь за плечи.

– Дейзи, Дейзи, милая, что случилось?

Вокруг начала собираться толпа.

– Сходите за управляющим, – сказал кто-то.

– Эллисон, все в порядке? – выкрикнул другой.

У Дилла вспыхнуло лицо.

– Мэм, я просто шел мимо, а она каталась на пони и упа…

Женщина выпрямилась и с разъяренным видом подошла вплотную к Диллу.

– Держись от нее подальше. Держись подальше. Я тебя знаю. Ты – сын Дилларда Эрли. Ты моего ребенка не тронешь, понял?

– Эллисон, мне кажется, что Дейзи… – начал кто-то.

– Мне плевать! Плевать! Пусть только попробует тронуть мою дочь или приблизиться к ней.

Мистер Макгоуэн, управляющий, протиснулся сквозь толпу.

– Так, так, все в порядке? Мэм!

В ее голосе по-прежнему слышались звенящие металлические нотки:

– Я относила покупки в машину. Дейзи каталась. Тут я повернулась и увидела его… – она показала на Дилла, и ее губы изогнулись в презрительной гримасе, – увидела, что он тут как тут, а Дейзи плачет.

Дейзи продолжала рыдать так, словно кто-то мог усомниться в словах ее матери.

– Она упала, – сказал Дилл. – Я пытался…

Мистер Макгоуэн поднял руку, оборвав Дилла на полуслове.

– Дилл, пожалуйста, вернись в магазин. Мэм, мне очень жаль, что так вышло. Я уверен, что Дилл действовал безо всякого злого умысла.

Хватит. С меня хватит.

Дилла бросило в жар. Он громко произнес:

– Постойте. Я не сделал ничего плохого. Похоже, она просто чувствует себя виноватой. Сама ушла, а с ее ребенком что-то случилось.

– Да как ты смеешь? Ты не должен так со мной разговаривать. Ты не имеешь права. Я хорошая мать.

– Дилл! – резко произнес мистер Макгоуэн. – Я с этим разберусь. Пожалуйста, возвращайся в магазин.

Дилл и женщина еще раз обменялись укоризненными взглядами, после чего он повернулся и пошел в магазин. Он направился прямиком в тускло освещенную комнату отдыха для сотрудников, где на стареньком телевизоре крутили запись какого-то ситкома. Он устало сел за стол, провел руками по волосам.

Через несколько минут появился мистер Макгоуэн. Дилл открыл было рот, но тот оборвал его.

– Господи, Дилл! Что на тебя нашло, парень? Нельзя так разговаривать с клиентами.

Вот это называется поддерживать своих сотрудников, Floyd's.

– Мистер Макгоуэн, я ничего дурного не делал. Я пытался помочь девочке. Как еще я должен был поступить? Пройти мимо? И пусть себе плачет?

– Ну, ты мог позвать меня…

– Вы знаете, почему эта женщина так себя вела?

– Да, – мягко произнес он, – знаю. Муж Эллисон, Чип, – пастор в церкви Христа. Так что она, скорее всего, была не в восторге от твоего отца еще до того, как все случилось. Люди не любят, когда другие говорят им, что, для того чтобы быть ближе к Богу, нужно вертеть змеями в руках.

– Ага. – Дилл больше ничего не стал говорить, просто смотрел перед собой. – Что ж, мне лучше вернуться к работе.

– Сколько осталось до конца твоей смены… пятнадцать минут? Можешь идти. Отмечу тебя так, как обычно. – Мистер Макгоуэн говорил примирительным тоном.

– Ладно. – Дилл поднялся, не глядя на мистера Макгоуэна, снял свой зеленый фартук и медленно направился в библиотеку, где должен был встретиться с Лидией и Трэвисом. Он чувствовал себя изрядно потрепанным.

* * *

Войдя в библиотеку, Дилл сразу же заметил Лидию с Трэвисом. Они выбрали стол подальше от недремлющего ока библиотекарши, мисс Уайт, которая быстро пресекала все разговоры.

Лидия старалась выхватить у Трэвиса телефон. Он, хохотнув, поднял руку с телефоном повыше, чтобы она не достала. Она вскочила и, перегнувшись через стол, снова попробовала дотянуться до телефона, едва не упав, когда Трэвис отклонился назад, по-прежнему не опуская руки. Тогда она обошла вокруг стола, села рядом с Трэвисом и начала его щекотать. Он скорчился, хихикая, а она попыталась заполучить телефон. Мисс Уайт бросила на них испепеляющий взгляд и шикнула.

– Дилл, помоги мне, – громко прошептала Лидия, когда тот подошел к ним и бросил свой рюкзак на стол.

– Нет уж, Дилл, мне помоги, – тоже шепотом сказал Трэвис. – Со мной ты дружишь дольше.

– Ага, но именно благодаря мне Дилл непохож на клоуна. Давай, Дилл. У меня есть подозрение, что Трэвис тайком от нас переписывается с подружкой. Мы должны все выяснить.

Дилл пытался притвориться веселым и подыгрывать, но получалось у него плохо: смотреть на Лидию и Трэвиса, валявших дурака, в то время как его фактически обвинили в том, что он педофил, было просто невыносимо.

– Не, спасибо. Лучше выйду в интернет, пока есть такая возможность.

Он отдал свою библиотечную карточку мисс Уайт и сел за компьютер: не столько чтобы выйти в интернет, сколько чтобы побыть в стороне от радостных людей.

Он говорил себе, что не станет намеренно искать предлог испортить Лидии настроение, что читать блог Лидии именно сейчас – плохая идея, – и все же сделал именно это.

Дилл читал пост за постом, и в нем росла обида.

Мне не терпится поскорее попасть в университет, оставить все это в прошлом. У меня нет друзей, так что все свободное время я провожу в одиночестве: пишу посты, покупаю винтажные вещи и делаю симпатичные снимки. Не-а, у меня нет ни единого друга, во всяком случае никого, о ком стоило бы упомянуть или о ком не было бы неловко говорить.

К тому моменту, как он разлогинился и вернулся к столу, за которым сидели Лидия с Трэвисом, она уже снова работала за компьютером, а он с кем-то переписывался.

– Дилл! Мне удалось заполучить его телефон. Он пишет кому-то по имени Амелия. У Трэвиса есть девушка, чувак.

Трэвис покраснел и мрачно улыбнулся:

– Нет, просто знакомая с форума.

Лидия повернулась к Диллу:

– Похоже, Трэвис втрескался в эту девчонку по самые распри. Как тебе такая формулировка?

Трэвис запротестовал. Дилл попытался засмеяться, но растущая в нем черная громада ярости заполнила грудь и легкие.

– Да.

Лидия на секунду застыла, разинув рот и выставив вперед руки.

– Чувак, ты это серьезно? У нас появилась реальная возможность потроллить Трэвиса насчет девушки, и ты ее вот так упускаешь?

И тут черная громада ярости взорвалась, и по его жилам потекла раскаленная лава.

– Позволь задать тебе один вопрос.

– Давай.

– Просто интересно. Как так вышло, что ты ни разу не упомянула о нас с Трэвисом в своем блоге? Неужели ты настолько нас стыдишься?

Хорошее настроение, в котором пребывала Лидия, мгновенно улетучилось. Она уставилась на Дилла: ее взгляд стал язвительным.

– Прости, а я что, должна оправдываться перед тобой за то, о чем пишу в своем собственном блоге?

Дилл пытался говорить непринужденным, безразличным тоном, но это получалось у него плохо.

– Нет, просто это довольно печально, что ты стыдишься своих друзей, только и всего.

Трэвис, который явно делал вид, что поглощен перепиской, поерзал на стуле.

– Дилл, перестань. Не вмешивай меня в это. Мне все равно.

Дилл сверкнул на него глазами.

– Ну конечно, приятель. Занял ее сторону примерно через полминуты после того, как она пыталась тебя скомпрометировать.

– Мне кажется, ты ведешь себя грубо. Я…

Лидия не дала Трэвису договорить.

– Что все это значит, Дилл? Почему ты именно сейчас, после стольких лет дружбы, решил поднять эту тему?

– О, так мы друзья? Извини, я же только твой блог читал. Не знал, что у тебя есть друзья… я уже сказал: мне просто интересно.

– Чушь собачья. – Она уже не шептала.

– Так, ладно, вы трое, – сказала мисс Уайт. – Я вас предупреждала. Продолжайте свою беседу за дверью.

Лидия закатила глаза, захлопнула свой ноутбук, выдернула вилку из розетки в стене и начала запихивать вещи в сумку.

– Спасибо, Дилл.

– Пожалуйста.

Они вышли из библиотеки, опустив головы и ни на кого не глядя. Дойдя до парковки, встали в кружок у багажника «приуса».

– Ты не ответила на мой вопрос, – сказал Дилл. – Как так вышло, что ты ни разу о нас не упомянула?

– Я ответила на твой вопрос другим вопросом. Почему ты считаешь, что у тебя есть на это какие-то права?

– Я не считаю, что у меня есть право быть упомянутым в твоем блоге. Я хочу, чтобы ко мне относились как к настоящему другу и не стыдились меня.

Лидия открыла багажник, кинула сумку в машину и, положив руку на бедро, жестом пригласила Дилла сделать то же самое.

– Садись, устрою тебе разнос.

– Я вон там припарковался, – сказал Трэвис. – Ребят, перестаньте ссориться. Это того не стоит.

Дилл с Лидией удивленно посмотрели на него.

Дилл никогда еще не слышал, чтобы Трэвис говорил таким сердитым голосом.

– Вы просто испоганили мне хороший день. Вокруг меня достаточно людей, которые портят мне жизнь; не хватало еще, чтобы это делали вы двое. Просто перестаньте.

Лидия приняла боевую стойку: ее 160 сантиметров роста против почти двухметрового Трэвиса.

– Слушай, Трэвис, мы сами разберемся. А сейчас оставь нас в покое, пожалуйста, ладно?

Трэвис вскинул руки вверх.

– Окей. Как хотите.

Дилл с Лидией забрались в машину и несколько мгновений сидели молча, не шевелясь.

– Что тебе нужно? – наконец спросила Лидия. – Я же знаю, что мода тебе безразлична. Хочешь, чтобы у меня в блоге была серия твоих фотографий или что?

– Нет.

Лидия обеими руками ухватилась за волосы.

– Аг-грх. Так что же тебе нужно?

– Чтобы ты поняла: тот факт, что мы живем в маленьком городке и у нас немного друзей, – для тебя словно какой-то модный аксессуар. Ты можешь надевать его и снимать, когда тебе вздумается. Но для меня это дерьмовая действительность.

– Модный аксессуар? – Лидия повысила голос. – О господи, приехали.

Она завела машину, переключила рычаг коробки передач и вырулила с парковки.

– Да, я читал твой блог. Ты любишь выставлять себя эдакой белой вороной из забытого богом южного городка, говорить о том, что у тебя нет друзей и никто тебя не понимает. Очень романтично. Но у тебя есть пропуск на выход. На самом-то деле в твоей жизни все в полном порядке. Это твои друзья, о которых ты никогда не упоминаешь, застряли здесь навсегда.

– Bay, похоже, мы съехали с темы. Но так уж и быть: ты не застрял, это твой выбор. Я пыталась убедить тебя поменять решение, разложила по полочкам все твои аргументы. Но ты считаешь, что должен остаться. Что ж, ладно. Это твоя жизнь, а я прекрасно проживу без этой твоей убогой ревности, причина которой в том, что тебя бесит твой собственный выбор.

Дилл в свою очередь повысил голос.

– Мой выбор? Я не выбирал, чтобы моего отца посадили, а мы остались с кучей долгов. Любишь же ты говорить о выборе! Но это несложно, когда перед тобой открыты все двери.

– Во-первых, не стоит думать, будто ты знаешь обо мне все. Моя жизнь – не ложе из цветов. А во-вторых, ты себя только послушай. Похоже, кто-то выставляет себя «мальчиком из бедной семьи, которого не понимает легкомысленная богачка».

– Да мне фиолетово, что у твоей семьи больше денег, чем у моей. Мне просто обидно. Ты не только делаешь вид, что меня не существует, но и стремишься поскорее со мной распрощаться. Я чувствую себя никчемным. Знаешь, сколько людей относится ко мне именно так? Я не хочу еще и от тебя это терпеть.

– Почему все, что я делаю, ты воспринимаешь в самом невыгодном свете? Как будто это мой замысел – причинить тебе боль! Как будто я веду свой блог только для того, чтобы тебя обидеть! И в университет поеду для того, чтобы ранить твои чувства!

– Да ничего я так не воспринимаю.

– Воспринимаешь.

– Нет.

– Может, вместо того чтобы зацикливаться на том, чего я для тебя не делаю, тебе стоит подумать о том, что я для тебя делаю. Если бы не я, ты так и сидел бы на пятой точке в четырех стенах и играл на своей гитаре.

Дилл сделал вид, что поклоняется ей.

– О, благодарю тебя, спасительница. Спасибо, что спасла меня. Хотя, знаешь, сидеть на пятой точке и играть на гитаре намного лучше, чем тусить с кем-то, кто меня стыдится и мечтает поскорее со мной распрощаться.

Лидия подъехала к дому Дилла.

– Запросто можно устроить так, что ты будешь заниматься этим чаще, – произнесла она холодно.

У Дилла тут же возникло ощущение, будто у него в горле застрял гигантский кубик льда. Он знал этот запах – надвигающейся утраты, знал, каково это – когда жизнь распадается на части и эти части одну за другой уносит у него из-под ног. Его охватили паника, желание как можно скорее запечатлеть в памяти образ Лидии и всего, что ее окружало, – на случай если он больше ее не увидит. То, как она сидела: очень близко к рулю, глядя прямо перед собой, поставив локоть на окно и подпирая рукой голову. Другая рука – с облупившимся голубым лаком цвета винтажного автомобиля – лежала на руле. Линия шеи, переходящей в плечо. Начинающий отклеиваться кусочек черной изоленты, прилепленный на вечно горевшую лампочку проверки двигателя. Пять-шесть освежителей воздуха, болтающихся на зеркале заднего вида. Рисунки на ее запястьях и пальцах. Прошу тебя, Господи, развяжи мне язык, верни мне дар речи. Пожалуйста, избавь меня от гордости в эту минуту, позволь мне найти слова, которые я должен произнести, чтобы не потерять еще одну часть себя.

– Ну и ладно, – сказал Дилл.

Это не то, что я имел в виду, Господи. Похоже, ты ушел спать, оставив на посту одного из ангелов низшего звена.

Потом он вспомнил о церковной табличке. Последний шанс. Господи, заговори со мной. Он устремил взгляд в конец улицы. «Если тебе кажется, что бог далеко, угадай, кто из вас отдалился». Отлично, Господи. Послание насчет расставания. Очень кстати в эту минуту.

Дилл вышел из машины. Лидия не бросила на него ни единого взгляда, не сказала ни слова на прощание. Он едва успел закрыть дверцу, как она уже укатила с визжащими шинами. Габаритные огни ее машины растворились в темноте и исчезли.

20 Трэвис

Рэйнар Нортбрук сел за стол, держа в своих нетерпеливых руках недавнее послание от леди Амелии из Южных земель. Витиеватым почерком она излагала события, происходившие в ее жизни. Всякий раз, когда он получал от нее весточку, его душа пела.

«Какие планы на сегодня?» – написал Трэвис.

«Возьму Пиклза и проведаю бабушку с дедушкой. А ты сегодня тусишь с друзьями?» – ответила Амелия.

«Не знаю. Лидия уехала в Нью-Йорк, смотреть вузы. Дилл молчит. Они какие-то странные».

«Ой».

«Ага. Я люблю своих друзей и не хочу писать о них ничего плохого, но порой мне кажется, что они меня не понимают».

«Понимаю тебя».

«Знаю. Вот потому ты мне и нравишься».

«Тебе повезло, что у тебя в школе хотя бы двое друзей есть. У меня – вообще никого».

«Да, знаю, я просто хочу…»

Телефон Трэвиса зазвонил прямо в процессе составления ответа. Легок на помине.

– Привет, Дилл, как дела?

– Привет, Трэвис, ты сегодня работаешь?

– Не, склад закрыт по воскресеньям. А что?

– Похоже, мне нужна твоя помощь. У мамы машина не заводится, а нам нужно починить ее до понедельника, чтобы она могла поехать на работу. Но я ничего в машинах не понимаю, и механик нам не по карману. Поможешь разобраться?

– Хорошо, без проблем. Только быстро позавтракаю, вымою голову – и к тебе.

– Слушай, Трэвис. Прости, что я так вел себя на днях, как псих.

Трэвис засмеялся.

– Не парься, приятель. Скоро буду.

Мало кто обрадовался бы, если бы ему позвонили тихим воскресным утром и попросили помочь с ремонтом машины. Но Трэвис обожал помогать людям, любил проводить время с друзьями, находиться подальше от отца, а еще ему нравилось извлекать из автомобиля неисправную запчасть и ставить на ее место сверкающую новенькую. Дилл сейчас предоставил ему возможность реализовать все четыре пункта. Плюс Трэвис хотел поговорить с другом. Ему казалось, что сейчас самое время рассказать Диллу про Амелию. Дилл был не так остер на язык, как Лидия, поэтому Трэвис решил довериться именно ему.

Трэвис направился в кухню, где мама уже поставила на стол теплые лепешки, подливку и яичницу с беконом. Он обнял ее и рассказал ей, куда собирается, а потом попрощался с Амелией. Проглотив еду и взяв коробку с инструментами – Трэвис подозревал, что у Дилла не найдется ничего, кроме отвертки и плоскогубцев, – он отправился к другу. Вдобавок ко всему ему удалось избежать встречи с отцом: тот уехал охотиться с луком.

Трэвис припарковал свой красный пикап «форд» прямо за «шевроле» мамы Дилла. Дилл стоял у открытого капота и изучал движок.

– Ищешь кнопку включения-выключения? – заулыбался Трэвис, выйдя из машины.

Дилл с улыбкой отошел в сторону и провел рукой по волосам.

– Очень надеюсь, что ты поможешь мне разобраться.

– Ну, давай глянем, что с ней. – Трэвис взял ключи, сел в машину и попытался ее завести. – Свет есть, так что проблема не в аккумуляторе, – пробормотал он, повернул ключ – ничего: ни щелчка, ни других звуков. Снова повернул ключ – ничего.

Он на мгновение задумался, прокручивая в уме возможные сценарии. Если бы дело было в генераторе, аккумулятор отказал бы и свет не включался бы. Если топливная система – движок начал бы крутиться и жужжать, но машина не завелась бы.

Он вышел из машины и закрыл капот.

– Похоже, проблема со стартером.

– Уверен? – спросил Дилл.

Трэвис поправил бейсболку.

– Не-а, но это наиболее вероятный расклад.

– А стартер трудно заменить?

– Да нет.

– Дорого стоит?

– Для этой машины, возможно, обойдется в пятьдесят-шестьдесят баксов.

По лицу Дилла становилось ясно, что даже это для него дорого, но делать было нечего.

Сев в пикап Трэвиса, они поехали в магазин запчастей. У Трэвиса была еще одна причина, по которой он с радостью помогал Диллу: кое-что его тяготило.

– Слушай, я знаю, что Лидии почти всю неделю не было, она уехала смотреть вузы с мамой. И все равно: ты с ней хоть раз разговаривал с прошлой пятницы?

Дилл сделал глубокий вдох, а потом выпустил воздух через нос.

– Нет.

– Ни слова?

– Ни слова.

– Не считаешь, что должен с ней поговорить?

– Да что я ей скажу?

Трэвис настроил обогрев в салоне и, выгнув шею, посмотрел, есть ли встречный поток, прежде чем повернуть налево.

– Ну, не знаю; «извини»?

– Но я не чувствую себя виноватым.

– А должен.

– С чего ты взял? – фыркнул Дилл.

– Ну, ты типа как сорвался на нее.

– Да, и что? У меня был трудный день.

– Если бы у меня был трудный день, я бы не стал выпускать на вас пар.

– А ты разве не считаешь, что Лидия в этом году ведет себя по-другому? – спросил Дилл. – С тех самых пор, как поняла, что уедет отсюда? Как будто зазналась.

– Нет, ничего такого. Может, у тебя фантазия разыгралась.

– Клянусь, чувак, я прав. Готов поклясться: она изменилась.

– Приятель, мне кажется, ты к ней излишне строг. Хорошо ведь, что она сможет уехать отсюда в большой город, где много всякой моды? Так порадуйся за нее.

Дилл нахмурился.

– К слову о моде: ты читаешь ее блог?

– Ага, бывает порой, но не как «Отче наш».

– Тебя не волнует, что, несмотря на все наши поездки и совместные фотки, она ни разу о нас не упомянула? К слову, она выложила даже снимок той дамочки, владелицы магазина в Нэшвилле. Они были знакомы всего пятнадцать минут. Разве не похоже, что она нас стыдится?

Трэвис пожал плечами.

– Ну, та дамочка очень даже симпатичная, и наряд у нее что надо. Мы с тобой совсем не модники. С чего вообще о нас писать?

– Наверное. И все равно меня это бесит. Такое чувство, будто она считает, что мы ее недостойны.

Они припарковались у магазина запчастей и вошли внутрь. За прилавком, о чем-то разговаривая, стояли двое мужчин – постарше и помоложе, оба в зеленых жилетах и бейсболках.

– Что ищете, ребята? – спросил тот, что помоложе.

– Нам нужен стартер для «шевроле кавальер» девяносто второго года выпуска, четырехцилиндровой, – сказал Трэвис.

– Посмотрим, что выдаст компьютер. – Он, прищурившись, посмотрел на экран. – Пишет, что один есть на складе. Подождите минутку, схожу проверю.

Мужчина что-то записал себе на клочке бумаги и направился в заднюю часть магазина.

Пожилой мужчина кивнул Диллу.

– Простите, молодой человек, вы не против, если я спрошу: вы случайно не внук Дилларда Эрли?

Дилл взглянул на него с опаской.

– Да, сэр, так и есть, – тихо произнес он, словно надеялся, что пожилой мужчина будет осторожен в выражениях. Трэвис никогда не упоминал в разговоре с Диллом, что ему что-то известно о Змеином короле. И Дилл явно предпочитал, чтобы так все и оставалось.

– Бог мой, – сказал мужчина. – Я когда-то работал вместе с твоим дедушкой, на старой заправочной станции Gulf у Северной церкви. Сейчас там Conoco.

– Да, сэр, – ответил Дилл, глядя себе под ноги.

– Он был изумительным механиком, от бога, – произнес мужчина с ностальгической усмешкой. – Починить мог что угодно. Чутье у него было – сразу определял, что не так с машиной. И руки умелые. А еще он пел. Напевал старые мелодии за работой. Боже правый, как же он пел! Ты этим в него пошел, сынок?

– Чем именно?

– Да чем угодно.

– Ну да, я пою.

– Готов поспорить, что и машину сумеешь починить, если потребуется. Такие штуки передаются по крови.

– Да, сэр, много чего передается.

– Ты на него похож.

– Да, так говорят. Я видел его только на фотографиях. Он умер еще до моего рождения.

– Точно, – мягко сказал пожилой мужчина, кивнул и отвел взгляд, потом посмотрел на Дилла в упор и добавил: – Сынок, он был хорошим человеком. Хочу, чтобы ты это знал.

Трэвис узнал этот взгляд – точно такой же был у Ламара, когда тот рассказывал историю Змеиного короля: взгляд человека, прожившего на свете достаточно долго, чтобы понимать, насколько всепоглощающим может быть горе; взгляд пожилого человека, боящегося ужасной смерти.

Второй мужчина вернулся с грязной картонной коробкой и поставил ее на прилавок.

– Так, ребята. Семьдесят долларов семьдесят пять центов с налогом и платой по возврату в размере четырнадцати долларов[7].

Дилл протянул ему несколько скомканных купюр. Выходя из магазина, Трэвис оглянулся и увидел, что пожилой мужчина подошел поближе к своему напарнику и показывает пальцем им вслед. Трэвис готов был поспорить, что сейчас тот услышит историю Змеиного короля.

* * *

– Так, значит, тебе все равно, что Лидия уедет? – спросил Дилл.

– Нет, конечно, я буду по ней скучать, но мы же знали, что это случится. Лидия все время твердила, что хочет уехать. Только представь, как сильно она расстроится, если ей придется остаться.

– А ты когда-нибудь думал уехать?

– Да куда я поеду? Здесь мой дом.

– В вуз?

– Не. Оценки не те. К тому же я хочу читать только то, что мне самому по душе, а не то, что задаст профессор.

– Мы же будем общаться после того, как Лидия уедет? – спросил Дилл.

Трэвис рассмеялся.

– Ага. Но я не могу обещать, что мы будем придумывать что-то настолько же интересное. И ты, возможно, останешься в меньшинстве, если придется голосовать за то, можно ли мне брать дубинку в поездки, особенно учитывая тот факт, что за рулем буду я.

– Твоя дубинка никогда не бесила меня так, как Лидию.

– Хочешь сказать, что все это время было два против одного в пользу дубинки?

– Этого я не говорил.

Трэвис решил, что настало время во всем сознаться.

– Слушай… помнишь, как Лидия в библиотеке пыталась вырвать у меня телефон?

– Ага.

– Я переписываюсь с девушкой по имени Амелия Купер, с которой познакомился на форуме. Она из Алабамы. Все идет довольно неплохо.

Дилл несколько секунд смотрел на Трэвиса, а потом широко улыбнулся и ткнул его кулаком в плечо.

– Чувак, ну ты даешь! Женщин, значит, окучиваешь.

Трэвис хихикнул и поправил бейсболку.

– Ну, она мне правда нравится. Думаю, что когда-нибудь мы станем больше чем друзьями. Я на это надеюсь. Мы встретимся в мае, на фестивале Возрождения в Теннесси. Может, и раньше. Ей нравится моя дубинка.

– Ей нравится твоя дубинка, да? – повторил Дилл с подчеркнутой иронией.

Не сразу, но Трэвис понял. Он снова захихикал и тоже ударил Дилла по руке.

– Нет, чувак, не совсем так. Это не то, что я имел в виду. Вот блин. – Он лукаво улыбнулся. – Как бы то ни было, ты наверняка рад слышать, что дружба может превратиться в нечто большее.

У Дилла в буквальном смысле отвисла челюсть.

– Эй, притормози.

Трэвис бросил на Дилла взгляд, в котором читалось: «Ой, да брось».

Дилл покачал головой и отвел глаза.

– Тебя не в ту степь занесло.

Трэвис еще раз посмотрел на Дилла точно так же.

– Скажи это мне в глаза.

– Нет. Ты за рулем.

Трэвис рассмеялся и снова ударил Дилла по руке.

– Я знал! Но почему же ты никогда…

– Потому что.

– Почему?

– Я не хочу все испортить. А я бы испортил.

– Может, и нет.

Но вообще-то, да, Дилл, у тебя есть все шансы.

Дилл, в свою очередь, посмотрел на Трэвиса, как будто говоря «я тебя умоляю».

– Наверное, я и так уже все испортил. Кроме того, она уезжает. Не захочет ничего. Я стану препятствием для ее планов.

– Ты не можешь это знать, пока не попытаешься. Девчонки – они такие…

Хохотнув, Дилл снова ударил Трэвиса по руке.

– «Девчонки – они такие», да? Посмотрите только, кто у нас тут эксперт.

– Ну, парочку штук-то я знаю.

– Разбежался. Может, одну штучку ты и знаешь. Не парочку.

* * *

Они вернулись к дому Дилла. Для работы на улице день был самый подходящий: облачный, достаточно прохладный, чтобы надеть кофту с длинным рукавом, но не куртку. В воздухе пахло полевицей и выстиранной одеждой.

Трэвис решил добраться до стартера снизу. Они приподняли машину домкратом и поставили ее на опоры. Трэвис с набором ключей пролез под днище.

– Можешь помочь мне дотянуться ключом до того верхнего болта? – спросил Трэвис.

– Конечно. – Дилл выполнил его просьбу. – Кто тебя научил во всем этом шарить?

– Отец. – Трэвис, кряхтя, ослабил болт.

– Тебе нравилось ремонтировать машины вместе с ним?

– Не особо. – Трэвис надеялся, что Дилл не станет спрашивать, почему. Дилл не спросил.

Трэвис отсоединил клемму от стартера, потом, звякая гаечным ключом, попытался подобраться к болту. Ослабил его и вытащил. Поддерживая старый стартер рукой, открутил последний болт. Вынул стартер и выполз из-под машины.

– Подумываешь когда-нибудь научить этому своих детей? – спросил Дилл.

Трэвис отряхнул штаны от грязи.

– Я вообще еще не думал о детях. Но если они у меня будут, то научу их всему на свете и буду разрешать им читать то, что им захочется. – Трэвис достал из коробки новенький стартер и взвесил его на ладони, потом снова лег на землю и заполз под машину.

Он водрузил стартер на место. Над собой, через отсек двигателя, он видел лицо Дилла. Они встретились взглядами, и Трэвису ни с того ни с сего захотелось освободиться еще от одной ноши.

– Можно задать тебе довольно странный вопрос?

– Конечно. Если только он не про «Кровавые распри». Такие вопросы прибереги для Амелии.

Трэвис вставил один из болтов и закрутил его рукой.

– Твой отец тебя когда-нибудь бил, до того как его посадили?

Дилл ответил не сразу.

– Ну да, то есть он меня порол, да.

Трэвис докрутил болт ключом.

– Я не об этом. Я имею в виду: бил. По-настоящему бил?

Они с Диллом снова встретились взглядами.

– Нет, такого не было.

Дилл не спросил, почему он задал этот вопрос, и Трэвис был благодарен. Ему и впрямь стало легче. Не так одиноко, что ли.

– Когда у меня будут дети, я к ним и пальцем не притронусь. Ну, то есть, конечно, буду обнимать и все такое, но никогда не сделаю им больно. – Трэвис вставил следующий болт и закрутил его рукой, а потом закрепил ключом. Он подсоединил клемму и вылез из-под машины.

– Итак, момент истины. Молись.

Трэвис сел в машину и повернул ключ. Двигатель моментально ожил. Звук был не вполне здоровый, но он и прежде так звучал. По крайней мере, машина завелась, а значит, могла еще какое-то время доставлять маму Дилла из пункта «А» в пункт «Б».

Дилл радостно вскрикнул, подняв руку, чтобы дать Трэвису пять.

– Чувак, ты великолепен. У тебя получилось!

Трэвис хлопнул Дилла по руке.

– У нас получилось. А теперь давай съездим и вернем твои четырнадцать долларов.

– Я твой должник, – сказал Дилл, когда они сели в пикап Трэвиса.

– Тогда помирись с Лидией. Не выношу, когда вы двое злитесь друг на друга.

21 Дилл

Дилл был не прочь пройти пешком несколько километров, отделявших его от дома Лидии. Только что лил дождь, и улицы были покрыты мокрыми листьями; их землисто-табачный запах витал в воздухе, смешиваясь с пряным ароматом древесного дыма. Небо было затянуто тонкой вуалью клочковатых облаков, скрывавших из вида яркую растущую луну. Дилл поплотнее запахнул джинсовую куртку (которую выбрала для него Лидия) и застегнул ее на все пуговицы. Пока шел, репетировал речь. «Прости меня. Я был неправ. Я желаю тебе только счастья». Даже вывеска на его церкви была отчасти в помощь (на сей раз): «Бог не забывает грешника, он забывает грех».

Мне не помешало бы, чтобы о моих грехах забыли. Он постучал в дверь дома Лидии. Сердце колотилось в груди. Открыл ее папа.

– Здравствуй, Дилл. Как твои дела?

– Все нормально, спасибо. А Лидия дома?

– Да. Входи, входи. Лидия! – крикнул он. – У тебя гости, милая.

На верху лестницы появилась Лидия, в штанах для йоги и толстовке. Ее волосы были собраны в небрежный хвост. Увидев Дилла, она скрестила руки на груди и устремила на него сердитый взгляд. Дилл посмотрел на нее с видом щенка, получившего пинок под зад. Она жестом позвала его наверх и исчезла в своей комнате. Дилл направился к лестнице.

– Слушай, Дилл, перед уходом напомни мне показать тебе мою новую гитару, – сказал ему доктор Бланкеншип.

– Договорились. – Дилл поднялся наверх.

Лидия сидела за столом, составляя какой-то текст на своем новом ноутбуке. Судя по всему, это было вступительное эссе для вуза. Она не повернулась к Диллу, когда он вошел в ее комнату.

Дилл осмотрелся. В комнате царил упорядоченный беспорядок. Его, как всегда, ошеломило количество визуальной информации: пластинки, книги, журналы, постеры, фотографии. Плюшевые игрушки. Причудливые антикварные вещицы, в том числе устрашающая модель зуба 1930-х годов, когда-то подаренная ей отцом. Одежда и обувь – повсюду вещи, отражающие ее вечно меняющиеся пристрастия. Из нового в комнате были: стопки черновых вариантов эссе, испещренных отметками, частично заполненные заявления о поступлении в вузы, документы для получения стипендии. Побочные обстоятельства жизни, которая движется вперед с огромной скоростью и напором.

Оказываясь в ее комнате, Дилл всегда испытывал чувство меланхолии и тоски, а еще завидовал изобилию вещей, в котором она существовала, – разительный контраст с его спартанским жилищем. И при виде материалов для поступления в вуз легче ему не становилось. Он сел на кровать, и она скрипнула под его весом.

Лидия по-прежнему не поворачивалась. Выделив строку в документе, удалила ее. Похоже, она явно не собиралась упрощать ему задачу.

– Ну говори.

Дилл замялся. Тщательно спланированная извинительная речь, составленная по дороге сюда, вылетела у него из головы.

– Я… извини за то, что я сказал.

Лидия что-то печатала.

– Мне тебя не хватает.

Печатала.

– И я хочу, чтобы мы остались друзьями.

Печатала.

– И я начинаю чувствовать себя полным идиотом, так что лучше пойду. – Дилл поднялся с кровати, и та снова скрипнула.

Лидия развернулась на стуле и положила ногу на ногу.

– Ладно, принимаю твои извинения. Но, честно, я не выдерживаю эту бесконечную драму. Мне сейчас о другом надо думать. Так что это должно прекратиться, Дилл, серьезно.

Дилл снова опустился на кровать.

– Я не могу обещать, что буду расплываться в улыбке при каждом напоминании о том, что ты уезжаешь. Это обещание, которое я не смогу выполнить.

Лидия встала, подошла к полке со свечами (да, целой полке) и зажгла две свои осенние свечи.

– У меня тут букет осенних листьев, верхние нотки – сидр и корица, в дополнение к ним – свеча с запахом костра, а завершающие ноты – кедр, береза и ваниль. Мне нужно стать свечным сомелье. Есть вообще такая работа?

– Ты меня слушала?

– Да, слушала. Я и не жду, что ты будешь радоваться. Мне хотелось бы, чтобы твое недовольство ситуацией не проявлялось в форме недовольства мной лично.

– Окей.

– На твоем месте я бы старалась делать именно это.

– Окей.

– Клянусь, во всем, что связано с моим поступлением в университет, нет ни малейшего намерения причинить тебе боль. А еще клянусь, что у меня есть серьезные причины защищать твою частную жизнь и не рассказывать о тебе в своем блоге. Поэтому взамен дай мне слово, что ты перестанешь отыгрываться на мне за то, что я совершаю этот грех и пытаюсь изменить свою жизнь к лучшему.

– Хорошо.

– Скажи это.

– Даю слово.

Лицо Лидии наконец смягчилось.

– Слушай, меня тоже не радует, что нам придется разлучиться. Возможно, мои занятия будут и впрямь интереснее твоих. Но мне все равно будет тебя не хватать. Я скучала по тебе на этой неделе.

– Это явное преуменьшение – говорить, что твои занятия, возможно, будут интереснее моих. Однозначно будут.

Она села на кровать рядом с Диллом.

– Иди сюда. Обними меня.

Дилл крепко обнял ее. Ее волосы пахли апельсином и магнолией. До этого самого момента он и не осознавал, как тяжело было у него на сердце. Теперь тяжесть ушла. К тому же добавилось приятное волнение оттого, что он обнимал Лидию, сидя на ее кровати. Но это была отдельная тема. Если бы.

– Итак, на каком ты сейчас этапе? – спросил Дилл.

Она упала на спину и стала смотреть в потолок.

– Ранняя подача документов в Нью-Йоркский университет состоится примерно через пару недель. Это самое важное. Я сейчас полирую свое эссе.

– Удачи, – пробормотал Дилл.

Она снова села. С минуту они смотрели друг на друга.

– Еще не поздно, – сказала она.

Настал черед Дилла откинуться на спину. Он закрыл лицо одной из подушек Лидии.

– Я не могу, – произнес он из-под подушки. – Я даже поговорил об этом с мамой.

– И как?

– А как ты думаешь? Ну, она такая: «Конечно, Дилл, езжай в вуз, веселись, узнавай про эволюцию и плати за обучение. Ходи на занятия, а не на работу, а я тут продержусь как-нибудь, все будет нормально». Нет, ясно же, что она чуть в штаны не наложила со страху.

– Ты знал, что так будет. Почему ты позволяешь ей влиять на твое решение?

– Э-э-э, потому что она моя мать.

– А в Библии говорится, что ты обязан ее чтить.

Дилл закатил глаза.

– Не надо, перестань.

– Это ты перестань. Ты честно веришь, что нежелание твоей мамы отпускать тебя в колледж – это в твоих интересах, а не в ее?

Дилл снова сел прямо.

– Я уже не знаю, во что верить. Отчасти я считаю, что все, что в ее интересах, – и в моих интересах тоже.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что она – моя мама.

– Потрясающий ответ. Подожди минутку. – Лидия поднесла воображаемый телефон к уху. – Здравствуйте, это магазин наград и знаков отличия? Мне нужна одна из ваших премиальных моделей.

– Очень смешно. Послушай, этому не бывать, и все тут.

Лидия вскинула руки вверх.

– Как скажешь.

– Теперь ты должна пообещать мне, что перестанешь прессовать меня по поводу вуза.

– Не-а, даже не собираюсь.

– Почему все обещания должен давать я?

– Потому что я прошу тебя перестать быть ущербным, а ты просишь меня перестать быть классной, чего я, положа руку на сердце, сделать не могу.

– Пожалуйста, не заставляй меня чувствовать себя паршиво из-за решений, которые я вынужден принимать.

Лидия поднялась с кровати, подошла к своему столу и открыла ящик.

– Ответ – снова «нет». Но мы временно сменим тему.

Она достала из ящика свой старый макбук и обернула провод вокруг него. Подойдя к Диллу, положила ноут ему на колени.

– Вот, с грядущим Рождеством, с прошедшим днем рождения, счастливого Хэллоуина, счастливого всего.

У Дилла открылся рот.

– Погоди, постой. Ты что, отдаешь его мне? Ты серьезно?

– Ага. Зачем мне два компьютера? Мне купили новый перед поступлением. Этому уже около четырех лет. На нем я начинала создавать Dollywould, поэтому он мне очень дорог. Так что все-таки постарайся его не сломать. Он еще довольно неплохо работает. Иногда, правда, подвисает.

Дилл обнял Лидию, отчего ее очки снова съехали набок.

– Спасибо. Спасибо, спасибо, спасибо.

– Окей, полегче. Не надо в знак благодарности ломать мне очки. О, и самый главный бонус: я не какой-нибудь отвратительный парень, поэтому на клавиатуре стопроцентно нет следов спермы.

Дилл сиял, он был счастлив, и не только из-за компьютера, а потому что они с Лидией помирились. И этот подарок был тому подтверждением.

– О, кстати, – сказала Лидия, взяв ноутбук и открыв его, – давай я покажу тебе, как снимать себя на видео. Тогда ты сможешь начать записывать свои песни.

– Никогда раньше не снимал себя на видео. У нас и компьютера-то не было с тех пор, как полиция его изъяла.

– Серьезно? Ты никогда себя не записывал? Что ж, самое время начать. Это будет твоим первым заданием. – Она показала Диллу, как записывать видео и аудио при помощи встроенных в ноутбук видеокамеры и микрофона. – Уяснил?

– Уяснил.

– Отлично. – Лидия поднялась с кровати и снова села за стол. – Теперь свали, потому что у меня полно работы, – сказала она, махнув рукой.

– Лидия, спасибо.

– Пожалуйста. – Она прокрутила страницу вниз, не глядя на Дилла. – И, кстати, придется отменить киновечер в эту пятницу: у меня очень много дел – вузы и блог.

У Дилла вытянулось лицо. Лидия бросила на него предостерегающий взгляд, подняла палец вверх и одними губами произнесла «ты обещал». Дилл кивнул, повернулся и вышел.

* * *

Когда он спускался с лестницы, сверху донесся голос Лидии:

– Пап, слушай, я сама отдала свой старый компьютер Диллу. Он не пытается его украсть.

– Ладно, дорогая. Эй, Дилл, зайди ко мне.

Дилл вошел в кабинет доктора Бланкеншипа. Комната была заполнена антикварными вещицами, книгами в кожаном переплете. На стене – огромный коллаж авторства Долана Геймана[8]. На другой стене – пара гитар. Винтажный усилитель фирмы Fender. Доктор Бланкеншип поднялся из-за стола и снял со стены одну из гитар: это был потрясающий экземпляр Fender Stratocaster 1960-х годов, золотисто-табачного оттенка. Он протянул ее Диллу. Тот взял гитару в руки с осторожностью, как какой-нибудь музейный экспонат. Должно быть, стоила она немало.

– Она прекрасна, доктор Бланкеншип.

– Повесь ее на плечо. Сыграешь парочку аккордов, а?

Дилл поставил свой новый компьютер на стол доктора Бланкеншипа и перекинул через голову ремень гитары. Сыграл быстрый перебор, чтобы размять пальцы. Доктор Бланкеншип достал шнур и включил усилитель. Они подождали, пока он прогреется. Дилл тронул струну.

– Где вы ее нашли?

Доктор Бланкеншип воткнул гитару в сеть.

– На распродаже частной коллекции в Нэшвилле. Давай, жги!

Дилл заиграл, сначала нерешительно.

– Давай, давай! Черт с ними, с соседями!

Дилл стал играть жестче и быстрее, а доктор Бланкешип широко улыбнулся и поднял вверх большой палец. Было здорово. Он играл и играл. А потом вдруг – укол ностальгии. Он вспомнил, что последний раз играл на электрогитаре на глазах у других в тот самый день, когда его отец решил не передавать ему змею, перед тем как его арестовали. Дилл перестал играть и снял с себя гитару.

Доктор Бланкеншип забрал ее и повесил на стену.

– Ну как? Что скажешь?

Не успел Дилл ответить, как с верхнего этажа послышался голос Лидии:

– Папочка, что происходит? Почему твоя гитара звучит так здорово? Мне страшно. Что вы сделали с моим папочкой?

– Люблю свою дочь-острячку, – пробормотал доктор Бланкеншип. – Кстати, тебя перебили.

– Да, инструмент чудесный. Вы не прогадали. Я давно уже не играл на электрогитаре.

– У тебя она есть?

– Раньше была. После… всего, что случилось с папой, нам пришлось продать довольно много вещей, так что мы продали и гитару, и усилитель. Все в порядке, в любом случае мне больше негде на ней играть.

– Ты часто видишься с отцом?

– Несколько раз в год. В следующий раз поеду ближе к Рождеству, при условии что наш драндулет будет еще на ходу.

– Если поедешь к отцу незадолго до Рождества, буду рад тебя подбросить. Я как раз собираюсь в Нэшвилл за продуктами к празднику. Могу закрыть свой кабинет на денек.

– Вы серьезно? В смысле, это было бы здорово, но я не хотел бы доставлять вам неудобства.

– Ты и не доставишь мне никаких неудобств. И, если быть честным, – он понизил голос и произнес, озираясь, – мне не помешает время от времени проводить время с другими представителями мужского пола. В этом доме чересчур много эстрогена.

– Я прекрасно слышу, – крикнула Лидия. – Не будь таким мерзким сексистом.

– Да, я понимаю, о чем вы, – кивнул Дилл, взяв свой новый компьютер. – Скажете тогда, когда вам будет удобно.

– Непременно. Слушай, а Лидия не предложила отвезти тебя домой?

– Нет.

– Хочешь, я подвезу?

– Нет, спасибо, – ответил Дилл с улыбкой. – Погода прекрасная, я лучше пройдусь.

Дилл шел по улице пешком. Дул резкий ветер, подхватывая сухие листья, которые скользили и танцевали перед ним в лунном свете. Их шуршание по асфальту было музыкой для его ушей.

22 Лидия

Они сидели за столиком, как всегда одни, в стороне ото всех. В столовой воняло рыбными палочками, кипела жизнь. Перед Диллом стоял невкусный бесплатный обед. У Трэвиса был большущий контейнер с приготовленными мамой макаронами с сыром. Лидия, как обычно, ела мини-морковь, чипсы из лаваша, хумус и греческий йогурт. Трэвис читал книгу из серии «Кровавые распри», а Дилл сидел в наушниках, сосредоточенно работая над чем-то на своем новом ноутбуке.

Лидия читала «Дневник Анаис Нин[9]».

Дилл вытащил один наушник и обратился к ней:

– Слушай, Лидия, сможешь сегодня вечером помочь мне выложить видео на YouTube? Я пытался, но доступ к сайту в школе заблокирован.

– Конечно. Что именно?

– Я записал несколько своих песен. Пять.

– Пять? Я же отдала тебе ноут всего, сколько, два дня назад?

– У меня много всего накопилось.

К их столу подошли трое футболистов: Хантер Генри, Мэтт Барнс и Деджуан Вашингтон.

– Эй, Дилдо, а в полиции знают, что у тебя появился компьютер? – спросил Хантер. Его друзья усмехнулись.

– Мне кажется, у нас здесь нет доступа к детской порнографии, – сказал Мэтт. Снова смешки.

Дилл воткнул обратно наушник, игнорируя их замечания. Трэвис заметно напрягся, но продолжал читать, так же не обращая на них внимания. Дилл с Трэвисом знали, что к чему.

Лидия с улыбкой отложила книгу.

– Да, мы проинформировали полицию в то же самое время, когда заносили ваши имена в национальный реестр микропенисов. Не удивляйтесь, если возникнут проблемы, в аэропорту в том числе.

– Я покажу тебе свой член, – сказал Хантер.

– Помни, я в очках. – Лидия снова взяла в руки книгу.

– Ага. Как можно об этом забыть, ты же в них такая уродина, – выплюнул Мэтт.

– Ты мог забыть, потому что у вас напрочь отсутствует способность к формированию смысловой памяти, из-за чего вы два раза подряд продули школьной команде Таллахомы, которая разгромила вас в четвертом периоде, – сказала Лидия, не поднимая глаз от книги.

– Да что тебе известно о футболе, сучка? – сказал Хантер.

– Ну, например, то, что вы должны набрать больше очков, чем другая команда, а это непросто сделать, когда вы – и особенно ты – копошитесь у своих ворот, как, например, в прошлогодней игре против Манчестера.

Хантер побагровел.

– Забей, бро, – сказал Деджуан. – Она того не стоит. Она просто пытается вынудить тебя сделать что-нибудь глупое.

– Мне никогда не приходится стараться слишком сильно, – заметила Лидия.

Хантер выбил книгу из рук у Лидии, и та упала на пол, после чего все трое пошли прочь.

Дилл вытащил наушники, поднял книгу и вернул Лидии.

– Не знал, что ты любишь футбол.

Лидия пролистала книгу, чтобы найти место, где остановилась.

– Так я и не люблю, только слежу за поражениями нашей команды, а также за индивидуальными просчетами и недоработками. Мысленно веду досье на каждого игрока из тех, кто ездит нам по мозгам. Это гораздо прикольнее, чем сам футбол. Как бы то ни было, мне пора бежать на урок. Давай мне свой компьютер, я возьму его домой и загружу твои видео.

* * *

«Мы с Хлои интереса ради смотрим жилье в аренду. Какой у тебя бюджет? Мы нашли симпатичное местечко за 3 К в месяц», – написала Далия.

«Я могу потянуть 1 К в месяц, без проблем», – ответила Лидия.

«ЛОЛ, если бы. 3 К с каждой».

«Ну что ж, – подумала она, – похоже, в своей новой компании я стану Диллом. По крайней мере, с финансовой точки зрения». Заработок стоматолога из Форрествилла и агента по продаже недвижимости не шел в сравнение с доходом главного редактора журнала Chic и актрисы. Пора придумать, как сделать «бедную девочку» частью своей харизмы. С «Долли» так и вышло на самом деле.

«Уф. Возможно, я не потяну, – написала Лидия. – Плюс меня еще не приняли в Нью-Йоркский университет, так что…»

«Ты поступишь».

«Как у нас, в Теннесси, говорят: не считай цыплят, пока не вылупились».

Лидия почувствовала какое-то необъяснимое волнение. Не только из-за ситуации с арендой, хотя и это подливало масла в огонь. Ее голова ныла от бесконечного заполнения документов для вуза, редактирования вступительного эссе и работы над длиннющим постом с разбором нарядов, продемонстрированных публике на Парижской неделе моды. Нужно на что-нибудь переключиться.

Она достала компьютер Дилла, зашла в YouTube и создала для него аккаунт. Пароль: ЛидияВеликодушнаяБогиня666. Затем нашла папку с видео, запустила одно из них. И застыла. Ух ты. Это – Дилл? Такая уверенность, умение владеть собой. Невероятный магнетизм. Когда он пел, то становился совершенно другим. Она осознала, что никогда еще не видела, как Дилл поет собственную композицию, аккомпанируя себе на гитаре. А песня была изумительная. Лидия начала загружать видео на сайт, а сама открыла еще одно. И опять: завораживающая, врезающаяся в память, головокружительная мелодия. И еще одно. Пока не пересмотрела их все. Ее тревога испарилась без следа. Что бы он ни унаследовал от отца, одно точно: ему досталась в наследство и эта темная притягательность. Такая, которая будто манит следовать за ее обладателем и во всем ему исповедоваться. Такая, благодаря которой люди чувствуют себя спасенными. Такая, которая побуждает людей поднимать гремучих змей и пить яд, чтобы приблизиться к их Богу. Дилл пел так, словно в его жилах текла огненная река, словно музыка – то единственное и прекрасное, чем он обладал. От его песен у нее заныло сердце. Глядя на него, по правде говоря, она чувствовала себя немного… Лидия глубоко вздохнула и покачала головой. Так, ладно, подобные мысли мне не нужны.

Пока они с мамой ездили по университетам, беспокойство за Дилла лежало камнем на ее душе. Лидия представляла, как он останется в Форрествилле, несчастливый, не реализовавшийся. Но это все меняет. Это можно использовать. Я могу с этим работать. Она начала продумывать план.

– Лидия!

Она вздрогнула и повернулась на стуле. В дверях стояла ее мать.

– Прости, что напугала тебя. Что ты слушала? Это прекрасно.

– О… один парень, на которого я наткнулась в сети.

– Здорово. – Мама Лидии пошла было дальше.

Но Лидия, к собственному ужасу и недоумению, остановила ее.

– Слушай, мам. Я… пишу один пост для блога. У тебя когда-нибудь был друг, к которому у тебя вдруг появились чувства, хотя ты была абсолютно уверена, что между вами возможна только дружба?

Мама сделала шаг назад, поставила на пол корзину с бельем, которую держала в руках, оперлась на дверной косяк и с хитрой улыбкой сложила руки на груди.

– Вообще-то, да, у меня есть такой опыт.

– И что произошло?

– Однажды вечером мы зашли в бургерную рядом с колледжем. Ели мороженое в рожках, сидели на улице, прямо за одним из пластиковых столов, лунный свет падал на его лицо как-то по-особенному, и вдруг он показался мне самым красивым существом на свете. С тех пор я уже не могла смотреть на него как-то иначе.

– И кто это был?

– Дентон Бланкеншип.

– О, ясно. В ином случае, наверное, это был бы довольно неловкий момент.

– Точно. – Мама подняла корзину с бельем и вышла.

Как только она оказалась вне зоны слышимости, Лидия снова пересмотрела все до одной видеозаписи Дилла.

* * *

– Нет, я не собираюсь участвовать в школьном конкурсе талантов. Ты в себе вообще?

– Дай мне договорить, – настаивала Лидия.

– Конкурсы талантов – это идиотизм.

– Да, так и есть. Но выслушай меня.

– Урок скоро начнется. – Дилл поднялся с бампера автомобиля Лидии, дохнул на руки и потер ладони. – К тому же я замерз.

– Постой, выслушай. Какое чувство было бы самым сладким на свете? Какой самый классный способ показать средний палец людям, которые изо всех сил стараются испортить тебе жизнь? Встать перед ними и спеть. Это будет нереально круто, потому что ты действительно хорош. А что если ты выиграешь? Пятьдесят баксов. Это как миллион долларов в переводе на деньги Дилла.

– Зачем мне это? – Он снова сел.

– Помимо тех причин, которые я только что озвучила? Потому что мы обязаны делать то, чего боимся. Тогда с каждым разом нам становится легче.

И если мне удастся убедить тебя это сделать, возможно, у меня получится убедить тебя сделать и нечто другое, чего ты так боишься: например, уехать из этого города и поступить в университет. Может, тебе нужно всего лишь раз выйти из зоны комфорта.

– Я не хочу, чтобы надо мной смеялись.

Пора выкладывать главный козырь.

– Даже если над тобой будут смеяться, я точно знаю, что причин для насмешек нет. И у меня есть доказательства. – Лидия открыла свой ноутбук и нашла одно из видео Дилла. 9227 просмотров и 49 комментариев, все позитивные: «До мурашек», «Эта песня потрясающая», «О БОЖЕ, я в восторге, спасибо». И так далее, и тому подобное. Дилл выглядел ошеломленным.

– Как? Ты же только недавно его выложила?

Лидия закрыла ноутбук и с самодовольным видом потрепала Дилла по голове.

– Я твитнула его вчера вечером. Не стала говорить, что ты мой друг. Если бы сделала так, это был бы чистой воды фаворитизм. Так что я не стала называть твое настоящее имя. Назвала тебя Диэрли. Понял? Д. Эрли[10].

– Людям, похоже, понравилось.

– Сделай это ради меня, – сказала Лидия. – Верни мне должок. Я ведь столько раз выступала в твою защиту.

Прозвенел звонок. Они опоздали на урок.

– Я никогда еще не исполнял свои нецерковные песни на публике, не говоря уже о том, чтобы выступить на рождественском конкурсе талантов перед шестью сотнями школьников, большинство которых меня ненавидит.

– Ты много раз выступал перед ядовитыми существами. Будешь чувствовать себя как дома.

23 Дилл

Благодаря подготовке к конкурсу талантов ему было на чем сосредоточиться. Это отвлекло его от мыслей о расставании с Лидией, помогло не думать о предстоящей поездке к отцу. И все же с того момента, как Дилл пообещал Лидии выступить на конкурсе, и до дня, когда он должен был состояться, прошел целый месяц, и у Дилла было предостаточно возможностей упасть духом. Но всякий раз, как он начинал сомневаться, Лидия доставала свой телефон или ноутбук и демонстрировала ему постоянно растущее число просмотров, комментариев и лайков, которые собирал Диэрли. Она купила ему новые струны для гитары и сказала, что это заблаговременный подарок на Рождество.

Однако приблизительно за неделю до конкурса страх сменился приятным волнением. Дилл все думал о пятидесяти долларах и о том, как сильно они ему нужны. Он собирался потратить их на Лидию: пригласить ее поужинать, купить ей что-нибудь – все что угодно, только не спускать эти деньги в черную дыру семейного долга Эрли.

День конкурса приближался очень медленно, но наконец настал.

Утром Дилла мучила тошнота. Он не смог позавтракать. Они с Лидией не разговаривали по пути в школу. На уроке он так и не сумел сосредоточиться. Конкурс талантов должен был состояться после обеда. Когда время пришло, он на дрожащих ногах пошел в зал, с гитарой в чехле и с Лидией и Трэвисом по обеим сторонам от него – словно какой-нибудь гладиатор, которому предстояло сражение за свою жизнь.

– Эй, – сказала ему Лидия, когда они заняли свои места, – дыши. Все пройдет отлично. Помни: у тебя есть поклонники и друзья. Никто из присутствующих здесь не может ничего тебе сделать или что-то у тебя отнять.

– И почему я позволил тебе меня в это втянуть?

– Потому что я классная и ты классный, и ты собираешься совершить поистине смелый поступок.

– Очень круто, что ты это делаешь, – сказал Трэвис. – Я на днях снова пересмотрел твои видео, они правда улетные.

Дилл ничего не сказал – только кивнул и покрепче сжал ручки кресла. Все до единого нервы в его теле гудели. Сначала представили трех судей (ими были учителя – не одноклассники, к счастью), потом было нескончаемое пение под фонограмму и танцевальные номера, банальные комедийные зарисовки, подражание голосам уток и индюшек и ужасное караоке. И наконец настал его черед.

– Итак, – сказал директор Лоуренс, шагнув к микрофону с листом бумаги в руке, – следующий у нас… – он покосился на список, – Диллард Эрли.

По аудитории прокатился гул. Послышались сдавленные смешки, шепот, шарканье ног. Народ тайком доставал из карманов мобильные телефоны, чтобы заснять предстоящий спектакль.

Дилл сделал глубокий, неуверенный вдох.

– Ну, понеслось.

Он встал на свои трясущиеся ноги.

Лидия схватила его за руку и, притянув к себе, прошептала ему на ухо:

– Дилл, не своди с нас взгляда. Больше никуда не смотри. Мы с тобой.

Она никогда еще не говорила с ним таким интимным шепотом. Ее дыхание, коснувшееся его щеки, было словно ласка возлюбленной. По его телу пробежал разряд электричества. И на мгновение он забыл о своем страхе.

Однако страх нахлынул с новой силой, когда Дилл, опустив голову, шел через зал. Он задел гитарой одно из сидений. Дз-зын-нь. В толпе захихикали.

– Простите, – пробормотал он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Прошу тебя, Господи, поддержи меня в этот час, не оставляй меня. Он осторожно поднялся по ступеням на сцену и прошагал, как ему показалось, несколько сотен метров до центра сцены, где было установлено два микрофона.

Достал из чехла свою обшарпанную и поцарапанную акустическую гитару. Перекинул ремень через голову и прошел еще пару метров до того места, где стоял директор Лоуренс. Головы он не поднимал. Прожекторы на сцене слепили его.

Директор Лоуренс жестом пригласил Дилла к микрофонам и отошел в сторону. Дилл выступил вперед, поднял вокальный микрофон на высоту своего роста, а потом принялся настраивать микрофон для гитары. Скрежет обратной связи, смех.

– Ой, – сказал кто-то громко. У Дилла раскалывалась голова. В поле зрения появлялись красно-черные пятна. Он задержал дыхание, чувствуя, как яростно пульсирует сердце. Они это слышат? Микрофон это передает? Прошу тебя, Господи, не оставляй меня. Он закрыл глаза. Сердце стучало у него в ушах.

Кто-то притворно кашлянул.

– Дилдо! – Хихиканье.

Еще кто-то закашлял.

– Дилдо!

Снова смех.

В толпе послышалось сердитое шиканье учителей и Лидии с Трэвисом. У Дилла внутри все сжалось.

Директор Лоуренс осторожно отодвинул его от микрофона и объявил:

– Так, ладно, еще одна подобная выходка – и мы досрочно завершим конкурс, после чего каждый из присутствующих напишет десять страниц о манерах, понятно? Прошу прощения, мистер Эрли.

Дилл снова занял место у микрофона.

– Сейчас я исполню песню, которую сам написал.

Его голос эхом прокатился по аудитории. Он не узнал его. Голос был очень громкий. Он ждал, что кто-то снова засмеется или закричит «Дилдо». Но нет, воцарилась полная тишина, что было едва ли не хуже.

Он не мог вспомнить, как играть на гитаре, как класть руки на струны, забыл слова собственной песни.

Подняв глаза, он встретил взгляд Лидии. Он был полон… чего? Чего-то нового, чего он никогда прежде не замечал. Он не мог подобрать этому названия, но оно придало ему сил. Кроваво-черные пятна в глазах исчезли, и презрительная толпа под ним превратилась в безликую массу. Сердце стало выбивать другой ритм.

* * *

На мгновение он снова оказался в церковном хоре. Он стоит со своей гитарой, они все играют и играют. Прихожане начинают передавать друг другу смертоносных змей. Его отец подходит к нему с медноголовой змеей. Дилл перестает играть. Отец улыбается и осторожно протягивает ему змею. Он принимает ее из отцовских рук. Она холодная, скользкая и сухая. Она пульсирует у него в ладонях. Его вера сильна. Змея не открывает пасть. Она не может ему навредить. Дилл смотрит ей в лицо.

* * *

Дилл сделал глубокий вдох и начал петь. Он пел так, словно на него снизошли Святой Дух и очистительный огонь. Он слышал, как звуки гитары и его голос отдаются эхом в аудитории. За время выступления он всего раз открыл глаза – чтобы удостовериться в том, что Лидия все еще на него смотрит. Она смотрела, и в ее взгляде было еще больше этого неведомого чего-то. Зал под ним казался размытым пятном.

Дилл закончил, и последние ноты его песни умолкли в тишине. За этим последовали редкие вежливые аплодисменты и настоящая овация вскочивших с мест Лидии и Трэвиса. Вероятно, это не та реакция, которой удостаивают победителя, но никто хотя бы не выкрикивает оскорблений в мой адрес. И, к счастью, все закончилось. Дилл убрал гитару в чехол и ушел со сцены, едва услышав, как директор Лоуренс произнес в микрофон:

– Что ж, это была отличная песня. Спасибо, Диллард. Следующий у нас…

Дилл рухнул на свое место. Трэвис сиял и чуть не прыгал.

– Это было так круто! Ты прямо как профессиональный певец! – прошептал он, схватив руку Дилла и со всей страстью пожав ее.

Лидия снова притянула его к себе, возможно, даже ближе, чем было нужно.

– Это было потрясающе, – прошептала она, коснувшись губами его уха. – Я знала, что у тебя получится. Запомни это чувство.

Дилл испытывал невероятное облегчение – словно купался в теплом озере под звездным небом. Закрыв глаза, слушал какой-то рэп – на сцене пятеро футболистов шевелили губами под фонограмму. Зал отреагировал взрывом аплодисментов – реакция зрителей на его собственное выступление не шла с этим ни в какое сравнение.

Спасибо тебе, Господи. Ты не всегда даешь мне то, чего я хочу или в чем нуждаюсь, но ты даровал мне это, и я благодарен.

После того как конкурс завершился, директор Лоуренс снова поднялся на сцену с тремя конвертами в руках.

– Итак, друзья, судьи вынесли вердикт. Третье место, с караоке-версией песни Тэйлор Свифт, занимает Лорен Рэмси. Поздравляем тебя, Лорен. Ты получаешь купон, который даст тебе двадцатипятипроцентную скидку на сеанс в студии загара Tropical Glo.

Лорен, чирлидерша, забрала свой приз с лучезарной улыбкой, под безудержные аплодисменты и свист.

– Так, второе место, за фантастическую имитацию криков уток и индюшек, отдается Остину Пархэму. Остин, дай мне знать, если будешь свободен этой весной, в сезон охоты. Остин получает подарочный сертификат на десять долларов в Applebee.

Остин, бейсболист, принял свой приз. И снова – мощная поддержка зала.

Вот это действительно отстойно – проиграть человеку, который подражает голосам индюшек. Давайте просто поскорее с этим покончим.

– И теперь, главный приз – пятьдесят долларов наличными. Хочу напомнить вам, что наши судьи, прежде чем вынести решение, учли множество факторов, в том числе оригинальность и творческую составляющую. Также хочу напомнить, что вы должны проявлять уважение, если победит не тот, от кого вы ждали победы. Итак, первое место… барабанная дробь, пожалуйста…

Сердце у Дилла подскочило к горлу. Именно в тот момент он перестал осознавать происходящее в полной мере. Он знал, что услышал свое имя, что сидел как парализованный, а Лидия с Трэвисом стояли, крича от радости, пытаясь поднять его на ноги и вытолкнуть на сцену. Он лишь отчасти уловил прохладные аплодисменты и недовольный гул, последовавшие за объявлением победителя. И вот он снова стоял на сцене, а директор Лоуренс вручал ему конверт и пожимал руку. Потом Дилл вернулся к Лидии и Трэвису, сжимая конверт в руках.

Мероприятие закончилось, и школьники устремились в коридор. Трэвиса все еще переполняли эмоции.

– Чувак, – сказал он, с важным видом шагая рядом с Диллом, – я куплю все твои альбомы, если они у тебя будут!

Дилл широко улыбнулся.

– Ты же не любишь музыку.

– Твоя музыка – это другое.

– Эй, Дилл.

К ним подошла Алексис Роббинс. Она была симпатичной и пользовалась популярностью в школе. Алексис никогда не заговаривала ни с ним, ни с его друзьями, но и не оскорбляла их. Они с ней просто существовали в разных мирах.

– Поздравляю с победой, – сказала она. – Не знала, что ты пишешь песни.

Дилл залился румянцем.

– О… спасибо. Да, пишу. Спасибо.

– В общем, ты молодец. Пока.

Лидия толкнула Дилла в бок.

– Посмотрите на него! Девчонки обожают музыкантов. – Он засмеялся и увильнул от нее. – Я серьезно, Дилл, – добавила она. – Это было сексуально. Талант – это сексуально. Смелость – это сексуально.

Дилл думал, что ликование заполнило его целиком.

Но, услышав слова Лидии, он понял, что внутри него были до сих пор неведомые ему пустоты, в которые теперь хлынуло это чувство.

Однако посмаковать его Диллу не дали.

– Дилл! – К ним быстрым шагом подошел Хиппи Джо, школьный консультант по обучению. Ему было за пятьдесят, на самом деле его звали Джозеф Брайант, но за спиной именовали Хиппи Джо. У него были густые усы, косматые седые волосы и круглые очки в металлической оправе. Он носил смешные галстуки, кеды фирмы Converse, брюки цвета хаки и рубашки на пуговицах.

– Это было потрясающе! Я никогда еще не видел, чтобы ученик так выступал! В тебе чувствовался дух Боба Дилана и Нила Янга! Конечно, они оба еще живы, но ты понял, о чем я. Молодец! Думаю, у тебя есть будущее в музыке!

– Спасибо, мистер Брайант.

– Скажи мне, когда устроишь где-нибудь концерт. Приду послушать тебя.

– Скажу. Спасибо.

Больше никто к нему не обращался. Они вышли на парковку.

– Предлагаю что-нибудь поесть, точнее, угостить Дилла поздним обедом – ранним ужином, учитывая тот факт, что он сегодня еще ничего не ел, – сказала Лидия.

– Я «за», – ответил Трэвис. – Скинемся с тобой, Лидия.

Она просто светилась от радости, словно ей был известен какой-то большой секрет. Ее радость отражала внутреннее состояние Дилла. Он не мог унять ноги, которые подпрыгивали вверх-вниз, все поглядывал в конверт, на хрустящую пятидесятидолларовую купюру, и чувствовал себя так, словно был выточен из чего-то прекрасного и нерушимого – света, воздуха. Интересно, как долго он сможет кататься на волне этого чувства, прежде чем она разобьется о берег?

* * *

Меньше недели, как оказалось.

– Я передумал, – заявил Дилл. – Позвоню доктору Бланкеншипу и скажу, что не еду.

Его мать уже собралась на работу. На ней была чистая униформа. Они стояли в гостиной.

– Нет, не скажешь. Ты поедешь. Скоро Рождество, и твой отец тебя ждет. Ты не ездил к нему с конца лета.

– Я ненавижу это место.

– Он твой отец. И ты поедешь.

– С каждым разом он становится все более странным. Не хочу видеть его таким. Не поеду.

Сузив глаза, его мать подошла к нему и посмотрела на него в упор.

– Не нравится видеть его таким? Может, ты заслужил это? Может, тебе и должно быть не по себе, ведь он из-за тебя там оказался.

Его мать так или иначе намекала на это, и не раз, но никогда не говорила прямо, до сих пор.

Дилл с трудом обрел дар речи.

– Что значит: он из-за меня там оказался? А? О чем ты?

– Когда выступил адвокат твоего отца, абсолютно все – полицейские и агенты из бюро расследований Теннесси – подтвердили, что в этом порно показывают молодых девочек. Все признали, что у подсудимого есть сын-подросток, и согласились с тем, что неизвестно, есть ли у тебя доступ к компьютеру. Все допустили возможность, что это твоих рук дело, и пришли к выводу, что невозможно установить, кто именно скачал видео. А ты идешь и даешь показания против своего отца.

Дилл начал ходить по комнате. Он заговорил, уже громче:

– Меня вызвали в суд. Что я мог сделать? Отказаться? Судья отправил бы меня в тюрьму.

Мать наставила на него палец.

– Ты мог сказать, что это твое. Подростка не стали бы судить. Твой отец сейчас был бы на свободе, если бы ты так поступил.

Дилл был ошеломлен. Сердце болело так, словно в него воткнули винтоверт.

– То есть солгать? Я принес присягу, Я на Библии поклялся, что буду говорить правду. Я сказал только, что это не мое. Я не говорил, что это папино. Я не свидетельствовал против него. Я говорил за себя.

– Я и не просила лгать, – тихо сказала его мать и отвела взгляд.

Дилл схватил ее за руку и развернул к себе лицом.

– Что ты имеешь в виду? – прошептал он. – Что ты хочешь этим сказать? Ты думаешь, я мог искренне сказать, что это извращенское дерьмо – мое? Ты думаешь…

Она влепила ему пощечину.

– Не смей ругаться в этом доме.

Его лицо словно ошпарили в том месте, где его коснулась ее ладонь. Не показывай ей своих слез. Не показывай слез.

– Так вот что ты обо мне думала все это время? Что я скачал это дерьмо, а потом встал и солгал, переложив вину на отца? Вот какого ты обо мне мнения?

Не плачь.

Ее глаза горели, безжалостные, порицающие.

– Я думаю, что все мы грешники. В ином случае нам был бы не нужен Иисус. Но змеи никогда не ошибались. Если бы твой отец не был чист душой, он бы сейчас не в тюрьме оказался – он был бы мертв. Змеи покончили бы с ним или яд. Но ты ни разу не прошел этот тест. Ты никогда не поднимал змею. Так спроси меня: если выбирать между тобой и твоим отцом, кого, по моему мнению, заманил в свои сети Люцифер? Бог уже дал мне ответ. Мне не нужно гадать.

Диллу не хватало воздуха. Его желудок скрутило.

– А как же Кайли Уилльямс, а? – заорал он. – Как насчет нее? Когда она призналась, что отец задержал ее вечером после церкви, изъявив желание поговорить с ней о сексе? Она тоже лгала? Ей было одиннадцать лет. Ее семье пришлось из-за этого переехать. Ее брат был моим другом.

– Преподать урок о сексе девочке из своей паствы, пока она не попала в беду, – не преступление, и именно поэтому отцу ничего не предъявили. Мы с тобой оба знаем, что Кайли рано повзрослела. Ей нужны были наставления – или она забеременела бы в старших классах, как…

– Как кто?

Его мать повернулась к двери.

– Твоими усилиями отец сейчас в тюрьме. Если бы не ты, он был бы с нами. Если бы не ты, я не попала бы в аварию на обратном пути из тюрьмы и у меня сейчас не болели бы спина и шея. А ты еще имеешь наглость рассуждать о том, как ускачешь в колледж, а меня оставишь здесь разгребать все, что ты натворил. Я не хочу больше обсуждать это. Ты поедешь к отцу, дашь ему утешение за все, что сделал. Ты обязан ему и обязан мне. У тебя есть свои собственные долги.

– Это разрушило мою жизнь. Хоть я и сказал, что это не мое, моя жизнь теперь разрушена. В глазах других я виновен, и я живу с этим. Мне не позволят это забыть.

Мать сверлила его взглядом: угрюмым, немигающим.

– Ты по-прежнему забываешь, что эта жизнь – ничто. Значение имеет только следующая. Мне хотелось бы, чтобы ты об этом помнил.

И она ушла.

Дилл рухнул на диван, схватившись руками за волосы. Ему хотелось блевать. Слезы, сдерживаемые все это время, бурным потоком хлынули из глаз, потекли по щекам. Он закричал – ему понравилось. Он закричал снова, ударил кулаком по дивану, еще раз, еще и еще. Схватив лампу со стола, занес руку, собираясь швырнуть ее в стену. Его удержало лишь осознание, что длинными зимними вечерами он пишет песни под этой лампой. Он поставил ее на стол, лег на пол посреди комнаты в позу зародыша и зарыдал, вдыхая запах провонявшего плесенью ковра.

Слава богу, доктор Бланкеншип оказался таким же пунктуальным, как и его дочь, поэтому у Дилла было лишних двадцать минут на то, чтобы успокоиться и умыться. Краснота и припухлость вокруг глаз почти сошли. Выглядел он не очень, но впечатление было, скорее, такое, будто он не спал прошлой ночью, а не ссорился с матерью после того, как она обвинила его в том, что он извращенец и упек своего отца за решетку.

Доктор Бланкеншип приехал на «приусе», который взял на замену первому, отданному Лидии. Дилл сел в машину. Из динамиков звучали рождественские песни.

– Спасибо, доктор Бланкеншип. Если вам неудобно, можем не ехать – без проблем.

– Будь любезен, называй меня Денни. Я тебе это уже много раз говорил. И – нет, все нормально.

– Говорите смело, даже если хоть чуточку неудобно.

– Никаких проблем, Дилл.

Он не понял.

* * *

Голые ветви деревьев, окружавших здание тюрьмы, казались скелетами на фоне серого, как сталь, декабрьского неба. Они выглядели такими же иссушенными и безжизненными, каким ощущал себя Дилл.

Доктор Бланкеншип высадил Дилла, сказав ему, чтобы позвонил, когда закончит. Теперь надо войти в тюрьму, миновать охрану, затем в комнату для посетителей и ждать.

Когда появился отец, Дилл попытался выдавить из себя улыбку.

– Привет, пап. С Рождеством.

– И тебя с Рождеством.

У отца появились новые татуировки. Теперь обе его руки – от локтя и ниже – обвивали змеи, а на ладонях были вытатуированы змеиные головы. Змеи вплетались в шрамы от укусов на его руках. Знамением веры было вовсе не то, что змеи тебя не кусали, – нет, просто ты был уже пропитан отравой и от этого не умирал.

– Ты сделал новые татуировки.

Пока ты их делаешь, нам хотя бы не придется искать тему для разговора.

Отец быстро раскрыл обе ладони и снова собрал руки в кулак, каждый палец поочередно, отчего змеи на его предплечьях извивались, пульсировали.

– Екклезиаст говорит, что ничто не ново под солнцем.

– Да, но… кстати, мама не стала покупать тебе подарок к Рождеству – просто положила немного денег тебе на счет. Решила, что ты сам купишь себе что-нибудь в местном магазине.

Но только не мои пятьдесят долларов. Мои пятьдесят долларов – в целости и сохранности.

– Ты усердно трудишься? Помогаешь матери выплачивать наши долги?

– Ага.

Я в полном порядке; спасибо, что спросил. Обожаю эти наши встречи.

– Хорошо.

С каждым разом отец казался все более чужим. Но, опять же, возможно, у происходящего была и положительная сторона. Не исключено, что вдали от его матери отец изменился, увидел что-то в ином свете. У Дилла внезапно возник порыв.

– К слову о долгах. У меня тут появилась одна мысль. Что если я пойду учиться в университет, чтобы потом найти нормальную работу и быстрее выплатить ваши долги?

Отец с холодным скептицизмом посмотрел на него.

– В университет? И там ты думаешь научиться следовать за Христом?

– Нет, сэр, я хочу научиться тому, что нужно, чтобы получить хорошую работу.

Отец приблизил свое лицо к лицу Дилла.

– В университете тебя научат тому, что Господь мертв. Но Господь не мертв. Он жив и является тем, чья вера подает признаки жизни.

– Я все равно никогда не поверю в то, что Господь мертв.

Отец Дилла отрывисто усмехнулся.

– Твоя вера слаба. Она подвела тебя в тот час, когда ты должен был взять в руки смертоносную змею. Ты был как Петр, который пытался ступать по водам Галилейского моря, но тонул. Тебе нужны наставничество и знания, но не те, которые дают в вузе.

– У меня есть вера.

– И какое знамение ее подтверждает?

– Я пел в школьном конкурсе талантов. Для этого потребовалась вера.

Отец откинулся на спинку стула. На его лице появился проблеск удовольствия.

– Правда? Проповедовал Евангелие в своей песне?

– Нет.

Проблеск удовольствия померк.

– О чем же ты пел?

– О любви.

– О, «о любви», – повторил отец с издевкой. – Ты рисковал умереть во имя Господа на этом конкурсе?

– Нет.

– Чем же ты рисковал?

– Быть осмеянным, униженным.

– Истинный христианин рискует этим каждый день. Мы Христа ради юродивые. Ты ничем не рисковал, кроме собственной гордыни. Со мной здесь есть заключенные, чья вера крепче, чем вера моего собственного сына: воры, убийцы, насильники. У тебя мое имя, но не моя вера.

Дилл почувствовал, как в нем поднимается ярость.

– Так, может, моя вера слаба из-за тебя? Может, не тебе об этом судить? Где была твоя вера, когда пришло время устоять перед искушением?

Отец склонился к нему и прошипел:

– Твоя вера была слаба еще до того, как проделки дьявола уничтожили наш приход.

– Проделки дьявола? Почему же ты не сказал об этом суду? Что же ты не сказал им, что дьявол спустился по трубе к нам домой и скачал на наш компьютер детское порно? Почему же ты сказал им, что это моя вина?

Отец бросил на него предостерегающий взгляд.

– Дьявол – не предмет для шуток. У дьявола нет тела. Он искушает слабую плоть.

Дилл наставил на отца палец, и его голос дрогнул.

– Он искусил твою слабую плоть. Твою. Не мою. Мы оба это знаем. И Богу это тоже известно.

Отец медленно выдохнул, как бы ожидая, пока схлынет волна гнева. Потом ровным тоном произнес:

– Разве ты не видишь Божьего умысла в том, что я оказался здесь и проповедую среди заключенных?

– Нет, не вижу. Я вижу человека, который позволил моей матери думать, что это из-за меня ее мужа упекли за решетку; который пытался спасти свою шкуру, уничтожив репутацию собственного сына; который, судя по всему, прекрасно здесь устроился, пока мы с мамой рвем задницу, чтобы выплачивать его долги.

Взгляд отца помрачнел.

– Следи за языком. Наши долги. Разве ты не ел за нашим столом, не жил с нами под одной крышей?

– Твои долги. А теперь я расплачиваюсь за твои грехи, в то время как мир вращается без меня. Я не могу пойти учиться в университет, как мои друзья, из-за тебя.

Отец направил на него палец и с презрением на лице заговорил приглушенным, дрожащим от желчи голосом:

– Ты мне не спаситель. Не строй из себя Христа. Христос освободил меня. Ты же лишил меня свободы.

Дилл вздрогнул, когда его отец ударил ладонью по столу – резкий хлопок в тишине комнаты – и поднялся.

– До свидания, младший. Передай привет своей матери.

Он махнул охранникам, которые насторожились, услышав шум.

– Я закончил.

И ушел, не оборачиваясь.

* * *

Дилл думал – и был, как выяснилось, неправ, – что его утренний диалог с матерью стал чем-то вроде прививки, которая защитит его от боли в будущем. Он сидел на парковке, опустив голову на руки. На душе у него была такая же серость, как и в небе. Подъехал доктор Бланкеншип.

– Эй, Дилл, – сказал он с жизнерадостной улыбкой, – хочешь трюфелей с леденцовой крошкой?

Дилл в ответ выдавил улыбку.

– Нет, спасибо.

Какое-то время они ехали в тишине.

– Простите, что я молчу, доктор Бланкеншип. Надеюсь, я не кажусь вам невежливым.

– Я все понимаю. Не беспокойся.

Они проехали еще несколько километров, слушая рождественскую подборку на айподе доктора Бланкеншипа.

Дилл изо всех сил старался сохранять самообладание. Он-то считал, что на сегодня уже исчерпал запасы слез. И снова неверное предположение. Он чувствовал, как в нем поднимается волна, которую он больше не мог сдерживать.

– Что ж, м-м-м… – Дилл сглатывал слезы, пока в горле не появилось жжение, так же жгло после того, как он залпом выпивал стакан ледяной воды, – у меня с отцом все совсем не здорово. – И в этот момент он окончательно потерял контроль. Он чувствовал себя обнаженным и пристыженным. Адам в райском саду. Но он больше не мог это выносить.

Доктор Бланкеншип посмотрел на него, сдвинув брови.

– Эй, – мягко сказал он, – эй.

Он остановился на обочине. Дилл сидел, прижавшись головой к стеклу двери, рыдания сотрясали все его тело.

– Эй, – доктор Бланкеншип положил руку Диллу на плечо, – все в порядке, все в порядке.

И тут совершенно неожиданно (по крайней мере, для себя самого) Дилл уткнулся доктору Бланкеншипу в плечо. Тот обнял его, и Дилл продолжил рыдать. От доктора пахло теплым кашемиром, шалфеем и салфетками с антистатиком. Дилл постарался как можно быстрее взять себя в руки, что заняло у него несколько минут.

Наконец он с содроганием набрал воздуха в грудь. Он был в полном раздрае.

– Простите. Мне правда очень жаль. Из-за меня вы еще не дома. Едва ли вы ожидали подобного, когда предложили подвезти меня.

Доктор Бланкеншип порылся в машине в поисках пачки салфеток.

– Вообще-то я примерно этого и ожидал, потому и предложил тебя подвезти. Хочешь поговорить?

Дилл вытер ладонями глаза и взял предложенную ему салфетку.

– Не очень.

– Хорошо.

Но потом он все равно заговорил:

– Мои родители, оба, считают, что отца посадили в тюрьму из-за меня, потому как я не стал ради него лгать. А раз он в тюрьме, мы по уши в долгах, и из-за этих долгов я ничего не могу. А отец считает, что я все равно ничего не смогу, потому что моя вера слишком слаба. Я словно в западне. Наверное, это Бог меня наказывает.

Доктор Бланкеншип вздохнул.

– Давай по порядку. Прежде всего, прости, но в том, что произошло с твоим отцом, твоей вины нет вообще. Я следил за судебным процессом и понимаю, почему тебе пришлось давать показания. Судьи поверили тебе и не поверили ему. И точка. Ты здесь ни при чем. Это его проблема. А если он попытается повесить вину на тебя, то пошел он к черту.

Дилл опустил голову на руки.

Доктор Бланкеншип потирал большим пальцем руль: ему явно было не по себе.

– Прости. Я не хотел так резко высказываться о твоем отце.

– Все нормально.

– Я просто прихожу в бешенство, когда люди говорят подобные вещи детям, у которых вся жизнь впереди. Заставляют их сомневаться в себе. У тебя достаточно веры для того, чтобы сделать все, что ты сам захочешь. Ты думаешь, Бог желает тебе чего-то иного, кроме счастья? Ничего подобного. И не позволяй никому убеждать себя в обратном. У твоего отца нет права сломить твой дух только потому, что он твой отец.

Дилл шмыгнул и вытер нос салфеткой. Сделал еще один дрожащий вдох.

– Пожалуйста, не говорите Лидии… об этом.

Доктор Бланкеншип похлопал его по плечу.

– Если я хорошо знаю свою дочь, она бы не стала пытаться как-то поддеть тебя в этой ситуации. Скорее, просто обняла бы и поддержала, как и я.

– Да. – Дилл помолчал. – Есть еще кое-что. Я буду скучать по Лидии, и очень. Вот что фигово. – Его горло сжалось.

Глаза доктора Бланкеншипа наполнились слезами.

– Ах, черт, Дилл. Ты посмотри только, чего ты добился. Здесь я с тобой, приятель. – Его голос дрогнул. – Я тоже буду по ней скучать. Это фигово для нас обоих.

Дилл протянул ему салфетку.

– Не волнуйтесь, я не скажу Лидии… об этом.

Доктор Бланкеншип промокнул глаза.

– Самое смешное – что по отдельности над нами она не стала бы прикалываться. Но когда мы оба сидим в машине на обочине и плачем из-за нее, ни больше ни меньше… Да она нам спуску не даст.

– Это должно остаться между нами, – сказал Дилл.

– Черт, да.

Они посидели еще немного, пытаясь взять себя в руки.

– Официально объявляю собрание фан-клуба Лидии оконченным, – наконец произнес доктор Бланкеншип. – Поехали. А ты давай-ка достань с заднего сиденья пакет с трюфелями. Думаю, в нашем эмоционально хрупком состоянии они нам совершенно необходимы.

– А вас не лишат лицензии дантиста за то, что вы склоняете меня к поеданию сладостей?

– Это тоже останется между нами.

Они ехали обратно в зимних сумерках. То тут, то там чуть поодаль от шоссе мелькали дома в пестром зареве рождественских огоньков. Дилл погрузился в свои мысли, словно завернулся во влажное шерстяное одеяло.

Видел своего отца? Видел, каким он становится? Лучше почаще убеждайся в собственной нормальности. Безумие, похоже, незаметно подкрадывается ко всем мужчинам из рода Эрли. Тебе нельзя терять бдительность. Нельзя расслабляться. В тебе самом скрыта опасность. Твоя кровь отравлена.

Дилл успел заметить промелькнувший мимо рекламный щит с изображением отца и сына. И, не успел его занятый мыслями ум вмешаться, произнес:

– Хотел бы я, чтобы вы были моим отцом.

Доктор Бланкеншип помолчал немного, а потом бросил взгляд на Дилла.

– А я очень гордился бы таким сыном, как ты.

24 Трэвис

– Когда расскажете, куда едем? – спросил Трэвис.

– В Нэшвилл. Больше ничего не скажу, это сюрприз, – ответила Лидия, и они с Диллом переглянулись и многозначительно улыбнулись друг другу.

– Но мой день рождения был несколько недель назад. Рождество – тоже.

– Неважно, – сказала Лидия.

– Что там, в Нэшвилле?

– Сюрприз, не приуроченный ни к Рождеству, ни ко дню рождения.

– Намекните хотя бы.

– Дилл, выручай. Нужно что-нибудь магическое, что заставит его замолчать.

– Боже, нашла кого спросить. М-м-м… слушай, Трэвис, если не перестанешь задавать вопросы… то разрушишь чары и у тебя до конца жизни будет диарея.

– Подходит. Трэвис, ты родился в семье магов, а потом тебя усыновила обычная семья. Но один очень могущественный колдун наложил на тебя заклятие, и теперь, если ты задашь больше… ну, скажем, трех вопросов в свой день рождения, тебя разберет страшный понос.

– Сегодня не день моего рождения, помнишь?

– Чары действуют в течение месяца после этого дня. А до следующей придорожной зоны отдыха ехать еще полчаса.

Они приближались к Нэшвиллу. Навигатор Лидии пронзительным голосом направил их к аэропорту.

– Аэропорт… – начал было Трэвис с вопросительным оттенком в голосе.

Лидия предостерегающе подняла палец.

– Понос.

– … это очень классное место, где садятся и взлетают самолеты, – закончил фразу Трэвис.

Они въехали на территорию аэропорта и подрулили к терминалу.

– Мы точно вовремя, – сказала Лидия, глядя на телефон.

– Вовремя вовремя или вовремя по версии Лидии? – поинтересовался Дилл.

– Нет, правда вовремя.

Лидия остановилась на парковке для встречающих.

Они подождали несколько минут. Трэвис начал что-то говорить, но Лидия оборвала его.

– Чувак, доверься мне. Тебе не нужен понос перед таким сюрпризом. Тебе нужно быть в своем самом непоносном состоянии.

У нее зазвонил телефон.

– Лидия Бланкеншип, – произнесла она в трубку.

Это было странно. Она никогда так не отвечала на звонки.

– Окей… ладно… багаж у вас, отлично. Мы в голубом «приусе» с кучей наклеек. Окей, хорошо. Ждем через минуту. До встречи. – Лидия нажала отбой.

– Так, поехали. – Она завела машину и подкатила ближе к терминалу. Они стали ждать. Трэвис смотрел вперед.

– Трэвис, взгляни на того человека, вон там, в пальто и бордовом свитере, – сказал Дилл.

– Где?

– Вон там, – показал Дилл. – Тот парень в…

– В фуражке, – договорила за него Лидия. – Густая белая борода, очки, солидный вид. В руках – коробка с булочками Cinnabon.

– Никого тебе не напоминает? – спросил Дилл.

Трэвис рассмеялся.

– О, ух ты, вылитый Г. М. Пеннингтон.

Еще секунду он смотрел на мужчину. Его сердце забилось вдвое быстрее.

– Не может быть, – прошептал он. Лидия с Диллом заулыбались. – Это же и есть Г. М. Пеннингтон! И он идет к нам! – завопил Трэвис. Он подпрыгнул на сиденье. Потом лихорадочно потянулся за телефоном, чтобы написать Амелии, и тут же осознал, что случайно оставил телефон дома. Она просто не поверит. Она с ума сойдет.

– Успокойся, – сказала Лидия. – Вспомни о достоинстве. Сейчас ты познакомишься со своим кумиром.

Она вышла из машины и протянула руку мистеру Пеннингтону.

– Мистер Пеннингтон, Лидия Бланкеншип. Рада встрече с вами. Сюда.

Приветливо хмыкнув, он коснулся козырька фуражки.

– Мадемуазель, ведите меня.

Она подвела мистера Пеннингтона к своей машине.

– Простите, более роскошного транспорта у нас нет.

Он только отмахнулся.

– Я с радостью предпочту прокатиться на таком экологически безопасном средстве передвижения, нежели на самом роскошном лимузине. Лимузины – для олигархов-социопатов.

– Мистер Пеннингтон, похоже, мы отлично поладим. Дилл, пересядь назад, – сказала Лидия. – Авторы бестселлеров по умолчанию занимают место впереди.

Дилл вышел и пожал ему руку.

– Сэр, Диллард Эрли. Рад встрече с вами.

– Взаимно, – произнес мистер Пеннингтон, садясь. – И прошу вас всех, называйте меня Гэри. Мое настоящее имя – Гэри Марк Козловски, но кому захочется читать фантастический роман, написанный польским серийным убийцей, верно? – Он усмехнулся. – Однако мне говорили, что одному из вас мое настоящее имя уже, по всей видимости, известно. Ты, должно быть, Трэвис.

Трэвис сидел в оцепенении, с открытым ртом; у него был такой вид, словно он увидел ангела. Честно говоря, именно так он себя и чувствовал.

– Да, сэр, Гэри, – крякнул он.

– Сэр Гэри? Принимаю рыцарское звание, мистер Трэвис. Рад познакомиться. – Он протянул Трэвису руку, и тот пожал ее, дрожа.

– Гэри, – обратилась к нему Лидия, – сколько у вас времени до следующего рейса?

– Три часа.

– Что бы вам хотелось посмотреть, чем заняться?

Он погладил свою бороду.

– Я сужу о городе по его мороженому. И беседовать приятнее всего за мороженым. Так что вперед, друзья. Везите меня туда, где у вас тут самое вкусное мороженое.

– Будет сделано, – сказала Лидия. – Я знаю одно место.

Они тронулись.

– Как… – начал было Трэвис, но тут же умолк.

– Все в порядке, Трэвис. Теперь можешь задавать вопросы. Чары развеяны. – Лидия бросила взгляд на Гэри. – Не спрашивайте.

– Как? – спросил Трэвис.

– Я начну, – сказала Лидия. – Мне хотелось устроить эту встречу до своего отъезда в вуз. Так вот, я позвонила своей подруге Далии. Ее мама – главный редактор журнала Chic. Далия связала меня с литературным агентом своей мамы. А литературный агент ее мамы знаком с агентом мистера Пеннингтона. Мне удалось достать его расписание, и я узнала, что он собирается сделать пересадку в Нэшвилле, когда полетит домой в Санта-Фе после встречи с издателем по случаю грядущего выхода «Бури смерти».

– Но это еще не все, – добавил Гэри. – Лидия отлично подготовилась и раскопала одно малоизвестное интервью, которое я давал еще до вашего рождения. В нем я говорил, что в моем сердце есть особое место для провинциальных поклонников, фантазирующих о мире большем, нежели тот, в котором они живут. И мисс Лидия подготовила для моего агента демографическую статистику города… – Он щелкнул пальцами.

– Форрествилла, – сказала Лидия.

– Ах, да, Форрествилла. Так вот, я бы устроил агенту нагоняй, если бы мне не представилась возможность пообщаться с моим читателем из маленького города, который проделал ради этого такой путь. Поэтому мы взяли билеты на поздний рейс, чтобы я успел провести с вами время.

– Передать не могу, как много это для меня значит, – сказал Трэвис. Он едва не плакал. Это был лучший вечер в его жизни.

– На здоровье, – сказала Лидия. – Я должна была сыграть по-крупному.

Они приехали в кафе Five Points Creamery и встали в очередь.

– Мистер… Гэри, позвольте мне за вас заплатить, – сказал Трэвис.

Гэри рассмеялся.

– Мальчик мой, для тебя не секрет, сколько книг я продал. Я миллионер, и уже не один раз им стал. Я сам всех вас угощу мороженым, большое спасибо. Если не хочешь остаться передо мной в долгу, просто купи «Бурю смерти», когда она поступит в продажу.

– О, я куплю. Можете быть уверены.

Гэри подошел к молодому человеку за прилавком и вытащил из кармана свой толстый бумажник с замысловатым тиснением.

– Я заплачу за моих юных друзей. И что бы они ни заказали, – он наклонился к кассиру и заговорщически ему подмигнул, – увеличьте это втрое всем присутствующим. – Он пальцем очертил в воздухе круг.

Взяв мороженое, они сели за столик.

– Итак, Трэвис, за какой ты дом? – спросил Гэри, отправляя ложечку мороженого себе в рот и покряхтывая от удовольствия.

– О, Нортбрук. Определенно Нортбрук, – ответил тот без колебаний.

Гэри показал на Трэвиса ложечкой.

– В самом деле! Я сразу понял, что ты за Нортбрук, но в случае чего готов был тебя переубедить. Танарис? Вулфрик? Кто знает, что у человека в голове.

Трэвис просиял.

– Что ж, ладно, – сказал Гэри. – Давай, что ли, определим, к каким домам принадлежат твои друзья?

– Да! Дилл – музыкант. Так что…

– Братство Минстрелс, – одновременно произнесли Гэри и Трэвис, и оба заулыбались.

– Хорошо, а Лидия… она суперумная, любит читать и писать… значит… Дом Летра? – спросил Трэвис.

– Да-да, – сказал Гэри, потирая подбородок. – Или… Орден ученых?

Трэвис обдумал это предложение. Ему не хотелось спорить со своим кумиром, но он осознавал, что у него, вероятно, нет выбора.

– Вот только у них там обет о пожизненном целомудрии.

– Я об этом и забыл, – пробормотал Гэри.

– Нет уж, – сказала Лидия. – Мой обет целомудрия распространяется исключительно на школьные годы. Так что я за первый вариант. Послушайте, я не хочу прерывать ваши кровавые распри, но, Гэри, расскажите нам о том, как вы стали писателем.

Он проглотил кусочек мороженого.

– Я вырос на ферме в Канзасе. Пшеница, кукуруза, животные. Работали от рассвета до заката. Мне нравились книги Клайва Стейплза Льюиса, Джона Толкина и Роберта Говарда. Работая, я рисовал целые миры в своем воображении: персонажей, людей, языки, расы, сражения. Это было моим спасением. Вскоре я уже не мог держать все это в голове, и мне пришлось переносить кое-что на бумагу…

– Я так тоже делаю! – воскликнул Трэвис. – Работаю на складе пиломатериалов и за работой много чего выдумываю. А как к этому отнеслись ваши родители?

Печальная улыбка.

– Мой отец… не был добрым человеком. Он выжимал из меня все соки и считал, что писательство – это глупость. И, вероятно, был прав. Но ни тогда, ни сейчас никому не удалось бы меня отговорить.

Повисла пауза. Гэри съел еще ложечку мороженого.

– Ты писатель, Трэвис?

– О нет.

– Почему нет?

– Ну… я не умею писать.

– А пытался?

– Нет.

– Вот потому и не умеешь! Научиться писать можно только на практике. Чтобы стать писателем, необходимо воображение, которое у тебя явно есть. Нужно много читать, что ты явно делаешь, и писать. Ты еще этого не делаешь, но тебе непременно стоит начать.

– Разве не нужно выучиться в университете, чтобы писать?

– Вовсе нет. Послушай, мы живем в удивительное время. В интернете полно бесплатных советов. Ты читаешь иногда фанфики по «Кровавым распрям»?

– Да, – нерешительно ответил Трэвис. – Но я перестану, если хотите.

Гэри рассмеялся.

– Ерунда. Лучше начни с этого. Напиши фанфик. Задействуй в нем моих персонажей. Я тебе разрешаю. Попрактикуйся. А потом начни создавать свое. Я вижу в тебе задатки. Шикарное воображение. У меня есть ощущение, что тебе есть что поведать.

Трэвис просиял. Он чувствовал, как в нем зарождается что-то.

Что-то, что могло прорасти через камни и грязь, которыми его завалил отец.

* * *

Они с Гэри полтора часа обсуждали все тома «Кровавых распрей», в то время как Дилл с Лидией сидели на улице и разговаривали. Трэвис рассказал Гэри про Амелию. Он взял у Лидии телефон, и они сделали много совместных фоток. Когда пришло время прощаться, они вернулись в аэропорт.

– Прежде чем вы уйдете, можно я скажу вам, какой эпизод мне нравится больше всего? – спросил Трэвис.

– Прошу тебя, – кивнул Гэри.

– Я даже не знаю, почему он так сильно мне нравится. Когда Рэйнар Нортбрук сделал надпись на могиле Болдрика Танариса после Битвы в Плачущей долине.

В улыбке Гэри сквозила меланхолия.

– Я хорошо помню ту часть. Я написал ее сразу после того, как умерла моя первая жена. Я был в глубокой депрессии и много размышлял о том, что значит прожить хорошую жизнь. И решил тогда, что твоя жизнь была хорошей, если друзья могут написать о тебе нечто подобное после того, как ты уйдешь.

– Поэтому, наверное, мне так нравятся эти строки, – сказал Трэвис. – Когда я читаю их, мне хочется прожить хорошую жизнь.

Гэри просиял и тихо произнес:

– Прекрасно.

Когда он уже собрался выходить из машины, Лидия ахнула.

– Подождите! Чуть не забыла! – Она достала из сумки издание «Кровавых распрей» в твердой обложке и протянула его Гэри. – Пожалуйста, подпишите это для моего друга Трэвиса.

– Конечно, конечно! – Гэри вытащил из кармана пиджака золотую перьевую ручку и размашисто написал на авантитуле: «Трэвису из дома Нортбруков, моему новому другу с внушительным телосложением и богатым воображением. Становись тем, кем тебе суждено стать».

Лидия протянула книгу Трэвису.

– Теперь тебе придется одолжить мне твой старый экземпляр, потому что я обязана это прочитать.

Трэвис вышел из машины, чтобы напоследок пожать Гэри руку. Тот усмехнулся.

– Теперь мы друзья, Трэвис. А друзей я на прощание обнимаю. – Он заключил Трэвиса в крепкие объятия, и они сделали еще одну совместную фотографию.

* * *

– Поверить не могу, что это случилось на самом деле. Поверить не могу, что это правда. Лидия, ты такая классная. – Он повторял эти слова как мантру. От его подпрыгиваний на заднем сиденье машина раскачивалась.

– Мне придется остановиться, если ты не перестанешь так делать, – произнесла Лидия задорным тоном. – Из-за тебя мы вылетим на обочину.

– Прости. Ребят, я буду делать, как он сказал. Начну писать. Может, мне удастся посещать занятия в окружном колледже в Куквилле или что-то подобное.

– Сделай это, Трэв, – сказал Дилл. – У тебя все для этого есть.

Всю дорогу домой его ум кипел. Его реальная жизнь редко бывала столь хороша, что могла вытеснить жизнь воображаемую. Но на сей раз так и случилось.

Трэвис разработал план. Он немного поспит (ага, точно, особенно после того, как напишу Амелии), а завтра, после уроков в школе и работы на складе, он зайдет в интернет и начнет искать рекомендации для начинающих писателей. Может, мне стоит завести блокнот, куда я буду записывать ценные мысли. Нужно начать откладывать деньги на новый ноутбук и занятия для писателей, а еще найти кого-то, кто в этом разбирается. Может, Лидию попросить. Но тогда мне нужно писать быстрее, пока она не уехала в университет, – потом она будет слишком занята. Его переполняли энтузиазм и решимость.

Друзья высадили его у дома, после того как он еще несколько раз с жаром их поблагодарил. Подходя к дому, Трэвис снова пожалел о том, что забыл взять с собой телефон. Да, конечно, Лидия сделала много снимков, но ему не терпелось отправить Амелии фотографии с их кумиром и как можно скорее выложить их на форуме. Они просто не поверят, что Г. М. Пеннингтон – простите, Гэри – угостил его мороженым и общался с ним больше двух часов. Ах да, еще и подписанный экземпляр «Кровавых распрей».

Он вошел домой. Свет не горел. Отец развалился на диване перед мерцающим экраном телевизора. Увидев Трэвиса, он взял пульт и выключил телевизор.

– Где ты был? – произнес отец заплетающимся языком.

Трэвис хорошо знал этот тон. Сердце у него екнуло. Пожалуйста, только не сегодня. Умоляю, только не сегодня. Не отнимай у меня этот день.

– С друзьями. Я говорил тебе, помнишь?

– Нет, не помню.

– Ну, прости в любом случае. – Трэвис сделал шаг по направлению к своей комнате.

– А ну тащи свою задницу обратно. Мы не закончили.

Трэвис повернулся, его будто выдернули в реальность. Понеслось.

– В половину пятого был звонок, им нужна была обработанная под давлением древесина для террасы. Заказ стоимостью пять сотен долларов. И угадай, что? Мне некого было попросить его отвезти.

Трэвис вспотел. К горлу подкатила тошнота.

– Прости. Я говорил с Ламаром, он сказал, что возьмет доставки на себя.

– Старый маразматик об этом забыл. А ты меня просто кинул. Я пытался до тебя дозвониться до фига сколько раз.

– Я забыл телефон.

– Да что ты говоришь? – Отец Трэвиса встал. – Вот он, у меня в руке.

Он швырнул телефон в Трэвиса. Тот с глухим стуком ударился о его грудную кость. Трэвису удалось подхватить телефон на отскоке, до того как он упал на пол. Он бросил взгляд на экран. Четырнадцать пропущенных звонков. Все от отца.

Отец неровной походкой направился к нему.

– Сегодня ты обошелся мне в пять сотен. Тебе есть что сказать? А? Думаешь, мы можем себе это позволить?

– Прости, пап, мне правда очень жаль. Разве нельзя доставить завтра? Они так поздно позвонили, вряд ли они надеялись…

– Нет, нет, завтра нельзя.

– Почему?

– Что это? – Отец показал на новый, только что подписанный экземпляр книги в руках у Трэвиса. – А? Что это такое? Очередная пидорская магическая хрень?

– Ничего.

– А? Из-за этого я потерял свои пять сотен? – заорал он.

– Я отвезу заказ завтра. Перед школой. Я…

Отец сорвал с головы бейсболку и начал хлестать ею Трэвиса по спине и лицу.

– А? – Удар. – А? – Удар. – Вот из-за чего я потерял пять (удар) сотен (удар) долларов?

Трэвис пытался закрыть лицо, но один из ударов пришелся прямо по глазам. На них выступили слезы. Он заморгал и потер их. Внутри него все начало закипать и бурлить.

– Ты пьян, пап. Пожалуйста, можно я лягу спать?

Пожалуйста, не надо. Не надо вынуждать меня сделать это именно сегодня. Пожалуйста, только не сегодня.

Его отец попытался схватить книгу.

– Дай сюда.

Трэвис отдернул руку. Он услышал голос матери.

– Клинт, дорогой, ты меня разбудил. Что происходит?

Отец снова сделал выпад. И снова Трэвису удалось увернуться. Отец толкнул его к комоду, в котором мать хранила фарфоровую посуду и коллекцию кукол. Стеклянные дверцы разлетелись вдребезги. Мать закричала.

– Дай сюда это дерьмо, – прошипел отец сквозь сжатые зубы. Он все-таки выхватил книгу и, отвернувшись от Трэвиса, начал вырывать из нее страницы.

Что-то внутри у Трэвиса треснуло, и звуку него в голове был такой, словно порвалась тысяча страниц. Он взвыл как раненое животное и бросился на отца со спины. Удар был серьезный. Если бы это произошло на футбольном матче и отец не был бы мишенью, тогда он мог бы гордиться Трэвисом. Но вместо этого отец носом вперед завалился на приставной журнальный столик и сшиб лампу, которая грохнулась на пол и разбилась. Книга выпала у отца из рук. Трэвис прыгнул на нее и накрыл своим телом.

Отец поднялся на ноги и встал над ним.

– Я тебе что, какой-нибудь латиноамерикашка, сын гастарбайтера? Да я тебе сейчас задницу надеру! – Он ударил Трэвиса по затылку, дал ему по ушам. Попытался отнять книгу, но Трэвис полностью закрыл ее собой. Тогда отец расстегнул свой ремень и выдернул его так резко, что порвалась одна из поясных петель. Замахнулся и хлестнул Трэвиса по спине ремнем, потом еще раз.

И еще.

И еще.

И еще.

И еще.

И еще.

И еще.

Ремень со свистом рассекал воздух и щелкал Трэвиса по спине. «Терпи молча; это единственный способ одержать верх», – скомандовал себе Трэвис, но все равно вскрикивал каждый раз, когда на него обрушивался удар. Было такое ощущение, будто кто-то разукрашивал его спину и ребра полосками бензина и перца чили, а потом поджигал их. Мама Трэвиса подскочила к отцу.

– Клинт! Ты делаешь ему больно! Прекрати!

Она попыталась поймать ремень в воздухе. Отец схватил ее за обе руки и толкнул, сильно. Она упала, с глухим стуком ударившись головой о пол, и осталась лежать, тихо плача и держась за голову.

Но ей – пусть и ненадолго – удалось отвлечь отца, и Трэвис успел вскочить на ноги. Отец повернулся, увидел, что Трэвис стоит, и снова замахнулся на него ремнем. Трэвис перехватил его свободной рукой и вырвал у отца. Пару секунд он стоял, возвышаясь над отцом: в одной руке ремень, в другой – книга. Слезы и пот струились по его щекам. Он смотрел на отца, а тот – сердито, задыхаясь – на него.

Трэвис раскрыл рот, решив говорить как можно отважнее, чистым и ясным голосом. Так, как Рэйнар Нортбрук обращался к своим людям перед битвой. Но боль была слишком острой. Сердце колотилось слишком яростно. Голос обрывался, слова застревали в горле, он дрожал и запинался.

– Я б-больше… не боюсь… тебя. Ты н-никогда… не заставишь меня… ненавидеть себя так… как ты ненавидишь меня.

Трэвис помог матери подняться. Отец с багровым лицом смотрел на них, сжав кулаки и шумно дыша носом. Он все еще был готов к драке. На его челюсти ходили желваки.

Трэвис швырнул ремень в угол комнаты, пристально посмотрел отцу в глаза и наставил на него палец. Его рука дрожала, как и его голос.

– Еще раз притронешься ко мне, я сломаю тебе руку. Еще раз притронешься к моей маме, и я тебя, черт возьми, убью.

Отец в свою очередь показал пальцем на Трэвиса. Его рука тоже дрожала.

– Убирайся к черту из моего дома, – тихо сказал он.

Трэвис поцеловал свою рыдающую мать, взял дубинку и ушел.

25 Дилл

Дилл был на седьмом небе. Отдав ему компьютер, Лидия оставила на нем всю свою музыку. Для него это была своего рода тайная близость с ней. По вечерам он лежал в кровати с ноутбуком на груди и наушниками в ушах, исследовал и познавал, плавая в океане Лидии.

Тук-тук-тук.

Дилл поставил музыку на паузу и прислушался. Ничего. Он продолжил слушать песню.

Тук-тук-тук.

Он снова поставил трек на паузу и поднялся.

Тук-тук-тук.

Дилл выглянул в окно и, увидев лицо Трэвиса, подпрыгнул от неожиданности.

– Чувак, я чуть штаны не обмочил, – прошептал Дилл, открыв окно и впустив в комнату холодный воздух. У Трэвиса было такое лицо, словно он плакал. – Ты в порядке?

– Не сказал бы. Сможешь выбраться и прокатиться со мной?

– Да, сейчас. – Дилл надел куртку и ботинки и начал вылезать через окно.

– Постой. У тебя есть аспирин или что-нибудь такое? – Всем своим видом Трэвис говорил, что объяснит все позже.

– Секунду. – Дилл на цыпочках прокрался в кухню и достал стремительно пустеющий пузырек с ибупрофеном. Вернувшись в свою комнату, протянул Трэвису три таблетки. Трэвис положил их в рот и проглотил.

Дилл вылез через окно и закрыл его за собой, оставив небольшую щель, чтобы по возвращении можно было подцепить оконную раму пальцами. Они с Трэвисом, держась в тени, прокрались к его пикапу, припаркованному за углом. Сели. В салоне было еще тепло. Трэвис шевелился очень осторожно, каждое движение явно давалось ему с болью. Когда его спина коснулась спинки сиденья, он резко вдохнул. Потом, взяв себя в руки, завел машину. Дилл решил, что не станет задавать вопросы, а дождется, пока Трэвис сам заговорит.

– Поедем, посмотрим на поезда, – предложил Трэвис.

Они ехали в парк Бертрам в полной тишине. Трэвис припарковался как можно ближе к железнодорожным путям и не стал глушить мотор, оставив обогреватель включенным.

Сдвинув назад бейсболку, он потер лоб.

– Короче, я сказал отцу, что убью его, может быть.

Дилл, округлив глаза, посмотрел на Трэвиса.

– Что-что ты сделал?

– Я вернулся домой. Отец был пьян. Говорил о работе. Сказал, что из-за меня потерял заказ. Попытался порвать книгу, которую подписал для меня Г. М. Пеннингтон. Я в основном старался не дать ему это сделать, но в итоге мы все равно сцепились.

– Черт.

– Ага. У него не вышло отнять книгу, и он стал бить меня ремнем. Вмешалась мама, и он толкнул ее на пол. Я вырвал у него ремень и сказал, что, если он меня еще раз ударит, ему не поздоровится. А если еще хоть раз причинит боль маме, я его убью.

– Ты на полном серьезе это сказал?

– Ага. Да, конечно, – угрюмо произнес Трэвис. – У нас с отцом уже давно все из рук вон плохо. Ты, наверное, догадался об этом еще тогда, когда мы чинили твою машину.

– Ты в порядке?

– Мне ужасно больно, если ты об этом.

– Я обо всем.

– Отец выгнал меня. Сказал, чтобы я убирался из его дома. Но я дал ему отпор. Я посмотрел ему прямо в глаза. Сказал, что больше его не боюсь.

– Что будешь делать?

– Еще не заглядывал так далеко вперед. Наверное, посплю в машине и пораньше поеду в школу, чтобы принять душ.

Они услышали свист поезда вдали.

– Копам звонить будешь? – спросил Дилл.

Трэвис горько усмехнулся, потом вздохнул.

– Нет. Склад закроют. Я лишусь работы. Моя семья потеряет доход. Мама не сможет прожить на те крошечные деньги, которые зарабатывает шитьем.

– Да.

– Когда твоего отца посадили, вы лучше зажили?

– Нет.

– Лидии не рассказывай. Она не поймет. Она точно позвонит копам.

– Не буду.

Поезд как будто задерживался. Зимними вечерами его свист разносился на бóльшие расстояния. Но наконец он появился и пронесся мимо них. Они даже не стали выходить из машины.

Сидели с включенной печкой и молчали.

– Знаешь, – сказал Трэвис, глядя перед собой, – Гэри сегодня дал мне больше веры в себя, чем отец за всю мою жизнь.

– Да, я знаю, каково это, когда отец в тебя не верит. Паршиво.

– Все изменится. Я все изменю. Я не хочу так жить до конца своих дней.

Дилл молчал. В голосе Трэвиса были твердость и решимость, которых Дилл никогда прежде не слышал.

– Думаю, когда мы окончим школу, – продолжал Трэвис, – то должны найти жилье и быть соседями по комнате. Даже если у тебя не получится платить половину, ничего страшного: я буду платить бóльшую часть, а ты взамен будешь петь мне свои песни, подбадривать меня, когда мне будет грустно.

– Мне нравится эта идея, хотя мои песни бодрящими не назовешь.

– Мы оба будем работать, и после окончания рабочего дня я буду писать, а ты – заниматься музыкой. Мы поставим наши столы рядом. Может, я даже сделаю нам столы из остатков древесины на складе.

– Я «за».

– У нас будет быстрый интернет, чтобы ты мог загружать свои видео, а я – выкладывать рассказы. И мы продолжим устраивать вечера кино по пятницам. Может, даже Лидия будет с нами, по видеочату или еще как-нибудь. И, вероятно, Амелия, потому что к тому времени я уже предложу ей стать моей девушкой. И никаких отцов мы на порог пускать не будем.

Дилл искренне улыбнулся.

Трэвис посмотрел ему в глаза и произнес с решимостью в голосе:

– Я серьезно, Дилл. Серьезнее некуда. С этих пор мы должны заботиться друг о друге. Мы должны стать друг другу семьей, потому что в наших настоящих семьях полный бардак. Мы должны изменить свою жизнь, начать делать то, чего боялись. Я думаю, что тебе стоит рассказать Лидии о своих чувствах.

Трэвис говорил искренне. Дилл это видел. И хотя он чувствовал вину из-за того, что черпал для себя надежду в безвыходной ситуации, в которой оказался его друг, он все равно надеялся. Может, Трэвис достаточно силен. Может, благодаря ему я смогу удержаться на плаву, когда Лидия уедет.

– Я подумаю насчет Лидии. Но до тех пор, пока мы не найдем себе жилье, тебе лучше парковаться рядом с моим домом, за углом, и ночевать у меня в комнате. Мама не заметит. Она очень устает и крепко спит.

– Уверен? Я могу и в машине переночевать.

– Ага, уверен. Тебе нужно спать в тепле и безопасности. Поставлю тебе миску с водой и лоток.

Трэвис захихикал.

– Чувак, не смеши меня. Мне больно смеяться.

– Уверен, что все нормально и не нужно к врачу?

– Бывало и похуже. Сломанных костей нет, выбитых зубов – тоже. Только рубцы и царапины. Что там врачу делать?

– Как думаешь, сможешь спать на полу? Мы сделаем тебе постель из моей одежды и одеял. Я бы отдал тебе свою кровать, а сам лег на пол, но вдруг мама заглянет.

– Да без проблем.

Несколько минут они сидели, не издавая ни звука.

– Мы справимся, Трэвис.

Он сглотнул слезы.

– Жаль, что он испортил мне такой классный вечер.

Они поехали к дому Дилла.

– Слушай, Дилл, можно я немного посижу здесь один, а потом приду?

– Да сколько угодно.

Открыв снаружи окно своей комнаты, Дилл бросил взгляд на Трэвиса. Тот сидел, опустив голову на руль, и трясся всем телом, один в темноте холодной январской ночи.

26 Лидия

Лидия открыла входную дверь.

– Трэвис, что случилось?

Обычно Трэвис не приходил к ней домой без предупреждения.

У него в руках была стопка листов из блокнота, и он явно нервничал.

– Привет, Лидия. Слушай, я тут написал кое-что. А ты же разбираешься во всяких писательских делах. Я вот подумал: может, ты прочитаешь и скажешь мне, что улучшить?

– Уже? Ведь прошло всего две недели с тех пор, как Г. М. Пеннингтон подкинул тебе мысль стать писателем?

– Три.

– А, точно. Ты как будто помнишь эту дату лучше меня.

Трэвис улыбнулся.

– Насколько хорошо я должна быть знакома с «Кровавыми распрями», чтобы понять, о чем ты написал? – спросила Лидия.

– Тебе вообще ничего не нужно знать. У меня свое.

– Я ведь после встречи с Гэри начала читать его книгу. Гэри классный. Я обязана сделать это ради него и ради тебя. Но мне еще далеко до конца.

Трэвис широко улыбнулся.

– Наконец-то!

Она выставила руку ладонью вперед.

– Да-да, бла-бла-бла, наконец-то. Короче, я, разумеется, прочитаю твой рассказ. Но сразу предупреждаю: я довольно прямолинейна в том, что касается текстов. Если что не так, я тебе скажу. А раз это твоя первая проба, что-то наверняка будет не так.

Трэвис протянул ей стопку бумаги.

– Я привык к критике. Выдержу.

Лидия вспомнила то, что ее папа рассказывал о Трэвисе, и вновь ощутила укол вины. Выдержу, говорит он. Это и даже больше. Она пролистала страницы.

– Ух ты, писал от руки? Кто же так делает? Посмотрите только на этого Шекспира.

– Да я уже несколько недель без ноутбука.

Еще один укол – на сей раз беспокойства.

– У тебя все в порядке? Ну, дома?

– Да, все нормально. – Голос у него был беззаботный, но не очень.

Если он лгал, то сейчас у него получалось лучше, чем тогда, когда он скрывал Амелию.

– Я тебя поняла. Какие у вас с Диллом планы на сегодня?

– Дилл сегодня работает. Я продаю дрова для растопки, – ответил Трэвис.

– Ты серьезно? Ты пишешь рассказы от руки и продаешь дрова? Может, я покажу тебе фонарик, и тогда ты будешь поклоняться мне как божеству?

– Я наконец унаследовал это дело. Ламар, с которым я работаю, занимался этим много лет. Мы собираем остатки древесины в увязки и продаем их как дрова для растопки. Но ему, похоже, надоело. А мне это приносит дополнительный доход, и я могу откладывать понемногу на новый ноутбук и курсы для писателей.

Лилия выглянула в окно и увидела пикап Трэвиса, нагруженный древесиной.

– Пап! – позвала она. – Иди, купи у Трэвиса эти его несчастные дрова.

Доктор Бланкеншип, неслышно ступая в своих тапочках, подошел к двери с бумажником в руках.

– Трэвис! Здравствуй.

– Здравствуйте, доктор Бланкеншип.

– Похоже, ты по-прежнему работаешь на складе?

– Да, сэр. И, скорее всего, продолжу после окончания школы. Последние несколько лет дела у нас идут не очень, так что я один из тех немногих сотрудников, кто остался.

– Тебе нравится это занятие?

– Да, сэр. Люблю запах древесины. К тому же там у меня есть время подумать о своем.

– Делай, что любишь, и тебе не придется работать ни единого дня в жизни, – произнес доктор Бланкеншип.

– Это не я, кстати, попросил Лидию сказать вам, чтобы вы купили у меня дрова, – заметил Трэвис.

– О, я знаю. Если бы ты попросил ее, она бы наверняка отказалась.

Он купил у Трэвиса половину.

Трэвис уехал, а Лидии подумалось, что в последнее время его улыбка, с двумя искусственными передними зубами, стала немного другой: торжествующей – как будто он совершил переправу через бурлящую реку и оказался на другом берегу или выжил в какой-то великой битве. Он весь светился, словно очищенный огнем.

* * *

Через пару часов после того, как уехал Трэвис, у Лидии зажужжал телефон.

«Сижу с толстым конвертом из Нью-Йоркского университета», – написала Далия.

«О боже, открывай скорее».

Несколько минут спустя телефон снова зажужжал. Далия прислала фотографию письма о зачислении в университет.

«ПОЗДРАВЛЯЮ!»

«Я в экстазе. Обязательно скажи, когда получишь свое».

– Мам! – крикнула Лидия. – Сегодня еще не приносили почту?

– Флажок опущен.

Лидия сбежала вниз по лестнице, перепрыгивая через четыре ступеньки зараз, и выскочила на улицу босиком. Промчавшись по ледяной дорожке, распахнула дверцу почтового ящика. Стопка писем. Она так резко просунула руку в ящик, чтобы достать их, что порезалась о край бумаги.

Реклама. Реклама. Письмо для мамы. Еще для мамы. Для папы. Реклама. Реклама. Нью-Йоркский университет.

Буквально последнее письмо в пачке. Она закрыла глаза, задержала дыхание и разорвала конверт. С трудом заставила себя прочитать. Но все-таки прочитала.

Лидия,

Вас приветствует Приемная комиссия Нью-Йоркского университета.

Прежде всего и главным образом – сообщаем вам о вашем зачислении в Нью-Йоркский университет. Мы рады поздравить вас с этим достижением!

Она перестала читать, завизжала, подпрыгнула. Еще раз подпрыгнула и закричала. Мама прибежала на крик, узнать, что случилось. Лидия показала ей письмо. Мама тоже стала прыгать и кричать. Потом с заднего двора прибежал папа, который укладывал только что купленные дрова. Они запрыгали и закричали все вместе.

27 Дилл

– Все в порядке, мистер Макгоуэн? Я разгрузил поддон с макаронами, разложил их на полке и вытер пыль с овощей и фруктов.

Мистер Макгоуэн повел ручкой вниз по списку, что-то бормоча себе под нос.

– Мне все нравится, Дилл. Ты рано закончил, но я отмечу тебя как обычно. Отличная работа.

– Спасибо. Увидимся завтра вечером.

– Слушай, Дилл, ты и впрямь очень быстро справляешься. Все еще собираешься выйти на полную смену после окончания школы?

– Да, сэр. Чем больше часов, тем лучше.

– Чудесно. Скажу боссу. Он будет рад это слышать.

Дилл снял свой зеленый фартук, надел куртку и вышел на улицу. Погода позволяла пройтись не спеша. Стоял один из тех февральских вечеров, когда, несмотря на холод, ощущалось легкое дыхание тепла.

– Вас подвезти до дома, мистер? – Лидия сидела на бампере своего «приуса». Ее голос напугал его. Не только потому, что он не ожидал его услышать, но и потому (и на этот счет он мог сильно ошибаться), что в нем сквозило кокетство, которое после конкурса талантов он замечал все чаще. Дилл решил, что Лидию впечатлила его храбрость. Надеяться на нечто большее было бы уже чересчур.

– Что ты здесь делаешь? Я думал, ты блогом занята.

– Не сегодня. Собственно, потому я и здесь. Можем поговорить? – Должно быть, она заметила тень беспокойства, промелькнувшую у Дилла на лице. – У меня хорошие новости вроде как.

– Да, конечно.

– Круто. Запрыгивай. Поедем в Good News. Название подходящее. Я угощаю.

По дороге в кофейню они в основном молчали.

– Можешь хоть намекнуть? – спросил Дилл.

– Дай мне сделать торжественное объявление.

– Тебя приняли в какой-то вуз. Нью-Йоркский университет?

– Пожалуйста, дай мне нормально рассказать.

Они приехали в кофейню, взяли напитки с христианскими названиями и сели за столик.

– Итак, – сказал Дилл. – Делай свое объявление.

– Я сегодня получила письмо о зачислении в Нью-Йоркский университет.

Острая боль в груди. Разряд в сердце. Шок распространялся по телу, проникая в живот, словно капельки крови, растворяющиеся в воде.

* * *

Дилл чувствует себя так же, как и тогда, когда на конкурсе талантов назвали его имя. Его ум словно цепенеет, и мыслями он не здесь. Сейчас он на территории какого-то университета, возможно, Нью-Йоркского. Он не знает точно, потому что ему неизвестно, как выглядит Нью-Йоркский университет. Вот Лидия сидит на лавочке с каким-то парнем. Он привлекателен и хорошо одет (вероятно, не без ее помощи), с легкой небрежностью, даже неряшливостью, которая говорит о денежном достатке. Они разговаривают, смеются. Вокруг них опадают осенние листья.

А вот Лидия сидит в кофейне с этим парнем. Рядом с ними громоздятся книги – точно так же, как их будущие возможности.

Вот этот парень сидит в машине вместе с доктором Бланкеншипом, и они разговаривают и смеются. И вот он сидит за столом в доме Бланкеншипов, рядом с Лидией, напротив ее родителей.

А Дилл – в своем зеленом фартуке из магазина Floyd's – стоит на холоде и смотрит на них через окно. Он видит свое отражение в стекле. Вид у него измученный и истощенный. И это совершенно логично, хоть и безумно больно: почему там, с Лидией, сидит этот парень, а не он?

* * *

Дилл силился улыбнуться.

– Поздравляю, – тихо произнес он. – Я… я знал, что ты поступишь. Никогда в этом не сомневался.

Если бы я только мог в этом усомниться. Если бы я мог хоть на секунду представить, что будет иначе.

– Спасибо – за твою веру в меня и за дружбу.

– Итак, ты едешь?

– Да, еду, – осторожно сказала Лидия. Должно быть, уловила в его голосе проблеск надежды.

Она поднялась, обошла вокруг стола и обняла его. Задержалась ненадолго, провела пальцами по его волосам на затылке. В последнее время она находила все больше поводов его обнять.

– К чему это? – спросил Дилл.

– Потому что у тебя было такое лицо, будто твое сердце наступило на «лего».

Дилл уставился на свой горячий шоколад «Осанна».

– Я рад за тебя. Ты не была бы счастлива здесь, а я не хочу, чтобы ты была несчастна.

– Знаю.

– Пожалуйста, не забывай обо мне.

– Никогда. Ты – мой лучший друг.

– Ты рассказала Трэвису?

– Еще нет. Он сегодня продает дрова для растопки. Ты знал, что он этим занимается?

– Ага. И это не единственное, о чем мы тебе не рассказали.

Они сидели, медленно попивая свои напитки. С улицы послышался вой сирен. Повернувшись, они посмотрели в окно и увидели, как мимо пронеслась машина скорой помощи, а за ней – два полицейских автомобиля.

– Ну, у меня тоже, похоже, есть хорошие новости. Некий план на будущее, – сказал Дилл.

Лидия подняла брови.

– О, да? Расскажи.

– Мы с Трэвом после окончания школы собираемся вместе снимать жилье. Мы ждем не дождемся! Он будет писать свои рассказы, а я – песни. И наших ущербных папаш мы на порог не пустим.

Лидия склонила голову набок и улыбнулась.

– Звучит классно. Крошечная колония представителей богемы прямо здесь, в Форрествилле.

Дилл говорил все воодушевленнее, будто пытался убедить Лидию в том, что будет правда классно, – собственно, это он и делал. И словно пытался убедить себя самого. В действительности так и было.

– Мы планируем продолжить традицию просмотра фильмов по пятницам. Может, ты тоже сможешь тусить с нами по видеочату. Не каждый раз, потому что ты, конечно, будешь сильно занята.

– Буду очень признательна за такую честь, – сказала она и, немного помолчав, добавила: – Ты действительно этого хочешь, Дилл?

– Наверное, это максимально близко к тому, что мне нужно, – ответил он после секундного размышления.

– Вот чего я всегда для тебя и хотела: чтобы ты был счастлив и жил той жизнью, которая тебе самому нравится. Я думала, что для этого тебе непременно нужно уехать отсюда, но, может, и нет.

– Может, и нет.

И Дилл понял, что, скорее всего, его не так-то легко прочитать. Иначе Лидия спросила бы, почему он сидит сейчас с таким видом, словно сердце вынимают у него из груди, нерв за нервом, клетку за клеткой, молекулу за молекулой. Но это не убивало его, а лишь оставляло с зияющей раной внутри.

28 Трэвис

Гэйнар Нортбрук в гордом одиночестве нес ночной дозор на обособленном редуте у реки. Если лазутчики Рэнда Алластейра появятся здесь, то встретят более серьезного соперника, чем могли ожидать. Были и другие воины, которые с радостью согласились бы сидеть на этом одиноком посту вместо него, но он никогда не просил своих людей делать то, чего не хотелось делать ему самому.

И они любили его за это.

Трэвис сидел на остатках своих дров для растопки. Вначале место не показалось ему удачным: оно было прямо у реки, не особенно близко к жилым домам и хозяйствам. Но это место порекомендовал Ламар, и он оказался прав.

«Как продаются дрова?» – написала Амелия.

«Очень даже неплохо, особенно учитывая тот факт, что док купил так много. Еще несколько таких вечеров, и я смогу купить себе новый ноутбук», – ответил Трэвис.

«Когда я смогу прочесть твой рассказ?»

«Как только Лидия скажет, что там нужно поправить. Я хочу, чтобы ты увидела лучшую версию».

«Готова поспорить, что и так все отлично. Ты очень умный».

«Ой, спасибо. Послушай, у меня сейчас возникла одна идея».

«РАССКАЖИ».

«Когда выйдет „Буря смерти“, нам нужно встретиться где-нибудь посередине и прочитать ее вместе!»

«МНЕ НРАВИТСЯ ЭТА ИДЕЯ!»

«Окей, так и сделаем! Можем взять одеяла, улечься в кузове моего пикапа и читать с фонариками».

«ИДЕАЛЬНО! О БОЖЕ, ПОСКОРЕЕ БЫ!»

Трэвис поежился от холода и подумал было закончить на сегодня, но спать ему еще не хотелось, а у Дилла в комнате делать было больше нечего. На работе они с отцом не общались. Отец, разумеется, не приглашал его вернуться домой, хотя Трэвис и не принял бы подобное приглашение. Он регулярно общался с мамой, когда заезжал за едой в отсутствие отца. Он не говорил ей, где ночевал, но заверил ее, что был в тепле и безопасности.

Кроме того, сейчас Трэвис с фонариком читал «Ночные ветра», пятый том серии «Кровавые распри». Ему уже удалось перечитать «Кровавые распри», «Трон ворона», «Падение меча» и «Бегство волка» – и теперь, перед выходом в марте «Бури смерти», у него оставалось время дочитать «Ночные ветра», притом что он начал свою писательскую карьеру.

У него завибрировал телефон. Сообщение от Лидии. «Есть новости. Расскажу при встрече».

«Надеюсь, речь пойдет о том, что ты отправила мой рассказ агенту Г. М. Пеннингтона и они хотят его издать, ЛОЛ», – напечатал он в ответ.

Вдалеке замаячил свет фар. На дороге появился старый белый «ниссан максима», который сбавил скорость и остановился прямо за пикапом Трэвиса. Он отложил книгу, выключил фонарик и спрыгнул на землю. Из «ниссана» вышли двое парней. Трэвис не узнал их; оба были в капюшонах, которые скрывали их лица.

– Приветствую, джентльмены, – сказал Трэвис. – Нужны дрова для растопки в такой холодный вечер?

Один из парней держался немного позади. Другой шагнул вперед.

– Да, приятель. За сколько отдашь?

– Маленькая увязка – пять долларов, большая – десять. Сделаю скидку, если заберете все, что осталось.

– Дай подумать, брат.

Этот парень был каким-то странным. Его движения казались нервозными, дергаными. Второй, до сих пор державшийся позади, подошел к товарищу.

– Возьмем большую, – сказал он.

– Хорошо. – Трэвис подошел к кузову пикапа и стал искать большую увязку дров. Когда он повернулся, то увидел, что парень направил на него пистолет.

– Давай деньги, брат. Шевелись. Все наличные.

У Трэвиса участился пульс. Во рту пересохло. Ноги стали будто ватными. Он поднял руки.

– Хорошо, хорошо. Ладно, без проблем, без проблем. Берите, что хотите.

Он отдал свой бумажник. Второй парень казался еще более нервозным и дерганым, чем тот, с которым говорил Трэвис.

– Что у тебя в машине?

Трэвис открыл дверцу кабины. Потянулся за кошельком на молнии, лежавшим на полу, в котором хранилась большая часть его сегодняшнего заработка. Тот был придавлен к полу дубинкой. Трэвис поднял дубинку, чтобы убрать ее в сторону.

Послышался оглушительный треск, и в то же мгновение Трэвис почувствовал страшный удар – все равно что кувалдой – по ребрам. Его словно припечатало к дверце.

– Черт, чувак! Зачем ты в него выстрелил? – заорал другой парень. – Пошли, надо валить.

Тот, кто стрелял в Трэвиса, выхватил у него из рук кошелек на молнии. Они бросились к своей машине, запрыгнули внутрь и с визгом укатили прочь. Трэвис видел, как задние фонари их автомобиля исчезли за холмом. Умом он понимал, что ему стоило запомнить номера, но было уже слишком поздно.

Он умудрился остаться на ногах, ухватившись за дверцу своего пикапа. Но нормально ему не было. Он не чувствовал ни ног, ни рук. Его лицо онемело, сердце зашлось. Он не мог дышать, во рту был привкус меди. Внезапно ему сильно захотелось пить и стало холодно. Он начал бесконтрольно трястись.

Он подумал, что сам не сможет сесть за руль, и решил попробовать поймать машину. Ноги его не слушались, поэтому он пополз по направлению к дороге, пытаясь достать телефон из кармана куртки. Он уронил его перед собой и набрал 911.

– Девять-один-один, что случилось?

– Похоже, в меня выстрелили.

– Ясно, сэр, где вы находитесь?

– Ривер-роуд. Моя мама, она там?

– Хорошо, Ривер-роуд. Можете сказать, где именно?

– К востоку от моста. Я хочу пить. Где моя мама?

– Сэр, к вам уже едут, хорошо? Говорите со мной. Как вас зовут?

– Трэвис Бохэннон. Моя мама там?

– Трэвис, не кладите трубку. Мы постараемся найти вашу маму. Мне нужно, чтобы вы не переставали со мной разговаривать.

– Мне нужна вода, нужна вода. Не могу дышать.

– Говорите со мной, Трэвис. Трэвис. Трэвис! Трэвис! Трэвис! Не отключайтесь, Трэвис. Можете сказать мне что-нибудь? Трэвис!

* * *

Одни умирают славной смертью: на зеленых полях сражений, старыми воинами, в окружении друзей, сражаясь за свой дом, борясь с жестокостью.

Другие погибают в Форрествилле, пытаясь ползти по грязи, в темноте, невозможно юными и одинокими, без всякой разумной причины.

29 Дилл

– Мне как-то не по себе из-за того, что Трэвис услышит эту новость позже меня, – сказал Дилл.

– Ты знаешь, где он сейчас? – спросила Лидия.

– Он говорил что-то про Ривер-роуд.

– Ну, не так уж много мест, где он может быть. Вот, – Лидия, сидевшая за рулем, протянула Диллу свой телефон, – напиши ему. Узнай, где он.

Дилл написал, но ответа не последовало. Попытался позвонить – ничего.

– Он писал мне недавно. Может, у него села батарея, – предположила Лидия.

– У него она никогда не садится.

– Но теперь есть Амелия.

– Верно подмечено. Давай прокатимся по Ривер-роуд. Мне домой пока не надо.

– Поможем ему с продажей дров, – сказала Лидия. – Я могу ноги показать.

– Ага, но тогда люди будут останавливаться, чтобы купить дрова, а в итоге прослушают лекцию про то, что нельзя рассматривать женщину как объект.

– И что? – Лидия свернула на Ривер-роуд. Они проехали совсем немного до того места, где дорога делала поворот, и увидели стену из синих мигалок. Полиция Форрествилла. Шериф округа Уайт. Лидия сбросила скорость. – Ого. Может, кто-то попал в аварию?

Дилл выгнул шею, чтобы рассмотреть.

– Надеюсь, не Трэв.

Они подъехали ближе. На дороге стоял полицейский в светоотражающем жилете. Он сделал Лидии знак объехать место происшествия. Вспыхнула камера.

Наконец они смогли рассмотреть, что там, за стеной из мелькающих огней.

– Дилл… это машина Трэвиса? – спросила Лидия с растущей тревогой в голосе.

Дилл прищурился, пытаясь что-то разглядеть сквозь свет мигалок. Из-за синих мигалок он никак не мог разобрать цвет пикапа. Еще одна вспышка камеры. Красный. Он ощутил прилив адреналина и черный ужас.

– Черт. Пожалуйста, Господи, нет. Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет, нет-нет-нет-нет-нет. Тормози, Лидия.

Она остановилась прямо посреди дороги. Они выпрыгнули из машины и побежали к полицейскому, регулировавшему трафик. Он выглядел ненамного старше их самих.

– Мисс, я вынужден попросить вас убрать вашу машину, – сказал он.

У Лидии дрожал голос.

– Офицер, это машина нашего друга. Пожалуйста, скажите, что случилось.

– Мисс, сейчас не могу. Здесь произошел инцидент. Мне неизвестно, какой информацией располагает семья, поэтому я не вправе говорить.

Лидия едва сдерживала слезы. Она была в отчаянии и исступлении.

– Офицер, прошу вас. Умоляю вас.

– Мисс, мне искренне жаль. На данный момент я не могу дать вам больше информации. Извините.

Лидия разрыдалась.

– Пожалуйста, – сказал Дилл, тоже начиная терять контроль. – Пожалуйста, скажите нам, где он.

Молодой полицейский с мученическим видом огляделся. Его коллеги ограждали лентой место происшествия. Другой полицейский фотографировал пятно крови на асфальте.

Он наклонился к ним.

– Больница округа Уайт.

Они не мешкали ни секунды – не успели даже его поблагодарить. Тут же сели в машину и помчались.

Ехали они в смертельной тишине. Двигатель выл: Лидия давила на газ, почти всю дорогу превышая скорость почти вдвое.

Прошу тебя, Господи. Прошу тебя. Прошу тебя, пусть с ним все будет в порядке.

Они с визгом тормозов подрулили к больнице, кое-как запарковались и побежали внутрь.

Время, казалось, замедлилось, когда Дилл окинул взглядом ярко освещенный приемный покой скорой помощи. Было странное несоответствие между тем, что он видел, и тем, как происходящее воспринимал его мозг – или, скорее, отказывался воспринимать.

Отец Трэвиса сидел в углу, бил себя кулаками по вискам и плакал. Рядом с ним стояли двое полицейских. Им явно было не по себе.

Мама Трэвиса лежала на полу и рыдала. Три медсестры гладили ее по спине, пытаясь утешить.

Что-то внутри у Дилла сорвалось с цепи. Что-то, что до сих пор стояло на якоре в ревущем хаосе бури. Отвязавшись, оно стало биться и метаться со всей неистовостью и безрассудством: пылая, разламываясь на куски, уничтожая все вокруг. Он перестал видеть цвет, перед ним была лишь закручивающаяся, воющая свинцово-серая пустошь. Но боль не приходила. Как океан отступает от берегов перед цунами, все в нем отступило и смолкло. А потом нахлынула боль.

Дилл никогда не говорил на иных языках. Святой Дух не проявлялся в нем подобным образом, равно как и не позволял ему брать смертоносных змей. Но на полу окружной больницы он кричал на каком-то страдальческом и чуждом ему языке скорби. Он не сознавал, что Лидия, тоже крича и рыдая, опустилась рядом с ним на колени, схватив его за руку так, словно если отпустит, то скатится с земного шара.

* * *

Когда он наконец вошел домой, мать резким тоном спросила:

– Где ты был?

Но, увидев его взгляд, его лицо, добавила настороженно:

– Диллард! В чем дело?

Дилл еще ни разу не произносил этих слов вслух, но уже успел их возненавидеть. Как будто это было какое-то ужасное заклятие, от которого все становилось еще реальнее. Слова были как колючки у него на языке.

– Трэвис мертв.

– Ты же не о своем друге, Трэвисе Бохэнноне?

Дилл сел, обхватил голову руками и оцепенело уставился на кухонный стол.

– О нем.

Мать ахнула и поднесла руку ко рту.

– Боже милостивый, – прошептала она. – Бедная Анна Мари. Что случилось?

Дилл покачал головой.

– Он был… спасен?

Дилл ждал этого вопроса и все же задумался над тем, как именно ответить.

– Он нашел свое спасение.

30 Лидия

– Есть новости, – сказала Лидия, когда Дилл поднялся по ступеням ее крыльца. – Давай присядем.

Они сели на подвесные качели на крыльце, и те скрипнули под их весом и стали медленно покачиваться.

– Их поймали, – произнесла Лидия. – Мой папа слышал об этом от одного пациента: он из управления шерифа.

– Серьезно?

– Да.

– Прошло всего три дня.

– Ага. Кажется, что больше.

– Знаю.

– Выяснили, что произошло? – спросил Дилл.

– Два идиота, подсевших на метамфетамин, были на вечеринке в Куквилле. Хотели купить наркоты, но денег у них не было. Один из них видел Трэвиса с его дровами, когда чуть раньше ездил проведать свою бабушку. Ну и он такой: «Я, кажется, знаю, где можно быстро достать наличку».

– Но зачем они в него стреляли?

– Когда их поймали, оказалось, что эти двое едва знакомы. Они, собственно, тем вечером и познакомились. Даже не знали фамилий друг друга. Поэтому один сразу же сдал другого – того, кто стрелял. Он сказал, что, когда они уехали, стрелявший все объяснил. Якобы он выстрелил в Трэвиса, потому как подумал, что он схватил палку или бейсбольную биту.

– Дубинку.

– Да, – сказала Лидия. – Они убили нашего друга из-за ста двадцати трех долларов.

Ей было больно произносить это вслух. Они убили нашего друга. Эта фраза вызвала острый, резкий приступ боли, прорвавшейся сквозь белый шум в ее голове.

– Надеюсь, они будут гореть в аду, вечно.

– Я тоже надеюсь, с ядовитым плющом под кожей. – Лидия знала, что способна испытывать презрение к некоторым людям. Но даже ее саму сейчас удивило то, как сильно она желала, чтобы убийц Трэвиса постигло несчастье.

Для февраля было нехарактерно тепло. Слышались голоса птиц, которые обычно начинали петь только весной.

Лидия надела простое черное платье, а Дилл – дешевый черный костюм, принадлежавший его отцу. Костюм сидел на нем неважно, но все же лучше, чем мог бы, ведь Лидия успела наспех его подправить. Какое-то время они раскачивались молча. Сидели, соприкасаясь ногами, словно для того, чтобы напомнить друг другу о своем присутствии.

– Я не могу спать, – сказал Дилл. Едва ли ему нужно было говорить об этом. Его лицо выдавало больше, чем он мог облечь в слова.

– Я тоже. Часов, может, десять всего поспала за эти три дня. – Да и у нее не было необходимости это говорить.

– Каждый раз, как начинаю проваливаться в сон, я обо всем вспоминаю и резко просыпаюсь.

– Я все-таки смогла ненадолго уснуть несколько раз. И после пробуждения секунд десять ни о чем не помнила. Потом вспоминала. Так что, похоже, секунд сорок в общей сложности мне удалось об этом не думать.

– Я вообще не представляю, что когда-нибудь буду снова чувствовать себя нормально, так, как раньше.

– Я тоже. – Лидия со вздохом посмотрела на телефон. – Наверное, нам пора.

– Мне совсем не хочется.

– Мне тоже.

– Я, конечно, хочу быть там, рядом с ним. Вот только не на его похоронах.

– Знаю.

Они встали и пошли пешком. Похоронное бюро находилось всего-то в паре кварталов от дома Лидии. По пути Лидия беспокоилась о том, что станет с Диллом. Как только оцепенение начало отступать, на смену ему пришла тревога, а еще чувство вины из-за того, что она оставляет Дилла здесь, одного, без плана, без поддержки, без курса, растерянного, плывущего по ветру.

Подойдя к похоронному бюро, они остановились у входа, собираясь с духом.

– Давай подождем моих родителей, – предложила Лидия.

Пока они ждали, к зданию подошла невысокая рыжеволосая девушка примерно одного с ними возраста, в черном бархатном платье. Она плакала.

Дилл наклонился к Лидии.

– Мне кажется, это Амелия. Трэвис показал мне ее фотографию как-то вечером, когда ночевал у меня.

– Трэвис ночевал у тебя?

– Ага. Думаю, теперь я могу обо всем тебе рассказать. Тем вечером, когда мы встречались с Г. М. Пеннингтоном, отец избил Трэвиса и выгнал из дома. Отец пытался порвать ту книгу с автографом, но Трэвис дал ему отпор и спас книгу. Он не хотел, чтобы ты об этом узнала: боялся, что позвонишь копам.

Лицо Лидии помрачнело.

– Он был прав: я бы позвонила.

– Мы должны заговорить с этой девушкой. Вдруг это и правда Амелия. Трэвис был от нее без ума.

Они смущенно подошли к девушке.

– Ты случайно не Амелия? – спросила Лидия.

Амелия явно была удивлена, что кто-то ее узнал.

– Да… а вы – Лидия и Дилл?

– Да, – ответила Лидия. – Рады с тобой познакомиться. Слышали о тебе много хорошего. Как ты обо всем узнала?

– Со мной связалась полиция. Я была одной из последних, с кем Трэвис общался перед смертью. – Амелия вытерла глаза. – Забавно, ведь он столько мне о вас рассказывал. И теперь я вижу первыми вас, а не его. – Она помолчала. – Наверное, это совсем не забавно. Но вы понимаете, о чем я.

– Понимаем, – сказала Лидия.

– Мы договаривались встретиться и вместе прочесть «Бурю смерти». А еще собирались на фестиваль Возрождения. Похоже, планов у нас было немало.

– А мы с Трэвисом собирались вместе снимать жилье после окончания школы, – сказал Дилл.

– А я должна была оценить его первый рассказ, – произнесла Лидия.

– Это же ты устроила Трэвису встречу с Г. М. Пеннингтоном? Он говорил, что это был лучший вечер в его жизни. Пришлешь мне его рассказ? – попросила Амелия.

– Конечно.

Несколько мгновений они молчали, размышляя о том, сколько всего умерло вместе с Трэвисом.

Наконец к ним подошли доктор и миссис Бланкеншип, одетые в черное. Доктор Бланкеншип, у которого был на редкость мрачный вид, поцеловал Лидию в щеку и пожал руку Диллу. Им представили Амелию. Потом доктор Бланкеншип вздохнул и посмотрел на часы.

– Что ж, думаю, нам пора. Пойдем?

Они вошли в похоронное бюро. В здании пахло старой древесиной, лимонной жидкостью для полировки мебели, белыми лилиями и гардениями. Хиппи Джо тоже пришел. Они с Трэвисом не много общались, но Джо всегда присутствовал на похоронах учеников школы. Пришли двое учителей, которые вели у Трэвиса уроки труда. Дилл заметил несколько прихожан их с Трэвисом церкви. Еще, к немалой досаде Лидии, явилась группка их одноклассников. Никто из них не был близко знаком с Трэвисом и не проявлял к нему особого интереса при жизни, однако в его смерти они увидели возможность для драмы и пафоса.

Отец Трэвиса с белым лицом и стоическим видом сидел в передних рядах. Оглянувшись и увидев Лидию с Диллом, он тут же отвернулся. Он знает, что мы знаем.

Мать Трэвиса подошла к Лидии, Диллу и Амелии. Лидия думала, что невозможно выглядеть более раздавленными горем, чем они с Диллом, но мама Трэвиса выглядела еще хуже.

– Спасибо, что пришли, – ее голос дрогнул. – Вы были хорошими друзьями для моего Трэвиса, он хотел бы видеть вас здесь.

– Мы любили его, – произнес Дилл сквозь слезы.

– Да, – кивнула Лидия.

– Мама просила передать извинения, что не смогла прийти. У нее не получилось отпроситься с работы, – добавил Дилл.

В дальней части зала стоял простой сосновый гроб. Внутри него лежал Трэвис, похожий на восковое изваяние в дешевом синем костюме, – отчего-то он казался пластмассовым и ненастоящим. Они с содроганием приблизились к нему.

– Я люблю тебя, Трэвис, – прошептал Дилл, роняя слезы на лацкан его пиджака.

– Дилл, – сказала Лидия. Слезы струились по ее лицу. – Прикрой меня, обними.

Когда Дилл обнял ее, Лидия сделала вид, что опирается на гроб, чтобы удержаться на ногах. А потом протянула руку и быстро засунула в карман пиджака Трэвиса крошечный сверток, отчего на груди у него появился небольшой бугорок.

Амелия, плача, подошла после них. Она долго смотрела на лицо Трэвиса.

Когда они шли к своим местам, Лидия заметила особенно изысканную и прекрасную цветочную композицию. Она взглянула на карточку, прикрепленную к цветам, – оказалось, что они от Гэри М. Козловски:

«Покойся, о рыцарь, величавый в подвигах, величавый в смерти. Пусть твое имя вечно сияет для тех, кто любил тебя. Пусть белые цветы вырастут над тем местом, где ты покоишься. Твоя жизнь была достойной, а теперь ты приглашен к столу на вечном пиршестве Предков».

31 Дилл

Все уже разъехались, а Дилл с Лидией продолжали стоять у могилы Трэвиса, глядя на покрывавшую ее свежую землю. Небо было поразительно, бессердечно голубым.

– С ним теперь подписанная страница из книги Г. М. Пеннингтона и ожерелье с драконом, – сказала Лидия, не поднимая глаз.

– Это то, что ты ему туда положила? Как ты достала эти вещи?

– Пошла к его маме. Ей передали его дубинку и книгу. Я вырвала страницу с автографом и попросила отдать мне ожерелье. Дубинка туда не поместилась бы, иначе я бы и ее положила. Но я ее все равно забрала. Возьми ее и храни у себя. Я этого не заслуживаю, ведь я его вечно из-за нее распекала…

– Придумаем, как будет правильнее с ней поступить. Интересно, откуда обо всем узнал Гэри? Он же прислал карточку и цветы.

– Я позвонила его агенту. Рассказала о том, что произошло, и попросила передать мистеру Козловски, как много значила для Трэвиса их встреча. Сказала, что это, по всей вероятности, лучшее, что случилось в его жизни перед тем, как он умер.

– Интересно, стал бы Трэвис таким же, как Гэри: богатым, известным писателем, который не прочь пообщаться со своими юными читателями, каким и он был когда-то?

– Если бы Трэв стал богатым и знаменитым, он, несомненно, так и поступал бы. В день смерти он передал мне свой рассказ, попросил прочитать.

– Ты прочла?

– Да.

– И как?..

Она рассмеялась сквозь слезы.

– Полный отстой.

Дилл тоже рассмеялся, с горечью.

– Но он научился бы писать лучше, верно? Он же собирался ходить на занятия.

– Конечно, научился бы. Это же его первая попытка. Если бы у него было еще сорок лет, как у Гэри, он стал бы великим писателем.

Еще несколько минут они плакали. Потом Лидия вздохнула и вытерла глаза.

– Он был смелым.

– Одним из храбрейших людей, которых я знал.

Они еще немного постояли.

– Давай поедем куда-нибудь, – сказала Лидия, – туда, где можно вспомнить, как это – быть вместе, быть живыми и счастливыми.

* * *

Колонна вобрала в себя тепло послеполуденного солнца. Дилл провел пальцами по надписи, которую сделал Трэвис, – казалось, что с тех пор прошли годы. Мы так мало оставляем после себя. Они сели, прислонившись к его надписи спиной. Дилл ослабил галстук.

– В надгробной речи больше говорилось об Иисусе, нежели о Трэвисе, – сказала Лидия.

Надгробную речь на похоронах читал пастор из церкви, которую посещали Трэвис и Дилл. Он долго распространялся о свете, вечной жизни и воскрешении и был немногословен в том, что касалось подробностей жизни Трэвиса.

– Справедливости ради надо заметить: он наверняка не так уж хорошо его знал. Да и что можно сказать о ком-то, кто прожил всего семнадцать лет? – заметил Дилл.

– Да уж, о внуках тут не поговоришь, – согласилась Лидия.

– Трэвис любил «Кровавые распри», бургеры из Krystal и свою дубинку, но никогда не целовался с девушкой.

– Трэвис никогда не целовался?

– А ты разве слышала, чтобы он об этом упоминал? Кого ему было целовать?

– Да, что верно, то верно. Но, похоже, он двигался в этом направлении.

– Хотя на моих похоронах, может, и того меньше сказали бы… – пробормотал Дилл.

Тоже не целовался с девушкой. Так и не набрался мужества, чтобы признаться в своих чувствах девушке, которую хотел поцеловать. Даже не любил Krystal. Победил в школьном конкурсе талантов. Записал несколько своих песен на видео, и эти записи получили хороший отклик у людей, посмотревших их в интернете. Похвально трудился в магазине Floyd's, дотошно вытирал с продуктов пыль, претендовал на должность менеджера ночной смены. У него была пара близких друзей. Возможно, из-за него отца посадили в тюрьму – во всяком случае, так считала его мать. С верой дела у него обстояли не бог весть как. Конец.

– Мне кажется, что человеческая жизнь – нечто большее, нежели просто сумма ее частей, – сказала Лидия. – Наверное, было бы несправедливо мерить ее достижениями, особенно в случае Трэва.

Они сидели и слушали шум реки. Интересно, думал Дилл, существовала ли она в те времена, когда люди еще не жили и не умирали у ее берегов, звучала ли она тогда так же? Он гадал, как она будет звучать, когда умрет последний человек. У рек нет памяти; как и у земли или воздуха.

– Как думаешь, где он сейчас? – тихо спросила Лидия.

Дилл помолчал немного.

– Мне хотелось бы сказать, что он в раю. Но правда в том, что мне это неизвестно. Надеюсь только, что там ему лучше, чем здесь.

– Порой, когда начинаю размышлять об этом, прихожу в панику. Думаю: а вдруг он сейчас летит через космос. Все падает, и падает, и падает, и это никак не кончается. Эта черная космическая пустота вокруг. Но он осознает это, себя самого, свои воспоминания, которые все еще с ним.

– До тех пор, пока у него есть воображение.

– Ara. A еще мне интересно: вдруг рай – это то, каким ты его себе представлял? Может, когда туда попадают мусульмане, их ждет Аллах. И они такие: «Видите? Мы с самого начала были правы». А Трэвис, оказавшись там, пьет мед из рога или что-то вроде того.

– Надеюсь, что так и есть, – сказал Дилл. – Не хочу верить в то, что воспоминаний Трэвиса – всего, что он любил, всего, кем он был, – больше нигде не существует. К чему Богу сотворять в ком-то целую вселенную, а потом ее уничтожать?

– Ты все еще веришь в Бога?

Дилл какое-то время молча теребил в руке манжету рубашки, а потом ответил:

– Ага. Но я вот думаю: может, он создал все это, а потом понял, что хватил через край. Что если он просто не в состоянии уследить за всеми плохими вещами, которые происходят, и положить им конец? – Он умолк, задумавшись над своими словами. – Ну а ты?

– Не знаю, но хотела бы верить. Иногда верю, а порой – нет.

Порыв наполненного влагой ветра растрепал ей волосы.

– Ты когда-нибудь задумывалась над тем, сколько у тебя осталось весен? – спросил Дилл, отбросив прядь волос, которая лезла ему в глаза. – Нам сейчас по семнадцать, так что, если повезет, у нас будет еще шестьдесят три весны. Вроде того?

– Не задумывалась. Но теперь буду.

– Наверное, ответом всегда будет: еще одна, до тех пор пока не останется ноль. Но никогда не узнаешь заранее, когда в запасе будет ноль.

Они наблюдали за стервятником, который лениво кружил в отдалении, взмывая вверх на восходящих потоках ветра и скользя по воздуху.

– Ничего не кончится с нашим уходом, – произнесла Лидия. – Времена года не перестанут сменяться. Эта река не остановится. Стервятники так и будут кружить. Жизни любимых нами людей не оборвутся. Время продолжит разматываться. Истории будут писаться.

– Лидия.

Она повернулась, наклонив голову вбок, скользя взглядом по лицу Дилла.

– Ты в порядке?

Он уставился на свои ноги.

– Не уверен. Я сейчас в каком-то оцепенении. Но чувствую, как сгущается тьма. Так, как можно распознать надвигающуюся грозу. Я слышу голоса в темноте. – Он помолчал, собираясь с духом. – Мне нужно рассказать тебе кое-что.

И он поведал ей историю Змеиного короля. Она явно очень старалась сохранять нейтралитет, за что Дилл был ей благодарен, однако на ее лице читался неподдельный ужас.

Теперь ты знаешь, кто я. Теперь ты увидела, какой путь мне предначертан. Может, сила моей судьбы столь велика, что Трэвису пришлось умереть, чтобы привести ее в действие. Беги. Беги от меня так, как люди бежали от моего деда, Змеиного короля.

Еще несколько минут после того, как он закончил рассказ, Лидия сидела обескураженная и онемевшая.

– Горе сломило твоего дедушку, но это не значит, что оно сломит и тебя, – наконец произнесла она. Дилл уловил тень неуверенности в ее голосе, как бы сильно она ни пыталась это скрыть.

Он обхватил лицо руками и заплакал.

– Это у меня в крови. Словно в каждой моей клетке – яд. Прежде его что-то связывало, но горе высвободило его, и он стал растекаться по моему организму и отравлять меня. Как отравил деда и отца.

Лидия взяла Дилла за руку.

– Прошу тебя, услышь меня. Они поддались своей тьме. А тебе вовсе не обязательно это делать, и я хочу, чтобы ты пообещал мне, что никогда этого не сделаешь.

– Я не могу этого обещать.

– Пообещай, что, если тебе вдруг захочется сдаться, ты скажешь мне об этом. – Она коснулась его щеки ладонью, повернула его лицо к себе и пристально посмотрела ему в глаза. – Дилл, пообещай мне.

– Ты уезжаешь. Тебя не будет рядом.

Ее глаза наполнились слезами. Слезы покатились по ее лицу, падая на бетон. Наставив на него палец, она произнесла, уже тверже:

– Дилл, если понадобится, я потрачу все свои накопления и арендую частный самолет. Я в прямом смысле свяжу тебя по рукам и ногам изолентой, похищу и увезу с собой. А теперь пообещай мне.

Дилл сделал глубокий дрожащий вдох и отвел взгляд, но ничего не сказал.

– Дилл! – Она протянула руку и снова повернула к себе его лицо.

– Обещаю, – наконец прошептал он. Не знаю, могу ли я обещать то, что только что пообещал.

– Скажи полностью.

– Обещаю, что скажу тебе, если мне захочется сдаться.

– Пообещай, что, прежде чем ты надумаешь сдаваться, ты не только расскажешь мне об этом, но и хотя бы попытаешься сделать что-нибудь такое, чего сам от себя не ждешь, так как терять тебе все равно будет нечего.

– Что, например?

– Да все что угодно. Поступишь в вуз. Присоединишься к цирковой труппе. Будешь жить голым в вигваме. Главное – чтобы это не имело отношения к змеям и яду.

– Обещаю.

* * *

Они несли свою вечернюю вахту, будто это было некое священнодействие. До тех пор пока солнце не село и кроваво-оранжевый зимний свет уходящего дня не стал отбрасывать длинные тени.

Дилл краем глаза наблюдал за Лидией. Ветерок трепал ее волосы. Она сидела в лучах заката словно в пылающей короне. Юная, и прекрасная, и светлая, и живая, она удерживала наступление темноты – пусть даже на этот короткий миг.

32 Лидия

Когда она вернулась домой, отец сидел на диване с фотоальбомом в руках. Он так и не снял костюм и галстук, в которых был на похоронах. Лидия села рядом с ним и положила голову ему на плечо. Он приобнял ее одной рукой и поцеловал в макушку.

– Смотришь мои детские фотографии? – спросила она.

– Да.

– Ты что, смотрел их все это время?

– С перерывами. Ты как, милая?

– Мне его не хватает.

– Не сомневаюсь. Хочешь об этом поговорить?

– Не особенно. Душа болит, пап. – Она смахнула слезинку с щеки, пока та не упала на папино плечо.

– И у меня. Мы с тобой и готовы тебя слушать, если захочешь поговорить. – Он покрепче прижал Лидию к себе, и она зарылась лицом ему в грудь. – Мы решили растить тебя здесь именно для того, чтобы тебе никогда не пришлось увидеть, как пострадает один из твоих друзей. И вот это произошло. Я идиот. Нам нужно было переехать в центр Манхэттена и жить с тобой там.

– Пап, ты не мог знать.

– Мы неправильно все взвесили, сделали неверный выбор, но мы старались. Ты должна это знать. Мы стремились сделать все как можно лучше. Прости меня.

– Я знаю. Если бы вы растили меня не здесь, я бы вообще никогда не познакомилась с Трэвисом. Как ты и говорил в прошлый раз.

– Не знаю, что со мной будет, если я тебя потеряю. Это меня убьет.

– Не потеряешь.

– Я хочу, чтобы ты была осторожна. Ты – мое сердце.

– Буду.

Они просидели так еще долго, и наконец Лидия поднялась, чтобы пойти наверх.

Но не прошла и пары метров, как папа окликнул ее:

– Лидия!

Она обернулась.

– Если бы я в тот день купил у Трэвиса все дрова, он был бы жив? – Его голос был пустым и отрешенным, словно он задал этот вопрос под нажимом, от лица человека, которому не хотелось знать ответ.

– Ты сейчас спрашиваешь, не из-за тебя ли погиб Трэвис?

– Да.

– Нет. Думаю, что Трэвис погиб не из-за тебя. Думаю, что он погиб из-за тех людей, которые его убили. И мне кажется, тебе не стоит освобождать их от ответственности – даже самую малость, – беря вину на себя.

Ее папа попытался улыбнуться, почти безуспешно, и тихо произнес:

– Спасибо.

Он вернулся к просмотру фотоальбома, а Лидия пошла к себе.

* * *

Она была истощена. Лежала на кровати и смотрела в потолок. Зажужжал телефон.

«Уф, драма с Патриком. Так мне надоели эти школьники», – написала Далия.

Лидия почувствовала физическое отвращение от того, насколько банальны проблемы Далии в свете всего происходящего. Хотя это была не вина подруги. Лидия вдруг осознала, что она ей не рассказывала. Никому не говорить о Трэвисе вошло у нее в привычку.

«Не могу общаться. Потеряла друга», – написала она.

«О боже, в смысле – он умер?»

«Да».

«О господи, сочувствую тебе, дорогая. Ты в порядке?»

«Не знаю».

«Что случилось?»

Что ж, Далия, хоть я тебе о нем и не рассказывала, подумала Лидия, но у меня был друг по имени Трэвис Бохэннон, который продавал дрова для растопки, чтобы накопить денег на курсы для писателей и новый компьютер. Он хотел писать романы в жанре фэнтези. И вот кто-то убил его из-за ста двадцати трех долларов. Но он не особенно стильно одевался, потому я его стыдилась. И от этого мне еще больнее. Тут у Лидии возник порыв.

«Зайди на Dollywould чуть позже», – ответила она Далии. Затем пошла к столу и села за компьютер. На мгновение засомневалась. Она знала, что идет прямо в пасть к зверю. Но именно туда ей и нужно было.

Это и траурная речь, и признание. Но начнем с траурной речи. У меня был друг. Его звали Трэвис Бохэннон. Пару дней назад, когда он продавал дрова для растопки, двое мужчин выстрелили в него и бросили умирать, а сами украли у него деньги, чтобы купить наркотики. Трэвис был самодостаточным человеком. Он был собой и не боялся того, что скажут или подумают о нем другие. Когда этот мир становился ему тесен, он расширял его силой своего воображения. Он был одним из храбрейших людей, которых я знала, и одним из добрейших, самых щедрых, самых преданных. Вероятно, проснувшись этим утром, вы не почувствовали, что мир обеднел, но поверьте: это так. Трэвис заслуживает, чтобы о нем помнили. Пожалуйста, взгляните ему в лицо. Знайте, что он жил на этом свете и был замечательным. Мне будет его не хватать. А теперь перейдем к признанию. Я обманщица. Я строю из себя такого человека, которым был Трэвис: самодостаточного, храброго. Анонимность, которую дает интернет, позволяет мне презентовать вам эту персону. Но я была трусом – и именно поэтому вы только сейчас узнаете, что у меня был друг по имени Трэвис Бохэннон. Трэвис не был «модным» в привычном понимании. Он не носил стильной одежды, не слушал популярной музыки. Ему нравилось читать фэнтези. Он носил дешевое ожерелье с драконом и повсюду таскал с собой дубинку. Я думала, что, если вы узнаете о нем, это испортит мой имидж. Мне казалось, если вам станет известно, что он – мой друг, то вы во мне разочаруетесь, потому держала дружбу с ним в секрете. Но больше этого не будет. Лучше я буду жить в открытую и приму любые последствия, чем продолжу лгать. Трэвис, пожалуйста, прости меня. Ты заслуживал лучшего.

Она сжала руки в кулаки и заплакала. Успокоившись немного, стала просматривать фотографии Трэвиса из их поездки в Нэшвилл. Нашла одну, на которой он смотрел вдаль, опираясь на дубинку.

Тогда она считала, что Трэвис выглядит нелепо, как ребенок на маскараде. Но, добавляя в пост эту фотографию, она думала о том, что он кажется величественным, благородным, царственным.

Лидия выложила пост и закрыла ноутбук. Нет, она не боялась негативного отклика. Знала, что получит мощную поддержку от своих читателей. Народ буквально выстроится в очередь, чтобы отпустить ей грехи. И именно милосердия она боялась больше всего. Она считала, что не заслуживает его. И просто не вынесет, если ее будут уверять в том, что она не сделала ничего плохого.

* * *

Роман «Буря смерти» вышел спустя три недели после смерти Трэвиса, собрав восторженные отзывы почти во всем мире. Вот что писали в газете New York Times:

«Перед Г. M. Пеннингтоном стояла почти неразрешимая задача: ему нужно было связать воедино десятки разрозненных сюжетных линий, чтобы получилось достаточно убедительное завершение серии. Написав „Бурю смерти“, опус объемом в 1228 страниц, он в этом преуспел. Книга придется по вкусу даже его самым придирчивым и требовательным фанатам. Эпичная по своим масштабам, жестокости и изобретательности, „Буря смерти“ становится новым эталоном в жанре фэнтези и навечно укрепляет статус Г. М. Пеннингтона как американского Толкина».

* * *

Доктор Бланкеншип договорился о том, чтобы к ним домой приходил психолог и общался с Лидией и Диллом. После одной из таких бесед друзья решили прогуляться до книжного магазина Riverbank, который находился в нескольких кварталах от ее дома. Было тепло, в воздухе витал приторно-сладкий запах оттепели и надвигающейся грозы.

– Тебе помогают эти беседы? – спросила Лидия. Дилл выглядел опустошенным, похожим на привидение, страдающим от недосыпа. Его глаза ввалились. Он казался гораздо, значительно старше, чем был на самом деле.

– Немного. Больше, чем если бы у нас их не было, наверное.

Какое-то время они шагали молча.

– Лидия.

– Да?

– Ты не думаешь, что Трэвис умер из-за меня? Ну, как бы из-за того, что мое имя настолько ядовито, что несчастья случаются со всеми, кто ко мне приближается?

– Нет, Дилл. Я так не думаю, ни на грамм. Но ты так думаешь, верно?

– Иногда.

– Тогда я хочу, чтобы ты перестал так думать, прямо сейчас.

Они проходили мимо черных заборов из сварочного железа, за которыми в тени деревьев с распускающимися почками простирались роскошные зеленые газоны. На клумбах проклевывались крокусы, нарциссы, фиалки и гиацинты. Повсюду стрекотала, жужжала жизнь.

Лидия заправила за ухо прядь волос.

– Как там… тьма?

Как по сигналу, вдали послышался раскат грома.

– Ты это подстроила, – сказал Дилл, слабо улыбнувшись.

Но даже такая улыбка согрела ей сердце, пусть и на мгновение.

– Ты переоцениваешь мои способности, хоть и не сильно. И ты не ответил на вопрос.

– Она здесь.

– Ты помнишь о своем обещании?

– Да.

Они подошли к магазину и толкнули дверь. Зазвонил звоночек. Мистер Берсон, гладивший кошку, не поднимал глаз от книги.

– Входите, входите, чувствуйте себя как дома, располагайтесь поудобнее. У нас здесь не библиотека, но можете взять стул и что-нибудь посмотреть.

Тут он увидел Лидию и Дилла. Его лицо вытянулось.

– О, о господи, – пробормотал он, отложив книгу. – Мне… мне так жаль. Я был потрясен, когда узнал о кончине Трэвиса. Он был чудесным юношей.

– Да, это так, – сказала Лидия.

– Как вообще можно совершить такое? Убить мальчика из-за денег. – Он отвел взгляд. Его обвисшие щеки затряслись, когда он покачал головой. – Мы – падшие существа, которые плевать хотели на дар спасения. Человечество безнадежно.

– Мы пришли за книгой, которую заказывал Трэвис, – за «Бурей смерти», – сказал Дилл.

– Да-да, конечно. – Голос мистера Берсона прозвучал глухо и отрешенно. Он встал с табурета и побрел в складскую комнату. Спустя минуту вернулся с толстой книгой в руках. – Как жаль, что ему не довелось это прочитать. Мне больше не с кем поговорить о «Кровавых распрях».

Лидия вынула из сумки кошелек. Мистер Берсон поднял руку.

– Вы собираетесь сделать с этой книгой то, что я подозреваю?

– Да, – сказала Лидия.

– Тогда забирайте ее. За мой счет. Мне так жаль, что я пропустил похороны Трэвиса. Ездил за книгами в Джонсон-Сити.

– Это очень мило с вашей стороны, – сказала Лидия. – Но Трэвис любил ваш магазин и был бы рад вас поддержать. Так что прошу вас, позвольте ему сделать это в последний раз.

Мистер Берсон немного помолчал, задумавшись.

– Тогда ладно, – наконец произнес он.

Они заплатили за книгу и собрались уходить.

– Я так устал от всего этого, – сказал им вслед мистер Берсон, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. Они повернулись к нему. – Мне надоело смотреть на то, как умирают дети, как мир перемалывает добрых людей. Я пережил тех, кого не должен был пережить. Я стал жить книгами, потому что они позволяют мне убегать от этого жестокого и варварского мира. Мне нужно было сказать это вслух кому-нибудь кроме моих кошек. Прошу вас, берегите себя, мои юные друзья.

– Хорошо, – сказала Лидия.

По крайней мере, мы попытаемся. У Вселенной порой другие мысли на этот счет.

И они ушли.

Снаружи, под чернеющим небом, Дилл казался еще более бледным и потухшим, чем обычно. Что-то в нем казалось эфемерным. Словно он таял прямо у нее на глазах, исчезал, уменьшался, растворялся. А она просто смотрела на это, связанная по рукам и ногам и совершенно бессильная.

* * *

Они пошли на кладбище, чтобы оставить Трэвису его книгу. Приближалась гроза, и теплый ветер сдувал белые лепестки на дорогу, где они лежали, павшие и прекрасные.

33 Дилл

Психолог порекомендовал ему изливать свое горе в песнях. Дилл решил попробовать. Он сидел на диване, а перед ним лежал почти пустой лист. Музыка была словно погребена в нем. Он апатично бил по струнам. Один и тот же аккорд, снова и снова. В отчаянии дернул струны с силой, будто мог вырвать из себя музыку, раскопать ее силой.

Одна из струн порвалась со скребущим, дребезжащим звуком. Он не менял их с конкурса талантов. Пару секунд он непонимающе смотрел на порванную струну, а потом швырнул гитару на диван, рядом с собой. Откинулся назад и уставился в окно, на темнеющее сумеречное небо. Он подумал было написать Лидии, но ему не хотелось шевелиться. Да и пора привыкать к тому, что в такие вечера ее не будет рядом.

Дилл сидел и силился представить, какой будет его жизнь через год, вообразить себя счастливым, полным надежд, свои чувства – в другом цвете, а не в приглушенно-сером. Так прошло некоторое время, а потом он решил, что лучше ему пойти спать: может, хотя бы во сне он не будет грезить ни о чем.

Встав с дивана, он увидел машину, подъехавшую к его дому. Это был «форд», принадлежащий маме Трэвиса. Из автомобиля вышла миссис Бохэннон и нетвердой походкой направилась к его дому, запахнув пальто и поглядывая по сторонам.

Дилл не помнил, чтобы миссис Бохэннон заезжала к ним хоть раз. Это было странно.

Он включил свет на крыльце и распахнул дверь, не дав ей возможности постучать. Она замерла перед дверью с открытым ртом, как будто Дилл лишил ее тех нескольких секунд, за которые она надеялась собраться с мыслями.

– Дилл.

– Здравствуйте, миссис Бохэннон. Хотите… войти?

Она улыбнулась – неловко, неубедительно. На лице у нее, похоже, был толстый слой макияжа, больше обычного, а глаза казались красными.

– Можно? Твоя мама дома?

Дилл отошел в сторону и жестом пригласил ее в дом.

– Она еще на работе. Будет примерно через полчаса. Вы хотели ее увидеть?

Миссис Бохэннон вошла и пригладила волосы. Дилл закрыл входную дверь.

– Нет… нет, на самом деле я к тебе пришла.

– О, ладно. Хотите присесть? – Дилл торопливо подошел к дивану и убрал гитару.

– Может быть, но только на минутку. Я действительно тороплюсь. – Она села и глубоко вздохнула. – Как ты, Дилл?

– Я… – Дилл хотел сказать, что все нормально, но не смог. Взгляд миссис Бохэннон был таким израненным, кровоточащим, и он понял, что не сможет лгать. – Я не в порядке, не хорошо. Так и не пришел в себя с тех пор… с тех пор как Трэвис.

Ее глаза наполнились слезами. Она отвела взгляд, заморгала, потом снова посмотрела на Дилла.

– Я – тоже. Мне просто нужно было поговорить сегодня с кем-нибудь, кто его знал. И я хотела проведать тебя и поблагодарить еще раз за то, что ты был ему таким хорошим другом. Знаю, что у него было не много друзей. Дети жестоки к тем, кто другой, а он был другим. Извини, что я так сумбурно.

– Не извиняйтесь. – Дилл почувствовал, как в горле встал ком.

Миссис Бохэннон издала невольный всхлип и поднесла ко рту ладонь.

– Я как могла старалась быть ему хорошей матерью.

– Я знаю. Он говорил, что вы – очень хорошая мать.

Она склонила голову и закрыла глаза рукой, пытаясь успокоиться. Когда она снова посмотрела на Дилла, он увидел на ее лице черные подтеки от туши.

– Однажды – Трэвису, наверное, было тогда лет шесть – мы поехали к моей сестре в Луисвилл. По пути, на шоссе, увидели чей-то ботинок. И Трэвис сказал: «Мама, разве этому ботинку не будет одиноко?» Он так себя накрутил, что расплакался. И, конечно же, Клинт с Мэттом решили, что это самая забавная шутка на свете. Они все смеялись и смеялись. Не по-злому. Клинт тогда был добрее. Они просто не поняли. Но таким был мой Трэвис. У меня осталось столько таких воспоминаний.

Она достала из кармана платок и вытерла глаза.

– Это так на него похоже.

– Я всегда считала Мэтта храбрым и сильным, а Трэвиса – нежным и мягким. А оказалось, что Трэвис и нежный, и мягкий, и храбрый, и сильный. – Она помолчала. – Но их обоих больше нет. Я больше не мать.

Дилл и миссис Бохэннон молча смотрели друг на друга, потом обнялись и, плача, просидели так очень долго – казалось, будто прошел целый час.

Наконец миссис Бохэннон глубоко вздохнула, вытерла глаза и посмотрела на часы.

– Мне пора. Спасибо, Дилл, за этот разговор и за все. Я так понимаю, здесь Трэвис жил после того, как…

Дилл кивнул.

– Пожалуйста.

Он проводил ее до двери. Миссис Бохэннон пошла по дорожке к машине. При свете фонаря на крыльце Дилл заметил, что ее машина кое-как забита сумками, одеждой и прочими вещами. И он все понял.

– Миссис Бохэннон.

Она повернулась. По ее щекам текли слезы.

– Я вас больше не увижу, так ведь? – спросил он.

Она покачала головой.

– Тогда я должен вам кое-что отдать.

Дилл вернулся в дом, сходил к себе в комнату и взял дубинку Трэвиса.

Когда он вышел на улицу, миссис Бохэннон все еще вытирала слезы. Макияж размазался по ее лицу, и Дилл увидел под ним кровоподтеки.

Дилл протянул ей дубинку. Она взяла ее, улыбнулась сквозь слезы, попыталась поблагодарить его, но не смогла. Только коснулась его лица, а потом прижала ладонь к сердцу.

– Удачи вам, миссис Бохэннон.

– Спасибо, Дилл, – прошептала она. – И тебе удачи.

Осторожно положив дубинку на пассажирское сиденье, она села в машину и уехала.

* * *

Дилл пролежал всю ночь без сна, размышляя об избавлении от боли. Он завидовал миссис Бохэннон.

На следующее утро он не смог подняться с кровати. Впрочем, и не пытался.

* * *

Он слышал стук в дверь, но не находил в себе сил, чтобы что-то сказать. Через пару секунд дверь отворилась, и вошла его мать.

– Диллард!

– Что?

– Почему ты еще не встал? У тебя школа.

– Я сегодня не пойду.

– Ты заболел?

– Мне просто не хочется.

– Ты должен пойти.

– Зачем? Какая тебе разница? Ты же не хотела, чтобы я учился.

Он повернулся на бок, к ней спиной.

Мать подошла и села на краешек его постели.

– Да, не хотела, но ты настоял, взял на себя обязательства. И я хочу, чтобы ты их выполнял. В этом доме выполняют свои обязательства. Мы не богаты, но словом дорожим.

– Не сегодня. Сегодня – неподходящий день, чтобы чем-то дорожить.

Ее голос стал непривычно мягким.

– Дело в Трэвисе?

Дилл перекатился обратно на спину и посмотрел на нее.

– Нет, дело в моей жизни. Трэвис – это всего лишь часть моей печальной истории. Люди покидают меня. Да, покидают.

– Но не Иисус. Он всегда с тобой. Мы слишком благословенны, чтобы печалиться.

Дилл горько усмехнулся.

– О да, благословенны – это первое, что приходит мне на ум, когда я задумываюсь о том, как мы живем.

– Знаю, нам даны испытания. Не думай, что я не обращалась к Богу с вопросом: «Почему я?». Но ответ всегда один и тот же. А почему нет? Почему в моей жизни не должно быть боли и страданий, если Христос выстрадал столько ради нас?

– Рад, что это тебя утешает.

– Я беспокоюсь за тебя, Диллард, больше чем когда-либо. Я тебя таким еще не видела, даже когда у нас забрали твоего отца.

Дилл ничего не сказал в ответ.

– Только вообрази, что с нами было бы, если бы однажды я просто решила не вставать с постели.

– Я бы не стал тебя винить. Возможно, ни у кого из нас нет особых причин вставать с кровати.

Мать немного помолчала.

– Я встаю с постели каждый день, потому что не могу знать, где и когда меня ждут маленькие Божьи милости. Может, буду убирать номер и найду долларовую купюру. Или вечером на заправке будет немного клиентов, и мне доведется сесть и полюбоваться закатом – за свою зарплату. Или я просто проживу день без сильной боли. Каждый день – это чудо: видеть, как Дух Бога движется по лику наших жизней, как двигался по поверхности вод во мраке сотворения мира.

– Господь меня оставил.

– Нет, не оставил. Поверь мне.

– Сегодня оставил.

– Помолишься вместе со мной, Диллард?

– Нет.

– Тогда я помолюсь за нас обоих.

– Давай.

– Иисусу известны наши печали. Он их испытал. Он испил из нашей горькой чаши.

– Тогда он уже в курсе, что сегодня я не встану с кровати.

34 Лидия

Сидя в своей машине, Лидия снова попробовала позвонить Диллу. Это была уже пятая безуспешная попытка. Она покачала головой, глядя на его ветхий дом и пытаясь понять, есть ли внутри какое-то движение. Ничего. Машины его матери у дома не было. Но дом отчего-то не казался пустым. Она посмотрела на часы. Урок начинался через пятнадцать минут.

Где ты, Дилл? Почему-то я сомневаюсь, что ты решил встать пораньше и прогуляться до школы пешком.

Она вздохнула, завела машину и включила передачу. Затем резко остановилась.

Возможно, в другой раз. Может, мне просто уехать. Завтра пообщаюсь с Диллом. Устрою ему выговор за то, что зря за ним ездила. Но сейчас непростой период. Ты была в неведении, когда отец Трэвиса выбил ему передние зубы.

Ты же не позволишь Диллу истечь кровью или захлебнуться собственной рвотой.

С колотящимся сердцем она вылезла из машины и быстро подошла к входной двери дома. Постучала и прислушалась, есть ли внутри какие-то признаки жизни. Ничего. Она постучала еще раз, громче. По-прежнему ничего. Развернувшись, стала возвращаться к своей машине.

Сейчас непростой период. Сейчас непростой период.

Сердце готово было вырваться из груди. Лидия собрала все свое мужество и снова подошла к двери. Посмотрела по сторонам, на несчастливые, полуразрушенные дома соседей. Едва ли живущим в них людям есть дело до того, что кто-то войдет в дом Эрли без приглашения.

Она взялась за разболтанную, дребезжащую дверную ручку. Та поддалась, и входная дверь, скрипнув, открылась. Ей в ноздри ударил запах заплесневевшего ковра и лежалого хлеба.

Вот как пахнет отчаяние. Она никогда не была дома у Дилла. Он ни разу не приглашал ее войти и даже лез из кожи вон, чтобы ей не удалось даже заглянуть внутрь. Было нетрудно догадаться, почему. Все оказалось еще хуже, чем она представляла, – хотя ей никогда не нравилось думать о том, как жил Дилл.

– Дилл! – позвала она. Ее голос угас, задохнулся в просевшей, пыльной гостиной. Лидия ступила внутрь, выбирая дорогу в сером свете дома, словно пол мог провалиться под ее ногами.

– Дилл! – Она заглянула в спартанскую спальню, в которой не было почти ничего, кроме аккуратно убранной постели, вышивкой со строками из Библии над ней и Библии на ночном столике.

Лидия повернулась к закрытой двери позади нее. Пол под ее ногами скрипнул. В ушах стоял гул. Внутри все горело от адреналина. В горле ощущался едкий привкус страха. Внутри поднималась холодная паника.

Она протянула руку, помедлила немного, потом тихо постучала.

– Дилл! Эй, приятель, школа. Дилл!

Тишина. Она пыталась говорить как ни в чем не бывало:

– Слушай, Дилл, если ты там наяриваешь, лучше прекращай, потому что я сейчас войду. И это будет очень неловкая ситуация для нас обоих.

Тишина.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только бы с тобой все было в порядке. Пожалуйста, ты не можешь умереть в этом ужасном месте.

Повернув ручку, она толкнула дверь. Та перекосилась на сломанной петле и уперлась в ковер.

– Дилл! – Лидия толкнула дверь пару раз и потом только догадалась, что нужно приподнять ее за ручку.

Она огляделась в полумраке комнаты. Тонкие полоски света проникали в щели по краям закрытых жалюзи, так что можно было различить очертания тела в постели. Дилл лежал неподвижно, отвернувшись от двери, голый до пояса. Лидия видела каждую косточку его спины. Он казался таким маленьким. Ее сердце забилось чуть ровнее, когда она увидела, что он дышит.

– Дилл! – Она медленно подошла к нему, споткнувшись о его ботинок и чудом сохранив равновесие. Села на краешек кровати, протянула руку и с опаской коснулась его плеча. Он был теплый на ощупь. Хорошо.

– Что? – сказал Дилл. Его голос казался сухим и безжизненным.

– Я волнуюсь за тебя. Ты в порядке?

Дилл продолжал смотреть в противоположную стену.

– Лучше чем когда-либо.

Лидия выдавила из себя смешок.

– Глупый вопрос, верно?

– Да.

Ее глаза привыкли к темноте, и она обвела взглядом комнату. Одежда Дилла – та, что она помогла ему выбрать, – валялась на полу и висела на полуоткрытых ящиках комода. Пол был усыпан скомканными листками бумаги, возможно, вырванными из тетради с песнями. Гитара криво стояла в углу, одна из струн была порвана и болталась.

Задача номер один: вывести Дилла из этой комнаты, потому что здесь даже у меня возникает желание убить себя, а у меня ведь только средняя степень депрессии.

Лидия снова тронула его за плечо и слегка потрясла.

– Эй, эй. Давай съездим куда-нибудь. Необязательно в школу. Прогуляем уроки и пойдем смотреть на поезда, заберемся на Колонну. Что-нибудь такое.

– Нет.

– Давай поедем куда-нибудь на машине. Куда ты хочешь поехать? В Нэшвилл? В Атланту? Давай съездим в Мемфис, посмотрим «Грейсленд»[11].

– Нет.

– Ладно, сам что-нибудь предложи.

– Ложись сюда.

– Это какая-то фиговая вечеринка.

– Ага, наверное.

Так мы ни к чему не придем. Лидия не убирала руки с плеча Дилла, размышляя о том, что же ей делать дальше.

– Вчера вечером видел маму Трэвиса, – сказал Дилл.

– Как она держится?

– Не очень. Она уехала.

– В смысле… насовсем?

– Да.

– Но не вместе с мерзким отцом Трэвиса?

– Нет.

– Вот это да. Она молодец. Не сказала, куда едет?

– Нет. А я и не спросил. Отдал ей дубинку Трэвиса.

– Хорошо.

Снова длинная пауза. Дом поскрипывал и потрескивал вокруг них.

– Я тоже скучаю по Трэвису, Дилл, каждый день.

– Дело не только в Трэвисе.

– Знаю.

Дилл повернулся на спину и посмотрел на Лидию.

– Останься, – тихо сказал он.

– Ладно, но я серьезно считаю, что тебе станет лучше, если ты поднимешься и мы поедем куда-нибудь.

– Я не об этом. Я про останься. Пожалуйста.

Когда она поняла, о чем он, внутри у нее все сжалось в комок.

– Дилл, я…

– Собираешься сказать, что не можешь. Но это неправда. Ты можешь, просто не станешь этого делать.

Только не это. Не сейчас. Ты же обещал. То есть ты не в точности это обещал. Но это подразумевалось. Она посмотрела ему в глаза. Его взгляд был стеклянным и отрешенным.

– Не стану. Не стану, потому что не могу.

– Ты можешь все, что захочешь. Ты могла бы остаться.

– Дилл, прошу тебя, не надо. Это нечестно. Я не останусь. Ты уезжай. Уезжай, как я, как мама Трэвиса.

– Я…

– Да, да, я знаю. Ты не можешь. Но это чушь собачья. Ты можешь. Просто не станешь этого делать.

– Я не могу. Я не могу даже с кровати встать.

– Поехали со мной. Поедем в Нью-Йорк. Ты будешь спать у меня на диване. Найдем тебе работу. Я буду приставать к тебе с Библией и заставлять тебя раскаиваться, чтобы ты чувствовал себя как дома.

– Нет.

В его голосе была печальная решимость.

– Я тебя не брошу.

Дилл перекатился обратно на бок. Она взяла его за руку и осторожно попыталась развернуть к себе.

– Дилл…

Он отбросил ее руку и прошептал:

– Просто уйди. Я хочу побыть один.

– Тебе нельзя сейчас оставаться одному.

– Черта с два. Пожалуй, самое время привыкать к одиночеству. УЙДИ.

Дилл никогда еще не был с ней так резок.

– Нет. – Она старалась не выдать своего ужаса и беспомощности.

– Уйди! – заорал он. – Оставь меня в покое!

Она встала, схватила его за руку и резко развернула на спину. Попыталась заставить свой голос не дрожать, но это ей удавалось плохо. Ткнула указательным пальцем в его голую грудь.

– Ладно. Знаешь что? Ты ведешь себя паршиво. Ты несправедлив ко мне, и меня это бесит. А если думаешь, что я просто позволю тебе утонуть и не попытаюсь тебе помочь, то ты ошибаешься. Сегодня я дам тебе побарахтаться во всем этом, потому что иногда так нужно, но поверь: я заставлю тебя выполнить данное мне обещание. И мы починим порванную струну на твоей гитаре. Уяснил?

– Отлично. Просто уйди.

– Тебе сейчас плохо и больно. Но мне будет больнее в сотни, в миллионы раз, если с тобой что-то случится.

Дилл не ответил. Только молча повернулся на бок. Лидия смотрела на него, подыскивая напоследок правильные слова, что-нибудь, способное все исправить: идеальную шутку, остроумную реплику, глубокомысленное изречение. Но на сей раз она ничего не могла придумать. Тогда она повернулась и вышла. Еще мгновение постояла в гостиной, сжимая кулаки, делая глубокие вдохи и пытаясь не расплакаться. Когда она закрывала за собой входную дверь дома, у нее было такое ощущение, словно она замуровывает камнем вход в склеп.

* * *

Она лежала на своей кровати в полном изнеможении. Ее тело было словно налито свинцом. В школе сегодня был отвратительный день. Все было ужасно. Чтобы успокоиться, она уже собиралась включить свою любимую музыку – видео Дилла – и тут осознала, что и там у нее непорядок. Дилл терпеть не мог писать сообщения, потому что на его древнем телефоне-раскладушке это было жутко неудобно делать. Но она все равно ему написала, оттого что звук его потухшего голоса причинял ей боль. «У меня был худший день, и мне нужно знать прямо сейчас, что по крайней мере с тобой все в порядке, или я начну кричать и крушить все вокруг».

Через несколько секунд: «Кажется, я в порядке».

35 Дилл

Но он был не в порядке. Несмотря ни на что, тьма завладевала им. День за днем яд проникал все глубже, и он задыхался. Сон не помогал. Он никогда не просыпался отдохнувшим. Ему снились змеи. Он грезил о том, как поднимал их, позволял им обвиваться вокруг его рук и шеи, носил на себе их кожу, их головы и зубы; неухоженный, бородатый, смердящий; пустой остов. Ему снилось, как на улице он проходил мимо Лидии, приехавшей погостить домой на каникулы, и просто смотрел на нее своими безжизненными глазами. Они ничего не говорили друг другу. Трэвис тоже являлся ему во снах, они строили планы жить вместе и поставить рядом свои столы, а потом он просыпался и несколько секунд не мог понять, был это сон или нет. Ему снилось, как Лидия объявляет ему, что никуда не уедет. А проснувшись, он оказывался еще на один день ближе к потере того единственного, что у него осталось.

Лидия смотрела на него с таким лицом, как будто знала, что он ускользает, исчезает у нее на глазах, как туман в лучах утреннего солнца, и ничего не могла с этим поделать. Поэтому он проводил почти все время в одиночестве, не перезванивал ей. Когда он был рядом с ней – осознавая, что с каждой секундой ее отъезд все ближе, – ему становилось только хуже. А если они были вместе, она везла его посмотреть на поезда, но он больше не мог выносить их бурлящую силу, их энергию: у него не находилось для нее места.

Его мама пыталась достучаться до него посредством Писания, напоминая ему об испытаниях, выпавших на долю Иисуса. Это не работало, к тому же времени у нее было немного.

Все казалось беззвучным, бесцветным. Звуки достигали его ушей будто через толстое шерстяное одеяло. В нем больше не было музыки. В те редкие моменты, когда он садился что-нибудь написать, все заканчивалось лежащей перед ним пустой страницей. Пальцы не могли вспомнить, как играть аккорды. Голос оставил его. Лидия показывала ему все возрастающее число лайков и просмотров его видео, но и это не имело эффекта.

У еды не было вкуса. Все, что он ощущал, – всепроникающее и всепоглощающее отчаяние, как сажу на языке. Дилл перестал ходить на встречи с психологом.

Он шел по жизни словно призрак. Сам факт существования казался ему неправильным, раздражающим, некомфортным. Скрежет ногтей по школьной доске. Машина, которая едет без масла. Шестерни трутся друг о друга с лязганьем, ломая зубья, разрушаясь, сгорая, изнашиваясь.

Каждый день Дилл вставал и ехал в школу с Лидией. Их поездки проходили в основном в тишине, только порой Лидия пыталась его разговорить. Он считал минуты до окончания уроков, не в состоянии сосредоточиться. Ходил на работу и выполнял задачи как в какой-то полудреме. Потом возвращался домой и ложился спать – настолько рано, насколько это вообще было возможно, чтобы только не сталкиваться с матерью. Она понимала, что теряет его. Он видел это по ее лицу, что тоже причиняло ему боль. Он знал, что она за него молится, и ему не хотелось становиться еще одной молитвой, оставшейся без ответа.

А более всего над ним довлел сокрушающий груз судьбы, косное убеждение в том, что им движет какой-то древний, предопределенный сценарий, закодированный у него в крови, встроенный в структуру его имени, нечто ужасное и неизбежное.

* * *

Однажды утром в конце марта Дилл проснулся и задумался о том, будет ли он когда-нибудь счастлив. День, по крайней мере, был солнечным. Все вокруг зеленело и оживало, контрастируя с пустотой у него внутри.

Он пошел в парк Бертрам, посмотреть на поезд. Ждать пришлось долго. Потом он отправился на Колонну. На нем была его любимая одежда, та, что выбрала для него Лидия.

Дилл сел, прислонившись спиной к собственноручно сделанной надписи – перечню того, что когда-то любил. Закрыл глаза и, ощущая тепло солнца на лице, смотрел на световые узоры под закрытыми веками. Он думал о том, что теряет, есть ли у него хоть одна причина остаться. Нет.

Будет ли она скучать по нему так, как он скучал бы по ней? Вероятно, нет. Простит ли за то, что нарушил обещание? Дилл на это надеялся.

Увидит ли он Трэвиса? И на это Дилл тоже надеялся.

Будет ли родителям его не хватать? Возможно, его зарплаты, но не его самого.

Он думал о том, могло ли все сложиться иначе, если бы у него было больше веры, другое имя или если бы он родился при других обстоятельствах. Он не знал.

Он думал о том, почему Господь его оставил. На этот вопрос у него ответа не было. Заметит ли Он то, что Дилл намеревался совершить? Оскорбит ли Его это? Диллу было все равно.

Он посмотрел на воду и вспомнил, как его крестили в этой реке.

* * *

Ему восемь лет, он одет в белую рубашку и черные строгие брюки. И то и другое ему очень велико. Отец сказал ему, что он идет по стопам Иисуса, которого Иоанн Креститель крестил в реке Иордан. И Дилл счастлив следовать за Иисусом, но еще счастливее оттого, что отец им доволен.

Отец говорит, что таинство крещения символизирует собой смерть, погребение и воскрешение, что он очистится от грехов. Звучит здорово, хотя отчасти Дилл осознает, что у него было не так уж много времени, чтобы грешить.

Прихожане выстроились на берегу и поют «Amazing Grace». Дилл, пошатываясь, заходит в реку. Его ступни вязнут в илистом дне. Он идет к тому месту, где, улыбаясь, стоит его отец. Река извивается вокруг его икр, коленей, бедер, талии. Она кажется живой, как змея.

Отец берет его за руку и, придерживая, погружает с головой в грязную воду реки, а потом быстро вытягивает вверх. Дилл отирает воду с лица. Звуки аплодисментов с берега становятся громче по мере того, как вода вытекает у него из ушей. Отец обнимает его. Дилл выходит из реки, распевая песню «What a Friend We Have in Jesus» своим высоким, чистым голосом.

Он чувствует себя очищенным, словно течение унесло все его заботы и тревоги.

* * *

И теперь, глядя вниз, он снова желал испытать это чувство. Дилл гадал, сможет ли скользящая под ним мутная вода унести все его тяготы. Затем вспомнил другой раз, когда чувствовал себя таким же свободным и чистым: он стоит на сцене во время конкурса талантов и смотрит Лидии в глаза.

Он наблюдал, как садится солнце и небо окрашивается в гамму синих оттенков, до первой появившейся на нем звезды.

Потом встал и, собрав все свое мужество, решил покончить с этой жизнью и попытать удачи в следующей.

36 Лидия

Стук в дверь стал еще настойчивее.

– Сейчас, – крикнула Лидия, – секунду!

Снова стук.

– Да успокойтесь же вы там, господи!

Она подошла к двери и открыла. Ее пульс участился.

– Все в порядке? – спросила она.

На пороге стоял Дилл. Слезы текли по его лицу.

– Я пришел потому, что дал тебе обещание. Я должен уехать отсюда и поступить в вуз, иначе я умру. Я не справлюсь без твоей помощи.

Она буквально упала ему в руки, обняла его как никогда крепко, едва не сломав свои очки о его скулу, и расплакалась от радости, намочив слезами его шею.

– Милая, все хорошо? – К двери подошел доктор Бланкеншип. – Дилл!

Лидия выпустила Дилла из объятий и набрала в грудь воздуха, обмахиваясь ладонью и пытаясь взять себя в руки.

– Да, пап. Похоже, мы засядем на всю ночь. Дилл собрался в вуз, а так как он довольно поздно принял решение, нам нужно поторопиться.

– Вам пригодится кофе, хороший и много, – сказал доктор Бланкеншип, направляясь в кухню.

– И пицца из Pizza Garden с беконом и сливочным сыром и халапеньо. Немедленно!

– Ты же ненавидишь Pizza Garden.

– Нет, я просто ее не люблю. Это разные вещи.

– А как же мама Дилла? Она, вероятно, не очень одобрительно относится к ночевкам у девочек дома, – спросил доктор Бланкеншип.

– Именно, – подтвердил Дилл.

– И про вуз мы ей сказать не можем, – добавила Лидия. – Нам нужна убедительная ложь.

– Вынужден довести до вашего сведения, что ложь я не поддерживаю, – сказал доктор Бланкеншип.

– Вынуждена довести до твоего сведения, что никого это не волнует, и давай уже скорее заказывать пиццу, – парировала Лидия.

– Твоя взяла.

– Итак, ложь, – продолжила Лидия. – Тебе нездоровится, и ты переночуешь у нас на диване.

– Как бы не так, – сказал Дилл. – Все должно быть предельно библейским… я читаю вам вслух Новый Завет и проповедую об Иисусе, на вас всех снизошел Святой Дух, и вы требуете, чтобы я почитал еще.

– Она купится на это? – спросила Лидия восхищенно.

– Желание во что-то верить – очень сильная штука, – улыбнулся Дилл, улыбнулся искренне первый раз за много недель, впервые с тех пор как…

Они написали маме Дилла. Она осталась довольна: помимо религиозной составляющей ее, вероятно, обрадовало то, что Дилл снова чем-то воодушевлен.

Они расположились у Лидии в комнате. Принтер перегрелся, так как они не переставая распечатывали заявления: о поступлении в вуз, о кредите на обучение и финансовой помощи. Дилл, к счастью и к несчастью, владел всей актуальной информацией о финансовом состоянии семьи, включая номер социальной страховки своей матери.

– Пап! – позвала Лидия в какой-то момент.

– Да, милая?

– Начни писать рекомендательное письмо для Дилла.

– Иду.

Они трудились всю ночь. Быстро решили, что Дилл подаст заявления в Государственный университет Мидл Теннесси, Университет Теннесси в Ноксвилле и Университет штата Теннесси в Чаттануге. Мидл Теннесси был предпочтительным вариантом для Дилла из-за программ по звукозаписи и интуитивного чувства Лидии, что там Диллу может повезти. Она погуглила про этот университет и выяснила, что семьдесят процентов учащихся в Мидл Теннесси были студентами вуза в первом поколении.

К рассвету Дилл был готов подавать все документы, включая вступительное эссе и заявление на получение финансовой помощи. Они с Лидией, изможденные, молча лежали на ее кровати и смотрели в потолок, как марафонцы, только что пересекшие финишную черту.

– Дилл! – Длинная пауза. – Могу я тебя спросить?

Снова затянувшаяся пауза.

– Да.

– Насколько ты был… близок к краю?

Он сделал глубокий вдох и задержал дыхание, а потом выдохнул.

– Очень близок.

– Что тебя остановило?

– Я вспомнил о своем обещании… и еще о конкурсе талантов.

Лидия повернулась к нему, легла на правый бок и коснулась его щеки ладонью.

– Спасибо, что выполнил обещание. Без тебя в этом мире мое сердце было бы разбито.

Он положил ладонь на ее руку и так ненадолго замер, потом начал медленно гладить ее руку, проводя пальцами по ее пальцам.

37 Дилл

Ему показалось, что он слышит биение ее сердца. Или это было его собственное сердце, стучавшее у него в ушах. Ты все еще боишься? Даже сейчас? После того, что пережил? Лидия не отрывала ладонь от его лица. Он медленно пропустил свои пальцы между ее, длинными и изящными, так, как мечтал сделать очень давно. Стук сердца в ушах стал еще громче.

38 Лидия

Все ее тело разгорячилось, расплавилось, вспыхнуло от смущения, когда огрубелые от гитары кончики пальцев Дилла касались промежутков между ее пальцами. Она расставила их, чтобы он мог пропустить свои пальцы между ее пальцами. Что бы это ни было, мне оно нравится. Как бы безрассудно, как бы неблагоразумно это ни было, мне все равно. Я лучше потеряю его как друга, чем потеряю совсем. Это был самый связный перевод ее бессвязных мыслей. Безумное исступление, которое она испытывала, могло быть от недостатка сна вкупе с большим количеством выпитого кофе. Хотя она так не считала. Она и прежде недосыпала и злоупотребляла кофеином, но от этого ей не хотелось, чтобы руки ее лучшего друга касались ее везде – так, как сейчас прикасались к ее ладони.

39 Дилл

Их пальцы переплелись, руки соединились. Вот, а ты думал, что решение остаться в живых было самым смелым твоим поступком на этой неделе. Он нырнул в секретное хранилище, где хранил то чувство, которое испытал на конкурсе талантов. Открыл его уже во второй раз за сутки, надеясь, что оно и теперь ему поможет.

Быстрым движением Дилл повернулся на левый бок и оперся на локоть. Ее лицо было в паре десятков сантиметров от него. Они посмотрели друг другу в глаза. Он слышал ее дыхание, которое вдруг оборвалось. На долю секунды Дилл испугался, что услышит ее смех. Но она не засмеялась. Вместо этого ее рот приоткрылся так, словно она собиралась что-то сказать. И она ничего не сказала. Дилл подумал о том, что наиболее остро чувствуешь себя живым сразу после того, как сделал нечто невероятно смелое. Оказалось, что очень даже живым он чувствовал себя и перед тем, как это сделать.

Дилл обнаружил, что есть еще одна вещь, которая получается у него так же естественно, как писать музыку.

40 Лидия

Губы Дилларда Эрли коснулись ее губ, и для нее это был первый поцелуй, так же как и для него. Но они быстро приспособились и через несколько нерешительных секунд начали целоваться по-настоящему. Лицо. Шея. Пальцы. Этот голод был больше чем просто сексуальный. Более первобытный и насущный. Над ними довлели годы желания.

Это очень плохая идея – пуститься в подобную авантюру с лучшим другом за два с половиной месяца до отъезда в Нью-Йорк. Это очень хороший способ разбить друг другу сердце. И очень хороший способ потерять фокус в своей новой жизни. Это очень.

Очень.

Очень.

Очень.

* * *

– Лидия! – послышался голос миссис Бланкеншип. Она поднималась по лестнице.

Дилл отскочил от Лидии так, словно она была радиоактивна. Они лежали рядом, глядя в потолок, стараясь отдышаться и не расхохотаться.

Миссис Бланкеншип появилась в двери с чашкой кофе в руке. Она уже собралась на работу.

– Ну что, дети? Ночка у вас была насыщенная, не так ли?

– И утро, – сказала Лидия. Она почувствовала, как тело Дилла рядом с ней затряслось: он отчаянно пытался не засмеяться. Не надо, Дилл. Не надо. Соберись.

Дилл фыркнул – этот звук невольно вырвался у него из горла. Он попытался замаскировать его, кашлянув. И это стало последней каплей. Взрывы хохота. Потоки. Лидия повернулась к Диллу и уткнулась лицом ему в руку.

Миссис Бланкеншип смотрела на них с подозрительным выражением лица.

– Та-а-ак… Мне кажется, я что-то пропустила.

– Ничего, мам, – сказала Лидия сдавленным голосом Диллу в рукав, пытаясь успокоиться. – Мы просто смеялись над одной шуткой.

Миссис Бланкеншип, подняв брови, прислонилась к дверной раме.

– Я люблю шутки. Расскажите мне.

– Расскажи ей, Лидия, – сказал Дилл, подтолкнув Лидию рукой.

Лидия ударила Дилла в грудь тыльной стороной руки и вытерла слезы с глаз. Прочистила горло.

– Ладно, ладно, хорошо, сейчас. Тук-тук, – они с Диллом разразились хохотом. – Кто там? – Миссис Бланкеншип сделала глоток кофе. – К. К-кто? К кому.

Лидия с трудом смогла рассказать шутку до конца.

Они с Диллом буквально бились в истерике. Слезы текли по их лицам, падая на покрывало. Лидия начала икать.

– М-м-м, хм-м-м, – протянула миссис Бланкеншип. – Очень, очень смешно, Лидия. Но знаешь что? Думаю, вам двоим не помешает немного поспать.

– Ага, – сказала Лидия. – Мы сейчас определенно плохо соображаем.

– Ясно. Хорошего дня тебе, милая. Дилл, и тебе тоже. И поздравляю тебя с твоим решением поступать в вуз. Оно верное. Я рада за тебя.

– Спасибо, мэм. Я в последнее время принял немало верных решений.

Миссис Бланкеншип улыбнулась и пошла прочь, бросив через плечо:

– Поспите. Я серьезно.

* * *

Лидия подождала, пока стихнут шаги ее матери, и снова повернулась к Диллу.

– Мы только что целовались на моей кровати.

– Ага.

– Настоящий сеанс поцелуев. Ну, знаешь, органический, травяного откорма, свободного выгула.

– Высшего сорта.

– Я, кажется, заговариваюсь. Бла-бла-бла.

– Да нет.

– Но и не не заговариваюсь.

Лидия прижалась к Диллу.

Он приобнял ее одной рукой.

– Нет. Или да. Не знаю. Как бы там ни было, я не против. Я слишком устал, чтобы воспринимать двойное отрицание.

– Ты должен был читать мне проповедь об Иисусе, – пробормотала Лидия.

– Таков был план.

– Мне кажется, тут кроется какая-то сильно неуместная шутка.

– Подумай об этом. Я тебе доверяю.

Лидия повернулась, положила локти Диллу на грудь и опустила подбородок на свои скрещенные руки.

– Значит, с этого момента «проповедь об Иисусе» будет нашим эвфемизмом «поцелуев», верно? С этого момента?

– Точно.

– Просто хотела это прояснить.

– Окей.

– Итак, давай подведем итог последним двадцати четырем часам. Во-первых, ты не убил себя. Во-вторых, ты подал заявление в вуз. В-третьих, мы целовались. Это, ну, три вполне хорошие вещи.

– Пожалуй, было бы еще лучше, если бы я к тому же стал известным музыкантом.

– Разве я не говорила тебе, что у каждого из твоих видео сейчас уже больше ста тысяч просмотров?

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

– Bay.

– Да. Так что у тебя есть все, Диллард Эрли.

– Ну разве что кроме телевизора и отца, который не в тюрьме.

– Твоя правда. Итак, что теперь будем делать?

– Не знаю. Я так далеко не заглядывал. – Дилл протянул руку и погладил ее по щеке. – Может, продолжим целоваться?

– Может быть. Да.

Так они и поступили.

– Это все усложняет, – сказала Лидия, когда они закончили.

– Наша жизнь и без того была довольно сложной.

– Да, но это еще сильнее усложняет нашу сложную жизнь.

– Знаю.

41 Дилл

У них существовали правила: явные и неявные, в большинстве своем установленные Лидией.

Явное правило: держать все в секрете. Они не хотели, чтобы Дилла пилила мама или чтобы их изводили одноклассники. Еще это помогало Лидии продвигать музыку Диэрли в своем блоге: рекламировать своего бойфренда было бы неправильно. В тесной взаимосвязи со всем этим существовало строгое правило, запрещающее им проявлять чувства на публике, а также называть друг друга парнем и девушкой.

Неявное правило: не потерять себя совершенно. Через пару месяцев их дороги должны были разойтись. Они об этом не забывали.

Дилл начал постепенно выкарабкиваться из той ямы, в которой оказался. У него случались как хорошие, так и плохие дни. Он бросил работу в продуктовом магазине Floyd's, и доктор Бланкеншип взял его к себе на двадцать часов в неделю: Дилл систематизировал документы и убирался в офисе. Так он стал зарабатывать больше денег (что успокоило его мать), а что было еще лучше: все сотрудники доктора Бланкеншипа, даже работающие неполный день, были подключены к программе медицинского страхования. У Дилла наконец-то появилась страховка, и он смог официально обратиться к врачу, который выписал ему хорошие антидепрессанты. Все это очень помогало. Музыка начала возвращаться к нему, по крупицам. Хороших дней потихоньку становилось больше, чем плохих.

А потом, в один теплый день в конце апреля, Дилл вернулся из школы домой и нашел письмо о зачислении в Мидл Теннесси. Он позвонил Лидии, которая только что подвозила его до дома и успела уехать. Она тут же развернулась и настояла на том, что им необходимо съездить на экскурсию в университет, чтобы Дилл посмотрел, где будет учиться. Она даже составила специальную музыкальную подборку для этой поездки.

– Итак, когда ты собираешься сказать маме, что поступил в вуз?

– Ну, какой там будет день перед началом осеннего семестра? Вот тогда и скажу.

– Рекомендую сделать это пораньше, потому что, ну, знаешь, она же твоя мама.

– Посмотрим.

Дилл подпевал мелодии, когда они въехали на окраину Мерфрисборо, с рядами магазинов и сетевыми ресторанами. Этот город показался ему огромным. Они опустили стекла, чтобы пропитанный солнцем ветерок обдувал их лица. Его сердце билось чаще при мысли об изобилии возможностей. Лидия припарковалась в паре кварталов от университета, и они пошли к кампусу пешком. Над ними возвышалось четырехэтажное здание из стекла и кирпича, в котором была расположена библиотека. Дилл в восхищении уставился на него. Он видел здания и побольше, но ни одно из них не имело отношения к его жизни. Лидия повернулась к нему.

– Одно это здание было бы самым большим в Форрествилле. Ты уже предвкушаешь?

– Да. Не верится, что здесь столько людей.

На территории университета бурлила деятельность. Повсюду была молодежь. Трое ребят на лавочке говорили на каком-то языке, похожем на арабский. Девушка с фиолетовыми волосами и парень с кучей колец на лице о чем-то общались. Они видели студентов на скейтбордах и велосипедах, группы ребят из явно разных социальных групп, которые вели оживленные дискуссии. Разумеется, здесь могли быть и люди того сорта, которые, вероятно, издевались бы над Диллом и Лидией в школе Форрествилла, но они, судя по всему, не пользовались особым статусом. Мимо, держась за руки, прошли две девушки с татуировками, одна из которых была с налысо побритой головой.

– Все говорит о том, что здесь будет иначе, нежели в нашей школе, – сказала Лидия. – И меня это безумно радует.

Дилл пытался оставаться невозмутимым и не глазеть по сторонам, но…

– Ты бы видел, какое у тебя выражение лица. Ты похож на ребенка, оказавшегося в Диснейленде.

– Я никогда еще не был на территории вуза.

– Серьезно?

– Серьезно. Здесь классно.

Лидия остановилась и хлопнула себя по лбу.

– Хочешь сказать, что я смогла бы убедить тебя гораздо раньше, если бы притащила сюда?

Дилл ответил полуулыбкой.

– Возможно.

– Да ладно. – Лидия закатила глаза.

– Куда мы идем?

Она схватила его за запястье.

– В книжный. Тебе нужна толстовка с логотипом университета в качестве сувенира, как бы говорящего: «Я поступил в вуз и скоро вырвусь из удушающе маленького городка, в котором вырос».

Купив толстовку, они прошли мимо стенда с объявлениями о различных мероприятиях.

– Эй, Дилл, посмотри сюда. – Лидия показала на листовку с объявлением о вечере живого шоу перед микрофоном в студенческом клубе. – Мне кажется, ты здесь быстро обзаведешься друзьями.

Дилл, в свою очередь, показал на другое объявление.

– А вот тут речь о том, что группе нужен гитарист.

Лидия сфотографировала Дилла, стоящего перед стендом.

– Когда приедешь сюда, не жди – сразу вливайся, начинай во всем принимать участие и знакомиться с народом.

– Эта мысль меня нервирует.

– Вспомни конкурс талантов. Ты играл перед кучкой быдла из школы Форрествилла. А еще вспомни, как ты наконец подкатил ко мне. Больше ничего не должно заставлять тебя нервничать.

– Что правда, то правда.

Они развернулись к выходу.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Лидия. – Здесь ты будешь тем, кем себя назовешь. У тебя будет новый старт. Никакого багажа.

– Но любой, кто погуглит мое имя, нароет кучу всего о моем отце.

– И что? Адекватные ребята поймут, что ты – не твой отец. Ты больше не будешь жить в дрянном маленьком городишке, где люди пытаются как-то возвыситься за счет других.

– Считаешь?

– Ну конечно. Не пойми меня неправильно: всегда найдется парочка ущербных человечков, которые повесят на тебя грехи твоего отца. Но в общем и целом – чистый лист.

Они вышли из книжного магазина и присели на низкий кирпичный парапет, где Лидия сделала совместное селфи.

– Знаешь, может, найдутся и те, кому твоя история покажется романтичной. Ты можешь сказать: «Да, крошка, меня помотало. Отец в тюряге», – произнесла Лидия голосом крутого парня. Дилл рассмеялся.

Она что-то поискала в телефоне.

– Так… нам сюда. – Она показала в нужную сторону. – Пойдем, посмотрим, где тусуются такие же гении звукозаписи, как ты в будущем.

До здания массовой коммуникации идти было совсем недолго. Внутри оказалось темно и прохладно. На стенах висели таблички, наградные листы и фотографии. Дилл был ошеломлен огромным количеством визуальной информации о группах людей, которые, вероятно, не были популярны в старших классах школы. Таких же, как я.

– Похоже, здесь реально классно, Дилл. Если честно, я даже немного завидую.

Он быстро сжал ее руку: к черту правила.

– Ты могла бы еще сюда поступить. Попытка не пытка.

– Размечтался.

Они исследовали это здание, пока не почувствовали, как сильно проголодались. Выйдя из него, направились к студенческому клубу, планируя что-нибудь перекусить, и прошли мимо симпатичной девушки в солнцезащитных очках. У нее были растрепанные белокурые волосы, кольцо в носу и татуировки «рукава». Она сидела, скрестив ноги, на кирпичном парапете, а ее шлепки лежали на земле под ней. Девушка оторвалась от экрана телефона и на мгновение встретилась глазами с Диллом. Улыбнулась, опустила взгляд и пригладила волосы. Дилл улыбнулся в ответ. Лидия видела эту сцену. Возможно, ему показалось, но он готов был поклясться, что Лидия бросила на эту девушку взгляд, говоривший: «Держись от него подальше». Это что-то новенькое. Никогда такого не замечал.

Потом девушка снова подняла глаза.

– Прошу прощения, не хочу показаться странной, но я тебя узнала.

– О да, я веду… – начала было Лидия.

– Извини, я имела в виду тебя. – Девушка показала на Дилла. – Ты же пишешь песни?

Прошла секунда, прежде чем Дилл осознал, что девушка обращается к нему.

– М-м-м… да.

– Ясно, так ты – Диэрли?

– Да.

– Просто одна из моих подруг на днях запостила твое видео. Это было классно. У тебя шикарный голос. – Девушка снова пригладила волосы, накрутив одну прядку на палец.

– О… ух ты. Спасибо. Передай спасибо своей подруге.

– Так что ты здесь делаешь? Просто так заглянул?

– Типа того. Я сюда поступил.

– Круто! Надеюсь, еще увидимся.

– Да, я тоже.

– Ты не планируешь выступать в городе?

– Еще не думал об этом.

Девушка тряхнула волосами.

– Обязательно подумай. Мы с подругами сто процентов придем. Твое видео собрало столько комментариев.

– О, прямо…

– Впрочем, – громко сказала Лидия, – нам пора. Рады знакомству с тобой…

– Марисса.

– Рады знакомству, Марисса. Я Лидия, менеджер Диэрли. Скажи «пока», Диэрли.

– Пока.

Как только они отошли достаточно далеко, чтобы Марисса их не услышала, Дилл повернулся к Лидии с сияющим видом.

– Эта девушка меня узнала.

– Ага, я заметила. Чувак, я не удивлена. Твои видео продолжают репостить. У тебя правда много просмотров. Ты действительно хорош.

– Может, когда я попаду сюда, все, что людям будет обо мне известно, – это что я пишу музыку.

– Твоя жизнь станет лучше во всех смыслах. – Лидия остановилась. – И, раз уж мы об этом заговорили, мне нужно кое-что тебе сказать.

– Ладно. – Дилл резко переключился: только что его сердце билось учащенно при мысли, что с ним обращаются как со звездой, пусть и небольшой величины, а теперь застучало сильнее, когда он услышал столь знакомое ему «мне нужно кое-что тебе сказать».

Лидия на мгновение задумалась.

– Итак, хотя старшеклассницы из нашей школы тебе едва ли давали это понять – и не зазнавайся, – но ты обладаешь необычной, такой мрачноватой, задумчивой, притягательной красотой, которую определенные девушки находят весьма интригующей. Плюс ты поешь и играешь на гитаре, как какой-нибудь Орфей, как тебе только что сказали.

– Спасибо, это…

– Тихо. Я не пытаюсь сделать тебе комплимент, я констатирую факт. И я еще не закончила. Эти «определенные девушки» зачастую слегка не в себе. Что я хочу сказать: в университете у тебя будет куча возможностей встречаться с невменяемыми девушками, но ты об этом пожалеешь.

Дилл ухмыльнулся.

– Может, мне заказать специальную огромную мухобойку, чтобы отгонять невменяемых девчонок?

Лидия схватила его за руку.

– Дилл, я серьезно.

– Ладно.

Лидия всегда была довольно настойчива, когда хотела донести свое мнение, но Дилл редко видел, чтобы она говорила настолько выразительно. Или ревностно.

– Меня бесит одна только мысль о том, что ты будешь с кем-то встречаться, вменяемые они или нет. – Лидия, продолжая держать Дилла за локоть, бросила презрительный взгляд на проходившего мимо парня, который уставился на них.

Дилл заглянул ей в глаза.

– Можешь называть себя как угодно. Но я себя считаю твоим парнем. А будучи таковым, я ни с кем не намерен встречаться, вменяемые они или нет. Ясно?

– Ясно. Тебе для информации: я тоже не планирую встречаться с тупыми, отвратительными парнями.

– Это меня очень радует.

– И даже с нетупыми, неотвратительными парнями.

– Отлично.

Оставшуюся часть пути до студенческого клуба Лидия казалась погруженной в свои мысли. Повсюду были внушительные строения эпохи 1950-х годов в окружении высоких деревьев. В воздухе витал аромат теплой скошенной травы, древесной щепы и жарившегося на огне мяса.

И вдруг ни с того ни с сего, как если бы это была самая естественная вещь на свете, Лидия взяла Дилла за руку. И вот они шли по тротуару, держась за руки, на людях.

– Это грубое нарушение правил, – сказал Дилл.

Лидия невозмутимо ответила:

– Да, но получается, что Марисса заигрывает с тобой на глазах у твоей девушки, поэтому я накладываю временный мораторий на правила. Этот университет – нейтральная территория, царство беззакония и анархии.

Дилл переплел пальцы с ее пальцами.

– Если это так, тогда ничто не мешает мне поцеловать тебя прямо здесь, на глазах у всех.

– Наверное, не мешает.

– Ты сказала, что дозволено все.

– Да.

– Тогда ладно.

– Ладно.

– Я это сделаю. – Дилл резко остановился и потянул Лидию назад, к себе.

– Почему мы все еще разговариваем?

– Окей. – Он прижал ее к себе, обхватил ее лицо ладонью и поцеловал долго и медленно, так, будто они были совершенно одни, а не на тротуаре, в потоке студентов, спешащих на занятия.

– Первое выступление Диэрли в Мидл Теннесси получает высокую оценку, – пробормотала Лидия, все еще не открывая глаз.

– Да? – спросил Дилл, едва касаясь ее губ.

– Да. Может, нам стоит повторить это для Мариссы и ее подруг?

– Я готов. Пойдем, найдем ее.

Лидия вырвалась из его объятий и, снова взяв его за руку, потащила в направлении студенческого клуба, отчего он едва не потерял равновесие.

– Давай что-нибудь перекусим. Я умираю от голода. Пойдем, рок-звезда.

Они взяли сэндвичи в обширном фуд-корте. Дилл положил пакет с новой толстовкой, обвел взглядом помещение и почувствовал, как что-то в нем расцветает. Никто не мог заменить Трэвиса. Никто не заменит Лидию. Но теперь ему, по крайней мере, не светило сокрушительное одиночество. Теперь у его жизни были солнце и почва для того, чтобы она продолжала расти. Он представил себе, как они с Лидией обсуждают занятия и новых друзей. Это будет намного лучше, чем слушать, как Лидия рассказывает о занятиях и новых друзьях, а он – о том, как хорошо прошел вечер в универмаге Floyd's. И нежданно-негаданно, без предупреждения, на него навалились радость, меланхолия, надежда и ностальгия – все сразу. Он с трудом сдержал слезы.

Лидия как будто прочитала его мысли.

– Эй, Дилл.

Он откашлялся.

– Да?

Она похлопала по пакету с толстовкой, лежавшему на столе.

– Ты сделал это.

* * *

Когда они подъехали к дому Дилла, уже стемнело. Его мама должна была вернуться примерно через час. Лидия потянулась к нему, чтобы поцеловать его на прощание.

– Постой, – сказал Дилл. – Зайди ко мне. У меня есть кое-что для тебя. – Он это не планировал и пока не подготовился как следует. Но сейчас он решил, что лучшего момента и не придумать.

Лидия второй раз в жизни вошла в дом Дилла. Он жестом пригласил ее сесть на продавленный, печальный диван.

– Хочешь, включу лампу? – спросила она.

– Нет. Я люблю темноту. – Он пошел к себе в комнату и взял гитару. Встал перед Лидией, краснея. Он надеялся, что она этого не видит.

Быстро проверил, настроена ли гитара.

– Э-э-э… ладно. Итак, это песня, которую я написал для тебя. Она называется «Лидия». – Он внес последнюю поправку в настройки. – Хотя я мог бы просто сказать, что композиция называется «Лидия», и ты, наверное, догадалась бы, что я написал ее для тебя.

– Наверное.

Он сыграл для нее «Лидию». Эта песня была захватывающей дух и тихой одновременно – так пело его сердце, когда он был с ней. Секунд через тридцать он услышал, как Лидия шмыгает носом. Потом она сняла очки. Дилл еще не довел композицию до ума, не привел в должный вид. Но как никогда он был горд ее звучанием.

– В общем, надеюсь, что тебе понравилось, – сказал Дилл, закончив играть и все еще краснея. – Эту я не буду записывать на видео. Она только для тебя. То есть если ты хочешь…

Но Лидия встала и оборвала его речь поцелуем, который был похож на летнюю грозу.

42 Лидия

Когда Лидия вернулась домой, ее отец играл на электрогитаре (это не шло ни в какое сравнение с тем исполнением, которое она только что слышала), а мама с бокалом вина сидела в кресле-качалке на крыльце и читала книгу.

– Привет, – сказала мама. – Ты поздно.

Лидия рухнула в кресло рядом с мамой.

– Возила Дилла в университет Мидл Теннесси. Мы сегодня узнали, что он поступил.

Мама положила книгу себе на ногу.

– Правда? Это чудесно. Я подозреваю, что Диллу пойдет на пользу, если он отсюда уедет.

– Вот именно, – сказала Лидия.

Они посидели немного, покачиваясь, почти в полном молчании. Лидия поджала ноги по-турецки.

– Слушай… а расскажи мне поподробнее, как вы с папой начали встречаться. Просто интересно.

Она пыталась говорить непринужденным тоном. Да просто захотелось поболтать о чем-то, что никогда меня не волновало. Так, ничего особенного.

Мама хитро покосилась на нее.

– Просто интересно, да?

Заметка на будущее: быть хитрее. Лидия не стала смотреть ей в глаза.

– Я что, не могу поинтересоваться процессом, который привел к моему появлению?

Мама поставила свой бокал.

– Дорогая, я, конечно, родилась утром, но не вчерашним же.

– Отлично. Спалили. Молодец, – пробормотала Лидия.

– Слушай, для этого не нужно быть профессиональным детективом.

Электрогитара замолкла. Через несколько секунд дверь открылась, и папа высунул голову наружу.

– Вот вы где, девочки. Что…

– В дом, – скомандовала Лидия, показав пальцем на дверь. – Зайди обратно.

Он бросил на Лидию обиженный взгляд.

– Как мило с твоей…

– В дом.

– Денни, дорогой, – мягко сказала ее мама, – девчачьи разговоры.

Папа поднял обе руки в знак капитуляции и стал отступать назад.

– Ладно, ладно, ухожу, не делаю резких движений. Не делайте мне больно. Рад, что ты добралась до дома и с тобой все в порядке, Лид.

Мама подождала, пока папа окончательно скрылся из виду.

– Итак, как давно?

Лидия ковыряла облупившийся лак на пальцах ног.

– Примерно месяц. С той ночи, когда мы собирали Диллу документы для поступления в вуз.

– Я знала. Вы двое думали, что вы такие ловкачи со своими шуточками про тук-тук.

– Ну.

– Выбрали правильный момент.

Лидия вздохнула.

– Да ну на хрен.

Ее мать издала возглас отвращения.

– Лидия, последи за языком, хотя бы попытайся.

– Прости. В общем, вернемся к теме. Да, выбор момента неудачный. Я в курсе, – сказала Лидия. – Но мы все это как бы не планировали. Просто нам вроде как показалось, что так нужно. То есть я ни о чем не жалею, но, если бы не это, уезжать было бы легче. Не знаю, что делать.

Мама взяла свой бокал и отпила глоток вина.

– А что ты можешь сделать? Только наслаждаться тем, что вы вместе. Пусть это – чем бы оно ни было – будет прекрасно, пока оно есть. Возможно, вы не навсегда вместе, и ничего страшного в этом нет. Но сердцу не прикажешь. Оно знает, чего хочет и когда.

– К черту сердце.

– Он же твой первый бойфренд, верно?

– Разумеется. С кем еще я могла здесь встречаться?

Они помолчали немного, потом мама произнесла:

– Дилл хорошо подходит на роль первого парня. Ты давно ему нравишься как девушка.

– Серьезно? Откуда ты знаешь?

– О, милая, это же ясно как день. Ты что, не догадывалась?

– Наверное, у меня были подозрения. Но я знала, что уеду, поэтому никогда не думала об этом всерьез. Я просто… не могла. – Лидия ссутулилась в кресле. – А если бы ты знала, что вы с папой разлучитесь, то все равно стала бы с ним встречаться?

– Конечно. Жизнь коротка, милая. Мне очень жаль, что тебе пришлось стать тому свидетелем. Нельзя жить, заперев сердце в сейф.

43 Дилл

Еще не улеглись эмоции после событий нынешнего дня, как с работы вернулась его мать. Он вроде решил, что расскажет ей обо всем перед самым началом учебы, но, пока готовил ужин, его решимость таяла.

Дилл слил воду от спагетти и положил порцию на тарелку. Зачерпнул ложкой немного консервированного соуса, который подогрел в сотейнике на плите. Протянул тарелку матери.

– Спасибо. Похоже, ты в хорошем настроении.

Он положил себе спагетти.

– Да.

– Рада, что тебе лучше. Бог услышал наши молитвы.

– Да, услышал.

– Как поработал сегодня?

– Хорошо. – Укол вины. Ты должен ей рассказать.

– Когда ты…

– Нет, подожди. Погоди секундочку, мам. Я не был сегодня на работе. Мне нужно кое-что тебе сказать.

Она отложила вилку и устремила на него уставший взгляд. Воздух стал неподвижным.

– Я сегодня ездил с Лидией в университет Мидл Теннесси.

Ее лицо напряглось.

– Зачем?

Скажи ей, что сделал это, чтобы развлечься. Безобидное развлечение. А потом он увидел, как стоит на сцене во время конкурса талантов, вспомнил, как поцеловал Лидию, и понял, что не может предать того себя, которым стал. Теперь он был больше, чем прежде.

– Потому что я буду там учиться. Я поступил.

– Мы же решили, что ты не станешь этого делать. – Ее голос был мягким, но не как подушка. Скорее, как горка металлической стружки или толченого стекла.

– Ты решила. Я не решал. Я просто не выразил своего несогласия с тобой. Но теперь выражаю. Я буду там учиться.

– Мы не можем себе этого позволить, Диллард. Ты нас разоришь. – Мать говорила медленно и осторожно, как объясняла бы малышу, что нельзя прикасаться к раскаленной плите.

– Я получил стипендию как нуждающийся в финансовой помощи. Чтобы покрыть остальное, возьму кредит, за который сам буду нести ответственность. Но я это сделаю.

Она покачала головой.

– Нет.

– Я не спрашиваю у тебя разрешения. Я рассказываю тебе, потому что люблю тебя. Вот так все обстоит. Возможно, однажды я объясню, почему мне это необходимо, но не сейчас. Сегодня тебе нужно знать только то, что это так.

Мать намеренно глубоко дышала. Воздух клокотал у нее в горле. Она отвела взгляд и закрыла глаза с таким видом, как будто молится. Не как будто. Разумеется, она молится. Но о чем? Просит о словах, которые помогут меня разубедить? О милосердии, которое поможет ей принять мое решение?

Она поднялась и отодвинула – почти изящным жестом – свою тарелку со спагетти, съеденными наполовину. Развернулась и пошла к себе в спальню. Закрыла за собой дверь, осторожно, медленно, будто знала, что Дилл предпочел бы, чтобы она ее захлопнула.

Дилл сидел в тишине, слушая треск холодильника. Он чувствовал себя как в тот момент, когда закончил петь на конкурсе талантов; как тогда, когда впервые поцеловал Лидию – как и всякий раз, когда он ее целовал; когда он знал, что сделал нечто трудное, смелое и прекрасное. И если ты собираешься жить, тебе не остается ничего другого, кроме как совершать трудные, смелые и прекрасные поступки.

44 Лидия

Лидия с Диллом сидели в углу их школьной столовой, в которой все только и говорили что о выпускном, который должен был состояться через неделю, в начале мая. После смерти Трэвиса их никто больше не тревожил. Но то ли это было проявление некой порядочности, то ли их одноклассники наконец переключились на что-то другое – этого Лидия знать не могла.

Дилл достал свой ноутбук и принялся изучать информацию о занятиях, которые можно выбрать в университете.

– Так что, мы с тобой пойдем на выпускной? – спросил он, что-то печатая.

Лидия не поднимала глаз от книги Джуны Барнс.

– Прости, Дилл, я поеду на выпускной на желтом лимузине «хаммер» со своим накачанным бойфрендом-футболистом. У нас будет семь секунд неистового, хрюкающего секса на заднем сиденье. Я забеременею, и мы поженимся. Потом он найдет работу – будет продавать подержанные тачки, и… Так, ладно, эта шутка начинает вгонять меня в депрессию.

Дилл закрыл ноутбук.

– Нет, я серьезно.

– Серьезно? Конечно. – Она откусила кусочек морковки в хумусе, все еще не поднимая глаз.

– Думаю, ты должна пойти на выпускной вместе со мной, – сказал он со своей новообретенной гипнотической уверенностью.

Она наконец отложила книгу и посмотрела на Дилла, жеманно изогнув бровь.

– О, ты так думаешь?

– Да. И у меня есть идея, как сделать, чтобы он не был отстойным.

– Я вся внимание.

Дилл наклонился к ней.

– Ущербный выпускной. Мы намеренно сделаем свой выпускной настолько ущербным, насколько вообще можно представить.

Лидия задумалась.

– Таким, какого и ждут от нас те, кто к нам неравнодушен.

– Именно. Покажем этой школе средний палец.

Для выразительности он показал средний палец всем присутствовавшим в столовой. Никто на это не обратил внимания.

– На такой выпускной мы не просто разрешили бы Трэвису взять его дубинку – мы сами настояли бы на этом.

– Точно.

Лидия подняла руку, чтобы дать Диллу пять.

– Как же я зла, что мне не первой пришло это в голову.

* * *

Дилл был в костюме, который он надевал на похороны Трэвиса (как будто у него имелся выбор). Лидия подъехала к его дому и посигналила. Дилл спрыгнул с крыльца.

– Я послушался тебя и не стал покупать бутоньерку, – сказал Дилл, садясь в машину.

– Отлично, – ответила она, протягивая ему увядшую розу и зажим для бумаг. – Прикрепи к моему платью вот это. – На ней было аляповатое, расшитое блестками винтажное платье для выпускного в стиле 1980-х.

Дилл сделал, как она просила, а Лидия, в свою очередь, приколола к лацкану его пиджака одуванчик.

– Погоди, – сказала она. – Вылезай из машины. Нам нужно сделать кучу селфи. И, кстати, в своем блоге я уже достаточно долго притворяюсь, что незнакома с тобой. После того как твои видео просмотрели сотни тысяч человек, с тобой точно все будет в порядке, даже если народ обвинит меня в фаворитизме. Так что эти фотографии я выложу. Сделай вид, что тебе со мной весело.

Дилл рассмеялся, когда увидел Лидию в полный рост. Она нанесла автозагар только на правую ногу и левую руку.

Лидия приняла позу.

– Они сначала отказались это делать. Уступили только после того, как я заплатила за все тело.

У нее были нелепый, кричащий запекшийся макияж на лице, сложная прическа с собранными наверх волосами и длинные неоново-розовые накладные ногти.

– Ты выглядишь как сумасшедшая, – сказал Дилл.

– Я решила одеться как участница конкурса красоты, которую наряжала проститутка из придорожного кафе. Или наоборот.

– И тебе это удалось. Хотя на самом деле ты смотришься очень даже привлекательно.

Не красней.

– Ой, замолкни. Иди и встань вот тут.

Они сфотографировались вместе и по отдельности. Выкладывая в Twitter и Instagram эти снимки, на каждом из которых Дилл улыбался, Лидия чувствовала тепло и облегчение. Дилл жив. Он счастлив. У него есть будущее.

– Ладно, теперь нас ждет ущербный ужин по случаю выпускного, – объявила Лидия, – за который заплачу я: чтобы он был еще более ущербным.

– Нет уж, извини. – Дилл достал из бумажника хрустящую пятидесятидолларовую купюру.

– Это с конкурса талантов?

– Да.

– Чувак, вывезти девушку в город на свои гонорары рок-звезды – самая не ущербная вещь на свете.

– Похоже, я даже ущербный выпускной нормально провести не могу, вот насколько я ущербен, – произнес Дилл беззаботно.

Они ехали в Куквилл около получаса. По дороге слушали диск с позитивными аффирмациями. Лидия поймала себя на мысли, что ей на самом деле нравится это слушать: так легко у нее было на душе. А еще ей действительно нравилось то, какими голодными глазами посматривает на нее Дилл. Она и сама, вероятно, бросила на него несколько вожделенных взглядов.

– Куда едем? – спросил Дилл.

– В Cracker Barrel.

– Но я же люблю Cracker Barrel.

– Знаю. Тут я немного схитрила. Технически самым ущербным был бы Krystal, a на втором месте в этом рейтинге – Waffle House. Но ты же помнишь? Мы настолько ущербны, что не можем даже ущербный выпускной провести как полагается, поэтому будем есть приличную еду.

Подумав о Krystal, Лидия вспомнила о Трэвисе. Без него все как-то не так.

Войдя, они обратили на себя немало взглядов. Лидия тряхнула волосами и быстро протопала мимо зевак. Их официантку, степенную грузноватую женщину, не смутили ни их наряды, ни внимание, которое они к себе привлекали.

– Как чудесно вы смотритесь, нарядились. У вас сегодня выпускной?

– Да, мэм, – ответила Лидия с подчеркнутым южным акцентом. Она берегла его для особых случаев.

Официантка наклонилась к ним.

– Что ж, в этот важный для вас вечер я уж как следует о вас позабочусь.

Пока они дожидались своего диетического спрайта (по мнению Лидии, это самый ущербный из всех напитков), Дилл играл на столе в «колышки». Он уже почти завершил игру, когда Лидия протянула руку и небрежно сбросила колышки со стола. Они рассыпались по полу.

– Прости, Дилл, – сказала Лидия, пока он ползал на четвереньках и собирал колышки. – Выиграть в «колышки» из Cracker Barrel вовсе не ущербно. Это торжество человеческого духа. Брось. Ты же сам все это придумал.

Официантка вернулась с диетическим спрайтом.

– Вы определились?

– Да, – ответила Лидия. – Мне жареные куриные желудочки, черничные блинчики с шариком ванильного мороженого, кусок торта с шоколадной помадкой и кока-колой, тоже с ванильным мороженым сверху.

Дилл начал было:

– А мне, пожалуйста…

– Ему то же самое, что и мне.

Официантка перевела взгляд с Дилла на Лидию и обратно.

– Мне то же, что и ей, – произнес Дилл с видом смирения на лице.

Официантка бросила на Лидию восхищенный взгляд.

– Да, мэм. Уже несу. – Она поспешила уйти.

– Посмотри мне в глаза и скажи, что заказанная мной еда – объективно не самая ущербная на свете, – заявила Лидия.

– А что если попросить положить шарик мороженого на куриные желудочки?

– Ага, но тогда это будет уже не просто еда, тут мы вступим на территорию перформанса. Что вовсе не ущербно. Спасибо за идею, но прошу тебя, сегодня делай так, как я говорю.

– Вообще-то это придумал я.

– Мне все равно.

– Понял. – Дилл сделал глоток газировки и показал на один из портретов на стене. – Ты когда-нибудь задумывалась о том, сколько фотографий умерших висит на стенах Cracker Barrel?

– А вдруг если фотографию человека вешают в Cracker Barrel, то его призрак вынужден обитать здесь вечно?

– Нам нужно пронести сюда портрет Трэвиса в рамке и повесить на стену на всякий случай, – сказал Дилл. – Мне кажется, Трэвис был бы рад обитать в Cracker Barrel.

Они с Лидией рассмеялись. Она ощутила резкий, но непродолжительный приступ боли, и произнесла:

– Я скучаю по Трэвису. Жаль, что его здесь нет.

Дилл опустил глаза и стал вертеть в пальцах колышки, внезапно погрустнев.

– Он сегодня отлично повеселился бы. Пригласил бы Амелию.

– Как думаешь, как он отнесся бы к нашей… нынешней ситуации?

– С одобрением. Я точно знаю. Мы с ним говорили на эту тему. Он пытался убедить меня сделать шаг… ну, до того, как он… – Дилл умолк.

Лидия заплакала. Слезы покатились по ее щекам. Не только из-за Трэвиса. Да, в основном из-за него. Но и из-за Дилла тоже. Особенно из-за предстоящей разлуки с ним. И даже немного из-за того, что в Нью-Йорке не было Cracker Barrel. Я просто не могла провести этот вечер нормально. Я в полном раздрае, даже несмотря на всю эту шутливую затею.

Она протянула руку. Дилл взял ее и тоже заплакал. В этот момент подошла официантка с их заказом.

Она с беспокойством посмотрела на них.

– Вы в порядке? Все хорошо?

– Да, мэм, – ответила Лидия, осторожно вытирая глаза безымянными пальцами и стараясь не ткнуть себе в лицо накладными ногтями. – Это из-за того, что у нас ничего не выходит с колышками, а мы очень ранимые в эмоциональном плане.

– Ну, дорогая, я еще не видела, чтобы эта игра кого-то так расстраивала. Может, отвлечетесь ненадолго, если вам так плохо, ладно?

Лидия шмыгнула носом и засмеялась.

– В свой выпускной мы сидим и плачем в Cracker Barrel, в Куквилле, штат Теннесси. Я бы сказал, что мы постигаем азы ущербности, – произнес Дилл после того, как официантка удалилась.

Лидия вытерла нос салфеткой.

– Давай сделаем селфи, пока у нас еще такой вид, как будто мы плачем.

45 Дилл

– Хорошо, что погода сегодня не подвела, – заявила Лидия, когда они подъехали к ее дому.

– Боюсь спрашивать, – сказал Дилл.

Лидия посмотрела на него с озорной улыбкой, которую Дилл так хорошо знал.

– Тебе и спрашивать не нужно. Сам все увидишь.

Она открыла входную дверь.

– Пап! Вези сюда лимузин.

– Милая, – отозвался он, – ты уверена?

– Ущербный выпускной.

Он вздохнул.

– Нам пора на танцы. Давай же.

– Милая, послушай, я вас отвезу. Попросить папу отвезти тебя на выпускной – это весьма ущербно. Я надену какой-нибудь дурацкий наряд.

– А что, есть и не дурацкие? Говорю тебе, вези лимузин.

Доктор Бланкеншип покачал головой и скрылся за углом. Вернулся он со скрипящим, ржавым горным велосипедом фирмы Huffy, купленным в магазине подержанных вещей.

– О боже, – произнес Дилл, смеясь. – Последний раз я катался на велосипеде в детстве. Не уверен, что помню, как это делается.

– Это примерно как кататься на велосипеде, – сказала Лидия.

– Будьте осторожны! – крикнул доктор Бланкеншип им вслед, когда Лидия примостилась на раме и они, виляя, покатили прочь.

* * *

По дороге Дилл поглядывал на Лидию. Она с блаженным видом смотрела по сторонам. Потом повернулась к нему и, протянув руку, убрала с его глаз выбившуюся прядь волос. Я так рад, что я сейчас здесь, а не на дне реки Стиркиллер. Откуда-то донесся звук работающей газонокосилки. Терпкий запах скошенной травы, смешиваясь с благоуханием лилий, издавал почти медовый аромат. Воздух в эти первые майские дни радовал теплом.

– Будешь хоть немного скучать? – спросил Дилл, когда они повернули на Главную улицу и проехали мимо магазина Riverbank, помахав мистеру Берсону.

– По чему именно? По тебе? Или, – она широким жестом обвела город, – по всему этому?

Дилл повторил ее жест, когда они приблизились к кофейне Good News, городской площади с бельведером и заброшенному театру Форрествилла, построенному в эпоху 1920-х.

– По всему этому. Разумеется, по мне ты будешь скучать.

– Ты себе не льстишь? – произнесла она задумчиво, а потом тихо добавила: – Да, буду скучать. Теперь, когда я вижу свет в конце туннеля, этот город уже не кажется мне настолько плохим. В Good News делали почти приличный латте «от Луки». А в Нью-Йорке много книжных, но нет магазина Riverbank. А ты?

– Ага, чуть-чуть. Я буду скучать по нашим поездам и Колонне. – Он умолк на мгновение, крутя педали. – Я думал, что проживу всю жизнь и умру в этом городе. Не знаю, как я мог так существовать.

Лидия устроилась на раме поудобнее.

– Мы будем студентами, Дилл.

– Да, мы уже студенты.

– Занятия и все такое.

– У нас будет много занятий. – Прежде при мысли об учебе Дилл никогда не испытывал радости. Но то касалось учебы в школе Форрествилла.

– Мы сможем говорить о них. Или будем говорить о том, что интереснее, а это, вероятно, абсолютно все.

Они рассмеялись.

Лидия прильнула к Диллу, уютно расположившись у его груди. Он наклонился и поцеловал ее в шею, чуть пониже уха.

– Мы сделали это, Дилл.

– Да, – тихо отозвался он, – мы это сделали.

Если бы мы еще и двигались в одном направлении и оказались в одном месте.

И вот эта их парность снова навела его на мысли о Трэвисе. Он лежит один в земле, в темноте, а мы с Лидией живем, движемся вперед, смеемся. Умерить его вину могло лишь осознание, что если Трэвис смотрел на них откуда-то свысока, то он за них точно радовался. Трэвис хотел, чтобы все было именно так.

Они проехали еще немного, пока Дилл снова не заговорил.

– Вот эту часть плана сложно было бы выполнить с Трэвисом.

– Даже если бы он крутил педали, ты сидел на раме, а я – у тебя на коленях, нам бы некуда было положить дубинку.

– Мы бы сломали велик. Думаю, Трэвис весил больше, чем мы оба вместе взятые.

Лидия устремила взгляд вдаль.

– Я сейчас снова заплачу, и у меня размажется тушь.

Она повернулась к Диллу.

– Постой-ка.

46 Лидия

Они подкатили к школе как раз тогда, когда от нее, высадив пассажиров, отъезжал лимузин. Среди тех, кто стоял перед Диллом и Лидией в очереди на вход в спортивный зал, были Жасмин Карнс и Хантер Генри. Жасмин повернулась, заметила их и устремила на Лидию сердитый взгляд. «Вы двое просто издеваетесь над чувствами других в этот самый важный вечер в моей жизни» – говорило ее сильно накрашенное лицо. Она наклонилась к Хантеру и что-то ему прошептала. Он обернулся, осмотрел их с головы до ног и засмеялся, но скорее для их ушей, нежели потому, что ему было действительно весело.

– Хантер смеется, потому что Жасмин указала ему на неизбежную тщетность человеческого существования и иллюзорность осознанного бытия, и как-то отыграть эти идеи на уровне эмоций он мог лишь одним способом – посредством совершенно неуместной реакции: смеха, – прошептала Лидия.

Они вошли в темный зал. Диджей включил какой-то попсовый хит четырехмесячной давности. Они слышали презрительное перешептывание и ощущали устремленные на них взгляды.

– Как же классно, что пройдет каких-то несколько недель – и мы больше никогда не увидим всех этих людей, – сказала Лидия.

– Ты не увидишь. Некоторые из них, возможно, поступили в Мидл Теннесси.

– Но им уже не удастся достичь той же критической массы гнусности, даже в Мидл Теннесси.

– Верно. Это потрясающее чувство. А еще классно больше не переживать о том, что обо мне думают все эти люди.

Как по команде к ним подошли Тайсон Рид и Мэдисон Лукас.

– О, Лидия, дорогая, – сказала Мэдисон с притворной обеспокоенностью, – кажется, на все твое тело не хватило автозагара.

Лидия беззаботно рассмеялась.

– Правда? Все, это последний раз, когда я заказала услугу под названием «активность головного мозга Мэдисон Лукас на МРТ».

– Ты, как всегда, остроумна, – ухмыльнулась Мэдисон.

– А ты, как всегда, – нет, – парировала Лидия.

Дилл встал между Мэдисон и Лидией.

– Послушайте, Мэдисон, Тайсон. Вы что, не понимаете? Вы больше не можете нас задеть. Вы ничего не можете нам сделать. Вы ничего не можете у нас отнять. Вы просто ничто.

У Мэдисон было такое выражение лица, словно она пукнула во время церковной службы. Тайсон подошел к Диллу вплотную.

– Тебе повезло, что сейчас выпускной, Дилдо. Иначе я бы тебе надрал задницу. Мне плевать, что твой друг умер и все вокруг вам сочувствуют.

Дилл даже не моргнул. Он улыбнулся.

– Думаешь, ты можешь сделать мне больно после всего, что я пережил? Валяй. Ударь меня своим маленьким кулачком.

Он продолжал смотреть на Тайсона сверху вниз. Наконец тот пробурчал еще раз, как Диллу повезло, что сейчас выпускной, схватил Мэдисон за руку и утопал прочь.

– Сочувствую, что ни один вуз не хочет взять тебя в свою футбольную команду, – крикнула Лидия ему вслед.

Повернувшись к Диллу, она поднесла тыльную сторону ладони ко лбу и притворилась, будто вот-вот упадет в обморок.

– Мой рыцарь в сияющих доспехах!

– Было бы ущербно получить фингал на выпускном вечере?

– Бесспорно.

Диджей поставил медленную песню. Лидия взяла Дилла за руку.

– Пойдемте, сэр Галахад. Быть единственными, кто танцует на выпускном, – зрелище тоже весьма ущербное.

Она вывела его на середину танцпола, где никого, кроме них, не было. Люди смотрели на них и посмеивались. Дилл положил свои дрожащие руки Лидии на бедра.

– Наверное, нам нужно встать как можно ближе друг к другу, чтобы эта сцена была максимально ущербной, – сказала она. – И вообще, почему бы не сделать все как полагается?

Она подошла к нему вплотную, достаточно близко, чтобы ощущать тепло его тела, чтобы видеть краем глаза его красивый подбородок, а не взгляды одноклассников, слышать его учащенное биение сердца, а не насмешки в их адрес.

Пока они танцевали, покачиваясь, как два дерева на ветру, она поняла, что у нее не так хорошо получается чувствовать себя ущербной.

47 Дилл

Они возвращались к Лидии домой под ночным небом, усыпанным звездами. Лидия сидела на раме, уперевшись плечом Диллу в грудь.

– Тот парень, фотограф, похоже, был не очень доволен, – сказал Дилл.

– Мне это абсолютно безразлично, – отозвалась она. – Ирония знаешь в чем? Всех как будто больше волновал тот факт, что мы поглумились над их священным обрядом, нежели вождение в пьяном виде или порошки, которые подсыпали девчонкам в напитки.

– Я повеселился от души.

Лидия посмотрела на него и улыбнулась.

– Ты круто отшил Тайсона. Это было – осмелюсь сказать – очень сексуально.

Сексуально, да? Дилл оторвал одну руку от руля велосипеда, согнул ее в локте и поиграл мускулами, гримасничая.

– Что тут скажешь, крошка? Тайсон не на того напал.

Фыркнув от смеха, Лидия схватила его руку и вернула ее на руль велосипеда.

– Ты просто неисправимый идиот. К счастью для наших отношений в долгосрочной перспективе, у тебя плохо получается изображать придурка.

Они миновали книжный магазин. Дилл пытался сосредоточиться на дороге, но все время отвлекался на линию шеи Лидии.

– Мне будет этого не хватать, – сказал он.

Преуменьшение века.

– Этого города? – Лидия махнула рукой на оставшуюся позади городскую площадь. – Или вот этого? – Она показала на них двоих.

– Вот этого. Того, что мы вместе. – Ему нравился вкус этих слов на языке: «мы вместе» – словно нектар. Лидия ущипнула его за щеку.

– Ах. Посмотри только, похоже, ты уловил суть этого вечера.

Дилл отстранился.

– Это что, ущербно – скучать по тебе?

– Разумеется, нет. Я просто стебусь.

Она положила голову Диллу на грудь. Вечерний ветерок с ароматом цветов подхватил прядь ее волос и прижал к губам Дилла. Они щекотали его, но он не стал их смахивать.

Они подъехали к дому Лидии. Как только Лидия спрыгнула с велосипеда, Дилл быстро огляделся и, убедившись в том, что никто на них не смотрит, обхватил ее за талию и привлек к себе.

– Есть еще кое-что, чего мне будет не хватать.

И он поцеловал ее. Она ответила ему с таким жаром, что у него не осталось сомнений: правила снова не действовали.

– И все же, – наконец сказал Дилл, – лучше остановиться, пока нас не увидел твой отец.

– Он заслужил увидеть, как его дочь целуется с сыном пастора: в качестве наказания за то, что заставил меня жить в этом захолустном городишке. Но пойдем. – Лидия жестом пригласила Дилла на задний двор. Сняв туфли, она подошла к уличному водопроводному крану. – Мы вступаем в финальную фазу ущербного выпускного. Пока наши одноклассники в Куквилле догоняются в Holiday Inn и беременеют, мы с тобой будем играть со спринклером и смотреть на звезды до наступления твоего комендантского часа. Да?

Она не стала ждать его ответа – включила воду, и спринклер со звуком чик-чик-чик стал описывать круг, поливая газон.

– Давай же, Дилл. – Она прыгнула прямо под струю воды, визжа и хохоча как ребенок.

Дилл прикрыл лицо рукой, засмеялся и покачал головой. Лидия была уже насквозь мокрая. Остатки ее туши чернильными ручейками стекали по щекам. Сложная прическа развалилась, и волосы намокшими прядями обрамляли ее лицо. Капельки воды искрились на стеклах очков. Она хихикнула и, подхватив спринклер, погналась за Диллом.

Он попытался убежать.

– Нет! Перестань!

Поскользнувшись, он растянулся на мокрой траве, и Лидия набросилась на него. Оседлала его (здесь он не особо яростно сопротивлялся) и облила водой. Несколько минут они бегали и прыгали под струями спринклера, громко взвизгивая и смеясь.

На заднем крыльце дома появились родители Лидии. Ее мама скрестила руки на груди.

– Лидия, ты уверена, что Диллу так же весело, как и тебе?

Он поднялся. У его ног бежали реки воды, а на костюме сбоку было гигантское травяное пятно.

– Да, мэм, весело. По крайней мере, мне так кажется. Я не всегда понимаю, что у Лидии на уме.

Миссис Бланкеншип вздохнула:

– Добро пожаловать в клуб.

– Ладно, дети, – сказал доктор Бланкеншип, – мы оставим полотенца у задней двери на случай, если захотите войти в дом. А сами пойдем смотреть телевизор.

Лидия взмахом руки отправила их в дом, и они скрылись за дверью. Она схватила Дилла за руку.

– Итак, пора смотреть на звезды.

Она вытащила Дилла на середину газона, и они бок о бок плюхнулись на мокрую траву.

Пару часов они без умолку болтали и смеялись, медленно обсыхая. После этого притихли и стали смотреть в безграничное звездное пространство, а вокруг них совы и сверчки пели хвалебную песнь ночи.

Потом Лидия прильнула к Диллу и положила голову ему на грудь, рядом с плечом. Он ощущал каждый нерв своего тела, как шелест ветра в высокой траве.

– Ладно, Дилл, – пробормотала она, – я солгала. Вот это финальная фаза ущербного выпускного. Вместо того чтобы тебя соблазнить, твоя спутница сейчас уснет на тебе.

Ее волосы каскадом рассыпались по его груди, образуя устья и притоки. Ее дыхание стало ровнее, а голова отяжелела. Что из этого выйдет? Что с нами будет? Нет, не спрашивай. Просто прими этот дар, этот момент, после всего, что жизнь у тебя забрала. Дилл чувствовал себя сияющим, словно его кровь флуоресцировала, будто его гулко пульсирующее сердце просвечивало сквозь кожу.

Через некоторое время Лидия, издав звук, похожий на урчание, пошевелилась и прильнула к нему еще ближе, уткнувшись губами ему в шею. Дилл ощущал ее теплое дыхание. Она закинула ногу Диллу на бедро.

Она – то самое. Она – все. Она – мой стандарт красоты и останется таковым до конца жизни. Каждое прикосновение я буду сравнивать с ее дыханием, ласкающим мою кожу. Все голоса – с ее голосом. Любое мнение – с ее мнением. Мой критерий совершенства. Имя, высеченное во мне. Если бы я только мог, я бы лежал вот так с ней под этими звездами, пока у меня не разорвется сердце.

Свободной рукой он стал гладить ее по голове. Осторожно провел ладонью по всей длине ее волос. И еще раз.

И еще.

И еще.

Если бы он мог быть достаточно неподвижным, все движение в мире остановилось бы. Орбита земли. Танец приливов. Реки, впадающие в моря. Кровь в жилах. И все стало бы ничем, кроме ее совершенного и временного присутствия здесь.

Удержи этот момент. Сохрани его. До тех пор, пока тишину не разорвет свист следующего поезда.

48 Лидия

Ранние сумерки в июне были мягкими и зеленоватыми, еще не пропитанными удушливым летним зноем. На могиле Трэвиса выросла новая трава. Они сидели рядом с ней, ища слова, которые должны были сказать друг другу и Трэвису. У Лидии больше не возникало такого чувства, будто она бросает Дилла на произвол судьбы, и все же ей казалось, что она бросает Трэвиса. В каком-то смысле это было еще хуже и в то же время нелогично.

– Долго тебе ехать? – спросил Дилл, теребя травинки.

– Думаю, около десяти часов, – ответила Лидия, прихлопнув комара, севшего ей на ногу. Она не выносила пустых разговоров, и они бесили ее в тысячу раз сильнее, если она говорила с кем-то настолько для нее значимым, как Дилл. Но Лидия понимала, для чего они это делают.

– Собираешься проехать весь путь за один день? – Судя по поведению Дилла, ему такие разговоры нравились не больше, чем ей, но он так же был не готов заполнять тишину чем-то иным.

– Ага.

– Черт. Во сколько выезжаешь завтра утром?

– Вероятно, около шести, – со вздохом ответила она.

– Ой. А стажировка у тебя начинается… – Дилл осторожно снял с руки божью коровку и посадил ее себе на ладонь, чтобы она могла улететь.

– На следующей неделе, девятого июня.

– Жаль, что ты так рано уезжаешь.

– Мне тоже, но нужно немного времени, чтобы освоиться и обустроиться до того, как начнется стажировка.

– Нервничаешь? Ты ведь будешь работать на ту даму из журнала Chic? Ты говорила, что она жутковатая.

Лидия печально усмехнулась.

– Да. И да, она такая.

Воцарилась меланхоличная тишина. Они слышали гул насекомых в кронах деревьев, росших вокруг кладбища, как бы обнимающих его. Десять дней после окончания школы пролетели стремительно: они работали, смотрели на поезда, сидели на Колонне, иногда куда-нибудь ездили (Диллу больше всего нравилось ездить в «Грейсленд»), подолгу лежали под звездами и целовались.

Дилл откинулся назад, опираясь на ладони.

– Наверное, трудно будет парковать «Эл Гора» в Нью-Йорке?

– Ага. Собираюсь продать его одному из школьных приятелей Далии. Мы пересечемся в городе, и он увезет «Эла» в Стэнфорд. – Она ощутила укол боли. Ой, да брось. Ты же не ударишься в сентиментальность еще и по отношению к неодушевленным предметам? Ты не должна так расклеиваться. Этого не было в планах.

– Продаешь «Эл Гора»? Я буду по нему скучать. – В голосе Дилла сквозил едва уловимый намек на предательство. Он был в том же умонастроении. Нелогичность любит компанию.

Лидия провела рукой по верхушкам травинок.

– Я тоже.

– Надеюсь, ты оставила велосипед, чтобы я мог катать тебя, когда ты приедешь в город?

– Готова поспорить: папа разрешит нам брать его машину.

– Да, но на велике классно.

Да, Дилл. Да.

Светлячки мелькали между надгробиями в слабом вечернем свете с оттенком зеленой листвы. На кладбище пахло чистой землей и нагретым на солнце камнем.

– Нам стоило придумать какую-то церемонию, – наконец произнесла Лидия.

– Придумывать – значит думать, а я не хотел об этом думать.

– И я.

Дилл уставился в землю. Лидия сделала вид, что тоже смотрит вниз, а сама вместо этого искоса посматривала на его профиль. Вокруг его головы плясали светлячки. Ее сердце ныло от осознания того, что с каждым биением оно отсчитывает еще одну секунду до ее отъезда, до того момента, как она уедет и больше не будет видеть его.

– Дилл. – Она положила руку на его колено.

Он поднял глаза.

– Да?

– Надеюсь, ты навсегда останешься частью моей жизни, а я – твоей, где бы мы ни были и что бы мы ни делали.

И пусть никто не обвинит меня в том, что я неспособна на сантименты, подумала она, внутренне содрогнувшись. Но, наверное, в Нью-Йорке у меня будет предостаточно возможностей быть холодной и несентиментальной. Дилл подвинулся поближе к ней и обнял ее одной рукой.

– Я – «за», если ты готова. Ты пойдешь дальше меня.

Лидия опустила голову ему на плечо.

– Не рассчитывай на это. Думаю, что будущее приготовило для тебя немало сюрпризов.

– Надеюсь.

– Ты не жалеешь, что мы… – начала было Лидия неуверенно, едва слышно.

– Нет. О чем бы ты ни спросила. Я не жалею ни о чем, что было с нами.

Лидия задумалась обо всем, чего ей будет не хватать. Ей нравилось, как он вскидывает голову, когда говорит с ней, чтобы волосы не лезли в глаза; то, как он сидит, скрестив ноги и опираясь на ладони. Он не всегда смотрит на нее, когда говорит, но если это нечто важное, то заглядывает ей прямо в глаза, отчего она вся трепещет. А еще эти его глаза: яркие и темные одновременно, вспышка молнии, освещающая грозовой фронт. Странно думать, что он может существовать вне пределов ее видимости. Интересно, какие жесты ему свойственны, когда он остается в одиночестве. Вероятно, держит голову под другим углом, сидит иначе. Возможно, его глаза светятся не так или в них иначе отражается его ум.

Лидия горестно вздохнула.

– Наверное, мне пора попрощаться с Трэвисом.

Они с Диллом встали у могилы. Дилл положил руку Лидии на плечо. Она начала было говорить, но осеклась. Снова попыталась и промолчала.

– Трэвис, я по тебе скучаю. – Ее голос дрожал. Она глубоко вздохнула. – И я рада, что мне довелось дружить с тобой. Я говорила о тебе на церемонии окончания школы, в своей приветственной речи. Около месяца назад мы с Диллом вместе были на выпускном вечере и так жалели, что тебя нет с нами. Надеюсь, что тебе хорошо, где бы ты ни был. И у тебя, может, есть клевая мантия и симпатичный меч или что угодно. Прости, что почти не читаю фэнтези и даже не знаю, каких вещей тебе пожелать. И все-таки я прочла «Кровавые распри» до конца. Книга и впрямь отличная. Было бы здорово, если бы мы с тобой могли ее обсудить. Прости за то, что столько попрекала тебя твоей дубинкой и не рассказала всем раньше о том, что мы с тобой друзья. Прости, что не знала, как у тебя все плохо дома. И прости, что не нашла каких-то более умных или глубокомысленных слов.

Она вытерла слезы и, повернувшись к Диллу, обняла его.

– Я чувствую себя виноватой, что оставляю его.

– Я тоже.

* * *

Они отправились на Колонну, где им удалось провести вместе еще несколько спокойных и тихих минут. Они слушали, как река все глубже врастает в землю, так же как люди врастают в сердца друг друга.

49 Дилл

На обратном пути Лидия разрешила ему выбрать музыку. Он включил «Love Will Tear Us Apart» группы Joy Division, так как помнил, что эта песня – ее любимая. Они оба громко подпевали. Дилл пел потому, что это казалось ему более приемлемой альтернативой крику в агонии, а хотелось ему именно этого. От попыток сохранять самообладание его выворачивало наизнанку.

Они подъехали к дому Дилла.

– Что ж, – сказала Лидия, и у нее на глазах выступили слезы. – Похоже, тебе здесь выходить.

– Ага, – произнес Дилл, откашлявшись, – похоже на то.

Он открыл дверь и вышел из машины. Обойдя вокруг капота, подошел к водительской двери и открыл ее. Лидия отстегнула ремень безопасности, выскочила из машины и обняла Дилла: крепко, крепче, чем когда-либо.

– Я буду очень, очень, очень по тебе скучать, – произнесла она и разрыдалась.

– Я буду очень, очень, очень, очень скучать по тебе, – сказал Дилл и тоже дал волю слезам.

Они постояли так несколько минут, в обнимку, покачиваясь, молча. Их слезы смешивались.

– Запомни вот что, Диллард Эрли, – прошептала Лидия срывающимся голосом, – ты – это ты, и ты бесподобный, яркий и талантливый. Ты – не твой дедушка. Ты – не твой отец. Их змеи – не твои змеи. Их яд – не твой яд. Их тьма – не твоя. Даже их имя не имеет с тобой ничего общего.

Дилл зарылся лицом в ее волосы, вдохнул их запах – груши, ванили, сандала, – пытаясь в очередной раз найти в себе мужество. По крайней мере, я попрощаюсь с ней, открыв ей все тайники своего сердца. Разве ты еще не понял, что ты голый? Ты танцевал со смертью. Чего тебе еще бояться? Ты можешь пережить все: змей, отраву, это.

– Я тебя люблю, – прошептал он ей на ухо.

Лидия обняла его еще крепче, прижавшись своей мокрой от слез щекой к его щеке. Она начала что-то говорить, но вдруг умолкла, потом встала на цыпочки, обхватила руками лицо Дилла и притянула его к себе.

50 Лидия

Она ощущала на его губах вкус своих слез. Внезапно у нее мелькнуло воспоминание о поездке в Нантукет в конце прошлого лета и океанской соли на языке. Вот таким и был сейчас этот вкус – вкус уходящего лета, которое длилось всю ее жизнь.

На нее снизошли спокойствие, капитуляция, как будто она падает с огромной высоты и все никак не соприкоснется с землей. Будто она тонет, но ей все равно. Дилл провел дрожащими руками по ее волосам, погладил по спине и шее. Его прикосновения будили в ней реки пламени.

И…

И…

51 Дилл

И…

После всего случившегося, вероятно, именно это тебя и добьет. Но ему было плевать. Он был не против. Однако тебе еще предстоит ее отпустить. Придется стоять и смотреть, как она уезжает.

Наконец они отстранились друг от друга и тут же слились в очередном ненасытном объятии. Он не представлял, сколько прошло времени: часов, дней, секунд. Он снова поднял руку к ее затылку и снова, в последний раз, погладил ее по волосам.

– Ты спасла меня.

Она прошептала ему на ухо:

– Ты сам себя спас.

Ее голос ослаб. Он едва услышал эти слова сквозь гул сверчков.

Так как оттягивать нечто неминуемое для него было мучительно, он первым прервал объятия. Потом кое о чем вспомнил. Попросил ее подождать и побежал в дом. Обратно он вернулся с компакт-диском.

– Я записал для тебя несколько своих песен на случай, если тебе вдруг захочется послушать в дороге что-нибудь другое. Здесь и песня «Лидия» есть.

Она прижала диск к груди. Они еще мгновение смотрели друг на друга, смахивая слезы. И, потому как сказать было больше нечего – и в то же время можно было говорить обо всем на свете, – снова слились в поцелуе.

– Позвони, как доберешься, ладно? Чтобы я знал, что у тебя все в порядке, – произнес Дилл. Слова застревали в горле.

Она кивнула.

Села в машину, печально помахала ему. Он помахал в ответ, вышел на дорогу и стал смотреть, как задние фары ее автомобиля растворяются и исчезают вдали.

Он поднялся по лестнице, сел на растрескавшуюся ступеньку и склонил голову, словно в молитве. Сквозь дымку слез разглядел знак у церкви. «Когда Иисус приходит в чью-то жизнь, он меняет все».

Через некоторое время он открыл дверь, собираясь войти в дом. Но не смог. Только бесконечная ширь равнодушного звездного неба могла вместить его яростную, пульсирующую боль.

52 Лидия

Она думала, что прекрасно справилась со всем прошлым вечером, в том смысле, что окончательно не слетела с катушек. С учетом всех обстоятельств, она была в норме – в состоянии эмоционального подъема, – когда въехала на стоянку для дальнобойщиков рядом с городом Роанок, штат Вирджиния. Пока заправлялась, спланировала ужин с Далией и Хлои (место должно быть неброское и укромное, так как Хлои старалась не привлекать к себе внимания; с безглютеновыми блюдами в меню, что было важно для Далии; и этническое, так как Лидия была из Форрествилла). Она старалась задокументировать свое путешествие для подписчиков в Twitter и Instagram, так что, пока ждала, сделала несколько снимков.

Ей хотелось спать, поэтому она зашла в в кафе для дальнобойщиков, чтобы взять кофе покрепче. Это кафе было царством южного китча: футболки с суровыми орлами в солдатских мундирах армии южан и надписью «американец по праву рождения, южанин по милости Божьей», фартуки со словами «Мастер барбекю» и мультяшным изображением человекоподобной свиньи, жарящей на огне (предположительно) другую свинью, топы с изображением южных штатов в качестве чугунных сковородок. Лидия взяла топ с Теннесси. Фотографировала все подряд.

И, наконец, главный приз: фарфоровый купидон с флагом Конфедерации и надписью «Наследие а не, ненависть». Она рассмеялась, сделала фотографию и отправила ее Диллу, а потом твитнула своим 187 564 подписчикам под заголовком: У расистов не, очень хорошо с запятыми.

У нее внезапно промелькнуло одно воспоминание. Во время последнего шопинг-трипа в Нэшвилл Дилл показал ей рекламный щит с надписью: «Посетите виноградник „дела тацца“, лучшую винодельню в среднем Теннесси». У него было настоящее чутье на вещи, которые покажутся ей смешными.

«Дорогой, принеси-ка мне мою лучшую куртку NASCAR и футболку с подретушированным флагом Конфедерации. Мне страстно хочется выпить бокальчик чудесного теннессийского вина», – сказала она тогда.

И тут ее поразило осознание. На самом деле оно сшибло ее на полной скорости, как грузовик. Осознание, что того человека, которому ей больше всего хотелось показать купидона с флагом конфедератов и посмеяться над этим, рядом нет. И он уже не может разделить с ней все то, что она видит и делает. И вместе с этим осознанием – что она уже скучает по той жизни, по которой скучать не должна, и ей не хватает Дилла в тысячу раз сильнее, чем она могла себе вообразить. И тут она разрыдалась, прямо посередине прохода, где на нее равнодушно смотрели своими безжизненными алебастровыми глазами купидоны. По-настоящему ревела, размазывая косметику по лицу, глотая слезы и сопли. Вот поэтому я и решила, что слушать твои песни по дороге – плохая идея. Если бы ты видел меня сейчас, Дилл. Если бы ты только меня видел.

Через пару минут ей удалось взять себя в руки и донести свои кофе и майку на кассу. Кассирше, измученного вида женщине, было за шестьдесят.

– Так-так, дорогая, – сказала она. – Все в порядке?

Лидия кивнула, но вентиль снова открылся. Она покачала головой.

– Жалею, что не сказала ему перед отъездом, что я тоже его люблю. Вот и все.

– Ну, дорогуша, даже если ты не сказала это, ты ему это показала?

– Надеюсь, – произнесла Лидия, и ее голос дрогнул и оборвался.

– Тогда он наверняка знает. Мы, дамы, не очень хорошо умеем скрывать такие вещи. – Кассирша с сочувствующей полуулыбкой нагнулась и достала из-под прилавка плюшевого медведя, такого же измученного на вид, как она сама.

– Это же придорожное кафе, дорогуша, так что у нас здесь постоянно кто-то по кому-то скучает и жалеет, что кому-то чего-то не сказал перед отъездом. Хочешь обнять Честера?

Лидия протянула руки к медведю по имени Честер и обняла его. Он пах сигаретным дымом и дешевым одеколоном для водителей. Действительно, почему не начать свою гламурную новую жизнь в большом городе с рыданий в придорожном кафе, в окружении расистских купидонов, в обнимку с вонючим плюшевым медведем? Конечно, обнять ей хотелось совсем не Честера, но пришлось обойтись им.

53 Дилл

Дилл встал, когда охранники привели его отца. Тот сразу же устремил на Дилла свой испепеляющий взгляд, но Дилл встретил этот взгляд и не отвел глаз. Отец резко отодвинул стул и начал садиться, но заметил, что Дилл садиться не намерен, поэтому тоже остался стоять. Они смотрели друг на друга – долго, как показалось Диллу.

– Итак, – произнес отец, – ты должен знать, что мне все известно. – В его голосе звучало ядовитое спокойствие.

– Ага.

– Объяснись.

Дилл приказал своему голосу не дрожать, и он не дрогнул.

– Я буду учиться в университете. Собираюсь изменить свою жизнь к лучшему. Больше мне нечего объяснять.

– Ты покидаешь свою мать. – Отец выплюнул это слово так, будто оно было богохульное.

– Кто бы говорил.

Ядовитое спокойствие отца начало таять.

– Нет, я не покидал вас. Меня у вас забрали. Ты же покидаешь нас по собственной воле, так же, как твой дед оставил меня.

– Нет, я чуть было не оставил вас именно так, как он, но не стал этого делать. – По выражению отцовского лица Дилл понял, что ему удалось достичь цели, пусть и на секунду.

Но потом пятидесятнический огонь вернулся.

– Ты нарушаешь заповеди Господа, не чтишь своих отца и мать. Для тех, кто нарушает законы Божьи, отведено отдельное место – вечных мук.

– Я проявил достаточно почтения, приехав сюда, чтобы рассказать тебе лично. Ты и такой-то чести не заслуживаешь.

Отец Дилла наклонился вперед, уперев ладони в стол, сверля Дилла взглядом. На его лице внезапно отразилось смирение. Дилл знал, что в прошлом у отца бывало такое лицо, но сам никогда его таким не видел.

– Это все деяния той шлюхи, не так ли? Твоей маленькой Далилы[12], Лидии. Твоя мать мне о ней рассказала, как она науськивала тебя.

Дилл почувствовал волну жгучей ярости; во рту появился привкус металла. А потом он вдруг понял. Твоя ярость – это именно то, чего он хочет. Откажи ему в этом. Каким бы он ни хотел тебя видеть – откажи ему в этом.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – тихо произнес Дилл, – даже представления не имеешь. И мне жаль тебя. Я тебя ненавидел. Когда думал, что стану тобой, я так тебя ненавидел. Я не столько боялся умереть, сколько стать таким, как ты. Но теперь, когда я точно знаю, что никогда не стану тобой, я наконец-то могу испытывать к тебе жалость.

И с этими словами Дилл развернулся и пошел прочь.

– У тебя ничего не выйдет, – крикнул отец ему вслед. – Ты потерпишь поражение и падешь. Диллард! Диллард!

Но Дилл даже не оглянулся.

* * *

Снаружи, на парковке, ждал доктор Бланкеншип. Багажник его «приуса» был набит покупками из магазина Trader Joe's.

– Привет, Дилл, – сказал он, когда Дилл сел. – Готов ехать?

Дилл кивнул и улыбнулся.

– Да. Слушайте, доктор Бланкеншип, я тут подумал, вас не затруднит через пару месяцев подбросить меня до Мидл Теннесси? Я смотрел, как ходят автобусы, но это будет та еще задачка.

– Еще бы. Без проблем. С радостью помогу тебе там обосноваться.

– Это было бы здорово. Буду вам весьма благодарен.

– Мы даже можем заехать в Нэшвилл по пути, если захочешь проведать отца.

– Нет, спасибо.

* * *

Летние дни сливались в одну сплошную череду рабочих смен. В городе у него больше не было ни одного друга, поэтому в свободном времени Дилл не нуждался. Днем он работал у доктора Бланкеншипа, а вечерами подрабатывал на своей старой работе, в магазине Floyd's, отдавая матери столько денег, сколько мог, откладывая часть на учебу. В редкие минуты отдыха он писал песни или разговаривал с Лидией. Они общались каждый день.

Лидия днем была на стажировке, а вечерами работала над расширенной версией Dollywould: Далия и Хлои вложили деньги в запуск нового сайта. Она начала привлекать сторонних авторов и расширила круг освещаемых тем. Новая версия сайта уже вовсю собирала положительные отзывы и могла похвастаться громкими интервью.

Примерно через месяц после отъезда Лидии певица Лэйди увидела у нее в Twitter один из видеороликов Дилла. Она ретвитнула это видео для своих 1,9 миллиона подписчиков. Вот тогда у Диэрли все закрутилось всерьез. Спустя несколько недель менеджер Лэйди позвонила Диллу с предложением: Лэйди хотела записать одну из его песен в своем следующем альбоме. С явной иронией в голосе менеджер сообщила Диллу, что на роялти с этого альбома он сможет купить парочку учебников.

* * *

Дилл ждал доктора Бланкеншипа в своей гостиной, в окружении вещей, которые он собирался взять с собой в университет. Два дешевых чемодана, куда он положил всю свою одежду (включая ту, что Лидия прислала ему из Нью-Йорка), комплект постельного белья и полотенце. Рюкзак с ноутбуком. Гитара. Тетради с песнями. Он обвел взглядом свое скромное имущество, удивляясь тому, насколько неожиданный поворот сделала его жизнь.

Прошлым вечером Дилл устроил свою собственную прощальную церемонию на могиле Трэвиса и оставил ему бургер из Krystal.

Следующим вечером должно было состояться его первое выступление, в кафе. Обещали полный зал.

Мать Дилла, одетая в форму горничной, вошла к нему и осмотрелась. Ее лицо помрачнело.

– Я видела, чего Бог хочет для тебя, и хочет Он не этого, – сказала она.

– И чего же Он для меня хочет? – Он намеренно спрятал нотки недовольства, хоть и знал, что ее ответ ему не понравится. Ему не хотелось омрачать свой отъезд.

Каменное лицо матери смягчилось.

– Когда ты был еще младенцем, я держала тебя на руках и смотрела в твое лицо, Святой Дух открыл мне замысел Божий. Твое место здесь. Ты должен усердно трудиться, жить просто. Жить праведной жизнью.

Дилл запустил пальцы в волосы и отвел взгляд.

– Было время, когда я мог поверить в это.

Мать отшатнулась.

– Больше не веришь?

Дилл с минуту смотрел на ковер, сфокусировав взгляд на выцветшем пятне, которое иногда попадалось ему на глаза, когда он играл на гитаре.

– У меня тоже есть одно воспоминание. Когда ты лежала в больнице, в коме, после той аварии. Доктор сказал мне, что ты можешь умереть. Я часами держал тебя за руку, слушая, как пищат аппараты, дыша за тебя, и просил Бога исцелить тебя и когда-нибудь сделать мою жизнь лучше. И он услышал мою просьбу. Он послал мне людей, которые придали мне смелости, которые помогли мне поверить в то, что у меня есть выбор. Теперь я верю в то, что Господь дает людям много дорог, из которых они могут выбирать. Не одну-единственную.

Она подняла брови.

– И ты думаешь, что это – одна из дорог, которые он тебе даровал?

– Да.

Она покачала головой – не для того, чтобы выразить свое неодобрение, а, скорее, для того, чтобы слова Дилла не достигли ее ушей.

– То, что ты считаешь Богом, может оказаться Дьяволом, представшим в образе светлого ангела.

Дилл улыбнулся и с тоской произнес:

– Поверь: те ангелы, с которыми я знаком, непременно рассказали бы мне, если бы они были Дьяволом.

– Это не смешно. – Мать отбросила прядь волос, которая лезла ей в глаза. – Ты изменился.

– Что же во мне изменилось?

– Прежде в тебе было меньше гордыни.

Он посмотрел ей в глаза.

– То, что ты называешь гордыней, я называю смелостью.

Она скрестила руки.

– Все так, как оно есть. И неважно, как мы это называем.

После нерешительной паузы она добавила:

– Я тоже не забыла кое-что. Помню, когда была в коме, увидела прекрасный свет. Он наполнил меня теплом и любовью. И я знала, что могу последовать за ним и оказаться в лучшем месте, где преклоню колени у ног моего Спасителя, и мне больше не будет больно. Но я не пошла. Я вернулась, чтобы позаботиться о тебе. Я выбрала не покидать тебя и мучилась от боли из-за этого выбора. И я не жалею.

Дилл поднялся и встал напротив матери. Он давно уже ее перерос, но сейчас ему казалось, что он буквально возвышается над ней.

– Я не жду, что ты поймешь. Мною движет Дух Божий. Это знамение моей веры. Я сделал это, чтобы спасти себя.

– Мы не спасаем самих себя, – произнесла она с оттенком пренебрежения.

– Я не говорил, что мне не помогали.

– Я делала для тебя все, что могла, Диллард. – Ее голос казался сломленным.

– Я знаю. Но это место и эта жизнь больше не для меня. – Он хотел рассказать ей, как близок был к краю, как ей повезло, что он вообще еще жив. Но не смог. О некоторых вещах ей лучше не знать.

Мать расправила блузку и покачала головой.

– Ты хоть отчасти мной гордишься? – спросил Дилл.

Ты уже знаешь ответ.

– Девочки на работе говорят мне, что я должна гордиться.

– Ну а ты?

Она уставилась в пол и тихо произнесла:

– Я не знаю.

Дилл знал, что от этих слов ему должно было стать больно. Но вместо этого он чувствовал, скорее, остаточную, томительную грусть, исчезающий синяк, только разочарование оттого, что ее ответ был именно таким, какого он и ждал. Нет, не совсем. Ты ждал категоричного «нет».

Мать взяла ключи, лежавшие рядом с лампой.

– Мне нужно на работу. – Она направилась к двери.

– Мама, – позвал Дилл, еще не зная, что скажет дальше.

Она замерла, одной рукой держась за дверную ручку, другой потирая переносицу. Стояла, склонив голову, не поворачиваясь.

– Я люблю тебя, – произнес он ей в спину.

Она медленно повернулась. Ее глаза были полны слез.

– Я боюсь оставаться одна, – прошептала она так, словно опасалась, что если будет говорить нормально, то шаткие баррикады у нее внутри сломаются.

– Я знаю. Мы все боимся. – Дилл нерешительно шагнул вперед и обнял ее. Он давно уже ее не обнимал. Он чувствовал кости, выпирающие в ее больной спине и плечах. От нее пахло дешевым мылом и стиральным порошком из желтой коробки с надписью «Средство для стирки». Она закрыла лицо руками и не стала обнимать его в ответ.

Когда Дилл отстранился, она коснулась его щеки своей влажной от слез рукой.

– Я буду молиться за тебя, Диллард. – Она говорила так, словно оставляет его умирать в какой-то глуши. Она пыталась уйти быстрее, чтобы Дилл не увидел, как слезы хлынули по ее щекам, но он успел их заметить.

Дилл посидел немного, глядя в стену. Потом достал гитару, включил кондиционер в розетку и играл под его треск, пока не подъехал доктор Бланкеншип на своем «приусе» и не посигналил.

Дилл вытащил вилку кондиционера и убрал гитару в чехол. Надел на спину рюкзак и, кое-как подхватив два чемодана и гитару, вышел под яркое утреннее солнце, чувствуя себя легким и свободным как никогда.

Об авторе

Джефф Зентнер – певец и композитор, а также гитарист, который записывал музыку вместе с такими исполнителями, как Игги Поп, Ник Кейв и Дебби Харри. Джефф не только пишет музыку, но и работает с юными музыкантами в молодежном лагере Теннесси, что и вдохновило его на написание романа для подростков. Он живет в Нэшвилле вместе со своей женой и сыном. «Змеиный король» – его первая книга. Можно найти его в Facebook, Instagram и в Twitter – @jeffzentner.

Вот что Джефф говорит о «Змеином короле»:

«Мне хотелось написать книгу о подростках, которые стремятся жить достойной жизнью и ищут красоту даже в захолустном местечке. Которым интересно, что станет с их мечтами, если они вырвутся за пределы округа. Эта книга – мое послание таким подросткам и всем, кто когда-либо чувствовал себя так же, как они».

Благодарности

Хочу от всего сердца поблагодарить людей, без которых эта книга не увидела бы свет. Это мои потрясающие агенты: Чарли Олсен, Линдси Блессинг и Филиппа Милнес-Смит. Гениальная команда редакторов: Эмили Истон и Тара Уокер. Изабель Уоррен-Линч и ее талантливые дизайнеры – Элисон Импи, которая нарисовала невероятную обложку, и Триш Парселл, придумавшая изумительное внутреннее оформление. Фебе Йе, Саманта Гентри и все сотрудники отдела подростковой литературы в издательстве Crown Books. Это также Барбара Маркус, Джудит Хот, Джон Адамо с его командой маркетологов, Доминик Цимина и ее рекламный штаб в издательстве Random House Children’s Books. Это мои замечательные читатели: Джоэл Карповиц, Шон Кесслер, Шон Лесли, Хизер Шиллес, Эми Сэвилл, Дженни Даунс, Шерри Берретт, Валери Гоутес, Бен Болл и доктор Дэниел Кросби. Это Джереми Ворос, Роб Хэйл, Джеймс Стюарт. Мой гуру: Фред Ворос. Мои фантастические боссы: Эми Таркингтон и Рэйчел Уиллис. Спасибо Линдси Рейд Фитцджеральд за то, что посоветовала мне больше писать. Спасибо Дэвиду Арнольду и Адаму Силвера за то, что приняли меня в братство. Доктору Малгоржате Бютнер-Завадзка – за то, что первой назвала меня писателем. Джарроду и Стефани Перкинс – за то, что всегда поддерживали и вдохновляли. Джону Кори Уэли – надеюсь однажды стать таким, как ты. Твоя щедрость и твой невероятный талант не знают равных. Натали Ллойд – спасибо, что всегда смешишь меня, а еще за созданный тобой волшебный город и за все те магические миры, которые ты еще создашь.

Спасибо моим реальным Лидиям: Трейси Мур и Элли Маршалл.

Дениз Гроллмус, я всегда буду перед тобой в долгу. Этой книги не было бы без тебя.

Спасибо Линде Уилер, моей учительнице английского в четвертом классе, которая внушила мне мысль, что я могу стать писателем.

Джо Болтону – за стихи.

Всем из молодежного музыкального лагеря Теннесси и музыкального лагеря Южанок.

Всем, кто говорил, даже с ноткой сарказма, что однажды мне непременно нужно написать книгу, потому что обычно я принимаю за чистую монету даже саркастические комплименты.

Спасибо всем, кто слушал мою музыку и поддерживал меня. Этой книги не существовало бы без тех историй, которые начались в песнях. А этих песен не существовало бы без вас.

Спасибо городу Нэшвилл, в штате Теннесси, за то, что принял нас обратно. Управлению городского транспорта Нэшвилла – за то, что в ваших автобусах так классно пишется. Большая часть этой книги была написана именно в них.

Спасибо общественным библиотекам Нэшвилла, магазинам Parnassus Books и Rhino Booksellers в Нэшвилле и Riverbank Books в Спарте – за то, что вы есть.

Спасибо моим маме и папе, которые привили мне любовь к книгам. Которые читали мне вслух. Которые оставляли меня в библиотеке на несколько часов и давали денег, чтобы я мог позвонить им и попросить забрать, когда закончу. Эта книга появилась благодаря вам.

Спасибо моей прекрасной жене и лучшему другу, Саре. Без твоей поддержки и одобрения я бы ничего не написал. Ты – мой мир. Ты привносишь музыку в мою жизнь. И спасибо моему прекрасному сыну Теннесси. Ты самый лучший сын и всегда рождаешь во мне гордость. Я никогда не забуду те утренние часы, когда мы с тобой оба трудились над нашими книгами.

Любовь достойна того, чтобы в ее честь строили памятники, а книга – тот единственный памятник, который я способен воздвигнуть. Я буду делать это до тех пор, пока мой ум и мои руки не ослабеют. Люблю вас обоих. Спасибо вам.

Примечания

1

Американский архитектурный стиль начала XX в.

(обратно)

2

В пер. с англ. «Южный_Нортбрук».

(обратно)

3

Игра слов: dullard от англ. dull – тупой, бестолковый, скучный.

(обратно)

4

Дилл Пиклз – персонаж из сериала «Ох уж эти детки».

(обратно)

5

Известный американский фотограф, снимающий движение и радостные моменты молодости, в том числе создающий ночные загородные пейзажи с человеческими фигурами.

(обратно)

6

Forest – «лес» в переводе с англ. (пишется с одной r).

(обратно)

7

Плата по возврату – дополнительная плата при покупке новой детали, которая возмещается клиенту после возврата старой, если она в ремонтопригодном состоянии.

(обратно)

8

Долан Гейман – известный американский художник, автор рисунков, коллажей, конструкций и репродукций ограниченного выпуска. Работы Геймана создаются из вторично используемого сырья: дерева, найденных предметов, материалов, которые можно еще раз переработать.

(обратно)

9

Анаис Нин – американская и французская писательница, известная своими эротическими романами и дневником, который она вела более 60 лет.

(обратно)

10

На англ. D. Early = Dearly. Один из вариантов пер. с англ. – дорогой, милый.

(обратно)

11

Выстроенное в 1939 г. поместье, известное главным образом как дом Элвиса Пресли.

(обратно)

12

Далила – в Ветхом Завете женщина, соблазнившая и предавшая Самсона.

(обратно)

Оглавление

1 Дилл

2 Лидия

3 Дилл

4 Трэвис

5 Дилл

6 Лидия

7 Дилл

8 Трэвис

9 Дилл

10 Лидия

11 Дилл

12 Трэвис

13 Дилл

14 Лидия

15 Дилл

16 Трэвис

17 Дилл

18 Лидия

19 Дилл

20 Трэвис

21 Дилл

22 Лидия

23 Дилл

24 Трэвис

25 Дилл

26 Лидия

27 Дилл

28 Трэвис

29 Дилл

30 Лидия

31 Дилл

32 Лидия

33 Дилл

34 Лидия

35 Дилл

36 Лидия

37 Дилл

38 Лидия

39 Дилл

40 Лидия

41 Дилл

42 Лидия

43 Дилл

44 Лидия

45 Дилл

46 Лидия

47 Дилл

48 Лидия

49 Дилл

50 Лидия

51 Дилл

52 Лидия

53 Дилл

Об авторе

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg