«Дача ложных показаний»

Дача ложных показаний (fb2) - Дача ложных показаний 872K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Иванович Данилушкин

Владимир Данилушкин Дача ложных показаний Записки урода

Запевный вопль

Я был во Владивостоке, всего несколько дней, видел их железнодорожный вокзал, чудесным образом соединенный с морским портом. Вокзал, рельсы от которого идут только в одну сторону — на запад. Так могло быть и в Магадане. Мы бы ехали в плацкартном вагоне и по пути пили чай, присматривались друг к другу, а потом схлестнулись говорить — такое, что можно выложить лишь незнакомому человеку. Если бы люди приезжали в Магадан на поезде, это был бы совсем другой город.

Нет в Магадане железной дороги. Нет и плацкартных вагонов. Нет исповедальности, когда незнакомцу запросто откроешь карты. Зато есть подноготная правда — у маникюрши.

С другой стороны, железнодорожное купе — это всего лишь устные рассказы. Магаданцы идут гораздо дальше, легко пускают других людей в свою жизнь. Приходи, смотри. Сегодня, завтра, да хоть каждый день. Не боятся ни осуждения, ни кривотолков — ничего. Приходишь в чужой дом, и тебе стены шепчут. Порой хочется закрыть глаза и заткнуть уши — ну не нужны мне ваши подробности и тайны, не должен я их разгадывать и мучится ими. Да еще отвечать на ваши вопросы, словно Ванька-угадка, или как теперь говорят, эксперт.

Люди, я не могу вам отплатить той же открытостью, искренностью, бескорыстием. Я не могу раствориться в вас. Я хочу быть собой, а не сминаться единым комом биомассы.

И вот итог — один, как сыч. Проходит время, и душой владеют эпизоды 8–10-летней давности, видятся в сверкании, совсем как золотой век. Я был влюблен в два-три семейства, я умилялся, сопереживал, я балдел от этих людей, будто смотрел мексиканский сериал с эффектом присутствия. Настоящего, а не созданного уловками кинорежиссера и его банды. Я не подглядывал в замочную скважину, у меня не было скрытой камеры и жучков. Все было открыто невооруженному взгляду. Мне было хорошо с ними.

Молчал, наступив на горло собственного горлового пенья. Эвен-авеню. Сказки эвенского леса. Такое ощущение, что все уже сказано. Да и молчание тоже — промолчено.

Не жалейте заварки!

Иголку искал в стоге сена Кощей:

И прозван профессорам кислых щей.

Б. Аян

Железнодорожные ассоциации возникают неспроста. Кухни в малогабаритной квартире — чем не купе поезда. Ну, а если гостя к столу позвали, так чем не вагон-ресторан в проходной комнате? Мы едим там, чтобы ехать, и едем, чтобы есть. И чем больше съедим, тем дольше проедем.

— Да что они все ополчились? Славяне, не жалейте заварки! Разве ж я ее жалею! А чай не получается. Никак не отработаю до автоматизма, в какую воду класть пакетик — в горячую или в холодную. Помню, что в кипяток, но машинально кидаю в холодную, ставлю на плиту и спохватываюсь. Ну, еще они разные, пакетики-то. Один бросаешь — мало, два — многовато. То есть я хотел сказать, на раз одного пакетика много, а на два раза разбузыкивать — жидковато. Лучше уж кофе. Варить его из зерен — морока, а растворимый — самое то. Чашечку утром и семь чашек вечером. А то усталость пробирает.

…Кофе у Михалыча символической концентрации, цвета весенней воды из-под крана. Иной раз напоминает колером коньяк, который Михалыч тоже любит, правда, чисто платонически: благодарные клиенты норовят вручить ему бутылку со звездочками за бескорыстную доброту, а выходит, будто он коллекционирует вина. Да не нуждается он в допинге. Понимаете? Сам по себе от природы моторный человек. Перпетуум-мобиле. Трудоголик. Кофе Анан. Встал, стакан кипяточка принял, сигарету в зубы вставил и готов к труду и обороне. С утра до вечера шагает по городу из конца в конец: здесь семинар, там контрольная, как контрольный выстрел, тут дополнительные занятия для особо одаренных (родителями) учеников. На детях гениев природа отдыхает, так что можно вместе с ней дух перевести.

Попутно он читает бархатным баритоном шелковые лекции, проводит «круглые столы», учит, как отстоять себя в суде над литературным героем, готовит желающих к поступлению в вуз, а ближе к белой ночи, превращаясь из жаворонка в сову, пишет белую книгу гусиным пером, подаренным учениками. Он и сам — как российский герб — двуглавый: жаворонок и сова, сумел впрячь в одну телегу коня и трепетную лань. Естественно, больших денег это не дает, трудиться на гуманитарном поприще — все равно что иголкой рыть котлован гидростанции. Зато всегда при деле, которое любишь, — это поднимает над суетой. Любовь к труду, особенно творческому, дает человеку поток ветра в его крылья, как ветряной мельнице возможность любую беду перемалывать в порошок. А ведь в наше время появились люди высокого потенциала: миллионы баксов имеют, а вкус к жизни потеряли, мрачно прогнивают, без удовольствия, прозябают на грани добровольной явки с повинной. И все оттого, что книг не читают, не ведают, что каждая — не только источник знаний, по и наслаждений.

Есть у Михалыча еще одна страсть — спортивная секция, которую открыл для своего отпрыска местный Сорос. Чтобы сор из избы не выносить и ребенку не было скучно, туда весь его класс ходит. Не успеешь миллион баксов заработать, пацан вырастет и создаст из своих сверстников команду. Типа кто пешки, кто слоны, а кто и господа офицеры. Платит меценат Михалычу не за страх, а за совесть, а она лучший контролер, почище счетной палаты.

Не жалейте заварки! В детстве Михалыч картавил, с трудом приспособился правильно выговаривать «Р», но потом стал изучать французский язык, и пришлось ломать себя в другую сторону. Когда он грассирует: «рефрижератора», издали это напоминает ход глиссера по мелкой ряби и отдается щекоткой в зубах собеседника. Пойди он в артисты, играл бы Ленина в радиоспектакле. Или в драмтеатре открыл драмкружок. Но он предпочитает представать Дедом Морозом, причем в любое время года, ведь это не так трудно, если есть в портфеле подарки, а уж бороду и усы, достаточно поседевшие, носит он круглый год.

Да, одним кофе сыт не будешь. Раньше-то яйца варил, дукчинские, пока не зашаталось местное птицеводство. Коммерсанты со всего света понавезли яиц, черти каких, чуть ли не крокодильих. Причем за местные выдают. Наглые! Магаданские несушки производят диетическое яйцо с коричневого цвета скорлупой, вот и приходится нечестным на руку коммерсантам брать пример с кукушки, маскировочно расцвечивать привозную яйцевню, используя марганцовку. Не удивительно, что продукт вкусом и запахом заставляет вспоминать аптеку. Ночью, когда по телевизору ужастики кажут, такие мысли набегают, когда в холодильник заглянешь: может, это яйцо, с иглой кощеевой внутри!

Обладая природной брезгливостью, стал Михалыч диетический продукт предварительно мыть. С яичным шампунем. А как мыть, если скользит, то и дело вырывается, не всегда поймаешь на лету. Бьется. Скорлупа на Севере вообще тоньше нормы, иной раз лопается, если класть в кипяток. Правда, появилась реклама зубной пасты: мол, если обработать ею яйца, станут прочней. Пробовал, но обещанного эффекта не добился. Видимо, обработка должна быть многократная и длиться год-два, а это, понятное дело, создает неудобства.

И еще проблема: никак не удается приготовить их всмятку, сколько ни варит, помешивая, до умопомрачения, они все крутые и крутые. Уж лучше жарить, штук шесть за раз. По крайней мере, процесс открытый, контролировать легче. Но тоже капризное дело. Вот они сырые, а через секунду пригорают на сковороде, не отойдешь, даже если зазвонит телефон. А звонят беспрерывно.

В давние времена Михалыч был знаком с одним артистом, так тот поражал меломанов чистотой своего вокала. Как показало вскрытие, пил сырые яйца, заразился сальмонеллезом, дал петуха и откукарекался. Так что с едой держи ухо востро, язык за зубами. Глаза за очками. Негоже, когда выеденное яйцо мокрую курицу учит. С другой стороны, не разбив яйца, не зальешь колбаску.

Итак, она звалась

Даже веник-голик у нее трудоголик.

Про Тату

У Таты, жены Михалыча, как-то все само собой в жизни получается. Ну, женщина! Яичница не в счет, с завязанными глазами глазунью жарит, из порошка двойной омлет взбивает. На медленном огне заставляет млеть. Важно не спутать яичницу с Божьим даром. Всмятку у нее за одну минуту получаются. А то беляшики слепит — величиной с пельмешки. А пельмешки — как горошки, семь на ложке, хоть под микроскопом ешь. Салатик из подручных и подножных продуктов нарежет. А кто его знает, из чего: из мокреца, одуванчика, крапивы, конопляным маслом польет. Копаться некогда, на язык положи и глотай, вместе с языком.

Выходя на улицу, Михалыч и на других женщин внимание обращает. В час пик в основном попадаются дамы пик. Зато дамы бубен стучат с бабуинами в бубен, бубня. Ни в какое сравнение не идут с Татой на татами.

Но женушки нет: в Питер уехала. Мама ее, старушка, в плохом состоянии, ухода требует. Ослабла теща. Видно, пришел ее час. А много повидала в жизни. В самом сердце Колымы жила. Там родила дочурку, других деток вырастила, в морозах. Рядом с зэками. Дети не могли осознать ужаса того, что приходящие в гости взрослые, такие интересные собеседники, вежливые, уважительные, к ночи должны уходить за колючку. (С другой стороны, разве лучше, если бы они оставались ночевать всем колхозом?)

В пятидесятые годы катаклизм на колымской земле случался, похоже, последствия атомного взрыва на Новой Земле. Из сопки жидкое золото текло. И сразу климат начал теплеть. Секретное, конечно, дело, не докопаешься, да ладно, проехали.

Одно лето такие стояли зверские полярные сияния, ярче дня. Явно не без военно-промышленного комплекса. Взять бы подсуетиться, с Сахаровым встретиться, узнать! Вот ведь в Красноярске выросла черемуха с фиолетовыми цветами, да не гроздьями, а стручками. Мутота, мутанты. А ведь там вроде не так, как в Перми, НЛО не одолевают. В Магадане аномалов тоже в годы заката перестройки не раз замечали: журналист один, кандидат в мастера спорта по четырем видам — раз, будущий эвенский писатель, он тогда оленье стало выпасал, — два. Кошка родила двух щенят, в газете писали. Цензуру отменили, так теперь много выплывает информации, от которой башню срывает. Недаром поговорка в ходу: одна голова хорошо, а две лучше. Стало быть, есть и двухголовые мутанты. Бойли-Мариотты. Где-то бродят по планете вместе со снежным человеком етти. Твою матти! В Интернете двухголовые котики, индийская девочка с двумя лицами родилась, богиня. Хочешь не хочешь — верь.

Эти эксперименты доканывают. Да и годы берут свое. Начинали жить при культе личности, а доживаем при культе наличности. Был хозяин барин, а теперь хозяин баррель. Обидно. За что, спрашивается, боролись? Поздно корчевать пережитки социализма, когда еще не изжиты пережитки капитализма. Одно на другое наслаивается, обнуливается, перекрещивается, а запасной психики у нас нет.

Из какого ты теста?

У мужского шовинизма шов разошелся.

Тата любит тесты. Ее нетрудно понять. Ответив на десяток вопросов, можешь узнать, из какого теста состоишь. Все твои тайные страсти и пороки, а также намерения и мысли, тщательно хранимые от глаз окружающих, а порой и самого себя, вдруг всплывают наружу, расцветают пышным цветом, повергая ниц, как из Ниццы цыц. Это о тебе. А если о другом, знакомом, а то и вовсе неизвестном человеке — ошизеть можно от кайфа. Думаете, если Штирлиц — мужчина, так женщине не хочется в сердцевину залезть? Когда-нибудь вскроют настоящую правду, когда-то откроется, что на самом деле Главным Секретом владеют женщины.

Татьяна работала медсестрой в медицинской лаборатории и умела по капельке крови понять о человеке все, в том числе, может ли он иметь детей. Вопрос этот не праздный: ее поликлиника занималась лечением всяких болезней, связанных с продолжением рода и даже имела интимных доноров, чьи имена и семена держались в секрете, а она предварительно проверяла их под микроскопом на всхожесть, и ей всегда хотелось знать о них больше, всю подноготную, подкожную, сокровенную и внутривенную правду-матку. Вместе с тем ее пугала эта возможность откровения. Ей казалось, что, приникни она к замочной скважине, из нее неминуемо забьет фонтаном нефть, воспламенится и сожжет.

Собственно работы ей в лаборатории хватало часа на два, а простаивающий разум требовал загрузки, и это не ее вина, что не пришло в голову поступить на финансово-романсовый факультет, либо изучать до пожелтения древнекитайский язык, чтобы прочесть в подлиннике руководство по изобретению пороха для фейерверков оргазма.

Она так наловчилась отгадывать тесты, что в компании друзей, приятелей и родственников по итогам тестирования всегда оказывалась самой веселой и обаятельной, не говоря уж о рекордном коэффициенте умственной деятельности и косинусе сексапильности.

И вот однажды в свой день рождения — Татьянин день — она принесла домой свежий тест, намереваясь поразить близких друзей, предварительно накормив овощным пирогом и напоив настойкой из рябины с 23-го километра, со Снежной долины, которая помогает от склероза.

Воздав должное угощению, гости намаслились и, подобрев, принялись проставлять в нужных графах птички. Тест назывался «Мужчина и женщина» и должен был показать, кто есть кто, а кто — никто.

Сама Татьяна превзошла все женские показатели и дошла до середины мужских, попала как бы в нейтральную зону, сильно засмущалась, но вот одна из ее подруг Лариса — телевизионная ведущая — также зашла за край. А другая подруга — Софья — солистка маленького оркестра, готовящаяся эмигрировать в Германию, оказалась по психологическому обличью мужчиной со стойким нордическим характером и блестящими физическими данными.

По этому поводу все впали в недоумение, которое было развеяно уже упомянутым мужем Татьяны — Михалычем, в свое время защитившим кандидатскую диссертацию о творчестве писателя из ГДР, уже после слияния этой страны с ФРГ.

Шахматиста уговорили заполнить листок с тестом, и он, благодаря своим ответам, оказался типичной женщиной — изящной, тонкой, с богатой истерической интуицией. И это было последней каплей коллективного негодования тестирующихся, возмущенных бестолковостью составителя тестов, переходящей в шарлатанство.

Выпили на посошок и куртуазно разошлись с реверансами. Татьяна принялась мыть посуду, но результаты теста не давали покоя, и вдруг на нее нашло. Какие-то внутренние тормоза со скрипом разжались, мотор взревел…

Она зашла в свою совмещенную ванную комнату и решилась наконец-то разобраться с неисправным краном. От непрерывного, в течение пяти лет, подтекания он покрылся рубиновыми кристаллами и потерял строгую форму.

— Крантик ты мой, — шепнула она, взяла отвертку, засунула в трубу и стала без надежды на хороший исход дела шуровать ею. Интуиция, отточенная на тестах, подсказала ей, что вот-вот должно произойти нечто ужасное, но окончиться благополучно. Выпала головка вентиля, и вода горячим горизонтальным фонтаном хлестнула в стенку.

— Миш-ша, — позвала она мужа, — беги в подвал и перекрой вентиль подачи горячей воды. Черт, там же резьба сорвана. Ладно, ты тут держи, а я сама сполкаю.

— Что держать, Тата? — и только тут доцент заметил хлещущую воду. — Мыться, что ли, собралась? Попал я на именины!

Татьяна, махнула газовым ключом, устремилась по лестнице. Ей вспомнилось резюме теста о самой себе: ни баба, ни мужик… Эх! Ей почему-то больше всего на свете хотелось доказать себе самой и окружающим, что она не хуже Софьи и достойна называться мужчиной.

Вентиль в подвале и впрямь был с сорванной резьбой, и перекрыть его даже тяжеленным разводным ключом не удалось. Вернувшись в квартиру, она нашла ее основательно подтопленной. С лихорадочными стенаниями муж собирал с пола воду тряпкой в ведро, в котором у нее так некстати хранилось со стакан стирального порошка с ненормируемым пенообразованием. Стиральная пена заполнила собой ванну и высилась до потолка. Горячая струя разбивала белую искрящуюся гору, и та нарастала.

С помощью полотенец Татьяне удалось не то чтобы ослабить напор кипятка, но как бы упорядочить его. В конце концов, внизу тоже люди живут.

— Звони в аварийку, Миша! — крикнула она мужу, который уже погрузился в решение очередной шахматной задачи.

— Какую аварийку? А где у нас справочник? — отыскав залистанную до дыр телефонную книгу, он никак не мог найти в нем аварийную службу, догадался позвонить в справочную, но там было упорно занято. Татьяна помнила номер. Дозвонившись до слесарей, отец семейства разинул рот от изумления и через несколько секунд вскричал с ужасом:

— Таня, ты поговори с ними! Они какие-то вопросы задают. Я их понять не могу.

Бросив свои полотенца, Татьяна взяла мокрыми, распаренными до прачечной белизны руками трубку телефона. Спустя каких-нибудь два часа, слесаря, перекрыв магистраль, заменили кран, Татьяна вымыла посуду и устало забралась под одеяло. Но уснуть ей никак не удавалось. Неуемная энергия требовала выхода. Она накинула халат и ушла на кухню разгадывать очередной тест.

Заполнив все, что следовало заполнить, открыжив нужное и, поставив в необходимых местах крестики, она вдруг прочла в завершающей графе: «Остынь, козел! Вот завелся, кобелино!» Но не рассердилась. И не рассмеялась. Только душно покраснела с головы до ног. Дело в том, что все-таки она на самом деле спала. Утомилась, бедолажка. Тяжелый был день, хотя и праздничный.

Ничего, завтра на работе отдохнет. Правда, какой-то донор за ней приухлестнул, она ему завтра даст дрозда. За все отомстит кровавой местью — булавочным уколом. Чтобы не приставал к мужикам!

Город, который

Горько, — крикнули нам, и начали мы есть свой пуд соли. Сладко!

Диабетто

Что ни говори, Магадан — город особый. Кто только не топтал шестиграннички его тротуаров, не месил жидкий асфальт! Идешь по улице, гордость под ложечкой сосет. Здесь известный на весь свет ссыльный тенор жил, здесь академик-долгожитель, здесь историк, который всю Чукотку пешком обошел, здесь диссидент, он в Италии погиб при невыясненных обстоятельствах, здесь поэт-китобой, в Нью-Йорке в редакции заработал американскую пенсию и вернулся в Ригу, издал книжку, да и умер. В этой школе учились вице-премьер и космонавт, в этой — чемпионка по лыжам, в книгу Гиннеса занесена, а в этой — молодой человек, во время путча погибший под танком. Последний герой, если по-настоящему, это не тот, кто на тропическом острове выпендривается, это магаданский мальчишка, выросший в зимнем краю, приехавший в Москву делать карьеру и угодивший в историю — последний Герой Советского Союза. Или первый Герой России? Уж не помню. История начинает забываться и порастать легендами, почти не раня прототипов, и это замечательно. Тогда с ней пора работать писателю.

Питер — почти как Магадан. Путешествие из одного города в другой напоминает прыжок в ширину, вернее, в широту, географическую. Кстати, на той же примерно параллели находится и город Хельсинки, там бы побывать! А по меридиану на юге — знаменитые Соломоновы острова, там знатоки прогнозировали извержение вулкана, последствие которого — смещение земной оси и конец света. Не сбылся прогноз, да какие наши годы!

Принято считать, что Магадан ближе всего по духу к Санкт-Петербургу. Вот и во время квартирного обмена дома с эркерами с чьей-то легкой руки называют «ленинградской планировкой», наряду со «сталинской» и «хрущевской». Иной раз замечтаешься, и в памяти завертится чисто питерская песенка: «Чижик-пыжик, где ты был?» (И люстре Чижевского смирял свой пыл! Дружил с министрами, хлебал канистрами)…

И еще есть в Магадане комитет детей блокадного Ленинграда, со многими Михалыч дружбу водит, их внуков учит изящной словесности, всякий раз с горечью констатируя, что год за годом приходится сеять разумное, доброе, вечное, а пожинать глупое и сиюминутное.

В Магадане есть где учиться: музыкальные школы, училище искусств, в котором появилось недавно и актерское отделение. Дети магаданские — сплошь вундеркинды, особо одаренные от природы, каждый шестой — гений, и если бы мы их по-настоящему холили и лелеяли, то давно бы перегнали не только Америку, но и Англию, Германию, Францию, Италию, вместе взятые. Не только по количеству умов, но и по производимому ими продукту. Американцы повадились в Магадан с Аляски усыновлять наших детишек с ослабленным развитием, калек, кому не нашлось в стране приемных родителей. И воспитывают нормальных жизнеспособных людей. Какой-то зеркальный парадокс. А у нас гениальные дети — вырастут и куда потом?

В детских спортивных школах воспитанники устанавливают рекорды, получают звания мастеров спорта. А, повзрослев, — куда деваются спортивные батальоны? Ну, ладно, в охранники и рэкетиры. А гимнастки куда? Да, живут себе в городе — королевы красоты, герцогини ума, заслуженные и народные учительницы, артистки, врачи, геологи, старшие экономисты. К этому списку надо прибавить и Татьяну.

Говорят, если нашу колымскую картошку привезти на материк и высадить, она вырастает величиной с тыкву. Дети, конечно, не картошка, но принцип тот же! Что-то есть такое на Севере, мало изученное, что меняет человека существенно.

Каждый магаданец одержим манией взаимопонимания, особенно в белые ночи. У нас корюшка, как в Питере, огурцом пахнет, а море — йодом и арбузом. Есть и туманы, и морская волна, несколько красивых чугунных решеток каслинского литья, и погода такая же: семь пятниц на неделе, не заскучаешь. После дождичка четверг, а в пятницу — месячная норма.

Когда ночью в зимнем Магадане доблестные служивые ГЭЛУДа чистят грейдером снег, а он у нас тверже гранита, раздается такой галопирующий скрежет, словно сам Петр Великий скачет на медном коне по «потрясенной мостовой».

В других местностях при стихийных бедствиях давно уже вошло в традицию привлекать воинские части. (Все еще недопонимаю это словосочетание. Если есть часть, то где же целое?)

У нас дворников не хватает весьма, а людей в погонах в сотни раз больше. Кроме того, существует же программа физической подготовки служилого люда, охраняющего порядок. Может, у них руки рвутся к лопате? Вот и дать каждому. У них и есть, вообще-то, саперные. Если их еще не сперли. Назвать эту операцию «Циклон»: после низкого атмосферного давления, как правило, улицы становятся непроезжими из-за снега. Зачистка местности от террористов и атмосферных осадков производится силами ОМОНа, тогда и преступность падает на гололеде. (Асса-асса, биомасса, шмон-ОМОН.) А уж убирать мусор с помощью милиции, да еще силами осужденных мелких хулиганов — способ испытанный. А учреждения в гололед перевести на скользящий график.

Правда, зима в Питере, говорят, короче и гнилее. Накатит, жить не хочется. Ах, не хочется, ловлю на слове! Да нет, какие тут шутки! Эх, все мы шутники, пока не позовет трубный глас. Похоронила Тата маму. Пока та болела, не могла дочь удержаться от упрека: мамины сестры дачей занимались, вот и покрепче ее, заработали себе дополнительных годков доживания.

Сама Тата без дачи не может. В городке у Ладожского озера уже договорилась, от новой квартиры двадцать минут прогулочным ходом. Задаток дала, ждет муженька, чтобы оценил труды, дал добро.

А он, как заведенный, остановиться не может, запойно вкалывает. Лето магаданское — самая страда. Скольким надо на пальцах объяснить, как Шолохова с Шукшиным не спутать, «Тихий Дон» с доном Карлеоне, Гусева с Уткиным и Шаламова с Шалимовым, почему Татьяна Ларина отвергла Евгения Онегина.

Ах, столько славных девчонок в магаданских школах, красоты вселенской, сердечки им поэзией наполнить, не уступят героиням классиков русской литературы! В том числе казачка Наташа Ростова, родом из Ростова. Трудно стало работать преподавателю литературы: ну как объяснить, что на смену коллективизации грянула индивидуализация. Хорошо, что «Поднятую целину» из программы исключили.

А молодежь тоже тянется к добру. Подражает поэту: «Пьян без вина, торчу без дури, без баб кончаю, не начав. Ни дня не обхожусь без бури, пред бурей ноют руки до плеча». Молодой человек признался, что на эти стихи его навел «Парус».

А вот беженец с юга фантазирует: «Онегин-оглы раздел любимую женщину, и пропало всякое желание платить налоги. Ленский-заде обнаружил секс-бомбу под кроватью и два часа вставлял в нее запал».

Михалыч подозревает, что ввиду отсутствия в Магадане железной дороги роман Льва Толстого «Анна Каренина» был молодежью недопонят.

Кстати, вон моя соседка, мать семейства, как-то зашла за солью. Тоже училась в магаданской школе. И сказала с чувством: «Я люблю Достоевского, особенно «Палату № 6». И вообще не пойму, почему в школе не любила «Что делать?» Это же эротический роман. И почему за него Федора Михайловича посадили? Гнобил нас царизм, и потом коммунисты». Я уверен, что она училась литературе не у Михалыча.

Магаданцы понимают писателей из северной столицы особым пониманием и любят особой любовью. Нет, перечислять нет нужды, лучше проследить заимствования. А ведь не без лукавого обошлось, вот взять, «Карлик Нос», сказку Гауфа, не от нее ли идет «Нос» Гоголя? И фамилии у них на одну букву. От таких аналогий, того и гляди, насморк словишь. А теперь-то мы все с носом остались. Вся жизнь насмарку.

Недаром говорится: «С кем поведешься, с тем и наберешься». Знакомство с классикой наложило на Михалыча благородный отпечаток, сделало похожим на положительных героев русской литературы, всех разом. Отличницы улавливали девичьей интуицией эту его особенность, а их папаши вскипали ревностью, хотя мамашам он как сияние в окошке, а то и свет в конце туннеля.

Его наличие облегчает барышням процесс учебы, преподаватель им одновременно служит наглядным пособием, в смысле выбора будущего спутника жизни, и вещественным доказательством от самого противного и невозможного. Удивительно, и супруга учителя тоже всегда ассоциировалась с обобщенным литературным образом, само имя, Татьяна, накладывало на нее персональную ответственность, которая, впрочем, не тяготила. Конечно, как ни старайся, все равно молодежь читает меньше. Но хоть выражение «Всем хорошим я обязан книге» не оспаривает. Никто еще не додумался сказать, что всем хорошим обязан телевизору и рекламе их мерзкой газировки. Их куриным окорочкам.

Еду, еду, еду к ей! О кей!

Головой качает слон, шлет слонихе силикон.

Фольклор акселератора

В конце концов, все концы прячутся в воду. Дождь смывает все следы. Приостанавливаются труды. Наступают каникулы. Пора и дух перевести, как говорят афганцы. Отпуск накатывает, нежданный, как снег первого сентября. Пора лететь, а иначе добром не кончится. Михалыча легче пристрелить, чем выгнать в отпуск.

Нет, в самолете он не боится лететь: кроссвордов с собой набрал, карманные шахматы не забыл. Как у нас принято, накрутили ему всяких поручений. Родители одной магаданки, ставшей студенткой не без участия Михалыча, передали дочке оказией, то есть посредством Михалыча, пачку дензнаков толщиной с лошадиное дышло. Возможно, это был ее приз за участие в конкурсе красоты. Почтой слать накладно, а так бесплатно. Откуда они, почтовики, такие расценки за перевод берут? Из каких заоблачных высей? Не сеют, не пашут, а хлеб с маслом едят. Да ладно, что там, это не тяжело! Не ведро горбушевой икры переть на горбу.

Прилетел наш учитель в Питер, первым делом решил выполнить деликатное порученьице — насчет передачи наличности. И тут впервые Михалыч чисто машинально пересчитал купюры. В конверте оказалось 18 тысяч. По-старому 18 миллионов. А разговор шел о двадцати! Живо вспомнилось объявление в магаданской газете: «Утерян кошелек с 1000 долларами США. Прошу вернуть за вознаграждение». Неувязочка. Шальные деньги, как шальная пуля, порою убивают.

Звонит из телефонной будки жене, которая ждет его в Питере, у сестры. Что делать? Потерял, что ли? Неужели придется две тысячи из своих добавить? Ладно, ты, главное, в обморок не падай, а то как я потом тебя найду? Хорошо, что в пачке не 22 тысячи, это могло оказаться взяткой. Меченые деньги, нет? Как меченый Мишка. Меченые или моченые, это потом станет ясно.

Родная женщина, ты еще и шутишь! Ослаб Михалыч после долгого перелета, приходится держаться за выступы транспорта. Сон вспомнился, виденный в самолете. Михалыч должен был получить 200 с лишним рублей, почасовую оплату. Распишитесь. Расписывается. А денег не дают: потом зайдите. Заходит погодя. А мы вам уже выдали: вот ваша роспись. Так и облапошили, мама мия, ишемия.

После нескольких эмоциональных вдохов и выдохов Татьяне приходит в голову светлая мысль: позвонить в Магадан, спросить про сумму. И — счастье! — 18 тысяч. Типа угадай мелодию с трех букв, получишь награду в тугриках. Получил! Михалыча после пережитого стресса приподнимает и несет над землей ощущение небывалого счастья и покоя. Ведь отпуск, в самом деле, начался, и сам он уже в Питере находится, дорога позади, а завтра можно сходить в шахматный клуб и выиграть у достойного противника, применяя излюбленный ход конем.

Может, в альма матер заглянет, там у входа памятник Герцену, которого разбудили декабристы, породив святую бессонницу у Михалыча и его трех братьев и сестер, которые здесь же учились прижигать сердечные раны глаголом, мин херц, да так усердно, что однажды в студенчестве Мишу у крейсера «Авроры» сфотографировали, другим в назидание. А теперь он это давнее событие оформил надлежащим образом и стал ветераном революции.

Декабристы разбудили Герцена, а демократы — Ельцина, и все вернулось: господа, мироеды, брокеры, киллеры, нищие, а сам он никак не может понять, к кому причислиться. Впрочем, можно хоть на денек забыть обо всем, расслабиться. Нирванка-самобранка, загнувшаяся ранка, развернись, накорми насущным хлебом, напои живой водою из родника.

Вот и ловит мгновение, оно останавливается и длится, пока в течение полутора часов добирается с пересадками через весь город, наслаждается чувством отсутствия обязательств, оно сродни невесомости, только порою застревает комом в горле. В пути его преследует навязчивая фраза, вычитанная в случайном журнале желтого цвета: «Липкие руки дунган — это не прикосновения к потным женщинам в трамвае, это такая техника единоборства, налипания на руки противника, блокирование его движений». Надо было, надо, когда представлялась такая возможность, переквалифицироваться в преподавателя физкультуры. Тогда бы и деньги на руки налипали! Да что уж теперь-то, локти кусать!

В последние годы в головах руководящих суперменов понятие «культура» иначе как физическая и не понимается. Все-таки новые времена чем-то даже симпатичны. Наконец-то можно играючи зарабатывать шахматами. В игре он отдыхает от уроков, а вознаграждение капает. Вот бы еще за часы сна платили! Будь в Магадане, в мебельной фирме рабочее место испытателей кроватей, он бы с удовольствием предложил свои услуги. Только если работу на дом брать. Совмещать надо. Удобства. А неудобства сами совместятся. Правда, такого рода испытатели должны быть помассивнее. А он поджарый и ростом изящный…

А вот и дом, где проживает сестра жены. Приехал. На первом паже собачья парикмахерская. А ведь фискалы уже придумали выманивать долги по квартплате: арестовывают домашних животных, принадлежащих должникам. Рассчитаешься, вернут Тузика-заложника. Послать бы их на три буквы закона.

Кстати, в Америке открылся новый бизнес: мыть собак, 14 долларов за маленькую, 35 — за большую. Псовые здесь — сплошь попсовые. Приживется у нас такое, или нет? Он представил, как можно черного кобеля отмыть добела. А на Манхеттене, в Нью-Йорке открыто кошачье кафе, куда собакам вход запрещен. Живут же люди!

Так у них и телевизионный канал есть для домашних животных. Собачьи логопеды и преподы благородных манер для Мурок. Только у них другие имена.

Ну вот, кажется, добрался. Михалыч трясет головой, смахивая остатки безалкогольного опьянения. Доходит отпускник до подъезда, дыша запахом травы и листвы, кружащим голову, радуется предстоящей встрече с родными. В Магадане совсем не ощущаются запахи, будто окружающий мир видишь по телевизору. Впрочем, можно объяснить это и хроническим насморком. Деньги не пахнут, а решают все. А если пахнуть начнут? Поэтому их иногда отмывают. Часто отмытые доллары принимают за чистую монету. И сорят деньгами чаще всего отмытыми. Бывает и аллергия на дензнаки.

Еда без запаха невыносима. Искусственное варенье из лепестков роз, кажется, имеет вкус крема. С лица воды не пить, а крем есть. Современная разрекламированная в пух и прах газировка, состав: эмульгатор, эссенция, аромат ананаса, а послевкусие пластмассы. Хозяева современной жизни покусились на главное, святое: кормят и поят пластмассой, еда подается по пластиковому пищеводу в аппарат «искусственный желудок», который шлет привет искусственным почкам. Плещется в жилах искусственная голубая кровь, а на натуральную, донорскую, аллергия. На все это смотришь сквозь пальцы, изготовленные из пластмассы, сквозь искусственные хрусталики. Инвалиды и мутанты, объединяйтесь!

Говорят, в носу есть какая-то точка, она ферамоны улавливает, которые притягивают одного человека к другому, мужчину к женщине и наоборот. Возможно, в Магадане и эта сторона жизни ослаблена. Любовь на нас в основном накатывает, когда уезжаем на юг. Даже если это Северная Пальмира. Подвигает на буйства. Михалыч с тайным замиранием сердца ждет этого состояния и не то что боится, но вздрагивает.

Помню, одна энергичная женщина, директор ресторана на берегу Охотского моря, когда мы с женой собирались, прожив в Магадане два года, в первый отпуск, звала на Азовское море, поскольку природа там шепчет, нашептывает, и пьется тебе, и естся, и спится, и любится на всю катушку. Зря проигнорировали. Говорят, человек много повидал в жизни, а надо тогда говорить, многое понюхал, так будет точнее. И не только пороху. Его зовут Рамон, кто ловит баб на ферамон.

Вернувшаяся острота обоняния очень многое значит и для Михалыча. Запах великого города впивается фитонцидами прямо в мозг, веселя щекоткой мысли, есть даже такое лечение здоровых людей запахами цветущих садов. Аромат окутывает тебя, и будто бы подлетаешь на месте, отрываясь от земли. Вместе с медососущими мотыльками. Водку у нас тоже принято предварительно нюхать, а выпитую занюхивать. Тоже подлетаешь, но можешь вылететь, но это не про Михалыча.

Вот он поднимается по лестнице и только собирается позвонить в щерь искомой квартиры, обитой бронежилетами, под ногами замечает в неестественной позе труп мертвого мужчины мужского пола. Или, как сказал поэт, покойник нам только снится.

Впрочем, даже если бы это была женщина, слово труп — мужского рода. Умом Россию не понять, с ее великим и могучим языком. Будучи мнительным человеком, учитель лихорадочно пытается вспомнить аналогичные случаи из произведений классиков, потом в стиле новомодных боевиков живо представляет, как его везут в милицию, задерживают, находят в двух местах крупные суммы денег и…

Будем пальчики катать, будем правду говорить подноготную! Чайную розу в купе!

У страха глаза велики, как у нерпы, а уши длинные — как у зайца. А прими на грудь, так море по колено, и это не понять вегетососудистому вегетарианцу: он душу свою фильтрует через сердце, когда она в пятки уходит.

Воспаленное воображение утомленного длительным перелетом человека рисует ужасные картины: пострадавший госпитализирован в НИИ скорой помощи имени Н. В. Склифосовского, а невольный свидетель — в Институт судебной психиатрии имени В. П. Сербского, в это учреждение полным составом требует присоединения к Сербии, поскольку институт рака будто бы уже примкнул к Ираку.

Правда, это не Москва, другие здесь названия. Сразу не вспомнишь, да и надо ли? Канатчикова дача? Навязчиво навяз в памяти медицинский детектив, читанный в самолете. Там под ногтями жертвы находят перхоть подозреваемого, а группа крови преступника совпадает с группой инвалидности пострадавшего.

Впрочем, кому сейчас хорошо и где? Вот ведь однажды в Магадане Михалыч пошел в салон знаменитого деятеля искусств послушать скрипку Страдивариусова, которой по наследству владеет преподавательница училища искусств Муза Поганина, так на лестничной площадке дома увидел на полу около литра крови в разлитом состоянии, она не запекалась в выбоинах бетона. Только захотел повернуть назад, не скрывая испуга, а ему объясняют: шутка. Этажом выше искусственная блевотина, имитация разбитой стеклотары и плавленого сырка. И вообще весь этот салон — муляж. Но был один неустановленный злодей, он на эту ступеньку по правде три года подряд гадил, и никак не могли засечь. Протестовал он, что ли, этот неизвестный герой с дырой? Или завидовал?

Как рассказали Михалычу, вся домашняя обстановка знаменитого музыканта умерла вместе с хозяином, словно заговоренная. Шторы порвались в клочья, кресла и диваны полопались, ткань истлела.

Пришлось похожее подбирать с помоек. Одна энергичная дама ломом долбила мусор на полу: так все слежалось: газеты склеились пылью лет, словно цементом. Плюс продукты жизнедеятельности пяти кошек, а на животных гения, за неимением у него детей, природа отдыхала. При жизни не давал убирать, вот и накопилось. А жил он долго, хотя и не очень счастливо. В квартире осталось пять телевизоров, будто для каждой кошки, подаренный приемник с военного корабля и бобинный магнитофон: пленка порвалась на отрезки с палец длиной. А книги зазеленели, заплесневели, даже как бы забродили дрожжевым брожением и набрали небольшой градус, как у рислинга. Три тысячи томов, а по санитарным нормам, чтобы не задушили человека, дозволяется в два раза меньше.

Жизнь идет. Все путем. Время не убивается, а усыпляется хлороформом. Путем поглощения меньшего срока большим. Даже упоминание о музее-квартире деятеля вызывает усмешку у некоторых продвинутых горожан. Ведь собственно квартиру, какая была при жизни, мемориальная мало напоминает. То была берлога старого холостяка-неформала, не любившего выносить сор из избы и недолюбливающего слово «мусор», и она могла бы соответствовать, будь на то высшая воля, мемориальному музею бомжизма и бичизма, и таких квартир в Магадане полно. Он пел? Ну и что? Все мы горазды петь, как и пить.

Михалыч от таких воспоминаний покрылся испариной. Больно уж не соответствовали они официальной точке зрения. К счастью, тут, как бог из машины, появляется сестра жены Михалыча (Ю о'кей, елки-палки в колеса?), возвращает его в колею действительности и улаживает инцидент с мертвым телом.

Михалычу невольно вспомнился магаданский патологоанатом, который недавно стал академиком, и на пике популярности подвигает магаданцев омолаживаться с помощью травок, произрастающих в экологически первозданной примагаданской местности. Варенье варит из молодых побегов хвойных деревьев.

Михалычу не хватало просветленного взгляда медика.

Градообразующий град

Чтобы огород цвел и плодоносил, надо удобрять его пеплом друзей

М. И. Чурин

Тата, к сожалению, отсутствует: напуганная мужниным телефонным звонком, в порыве защитить любимого человека выехала навстречу, и они неминуемо разминулись. Пока ехала, многое передумала и перечувствовала, перестрадала. Привиделось ей, что Михалыча приняли по ошибке за киллера и подложили деньги, чтобы совершил заказное убийство. Надо посмотреть, нет ли в той денежной пачке фотографии, которую можно принять за заказ. И это при том, что она все еще ничего не знала о трупе.

Тем временем события на месте происшествия развиваются своим ритуальным чередом. Вызваны «Скорая помощь», милиция. Обе бригады приезжают, делают, что надо, а кого не надо, не трогают.

Коварная мысль заползает по утомленному позвоночнику Михалыча, холодя: а ведь на месте убитого мог быть он. Может, кто-то из подопечных словесника не поступил в институт и нанял киллера, а юг сработал на двойку с минусом? В большом городе и двойников больше. Кстати, в художественной литературе тема двойников недостаточно отражена.

В следующую секунду он понял, что силовая версия не выдерживает критики, только случайность правит миром. Еще секунда, и у него от усталости лопнет голова. Авиаперелет Магадан – Санкт-Петербург на самом деле выматывает нервную систему и даже эмоционально устойчивых людей выводит из устойчивого равновесия.

Тем временем телевизор передает оперативную сводку об убийствах. Застреленный носит фамилию Орлов, а подозреваемый работает фотороботом, кличка Ленский Расстрел. Особые приметы: пистолет с глушителем и сам глухонемой, по инвалидной квоте. Михалыч готов поклясться страшной клятвой, что где-то видел прототипа данного фоторобота. Невольно лезет в карман, перебирает пачечку денег, находит фотографию и быстро прячет. Это же его портрет.

Так не бывает, — шепчет Михалыч и вдруг ощущает себя как бы вновь народившимся. Второй раз за день. Немотивированное счастье наполняет, бодрит, и вот уже, кажется, через миг он пойдет вприсядку на проспект клеить телок: знаете ли, милая девушка, кто такая Катюша Маслова? Какой у вас род занятий? Вы же из десятого Б?

Род? Женский. Кстати, — невпопад замечает будущий студент, спутник барышни, — теперь бутерброд не падает маслом вниз, он падает маргарином вверх. Маргарин очень легкий. Гори, гори, мой маргарин.

Почему-то, когда уходишь в отпуск, резко тупеешь. Ну и феноменально длинные сутки получаются, 32 часа, когда летишь с востока на запад. А когда домой возвращаешься, они уменьшаются на восемь часов.

И вот волнения позади. Самодостаточные и самодовольные, Тата — милый ангел-хранитель, с подопечным Мишей едут на электричке на север, к самой финской границе, в древний городок, где Тата купила квартиру на мамино наследство, отремонтировала и обставила мебелью. Как раз и эти края достал энергетический голод, отключен газ, но она противостояла стихийному бедствию достойным образом, сумела установить электробойлер: импортный, но дешевле, чем где-либо в области. Предмет ее гордости, ноу-хау. Исполнитель, умелец из соседнего дома, взял за монтаж в пять раз дешевле, чем фирмачи, и уступил еще немного, поскольку оплата производилась не сходя с места в конвертируемой бутылированной валюте отечественного разлива. Пошел себе, довольной походкой, богатырски расправил плечи, в плечи втянул грудь, в грудь — диафрагму.

В Магадане горячей воды не было все лето, и мытье из новенького бойлера стало для Михалыча потрясающим сюрпризом, наподобие именин, тем более что Татьяна выставила шкалик коньяка, недонюханный с новоселья. И на донышке другого флакончика тоже что-то плескалось. Как говорится, накапай своим джином в мой тоник, я поговорю с тобой на языке тела, погруженного в жидкость.

И я, автор, сижу там третьим лишним, по усам пиво пускаю, специально отрастил для этого случая. По пьянке мне Татьянки — как таитянки. Надо же как-то легализовать личность рассказчика! Сюжет из клуба путешественников. В Индонезии сердцевину дерева перемалывают, превращая в саго. Забавно! А я ем редиску, как древесину березы. Во мне звучит форс-мажорный оркестр жизни. Сага о Форсайтах. Игра слов: выпрыгивают из воды и парят летучими рыбками.

Вообще-то Тата не чужда шутке. Говорит, надо откупить здешнюю крепость по остаточной стоимости, а простояла та несколько веков, поизносилась. Устроить в ней центр туризма. Меня, естественно, на рекламу бросить. Зарабатывать всей компанией деньги. Приезжим здесь есть где разгуляться, минут на пятнадцать хватит объема внимания, а тем, кто отдыхает в местном легочном санатории, можно моционы устраивать вдоль крепости по дорожкам, мимо рыбаков, здесь уловы не такие, как в Магадане, но рыба очень милая на вид. И музеи, и пейзажи… Зависать, глядя на облака, пока не отойдет в носоглотке последний влажный магаданский ком.

— Жизнь сурова, приходится приспосабливаться, — сказала она, продолжая толочь в ступе высушенные кусочки хлеба, чтобы затеять домашний квас. Когда не можешь попасть в яблоко, прибегаешь к расплывчатой метафоре. Толочь в ступе сухари — в этом что-то есть! Но я ни разу не видел, чтобы кто-то толок, как в пословице, воду!

Да и мне, туристу в этом славном доме, приехавшему по приглашению Стаса на пару недель раньше Михалыча, есть, что сказать по теме первых впечатлений. Однажды дорогу перегородил нестарый человек. «Послушайте, — в его голосе была угроза, — я обращаюсь к вам, надо поговорить по-мужски. Вы здесь отдыхаете, я знаю, вы не они. Я инвалид первой группы. Пенсию не дадут до конца месяца. Пожертвуйте мне денег на хлеб».

Хлеб — всему голова, с которой рыба гниет, — я не стал возражать. А почем у вас хлеб? Потом как-то противно стало. К старости начинаешь понимать, какой ты есть на самом деле. Я ведь много лет думал, что люблю других людей больше себя, прихожу на помощь по первому зову, оказывается, мне как-то по барабану, что кто-то там страдает. Легко могу оказаться на его месте. Я думал, что я смелый, оказывается, трус, каких еще поискать. И черствый вдобавок, как хлеб, который хозяйка истолкла в ступе.

Вообще-то политкорректность запрещает теперь употреблять слово «инвалиды». Надо говорить «люди с ограниченными возможностями»: видимо, финансовыми и физическими. Мы все теперь такие.

Кому не хочется стать идолом, хотя бы местного значения? Это я еще по Магадану замечал. Вовсе не надо возноситься. Достаточно сесть пониже, чтобы тебе, наклоняясь, бросали в кепку монеты, на которые уже не купишь и коробку спичек. Зато ими можно побренчать. Как говорится, нашего полку прибыло, которые зубья на полку.

Здесь цены ниже, а комплекс неполноценности не снижается. Как брат вашего троюродивого родственника. А несчастный мечтает накопить на шляпу. В шляпу больше подают. Да если ноутбук поставить рядом? Но это значит превратить благородное нищенское занятие в балаган.

Интересно, как в этом городке с работой? Недавно слышал по местному каналу, что требуются дилеры для работы с дистрибьюторами и в частную охрану — полуполковники. Видимо, опечатка.

Я зашел в универмаг и зарекся это делать: целый этаж был плотно заставлен креслами, диванами, торшерами — идешь, и наворачиваются слезы от собственной денежной несостоятельности. Блажен, кто ворует. Цель оправдывает отсутствие средств.

Труднее всего одиноким старикам, ровесникам моего друга Стаса, который по какой-то прихоти судьбы живет здесь же, в соседнем доме. Он меня старше на войну и на голод. Познав лихо в военном детстве, это поколение в старости вновь соприкоснулось с проблемой еды, словно вспомнило прежние уроки — как повторение пройденного в школе.

Есть и люди, которые испытали непрошеные угрызения совести, анализируя бездумно прожитые годы. Мысль об упущенной выгоде размером 30 сребреников сжигает им сердце, как печеная картошка из костра, положенная за пазуху.

Такой вихрь мыслей промелькнул у одного моего знакомца: мол, как жаль, что я был честным и ленивым, не приспособленным к жизни. Вместо того чтобы шустрить и искать нетрудовых и прочих доходов, умерял потребности и жил на нищенские подачки — зарплату. Неужели думал, что установившийся благодаря демократам порядок вещей когда-нибудь переменится и жизнь потечет вспять? Клеймил позором кооператоров, когда они появились, не разглядел то, что было надо. Не ловил миг удачи. А другие озолотились, осеребрились, обриллиантились.

Слышишь, кто-то плачет? Будто ребенок ревет в ночи. Сердце тебе рвет. То не совесть ли твоя? То ли тюрьма по тебе плачет, что не посетил ты ее. То ли ты по ней плачешь, что не прошел ее университеты? Многие нынешние гиганты поднялись до заоблачных высот именно из застенков. В советские времена кадровые офицеры, уйдя в отставку, становились преподавателями. Им срок службы засчитывался в педстаж. Так и здесь нечто подобное — тюремный срок плюсуется к партстажу.

— Перед Рождеством, — подхватила Тата, — те уголки Невского, которые откуплены иностранцами, были разукрашены елочками в кадках, гирляндами, и живо вспомнился Андерсеновский рождественский мир, в тепло которого нам уже не попасть. Будто мы в городе, сдавшемся на милость победителя, будто бы родины-матери лишились, осиротели всем миром.

Мне подумалось, что наряду с понятием прежних лет «ширпотреб» пора бы и ввести и «узконепотреб» — для элиты. И концы цитаты в воду. МИДвытрезвитель — для особо важных алкашей.

Да что далеко ходить, я бы и в Магадане, на центральном гастрономе, мемориальную табличку поместил: «Здесь в 1961–1991 году продавалась докторско-молочно-любительская колбаса за 2–20».

Зато канули в Лету времена «железного занавеса» и свинцовых трусов. За это и выпили со Стасом.

(Магазин «Колбасы» на улице Маркса вообще-то открылся, но… закрылся. Потом там партия Владимира Вольфовича базировалась).

— Душ Шарко, — задумчиво сказал Михалыч, — пробирает снаружи желудок, как лапша «Доширак» изнутри. Камасутра, самосуд, светлой мудрости сосуд.

В этот момент он походил на героя-романтика в исполнении Владимира Высоцкого. Все они тогда пили яблочную водку «кальвадос», а когда 60-е годы превратились в 90-е, вступали в партию «Яблоко».

Можно и так сказать, что наши отцы делали историю в виде трагедии, а наши сыновья повторяют ее в виде фарса. Но нам, далеким от политики, от этого вовсе не смешно.

До того мне приятны эти люди, Михалыч и Тата, что я молчу, жмурюсь, будто пью чай «Ахмат» с медом и лимоном. Мне очень нравится, до состояния невесомости, что не нужно записывать за ними их реплики, правда, я по профессиональной привычке надеюсь набрести на оригинальный сюжет. Но как потом опубликовать куски их жизни, чтобы не обидеть? Моя муза злая и далеко не всем доставляет радость. Конечно, если бы я написал лирическое стихотворение и подарил Тате, она бы не дулась. А вот рассказ про то, как она с гостями тесты решала, покоробил. Правда, обида потихоньку проходит. И еще мне безумно нравится, что не надо сочинять ни для Михалыча, ни для Таты речи, спичи и тосты, они блестяще обходятся своими и за словом в карман не лезут по причине умеренного безденежья и пустоты карманов. Не надо брать у них интервью, вкладывая в их живые уста фанеру.

У меня с собой миниатюрный магнитофон, но я не записываю, что говорят мои собеседники. Я включаю воспроизведение, и с пленки исходит «тук-тук, тук-тук, тук-ту, тук-тук» — запись вагонных колес. Под их стук в вагонном купе люди становятся откровенны, рассказывают такое, что щемит душу. А если еще включить потихоньку старые песни о дорогах в исполнении Руслановой или Шульженко, начинает происходить нечто такое непостижимое и неподвластное уму. Нет, недаром говорят, хорошее путешествие заменяет чтение умной книги и дает гораздо больше удовольствия, чем распитие спиртных напитков.

Современная псевдомузыка, заполонившая радиоэфир, тоже насквозь заполнена ударными. Но она заставляет вспоминать не о взлетах духа, а о современных кухарках, управляющих государством, и о некоторых их них, кто как-то не вошел в число управляющих, а пишет с той же гениальностью музыку, наполняя эфир кастрюльным грохотом, либо аранжируют ее, при этом еще и что-то варят и жарят в объектив телекамеры, пуская слюнку, вряд ли съедобное.

Михалычу приходится на уроках говорить день за днем, с утра до вечера о писателях и поэтах, прославивших Отчизну, порой завидуя ребятам, которые впервые откроют основополагающие книги, над вымыслом слезами обольются и будут до колик хохотать над Гоголем.

А я уж не могу так посмеяться, поскольку все смешное уже прочитал, а нового под луной ничего нет. Приходится заниматься самообслуживанием.

В лесу у Ладоги

Мой дом — моя крепость, а у меня ниже 40 градусов крепость не опускается.

Реклама

На другой день с Михалычем и Татой втроем отправились в роскошный приладожский лес, который подступает к самому их дому. Я все еще Магаданом брежу. Там тоже лето подкатило. Во всяком случае, живая природа в виде моего кота кейфует, катается на спине, да и сам я распечатал наконец-то форточку. Вот и молодая докторша говорила, что настала пора, когда многим ее пациентам не надобятся таблетки от депрессии, даже можно пригасить эйфорию, чтобы избавить от ломки.

Решили дойти до Ладожского озера. Минут двадцать пути. Блаженные дни, начало отпуска, сколько еще предстоит увидеть, ощутить и купить!

Хорошие трехмерные виды, воздух, солнышко, небо яркое, с зеленцой — от елок и сосен. Из-за обилия кислорода зрение будто бы проясняется, цвета приобретают пастельную нежность. Для фотосъемки на пленку «Кодак» лучше не придумаешь. Деревья и трава здесь зеленее, чем в Магадане, без черного фона кислородной недостаточности.

Лес поет. Сколько песен написано о деревьях, те будто бы знают об этом и ведут мелодию на все лады, а душа моя им подпевает. Под окном стоит, качаясь, горькая рябина, мечтает к дубу перебраться. Сережка ольховая. Где-то на сопках багульник цветет, кедры вонзаются в небо. То березка, то рябина, куст ракиты над рекой. Клен ты мой, опавший. В лесу родилась елочка. Шумел кишмиш. Голова кругом идет.

Белая карликовая ворона, воронкой внутрь, села на белую карликовую березку. Ювелирная работа природы.

Казанские исследователи утверждают, что знаменитая песня «Во поле березка стояла» написана поэтом Ибрагимовым, а уж потом стала русской народной. В Татарии есть памятник той березке. Вот и Александр Матросов, закрывший амбразуру вражеского дзота своим юным телом, вроде был татарином. От настоящей гласности не скроется ни один факт.

А в Уфе спустя полвека нашелся мальчик, тоже Матросов, Андрюша, с девятого этажа упал и, пока летел вниз, за антенны хватался. Отделался легкими переломами и уже через месяц встал с больничной койки. Непостижимая уфология. Цветок сирени, четыре лепестка — как два знака бесконечности. Люблю я полынь, она мне вермут напоминает. Осока, дай мне сока! Зверобой, во мне зверя не убей. Чай из мелиссы, его обожает милиция. Хорошо также с нею молиться.

Дорога в лесу с отличным покрытием. Те, что на колесах, едут из самого Питера на выходные, палатки ставят, спят под гудение Комаров. Лесные дары поспели. Грибы-ягоды. Некоторые по лесу на «Ниве» так далеко забираются, что дичь стреляют от колеса. Не дай Господь, друг друга поубивают. Тата недолюбливает автолюбителей и охотников и зареклась стать автовладелицей. На самом деле она не различает цвета. Из духа противоречия представляю, как бы она купила мужу мотоцикл.

Не тратя даром времени, по дороге размышляю и на отвлеченные темы. Древняя формула «в чистом поле» нуждается в поправке. Где смерь найдешь чистое, не замусоренное битыми бутылками, окурками и собачьими отходами поле? И чтобы на нем конь не валялся. В пальто. Вообще-то здесь лес чище, чем думалось. Не успели его изгадить вконец, поскольку эти места будто бы были под финнами. Они — народ культурный, куда ему до наших по размаху удали! Там людей мало, и они не ведают, как можно, сняв голову, по волосам не плакать и любую трудность шапками закидать. Рядом Швеция. Построила без боев шведский социализм: все население поставили к стенке — шведской, для гимнастики.

А вот уж слышится собственный внутренний голос, как отрывок из радиопьесы: «Вы не можете проводить здесь танковое сражение, что поле — частная собственность. Предъявите для начала согласование с экологической полицией и МАГАТЭ, ПАСЕ, ОБСЕ, Минздравом».

Надо натравить бюрократов, и тогда войн не будет.

Лучшая оборона — наступление, а лучшее наступление — это плановый отход.

Километра через полтора лесного пространства небольшой подъем на песчаный косогор, затем спуск в болотце.

— Вот, Миша, собирай, видишь, черника, — торжественно произносит Тата.

— Почему черника? Я хочу голубику собирать.

— Ее здесь нет.

— Как это?

— Не растет она здесь, только в Магадане.

— А мы где? Разве? Ах, да…

Успокоившись от такого объяснения, он опустился на колени, которые тотчас напитываются темной моховой водой — погрузился в собирательство, безраздельно отдавшись одному из древнейших человеческих инстинктов. Спустя несколько минут доложил, что уже нашел 226 ягодок. Может быть, достаточно? Или продолжить? Попутно вспоминает слово гонобобель и размышляет, куда его приспособить, в какой кроссворд. Кроссвордам он посвящает оставшееся от шахмат время.

Черника похожа цветом на дождевую тучу и на глаза. Кстати, имеет лечебное свойство, острит зрение. Со временем мы оценим и лечебное действие черного хлеба в сочетании с лечебным голодом, лечебной нищетой, возможно, уже пишутся диссертации о вшах и гнидах, усиливающих мозговой потенциал посредством укусотерапии и чесотерапии.

Михалыч одет в свой обычный костюм с галстуком, и поэтому, когда стоит на коленях, кажется, объясняется в любви лесу и клянется деловой древесине в верности до гробовой доски.

В 68–69 годах он впервые обнаружил, что уборщицы магаданской школы, где преподавал, увольняются с работы в конце августа и до 20 сентября пропадают из поля зрения. Потом появляются и умоляют принять обратно. А что делать — привечают. Уж они-то на поверку и впрямь незаменимые. Где были? Не скрывают: ежедневно собирали ягоды. Работая по четыре часа, снимали по два ведра. И все на продажу. Поправляли семейные финансы перед долгой зимой.

Он рассказывает это вполголоса, поскольку я не далеко ушел. Да и голос у него с пронзительными обертонами далеко разносится и впивается в свежие уши. В этот момент я придвигаюсь вплотную с несколькими грибами, найденными под елкой.

— Как, здесь и елки есть? — удивляется Михалыч. — И сосны? Я растения так и не научился узнавать. Елку от сосны не отличу. Не говоря уж о том, чтобы мать-и-мачеху от иван-да-марьи. Березу, правда, знаю, с закрытыми глазами — баней пахнет. И папоротник — по приметным листьям. А грибы, сколько бы ни собирал, всегда приношу только поганки.

— Ель легко узнать, она похожа на Ельцина, — отзываюсь я. — Важно дерево с человеком не спутать. А сосна — вылитый сигнал «SOS». Тополь, если много раз повторить, оказывается в пальто.

Для поддержания разговора рассказываю страшилку о том, что бледные поганки на вкус не отличишь от шампиньонов, и от них будешь иметь бледный вид в гробу. В России грибной урожай смерти — 10 тысяч в год. И ведь не обязательно иметь дело с ядовитыми, достаточно подержать подольше в пакете съедобные, и они скурвятся. Впрочем, мы это вчера вместе с ним слышали по телевизору. Но у него достает такта не показать это.

Почувствовав неподдельный интерес, Михалыч в порыве откровения рассказывает о двух рыбалках в своей жизни. Первая состоялась в детстве — на бухте Гертнера — с лодки. Добыто 150 хвостов на пустой крючок. Было бы больше, не утопи они с братом весло. На счастье, проходил сторож бухты — нанятый в складчину владельцами дач на Кедровом ключе комендант Бичеграда, по совместительству спасатель и ангел-хранитель экстремалов. Он-то и вытащил пацанов из беды и воды. Вторая рыбалка была в Кременчуге. Она сочеталась с чтением газеты. Добыча — 2 бычка — была отдана кошке. Характерно отношение к рыбальным опытам его отца. «Ну, — сказал тот, — взял бы пятерку, сходил на базар и купил, коль хочется».

Я чувствую, что он говорит с усилием, будто сквозь сон. Ясное дело, отвык от бытовых тем, весь еще в своей профессии. И в пони гике. Впрочем, в некоторых видах деятельности мы достигли немалого. Окрепла избирательная система. Мы голосуем за того, за кою надо, высоким процентом и потом радуемся, будто получили прибавку в твердой валюте к жидкому стулу. В первых рядах тот, кто и впрямь получил эту прибавку.

Скоро мы добрались до Ладоги. Озеро — как море. Синее. А в новом боку горизонта белая облачная рябь, похожая на нутряное сало. Сфотографировались на его фоне. Чтобы хорошо на снимке получаться, с улыбкой, надо говорить «сыр». А он остался только и мышеловке. Пусть мыши улыбаются, когда птичка из мышеловки вылетает. А если съемка подводная? — летающая рыбка.

В квартире Таты, пока ремонтировалась и благоустраивалась, стоила байдарка. Хозяин ее, магаданско-питерский приятель, попросил подержать с недельку, а сам бесследно исчез. Скорее всего, утонул. Озеро это коварное, каждый год принимает обильную человеческую дань. Но люди все равно к нему тянутся. Богатый водоем: есть и Белорыбица, и краснорыбица, потом это все мы пробовали с пивом. Правда, не с Михалычем. Он воспринимает пиво как неприличный напиток. А ведь оно и пользу приносит: немало людей приобщилось через пиво к уринотерапии.

Тата вообще-то таежница, в отца. Не далее как вчера, ведя меня по лесу, рассказывала всякие жутко занимательные истории. По экстравагантности она, конечно же, превосходит нас, мужиков. Причем легко делится своими проблемами, которые, благодаря ее энергии, обуревают довольно часто, их она привыкла разрешать сама, находит в этом удовольствие, как некоторые любят разгадывать кроссворды. Из нас троих обожает это делать Михалыч. Любит русский язык и каждое слово в отдельности, он их выговаривает так, будто целует. В чем-то мы с Татой похожи, я ведь тоже люблю ставить эксперименты на себе.

Было как-то: несколько дней она маялась желудком и собиралась уже пить сулему — такой ядохимикат, народный крутой рецептик. Лечение парадоксами получает все большее распространение. Курение конопли вылечивает рак мозга. А споры сибирской язвы помогают от СПИДа. Неоднократно отмечались случаи, когда укус собаки с одновременным вырывом куска плоти помогает избавиться от раковой опухоли в начальной стадии.

Человек она не скрытный, а информация в Магадане расходится изустным путем быстрее, чем печатным, да и впечатывается ярче. Через день знакомый врач, друг семьи, звонит с другого конца города, подсказывает: не пора ли попробовать промыть желудок.

— Отчего не промыть, — приходит она в восторг. И вот уже готово ведро слабого раствора марганцовки для временного приема внутрь. Процесс пошел.

Отдышалась, встрепенулась, пляшет и смеется, пряники жует. Как рукой сняло. Так что же это было? Садится, думает. И приходит к выводу: аллергическая реакция. На белки. У нее это неисправимо, навсегда. Вот, например, красная рыба семужного посола. Если ты хоть раз в жизни такой кулинарией отравился, пиши пропало. Всякий раз будешь страдать, если прикоснешься к ней доверчивым желудком.

— Недавно вот пошли с Ларочкой, подружкой, в лес. Будь оно неладно, возьми оса ее укуси. Я сразу насторожилась, нет ли аллергии на осиный яд. Точнее, идиосинкразии. Давай, говорю, поспешим домой. Боли за грудиной нет? Это хорошо. Надо бы найти борщевик. В нем спасение. Если начнется анафилактический шок, придется горло ножом разрезать, трубочку борщевика вставить в трахею, а то задохнется. Слава Богу, дотащила до дома. А там таблетки соответствующие. Теперь берем их с собой в лес. Хорошо, что у Ларочки была онкооперация и удалены лимфоузлы, это ускорило выведение осиного яда.

Она и на природу свой взгляд имеет, похожий на медосмотр.

И тут вспомнилось. Сам ведь десять лет назад семужил гольца. Обкладывал солью с сахаром, выдерживал две недели под прессом. Ел и угощал других. Вкус был неважным. Ничего, что с душком, убеждал я себя, это же национальная местная кухня. Потом случилось вот что.

Наелся рыбы я (рвало) Семужного посола. И запашок во рту (падло) Тяжелый. Потом лежал, почти что труп. Внутри обширно так Болело. С родными был слегка я груб. Но не душой, А телом. Хотелось пить. Потом уж нет. Взаймы дышалось. В мозгах Лампадный желтый свет И вялость. Сосед, что снизу, Дрель включал. Стучали сбоку. Окостенело я молчал, Готовый к Богу. Я не хотел Ни есть, ни пить, И уж подавно, Собою свет весь Удивить Тем, что подавлен. Но вот пришла В сиянье дня Струя иная. О Боже, Ты не взял меня? Я понимаю!

Когда лежишь, еще не мертв, но и мало жив, сознание сужается, его проникающая сила слаба, как у карманного фонарика, и ничего не хочется, ничего не жаль. Потребности — как у младенца. Я видел в те предсмертные часы сны и от них не просыпался. Сны намного ярче, чем реальность. Сам живешь, дай другим. Умирать будешь, поделись проблемой. Заболеешь, пусть другие твою заразу подхватят. Как знамя.

Вообще-то у каждого есть свой фирменный рецепт самолечения. Например, у тебя во рту произошла стопроцентная зачистка, нет ни одного зуба, съемные протезы. Тогда возможно такое избавление от простуды. Закладываешь мазь под протезы. Пробирает воспаленные десны, уменьшая в размерах, затем лечебная сила спускается ниже, лечит опухшее горло, шмыгаешь носом, пробивает нос, одновременно протекает в уши, проходит заложенность. Называется лекарство мегилурацил.

В 89 году авиационная экскурсия над Магаданом стоила 5 рублей.

Не хватило ума воспользоваться. Теперь на дворе 98 год. Цифры магически поменялись местами. И радоваться есть чему — дожили все-таки! Хоть экскурсии теперь не проводятся. Разве если бы понаехали в наш северный город арабские шейхи. Тем более что на шельфе найдена нефть, и разные прогнозисты видят на глубинах самого чистого на сегодняшний день моря новые Кувейты.

Покинув Магадан, я испытываю огромное облегчение, будто сбросил бронежилет. Дело даже не в телесной легкости, а в воспарении мысли — меня, словно Архимеда из ванны, выбросило и понесло по улицам, вырвало крик из груди: «Эврейка»!

У нас какой вуз градообразующий — педагогический, стало быть, у нас всех учат. Жаль, не медицинский, а то бы всех лечили. Правда, в отечественной истории было, не пожелаешь врагу, дело врачей, а вот дела учителей, кажись, нет. Если бы у нас был медицинский, то действовала бы гиппократия: врач не может лечить себя и родственников, близких. А учитель может учить своих детей, внуков, у нас учительские династии. Учат, как учить, как учить тех, кто учит, как учить.

Кандидатов наук у нас в Магадане — на сотни счет. Они учат. А доктора наук, какого бы профиля они ни были, да хоть геологи, немного врачуют, как доктора, целебной является и докторская колбаса. Страна больная, вывихнутая, ее надо выправлять. А Колыму реанимировать. Есть на Колымской трассе, близко от полюса холода, станция от автозавода, машины на морозоустойчивость испытывают. Вот-вот, не надо останавливаться на достигнутом.

Нам всем надо стать испытателями, коими мы и являемся по сути, нужно только узаконить порядок вещей. Ведь можно было бы испытывать любую технику, приборы, и не только промышленные, но и бытовые. Со всего мира. Да и людей тоже — на выносливость и выживаемость. На сжатие и скручиваемость. О военно-промышленном комплексе особый разговор и в другом месте.

Надо всем северянам, и в этом могут помочь представители власти, заключить контракт, скажем, с Биллом Гейтсом или Соросом, а то и самим Гиннесом, разумеется, за нормальное вознаграждение. Включить в эксперимент в качестве подопытных кроликов-плейбоев поголовно все население области: вживить в организм каждого специальные датчики. При современном развитии компьютерной и космической техники считывать информацию не так уж сложно. Эксперимент должен быть пожизненным, и тогда можно будет ответить на вопрос, вреден ли Север человеку и полезен ли переезд северянина в теплые места, на постоянное жительство. Можно будет подтвердить или опровергнуть мнение, что на Севере рождаются одаренные дети, с дальнейшим поголовным усыновлением за рубежом брошенных в роддомах младенцев, и тогда проблема рассосется сама собой, вместе с населением.

Одновременно можно будет индивидуально учитывать потребление электроэнергии, воды, белков, жиров и углеводов, а также нагрузку на ведомство очистки, не говоря уже о гигакалориях, тариф на которые растет вровень с пенсией. Кстати, и деньги можно было бы хранить на вживленном чипе, попутно отслеживая все траты магаданцев, что тоже важно, особенно если отвечать на вопрос о вреде привычек малообеспеченных граждан, в том числе такого порока, как переедание при дефиците белков, жиров и витаминов.

Можно ведь прийти к выводу, что проживание на Крайнем Севере намного полезнее, чем на Северном Кавказе и в Крыму, и тогда можно будет не только отменить всякие северные коэффициенты и надбавки, но и ввести плату за мороз и снег. Это реально: почитайте современную прессу, и убедитесь, что человеческому организму вредно сливочное масло, мясо, молоко, кофе, шоколад, сахар.

Возможно, следует объявить Колыму курортной зоной и зоной долгожительства. Кстати, в Якутии уже обнаружены столетние аксакалы, а в Магадане создан геронтологический центр. Один бывший узник, я бы назвал его молодым поэтом, не будь ему 81 год, с ликованием поделился, что перенес операцию и расстался с опухолью, а трубочку наружу ему не стали выводить, в нужный проток ее пришили.

Если считать год за полтора, как это было при социализме, то можно будет побить все существующие рекорды Гиннеса. Ты прожил на Севере 30 лет, а считать надо 45, да и по изношенности организма так и есть. (В Японии 32 000 столетних жителей. И это при наличии такой гигиенической процедуры, как харакири. А в России вроде бы 17 тысяч столетних, и это коррелируется с числом миллионеров).

Стоит обнародовать цифры наблюдений, к нам хлынут туристы, конечно же, богатенькие, бедным не по карману наши авиабилеты. Хорошенько трясти с них деньги за услуги и на чай, а он у нас какой — есть иван-чай и чифир, можно будет и на приисках особо-то не упираться. Останется лишь не пропускать нежелательных элементов, сделав соответствующее наставление доблестной таможне, а то и сделать въезд платным, скажем, за сто тысяч баксов, вкладываемых в инфраструктуру Севера. Это намного дешевле, чем въезд в Великобританию.

Можно поставлять наш холод на экспорт, по хорошо заизолированной трубе. А то люди в южных странах годами изнывают от жары, не знают, куда себя деть. Потные женщины и теплая водка — кошмар. Тратят энергию на производство холода, а это, кстати, дороже, чем нагревать квартиру. А если по сходной цене закачивать наш холод в места образования Эльниньо, можно избавить население Европы от разрушительных смерчей и наводнений. Насос можно использовать от моего холодильника «Юрюзань». Сам он сломался, а движок цел, и это вызывает во мне чувство гордости за нашу промышленность. Так уж и быть, уступлю за полцены. Да что там, даром отдам, как гуманитарную помощь. Одного насоса маловато, но я же не один такой умный.

Вообще-то мы стоим на пороге энергетического бума: на разнице температур вот-вот заработает на очистных сооружениях Магадана тепловой насос. Идея эта витает в воздухе, на ее крыльях пробился в заместители губернатора один прогрессивный хозяйственник. Первоначально эксперимент заложили в поселке Клепка. Я выспрашивал главу района, свершилось ли задуманное. Монтажникам все время не хватало какой-то одной клепки, потом настала пора баталий по поводу бурых углей, залегаемых поблизости от города. В Ольском районе их миллиарды тонн, но, в конце концов, стали и там добывать золото — как-то привычней. Нерестовые реки целей будут.

Липа — сестра полипа

Эта тушенка из Семиумапалатинска.

Там мясо перерабатывают.

А коровы поступают из Не-Вады.

Телефон недоверия

Новенькая, с иголочки классическая ель с широкими лапами, белоствольная береза, огромная черемуха, ольха с осиной, растущие наперегонки, сосны, вызывающие приятие, обаятельные существа с нежной душой и ароматом юной свежести. Лес настроен ко мне благожелательно, волнуется под ветром, и деревья наперегонки шепчут важные, особые слова, которые я смутно понимаю, но никак не могу отыскать во внутреннем словаре. Сосны вызывают во мне умиление и густую смоляную слезу — жгучую, янтарную, соленую и сладкую одновременно. К моим глазам тянутся ромашки и тимофеевки, васильки, колокольчики, осот, слегка дрожащий под тяжестью медосборщицы. Крапива, иван-чай и мать-и-мачеха, Иван да Марья. Я должен догадаться сам, что где. Клевер и земляника как бы говорят на языке ароматов: вспомни нас, вспомни детство свое, босиком пройдись по прожитым годам.

Лес пьянит меня, как легкое вино, впервые выпитое на Кавказе, когда с моим маленьким сыном, как раз научившимся говорить, впервые оторвался от земли, перепрыгивал ущелья. Да и в этом городке приозерном достаточно зелено для полноценного дыхания. Есть липовая аллея, возраст деревьев — более 200 лет. Там и памятник Маугли в окружении голубых елей. Он очень похож на моего сына, а Багира на нашего кота. Сладкий у меня кот, как мед, черный, как деготь, как ложка Дегтя в бочке меда.

Во дворе одного из домов неожиданно нахожу черного котенка, сердце екает, пытаюсь погладить животное и угостить копченой воблой. И он благодарно тянется понюхать мое пивное дыхание.

Из карманного приемника льется классика. Мнится молитва органиста: «Бах ты мой». Потом я убедился, что под музыку Баха и шелест дождя в дачном домике Стаса бывает самый целебный сон. Печурка в домике невидимо тлеет, источая тепло. Внутри потрескивают пиломатериалы, будто крысы едят макароны. У меня природа ассоциируется только с отдыхом, а не с работой. Наползает холодок, туча вертится, как веретено. Нити серые дождя ноги мне опутали. Они похожи на косы, за которые хочется дернуть, как соседку по парте Инну в пятом классе. Эх, лето! И все-таки теплей здесь, чем в Магадане. Ты чей? — Бичей.

На западе, — передают по радио, — запрещено употребление ряда лекарственных трав из-за канцерогенного эффекта. В том списке кошатник, окопник, сабельник. Мать его, РОСТО-папа! Все отравили, сами попортили здоровье, теперь нас травят ядовитыми травами и гнилой идеологией.

Брожу праздным отпускником по городку, и это не надоедает. Солнце поднимается к 11 часам, а я уже выпил пива № 4, и пивное возбуждение дает ощущение незначительности проблемам, которые еще только предстанут передо мной.

Городок в основном состоит из пятиэтажек, но сохранился и частный сектор, сплошные Поленовские дворики с картины классика, дома с яблоньками, поленницы, бабочки — они путано, как мысль засыпающего, летят над огородом и газоном. В дырку забора выглядывает астра, хочется добавить «венгра». Хорошее слово «полено», не путать с чуркой.

Возле улицы Суворова расположены Гагарина, Гоголя. С Суворова, будто перешагивая столетия, сворачиваю на Урицкого. На углу новый дом — в стиле новых русских. Не такой уж наивняк, коль имел он особняк. Солнце наполняет все мое существо жилым теплом. Здесь тоже, как в Магадане, в солнечный яркий день в тени дома отдает погребом. Усталость от охлаждения внутренних органов. Кстати, не переименовать ли в Магадане 3-й Транспортный переулок в улицу Тройничного нерва? Недавно слышал, появилось ООО «Троянский копь». Лечение тройничного нерва тройным одеколоном в лошадиных троянских дозах. Интересно, есть ли ветеринары гомеопаты?

Водокачка, судьбы заначка. На улице меня преследует сладкий вшах жасмина, будто мыло. Снова я в центре. Памятник Суворову, два храма, памятник Ленину. Кто более для матери-истории ценен? С лысины вождя спускается белый след голубя, похожий на чубчик запорожца. Улица Ленина в зелени, в ее конце сосны: там начало веса. Собственно симбиоз улиц Ленина и Калинина. В конце деревообделочный завод, подаренный, по легенде, Маннергеймом своей дочери. Есть еще дача этого русско-финского генерала, это ближе к другой даче, Стаса. Там улица Цветкова, мы еще шутили, что в честь нашего губернатора. Мы со Стасом не съели вместе пуд соли, а вот сала немало потребили. И взаимопонимание есть. Сплошной хохолостерин. Кому — суставы, забитые солями, кому колбаска салями.

Проходя мимо пожарки и почты, я всякий раз размышлял, почему отсюда дешевле поговорить с Магаданом по межгороду, чем если заказывать разговор из Магадана. Почтовые тарифы тоже ниже. Неэвклидова геометрия. И у дебилов бывают озарения. Только мы о них не узнаем. Наша глупость — их ноу-хау.

В первые часы моего гостевания Стас сопереживал моим дорожным мытарствам, вспоминая свои. В ушах так и звучит его голос: «Московский рейс выгоднее, там багаж не 20, а 30 килограммов». Вез он соленую рыбу, а рэкетиры на поезде привязались, что везешь. Перепелиные яйца. А почему такие тяжелые? Так в ртутном растворе они. Из Чернобыля. Ну, и отстали.

— Хочу, — говорит Стас, — как бы потерять удостоверение ветерана. Чтобы дали еще одно, как бы запасное. Да и паспорт не мешает запасной. Карманники свирепствуют, крадут разные документы, от пенсионных удостоверений до читательских билетов. Одна женщина ехала в метро, ей на сумку газету уронили. Пока подымали, с извинениями, из сумки вытащили, со дна, сумочку с деньгами и медаль «За доблестный труд». Но изловить ушляков невозможно, как опровергнуть алиби Али-бабы и 40 разбойников.

Сижу я как-то на лавочке, ощущая многозначительные взгляды прохожих, — не просишь ли ты милостыню? И даже готовность подать. Вот она, моя внутренняя суть. Оборотная сторона принципа — нищий.

А Магадан-то, вспоминаю, преображается на американский манер: сверкают прилавки, стены облицованы пластиком, потолки узорчатые, яркие светильники. Запах совсем не тот, что был, не канализационный, не бичевский, а имитация густых композитных духов. На ободранных старых стенах изрядно постаревших шлакоблочных домов, халтурно построенных впопыхах во время великих строек, пластиковая отделка. Надолго ли собаке блин? А снедь тоже вся закордонная. Как только осиливает ее нетренированный желудок?

У меня апатия, мне поможет гомеопатия: берешь обычное лекарство, разводишь в 625 раз. Две его молекулы производят в организме нужные перемены на тонком уровне. Будто ты — тот, у кого такой уровень есть, носорог тупой! Так бы и продовольствие использовать, ведь и древние мудрецы учили: любая еда может стать твоим лекарством. Берешь кусочек колбаски весом 3 грамма, одну лососевую икринку, крошку шоколадной конфеты, каплю коньяку, кладешь на язык. Жди, тебя пронзит удар молнии.

Москва не верит сыру со слезой

У всех машина времени, а я вручную, собственными ножками перебираю.

Братец Клавы

Более десяти лет подряд в Магадане проходят научные конференции школьников. Один из участников, шустрый парнишка, живет в… а, впрочем, так ли важно, где он живет? В панельном доме, который двадцать лет назад был новенький, как с иголочки, а сейчас болен всеми пробоями и прострелами, которые свойственны его ровесникам.

Сам по себе школьник, родившийся и выросший в этом подъезде, — нормальный человек, наделенный природой способностями к физике или математике. Родители приветствовали его увлечения и купили ему компьютер. Немало времени он отдает повальному увлечению играми, и на уроки тоже остается. Нередко к нему приходят друзья из компьютерного клана, обмениваются, как свойственно, дисками, разговаривают на тарабарском языке.

Вместе с тем в подъезде кучкуется и другая братва, чуть ли не с рождения находящая удовольствие в пиве и курении табака, сквернословии нецензурными словами. Стены подъезда, потолок, двери исписаны и изрисованы посредством баллончиков с краской. Пустые банки и сигаретные пачки, окурки валяются здесь в изобилии. Лампочки служат не более суток. Кодовый замок давно сломан. Их двое, свинтусов, если б не они, подъезд был бы чистым, полагают жильцы, чья жизнь, в общем-то, промчалась, как нездоровый сон, в этих недоотравленных стенах.

Что-то слабо в это верится. У нас в подъезде нет детей переходного возраста, но разницу между платой за уборку и самой уборкой ощущает каждый. Возможно, мы дойдем до того, чтобы платить подросткам, чтобы они не гадили. А что, разве это не выход из положения? И еще натравить на молодежь международные контролирующие организации, показавшие свою высокую эффективность. Может, мальчишкам устроят экскурсию в США, покажут, какая может быть чистота на улицах? Или дадут испытать, что такое арест на трое суток? Вообще-то наши нарушители закона уже так достали зарубежные правоохранительные органы, что их ловит полиция страны пребывания. Пытаются откупиться, но как-то не срастается.

Вообще-то молодежь здесь такая же, как и в Магадане: утверждения «Цой жив», «Тальков жив» начертаны на столбах, заборах и мусоропроводах. Надпись на бетонном заборе возле магаданского театра «Смерть уродам» оказалась нетронутой в течение ряда лет. В Магадане нет уродов. Или все уроды? Или я один? Возможно, это образное наименование кандидатов на выборные должности, скрытая их реклама. Поскольку с ней хорошо стыкуется объявление: «Произведу косметический ремонт физиономии физического лица».

Не мог он Квазимодо от камикадзе, как мы ни бились, отличить.

Реклама — раковая опухоль сознания.

Или вот: «Требуется косметолог без вредных привычек». И, социально близкое: «Скидки на услуги косметолога».

Реклама образно называет губную помаду жидкими бриллиантами. Производит их фирма, в названии которой слышится мебель. Вот, кстати, как можно переосмыслить классическое произведение: графиня спрятала жидкие бриллианты в жидком стуле Гамбса.

Отыскиваю надпись на глухонемой стене следственного изолятора: «Школа впередсмотрящих «В корень» набирает слушателей на факультет глухих и слепых, очное и заочное, (око за око), зубное (зуб за зуб) отделения».

Там же самодельные стишки про кандидатов. Они написаны простым карандашом на бетоне, а сохранились, как клинопись древнего Вавилона:

Полюбила Властенкова. Сердце к нему ластится. Он партийный многочлен. Я — одномандатница. Полюбила я Лиготу, Чтобы дал мильонок льготу — Прокатиться в Марчекан. Да не хочет, Истукан. У приемного отца Два яйца и три конца: Пролезают В сетку рабица, Словно белорыбица.

Соответствующие портреты нарисованы, как в учебнике анатомии и физиологии человека для молодых вурдалаков.

Вдруг у меня в голове что-то хрустнуло. Я ведь мыслю, как Стас: «От безвкусной еды, с рождения не ведая вкуса титьки, выросли детки-одноклетки. Вместо музыки у них блям, вместо картин мазня».

Кажется, я поймал его стиль. Ну-ка, еще: «Вышивание гладью и тишью по серому шелку серой мышью. Мышка была в шубке под-котик». Нет, вычурно, чурка.

Иногда я достаю Стаса какими-нибудь глупостями, выдаваемыми «а парадоксы мысли. Типа «Молчание — золото, а слово серебро, 30 серебряных монет — плата за предательство. А у каждой монеты есть оборотная сторона». Или «Не держи камень за пазухой, когда ты как у Христа за пазухой». Или «Паскаль — обрусевший москаль».

Он говорит, что уже достаточно стар, чтобы играть в такие бирюльки, а мне еще можно резвиться. Конечно, он прав, но мне очень хочется. Это означает, что я веселюсь.

Благородная балтийская плесень, как на дорогом сыре, лето — выпитая осень. Небеса шлют привет от Магадана. Стоп, еще раз. Сыр со слезой, а Москва слезам не верит, подавай с плесенью…

Что отравляет отпуск, так это подарки для домашних, будь они неладны! Гостинцы. Жена, сын ждут, чем удивишь и обрадуешь. Через любовь к близким я должен выйти на поступки, к тому же, сочинить из покупки поэму. Любовь — не вздохи в малосемейке.

Да, всего не привезешь, я должен выразить в тратах свою индивидуальность, так впечатлить родню набором презентов, словно составить японский букет-икебану. Благо, есть выбор, нет такой привычной в Магадане китайщины, качество не ниже турецкого, а часто поднимается до немецкого. Попутная экспромтная шутка: «Что толку, что изготовлено в Англии, если сделано пальцем?»

И городке есть базар, куда заглядываю ежедневно, рассматриваю одни и те же вещи, выставленные на продажу, словно пытаюсь просверлить их взглядом, в порядке производства экспертизы. Весьма утомительное занятие, а я же отдыхать должен. Важный компонент всех прозрений — жир, с которого нужно беситься, чтобы глянуть на жизнь с неожиданной стороны. Но некоторые бесятся с углеводов.

Однажды там работали белорусы, приехавшие на выходные. Ласковые люди, они даже деньги зайками зовут. Симпатичная женщина с мужем, он у нее — как добрый фей Ерофей, сказала мне, что в соседней палатке гуманитаркой торгуют, на вес, сотня рублей за килограмм. Куртка как раз столько весит. Кто вас знает, может, вы кирпич в карман запихали. Смеется. Улыбка без подвоха.

А нет ли у вас в продаже халатов для стриптиза?

Аромат помидорных листьев из палисадников напоминает запах подвала. И кошачий запах.

Здесь чайки на крышах истошно стонут, вторя церковному звону.

Как в Магадане, кошки пятнисты, подобны ОМОНу.

Отмотавши срок за сроком, доверяю жизнь сорокам. Песни свои поют воробьи, братья мои.

Во дворах тихо лают собаки, не зло. Затем петухи орут, а к утру чайки.

А женщины вчера кричали, будто слона рожали.

У меня несколько лет назад чайки поселились в груди: когда засыпаешь, слышны хрипы на бронхах, не исчезли они и в этом теплом городе.

В Магадане видел: чайка с вороном спорили из-за рыбьей головы. С грехом пополам поделили. И тут третья чайка подлетела, тогда первая в летное бегство ударилась. А было это возле агробанка. Ну, где старое кладбище. Я когда по Магадану прогуливаюсь, прохожу два кладбища и родильный дом и сокрушаюсь, что из мальчика для битья превратился в дедушку для питья.

Старая поговорка; ребенка нашли в капусте. А он конвертируемый?

Здешние коты любят смотреть на мир из-за бетонного укрытия. Порожек подъезда — вылитый дзот для Мурзика, идеальное укрытие от собак и от людей.

У собачки рыжина, будто прокуренная. Псинка взвизгнула, как свежая авторезина на крутом повороте. Вторую собаку, пуделя, я признал за шапку, хотя Стас и другие видели в нем обезьянку.

Краем уха слышал по радио, с мгновенным ужасом, что продается мальчик. Но это не торговля людьми, это собака, песик ценной породы. Умный такой, как вуточка.

Неподалеку от дома Стаса находится пострадавшая от известного на всю страну взрыва террористов пятиэтажка. Об этом памятный знак.

Коллектив городского кладбища в дни федерального траура проводит похоронную церемонию без звукового сопровождения. Минуты траурного молчания сливаются в белое безмолвие.

У подъездов панельных домов скамейки, отполированные старыми юбками. Старушки, обсуждающие плохо простиранные майки, Маню и Лидку, приходящих в них к алкашу Пете. Все это по-прежнему служит мощным воспитующим фактором. А вот злодеев с бомбами не уследили.

МЧС — мьясо чи сало. Надо было зачислить старичье в тайные агенты, провести стажировку на полигоне специального ведомства, с выдачей спецмолока. Старики, словно обидевшись на государство, помалкивают в тряпочку.

А есть тут один, сын подъезда, в сумасшедшем доме пока обретается, говорит: до тех пор теракты не прекратятся, пока солдатские матери свое веское слово не скажут. Не генералы, не политики, а вот если русские женщины пристыдят матерей боевиков, то это может сработать. Сработает, если эти сыновья поперек кровати умещаются.

С жарой поможет побороться холодное оружие тульских заводов.

За ошибки надо платить, а скупой платит дважды, да еще дает на чай-чифирок, если ему дашь на водку.

С другого конца улицы Ленина, возле вокзала, возвышается в соснах каменный храм и каменное коллективное надгробие. Умершие за правое дело похоронены в правом крыле кладбища. Люди другой веры, другой культуры, сердце скорбит и по ним. Странное чувство, похожее на прозрение, будто после пожизненного заключения тебя ждет посмертная слава. В краю бездорожья ты был бандитом с большой дороги, в краю дураков — палатой ума. Палатой мер и весов.

Здешний образ жизни определился древним ледником, мешающим земледелию. Из камня здесь делали все, в том числе крест на храме. А православный материал — дерево. Из камня не сделаешь такие маковки, как из дерева. Хотя древесины в этом краю много. Как раз деревья — это то, что объединяет. Каменный дом можно строить и одному, а деревянный только сообща, бревно один не поднимешь, и от бревна идет наш национальный характер, противоположность индивидуализму.

Уработаешься, брякнешься бревном, а на сердце камень.

Если честно, в глубине души мне немного нравятся те нелепые ситуации, в которые я периодически попадаю. Да, неприятности. Зато потом пульсирует источник юмора и балдежа. Мне не надо то, что лежит на поверхности. Надо то, что стоит в глубине.

Я не очень-то понимаю, зачем люди ездят в отпуск и что хорошего в безделье, на которое, кстати, тратишь больше усилий, чем на сверхурочные? Уезжая на месяц из Магадана, теряешь социальный статус, хоть он и не Бог весть какой, но превращаться из журналиста местного масштаба в какого-то аморфного отдыхающего или, того хуже, санаторного больного — попросту противно. И тошнотно. Можно было бы и здесь навести шороху, но столько усилий при этом придется потратить, что вся операция потеряет рентабельность и смысл.

Уезжать из города в отпускную пору стоит, если наслаждаться жизнью, но что означает это затейливое словосочетание в наше время? Поглощение дефицитов, как это было в доперестроечные времена?

Но ведь сегодня главный дефицит — деньги, а все другое можно получить, никуда не выезжая. Даже очередь отстаивать не придется.

Все можно достать дома, сэкономив на оплате проживания. В прежние времена даже в кошмарном сне не могли присниться такие цены за комнату, за койку. Но если крыша над головой есть, можно осуществлять план по насыщению организма питательными веществами в виде помидор, огурцов, кефира повышенного качества. Все вместе взятое скрашивает отпускное существование. Правда, когда говорят «полезно» вместо «вкусно», мне будто мышьяка подложили.

Параллельно (и перпендикулярно) я выполняю программу разумной экономии. Можно, не покупая кефир, парное молоко, сберегать деньги. Но если не покупать это же в Магадане, экономия в два раза выше.

Надо тратиться в Питере, наслаждаясь ценовой разницей. Может, навалиться на мясо, шашлыки? Это тем, кто не боится лопнуть. Я-то уже давно отдаю себе отчет в том, что во второй половине дня не стоит пить кофе и есть котлеты.

Было сильное искушение пролоббировать лобовое стекло к своему «Жигулю», стеклоподъемники, тормозные колодки и дворники и прочие агрегаты, но как все эти тяжеленные вещи везти через всю страну?

Надо использовать преимущества погоды, побольше гулять по аллее. Только жаль тратить время, ведь этот ресурс не возобновляемый. Совмещаю прогулки с покупками. В маленьком городке куда еще ходить, кроме магазинов? Товары здесь не китайские, а добротные, европейские, недосягаемые в Магадане из-за тарифов на грузоперевозки. Осмотреть достопримечательности можно за один день. Приходится убеждать себя, что жизнь прекрасна.

Не перевелись еще такие путешественники: из маленького поселка (тысяча жителей, в небо дыра) едут за тысячу верст, чтобы попасть в аналогичное местечко: в небо дыра, между кладбищем и зоной. Я вот тоже уехал из Магадана, чтобы попасть в такой же Магадан, только значительно меньше. И без областных структур.

Колымский пейзаж неполон, если поле зрения не пересекает колючая проволока. Сколько же этой проволоки, если весь Советский Союз опутан?

Глазеть на чужую жизнь вообще-то тяжело, когда попадаются люди богатые и молодые. Моментально понимаешь свою второсортность.

Мне не надо музеев, Медного всадника и Петродворца. Обычная жизнь — как музей под открытым небом. Я бы с мамой поехал повидаться, да нет ее уже на белом свете.

Стоит выпить пива, и жизнь кажется не такой уж безнадежной и пущенной псу под хвост. Будто бы можно ее слегка подкомментировать для назидания потомкам: как преодолевал трудности, которые им не снились. Начинал при лучине, шел в ногу с эпохой, но теперь стал отставать.

Конечно, кто-то ищет в отпуске необычных чувств, эйфории, такого счастья, которое в принципе невозможно в мирные будни. А кто-то, словно снятый с креста, мечтает о простом покое для зализывания ран. Кому-то надоела обстановка в столице и в окрестностях, тянет за рубеж страны, в экзотику, а тебе, малоденежному, и загаженный лес — земля обетованная, поскольку тепло в одной рубашке, тело жадно дышит просмоленным хвойным кислородом свободы.

Вся древняя история творилась в Египте при страшной жаре, а в блокадном Ленинграде во Вторую мировую войну фанатики-химики продолжали свои научные поиски в нетопленых лабораториях, и химические реакции проходили не при положенных двадцати градусах тепла, а при более низкой температуре, потом иностранные коллеги удивлялись экстравагантности русских исследователей.

Я уже сколько лет живу в квартире, где термометр замерз на 16-ти градусах, и мой мозг, я думаю, покрылся шерстью. Что я могу сочинить в такую дубарину? Во всяком случае, совсем уж не египетское.

Как-то по телевидению показывали лягушку, способную замерзать в ледышку. У нее ткани напитаны сахаром и не разрушаются при замерзании. Пригреет солнышко, и оживает зеленое создание. Вот, наверное, и у людей, проживших десятилетия на Севере, зимой тормозятся какие-то функции, возвращаясь летом. Молодым, может быть, это и незаметно, а я криогенную метаморфозу уже не могу игнорировать. Пока молодой, не думаешь о такой ерунде, как теплая скамейка в сквере, но вот кто бы сказал раньше, что случится со страной! Знал бы, где упасть, соломки бы постелил. Или сена. А то как: упал — отжался. А вы Лебедем хотите стать? Лично я, если упаду, уже не отожмусь.

В Магадане после пятнадцати лет работы присваивают звание ветерана Севера. А если 30 лет пурговал, а 45? Когда поживешь тут, поработаешь, и трудовой стаж, один за полтора, равняется твоему возрасту, то наполняешься своеобразными мыслями, начинаешь казаться себе живым идолом и даже сочиняешь нечто такое: «Стуча под ветром, юкола / Меня убаюкала». Модный певец про шарманку поет, а мне слышится «шаманка».

А тебя, земляк, не удивляет такой феномен — в истории остались имена путешественников, которые с трудностями преодолели долгий путь, открыли неведомые земли, оставив свои имена на географических картах. Но ведь на открытых ими землях испокон века, пусть не оседло, жили аборигены. О них ни слова. Этнографы прославились, запечатлев обычаи этих людей, срисовали и изучили их одежду, орудия труда, записали их сказки, легенды и поверья. Перепробовали их кухню, что-то переняли. Что же сами-то аборигены сплошали?

Да они просто жили по установившемуся порядку, не подозревая, что их сказки можно записать, издать книги, танцы зарисовать и описать, а теперь еще снять на пленку. Чем продолжительней молчанье, тем удивительнее речь, — сказал классик. «Белое безмолвие», длящееся веками, заговорило.

На самом деле Север имеет свою поэзию и романтику. Но когда начинаешь об этом говорить, принимают за фантазера. А вот магаданцам дано понимать и принимать иные формы жизни. Делать вид, что истина где-то там, в Америке, на самом деле твердо верить, что она здесь, и пророки в Отечестве есть. Только все молитвы были написаны при сорока градусах в тени, а в наших льдах они должны быть с подогревом.

Другая дача

Деревья были большие, кусты густые, трава шелковая, и лишь одни лишайники, как чайники. Да мхи — из чепухи

Би-Би-Си-Си

Лежу на магаданской земле. Полежу немного и встану, чтобы не простудиться: мерзлота все-таки, ее никто не отменял. Возле носа шикша. Шик! Ша! Брусника подрумяненная, чуть дальше багульник, его любила моя бабуля. Стланик — не велика шишка. Ива — символ наива. Один талантливый поэт написал, что нет в Магадане клевера. Во всяком случае, сильно сомневался в его существовании. А вот он, клевер. И шмель на нем! А вот хвоя лиственницы. Я без очков, и мелкие растительные подробности мне, близорукому, видны укрупненно. Всякая ерунда в голову лезет: «Я на дачу качу. Здесь счет на ведра и стаканы». Мне дается сдача с уплаченных за Колыму лет жизни. Поспела ягода, голубая, как твои глаза. В этих ягодах леченье для глаз. В ней сладость неба. Сладкие пейзажи. Небо — как сборочный цех дождя. И сверху какие-то капли капают. Не сразу это замечаешь. Сладкие! Надо же! Мне не верят. Попробуйте. Правда, сладкие. Ну, это ты что-то нахимичил.

Нет, клянусь. Чем угодно могу поклясться.

Знаем мы цену клятвам в наше время. Так и не убедил никого. А ведь не врал.

Голубика быстро закисает, как твои глаза. Я пью вино твоих глаз. Эта ягода снаружи голубая, как небо, а внутри она багровая, как закат перед ненастьем.

Цветы, что на продажу в киосках, даже в Москве приносят 500 процентов прибыли. А в Магадане одуванчики сами собой цветут по всему городу, три урожая за лето, совсем бесплатно. Ну, может, природа имеет какой-то непознаваемый доход в зеленой валюте? У нас и шашлыки, по проценту навара, — наркотики, не говоря уж о водке и лекарствах. Только то, что дает наркозную прибыль, может у нас выжить, такой процентаж. Шампанское у нас привозное, а икра своя, тоже прибыльная. У нас пиротехника дает доход 300 процентов. Но это не радует, скорее, угнетает.

Далее в поле зрения пила. Разводка ее сделана таким образом, что распилить можно разве что кусок мороженого масла. А Тата им пилила кафель. И сейчас точит стальное полотно. Звук напильника о металл пилы, похожий на консервную банку, запах горящей автомобильной шины на соседнем участке дополняют общую картину моего загорания. Сопки, зелень, лето, поиски бесплатного туалета.

Переутомился, под глазами круги. Вместо того чтобы отдохнуть, начинаешь вычислять квадратуру этих кругов. Всю жизнь грызет червь сомнения, пока не передаст эстафету могильному червю. Но это в городе, а стоит отдалиться от него на дачу, 13 километров, проблема перестает существовать, будто отрезанная ножницами. Вот для чего нужны дачи. Ну, а от дачи можно отдохнуть, уехав в отпуск на другую дачу.

Муха в зеленом перламутровом наряде — уменьшенная копия аппетитного женского зада в вечернем бальном платье со сплошным люрексом и лайкрой. СССР — родина слонов, раздутых из белых мух. Бывало, никто муху не обидит, превратит ее в слона, а того-то обидеть труднее. Заметьте, я никогда не обрывал лапы мухам: «Любит, не любит. Не любит, твою мать, в перхоть».

Слушаю карманный приемник. Станция ФМ еле пробивается, а если выставишь антенну, прислоня к дереву, звук громче. Салон красоты объявил скидку 20 процентов. Как говорится, в семье не без урода. Главное, конечно, красоткам самосознание поднять, самомнение. Мол, мне по барабану, что есть Венера и пропорции, а я альтернативная, с отрицательным обаянием, этим и счастлива, и довольна. Хотите красоты, она требует от вас жертв, вплоть до вашей жизни. Зачем эта кутерьма от кутюр? Кривизну ног можно легко скомпенсировать красотой туфель. В крайнем случае, можно поменять пол, но это не так просто, как кажется на первый взгляд, ведь мало крантик приделать, так всю биохимию развернуть на 180 градусов. Но настоящую женщину ничто не остановит, если ей очень хочется.

Кстати, кроссвордисты, сколько женщин повторило подвиг Александра Матросова?

Выключаю на минутку приемник, чтобы дать отдохнуть ушам. Лучше слушать, как ветер свистит в хвое, чем эту какофонию. Вот бы включить этот свистящий звук ветра в симфонию, жаль я не композитор. Да и звук машин с нашего «хайвэя» — Колымской трассы, приятней. Шестипалые хвойные лапы, тоненькие веточки, вершки лиственниц. Они светлые на концах: видно, столько сантиметров приросло весной. Они шарят по небу, как щупальца таинственного зверя. Машут, как кисти художника, рисуя на живой синеве. Облаков пока не видно, они потом проявятся, как шпионские чернила. Белые мысли, стихи без слов.

Совсем близко, слышно за сопкой, — пост ГАИ, и сознавать это так приятно. «Каждый пассажир нашего такси получает бесплатный сувенир», — заманивает радио. Что творит конкуренция! Но пешеходы вне ее. Недоиспользованная нервная энергия устремляется ввысь, самовозбуждается контур вольной фантазии. И что привиделось? Лишение прав пешехода за превышение скорости обмена веществ в состоянии алкогольного опьянения.

В Магадане в основном иномарки, хотя дороги отечественной модели. Пешеходы тоже не заграничной, отечественной выделки.

Вон пошел безногий мужик с трехлапой собакой. И он тоже участник дорожного движения.

Говорят, для улучшения дорожной обстановки эффективны лежачие полицейские. Это такие искусственные ухабы: если не снизишь скорость, то тебя так тряхнет, что кое-что оторвет, например, глушитель.

Я своими глазами видел в конце апреля, когда лежал в больнице, как милицейский майор падал на гололеде у киоска, ловил фуражку, придавал ей уставную форму, надевал и поднимался, будто для стрельбы из положения «стоя», вновь скользил и заваливался набок, изворачивался, выпрямлялся, проходя нижнюю точку устойчивого равновесия.

А вы говорите, лежачий полицейский. У нас не только все дороги, но и тротуары накануне Первомая в лежачих полицейских. И лежачих пешеходах.

Мой сосед Степан никак не снимет с учета свою разбитую машину. Возможно, здесь фрейдовская подоплека. Нет уже даже следов того разграбленного гаража, где с полгода стояло транспортное средство, а налог платит. Но вот и его допекает денежный пресс. И греет мысль, что водитель и водка — слова однокоренные. Что поделать, если долгие годы был тормозом, потом перевоспитался, стал сцеплением и даже карданом, но остался под газом?

«Уж как-нибудь дотянем последние мили, до любимой Лили, на 0,8 промилле. Или», — поет владелец «Запорожца». Стоп, казак, здесь же знак? Нам мозги промыли. Где фальшивая вода, где фальшивая еда, одна лишь смерть настоящая. И то сомнительно. Скажи мне, доктор, про маразм, при нем возможен ли оргазм? А если невозможен, не выну я кинжал из ножен.

Моего сына в прошлом году остановил молодой гаишник-стажер, который лишь недавно узнал, что А, В, С, ВС — не витамины, а категории вождения. Он все еще поражается, что сиденья японских машин здорово похожи на готовальни с углублениями для укладки циркулей и рейсфедеров.

Водитель подает удостоверение, а в ней 5-тысячная купюра. Не любит парень таскать с собой бумажник и хранит деньги где попало.

Стажер делает страшную рожу: «уберите… это!»

Кстати, с 3 июля ГАИ переименовывают в ГИБДД, а в рядах общественности обсуждается идея оклейки задка машин световозвращающей пленкой, якобы это защитит от ночных столкновений. Зато отменены аптечки нового типа, стоящие немалых денег…

Тем временем над моей головой проходит Вера, женщина с красивыми ногами цвета куриных окорочков, а бюст у нее на пружинках. У ней дача — как избушка на курьих ножках Буша. То и дело заводит разговор о своей малой родине. Город Ростов!..

У нас, русских, ноги не такие, как у европейцев. И потоотделение имеет национальные особенности. И перегар… На день рождения иной раз денег нет, а на поминки найдется.

А уж о том, откуда ноги растут, и говорить нечего. Немцы выпускают шампунь с надписью: «для русского типа волос». Кто его знает, хорошо это или плохо? Мы готовы, не щадя живота, исполнять танец живота с саблями, а щитовидную железу превратить в мечевидную. А мечи перекуем на орала. Годы идут, уже пора от шоковой терапии переходить к пластической хирургии.

Какой русский не любит стеба! Милая неугомонная Тата рассказывает Вере, как Наталья, сестра, пребывая в Питере, помогала сгонять медведя с магаданской дачи. Взяла желтые страницы телефонного справочника, нашла охотоведческое хозяйство в Питере, дозвонилась, правда, не сразу:

— Скажите, чем медведя пугнуть!

Посопели, спрашивают:

— Где медведь-то?

— На даче.

— А где, в каком районе?

— Где-где, в Магадане, конечно!

Сопение.

— Надеюсь, это не тот Магадан, что в Венгрии?

— Ясно море, не тот. И не тот, что в Испании. Наш Магадан, русский, где белые ночи.

— Ну, ясно, так бы и сказали. Сейчас найдем главного специалиста по медведям. — Сопение. — Скажите своей сестре, чтобы она не привязывалась к медведю.

— Да не она к нему, а он прилипучий, как подпивший слесарь…

— Вы его не пугайте.

— А если он пугать начнет? Что тогда с ним делать, не знаете? Три центнера весом…

Наши пытливые магаданки во всем хотят дойти до самой сути, стремятся понять мужскую и даже медвежью логику. Если она искала свою половинку, а нашла только четвертинку, не будет роптать. С «мылом» и в шалаше рай. Пусть он искал полбанки, а нашел полстакана. Даже если для этого контакта женщине приходится слегка пригасить свой интеллект.

Из напастей, кроме медведей, есть на магаданском дачном участке капуста и картошка. Первую ест вредитель, вторую могут украсть. В этом смысле редиска лучше. Вырвал, обтер, съел, пока не покусились злоумышленники.

В прошлом году урожай Таты составил один кочан капусты, пущенный на салат, и мешок картошки, который был поставлен на ответственное хранение друзьям в подвал. Но какой-то изверг залез и вскрыл именно этот бокс и утащил именно этот мешок, с голубыми связками. Не окончилось ли это глубоким системным расстройством пищеварения злодея? Как знать.

Но в таком случае пусть обратится к целительнице Тате, она умеет любой подножный корм превратить в лекарство, а медпомощь оказывает действенную, на себе испытал. Однажды зашел в зоомагазин, и меня ухватил за бок крокодил, одновременно окропив слезами сожаления и сочувствия. В том зоомагазине черепахе как-то довелось напиться до состояния черепицы в папахе.

Получив экзотическую травму, я слегка растерялся и позвонил Татьяне, чтобы проконсультироваться, к какому специалисту обратиться: может, к ветеринару, поскольку покусан животным. С другой стороны, сам я ведь от этого не стал зверем. Хорошо бы при этом до ампутации не довести. Ну, она и взялась оказать первую помощь. Обработала перекисью, приложила печеный лук, пополам с медом, больное место сглотило слюну и заросло, как на собаке. Главное, что не было побочных явлений.

Так все просто оказалось, что, честное слово, хотелось повторить на бис.

Вечерами, аж взопрею, напиваюся кипрею. Вот уж какой заварки можно не жалеть — иван-чая. В Приозерске Тата поила меня этой травкой, столь привычной в Магадане, успокаивала мне нервы. Вообще-то когда что-то одно лечишь, то другое калечишь. Нужно, как от печки, танцевать от печени. Тата самокритично считает, что неврастеничкам надо жить в деревне. С огородом, ранним засыпанием и мужем, который бы гонял, не давая залеживаться и застаиваться жизненным сокам.

Татьяну прозывали Тата с самого детства, а когда появилась в тетрадном фанерном мире группа Тату, она задумалась, не следует ли отказаться от своего прозвища или еще чего.

Еще девчонкой, когда семья переехала с трассы в Магадан, учили, при первом посещении моря, доставать бычков из-под камней. И вот она варит из трех бычков уху для рыбаков, которые взяли японские спиннинги, но ничего не захватили съестного. (Кстати, не от этой ли рыболовной снасти ходит по Магадану выражение «спину морочить»? Спиннинго-мозговая мозольная жидкость переполняет и кипит.)

Костер для чая она запалила на Марчекане. Территория вообще-то военная тогда еще была, подводные лодки, вон, база. Матрос с винтовкой стал ее гнать. Ты что, матрос? Матрос ребенка не обидит. Дай чай докипячу! Я тебе рецепт капель для изучения английского языка дам.

Два дня мы небольшой компанией выезжали на магаданскую природу, как раз выдались теплые солнечные дни. Как украли. Собственно только украденное, по поговорке, обладает особой сладостью. Вот бы и жизнь целиком украсть!

Часа четыре на сопке пытался скашлять хрипоту с горла. Не можешь как следует вдохнуть, поэтому не зеваешь и не спишь. Из ушей ушица, а из глаз глазунья. А носу нет износу.

Ой, что это я?

Шимми, шимми, ишиас. Колыма — почти Кавказ. А сало шпик — для лучшего шпагата.

А не включить ли мне радио?

«Вы прослушали рекламу. Передаем объявление: «Если найдется мой пейджер, позвоните, пожалуйста, тому, кто нашел утерянный мною мобильник, договоритесь, как распорядиться вознаграждением, которое незамедлительно получите от меня, найдя убежавшую от меня собаку бойцовской породы в ошейнике с радиомаячком. Здесь же продаются дорогие бумажники, бывшие в употреблении. Предлагаются договорные услуги со скидкой».

Почему-то, когда слышу Монсеррат Кабалье, обязательно вспоминаю лошадиное ржанье. И почему я такой извращенец?

Электричка

Чеснок, портянки, сало — аромат эпохи.

Справочник парфюмера

Михалыч собрался в город. Любит он кататься на электричках, хотя не сознается в этом никому, даже себе. Я его понимаю: мне электричка, даже самая задрипанная, как первая любовь, дыхание перехватывает. Везет гостинец сестре жены — кусок сала из Магадана, от хряка, выращенного на Украине, и банку смородины с собственного огорода двоюродной тети. Обратным рейсом, последней электричкой, — повезет банку смородины и шмат сала из питерского гастронома — подарок сестры.

За окном лесные и болотные массивы, солнце бежит за соснами, в глазах вспышки, как в кино, когда рвется пленка. Озера и речушки, реченьки. Карельский перешеек. На маленькой платформе девочка тянет руку к поезду, на ладони крохотный серый котенок, будто она предлагает его пассажирам в царский подарок. Самое забавное, мы уже где-то видели эту девочку-школьницу с живым комочкам на руке.

Зачем такие встречные перевозки, в чем смысл, спросит некто, обнаружив глубину своей тупизны и эмоциональную дремучесть и комплекте с комплексом сиротской неполноценности. Кто любит сало, тот знает, что самое сладостное — это сало на халяву, с водочкой на халяву, это же способ победить внутреннего скупердяя, широким шагом пройти по Гастрит-стрит. Когда в окне электричке мелькнула надпись на сарае: «Проверено, мин есть», Михалыч вспомнил, как было в детстве.

Своими глазами видел, как двое мужиков спорили, остановится ли поезд, если рвануть стоп-кран. В конце концов, кто-то дергает, поезд останавливается посреди поля. И одна баба с чемоданами выскакивает и с дурным криком несется в чистом поле, стремясь найти автобус, на который привыкла садиться, чтобы ехать в свою деревню, желательно заняв сидячее место у окна.

Железная дорога — детство нашего современника. Там время летит незаметно, как стеле.

Вот так, помню, циркулировал тортик и шмат сала между двумя городами за полторы тысячи километров, между моей будущей женой и ее матерью.

Собственно говоря, каждый из нас достаточно экстравагантен в мелочах, но ведь те или иные поступки совершаются не для письменной фиксации и не предназначены для посторонних глаз, они проистекают сами собой, в непрерывном процессе жизни, которому нужно отдаться без остатка и условий.

Я тоже люблю ездить в поездах пригородного сообщения, но раньше любил больше. Из большого города в городок детства. Иной раз в Магадане без железной дороги — как без рук. Я по шпалам обожаю ходить и дышать креозотом.

Михалыч занят отгадыванием кроссворда, которых в настоящее время расплодилось более чем достаточно. У меня от них ломит в теменной части головы. Я понимаю тех домохозяек, кто норовит стукнуть сковородкой по сканворду. Черепок у меня сжимается обручем, да и жалко впустую проведенного времени. Тем, кто участвует в игре «Что? Где? Когда?» надо выдавать спецмолоко, а меня, если даже выкупать в молоке, бесполезно испытывать в качестве разгадчика.

Хорошо бы услышать какой-нибудь вагонный задушевный разговор: от него становится тепло на душе, будто вернулся из чужой страны и узнаешь родную речь. Я теперь почти не слышу праздных разговоров, вот и млею, если затевается что-то такое.

Пожилой пассажир рассказывает: в Египте горбатился, чтобы на машину заработать. Летчик. Нога раненая. Купил, а не разрешают водить. Можно было бы дочери доверенность оформить, да опасается «черных»: не дай Бог, отнимут и покалечат.

Собеседник, не моргнув глазом, поддерживает тему: мол, один ехал на бронетранспортере, свояк, «черный» хотел обогнать, да врезался. Двое наповал, двое в реанимации. Водитель БТР на суде будто бы говорил: я-то на зеленый ехал, а они на красный. Зеленое знамя ислама, что ли? Больно много их развелось. Покупают права, не умея водить. А если нарушили, откупаются. Все ворье уходит от преследования за взятки. Сталин бы не дал столько воровать. Он бы нашел, куда деваются деньги, предназначенные на зарплату. И почему кровно заработанные всем народом миллиарды оседают в швейцарских банках…

А какая у нас военная авиация! Мы против их приборов, засекающих электронику, применили переключение двигателей и ручное управление. Если всерьез прижмет, нас голой рукой не возьмешь.

Я такие разговоры люблю больше, чем книги, театр, телевизор вместе взятые. Бросил утомительные просмотры фильмов, поняв, что они бездарны, стал вникать в реальную жизнь, чтобы скоро убедиться, что она примерно такого же низкого качества, б/у, и ее не переключишь кнопочкой пульта. Я бы телевизионные компании преследовал в уголовном порядке за растление стариков.

Чтобы перебить это неприятное ощущение, эту моральную изжогу, можно повспоминать что-нибудь приятное. Ну, к примеру, как сам добирался из Магадана до этого блаженного теплого места. Достаточно, между прочим, весело. Несколько лет назад мы обсуждали с другом Альбертом такой проект: юмористические путешествия. Он-то всерьез сплавлялся по рекам на Чукотке. Его уже нет с нами. А замысел остался. Только поездок подходящих нет, мы все стали невыездные. Не из страны, а с Колымы.

Я уж пробовал описывать путешествия внутри города. Они тоже достаточно веселые. Пародия, собственно говоря. Особенно если ходишь по Магадану, запруженному народом. На ум приходят демонстрации, но их нет. Осталось толкаться на базарчиках, я люблю ходить к «Лучу». Там подпитываться биотоками, эмоциями, не стесненными внутренним цензором, а если есть деньги, ты их тратишь, входишь в азарт, ищешь козье молоко для младшего поколения, будто играешь в казино.

Дом на углу улиц Парковой и Горького, честно состарившийся с коэффициентом 1,5. Мы с женой чуть не сменяли в него квартиру. Два уровня местности. Две арки. Дорога подходит с изгибом до уровня второго этажа, как во дворе, так и снаружи. Крохотные балкончики, ощущение ручной, кустарной работы, в те времена еще не ныло панельного домостроения. Расстояния между окнами и размеры окон на глаз кажутся разными. Ручная неточность — это очень милое, игрушечное умиление.

Здесь, на втором этаже, мы провели вечер в квартире полузнакомых людей. Дочка, молодая мать, почуяла, что мне это будет интересно, сказала, что помнит дядю Стаса, он был у них в детском санатории воспитателем. Его помнят повзрослевшие дети, ребячья любовь вырастает в большое светлое чувство. Но как она узнала, что я имею отношение к Стасу? Мне не хочется это узнавать, поскольку некая нежная тайна приподнимает тебя в твоих же глазах. На тебя надает маленький лучик от его сияния.

Есть в Магадане зоны, которые я сам себе не рекомендую посещать. Память жестко отбрасывает в середину 70-х годов и последующее десятилетие, прямо в комплексы неполноценности, где бывал морально бит и оплеван. Вот, к примеру, стены библиотечного зала — свидетели давнего скрытого унижения перед мощными умами, членами клуба интеллектуалов.

Они вымерли, но остались свидетели, старые знакомые, которые помнят тебя молодым, глупым и нелепым, с лоснящейся физиономией и плотоядными усами. Загадочно улыбаются и кейфуют, думкой богатеют, нет ничего приятней знать о чужой глупости, беспомощности, неудаче. Даже смерть знакомца порой вызывает злорадство и ликование, уж в этом мы неистребимы.

Кроме того, теперь встречи в библиотеке не обходятся без спиртного, являясь вечерами памяти ушедших в иной мир народных любимцев; начинаешь воспринимать храм знаний как питейное заведение. Они ушли, освободилось место, но тебе его не занять.

Из массовых развлечений в Магадане бывают еще акции протест членов профсоюза работников бюджетной сферы. Толкаешься среди знакомых и друзей, пока не начинает бить озноб от избытка чувств. Возможно, это заводят тебя ораторы, а их — телевизионные операторы, которые отслеживают мир глазками своих телекамер.

Объектив завораживает снимаемого человека, как глаз змеи кролика. Ты чувствуешь движение крови в ушах, они увеличиваются, как разрастается до размеров футбольного мяча полость рта, когда к десну произведена инъекция новокаина перед удалением зуба.

Недавно узнал о новейших разработках медиков: оказывается, лишаясь зуба, теряешь часть памяти, а у меня ничего не осталось во рту…

Рекламное агентство «Гнида» занимается исключительно средствами от перхоти. Шампунь достает до самого сердца перхоти. А если уж совсем прижмет неумолимая судьба, приходите в ателье «Кутюрье», во дворе магазина «Солнышко», где Анжела Сидорчук сошьет все, что пожелаете. Работает и одновременно, без отрыва от вечности, в юридическом учится. Быть бы ей судьей, никто бы не ушел без смертного приговора. Одно вот непонятно, в городе столько стало дипломированных юристов, по идее давно должны были бы всех бандитов и жуликов раскрыть. И учатся юристы пять-шесть лет: контрольные, экзамены. Следствие по делу и не по делу. Преступность пополняется кем? Самоучки, криминальные самородки, зачетов и контрольных работ не сдают, разворачивают свою преступную деятельность без лицензирования, легко уходят от погони. Поганцы. Круговая порука, что ли, переходящая в круговую оборону, до круглого идиотизма? Сращивание? Уркистан, страна урука. Мы всю жизнь проводим в перманентном следственном эксперименте.

Еще одна достопримечательность того дома на углу, там же — парикмахерская. В ней я однажды просидел более часа, хотя очереди не было. Обслуживались два парня, один светлый, другой брюнет. Чернявый волосы осветлял, а блондин выбрал для своего зрительного образа Жуковой черный цвет.

Меня постригли под пенсионера, чтобы я мог свой чубчик, похожий на украинский оселедец, набок зачесывать, закрывая голый череп. Правда, эксперимент не блеснул частотой, и череп мой оказался гол, и волосня топорщилась, как на бобике. Или это от постороннего взгляда в затылок? Того, чей взгляд ты вдруг встретишь в толпе. Он кашляет, чихает и пускает солнечный ветер — инопланетянин. Только не надо плакаться в бронежилет: кому сейчас легко?

Народные колготки — спонсор показа по телевидению этих колготок и того, что в них одет. Телеоператор, оператор тела. Основная жизнь разворачивается, когда мы уже не молоды и некрасивы. Вся фотогеничность и соответствующая телепривлекательность в прошлом.

Говорят, в психушках много талантливых, нестандартно мыслящих людей. И уже применяется способ лечить их через приобщение к искусству — арттерапию. Ну, рисуют, лепят из глины, выступают на сцене, создают мыльные оперы. Вот там и надо заказывать и рекламные клипы. Лучше существующих они не станут, но, по крайней мере, будешь знать, что рекламная белиберда произведена в сумасшедшем доме и умеришь негодование.

Может, кого-то вылечим, если, как сапожник без сапог, они не будут никогда смотреть собственную кирзовую продукцию.

Мой друг Стас высказал мысль об одноразовых умах. Их хватает на производство одного интеллектуального единственного выстрела. Дальше идут вариации, а если эта идея ложная, то общество тормозится на точке замерзания, отмеченной на черте бедности.

Начинается с пустяка. У одного насморк приключился. Ходил с носовыми платками в каждом кармане. Потом воспалилось что-то за глазом, фронтит, что ли, растет, глаз выдавливает. Пришлось хирургу вмешиваться. Даже не знаю, не хочу знать, глаз удалил, что ли? У нас на Колыме все, что окружает тебя, имеет свою гангрену. И болезнь, и смерть, и жизнь. Смена руководства имеет некоторые положительные черты: можно вдогонку ушедшему показать язык, надеясь, что новый будет лучше. Как далматинец-альбинос: ни пятнышка.

Магаданское лето — как гулькин нос, мокрый и холодный. С первым теплом Магадан напоминает гибрид новостройки с кладбищем.

Незаконная помойка, незаконный мусорок. Как говорится в одном объявлении, безработный аристократ примет в дар яхту, особняк, 0,5 литра водки и соленый огурец.

Иду в районе старого Дома быта, у недостроенного жилого здания, по пустырю, на ходу пью баночное пиво. Там мне предлагали купить дорогую кожаную куртку. В ней вмонтирована кобура для пистолета, ножны для кинжала и бурдюк для вина.

Что-то чернеет впереди, уж не мертвая ли собака? У кошки боли, у собаки боли, а Васенька попляшет на острове Бали.

Подхожу, а это обгоревшая автомобильная покрышка, скат, похоже на мертвый скот. Автомобильные кладбища у нас прямо во дворах. У моего дома остов «Форда» стоял лет восемь, пока его не уперли в металлолом новые бомжи. Там еще рядом с домом знаменитого певца стоял барак с огромной надписью «SOS». Он снесен, взамен пустырь, покрывшийся густой травой полыни и иван-чая.

Дома, закопченные вселенским огнем — как люстры Чижевского, разбросаны по всему городу. Лай собак вплетается в лязг железа, под порывы ветра с моря. Мертвые неподвижные машины. Шанхай на берегу глубоководной бухты Нагаева. Полумертвый дом, где разместятся теперь инвалиды-трудоголики, они прославят родину трудом: такой у них на стене остался несокрушимый плакат с тех времен.

На задворках этой техногенки пять лет назад я выпил пива с другом Генкой. У него такие надгробные дуги, что хочется на них подвесить колокольчики. Ненавижу Гену я, от него клокочет Генуя. Пацаном, если верить ему самому, Генка выдул за раз полтора литра самогона и с тех пор в рот не берет. Умелец. Как ты только можешь?

А у меня такие гены офигенные. Все мы умельцы. И главный в этом Ельцин. Горби был лидером, царем великой державы, а теперь пиццу рекламирует. А народ? Не каждому такая пицца по карману. А кто-то такую еду задаром есть не станет, подавай ему лобстера, по цене две минимальные оплаты труда, хоть в лоб, хоть по лбу.

Серые тучи слоистые, как тесто для сдобы, бледная синева, как побритые щеки лица кавказской национальности. Ветер с моря холодный давит на слезы, а посильней — на насморк.

Старый Дом быта. Здесь моя вера бита, не сбылось починить самовар, унес его обратно, стоит неисправный, сувенир прошлого века. А ведь договор с директором составляли, аванс вносил.

Как предлагает реклама, «если хочете, звоните прямо сейчас». А я что-то не хочу, лучше побреду домой.

Из болота тащить огород

Кооператив «Наперсток». Ветераны войны и труда обслуживаются вне очереди.

Объявление

Стас купил двухкомнатную квартиру в том же городке под Питером, где Тата с Михалычем, в соседнем доме. Познакомились не в Магадане, а здесь, теперь шлют в Магадан совместные приветы.

Завидев меня, люди обычно спрашивают о моем уникальном друге, либо о моей красавице-жене. Я им только в таком качестве интересен, урод. Естественно: ведь во мне нет того колорита, какой у Стаса. Иной раз напеваю: «Я не рыба, я не мясо, я растительный белок». Больше всего на свете мой приятель любит рыбалку, а его дача в системе Вуоксы как раз и есть беспрерывная рыбалка. Вода с зарослями камыша плещется сразу за огородом. Он так хотел. Ему дача меньше нужна, чем это малопроточное озеро, заросшее камышом, который он сразу подводно покосил литовкой, высветлил дорожку, и утки с крохотными утятами стали выходить на берег. Да и рыба тоже в камышовую просеку заплывает. Прямо в сеть. Любопытство ее губит.

Стас чувствует себя рыбаком, обязанным рассказывать рыбацкие истории. Даже если в них ничего нет о рыбе. Тогда и рак — достойный персонаж. Или это рыба при игре в домино. Вообще-то все у него произошло в этом милом местечке, как в легенде о сотворении мира. Была земля, залитая водой, — санитарная зона военного санатория. Да, один в поле не воин. А в лесу, на болоте — партизан! Стас еще и санитар леса, мусор сгребает.

Договорился, две боевые машины пехоты пригнали. С предоплатой — 20 бутылок водки. Водку водители выпили. Завели трос за камень, величиной с БТР, дернули. Порвали трос. Плюнули, уехали. Пришлось самому 200 тачек песка перевезти, камень засыпать, уложить почву, а поверх навоз.

Валентина Ивановна, ваш навоз лучше, — говорят соседи-дачники. Отшучивается: у нас двойной навоз! Сгодится для морковки. Правда, хозяйка больше любит перчики, носится с ними, как с малыми детьми. А в центре устроили грядку резеды, так и хочется срифмовать с резидентом. Тогда радистка — редиска. Хочется Валентине быть хозяйкой красоты, а не просто дачи.

Я не могу оторваться от грядки, жадно вдыхаю чудный аромат, грезя о Париже. Правда, листая потом одну из энциклопедий, нахожу статью «ЗАПАХИ возбуждающие» — запахи, которые, по мнению исследователей или по общественному мнению (см.), способны стимулировать возбуждение или хотя бы интерес со стороны противоположного пола. Считается, что на мужчин возбуждающе действуют запахи гвоздики, мускуса, циберта, а на женщин — резеды, гелиотропа, жасмина, фиалки, розы.

А помидоры на рынке столь дешевы, что нет смысла упираться их выращивать, — сказала Валюшка. Вот и Гайдар тоже высказывался, обосновывая грядущее падение золотодобычи: мол, если нам понадобится золото, мы его купим на нью-йоркской бирже. Один раз заявил, что на Колыме лишние люди, сплошь Онегины и Печорины, теперь сколько лет опровергают, опровергнуть не могут.

Возле дома Стаса, обычной пятиэтажки, каких немало и в Магадане, огромная лужа, как зеркало погоды городка, отражает солнце на закате. Сказано: «Если на улице нет дождя, то это к дождю». Моросило весь день, вызывая остановку сознания, к вечеру залило все, что можно, туманный выхлоп лег на вершину заводской трубы. Перефразировав Демокрита, можно сказать, что дважды нельзя сесть в одну и ту же лужу, тем самым сев в нее.

Я еще в начале своего колымского бытия пришел к такому выводу: «пора дождей заставляет быть оптимистом». Крыша протекла, зато лесные пожары погасли. Лед не растаял, зато поражаемость солнечными ударами равна нулю. Не хватает денег на окорочка, зато избавлен от вредных влияний гормональных препаратов. Отключили воду в подъезде — не зальешь соседей.

Неподалеку от Стасова дома — поле бывшего военного аэродрома, там еще растут голубые грибки, вызывающие прекрасные видения всеобщего благоденствия посткоммунизма. Там же гаражи, где Стас купил себе бокс и вместо машины продержал первую зиму тонну картошки, правда, пришлось ее отдать задаром, так как продать нереально, а самим съесть — тем более. А гнать самогон еще не пришло в голову.

На огороде заработать невозможно. Картошка как стоила тысячу рублей килограмм осенью, так и весной тысячу. Один старик привез на базар картофель, хотел подешевле загнать, так азеры, хозяева рынка, разбросали овощ по всей площади, а сам огородник неведомо как оказался в кутузке. Пользуясь обилием свободного времени, размышлял: уж не в честь ли полководца Михаила Кутузова названо в народе это заведение? А вот в честь Суворова, в городке есть ему памятник, училище открыто. А в честь адмирала Нахимова мелких преступников отправляют на химию.

Позднее, несколько лет спустя в Магадане, возле здания суда (иди сюда!) видел я газон, огороженный пластиковой лентой с надписью «Место преступления». Ничего на нем не растет. Почти ничего. Но в двух местах прочикнулось нечто похожее на грибы. И вот ведь мысль работает! Представил, что, наряду с наркодельцами, есть и наркобездельники. Отбросил. И тут же осенило. Может, кто-то у здания суда сбросил «товар». Надо присмотреться, может, там и шалфей растет.

В центре кафе «Золотинка» было. Напротив политехникума. Потом его превратили в налоговую полицию, потом в наркоконтроль. Но там грибов не замечалось.

Насыщение рынка — до рвоты. В России он всегда останется черным, пока его держат «черные». Они и в Магадане заправляют: строят капитализм с человеческим лицом кавказской национальности. Полтора миллиарда долларов из страны уходит в Азербайджан, семьям. Все торговки, местные девки, состоят с кавказцами в групповом браке. За возможность работать готовы отдаваться. Стас им, сексуальным рабыням, сочувствует, в то же время, предубежден против торговок прежнего типа, отлученных от товарной массы: они как осколок социализма с нечеловеческим лицом — равнодушны к покупателям и даже радуются, если те проходят мимо. Правде нужно смотреть в глаза, а лжи, как дареному коню, не заглядывай в зубы.

Рассказываю, а сам думаю: надо же соблюдать политкорректность. Ее американцы выдумали, чтобы неграм бросить леща. Тогда надо все переиначить. Не цветные металлы, а афрометаллы. Черный, закопченный черными дизельными автомобилями афроснег. Не цветное кино, а афрокино. Не чернорабочий, а афрорабочий, афро-колхозница. Проникновение в магазин с афровхода. Не негритянка, а Афродита. Не Черномырдин, а Афромырдин. Соответственно Афро-шевский, вместо Чернышевского. Не Шварценнеггер, а Афроафрин.

Неигровое кино — соответственно, — афрокино. Черное море — Афро-море. Черные ящики самолетов, с самописцами — афроящики. Цветная капуста — афрокапуста.

Скоро они, соблюдая политкорректность, перестанут женщин женщинами называть, чтобы не оскорблять голубых. С другой стороны, рискнул спросить, почему водка «Голубой топаз» такая дорогая, так продавщица с гримаской ответила, мол, купите дешевую.

Страна третьего мира, на самом деле третьего сорта. Тоже политкорректность.

Как всегда, Стас заводит эмоциональный разговор, похожий на бред тифозного больного — про женщин, это любимый конек моего друга — здешние жительницы, гибриды славян с финнами и прибалтами. Не столь хороши, чтобы вызвать его интерес. К славянам словами приболтаны. Нет красоты и живости, как, скажем, у магаданок, здешние по темпераменту напоминают рыбу, а он предпочитает другую рыбалку. Упоминание о северной стране вызывает у него в подкорке ассоциацию с финским ножом, и вот уже ответвление разговора готово.

Рассказывает про соседей. В одной семье хозяйка — хорошая кулинарка, но может и курицу зарубить, а ее сестра убила мужа. Поэтому сосед не спит ночами уже десять лет. Баба-джан, батоно, отломи кусок батона!

С финнами и галлами, — подхватываю я, — ходят сплошь с фингалами. В органах власти мало женщин, зато немало голубых. А не найдется ли тут девочка по вызову? А у нас тут целая пожарная команда по вызову, женская, — парирует собеседник. (Или впаривает?)

— Как бы ни была жена безмозгла, — вдруг прозревает Стас, — жить приходится ее умом, за ней последнее слово. Муж — голова, жена — шея. (Правда, иной раз роль шеи исполняет мать.) Это американцы на любой серьезный случай принятия решения имеют у ноги адвоката, а у нас живут своим умом. При наличии жены змеиномудрой.

В Магадане Стас оставил друга Петю, который ни один шаг не делает без женсовета, даже в мелочах. Докладывает обстановку, а она тут же — оперативное решение сообщает.

Позже Петр сломал ключицу — будто бы от дружеских объятий. Ему скрепили ключичную кость титановой пластинкой на винтиках, а когда заросла, вновь хирургически вырезали ценный металл. Медики выдали справку с гербовой печатью: мол, протезы, не террорист Петр Петрович, а законопослушный человек, хотя и не чужд остеопорозу.

Но его все равно заставляли проходить через рамку в аэропорту, дивясь, что у него звенит, ведь металл уже давно удалили. Справку предъявлял, можно было бы и не трогать мужика, но накой она нужна, справка, если так красиво звенит?

Почему рыба гниет с головы? У нее шеи нет. А наши, магаданские шеи, морозоустойчивые красавицы, с большой буквы Умницы. Например, жена Стаса, изобретатель по жизни. Вот одно ее ноу-хау. Стас никак не расстанется с городом у Охотского моря и намеренно поддерживает эффект своего присутствия в нем. И можно из Питера набрать магаданский номер мужа, услышать два слова и положить трубку, пока не произошло соединение и не заработал счетчик тарифа. Бесплатно узнать то, что необходимо. Основная информация укладывается в два слова. Главное, жив — а подробности потом. Пьет, ест, общается с друзьями. Что может быть нового, если он из тебя тысячу лет кровь пьет. Кстати, артериальное давление здесь мучит ее меньше, чем в Магадане. Она принимала мумие с Кубы, чувствовала прилив сил, работала на две ставки, мыла лестницы. Спала по два часа в сутки. Смотрела все сериалы и еще читала.

Честно сказать, я робею перед людьми, которые смотрят сериалы, моего психического здоровья на них не хватает.

Кстати сказать, люди и в жизни бывают несдержанны, и это меня обескураживает и подвигает на цинизм. Как-то в Магадане плачет один поэт, нежная душа, по основной профессии спортивный тренер: умерла Наталья Николаевна, его первая жена. А что плакать-то, вторая ведь осталась, — говорю. А первая жена, как первый блин — комом. Чего убиваться-то?

Вздохнул, слезы проглотил. И правда! А давай выпьем!

Однажды Стас принес несколько мелких яиц из-под несушки, показал внучке Ксюше, уверял, что не куриные, а вороньи: молодчинка бабушка, достает их, лазая по деревьям. Не веришь? Ты спроси, нужна ли ей стремянка.

А как же, — отвечает Валентина Ивановна, имея в виду свое увлечение книгами: почти ежедневно она протирает их на стеллажах, высящихся до самого потолка. Ксюша усомнилась: мол, у бабы пузо толстое весьма, чтобы по деревьям лазать. Но прошло несколько дней, поверила деду. После того, как ночевала с взрослыми на даче и утром увидела пробитую якобы воронами полиэтиленовую пленку. Поверила, что есть на свете крупные сильные птицы, несущие яйца, поменьше куриных, вот их-то и стоит требовать у бабушки.

С этой прелестной девочкой мы ходили на опушку леса, собирали бруснику, чернику, малину, землянику — все по ягодке, нашли и один не ядовитый грибок. Похоже, малышка унаследовала от деда его артистизм и неуемную рыбацкую фантазию. Через пару лет она пришлет ему письмо в Магадан, когда он не выдержит размеренности и безмятежности материковской жизни и снова уедет фонтанировать: «Тоска и грусть. Поэтому сломала твой компьютер».

Однажды я видел, как дед давал ей урок русского языка. Кажется, она спросила, как писать «лыжи».

— Что ж, правило известное, жи-ши пишутся через и. Примеры? Пожалуйста: ханжи, Чан-Кайши.

Мальчик в Ксюшином садике, Макс, боится темноты. Дети его запирали и пугали. Дед ее журит: нельзя научить смелости запугиваниями. Ну и что, — говорит Ксюша, — мы же его не били.

Во дворе она в своей возрастной категории первая принцесса. Однажды я видел, как красавица стояла, одетая и обутая, в темной прихожей, в позе напряженного прислушивания, не выходила во двор, это было бы ниже ее достоинства, выжидала, когда позовут.

Сердце мое зашлось каким-то непривычным чувством. Господь одарил меня старостью, начальную фазу которой я теперь переживаю с благодарностью и благоговением, как бывало, в детстве, появление новой сложной игрушки. Зато была первая любовь — девочка с синими глазами, похожими на лучики, идущие от крохотной лампочки. Как мечтали мы тогда стать большими, танцевать фокстрот и шимми! Мне безумно нравилось наблюдать, как она что-нибудь делает или ничего не делает и покачивает головой, соглашаясь со словами учительницы. Или же она кивала ходу своих девичьих мыслей, шевеля пружинками волос, висящих там, где должны быть бакенбарды.

Лет в 10–11 это существо — глупенькое, таким и останется до старости, но набирает, год за годом, женские формы, ею любуешься и забываешь про умственные данные. Как говорится, наша штангистка не сумела одолеть штангу, но спортивные фанаты были покорены ее грацией.

А тут еще по телевидению показали сюжет: девочке из Магадана пересадили сердце. После такой хирургии нельзя жить на Севере. Администрация выдала жилищную субсидию, а что на нее купишь на материке — разве что комнату в коммуналке. Надо еженедельно показываться московскому кардиологу. Не налетаешься из Магадана.

Хорошо хоть у Ксюши со здоровьем нормально. Не богатырское, конечно, но и никакой катастрофы. Но все равно тревожно, когда она рядом. Вот так же не могу без внутренней слезы смотреть на бездомных котят. Их хрупкость приводит меня в ужас. Погибнут ведь, как пить дать.

Дети у подъезда тискают котят, либо играют в удобных дворах, защищенных от автомобилей, это бросается в глаза после бесприютного Магадана. Катаются с горки, пинают мяч, играют в дочки-матери. Торт из лопуха посыпают ягодами бузины. Стас не одобряет игр в еду. Для него пища — святое.

Кстати, дачный сосед Стаса питается лопухами, будучи вегетарианцем, жена поддерживает его в этом начинании и зовет за глаза лопушком. Немало денег можно сберечь, перейдя на подножный корм. Ну, это Стас знал по военным годам детства. А вот что он понял вдали от Магадана: оказывается, можно жить, не борясь, а лишь наслаждаясь.

Что по-настоящему волнует Стаса, так это половое воспитание младшего поколения. Вместе с внучкой выясняет, для чего нужен купальник — титьки закрывать, а вот дед и не думает это делать, хотя ему был бы впору первый или даже второй номер. Наших кукол — матрешек и пупсов — демократы извели, куда ни глянь — Барби с бюстом! Нельзя допускать, чтобы маленькие девочки задавались взрослым вопросом, пусть растут в неведении до поры до времени, а иначе это растление. И привел в пример растение. Если яблонька у него в Запорожье раньше времени выбрасывала несколько десятков цветков, Стас их обрывал: погоди, милая, не спеши, на будущий год невестой станешь.

В том конце города, где дача Михалыча и Таты, земля песчаная, как пух, а у Стаса первосортная глина. Неплохо на ней растет осока. Ну и что, лишь бы опора была корням, а мы подкормим, — не унывает Стас, — плодородной почвы подсыплем.

Современные лавочники вот так устраивают свои магазины: используют стены, какие ни есть ободранные, покрывают пластиковой облицовкой, навешивают двери с фальшивой позолотой, и вперед, к обогащению. Немного похоже на кирпич в коробке от торта.

Совершив первый обман по части несоответствия внешнего вида и внутренней сути, они легко впаривают клиенту жратву с истекшим сроком хранения, генетически измененную картошку, с геном человека, всучивают кофе, а это вовсе не кофе, табак, который разве что пахнет махрой. Куриные окорочка, названные ножками Буша, ручки бы им пообрывать, вообще пахнут ногами.

В советские времена куры Магаданского производства отдавали рыбой из-за неумеренного прикорма поголовья рыбной мукой, и кто-то хлестнул по этой ситуации фельетоном «Уха из петуха» — или Уласовский, или Павлов.

Мой кот когда-то любил играть куриными косточками с последующим употреблением внутрь, а от бушевских издалека нос воротит. Впрочем, возможно, причина в ином: он просто состарился, бережет клыки, отчего у него ужасно пахнет изо рта. Я чищу ему зубы щеточкой, но вкус пасты ему не нравится. Он долго плюется и чихает после чистки. Явно слышится в его фырканье что-то нецензурное.

— Земля не обманет, — любит приговаривать Стас. — Если ее щедро полить собственным потом и дерьмом.

Но дерьмо может обмануть землю. Привез с очистных сооружений две машины отходов, чрезвычайно довольный сделкой, свалил посреди огорода и только собрался разносить по грядкам, на него, матерясь и плюясь, набросились соседи, наперебой вразумляя, сколько содержится в отходах предельно допустимых норм марганца, цинка, диоксидов, хренидов и мерзидов, солей тяжелых металлов и различных возбудителей. Вся таблица Менделеева и весь уголовный кодекс в этих в стоках. Сам отравишься, и нас погубишь!

Куда деваться? Не руби с плеча, стреляй с колена! Пробовал дерьмо жечь, да вонь невыносимая. Пусть лежит, лет через пятьсот перепреет, — так решил.

Зловонную кучу освоили зловещие зелено-золотые мухи и комары, явные мутанты, с особой жестокостью впиваются они в истонченную кожу северного, природой обиженного человека. Поверьте, это не фигуры речи, я знаю, о чем говорю. Мы скоро выучимся, может быть: будем похожи на людей в других странах. Перестанем сорить и гадить себе на голову, это будет другая страна.

Мы уже приглашаем другие страны: привозите свое дерьмо, мы его захороним. Хотя свое никак не удосужимся зарыть.

А вам дадим свою воду, самую чистую в мире, байкальскую, продадим в бутылках. Если ее раньше не разворуют.

Фига из двух пальцев

Моя точка зрения совместилась с точкой кипения.

Крик немолодого аморала

На дачном участке, рядом с продукцией очистных — куча пиломатериалов, восхищающая Стаса дешевизной и обилием. С детства воспитанный военной голодухой, он привык ценить каждую хлебную крошку. Для него идеал жизни — много еды, погружение в пищу, как при изучении иностранного языка — погружение в языковую среду. Житель степи, с таким же пиететом относится он к любой досточке, хотя и купается в древесном изобилии Карельского перешейка. Неважно, что и на Колыме леса вдосталь. Сам материал диктует ему азарт поведения, заставляет мастерить и строить, наслаждаясь процессом, его ксилофоническим звучанием. В Москве есть театр на досках, который мне так и не удалось посетить, но само название запомнилось и легко приклеилось к этой горе пиломатериалов. Может быть, я временами чувствовал себя артистом театра на досках.

Несколько дней мы относили лесной некондишн к домику, раскладывая на четыре кучи: для строительства забора, на обшивку домика, дрова и прочее.

Синица сидела на елке, что у крыльца домика, Стас угостил ее шкуркой щуки.

Стрекоза пролетела. Скоро их будет много, на них примется охотиться кобчик.

А хочешь, подарю тебе запись дятла? Качество звука — долби.

Прожить несколько жизней — такое естественное всеобщее желание. Забросить усы и зацепиться за камень — подобно клубнике. Перенести свой домик, подобно улитке. Работать сразу на трех столах и жить в двух квартирах и на трех дачах, любить несколько женщин и несколько местностей, пока не разорвется сердце. Одного такого многостаночника вычисляю по объявлению: «Куплю бивень мамонта, клык моржа, зуб кашалота, рог барана, хвост колонка, перо павлина, хвост ящерицы, шейку рака, когти электромонтера».

Да кто ж тебе продаст, чучело! И чего это так разботвился? Жена рога наставила, небось?

Кувшинка на воде — живая восковая прелесть.

Ящерка в кресле под белой, пожароустойчивой тканью, величиной со спичку, угрожающе щерится. Рябина, методично расставившая свои ветви с красными ягодами. Березка шепчет другой березке заветное.

— Однажды, — рассказывал Стас, — пилил ольху, тут закричали гуси, 400 птиц, все небо в гусях. Такое бывает только в раю. Когда вижу одного гуся, я покрываюсь гусиной кожей, а тут такая стая!

В лад приятелю вспоминаю, что 24 мая на водохранилище Магаданской ТЭЦ прямо в снег и лед прилетела и опустилась стайка лебедей, а в городе отопление успели отключить. Чуть не погибли пернатые! В это водохранилище всегда теплую воду сливали, вот и разбаловали красавцев. Оказывается, нужны мы им, диким пернатым. Помнят наше, пусть и невольное, добро.

Эту, а может, и другую гусиную стаю я видел, гуляя на берегу бухты Нагаева. Живую змейку, из пернатых тел, увидел и обомлел. Сверху они широко глядели на колымские просторы, словно прикидывая на глаз оленеемкость тундры.

От мыслей отвлек мальчик: шел себе с родителями, медленно поднимаясь по склону.

— Гуси разговаривают, как воробьи? — спросил у матери.

— Не болтай глупости, — отбрила та.

Эту информацию Стас пропускает мимо ушей и рассказывает, как, садя картошку, наблюдал охоту стрекоз на комаров, а на стрекоз, и свою очередь, охотились кобчики. Так это было непривычно, что не смог удивиться, и теперь ждет повторения, уже скорого, когда появится звезда между этим и этим деревом.

Здесь разница с Питером в цветении черемухи две недели — такая же, как между Талой и Магаданом. Здесь три часа электричкой едешь, а там семь часов автобусом. Черемуховое дерево ростом в мять метров, а на Чукотке я видел черемуху ростом меньше карандаша, и цвела. И пахла.

Чаек здесь множество, на водохранилище. Летят спать и возвращаются молча. Устают от собственного крика.

— Чайка однажды долбанула в воздухе ястреба, — рассказывает Стас. — Один добряк кормил чаек булкой с балкона, и птицы нечаянно разбили ему балконное стекло. Сорока у гнезда дроздов бродила, искала поживу, ее долбали тысячу раз, но однажды не достали: схватила птенца и утащила.

Сорока перетирает косточки сидящих рядом сорок, числом не менее сорока. Мистическое число.

Дочь Стаса Лида думала, что в клубнике крыса, стала прогонять. Неизвестное существо шмыгнуло между кустиками и взлетело на полуметровую высоту — черная стремительная гибкая птица дрозд, любитель клубнички.

На дачу Стаса я езжу с его квартиры на велосипеде, маленькое сиденье под моим чрезмерным весом врезается в тело, и я на своей шкуре постигаю, что такое казнить посажением на кол. Но не на иглу же!

Я чучелом стану, от всякого сброда начну защищать честь огорода. Запою, как певец Шура беззубый, от боли. Маленькая русалочка из сказки Андерсена от чудовищной муки никак не могла встать на ноги, сотворенные из ее хвоста. У меня нечто похожее с тем, откуда ноги растут. Морские офицеры любят дамские велосипеды, — делится наблюдением Стас и загадочно улыбается. Я невольно нахожу в городке этих офицеров. Точно, едут на дамских велосипедах. Интересно, какие у них корабли и где они базируются? Небось, военная тайна.

На первом от дачи перекрестке лесной дороги недвижно скрючился сбитый машиной велосипедист. Переднее колесо велосипеда смято в яйцо, лобовое стекло машины разбито. У иномарки это неподвижное тело: мужчина в обычной по местной моде экипировке, с рюкзачком — органическое продолжение спортивного стиля. Здесь все с тележками. Памятник Чапаеву возле военного училища, одна из фигур тащит станковый пулемет, живо напоминая этих тележечников. Поднимающаяся по эскалатору женщина с рюкзачком и тележкой походит на всадника в бурке, с пулеметом «Максим».

Кто он, велосипедист, что произошло, я не стал расспрашивать, надеясь разузнать из местной газеты, но ничего в ней не нашел. Возможно, 40 лет, столько убитому на вид, наложилось на 40 градусов. Заплати за землю налоги и спи спокойно, дорогой товарищ!

Я вдруг ощущаю устойчивое эмоциональное равновесие, и даже небольшой подъем. Это реакция подлого организма, с которым мы в разладе. Временный передых. Жизнь отравлена непреходящим ощущением катастрофы. Если этого тянущего чувства нет, наступает мгновение счастья. Оглянись: тебя весь день не мучили, не пытали. Ты ждал боли, был к ней готов и устал от ожидания. А здесь-то явно пуля пролетела в молоко, в молочную реку с кисельными берегами, и можно расслабиться между перебежками из воронки в воронку.

Хороша ложка к обеду, вилка к ужину.

От частых регулярных дождей куча горбылей пахнет влажной свежей древесиной, смолой и корой, немного скипидаром, заманивая в детство, в деревню.

Танец дождя на танце живота.

Отец друга моего раннего детства, демобилизованный после фронта и армейской службы, вот так же занимался строительством, и мы, пятилетние мальчишки, играли на бревнах в незатейливые подвижные игры. Не обходилось без синяков и царапин. За одного бдым двух не бдым дают и еще догоняют: бдым-бдым.

Больше всего ребятне нравилось бывать в новеньком нужнике, дышать густым скипидарно-медовом запахом, перебивающим вонь испражнений. А рядом лежал кристалл соли, величиной с коровью голову, с кавернами, пролизанными Бурениным языком. Я тоже лизал ту соль, она казалась сладкой.

В конце марта в Магадане гололед — грязный и глянцевый, он напоминает соль-лизунец тех давних деревенских времен.

Вот и теперь, почти полвека спустя, похожее сочетание ароматов дерева и экскрементов. А в дополнение — комары, после их укусов ноги чешутся так, что хочется их обрубить. Очаг возбуждения в мозгу не гаснет, заставляя думать только о насекомых. Наверное, они выводят потомство прямо на влажных досках. Я стал искать личинок, а нашел небольшое, с куриное яйцо, осиное гнездо и вялую, как с похмелья, бабочку.

То и дело Стас взрывался особым ликованием созидателя, наливался здоровой краснотой не пьющего и не курящего человека. Ведаю, что удачно забитый гвоздь дает не меньшее, а большее удовольствие, чем интеллектуальный труд. На строительство я сам ни разу в жизни не отваживался, разве что из водопроводных труб и древесно-волокнистых плит соорудил стеллаж для книг, и то накатила и не отпускала несколько дней незабываемая гамма положительных чувств. Я победитель, воин. Бачок починишь, и чувствуешь себя достойным ласки красивой своенравной женщины. Особенно если фурия впала в эйфорию.

Первоначально я помогал Стасу изладить лежанку — из панцирной сетки и одной кроватной спинки. Нарастить, укрепить, приделать ноги. Ну, в другом смысле.

Я играл роль зрителя в этом театре на досках. От меня он заводился. От моей инертности, измученности и морально-политической усталости. Где бы он еще нашел такого терпеливого невозмутимого слушателя? Такого молчуна? Я внезапно понял, что он завидовал тому, как безропотно я молчу.

Однажды на берегу Нагаевской бухты Стас, — так он внезапно рассказал, — попал в цепкие руки незнакомца, который часа два без перерыва изливал свою колымскую жизнь, извилистый путь от бича до заместителя прокурора области, потом закашлялся, долго сплевывал мокроту и попросил прийти на другой день, дослушать. Мол, я тебе заплачу, только обязательно приходи, а то такого терпеливого и невозмутимого слушателя вижу впервые в жизни. Вот ведь как получилось: коллекционер похвал получил комплимент без усилий. Примерил непривычную шинель слушателя. На самом деле Стас не молчит, даже когда ест, даже во сне говорит и говорит, а тут какое-то затмение нашло. Или просветление? Но это неплохо для жизни — интуитивно чуять прокурора.

Доски, набитые на кровать в виде щита поверх панцирной сетки, подо мной слегка прогибались, позвоночник сладко ныл, запах свежего дерева, срубленного, но продолжающего жить иной, неведомой людям, жизнью, щекотал ноздри. Казалось, вбей в землю сосновый кол, и он бросит корни. (Слегка отпустит боль, и ты летать изволь!)

Я был счастлив полежать на сооруженной Стасом кровати, уносясь, как на ковре-самолете, в мир, где нет слов, а легкая боль и усталость разливаются в пространстве, образуя с дымком костерка, ароматами томящейся свежей картошки, зеленой травы, хвои, с пучками света в разрывах туч, с ветерком, от которого откладывает в носу, неповторимые парфюмерные комбинации.

Стаса тянет на детские воспоминания. Его старшая сестра прекрасно пела. Когда в доме сломалось радио и монтер полез на столб чинить проводку, она взяла гитару и принялась исполнять нечто популярное тех лет. Монтер подумал, что радиоточка ожила и дело сделано, слез на стальных когтях со столба, вошел в хату с улыбкой победителя, а радио молчит. Опять стал на столб карабкаться, а пение продолжилось. Девушка пела, это было ее обычное состояние. Когда понял, в чем дело, так впечатлился, что стал свататься к певунье. Однако Людочка вышла за африканца. Он ее увез к себе, потом на верблюда выменял. Увидеть бы того верблюда!

Не могу не заметить, что своими рассказами Стас приводит меня в состояние эйфории, словно легкое вино.

Пытаюсь извлечь из кладовых собственной памяти что-то похожее, да куда там. Вот что проносится в голове:

«Бывает, и женщины поют, как кастраты, а не только мужские рубашки носят. У них в пост-бальзаковском возрасте избыток мужских гормонов, но это не значит, что поезд ушел, просто сменил категорию. Каждая красивая женщина кажется мне знакомой, будто я любил ее в юности.

Запальчивая глупость, сказанная в 30 лет, вдруг дозревает, когда тебе 65, наполняется особым видом банальности, похожей на мудрость.

К старости меняется система ценностей, оценка прелестей. Большой бюст у женщины. Хорошо? Состарилась, а все таскает его, словно гирю, позвоночник напрягает. Остеохондроз. Поэтому у некоторых возникают болезни, а ампутация дает облегчение на половину пуда.

Есть старые девы, а есть состарившиеся бездетные женщины, уходящие в работу с головой. Если бы у них было две головы, они бы двумя ушли в работу. Да что там толковать, есть, по крайней мере, две знаменитости с этой проблемой. Актрисы. Смотри на экран, мотай на ус. Не рожавшие еще больше на мужчин походят. Не верю я им, как сказал бы Станиславский».

Второе деяние Стаса — туалет из забитых в грунт заостренных горбылей. На даче можно соблюдать облегченный вариант гигиены. Главная проблема заключалась в яме. В грунтовой воде, выступающей, как недремлющий часовой, едва вонзишь лопату.

Сосед моего приятеля по фамилии Ватник, скорее всего, искаженное Ватман, либо Бетман, вполне возможно одержимый манией, сделал в своем домике чрезвычайно узкие окна, едва кошке пролезть. Таким образом он противостоял возможным разбойникам. В годы войны был сыном полка, потом дорос до сына дивизии. Так что логика железная, мера адекватная. Каково же было изумление моего друга, когда тот сосед показал ему дверцу в земле, открыв которую, можно было якобы попасть в подземный ход, в секс-бомбоубежище. У него не склад ума, а схрон. Крышку мы, правда, так и не подняли, увлеклись разговором.

Стас встречался с головными отклонениями и ранее. Одна из его сотрудниц видела в тайге марсиан, другая по цифрам на настенном календаре читала будущее близких, да и сам он обожал девушек-близнецов, любителей американского бильярда.

Один из дачников двадцать пять лет держал в курятнике личный автомобиль «Жигули», поскольку пользовался персональной «Волгой». От паров куриного помета, одна из составных которого — плавиковая кислота, кузов истончился настолько, что утратил несущую функцию.

Я разговаривал с этим весьма пожилым человеком, он показался разумным. Дом у него капитальный, кирпичный, построенный в ту пору, когда стройматериалы были до смешного дешевы, точнее, причастным к строительству гражданам доставались даром. И тем, кто имел доступ к жидкой валюте. С приходом рыночных отношений, разботвившийся нуворишка дерзнул выйти на новый уровень, превратить дачу в замок, и растил настоящий английский газон, который следует стричь триста лет для достижения задуманного эффекта. Несколько лет стриг, пока не заболел, и тогда энергичный племянник перекопал землю и засеял картошкой.

В беспорядочном разговоре всплыл неведомый Утопильский, примадонн и курак, раб храпа, вундеркит, сохранивший до старости способность производить первородный кал. В позднем детстве он отличался сообразительностью и знал ответы на каверзные вопросы, какими подлавливают на экзаменах, если хотят срезать, например: «Какая вода быстрее закипит, кипяченая или сырая, что на самом деле тяжелее — килограмм пуха или килограмм железа». Безошибочно решал тест: «Можно ли подстрелить дичь зарядом из дроби, если дробь а) барабанная, б) десятичная».

Теперь курак состарился, и у него остались лишь вторичные признаки принадлежности к сильной половине человечества.

Ай, люли, малина, инсулин с адреналином! А ботинки с гуталином.

Стас поведал мне о маленьких хитростях, позволяющих выжить. Покупает кости, старые, начинающие зеленеть: приходит к закрытию, и ему скащают цену вдвое. Мясные обрезки почти задаром достаются. Одному торговцу подарил книжку своих рассказов. Тот посадил жену торговать, а сам пошел в сарай читать. Пришлось от книги отрывать бульдозером. У наших в большей или меньшей мере проявляется любовь к американскому образу жизни. Они уже берут в салон автомобиля бейсбольную биту, а один, по фамилии Сырборман, уверен, что в бейсбол играют монтировкой. Конечно, американские барбекю против нашего шашлыка — все равно что пейджер против мобильника, а часами томить картошку на слабом костерке, до обморочного притока желудочного сока у всех присутствующих — можно было бы назвать американским ноу-хау, если бы Стас был американцем.

Но я отвлекся. Решение туалетной проблемы сопровождалось такими озарениями, как удаление остатков с использованием больших полиэтиленовых мешков и туалетной бумаги «Навигатор» с таблицей логарифмов на рабочей поверхности.

Я сказал, что в Магадане уже вовсю торгуют биотуалетами для дач, но, похоже, Стас остыл к проблеме. Подыскивая подходящие для строения колья, Стас понял, что необходимо рассортировать пиломатериалы. Моя помощь оказалась кстати. Несколько дней мы трудились над созданием штабелей. Над двумя штабелями построили навесы, и они казались издали законченными сооружениями — как бы архитектура малых форм. Напоминали вышки для охраны.

Возможно, энергии, расходованной на сортировку, хватило бы для постройки какого-нибудь небольшого объекта — эта мысль пришла нам одновременно. Перед внутренним взором друга пробежали десятки навесов, скворечен, таежных избушек, сараев, срубленных за колымские десятилетия. И ему вдруг стало жаль затраченных усилий. Если бы трудиться на одном месте, можно было бы возвести какой-нибудь дворец необъятных размеров и красоты неписаной. Особенно обидно это теперь, когда накатили пенсионные годы. Один наш общий знакомый, плотник и писатель, говорят, в одиночку поставил такой. Гордился и ликовал лет десять-пятнадцать, пока его не окружили особняки нуворишей.

С этой дачей Стас немало нянчился. Он повторил за чашкой чая свой рассказ о том, как вел канаву до самого озера, чтобы спустить верховую воду, натолкнулся на старую отводную канаву, прорытую десятилетиями ранее финнами, с бетонированным руслом, очень обрадовался, удвоил усилия, докопал до конца, и грунтовая вода послушно понизилась до приемлемого уровня.

Стас столько возвел домов, что будто бы исчерпал какой-то лимит, и начинать новый ему просто не хочется. А то бы перестроил дачный домик. Он вспомнил сталинский закон, предписывающий строительное прокрустово ложе. Один замахнулся, вывел дом выше нормы, ему шепнули, какой корячится тюремный срок, так шустряк быстро привез 30 машин земли, набросал вокруг, как бы закопал хату, заглубил.

Его же наблюдение: дачники очень уважительны с дачными ворами. Если оскорбишь того, кто у тебя картошку украл, могут пустить красного петуха. Хорошо, хоть не голубого! Стас подчеркивает пристальный интерес людей робких, боязливо законопослушных к разбойникам и бандитам. Судя по интонации, сам он такой же.

Вдруг Стас порывисто вспоминает слесаря на своем заводе: тот не пользовался замком, запирал свой шкафчик, заваривая дверцы электросваркой.

Все время над поселочком дачников, — а это охранная зона военного санатория, — слышится звук кузнечиков. Возможно, это звучат бензопилы: дачники строятся. Великая стройка капитализма. Пусть. Лишь бы не было войны.

Повинуясь какому-то порыву, Стас берет бензопилу и относит соседу, который только что выкупил мощный железобетонный фундамент, в нем свободно могла бы разместиться долговременная огневая точка. Сосед привез машину бруса, хватит на мощный дом. Стас как в банк кладет свою пилу, надеясь вернуть с процентами.

Строители и рыбаки весьма близки по менталитету: и те, и другие преувеличивают. Кто устно, а кто и приписывает. Они очень любят трехэтажные словесные конструкции, будто бы придающие достоверность их фантазиям. Я предложил Стасу назвать его владения «Дача Ложных Показаний», прибить вывеску.

— А меня за это не посадят? — отшутился Стас.

Я еще не знал, что скоро строительная цивилизация докатится до Магадана. Турки, нанятые губернатором Абрамовичем для строительства светлой жизни на Чукотке, возвращаясь из Анадыря, застряли в столице Колымы. Чтобы не тратить времени даром, взяли подряд на ремонт сауны. Работают быстро и красиво, просто даже сладко. И незаметно для себя перестроили банно-прачечный объект в турецкую баню.

Велика Россия, а строят турки. А Киркоров устраивает им поддержку, перепевая песни молодого голосистого Таркана: «А я мама ща ка дам». И дает. Наверное, Аллу называет мамой. Алла Акбар. А что удивляться тяготению к турецкому, ведь каждый болгарин без пяти минут турок, как каждый русский имеет в родне татарина. И вообще в доме певца не говорят о фанере.

И то сказать, тарканами нас, конечно, не удивишь, но когда видишь молодого энергичного парня в песенных конвульсиях, поражаешься длине и незащищенности шеи. Куда только смотрят шеехранители? Пусть бы его брили электрической бритвой, а не клинком, а то боязно, он ведь ни секунды не может пробыть в неподвижности. А шея такая длинная и тонкая.

Как в зеркало пинок

Надо взять пустоту и отсечь все лишнее.

Кредов

Всякое юмористическое путешествие начинается с колымской столицы. Не надо ехать далеко, чтобы попасть в дурацкую ситуацию, их и здесь хоть пруд пруди.

Погода в Магадане вызывает разнообразные переживания. Погода здесь, как телесное наказание. Утром, в туман, хочется застрелиться из одногазового пистолета, в обед повеситься на колготках, а вечером отравиться, причем исключительно сырокопченой колбасой. Но это касается только психически неуравновешенных граждан. У остальных магаданская погода в любое время суток вызывает стойкое желание выпить. Вне зависимости от градуса температуры воздуха, принять жидкий спиритоградус на грудь, как награду за стойкость к полеганию. Вот говорят антиперспиранты, а они запах спирта перебивают?

Бывает, полчаса светит солнышко, по темечку приходится мягкий удар, как мягкой игрушкой по мягкой мебели. Белые, из учебника метеорологии, облака, появляются ниоткуда. И вот уж накатили черные тучи, вместе с холодным ветром, пошел дождь. Вообще-то тучи ниоткуда не взялись, были и раньше, сливались с окружающей местностью, а потом разом расправили плечи. Косы дождя вдали, над сопкой Крутой, где стоит монумент Эрнста Неизвестного «Маска скорби», шепчут о школьном детстве, когда косички соседки вызывали желание дернуть за них.

Слепые и косые, раскосые азиатские дожди, сквозь косые лучи солнца, навевают мысли о системе Брайля. Или вот: дождь не идет, боится укола зонтиком.

Хочется тепла? Изволь. Лето не за горами, а за сопками. Одно условие. Погода у нас с нагрузкой, как торговля в советские времена, когда к нормальному куску австралийской баранины тебе навяливали кусок сала кенгуру. Так и с погодой: если повеет тепло, так за компанию приводит ветер, влагу и метель.

Хочешь сухого воздуха, дождись мороза под тридцать, а более слабый мороз — он влажный, январский, в глотке и во рту циркулирует влага, сглатываешь ее, будто пьешь сырые яйца.

В школе нас приучили, что описания погоды в классической литературе передают переживания героя. Немало наши мастера тратили пороха на описание погоды, будто по совместительству работали в метеослужбе. Я сам улетал на постоянное житье в Магадан в День воды, а приехал в День метеоролога, 23 марта.

Там, где я жил в детстве, местность без реки, озера, моря и даже пруда. Есть такой город. Есть фигура из гипса с арматурой — девушка с веслом. В нее я тайно был влюблен и ревновал к гипсовому дискоболу. Мне казалось, что в ночную пору они целуются, когда никто не видит, и каменный стук раздается в ночной тишине. А в Магадане настоящее море, без конца, без края.

Символом Магадана, его откровением служит для меня картина поздней осени, конец сентября. Стремительно теряет тепло, в испарине тумана, северная природа. Чтобы уснуть, мне надо согреться, а ей остыть. Обманом чувств живых ответим на обман. Тепло нуля и тайна снега растает на губах.

Снег пахнет арбузной мякотью, сказал классик. А если первый снег выпал на торговые ряды, и на тот уголок, где торгуют арбузами? Снег и арбузы вперемешку, синтезированный запах невозможно проигнорировать. Снег валит на копченую горбушу, но я торговли не обрушу. Возьму оброк, я брокер, сыграем, может, в покер.

Мой друг прозаик Альберт Мифтахутдинов как-то признался, что не чужд традиции. У меня, говорит, тоже погода-природа есть в описаниях. Как же: «шел дождь».

Мы хотим коренных перемен, ничего при этом не меняя. Превратившись за последние годы, годы взлета свободы в домоседа, я жажду, чтобы и путешествия происходили без отрыва от дома и дивана.

Возможно, день до вечера коротаем в Магадане только для того, чтобы увидеть самих же себя по телевизору. Ну, например, на митинге. Каждый готовится к нему по-своему. Средства массовой информации — как к экзамену. Мелькает неузнаваемое лицо одного магаданского журналиста. Его младший сын выпал из машины на вираже, ударился головой о поребрик. Отец похудел от переживаний на 15 кг и бороду сбрил.

Мелькает в кадре сосредоточенное лицо руководительницы стрелкового клуба. Будем отстреливаться, — шутила она, когда клубное помещение хотели приватизировать коммерсанты, уж не для подготовки ли киллеров? Недавно ее квартира оказалась обворованной. Что-то искали, оружие, что ли? Компромат? Хорошо, что новый отец области Цветков оказался мастером спорта по стрельбе, взял секцию под свою защиту. Его вассалы заделались стрелками, и вроде даже для понта один заказал себе золотые пули.

Хозяйку частного телеканала увезли с приступом аппендицита, прооперировали, и, очнувшись от наркоза, она воскликнула: «Митинг снимаем двумя камерами, одна с верхней точки». Пока она пребывала в бессознательном виде, ей вспомнилось, как сопровождала губернатора в поездке по золотым полигонам. В белых лодочках шла по ледяному грунту, где в болотниках не всегда проберешься, а вечером, на большом совещании, по типу партийно-хозяйственных активов, порхала уже в тапочках, создавая, как сама это называла, сагу о Форсайтах Магаданского розлива.

Вот она, вот, в кадре, сгусток энергии. На голубом экране беспорядочная курящая и бубнящая толпа смотрится намного привлекательнее, чем на всамделишном продирающем наждачном ветерке. Выступающие лидеры и молчаливые пикетчики с плакатами и страдальцы, не получающие зарплату по нескольку месяцев, в норковых шубах артистично величавы. Трудно устоять от искушения встать с ними за компанию в пикет, а сам Цветков сказал, что примкнул к всеобщей голодовке и сбросил 30 килограммов, предвкушая, как наест их в зарубежных ресторанах.

Возможно, подспудно в каждом живет воспоминание о демонстрациях трудящихся масс советских времен. Привычка — она своего требует. Курить бросать — и то непросто, а общественная жизнь — наркотик, посильнее крэка. До крика. Правда, я изначально не любил демонстраций, они высасывали из меня энергию, как и праздники в целом, опустошают, не спасает и обретенное умение пить водку. Но проведенные под анестезией красные дни календаря переносятся значительно легче, а неизбежное социальное лицемерие становится до лампочки Эдисона.

Сегодня попасть в историю — это заветная и светлая мечта каждого. Но еще больше греет сознание стать героем художественного произведения. Ну, хотя бы абстрактной картины. Как они теперь делаются — понятно. Достаточно взять кусок чего-нибудь и поместить в хорошую раму. Попробуйте. Мой друг Стас хранит дома консервную банку, сплющенную в лепешку. Медведь ее давил в лапах, пока не лопнула, чтобы слизать сладкое сгущенное молоко. Я на эту диковину смотрю подолгу, неотрывно. Гаммы чувств накатывают и умиляют. Да я и себя в раме зеркала люблю рассматривать. Вот он, значит какой, думаю о себе в третьем лице, не очень-то одобряя. Ты меня сводишь с ума. Правда, у меня, как ты говоришь, нет ума, но тогда сводишь с того, что у меня вместо ума.

Боюсь, что у меня совсем не осталось мозгов. Разве что стакан воды там, под черепной крышкой плескается. Я же по гороскопу рыба, а рыба ищет, где глубже. Нельзя родину унести с собой на подошвах сапог, но унести океан в голове — запросто. Но можно утонуть в стакане воды. С другой стороны, ну и что, вода. Как в капле воды отразился весь мир. Значит, не суждено сушить мозги, а только парить. Пусть я выжил из ума, но чиста моя совесть эпохи.

Потом мне встретился знакомый доктор. Это был врач одного диагноза «ушиб мозга, посттравматическое слабоумие». Мол, если тебя кофе в сон бросает, а снотворное бодрит, попробуй цианистый калий, он жизнь тебе, наверное, продлит. Он обосновал новую академию, окопался в ней и никого больше в нее не принимает. Все поняли? Ну, это мы накатили из бутылки с нарисованной на этикетке мерной линейкой. Процесс пития напоминает урок геометрии.

Гуляю по городу. Бормочу под нос. Хочу сидеть я под рябиной, шарахнутый дубиной, потом птенцом застрять под кленом, коленвалопреклоненный и под березой прислоненный, бутылку пива выпивая, посуду детям отдавая. Собираю пыльцу золотую света со старых древ, ласки берез, как старых дев. В воду святую вертикально уходят мгновения-мили, они мне душу промыли. Жизнь переспела плодом авокадо. Как она меня любила, гада. Что это я все про экзотику? А, вспомнил состав обувного крема. На туфли мажут масло авокадо.

Сидел как раз на лавочке, ощущая многозначительные взгляды прохожих, — не просишь ли ты милостыню? И даже готовность подать. Видимо, у меня видок соответствующий. Он бежит себе в волнах на раздутых животах.

Я ведь тоже могу понюхать тебя, псина! Но что я буду с этим делать?

Однако не будем перегибать собаке палку.

Мне так везет, что я второй раз разнашиваю одни и те же ботинки.

В магазине «Весна» лещи за 7–50, и Стас не одобряет покупки, рассматривая мой поступок как покушение на его рыбацкую состоятельность.

В универмаге очень дешевые часы, китайская подделка под Беларусь.

Одному для похудения будто бы пересадили желудок утки: вся пища идет напролет. Все бы ничего, но потом вместо нормальной человеческой речи стал крякать.

А Магадан-то, вспоминаю, на американский манер преображается: сверкающие прилавки, стены облицованы пластиком, потолки, светильники. В гастрономе «Центральный» запах совсем не тот, что был, канализационный, а имитация густых композитных духов. А снедь тоже вся закордонная. На ободранных старых стенах изрядно постаревших шлакоблочных домов, халтурно построенных впопыхах во время великих строек, пластиковая отделка. Надолго ли собаке блин?

У меня апатия, и мне поможет гомеопатия. Берешь обычное лекарство и разводишь в 625 раз. 1–2 молекулы производят в организме революцию на тонком уровне. Будто ты — тот, у кого этот тонкий уровень есть.

Так бы и продовольствием. Любая еда может стать твоим лекарством. А что, можно! Берешь кусочек колбаски весом 3 грамма, одну лососевую икринку, крошку шоколадной конфеты, каплю коньяку, кладешь на язык. Жди, тебя пронзит удар молнии.

Я рассказываю Стасу очень правдивую историю. Один знакомый драматург перед отъездом хвастал, что написал пьесу из современной жизни, когда безработица становится главной приметой дня. Героиня пьесы, яркая сильная духом и телом женщина, чтобы получить место уборщицы подъездов, поддается наглым ухаживаниям плюгавого, престарелого начальника жилищного предприятия. Это тебе и Травиата, и Дездемона в одном лице. Но главная интрига пьесы разворачивается в виртуальном мире, когда она вынуждена переспать с президентом крупного коммерческого банка, чтобы тот спонсировал постановку пьесы.

Чтобы получить роль, молодой артистке, выпускнице театрального вуза, именно ей суждено до поры до времени убирать плевки и окурки из подъездов, пришлось переспать с главным режиссером, а режиссеру иметь интим со сценаристом. Вернее, сценаристкой.

Народ так испоганился, что стесняется настоящих чувств, норовит через пародию достучаться в заплывшие сердца. И вот уже начинающая знаменитость неопределенного пола пародирует известную артистку Васильеву, которая исполняет роль артистки Марии Каллас, поющую партию Аиды в бессмертной опере бессмертного Верди.

Как мы себя любим

Думал я, что каннибал, думал, что пришел на бал.

А это конь пришкандыбал. В пальто от Версаченко.

Человек X

Театр находится от моего дома через дорогу, и то дворами, но как-то не сблизились, а вот телевизионный мир — есть касания. Сам писал сценарии, жена на студии работала, до сих пор ее узнают в гастрономе.

Магаданцы, родные в доску люди, обступают и наступают, будто бы облитые теплым расслабляющим светом и тихой радостью, означающими, что все пока что живы и здоровы и этим здоровьем живы. Созерцать друг друга — это ли не лучшее времяпровождение, мыльная опера, без мыла в самую душу влезет.

Вечером, переключая телевизионные каналы, можно на каждом увидеть себя. А через некоторое время прочесть в газете, млея теплотой сопереживания, о событии, в котором тоже участвовал, жег свои нервы, соглашаясь и возмущаясь с нелепыми формулировками партийцев, погружаясь в идиотизм политики. Ведь даже игнорировать все это столпотворение и молчать в тряпочку — и на это нужны немалые силенки. Тряпочки в наше время тоже непросто достаются. А может быть, нам, изуверски изверившимся, требуется документальное подтверждение собственного существования в подлунном мире?

Если хотите, могу предложить экзотическое объяснение. Гораздо более сильное и жизнеспособное, потому что оно идет из теневого сектора. Было немало жуликов, которые печатали в газетах, а то и просто вывешивали на заборах объявления о посреднических услугах в устройстве на работу за рубежом. Мол, дайте анкеты, копии метрик-петрик, справку о девичьей фамилии бабушки, резюме, то бишь самохарактеристику, и дело в шляпе. При предъявлении шляпы. Поедете в Италию собирать апельсины за достойную оплату в лирах. Человек человеку волк, санитар леса.

Послушные лохи приносили требуемое, вдобавок некую сумму в зеленых и получали затейливую бумажку: мол, занесены в компьютерную базу данных, ждите, будьте готовы по первому требованию, вас вызовут. Ну, поняли? Так вот я думаю, не сродни ли занесению в базу данных фиксация митингов на телевизионную пленку? Заявили свое веское коллективное слово, и это дает основание поскуливать от восторга, а вечером даже крякнуть водчонки в компании — за собственную смелость и социальную активность политического мяса, санкционированную органами местной и верховной власти.

Телевидение высасывает человека, брошенного в телевизионную сеть, как паук муху, оставляя пустую прозрачную оболочку. Но телевизионная составляющая человека, электронное облачко воздействует порою сильнее, чем кровяно-костная субстанция.

Что нагородил? Трудно понять? Ну, короче говоря, однажды в профессиональной компании я впервые видел нашу знаменитую теледикторшу Лену Шубину живьем, и когда она раскрывала рот, чтобы похвалить салат или спросить, за что мы собственно пьем в данный момент, я терялся, будто ловя себя на звуковой галлюцинации. Будто я в пустыне скитался много дней и вдруг услышал голос ангела. По-моему, я в тот вечер очень быстро сошел с круга, чтобы поопределеннее списывать свою раздвоенность на последствия начинающейся интоксикации.

Между тем милый толстячок, спортивный комментатор, рассказал на той же вечеринке, что любимым развлечением его юности, нас он постарше лет на десять-пятнадцать, было декламирование стихов, с небольшим добавлением, чтобы после любой строчки чередовались вставки «в трусах» и «без трусов» и продемонстрировал, как это смешно получается. Ну, типа: «В лесу родилась елочка — в трусах, в лесу она росла — без трусов» и так далее.

Елена переспросила, действительно ли было весело им, хмыкнула и что-то еще добавила. У меня слипались глаза, а ее густой голос, безупречно поставленный на произнесение всех гласных и согласных звуков, как это свойственно русской речи, звучал внутри черепной коробки, грозя ее расколоть.

Теперь такого нет, дикторы сметены жестоким ураганом, это примета времени. Дикторы — не демократично. Перекресток мнений придумали — дичь какая-то. Меня втянули. Остановили на улице, пытают страшной пыткой. Надо было мне руками помахать, сделать вид, что глухонемой, тогда уж точно по радио бы не передали, не опозорили. А то пустили на радио мой голос, а меня многие знают. Им-то что, молодому поколению — переступили и пошли, а как ты помнишь, Стас, несколько дней кудахтаешь над выеденным яйцом, в нем же игла должна быть.

Другие там верх держат, — жалуюсь Стасу. Привыкай делиться, хотя бы мнением. В газету неси плоды умственных трудов. Я мол, по улице шел, а с меня шапку сорвали. Зарулил в учреждение, а там так глянули косо, зеркально с проворотом, что сглазили. Общественное мнение, тоже. Чуть не пал его жертвой. Чуть не сорвалась эта поездка в Питер, к другу.

В газету кто пишет — очень активные. С гипертрофированной мозолью, которую они подставляют, чтобы наступали. А вы спросите того, кто посапывает в две дырочки. Ну, я такой, да. Меня и задели. Сами того не ведая. Ой, дай отдышаться. Я постепенно расскажу. Поэтапно. Понимаешь? Нет, не останавливай меня. Я расскажу. Таких больше, молчаливых, а горластые часто чушь собачью несут.

В то лето один лох в аэропорт опоздал, так они, авиаторы, вместо того, чтобы пойти ему по-доброму навстречу, рейс задержать, стали его прижимать строго по правилам. Это специально, по его мнению. С целью на лапу получить. Для того и устраивают игры в казаки-разбойники. Формально ни к чему не придерешься. Они свою правду нашли, а отдуваться другим придется. Кому еще предстоит лететь в отпуск. Так я считал и перестраховывался. Нет, народ с цепи сорвался, не по делу демократию разводит. Все равно, что попалась тебе золотая рыбка, и ты вытребовал у нее сто грамм и огурец.

Или вот происшествие: ты дверь железную захлопнул, ключ забыл на комоде, а шпилькой не открывается. И сразу в газету накатал, зло сорвать. Мол, нет в нашем городе службы спасения для тех, кто захлопнул дверь. Куда смотрит местная власть! У них-то есть, а мы — будто страна третьего мира. Не дай Господь, кто-нибудь отважится языком лизнуть морозильник или проглотить ошибочно килограмм гвоздей, так это никуда не позвонишь, не попросишь помощи?

Не уверен, что надо дразнить власть и злить ее по таким пустякам. Стас, ты не узнаешь меня, какой я стал шарахнутый? Просто, не дай Бог, чтобы поездка отпускная сорвалась. Сейчас-то уже все позади, а представь, сколько я перестрадал, переволновался!

Или вот один чудачок пишет, что сумку оставил с важными документами, то ли на почте, то ли в игорно-добывающем предприятии, и кто-то приделал сумке ноги. Кстати, о ногах: красивые женщины нуждаются в особой защите. И вообще, почему нет всеобщего бюро находок с подотделом краденого, верну за вознаграждение. Удручает также отсутствие тимуровцев, одни гайдаровцы остались. И вообще настроение такое поганое, что хочется дать кому-нибудь в табло или в бубен. И сдачи не надо! Да где же добрые безропотные святые люди, предоставляющие такую услугу?

Собачка родная потерялась, крайне недостает ее душевного воя на луну и нежного хруста модельными туфлями на ее зубах. Верните, честное слово, за вознаграждение, можно натурой.

И вот такая катавасия разыгралась в городе перед тем, как мне лететь в отпуск. Мягко говоря, боязно при таком разгуле социальной активности к полету готовиться. Раскритикованные начнут как бы исправляться, и такого «действие равно противодействию» натворят, что хоть стой, хоть падай. Ложись и умирай.

Не думайте, что я лучше или хуже, я такой же. Правда, всяк с ума сходит по-своему. В газету не пишу, я коллекцию собираю для смеха. Люблю юмор. Пока были нечитаные книги юмористов, перечитывал. Но комическое дарование редкое, вся литература этой рубрики на одной полке умещается. Перечитывать в пятый раз «12 стульев» не смешно, даже грустно. Так что переходи, братец, на самообслуживание. Попал утром в историю, вечером над ней улыбнись. Важно помнить события разных лет и сопоставлять их, тогда можно выжать каплю смешного. И она может переполнить чашу, как та капля никотина, убивающая лошадь. Новое — хорошо убитое старое. Так низко мы еще ни под кем не лежали.

Стас тоже любит юмор и порой соотносит с ним свои поступки.

Много надежд возлагалось на путешествие, которое собирался совершить, предварительно пять лет не выбираясь на материк. Чтобы насмеяться всласть. Дорога бесплатная, не пропадать же добру! Уровень нашей жизни такой, что, будучи униженным и оскорбленным в лучших, не говоря об остальных, чувствах, не ощущать себя смешным просто невозможно, ну чтобы не видеть все в трагическом свете. Может быть, и это отнимут, и уже никогда не выедешь с Севера на материк.

Подумаешь о ветре странствий, чувства нахлынут и обожгут. Как осенний вихрь, крутящий опавшую листву, возникали и холодили мурашками по спине таинственные грустные и радостные предчувствия, что ситуаций смешных и нелепых будет через край.

Ну, хотя бы от авиакомпании, описанной вышеупомянутым психом в газете, именно она согласилась выдать мне билет за гарантийное письмо, захлопнув своеобразную ловушку честного слова. Правда, я теплил надежду просчитать ситуацию, на чем меня могут подловить, чтобы иметь противоядие. Не превышать, к примеру, вес багажа, не опаздывать к регистрации. С этим, кстати, порядок, не беру почти ничего, а в порт мы выедем с сыном, часа за четыре. Он уже достаточно взрослый, чтобы проводить стареющего отца в полет.

Вот только икры четыре литра везу для друзей. Не много ли? Мне это обстоятельство снилось несколько ночей подряд. В мрачных красках кошмара. По маленьким баночкам рассовал, чтобы… Ну, не знаю.

А вдруг они там вообще не пропускают на борт воздушного судна икру ни в каком виде! Может, справка потребуется, что купил деликатес не у браконьера. А где такой документ взять, если я не помню, у кого купил на базаре? Вообще-то у бойкой старушки, которая сказала, что я похож на бандита из сериала. Ну, это был ее комплимент, надо полагать.

Фотоаппарат вот взял. А нельзя, может быть. А вот чтобы пленку ненароком не засветили рентгеном при досмотре багажа, вообще не стал ее покупать. На материке она свежее.

Лучше бы преодолеть этот полет с семьей. Безденежье, будь оно неладно! Чуть что, жена подскажет. Сын. Интересно с ним. Маленьким он летал на материк ежегодно. Теперь не получается. Выше крыши не прыгнешь. Вот она и едет.

Ну, вот страшные картины позади. Спокоен и счастлив. Через час-другой другая какая-то проблема будет выедать печень. Например, как поездом добираться из Москвы в Питер, ведь никогда этого не делал. В Москве подстерегают опасности, которые и не снились в Магадане. Всего не предугадаешь. Хотя и билет на руках, но… Не знаю.

Симпатичные стюардессы развозят разнообразные напитки. Я пробую их и с удивлением обнаруживаю, что вкус иной. Будто бы без примесей. Почему? Просто в Магадане продается корейская газировка! У корейцев другие представления о вкусе. Они собак едят. Или как? Надо обязательно найти объяснение, чтобы не было внутреннего разлада. Это я давно изучил. Объяснение можно потом опровергнуть, заменить диаметрально противоположным.

Жаль, нет под боком сына, а то бы эту проблему обсудили. Вспоминаю его шутку. Мол, в Америке «Боинг» за раз перевозит 300 пассажиров, а в Корее та же машина — 500. А у нас в России, как в Корее, только мы сами крупнее и плечистее, сидим, как сельди в бочке, искривляя кости. И бухаем их колу, будь она неладна, разбухаем! Как сорока на колу. Кстати, я так переволновался предстартовым волнением, что вместо первого дорогого салона, куда билет, сел во второй, где кормежка послабее. Но стоит поогорчаться, чтобы потом всласть посмеяться над этой проблемой. Пусть будет, как будет. Надо каждому олуху отдать дань Молоху. Мелкие огорчения необходимы, чтобы избежать более крупных. Уж это не требует доказательств! Полет требует жертв. Только как заранее определить, какие крупные, а какие — семечки.

Потом приносят яблоки, и я столбенею: так они пахнут! У меня дома шампунь «Яблоко», очень нравится ярким ароматом, гораздо более сильным, чем сами яблоки, газировку тоже сейчас пил яблочную, и вот лицезрю настоящий фрукт, тоже американский, но душистый, и я рад, что букет его неотличим от букета жидкого мыла. Только приходится делать усилие, убеждать, что пьешь не мыло.

Ну, забыл я, что есть запах у лимонов и помидор, яблок и груш, их аромат напрочь исчезает в Магадане. Это я заметил очень давно, когда обосновался в северном городе. Почему и как? Допустим, достаешь из холодильника минтай, режешь на кусочки для кота, оттаиваешь под водой. Он нюхает, нюхает и не ест. Значит, недостаточно нагрето. Надо еще погреть, а когда появится из-подо льда рыбный аромат, станет грызть — с вурдалачьим звуком.

К сожалению, сказанное нё относится к мерзким запахам, той отвратительной вони, которую я не решаюсь вызвать в вашем воображении неосторожным словом. Ну разве что для самых решительных привожу нижеследующий пассаж, не рекомендуя детям до 16 лет и слабонервным дамам.

Речь идет об одной среднестатистической семье, переезжающей из одного населенного пункта в другой со всем скарбом — коврами, диванами, клопами и постельными клещами в них. Эта фраза привела с собой тупую тоску. Неужели и мне придется куда-то еще переезжать?..

Стюардессы вновь разносят разные жидкости, в том числе сухое вино. С его глотком чувствуешь себя человеком. Хочется сказать этим милым женщинам в белых блузках со свежими раскрасневшимися вдохновенными лицами: «Вы… шерше ля фам». Глаза, глубоко и пожизненно посаженные, просветляются, источая кристаллики глазной слизи, будто выкашлял пыль с легких. Возникает надежда похудеть и ощутить, в конце концов, прилив сил. Важно выйти сухим из сухого вина.

Одна милая дама 35 лет отработала в Магаданском небе пилотом.

Подробностей не знаю, неразговорчивость ее переходит всяческие пределы. Будто подписку давала о неразглашении служебной тайны. Однажды у нее двигатель отказал на взлете. Действуя решительно и хладнокровно, посадила машину. Давай, говорю, напишу об этом в газету. Фиг! Суеверие сильнее жажды славы!

И вот перед самым моим отпуском заглянула она в гости и принялась нараспев, окая, рассказывать довольно интересные и весомые вещи. У нее все эти годы постоянный конфликт был — со своим здоровьем. Ночью приходилось есть, днем спать. Нервное, из года в год, напряжение, боль в желудке. А мы почти родные люди стали: денег дала нам в долг на машину, отдаю, напрягаюсь. Слушаю внезапную исповедь, и тоже что-то в животе отзывается, воет койот.

Говорит, американские пилоты вяленые бананы для тонуса и легкости потребляют. А наши — колбасу. Калорийность бананов почти такая же, как у телятины и в пять раз меньше, чем у ветчины. У них рейс задержали оттого, что питание не завезли летному составу, у нас никогда не заботились о летчиках. Как и вообще никогда не пеклись о людях. Такая наша великая и могучая страна. Надо жизнь потратить, чтобы доказать, что черное — это черное.

Глубоко запал этот разговор. Пытался как-то есть сушеные бананы, ощущая себя гибким, легким и глуповатым, как мартышка. Я буду еще пытаться так питаться. Может, удастся сбросить вес?

Нельзя бездарно тратить полетное время. Надо говорить с собой. Слова помогают отгонять боль. И скрадывают бросовое время. Где только найти такую прорву слов! Хорошо бы использовать выученное наизусть в школьные годы. Да вот учил-то плохо.

Эпос «Олонхо» — самый длинный в мире. Применить в стоматологической практике. В среднем одно чтение способно успокоить до 150 кариозных зубов.

Летят лохи на огонек халявный, летят в тумане на исходе дня, и в том полете главно(е) — угробить время, пощадив себя.

Лету до столицы осталось два часа. Пьем чай с шоколадкой и плюшкой. Сеанс аутогенной тренировки подходит к концу. Стоит две с лишним тысячи деноминированных рублей. Поминутно гляжу на свои походные, весьма заслуженные часы, которые беру с собой уже лет десять подряд. У них цифр не видать, но если прижать пальцами, то они проступают жидкими кристаллами. Будят три раза с интервалом в пять минут, очень удобно. Правда, я просыпаюсь раньше: то аритмия, то кот — маленький кошмарик, просится на горшок, хотя обязательно написает в раковину.

Мне этими часами пришло в голову успокоить бьющегося в истерике трехлетнего пацана. Достал из кармана, поскольку ничего более подходящего не было, помахал перед его заплаканным личиком.

Происходило это в накопителе, в магаданском аэропорту, тут у взрослых нервы сдают, не то что у подрастающей мелкоты.

Мальчик резко снизил громкость воплей и даже замолчал на несколько секунд. Затем вновь залился слезами и одновременно протянул пухлую ручонку к моему электронному будильничку, взял его и утих, выпустив большой пузырь. Повертев часики, он скоро обнаружил выдвижную планочку, которая, кстати говоря, удерживает прибор в наклонном положении на столе. Выпустив очередной пузырь, малыш ухватил другой ручонкой планку и применил к ней скручивающее усилие. Мамаша, понятно, молодая и симпатичная, в этом-то, видимо, все дело, протестующе сгримасничала, мол, отберите. Но я беспечно и поощряюще улыбнулся. Оторвав планку, мальчик протянул ее мне, как готовый продукт, тихо ликуя. Я не мог сердиться, легко поставив себя на его место.

В самолете мамаша оказалась почему-то в кресле как раз позади моего, и новый знакомец по-свойски пинал меня всю дорогу в спину, орал в ухо, но порадовать его игрушками я не мог, других часов у меня не было.

Конечно, и в воздухе случается немало интересного. Возможно, именно там скапливается вся негативная биоэнергия, из-за чего потом случаются необъяснимые штуки, вплоть до НЛО. В самолете кровь приливает к ногам, и от этого люди страдают, — говорила летчица. У меня привычный спазм сосудов, иногда приходится для облегчения работы сердца парить ноги. Так что мне в самолете лучше, чем на земле.

На все руки

Не вешай носа, если есть хобот.

Муж-куколка

Один магаданский знакомец, лысый, как автопокрышка после 60 тысяч километров пробега, рассказывал о полете. Он необыкновенный человек: как бы дословно поняв завет своего вождя Страны Советов учиться, учиться и учиться, получил три диплома о высшем образовании. И один — о среднетехническом: он авиационный штурман, налетавший три тысячи часов. Представьте реакцию Стаса: свои шесть классов он считает базовым образованием. Всех, у кого больше классов, зачисляет во враждебный класс, а некоторых считает интеллектуальными мутантами и монстрами. Рядом с такими не так-то просто держать первенство в компании. Поэтому он тратит колоссальные силы, чтобы нейтрализовать ученость окружающих. Как бы играет беспрерывную шахматную партию на многих досках сразу, не только проводит свою пешку, чтобы превратилась в королеву, но и делает рыбу, как в домино. Кстати, он и рыбак изрядный.

Все четыре с лишним диплома не мешают интеллектуалу оставаться страшным занудой. Ну, ладно, если дважды тебе рассказывают об одном и том же, а если в десятый раз, как он? Я познакомил вечного студента со Стасом. Услышав, как ученый деятель рассказывает анекдоты, Стас чувствовал себя королем.

Самый любимый свой ходячий анекдот, о самолете, господин ученый растягивает на час, с заходами на запасные аэродромы.

Якобы приходит в салон стюардесса: нет ли среди пассажиров доктора. Попутчик под бок толкает, давай, мол, такая женщина просит! Ты четыре вуза окончил, неужто с таким умом не сможешь поэскулапить? Оба в легком подпитии. Ученый — лысый, высокий, благообразный, весь его марксизм-ленинизм на лице многотомно написан. Цвет лица розовый, ни малейшего следа вредных привычек. Короче говоря, внушает доверие дамам. Он за всю жизнь не выпил и глотка водки. Только коньяк. Нужда, как говорится, заставит. Компресс на мозг — это компромисс.

Настоящего врача нет, а отказаться от возможности хотя бы морально помочь человеку, вернее, женщине, он не считает возможным. Ринулся вперед, еще более порозовев лицом, будто под танк. А больной пассажир на кресло откинулся, весь синий, глаза запали в мешки. Взял его мнимый доктор за потяжелевшую голову, уложил поудобнее, расстегнул галстук, рубашку, брючный ремень ослабил, погладил область сердца большими холеными руками в рыжих волосиках. У вас таблетки есть? Да-да, аспирин и анальгин. Очень хорошо. Дайте по одной. И не стойте над ним со скорбными лицами. Отодвиньтесь, пусть дышит. И направил все три струйки от вентилятора.

Освободили еще два кресла, уложили бедолагу. Постепенно посветлел, стал цветом лица походить на мнимого доктора. А в Москве жена больного, оказавшегося большим начальником, поблагодарила спасителя и подарила бутылку хорошего коньяка.

Овладев вниманием собеседника, лысый не торопясь рассказывает, как учился, учился, получил четыре диплома. Но судьба переменчива. Оказался вот безработным, ну и стал студентам курсовые писать, дипломные работы, аспирантам кандидатские диссертации, одна за другой, тем и зарабатывал на жизнь. Отбоя от желающих нет.

Однако беда с другой стороны подкралась. Как-то работал на своей даче, оставшейся от былого величия, распростерся над грядкой, вывернул мениск. Кряхтя и стеная, некоторое время полол лежа. Потом полегчало, так занадобилось ему в сердцах пнуть кучу мусора. А в ней кирпич. Выставил колено.

И еще дешево отделался, кстати сказать, ведь в Магадане немало случаев, когда, поколдовав над грядкой всласть, огородник получал либо обширный инфаркт, либо инсульт с потерей речи, либо зрения. Так что еще по воде вилами писано, по небу помелом, стоит ли наступать на грабли, даже в первый раз.

Впрочем, тут один магаданец, приехав на материк, в электричке умер от инфаркта, так что же теперь, на электричках не ездить?

Любил этот шибко образованный о себе байки рассказывать, пока не напал на одну собеседницу-экстремалку. Вроде как слабая, беззащитная. Но она своим тонким духовным миром чуть не разрушила его грубый мир.

Мол, лечила зубы в частной клинике, и ей предложили попутные лекарства, почти от всех болезней. Что только в том списке-аннотации не было! И простатит, и импотенция, и хронический алкоголизм. Бедняжка, у нее небольшой опыт лечения. И простатита отродясь не бывало. Дипломант энергично кивал, подтверждая справедливость ее слов личным опытом. Сам от гриппа загодя лечился, прочел аннотацию, оказалось, этот же препарат и от болезни Паркинсона помогает, а побочное действие — ложная беременность.

Нет, она не согласна пить лекарства в принципе, даже не от простатита, перекладывать на лекарство ответственность за свое здоровье. Такая позиция дается не без труда, даже близкие не всегда понимают ее свободолюбивую мятущуюся душу. Дочь с зятем то и дело задают тупые вопросы. Мама, почему ты пельмени делаешь, а сама не ешь? Там же много мучного, как им объяснишь? Перебрав с едой в гостях, она прилагает немало усилий, восстановить статус-кво. Медитирует над унитазом.

Длинная дорога. Я уже устал развлекать себя. Хотел поспать — не получается.

Пролетаем над Ухтой. Ух, ты! Если ваш корабль получил пробоину, тампон «Оби» поможет вам, в низовьях Оби, а колготки «Омса» — согреют ноги вблизи Омска. Подкаменная подколодная Тунгуска, как куриная гузка. Не томи меня, Тома из Томска.

Рыжая, в пятнах, кошка с мощными лапами путешествует на руках хозяина. И еще в салоне собака плюшевого вида, какой-то терьер. Собака лакает, кошка тоже лакает. Вот и локальный конфликт.

Вот не побоялись люди наплевать на летные правила. Заношу их в записную книжку, есть у меня специальная для путешествий. Мысленно разговариваю с людьми, чьи имена покоятся в ней. Среди них есть и мои должники. Есть кому простить долги. Имена умерших я обвел черным фломастером. Среди них моя мать. Не бывал на материке с ее похорон.

И вновь я пью пойло, которое взял с собой, чтобы предотвратить высотное обезвоживание организма и вновь ощущаю вкус клея. Колу нужно крепко взбалтывать перед употреблением, тогда она походит на толченый кирпич, а это полегче, чем не толченый. И лучше кирпич внутрь, чем если он упадет тебе на голову.

Есть ли телеканалы на Марсе?

Шашлыки. Услуги проктолога.

Объявление

Есть в той книжке и адрес телевизионной звезды Ирины, вернувшейся с Крайнего Севера в Москву. Вначале-то из Магадана уехала в Анадырь, прельстясь возможностью поработать на «Бетакаме». Такой телевизионный комплекс — последний крик тех лет. Парадокс: на Чукотке он есть, а в областном городе его нет. Взяла и уехала к чукчам и белым медведям.

В первые месяцы ей дико нравилось снимать интервью с людьми и тут же выдавать в эфир. Но скоро для творческого костра не осталось горючего.

Я видел ее в Анадыре, когда летал туда в командировку, будто на заповедную землю, куда еще не пришла грабиловка. Случайно встретил на улице, а вечером заглянул в гости, по своему обыкновению, долго путаясь в трех домах и девяти подъездах, невольно продлевая предвкушение встречи.

Начинался 93-й год, в Магадане прочикнулся так называемый капитализм, а на Чукотке оставались старые цены, и я казался себе богачом. Купил свежую оленину для дома и выставил до полета за форточку. Оттепель давала обманчивое ощущение весенних перемен. А она лишь предвещала нелетную погоду.

Меня ждали. Хрущевская двухкомнатная квартирка была заполнена кухонным чадом. Мебель, кроме стульев, была изготовлена из ящиков от взрывчатки. Завоз Северным морским путем — дело особое, там тара всегда по высшему разряду. С полировкой, усиленной соприкосновениями с телом, наверное, эта экзотика перешла по наследству. Но надписи взрывникам оставлены, возможно, из-за своеобразного пижонства. На лежанке матрасик толщиной с палец. Или же это обрезок стеженного одеяла? Хозяин дома здесь отдыхает. А пока не отдыхает, гости сидят, как на диванчике. Сегодня у него особый вечер: передают в записи «Что? Где? Когда?», а он виртуозно отгадывает ответы. Это тебе не слону хобот качать. Комплекс пророка, не востребованного в своем отечестве.

На козе, на сраной, по морям и странам, мальчик скачет странный. В принципе, он принц.

Я вовсе не думаю выставлять мужика в смешном виде, тем более что через два года он умер от сердечного приступа. В Магадане он выглядел таким затерянным. На Чукотке — не лучше. Сидит на топчане, затяжелев лицом и всем своим не тренированным мешковатым телом, как недопереполненный бурдюк.

Кот громко мурлычет, будто просит мармелада. Мы с Ириной стряпаем чебуреки, разговаривая и наперегонки кашляя в чаду растительного масла. Лишь изредка она выходит попудрить носик и припудрить мозги. Периодически появляется малолетняя дочь телевизионщицы и спрашивает: мол, мама ты меня как родила? Залетела, наверное? Не надеясь на правдивый ответ, тут же вдогонку задает второй вопрос: «Мама, если у тебя было десять половых сношений, значит, будет десять детей»? «Мы с тобой потом поговорим», — загадочно улыбается мать, явно гордясь продвинутостью ребенка. Невозмутимость у женщин, которые то и дело появляются в телевизионном кадре, потрясающая. И дикция, и голос. Где-то ведь ее учили сценической речи. Или как моя жена, сама до всего дошла?

Наверное, ее дочурка, когда вырастет, станет журналисткой, как мама.

Жизнь семьи в основном проходит за праздничным многодневным столом, под звон разнокалиберных бокалов. Форма зачастую бывает шире содержания. У каждого дома есть своя аура. Здесь тоже. Не сильная, здесь жили, не беря в голову, как на вокзале. Хозяйка надела вместо очков линзы, и ей проблема плакать. А как же без этого? Она обняла меня на прощание с неожиданной нежностью, вызвав ощутимую двойную боль. Бес в ребро, ангел в лопатку. Целуй меня, Кэт, прямо в кетчуп, я его возлюбил со времен ГКЧП.

Магадан — город маленький, Анадырь и того меньше. Куда ни сунешься, везде одни и те же лица, как на подводной лодке. Выбирать не приходится, попадется уживчивый — твое счастье. А есть ведь такие, что только увидишь его, краем глаза, и как железом по стеклу. С такими хочется встречаться не чаще, чем раз в год, во избежание нервного срыва. Он тебе в сотый раз норовит выложить свои обстоятельства, мысли и идеи, ценность которых не превышает вторично выеденного яйца. И тут же норовит продублировать это же самое, дорвавшись до вялых ушей. Думает, что не услышал с первого раза, и стремится продублировать для какого-то внутреннего протокола. И так успеет надоесть за пару часов, что, грешным делом, думаешь, хоть бы услали тебя в командировку, подальше, на Альфу Центавру!

А он приходит к тебе и завтра, и послезавтра, день за днем, как на службу. И заставляет восхищаться собой, талдычит свою бесхитростную, как песенка зяблика, лав стори. Пока до смерти не заканнибалит.

Из-за обледенения полосы пришлось пробыть в аэропорту Анадыря с утра до самого вечера. Собственно эта непогода была мне предсказана эрудитом, Ирининым мужем.

Тараканы бродили по полу аэропорта, как хозяева, объедали пролитое и засохшее сладкой лужей вино. Оно липло к ботинкам. Меня морило и погружало в сон, а сердце не давало провалиться. Кажется, там я впервые обратил внимание на то, как рыжие создания реагируют, когда на них замахиваешься: их будто сдувает ураганом. В другом порту та же картина. Потом в Сочи точно так же убегали от замаха руки черные жирные жуки на балконе санатория.

К вечеру сумеречное существование наполнилось надеждами и мечтами. Дорогим событием стал стаканчик газировки. Не так-то просто оказалось добыть его в буфете.

Вдруг понял: я очень соскучился по семье и жаждал немедленно очутиться в обществе жены и сына. Никогда так не щемило по ним сердце, как в этом особом городе-дыре, Анадыре.

Там каждое проявление жизни волнует и заставляет сопереживать. Вот молодой чукча звонит по междугородному автомату по поводу смерти сестры. Такой же бестолковый, как я. Он владеет несколькими языками, преимущественно оленьими. Раньше я думал, что у меня бока болят из-за плохой постели, а сейчас у меня после хорошей, в гостиничном люксе, болят. Может, печень донимает?

Надо было расщелкивать часы, как орехи. Успокаиваешься, приспосабливаешься к ходу времени ожидания. Надо каждый час поделить на половину и еще на половину. Отмечать истечение этих долей, подобно нотам в произведениях Альбинони. Время ускоряется. После дремы в кресле, отдохнул для новых впечатлений, стал сильнее. Возможно, мне не надо было рваться в такую рань в аэропорт, а побыть до обеда в обществе подруги жены и ее проницательного мужа. Такое было его предложение, которое я блистательно проигнорировал.

Время шло, и даже тараканы приуныли, перестали отскребать сладкое винное пятно. Наупотреблялись в дупелину.

Предчувствие встречи с женой, сыном, котом не радовало, а ужасало. Их образы освещены в моем сознании слабой желтоватой, сиротской лампочкой.

Эта поездка не была обременительна и напоминала работу фотографа: на создание снимка тратится доля секунды, а остальное тихо млеешь и занимаешься любыми другими делами в ходе проявки. Мне было поручено получить пять подписей на обращение в правительство, по поводу золотодобычи, которое сочинили наши законодатели, чтобы оно было коллективное, от нескольких субъектов Федерации. У нас такая теперь струя — коллективные обращения. Если один крикнет, это нуль, а если кто-то подсуетится, соберет триста подписей, власти почешутся в одном месте. Вернусь из Анадыря, надо будет полететь в Улан-Удэ, Иркутск, Новосибирск, где я куплю книгу Маркиза де Сада, а потом в Москву, на семинар, набраться семян разумного, доброго и светлого.

Подпись чукотского деятеля я получил и стал бродить по городу, быстро разочаровавшись его небольшой величиной. Правда, легкий туман скрывал истинные размеры Анадыря. Безлюдье улиц вызывало у меня оторопь и волнение. Шум тысячных толп народа, как ампутированная нога болит у пострадавшего от противопехотной мины.

И вдруг впереди в анадырском тумане показалась непонятная толпа, пугающая своей неподвижностью. Может быть, это очередь за спиртным? Но ведь я видел в магазине: водку продают без талонов, собственно это первое, что бросается в глаза. Люди молча стоят в динамичных позах, не шевелясь и не матерясь, будто в сказке о мертвой царевне. Неподвижность завораживает больше вина, студит и сушит мозги. Неужели мне придется поцеловать кого-то из них, чтобы ожили и забегали в предощущении принятия на грудь?

Вдруг волна горячей крови окатила с головы до ног. Мне хотелось смеяться. Да это же памятник Первому ревкому Чукотки! Многофигурный. Я подошел чуть ближе. Памятник установлен на невысоком постаменте, почти вровень с землей, большая скульптурная группа. Она не вызвала у меня эстетического всхлипа, не притянула, как бывало в Питере, когда липнешь к произведению скульптуры, как железная пылинка к магниту, покрываясь потом, как маленький проказник, застигнутый на месте отлынивания учителем физкультуры.

На Чукотке были перезахоронены к юбилейной дате расстрелянные борцы за власть Советов. Их откопали из земли, где, пролежав несколько десятилетий в мерзлоте, они оставались, как живые, не тронутые тленом, и, лишь оттаяв, почернели. Загадка мерзлоты и хлада — она продолжает сотрясать магаданских поэтов, как загадка жизни и смерти, и они готовы потратить многие годы, чтобы раскрыть тайну белого безмолвия, сделать общим достоянием. Наверное, есть нечто мистическое в том, что я увидел этот памятник в конце эпохи социализма, какая-то подсказка судьбы, только вот какая?

В Улан-Удэ я видел огромную голову (Ленина), как в сказке Пушкина, водруженную на постамент. Это же памятник головной боли! — подумал.

Чукотский город, одна из достопримечательностей которого — аэропорт, здесь постигаешь особый ход времени. Психологический этюд с шестью киосками. Несколько раз подходил к каждому, покупал, то пасту, то сгущенку, то сок и чай. Продлял себе удовольствие. Коротал часы ожидания, а в конце коридора лежали мои вещи, о которых я слегка беспокоился и поддерживал с ними телепатическую связь. Правда, потом оставил на попечение молодой особы с младенцем. Второй сын, повзрослее, запнулся о мой багаж, упал, ударился, но не сильно. Можно было бы познакомиться, да мне просто рот открывать неохота.

— Кому камуса? Кому камуса? Кому камуса? — не сразу соображаю, что мне предлагают купить камус для шитья торбасов.

Кино делают целый день, а продукция — минута экранного времени. Знаю, снимал для телестудии. Когда смотришь эту минуту, бывает так, что тебя вышибает потом из колеи на весь день. Закон сохранения нервной энергии.

Все тот же молодой чукча с расстегнутыми штанами предлагал купить у него новые унты. Камуса, видно, уже продал. Комси, комса, пока роса. Шаман камлает, а собака лает. Моя «Мазда» твоей «Мазде» шлет мзду.

К вечеру стало нравиться наблюдать за молодыми женщинами.

Я сидел в порту с терпеливостью рыболова, дожидающегося клева. Он все-таки приземлился, серебристого цвета кит-самолет.

Пальто, шуба, теплая одежда равноценна обладанию в северных условиях теплым домом, для самосознания, а это я иду, бездомный шелудивый псина, не планирую отдаленные походы. Вспоминаю одну старую женщину, не выходящую из дому зимой. Она болеет, мерзнет, и никакая одежда не помогает согреться. Это моя мать, и ей осталось всего несколько месяцев жизни.

Двое молодых людей разрабатывали стратегию переноса через контроль фотоаппарата. Были слегка разочарованы тем, что никто не стал спрашивать, зачем везут фотокамеру, есть ли в ней пленка. Не пришлось им воспользоваться столь тщательно разработанной легендой.

Ребята, как я вас понимаю, как вы мне симпатичны, как я узнаю кое-кого. Бесхитростные молодые люди, я отдыхаю рядом с вами. Я так устал от людей другого менталитета, которых я воспринимаю враждебно. Как способных облапошить в любую секунду, стереть в порошок.

Одна треть загрузки анадырского рейса. Все сходятся клином на регистрации. Опасался, что случится перевес, а потом оказалось, на этом рейсе норма багажа 30 килограммов. Недобор. Потом мне бредилось, что запрещено вывозить продукты, в частности оленину. Я так явственно вообразил себе этот запрет, что запах бумаги, на котором он якобы напечатан, преследовал меня. Потом, когда и эта проблема разрешилась, выкатилась очередная, как мне будет нелегко добраться от магаданского автовокзала до дома. Но самые неразрешимые проблемы начнутся, когда я окажусь в семье. Чушь какая-то. Я понял, как здесь легко сойти с ума, — свойство высоких широт, о чем читал много лет назад. Бесхитростное прохождение загадочной черноты над Анадырским лиманом. Это черное пространство пульсировало у меня в висках. Черноту нельзя назвать облаком или тучей за резкость — нижний край в полосах, как от небрежной работы кистью эти изломы очень выразительны. По ним можно понять, полетит самолет или нет. Что и делает местная знаменитость, Улыбин. Теперь-то и я буду знать.

Боже мой, прозрение: птицы летают, а ведь звери нет, кроме летающей мыши. Ну, еще белки-летяги и рыбы, парящие над водой в тропиках. Птицы поют, а звери нет. Нет певчих зверей, лишь певчие птицы. Никто из зверей не повторяет человеческие слова, даже собаки, хотя они многое, многое, если не все, понимают. Попугаи всех превзошли. Вот бы их породнить с обезьянами! Но лишь кот убаюкивает мурлыканьем. Остальным твой сон безразличен. Мы с моим сиамским котом, как сиамские близнецы. Мой кот иной раз отчетливо выговаривает «мама-мама». А ведь я не мама, я папа! И все-таки, в чем фишка, Господи?

После полета чувствовал себя бараном, которого ведут на кастрацию. Но путешествия во вред не бывает. Что-то меня разбудило от спячки. Сделал дело — гуляй смело, а не сделал, замни, не делай, гуляй осторожно.

А неделей позже я был в Москве, на семинаре журналистов, опоздал на обратный самолет. Заблудился в метро, сел не на ту линию, потом опять не на ту, кружил и петлял часа два, но не словил такси, а сел в электричку и молился, чтобы опоздал самолет. Я поглядывал на часы с равнодушием, достойным лучшего применения. Что-то произошло во мне, с чем еще предстояло разбираться. Может, лопнуло сердце? На посадку опоздал минуты на три, но мое место уже отдали другому. Предстояло ждать сутки и еще как-то добыть билет, поскольку этот был куплен по безналичному расчету, и переоформить его невозможно.

Часа через три обратился по объявлению, переданному из милицейского матюгальника, и нас, таких же пассажиров без статуса, куда-то возили на автобусе кооператоры, отдыхать в загородный пионерский лагерь. Я спал на детской кровати, в комнате с двумя кавказцами. Утром чувствовал себя, в отличие от них, как на чужом пиру. Они смущали своей изысканной вежливостью. Приглашали разделить с ними скромный завтрак. Я поблагодарил, попил заранее приготовленного кефира, слушая удары сердца, непривычные, будто оно пересажено от зубра. Душа отсырела, как порох. Шапка заскорузла от пота.

Сон: заныкал чужую шапку, чуть не украл. Но не стал ее на голову надевать. Я и зубы, даже во сне, не стал бы чистить чужой щеткой.

Пустой человек: в одно ухо у него влетает, а в другое вылетает. Но выходное отверстие всегда гораздо больше. Или вот другой кошмар. Пулей пробитый доллар мажет зеленкой сестра милосердия.

Тихо за городом. Москва! Пульсирующая тишина, свежий воздух, самое место для идиотов. Почему-то психбольницы стремятся поместить в курортных местах, рядом с детскими лагерями. Стал вспоминаться пионерский лагерь в сибирской деревне, собственное детство, как не хотелось мне умываться и чистить зубы. Может быть, кто-то, сойдя с ума, воображает себя пионером и просит добавку — манную кашу.

В Москве я испытывал нечто похожее: приступы беспомощности. Сколько пота пролил, может, похудел. Было очень жарко, 23 февраля. И в здании Верховного Совета, где меня тошнило от умных речей коллег, и на этой даче. То же самое и в здании аэропорта.

Помню маленькую женскую руку в черной кожаной перчатке, а в ней собачий поводок, а небольшой рыжий колли читал по губам этой красивой женщины, готовый устремиться на край света, ограниченный этим самым поводком. Волосы красотки взбиты, глаза затуманены, рядом мордатый муж с большим шрамом на щеке. Это в Домодедово. Там я оставил в 69 году прекрасную авторучку с тонким пишущим стержнем. Кто-то ее подобрал, кому-то крупно повезло. Я провел тогда ночь, не умея ждать, возвращаясь с командировки, но не домой, а на университетскую сессию. Кипяток в лодыжках, туман в голове. Как тяжко статусу без кво и камо без грядеши.

Вот и сейчас мне так же неуютно, как четверть века назад. Коротать ночи, а дни удлинять. Кошка-толстушка, со стриженой шеей, громко мурлыча, играет с веревочкой от колбасы. Дети спят на багаже, вздрагивая, будто летая во сне. Пахнут яблоком, даже, я бы сказал, яблочным компотом. В пионерском лагере я очень любил компот, а дома у нас его не варили. Я пил исключительно молоко.

После купания в теплой реке и обильного обеда хорошо на мертвом часе уноситься на волне сна. Внезапно вздрогнуть всем телом, и речная вода, которой наглотался во время купания, вдруг приятно встанет в гортани, ее можно проглотить, очень вкусную, а уши отложит, и громче станет пение кукушки.

Отставший от самолета, я бродил от стойки к стойке огромного московского аэропорта и не знал, куда деть самого себя и 11 лишних килограммов багажа, хотя бы стоило заботиться о билете. Но у меня есть любимый человек, гений трудной минуты, мой штурман и капитан одновременно: я звоню себе домой. Телефонная связь из уличного автомата приводит меня в восхищение. Жена уже отыскала концы, так неосторожно опущенные мною в какую-то жидкость, купила обратный билет в Магадане и передала с главным финансистом области, оставалось только дождаться прилета этой энергичной милой дамы, взять билет и пойти на посадку.

Да, я жду, попутно размышляя и наблюдая за происходящим, смущаясь торжественностью момента. Народ летает в основном по похоронным телеграммам и возвращается восвояси, опустошенный и выпотрошенный, из отпуска. Спит на импортных скамейках, ободранных до жести. Выходцы с Кавказа чувствуют здесь себя как дома. Они наладили бизнес на перепродаже билетов. Я хожу по жердочке, как дрессированный хамелеон, сливающийся с окружающей местностью. Домодедовщина.

Протерпев несколько часов тяжесть в висках и легкость в затылке — не есть ли это искривление черепа, я пошел в медпункт, и доктор с хорошим лицом и ласковой фамилией Могила, наверное, он раньше служил в военном госпитале, смерил мне давление и намекнул, что пора обстоятельно заняться своим здоровьем.

Никто меня не любит так, как я. Подлечил таблеткой клофелина. Не тот ли препарат, что в водку подсыпают, а потом чистят карманы от наличности? Правда, чистить там нечего, разве что сущая мелочь. А все-таки ситуация поворачивается лучшим образом, черный туман уже рассеялся. Электричка на Голгофу отправляется с восьмого пути и следует со всеми остановками. Может, это была репетиция смерти? Вообще-то, буря в стакане воды, но хлебаешь-то ведрами.

«Взял бы фанеру, сделал аэроплан и улетел подальше», — сказал народный умелец. — «А я бы захватил тот аэроплан и в Буркино Фасо, мать его Урюпинск. Такая, брат, расфасовка».

Надо заняться сочинением стихов для домашнего пользования. Вот когда быстрее всего мчится время. Но ведь так можно увлечься, что опоздать и на этот рейс. Поставлю-ка на всякий случай походный будильник!

«Мы на острове Бали Просадили все рубли. Джаго-джаго, жожоба, В бедрах жар и худоба. Ах, зачем же Баден-Баден Нам сегодня не был даден? Прилетели в Бодайбо, Не утихло либидо И головушка бобо. Но Алдан, да и Чита — Нам уж вовсе не чета. Полетели в Гарманду И нашли свою звезду, Все равно, что в Катманду», — Говорливы какаду. Ну, вернулись в Магадан, Счастья полный чемодан.

Потом я занимался излишним багажом. Кое-что переложил в карманы, словарь подарил, понятие ручной клади расширил.

Толкались, ломились, кто-то не выдержал и принялся раздавать авиаторам взятки. И все-таки в самолете 18 мест свободны. Я попал в компанию, в которой можно было спятить с ума, приставив к виску стволовые клетки. Близнецы-тройняшки. Давным-давно моя жена делала о них телевизионную передачу, когда только родились и выбила их родителям квартиру. Они выросли, взрослые парни. Проблема выпить на троих была им как семечки. С ними была одна дама, которая выслушивала комплименты, словно под копирку. У нее было прекрасное белое лицо, слегка подпорченное переживаниями о собственной неотразимости.

Полкилограмма багажа я подарил доктору — словарь русского мата, составленный англичанами, для познания загадочной русской души и любви к быстрой езде при отсутствии дорог.

Прилетел, когда город пребывал в печали: молодые парашютисты неудачно приземлились на высоковольтные провода — с летальным исходом.

Сварить из камня пшик

Мы бесшабашны. Сорванные башни отдадим за башли.

Б. Наново-Воротов

Должно быть, Стас чувствовал себя Творцом, отделившим Твердь от Воды. Пришлось бороться и с валунами, засыпать их песком и почвой. А один крупный камень он оставил, чтобы пожечь, как делают все, вплоть до старушек. Здесь есть своеобразные «лозоходцы»: на камне, величиной со шкаф, с помощью лозы находят точку, воздействуют на нее, и валун ломается на мелкие кусочки. Стас рассказывает это с завистью.

Похоже, он ломает комедию для меня. Концерт по заявкам. Костер горел на камне часа три. Мне было жаль, что дрова тратятся впустую, не греют чайник и ведро с молодой картошкой.

Незатейливое блюдо при такой готовке обретало великолепный вкус. Говорят, существует особая энергетика открытого пламени. Я в этом убедился. Пища, приготовленная в микроволновке, получает наименьший живительный заряд. Строго говоря, это не еда, а химера. Электропечь лучше, следующая фаза — газ, керосинка, ну а на костре вкуснее всего. Стас рассказал для примера, как на охоте всю ночь томили на костре зайца, вскочили, разом проснувшись, чуть друг друга не посъедали.

Верное средство не впасть в тоску — набить желудок. Наилучшее снотворное.

Кажется, мы еще не пили наше сегодняшнее пиво? Высшее существо в природе — человек. Но выше — дрожжевой грибок, продукты жизнедеятельности которого мы потребляем, веселясь и грустя на всю Вселенную.

Вспоминаю любимую поговорку Стаса «масло в голове». Вот и подлей это масло в огонь!

Мне нравится сидеть рядом с другом, пялиться на костер, когда блики тепла вылизывают в душе клетки усталости и беспокойства. Колыхание и дрожь пламени завораживает, вызывает неведомые движения крови, дает дополнительное зрение. Хочется создать свой внутренний Урюпинск. Оттуда за тридцать лет на телевидение попала лишь одна информация: водружен памятник козе, за выдающиеся особенности ее пуха. Видимо, сказалась спокойная обстановка. Может, я и сам бы там покрылся пухом, а не гусиной кожей! Моя мать больше всего любила вязать шали из козьего пуха, продавала за символические деньги, а то и просто дарила закадычным подругам. Ей нравилось работать с этим волшебным материалом.

Звенит под ухом предосенний комар, кузнечик часики заводит, почти бесшумно горит костер, раскаляя многотонный камень, соседи ладят дом из бруса, я в зеркало смотреть боюсь, печально находя приметы лет. Зеленая даль хрустит на зубах огурцом, солнце блестит, как медаль за терпение. Птичье негромкое пение. Бензопила рассекает меня пополам.

— А дурные здесь бизнесмены, — восклицает Стас. — За 750 рублей готовые окна продают. Можно ведь станок за полторы тысячи купить и все сделать самому. Ну, и друзьям. Как говорится, ни дня без стружки. Какая экономия, а? Столяр за 400 рублей раму продает, у него не берут. Ты снизь вдвое, и все. Наши хотят сверхприбыль получать из каждой мелочи. Это и губит малый бизнес. Ты у китайцев поучись: чтобы влезть в рынок, он готов бесплатно работать. Приезжает в Магадан китаец с машинкой, ботинки подшивает, а через год квартиру через подставное лицо покупает. Они в Приморье наших теснят, а корейцы, которые еще со времени, когда Сахалин был японским, тем более. В производстве овощей им нет равных.

В Магадане один сообразительный человек, бывший строитель, выкупил на аукционе загаженную бичами шести комнатную коммуналку, отремонтировал, материалы из Америки использовал, на окна — стеклопакеты. Теперь продает, не без выгоды для себя, одному богатею-взяточнику. Вот они — ростки нового, как любила повторять коммунистическая пресса, которой я, считай, всю свою жизнь подарил.

Теневая экономика… Геолог Вайнтруп выращивает в Магадане кристаллы на продажу. Братья Крутовы ремонтируют и тюнингуют машины, занимаются частным извозом, выращивают картошку на продажу. Город ничего с того не имеет, никаких налогов. А иначе прогорят. А еще всякие сауны и теплицы. Расход горячей воды колоссальный. Некоторые люди бизнеса намаялись, перешли в государственные структуры. И повысили себе оклады в разы. Братки берут взятки. Строят из себя финансовую пирамиду! Тутанхамоны!

Тем временем работает на даче портативный приемник на батарейках, российское радио про японские придумки рассказывает. Томагочи уже выходят из моды. Появился «тихий крик»: кладешь в рот леденец, по нему звуки проникают сквозь зубы в мозг.

Кстати, Стас рассказал: принес внучке Ксюше ежика, думал отучить от томагочи. Не удалось. Продолжает кормить электронное существо, и как-то еще больше запутывает и без того запутанное для меня представление о женской душе.

А все-таки покемона мы раньше придумали. Мы страна мутантов, у нас и на гербе орел-мутант. И так нас достали, что когда увидишь настоящего орла, удивляешься, почему у птицы всего лишь одна голова.

На этой же радиоволне поет американская певица с нежным именем Шер, голос мягкий, как шерсть. А на другой станции передача про депутатов, которые лоббирует интеллектуальную собственность, но не лбом, а головой. Спортивная передача почти о том же: «Вот если бы и Бесчастный обработал мяч грудью!».

— А тебя мама не титей, а из бутылочки кормила, что такой умный? — восклицает Стас и надолго умолкает. Я ему хочу в шутку про лобстеров напомнить, не доводилось ли ловить, но не решаюсь перебить тишину.

Сколько в радиоэфире стран, сколько языков, можно по фонетике понять: Швеция, Франция. И Турция пробивается. То и дело слышно: «Башка, башка, башка». Я люблю у кеты башку отрезать, сварить и медленно есть с чесноком.

— Я кейфую оттого, что не знаю, отчего кейфую, — прерывает молчание Стас.

Если знаешь, отчего, это уже не кайф. Когда он жил в поселке, на Колыме, возле его двухэтажного деревянного дома стояли сараи. Четыре и четыре, в линию, посередине скала, размером с сарай. Смотрел-смотрел на нее. А если попробовать убрать? Потрогал: вроде не монолитная. И стал камень за камнем вынимать и таскать ведрами. Думал, год мучиться придется. А через восемь дней навесил замок на свой персональный сарай. Соседи пришли в ярость. Такая же реакция с этим осушением огорода. Все-таки что-то неладно устроено в природе человека: покажите мне такого, кто бы умел радоваться чужому успеху! В этом главная закавыка. Главный тормоз нашего прогресса и частной жизни частника.

Стас гордится тем, что всю жизнь восставал против очевидного и побеждал. Вот и этот огородный участок залит водой, какая, спрашивается, дача? Зато скидку сделали при продаже. Он осушил, и вроде так получается, что обвел других претендентов вокруг пальца. А были ли они, это еще надо доказать. Соседи возмущаться стали, искать, к чему придраться. Нашли, что слишком много земли оттяпал: участок Стаса не примыкает к озеру вплотную, там поднялись из воды еще два участка. Казалось, спасибо должны были бы сказать их владельцы. Нет, не хорош. Забирайте, коли так, свои участки, а мне только канаву оставьте. Оставили. Он покрыл ее досточками, и на рыбалку, как по паркету ходит. Музыкальный звук шагов. И все остальные приспособились к его тротуару. А он уже планирует, никого не спрося, парник развести, при наличии напарницы. А Валентинка у него привыкла пар спиной пускать, не успокоится, пока семь потов с нее не сойдет.

Как бы невпопад приходят мне побочные мысли, как отходы основного производства: о подонках, у каждого из которых есть свой потолок. И пол! Вообще-то в Магадане секса будто бы и нет, во всяком случае, единственный известный мне секс-шоп, появившийся на площадях бывшего гастронома, оказался настолько неуспешным, что преобразился в магазин стройматериалов. И туда стали наведываться бетонщицы! Возможно, пытались понять принципиальную разницу между интимным вибратором и виброукладчиком, которым привыкли уплотнять бетон.

А что стоит навязчивая фраза в объявлениях: интим не предлагать?

Куплю квартиру, 1 и 5 этажи, интим не предлагать!..

Потерялась собака кокер-спаниель, почти ни видит и не слышит, а только гадит. Интим не предлагать…

Куплю гарнитур для кухни. Интим не предлагать…

Изготовим курсовые работы по любому предмету. Интим не предлагать…

Познакомлюсь с особой любого пола, не моложе 16 лет. Интим не предлагать.

Продается шуба из норки, надо только ее вынуть из норки. Анонимность и вознаграждение гарантируются в равных долях. Ударим анонимностью по интиму.

Надеюсь встретить добропорядочного самостоятельного мужчину до 55 лет без жилищных и финансовых проблем. Интим не предлагать…

А почему это, не предлагать? Надо, надо предлагать — мягко деликатно, не с ножом к горлу, но твердо!

Я однажды позвонил в женскую кризисную линию. Голос не менял, честно заявил, что мужчина. Покинутый. Мол, просил, просил. Просил… Чувствую, нетерпение. Ну, изнасиловали, что ли? Сознавайтесь и дайте адрес, мы туда пошлем волонтерку. Нет, вы меня не так поняли. Думаете, среди мужчин одни маньяки? Плюнул, нецелованно хлебавши, ушел. Чем вы можете мне помочь?

Извините, — перебивают, — вы правильно сделали, что нам позвонили. Спасибо за звонок. Извините, вы не наш клиент.

Почему? Я ваш, можно, я вас поцелую — аве Мария, полчаса эйфории. Это не к нам, я вам телефон дам, только он платный.

Все, я понял. Настала пора открыть горячую линию «Секс по телефону для глухонемых импотентов с большим пейджером». И создать клинику, где можно сменить пол снежной бабе.

В этом году газеты писали: магаданская учительница родила тройню. Разумеется, зачатие не обошлось без вмешательства медиков. Поэтому и не хотело городское руководство давать счастливой, но перешедшей черту бедности многодетной семье трехкомнатную квартиру, чтобы не создавать прецедента.

Вместе с тем в речке Магаданке продолжают вылавливать трупики новорожденных, а энергичные американцы выстроились в очередь усыновлять наших крошек-инвалидов, превращая их в полноценных граждан США. Американцы предпочитают наших дебильчиков усыновлять: их можно воспитать, поднять. А наши нормальные, да гениальные — они же блеснут, поколобродят, и в водку, в депрессию, в запой. Изобретут порох, да на нем и подорвутся.

Кто бы меня самого усыновил, блин! Ну, пусть я уже не в том возрасте, но без родителей остался. Похоронил… Молчу, молчу, это так, нечаянно вырвалось! Хорошо, что Стас не слышал.

— А ты знаешь, у нас в Магадане уже сеть интимные доноры, — подзуживаю друга. Он кряхтит, как старый ворон, и набрасывается на новую тему, как тигр, должно быть, не раз касался этой проблемы в своих грезах:

— Вопрос о таком донорстве не должен решаться единолично. Врачи, администрация, депутаты должны производить отбор. Конкурс объявить. Я вот, к примеру, могу один осчастливить весь город и Уптар с Соколом, — распалялся гигант. — И дети у меня получились отличные. Мы бы могли производить качественный посевной материал!

Москва слезам не верит, а крови нашей пока что верит. Уже на поток поставлено: доноров для Москвы из глубинки берут, там кровь чище. А где кровь, там и любовь. Дети…

Интимное донорство будет иметь успех, только если уйдет своими, извините, корнями в провинцию.

Разогнавшись, Стас не может остановиться, кроет всех и вся, как буря мглою кроет небо.

— Здесь каждый суслик — агроном, мать их Бог любил. Мол, надо ботву прикатывать катком, чтобы не тянула соки, а картофельные клубни сами будут наливаться, без ботвы и фотосинтеза. Бревно катали по картофельному полю, приминали, мракобесы. Или вот утверждение: картошка наливается 90 дней. А если 91? Чепуха, растет она, пока ботва зеленая. Доверь таким продолжение рода человеческого! А? Иной раз в чистое небо гляжу, ловлю на мысли: голубое! Тоже, стало быть!

Клубнику нельзя трогать, пока не созреет. Фигня. Ее нужно тяпать, тяпать, чтобы уничтожать корни сорняков. Что ни баба, то хочет со мной тягаться. Будь я, говорит, мужиком, всех бы баб перетрахала. А я мужик и по основной профессии агроном, и ничего этим дурам не могу агрономического доказать. Она мне впаривает, уверовав, что она круче, чем я. От бабы холодок должен по животу струиться. А от нее — козлом отдает. Вот демократы, все на уши поставили, в том числе половой вопрос. Это потому, что сами голубые.

Попутно Стас вспоминает, как жена кормила его крабом с руки, проявляя супружескую нежность. Мол, ты ничего не чувствуешь? А сейчас? Ну, сознайся, пробирает? Давай еще? Оказывается, получила задание от подружек, они сплошь разведенки, выведать, как действует эта морская живность на мужчин. Он краба съел и честно говорит: сало лучше. И заводит сильнее.

Напившись пива № 4, «с мужским характером», мы вспоминаем, как куролесили, правда, если строго говорить, не мы, а наши приятели, некоторые уже отчирикались, осчастливили белый свет нехитрой песенкой. Сам я не ходил босиком по горящим углям и по льду, но знал того, кто это делал регулярно. И мне хорошо, что я был рядом, когда он так гусарствовал. Стало быть, имею моральное право рассказывать от первого лица. Как-то выговаривается легче.

Я не глотал ежа и не ходил по лезвию ножа, не ел вилки из любви к серебру. Но окружающие делали это и охотно делились со мной избыточной энергией преодоления. Не плясал я лезгинку, чтобы поразить Чавчавадзе Зинку. Над стихами не корпел, как Пчелкин, но я знал этого симпатичного поэта, о чем-то спорил с ним, полоскал кишки, пока он кропал свои стишки, так что нахожусь в его строках в гомеопатических дозах, каплей дегтя в бочке меда. И этого хватает, чтобы не лезть в бутылку, которую только что опростал. Жилы наполняет отвага, мне кажется, это я, пьяный, прыгал с пятого этажа, без единой царапины.

В Уптаре, близ Магадана, уже совершено несколько таких прыжков, и это должно было бы заинтересовать соответствующих медиков и парамедиков. Один уптарец покончить с собой хотел, и хоть бы хны. Как заговоренный. Возможно, влияние микроклимата. Недаром здесь базируется исправительное учреждение и открыта стоянка древних людей. В исправдоме вроде как действует школа, и там даже пишут сочинения «Как я провел лето». Или «Как лето провело нас». Потом сидельцы выходят из стен заведения и празднуют каждую минуту свободы и воли. Устанавливают рекорды.

Вышел один такой, 25 годков отсидевший, надумал остепениться, нашел женщину. Решил жениться, аж самому не верится. Пришел к главе поселка: дайте квартиру. Тот говорит: так нельзя, люди в очереди стоят, и все такое. Давайте подумаем. Вон, домик пустует. Найдите хозяина.

Нашли, глава помог заключить договор аренды. Мол, не волнуйтесь, при первом вашем требовании освободим. За свет платили, не безобразничали. Только повздорил зэк с женой, проснулся в нем на секунду прежний зверь, убил. Много ли надо женщине — пырнул и готово. Женщину в могилу, его в тюрьму. Домик пустует. Тут сцепились дочь убитой и дочь хозяйки. Чей домик? Ясно, чей. Восемь тысяч за него уже проплачено. Суд пусть решит.

Не будет суда. В ту же ночь домик сгорает дотла. А женщины исчезают с глаз долой, будто инопланетяне забрали.

Глава поселка не раз и не два рассказывал мне о жизни. В детстве мечтал летчиком стать, это у него семейное, мама работала в авиации. А сын теперь летает в гражданской авиации. Здоровье подвело, стал служить в наземных войсках. Хотя, строго говоря, энкавэдэшник — какой же ты военный? Да и инженер он, весь комбинат на таких, как он, держался. Домостроительный. Ну, работали на нем заключенные, бандитами их называл. Так это лишь наполовину бандиты. Они и вкалывать умели. Это потом пошли самые настоящие отморозки, кроме как своровать-убить не умели.

Жизнь на Севере и так-то непроста, а осужденным — двойная тюрьма. Тем, кто работает на Колыме, вольным, год за полтора засчитывается, 15 лет отмотал — льготный выход на пенсию. А у осужденного нет такого коэффициента. Сиди, хоть засидись, льготы не высидишь, не предусмотрено и в решениях суда, где отбывать ему 15 и 20 лет. Да если и на Талой, хоть это курортная зона, а тоже Долина Смерти. Мороз до 60 градусов. Вот они и прыгают с пятого этажа, только шифер летит.

Раньше ссылали в места отдаленные. Теперь тоже ссылают, возле северного курорта есть поселочек вольнопоселенцев. И хоть бы несколько шконко-мест в Сочи, с видом на море, для особо отличившихся в деле отбывания срока по уголовному делу!

Пьяниц Бог бережет. Интересно, какую дозу приняли те прыгуны-пятиэтажники? И какую трехэтажную лексику применяли в полете. Упали, отряхнулись, отделались легкими ушибами. Допустим, была предварительная стандартная бутылка водки. Тогда напрашивается вопрос: а если принять две? Неужто, с десятого этажа можно безболезненно сигануть? Проверить догадку не представляется возможным, поскольку в Уптаре только стандартные пятиэтажки, а в другой части города этот феномен может и не действовать. Да и не надо подгонять жизнь-сермягу, сама подкинет случай.

И вот он представился. Один пожилой магаданец, запертый на замок родственниками-извергами, обреченный на острую алкогольную недостаточность, стал искать выход. Пива захотелось так, что дым из печени пошел. Ревел бедолага, как медведь. Издали не поймешь, то ли водка в нем плачет, то ли по нему плачет тюрьма.

К счастью, дело было летом. Открыл окно, полез по водосточной трубе с пятого этажа. Если приспичило, не экономь на спичках, если жалко, экономь на зажигалках. С помощью философии Конфуция он надеялся компенсировать ослабления функций. Сорвался, упал на газон и отделался легкими травмами. Ему оказывают медицинскую помощь, а он требует долива после отстоя. Конечно, этого ходока нельзя назвать пьяным, ведь он не приник к желаемому источнику. Но как быть с неуязвимостью при падениях? Загадка проста, он просто падал-летел на старые дрожжи. Пока я обдумывал проблему, снова уптарец с пятого этажа выпал, сонный, даже не заметил переломов и продолжил спать на козырьке подъезда.

Из этой схемы выпадает случай, произошедший в городе Уфа. Там мальчик выпал с девятого этажа, жив и практически здоров. Думаю, трезвый. Что же его спасло? Или это с УФАлогией связано? Тамошние ребята пышут энергией, как сжиженное электричество.

А ведь Уптар рядом с аэропортом Сокол. Не уфология, а близость воздушного транспорта? Бывает ведь пассивное курение, когда возле тебя дымят, а ты вдыхаешь. А тут летают авиалайнеры, их пример заразителен? И пассивное пьянство, с другой стороны. Побудь в пьяной компании: ни глотка не примешь, а забалдеешь, крышу сорвет.

И вообще я матрос с подводной лодки, поскольку меня, ни дня не служившего в Вооруженных силах, жена таковым сделала, лет десять подряд покупая для домашней носки матросские тельняшки, вот так мама в детстве одевала в матроску и бескозырку с ленточками. Привык, поверил, что плавал вокруг света, и сам Нептун пил со мной на брудершафт.

Мать покупала мне одежду на вырост, жена — в расчете на похудение. Наверное, и гроб мне собьют с припуском. И почему-то словосочетание «Матросская тишина» заставляет меня вздрагивать?

За младшей дочерью Стаса, мамой очаровательной Ксюши, оказывается, приухлестывал наркоман: возьми, зайка, косячок, выкури, станет хорошо. Как от сердца отрывал. Потом милиционер влюбился, и с наручниками к Стасу: руки вверх! Прошу руки вашей дочери! Зайка-заинька косой — может, он от наркоты косой?

Она вышла за трезвенника, который оказался сектантом и религиозным экстремистом. Ради прикола Стас встречал молодых после регистрации хлебом-солью. Соли 16 килограммов, с намеком. А теща кликуху дала: хрен семьи. Неужели ты думаешь, что я принародно назову тебя членом?

Ну как не поговорить о детях? Сын наших общих приятелей водил детей в однодневный поход. Будущий педагог, студент и турист одновременно хочет создать свою систему воспитания, с туристским уклоном. Написать диссертацию. У нас в Магадане педагогический вуз градообразующий, и поэтому все всех учат. Вот если бы медицинский был, тогда б лечили. А так у них в вузе лишь один медик — академик из патологоанатомов. Одного еще как-то можно вынести. У него фирменная шутка про Горбачева, мол, у того на лбу не родимое пятно, а трупное. Млею, блею и томлюсь. Ху есть ху, столбом стоит. Надо в милицейскую практику, наряду с очными, ввести заочные ставки.

Ушли малые туристы с юным Ушинским за сопку на Снежной Долине, заблудились. Немало переволновался парень, пока не вывел ребятню к мамам. Крепко запала в голову собственная оплошность и, когда в Питере увидел так называемую джипиэску — прибор спутниковой навигации, немедленно купил, не пожалел немалых денег. Сбылась американская мечта с колымским уклоном. Теперь невозможно заблудиться: хоть на другую сторону земного шара уезжай, прибор покажет вид местности сверху. Все сопки и распадки, улицы, переулки и аллеи. Раньше та техника была секретная, и даже могли привлечь за шпионаж, а теперь, в пору демократизации, бери не хочу. Не расстреляют.

Стас прикинул ситуацию на своем внутреннем калькуляторе и взорвался, и так меня отчихвостил, будто я и ему предложил обзавестись навигатором. Заодно полил демократов, им, наверное, всем икалось.

Я даже замурлыкал: отмерьте мне бархатной революции — два метра на штаны! Прощай, эпоха ЛЭП и ЛТП. Ум эпохи УВД — двигатель 4 ВД. При этом и т. д. и т. п. нередко превращается в ДТП.

Пора, парабола!

Я уже создал дочернее предприятие.

А что же для сына? Тоже, небось, надо!

Ну, ЗАО, погоди!

К. Нуворишкин-Кафтанов

Однако пора! Быстро вылили на раскаленный огромный валун, сбросив горящий костер, ведра три воды разом, внутренне пригнулись, как при артиллерийском выстреле. Камень покрылся густым паром. Раздался неожиданно слабый треск. От монолита отвалилось несколько кусков величиной с грецкий орех. И все? Из пушки по воробьям, что ли?

А где же глубокие разрушающие трещины? Где голос планетного ядра?

Стас оценил ситуацию как хорошую. Вообще-то я никогда не видел его обескураженным. Ни разу в жизни. Сейчас камень развалится: Стас применил кувалду. С каждым ударом из его груди вырвались хеки, суставы скрипели, селезенка екала, ребра играли вальс «Амурские волны». Наибольшее напряжение ощущалось в лицевых мышцах, как от занятий английским языком. Шоковая трудохирургия.

Есть у вас что-нибудь от головы? Шея! А от живота? Ноги!

Минуты через две он передал кувалду мне. С первого же замаха едкий пот брызнул во все стороны, как из лейки. Удар кувалды о камень отдавался в руки и в голову, производя легкие сотрясения мозга. Камень пружинил и не ломался. Кости, нервы, сухожилья давали о себе знать поскрипыванием и томной болью. Так скрипит новое кожаное пальто!

И все-таки правда, что человек на 99 процентов состоит из воды, а порой из тормозной жидкости, и все равно нередко выпадает в осадок. На 100 процентов человек соткан из боли!

Вдруг меня разобрал смех. Я буду потеть, а дезодорант спрячу. Не решится медведь есть потного!

Гораздо легче я бы разрушил валун с помощью компьютера. Нажал бы правой клавишей мыши, и он бы рассыпался в прах.

— А помнишь, — говорит Стас под руку, — возле книжных магазинов костры жгли, чтобы подписаться на Льва Толстого? Теперь нередко книги жгут, чтобы место в квартире освободить. А мы с тобой камень пожгли. Как-то легко люди отказываются от своих идеалов, погружаются в звериное. Что раньше мы могли купить? В основном книги. А теперь, при богатстве выбора? В основном ничего.

Помню, как же. Странные у него ассоциации. С помощью компьютера я бы и выглядел лучше. Есть же программа «Визажист», можно изменить прическу, закрыть лысину густыми волосами. Можно приодеться в костюм модного кроя, снять 15 килограммов веса, отретушировать лицо, убрать лишние подбородки, прыщи, бородавки и морщины, тусклость глаз.

У тебя третий подбородок? А ты у меня второй мужчина.

Все ничего, а интересно, что случилось бы, если бы Дантес и Каплан поменялись местами?

Подопытный кролик умер от щекотки и колик: его, заболтав, заглотил подопытный удав.

Приятель недовольно умолкает. Не одобряет он этой всеобщей компьютеризации: куда ни войди в контору, от Магадана до Москвы, все на компьютерах пасьянс раскладывают. И каждый норовит нажать такую клавишу, чтобы от посетителя отбояриться.

На самом деле мы уже в том возрасте, когда начинаем торговаться: стоит ли осваивать компьютер, стоит ли учить английский язык и переезжать из Магадана в теплые края? С другой стороны, — куда переезжать, если в теплых краях то ливни, то тайфуны и теракты, а Север, хоть холодный, но спокойный? И есть собственное производство спирта, отмеченного медалями различных ярмарок. Когда потребляешь, такое ощущение, что тебе медаль на голове тело прикололи.

Чтобы победить меня в несуществующем споре, он использует иронию. Мол, когда мы пацанами были, в войну, соревнования устраивали на огороде, кто дальше всех ссыкнет, так я на втором месте был. А на первом — сестренка. То есть, вам это слабо, не на клавиши нажимать. А то все сайт, да сайт. Не вы первые на свете живете! Умели и мы сайт!

Стас много лет на мотоцикле на рыбалку гонял. И на тракторе пахал целинные и залежные земли, даже медаль заработал. Поэтому, делается неожиданный вывод: ремонтировать «Жигу» ему не составит труда.

Потом осенью купил машину, стал на ней без прав потихоньку ездить на дачу: три километра туда, три обратно. Как только терпения хватило? Пожег сцепление из-за крутого заезда в гараж и заменил его. Почти что сам, под контролем народных умельцев. Любой другой ремонт он тоже будет производить перед взорами технической общественности, а друзей, готовых помочь, у него немерено. Только свистни.

Да, с этим не поспоришь. Это я один, как сыч, необщительный, а он вырос на многолюдье, у меня родственников по пальцам сочтешь, а у него батальон. Как сын полка, при живых отце-матери.

Следующий шаг, логично было бы ожидать от друга — купить ему компьютер и залезть в него, поскольку электрочайник уже сам чинил, заменял элемент, уплотнительную резину с каблука сапога срезал.

Наверное, он так размышлял: если уж ты тупой, в технике не рубишь, то я-то, человек рукастый, смогу. Однажды он с братом в тайге построил избушку за 18 часов, причем стены возвели не из какого-нибудь горбыля, а из толстенных бревен. Единственное неудобство: приходилось таскать с собой рюкзак гвоздей.

Я иронизирую по поводу гвоздей. Вот если бы без гвоздей дом срубил, тогда да, а так ничего удивительного. Никакого взлета. Вот и человек тоже — без единого гвоздя сложен.

Мой друг вскоре купил себе компьютер, через полгода прислал дискету со своей писаниной. Читаю, балдю.

Разбивали камень мы как раз в день дефолта, и потом, спустя немалое время, я подумал, что таким, как мы, от инфляции и грабежа можно защититься нищетой, от насилья — убогостью да сиростью, от сырости — слезами, от убийства — смертью. И смертельной болезнью от много иного.

Разделавшись с камнем, Стас вспомнил похороны цыганского барона, ход его мысли шит белыми нитками. 14 дней тело лежало на льду, тонна льда в день. Пока собирались цыгане со всего света. Похоронен в бункере с видаком, мобильным телефоном. Забетонирован со всем добром, чтобы никто не добрался. Пусть земля тебе будет шерстью, а небо овчинкой.

Это тебе не Миша-художник магаданский, который никогда в жизни не имел своей комнаты, своего угла, а когда умер, убитый чайником, был похоронен вскладчину.

Ой, умора, черный юморок! В Магадане одна старушка умерла на 93-м году жизни, — пишет газета, соболезнуя родным. А на другой странице этой же газеты соболезнования по поводу этой же старушки: мол, умерла на 94-м году жизни. С волнением листаем дальше: нет ли третьей попытки определить ее возраст.

Воспользовавшись паузой, я сказал, что у нас и в мышеловке сыр платный. Особенно если с плесенью. И музыку не заказываем, платя, не пьем шампанское, а горилка в желудке самовоспламеняется.

Работа кувалдиста вызвала из глубин сознания такой поток банала, что сам не рад. Будто не камень треснул, а собственный череп. Такой большой заряд адреналина, помнится, мы получали в детстве, когда неслись с обрыва реки на лыжах.

Не в силе Бог, а в правде, а правда у того, кто больше заплатит. И трудимся мы не за деньги, а за идею. Еще приплачиваем, чтобы поработать всласть. И наше инфляционное ожидание, как правило, трансформируется в боевое дежурство. Не надо сползать в апатию, пора от трудотерапии переходить к трудовой гомеопатии.

Разговаривать со склеротиком равносильно ношению воды в решете. В ожидании чуда в решете. Не угодить бы за решетку. Тем более, за оградку.

Я попробовал переключить поток мысли, но не тут-то было. Что ж, надо набраться терпения.

Мироеды — это наша придумка. У нас еда со всего мира. С возвращением к капитализму они запроцветали, и уже кажется, что были всегда. Глобалисты углобили нас. А изоляционисты изоляцией рот заклеили.

У нас и собаки сплошь медалисты, а у них простые дворняжки. Кошка ест огурец, собака лает «мама».

Однако их улицы чисты, чего не скажешь о наших.

Магаданцы, как и все в России, живут в ожидании чуда. А чудо — это подача тепла в батареи. Лето не за горами, а зима за сопками. Я вам выдам дождь, а вы уж сами наделайте из него снега.

Хорошо было бы обходиться без отопительного сезона, — на эту мысль наводит лицезрение бразильского сериала. Но тогда бы возникли проблемы с кондиционерами, а какие кондиционеры отечественного производства — мы знаем наизусть.

По трубам пошло тепло, и вот ты становишься трехмерным, можешь лежать по диагонали куба, на диване, расслабон, невозможный еще вчера. Магадан — кому он вторая родина, а кому малая. Кому мачеха. А отцы города порой как отчимы. Их интеллектуальный ресурс равен административному.

Бывшие магаданцы, выбившиеся в люди, столичные штучки, побывав на юбилее областного центра как звание гости, заявили: у города есть будущее. Должно быть, чтобы иметь возможность приехать на следующий юбилей.

В Магадане тоже есть свое «Садовое кольцо», хотя весь город можно пересечь пешком из конца в конец за три часа. Такое крохотное кольцо в умах, истощенных ложью, искушенных необходимостью сушить мозги, когда усилия высосать из пальца не приводят к желаемому результату.

Садовое кольцо образуется из годовых колец!

Какие мы все простые люди, простейшие, одноклеточные. Не допускаем до себя более сложных уравнений, чем «дважды два впадает в Волгу». Ленивые и нелюбопытные — пушкинская фраза применима разве что в качестве похвалы, к этим тупым ограниченным созданиям. Отсутствие памяти позволяет, не таясь и не смущаясь, повторять нехитрое чириканье из года в год. А кто-то видит удовольствие именно в повторах. Убогих па и односложных ма.

В Магадане уже проводится конкурс красоты, с большими призами, в том числе от стоматологической мафии. Под девизом: «Красота уйдет, ум останется. Потом уйдет и он».

Пора по примеру столицы проводить и конкурсы двойников «если бы директором был я», а там награда равнялась ста штукам баксов. Приз получил бы двойник одного из местных политиков. Не без конфуза, ведь этот деятель сам себе солитер. Короче говоря, впопыхах награда вручена самому историческому лицу. Повеселился народ, и никто не понял, зачем затеяна забава. Объяснение очень простое: на двойника, как на живца, киллеров выманивать. Провести бы городской пикник с пушечной пальбой и фейерверком? Только без пушечного мяса!

А Стас рассказывает о развлечениях новейшего времени. Банкиры собрались, пригласили его тамадой. Тама да и тама нет. Имениннику подарили муляж мамонтенка Димы на колесиках, а Стас сочинил стихотворную шутку на мотив «Купила мама коника». Был там и как бы пионерский отряд, и прочие причуды. Встречали хлебом-солью, а провожали дегтем с медом.

Именинник, со слезами на глазах, сделал важное признание. Моя национальность: коктейль. В моем роду есть грузины. Основательные, как грузчики в морском порту. И осетины есть. Ость земная.

Армяне, армрестлингом занимались. Азербайджанцы, зер гут, понятно? Абхазы — хаза, дом, двухэтажная сакля. Аджарцы. Жара за сорок, в тени. Аджика в крови. Узбеки есть, беки, господа, узы дружбы чтут. Туркмены. Крутые мэны, ковбои на верблюдах. Таджики, ножом вжик! И кого только нет! Никому не рассказываю, чтобы не привлекли за разжигание национальной розни. Эдди Рознер, кстати, бывший магаданец, тоже мой дальний родственник.

Но сильные мира сего не всегда на коне. На другой день отправились на рыбалку, сели на катер, но пришел пограничный наряд и попросил предъявить документы. Они и вынули водительские удостоверения, а один — абонемент Нагаевской бани. Нет, — говорят им, — это для вас, может быть, документы, а нам паспорт подавай. И не пустили в море.

В детстве банкир болел свинкой, но морской, чуть не стал матросом. Его ржавая любовь к простору лежит на кладбище подводных лодок.

Экономия

У нее такие большие глаза и так широко посажены, что почти сливаются с миниатюрными ушками.

Словесный портрет

Обычная манера Таты экономить во всем — не скупердяйство, скорее азарт, направленный в альтернативное русло. Мне он тоже хорошо знаком. Обычно эта слабость сочетается со страстью сорить деньгами, вынося сор из избы. Кстати, подруга Галя нашла старую сберкнижку. 100 рублей на ней. Пересчитали: вам положено 42 копейки. Деньги не надо хранить, их надо вкладывать в высокие технологии.

Купили они по дешевке сломанную микроволновку и больше года пытались ее запустить, циркулируя между магазином и Домом быта. Оборудование оказалось по последнему слову техники из трех букв. Хорошо хоть, нашелся народный умелец, пристрастившийся брать у Михалыча уроки родного языка и литературы. Он этот ремонт провернул. Бартернул. А затраты на ремонт «дешевой» автоматической стиральной машины на 110 вольт, в сумме с ее ценой, оказались выше, чем если бы купили новую, на 220.

Я вот тоже попал, зарекся покупать бэушное. С холодильником влетел. Год отпахал он, а теперь храню в нем лампочки и туалетную бумагу. Прощай, фреон, разрушитель озона!

На приобретение телевизора супруги дали тому же приятелю триста бекасов, чтобы привез прямиком, без посредников, из Страны восходящего солнца. Судно, на котором ходил в море этот человек, перекупил богатенький браток и заявил, что три следующих года будут курсировать в Корею, а все, что получат по моряцким льготам, должны отдавать судовладельцу. Кому не нравится, готов выдать полтора лимона в качестве расчета. А этой суммы недостаточно для возвращения в Магадан. Сошел на берег, забичевал, пытался стать донором, продать свою почку. Да уж!

Но самая крупная потеря случилась из-за компьютера. Сын купил все необходимое в комплекте, сэкономив немалую сумму. Для полного торжества идеи решено было отправить купленные блоки заранее, по почтовому тарифу. Дважды вывозили груз в аэропорт, но оказалось, что таких предприимчивых нашлось немало. Что ж, придется платить за багаж, непосредственно в день полета.

Приехали в аэропорт заранее, на частнике. Выгрузили все коробки, а папочку с документами, деньгами и билетом нечаянно оставили в кабине, частный извозчик спокойнехонько все это увез. Ждали с замиранием сердца: вот-вот водитель обратится в бюро находок, либо хоть паспорт перешлет по месту прописки. Ничего не вышло. Вот ведь как получается: делаешь людям добро, и немалое, а случись самому слегка сплошать, свиньями оказываются. Обмельчал Питер, опоганился.

Делать нечего, заплатили за новый авиабилет, но не сразу, а неделю спустя. Сразу-то не дали улететь. Да еще с паспортом намаялись. Бланков паспортов нет: магаданцы теряют их по четыреста в неделю. Кому выдают, а кому и справкой приходится обходиться, будто ты освободился из мест лишения свободы.

Тут и чисто магаданская проблема наслоилась: прописка по двум адресам одновременно: на Севере и на Юге. Как бы теряют не только паспорта, но и пенсионные удостоверения, что-то там выкраивают с льготами, гражданством и годом рождения. А одному полоумному втемяшилось изменить пол, чтобы на пять лет раньше выйти на пенсию.

Семейство зареклось экономить. Но пройдет еще каких-то пять лет, и они все же клюнут на объявление: «Каждый, кто купит в нашем магазине сотовый телефон, получает право льготно приобрести пару обуви, всего за 990 рублей». И придется им платить за носку ботинок повременно, с точностью до секунды. И за входящие, и за исходящие минуты носки.

А я бы в рекламных целях за сотовый наливал бесплатно сто грамм.

Энергичная Татьяна открыла для себя овощную базу. Ездила с подругой перебирать овощи, чтобы купить их же на базе с огромной скидкой. И вдруг на выходе обнаруживает в своей сумке морковь и свеклу, покрывается морковно-свекольным румянцем, пытается вспомнить, когда такой казус случился. И никак: память, будто клофелином опоили, отшибло. Оказалось, подруга подстроила. Но, в конце концов, для остроты ощущений не мешает и к пороку прикоснуться. Зато сложилось ощущение, что начала понимать, как олигархи стали олигархами.

Потом-то она упала с люстры, сломала четыре ребра. Для талии незаменимо: некоторые нарочно удаляют ребра, а здесь, по сути дела, бесплатно помолодела до состояния француженки ее лет. И этого она достойна.

Женщина с талией у нас — редкость. Да и ножки у наших особые. Европейская обувь требует адаптации. Очень важно, с какой ноги встанешь.

Владимир Высоцкий написал песню о Севере: мол, ворон здесь не выклюет глаз, потому что здесь нет воронья. Как это нет? Да сколько угодно, стоит выбраться на Марчеканскую сопку, они тебя преследуют, выводят из душевного равновесия. Идешь в полосе линии электропередачи, слышишь гул проводов, да этот вороний клик, тоскливо на душе становится. Кажется, сейчас упрешься в чью-то могилу. Кстати, это Высоцкий ввел хриплое пение, напоминающее карканье, прорвал барьер, и после него иметь приятный певческий баритон стало дурным тоном.

Старый ворон прилетает на дачу Таты. Не каркает, а стучит. Звукоподражание ей не диво. В одном институте она работала, там был говорящий ворон. Однажды он по делу обругал кандидата наук. Тот от неожиданности выронил дорогой измерительный прибор. За причиненный ущерб ворона наказали: перевели в открытую вольеру. И вот он сидит под дождем, нахохлившись и прикрыв один глаз, что-то в нем копится, какой-то внутренний протест, и прорывается громким: «Блядь!»

А того доцента недоделанного все еще мучит совесть.

Часы пробили осень, под пацифиста косим.

Но все это семечки, а вот горе: Тата похоронила любимицу; собаку. У бедняжки метастазы пробивали брюхо. Где онко, там и рвется. У кошки боли, у собаки боли, у нашей девочки все заживи! Ей вспомнился вселенский страх, лечение ядом, сулемой и последующее промывание желудка. Казалось бы, все логично, но какая-то заноза пронзила сердце, и что-то надломилось. Нелепая, но отчетливая догадка овладела ею. Будто ее мохнатая любимица перехватила болезнь, предназначенную хозяйке. Собаки, говорят, унюхивают раковых больных — кокеры и пудели. Опухоль мозга пахнет алкалоидами конопли. Рыбки ошелушивают слой кожи с псориазом. Дельфины своим ультразвуком лечат рак.

Ее четвероногая любимица закрыла небольшим тельцем свою Татьяну, с кем любила гулять под окнами в мороз и в дождь, кто кормил ее и купал, расчесывал и ласкал. Тата ехала на автобусе и размышляла о скорбном, и какая-то недопонятая истина силилась раскрыться перед ее внутренним взором.

Привезла на дачу, положила в коробку от пылесоса, зарыла. Целый год не могла прийти в себя. Жалко собаку. Пока с ней живешь, она от тебя перенимает, столько о тебе знает и так тебя любит, больше, чем сама себя. Одно биополе на двоих. Если разобраться, так вообще все живое на земле — один организм. Грешно так говорить, но иной раз по человеку так не убиваешься, как по маленькому другу. Собаки, конечно, не обладают речью, как вороны, но настоящее чувство не нуждается в словах.

Да и диагноз тоже — как обухом по голове. Что за создание, она будто хозяйкину боль на себя оттянула? Опять и опять крутился в голове пассаж.

Женщины, они же все мнительные и обязательно какую-нибудь напасть себе придумают, чтобы семь раз на дню сжиматься в комок, отыскивая симптом, а потом на мужа полкана спускать.

Ей вещий сон снился, как Паркинсон заразился палочками Коха, а Альцгеймер, пренебрегая гигиеной, подхватил болезнь Боткина. А Бехтерев сказал, что осадок, в который она то и дело выпадает, надо смешать с цианистым калием и пить натощак.

Теперь Танюша, как увидит любую собаку, сердце ее сжимается. А если объявления, типа «Потерялся пес кокер Яшка. Собака практически ничего не видит и не слышит. Нашедших просим сообщить по пейджеру», тем более. Однажды прочла о щенке редкой породы, за штуку баксов. Машинально стала соображать, у кого занять. Потом осадила себя.

Через 4 года здесь будет город-склад.

Снова от печки с вешалкой

Перед смертью исчезли бородавки — сбежали, словно крысы с тонущего корабля.

Из истории болезни

Первого сентября даже в Магадане осень еще только в намеке. Женщина продает на крыльце магазина «Полярный» рябину. У нее голубые глаза, с синими кристалликами. Она тихо напевает про себя что-то, а мне чудится свое:

Как же мне, рябине, гнуться и качаться, беленой и дурью день и ночь ширяться.

Ягоды еще не тронуты морозом, у них не кровавый, а оранжевый вид. И сама женщина тоже еще не ударенная холодом, волосы рябинового цвета. Кажется, выкрашены хной. Скорее, это естественный цвет. Я не видел таких раньше и замираю на мгновенье, чтобы не вспугнуть ее, словно яркую бабочку в последний день бабьего лета. Рука тянется к мольберту и кисти, которых меня отродясь не бывало. Я ее мысленно фотографирую. Вылетает птичка, поклевать ее рябиновых ягод.

А что я в жизни видал? В колхозе не работал, в тюрьме не сидел. В армии не служил. Разве что лежал в больницах, да немного поработал на заводе — так, в рамках производственного обучения, будто прививка от тифа ослабленными бациллами. Профилактика для преодоления последующих житейских трудностей.

Вообще-то, в магаданской тайге рябина двух видов растет. Та, что на деревьях, — лакомство для птиц. А вот кустарник-рябина есть, ягоды крупные и не такие горькие, годятся на варенье. И на вино. Терпение надобно иметь, чтобы получилось не темное пойло, а такой ароматный, в меру пьянящий напиток, говорящий о хозяйке без слов, какая она сильная и отважная женщина, как умеет тайно томиться и вздыхать, как ей снится юность, прогулка с милым, березки над обрывом. Как кружится голова от березового аромата и от предвкушения поцелуя.

Я бы очень хотел, когда наступит мороз и созреет рябиновое вино, выпить с рыжей по стакану, и чтобы по жилам пробежала энергия, в руки и ноги ударила, потеплели ступни, и румянец, кровь с молоком, залил ей щеки…

Жена купила шторы на китайском рынке. Их вид — как откровение. Они новые, не были в употреблении, но их уже можно начитать штопать.

Нежное прикосновение глаз к ажуру абажура. Тоже обновка.

Но уже в следующую секунду настигает оскомина жизни. Противная холодная волна, полная окурков, опилок, рисовой шелухи и голубиного помета. И лишь сообщение по телевидению производит нужную встряску. Некто бросил в толпу гранату. Погибло 24 человека. Я его понимаю, хотя и ни капельки не оправдываю. А голуби у нас настолько доверчивы, что несколько птиц я видел припечатанными к асфальту — как цыплята табака.

Я все еще не очухаюсь ото сна. Естественно, он на производственную тему — такой уж я везучий. Мой начальник велел сочинить подпись к снимку, сделанному Юрцуняком, и я принялся за это занятие, но ответсек все увеличивал и увеличивал размер подписухи, довел до ста строк. А у меня ничего нет, кроме фамилии доярки, никаких данных. И я сижу, растерянный, и кровь капнула из носу от напряжения. Главный мой порок с самого детства — неумение врать, казалось бы, благо, но есть и оборотная сторона — отсутствие фантазии, нетерпимое в журналисте. А в условиях демократии жизнь превращается в кошмар.

Бывают, конечно, сны и получше, даже у меня, хотя хороших не бывает никогда. Но что толку просыпаться после красивого дурмана старым и больным в осеннем дождливом Магадане, в промозглой квартире?

Возвращение человека из Америки так шокирует, что человек может покончить с собой, — заявил как-то мой коллега, журналист Жека, не раз бывавший на Аляске. Он придумал написать серию репортажей из американских тюрем. Я ему присоветовал посидеть в Уптаре, для оптимизма.

Возвращение из Питера, лучшего города планеты, в Магадан в год дефолта бросает меня из грусти в тоску и обратно: тут — батут, там — тамтам. Я брожу по улицам, лихорадочно цепляюсь взглядом, выискиваю ростки нового, как учили на журфаке. Вот продолжается строительство сквера на месте снесенных бараков, и городские начальники радуются: приезжали в город французские кинематографисты, удивились, что, несмотря на финансовый обвал, стройка не останавливается, и к будущему году, в юбилей города, забьет фонтан. Похоже, что здесь магаданский вариант американской мечты.

Заммэра, не тот, что вице-мэр, а контрмэр, производит замеры, арену сдал на хрен в аренду одному хмырю. В смысле танцплощадку — там теперь крытая автостоянка, надежная, как банковский сейф. Тому самому бывшему миллиардеру, который жену кавказскую крестил, а она его перекрестила вдоль и поперек. Как-нибудь расскажу при случае. Новая метла по-новому метет, сорит деньгами. Он открыл предприятие имени адвоката Таразини, за что имел недовольство от начальника налоговой полиции. Мол, что это вы насмехаетесь над государственными органами. Похоже, органы ему припомнили такую вольность и сделали пересадку.

Встречаю знакомого музыканта, композитора. Спрашивает, как смотрится похоронная музыка в жанре тяжелого рока? Ничего себе, вопросик! Если покойник еще при жизни догадывался, что у него такой рок, то да. Искусство принадлежит народу, поэтому и требует жертв. А народу оно до фонаря. Подавай боевые искусства, ремесла и науки. Стриптиз — как высшая форма театрального спектакля. И китайскую кухню, размером с китайский квартал.

Мало кто задумывается над фактами, которые подкидывает история, а ты их лови: 3–4 июля 1917 года путч, балерина Кшесинская. 18–21 августа 1991 года путч. «Лебединое озеро». Теперь дефолт, 18 августа 1989 года — сплошной кордебалет и Лебедь: «Упал — отжался». (Тогда еще не было птичьего гриппа).

Огромный камень, величиной с лошадь, я нашел прямо во дворе своего магаданского дома в центре города, между стихийной автостоянкой и санкционированными мусорными контейнерами. Собрал мебель, выброшенную на помойку: ну там стулья, столы, диваны. Отслужившие лет по двадцать, они идеально высохли и гореть будут, как порох. Возможно, наличие клопов в обивке придаст особую горючесть, а пламени коньячный аромат. Я стаскал все, что можно, из квартиры: газеты последних лет, будто бы собирался перечитывать, чтобы установить причину массового безумства, политические книги и стулья, сломанные еще во время приезда Ельцина в Магадан, по случаю того, что Ельцин — великий человек, не меньше Александра Македонского.

А город-то другой стал за несколько лет. И сам я пожух! Как-то не замечалось раньше, а после возвращения из северной столицы будто трезвеешь. Сколько бы ни было в городе лауреатов и заслуженных артистов, академиков, а зачет по бичам. Раньше-то кем они были — избыточная рабочая сила, сезонники, окружающие относились к милым бродягам-романтикам благодушно. Помню, один наш собрат от алиментов бегал, жил на десять рублей в месяц, сухари на батарее сушил. Потом в подполье ушел. Как партизан, в леса.

Летом альтернативные жители вкалывали в геологических партиях, нанимались на сенокос, в рыболовецкие бригады. Зимой, конечно, пурговали, но стеклотара их выручала: сдашь мешок бутылок и бери выпивку на целую компанию. Теперь бичи другие, всесезонные. Безысходные. Пожизненные. До упора бичуют, пока не найдут в колодце теплотрассы или в подвале их измученные альтернативным алкоголем зашлакованные тела. Хотели городские власти ночлежку открыть в бывшем детском садике, так кто-то пожар в здании устроил: не хотим, чтобы здесь эта вшивота ошивалась, в такой концентрации, ведь у нас дети, за них боязно… Да, многовато теперь среди вольных алкопойцев криминалитета.

Тот самый бывший энкавэдэшник с Уптара всякий раз сетует: «Раньше среди заключенных можно было найти классных специалистов — и на станках работать, и так, рационализаторов — весь город из нашей промзоны стройдетали брал, а из теперешних бандитов никаких рабочих бригад не сформируешь. Они имеют узкую злодейскую специализацию: убийство, разбой, воровство. Какая там мебель, какие стеновые блоки, которыми еще недавно славилась лагерная Колыма. Прощай, дармовая рабсила».

Больно уж невеселые мысли одолевают. И пива под рукой нет четверочного. И вина рябинового с женщиной-рябиновкой.

Это у меня ломка. Со Стасом наобщался, нарадоваться не мог, а после эйфории всегда депрессия давит, как этот многотонный камень. Как сожаление и раскаяние: слишком беспечно мы со Стасом жили при социализме, на черный день ничего не припасли, думали, будут одни лишь белые ночи с брызгами шампанского.

Если у тебя есть вешалка, ты можешь начать создавать театр. Или у тебя жена как вешалка, тощая. Дай ей роль со словами: «Одеваться подано». Или она других габаритов, зато сказки сказывает, как Шахерезада?

Театр одного актера с тысячью лиц начинается с вешалки для одного зрителя. Я зритель и артист — с погорелого театра. Вешалку я тоже бросаю в огонь.

За чистым бездымным огнем следит дворник, деклассированный лентяй, а поодаль бригада психиатрической помощи. Возможно, они меня принимают за бича, вышедшего из подполья. Урод, одним словом, что с меня взять?

Сейчас я разогрею камень, раскалю докрасна, резко полью водой, он треснет, и я раздам обломки на сувениры.

В Магадане, как в Греции, все есть. Число художников, профессиональных писателей и поэтов на тысячу населения превышает общероссийский показатель, а те, кто пишет «для себя» (а то и «под себя»), не поддаются учету. Очень много амбициозных журналистов, редакторов. Поэтому столько в городе телевизионных каналов и газет, некоторые из них закрылись сразу же после выхода первого номера, но дали жизнь новым.

У нас и генералов в городе избыток, как по всей России. Сугубо штатские люди охотно причисляют себя к лампасникам. Есть уже и ветеринарный генерал, и налоговый. Где раньше был просто директор, там теперь генеральный. Не говоря уж о бандитах, там своя иерархия.

Силовых структур расплодилось, и в каждой штаны с лампасами. Там, где в американском боевике действует сержант — у нас майор, где у них капитан — у нас генерал. Специфика, что ли, такая — в противовес ширящейся демократии? Когда генералов слишком много, то и приказов очень много, а выполнять их некому, никто не хочет быть простым солдатом, закрывать непонятную амбразуру, отстаивая неизвестно что.

Поскольку генералы без армий хороши только на свадьбах, у нас должно быть очень много свадеб. Возможно, разовьется свадебный бизнес, как в Лас-Вегасе. Сейчас-то по субботам разъезжают небольшие колонны в японских машинах с двойными кольцами, похожими на знак «стерео», с включенными фарами, и все громко, противно сигналят. Свадьба походит на ДТП. А раньше сигналили, лишь когда хоронили таксиста. Странное чувство обуревает. Чувство вселенского обмана и подвоха. Может, стоит включить в свадебный кортеж парочку боевых машин пехоты и генеральский бронированный лимузин?

Впрочем, ничто не должно напоминать женихам призывного возраста об армии и дедовщине. Но она так глубоко проникла в поры, что ее можно ощущать, будучи штатским немолодым человеком, снятым с воинского учета по возрасту. Раньше в слове «армия» слышался отдаленный гул канонады, а теперь «жилищные сертификаты» и «дедовщина». Ты можешь послать генерала подальше, но он имеет право послать тебя на смерть. Известны многие случаи, когда солдат закрыл грудью генерала и никогда наоборот. Генерал может закрыть грудью женский бюст.

Раньше-то как было? Скажем, открылся новый цех птицефабрики. Выступила птичница Агафья Тихоновна, ударница, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, работающая в счет завершающего года пятилетки. Затем начальник цеха — поблагодарил партию и правительство за заботу о народе, повышение благосостояния. Ленточку перерезал ветеран. В церемонии открытия принял участие секретарь обкома. Коммунисты, конечно же, лицемерили, выставляя вперед простой люд, а может, искренне заблуждались? Я никогда не был начальником, но не чувствовал себя неполноценным человеком. А вот теперь иное.

А теперь как? Запускали установку для производства комбикорма, построенную ушлыми предпринимателями, в репортаже умельцев даже не назвали и не показали, чтобы не было халявной рекламы. Приехал губернатор, перерезал ленточку, покрасовался, выступил, нацелил, пообещал процветание, производное от своей фамилии. И все.

Если ты не генерал, тебя никто слушать не будет и слово не даст. Даже если ты не привык лезть за ним в карман. Пожалуй, я не удивлюсь, если в репортаже о свадьбе прозвучит, что на ней присутствовал генерал, а о женихе и невесте ни слова.

Ой, вспомнил! Перед отъездом в Питерские земли Стас приладился бывать на свадьбах среди незнакомых людей. Впрочем, стоило ему назваться, собравшиеся ревели от восторга, просили автографы и договаривались о последующих банях, рыбалках, пикниках.

Стас не был генералом, но к нему, а значит и ко мне, прислушивались, мы были нужны. Вдвоем составляли боевую единицу. Будто играли во «Что? Где? Когда». Но такое возможно только в тандеме. Одному не пробиться…

О главном и печальном

Зачем его мочить, если он и так ходит под себя?

Вообще-то о главном я так и не сказал. На конец приберег. Для чего стремился в северную столицу? Хватит лукавить с самим собой. Я ведь ехал в Питер: встречаться с человеком, потерявшим сына. Неделя не прошла, как уехали Стас с Валентиной на материк, а их наследник погиб от огнестрельной раны. Три года уж прошло с того мига.

Я все хотел поговорить на эту тему, утешить, но не нашлось слов. Не умею я утешать. Правда, Стас признался однажды: мол, успокаиваешь, биополем действуешь. Мы с ним не остались в стороне от всеобщей моды находить энергетических вампиров и доноров. Когда наезжал в Магадан из поселка, часто заходил побыть рядом. Рта раскрыть не давал, каждую мелочь докладывал. Я даже обижался, но потом вдруг понял, что так лучше: беречь, не выплескивая. Болтовня отнимает энергию, а пополнять-то ее и не получается. Приезжая в курортный поселок, бывал у Стаса на втором этаже деревянного дома. Я знал его сынишку лет двадцать, помню младшим школьником, почему-то с санками в руках, в кожушке, облепленным снегом, ледышки болтаются на меховой оторочке шапки.

От принесенного в дом, в жарко натопленную квартиру снега растекался острый пряный аромат свежести, им были пропитаны волосы мальчика, румяные щечки, алые, как шелковый пионерский галстук. Его собака, настоящая крепкая лайка темного цвета с подпалинами на холке, кликали ее Лай, была рада сопровождать мальчика в его забавах.

Ее шкура тоже благоухает свежестью, словно хорошо промороженное белье, которое хозяйка вывешивает во дворе. Минус пятьдесят для просушки и отбеливания гораздо лучше, чем любая жара.

Собака уходила из дома, и Стас находил ее у оленеводов, когда охотился на пушного зверя соболя. Лай прибился к стаду, окарауливал оленей, это занятие было естественным, точнее сказать, врожденным.

Он услышал зов собачьих предков и побежал на него, служил инстинкту, как повелевала его собачья верность. И вот момент встречи. Увидев Стаса, Лай не бросился ему на грудь, сдержанно фыркнул, даже отбежал на какое-то расстояние, чтобы не действовала сила притяжения, биополе хозяина, не сбивала отлаженный внутренний механизм нерукотворного биоробота.

Он вернулся в поселочек неожиданно, посреди ночи. Стас услышал: кто-то скребется в дверь, поскуливая, словно щенок. Вообще-то дверь никогда не запиралась ни на замок, ни на крючок, Лай умел ее открывать, поднявшись на задние лапы и навалившись всем телом. А тут что-то необъяснимое. Стас поднялся, отворил дверь. Лай бросился к хозяину и заскулил, заплакал скупыми собачьими слезами.

Стас обнял любимца, тревожно подумал, что такого выражения чувств у пса никогда не было, стал утешать, гладить спину и холку, приминать длинную шерсть на голове, она дыбьем стоит, не приминается.

А утром телеграмма: умер отец.

Стас рассказывал об отце изредка, всегда что-то недоговаривая, с ревностью, да и о матери так же. Но, похоже, во многом повторил их: пошел по учительской стезе. Раньше профессия была очень престижная, но она накладывала ограничения на семью. Сын учителя, да еще и директора должен являть пример.

А если ты недоволен сыном, прикинь, не являешься ли гением и не отдыхает ли на тебе природа.

Но Стаса толкала охота к перемене мест и то, что на малой родине рабочие места были заняты, а на Дальнем Востоке деньги, на Крайнем Севере — большие деньги.

Любовь и голод правят миром — я ведь тоже, переехав в Магадан, понял, что прежде жил впроголодь. Правда, я никогда не был добытчиком, а он был и остается им. Он кормился сам и кормил троих деток с леса, с реки и озер. Выращивал свиней и собирал на продажу курортникам ведрами жимолость, бруснику. Он дружил с оленеводами, от них тоже перепадало, и с совхозной фермы: была такая лафа, как продажа «своим» по себестоимости.

Он никогда не ездил в отпуск на курорт по путевке, ведь и так много лет прожил на курорте, да и сейчас то местечко, где живет под Питером — курортное.

Уехал из поселочка в город в числе первых, когда покачнулся северный «рай».

А что же мальчик?

Как и положено, вырос. В своеобразном мирке Талой ребятня почти не в шутку мечтала: «вырасту — стану курортником».

Горячая минеральная вода самотеком поступает из недр земли, из глубоких горизонтов, дает человеку небывалую силу, а немногочисленной обслуге зарплату. Магадан казался слишком большим этому дикому чистому сердцу.

Учился в юридическом, служил в армии, там случился инцидент: порченые парни чуть не замарали его. Бежал, попал к депутатам, те не дали в обиду.

Лежал в госпитале. Комиссовали, и ведь попер на те же грабли, ту же армию, в спецслужбу. Туда, где оружие табельное. В первый же день, заступив на пост, погиб от огнестрельной раны.

Ну, нельзя нам, нельзя давать ни свободу, ни оружие: доведем себя до ручки, перестреляем друг друга и уничтожим себя. Америка нам не пример. Им можно, а нам нельзя. Дело даже не в водке, мы умеем пьянеть и без алкоголя. Впрочем, и американцы тоже озабочены тем, что, насмотревшись фильмов, зрители повторят киношные фантазии в реальности, не отдавая себе отчета, что, убив человека, его нельзя перезагрузить и убить еще раз.

В Англии один малец зарезал одноклассника кухонным ножом, как до того много раз убивал виртуального противника на мониторе компьютера. А в Италии нашелся подражатель фильма про полицейскую собаку, тот подливал в газировку ядовитый растворитель. И все-таки, почему столько много серийных убийств в американских фильмах? Хорошо, если только ограничивается экраном. Так и на самом деле они есть, тут документальные съемки показывали. Есть какая-то порочность в их воспитании, в их жизнеустройстве. Не надо нам слепо копировать их. И не надо разрешать ношение оружия. 10 тысяч человек ежегодно погибает в США от огнестрельных ранений. А если у нас будут револьверы, автоматы и винтовки? Мы превзойдем их показатели. Нельзя нам оружие. Оно такое красивое, его можно гладить, ласкать, можно шутейно приставлять к виску и понарошку нажимать на курок.

Пока идет дежурство, ты волен делать что угодно, в пределах возможного. Да хоть сдувать конспекты у девок с курса. Он продолжил учебу на юридическом. Но и от любимых наук нужен передых. С элементами игры. А пистолет — он притягивает, он тобою водит.

Я сам никогда не держал в руках оружия опаснее мухобойки. Я бы тоже, наверное, играл, не наигрался. Не расставался бы с пистолетом ни днем, ни ночью, прятал под подушку, периодически нырял рукой, проверяя наличие оружия. Наверное, испытал бы сильный эмоциональный подъем, бессонницу с последующей апатией.

Ему нравился вес новой вещицы, изящество и красота, мужская красота. У северных народов, он знал, есть женские и мужские предметы, например, ножи: чтобы заколоть оленя, вынуть внутренности, не отрезая голову, снимать и чистить шкуру, кроить из нее одежду и обувь, и на все свой инструмент.

Пистолет был мужским, и пули в нем — мужские, невероятно красивые и убойные. В отцовском доме водились ружья, ему доводилось стрелять в диких животных, добывать гусей и уток, стрелял он и из боевого оружия в армии, по мишеням. Но винтовка — разве она сравнится с этой дивной игрушкой, от которой немеют кончики пальцев и наливается жаром ладонь?

Можно вскинуть руку, прицелиться, опустить в пол, спрятать в кобуру, внезапно выхватить и прицелиться в того, кто, кажется, крадется сзади.

Приставить вороненый ствол к виску, нажать на спуск — все равно ведь на предохранителе. Ах, не на предохранителе? Извини!

Перед смертью в сознании пробегает вся жизнь. Кто его знает, возможно ли такое? Так оно и есть на самом деле! И окружающим тоже его жизнь высвечивается яркими эпизодами.

У мальчика не было даже портативного магнитофона, а однажды Стас признался, что изошелся из зависти, когда я купил своему сыну автомобильчик на батарейках, с дистанционным управлением. Стас своему не смог такой позволить. Так он сказал.

Зато подарил ему небо. Вышли за поселок, расстелили на земле тулуп, легли, голова к голове, смотрели на чистые ясные звезды и молча дышали ароматом багульника, ивы и лиственницы. Ты такого своему не дарил! Не спорю! Я был плохим отцом, да и сам вырос без отца.

Теперь он где-то на небе, три года как, и будет лежать до скончания века. Пока не ляжет к нему под сосны неугомонный Стас и труженица Валя.

Поблизости от поселка на быстро растущем кладбище зарыли его рослое сильное тело. Под казенным обелиском из мраморной крошки.

За что же так детей наших, второе поколение северян? Прекрасные ребята, как цветы, выращенные на гидропонике — без корней. Кто в машине побился, кто задохнулся в гараже, а кто и не наигрался, не нарадовался, кого мало ласкали на этой холодной суровой земле!

Порой разум отказывается верить в повышенную летальность молодого поколения и, независимо от моей воли, как во сне, строит версии.

Наши ребята незаурядны, светлые головы, это ясно не только каждому ежу, но и козлу. Они могут сделать то, что многим другим непосильно. Возможно, их просто вербует правительство — в суперагенты. А похороны — камуфляж, теперь и не такое наловчились делать. Просто ребята где-то работают под глубоким прикрытием.

— Парня убили за бабу, — уверен отец. Несколько раз заводил он этот разговор. — Сидел в помещении. Хоть и дежурил, но времени даром не терял, конспекты читал, готовился к сессии. Позвали, пошел на улицу, все оставил на столе, тетради, ручку. Так не кончают жизнь самоубийством. Вышел на улицу, выстрел в грудь. Кровь. Она и вытекла в рубашку. Тепло же было — последний день мая. А лежал на спине. Она же к спине должна была стечь.

Я вчера ищу стаканчик, не нахожу. Мы же, как узнали про беду, тут же из Питера в Магадан вернулись. Илюшенька, где стаканчик, — спрашиваю и чую, он рядом стоит, только невидимый. Я и вчера искал на балконе. А тут открываю балкон, и первое, что вижу, — рундучок, мы вдвоем его сделали с Ильей, чтобы всякую всяческую мелочь хранить. Так вот на рундучке стоит тот стакан, который я искал.

Валя лежит на диване, пригорюнилась, валерьянку пьет.

Мысленно прошу: подай маме знак, сынок. Тишина в ответ. А потом как форточка трах-тарарах — открылась. Думал, разбилось стекло. Нет, цело.

Убивали его три человека, — говорила женщина Ясновидящая, здесь, у нас есть такая. Один выстрелил, двое приняли, перевернули, положили. На лбу небольшая гематомка, а ведь лежал на спине.

У каждого человека врагов столько же, сколько друзей. Волосы на себе рвать — радовать недругов.

Следователю, кстати, кто-то звонил: выезжайте, мол, на самоубийство. Кто-то заранее все определил и расследовал.

Он трахал жену офицера. Она приходила к нему в общагу. Месть.

Он вел следствие. Хищение золота. 123 кило. Он говорил мне, мол, ухожу я из уголовки, там головы лишиться — раз плюнуть. Начальник не возражал вроде, пиши, мол, рапорт.

Мы нарадоваться не могли, когда из милиции ушел, стал в охране служить. Он же рослый, видный парень. Гвардеец!

А эти хотели его опустить, в армии, да не на того напали: он же силушку качал, гантели у него — как серебряные, не давал им ржаветь.

Убийство тут, у меня сомнений нет. Я даже знаю, кому заказали, из наших, близких. Три тысячи баксов стоит такое удовольствие. 500 зелени — пушка.

На кого подумали, он и оказался, убийца. Своей смертью себя и выдал. Как-то уж больно быстро стал чахнуть. Как свечка, истаял. От рака, сам понимаешь. Когда человеку хотят век продлить, за здравие ставят. Ну а если живому за упокой, тут и Господу крышу сорвет! Да ты его знаешь, друга того, пересекались по выборной канители…

Костер горит на камне уже три часа. Пора. Я выливаю на раскаленный докрасна валун припасенное ведро воды. Камень шипит, кричит и взрывается. В пыль!

Накрыло меня взрывом. Не сразу пришел в себя. Очухался, а десять лет прошло. Да что там! Скоро двадцать будет.

Что и говорить, лучше не стало…

Средь ночи сердце разрывает крик: Да разве неудачник я? — Старик! Раздробилась жизнь и ссыпалась щебенкой. Не утихла и не стала меньше боль, С той поры, когда я был ребенком. Жизнь промчалась, как в плохом кино, Скулы сведены оскомой. К финишу спешу, уж так заведено, Потаенной строгостью влекомый. Упаду, лицом зароюсь в грязь, Нет, уж не пробиться в князи. Жизнь прошла по счету «раз», Не проехать дальше и на КРАЗе.

1999, 2005, 2010, 2012 г.

Магадан.

От автора

Не раз убеждались: знакомство с Магаданом дает такой поток впечатлений, что, казалось бы, садись, пиши — хоть рассказ, хоть повесть. Было и такое. Сочинялись экспромты. Например, повесть о Дукате, где добывается колымское серебро, была написана женщиной (!) за несколько месяцев после творческой командировки. Но было и другое: многолетнее наблюдение за природой, погодой, зверьми и людьми: в надежде, что вот-вот приоткроется нечто неведомое. Как говорится, проступит истины соль. А ты возьми этой солью посыпь открытую рану! Оно и прояснится.

Москва слезам не верит, и Магадан?

Предпочитаете стейки с кровью? Пишите статейки? Стейк мы вам подадим, но кончилась кровь…

Конечно, театр начинается с вешалки, и некоторые втягиваются выстругивать вешалки из черной березы, да так, что и забывают о самом театре.

Запасаются аплодисментами? Да вот же и они, сто пар ладошек производят характерный шум.

Никогда не думал, что доживу до аплодисментов без спектакля: люди выражают восторг, адресованный экипажу воздушного лайнера. Нет, не нужны ним турусы ни колесах, мы требуем гибели всерьез. В смысле не надо нам гибели, хотим пройти живыми по бетонке. Вот и устраиваем овацию летному экипажу, успешно посадившему лайнер в Соколе: это посильнее «Фауста» Гете.

В Магадане все немножко не так, как ни «материке». Как? 40 лет живу тут и не могу постичь. Гадаю, что отмочит недельный ледяной колымский дождик посреди декабря. И готов аплодировать одной рукой, как в даосской загадке.

У нас, на Колыме тоже есть герои, и вечный огонь есть, но настраивают его на полчасика, и на 60-летие Магаданской области огню предпочли воду: установили возле памятника Ленину мощный фонтан с подсветкой.

И все-таки немало понаписано о Колыме всяческой чепухи, высосано из пальца, в литературных конкурсах побеждает тот, у кого пальцы толще. А надо улавливать то, что обычно утекает меж пальцев, а на воде остаются ценные записи вилами.

Автор

Оглавление

Запевный вопль

Не жалейте заварки!

Итак, она звалась

Из какого ты теста?

Город, который

Еду, еду, еду к ей! О кей!

Градообразующий град

В лесу у Ладоги

Липа — сестра полипа

Москва не верит сыру со слезой

Другая дача

Электричка

Из болота тащить огород

Фига из двух пальцев

Как в зеркало пинок

Как мы себя любим

На все руки

Есть ли телеканалы на Марсе?

Сварить из камня пшик

Пора, парабола!

Экономия

Снова от печки с вешалкой

О главном и печальном

От автора Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg