«Корни. Часть I»

Корни. Часть I (fb2) - Корни. Часть I (пер. Александр Иосифович Пахотин) 350K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алекс Хейли

Алекс Хейли Корни

Roots: The Saga of an American Family by Alex Haley

Перевёл с английского Александр Пахотин

Часть I Глава 1

Ранней весной 1750 года на западе Африки, в Гамбии в деревне Джуффур, что в четырёх днях пути вверх по реке от морского побережья, в семье Оморо и Бинты Кинте родился мальчик.

Он явился на свет из молодого и крепкого тела Бинты, скользкий от её крови и такой же черный, как она сама. Две морщинистые повитухи, увидев, что родился мальчик, засмеялись от удовольствия. От праотцов было известно, что первенец мальчик приносил благословения Аллаха не только для родителей, но и для их семей, а это означало, что род Кинте станет известным и никогда не исчезнет.

Всё это произошло за час до первых петухов, и вместе с разговорами Ньо Бото и бабушки Йейсы новорождённый услышал глухие ритмичные удары деревянных пестиков — это женщины деревни толкли зерно кускуса в ступах, готовя традиционный завтрак из каши, которую варили в глиняных горшках над костром.

Тонкий голубой дымок, извиваясь, тянулся вверх над крохотной пыльной деревушкой из круглых глиняных хижин, в то время как гнусавый Каджали Демба, деревенский алимамо, начал созывать мужчин на первую из пяти ежедневных молитв, воздаваемых Аллаху с незапамятных времен. Торопливо соскочив со своих постелей из бамбука и выделанных шкур и надев грубые холщовые туники, мужчины быстро собрались к месту моления, где алимамо уже начал читать молитву: «Аллаху Акбар! Ашаду ан Лайлахайлала! (Бог велик! И я свидетельствую, что есть только один бог!). И только после окончания молитвы, когда мужчины возвращались в свои хижины на завтрак, возбужденный и радостный Оморо рассказал им о своём первенце-сыне. Поздравляя его, все мужчины повторяли, что это было хорошее предзнаменование, сулящее счастливую судьбу.

Каждый мужчина, вернувшись в свою хижину, получал от жены калабаш с кашей. После этого жены кормили детей, а потом ели сами. Мужчины, закончив завтрак, брали короткие мотыги, лезвия которых местный кузнец отделал железом, и отправлялись обрабатывать поля, где в этой буйной саванной части Гамбии выращивались земляные орехи, кокосы и хлопок, а женщины отвечали за урожай риса.

По древнему обычаю, семь последующих дней Оморо был серьёзно занят только одним делом — он выбирал имя для своего первенца. Это им, должно быть богато историей и наполнено надеждами, так как люди племени мандинго верили, что ребёнок разовьет в себе семь черт характера того, в честь кого или в честь чего его назовут.

От своего имени и от имени жены Бинты Оморо за эту неделю обошел все хижины в Джуффуре и пригласил каждую семью на церемонию наречения новорожденного, которая традиционно назначалась на восьмой день. В этот день новорожденный, как его отец и отец его отца, должен стать законным членом племени.

Ранним утром восьмого дня жители деревни собрались у хижины Оморо и Бинты; женщины обоих семейств несли на головах подносы, на которых стояли калабаши с кислым молоком и сладкими пирогами из рисовой муки и меда. Туда же пришли Карамо Сила, деревенский джалиба, со своими тамтамами, алимамо, арафанг Брима Сисей, который в будущем станет учителем ребенка, а также два брата Оморо, Джаннех и Салум. Братья пришли на церемонию издалека, когда барабаны донесли до них весть о рождении племянника.

Пока Бинта гордо держала ребенка, с его головы сбрили немного первых волос, как это обычно делалось в этот день, и все женщины громко выразили восхищение красотой ребёнка. Затем все успокоились, и джалиба начал бить в свои барабаны. Алимамо прочитал молитвы над калабашами, и во время этой молитвы каждый гость коснулся правой рукой края калабаша, выражая этим жестом уважение к еде. Затем алим начал читать молитву над младенцем, прося Аллаха даровать тому долгую жизнь, много детей в семье, чтобы он принес процветание своей деревне, своему племени, чтобы Аллах одарил его силой и духом для прославления имени, которое он должен был сейчас получить.

Оморо вышел перед собравшимися жителями деревни. Подойдя сбоку к жене, он поднял младенца и трижды прошептал ему на ухо имя, которое он выбрал. Так впервые прозвучало имя этого ребёнка, поскольку считалось, что любой человек должен первым узнать, как его зовут.

Снова зазвучал там-там, и Оморо прошептал имя сына на ухо Бинте, та засияла от гордости и удовольствия. Затем Оморо прошептал имя арафангу.

— Первый ребёнок Оморо и Бинты Кинте назван Кунта! — крикнул Брима Сисей.

Все знали, что это было одно из имён покойного дедушки новорождённого, Кайрабы Кунта Кинте, который пришел из своей родной Мавритании в Гамбию, где спас жителей деревни Джуффур от голода, женился на бабушке Йейсе и потом честно служил деревне до самой смерти.

Одно за другим называл арафанг имена мавританских предков, о которых дед новорожденного, старый Кайраба Кинте часто рассказывал. Эти имена, известные и многочисленные, уходили в прошлое больше, чем на две сотни дождей. А потом джалиба застучал в свой там-там, и все стали громко выражать свое восхищение и уважение такой известной родословной.

Этой же ночью при свете луны и звёзд Оморо наедине со своим сыном закончил ритуал имянаречения. Держа первенца в крепких руках, он ушел на край деревни, поднял ребёнка лицом вверх и тихо произнес: „Фенд килинг доронг лех уаррата ка итех тее“ (Смотри! Вот единственное, что величественнее тебя самого)».

Глава 2

Наступил посевной сезон, и вскоре должны были начаться первые дожди. На всех посевных полях мужчины деревни Джуффур уложили стожки из сорняка и подожгли их с таким расчётом, чтобы лёгкий ветерок, разнося золу, удобрил почву для будущего посева. Женщины на рисовых полях уже начали посадку.

Пока Бинта выздоравливала после родов, её рисовым участком занималась бабушка Йейса, но теперь Бинта была готова снова приняться за свои дела. С Кунтой за спиной она шла вместе с другими женщинами к выдолбленным лодкам, находившимся на берегу деревенской речушки Камби Болонго, одного из многочисленных притоков реки Гамбии. Лодки поплыли вниз по речке, в каждой разместилось по пять-шесть женщин, некоторые из них, включая подругу Бинты Джанкей Турай, тоже несли своих малышей,

Воздух был наполнен сильным запахом мангровых деревьев и запахами других растений, густо росших по обеим сторонам реки. Потревоженные проплывающими лодками громадные семейства бабуинов проснулись и принялись реветь, скакать и трясти пальмовые листья. Захрюкали кабаны, прячась в траве и кустарнике. Тысячи пеликанов, журавлей, цапель, аистов, чаек, крачек, колпиц прервали свой завтрак, с тревогой следя за проплывающими лодками. Некоторые мелкие птицы — витютни, водорезы, погоныши, змеешейки, зимородки — с криком поднялись в воздух и кружили до тех пор, пока непрошеные гости не проплыли мимо.

Стаи мелких рыбёшек дружно выпрыгивали из воды, исполняя красивый серебристый танец, и снова плюхались в реку. Иногда гонявшиеся за этой рыбёшкой крупные рыбы выпрыгивали так высоко, что шлёпались прямо в лодки, где женщины глушили их веслами и привозили домой на ужин. Но в это утро мелкую рыбёшку никто не тревожил.

Когда лодки приблизились к участкам, на которых многие поколения женщин деревни Джуффур выращивали рис, им пришлось проплывать сквозь тучи москитов. Каждый рисовый участок отделялся от других сплетённым живым забором из сорняка. Рис на участках уже торчал над водой на целую ладонь.

Поскольку размеры участка для женщин определялся каждый год Советом Старейшин в соответствии с количеством ртов, участок Бинты всё ещё был маленьким. Выйдя из лодки у своего участка и сделав несколько шагов, Бинта остановилась и с удивлением и радостью увидела крошечную бамбуковую хижину на стойках с соломенной крышей. Пока Бинта рожала, Оморо приезжал сюда и соорудил эту хижину для их сына. Как и все мужчины, он и словом не обмолвился о том, что делал.

Укачав ребёнка и положив его в хижину, Бинта переоделась в рабочую одежду, которую она принесла в узле на голове и пошла работать в поле. Когда Кунта плакал, Бинта выходила их воды и кормила его грудью.

Так маленький Кунта купался в материнской ласке каждый день. Вечером, вернувшись в хижину, Бинта готовила ужин для Оморо, а после ужина смазывала Кунту с головы да ног маслом дерева ши и довольно часто гордо несла его по деревне к хижине бабушки Йейсы, которая одаривала его ещё большим количеством ласк и поцелуев.

Иногда Оморо забирал своего сына у женщин и уносил его в одеяле в свою собственную хижину (мужчины всегда располагались отдельно от своих жён), где глаза и руки ребёнка изучали такие интересные вещи, как амулеты и талисманы, расположенные в изголовье кровати Оморо, чтобы отпугивать злых духов.

Всё яркое привлекало внимание маленького Кунты, особенно отцовский кожаный мешок, почти полностью покрытый блестящими ракушками, каждая — за добытого лично им зверя. Играл Кунта и большим луком и колчаном со стрелами, висевшими неподалёку от мешка. Оморо позволял Кунте трогать всё, кроме коврика для молитв. Вечерами он рассказывал сыну о его будущих подвигах, которые тот совершит, когда вырастет.

В конце концов, он обычно возвращал сына Бинте для очередного кормления. Где бы Кунта ни находился, он почти всегда был счастлив и всегда засыпал либо на коленях Бинты, либо в своей колыбели, над которой Бинта пела тихую песню:

Мой весёлый малыш, Названный именем славного предка, — Великим охотником или воином Ты когда-нибудь станешь, И этим будет гордиться твой отец. Но я навсегда запомню тебя таким.

Как ни любила Бинта своего ребёнка и мужа, она чувствовала и некоторое беспокойство, так как но древнему мусульманскому обычаю мужья часто выбирали для себя вторую жену, пока первая кормила грудью ребёнка. Бинта хотела, чтобы Кунта поскорее стал ходить и таким образом закончился бы период кормления грудью.

Поэтому Бинта охотно помогала Кунте, когда он в возрасте тринадцати лун попытался делать свои первые шаги. А вскоре тот уже начал передвигаться без чьей-либо помощи. Бинта перестала беспокоиться, и когда Кунта в очередной раз потребовал грудь, Бинта как следует отшлёпала его и дала сыну тыквенную бутылочку с коровьим молоком.

Глава 3

Прошло три дождя. Наступил тот период, когда прошлогодние запасы зерна и сушёных продуктов были почти на исходе. Мужчины ходили на охоту, но возвращались лишь с мелкой добычей, так как из-за засушливой погоды многие водоёмы в саванне превратились в грязные лужи, и более крупные животные ушли вглубь леса.

Жителям деревни Джуффур потребовались все их силы, чтобы провести посев. Женщины уже стали добавлять в пищу безвкусные семена бамбука и горькие сухие листья баобаба. Голодные дни наступили так рано, что вдобавок к ежедневным молитвам, в жертву были принесены уже пять коз и два вола.

Наконец в раскалённом небе стали собираться лёгкие облачка, и теперь надо было засеять поля до того, как начнутся затяжные дожди. По утрам после завтрака женщины теперь не уплывали как обычно на свои рисовые наделы, а, облачаясь в традиционные одежды из крупных свежих листьев, отправлялись вслед за мужчинами. Их голоса были слышны ещё до того, как они появлялись, потому что по дороге женщины пели древние молитвы, которые должны были помочь семенам пустить крепкие корни.

Ступая босыми ногами след в след, женщины гуськом трижды обошли каждое поле, распевая песню. Затем они разделились, и каждая последовала за своим мужем, который шёл впереди и с интервалом в несколько дюймов делал углубление в земле большим пальцем ноги. И в эти углубления женщина, идущая следом, бросала зёрна и присыпала их большим пальцем ноги. Женщинам приходилось работать больше, поскольку они должны были помимо помощи мужчинам ухаживать за рисовыми полями и за своими огородами.

Пока Бинта высаживала лук, батат, тыкву, маниску и горькие томаты, маленький Кунта проводил время под неусыпным взором нескольких бабушек, следивших за всеми детьми деревни Джуффур первого кафо, в который входили те, кому ещё не исполнилось пяти дождей. Мальчики и девочки бегали нагишом. Все они, как и Кунта, быстро росли, целыми днями резвясь и играя в догонялки вокруг гигантского баобаба.

Но все они, даже такие маленькие как Кунта, сразу же успокаивались, если одна из бабушек обещала рассказать историю. И хотя Кунта ещё не мог понять многих слов, он жадно следил за рассказом, который сопровождался движениями и звуками и будоражил детское воображение.

В полдень появлялись другие бабушки и раздавали детям чашки с поджаренными жуками и кузнечиками. В иное время года это было просто лакомством, но сейчас, накануне больших дождей, в самый голодный период, жареные насекомые являлись основной пищей.

Глава 4

Теперь короткие ливневые дожди шли почти каждое утро, а в перерыве между ними дети бегали по лужам и громко кричали: «Моя! Моя!», показывая на радугу, которая, как им казалось, висела совсем рядом. Но вскоре вместе с дождями появились москиты: их безжалостные укусы загнали всех детей в хижины.

А потом припустили затяжные дожди. Они шли почти каждую ночь, превращая поля в болота, а деревню в грязное месиво. И всё же каждое утро, до завтрака, все мужчины шли по грязи в маленькую мечеть и молили Аллаха послать ещё и ещё дождя, потому что от количества воды в почве зависела жизнь деревни.

В сырой хижине для детей, слабо освещённой и кое-как отапливаемой сухими палками и коровьими лепёшками, горевшими в небольшой яме, старая Ньо Бото рассказывала Кунте и другим детям об ужасных днях, когда дождей было совсем мало. Как бы плохо ни было, Ньо Бото вспоминала времена, когда было ещё хуже.

После двух дождливых дней, рассказывала она детям, пришло горячее солнце. Хотя люди и молились Аллаху, и исполняли древний танец дождя, и приносили в жертву двух коз и бычка каждый день, посевы начали погибать. Даже лесные водоёмы пересохли, и всё больше людей начало болеть. Злые духи поселились в деревне Джуффур. Всё говорило о том, что Аллах отвернулся от людей. Старые, слабые и больные начали умирать. Другие уходили в чужие деревни и просили людей, у которых была еда, взять их в рабы, лишь бы не умереть с голода, а те, кто остался, потеряв всякую надежду, просто лежали в своих хижинах.

Именно тогда Аллах направил к ним марабута по имени Кайраба Кунта Кинте. Он пришёл в деревню и, увидев тяжёлое положение людей, встал на колени и молил Аллаха почти без сна и отдыха пять дней подряд. И вечером пятого дня пришёл большой дождь. Деревня была спасена.

Когда Ньо Бото закончила рассказ, дети другими глазами посмотрели на Кунту, который носил имя славного дедушки.

Дожди шли каждую ночь. Дети замечали, как взрослые пробирались от хижины к хижине, утопая в жидкой грязи, а потом даже стали плавать не лодках.

Живительный дождь преобразил саванну. Всюду пели птицы. Земля взорвалась зеленью и цветами. Но среди всего этого буйства природы люди продолжали болеть и умирать от голода, так как ни один плод еще не созрел и не годился в пищу. Взрослые и дети смотрели голодными глазами на сотни и тысячи тяжелых плодов, но если кто-то пытался их есть, у него тут же начиналась рвота. Жители деревни начали поедать грызунов, корешки, листья — всё, что они могли отыскать в течение дня.

Если мужчины и уходили в лес на охоту, то у них зачастую не хватало сил даже на то, чтобы донести добычу до деревни. Законы племени мандинго запрещали есть многочисленных обезьян, не разрешалось подбирать куриные яйца, лежавшие повсюду, нельзя было есть лягушек, которых мандинго считали ядовитыми. И как истинные мусульмане они бы скорее умерли с голоду, чем стали бы питаться мясом диких свиней, которые целыми стадами проходили прямо через деревню.

Глава 5

Все чаще и чаще в деревне теперь слышался громкий женский плач. Счастливыми были дети, которые еще ничего не понимали, но даже Кунта уже знал — этот плач означал чью-то смерть.

От болезни и голода у некоторых взрослых стали распухать ноги. У других началась лихорадка и сильная потливость. А у детей на руках и ногах стали появляться гнойные нарывы. Из-за такого нарыва на ноге Кунта однажды запнулся, упал и рассёк себе лоб. Другие дети помогли ему встать и отвели к бабушке Йейсе, которая уже несколько дней не появлялась среди детей.

Она выглядела слабой похудевшей и лежала, укрывшись бычьей шкурой. Но, увидев Кунту, она вскочила на ноги, чтобы обтереть ему лоб. Крепко обняв его, она велела другим ребятишкам принести ей муравьев келелалу. Когда дети вернулись, бабушка Йейса плотно прижала края пореза, а потом стала тыкать муравьев одного за другим в рану на лбу. И как только рассерженный муравей вонзал свои клешни с обеих сторон пореза, бабушка Йейса быстро отрывала тело муравья, оставляя голову с клешнями на месте, пока рана не оказалась зашитой.

Бабушка Йейса отпустила других детей и велела Кунте лечь рядом с ней на постель. Он лежал, слушая её тяжёлое дыхание. Потом бабушка показала рукой на стопку книг на полке. Медленно и тихо она стала рассказывать Кунте о его дедушке.

Ещё находясь в родной Мавритании, Кайраба Кунта Кинте в возрасте тридцати пяти дождей, был благословлен своим учителем-марабутом и стал святым. Таким образом, дедушка Кунты продолжил семейную традицию святых людей, уходящую в глубь истории на сотни дождей. Став праведником, Кайраба Кунта Кинте много лун странствовал один по родине своих предков — Древней Мали. А потом Аллах направил молодого праведника к северу и привел его в Гамбию, где он сначала остановился в деревне Пакали Динг.

Вскоре жители деревни узнали действенность молитв молодого праведника и поняли, что Аллах благоволит ему. Барабаны разнесли эту новость, и теперь другие деревни старались заманить к бебе святого, присылая посланников с предложением рабов, скота и молодых девушек в жёны. И вскоре он двинулся в деревню Джиффаронг, по велению Аллаха, ибо жители этой деревни не могли ничего ему предложить, кроме своей благодарности за молитвы. Именно там он услышал о деревне Джуффур, где люди болели и умирали из-за отсутствия больших дождей. И вот, в конце концов, он явился и пять дней подряд молился, пока бог не послал большой дождь, который и спас деревню.

Узнав об этом славном деянии, князь, управлявший этой частью Гамбии, лично подарил ему в качестве первой жены самую красивую девственницу по имени Сиренг. От нее Кайраба Кунта Кинте заимел двух сыновей, которых назвал Джаннех и Салум.

К этому моменту бабушка Йейса уже села, глаза ее горели.

— Именно тогда Кайраба Кунта Кинте заметил Йейсу. Мне тогда было пятнадцать дождей, — она широко улыбнулась беззубым ртом. — Но на этот раз ему не понадобился князь для выбора второй жены! — Она посмотрела на Кунту. — И твой отец Оморо появился из моего живота.

Этой ночью, уже в хижине своей матери Кунта долго не мог уснуть, думая о том, что рассказала ему бабушка Йейса. Много раз он слышал о своём дедушке, но только теперь он понял, что это был отец его отца, что Оморо знал его так же, как он знает Оморо, что бабушка Йейса — это мать Оморо, так же, как Бинта — его собственная мать. Когда-нибудь он тоже найдет женщину, которая принесет ему сына. А этот сын тоже когда-нибудь…

Глаза Кунты закрылись, и он погрузился в сон.

Глава 6

Несколько дней подряд Бинта, возвратясь с рисового поля, посылала Кунту к источнику за водой, чтобы сварить какой-нибудь суп для бабушки Йейсы. Кунте казалось, что Бинта шла медленнее, чем обычно, и он заметил, что живот у нее был большим.

А потом, однажды ночью, Кунта проснулся от того, что отец тряс его за плечо. Бинта глухо стонала; рядом с ней суетились Ньо Бото и Подруга Бинты Джанкей Турей. Оморо торопливо перевел удивленного Кунту в свою хижину.

Утром Оморо снова разбудил Кунту и сказал: «У тебя появился брат». Протирая глаза, Кунта подумал, что произошло нечто особенное, потому что его обычно суровый отец был доволен. Днем Ньо Бото позвала Кунту к Бинте. Она бежала и держала на коленях младенца. Кунта некоторое время внимательно смотрел на маленькое сморщенное черное существо, потом перевел взгляд на уставшую Бинту и заметил, что её большой живот неожиданно исчез. Кунта молча вышел из хижины и, вместо того, чтобы продолжить игру с друзьями, пошел к хижине отца и, усевшись, долго размышлял по поводу увиденного. Кунта оставался в хижине Оморо целых семь дней. Он уже начал думать, что больше не нужен матери, когда вечером восьмого дня отец позвал его к хижине Бинты и объявил ему и другим собравшимся жителям деревни Джуффур, что новорождённого назвали Ламин.

В эту ночь Кунта спокойно спал в собственной постели рядом с матерью и своим братом. Через несколько дней, когда Бинта оправилась, она стала уходить вместе с ребенком в хижину бабушки Йейсы. Глядя на озабоченные лица Бинты и Оморо, Кунта понимал, что бабушка Йейса была очень больна. А еще через несколько дней, когда Кунта с другими детьми своего кафо собирали созревшие наконец-то плоды манго, он услышал громкий плач со стороны бабушкиной хижины. По телу пробежал холод, и Кунта услышал, как к плачу матери присоединились голоса других женщин.

Кунта бросился к бабушкиной хижине. Там он увидел озабоченного отца и горько плачущую Ньо Бото. Через несколько мгновений зазвучал барабан, и джалиба громко рассказал о добрых делах бабушки Йейсы, которые она совершила за свою долгую жизнь в деревне Джуффур. Онемев от потрясения, Кунта смотрел, как по обычаю молодые незамужние женщины деревни выбивали из земли пыль широкими опахалами, сплетенными из травы.

Когда Бинта, Ньо Бото и еще две плачущие женщины вошли в хижину, люди у входа стали на колени и склонили головы. Кунта неожиданно расплакался от страха и печали. Вскоре пришли мужчины, они принесли большое свежеспиленное и расколотое пополам бревно и положили его перед хижиной.

Кунта смотрел, как женщины вынесли тело бабушки, обёрнутое с головы до ног белым покрывалом и положили его на плоскую поверхность бревна. Сквозь слёзы Кунта видел плакальщиц, которые семь раз обошли вокруг Йейсы, распевая молитвы, а деревенский алим причитал, что теперь она отправлялась в путешествие, чтобы вечно прибывать у Аллаха вместе со своими предками. Чтобы дать ей сил для путешествия, молодые незамужние женщины обложили тело рогами, наполненными свежим пеплом.

После того, как большинство скорбящих ушло, Ньо Бото и другие старые женщины расположились на полу неподалеку от тела, и продолжали плакать и стенать, обхватив руками головы. Вскоре молодые женщины принесли самые большие листья, чтобы накрыть головы скорбящих женщин от дождя. И пока скорбели старые женщины, барабаны разносили далеко в ночь рассказ о бабушке Йейсе.

Туманным утром, по законам предков, только мужчины деревни Джуффур — те, кто мог ходить — пошли к месту захоронения, недалеко от деревни, куда в обычное время никто не смел ходить из-за благоговейного страха перед духами предков. За мужчинами, несшими бревно с телом бабушки Йейсы, шел Оморо, неся на руках Ламина и ведя за руку Кунту, который был слишком напуган и даже не плакал. За ними следовали остальные мужчины деревни. Окоченевшее тело опустили в свежевырытую яму и накрыли плетеным ковриком. Затем положили ветки колючего кустарника, чтобы тело не раскопали гиены; остальное пространство ямы было плотно заложено камнями и засыпано землёй.

В течение нескольких дней после этого Кунта почти не ел, не спал и не гулял с другими детьми. Он был так подавлен, что Оморо как-то вечером взял сына в свою хижину и рассказал ему кое о чем, что его успокоило.

Оморо говорил, что в каждой деревне живут три группы людей. Первые — те, что ходят, едят, спят и работают. Вторые- предки, к которым присоединилась бабушка Йейса.

— А третьи? Кто они? — спросил Кунта.

— Третьи — те, кто ещё не родился, — отвечал Оморо.

Глава 7

Дожди прекратились, и воздух наполнился запахом цветов и плодов. По утрам эхо вновь разносило звуки толкущих зерно ступок. Мужчины ходили на охоту и приносили жирных антилоп.

С каждым днем пищи становилось всё больше и больше, и в деревне Джуффур снова потекла нормальная жизнь. Мужчины стали бодрее ходить на свои участки и с гордостью осматривали созревшие посевы. Вода в реке спадала, и женщины смогли теперь ежедневно плавать в лодках на свои рисовые наделы. Деревня наполнилась криками и смехом детей, которые вновь вернулись к своим играм после голодного сезона. Они ловили жуков-скоробеев и устраивали бега.

Кунта и Ситафа Силла, его лучший друг, живший в соседней хижине, совершали налеты на жилище термитов. Иногда мальчишки откапывали маленьких земляных белок, гонялись за ними. Но больше всего им нравилось швырять камни и кричать на пробегавших стаями маленьких, коричневых длиннохвостых обезьян, которые иногда швырялись камнями в ответ, прежде чем скрыться в самых высоких ветках. И каждый день мальчишки боролись, мечтая стать первыми в деревне по борьбе и быть избранными для участия в поединках с победителями других деревень. Такие соревнования устраивались во время праздника урожая.

Взрослые, проходя мимо детей, делали вид, что не видят и не слышат, как Сатифа, Кунта и другие мальчишки хрюкают, как дикие свиньи, трубят, как слоны, и рыкают львами, а девочки играют куклами в дочки-матери.

Но как бы ни были дети увлечены своими играми, они никогда не забывали выразить уважение каждому взрослому, как их научили этому матери. Глядя в глаза взрослому, они вежливо спрашивали: «Керабе»? (У вас мир?). И взрослый отвечал: «Кера доронг» (Только мир). А если взрослый протягивал руку, то дети по очереди пожимали ее двумя руками, а затем, прижимая руки к груди, ждали пока взрослый пройдет.

Домашнее воспитание Кунты было таким строгим, что, как ему казалось, любое его движение вызывало у Бинты раздраженное щелканье пальцами, а иногда она задавала ему и настоящую порку. Когда он ел, то часто получал подзатыльники, если Бинта замечала, что он смотрит куда-то помимо собственной чашки. А если Кунта не совсем чистым возвращался в хижину после игр на улице, Бинта хватала свою жесткую мочалку, кусок самодельного мыла и почти сдирала с Кунты кожу. Для него смотреть на мать или на отца или на любого другого взрослого означало заработать очередную оплеуху. А говорить что-либо, кроме правды, было даже немыслимым.

Кунта старался быть хорошим мальчиком, хотя Бинта так не считала, и вскоре стал применять уроки домашнего воспитания в отношениях с другими детьми. Когда возникали какие-то споры и разногласия, переходившие часто в обмен грубыми словами и пощелкивание пальцами, Кунта поворачивался и уходил, демонстрируя таким образом свое достоинство и самообладание, которые, как учила его мать, отличали членов гордого племени мандинго.

Но почти каждый вечер Кунту пороли за то, что он обижал своего младшего брата: обычно за то, что рычал на него и пугал. «Я позову тубоба!» — кричала Бинта, когда Кунта выводил ее из себя. И это пугало Кунту, так как он часто слышал от бабушек о волосатых, краснолицых белых мужчинах, которые крали людей из деревень и увозили насовсем в больших лодках.

Глава 8

Хотя Кунта и его друзья уставали и испытывали голод после игр, но к закату солнца они всегда торопились влезть повыше на дерево и, показывая на садившийся пунцовый шар, кричали: «Завтра оно будет еще красивее!». И даже взрослые спешили поужинать, чтобы собраться в темнеющих сумерках и встретить восход луны, символ Аллаха, криками, хлопаньем и звуками барабанов.

Но когда облака закрывали луну, как случилось в эту ночь, люди расходились встревоженные, и мужчины шли в мечеть, чтобы молить о прощении, поскольку скрытая луна означала, что духи неба недовольны жителями деревни Джуффур. После молитвы мужчины повели свои испуганные семьи к большому баобабу, куда уже пришел джалиба и, усевшись на корточки у огня, нагревал кожу барабана.

Потирая глаза, заслезившиеся от дыма костра, Кунта вспоминал, как звук барабанов из других деревень иногда будил его по ночам. Он лежал, прислушиваясь, и, в конце концов, начинал понимать некоторые слова, рассказывавшие о засухе или болезни, или о том, что на деревню совершили налёт тубобы и сожгли её, а людей угнали.

Кунта смотрел, как джалиба начал быстро бить изогнутыми палочками по разным точкам барабана. Это был настоятельный призыв к ближайшему колдуну с просьбой прийти в деревню и прогнать злых духов.

Он появился на второе утро — очень старый человек с деревянным посохом и большим узлом на лысой голове. Заметившие его дети бросились в деревню. Старая Ньо Бото начала стучать в барабан, звук которого собрал мужчин с полей за мгновение до того, как колдун дошел до ворот деревни.

Окруженный жителями, он прошел к баобабу, осторожно снял с головы узел и положил его на землю. Резко присев на корточки, он вытряхнул из кожаного мешка кучу высушенных предметов: маленькую змею, челюсть гиены, зубы обезьян, кость от крыла пеликана, лапки различных птиц и какие-то корни. Оглядевшись, он нетерпеливо махнул рукой, приказывая притихшей толпе дать ему больше места. А когда люди отступили, колдун затрясся всем телом: было ясно, что на него напали злые духи. Он извивался, лицо искажалось гримасами, глаза закатывались, трясущаяся рука с посохом тянулась к куче таинственных предметов. Когда колдун из последних сил дотянулся кончиком посоха до кучи, он упал на спину, как будто пораженный ударом молнии. Толпа ахнула. Но потом колдун стал медленно оживать. Злые духи были изгнаны. Когда колдун стал на колени, взрослые, облегчённо вздохнув, побежали к своим хижинам и вернулись с подарками для него. Колдун положил их в свой узел и вскоре отправился на зов другой деревни. Аллах ещё раз спас деревню Джуффур.

Глава 9

Прошло двенадцать лун, и когда снова кончились большие дожди, в Гамбии наступил сезон путешествий. По её многочисленным тропам, соединявшим деревни, зашагали путешественники. Некоторые из них останавливались в деревне Джуффур. Кунта и его товарищи, заметив очередного гостя и предупредив деревню о его приближении, возвращались обратно, чтобы встретить идущего. Смело обступив пришельца, дети зорко осматривали его, пытаясь найти какие-нибудь предметы, говорившие о цели путешествия или о том, кем был пришелец. Если это удавалось, дети тут же покидали гостя и бежали вперёд, чтобы рассказать взрослым, принимавшим в этот день гостей, о своих открытиях. В соответствии с древней традицией каждый день в каждой деревне назначалась новая семья для приёма путешественников, которые без всякой платы жили и питались в этой семье столько, сколько хотели, прежде чем продолжить свой путь.

Теперь, когда Кунте, Ситафе и другим мальчикам первого кафо было поручено наблюдение за подходом к деревне, они стали вести себя старше своего возраста. Теперь каждое утро после завтрака они собирались у школьного двора и слушали, как арафанг учил детей второго кафо — от пяти до девяти дождей — читать Коран и писать перьями, обмакнутыми в чёрные чернила, сделанные из сока горького апельсина, смешанного с сажей.

Когда занятия кончались и ученики убегали, чтобы гнать коз на пастбище, Кунта и его приятели делали безразличный вид, но, по правде говоря, они завидовали длинным рубашкам старших ребят и их важной работе. Хотя Кунта никому ничего не рассказывал, он был не одинок в том, что чувствовал себя взрослым и не хотел ходить голым. Он и его друзья избегали малышей, таких, как Ламин, а тех, кто только-только начинает ходить, вообще не замечали. Избегая внимания даже бабушек, Кунта, Ситафа и другие начали крутиться около родителей в надежде, что их заметят и, возможно, что-нибудь поручат.

Как раз перед самой уборкой урожая Оморо как-то после ужина сказал Кунте, что он хочет, чтобы тот рано утром помог ему охранять урожай. Кунта так разволновался, что почти не спал. Проглотив завтрак, он чуть не лопнул от радости, когда Оморо разрешил ему понести свою мотыгу. Кунта и его приятели прямо летали вдоль рядов, крича и размахивая палками, стараясь отогнать диких свиней и бабуинов, которые выходили из кустарника и хотели полакомиться земляными орехами. Комьями грязи и криками они прогоняли птиц, потому что, как рассказывали бабушки, птицы могли уничтожить урожай так же быстро, как и стадо бабуинов. Дети собирали горстями орехи и кускус, которые отцы брали для пробы на спелость, приносили им воду; весь день они работали с быстротой, равной только их гордости.

Через шесть дней Аллах разрешил начать сбор урожая. После утренней молитвы земледельцы и их сыновья, захватив с собой барабаны, пошли на участки и стали ждать, напряжённо прислушиваясь. Наконец бухнул большой барабан, и все приступили к уборке урожая. Джалиба и другие барабанщики начали ходить среди уборщиков, ударяя в такт движениям работающих, а те начали петь.

Кунта и другие ребята его кафо работали вовсю рядом с отцами, отряхивая кусты земляного ореха от грязи. В середине утра наступил первый перерыв, а потом, в полдень, раздавались радостные и облегчённые крики, когда появились женщины и девушки с обедом. Они шли друг за другом и тоже пели песни, а потом, сняв с головы горшки, разливали содержимое по калабашам и раздавали их барабанщикам и уборщикам урожая. После обеда все отдыхали до очередного удара большого барабана.

К концу дня усталые и грязные люди добирались до ближайшего ручья и раздевшись, прыгали в воду, чтобы, смеясь и брызгаясь, охладиться и смыть грязь. Затем они направлялись домой, отгоняя от себя назойливых мух. Чем ближе они подходили, тем нестерпимее становился голод от запаха жареного мяса, которым женщины теперь будут кормить их трижды в день, пока не закончится уборка урожая.

После очередного сытного ужина, Кунта заметил, что его мать уже не первый вечер что-то шьёт. Она ничего не говорила, а Кунта не спрашивал. Но на следующее утро, когда он взял мотыгу и пошёл из хижины, мать посмотрела на него и проворчала: «Ты почему не одеваешься?»

Кунта резко обернулся. Там, на крючке, висела новая рубашка. Стараясь скрыть радость, он как бы между прочим подошёл, надел рубашку, не спеша вышел из хижины и сразу же бросился бежать. Другие ребята его кафо уже были на улице — все они, как и он, были впервые в жизни одеты, и все они прыгали, кричали, смеялись, потому, что их нагота наконец-то была скрыта. Теперь они официально перешли во второй кафо.

Глава 10

К тому времени, когда Кунта возвратился в хижину матери, он постарался, чтобы все жители деревни увидели его в рубашке. Хотя он весь день работал, ему не хотелось ложиться спать в обычное время, и он не чувствовал ни капли усталости. Может быть, Бинта разрешит ему лечь позже, ведь он стал взрослым. Но вскоре после того, как уснул Ламин, она, как обычно, послала его спать, напомнив, что надо повесить рубашку.

Когда Кунта обиженно повернулся, чтобы пойти спать, Бинта, как бы между прочим сказала: «Отец хочет видеть тебя утром». Кунта решил не спрашивать почему, а просто ответил: «Да, мама».

Он долго не мог уснуть, стараясь угадать, зачем он понадобился отцу, но не найдя за собой никакой вины, в конце концов, погрузился в сон.

После завтрака Кунта немного покрутился возле матери, надеясь, что она скажет ему что-нибудь ещё, но ничего не услышав, нехотя пошёл к хижине Оморо и стал ждать.

Когда Оморо появился и молча подал сыну новую рогатку, у Кунты перехватило дыхание. Он стоял, глядя на оружие, потом поднял глаза на отца, не зная, что сказать.

— Она твоя, ведь ты теперь во втором кафо. Ты должен быть уверен, что стреляешь в нужную цель, и что ты не промахнешься.

Кунта просто произнёс: «Да, папа».

— И ещё, раз ты теперь во втором кафо, — продолжал Оморо, — значит ты начнёшь пасти коз и ходить в школу. Сегодня ты пойдёшь пасти коз с Тумани Туреем. Он и другие старшие ребята научат тебя. А завтра утром ты пойдёшь в школу.

Оморо зашёл в свою хижину, а Кунта увидел своего друга Ситафу и других ребят, которые держали в руках новые рогатки (для тех, у кого отцы умерли, рогатки сделали дяди или старшие братья).

Кунта знал коз, но никогда не думал, что они так быстро бегают. Если не считать нескольких прогулок с отцом, Кунта никогда не уходил так далеко от деревни, как теперь. Козы паслись на широком пространстве с низким кустарником, и травой. С одной стороны это пастбище упиралось в лес, а с другой — в поля деревенских земледельцев. Взрослые ребята располагались каждый со своим стадом в отдельном мете, а собаки бродили между стадами или лежали неподалеку от коз.

Наконец Тумани решил обратить внимание на Кунту, не отходящего от него ни на шаг.

— Ты знаешь цену козы? — спросил он, и прежде чем Кунта раскрыл рот, чтобы ответить, добавил: — Если потеряешь козу, тогда узнаешь!

И Тумани приступил к рассказу о том, как надо пасти коз. Самым главным было, чтобы из-за невнимательности или лени не потерялась ни одна коза. Показывая на лес, Тумани говорил, что оттуда по высокой траве подкрадываются львы и пантеры, которые в один прыжок достают козу и уносят её.

— Но если рядом окажется мальчик — говорил Тумани, — то он вкуснее, чем коза!

С удовольствием глядя на широко раскрытые от испуга глаза Кунты, Тумани продолжал свои наставления. Хуже львов и пантер были тубобы, которые подкрадывались в высокой траве, хватали людей и уносили в далёкие места, где съедали.

За пять лет, что он пасёт коз, рассказывал Тумани, тубобы похитили девять ребят из деревни Джуффур, а из соседних деревень ещё больше. Кунта не знал, никого из этих ребят, но он ужасно боялся, когда об этом шли разговоры. Тогда он несколько дней гулял только рядом с хижиной матери.

Тумани посоветовал Кунте не уходить из поля зрения товарищей и не позволять козам уходить далеко от стада, иначе можно навсегда пропасть.

Пока Кунта стоял, трясясь от страха, Тумани добавил, что даже если Кунту не съест лев и не похитит тубоб, то он всё равно может нажить неприятности, если какая-то коза отобьётся от стада, потому что мальчику ни за что её не поймать, если она заберётся на чей-либо участок кускуса или земляного ореха. А когда парень и собака побегут за отбившейся козой, остальное стадо может разбрестись, а голодные козы способны уничтожить всё поле быстрее бабуинов или диких свиней.

К полудню, когда Тумани и Кунта съели свой обед, который мать Тумани приготовила для обоих, все ребята, впервые пришедшие на пастбище, уже по-новому смотрели на коз. Некоторые мальчишки одного с Тумани кафо после обеда разлеглись под деревьями, остальные бродили с новыми рогатками своих учеников и стреляли в птиц. Пока Кунта и его товарищи старательно следили за козами, старшие мальчишки покрикивали на них и смеялись до упаду, глядя как новички бросались на любую козу, которая всего лишь поворачивала голову в сторону леса.

Через несколько часов Тумани подозвал к бебе Кунту и сурово проговорил:

— Ты что, думаешь, я за тебя буду собирать дрова?

Только теперь Кунта вспомнил, что много раз видел пастухов, возвращающихся с пастбища и несших вязанки дров для ночных костров. Не забывая приглядывать за козами, Кунта и его товарищи искали и подбирали сухие ветки и сучья. Кунта насобирал такую большую кучу, которую, как он думал, ему едва удастся унести на голове, но Тумани поднял и бросил в кучу ещё несколько палок. Кунта, перевязывая дрова гибкой лианой, засомневался, сможет ли он поднять такую вязанку на голову, не говоря уже о том, чтобы донести её до деревни.

Под наблюдением старших он и его сверстники кое-как поместили дрова на головы и последовали за собаками и козами, которые знали дорогу домой гораздо лучше своих новых пастухов. Никогда ещё вид родной деревни так не радовал Кунту, как сейчас, когда он едва держался на ногах из последних сил.

Однако, едва они вошли в деревню, как их старшие наставники подняли ужасный шум, громко советуя и предупреждая младших, давая тем самым понять взрослым, что они весь день добросовестно обучали новичков и порядочно устали. Кунта всё же донёс свою вязанку до двора Бримы Сисейя, арафанга, к которому Кунта и его товарищи должны были прийти учиться следующим утром.

После завтрака новички, каждый из которых гордо нёс в руках дощечку, перо и звено бамбука с сажей для приготовления чернил, с волнением вошли в школьный двор. Арафанг, глядя на них, как на стадо коз, велел сесть.

Едва произнеся приказание, он начал стегать детей прутом, поскольку команда выполнялась недостаточно быстро. Он предупредил их, что пока они будут у него учиться, всякий, кто произнесет хоть слово, если его не спросили, будет наказываться прутом и отправляться к родителям. То же самое произойдёт и с теми, кто опоздает на занятия. Занятия будут проводиться после завтрака и после возвращения с пастбища. «Вы больше не дети, и у вас есть обязанности, которые вы должны исполнять».

Сказав всё это, арафанг объявил, что прежде всего они начнут читать некоторые суры из Корана, которые впоследствии надо будет выучить. После этого он их отпустил, так как к нему пришли старшие дети, бывшие пастухи коз. Они выглядели более испуганными, чем сверстники Кунты, поскольку в этот день они сдавали выпускной экзамен по чтению наизусть из Корана и по арабскому письму. От результатов этого экзамена зависел их переход в третий кафо.

В этот день впервые в жизни Кунта и его сверстники самостоятельно погнали коз на пастбище. Но Кунта чувствовал себя не менее загнанным, чем козы, за которыми они следили. Едва он садился, чтобы подумать о переменах, происшедших в его жизни, как ему надо было что-нибудь делать. Весь день с козами, учёба после завтрака и вечером, потом тренировка в стрельбе из рогатки до наступления темноты. Ему казалось, что теперь так и не найдётся времени для серьёзных размышлений.

Глава 11

Уборка земляных орехов и кускуса была завершена, и наступила пора женских рисовых полей. Ни один мужчина не помогал своей жене. Даже такие ребята как Ситафа и Кунта не помогали матерям, поскольку рисом занимались только женщины. Но даже и после уборки урожая риса, женщины не отдыхали, а помогали мужчинам собирать хлопок, которым занимались в последнюю очередь, давая ему возможность посохнуть на солнце как можно дольше, чтобы потом получалась крепкая нить для шитья.

Теперь все с нетерпение ожидали ежегодного семидневного праздника урожая, и женщины торопились сшить для семьи новую одежду. Пока мать скручивали нить, Кунте приходилось заниматься младшим братом Ламином. Но Кунта был счастлив, когда мать взяла его с собой к деревенской ткачихе Дембо Диббе. Кунта зачарованно следил, как её скрипучий станок превращал нить в ткань. А дома Бинта позволила Кунте смешивать воду с древесной золой, чтобы получился крепкий щелок. В этот щелок Бинта засыпала тщательно истолчённые листья индиго для окраски ткани в тёмно-синий цвет. Все женщины в деревне делали то же самое, и вскоре по кустам висели как гирлянды куски материи не только синего, но и жёлтого, красного и зелёного цветов.

Пока женщины занимались одеждой, мужчины выполняли свою работу до наступления жаркого сезона, когда невозможно заниматься тяжёлым трудом. Приводилось в порядок бамбуковое ограждение, ремонтировались земляные хижины, пострадавшие от проливных дождей, заменялась солома на крышах. Некоторым молодым парам, которые собирались пожениться, требовались новые хижины, и у Кунты появилась возможность вместе с другими ребятами месить глину, из которой мужчины строили стены новых домов.

В колодце стала появляться грязная вода, и когда один из мужчин спустился, то выяснилось, что рыба, которая поедала в колодце насекомых, подохла. Было решено копать новый колодец. Кунта наблюдал, как мужчины докопали землю до глубины своего роста и передали наверх несколько яйцевидных кусков зеленовато-белой глины. Эти куски были тут же съедены женщинами с большими животами. Эта глина, как объяснила Бинта, укрепляет кости будущего ребёнка.

На детей теперь никто не обращал внимания, даже на таких маленьких, как Ламин, потому что старые бабушки работали до поздней ночи, делая для незамужних девушек украшения к празднику. Локоны, косы и целые парики изготавливались из вымоченной коры баобаба. Грубые парики из сизаля стоили гораздо дешевле, чем мягкие, шелковистые парики из волокон баобаба. Их изготовление требовало гораздо больше времени, и цена такого парика могла достичь трёх коз.

Ньо Бото доставляла много удовольствия всем женщинам не только своими искусно сделанными париками, но и своим шумным пренебрежением древней традицией, согласно которой женщина должна всегда выражать своё полное уважение мужчине. Каждое утро она, раздевшись до пояса, усаживалась у своей хижины и изготавливала парики и другие украшения к празднику. Но ни один мужчина не проходил мимо нее незамеченным. «Ха! — кричала Ньо Бото. — Посмотрите! Они называют себя мужчинами! Вот в мое время мужчины действительно были мужчинами». И всякий проходящий мужчина спасался бегством от злого языка старухи.

Девочки второго кафо помогали своим матерям и старшим сестрам собирать лекарственные травы и травы для приправ. Кроме того, они помогали стирать бельё.

Когда основная работа мужчин была сделана (буквально за несколько дней до новолуния, открывавшего праздник урожая во всех деревнях Гамбии), в деревне Джуффур стали слышны звуки музыкальных инструментов. Это музыканты играли на своих двадцатичетырёхструнных корах, барабанах, балафонах (звучных инструментах, сделанных из тыквенных бутылок, подвязанных к деревяшкам разной длины, по которым ударяют молоточками), а вокруг собирались толпы, чтобы похлопать в ладоши и послушать. Кунта, Сатифа и их сверстники вернувшись с пастбища, бежали к музыкантам и играли там на бамбуковых флейтах, колокольчиках и погремушках, сделанных из сушеных тыкв.

Большинство мужчин теперь отдыхали, сидя на корточках в тени большого баобаба и разговаривая. Мужчины возраста Оморо и младше старались держаться подальше от Совета Старейшин, который принимал важные решения по подготовке деревни к празднику.

Некоторые мужчины изготавливали из дерева страшные и таинственные маски, в которых вскоре будут танцевать на празднике. Другие вырезали фигуры животных и людей.

Кунта решил, что большие девчонки, которые вместе с ними лазали на деревья, теперь выглядели совсем глупо, всё время кривлялись и хихикали. Они даже ходить не могли нормально. И он не понимал, почему мужчины часто оборачивались на них, ведь эти девчонки даже не могли стрелять из лука.

У некоторых девушек он заметил распухшие губы величиной с кулак, они их кололи шилом и натирали чёрной сажей. Даже Бинта, как и все девушки старше двенадцать дождей, кипятила по ночам а потом остужала варево из толчёных листьев фудано. Потом она опускала туда светлые ладони и ступни ног, и они становились совершенно чёрными. Когда Кунта спрашивал у матери, зачем она это делает, она прогоняла его. Поэтому он спросил у отца, и тот ответил: «Чем чернее женщина, тем она красивее».

— Но почему? — спрашивал Кунта.

— Когда-нибудь, — отвечал Оморо, — ты всё поймёшь.

Глава 12

Кунта проснулся на рассвете под звук барабана. Он, Сатифа и их сверстники побежал к дереву, где уже играли деревенские барабанщики. Собирающаяся толпа жителей, одетых в костюмы, вскоре стала отвечать на ритмичные звуки движениями рук, ног, тел, пока все они не начали танцевать.

Кунта поворачивался то туда, то сюда, глядя на танцующих. Под одной из страшных масок он узнал алима, под другой — своего отца. Глухие удары барабанов, казалось, звучат не только в ушах Кунты, но и во всех остальных частях тела. Сам того не замечая, он начал мало-помалу двигать руками и ногами, а вскоре уже прыгал и кричал вместе с остальными, пока не упал обессиленный на землю. Никогда о ещё не ощущал себя так странно. Как в тумане, с испугом и возбуждением он следил за другими ребятами и взрослыми, а потом снова начал танцевать. Все жители от самого маленького до самого старого, танцевали весь день, не останавливаясь ни для еды, ни для питья, а только чтобы перевести дух. Но даже когда Кунта свалился и заснул, барабаны продолжали звучать.

Второй день празднества начался после полудня парадом почётных людей. Во главе парада шли арафанг, алим, старейшины, охотники, борцы и те, кого Совет Старейшин назвал почётными за их важные дела, совершённые со времени прошлогоднего праздника. Все остальные шли позади, распевая и хлопая в ладоши, в то время как музыканты выводили процессию за пределы деревни к дереву путешественников.

Кухни всех женщин были открыты. Любому проходящему предлагались различные блюда, а молодые девочки держали в руках бамбуковые ведерки, наполненные свежими фруктами.

Наевшись досыта, ребята побежали к дереву путешественников, чтобы встретить прибывающих незнакомцев, которых теперь приходило очень много. Некоторые оставались на ночь, но большинство делало остановку только на несколько часов. Сенегальцы раскладывали рулоны различных тканей. Другие приносили мешки орехов. По реке приплывали торговцы солью; она обменивалась на шкуры, воск и мёд. Торговцы-язычники торопливо проходили мимо деревни, поскольку их товар- табак и медовое пиво — предназначался только неверным.

Каждое утро деревня засыпала и вставала под звук барабанов. И каждый день появлялись странствующие музыканты. Если им нравились подарки, то они останавливались на некоторое время, чтобы поиграть, прежде чем двинуться в следующую деревню.

Когда приходили рассказчики-гриоты, все затихали, собравшись у баобаба. А гриоты рассказывали о древних князьях и фамильных кланах, о воинах и великих сражениях. Певцы-гриоты пели бесконечные песни о древних прекрасных княжествах, а когда гриоты умолкали, кто-нибудь из деревенских жителей платил гриоту за то, чтобы он спел хвалебную песню в честь его старых родителей. Сделав доброе дело, гриот напоминал всем, что его можно вызвать барабаном в любое время, и он споёт хвалебную песню на чьей-нибудь свадьбе, похоронах или другом событии.

На шестой день в Джуффур пришло необычное барабанное послание. Услышав его обидное содержание, Кунта побежал вместе со всеми к большому баобабу. Барабан, находившийся где-то в ближайшей деревне, предупреждал о приближающихся борцах, таких сильных, что борцы в Джуффуре должны прятаться подальше. Через несколько минут их собственный барабан резко ответил, что такие храбрецы напрашиваются на то, чтобы их покалечили, если не хуже.

Теперь все бросились к месту, где происходили схватки борцов. Пока деревенские борцы переодевались и смазывались скользкой мазью, послышались крики, означавшие, что их соперники явились. Не обращая внимания на насмешки зрителей, эти крепкие чужаки сразу же пошли к месту схватки и стали смазывать друг друга своей собственной скользкой мазью.

Барабаны скомандовали: «Готовься!» И обе группы борцов разобрались по парам. «Начали!» — простучали барабаны, и схватка началась. Оба барабанщика метались среди борющихся и выстукивали имена борцов-победителей из своих деревень. Победителем считался тот, кто сможет выбить соперника из равновесия, и, подняв его, бросить на землю.

Наконец борьба закончилась. Команда деревни Джуффур победила с преимуществом всего лишь в один бросок. Победителей наградили копытами и рогами только что забитого вола. Большие куски мяса жарились на костре. Храбрых борцов-соперников пригласили на угощение. Незамужние девушки подвязали каждому борцу колокольчики к лодыжкам и предплечьям. И пока борцы угощались, мальчики второго кафо подмели и выровняли борцовскую площадку для последующей церемонии.

Жаркое солнце начало садиться, когда вокруг площадки для борьбы снова собрались люди, на этот раз одетые во всё лучшее. Под приглушённый бой барабанов обе команды борцов вошли в круг и начали прыгать и изгибаться в то время, как зрители восхищались их силой и грацией. Вдруг барабаны застучали громче. Теперь в круг выбежали девушки и закружили среди борцов под хлопки собравшихся. Потом барабаны зазвучали громче и быстрее, а ноги девушек плясали в такт барабанам.

Одна за одной, взмокшие и обессиленные девушки выходили из круга, бросая на землю свои яркие разноцветные головные наряды. Зрители жадно следили, не поднимет ли какой-нибудь молодой парень девичий убор, выражая тем самым своё особое восхищение танцем девушки. Это означало, что вскоре парень явится к отцу девушки, чтобы обговорить величину калыма в козах и коровах. Кунта и его приятели были ещё слишком малы, чтобы понять происходящее. Они решили, что самое интересное уже кончилось и пошли стрелять из рогаток. Но всё только началось, поскольку один из девичьих уборов был поднят борцом из другой деревни. Это было главным событием, и к тому же счастливым, но удачливая девушка станет не первой и не последней, кого замужество уведёт из родной деревни Джуффур.

Глава 13

В последнее утро праздника Кунта проснулся от громких криков. От увиденного всё внутри у него похолодело. У соседних хижин прыгали, дико кричали, потрясая копьями, с полдюжины мужчин в страшных масках и костюмах из листьев и коры. Кунта с ужасом наблюдал, как один из них вошёл в хижину и вытащил за руку дрожащего юношу третьего кафо. На голову каждого из ребят третьего кафо был надет мешок. Потом их передавали рабам, которые выводили ребят по одному за ворота деревни.

Кунта слышал, что старших ребят собирались забрать из деревни на обучение, где они станут мужчинами, но он не предполагал, что всё это будет происходить подобным образом. Уход юношей третьего кафо вместе с мужчинами, которые будут руководить их обучением, навело грусть на всю деревню. В последующие за этим событием дни Кунта и его друзья только и обсуждали подслушанные разговоры о таинственном и ужасном мужском воспитании. По утрам Кутну и его сверстников арафанг ругал за плохое изучение стихов из Корана, а по вечерам, возвращаясь с пастбища, мальчишки старались не думать о том, что в следующий раз в таких мешках поведут из деревни их самих.

Они слышали, что пройдёт полных двенадцать лун, прежде чем юноши третьего кафо вернутся в деревню уже мужчинами. Кунта говорил, что ему кто-то рассказывал, что ребят во время этого периода каждый день били. Парень по имени Карамо говорил, что юношей во время обучения посылали охотиться на диких животных, а Ситафа утверждал, что ребят третьего кафо отправляли ночью далеко вглубь леса по одному, и они должны были выбраться оттуда сами. Но самым страшным, о чём никто не упоминал, но что не давало всем покоя, было то, что во время этого обучения у каждого отрезали часть его мужской плоти.

Кунта и его сверстники теперь управлялись с козами гораздо увереннее. Они начали понимать, что самая трудная работа бывает по утрам, когда тучи гнуса не дают покоя животным и тогда приходится постоянно сгонять беспокойных коз в одно стадо. Но зато к полудню, когда солнце палит так жарко, что даже насекомые прячутся в тень, усталые козы начитают пастись по-настоящему, а ребята могут наконец-то отдохнуть и поиграть.

Они стали меткими стрелками и теперь часто охотились во время перерыва на мелких животных и птиц. Иногда ребята резвились с собаками вуоло, которых мандинго держали с незапамятных времён, поскольку эта порода собак считалась лучшей в Африке для охоты и охраны стада. Играя в охотников, Кунта и его товарищи мечтали о крупной добыче. В их богатом воображении они убивали в саванне носорогов и слонов, леопардов и могучих львов.

Глава 14

Несмотря на то, что солнце уже нещадно палило, пятимесячный засушливый сезон только-только начался. Люди теперь мокли от жары дома, почти так же как и в поле. Каждое утро Бинта следила за тем, чтобы Кунта перед уходом смазывал ноги красным пальмовым маслом, но каждый вечер он возвращался домой с пересохшими губами и потрескавшимися от раскалённой земли пятками. У некоторых ребят ноги даже кровоточили, но каждое утро они вновь уходили со стадом на пастбище, не жалуясь, как никогда не жаловались их отцы.

Когда солнце стояло в зените, ребята, собаки и козы просто ложились в тени низкорослых деревьев. Мальчишкам даже не хотелось охотиться и жарить для себя дичь. Они, в основном, просто сидели и болтали, пасти коз теперь им было не так уж интересно.

Не верилось, что ветки, которые они собирали, могут им понадобится для вечернего костра. Но как только солнце садилось, становилось так же холодно, как было жарко. И люди после ужина собирались у костров. Мужчины возраста Оморо сидели и разговаривали около одного костра, чуть подальше горел костёр старших. У третьего костра располагались женщины и незамужние девушки, а у четвёртого сидели бабушки и рассказывали истории малышам первого кафо.

Кунта с приятелями садились на корточки на некотором расстоянии от голых ребятишек первого кафо, чтобы их никто не спутал с этими шумными, хихикающими малышами, но чтобы слышать истории, которые рассказывали бабушки. Иногда до Кунты и его приятелей доносились разговоры у других костров; но там почти все обсуждали жару. Один из стариков вспоминал засуху, которая погубила урожай, и от которой погибло много людей и животных. Кунте казалось, что старики всегда помнили что-то ещё более тяжёлое и трудное, чем то, что происходило сейчас.

Потом в один из дней воздух вдруг стал горячим, как огонь, а ночью люди дрожали от холода. Утром следующего дня они опять обливались потом и не могли вдохнуть полной грудью. Это задул ветер харматтан. Он был несильным и непорывистым, что было кстати. Вместо этого он дул слабо, но постоянно; сухой и пыльный, он не прекращался ни днём ни ночью, почни пол-луны. И каждый раз бесконечный харматтан выводил из себя жителей деревни Джуффур. Матери начинали кричать на детей и наказывать их без причины. И хотя в другое время ссоры среди мандинго случались очень редко, в этот период не проходило и часа в любой день без громкой перебранки среди взрослых, особенно среди молодых пар, таких как Оморо и Бинта. Потом в дверях соседних домов собирались люди наблюдали, как в хижину вбегали матери супругов. Через мгновение шум усиливался, на улицу вылетали корзины, горшки, миски, одежда. Затем из дверей выбегали разъярённые жена с матерью, собирали вещи и уходили в хижину матери.

Спустя две луны харматтан так же внезапно прекращался. В течение следующего дня целая вереница жён возвращалась к своим мужьям, а матери молодых обменивались небольшими подарками и мирились. Но сезон засухи на этом не кончался. Это была только его середина. Хотя еды в кладовых ещё было много, матери готовили гораздо меньше, так как даже вечно голодные дети в это время не хотели есть. Люди слабели и выполняли только самую необходимую работу.

Шкура животных трескалась, и мухи откладывали в этих трещинах яйца. Тихими становились цыплята, которые обычно всегда бегали с громким писком по всей деревне. Теперь они лежали раскрыв клювы и распластав крылья. И козы, как заметил Кунта, меньше ели травы и стали тощими и беспокойными.

По какой-то причине — возможно, из-за жары, или потому, что стали взрослее, — Кунта и его товарищи, полгода проводившие каждый день вместе, теперь стали уходить каждый со своим небольшим стадом. Только спустя несколько дней Кунта понял, что никогда раньше не оставался совершенно один надолго.

Вытирая со лба пот, Кунта подумал, что люди всегда испытывают какие-нибудь трудности. Ему пришли на ум жаркие дни и холодные ночи, а потом он подумал о дождях, которые придут и превратят деревню в грязную лужу. Людям нужны и солнце, и дождь, но их почему-то всегда не бывает в меру. Даже когда козы были упитанными, а деревья сгибались под тяжестью спелых плодов, Кунта знал, что всё равно придёт время, когда запасы кончатся, и тогда наступит голодный сезон, когда люди будут мучиться и даже умирать, как его дорогая бабушка Йейса.

Теперь каждый вечер деревенский алим посылал Аллаху просьбы о дожде. А потом в деревню пришла радость, когда лёгкие ветры стали поднимать пыль — это означало, что скоро придут дожди. Утром люди собрались в поле, где земледельцы зажгли большие кучи сорняков. Жара была почти невыносимой, но взмокшие люди танцевали и радовались, а ребятишки первого кафо бегали и пытались поймать большие, как перья, хлопья пепла.

На следующий день ветер начал разносить золу по полям, удобряя землю для нового посева. Земледельцы начали обрабатывать участки мотыгами. Для Кунты это был седьмой посевной сезон в жизни.

Глава 15

Прошло два дождя, и живот у Бинты опять вырос, а сама она стала совсем раздражительной. Она постоянно шлёпала обеих сыновей, так что Кунта был рад, когда уходил с козами. А возвращаясь обратно, он не мог без жалости смотреть на Ламина, который был уже достаточно взрослым, чтобы попадаться под горячую руку, но недостаточно взрослым, чтобы уходить из дома одному. И вот однажды, когда Кунта вернулся с пастбища и застал младшего брата в слезах, он спросил Бинту, нельзя ли Ламину пойти вместе с ним. Бинта выпалила: «Можно!» Голый маленький Ламин едва сдерживал радость от столь удивительного доброго поступка. Но Кунте стало настолько противно от своего порыва, что он пнул своего брата, едва они отошли подальше. Ламин отстал, а потом пошёл за братом, как щенок.

После этого каждый вечер Ламин выжидающе смотрел на Кунту, надеясь, что брат снова возьмёт его на улицу. И Кунта брал его почти каждый день, но не потому, что ему этого хотелось. Просто Бинта так явно показывала радость от того, что могла отдохнуть от обоих сыновей, что Кунта боялся получить трёпку, если не возьмёт Ламина с собой. Но вскоре Кунта заметил, что некоторые из его сверстников тоже стали брать с собой младший братьев. Хотя малыши играли где-нибудь в стороне, они никогда не упускали из виду старших братьев. Иногда старшие резко убегали и следили, как малыши старались их догнать. Когда Кунта и его приятели лазали на деревья, их младшие братья, пытаясь их догнать, тоже лезли на дерево, го обычно падали на землю, и тогда старшие громко смеялись. Брать малышей с собой становилось интересным.

Оставаясь с Ламином один, что иногда случалось, Кунта уделял брату несколько больше внимания. Оторвав маленький плод, он объяснял, что громадное дерево вырастает из такого маленького плода. У пчелы он показывал жало и объяснял, как она собирает сладкий сок из цветов и делает из него мёд в своём доме на самых высоких деревьях. А Ламин начал задавать Кунте множество вопросов, на которые тот терпеливо отвечал. От этого Кунта чувствовал себя старше своих восьми дождей. Вопреки самому себе, он уже не смотрел на младшего брата, как на помеху.

Кунта никоим образом, разумеется, этого не показывал, но возвращаясь домой он уже предвкушал радость встречи с любопытным Ламином. Однажды ему даже показалось, что Бинта улыбнулась, когда он с Ламином выходил из дома. И действительно, Бинта часто говорила младшему сыну: «Учись вести себя у брата!» А через минуту она могла шлёпнуть Кунту за что-нибудь, хотя теперь она делала это гораздо реже. Кроме того, Бинта частенько говорила Ламину, что если он не будет вести себя как следует, то не пойдёт с Кунтой И тогда весь оставшийся день Ламин вёл себя безупречно.

Однажды приятель Кунты, играя, натолкнулся на Ламина и сбил его с ног. Кунта тут же подскочил и, оттолкнув дружка, гневно воскликнул: «Это мой брат!» Тот завозмущался, и они уже готовы были сцепиться, когда другие ребята разняли их. Кунта рывком поднял плачущего Ламина и потащил его за руку. Он был удивлён и озадачен своим поступком в отношении приятеля, тем более из-за хныкающего братца. Но после того дня Ламин стал открыто копировать всё, что делал его старший брат, даже иногда в присутствии Бинты и Оморо. Хотя Кунта делал вид, что ему это не нравится, он чувствовал гордость.

Когда Ламин упал как-то раз с невысокого дерева, Кунта показал ему, как надо правильно взбираться. Время от времени он учил брата бороться, свистеть на пальцах и показывал ему листья ягоды, из которых их мать любила заваривать чай. Он предупредил Ламина о навозных жуках, которых нельзя было убивать. А касаться петушиных шпор было ещё большим несчастьем. Но он никак не мог объяснить брату, как узнавать время дня по солнцу. «Ты просто ещё слишком маленький. Но ты всё потом поймёшь». Однако Кунта иногда кричал на Ламина, если тот слишком долго не мог запомнить что-то простое или шлёпал его, если тот ему очень надоедал. Но после этого ему было так нехорошо, что он готов был отдать Ламину поносить немного свою рубашку.

Сблизившись с братом, Кунта уже не так остро ощущал разницу между собой и взрослыми мужчинами деревни. И всё же не проходило и дня, чтобы он не вспомнил о своём возрасте — он всё ещё спал в хижине своей матери. Старшие ребята смеялись над ним и его сверстниками. Мужчины их просто не замечали. А что до матерей, то Кунта частенько злился и думал, что как только станет мужчиной, то сразу же поставит Бинту на место, хотя он и будет проявлять доброту и снисходительность, ведь она всё-таки его мать.

Но больше всего Кунту и его приятелей злили девчонки второго кафо, с которыми они вместе росли. Они теперь никогда не забывали показать, что готовятся стать жёнами. Его бесило, что девчонки выходили замуж в возрасте четырнадцати и даже меньше дождей, в то время как парни женились только когда им исполнялось 30 или более дождей.

Каждый раз, когда Кунта и его брат гуляли где-нибудь одни, Кунта представлял, что он взял брата в путешествие, как иногда отцы брали в путешествие своих сыновей. Теперь Кунта чувствовал особую ответственность, потому что для Ламина он стал источником знаний. Шагая рядом, Ламин засыпал брата вопросами.

— А мир большой?

— Никто ещё так далеко не путешествовал, — отвечал Кунта. — И никто не знает об этом.

— А чему вас учит арафанг?

Кунта читал ему первые суры из Корана по-арабски, а потом говорил:

— А теперь попробуй сам

Ламин пытался повторить, но, разумеется, сбивался, и Кунта по-отечески замечал:

— На это нужно время.

— А почему никто не трогает сов?

— Потому что в них души наших предков.

— А что это за птица на дереве?

— Ястреб.

— А чем он питается?

— Мышами, птицами.

— А-а.

Кунта и не подозревал, что так много знает, хотя время от времени Ламин спрашивал его о чём-нибудь, чего Кунта совершенно не знал.

«А солнце горит?» или «Почему отец не спит с нами?»

В такие минуты Кунта обычно ворчал, а потом замолкал, как это делал Оморо, когда уставал от расспросов Кунты. Тогда Ламин больше не произносил ни слова, потому что дома мандинго учили никогда не разговаривать с тем, кто не хочет говорить. Иногда Кунта делал вид, что погрузился в свои собственные мысли. А иногда он просто менял тему разговора.

И всегда при удобном случае, когда он оставался один, Кунта спрашивал Оморо или Бинту о том, что хотел знать Ламин.

— Почему шкура вола в хижине отца красного цвета? Вол не бывает красным.

— Я покрасила её, — отвечала Бинта.

— Где живёт Аллах?

— Аллах живёт там, откуда приходит солнце, — отвечал Оморо.

Глава 16

«Кто такие рабы?» — как-то спросил Ламин. Кунта что-то проворчал и умолк. Продолжая идти и якобы думая о чём-то своём, Кунта пытался понять, почему Ламин задал такой вопрос. Кунта знал, что схваченные тубобами люди становились рабами, и он не раз слышал разговоры взрослых о рабах и их деревне. Но, честно говоря, он всё-таки не понимал, кто такие рабы.

На следующий день, когда Оморо собрался за пальмовыми деревьями, чтобы построить для Бинты новую кладовую, Кунта попросил отца взять его с собой. Они молча шли до самой пальмовой рощи, когда Кунта спросил:

— Пап, а кто такие рабы?

Оморо сначала что-то буркнул, а потом несколько минут молча ходил по роще, выбирая подходящие деревья. — Рабов иногда трудно отличить от других людей, — произнёс он наконец. А потом, работая топором, объяснил, что у рабов крыши домов покрыты не такой травой, как других людей. — Но в присутствии рабов нельзя говорить о рабах, — проговорил он сурово.

Кунта не понял, почему этого нельзя делать, но кивнул, как будто ему всё было ясно. Когда дерево повалилось, Оморо начал очищать ствол. Кунта сорвал себе несколько сочных плодов.

— Почему одни люди рабы, а другие — нет? — спросил он.

Оморо рассказал, что рабами становятся по разным причинам. У одних матери были рабами, и он назвал нескольких людей из деревни, которых Кунта хорошо знал. Другие в голодное время сами становились рабами тех, кто брался их кормить. Третьи были когда-то взяты в плен. «Они стали рабами, потому что побоялись умереть и сдались». И все это люди, о которых он говорил, были обыкновенными жителями деревни. «Их права защищены законами наших праотцов, — объяснил Оморо. — И каждый хозяин кормил раба, одевал его, давал ему дом, участок земли, половину урожая которого забирал раб, а также разрешал ему жениться или выходить замуж. Презирают только тех рабов, кто этого заслужил: убийц, воров, других преступников. Таких рабов хозяин мог бить и наказывать».

— А рабы всегда остаются рабами?

— Нет. Многие рабы покупают себе свободу.

Оморо добавил, что некоторые рабы становились богаче своих хозяев и даже сами заводили рабов. А некоторые становились известными людьми. Бабушка Ньо Бото — тоже рабыня.

Кунта чуть не подавился сладким плодом. Он никак не мог поверить, что старая Ньо Бото, которая могла сказать что угодно любому мужчине, была рабыней.

На следующий день вечером Кунта и Ламин пошли к дому Ньо Бото и молча сели на корточки. Через несколько минут хозяйка появилась в дверях, почувствовав, что к ней пришли. Бросив взгляд на Кунту, она сразу поняла, что он чего-то хочет и пригласила ребят в дом. Там она налила им горячего чая из травы.

— Как твои папа и мама? — спросила она.

— Хорошо. Спасибо за то, что вы спросили об этом, — вежливо ответил Кунта. — А вы как себя чувствуете, бабушка?

— Я чувствую себя прекрасно.

Кунта отхлебнул чая и спросил:

— А почему вы рабыня, бабушка?

Она несколько минут помолчала, а потом рассказала, что много-много дождей тому назад в её родной деревне, когда она была ещё молодой женой, ночью на нее стала падать горящая крыша. Она схватила двух детей (муж её погиб на войне с другим племенем) и выскочила на улицу, где метались другие жители деревни. Оказалось, что пожар устроили белые тубобы, которые захватывали в плен людей. После жестокого боя они согнали оставшихся в живых жителей и у них на глазах убили всех раненых, старых и детей, в том числе и двух её собственных детишек. Их всех связали и гнали под жарким солнцем несколько дней. И каждый день под ударами хлыстов падали люди, а потом они начали умирать от голода и усталости. Меньше половины пленённых людей добрались до реки. «Именно в этом месте одного из пленных продали за мешок зерна. Это была я. Поэтому меня стали звать Ньо Бото, что означает „мешок зерна“. Вскоре человек, купивший её, умер, а Ньо Бото с тех пор и живёт в деревне Джуффур.

— Оморо, твой отец, был в возрасте первого кафо, когда я появилась здесь. А твоя бабушка Йейса была моей лучшей подругой. Ты её помнишь?

Кунта ответил, что помнит и добавил не без гордости, что рассказывал про бабушку своему младшему брату.

— Это хорошо! — проговорила Ньо Бото. — Но пора мне заняться делами. Бегите домой.

Поблагодарив её за чай, Кунта и Ламин отправились домой.

На следующий день Ламин забросал Кунту вопросами. Спросил он и о том, видел ли Кунта белых людей. „Конечно нет!“- воскликнул Кунта. Он тут же сменил тему разговора, потому что сам слышал очень мало о тубобах. Ему хотелось бы повидать хоть раз белого человека, но с безопасного расстояния.

Вечером следующего дня, когда Кунта и его сверстники гнали коз домой, Кунта завёл разговор о тубобах. Один из ребят рассказал, что его дядя однажды так близко видел тубоба, что чувствовал его запах. Почти все ребята слышали, что тубобы крали людей и съедали их. Но некоторые говорили, что тубобы заставляли пойманных работать на больших полях.

При следующем удобном случае Кунта попросил Оморо рассказать о том, как он и его братья видели белых людей. Оморо в тот раз промолчал, но через несколько дней позвал Кунту и Ламина с собой пособирать каких-то корней.

Там Оморо рассказал им, что вместе с братьями ходил на большую реку Камби и Болонго, где они обнаружили около двадцати больших лодок с белыми людьми. Лодки были такими громадными, что в каждой из них могли бы уместиться все жители деревни Джуффур. Нельзя было описать словами жестокости и избиения, которым подвергались захваченные тубобами люди.

— А сейчас людей меньше пропадает, чем тогда? — спросил Кунта.

Оморо ответил, что князь, правивший этой частью Гамбии, рушил прекратить разорение деревень и угон людей. И вскоре солдаты нескольких княжеств сожгли много больших лодок и убили всех тубобов, находившихся там. С тех пор стало меньше пропадать людей и меньше деревень разорялось и сжигалось тубобами.

Но даже князь не может полностью остановить тубобов, продолжал Оморо, и дети должны внимательно выслушать и запомнить всё, что он им сейчас расскажет. „Никогда не ходите в одиночку, если это возможно. Никогда не уходите за деревню ночью, если это возможно. А если ты идёшь один, ночью или днём, старайся держаться подальше от высокого тростника или кустарника. Даже став мужчинами, вы должны остерегаться тубобов. Тубоб стреляет из огненных палок и звук этот слышен далеко. И если вы видите много дыма, то это, возможно, костёр тубобов. Они жгут большие костры. Тубобы оставляют следы, не похожие на наши: они ломают ветки и топчет траву. И запах и них не такой, как у нас. И от каждого тубоба исходит напряжение, которое мы чувствуем. Если вы почувствуете такое напряжение — замрите. Но это ещё не всё. Тубобам помогают многие из наших людей. Они стали предателями. Но их никак не распознаешь. Поэтому в кустах или в камыше не доверяйте никакому незнакомому человеку“.

Кунта и Ламин сидели, охваченные страхом.

„Вы должны запомнить то, что видели мои братья и я. Между нашими рабами и рабами тубобов огромная разница. Их рабы сидят, закованные в цепи в загонах на берегу. Когда приезжает какой-нибудь важный тубоб, людей выводят из загонов на песок, им бреют головы, а тела смазывают жиром. Сначала их заставляют подпрыгивать и приседать. Потом людей заставляют открыть рот, чтобы тубоб мог остотреть их зубы и горло. Потом у мужчин и даже у женщин осматривают промежности. К спинам и плечам людей прижимают раскалённое железо и загоняют в маленькие лодки. Некоторые вырываются и сопротивляются даже в этих лодках и выпрыгивают в воду, где страшные рыбы с острыми зубами разрывают их на части“.

Кунта и Ламин теснее прижались друг к другу и взялись за руки.

— Вам надо знать обо всём. Это лучше, чем дождаться дня, когда нам с матерью придётся зарезать белого петуха. — Оморо посмотрел на Кунту. — Ты знаешь, что это значит?

— Это когда кто-то пропадает, да?

— Да. Если зарезанный петух умирает на груди, то есть ещё надежда. Но если петух умирает на спине, тогда надежды нет, и вся деревня присоединяется к плачу семьи».

— Папа, — послышался испуганный голос Ламина. — А куда тубобы увозят людей?

— Старики говорят, в страну Джонг Санг Ду, — ответил Оморо. — Там людей продают огромным людоедам тубабо куми. Больше никто ничего об этом не знает.

Глава 17

Ламин был так напуган рассказом отца о белых людоедах и рабах, что в ту ночь несколько раз будил Кунту криками. На следующий день Кунта решил отвлечь Ламина от тяжёлых мыслей рассказом о дядях.

«Наши дяди никогда не женились, так они любили путешествовать. По многу-многу дней они путешествовали, ночуя под открытым небом. Отец рассказывал, что дяди бывали в таком месте, где только один песок и почти не бывает дождей. А в другом месте, где побывали дяди, деревья были такими толстыми, что в лесу даже днём было темно. Люди в тех местах были ростом с тебя. Они убивали слонов маленькими отравленными стрелами».

Ламин слушал Кунту, раскрыв рот, а ночью ему приснилось, что он сам путешествует вместе с дядями.

Несколько дней спустя звуки барабана донесли до деревни имена братьев Оморо. Ламин ещё был мал, чтобы понять всё, о чём говорили барабаны, и Кунта объяснил ему: в пяти днях ходьбы в сторону восхода солнца Джаннех и Салум Кинте построили новую деревню и ожидали прибытия Оморо для благословения своей деревни.

Кунта бросился к дому джалибы. Там уже собирались другие жители деревни. Потом пришли Оморо и Бинта. Все смотрели, как Оморо переговорил с джалибой и вручил ему подарок. Вскоре все услышали, как джалиба отбивал на барабане ответ Оморо; он будет в новой деревне братьев до второй луны.

До ухода Оморо оставалось не так уж много дней, когда Кунту захватила одна неотступная и дерзкая мысль: а вдруг отец возьмёт его с собой? Он знал, что время от времени некоторым счастливым ребятам отцы разрешали пойти вместе с ними в путешествие, иногда мальчишек брали дяди или старшие братья. Но он хорошо знал, что все они были старше восьми дождей. Исключение составляли лишь некоторые дети без отцов. Такой мальчишка мог пойти за любым взрослым, и взрослый не возражал, если парень шёл за ним, не отставая, на расстоянии двух шагов, выполнял всё, что ему велели, не жаловался и не разговаривал, если к нему не обращались.

Кунта никому не говорил о своей надежде, особенно матери. Он был уверен, что она не только не одобрит его желания, но и запретит ему говорить об этом с Оморо, а это значило, что отец так бы и не узнал о его желании. Кунта надеялся только на разговор с отцом. Для этого нужно было застать Оморо одного.

До начала путешествия оставалось три дня. Кунта, почти уже отчаявшийся поговорить с отцом, выгонял овец после завтрака, когда увидел, как Оморо вышел из хижины Бинты. Кунта выждал, пока отец отошёл на порядочное расстояние, где его уже не могла видеть и слышать Бинта, и, бросив стадо, молнией кинулся к отцу. Подбежав, он остановился, как вкопанный, и не смог произнести ни слова, а просто умоляюще посмотрел на отца.

Оморо молча взглянул на сына, а потом проговорил: «Я только что сказал твоей матери».

Только через несколько секунд Кунта понял то, о чём сказал ему отец. «Эйи-и!». — закричал он, сам того не осознавая, а потом упав на живот, подпрыгнул лягушкой и кинулся к своим козам.

Когда он медленно пришёл в себя и сообщил друзьям о решении отца, они так позавидовали ему, что разошлись от него в разные стороны. Но к полудню они не устояли и разделили с Кунтой радость этого события.

Вечером, когда счастливый Кунта пригнал коз и вошёл в дом, Бинта, не говоря ни слова, схватила его и начала лупить так сильно, что он убежал, боясь даже спросить, что же он натворил. Её отношение к Оморо тоже изменилось. Кунта был поражён, когда услышал, как Бинта громко выговаривала Оморо за то, что он отправляется в путешествие, когда вокруг исчезает так много людей.

Как-то по пути домой Кунта вдруг почувствовал странное желание зайти к старой Ньо Бото, хотя у него было много дел перед путешествием. Загнав на место коз, он как можно скорей ушёл от Бинты и присел на корточки у хижины Ньо Бото. Вскоре она появилась в дверях. «Я ждала тебя» — сказала Ньо Бото, приглашая Кунту войти. Как обычно, когда Кунта приходил один, они оба некоторое время сидели. Ему нравилось это чувство. Хотя она была очень старой, а он совсем молодым, они ощущали какую — то близость в эти минуты.

— У меня кое-что есть для тебя, — сказала она наконец. Она сняла со стены мешок и извлекла оттуда амулет в виде браслета, надеваемого на предплечье. — Твой дедушка благословил этот амулет, когда твой отец пошёл обучаться, чтобы стать мужчиной. Твоя бабушка Йейса оставила его у меня, чтобы я отдала его, когда настанет твой черёд стать мужчиной. А это путешествие с отцом можно считать началом твоего взросления.

Кунта смотрел с любовью на старую Ньо Бото и не мог сказать словами, что этот амулет будет всегда напоминать ему о ней, как бы далеко он не ушёл.

На следующее утро, возвратясь после молитвы, Оморо стоял, с нетерпение ожидая, когда Бинта закончит укладывать узел для Кунты. Когда Кунта лежал ночью и не мог уснуть, он слышал, как Бинта плакала, а потом стала обнимать и прижиматься к нему всем телом. И тогда он понял, как сильно мать любила его.

Со своим другом по имени Ситафа, Кунта тщательно отрепетировал то, что сейчас они делали с отцом: сначала Оморо, потом Кунта сделали два шага из дома. Затем они остановились, повернулись, наклонились и, собрав пыль своих первых отпечатков ног, положили её в свои охотничьи мешки.

Бинта стояла, плача, в дверях и прижимала к большому животу Ламина, а Оморо и Кунта отправились в путь. Кунта хотел было повернуться, чтобы бросить последний взгляд на дом, но, видя, что отец не оглядывается, продолжал идти помня о том, что мужчина не должен показывать своих чувств. Пока они шли по деревне, люди, попадавшиеся им по пути, говорили им что-то и улыбались.

Кунта помахал рукой своим приятелям, поскольку теперь он не должен был разговаривать. Дойдя до дерева путешественников, они остановились, и Оморо добавил две узких полоски из ткани к сотням других полосок, привязанных к нижним сучьям и ветвям. Эти полоски должны были принести путешественникам удачу.

Кунта никак не мог поверить в происходящее. Впервые в жизни он проведёт ночь вне дома, впервые в жизни он уйдёт за пределы деревни дальше пастбища. Пока Кунта был занят этими мыслями, Оморо повернулся и, не говоря ни слова и не оглядываясь, быстро зашагал по тропинке в лес.

Кое-как удерживая на голове узел, Кунта поспешил за отцом.

Глава 18

Кунта был вынужден почти бежать, чтобы не отставать от отца. Ему приходилось делать два своих шага на один широкий шаг Оморо. Спустя примерно час возбуждение Кунты уменьшилось, так же как и ширина его шагов. Узел на голове становился всё тяжелее и появился страх — а вдруг он не сможет поспеть за отцом? Но он отбросил эту мысль, решив, что лучше умрёт, чем отстанет.

Там и тут пробегали с хрюканьем дикие свиньи, вылетали куропатки, мелькали убегавшие кролики. Но Кунта не мог ничем любоваться, так как все его внимание сосредоточилось на идущем отце, от которого он не должен был отставать. Мышцы на лодыжках заныли. По лицу тёк пот, и узел на голове стал съезжать. Ему приходилось всё чаще поднимать руки, чтобы поправить ношу.

Через некоторое время впереди показалось дерево путешественников какой-то маленькой деревни. Вскоре Кута увидел, как к ним бегут голые детишки первого кафо. Они кричали и махали руками, а когда подбежали поближе, Кунта заметил их большие от удивления глаза, ведь они впервые увидели такого юного мальчика, путешествующего с отцом.

Несмотря на усталость, Кунта почувствовал себя взрослым и важным, когда проигнорировал многочисленные вопросы и молча проследовал за отцом.

Около каждого дерева путешественников дорога расходилась, и можно было продолжать путь, не входя в деревню. Оморо свернул и пошёл мимо деревни.

Пот начал заливать глаза. С тех пор, как они вышли из деревни, солнце прошло всего полнеба, но ноги у Кунты уже так болели, а узел казался таким тяжёлым, что он начал сомневаться в своих силах. Его уже охватила паника, когда Оморо неожиданно остановился у чистого ручья, и Кунта схватил руками узел, чтобы снять его, но тот выскользнул и с шумом свалился на землю. Кунта замер от страха, поскольку был уверен, что отец услышал шум, но Оморо уже стоял на коленях и пил воду, как будто рядом с ним никого не было.

Кунта только сейчас понял, как ему хотелось пить. Он торопливо подошёл к воде, стал на колени, но ноги не слушались. Тогда он лёг на живот и собрался напиться, когда Оморо сказал: «Только немного, — это были первые слова, произнесённые отцом за время путешествия, — сделай глоток, подожди, потом попей ещё немного».

Кунта почему-то разозлился на отца. «Да, папа», — хотел было сказать он, но у него нечего не вышло. Он сделал глоток, заставил себя подождать немного, потом попил ещё, привалился к дереву и уснул.

Когда он, вздрогнув, проснулся, отца не было видно. Вскочив, Кунта увидел узел Оморо под соседним деревом. Значит, отец был где-то недалеко. Он потянулся и почувствовал боль в мышцах. Но всё-таки теперь ему стало получше. Кунта наклонился к ручью и увидел своё отражение. Он улыбнулся и поднял голову. Рядом стоял отец.

В тени деревьев они молча съели четырёх подстреленных отцом жирных голубей с хлебом, взятым из дома.

Когда они поели, солнце прошло три четверти неба, и стало прохладнее. Они продолжили путь.

— Тубобы останавливают свои лодки в дне ходьбы отсюда, сказал Оморо. — Сегодня мы должны переночевать в деревне.

Немного погодя отец крикнул: «Слоны!» И Кунта увидел вокруг вытоптанные кусты, объеденные стволы деревьев. Он видел только нескольких слонов за всю свою жизнь, так как слоны пасутся вдали от людей. Тогда это громадные животные бежали вместе с тысячами других зверей, спасаясь от пожара. Но Аллах послал дождь и уберёг деревню.

Кунте казалось, что они вступили в какую-то другую местность. Здесь и трава отличалась от той, что была в Джуффуре, и среди знакомых деревьев попадались пальмы и кактусы. Если не считать кусачих мух, то здесь летали не пёстрые попугаи и другие красивые птицы, а ястребы и стервятники.

Солнце было уже у самой земли, когда Кунта и Оморо увидели густой дым. Они приближались к дереву путешественников, когда даже Кунта понял, что что-то случилось. Увы! Навстречу им выбежали не дети. Проходя мимо баобаба, Кунта заметил, что дерево обожжено. Многие дома были пусты. Люди в деревне — большинство из них старики, больные и несколько плачущих детей — лежали или сидели, прислонившись к стенам хижин.

Несколько морщинистых стариков вяло приветствовали Оморо и Кунту. Они рассказали, что однажды ночью тубобы убили или увели всех молодых и крепких людей. Уцелели только старые или больные. Деревня погибала. Урожая не было. «Мы здесь умрём без наших молодых», — произнёс один из стариков. Оморо выслушал их внимательно и сказал: «Деревня моих братьев, которая находится в четырёх днях отсюда, примет вас, дедушки». Но старики отрицательно замотали головами, а самый старый из них ответил: «Это наша деревня. Ни в какой другой деревне вода не будет такой чистой, как в нашем колодце. Никакая тень не будет более прохладной и приятной, чем тень наших деревьев. Ни в какой деревне еда не будет такой вкусной, как была в кухнях наших женщин».

Старики извинились за то, что не могут предложить дом для ночлега. Но Оморо уверил их, что он и его сын с удовольствием переночуют под открытым небом.

Кунта улёгся на подстилку из веток и задумался о том, что услышал. А если бы такое произошло с их деревней? Убили бы и взяли в плен всех взрослых и детей — Оморо, Бинту, Ламина и его самого. Кунте стало не по себе, и он постарался подумать о чём-то другом. Послышался крик какого-то животного. Затем вой гиен. И Кунта медленно погрузился в сон.

Глава 19

На следующий день, когда солнце ещё не поднялось очень высоко, они увидели впереди одинокую фигуру, идущую навстречу. Они уже встречались с двумя или тремя другими путешественниками в этот день, обмениваясь с ними приветствиями и улыбками, но этот старик, видно, хотел что-то сказать.

Показав рукой позади себя, он предупредил:

— Вы можете встретить тубоба. — Кунта, стоявший позади отца, обмер. — С ним много людей, которые несут его вещи. Он увидел меня, остановил и спросил, где начинается река. Я ответил ему, что река начинается в самом далёком месте от того, где она кончается.

— И он ничего вам не сделал? — спросил Оморо.

— Он вёл себя очень дружелюбно, — ответил старик. — Но кошка всегда съедает мышь, с которой играет.

— Это правда! — сказал Оморо.

Кунта хотел спросить отца об этом странном тубобе, который ищет реки вместо людей, но Оморо простился со стариком и пошёл дальше, как обычно, даже не посмотрев, идёт ли за ним Кунта. Ноги у Кунты начали кровоточить, но он знал, что было бы не по-мужски обращать на это внимание, тем более говорить об этом отцу.

По этой же причине Кунта подавил в себе страх, когда неподалёку от тропы, на лугу им повстречалось целое львиное семейство. «Они не охотятся в это время дня», сказал Оморо, как будто почувствовав страх сына.

Ближе к ночи ноги у Кунты так ныли, что он бы не обратил внимания даже на двадцать львов, даже если бы они охотились в том месте, где Оморо остановился на ночлег. Кунта едва прилёг на постель из веток, как тут же заснул. Ему показалось, что он проспал несколько минут, когда отец разбудил его рано на рассвете. Хотя Кунта чувствовал себя так, словно вовсе не спал, он с нескрываемым восхищением наблюдал, как Оморо проворно ободрал, почистил и изжарил двух зайцев, которых поймал в силки, расставленные ночью.

Его сбитые ступни, ноги, спина и шея — всё начало болеть на третий день пути. Всё его тело ныло от усталости, но Кунта представлял, что началось обучение для мужчин, и он стал бы последним в своём кафо, если бы хоть как-то выдал боль. Кунта закусил губу, чтобы не закричать, когда около полудня наступил на острый шип. Но он начал хромать и так отстал, что Оморо пришлось позволить ему отдохнуть несколько минут, когда они немного поели.

Паста, которой отец смазал рану, смягчила боль, но когда они снова пошли, рана закровоточила по-настоящему. Вскоре, однако, рана забилась грязью и кровь остановилась. Кунта не был уварен, но ему показалось, что Оморо пошел чуть медленнее. К ночи рана опухла, но когда они остановились, Оморо смазал ногу другой мазью, и утром Кунта уже мог терпеть боль.

Кунта с облегчением заметил, что они входили в местность, похожую на местность вокруг Джуффура. Только деревьев и цветущих растений здесь было ещё больше. Кричали обезьяны и разноцветные птицы, которых он раньше не видел.

Оморо сворачивал на обходную тропу у каждого дерева путешественников, но каждый раз деревенские ребятишки первого кафо выбегали им навстречу и рассказывали самые интересные новости из своей деревни. В одной из таких деревень маленькие курьеры бежали к ним, крича: «Мумбо-джумбо! Мумбо-джумбо!» Обходная тропа шла недалеко, и Оморо с Кунтой видели, как мужчина в костюме и маске наносил удары прутом по голой спине женщины. Кунта знал, что муж, которому надоела сварливая жена, мог уйти в другую деревню и нанять мумбо-джумбо. Тот приходил в деревню и сначала, спрятавшись, страшно кричал, а потом появлялся и публично наказывал жену этого человека, после чего остальные женщины в деревне на время становились безупречными.

У другого дерева путешественников, навстречу им никто не выбежал, да и в самой деревне не было видно ни одного человека. Кунта думал, что Оморо объяснит ему, в чём дело, но это сделали детишки следующей деревни. Они рассказали, что Старший той деревни вёл себя очень плохо, и люди решили наказать его. Они ночью собрали вещи и все до одного покинули деревню. Старший теперь просил людей вернуться и обещал вести себя лучше.

Поскольку близилась ночь, Оморо решил остаться на ночь в этой деревне. Пока Кунта наедался, Оморо пошёл к деревенскому джалибе и договорился о том, что тот сообщит жителям деревни, в которой жили его братья о том, что он появится у них к закату следующего дня, и что с ним идёт его первый сын.

Кунта иногда мечтал о том, как его имя выстукивают барабаны, и вот это произошло. Позже, лёжа в хижине для гостей, Кунта представлял склонившихся над барабанами людей, выстукивающих его имя на всём пути до деревни Джаннеха и Салума.

Теперь у каждого дерева путешественника их встречали не только дети, но и взрослые и музыканты. Вокруг Оморо собирались взрослые, а дети первого, второго и третьего кафо окружали Кунту.

Пока ребятишки первого кафо молча смотрели на него, сверстники Кунты и старшие ребята, отчаянно ему завидуя, расспрашивали его о Джуффуре. Когда они покидали деревню, Кунта был уверен, что у всех спрашивавших его ребят сложилось впечатление, сто они встречались с молодым человеком, который, всю свою жизнь путешествовал с отцом по самым дальним маршрутам Гамбии.

Глава 20

Они изрядно прогостили в последней деревне, и им пришлось идти быстрее, чтобы прибыть на место к закату, как обещал своим братьям Оморо. Хотя Кунта вспотел, и тело по-прежнему ныло, ему было легче удерживать груз на голове. Он чувствовал прилив сил с каждым звуком барабанных посланий, которыми теперь звучало всё вокруг. Сообщалось о прибытии гриотов, старейшин, других почётных гостей из самых разных мест. Пришёл гриот из княжества Вули, и даже прибыл сын самого князя Барры. Кунта был удивлён тем, что братья отца пользовались таким уважением и известностью.

Наконец, когда солнце стало пунцовым и почти касалось горизонта на западе, Кунта увидел дымок. Так как дым поднимался широким гольцом, Кунта понял, что в деревне жгли сухой баобаб, чтобы разогнать гнус. Значит, в деревню прибывали важные гости. Ему хотелось кричать от радости. Они пришли! Вскоре послышался мощный звук церемониального барабана тобало. Между его ударами звучали барабаны поменьше и слышались восклицания танцоров.

Тропа повернула и показалась сама деревня. Около густого кустарника они увидели человека, который тоже их заметил и тут же стал показывать и махать, как будто он был специально поставлен, чтобы сообщить о прибытии мужчины с мальчиком. Оморо помахал мужчине в ответ, а тот склонился к барабану и простучал: Оморо Кинте и первый сын…

Кунта не чуял ног под собой. Дерево путешественников, показавшееся впереди, было украшено множеством цветных полосок. Звуки барабанов стали громче и вдруг появились танцоры в костюмах из листьев и коры, они первыми выходили из ворот деревни, чтобы встретить почётных гостей. Снова зазвучал тобало, и из толпы к ним побежали две фигуры. Кунта увидел, как Оморо бросил свой узел и побежал навстречу этим двум. Кунта тоже скинул с головы поклажу и бросился за отцом.

Двое мужчин и отец стали обниматься и хлопать друг друга. «А это наш племянник?» Они оба чуть не сбили Кунту с ног в порыве радости. Толпа захватила их и понесла в деревню, выкрикивая приветствия и пожелания. Но Кунта не слышал никого, кроме своих дядей. Они, конечно же, походили на отца, но были приземистее и крепче. Оба они двигались с быстротой животных и говорили гораздо быстрее отца, забрасывая последнего кучей вопросов о Джуффуре и Бинте.

Наконец, Салум опустил кулак на голову Кунте.

— Мы не видели его с тех пор, как он получил своё имя! И сколько же тебе дождей, Кунта?

— Восемь, — ответил он почтительно.

— Почти готов стать мужчиной! — воскликнул дядя.

Высокий забор из бамбука вокруг деревни был обсажен колючим кустарником, в котором находились остроконечные колья. Они помогали защититься от непрошенных животных и людей. Но Кунта ничего этого не замечал. Они едва слышали крики птиц и обезьян, потому что их повели осматривать новую прекрасную деревню.

У каждого дома имелся свой собственный двор, рассказывал Салум, а кладовые с зерном и рисом располагались над огнём кухни, и поэтому из-за дыма там не заводились жуки.

У Кунты закружилась голова оттого, что он поворачивался туда — сюда, стараясь увидеть и услышать всё, что ему показывали и рассказывали. Было странно и интересно слушать, как другие люди из племени мандинго разговаривали на диалектах, почти совершенно непонятных Кунте. Но он провёл достаточно времени у дерева путешественников, чтобы отличать одно племя от другого.

У людей племени фула были округлые лица, волосы длиннее, губы тоньше, а черты острее, чем у прочих. Люди племени волоф были совершенно чёрными и сдержанными по характеру, у представителей племени джола тела были покрыты шрамами, а лица казались свирепыми. Но Кунта видел и многих людей из других племён, которых он не знал.

Среди дружеской суеты и толкотни Оморо представили целой веренице жителей деревни и знатных гостей. Кунта удивлялся тому, что его дяди бегло разговаривали на разных языках. Он шёл в толпе и оказался рядом с музыкантами, которые играли для любого, кто хотел потанцевать. Потом он угощался мясом антилопы, потушёным с орехами. Еда была вкусной, но не вкуснее блюд, приготовленных женщинами Джуффура на праздник урожая.

Увидев группу женщин, возбуждённо разговаривавших у колодца, Кунта подобрался к ним поближе и услышал, что в полудне отсюда находится Великий марабут со своей свитой. Он спешил в деревню Салума и Джаннеха, потому что они были сыновьями покойного святого по имени Кайраба Кунта Кинте.

Другие женщины тоже рассуждали о его дядях. О том, что им бы пора осесть и обзавестись жёнами. «Только им будет трудно это сделать, потому что слишком многие девушки хотят стать их жёнами».

Стало почти темно, когда Кунта наконец прибился к мальчишкам своего возраста. Они рассказали ему о том, как появилась их деревня. Многие семьи становились друзьями Салума и Джаннеха во время путешествий по разным местам. Некоторые из этих семей были недовольны своей жизнью у себя в деревнях. У кого не родился рис, у кого не хватало места для всех членов семьи. Дяди стали рассказывать этим людям, что нашли идеальное место для строительства новой деревни. И вскоре все они потянулись к этому месту со своим имуществом и скотом.

Стемнело. По случаю праздника все жители деревни и гости сидели вместе вокруг нескольких костров. Алимамо благословил собравшихся. Потом заговорил самый старый гость их далекой стороны. Говорили, что ему больше ста дождей. «За сотни дождей до меня пронёсся слух через большую воду о том, что в Африке есть золотая гора. Вот из-за чего в Африке появились первые тубобы. Не оказалось в Африке золотой горы, но много золота было найдено под землёй сначала на севере Гвинеи, а потом в Гане».

Потом Джаннех рассказал о местах, где соль ценилась так же, как золото. Они это видели вместе с Салумом своими глазами.

— Расскажите о горбатых животных, — потребовала старая женщина, прервав Джаннеха. Она напомнила Кунте Ньо Бото.

— Эти животные, — начал объяснять Салум, — называются верблюдами, и живут они в стране вечных песков. Однажды мы шли в караване из двадцати тысяч верблюдов, — добавил Джаннех. — На самом деле это был не один караван, а много-много маленьких караванов, объединившихся для защиты от разбойников.

«Марабут!» — простучал новость барабан. Быстро образовалась группа для встречи гостя: впереди Джаннех и Салум, как основатели деревни, потом Совет Старейшин, алимамо, арафанг, затем почётные гости из других деревень, включая Оморо. Кунта занял место среди деревенских ребят своего возраста. Музыканты повели их всех к дереву путешественников, чтобы встретить там святого.

Кунта вглядывался в белобородого чёрного старика во главе длинной процессии. Мужчины, женщины, дети несли на головах узлы. Несколько мужчин без поклажи гнали скот. Кунта насчитал свыше ста коз.

Коротким жестом святой благословил встречавших и велел им подняться с колен. Затем марабут отдельно благословил Джаннеха и Салума, и они представили ему Оморо. Салум кивком головы подозвал Кунту, который в одно мгновение оказался рядом с отцом. «Это мой первый сын, — сказал Оморо, — который носит имя своего святого дедушки».

Кунта услышал, как марабут заговорил что-то по-арабски, а потом коснулся его головы и пошёл дальше, разговаривая со всеми, как обычный человек. Кунта вернулся на своё место среди детей. Большинство ребят следили за вереницей жён детей, учеников и рабов, которые составляли процессию.

Жёны и дети марабута быстро разместились в хижинах для гостей. Ученики уселись на землю, извлекли из своих узлов книги и манускрипты (собственность их учителя) и начали читать их всем собравшимся. Рабы не пошли в деревню вместе с другими. Они остались за забором рядом с привязанными животными. Кунта впервые видел рабов, которые держались отдельно от других людей.

Святой едва мог продвигаться из-за стоявших вокруг него на коленях людей. Жители деревни и гости прижимались лбами к земле и молили его выслушать их жалобы. Некоторые просили его прийти в их деревню. Отцы просили дать имена их детям. Другие гости, из деревень, где не было своего арафанга, просили марабута прислать детям одного из своих учеников.

Теперь ученики продавали квадратики из козлиной шкуры, которые после покупки подавались святому для прикосновения. Такие кусочки, зашитые в амулет, подобный тому, который был на предплечье Кунты, помогали человеку стать ближе к богу. За две ракушки каури Кунта приобрёл кусочек козлиной шкуры и вместе с другими попытался пробиться с ней к марабуту. Только одному человеку Кунта расскажет, почему он потратил свои две каури. Он собирался принести священный кусок шкуры домой и отдать Ньо Бото, чтобы та хранила его у себя до той поры, пока не настанет время зашить его в амулет его собственного сына.

Глава 21

Ребята одного с Кунтой кафо, переполненные завистью и ожидая бахвальства со стороны Кунты, ни слова не говоря друг другу решили не проявлять никакого интереса к путешествию Кунты после того, как он вернётся. Так они и поступили, не думая о том, как тяжело было их товарищу, вернувшемуся домой, видеть их безразличие не только к его путешествию, но и к нему самому. А безразличней всех вёл себя его лучший друг Ситафа. Кунта был так этим расстроен, что даже не замечал своего нового брата Суваду, который родился, пока они были в дороге.

Однажды днём, когда козы паслись, Кунта решил не замечать безразличие товарищей и как-то сгладить ненормальные отношения с ними. Подойдя к другим ребятам, которые обедали в стороне от него, он сел рядом: «Жаль, что вас со мной не было», — проговорил он тихо и, не ожидая их реакции, начал рассказывать всё по порядку о своём путешествии.

Он говорил о тяжёлой и трудной дороге, когда у него болели мышцы, о страхе, который он испытал, проходя мимо львов, о разных деревнях, мимо которых они проходили. Вскоре рассказ Кунты стал сопровождаться восклицаниями. А когда он дошёл до момента, когда они с отцом пришли в деревню к дядям, то оказалось, что наступило время гнать коз домой.

На следующее утро в школе все мальчишки едва сдерживали нетерпение. Наконец, оказавшись на пастбище, они окружили Кунту, и он продолжил свой рассказ. Они слушали его, затаив дыхание, когда послышался дикий крик козы и бешенный лай собак. Вскочив на ноги, ребята увидели, как в высокой траве рыжевато-коричневая пантера выпустила из пасти козу и кинулась на двух собак. Ребята остолбенели от страха и неожиданности, а пантера, отбросив ударом лапы одну собаку, приготовилась прыгнуть на другую, мечущуюся с лаем перед ней. Козы с громким блеянием разбегались во все стороны.

Мальчишки опомнились и кинулись отгонять подальше коз. Но Кунта слепо кинулся к задранной козе. «Стой, Кунта! Нельзя!» — закричал Ситафа, пытаясь догнать и остановить друга. Но он не мог догнать Кунту. Пантера, увидев двух кричавших ребят, которые бежали к ней, попятилась, развернулась и помчалась в сторону леса; разъярённые собаки с лаем бросились вдогонку.

От запаха пантеры и от вида задранной козы Кунту стошнило. Брюхо у козы было распорото, а внутри находился нерождённый козлёнок. Кунта повернул бледное лицо к Ситафе. Сквозь слёзы он увидел, как подошли другие ребята и молча смотрели на раненую собаку и мёртвую козу. Как он скажет отцу? Кунта с трудом выдавил из себя несколько слов, обращаясь к Ситафе: «Ты посмотришь за моими козами? Я должен принести шкуру отцу».

Ситафа отошёл к другим ребятам, поговорил с ними. Двое из них подняли и понесли раненую собаку. Кунта махнул Ситафе, чтобы он пошёл с другими. Став на колени, он начал сдирать с козы шкуру, работая ножом так, как это делал отец. Забросав тушку козы камышом, он взял шкуру и направился в сторону деревни.

Кунта с отчаянием надеялся, что это кошмарный сон, что он сейчас проснётся, но в руках у него была сырая шкура. Ему хотелось умереть, но он знал, что его позор падёт на предков. Наверное, Аллах наказал его за хвастовство, думал Кунта со стыдом. Он остановился, стал на колени в сторону восхода солнца и начал молиться, прося прощения.

Каждый шаг, казалось, приближал Кунту к концу — к концу всего на свете. Вина, страх и оцепенение, сменяя друг друга, накатывались, парализуя тело. Его прогонят. Он будет скучать по Бинте, Ламину и Ньо Бото. Он даже будет скучать по занятиям в школе. Он думал об умершей бабушке Йейсе, о своём святом дедушке, чьё имя он носил, а теперь опозорил. Он думал о своих знаменитых дядях и об их новой деревне. Он думал о козе и её неродившемся козлёнке. И пока в голове его пробегали все эти мысли, он старался не думать о самом страшном — об отце.

Он остановился, как вкопанный, и перестал дышать.

Навстречу ему бежал Оморо. Откуда он узнал?

— С тобой всё в порядке? — спросил отец.

Язык у Кунты присох к нёбу, и он с большим трудом выдавил из себя: «Да, папа».

Но Оморо уже ощупывал его живот и понял, что кровь на рубашке была от шкуры козы.

Выпрямившись, Оморо взял шкуру и положил её на траву. «Садись!» — велел отец, и Кунта, дрожа от страх, сел. Оморо сел напротив.

— Тебе нужно знать одну вещь, — сказал Оморо. — Все люди ошибаются. Когда я был в твоём возрасте, у меня лев тоже задрал козу. — Приподняв рубашку, Оморо показал бледный шрам на бедре. — Это было уроком для меня. И ты должен знать: никогда не беги на дикого зверя! — Он посмотрел прямо в глаза Кунте. — Ты понял?

— Да, папа.

Оморо встал, поднял шкуру и швырнул её далеко в кусты.

— Тогда больше не о чем говорить.

Голова у Кунты кружилась, когда он шёл в деревню следом за отцом. В этом момент чувство вины и чувство облегчения не шли ни в какое сравнение с любовью, которую он испытывал к отцу.

Глава 22

Кунте исполнилось десять дождей, и ребята его возраста заканчивали учёбу, которая проходила дважды в день с тех самых пор, как им исполнилось пять дождей. Когда наступил день окончания школы, родители Кунты и его сверстников уселись в первые ряды на школьном дворе, сияя от гордости.

Пока Кунта и другие рассаживались на корточки пред арафангом, деревенский алим читал молитву. Затем арафанг встал и начал оглядывать своих учеников, жаждущих, чтобы их спросили первыми. Кунта оказался самым удачливым.

— Кем были твои предки, Кунта Кинте?

— Сотни дождей тому назад на земле Мали, — уверенно ответил Кунта, — мужчины рода Кунте были кузнецами, а их женщины изготавливали горшки и ткали ткани.

При каждом правильном ответе все собравшиеся громко выражали своё одобрение.

После этого арафанг стал задавать вопросы по математике. «Если у бабуина семь жён, а у каждой жены по семь детёнышей, и каждый детёныш будет съедать по семь земляных орехов сеть дней подряд, то сколько всего орехов должен украсть бабуин с чьего-нибудь участка?». После долгого вычисления на дощечках первым выкрикнул правильный ответ Сатифа Силла.

Далее мальчики написали свои имена по-арабски. Как и другим ребятам, Кунте было очень трудно читать буквы. Это было даже труднее, чем научиться их писать. Им всем хотелось, чтобы писать и читать было так же легко, как научиться понимать удары барабанов. С большой гордостью за свою семью Кунта встал и по указанию арафанга прочитал вслух суры на последней странице Корана. Заканчивая чтение, он прижал книгу ко лбу и произнёс: «Аминь!»

Когда чтение закончилось, арафанг пожал руку каждому ученику и объявил, что поскольку занятия в школе окончены, мальчики теперь вступили в возраст третьего кафо. Собравшиеся разразились громкими приветствиями. Бинта и другие матери быстро сняли крышки с кувшинов и чашек, полных вкусных блюд и церемония окончания школы закончилась пышным обедом.

На следующее утро, когда Кунта выгнал коз, Оморо, подойдя к нему и показав на молодую козу и крепкого козла, сказал: «Эта пара — подарок тебе за успешное окончание школы». И не успел Кунта пробормотать слова благодарности, как Оморо ушёл, как будто каждый день дарил по паре коз. Кунта постарался скрыть своё волнение, но как только отец отошёл, он так громко крикнул от радости, что козы испугались и побежали. К тому времени, когда Кунта собрал коз и выгнал их на пастбище, его сверстники были уже там и хвастались друг перед другом своими собственными подаренными козами.

До следующего новолуния Оморо и Бинта отдали третью козу — на этот раз арафангу, за обучение. Если бы они были богаче, они были бы рады подарить даже корову. А некоторые родители, недавно ставшие рабами и нечего не имевшие, предлагали в качестве подарка свои руки, чтобы поработать одну луну на его участке.

Луны сменялись, превращаясь в сезоны, и так прошёл ещё один дождь. Кунта и его товарищи уже обучили Ламина и других детей его кафо пасти коз. Приближалось долгожданное время. Не проходило ни дня, чтобы ребята не чувствовали беспокойства и радости от приближающегося дня урожая, после которого всех ребят третьего кафо (в возрасте от 10 до 15 дождей) уведут далеко от деревни, откуда они вернутся через четыре луны уже мужчинами.

Перед самой уборкой урожая все ребята третьего кафо рассказывали друг другу о том, как их матери тайком измеряли им головы.

После уборки урожая начался праздник, но Кунту не радовали танцы и музыка. Вечером накануне последнего дня праздника Кунта молча доедал свой ужин в хижине Бинты, когда Оморо вышел и стал позади него. Краем глаза Кунта увидел, что Оморо поднимает что-то белое, но не успел он повернуться, как отец натянул ему на голову длинный белый мешок. От ужаса Кунта онемел. Он почувствовал, как отец твёрдо взял его за предплечье, заставляя подняться, а затем повёл назад и толкнул на низенькую табуретку. Кунта был рад сесть, поскольку ноги его совершенно ослабели, а голова кружилась. Он сидел очень тихо, стараясь привыкнуть к темноте.

В хижине стало очень тихо. Борясь со страхом, Кунта постарался сосредоточиться на звуках. Ему подумалось, что он слышит, как двигается Бинта, но он не был уверен. Он хотел знать, где был Ламин и Суваду, от них бы обязательно шёл шум. Только одно он знал наверняка: ни Бинта, никто другой не будет с ним разговаривать, тем более снимать с него мешок.

Даже такие малыши, как Ламин, знали, что происходит с тем, кто проявит слабость или трусость во время периода подготовки мальчиков, которые должны стать охотниками, воинами, мужчинами — всё за двенадцать лун. К любому такому мальчику, который не сумеет пройти через все испытания этого периода всю оставшуюся жизнь будут относиться как к маленькому, даже когда он станет взрослым. Его будут сторониться, деревня не разрешит ему жениться. Такие люди, как слышал Кунта, обычно незаметно покидали деревню, и даже их родители никогда не вспоминали о таком ребёнке. Кунта представил, как ему пришлось бы уйти из деревни, и ему стало не по себе. О таком он даже не мыслил.

Через некоторое время он услышал голос алима и понял, что предстоит молитва, которая совершается за два часа до полночи. Кунта сидел, пока ему не показалось, что время молитвы закончилось. Он прислушался, но ничего не услышал. Наконец раздалось тявканье гиен. Он знал, что гиены обычно сначала тявкают, прежде чем переходить на долгий и протяжный вой, длящийся до самого рассвета. Он сидел, ожидая какого-нибудь действия, но ничего не происходило, и постепенно его одолел тревожный сон.

Кунта резко вздрогнул от ударов барабанов тобало. Под балахоном щёки его пылали. Когда зазвучала музыка, Кунта услышал голоса людей, они разговаривали всё громче и громче. Потом вступили другие барабаны. В следующее мгновение сердце его сжалось. Он почувствовал, как в хижину вошли. Его схватили за запястья, сдёрнули со стула и потащили на улицу в оглушающий шум барабанов и кричащих людей.

Его колотили чьи-то руки и пинали чьи-то ноги. А кода Кунта пытался как-то увернуться, твёрдая рука удерживала его. Тяжело дыша под балахоном, он понял, что его больше не бьют, а крик толпы раздавался где-то дальше. Он догадался, что люди перешли к другой хижине, а рука, которая вела его, очевидно, принадлежала рабу. Оморо нанял его, как это обычно делалось, для того, чтобы тот отвёл сына в джуджуо, место, где будут проходить обучение мальчики.

Барабаны не умолкали, а Кунту вели всё быстрее и быстрее между рядами людей, которые выкрикивали: «Четыре луны!» и «Они станут мужчинами!»

У Кунты из глаз хлынули слёзы. В нем возникло дикое желание остаться рядом с Оморо, Бинтой, Ламином, даже рядом с хныкающим Суваду, потому что казалось невозможным четыре долгих луны не видеть тех, кого он так любил. Кунта чувствовал, что их ведут цепочкой друг за другом. По затихающему шуму голосов, он понял, что они выходят из ворот деревни. Он плотно зажмурил глаза, как будто пытаясь скрыть слёзы даже от самого себя.

Кунта понимал, что оставляет позади не только отца, мать, братьев, деревню, где он родился, но и нечто большее. И это наполняло его печалью и страхом. Но он знал, что через это испытание надо пройти, как проходил через него Оморо, и как будет проходить его собственный сын. Он вернётся, но уже мужчиной.

Глава 23

Через мешок Кунта чувствовал запах свежесрубленного бамбука. Запах становился сильнее с каждым шагом. Они подошли к забору, затем прошли через него. Неожиданно барабаны умолкли, и всё стихло. Несколько минут Кунта и другие стояли, не двигаясь в полной тишине. Кунта пытался уловить хоть какие-то звуки, по которым можно было догадаться, где они остановились и сколько времени они шли, но вокруг слышались лишь голоса попугаев и обезьян.

И вдруг с головы Кунты сдёрнули мешок. Он заморгал он яркого солнца, но побоялся повернуть голову и посмотреть на товарищей, так как прямо перед ними стоял суровый главный старшина Силла Ба Дибба. Как и все остальные ребята, Кунта знал старейшину и его семью очень хорошо. Но Силла Ба Дибба вёл себя так, как будто он видел их впервые в жизни. Кунта понял, что это их учитель, кинтанго. Рядом с ним стояли двое мужчин Али Сисе и Сору Тура, которых Кунта тоже хорошо знал. Сору был лучшим другом Оморо. Кунта был рад, что здесь не было отца, ему не хотелось предстать перед Оморо в таком испуганном состоянии.

Все двадцать три мальчишки, как их раньше учили, скрестили ладони на сердце и поприветствовали старших: «Мир!». «Только мир!» — ответил старый кинтанго и его помощники. Не поворачивая головы, Кунта сумел разглядеть, что они стояли во дворе, за бамбуковым забором, здесь располагалось несколько глиняных хижин, покрытых соломой.

«Дети ушли из деревни Джуффур, — неожиданно громко произнёс кинтанго. — Если они хотят вернуться мужчинами, из них должен быть изгнан страх. Напуганный человек — слабый человек. А слабый человек — опасен для своей семьи, для своей деревни и для своего племени». Он посмотрел на них пылающим взором, как будто не видел в своей жизни более жалкого сборища, а потом отвернулся. И тут же два его помощника рванулись вперёд и, стегая ребят гибкими прутами, загнали их, как коз, по нескольку человек в хижину.

Оказавшись внутри пустой хижины, Кунта и его четверо сверстников от страха не чувствовали боли. Через несколько минут Кунта украдкой стал оглядывать товарищей, надеясь увидеть среди них Ситафу. Но его лучшего друга не оказалось среди тех, кого загнали в хижину. Их, наверное, специально разлучили. А может быть их и кормить не будут, подумал Кунта, когда в животе у него заурчало от голода.

Сразу же после захода солнца в хижину ворвались два помощника кинтанго. «Выходи!». Снова посыпались удары прутьями. Мальчишек построили в колонну по одному, каждый из них держал за руку впереди стоящего. Кинтанго объявил им, что они будут совершать ночной поход в лес.

По команде длинная вереница ребят неуклюже двинулась по тропинке в то время, как на их спины сыпались удары. «Ты идёшь, как буйвол!» — услышал Кунта голос. Затем раздался вопль, так как на кого-то из ребят посыпались удары. «Кто это был?» И снова град ударов обрушился на спросившего. После этого никто из мальчишек не произнес ни слова.

Вскоре у Кунты заболели ноги, но не так сильно, как могли бы, если бы Оморо не научил его правильно ходить во время их путешествия. Но никакое его умение не спасало от томившей его жажды. Желудок сильно крутило, а голова слегка кружилась, когда наконец объявили остановку около небольшого ручья. Мальчишки бросились на колени и стали пригоршнями черпать и жадно пить воду из ручья. Через мгновение послышалась команда отойти от ручья. Помощники раскрыли узлы и выдали каждому из ребят несколько кусочков сушёного мяса. Оно было тут же с жадностью съедено. Сидя у ручья, Кунта и другие стали оглядывать друг друга в лунном свете. Никто не разговаривал, но в этот раз не из-за страха, а от усталости.

Не успел Кунта и другие перевести дух, как прозвучала команда строиться для обратной дороги. Когда они, в конце концов, дошли до лагеря, голова и ноги у Кунты словно онемели. Войдя в хижину, он тут же рухнул на земляной пол и провалился в сон.

В следующие шесть дней они каждую ночь совершали марш в лес. От ссадин и царапин ноги у всех ужасно болели, но к четвёртой ночи Кунта обнаружил, что уже не обращает такого внимания на боль, поскольку у него начало появляться другое чувство — гордость. Во время шестого ночного марша он и его сверстники поняли, что несмотря на тёмную ночь, у них уже не было необходимости держать за руку соседа, чтобы сохранять прямое направление движения.

На седьмой день сам кинтанго преподал им первый урок — показал, как не заблудиться в лесу и найти дорогу с помощью звёзд. В течение пол-луны все ребята научились находить обратную дорогу в лагерь по звёздам. Однажды ночью, когда Кунта возглавлял колонну, он чуть не наступил на лесную крысу, которая лишь в самое последнее мгновение метнулась в сторону. Кунта был доволен, так как это означало, что все они научились бесшумно передвигаться.

Когда кинтанго увидел, что ребята умеют ориентироваться по звёздам, он повёл их всех далеко в кустарниковый лес на пол-луны, чтобы научить их быть настоящими охотниками. Ребята начали узнавать многие охотничьи секреты. Они, например, не знали, что главным секретом настоящего охотника была заповедь: никогда не двигайся резко. Сам старый кинтанго рассказал им о глупом охотнике, который умер от голода в саванне, кишащей разной дичью, только потому, что слишком неуклюже и шумно передвигался.

Ребята чувствовали себя такими же охотниками, когда обучались имитации звуков птиц и зверей. Воздух был наполнен их криками и свистом, и всё же ни одно животное не приближалось к ребятам. Но стоило кинтанго и его помощникам засвистеть, как тут же появлялись птицы в поисках того, кто их звал.

Однажды на одном из таких занятий на соседний куст неожиданно села крупная большеклювая птица. «Посмотрите!» — радостно закричал один из ребят, а у всех остальных замерло сердце, поскольку они знали, что из-за одного несдержанного накажут всех. Этот мальчишка и прежде не раз проявлял опрометчивость, но в этот раз реакция кинтанго удивила всех. Он подошёл к парню и сказал ему: «Принеси мне эту птицу — живой!». Кунта и другие, затаив дыхание, смотрели, как этот парень пополз к кусту, на который перелетела птица. Но когда мальчишка хотел схватить её, она перелетела на другой куст, а он, стараясь поймать её, бросился вдогонку и скрылся из виду.

Кунта и его сверстники стояли поражённые. Было ясно, что кинтанго мог отдать им любой приказ. В следующие три дня и две ночи они переглядывались, размышляя над судьбой ушедшего за птицей товарища.

Утром четвёртого дня наблюдатель просигналил о приближении к деревне какого-то человека. Через мгновение прозвучал барабан — это был тот парень. Они кинулись, чтобы встретить его, крича от радости. Тощий, грязный, покрытый царапинами и ссадинами, он шёл, едва держась на ногах, а на губах его играла слабая улыбка. Под мышкой он нёс птицу, связанную тонким стеблем растения. Она выглядела ещё хуже, чем парень, но она была живой.

Вышел кинтанго и обратился к мальчику, хотя было понятно, что его слова относятся ко всем. «Это научило тебя двум важным вещам: делать то, что тебе велено и держать язык за зубами». Затем Кунта и другие увидели, как этот парень впервые заслужил ободрительный взгляд старого кинтанго, который знал, что рано или поздно мальчишка всё равно поймает эту неуклюжую птицу, потому что она не могла летать, а лишь совершала короткие перелёты с куста на куст.

Птица была быстро изжарена и съедена, а парню разрешили спать весь день и всю ночь, пока все другие учились охотиться.

Ко второй луне обучения ребята третьего кафо уже умели выжить в лесу так же легко, как если бы жили в деревне. Теперь они могли найти и распознать следы любого животного. Всё мясо, которым они питались, было добыто самими ребятами. Они в два раза быстрее, чем раньше, научились освежёвывать добычу и готовить её на почти бездымном костре.

Но как бы много они не познавали, чему бы ни обучались, старый кинтанго был всегда недоволен. Его требования и дисциплина оставались такими строгими, что ребята почти всё время испытывали либо злость, либо страх, если не считать тех периодов, когда от усталости они уже ничего не ощущали. Если команда, обращённая к любому из ребят, тут же не исполнялась, наказывали всех. Мальчишки готовы были сами побить нерадивого ученика, но их сдерживало то, что их всех накажут за драку, да и с самого детства им внушали, что люди племени мандинго никогда не должны драться между собой. В конце концов, ребята начали понимать: общее благополучие группы зависит от каждого. Нарушения совершались всё реже, и с уменьшением количества наказаний, страх, который они испытывали к кинтанго, сменился уважением, какое раньше они питали только к своим отцам.

И всё же не проходило дня, когда бы Кунта и его сверстники не чувствовали себя неуклюжими и глупыми в той или иной ситуации. Они с удивлением узнали, например, что коврик, свернутый и повешенный определённым образом у хижины мужчины, сообщал другим мужчинам о времени возвращения хозяина. Или, что сандалии, поставленные под определенным углом друг к другу у входа в хижину, о многом говорят другим мужчинам. Но самым замечательным секретом для Кунты казался особый мужской язык, в котором звуки слов изменялись таким образом, что смысл их не могли понять ни женщины, ни дети, ни мужчины другого племени. Вскоре Кунта и остальные ребята почти всё время изъяснялись на этом секретном языке.

В каждой хижине ребята после прошедшей очередной луны клали камень. Через несколько дней после появления в хижинах третьего камня, когда ребята занимались борьбой во дворе, в ворота вошли двадцать пять или тридцать мужчин. Среди ребят пронёсся громкий вздох, так как в мужчинах они узнали своих отцов, дядей или старших братьев. Кунта не поверил своим глазам, когда после трёхлунного перерыва увидел Оморо. Он хотел крикнуть от радости, но его сдержала какая-то неведомая сила.

Только один из ребят кинулся с криком к своему отцу. Ни слова не говоря, отец этого мальчика взял прут у ближайшего к нему помощника кинтанго и начал хлестать им своего сына, крича на него за то, что тот не сдержался, и всё ещё оставался мальчиком. После этого сам кинтанго велел им всем лечь на живот, а пришедшие мужчины прошлись своими посохами по спинам ребят. Кунта находился в смятении. На удары он не обращал внимания, считая их частью мужского воспитания, но ему было больно от того, что он не мог обнять своего отца или даже услышать его голос. Он устыдился своего желания, ибо даже думать о таком считалось недостойным мужчины.

После наказания кинтанго приказал ребятам бегать, прыгать, танцевать, свистеть, читать молитвы, а их отцы, дяди и старшие братья молча смотрели на результаты обучения, после чего ушли, поблагодарив кинтанго и его помощников и даже не оглянувшись на своих ребят. А через час Кунту и всех остальных опять наказывали за то, что они без охоты готовили себе ужин. От того, что кинтанго и его помощники вели себя так, будто сегодня никто вовсе не приходил, ребятам было ещё обиднее. Но вечером, когда они тренировались в борьбе, прежде чем лечь спать, один из помощников, проходя мимо Кунты, быстро сказал ему в полголоса: «У тебя появился ещё один брат, его назвали Мади».

Теперь их четверо, думал Кунта, четверо сыновей у отца и матери. Как всё это будет звучать в будущем через сотни дождей, когда гриоты будут рассказывать о клане Кунте. После Оморо, думал Кунта, он станет первым мужчиной в семье, когда вернётся в Джуффур. Он учился не только быть мужчиной, но и многому, чему научит Ламина. По крайней мере, он расскажет ему всё, что можно знать мальчику, а Ламин научит Суваду, а тот, нового брата по имени Мади. Уже засыпая, Кунта подумал о том, что когда ему будет столько же дождей, сколько Оморо, у него появятся свои сыновья, и всё начнётся сначала.

Глава 24

— Вы перестаёте быть детьми. Вы становитесь мужчинами, — говорил кинтанго мальчикам однажды утром. — После того, как вы несколько лун учились вместе, работали вместе, наказывались вместе, вы начали открывать в себе два «я». Одно — внутри, другое, большее, в тех, с кем вы живёте. Не усвоив этого урока, вы не смогли бы перейти к следующей ступени — научиться воевать. Вы уже знаете, что мандинго воюют только тогда, когда на них нападают. Но они — настоящие воины, если им приходится сражаться.

Следующие пол-луны Кунта и его сверстники учились воевать. Стратегия войны рисовалась прямо на пыльной земле, а потом ребята проверяли её в учебных боях. «Никогда не окружайте противника полностью, — поучал кинтанго. — Оставляйте ему место для отступления, иначе он будет отчаянно сопротивляться, если поймёт, что выхода нет».

Ребята узнали, что сражения надо начинать ближе к вечеру, чтобы любой противник, почувствовав приближающееся поражение мог ночью отступить. Они узнали также, что во время войны ни одна сторона не должна трогать странствующих марабутов, гриотов или кузнецов, так как рассерженный марабут может послать гнев Аллаха, гриот может своим красноречием вдохновить противника, а кузнец может начать делать оружие для врага.

Под наблюдением кинтанго и его помощников, Кунта и другие научились вырезать острые копья и стрелы, которые используются только для войны. Они тренировались в их метании и научились готовить специальный яд для смазывания наконечников.

В конце этого периода обучения кинтанго рассказал им более подробно и красочно о знаменитых воинах мандинго и об известных битвах.

В начале следующей луны барабан известил, что в ближайшие два дня к ним приедет команда чемпионов по борьбе из Джуффура, чтобы провести специальное занятие. Вечером следующего дня барабаны известили об их прибытии раньше объявленного срока. Но мальчишеская радость при виде знакомых лиц быстро прошла, так как борцы принялись швырять ребят на землю с такой силой, что все они окрылись синяками и ссадинами. Потом борцы разбили ребят на мелкие группы и стали обучать различным приёмам и захватам. Уже ближе к ночи барабанщик, пришедший из Джуффура, выстукивал имена славных борцов-победителей из далекого прошлого, а когда настала пора идти спать, команда борцов отправилась обратно в Джуффур.

Через два дня пришло известие ещё об одном госте. На этот раз новость передал молодой бегун из Джуффура. Он сообщил, что известный во всей Гамбии гриот по имени Куджали Н’Джай проведёт у них целый день.

Через три дня он прибыл в сопровождении пяти молодых мужчин из его семьи. После того, как гриот жестом велел детям сесть полукругом возле него, он начал свой рассказ. Он объяснил им, как каждый гриот, став мужчиной, запоминал сведения из своей истории. «А как иначе узнать о великих деяниях далёких предков? Мы же с ними не встречались. История нашего народа передаётся в будущее с помощью вот этого», — говорил гриот, касаясь рукой своей головы.

Только сыновья гриотов могли быть гриотами. Став мужчинами, дети гриотов начинали путешествовать с избранными старейшинами, слушая вновь и вновь их подробный рассказ о происшедших событиях и людях. А потом этот гриот передавал знания своему сыну, и таким образом вечно жила история народа с незапамятных времён.

После моментально проглоченного ужина мальчишки снова собрались вокруг гриота, и он до самого позднего вечера рассказывал им о великих империях, которые правили всей Африкой сотни дождей тому назад.

Когда наконец кинтанго встал и поблагодарил гриота за щедрость, с которой тот поделился своими знаниями, ребята впервые за всё время пребывания в лагере выразили недовольство. Им не хотелось идти спать. Кинтанго проигнорировал эту дерзость и велел им расходиться, хотя мальчишки сумели уговорить его попросить гриота прийти к ним ещё раз.

Они всё ещё обсуждали удивительные рассказы гриота, когда через шесть дней пришло известие, что к ним в лагерь придёт известный моро. Моро — это высшая ступень учителя. Во всей Гамбии их несколько человек. Их знания позволяли им обучать не школьников, а других учителей, таких, например, как арафанг в Джуффуре.

Даже сам кинтанго проявил особое внимание к визиту этого моро, приказав тщательно прибрать лагерь. Затем он собрал всех и сказал: «Совета и благословения этого человека ищут не только простые люди, но и старшие деревень, и даже князья».

Моро появился на следующее утро. С ним было пять его учеников, они несли на головах узлы с книгами и манускриптами. Когда старик прошёл через ворота, Кунта и другие встали на колени вместе с кинтанго и его помощниками, касаясь лбами земли.

Как только моро благословил их и их лагерь они почтительно расселись вокруг него. Он достал книги и начал читать. Сначала из Корана, потом из других мудрых книг. Потом он отложил книги и начал рассказывать о христианском коране, который называется Святой Библией. Он говорилл об Адаме и Еве, о Моисее, Давиде и Соломоне и о смерти Авеля. Потом он рассказал о великих людях недавнего прошлого.

Прежде чем покинуть их поздним вечером, моро напомнил им о пяти ежедневных молитвах и тщательно объяснил им, как вести себя в мечети, в которую они впервые войдут после возвращения в деревню. Затем моро и его ученики поспешили в дорогу, а Кунта и другие пропели, как им велел кинтанго, песню: «Уходит одно поколение… Другое приходит и уходит… А Аллах живёт вечно».

После ухода моро Кунта долго не мог уснуть в своей хижине. Он думал о том, что много вещей на свете связаны между собой. Прошлое с настоящим, настоящее с будущим, мёртвые с живыми и с теми, кто ещё не родился; он со своей семьёй, деревней, племенем, со своей Африкой; мир людей с миром животных и растений; все они с Аллахом. Кунта ощущал себя совсем маленьким и в то же время очень большим. Может быть, думал он, это и означало стать мужчиной.

Глава 25

Наступил тот день, о котором Кунта и остальные ребята не могли думать без содрогания. Они знали, что этот день настанет, но всё же он наступил неожиданно: день обряда обрезания.

Однажды, когда солнце достигло полуденной точки, один из помощников кинтанго отдал на первый взгляд обычное распоряжение построиться. Но Кунта ощутил холодок, когда сам кинтанго вышел из своей хижины и подошёл к ним.

Они не поверили или не хотели верить тому, что услышали. Кинтанго приказал им обнажить нижнюю часть тела. Медленно, стесняясь друг друга, они начали выполнять команду. Помощники пошли вдоль ряда с двух сторон, обматывая каждому головку члена короткой полоской ткани, смазанной зелёной пастой из толчёных листьев. «Скоро пропадёт чувствительность», — сказал кинтанго и велел им возвращаться в свои хижины.

Разойдясь по своим хижинам, смущённые и напуганные тем, что должно произойти, ребята молча ждали, пока через несколько часов им снова не приказали выйти. Там они увидели, как мужчины из Джуффура — отцы, братья, дяди — входят по одному через ворота. Оморо тоже был там, но в этот раз Кунта сделал вид, что не замечает отца. Мужчины стали в ряд напротив и хором запели: «То, что должно произойти, было с нами, как с нашими праотцами… Чтобы вы тоже стали, как и мы, мужчинами…». Затем кинтанго снова велел мальчишкам вернуться в хижины.

Наступила ночь, когда они услышали звуки множества барабанов у лагеря. Выйдя по приказу из хижин, они увидели, как в лагерь ворвалась дюжина скачущих и кричащих ряженых танцоров. Они прыгали среди ребят, потрясая копьями, а затем также неожиданно исчезли, как и появились. Онемев от страха, мальчишки выполнили команду кинтанго — сели в ряд, прислонившись спинами к забору.

Мужчины из деревни стояли рядом и пели: «Вы скоро вернётесь домой и в своё время женитесь… И вечно продолжающаяся жизнь выплеснется из вас». Помощник кинтанго выкрикнул имя одного из ребят. Когда тот встал, помощник жестом велел ему идти за сплетённую из бамбука перегородку. Кунта не слышал и не видел, что происходило дальше, но через несколько мгновений парень снова вышел из-за перегородки. Он слегка запинался и его почти потащил на своё место у забора второй помощник. Вызвали ещё одного парня, потом ещё одного и, наконец: «Кунта Кинте!»

Кунту охватил ужас. Но он заставил себя пойти за перегородку. Там было четыре человека, один из которых велел ему лечь на спину. Затем мужчины наклонились к нему, крепко схватили и приподняли кверху его бёдра. Прежде чем зажмуриться, Кунта увидел, как кинтанго склонился над ним, держа что-то в руке. Тут Кунта почувствовал резкую боль. Она была сильнее, чем он предполагал, и всё же без обезболивающей мази боль, наверняка, была бы гораздо сильнее. Через мгновение ему крепко забинтовали рану, и помощник отвёл его к месту у забора. Кунта сел, оглушённый и обессиленный. Никто из ребят не поднимал глаз. Но то, чего они боялись больше всего, уже произошло.

Когда раны стали заживать, в лагере возникла атмосфера праздника. Потому что они перестали быть мальчиками не только духом, но и телом. Теперь они были почти взрослыми, и их переполняла благодарность к кинтанго. И он уже смотрел на них другими глазами. Старый, морщинистый, седоволосый кинтанго, которого они мало-помалу полюбили, теперь иногда даже улыбался, обращаясь к ребятам; он и его помощники теперь говорили: «Вы мужчины…». А Кунте и его сверстникам не верилось, что они это слышат.

После появления четвертой луны по личному распоряжению кинтанго двое или трое ребят отправлялись каждую ночь в спящую деревню Джуффур. Там они прокрадывались тенью в кладовые матерей и крали оттуда, сколько смогли унести, зерна и сушёного мяса, после чего бегом возвращались в лагерь, где всё это готовилось и съедалось на следующий день, «чтобы доказать себе, что вы умнее и хитрее любой женщины, даже собственной матери», как говорил кинтанго. И, разумеется, в тот же самый день матери своих подруг похвалялись своим подругам, как они ночью слышали своих детей.

Теперь по вечерам ребята рассаживались на корточки полукругом, рядом с кинтанго, а он рассказывал им о мужских качествах, о предках, о важности каждого человека для всей деревни.

— Когда вы вернётесь домой, — говорил он, — вы станете глазами и ушами Джуффура. Вы будете охранять деревню за воротами и предупреждать в случае приближения тубобов или другой опасности. На вас также будет лежать обязанность проверять чистоту кастрюль и горшков, в которых женщины готовят (даже у собственных матерей), а если там обнаружится грязь или насекомые, вы будете сурово ругать женщину. Ребятам не терпелось приступить к своим новым обязанностям.

Они знали, что со временем, когда они достигнут возраста четвёртого кафо (от пятнадцати до девятнадцати дождей), им будет поручена важная работа — быть посыльными, как тот молодой мужчина, который прибежал с известием о прибытии моро. Кунта и его сверстники даже не могли представить себе, что ребята-посыльные уже мечтали о возрасте пятого кафо (с двадцати дождей), чтобы заниматься действительно важной работой — помогать старейшинам в их связях с другими деревнями. Мужчины возраста Оморо, от тридцати дождей и старше, поднимались в положении и обязанностях с каждым дождём, пока не достигали почётного положения старейшины.

Последние дни в лагере казались длиннее проведённых здесь лун, но, в конце концов, когда четвёртая полная луна сияла высоко в небе, помощники велели всем ребятам построиться.

Кунта искал глазами отцов и братьев, которые, наверняка, должны были явиться на церемонию, но их нигде не было видно. Кинтанго распахнул ворота и громко произнёс: «Мужчины Джуффура, возвращайтесь в свою деревню!»

На мгновение ребята оцепенели, затем с криками бросились обнимать своего кинтанго и его помощников, которые делали вид, что возмущены такой дерзостью. Четыре луны тому назад, когда с головы Кунты сняли мешок, он бы никогда не поверил, что ему будет жаль расставаться с лагерем, и что он полюбит этого старого сурового человека, который в тот день стоял перед ними. Потом мысли Кунты переключились на дом, и он вместе с другими побежал через ворота по тропинке, ведущей в Джуффур. Но все они умолкли и перешли на шаг, переполняемые мыслями о том, что осталось позади, и что предстояло.

Глава 26

«Эйи-и! Эйи-и!» — слышались радостные крики женщин, когда жители деревни высказывали из хижин, смеясь, танцуя и хлопая в ладоши, в то время как Кунта и его сверстники входили в ворота Джуффура на рассвете. Молодые мужчины шли медленно и, как они надеялись, с достоинством. Они не разговаривали и не улыбались поначалу. Но когда Кунта увидел бегущую к нему мать, ему захотелось рвануться ей навстречу, лицо его засияло, он с трудом заставил себя идти прежним размеренным шагом. Бинта подбежала к нему, обняла за шею, глаза её наполнились слезами. Кунта не мог допустить долгого выражения материнских эмоций, ведь он же теперь был мужчиной. Он отодвинулся от Бинты, но сделал вид, что хочет получше рассмотреть младенца, висевшего у неё за спиной. Он обеими руками взял ребёнка и поднял вверх.

— Значит, это мой брат Мади! — воскликнул он.

Бинта, радостная, шла рядом с Кунтой, державшим на руках Мади. Кунта делал вид, что не слышит, как некоторые женщины выражали удивление, что он стал таким крепким и мужественным, хотя их слова звучали сладкой музыкой в его ушах. Ему хотелось узнать, где был Оморо и Ламин, хотя он тут же вспомнил, что его младший брат пасёт коз. Он вошёл в хижину Бинты, сел, и только теперь заметил, что один из многочисленных мальчишек, крутившихся под ногами, зашёл вместе с ним и стоял, глядя на него и крепко держась за юбку Бинты. «Здравствуй, Кунта!» — сказал мальчишка. Это был Суваду! Кунта не верил своим глазам. Четыре луны тому назад он даже не обращал на брата никакого внимания, а теперь Суваду подрос и начал говорить. Отдав младенца Бинте, Кунта взял Суваду и стал подбрасывать его вверх, а братишка визжал от восторга.

Когда Суваду убежал на улицу смотреть на других мужчин, в хижине наступила тишина. Переполняемая радостью и гордостью Бинта не испытывала нужды говорить. Но Кунте хотелось сказать ей, как он скучал по ней и как был рад вернуться. Однако он никак не мог найти нужные слова.

— Где отец? — спросил он наконец.

— Он режет траву для крыши твоей хижины. — ответила Бинта.

Кунта совсем позабыл, что теперь, как мужчина, он будет жить в своей собственной хижине. Он вышел на улицу и поспешил к отцу.

Оморо увидел сына, а сердце Кунты забилось, когда отец пошёл к нему навстречу. Они пожали друг другу руки, как это делают мужчины. У Кунты почти подкашивались ноги от переполнявших его чувств. Они помолчали. Затем Оморо, как будто он говорил о погоде, сказал, что он приобрёл для Кунты хижину, и если Кунта хочет, они могут пойти её посмотреть.

По дороге к своему новому дому Кунта, в основном, молчал. Хижина требовала большого ремонта стен и крыши, но Кунта этого не замечал, ведь это была его собственная хижина, и она располагалась далеко от хижины Бинты, на другом конце деревни. Вместо этого он сказал Оморо, что сделает ремонт сам. Отец ответил, что Кунта может отремонтировать стены, а крышу ему хотелось бы доделать до конца. Не говоря больше ни слова, Оморо повернулся и пошёл обратно, к тому месту, где резал траву. Кунта был благодарен отцу за то, что тот спокойно и просто начал с ним новые отношения, как мужчина с мужчиной.

Всю вторую половину дня Кунта ходил по деревне, рассматривая знакомые места, хижины и лица. Ему хотелось, чтобы Ламин поскорее вернулся с пастбища и ещё ему захотелось повидаться с другим человеком, хотя это была женщина. В конце концов, не зная, может ли так поступать мужчина, он направился к маленькой хижине старой Ньо Бото.

— Бабушка! — крикнул он у двери.

— Кто это? — послышался раздраженный голос.

— Догадайся, бабушка! — сказал Кунта и вошёл в хижину.

Некоторое время глаза привыкали к полумраку. Сидя на корточках у ведра, Ньо Бото размачивала в нём кусок коры баобаба. Она долго смотрела на него, прежде чем произнесла: «Кунта!»

— Как хорошо, что я снова увидел тебя, бабушка!

Ньо Бото снова повернулась к ведру.

— Как твоя мама? — спросила она, и Кунта ответил, что всё в порядке.

Он был несколько озадачен. Ньо Бото вела себя так, как будто Кунта никуда не уходил, как будто он не стал мужчиной.

— Я много о тебе думал, когда прикасался к амулету.

Она что-то проворчала, не отрываясь от своего занятия. Кунта извинился и быстро вышел, обиженный и смущённый.

Лишь гораздо позже Кунта понял, что Ньо Бото была огорчена своим поведением не меньше, чем он. Ведь она теперь относилась к нему, как и должны относиться женщины к тому, кто больше не ищет в них успокоения.

Кунта пошёл к своей хижине, когда услышал лай собак, блеяние коз и крики мальчишек второго кафо, возвращающихся с пастбища.

Кунта начал искать глазами Ламина, но тот сам его заметил, назвав по имени, и бросился навстречу. Но, не добежав нескольких шагов, он резко остановился, так как заметил спокойное лицо Кунты. Они несколько мгновений молчали, глядя друг на друга. Первым заговорил Кунта.

— Здравствуй.

— Здравствуй, Кунта

Они снова умолкли. Кунта считал, что сейчас они должны вести себя по иному, но он понимал, что мужчина должен требовать уважения к себе даже от собственного брата.

— У твоей козы будут козлята, — сказал Ламин.

Кунта был доволен, но не улыбнулся.

— Это хорошая новость, — проговорил он спокойным голосом.

Не зная, что ещё сказать, Ламин начал сгонять своих начавших разбегаться коз.

Бинта хранила спокойствие на лице, когда помогала Кунте перебираться в новую хижину. Его прежняя одежда стала ему малой, поясняла Бинта и с должным уважением в голосе добавляла, что, когда у него найдётся время, она измеряет его и сошьет новую одежду. Поскольку у Кунты были только лук, стрелы и рогатка, Бинта, бормоча: «Это тебе понадобится и это тебе понадобится», снабдила его всем необходимым: соломенной постелью, несколькими кувшинами скамейкой и ковриком для молитв, который она сплела, пока он отсутствовал.

Только около полуночи Кунта уснул, так как голова его переполнялась разными мыслями. Утром с криком петухов он проснулся и услышал голос алимамо, призывающего мужчин в мечеть на утреннюю молитву. Быстро одевшись и взяв коврик, он присоединился к своим сверстникам и вошёл вслед за мужчинами в мечеть. Там он и другие молодые мужчины, впервые пришедшие на молитву, смотрели и повторяли все действия и слова взрослых.

Только после молитвы Бинта принесла в хижину сына завтрак. Поставив перед ним чашку с горячим кускусом (на что Кунта только проворчал, не выразив никаких эмоций), она быстро ушла, а Кунта съел завтрак без удовольствия, так как ему показалось, что мать подавляла в себе смех.

После завтрака он и его товарищи приступили к своим обязанностям. Женщины не успевали открывать свои горшки и кастрюли для проверки. С полдюжины молодых мужчин доставали из колодца воду и пробовали её, надеясь уловить хоть малейший привкус соли и хоть каплю грязи. Но их ждало разочарование — вода в колодце была свежая и вкусная. Однако они сочли необходимым заменить рыбу и черепаху, которых держали в колодце для поедания насекомых.

Одним словом, новоиспечённые мужчины были повсюду.

«Они надоедливы как блохи!» — проворчала старая Ньо Бото, когда Кунта подходил к ручью, где женщины стирали бельё. Он тут же пошёл в другую сторону. Кунта старался избегать тех мест, где могла встретиться Бинта. Он говорил себе, что хоть она и мать, он не будет прощать ей промахов. Ведь, в конце концов, она была женщиной, а он мужчиной.

Глава 27

Деревня была такой маленькой, что Кунте казалось, все

стены, крыши, чашки и горшки были проверены несколько раз. Но он не был этим разочарован, так как у него оставалось теперь больше времени на обработку своего небольшого участка земли, который ему выделил Совет Старейшин. Всякий молодой мужчина, хорошо ухаживающий за своим участком, выращивал достаточно зерна и орехов не только для собственного питания, но и на продажу.

В течение нескольких лун после возвращения Кунта вырастил так много и выторговал для своей хижины столько новых вещей, что Бинта начала открыто ворчать. У него появились плетёные половики, кувшины, чашки, и теперь он спал на отличной бамбуковой постели с пружинистой подкладкой. Кроме того, Кунта приобрёл несколько амулетов и других необходимых вещей, например, пахучий экстракт из растений и коры, которым он, как и все мужчины племени мандинго, натирал перед сном лоб, предплечья и бёдра. Считалось, что этот волшебный экстракт защищает человека во сне от злых духов. К тому же от тела хорошо пахло, а об этом, как и о внешности, Кунта уже начал заботиться.

Кунту и его сверстников злило ещё одно обстоятельство. Когда они уходили в лагерь, в деревне оставались их сверстники — тощие, хихикающие, глупые девчонки.

А всего через четыре луны, когда они вернулись мужчинами, эти же девчонки попадались всюду на глаза, выпячивая груди размером с плод манго, резко двигая головами и руками, чтобы обратить внимание на серьги, бусы и браслеты. Больше всего молодых мужчин раздражало не бессмысленное поведение девчонок, а то, что это они делали исключительно ради мужчин, которые по возрасту были старше их по крайней мере на десять дождей. А на таких, как Кунта, они даже не смотрели, разве что ради смеха. В конце концов, у ребят третьего кафо появилось такое отвращение к девочкам, что они решили не обращать никакого внимания ни на них, ни на старших мужчин, с удовольствием поддающихся на все эти девчоночьи штучки.

Теперь по утрам у Кунты случалась эрекция. Конечно, такое случалось и раньше, даже когда он был в возрасте Ламина, но сейчас она сопровождалась глубоким и сильным ощущением. Кунта засовывал руки под одеяло и крепко сжимал возбужденную плоть. Он не мог не думать о том, что слышали его сверстники и он сам — что делают мужчины с женщинами.

Однажды ночью ему приснилось, что во время праздника урожая одна из чёрных молодых красавиц бросила после танца свой головной убор к его ногам. А когда он поднял его, девушка закричала: «Я нравлюсь Кунте!» Хорошо подумав, её родители дали согласие на замужество. Оморо и Бинта обговорили размер выкупа. «Она красивая, — говорил Оморо. — Но меня интересуют её качества, как жены моего сына. Хорошая ли она работница? Умеет ли вести дом? Может ли вкусно готовить и ухаживать за детьми?

А прежде всего — действительно ли она девственница?» На все вопросы был дан положительный ответ, и отцы условились о дне свадьбы.

Кунта построил новую хижину, а обе матери приготовили много вкусных блюд, чтобы произвести на гостей самое лучшее впечатление.

В день свадьбы звучала музыка. Когда появилась процессия с невестой,

певец громко пропел о том, что соединяются две славные семьи. Крики усилились, когда подружка невесты грубо втолкнула её в хижину Кунты. Улыбаясь и помахав всем рукой, Кунта последовал за ней. Невеста села на кровать, а Кунта пропел ей древнюю песню любви: «твоя длинная шея очень красива…». Затем они улеглись на мягкие выделанные шкуры, и невеста поцеловала его. Они тесно прижались друг к другу. А потом произошло то, о чём Кунта слышал. Это было даже прекраснее, чем ему рассказывали, чувства росли и росли в нём с такой силой, что вдруг вырвались из тела.

Резко вздрогнув, Кунта проснулся и долго лежал, не шелохнувшись, пытаясь понять, что же произошло. Затем, протянув руку к низу живота, он почувствовал на себе и на постели тёплую влагу. Испугавшись, он потянулся за тряпкой и вытер себя и постель. Он сидел в темноте, а его страх сменился растерянностью, растерянность стыдом, стыд — радостью, а радость — гордостью. Интересно, случилось ли это с его сверстниками? Ему хотелось, чтобы с ним это случилось с первым, потому что такое происходит, когда мальчик по-настоящему становится мужчиной. Но Кунта понимал, что об этом ему никогда не узнать, поскольку о таком ни с кем не говорили. В конце концов, утомившись, он снова улёгся и погрузился в крепкий сон.

Глава 28

Однажды, обедая на своём участке, Кунта говорил сам себе, что знает в Джуффуре каждого мужчину, каждую женщину, ребёнка, собаку и козу, и что во время исполнения своих обязанностей он почти каждый день виделся или разговаривал с жителями своей деревни. Почему же он чувствовал себя одиноким? Разве он был сиротой? Разве у него не было отца и матери? Разве не смотрели на него братья, как на бога? Разве не дружил он с теми, с кем играл в детстве, пас коз, а потом вернулся в Джуффур мужчиной? Разве не заслужил он уважения старших и зависти сверстников тем, что в его хозяйстве уже было семь коз, три курицы и хорошо обставленная хижина?

И всё же он был одинок. Оморо был слишком занят и не мог уделять Кунте столько же времени, сколько уделял ему в детстве. Бинта тоже следила за тремя младшими братьями, хотя Кунте и матери всё равно нечего было сказать друг другу. Даже Ламин как-то отдалился от него, поскольку за время отсутствия Кунты Суваду сильно привязался к Ламину и теперь был всегда рядом с ним. Бинта теперь часто велела Ламину и Суваду забирать с собой Мади, и Кунта не мог сдержать улыбку, глядя на трёх своих братьев, идущих по деревне друг за другом.

Никто теперь не ходил за Кунтой, и никто не шёл рядом, так как его сверстники занимались устройством собственных хижин и уходом за участками и животными. Они, наверное, тоже часто задумывались о том, что же им дало их новое положение. Участки их были малы, работа тяжела, собственность не шла ни в какое сравнение с собственностью старших мужчин. Всю важную работу делали взрослые, а им оставалось следить за горшками, которые и без их проверок были всегда чистыми.

Чувствуя беспокойство и одиночество, Кунта в этот вечер вышел из хижины, чтобы пройтись. Ноги сами привели его к костру, где бабушки рассказывали истории детям первого кафо. Кунта остановился на достаточном расстоянии, чтобы слышать истории, но чтобы этого не было заметно окружающим и присел, делая вид, что рассматривает какой-то камень. Одна из бабушек рассказывала историю, которую Кунта слышал много раз, когда был маленьким, и теперь, глядя на широко раскрытые глаза Мади и Суваду, он почувствовал лёгкую грусть.

Вздохнув, он поднялся и пошёл дальше. У следующего костра Ламин со своими сверстниками пели песни из Корана. Бинта и другие женщины сидели у другого костра и сплетничали. Пройдя мимо этих костров, Кунта пошёл к большому баобабу, где у отдельного костра сидели взрослые мужчины и обсуждали серьёзные дела. Чувствуя себя слишком молодым, чтобы подойти близко к этому костру, Кунта услышал, как один из старейшин спросил: «Кто-нибудь может сказать, сколько пропадает наших людей?»

Некоторое время никто не отвечал, затем заговорил кинтанго. «Я слушал барабаны и считал пропавших. Мне кажется, каждую луну из нашей части реки пропадает 50–60 человек». «А почему мы считаем только тех, кого украли? Мы должны считать и тех, кого тубобы убили и сожгли в деревнях», — сказал арафанг. «Они бы ничего не смогли без помощи предателей с нашей стороны, — снова заговорил старейшина. — За деньги тубобов мы поворачиваемся против своих. Жадность и предательство дают нам тубобы взамен украденных людей».

И снова все замолчали. Затем кинтанго произнёс: «Самое плохое то, что тубобы спокойно лгут и пользуются нечестными приёмами. Это даёт им преимущество перед нами».

Через некоторое время один из молодых мужчин четвёртого кафо спросил: «А тубобы могут измениться?» «Это произойдет, — ответил один из старейшин, — когда река потечёт вспять».

Вскоре костёр догорел, и мужчины стали вставать и расходиться. Но пять молодых мужчин третьего кафо остались, чтобы засыпать все догоревшие костры пылью, а остальные, включая Кунту, пошли на свои места с обратной стороны деревенского забора, чтобы охранять Джуффур.

Выйдя вместе с другими за ворота, Кунта помахал товарищам и пошёл вдоль ограды мимо колючих кустов и спрятанных в них острых кольев к своему укрытию, их которого просматривалась большая территория, залитая лунным светом.

Глава 29

Кунте теперь казалось, что Бинта почти каждый день чем-нибудь его раздражает. Конечно, выражалось это не поступками или словами, а по-другому: взглядами, интонацией. Это было особенно заметно, когда Кунта приобретал что-нибудь для себя не из рук Бинты.

Однажды утром она чуть не выронила калабаш с кускусом на Кунту, когда увидела, что на нём была рубашка, сшитая кем-то другим. Чувствуя вину за то, что в обмен на рубашку он отдал выделанную шкуру гиены, Кунта всё же не стал ничего объяснять матери, хотя и видел её сильную обиду.

С этого утра она всякий раз, принося Кунте еду, тщательно оглядывала хижину, ища новые предметы: половики, корзины, вёдра, горшки. Ни одна новая вещь не оставалась незамеченной.

Однажды до прихода Бинты Кунта поставил у входа в свою хижину отлично сплетённую корзину, которую подарила ему одна из нескольких деревенских вдов по имени Джинна М’Баки. Эта вдова была моложе Бинты. Ещё когда Кунта пас коз, муж этой женщины ушёл на охоту и не вернулся. Её хижина находилась рядом с хижиной Ньо Бото. Кунта часто приходил к старой Ньо Бото и вскоре стал частенько разговаривать со вдовой. Кунту злило, что его сверстники стали дразнить его за то, что вдова подарила ему дорогую бамбуковую корзину.

Когда Бинта вошла в хижину Кунты, увидела корзину и по стилю плетения поняла, чья она, то отскочила от корзины как от скорпиона. Разумеется, она ни слова не сказала, но Кунта добился своего. Он уже не мальчик, и Бинте давно пора прекратить вести себя по-матерински.

Кунта уже давно решил не заходить в хижину Бинты, а теперь стал серьёзно задумываться о том, чтобы еду ему готовила какая-нибудь другая женщина. Большинство сверстников Кунты питались едой, приготовленной их матерями, но для некоторых готовили старшие сёстры или жёны старших братьев. Если Бинта будет вести себя хуже, подумал Кунта, ему придётся найти другую женщину, например, вдову, которая подарила ему корзину. Он знал, что та с радостью согласится для него готовить.

Как-то утром, возвращаясь с дежурства по охране поля за деревней, Кунта увидел впереди на тропе трёх молодых мужчин примерно одного с ним возраста. Кунта крикнул им, а когда они оглянулись, побежал приветствовать их. Это были путешественники из деревни, что находилась от Джуффура на расстоянии одного дня и одной ночи. Они рассказали Кунте, что идут искать золото.

Кунта пригласил путешественников остановиться в деревне, но они спешили. «А почему ты не хочешь пойти с нами?» — спросил один из путешественников. Кунта, никогда и не мечтавший о таком, был так озадачен этим вопросом, что отказался, сославшись на важные дела. Путешественники выразили сожаление, и один из них сказал: «Если ты надумаешь, то присоединяйся к нам». Он опустился на колени и нарисовал на земле схему маршрута. От Джуффура до того места нужно было идти два дня и две ночи.

Кунта медленно брёл к своей хижине. Он думал, что мог бы попросить кого-нибудь заменить его на время путешествия. И вдруг его осенила мысль: теперь, когда он был мужчиной, он мог взять в путешествие Ламина, как когда-то отец взял его самого. Целый час Кунта расхаживал по своей хижине, пытаясь ответить на вопросы, связанные с таким решением. Прежде всего, разрешит ли Оморо Ламину пойти с Кунтой? Кунте не очень то хотелось спрашивать у отца разрешения, ведь он был уже мужчиной, но Ламин был ещё мальчиком, и для такого путешествия требовалось разрешение отца. А вдруг Оморо откажет? А как поведут себя путешественники, когда Кунта появится с младшим братом.

«Ламин хороший мальчик. Он хорошо ведёт себя дома, и прекрасно ухаживает за моими козами», — так начал Кунта свой разговор с Оморо. Он знал, что мужчины никогда не говорят о главном сразу. Оморо, разумеется, тоже об этом знал.

«Да. Это так», — ответил он. Как можно спокойнее Кунта сообщил отцу о встрече с путешественниками, об их приглашении идти искать золото. Набрав побольше воздуха, Кунта наконец произнёс: «Я подумал, что Ламину пришлось бы по душе такое путешествие».

Лицо Оморо совершенно ничего не выражало. Долго помолчав, он сказал: «Путешествие для мальчика всегда полезно. Но прошло много дождей с той поры, как я путешествовал в той стороне. Я не очень то хорошо помню дорогу». Кунта понимал, что отец, который никогда ничего не забывал, пытался просто проверить, знает ли Кунта маршрут своего путешествия.

Быстро став на колени, Кунта начертил подробный план движения. Когда схема была готова, Оморо проговорил: «Я бы старался проходить ближе к деревням. Это немного длиннее, зато безопаснее. — Он обвёл пальцем последнюю треть маршрута. — В этих местах почти никто не говорит на языке племени мандинго».

Кунта вспомнил уроки кинтанго и, глядя отцу в глаза, сказал: «Солнце и звёзды укажут мне путь»

Последовала долгая пауза, прежде чем Оморо произнёс: «Я зайду к твоей матери»

У Кунты сердце подскочило от радости. Он знал, что отец таким способом дал своё согласие. Оморо недолго пробыл в хижине Бинты. Едва он ушёл, как Бинта выскочила на улицу, обхватив голову обеими руками, и закричала: «Мади! Суваду!» Из других хижин стали выходить матери и незамужние девушки. А Бинта, схватив младших детей пошла к колодцу и, окружённая другими женщинами, начала стенать и жаловаться, что теперь она осталась только с двумя детьми, так как двух её старших сыновей скоро утащат тубобы. Одна из девчонок второго кафо, не утерпев, побежала с этой новостью на пастбище, где Ламин и его сверстники пасли коз. Возвратившись с пастбища, счастливый Ламин буквально ворвался в хижину Кунты. Это было скоропалительное решение, но Кунта, едва взглянув на лицо брата, простил ему эту дерзость. Ламин стоял и смотрел на брата, пытаясь что-то сказать и почти всем телом дрожал от возбуждения, и Кунта сам едва сдержался от желания схватить и крепко обнять брата.

Кунта услышал свой собственный, почти недовольный голос: «Я вижу, ты уже всё знаешь. Мы отправимся завтра, после утренней молитвы».

Глава 30

У дерева путешественников Кунта помолился о том, чтобы их путешествие было безопасным. А чтобы им сопутствовала удача, он к нижней ветке привязал за ногу цыплёнка.

Хотя Кунта шёл не оглядываясь, он знал, что Ламин отчаянно пытается удержать на голове узел и не отстать.

Через час тропинка повела их мимо невысокого дерева, увешанного бусами. Кунта хотел объяснить Ламину, что такое дерево обозначало, что недалеко живут мандинго-язычники, не верящие в Аллаха. Они нюхают и курят табак и пьют пиво, сделанное из мёда. Но умение шагать было важнее, и Кунта ничего не сказал. К полудню Кунта знал, что ноги у Ламина стёрлись и шея онемела от груза, но только преодолевая боль, мальчик мог закалить дух и тело. В то же время Кунта понимал, что Ламину надо отдохнуть, иначе он может не выдержать, и это ранит его самолюбие и гордость.

Проходя мимо первой деревни, где им навстречу выбежали детишки первого кафо, Кунта знал, что Ламин сейчас ускорит шаг и распрямится, чтобы произвести впечатление на малышей. Но вскоре он уже думал о другом. Он собирался сделать себе барабан. Он уже знал, где взять нужное крепкое дерево для каркаса, а для самого барабана в его хижине лежала выскобленная кожа молодого козла. В ушах Кунты уже звучал голос его собственного барабана.

Кунта с теплотой думал о трёх молодых путешественниках. Хотя он их раньше не встречал, ему казалось, что они были ему, как братья. Может быть, от того, что мужчины тоже были из племени мандинго. Они разговаривали немного не так, как он, но внутри они были точно такими же.

Когда наступило время очередной молитвы, Кунта сошёл с тропинки и остановился недалеко от небольшого ручья. Не глядя на Ламина, он снял свой груз, наклонился к ручью и зачерпнул воды ополоснуть лицо. Немного попив, он начал молиться, а потом услышал, как узел Ламина с глухим звуком упал на землю. Быстро дочитав молитву, Кунта хотел сделать Ламину замечание, но, повернувшись, увидел, с каким трудом его младший брат подбирается к воде. И всё же суровым голосом он произнёс: «Пей маленькими глотками!» Пока Ламин пил, Кунта решил, что здесь они часок отдохнут.

Он думал, что Ламин, немного поев, сможет идти до времени следующей молитвы,

а там они по-хорошему поедят и заночуют. Но брат так устал, что не мог даже есть. Кунта посмотрел на его ступни — они пока не кровоточили. Немного подремав под деревом, Кунта достал сушёного мяса, разбудил Ламина, дал ему кусок, поел сам. Вскоре они снова отправились в путь.

Ближе к сумеркам Ламин стал всё чаще и чаще поправлять руками узел на голове. Кунта увидел впереди стайку крупных птиц. Он резко остановился (Ламин опустился на колени под ближайшим кустом), спрятался за куст и просвистел. Вскоре на куст село несколько самок. Стрела Кунты поразила одну из них. Пока птица жарилась, Кунта сделал небольшое укрытие и помолился. Затем он разбудил Ламина, который уснул, как только сбросил с головы узел. Едва проглотив еду, Ламин тут же снова заснул.

Сразу после восхода солнца они продолжили свой путь. Проходя мимо очередной деревни, они увидели недалеко от тропы старика. Он согнулся над плетёным ковриком и раскладывал ракушки каури, что-то бормоча. Кунта не хотел мешать старику и направился было мимо, но старик поднял на них глаза и подозвал к себе.

«Я из деревни Кутакунда, — сказал он скрипучим голосом. — А вы откуда будете?»

Кунта ответил, и старик кивнул головой. Он объяснил, что раскладывал каури, чтобы узнать, можно ли ему совершить путешествие в город Тимбукту, в котором он мечтал побывать перед смертью. Он спросил, могут ли путешественники ему чем-нибудь помочь? «Мы бедные, но рады поделиться тем, что у нас есть, дедушка», — сказал Кунта и, достав из своего узла кусок мяса, отдал его старику.

«Вы братья?» — спросил старец, поблагодарив Кунту за мясо.

— Да, дедушка.

«Это хорошо, — проговорил старик и взял две каури. — Положи это в мешок, и тебе улыбнётся удача, — сказал он Кунте, подавая одну ракушку. А ты молодой человек, — обратился он к Ламину, подавая ему другую ракушку, — сохрани это до той поры, когда у тебя будет свой собственный охотничий мешок». Они оба поблагодарили старика и двинулись дальше.

Шли они довольно долго, когда Кунта решил, что настало время нарушить молчание. Не останавливаясь и не оглядываясь, он начал говорить: «Есть легенда, что именно мандинго назвали то место, куда направляется этот старец. Они нашли там насекомое, которое никогда не видели раньше и назвали место „Тумбо Киту“, что означает 'новое насекомое'». Не услышав никакого ответа от Ламина, Кунта обернулся. Ламин был далеко позади. Он склонился над узлом, который, видимо, упал с головы и развязался. Помогая Ламину завязать узел, Кунта ругал себя за то, что не заметил отсутствия брата и мог его потерять.

Не успели они пройти ещё немного, как Ламин издал приглушённый крик. Думая, что Ламин наступил на колючку, Кунта оглянулся и увидел, что брат смотрит вверх на большую пантеру, растянувшуюся на толстой ветке, под которой ему надо было пройти. Пантера фыркнула и нехотя удалилась в листву. Испуганный и растерянный Кунта пошёл дальше. Почему он не заметил пантеру? Конечно, она не собиралась прыгать на них. Такие хищники днём не нападали даже на других животных, а на людей вообще редко набрасывались, разве что, когда были в безвыходном положении или ранены. Ему припомнились слова кинтанго: «Чувства у охотника должны быть тонкими. Он должен слышать то, чего не слышат другие. Он должен видеть в темноте». Но из-за своих мыслей Кунта не заметил пантеры. Большинство его неприятностей происходили из-за этой привычки, которую следовало обязательно искоренить. Быстро наклонившись, Кунта поднял маленький камень, плюнул на него трижды и бросил подальше назад; таким образом он избавился от неудачи.

Они проходили мимо деревень, где им навстречу опять выбегали малыши первого кафо, где мужчины сидели под баобабом, а женщины сплетничали у колодца.

Через некоторое время они вышли на песчаную пустынную местность, где изредка виднелись странной формы баобабы. Когда наступило время очередной молитвы, они немного отдохнули, перекусили, и Кунта проверил узел Ламина и его ноги.

И вновь тропинки расходились, пока, в конце концов, Кунта и Ламин не пришли к старому баобабу с пустым стволом, о котором говорили трое путешественников. «В нём покоится гриот», — подумал Кунта, потому что знал, что гриотов хоронили не как всех остальных, а укладывали в пустые стволы отживших баобабов, поскольку и дерево, и истории гриотов были вечными. «Теперь уже недалеко», — сказал Кунта и пожалел, что у него не было барабана; он бы сейчас известил друзей о своём прибытии. К заходу солнца они дошли до места, где искали золото трое новых знакомых Кунты.

«Мы чувствовали, что ты придёшь!» — закричали они радостно, когда увидели Кунту. На Ламина они даже не обратили внимания. Во время второй беседы новые друзья с гордостью показывали Кунте маленькие золотые блёстки, которые они добыли. На следующий день рано утром Кунта и Ламин приступили к промывке песка, в котором время от времени попадались крошечные золотые крупицы. Они работали так напряжённо, что им некогда было разговаривать. Ламин, казалось, забыл о своих ноющих мышцах, так он увлёкся добычей золота.

Каждая добытая крупица аккуратно засовывалась в ствол самого большого пера дикого голубя, дырочка тщательно затыкалась кусочком хлопка. К тому моменту, когда трое путешественников решили, что они добыли достаточно золота, Кунта и Ламин заполнили драгоценными зернами шесть голубиных перьев. Трое молодых друзей решили идти дальше, туда, где, как им казалось, можно было найти бивни слонов. Там было место, где слоны часто ломали бивни, пытаясь выкорчевать молодые деревья или кусты. Ещё они сказали, что можно стать настоящим богачом, если наткнёшься на кладбище слонов. Пойдет ли Кунта с ними, спрашивали путешественники. Кунте очень хотелось пойти, но он понимал, что с Ламином это невозможно. Он поблагодарил своих новых друзей и тепло простился с ними, заручившись их обещанием, погостить в Джуффуре на обратном пути.

Дорога назад казалась Кунте короче. Ноги Ламина сильно кровоточили, но он пошёл гораздо быстрее, когда Кунта разрешил ему нести перья с золотом. Радости Ламина не было предела, как и радости Кунты, взявшего брата в путешествие, как когда-то его самого взял отец, и как в будущем Ламин возьмет Суваду, а Суваду — Мади. Когда они дошли до дерева путешественников Джуффура, Кунта услышал, как с головы Ламина снова свалился узел. Кунта резко обернулся, но, увидев умоляющий взгляд брата, буркнул: «Ладно, возьмёшь узел потом!» Забыв об усталости и сбитых ногах, Ламин во весь дух кинулся в деревню.

К тому моменту, когда Кунта вошёл в ворота, вокруг Бинты уже собрались женщины и ребятишки, а сама она сияла от радости, воткнув в волосы все шесть драгоценных перьев. Женщины с завистью смотрели на Бинту. «У Бинты на голове корова!» — кричала одна и бабушек имея в виду, что на золото в перьях вполне можно было купить корову.

«Ты хорошо поступил!» — сказал Оморо, когда Кунта встретился с ним. В последующие дни старики, встречая Кунту, улыбались ему и вступали в разговор, и даже сверстники Суваду здоровались с Кунтой, как со взрослым. Теперь Кунта позволял Бинте не только готовить ему еду, но и выискивать на голове паразитов. Время от времени он стал заходить в её хижину и даже кое-что делать для неё. А когда Бинте надо было делать какую-нибудь работу в хижине, Кунта забирал на улицу всех троих братьев. Она с улыбкой смотрела, как Кунта шёл, посадив на плечи Мади, следом шел Ламин, а чуть дальше Суваду. Кунте в такие минуты становилось так приятно, что хотелось иметь свою собственную семью. Но думать об этом было ещё слишком рано.

Глава 31

Молодым мужчинам разрешалось, если они не были заняты другими делами, присутствовать на собраниях Совета Старейшин, они проходили каждую луну под самым древним баобабом Джуффура. Шестеро старейшин, сидящих на выделанных шкурах, казались Кунте не моложе древнего баобаба. Напротив старейшин сидели те, чьи споры или просьбы рассматривал Совет. За теми, кого заслушивал совет Старейшин, сидели рядами остальные мужчины, соответственно их возрасту — сначала самые старые, затем мужчины возраста Оморо, потом молодые мужчины. За мужчинами разрешалось сидеть женщинам, хотя они присутствовали на собраниях крайне редко, разве что если решалось какое-нибудь дело, дающее пищу для сплетен.

Когда решались чисто хозяйственные проблемы, женщины совсем не появлялись. Но если рассматривались какие-то личные жалобы, то народу собиралось много. Однако всякий шум тут же прекращался, когда главный старейшина поднимал палочку, чтобы простучать имя первого жалобщика. Их дела тоже рассматривались в соответствии с возрастом.

Каждый из жалобщиков вставал и излагал суть дела, а старейшины слушали его, глядя в землю. После этого каждый старейшина мог задавать вопросы.

Если речь шла о споре, то заслушивалась и другая сторона, после чего старейшины поворачивались к публике спиной и обсуждали дело. Обсуждение могло длиться довольно долго. Потом старейшины поворачивались лицом к присутствующим и объявляли о своём решении.

Даже для таких молодых мужчин, как Кунта, слушания стали обычным делом. Жители, которых только что родился ребёнок, просили дополнительный участок земли. Такие просьбы, как и предоставление земельных участков молодым мужчинам, решались быстро.

На первом собрании, которое Кунта посетил, слушался спор двух мужчин из-за плодов фруктового дерева. Его посадил один мужчина, но участок, на котором росло дерево, теперь отошёл к другому мужчине, так как семья первого уменьшилась. Совет Старейшин принял решение оставить дерево за первым, объявив: «Если бы он не посадил этого дерева, то не было бы никаких плодов».

На других собраниях люди часто обвинялись в поломке или утере взятых на время инструментов. Если обвиняемый не представлял свидетелей того, что инструмент был старым, его обязывали выплатить стоимость нового инструмента. Бывали и обвинения в сглазе. Один мужчина утверждал, что сосед прикоснулся к нему шпорой петуха, от чего он сильно заболел. Молодая жена жаловалась, что её свекровь спрятала на кухне растение, из-за которого еда получается невкусной. А одна вдова заявила, что старик, домогательства которого она отвергала, набросал на её пути толчёную яичную скорлупу, из-за чего на неё сваливаются разные несчастья. Если представлялось достаточно доказательств, Совет Старейшин распоряжался вызвать в деревню странствующего колдуна за счёт обвиняемого, чтобы нейтрализовать действие злых духов.

Бывали случаи, когда должников обязывали немедленно рассчитаться, даже если для этого им приходилось продавать своё имущество. А если не было имущества, то должник обязан был отработать на поле того, кому задолжал. Не раз Кунте доводилось видеть, как рабы обвиняли своих хозяев в плохом обращении или в том, что те забирали больше условленной половины урожая. Хозяева тоже частенько обвиняли рабов в нечестности и в намеренной порче инструментов.

Но случалось, что между рабом и хозяином не возникало никаких споров. Иногда даже раб просил вместе с хозяином разрешения жениться на ком-нибудь из девушек семейства. Разрешение на женитьбу должна была получать любая пара. Молодым, состоявшим в слишком близком родстве, отказывали, а для остальных назначался срок в одну луну. За это время жители деревни должны были приходить к любому старейшине и рассказывать ему всё, что они знали о молодых, вступающих в брак. Хорошо ли каждый из них вёл себя дома, когда был ребёнком? Причиняли они вред кому-либо из жителей или нет? Проявлялись ли в них какие-либо отрицательные черты — обман или сокрытие полной правды? Бывал ли мужчина жесток к своим козам? Если что-то подобное становилось известным, то женитьба не разрешалась, поскольку считалось, что эти пороки могут передаться будущим детям.

Порой на собраниях Кунта узнавал, что о некоторых вещах сообщалось только старейшинам. Однажды молодым отказали в женитьбе, так как появился свидетель и рассказал, что мужчина, намеревающийся жениться, как-то украл у него корзину, думая, что его никто не видит. Тогда о краже не рассказали из жалости к мальчику (он был тогда в возрасте первого кафо), потому что в этом случае ему бы отсекли правую руку. Кунта видел, как уличённый воришка разрыдался и признался в своём проступке родителям и невесте. Вскоре он исчез из деревни, и о нём больше никто ничего не слышал.

Побывав на нескольких собраниях, Кунта понял, что большинство жалоб, рассматриваемых Советом Старейшин, шло от женатых и замужних, особенно от мужчин с двумя, тремя или четырьмя жёнами. Самыми частыми были обвинения в неверности. Если обвинения подтверждались достаточными доказательствами, то Совет приказывал виновному отдавать оскорблённому мужу по одной собственной вещи до тех пор, пока тот не скажет: «Хватит!» Обычно такого не случалось, и обвиняемый в конце концов оставался в совершено пустой хижине. За неоднократное прелюбодеяние с чужими жёнами мужчины приговаривались к публичной порке. Наказание приводилось в исполнение последним из обиженных мужей, который наносил тридцать девять ударов плетью в соответствии с древним мусульманским правилом «сорок без одного».

Желание Кунты жениться несколько остывало, когда он слышал бесконечные жалобы мужей и жён. Мужья обвиняли жён в неуважении, в лени, в нежелании заниматься любовью, когда приходила их очередь или в том, что с ними невозможно было жить. Если обвинённая жена не имела свидетелей в свою пользу, то старейшины обычно велели мужу в тот же день выставить из хижины три предмета, принадлежащих жене и сказать трижды этим предметам в присутствии жены и свидетелей: «Я развожусь с тобой».

Самым серьёзным обвинением со стороны жены было обвинение мужчины в неспособности быть мужем. Совет назначал трёх людей, по одному от семей мужа и жены, и одного старейшину, которые в назначенный день приходили и наблюдали супругов в постели. Если двое из трёх пришедших говорили, что жена права, то она получала развод, но если они выясняли, что муж справляется со своими обязанностями, то он мог побить свою жену и даже развестись с ней.

Рассматривалась Советом и просьба двух разведённых женщин и двух мужчин снова вступить в брак со своими бывшими супругами. Совет постановил: «Вы настаивали на разводе, поэтому вы можете снова пожениться лишь в том случае, если каждый из вас предварительно женится или выйдет замуж за кого-нибудь другого».

Для Кунты и его сверстников самым интересным было дело двух вдов и двух старших мужчин третьего кафо. Собравшиеся замерли, когда барабан простучал: «Туда Тамба и Калилу Контех! Фанта Беренг и Сефо Кела!» Двое мужчин одного с Кунтой кафо и две вдовы встали. Фанта Беденг говорила за всех четверых: «Туда Тамба, тридцати двух дождей, и я, тридцати трёх, имеем мало возможностей заиметь мужей», — начала она и далее обратилась с просьбой разрешить им готовить для молодых мужчин и спать с ними. Посоветовавшись, старейшины сообщили: «Аллах одобряет! Вы, вдовы, можете пользоваться мужчинами, а вы, мужчины, приобретёте ценный опыт до того, как найдёте себе жён».

Последним на том собрании решалось дело Джаннех Джаллон, которой было пятнадцать дождей. Вся деревня радовалась и плясала, когда ей удалось сбежать от укравшего её тубоба. Через несколько лун после побега она оказалась беременной, хотя была незамужней, и это вызвало множество слухов. Она бы могла ещё стать третьей или четвёртой молодой женой какого-нибудь старого мужчины, но ребёнок, которого она родила, оказался со странным светлым оттенком кожи и необычными волосами. С тех пор Джанкех Джаллон избегали. Старейшины не стали совещаться, они объявили, что примут решение по этому серьёзному и трудному случаю на следующем собрании.

Кунта, обеспокоенный и до некоторой степени неудовлетворённый последним решением Совета, пошёл на охрану деревни.

Почти всю ночь он думал о ребёнке со светлой кожей и странными волосами, о ещё более странном отце этого ребенка и том, съел бы тубоб Джанкех Джаллон или нет, если бы той не удалось сбежать.

Глава 32

На рассвете, спускаясь на землю с наблюдательного поста и собираясь идти домой, Кунта увидел свой топор и вспомнил о дереве, которое он намеревался срубить для барабана. Поначалу он хотел отложить это до следующего дежурства, так как всю ночь не спал и чувствовал усталость. Но потом все же решил, что было бы не по-мужски откладывать это дело и побежал к реке.

Тяжело дыша от бега, но не задыхаясь, он добрался до густого кустарника, растущего по берегам реки. Немного дальше по течению Кунта свернул в сторону от воды на боковую тропку, которую он сам протоптал, когда ходил до старого мангрового дерева. Подтянувшись за нижнюю ветку, он стал взбираться на своё любимое место почти у самой верхушки. Отсюда в это ясное утро он видел далеко-далеко, до следующего поворота реки, которая всё ещё была покрыта спящими птицами и дальше, до рисовых наделов. В такие моменты Кунта чувствовал особый покой и странное чувство. Оно было даже сильнее, чем то, что он испытывал в мечети. Только здесь он действительно понимал, что всё было в руках Аллаха. Он слышит и видит всё, что существует дольше человеческой памяти и будет существовать после того, как его дети и дети его детей присоединятся к предкам.

Кунта спустился с дерева и пошёл в сторону солнца, пока не дошел наконец до опушки с высокой травой у рощи. Здесь он и срубит подходящий ствол. Он углубился в рощу, чтобы выбрать самое гладкое и круглое дерево. Положив копьё и топор, Кунта стал ходить и осматривать стоявшие поблизости деревья.

Наклонившись к основанию одного из них, он услышал хруст ломающейся ветки. В одно мгновение он обернулся. На него мчалось белое лицо, сверху опускалась дубинка, сзади слышались тяжёлые шаги. Тубоб!

Кунта поднял ногу и пнул человека в живот, тот охнул. Тут же что-то тяжёлое, скользнуло по голове Кунты и обрушилось на плечо. Присев от боли, Кунта развернулся и бросился с кулаками на двух чёрных мужчин с мешком и одного белого с короткой дубинкой в руках.

Мечтая о брошенном оружии, он пинал и колотил врагов, не ощущая ударов дубинки. Все трое разом навалились на него. Кунта увидел лицо и впился в него рукой, надавив пальцем на глаз. Послышался дикий крик. Тут же на его голову опустилась дубинка. В глазах помутилось. Почему он их не услышал, не почувствовал? Из пробитой головы потекла кровь. Оморо! Бинта! Ламин! Суваду! Мади! Ещё один удар — и всё погрузилось в черноту.

Конец первой части

Оглавление

Часть I Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg