«Дитя клевера»

Дитя клевера (fb2) - Дитя клевера [Clover’s Child] (пер. Зинаида Яковлевна Красневская) (Большая любовь - 3) 1779K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Аманда Проуз

Аманда Проуз Дитя клевера Роман

Наконец-то Я встретил ее! И душа в тот же миг встрепенулась. И любовь, что так долго берег, С новой силою в сердце проснулась. Я смотрю в синеву и не верю глазам, От любви и желания таю. Как цветут клевера по лугам, Так и я с каждым днем расцветаю. Ты – мечта, что сбылась наяву. Я щеки твоей нежно касаюсь. Столько лет я на свете живу, А с мечтою впервые встречаюсь. Наконец-то Я встретил тебя! Мы в преддверье желанного рая. И улыбка, улыбка твоя, Мне так много она обещает…

Полю и Стиву,

которые наконец обрели то,

о чем так долго мечтали

27.10.13

* * *

Amanda Prowse

Clover’s Child

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Copyright © Amanda Prowse, 2013

© Красневская З.Я., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Э“», 2017

Пролог

Старик сидел на террасе в кресле-качалке и задумчиво смотрел на огни, мерцающие над водами залива. Было уже поздно. Ночное небо почти слилось с морем, образуя единое целое у самой кромки горизонта. Тишину, царящую вокруг, нарушало лишь кваканье лягушек да нестройное стрекотание сверчков. И все же он любил это время суток! Ему был приятен солоноватый бриз, дующий с моря прямо в лицо. Поплотнее укутав ноги клетчатым пледом, он взял в руки витую морскую раковину и положил ее себе на колени, потом осторожно прошелся смуглыми пальцами по всем изгибам и впадинам. И чему-то улыбнулся.

– Ну и денек сегодня выдался, дорогая! Такой не скоро забудешь…

Глава первая

На дворе зверский холод. Тротуар покрылся тонким слоем изморози, похожей на сахарную пудру. Январский ветер с залива пронизывает насквозь. Ветер такой колючий, что, кажется, еще немного, и он исцарапает все лицо. На рейде рядом с пирсом стоит большое судно. Корпус выкрашен темно-серой с красноватым отливом краской, тяжелый неповоротливый клюз находится в постоянном движении, царапает стену мола, сопровождая каждое соприкосновение с нею громким скрежетом. Какой-то матрос на лихтере прилежно отслеживает подъем воды. Свинцовые, нависшие почти над землей тучи грозят в любой момент разразиться мощным ливнем. Дот Симпсон и Барбара Харрисон взгромоздились на швартовые тумбы и удобно устроились на их плоских крышках; тумбы выстроились в несколько рядов вдоль всей бровки пирса. Девушки любят приходить в порт. Они прибегают сюда в любую погоду, зимой, летом, в любую пору года. Детьми они всегда придумывали себе тут разные игры. Причем швартовым тумбам в этих детских играх всякий раз отводилась своя, особая роль. То они выполняли функцию стульев на воображаемых чаепитиях, то выступали в качестве форпостов, таких своеобразных защитных рубежей в ходе разыгрываемых баталий. Когда девочки повзрослели, то у них появилась новая забава: густо намазав защитным кремом свои физиономии, они отправлялись на пирс с отражателями из фольги в руках. С помощью этих незамысловатых приспособлений они пытались поймать ускользающие солнечные лучи. Однако сегодня вечером точно не до игр! Рукава курток и свитеров опущены до самых кончиков пальцев, сильные порывы ветра в спину заставляют тела наклоняться вперед. Переговариваясь друг с другом, девчонки все время срываются на крик, отчаянно пытаясь перекричать рев ветра.

– Чертовски холодно, да?

– Ужасно! Дот! Ты только взгляни! Сигарета намертво приклеилась к моей губе.

Барбара широко раскрыла рот, демонстрируя подруге, что сигарета торчит во рту сама по себе, без всякой поддержки. Обе громко расхохотались: зрелище действительно было забавным. Впрочем, девчонки любят посмеяться и не упускают повода, особенно когда сходятся вместе. Главное, чтобы было смешно… Впрочем, еще чаще они смеются просто потому, что молоды, свободны, потому что им хорошо вместе… И вообще, жизнь прекрасна!

Матрос, заметив девушек, весело помахал им с палубы, и они тоже помахали ему в ответ и тут же зашлись в новом приступе смеха. Парень смотрелся представительно в своей темной шерстяной шапке и куртке защитного цвета, украшенной спереди двумя рядами блестящих пуговиц. Он проворно, насколько это позволяли его тяжеленные бутсы, пробежался по палубе, ловко цепляясь за поручни, слез вниз по металлической лестнице и спрыгнул на набережную.

– Ты только взгляни на него! Он уже здесь!

Барбара моментально отлепила сигарету от губы и отшвырнула ее в сторону. Ветер тотчас же подхватил окурок, взметнул его ввысь и понес дальше, пока он не зацепился за волосы Дот и не запутался в них.

– Пресвятая Богородица! Ты что, с ума сошла? Хочешь устроить у меня на голове пожар, да?

Дот принялась энергично дубасить руками по голове, пресекая в зародыше возможные искры пламени. Барбара же в это время, сидя на своем импровизированном стуле, только корчилась от смеха, даже слезы выступили на глазах. Но стоило моряку приблизиться к ним вплотную, и обе девушки моментально сделались серьезными. На всякий случай даже напустили на себя неприступный вид. В конце концов, они с ним не заигрывали! Никакого кокетства с их стороны… И наверное, зря, подумал каждый из троицы.

– Привет! – проговорил матрос густым баритоном, в котором отчетливо послышался прибалтийский акцент.

Барбара ответила на приветствие простым взмахом руки.

– Я в ваших краях впервые, – доверительно сообщил матрос. – Задержусь здесь на несколько дней. Не против, леди, если я приглашу вас в бар пропустить по стаканчику?

– Мы не употребляем спиртного! – с ходу отрезала Барбара и поспешно отвела глаза в сторону. Отказ должен быть решительным и не вызывающим сомнений.

– Но хоть скажите, как вас зовут? – не унимался парень.

– Меня – Конни Френсис, а ее – Грейс Келли! – пошутила в ответ Дот, смерив молодого человека пристальным взглядом.

– Очень приятно познакомиться с вами! Конни! Грейс! А меня зовут Рудольф Нуриев.

А что? Парень с ходу вступил в игру! Совсем даже неплохо! Можно поупражняться в словесной пикировке еще немного.

– Как смотрите, девушки, если вместо бара я приглашу вас в кино?

Обе девушки спрыгнули со своих тумб и взялись за руки. Дот слегка откашлялась.

– Это очень любезно с вашей стороны, мистер Никаболлоков, но нам уже пора домой! Чай стынет!

Бросив незадачливого кавалера торчать на продуваемом всеми ветрами молу в гордом одиночестве, девушки стремглав понеслись прочь с пирса. И всю дорогу домой весело смеялись и дурашливо переспрашивали друг у друга:

– Так ты и в самом деле Грейс Келли, крошка?

– А ты кто?

Где-то спустя полчаса после того, как Дот вернулась домой, в парадную дверь позвонили. Почему-то звонок прозвучал очень жалостливо, напомнив предсмертное жужжание пчелы.

– Иду-иду! – нараспев прокричала Дот, не поворачиваясь, чтобы взглянуть в сторону холла. Но про себя отметила, что с дверным звонком явно что-то не в порядке. Надо будет попросить отца, чтобы он покопался в нем.

Дот проворно облизала пальцы, перемазанные ароматным клубничным джемом, довольно улыбнулась, ловким движением заправила за уши растрепавшиеся пряди золотисто-рыжих волос, похожих по цвету на ириски. Наверняка это Барбара, мелькнуло у нее. Все же передумала и решила к «Симпсонам» заглянуть на чашечку чая. Или просто не хочет сидеть одна дома. Ах, как здорово! Как же все замечательно в ее жизни, подумала Дот и почувствовала новый прилив безотчетного счастья.

А звонок между тем продолжал все дребезжать и дребезжать.

– Уже иду! – прокричала Дот и, отшвырнув кухонное полотенце, заторопилась в холл. Пришлось протиснуться мимо сидящего на стуле отца, который, как всегда, был всецело занят чтением газеты. Пол в прихожей застлан узкой ковровой дорожкой с орнаментом, у стены примостился застекленный шкаф, в котором мама выставила на всеобщее обозрение свою коллекцию фарфоровых безделушек. Дот подошла к дверям и глянула на улицу сквозь резные стеклянные створки. Стекло, расписанное узорами, стало от обилия влаги почти матовым. Да и пыли собралось предостаточно. Давно пора помыть и дверь, и стекла. Но Дот все же разглядела на крыльце фигуру матери. В ожидании, пока ей откроют, мама нетерпеливо постукивала пальцами по запястью, скорее всего, по циферблату своих часов.

Дот широко распахнула дверь, и мама торопливо забежала в дом, моментально заполнив собой все пространство крохотной прихожей. Быстро сбросила вначале одну туфлю, затем другую, после чего шагнула на ковер прямо в чулках, зябко подгибая кончики пальцев ног, стынущих от соприкосновения с холодным полом. Свою хозяйственную сумку она бросила прямо возле двери и тут же принялась стягивать с себя плащ, потом взялась за шифоновый шарф, обмотанный вокруг шеи. Разобравшись с шарфом, Джоан стала тереть озябшие руки.

– Ну, Дот! Тебя только за смертью посылать! Не дозовешься, не докричишься! А тут, как назло, забыла ключи. На улице холод собачий! Вот заскочила на пару минут, чтобы переодеться, и опять убегаю на работу.

– Я только что поджарила свежие тосты. Хочешь?

– Нет, спасибо, детка! Я и так день-деньской кручусь среди этой жратвы. Но ты тоже поторопись с едой, ладно? Не забыла, что обещала пойти вместе со мной?

Дот издала недовольный стон и направилась на кухню.

– Это обязательно, мама?

– Даже не собираюсь обсуждать твой вопрос! Дот! Девочка моя! Будь так добра! Поставь на огонь чайник!

Что по умолчанию означало: «Завари мне, пожалуйста, чашечку свежего чая».

Джоан молча взглянула, как дочь принялась энергично теребить волосы у самых корней двумя пальцами руки, большим и указательным.

– Вообще-то такую процедуру лучше проделывать с помощью расчески!

Дот сделала вид, что не расслышала. В самом деле! При чем здесь расческа? Вот когда волосы отрастут до плеч, тогда и будет пользоваться расческой! И не просто станет расчесывать свои кудри в разные стороны, но еще и модную укладку себе сделает, ту, что с прикорневым объемом. Буффант, кажется, называется. Она взяла в руки большой алюминиевый чайник со слегка помятыми боками, сняла крышку, наполнила его водой и поставила на плиту, предварительно включив газ. В ожидании, пока чайник засвистит, Дот заскочила в боковую комнатку рядом с кухней и, подойдя к окну, прижалась ладонью ко лбу, согнув руку почти под прямым углом.

– Мама! А мне точно нужно сегодня идти с тобой на работу?

Джоан уселась на стул прямо напротив мужа и погрузилась в изучение содержимого своей косметички. Левой рукой выудила оттуда зеркальце, а правой достала тушь для бровей и ресниц, смачно плюнула на застывший черный комок и стала быстро растирать его кисточкой, пока какое-то количество туши не перекочевало на сбившуюся и засохшую щетину, после чего принялась старательно чернить свои ресницы. Джоан отвечала, не разжимая губ и не отводя глаз от зеркальца.

– Да, сегодня ты должна пойти со мной! Не так-то часто я прошу тебя об одолжении. И не такая уж это большая услуга, если честно. Разве не так? Вполне можешь потерпеть пару часиков без своих гулянок. Или я не права?

– Но мама! Ей-богу! Ведь сегодня же пятница!

– Не поминай Бога всуе, детка! Думаю, он прекрасно осведомлен о том, что сегодня пятница. И вряд ли он поможет тебе отвертеться. Ступай, умойся и завари нам чай!

Дот снова вернулась на кухню и подошла к раковине.

Отец наконец оторвался от своей газеты.

– Что она прицепилась к своим волосам? Все скребет их и скребет!

– Все воюет со своими кудрями… пытается распрямить их, – откликнулась мама и снова плюнула на щеточку с тушью.

Рег недоуменно пожал плечами и бросил жене:

– А ты что? Едва переступила порог и снова убегаешь… Во сколько ты сегодня закончишь?

– Понятия не имею! Когда всю работу переделаю, тогда и закончу. Ох, и вымоталась же я сегодня! Устала как собака! Целый день провертелась у плиты… Врагу не пожелаешь! Но, надеюсь, все пройдет как надо. Не пожелаю такой доли для нашей Дот!

– Тогда зачем тащишь ее за собой?

Джоан тяжело вздохнула.

– Ради всех святых! Не начинай хоть ты, ладно? Я же тебе уже говорила! Есть шанс немного подзаработать! И неплохо! В Купеческий дом заселилась какая-то новая семья… Судя по всему, богатая… военные, что ли, сама толком ничего не знаю. Они устраивают сегодня грандиозную вечеринку по случаю своего прибытия. Вот и придется покрутиться сверхурочно. Нужна официантка, тоже пообещали хорошо заплатить. Так почему бы Дот и не побегать между столиками пару часов, а? Еще вопросы будут?

– Нет.

– Вот и отлично!

Джоан снова взялась за кисточку и стала чернить нижние ресницы.

– А что у нас к чаю? – поинтересовался Рег.

– Кажется, кто-то говорил, что больше вопросов нет. Или я ослышалась?

– Так это ты сейчас уже у меня спрашиваешь? – ухмыльнулся в ответ Рег.

Джоан схватила со стула диванную подушку в пестрой вязаной наволочке из разноцветного кроше и запустила ею в газету мужа. Тот поймал подушку на лету и швырнул ее на радиоприемник.

– Угомонись, подруга! Считай, что угодила прямиком в хлебогрызку Клифа Мичелмора.

– И поделом ему за его песенки! – весело хихикнула Джоан.

Оба рассмеялись. Мелодия медленного вальса наполнила комнату. Рег отложил в сторону газету и тяжело поднялся со стула, потом принялся поправлять подтяжки на нижней рубахе. Это очень смешно смотрелось со стороны, и Джоан всегда в таких случаях смеялась, наблюдая за тем, как ее муж прихорашивается, готовясь пригласить ее на танец.

– Ну, что, Джоан? Потанцуем? – громко спросил Рег, слегка мурлыкая. – Пока Дот управится со своими кудрями и заварит тебе чай, минут пять, думаю, у нас в запасе имеется.

Рег притянул к себе жену обеими руками, та легко подхватилась с зеленого винилового сиденья, и муж тут же закружил ее по комнате, старательно обходя ковер, которым был покрыт плитчатый пол, чтобы ненароком не зацепиться и не упасть. Он прижимал Джоан к себе все теснее и теснее и вдруг прошептал ей в волосы, чуть жестковатые на ощупь от лака:

– Я только что прочитал про судебный процесс, который они учинили над романом «Леди Чаттерлей». Грязная затея… недостойная… Разве можно вмешиваться в литературу? Что-то там маскировать, навязывать свою волю… Я очень внимательно слежу за тем, чем все это закончится.

Он крепко сжал жену в своих объятиях, и они сделали еще один круг по комнате, не разнимая рук. Их лица были так близки, что Джоан даже почувствовала колючую щетину мужа. Его хриплое дыхание обжигало лицо. Он дышал тяжело и часто, возможно, потому, что в нем вдруг проснулось желание, но, скорее всего, из-за своей постоянной одышки.

– Полагаю, нам надо будет обязательно достать копию этой книжонки.

– Ах, перестань ты со своими глупостями! – Джоан резко оттолкнула мужа от себя и взглянула на часы, висевшие на стене. – Боже мой! Ты только посмотри, который уже час! – громко взвизгнула она и взглянула в сторону кухни. – Дот! Никакого чая! Поспеши! Иначе мы пропустим автобус.

Дот вошла в комнату, ведя за руку младшую сестренку. Малышка уже успела посадить огромное оранжевое пятно на свое белое платьице.

– У нее тут произошел неприятный инцидент с упаковкой сока, – пояснила Дот родителям происхождение пятна. – Папа! Передаю ее тебе из рук в руки.

– Ну и ну! Диана! Сок надо пить, а не поливать себя им! Ты что, забыла, малышка, как это делается? Или нам снова надо поить тебя из бутылочки?

– Не надо! – улыбнулась во весь рот девчушка. – Мне уже пять. И я уже взрослая!

Рег взглянул на жену и старшую дочь. Обе торопливо напяливали на себя плащи, обматывали шеи шарфами.

– Значит, убегаете, да? Обе? А меня бросаете один на один с этим чудом, да?

– Ничего не поделаешь! Придется тебе смириться! – улыбнулась Джоан и ласково потрепала мужа по щеке.

– Но разве это не женская обязанность – возиться с маленькими детьми? И к тому же я так и не услышал ответ на свой вопрос. Так что у нас там к чаю?

– Пока не знаю, дорогой. Что останется у них после ужина. Может, салат. А может, кусок холодного мяса. Потерпи! Потом узнаешь!

– Вот именно! Потерпи! – воскликнула Дот, вставив словечко исключительно для того, чтобы поддержать шутливую беседу, и тут же получила отпор.

– А ты не лезь, когда взрослые разговаривают! Между прочим, Дот! Кудряшки-то как были на твоей голове, так и остались!

И что тут возразить в ответ? Остается лишь показать отцу язык, что Дот и проделала с величайшим удовольствием.

– Подожди-подожди! Выйдешь сейчас на улицу, – засмеялся тот, – ветер у тебя такой бурелом сотворит на голове, что никакая расческа не поможет!

– Хорошо-хорошо! Ты лучше на свою голову взгляни! – нашлась Дот и самодовольно улыбнулась. Как бы то ни было, а на сей раз последнее слово осталось за нею.

Острые каблучки матери и дочери звонко застучали по улице микрорайона Лаймхаус.

– Ты что, работаешь сегодня, Джоан?

Их соседка миссис Харрисон стояла на крыльце своего дома, навалившись всем телом на парадную дверь. Сделала глубокую затяжку – ее любимые сигареты «Джон-Плейер-Спешил» – и выдохнула клубы дыма вверх, окутав ими две желтые пряди, накрученные на бигуди под голубой маскировочной сеткой. Миссис Харрисон содержит дешевый пансион с громким названием «Гостеприимный дом на Роупмейказ-Филдс», в котором за пару фунтов любой может устроиться на ночлег: получить в свое распоряжение отдельную комнатенку, заставленную разнокалиберной мебелью и вазонами с цветами, совершенно не гармонирующими друг с другом. И даже разжиться при желании стаканом чая из автомата. Что особенно удобно для докеров, работающих в порту допоздна и живущих вдалеке от дома. Именно они и составляют основной контингент жильцов миссис Харрисон. Как всегда, ее высокое, худощавое, уже слегка согбенное тело облачено в кричаще яркий цветастый пеньюар с широким запахом. Она слегка скривила рот в неком подобии улыбки и с кислым видом глянула на мать с дочерью. Вечно недовольна жизнью! Интересно, какой бы у нее был видок, подумала Дот, если бы она вдруг получила хорошую новость. Но это маловероятно! За все те годы, что она знала соседку, Дот еще ни разу не видела ее улыбающейся или довольной жизнью. Ну и что бы миссис Харрисон сделала, если бы вдруг такое чудо – хорошая новость – взяло и случилось? Стала бы плакать? Кричать? Вопить во весь голос? Едва ли! На миссис Харрисон это совсем не похоже. Дот украдкой глянула на пансион. Как обычно, в окнах нигде нет света, а из-за двери, как всегда, воняет тушеной капустой. Одну руку соседка прижала к впалой груди, второй ловко управляется с сигаретой, время от времени поднося ее к своим тонким губам.

– Да, миссис Харрисон! К сожалению, работаю! У нас, бедняков, ведь ни минуты для отдыха!

Джоан торопливо прошествовала мимо соседки, явно не желая вступать с ней в дальнейшие разговоры.

– Да все так говорят! – отмахнулась от ее последних слов миссис Харрисон.

Дот абсолютно уверена в том, что их соседка – величайшая зануда в мире. Но ничего не поделаешь! Приходится терпеть и даже по мере сил подстраиваться под ее капризный нрав. Ведь миссис Харрисон – родная тетушка ее лучшей подружки.

– Ты давно видела Барбару, Дот? Передай ей при встрече, чтобы забежала ко мне забрать каталог «Эйвон»… Тот, который передала мне ее мать. У меня уже закончился ночной крем.

Рябое лицо миссис Харрисон с дряблой обвисшей кожей все изрыто глубокими морщинами. Пожалуй, соседке потребуются тонны ночного крема для того, чтобы вернуть коже былую упругость, не без злорадства подумала Дот. Но вслух она лишь сказала:

– Хорошо! Обязательно передам, когда увижу.

– Спасибо, дорогая!

Слабое подобие улыбки озарило лицо миссис Харрисон и тут же исчезло, так и не успев превратиться в полноценную улыбку. Впрочем, всем и без того известно, что у тетушки Харрисон мало поводов для улыбок. Ведь вся ее прошлая жизнь – это сплошная цепь разочарований и беспрестанных огорчений. Первым звеном в этой длинной цепи стал беспутный муж, который вначале бросил ее, а потом – мало того! – взял и погиб на войне. Однако же после его гибели в чувствах миссис Харрисон к покойному произошла довольно любопытная метаморфоза. Все его былые безрассудства и измены были моментально забыты. Недаром отец как-то раз не без юмора заметил, что еще никто и никогда не хоронил плохих и никчемных мужей. Только «верных и любящих», как будто надписи, выбитые на кладбищенских памятниках, могут что-то изменить в прошлой жизни тех, кто покоится под ними.

– Старая перечница! До всего-то ей есть дело! – негромко прокомментировала Джоан, когда они уже миновали дом миссис Харрисон, и мать и дочь весело рассмеялись. Они ускорили шаг, завидев, что к остановке на Нэрроу-стрит уже приближается автобус. Дот издала негромкий крик и побежала вперед что есть сил и насколько это было возможно. Ведь на высоченных каблуках по скользкому, как лед, асфальту не сильно разбежишься. Но кондуктор сделал ей знак, что заметил их, и водитель терпеливо подождал, пока раскрасневшиеся и запыхавшиеся от бега мать и дочь не вскочили в автобус. Обе тут же плюхнулись на узкое боковое сиденье в самом конце салона. И снова весело рассмеялись, довольные тем, что успели, выдохнув в салон клубы морозного пара. Между тем автобус номер двести семьдесят восемь повез их дальше, к месту назначения.

Джоан Симпсон облизала пальцы и небрежно вытерла их о полы накрахмаленной белой форменной куртки, оставив на груди заметную дорожку из майонеза. Губы Джоан что-то беззвучно шептали, наверное, производили только ей ведомые кулинарные расчеты. Недаром ее выпечка всегда отличается совершенством и славится своей воздушностью и пышностью. Да и заливные блюда неизменно радуют глаз своей прозрачностью: застывают, как стекло.

– Так! Еще десять минут подержать в духовке, а потом можно будет доставать…

Она сдула со лба случайную прядь волос и отерла пот тыльной стороной руки. Бросила мимолетный взгляд на дочь, которая, стоя перед ней, теребила воротничок своей белоснежной блузки и непрестанно одергивала черный фартук, и тут же переключила свое внимание на фаршированные яйца со специями, которые сейчас ее ловкие пальцы примутся красиво раскладывать на подносе.

– Слушай меня, доченька, внимательно! Все основные закуски расставлены на столах в углу зала по принципу «шведского стола». Гости сами обслужат себя. Там же разложены и столовые приборы, тарелки, салфетки, словом, все, что нужно. Твоя миссия – внимательно смотреть за тем, чтобы все блюда на столах были полны. Как только гости опустошат очередное блюдо или поднос, мы должны тотчас же подложить новые порции. Еще внимательно следи за тем, чтобы у всех гостей были салфетки, вилки, ножи и все остальное. Словом, ты ведь и сама отлично понимаешь, что от тебя требуется… И не беда, что раньше тебе не доводилось обслуживать гостей в качестве официантки. Наблюдай в оба, чтобы никто не ронял столовые приборы на пол, чтобы у всех было под рукой все необходимое и чтобы люди смогли спокойно наесться. Пусть наедаются вдоволь и отваливают восвояси! Иначе мне придется торчать в этой проклятой кухне до утра, пока не накормишь их до отвала.

– Хорошо, мама!

– Все поняла? Повторять не придется?

– Просто мне немного неловко. Тут ведь кругом полно обслуживающего персонала, тех, кто работает в отеле уже давно. Женщины благоухают лавандой, и все в один голос твердят, как это здорово – быть молодой, как мне повезло и все такое. И где их двадцать лет? Ну да! Я знаю, что молода! И что мне повезло… Только зачем эти вонючие пенсионерки тычут мне в глаза моей молодостью каждые пять минут?

– Все, Дот! Все разговорчики на потом! Хватай это блюдо и неси его гостям!

– Хорошо-хорошо! Однако вся эта хренотень действительно сильно давит на нервы! Вот через три года мне исполнится двадцать один, стану совершеннолетней и буду вольна делать все, что мне заблагорассудится!

Джоан схватила с подноса под прилавком большой раздаточный черпак и шутливо замахнулась им на дочь.

– Ступай-ступай! Но пока тебе, мисс, еще далеко до совершеннолетия, а потому можешь поработать немного и на побегушках. И следи за своими выражениями! Поменьше словечек типа «хренотень».

– Так ты называешь это «на побегушках»? Между прочим, это все твое воспитание. Ты и сама сто раз на дню повторяешь «хренотень»!

Дот порывисто схватила широкий серебряный поднос, вовремя придержав, чтобы он не соскользнул вниз с накрахмаленной белой скатерти, на которой стоял.

– Да, повторяю! Имею право! Вот проживешь с мое, тогда и можешь начинать ругаться! А пока марш к гостям!

Дот раздраженно вздохнула и взглянула на широкую двустворчатую дверь, за которой ее уже, поди, заждались изнывающие без новых закусок гости.

– Я никогда не постарею! Буду вечно молодой! – через плечо бросила она матери последнюю реплику.

– Пусть так! Но учти, Дот! Если ты ненароком погубишь мои канапе, не сумев донести их до гостей в том виде, как я их приготовила, то ты просто не доживешь до своего совершеннолетия. Я прибью тебя, зараза, прямо сейчас! На этом самом месте!

Обе снова весело расхохотались и смеялись до тех пор, пока слезы не выступили на глазах. Дот решительно тряхнула головой, пытаясь придать своему лицу серьезное выражение. Нельзя же появляться на людях, трясясь от смеха, словно пудинг какой. Или сиять от счастья, как начищенная медная пуговица. Это тоже не очень прилично.

– Ну и чего ты ждешь? Почему еще торчишь здесь?

– Привожу себя в рабочую форму!

– Приводишь себя в рабочую форму?! Боже всемилостивый! Дот! Немедленно выметайся из кухни! Глаза бы мои на тебя не смотрели!

– Хорошо-хорошо! Уже иду! Только не кричи, пожалуйста!

– И немедленно назад! Нужно еще отнести блюдо с французской закуской – волованы с ананасами, – крикнула Джоан в спину удаляющейся дочери.

Дот протиснулась через двери, слегка раздвинув массивные портьеры из тяжелого плюша, закрепленные по бокам декоративными гвоздиками из латуни. Очень похоже на обивку мягкого дивана, подумала она. До нее долетели звуки фортепиано. Кто-то играл на рояле, стоявшем в углу зала. Пианист умело подбирал мотив в такт с тягучей мелодией, которая лилась с пластинки, крутившейся на проигрывателе рядом. Популярная песенка Этты Джеймс. Чернокожий пианист сидел с закрытыми глазами и опущенной вниз головой, проворно перебирая пальцами клавиши:

Наконец-то Я встретил ее! И душа в тот же миг встрепенулась. И любовь, что так долго берег, С новой силою в сердце проснулась…

Дот нравилась эта песенка. Она даже мысленно напела несколько первых строчек, пока сновала между гостями, заполнившими зал. Пожалуй, человек тридцать будет, если не больше. Этот парадный зал всегда ей очень нравился: натертый до блеска паркет из темного дерева, огромная люстра на потолке, струящийся сверху свет, от которого все вокруг искрится и играет. На стенах – огромные живописные полотна, в основном портреты военных. Кто-то горделиво восседает верхом на лошади, кто-то позирует со вскинутой вверх саблей или шпагой. Удивительно, сколько народу набилось сюда сегодня. Однако, несмотря на шум, разговоры, негромкий смех, раздающийся то в одном углу комнаты, то в другом, превалирует другой звук, забивая все остальные шумы, – непрерывное звяканье бокалов и фужеров. Впрочем, Дот ли бояться шума? У них дома, на Викториан-террас, тоже никогда не бывает тихо. Мама, она, отец, младшая сестренка. Вечно на полную мощность орет радио, постоянно стучат посудой на кухне, чайник свистит во все горло, вода льется из крана. А еще ворох вопросов и наставлений, которые тоже поминутно раздаются громовыми голосами и так и сыплются тебе на голову, пока родители носятся вверх-вниз по лестнице.

– ЧАЙ ЕСТЬ?

– СТУПАЙ, САМ ЗАВАРИ!

– ГДЕ МОИ ЧИСТЫЕ РУБАШКИ?

– В СУШКЕ ВИСЯТ.

И какая, в самом деле, разница, что человек, до которого ты пытаешься докричаться, находится в этот момент на другом этаже? Разве это мешает ее родным задать любой интересующий их вопрос?

– Пожалуйста! Угощайтесь! Фаршированные яйца! – Дот максимально убавила громкость собственного голоса, пустив в ход самые мягкие и вкрадчивые интонации. Все, как учила ее мама.

Мужчина с шикарными усами, в военно-морской форме, украшенной золотыми эполетами, буквально накинулся на поднос. Дот молча наблюдала за тем, как он сгреб с подноса не менее полудюжины крохотных фаршированных половинок и тут же отправил их себе в рот. Манеры так себе, подумала она, зато есть все основания сказать маме, что ее стряпня пришлась гостям по вкусу.

– Нет, спасибо, милочка! Мне не надо! – Жена обжоры нетерпеливо взмахнула ручкой, обтянутой белой перчаткой. Напрасно отказалась! У бедняжки такой худосочный вид. Пожалуй, вот ей-то полдюжины фаршированных яиц – самое то. Тощая, аж жуть! Просто светится. Пестрое шелковое платье с рукавами «летучая мышь» болтается на ней, словно на вешалке. А вот брови дама нарисовала чересчур высоко… прямо на самый лоб залезли. Уж очень она похожа со своими несуразными бровями на куколку Долли-Пег.

Обслужив супружескую пару, Дот двинулась дальше, к небольшой группе пожилых мужчин и дам. От всей компании и от каждого по отдельности сильно разило пылью и камабоко (так у них дома называют пасту из вареной рыбы).

– Пожалуйста, фаршированные яйца! – Дот услужливо протянула поднос какому-то ветхому старикану.

– Что фаршированное? – взвизгнул он в ответ.

Дот слегка прикусила щеку, чтобы не расхохотаться вслух. Какое счастье, что в эту минуту рядом с ней нет Барбары. То-то было бы смеху! От такой сценки можно ведь насмеяться до слез. Дот слегка откашлялась и проговорила еще ласковее, словно обращалась к ребенку.

– Пожалуйста, угощайтесь! Фаршированные яйца!

– Пальцы? А что с моими пальцами? – снова громко взвизгнул старик.

– С вашими пальцами? С ними все в полном порядке, сэр. ПРОСТО Я ПРЕДЛАГАЮ ВАМ УГОСТИТЬСЯ ФАРШИРОВАННЫМИ ЯЙЦАМИ.

На сей раз она повысила свой голос почти до максимума, стараясь четко проговаривать каждое слово, несмотря на душивший ее смех.

– Боюсь, мне уже ничего не поможет! – жалобно захныкал старикашка. – Я ведь потерял брата на войне.

– Право же, мне очень жаль! – сразу посерьезнела Дот, но все же, подхватив со стола еще один поднос, ткнула его гостю почти под самый нос. – Тогда попробуйте вот это!

– А это что? – повелся гость на ее ласковый голос.

– Это – канапе, сэр!

– Конопля?

Дот почувствовала, как ее плечи начинают сотрясаться от смеха. Еще мгновение, и она взорвется от хохота, который уже не в силах сдерживать.

– Простите, сэр! Но я на минутку отлучусь! – пробормотала она и ринулась на выход, чтобы немного отдышаться на кухне и привести себя в порядок. Зато, снова вернувшись в зал, она не заметила, что прямо у дверей ее караулит еще один любитель фаршированных яиц, тоже в военной форме, но уже цвета хаки. Вместе с подносом, уставленным закусками, она со всего размаха налетела прямо на него. Смешно! Но если бы только смешно!

Поднос со свежей порцией канапе и фаршированных яиц выскользнул из рук и опрокинулся военному на китель. На груди несчастной жертвы столкновения сразу же образовалась своеобразная манишка из майонеза и яиц. Половинка яйца зацепилась за одну из надраенных до блеска медных пуговиц, украшающих китель спереди, и повисла на ней дополнительным украшением. Сотворив все беды, которые только можно, серебряный поднос со страшным грохотом рухнул на пол. Дот и военный, почти инстинктивно, не сговариваясь, одновременно нагнулись, чтобы подхватить с пола этот злосчастный поднос, и со всего размаха стукнулись лбами. Удар был такой силы, что Дот отлетела на пару шагов в сторону, упала на пол и понеслась, словно на крыльях, по натертому до блеска паркету, совершенно забыв о мужчине, который растерянно потирал лоб рукой, перемазанной майонезом.

У Дот все поплыло перед глазами. Уши заложило ватой, откуда-то издалека до нее долетали испуганные крики: «О нет! Только не это! Надо же, какая неприятность!» Итак, тридцать гостей, принадлежащих к самым-самым сливкам лондонского общества, только что стали свидетелями ее вселенского позора. Лежа на спине, она растерянно уставилась на потолок, впервые заметив, что он весь, от края и до края, расписан прекраснейшими фресками. Надо же, какая красота! По углам пузатенькие херувимчики играют на арфах и лютнях, по центру – золотой стол, заставленный вазами с фруктами и графинами с вином. А над столом, среди пушистых облаков, виден лик самого Господа. Бог изображен с большой окладистой бородой. Он широко распростер руки в обе стороны, словно желая заключить в свои объятия всех гостей, толпящихся внизу. Солнечные лучи пробиваются сквозь облака, отбрасывая золотистые отсветы на Его лик. Фреска завораживала и не отпускала от себя. Но Дот оторвалась от созерцания живописи и перевела глаза вниз. Над нею склонились десятки лиц. И та самая дама с кукольным личиком в стиле Долли-Пег, и все эти леди и джентльмены, пропахшие пылью и рыбной пастой. И в этот момент кто-то раздвинул толпу зевак и шагнул к ней, протянув обе руки. Потом Дот почувствовала, как этот кто-то очень осторожно и бережно пытается поставить ее на ноги.

Как только она поднялась с пола, ее внимание сразу же привлек тот господин в военной форме, который стал случайной жертвой столкновения с подносом. Дот от страха закусила нижнюю губу. Боже! Что она натворила? Мама с ума сойдет, когда увидит все это безобразие.

Она молча глянула на своего спасителя. Одно резкое движение, и колени моментально обмякли, ее повело в сторону. Этот человек стоял рядом с ней, так близко, что его дыхание попадало ей в горло. И он был черным. Она безмолвно уставилась на негра, все еще державшего ее за обе руки. И в тот же момент ее охватило смешанное чувство, в котором переплелись страх и любопытство. Она еще никогда не лицезрела негра в такой близости от себя. И уж тем более никогда не держалась ни с кем из них за руки. Но что ее поразило, так это то, какое у него необыкновенно красивое лицо, у этого негра. Пожалуй, подобного красавца она еще не встречала в своей жизни. Оказывается, это тот парень, который играл на рояле.

– С вами все в порядке? – спросил он у нее глубоким волнующим голосом, таким сладостным, каким бывает на вкус горячий шоколад. Вот только с акцентом она не разобралась. Вроде бы американский, а вроде бы и нет… Его огромные глаза, окаймленные густыми, загибающимися вверх ресницами, были такими темными, что зрачки сливались с роговицей, и трудно было понять, где грань перехода от одного к другому.

– Все хорошо! Все отлично! Я в полном порядке! А вы? – пролепетала она растерянно, пожалев в глубине души, что не накрасила губы ярче.

– О, со мной все тоже в полном порядке! В конце концов, это же не меня отправили в нокдаун. Вроде уже взрослый мужчина, а повел себя…

– Думаете, гости все видели? – Дот слабо улыбнулась.

Пианист молча обозрел месиво из яиц и майонеза, которое красовалось на полу, потом перевел глаза на публику, сгрудившуюся возле них, и флегматично обронил:

– Не думаю, что кто-то зафиксировал сам факт столкновения.

Дот слегка надула щеки, набрав в рот побольше воздуха, а потом с силой вытолкнула его наружу и стала расправлять свой передник.

– Мама меня точно убьет!

– Ну на работе всякое может случиться! С кем не бывает?

– Да, но почему-то это «всякое» обязательно случается именно со мною! Пойду наводить порядок!

Присев на корточки, она принялась собирать с пола разбросанные половинки яиц, сгребая их в кучу рукой, перемазанной майонезом и начинкой. Салфетка, которой изначально был застелен поднос, теперь вполне сгодилась для половой тряпки. Покончив с уборкой, Дот поднялась на ноги, держа перед собой поднос с останками того, что еще совсем недавно называлось «фаршированными яйцами». На какое-то мгновение она замешкалась в явной растерянности, с видом человека, не знающего, что ему делать дальше.

Пианист молча взял из ее рук поднос и поставил его на небольшой приставной столик у двери.

– Пожалуй, вам надо глотнуть немного свежего воздуха. Сильно ушиблись головой?

– Немного стукнулась! – кивнула Дот. – Но мне надо на кухню. Забрать волованы.

Она махнула рукой в сторону двери.

– Какие еще волованы? Уверен, гости не умрут с голоду, если вы подадите их пятью минутами позже!

Дот безвольно последовала за парнем сквозь жужжащую толпу в сторону террасы. Холодный январский воздух обжег лицо. Ночное небо было безоблачно чистым и все сплошь усыпано крупными яркими звездами.

– Какая прекрасная ночь! – восторженно выдохнула Дот, уставившись в небо.

– Да, удивительная ночь! – согласился пианист и окинул ее пристальным взглядом, особо отметив белоснежную кожу на шее, выступавшей из воротничка блузки.

Дот присела на нижнюю ступеньку широченной лестницы, которая вела из главной бальной залы прямо в сад, обнесенный со всех сторон высокой каменной стеной. Она нащупала пальцами длинную дорожку на своих новеньких черных чулках. Совсем ведь недавно приобрела! Вот уж не повезло так не повезло! В полном изнеможении Дот откинулась на узорчатые железные перила, которые протянулись вдоль всей лестницы, и погрузилась в молчание, тяжело вдыхая грудью слегка влажный воздух. Пианист замер на пару ступенек выше. Он стоял и смотрел на нее сверху вниз, засунув руки в карманы брюк. Рост у него средний, прикинула Дот, стройный, сложен атлетически. Впервые за весь вечер Дот обратила внимание на то, что ноги его обуты в туфли со шнуровкой, так называемые «оксфорды». Саржевые брюки цвета хаки с наутюженными стрелками, кремовая рубашка на пуговицах, узкий вязаный галстук под свитером из джерси в крупную резинку и тоже цвета хаки.

– Вы похожи на солдата, которого отпустили в увольнение.

– Вполне возможно, так оно и есть.

Дот недоверчиво фыркнула. Трудно представить себе солдата в увольнении, допоздна музицирующего за роялем. У этих парней совсем другие забавы. Им бы побузить где-нибудь, потолкаться у стойки бара. А тут концертный рояль!

– Вы прекрасно играли! Очень здорово! Честно! Между прочим, я очень люблю эту песню.

– И я тоже! – Он широко улыбнулся, обнажив два ряда сверкающих белоснежных зубов. Прямо как у какой-нибудь голливудской кинозвезды.

– Давно играете на фортепьяно?

– Да сколько себя помню… Наверное, с двух лет. Вначале мне давали уроки, потом я немного научился и принялся играть уже самостоятельно. Правда, практики мне явно не хватает… Но вы же понимаете…

Он мысленно представил себе огромный концертный рояль цвета слоновой кости, стоявший в холле родительского дома в имении Жасмин-Хаус. Да уж! В детстве у него всегда находились веские предлоги и отговорки, чтобы лишний раз увильнуть от занятий музыкой.

– Так у вас там, откуда вы приехали сюда, даже есть пианино?

Парень в недоумении уставился на Дот.

– Но, насколько мне известно, пианино есть везде! Или я ошибаюсь?

– Наверное, вы правы! Просто я никогда об этом не задумывалась. И уж точно представить себе не могла, что пианино есть даже в Африке. Там же такая грязюка в этих джунглях. И сыро! Инструмент ведь может испортиться. Правда ведь?

Пианист прижал ко рту пальцы рук. Видно, чтобы не расхохотаться или чтобы ненароком не сказануть что-то саркастическое. Впрочем, его часто принимают за выходца из Африки.

– Конечно, вы абсолютно правы! От сырости любой инструмент может легко испортиться. Но, насколько мне известно по рассказам осведомленных людей, в Африке все же имеется несколько роялей, один или два, точно сказать не могу. Сам я не из тех мест.

– Так вы не из Африки?

– Нет!

– Надо же! Забавно! – Дот сконфуженно умолкла. Интересно, а где еще могут жить негры? Но ничего путного по этому поводу в голову не приходило. А потому она снова перевела разговор на музыку. – Когда-то мне тоже очень хотелось научиться играть на каком-нибудь инструменте. Ведь это же так здорово! Можешь в любой момент, когда захочешь, сесть и наиграть любимую мелодию. Вот как вы!

– Вы говорите таким тоном, как будто время уже ушло и вам поздно учиться. Но учиться никогда не поздно! Вы вполне можете начать обучаться игре на фортепьяно прямо сейчас.

– Да вы шутите! К тому же у меня и способностей-то никаких нет… Вы только взгляните на свои руки! Какие у вас длинные тонкие пальцы! – Дот потянулась к пианисту и, взяв его за руку, извлекла ее из кармана брюк. Этот неожиданный физический контакт застал врасплох их обоих, и они замерли, наслаждаясь приятным мгновением, которое подарило им прикосновение друг к другу. Какое-то время Дот молча разглядывала его ладонь, а потом вдруг резко отпустила руку. Ее поразило, что кожа на ладони была не черной, а бледно-розовой, с темными прожилками, испещряющими всю поверхность ладони.

– Получается, что ваши руки с тыльной стороны розовые, да?

Пианист слегка откинул голову и глянул на Дот сверху вниз, слегка нахмурившись. Непонятно, шутит она, издевается над ним или говорит серьезно?

– Получается, что так, – коротко бросил он.

Тогда она протянула ему обе свои руки, словно предлагая заняться разглядыванием уже ее ладоней.

– Ну какая из меня пианистка? Честно! Взгляните сами! Это же не пальцы, а какие-то сосиски!

– У вас прекрасные руки! И пальцы что надо! Уверен, из вас получилась бы превосходная пианистка! – Он замолчал. – Простите, но я не знаю, как вас зовут.

– Дот!

– Дот? Точка, что ли? Прямо настоящая азбука Морзе: точка, тире, точка…

– Именно так! Точка! То есть Дот.

– Но это ведь сокращенный вариант имени? Так?

– А, тут такая история случилась… Когда я только родилась, папа отправился в муниципалитет регистрировать меня. По случаю такого события он был здорово под мухой. Мама еще лежала в больнице. У него спросили, какое имя родители желают дать своей новорожденной дочери, а он начисто забыл о том, что они с мамой условились назвать меня Дороти – в честь самой Дороти Сквайерс, известной нашей певицы. Вот так вот! Не больше и не меньше. Но так как в тот момент он забыл про все на свете, то назвал другое имя: Доротея. Но, сколько я себя помню, меня всегда звали просто Дот. Дот и Дот! Никаких Доротей! Так что зовите меня Дот!

Он внимательно оглядел ее лицо. Широкая бесхитростная улыбка, нежная, похожая на персик кожа, легкая россыпь веснушек возле прямого носика. Глаза огромные, широко распахнуты и блестят. Возможно, этот немного неестественный блеск связан с тем, что она все же сильно ударилась головой. А возможно, тут что-то другое, что-то такое, чего он пока понять не в силах.

– И все же мне кажется, что вы уже переросли свое имя. И сейчас вы уже не просто Дот, честное слово! Вот возьмем, к примеру, меня! Если бы вы не устроили это представление с подносом, я так бы и сидел в своем углу за роялем и продолжал умирать от скуки, старательно делая вид, что мне очень весело. А тут вы! Самое яркое событие за весь вечер. А ведь еще вся ночь впереди…

– Ха-ха-ха! Так я вам и поверила. Там же в зале куча всяких важных господ, и тут я, здрасте вам! – самое яркое событие вечера.

– Именно так оно и есть! Вы правы! – Парень почти незаметно подмигнул ей.

– Так! С моим именем мы разобрались! А как зовут вас?

– Сол. Это – сокращенный вариант от Соломон. Как видите, на момент моей регистрации мой отец тоже здорово был под мухой.

– Повезло же вам! А что означает имя Соломон?

– Оно означает «вестник мира».

– Вот как? – растерянно обронила Дот, чувствуя неприятную пустоту в желудке, как это у нее всегда бывало, когда ей приходилось общаться с более умными и более образованными людьми. Оказывается, у каждого имени есть свое значение. А она обо всем этом и понятия не имеет.

– Получается, что я – не кто иной, как самый настоящий посланец мира.

– А вам нравится ходить в увольнительную?

Сол рассмеялся.

– Забавная вы! А чем еще вы занимаетесь, помимо того, что изредка лежите на полу среди фаршированных яиц?

– Вот этим-то я как раз очень редко занимаюсь, это правда. Дело в том, что моя мама работает здесь поварихой. Иногда она берет меня с собой на подработку, когда им нужна официантка для проведения какого-нибудь мероприятия. Платят хорошо, а деньги-то не лишние. Хотя, будь моя воля, я бы этим не стала заниматься. Толкайся среди гостей, угождай всяким идиотам, выделывайся перед ними, а они тебе слова доброго в ответ не скажут! Надутые индюки! Вот моя мама… Она же работает как вол. А ведь ей никто даже простого «спасибо» не сказал, не говоря уже о чем-то другом… Кто мы для них?

Дот издала хрипловатый смешок.

– А уж сегодняшние гости… Одно старье! Действительно, с такими можно умереть от скуки. А с ними еще куча всяких нахлебников, падких до выпивки за чужой счет. Вроде какая-то важная семейка заселилась в квартиру этажом выше. Но «квартира» – это очень мягко сказано! Там такие шикарные апартаменты, настоящий дворец! И везде такая роскошь… Ну вы понимаете, о чем я. Ковры толстенные на полу, пушистые полотенца в ванной, кипы книг повсюду. Только кто их будет читать? Они ведь, поди, и читать-то не умеют. Ни образования, ни воспитания.

– Тише-тише! – Сол опасливо огляделся по сторонам. – И что? Здесь всегда бывает такая публика?

– Поверьте мне на слово! Всегда! Все эти званые обеды и ужины… Вынырнут бог весть откуда, чтобы покрасоваться один вечер на людях, пофорсить перед другими, а потом снова возвращаются к своей унылой и ничем не примечательной жизни. Серость одна! Вот она, вся изнанка моей работы здесь, хотите верьте, хотите нет! Та еще работенка, доложу я вам!

Что-то она заболталась, спохватилась Дот. Понесло ее явно не туда и не в ту сторону! Но парень так доброжелательно улыбается, у него такое открытое лицо. Словом, все располагает к откровенности. А почему бы и нет? И она закончила:

– Отвечаю на ваш вопрос, чем еще я занимаюсь! Докладываю. Три дня в неделю я работаю в универмаге «Селфриджез» в отделе галантереи. И мне ужасно нравится моя работа!

– В самом деле? А почему она вам так нравится?

– А вы хоть раз бывали в «Селфриджез»?

Сол покачал головою.

– Видели бы вы, какой наш универмаг красивый. Здание такое величественное. А ему уже больше пятидесяти лет, между прочим! Но внутри все самое модерновое, самое лучшее… Мне особенно нравится отдел тканей! Как было бы здорово, если бы в один прекрасный день у меня появились вещи, сшитые из таких красивых тканей… Впрочем, и просто наблюдать за тем, как продавцы ловко орудуют с сотнями рулонов тканей, которые доставили сюда из всех уголков мира, видеть, как мелькают в их руках тысячи самых разнообразных оттенков тканей всех наименований – тут тебе и хлопок, и бархат, и твид, – это тоже завораживающее зрелище. В этом отделе можно встретить столько интересных людей – модельеры, покупатели, которые пришли сюда, уже имея в голове точный фасон того, что они хотят. Иногда они озвучивают просто великолепные идеи. А девушки, которые собираются замуж… Они готовы часами перебирать кружево на подвенечное платье, разглядывают ткань на свет, сравнивают машинный гипюр с кружевом ручной работы, ищут нужный им рисунок. Как мне хочется когда-нибудь тоже заняться моделированием одежды, хотя бы своей собственной. Придумывать всякие интересные фасоны для повседневных платьев, для нарядов на выход…

Дот прикусила губу. Разболталась все же! Ведь она еще никогда и ни с кем не делилась своими заветными планами. Ни одна живая душа на свете не знает, о чем она мечтает. Здорово она все же шандарахнулась башкой! Вон ведь как язык развязался…

– С нетерпением буду ждать, когда в продаже появятся эксклюзивные вещи от самой Доротеи.

– А, да это так, болтовня одна! Пустые фантазии… Словом, глупости все это! Зато сейчас мне уже точно пора на кухню.

Дот смахнула рукой остатки майонеза с фартука и вытерла руку о ступеньку. Напрасно она выболтала свою заветную мечту этому, в сущности, совершенно незнакомому ей парню. Все равно что приоткрыла дверцу в клетке с экзотически красивой птичкой, а птичка тут же выпорхнула и улетела прочь. Вот и ее мечта. Вполне возможно, соприкоснувшись впервые с реальностью, она уже никогда не сможет стать реальностью. Одно дело – когда ты мечтаешь и все твои грезы у тебя уже в голове, и тогда все кажется вполне достижимым и возможным. А другое… Вот пусть ее фантазии теперь полетают над закопченными крышами Ист-Энда. Быстро подкоптятся и пропахнут дымом. Ах, какая же пропасть лежит между этими двумя частями ее родного города – Ист-Эндом и Вест-Эндом! И точно такая же непреодолимая пропасть разверзлась на пути осуществления ее мечты. Вряд ли она сумеет когда-нибудь пробраться сквозь лабиринты дворцовых зданий и частокол шпилей Вест-Энда, чтобы дойти до своей цели.

Дот приоткрыла заднюю дверь на кухню.

– И где тебя черти носят, хотела бы я знать? – набросилась на нее Джоан. Она была не на шутку сердита.

– Ой, мамочка! Я упала! Но никто из гостей не пострадал… А я ударилась головой и вышла на пять минут подышать свежим воздухом. Зато сейчас я в полном порядке.

– Ну раз ты уже в полном порядке… Дот! Чтоб мне сдохнуть прямо на месте! Почему ты никогда не делаешь то, что тебе велено? Почему всегда и везде с тобой случаются всяческие неприятности? Почему, я спрашиваю! – Джоан со всего размаха швырнула на руки дочери два блюда, одно – с волованами, другое – с горячими колбасками для коктейлей. – Живо! Неси гостям!

– Спасибо, мамочка, за то, что пожалела! Как будто я нарочно упала! Но в любом случае я выживу! Да!

– Вот-вот! Все твои драмы, они всегда не нарочно! Это я уже прекрасно знаю…

Джоан перехватила взгляд дочери, устремленный на дальнюю стену кухни. А та в этот момент мысленно представила себе витрину магазина, оформленную в золотисто-зеленых тонах. Сияющая медная табличка на двери. Два деревянных манекена обряжены в изысканные шелковые платья, нарядные остроносые туфельки на высоких каблуках подобраны в тон платьям. Всякие знаменитости, звезды, известные модели и прочая благородная публика, в соболях и белоснежных песцах, толпой выходят из дверей магазина на тротуар, и у каждой в руке большой блестящий пакет, на котором крупными буквами написано одно слово: «Доротея». Интересно, лента для ручек пакетов… Какую лучше выбрать? Золотистого цвета или зеленую?

Мать резко стукнула рукой по металлической крышке стола, и Дот даже вздрогнула от неожиданности.

– Проснись, Дот!

– Что?

– Бог мой! Что с тобой сегодня творится? Где ты витаешь, хотела бы я знать. Но уж точно не здесь! Ступай к гостям! НЕМЕДЛЕННО!

Дот улыбается и подхватывает два больших блюда с закусками. Когда она станет известным модельером, то сама принцесса Маргарет будет заказывать у нее туалеты. И вот тогда Дот будет изредка вспоминать все эти неприятные моменты своего нынешнего существования. И воспоминания эти будут легкими. Что ж, все испытания, выпавшие ей на долю, – это всего лишь сопутствующие обстоятельства ее «тяжелой» юности. Зато именно они и поспособствовали наиболее полному раскрытию всех ее творческих способностей. Как это он там сказал? «Эксклюзивные вещи от самой Доротеи». А что? Звучит!

Дот миновала створчатые двери и вышла в зал. Гости сгрудились возле подиума, на котором стоял рояль. Дот так и застыла на месте. Мужчина, облаченный в костюм от Уильяма Шарпа, с гладко зачесанными назад волосами, с тоненькими щеголеватыми усиками, что-то оживленно говорил, энергично размахивая рукой, в которой сжимал фужер с шампанским, грозя при каждом взмахе опрокинуть содержимое бокала на кого-то из гостей, но всякий раз все заканчивалось вполне благополучно для его слушателей. Мужчина стоял, развернувшись лицом к публике, держа вторую руку в кармане брюк. Явно этот человек выступает с каким-то спичем, подумала Дот. Время от времени его речь прерывалась вежливым смехом слушателей, всех этих великих и знаменитых, сгрудившихся возле подиума.

Справа от оратора застыл на месте одетый с иголочки негр лет пятидесяти. На его широкой груди красовалось множество орденов и медалей, свисающих на разноцветных колодках и лентах. До Дот долетело, как мужчина с усиками обратился к негру, назвав его «полковником Авраамом Арбутнотом», после чего раздался негромкий всплеск аплодисментов.

Жена полковника стояла в двух шагах от него. Высокая, стройная, облаченная в шикарное платье из шелка «гро-гро» нежнейшего мандаринового цвета. Пышные рукава из какой-то прозрачной ткани были собраны в манжетки из тонкой полоски бархата. Манжетки плотно обхватывали узкие запястья, застегиваясь всего лишь на одну крохотную пуговичку, тоже обтянутую бархатом. Женщина выглядела сногсшибательно. Настоящая арабская принцесса, не больше и не меньше. Изредка она протягивала руку к мужу, слегка касаясь его руки. Судя по всему, она чувствовала себе неловко под пристальными взглядами гостей, разглядывавших ее в упор. И наконец, справа от нее стоял их сын. И это был Сол. Так вот кто эти люди, которых она совсем недавно обозвала нахлебниками и любителями поесть за чужой счет! Ужас! Значит, это и есть те самые важные господа, ради которых и затеян весь этот сыр-бор, этот грандиозный банкет в одном из самых шикарных отелей Лондона под названием «Купеческий дом».

– Черт-черт-черт! – выдохнула сраженная наповал Дот и, пятясь задом, снова скрылась за дверями, ведущими в кухню.

– Уже все съели? – обрадовалась Джоан при виде дочери. – Дот! Я тебя спрашиваю! Добавка нужна? Что такое? Что за игры?

– Мамочка!

– Что, моя дорогая?

– Можно я тебя о чем-то спрошу?

– Спрашивай, если это для тебя так важно.

– Вот если назвать человека нахлебником, то это получается как оскорбление, да?

– Ну а как иначе? Лично я точно восприняла бы это как оскорбление.

– Вот и я о том же, мама! В любом случае спешу сообщить, что на моей будущей карьере официантки можно ставить жирный крест.

Джоан оторвалась от того, чем занималась: украшала зеленью очередное блюдо.

– О нет! Господи! Что ты учудила на сей раз? Говори немедленно, что сделала?

– Не сделала, а сказала. Но тут важно не что я сказала, а кому!

– Дот! Кончай темнить! Говори прямо!

Дот замялась в нерешительности. Еще следует хорошенько подумать, как преподнести матери новость о том, что она только что оскорбила сына почетного гостя этого вечера. Более того, этот почетный гость в ближайшие двенадцать месяцев будет маминым непосредственным боссом. Словом, та еще новость! Резкий стук в дверь оторвал Дот от невеселых мыслей.

Мать и дочь вздрогнули и замерли, молча уставившись на дверь. Дверь распахнулась.

– Черт! – негромко ругнулась про себя Дот, уже во второй раз за сравнительно короткий промежуток времени. На пороге стоял Сол. Он прямиком направился к Джоан.

– Добрый… добрый вечер! – слегка запинаясь, приветствовала его растерявшаяся вконец Джоан. За все время ее работы такое случилось впервые: важный гость сам пожаловал к ней на кухню.

– Меня зовут Соломон Арбутнот! Можно просто Сол! – представился молодой человек и протянул Джоан руку для приветствия.

Джоан торопливо отерла ладонь правой руки о фартук и взяла протянутую руку.

– Очень приятно! Джоан! – Мать явно не привыкла к официальным обращениям.

– Джоан! Я зашел, чтобы поблагодарить вас за восхитительный стол, который вы накрыли нам сегодня. Все блюда просто потрясающе вкусны, выше всяких похвал! Особенно фаршированные яйца. Они вообще произвели фурор. Стали самым настоящим потрясением для всех гостей.

Сол слегка повернул голову в сторону Дот и весело подмигнул ей. Но та лишь молча таращилась на него. Судя по всему, на какое-то время она попросту лишилась дара речи.

В свою очередь, Джоан почувствовала, как к ее лицу и шее прилила краска. Джоан была несказанно польщена таким изысканным комплиментом.

– Ах, ну что вы! – смущенно проговорила она. – Это ведь моя работа. Мне очень приятно, что закуски пришлись вам по вкусу. В любом случае, пока вы будете жить здесь, я с радостью приготовлю для вас и всех членов вашей семьи любое блюдо, какое пожелаете. Только скажите, и все будет сделано!

Сол опять глянул на Дот, слегка приподняв брови.

– Но у меня к вам есть и еще одно дело, – начал он неопределенным тоном.

– Всегда к вашим услугам! Спрашивайте! – обрадовалась Джоан представившейся возможности еще раз угодить такому обходительному молодому человеку и немедленно застыла в позе «вся внимание», словно послушный щенок.

– Мне бы хотелось посетить «Селфриджез». Видите ли, та страна, из которой я приехал – она очень маленькая. Небольшое островное государство в Вест-Индии.

Последние слова были сказаны с особым ударением и явно адресованы конкретной слушательнице, которая должна быть теперь в курсе того, что приехал он в Лондон отнюдь не из Африки.

– У нас там и метро нет. Не уверен, что я разберусь с лондонской подземкой без посторонней помощи. У вас нет на примете человека, который взялся бы показать мне «Селфриджез», если это, конечно, его не затруднит?

Джоан принялся обмахивать свое разгоряченное лицо кухонным полотенчиком, наподобие веера.

– Представьте себе! – ликующим голосом вскричала она. – Такой человек у меня есть! Моя дочь несколько дней в неделю работает в «Селфриджез». Уверена, она с радостью покажет вам дорогу. Правда ведь, Дот?

– Ваша дочь работает в «Селфриджез»?!

– Да, в галатерейном отделе.

– В галантерейном, – поправила Дот мать, внезапно обретя голос.

– Да-да, именно там! – подтвердила Джоан.

– Какое приятное совпадение! – широко улыбнулся Сол.

– А разве это не… – начала Дот, чувствуя, как она взбудоражена, но одновременно все происходящее почему-то страшно разозлило ее. Он что, решил поиздеваться над ней?

* * *

Супруги Арбутнот поднялись по лестнице в свои апартаменты, расположенные этажом выше. Трудно представить себе, что всего лишь несколько дней тому назад они вечером сидели на чемоданах в своем поместье, потягивали аперитив и любовались прекрасной панорамой, открывающейся с террасы на воды Карибского моря. Великолепная южная природа, буйная тропическая растительность, окружавшая их дом со всех сторон. И вот целых двенадцать месяцев они будут лишены всей этой красоты. Променяли свой роскошный дом в таком благодатном климате на унылый и промозглый Лондон с его вечной сыростью и туманами. А все потому, что Арбутнота назначили главным военным советником британского правительства по вопросам обороны государств Карибского бассейна.

Перед отъездом в Лондон Вида Арбутнот задумчиво созерцала теряющиеся в дымке вершины гор Питонов, которые с двух сторон окружали залив, подступая к самому берегу. Последний раз она любуется этим величественным ландшафтом, думала она. Ей будет не хватать и этих гор. Здесь она была хозяйкой огромного дома, женой одного из представителей клана Арбутнотов, известного и уважаемого семейства не только у себя на острове, на Сент-Люсии, но и на других островах архипелага. Все в их краях наслышаны о ее безупречном вкусе… А уж какие приемы она устраивала у себя дома! Слава о них гремела тоже по всем островам. Еще бы! Всякий раз она пыталась чем-то поразить гостей, иногда обдумывала предстоящее мероприятие месяцами. Словом, она была настоящей хозяйкой огромного дома в самом полном и самом лучшем смысле этого слова. Впрочем, не все островные жители разделяли ее вкусы или тягу к красивым вещам. Так, после прощального суаре она вручила на память своим служанкам своеобразные сувениры – красивые перламутровые тарелки, добавив при этом:

– Это из Парижа, из галереи Лафайет…

Однако большинство островитянок никогда не покидали пределы своего родного острова и уж тем более понятия не имели, где находится этот самый Париж. Словом, спустя пару недель миссис Арбутнот была просто убита, когда увидела, что ее прощальные дары валяются бесхозными в саду. А некоторые женщины стали их использовать в качестве подноса для писем. Но нашлись и такие, кто пустил подарок из Парижа под миску для собаки.

Вида сделала глоток вина и слабо улыбнулась, вспомнив их последний семейный вечер в Жасмин-Хаус. Сын сидит на ступеньках крыльца в спортивном костюме и, весело прищелкивая языком, приманивает к себе красавца павлина, который категорически отказывается идти на контакт, несмотря на запах зерна, зажатого в ладони Сола.

– Сол, как давно ты пытаешься приручить этого красавца?

– Пожалуй, уже года четыре с ним вожусь, – ответил Сол, не поворачивая головы.

– И думаешь, что именно сегодня, в твой последний вечер здесь, тебе это удастся? Что павлин не устоит перед соблазном и подойдет к твоим рукам?

Сол улыбнулся матери.

– А вдруг?

– Действительно, сынок! А вдруг? Конечно, в один прекрасный день этот гордец уступит твоим ухаживаниям. Но только не сегодня. На все нужно время, время…

– И я такого же мнения, мама. На все нужно время, время…

– А никто и не сомневается в том, что ты у нас оптимист. Впрочем, оптимизм – это хорошее качество для солдата.

– Надеюсь! Иначе получится, что я понапрасну потратил целых четыре года на учебу в самой лучшей военной академии Америки.

– По-моему, я уже тебе говорила однажды, что ничто и никогда не тратится понапрасну. Ведь так приобретается опыт. А всякий опыт, хороший ли, плохой ли, бесценен. Именно благодаря опыту формируется личность человека.

– А как тебе наш предстоящий опыт, мамочка? Весело тебе будет постоянно мокнуть под дождем, по сто раз на дню пить чай и слушать бесконечные речи королевы Елизаветы? Ждешь не дождешься, да?

– И да и нет! Разумеется, такой опыт будет для меня чем-то новым. Но главное – мы будем рядом с папой. А это очень важно для него. Что же до погоды – согласна! Да, тамошний климат просто ужасен…

Вида зябко поежилась под тончайшим шелковым шарфом, которым были укутаны ее плечи.

– Мне уже сейчас холодно, как только я подумаю о том, что нас ждет впереди. И надо же! Из всех месяцев в году наш приезд совпадает с январем, самым холодным и дождливым в Лондоне.

– А я вот даже вспомнить толком не могу, когда в последний раз мне было по-настоящему холодно, – задумчиво бросил в ответ Сол, разглядывая предзакатный небосвод. Последние лучи солнца приятно обдавали все тело теплом.

– Тогда ты у нас настоящий везунчик!

– Само собой, мамочка!

Вида положила руку на плечо сына и сразу же почувствовала под своими пальцами его упругие мускулы. Господи! В мгновение ока ее дорогой мальчик успел превратиться из ребенка в мужчину, а она даже и не заметила, как все это произошло. Кажется, еще вчера он строил песочные домики на берегу залива, а уже сегодня со всей решимостью и целеустремленностью настоящего спортсмена мчится вдоль кромки берега, совершая свой ежевечерний забег. Как же быстро, как стремительно произошли эти метаморфозы.

– Если честно, Соломон, я сама с трудом представляю, чем я там стану заниматься, чем заполню свои дни.

– Ну станешь ходить по магазинам, потом будешь устраивать всякие званые ужины. Магазины-то наверняка будут рядом с тем местом, где мы поселимся.

– А ты у меня шутник, Соломон Арбутнот! – Вида слегка наклонилась над сыном и прижала его к себе. – Но поскольку этот шутник – мой сын, я все равно люблю его. А сейчас я хочу, чтобы ты пошел к себе и еще раз, уже последний, внимательно оглядел свою комнату, не забыли ли мы что-то из твоих вещей в суматохе сборов. Завтра утром багаж увезут из дома, а в Лондон наши вещи прибудут не раньше чем через пару месяцев. Так что непосредственно в дорогу мы возьмем только те вещи, без которых не сможем обойтись в ближайшие пару недель.

– Мамочка, я уверен, что все мои вещи упакованы самым тщательным образом и не забыта ни одна мелочь. И в дороге ничто не затеряется! Уверен на все сто.

– Не затеряется? Соломон! Что такое ты говоришь? Мы же отправляемся в плавание на одном из папиных судов! Конечно, там ничто и никогда не пропадет и не затеряется! Не вздумай повторить эту глупость при папе!

– Хорошо-хорошо, мамочка! Виноват. Но просто я уверен, что Пейшенс обо всем позаботилась как следует. Ты же знаешь, у нее все и всегда под контролем. Зачем же я стану путаться у нее под ногами?

– Не взваливай все свои дела на бедняжку Пейшенс! Поразительно! Ты – единственный из всех взрослых мужчин, кого я знаю, который все еще цепляется за юбку своей няни.

– А чем ей еще заниматься, как не заботиться обо мне? К тому же она любит меня!

– Да, я знаю! Она тебя любит! И ты ее любишь! Бедняжка! Благослови ее дни! Она сегодня проплакала весь день.

– Зато сможет хоть немного отдохнуть, когда мы уедем. Впрочем, едва ли… Пейшенс, она ведь такая! Ни минуты не может сидеть без дела. Но как бы то ни было, а расстаемся не на всю жизнь. Всего лишь на год. Двенадцать месяцев пролетят быстро, она не успеет и оглянуться. А потом все в нашей жизни вернется на круги своя, и мы заживем, как жили раньше, будто и не было никакой разлуки.

* * *

– Пожалуй, я прихвачу кое-что из закусок домой, для папы и Ди. Слишком много всего наготовила… Пару кусочков холодного мяса… Не пропадать же добру! – Джоан весело подмигнула дочери. Дескать, должна же ее работа приносить хоть какой-то дополнительный доход.

– Мама! Я сегодня еще встречаюсь с Барбарой. Так что ты возвращайся домой одна, а я подтянусь чуть позже.

– Но не слишком поздно! Ты же знаешь, папа этого не любит!

– Хорошо! Обещаю!

Джоан молча сунула в руку дочери пару монеток.

– Ты уверена, мама?

– Побалуй себя немного, детка!

Дот молча взглянула на монетки, лежавшие на ее ладони. С деньгами у нее всегда была напряженка! В доме с финансами туго. А надо бы купить пару новых чулок вместо тех, что она сегодня так неудачно порвала. Или последние журналы мод. Но Дот ведь прекрасно знает, как тяжело работает мать. По сути, она кормит всю их семью и тянет на себе весь дом. И против дружбы дочери с Барбарой она никогда не возражала! Дот взяла одну из монеток и положила ее обратно в карман матери.

Джоан растроганно улыбнулась.

– Ты у меня умница, детка! Как там твой сказочный герой говорит, главное в жизни – это любовь и удача. Получается, что все у нас не так уж и плохо, а? Во всяком случае, ты выдержала сегодняшний вечер! Пережила весь этот фарс!

– Да, все прошло более или менее! – согласилась с ней Дот. – За исключением того, что я шлепнулась на пол. Та еще сценка была…

– А новый жилец, этот мистер Арбутнот, он, по-моему, очень мил! Правда ведь?

– Пожалуй.

– Но весь такой правильный… и держится чересчур официально. Руку мне стал пожимать и всякие другие любезности оказывать. И подумать не могла! А ты?

– О чем подумать не могла?

– О том, что цветные могут быть такими.

– Какими «такими»?

– Да и сама толком не знаю. Я ведь раньше ни разу не сталкивалась с этой публикой. Но уж никак не ожидала, что темнокожий может быть таким обходительным и воспитанным, как нормальный…

– А что, эти люди ненормальные? По-твоему, все эти негры из другого теста сделаны? Успокойся, мама! Они такие же люди, как и мы.

– Хорошо, пусть так! Но все равно папе не стоит рассказывать и тем более повторять все те слова, которые ты только что сказала. Ты же знаешь, как он относится к неграм! – Джоан застегнула плащ и повязала на шею шифоновый шарф. – Приятного вечера, Дот! – попрощалась она с дочерью и, подхватив свою хозяйственную сумку с провизией для домашних, заторопилась на выход, чтобы успеть на автобус.

Дот осталась одна, все еще размышляя над словами матери. Разумеется, Сол нормальный человек, такой же, как все остальные люди. Богатые люди… Вот в этом он точно не похож на них с матерью. Их семье не грозит участь богатых людей. Никогда Симпсоны не будут жить в таких шикарных покоях, да еще с собственной кухаркой под рукой, которая в любой момент готова удовлетворить любой их каприз. И таких приемов в их честь никто не станет закатывать, и приглашать всех этих шишек на встречу с ними. А разве родители поощряли ее учиться игре на фортепиано, когда она была маленькой? Да никогда! Им и в голову не приходило, как это здорово – уметь играть на инструменте просто для собственного удовольствия. В любой момент сесть за рояль и подобрать любимую мелодию и даже напеть ее. Дот вышла на улицу. Холодная январская ночь, центр Лондона. И сами собой в ее памяти всплыли слова из песни.

Я смотрю в синеву и не верю глазам. От любви и желания таю. Как цветут клевера по лугам, Так и я с каждым днем расцветаю.

Глава вторая

Рег Симпсон не всегда бездельничал, просиживая домашнее кресло, как сегодня. Когда-то он работал на металлопрокатном стане, но потом болезнь вынудила его уйти с завода. Начались сильные боли в груди, возникли серьезные проблемы с дыханием. Временами одышка делалась такой сильной, что ее можно было унять лишь одним способом: спокойно сидя в кресле и не делая никаких резких движений. Единственная нагрузка, которую позволял себе отец Дот, – это сходить утром в небольшой магазинчик, что на углу их улицы, чтобы купить себе свежие газеты и курево. Или изредка, цепляясь ногой за ногу, Рег брел в букмекерскую лавку, где у него принимали небольшую ставку на заезд в очередных скачках. В результате все заботы по содержанию семьи легли на плечи трудяги Джоан, которая в полном смысле этого слова пропадала от темна и до темна в «Купеческом доме». Между тем Рег отнюдь не протестовал против такого перераспределения семейных обязанностей. Человек простой, он довольствовался простыми радостями и не жаловался на жизнь. Конечно, болезнь не доставляла ему особых удовольствий, но и на свою судьбу он не плакался, не сильно огорчаясь, что потерял роль главного кормильца в доме. Пожалуй, он вообще не комплексовал по этому поводу, как делали бы на его месте другие. Главное – чтобы его ужин всегда был на столе, жена всегда ждала его в постели, а обе его дочери были всегда рядом с ним и в хорошем расположении духа. А на все остальное ему было наплевать.

Дважды в год, обычно тогда, когда погода становилась особенно сырой и промозглой, у него случались особенно сильные приступы удушья. Тогда его укладывали в постель, накрывали дюжиной пледов, а Джоан носилась вверх-вниз по лестнице, как угорелая, подставляла ему тазики и миски, куда он сплевывал, отдышавшись и отхаркиваясь, сгустки крови. А она в это время гладила его посеревшее лицо и вообще возилась с ним, как с больным ребенком. Джоан любила мужа, и все эти хлопоты были ей не в тягость.

– Ты куда? – строго спросил Рег, не отрываясь от чтения очередной газеты. Голос его всегда звучал немного приглушенно, возможно, из-за постоянно торчащей во рту сигареты, которую он не считал нужным вынимать изо рта, когда разговаривал. Большинство своих разговоров с отцом Дот вела именно так: поверх его любимой газеты «Стэндарт». А еще чаще она разговаривала даже не с отцом, а с книжкой, которую тот держал в руках, сидя в кресле возле камина и повернувшись к ней спиной. Джефф Хэрст, Дэвид Лоренс, Гарольд Макмиллан. Так, глядя в обложку очередной книжки, в чтение которой был погружен отец, Дот отчитывалась ему о том, как прошел ее день, спрашивала, надо ли кормить малышку Ди и сделать ли ему чашечку свежего чая.

Дот всегда внимательно следила за тем, что и как говорить отцу, контролируя буквально каждое слово. Вот и сейчас!

– Я собираюсь в Вест-Энд. Мама упросила меня провести экскурсию по «Селфриджез» для их новых жильцов. Им, видите ли, просто позарез хочется попасть туда!

– И чего это она выдумала? Чего ради? Скоро она всех нас упряжет работать на них. Вот уж не думал, что твоя мать…

Отец оборвал себя на полуслове и раздраженно покачал головой.

– Все в порядке, папа! Один раз – я совсем не против.

– Будь осторожна, деточка! Смотри по сторонам, когда переходишь улицу, – по своему обыкновению напутствовал ее отец, стряхивая невидимые глазу крошки со своей груди.

Дот закрыла за собой парадную дверь и зашагала по улице, убыстряя шаг. Нельзя опаздывать. Ведь как ни верти, а Сол – тоже хозяин ее матери. Миссис Харрисон, как всегда, была на своем боевом посту, подпирала дверь и коротала время, наблюдая за тем, что делается вокруг.

– Куда-то торопишься, Дот?

Дот замедлила шаг, не зная, что сказать в ответ. Ясное дело, торопится, раз шагает так быстро. Пока она лихорадочно соображала, как ответить уклончиво, но вежливо, ее внимание вдруг привлекло объявление, вывешенное на окне цокольного этажа в доме миссис Харрисон. Всего лишь три строчки, но ответ моментально застрял у нее в горле, и краска сбежала с и без того бледного личика.

«Черным вход воспрещен».

«Ирландцам вход воспрещен».

«С собаками вход воспрещен».

Дот взглянула на женщину, которую, как ей казалось, она знала всю свою жизнь. А получается, что совсем ее не знала. В равной степени и миссис Харрисон тоже не знает Дот. И не понимает… Да, в принципе, немногие люди понимают друг друга. А ведь она, Дот, могла бы рассказать миссис Харрисон много чего интересного. К примеру, могла сообщить ей о том, что единственный черный, кого она знает на данный момент, живет в необыкновенной роскоши. Он обитает среди полотен старинных мастеров, концертных роялей, вокруг полно слуг, и едва ли ему и в голову бы взбрело заглянуть в ту дыру, которой владеет миссис Харрисон и гордо выдает ее за отель. Даже если бы она сама стала слезно умолять его об этом. Но Дот не посмела сказать ничего такого вслух. Она лишь молча поприветствовала соседку кивком головы и зашагала прочь. Так ведь проще!

Дот заметила Сола еще до того, как остановился автобус. И сразу что-то внутри екнуло, и она почувствовала неприятную пустоту в желудке. Почти как тогда, когда увидела его впервые. Словом, Дот снова растерялась и смутилась. Сол сосредоточенно вышагивал по тротуару взад-вперед. То ли он уже успел замерзнуть, то ли тоже нервничал. По внешнему виду не определишь. Вполне возможно, и то и другое. Длинное пальто из габардина в темно-зеленый рубчик красиво облегало его стройную фигуру. Воротник был поднят до самого подбородка, закрывая часть его красивого лица и полностью – квадратный подбородок. Дот вдруг поймала себя на мысли, что ей нравится наблюдать за Солом вот так, незамеченной, смотреть, как он двигается, как отбрасывает волосы с лица, как зябко сплетает тонкие длинные пальцы обеих рук, чтобы хоть немного согреться в это холодное январское утро.

– А вы, как я посмотрю, уже совсем замерзли! – воскликнула она, подходя к нему ближе, и струйка пара вырвалась из ее рта. Дот тут же застегнула верхнюю пуговицу на своем кожаном плаще, поплотнее закутав горло.

– Еще как замерз! – обрадовался ее появлению Сол. – Мне нужно срочно купить ш-шарф! Хоть какой-нибудь!

Кажется, у него уже даже зубы стучат от холода.

– Никаких шарфов! – тут же отрезала Дот. – Надо закаляться! Приучать себя к холоду. Немного усилий, и вы вполне привыкните к нашему промозглому лондонскому климату. И вообще… прогулки по холодной погоде бодрят. Выдувают из головы всякую дурь. Проветривают мозги, так сказать. Во всяком случае, один мой знакомый считал именно так. Он постоянно твердил мне об этом.

– Знаете что? Передайте этому своему одному знакомому, что я вовсе не желаю проветривать свои мозги таким драконовским способом.

– Я бы с удовольствием, но, к сожалению, его, точнее, ее, уже больше нет в живых.

– Вот как? Право же, мне очень, очень жаль! – На лице Сола моментально появилось скорбное выражение.

– Не стоит жалеть! Большую часть своей жизни она была всего лишь коровой. Да и, по правде говоря, не очень-то она меня и жаловала.

Сол смущенно уставился на свои ноги, не зная, что сказать в ответ. Еще никто и никогда не говорил ему об усопших с такой раскованной чистосердечностью.

Дот посмотрела на него с улыбкой. Она еще не вполне привыкла к его южному говору. Все звуки он произносит в каком-то замедленном темпе, но при этом каждый звук приобретает особую звонкость. Так, вместо «т» слышится «д» и даже «тс» больше похож на «д». А голос у него – необыкновенный, такой глубокий, такой волнующий, просто мороз по спине пробегает. Совершенно завораживающий голос. Он действует на нее гипнотически. Так бы слушала его и слушала часами.

– Ну что? Пошли? – Дот быстро засеменила по тротуару.

Сол попытался зашагать с ней в ногу.

– Да у вас словно пропеллер в одном месте, – пошутил он.

Дот глянула на него и снова улыбнулась. Никакого пропеллера, подумала она про себя. Просто она безумно счастлива. Счастье так и клокочет в ней, готовое вот-вот вырваться наружу.

– Так куда мы все же так спешим? В «Селфриджез»?

– И туда тоже, но потом. А вначале, как мне кажется, нам не помешает выпить по чашечке кофе. Вы хоть немного согреетесь. Есть и еще кое-что. Прежде чем знакомить вас со своими коллегами, я сама хочу узнать о вас хоть чуть-чуть.

– То есть вы собираетесь устроить мне собеседование?

– Можно сказать, что и так.

– А что, если ваша затея мне совсем не по вкусу?

– Ну тогда продолжайте мерзнуть в одиночестве и отправляйтесь в «Селфриджез» сами по себе.

– И вы всегда действуете так напористо?

Дот снова посмотрела на него с улыбкой.

– Так вы все же будете пить кофе или нет?

Негромко звякнул колокольчик, когда Дот плечом толкнула стеклянную дверь, ведущую в кафе. Они вошли в зал. Небольшое итальянское кафе под названием «Паоло». Матовые, словно слегка запотевшие окна создают атмосферу особого уюта и интимности. На прилавке вовсю пыхтит огромная кофеварочная машина, она шипит, выпуская пар, который тут же устремляется вверх, к самому потолку, а возможно, достигает и до крыши. В зале вкусно пахнет жареными зернами кофе, к этому запаху примешивается аромат свежего бекона. Двое немолодых мужчин пристроились в самом углу за стойкой бара и угощались тостами, на которые они сверху водрузили жареные яйца, поочередно запихивая себе в рот то яйца с хлебом, то куски какого-то рулета. Рядом с ними стояла пепельница из массивного стекла, в которой валялось несколько окурков. Судя по проблескам желтого и голубого на окурках, посетители курили «Пастикс».

Дот и Сол проследовали в одну из четырех кабинок и уселись на скамьи, обтянутые красным винилом, друг против друга, положив руки перед собой на безукоризненно чистую поверхность стола с пластмассовой столешницей. Сол внимательно обозрел фотографии в рамочках, висевшие на стене, на которых были запечатлены Монтгомери Клифт и Элвис. Сол никак не прокомментировал тот факт, что дарственные надписи на обеих фотографиях были сделаны одним почерком и даже, судя по всему, одной ручкой. Дот открыла свой кошелек и достала монетку в шесть пенсов. Потом взглянула на автоматический мини-проигрыватель, прикрепленный к стене в самом конце стола, и быстро пробежала глазами репертуар, который предлагал посетителям этот музыкальный автомат. Пальцы ее слегка взлетели над столом.

Сол сбросил с себя пальто и, аккуратно свернув его, положил рядом на соседнюю банкетку.

– Итак, что будем слушать? Снова что-нибудь из репертуара Этты?

Дот улыбнулась. Не забыл ведь, однако, песенку, которую наигрывал в тот вечер, когда они познакомились. «Странно, – подумала она, – почему мне самой не пришла в голову такая же мысль? Почему не возникли те же ассоциации?»

– Боюсь, что нет.

Она бросила монетку в щель автомата, быстро пробежала пальцами по колонкам с буквами и какими-то цифрами, и из проигрывателя полилась музыка. Она не только согрела их изнутри, но и словно отгородила от всего остального мира.

– Как вам нравится у нас в Лондоне?

– Здешняя публика, вне всякого сомнения, знает толк в развлечениях. Мне тут пару дней тому назад пришлось побывать на одной вечеринке… Вы бы посмотрели, что они там выделывали! Жонглировали, как самые заправские циркачи. Яйца летали по всему залу.

– Ха-ха-ха! Ваш намек принят к сведению! И что, мне теперь до конца своих дней стыдиться, что я тогда уронила поднос с яйцами? Или всякий раз краснеть при встрече с вами за собственную безрукость?

– То есть, как я понимаю, вы планируете встретиться со мной как минимум еще раз. Так?

– Не думаю! Наша сегодняшняя встреча получается не очень веселой. Вы уже огорчили меня, заставив сослаться на беднягу покойницу, мою приятельницу и корову по совместительству!

И оба улыбнулись, глядя друг на друга, ибо отлично понимали, что ничего огорчительного пока между ними не случилось.

Сол уставился на свои пальцы, которыми ритмично барабанил по столу.

– Тогда я готов извиниться еще раз! Приношу свои самые глубокие и искренние извинения.

Дот милостиво кивнула.

– Ваши извинения приняты. Продолжайте!

– Про Лондон? Скажу так. Лондон – прекрасный город, кто бы спорил. Но он, к большому сожалению, слишком далеко от Сент-Люсии. Вы же знаете, как говорят, в гостях хорошо, а дома – лучше.

– Вот как? – немного растерялась Дот. Она ожидала, что Сол начнет хвалить ее родной город, восхищаться им, восторгаться страной. Ведь, как-никак, она сегодня выступает в качестве принимающей стороны, почти как хозяйка.

– Для меня приезд сюда стал самым настоящим потрясением. Пусть это даже самое красивое место на земле! Но право же! Как можно наслаждаться жизнью, живя в таком холоде?

– Очень даже можно! Во-первых, мы уже привыкли к нашему климату, во-вторых, большинство из нас никогда и не жило в других условиях. Ну а в-третьих, не такая уж у нас тут и холодина. Совсем даже не Арктика.

– Трудно поверить! Мне так кажется, что в данный момент это – самое холодное место на земле.

Она покачала головой в знак несогласия.

– Бедняжка! Мне вас так жаль! Так жаль…

Сол улыбнулся, никак не отреагировав на ее сочувствие, продолжив развивать свою мысль.

– А если вернуться к моим первым впечатлениям о Лондоне, то несмотря на то что здесь действительно очень холодно и некомфортно, мне понравилось, и даже очень понравилось многое из того, что я успел увидеть за эти дни.

– Вот и отлично! – немедленно обрадовалась Дот, восприняв последние слова Сола как комплимент, преднамеренный или случайный, не важно.

– А откуда вы приехали к нам?

– Из Вест-Индии, остров Сент-Люсия.

– Сент-Люсия… Вест-Индия… Понятно!

– А вы хоть представляете, где это?

Дот недовольно сморщила свой носик.

– Понятия не имею! И вы там всегда жили, да?

Сол задумался, вспомнил свой родной остров. В самом деле! Получается, что он там жил всегда. История его семьи… да он знает ее назубок! Но вот вопрос! Что именно он должен рассказать этой девушке?

– Я родился в одном доме, – начал он медленно, – и продолжаю жить в этом доме до сих пор… Так вот! В нем родились и мой отец, и мой дедушка, и его дедушка… Получается, что у нашей семьи давняя история. Всего и не упомнишь.

– Почти как мы с мамой! – почему-то обрадовалась Дот. – Мы тоже обе родились в доме, в котором и живем до сих пор.

Сол понимающе улыбнулся.

– Участок, на котором построен наш дом, был приобретен мистером Джеймсом Арбутнотом, моим предком, более ста лет тому назад. Он сколотил свое состояние на острове Сент-Люсия и решил там обосноваться, построить дом и все такое. А вообще-то, мой предок родом из Шотландии.

– Не может быть! – Дот вытаращила от удивления глаза. – Вот уж не думала, что в Шотландии живут цветные…

– Полно цветных! – улыбнулся Сол. – Только они не черные, а розовые.

– Шуточки, как всегда! Вы же понимаете, что я имела в виду! Но продолжайте! – Дот поставила локоть на стол и подперла рукой подбородок, приготовившись внимать тому, что собирается рассказать ей Сол.

– Ну так вот! Джеймс закупил самый лучший строительный материал. Ему везли его со всех концов земли, даже с самых дальних. Так был построен его дом, самый величественный и самый красивый на всем острове. Наш дом местные называют Жасмин-Хаус, это в честь моего предка. Я читал некоторые из его писем, в которых он описывал, как выглядит его новый дом. Он писал, что даже цвет дома меняется в течение дня. Дерево, окрашенное белой краской, слегка розовеет с первыми лучами солнца, потом, по мере того как солнце поднимается все выше и выше, стены приобретают желтоватый оттенок и, наконец, золотистый. А уж когда наступает закат, величественное, несравненное по своей красоте зрелище, то дом вдруг становится пурпурно-красным, словно весь охвачен языками пламени. Самое интересное, что Джеймс Арбутнот не исказил ни малейшей детали. Все так и есть! Просто чудо какое-то!

Дот уставилась на Сола завороженным взглядом ребенка, которому рассказывают необыкновенно увлекательную сказку. Было видно, что сказка захватила ее целиком.

– Сам Джеймс тоже родился в богатой успешной семье. Однако то состояние, которое он сколотил уже самостоятельно, намного превосходило капиталы его отца. Помимо деловой хватки, он был прозорливым и думающим человеком. Одним из первых понял, какую выгоду его бизнесу сулит торговля специями, развитие чартерных рейсов. Его суда бороздили все океаны, развозя специи в самые дальние уголки мира. Поначалу он фрахтовал суда у других судовладельцев, но уже первые два года торговли специями принесли ему такую прибыль, что он сумел приобрести собственные суда и даже наладил собственный фрахт, то есть стал сдавать в аренду некоторые из принадлежащих ему судов другим купцам, беря в качестве платы за эксплуатацию своего флота часть перевозимых грузов. И очень скоро Джеймс Арбутнот стал самым богатым человеком на островах Вест-Индии. У него было все, что мог только пожелать смертный человек. За исключением одного. У него не было счастья.

Дот сосредоточенно нахмурила лоб.

– Но почему?! У него же был такой прекрасный дом!

– О, счастье – это не просто кирпичи, из которых сложен дом. Его не слепишь с помощью цементного раствора. И за деньги не купишь. На его беду, молодая жена Джеймса по имени Сара тосковала вдали от родины. Она скучала в разлуке с родителями и всей душой рвалась назад, в свою любимую Шотландию с ее горными хребтами и полями, поросшими вереском. Она выросла среди гор, и ей так не хватало снега. Лично я очень даже хорошо понимаю бедняжку. Мне тоже не хватает здесь тепла и солнца.

– Пожалуйста! Не начинайте эту песенку сначала! Лучше расскажите мне о Саре!

Незаметно для себя самой Дот принялась грызть ноготь на большом пальце, что случалось только в минуты наивысшей сосредоточенности и предельной концентрации внимания.

– Сара родила своему мужу двух белокурых мальчишек, но и те тоже, к несчастью, не смогли приспособиться к местному климату и к жаре, царящей в Вест-Индии. Словом, тянуть с отъездом больше было нельзя. И в один прекрасный день Сара упаковала свои вещи и, забрав с собой сыновей, погрузилась на клипер, который взял курс к родным берегам. Согласно семейным преданиям, в тот самый день, когда Сара вместе с сыновьями отправилась в морское путешествие, перед Жасмин-Хаус появилась босоногая девчонка, которая пришла в имение в поисках работы. Юную девушку звали Мэри-Джейн.

– А кто она такая, эта Мэри-Джейн?

– Мэри-Джейн – это моя прапрабабушка. И вот она-то точно родом из Африки. Ее привезли на Карибские острова как рабыню, для работы на местных плантациях.

– Боже мой! – выдохнула Дот и от волнения даже зажала рот рукой. – Какой ужас!

– Легенда гласит, что в тот день, когда Мэри-Джейн стала любовницей всесильного и могущественного Джеймса Арбутнота, все вокруг расцвело. Алыми цветами гибискуса и клиантуса покрылись даже те клумбы, которые до этого зачахли. А цветущие кусты жасмина благоухали так сильно, что их аромат ощущался на расстоянии нескольких миль от дома. Птицы и дикие пчелы со всей округи слетались в этот райский сад, чтобы насладиться той любовью, которую источали сердца двух пылких любовников.

– То есть она была африканка, а он – шотландец?

– Да.

– Ничего себе! Представляю, сколько шума наделала эта история. Даже в наши дни… а уж сто с лишним лет тому назад!

Солу понравилась откровенная реакция девушки. Она не стала лукавить, притворяться… Сказала все, как думает и как понимает.

– Да, скандал разразился большой, – согласился он с нею. – Прислуга за спиной хозяина откровенно смеялась над этим странным союзом. Да и все местные тоже потешались почти в открытую. Надо же! Явилась какая-то босоножка в богатый дом в поисках работы, совсем еще девчонка, по сути, и вдруг вообразила себе, что она сможет стать хозяйкой всего этого великолепия. Где это видано, говорили они прямо в лицо Мэри-Джейн, чтобы случился союз между белым мужчиной и негритянкой-рабыней? Их любовь не продлится долго, твердили другие. Очень скоро хозяин потеряет всякий интерес к своей чернокожей пассии, и ее выбросят вон за ненадобностью. И уйдет она прочь ни с чем, да еще и свое доброе имя потеряет навсегда. Однако мой прапрадедушка придерживался на сей счет несколько иного мнения. На все насмешки и упреки он отвечал коротко: «Ничто нас не разлучит! Бутылка откупорена, будем пить наш джин вдвоем!» И действительно, они прожили вместе душа в душу более тридцати лет, пока Мэри-Джейн не умерла от гриппа, который случайно завез на остров один из кораблей, принадлежавших Джеймсу. Сам Джеймс тут же слег от горя и вскоре тоже перешел в мир иной вслед за своей возлюбленной. Можно сказать, умер потому, что сердце его было разбито. Жизнь без Мэри-Джейн утратила для него всякий смысл.

Дот молча проглотила комок, подступивший к горлу.

– Какая печальная история! – тихо обронила она. – Но красивая…

– Все четверо детей Джеймса и Мэри-Джейн – Авраам, Саул, Клара и Алоизиус – горько оплакивали смерть своих родителей. Утешало лишь одно. Что и там, в потусторонней жизни, эти двое будут неразлучны, как они были здесь. Воистину, даже смерть не смогла разлучить их. Авраам был моим прадедом. Вместе со своим братом Саулом они продолжили дело отца и преумножили его успешный бизнес. Именно благодаря их усилиям имя Арбутнотов стало синонимом нашего острова Сент-Люсия.

– Как красиво! – снова повторила Дот и вздохнула, положив руки на колени. – Прямо как сказка!

Да! С такой историей ее унылое, ничем не примечательное существование едва ли может сравниться.

– Что-то сказочное во всем этом есть, – согласился с ней Сол. – Но как бы то ни было, а я всю свою сознательную жизнь прожил на острове Сент-Люсия в том же самом доме, в котором до меня жили мои предки. А что вы расскажете о себе?

Дот нахмурила лоб, сосредоточенно обдумывая ответ. И что ей рассказать? Разве она может противопоставить что-то той красивой истории, которую только что выслушала? Нет, не может!

– Ну что-то общее у нас есть, – бодро начала она. – Я тоже живу в том же самом доме, в котором выросла моя мама. А мой сказочный приятель, он, точнее, она, моя сказочная корова, прожила там всю свою жизнь. Слуг у нас, конечно, никогда не было. Разве что какие-нибудь гномы, которые прячутся в чулане под лестницей и помогают маме по дому, когда она спит. Но я их ни разу не видела. Ну что еще сказать? Дом так себе, затрапезный… и с удобствами не очень. У нас и туалет в доме появился всего лишь лет шесть тому назад. И жары особой в комнатах не наблюдается. Вот, пожалуй, и все.

– Смешная вы! Не встречал еще человека, который бы так открыто говорил обо всем.

– Правда? Еще встретите. Погодите! Вы в Англии впервые?

– Нет. Я приезжал, когда был еще совсем маленьким. Но я мало что запомнил из той поездки. Мы здесь всего лишь несколько дней, я даже еще не успел адаптироваться к вашему времени. Утром просыпаюсь и думаю, что это? День? Ночь? Кроме своей квартиры, ничего еще и не видел. Впервые вот вышел в город. – Сол махнул рукой в сторону двери. – Кстати, а где мы сейчас?

– Этот район Лондона называется Степни. Обычный рабочий район в Ист-Энде. А вы хорошо ориентируетесь в незнакомом месте?

– Очень плохо! – рассмеялся в ответ Сол. – Что крайне удивительно. Ведь умение ориентироваться на незнакомой местности входило в мою военную подготовку. Меня учили, как нужно ориентироваться в любой точке земного шара исключительно по солнцу. И где же тут это солнце? Скрылось за кромкой льда и снега?

– И снова вы за свое! – Дот недовольно прикусила губу и, испугавшись, что может показаться грубой, торопливо добавила: – А что еще вы умеете?

– Да кое-что умею. Меня много чему учили. Могу за четыре минуты поймать и освежевать кролика. Могу установить водонепроницаемую палатку из обычного пончо.

Дот насмешливо улыбнулась:

– Подумаешь! Когда я в последний раз свежевала кролика, у меня на это дело ушло шесть минут. Правда, палатка, которую я соорудила из собственного пончо, немного протекала…

– Смейтесь, смейтесь, Дот! Издевайтесь надо мной. Но на самом деле никогда не знаешь, где и когда тебе могут понадобиться все эти умения и навыки.

– Возможно, вы и правы. Но в одном я уверена на все сто. Здесь, в Лондоне, они вам едва ли пригодятся!

Сол даже растерялся от неожиданности. Еще никто и никогда не разговаривал с ним в таком тоне. Он вырос за стенами Жасмин-Хауса, надежно отгораживающего его рафинированный мир от всего остального. Он с детства привык к тому, что жители острова произносят его имя с почтением и даже трепетом. Няня и мать с самого раннего детства потакали малейшим его желаниям и прихотям. Даже в военной академии к нему было особое отношение, ибо и там имя его отца воспринималось с должным почтением. Словом, он уже привык к особой обходительности по отношению к себе со стороны окружающих и ожидал именно такого обращения. Но для этой дерзкой девчонки из Ист-Энда, сидящей напротив него, оказывается, его имя ничего не значит. И это было странно… Задевало и волновало одновременно. Он рассмеялся в ответ на ее последнюю реплику, сверкнув своей белозубой улыбкой в сторону девушки.

– Между прочим! А почему вы обучались военному ремеслу?

– Я – солдат.

– Солдат?! В самом деле? Настоящий солдат?

– И вы полагаете, что это я над вами издеваюсь, да? Конечно, я самый настоящий солдат. Хороший солдат! – Сол тряхнул головой в подтверждение своих последних слов.

– Даже? И что вы тогда здесь делаете, позвольте узнать? Как видите, военных вокруг почти не видно. По-моему, вы опоздали минимум лет на двадцать.

– Я здесь с секретной миссией! Вот! Конечно, я мог бы поведать вам о ней более подробно, но боюсь, что потом мне придется убить вас.

– Мило! Очень мило с вашей стороны!

Сол издал тихий смешок в чашку с кофе, а Дот подумала, что тему надо развить. Ибо ей захотелось узнать о его солдатской службе поподробнее.

– Я еще не была знакома ни с одним солдатом! – честно призналась она. – Я имею в виду, с современным солдатом, тем, который несет свою службу прямо сейчас. Конечно, ветераны всякие, те, кто воевал на фронте, а сейчас уже не у дел, – такие среди моих знакомых есть. Да подобной публики много шляется по тому району, где я живу. Бедняги! Сердце разрывается, глядя на многих из них. Ведь некоторые вернулись с фронта откровенно не в себе, просто помешанными. Знаю одного такого… воевал с япошками, между прочим. Тот еще тип! Про него болтали, что он был содомитом.

– На войне многим башку сносит.

– Вы абсолютно правы! Да, горя вокруг, оставшегося от той войны, еще полным-полно. Да и вообще! Сколько людей уничтожено… Целые семьи погибали, словно их не было никогда… А все эти пожары, бомбежки. Мой… моя приятельница работала на военном заводе, где изготавливали снаряды для фронта. Однажды в ночную смену случился налет вражеской авиации. Когда она выбралась из бомбоубежища, то ничего не узнала вокруг. Она даже не могла найти дорогу домой. Все кварталы были охвачены пламенем. Все-все-все вокруг – магазины, жилые дома, остановки, – все было в огне. Вот и попробуй сориентироваться в подобной ситуации. Было уничтожено, стерто с лица земли все, что она помнила с детства, среди чего выросла. А сколько людей погибло под обломками, не успели вырваться из охваченных огнем домов! Она потом рассказывала мне, какое это было ужасное зрелище. Вой пожарных сирен, пожарные команды, пытающиеся совладать с огнем… Я слушала ее рассказы и холодела от страха. Здесь, в Ист-Энде, люди хлебнули горя по полной!

– Да! – сочувственно кивнул головой Сол. – Я видел фотографии. И тоже беседовал с очевидцами тех событий… Это действительно было ужасно! Итак, получается, что я – первый солдат нашего времени, которого вы видите живьем? – намеренно перевел он разговор на другое.

– О да! И первый черный, с которым я разговариваю! Правда, я видела пару темнокожих, но никогда не заговаривала с ними. Так что вы первый! – Дот опустила ресницы, слегка прикрыв глаза. Правильно ли то, что она только что сказала? На всякий случай она не стала сообщать Солу, что вообще боится негров. Ее пугает даже их внешний вид. Наслушалась в свое время всяких сказок о каннибализме, злых колдунах и всяких чарах, которыми негры якобы лечат своих больных. Забила себе голову чепухой, отсюда и эти ложные страхи.

– Итак, я первый черный, с которым вы заговорили? Дела… – задумчиво обронил он. – Что ж, у меня и здесь наблюдается некоторое преимущество по сравнению с вами. Ибо с несколькими черными я даже знаком накоротке.

– А с белыми?

Сол весело рассмеялся.

– Само собой! Большинство моих друзей по военной академии – белые, и у родителей полно среди знакомых белых. У нас на Сент-Люсии ведь все по-другому.

– То есть у вас на острове черные, как у нас белые, да?

– Именно так!

Дот изобразила слабую улыбку.

– Трудно себе представить такое!

Сол нетерпеливо хлопнул в ладоши и снова попытался перевести разговор на что-то иное. Уж пусть эта девчушка лучше подшучивает над ним, чем углубляться сейчас в проблемы расовой дифференциации и обсуждать преимущества того или иного цвета кожи.

– Итак, какие наши планы на сегодня?

– Мм-м! – неопределенно хмыкнула Дот. – Вот сижу и думаю! А не убежать ли мне прямо сейчас? А потом понаблюдать тайком, как вы станете самостоятельно добираться отсюда домой, в свой Вест-Энд. То-то будет приключение!

– Что ж, приключение так приключение! Звучит заманчиво…

– А чем вы обычно занимаетесь дома в свободное время?

– Я? На Сент-Люсии?

– Да! – Дот подтвердила свой вопрос кивком головы. Сент-Люсия… Название острова звучало для нее чистой экзотикой. Пожалуй, она не сумела бы отыскать этот остров на карте. Совсем другой мир, другая жизнь… И там всегда тепло и… полно чернокожих людей.

– Что ж, скажу так! Независимо от планов на предстоящий день, он всегда начинается с хорошего завтрака. А уж потом… Потом большую часть дня я торчу на пляже – бегаю, купаюсь в море…

Сол закрыл на мгновение глаза и мечтательно представил себе, как ныряет в бирюзовые воды Карибского моря, как вслушивается в тихий шорох волн, набегающих на прибрежье бухты Редюит. Ведь именно в этой бухте расположены самые шикарные пляжи на всем острове. К своему удивлению, Сол вдруг обнаружил, что перед его мысленным взором предстала просто фантастическая картина. Он ныряет в воды залива не один, а вместе с Дот.

– А я вот ни разу в своей жизни не видела моря, – обронила Дот и смущенно уставилась в пол.

– Правда? Никогда-никогда?

Она отрицательно мотнула головой.

– Честно! Никогда-никогда!

– А сколько вам лет, Дот?

– Восемнадцать!

– Ну наши местные сказали бы, что вы уже опоздали на целых восемнадцать лет. Ведь у островитян море входит в жизнь буквально с первых же минут после появления на свет. Море – это часть нашей жизни и, по сути, часть нас самих.

Дот глянула на него с растерянной улыбкой.

– Зато я люблю смотреть, как разгружаются суда в нашем порту. Я даже улавливаю запах моря, который приносят с собой все эти корабли. Мы часто ходим в доки вместе с моей подружкой, сидим, наблюдаем… Часто приходят суда из России. Там и сейчас стоит такой большой корабль, а на борту у него написано: «ОДЕССА». Он привез пиломатериалы. Их разгружают прямо в доке и тут же отправляют на склады Монтегю Л. Мейер. А еще мне нравится наблюдать за тем, как проворные юркие баржи причаливают к большим судам, и матросы на листере начинают сновать туда-сюда, словно маленькие рабочие пчелки. Все это завораживает… Только представить себе! Такое огромное, массивное чудовище из металла, избороздившее все моря мира, лениво колышется на якоре возле причала всего лишь в двух шагах от моего маленького домика. Фантастика, правда?

Сол кивком головы подтвердил, да, фантастика! Захватывающее зрелище. Он не стал рассказывать Дот, что его отец – не только военный. Он еще и один из крупнейших в мире владельцев торгового флота. Во всяком случае, его компания числится в первых строчках всех торговых флотилий.

Дот продолжила свой монолог:

– Хотелось бы хоть на одну минуту очутиться на борту, послушать, о чем они там говорят, хоть и непонятно, на своем языке. Что ж, когда-нибудь я тоже, вполне возможно, попаду за границу, и тогда уже иностранкой буду я, а не они. Какие глупости порой лезут в голову, да? А все же интересно, что они думают о наших портовых грузчиках? Вся эта публика в нахлобученных войлочных шляпах, болтающая на откровенном кокни… Вечно они балагурят, над кем-то подшучивают. Должно быть, со стороны они производят довольно странное впечатление.

– А куда б вы хотели поехать, если бы вам вдруг выпал шанс отправиться за рубеж?

– Прямо сейчас? Сию минуту?

– Да! Сию минуту и в любую точку земного шара.

– А к пятичасовому чаю я успею вернуться? Или мне прихватить с собой сэндвичи?

– К чаю вы точно не успеете вернуться домой. А вот ваши бутерброды наверняка испортятся в дороге.

Дот весело улыбнулась и снова погрузилась в раздумья, подперев свое личико рукою и твердо упершись локтем в стол. Мысленно она попыталась представить себе весь этот незнакомый мир с его необъятными пространствами и тысячами чудес. Как же он таинственен, по сравнению с тем маленьким мирком, в котором она живет, в котором живет ее семья. Но зато здесь она может ходить, куда ей вздумается, и есть, когда захочется!

– Ох, не знаю! Не знаю даже, что сказать! Наверное, все же я отправилась бы в Париж. Посмотрела бы на тамошние моды, полюбовалась Сеной, попробовала бы настоящего французского вина, посидела бы в парижском кафе. Думаю, мне бы там понравилось. А потом еще в Америку. Увидела бы своими глазами Голливуд и всех этих прославленных кинозвезд, а потом села бы в автобус и поехала в Нью-Йорк. Хочу посмотреть на статую Свободы и на Эмпайер-Стейт-Билдинг… Только не в тот день, когда по небоскребу шастает этот Кинг-Конг. Конечно, обязательно попробовала бы американский гамбургер, сходила бы в кинотеатр на открытом воздухе. Там фильмы можно смотреть прямо из окошка припаркованного автомобиля. Здорово, да? Сиди себе с каким-нибудь ковбоем… Нет, Америка мне бы точно очень понравилась!

Сол улыбнулся. Для него новизна зарубежных впечатлений уже давно перестала быть диковинкой. Ведь он отправился в первое в своей жизни путешествие вместе с родителями, когда ему едва исполнилось шесть месяцев. И с тех пор колесит и колесит по свету.

А Дот между тем, увлеченная своими собственными мыслями, говорила и говорила:

– Да, я никогда не видела моря, но я зато хорошо знаю, как оно шумит. Я слышала этот шум в морской раковине. Мой дедушка всю свою жизнь работал докером. Он и подарил мне эту раковину. Стоило приложить ее к уху, и тут же слышался шелест волн. Как я любила слушать эти волны! Слушать и слушать до бесконечности… К сожалению, раковины уже давно нет. Папа все время спотыкался о нее, когда она валялась на полу, и в один прекрасный день ее попросту выбросили вон. Странно! Но я впервые вспомнила о ней после стольких лет… И именно сейчас!

– Знаете, Дот, вполне возможно, вашу раковину выловили в волнах того залива, где я так люблю плавать. Мы ведь употребляем в пищу всех устриц, а раковины, в которых они прячутся, потом выбрасываются, как простая шелуха. Правда, иногда ими украшают рабатки и клумбы в наших садах.

Дот широко распахнула глаза от удивления.

– Надо же! Мне такое и в голову не могло прийти. Вы там плавали… Ну это еще куда ни шло. А что же до содержимого самих раковин, то скажу так: я девушка с традиционными вкусами. Предпочитаю жареную картошку с треской. И чтобы побольше соли и уксуса! У нас и тарелок подходящих нет для всей этой гадости…

Сол снова не смог удержаться от улыбки. Забавная девушка! Он еще таких не встречал. Но в целом ему нравится, как она смотрит на мир.

Дот еще ни разу в жизни не ездила на такси в Вест-Энд. Среди ее знакомых вообще не было таких, кто разъезжал бы на такси. Стоило ей сесть в машину, и на нее тут же нахлынул целый ворох самых разных, но очень смешанных чувств. Конечно, она обрадовалась, как ребенок. Это с одной стороны. Все это очень волнующе и необычно. А с другой – что мешало им проехать пару остановок на автобусе, а потом сесть в метро? По времени получилось бы одинаково, а вот кучу денег сэкономили бы. Потратили бы на что-нибудь более полезное.

– О чем задумались? – спросил у нее Сол.

– О чем? О том, как совсем иначе видишь все вокруг, стоит сесть чуть повыше или посмотреть на окружающую жизнь через окно такси.

И тут Дот ни капельки не покривила душой. Она и в самом деле в основном передвигалась по городу либо в метро, либо автобусом. А уж в автобусах, да еще в часы пик, окна вечно запотевшие от дыханий десятков людей, плюс еще табачный дым. Так что из такого окошка ничего толком и не разглядишь. Разве что мелькающие мимо огоньки да силуэты зданий. А уж все подробности, всякие там детали, орнаменты и прочее – это извините! И напрасно будешь стараться, стирая ладошкой влагу с внутренней поверхности стекла. Все равно автобусные окна снаружи так заляпаны грязью, взлетающей вверх из-под колес проезжающих мимо машин, что света божьего ты в них не увидишь.

– А вот здесь я появилась на свет! – Дот указала на темно-серый фасад роддома Ист-Энда, который промелькнул у них за окном. – Мама часто повторяла, что когда-нибудь на стене этого здания повесят специальную табличку с надписью «Здесь родилась Дот Симпсон». И я верила, представляете? И даже хвалилась перед своими одноклассниками. Ну не идиотка ли? Вы только вообразите себе такое! Я еще удивляюсь, что они терпели весь мой бред и не отколошматили меня как следует!

Сол мысленно представил себе бесчисленные улицы, площади, школы, библиотеки, названные в честь его предков. И впервые ему тоже почему-то сделалось неловко.

– В один прекрасный день вы станете прославленным модельером, и тогда никто не посмеет назвать вас идиоткой. Напротив! Рядом с вами уже другие будут чувствовать себя полнейшими идиотами.

– Ах, оставьте! От ваших речей мне делается неловко, ей-же-богу!

– Не понимаю, почему? Вы должны обязательно осуществить свою заветную мечту. Во что бы то ни стало!

– Возможно, вы правы. А возможно, и нет! Я иногда думаю, что жизнь намного легче, когда живешь просто, не забиваешь себе голову всякими бредовыми идеями. Меньше разочарований…

– Не согласен! Отказ от попытки, устранение от борьбы – это уже поражение. А вы не производите впечатление человека, который готов так легко сдаться. Вы по натуре отнюдь не капитулянт!

Дот отвела глаза в сторону. Ей совсем не хотелось объяснять Солу, как тяжело девчонке с рабочих окраин, такой, как она сама, пробиться в совершенно иной мир, чем тот, в котором она живет. К тому же она не была до конца уверена в том, что точно понимает смысл слова «капитулянт». Хотя то, как оно звучит, ей категорически не нравилось.

Она вдруг вспомнила, как давным-давно, еще тогда, когда она была совсем маленькой девочкой, отец однажды вечером, укладывая ее в кровать и заботливо укрывая одеялом, ей тогда было лет семь, не больше, вдруг сказал, что летом они обязательно отправятся в путешествие к морю на автофургоне и что за время их отпуска она сможет научиться плавать и покатается на ослике. А еще каждый день станет есть всякие разные конфеты. О, как она мечтала об этой поездке, как ждала ее… Представляла себе, как станет копаться в песке на морском побережье, как окунется в морские волны, как будет непрестанно сосать свои любимые леденцы. Желание было столь острым, что она даже чувствовала на языке вкус сахарной пудры, которой обычно обваливают карамельные конфеты. Но время шло, а ничего этого так и не случилось. А потом отец потерял работу, стал сильно болеть, лето закончилось, и ни в какое путешествие на автофургоне они так и не отправились. Но она не стала ничего объяснять Солу. Зачем ему знать, что иногда не стоит поднимать планку своих надежд слишком высоко?

Такси остановилось прямо перед универмагом. Сол выскочил первым, зябко поежился и, скрестив руки, стал растирать себе плечи. Потом достал из кармана бумажник и расплатился с таксистом. Прежде чем Дот успела выскочить из машины, таксист вдруг опустил стекло, отгораживающее пассажирский салон от кабины водителя и, выразительно глянув на девушку, вдруг сказал ей громко и четко, так, чтобы она наверняка расслышала каждое слово:

– Надеюсь, домой ты это чудо в перьях не приведешь! Не станешь пугать родного отца. Да, детка? – И при этом рот его искривился в брезгливой улыбке.

– Что? – непонимающе уставилась на него Дот, все еще надеясь, что ослышалась. И какое этому человеку дело до Сола? Но времени на то, чтобы начать дискуссию, у нее не было. Сол уже успел расплатиться с водителем, вознаградив его щедрыми чаевыми, а потом приоткрыл дверь, помогая ей выйти из машины. Дот почувствовала, как все у нее внутри рухнуло. Хам! Невежественная свинья! Однако же умудрился испортить ей такой прекрасный день.

– Вау! – воскликнул Сол, разглядывая здание универмага. – Теперь я понимаю, почему вам так нравится работать здесь. Здание действительно потрясающе красиво. – Сол отступил немного назад и прищурился, чтобы получше разглядеть фасад. Действительно, «Селфриджез» смотрелся очень внушительно. – Вы только взгляните вон на те флаги, что установлены на крыше. Красиво, да?

А потом они оба рассмеялись, замешкавшись на мгновение у вращающихся дверей, не зная, проходить ли им поодиночке или втиснуться вместе. Но вот Сол сделал шаг назад и взмахнул рукой, вежливо пропустив даму вперед. Дот прошла мимо него и первой переступила порог универмага. Она даже не посмела коснуться сверкающей ручки двери с латунным набалдашником, чтобы ненароком не оставить на ней своих отпечатков пальцев. Уж она-то не понаслышке знала, скольких усилий стоит навести такую чистоту и блеск на все вокруг. К тому же она впервые зашла в универмаг с центрального входа на Оксфорд-стрит, как обычный покупатель, не воспользовавшись служебным входом для всех работников, который находился в самом торце здания.

Они миновали отдел парфюмерии: сплошное стекло на прилавках, шикарные витрины-горки из драгоценных пород дерева, инкрустированные латунью, на полках которых было выставлено все-все-все, имеющее отношение к парфюмерии, начиная от помад и кончая разнообразными одеколонами. Между витринами чинно расхаживали покупатели – благообразного вида джентльмены с зализанными волосами, в строгих цивильных костюмах, в шляпах-котелках и с неизменными черными зонтиками в руках. Явно вся эта публика пожаловала сюда из Сити. Многие сопровождали дам. Держали под руку расфуфыренных, надушенных, затянутых в корсеты леди с накрашенными губами, которые с чувством и толком разглядывали выставленный товар и приценивались ко всякого рода безделушкам. Сол тоже пришел в полнейший восторг от набора для бритья ручной работы. Кисточки для бритья из натурального барсучьего волоса, а ручки сделаны из цельных фрагментов слоновой кости и украшены резьбой в форме множества узких продольных канавок, напоминающих колоннады. Весь набор был помещен в изящный ящичек из орехового дерева с крышкой, которая крепилась к основанию с помощью миниатюрных латунных петель. Очень тонкая, почти ювелирная работа! Сол уже готов был купить набор, но, заметив, как расширились от ужаса глаза Дот, когда она увидела цену, проставленную на бирке, молча поставил вещицу обратно на полку.

– А сейчас идем в отдел галантереи! – решительно объявил он. – Хочу посмотреть, где вы работаете.

Дот слегка прикусила нижнюю губу. Да уж! Попала так попала! Одно дело – гулять с черным по улицам Лондона, где тебя никто не знает, и совсем другое – продефилировать вместе с ним перед своими товарками.

Сол мгновенно уловил ее смятение.

– Ну смелее же! – подбодрил он ее. – Вот увижу все своими глазами и буду точно представлять, где и как вы работаете. И даже буду мысленно воображать вас стоящей за прилавком, когда у вас будут выходные и вы будете развлекаться где-нибудь на стороне.

– Ну по части развлечений, так это вряд ли… Разве что вдруг по случаю сорву кучу халявных дивидендов…

– Халявных? Не очень понимаю, что вы имеете в виду.

Дот рассмеялась в ответ.

– Да так, ничего особенного! Шутка! Не обращайте внимания.

Не станет же она ему объяснять, что именно имела в виду. Слишком все это сложно…

Сол и Дот были вынуждены буквально вжаться в заднюю стенку кабины лифта, чтобы освободить пространство для дамы в очках, облаченной в шикарное меховое манто, и для ее приятельницы в шляпе с широченными полями. В кабине сразу же повис ядовитым облаком насыщенный аромат сразу нескольких парфюмов, которыми дамы, судя по всему, обильно окропили свои декольтированные туалеты из крепового шелка. Сол не выдержал первым и сдавленно кашлянул в кулак. Дот молча уставилась в стенку кабинки, с трудом сдерживая смех, что было довольно трудно, ибо все стенки кабинки были увешаны зеркалами.

Дамы с ярко выраженным американским акцентом бойко щебетали друг с другом. Когда они вышли, Сол не удержался от реплики.

– Фу! И что это было? У меня в горле першит и щиплет от их ароматов. Под страхом смерти не стал бы покупать ничего из того, что они нам только что здесь прорекламировали!

Мальчик-лифтер в униформе, заложив руки в белоснежных перчатках за спину, изо всех сил старался напустить на себя невозмутимый вид. Его участие в разговорах пассажиров не предусматривалось. Но Сол, глянув в зеркало, поймал легкую улыбку, промелькнувшую по лицу подростка.

– Впрочем, я полагаю, избыток парфюма на покупательнице – это еще не самое страшное из того, с чем можно столкнуться, работая здесь. Я прав? – обратился он напрямую к мальчику.

Мальчик ответил ему на кокни, на том же диалекте, на котором разговаривала и Дот.

– Вы абсолютно правы, сэр! Порой от людей не пахнет, а просто воняет всякими парфюмами. Невозможно дышать!

Он помахал у себя под носом своей белоснежной перчаткой, словно пытаясь разогнать ядовитые пары, все еще витавшие в кабине лифта.

Дот была готова расцеловать этого милого мальчугана, который так легко и непринужденно пошел на контакт с Солом, не испугавшись цвета его кожи. Она даже на время забыла о том досадном эпизоде с таксистом, который изрядно испортил ей настроение. Лифт вздрогнул и замер. Приехали! Четвертый этаж.

– Ну вот мы и на месте! – бодро объявила Дот. – Имейте в виду! Задерживаться надолго не будем. Просто посмотрим и тут же уходим. Договорились?

– Хорошо! Как скажете! – Сол вскинул вверх обе руки, давая понять, что он полностью сдается на милость своей спутнице.

– Мисс Симпсон? Вот уж не ожидала увидеть вас здесь сегодня! У вас же, по-моему, выходной!

Такое впечатление, что эта корова специально караулила ее на этаже!

Меньше всего на свете Дот хотела бы сегодня столкнуться с мисс Блайт. С кем угодно из числа тех, кто трудится в галантерейном отделе или в других службах универмага, но только не с нею! Мисс Блайт посмотрела на Дот своими маленькими свинячьими глазками, посверкивавшими за стеклами очков в роговой оправе. Как всегда, пышные формы были втиснуты в явно узкую для столь объемной талии юбку из поплина и комплект-двойку, тесно облегающий грудь. Полные ноги, обтянутые шелковыми чулками, обуты в туфли на высоченных каблуках, это почему-то напомнило Дот комичное сходство мисс Блайт с такой маленькой, но норовистой скаковой лошадкой. Конечно, думать так про коллегу не очень хорошо, и Дот понимала это. Но уж больно мисс Блайт была вредной особой. И Дот всегда от нее доставалось, как, впрочем, и всему остальному младшему персоналу, да и всем остальным, кто был ниже ее по должности. Мисс Блайт работала в отделе кадров, а потому зверствовала по полной. Барбара и Дот вообще пришли к выводу, что во всех кадровых службах «Селфриджез» нет более вздорного человека, чем мисс Блайт. Судя по всему, для нее не было большего удовольствия, чем наказать работника по административной линии или даже уволить его за малейшую провинность.

– Да! – промямлила в ответ Дот. – Но я сегодня пришла сюда… просто как покупатель. Надо кое-что купить.

– Вижу-вижу!

Мисс Блайт окинула изучающим взглядом спутника девушки. Не приходилось сомневаться, что в течение часа новость о том, в чьем сопровождении Дот явилась в универмаг в свой законный выходной, станет самой обсуждаемой на всех этажах «Селфриджез».

– Что ж, завтра потолкуем! Какой сегодня чудесный день!

Дот очень хотелось вспылить в ответ, спросить, о чем таком эта мегера собирается толковать с ней. Но, если честно, она панически боялась не только предстоящего разговора, но и самой мисс Блайт. Сол между тем неспешно расхаживал вдоль прилавка, рассеянно разглядывая выложенный товар и, к счастью для самой Дот, не обращая никакого внимания на обеих женщин. Потом он увлекся разглядыванием миниатюрных пуговичек цвета слоновой кости, аккуратно разложенных в зависимости от своего размера и величины в ящике со множеством отделений. После чего стал пробовать на ощупь эластик и мотки с тесьмой, перебрал стопку бумажных выкроек, с помощью которых любая домохозяйка, имеющая в своем распоряжении швейную машинку «Зингер» и шпульку ниток, может сварганить себе все, что угодно, начиная от обычной прихватки для кухонной плиты и кончая свадебным платьем для невесты. Наконец, он долго любовался рулонами самых различных тканей, разложенных на стеллажах за прилавком в строгом соответствии с их цветовой гаммой и фактурой.

Дот незаметно подошла к нему сзади.

– Я каждый день любуюсь этой панорамой, – призналась она. – Столько красивых тканей! И все это так похоже на радугу.

– Понимаю! – откликнулся он, не отрывая взгляда от созерцания тканей. Бедняжка! Разве она может представить себе настоящую радугу? Такую, какая зависает над Сент-Люсией после дождя, когда из-за туч вдруг неожиданно появляется солнце. Вот и получается, что рулоны разноцветных тканей и есть пока ее радуга. – А какой цвет вам нравится больше всего?

– Даже не знаю! – смутилась Дот и бережно тронула рукой рулон с дамаском. – Сразу так и не скажешь. Но, пожалуй, темно-розовый. – Потом ее пальцы скользнули по рулону с небесно-голубой тканью. – А вот этот цвет напоминает мне чистое небо в солнечный летний день.

– Отличный выбор! И цвет чудесный. Почти похож на цвет неба над Сент-Люсией. Давайте купим немного этой ткани.

– Зачем? – тут же разволновалась Дот. Отрез материала, она знала это наверняка, обойдется ей в зарплату за несколько дней работы.

– Да сам не знаю, зачем! Смоделируете себе какой-нибудь фасончик. Вы же говорили, что хотите стать дизайнером.

– Ради всех святых! Не начинайте все снова! Все эти разговоры… уж точно не здесь их стоит вести.

– Привет, Дот!

Барбара стремительно надвигалась прямо на них двоих, прижимая обе руки к своей впалой груди. Но вот она остановилась, слегка повела бедром и чуть-чуть подала вперед носок одной ноги, замерев перед Солом в неком подобии балетной позы.

– Так это он? Тот парень, что музицировал на фортепьяно? Ну в тот вечер…

– Да, Барбара! – тяжело вздохнула Дот. – Кстати, он не глухой. Правда ведь? – Она повернулась к Солу.

Тот энергично закивал головой в знак согласия.

– Пока еще не оглох.

Барбара внимательно оглядела Сола, потом прошлась одной рукой по голове, после чего принялась теребить кончики своих волос, словно желая удостовериться, что с ее стрижкой все в порядке.

– Не думала, что он…

– Такой высокий? – тут же подсказала ей Дот.

– Такой… экзотичный! – откликнулась Барбара, не пожелав воспользоваться предложенной подсказкой.

Несколько секунд все трое молчали. Но вот Сол слегка откашлялся.

– А где вы работаете? – немедленно набросилась на него с вопросами Барбара.

– Я служу в армии.

– В какой армии вы служите?

– В армии Великобритании.

– Но вы же не англичанин! Вы и говорите с другим акцентом.

Дот почувствовала, как краска бросилась ей в лицо. Стыд-то какой! Нет, все же ее лучшая подружка может быть порой очень несносной.

– Это правда! Я не англичанин. Я родился и живу на острове Сент-Люсия. Но наш остров является частью Британской Империи, и у нас с вами даже одна королева.

– Да что вы говорите! – совершенно искренне удивилась Барбара и с некоторым вызовом подбоченилась, взглянув на Сола с откровенным недоверием.

Тот лишь весело рассмеялся, глянув на ее немного воинственный вид.

– Правду! Я говорю вам истинную правду. Я военный и служу, защищая и вашу страну, и королеву. Хотя в ближайший год воевать точно не собираюсь. Я приехал сюда в составе военной миссии от острова Сент-Люсия как сотрудник военного атташе.

О том, что вся военная миссия состоит из одного человека, который одновременно является и его начальником, тем самым военным атташе, и его отцом, Сол благоразумно умолчал.

– Понятно! – несколько растерянно бросила Барбара. – Ну и дела! Не сойти мне с этого места, Дот! Но этот парень умеет запудрить мозги, когда захочет!

– Еще раз напоминаю, Барбара, что «этот парень» тебя отлично слышит! – вконец разозлилась Дот.

– Барбара! – окликнул девушку Сол. – А вы нам не поможете? Мы бы хотели купить немного ткани. Вот этой! Такой красивый небесно-голубой цвет…

– На что конкретно вам нужна эта ткань? – поинтересовалась у него уже профессиональным голосом Барбара, слегка наморщив носик.

Сол глянул на Дот и по умоляющему выражению ее глаз, по тому, как она едва заметно качнула головой, понял, что своей заветной мечтой Дот не поделилась даже с лучшей подружкой.

– Да так, ни для чего конкретно! Просто иногда хочется иметь рядом хоть что-то, что напоминает тебе о ясном летнем небе. Вам так не кажется?

Барбара разразилась громким смехом.

– Мало ли что, кому и как кажется! Ну и дела, Дот! Да он у тебя самый настоящий поэт, не сойти мне с этого места!

– Барбара! Прекрати немедленно! Сол тебя прекрасно слышит!

– Хорошо-хорошо! Прекращаю! Только не кричи на меня, пожалуйста!

Она положила рулон голубого ситца на прилавок и выровняла края ткани металлическим метром.

– Куда сейчас путь держите?

Дот бросила взгляд на Сола. Как-никак, а сегодня он – ее гость. Ведь Лондон – это ее родной город.

– Еще точно не решили. Может, совершим небольшую прогулку по парку.

– Отличная идея! – обрадовался Сол.

– А вы быстро ходите? Бегаете-то вы наверняка очень быстро!

Сол слегка склонил голову набок, видно, пытаясь уразуметь, в чем суть подвоха в том вопросе, который задала ему Барбара.

– Понятия не имею, как я хожу. Вполне возможно, что и быстро. А вот бегаю я действительно быстро. Но почему вы спрашиваете?

– Мой отец говорит, что у всех черных в ногах имеются дополнительные кости и мускулы. Вот поэтому они все такие отличные бегуны.

Барбара начала разматывать рулон с тканью, а Сол всецело ушел в созерцание процесса. Он тяжело дышал, уткнувшись носом в свой носовой платок. Видно, боялся, что сорвется и нагрубит подружке Дот.

Дот же не могла дождаться, когда все наконец закончится и они смогут уйти.

– Ну как вам она? – поинтересовалась она у Сола на обратном пути. – Немного бесцеремонна, да?

– Прелестная девушка! Настоящее сокровище!

Прогулка по Гайд-парку сопровождалась самыми разными разговорами. Они проговорили всю дорогу, не чувствуя взаимной неловкости или скованности. Говорили свободно, без обиняков, как два человека, которые давно знают друг друга. И у которых за плечами не просто крепкая дружба, но и совместно нажитый житейский опыт. Ну неудивительно ли это, размышляла про себя Дот. Такое стремительное сближение… Совместная прогулка по Лондону завершились традиционным чаепитием и поеданием пирожных в кафе отеля Лионс-Корнер-Хаус. Над городом уже сгущались сумерки. Последние всполохи уходящего дня освещали небо, окрашивая его в розоватый цвет. Но ноги стыли, ибо тротуар оставался холодным и даже слегка подмерз. Сол между тем с интересом разглядывал ярко-красные автобусы, снующие по улицам города, пытаясь определить по табличкам конечный пункт их назначения. Многие названия были ему знакомы по книгам, по кинофильмам. Трафальгарская площадь, например. Или Гринвич, или Хайгейт, фешенебельный жилой район, расположенный в северной части Лондона. Или тот же Эмбанкмент, как называют район вокруг набережной Темзы. В принципе, можно садиться в любой из этих автобусов, и он довезет тебя до нужного места. Огромный город! Что сразу же напомнило Солу о том, как же крошечно мал его родной остров Сент-Люсия, всего каких-то двадцать семь миль из одного конца острова в другой.

Дот поглубже упрятала подбородок в ворот пальто. Холодно!

– А как вы относитесь к кинам?

– К чему-к чему?

Дот рассмеялась.

– Ну в кино вы любите ходить? Смотреть всякие там фильмы?

– Ах, фильмы! Конечно, люблю! Еще как люблю! А что показывают?

– Да какая разница! Просто мне еще не хочется возвращаться домой.

Дот, как всегда, была честна и предельно правдива.

– Какое приятное совпадение! Представьте себе, и мне тоже не хочется!

Дот побежала вперед. Сол рассмеялся, мысленно повторяя слова, только что сказанные девушкой. Так удивительно, что их мысли и желания совпали! Поплотнее запахнув пальто на груди, он заторопился вслед за Дот.

По завершении сеанса они вышли из кинотеатра и, прошагав Керзон-стрит, свернули в сторону станции метро «Лаймхаус», что в восточном районе Лондона. Время близилось к десяти вечера. Родная улица Дот, Роупмейказ-Филдс, утопала в темноте. Чему лично Дот была только рада. Еще не хватало, чтобы Сол лицом к лицу столкнулся с миссис Харрисон и та бы испепелила его своим ненавидящим взглядом. Но это в том случае, если Сол вызовется провожать Дот до порога дома, то есть потащится вместе с ней в самый дальний конец улицы. Легкая морось витала в воздухе, то ли дождь, то ли просто туман. Влажные камни мостовой поблескивали в тусклом свете уличных фонарей. Ночные шторы в большинстве домов были уже опущены, и лишь кое-где пробивался свет из-за неплотно задернутых драпри. И эти крохотные лучики, отбрасывающие световые дорожки на мокрую мостовую, казались ослепительно яркими на фоне окружающей тьмы. Сол небрежно прошелся рукой по бледно-голубому капоту припаркованной машины возле дома номер двадцать девять. «Остин Мини», седьмая модель. Единственная машина на всей их улице, хозяин – очень умный мальчишка, живущий в этом доме. Но сейчас, согласно сведениям, полученным от миссис Харрисон, его дома нет. Учится в каком-то университете, грызет гранит науки, да и сам, по ее словам, собирается заниматься науками. Сол машинально заглянул внутрь салона, посмотрел на обтянутые кожей сиденья и представил себе, каково это – мчаться на таком автомобиле по песчаному бездорожью на какой-нибудь самый дальний пляж, раскинувшийся на юго-западе Сент-Люсии.

Сол проводил Дот только до ворот дома, как она сама о том и попросила, и ни шагу дальше. Он напустил на себя абсолютно равнодушный вид, старательно отводя глаза от созерцания окружающего пейзажа. Узкая улочка, вереница крохотных домиков, буквально прилепившихся друг к другу вдоль тротуара. К тому же в воздухе явственно ощущается слабый запах серы. Да! Нищета! Бедность так и прет из всех углов. И пахнет бедностью. Нет, совсем не это ожидал он увидеть в Лондоне. Конечно, и у них на Карибах полно нищих. Многие даже обитают прямо на улицах. Но все же такая убогость, и где… в столице Великобритании!

На какое-то мгновение Сол вдруг представил родительский дом Жасмин-Хаус, выстроенный на самой вершине холма с видом на воды залива и бухты Родни-бей. А там, на горизонте, виднеется горная гряда Питонов. Он представил себе густые заросли жасмина, благоухающего по ночам своим дивным ароматом. Широкая терраса, окольцовывающая их дом со всех сторон, утопает в кустах жасмина, отчего воздух в доме, особенно в ночные часы и рано утром, всегда напоен сладковатым, немного пьянящим запахом цветущего жасмина. Этот запах волнами проникает через окна и распространяется по всем комнатам, он пробивается через плотные створки белоснежных, только что выкрашенных ставен, он окутывает своим благовонием занавески на окнах, которые едва колышутся под слабыми порывами бриза. Этим запахом уже успел пропитаться тончайший французский муслин, из которого изготовлены балдахины над массивными кроватями из красного дерева. Кажется, стоит только провести пальцем по простыням, и запах жасмина с новой силой заполнит всю комнату. Наверное, впервые в своей жизни Сол вдруг по-настоящему осознал все преимущества роскоши, среди которой он вырос.

– Спасибо вам большое за этот день, который вы провели сегодня вместе со мною. Спасибо, что показали мне город… И вообще, спасибо за все! – Сол слегка ударил каблуком о кромку тротуара.

– Нет, это вам спасибо! – растроганно воскликнула Дот. – Великолепный был день! И спасибо за ткань! Я все тщательно обмозгую и обязательно придумаю такой фасон, который будет не хуже самой ткани. Что-нибудь такое необычное… такое, что всегда будет напоминать мне об этом дне.

– Вот и чудесно. Как это там поется в песне? «Как цветут клевера по лугам, так и я с каждым днем расцветаю…»

Дот улыбнулась, услышав знакомые слова любимой песни.

– Да, расцветаю, – повторила она задумчиво.

– Знаете, какая мысль только что пришла мне в голову? – неожиданно воскликнул Сол. – Отныне я буду звать вас Кловер. Ведь Кловер означает «клевер»! А что может быть прекраснее цветущего клевера на лугах? А тут всего лишь какая-то Дот! Точка… Точка, точка, запятая… Как-то все это мелко, незначительно, недостойно вас.

Дот снова улыбнулась. Всю свою жизнь она именно таковой себя и воспринимала: мелкой и незначительной. Кловер! Звучит красиво…

– У нас бытует поверье, что цветы клевера многим приносят удачу, – тихо промолвил Сол. – Но главное – отныне ваше имя будет напоминать мне нашу любимую песню.

– Не думаю, что я уже успела принести кому-нибудь удачу! – чистосердечно призналась Дот, немедленно просияв лицом, не столько от того, что ее имя теперь будет ассоциироваться с удачей, сколько потому, что он сказал: «наша любимая песня», тем самым как бы связав их друг с другом. Она взглянула на Сола и широко улыбнулась ему, прижимая к груди бумажный пакет с небесно-голубой тканью и начисто забыв о своем намерении строго держать дистанцию.

Сол слегка подался вперед и выдохнул тоном заговорщика:

– Ненавижу прощаться! Для меня самый ужасный момент любого свидания – это расставание. Если честно, то я с самого утра со страхом ждал наступления этого момента.

– Вот как? Значит, по-вашему, у нас с вами уже было свидание. А я-то думала, что просто помогаю вам получше узнать наш город.

Сол застенчиво улыбнулся.

– Знаете, у парней тоже есть свои проблемы, и немалые. Ведь изначально считается, что мы, сильный пол, должны играть первую скрипку в отношениях с девушками. Но я всегда почему-то теряюсь в самый ответственный момент и начинаю лихорадочно соображать, что лучше: наклониться и поцеловать девушку, запечатлеть на ее лице, так сказать, легкий прощальный поцелуй, или же просто ограничиться рукопожатием. Вот и сегодня… Ужасно боюсь все испортить, и одновременно ужасно не хочется терять шанс.

– Что ж, по-моему, сегодня ваши шансы как никогда велики! – Дот бросила на Сола мимолетный взгляд.

– Да? То есть я могу расценить ваши слова как приглашение к…

Сол обхватил ее рукой за талию и привлек к себе.

– Вы все правильно поняли! – прошептала в ответ Дот.

Сол медленно прошелся рукой по ее тонкой шее, потом коснулся обеими руками ее волос. Шелковистые пряди заскользили у него между пальцами. Резким движением он притянул лицо девушки к своему и закрыл ей рот поцелуем. Дот поднялась на цыпочках, чтобы стать вровень с ним, и тоже прильнула к губам Сола. И оба одновременно улыбнулись, когда их носы коснулись друг друга.

– Увидимся? – спросил он у нее шепотом, осторожно пройдясь пальцем по овалу ее лица.

Она лишь молча кивнула в ответ. Все внутри нее трепетало от радости, пело и смеялось от возбуждения, даже комок к горлу подступил, мешая говорить.

– Кловер! – окликнул ее Сол, все еще стоя на улице и наблюдая за тем, как она возится с замком входной двери.

– Что? – отозвалась она и замерла в счастливом предвкушении.

– Ничего! Я просто хотел произнести вслух твое новое имя.

– Дурачок! – ласково прошептала она, хотя, конечно, в глубине души была счастлива еще раз услышать свое новое имя. Звучит просто как музыка! Кловер…

Она открыла дверь, вошла в дом и, опершись спиной на стекло, замерла. Сердце билось, готовое вот-вот выскочить из груди.

– Дот! Это ты, доченька? – услышала она из задней комнаты голос матери. – Как прошел день? Я уже начала волноваться. Папа тебя не дождался, пошел наверх спать. Постарайся не шуметь, ладно? Ты что-то припозднилась, однако. Чай пить будешь? Ди нарисовала тебе картинку, вазу с фруктами. Рисунок лежит у тебя на кровати. А ты хоть ела сегодня? Надеюсь, ты не возилась с ним весь день? Вечером встречалась с Барбарой, да?

Дот сделала глубокий вдох, пытаясь унять сердцебиение. Потом она приложила пальцы к губам и осторожно потрогала крохотный синячок на нижней губе. Это все, что осталось ей на память от их первого поцелуя. Волшебный поцелуй! Она снова прикоснулась к ранке и вдруг явственно ощутила теплоту дыхания Сола в тот момент, когда его красивые губы слились с ее губами в страстном поцелуе. Разве может мама вообразить себе, что пять минут тому назад ее дочь и весь тот мир, в котором она существовала до сих пор, – все это изменилось за одну секунду и кануло в небытие? Джоан продолжала что-то щебетать о своем, домашнем, но ее монолог воспринимался Дот как некий посторонний шум, мешающий думать о главном. Ей даже не хотелось вникать во все подробности того, о чем рассказывала ей мать. В ее голове продолжали ненавязчиво звучать слова любимой песни. «Ты – мечта, что сбылась наяву. Я щеки твоей нежно касаюсь…» И перед ее мысленным взором снова возникло красивое лицо Сола. Огромные карие глаза, слегка подернутые влагой и завораживающие своей глубиной, жемчужно-белые зубы и такой нежный, такой долгий и такой сладкий поцелуй.

Глава третья

Прошло два дня. Громко хлопнула пожарная дверь за спиной Дот, и она выскочила на кишащий людьми тротуар Оксфорд-стрит. Сегодня она отработала всего лишь полсмены, но с нее хватило с лихвой! Особенно если учесть, что минувшей ночью она почти не сомкнула глаз. Последние ночи она валилась на свой пуховый матрас совершенно без сил. Но физическая усталость не мешала ей лежать часами без сна, перебирая в голове целый океан всевозможных «может быть», и так она могла вертеться под одеялом, ворочаться из стороны в сторону до тех пор, пока не наступало утро, и надо было уже вставать и идти на работу. И причина ее внезапно возникшей и непреходящей бессонницы была одна: Сол. Сол и только Сол!

Дот обмотала вокруг шеи шарф из ярко-зеленого шифона и завязала его на груди свободным бантом, достаточно большим, чтобы хоть немного задрапировать спереди старенький плащ серо-бурого цвета.

– А я о вас думал!

– Что?!

Голос за спиной, тот самый, что лишал ее сна все последние ночи. Тот самый, что не давал ей покоя с самой первой минуты их самой первой встречи. Дот повернулась. Сердце екнуло и упало куда-то вниз. Нет! Она не испугалась. Нет! Но ее мгновенно охватило волнение. Ей захотелось броситься к нему на грудь и обхватить обеими руками за шею. «Наконец-то я встретил тебя…»

Все минувшие дни Дот испытывала сильнейшее, непреодолимое, почти на грани боли, желание снова увидеть Сола. Как они вообще могут существовать врозь, недоумевала она. Зачем теряют зря бесценное время, которое можно было бы провести вместе? Кажется, ее вопрос прозвучал немного грубовато. Ведь она все прекрасно расслышала и поняла все как надо. Но просто ей вдруг захотелось, чтобы Сол снова повторил то, что только что сказал. «А я о вас думал!» Впрочем, ее собственное воображение в том, что касается Сола, было столь выпукло-ярким, что пришлось даже слегка встряхнуть головой, согнать наваждение, осознать, что голос Сола – это голос живого человека, стоящего перед нею. И пусть он это сейчас докажет! Пусть повторит еще раз то, что ей так хочется услышать.

– Я говорю, что думал о вас. Я думал о вас беспрестанно! Я даже аппетит потерял и полностью утратил интерес к еде. А это, доложу я вам, и это может подтвердить любой, кто знает меня хорошо, так вот, это очень необычная вещь, ибо я никогда не жаловался на отсутствие аппетита. Впрочем, сон я тоже потерял. И все по вашей вине!

– Неужели?

Дот осторожно прошлась языком по своим зубам, проверяя, не остались ли на них частицы помады.

– Представьте себе, леди Кловер, именно так! Да и вообще… на меня словно какое-то наваждение нашло. Не могу ни на чем сконцентрироваться, не могу работать, в тех бумагах, которые я готовлю для атташе, полно ошибок. Я не слышу, когда ко мне обращаются с вопросом, и не понимаю, о чем меня спрашивают. Мысли мои в этот момент витают где-то далеко, а потому отвечаю или невпопад, или долго думаю, что сказать. И что прикажете делать, леди? Я уже было решил взяться за ум и спустить все, что связано с вами, так сказать, на тормозах. Но легко говорить, да только как это сделать, когда вы в одночасье превратили меня в какое-то совершенно непонятное, желеобразное, бесхребетное существо, полностью утратившее способность к сопротивлению. Вот я и решил не тянуть с этим далее, а поговорить с вами начистоту! Объясниться, не лицемеря…

– Понятно! Скажите, а сколько точно прошло времени с того момента, когда вы начисто утратили и сон, и аппетит?

Сол глянул на часы.

– Пожалуй, с точностью до минуты ответить затрудняюсь. Но по всем прикидкам получается так: семь дней, семнадцать часов, двенадцать минут и восемнадцать секунд. Нет! Уже девятнадцать… Точнее, двадцать…

– Итак, чуть больше недели! – улыбнулась Дот.

– Да, уже больше недели! И все это время мысли о вас не покидали меня ни на одну секунду! Ни на одну! Представляете?

Дот почувствовала, как волна ликующего счастья затопляет все ее естество.

Подумать только! Он все это время думал о ней!

– А вы? – Сол слегка придвинулся к ней, и голос его стал глуше. – Вы думали обо мне?

Дот сунула свои маленькие ручки в карманы плаща и посмотрела на тротуар. Главное – не встретиться сейчас с Солом глазами, не дать ему понять, что она отлично понимает всю серьезность его вопроса.

– О, я вспоминаю о вас только по утрам, когда просыпаюсь.

Она говорила нарочито тихим голосом, но Сол все равно мгновенно понял, что она лжет. И широко улыбнулся.

– Я так и думал, Кловер! Джинн вырвался из бутылки!

– Что это значит?

Сол подался вперед и слегка склонился над нею, и она тоже подалась к нему, чтобы расслышать ответ, ибо он перешел почти на шепот:

– То и значит, что порой некие высшие силы вторгаются в нашу жизнь и все решают за нас и даже вместо нас. Они делают нас пешками в своей игре, и все, что мы можем, – лишь безропотно подчиняться их воле. Ибо в таких случаях важно уже не то, чего хотим мы, важно, хватит ли у нас сил или желания побороться с судьбой, переломить ход событий. Понятно?

Дот издала короткий смешок.

– По правде говоря, не очень! Я и половины не поняла из того, о чем вы только что тут сказали.

И в этот момент почему-то вдруг подумала о своих родителях. Вот они дружно, нога в ногу, шагают по жизни, хотя их совместный путь отнюдь не усыпан розами. Столько всего выпало на их долю, а они лишь смеются в ответ на все удары судьбы, а все потому, что любят друг друга. Она мысленно представила себе маму: с утра до позднего вечера крутится возле плиты, приготовила, наверное, тысячи и тысячи всяких яств. Что есть ее жизнь? Работа и еще раз работа! И денег немного, и времени на развлечения нет. Или папа, вечно погруженный в чтение своих газет… Казалось бы, однообразное, унылое существование, быть может, даже прозябание. А они смеются, они могут ни с того ни с сего устроить танцы прямо посреди комнаты. Они даже целуются, когда полагают, что за ними никто не подсматривает. Вот что делает с людьми любовь. Она скрепляет их воедино покрепче любого клея или цементного раствора. Все эти мысли, которые впервые пришли ей в голову, вихрем пронеслись в голове, и вдруг Дот почувствовала, что словно вырвалась из темной комнаты куда-то на свет. И у нее заныло сердце при мысли о том, сколько счастливых мгновений они с Солом уже безвозвратно утратили, проведя целую неделю врозь. Неужели и они, как ее мама и папа, будут тоже чувствовать себя единым целым? Неужели? Пока, думая о Соле, она испытывала лишь сердечное волнение и смятение, похожее на страх. И непонятно, чего больше – смятения или страха.

– Сол!

– Да!

– Знаешь, а мне очень хочется стать пешкой в этой игре!

Сол широко улыбнулся и крепко сжал ее руку.

– Тогда прогуляемся немного?

Дот молча кивнула и осторожно вложила свою руку в его ладонь.

* * *

Дот сидела за столом в задней комнатке и молча наблюдала за тем, как Ди весело размахивает ножками, сидя на своем стуле и пытаясь дотянуться до ног сестры. Дот сосредоточенно ковыряла вилкой гороховый пудинг, отодвинув к краю тарелки кусок отварного мяса, но еще ни разу не поднесла вилку ко рту.

– Так ты будешь есть, в конце концов, Дот? Или так и будешь размазывать пудинг по тарелке?

– Что?

– Я спрашиваю, есть будешь? – вспылила Джоан. – Ты уже, наверное, целый час елозишь вилкой по тарелке, но к еде так и не притронулась. Если не хочешь мяса, отдай отцу или поставь в холодильник. Завтра утром пущу его на бутерброды.

– Что-то нет аппетита…

– Сама вижу, что нет! Приболела? Или неприятности какие на работе?

– Да нет! Просто устала!

– А все потому, что шастаешь где-то допоздна! И вопрос еще, с кем! – буркнул отец, как всегда, погруженный в чтение очередной газеты. – Являешься домой за полночь! Тебе нужно просто выспаться как следует, дочка! Пару ночей полноценного сна, и всю твою усталость как рукой снимет.

– Со мной все в порядке, папа! Да я и гулять-то ходила всего лишь один раз… А вернулась домой ровно в десять часов вечера. Какая же это полночь?

– Как же! Как же! Лишь бы перечить родителям! А мы с мамой… мы, конечно, тираны! Не даем бедной дочурке возможности развлекаться на полную мощь. Она, видите ли, всего лишь раз ходила гулять…

Рег раздраженно схватил тарелку дочери и переложил ее пудинг на свою тарелку.

Джоан никак не отреагировала на гневную тираду мужа.

– Кстати, Дот! Я вчера видела Сола… Ну того чернокожего паренька.

– Да? – спросила Дот, стараясь говорить как можно равнодушнее. Но краска тут же бросилась ей в лицо. Даже шея, наверное, покраснела от смущения.

– Кто такой? – немедленно подал голос Рег.

– Ну это тот чернокожий парень, который поселился вместе со своими родителями в шикарных апартаментах наверху. Я же тебе рассказывала о них! Помнишь? Откуда они приехали – понятия не имею. Мы тогда с Дот еще отработали у них на банкете. Помнишь? Пару недель тому назад…

Рег молча кивнул и, низко склонившись над тарелкой, набил полный рот пудингом.

– Выглядел, конечно, супер! Костюмчик, башмаки лакированные… да и все остальное! Уселся в шикарное авто и умчался куда-то…

Дот набрала в легкие побольше воздуха, мысленно повторив слова, которые уже готовилась произнести вслух. Когда-то же это должно будет случиться, рано или поздно! Так почему не сейчас? «Вообще-то, он уселся в шикарное авто и умчался на встречу со мной».

– Только ты на все эти фокусы не очень-то покупайся! – неразборчиво проговорил Рег с набитым ртом, помешав дочери озвучить подготовленную реплику. – Шикарное авто, костюмчик! Все равно он скользкий тип, этот твой Сол! Таким людям нельзя доверять. Достаточно вспомнить бедняжку Глорию Райли.

– А что случилось с Глорией Райли? – немедленно проявила любопытство Дот.

– Жила тут в наших краях одна девчонка. Только плохо кончила!

– Что значит – плохо кончила? – не унималась Дот.

– Ты тоже кушай, а не зевай по сторонам! – набросилась Джоан уже на младшую дочь.

Рег повернулся к Дот в пол-оборота и заговорил одними уголками губ, явно не желая, чтобы младшенькая Ди услышала нечто такое, что отнюдь не предназначалось для ее малолетних ушей.

– Да уже, наверное, несколько лет прошло с тех пор. Спуталась с каким-то черномазым. Бог знает, откуда он к нам заявился, работал на железной дороге. Само собой, ее семья пришла в ужас от такого знакомства. Отец попросту выставил девчонку вон из дома. И что она делает? Собирает свои пожитки – одну такую сумку, совсем даже небольшую, сует в кошелек все свои сбережения, что там у нее было, и чешет прямиком к хахалю. Готова, значит, идти за ним хоть на край света, только бы вместе, как он ей и обещал. И что в результате? Когда дошло до дела, то этому чумазому пришлось признаться, что он уже женат. Оставил на родине и жену, и кучу ребятишек в придачу! Девчонка, конечно, была просто в отчаянии. Но так ей и надо! Дурочка несмышленая! А эти черные, они все такие! Там, откуда они к нам явились, у них ведь все по-другому. Вполне возможно, в той деревне, где он жил, у него осталась не одна, а целая дюжина жен. У них же свои законы… Вообрази! Ему мало одной жены! Каков, а? Да тут с одной не знаешь, как совладать! А уж с дюжиной… В гроб точно вгонят до поры!

Дот потерла виски, чтобы хоть немного унять начавшуюся головную боль. Пришлось молча проглотить все свои речи, которые она заготовила.

Джоан взглянула на мужа.

– Этот Сол совсем не такой! И все у него шикарное, и костюм, да и все остальное тоже…

– Откуда тебе знать, дорогая, каков он на самом деле? Я тебе так скажу… Все эти шикарные шмотки – пустое все это! Поверь мне на слово! Костюм, видишь ли, у него! Да ему в набедренной повязке пристало щеголять с какой-нибудь костью в носу!

Рег расхохотался собственной шутке, и небольшой кусочек пудинга вылетел у него изо рта и упал прямиком на тарелку. Со стороны получилось очень смешно. И Ди рассмеялась. Надо же! Какие папа фокусы умеет показывать.

– А ты только подумай, чем они там питаются, эти черномазые, в своих джунглях! Хорошо, если поймают по случаю дикого козла, освежуют его прямо на месте да и поджарят на костре. Так такое счастье, поди, не каждый день им выпадает… А так, наверное, всякую дрянь подбирают, лишь бы с голоду не сдохнуть. Нет, что ни говори, а я в рот не возьму ничего чужеземного! Всякая бурда! Как представлю, так даже живот сводит.

Дот молча отодвинула от себя тарелку на середину стола.

– Мне что-то и правда не по себе! – обронила она тихо. – Пойду, прогуляюсь! Подышу немного свежим воздухом. А потом у меня еще встреча с Барбарой. Спасибо за чай, мама! Пока!

Промедление смерти подобно. Еще немного, и Дот уже не смогла бы смолчать. Она и так с трудом сдержалась, чтобы не вспылить, слушая грубоватые шуточки отца. Замешкавшись у зеркала в прихожей, чтобы подкрасить губы, она услышала, как переговариваются между собою родители.

– Что это с ней, а?

– Обычное дело в ее возрасте, дорогой. Гормоны играют.

Джоан хорошо знала, что при слове «гормоны» ее муж тут же умолкает, предпочитая не развивать тему дальше.

– Ох, горе мне с вами! – вздохнул Рег. – Полный дом баб! От всех ваших проблем умом можно тронуться!

Дот и Сол медленно брели по Гайд-парку вдоль озера Серпантин. Вчерашний разговор с отцом не выходил у нее из головы. После того, что она услышала, совсем нетрудно спрогнозировать реакцию отца на ту новость, которую она уже приготовилась сообщить родителям. Что ж, придется повременить! Надо запастись терпением. В один прекрасный день, когда папа увидит Сола воочию, размышляла она, он наверняка переменит свое мнение о темнокожих людях. Должен же он понять, какой Сол замечательный человек, самый лучший, самый-самый… И тут же тряхнула головой, прогоняя подобные мысли прочь. Смех да и только! Она явно перепутала отца с кем-то другим. Ничего он не поймет! Никогда!

Сол взял ее за руку, и они медленно побрели по одной из тропинок парка, как те, кто никуда не торопятся и кому никуда не надо. Изредка они останавливались, чтобы запечатлеть легкий поцелуй на щеке друг у друга или чтобы полакомиться из общего пакетика жареными каштанами, которые они купили у лоточника неподалеку. Тот поджаривал каштаны прямо на глазах покупателей, примостив жаровню в укромном уголке парка.

Потом они присели на одну из скамеек и прижались, обхватив друг друга руками. Оба сделали вид, что очень замерзли.

– Мне нравится рассматривать всякие новые растения, – сказал Сол. – Я ведь тоже немного увлекаюсь садоводством, на любительском, правда, уровне. Люблю наблюдать за тем, как из крохотного саженца или зернышка вырастает со временем красивое и сильное дерево. Надо только немного заботы и ухода. На нашем острове полно деревьев, которым уже несколько сотен лет. Невероятно!

Дот нравилось слушать его, ей нравился его интерес к садоводству, его восторги, но при этом она всякий раз невольно сравнивала рассказы Сола со своей жизнью, со своим бытом. Взять хотя бы, к примеру, убогий садик на заднем дворе родительского дома. Интересно, что подумал бы Сол, увидев унылую дорожку из серого бетона, длинную, не очень опрятную, заваленную с обеих сторон всяким хламом: старые корзины из металлической проволоки с прохудившимися днищами, такая же древняя тачка со спущенными шинами на колесах. И венчает всю эту картину поломанный байк отца.

– Замечательная здесь трава. Густая, сочная, – продолжал делиться своими впечатлениями Сол. – У нас в Жасмин-Хаусе газон довольно жалкий: трава вечно сохнет от жары, сбивается в космы. Представляю, с каким бы наслаждением вышагивали по вашим газонам наши павлины. И английские цветы… они более нежные, более хрупкие, но от этого еще более прекрасные. Взять, к примеру, даже обычные цветы мака. У вас в саду тоже, наверное, полно красивых цветов. Да, Кловер? Клеверок мой ненаглядный!

– Кое-что имеется, – торопливо ответила Дот. – Но в такую пору года мало что цветет.

И снова она мысленно представила свой задний дворик. Узкая полоска земли, огороженная со всех сторон разномастным забором, сколоченным из чего придется. Туда и солнце-то не заглядывает днями, какие уж цветы? Дворик давно превратился в некое подобие свалки, куда регулярно сносят из дома весь ненужный хлам, которому действительно давно пора на городскую свалку. Правда, иногда через забор соседского дома к ним свешиваются цветущие ветки ампельных роз. Такое впечатление, что эти розы просто снедаемы самым заурядным любопытством. Хочется им посмотреть, что делается на дворе у Симпсонов, и все тут! Но они так быстро отцветают, вянут буквально на глазах. А еще по всему двору болтаются веревки, на которых мама сушит выстиранное белье. Порой выглянет отец в исподней сорочке, чтобы немного поразмяться или поработать руками. Вот и все достопримечательности их двора.

Не всегда было так! Когда-то две трети их двора занимала лужайка, но это было давно, еще до того, как по соседству с ними поселились Андерсоны и загородили своими многочисленными постройками весь белый свет. Сегодня из зеленой растительности остался лишь вьюнок, который заплел почти целиком старые, побитые ржавчиной панели дома. Красивые белые и бледно-розовые цветы вьюнка напоминают Дот миниатюрные граммофончики. Несколько лет тому назад родители разбили в левом дальнем углу двора небольшую цветочную клумбу. Тогда у папы еще были силы держать в руках лопату. Мама посадила там несколько цветущих кустарников. Да все без толку! Самое большое их достижение по части цветоводства – это одна чахлая хризантема, которая одарит их раз в год одним цветком. И на этом все! Дот с огорчением подумала, что, случись Солу побывать у них в гостях, так и показать-то будет нечего. А уж про сад и говорить не приходится!

– Однако холодно сегодня! – Сол зябко потер руки и упрятал подбородок в воротник пальто.

– И когда ты уже перестанешь твердить про наши холода?

– Не знаю! Возможно, когда солнышко выглянет.

Дот весело рассмеялась.

– О, тогда тебе придется долго ждать! А вот как по мне, так сегодня просто чудесный день. Не знаю, почему ты все время хнычешь.

Сол подхватился с места и побежал вперед. Дот невольно залюбовалась его грацией. Он бежал по тропинке легко, почти не касаясь земли, словно парил в воздухе. Холодный мартовский ветер ударил ей в лицо, и все же, несмотря ни на что, в нем уже чувствовалось тепло наступающей весны. Ах, скорее бы лето! Дот не могла дождаться летней поры. Вот тогда она наконец покажет Солу Лондон во всей его красе. Летом они станут выезжать на природу, будут устраивать пикники, купаться в открытом бассейне, да мало ли что еще! Чудесное будет время! Она вспомнила про свое самое нарядное летнее платье, болтающееся пока без дела в платяном шкафу. Надо бы взглянуть на него, может, даже перестирать, чтобы в нужный момент выступить при полном параде.

Сол добежал до поворота и там остановился, слегка запыхавшись, поджидая Дот. Она не торопилась, наслаждаясь каждой секундой их совместной прогулки.

– Так бы и съел тебя глазами! – весело воскликнул он, заключая Дот в объятия и приподнимая ее над землей. – Я так соскучился по тебе!

– Держи крепче, а то уронишь! Когда успел соскучиться? Мы же расстались пару минут тому назад.

– Кловер! Девочка моя! Клеверок мой ненаглядный! Клянусь тебе! Стоит мне оторваться от тебя хоть на мгновение, и я тут же начинаю думать о тебе. Хочу, чтобы ты снова была рядом. Всегда рядом со мной! У тебя тоже так? Или это я один схожу с ума?

Дот улыбнулась.

– Говоришь, сходишь с ума? Я тоже! Мы оба сошли с ума!

– Тогда прямо сейчас отправляемся в Паоло?

– Так ведь больше и некуда! – подначила она Сола.

– Но ведь это же наше с тобой место!

– Все верно! Но если бы я знала, что кафешка приобретет для нас такое судьбоносное значение, то выбрала бы для самого первого свидания место пошикарнее.

– Лично меня там все устраивает! Прекрасное кафе! И потом, мне нравится наблюдать за тем, как хозяин деликатно пытается нас выпроводить из своего заведения, когда мы засиживаемся допоздна: начинает включать и выключать свет в зале, жаловаться на тяжелый день, кашлять и все такое. Итак, прямо сейчас идем к Паоло. Кофе, тосты, что-нибудь еще… Как думаешь?

– Думаю, идея хорошая. Она мне нравится.

«Я люблю тебя!», – добавила она мысленно.

На следующее утро Дот повесила пальто на вешалку в комнате для персонала, с улыбкой поприветствовала коллег и побежала за прилавок, продолжая по пути одаривать улыбками уже потенциальных покупателей. Интересно, размышляла она, заметили ли ее сослуживицы, какие кардинальные перемены случились с ней за последний месяц. Лично она не просто чувствовала, а видела, что да! – перемены случились. Нужно немного остыть! Привести свои разгоряченные мысли в порядок. У себя в галантерейном отделе она тут же занялась поиском подходящей работы: стала перематывать ленту, перекладывать мотки с шерстью, потом еще-что. И все время лихорадочно думала об одном и том же. Нельзя дальше тянуть с разговором дома. Ей надо поговорить с отцом, и как можно скорее… Дот попыталась представить себе благостную картину: Сол приходит к ним домой, и, стоя на крыльце, они с отцом обмениваются рукопожатиями. Но картина почему-то категорически не хотела вырисовываться во всех деталях. Более того, образы как-то сразу же расплывались, становились блеклыми, а потом и вовсе исчезали.

– Пойду хватану немного свежего воздуха! – услышала она у себя за спиной. – А заодно и подымлю немного! Идешь?

– Нет! Спасибо за приглашение, Барбара. Но я еще в порядке. Не очень устала. Да и не хочу, чтобы намокли волосы. Испорчу прическу…

– Что с вами творится, мисс Симпсон? Вы что, кинозвезда какая? Что значит «испорчу прическу»? С каких это пор подобные мелочи стали волновать тебя, подруга?

– Да не хочу я потом весь день торчать за прилавком чучело чучелом. Волосы прилипнут к лицу… вот красота!

Барбара внимательно оглядела подругу. Дот между тем уже переключилась на сортировку комплектов бумажных выкроек: аккуратно расставляла их на полке, выравнивая по краям и сверху.

– С тобой все в порядке, Дот? Может, какие неприятности? Повздорила с кем?

– Да нет! Со мной все в полном порядке! Уверяю тебя! Просто немного устала.

Какое-то время Барбара молча наблюдала за тем, как суетится подруга, подыскивая себе все новую и новую работу. Потом она сосредоточенно прикусила правую щеку.

– Понимаю! Дошло наконец! Все этот парень, да? Ты что, встречаешься с ним сегодня? Так?

Дот тяжело вздохнула и подняла глаза на Барбару.

– Ну, так! Да, я действительно не хочу, чтобы у меня на голове творилось бог знает, что, потому что я встречаюсь с ним сегодня в кафе. Довольна?

Барбара скрестила руки.

– Довольна! Только я никак не могу уразуметь, к чему столько терзаний! У него же у самого на голове черт-те что творится! Не волосы, а какие-то курчавые заросли! Будет он там переживать из-за того, что твои две кудряшки намокнут и прилипнут ко лбу! Фи! Ерунда какая-то! У тебя же нормальные, красивые волосы… Не то что его спиральки! Надо же такого напридумывать себе! – Барбара издала презрительный смешок.

Дот молча сжала зубы. Она почувствовала, как сердце вдруг сбилось с ритма и пропустило один удар. Раньше в разговорах с Барбарой у нее такого никогда не случалось.

– Нормальные у него волосы! Очень даже! Вполне возможно, его землякам наши прически тоже кажутся немного странными. Тебе это в голову не приходило?

– Нет, не приходило! Потому что нормальное – оно всегда нормально. А у нас у всех волосы нормальные, такие, какими они и должны быть. А вот у них волосы действительно – одна умора!

– С чего это ты решила, что у нас волосы – нормальные, а у них нет?

– Не будь дурочкой, Дот. Нормальное – это такое, как у всех! А много ты видишь по улицам народу, который шляется с такими же спиральками на голове?

– Сама дурочка! Там, где они живут, все ходят с такими же прическами!

Барбара презрительно скривила рот.

– Ну да! Об этом я как-то и не подумала!

– Вот видишь!

– Но тогда почему у них не такие волосы, как у нас, а?

– Да откуда я знаю? Вот сама и спроси у Сола следующий раз, когда встретишься с ним! Нет! Лучше не спрашивай! Умная мысля, как всегда, приходит опосля… Не спрашивай! Еще, чего доброго, обидится.

– Мой папа говорит, что такая густая щетка волос на голове нужна им, чтобы уберечь череп от всяких травм… когда на них кокосы сверху падают…

– Да все эти ваши рассуждения, что твои, что твоего папы, они из задницы взяты, не иначе! Надо же напридумывать себе столько чуши!

– Хорошо-хорошо! Продолжай и дальше трястись над своей прической. А еще лучше, тоже поставь свои волосы дыбом! – Барбара раздраженно фыркнула и, круто развернувшись, добавила с издевательским смешком: – Слышишь, подруга, что я тебе говорю? Поставь свои волосы дыбом!

– Все я прекрасно слышу. И напоследок! У Сола прекрасные волосы. И сам он очень-очень красивый! Ясно? – Дот чертыхнулась сквозь зубы, но больше ничего добавлять не стала.

– Умом тронулась! Совсем спятила, да?

– Пусть будет по-твоему! – Дот опустила ресницы.

– Но я-то чем тебе насолила? Обидела, что ли?

– Не знаю! – с усилием воли выдавила из себя Дот. – Пожалуй! Немножко!

– Но ведь мы же подруги! Мы можем обсуждать с тобой все, что угодно! Разговаривать на любые темы! Разве не так?

Дот молча глянула на свою лучшую подругу.

– Можем! – неохотно ответила она, немного помолчав. – Просто вокруг столько негатива. Все так и норовят сказать тебе какую-нибудь гадость! Хоть бы кто слово приятное сказал! Порадовался бы за нас, что ли…

– Я за тебя радуюсь! Я! А до других людей мне и дела нет! Между прочим, я думала, тетя Одри подавится чаем, когда я рассказала ей о тебе. Но я – не такая, как она! Нет! Я – твоя лучшая подруга! Навсегда!

Дот снова кивнула.

– Знаю!

– И вот как твоя лучшая подруга, я и говорю тебе. Вам будет трудно, очень трудно. Потому что он – не такой, как мы, не только потому, что он чернокожий… Что мы вообще знаем об этих людях, Дот? Скажи мне! Он – другой! Наверное, все было бы точно так же, если бы твой парень заявился сюда, скажем, из Исландии… И не важно, что он белый… Все равно люди начнут любопытствовать, расспрашивать, где эта Исландия, что это такое, кто там живет. И что это за дома такие из снега – иглу? И как можно питаться одной мороженой рыбой?

Дот взглянула на подругу и поняла, что бессмысленно продолжать этот разговор. Не о чем спорить!

– Хорошо! Ступай, дыши своим свежим воздухом, а я тут пока приберусь немного. И тебя заодно подстрахую!

– Большое спасибо, мисс Симпсон! Очень надеюсь, никто меня не застукает!

Обе подружки и не заметили, как к ним подкралась зловещая мисс Блайт.

– Должна напомнить вам, барышни, что есть определенный график перерывов на отдых, и его следует строго соблюдать. Понятно?

– Да, мисс Блайт! – хором ответили обе девушки.

– Кстати, вы уже закончили переучет тканей, имеющихся в наличии? Мне нужны цифры, чтобы передать показатели наверх.

– Да, мисс Блайт, закончили! – снова ответили обе одновременно, и каждая скрестила пальцы у себя за спиной. Ведь всем же известно, когда скрещиваешь пальцы, то ложь как бы не считается за ложь.

Когда мисс Блайт удалилась, Барбара ловким движением руки извлекла из кармана две сигареты и, зажав каждую между пальцами, сделала вид, что делает затяжки попеременно то от одной сигареты, то от другой. Вообще-то, пускать всякие узоры из клубов сигаретного дыма – это любимый конек Барбары. Она может при желании даже букву V изобразить. Дот глянула на паясничающую подругу и невольно рассмеялась.

Убедившись в конце смены, что с прической пока более или менее все в порядке, Дот поплотнее завязала на голове шарф и ринулась на автобус, следующий до ее дома на Роупмейказ-Филдс. Сол уже маячил в самом дальнем конце улицы, на пересечении с Нэрроу-стрит, как всегда красивый и счастливый. И едва завидев его, Дот тоже почувствовала себя счастливой. Радость, казалось, не знающая конца и края, заполнила ее всю целиком. И какая ей разница, что на улице идет дождь, что сыро, пасмурно, холодно… ничто не имеет значения! Главное – они снова вместе! И оба смеются, потому что счастливы быть вместе.

– Идем к Паоло? – интересуется она первым делом.

– Можно! Но я предлагаю другой вариант! Мои родители сегодня на каком-то приеме. Так что квартира полностью в нашем распоряжении. Поехали ко мне, я приготовлю горячий шоколад, погреемся немного, переждем в тепле этот дождь.

– Звучит заманчиво! – согласилась с его предложением Дот. – А по дороге расскажи мне еще что-нибудь о своем саде. Я тут вспоминала твой рассказ и думала, что тоже хотела бы обзавестись красивым садом. Пожалуй, мне понравилось бы заниматься цветоводством. Да и собственные овощи прямо с огорода – это ведь тоже очень хорошо.

– О, с этим занятием нужно быть очень осторожным. Знаешь, увлечение садоводством может захватить тебя всю целиком. Это прямо наваждение какое-то! День и ночь волнуешься и переживаешь за сохранность каждого ростка, каждого посаженного тобою растения. Выживет? Приживется? Не засохнет? Ведь все они – тоже живые существа и всецело зависят от нас и нашего ухода за ними.

– Вот об этом я как-то не подумала! Это же страшная ответственность! Даже не знаю, готова ли я к такой ответственности…

Сол молча окинул ее пристальным взглядом.

– Пожалуй, что нет! – вынес он наконец свой вердикт.

– Однако, молодой человек! А где ваши хорошие манеры? – Дот шутливо ударила его по плечу. – Мне кажется, с возрастом я полюблю готовить. Я уже сейчас могу сварить джем, приготовить фруктовый салат или даже самый настоящий крамбл, то есть запечь фрукты с мукой и сахаром в духовке. Очень вкусно! Конечно, главная по кухне у нас мама. Мне пока до нее еще очень далеко. Но, думаю, для тебя я бы готовила с огромным удовольствием. Даже постоянно экспериментировала бы с новыми блюдами, а тебе пришлось бы поедать все мои кулинарные шедевры.

Сол лишь улыбался в ответ. Это было бы чудесно, подумал он.

Странное чувство испытала Дот, переступив порог «Купеческого дома» и не застав там маму. Что-то в этом ее приходе сюда есть нечестное по отношению к матери. А ведь ей всегда претили всякие хитрости. И вот мамы здесь нет, зато есть она. Скользит по паркету в одних чулках, сбросив туфли, осторожно переходя из одной комнаты в другую, а Сол в это время колдует на кухне над горячим шоколадным напитком для них. На той самой кухне, где изо дня в день топчется у плиты ее мать.

Чувство неловкости не покидало Дот. Каждый шаг, случайный скрип двери, позвякивание оконных стекол под порывами ветра – все настораживало, все пугало своей чрезмерной громкостью, будто выдавая ее незаконное вторжение на чужую территорию. Дот на цыпочках вошла в огромную бальную залу, где она впервые увидела Сола. И снова глянула на расписной потолок. Удивительно, что она обнаружила росписи на потолке лишь в тот самый вечер, когда упала, и уже лежа на полу созерцала старинные фрески. Она медленно прошла до середины комнаты и снова легла на пол. И чем дольше она вглядывалась в роспись, тем все ближе и ближе казались ей и Господь Бог, и ангелы, которые его окружали. Такое впечатление, будто бы они спустились на землю, чтобы приветствовать ее. Вдруг ее обдало волной тепла, и Дот подумала, что наверняка это счастливый знак. Что, если Всевышний только что благословил ее? На нее вдруг снизошли покой и умиротворение. Счастье ее было в этот миг безмерным, и даже забрезжила робкая надежда, что все в ее жизни как-то образуется и будет хорошо.

Дот легко подхватилась с пола, отряхнула пыль с платья и села на вращающийся стульчик возле рояля. Нажала на несколько клавиш одновременно. Громкий пронзительный звук эхом отозвался у нее в груди, заполнив собою всю комнату. Казалось, он продолжает резонировать в хрустальных подвесках огромной люстры, ударяется о старинные, писанные маслом портреты, развешенные по стенам. И величавые благородные военачальники и полководцы, запечатленные на этих портретах, тоже внемлют ее ученическим экзерсисам.

– Вот ты где!

– Да, вот я где!

– О’кей! Тогда потеснись!

Дот слегка подвинулась на невысоком широком сиденье, освобождая место для Сола. Он поставил серебряный поднос с двумя чашками горячего шоколада прямо на крышку рояля.

– Сейчас я буду играть, а ты пой! Давай воспроизведем во всех нюансах момент нашей первой встречи! – Сол щелкнул костяшками пальцев. – Ну, что? Готова?

– Нет!!! Ради Бога! Только не это! Я петь не умею! У меня совсем нет слуха. Про таких, как я, говорят: медведь на ухо наступил.

– Кловер! Девочка моя! Все люди умеют петь!

– Нет, не все! Я не умею! Хочешь услышать, как орет кот в водосточной трубе? Ты этого хочешь? Ужасно!

– А когда ты последний раз пела?

– Да я все время пою! Но только когда меня никто не слышит. Когда моюсь в ванной или работаю в подсобке…

– Так в чем дело? Закрой глаза и представь, что ты моешься в ванной и тебя никто не слышит. Вперед, Клеверок!

Его тонкие пальцы тронули клавиши, и божественные звуки любимой песни Дот, той, которую исполняла когда-то Этта Джеймс, заполнили комнату. И Дот безвольно поплыла по волнам знакомой мелодии. Она закрыла глаза и так, с закрытыми глазами, просидела до тех пор, пока Сол не закончил играть. Он сделал короткую паузу и начал все сначала. И неожиданно для самой себя Дот стала тихонько мурлыкать любимый мотив.

А потом, как-то само собой, из простого мурлыканья вдруг возникли отдельные слова, и она запела уже во весь голос:

Наконец-то Я встретил ее! И душа в тот же миг встрепенулась. И любовь, что так долго берег, С новой силою в сердце проснулась. Я смотрю в синеву и не верю глазам. От любви и желания таю. Как цветут клевера по лугам, Так и я с каждым днем расцветаю.

Закрыв глаза, Дот самозабвенно орала во весь голос, коверкая до безобразия красивую музыку баллады, которая стала своеобразным фоном ее знакомства с Солом.

Наконец терпение Сола лопнуло. Заткнув уши пальцами, он взмолился:

– Все! Хватит! Твоя правда! Ты действительно не умеешь петь.

– Ах, так? – Дот замахнулась на него, чтобы стукнуть, но Сол перехватил ее руку и крепко сжал запястье. Какое-то время они боролись молча. Дот чувствовала, как стучит кровь в висках, как колотится сердце в груди. Собственно, так с ней бывало всегда, стоило Солу едва прикоснуться к ней. Дыхание ее сделалось прерывистым, но сознание странным образом работало четко: просто будто все вдруг предстало перед ней через увеличительное стекло. Казалось, время остановилось.

– Знаешь, Кловер? По-моему, это и есть то самое, – тихо прошептал Сол, приблизив свое лицо почти вплотную к ее лицу.

– Что, то самое?

– Это значит, что мы с тобой совершенно случайно встретили то, на поиски чего многие другие люди тратят всю свою жизнь. А еще это значит, что самой судьбой нам предначертано быть вместе. Ты и я! Разве не этого ты хочешь больше всего на свете, а?

– Опомнись, Сол! Сколько времени ты меня знаешь? Всего ничего! Что ж ты так гонишь лошадей? Не торопи события…

– Знаю-знаю! Обычно я чертовски терпелив! Честное слово! То, что творится со мною сейчас, совершенно не похоже на меня. Не веришь, можешь спросить у моей мамы. Она подтвердит. Она тебе расскажет, как уже несколько лет наблюдает за моими попытками приручить павлина, который живет в нашем саду. Каждый день я пробую приманить птицу, заставить ее подойти и взять из моих рук зерно, но она категорически отказывается даже приближаться к тому месту, где я сижу, поджидая ее. Но я терпелив, у меня бездна терпения, и я дождусь этого счастливого момента, несмотря на то что у павлина ужасно вздорный характер. Тяжелый! Он хитер и коварен…

– Точно как наша миссис Харрисон.

– А кто это такая?

Дот покачала головой, давая понять, что сия особа к их разговору не имеет отношения. Сол замер на сиденье, продолжая сверлить Дот своим сверкающим взглядом. Но выражение его лица было строгим и открытым. Он действительно не кривил душой.

– Да, в чем-то ты права. Быть может, я действительно чрезмерно тороплю события. Но вот тебе факты! Мне уже двадцать два года. Предположим, я проживу до восьмидесяти пяти лет. И тогда у нас с тобой в запасе остается всего ничего, каких-то шестьдесят три года. Подумай сама! Каких-то ничтожных шестьдесят три года! А дальше – все! Сама мысль об этом приводит меня в ужас. Потому что это так мало! Жалкие крохи времени нам суждено прожить на одной планете вместе.

Он обхватил ее руками за плечи.

– А сколько времени ты считаешь «много»? – тихо спросила она.

– Мне нужна вечность! Не больше и не меньше! Целая вечность рядом с тобой!

Дот прикусила нижнюю губу. Сладостная истома разлилась по ее груди. А ведь она даже не подозревала, что на свете существует такая любовь.

Сол протянул к ней руку, пытаясь унять дрожь в пальцах и снова обрести ровное дыхание. Казалось, что его сердце с каждым очередным вздохом поднимается все выше и выше к горлу. Он смотрел на лицо Дот, и оно расплывалось перед его затуманенным взором, и он отчаянно пытался поймать ее в фокус, чтобы видеть каждую черточку. Но вот его рука осторожно коснулась ее белоснежной кожи. Они оба прекрасно понимали, что будет дальше. Понимали, знали, что так предопределено свыше, и все равно страшились того, что будет. Его пальцы словно пробили брешь в том пространстве, которое все еще разделяло их. Дот вдруг до сердечной боли захотелось почувствовать всю тяжесть его тела на себе.

Дамбу прорвало!

Все барьеры остались позади, они перешли Рубикон и даже удовлетворили первичное любопытство.

Дот задрала голову к его лицу и получила в ответ поцелуй, горячий, решительный, прямо в губы. Каким же сладким показался ей этот поцелуй. Какое-то время она не отстранялась от Сола, жадно вдыхая в себя запах его тела и чувствуя жар его трепещущей плоти, прижимающейся к ней.

Но вот она снова медленно, словно нехотя, повернулась к нему лицом. Он осторожно прошелся пальцами по ее щеке, и снова его прикосновение вызвало в ней сладостный озноб по всему телу. Она с нежностью поцеловала подушечки его пальцев, а потом взяла его руку и положила себе на грудь. Сол рывком поднялся со стула и, не выпуская ее руки из своей, молча потянул за собой по направлению к широкой лестнице, которая вела уже непосредственно в личные покои.

– А вдруг твои родители сейчас вернутся?

– О нет! У них это мероприятие наверняка затянется допоздна. Но если хочешь, я перепроверю!

Дот молча кивнула в знак того, что хочет. А Сол между тем открывал дверь за дверью. Они прошли целую анфиладу роскошно обставленных комнат, Дот едва успевала замечать подробности интерьера. Везде нарядные бархатные шторы на высоких окнах с изящными переплетами, огромный холл, такие же огромные, поистине необъятных размеров диваны в каждой комнате рядом с массивными каминами, облицованными мрамором, роскошные ковры ручной работы на полу и везде обилие книг. Но их наверняка никто не читает. Она вдруг вспомнила, как охарактеризовала Солу тогда, на вечере, всю ту публику, которая живет среди такой неслыханной роскоши. «…Какое у них там воспитание? Они, поди, и читать-то не умеют!» Она зябко поежилась от этого воспоминания. Неужели она могла сказать такую гадость? И всего лишь месяц тому назад!

– Как видишь, путь свободен! – весело воскликнул Сол, увлекая ее в боковой коридор.

– Но вдруг они все же вернутся? Твои мама и отец? – продолжала упорствовать Дот. Ей совсем не хотелось, чтобы официальное знакомство с родителями Сола состоялось при таких, мягко говоря, незапланированных обстоятельствах. И уж совсем не хотелось удирать через черный вход, словно какой-то мелкий воришка.

– Они же присутствуют на официальном обеде. А он знаешь сколько тянется? Скукотища страшная! Так что у нас в запасе куча времени! И весь мир принадлежит нам!

– Звучит многообещающе! – Дот обхватила Сола руками за шею и поцеловала прямо в губы. Как же замечательно, подумала она, целовать его вот так, не сдерживая себя, без опасения быть застигнутыми врасплох посторонним взглядом. Сол обнял Дот за талию и повел ее по направлению к дверям своей спальни. Они то и дело замирали, останавливались и целовались всю дорогу, пока не преодолели еще один роскошный холл и не оказались наконец перед самой дверью.

– Ты уверена, что хочешь этого? – Сол с нежностью погладил Дот по щеке.

– Абсолютно! – горячо заверила его Дот. – Я мечтала об этом с момента нашей первой встречи! Все, чего я хочу – это быть с тобою.

– И я тоже! – воскликнул Сол, прижимая ее к себе еще крепче и распахивая дверь в спальню.

Дот торопливо осмотрелась по сторонам. Огромная кровать из орехового дерева, застланная стеганым парчовым покрывалом золотистого цвета, подушки в форме валика, украшенные по краям декоративными фестонами в форме цветочных гирлянд, обои с тиснением под парчу.

Дот торопливо расстегнула молнию на платье, давая ему соскользнуть на пол. Стоя перед Солом в одном шелковом белье – только лифчик и трусики, она тем не менее не испытывала чувства стыда от того, что стоит перед ним почти нагой. Напротив! Ей было тепло, удобно, приятно, кровь бурлила по жилам. Да, именно этого она и хотела больше всего на свете.

Сол осторожно ощупал руками застежку ее лифчика на спине и попытался расстегнуть его. Но пальцы неумело скользили по эластичной пряжке, которая никак не поддавалась его усилиям. Сол еще раз перебрал своими тонкими пальцами все изгибы на тонкой полоске материи, стараясь нащупать нужные выступы. И снова безрезультатно.

– Черт! У меня никак не получается справиться с этой застежкой! – чертыхнулся он в сердцах.

Дот слегка отстранилась и посмотрела ему прямо в глаза.

– Что вы хотите этим сказать, мистер Бравый Вояка? А я-то думала, что вы опытный соблазнитель! Или мой лифчик – это нижняя граница вечной мерзлоты, и дальше уже ни шагу?

И оба влюбленных расхохотались и со всего размаха рухнули на кровать, сплетая в единое целое свои руки и ноги. Нет, они не торопили события, они оба действовали осторожно, выверяя каждое свое движение и не испытывая при этом ни грана неловкости или чувства ложной стыдливости.

Когда все было кончено, Сол прошептал растроганным голосом ей в волосы:

– Это было замечательно! Ты – само совершенство!

Дот лишь молча улыбнулась, уткнувшись ему в плечо. Впервые в жизни она и сама почувствовала собственное совершенство.

На какой-то час оба забылись коротким сном. Первой проснулась Дот и тут же схватила руку Сола обеими своими руками. И сразу же Дот охватила дикая радость, она почувствовала, что ее снова сотрясает желание. Какое-то время она молча разглядывала, как его пальцы переплелись с ее, как его темная рука покоится на ее белоснежной ладони.

– Знаешь, Кловер, каждый наш шаг имеет свои последствия. Свою цену, если так можно выразиться! И всегда нужно спрашивать себя, готовы ли мы к тому, чтобы заплатить эту цену.

Пальцы их рук все еще продолжали сплетаться.

– Я не постою за ценой, Сол! Более того, я готова заплатить любую цену за то, чтобы быть с тобой! Я и представить себе не могла, что буду так счастлива! Я вообще не представляла себе, что можно быть настолько счастливой!

– Ты – маленькая упрямица, да?

– Вполне возможно! Где-то я уже это слышала!

– А я вот уже забегаю вперед, думаю о том времени, когда мне придется уехать отсюда… – Сол замолчал, ожидая ответной реакции. Но Дот тоже молчала. – Так вот! Я хочу, чтобы ты уехала вместе со мной на Сент-Люсию! Хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной. Знаю, это все непросто! Ведь тебе придется оставить семью, бросить своих близких. Но ты пока не думай об этом! Не надо! Какое-то время в запасе у нас еще есть. Но эти несколько месяцев пролетят быстро, а потому я хочу определиться со всем еще до того, как наступит момент отъезда. Хочу, чтобы ты знала, что отныне и навеки я – твой, что наша с тобой любовь – это ни какая-то мимолетная интрижка! Что это серьезно и на всю жизнь!

– А уж я-то как рада услышать это! – рассмеялась Дот и поцеловала Сола в щеку.

Она представила себе родительский дом, представила свою нынешнюю жизнь, изматывающие поездки в Вест-Энд три раза в неделю, в любую погоду, будь то дождь или снег, потом утомительное стояние за прилавком галантерейного отдела – отмерять ткани покупателям, помогать им подбирать нужную фурнитуру, нитки, шпульки и прочую мелочевку, необходимую для шитья. Втайне завидовать всем этим людям, которые могут позволить себе то, о чем она даже мечтать боится. Разве можно назвать ее нынешнее существование жизнью?!

А Сол между тем продолжал говорить:

– Я хочу, чтобы мы с тобой жили на острове. Я ясно представляю эту нашу с тобой совместную жизнь. Мы поселимся в Жасмин-Хаусе, а Пейшенс поможет тебе обустроиться на новом месте. Конечно, поначалу она устроит тебе пару-тройку сцен. Как же! Какая-то девчонка без роду без племени захомутала самого знатного жениха во всей Вест-Индии! – Дот больно ущипнула его за руку, и он привлек ее к себе, прижимая до тех пор, пока ее голова не упокоилась у него на груди. – И ты сможешь заниматься тем, о чем мечтала! Будешь днями напролет моделировать одежду, придумывать все новые и новые фасоны для платьев и даже шить их из тех тканей, которые я доставлю тебе со всех уголков земного шара. Но первый магазин по продаже эксклюзивных моделей от Кловер мы откроем на наших островах и назовем наш магазин так: «Эксклюзивная одежда от Кловер». Или так: «Оригинальные модели от Кловер». А потом такие же магазины появятся в Америке, в Европе… Мы обязательно поженимся, и у нас будет самая прекрасная свадьба на свете, в саду, который будет весь утопать в цветах. А потом, через пару лет, у нас появятся дети, и, когда они будут мирно посапывать в детской под присмотром неутомимой Пейшенс, а иногда и спать под ее бочком в ее же кровати, мы с тобой будем гулять по ночному саду, сидеть, разговаривать… Мое самое любимое время дня – это закат… люблю смотреть, как солнце садится за море… спадает жара… Теплый бриз с Карибского моря навевает прохладу… можно часами смотреть на волны, любоваться тем, как мерцают огоньки у самой кромки горизонта, там, где стоят на рейде корабли в бухте Редюит.

Дот закрыла глаза и замерла, представив себе все в мельчайших подробностях. Какая поистине райская жизнь ожидает ее впереди!

– Представляешь, любоваться всей этой красотой под ночное пение цикад! – воскликнул Сол. – Вслушиваться в негромкий скрип кресла-качалки, на котором мы сидим и которое убаюкивает нас своим мерным покачиванием, подобно младенцам в колыбели. А из открытых настежь окон дома доносится легкое жужжание вентилятора, установленного на потолке в большой зале. Постепенно накатывает дремота, и мы начинаем отчаянно бороться со сном. Нет, что ни говори, а Сент-Люсия – это лучшее место на всей земле! Честное слово, Кловер!

Дот лишь мечтательно улыбнулась, приготовившись слушать его и дальше.

– Вот так сидишь, а в животе в это время приятно урчит, и ты все еще чувствуешь на губах вкус ароматного, горячего каллалу. Это такой у нас суп с зеленью, луком и крабами, в нем много перца. Всегда готовится и подается в отдельных горшочках. А уж какой вкуснейший бульон готовят у нас из свиных пятачков, лука и зеленой чечевицы! Иногда еще добавляют немного гороха. Объедение, а не суп! Можно целую супницу выхлебать одному, так, что потом не встанешь из-за стола. И вот мы сидим, я держу твою руку в своей, а вокруг нас благоухают кусты жасмина. Мы будем спать с широко распахнутыми ставнями, чтобы теплый морской бриз остужал наши разгоряченные тела, пока я буду сжимать тебя в объятиях.

Сол еще сильнее прижал Дот к своей груди.

– А утром мы будем пить свежайший, только что выжатый ананасовый сок, лакомиться плодами манго, только что снятыми с наших деревьев в саду. А потом мы пойдем босыми по слегка колючей траве прямо к пляжу, будем нырять в кристально чистые воды залива, плавать целое утро, чувствуя соль на языке и ощущая приятное жжение по всей коже, после водных процедур будем нежиться где-нибудь в тени, укрывшись под развесистой пальмой. На ленч у нас обычно подают свежую морскую рыбу и сладкое кокосовое молоко, только-только слитое из скорлупы. Вот так мы будем с тобой жить, дорогая! Стареть мало-помалу, слабеть… но все это не будет иметь для нас никакого значения, потому что мы вместе и мы счастливы. Что скажешь, Кловер? Поедешь со мной?

Она подняла руку и погладила его по лицу. Какое красивое, какое совершенное у него лицо. И то, о чем он только что рассказывал ей, все это тоже совершенно и так потрясающе красиво. Картины, нарисованные им, поражают воображение. Только представить себе всю эту красоту, и дух захватывает! Нет! Она ни секунды не станет скучать в разлуке с родным домом. Не станет вспоминать промозглые утренние часы, грязные, переполненные пассажирами автобусы, постоянные грубости со стороны покупателей и вечный холод в доме. Разве может простая девчонка, как она, мечтать о такой роскошной жизни, которую обещает ей Сол? Она нервно сглотнула комок, подступивший к горлу. Еще, чего доброго, расплачется прямо сейчас от переизбытка чувств. Да! Решено! Она поедет вместе с ним! Ей тоже хочется чувствовать вкус соленой воды на своей коже, а потом лежать в его объятиях и засыпать под шорох бриза с распахнутыми настежь окнами. Засыпать и знать, что утром на завтрак ее ждет стакан свежего ананасового сока.

Дот перевернулась на другой бок и укуталась в простыню, а потом взглянула на Сола, опираясь на локоть. Сол бережно запустил пальцы в ее волосы, потом прошелся по ее изящному прямому носику.

– Как я понимаю, мистер Арбутнот, вы только что сделали мне предложение? Или как?

Сол сбросил с себя одеяло, поднялся с кровати и опустился на пол подле нее. Потом он церемонно встал на одно колено и взял обе руки Дот в свои.

– Вы все правильно понимаете, мисс Симпсон! Именно так! Я собираюсь сделать вам предложение…

На глазах Дот выступили слезы. Она почувствовала глухие удары сердца в груди. Свершилось!

– Леди Кловер! Прекраснейшая из женщин! Никогда не думал, что мне придется испытать такое чувство. Сколько себя помню, я всегда наигрывал мелодию твоей любимой песни, но даже не вникал в смысл ее слов. Но вот в мою жизнь вошла ты, и я сразу же понял, что значит каждое слово. «Ты – мечта, что сбылась наяву. Я щеки твоей нежно касаюсь. Столько лет я на свете живу, а с мечтою впервые встречаюсь». Впрочем, сейчас все вокруг меня наполнилось особым смыслом. Такое чувство, будто вся моя прошлая жизнь вдруг предстала предо мной в линзе объектива, и все внезапно стало четким и ясным. Я люблю тебя и буду любить до своего смертного часа. Ты для меня навсегда останешься одной-единственной, одной на всю мою дальнейшую жизнь. А если случится так, что нам не суждено быть вместе, то я так и проживу до старости холостяком и умру в одиночестве. Буду ухаживать за своим садом и вспоминать те счастливые мгновения, которые мы провели вместе. Так вы согласны стать моей женой, леди Кловер?

– Ах, Сол! Да и еще раз да! Я люблю тебя! Я так тебя люблю!

Он просиял и улыбнулся, глянув на слезы, выступившие на ее глазах.

– И я тоже тебя люблю!

Он приложил ее пальцы к своим губам и нежно поцеловал запястье ее руки. Нельзя тянуть! Надо как можно быстрее все устроить и все решить!

– Пусть пока это будет нашим секретом, ладно? – тихо проронила Дот, мысленно представив себе реакцию отца на эту новость. – Мне еще нужно как-то подготовить своих родителей, рассказать им все, попросить их согласия на наш брак. Я не могу иначе! А на это требуется какое-то время…

– Все время в этом мире отныне принадлежит нам и только нам, моя дорогая, моя прекрасная Кловер!

Глава четвертая

Дот отпустила парадную дверь, и она, слегка скрипнув, повернулась вокруг верхнего и нижнего болтов и стала на исходную позицию. Дот улыбалась. Собственно, улыбка не сходила с ее лица все последние двадцать четыре часа, которые минули после их волшебного свидания с Солом в «Купеческом доме». Они встречались и сегодня, расстались всего каких-то полчаса тому назад. А до этого они просидели несколько часов в «Паоло», после чего совершили очень-очень медленную прогулку до ее дома.

Все в голове Дот вдруг как-то упорядочилось и выстроилось в четкую, ясную картину. Впервые в жизни она совершенно определенно знала, что именно ждет ее в будущем, и это будущее – оно прекрасно! Она слегка прикусила нижнюю губу, чтобы придать лицу более серьезное выражение. Нельзя же предстать перед домашними с такой идиотской улыбкой на физиономии. Как правильно заметил Сол, главное – это четкая координация всех действий и их слаженность в дальнейшей реализации планов. Вначале надо все продумать, обмозговать как следует, а уже потом кричать на весь свет о своем счастье. Дот и сама не знала, что волнует ее больше всего: сам факт замужества, перспектива стать женой Сола или возможность каждый день плескаться в водах Карибского моря и вкушать завтраки прямо на берегу залива. Наверное, все же море волновало ее больше. Она представила себе, как станет купаться в море. Кто их там знает, может, у них и ванной комнаты нет в доме. А зачем? Когда вокруг столько воды! Красиво! И в воде плавают всякие водоросли, например, люфа…

В коридоре Дот поспешно сняла с ног туфли и, подхватив их, крадучись, прямо в чулках прошествовала на цыпочках дальше. Задача номер один – ничем не выдать своего присутствия. Стук каблуков может разбудить родителей, и тогда выяснится, что домой она заявилась уже далеко после одиннадцати. Но, прокравшись в заднюю комнату рядом с кухней, Дот с изумлением обнаружила, что отец еще не спит и даже не ложился, что вообще-то очень не похоже на него. Рег сидел в кресле и, что самое удивительное, не уткнувшись носом в газету. Нет! На сей раз никакой газеты рядом!

– О, папа! Привет! Вот уж не думала, что ты еще бодрствуешь! Сделать тебе чашечку чая? – Дот улыбнулась отцу. А все же хорошо, что в такой поздний час рядом есть хоть одна живая душа. Не очень-то приятно торчать в полночь на кухне одной, смотреть на темень за окном, вслушиваться в завывание ветра в трубе.

Рег молчал.

– Папа! Я спрашиваю, чай будешь?

– Я все слышу! Нет! Не буду! Никакого чая!

В голосе отца послышались пронзительные нотки. Он сидел, скрестив свои костлявые, жилистые руки на груди, и они слегка подрагивали, готовые, подобно пружинам, распрямиться в любой момент. Судя по всему, отец был страшно зол.

Дот попыталась разрядить обстановку. Да, она действительно пришла домой чересчур поздно, и папа волновался. С этим все понятно.

– Прости, папа! Я немного задержалась! Но тебе не надо было меня дожидаться. Просто я не успела на автобус, а потом…

– Так, оказывается, все дело в этом чертовом автобусе, на который ты не успела? Ты так полагаешь?!

Дот не узнавала отца. Еще никогда он не разговаривал с ней в такой агрессивной манере. Она почувствовала неприятную пустоту в желудке. И как он смотрит на нее! Ужас!

– Ну да! Я так думала! Хотя теперь вижу, что дело не только в автобусе.

Она издала короткий смешок. Раньше такой невинной уловки ей вполне хватало, чтобы растопить сердце отца.

– То есть ты думаешь, что я слеп? И ничего не вижу? Или что я дурак? А может, и то, и другое вместе?

Она отрицательно замотала головой. Нет, она никогда так не думала!

– Ну так вот, моя дорогая! Я не только все вижу, но и слышу кое-что! И то, что я слышу, меня категорически не устраивает!

Так вот оно что! Миссис Харрисон…

Дот напрягла все свои силы, готовясь к худшему, и молча села на стул. Туфли она аккуратно поставила рядом со стулом, носочек к носочку, каблуки вместе. Потом скрестила руки на груди, словно защищаясь в ожидании словесных ударов, которые вот-вот посыплются на нее. И удары посыпались.

– Я всегда верил в тебя, Дот! Думал, ты добьешься чего-то стоящего в этой жизни. Но теперь я совсем не уверен в этом.

Она молча глядела на отца. Ей отчаянно хотелось возразить, сказать, что она обязательно добьется, поделиться своими планами, рассказать о тех проектах, которые они с Солом задумали вместе, – открыть сеть магазинов по всему миру для продажи одежды, сшитой по тем фасонам, которые она станет придумывать. Нет, она не собирается тратить лучшие годы своей жизни на то, чтобы торчать в этой холодной кухне и мечтать о том, как побыстрее согреться.

– Мы с твоей матерью старались для тебя, как могли! Все самое лучшее – тебе! Ни в чем тебе не было отказа. Разве не так?

Дот не стала комментировать последние слова отца. Ибо отказ – это было именно то, что она чаще всего слышала в родительском доме. А то немногое, что она имела, так это в первую очередь заслуга мамы, и только мамы.

– И вот как ты нам отплатила за наше добро!

– Как? – рискнула Дот задать свой первый вопрос, желая узнать, насколько глубоко осведомлен отец обо всем том, что случилось в ее жизни.

– Хочешь услышать правду?

– Да, папа! Хочу! – Она вскинула подбородок и глянула на отца с таким решительным видом, что даже сама удивилась своей стойкости духа.

– Спуталась с каким-то черномазым! Вот она, правда, какая есть! Моя родная дочь опустилась до того, что шляется с каким-то индейцем… или кто он там…

Дот растерянно уставилась на отца. Руки сами собой безвольно опустились на колени. Краска сбежала с лица, и оно стало мертвенно-белым. Дыхание перехватило. Глаза наполнились слезами, готовыми вот-вот политься по щекам.

– Я… папа… я…

– Молчи! И не вздумай ничего отрицать! Вас видели! Моя родная дочь – грязная потаскуха! – Рег зажмурился и с омерзением тряхнул головой. Потом медленно поднялся с кресла, кое-как доковылял до камина и в оцепенении уставился на догорающий огонь едва тлеющих углей.

– Я и не собираюсь ничего отрицать! Я люблю этого человека! – Последние слова Дот произнесла тихо, но достаточно четко, чтобы ее услышали.

– Ты что?!

– Я люблю его, папа! – На сей раз она заговорила громче. – Я действительно люблю его!

– Нет! Это неправда! Как ты можешь? У меня все внутри переворачивается от отвращения! Это противоестественно! Какая мерзость!

– Не говори так, папа! Меня не волнует цвет его кожи. Меня вообще ничего не волнует… Я люблю его, и это – главное!

Рег Симпсон стремительно отвернулся от камина, рука его взметнулась вверх и, описав в воздухе дугу, со всего размаха опустилась на щеку дочери, залепив ей звонкую пощечину, а потом жестко схватила ее за подбородок.

Дот оцепенела от ужаса. Папа ударил ее! Ее папа ударил ее! Она вдруг вспомнила, как еще совсем маленькой девочкой любила перед сном сидеть у него на коленях в хлопчатобумажной ночнушке, а он в это время весело напевал ей:

«За кого ты выйдешь замуж, моя крошка Дот?

За тебя, мой папочка!

О, тогда я буду самым счастливым отцом на свете, моя крошка Дот!»

– Что значит «вообще ничего не волнует»? Нет, это должно тебя волновать! И еще как! Видите ли, она любит его, и это для нее главное. Что ты несешь? Что за чушь! Ты полагаешь, что цвет его кожи не имеет значения? Имеет! Огромное значение! Подумай сама! Что скажут все те люди, которые меня знают! Друзья, приятели, бывшие коллеги по работе… Да они из меня сделают всеобщее посмешище. Как ты могла! Ты же навлекла позор на всю нашу семью! От одной только мысли о том, что ты натворила, мне уже делается плохо! А потому не смей впредь повторять этот бред: «не имеет значения»! Чтоб я не слышал более подобных заявлений! Господи боже мой! Да какой приличный парень после всего этого посмотрит в твою сторону, а? Кто с тобой захочет иметь дело? Кто пожелает притронуться к тебе даже пальцем? Отвечай, когда тебя спрашивают!

Дот отчаянно пыталась побороть слезы, щека горела и болела от пощечины, нижняя губа, которую она больно прикусила в начале их с отцом разговора, теперь саднила и ныла.

– Папа! У меня уже есть приличный парень! И мне не надо, чтобы кто-то еще касался меня пальцем!

– Хорошенькое дельце! Ничего не скажешь! Ты вызываешь у меня отвращение, Дот! – Отец уже сорвался на откровенный крик. – Только представлю себе! Это черномазая обезьяна и рядом моя дочь!

Крики мужа заставили Джоан спуститься вниз. Она стояла на кухне, не замечаемая никем, плотно запахнув полы халата и укутав шею воротом. Она стояла молча, закрыв глаза. Ей хотелось как-то помочь дочери, утешить ее, но то, что говорил ей сейчас отец, должно было быть сказано.

– Как ты только могла вообразить себе, что из этого может получиться что-то путное? Ты, должно быть, спятила! Или моя дочь – полная дура! А может быть, и то и другое!

– Папа! Ведь ты даже не видел его! Не встречался ни разу… Как же ты можешь судить о нем? Называть его обезьяной… оскорблять… Пытаться заставить меня порвать с ним. А для меня он – самый лучший на свете! Да! Самый лучший! Я уверена, папа, именно этот человек сделает меня счастливой. А ведь ты все время твердил, что больше всего на свете желаешь видеть меня счастливой…

Рег снова опустился в кресло и устало потер лицо рукою.

– Значит, история Глории Райли – это для тебя пустой звук, да?

Дот тряхнула головой. Что общего у нее с этой глупой девчонкой? Она не такая!

– Ты думаешь, ты – другая, да? Но ты точно такая же! Она тоже была обычной, простой девушкой из простой семьи. Такой, как наша. Так позволь дорассказать тебе концовку этой мрачной истории. Бедняжка стала для этого подонка игрушкой, минутным развлечением, не более. Опозоренные вконец родители выставили ее из дома, и, честно скажу, я их не обвиняю. И даже очень хорошо понимаю! Когда этот черномазый бросил ее, и она поняла, что больше никому не будет нужна, то в отчаянии бросилась под поезд, и ей отрезало голову. Я в то время еще работал вместе с ее отцом. Печальные были похороны! Самые печальные из всех, на каких я когда-нибудь присутствовал… Однако для семьи Глории стало большим облегчением, что их дочь покончила жизнь самоубийством. Лучше оплакать ее мертвую, чем жить с тем позором и бесчестием, которые она навлекла не только на себя, но и на всех своих близких. Пойми же наконец, Дот! Ты погубишь не только себя, но и всю нашу семью. Что ж, я не стану сидеть сложа руки и безучастно наблюдать за тем, что ты творишь.

Дот даже не пыталась остановить слезы, льющиеся ручьями по ее щекам.

– Папочка, пожалуйста!

– Никаких пожалуйста, Дот! Я тебя предупредил.

– То есть ты хочешь сказать, что будет лучше, если я умру, но перестану встречаться с Солом? Ты это имел в виду?

Рег посмотрел на залитое слезами лицо дочери, все в разводах туши и помады.

– То, что я имел в виду…

В этот момент дверь в комнату отворилась, и на пороге показалась Ди в своей пижамной курточке и штанишках. Дот тут же попыталась улыбнуться сестренке, чтобы не напугать ее своим внешним видом, и торопливо отерла слезы краем рукава. Нижняя губа распухла и слегка кровоточила.

– Я услышала, как папа кричит! – заявила малышка, уже сама на грани слез. Было видно, как бурно вздымается и опускается ее грудка, обтянутая тонким ситцем, из которого была сшита пижамка.

– Все в порядке, моя девочка! – Дот из последних сил старалась говорить с сестренкой как можно ласковее, хотя каждое слово давалось с огромным трудом. – Ступай наверх, ложись в свою кроватку, солнышко!

Рег оцепенело уставился в камин, не обращая внимания на дочерей.

– Дот! А что это такое? Черномазая обезьяна… – Малышка растерянно уставилась на старшую сестру.

Дот подхватилась с места и выбежала из комнаты. Вопрос сестренки стал той последней каплей, которая переполнила чашу ее терпения. Вот он, тот толчок, решающий толчок, который ей нужен, чтобы принять единственно верное решение. Да, она уедет вместе с Солом на Сент-Люсию. И будет пить по утрам свежий ананасовый сок, купаться в море днями напролет и все такое… А если вдруг соскучится по дому, то посмотрит вечером телевизионные новости и лишний раз убедится в том, что поступила правильно. Ее отец ничего не понимает! Он ведь даже не знает Сола… Впрочем, как выяснилось сегодня, ее он тоже совершенно не знает. Нет, она не собирается повторять судьбу Глории Райли. Она – другая! Они разные.

Проснувшись на следующее утро ни свет ни заря, Дот первым делом стянула с себя ночнушку, а потом, свесив ноги на пол, стала натягивать черную юбку и белую блузку – форменную рабочую одежду. Потом какое-то время Дот бесцельно пялилась на стрелки будильника, неспешно отмеряющего время, оставшееся до рассвета. Удивительно, размышляла она уныло, глядя на дорожный футляр из красной кожи, в котором стоял будильник, удивительно, как быстро увядает радость, а на смену безоблачному счастью всего лишь в течение нескольких часов приходит кромешная тьма.

Дот слегка подкрасила губы, закрасила тональным карандашом глубокие тени под глазами и едва заметный след от синяка возле челюсти. Потом слегка подвела глаза черным контурным карандашом. Все! Она готова! Дот тихонько спустилась по лестнице и направилась прямиком к дверям. Ей не хотелось видеть никого из своих домашних. Особенно ее пугала встреча с отцом.

– Дот! Подожди! – услышала она уже на улице голос матери. Джоан в одних чулках выскочила на крыльцо, старательно обтягивая со всех сторон старенький халатик, чтобы придать себе вполне приличный вид. – Ты что, убегаешь, даже не позавтракав, доченька?

Дот отрицательно мотнула головой. Сама мысль о еде была ей ненавистна. Какой завтрак? Все, что ей было нужно в эту минуту, – это чтобы отец извинился перед нею за вчерашнее и она пошла бы потом на работу с прежним ощущением вечного праздника и наступившей весны. Ведь Сол сделал ей предложение! Он просит ее стать его женой. Она любит, и она любима! Это ли не повод для ликования и счастья?

Слезы снова выступили у нее на глазах и медленно покатились по бледному лицу. Она смахнула их тыльной стороной ладони.

– Ах, моя дорогая девочка! – Мать сделала шаг навстречу и прижала ее голову к своей груди, нежно поцеловав в макушку. – Доченька! Сейчас тебе кажется, что это конец света! Но поверь мне! Это далеко не конец! Все пройдет, мое золотце! Поверь маме на слово! Ты же знаешь, у твоего отца бешеный нрав, но винить его в этом трудно. Он скоро успокоится, и мы оставим все наши неприятности в прошлом.

Дот оттолкнула от себя мать и уставилась в тротуарный бордюр.

– Мама! Он меня ударил!

Джоан согласно кивнула головой.

– Знаю! Он сейчас весь на нервах, Дот! Ему тоже непросто! Снова начались проблемы с грудью. Но папа тебя любит! Любит, как никто! Поверь мне! Он ведь для твоего блага старается. Потому что ничего путного из этого не получится! Ничего хорошего!

– Я люблю его!

– Не выдумывай!

– Но это правда, мама! Я действительно люблю его!

– Не говори ерунды! Ничего ты его не любишь! Что ты знаешь о любви, доченька? Да, тебе кажется, что ты знаешь все! А на самом деле – ничего! Те чувства, которые ты принимаешь за любовь, это всего лишь наваждение… увлекалась, потеряла голову… вот и вся твоя любовь! Ты почувствуешь разницу лишь тогда, когда встретишь человека, которого полюбишь по-настоящему. Подожди! И тогда ты поймешь, что такое любовь!

– Мамочка! Я не хочу никого и ничего ждать! Я ЛЮБЛЮ его, а он любит меня!

Несмотря на свое отчаянное состояние, Дот, произнеся последние слова, невольно улыбнулась.

– Нет, он тебя не любит, доченька. Он не может! Вы – слишком разные. И все это неправильно, не по-людски!

– Неправильно? Разве неправильно любить человека и желать ему только добра? Я поделилась с ним, мама, всеми своими самыми заветными желаниями и мечтами. И он даже не вздумал насмехаться надо мною. Он верит в меня! Он думает, что я многого сумею добиться в жизни.

– Даже так? Что ж, не забывай, что я тоже видела твоего парня… встречалась с ним, и не раз! Да, он обходительный… Умеет мозги запудрить… Но передай ему от меня вот что! Ты сумеешь добиться чего-то в этой жизни лишь при одном условии. Если прекратишь шататься по городу с негром!

Дот почувствовала, как слезы непроизвольно, сами собой, снова полились из ее глаз.

– Мама! Я отказываюсь верить своим ушам! Вначале папа, а теперь и ты! Поразительно! Мне так стыдно!

– Это правильно! Тебе и должно быть стыдно! Отец прав! Еще немного, и ты опозоришь всю нашу семью!

– Нет, мама! Мне стыдно не за себя и не за Сола! Мне стыдно за вас! За тебя и за него! – Дот ткнула пальцем в сторону дома.

– Как же до тебя не доходит, Дот? Ведь ты же своими руками разрушаешь собственное будущее, а заодно губишь и всех нас! Да, мы всегда жили небогато, но люди нас уважали! Нашу семью везде и всегда считали добропорядочной! А ты готова одним махом погубить наше доброе имя, нашу репутацию… Разве тебе неизвестно, что многие хозяева предлагают своим жильцам немедленно съехать, если те вытворяют нечто подобное? А ты, Дот, знаешь, что у нас за хозяин, а? Очень даже может быть, что они в два счета откажут нам в аренде. И ты что, готова взять на себя всю ответственность за такой исход? Хочешь, чтобы нас вышвырнули на улицу? Чтобы крошка Ди играла на мостовой? И все потому, что тебе не терпится скинуть с себя трусики, да? И ты полагаешь, твой отец будет безучастно смотреть на все это? Молчать?! Нет, он правильно сделал, что высказал тебе все прямо в глаза!

– Но он же не видел Сола! Как он может судить о человеке, если его даже не видел? А ты! Ты меня особенно поражаешь! Ведь ты его знаешь! Знаешь, что он хороший человек. Ты прекрасно понимаешь, что он воспитанный, умный, добрый, красивый, наконец… И он меня любит, мама! Понимаешь? Любит, мама!

– Правда? А вот я этого не вижу. Я вижу другое… Да, парень он ловкий, умеет заговаривать зубы, и денег у него полно… Во всяком случае, больше, чем мозгов в голове. Но не это главное! Главное в том, что он – черный! Он – не такой, как мы! Как ты!

– А я и не хочу, чтобы он был таким, как мы! Чтобы был похож на меня! Я и люблю его за то, что он – другой. Да, он другой, но при этом он замечательный, и у нас с ним будет прекрасная жизнь!

– Ах, Дот, Дот! Когда же ты станешь взрослой? Когда поймешь, что жизнь, реальная жизнь – это не волшебная сказка! Добро пожаловать в наш суровый мир, девочка моя!

Мать и дочь даже не заметили, что обе перешли на крик. Миссис Харрисон открыла парадную дверь своего дома и выставила на крыльцо две пустые бутылки из-под молока. Вполне уважительная причина для того, чтобы высунуть из дома нос. Пару минут она возилась на крыльце, устанавливая бутылки.

– Доброе утро, Джоан! У вас все в порядке?

– Все замечательно, миссис Харрисон! Просто распрекрасно!

Джоан повернулась, чтобы скрыться в доме. Дот зашагала в противоположную сторону. Миссис Харрисон раскурила сигарету и ядовито улыбнулась. Некоторых людей не мешает время от времени опускать на землю, чтобы не сильно свои носы задирали. А уж эта Джоан Симпсон – такая гордячка, каких еще поискать!

Время тянулось невыносимо медленно. Когда в три часа дня возлюбленные встретились, по своему обыкновению, в кафе «Паоло», Дот уже извелась и была вся на нервах. Страшно возбуждена, зла и при этом в самом подавленном состоянии духа.

Они устроились, как всегда, в отдельной кабинке, и Сол немедленно взял обе руки Дот в свои. Она рассказала ему в общих чертах о своем разговоре с отцом, опустив, правда, самую главную подробность: отец ударил ее.

– Что ж, меня это ничуть не удивляет! – печально обронил Сол. – Хотя все это, конечно, очень грустно!

– Зато меня это сразило наповал! – взвилась Дот.

– Ну тогда ты просто не знала, где живешь… прятала свою голову в песок, подобно страусам. Я здесь сталкиваюсь с таким отношением к себе буквально каждый день. Каждый божий день, понимаешь? Ты вспомни этого таксиста, который подвозил нас в Вест-Энд в наше первое свидание! Помнишь?

Дот зябко поежилась. Она была уверена, что грубые комментарии водителя не дошли до слуха Сола.

– И как ты все это терпишь, Сол? – невольно вырвалось у нее.

– Терплю, потому что знаю: на все нужно время. Нельзя в одночасье переделать весь мир. Надо стараться навести порядок на том крохотном кусочке земли, на котором ты обитаешь. Вот я так и живу! Пытаюсь изменить жизнь к лучшему там, где могу. Борюсь с предрассудками, с невежеством… Словом, делаю что должно. А там будь что будет. Думаешь, моему предку было проще, когда он полюбил чернокожую Мэри-Джейн? Но он поступил так, как посчитал нужным. Невежество – оно везде невежество, и встреча с ним лицом к лицу везде непроста.

Дот почувствовала, как к ее лицу прилила краска. Получается, что и ее отец тоже недалекий и невежественный человек.

– Ты, может, передумаешь, Сол, после того, что я рассказала тебе? Захочешь расстаться… Я пойму… честное слово! Я все пойму правильно…

Сол рассмеялся и прошелся указательным пальцем по ее ладони.

– Глупышка! Как все это может повлиять на меня? Или заставить расстаться с тобой… Я люблю тебя, люблю безо всяких предварительных условий и договоренностей. Моя любовь к тебе безмерна, всеобъемлюща. Это просто любовь, и все! Любовь на все сто процентов. И на все времена… Чувство, которое нельзя поколебать или уничтожить. Я буду любить тебя всегда, при любых обстоятельствах, независимо от того, что нас ждет впереди. И даже если случится так, что ты разлюбишь меня, я все равно буду продолжать любить тебя до своего смертного часа.

– И я тоже люблю тебя, Сол! И буду любить тебя вечно!

– Тогда прости мне ту прямоту, с которой я высказал тебе все, что думаю. В конце концов, коль скоро мы любим друг друга, то какое нам дело до того, как к этому относятся твой отец или тот водитель такси!

– Наверное, ты прав! – с готовностью согласилась с ним Дот, отчаянно желая в глубине души полностью поверить в это.

– Да, я знаю это наверняка! Какая разница, что я кому-то там не нравлюсь или он не одобряет мою кандидатуру? Мне от этого ни жарко, ни холодно. Все, что я хочу, это – ты! Я хочу тебя! Хочу просыпаться каждое утро и видеть тебя рядом с собой. И мне наплевать, кто и что думает про нас и про меня!

– Тебя послушать, все так просто!

– Но это действительно просто! Как только мы с тобой окажемся на другом полушарии, как только усядемся созерцать заход солнца на берегу залива, то, поверь мне! – нам будет ровным счетом все равно, что думают о нас все эти люди, которые живут на одной улице с тобой. Одобряют они нас, не одобряют – какая нам разница? Мы даже думать про них забудем, когда поселимся в этом раю!

– Просто сказка какая-то! – слабо улыбнулась Дот.

– Да, сказка! – согласился с ней Сол. – А теперь хорошая новость! Мои родители уехали в Париж. Представляешь, какой простор это открывает перед нами?

Молодые люди схватились за руки и побежали по залитым дождем улицам, не разбирая дороги. Они спотыкались о скользкие камни мостовой и, словно дети, весело перепрыгивали через лужи. И всю дорогу смеялись, потому что им было весело и потому что они были вместе. Но Дот почему-то вдруг подумала, что, наверное, это самый счастливый миг в ее жизни, и больше она уже никогда не будет так счастлива. Сол прав. Они любят друг друга, и это – главное!

Дот закуталась в мягкое одеяло, и они оба уселись прямо на полу возле камина.

– У меня такое чувство, – задумчиво проронила Дот, – что здесь мы с тобой в полной безопасности. И никто до нас не дотянется! Словно такой маленький пузырек воздуха, и мы внутри него…

– Именно так мы будем чувствовать себя, когда окажемся на Сент-Люсии.

– Я пока еще с трудом представляю себе нашу тамошнюю жизнь, Сол! А местечко в доме для меня найдется?

Сол лишь улыбнулся, мысленно представив себе величественный Жасмин-Хаус, громадный дом с бесчисленными анфиладами покоев.

– Местечко мы тебе обязательно отыщем. Ведь у нас огромный дом и великое множество гостевых спален. Есть парадные залы, есть сугубо семейные апартаменты, а уж какие виды открываются из всех окон дома… Красотища! Просто дух захватывает от всей этой красоты. Уверен, нигде в целом мире ты больше не найдешь такой красоты.

– И я уверена! Ведь мне даже сравнивать-то особо не с чем! Что я видела в своей жизни? Да ничего!

– Тебе у нас понравится. Уверен в этом! Может, тебе покажется странным чудачеством, но моя няня Пейшенс живет вместе с нами. Она убирается в доме, готовит нам, возится в саду.

– То есть она у вас вроде экономки? Или повара, как моя мама?

– Не совсем! У нас есть экономка, и повар тоже! Пейшенс просто всегда рядом со мной.

– Ах ты избалованный маленький мальчик! Ни шагу он, видите ли, ступить не может без своей няни. Можешь даже не надеяться, что я стану потакать тебе в том же духе!

– Вот как? То есть ты поведешь себя, как та злая служанка, которая отравила короля, когда он гостил в Жасмин-Хаус?

– А это что еще за выдумки? Еще одна сказка?

– Никакая это не сказка! Клянусь! Просто вся история случилась много-много лет тому назад. Так вот, однажды чету Арбутнотов вместе со всеми домочадцами пригласили на карнавал. Но миссис Арбутнот вежливо отклонила приглашение, сославшись на то, что в это время у нее в доме гостит особа королевских кровей вместе со своей свитой. Отказ хозяйки одновременно означал, что на карнавал не поедут и ее домочадцы. Одна молодая кухарка, подвизавшаяся на нашей кухне, так разозлилась из-за того, что не сможет поучаствовать в карнавальных торжествах, что, замешивая тесто для торта, бросила в него целую горсть мускатных орехов. А как ты знаешь, если мускатных орехов в блюде слишком много, то это всегда плохо. В результате у королевских особ случились в тот вечер самые настоящие галлюцинации. Королю вдруг стало мерещиться, что пол – это море. Он немедленно вскарабкался на стол и категорически отказался нырять в воду. В конце концов – короля как-то уговорили, отвели в покои и уложили в кровать, но его высочество пережил очень тяжелую ночь! Ей-же-богу!

– Ай! Перестань меня разыгрывать!

– Да нет же, Дот! Все это – чистая правда! И кстати, хороший урок на будущее. Нельзя мешать женщине в осуществлении ее планов!

– Вот с этим я согласна! Целиком и полностью! Я и есть как раз такая женщина. И в моих планах – во что бы то ни стало выйти за тебя замуж!

– Никакой это не план, Кловер! Это – твоя судьба!

– То есть ты хочешь сказать, что никакого моего личного участия в этом выборе нет? Судьба сама выбрала за меня?

– Именно так, моя дорогая! И я тебя тоже не выбирал! Я тебя просто нашел. И еще сам ни о чем не подозревая, с самой же первой минуты понял, что ты – именно та женщина, которую я ждал всю свою жизнь.

– Не поверишь, но и у меня было сходное чувство! Ах, как же мне повезло, что я встретила тебя!

Сол притянул Дот к себе и, нащупав ее тело под одеялом, крепко обнял.

Глава пятая

Утро понедельника. Вида Арбутнот, как всегда, выглядит идеально: светло-кремовый брючный костюм, ярко-оранжевые ботиночки на высоких каблуках. Быть может, брючный костюм в мае – немного жарковато, но Вида уже привыкла ни в коем случае не принимать на веру все, что связано с коварным английским климатом. На какую-то долю секунды она закрыла глаза и небрежно откинулась на тугие диванные подушки в нарядных ситцевых наволочках. Но вот она снова открыла глаза и принялась лениво перебирать три журнала «Вог», лежавших на журнальном столике прямо перед нею, потом сложила их в аккуратную стопочку, тщательно выровняв по краям. Долго вертела кольцо-солитер с огромным бриллиантом на среднем пальце левой руки, стараясь собраться с мыслями и еще раз прокручивая в голове все то, что она собирается сказать сыну. В том, что разговор будет малоприятным, сомневаться не приходилось. Но он необходим, и тянуть дальше нельзя. Она машинально глянула в окно. Серое небо, серый день. И это у них называется лето! Какой контраст с тем буйством красок, с теми необыкновенными по своей красоте видами, которые открываются с террасы их дома на Сент-Люсии. Ах, как же она соскучилась по дому! И как же она устала от всех этих постоянных луж, мокрых от дождя мостовых и вечного тумана вперемешку со смогом. Новизна первых ощущений уже давным-давно прошла.

В дверь спальни тихо постучали, и Вида тотчас же отогнала от себя невеселые мысли.

– Доброе утро, Соломон!

– Доброе утро, мамочка! Не ожидал увидеть тебя на ногах в столь ранний час.

– Поди ко мне, сынок! Садись! – Вида жестом указала на кресло рядом с собой.

Сол покрепче подвязал поясом свой махровый халат и уселся на диван напротив матери, решив соблюсти некоторую дистанцию.

– С тобой все в порядке, мама? Ты заметно нервничаешь.

– Нервничаю? О нет! Ничего подобного. Но тема разговора у нас с тобой будет достаточно деликатная… Впрочем, не буду ходить вокруг да около! – Вида нервно сцепила руки на коленях.

– О боже! Что такого я натворил? Надеюсь, я не сломал снова стульчак в туалете?

– Нет, Соломон! На сей раз речь пойдет не о стульчаках! Я хочу поговорить с тобой о нашей поварихе. Точнее, о ее дочери.

– Ее зовут Кловер! А что с ней не так?

– Насколько мне известно, у тебя с этой девушкой возникла легкая любовная интрижка. Это правда?

– Все зависит от того, какой смысл ты вкладываешь в слова «легкая любовная интрижка»!

Сол издал короткий смешок, пытаясь скрыть свое смущение.

– То и вкладываю, сынок! До меня дошли кое-какие слухи, и, честно тебе признаюсь, они меня совсем не порадовали.

– Вау! Даже так? Могу себе представить, что тебе там наболтали! Да, я встречаюсь с этой девушкой, мама! И она мне нравится. Очень нравится! – Сол выпрямился и посмотрел матери прямо в глаза. – Так что, мамочка, это совсем даже не легкая любовная интрижка, как ты изволила выразиться, и не мимолетное увлечение, а много, много больше.

Вида осторожно прошлась языком по верхнему ряду своих зубов и только потом открыла рот, чтобы заговорить.

– Послушай меня, Соломон! Что бы у тебя там ни было с этой девушкой, ты должен порвать с ней немедленно! Прямо сейчас! Сию же минуту! Ты ставишь в неловкое положение нас с отцом, ты ведешь себя некорректно по отношению к обслуживающему персоналу. И вообще! Разве за тем мы привезли тебя сюда? Чтобы ты закрутил роман с дочерью кухарки! Этим ты можешь заняться и дома!

– Извини, мама! Но я что-то не очень понимаю! В чем основная проблема? В том, что она отвлекает меня от каких-то важных дел, или в том, что она – дочь кухарки?

– Пожалуйста, не умничай, ладно? Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! Тебе еще очень далеко до искушенного светского льва, даже если ты и возомнил себя таковым! Такие девчонки, как она, ловят момент и пытаются любой ценой удержать удачу за хвост. Ты для нее – всего лишь пропуск в ту красивую и богатую жизнь, о которой она наслышана, и только! Не позволяй себе запутаться в ее сетях. Хочешь немного развлечься? Пожалуйста! Ради бога! Не имею ничего против! Но именно так: немного развлечься, и ничего более. Я ясно выражаю свои мысли?

– Не вполне, мамочка. К тому же если честно, то этот разговор уже по всем статьям немного запоздал.

– Что значит «запоздал»? – Вида нервно вскинула руку к груди.

– То и значит! Я люблю ее, а она любит меня! Вот все, что я могу сказать тебе по этому поводу.

Несколько секунд Вида молчала, а потом громко расхохоталась, слегка прикрыв рот ладонью.

– Ах, мой дорогой! Мой мальчик! – Она посерьезнела. – Я рада, что у тебя здесь имеются кое-какие развлечения! Честное слово! Рада от всей души! Но это – не любовь! Поверь мне!

– Именно любовь, мамочка!

– Нет, Соломон! Нет и еще раз нет! Но даже если предположить невероятное и признать, что у тебя случилась любовь, то знай! Я никогда не позволю тебе этого! Я просто не могу!

– Не позволишь? Мамочка, опомнись. На дворе середина двадцатого века, а не середина девятнадцатого!

Вида взглянула на то, как дрожит ее рука, лежащая на коленях. А разговор-то оказался намного серьезнее, чем она предполагала.

– Все, сынок! Я не готова обсуждать эту тему и далее. Ставим на этом точку и закрываем тему раз и навсегда. Прямо сейчас!

Еще ни разу в своей жизни Соломон не перечил матери. Да в этом и не было нужды. Ведь мама всегда и во всем ему потакала. Но вот настал момент, когда он обязан остаться твердым и проявить всю свою решительность.

– Нет, мама! Никакой точки! Это просто невозможно! Мы хотим пожениться!

– Пожениться? Не смеши меня, Соломон! – Голос матери сорвался на крик. – И чтобы впредь я не слышала подобных глупостей! Пожениться! И ты искренне веришь в то, что у вас двоих в этом браке есть хоть какие-то перспективы? У тебя и у этой девчонки! Когда же ты повзрослеешь, сынок? Когда станешь наконец мужчиной? – Непроизвольно для себя самой Вида вдруг заговорила с сыном на местном диалекте своего острова, как будто просторечье помогало ей облегчить душу и выговориться, чего нельзя было сделать на английском языке.

– Именно потому, мама, что я уже взрослый мужчина, я и понял, что люблю эту девушку! И она станет моей женой во что бы то ни стало!

– Никогда! Слышишь меня?! Никогда и ни за что!

– В самом деле? И как же ты собираешься помешать мне?

Соломон расправил плечи и выпрямился. Упрямо вскинул подбородок. Пусть мать видит, что он – настоящий мужчина и это – его выбор! Его жизнь, в конце концов!

Какое-то время Вида обдумывала свой ответ.

– Есть много способов, Соломон, остановить тебя! Не сомневайся! Или ты думаешь, что папа стал бы тем, кем он есть, занимал бы столь важное положение, если бы всегда и везде оставался душкой?

– Так ты нам угрожаешь, мама?

– Никаких «нас»! Я угрожаю исключительно тебе! И повторяю еще раз! Этому безумию следует положить конец, причем СЕЙЧАС! Прямо СЕЙЧАС! – Вида со всего размаха стукнула рукой по дивану.

Сол еще никогда не видел мать в таком состоянии. Она никогда не выходила из себя, а тут… Это встревожило его.

– Ради всех святых! Что за крики с самого утра в этом доме?

Мать с сыном даже не услышали, как в маленькую гостиную вошел полковник Арбутнот. На ногах у него были мягкие кожаные шлепанцы, он все еще пребывал в шелковой пижаме.

Вида сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Доброе утро, Авраам! Проходи, пожалуйста! Присоединяйся к нашему разговору. У нас с твоим сыном развернулась самая настоящая дискуссия, увлекательная дискуссия на тему, может ли такой человек, как он, жениться на какой-то безграмотной девчонке, дочери местной кухарки! Представляешь?

Последние слова Вида уже просто выкрикнула, снова поддаваясь очередному наплыву эмоций.

Арбутнот-старший молча обозрел жену и сына, энергично протер глаза, чтобы окончательно проснуться. Совсем неурочное время для столь серьезных дебатов!

– Да, но, если мне не изменяет память, твоя мать тоже была поварихой…

Вида взвилась как ужаленная и тут же обрушила свой гнев уже на мужа:

– Да, была! Спасибо, что напомнил мне об этом! Да еще при сыне! И потому я как никто знаю, как в определенных кругах относятся к выходцам из низов. И если ты думаешь, что я, потратив всю свою жизнь на то, чтобы быть принятой на равных и стать достойным членом такого могущественного семейства, как Арбутноты, ради чего я работала над собой годами, всю свою жизнь, если быть точной, так вот, если ты думаешь, что я позволю нашему единственному сыну отбросить нас снова назад, туда, с чего я начинала… и все ради какого-то сиюминутного увлечения, ради какой-то побрякушки, то ты глубоко ошибаешься! Совсем не такое будущее я планировала для своего сына! И я не потерплю, чтобы кто-то помешал моим планам! – Вида поднялась во весь рост и, слегка пошатываясь на своих высоченных каблуках, направилась к дверям, бросив по пути: – Я позавтракаю у себя в будуаре!

Отец и сын безмолвно уставились на то место на диване, где она только что восседала.

– С тобой все в порядке, сынок?

Сол слегка пожал плечами и кивнул.

– Более или менее…

– Тем не менее, Сол, в чем-то мама права! Немного поразвлечься – это одно дело! Но ты еще слишком молод, неопытен, чтобы всерьез задумываться о женитьбе.

Полковник подошел к дивану и сел рядом с Солом, потом ласково погладил его по спине.

– Но я люблю ее, папа! Я правда люблю ее! Она – необыкновенная девушка! И такая красивая!

Полковник легонько потрепал сына по загривку.

– Сынок! Если бы я женился на всех девушках, в которых в свое время влюблялся, то сейчас у меня был бы целый гарем жен. И даже если бы каждая из них доставляла мне вдвое меньше забот, чем твоя мама, я бы все равно сошел с ума или помер бы от непосильных тягот семейных уз.

День тянулся невыносимо медленно. Но вот спустя каких-то восемь часов Сол уже занял свой пост в конце Нэрроу-стрит, хотя, по всем прикидкам, Дот должна была появиться еще только через час. Наконец она пришла, и он мгновенно заключил ее в объятия, крепко сцепив кольцо рук, и так держал до тех пор, пока кольцо не разжалось само собой.

– Ну как дома? – спросил он, страшась самого вопроса. Прошло уже несколько недель после той злополучной ссоры Дот с отцом, когда он ударил дочь. Но обстановка в доме оставалась по-прежнему напряженной. Дот старалась улизнуть из дома незаметно, выжидала, пряталась, чтобы лишний раз не попадаться отцу на глаза.

– Плохо! Все без перемен!

Сол понимающе кивнул и взял ее за руки.

– Докладываю! Если это только послужит тебе каким-то утешением… Мои родители тоже все знают про нас с тобой, и моя матушка… она просто взбесилась… немного. Но я надеюсь, что все образуется в конце концов…

– Какое же это утешение, Сол? Не понимаю! Не понимаю, почему все вокруг так настроены против нас! И как в таком случае мы можем быть счастливы, если делаем наших близких несчастливыми?

– Вот тут я с тобой категорически не согласен! Мы не делаем ничего плохого, ничего такого, чтобы чувствовать себя несчастливыми! Проблема не в нас! Проблема в них самих…

– Возможно, ты и прав, Сол. Но в реальности все обстоит иначе. Вот, к примеру, идет дождь. Кричи себе сколько угодно, что ты не веришь в то, что это дождь, а он себе как шел, так и будет преспокойненько идти. Хоть уписайся от злости…

– Ну на Сент-Люсии можно писаться прямо под дождем, без ограничений! Там же всегда тепло. Не дождь, а приятный летний душ прямо с небес. Грозы и штормы нам не страшны, верно? А дождь мы с тобой переждем! Дождемся в конце концов, чтобы снова выглянуло солнышко.

– Красиво говоришь!

– Оно и в жизни будет красиво! Поверь мне! Не хочу, чтобы мы с тобой предавались унынию! Достаточно с нас и мрачных физиономий наших родителей! Давай настроимся на лучшее и будем верить в то, что все у нас получится…

Сол указательным пальцем слегка приподнял подбородок Дот.

– Договорились?

– Да!

– Ты – моя девочка!

– Мне нравится быть твоей девочкой!

– Вот и замечательно! Тем более что я не собираюсь расставаться с тобой…

Заступив на смену, Дот занялась сортировкой пуговиц. Откручивала банки с пластиковыми крышками и высыпала их содержимое на небольшой металлический совок, а потом раскладывала пуговицы, в зависимости от их размера, по ячейкам на витрине. Она делала эту работу автоматически, а мысли ее в это время витали далеко от галантерейного отдела универмага «Селфриджез».

– С тобой все в порядке, Дот?

– Ах, если бы, Барбара!

– А что стряслось? Видок у тебя – краше в гроб кладут…

– Зачем ты разболтала про меня и Сола своей тетке?

Барбара задрала голову вверх, словно надеясь найти нужный ответ где-то на потолке. Потом задумчиво пожевала кончики своих волос.

– Да как-то все так вышло… само собой… Болтали как-то за чашечкой чая обо всем на свете… я, мама и она. А они всегда о тебе спрашивают! Ты же моя лучшая подруга! А что такого? Ты считаешь, что не надо было? Но я не думала, что это тайна…

Дот тяжело вздохнула! Безмозглая дура, эта лучшая ее подруга, подумала она в сердцах. Но что толку теперь начинать ругаться с нею?

– Да ладно уж! Проехали! Рано или поздно родители все равно бы узнали… Чего уж там? Правда, я надеялась, что это случится как можно позже.

– Сильно рассердились?

– Немного есть.

– Из-за того, что он черный, да?

– Нет, из-за того, что он носит носки разного цвета! Ну ты, подруга, меня просто удивляешь порой!

– Молчу-молчу! Хватит на мне свое зло вымещать! Тем более что он мне нравится! Ты же знаешь…

– Знаю! Прости! Сорвалась! Боже! Как же все сложно в этой жизни! Куда ни повернись, перед всеми ты виноват, и у всех надо просить прощения… Я думала, вот влюблюсь в какого-нибудь парня, и все вокруг только порадуются за меня. И представить себе не могла, что любовь принесет мне столько горя…

– Так ты его все же любишь, да?

Дот молча кивнула.

– О боже! Любишь по-настоящему?

– Да! Именно так! По-настоящему.

– И у вас уже все было? – Барбара немедленно превратилась в слух.

Какое-то время Дот молча разглядывала пуговицы в совке, перебирая их руками.

– Было! Я же вижу это по твоим глазам! Иначе бы ты сразу же сказала «нет»! Больно было?

Дот стеснительно покачала головой и улыбнулась.

– Ничуть! Все было так… восхитительно! Сол – сама нежность!

– Рада за тебя, Дот! Честное слово! А меня пока только чипсами угощают… Уолли! Знаешь такого? Он когда-то работал вместе с твоим отцом…

– Припоминаю… Спокойный такой парень. Тихоня, да?

– Кто его там знает, какой он тихоня. С лица-то он, правда, очень даже ничего! Но в остальном… Хотя сама знаешь, в тихом омуте…

Дот промолчала. Что она знает про тихие омуты и про то, что в них водится?

– Но все равно! Лучше с ним потусоваться, чем торчать вечерами дома и слушать бесконечный мамин треп. Или того лучше, начнет ныть…

– Понятное дело! – сочувственно вздохнула Дот. И подумала: как же ей повезло, что она влюбилась в такого мужчину, как Сол. Жалко Барбару! Бедняжка! Если Уолли Дей – это единственный вариант, с кем можно провести свободный вечер, то ее действительно остается только пожалеть.

– Попрошу тебя об одном только одолжении, Барбара! Если мои папа или мама начнут вдруг спрашивать обо мне, то я провожу свободное время с тобой. Ладно? Прикрой меня, пока я встречаюсь с Солом! Прошу!

– Нет вопросов! Прикрою, конечно! Мне и самой охота поучаствовать в вашем любовном приключении… Это так будоражит кровь!

– Очень будоражит!

И обе весело хихикнули, разглядывая стопки пуговиц.

– Думаешь, вы поженитесь?

Дот огляделась по сторонам, чтобы – не дай бог! – поблизости не ошивалась мисс Блайт или кто-либо еще из посторонних.

– Я не думаю! Я знаю, что мы поженимся.

– Он уже тебе и предложение сделал? – раскрыла рот от изумления Барбара.

Дот кивнула в знак согласия. Наконец-то она поделилась своей самой главной новостью, которая так и просилась, чтобы о ней поведали всему белому свету.

– Вот это да! – только и нашлась Барбара. После чего забежала за прилавок и крепко обняла подругу. – Супер! Вот это новость! Просто дух захватывает! Ты выходишь замуж! А помнишь, как мы на пирсе разыгрывали с тобой наши будущие свадебные церемонии? Кажется, все это было только вчера! Набрасывали на головы рыбацкие сетки и воображали себя невестами, важно вышагивали по набережной, туда-сюда, туда-сюда… И вот вам, пожалуйста! Ты уже настоящая невеста! – Барбара взвизгнула от переизбытка чувств и громко хлопнула в ладоши. – А можно я буду у тебя подружкой на свадьбе?

– А кто же еще? Конечно, только ты!

Барбара опять издала ликующий крик.

– Отлично! Мы должны заняться подготовкой прямо сейчас! Нельзя ничего откладывать! – Она схватила рулон французского кружева и стала пристально его разглядывать, поднеся к самым глазам. – А что? Совсем неплохо будет смотреться! Белый шелк, отороченный таким кружевом… Ряд маленьких пуговичек на спине… Шляпа с большими полями, как у этой известной фотомодели из Швеции. Ну помнишь? Бритт Экланд…

– Что-то мне не очень хочется шляпу…

– Ты что, совсем сбрендила? Шляпа для меня, а не для тебя! Тебе мы подберем специальное головное украшение, что-то вроде венка… сверкающие стразы, цветы в тон букету невесты. А еще обязательно бархат! Обожаю бархат!

– А я предпочитаю классический вариант. Что-то облегающее, длинный рукав, возможно, накидка или болеро. Пожалуй, атлас подойдет для такого фасона лучше всего.

– Хорошо! Пусть будет атлас! Но платье обязательно приталенное, чтобы подчеркнуть все твои формы.

– Хорошо! Согласна! Но главное – на чем я приеду в церковь. Я бы хотела прибыть в карете, запряженной лошадьми. Большие такие лошади, и вся упряжь украшена цветами. Карета обязательно открытая, и я бы сидела на заднем сиденье, словно самая настоящая принцесса.

Барбара сцепила обе руки и водрузила на них свой подбородок, после чего задумчиво бросила:

– Да, Дот! Я даже вижу эту картину перед глазами. Ты будешь чертовски красивой невестой. Действительно, настоящей принцессой!

Дот представила себе, как она медленно шествует по проходу к алтарю, где ее уже поджидает Сол, а он не сводит с нее своих восторженных глаз. В конце концов, какая разница, во что она будет одета? Ведь главное – она выходит замуж за Сола.

Дот медленно миновала Нэрроу-стрит и свернула на свою улицу. Фиолетово-синие тучи заволокли все небо. Народ спешил по домам, низко нахлобучив на головы шляпы и подняв вверх воротники плащей и пальто. Она намеренно задержалась на работе, сама вызвалась поработать еще несколько часов сверхурочно, чтобы навести порядок в шкафах, где хранят товар. Потом она долго бродила по Оксфорд-стрит, разглядывая витрины магазинов, мысленно прикидывая, чему бы она отдала предпочтение: сапогам с высоким голенищем из зеленой кожи или черным замшевым ботиночкам. Впрочем, ни то ни другое не было ей по карману. Наконец она добрела до своей остановки, намеренно пропустила один автобус, но домой-то все равно ведь надо возвращаться! Конфликт с родителями сам по себе не разрешится, как ни избегай контактов с ними. И от одних только мыслей о том, какие разговоры ее ждут дома, Дот снова почувствовала неприятную пустоту в желудке. Наверняка на ее бедную головушку посыплются новые угрозы и оскорбления. А мама будет в это время суетиться вокруг стола, стараясь разрядить обстановку. Тщетно! Отец будет изрыгать на Дот свои ругательства, прикрывшись газетой. Ну и пусть себе! Сол абсолютно прав! Когда они станут наслаждаться жизнью, сидя на берегу залива и греясь под лучами южного солнца, какая им будет разница, что про них думают и говорят!

– Добрый вечер, Дот! Ну и погодка сегодня! Хоть нос на улицу не кажи!

Миссис Харрисон с неизменной сигаретой в зубах уже заняла свой пост на пороге собственного дома, словно часовой, охраняющий всю их улицу.

Дот лишь молча кивнула в знак согласия. У нее не было ни сил, ни желания вступать в пространные разговоры с соседкой.

Вставила ключ в замочную скважину, быстренько сбросила туфли прямо в прихожей и тут же припрятала их под лестницей. Потом сняла плащ и повесила его на вешалке рядом с пальто матери. И только сейчас Дот вдруг безошибочно расслышала звук: кто-то плачет. Она прислушалась и поняла, плачет мама. Дот устало воздела глаза к небу. «Господи! Начинай все сначала!», мелькнуло у нее. Интересно, с чего они начнут атаковать ее сегодня? Наверняка снова начнут стыдить! «Какой позор! Какой стыд!»

Дот сделала глубокий вдох и толкнула дверь, ведущую в заднюю комнатку. Мама сидела возле стола. Рядом с нею крутилась Ди. Малышка возилась со своей любимой мягкой игрушкой, теребила крохотными пальчиками ухо зайчика. Отец завис возле камина, стоя во весь рост и повернувшись к ним спиной. Увидев старшую дочь, он метнул в нее гневный взгляд. Ноздри его раздулись от возбуждения, нижняя челюсть угрожающе выпятилась вперед.

– Добрый вечер всем! – поздоровалась Дот с домашними, старательно выбирая правильную интонацию для общения: дружелюбно, но без излишнего подобострастия, и ни капли сарказма в голосе. Надо, чтобы они почувствовали: если захотят снова наехать на нее, то она вполне готова дать отпор.

– А вот и она! Пожаловала наконец! Ну, что довольна? – выкрикнул отец. – Счастлива, да?

Дот тяжело вздохнула. Началось!

– Да, папа! Я счастлива! – ответила она ровным голосом. Надо держаться и не подавать виду, подумала она, хотя желудок уже свело от нервов.

– Твоя работа? Признавайся! Прыгаешь здесь по дому, ног под собой не чуешь, такие мы уж важные стали! Ты перекинулась словом с мамашей своего хахаля, да? Какая же ты дрянь, Дот! И как это низко, как недостойно, даже для такой беспутной девчонки, как ты! Кто больше всех пострадает, как думаешь? И не я, и не твоя мать! Твоя младшая сестренка! Вот кто! Придется забыть про веселые рождественские праздники, про чаепития по вечерам и про все остальное тоже! Свести бы концы с концами, чтобы хоть крышу над головой сохранить!

– О чем ты, папа?! – Дот взяла стул и, придвинув его ближе к огню, села. Она уставилась на отца непонимающим взглядом. Что происходит? В чем он ее обвиняет?

Джоан отняла от лица носовой платок, весь мокрый от слез. Глаза у нее ввалились, заплыли и стали красными. Слова срывались с ее губ бессвязно:

– Я… меня… я… лишилась работы! Что мне теперь делать?

Слезы отчаяния полились по ее щекам с новой силой.

Ди прижалась к матери и стала гладить своей ручонкой ее руку.

– Мамочка! Все хорошо! Мне не надо никаких рождественских подарков! И кушать я не хочу!

Эти бесхитростные слова ребенка вызвали у Джоан новый поток слез.

– Мама! Что значит – ты потеряла работу? Почему?

Джоан слегка стукнула ладонью по столу. Ее душили рыдания, и голос был едва слышен.

– А как ты сама думаешь?! Глупая девчонка! Я проработала там четырнадцать лет! Четырнадцать лет я с раннего утра и до позднего вечера крутилась возле этой чертовой плиты, наготавливала все, что прикажут господа, мыла и чистила огромную кухню… Работала, не жалея сил, и никогда ни на что не жаловалась. Ни разу даже не посмела никому возразить! И всегда получала только похвалы за свою работу. Да, меня все время хвалили, благодарили. И тут ты! Сбросила трусишки, получила свои пять минут удовольствия, а меня вышвырнули вон!

Джоан обеими руками закрыла распухшее от слез лицо.

Ди весело прыснула в кулачок и тут же доверительно сообщила своему зайчику:

– Мамочка сказала: «Сбросила трусишки»!

У Дот даже дыхание занялось от неожиданности, и все вдруг поплыло перед глазами.

– Мама! Это, должно быть, какая-то ошибка! Я не понимаю…

– И я тоже! Представь себе! Я тоже ничего не понимаю в этой проклятой жизни, будь она неладна! С каких шишей я стану платить ренту за жилье? Как буду кормить семью? Надо же на этот чертов стол трижды в день что-то поставить! Я ничего не понимаю, Дот!

Дот увидела, как бурно вздымается грудь отца. Он с трудом сдерживался, чтобы не вмешаться в разговор, но, видно, не хотел начинать при Ди. Дот с нежностью посмотрела на младшую сестренку и улыбнулась ей. Хорошо, что Ди сейчас рядом!

Рег молча прошествовал через всю кухню и громко хлопнул за собой дверью. Пошел перекурить, догадалась Дот. Быть может, хоть это его немного успокоит.

– Мамочка, клянусь тебе, я и понятия не имела…

– Все верно, Дот! Ты действительно понятия не имеешь! Ни о чем! Воображаешь, что жизнь – это беспечная игра, думаешь, будешь порхать, словно птичка, с веточки на веточку… и делать все, что тебе взбредет в голову. Но реальность – она вот такая! Суровая! И у нас сейчас серьезные проблемы, очень серьезные. Я не смогу заплатить арендную плату за жилье в этом месяце, потому что у меня нет работы… Поскольку я не отработала месяц до конца, то и выплатили мне при расчете меньше, чем обычно. А задолженность по аренде – ты знаешь, что это такое? Не заплатила – выселяйся из дома! Вот и весь разговор! А все по твоей вине!

Дот поднесла трясущуюся руку ко рту. Ее затошнило, еще немного, и начнется рвота. Боже! Что же им теперь делать?

Она не могла дождаться того момента, когда выскользнет из дома и побежит в кафе «Паоло» на встречу с Солом. В этом кафе они встречались регулярно, но сегодняшнюю встречу она ждала с особым нетерпением. Во-первых, потому, что ей страшно хотелось вырваться из дома, а во-вторых, она надеялась получить от Сола какие-то объяснения. Быть может, хоть он прояснит ситуацию.

Едва они уселись за столик, как Сол, глянув на расстроенное лицо Дот, спросил, заметно нервничая:

– Что случилось?

Дот перестала вертеть в руках пластмассовый помидор, внутри которого был кетчуп, и посмотрела на любимого.

– Маму выгнали с работы! Представляешь?

– Не понимаю!

– Ну ее уволили! Дескать, ступай на все четыре стороны!

– За что?! – Сол даже растерялся от неожиданности.

– Я думала, ты знаешь, за что! Я сама в полной растерянности. Не знаю, что и подумать.

– Я пока тоже понятия не имею! Но как она? С ней все в порядке?

– Какое там в порядке! Ты же знаешь, наша семья практически жила на ее зарплату! Я ведь тебе рассказывала, что отец сильно болен.

Сол издал громкое восклицание и погрузился в размышления.

– Тебе нужны деньги? Могу помочь!

– Нет, деньги мне не нужны! Никаких денег! – Дот обхватила себя обеими руками за туловище. Даже само слово «деньги» неприятно резануло ее слух. Она не станет обсуждать с Солом финансовые проблемы своей семьи! И уж тем более, как бы отчаянно ни сложились их дела, не возьмет у него деньги! Никогда и ни под каким предлогом! У нее тоже есть гордость, чувство собственного достоинства, наконец.

– Но ведь когда мы поженимся, у нас все будет общее. Так какая разница, чьи это деньги?

Дот взглянула на Сола.

– Для тебя это, может, и без разницы! А для меня – нет! Тем не менее спасибо за предложение! Хотя, как мне кажется, не очень-то это приятно – делить свою кровную денежку с бедняками!

– Знаешь, что? Пойдем лучше прогуляемся, проветрим мозги… А заодно прогоним прочь и все наши невеселые мысли.

Сол улыбнулся, стараясь придать своему лицу оптимистическое выражение.

– Нет! Что-то сегодня у меня нет настроения гулять. Давай отложим наши прогулки до завтра, ладно? Пока! – Дот торопливо поцеловала Сола в щеку и ушла.

Какие прогулки, размышляла она по пути домой, с таким тяжким грузом проблем? Легко сказать: «разогнать невеселые мысли», да вот только как это сделать?

Вида полулежала на диване и читала книгу при свете настольной лампы. Элегантно обставленная комната утопала в золотистом мареве. Весело потрескивали сухие поленья дров в камине. Несмотря на то что на дворе была уже середина мая, Вида по-прежнему мерзла. Сырой английский климат пронимал до костей. На проигрывателе крутилась пластинка фирмы «Мотаун», наполняя комнату веселыми энергичными ритмами.

Вида машинально отбивала ритм босыми ногами, и при каждом движении полы ее роскошного шелкового пеньюара, расшитого кружевом, водопадом струились по ногам и по диванным подушкам, выдержанным в блеклых пастельных тонах. Вида сделала вид, что не заметила появления в комнате сына, хотя она слышала, как он нарочито громко хлопнул входной дверью и так же отчетливо пропечатал каждый свой шаг по лестнице, явно желая, чтобы его возвращение домой не осталось незамеченным. Однако Виде совсем не хотелось нарушать состояние покоя. К чему ненужные разговоры?

Но вот Сол вихрем ворвался в гостиную и замер возле дивана.

– Мама! Ты что-нибудь слышала о Джоан? Нашей поварихе… Мне сообщили, что ее уволили…

– Добрый вечер, Соломон! Рада тебя видеть! Как прошел день?

– Мама! Я серьезно тебя спрашиваю! Что ты знаешь обо всей этой истории? Кловер просто в отчаянии. Их семье нужен постоянный доход. Ведь ее отец не может работать из-за болезни. И вдруг такое странное совпадение! Не успела ты узнать про нас с Кловер, как ее мать немедленно выгоняют с работы.

Сол дышал тяжело, бурно вздымая грудь, явно пытаясь успокоить себя и оставаться по мере сил вежливым с матерью.

– Кажется, я уже тебя предупреждала, что не потерплю никаких «нас» в том, что касается этой девчонки!

– Мама! Пожалуйста, не начинай все сначала! Просто скажи, что случилось с нашей кухаркой.

Вида отложила книгу в сторону. Сол мельком взглянул на обложку. Роман Харпер Ли «Убить пересмешника».

– По-моему, ты и сам все отлично понимаешь, ничуть не хуже меня! – небрежно бросила ему мать. – С каких это пор проблемы с кухаркой входят в сферу твоих интересов? Насколько я помню, раньше тебя мало занимали домашние дела. Ты – военный человек, Сол! И не забывай, ты – Арбутнот, и у тебя тоже есть целый ряд обязанностей… Наконец, есть долг перед семьей! В один прекрасный день ты возглавишь ту империю, весь тот бизнес, который построил для тебя отец. Слишком большая ответственность ляжет на твои плечи, мой мальчик, чтобы в придачу ко всему еще и интересоваться людьми, которые варят тебе на завтрак яйца всмятку. Предоставь эти заботы другим, например мне!

– Какие обязанности, мама? Постоянно путаться под ногами у отца? Всегда быть в шаговой доступности от него? Но у него ко мне нет никаких официальных поручений! Ничего такого! Мама! Если эту женщину выгнали с работы из-за Кловер, я сойду с ума!

– Так вот, значит, как своеобразно она на тебя влияет!

– Влияет? Да я люблю ее! Люблю, и все тут!

Вида осторожно тронула рукой свои волосы.

– Мне нужно выпить!

– Но ты же никогда не пила!

– Ты даешь мне веский повод начать это делать прямо сейчас!

Соломон безвольно рухнул на диван, опустив плечи. В глазах его плескалась усталость. Какое-то время мать и сын хранили молчание. Пластинка между тем доиграла до конца, и игла противно скрипнула, перескочив с канавки на ровную поверхность диска. Эти треск и шуршание, многократно усиленные граммофоном, были единственными звуками, нарушавшими зловещую тишину, повисшую в комнате. Но оба, и мать, и сын, были только рады затянувшейся паузе. Нужно же хоть немного остудить себя, привести в норму дыхание и упорядочить собственные мысли.

– Я люблю тебя, Соломон! Ты ведь знаешь это, правда?

Сол молча кивнул, уставившись глазами в ковер. Да, он отлично знает, как его любит мать.

– Мы с папой хотим тебе только добра, сынок! И если бы мы были уверены в том, что связать всю свою дальнейшую жизнь с первой же девчонкой, которая попалась тебе на глаза, – это и есть для тебя предел счастья, если бы мы точно знали, что такой союз пойдет тебе во благо, никто из нас и слова бы против не сказал! Пожалуйста, женись, сынок! И не имеет значения, кто твоя избранница, откуда она родом и кто ее родители. Но дорогой мой! Как же ты не поймешь, что это – не тот случай! Так, мимолетное увлечение! Искорка, которая погаснет, едва успев вспыхнуть. Поверь мне! Все эти любовные чары развеются, не успеешь и глазом моргнуть. И вот когда это случится, ты уже посмотришь на свой выбор совсем иными глазами… От прежних восторгов не останется и следа! И это запоздалое прозрение станет трагедией не только для тебя, но и для нее! Представь себе, я забочусь и о ее благе, хоть это может показаться тебе странным. Какое право ты имеешь разрушать чужую жизнь, коверкать судьбу девушки, а потом оставлять ее с разбитым сердцем, выбрасывать вон, словно ненужный мусор? Вот что такое реальность, мой дорогой! Она совсем не такая, как нам порой думается.

– В одном ты, мама, права! Кловер действительно похожа на искорку. И она будет светить для меня всегда. И это уже моя реальность, и она такова! Разве у вас с отцом было иначе? Или у моего прапрадеда Джеймса и его жены Мэри-Джейн? Вот и наша любовь – она тоже непоколебима. Потому что это больше, чем любовь. Это – судьба!

– Боже мой! Да ты меня даже не слушаешь!

– Мама! Ты против, потому что она белая?

– Что?!

– Я спрашиваю, ты настроена против Кловер потому, что она белая?

– Нет! Ну или частично! Все дело в ней самой! В ее жизни, мелкой, никчемной, пустой… Что у вас общего? Разве такая жена, как она, поможет тебе делать карьеру, подниматься вверх, занимать подобающее тебе положение в обществе?

– А ты полагаешь, что жениться нужно для того, чтобы пробиваться вверх по служебной лестнице или вращаться в высшем обществе? – Сол недоверчиво уставился на мать, боясь, что ослышался.

– Пожалуйста, не делай из меня монстра, сынок. Хотя… хотя все эти вещи играют значимую роль в жизни таких людей, как мы.

– Для меня они не играют никакой роли!

– Пока нет, но со временем будут! Пора тебе уже начинать понимать, что это такое – быть Арбутнотом!

– Если быть Арбутнотом – это значит отказаться от любимой девушки, не иметь возможности находиться рядом с той, кого я люблю больше жизни, тогда я не хочу быть Арбутнотом!

Вида вздрогнула и отшатнулась от сына, словно ее ударили. Потом быстро сунула ноги в шлепанцы на высоких каблуках, отороченные пухом марабу, медленно прошлась по комнате и на какую-то долю секунды задержалась у дверей, ведущих в холл. Повернулась и глянула на расстроенное лицо сына. Он откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Совсем еще мальчишка, мелькнуло у нее.

– Я подумаю над тем, что можно сделать для того, чтобы снова вернуть эту женщину к нам на работу, но с одним условием! Будем играть на равных, сынок! Отныне и она, и ее дочь должны держаться от тебя как можно дальше! На самом почтительном расстоянии…

Сол безмолвно уставился в спину матери, ошарашенный новой порцией информации, которую она только что низринула на него. Оказывается, его мать совсем не такая уж ангелоподобная, милая женщина, как ему это всегда представлялось. Но не это угнетало! Ведь в том, что случилось, виноват исключительно он. Если малышке Ди придется отправляться спать на голодный желудок, без ужина, если семья Кловер окажется в столь бедственном положении, то вина за все случившееся лежит на нем и только на нем. И что значит – играть с матерью на равных, когда она выдвигает столь жесткие требования?

Рег и Джоан еще не спали, когда Дот вернулась домой. Они по-прежнему сидели за столом в задней комнатке рядом с кухней. У Дот вообще сложилось впечатление, что мать даже не поменяла позы с тех пор, как она оставила их и ушла на встречу с Солом в кафе.

– Как Ди? Уснула? – первым делом поинтересовалась она у матери, представив себе широко распахнутые, напуганные глазки младшей сестренки.

Джоан молча кивнула.

– Мамочка! Прости меня! Я действительно очень сожалею, что все так вышло… Мне казалось, что я не сделала ничего плохого, что могло бы привести к таким…

– То есть ты по-прежнему считаешь, что увольнение матери – это просто стечение обстоятельств? И ты здесь ни при чем?!

Дот проигнорировала реплику отца. У нее не было сил начинать ругаться с ним по новой.

– Завтра пойду на спичечную фабрику «Брайан энд Мэй». Может, у них есть какие-то вакансии, – тихо обронила Джоан.

Дот села напротив матери.

– О нет, мамочка! Только не туда! Ты же знаешь, какие там условия!

– Прекрасно знаю! Грязь, вонь, шум, грохот, вредные пары… Гиблое место! Не знаю, на сколько там хватит моих легких… но не умирать же всем нам с голода!

– Нет, мамочка! Туда тебе не надо! Я не хочу!

– Думаешь, я больно хочу? Да я бы все отдала, чтобы только вернуться на свое прежнее место! Чисто, никто над головой не виснет, никаких тебе начальников, и по времени всегда можно устроиться так, как тебе удобно. Не говоря уже о том, что всегда лишний кусок принесешь домой, чтобы покормить семью. Конечно, бывало, я тоже жаловалась, говорила, что устаю и все такое, но на самом деле я очень, очень любила свою работу! – Джоан снова расплакалась. – Впрочем, никакой гарантии, что меня и на фабрику возьмут. Я знаю пару молодых женщин. Так их выперли с работы сразу же, как они только вышли замуж. Что уж тут говорить о такой старой вешалке, как я? С двумя детьми…

Джоан выдавила из себя жалкую улыбку.

– Мамочка! Ты совсем не старая вешалка! И близко нет ничего общего!

– Ах, Дот! Зато я чувствую себя совершеннейшей старухой! Самой настоящей развалиной!

Дот почувствовала, как сильнее забилось сердце в груди. Внезапно ее осенило. Все просто! Она сама отправится на эту фабрику завтра утром и попытается устроиться туда на работу. Она станет зарабатывать деньги, которые нужны на содержание семьи. Да, работа в «Селфриджез» ей, безусловно, нравится, но что значит «нравится», если там она не в состоянии заработать столько, сколько им сейчас нужно?

Следующий день Сол провел в нервном ожидании. Он долго мерил шагами асфальт перед кафе, потом зашел внутрь, выпил чашку кофе, еще какое-то время бесцельно проторчал за столиком.

– Заставляет ждать? – участливо поинтересовался у него хозяин, которого звали так же, как и само кафе – Паоло. – Или что-то случилось?

– Надеюсь, ничего плохого, – еще больше расстроился Сол.

Он прождал Дот больше двух часов. За это время он успел выпить столько чашек кофе, что пальцы на руках буквально свело от судороги. Наконец она появилась.

– Где ты была? Я уже весь извелся!

– И напрасно! Пришлось задержаться на работе, только и всего! Но, как видишь, я здесь, перед тобой!

– Да, слава богу, ты здесь! И потрясающе красива! – Сол осторожно протянул руку через стол и нежно коснулся пальцами лица Дот. Как это всегда бывало, даже после самой короткой разлуки, она показалась ему особенно ослепительной.

– Где ты была?

– Вообще-то я работала.

– Что-то сверхурочное? Или занималась моделированием платьев?

Она покачала головой. Чудак этот Сол! Думает, что такой девушке, как она, можно сказать, из самых низов, так уж просто стать модельером! Раз и готово! Как бы не так!

– Никакой моды! Я теперь тружусь на спичечной фабрике, расфасовываю спички по коробкам. А если мне повезет, то в дальнейшем я смогу вырасти аж до наклейщицы! Стану наклеивать разноцветные этикетки на коробки. Но пока это для меня недостижимые горизонты.

– Но почему? Почему ты пошла работать на фабрику?

– А ты сам как думаешь, Сол? Конечно, не потому, что работать на фабрике – это то, о чем я мечтала с детства. Но должна же я зарабатывать деньги! Если помнишь, маму мою выгнали с работы… А сбережений в нашей семье никогда не было, каждый заработанный пенни сразу же идет в дело. В универмаге мне платили немного, ведь я там работала всего лишь на полставки… Вот и пришлось искать себе новое место. Деньги ведь нам нужны не для того, чтобы купить в дом телевизор или отложить на летний отдых. Они нам нужны прямо сейчас. Иначе мы просто умрем с голоду. Но тебе этого не понять, Сол! – Дот низко опустила голову. Ей было неловко рассказывать постороннему человеку о той страшной бедности, откровенной нищете, в которой жили ее родители. Ведь долгие годы они существовали всего лишь на одну зарплату, едва сводя концы с концами. Хватало лишь на еду и на аренду дома.

– Сочувствую всем сердцем! То есть все действительно так мрачно?

– Да! Совсем не весело! Мама на этой неделе не получит никаких денег, и, следовательно, платить за жилье нечем. Даже не хочу думать, что может произойти в этом случае! Ди, наша малышка, окажется на улице! А папа? Ведь он же очень болен! И вот получится, что у него не будет даже угла, где он мог бы прилечь. Нет! Я не допущу, чтобы это случилось с моими близкими! Никогда!

– Но ведь на Сент-Люсию ты со мной поедешь?

– Поеду! Честно, дождаться не могу, когда мы туда отправимся! Но только в этом году едва ли у нас что-то выгорит… пока же меня больше волнует другое. На что станет жить наша семья сейчас, прямо сегодня… Получается, что моя работа на фабрике – это наилучший выход для всех нас.

– И для тебя? – поразился Сол. Он восхищался благородством Дот, ее желанием помочь родителям, но работать на спичечной фабрике… Сама мысль об этом ужасала его.

– А при чем здесь я? – возразила Дот. – Разве во мне дело? И грех мне жаловаться на свою жизнь! Я ведь собираюсь прожить просто сказочную жизнь с человеком, которого люблю больше всего на свете! Ну потерплю годик, что тут такого? Не умру же я от того, что поработаю какое-то время на фабрике. Не я одна там тружусь!

– Ты – удивительная девушка, Дот! Твоим родителям страшно повезло, что у них такая замечательная дочь!

– Не думаю, что в данный момент они с тобой согласятся.

– Ничего! Со временем они все поймут и оценят твой поступок по достоинству!

Неожиданно Сол подумал о своей матери. Ее неуступчивость пугала. Поймет ли и она с течением времени, что не права?

Дот мечтательно закрыла глаза. Легкий вздох вырвался из ее груди. Ей очень хотелось верить Солу. Сказать по правде, ее немного разочаровала реакция родителей на решение дочери оставить работу в универмаге и пойти на фабрику. Никаких слов благодарности Дот от них не дождалась. Такое впечатление, что они восприняли эту новость как должное. Дескать, ты обязана бросить свой любимый «Селфриджез» и сорок часов в неделю фасовать спички на грязной, вонючей фабрике. Но от ее глаз тем не менее не укрылось, что мама слегка расправила плечи, да и отец ходит уже не такой насупленный. Кто был по-настоящему счастлив стремительным падением Дот вниз по социальной лестнице, так это мисс Блайт. Она просто сияла, подписывая приказ об отчислении Дот из штата универмага. Корова! Дот так и распирало от желания сказать этой жирной корове, какой сказочно красивой будет ее жизнь в обозримом будущем. А вот она, ведьма, будет по-прежнему торчать в своем отделе кадров и пить кровь уже из других продавщиц, получая при этом свою порцию мелких радостей за сотворенные ею пакости. Зато сама Дот в это время будет валяться на берегу океана и пить свежий ананасовый сок, и так каждое утро, изо дня в день. Но она вовремя прикусила язык. Во-первых, нельзя испытывать судьбу, а во-вторых, сплетни в женском коллективе, как известно, распространяются со скоростью лесного пожара. Барбара, конечно же, немедленно расскажет обо всем своей матери, а та не преминет поделиться новостью с миссис Харрисон. Которая, в свою очередь, оперативно поставит в известность родителей Дот.

* * *

– Ты сегодня очень элегантен, сынок! Собрался куда-нибудь развлечься?

Вида отложила в сторону пилку для ногтей и взглянула на своего красавца сына. Мальчик действительно выглядел потрясающе.

– Да! Мы с Кловер идем на танцы. В джазовый клуб Ронни Скотс.

– Как мило!

По голосу матери Сол понял, что на самом деле мать не видит в поступке сына ничего милого. Но ему это было безразлично.

Дот закрыла за собой парадную дверь и поплотнее укутала шарфом шею, упрятав концы под пальто.

– Вижу, торопишься, Дот! Куда собралась? Повеселиться немного?

Дот быстро прошмыгнула мимо любопытной соседки.

– Сама еще не знаю, миссис Харрисон, куда!

– В любом случае приятного вечера! Веселись от души!

– Постараюсь!

Старая карга! Вечно сует свой длинный нос во все чужие дела.

Сол и Дот выпрыгнули из автобуса еще до того, как он остановился. Сол обнял Дот за плечи и повел ее по оживленным улицам Сохо.

– А куда мы идем? – поинтересовалась у него Дот, заметно нервничая.

– Сейчас увидишь!

– По правде говоря, ненавижу всякие сюрпризы, Сол! Я всегда их боюсь!

– А ты не бойся! – Сол резко повернулся к Дот и привлек ее к себе. – Ты же мне доверяешь! Разве не так?

Она взглянула на его красивое лицо. Конечно, она ему доверяет! А как иначе?

– Ты такая красивая! – прошептал он восхищенно и погладил волосы, которые Дот собрала сегодня в конский хвост, перевязав его широкой бархатной лентой алого цвета.

– Ты всегда так говоришь!

– Потому что это правда!

– Ах, мистер Арбутнот! Что я такого сделала, чтобы заслужить вашу любовь? Как же мне повезло! Но только за что?

– Знаешь, я тоже постоянно задаю себе точно такой же вопрос!

Еще один мимолетный поцелуй на ходу, и оба заторопились вперед и вскоре свернули на Джеррард-стрит.

– Мы идем в Ронни Скотс?

– Да! – расплылся в широкой улыбке Сол.

– Вау! Я еще никогда не была в этом клубе! Но столько слышала! – Дот даже подпрыгнула на месте от охватившего ее радостного возбуждения.

Вот из окон заведения на улицу вырвался приглушенный звук кларнета, а следом кто-то тронул клавиши рояля.

– Сол! Ты только послушай! Прислушайся! Кто-то играет песенку Этты!

Дот схватила Сола за руку, и они оба ринулись в здание, вниз по лестнице, туда, где в зияющих глубинах полуподвала разместился знаменитый джазовый клуб. Ворвались в зал, и Дот замерла, словно вкопанная, сраженная увиденным. На сцене возле рояля стояла сама Этта! Собственной персоной!

– Не сойти мне с этого места! – хрипловато воскликнула Дот. У нее даже голос пропал от переизбытка охвативших ее чувств. – Это же Этта Джеймс! Она самая!

Сол сиял от счастья.

– Потанцуем? – предложил он Дот.

Они сбросили свои пальто прямо возле стойки бара, и Сол повел партнершу на паркет. Какое-то время они стояли молча, не сводя глаз друг с друга и не видя никого вокруг. Но вот Этта запела. Ее богатый, бархатный голос, казалось, заполнил все пространство вокруг. Она пела их песню!

«Наконец-то Я встретил ее! И душа в тот же миг встрепенулась. И любовь, что так долго берег, С новой силою в сердце проснулась».

Сол обнял Дот за талию, взял ее правую руку в свою, а левую она положила ему на грудь, потом он привлек ее к себе близко-близко, пока они не стали единым целым, и они легко заскользили под музыку, ставшую свидетелем начала их любви.

– Как же я тебя люблю! – выдохнул он едва слышно в волосы Дот.

– И я тоже люблю тебя сильно-сильно! – прошептала она в ответ.

«Я смотрю в синеву и не верю глазам. От любви и желания таю. Как цветут клевера по лугам, Так и я с каждым днем расцветаю».

– Ах, Сол! Не отпускай меня от себя!

– Ни за что и никогда, моя девочка!

Он прижал Дот к себе еще крепче, еще сильнее сковав свои объятия.

«Ты – мечта, что сбылась наяву. Я щеки твоей нежно касаюсь. Столько лет я на свете живу, А с мечтою впервые встречаюсь».

– Ведь у нас все будет хорошо, да?

– Да, моя девочка! Все у нас будет хорошо!

Дот улыбнулась счастливой улыбкой в накрахмаленную белую рубашку Сола. Внезапным движением руки он сорвал алую ленту с ее волос, и водопад блестящих кудрей рассыпался по плечам Дот.

«Наконец-то Я встретил тебя! Мы в преддверье желанного рая. И улыбка, улыбка твоя, Мне так много она обещает».

Раздался громкий взрыв аплодисментов. Люди вскочили со своих мест, многие выражали восхищение громким свистом. Молодые люди словно очнулись и впервые увидели, что зал клуба забит народом до отказа.

– Прошу поприветствовать юных влюбленных! – воскликнула Этта и сделала одобрительный жест в их сторону. Дот покраснела и от смущения зарылась в плечо Сола. Тот, в свою очередь, отвесил безукоризненно вежливый поклон.

– Это наш с тобой первый танец! – тихо прошептала Дот и рассмеялась от переполнявшей ее радости.

– Но не последний! – Сол поднес ее руку к своим губам и осторожно поцеловал каждый палец.

А потом, когда они уже стояли в конце Нэрроу-стрит, он снова и снова целовал ее.

– Я люблю вас, Кловер Арбутнот.

– Пожалуйста, не называй меня так! Еще не время! – воскликнула она, и лицо ее засияло от счастья.

– Что значит «не время»? Ты должна постепенно привыкать к своему новому имени!

– Ах, как это будет здорово! Я познакомлю тебя со всеми своими! Я буду знакомить тебя со всеми подряд и кричать каждому: «Взгляните! Это мой муж! Вы только представьте себе, какого мужа послала мне судьба! Это же самый лучший муж в мире!»

– Люблю тебя! – снова повторил Сол. – И с нетерпением жду нашей завтрашней встречи! – Он привлек к себе Дот, осторожно поцеловал ее в макушку, а потом долго смотрел ей вслед, как она торопливо шагает уже по своей улочке, направляясь к дому.

– Я тебя тоже люблю! – бросила она Солу на прощание. – До завтра!

Сол тихонько пробрался в свои покои и расслабил узел галстука. Какое счастье, что родители уже спят! На какое-то время он замешкался возле зеркала, висевшего над камином в холле, и вдруг неожиданно для самого себя рубанул кулаком воздух. Он чувствовал себя победителем! Ведь он только что танцевал с любимой девушкой под песню, которую исполняла сама Этта Джеймс. И она даже похвалила их. Невероятно!

Дот натянула на себя одеяло до самого подбородка и несколько раз ударила ступнями по матрасу. Ее распирало от радости и ликования. В этот момент она начисто забыла о том, что ждет ее завтра на спичечной фабрике, она забыла про свой любимый «Селфриджез» и про свою работу в галантерейном отделе, которая ей так нравилась. Какие это все мелочи в сопоставлении с главным! Она танцевала перед самой Эттой Джеймс! Дот чувствовала себя самой настоящей кинозвездой. Точнее, как взаправдашняя леди Кловер Арбутнот!

Сол почистил зубы, ополоснул лицо холодной водой. Потом переоделся в пижаму. Взъерошил волосы и снова глянул на собственное отражение в зеркале. И тут же представил себе, как рядом с ним стоит его любимая девушка. Вспомнил, как она стояла перед ним в одних трусиках и лифчике. И как смотрела на него сегодня вечером, когда они танцевали… Вот так оно все и будет, когда они поженятся! Вместе будут готовиться ко сну, совершать вечерние омовения в одной ванной, и ставни на окнах будут распахнуты настежь, а потом они станут обсуждать в мельчайших подробностях все события минувшего дня и вдыхать пьянящие ароматы цветущего жасмина. Сол вдруг так явственно почувствовал этот запах. И по спине тотчас же пробежала волна радостного возбуждения. Вот оно, предчувствие счастья, которое будет длиться вечно.

Дот повернулась на бок и представила себе лицо Сола и то, как он смотрит на нее. Потом представила его спящим: ровное дыхание, мерно вздымается и опускается грудь. Она извлекла подушку из-под головы и положила ее себе на грудь, потом обхватила подушку руками и крепко прижала к себе.

– Спокойной ночи, дорогой! – прошептала она, зарываясь лицом в пух. – Сладких тебе снов, мой самый красивый мужчина на свете!

Она долго не могла уснуть. Казалось, что сама кровь, которая бурлила в ее жилах, тоже напиталась той радостью, тем ощущением вселенского счастья, которое буквально распирало ее и гнало сон прочь.

Неслышно ступая шлепанцами по мягкому шерстяному ковру, которым был устлан пол в коридоре, Сол прошествовал к себе в спальню и плотно закрыл за собой дверь. Мельком глянул на инкрустированное бюро. На крохотных блюдцах из сплава олова лежали его запонки, жесткие прокладки из слоновой кости для воротничков. И снова он представил себе, как со временем рядом с его вещами на ночном столике или трюмо появятся украшения Кловер, ее драгоценности и духи. Верный знак того, что в комнате обитает супружеская пара и что эта пара живет в гармонии и счастье.

Он уселся на сравнительно твердый матрас и сбросил с ног кожаные шлепанцы. Шелковое покрывало, как всегда, соскользнуло вниз, явив взору накрахмаленные простыни из тончайшего египетского хлопка. Сол поднял ноги на кровать и блаженно вытянулся, потом потянулся рукой к ночнику, чтобы выключить свет и погрузиться в приятный ночной мрак, суливший крепкий и мгновенный сон. И тут взгляд его упал на конверт, который лежал между ночником и стаканом воды на серебряном подносе.

Большой конверт кремового цвета открылся с легкостью, что указывало на то, что он был заклеен совсем недавно. Сол извлек из конверта какую-то старого вида бумагу, судя по всему, документ, который был сложен вчетверо. Похож на старинную купчую, выцветшие от времени фиолетовые чернила, перьевая ручка и более свежие вкрапления, сделанные уже авторучкой. Он отложил бумагу в сторону, сосредоточив все свое внимание на плотном листе писчей бумаги нежно-голубого цвета, на котором было что-то написано зелеными чернилами. Конечно же, письмо от мамы! Ведь она всегда любит писать только зелеными чернилами.

«Сынок!

Я очень люблю тебя, и меня, как ты понимаешь, в первую очередь интересует только твое благо. Хотя, наверное, для вас с папой это и не всегда представляется очевидным. Твое упрямство и категорическое нежелание образумиться, посмотреть на все происходящее трезвым взглядом не оставляет мне иного выбора. И я поступаю так, как считаю нужным и единственно возможным в сложившейся ситуации для того, чтобы предотвратить самую роковую ошибку всей твоей жизни. Ошибку, которая может стоить тебе всего и разрушит то будущее, о котором я всегда для тебя мечтала.

В конверт вложена купчая на приобретение известного тебе дома, находящегося на Роупмейказ-Филдс. Этот дом я купила совсем недавно, и, поверь мне на слово, потребовалось немало усилий, чтобы заполучить его в нашу собственность.

А теперь, Соломон, я предоставляю тебе право выбора. Если ты немедленно, первым же авиарейсом возвращаешься на Сент-Люсию, все документы на покупку дома будут немедленно переданы семейству Симпсонов с тем, чтобы они смогли и далее проживать в этом доме, вплоть до самой своей смерти, совершенно бесплатно, безо всякой арендной платы.

В случае же твоего отказа и с учетом того, что у меня уже имеются на примете потенциальные жильцы, я потребую, чтобы они в течение двадцати четырех часов освободили дом и съехали куда им будет угодно.

Если ты сообщишь о моем намерении кому-то или если, паче чаяния, вступишь в контакт с девушкой, то мною будет незамедлительно приведен в действие второй вариант. В этом можешь даже не сомневаться!

Твоя мама».

Сол прижал руку к сердцу. Оно билось с перебоями. Он проглотил комок, подступивший к горлу, и попытался сделать глубокий вдох. Листок с письмом матери дрожал в его руке. Потом он подхватился с кровати, выскочил в коридор и побежал к спальне матери. Но по пути увидел, что в гостиной горит свет.

Вида сидела в кресле-качалке, укутав ноги кашемировым пледом. Сол почувствовал, как от слабости его повело в сторону. Он был сражен наповал, убит горем настолько, что у него даже не был сил, чтобы разозлиться на мать.

Он подошел к матери и взмахнул перед нею письмом, зажатым в руке.

– Что это?

Вида осталась невозмутимой.

– С учетом того, что ты уже наверняка ознакомился с содержанием моего письма, меня удивляет, что ты, с твоим-то интеллектом и уровнем образования, не уразумел, что это значит! По-моему, там все ясно сказано!

– То есть все это правда?

– На все сто процентов! Абсолютная правда!

– Я не верю тебе, мама! Это похоже на чью-то злую шутку! Ты не можешь так поступить со мной, мама! Я знаю это наверняка!

Лицо матери приобрело торжественно-строгое выражение.

– Уверяю тебя! Никаких злых шуток!

Сол безвольно опустился на пол рядом с креслом-качалкой.

– Как… как ты могла так поступить… со мной? – Он задыхался от нехватки воздуха.

– Я делаю это для тебя! Более того! Я делаю это ради тебя!

– Мамочка! Любимая… пожалуйста! Пожалуйста! Не делай этого для меня! Пожалуйста!

Он с трудом проглотил слюну, чувствуя, что еще немного, и он расплачется навзрыд. Странное это было чувство! Вот он, уже вполне самостоятельный взрослый молодой человек, но впервые в жизни у него появились повод и даже желание заплакать. Он скомкал письмо матери, тяжело дыша и отчаянно пытаясь справиться с душившими его рыданиями.

– Мамочка! Выслушай меня! Пожалуйста! Я люблю эту девушку! Я ее люблю! И ты ничего не сможешь поделать с этим! Я найду какой-то способ, найду обязательно! Потому что я люблю ее!

Вида бросила отрешенный взгляд поверх головы сына на огонь, полыхающий в камине.

– Именно поэтому я и вынуждена пойти на столь крайние меры!

– Но почему?! Зачем ты это делаешь со мной? С нами?

– Кажется, я уже тебя предупреждала! Никаких «нас», Соломон! Сколько раз повторять тебе это? Безумие какое-то!

– Я что-нибудь придумаю! Обязательно! Мама! Пожалуйста! Я ведь могу купить дом… – Глаза Сола расширились от внезапно пришедшей в голову идеи. – Да! У меня ведь есть и собственные деньги! И мне не нужна твоя помощь… или помощь папы… Кловер – умница! Она знает, как выживать, имея самые скудные средства! С завтрашнего дня она начинает трудиться на спичечной фабрике. Специально туда устроилась, чтобы зарабатывать деньги для семьи. Мы справимся! Вот увидишь!

– Великолепно! Блестящий выбор! Ничего не скажешь! Крошка Кловер со спичечной фабрики! Боже правый! – Вида презрительно фыркнула и закрыла глаза. – А чтобы ты все понял раз и навсегда, сообщаю тебе и кое-какую дополнительную информацию, Соломон! Так вот, знай! Твои деньги – это мои деньги! И я строго прослежу за тем, чтобы впредь тебе не выдали ни пенни с моего счета!

Сил сдерживаться больше не было. Слезы хлынули градом по щекам Сола. Они лились какой-то нескончаемой рекой, горькие слезы из реки по имени «горе». Рыдания сотрясали все его тело, мешая говорить. Из груди вырывались лишь какие-то нечленораздельные звуки.

– Не могу поверить, что ты способна на такое, мама! Выставить беззащитных людей на улицу, выставить семью, в которой есть маленький ребенок… девочка… И все только ради того, чтобы было по-твоему…

– Ты не поверишь, Соломон, на сколь многое я способна ради того, чтобы защитить уже свою семью! И тебя в том числе!

– Мамочка! Умоляю тебя! Пожалуйста! Не делай этого! Пожалуйста!

– Когда-нибудь ты мне скажешь спасибо!

– Нет, никогда! Отныне и навсегда все между нами будет по-иному! Я никогда, никогда на свете не прощу тебе этого! И никогда, слышишь? – никогда не забуду!

Зрачки Сола сузились до двух блестящих точек, в глазах мелькнула злоба. Тело его продолжали сотрясать всхлипы, которые он отчаянно пытался побороть, загоняя их внутрь себя.

– Ты еще так молод, сынок! Так молод! Ну подуешься на меня какое-то время, с кем не бывает? А потом женишься на девушке, достойной тебя, и наш Жасмин-Хаус наполнится детскими голосами… Какое это будет счастье! В один прекрасный день ты еще скажешь мне спасибо! Обязательно скажешь! Поверь мне!

– Девушке, достойной меня? Как же ты не понимаешь, мама! Если я не могу жениться на Кловер, то я никогда и ни на ком не женюсь! Никогда!

– Ах, все это очень смахивает на мелодраму! Но в двадцать два года простительно делать такие громкие заявления… Хотя поверь мне, Соломон, ты обязательно женишься! И будешь счастлив!

– Я должен что-то делать! Поговорю с отцом!

– Если ты станешь надоедать отцу своими мелкими просьбами, Соломон, то я тут же распоряжусь, чтобы этих людей немедленно выставили на улицу. Вместе со всеми их пожитками!

Сол представил себе груду коробок и чемоданов, валяющихся на мокрой мостовой. А в центре этой импровизированной свалки – Дот и ее сестренка Ди.

– А вот если ты незамедлительно вернешься на Сент-Люсию, то дом будет в распоряжении Симпсонов до самой их смерти. А судя по состоянию здоровья главы семьи, его жене такой подарок сейчас нужен просто позарез. Ты обеспечишь им не просто крышу над головой, ты снимешь с них все материальные тяготы, связанные с платой за аренду жилья. Поверь мне, это немало! Вряд ли они могли даже надеяться на столь щедрый подарок судьбы.

– Но могу я… Могу я хоть попрощаться с Кловер? Пожалуйста! Я должен встретиться с ней, хотя бы в последний раз… все объяснить… Я же не могу просто так взять и исчезнуть!

– Нет! Никаких встреч! Сейчас ты займешься сборами, завтра утром первым же рейсом вылетишь в Нью-Йорк, а уже оттуда полетишь домой. И больше мы к этой теме не возвращаемся. Никогда!

Сол поднялся с пола и вытер руками покрасневшие от слез глаза. Он лихорадочно перебирал в уме все возможные варианты дальнейшего развития событий, но мысли путались, и в голову не приходило ничего толкового, столь всеобъемлюще было его отчаяние.

– Но дом останется за ними?

– Даю слово!

Сол сделал еще один глубокий вдох и смахнул рукавом пижамы набежавшую слезу.

– Мама! Хочу, чтобы ты знала! Ты разбила мне сердце. И эта рана никогда не заживет в моей душе. Надеюсь, ты счастлива сейчас. Ведь все получилось так, как ты того хотела. Я уезжаю. Но мое сердце, мое разбитое сердце, навечно останется с этой девушкой!

Сол медленно брел по коридору к себе, то и дело касаясь рукой стен. Еще совсем недавно он прижимал к этим стенам Кловер и целовал, целовал, целовал… Он вдруг не удержался и зарыдал, завыл, как израненное животное, попавшее в западню. Казалась, вся его душа выла и рыдала вместе с ним.

Вида прислушалась к рыданиям сына и поплотнее укутала ноги пледом.

– Время лечит, сынок! – прошептала она едва слышно. – Время лечит!

Глава шестая

Дот налила в чашку чай и слегка прикусила нижнюю губу, чтобы согнать с лица глуповатую улыбку полнейшего блаженства, которая немедленно озаряла ее лицо, стоило ей вспомнить все события вчерашнего вечера. Джоан поставила перед нею тарелку с двумя яйцами всмятку и тостом.

– Тебе обязательно нужно позавтракать, доченька! – напомнила она ей и слабо улыбнулась. – Ну что? Настроилась на новую работу?

– Думаю, да! Хотя, если честно, мама, то все равно немного нервничаю. Кто его знает, как там и чего можно ждать.

Джоан ласково погладила руку дочери.

– Я тебя очень хорошо понимаю, детка! Но все будет нормально, вот увидишь!

Дот была благодарна матери за ее ласковый жест. Значит, мама все поняла правильно. И она даже как бы извинилась перед ней, сама предложила ей мир.

– Конечно, мама! Я тоже думаю, что все у нас будет нормально! А как же иначе?

– Да, детка! Со своей стороны, обещаю, что, как только найду себе более или менее подходящую работу с приличным заработком, ты обязательно вернешься в свой «Селфриджез». Не скажу, что меня сильно обрадовало твое решение, но я очень ценю твой поступок, Дот! Во всяком случае, ты сумела хоть как-то нормализовать всю ситуацию, а это немало.

Дот улыбнулась матери и тут же представила себе пляж на берегу океана и себя со стаканом свежего ананасового сока. В глубине души она знала, что уже никогда не вернется в «Селфриджез», что очень скоро ее жизнь станет сказочно прекрасной. Просто надо немного потерпеть, а заодно и попытаться «нормализовать ситуацию», как выразилась мама. Это самое малое, что она может сделать для своих близких.

Дот глянула на яйца, лежавшие перед нею, и вдруг почувствовала неожиданный приступ тошноты.

– Прости, мамочка! Но что-то кусок в горло не лезет! Наверное, я все же волнуюсь больше, чем предполагала.

Соломон не спал всю ночь. Он просидел на кровати, обложившись со всех сторон подушками и обхватив руками колени, снова и снова пытаясь придумать некий способ, найти выход из той непростой ситуации, в которой оказался. Но все способы, все выходы неизбежно вели в тупик: ни единого шанса на успех, зато семейство Симпсонов точно окажется на улице. Едва стало светать, как он лихорадочно начал паковать свои вещи, готовясь к отъезду на Сент-Люсию. Кое-как пошвырял все в дорожный чемодан, в том числе и майку, которая была на нем накануне в клубе. Но прежде чем отправить майку в чемодан, прижал ее к лицу и сделал глубокий вдох, пытаясь обнаружить на ней едва уловимый запах тела Кловер, оставшийся после того, как он прижимал ее к своей груди. Сол знал наверняка: его чувство к Дот – не мимолетная страсть, это глубже, сильнее… Собственно, именно такое чувство и называют настоящей любовью в высшем понимании этого слова. Но слишком высокой оказалась цена за его любовь! И он не мог позволить даже ради любви оставить близких Дот без крыши над головой. Он не стал бриться. Мельком глянул на себя в зеркало. Глаза ввалились, темные круги, налившиеся кровью белки… Страшная боль в груди… То ли сердце разошлось не на шутку, то ли сама душа рвется вон из тела. Ну и пусть! Так даже будет лучше! Он торопливо спустился по лестнице к поджидавшему его такси. Он уезжает, покидает Лондон, а его возлюбленная еще спит и ни о чем не догадывается. Сол сделал вид, что не заметил, как слегка дрогнули кружевные гардины на окнах в холле второго этажа. У него не было сил встречаться с матерью даже взглядами.

Прекрасное майское утро. В садах обильно цветут вишни. В палисадниках соседних домов уже зацвел боярышник. Его ветви гнутся до самой земли под тяжестью розовых и белых соцветий. Солнце, пока еще не очень жаркое, светит ярко, тоже придавая хорошее настроение. А Дот в прекрасном настроении, даже несмотря на то, что торопится на новое место работы. Отныне она станет фабричной рабочей. Но это ведь все скоро кончится! А впереди у нее такая прекрасная, такая счастливая жизнь. Главное – не разболтать никому о том великолепии, которое ждет ее в обозримом будущем. Правда, желание разболтать об этом всему белому свету буквально распирало грудь. Будь ее воля, так она бы стала сейчас посреди улицы и кричала бы во весь голос, так, чтобы услышали все-все-все! «Вчера вечером я танцевала в клубе со своим женихом в присутствии самой Этты Джеймс! А ровно через год в это же время я буду уже нежиться на солнышке на берегу океана!»

Дот вскочила в автобус, следующий маршрутом до спичечной фабрики, и всю дорогу негромко мурлыкала себе под нос. «Наконец-то я встретил ее! Наконец-то я встретил ее!» На фабричной остановке она вышла из автобуса вместе с еще несколькими девушками, и все они заторопились к проходной. События вчерашнего вечера вытеснили из головы все остальное. Дот даже не успела поразмыслить о том, что ждет ее на фабрике в первый рабочий день. Снова и снова она видела перед глазами юную девушку с алой бархатной лентой в волосах, которую кружит по паркету ее элегантный партнер, ее возлюбленный, мужчина ее мечты, и они танцуют под песню, которую исполняет для них сама Этта Джеймс. Невероятно! Какая-то там замухрышка с Роупмейказ-Филдс по имени Дот Симпсон и прославленная звезда блюза, лично попросившая публику поаплодировать их танцу.

Впереди замаячило фабричное здание из красного кирпича. Порыв ветра принес с территории смрадный воздух. В носу защипало от запаха серы. И снова потянуло на рвоту. На сей раз позыв был столь стремительным и сильным, что Дот вытошнило буквально на месте, только брызги разлетелись по асфальту, испачкав туфли. Ухватившись одной рукой за первый же фонарный столб, а второй рукой собрав в пук свои волосы, Дот в изнеможении прислонилась к опоре, ожидая нового приступа, который не заставил себя ждать. Наконец ее вытошнило полностью! Худенькое тельце Дот сотрясалось от только что пережитого возбуждения.

– С тобой все в порядке, дорогая? – поинтересовалась у нее какая-то женщина, проходя мимо.

Дот, согнувшись в три погибели, лишь кивнула в ответ и выдавила едва слышно:

– Да.

– Но вид у тебя не очень!

Пряди волос закрыли лицо и слиплись от пота. Дот отбросила волосы в сторону.

– Минутная слабость! Сейчас пройдет! Я с сегодняшнего дня работаю на этой фабрике.

– Да тебе, милая, не на фабрику надо, а прямиком к врачу!

Дот молча уставилась на покрытое гудроном шоссе и почувствовала, как сильно кружится голова. Казалось, еще немного, и она упадет прямо на асфальт.

День тянулся невыразимо медленно. Оказывается, работа на фабрике совсем не похожа на то, чем Дот занималась в галантерейном отделе «Селфриджез». Ей не хватало ровного гула голосов покупательниц, когда они переговаривались друг с другом, выбирая товар, недоставало разнообразия красок тюков с материей, похожих издали на многоцветную радугу. Но особенно ей не хватало Барбары. Ведь редкий день они проживали, не встречаясь друг с другом.

На фабрике все иначе. Шум стоит невообразимый, запахи ужасные, а сама работа предельно монотонная. Дот быстро вошла в курс дела, работала ритмично, правда, пока еще не так быстро, как другие. Четырнадцать движений в минуту – это у нее пока еще не очень получалось… Из плюсов же был пока один: однообразная работа не мешала ей витать мыслями далеко-далеко от вонючих цехов спичечной фабрики. И она снова и снова, уже, наверное, в сотый раз принялась вспоминать все события минувшей ночи. Волшебная ночь! Прямо как в кино! Дот выхватывала из памяти отдельные эпизоды, но все неизменно кончалось одним и тем же: вскинутая в знак приветствия рука Этты Джеймс и ее слова, обращенные к публике: «Попрошу поприветствовать юных влюбленных!»

А еще Дот понравились девчонки, с которыми она работала на одном участке. Особенно две молоденькие девчушки, двоюродные сестры Милли и Пру, которые уже успели доверительно сообщить ей, что для обеих работа на фабрике – это лишь кратковременная остановка. А вообще-то они отправятся на поиски богатства и славы в Вест-Энд, но со временем. Несмотря на то что Дот сегодня утром лишь впервые переступила порог проходной, ее тут же с радостью приняли в свой коллектив остальные девушки. Всем не терпелось посплетничать с новенькой, угостить ее сигаретой или бутербродом, предложить свежего чаю. Очень скоро Дот почувствовала себя почти как дома. Конечно, обстановка вокруг не такая рафинированная, как в «Селфриджез». Зато и зловещая фигура мисс Блайт не маячит на горизонте. Существенный плюс!

Но вот заводской колокол возвестил о завершении рабочей смены. Дот почувствовала, как дрожат от усталости ноги; она заметила, как собрались складки на чулке вокруг коленной чашечки левой ноги, непривычно ноет кожа черепа, стянутая резиновой сеткой для волос. Но все это мелочи, сущие пустяки! Совсем даже не страшно прийти сюда и завтра, и послезавтра…

Дот тщательно вымыла руки и лицо в ванной комнате, слегка подкрасила губы, причесалась и заторопилась на автобусную остановку. Вначале – в кафе Паоло, решила она по дороге. Времени на то, чтобы предварительно заскочить домой, уже не оставалось. Наверное, она успела провонять серой за целый день на фабрике, сокрушалась Дот. Конечно, такое не очень-то приятно. Но что поделаешь? Немного потерпеть, и скоро, совсем скоро она уже будет плескаться в теплых водах Карибского моря. Однако, сколько ни рисуй в воображении эти радужные картинки своей будущей жизни, а запах серы никуда не денется.

В кафе она сразу же заняла их с Солом кабинку и, опустившись на сиденье, принялась поправлять под столом чулки.

– Вам, как всегда, кофе, милая?

Дот слегка надула щеки, прежде чем выпустить из себя струю воздуха. Кофе ей не хотелось. Впрочем, сегодня ей почему-то ничего не хотелось.

– Нет, спасибо, Паоло! Если можно, просто стакан воды.

– Сегодня вы пришли на свидание вовремя, а вот ваш возлюбленный опаздывает! Что-то случилось?

Дот с надеждой глянула на двери. Вдруг прямо сейчас звякнет медный колокольчик на входе, возвещая о том, что Сол пришел.

– Наверное, какие-то непредвиденные дела! – улыбнулась она в ответ и тут же представила себе счастливый миг его появления.

Дот прождала Сола больше часа, пока усталость окончательно не взяла свое. Сил уже не оставалось ни на что. Голова безвольно клонилась на грудь, ужасно хотелось спать. Дот медленно поднялась из-за стола. Надо ехать домой. Дальнейшее ожидание уже не имело смысла.

– Паоло! Я сегодня слишком устала! Пожалуйста, передайте Солу, когда он появится, что я поехала домой.

– Конечно, моя красавица! Вид у вас и правда усталый.

– Да! Вчера гуляли допоздна, а сегодня тяжелый день на работе. Может, вы передадите ему записку от меня?

Паоло неопределенно пожал плечами.

– Разве я похож на почтальона? Но так и быть! Только ради вас!

Дот схватила ручку, стоявшую на подставке возле кассы, и торопливо нацарапала на бумажной салфетке. «Увидимся завтра, мой храбрый воин! Очень устала сегодня, но все равно счастлива! Твоя Кловер». Она свернула салфетку и протянула ее через прилавок Паоло.

Уже сидя в автобусе, Дот представила, как огорчится Сол, когда явится в кафе и узнает, что она только что, совсем недавно ушла домой. Как всегда, когда она думала о нем, сердце забилось сильнее. Но ужасная слабость сковала все тело. Дот едва держалась на ногах. Она вспомнила, как ей было плохо утром. Так может быть, дело не в этих вонючих запахах? Скорее всего, подхватила где-то инфекцию. Вот отсюда и слабость, и ломота во всем теле. Кровать зовет к себе, мысленно улыбнулась Дот и снова погрузилась в события вчерашнего вечера.

Она неслышно разделась в коридоре и так же тихо проследовала в заднюю комнатку. Джоан собрала со стола крошки, потом зажала их в ладони и бросила в камин. Огонь моментально охватил их со всех сторон. Послышался слабый треск, запахло горелым.

– Ну как ты? Как прошел первый рабочий день на новом месте?

– Все нормально, мама! Правда! И девчонки на участке подобрались хорошие… А коллектив, сама знаешь, много значит…

– Это так! – согласилась мать и поставила перед дочерью тарелку с куском курицы и отварной картошкой, заправленной маслом. Рядом поставила зелень. И мясо, и картофель она добрых сорок минут держала на водяной бане, чтобы они окончательно не остыли.

Дот с отвращением уставилась на еду.

– Извини, мама! Но кусок в горло не лезет! Наверное, я просто устала сегодня. Если что не хуже… Боюсь, как бы инфекцию где не подхватила.

– О боже! Только этого нам еще и не хватало! Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы эта зараза перекинулась на папу!

– Конечно!

С некоторых пор у Дот не было ни малейшего желания общаться с отцом, разве что этого требовали какие-то домашние обстоятельства. И хотя после той бурной ссоры уже прошло какое-то время, она хорошо помнила и его резкие слова, и то, что он ее ударил. Стоило закрыть глаза, и эта картина моментально всплывала в ее памяти.

Второй рабочий день на фабрике не многим отличался от первого. Та же монотонная работа пальцами, разве что Дот впервые почувствовала боль в запястьях, и руки стали уставать больше прежнего. Сразу же после своей смены Дот запрыгнула в автобус и понеслась на свидание к Солу. Нет, сегодня она просто взорвется на месте, если Сол не будет ее поджидать. Подумать только! Они не виделись уже целых два дня! Два дня Сол не брал ее руку в свои ладони, не прижимал к себе, не целовал ее волосы. Она мельком глянула на свое отражение в зеркальце пудреницы. Очень уж бледненькая, но в целом неплохо! Последние несколько десятков метров до кафе она преодолела бегом. Пулей неслась по тротуару, не обращая внимания на то, как это смотрится со стороны. Скорее! Скорее увидеть Сола!

Привычно звякнул колокольчик у двери. Дот рывком отворила ее и ворвалась в зал. Сола не было! Их кабинка была пуста. Дот взяла бутылочку колы и устало опустилась на виниловое сиденье. «Пожалуйста! Приходи скорее! Я так по тебе соскучилась!», – мысленно обратилась она к своему возлюбленному.

Паоло выглянул из-за стойки бара.

– А, это вы, моя красавица! Представьте себе, я так и не смог выполнить вашу просьбу. Вчера ваш парень у нас не появился.

– Странно! Очень странно! – растерянно прошептала Дот. На самом деле отсутствие Сола показалось ей не только странным, но и пугающим. Она принялась медленно пить кока-колу, намеренно растягивая весь процесс. При каждом звуке колокольчика, при каждом скрипе дверей она вздрагивала, устремляя свой взор на вход. И тут же расправляла плечи и начинала улыбаться в предвкушении счастливой встречи. Но всякий раз в зал входил кто-то другой. Не Сол! И только когда она увидела, что бармен уже отключил кофеварочную машину, готовясь к закрытию кафе, а все столики и стойка бара были тщательно вытерты и убрана прочь вся посуда, до Дот наконец дошло очевидное. Не может быть, чтобы Сол пропустил два свидания кряду, не имея на то какой-то веской причины. Значит, с ним что-то случилось. Но что? Трясясь в автобусе по дороге домой, она вдруг спохватилась. А инфекция? Как же она сразу не догадалась? Она и сама все последние дни чувствует себя неважно. А ему, бедняжке, гораздо хуже! Он ведь так и не акклиматизировался у них по-настоящему. Ах, с какой радостью она бы прямо сейчас ринулась к нему домой, самолично приготовила бы целебный чай, заботливо укутала бы в теплое одеяло… Дот представила себе роскошные апартаменты в «Купеческом доме», необъятных размеров старинную кровать в спальне Сола, и он, больной, одинокий… но что поделаешь? Как говорится, разлука только распаляет любовь. Чистая правда! Все внутри Дот полыхало огнем от желания увидеть Сола.

Не появился Сол в их кафе у Паоло и в следующие два дня, что лишь усилило нервозность Дот. К тому же ее постоянно подташнивало. В субботу утром она поняла, что все! – больше у нее нет сил маяться в неизвестности. Оставалось лишь одно! Самой поехать в «Купеческий дом» и разузнать прямо на месте, что и как. Она надела свое выходное пальто, навела блеск на туфли, пригладила непокорные кудри на голове. Макияж – самый скромный, решила не переусердствовать с косметикой. Всегда ведь есть четкая, хотя и неуловимая грань, отделяющая истинную леди, следящую за собой, от заурядной уличной девки с насиненными веками и неприлично алыми губищами.

Дот решительным шагом подошла к парадному входу. Сколько раз она входила через эти двери, как дочь работающей тут поварихи, впервые, наверное, переступив порог дома, когда ей едва исполнилось четыре годика. А последние два месяца она регулярно появлялась здесь уже в качестве любовницы Сола. Она бодро поднялась по лестнице, откашлялась и уже было взялась за медный набалдашник дверного звонка, как тут же опустила руку и снова спрятала ее в карман. Потом проворно сбежала по ступенькам вниз и завернула за угол.

Сердце бешено колотилось в груди, и снова она почувствовала непреодолимые позывы на рвоту. «Ну же, Дот! Не дрейфь! Смелее! Ты должна это сделать! Стучи, и тебе откроют!»

Она немного отдышалась и вторично направилась к парадным дверям. На сей раз она преодолевала ступени гораздо медленнее и все время внимательно смотрела себе под ноги.

Она нажала кнопку и услышала, как внутри дома зазвонил звонок. Лихорадочным движением разгладила блузку, чтобы на груди не было складок, а заодно и для того, чтобы стереть пот с ладоней, ибо обе руки моментально стали влажными. Дот набрала в легкие как можно больше воздуха и стала медленно выдыхать его, слегка раздувая щеки, чтобы хоть как-то унять сердцебиение. Ожидание показалось ей вечностью. Но вот наконец дверь, хоть и с некоторым скрипом, но распахнулась во всю ширь. Дот опустила глаза вниз и остановила свой взгляд на лице тщедушной на вид экономки. Женщине было уже далеко за семьдесят. Она точно служит здесь недавно. Дот она не знает, что одновременно и хорошо, и плохо. Ибо миссия ее существенно усложнилась. Попробуй, объясни незнакомому человеку, что и как. Во всем облике женщины было что-то такое тщедушное и квелое, что делало ее похожей на маленькую пичужку. Такую крохотную яркую птичку. На морщинистом лице сверкали блестящие глазки, в которых не было и тени страха или испуга, накрахмаленное до последнего дюйма платье экономки из бледно-розового хлопка слегка топорщилось во все стороны.

– Слушаю вас! – сухо обронила женщина, тоже, в свою очередь, разглядывая посетительницу. Инстинктивно Дот поняла, что она с первого же взгляда не понравилась экономке.

– Здравствуйте! – приветливо поздоровалась она с женщиной. – Меня зовут Дот Симпсон. Извините, что беспокою вас. Но мне очень нужно увидеться с Солом. Точнее, с Соломоном!

Дот постаралась придать своему голосу как можно меньше подобострастия. Все же она не официантка какая-то!

Женщина сделала шаг в сторону, пропуская Дот в холл.

– Подождите здесь! – обронила она и, не поворачивая головы, скрылась во внутренних покоях дома.

Дот стояла посреди огромного холла, который по своим размерам был намного больше, чем площадь всего их скромного домика на Роупмейказ-Филдс. Плитка на полу сверкала и переливалась, надраенные до блеска медные ручки сияли на солнце. Ни малейших следов отпечатков чьих-то пальцев на них. По всему видно, что их надраивают всякими чистящими средствами каждый божий день. Потом она глянула на широкую лестницу, ведущую на второй этаж. Сколько раз они вместе с Солом карабкались по этим ступенькам, взявшись за руки, словно дети, направляясь к нему в спальню. И на каждой ступеньке останавливались, чтобы поцеловаться. Ах, взбежать бы по этим ступенькам прямо сейчас, отыскать Сола, не важно, больной он или уже пошел на поправку, но главное – найти Сола и оказаться рядом с ним. Дот прикусила нижнюю губу, чтобы не улыбнуться.

Но вот экономка снова возникла в холле.

– Следуйте за мной!

К своему немалому удивлению, Дот обнаружила, что ее ведут не по лестнице на второй этаж, в личные покои жильцов, а по анфиладе комнат внизу. Так они вдвоем прошествовали до библиотеки, расположенной в заднем крыле дома. В этой комнате Дот была всего лишь один раз, еще совсем маленькой девочкой, когда по ошибке забрела не в то помещение.

Широкие двойные двери, впечатляющий интерьер. Отделанные деревянными панелями стены, нескончаемые ряды книжных полок, плотно заставленные книгами до самого потолка. Несколько небольших журнальных столиков, вокруг них – массивные кожаные кресла с высокими спинками. Вся комната озарялась красивыми хрустальными люстрами и канделябрами. Массивная хрустальная ваза с фруктами стояла на столе, а рядом были разложены какие-то медные штуковины, скорее всего, корабельный инвентарь. В самом дальнем углу библиотеки примостилось небольшое бюро с крышкой, обтянутой кожей. На нем лежала аккуратная стопка бумаг, рядом – громоздкий том в кожаном переплете, похожий издали на какую-то торговую книгу или реестр. Тут же стояла большая настольная лампа на блестящей медной ножке, ярким светом заливая все пространство вокруг.

Два высоких окна с узорными переплетами открывали прекрасный вид на сад и на террасу, ведущую в бальную залу. Кажется, совсем недавно они с Солом сидели на ступеньках этой террасы. Ах, какая же волшебная то была ночь! Ночь их знакомства… Дот вдруг вспомнила, как впервые прикоснулась к его руке. А ведь в первый момент он ей совсем даже не понравился! И цвет кожи… и умный уж очень, по сравнению с ней… Что немедленно вызвало в ней тогда скрытое сопротивление. И вот вам, пожалуйста! Они собираются пожениться!

Дот постаралась взять себя в руки. Надо успокоиться! Немного нервировала неизвестность. Чего можно ждать от этого визита? Впрочем, какой смысл сейчас строить догадки и изводить себя зря? Дверь снова отворилась, и в библиотеку вошла Вида Арбутнот. Высокая, стройная, с безупречной фигурой, элегантная и очень-очень красивая. Платье-рубашка из алого хлопка и в тон платью – такого же цвета высокие, почти до колен, кожаные сапоги со вставками из замши на граненых каблуках. Ослепительно хороша! Дот нервно сглотнула слюну. На фоне матери Сола она моментально почувствовала себя самой настоящей замарашкой. Интересно, каково это будет – встретиться ее матери с Видой уже на равных, мелькнуло в голове. Ведь когда-то же такая встреча должна будет состояться! Надо будет посоветовать маме обязательно сделать прическу и надеть парадные туфли.

– Проходи! Садись! – прохладным тоном пригласила ее Вида, не выказав ни особой радости, ни тени неприязни при виде Дот.

Гостья присела на краешек стула, стоявшего возле письменного стола. Вида уселась за стол, прямо напротив нее. Получается, у них будет не разговор, а какое-то собеседование.

– Ты, должно быть, Кловер?

– Да! – Дот кивнула и стеснительно улыбнулась, довольная уже тем, что Сол, рассказывая о ней родителям, назвал ее именно этим именем. Оно ведь гораздо красивее, чем какая-то Дот!

– Полагаю, ты пришла, чтобы встретиться с моим сыном?

Дот снова кивнула в знак согласия.

– Надеюсь, ему уже полегчало! Я где-то подцепила инфекцию, будь она неладна! Вот и решила, что он заразился от меня.

Дот почувствовала, что краснеет. Известное дело, как передается инфекция у молодых людей. Танцы, поцелуи и все остальное тоже…

Вида поправила массивные брильянтовые серьги в ушах, а потом положила обе руки на стол прямо перед собой.

– Инфекция, говоришь? Но, насколько я в курсе, с Солом все в полном порядке. Он здоров.

– Да? – растерялась Дот, не зная, что сказать в ответ. Вот сейчас она соберется с духом и скажет этой красивой женщине все, что собиралась сказать. Предложения уже даже выстроились у нее в голове. «Понимаю, миссис Арбутнот, неловко, что я пришла к вам без приглашения. Но, мне кажется, нам уже пора познакомиться поближе. На самом деле я не такая уж плохая, как вам, быть может, представляется! И обещаю вам, я буду заботиться о Соле, как никто другой! Ведь я люблю его! Так что вам нет нужды волноваться за будущее своего сына. Ведь в один прекрасный день мы с вами станем одной семьей». Стоит ей только начать говорить, озвучить все то, что она сейчас мысленно прокручивала в своей голове, и все образуется. Завяжется разговор, и дальше будет легче.

Дот уже открыла рот, чтобы начать говорить, но Вида ее опередила.

– Да, Соломон вполне здоров. Он уехал домой.

– Что?!

– Мой сын уехал домой! Его здесь больше нет!

– Уехал? Как?

– Да, уехал на Сент-Люсию.

– Что значит «уехал»? На какую Сент-Люсию? – Дот издала нервный смешок.

– Повторяю, моего сына больше нет в Лондоне! Дела побудили его вернуться домой. А разве он ничего тебе не говорил?

Улыбка сползла с лица Дот, и она отрицательно покачала головой. В ее сознании все еще никак не укладывалась та новость, которую только что сообщила ей миссис Арбутнот.

– И на сколько он уехал? Когда вернется? – Дот оцепенело уставилась на женщину, которая в недалеком будущем станет ее свекровью.

Вида издала короткий смешок.

– Ох уж этот Соломон! Такой ветреный мальчишка! Я думала, он все тебе сказал сам! Он не собирается больше возвращаться в Лондон! Он уехал домой навсегда!

Дот почувствовала мгновенную слабость во всем теле, безвольно обмякла на стуле, жадно хватая ртом воздух.

– Не собирается больше возвращаться? Что это значит? Не может быть! Это неправда! Ведь он… ведь мы…

Перед мысленным взором Дот снова предстала незабываемая картина. Клуб Ронни Скотс, они скользят по паркету.

«Ах, Сол! Не отпускай меня от себя!»

«Ни за что и никогда, моя девочка!»

Дот даже не почувствовала, что заплакала. Тяжелые, горячие слезы скатывались по щекам прямо в рот, текли по подбородку. Она протерла глаза, размазав тушь. Получились два темных пятна, как у панды.

– Наверное, все же произошла какая-то ошибка! Он не мог… Вот так просто… Не мог! Мы…

– Никакой ошибки, Кловер! – спокойно возразила Вида. – Мой сын вернулся на Сент-Люсию и не намеревается снова приезжать в Лондон. У него там дела! Важные дела! И своя жизнь! Тоже весьма значительная…

Дот взглянула на мать Сола сквозь пелену слез.

– А говорил, что возьмет меня с собой, – тихо проронила она. Плечи ее сотрясались от неслышных рыданий. – Он… он… обещал жениться на мне…

– В самом деле? Он обещал такое? – В голосе Виды послышалась досада. – Но как можно быть такой легковерной, милочка? Всерьез поверить тому, что он возьмет тебя с собой на остров!

А ведь и правда! Как можно быть такой легковерной дурочкой, подумала Дот и с сомнением покачала головой. Как она могла поверить? Как могла купиться на все эти сказки? Волшебный остров, затерянный в океане, – это совсем не то место, где пристало жить таким простым девчонкам, как она, обитающим в лачугах на Роупмейказ-Филдс.

– Да, мой сын может при желании запудрить мозги любой девушке! – воскликнула Вида, то ли осуждая Сола, то ли восхищаясь его амурными способностями. – Это вне всякого сомнения! Но ваши отношения были для него всего лишь мимолетной интрижкой, и только! Он сам мне об этом говорил. Сказал, что воспринимает тебя как хорошее развлечение, не более того.

– Он так сказал? – Дот широко раскрыла рот и тут же сильно-сильно зажмурила глаза. Она вдруг вспомнила бедняжку Глорию Райли.

– Да! Именно так он и сказал!

– Он сказал это обо мне?!

– Да! И я сообщаю тебе, Кловер, все это только для того, чтобы ты поскорее забыла о нем и о том, что у вас было. И продолжала жить дальше как ни в чем не бывало. У вас был красивый роман, вполне возможно, но теперь он завершен. Ты должна смириться и жить дальше.

– А говорил, что любит меня! И я его люблю! Я его действительно очень люблю! – Дот принялась нервно комкать руками края своего пальто.

– Едва ли, милая! Ты просто внушила себе, что любишь его. Только и всего! Поверь мне, это скоро пройдет!

– Как же он мог уехать, даже не попрощавшись? – обронила Дот, адресуя свой вопрос скорее самой себе. – Не могу поверить!

Она была настолько оглушена тем, что ей сообщила Вида, что начала разговаривать уже сама с собой, словно надеясь, что так ее будет проще осознать все случившееся.

– И это тоже о многом должно тебе сказать, моя дорогая! Ведь если бы мой сын любил тебя по-настоящему, он бы никогда так не поступил! Вначале поговорил бы с тобой, постарался бы все объяснить. А если бы он и на самом деле собирался взять тебя с собой, то наверняка сделал бы какие-то предварительные шаги, подготовился бы. Разве не так? Но ведь он ничего этого не сделал! Я права?

Дот согласно кивнула. Нет, Сол действительно ничего не сделал. Какое-то время обе стояли молча. Тишину в комнате нарушали лишь тихие рыдания Дот.

– Я вызову тебе такси! – сказала наконец Вида. Ей явно не терпелось побыстрее закончить эту встречу.

– Спасибо! Не надо! – мотнула головой Дот. Больше никаких такси! Ей по карману только билет на автобус.

Уже второй раз за неделю Вида Арбутнот наблюдала за тем, как от нее удаляется юное создание с разбитым вдребезги сердцем. Дот медленно спустилась по ступенькам крыльца. Вида машинально провела рукой по лицу, словно пытаясь отогнать от себя чувство вины, которое вдруг навалилось на нее. Однако все к лучшему… Все к лучшему!

Дот повалилась на кровать и прорыдала, наверное, двое суток кряду. Это были не просто слезы, когда тебе больно, потому что ты, скажем, ударила палец на ноге или испереживалась за любимых героев в какой-нибудь душещипательной мелодраме. О нет! То были совсем другие слезы! Они лились рекой, и у Дот не было никаких сил, чтобы их остановить. Слезы продолжали литься вопреки тому, что распухшие глаза уже успели превратиться в узенькие щелочки, лицо побило красными пятнами, а наволочка на подушке и верхняя часть ночной сорочки пропитались насквозь солью и не успевали просыхать от влаги. Но стоило Дот сомкнуть веки, как воображение услужливо рисовало ей одну и ту же картину: они с Солом кружат в танце, слившись в единое целое, и сама Этта Джеймс поет для них. А стоило открыть глаза, и в ушах начинали звучать его лживые речи: «…Представляешь, любоваться всей этой красотой под ночное пение цикад! Вслушиваться в негромкий скрип кресла-качалки, на котором мы сидим и которое убаюкивает нас своим мерным покачиванием, подобно младенцам в колыбели. А из открытых настежь окон дома доносится легкое жужжание вентилятора, установленного на потолке в большой зале…»

Она покидала спальню только тогда, когда нужно было сходить в туалет. Брела туда, словно пьяная, на непослушных ногах, от страшной головной боли раскалывался череп. Состояние хуже, чем после похорон близкого человека. К тому же приступы тошноты не прекращались, и один вид съестного вызывал рвоту.

В какой-то момент к ней в комнату прокралась младшая сестренка. Ди осторожно погладила Дот по щеке.

– Не плачь, Дот! Ну пожалуйста! Я для тебя что-то сделала!

Дот с трудом разлепила распухшие от слез веки. Малышка нарисовала ей в подарок очередную картину, на которой была изображена радуга, тщательно разрисованная цветными карандашами. Подарок сестренки моментально напомнил ей тот день, когда она впервые привела Сола к себе на работу в «Селфриджез». А еще Дот вдруг вспомнила, что в одном из ящиков комода до сих пор лежит бумажный пакет с отрезом голубой ткани, такой ослепительный синий цвет, как цвет неба над островом Сент-Люсия.

– Спасибо тебе, мое солнышко! – растроганно прошептала Дот, а лицо снова исказила гримаса плача.

Дот потребовалось по меньшей мере две недели, чтобы собраться с мужеством и отправиться на прием к доктору Левитсону. Врач был известен на всю их округу. Собственно, он принимал у мамы роды, когда она рожала Дот, потом он наблюдал малышку на всех этапах ее взросления, делал прививки, лечил кашель, ветрянку и все другие недомогания, которые случались у Дот на протяжении всей ее недолгой жизни. Он же помог появиться на свет и ее сестренке Ди, потом выхаживал саму роженицу. Именно доктор Левитсон поставил неутешительный диагноз ее отцу, коротко охарактеризовав его болезнь, как «слабая грудь». И вообще, сколько раз он помогал маме в самые трудные, самые мрачные периоды их жизни. Конечно, Дот было страшно неловко обращаться именно к нему, но иного выхода у нее не было. С усилием она поднялась по ступенькам крыльца, вошла в приемную, большую квадратную комнату, заполненную всякими пожилыми дамами, которые то и дело сморкались в свои носовые платки, потирали руками коленки и постоянно тяжело вздыхали без всяких видимых на то причин.

Сколько Дот себя помнила, доктор Левитсон всегда был стариком. У него была запоминающаяся, очень выразительная внешность: широко расставленные глаза, большие уши, из которых торчали пучки седых волос. Глубокие морщины, более похожие на борозды, испещрили его лоб, и, когда он улыбался, а он улыбался постоянно, за этими бороздами не было видно его глаз. Прежде чем прикоснуться рукой к телу пациента, он всегда предварительно согревал ладони рук своим джемпером из джерси. А когда Дот была совсем маленькой, он даже показывал ей всякие смешные фокусы. Махнет, бывало, вдруг рукой и достанет у нее из-за уха монетку. Это было очень впечатляюще!

– Как мама? Все в порядке?

– Да! – коротко ответила Дот, не желая углубляться в те семейные проблемы, которые, судя по всему, сделались для них уже постоянными. А потому что толку о них рассказывать?

– Папа отдыхает?

Дот утвердительно кивнула.

– Отлично, отлично! А чем я могу помочь тебе, моя славная крошка Дот?

Дот нервно сглотнула слюну. Хорошо, когда для кого-то ты все еще остаешься крошкой. Но она отлично понимала, что в ближайшие двадцать секунд ей предстоит пересечь красную линию и превратиться из крошки во взрослую женщину.

– В последнее время мне нездоровится, доктор!

– Да, ты какая-то бледненькая. Усталый вид, черты лица заострились… Твоя мама сказала, что ты устроилась работать на спичечную фабрику… и как там тебе трудится?

– Нормально! Хорошо! Девчонки подобрались на участке славные…

– Это хорошо! – Доктор снова улыбнулся и замолчал, сложив руки на столе перед собою. Дот заметила маленькую дырочку на одном из рукавов его неизменной куртки-джерси ручной вязки. Кто-то попытался заштопать ее обыкновенной ниткой ярко-оранжевого цвета, что сразу же бросалось в глаза. Немного неряшливая работа, подумала Дот. Неужели у миссис Левитсон не нашлось более подходящих ниток, чтобы заштопать дырку на куртке мужа?

– Дело в том, доктор…

Доктор Левитсон молча уставился на Дот, казалось, превратившись в слух.

– Доктор! У меня проблемы, я думаю…

– Какого рода проблемы, Дот? За тобой гонится полиция, и ты примчалась ко мне, чтобы я тебя спрятал в чулане под лестницей? Или проблема в том, что ты беременна?

Слезы брызнули из глаз Дот.

– Беременна!

Впервые она произнесла это слово вслух, и оно ужаснуло ее своей неотвратимостью. Казалось бы, слово как слово, но какой зловещий смысл оно несет для нее! Смысл, который может погубить всю ее жизнь. Она содрогнулась от ужаса, представив себе все дальнейшее. О боже! О боже мой!

– О’кей! Чему быть, того не миновать! Но начнем мы с тобой с самого начала, то есть с теста на беременность. Если он подтвердит факт твоей беременности – это одно дело… В противном случае мы будем лишь понапрасну пороть горячку.

Дот согласно кивнула головой.

– Да, тест – это хорошо.

– Но предположим, что твоя версия подтвердилась. Тогда идем дальше! Что ты собираешься делать? Твой парень знает о том, что ты забеременела? Замуж за него собираешься?

Дот отрицательно мотнула головой и закрыла глаза. Ей было проще озвучивать все то, что она собиралась сказать своему доктору, именно так, с закрытыми глазами.

– Нет, не собираюсь! Он бросил меня и уехал. А я думала, что он меня любит. Мы даже собирались пожениться.

– Ох, Дот, Дот! Сколько раз за свою жизнь я уже слышал подобное! Если бы мне всякий раз платили за такую историю по шиллингу, я бы уже давно стал миллионером…

Она уже было открыла рот, чтобы возразить, сказать, что ее Сол совсем даже не такой, что они действительно любили друг друга. И она тоже не такая, как остальные девчонки, которые теряют голову, как только их поманят обручальным кольцом и обещанием счастливой семейной жизни. Она открыла рот и тут же снова закрыла его, ибо в этот момент до нее со всей очевидностью дошло, что да! – она – именно такая! И ничем не отличается от других, подобных ей дурех…

– В сложившихся обстоятельствах тебе о своем положении следует поставить в известность родителей, не так ли?

Дот снова молча кивнула, представив, во что может вылиться подобный разговор с мамой и отцом.

Четырьмя днями позже Дот снова сидела перед доктором Левитсоном, который сообщил ей, что самые худшие ее подозрения подтвердились: она беременна. Она носит под сердцем ребенка, их с Солом ребенка!

– Обещай мне, Дот, что ты обо всем сообщишь своим родителям.

Она молча кивнула.

– И чем быстрее, тем лучше!

Еще один безмолвный кивок. Сил на то, чтобы говорить, нет. Она оцепенело сидела на стуле, боясь пошевелиться. О боже! Что ей делать? Как быть?

Дот решила потянуть с разговором еще пару дней. Надо успокоиться, взять себя в руки, навести порядок в собственной голове, а потом уже предстать перед очами отца и матери. Но что такое в ее ситуации каких-то пару дней? Поначалу она хотела броситься к родителям Сола и рассказать им о своей беременности, но потом отказалась от этой мысли. Слишком свежо еще в памяти было то унижение, которое она пережила, когда в последний раз встречалась с Видой. Стоило Дот начать вспоминать подробности той встречи, и лицо тут же начинало полыхать от стыда. Нет, надо искать другие варианты! Хотя какие другие варианты она может себе позволить? В ее-то положении!

Джоан совсем не была уверена в том, что настойка или какая-нибудь микстура станут тем чудодейственным средством, которое поможет ее дочери поскорее излечиться от несчастной любви, но все же, так, на всякий случай, она решила посоветоваться с доктором. В ожидании своей очереди она бездумно листала какой-то женский журнал, лежавший в приемной. Но вот ее пригласили в кабинет, и доктор Левитсон немедленно просиял, увидев на пороге Джоан.

– Джоан! Рад видеть вас! Как поживаете?

– Спасибо! Как-то выживаем!

– А я уже рассчитывал увидеть вас вместе…

– Доктор! Мне нужно какое-нибудь тонизирующее средство для моей Дот. Настойка или что-нибудь в этом роде. Она меня очень беспокоит в последнее время. Сильно ослабла, ничего не ест и все время спит.

– Я очень рад, Джоан, что вы так внимательно следите за состоянием своей дочери. Такое отношение, да еще в подобных обстоятельствах, встретишь далеко не каждый день. Это делает вам с Регом честь!

– Но как же иначе, доктор? Я действительно очень волнуюсь! Ведь она же моя дочь!

– Все так, Джоан! И все равно, ей-же-богу! – ваше поведение заслуживает всяческой похвалы! К сожалению, я в своей практике не часто сталкиваюсь с столь сердечным и участливым отношением в подобных обстоятельствах. Что ж, со своей стороны, скажу вам, что и повышенная утомляемость, и частые позывы на рвоту, и отсутствие аппетита, и другие неприятные симптомы – все это пройдет, как только срок беременности станет побольше. Обычно первые два-три месяца считаются самыми сложными для женщины. Но вы это и сами хорошо помните по собственному опыту.

Последовал глухой звук падения тела на пол. Джоан Симпсон потеряла сознание и рухнула прямо на линолеум врачебного кабинета.

Глава седьмая

Дот была уже на середине лестницы, несла себе в комнату стакан с водой, когда услышала, как мама открывает своим ключом входную дверь. Дот повернулась на стук и замерла в ожидании. А вдруг маме понадобится помощь на кухне? Щелкнул замок, входная дверь отворилась и снова закрылась. Мать стояла, прислонившись к ней спиной. Дот отчетливо увидела, как дрожат мамины руки, разматывающие шарф. Лицо ее было мертвенно-бледным, почти серым, глаза широко раскрыты. Она глянула на дочь, и в ту же секунду Дот поняла, что ее секрет уже перестал быть секретом. Джоан расстегнула верхнюю пуговицу пальто, словно ей не хватало воздуха. А потом безвольно сползла вниз и опустилась прямо на коврик, лежавший у порога.

Дот медленно приблизилась к матери, чтобы помочь ей подняться с пола.

– Мама! Я…

– Не прикасайся ко мне! – едва выдохнула Джоан, хватая ртом воздух. – Что ты натворила?

Неизвестность тянулась целых десять дней. Для Дот ее нынешнее существование превратилось в некое нескончаемое ожидание развязки с бесконечным повторением одних и тех же монотонных действий. Работа, сон, ожидание… Она сидела на кровати в своей комнате и часами слушала перепалки родителей, потом их разговоры на повышенных тонах сменялись шепотом. По всей вероятности, они отчаянно искали выход из создавшегося положения. Искали и не находили. Но вот наконец они все же пришли к какому-то обоюдному решению, и ее пригласили вниз.

Дот медленно спустилась по лестнице, ступая на каждую ступеньку вначале одной ногой, потом второй, словно бегун, который вдруг выдохся и у него уже больше нет сил добежать до финиша. Так же медленно она миновала холл и отворила дверь, ведущую в заднюю комнатку. «Как странно, – подумала она, – что я снова здесь и вижу перед собой всех тех, кого давно знаю». В сущности, с этими людьми, в стенах этой комнаты прошла, можно сказать, вся ее жизнь. Ведь здесь, за этим вот столом, она с нетерпением вскрывала восемнадцать пакетов с подарками, полученными на восемнадцатилетие. И задувала восемнадцать свечей на огромном торте, который испекла мама. В эту комнату она все восемнадцать лет сбегала по лестнице босой, пулей устремлялась к рождественской елке, чтобы обнаружить те дары, которые приготовил ей Санта-Клаус на очередное Рождество. Но сегодня вечером, отворив дверь в знакомую до рези в глазах комнату, она вдруг почувствовала, что все здесь чужое. И люди, поджидающие ее, – они тоже чужие! Это пугало, от этого чувство собственного одиночества становилось еще острее, еще нестерпимее. Все же, когда она сидела, укрывшись у себя наверху, она могла хоть притвориться, что в этом доме еще есть люди, которым не безразлична ее судьба.

Отец, по своему обыкновению, сидел в нижней рубахе и сосредоточенно крутил в руках самодельные сигареты, которые потом аккуратно укладывал в металлическую коробку из-под табака. Он сбросил с плеч подтяжки, и они полукольцами повисли на его бедрах. Под ногтями его больших, широких, как лопаты, пальцев, которыми он орудовал, управляясь с куревом, отчетливо виднелась полоска черной грязи. Наверное, недавно опять чинил свой старый байк, подумала Дот. Отец даже не взглянул в ее сторону, продолжая заниматься прежним делом. Видно, он предоставил жене полное право вести все дальнейшие разговоры с дочерью от имени их двоих. Но Дот успела заметить, как дрожат пальцы на его руке всякий раз, когда он подносит очередную самокрутку ко рту, чтобы заклеить ее. И то был верный знак бессилия и злости, которые он из последних сил пытался побороть. Что ж, спасибо и на этом! Изредка он вскидывал голову вверх, но вовсе не за тем, чтобы посмотреть на дочь, а для того, чтобы откинуть с глаз напомаженные бриллиантином пряди волос.

– Садись, Дот! – тихо обронила мать. Если у Джоан и была к дочери хоть капля сочувствия, то, надо отдать ей должное! – она очень умело замаскировала ее. Ибо выражение ее лица было каменным: плотно поджатые губы, сузившиеся от гнева глаза. Такое впечатление, что ей было откровенно противно смотреть на свою беременную дочь. Джоан ткнула пальцем на стул, стоявший напротив отца, а сама переместилась за спину мужа, положив обе руки на спинку его стула. Дот сделала глубокий вдох и открыла рот, чтобы начать говорить, но тут же снова закрыла его. Понадобились еще минута, другая, чтобы она наконец-то собралась с силами и нашла в себе мужество выдавить из себя хоть что-то.

Она даже постаралась придать своему голосу нормальное звучание, словно ничего такого страшного в их семье не случилось. Пока не случилось!

– Как там малышка Ди? – поинтересовалась она, ибо вот уже несколько дней не видела сестренки. Та сейчас перемещалась по дому с осторожностью мышки, покушает и шмыг к себе в кровать. Главное – чтобы лишний раз не побеспокоить бедняжку старшую сестру.

– Держись от ребенка подальше! Слышишь, что я говорю?! – воскликнул отец таким свирепым тоном, что все внутри Дот похолодело от страха. Брызги слюны выскочили у него изо рта и упали на ковер, отделявший отца от дочери.

Дот сглотнула слюну, чтобы убрать противную сухость во рту.

– Прошу прощения… Но просто я…

Она и сама не знала, за что она просит прощения, но окрик отца окончательно сбил ее с толку. Ведь она всего лишь хотела узнать, как там малышка Ди, и ничего больше!

Отец ткнул пальцем прямо ей в лицо.

– Не смей приближаться к сестре на пушечный выстрел! Ясно? Больше я повторять не стану! И не вздумай с ней заговаривать!

Верхняя губа отца искривилась в презрительной гримасе.

Дот кивнула.

– Не желаю, чтобы ребенок общался с такими… с такими, как ты! И вообще, не сметь впутывать ее во все эти дела!

Последняя реплика была уже адресована жене, которая послушно закивала головой и осторожно погладила мужа по плечу, пытаясь остудить его гнев.

Потом она негромко откашлялась и, хотя комок по-прежнему стоял у нее в горле, мешая говорить, обратилась к дочери.

– Мы с твоим отцом долго думали над тем, какой выход можно найти из сложившейся ситуации. Много бессонных ночей мы провели, решая, что нам делать и как быть. И вот оно, наше решение!

Дот молча взглянула на мать. Ей хотелось сказать матери, что вообще-то, по всем правилам, она тоже имеет право участвовать в выработке решения, но, зная, что ее реплика накалит и без того раскаленную добела атмосферу в комнате, благоразумно промолчала. Каким бы ни был родительский вердикт, она должна будет принять его и смириться. Руки и ноги стали холодными, как лед, и она моментально почувствовала позывы к рвоте. С огромным усилием Дот подавила этот приступ.

– Срок у тебя пока небольшой, а потому кое-какие возможности все еще остаются…

Дот инстинктивно положила руку на живот, словно пытаясь защитить свое еще не рожденное дитя от любых посягательств на его жизнь. Никогда! Никогда и ни за что она не согласится на аборт! Пусть лучше убьют ее! Да, она готова умереть… Так даже будет лучше… для всех!

– Но мы с твоим отцом – люди верующие, мы чтим законы церкви, – продолжила Джоан, – а потому сразу же исключили такой путь.

Слава богу! Какое облегчение! Дот хватанула ртом порцию воздуха.

– Ты переедешь в один из монастырских приютов для одиноких матерей с детьми. Например, в Баттерси… Но туда ты сможешь отправиться лишь за несколько дней до родов, а потому нам следует хорошенько подумать над тем, как спрятать твое положение от окружающих, когда беременность станет уже заметной. Я не желаю, чтобы соседи узнали о том, что с тобой случилось. Если же ты проболтаешься о своей беременности хоть кому-то, повторяю! – хоть единому человеку на всем белом свете, домой можешь больше не возвращаться! Тебе понятно, Дот? Время для всяких шуточек закончилось! Это уже жизнь! Если люди узнают, нас просто засмеют! А я не вынесу бесчестья своей семьи. Не вынесу того, что люди будут сплетничать за моей спиной, обсуждать наши семейные проблемы и смеяться над нами. Когда ребенок появится на свет и его передадут на усыновление в какую-нибудь семью, ты можешь снова вернуться домой. И больше мы никогда не будем касаться того, что случилось. Надеюсь, такое решение устроит и тебя, Дот! Ты сможешь продолжать жить дальше, устраивать свою судьбу… Словом, с наименьшими потерями найти выход из той непростой ситуации, в которую сама же себя и загнала.

Дот не обращала внимания на слезы, которые беззвучно лились по ее лицу. То были слезы окончательно сломленного человека, не имеющего более сил для дальнейшей борьбы. А ведь ей хотелось так о многом сказать в этот момент своим родителям. Во-первых, младенец, который в положенный срок должен появиться на свет, – это не просто ребенок. Это ее ребенок! И ей совсем не хочется коротать дни в ожидании родов в монастырском приюте города Баттерси среди монахинь и служек. И уж само собой, она и помыслить не может о том, чтобы отдать своего ребенка, их с Солом ребенка в чужую семью. Никогда! Но начинать этот разговор прямо сейчас бесполезно. Это лишь распалит родителей еще больше. Надо запастись терпением и ждать. В противном случае ее выставят из дома прямо сейчас. И куда ей податься? Да и денег у нее нет. Конечно, можно обратиться за помощью к Барбаре. Но тогда это точно станет последней каплей, которая переполнит чашу терпения ее родителей. Особенно если новость о ее состоянии докатится до слуха миссис Харрисон и остальных соседей. Не то чтобы Дот не доверяла подружке или сомневалась в ее преданности, просто Барбара никогда не умела хранить секреты, особенно чужие. Дот молча кивнула в знак согласия, слегка поморгав своими распухшими и красными от слез глазами. Ей хотелось кричать, рыдать, но надо было терпеть и молчать. В комнате повисло тяжелое продолжительное молчание, и Дот поняла, что ее отпускают восвояси, к себе. Кое-как она вскарабкалась по лестнице и с наслаждением окунулась в привычную атмосферу своей комнаты. Чтобы в одиночестве поразмышлять над тем, что ждет ее впереди. Кажется, полнейший мрак и никакого просвета.

Она легла прямо поверх покрывала, расшитого «фитильками», и стала гладить свой живот, тихо приговаривая:

– Ничего, ничего! Потерпи, малыш! Мы их всех победим, вот увидишь! Ты у меня появишься на свет в положенный срок живым и невредимым. А если они что-то там надумают, то им придется самим залезть ко мне в живот, чтобы достать тебя. А я намного сильнее, чем кажусь! Честное слово! Твой отец потерял к нам интерес. Ну и ладно! Я сама обо всем позабочусь и все устрою! Вот увидишь! Так что можешь не волноваться! Никто не отберет тебя у меня!

И снова в ее памяти всплыли слова Сола. О, как же часто она вспоминала теперь его клятвы, обещания, его лживые речи. Да, все в его словах оказалось ложью, одной лишь ложью, но все равно она запомнила их и будет помнить до конца своих дней.

«…У нас с тобой в запасе остается всего ничего, каких-то шестьдесят три года. Подумай сама! Каких-то ничтожных шестьдесят три года! А дальше все! Сама мысль об этом приводит меня в ужас. Потому что это так мало, жалкие крохи времени нам суждено прожить на одной планете вместе.

– А сколько будет „много“? – тихо спросила она.

– Мне нужна вечность! Не больше и не меньше! Целая вечность рядом с тобой!»

* * *

Дот продолжала трудиться на спичечной фабрике еще в течение целого месяца, а оставшиеся летние месяцы провела в своей спаленке, лежа на кровати. На какое-то время эта кровать превратилась для нее в некое подобие гнездышка, где она может спокойно спать, отдыхать, думать и одновременно вынашивать свой драгоценный плод. Она лежала и часами вспоминала все те игры, которым предавалась в детстве, потом начинала считать цветочки, разбросанные между широкими полосами на ядовито-розовых обоях, которыми была оклеена ее комната. Машинально отмечала разводы на потолке, образовавшиеся после дождя. Значит, где-то на крыше отвалился кусок черепицы и в образовавшийся проем просачивается вода. Эти разводы напоминали ей то фигурки животных, то изображения людей, то даже целые архитектурные сооружения. Правда, она никак не могла понять, как одно и то же пятно могло сходить то за слона, то за профиль Карла Маркса, то за огромный Букингемский дворец.

Джоан уже успела подыскать себе новую работу. Теперь она трудилась в отеле «Голова королевы». И кажется, жизнь снова наладилась, и все в семействе Симпсонов вернулось на круги своя. Дом полнился привычными шумами. Негромко вещало радио в комнатке рядом с кухней. Звуки были едва слышны, такое впечатление, будто музыканты играли через подушки. Потом доносился слив воды в туалете, а следом – урчание наполняемого бачка, громко хлопала и со скрипом закрывалась дверь в ванную комнату, звякала сковородка, которую мама мыла под краном. Обычно на ней она каждый вечер жарила всяческую зелень. И всякий раз, моя потом сковороду, она в самом конце обязательно роняла ее в раковину, словно у нее не было больше сил держать ее в руке. Изредка в запертую комнату Дот доносился смех сестренки или мамы. Наверняка это отец рассмешил их какой-нибудь забавной шуткой. Он ведь мог, если хотел! То так живо изобразит миссис Харрисон, что просто умора, то повяжет себе на голову кухонное полотенце на манер чалмы.

Но уже через неделю с небольшим вынужденного затворничества все эти милые домашние звуки стали действовать Дот на нервы. Странным образом они усиливались, разрастались и обрушивались на нее с такой силой, что она буквально глохла. Малейший шорох внизу, скрип половиц или ступенек на лестнице, и она подскакивала на кровати, со страхом гадая, кто к ней идет. Как правило, всякий раз то была ложная тревога. Никто к ней не торопился, никто не открывал дверь в ее комнату.

Впрочем, в один из дней к ней все же заглянула мама. Замерла на пороге и сообщила как бы между прочим, что у нее появилась отличная идея. Просто супер! Она решила сообщить соседям, что ее старшая дочь больше не живет с ними, уехала на ферму в Кент, ту самую, где они с отцом когда-то много лет тому назад подрабатывали на уборке хмеля. Так вот, жена фермера якобы занемогла, и они попросили Джоан отпустить к ним на какое-то время Дот, чтобы она помогла им приглядывать за ребятишками и управляться на кухне. Конечно, от такого выгодного предложения грех отказываться! Это же не спичечная фабрика! Дот даже своими ушами слышала, как в один из дней мама о чем-то весело болтала с миссис Харрисон, а потом та, достав изо рта окурок, громогласно заявила:

– Еще бы! Свежие яблоки, чистый деревенский воздух, домашняя еда, все натуральное! Кто бы отказался! Повезло девчонке!

«А ведь счастливая девчонка – это я! – с отчаянием подумала тогда Дот. – Это мне так повезло!»

Пару раз она, осторожно просунув нос в щель между кружевными гардинами на окне, выглядывала на улицу, наблюдала за тем, как играют дети. Господи, думала она, ведь целая вечность прошла с тех пор, как и она сама вот так же весело носилась по двору, всецело занятая лишь тем, как повыше подбросить теннисный мячик и половчее поймать его. Однако современные дети более изобретательны в придумывании всяких игр и развлечений. Главное – постоянно держать всех игроков в напряжении, чтобы те не утратили интерес к самой игре. Добегаешь до третьего фонарного столба, касаешься его рукой – и все в порядке. Но уже в следующую минуту правила меняются. Стоит лишь прикоснуться к столбу, и расплачиваешься дисквалификацией. Девчушка из дома под номером двадцать шесть пока еще не в силах уразуметь эти стремительно меняющиеся правила, а потому с улицы постоянно доносится ее рев, когда малышку в очередной раз лишают права продолжить игру наравне с остальными. Дот улыбается, наблюдая за тем, как девочка пытается отчаянно отстоять свои права в споре со старшим братом и даже обзывает его тупоголовым, но ничего не помогает. И тогда юная воительница усаживается на тротуарный бордюр и, скрестив руки высоко на груди, замирает в своих оскорбленных чувствах, разобиженная на весь белый свет.

Странное это занятие – наблюдать со стороны за тем, как вокруг тебя продолжает течь обычная, нормальная человеческая жизнь, а ты в это время сидишь в заточении, и такое чувство, что твоя жизнь уже закончена.

В жару Джоан приходила в комнату, подходила к окну, становилась на подоконник и настежь открывала верхнюю фрамугу. А что может быть подозрительного в том, что хозяйка дома поочередно проветривает все комнаты в доме, включая и комнату старшей дочери, которая в это время работает на ферме в графстве Кент? Потом она сползает с окна, подпирает фрамугу металлическим держателем и снова задергивает гардины, оставляя лишь узкий V-образный желоб, через который в комнату весь день дует теплый летний ветерок. Солнечные блики скользят по стене, проникая через кружевную ткань гардин, и Дот часами любуется причудливыми узорами, которые они оставляют на стенах комнаты, а потом так же незаметно покидают комнату, исчезая за оконными стеклами. В жаркие дни цоканье каблуков и тяжелая поступь ног, обутых в штиблеты на толстой подошве, сменялись едва слышным шарканьем сандалий из искусственной кожи и поскрипыванием тапочек и теннисных туфель на резиновой подошве, каждое движение которых сопровождалось легким писком. А еще пение птиц. Ни ветер, ни дождь не заглушали их веселый гомон. Кажется, люди даже стали чаще смеяться. Так благотворно действовало на них тепло, проникая в самые дальние клеточки тела и изгоняя оттуда всяческую хворь.

Некоторые голоса она даже узнавала. Например, голос Барбары и ее тетки Одри. Обычно они болтали обо всяких пустяках, так, ничего конкретного. Но в такие минуты Дот с трудом подавляла в себе желание вскочить с кровати, прильнуть к окну или даже распахнуть его пошире. Ей так не хватало общества подружки.

Бедняжка Ди тоже все лето томилась в заточении. Малышка попала под раздачу ни за что! Разве только за то, что у нее есть старшая сестра. Всем соседям было сказано, что Дот уехала в графство Кент, а со временем, когда Дот действительно уедет из дома, эту же историю родители станут повторять и своей младшей дочери. Ну а некоторую путаницу в датах отъезда, если она и возникнет в сознании ребенка, справедливо рассудили Рег и Джоан, всегда можно будет объяснить именно тем, что девочка еще слишком мала, чтобы помнить, когда и что произошло. Пока же они всячески отвлекали внимание малышки от событий в доме постоянным чтением сказок, мама почти каждый день пекла ей вкусные тортики, а с папой они занимались раскрашиванием картинок в книге-раскраске. А когда с раскраской было покончено, то книжка перекочевала поближе к камину вместе со стопкой других бумаг и магазинных пакетов, предназначенных для растопки. Родители искренне надеялись, что постепенно малышка, занятая другими делами, и думать забудет о старшей сестре, которая в это время томилась в своей спальне наверху. И Ди действительно, чем дальше шло время, тем все реже вспоминала о Дот.

Но вот однажды утром, спустя несколько дней после того, как в школах уже начался новый учебный год, Дот проснулась от скрипа половиц в ее комнате. Мама обычно входила к ней на цыпочках, но лишь тогда, когда была абсолютно уверена в том, что дочь еще спит. Приносила стакан молока, бутерброды с ветчиной, что-нибудь еще. Позднее, уже проснувшись, Дот выпивала молоко, откусывала кусок-другой от бутербродов, если был аппетит. Вот и теперь, заслышав шорох, она с трудом разлепила один глаз, но увидела перед собой не мать с ее неизменно каменным выражением лица, на котором отчетливо читалось, что сам вид непутевой дочери, навлекшей на их семью такой позор, вызывает у нее лишь неприязнь и новый приступ злобы, а смеющееся личико Ди.

– Привет, Ди! Какой приятный сюрприз!

Ди кивком головы подтвердила, что для нее это тоже приятная встреча. Девочка заметно нервничала. Ведь родители строго-настрого запретили ей заходить в комнату старшей сестры. Она стала неуверенно теребить за ухо старого кролика, давнишнюю свою мягкую игрушку.

– Как в школе дела? Все нормально?

– Да. Я сейчас таблицы умножения учу…

– Что ты говоришь! И много уже выучила?

– Пока еще ничего не выучила, только начала. Но у меня есть книжка…

Дот растроганно улыбнулась.

– Вот и замечательно! Но выучить ее надо всю, до самого последнего столбика, Ди. Тогда ты сможешь самостоятельно решать любые задачки по арифметике. Как же ты выросла, Ди, за последние месяцы! Совсем большая девочка!

И то было чистой правдой. Ди действительно заметно подросла за те недели, которая Дот провела в вынужденной изоляции.

– А как ты себя чувствуешь, Дот? Тебе уже получше? Мама говорит, у тебя воспалились гланды.

Ди глянула на сестру незамутненным взглядом. Она еще не знала, что такое гланды. Но одно она понимала наверняка: раз старшую сестру держат взаперти и никого к ней не пускают, и даже не разрешают разговаривать с ней, значит, гланды – это что-то очень плохое.

– Если честно, Ди, то, как только я тебя увидела, мне тут же стало намного, намного легче.

– А мама с папой все еще дрыхнут в парадной зале. Вчера весь вечер пили пиво, а сейчас спят себе крепко-крепко…

– Пиво? – страшно удивилась Дот. Никогда ее родители не баловались по вечерам пивом.

– Да! Они вчера устроили себе самый настоящий праздник! Даже танцевали… и пиво пили, а все из-за ренты…

– Из-за ренты? – вконец растерялась Дот, глядя на сестренку.

Наверняка малышка что-нибудь недослышала или вообще не поняла. В ее-то возрасте!

Но Ди утвердительно кивнула головой.

– Они получили письмо, в котором сообщается, что им больше не надо платить ренту. И не только сейчас, а вообще никогда! Они могут жить в этом доме бесплатно до самой своей смерти!

Последние слова малышка произнесла с особым пафосом, широко раскрыв глаза.

– Наверное, здесь какая-то ошибка, мое солнышко! Такого не может быть! – с сомнением покачала головой Дот, с умилением глядя на свою младшую сестренку.

– Никакой ошибки, Дот! Говорю же тебе! Папа даже сказал, что это просто здорово! Потому что из-за твоих фокусов мы бы скоро сдохли голодной смертью. Но теперь все обошлось! За дом платить не надо, и мама устроилась поварихой на кухню при отеле «Голова королевы», хоть пока у нее всего лишь пара смен, но все равно, папа сказал, что теперь все у нас будет хорошо!

Дот издала короткий смешок, услышав, как с уст ее маленькой сестренки срываются такие взрослые слова, как «фокусы» или «сдохнуть голодной смертью». Хотя чего уж тут смешного? Да и самой Дот было совсем не до смеха.

– Я побегу к себе, Дот, ладно? Надеюсь, ты скоро поправишься. Я очень по тебе скучаю. Мне нравилось, когда ты ужинала вместе с нами за одним столом.

– И мне это нравилось, Ди.

– Побежала! Не хочу, чтобы и у меня разболелись гланды!

– Беги-беги, мое солнышко! И можешь не волноваться понапрасну. Ты еще слишком маленькая, чтобы начать мучиться гландами.

Ди торопливо вскарабкалась на кровать и поцеловала сестру в щеку. Такой нежный, такой сладкий поцелуй! Как же давно ее никто так не целовал. Слезы сами собой полились из глаз Дот.

– Спасибо тебе, моя девочка! – прошептала она сквозь слезы.

Ди осторожно просунула головку в полуоткрытую дверь, чтобы убедиться, что поблизости никого нет.

– Дот!

– Да, моя дорогая!

– Это у тебя из-за гланд животик стал такой круглый, да?

Послышался щелчок закрываемой двери, а следом топот детских ножек по лестнице.

Каждый день Дот давала себе твердое обещание навсегда вычеркнуть из своей памяти имя Сола. И всякий раз нарушала слово. Не думать о Соле – это все равно что перестать дышать. Все свои медитации о возлюбленном она разделила на две половины. Вначале она вспоминала то время, которое они провели вместе. А потом предавалась сладостным фантазиям о том, как бы это все было сейчас, если бы Сол по-прежнему был рядом с нею. Она гладила рукой растянувшуюся кожу на животе и разговаривала с малышом, который был внутри нее, сообщая ему все новые и новые подробности, которые, по ее мнению, могли быть ему интересны.

– Мы с твоим папой все время встречались в одном маленьком кафе. Не бог весть что! Не самое шикарное место в Лондоне! Но твоему папе оно очень нравилось. Очень! Мы там просиживали часами, разговаривали… можно сказать, ни о чем. Я была просто счастлива находиться рядом, слушать его, смотреть… Он ведь очень-очень красивый, твой папа! И он мне рассказывал о том месте, откуда он приехал к нам. По его рассказам, это просто райский уголок. Я надеялась, что в один прекрасный день я тоже поселюсь вместе с ним в этом раю. Но не суждено было! Думаю, если бы твой папа все еще оставался в Лондоне, мы бы с ним, как и раньше, отправлялись бы на пикники, грелись бы на солнышке. Он так любил тепло… И страшно ненавидел холод!

Дот замолчала, будто вспомнив что-то. Потом осторожно сползла с кровати, подошла к платяному шкафу, открыла его. На плечиках болтались несколько свитеров и юбок, которые стали ей уже малы. В самом дальнем углу висело ее единственное нарядное летнее платье. На светлом фоне огромные букеты роз. Она осторожно сняла платье с плечиков и вспомнила тот день, когда она приводила его в порядок, прикидывая, как станет в нем щеголять в погожие летние дни. Слезы сами собой брызнули из ее глаз. И вот как прошло ее лето! Разве могла она представить себе такое в тот уже далекий по нынешним меркам день?

– Я мечтала, что стану надевать это платье только тогда, когда буду встречаться с ним. Но взгляни на меня, деточка! Разве я теперь в него влезу? Ах, боже мой! Что же случилось со всеми нами?

Дот снова легла на кровать и накрыла свой живот платьем.

– Умом понимаю, все, что должно было случиться, уже случилось. Он уехал! А я до сих пор все еще не могу поверить в это! Знаю, это безумие какое-то… но мне все кажется, что вот сейчас он откроет дверь в эту комнату, заберет нас с тобой отсюда и увезет прочь. И все мне объяснит. Потому что все, что случилось, представляется мне бессмысленным… У меня нет никаких разумных объяснений. Не хочу пугать тебя, малыш, но, честное слово, я не знаю, что мне делать!

Дот снова принялась анализировать все возможные варианты развития событий. От своего ребенка она не откажется никогда. Но в этом случае придется взглянуть в лицо фактам. А они весьма неутешительны. Денег нет. Работы нет… Крыши над головой, по сути, тоже нет. Да, ничего хорошего в будущем ее не ждет.

А еще она часто видела Сола во сне. Действие в ее снах всегда почему-то разворачивалось на острове Сент-Люсия, каким он рисовался ей в воображении. Солнце приятно щекотало тело, Сол держал ее руку в своей, и она чувствовала себя абсолютно счастливой в этих снах. Никаких сомнений насчет будущего! Ведь рядом с ней мужчина, которого она любит больше жизни. И они пьют по утрам свежий ананасовый сок, нежатся на пляже, вслушиваются в негромкий рокот моря, волны которого плещутся у их ног. Иногда ощущение присутствия Сола было таким реальным, почти осязаемым, что ей казалось, что она даже вдыхает запах его тела. Но стоило открыть глаза, и новый приступ отчаяния охватывал ее, острая боль пронзала грудь, и сердце начинало нестерпимо ныть, как в те самые первые дни после того, как он уехал. Такое чувство, будто прикасаешься случайно языком к воспалившемуся зубу.

И все же, и все же… Как Дот ни пыталась побороть свою любовь к Солу, она продолжала любить его. Умом она понимала, что было бы проще, гораздо проще жить, вырви она эту занозу из своего сердца, но, несмотря на все усилия, ее попытки стереть из памяти образ любимого оказались тщетными. И какая ей разница, что тот, кого она так любит, в сущности, оказался плодом ее фантазии, что она сама себе придумала прекрасного принца, которого в действительности нет. В реальной жизни есть лжец и обманщик, проходимец, который взял и мимоходом надругался над ее чувствами. Но Дот было все равно: она любила этого мужчину и не могла ничего поделать с собой.

Одновременно Дот испытывала глубочайшее чувство разочарования во всем в этой жизни. Сол не просто надругался над ее чувствами и разбил ей сердце. Он еще и растоптал все ее мечты. Ведь счастье казалось совсем рядом. Еще немного, и она вырвется из душного, унылого мирка, царящего в родительском доме на Роупмейказ-Филдс, и окажется в том раю, который он живописал ей. А вместо этого он взял и уехал прочь один, начисто забыв о ней. Наверняка сейчас где-то смеется над ее наивными мечтами стать модельером, над ее представлениями о море, которое она знает только по тихому рокоту, доносившемуся из морской раковины, когда она в детстве прикладывала ее к своему уху. Потешается над тем, как она сравнивала рулоны разноцветных тканей в своем отделе с радугой на небе в теплый летний день после дождя. Что ж, если это так, то трудно в чем-то его винить или упрекать. Все те амбициозные планы, которые она строила, успех, слава, разве это все для таких, как она? Смех, да и только! Кто она есть? Мелкая сошка! И всякий раз в такие моменты Дот вспоминала, как поставила ее на законное место мать Сола. Как спокойно и четко она расставила все точки над i, дав понять Дот, кто она и что она. «…Если бы мой сын любил тебя по-настоящему, он бы никогда так не поступил! Вначале поговорил бы с тобой, постарался бы все объяснить. А если бы он и на самом деле собирался взять тебя с собой, то наверняка сделал бы какие-то подготовительные шаги. Разве не так? Но ведь он же ничего не сделал! Я права?» Дот погладила свой округлый живот, который горой выпирал из ее эластичных спортивных брюк.

– Нет! Ничего подобного он не сделал! И даже не подумал сделать, подлец! – Горькая улыбка скользнула по ее губам, когда она вдруг вспомнила, что означает его имя Соломон: посланец мира. – Какой же ты прохвост, мой посланец мира. Послал меня в задницу, вот и все твои дела!

* * *

Наступил октябрь, а вместе с ним пришла и последняя ночь, которую Дот должна была провести в родительском доме. Листья на деревьях пожелтели. Повсюду – на тротуарах, возле мусорных бачков, на остановках транспорта – лежали охапки золотистой листвы. Яркое солнце, голубое небо… Словом, осень вступила в свои права, та пора, когда Лондон особенно красив. Как хорошо было бы провести эти погожие осенние деньки вместе с Солом, погулять, взявшись за руки, вдоль озера Серпантин в Гайд-парке. Но время неумолимо приближало тот день, когда Дот следовало отправиться в Баттерси. Какие уж тут прогулки по парку? Родители обо всем позаботились заранее. Такси должно было забрать ее из дома ровно в пять утра. В столь ранний час вероятность того, что кто-то из соседей заметит, как она перемещается из своей спаленки наверху в поджидающее возле калитки такси, была минимальной.

Странно, но в то утро, на которое был намечен ее отъезд, Дот даже испытала нечто похожее на облегчение. Она заранее упаковала в маленький чемоданчик все необходимое: пару ночных сорочек, смену белья, расческу, зубную щетку. На самое дно чемодана она положила бумажный пакет с отрезом небесно-голубой ткани, которую подарил ей Сол. Она наконец определилась с тем, на что она использует эту ткань.

Отец не вышел из своей спальни, чтобы попрощаться. Малышка Ди еще крепко спала в обнимку со своим кроликом. Вот и получилось, что до порога ее проводила лишь мать.

– Все у тебя будет хорошо, Дот! – обронила она на прощание, впервые за многие недели обратившись к дочери напрямую.

– Правда? – Дот совершенно не была в этом уверена.

Джоан ничего не ответила, а лишь молча сунула что-то в руку дочери.

– Что это? – удивилась та, разглядывая крохотный кусочек хлопчатобумажной ткани.

– Это носовой платок твоей бабули.

Дот безмолвно уставилась на мать. Та, словно нехотя, неловко обняла ее и подтолкнула к дверям, предварительно высунув голову и посмотрев по сторонам, чтобы убедиться в том, что поблизости нет свидетелей отъезда дочери. И тут же захлопнула за нею дверь.

Такси везло ее по знакомым улицам микрорайона Лаймхаус. В этот ранний час все они были еще пусты, но Дот все равно вжалась в сиденье и старалась не глядеть в окно. Ей не хотелось пробуждать в своей памяти те счастливые воспоминания, когда они с Солом бесцельно прогуливались по этим улицам рука об руку. Она знала, что от этих воспоминаний у нее снова разболится сердце, истощая и без того скудный запас сил. Но все равно своим внутренним зрением она хорошо видела все эти улочки и переулки Ист-Энда, и себя саму тоже видела, счастливую, улыбающуюся, бегущую навстречу мужчине, которого она любит. Навстречу тому, кто должен был стать ее мужем.

Между тем день уже вступил в свои права, и Дот даже почувствовала некое радостное волнение от того, что она вырвалась наконец из заточения и вот едет по Лондону и любуется его осенним убранством. В сущности, она еще никогда не покидала родительский дом. Если не считать одной-единственной ночи, которую она провела в доме своей бабушки, когда мама рожала Ди. И тем не менее нынешний ее отъезд и предстоящее знакомство с монастырским приютом Лавандер-Хилл-Лодж ее совсем не пугали. Вот машина свернула наконец на шоссе, ведущее в Баттерси. Через какое-то время они миновали массивные чугунные ворота и остановились возле дома из красного кирпича. Окрашенные в белый цвет переплеты оконных рам, навесные цветочные ящики, в которых полыхали какие-то низкорослые цветочки ярко-оранжевого и красного цвета, – все это придавало зданию нарядный вид. На Дот вдруг пахнуло почти домашним уютом, словно ее уже ждут здесь близкие люди. Впрочем, это состояние радостной эйфории продлилось недолго, несколько секунд, не более того. Машина подъехала к самому дому и замерла у центрального входа.

Толстяк водитель и не подумал выйти из машины и помочь Дот достать из багажника сумку с вещами. Вместо этого он уставился в зеркальце заднего вида, безучастно наблюдая за тем, как Дот барахтается, пытаясь извлечь свои вещи и не задеть при этом объемный живот. Как только она захлопнула крышку багажника, машина тут же рванула с места. Таксист лишь осуждающе покачал головой на прощание, давая понять своей пассажирке, что он думает и о ней, и обо всех остальных обитательницах этого дома. Но это уже не имело никакого значения. Подумаешь, скривил пренебрежительно губы, неодобрительно цокнул языком… Разве все эти мелкие уколы можно сравнить с теми баталиями, которые ей еще предстоит выдержать?

Массивные белые колонны подпирают резной каменный портик, ведущий к широким двойным дверям, выкрашенным в красный цвет. Дот поставила ногу на отполированную до блеска металлическую ступеньку крыльца и заглянула внутрь здания через стекла в дверях. Стекла были такими намытыми, такими чистыми, что в первую минуту показалось, что их и вовсе нет. Она окинула взглядом огромный холл, вымощенный плиткой белого и черного цвета, что делало пол похожим на огромную шахматную доску. Но Дот не умела играть в шахматы и никогда не обучалась этой игре, а потому и шахматных ассоциаций у нее не возникло. В правой части холла широкая дубовая лестница с резными панелями в форме желудей вела на второй этаж, венчаясь такой же резной балясиной в самом конце лестничного марша. Массивная кованая люстра, простая по форме, но поистине необъятных размеров, свисала с потолка на трех тяжелых цепях. Интерьер производил внушительное впечатление, правда, в отличие от роскошного убранства «Купеческого дома», похожего на самый настоящий дворец или музей искусств, здесь обстановка скорее вызывала в памяти что-то связанное с церковью.

Никакого звонка или колокольчика у входа, оповещающего о появлении очередного визитера. Пока Дот растерянно соображала, куда и как ей постучать, чтобы сообщить о своем приезде в столь ранний час, дверь вдруг распахнулась, и на пороге показалась высокая кареглазая женщина в монашеском облачении. Апостольник монахини был надвинут на самый лоб, отчего ее маленькие глазки казались немного раскосыми. Несмотря на то что женщина была уже в годах, кожа на ее лице была безупречной: алебастрово-белой, чистой и без каких бы то ни было следов морщин. Плотно поджатые, узкие губы, маленький носик, смахивающий на пуговичку, но такой остренький, что хотелось сравнить его уже не с пуговицей, а с крохотным конусом.

– Вы Дот?

Дот молча кивнула в ответ. Да, это она.

– Меня зовут сестра Кайна. Проходите!

Сестра отступила в сторону. Дот подняла свой чемодан и переставила его через порог. А потом поспешно переступила одной ногой через порог и замерла, почувствовав сильнейшие позывы на тошноту. Комок уже подкатился к самому горлу. Наверное, сказалось все – и естественное волнение, и удушающий запах хлорки, которым провоняло все вокруг.

– Скорее же! – поторопила монахиня. – Ступайте за мной, девушка! И ради всех святых, не пытайтесь убедить меня в том, что вам сейчас неловко или вас посетило чувство стыда.

Дот отрицательно мотнула головой и распахнула пошире полы своего плаща, который был до этого застегнут на все пуговицы, скрывая ее объемистый живот. Нет, ей ни капельки не было стыдно.

– Конечно же, вам не стыдно! – Мягкий ирландский говор сестры Кайны был бы даже приятен, если бы не интонации и не выражение ее лица. – Начнем с того, что скромные, уважающие себя девушки, как правило, сюда не попадают. К нам прибывают девушки особого склада. И едва ли стыдливость входит в тот набор качеств, которые им изначально присущи.

Вот так ее встретили, приветили и обогрели на новом месте! Дот снова нервно сглотнула слюну, пытаясь затолкать комок, стоявший в горле, куда-то вниз. И здесь ей тоже, кажется, не рады! Наивная дурочка! Ведь в глубине души она ожидала несколько иного приема.

– Ну перестаньте же! – укоризненно попеняла ей монахиня. – Сейчас уже поздно лить слезы. Вам так не кажется? Но есть приятная новость и для вас. Господь наш милостив даже к падшим душам. И никогда не поздно стать на путь искупления того страшного греха, который вы совершили. Да, ваш грех – один из самых серьезных! Вы нарушили Его заповеди, уклонились от Его милости, и наша цель здесь – наставить вас на путь истинный, указать вам на все ваши ошибки, помочь снова обрести Господа в своем сердце и, держась за Его святую руку, встать на стезю исправления от всех пороков!

Но вот монахиня молитвенно сложила на груди свои крохотные ручки и неожиданно для Дот с легкостью переменила тему разговора, будто до этого они обсуждали не морально-этические проблемы, а погоду.

– Однако хватит об этом! Вы же только приехали! Вначале нам надо решить все вопросы административного характера, а потом мы покажем вам комнату, в которой вы будете жить. Вам еще предстоит обустроиться на новом месте.

Слабая улыбка скользнула по ее тонким губам, обнажив на миг небольшие желтые остовы того, что раньше было зубами. Однако взгляд ее по-прежнему оставался живым и внимательным, и глаза сверкали как уголья.

Дот проследовала за монахиней по длинному коридору, и они вместе вошли в какое-то небольшое служебное помещение. В застекленных шкафах у стен стояли бесконечные ряды папок и скоросшивателей. В комнате было душно и дурно пахло.

– Садитесь! – Сестра Кайна кивком головы показала на вращающийся кожаный стул. И Дот мгновенно вспомнила, как она в последний раз сидела вот точно так же возле письменного стола почти что в качестве допрашиваемой. «А он уже уехал домой, на Сент-Люсию. Разве он вам ничего не сказал?»

Монахиня спустила на кончик носа свои полукруглые очки в золотой оправе.

– Хочу поставить вас в известность, Дот! У меня состоялся пространный разговор с вашей матерью. Весьма обстоятельный и подробный разговор! Но остались еще кое-какие формальности, которые мы должны уладить с вами прямо сейчас.

Дот молча кивнула.

– Надеюсь, вы понимаете, какое будущее ждет вашего новорожденного младенца?

Дот снова молча кивнула. Она прекрасно знала, что они готовят ее малышу, но сейчас у нее не было сил начинать дискуссию на эту тему и обсуждать все в подробностях. В глубине души она продолжала надеяться на чудо. А почему бы и нет?

– Хорошо! Тогда вы должны подписать ряд документов. Все они перед вами. Вначале напишите имя и фамилию полностью, а потом распишитесь. Вот здесь и здесь! – Монахиня ткнула пальцем в нижний угол бумаг, показывая, где именно должна стоять подпись.

Дот скрестила пальцы на левой руке и спрятала ее в карман плаща. А правой поставила свои подписи там, где ее было велено. Но все же знают! Это же правило номер один в мире! Если скрестить пальцы на руке, то твое слово ровным счетом ничего не значит! Ничего!

– И все же есть утешение, пусть и небольшое, но оно есть! Ведь Господь по безграничной мудрости Своей и любви явил вам свою милость, несмотря на тот грех, который вы совершили. Воистину, даже греховное деяние Он может преобразовать в добро. Ваше дитя с радостью примут в новой христианской семье, а ведь именно его духовное благо имеет первостепенную важность. Это утешает, не правда ли?

Дот молча кивнула. Подобная перспектива ее совсем не утешала.

– Я всегда воспринимаю такие события как некое маленькое чудо. Вдруг видишь, как на бесполезной, заброшенной пустоши распускается прекрасный цветок! – добавила сестра Кайна с растроганной улыбкой на устах. Дот нервно сцепила руки, лежавшие у нее на коленях. Ей совсем не надо напоминать о том, что она – бесполезная и заброшенная пустошь. Она и так хорошо усвоила это за последние месяцы, и лишние напоминания ей не нужны.

Дот забрала свой чемодан, оставленный у входа, и подняла его по лестнице на второй этаж. Длинный узкий коридор, множество одинаковых дверей, выкрашенных в белый цвет. Возле одной из них они остановились. Сестра Кайна извлекла из-под своей накидки ключ, который болтался на цепочке, прикрепленной к ремню, открыла замок и распахнула дверь. Небольшая комнатка с выбеленными стенами, две узкие железные кровати, стоящие друг против друга. У изголовья каждой из них – Святое распятье на стене. Одна кровать аккуратно заправлена. На другой сидела, слегка сгорбившись, молодая девушка, судя по всему, на последних сроках беременности. По ее виду было понятно, что она только что проснулась.

– А двери здесь всегда замыкают? – Дот испытала самое настоящее потрясение, первое из череды многих других, увидев, что девушка пребывает в помещении, запертом снаружи на ключ. За всю свою жизнь Дот не припомнит, чтобы ее хоть однажды посадили под замок. Даже сама мысль о таком наказании мгновенно привела ее в ступор.

Сестра Кайна кротко улыбнулась, взглянув на остолбенелую фигуру новенькой.

– Думаю, со временем вы поймете, что именно с безграничной свободы и начались все серьезные проблемы в вашей жизни. Прошу! Проходите!

Дот ступила ногой на зеленый линолеум и невольно вздрогнула, услышав, как за спиной громко хлопнула дверь.

– Не слушай ты эту суку! Исчадье ада, а не баба! – посоветовала соседка, попыталась встать с кровати и тут же снова рухнула на матрас. Матрас, как вскоре сама Дот определила на ощупь, был набит соломой. Сверху кровать была застелена толстым шерстяным одеялом серого цвета, стопка чистого накрахмаленного постельного белья лежала сбоку.

Девушка была совсем невысокого роста, не более метра шестидесяти, но вот живот у нее был поистине необъятных размеров, словно она закачала в него целую бочку пива. Бледное осунувшееся лицо, бесцветные волосы свисали неопрятными прядями с двух сторон.

– Не поднимайся с кровати! – испуганно крикнула ей Дот, частично испугавшись за саму девушку, а частично из-за страха, что не сумеет поднять такую глыбу, если та вдруг рухнет на пол.

– Спасибо за сочувствие! Я со своим пузом сейчас, что тот танкер, который даже в океане разворачивается с трудом. Кстати, меня зовут Сьюзен. Сьюзен Монтгомери! Но можешь звать меня просто Сюзи! – Она сделала приветственный взмах рукой, не поднимаясь с кровати.

– А меня зовут Дот!

– Просто Дот, и все?

«В имени Дот есть что-то мелкое и незначительное. Оно совсем не подходит такой девушке, как ты», – вспомнила вдруг Дот слова Сола и тут же тряхнула головой, пытаясь отогнать от себя мысли о нем. Не время сейчас думать о Соле.

– Да, вот так, просто Дот!

«Это для него я была Кловер, его Кловер», – добавила она мысленно.

– Ну что ж, Дот! Милости просим в наши роскошные апартаменты!

– Прости, Сюзи, что стану занимать часть твоего пространства.

– Никаких прости! Эта же комната рассчитана на двоих! Напротив! Мне даже приятно, что у меня появилась соседка. Так надоело быть одной!

– Вообще-то мне нужно в туалет! – Дот огляделась по сторонам в поисках двери в ванную комнату. – А как мне туда попасть? Мы можем самостоятельно ходить туда?

– Нет, моя дорогая! Никаких «самостоятельно»! Хождения в туалет у нас строго по расписанию. Но эти туалетные перерывы редко совпадают с моими потребностями. Почки-то работают с полной нагрузкой! Поэтому у каждой под кроватью стоит большой горшок, куда можно пописать, а потом слить вон туда!

Сьюзен махнула рукой, указывая на маленькую фаянсовую раковину, привинченную к стене. Рядом висело полотенчико для рук и лежал крохотный кусочек мыла.

– Лично я назвала свой горшок в честь Уинстона Черчилля, просто Уинни!

Дот едва удержалась, чтобы снова не расплакаться. Конечно, всю свою жизнь она только и мечтала о том, чтобы ходить по-маленькому на горшок в присутствии Сьюзен Монтгомери, которая предложила называть себя просто Сюзи. И что из того, что девушка она, судя по всему, компанейская?

– Выше голову, Дот! Можешь поплакать, если хочешь! Но слезами тут не поможешь! Ничего! Привыкнешь понемногу!

Что-то в голосе Сюзи настораживало, и от этого нервозность Дот возросла еще более.

– Не хочу я привыкать к такому! – негромко воскликнула она.

– Понимаю! Но надо! Ничего не поделаешь! Ты откуда?

– Из Лондона, Ист-Энд.

– А я из Дорсета. Сотни миль отсюда…

Дот присела на краешек своей кровати и сняла плащ.

– Ты только посмотри, какой у тебя аккуратненький маленький животик! – немедленно восхитилась Сюзи. – Да ты просто красавица в сравнении со мной! Дюймовочка настоящая!

Дот слабо улыбнулась. Конечно, никакая она не красавица, но все равно приятно услышать комплимент в свой адрес.

– Впрочем, у меня есть стопроцентное оправдание! Ведь я выгляжу словно рыба-кит, потому что у меня их там, в пузе, двое!

– Близнецы? – воскликнула Дот. – Невероятно! Никогда еще не видела…

– Да, близнецы! Наградил Господь дуру по полной! – Сьюзен слегка похлопала по своему расплывшемуся животу и глубоко вздохнула.

И все же, если отбросить в сторону всякие мелочи, то здорово, что наконец-то можно обсуждать собственную беременность без тени смущения или страха.

– Боже мой! Надо же! Близнецы! – покачала головой Дот. Как это там говорят в таких случаях? Бог благословил дважды! Хотя… хотя с учетом обстоятельств, может быть, и не благословил вовсе.

– Да у меня все в жизни так! Ничего и никогда не делаю наполовину! Я из тех бедолаг, которых обязательно застукают не с какой-нибудь там пустяшной сигареткой в школьной уборной, а поймают за руку с целой пайкой наркоты! Вот такое у меня по жизни везение! Как нянчиться с ребеночком, так всегда почему-то моя очередь! Причем в прямом смысле этого слова! – Сюзи громко расхохоталась собственной шутке.

Однако Дот не нашла ничего смешного в словах соседки. Она осторожно легла на кровать и затихла. Нестерпимо хотелось в туалет. Усилием воли она закрыла глаза и заставила себя погрузиться в некое подобие полудремы.

«Ты моя девочка!»

«Мне нравится быть твоей девочкой!»

Ее буквально вихрем сдуло с кровати, когда она услышала, как в замке поворачивается ключ. Ванная комната показалась Дот убогой, но вполне функциональной. Стены, выкрашенные белой масляной краской, на полу – рифленая плитка красноватого цвета. Такой же плиткой отделаны те части стен, которые непосредственно примыкают к плинтусам. Полнейшее сходство с общественной уборной где-нибудь в городе, но вот пахнет, как в больнице. И нигде ни одного зеркала. Впрочем, Дот совсем не хотелось, чтобы зеркало лишний раз напомнило ей о том, какой она стала. Когда она снова вернулась в свою комнату, Сюзи уже полностью оккупировала все пространство между двумя кроватями. Она успела переодеться в золотистого цвета балахон наподобие мужской блузы, который фалдами свисал с ее объемного живота, слегка ниспадая под впалыми грудями.

– Смешно, да? – воскликнула Сюзи, перехватив взгляд Дот, которым та озадаченно разглядывала несколько необычный наряд соседки. – Но смейся, не смейся, а твой блузон тоже висит в шкафу и дожидается тебя! Ты должна успеть переодеться до завтрака, учти! А в запасе всего лишь десять минут… Это – наша форма, в которой мы обязаны появляться на всех трапезах и других публичных мероприятиях.

– А что это за мероприятия?

– Не переживай! Разгружать пароходы здесь не заставляют. Впрочем, и на открытие картинных галерей тоже не приглашают. Таким высоким слогом они называют уборку помещений и другие неприятные обязанности из этого же ряда. Словом, самая настоящая трудовая повинность, которую они считают наказанием нам за нашу прошлую блудную жизнь. Дескать, работай и размышляй над своими грехами молодости.

Дот невольно улыбнулась. Забавная она все же, эта Сюзи! Умеет поднять настрой даже в такой, казалось, абсолютно безысходной ситуации. Хорошо, что Дот подселили именно к ней. Дот поспешно натянула на себя блузон. Выглядел он, конечно, ужасно. Местами был великоват, кое-где жал, изрядно поношен… Вид, как у певчего мальчика из церковного хора, мелькнуло у Дот. Вполне возможно, именно оттуда эти ризы и перекочевали в их гардероб. Сьюзен невольно расхохоталась, обозрев соседку в новом наряде, и Дот тоже не удержалась от смеха. Кажется, это случилось впервые за долгие месяцы, но как можно не засмеяться при виде столь чудовищного одеяния?

Дверь им открыла уже другая, более молодая монахиня, которую звали сестра Мария. Девушки торопливо выходили из своих комнат в коридор и строились парами в две шеренги. Дот смотрела на происходящее широко раскрытыми глазами, пытаясь понять для себя, как здесь все устроено. Интересно, как бы ко всему этому отнеслись Барбара или ее мать, невольно подумала Дот, забыв на мгновение о собственной матери. Но Джоан вообще не нравилось все, что натворила Дот, а потому искать сочувствия у нее… Впрочем, и про Барбару тоже придется забыть надолго. Ведь Дот отправилась на ферму в графстве Кент. Два ряда, в каждом не меньше десяти девушек, неспешно двигались по коридору, переваливаясь с ноги на ногу, словно разжиревшие без движения утки, у всех руки на животе. Так же медленно все спустились по лестнице в столовую на первом этаже.

Большинство девушек было приблизительно такого же возраста, как и Дот. Но ее поразило, что были и те, кому совсем немного лет, почти подростки, и у всех уже большие сроки беременности. Облаченные в одинаковые безобразные балдахины, они поначалу все казались на одно лицо. Но на самом деле все девушки были разными. Одни буквально светились здоровьем, такие розовощекие пышечки! Ведь беременность делает некоторых женщин очень красивыми. Наверняка эти девчушки из самых бедных и неблагополучных семей, подумала Дот, вот и расцвели на регулярном трехразовом питании, которым обеспечивал всех их приют. Другие же девушки, напротив, выглядели изможденными, с темными кругами под глазами, с покрасневшими и опухшими от слез глазами, с печально согбенными спинами. Словом, точь-в-точь как она сама.

По центру комнаты стоял длинный трапезный стол, а по обе стороны от него – скамейки. Окна в освинцованных рамах терялись в глубоких проемах, и от недостатка света в помещении царил полумрак. А еще пахло сыростью и… капустой. С дальней стены свисали огромные расшитые хоругви, закрепленные на деревянных шестах. На одной из них была изображена Мария, омывающая раны распятому Христу, рядом сгрудились Его напуганные ученики, со страхом взирающие на все происходящее. На другой хоругви было вышито кровоточащее сердце, из верхней части которого вырываются языки пламени, а венчал всю картину терновый венец, утыканный шипами. От этих трагических образов Дот даже почувствовала легкое головокружение.

На столе стояли тарелки с поджаренными яйцами и треугольниками хлеба, рядом – баночки с джемом, масло и кусочки ветчины, стаканы, наполненные апельсиновым соком. Дот снова замутило при виде съестного, как у нее обычно бывало по утрам на протяжении всей беременности. Хотя доктор Левитсон и уверял, что такое состояние скоро пройдет и все нормализуется, но в ее случае почтенный врач ошибся. Стоило Дот учуять запах жареных яиц, и она с испугом подумала, что ее может вырвать в любую минуту, прямо на вылизанный до блеска и натертый мастикой деревянный пол.

Можно было бы посмеяться, глядя со стороны, как девчонки неуклюже вскидывают ноги, пытаясь перелезть через скамейку и сесть. Но стоило посмотреть на их обвисшие животы, сместившие центр тяжести тела книзу, на эти безобразные балахоны, затрудняющие каждое движение, – и желание смеяться тут же исчезало. Не говоря уже о том, что беременным сидеть на такой узкой скамейке без какой бы то ни было опоры сзади было крайне неудобно и даже больно. Ведь почти у каждой из них спина и без того ныла от напряжения.

Сестра Кайна молча наблюдала за тем, как рассаживаются по своим местам девушки, и спокойная лучезарная улыбка не сходила с ее уст. Изредка она устремляла свой взор на тех, кто никак не мог устроиться, негромко пеняла им, что, дескать, задерживают остальных, не позволяя приступить к трапезе, и просила поторопиться. Но вот наконец все расселись, и монахиня начала читать вслух утреннюю молитву.

– Боже Всемилостивый и Всемогущий! Перед Тобой мы склоняем сегодня свои головы, просим Твоего заступничества и молим о снисхождении к душам тех девушек, которые присутствуют в этой трапезной. Прости их, Господи, за то греховное деяние, на которое эти несчастные заблудшие души соблазнил дьявол. Просим Тебя, Господи, помоги им снова стать на путь добродетели и исправления. Спасибо Тебе, Господи, за пищу, которой, по Твоей великой милости и благословению, мы можем накормить этих несчастных и тех невинных младенцев, которых они собираются произвести на свет и передать их нам на Милость Твою. Аминь!

– Аминь! – хором отозвались все присутствующие в трапезной. Дот подавила подступившие к глазам слезы. Сейчас не время плакать, тем более перед всеми. Мысль о том, что и ее будущий ребенок – тоже один из тех невинных младенцев, которого они готовятся отобрать у нее и передать кому-то другому, уповая на милость Господа, ужасала. Между тем девушки о чем-то негромко переговаривались между собой. Конечно, это не тот оживленный, непринужденный гомон, который обычно царит за обеденным столом дома. Но все же они не молчали, и уже за одно это Дот была благодарна всем присутствующим. Она откусила пару кусочков хлеба с маслом и выпила сок.

Судя по всему, у каждой из девушек был свой круг обязанностей. Как только с едой было покончено, одни немедленно начали собирать грязные тарелки, другие направились на кухню мыть посуду. Пожилая монахиня вручила Дот совок для мусора на длинной ручке и метелку.

– Вот тебе, дорогая, рабочий инструмент! Пока мы еще не определили тебя ни в одну из наших рабочих групп, а потому подмети для начала пол между стульями и под столом. Сама удивишься, сколько там окажется всяких крошек и другого мусора.

Монахиня приветливо улыбнулась, и Дот тоже нерешительно улыбнулась в ответ. А в чем подвох, мелькнуло у нее. Впрочем, женщина производила впечатление доброжелательной и сердечной особы. Не то что эта сестра Кайна! Дот согласно кивнула головой и уже приготовилась приниматься за дело, но тут ее слегка повело в сторону. Любое движение после стольких недель вынужденного лежания на постели вызывало у нее головокружение.

– Меня зовут сестра Агнесса! – представилась монахиня.

– А я Дот!

Монахиня снова улыбнулась.

– Дот, и все? Здравствуй, Дот!

Дот всецело сконцентрировалась на своей работе, стараясь не расплакаться. В последнее время она сделалась самой настоящей плаксой. И доброе слово, и ласковая улыбка, и порицание в ее адрес – все мгновенно вызывало в ней слезы.

Но вот с утренними обязанностями покончено. Дот и Сьюзен улеглись на свои кровати и бесцельно уставились в потолок.

– По-моему, сестра Агнесса – очень милая женщина, – задумчиво обронила Дот.

– Да в сравнении с сестрой Кайной любая из них покажется сущим ангелом! – живо откликнулась соседка.

– Наверное, ты права! – рассмеялась Дот и тут же спохватилась. Как можно столь неуважительно отзываться о монахине, находясь в монастырском приюте?

Сьюзен слегка приподнялась на локте, переместив часть своего объемного живота на матрас.

– Ох уж эти кровати! До чего же они неудобные! – воскликнула она с досадой в голосе. – Но когда со временем приноровишься спать на них, то даже и ничего! Солома греет, и такое ощущение, будто лежишь на такой огромной ручище.

Она рассмеялась, взглянув на немного смущенное лицо Дот.

– Между прочим, какой у тебя срок? Когда роды?

Дот нервно сглотнула. До сих пор столь интимные подробности своего нынешнего состояния она обсуждала только с доктором Левитсоном. А потому ей потребовалось огромное усилие, чтобы ответить на простенький вопрос соседки по комнате. Ведь, несмотря на весь свой компанейский нрав, Сьюзен все равно остается для нее чужим человеком. Просто так вышло, что судьба на какое-то короткое время свела их. Но уже совсем скоро пути их снова разойдутся. Скорее всего, навсегда.

– Где-то недель через шесть.

– А у меня через четыре! – с нескрываемым торжеством в голосе громогласно объявила Сьюзен, радуясь тому, что к финишу она придет первой.

– Боишься? – не удержалась от вопроса Дот.

– Чего? – удивилась та.

– Ну всего этого… роды… потом малыша заберут…

Впервые Дот произнесла вслух то, во что даже мысленно отказывалась пока поверить. Ведь точно такое же будущее уготовано и ей самой, и ее малыша тоже могут забрать! И снова она вспомнила Сола. Как же часто он приходит на память именно в такие, самые неподходящие моменты.

«А потом, через пару лет, у нас появятся дети, и, когда они будут мирно посапывать в детской под присмотром неутомимой Пейшенс, а иногда и спать под ее бочком в ее же кровати, мы с тобой будем гулять по ночному саду, сидеть, разговаривать… Мое самое любимое время дня – это заход солнца… люблю смотреть, как солнце садится за море, как спадает жара… Теплый бриз с Карибского моря навевает прохладу… можно часами смотреть на волны, любоваться тем, как мерцают огоньки у самой кромки горизонта, там, где стоят на рейде корабли в бухте Редюит».

– И да и нет! – вернула ее в день сегодняшний Сьюзен. – Конечно, я боюсь самих родов! А кто не боится? А вот по поводу того, чтобы сдать малышей с рук на руки, – нет, никаких страхов у меня тут нет! Сказать честно, я и так на них страшно зла! Благодаря им целый год из жизни коту под хвост! А ведь собиралась в Индию вместе с друзьями… Такие грандиозные планы строила! А тут эти маленькие бастарды объявились! Пришлось на время забыть об Индии… Не говоря уже о том, что эти негодники сотворили с моим красивым плоским животиком! И с моими сиськами тоже! У меня же сиськи были – высший класс! Супер! Вряд ли я сумею вернуть им прежнюю форму…

На лице Дот застыло смятение. Увидев выражение ее лица, Сьюзен воскликнула:

– Не суди меня, подруга, слишком строго! Просто я говорю все как есть! Не придуриваюсь! Начнем с того, что ни о какой беременности я и не мечтала! А тут вся жизнь, можно сказать, пошла под откос из-за какой-то одной ночи страсти. Прямо скажем, слишком большую цену приходится платить за то, что тебя случайно обрюхатили! Разве не так?

– Я… я… – замялась Дот, не зная, что сказать в ответ.

– Да и потом, у меня никаких серьезных отношений ни с кем не было! Если хотя бы был какой-то постоянный парень, ну и подзалетела, с кем не бывает? Но при этом точно знаешь, что впереди тебя ждет свадьба и все остальное! Это одно дело! Купишь себе платье на два размера больше, прикроешь свое пузо букетом из белых лилий – и вперед, к алтарю! А в назначенный срок родишь себе розовощекого карапуза, хотя и будешь твердить всем знакомым, что этого великана весом в восемь или девять фунтов ты родила недоношенным. Дескать, преждевременные роды! Но я – не из тех счастливиц, которым светит такая участь. Да кто я такая, в конце концов? Из тех, кого приглашают лишь провести весело время, но никак не замуж. Говорила же тебе! Невезучая я по жизни! И вот доказательство: в очередной раз не повезло! А потому, скажу тебе честно, не могу дождаться, когда все это закончится, и я снова смогу вернуться к своей прежней жизни!

Как странно, подумала Дот. Казалось бы, между ней и Сюзи нет никакой разницы. Во всяком случае, в глазах окружающих. В сущности, ведь и про себя саму она может сказать то же самое: не очень везучая, вернее, совсем даже невезучая девушка, у которой ничего хорошего из ее жизни не получилось. И все же разница между ними есть, и принципиальная. Во всяком случае, Дот уже точно все для себя решила. Никогда она не вернется к своей прежней жизни. С прошлым покончено. И, судя по всему, навсегда.

– То есть ты даже не встречалась с отцом твоих близнецов? – спросила она у Сьюзен.

– Ты лучше спроси меня, кто отец! – вздохнула та. – Лично я понятия не имею! Кто-то из старых приятелей… кто-то из тех, кто приглянулся больше остальных… Ну и хорошо, что все так вышло и парень даже не подозревает о том, что случилось. Не хочу лишних проблем. Их и без того выше головы! Мы же в своей компашке и травку курили, и таблетками всякими баловались, и многое другое тоже… Это все моя мамка постаралась, когда узнала, что у меня… Просто с катушек съехала! Вот и заперла меня здесь с этими полоумными Христовыми служками! Если бы не она, то я бы все решила иначе: скоренько бы смоталась к какому-нибудь спецу в Сохо, прихватив с собой охапку пятифунтовых бумажек! И все! Дело сделано… Потом села бы себе на автобус и спокойненько вернулась домой. Я до этого что уж не перепробовала, чтобы выкидыш случился… И джин пила, и всякую другую отраву, и парилась в ванной с горчицей, почти что в кипятке… Даже устроила себе падение с лестницы… почти два пролета… Ничего не помогло. Эти два засранца вцепились в меня намертво! Видно, в меня пошли, такие же упрямые, как и я! И вырастут такими же сорвиголовами! Но мамаша моя драгоценная уперлась рогом и ни в какую! Она, видите ли, у меня глубоко набожная. А главное, смертельно боится собственную репутацию подмочить в своем клубе любителей игры в бридж. Словом, вот так я сюда и попала!

– Но, по-моему, ты пока держишься молодцом, Сюзи! Честное слово! Значит, и со всем остальным справишься…

– Да, справлюсь! Потому что материнство – это совсем не то, что нужно мне сейчас. Меня совсем даже не прельщают все эти прелести: бессонные ночи, пеленки-распашонки, да еще и вечно ноющий толстопузик рядом, то и дело отрыгивающий молоко. И тем не менее пришлось согласиться! Побыстрее бы разделаться со всем этим и снова вернуться к нормальной жизни. А все эти родительские хлопоты – они пока не для меня! Стоит мне начать думать о детях, и я тотчас же чувствую, как начинаю медленно сходить с ума.

– Смешно получается! А я бы отдала все на свете вот за такие простые человеческие радости… Даже младенец, отрыгивающий молоко, меня совсем даже не пугает. Мне бы нравилось возиться с малышом…

– Нет уж, увольте! – тряхнула головой Сюзи. – Такие забавы точно не для меня! Знаешь, я тут как-то проснулась утром и стала размышлять о себе и вдруг с ужасом поняла, что все мои грандиозные планы добиться чего-то в этой жизни – все это пустое, особенно если я в срочном порядке не постараюсь приложить какие-то усилия. В противном случае я рискую влиться в те девяносто девять и девять десятых процентов населения, которые ничего собой не представляют. Я была потрясена этим своим открытием, ведь я себя считала не такой, как все остальные, искренне полагала, что во мне есть что-то особенное. А оказывается, ничего во мне нет! А раз так, то ничего мне и не надо! Хочу снова жить на полную катушку и веселиться до упаду!

– По правде говоря, ничего не имею против такого варианта, но вот беда! Совсем не хочу веселиться! Мне кажется, поселись я где-нибудь в крохотном домике со своим ребенком, и большего счастья в жизни мне и не надо! Вот почему меня так страшит собственное будущее. Я не хочу отдавать малыша в чужие руки, но и выбора иного у меня нет!

– Как это нет? Выбор есть всегда!

– Но не у меня!

– Должен быть! Если ты только считаешь себя настоящей женщиной! Думай! Ищи!

– Какая из меня настоящая женщина? Не смеши, пожалуйста! Там, откуда я приехала сюда, незамужние девушки с младенцами на руках, да еще и без работы, кончают свою жизнь в сточных канавах, если не хуже…

– А по мне, так нет ничего страшнее, чем привязать себя на ближайшие двадцать лет к ребятне. Мне еще столько хочется сделать, попробовать, десятки мест, где я хотела бы побывать… Но по твоему лицу вижу, что у тебя все по-другому. Да и твоя история – она совсем другая, чем у меня. Я права?

– В чем-то – да, в чем-то – нет… Да, я встречалась какое-то время с отцом моего будущего ребенка. Пару месяцев, чуть больше… Он был… замечательным. Во всяком случае, мне так казалось. Я любила его и думала, что и он любит меня. Он и сам не раз говорил, что любит…

Сьюзен презрительно фыркнула.

– Тоже мне, новость! Да они все так говорят, когда им от нас что-то надо!

– Наверное, ты права! Не знаю! Но он был у меня первым, и я поверила ему, когда он пообещал, что женится. Да и вообще, я поверила всему тому, что он мне рассказывал. Наивная дурочка, да? Но просто мне так хотелось верить ему, так хотелось!

Сьюзен промолчала. Она лишь окинула взглядом лицо Дот, залитое слезами. Слезы катились по ее щекам, а некоторые слезинки скатывались даже в уши.

– Сам он не из Англии, – продолжила свой невеселый рассказ Дот. – Оказался у нас по случаю, приехал на какое-то время. Его мать открытым текстом сказала мне, что я для него так, забава, минутное развлечение. Сейчас-то я понимаю, что так оно, скорее всего, и было. Но я так увлеклась им! Влюбилась по уши! И чувствовала себя такой счастливой… Трудно даже представить себе, что можно быть еще счастливее. И я действительно хотела поехать вместе с ним на его родину, туда, где всегда тепло. Он так красиво рассказывал мне о своих родных местах. А я… я ведь даже не видела моря! Ни разу в своей жизни!

Дот громко всхлипнула и замолчала.

– Ох, Дот! Бедняжка ты моя! Да из твоих рассказов ясно как божий день, что он – ублюдок! Вишь, как мозги запудрил! Все это старые уловки, сказочки всякие для наивных простушек. А ты взяла, дурочка, и поверила ему. Конечно, сейчас тебе тяжело… очень тяжело! Я понимаю! Но мужики – они все такие! Уж поверь моему опыту! Знаешь что? Когда мы тут разберемся со своими проблемами, приезжай ко мне в Дорсет! Я покажу тебе море. Правда, оно чертовски холодное. Едва ли ты захочешь в нем искупнуться… Но вот любоваться морскими пейзажами – это можно! Сколько твоей душе угодно! Пока не надоест…

Дот повернулась лицом к соседке и улыбнулась благодарной улыбкой. Спасибо ей, конечно, огромное за это приглашение, сделанное от чистого сердца. Но даже в эту минуту Дот знала наверняка, что ей больше никогда не захочется снова встретиться с Сюзи, несмотря на всю ее доброту.

Ночью обе они проснулись от громкого крика. Три часа ночи! Но их словно пружиной подбросило вверх. Сели, ухватившись руками за свои тумбочки.

Дот включила ночник.

– Что это? – спросила она со страхом в голосе.

– Наверное, это у Джуд начались роды. Она должна была родить со дня на день. Не переживай, Дот! Скажу тебе так: свое дело они тут знают. Умеют принимать роды! Пожалуй, о лучшем месте и мечтать не приходится. Да и практика у них будь здоров! Роды почти каждый день, из года в год, и так многие десятилетия! А потому не переживай! Они позаботятся о Джуд как положено!

Не успела Сюзи закончить фразу, как снова раздался дикий крик, похожий скорее на вой. А потом крики следовали один за другим, без остановки. Они были такой силы, что казалось, даже стекла дрожат в оконных рамах.

Дот свернулась калачиком под одеялом и попыталась заснуть, несмотря на крики. Но куда там! Бедняжка, подумала она про несчастную роженицу. Это же надо – такие муки. И тут же содрогнулась при мысли о том, что через каких-то несколько недель ей и самой предстоит подобное испытание. И тоже понадобится помощь тех монахинь, которые станут принимать у нее роды.

Утром следующего дня девушки договорились между собой, как станут пользоваться своими ночными горшками. Сьюзен, нимало не смущаясь, ходила на горшок прямо перед Дот, когда у нее возникала в том нужда. Зато Дот никак не могла отважиться на такой шаг. Но деваться было некуда, и она робко попросила Сюзи, чтобы та хотя бы отворачивалась и не смотрела на то, как она справляет нужду. Сьюзен лишь весело рассмеялась в ответ и назвала ее деревенщиной. Дескать, так только провинциалки себя ведут. Дот не вполне уразумела, почему ее отнесли к разряду провинциалок, но была до крайности благодарна своей соседке за то, что та дала ей возможность пописать без страха, что кто-то на нее глазеет. Слушать, как льется ручеек, пусть себе слушает!

Когда их процессия двинулась заведенным порядком по коридору вниз, в трапезную на завтрак, одна из девушек не выдержала и разрыдалась. И тут же заскулило еще несколько. Остальные опустили глаза долу, уставившись в свои балахоны, стараясь не встречаться взглядами с теми, у кого сдали нервы, или сдержанно улыбаясь тем, кто пока еще держался. Такая своеобразная солидарность воодушевляла. В конце концов, не так-то много видели они сочувствия к себе вне стен этого здания, подумала Дот. Впрочем, наверняка у некоторых разыгрались гормоны. Да и последствия бессонной ночи тоже сказались. Эта бедняжка Джуд… она точно умела вопить так, чтобы лишить сна всех остальных. Но слава богу, теперь все самое страшное для нее уже позади! Лежит себе в отдельной палате, в родильном отделении, вполне возможно, даже с ребеночком на руках. Счастливица!

Когда они все наконец расселись по своим местам, Дот, случайно перехватив взгляд Сьюзен, с удивлением обнаружила, что та тоже плачет. Слезы ручьем текли по ее щекам. Надо же! И это та уверенная в себе девчонка, которая, по ее же собственным словам, создана исключительно для развлечений. Что же ее так расстроило? Вспомнила о том, скольких усилий будет ей стоить восстановление прежнего бюста и плоского живота? Или загрустила о прежней своей разудалой жизни? Или о том, что не смогла попасть в Индию?

Сестра Кайна заняла свое место во главе стола, на фоне хоругвей с изображением кровоточащего сердца Христа и Святого распятья, маячивших за ее спиной.

– Господи Иисусе Христе! – торжественно начала она. – В этот скорбный для всех нас день просим Тебя явить всем нам Свою милость и по возможности ускорить переход невинного младенца Джуд под Твою, Боже, опеку и покровительство…

Остальные слова молитвы монахини заглушил шум голосов собравшихся. Многие девушки снова залились слезами, одни бросились друг другу на грудь, другие тихо рыдали себе в кулачок.

– О боже! Не может быть! Какое горе!

– Не могу поверить!

– Бедняжка Джуд!

– Родился мертвым, да?

– А что случилось?

Практически никто не притронулся к еде. Аппетит после столь печальной новости пропал почти у всех. Некоторые лишь слегка поковырялись в тарелке. Но большинство оцепенело сидели за столом и молчали, предаваясь своим невеселым мыслям. В течение часа трапезная опустела. Девушки разошлись по своим рабочим местам. Дот уже определили участок работы на утро: она должна была подровнять граблями дорожку перед центральным входом в приют, собрать мусор, опавшие листья, засохшие цветы, словом, все то, что портит общий вид. Ей вручили широкие грабли на деревянной ручке и большое пластиковое ведро. Конечно, склоняться, чтобы поднять бумажку или вымести листву из дальних углов, было совсем не просто, но Дот была счастлива, что оказалась на свежем воздухе. Тем более такое яркое солнце светит с самого утра. И так приятно ощущать его тепло на своей коже. Она закатала повыше рукава своего парчового балахона и приступила к работе.

Отворилась дверь с черного хода, и на пороге показалась молодая девушка в темно-синем пальто с красивой, но достаточно замысловатой прической на голове. Отдельные пряди и локоны были закреплены специальными заколками. Словом, девушка была прелестна! Она толкала перед собой шикарную детскую коляску от Силвер-Кросс на высоких рессорах с большими хромированными колесами, которые ярко посверкивали на солнце. Молодая женщина даже не обратила внимания на Дот, копошащуюся в самом дальнем конце дорожки. Медленно катила коляску перед собой, осторожно ступая по гравию. До Дот долетел слабый писк, похожий на мяуканье. Так обычно плачут новорожденные детки. Женщина замедлила шаг и остановилась, склонилась над коляской, слегка отодвинув полог, которым был прикрыт верх, защищавший младенца от слишком ярких солнечных лучей. Дот увидела, как дрожит рука у молодой матери, когда она ласково погладила своего туго спеленатого ребенка, пытаясь его успокоить.

– Все хорошо, Грейси! Все просто замечательно, моя дорогая! Только не плачь, пожалуйста. Твоя мамочка тут, рядом с тобой! Все у нас будет хорошо, Грейси! Ты же у меня хорошая девочка! Только не плачь!

Малышка, кажется, прислушалась к маминому голосу и, пискнув еще пару раз, успокоилась. Молодая женщина выпрямилась и, достав из кармана носовой платок, смахнула уголком белоснежной ткани слезы, которые выступили у нее на глазах. Делала она это очень осторожно, чтобы не повредить макияж и не размазать тушь под ресницами. Дот захотелось спросить у незнакомки, все ли с ней в порядке, не нужна ли помощь, а заодно и взглянуть на малышку. Но она не рискнула. Вдруг женщина сочтет ее вопрос бестактным вмешательством в чужие дела? Между тем женщина снова взялась за коляску и покатила ее по направлению к дому привратника в самом дальнем конце дорожки, покрытой гравием. Дот было видно, как она негромко постучала в привратницкую, а потом закатила коляску внутрь.

Дот прилежно трудилась где-то с полчаса, собирая окурки, кусочки мха, залежалые пожухлые листья и другой мусор со сравнительно чистой дорожки. И тут вдруг окрестности потряс страшный крик, от которого даже мурашки по коже побежали.

– Ах вы негодяи! Мерзавки! Это мой ребенок! Какое право вы имеете отдавать ее? Я передумала! И я не отдам вам свою дочь! Пожалуйста! Нет! Грейси! Нет!

Дот буквально приросла ногами к земле, вцепившись обеими руками в грабли. Она услышала глухой стук своего сердца, следом по всей грудной клетке разлилась ноющая боль, и тут же накатил приступ тошноты. Дот стала осторожно гладить живот, пытаясь утихомирить своего разволновавшегося младенца, который категорически не желал, чтобы его мама переживала. Через пару минут на улице появилась мать Грейси, ее осторожно вели, поддерживая с двух сторон, с одной – монахиня, с другой – врач в белом халате. Она шла с опущенной головой. Прическа растрепалась, отдельные пряди волос упали на лицо и продолжали рассыпаться с каждым ее заплетающимся шагом, попутно на землю падали заколки и шпильки. Монахиня и врач уже не вели, а почти тащили женщину по дорожке, и при этом она слегка скользила носками туфель, словно подвыпившая балерина. Вслед за троицей шествовала сестра Мария, та самая опрятная молодая монахиня, которая открывала дверь кельи, выпуская Дот в туалет в самый первый день ее приезда сюда. Сестра толкала перед собой коляску, направляясь к главному корпусу. Коляска была пуста.

Дот нагнулась, чтобы собрать с земли упавшие заколки. Но в самый последний момент передумала. Она вдруг вспомнила старую сказку про Ганса и Гретхен, которые специально просыпали за собой хлебные крошки, чтобы их потом было легче отыскать. Кто знает, может, и малютке Грейси эти заколки помогут найти дорогу к своей маме. Дот собрала все заколки в одну кучку и аккуратно присыпала их мелкими камешками. Быть может, в один прекрасный день эти крохотные металлические стрелки укажут маленькой девочке правильный путь в поисках матери. Потом Дот, намеренно отворачивая свой взгляд от красивого домика привратницкой, старательно разровняла граблями те борозды, которые остались от обуви молодой женщины, когда ее тащили обратно, в здание приюта. Лучше не думать о том, что за драма только что разыгралась в стенах этого домика, обвитого со всех сторон цветами. А ведь посмотришь со стороны и поверишь, что это место, где живут только радость и красота. А на самом деле…

Ночью, уже после того, как был выключен свет, обе девушки молча лежали, каждая в своей кровати.

Но вот Сьюзен слегка пошевелилась, стала поправлять свой матрас.

– Вообще-то она мне никакая не подруга! Но все равно это мрак! Ведь ей только шестнадцать лет! Представляешь, столько бедняжка отмучилась, пока носила свой плод… сердце, всякие нервные встряски, депрессия… И в конце – ничего! Даже ребеночка нет! Все получается впустую… Жестоко это как-то! Представляю, как ее там утешала сестра Кайна… Все эти ее речи типа «На все воля Божия…», кого такими словами утешишь?

– Сюзи!

– Что?

– А как они отнимают младенцев? Я сегодня видела, как одна молодая женщина везла своего ребеночка на коляске в привратницкую.

Дот подумала, что никогда из ее памяти не сотрется ужасная картина, увиденная утром: молодую женщину с растрепанными волосами тащат в дом, как последнего горького пьяницу.

– О, у них тут делается все очень быстро. Машина работает, как автомат. Ведь ты же при поступлении сюда уже подписала все бумаги, которые развязывают им руки: позволяют начать процедуру усыновления младенца сразу же после его появления на свет. Но в общем и целом все зависит от того, в каком состоянии малыш появился на свет, кто и откуда его будущие приемные родители. Ну, и другие мелочи. Словом, пару деньков на все это у них уходит. Могут задержать здесь тебя и на пару-тройку месяцев.

Дот закрыла глаза. Этого еще не хватало! Да она не задержится здесь ни на одну лишнюю секунду!

– У монахинь есть список бездетных супружеских пар, мечтающих об усыновлении ребенка. Все это добропорядочные люди, регулярно ходят в церковь и делают крупные пожертвования на церковные нужды. Вот такие и получают наших детей в первую очередь. Все просто!

– А мы имеем право выразить свое мнение? Сказать, к примеру, кого бы ты хотела видеть в качестве приемных родителей своего ребенка?

– Боюсь, подруга, такого права у нас нет! Хотя, насколько мне известно, тебе позволят взглянуть на этих людей, если ты сильно захочешь. Через такую маленькую дырочку в стене… Но лично я не вижу в этом никакого смысла. Для меня все предстоящее – это обычная деловая сделка. Я вам отдаю своих деток, а вы возвращаете взамен мою свободу. Вот и прекрасно!

– А я вот не хочу никому отдавать своего ребенка! И чем ближе этот момент, тем мне все страшнее и страшнее.

– Дот! Для того чтобы девушке позволили оставить при себе ребенка, ее родители платят за это дополнительную сумму, и немалую. Точно такую же, как платят за усыновление приемные родители детей. Но некоторые родители, которые отправили сюда своих беспутных дочерей, в конце концов сменяют гнев на милость и платят еще раз за то, чтобы ребенок остался в семье.

«Ну это не про моих родителей», – подумала про себя Дот. Даже если бы у них и были деньги, они бы не заплатили ни пенни за то, чтобы оставить ребенка. Да и в целом мире нет, пожалуй, никого, кто бы мог помочь ей. Никого!

– Но есть и такие отчаянные, – продолжила свой монолог в темноте Сьюзен, – которые покупают за десять фунтов билет на пароход и отправляются в Австралию. Там ведь люди позарез нужны!

– В Австралию? – живо откликнулась Дот. Что она знает про эту Австралию? Да в сущности, ничего! Разве что она находится на другом конце света и что там полно змей и крокодилов.

– Да, моя девочка, в Австралию! Ты покупаешь за десять фунтов билет, и тебя вместе с твоим хныкающим отпрыском грузят на какую-нибудь грязную посудину, забитую до отказа людьми, и ты долгих несколько месяцев барахтаешься в воде, постепенно сходя с ума, пока в один прекрасный день ваша развалюха не пристает к берегу. Ну а там уж и будущее твое прорисовывается во всей своей полноте. Выходишь замуж за кого-то из местных, за какого-нибудь неуча, который занимается разведением овец у себя на ферме. Словом, он забирает тебя и увозит в свою глушь где-нибудь посреди пустыни, и поминай как звали! Но еще надо живой добраться до берега! А там уже новые испытания начнутся: изнуряющая жара, на которой можно поджариться живьем, насекомые всякие кусачие, жизнь в хижине безо всяких удобств… А из радостей разве что возможность делить постель с мужиком, которому ты будешь до гроба благодарна лишь за то, что он на тебе женился. А у того тоже других возможностей обзавестись женой не было. Вот он и купил себе по случаю и недорого английскую птичку, которую уже попользовал кто-то другой. Попользовал и бросил!

– Да, не очень веселая история получается!

– Какое уж тут веселье, Дот? Это же медленная смерть, пожизненный приговор! Вот что это такое! Нет уж! Ни за что на свете я бы в ту Австралию не поехала! Вот если бы меня позвали в Нью-Йорк, так это другое дело! Туда бы я пулей помчалась… Всегда мечтала попасть в Нью-Йорк! И когда-нибудь обязательно попаду!

Дот молча повернулась к стене и постаралась уснуть. «Ах, Сол, Сол! Зачем же ты так поступил со мной? И почему именно со мной?»

Глава восьмая

Монашенки пели в небольшой часовне, расположенной рядом со зданием приюта. Красивая нежная мелодия лилась под сводами, пробуждая в сердце одновременно и радость, и грусть. Звуки кантаты долетали и до слуха девушек, которые копошились в центральном холле, наводя там блеск и чистоту. Дот опустила палец с тряпкой в банку с мастикой, зачерпнула оттуда немного мастики и принялась натирать ею очередную ступеньку лестницы. Она работала на четвереньках, слегка придерживая свой живот полами рабочего халата, чтобы тот не елозил по полу. Ритмично двигаясь вправо-влево, она чувствовала, как толкается в животе ее ребеночек. Вполне возможно, своим локотком. Потому что недоволен этой качкой, потому что она мешает ему спать. Потому что он вообще любит тишину и покой. Но такое, пожалуй, случалось лишь раз в неделю, когда Дот нежилась в теплой ванне. Настоящая роскошь! Вот тогда малыш наконец утихал и безмятежно погружался в сон, словно и на него так же благотворно действовала теплая вода. В такие минуты Дот старалась гнать из собственного воображения всякие красочные картинки морских пейзажей на Карибах. А ведь когда-то она на полном серьезе мечтала о том, что каждый день после завтрака будет плескаться в водах Карибского моря.

Сьюзен, работавшая неподалеку, приподнялась на цыпочках, чтобы смести пуховкой паутину и пыль с настенного светильника, заметную разве что орлиному взгляду сестры Кайны. Но для начала она осторожно сняла с держателя стеклянный светильник, как ее и учили, а потом прошлась метелкой по внутренней части колпака, вытрясая оттуда пыль. В тот момент, когда она собиралась снова водрузить абажур на прежнее место, ее тело неожиданно свело конвульсией. Руки непроизвольно дернулись, и стеклянный абажур упал на кафельный пол, разлетевшись на тысячи мельчайших осколков.

Дот подхватилась с лестницы и из последних сил ринулась к подруге, не обращая внимания на осколки под ногами. Она положила руку на поясницу Сьюзен и стала осторожно гладить ее по согбенной спине, пытаясь хоть как-то облегчить острую боль, пронзившую все тело Сюзи.

– С тобой все в порядке? – спросила Дот, стараясь ничем не выдать охватившей ее паники.

Сьюзен глянула на нее сквозь перья пуховки, и в этот момент по ее ногам полилась теплая вязкая жидкость, мгновенно образовав целую лужицу на черно-белых плитках пола.

– Все! – с трудом выдохнула Сюзи. – Началось! Скоро мы снова заимеем плоский живот и торчащие сиськи! – И громко заскрежетала зубами.

Дот невольно засмеялась, несмотря на нервозность, которая охватила их обоих.

– Пожалуйста, помолчи пока! Не напрягайся!

– Что здесь происходит? – раздался у них за спиной недовольный голос сестры Кайны. Она бросила холодный взгляд на осколки, валявшиеся на полу, потом перевела глаза на Сьюзен.

– По-моему, у нее начались схватки! – тихо обронила Дот и слегка прикусила нижнюю губу, не став ничего говорить о происхождении лужицы на полу. Все и так слишком очевидно.

– Распрямись, девушка! – твердым голосом скомандовала сестра Кайна. Сьюзен сделала попытку встать во весь рост, но в этот момент ее накрыл волной боли очередной приступ, и она снова согнулась почти пополам. Решительным движением монахиня схватила роженицу за руку и поволокла в сторону родильного отделения так быстро, как это позволяла ей сделать корчащаяся от боли Сьюзен.

– Немедленно все здесь убрать! – крикнула сестра Кайна, даже не оборачиваясь и не обращаясь ни к кому конкретно, предполагая, видно, что исполнять команду бросятся все, кто ее услышит.

Дот пролежала без сна почти всю ночь. Мысли о подруге не покидали ее ни на минуту. Зловещая тишина в комнате казалась удушающей. За последний месяц Дот привыкла к ночным шорохам и шумам на соседней постели: Сьюзен металась, стонала, постоянно поправляла матрас. Скрипели пружины, слышался треск соломы, то и дело громко хлопала крышка ночного горшка, потом содержимое выливалось в раковину, смывалось водой. Но все это означало, что она, Дот, не одна, что рядом с ней есть еще живая душа. Одиночество же неизбежно толкало к размышлениям, но ничего утешительного в собственных мыслях Дот не находила. Ибо то, как протекала ее жизнь сейчас, было самым настоящим кошмаром. Практически в ее жизни не осталось ни единой опоры, на которую можно было бы положиться. Родители отказались от нее сами, добровольно лишив ее и своей любви, и своей поддержки. И одновременно лишили ее крова в своем крохотном домике на Роупмейказ-Филдс. Сол… Сол тоже бросил ее. Последнее было особенно больно. Горечь утраты все еще была слишком остра. Именно по Солу она скучала и тосковала больше всего.

К утру Дот совсем извелась в ожидании новостей о Сьюзен. За завтраком она узнала, что роды у ее соседки были скорыми, прошли довольно легко, и она благополучно разрешилась от бремени, родив мальчика и девочку. И мать, и малыши чувствуют себя прекрасно.

После завтрака Дот опять отправили на улицу подметать дорожки. А она и рада была подышать свежим воздухом, а потому принялась тщательно приводить в порядок покрытую гравием дорожку. И тут же невольно вспомнила малышку Грейси и ее несчастную мать. Интересно, как она там сейчас? Дот осторожно подошла к тому месту, где упрятала заколки для волос, и незаметно проверила, на месте ли они. Заколки по-прежнему лежали там, где она их оставила в прошлый раз. И тут она услышала легкое покашливание у себя за спиной.

– Ах, Дот! Будь добра! Оставь на время свои грабли и помоги мне поднять и отнести вон туда тяжелый бак! – Это была сестра Агнесса. Она говорила нарочито громко, сделав особое ударение на слове «тяжелый», выразительно блеснув глазами в сторону большого бачка для мусора, который стоял перед ней. Бачок, когда туда глянула Дот, был абсолютно пуст. К тому же он не производил впечатление тяжелого. Ведь дотащила же его сюда сестра Агнесса одна, безо всякой помощи. Просто несла перед собой, и все.

– Вот этот бак? – непонимающе переспросила у нее Дот.

– Да, именно этот! – несколько раздраженно бросила ей в ответ монахиня.

– Но он же…

– Знаю-знаю! Он тяжелый! Но уверяю тебя, не так, чтобы очень!

Дот взглянула в округлившиеся глаза сестры Агнессы. Что это с ней? Такое впечатление, что она тронулась умом…

Дот осторожно прислонила грабли к стене, а потом взялась за одну ручку бачка. Монахиня схватилась за другую. Пару раз сестра Агнесса останавливалась, чтобы отдышаться, всем своим видом демонстрируя, что они тащат некий неподъемный груз. Хотя сам бачок был легче перышка. Они прошли до конца дорожки и свернули к площадке, на которой складировались корзины и бачки с мусором. Водрузив бачок на бетонированную подставку, сестра Агнесса огляделась по сторонам, и в этот момент она напомнила Дот школьницу-прогульщицу из числа ее одноклассниц. Так они обычно отправляли какую-нибудь девчонку постоять «на шухере», покараулить спортивную площадку, пока все остальные, спрятавшись где-нибудь за углом, а чаще всего в женском туалете, дымили сигаретами.

– Подожди меня здесь! – приказала монахиня и поспешила в сторону главного корпуса.

Оставшись одна среди бачков и корзин с мусором, озадаченная Дот какое-то время молча смотрела вслед, наблюдая за тем, как развевается на ветру апостольник сестры Агнессы. Но буквально через несколько минут она возникла снова, и не одна. Женщина вела за руку Сьюзен. В самый первый момент Дот с трудом узнала свою соседку по комнате. Разве что волосы и черты лица остались прежними… Вид у молодой женщины был крайне изможденный. Выражение лица подавленное. Она напоминала воздушный шарик, из которого только что выпустили весь воздух. Темные круги под глазами, плотно поджатые губы. Ни тени улыбки, ни ее обычного искрометного настроения.

– Ах, Дот! – выдохнула Сюзи, припав к ее груди. Дот, как могла, обняла подругу за плечи и прижала ее к своему объемному животу.

– Все в порядке, Сюзи! Все будет хорошо, моя родная! – принялась утешать она соседку, осторожно поглаживая ее по спине. А что еще можно сказать или сделать в таких случаях?

Неожиданно для Дот Сьюзен вдруг отпрянула от нее и, взяв подругу за обе руки своими исхудавшими пальцами, посмотрела ей прямо в лицо. Глаза ее были полны слез.

– Мне надо было во что бы то ни стало увидеться с тобой. Хочу поговорить с тобой, Дот! Постарайся выслушать меня внимательно, ладно? Для начала скажу так! Пожалуйста, забудь все то, что я тебе болтала раньше! Я была не права! Ах, как же я была не права! Когда я их увидела… своих малышей… – Голос ее сорвался и она замолчала, пытаясь побороть душившие ее слезы. – Они были такими хорошенькими. Я влюбилась в них сразу же! Да разве можно было их не любить? Ты должна бороться, Дот! Любой ценой! Бороться, и все тут! Ты была права, а я – нет! Я не поверила тебе, и вот что получилось! Мою доченьку они уже забрали! Увезли! Представляешь?!

Последние два слова Сьюзен уже почти выкрикнула. Ноги ее вдруг подкосились, и Дот с трудом удержала подругу, чтобы та не опустилась на землю. Сестра Агнесса стояла несколько поодаль, контролируя ситуацию на подступах. Мужественный поступок! Ведь она нарушила все мыслимые и немыслимые правила и нормы, поистине незыблемые законы монастырского приюта.

– А я уже и имя ей дала. Софи! А они забрали мою дорогую девочку! Если бы ты знала, как это тяжело! Я не смогла вынести! Но вот моего сыночка… Николаса… они ни за что его не получат! Нет! Мы с ним отправляемся в Австралию! Я беру билет за десять фунтов. И мне наплевать на все на свете, лишь бы мой сыночек был рядом со мной! И не надо мне никакой развеселой жизни! Хочу всего обычного! Ты была права! И мне все равно, где жить, за кого выходить замуж… главное – чтобы мой ребенок был со мной! А когда я смогу, то отыщу и Софи! Я найду ее, богом клянусь! Отыщу, чего бы это мне ни стоило… но я верну свою дочь! Обязательно! Софи тоже будет со мной!

Рыдания заглушили последние слова Сьюзен, и ее речь стала бессвязной.

Сестра Агнесса резко повернулась в сторону девушек и громко хлопнула в ладоши, предупреждая об опасности.

– Быстро! Ступай отсюда прочь! – прикрикнула она на Дот, словно прогоняя надоедливое животное.

Дот торопливо зашагала в сторону здания приюта, не поворачиваясь и не оглядываясь на центральный вход. Она взяла грабли и вцепилась в них обеими руками. Слезы ручьем лились по ее лицу. Раздавленная, убитая горем Сьюзен произвела на нее просто жуткое впечатление. Дай ей Бог всего! Ей и ее маленькому сынишке Николасу… чтобы все в их жизни сложилось так, как ей хочется. Дай ей, Боже, хоть крупицу счастья, взмолилась Дот, мысленно обращаясь к небесам. И сделай так, чтобы в один прекрасный день Сюзи сумела найти и вернуть свою дочь Софи. И уже в который раз, и особенно сейчас, после разговора с подругой, Дот подумала, что, возможно, Австралия и билет туда стоимостью в десять фунтов – это выход и для нее самой.

До конца срока беременности Дот оставалась в комнате одна. На место Сюзи так никого и не подселили. Зато сейчас у нее появилась возможность подолгу разговаривать со своим малышом, лежа в темноте без сна.

– Так что же нам делать, мой дорогой человечек? Тоже уехать в Австралию? Я ведь даже понятия не имею о том, как сложится наша тамошняя жизнь. Но зато ты будешь со мной! Ты же знаешь, как я любила твоего папу! Очень любила! И тебя люблю! Знаешь, что, детка? Давай рискнем! Запрыгнем на палубу парохода. Сколько раз я наблюдала за тем, как это проделывают матросы в порту! И в путь-дорогу! Поедем и будем жить… в болоте… в пустыне… Как полагаешь? Одного я не вынесу, это точно, – снова вернуться в родительский дом на Роупмейказ-Филдс. Даже представить себе не могу, что я снова сяду с ними за один стол пить чай, а отец в это время, как обычно, отгородится ото всех газетой, и Ди будет осторожно толкать меня ногами под столом. Я не смогу жить с ними так, как будто ничего не случилось. Потому что на самом деле случилось! И моя жизнь уже никогда не будет прежней. И это грустно, с одной стороны… потому что, несмотря ни на что, моя прежняя жизнь, она была славной… Да, обычной, но мне было хорошо. Вот, наверное, поэтому нам и стоит уехать и начать все сначала.

* * *

Одиннадцатого ноября, аккурат на День маков, Дот проснулась утром от болей в спине. Поначалу это ее ничуть не насторожило. Матрас был хуже некуда, сплошные бугры и ямы. А потому более или менее комфортные ночи, проведенные на нем, были редкой удачей. Она слегка потянулась и уже приготовилась снять с себя ночнушку и начать одеваться, как вдруг, к своему ужасу, обнаружила, что обмочилась. И сразу же поняла: нет, не обмочилась! Воды отошли! Вот оно, начинается! Дот глянула на Распятье, висевшее над кроватью, и безвольно опустилась на матрас.

– О боже! Помоги!

Родильная палата оказалась совсем крохотной комнаткой. Не такую она себе представляла. И почти совсем пустая. Сверху свисала лампа, прикрепленная к потолку железными цепями. Яркий свет бил прямо в глаза. Обитые дерматином двери не имели ручек, закрывались и открывались на пружинах. Поначалу эту смутило Дот. Получается, что каждый может заглянуть сюда и поглазеть на то, что происходит. Но, по мере того как схватки стали учащаться, ей уже стали безразличны подобные пустяки. Крохотная детская колыбелька с пологом из зеленой ткани, похожая издали на неглубокий шезлонг, стояла на столе рядом. Приготовили для малыша, догадалась она. Для ее малыша! Дот почувствовала прилив радостного волнения.

Она лежала на кровати-каталке, широко раздвинув ноги, каждая из которых была вдета в петлю, похожую на стремя, и закреплена в ней под большим углом. Темный хлопчатобумажный халат с застежкой на спине уже успел сбиться до самых плеч, а потом комом сползти на живот. Рядом с кроватью стояла покрытая ржавчиной тележка, на которой лежал баллон с кислородом. Или с какой-то воздушной смесью. Из верхней части баллона тянулась зеленая трубочка, подсоединенная к маске. Дот подумала, что она совсем не отказалась бы от глотка чистого воздуха или чего-то там еще, чем заполнен этот баллон.

Сестра Агнесса сосредоточенно перебирала инструменты на подносе, раскладывая их в установленном порядке. Инструменты негромко позвякивали при каждом движении и отсвечивали ярким блеском всякий раз, когда на них попадал луч света. Оставалось лишь надеяться на то, что, может быть, они и не понадобятся.

– Ну, как у нас тут дела? – Сестра Агнесса приблизилась к роженице и отбросила влажные пряди волос с ее лица.

– Все хорошо, сестра Агнесса! Спасибо… и еще раз спасибо… что позволили мне помочь вам оттащить бачок с… мусором…

Тяжелое прерывистое дыхание мешало говорить. Слова вырывались по одному.

– Все хорошо, Дот! Не волнуйся!

Обе женщины обменялись понимающими взглядами.

В следующие полчаса на Дот все же надели кислородную маску, закрепили на голове эластичными завязками и велели глубоко дышать. Смесь газов, которыми был заполнен баллон, имела легкий металлический привкус, но вот первая порция кислорода поступила в кровь, и постепенно перед глазами Дот все стало расплываться, голоса присутствующих тоже зазвучали глуше, будто они вдруг взяли и ушли далеко-далеко от нее, на другой конец здания. Дот почувствовала, как наливаются свинцом ее конечности. Конечно, кислородная маска на какое-то время помогла ей, слегка притупила боль, но разве это сейчас главное? Ткнув пальцем в зеленую трубочку, она неразборчиво пробормотала из-под маски:

– Это может повредить малышу!

Маску сняли. Сестра Агнесса взяла Дот за руку, помогая ей справиться с очередной схваткой.

– Помни, что я говорила тебе, Дот! Дыши! Дыши глубже! Секрет хороших родов прост: дыхание. Хорошо! Вот так! Глубже! Еще глубже!

Дот всецело сконцентрировалась на подсказках сестры Агнессы и старалась изо всех сил. Но вот схватки участились, накатываясь одна за другой, и Дот уже просто не успевала сделать даже один глубокий вдох в промежутках между ними. Да и боль, пронзающая все тело, впиваясь в плоть, словно острый нож, была почти невыносимой. Сознание стало путаться, Дот уже не могла отслеживать работу своих легких, фокусировать внимание на том, как реагируют ее мускулы. Сейчас в свои права вступила боль, всепобеждающая, всеобъемлющая, она снова и снова накрывала ее целиком, с головой, а когда вдруг слегка отступала, то это был такой благословенный момент, такой миг счастья, что Дот мысленно благодарила всех и вся за эту короткую поблажку, помогающую ей хоть немного собраться с силами перед тем, как начнется очередная атака.

И вдруг резкий толчок между бедрами. К своему удивлению, Дот поняла, что кричит. Правда, ее крик больше похож на такой тоненький писк. Доктор подошел к ее изголовью.

– Мы вкололи вам петидин. Это сильный анальгетик. Он поможет вам слегка расслабить мускулатуру и немного снимет боль. Через пару минут вы уже почувствуете, что вам стало легче. Потерпите чуть-чуть!

Схватки действительно пошли медленнее. Что это? Затишье перед бурей?

Дот лежала вся в поту, влажные волосы прилипли ко лбу. Она из последних сил пыталась унять дрожь в ногах, чувствуя приближение нового приступа. Она дышала глубоко, словно хотела омыть воздухом все свое тело. И вдруг она увидела перед своим мысленным взором лицо Сола. Он улыбался. «Ты моя девочка!», – услышала она его ласковый голос и тоже улыбнулась в ответ. Острая боль в пояснице, вулкан боли, которая словно лава разлилась по всему тазу. Но на сей раз это было как-то иначе, и Дот инстинктивно поняла, что все! Это последний толчок! Одна, две, три секунды, и все ее тело с облегчением содрогнулось. Она в изнеможении откинулась на тонкую подстилку. Такое чувство, будто ее только что выпотрошили, как того цыпленка. Она не ощущала собственных костей, все вдруг стало мягким, эластичным, податливым. Она молчала. Ей вдруг стало покойно и хорошо.

Доктор приподнял новорожденного. Ее ребенка! Красивый мальчик! Мальчик! Темные густые кудряшки покрывали всю его головку. Дот расплакалась, глядя на малыша. Он был само совершенство, ее сын! Их сын! Ах, в этот момент она бы отдала все на свете, чтобы сейчас рядом с ней стоял Сол. Чтобы это он, а не добрейшая сестра Агнесса, держал ее за руку.

Малыша перепеленали и вручили ей.

– О боже! Спасибо! Вы только взгляните на него! Он такой красивый!

Дот слегка отодвинула пеленку и взглянула на личико новорожденного. Ее сын! Какой же красивый у нее сын! Расфокусированный взгляд его больших глаз вдруг стал почти осмысленным, когда она поднесла его лицо к своему, чтобы поцеловать. Она ощутила губами мягкую и нежную кожу, а его красиво очерченный ротик, похожий на розочку, казалось, запечатлел ответный поцелуй на ее щеке. Она осторожно вложила палец в его крохотную ручонку, и он тут же попытался схватиться за него. А какие у него миниатюрные ноготки! Дот снова низко наклонила лицо к его личику, вдыхая теплый аромат его тельца. Божественный запах любви и невинности с едва уловимой ноткой корицы и специй.

Сестра Агнесса с улыбкой наблюдала за ними. И тоже согласилась с молодой мамой: да, ребенок действительно очень красив.

На пару часиков Дот забылась коротким сном, а ее сынишку в это время уложили в плетеную колыбельку для новорожденных и отнесли в детскую. Там уже было несколько малышей в кружевных чепчиках. Они лежали в своих кроватках, кто-то негромко попискивал, кто-то жевал свой кулачок.

Через какое-то время молодая сестра вкатила коляску с ребенком и осторожно поставила ее рядом с кроватью Дот. Соседке по палате тоже принесли ее младенца. Дот взяла на руки сына и прижала к груди. И он тут же на короткое мгновение распахнул свои глазки. Они были яркого небесно-голубого цвета! Малыш прижал свои ручки и ножки к тельцу, упершись крохотными кулачками в подбородок. В этой позе он был необыкновенно похож на прелестного маленького херувима. Какие у него красивые, полные губы, и такие румяные… Кожа его стала темнее, чем тогда, когда он только-только появился на свет. Сейчас она была почти такой же смуглой, как у его папы.

– Привет, мой мальчик! Привет, мой самый красивый мальчик на свете! – Дот расцвела в улыбке при виде личика своего сына. И подумала с восторгом: «Господи! Как же это возможно произвести на свет такое совершенное творение!»

Малыш неожиданно расплакался, но без слез. Он еще пока не знал, что такое слезы. Просто стал хныкать тоненьким голоском, чего-то требуя. Дот мгновенно догадалась, чего именно он требует. Она торопливо расстегнула пуговицы ночной рубашки и поднесла его личико к своей груди. Его ротик жадно впился в ее сосок, и Дот даже губу закусила от неожиданности. Больно! И тут же расплылась в улыбке. Надо же! Она кормит грудью своего новорожденного сына. Да она совсем уже взрослая, самостоятельная женщина! И даже более того! Она – мама!

– Я люблю тебя, мой маленький Соломон! – Это имя соскользнуло с ее уст почти неосознанно, само собой, но как только она проговорила его вслух, все мгновенно обрело смысл и встало на свои места. Конечно же, она назовет своего сынишку Соломоном. И какая ей разница, как к этому отнесутся ее родители? Да кто угодно! Отныне ее не интересует ничье мнение. Тем более что они собираются в Австралию и, следовательно, могут позволить себе быть кем захотят. И называть себя как захотят. Австралия! Начало новой жизни. Прекрасной жизни! Кто знает, быть может, они все же будут когда-нибудь по утрам пить свежий ананасовый сок и купаться в теплых водах уже австралийского залива. Кто знает? Дот с улыбкой взглянула на сына и снова вложила свой палец в его ручку. И он тотчас же ухватился за него всем кулачком.

– О, да ты у меня просто богатырь! Мой маленький герой!

Дот взглянула на пальчики ребенка: длинные, тонкие, красивой формы. Пальцы музыканта, пианиста, такие же красивые и сильные, как и у его отца. Ребенок продолжал усердно сосать своими розовыми губками, похожими на два лепестка розы. Но вот струйка молока вытекла из краешка рта и потекла по нежному изгибу его щеки. Малыш уже крепко спал, он так и заснул, не выпуская мамин палец из своей ручонки.

Ближе к вечеру Дот перевели в маленькую комнатку рядом с детской. Так неожиданно было заполучить в свое распоряжение отдельное помещение. Но главное – и это было замечательно! – сейчас она могла видеть свою дорогого Соломона постоянно, в любое время дня и ночи. Тело ее тоже почти вернулось в нормальное состояние. Правда, живот все еще немного отвисал, а лифчик с трудом удерживал ускользающие из него маленькие грудки, но зато перестало ломить кости и почти полностью исчезли все те болевые ощущения, которыми сопровождались роды.

Самое удивительное – так это синхронность их с Соломоном действий. Не успевал он изъявить желание покушать, и у нее тут же появлялась струйка молока, словно Дот уже была изначально запрограммирована на выполнение всех его желаний. И безусловно, самые счастливые минуты были те, когда она могла держать своего сынишку на руках и кормить его. А уж видеть, как малыш заснул, прижавшись к ее груди, вообще было таким неописуемым счастьем, о котором она даже мечтать не смела. Чувствовать, как его тельце прижимается к твоему плечу, что может быть лучше? Вот оно, самое прекрасное ощущение в мире. И она с такой тоской возвращала малыша в коляску, когда его забирали от нее и увозили в детскую.

Когда Соломону исполнилось три дня, Дот, порывшись у себя в чемодане, извлекла оттуда пакет с отрезом голубой материи. И снова вспомнила свои слова, когда Соломон вручил ей этот подарок. «Я хорошенько подумаю и постараюсь сшить из этой ткани что-то стоящее, что-то такое, что будет всегда напоминать мне об этом дне».

Она разложила материю на столе, выровняла ее рукой и стала прикидывать, как раскроить детский комбинезончик. Она кромсала ткань ловкими пальцами заправского модельера, взяв за основу размеры крохотной распашонки. Изредка она инстинктивно прижимала материю к лицу, вдыхая в себя ее необычный запах. Этот запах напоминал ее о той прежней жизни, когда она была счастлива, работая простой продавщицей, и с радостью бегала на работу в свой любимый «Селфриджез». А вечерами с такой же радостью возвращалась домой, где ее уже поджидал свежезаваренный чай, приготовленный для нее мамой. А потом Дот снова вернулась мыслями в тот незабываемый день, когда Сол купил для нее эту ткань. И почему-то сразу же вспомнилась ее близкая подруга Барбара. Господи! Как же они сейчас далеки друг от друга. Дот проворно сметала отдельные детали воедино и принялась сшивать их уже вручную, старательно отслеживая, чтобы каждый шовчик получился ровным и аккуратным. Ее малыш должен выглядеть самым красивым, когда они прибудут в эту самую Австралию. Какая ирония судьбы, размышляла Дот, занятая шитьем: ведь, по сути, это ее первая эксклюзивная модель марки «Кловер». Она провозилась с комбинезоном почти до рассвета, но зато к утру четвертого дня пребывания Соломона на этой земле первый в его жизни нарядный костюмчик был уже готов.

Сестра Кайна передала через монахинь, трудившихся в родильном отделении, чтобы Дот пожаловала к ней в кабинет. Дот не заставила себя ждать и поплелась по длиннющему коридору на встречу с сестрой Кайной. Настроена Дот была решительно, ибо у нее уже был наготове свой план, а потому она не боялась тех острых углов, которые неизбежно возникнут в ходе предстоящего разговора.

– Садись сюда, Дот! – указала ей глазами сестра Кайна на единственный стул, стоявший в комнате. А куда же еще, подумала про себя Дот, будто здесь полно других стульев или кресел.

– Хорошо выглядишь!

– Спасибо! Я и чувствую себя хорошо!

– Вот и прекрасно! – Монахиня немного помолчала, потом сняла очки. – Нам с тобой предстоит соблюсти еще пару формальностей, и с ними никак нельзя тянуть. Во-первых, нужно дать ребенку имя.

Дот невольно улыбнулась, вспомнив того, кого монахиня официально назвала «ребенком». Слава богу, у ее малыша уже есть имя. Его зовут Соломоном. Ее маленький Соломон, вестник мира!

– И еще одна хорошая новость! У нас уже есть на примете супружеская пара. Они из Канады. Сейчас находятся в Лондоне. Он – профессор, оба, и муж, и жена, работают в университете. Они согласны усыновить малыша.

Дот слегка откашлялась и сделала глубокий вдох.

– Я уже успела дать имя своему сынишке. А что касается его возможного усыновления другими людьми, то боюсь, что у меня несколько иные планы. Они изменились. Я не отдам своего ребенка в чужие руки. Пожалуйста, поблагодарите эту чету за их благородное намерение, но мальчик остается со своей мамой.

Некоторое время сестра Кайна машинально играла со своими очками, потом облизала тонкие губы и еще немного помолчала, прежде чем начать говорить.

– Что случилось, Дот? Изменились обстоятельства? Или что? Разве ты в состоянии воспитывать ребенка одна?

– Все просто! Если честно, то я никогда не хотела отказываться от своего малыша. Никогда! И все время надеялась, что сумею найти какой-то выход из сложившейся ситуации. И такой выход нашелся! – Дот улыбнулась почти озорной улыбкой: как-никак, а ей все же удалось обвести вокруг пальца эту ужасную систему. – Я собираюсь приобрести билет стоимостью десять фунтов. До Австралии! – Она решительно вскинула подбородок вверх. Сьюзен абсолютно права! Разве мало матерей-одиночек в мире? И все как-то растят своих детей. Вот и она вырастит! Чем она хуже других?

Несколько секунд сестра Кайна хранила молчание, потом негромко хмыкнула, издала короткий смешок и наконец расхохоталась во весь голос. Она смеялась так заливисто, так весело, что называется, от души, смеялась и все никак не могла остановиться, пока не закашлялась. Тяжело сопя, стала бить себя в грудь кулаком, пытаясь восстановить дыхание.

– Ох, ты, боже мой! Дай мне силы! Это и есть твой «выход»? Билет за десять фунтов до Австралии?

Дот почувствовала, как к щекам прилила краска, в животе неприятно заурчало. Нет, совсем не таким псевдокомичным представляла она себе разговор с сестрой Кайной.

– Да! Мы едем в Австралию! – повторила она уже без прежнего вызова в голосе и опустила голову так низко, что подбородок почти уперся в грудь.

– Простите, мисс Симпсон, но вынуждена вас огорчить. А заодно и напомнить, что вы повели себя не вполне порядочно! Вначале вы добровольно подписываете бумаги, и не просто бумаги, а юридические документы, согласно которым вверяете будущее своего ребенка и дальнейшие заботы о нем церкви. Это во-первых. А во-вторых, по нашему общему разумению, мальчику будет гораздо комфортнее расти и воспитываться в семье профессора и его прелестной жены, чем находиться на вашем попечении…

– Что вы хотите этим сказать? И как можно говорить такое? Какая мне разница, чем человек зарабатывает себе на жизнь? Я – мать! А что может быть лучше для ребенка, чем быть рядом с матерью?

Дот отчаянно пыталась контролировать каждое свое слово и свое дыхание. Она должна оставаться спокойной, должна сохранять спокойствие до тех пор, пока не разберется с этим делом до конца.

– Подумай сама, Дот! Ребенок получит прекрасное образование, он будет иметь все, что только можно купить за деньги. Будет путешествовать по всему миру, у него будет интересная, насыщенная событиями жизнь. Тебе и надеяться нечего, что ты сможешь дать ему хоть тысячную долю того…

– При чем здесь все это? Зачем мне на что-то надеяться? Я – его мать! Какая мне разница, сколько у этих профессоров денег. За деньги не купишь счастья! Я и сама выросла в семье, где никогда не было лишних денег…

– Оно и видно! И вот что ты сотворила со своей жизнью! Не самый поучительный пример для других, не так ли?

Дот почувствовала, что плачет. Она была расстроена, уничтожена, убита, ее переполняла злость.

– В любом случае я не изменю своего решения, кто бы что мне ни говорил. Меня мало волнует, что подумают другие люди! Я забираю своего ребенка, и мы уезжаем в Австралию! Я возьму этот билет в десять фунтов до Австралии!

Сестра Кайна снова водрузила на нос очки и сделала короткую паузу перед тем, как нанести решающий удар.

– Вынуждена вас огорчить, мисс Симпсон, но таких билетов для вас просто нет!

– Нет, есть! Не пытайтесь меня обмануть! Я знаю это наверняка! Я знаю, что такой билет получила Сьюзен!

– Все верно! Она получила такой билет! Тогда мне придется сформулировать свою мысль яснее. Билетов до Австралии нет для таких девушек, как вы, и для таких младенцев, как у вас.

Последовало секундное молчание, необходимое для того, чтобы Дот смогла переварить услышанное.

– Что вы имеете в виду под этим «для таких младенцев, как у вас»? Мой сынок – само совершенство!

Лицо Дот исказила гримаса плача.

– Думаю, ты прекрасно понимаешь, Дот, что именно я имею в виду. Давай не будем усложнять и без того достаточно непростую ситуацию. И пожалуйста, впредь не ставь меня в неловкое положение, заставляя называть вещи своими именами. Но скажу тебе одно! Великое счастье для малыша, что вообще нашлась супружеская пара, согласная усыновить такого младенца, как твой. Ибо большинство таких деток уже изначально обречены на сиротство. Эти люди хотят усыновить твоего ребенка, они сделают это, и ты не сможешь помешать им. Мой тебе совет, Дот! Постарайся в ближайшие дни дистанцироваться от малыша, насколько это возможно. Тогда тебе будет легче перенести разлуку с ним.

Внезапно Дот почувствовала необыкновенную легкость во всем теле. Она обеими руками вцепилась в стул, чтобы не потерять сознание. Глухие удары сердца отдавались болью.

– Вы не получите его! Я не отдам его вам! Не отдам! Никто не посмеет забрать у меня моего сына! И все эти бумаги, которые я подписывала, они ничего не значат! Я в это время держала пальцы скрещенными! Вот и получается, что я ничего не подписывала!

Последние слова Дот уже почти выкрикнула.

Сестра Кайна устало прошлась рукой по своему лицу.

– Не говори глупостей, дитя мое! Скрещенные пальцы! Да уж! Весомый аргумент, ничего не скажешь!

Сестра Мария услышала крики Дот и слегка приоткрыла дверь в кабинет.

– У вас все в порядке, сестра Кайна? – Молодая монахиня взглянула на Дот, которая в этот момент была похожа на разъяренную тигрицу, приготовившуюся к прыжку.

– Все хорошо, сестра Мария. Спасибо! Пожалуйста, проводите мисс Симпсон обратно в комнату.

Сестра Мария помогла Дот подняться со стула.

– Вы его не получите! Богом клянусь! Вы не отнимете у меня Соломона! – Лицо Дот исказила гримаса отчаяния. Ноги подкосились.

Сестра Кайна сняла колпачок со своей авторучки и слегка склонила голову набок.

– Повтори еще раз имя малыша! – проговорила она так спокойно, будто уточняла число месяца. Истерика Дот ее ни капельки не взволновала.

Слезы градом полились по лицу Дот, они душили ее, мешая говорить.

– Соломон… Его зовут Соломон! – проговорила она заплетающимся языком, словно пьяная.

«Симон», пометила сестра Кайна в соответствующей графе. В конце концов, эти имена очень созвучны.

* * *

Дот развернула желтое вязаное одеялко, в которое был запеленат ее малыш, и достала из-под него махровый подгузник, застегнутый булавкой с голубой головкой. Все правильно! Девочкам – розовое, мальчикам – голубое. Она положила ребенка себе на колени и стала медленно перебирать пальцем все десять крохотных пальчиков на его ножках. Потом начала осторожно гладить его коленки, прошлась вверх-вниз по его ручкам. Малыш полусонно перебирал в воздухе пальчиками, она поднесла его к своему лицу и поцеловала вначале в носик, потом в закрытые глазки, затем перецеловала все его личико от одного уха до другого. Стоило ее только подумать о том, что приближается момент расставания с ним, и у нее тут же перехватывало дыхание. Она, в прямом смысле этого слова, не могла сделать вдох-выдох. А потому Дот старательно гнала от себя мысли о неизбежном.

Она укачала малыша на руках, и он заснул, так она и держала спящего сына, крепко прижимая к себе, нарушив при этом установленное правило. Малыши должны спать только в своих кроватках в детской. Но ей было глубоко наплевать на все их правила. Пусть только попробуют сейчас отобрать у нее спящего сына!

– Соломон! Я хочу убежать с тобой. Завернуть тебя в одеяльце и унести отсюда прочь. Но у меня нет денег даже на автобусный билет до Саутенда. И что мне делать? Я же не могу ночевать на улице… С тобой – тем более… И я боюсь, что если они отыщут нас, то отнимут тебя у меня и передадут людям, которых я даже не знаю. И тогда я навсегда потеряю твой след… А так… так я хоть знаю, кому они тебя отдают, знаю, что те люди позаботятся о том, чтобы у тебя была чудесная жизнь…

Дот осторожно поцеловала малыша в макушку.

– Я хочу, чтобы ты знал, мой мальчик, что ты совершенно невероятным образом изменил всю мою жизнь. Может, у меня и не получилось стать твоей мамой навсегда, но те две недели, которые я была ею… я их никогда не забуду. Никогда! И потом целых девять месяцев ты принадлежал мне и только мне. Ах, какое это было замечательное время! Ты такой красивый, Соломон! Хочу, чтобы ты знал, сынок. Несмотря на то что твой папа бросил нас, ты был зачат в любви. Нас с твоим отцом связывало по-настоящему глубокое и искреннее чувство, пусть оно продлилось не так долго, как того хотелось бы. Запомни мои слова, сынок, запиши их навечно в своей памяти и вспоминай, когда вырастешь и станешь большим. Я знаю, ты будешь большим и сильным мальчиком, и у тебя будет прекрасная жизнь. И все же постарайся и запомни меня, Соломон, запомни эти прекрасные дни, которые мы провели вместе. Запомни! Потому что я, малыш, буду помнить о них до самой своей смерти.

Дот покормила Соломона и долго не отпускала от себя, прижимая к груди. Она рисовала пальцем на его спинке какие-то маленькие кружки, обнимала, обволакивала со всех сторон. И все время шептала что-то ему на ухо в отчаянной надежде, что ее слова запечатлеются где-то в глубинах его подсознания и всплывут в памяти в нужный момент его жизни.

Сестра Мария негромко постучала в дверь, а потом осторожно просунула голову в комнату. Дот знала, что именно монахиня собирается сказать ей, и по лицу полились слезы. Горячие капли катились по щекам, казалось, прожигая их насквозь, душили, мешая говорить.

– Супруги Дьюбос будут здесь через пару часов, – начала монахиня не совсем уверенным тоном. – Если у вас хватит сил собрать малыша и отвезти его до привратницкой самой, это будет замечательно. Но, если вы не можете, Симона отвезет кто-нибудь другой.

Судя по всему, сестра Мария не в первый раз в жизни произносила эту речь. Дот вспомнила вдруг, с каким достоинством держалась та молодая мать, сопровождая свою дочь Грейси. Она безупречно выполнила свой последний материнский долг по отношению к девочке.

– Нет, у меня хватит сил! Я отвезу его сама!

Два часа пролетели, как одна секунда. Дот в последний раз искупала сына, умиленно наблюдая за тем, как он сучил ножками в теплой воде. Потом осторожно помассировала его тельце нежной муслиновой салфеткой, присыпала промежность тальком, надела подгузник и непромокаемые трусики, а сверху – белые ползунки. Все в строгом соответствии с инструкцией. Она покормила его в последний раз и снова поднесла его лицо близко-близко к своему, вдыхая в себя полной грудью выдыхаемый им воздух.

Нарядная коляска уже поджидала их у дверей. Дот осторожно положила сынишку на тоненький матрас с едва заметной вмятиной посредине. Скольких еще малышей до ее Соломона видела эта коляска! Грейс, Софи, сотни и сотни других… Она тщательно заправила края одеяльца, чтобы малыш не почувствовал никаких сквозняков, потом подняла верх коляски и в последний раз взглянула на спящего ребенка, чтобы запечатлеть его образ в своей памяти на всю оставшуюся жизнь. В ногах сына она положила голубой комбинезон, цвета неба над островом Сент-Люсия. После чего медленно двинулась по коридору к выходу.

Она не заметила девушку на последних сроках беременности, копошащуюся с граблями на дорожке. Она вообще ничего не видела перед собой. Сил хватало лишь на то, чтобы с трудом переставлять ноги, вначале одну, потом другую. И с каждым шагом привратницкая увеличивалась в своих размерах, становясь все больше и больше. Вот она замедлила шаг, еще раз поправила одеяльце, приподняв его почти до самого подбородка малыша. Потом наклонилась еще ниже и прошептала:

– Будь мужественным, мой мальчик! Будь сильным! Все будет хорошо! Вот увидишь!

Соломон даже не пошевелился в своем безмятежном сне.

Дот постучала, открылась боковая дверь. Она закатила коляску внутрь и очутилась в помещении, очень смахивающем на зал ожидания. Несколько стульев офисного типа примостились возле стены. В остальном комната показалась Дот абсолютно голой. Разве что портрет папы Иоанна XXIII на одной из стен. В углу комнаты была еще одна дверь, а слева от нее – металлическая решетка с небольшой подвижной крышкой. Сестра Мария взялась за ручку коляски. В первую секунду Дот схватила ее за запястье. Еще пять минут! Еще хотя бы пять минут! И тут же с ужасом поняла, что ей всегда теперь будет не хватать этих пяти минут, и молча кивнула головой.

– Проследите, чтобы они забрали с собой этот комбинезончик! – прошептала она хриплым голосом, ибо каждое слово стоило ей невероятных усилий.

Сестра Мария круто развернула коляску и направилась к двери в углу комнаты. Негромко постучала. Дверь тотчас же распахнулась.

Хотя Дот и твердила себе, что не будет смотреть через зарешеченное отверстие в стене на тех людей, которые станут приемными родителями Соломона, она тут же припала лицом к этой решетке, слегка сдвинув крышку в сторону. Мужчина и женщина, намного старше нее, лет под тридцать. Красиво одеты, оба улыбаются. Профессор полуобнимает жену за плечи, словно подготавливает ее к предстоящей встрече с ребенком. Она, в свою очередь, тоже кладет ладонь на руку мужа. Ворот ее блузки застегнут брошью в форме камеи, на ней элегантный костюм цвета верблюжьей шерсти. За ними стоит сестра Кайна, сцепив руки на груди. Она явно довольна собой. Внезапно Дот чувствует, как в ней поднимается волна ненависти к этой женщине, которая смеет называть себя служкой Господа.

Миссис Дьюбос при виде коляски хватается рукой за подбородок. Дот видит, как ее глаза наполняются слезами. Странным образом у самой Дот глаза остаются сухими. Сестра Мария достает младенца из коляски и передает его на руки женщине. Дот чувствует сильный спазм в груди.

– Ой, Симон! – восклицает женщина. – Вы только взгляните на него!

Она подносит младенца к своему лицу и целует его в личико.

«Пожалуйста! Не целуй там, где целовала я! – мысленно молит ее Дот. Потом обращается уже к сыну: – Помни, Соломон, о том, что я тебе сказала! Я люблю тебя! Помни меня!»

Вдруг острая боль в животе, будто кто-то вонзил в него нож. Впервые за все те семь месяцев, которые прошли с тех пор, как Соломон бросил ее, она больше не вспоминает его лицо. Отныне и навсегда его образ из ее памяти вытеснил образ их маленького сына. Именно его ангельское личико она будет помнить теперь до самой смерти.

Неожиданно миссис Дьюбос подходит к решетке, Дот непроизвольно отодвигается назад. Ей не хочется, чтобы ее заметили. Женщина говорит, обращаясь в пространство, прижимая сына Дот к своей груди:

– У меня нет подходящих слов, чтобы выразить вам свою благодарность. Огромное вам спасибо! От всего сердца спасибо! Буду рада послать вам фотографии или письмо…

Резким движением Дот закрывает крышкой отверстие в стене и безвольно опускается на стул, стоящий в углу. К чему эти слова? Все равно ведь у нее нет возможности получать и хранить фотографии сына. Ее родители сразу же придут в ярость при одном упоминании о такой возможности. Она сейчас чувствует себя такой отрешенной, странная легкость во всем теле. Такое ощущение, будто она парит под самым потолком и откуда-то сверху наблюдает за всем тем, что происходит здесь, внизу. За стеной слышны громкие голоса, восторженные восклицания. Следом долетает плач ребенка. Она затыкает уши и роняет голову на колени. Скорее бы закончилась эта пытка! Скорее бы…

Через пару минут в комнату заходит сестра Мария с коляской.

– Не могли бы вы, Дот, отвезти ее назад, в детскую?

Дот, подобно автомату, на негнущихся ногах поднимается со стула. Проводит рукой по матрасику, который все еще хранит тепло ее сына. Потом распрямляется, берется за коляску и выкатывает ее на улицу. Катит по дорожке, стараясь смотреть только перед собой, не думать о машине, стоящей у ворот, которая вот-вот умчит ее сына в новую жизнь. Конечно, у него будет гораздо лучшая жизнь, чем та, которую смогла бы обеспечить ему она сама. Но в самый последний момент, когда за ней захлопывается дверь привратницкой, она снова слышит плач малыша. Сынок! Глаза ее тоже наполняются слезами. Но что она может поделать?

Дот медленно вкатывает коляску в то крыло здания, где размещается детская. На входе ее поджидает сестра Агнесса.

– Давай мне, Дот! Дальше я сама отвезу!

Добрая сестра Агнесса! Она забирает коляску, слегка расправляет одеяльце и обнаруживает под ним, в самом уголке, небольшой лоскуток летнего синего неба. Дот проворно лезет рукой под одеяло и извлекает оттуда комбинезончик, который она так старательно шила для своего сына, аккуратно выверяя каждый стежок. Вот это уже действительно последняя капля!

Дот медленно сползла на пол и закрыла лицо комбинезоном. Звук, который вырвался из ее горла, был похож на стон раненого животного, а следом полились слезы.

Сестра Агнесса присела на корточки рядом с ней и ласково погладила по голове.

– Тише, тише, моя родная! Все будет хорошо! Все будет хорошо!

– Я хочу своего ребенка! Хочу забрать его! Пожалуйста! Пожалуйста! Помогите мне!

– Что здесь за шум? – В дверях появилась сестра Кайна, как всегда, с неизменной, словно приклеенной, улыбкой на устах.

Дот с трудом поднялась с пола, держась рукой за стену. В другой руке она держала комбинезон.

– Шум, говорите вы? Потому и шум, что мое сердце разбито! Да, разбито! Вот вещица, которую я специально сшила для него! Единственная вещь, которая бы осталась у него на память обо мне! Единственная! И вы не отдали ее этим людям! А ведь знали…

– Буду с вами откровенна, мисс Симпсон! Неужели вы думаете, что такие люди, как профессор Дьюбос и его жена, захотят наряжать своего сынишку в такое?

«Своего сынишку!» Подумать только! «Их сын…» Какое-то время Дот молчала, собираясь с силами и приводя в порядок свои мысли. А потом медленно начала:

– Ничего не могу сказать насчет того, что подумают мистер и миссис Дьюбос! Я – не университетский профессор, не могу судить так, как они. Но вот что я вам скажу! Да, у меня нет образования, это правда! Но у меня за плечами жизнь! Настоящая, полноценная жизнь! В отличие от вас, сестра Кайна! А вы укрылись за стенами этого приюта, но тем не менее беретесь судить каждую девушку, кто переступает порог вашего заведения. А ведь всем этим девушкам нужна ваша помощь, у них так же, как и у меня, просто нет другого выбора. Да и вам ли судить других? Что вы знаете о жизни? Беретесь рассуждать о вещах, о которых понятия не имеете! Разве вы знаете, что такое любовь? Беременность? Мне вас жаль, сестра Кайна! Честное слово, мне вас жаль! Вам не дано испытать наслаждения лежать в объятиях любимого мужчины перед полыхающим огнем камина… И при этом переживать состояние полнейшего покоя и счастья. Вы никогда не будете танцевать под песню, которую будет петь для вас сама Этта Джеймс! Вы – не человек, вы – исчадие ада, сестра Кайна! Если бы не добрейшая сестра Агнесса, это место тотчас же превратилось бы в самый настоящий ад. И вы еще что-то там твердите о том, что ваш бог – это бог всепрощения. Что ж, когда наступит час судить вас, помните, вам есть за что просить прощения. Злая, порочная ведьма!

Еще никто и никогда не разговаривал с сестрой Кайной в таком тоне. Она буквально онемела, ошарашенная тирадой Дот. Когда же она наконец пришла в себя, то лишь легкое дрожание пальцев на руках выдавало ее внутреннее волнение.

– Сестра Агнесса! Окажите любезность! Помогите мисс Симпсон упаковать свои вещи! И проводите ее до ворот! Она и так более чем злоупотребила нашим гостеприимством.

Часом позже у ворот приюта стояла очень необычная пара друзей. Сестра Агнесса смотрела куда-то вдаль и говорила, не обращаясь ни к кому конкретно. Глядя со стороны на ее прямую спину, стиснутые на груди руки, отрешенный взгляд, можно было бы даже подумать, что она распекает молодую девушку или очень холодно прощается с нею.

– Хочу, Дот, дитя мое, чтобы ты поняла, что твоя жизнь не кончается сегодня.

– Понимаю! – Дот взглянула на нее запавшими глазами.

– Я уверена в этом, Дот! Поверь мне, моя дорогая! Впереди у тебя еще долгая жизнь, не сомневаюсь, что в ней будет и много хорошего. Но вот что я скажу тебе на прощание! Не отворачивайся от Бога, не поворачивайся к Нему спиной! Даже в состоянии гнева, злости, обиды… помни! Бог всегда рядом! И Он всегда придет на помощь, если тебе это будет нужно. Ты родила на свет красивого мальчика, ты сегодня одарила таким необыкновенным счастьем бездетную семью… В их глазах, в их сердцах ты навсегда останешься их ангелом-хранителем. К тому же ты обеспечила своему ребенку такие великолепные возможности для дальнейшей жизни. Ты – замечательная девушка, Дот!

– А ведь он правда очень красивый, да?

– Да, моя дорогая! Он очень красивый! Мне так повезло, что я встретила тебя на своем жизненном пути и сама тоже стала частью твоей жизни. Желаю тебе только всего самого доброго! Удачи, любви, счастья… Господь с тобою, Дот Симпсон!

Дот кивком головы попрощалась сквозь слезы, застилавшие глаза, и благодарственно сжала руку сестры Агнессы.

– Спасибо вам за все! Я вас никогда не забуду!

– Забудешь, моя девочка! Обязательно забудешь! И хорошо сделаешь!

Глава девятая

Дот вошла в автобус, следующий маршрутом до станции Ватерлоо, села, зажав чемоданчик между ног. Странное ощущение – снова оказаться в городе. В приюте было так тихо, жизнь за высокими стенами, отгораживающими от окружающего мира, текла там совсем иначе. Она уже успела отвыкнуть от криков людей, от резких сигналов автомобильных клаксонов, невольно вздрагивая от визга тормозов и скрежета металла по мостовой. Нормальная городская жизнь пугала. Оказывается, за эти месяцы Дот попросту разучилась быть среди людей, сливаться с толпой и растворяться в ней. А ведь именно в толпе проще всего затеряться, стать незаметной. То, что ей сейчас и надо.

Спустя два часа после своего отъезда из Баттерси она уже тряслась в рейсовом автобусе под номером двести семьдесят восемь, который вез ее домой. Рассеянно глазела в окно на знакомые пейзажи. Вот проехали «Купеческий дом», и она даже успела подсчитать число ступенек, по которым несколько месяцев тому назад карабкалась в надежде разузнать новости про Сола. «А я думала, что он тебя обо всем проинформировал. Он не вернется сюда. Он уехал домой. Навсегда!» Странно, но ничего не шевельнулось в сердце Дот, когда она вспомнила эти слова матери Сола. У нее не сжалось сердце, не захотелось плакать… Теперь у Дот есть более весомые поводы для слез! Она успела испытать гораздо, гораздо более сильное горе, чем разлука с любимым.

Вот и знакомая с детства Нэрроу-стрит. На какое-то время Дот замешкалась, поплотнее укутав шарф вокруг шеи и запрятав в него подбородок. Ноябрьские холода уже давали о себе знать. Все эти улицы и улочки хожены-перехожены ею с детских лет. Она знает их до мельчайших подробностей, видела в любую пору года – и в дождь, и в снег, и в слякоть. Она может найти дорогу домой даже с закрытыми глазами, но сегодня чувствует себя здесь чужой. Нет больше той малышки, которая весело играла со своими сверстниками из соседних домов, возвращаясь домой перемазанная грязью с ног до головы. Нет больше той девочки-подростка, которая стащила тайком мамины выходные туфли на каблуках, чтобы покрасоваться в них на школьном вечере. Как же она тогда не переломала ноги, ковыляя по булыжникам мостовой! Увы-увы! Дот прежней больше нет! Будто пелена вдруг спала с ее глаз, и она увидела всю свою прежнюю жизнь без прикрас, во всем ее убожестве и нищете. Одно дело, когда воспринимаешь окружающее сквозь нечеткие линзы очков, сквозь розовую вуаль юности. Они размывают застарелую грязь, делают незаметными все детали нищенского существования, и тогда, да! – оно, это существование, кажется вполне сносным и даже до какой-то степени комфортным. Но теперь пелена спала, а вместе с ней рассеялись и все иллюзии касательно того, как именно протекала ее жизнь в родительском доме на Роупмейказ-Филдс.

Подхватив с тротуара свой чемоданчик, Дот направилась к дому. Точнее, к тому, что раньше было ее домом. На улице не случилось никаких перемен за время ее долгого отсутствия. Все так же умненький мальчик из дома номер двадцать девять катается на своем красивом крохотном «мини». И те же уличные фонари все так же тускло освещают ей дорогу. И те же собаки за теми же дверями откликаются звонким лаем на звук ее шагов, и те же голоса кричат им: «Заткнись, сукин сын!», а они все равно продолжают лаять, несмотря на все окрики. И так изо дня в день.

И неизменная миссис Харрисон встречает ее на своем боевом посту. Такое впечатление, что время здесь замерло, остановилось… Даже все то же пугающее объявление, от одного вида которого невольно хочется поежиться, по-прежнему болтается на стене ее пансиона. Это объявление – верный знак того, сколь многие в этом мире неугодны остальным. Такие, как ее малыш, они ведь никогда не получат билет в десять фунтов, по которому можно добраться до Австралии. Дот энергично встряхнула головой, гоня от себя прочь мысли о сыне. Она не должна думать о нем! Во всяком случае, не сейчас!

– Вернулась, Дот? Все в порядке?

Дот молча кивает в ответ.

– И как там на ферме?

Дот бросает на соседку рассеянный взгляд и молча проходит мимо. У нее нет сил даже для того, чтобы притвориться вежливой.

Потом вскидывает кулак, подносит его ко рту и делает глубокий вдох. Куда податься? Есть ли на всем свете место, куда она может сейчас убежать? Куда угодно! «Думай, Дот! Думай!» Нет! Ответ неутешительный. Такого места нет. Она закрывает глаза, а через секунду-другую уже стоит на пороге родительского дома. Стучит в дверь, ждет…

Дверь в заднюю комнату распахивается настежь, заливая прихожую потоками света. Выбегает Ди. Она смотрит через стекло и начинает подпрыгивать на месте.

– Дот приехала! Дот приехала! Вернулась со своей фермы!

Мать выбегает следом, пытается утихомирить младшую:

– Успокойся, Ди! Не кричи так! Дай ей хоть зайти и отдышаться после долгой дороги…

Да, дорога действительно была долгой, мысленно соглашается с матерью Дот. В ад и обратно! Тысячи миль пути…

Мать открывает входную дверь. Какое-то время мать и дочь молча смотрят друг на друга. Лицо Джоан вдруг искажает страдальческая гримаса. Ей невыносимо тяжело глядеть на запавшие глаза своей своенравной старшей дочери. Перед ней стоит не молодая женщина, а какая-то древняя старуха. Мать протягивает руки, чтобы обнять ее, но Дот отстраняется. Тогда Джоан подхватывает ее чемодан.

– Проходи, дорогая моя!

Ди возбуждена сверх всякой меры. Так и сыпет вопросами, прыгая вокруг сестры:

– Привезла мне подарок, Дот? А на тракторе ты каталась? Мама сказала, что ты даже научилась сама водить трактор. А как зовут фермерских ребят? А я уже выучила таблицу умножения до шести. Вот проверь! Задай любой вопрос, и я отвечу! Шестью шесть – тридцать шесть, шестью восемь – сорок восемь, шестью три – восемнадцать. Видишь? Могу и не по порядку! И на четыре, и на пять таблицу тоже выучила, сейчас учу на семь. И уже помню почти половину. Один на семь – семь, два на семь – четырнадцать… Взгляни на мою юбочку! Она пришита прямо к джемперу.

Ди перестала прыгать, слегка приподняла вверх свой свитерок, продемонстрировав коротенькую юбчонку в клетку, которая действительно соединялась со свитером, образуя некое подобие платья.

Дот с улыбкой слушала свою младшую сестренку. Она здорово подросла за то время, что они не виделись. И передний зуб у нее уже успел вырасти на том месте, где раньше зияла дыра.

– А ты сильно подросла!

– Еще как сильно! Я теперь в классе четвертая по росту. На первом месте – Алиса Макфаден, потом – Жозефина Уорд, Энни Смит, а четвертая – я!

Ди энергично прошлась ладошкой по стенке, наглядно демонстрируя, какого роста ее одноклассницы.

Дот не успевала следить за перемещениями сестренки. Она чувствовала себя совершенно разбитой.

На помощь пришла мать.

– Есть будешь? – Мать всегда и в любых обстоятельствах думала о том, что считала главным. Чем накормить семью? Как накормить? Сейчас Дот ее отлично понимала. У нее тоже с рождением сына первой мыслью стало, как покормить его. Стоило ей взять его на руки, и она тут же готова была приложить его к груди.

Дот отрицательно покачала головой. Само напоминание о еде вызвало у нее приступ тошноты.

– Тогда раздевайся и… – неуверенно начала мать, оборвав себя на полуслове. Интересно, что она хотела добавить, подумала Дот. «…Если остаешься с нами…» Как будто у нее есть выбор!

Мать подошла к ней поближе и стала расстегивать верхнюю пуговицу пальто, словно она маленькая девочка. Но Дот отстранила ее руку, сама сняла пальто и повесила его на вешалку. Ощущение того, что она чужая в этом доме, не проходило. Случайный гость, вот кто она здесь! Гость, который ждет, чтобы его пригласили пройти дальше.

Ди взглянула на старшую сестру и рассмеялась, прикрыв рот ладошкой.

– А у Дот сиськи мокрые! Сиськи потекли!

Дот глянула себе на грудь. На блузке четко обозначились два влажных круга.

– Я его в это время кормила! – тихо проронила Дот, и две крупные слезы выкатились из глаз и тут же добежали до уголков губ.

Джоан глянула на нее затравленным взглядом. Потом с трудом выдавила из себя порцию воздуха. «Значит, то был мальчик!» Мальчик, живой человечек… Такого не спрячешь, не укроешь от посторонних глаз… Ее внук!

Лежа на кровати в своей комнатушке, Дот массировала рукой свое горло. Всего лишь несколько часов тому назад она вот этой же рукой прижимала к себе сына. Потом она вспомнила, как теребила себя за шею миссис Дьюбос в нетерпеливом ожидании встречи со своим будущим ребенком, горя желанием побыстрее взять приемного сына на руки. Да, отныне ее руки станут купать малыша, кормить его, менять подгузники, переодевать на ночь, эти руки станут качать его колыбель, отгоняя прочь дурные сны. Они будут радостно всплескивать, когда у мальчика прорежется первый зубик или когда он самостоятельно сделает первый шаг. Дот перевернулась на живот, уткнувшись лицом в подушку, чтобы слезы, обильно лившиеся из глаз, стекали прямо в перьевую набивку. Забыться бы сейчас навсегда, подумала она. Не просыпаться никогда!

На следующее утро, туго перепеленав свою грудь бинтами и шерстяным шарфом, Дот сползла по лестнице в заднюю комнатку. Когда она была здесь в последний раз? В тот уже далекий вечер, когда решалась ее судьба. Когда ей сообщили, что она поедет в Баттерси. А как бы все сложилось, если бы они тогда заявили ей: «Выметайся вместе со своим ублюдком из нашего дома, и мы тебя знать не знаем!» Может быть, ей стоило тогда проявить больше твердости? Сопротивляться до последнего? Хотя… какая сейчас разница? Она сломлена, уничтожена и разбита. Горе не только согнуло ее физически, оно сокрушило ее всю, наложило свой мрачный отпечаток на все ее мысли, мешая думать о чем-то другом. Раньше Дот и представить себе не могла, что на свете есть такое всеобъемлющее, такое огромное горе. И как можно жить с такой тяжестью на сердце? Уж лучше бы оно взяло и остановилось.

Отец стремительно вошел в комнату и замер у порога. Вид дочери потряс его. По его лицу разлилась жалость.

– Здравствуй, Дот! Значит, вернулась, – растерянно промямлил он и потянулся к жестянке, в которой хранил свои самокрутки.

Дот молча кивнула.

– А ты… – начал он и запнулся, нервно сглотнув слюну.

«И чего это он так нервничает?», – раздраженно подумала Дот. Интересно, что он хотел спросить у нее? «Все еще злишься? Сильно переживаешь? Плохо все перенесла? Расстроена? Убита горем? Все вместе, папа! Все вместе!»

– Садись за стол, Дот! – разрядила атмосферу мать, придвинула к ней тарелку с тостом и жареными яйцами и тут же скрылась на кухне, чтобы заварить чай. Дот села за стол, взяла в руку вилку и уставилась на тарелку с видом человека, не понимающего, что ему делать дальше.

Джоан поставила перед ней чашку с чаем.

– Не проголодалась, дорогая?

Дот безмолвно взглянула на мать. Ну и что из того, что проголодалась? Все равно ведь кусок не лезет в горло. Там словно кляп какой-то торчит, не позволяя глотать пищу.

Она отхлебнула немного чая. Родители уединились на кухне, о чем они там беседовали, сказать было трудно. Их голоса едва долетали до комнаты, в которой осталась Дот. Единственное, что она услышала, так это то, как отец отчетливо произнес:

– Совсем не в себе! Чокнулась, что ли?

И кажется, впервые за всю свою жалкую жизнь ее отец был очень близок к истине.

Целых десять дней Дот провалялась в кровати. Одна. У нее не был сил на разговоры с кем бы то ни было. Ей не хотелось есть, и стоило ей взглянуть кому-то в глаза, как ее тотчас же начинало трясти. Она таяла буквально на глазах. Отовсюду торчали одни кости, и ночами она беспокойно ворочалась с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее, и все никак не могла найти нужного положения, цепляясь то тазом, то своими худыми ягодицами, то голенями прямо за остов кровати. Тонкий матрас никак не спасал от таких прикосновений. Груди вначале воспалились, набухли, продолжая исправно выдавать никому не нужное молоко. Все старые тряпки, фланелевые ночные рубашки – все было постоянно мокрым. Но постепенно молоко стало уменьшаться в своих количествах, а потом и вовсе пропало. И это вызвало у Дот новый взрыв отчаяния. Ведь именно с этого момента она уже физически перестала быть матерью Соломона. Связь между ними оборвалась окончательно. Раньше, лежа в кровати, она рисовала в своем воображении всяческие фантастические картины. Вот Дьюбосы внезапно появляются на пороге их дома, вручают ей из рук в руки прогулочную коляску, а в ней лежит ее сын, облаченный в голубой прогулочный комбинезон, и немного хныкает, потому что уже успел проголодаться и хочет есть. Мальчик плачет до тех пор, пока она не берет его на руки и не прижимает к своей груди. И все у них будет хорошо… до тех пор, пока она будет гладить его по головке и слегка взъерошивать ладонью его темные кудряшки. Но теперь молоко у нее пропало, и фантазировать больше было не о чем.

Однажды утром, когда Дот, с трудом переставляя ноги, спустилась вниз, на кухню, чтобы вскипятить себе немного чаю, со двора неожиданно зашел отец. Они с отцом все еще испытывали некую неловкость, случайно сталкиваясь друг с другом. Дот вообще сомневалась в том, что она сумеет когда-нибудь забыть те жестокие слова, которые бросил ее отец в разгар их ссоры. Они до сих пор жгли ее каленым железом, оставляя незаживающие раны на сердце и в голове. При виде отца она лишь поплотнее запахнула полы халата, словно халат – это ее последняя защитная линия, и безмолвно уставилась в пол.

– Посмотри, что я только что нашел! – Отец с улыбкой протянул к ней руку.

Дот глянула на его ладонь. Там лежала огромная морская раковина, которую когда-то, давным-давно, дедушка подарил ей, тогда еще совсем маленькой девочке. Дот была уверена, что эта раковина исчезла бесследно.

– Я, должно быть, отнес ее в сарай, и она провалялась там с прочим мусором много лет. Вечно она мне попадалась под ноги! Однажды чуть не упал, споткнувшись. А в другой раз она отскочила из-под ноги и угодила прямо мне в лоб. – Отец рассмеялся и замер в ожидании ответной реакции дочери.

Дот не обронила ни слова в ответ. А ведь случись эта находка несколько месяцев тому назад, и все было бы совсем по-другому. Она представила себе, как бы они принялись подкалывать друг друга, шутить, смеяться.

«Кто знает, папочка, может, она хотела перетряхнуть твои мозги в лучшую сторону!»

«Ах ты негодница! Ты как разговариваешь с отцом?»

Но все эти веселые перепалки теперь остались в прошлом. Да и есть ли хоть какие-то поводы для веселья в ее нынешней жизни, уныло размышляла про себя Дот.

Забыв про чайник, который уже призывно свистел на плите, она взяла раковину с ладони отца и, прижимая ее к груди, медленно побрела к себе наверх.

Усевшись на кровать, она расправила полы халата и положила на них раковину. Потом стала осторожно водить пальцем по ее контурам, задерживаясь на всех изгибах и бугорках. Покончив с внешним осмотром, Дот перевернула раковину и потрогала рукой гладкую поверхность внутри, посверкивающую бледно-розовым перламутром. Красивый цвет, да и сама раковина… совершенное творение природы. Трудно поверить, что такая дивная вещь создана не человеком. Она попыталась засунуть руку еще глубже. Интересно, что за диковинное существо обитало в таком красивом доме? Говорят, всех этих морских моллюсков в некоторых странах даже употребляют в пищу. Но этот моллюск наверняка был просто огромным. Такая преогромная порция на очень-очень большой тарелке.

Дот отбросила волосы с лица, потом взяла раковину обеими руками и поднесла ее к уху. Закрыла глаза и прислушалась. Вот оно! Рокот прибоя, шум ветра над океаном, волны накатывают друг на друга, разбиваются о скалы и устремляются к берегу. Она слышит голос моря! Несколько минут она сидела неподвижно, пытаясь различить еще какие-то звуки в этом незатихающем шуме. Вдруг она расслышит голоса людей – и тех, что в море, и тех, кто на берегу? И вдруг ее осенила совершенно невероятная мысль. Но если она сейчас слышит, как шумит и волнуется море, то, вполне возможно, те люди, которые на берегу, тоже могут услышать ее. А почему нет? Такой вот беспроводной телефон, который сотворил для нее морской моллюск, обеспечив двустороннюю связь с тем клочком земли, где по утрам пьют свежий ананасовый сок, а на завтрак подают тушеное мясо с зеленью каллалу.

Она улыбнулась собственным мыслям и поднесла раковину к губам.

– Привет! А я нашла свою раковину, представляешь? Оказывается, все это время она валялась среди хлама в старом сарае, куда ее забросил отец. Он там все свое старье хранит. Я уж и не думала, что когда-нибудь увижу ее снова. Я должна тебе кое-что сообщить. Я родила ребенка. Неожиданно, да? Но я говорю все как есть. Я родила ребенка, мальчика. Его зовут Симон. Вообще-то первоначально я назвала его Соломоном, но теперь он Симон. Он не со мной. Мне пришлось отдать малыша. Его усыновила одна богатая супружеская пара. Ему у них будет хорошо. Его приемный отец – университетский профессор, весь такой умный… Я знаю, у Симона будет хорошая жизнь. Я уверена в этом… Но если бы ты знал, как мне не хотелось отдавать нашего сына в чужие руки… У меня до сих пор душа болит, как подумаю о нем. Он такой красивый! И так похож на тебя!

Наконец-то у Дот появился постоянный собеседник – морская раковина. А больше ей никто и не был нужен. Она по-прежнему продолжала сторониться всех домашних. Украдкой заглядывала на крохотную веранду, словно злодей, пробирающийся в дом со злым умыслом, старалась незаметно проскочить из своей комнаты в ванную и обратно, моля Бога лишь об одном – не столкнуться носом к носу с родителями. Единственный человек, кто не замечал всех перемен, происходивших в доме, – это сестренка Ди. Девчушка, как и раньше, врывалась в комнату Дот безо всякого предупреждения. Возвратившись из школы, тут же торопилась поделиться с сестрой своими последними новостями, а заодно и продемонстрировать текущие успехи в деле освоения таблицы умножения. Причем для Ди не имело никакого принципиального значения, участвует ли в разговорах сама Дот. Чаще всего ей просто нужна была аудитория, хоть какой-то слушатель, который бы внимал ее рассказам. Но вот однажды вечером, когда она безупречно, без единой ошибки, продекламировала старшей сестре всю таблицу на восемь, не получив ни слова в ответ, не говоря уже о похвале, Ди вдруг неожиданно сказала:

– Ты плохо выглядишь, Дот! Неужели у тебя снова начали болеть гланды?

А тут еще Барбара нагрянула. Дот уже пробыла больше двух недель в родительском доме, когда новость о том, что она вернулась из Кента, дошла наконец и до ее подруги. В тот вечер, когда она услышала на лестнице веселый голосок Барбары, щебетавший о чем-то с ее матерью, Дот в первую минуту готова была прикинуться спящей или даже вообще прогнать ее прочь. Она не хочет встречаться с Барбарой! Пока не хочет… Да и захочет ли когда-нибудь? Это еще большой вопрос. Но, по-видимому, мама считала иначе.

– Проходи, Барбара! Правда, она вся простуженная такая… но она будет рада увидеть тебя. Очень рада…

Мама солгала, по крайней мере, дважды: и насчет ее простуды, и насчет радости. Впрочем, чуть больше лжи, чуть меньше – сейчас это уже не имеет никакой принципиальной разницы. Вокруг нее и так громоздятся горы, залежи лжи. Этой ложью забита вся ее голова, она проникла в самые дальние извилины ее мозга, и от нее никуда не деться.

Барбара осторожно постучала, не дожидаясь приглашения входить, взялась за дверную ручку и влетела в комнату. А уже в следующую секунду она стояла рядом с кроватью Дот.

– Привет, подруга! Давненько же мы не виделись!

Дот натянула одеяло до самого подбородка и выдавила из себя жалкое подобие улыбки. Но вот что удивительно! Как только они начали болтать, то тут же появилось ощущение, что они с Барбарой расстались только вчера. Никакой заминки, неловкости, никаких недомолвок… Вот что значит настоящая дружба! Не важно, как давно вы не виделись, главное – вы возобновляете свои контакты с такой легкостью и непринужденностью, будто и не было этих нескольких месяцев разлуки.

– Бог мой, Дот! Видок у тебя хуже некуда! Твоя мама говорит – простуда, но ей-же-богу! – краше в гроб кладут! Что они там тебя заставляли делать, на этой чертовой ферме? Ты что, за плугом ходила?

– Именно что за плугом! – тихо обронила Дот. – Все еще никак не могу прийти в себя.

Хоть здесь она не покривила душой и сказала правду.

– Давай, подруга, приводи себя в порядок! К субботе чтобы была в норме! Вечером у нас с тобой мероприятие! – Барбара всплеснула руками, не в силах скрыть радостного возбуждения. – Представляешь? Приятель Уолли играет в группе… Ребята с успехом выступают по всему городу со своими концертами. Вот на одну из таких вечеринок мы и пойдем!

– Не знаю, – неуверенно промямлила Дот. – Там видно будет!

– Нет, Дот, и еще раз нет! Никаких «там видно будет»! Принимается лишь один ответ! Да! Идем! И мы пойдем. Я вытащу тебя из этой норы, чего бы мне это ни стоило! И потом… я ведь так соскучилась по тебе… Честно! А станешь упираться, я приволоку сюда трактор и вывезу тебя на нем! Вот!

Дот лишь издала слабый стон.

– Ребята и правда играют здорово. Приятеля Уолли зовут Роджер. Они с ним познакомились, еще когда вместе работали на заводе металлоконструкций. Они называют свою группу «Транзит». У них уже даже афиши имеются. Пойдем, повеселимся! Мы за тобой заедем ровно в шесть! И будь добра! Приведи в порядок свои волосы! У тебя на голове черт-те что творится! Прямо как у старой бродяжки!

Барбара запечатлела легкий поцелуй на щеке подруги и поспешила домой.

Сама мысль о том, что придется покинуть дом, претила Дот. Но с другой стороны, разве плохо провести вечер с теми, кто знал ее еще той, прежней Дот? Эта идея не казалась такой уж абсурдной. И потом, надо же потихоньку привыкать к новым обстоятельствам, продолжать жить с сознанием того, что где-то в этом мире есть красивый мальчик, которому она подарила жизнь. Только никто об этом никогда не узнает! Он навсегда останется ее маленькой тайной.

Незаметно подошла суббота. Так странно было мыть волосы под струями теплой воды, а потом переодеваться в свежее белье. За последнее время Дот настолько привыкла к пижамам, что уже стала воспринимать их как свою вторую кожу. Впервые Дот испытала некое подобие шока, когда увидела, как она исхудала. Молния на ее нарядной выходной юбке-карандаш застегнулась безо всяких усилий. А ведь она хорошо помнит тот день, когда покупала эту юбку. Тогда ее больше всего волновало, чтобы юбка облегала все ее формы и изгибы и эффектно демонстрировала их всем остальным. Но теперь от былых форм ничего не осталось. Дот глянула на себя в профиль в зеркало, висевшее в ванной комнате. Потом прошлась рукой по своему впалому животу. Неужели в нем совсем недавно лежал ее малыш? Или это ей только приснилось? В самом деле! Порой ей начинало казаться, что ничего этого не было в ее жизни. Какое-то наваждение, страшный сон, не более того…

Отец стоял у лестницы.

– Отлично выглядишь! – коротко прокомментировал он и улыбнулся, после чего стал плотнее закутывать свой шарф вокруг горла.

Дот попыталась выдавить из себя благодарственное слово. Надо же как-то отреагировать на эту похвалу. Банальные слова ответной любезности застревали в горле. Вот если бы у нее хватило мужества, тогда она могла бы крикнуть ему прямо в лицо: «Они забрали у меня моего ребенка. И это ты заставил меня пойти на такой шаг! Ты!» Нет, лучше уж ограничиться простым кивком головы, давая понять, что комплимент услышан.

Роджер вместе со всей своей группой поджидали Дот на улице в белом фургоне. Стоило ей залезть туда, и она тут же пожалела о том, что согласилась на авантюрное предложение Барбары. Лучше бы осталась дома! Салон провонял табачным дымом, клубы дыма стелились под потолком. Разухабистая болтовня молодых людей действовала на нервы. В их веселом трепе было что-то мальчишеское, подростковое, никак не совместимое с переживаемым ею горем. Роджер все время пялился на нее, глядя в зеркальце заднего вида, и при этом призывно улыбался. Но его улыбочки ни капельки не возбуждали. Напротив! Такое повышенное внимание с его стороны было неприятно Дот. Она вдруг вспомнила, какими глазами всегда смотрел на нее Сол и что она чувствовала в такие мгновения. А потом вдруг представила себе небесно-голубые глазки своего маленького сына. Тяжело вздохнула и отвернулась к окну. Как объяснить всем этим бесшабашным ребятам, что она совсем не такая девушка, как все остальные? И все ей здесь неинтересно! Да и что может интересовать человека, у которого разбито сердце?

Приехали на место. Ребята проворно стали затаскивать свою аппаратуру через черный ход. Остальные потянулись к парадным дверям в ночной клуб, быстро нашли пустую кабинку. Дот изо всех сил старалась улыбаться, слушая, что болтают остальные. Но настроение у нее было тягостное.

Когда на какое-то время она осталась в одиночестве, Уолли подсел к ней поближе.

– Потанцуем?

Дот отрицательно качнула головой. Нет, она больше не танцует!

– Не упрямься! Танцы – это ведь здорово! Пошли! Разомнемся немного!

Уолли взял Дот за руку, но она тут же выдернула свою руку и спрятала ее на коленях.

Дурак, что ли? Неужели он не понимает, что абсолютно безразличен ей? И чего привязался?

– Не хочешь разговаривать со мной – как хочешь! – миролюбиво заметил Уолли. – Но подумай сама! Когда еще случится возможность нам с тобой потанцевать, а? Выше голову, Дот! Барбара рассказывала мне, что ты такая хохотушка. А я вижу совсем другое. Сидит себе барышня с постной физиономией и отшивает всех кавалеров подряд.

Дот почувствовала, что еще немного, и она расплачется. Она снова отрицательно мотнула головой. Ну что они все привязались к ней? Почему не оставят в покое? Разве мало она перестрадала за последние месяцы и дни? Ей хотелось повернуться к Уолли и крикнуть ему громко-громко: «Ты хоть знаешь, что со мной было? Восемнадцать дней тому назад я отдала в чужие руки своего ребенка!» Уже прошло восемнадцать дней, ужаснулась она. Целых восемнадцать дней! А что, если схватить микрофон и оповестить об этом всю толпу, собравшуюся в клубе? Может быть, хоть тогда этот Уолли да и все остальные тоже отвяжутся от нее наконец?

Дот схватила свою сумочку и жакет.

– Скажи Барбаре, что я ушла. Мне надо! До скорого!

– Да куда ж ты? Оставайся! Я ведь только пошутил!

Она уже выскочила на улицу, когда услышал, как тот парень, который всю дорогу глазел на нее в зеркало, объявил собравшимся свою группу:

– Группа «Транзит» и Роджер Далтри собственной персоной! Попрошу поприветствовать!

Музыканты начали свое выступление. Дот подняла ворот жакета. Да уж! С такой какофонией звуков, которая понеслась изнутри, едва ли этим «транзитникам» грозит мировая слава.

Сидя в автобусе, Дот всю дорогу размышляла над тем, сможет ли она когда-нибудь снова стать прежней. Беременность словно вырвала ее из привычного ритма жизни, отодвинув всех, кого она знала, куда-то в сторону. Такое чувство, будто она стояла в очереди, отошла куда-то на минуту, а когда вернулась, то увидела, что люди подвинулись, и ее место в этой очереди попросту исчезло. И как бы она ни старалась, как бы вежливо она ни уговаривала всех остальных, ссылаясь на то, что она здесь стояла, никто ее назад не пустит.

Вернувшись домой, она сразу же легла в кровать. Положила рядом с собой на подушку раковину.

– У меня сегодня был просто ужасный вечер. Я в автобусе все думала, как запуталась наша с тобой жизнь. Ты не знаешь, что у нас родился сын. Я не знаю, где ты, где наш мальчик, а он, в свою очередь, ничего не знает о нас. Как все это странно, нелепо… Ведь мы все трое соединены навек, а получается, что знаю об этом только я одна. И больше у нас никогда не будет этого «нас», «мы»… Я понимаю это! Хорошо понимаю… Но мне так горько! Так горько… Спокойной ночи, дорогой!

* * *

Дот вышла за ворота проходной, держа в руках свои бумаги. На спичечной фабрике ей пообещали, что при появлении первой же вакансии ее обязательно уведомят. Но свободные рабочие места появятся, скорее всего, лишь в новом году, уже после Рождественских праздников. Разумеется, и смена у нее будет другая, да и сама работа тоже. Придется работать ночами. Дот прикинула, что это ее вполне устроит. Это позволит свести к минимуму все контакты с другими людьми, которые и без того были почти нулевыми. Станет выбираться из дома лишь тогда, когда все остальные спят.

Возвратившись в родительский дом, она поначалу практически ни с кем из домашних не говорила, а потом это уже вошло в привычку, и ее попросту перестали замечать. Во всяком случае, родители свободно вели всевозможные разговоры, никак не реагируя на ее присутствие. Раз она молчит, значит, она не только потеряла дар речи, но и оглохла. А раз она ничего не слышит, так можно и обсуждать при ней все, что им захочется.

Джоан хлопотала, накрывая на стол к ужину, Рег сидел в ожидании трапезы, Ди играла с юлой. Запускала ее прямо на скатерти, завороженно наблюдая за тем, как при вращении все узоры на игрушке сливаются в одну сплошную полосу. Но вот юла замедляет свой ход и в изнеможении падает на бок, словно набираясь сил к новому вращению.

– Хорошо, что она снова выйдет на работу. Правда ведь, дорогая? – Последняя реплика, адресованная дочери, была произнесена таким тоном, словно мать разговаривала с человеком, немного не в себе. А потом она принялась нарезать яблочный пирог с аппетитной хрустящей корочкой. Четыре щедрые порции разложены по четырем тарелкам.

Рег машинально крутил пальцами чайную ложечку в ожидании, когда каждый кусок будет обильно полит заварным кремом и ему наконец передадут тарелку с его порцией.

– Будем надеяться, что на работе у нее хоть немного развяжется язык. Иначе кто же ее будет терпеть там?

– Замолчи, Рег! Прошу тебя!

– С чего бы? Вот дожил! Не могу в своем доме, у себя за столом, высказать все, что я думаю! Вот какая у нас теперь жизнь пошла! Только полунамеками, вполголоса… А помнишь, как было раньше? Когда мы все вместе собирались за ужином… Смеялись, болтали обо всем на свете! Куда все это ушло? Куда подевалось? Не могу больше так! Надоело!

– Прошу тебя, Рег!

– Не кричи на меня, Джоан! Не смей! В том, что ты лишилась работы, нет моей вины… И что нас всех перемололо в этой мясорубке, я тоже не виноват! Все из-за того, что она не захотела нас слушать! А мы ведь предупреждали, чем все это может закончиться! Предупреждали, просили по-хорошему! Да только без толку! Так в чем моя вина?

Джоан швырнула ложку, которой она поливала кремом пирог, прямо на стол, и на скатерть тотчас же скатилась большая капля крема. Потом мать приложила обе руки ко лбу и стала тереть виски.

– Что? Голова болит? Понимаю… Но я ведь правду говорю! Только правду. Я не виноват в том, что после всего она вернулась пришибленной… Или ты считаешь иначе?

Внезапно Ди расплакалась. Она всегда боялась, когда ее мама и папа начинали говорить на повышенных тонах. У нее тут же животик сводило от страха. Дот молча отодвинула свой стул от стола и вышла из кухни, плотно закрыв за собой дверь. Очень ей нужен их яблочный пирог! Она поднялась по лестнице, стараясь не наступать на те половицы, которые скрипят под ногами. Ей хотелось тишины, всеобъемлющей такой тишины. А еще лучше, если бы можно было стать человеком-невидимкой, раствориться в пространстве и исчезнуть навсегда.

Лежа в постели, Дот перебирала в памяти имена своих одноклассниц, потом вспомнила девчонок, с которыми работала в «Селфриджез». Все ведь спали с парнями направо и налево, и ни одна из них не подзалетела! Потом мысли ее перекочевали к Сьюзен Монтгомери с ее наивной мечтой добраться до Австралии. Как же она переживала за свои красивые сиськи. И где она теперь, бедняжка Сюзи? Несправедливо, однако, устроен мир! Ее бывшие одноклассницы и сослуживицы живут себе как ни в чем не бывало, красиво одеваются, развлекаются, делают, что захотят, и ничто не угрожает их репутации. Никто не посмеет бросить камень в их огород. А она? А что она? В ее жизни был лишь один-единственный мужчина, тот, кого она полюбила, тот, кто обещал на ней жениться. И вот теперь она до конца своих дней вынуждена будет носить на себе клеймо, любой может насмехаться, издеваться над ней, а все из-за того, что она просто оказалась менее удачливой. Да, все очень несправедливо в этой жизни! Впервые за долгие месяцы Дот стала молиться. Но не тому Богу, в которого верила с детских лет. Веру в Него она недавно утратила. Сейчас ее молитва была похожа на записку, которую выброшенный штормом на необитаемый остров человек, жертва кораблекрушения, засовывает в бутылку и потом бросает эту бутылку в океан в надежде получить откуда-то спасение и помощь.

Закрыв глаза, она сосредоточенно твердила про себя:

– Пожалуйста, помоги мне выбраться отсюда! Я должна уйти из этого дома! Не могу больше оставаться с ними под одной крышей! Иначе сойду с ума! Точно сойду! Лишусь рассудка!

Спустя пару дней Дот решилась сделать еще одну вылазку в город. Она запрыгнула в знакомый автобус и поехала в Вест-Энд. Долго бродила по улицам, засунув руки глубоко в карманы, наблюдая за тем, как молоденькие продавщицы, скинув обувь, хлопочут за стеклами витрин своих магазинов, украшают их к Рождеству. Расставляют белобородых Санта-Клаусов с мешками, полными подарков, горы коробок, завернутых в нарядную фольгу, развешивают на тончайших, не видимых глазу нитях сотни ажурных снежинок, а когда темнеет, включают подсветку, в которой преобладают исключительно серебристо-голубые тона, олицетворяющие зиму, снег, мороз, словом, все, что связано с Рождеством. Между тем как сама она еще никогда в жизни не испытывала большей апатии и равнодушия при мысли о приближающихся рождественских праздниках. Хорошо бы сейчас уснуть, думала Дот, и проснуться где-нибудь в конце января. А еще лучше – в мае.

Так, занятая собственными невеселыми мыслями, незаметно для себя самой Дот подошла к «Селфриджез». Толкнула знакомую вращающуюся дверь – вспомнила, как они с Солом хихикали, словно дети, пытаясь протиснуться в нее одновременно. Совсем недавно это было. Всего лишь в начале года. И вот универмаг уже готов к встрече очередного Рождества. Все прилавки устланы серебристой бумагой с нарядным тиснением. Повсюду развешены гирлянды рождественских колокольчиков, расставлены миниатюрные елочки, украшенные крохотными разноцветными шариками. В эти предрождественские дни универмаг выглядит особенно красиво, и везде почему-то пахнет печеными яблоками. Дот бесцельно брела от прилавка к прилавку, брызнула немного духов из пробника «Шанель» себе на шарф, полюбовалась перчатками из тончайшей кожи бледно-голубого цвета эксклюзивной марки «Дентс», осторожно потрогала рукой нежнейшие носовые платки из французского кружева, такие изящные и невесомые, что просто страшно было бы использовать их по назначению.

Встала на эскалатор и неожиданно для себя самой оказалась на этаже, где торгуют товарами для самых маленьких. Долго изучала шеренги прочных устойчивых прогулочных колясок самых разных модификаций и в тон им переносные детские кроватки с вязаными одеяльцами ручной работы и обилием мягких игрушек. Тут же бюстгальтеры для кормящих матерей, со специальными открывающимися колпачками спереди, кресла-качалки для кормления с закрепленными на них подушками, как написано, «для удобства кормящих матерей». Да, чего здесь только нет! Глаза разбегаются. Вот витрина, на которой выставлены всевозможные детские одежки: крохотные пальтишки для прогулок, шляпки, чепчики, пинетки и башмачки, отороченные белой атласной лентой, которая спереди завязана в аккуратный бант. Вокруг нее толпились беременные женщины, многие – в сопровождении своих заботливых мужей, молодые мамаши с нарядно упакованными младенцами в прогулочных колясках, занятые поиском каких-то особых бутылочек для кормления, дезинфицирующих кремов, лосьонов и присыпок или просто новых игрушек.

– Чем могу вам помочь, мадам? – Молодая девушка с приветливой улыбкой смотрела на Дот.

В первую минуту Дот даже не поняла, что это обращаются именно к ней.

– О нет! Спасибо! – торопливо ответила она.

– Если нужна помощь, обращайтесь! Я буду за прилавком!

Дот улыбнулась понимающей улыбкой. Ведь и ее в свое время тоже учили, как быть с покупателем обходительной, но не навязчивой, как вынудить его или ее сделать покупку, не принуждая силой. У девушки все получается именно так, как надо! Как их учили…

– Мой малыш… он сейчас дома…

Слова сорвались с ее уст сами собой. Дот даже опешила от неожиданности.

– Да? Умник какой! Сколько ему?

– Почти шесть недель.

Господи, как же быстро промелькнули эти шесть недель!

– А как он у вас спит? Хорошо?

Дот мысленно повторила вопрос молоденькой продавщицы, чувствуя, что глаза уже наполняются слезами. Она взглянула на девушку сквозь пелену слез и увидела ее испуганное лицо. Конечно, девочку учили, объясняли ей, какой это сложный контингент покупателей – молодые мамаши. Ведь почти все они такие чувствительные и легко возбудимые особы. Словом, надо быть готовой в любой момент стать свидетелем настоящего «взрыва чувств». Но не до такой же степени, в самом деле!

Дот громко всхлипнула:

– Понятия не имею, как он спит! Не знаю! Не знаю… Его теперь зовут Симон.

– Может, позвать кого? Помочь? – предложила продавщица, беря ее за руку. Милая, славная девушка!

И Дот подумала, что сейчас ей бы смог помочь лишь один-единственный человек на свете, тот, кто и заварил всю эту кашу. И от одной только мысли о нем она заплакала уже навзрыд.

– Нет-нет! Спасибо! Не надо никого звать!

Опустив голову вниз, она кое-как доковыляла до эскалатора, который повез ее снова на улицу, на холод.

Рождественский сочельник всегда был любимым праздником Дот. Самый любимый вечер в году. Еще совсем маленькой девочкой она чувствовала то сказочно таинственное преображение, которое происходило вокруг. Даже сам воздух в доме наполняется в этот день каким-то особым волшебством. Помнится, как, свернувшись калачиком на своей кровати, она лежала с плотно зажмуренными глазами, внимательно прислушиваясь, не трезвонят ли уже колокольчики на улице, извещая о том, что сани, на которых путешествует Санта-Клаус, вот-вот подъедут и к их дому. Она была абсолютно уверена в том, что обязательно дождется этого счастливого мгновения. Услышит перестук копыт по крыше дома, потом сани остановятся, и начнется самое главное… Она же, со своей стороны, тоже как следует подготовилась к встрече дорогих гостей. Для Рудольфа припасла целую морковку, а для Санта-Клауса – стакан молока и печенье. Повзрослев, она весело смеялась над шутками отца, который резонно замечал, что Санта-Клаус предпочел бы, чтобы его угощали крепким портером, а не молоком. И они на пару с Ди, помнится, горячо оспаривали сие утверждение. И вот Дот сидит у себя в комнате одна и со страхом ожидает наступления Сочельника. Первое Рождество в длинной веренице грядущих лет, которое ей предстоит встретить без своего сына.

Она осторожно погладила пальцем розовый перламутр внутри раковины.

– Интересно, а как вы там празднуете Рождество среди такой жары? Развешиваете картинки со снегом? Цепляете везде снежинки, как это делаем мы? И у вас тоже есть Санта-Клаус? Не могу представить! Санта-Клаус и жара! Наверное, ему совсем не по душе такое Рождество! Жаль, что я не расспросила тебя об этом раньше. Да я вообще о многом не успела тебя расспросить. Я ничего не знаю о твоей семье, о том, как ты рос… Как прошло твое детство на этой самой Сент-Люсии. И сама о многом тебе не рассказала. Вот, к примеру, ты знаешь, что у меня аллергия на сыры с сильным запахом? Сразу же начинает першить в горле, появляется кашель… Наш малыш потихоньку растет. Да! Думаю, он задаст всем жару на первое в своей жизни Рождество. У нас здесь стоит такая холодина. Ты бы не выдержал! Я помню, как ты замерзал в марте. Зато снега много. Но, по-моему, тебя больше всего донимала ветреная погода. Да уж! Если у нас подуют ветра, то быстро всю дурь из головы выдуют! Но ты ветер не любил. Я буду думать о тебе завтра. Впрочем, что здесь такого особенного? Я и так думаю о тебе каждый день. А вот ты… ты думаешь обо мне?

Дот проснулась от радостных воплей своей сестренки:

– Он приходил! Приходил!

Дот спустилась по лестнице и села возле очага, укутав босые ноги полами халата. Огонь в камине полыхал на всю мощь, но такое впечатление, что он согревал своим теплом лишь крохотное пространство перед собою. Все же остальное тепло ветер безжалостно выдувал из дымохода, неистово обрушиваясь на все вокруг. Замерзшие пичуги, нахохлившись, замерли на крыше. Дот потерла ладонями застывшие бедра. Холодно!

Ди нетерпеливо сорвала упаковку с коробки, на которой было написано «Кролик Банти». И картинка: симпатичный такой кролик женского пола в костюме фигуристки, стилизованной под наряд Санта-Клауса. Коротенькая юбочка едва прикрывала фигуристке попу.

– Супер! – с восторгом завопила Ди и стала подпрыгивать в своей ночной пижамке, крайне довольная полученным подарком. Но на этом сюрпризы еще не закончились. В следующей коробке девчушку поджидала кукла Барби в костюме стюардессы. Радости Ди не было предела.

С некоторым внутренним сопротивлением Дот открыла сверток с подарком для нее: соль для ванн и пара трико. В этот момент она вдруг почувствовала себя гостем, который случайно объявился на пороге чужого дома уже в самую последнюю минуту перед обедом. А раз зашел, так и его тоже вынуждены были пригласить за общий стол, хотя на лишнего едока никто не рассчитывал.

Ночью повалил густой снег, засыпая камни мостовой на Роупмейказ-Филдс. Дот снова взяла раковину в руки и стала укачивать ее, словно младенца.

– Я вот все думаю о нас с тобой… Может, лучше было бы, если бы мы вообще не встретились? Никогда! И я бы ничего не знала о той, другой жизни, которая тоже где-то существует и по которой я теперь тоскую. А зачем мне было знать про ту, другую жизнь? Правда ведь? Но тут я вспоминаю маленького Симона и понимаю: несмотря на то что и сейчас сердце мое рвется пополам и я все так же плачу, вспоминая сына, одно я знаю точно. Если бы мы с тобой не встретились, то не было бы и тех счастливейших мгновений в моей жизни, когда я кормила Симона грудью, держала его на руках, а он сладко посапывал, прижимаясь к моей груди. Все эти воспоминания я не отдам никому. И не обменяю ни на что на свете! Спокойной ночи, мой дорогой! С Рождеством тебя!

Спустя пару дней после Рождества Дот снова натянула на себя пальто и незаметно выскользнула из дома. Ей захотелось сменить обстановку и немного проветриться. Она и сама толком не знала, куда пойдет, но ноги сами собой привели ее к кафе «Паоло».

Прошло уже много месяцев с тех пор, когда она была здесь в последний раз. «До завтра, мой храбрый воин! Устала, но счастлива безмерно! Твоя Кловер».

Она толкнула плечом дверь и вошла в зал, все еще не уверенная в том, что поступила правильно, заглянув сюда. Вроде все как обычно. Тепло, уютно… но странно, сегодня зал показался ей плохо освещенным, затрапезным и совсем крохотным. Раньше она всего этого не замечала. Впрочем, чему удивляться? Ослепленная своей любовью к Солу, она ведь не видела ничего вокруг. И вот любви больше нет, сказка закончилась, и в холодном свете дня все предстало перед нею таким, как есть, без прикрас.

– Ой, кто к нам пришел! С Рождеством вас, милая барышня!

– И вас тоже!

– А я все ломал себе голову, куда это вы запропастились! Вы же здесь не появлялись уже сто лет!

Дот улыбнулась.

– Сделайте мне чашечку кофе, Паоло!

– С удовольствием, радость моя! Проходите! Ваше обычное место?

Дот молча кивнула головой и прошмыгнула в ту кабинку, в которой они всегда сиживали с Солом. Она уставилась на крышку стола и ясно вспомнила, как переплетались их руки на этой сверкающей поверхности, когда они сидели друг против друга. У нее не было сил, не хватало духу взглянуть туда, где обычно сидел он. Невыносимо видеть перед собой пустой стул! Лучше она представит себе, что пришла первой и сейчас поджидает его, коротая время, как обычно, за чашечкой кофе и соображая, все ли у нее в порядке с прической, с тушью для ресниц, чистое ли у нее дыхание.

– А вот и ваш кофе!

Паоло поставил перед ней нарядную чашку с блюдцем. Дот слегка размешала ложечкой густой, ароматный кофе. Запах просто обалденный! Паоло немного замешкался возле столика, явно не спеша возвращаться к себе за стойку бара. Он вытер руки фартуком и сел напротив Дот, заняв пустующее место Сола.

– Ваш парень сейчас подойдет?

Дот отрицательно мотнула головой.

– Нет! Мы расстались!

И сама удивилась тому, что произнесла вслух слова, которые жгли ей язык будто каленым железом.

– А я все переживал, думал, куда это вы оба подевались. Если честно, я сражен! Просто шок какой-то!

– Правда?

– Чистая! Я у себя в кафе имею возможность наблюдать за десятками всяких парочек. И парней тоже всяких видывал… Есть ведь такой тип соблазнителя. Думают, что за кусок торта или бутерброд с ветчиной да за пару ласковых слов им перепадет кусок пожирнее. А еще есть такие спортсмены-любители. Те каждую неделю таскаются сюда с новой девчонкой. Но вы двое… Нет, вы оба были не такие! Просто потрясающая пара!

– Я тоже думала, что у нас все не так, как у других. Но в итоге он от меня сбежал.

Дот сильно прикусила нижнюю губу, стараясь заглушить внезапную острую боль в области сердца.

– Сбежал?! Нет!!! Никогда!!! Он не такой! Нет и еще раз нет! Этот парень совсем другого сорта! Вот что я скажу вам! Если он уехал, то, значит, на то у него имелись веские причины. Очень веские! Я же своими глазами видел, как он тут весь испереживался, поджидая вас!

Дот уставилась на мужчину во все глаза. Комок радостного возбуждения подступил к горлу, и она проглотила его, прежде чем ответить.

– Вы и правда так считаете?

Первый раз за все то время, как они расстались с Солом, посторонний человек подтвердил ей то, что она знала и так. Без него. Но Паоло, сам того не подозревая и мало о чем догадываясь, сейчас сказал ей именно то, чего так давно жаждала услышать ее исстрадавшаяся душа. Он подтвердил, что их с Солом любовь была совсем не выдумкой, не пустой химерой, которую она сама же себе придумала.

– Абсолютно уверен в этом! Признаюсь, мне нравилось наблюдать за вами. И я не сомневался ни секунды, что у вас с этим парнем настоящая любовь! Без дураков! Я еще такой и не видел за всю свою жизнь… То, как вы смотрели друг на друга, как держались… Такое не сыграешь! Я был уверен, что это у вас на всю жизнь!

Дот просияла лицом. А вдруг все то, о чем только что ей сказал Паоло, правда? Сол действительно любил ее, а уехал, потому что какая-то очень важная причина заставила его исчезнуть из ее жизни вот так, безо всяких объяснений. Не сошла же она с ума, в конце концов!

– Да, я тоже думала, что у нас с ним была любовь! – улыбнулась она Паоло.

– Это и была любовь, моя радость! Уверяю вас!

– Спасибо вам, Паоло! Если бы вы знали, как много значат для меня ваши слова! Очень много!

– Приходите к нам еще! Всегда буду рад видеть вас, душа моя! Кстати, как вас зовут?

– Кловер.

Эйфория, вызванная словами Паоло, не продлилась долго. Собственно, от нее не осталось и следа, стоило Дот вернуться домой. Более того, разговор с Паоло вызвал в ее душе лишь еще более сильное смятение. Если, по словам добрейшего Паоло, Сол так любил ее, то почему тогда он сбежал, почему бросил ее, как самый последний негодяй? Свернувшись калачиком на матрасе, Дот то погружалась в тревожную полудрему, то снова просыпалась, желая лишь одного: зарыться в этот матрас с головой и ни о чем больше не думать.

В очередной раз она проснулась от легкого стука в дверь.

Барбара приоткрыла дверь и просунула голову в образовавшуюся щель.

– С тобой все в порядке?

– Заходи!

– Я тогда немножко расстроилась… в тот вечер… из-за того, что ты ушла домой одна. Мы же договаривались, что поедем вместе. Ты даже не послушала, как ребята играют. Классное у них было выступление! А Уолли сказал, что ты вдруг ни с того ни с сего подхватилась с места и только тебя и видели! Сказал, вроде тебе там все не понравилось.

Дот вспомнила саркастические шуточки Уолли, его приколы.

– И в чем-то он прав. Так оно и было… Прости, Барбара, но в тот вечер настрой у меня был хуже некуда.

Она принялась нервно теребить пальцами фитильки на покрывале.

– Пойдем прошвырнемся, а? Давай сходим на пирс. Давненько мы там не были.

Дот молча взглянула на подругу. Давненько они вообще не выбирались куда-то вместе. С тех пор прошла целая вечность. От былой близости между ними почти не осталось следа. Дот почувствовала невольный укол раскаяния.

– Пошли! Неплохая мысль!

Барбара расплылась в широкой улыбке. Она ведь и правда соскучилась по своей подружке.

Они вышли на улицу. Солнце уже почти скрылось за домами. Кое-где из труб тянулись тоненькие ниточки черного смога, которые устремлялись вверх и бесследно таяли там, в ночном небе. Дот представила себе, как обитатели соседних домов сгрудились возле своих каминов, пытаясь согреться и доедая за ужином остатки от рождественских пиршеств: отварное холодное мясо, пропитанные собственным соком запеченные индейки, остатки пирогов, запивая всю эту вкуснятину бесчисленными кружками чая. Через пару дней начнется новый год. И скорей бы этот мрачный 1961 год отошел в прошлое! Но что хорошего ждет ее в наступающем 1962 году? Весь год она будет думать о сыне, которого больше никогда не увидит. Даже сама мысль «В следующем году я больше не увижу сына» была для нее настолько тяжела, что не хотелось думать вообще. Ни о чем!

Вода на пристани сверкала разноцветными красками. В ее глади отражались огни многочисленных уличных фонарей, красно-зеленые вспышки сигнальных ламп с палуб судов, стоявших на рейде. Подруги тут же заняли свои привычные места на швартовых тумбах возле самой балюстрады, взгромоздившись на их плоские верхушки.

– А ведь мы тут не были целую вечность! Хотя совсем, кажется, недавно шастали сюда почти каждый день, просто для того, чтобы посидеть, поболтать…

– Ты права, Барбара!

– Знаешь, если задуматься, то скажу так! То были лучшие дни в моей жизни… независимо от погоды… просто сидеть тут, смеяться, болтать о чем-то с тобой.

– Так оно и было!

Так оно и было, подумала уже про себя Дот. До встречи с Солом ее вполне устраивала та прежняя жизнь, которой она жила. Более того, она тоже была счастлива!

– А помнишь того парня? Русского моряка? Ну в тот вечер, когда я пыталась затушить сигарету о твои волосы?

– Ах, тот!

Обе подружки весело захихикали. Хороший тогда выдался вечер. Из тех, что потом остаются в памяти навсегда.

Отсмеявшись всласть, Барбара слегка откашлялась, словно собираясь с силами.

– Ты меня тревожишь, подруга! – неуверенно начала она.

– И напрасно! Со мной все в полном порядке!

– Я знаю… Ты это постоянно твердишь! Но все равно я переживаю! Ты ведь сама на себя не похожа!

Барбара замолчала в ожидании того, что Дот подхватит нить разговора. Но никаких объяснений со стороны Дот не последовало.

– Я по тебе скучала! – сделала Барбара еще одну попытку.

Дот понимала, что подруга и не думает кривить душой.

– Я тоже по тебе соскучилась! – солгала Дот, потому что все последние месяцы ее мысли были заняты совершенно другим, и она редко вспоминала про Барбару, если вспоминала вообще.

– Я знаешь что тут подумала… Этот фермер… он приставал к тебе, да?

– Что?! – Дот даже думать забыла о том, что только что солгала подруге. Вопрос Барбары застал ее врасплох.

– Ну фермер… этот, который бери побольше, бросай подальше… он что-то с тобой сделал? Или кто другой? Или детишки его достали? Ты же вроде за ними присматривала, а не за их мамашей…

Дот тяжело вздохнула и молча уставилась на воду. Ах, если бы только в этом было все дело!

– Нет, Барбара! Ничего подобного и близко со мной не случилось! Честно! Я в полном порядке…

– Да какой уж там порядок! Достаточно взглянуть на тебя… Ты сама не своя! Ты вообще в корне поменялась после того, как стала встречаться с тем черным…

– Его зовут Сол! – Дот терпеть не могла, когда слышала в адрес Сола высказывания расистского толка.

– Ну да! Он самый! Я тут как раз размышляла на эту тему. Мы ведь с тобой были очень близкими подругами. А потом появился он, и ты начисто забыла о моем существовании. Не то чтобы я обиделась… или жалуюсь тебе сейчас. Я ведь понимаю, что это такое – встречаться с парнем! Честно! Хочется как можно больше времени проводить с ним… И это понятно. А потом вдруг раз! – и ты смоталась работать на какую-то ферму! И я узнала, что тебя больше нет в городе, от тети Одри! То есть ты даже не поделилась со мной своими планами… Взяла и уехала втихаря! А ведь мы с тобой считались лучшими подругами, между прочим! Но вот ты вернулась домой, и что я вижу? Тебя словно подменили! Вроде это ты, и голос твой, и все остальное… Но это не ты! Куда подевалось твое прежнее веселье? Твой смех… твое жизнелюбие… Ты какая-то вся потухшая, опустошенная…

Как хорошо, что на улице уже темно, подумала Дот, и никто не увидит сейчас, как она плачет. Барбара права. Именно такой она себя и чувствует: потухшей, опустошенной, никому не нужной… Будто кто-то взял и погасил тот огонь, который полыхал внутри нее. Она вдруг почувствовала, как набухли ее соски, спрятанные в простой хлопчатобумажный лифчик. Как они жаждут снова почувствовать ищущий ротик ее новорожденного сына, ее Симона.

– Прости меня, Барбара!

– Да на фига мне твои извинения! – вдруг огрызнулась в ответ Барбара. – Я хочу разобраться во всем! Хочу понять, чем лично я могу помочь тебе… Потому что очень хочу, чтобы ты снова стала той прежней Дот, которую я люблю! И с которой столько лет дружу…

Дот невесело рассмеялась. Той прежней Дот больше не существует. Ее нет и уже никогда не будет. Та Дот порхала по жизни, словно бабочка, и ее голова была забита всякой чепухой. Как и с чего бы посмеяться? Какая у нее стрижка на голове? Как раздобыть себе денежку на развлечения? Да, она работала, много работала, но все равно жизнь ее была легка и проста. А та ситуация, которая сложилась вокруг нее сейчас… Да в ней попросту нет места для пустых забав, для веселого смеха и развлечений. Пережитый опыт не просто изменил ее. Можно сказать, он ее сломил.

– Прости меня, Барбара! – еще раз повторила Дот. – Я действительно повела себя с тобой как самая последняя эгоистка… Но я влюбилась в Сола по уши и искренне верила в то, что это – мой единственный!

– Да я и сама так считала! Я же помню, как ты носилась тогда по отделу! Летала! Ног под собой не чуяла. И он тоже глаз с тебя не сводил! Я была абсолютно уверена в том, что вы обязательно поженитесь. Более того – что ваша свадьба не за горами.

Дот улыбнулась, снова не в силах сдержать радостного волнения, охватившего ее. Вот уже второй человек в течение одной недели говорит ей почти одно и то же, и почти одними и теми же словами. А ведь ее любовь к Солу осталась прежней, она не прошла. Дот и сегодня так безумно скучает по нему, что даже эти скудные косвенные доказательства того, что он когда-то любил ее, ей невыразимо дороги. Словно они образуют некую незримую связь между ней и Солом, несмотря на все расстояния и мили, разделяющие их. Значит, у них действительно была любовь! Настоящая любовь, а не какая-то кратковременная интрижка.

– А потом он уехал, бросил меня, даже не попрощавшись. Никаких объяснений… ничего! Разбил мне сердце! Разбил в прямом смысле этого слова! Понимаешь меня? Не думаю, что я когда-нибудь сумею оправиться после всего этого…

Барбара кое-как примостилась рядом с подругой и положила ее руки на коленки, словно любящая мать, которая утешает своего упавшего на землю ребеночка.

– Послушай меня, Дот! Со временем все образуется! Вот увидишь! Не сомневаюсь в этом ни минуты! Тебе полегчает! Надо только немного запастись терпением… Жизнь наладится, и снова все будет хорошо. Тем более мы все рядом с тобой! А потом, в один прекрасный день ты снова встретишь парня и влюбишься в него. И новая любовь полностью сотрет из твоей памяти все воспоминания о старой любви. Так оно все и будет! Помяни мое слово!

Дот понимала, что Барбара говорит от чистого сердца, что она действительно так думает. Но Дот знала и другое. Сол – это ее судьба, он – тот человек, которого она полюбила раз и навсегда, и никакая новая любовь, никакой новый парень не смогут стереть из ее памяти воспоминания о нем. И даже если бы не было этой вселенской любви, все равно ведь ее случай – он совсем из другой оперы, как говорят в таких случаях. У нее был ребенок от Сола, сын, и она потеряла его. Такие потери бесследно не проходят.

– Спасибо тебе, Барбара, за поддержку! Наверное, ты права!

– Права на все сто! Знаешь, я совсем не такая дурочка, какой кажусь!

– Хорошо! Давай лучше о тебе! Расскажи мне лучше свои новости!

Барбара поднялась с каменной бабы и уставилась на воду, глубоко засунув руки в карманы и уткнув подбородок в шарф, замотанный вокруг шеи на случай сильного ветра и холода.

– По правде говоря, перемен в моей жизни немного… Изредка встречаемся с Уолли. До этого, ну ты понимаешь, о чем я, у нас дело пока не дошло… но, думаю, когда-нибудь это случится, а там посмотрим…

– Будь осторожна!

Барбара оглянулась на подругу и улыбнулась.

– Буду-буду! Спасибо за совет, мамочка!

– Просто не совершай опрометчивых поступков! Не хочу, чтобы ты из-за одной глупости испортила себе всю жизнь!

«Как я испортила свою», – добавила Дот мысленно.

– Постараюсь! В любом случае на одном Уолли свет клином не сошелся. Он ведь парень как парень, без особых фантазий. Такие, как он, не способны удивить мир. Но зато человек надежный, честный… И с ним проще… он знает моих родителей, и твоих тоже знает… Словом, свой человек… почти.

Дот представила себе высокую, долговязую фигуру Уолли Дея. Когда-то он действительно работал вместе с ее отцом на одном заводе металлоконструкций. Она представила себе его жилистые руки, крепкие ноги, миндалевидной формы глаза, маленький подбородок, большие, слегка выступающие вперед зубы. Разве можно целоваться с парнем, у которого такой рот? Губы… Не то что у Сола! У того все было совершенным. Не хотелось бы, чтобы Барбара связала свою жизнь с таким типом, как этот Уолли. Странный он парень! Молчун, только все смотрит исподлобья. Лишний раз не улыбнется. А если о чем его спросят, то с готовностью повторит лишь то, что сказали до него. Дот хотелось, чтобы ее подруга тоже сумела на собственном опыте прочувствовать то счастье, которое испытываешь, когда любимый произносит твое имя, нежно касается твоей кожи или обещает увезти тебя туда, где всегда светит солнце.

Но Барбара, видно, думала иначе.

– В любом случае, – обронила она с грустью, – время идет, а других вариантов у меня пока нет. А ведь с каждым днем я не становлюсь моложе.

– Вот глупенькая! Тебе же только восемнадцать лет! Ты пока можешь делать все, что захочешь.

– Ты так считаешь?

– Конечно! Вот скажи мне, чем бы ты занялась прямо сейчас, если бы все было в твоей власти?

Барбара задумалась на короткое время, а потом выпалила ответ с такой горячностью, что сразу же стало понятно: она не раз и не два обмозговывала свое будущее именно в таком варианте.

– Я бы хотела работать парикмахершей на круизном теплоходе.

– Правда?

– Да! – энергично подтвердила Барбара кивком головы. – Плыла бы себе на таком роскошном лайнере, бороздящем моря и океаны. А вокруг – хрустальные люстры, сверкающие бокалы, зеркала… Как на «Титанике». Но только чтобы этот лайнер не затонул… Вот я бы плавала, причесывала бы дам, помогала бы им готовиться к вечерним развлечениям. Они все такие нарядные, в длинных вечерних платьях, богатые до ужаса! И конечно, все дают мне щедрые чаевые. А я потом трачу эту денежку, как захочу и на что захочу, во время остановок теплохода в разных портах… Как он только причалит, я тут же на берег!

– Ох, Барбара! Ну и фантазерка же ты! Зная твое везение, скажу так: вот он, твой причал, здесь! И вот он, твой пирс, который ты знаешь с детства. Хочешь чаевых, устраивайся в какую-нибудь здешнюю забегаловку, и будет тебе полный карман чаевых!

– А что? Неплохая мысль! Буду сдирать с каждого клиента как минимум по шесть пенсов себе в карман с каждой порции рыбы с жареной картошкой и луком.

– Ну это еще по-божески!

– Да, я такая! Не рвач какой-нибудь… А ты? Чем хотела бы заниматься ты, если бы у тебя была возможность выбрать ту работу, которая тебе нравится?

Дот бросила отрешенный взгляд на воды залива.

– Понимаю, звучит как выпендреж, но я бы хотела стать модельером, придумывать фасоны… Но не для повседневной одежды. Я бы хотела шить нарядные туалеты для дам, такие шикарные вечерние платья, которые они надевают на всякие приемы. Чтобы смотрелось красиво со стороны, как они станут спускаться по парадной лестнице, направляясь в бальный зал, потом ступят на сверкающий паркет и через мгновение партнер уже закружит их в танце…

– У тебя бы получилось! Точно! У тебя острый глаз, ты все моментально подмечаешь… Я помню, какие дельные советы ты всегда давала нашим девочкам, когда они покупали себе ткань на новое платье. Можно сказать, твои советы были безупречны!

– Я бы назвала свой дом моды так: «Оригинальные модели от Кловер».

– А при чем здесь Кловер? Это же клевер!

– Вот при том! Разве ты не знаешь, что цветы клевера приносят счастье? – не задумываясь, выпалила Дот.

– О, тогда я бы с радостью стала носить платье от Кловер!

– Правда?

– Само собой! Ну если бы у меня денег хватило. Ты же замахиваешься вон куда! Дамы, балы…

– Замахивайся, не замахивайся, только ничего из этого не получится! Но все равно спасибо, что сразу же согласилась стать моей клиенткой!

– А хорошо сидим, между прочим! Чудесный вечер! Как в старые добрые времена…

Дот улыбнулась. Почти как в старые добрые времена, подумала она про себя. Если не считать того, что вот сейчас она вернется домой и проплачет, лежа у себя в кровати, до тех пор, пока не уснет.

Барбара вскочила на ноги, отряхнула рукой пыль с пальто.

– Пошли! У меня сегодня стрелка с Уолли в кафе «Ячменный стог». Идем со мной!

– Нет, что ты! С чего я потащусь туда одна, без пары? – живо возразила Дот и подумала: «Хочу домой, хочу в свою кровать, хочу побыть одна и поговорить со своей раковиной».

– Да не заморачивайся ты по пустякам! Это всего лишь Уолли! Пошли! – Барбара схватила подругу за руку и заставила ее подняться с места.

– Хорошо! Но только один глоток сухого, и все!

– Вот молодец! Конечно! – обрадовалась Барбара. – Ты моя драгоценная подружка! Девочка моя!

«Мне нравится быть твоей девочкой».

«Это очень хорошо! Потому что я никогда не отпущу тебя от себя…»

Все трое уже пару часов торчали в кафе, сидя за столиком с неопрятной липкой поверхностью. Девушки наблюдали за тем, как Уолли забавляется с подставками для пива «Инд-Куп». Жонглирует ими в воздухе, добавляя каждый раз по одной. Когда число подставок дошло до семи, Барбара одобрительно хлопнула его по плечу. Дот между тем расправлялась уже с третьим за вечер коктейлем – апельсиновый сок и джин, лениво потягивая его через соломинку. Она явно подзабыла, что это такое – крепкие напитки. Прошло уже много месяцев с тех пор, как она употребляла их в последний раз. Но состояние, в котором она сейчас пребывала, ей нравилось. Легкое головокружение, некое радостное возбуждение… Было приятно хоть на какое-то короткое время забыться и не думать о той унылой действительности, которая окружает ее изо дня в день. А потому она продолжала потягивать свой коктейль, навалившись всем телом на Барбару и одновременно стараясь держать свой бокал на весу, чтобы не пролить содержимого. Последнее у нее не совсем получалось, и почти половина стакана уже успела опрокинуться на грудь.

– Ой, у Дот опять сиськи мокрые! – рассмеялась она пьяным смехом.

– Пожалуй, будет лучше, если я отвезу ее домой! – Барбара сосредоточенно прикусила щеку. Она была раздражена. Нет, совсем не таким она представляла себе финал этого вечера.

– Да с ней все в порядке! Поезжай домой, Барбара, и не переживай! Я ее доставлю в лучшем виде! Не сомневайся!

Барбара глянула на свои часики.

– Черт-черт-черт!

Отец велел ей быть дома как минимум два часа тому назад!

– Точно справишься с ней, Уолли?

– Говорю же тебе! Поспеши на свой автобус! Я же помню, где живет Рег. Да мне это и по пути!

Барбара склонилась над ним и запечатлела скорый поцелуй в щеку.

– Спасибо тебе, Уолли! Ты – потрясный парень! Честное слово! Дот! – Она тронула подругу за плечо. – Уолли проводит тебя до дома. Ты в порядке?

– Я – позор всей семьи! Боже! Какой стыд!

– Это правда! – рассмеялась Барбара, думая, что Дот винится перед нею за то, что перебрала лишнего.

Минут двадцать у Уолли ушло на то, чтобы уговорить Дот покинуть паб и оторвать наконец свою голову от стола. Он обхватил ее одной рукой за талию, а второй слегка придерживал за плечо, и так они медленно поковыляли по булыжной мостовой, напоминая двух танцоров, пляшущих фанданго, но с какими-то совершенно чудовищными поддержками и умопомрачительными па.

Дот все время спотыкалась, норовя уткнуться носом в мостовую, но сильные руки Уолли по крайней мере уже дважды спасали ее от верного падения.

– Ой, меня сейчас стошнит! – жалобно промямлила она при очередной попытке рухнуть на асфальт.

Уолли занял наблюдательную позицию на углу Нэрроу-стрит, а сам велел Дот ступать в противоположном направлении. Она ухватилась за какой-то столб, наклонилась к земле, сделала глубокий вдох. Ничего!

– Прости, Уолли! Ошиблась! А вроде как были позывы…

– Не переживай! Мне такое состояние тоже хорошо знакомо. Слышал, у тебя были неприятности по личной линии… Понять не могу, как какой-то олух мог бросить такую девушку, как ты… В голове не укладывается!

– В моей тоже! – согласилась с ним Дот. И тут ее вырвало, прямо на собственные туфли.

Уолли вовремя подхватил ее, чтобы она не рухнула на землю. А она вдруг расплакалась и стала рыдать, не стесняясь своих слез.

Уолли осторожно привлек ее к себе и легонько погладил по спине.

– Не расстраивайся, Дот! И не плачь о нем! Поди, он где-то тоже мучается угрызениями совести. Кто знает? Подонок! Одно слово… И чего ты его жалеешь? Он же взрослый мужик! Что с ним такого может приключиться? И потом, он же виноват во всем! Разве не так?

Дот взглянула на Уолли глазами, полными слез. По ее лицу растеклись тушь и пудра.

– Прости меня, Уолли!

Вот он, тот счастливый момент, которого он так долго ждал. Уолли не стал колебаться. Он склонил голову и припал губами к ее губам. Шокированная Дот отпрянула от него, словно ее подбросило пружиной, и больно ударилась головой о какую-то стену.

– Осторожнее, Дот! Береги голову!

– Я не хочу с тобой целоваться! Тебе ясно? Не хочу!

Она почувствовала новый приступ тошноты, отвернулась к стене, и ее снова начало рвать. На сей раз она забрызгала свои брюки, туфли, стену, а следом опять полились слезы.

Уолли положил ей руку на плечо.

– Все в порядке, Дот! Ты просто немного перебрала сегодня…

– Убирайся прочь, Уолли Дей! Прочь с моих глаз! Оставь меня в покое! – Она что есть силы, обеими руками оттолкнула от себя парня.

Уолли с независимым видом засунул руки в карманы брюк.

– Я всего лишь хотел помочь тебе!

– Нет! Ты хотел поцеловать меня! Идиот! Дурак набитый!

В душе Дот боролись страх и злость. Она уже немного протрезвела, вполне достаточно для того, чтобы вспомнить, что Уолли – это парень, с которым встречается ее лучшая подруга.

– Как ты можешь так вести себя? А про Барбару забыл, да?

– А при чем здесь Барбара?

– Но она же твоя девушка!

– С чего ты взяла? Так, девчонка, путается под ногами, да и только! И потом, она совсем не в моем вкусе.

Уолли снова приблизился к Дот, взял ее за руку и повел домой. Дот устало повисла на его руке. Не нужна ей его помощь! Она старалась идти как можно быстрее, насколько это позволяли ее ослабевшие ноги.

Миссис Харрисон сделала очередную глубокую затяжку и тут же замерла как вкопанная, ошарашенная увиденным.

Но Дот проковыляла мимо соседки с таким видом, будто та и не пялилась на нее во все глаза. Словом, сделала вид, что она ее в упор не видит.

На какое-то время она замешкалась на крыльце, прежде чем вставить ключ в замочную скважину. Как-никак, но пьяной она еще ни разу не заявлялась домой. А вдруг и не заметят ничего такого… Поплевав на бумажную салфетку, она вытерла с лица размазавшуюся тушь и пудру. Потом поправила волосы, сделала глубокий вдох и открыла дверь. Конечно, будь она трезвой и благоразумной девочкой Дот, то сразу бы подалась наверх, к себе в спальню. Но сегодня домой явилась не рационально мыслящая Дот, а Дот, принявшая на грудь изрядную порцию джина, пусть и разбавленного апельсиновым соком. И этот коктейль все еще бурлил, продолжая гулять по ее венам.

Джоан сидела за столом в маленькой комнате, придвинув к себе настольную лампу. Она пришивала именную бирку на спортивные штаны Ди. Рег, по своему обыкновению, уткнулся лицом в газету.

Внезапно Дот резко повело в сторону, хотя она готова была поклясться, что стоит прямо.

Отец на мгновение оторвался от своей газеты.

– Ты только полюбуйся на себя! – брезгливо бросил он. – Думали ли мы с твоей матерью, когда растили тебя, что ты станешь являться домой в таком непотребном виде? Ни стыда ни совести! Разит перегаром, как от шалавы какой! Или я не имею права высказываться по существу? – вперил он свирепый взгляд в жену.

– А тебе что за беда? – вдруг взвилась в ответ Дот. – Какое тебе дело до моей жизни?

– Ты только посмотри на нее! И голос вдруг прорезался! Ты права, Дот! Не я повинен в том, что ты пустила свою жизнь вразнос! И мне нет дела до того, как ты распорядишься ею в будущем. Но если ты думаешь, что сможешь и впредь пить, гулять, а потом заявляться в мой дом в стельку пьяной, то это уже другой разговор. Сколько еще мы все будем мириться с твоими выкрутасами, а? Ведь у нас же была нормальная, счастливая семья!

– Неужели? Что-то я не припомню особого счастья! И никогда больше не смогу быть счастливой в этом доме. Никогда! Я никогда не забуду, папа, как ты меня обзывал… А потом еще и ударил… Этого я никогда не забуду! Ты меня ударил! И когда?! В тот момент, когда я больше всего нуждалась в помощи и участии. А от тебя я не получила ни того ни другого!

– А чего ты хотела? На что рассчитывала? Ты, можно сказать, почти разрушила нашу семью. Но до сих пор не видишь этого. Мама из-за тебя потеряла работу. Нас едва не вышвырнули из дома. А ты знаешь, что это такое – остаться без крова над головой? Знаешь, я спрашиваю тебя? А если нет, то ступай на вокзал. Там полно таких же бездомных семей, как наша, с маленькими детьми на руках, такими, как твоя сестра Ди, и таких же старых развалин с больными легкими, как я… И все они там валяются в грязи, прямо на мостовых в ожидании смерти, которая неизбежно придет, стоит только ударить морозу. Все эти бездомные люди, они же совершенно беспомощны. И мы были всего лишь в одном шаге от такой же участи! А все по твоей вине! Но самое страшное, что ты до сих пор так и не поняла этого! Какой позор!

Дот снова покачнулась и уцепилась рукой за стену, чтобы не упасть.

– Да, я знаю! Я позор и бесчестие для своей семьи! Одна ядовитая змея в том заведении, куда вы меня отправили, не раз и не два повторяла мне все это! Хоть и монахиня, хоть и служит якобы Богу, но зловредна и порочна! А то, что они заставляли нас делать, это и вообще выходит за всякие рамки! Ужас! Они забрали у нас наших детей. Грейси, Софи, Симон… Той Джуди, про которую ты мне рассказывал, ей, наверное, было даже проще! Знаешь ли ты, папа, что это такое – отдать своего ребенка чужим людям, которые будут растить и воспитывать его, отдать, а потом катить обратно пустую коляску, в которой еще совсем недавно лежал твой младенец? Ты идешь, слезы катятся у тебя градом по лицу, сердце разрывается на части, а ты все идешь этой дорогой позора, словно тебя ведут на публичную казнь. Ты чувствуешь, как набухает твоя грудь и из нее начинает сочиться молоко, а потом ты слышишь, как плачет твой ребенок, и ты понимаешь, что он плачет, потому что ему нужна ты. И одновременно знаешь, что уже никогда больше не увидишь его, не сможешь утешить, подержать на руках, покормить! Никогда больше!

Рег раздраженно свернул газету и швырнул ее на пол. Джоан сидела неподвижно, потрясенная монологом дочери. Она была бледна.

– А чего ты хотела, дорогуша? На что рассчитывало ваше величество? Принести этого маленького бастарда сюда? Жить вместе с нами, под одной крышей? Ты только представь себе, Дот, чтобы из этого бы вышло!

– Не смей называть моего сына бастардом! Не смей! Я не знаю, отец, что из этого вышло бы, это правда! Но был ли у меня какой-то иной выбор? Ведь его изначально не было! Хорошо было бы, если бы ты, отец, меньше обращал внимания на то, что говорят другие… Что они думают… Тогда бы я сама смогла воспитывать своего сына!

– Вот в этом вся твоя беда, дочка! Ты никогда не обращала внимания на то, что думают или говорят другие! Иначе ничего подобного с тобой бы и не случилось!

– Тебя послушать, так я просто преступница какая-то!

– Может быть, в глазах Господа так оно и есть! – неожиданно для всех подала голос Джоан.

Дот резко повернулась к матери. Та по-прежнему неподвижно сидела за столом. И в этой неподвижности было что-то неестественное.

– В глазах Господа? Я тебя умоляю! Как ты можешь говорить такое, мама? Ты ведь и в церковь даже не ходишь! Подбираешь какие-то осколки или ошметки чужой веры, которые тебе подходят в том или ином случае.

Джоан скрестила руки на груди.

– Ты можешь, Дот, рассуждать, как тебе угодно. Но одно мне абсолютно ясно. Ты подставила всех нас! Подвела! Причем самым страшным образом…

Дот издала короткий смешок.

– Вот как? Значит, и тебя я тоже подвела? Боже мой! Еще от него, – она кивнула в сторону отца, – услышать такое – это понятно! Но от тебя! Как ты можешь, мама? Ведь ты же сама рожала, ты прекрасно знала, через что мне предстоит пройти, но слова доброго не сказала мне! Выгнала вон, выставила за порог, даже не посоветовав, как женщина женщине! Сунула мне в руки какой-то сопливый носовой платок, и все! А ведь одно-единственное доброе слово в тот момент значило для меня много больше, чем все остальное! Как ты не понимаешь этого, мама? Но нет! Холодное отчуждение, неприступный вид – это ведь тоже было частью вашего наказания мне. Вы хотели заставить страдать меня еще больше… А за что было наказывать? За то, что я, видите ли, влюбилась не в того! А я ведь влюбилась! Речь не шла о сексе! Я любила его! Любила по-настоящему!

Дот почувствовала, как слезы снова полились по ее лицу.

– Я бы поехала за ним на край света! Я и собиралась уехать, бросить все, вас, этот проклятый дом… эту проклятую страну… в которой живут люди, готовые осуждать меня, называть преступницей и позорищем. А ведь все мое преступление состоит только в том, что я полюбила!

– Думаешь, ты единственная девушка на свете, кто остался ни с чем? – бросила ей мать. – У нее, видите ли, разбито сердце! Из-за чего? Маленькая такая трагедия… Споткнулась и пошла дальше!

– Маленькая трагедия, говоришь? Да я собиралась за него замуж! Я родила от него ребенка! Твоего внука, между прочим! Маленький мальчик, о котором сейчас заботятся посторонние люди. Они его кормят, одевают, купают, укладывают спать, поют ему на ночь колыбельные… И все потому, что у его отца, видите ли, не тот цвет кожи! Это какая-то нелепая шутка! Представить себе, что ты сидишь в церкви, бормочешь какие-то там молитвы в полной уверенности, что все так и надо! Как ты можешь! И как можно оправдать то, что ты со мной сделала? С нами! Что это за такая ужасная, бесчеловечная вера? Что это за церковь, в которой нет места снисхождению?

– Не я одна повинна в этом! Весь мир такой! Пора бы это уже понять…

– Пусть мир такой! Но это вовсе не значит, что он должен быть таким!

– Разумное замечание, Дот! – подытожил ее слова Рег. – Но реальная жизнь – она такова!

– Думаешь, я не понимаю этого, отец? Думаешь, после того, через что мне пришлось пройти, у меня еще остались какие-то иллюзии насчет собственной жизни? Я родила сына, а он никогда не узнает, кто его настоящая мать. Где же справедливость? Почему этому ребенку уже изначально было отказано в праве иметь родных отца и мать только на том лишь основании, что его дедушка не приемлет цвет кожи его отца? Подумай об этом, папа! Вы оба подумайте! Отмотайте время назад и хорошенько подумайте над тем, что вы сделали! В какое дерьмо вы себя превратили! Сами!

– Однако, Дот, он тебя бросил! – Джоан произнесла эту реплику тихо, но с особым ударением в голосе. Пора наконец сказать главное! – Он уехал, даже не попрощавшись с тобой! Так не поступают те, кто любит. Понимаю! Ты злишься, негодуешь, пытаешься переложить вину на меня, будто от этого тебе будет легче. Но не с меня все началось! И не я закрутила всю эту карусель… Понравится тебе это или нет, но я назову вещи своими именами. Он взял от тебя то, что хотел, а потом бросил с легкой душой. А ты теперь расплачиваешься за все остальное.

– Он хотел жениться на мне! – Дот медленно сползла на пол у стены, ноги у нее задрожали и стали ватными. Но она выкричалась и, как ни странно, протрезвела.

– Неужели? И ты веришь этому? Подумай сама, Дот! Неужели он и правда собирался жениться на тебе?

В комнате повисла короткая пауза. Все трое выдохлись. Всем хотелось поскорее покончить со столь бурным выяснением отношений и отправиться спать. Но все трое понимали, что этот разговор, быть может, их единственный шанс расставить все точки над i и более никогда не возвращаться к больной теме.

– Не важно, как обошелся со мной Сол, мама! Вы меня предали, вот в чем беда! Ты и папа… но особенно ты! И дело даже не в том, что ты ни словом не обмолвилась со мной о том, что такое роды, как все это будет… Хотя это был бы жест истинной доброты и материнского участия… я сейчас о другом. Ты ведь как мать знаешь, что это такое – родить ребеночка. Как ты тут же прикипаешь к нему всем сердцем и душой… Ты все это знала, понимала, что меня ждет, но ни слова надежды! Ничего, что могло бы хоть как-то подготовить меня к тому, что произойдет. Все в моей душе перегорело, сгорело дотла! И вот за это я тебя никогда не прощу!

Джоан склонилась над дочерью, пытаясь помочь ей подняться с пола.

– Думаешь, я не страдала? Думаешь, мне приятно было видеть, что творилось в нашей семье? Разве о таком я мечтала? Разве так я представляла себе рождение нашего первого внука?

– Мама! Если человеческие страдания можно измерить с помощью какой-то шкалы, то не сомневайся, я получила по полной!

– Оставь ее в покое, Джоан! – Рег в бессильном гневе стиснул кулаки. – Взгляни на себя, Дот! – Дот подняла глаза на отца. – Ты законченная эгоистка, вот ты кто! С каких это пор все в этом доме должно крутиться вокруг тебя? Когда это ты вдруг стала самой важной персоной в нашей семье?

Ухватившись за стену, Дот поднялась на ноги и выпрямилась во весь рост. Расправила пальто, отбросила волосы с лица.

– Попрошу впредь называть меня не Дот, а Кловер! Дот – это что-то такое мелкое и незначительное… А я уже состоявшийся человек. Я родила сына! И потому я значительна и даже великолепна!

С этими словами Дот развернулась и зашагала прочь из комнаты, поднялась по лестнице к себе в спальню и легла в кровать. Ее родители обменялись долгим взглядом. Они ничего не поняли. Разве что у их дочери действительно поехала крыша.

* * *

Прошло две недели после того приснопамятного семейного представления. Кажется, впервые за долгие месяцы и родители, и дочь открыто высказали все, что они думали друг о друге, сколь бы болезненным для всех это ни было. И, как ни странно, атмосфера в доме после озвученных вслух обид и упреков улучшилась и стала гораздо чище и спокойнее. Даже сам воздух в доме стал иным. Ушла свинцовая тяжесть, которая буквально душила всех троих своей недосказанностью. Но вот все обвинения сказаны, и жизнь покатилась дальше. Дот перестала с затравленным видом красться по дому, стараясь остаться незамеченной. Нет, она не стала прежней веселушкой-болтушкой Дот. Такой она уже никогда больше не будет. Все в ее поведении свидетельствовало о том, что она продолжает жить с тяжелым грузом на душе. Но после того как она выплеснула свое горе наружу, после того как она поведала всего лишь о части тех ужасов, через которые ее пришлось пройти в монастырском приюте, ей хоть и немного, но полегчало. То есть мало-помалу стали восстанавливаться некие формы и очертания былой семьи. Конечно, это была уже совсем другая семья, в сравнении с той, которая раньше обитала в доме номер тридцать восемь на Роупмейказ-Филдс. Но зато все они теперь отлично знали, сколь хрупкими могут быть родственные узы и как легко разорвать их навсегда. Кое-какой опыт из случившегося Дот для себя извлекла. Развеялись иллюзии юности… И главная из них, что родители – это ее верная и надежная опора в жизни, что они всегда будут рядом с нею и в любую минуту придут на помощь. Теперь она точно знала. Да, они будут, и они придут, но при условии, что она станет жить по их правилам, что она никогда не нарушит те неписаные законы, которые она не имела права нарушать. Дот искренне завидовала своей младшей сестренке. Ди все еще наивно верила в то, что ее мамочка и папочка могут все!

Дот проснулась от стука посуды на кухне. Выдвигались и задвигались ящики шкафов, хлопали дверцы навесных шкафчиков. Сунув ноги в шлепанцы, она заторопилась на кухню.

– Дот, пожалуйста, подай мне нашу парадную скатерть.

Джоан обратилась к дочери таким тоном, будто та не стоит перед ней еще в пижаме и со всклоченными волосами на голове, а все утро тоже хлопочет на кухне. Дот выдвинула один из ящиков буфета и извлекла из него льняную белую скатерть, обшитую кружевами. Обычно эту скатерть они постилали на Рождество, на дни рождения, на Пасху или в канун других больших праздников и всяких иных значительных событий семейной жизни. После чего скатерть кипятили, крахмалили, утюжили и снова отправляли в ящик буфета до следующего важного повода. Но что за повод случился сегодня? День как день… обычный воскресный день, 14 января 1962 года. Никаких знаменательных дат, ничего такого важного, что пришло бы на память.

Дот вручила скатерть матери.

– А зачем тебе парадная скатерть? И почему ты так рано накрываешь на стол?

Действительно, на часах было только одиннадцать утра.

– Папа пригласил на ленч одного своего друга. Вот я и стараюсь, чтобы все было как положено. Ты тоже ступай и приведи себя в порядок. И никаких несчастных физиономий и угрюмого молчания за столом! Договорились? Хочу, чтобы это был обычный воскресный ленч, приятный во всех отношениях.

Дот молча пожала плечами. Обычный ленч? Обычный ленч – это когда мама запекает в духовке цыпленка, потом чистит картофель и тоже жарит его на жире где-то в течение часа. А потом все это молча съедается, и тишину за столом нарушают лишь редкие укоризненные замечания Джоан, адресованные мужу, ненароком пролившему подливку на скатерть, да жалобы Ди на то, как же она ненавидит эту противную брюссельскую капусту. После замечаний жены отец забирает свою тарелку и перемещается поближе к камину, запихивает в рот остатки пудинга, пирога или бисквита и с легкой душой погружается в послеобеденный сон. Они же с матерью убирают со стола, моют посуду и наводят порядок в комнате. И с чего это вдруг родителям вздумалось продемонстрировать такое веселенькое времяпрепровождение в кругу семьи постороннему человеку, бог его знает!

Но Дот не посмела ослушаться. Пошла к себе наверх, расчесала волосы, потом напялила на себя серый свитерок с высоким воротом и черную юбку. Слегка подвела карандашом глаза, и ура-ура! – она готова проглотить свой воскресный ленч под бдительным оком какого-то закадычного приятеля отца. Оставалось лишь надеяться, что выбор отца пал не на слюнявого болтуна Стива. Ужасно занудливый тип! И неприятный… Все лицо в красных прожилках, и смех у него какой-то гнусавый.

Дот взяла раковину и положила ее себе на колени.

– Я вот думала сегодня утром, пыталась представить себе, как бы это было, если бы ты в воскресенье пришел к нам на ленч. Почему-то я не сомневаюсь, что, стоило бы им хоть немного пообщаться с тобой, и они тотчас же запали бы на тебя. Как запала в свое время я. Ты такой умный, воспитанный и очень забавный! Я помню, как ты рассказывал мне о своем саде и о тех растениях, которые в нем произрастают. И о своих павлинах, которых ты кормишь и пытаешься приручить. Думаю, что если бы родители с тобой встретились, ты бы точно покорил их. И что было бы потом, а? Наверное, мы бы собрались и уехали, сели бы на пароход и поплыли бы к тебе, туда, где садится солнце. А нашему мальчику между тем уже скоро исполнится два месяца. Совсем большой! Не знаю, что в этом возрасте умеют младенцы… наверное, улыбается уже вовсю! Вряд ли я когда-нибудь узнаю, что с ним и как. Ты не забыл? На следующей неделе исполняется ровно год с тех пор, как мы встретились. Целый год уже прошел! Я обязательно поговорю с тобой в этот день. А сейчас мне пора! У нас сегодня гость за ленчем. Папа пригласил кого-то из своих друзей. Ужасная скукотища!

Дот была как раз на середине лестницы, когда в дверь позвонили. Такая переливчатая трель, возвещающая, что гость уже на пороге. Смутные очертания мужского силуэта за дверным стеклом: высокий, худощавый, темноволосый. Дот направилась к парадной двери, открыла ее, отступила шаг в сторону, пропуская гостя в холл и замерла на месте.

– Чего тебе надо, Уолли? Если ты пришел извиниться за свое непотребное поведение на прошлой неделе, то теперь уже поздно просить прощения. Ты же прекрасно видел, что я напилась как сапожник! Видел, но повел себя как самый настоящий подлец! Причем не только по отношению ко мне, но и к Барбаре тоже!

Дот с угрожающим видом скрестила руки на груди. Краска ударила в лицо, и ее всю затрясло от возмущения, когда она вспомнила, как он привлек ее к себе и прижался губами к ее рту. Да как он смел целовать ее?

Уолли уставился на Дот немигающим взглядом, но не отвел глаза в сторону.

– Вообще-то, Дот…

Уолли не успел закончить то, что хотел сказать, ибо в этот момент за спиной Дот выросла фигура ее отца. Он распахнул парадную дверь во всю ширь.

– А вот и ты, Уолли! Проходи, сынок!

Сынок?! Неужели Уолли и есть тот таинственный гость, ради которого было столько суматохи?

Дот принципиально уселась как можно дальше от Уолли, насколько это позволяли размеры комнаты и конфигурация стола. Говорила она мало и все время ловила себя на мысли, что ей очень хочется оповестить всех собравшихся, как повел себя дражайший гость по отношению к ней, когда сам вызвался проводить ее домой. Но всякий раз она вовремя прикусывала язык. И все же он свинья! Самая настоящая свинья! Она молча наблюдала за тем, как он весело болтал с Ди, как ловко смастерил из салфетки куклу-марионетку и тут же водрузил ее на пальцы Ди и стал водить ими, то в одну, то в другую сторону. Дот смотрела, как он загребает пищу вилкой, словно лопатой, потом закладывает все это в рот и начинает тщательно пережевывать задними клыками, а передние зубы в это время некрасиво нависают над нижней губой. Отец подготовился к приему гостя на высшем уровне. Выглаженная рубашка с закатанными до локтя рукавами, волосы обильно смазаны бриллиантином и уложены волосок к волоску. Что еще больше разозлило Дот. С чего вдруг ее родители стелются перед таким типом, как Уолли? Видишь, как расфуфырились! Или они всерьез думают, что ее может завлечь такой парень, как он? У нее даже скулы свело от негодования при одной только мысли, что родители считают Уолли подходящей партией для нее. Дескать, он ей ровня! То есть они полагают, что ничего лучшего она в своей жизни не заслуживает, кроме этого Уолли Дея?

Между тем Уолли и Рег, переместившись к камину, с веселым смехом вспоминали всякие разные истории из тех времен, когда они трудились вместе. Вспомнили своего бригадира. Тот еще был типчик! Ни хрена не смыслил ни в какой работе! Потом помянули и владельца предприятия. Повезло малому! Родился с серебряной ложкой не только во рту, но и в заднице тоже!

Дот молча мыла посуду в раковине. У нее не было ни малейшего желания разговаривать с матерью, которая тем не менее умудрилась уже дважды ткнуть ее под ребра и напомнить:

– Будь с ним поприветливее.

Дот лишь молча сглотнула слюну, вспоминая о том, насколько приветливо повел себя с нею Уолли, когда ему выпал удобный случай.

Неожиданно в кухню зашел Уолли. В руках он держал две креманки.

– Ну, миссис Симпсон, вы и мастерица! Умеете приготовить такой заварной крем, что просто пальчики оближешь. И не жирный, именно то, что надо!

Он облизал свои губы, словно подтверждая, что крем действительно получился на славу.

– Надеюсь, ты не кривишь душою, Уолли! Хотя, если честно, то за свою жизнь я этого крема переготовила тонны!

Джоан издал кокетливый смешок, комплимент Уолли явно пришелся ей по душе.

Уолли остановился всего лишь в паре шагов от Дот, и на нее вдруг пахнуло его дешевым одеколоном. То ли дело Сол! От него всегда так изысканно пахло… запах дорогого мыла, натурального масла для волос, легкий аромат каких-то пряностей с горчинкой. В этом аромате было что-то опьяняющее. Иногда ей даже хотелось чихнуть, и она с трудом сдерживала себя, чтобы не потревожить сон своего возлюбленного, когда тот мирно посапывал в ее объятиях.

Она не могла дождаться, когда же наконец Уолли уберется восвояси. Но вот наконец родители благодушно проводили его чуть ли не до калитки.

– Что ж, все прошло хорошо! – констатировала Джоан, снимая парадную скатерть со стола и направляясь к раковине, чтобы замочить ее на ночь. Вначале скатерть должна хорошенько отмокнуть в холодной воде, а уж утром ее подвергнут кипячению и стирке. – Он славный парень. Правда, Рег?

– Очень славный. Я же тебе говорил!

– Ему мой крем понравился. Очень! И аппетит у него хороший…

Дот лишь молча перевела взгляд с матери на отца. Как так получилось, что ее Солу, который обращался с ней, как с королевой, называл ее леди Кловер, никогда не суждено было удостоиться столь радушного приема, который ее родители устроили Уоллесу, человеку, который не преминул воспользоваться первой же возможностью облапать ее, оказавшись в темном переулке. У этого козла нет ни манер, ни воспитания. И он, видите ли, славный парень! Нет, это было выше разумения Дот.

Едва только Уолли откланялся, как Дот побежала на встречу с Барбарой, о чем они договорились заранее. Барбара уже поджидала ее в конце Нэрроу-стрит. Вначале они просто прошвырнулись по району в поисках подходящего местечка, где можно было бы выпить чашечку кофе. Дот чувствовала себя немного неловко из-за того, что не сказала подруге о том, что к ним домой на ленч приходил Уолли. А с другой стороны, как прикажете ей преподнести эту новость? «Вот что, Барбара! Парень, которого ты любишь и которого я презираю всем сердцем, но за которого мои родители мечтают пристроить меня…» Не совсем подходящее начало! А потому лучше промолчать. Взявшись за руки, обе подруги дружно зашагали в ногу.

– Что слышно насчет работы на фабрике? – поинтересовалась Барбара.

– Да пока только сообщили, когда мне заступать на смену, – неопределенно пожала плечами Дот. – Надо постараться привести себя в норму за оставшиеся дни. Совсем я что-то расклеилась…

Впервые Дот честно призналась подруге, что далеко не все в ее жизни обстоит благополучно, и Барбара по достоинству оценила эту откровенность.

– Ты справишься! Не сомневаюсь в этом ни минуты, Дот. Я всегда считала тебя самой сильной девушкой на свете. Еще ни один парень не сумел заставить тебя плясать под его дудку. И с этим своим солдатиком ты когда-нибудь поквитаешься! Жопа с ручкой, вот он кто!

– Не смей называть его так! – возмутилась Дот, но невольно рассмеялась шутке подруги.

– Не понимаю, почему ты за него горой стоишь! Он ведь обошелся с тобой как самый последний мерзавец.

– Да знаю я, знаю! Однако виноват не только он один! – возразила Дот.

И потом, он же не знал главного, подумала она про себя и добавила:

– Зато сейчас я точно знаю другое: мы сами должны обустраивать свою жизнь. Не ждать, когда кто-то предложит нам что-то и как-то все само собой образуется. Если судьба дает тебе шанс, надо суметь им воспользоваться.

– Тут я с тобой согласна!

– И вот что я скажу тебе, Барбара! Не успокаивайся на достигнутом! Пожалуйста, никогда не довольствуйся тем, что меньше того, чего ты на самом деле хочешь. Добивайся! Стремись! Именно так ты сможешь стать по-настоящему счастливой.

Барбара замерла на месте и бросила внимательный взгляд на свою спутницу.

– Но, предположим, что судьба не даст мне такого шанса и особого выбора в моей жизни не будет. Что тогда? Да ничего! Меня попросту спишут в расход… Неужели ты хочешь, чтобы я кончила свою жизнь так, как моя тетка? В любую погоду торчать на крыльце своего дома с неизменной цигаркой во рту и с кислой миной на лице! Я тоже научусь ненавидеть всех и всякого, кто улыбается, отравляя своей ненавистью даже сам воздух, которым дышат все эти люди? Ты хочешь видеть еще одну тетю Одри?

– Ты никогда не станешь второй тетей Одри! Сия участь тебе никак не грозит, поверь мне! Но ты должна выучиться на парикмахера и попытаться устроиться на один из круизных лайнеров. Мне так хочется, чтобы ты увидела мир, чтобы в твоей жизни было много путешествий, приключений. Это мне, видно, придется застрять здесь навсегда, а ты должна попутешествовать за нас двоих. Оторваться по полной, так сказать!

– Не говори так, Дот! Мне не по себе, когда ты говоришь таким тоном, будто твоя жизнь уже кончена.

«Так оно и есть! Мое сердце разбито, я не хочу жить! Моя жизнь действительно кончена!»

Но вслух Дот сказала другое:

– Да не во мне дело! Просто я люблю тебя сильно-сильно и хочу, чтобы у тебя была замечательная, интересная, увлекательная жизнь.

Обе подруги рассмеялись.

– Мне повезло, что у меня есть такая подруга, как ты! Честно, Дот! Не знаю, что бы я без тебя делала!

– А ты и не узнаешь этого никогда. Потому что мы всегда будем рядом! Вместе состаримся и будем по-стариковски распивать чаи, облачившись в домашние халаты или пижамы, и вспоминать то время, когда мы были молодыми.

– Но вначале у нас еще будет бездна всяких приключений, да?

Дот выдавила из себя слабую улыбку.

– Ах ты распутница!

* * *

Субботний вечер. Джоан собирает со стола тарелки, перемазанные густой подливой, убирает солонку, баночки со специями.

– Миссис Си! Это было что-то! – Уолли довольно хлопает себя по животу. Несмотря на свою худобу и на плоский живот, Уолли умудрился затолкать туда изрядное количество еды, приготовленной Джоан. Мать расценивает это как хороший здоровый аппетит, Дот же полагает, что Уолли просто элементарный обжора.

– Рада, что тебе пришлось по вкусу, дорогой ты мой! Мне нравится, когда мужчина умеет хорошо поесть. Но ради всех святых, Уолли! Не называй меня миссис Си! Я же еще не старуха какая-то! Зови меня просто Джоан!

– Хорошо! Обязательно! Спасибо, Джоан!

Рег весело подмигнул парню, давая ему понять, что тот полностью растопил сердце его половины.

– Ну что? Ударим по пивку, сынок?

– Грех отказываться!

Рег энергично хлопнул Уолли по руке. Эти двое сделаны из одного теста, это точно! Да они и похожи друг на друга. Недаром и восхищение у них обоюдное.

– Хорошо! Тогда я буду готов через минуту! Еще загляну кое-куда на дорогу!

Уолли вышел на улицу и стал неспешно прохаживаться по тротуару в своих модных остроносых туфлях. Потом расстегнул молнию на кожаной куртке, извлек из внутреннего кармана расческу и пригладил ею волосы.

– Уолли!

Он поднял глаза и увидел Барбару, которая как раз выходила из дома тети.

– Привет, Барбара! Как дела?

– Да вроде все нормально! А что ты здесь делаешь? Меня высматриваешь?

Барбара расплылась в довольной улыбке. Она была просто счастлива узнать, что Уолли искал встречи с ней. Правда, плохо то, что она в рабочей одежде. Не хочется представать перед своим парнем в таком затрапезном виде. Вообще-то она намеревалась сейчас отправиться домой, она и маме пообещала… но ради такой неожиданной встречи со своим парнем слово можно и нарушить! Сейчас они вместе с Уолли завалятся в какой-нибудь паб… Так сказать, внеплановое мероприятие. Чем не приключение? Она подошла ближе и встала перед Уолли, потом глянула на него в ожидании приглашения.

– Да нет! Я и не думал тебя высматривать! – бросил в ответ Уолли, устремив безразличный взгляд куда-то вдаль, в самый конец улицы. Судя по тону, парень совсем не был настроен на ухаживания.

– Вот как? – растерялась от неожиданности Барбара. И не нашлась что сказать. Руки сами собой опустились, и она неловко заковыляла по булыжникам мостовой, стараясь приноровиться к его шагу. – А я решила, что ты меня разыскиваешь. Побывал у нас дома, мама сказала тебе, где я. Вот ты и пришел.

– Да не был я у вас! Меня Джоан только что чаем поила, а сейчас мы с Регом отправляемся в паб пропустить по кружечке пивка.

– Ты с Регом?!

– Ну да! Дот осталась дома. Она вся какая-то замотанная…

– Правда? – воскликнула Барбара, с трудом удерживаясь от того, чтобы не расплакаться от обиды. Ее лучшая подруга и ее парень распивают чаи как ни в чем не бывало… И после этого он еще вместе с ее папашей тащится в паб, чтобы побаловать себя пивком! Ни в какие ворота все это не лезет! Если только… если только…

Барбара нервно потерла щеку. Внезапная догадка настолько ошарашила ее, что она даже побоялась задать вопрос, который уже вертелся на кончике языка. А с другой стороны, с какой стати ей чего-то бояться? Разве что не хочется выставлять себя в дурацком свете.

– У вас тут что-то происходит, Уолли? – нерешительно начала Барбара, чувствуя, как дрожат губы. – Что-то такое, что я должна знать?

– Если честно, Барбара, то что бы тут ни происходило, наши отношения с Дот тебя не касаются. Да, в сущности, ничего такого и не происходит!

Барбара замерла. Она была абсолютно убита тем, что услышала.

– Ваши отношения с Дот? Я не ослышалась? Что происходит, Уолли? И почему ты разговариваешь со мной в таком тоне? Что все это значит?

– Ах, черт! Я думал, она тебе все рассказала…

– Что «все»? – Голос Барбары предательски дрогнул. Вот сейчас она расплачется!

– Ну, понимаешь, Барбара! Мы с тобой друзья, это правда! Хорошие друзья! Но с Дот все несколько иначе! Улавливаешь мою мысль?

Барбара прижала руку к сердцу.

– Что?! Ты издеваешься надо мной? Шутишь? – Она затрясла головой, не в силах уразуметь то, что услышала. – Я думала… что мы… что мы с тобой вместе. Уолли! Как же это? – По ее лицу покатились слезы. Все! Вот оно, унижение во всей его полноте!

– Я и говорю! Мы с тобой друзья, Барбара! Всего лишь друзья… понимаешь? А с Дот у меня все по-другому… Ты что, ревнуешь?

– Ревную? Да она моя лучшая подруга! Была ею, во всяком случае… Да! Она была моей лучшей подругой!

– Послушай! Мне пора! Не хочу заставлять ждать своего будущего тестя!

– Будущего тестя? Ты умом тронулся? Или как?

Но Уолли уже снова зашел во двор дома номер тридцать восемь и закрыл за собой калитку. Сколько раз с раннего детства и до недавних пор Барбара вот так же открывала и закрывала за собой знакомую до рези в глазах калитку, направляясь в дом Симпсонов. Но больше ноги ее здесь не будет! Никогда!

А Дот между тем, в полном неведении о разыгравшейся только что драматичной сцене под стенами ее дома, с нетерпением ожидала той минуты, когда за этим противным Уолли Деем закроется наконец дверь и он оставит ее в покое хотя бы на этот вечер. Она лежала на кровати и осторожно гладила раковину, потом положила ее рядом с собой на подушку и начала негромко говорить:

– Сегодня ровно год! Один год! С одной стороны посмотреть – всего лишь каких-то пятьдесят две недели, которые пролетели, как один миг. А с другой – будто целая жизнь прошла за этот год. Но я помню каждое мгновение, каждую секунду того вечера, когда увидела тебя впервые. Помню, как я собиралась тогда. Вообще-то я не хотела идти в «Купеческий дом», но мама попросила помочь ей. Помню, мы, пока бежали с нею до автобуса, всю дорогу смеялись, уже не помню почему. Первое, что я увидела, когда вошла в зал, – это макушку твоей головы. Ты склонился над клавишами рояля и что-то там наигрывал. Лица твоего не было видно. Я прислушалась к музыке и поняла, что ты наигрываешь мелодию нашей Этты. Этот мотив потом весь вечер звучал в моей голове, пока я носилась по залу с подносами, обслуживая гостей. «Наконец-то я встретил ее…» А потом мы с тобой вышли на террасу. Помнишь? Ну после того как я устроила целое представление, рухнув на пол с подносом, полным фаршированных яиц. Дурацкий у меня был тогда вид, да? Но именно ты взял меня за руки и помог подняться с паркета. Можно сказать, спас меня! А еще ты тогда спросил, как меня зовут…

Дот почувствовала, что снова плачет. Что ж, в последнее время слезы стали неотъемлемой частью ее существования. Плакать – почти то же самое, что дышать. Кое-как она подавила тяжелые всхлипы, рвущиеся из груди, и продолжила:

– Я ответила, что меня зовут Дот. А ты сказал, что это имя мне совсем не подходит, что я заслуживаю более красивого и более длинного имени. И в тот момент я почувствовала себя самой настоящей кинозвездой! Честное слово! Вернувшись домой, Сол, я всю ночь потом не могла заснуть. Все думала и думала о тебе, вспоминала твое лицо. И вот прошел год, но ничего не изменилось! Я по-прежнему думаю о тебе и все время вспоминаю твое лицо. Ах, Сол! Ну почему ты бросил меня? Почему уехал, не сказав ни слова? Я так по тебе тоскую! Если бы ты только знал, как мне тебя не хватает!

Дот плакала до тех пор, пока не иссякли слезы. Она продолжала беззвучно всхлипывать, уже погружаясь в полудрему. И слезы же заставили ее проснуться ни свет ни заря. В горле пересохло, дыхание было прерывистым и тяжелым.

Но, к своему удивлению, на следующее утро Дот проснулась с более или менее ясной головой. Надо сделать еще одно усилие над собой и попытаться начать жить заново. Она прекрасно понимала, что уже никогда не станет прежней Дот. Но понимала и другое. Как бы ей ни хотелось умереть и покончить со всем раз и навсегда, жизнь пока продолжается, и надо жить. Жить, пока в груди бьется ее исстрадавшееся сердце. Нельзя же остаток дней провести вот так, в одиночестве и в слезах. Опершись о раковину в ванной комнате, она даже попыталась изобразить некое подобие улыбки, после чего принялась внимательно разглядывать собственную физиономию в маленьком квадратном зеркале, висевшем на стене, перед которым каждое утро брился ее отец. А по вечерам перед ним мать накладывала свой ночной крем.

Приведя себя в порядок, Дот направилась в кафе Паоло, где у нее была намечена встреча с Барбарой. Ей не терпелось поскорее переступить порог кафе. Чем плохо потрепаться с лучшей подругой о том о сем? А вдруг Паоло снова скажет ей что-нибудь приятное о них с Солом? И тогда уж точно ей обеспечено хорошее настроение на весь день. Она и Барбаре сегодня обязательно расскажет о том, какую поистине волшебную роль сыграло это маленькое кафе в ее жизни. Пусть тоже приобщится хотя бы краешком к ее сказке.

Барбара поджидала ее снаружи. Она стояла, упершись одной ногой в стену дома и зажав между пальцами сигарету.

Дот уже издали помахала ей рукой.

– Привет, Барбара! Чего это ты обрядилась сегодня в какие-то тряпки?

Барбара безмолвно уставилась на нее.

– Что-то не так? – Дот ожидала, что подруга сейчас набросится на нее за критику в свой адрес, ответит какой-то колкостью. Но нет! Барбара просто стояла и продолжала молча разглядывать ее. – С тобой все в порядке, Барбара? – Повисла короткая пауза. Молчание, от которого Дот стало не по себе. – Барбара! Я тебя спрашиваю! Скажи же хоть что-нибудь!

– Ты – сука, Дот! Грязная сучка, вот ты кто! И я хочу, чтобы ты это знала! Поверь мне, я не такая дурочка, как бы тебе того хотелось!

При этих словах Дот лишилась дара речи и лишь безмолвно вытаращилась на подругу, растерянно хлопая ресницами.

– Я тебе никогда не прощу! Никогда! До самой смерти! Тебе все было известно обо мне, и все это время ты подло смеялась за моей спиной. Что ж, посмотрим, кто из нас будет смеяться последней! Я-то свою жизнь устрою! Можешь не сомневаться! И парикмахершей стану, и на круизный лайнер устроюсь работать. А ты так и сдохнешь здесь, в этой вонючей дыре! Но мне будет на тебя наплевать! На вас обоих! Ты поступила подло, Дот! Никогда не думала, что ты способна на такую низость!

– О чем ты, Барбара? – Дот все еще надеялась, что подруга просто шутит таким странным образом.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я! Пока у тебя была интрижка с этим черномазым, я все время была рядом с тобой, поддерживала… Выручала тебя, прикрывала на все те ночи, пока ты барахталась с ним в постели.

– За что я тебе страшно благодарна! Очень!

– Да уж знаю я, как ты умеешь быть благодарной! Ты даже не удосужилась сообщить мне, что уезжаешь в Кент. Просто собралась и смылась на какую-то гребаную ферму! О том, что тебя нет в Лондоне, я узнала от тети Одри. Получается, что я для тебя – пустое место! Разве так себя ведут с лучшими подругами?

– Все совсем не так, Барбара, как ты думаешь! Совсем не так! Хотя на первый взгляд кажется, что все было именно так, и ты права. Но поверь мне на слово! Мне очень не хватало тебя все эти месяцы! А сейчас ты и сама не представляешь, как ты мне нужна!

Конечно, Дот очень хотелось поделиться с подругой всеми своими сокровенными тайнами, но она справедливо опасалась того, что болтушка Барбара немедленно сделает ее секрет всеобщим достоянием.

– Да неужели? Странный способ ты выбрала, чтобы продемонстрировать мне свою приязнь.

– Что это значит? Не понимаю тебя! Я ведь всегда рядом, когда нужна тебе! И ты тоже! Всегда рядом! И так было всю жизнь! С раннего детства. А это значит, что…

– Да, я тоже так считала! Сидела тут, развесив уши, а ты плела мне всякую дребедень, наставляла, как мне жить… Дескать, учись, ищи себя, не бойся приключений… Как это ты там выразилась? «Я люблю тебя сильно-сильно и хочу, чтобы у тебя была замечательная, интересная, увлекательная жизнь…» Что? Не могла дождаться, когда столкнешь меня прочь со своей дороги, да? Сама не понимаю, как я могла повестись на всю эту дерьмовую болтовню! Представляю, как вы там с Уолли потешались за моей спиной! Боже! Я так зла! Я просто в бешенстве! Что ж, прими мои поздравления, Дот! В прошлом году ты потеряла любовника, а сегодня ты потеряла свою лучшую подругу.

Дот громко расхохоталась.

– Я и Уолли?! Ты что, с ума спятила? Ты в своем уме?

– В своем, в своем! Можешь не волноваться! Давно бы мне уже надо было догадаться! И ты еще смеешь все отрицать?

– Барбара! Я даже не знаю, что тебе сказать! Но думать, что я и Уолли… что мы…

– Ах, значит, на воскресный ленч к вам приходил кто-то другой, да? И чаи вы вчера распивали не с ним и с твоим папашей? А что еще вы там вытворяли за моей спиной?

Дот ошарашенно уставилась на подругу.

– Нет, я не стану отрицать! Уолли действительно заходил к нам пару раз. Я сама собиралась рассказать тебе об этом, но…

– Никаких твоих долбаных «но»! Он мне сам рассказал о ваших дальнейших планах! А потому я ставлю жирную точку в наших с тобой отношениях. Между нами все кончено! Проваливай ко всем чертям, Дот, и оставь меня в покое! Наслаждайтесь обществом друг друга!

Барбара сорвалась с места и стремительно понеслась вдоль улицы, пока не исчезла из вида.

– Постой, Барбара! Прошу тебя! Куда ты? Это все неправда! Я люблю Сола! В моем сердце нет места ни для кого больше. Тем более для какого-то Уолли… Барбара! Не уходи! Пожалуйста! Ты – единственное, что у меня осталось…

Но едва ли хриплый шепот Дот долетел до ушей ее подруги.

Глава десятая

Ди кружилась и кружилась по комнате до тех пор, пока у нее не поплыло перед глазами. После чего она в изнеможении повалилась на родительскую кровать, вытянулась и закрыла глаза. Кровать сдвинули в сторону, чтобы освободить как можно больше места для приготовлений. Но вот головокружение прошло, и Ди, широко раскинув руки, возобновила свои вращательные движения.

– Послушай, Дот! Я плохо танцую, да? Мисс Кинг говорит, что бальные танцы у меня получаются из рук вон плохо, что я похожа на неуклюжего слоненка из сказки. Ну и пусть! Я ведь не собираюсь быть балериной. Я буду стюардессой. Ты только посмотри, Дот, на мою юбочку! Похожа на балетную пачку, да? Тоже вся такая шуршащая, торчит в разные стороны… Интересно, если я спрыгну с лестницы, то она удержит меня, как парашют? Как думаешь? Или лучше не взбираться на самый верх, а спрыгнуть где-нибудь с середины лестницы, а? Что скажешь, Дот? Ну Дот! Скажи, откуда мне прыгать!

Дот сидела у трельяжа, который стоял у самого окна в родительской спальне, и молча разглядывала отражение своей сестренки во всех трех зеркалах. Венок из искусственных маргариток соскользнул с головы Ди и упал почти до самого подбородка, закрыв половину лица. Дот уже успела изрядно устать от ее гиперактивности, нескончаемых прыжков и кружений, да еще сопровождаемых веселой болтовней. Рот у Ди не закрывался ни на минуту. Она так и сыпала вопросами, на половину из которых сама же и отвечала.

– Осторожнее, солнышко!

– Я всегда осторожна, Дот! И потом, я же сильная. Вот! Потрогай мою руку! Ущипни изо всей силы, если хочешь! И я не заплачу!

Ди проворно извлекла свою ручку из белоснежного, связанного на спицах жакета и продемонстрировала старшей сестре крохотный бицепс.

– Ну, давай же! Ущипни! Изо всей силы! Я не буду плакать! Обещаю!

– Не выдумывай, Ди! Не собираюсь я щипать тебя!

– Хорошо! Тогда давай я ущипну тебя первой, а потом ты!

– Ди! Я не буду щипать тебя ни первой, ни второй! Ясно? И пожалуйста, не вздумай прыгать с лестницы! Ничем хорошим это не кончится! Только ноги себе переломаешь!

– А с переломанными ногами я все равно буду твоей подружкой на свадьбе?

Дот ненавидела это слово – подружка. Оно тут же напоминало ей о том, что сама она – невеста. И если Ди сломает себе ногу или руку, ничего в судьбе Дот не изменится. Просто на какое-то время отложат саму церемонию. Более того, Дот была абсолютно уверена в том, что, если бы она и сама сломала себе ноги или даже свернула шею, а такие мысли не раз и не два посещали ее, все равно бы это ей не помогло! Родители нашли бы способ доставить ее к алтарю, лишь бы побыстрее сбагрить непутевую дочку с рук.

Впрочем, все произошло так быстро, что у Дот практически не было шансов помешать предстоящей свадьбе.

– Уолли – хороший парень, и ты ему нравишься! – заявила ей мать после одного из ставших уже традиционными воскресных ленчей с его участием. – Пора тебе наконец взглянуть на саму себя в полный, так сказать, рост. И пора прекратить изображать из себя страдалицу и нагонять на всех остальных тоску. Сидишь тут целыми днями напролет с кислой миной на лице. Не лицо, а задница какая-то! Подвернулся стоящий человек, надо действовать, Дот! Иначе рискуешь остаться в старых девах. Тем более без работы!

Дот лишь молча прикусила губу. Еще один ее позор! Еще одно пятно в длинном шлейфе ее позорных деяний. Дело в том, что она так и не сумела заставить себя вернуться на спичечную фабрику. Сама мысль о том, что ей снова предстоит пройти через ту проходную, где когда-то в самое первое утро ее самого первого рабочего дня ей сделалось плохо, так вот, сама мысль о том, что придется снова идти через те же ворота, повергала Дот в ужас. Ноги категорически отказывались повиноваться. Она ведь думала тогда, что подцепила какую-ту инфекцию, что и Сол тоже заразился от нее. А на самом деле она уже просто была беременна. Носила под сердцем их ребенка. Почему, ну почему она не помчалась в то же самое утро прямо к Солу? В «Купеческий дом»? Не разбудила его? Не сказала ему всю правду? Вполне возможно, все тогда в их жизни сложилось бы по-другому.

Ее родители оказались правы. Уолли она нравится, а других подходящих вариантов у нее нет. И Барбара тоже была права: надо катиться по накатанной дорожке, не выдумывать себе всякие бредни.

Доктор Левитсон сказал, что в ее нынешнем состоянии повинны нервы. Дот прекрасно понимала, что дело совсем не в нервах, но безропотно пила трижды в день какую-то тонизирующую микстуру, которая якобы должна ее успокоить. Однако при чем здесь нервы, когда у нее разбито сердце? И это разбитое, безутешное сердце что ни день упрямо напоминает ей о том, что могло бы быть, если… Она вспомнила, как ехала на работу после того незабываемого, поистине волшебного вечера в клубе, когда она танцевала перед самой Эттой Джеймс. Вроде и автобус тот же, и маршрут, которым он петляет по городу, прежний, но она не видит ничего вокруг, мыслями она все еще там, в клубе. Потом она вспомнила, как нравилась ей разноцветная радуга красок в отделе тканей, когда она работала в «Селфриджез». И тут же подумала о том голубом комбинезончике, который собственноручно сшила для своего новорожденного сына. А потом, как она смотрела через решетчатое отверстие в двери, как миссис Дьюбос (хорошее у нее лицо, доброе!) прижимает к себе ее сына. Вот он, судьбоносный поворот в ее жизни! После которого уже ничего и никогда не будет, как прежде.

– Но ведь я не люблю его! – сказала она как-то раз матери, имея в виду Уолли.

Для Дот сама мысль о том, что можно выходить замуж без любви, казалась кощунственной. Разве так можно? Но оказывается, ее родители вполне серьезно полагали, что так можно и даже нужно.

Она вспомнила лицо матери в этот момент. Джоан презрительно сморщила носик и бросила небрежным тоном, словно все эти сантименты, озвученные только что ее дочерью, не просто вредоносны, но и глупы:

– Любовь? А при чем здесь любовь? С чего ты вбила себе в голову, что любовь – это главное в жизни? Нет, моя дорогая! Вынуждена тебя разочаровать! Это не так! Любовь бывает в кино, а в жизни – это крохотная искорка: вспыхнет и тут же погаснет. Главное другое: уверенность в завтрашнем дне, крыша над головой, полный желудок. Вот это, доченька, и есть реальная жизнь, а не те сказки, которые ты сама себе напридумывала. Все эти цветочки, конфетки, первые объятия и поцелуи – все это пустое! Проходит и забывается… Да, у нас с твоим отцом получилось не так, как у других. Но наш брак, можно сказать, что по любви, – это скорее исключение из правил, чем само правило. Мы с самого начала оба знали, чего хотим и чего ждем друг от друга. И не разочаровались в своем выборе. У тебя в жизни сложилось все как сложилось… Этот твой роман… Как говорится, погуляли, и хватит!

– У нас было намного больше, чем просто «погуляли»! – возразила Дот.

Ей хотелось рассказать матери, какое неописуемое счастье она испытывала в те мгновения, когда просто смотрела на лицо Сола. А какая волна радости накрывала ее лишь потому, что ее рука лежала в его руке! Так они всегда прощались перед тем, как Дот отправлялась домой. Но она предпочла промолчать, зная, что у нее, во-первых, не хватит духу начать делиться с матерью такими интимными подробностями, а во-вторых, едва ли та поймет ее.

– Говоришь, намного больше? – саркастически бросила в ответ Джоан. – Ты сама-то в это веришь, Дот? И где она сейчас, эта твоя неземная любовь? Тебе сказать? Или без слов понятно?

Дот не сомневалась: в случае чего, мать скажет и не постесняется в выражениях.

– Так вот! Ты получила кучу проблем, полностью расшатала свои нервы, да и нам с отцом устроила такую встряску, будь здоров! И ради чего? Что в сухом остатке? Одни сожаления и печаль! Эта твоя любовь едва не разрушила тебе жизнь и едва не погубила всю нашу семью. Нет, дочь! Мы во всем потакали тебе, если ты помнишь. Шли у тебя на поводу, но ничего путного, как видишь, из этого не вышло. А потому сейчас тебе придется делать то, что велят. А мы с папой велим тебе выходить замуж за Уолли! И на этом точка!

Дот понуро кивнула головой. Конечно, так проще. Она выйдет замуж за Уолли Дея, состарится и умрет. А какие у нее еще есть варианты?

Неожиданно отец отложил в сторону газету и тоже вставил свое словечко:

– И чтобы тебе было все предельно ясно, скажу так! Или ты выходишь замуж за Уолли, или в течение трех недель изволь собрать свои шмотки и выметайся вон из моего дома. Хоть на улицу, хоть в Темзу с головой… Куда хочешь! Твой выбор!

– Как приятно, папа, услышать от тебя слово поддержки и участия! Ты, как всегда, все понимаешь правильно!

– И не смей подшучивать надо мной! Я все сказал! Сама теперь думай, в какую сторону тебе податься. Рад, что мы наконец поговорили начистоту! Давно пора было… Тебе еще повезло, что ты приглянулась такому приличному парню, как Уолли… И что мы не выгнали тебя из дома после всего, что ты натворила… И дело даже не в том, что ты там натворила! Беда, что ты так ничего и не поняла! Ни тени раскаяния, ни малейшего желания повиниться и попросить у нас прощения. Так вот, знай, что если бы не твоя мать, то я давно бы выпер тебя из своего дома. Духу бы тут твоего не было!

«О, вот в этом я ни капельки не сомневаюсь», – подумала Дот.

– Но тебе еще повезло с нами. Очень повезло! Мы как могли все же старались устроить твое будущее. И на наше счастье нашелся парень, который хочет взять тебя в жены. Между прочим, в дни моей молодости таких шалав, как ты, сразу же выбрасывали на помойку… на свалку…

Отца даже передернуло от отвращения.

– Что-то я не чувствую себя очень уж везучей!

– А кто виноват? – колко бросила мать, скрестив руки на груди и недовольно поджав губы.

«Я! Виновата только я одна! Но я ведь думала, что любовь – это очень важно…»

– Можно я тоже накрашу губы, как у тебя?

– Что? – Вопрос сестры застал Дот врасплох. Пришлось возвращаться в день сегодняшний.

– Можно мне тоже накрасить губы, как у тебя? – Ди смешно вытянула свои губки ей навстречу.

– Конечно!

Дот осторожно прошлась кисточкой с помадой по губам сестры, потом оторвала кусочек туалетной бумаги и положила ее между губами Ди.

– Сожми губы! – скомандовала она.

Ди сжала губы, запечатлев на клочке бумаги слабый розоватый след от помады, похожий на тетиву лука у купидона.

Дот погладила сестренку по щеке.

– Ты очень хорошенькая! Выглядишь превосходно!

– А ты – нет! У тебя такой уставший вид… А ведь ты сегодня должна вся светиться от счастья!

Дот невольно рассмеялась.

– И кто это тебе, интересно, сказал такое, а?

Ди хитровато прижмурилась и дернула головой.

– А вы, когда поженитесь, будете заниматься сексом, да?

– Что?! – В первую минуту Дот решила, что ослышалась.

– Мне моя подружка Марция так сказала. Она говорит, что, как только девушка выходит замуж, она может заниматься сексом. Вот у нее старшая сестра… вышла замуж. И уже три раза занималась сексом. И у нее сейчас трое ребятишек. Наши мама с папой занимались сексом два раза, и поэтому нас только двое. Вы с Уолли тоже будете заниматься сексом?

Дот лишь растерянно покачала головой. Но от необходимости отвечать на прямой вопрос сестры ее спасло появление матери. Джоан буквально ворвалась в комнату. Она была уже в полной боевой готовности: пальто из бирюзовой чесучи и в тон ему мини-платье.

– Почти готова, да? – Тон у матери был лебезящий и чересчур жизнерадостный. Но при этом и невооруженным глазом было видно, что она заметно нервничает.

Вот она нетерпеливо схватила с туалетного столика расческу, привлекла к себе Ди и, усевшись на кровать, зажала девочку между ног и принялась расчесывать кудряшки на ее головке, стараясь уложить их в некое подобие прически.

Дот глянула на отражение матери в зеркале.

– Сама толком не пойму, готова я или еще нет. Что-то в голове туман стоит!

Джоан сердито взмахнула расческой в сторону старшей дочери.

– Прошу тебя, Дот! Не начинай все сначала! Не смей! Вот где у меня уже все это! – Джоан показала на собственное горло прямо под подбородком, наглядно продемонстрировав верхний уровень своего раздражения. – Достала ты уже меня, Дот! Я тут день и ночь трудилась, готовила стол… И я не позволю тебе испортить всем нам торжество. Никаких фокусов, Дот! Бери себя в руки, и вперед! Это – твой шанс!

Дот поднялась со стула. Она была еще в одном белье и в чулках. Сегодня она накрасилась несколько ярче, чем обычно.

– Мой шанс на что, мама?

Джоан замерла, держа расческу в руках, потом нервно сглотнула слюну. Еще немного, и расплачется, подумала Дот.

– Прошу тебя, Дот! Не начинай все сначала, ладно? Сделай над собой еще одно небольшое усилие. Это все, о чем я тебя прошу!

– В чем-то ты была права, мама! Уж лучше прожить всю жизнь в нищете, чем лакомиться за сегодняшним столом твоими крадеными бутербродами с ветчиной и сыром или дармовыми ананасами.

– Знаешь что я тебе скажу, Дот? Не могу дождаться завтрашнего утра, когда тебя здесь больше не будет! Не сойти мне с этого места, как же я буду рада! Чертовски рада!

Джоан с силой дернула непокорную прядь кудрей Ди, а потом принялась закалывать шпильками веночек с маргаритками на ее головке.

– Ой, больно! – захныкала Ди. – Ой!

– Мне тоже больно, мама! Но отвечу тебе откровенностью на откровенность. Если и есть что-то хорошее в том дерьме, в каком я оказалась, так это то, что я наконец смогу уехать от вас и мне не надо будет снова возвращаться под ваш проклятый кров!

Джоан вздрогнула, будто ее ударили хлыстом, и отпрянула от дочери.

– Не знаю, что с тобой творится! Понять не могу!

Дот посмотрела на мать в упор.

– И правда не можешь? Не знаешь, что со мной творится, да? Я вот иногда смотрю на тебя и удивляюсь. Ведешь себя так, будто бы ничего и не было… Но оно было, мама! Все это было! И через это нельзя переступить просто так! Во всяком случае, я никогда ничего не смогу забыть.

– И что нам теперь, всю нашу жизнь до самой смерти посыпать себе голову пеплом? Рыдать вместе с тобой? Что случилось, то случилось! Это жизнь!

Джоан энергично тряхнула головой и полезла к себе в лифчик за носовым платком.

– И хватит об этом! Прошу тебя! Не сегодня! Ты и так мне уже плешь на голове проела! Достала! – Джоан вскочила с кровати и вихрем вылетела из комнаты, оставив двух сестер наедине.

– Не надо ругаться, Дот! – наставительно заметила Ди. – Наша учительница мисс Кинг сказала, что когда произносишь всякие нехорошие слова, то лицо делается некрасивым и даже безобразным.

– И она абсолютно права! – улыбнулась Дот.

– А мне можно подвести глаза твоей тушью?

Дот поднялась со стула.

– Конечно! – бросила она, не глядя на сестру, и направилась к себе в комнату.

Там она бессильно опустилась на свою кровать. В последний раз она сидит на своей постели в качестве незамужней женщины. Дот положила себе на колени раковину и почувствовала легкий укол сквозь тонкую ткань комбинации.

– С трудом произношу даже сами слова. Но сегодня день моей свадьбы. Совсем не о такой свадьбе я мечтала. Ведь я думала, что выйду замуж за того, кого люблю, что это станет моим свободным выбором, а не принуждением. Все это очень смахивает на предательство, понимаю. Но хочу, чтобы ты знал. В глубине своего сердца я принадлежу тебе и только тебе. А ты принадлежишь мне. Что же до самой свадьбы, то она кажется мне такой неуместной шуткой, фокусом и даже фальшивкой. Все равно, и засыпая каждую ночь, и просыпаясь поутру, я буду думать только о тебе. Как я это и делала весь минувший год. И так будет всегда! Поверь мне, Сол! Меня несет по течению, будто ту лодку без весел, и я все никак не могу придумать, как мне выбраться из этого водоворота. Но, видно, таков уж мой удел, а потому мне остается смириться и принять все как есть. Однако хочу, чтобы ты знал, Сол! Если вдруг в один прекрасный день ты решишь вернуться ко мне, то знай: я упаду в твои объятия быстрее, чем ты произнесешь вслух «ананасовый сок». Хочу, чтобы ты знал…

Дот бережно положила раковину в свой чемодан, прямо поверх одежды, рядом с книгой – романом Люси Монтгомери «Энн из Зеленых крыш». Сверху она впихнула подушку, а затем захлопнула крышку и заперла чемодан на замки. Ее комната уже давно превратилась из милой детской, где она мечтала и строила планы на будущее, в тюремную камеру. А потому она не станет скучать по этим четырем обшарпанным стенам. Сколько же слез она выплакала в этой комнатенке за последний год! Океаны слез! Еще удивительно, что они не затопили весь дом и не устроили потоп внизу, на первом этаже. Вот если бы они сейчас залили буфет, в котором мама хранит свои угощения для свадебного стола! Было бы очень даже неплохо!

Все четверо собрались в холле. Никаких восхищенных возгласов со стороны отца при виде невесты. Никаких слез на глазах матери. Отец лишь не забыл поинтересоваться у всех, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Заднюю дверь не забыли закрыть?

После чего все четверо направились к выходу. Их путь лежал к церкви Святой Анны, что на Невелл-стрит. Красивое, старинное здание с изысканной архитектурой, с первого же взгляда подавляющее своим величием. Неудивительно, что участники брачных церемоний моментально чувствуют себя мелкими и незначительными, вступая под своды собора. Все окна зарешечены или закрыты металлическими сетками. Их установили сравнительно недавно, по распоряжению викария. Тому уже до смерти надоело бороться с вандалами, регулярно совершающими набеги на неохраняемый исторический памятник. Все четверо шли очень быстро, словно торопясь не опоздать к началу киносеанса или к закрытию распродаж в каком-нибудь супермаркете. Ничто ни в выражении их лиц, ни в поведении не указывало на то, что к церкви приближается свадебная процессия. Разве что белое платье Дот… Дескать, вот идет невеста. Она надела тот наряд, который купила ей мать, не проявив к нему ни малейшего интереса. Ее вообще не трогали свадебные хлопоты. Так какая ей разница, в чем идти под венец? Предельно простой покрой в форме трапеции из королевского атласа с облегающим лифом и искусственными маргаритками, пущенными в качестве отделки вокруг шеи. Платье доходило почти до щиколотки. Дот в тон платью обула туфли с перепонкой, застегивающейся на металлический крючок. Завершали свадебный наряд перчатки длиной до локтя, тоже белые, но несколько иного оттенка, цвета топленого молока.

Родители заранее решили, что брачная церемония состоится в храме той конфессии, к которой принадлежит Уолли. Собственно, никаких таких табу они не нарушали, да и конфессиональные различия в наши дни уже мало что значат. И все же… Пожалуй, в иных обстоятельствах Дот даже посмеялась бы в глубине души над такой показной веротерпимостью своих родителей, но слишком мало было смешного в том, что происходило с ней самой. Дот, как, наверное, и все девушки, с самого детства мечтала о свадьбе. Подробности самого торжества в ее воображении рисовались пунктиром, но что до главного… Так, она всегда представляла собственный образ в мареве кружев, с длинной фатой и букетом ландышей в руке. Рядом мама, утирающая носовым платочком слезы умиления, и красавец жених, с сияющим лицом берущий ее за руку. Глаза его искрятся, они полны любовью. Общая картина торжества стала наполняться конкретикой уже после того, как Сол сделал ей предложение. И Дот тут же мысленно набросала новый фасон своего подвенечного платья: приталенный наряд, длинный рукав, классические линии кроя и обязательно болеро из атласа в тон кружевной материи самого платья. Она мечтала о том, что подъедет к церкви, как самая настоящая принцесса, сидя в роскошном открытом экипаже, с лошадьми, чья сбруя украшена цветами. И Сол, уже поджидающий ее у алтаря… Вот он видит ее и поворачивается навстречу, наблюдая за тем, как она медленно движется по центральному проходу. А потом они стоят рядом, и он не сводит с нее восторженных глаз, пока каждый из них произносит слова клятвы, соединяющей их навек.

Джоан торопливо взбежала по ступенькам крыльца, волоча за собой Ди, которую она крепко держала за руку. Отец нерешительно согнул руку в локте, Дот молча положила поверх его согнутой руки свою руку. Он осторожно погладил ее пальцы другой рукой. Впервые за долгие месяцы он прикоснулся к дочери. Он не посмотрел на нее, не проронил ни слова, и лишь где-то уже на середине их дистанции вдруг неожиданно обронил тихим голосом:

– Я люблю тебя, Дот! Я всегда тебя любил! И всегда хотел для тебя только добра!

При этом он продолжал смотреть вперед. Дот промолчала в ответ. Слишком поздно, подумала она. Едва ли сейчас его слова смогут пролиться бальзамом, чтобы зарубцевались ее незаживающие раны. Что сделано, то сделано! Дот думала, что не сумеет вынести этот день, не сможет пережить его. Но нет! Та же душевная апатия, своеобразная анестезия, которая сковала ее тело и душу после возвращения из монастырского приюта, сделали свое дело. Ужасным оставалось лишь одно: ее ведет к алтарю, против ее воли, человек, которому когда-то она безоговорочно доверяла во всем.

Дот сделала глубокий вдох и подняла глаза вверх. Ее последнее желание… А вдруг исполнится? Потом опустила глаза вниз, и тут ее взгляд выхватил знакомую фигуру, притаившуюся в тени густого кедра, растущего рядом с церковью. Сердце у нее упало. При их приближении фигурка сразу же спряталась за ствол дерева, явно не желая, чтобы ее заметили. Но поздно! И знакомая прическа, и жакет, самый любимый жакет Барбары. Это была она.

«Прости меня, – мысленно прошептала Дот. – Я очень виновата перед тобой. Прости!»

Пожалуй, Рег вел невесту чересчур быстро. Скамейки, на которых должны были разместиться приглашенные со стороны невесты, были пусты. Только на самой первой скамейке восседали мама, Ди и миссис Харрисон. Собственно, последнюю никто и не приглашал на свадебную церемонию, но не выталкивать же ее сейчас взашей. Дот успела заметить, что по случаю торжества их соседка явилась в храм без своих обычных бигуди на голове. Как же тут обойдется без ее длинного любопытного носа, в сердцах подумала Дот.

Уолли уже поджидал их, стоя у алтаря. Черный костюм-двойка, брюки-дудочки. Впервые она заметила, какой он высокий. И сразу же почувствовала приступ тошноты. Уолли повернулся к ней лицом, принимая ее из рук в руки, словно посылку, которую только что вручил ему отец. Да она и есть посылка, только обряженная почему-то в белый атлас. Он улыбнулся ей. В его улыбке не было любви и желания, как это бывало, когда ей улыбался Сол. Скорее это была какая-то нервная гримаса, похожая на улыбку. Так обычно улыбаются неуверенные в себе подростки, когда их начинают вдруг прилюдно хвалить. Он взял ее руку и положил себе на локоть.

– Ты сегодня такая красивая!

Дот не сомневалась, что Уолли произнес свой комплимент от чистого сердца, но она никак не отреагировала на его слова. Просто закрыла глаза, словно давая ему понять: «Проехали!»

Когда Уолли произносил слова клятвы, Дот внимательно разглядывала его. Ведь впервые она видела его так близко. Смотрела, как двигается его рот, изучала профиль, обратила внимание на то, какие у него длинные ресницы. Вот, повернувшись к викарию, он произносит последние слова брачного обета, завершающие обряд венчания. Отныне ее судьба навеки скреплена с этим человеком. Невероятно! Не может быть! Это какой-то дурной сон!

– Объявляю вас мужем и женой!

Дот закрыла глаза, с трудом сдерживая вопль, рвущийся из ее груди. Странно, но никакого чувства паники! Напротив! По всем жилам вдруг разлилась какая-то немота, словно медленно тлеющий огонь равнодушия к себе и ко всему на свете пожрал все ее эмоции и чувства, оставив после себя лишь одно пепелище. Что ждет ее в обозримом будущем? Найдет ли она в себе силы жить дальше? Все пусто, все в ней выгорело дотла.

Новобрачные, мистер и миссис Дей, в сопровождении шумной толпы родственников Уолли – родители, сестры, тетки, дядьки, соседи, приятели, заводские друзья и товарищи – двинулись в обратном направлении, в дом номер тридцать восемь по Роупмейказ-Филдс. Смех, веселый гомон голосов, дым сигарет. Гости заполнили их дом до отказа. В каждом углу свои разговоры, радостные похлопывания по плечам, добродушное подтрунивание, бесконечные поздравления. Все эти незнакомые, чужие ей люди с упоением набросились на те закуски, которые приготовила им Джоан. Запихивали в рот бутерброды с ветчиной и сыром, заглатывали целиком колбасные роллы, ковырялись вилками в закусках и салатах, громко чавкали, пожирая бруски сыра. Дот снова затошнило. На какое-то мгновение она вдруг почувствовала себя человеком-невидимкой. И когда неожиданно ее прижала к своей могучей груди, пропахшей сигаретным дымом, какая-то толстушка в ярком кримпленовом платье, явно родственница со стороны жениха, и стала пространно поздравлять ее с тем, что она вступила в их большую и дружную семью, Дот в первое мгновение даже растерялась. Интересно, как же эта женщина ее обнаружила, мелькнуло у нее в голове.

Отец между тем уже включил музыку. И некоторые тетушки жениха тут же пустились пританцовывать прямо на месте, не выпуская из рук бумажных тарелок и держа их высоко над своими головами. Дот взглянула на Уолли. Тот потягивал светлое пиво прямо из бутылки, пристроившись на ручке отцовского кресла. Одна из теток перехватила ее взгляд.

– Ах, Господи! Благослови ее душу! – умиленно воскликнула она. – Так смотрят только влюбленные по уши невесты! Любишь его, да, моя девочка?

Дот ничего не ответила. А что отвечать, если ответ однозначен: «Нет, не люблю! И не полюблю ни завтра, ни послезавтра, никогда!»

С противоположного конца комнаты ей улыбалась Джоан. Неожиданно для себя самой Дот взглянула прямо на мать. Интересно, что означают все эти ее улыбочки, радостные взмахи руками? Наверняка это: «Я горжусь тобой! Дело сделано! Смотри вперед! И не оглядывайся назад!»

Кто-то поставил пластинку с медленным вальсом. И Дот почувствовала, что слезы застилают ей глаза. Боже! Как же ей не хватает сейчас Сола! Но плакать нельзя! Нельзя, чтобы все эти незнакомые люди увидели слезы на ее глазах! Уолли о чем-то разговаривал со своими друзьями, время от времени бросая затравленные взгляды в ее сторону. Уж лучше бы и не смотрел! Ей и без него несладко, подумала она с раздражением. А тут еще он со своим ненужным ей вниманием! Она тихонько выскользнула на улицу и огляделась вокруг. Задний дворик, забор… Интересно, их соседи с той стороны наблюдали когда-нибудь за тем, как протекает жизнь семейства, обитающего в доме номер тридцать восемь? Ведь их дома стоят почти рядом, и тем не менее они не общаются. Даже ни разу не попытались заговорить с соседями. А ей бы так хотелось взглянуть на их сад, тот, который неожиданно подарил им цветок розы, свесившийся через забор. Какое чудо! И какой приятный сюрприз – обнаружить однажды утром в дырке их ветхого забора прекрасную розу, случайно зацветшую на чужой территории. Почему-то в этот момент она вдруг вспомнила, как постеснялась рассказать Солу правду о том, в каком запустении находится их сад, которого, в сущности, и нет вовсе.

– А, вот она где! – радостно воскликнул кто-то из гостей, довольный тем, что это он обнаружил местонахождение невесты.

– Дот! Ступай к нам! Сейчас вас будут снимать на фото!

Немедленно свело желудок. Все, что угодно, но только не фото!

Уолли неспешно приблизился к ней, достал изо рта окурок и небрежно швырнул его на клумбу, где, как ни странно, цвела одинокая хризантема, видимо, специально приурочившая свое цветение к столь знаменательному событию. Уолли крепко обнял жену за талию и притянул ее к себе. Дот сделала глубокий вдох. Первая реакция – взять и оттолкнуть его от себя. Но нельзя! Никак нельзя… Во-первых, все на них смотрят… А во-вторых, он имеет право: ведь она его жена. Его жена!

Дот попыталась изобразить на своем лице улыбку, но получилось плохо. Фотограф уже приготовился щелкнуть затвором, чтобы запечатлеть новобрачных для будущих потомков, но в этот момент к ним подбежала Ди. Впервые после того, как они вышли из дома, направляясь в церковь, Дот бросила внимательный взгляд на свою младшую сестренку и невольно расплылась в улыбке. Только сейчас она заметила, как та себя размалевала: верхние веки, включая ресницы, покрыты толстым слоем голубых теней, а потом вся эта синева еще и обведена жирной черной линией, которую оставил после себя контурный карандаш. Красота, да и только! Не то клоун, не то маленькая панда. И в этот момент щелкнул затвор, навеки запечатлев улыбающегося Уолли и весело смеющуюся Дот. В этот момент невеста и правда была ослепительно хороша и выглядела вполне счастливой. Впрочем, вполне возможно, что в эту самую секунду она действительно была счастлива.

Вскоре все ящики с пивом были опустошены. Мужчины ослабили галстуки, многие и вовсе сняли их, скинули пиджаки, оставшись только в брюках, закатали рукава рубашек и, обхватив за плечи ближайшего соседа, принялись горланить песни. Ее отец просто упивался происходящем, задавая тон веселью. Глядя на него, можно было не сомневаться: он счастлив, можно сказать, вне себя от счастья!

Пара тетушек, из числа тех, кто переусердствовал с шерри, уже дрыхли вовсю с раскрытыми ртами в задней комнате, и их головы нелепо болтались из стороны в сторону, сминая кружевные салфетки, которыми были застланы спинки стульев. Миссис Харрисон вертелась вокруг буфета, из которого стремительно убывало съестное. Впрочем, кажется, она уже успела обшарить весь дом и своим глазом увидеть внутренний декор всех комнат. А что, коль представился такой удобный случай? Джоан носилась как угорелая между кухней и застольем, на ходу ловила комплименты гостей, не сильно вникая в их смысл, словно то были не похвалы, а бабочки для коллекции, которой она займется позднее, когда у нее появится свободное время. Она подкладывала на опустевшие тарелки куски пирога со свининой, хрустящие ломтики жареного картофеля, щедрой рукой насыпала соленые крекеры в пластмассовые миски.

Дот незаметно вышла из комнаты и направилась наверх, осторожно миновав свою новоявленную племянницу по линии мужа, которая вовсю миловалась на лестнице с каким-то парнем. Очутившись в своей комнате, впрочем, уже не своей! – она первым делом переоделась в коротенькую вязаную юбку серого цвета и тонкий свитерок с высоким воротом. Подвенечное платье повесила на плечики в шкаф, в последний раз коснувшись пальцами атласной ткани. Пустая трата денег, только и всего!

Ей показалось, что кто-то скребется в дверь, а уже в следующее мгновение дверь широко распахнулась. В первый момент Дот рассчитывала увидеть перед собой раскрасневшееся лицо матери, но это была не Джоан.

– Решила спрятаться здесь? – Уолли стоял на пороге, засунув руки в карманы и расправив плечи. Он изо всех сил старался вести себя по-хозяйски, как и положено мужу, но по всему было видно, что ему неловко.

И снова Дот поймала себя на желании немедленно выпроводить его вон из комнаты, и снова тут же спохватилась, что не имеет права так себя вести. Ведь отныне она принадлежит ему. Она молча плюхнулась на свою девичью кровать, словно ноги больше не держали ее. Боже! Как же ей неуютно! Нервы напряжены до предела. Еще ни разу в жизни порог этой комнаты не переступал парень, и вот оно случилось! Нельзя сказать, что Дот это понравилось.

– Полагаю, что через пару-тройку минут мы уже можем отсюда отчалить. Как думаешь? – Голос Уолли звучал неуверенно.

Она молча кивнула, уставившись глазами в свои колени.

Получается, что это их первый разговор в качестве мужа и жены. Но какие из них муж и жена? Чужие люди, вот они кто!

Дот вынесла свой чемодан за дверь. Потом украдкой заглянула в комнату Ди. Та как ни в чем не бывало сидела на своей кровати, весело размахивая ногами и о чем-то болтая со своим кроликом.

– Не плачь, малыш! Какой же ты глупенький! Конечно, мы еще увидим ее! Она ведь только на пару денечков отлучится в какой-то Уолтемстоу. Говорят, он совсем недалеко от Лондона.

Дот замерла в дверях.

– Ну как ты, солнышко? В порядке?

– Да! В полном! – широко улыбнулась в ответ Ди. К синим кругам под глазами добавились остатки клубничного варенья вокруг рта.

– Я попросила маму, чтобы она потом отпустила тебя ко мне. Как думаешь насчет следующей недели?

– Супер! – просияла Ди.

– Вот и отлично! Не забывай учить таблицу умножения, ладно? Если хочешь быть стюардессой, она тебе очень даже понадобится.

– Как ты думаешь, из меня получится хорошая стюардесса?

Дот опустилась перед сестрой на корточки.

– Диана Симпсон! Лично я ни минуты не сомневаюсь в том, что ты можешь стать кем захочешь, будешь летать, куда тебе вздумается, заниматься тем, что тебе нравится, и станешь не просто хорошей, а самой лучшей стюардессой на свете!

Она поцеловала Ди в щеку и вышла из ее комнаты.

Гости уже толпились в прихожей, часть высыпала на улицу. Размахивая дымящимися сигаретами и бутылками с пивом, эти незнакомые люди радостно приветствовали ее появление с чемоданом в руках, который она поставила в багажник машины, принадлежащей одному из кузенов Уолли. Отец тоже энергично махал рукой, с трудом разлепляя оба глаза. Кажется, он сегодня изрядно принял на грудь.

Джоан выступила вперед.

– Ну Дот! Будь здорова! – Она наклонилась к дочери и поцеловала ее в щеку. – Вот! Старшенькую, слава богу, сбыла с рук! – неловко пошутила она. – Мой первенец!

Дот потянулось к матери и прошептала ей на ухо:

– Считай, что тебе крупно повезло, мама! Ведь твой первенец прожил с тобой под одной крышей целых девятнадцать лет. А мой первенец провел со мной всего лишь четырнадцать дней.

Джоан поспешно закрыла рот дочери рукой, а глаза ее непроизвольно наполнились слезами. Она обхватила Дот обеими руками за шею и тесно прижала к себе. Мать всю трясло, слезы катились по обеим щекам.

– Я сделала это ради тебя, доченька! И ради твоего будущего! Иначе твоя жизнь была бы загублена. А я слишком сильно тебя люблю, чтобы сидеть и безучастно наблюдать за тем, как рушится твоя жизнь.

– Мамочка! Он был таким красивым!

– Он… он был похож на тебя? – сквозь слезы прошептала Джоан.

– Нет! – покачала головой Дот. – Он был точной копией своего отца.

– А как его зовут?

– Симон. Его зовут Симон.

– Симон, – едва слышно повторила Джоан.

Дот пристально взглянула на мать, а потом, не говоря ни слова, вскарабкалась на заднее сиденье «Остин Кембридж». Подошвы туфель противно скрипнули, соприкоснувшись с виниловым ковриком, которым был устлан пол в кабине. Уолли высунулся из открытого окна машины. Сигарета все еще торчала у него во рту. Он весело махал рукой, прощаясь с друзьями, явно довольный их многозначительными подначками и достаточно скабрезными шуточками, переходящими в откровенную непристойность. Дот сделала вид, что что-то сосредоточенно ищет в своей сумочке. Ей было тошно смотреть на эту полупьяную толпу чужих людей и больно было видеть, как буквально на глазах дом, в котором прошло ее детство, все уменьшается и уменьшается в своих размерах, а потом и вовсе исчезает из виду. Но еще горше было видеть в зеркальце заднего вида смятение, застывшее на лице матери.

Поездка в Уолтемстоу заняла у них всего лишь каких-то полчаса, но Дот эта дорога показалась дальним путешествием на другой континент. Все же как ни верти, а родительский дом был ее самым надежным убежищем на протяжении почти всех девятнадцати лет. Собственно, а что еще она видела в своей жизни, кроме тупиковой улочки Нэрроу-стрит, затерянной среди прочих улочек и переулков Ист-Энда? Ведь здесь прошла вся ее жизнь, Дот могла бродить по своему району с закрытыми глазами, ей была знакома каждая лужайка, каждый дом, встречающийся на пути. Всякий раз, выходя из дома, она то и дело вскидывала руку в приветствии, здороваясь с соседями. Всех этих людей она помнит с раннего детства, с их детьми она училась в одной школе, другие соседи были дружны с ее матерью. Мелкие магазинчики на перекрестках улиц, пабы и хлебные лавки, торгующие свежей выпечкой, – все было знакомо и привычно, все было родным. Можно сказать, что весь район Лаймхаус был ее одной большой семьей. И трудно, почти невозможно было поверить в то, что она расстается с этой большой семьей навсегда. Уже завтра утром она проснется совсем в другом доме, и все вокруг тоже будет другим. Что за район? Какие там курсируют автобусы и куда на них можно будет добраться? Где ей предстоит покупать хлеб и прочие продукты? Что за соседи живут рядом с тем домом, в котором она будет теперь обитать?

Был уже вечер, когда кузен Уолли высадил их наконец из машины и, громко просигналив на прощание, развернулся и покатил прочь. Всю дорогу парни проговорили друг с другом, не обращая никакого внимания на молодую жену. Разумеется, разговор крутился вокруг спорта. Обсуждались шансы футбольных команд, входящих в высшую лигу, потом разговор перекинулся уже на отдельных игроков. Так ли уж велики таланты Джеффа Хэрста? И так ли уж бесспорно мастерство Мартина Питерса? Дот чувствовала себя третьей лишней и все время удивлялась тому, что она делает в этой чужой машине, сидя рядом с двумя чужими парнями. И куда они ее везут в день ее свадьбы? Подумать только! День ее свадьбы! Сплошной сюр! Невероятно! Непостижимо!

Потом она занялась разглядыванием мелькающих за окнами машины магазинчиков, лавок, запертых гаражей. А парни в это время живо обсуждали ее саму.

– Послушай, Уолли! Уж больно она у тебя тихая! А в тихом омуте, сам знаешь…

Дот почувствовала, как краска бросилась ей в лицо, но сделала вид, что ничего не слышит.

Однако двоюродный брат жениха продолжил развивать тему:

– А потом как войдет во вкус, так и будет пилить день и ночь… день и ночь…

Он оторвал левую руку от руля и потешно изобразил пальцами пасть крокодила. Дескать, какими лужеными могут быть глотки у этих жен!

– Вот тогда-то ты не раз и не два вспомнишь, как она сидела тихоней на свадьбе, и сто раз мысленно пожелаешь, чтобы она заткнулась хотя бы на час-другой.

Уолли весело рассмеялся в ответ.

– Не знаю, а по мне, так пусть говорит себе на здоровье! Я буду только рад услышать ее болтовню! Вот ее родители – те все время щебечут друг с другом. Правда ведь, Дот?

Дот невольно поежилась при упоминании ее родителей.

– А ключи не забыл? – поинтересовался у него кузен.

Уолли вытащил из внутреннего кармана брелок, к нему была прицеплена миниатюрная бутылка пива с маленькой головкой из пенопласта. Рядом болтался блестящий серебряный ключик от дверного замка.

В ходе подготовки к свадьбе Дот оставалась безучастной ко всем тем хлопотам, что сопряжены с началом семейной жизни. Еще меньше ее интересовало то муниципальное жилье, которое Уолли снял для них. Просто в глубине души она до последнего надеялась на чудо. И лишь стоя у алтаря, она наконец поняла, что чуда не случится, не разверзнутся небеса и не произойдет ничего такого, что сможет помешать брачной церемонии. А ведь она так молила об этом! Тогда бы ей не пришлось тащиться бог знает куда и смотреть на те места, которых раньше она никогда не видела. Но почему, почему все так вышло? Ведь она совершенно искренне верила в то, что нет такой силы на земле, которая заставит ее связать свою жизнь с незнакомцем, который к тому же ей категорически не нравится.

«Господи! Сделай так, чтобы у меня был свой садик». Ей совсем не нужны акры земли. Всего лишь небольшой участок перед домом, скромный пятачок, на котором она станет выращивать овощи, обустроит крохотный газон и клумбы с цветами. Своего рода приют, где она сможет посидеть в одиночестве и перевести дыхание. И снова в памяти всплывают обрывки давнего разговора с Солом.

«Мне бы тоже хотелось иметь свой небольшой садик. Уж я бы постаралась сделать его красивым! И потом, мне нравится разводить цветы и самой выращивать овощи».

«О, здесь во всем нужна мера! Садоводство – это такое занятие, что стоит погрузиться в него, и оно затягивает тебя целиком».

«Я бы стала готовить из тех овощей и фруктов, что вырастила сама. Делала бы всякие фруктовые салаты, джемы, пироги с ягодами. Чем плохо, а? Вообще-то я никогда не увлекалась кулинарией, это больше по маминой части. Но почему-то я уверена, что для тебя я бы стала готовить с большим удовольствием. Да еще бы постоянно экспериментировала, а тебя заставляла бы съедать все мои новинки!»

Уолли наклонился, чтобы взять из ее рук чемодан. Но Дот крепко уцепилась за ручку и не отдала чемодан. Не нужна ей его помощь! Сама донесет… Она молча побрела вслед за мужем по бетонному покрытию парковки, на которой их высадили. Явно разобидевшись, Уолли с независимым выражением лица сунул руки в карманы, но вид у него был как у побитой собаки. Или как у человека, который не знает, что ему делать дальше. Скорее всего, он никогда не задумывался о том, что проблемы в семейной жизни могут начаться уже с самого начала. Весь день он держался на уровне, как и положено уверенному в себе мужчине. Еще бы! Жених! Плюс такой верзила… но вот они остались наедине, так сказать, без зрителей. И тут выясняется, что эта тихоня, его жена, безропотно плетущаяся за ним, успела деморализовать его полностью. Он не знает, как себя вести, что говорить и что делать. Такое не может не угнетать.

Дот огляделась. Со всех сторон теснились серые бетонные здания пятиэтажек, соединенные друг с другом широкими навесными пешеходными дорожками. Словом, целый жилой микрорайон. Все дома похожи друг на друга как две капли воды. Разве что входные двери окрашены по-разному: в одном доме – красные, в другом – зеленые, чуть дальше – синие. В их доме двери были желтыми.

Дот понуро тащилась за Уолли, стараясь не глазеть по сторонам. С балкона третьего этажа хорошо было видно всю парковочную площадку: сбоку примостились общие контейнеры для сбора мусора, а чуть дальше стояло несколько пикапов. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: здесь точно нет места для ее будущего сада. Вокруг все голо и пусто. Она невольно вспомнила свою родную улицу. Широкая, мощенная булыжником проезжая часть, такие же широкие тротуары, прилепившиеся друг к другу палисадники соседних домов, но главное – могучие, высоченные платаны, которыми с обеих сторон густо обсажена их Роупмейказ-Филдс. Здесь же все по-другому! Настоящее царство бетона, однообразное и унылое. Одинаковые окна, одинаковые оконные переплеты, никаких разноцветных стеклышек, как у них дома. Просто голые рамы: все очень функционально, экономично и казенно. Ни малейшего намека на домашний уют.

Разве могла она подумать, вообразить себе, что когда-нибудь поселится в одном из таких безликих курятников? Каждая квартира – отдельная ячейка, и кругом люди, чужие люди… сверху, снизу, сбоку… Дома открываешь входную дверь и сразу же оказываешься на улице. А здесь? Карабкаешься по какой-то навесной дорожке, болтаешься высоко в воздухе, словно какой эквилибрист. Не птицы же они, в самом деле, чтобы летать с этажа на этаж. Просто не дом, а голубятня какая-то! А она еще на что-то надеялась, рисовала себе, как по утрам будет открывать заднюю дверь, ведущую прямо в сад, чтобы посмотреть, как там расцветают ее хризантемы. Пустые мечты! Дот вдохнула полной грудью прохладный ночной воздух, чувствуя, что все равно нечем дышать. Такой вот приступ неожиданно возникшей клаустрофобии. Чтобы справиться с удушьем, она засунула два пальца за высокий ворот своего свитерка и с силой дернула шерстяной трикотаж на себя, словно и он тоже мешал ей дышать.

– Ну вот мы и пришли! – объявил наконец Уолли, остановившись перед одной из желтых дверей, абсолютно не отличимой от десятка других таких же, и вставил ключ в замок. Негромко звякнула бутылочка, болтающаяся на брелоке.

«Интересно, что означает эта его фраза: „Ну вот мы и пришли“? – подумала про себя Дот. – То есть мы уже дома? Или вот она, наша бетонная тюрьма, в которой мы обречены отныне сосуществовать вместе. И так изо дня в день, пока не состаримся и не умрем в конце концов. Но разве жизнь здесь – это не медленное, каждодневное умирание?»

Уолли глянул на лицо жены. Но что на нем можно прочитать при тусклом свете уличных фонарей? На мгновение он скрылся за дверью и включил голую лампочку без абажура, свисавшую с потолка в холле. Дот все еще нерешительно мялась на площадке. В голову вдруг пришла совершенно дикая мысль. А что, если сейчас взять и пуститься наутек? Интересно, далеко ли она сумеет убежать? Наверняка нет. Да и куда бежать, не имея ни пенни в кармане, с одним лишь чемоданом в руке, в котором только смена белья да пара одежек? Она вспомнила, что существует давняя традиция, согласно которой муж переносит новобрачную через порог их совместного дома на руках. Слава богу, ее муж не додумался соблюсти все традиции!

Дот вошла в холл, крепко, обеими руками прижимая к груди сумочку. Прямо перед ней по коридору виднелась крохотная кухонька-камбуз. Небольшая газовая плитка на две горелки. На одной – сковорода с застывшим свиным жиром. Видно, Уолли пытался приготовить себе на завтрак яичницу с ветчиной. Ведь он хозяйничает здесь уже больше недели, как только получил ключи на заселение. Но вот сковороду забыл помыть.

– Это – передняя, – объявил он, пропуская жену вперед. – Вот большая комната.

Среднего размера квадратная комнатенка с электрокамином, и больше ничего! Голые стены, никакой мебели, даже занавесок на окнах нет. Да что там занавески! Абажура и того нет…

– Здесь еще требуется женская рука, чтобы привести все в порядок, да? Но ты, думаю, с этим справишься и без меня. Всякие там безделушки, вазочки… Ну, чтобы смотрелось по-домашнему!

Уолли выдавил из себя слабую улыбку и прошествовал назад, в холл. Дот последовала за ним. Уолли остановился посреди коридора и взмахом руки указал на три одинаковые двери.

– Комната, гардеробная, ну или чулан, если хочешь. – Третья дверь была полуоткрыта. – И наша спальня.

Дот нервно сглотнула слюну. То, как он произнес «наша спальня», означало лишь одно: впредь они будут спать вместе, на одной постели. Впрочем, а как же иначе? Ведь они же супружеская пара! В этой комнате кое-что было. Правда, на окнах тоже никаких гардин или штор, зато на полу лежал матрас, застланный вязаным покрывалом, почти таким же, как у них дома, в той комнате, в которой она прожила всю свою жизнь. Впрочем, от вида знакомой вещи Дот легче не стало, разве что лишний раз взгрустнулось по дому. А ощущение собственного одиночества и изолированности от всего остального мира стало еще острее. Такое впечатление, будто она затерялась где-то в необъятном пространстве. Только где? И как выбраться из этих незнакомых ей лабиринтов? Неужели она станет тосковать о доме, которого больше нет? Тот прежний родительский дом, он ведь остался лишь в ее фантазиях да в воспоминаниях детства.

Но и то, что Дот увидела перед собою, производило просто удручающее впечатление. Разве можно пережить в такой ужасной обстановке даже одну ночь, да еще рядом с этим человеком? Она молча взглянула себе под ноги: голый бетонный пол. Повсюду брызги белой краски, следы, оставшиеся после побелки потолка. Эти брызги почему-то напомнили ей слезы, ее собственные слезы.

– Уолли! Почему ты женился на мне?

Впервые за весь этот бесконечно долгий день она заговорила с мужем, обратилась к нему напрямую, и, кажется, ее вопрос застал его врасплох.

Уолли тупо уставился в пол, как будто там, среди этих пятен и брызг, можно было найти ответ, понятный им обоим.

– Ты же красивая! На такой любой захотел бы жениться!

Она взглянула на Уолли. Его комплимент не растрогал ее, не растопил сердце. Она вообще ничего не почувствовала, разве что жалость, причем к ним обоим. В сущности, они ведь оба попали в одну и ту же западню. Правда, он исключительно по собственной воле.

– А тебе не кажется, что прежде чем жениться, людям не мешает как следует узнать друг друга? Не говоря уже о любви…

– Думаю, со временем мы узнаем друг друга. И любовь придет… тоже со временем… если мы сами захотим этого… если будем совместно строить нашу общую жизнь…

Дот лишь молча кивнула головой. Ей вдруг почему-то не захотелось обижать Уолли, лишать его той слабой надежды, которая только что прозвучала в его словах. Пожалуй, это было бы слишком жестоко с ее стороны.

Наверное, пройдет много времени, – очень много! – прежде чем они снова вернутся к обсуждению этой темы.

Дот почистила зубы в холодной ванной, долго возилась над керамической раковиной бледно-зеленого цвета с непривычными ей кранами, потом переоделась в нейлоновую ночную сорочку. Подол моментально прилип к ногам. Дот попыталась оторвать материю и почувствовала легкое покалывание на коже, послышался слабый треск электростатического разряда. Дот причесала волосы, присыпала тальком подмышки и быстро шмыгнула в спальню, стараясь остаться незамеченной. Уолли сидел на матрасе, прислонившись к стене, и курил. Лампа была выключена, но оранжевый свет уличных фонарей лился через окна, создавая в комнате светящийся полумрак.

Дот, преодолевая тошноту, с некоторым любопытством уставилась на голый торс мужа. Какой же он худой! Но тело жилистое, мускулы крепкие, и живот плоский, мускулистый, пупок прямо наружу выпирает. Кожа какая-то полупрозрачная… и через нее отчетливо видны багровые вены, изгибающиеся в разные стороны. Издали это похоже на паутину. Трудно представить себе, что это тело видело когда-нибудь солнце. Дот невольно сравнила его с телом мужчины, единственного мужчины до мужа, которого она видела обнаженным. Впрочем, о каком сравнении можно вести речь? Сияющая шоколадная кожа Сола, буквально пропитанная солнцем, сильные руки, широкая мускулистая грудь, на которую она любила класть свою голову, чувствуя себя в такие минуты особенно покойно и уютно. Как дома! А здесь… Ничего общего! Но, может быть, это и к лучшему… Некая мизерная милость, проявленная к ней свыше. Потому что если бы Уолли был хотя бы в чем-то, хоть отдаленно похож на Сола, было бы еще горше. А так – никакого сходства! Если Сол был теплым, то Уолли – холодным, как лед, если Сол олицетворял собой силу, то Уолли – это сама слабость, если Сол – это любовь, то Уолли – лишь безразличное равнодушие.

Дот на цыпочках обошла матрас с другой стороны и повалилась на свободный край постели, дрожащей рукой натянув на себя простыню. Она лежала окаменело, похожая в чем-то на бетонную стену рядом с ней, внутренне сотрясаясь от холода и страха. Крепко зажмурив глаза, она молила сейчас лишь об одном: чтобы он не приставал к ней и дал уснуть. Лежать было неудобно, но она боялась пошевелиться, боялась поправить сорочку и натянуть ее чуть ниже, на ноги. Боялась сдвинуть коленки и свернуться калачиком, чтобы хоть как-то согреться. Подошвы ног уже превратились в ледышки, но она продолжала лежать неподвижно, в той же застывшей позе, чтобы – не дай бог! – даже ненароком не коснуться тела мужа.

Так прошел час, быть может, чуть больше. Дот притворилась спящей. Она слышала, как нервически ритмично затягивается сигаретным дымом Уолли, стряхивая потом пепел в стакан, который он пристроил рядом с собой, поставив его на бедро. Несколько раз он кашлянул. Такое хрипловатое «кхе-кхе!», моментально напомнившее Дот, кашель отца по утрам, долгий и протяжный. Она поглубже зарылась головой в свою подушку, которая все еще пахла детством. Но уже совсем скоро она перестанет пахнуть яблочным шампунем, лаком для волос, которым обычно пользовалась Дот, и навсегда утратит легкий цветочный аромат французских духов «Коти».

Наконец Уолли с громким стуком поставил свою импровизированную пепельницу прямо на пол и тоже опустился на матрас. Он потянул одеяло на себя, край, который придерживала подбородком Дот, выскользнул, открыв ее плечи и грудь. Она чертыхнулась про себя, пытаясь ничем не выдать охватившей ее дрожи. Только еще сильнее смежила ресницы и на какое-то мгновение задержала дыхание. Зато выдох в результате получился громким, гораздо более громким, чем она предполагала, что однозначно свидетельствовало о том, что она все еще не спит, а лишь притворяется. Пару секунд длилась тишина, пока Дот лихорадочно соображала, что ей делать дальше, но тут она почувствовала, как муж крепко сжал ее правое плечо своей худой жилистой рукой.

Дот подхватилась с постели, словно ее ужалили, рука непроизвольно дернулась. К счастью, Уолли не сделал ни малейшей попытки привлечь ее к себе. Он лишь нежно погладил ее по плечу, потом прошелся рукой по ее волосам, отбросив несколько прядей назад.

– Тогда спокойной ночи! – Он отнял свою руку и отвернулся от Дот.

Они лежали рядом, словно два актера, изображающие сон, и каждый молил лишь о том, чтобы поскорее наступило утро следующего дня, хотя оба одновременно страшились того, что таит в себе этот грядущий день. Каждый из них, впрочем, волен сейчас встать и уйти из этой комнаты. Да, но что они станут делать завтра? Ведь завтра уже не будет никаких свадебных церемоний, которыми можно было бы заполнить хотя бы часть времени. А значит, целых двадцать четыре часа им предстоит провести в обществе друг друга, а они даже понятия не имеют, о чем им говорить и что делать.

Но вот дыхание Уолли стало ровным, и Дот поняла, что он спит. И только тогда она наконец дала волю слезам. Горячие слезы тихо катились по ее щекам, скользили по скулам, заливали нос и падали на подушку. В этих слезах были и горечь осознания своего нового положения – положения замужней женщины, и облегчение одновременно. Ведь она искренне боялась того, что Уолли попросту изнасилует ее, а как же иначе? Ведь они же муж и жена. А для нее лечь в постель с этим человеком означало то же самое, что лечь с первым встречным. И речь даже не столько о том отвращении, которое вызывало в ней все, что связано с физическим обликом Уолли. Дело в другом. Уолли в качестве мужа – это же прямое посягательство на ту запретную территорию и в ее душе, и в ее теле, которая до сих пор принадлежала только Солу. Ее Солу! Единственной любви всей ее жизни. А потому начало полноценных супружеских отношений с Уолли означало автоматическое стирание из ее памяти всего того, что связывало ее с Солом, вплоть до момента зачатия их сына Симона.

Дот еще долго лежала без сна, почти наслаждаясь собственным одиночеством под боком у спящего мужа. Она смотрела в темноту и все силилась найти ответ на один-единственный вопрос: как долго она сможет прожить вот так, рядом с этим мужчиной, в этой ужасной холодной квартире, прожить и при этом не сойти с ума?

Глава одиннадцатая

Минуло уже три месяца со дня их свадьбы. Для Дот они стянулись в долгие-долгие годы. Она продолжала жить в состоянии все того же безмолвного отчуждения, и когда Уолли был рядом, и когда его не было дома, со страхом ожидая того момента, когда он вернется. Хотя трудно было назвать домом то помещение, в котором они ютились. Дот была уверена, что никогда эта квартирка не станет для нее настоящим домом. Родители навестили их лишь однажды. Атмосфера встречи была неловкой, и Джоан, и Рег чувствовали себя явно не в своей тарелке. Хотя Рег, по своему обыкновению, потрепался о том о сем с зятем, вспоминая некие забавные подробности свадебного застолья, они даже договорились о новой встрече друг с другом, но уже в пабе. И их несколько показное веселье лишь сильнее подчеркивало ту недосказанность, которая буквально витала в воздухе. Джоан тоже сделала вид, что не заметила той скудности быта, которая царит в доме новобрачных, хотя невольно подняла брови и сделал глубокий вдох, окинув взглядом убогую обстановку. Она ни словом не обмолвилась о том, что угощение на столе было предельно скромным, что у дочери запали глаза, а темные круги вокруг делали их похожими на два огромных синяка. Все четверо устроились в большой комнате, причем Уолли и Дот сидели прямо на полу, подложив под себя подушки. Где-то через час с небольшим Джоан вдруг засобиралась домой, сказала, что боится пропустить автобус, и все молча приняли ее объяснение как должное. Никто не возразил, не сказал, что вообще-то автобусы здесь курсируют регулярно, через каждые сорок минут. Ни Уолли, ни Дот не стали уговаривать родителей посидеть еще немного, выпить еще по чашечке чая, поговорить, вспомнить еще пару-тройку смешных историй. Все понимали: еще один час в компании друг друга они просто не вынесут. На прощание родители пообещали в следующий раз прихватить с собой Ди. Не преминули похвастаться школьными успехами младшенькой. И тут Дот впервые за весь день улыбнулась. Она мысленно представила себе этот сгусток энергии, это бьющее через край жизнелюбие, каковой была ее младшая сестренка, очень умная и добрая девочка.

Дот просыпалась с рассветом и сразу же принималась за хозяйские хлопоты. После переезда в Уолтемстоу она каждое утро начинала с того, что драила чистящей пастой все рабочие поверхности на своей крохотной кухоньке, потом наводила блеск на полке в камине для подогрева пищи, затем принималась за полы на кухне – подметала, мыла, скоблила. После чего наступал черед кранов и раковины из нержавеющей стали, которая полировалась до тех пор, пока не начинала сверкать, как зеркало. С помощью щетки для чистки ковров Дот выметала пыль из всех углов, сметая мусор с линолеума и бетонного пола, а в завершении уборки протирала влажной тряпкой каминную полку, спинки и сиденья двух виниловых стульев. Стулья презентовала им на свадьбу мать Уолли, слезливая женщина с бескровно бледным ртом. Вся уборка занимала минут двадцать, после чего можно было со спокойной совестью утверждать, что с домашними делами на сегодня покончено.

Из-за проблем со спиной Уолли временно не работал на заводе, а потому у него вошло в привычку спать до позднего утра. Из спальни он высовывался не раньше одиннадцати, шествовал вначале в ванную, потом перемещался в гостиную, усаживался на один из подаренных матерью стульев и начинал потягиваться в разные стороны и зевать со счастливой улыбкой на лице, что делало его в эти минуты очень похожим на ленивого вальяжного кота. Потом он снова исчезал в спальне и наконец представал перед Дот уже в одежде, с более или менее приглаженными волосами, но небритым. На заросшем щетиной лице отчетливо виднелись складки от подушки. Дот проворно проскальзывала в спальню, открывала настежь окно, делая все возможное, чтобы запахи присутствия мужа в этой комнате побыстрее выветрились. Воздух и в самом деле был очень тяжелым: такой смешанный, но очень едкий запах мужского пота плюс стойкий сигаретный дым, которым, казалось, провоняло все вокруг. От этого букета ароматов ее сразу же тянуло на рвоту. Но, как говорится, терпи, Дот, терпи! Приходилось как-то бороться с приступами тошноты (а чего она еще ждала, на что надеялась?), сдерживать себя из последних сил, чтобы не вырвало прямо на матрас. Ах, как же ей хотелось просыпаться по утрам в комнате, в которой пахло бы, как когда-то в ее детской, – сладковатые ароматы фруктового шампуня и никаких взрослых запахов. Или в комнате, где пахло бы Солом – его дорогими одеколонами и экзотическими маслами. Какое-то время Дот стояла у распахнутого окна, вдыхала в себя полной грудью свежий воздух с улицы, бесцельно разглядывая крыши соседних домов. Потом прибирала постель: расправляла простынь, накидывала на матрас покрывало, сверху клала две подушки.

Уолли, затягиваясь первой с утра сигаретой, лениво интересовался, когда Дот снова возникала в большой комнате:

– Еще не проголодалась?

Это по умолчанию означало, что пора завтракать.

Дот молча кивала в ответ и спешила на кухню. Включала газ, ставила на плиту сковороду. Уолли неловко топтался рядом, не решаясь спросить напрямую, что на завтрак и будет ли он вообще. Дот кормила мужа два раза в день. Завтрак в двенадцатом часу дня уже больше смахивал на обед или на легкий ленч. А потому она жарила бекон, потом сооружала сэндвич из двух кусков белого хлеба и ломтя бекона, обильно смазав его кетчупом, после чего следовала кружка крепкого свежезаваренного чая. Часам к пяти Уолли снова выказывал желание поесть. На сей раз число бутербродов с беконом увеличивалось, иногда еще жарились яйца, которые тоже раскладывались по ломтикам белого хлеба, предварительно смазанных кетчупом. По средам и пятницам Дот покупала рыбу и жареный картофель в дешевом бистро, которое сравнительно недавно открылось на первом этаже их дома, и они съедали все это руками прямо из пакетов. И как только Дот подносила ко рту очередной ломтик жареного картофеля, почему-то тут же вспоминала про Сола и про тех устриц в больших раковинах, которые, по его словам, подаются в его доме на больших блюдах.

Но вот все готово. Дот осторожно ставит тарелку со снедью на ручку стула и замирает в ожидании, пока Уолли всласть почешет свой подбородок. Завтрак подан!

– О, бекон! Чудесно!

Дот точно знает, что Уолли лжет, но не может понять, почему он это делает. Хочет подлизаться к ней, что ли? Больно нужны ей его комплименты!

– Я могу поджарить пару тостов, если хочешь.

– Тосты? Нет, спасибо! Этого вполне достаточно! Если ты и впредь будешь меня так закармливать, то я в скором времени превращусь в жирного поросенка.

Уолли смеется в надежде, что Дот поддержит его шутку. Но она даже не улыбается в ответ.

Она лишь молча разглядывает мужчину, сидящего перед нею. Этот мужчина никогда не пользуется одеколоном, он не умеет петь или танцевать, он может прилюдно почесать себя везде, где ему вздумается, и никогда не чистит зубы. Ну что можно сказать такому человеку? Лучше промолчать.

Уолли откусил сразу почти половину бутерброда.

– Я так и думал, что тебе нравится готовить. Вон твоя мать какая отличная кухарка! Да и во всем остальном тоже…

Небольшой кусочек белого хлеба выскочил у него изо рта и упал на стул. Дот с трудом подавила в себе желание немедленно поднять эту крошку.

Но удержалась и, лишь молча пожав плечами в ответ, удалилась на кухню и принялась мыть сковороду. Уолли она ответила мысленно. Она всегда разговаривала с ним мысленно.

«Это правда, Уолли. Я действительно очень люблю готовить. Но для тебя мне готовить не хочется. Вот если бы я была замужем за Солом, я бы старалась каждый день выдумать что-то необычное, вкусненькое… А потом мы бы вместе лакомились моими деликатесами, смеялись, разговаривали, прежде чем лечь в постель. Ах, Уолли! Если бы мне пришлось обитать вместе с ним даже в такой жалкой лачуге, как наша, то я бы с радостью поселилась и в этом чудовищном месте с этой ужасной кухней, холодными цементными полами и всем остальным… потому что быть рядом с ним – это все равно что лежать среди цветущего клевера, и не важно где, в палатке среди бушующего урагана, без крыши над головой среди каких-нибудь джунглей, главное – рядом с ним. Уже одно это сделало бы меня счастливой. А с нами, то есть с тобой и мной, все наоборот. Посели ты меня даже во дворце, осыпь драгоценностями с ног до головы, мои чувства к тебе останутся неизменными… такими же, как и сейчас. Каждое утро я буду просыпаться с тяжелым сердцем и с одной неотвязной мыслью – как бы поскорее убежать отсюда. Потому что ты – это не он, и ты никогда не станешь похожим на него!»

– Я пошел!

Дот молча кивает в сторону мужа. Наверняка опять собирается встретиться со своими ублюдочными приятелями в пабе. Впрочем, какая ей разница? Так даже лучше. По крайней мере, побудет дома одна. Как только щелкает замок входной двери, Дот торопливо вытирает руки о подол своей юбки и спешит в спальню. Берет стоящий в углу чемодан, открывает его и достает оттуда раковину, которая лежит в самом низу, под ее бельем. Возвращается вместе с раковиной в большую комнату, садится на стул, тот самый, на котором еще совсем недавно сидел ее муж, потом кладет раковину себе на колени. Делает глубокий вдох и начинает говорить. Говорит медленно, четко произнося каждое слово, так, чтобы Сол наверняка все услышал.

– Это снова я! У нас все по-старому! Понимаю, я должна стараться, делать над собой усилия, но это трудно. Уолли, в сущности, неплохой парень. Но он – это не ты! Да, он не жирный боров, не злодей какой-то, но все равно, будь он и самой прославленной звездой эстрады типа Билли Фьюри, меня все равно трясет лишь от одной только мысли, что нужно ложиться с ним в одну постель. Я вот все думаю, а как бы здесь жилось нам с тобой, если бы мы тут поселились. Думаю, нам было бы хорошо даже здесь, не правда ли? И не просто хорошо! Нам было бы чудесно! Нам с тобой везде было бы хорошо, как мне кажется. Я бы тебе наготавливала яблочные пироги, как и обещала, мы обязательно нашли бы здесь хорошие места для прогулок с Симоном. И все бы у нас было замечательно! Потому что у нас был бы свой собственный угол, наш дом, где каждый волен жить, как хочется, и заниматься тем, чем хочется.

Дот замолчала, обдумывая, что сказать дальше. Она собиралась поговорить о Симоне.

– Эй! Ты чем тут развлекаешься, а?

Голос Уолли застал ее врасплох. От неожиданности она даже подскочила на стуле, а потом глянула прямо в лицо мужу. Она даже не слышала, как он вернулся. Поглощенная своим разговором с Солом, не расслышала, как щелкнул замок в дверной скважине, как хлопнула входная дверь. И сейчас испытывала страшную неловкость от того, что ее застали врасплох. И не только из-за того, что может подумать Уолли… Скорее из-за того, что сейчас их супружеская перепалка станет слышна на побережье далекого острова, затерянного в океане.

– Н-ничего такого… Я ничего не делаю! – Она закрыла раковину обеими руками, прижав ее к коленям.

– А с кем ты тогда болтала? – В голосе Уолли послышалась плохо скрываемая агрессия. Он яростно сжал кулаки. – Какого черта, я спрашиваю?

– Я ни с кем не разговаривала!

– Вижу, что здесь никого нет, и что ты сидишь на своей заднице в полном одиночестве… но кому-то же ты вызывалась печь яблочные пироги, а? Говорила так, будто этот кто-то здесь, рядом с тобой!

Дот почувствовала, как краска ударила ей в лицо. Ей моментально сделалось жарко, даже шея покраснела. «Господи! – пулей пронеслось в голове. – Неужели он все слышал?»

Уолли опустился перед ней на корточки. Голос его снова стал мягким.

– Знаешь, Дот, сейчас я хочу лишь одного! Хочу знать, кого ты там собиралась потчевать яблочными пирогами, в то время как я изо дня в день душусь этим проклятым беконом и всегда благодарен тебе за то, что ты соизволяешь приготовить мне хоть что-то, пусть и невкусное, пусть уже и навязшее в зубах и надоевшее до чертиков!

Дот подавленно молчала.

– Так! Не хочешь говорить, да? Что ж, моя любовь, нетрудно догадаться, для кого предназначены все твои речи, совсем даже нетрудно! Тому парню, с которым ты встречалась до меня, ведь так? Тому черномазому, который снял с тебя первую пробу! Я прав? Барбара рассказывала мне, что ты путалась с каким-то иностранцем.

Уолли поднялся с пола, тяжело дыша. Подбоченясь, он размышлял, что еще добавить к сказанному.

– Надо сказать, у тебя железная выдержка, любовь моя! Ты вышла за меня замуж, ты живешь вместе со мной, но за все то время, что мы прожили здесь, ты ни разу не проявила ко мне ни малейшего интереса, не говоря уже о добром отношении. Но, стоит мне только отвернуться, и ты тут же начинаешь трещать с каким-то ублюдком, который отирается сейчас на другом конце света и который плевать хотел и на тебя, и на твою болтовню. Но с ним ты разговариваешь, словно с особой королевских кровей, а меня пинаешь ногами, будто я бездомный пес. Я, видите ли, раздражаю тебя своим присутствием… Хотя именно я даю тебе крышу над головой! И, как тот последний идиот, терплю всю эту фигню и тупо молчу! И что получаю взамен? Да ничего! Черт меня дери!

У Дот потекли по лицу слезы, но она молчала. В глубине души она понимала: Уолли прав, и все, что он только что высказал ей, правда.

– Ну что? Будем продолжать играть в молчанку? – Уолли подошел к окну и уставился на царство бетона, которое окружало их со всех сторон. – Я знаю, ты была хорошей девушкой. Все так говорили! К тому же красавица! Но я и понятия не имел, что у тебя не все в порядке с головой! Ты тронутая! Офигеть можно от всех твоих фокусов… Наверное, с Барбарой срослось бы получше… но вот, черт меня дери, погнался за красотой! И что получил взамен? Да, с Барбарой такого бы точно не случилось!

Дот молчала. Кто знает, возможно, Уолли и прав! Быть может, они с Барбарой действительно были бы вполне счастливы. Кто знает? Как же все пошло наперекосяк! И не только в ее жизни…

Уолли снова повернулся к ней лицом. В эту минуту он явно размышлял, что ему делать дальше. Это было отчетливо видно по выражению его лица.

Но вот он приблизился вплотную к жене и схватился рукой за раковину. Дот изо всех сил уперлась ему локтями в грудь, не давая возможности выхватить раковину, продолжая прижимать ее обеими руками к своему подбородку.

– Нет! Убери прочь свою руку! Отдай, Уолли! Она моя!

Какое-то время оба боролись друг с другом, словно дети.

– Напоминаю тебе, моя дорогая, что мы с тобой супруги. И все мое – твое, а все… Отдай!

– Нет! – взвизгнула Дот с такой силой, что Уолли даже удивился, услышав, что жена может так кричать. – Не прикасайся к ней, Уолли! Это – все, что у меня осталось от него! Все, что осталось…

Однако этот вопль отчаяния еще больше взбесил Уолли. Он рывком выхватил раковину из рук жены, а второй рукой больно прижал ее голову к спинке стула.

– Это правда? Больше ничего не осталось? – злобно спросил Уолли. – Тогда запомни! Впредь я не позволю тебе делать из меня чучело гороховое! Хочу яблочных пирогов! Вот чего я хочу! Как-никак, а пока я – твой муж! Будь оно все трижды неладно!

Он отступил от нее, не выпуская раковину из руки.

Дот подскочила к нему.

– Уолли! Пожалуйста! Пожалуйста, отдай мне раковину! Пожалуйста! Умоляю… Ее подарил мне мой дедушка!

Какую-то долю секунды Уолли колебался, потом открыл входную дверь. Дот побежала следом, но было поздно. Он со всего размаха швырнул раковину куда-то вниз, отпустив ее в бреющий полет. Дот, раскинув руки, словно завороженная, молча наблюдала за тем, чему была уже не в силах помешать. Какое-то время раковина медленно парила в воздухе, словно птица, а потом перевернулась и, приобретя ускорение, со всего размаха шлепнулась на забетонированную площадку внизу, разлетевшись на сотни мелких осколков. До конца своих дней Дот запомнила эту картину страшного полета. Стоило ей закрыть глаза, и тут же в памяти воскресало увиденное: неспешное парение, а потом стремительное приближение к земле и – бац! – резкий звук падения оземь.

Гнев Уолли утих так же внезапно, как и возник. Судя по всему, он уже раскаивался в том, что сделал. Дот продолжала бессмысленно пялиться на осколки, лежавшие внизу, посверкивающие розовым в лучах солнца. Потом она медленно опустилась по стенке, усевшись прямо на пол у самых дверей. На нее вдруг нахлынуло какое-то странное отчуждение от всего и вся. Одно она знала наверняка: больше она никогда не будет разговаривать с Солом. А еще наконец-то она получила ответ на вопрос, который уже давно ее мучил. Так сколько же времени понадобится ей, чтобы начать сходить с ума? Оказывается, всего лишь три месяца и пять дней.

Когда наступила ночь, она на четвереньках пробралась в спальню и плюхнулась на провонявший потом матрас. Где-то на улице послышался детский смех. Веселый детский смех! Ей уже так никогда не смеяться… Никогда больше она не прикоснется к губам мужчины с жаждой поцелуя от любимого, никогда не положит ему руку на грудь, сгорая от желания. Сердце ее разбито, и эти осколки тоже никогда не собрать воедино. Неужели ее рассудок действительно помутился? И отныне она обречена до конца своих дней прожить никому не нужной обузой? Она состарится и умрет в полном одиночестве, но при этом будучи замужем. Умрет от тоски по мужчине, которого у нее так жестоко отняли. Разве что тело ее будет до последнего продолжать хранить те волшебные воспоминания, когда они были рядом, когда сливались в объятиях, и их тела высекали в этот миг божественные искры, которые все еще продолжают мерцать где-то в самых дальних глубинах ее сознания и плоти.

Она закрывает глаза и снова видит перед собой картину того последнего вечера, который они с Солом провели вместе в клубе Ронни-Скотс. Вот они сидят в баре, потягивают из фужеров шампанское, а пальцы их рук тесно переплетены, и они не сводят глаз друг с друга. Тогда они еще не знали, что это последние часы, которые им суждено провести вместе. Интересно, что бы она ему сказала, если бы знала, что это их последняя встреча? Вряд ли ее слова имели бы такое уж большое значение для их будущего. И уж тем более едва ли они изменили бы это будущее. Так распорядилась судьба, и им двоим осталось лишь одно: подчиниться неумолимому ходу событий, от них не зависящих. Неумолимый рок, кажется, так говорят в подобных случаях. Она устало откинула голову на свою детскую подушку и, как ни странно, почти сразу же забылась глубоким сном смертельно уставшего человека.

На рассвете она проснулась от громкого лязга входной двери. В дверях спальни завис Уолли, он что-то бессвязно бормотал себе под нос. Какое-то время его водило из стороны в сторону, но вот наконец он переступил порог и сделал несколько шагов, спотыкаясь и цепляясь за собственные башмаки. От него сильно разило спиртным. Гремучая смесь запахов ударила ей в нос, скорее всего, виски и пиво. Кое-как он стянул с себя брюки и рухнул на матрас в рубашке и носках. Дот лежала не шевелясь, молча глядела на желтовато-оранжевый свет уличных фонарей, проникающий в комнату. Уолли слегка пошевелился на своей половине, и Дот вдруг почувствовала, как сотрясаются его плечи, все его тело, от рыданий, которые он пытался заглушить, уткнувшись носом в подушку. На Дот нахлынула волна сочувствия, но слова утешения не шли с языка. Тогда она просто положила руку ему на спину и стала гладить ее. Так обычно утешают незнакомых маленьких деток, когда застают их в слезах.

Слова Уолли прозвучали неразборчиво сквозь толщь подушки, но Дот поняла их правильно. И услышала все, до последней буквы.

– Все! С меня довольно!

Сердце Дот екнуло. Что ж, он прав! Так больше жить нельзя… Все, что еще оставалось живого в ее душе, было сброшено с балкона и разбилось вместе с раковиной. Трудно сказать, смогут ли они после этого снова начать все сначала. Но в эту самую минуту ей было жаль, очень жаль их обоих.

* * *

Солнечное морозное утро. Еще совсем недавно в такую погоду она с удовольствием прошвырнулась бы по улицам своего родного микрорайона Лаймхаус в обществе лучшей подружки Барбары. Или они бы вместе смотались в доки, а потом зарулили бы в какое-нибудь кафе, чтобы посидеть, поболтать, выпить по чашечке чая или кофе. Дот смахнула слезы с лица и снова принялась наводить порядок на кухонном столе. Она больно прикусила верхнюю губу, чтобы перестать плакать. Хватит слез! Хватит тоски! Но вот только как все это прекратить, Дот не знала. В одной руке она держала полосатое кухонное полотенце, которым только что закончила протирать тарелки, оставшиеся немытыми после вчерашнего ужина. Пальцами другой руки крепко уцепилась за металлический кронштейн, чтобы не потерять равновесие и не упасть. Пряди волос упали на лицо и закрыли глаза, и Дот словно спряталась за этот водопад шоколадных кудрей. Прошло уже три дня с тех пор, как разбилась раковина, но стоило Дот только вспомнить, как она парила в воздухе, прежде чем упасть на бетонный пол, и слезы сами собой начинали литься из глаз. Странная вещь! Ведь Сол даже не видел этой раковины, не говоря уже о том, чтобы держать ее в руках, и тем не менее именно этот предмет какими-то незримыми узами накрепко соединял ее с любимым. Волшебство! Иначе и не скажешь…

А еще, раковина – это то немногое, что осталось у нее от детства, память о дедушке. И не важно, что до своего вторичного обретения раковина много лет провалялась в сарае среди кучи прочего хлама. Но, конечно, главная причина слез – это Сол и все, что с ним связано.

– Держись, Дот! – командует она сама себе тихо, но решительно, одновременно и утешая себя, и настраивая на лучшее.

В кухню крадучись заглядывает муж. На ногах – черные носки и только, зато совсем не слышно звука его шагов. Она поворачивается ему навстречу. Чего он хочет? Чашку чая? Бутерброды? Темные круги под глазами – результат нескольких бессонных ночей кряду, скулы заострились, кожа приобрела какую-то болезненную желтоватую бледность, измученное выражение лица. Кажется, он снова плакал. Но спросить его об этом напрямую Дот не решается. Она слишком плохо знает Уолли. Зато она спрашивает о другом:

– Что будем делать, Уолли? Мы не можем больше жить так, как живем. Верно ведь?

Странно нарушить молчание, которое установилось между ними, застопорив все остальное, словно глыба льда, и вдруг молчание нарушено… И не просто нарушено! Дот задала мужу наисерьезнейший вопрос. Речь ведь не о чашке чая и не о просьбе передать кетчуп с другого конца стола.

Уолли смотрит ей прямо в глаза. Это тоже прогресс! С того самого момента, когда они произносили в церкви слова брачного обета, поклявшись друг другу быть вместе и в радости, и в горе, он еще ни разу не посмотрел на нее вот так, в глаза. Уолли взъерошил волосы на голове, задержав пальцы на затылке, закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Потом прошелся рукой по лицу, яростно потер подбородок и шумно выдохнул.

– Пошли, поговорим! – спокойно сказал он.

Дот молча последовала за ним в большую комнату. Бросила полотенце на кухонный стол и на ходу вытерла руки о подол юбки.

Негромко шипел газ в камине, они уселись на скрипучих виниловых стульях. Дот положила себе на колени небольшую подушечку в вязаной наволочке, а сверху положила руки, тесно переплетя кисти, словно выстраивая некий барьер между собой и мужем. Уолли слегка подался вперед, локтями упершись в колени. Рукава рубашки были закатаны до локтей, туго обтягивая бицепсы. Его лицо оказалось совсем рядом с ее лицом.

– Прости меня за эту раковину. Я не должен был ее разбивать.

– Прощаю!

Хотя в глубине души она знала, что ни о каком прощении речи нет.

– Ты ведь встречалась с моими родителями, и с мамой, и с отцом… Видела их…

Он говорил медленно, тщательно взвешивая каждое слово, но при этом внешне оставался абсолютно спокойным.

Дот кивнула, пока еще не понимая, к чему он клонит.

– От них никогда не было проку! Ни в чем! Совершенно бесполезные люди! Одна труха… Помню, нам прислали из школы письмо. Мои учителя не сомневались в том, что я легко сдам вступительные экзамены в гимназию и продолжу свое образование дальше. Я положил письмо на каминную полку и сказал отцу, что скоро в гимназии будет день открытых дверей. «Ты сводишь меня туда?» – спросил я его. Он взглянул на меня, насупившись, и лишь буркнул в ответ: «А зачем?» Будто сама мысль о том, что мне стоит продолжить учебу и получить хорошее образование, показалась ему настолько абсурдной, что он даже не соизволил обсудить со мной такие перспективы. Но папашка мой – человек очень политизированный, надо сказать! Любит порассуждать при случае об исторической миссии пролетариата. Сказал, что если я начну обучаться во всяких гимназиях, то попросту предам идеалы своего класса, нахватаюсь всяких там разных идей, которые никак не соответствуют моему общественному положению. Я хотел спросить у него, а какое такое у меня общественное положение, конкретно! Да что толку спрашивать, все равно это ничего бы не дало в итоге. Думаю, что многое в моей жизни могло бы сложиться иначе, если бы… Но они ведь все уже заранее спланировали за меня! От них не было никакого прока не только мне, они и между собой собачились всю жизнь, сколько я себя помню. Никогда я не видел их счастливыми, никогда они не представали передо мной супружеской парой, готовой поддержать друг друга или помочь. Честно! А потом я как-то раз попал к вам. Твой отец пригласил меня к себе в гости. Мы ведь с ним вместе работали когда-то… И стоило мне переступить порог вашего дома, и на меня тут же пахнуло теплом и уютом. Я еще вешал свое пальто в прихожей, а твоя мать уже начала звенеть чашками на кухне. Тут же был накрыт стол, подали чай и даже какой-то фруктовый торт к нему. Я почувствовал себя настоящим королем, ей-богу! Помню, как они оба весело смеялись, слушая что-то по радио… только не припомню что!

– Наверняка какую-нибудь ерунду! – подала голос Дот и тут же вспомнила, сколько счастливых часов она провела вместе со своими близкими в задней комнате. Сколько было смеха, шуток, розыгрышей, а в доме тепло, полыхает камин, уютно… Да, все так и было, пока не…

Уолли продолжил говорить, не обращая внимания на ее реплику:

– Я помню, тогда подумал: хотел бы и я так жить, как Рег. Иметь свою семью, любящую жену, которая всегда была бы рада меня видеть. А если в доме вдруг окажется случайный гость, то всегда найдется фруктовый торт, который тут же будет выставлен на стол. И жена, которая всегда рядом и которая так же весело и заразительно смеется моим шуточкам и тут же готова пуститься со мной в пляс под какую-нибудь старую мелодию, звучащую по радио.

Дот постаралась изгнать из памяти картинку того, как Сол кружит ее в танце, сжимая в своих объятиях. Думать об этом сейчас было бы слишком больно. И так всякий раз, когда она вспоминала о том незабываемом вечере, эти воспоминания действовали на ее душу, словно острые дротики, пущенные чьей-то меткой рукой, которые ранили не только сердце, но и разум.

– А потом я встретил тебя… Ты была так прекрасна, так ослепительно хороша! Я и подумать не мог, что ты когда-нибудь посмотришь на меня! На такого, как я…

«Я и не смотрела! И продолжаю не смотреть в твою сторону…»

– Но твой отец убедил меня, что ты чересчур застенчива… Потом сказал, что у тебя недавно были какие-то неприятности в личной жизни… И что неплохо было бы, если бы рядом с тобой все время был человек, который сумел бы о тебе позаботиться.

«Я действительно хотела, чтобы рядом со мной был мужчина, который стал бы обо мне заботиться. Но этот мужчина – не ты, Уолли!»

– И тогда я подумал: а почему не я? Я вполне смогу позаботиться о тебе, мы поженимся, и у нас с тобой появится такой же уютный дом, как у твоих родителей. Дом, в котором полно счастья и всегда играет радио…

– Уолли! Я…

– Позволь, я закончу! Я ведь не большой мастак по части разговоров. Но мне надо выговориться, сказать тебе, Дот, все, что я хочу сказать, пока у меня есть силы это сделать. Я даже думал, что ты будешь благодарна мне за поддержку. Понимаю, звучит немного глупо, но я так думал… Думал, что ты обрадуешься возможности выйти замуж после того, как тебя бросили… что мы начнем с тобой строить нашу совместную жизнь с чистого листа, будем постепенно узнавать друг друга, и, кто знает, быть может, даже когда-нибудь сумеем… Но теперь я вижу, что все это пустые фантазии! Я и представить себе не мог, что буду так страшно одинок именно после того, как женюсь… Да и ты, насколько я понимаю, тоже страдаешь от одиночества…

Дот согласно кивнула головой.

«Да, я одинока, Уолли! Очень одинока!»

– Я все время чувствую себя не в своей тарелке! Прихожу домой и не знаю, где мне встать, где сесть, что сказать и как это сказать. То квартира кажется мне совсем маленькой, то, напротив, я чересчур велик для нее. Поэтому я стараюсь при первой же возможности улизнуть прочь, просто чтобы не быть нам рядом друг с другом. Чтобы освободить тебе место, что ли… Вот я и иду в парк, сажусь на скамейку и сижу так часами, просто сижу и дышу полной грудью… И мне хорошо, мне легко дышится, у меня расправляются плечи, с меня спадает то напряжение, которое я постоянно чувствую, когда нахожусь здесь. Но вот я возвращаюсь домой и понимаю, что в этой квартире я лишний, что ты не хочешь меня видеть. Но что же мне делать, Дот? Ведь я же здесь живу! Это и мой дом тоже!

Уолли понял, что непроизвольно перешел на повышенные тона, и замолчал. Через пару секунд он снова заговорил, но уже прежним спокойным тоном, контролируя собственные эмоции:

– Понимаю! В сложившейся ситуации нет твоей вины. Но и моей тоже нет! И ты абсолютно права! Так жить дальше нельзя… потому что это – не жизнь… А потому нам надо серьезно поговорить и разобраться в наших отношениях.

– Ты прав, Уолли! Мы должны! – Дот почувствовала неприятную пустоту в желудке, уже заранее понимая, что может получиться из такого разговора.

– Ты многого не знаешь обо мне, Дот. По правде говоря, ты вообще ничего обо мне не знаешь. Между тем вот уже сколько лет я рачительно собираю деньги. Кстати, я и обстановку сюда не покупал только потому, что хочу приобрести собственный дом, и у меня, кстати, уже достаточно денег для первого взноса. Не знаю, понравится ли тебе такая идея, но в любом случае собственная недвижимость – это хороший материальный тыл для любой семьи. Я думал, мы начнем вместе искать подходящее жилье, строить планы на будущее и все такое. Но теперь вижу, что все это пустое. А с другой стороны, ты ведь моя жена, Дот! Мы с тобой женаты… Что автоматически означает, что нам долго предстоит жить вместе, под одной крышей… Возможно, до конца наших дней. Но я не хочу провести этот остаток моих дней с женщиной, которая не хочет быть со мной! Не хочу и не могу!

В комнате повисло короткое молчание. Обоим нужно было время, чтобы все обдумать и вникнуть в смысл того, что только что сказал Уолли.

– Как ты считаешь, Дот, я прав? Я говорю по справедливости?

Дот кивнула в ответ. Уолли более чем прав!

– Ну раз так, то вот тебе мой план, который я тут придумал. Вариантов у нас с тобой немного. Либо мы продолжим нашу семейную жизнь, как нормальная супружеская пара, либо распрощаемся и покончим с этой тягомотиной раз и навсегда. Но для того, чтобы мы с тобой смогли принять окончательное решение, надо, чтобы ты прежде всего разобралась сама с собой.

Дот почувствовала, как участился ее пульс. Неужели Уолли предлагает ей развод? Мысль о том, что она может стать «разведенкой», да плюс еще матерью-одиночкой, пугала. Что она будет делать? К кому обратится за помощью? Но вопрос в другом! А сможет ли она и дальше жить с мужчиной, которого не любит? С мужчиной, который вызывает у нее отвращение уже одним тем, что он – не Сол… Нет, не сможет! И тут Уолли прав! Он не виноват, что все случилось именно так, как случилось. И продолжать третировать его впредь будет просто несправедливо.

– Ну так вот! Вместо первого взноса на дом я потратил деньги на другое…

Дот бросила на него непонимающий взгляд. Зачем он ей это говорит? Какая ей разница, где и на что он потратил свои деньги? Ведь это же его деньги! Наверняка спустил в пабе на виски или проиграл на бегах, делая ставки у букмекеров. Ну и пусть! Собственный дом ничего не решит в их отношениях. И не изменит ситуацию. В этом она была уверена на все сто.

Уолли поднялся со стула, слегка потянулся и полез рукой во внутренний карман пиджака. Черные матерчатые брюки тоже поползли вверх, плотно обхватив его костлявый таз. Уолли извлек из кармана белый конверт, который не был запечатан. Какое-то время он молча постукивал конвертом о ладонь другой руки, словно решая для себя уже в последний раз, отдавать или не отдавать конверт.

Наверняка в конверте все бумаги, необходимые для начала бракоразводного процесса, испугалась Дот. «Боже! Что же мне делать? Куда идти?»

– Я хочу, Дот, чтобы ты уехала на время… на месяц или на неделю, как получится… постарайся за это время разобраться сама с собой, а потом мы решим, что нам делать дальше. Можешь оставаться там, куда ты поедешь, можешь вернуться сюда… ко мне… и снова начать жить со мной, но только нормально жить! Понимаешь, о чем я? Чтобы в доме всегда звучала музыка, был вкусный обед, супружеская близость… Все как положено!

Супружеская близость… последние слова Уолли прозвучали, как удар колокола. Да, именно она может либо привязать их друг к другу, либо развести навсегда.

Уолли протянул конверт жене. Дот взялась за него кончиками пальцев, и какую-то долю секунды они оба держались за конверт с разных сторон, словно Уолли все еще продолжал сомневаться в том, а стоит ли его отдавать ей. Но вот конверт перешел уже только в ее руки, она перевернула его обратной стороной и открыла. Засунула пальцы внутрь и нащупала плотную карточку. Достала, поднесла к глазам и внимательно почитала, осмысливая каждое слово, каждую букву и цифру. Уолли действительно спустил все свои накопления на то, чтобы… купить ей билет… Билет в оба конца с открытой датой возвращения домой. Билет до Сент-Люсии.

Изумленная Дот молча разглядывала небольшой прямоугольник площадью никак не более тридцати дюймов и стоивший гораздо, гораздо дороже всех составляющих его цифр. Она повесила голову, почти касаясь груди, и глубоко втянула в себя воздух. Потом сделала еще один вдох, и еще… пока дыхание не пришло в норму.

Вначале она решила просто погладить его по коленке, потом подойти и обнять, но, подумав, отказалась от столь эмоциональной реакции.

– Спасибо! Огромное спасибо, Уолли! – Она улыбнулась мужу и неожиданно для себя самой подскочила и поцеловала его прямо в губы. Он прижал ее к себе и тоже поцеловал в ответ. На какое-то время у обоих занялось дыхание.

А потом Уолли сорвался с места, схватил с вешалки в прихожей пальто и скрылся за дверью. Но Дот успела заметить, что в его глазах мелькнуло разочарование. И она поняла, что, несмотря на всю свою бравую риторику, муж в глубине души до последнего надеялся, что она откажется воспользоваться билетом и останется в Уолтемстоу.

Дот еще раз внимательно изучила билет и сопутствующие бумаги. Британская авиакомпания доставит ее вначале до Нью-Йорка, потом – на остров Барбадос, а оттуда уже вертолетом, с несколькими посадками на соседних островах, ее отвезут на берег того залива, в водах которого плещется каждое утро ее возлюбленный. Как хорошо! В голове вдруг моментально все прояснилось, словно рассеялся густой туман, в котором Дот жила все последние месяцы. Все внутри ликовало, сердце бешено колотилось в груди. Она прижала билет к груди.

– Я еду! Я еду к тебе, Сол!

Дот подпрыгнула и закружилась по комнате, словно балерина, устремившаяся навстречу к своему партнеру.

Глава двенадцатая

Она упаковала вещи в свой маленький чемоданчик, не сильно задумываясь над тем, что брать с собой в дорогу. Да и каким таким особым сезонным гардеробом она располагала? Конечно, у нее есть и летние вещи, и зимние, но не брать же с собой в дорогу все! А потом она ограничила выбор одним летним платьем, парой вязаных кофточек, курткой, брюками, носками, ночной сорочкой и летними брюками-капри. В Лондоне, как известно, люди на перемены погоды реагируют почти всегда одинаково: либо напяливают на себя несколько слоев одежек, либо снимают с себя лишнее. А потому летнее платье попало в чемодан даже без учета предполагаемой жары, которая будет царить на Карибах. Ну а если жара будет уж совсем невыносимой, то Дот сбросит с ног чулки. Оставалось лишь купить купальник. Выбор был сделан в пользу темно-синего сплошного купальника в белый горох с красивым белым бантом на груди. Она бережно перебирала пальцами лямочки купальника, разглядывала фасон с завышенными проймами для ног и мысленно удивлялась, выдыхая пары воздуха в холодной квартире осенним холодным утром: неужели уже совсем скоро она сможет надеть этот купальник?

Первый самолет показался Дот слишком большим и шумным. Не то чтобы это ее сильно волновало. Ведь мысли ее были постоянно заняты другим. Она все еще не могла поверить в то чудо, которое случилось с ней. Она летит на самолете! Как самая заправская кинозвезда или солистка известной поп-группы. Это для них самолеты – такой же привычный вид транспорта, как для нее городской автобус. Это их запечатлевают фотографы на трапах самолетов, а потом публикуют эти снимки на первых полосах всех ведущих газет. И вот она тоже в числе этих счастливчиков! Невероятно! Фантастика! Правда, к радостному волнению, охватившему ее, примешивались и другие чувства. Было немного боязно и неловко: ведь она путешествовала одна. К тому же не имела ни малейшего представления о том, что и как делать, куда идти, к кому обратиться. Как здорово было бы, если бы рядом находился человек, с которым можно было бы поделиться своими страхами и сомнениями. Ах, какая жалость, что рядом с ней сейчас нет ее младшей сестренки Ди… Уж ей бы точно понравилось лететь самолетом вместе с Дот. Потом мысли плавно перекочевали на мужа. Вот ведь как! Пожертвовал своей мечтой о собственном доме ради того, чтобы оплатить ей это путешествие! Благородный поступок! Ничего не скажешь! Дот невольно почувствовала еще один укол раскаяния. Да, она виновата перед Уолли. Она во многом виновата перед ним.

Слишком застенчивая, Дот стеснялась лишний раз спросить, как ей уложить свой багаж, как отстегнуть ремни, чтобы сходить в туалет, и прочее. К счастью, обслуживающий персонал был на высоте. Стюардессы деликатно и ненавязчиво объяснили и показали ей все, что нужно. Даже рассказали, где и как она будет делать пересадку и как пользоваться пересадочными билетами. Все они были самыми настоящими красотками, словно спорхнувшими со страниц журналов мод: умелый макияж, оранжевая помада, безупречно элегантные костюмы. Девушки с легкостью летали по салону, словно пушинки, с подносами наперевес, разнося пассажирам стаканы со льдом и тоником или с джином. Дот сделала свой выбор в пользу простой воды и лимонада. Так будет безопаснее, решила она.

Только оказавшись на борту самолета, она впервые всерьез задумалась над тем, что станет делать по прибытии в пункт назначения. Радость от предстоящей встречи с Солом была столь велика, что Дот даже не представляла себе, что она скажет ему в первый момент встречи, если, правда, сумеет отыскать его. И уж тем более не задумывалась над тем, а хорошо ли это вообще – взять и вот так свалиться человеку как снег на голову. Но уже от одной мысли, что она будет рядом с ним, снова увидит его, у нее радостно урчало в животе и сердце билось чаще и сильнее. А что сказать… Вот придет время, и нужные слова найдутся сами собой, рассудительно решила Дот.

Когда самолет набрал наконец нужную высоту и пассажиры вокруг нее расслабились и занялись своими делами, она впервые осмелилась робко глянуть в окно иллюминатора. Внизу плыли облака, плотным слоем укутывая землю. Невероятно! Она летит выше облаков! Какое чудо! И какое фантастическое по своей красоте зрелище. Она его никогда не забудет! Она парит в небе! Среди облаков… Неожиданно ей пришло в голову, что в детстве она на полном серьезе верила в то, что рай расположен среди облаков, то есть где-то совсем рядом с их самолетом, поблизости… Она энергично протерла глаза и стала еще пристальнее всматриваться вниз, пытаясь обнаружить среди белоснежной гущи зазоры, за которыми и начинается все то райское, о чем она имела весьма смутное представление.

Вот так же и в далеком детстве она любила лечь на землю и, задрав голову к небу, выискать среди облаков этот неведомый ей рай. Она даже надеялась, что в один прекрасный день ей удастся увидеть и маленьких пухленьких ангелочков, облаченных в белые туники, напоминающие простыни. Ангелочки все с луками, из которых они рассыпают в разные стороны снопы молний и пускают стрелы Купидона. Но, став взрослой, она поняла, что никаких райских кущ за облаками нет. А небо – это просто небо, оно бездонно, а за ним начинается пустое пространство, тот самый космос, о котором им рассказывали в школе. И где, в каких глубинах затерялся тот рай, который она так старательно разыскивала в детстве? Может, его и нет вообще? Но если рая нет, то куда отправилась после смерти ее няня? И где сейчас душа младенца бедной Джуди? Неужели ничего нет? Ты проживаешь на этой земле какое-то количество лет или даже секунд, а потом – бах! – и исчезаешь навсегда. Нет, так не может быть! Наверняка что-то есть… Иначе все бессмысленно… Впервые Дот осознала, как же мало она знает. Пожалуй, она даже не смогла бы толком объяснить, почему летит сейчас в этой металлической трубе высоко над облаками. А еще мечтала чего-то добиться в этой жизни! Да и зачем она летит на другой конец света? И на этот вопрос вразумительных объяснений у нее нет. Нет, если честно, то ответ есть. Надеется снова рухнуть в объятия Сола и больше никогда не расставаться с ним. Бедняга Уолли! Но ничего… Со временем он найдет себе достойную пару. А когда станет седовласым старцем и будет сидеть в окружении многочисленных внуков, которые станут тереться вокруг его ног, то еще и спасибо ей скажет за то, что она отпустила его на свободу. И почему-то именно сейчас Дот снова вспомнила заплаканное лицо Барбары в день свадьбы, когда та пряталась за деревом рядом с церковью.

Спускаясь по трапу самолета, приземлившегося на Сент-Люсии, Дот внимательно осмотрела забетонированное летное поле. Сердце ее переполняла радость. Наконец она добралась до места своего назначения. Она боялась, что приедет сюда смертельно уставшей, ведь такой долгий и изнурительный полет со множеством пересадок. Но ничего подобного! Дот чувствовала себя, как никогда, полной энергии и сил. Голова работала ясно. Мысленно она фиксировала все свои самые первые впечатления и ощущения. Совсем недалеко от аэродрома, по другую сторону шоссе, уже шли жилые дома. Множество небольших домиков под одинаковыми оцинкованными крышами. Лондонский аэропорт подавлял своими размерами, своим величием, бесконечной чередой терминалов из красного кирпича, огромными залами ожидания, удобными креслами, кафе. На Сент-Люсии все было намного проще: длинное приземистое бунгало, небольшая будка, в которой продаются прохладительные напитки, украшенная самодельной вывеской с надписью, сделанной от руки. Горячий воздух ударил Дот в лицо и заполнил все легкие: незнакомые запахи, незнакомые места, непривычная температура – все новое. Она почувствовала, как напрягся живот, как встрепенулось все тело в предчувствии встречи. Ведь она совсем рядом с Солом! Они снова вместе! Долгожданное воссоединение – вот оно, на расстоянии вытянутой руки!

Из аэропорта она направилась в город на небольшом зеленом «Лендровере» с открытым верхом, голыми металлическими дверцами и автомобильным рулем, похожим на нежный зеленый побег, выросший прямо из днища машины. Автомобиль все время подкидывало, бросало из стороны в сторону по пыльной проселочной дороге, которая шла прямиком через джунгли. Широкие листья пальм почти касались ее руки, так и норовя задеть, когда они проезжали мимо. Много цветов, и окраска у всех такая насыщенная, яркая… Пунцово-красная, голубой электрик… Никакого сравнения с той скромной золотистой хризантемой, которая изредка расцветала среди захламленного двора в родительском доме на Роупмейказ-Филдс. Дот даже не подозревала, что на свете существуют такие цветы. Бананы свисали с деревьев огромными гроздьями, а вон те тяжелые круглой формы плоды зеленого цвета – это наверняка манго.

Где-то через час с небольшим машина наконец выехала на шоссе, проложенное вдоль побережья, и вот оно – море! Наконец-то Дот увидела его в окружении лесов и гор, тоже покрытых зеленой тропической растительностью. Дот невольно поднялась со своего сиденья и выпрямилась, уцепившись обеими руками за дверцу, несмотря на бурные протесты водителя, опасавшегося, что она может просто вывалиться из машины на полном ходу. Но ей почему-то было совсем не страшно! Просто она хотела увидеть это море все и целиком. Она как завороженная смотрела на бледно-голубую гладь, уходящую далеко за кромку горизонта, в бесконечность. Залив был со всех сторон окружен великолепными пальмами, яхты легко скользили по воде, солнце заливало все вокруг своим ослепительным светом. И жара… Как же здесь жарко! Но какая красота! Все в точности как рассказывал Сол. Нет, это даже не красота! Это и есть самый настоящий рай.

Летнее платье в розочках уже успело прилипнуть к потной коже Дот, волосы, которые она собрала в аккуратный узел, тоже растрепались, свисая отдельными прядями прямо на лицо, а те, что упали на спину, развевались на ветру. Дот и помыслить не могла, что тут такая температура. Так непривычно дышать горячим воздухом, словно ты сидишь под колпаком сушилки в парикмахерской, а потом вдруг сдвигаешь колпак в сторону и втягиваешь в себя струю горячего пара, который моментально заполняет все легкие.

Машина между тем уже неслась по столичным улицам города Кастри, держа курс на бухту Редюит. То тут, то там машину брали в плотное кольцо толпы ребятишек, одни попрошайничали, другие просто махали руками или норовили коснуться руки Дот. Она же, в свою очередь, смотрела на ребятню во все глаза. До сего дня Дот не так-то часто встречала в Лондоне темнокожих людей, а тут, как выяснилось, она оказалась единственной белой среди множества черных, и это немного напрягало. Дети же, судя по всему, тоже далеко не каждый день встречали на улицах своего городка белых людей. Вполне возможно, многие вообще впервые видели перед собою белую женщину. Отсюда этот неуемный энтузиазм, желание прикоснуться к ее руке, к ее волосам или просто хорошенько разглядеть лицо.

Почему-то она вдруг вспомнила свой давний разговор с Барбарой. «Не будь дурочкой, Дот! Если бы такие кучеряшки считались обычными нормальными волосами, то тогда все вокруг ходили бы с такими прическами. Я права?» «Конечно, права! Как же ты не понимаешь, дурья твоя башка, что там, где они живут, все действительно ходят с такими прическами!»

День уже клонился к вечеру, когда Дот наконец добралась до своего маленького пляжного домика в бухте Редюит. Огляделась по сторонам и не смогла удержаться от восторженной улыбки. Потрясающий вид! Да и сам домик был похож на сказочную хижину из цветных иллюстраций к детским книжкам. Деревянный домик, выкрашенный в пастельно-розовый цвет, маленькие оконца занавешены ярко-голубыми шторами. Широкое деревянное крыльцо ведет к парадной двери. Ключ, как и предупреждали ее в туристическом агентстве, лежит прямо под ковриком у двери. Внутри две крохотные комнатки. В спальне стоит старая никелированная кровать со слегка провисшим посередине матрасом. Белое покрывало с фитильками, на нем лежат четыре объемные пуховые подушки, взбитые почти до самого потолка. Дот вспомнила свою постель последних месяцев, которую делила с Уолли: грязный матрас на полу в комнате без гардин и штор, но тут же спохватилась. Подумала о том, сколько денег Уолли потратил на это путешествие. Да на них можно было бы купить, наверное, тысячу самых прекрасных и дорогих кроватей! Дот все еще находилась под впечатлением от поступка мужа. Ее поразили и его доброта, и та откровенность, с которой он обрисовал всю непростую ситуацию, в которой они оба оказались, и, наконец, его готовность отпустить ее на все четыре стороны. Дескать, можешь бросать меня, путь свободен!

В гостиной – плетеный диван с пухлыми диванными подушками в декоративных наволочках с узором в виде веточек с зелеными листочками, на спинку дивана небрежно брошен клетчатый плед, тоже выдержанный в зеленых тонах. Неужели в такую жару ей может понадобиться плед? Дот с недоумением окинула взором сию совершенно бесполезную, по ее мнению, вещь. Пол застелен пестрым разноцветным паласом. В углу комнаты – небольшой рукомойник с краном, зеркало на стене и маленькая газовая плита. Стены украшены многочисленными фотографиями местных достопримечательностей: виды на залив, пальмы и прочая экзотика. Большинство фотографий болтаются криво, свисая с крючков то в одну, то в другую сторону. У Дот сразу же возникло желание перевесить их как следует. В дальнем конце домика расположилась небольшая ванная комната. Душ со шлангом, прикрепленным прямо к стене. Вода теплая, ее подогревает солнце. Специальный резервуар для подогрева воды установлен на крыше. Вода стекает прямо на песчаный пол. Чуть поодаль, за матовой перегородкой, отхожее место, обычная дырка в земле. Ну и отлично! Вполне сойдет!

Дот поставила на пол свой чемодан и сбросила с ног туфли. Потом извлекла из волос оставшиеся шпильки и, энергично тряхнув головой, позволила волосам рассыпаться по спине и плечам. После чего вышла на улицу и ступила босыми ногами на горячий песок. Она принялась ковырять землю пальцами ног, с интересом наблюдая за тем, как песчинки, похожие на крупинки соли, проминаются под ее ступнями, буквально отпечатывая каждый сделанный шаг. Снедаемая любопытством, она сделала еще несколько шагов в сторону от дома и почти сразу же почувствовала, как солнце жжет кожу. Волосы прилипли к потной шее. Да! Жара! Она вспомнила, как мерз бедный Сол, как он энергично тер руки, пытаясь согреться, в ту самую первую их встречу на углу одной из улиц Ист-Энда, когда она повела его на экскурсию в универмаг «Селфриджез». Теперь-то она понимает, почему ему было так отчаянно холодно, и это несмотря на теплые башмаки на толстой подошве.

Чем ближе к берегу, тем все чаще из-под ее ног выпрыгивали миниатюрные прозрачные крабы и тут же прятались в своих крохотных норках. Пенящиеся волны с шумом накатывались на берег, оставляя после себя неровный влажный след на песке.

Дот не обращала внимания на любопытствующие взгляды местных жителей, коротающих время на берегу океана. Их темнокожие мускулистые тела были насквозь пропитаны соленой морской водой и солнцем. Судя по выражению их лиц, все они чувствовали себя вполне комфортно под палящим зноем полуденного солнца. Надо думать, на их фоне она смотрится совсем уж по-дурацки. Кажется, впервые Дот задумалась над тем, насколько же чужеродным элементом кажется она всем остальным обитателям этого острова. Впрочем, пока не это главное… Она сделала еще несколько шагов и приблизилась вплотную к кромке воды. Теплое Карибское море плескалось у ее ног, очередная волна окатила их до самых щиколоток. Вот так необычно море словно поздоровалось с нею. Дот широко улыбнулась. Какое счастье! Наконец-то она видит море! Самое настоящее море… Приподняв одной рукой подол платья и закатав его вверх почти до самых панталон, она смело вошла в воду и шла до тех пор, пока вода не стала плескаться вровень с ее коленями. Маленькие сверкающие рыбки то и дело выпрыгивали из глубины, чтобы самолично поглазеть на новый объект, вдруг объявившийся на их территории. Решено! Завтра прямо с утра она надевает на себя купальник – и к морю! Скорее бы наступило это завтра!

Вернувшись к себе в домик, Дот приняла душ, с наслаждением смыв с себя всю дорожную пыль и грязь, а заодно и усталость, накопившуюся за время путешествия. Как-никак, а сутки в пути! Потом переоделась в брюки-капри и майку без рукавов и снова направилась в сторону побережья, в кафе, откуда далеко вокруг разносились звуки музыки. Конечно, лучше приходить в кафе не одной. Не очень-то прилично молодой девушке шастать по таким заведениям без сопровождения. Но как получается… Дот собрала в кулак всю свою силу воли, мысленно настроив себя на то, что это пляжное кафе ничем не отличается, скажем, от кафе «Паоло» в Лондоне. Просто здесь климат другой, только и всего. Усевшись за столик на улице, она откинулась на спинку сиденья и стала любоваться закатом. Солнце медленно и величаво скользило вниз по небосводу, омываемое со всех сторон волнами. Наконец оно и вовсе исчезло за горизонтом, утонув в водах Карибского моря, бросив на прощание лишь несколько всполохов, ярко осветивших небо, берег залива и прибрежное шоссе. Какая красота! А Дот ведь даже не подозревала, что на земле могут быть такие божественно прекрасные места. Словно это какая-то другая планета…

– Что будем заказывать? – Женский голос с таким же немного гортанным произношением, как и у Сола. Красивая молодая женщина, изящная, хрупкая, чем-то похожая на эльфа. Короткая стрижка на курчавой голове, высокие скулы, большие золотые серьги-кольца в ушах, множество браслетов, отливающих медью, на запястьях обеих рук. На ней крохотный топик на бретельках с глубоким треугольным вырезом, что позволяет обходиться без всяких лифчиков, и длинная, до самого пола, юбка из легкой марлевой ткани в лоскутную расцветку. Словом, смотрится официантка просто обалденно!

– Пожалуйста, кока-колы, если можно!

– Хорошо! А из еды?

В первый момент Дот подумала об устрицах, но живот тут же просигнализировал ей, что лучше не рисковать. Впрочем, у нее любая еда уже давно вызывала именно такие тошнотворные позывы. А с другой стороны, стоит вспомнить, когда она ела в последний раз. Так и совсем ослабеть можно без пищи. Нужно что-то обязательно забросить в желудок.

– А что у вас имеется в наличии? – спросила она и слегка прикусила губу. Вечер среды. Сегодня у них с Уолли был бы рыбный день: жареный картофель с рыбой. Или рыбой они питались не по средам? Дот поразилась тому, что уже почти не помнит подробностей своей короткой семейной жизни.

– У нас есть каллалу, приготовленная по специальному рецепту.

– Звучит заманчиво!

И на вкус блюдо оказалось точно таким, как его описывал в свое время Сол, теплое, пряное, со множеством специй и перца. «Такая вкуснотища, что просто невозможно оторваться. Кажется, ел бы и ел, хотя уже пошевелиться не можешь».

– Надолго к нам? – поинтересовалась у Дот официантка, забирая пустую тарелку.

– Если честно, то пока сама не знаю! Может быть, на неделю, может быть, навсегда…

– Навсегда? Вот это да! Я бы предпочла первый вариант! Кстати, меня зовут Цилла.

– А меня Кловер.

– Кловер… Красивое имя! Тогда до встречи, Кловер!

– Надеюсь!

– Можете не сомневаться! Обязательно встретимся еще! Думаете, много в нашем городке гуляет белых девушек?

– Наверное, немного…

– Да вообще ни одной! Вы откуда?

– Из Лондона.

– Правда? Вот это да! Между прочим, мой дядя живет в Лондоне. Работает в метро. Его зовут Грейсон Эймабл. Живет в Илинге. Может, знаете его?

Дот громко рассмеялась.

– Нет, конечно! Откуда? Район Илинг находится далеко от того места, где живу я. Лондон ведь огромный город. Там живут миллионы людей.

На лице Циллы появилось обиженное выражение. И Дот тут же поспешила загладить свой промах.

– Но если я его увижу, то обязательно передам от вас привет.

Цилла немедленно расплылась в улыбке и, довольная, кивнула в знак согласия, прежде чем уйти. Инцидент был исчерпан, не успев начаться.

Несмотря на бурю в животе, Дот заснула практически мгновенно. И впервые за долгие месяцы спалось ей так сладко под убаюкивающий шум прибоя, шелест листвы на деревьях, стрекотание насекомых в траве и перекличку лягушек почти под самым окном. Она все еще продолжала жить с ощущением чуда. «Я здесь, Сол! Я приехала!»

Утром она проснулась от веселого смеха и чьих-то разговоров на пляже. Часов у нее при себе не было, а потому сколько сейчас времени, она не знала. Но, судя по оживлению, царящему за пределами ее домика, утро уже точно наступило. Она сладко потянулась на своей огромной кровати, потом спустила босые ноги на пол и пошлепала к окну. Чуть отодвинула в сторону занавеску и выглянула в окно, просто для того, чтобы лишний раз убедиться, что Сент-Люсия, море, пальмы – все это не сон, а самая настоящая реальная жизнь. Так оно и есть! Перед Дот раскинулось море, и пляж, и берег залива, и все остальные красоты этого удивительного места, все точно такое, как было вчера.

Дот быстро сполоснулась под душем и натянула на себя купальник. Хорошо, что здесь нет зеркала в полный рост. Лицезреть собственную худобу – занятие не из самых приятных, и уж точно оно не придаст уверенности в себе. Пожалуй, насмотревшись на свои изъяны, Дот не рискнула бы показаться в купальнике на людях. Засмеют, чего доброго… А так, как есть! Проворно надела летнее платье, нацепила на нос солнцезащитные очки и побежала прямиком в кафе на берегу залива, чувствуя себя почти как дома. Ну не поразительно ли это для скромной застенчивой девушки, которая раньше не отъезжала от своего родного дома дальше, чем на несколько десятков миль? А все потому, что здесь она не имеет ничего общего с той прежней Дот. Ведь она же Кловер!

Цилла танцевала на деревянном помосте под медленную битовую мелодию с ритмичным сопровождением ударных, высоко вскинув руки над головой. Интересно, что может сделать человека настолько счастливым, подумала про себя Дот, чтобы с самого утра так самозабвенно предаваться танцам?

– Нравится Лорел Эйткен? – спросила Цилла, заметив Дот. – Доброе утро! Ну как спалось?

– Прекрасно спалось! Спасибо! Ух! Ну и жарища тут у вас! – Дот прикрыла лицо рукой.

– Привыкнете со временем. Особенно если планируете остаться здесь навсегда. Что будем заказывать на завтрак?

– Свежий ананасовый сок, если можно.

– Нет проблем! Уже несу!

Дот уселась за столик и устремила свой взгляд в сторону берега. На пляже много семейной публики. Бросают прямо на песок пляжные полотенца, складывают в одну кучу прочие пожитки и тут же устремляются в воду. Все им здесь знакомо, все родное и привычное. Никто не пробует носком температуру, заходя в воду. Старые, молодые, взрослые, дети, все уверенно ныряют в море прямо с головой, чтобы через какое-то мгновение всплыть чуть поодаль. Головы ныряльщиков, торчащие над водой, очень похожи в этот момент на головы любопытных тюленей, наблюдающих со стороны, что там такое интересное происходит вокруг.

Цилла поставила перед посетительницей большой стакан сока с мякотью.

Дот нерешительно повертела стакан между ладонями.

– А можно я возьму его с собой на пляж?

Цилла согласно кивнула головой и удалилась прочь.

Дот взяла стакан и направилась к небольшой пальмовой рощице, раскинувшейся прямо на берегу. Она уселась под самой крепкой пальмой, прижавшись спиной к ее толстому стволу и наслаждаясь той тенью, которую отбрасывали резные кроны деревьев. Потом Дот сдвинула очки на лоб – ну просто Натали Вуд в чистом виде! – и сделала первый глоток. Сладкий и одновременно холодный напиток показался ей необыкновенно вкусным.

– Так вот ты какой, свежий ананасовый сок! – Она улыбнулась самой себе.

Малыш не старше двух лет уверенно проковылял на своих крохотных ножках мимо нее. За ним поспешно устремился мальчик постарше, явно старший брат. Судя по выражению его лица, мальчишка не очень был доволен тем, что ему приходится работать нянькой. Малыш между тем всячески пытался оторваться от погони. Он проворно перебирал ножками, высоко вскидывая ступни и снова погружая их в песок, и каждый раз в этот миг Дот видела бледно-розовые подошвы его ножек. Размахивая ручками в разные стороны, он бежал до тех пор, пока не споткнулся о какой-то бугорок, который он не заметил в пылу бегства. Споткнулся и упал на свой округлый животик и тут же огласил все окрестности громким плачем. Полный рот песка и слез, кучерявая головка тоже вся в песке. Дот даже не почувствовала, что плачет сама. И лишь когда горячие слезы упали на ее голые руки, потекли вниз по худым коленкам, она поняла: да, это слезы. Ее слезы…

– Симон! Мой дорогой Симон…

Дот вернулась в кафе и заказала себе кофе. Села, повернувшись спиной к морю, и стала лениво разглядывать это маленькое пляжное кафе, которое уже успело стать ей вполне привычным. Одновременно она сосредоточенно обдумывала, что делать дальше. Не может же она бесконечно скрываться под сенью прибрежных пальм. Акклиматизация прошла более или менее успешно, следовательно, самое время заняться поисками возлюбленного.

– Ну и где блуждают ваши мысли? – поинтересовалась у нее Цилла, ставя на стол чашку с кофе и усаживаясь напротив своей клиентки.

– Да вот думаю, с чего начать. Мне тут нужно найти одного человека… Он – мой друг… Собственно, я и приехала сюда в первую очередь для того, чтобы повидаться с ним. Но вот с какой стороны приступить к его поискам…

Дот замолчала. Ей не хотелось болтать лишнего.

– Если тот, кого вы ищете, из местных, то, вполне возможно, я знаю этого человека. Городок у нас небольшой. А я тут живу всю свою жизнь. Как его зовут?

Дот нервно сглотнула слюну. Уверенности у нее изрядно поубавилось. Она уже и не рада была, что затеяла этот разговор. Но выбор тоже невелик. В конце концов, Цилла на сегодняшний день – это ее единственная связующая нить с тем новым миром, в котором она очутилась.

– Его зовут Соломон. Сол… Сол Арбутнот.

Вначале Цилла просто улыбнулась, но вскоре улыбка переросла в полноценный смех. Она смеялась заливисто, заразительно, что называется, до слез, сотрясаясь при этом всем своим телом. Но вот наконец она отсмеялась вдоволь и, сверкнув все еще полными слез глазами, осторожно погладила рукой горло.

– Вот так Кловер! Оказывается, у вас друзья в таких верхах! Арбутноты – очень важные птицы, моя девочка! Их тут все знают! Пожалуй, вам труднее было бы найти на острове человека, который не знает Арбутнотов.

Дот опустила голову. Конечно, она знала, что семья Сола богата, но что они настолько известны… Что ж, тогда ее задача упрощается, но одновременно и усложняется. Дот невольно растерялась. Так все же с чего начинать?

А Цилла между тем продолжала щебетать как ни в чем не бывало:

– Сегодня, Кловер, ваш день! Удача сама плывет к вам в руки! Это я вам говорю!

– Почему это? – рассмеялась в ответ Дот.

– Да потому что он здесь! – Цилла вскинула руку и ткнула пальцем куда-то вдаль, поверх правого плеча Дот.

Дот почувствовала, что ноги ее будто приросли к земле. Ей хотелось повернуться, но все внутри дрожало, и тело отказывалось повиноваться. Она вцепилась обеими руками в чашку с кофе, не зная, что сказать. Да и язык тоже словно прирос к небу.

– Он… здесь? Это правда?

– Конечно! Я никогда не ошибаюсь! Да вот он и идет сюда! Собственной персоной!

Дот слабо вскрикнула и закрыла рот дрожащей рукой.

– О боже! Не может быть!

Цилла увидела, как сбежала краска с ее лица, а в глазах мелькнул страх.

– Тогда думайте и решайте сами, что вам делать! А я ухожу… Махните рукой, если что понадобится…

Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. В ушах звенело. Дот боялась, что стоит ей встать, и она тут же упадет в обморок. Невероятно! Она сидела, тупо замерев на месте, боясь пропустить звук его шагов. Кажется, прошла целая вечность, пока она услышала, как он шлепает босыми ногами по деревянному полу кафе. Какой-то старик, возившийся в углу залы с бутылкой рома, моментально исчез из виду. Музыка тоже странным образом прекратилась. Наступила какая-то необъяснимая вселенская тишина. Никого в целом мире… только Дот и пустой стул напротив нее. Она ждет…

Дот вспомнила, как нацарапала прямо на салфетке коротенькую записку для Сола, а потом отдала записку Паоло, чтобы тот вручил ее. «Увидимся завтра, мой дорогой воин. Я сегодня чувствую себя смертельно уставшей, но очень-очень счастливой. Твоя Кловер». Когда она передавала записку, действительно очень уставшая, но очень счастливая, то не сомневалась, что ее послание будет вручено адресату в течение часа. Она ведь понятия не имела о том, что в это самое время ее любимый был уже на пути к себе домой, на родину, в тот самый рай, о котором он ей столько рассказывал. А еще в тот момент она не знала, что ждет ребенка… Да и многого другого тоже не знала!

Дот услышала, как слегка скрипнули деревянные половицы под его ногами, потом послышался звук отодвигаемого в сторону стула, а дальше – тишина. Сол так и не сел. Она буквально кожей спины чувствовала, как он сверлит ее взглядом. Значит, уже увидел! Дот закрыла глаза. И что будет дальше? Еще четыре шага, и вот он уже стоит рядом с ее столиком. Она слышит его порывистый вдох. Еще один шаг, и Сол оказывается перед нею.

– Открой глаза! – слышит она его шепот.

Дот медленно приподнимает веки. Первое впечатление: они расстались не год с небольшим, а всего лишь каких-то несколько секунд тому назад. Вот оно, сияющее лицо ее возлюбленного, самого красивого мужчины в мире. Он смотрит на нее в немом изумлении, смотрит и не верит собственным глазам. Она в это время фиксирует те перемены, которые произошли с ним. Все же он изменился! Похудел, морщинки залегли возле глаз, и вообще осунулся… И кожа стала темнее… Неужели это загар?

– Прошлой ночью я думал о тебе! – услышала она его горячий шепот. – Мечтал, чтобы ты снова оказалась рядом со мной. Да я об этом мечтаю каждую ночь… с тех самых пор, как мы виделись в последний раз. Я не сошел с ума? И ты – это действительно ты? И ты здесь? Но как?

– Долгая история…

– Боже! Твой голос! Твой божественный голос! Как же мне его не хватало! Как мне не хватало тебя! Не было секунды, чтобы я не вспоминал тебя…

Сол слегка отодвинул стул от стола и рухнул на него со всего размаха, словно ноги его больше не держали. Он был в рубашке, расстегнутой на груди и с поднятым вверх воротником, и в спортивных шортах. Он схватил обе руки Дот и с такой силой прижал их к своему лицу, что ей стало больно.

Она взглянула на лицо любимого. Этого мужчину она не просто когда-то любила, она будет любить его всегда. И вдруг неожиданно для себя самой расплакалась.

– Ты разбил мое сердце!

Сол молча кивнул, на его глазах тоже выступили слезы.

– Я разбил и свое сердце.

– Но ты ведь говорил, что никогда не отпустишь меня, что всегда будешь рядом. А сам взял и уехал!

– Ах, Кловер! Моя дорогая Кловер! Я и не отпустил тебя никуда! Ты постоянно в моих мыслях. И в моем сердце! Навсегда!

«У меня был ребенок. Я так отчаянно нуждалась в тебе. Наш малыш… он был само совершенство…»

– Нет! Здесь невозможно говорить! – покачал он головой. – И где тут можно уединиться, чтобы поговорить толком…

Он скорее размышлял вслух, а не обращался к ней с вопросом.

– Я здесь снимаю домик на берегу залива…

Сол мгновенно подскочил со стула, схватил ее за руку, и она с готовностью вложила свою руку в его ладонь. Все так до боли привычно! И так уютно… Словно ее рука наконец-то устроилась там, где ей и положено быть всегда. Они медленно побрели по пляжу, взявшись за руки, как будто и не было этих долгих месяцев разлуки. Наконец-то каждый из них может дышать полной грудью, впервые за все это время, что они не виделись, и думать ясно, четко, без поправок на ту душевную боль и страдания, которыми обернулась для каждого из них разлука.

Дот толкнула входную дверь и вошла в дом. Сол молча зашел следом. Они молчали всю дорогу, собираясь с мыслями. Им столько нужно сказать друг другу! Но как, с чего начать? Едва за ними закрылась дверь, Сол тут же привлек Дот к себе и тесно прижал к груди. Ее голова оказалась на уровне его подбородка, он нежно поцеловал Дот в макушку, с наслаждением вдыхая в себя запах ее тела. Она слегка приподнялась на цыпочках и коснулась пальцами его кожи у самого основания горла, чтобы услышать пульс, почувствовать, как бьется его сердце.

– Не могу поверить, что ты здесь, рядом со мной. Мне кажется, я сплю, и ты мне снишься. Вот сейчас открою глаза, а тебя нет. Сколько же раз я мысленно прижимал тебя к своей груди! – Сол улыбнулся.

Так, слившись в объятиях, они прошествовали к дивану и сели друг против друга, лицом к лицу. Она обхватила своими ногами его колени, он по-прежнему не выпускал ее руки из своих. Так хорошо, так уютно рядом! Казалось, нет такой силы, которая может разъединить их в эту минуту.

– Знаешь, – продолжил Сол, – даже если судьба отвела мне всего лишь несколько мгновений на то, чтобы снова увидеть тебя, коснуться твоего лица, услышать твой голос, то все равно я умру теперь счастливейшим из смертных. Как же я жаждал тебя, как молил все это время подарить мне еще одну возможность прикоснуться к тебе, поцеловать тебя…

Дот осторожно поднесла свою руку к его лицу и стала медленно ощупывать его пальцами, словно желая убедиться в том, что возлюбленный – это не плод ее фантазий, а живой человек из плоти и крови. Потом она наклонилась к нему и поцеловала в губы. Такой сладкий, такой нежный поцелуй, омывший волной радости все ее естество. Сол слегка приподнял ее и опрокинул навзничь. Их тела переплелись в страстном желании. Платье задралось вверх, купальник едва сдерживал рвущуюся наружу плоть. Сол жадно прошелся рукой по ее бедрам, по груди, потом стал страстно целовать, сам удивляясь той остроте желания, которое овладело им.

– Я люблю тебя! – шептал он, словно в забытьи, и его слова врачующим бальзамом проливались ей на душу. Ведь он сейчас говорил то, что она и сама знала, он снова подтверждал, что их любовь не была пустой фантазией глупой девочки. А потом сколько было сомнений… Но вот он твердит ей, что любит. Он ее любит!

– Я тоже тебя люблю! И всегда любила!

Дот посмотрела ему прямо в глаза. Его лицо совсем рядом, всего лишь в нескольких дюймах от нее. Но вот она приподнялась, положила голову ему на грудь и стала говорить, глядя куда-то в пространство. Как же ей покойно, как хорошо в его объятиях. И слова полились сами собой:

– Я ведь приходила к тебе, думала, что ты заболел… виделась с твоей мамой. Она-то и сказала мне, что ты уехал к себе на родину.

– Ты приходила в «Купеческий дом»? Я не знал этого!

– Значит, она тебе ничего не сказала?

Сол отрицательно мотнул головой.

– А мне она сказала, что если бы ты любил меня по-настоящему, то не уехал бы вот так, даже не попрощавшись… И я ей почти поверила… Ведь ты же не мог так поступить, правда?

– У меня в тот момент не было выбора, – едва слышно обронил он.

– Выбор есть всегда, Сол!

Но тут она вспомнила разговор со Сьюзен в монастырском приюте. «Хотела бы и я испытывать сходные чувства. Но если по правде, то веселая жизнь меня совсем не прельщает. Я вполне была бы счастлива в маленьком домике, воспитывая ребенка. Как подумаю, что мне придется отдать своего малыша в чужие руки, сердце заходится… но у меня нет выбора…»

«Такого не может быть! Выбор есть всегда!»

«Не всегда! Вот у меня, к примеру, выбора нет…»

– Не всегда, моя любовь! – эхом повторил вслух ее последнюю реплику Сол. – Иногда тебе сообщают нечто такое или выдвигают такой ультиматум, что выбора у тебя не остается и приходится подчиниться требованиям или сложившимся обстоятельствам.

Сол вспомнил, как воинственно была настроена его мать против Дот и ее семьи. Ведь она совсем не шутила, когда грозилась выбросить Симпсонов на улицу. Он и сегодня ни секунды не сомневался в том, что так она бы и сделала. Но, судя по всему, Дот ничего не знала о той сделке, на которую он пошел. Она не в курсе того, что ее родители больше не платят за аренду дома, в котором живут. Что ж, он не вправе разглашать чужие секреты. Пусть об этом ей расскажут ее родители, если захотят. Он же этого делать не станет. Хотя и понимает, что в глазах Дот его тогдашний внезапный отъезд выглядит по меньшей мере как предательство. Уж слишком легко он сдался, слишком быстро уступил, не стал бороться за свою любовь. Вот что она может подумать и что наверняка думает. От одной только мысли об этом Сол почувствовал неприятную пустоту в желудке.

– Поверь мне, родная! Все, что я сделал тогда, то решение, которое принял, все это было сделано исключительно потому, что я считал, что так будет лучше для тебя. И никогда, слышишь меня? – никогда я даже не помышлял о том, чтобы взять и бросить тебя вот так… без объяснений… Но так сложились обстоятельства…

– Это все из-за твоей мамы, да? Это она заставила тебя уехать?

Дот вспомнила тот холодный прием, который оказала ей Вида, вспомнила тот убийственный перечень аргументов, который выдвинула она, беседуя в кабинете «Купеческого дома».

– Да! – коротко ответил Сол. Это все, что он мог позволить себе сказать. – Мы сейчас общаемся с ней крайне редко. Они с отцом переехали в другой дом на этом же острове.

Дот на миг оторвалась от него.

– И ты живешь в таком огромном доме один?

Сол тоже сел и выпрямился, и только сейчас Дот заметила, как в лучах солнца блеснуло тонкое золотое кольцо на третьем пальце его левой руки. Странно, что она не заметила кольца раньше…

– Я живу там не один, а вместе с женой.

Дот мгновенно поникла. В этот миг она напоминала воздушный шарик, из которого только что выпустили воздух. Она подавленно молчала, переваривая полученную информацию. Жена… его жена… Значит, он женился. Женился, но не на ней!

– Так ты женился? – Ее голос предательски дрогнул, слезы снова потекли по лицу.

Сол понуро кивнул головой.

– У меня не было другого выхода.

Но тут Дот гордо вскинула голову, словно впервые вспомнив нечто очень важное.

– Я, между прочим, тоже вышла замуж!

– Ты вышла замуж?! – непроизвольно воскликнул Сол. Наступил его черед реагировать на неприятное известие. – За кого же?

– Я не люблю этого человека. Не могу его полюбить. Я могу любить только тебя.

Сол опять привлек Дот к себе и стал гладить ее рыжевато-шоколадные кудри.

– Я тоже не люблю свою жену. Не могу!

– Отец едва не выгнал меня из дома. А других вариантов у меня не было… Тут подвернулась такая возможность, и я ею воспользовалась… Если честно, то с тех пор, как ты уехал, я словно помешалась… Даже думать ни о чем не могла…

Судя по рассказу Сола, ему пришлось не слаще. Вернувшись домой, он неделями пил, жил затворником, ни с кем не встречался. Он заливал свое горе спиртным, чтобы заглушить боль разлуки с ней, а боль все никак не утихала.

– Ах, любимая! – воскликнул он и тяжело вздохнул.

– Мы живем в ужасной квартирке. Самая настоящая дыра! – призналась Дот. – Там все ужасное! Я не могу находиться с ним в одной комнате… А всякий раз, когда смотрю на него, то вижу, что он – это не ты! И от этого мне делается еще муторнее…

Сол мысленно представил себе, как они с женой трапезничают в Жасмин-Хаусе. Сидят за длиннющим столом, уставленным всевозможными яствами, с самой изысканной сервировкой, с обилием серебра и дорого фарфора, сидят и молчат. И в такие минуты он бы променял все на свете за возможность снова оказаться за столиком в дешевом лондонском кафе, в котором они сиживали вместе с Дот, только затем, чтобы поговорить по-человечески. И даже сырой, промозглый, сумрачный Лондон его бы не испугал… А потом перед его взором предстало широченное супружеское ложе, постельное белье из тончайшего египетского хлопка, а он крутится, переворачивается с боку на бок на краю кровати в ожидании того, когда же наконец его жена заснет и он сможет без помех предаться воспоминаниям о тех счастливых минутах, которые он провел, лежа в одной постели с Кловер. Он снова и снова перебирает в памяти каждое сказанное ею слово, каждый ее жест, ее смех, ее волосы… Словно все это навечно отпечаталось в его мозгу.

– Так твой муж знает, что ты здесь? – спросил он, отрываясь от своих невеселых мыслей.

Дот еще сильнее прижала голову к его груди.

– Конечно! Ведь это он купил мне билет до Сент-Люсии, сказал, что я должна разобраться со всем и решить для себя, как мне жить дальше. Он сказал, что мы с ним живем сейчас не по-людски! Так нельзя жить! Это несправедливо ни по отношению ко мне, ни по отношению к нему. И тут он абсолютно прав!

– Я ему страшно благодарен! Звучит дико, но это так… Хотя, возможно, при личной встрече я бы с удовольствием набил ему морду уже только за то, что он на тебе женился. Впрочем, какое я имею право?

– Все так, Сол! Права у тебя такого нет. К тому же он, в сущности, неплохой человек. Просто он – это не ты, и в этом вся беда. Именно в этом он и виноват предо мной, а больше ни в чем… Не поверишь, но мне даже жаль его… Бедный парень! Влип так влип! Ах, Сол! Все так запутано, все так сложно в этой жизни…

– Это правда! Кругом неразбериха! Но одно я знаю наверняка… Я люблю тебя, Кловер! Я все боялся, что просто выдумал эту любовь, что нет никаких таких особых чувств, которые связывают нас с тобой… Дескать, пустые фантазии, плод воображения. К тому же я переживал, думал, что ты возненавидела меня за то, как я повел себя, уехал, не сказав ни слова. И от таких мыслей хотелось просто повеситься! Но когда я увидел тебя сегодня, то в самое первое же мгновение понял, что наша любовь – она есть… Да! Она существует! Это не какая-то выдумка, она такая же реальная и живая, как и мы сами. Но главное – это то, что наша любовь… она никогда не кончится. Никогда! Нет такой силы, которая заставила бы нас разлюбить друг друга. Ты – любовь всей моей жизни! И будешь ею до самой смерти…

– Ах, Сол! Не отпускай меня!

– Ни за что на свете, любимая!

В тот момент Дот предпочла не задумываться над тем, сколь выполнимо или сколь реалистично обещание ее возлюбленного. Просто сердце ее снова переполнилось радостью, когда она услышала эти знакомые слова.

Сол покинул ее дом, когда солнце уже скрылось в море. Повсюду слышалось пение цикад, стрекот, шум, шорохи других ночных обитателей прибрежных рощиц. Дот одновременно испытывала радостное возбуждение и страшную усталость. Она легла на свою огромную никелированную кровать, долго лежала неподвижно, лишь изредка касаясь рукой тех участков тела, которые совсем недавно ласкал Сол.

– Спокойной ночи, мой дорогой! Сладких тебе снов! – Она заснула с улыбкой на лице. Блаженное состояние! Снова почувствовать себя прежней, такой, какой она была, пока Сол не разбил ей сердце. Пока Симон не вынул из нее всю душу…

На следующее утро Дот проснулась от легкого стука в дверь. Завернувшись в простыню, она ринулась в большую комнату, поймав по пути свое отражение в небольшом квадратном зеркале, висевшем над раковиной. Дот улыбалась, в лучах утреннего солнца ее лицо заиграло всеми оттенками розового, напоминая нежнейший яблоневый цвет. Правда, на голове полнейший кавардак! Но все же общее впечатление самое благоприятное. Она никогда не думала, что такая красивая! Возрадовавшись собственному открытию, она устремилась к дверям.

– Цилла? Это ты? Проходи! Который сейчас час?

– Еще рано! Я тут подумала, что вам нужно позавтракать…

Цилла поставила на столик корзинку с еще теплыми булочками-роллами, стакан свежего ананасового сока и кружку горячего кофе.

– Вот это да! Как это мило с твоей стороны, Цилла! Большое спасибо! И давай на «ты», ладно?

– Я тут немного переживала за вас… за тебя… Ты же вчера больше так и не появилась на пляже…

Легкая улыбка тронула уголки губ Циллы, и лицо Дот моментально вспыхнуло. Хотя почему? Ведь ничего же, то есть почти ничего, вчера не было между нею и Солом! Однако посторонние люди могут истолковать его затянувшийся визит совсем иначе.

– Нам нужно было о многом поговорить друг с другом. На это потребовалось время…

– Понятно! Да от вас двоих вчера можно было всю Сент-Люсию осветить электричеством. Между прочим, он женат! Тебе это известно?

– Да. Я тоже замужем! – выпалила Дот, сама не вполне понимая причину такой своей откровенности. Какая разница, в конце концов? И кому какое дело?

– Послушай, Кловер! Я тебя плохо знаю… по правде говоря, я тебя вообще не знаю… но ты мне нравишься. Вроде ты хорошая девушка, а потому я и говорю тебе, советую по-дружески. Будь осторожна! Не стоит связываться с Арбутнотами и людьми из их круга. Это очень влиятельные люди, и они могут все.

– Рядом с Солом я чувствую себя в полной безопасности! – Дот улыбнулась. Сама мысль о том, что Сол, ее самый красивый мужчина на свете, может представлять для нее угрозу, показалась ей смешной.

– Рядом с ним – да! Но вот родственники его жены… они уже не такие сговорчивые. И возможности у них безграничны… Ведь им принадлежит большая часть острова Мартиника. А потому скажу коротко: им может и не понравиться все то, что происходит между вами. С этим ясно?

Дот молча кивнула. Настроение у нее моментально пропало.

Сол застал ее уже при полном параде, готовой к выходу на улицу. Но стоило открыть дверь, как он тут же подхватил ее на руки и понес к кровати. Опустил прямо на белое покрывало и, несмотря на все ее бурные протесты и вскрики, стал целовать страстно, жадно, с наслаждением. Он гладил руками ее волосы, приводя в полнейшую негодность прическу, над которой она колдовала целых двадцать минут, размазал всю ее помаду и сам вымазал себе все лицо.

– Как же я по тебе соскучился! Боже! Я сейчас похож на ребенка. Я спал сегодня как убитый! А проснулся и чувствую, что смеюсь. Представляешь? Я смеюсь от одной только мысли, что ты где-то рядом. Мне нравится мое нынешнее состояние… И я тебя люблю! Не устану снова и снова повторять это. Я люблю тебя! Я люблю тебя!

Дот поцеловала его.

– Я тоже тебя люблю!

Они снова стали целоваться, сливаясь в страстных объятиях, с трудом сдерживая желание сорвать с себя всю одежду и заняться любовью уже по-настоящему, как они это много раз проделывали на его королевском ложе в «Купеческом доме». Но сейчас все иначе, и они оба отдавали себе отчет в том, что нельзя переступать запретную грань.

Наконец Сол вскочил с кровати и рывком поставил Дот на ноги.

– Пошли! Сегодня тебя ждет самое настоящее приключение!

Дот лишь успела схватить пакет ананасового сока и солнцезащитные очки, и они оба запрыгнули в шикарную спортивную машину ярко-красного цвета с открытым верхом.

– Вот это тачка! – восхищенно воскликнула Дот. – А я еще, дурочка наивная, думала, что ты был в полном отпаде от той крохотной «мини», которая принадлежит парню, живущему по соседству с моими родителями. А это же… слов даже нет! А цвет какой! Что это за модель?

– «Шелби Кобра»! На всех Карибах это единственная машина.

– Ничего себе! А я вот все больше автобусами передвигаюсь…

– Господи! Как же я по тебе соскучился! – Сол глянул вправо, словно желая удостовериться в том, что Дот по-прежнему сидит рядом с ним. И тут же положил руку ей на бедро. Вот сейчас уж точно никуда не исчезнет!

Дот медленными глотками пила сок, стараясь не расплескать его, пока машину подбрасывало на ухабах и виражах проселочной дороги. Дорога между тем становилась все уже и уже, и Дот с тревогой вглядывалась вдаль. А вдруг сейчас вынырнет машина им навстречу? Тут и не разминешься! Над их головами сверху густым шатром плелась зеленая листва мелькающих мимо деревьев. Листья были еще влажные, с капельками росы… Ведь совсем недавно здесь прошел ливень. Всю дорогу Дот и Сол болтали и смеялись без умолку. Тем для разговоров накопилось предостаточно. Им еще о стольком нужно было поведать друг другу.

Но вот машина резко затормозила на опушке небольшой рощицы.

– Вот мы и приехали! – объявил Сол.

Он широко улыбнулся, взглянув на Дот. Какая у него добрая, открытая улыбка, подумала она. Так могут улыбаться только очень добрые люди. Каким замечательным отцом он был бы их сынишке.

Сол уверенной походкой направился в сторону леса. Дот шла за ним, осторожно ступая след в след ногами, более привычными к булыжным мостовым Лондона, нежели к лесным тропинкам, густо заросшим травою. Несколько раз она цеплялась за корни деревьев и упавшие ветви.

Но конечная цель их путешествия того стоила! Еще один шаг вперед, и Дот очутилась в раю.

Перед ней расстилался залив в форме лошадиной подковы, он лежал под небольшим наклоном к берегу, что позволяло кристально чистым, лазурно-голубым волнам спокойно омывать прибрежный песок, оставляя его совершенно сухим. Кроны деревьев отбрасывали узорчатые тени, создавая уютные анклавы прохлады вдоль всего берега. Сама мать-природа позаботилась о том, чтобы расположить по соседству шикарную тропическую растительность джунглей и золотой пляжный песок. Все вместе смотрелось, как совершенный в своей законченности пейзаж.

– Ах, Сол! Какая красота! Как в кино! Нет, даже лучше! Ни в одном фильме я не видела подобной красоты!

Сол молча опустился на песок. Дот села рядом с ним, слегка приподняв платье: пусть хоть икры ног пока загорают. Она не торопилась сбрасывать платье и оставаться только в купальнике, предпочитая чувствовать себя хоть немного, но одетой. Впрочем, это место совсем не похоже на обычный пляж. Тут вполне можно было обойтись без пляжного полотенца или простыни. Вот она, красота первозданной жизни на лоне дикой природы. Дот запустила руку в песок и взяла целую пригоршню, наблюдая за тем, как песок тоненькими струйками медленно просыпается сквозь ее пальцы. Легкий ветерок растрепал волосы на голове. Настроение у нее снова было лучше некуда.

Сол перевернулся и лег грудью на песок, опершись на локти.

– Не поверишь, но сколько раз, наверное, сто тысяч, я мечтал показать тебе это дивное место. Я часто приезжаю сюда один и мысленно разговариваю с тобой, а иногда и вслух! Наверное, со стороны можно было подумать, что я сошел с ума. А я подробно рассказываю тебе о том, как провел свой день, спрашиваю, что делала ты… вспоминаю наши совместные прогулки по Лондону… Как мы бродили с тобой вокруг озера Серпантин в Гайд-парке, помнишь?

– Вовсе ты не сошел с ума! – живо возразила ему Дот. – Я и сама с тобой разговаривала. Говорила в раковину, в большую такую морскую раковину. Помнишь, ты рассказывал мне, что у вас полно таких раковин на берегу залива? Я говорила прямо в раковину, и в тот момент мне казалось, что ты можешь услышать меня и даже слышишь. Я тоже тебе рассказывала о том, как я живу, чем занимаюсь, и о нашем с…

Дот споткнулась и замолчала. Еще не время! Пока не время касаться этой темы!

– И о наших с тобой воскресных днях, которые мы провели вместе… гуляли по городу, пили кофе, – закончила она после короткой паузы.

Сол поднялся с песка, сбросил с себя рубашку, снял шорты, оставшись в одних только плавках.

– Пошли, искупнемся!

Он подал Дот руку, а потом помог справиться с платьем, стянул его с ее плеч и швырнул на песок рядом со своей одеждой.

– Красиво смотришься! – Он погладил Дот по спине.

– Ты тоже!

Действительно, видеть рядом с собой это прекрасное тело, практически совсем голое, было большим соблазном для Дот. Она уже была готова забыть о том, что оба – семейные люди, то есть не свободны, как раньше, когда они были просто беззаботной и счастливой парой, влюбленной друг в друга до потери пульса. И любовь их длилась совсем в другом измерении и под другими небесами, дождливыми и туманными.

Сол схватил Дот за руку и побежал к воде. Пришлось и ей ускорить свой шаг, чтобы бежать вместе с ним. Они вошли в море, и внезапно ее накрыло волной. Голова ушла под воду. Какие невероятные ощущения! Такой небывалый прилив бодрости, такая врачующая процедура… Они плескались среди волн, ныряли, визжали, словно дети, потом сходились вместе, плыли по течению, подчиняясь теплым потокам воды, а Сол снимал языком капельки соленой воды, которые, словно искорки, вспыхивали и гасли на ее ресницах, покрывал короткими, быстрыми поцелуями все ее лицо. Затем подхватывал ее на руки и начинал кружить и кружил до тех пор, пока вода вокруг них не начинала бурлить и пениться.

– Я хочу отвезти тебя сейчас в твой домик на пляже… А еще я хочу, чтобы эту ночь мы провели вместе. Ты нужна мне, Кловер! Моя дорогая, моя ненаглядная девочка!

Дот молча кивнула и, положив голову ему на плечо, закрыла глаза.

– Да! Я согласна! Это будет великолепно! Посидим в тишине… поговорим спокойно… Мне надо кое-что рассказать тебе.

Интересно, с чего начать свой рассказ, подумала она. Может, вот так? «Его зовут Симон…»

Потом они долго лежали на солнце, разговаривали, смеялись, вспоминая, как часами кружили по улицам Вест-Энда, словно влюбленные подростки, разомлевшие от переизбытка чувств. И им не было дела ни до кого и ни до чего… При этом оба старательно обходили в своих воспоминаниях последние дни, которые они провели вместе в Лондоне. Это тема была еще слишком болезненной, слишком много горя принесло им обоим то, что случилось потом.

– А как поживает твоя подруга Барбара? Ты еще ни разу не упомянула о ней.

– Мы расстались, и я ее теперь совсем не вижу.

К горлу подступил комок. Дот все еще тяжело переживала разрыв со своей лучшей подругой.

– Я бы на твоем месте помирился с нею. Знаешь, друзьями не стоит бросаться, особенно если это твой лучший друг.

Дот согласно кивнула, хотя и понимала в глубине души, что едва ли она еще когда-нибудь увидит Барбару. А если даже они и встретятся, то с чего начать это примирение? Да и возможно ли оно в принципе?

– А где ты сейчас живешь? – задал Сол свой следующий вопрос, хотя ему ненавистна была сама мысль, что его Кловер живет где-то на правах замужней хозяйки дома.

– Мы живем в микрорайоне Лондона, который называется Уолтемстоу. Современный жилой район, застроенный многоквартирными блочными домами. Но они все такие безобразные, все на одно лицо, и у меня нет своего сада.

Дот не хотелось подробно живописать Солу то жилье, которое она сейчас делит с другим мужчиной. Лучше обойтись без излишних подробностей.

– То есть у тебя нет даже палисадника? – немедленно расстроился Сол, который вообще не мог себе представить, как это можно жить без собственного сада. Он сочувственно покрутил головой. – Мне не нравится сама мысль о том, что ты живешь в таком убогом и сером месте.

– А мне, по правде говоря, все равно! Если я не могу быть рядом с тобой, то мне безразлично, где жить.

– Пожалуй, ты права! Я бы тоже согласился ютиться в самой отвратительной и безобразной дыре, но только чтобы каждую ночь быть рядом с тобой! – неожиданно признался Сол, и Дот безоговорочно поверила в искренность его признания.

– И я тоже! – эхом повторила она и поцеловала любимого в губы, стараясь не думать о тех мучительных ночах, когда она часами притворяется спящей, только чтобы не дотронуться до Уолли. Только чтобы он не коснулся ее… Бедный Уолли!

– А как твои родители? Как твоя сестренка Ди? С ними все хорошо?

Дот снова молча кивнула, явно не желая впускать своих близких в этот маленький рай, который пока принадлежал только ей. Ведь она же – не Дот! И этот мир – это мир Кловер!

– А ты по-прежнему служишь в армии? Надеюсь, достойно несешь свою службу?

– Что за бесцеремонные вопросики, а? – Сол со всего размаха запрыгнул на нее сверху и поцеловал, а потом вытащил из воды на песок и навалился всем телом.

Когда они немного обсохли на солнце, то снова сели в машину. Она стояла все это время в тенечке, и в ней царила приятная прохлада.

Сол включил двигатель и наклонился к Дот, чтобы еще раз поцеловать ее, прежде чем тронуться в путь.

– Сделаем короткую остановку по пути. Не возражаешь?

– Если нужно… А где именно?

– Хочу заскочить домой и прихватить с собой кое-что. Не волнуйся! Я припаркуюсь с черного хода и управлюсь за пару минут.

– Жена твоя дома?

Сол кивнул, глядя в пол, не будучи в силах скрыть смущение и чувство вины. Это нервировало его. Но любовь к Кловер была настолько сильнее всего остального, что на время все неприятности, связанные с его семейной жизнью, отошли куда-то в сторону.

– Ах, Сол! Что-то мне это не очень нравится! Рыскать по дому тайком, словно воры какие…

– Понимаю! Но я не собираюсь рыскать по своему дому! Все нормально! Ведь я же люблю тебя, и если бы нас не разлучили… Вот тогда бы мне и не пришлось украдкой пробираться в свой дом, будто я вор какой-то! А все потому, что меня силой женили на девушке, которую я не люблю… На которую мне, в сущности, наплевать! Если бы я был женат на тебе, то нам не надо было бы прятаться, таиться, скрываться… Ах, тогда я был бы счастливейшим из смертных! – Сол изо всей силы ударил ребром ладони по рулю. Кажется, впервые Дот увидела, как испарина покрыла его лоб. Впервые он потерял хладнокровие в ее присутствии. – Прости! Я не должен был так распускаться перед тобой! Но я просто зол… чертовски зол! Как подумаю, чего меня лишили… А ты опять рядом, и от этого горечь моей утраты еще острее. Боже! Как же я был несчастлив все эти месяцы, прожитые в разлуке с тобой… Так что прости меня за этот спонтанный взрыв чувств, но я никогда не прощу тех, кто исковеркал мою жизнь. Ах, какой замечательной могла бы быть моя жизнь, если бы в нее не вмешались посторонние, если бы они не разрушили наше с тобой счастье. Ты спрашивала, служу ли я все еще в армии. В каком-то смысле – да! Я по-прежнему твой храбрый воин, только сейчас я несу свою службу дома. Борюсь… борюсь изо всех сил, чтобы не сойти с ума при мысли о том, что я потерял тебя навсегда, моя дорогая девочка. Но пока у меня это плохо получается…

Дот бережно погладила его по щеке.

– Все хорошо! И будет хорошо! Я люблю тебя! Разве этого мало?

Он поцеловал ее в губы.

– Нет! Этого почти достаточно!

Сол притормозил машину на зеленой лужайке, окруженной со всех сторон тропическим лесом. Сквозь деревья виднелась серая крыша дома. Огромный, величественный дом! Наверное, его мать была права, подумала Дот, когда сомневалась в том, что она может стать настоящей хозяйкой такого роскошного дома. Хотелось бы ей заглянуть в этот дом и посмотреть хотя бы одним глазком, где обитает ее возлюбленный. Посидеть вместе с ним на той открытой террасе, которую бессонными ночами она так часто рисовала в своем воображении. Они сидят, каждый на своем кресле-качалке, мерно покачиваясь и любуясь закатом… Все точь-в-точь как он ей когда-то рассказывал сам. Ей хотелось подняться по той лестнице, по которой когда-то ходила Сара Арбутнот, а потом бегала вприпрыжку Мэри-Джейн. Но вместо этого она сидит в машине одна, укрывшись за деревьями от посторонних глаз и ждет, затаившись, словно воришка, отправленный стоять на стреме… А кто она есть на самом деле? Воришка она и есть. Внезапно Дот охватило чувство тревоги. Она машинально достала шпильки и взъерошила волосы до самых корней.

– Быстрее, Сол! Где же ты? – прошептала она, чувствуя, как нарастает напряжение внутри нее.

Откуда-то сзади послышался шум. Вот он стал сильнее, и Дот уже отчетливо различила стук копыт по дороге. Две великолепные лошади на полном ходу ворвались на лужайку. Дот заметила их появление в зеркальце заднего вида. Хоть бы эти люди свернули в сторону прежде, чем заметят машину, подумала она в полном смятении. Иначе как ей объяснить свое присутствие здесь, в этой машине? Дот слегка поправила зеркальце, чтобы получше разглядеть всадников. Вернее, всадниц…

Одну из женщин она узнала сразу же! Безошибочно…

– Черт! – тихо выругалась Дот. – Только этого еще не хватало!

Вида, несмотря на жару, была в полном облачении амазонки. Она чему-то весело смеялась, широко раскрывая рот и слегка поглаживая рукой бок своей лошади.

«Тебе вызвать такси?» – вспомнила Дот ее слова, обращенные к ней, и сердце упало. Рядом с Видой скакала совсем молоденькая девушка. При виде этой юной темнокожей красавицы с безупречной кожей и абсолютно правильными чертами лица все внутри у Дот похолодело. Несомненно, это была жена Сола, молодая хозяйка Жасмин-Хауса, носящая имя миссис Арбутнот. А вот Дот никто и никогда не назовет этим именем! Но даже не это заставило ее внутренне содрогнуться. Молодая жена ее возлюбленного… она была очень даже беременна! Можно сказать, на сносях…

«Нет! Боже! Только не это! Все, что угодно…» Ведь это же в корне меняет все!

Всадницы пустили своих лошадей легким галопом и свернули вправо, в сторону конюшен. Дот обеими руками обхватила голову. Ей хотелось бежать прочь куда глаза глядят. Но она снова оказалась заложницей ситуации, когда ничего от нее не зависит и она ничего не может сделать. Она подумала о своем малыше. У младенца, которого носит под сердцем эта ослепительная красавица, есть старший братик. Как жестока жизнь… Ведь если бы у ее потенциальной свекрови были другие требования к будущей невестке, другие представления о счастье собственного сына, то это Дот могла бы стать хозяйкой этого огромного дома, жить вместе со своим мужем на этом райском острове, плескаться в морских волнах вместе со своим сыном и его отцом. А вместо этого ее малыш… ее Симон живет сейчас совсем в другой стране с чужими людьми, которые стали его приемными родителями. Но разве они могут заменить ребенку его настоящих родителей?

Сол заставил ее вздрогнуть от неожиданности, когда, внезапно возникнув рядом, открыл крышку багажника и положил туда какую-то коробку. Потом он уселся на место водителя и лишь тогда заметил выражение ее лица.

– Что случилось, Кловер? У тебя такое встревоженное лицо… Меня никто не видел, но на всякий случай я оставил записку. Так что вся ночь в нашем распоряжении! – Он взял ее руку и нежно поцеловал пальцы.

– Как зовут твою жену?

– А какое это имеет значение?

– Для меня имеет!

Сол тяжело вздохнул.

– Ее зовут Ангелика.

– Она красивая?

– Не понимаю, к чему ты клонишь, Кловер!

– Пожалуйста, ответь на мой вопрос!

«Сейчас я тебя проверю!» – добавила она мысленно.

Сол молчал, обдумывая, что сказать.

– Да, она очень красивая! – признался он наконец. – И все вокруг в один голос твердят мне, какой я счастливчик. Но лично я не считаю себя счастливчиком! Потому что люблю тебя… И будь она даже самой прекрасной женщиной на земле, какая мне разница? Я знаю одно! Эта женщина создана не для меня! А вот ты – да! Ты – моя женщина!

Легкий кивок головы: ответ принят.

– Она беременна?

Сол энергично потер переносицу пальцами правой руки.

– Да, она в положении.

– Наверное, счастлива?

У Дот задрожали уголки губ, но глаза странным образом оставались сухими.

– Не представляю себе, как она может быть счастливой. Конечно, беременность отвлекает ее от всяких неприятных мыслей, но в целом… Как можно быть счастливой, когда живешь рядом с мужчиной, который не обращает на тебя никакого внимания и все его мысли постоянно заняты другой женщиной? Это же не семейная жизнь, а фарс какой-то! Ее родителям очень хотелось усилить свои позиции и свое влияние на Сент-Люсии. Я, по их мнению, очень подходящее средство для таких амбициозных планов. Наш брак с Ангеликой – это обыкновенная сделка, и только.

– А разве тебе не хочется стать отцом? – прошептала она и чуть не укусила себя за язык. Ибо с уст ее уже рвалось продолжение: «Это будет уже второй твой ребенок. У тебя уже есть сын! Красивый, очень красивый мальчик! Но его у меня забрали…»

– Пожалуйста, не заставляй меня отвечать на этот вопрос!

– Почему?

Сол повернулся к ней лицом и посмотрел прямо в глаза, потом взял ее за руку.

– Потому что я хочу иметь ребенка только от женщины, которую люблю. А эта женщина – ты! Всякий раз, когда я смотрю на ее живот, я мысленно представляю тебя, и в такие моменты моя неприязнь к ней только возрастает. Ведь это она связала меня навечно узами брака. Звучит ужасно, да? Я и сам себе порой кажусь самым настоящим монстром…

– Отвези меня домой, Сол!

Машина тронулась с места. День уже клонился к вечеру. Огромный золотой диск медленно скользил к горизонту, скрываясь постепенно в океане. Дот переступила порог летнего домика и стала зажигать свечи, которые были расставлены повсюду. Комната моментально наполнилась сиянием множества мерцающих огоньков. Дот взглянула на собственную тень, скользнувшую по стене, неожиданно очень большую. Сол между тем извлек из багажника коробку и тоже направился в дом. Он взглянул на сияющую огоньками комнату и улыбнулся своей любимой. Сегодня они вдвоем провели просто незабываемый день.

Он опустился рядом с Дот на диван и взял ее за руку.

– Ты за всю дорогу не обмолвилась и словом.

– Да! Я думала…

– О чем, моя родная?

– Я размышляла о том, что нельзя строить свое счастье за счет других, делая этих «других» несчастными. Это неправильно! Нельзя платить такую высокую цену за собственное желание быть счастливыми.

– А нельзя хотя бы изредка задуматься и о самих себе? Разве мы с тобой, к примеру, не заслуживаем счастья?

– Не знаю, не знаю… Я знаю лишь только то, что люблю тебя. Я люблю тебя так, что это нельзя даже выразить словами… И я знаю, что буду любить тебя вечно. Но разве я могу обидеть Ангелику? Разве я могу причинить зло ее ребенку? Нет! Не могу!

Она отрицательно качнула головой и вдруг вспомнила расстроенное лицо Барбары. Потом перед ее мысленным взором предстала несчастная мать малышки Грейс, Дот вспомнила, как тащили бедную женщину, можно сказать, волочили по земле назад, в монастырский приют.

– Останься со мной! Пожалуйста! Умоляю тебя… Мы что-нибудь придумаем…

– Что?! Что можно придумать в нашей с тобой ситуации? Ты предлагаешь мне всю оставшуюся жизнь прятаться на заднем сиденье твоей машины?

– Зачем ты так? Конечно, нет! Я могу купить дом. У нас был бы свой домик… такой, как вот этот… и мы бы каждую ночь сидели с тобой на веранде и…

– Нет! Замолчи! – Дот поднесла руку к лицу Сола и закрыла пальцами его рот. – Не хочу, чтобы ты и дальше рассказывал мне фантазии, которым никогда не суждено осуществиться! Мало ли, что мы хотим чего-то там этакого! И даже жаждем… Все это пустые мечты… Но если бы ты только знал, как потом больно, когда начинаешь понимать, что все это лишь фантазии и обман.

– Но почему обман? В наших силах сделать наши мечты реальностью. Надо только постараться, что-то придумать…

– Ты будешь метаться между своей женой и мною. Украдкой пробираться ко мне… Это бесчестно! Это недостойно… Мало-помалу она возненавидит свою жизнь. И я тоже! Я не хочу делить тебя ни с кем! Тем более с женщиной, которая носит под сердцем твоего ребенка. Ты начнешь лгать своему ребенку, притворяться перед ним, а кончишь тем, что тоже возненавидишь и себя, и свою жизнь.

– Я и сейчас ненавижу свою жизнь! – Голос Сола сорвался на крик. – Я хочу тебя! Я хочу только тебя! Ну пожалуйста, Кловер! Скажи! Ты просто боишься уезжать из Лондона, да? Хорошо! Пусть будет так! Мне на все здесь наплевать! Начнем все сначала! Я поеду вместе с тобой!

Дот больно стиснула его руку.

– И бросишь своего ребенка? Нет! Я не возьму такой грех на душу! – воскликнула она и мысленно добавила: «И все повторится снова? Два младенца лишатся своего родного отца, и все по моей вине?» – Я все решила, Сол! Я возвращаюсь домой!

«По крайней мере, хоть у этого малыша будет отец!»

– Да, я возвращаюсь домой. И даже постараюсь наладить свою семейную жизнь… Я всегда буду любить тебя. Но ты не волнуйся, я уезжаю домой почти счастливой. Ведь теперь я точно знаю, что ты любишь меня и тоже будешь любить всегда. В каком-то смысле этого мне вполне хватит… Все это время в разлуке с тобой меня убивала неопределенность. Я мучилась от того, что ошиблась в тебе, ошиблась в наших с тобой чувствах. А оказалось, что ни в чем я не ошиблась! Мы действительно любим друг друга. Ведь так?

Сол медленно поднялся с дивана. Она продолжила:

– Какое счастье – знать, что ты не ошибался! Я люблю тебя, дорогой!

В памяти Дот неожиданно всплыли слова матери. Мудрые слова, которые когда-то она встретила в штыки. «Доченька моя! Прислушайся к себе! С чего ты решила, что любовь – это самое важное в нашей жизни? Так вот! Говорю тебе, что это далеко не так! Любовь – это то, что бывает в кино… мимолетная искорка, которая вспыхнет и тут же гаснет. Послушай меня, Дот! Она гаснет!»

Сол встал во весь рост и взял ее за руку.

– Пошли на улицу! Начинается мое любимое время суток. Солнце садится в море, начинает веять прохладой. Пошли! Пусть теплый бриз, дующий с залива, обдаст нас своей свежестью. А потом будем делать то, о чем я тебе когда-то рассказывал. Просто сидеть и наблюдать, как у самой кромки горизонта мерцают огоньки судов, стоящих на рейде в бухте Редюит. Я буду сидеть на веранде, держать твою руку в своей, вдыхать аромат жасмина, которым полнится воздух вокруг. Я хочу провести хотя бы одну ночь здесь, с тобой. И чтобы окна были раскрыты настежь, и чтобы теплый ветерок обдувал наши разгоряченные тела, пока я буду сжимать тебя в своих объятиях. А потом, проснувшись рано утром, мы, как я об этом и мечтал когда-то, выпьем свежий ананасовый сок и насладимся плодами манго. После чего побежим на пляж и окунемся с головой в кристально чистые воды моря, будем плавать, нырять, пробовать на вкус солоноватую морскую воду, ощущать приятное жжение соли на своей коже и загорать или просто лежать, устроившись в тенечке какой-нибудь пальмы. Пожалуйста, Кловер! Умоляю тебя! Не прогоняй меня прочь! Давай проведем хотя бы одну ночь так, как мы об этом когда-то мечтали! Быть может, именно эта одна-единственная ночь поможет мне потом продержаться весь остаток моих дней. Ее я стану вспоминать, когда стану стариком. Что скажешь, Кловер? Ты подаришь мне эту ночь?

Дот потянулась к нему навстречу и осторожно коснулась пальцами его лица. Оно было мокрым от слез.

– Да! Одну ночь!

– Но вначале…

Сол подошел к картонной коробке, которую он поставил на маленький столик у входа, и открыл ее.

– Все эти вещи хранились в нашем доме с незапамятных лет! – Он извлек из коробки граммофон и стал крутить правой рукой ручку. – Когда я танцевал с тобой в последний раз, я еще не знал тогда, что это – наш с тобой прощальный танец. Зато сегодня я это знаю!

Он отодвинул диван в сторону, быстро свернул палас.

– Приглашаю тебя на танец, моя Кловер! Давай притворимся, что впереди у нас с тобой целая вечность…

Послышалось легкое потрескивание иглы, зашуршала старая пластинка. Сол притянул Дот к себе и крепко обнял за талию, другой рукой взял ее за руку, и они оба замерли в ожидании первых звуков мелодии, хорошо зная, какая мелодия сейчас зазвучит. И вот он наконец, бархатный, насыщенный голос Этты. Полились первые слова их песни.

«Наконец-то Я встретил ее! И душа в тот же миг встрепенулась. И любовь, что так долго берег, С новой силою в сердце проснулась».

Сол еще теснее прижал Дот к себе. Она положила ему на грудь свою левую руку, а правая по-прежнему была в его руке. Они действительно сейчас слились в этом танце, кружась по комнате как одно целое, под музыку, которая стала своеобразным сопровождением всей их любви.

– Я так люблю тебя! И буду любить тебя всегда! – прошептал Сол ей в волосы. Он говорил с трудом, его душили слезы.

– Я тоже тебя люблю! – тихо проронила Дот, уткнувшись лицом ему в грудь.

«Я смотрю в синеву и не верю глазам. От любви и желания таю. Как цветут клевера по лугам, Так и я с каждым днем расцветаю».

– Не отпускай меня, Сол!

Голос ее дрогнул, и она умолкла, не в силах скрыть охватившее ее отчаяние.

– Я тебя никогда не отпущу, любовь моя!

Сол с силой прижал ее к себе, почти припечатал к собственному телу.

«Ты – мечта, что сбылась наяву. Я щеки твоей нежно касаюсь. Столько лет я на свете живу, А с мечтою впервые встречаюсь».

– Все будет хорошо, да?

– Да, все будет хорошо, любовь моя!

Дот улыбнулась ему в грудь. Сол запустил руку в ее волосы, любуясь тем, как струится водопад ее кудрей сквозь его пальцы.

– Ты такая красивая!

«Наконец-то Я встретил тебя! Мы в преддверье желанного рая. И улыбка, улыбка твоя, Мне так много она обещает».

Глава тринадцатая

Дот слегка пригладила волосы и постучала в дверь. Сделала глубокий вдох и изобразила на лице вымученную улыбку. Уолли повернул замок и, распахнув дверь, в немом изумлении уставился на жену.

– Привет, Уолли! Поставь, пожалуйста, чайник. Умираю, хочу чаю!

Но Уолли словно прирос к полу. Он растерянно окинул взглядом загорелое лицо жены и взъерошил волосы на голове. Дот была очень хороша. Просто само очарование!

– Значит, все-таки вернулась?

– Выходит, что так.

– А с этим…

– С чем «с этим», Уолли?

– С этим со всем разобралась? – повторил он свой вопрос, уперев взгляд в собственные носки, и замер, со страхом ожидая ответа.

– Да, разобралась!

Уголки его губ дрогнули в слабой улыбке.

– Значит, все же остаешься?

– Да, дорогой! Остаюсь! А пока будь добр, пропусти меня! Я хочу чаю! И пожалуйста, забери вещи! Или мне самой тащить их в дом?

Уолли подхватил чемодан, стоявший перед дверью. Дот вошла следом за ним и оглядела квартиру, в которой ей предстояло прожить остаток дней.

– Вот это да! Вижу, тут кто-то изрядно потрудился!

Нарядные абажуры с бахромой и оборками висели там, где раньше из потолка торчали голые лампочки. Над камином появилось большое зеркало, три небольших столика разместились в большой комнате рядом со стульями, и на каждом лежала нарядная кружевная салфетка. В обеих комнатах на окнах появились шторы с веселым цветочным узором. В спальне бесследно исчез грязный матрас, и на его месте красовался огромный диван.

– Я тут подумал, что если ты вдруг захочешь вернуться, то надо же, чтобы квартира приобрела более или менее приличный вид.

– Правильно! И как видишь, я вернулась! Да и ты потрудился на славу!

Уолли просиял, услышав похвалу жены.

– Спасибо, Уолли! Ты молодец!

– Ничего особенного! И мама мне твоя очень помогла… Пойду поставлю чайник!

Он неловко протиснулся мимо Дот и скрылся в кухне. Стал наполнять чайник под краном, повернувшись к жене спиной. Дот не видела, как он улыбался во весь рот и как шевелились его губы в беззвучных словах благодарности.

Через несколько минут они оба уже сидели на своих привычных местах – виниловых стульях, держа в руках кружки с восстанавливающим силы напитком.

– Я тебе, кстати, подарок привезла!

– Правда? – совершенно искренне удивился Уолли. Он не был избалован подарками.

Дот извлекла из чемодана портативный приемник.

– Решила, что музыка в доме нам совсем не помешает. Сможем даже подпевать артистам, если захочется…

– Да уж! Ты хоть слышала, как я пою? Тот еще вокал!

– Ну уж точно не хуже меня! Ничего страшного! Мы с тобой запоем, а все собаки в округе тут же подхватят мотив и начнут нам подвывать… Целый хор получится!

Допив чай, Дот помыла посуду и лишь теперь почувствовала, как устала с дороги. И улыбнулась, вспомнив, какой долгой была эта дорога. Ведь совсем недавно она была на другом конце света, загорала на пляже, купалась в море, пила свежий ананасовый сок. Все как и положено в том мире, который принадлежал Кловер. Но сейчас она уже не Кловер. Она – Дот! Дот Симпсон с улицы Роупмейказ-Филдс. И это – ее жизнь, которую нужно постараться прожить наилучшим образом.

– Ну, что, сейчас спать? – Голос Уолли прозвучал глухо, откуда из-за спины.

Дот повернулась к нему и улыбнулась.

– Да! Совсем обессилела!

Он понимающе кивнул головой.

– И вот еще что, Уолли!

– Что?

– Сегодня у нас первый раз! Понимаешь? Начинаем все сначала!

Еще один кивок головой.

– Я помню об этом!

Она взяла его руку и сжала ее в благодарном порыве.

– Спасибо тебе, Уолли! И не только за то, как ты преобразил нашу квартиру… Спасибо тебе за все! Ты сделал мне просто потрясающий подарок! Я никогда не забуду об этом, Уолли!

– Дот!

– Да, мой дорогой!

– Давай больше никогда не будем касаться этой темы, ладно?

Уолли скрылся в ванной и принялся чистить зубы. Ведь они действительно начинают все сначала. Он чистил зубы и негромко насвистывал мотивчик, который недавно слышал по радио. Песенку в исполнении Этты Джеймс, которая называлась «Наконец».

* * *

Дот лежала на больничной каталке, слепо щурилась на яркую полоску света, льющуюся откуда-то сверху. Из радиоприемника, установленного на дежурном посту медсестры, доносились негромкие голоса исполнителей. Дот узнала рок-ансамбль. Это группа «Четыре сезона» наяривает одну из своих самых популярных песенок. «Шерри… детка! Приходи ко мне сегодня и останься со мной на всю ночь…» Дот невольно засмеялась. И правда! Приходи ко мне, Шерри, и останься здесь на всю ночь! Неужели она сумеет выдержать еще одну ночь? Родовые схватки ритмично следовали одна за другой через определенные промежутки времени, но сам процесс родов почему-то замедлился, хотя боль была еще вполне терпимой. Одна из сестер дала Дот резиновую руку, чтобы забавляться с нею и тем самым хоть немного отвлекаться от болей, но для роженицы, которую только что доставили в родильный отсек и у которой вот-вот начнется очередная схватка, резиновая рука – весьма слабое отвлечение. Дот с радостью бы зашвырнула эту совершенно бесполезную, с ее точки зрения, игрушку куда-нибудь подальше. Неужели у медперсонала нет в распоряжении чего-нибудь посерьезнее, недоумевала она. На тот случай, если понадобится, конечно. Тоненькая ночная сорочка совсем не согревала, и Дот с радостью залезла под теплое шерстяное одеяло бледно-голубого цвета, натянув его до самого подбородка. На ногах белели довольно симпатичные носочки.

– К вам пригласить кого-нибудь, Дот? – Молоденькая медсестра, которая пару минут тому назад ловко поправляла ей эти самые носочки своими изящными пальчиками с ярко-алыми ноготками, просунула голову за ширму.

– Да, пожалуйста! Моего мужа, если можно. Если он уже приехал. Его зовут Уоллес Дей. Я просила вашу сменщицу позвонить ему. Но, скорее всего, он еще в пути.

– Хорошо! Сейчас пойду проверю!

Медсестра мило улыбнулась Дот, но в ее слегка раскосых глазах мелькнуло нечто, отдаленно похожее на жалость. Трудно сказать, то ли она сочувствовала роженице, которая уже прошла почти через половину положенных ей испытаний одна, без всякой поддержки со стороны близких, то ли ей было просто жаль женщину, которую поджидали впереди самые главные и самые болезненные схватки. «Ну и напрасно она так волнуется за меня, – подумала про себя Дот. – Как-никак, а опыт у меня уже есть». Главное – не выболтать ненароком, что для нее это уже не первые роды и ей не надо объяснять во всех подробностях, что и как будет потом.

Пожалуй, она даже заскучала немного именно из-за этого, из-за отсутствия новизны. Прошло уже несколько часов с тех пор, как начались первые схватки, на смену волнению и даже эйфории, которые охватили ее в самом начале, пришло утомительное и изнуряющее ожидание того, что должно было свершиться в положенный срок. Хотя в распоряжении Дот было целых девять месяцев, чтобы привыкнуть к мысли о том, что она снова беременна, она все еще никак не могла поверить в то, что скоро выйдет из больницы с ребенком на руках. Со своим ребенком! Она силилась представить себе, как возьмет на руки спеленатый сверток и прижмет его к себе, и не могла! Слишком остры были еще в памяти те прежние воспоминания, когда она вернулась домой одна, без ребенка. А потому она запретила себе даже думать о том, что и как будет потом, когда роды останутся позади.

– А вот и мы! Дот! Ты где?

Дот испуганно дернула головой. Слишком громко! Ведь ее отсек отделяет от соседнего отсека лишь легкая цветастая шторка, за которой тоже лежит роженица, а возле нее озабоченно хлопочет ее напуганный до полусмерти муж. Не стоит их беспокоить своими громкими разговорами…

– А вот она где!

Голос матери прервал бессвязный поток ее мыслей. Дот шепотом попросила мать не говорить слишком громко.

Джоан стремительно приблизилась к дочери, смахнула ладонью волосы с ее лба.

– Ну как ты тут, доченька, справляешься? Все хорошо?

Дот кивком головы подтвердила, что все хорошо, с трудом сдерживая в эту минуту слезы. Гормоны, подумала она, а еще – некое внутреннее облегчение от сознания того, что она больше не томится в одиночестве. Есть рядом кто-то из близких…

– Все идет путем?

– Да, – подтвердила Дот.

– И все будет хорошо! Вот увидишь! Теперь и я рядом с тобой!

Джоан подтянула брюки и поправила эластичный пояс, потом придвинула поближе к кровати пластмассовый стул, устроилась поудобнее и взяла дочь за руку. Сжав руку обеими ладонями, она принялась ворковать и сюсюкать, словно с маленьким ребенком.

– Ты сказала Ди? – спросила Дот у матери и сама удивилась тому, что в ее голосе послышались детские интонации, будто она и правда младенец, нуждающийся в присутствии матери.

– Конечно! Она тоже рвалась вместе со мной… Но я сказала, что придется немного подождать, прежде чем ее пустят к тебе. Она довела меня до умопомрачения! Ты же знаешь, какая она у нас! Очень за тебя переживает, очень…

Уолли стоял в ногах и явно чувствовал себя лишним в этой сугубо женской компании. Кажется, он даже был рад тому, что в боксе всего лишь один стул и ему не хватило места, так как стул сразу же заняла Джоан. Дот невольно улыбнулась, глянув на озабоченное лицо мужа. Он заметно нервничал. А как он думал? Что роды – это просто так?

Дот и саму обуревали страхи. Как она справится с родами во второй раз? Впрочем, на сей раз все было по-другому. Нынешняя ее беременность во всем кардинально отличалась от прежней. Статус замужней женщины уже изначально обеспечил ей должное уважение и внимание со стороны всех окружающих. Тем более статус женщины, ожидающей своего первенца. Да она и сама гордилась своим положением и искренне радовалась в ожидании ребеночка. Не то что в прошлый раз! Мать кудахтала над ней и носилась вокруг, как подстреленная. Порой у Дот все переворачивалось внутри, когда она вспоминала, через какие муки заставила ее пройти мать, когда она рожала своего первого. Не говоря уже о том, что в итоге Дот пришлось отдать своего сыночка в чужие руки, людям, которые предложили за младенца наивысшую цену.

Как же так случилось, что за столь короткий промежуток времени все так круто изменилось в ее жизни? Получается, что тоненький ободок обручального кольца способен сотворить чудо. Позволяет ходить по улицам с гордо поднятой головой, с улыбкой на устах. А как же иначе? Ведь она вынашивает под сердцем дитя своего законного мужа… И потому должна выглядеть хорошо даже на последних неделях беременности. И чтобы соответствующая одежда была. Как же так вышло, что этот не рожденный еще ребенок уже «маленькая крошка»? А тот первый, которого она родила, был просто «он», ибо уже изначально был предназначен для усыновления другими. Всего лишь один пустячный документ, свидетельство о браке, и над тобой больше не довлеют вселенский позор и бесчестие, и твоему младенцу не грозит участь незаконнорожденного, которая ляжет тяжелым клеймом на всю его дальнейшую жизнь. Вот и выходит, что пока в этом мире считаются только с теми, кто состоит в законном браке, а если ты мать-одиночка, то, значит, ты – никто! Конечно, в глубине души Дот не могла не радоваться тому, что обстоятельства ее жизни изменились в лучшую сторону. Не хотелось бы ей вторично пережить весь тот горький опыт, который она приобрела в свое время в монастырском приюте. И все же порой ей было мучительно сознавать, что цена ее нынешнему счастью и покою – всего лишь бумажка с печатью и кольцо на пальце. Есть у тебя есть и то и другое, можешь смело ходить по улицам, выставляя напоказ свое пузо. И никто не станет запирать тебя в бывшей детской, превращая ее на время в самую настоящую тюремную камеру. Ты можешь спрашивать, задавать интересующие тебя вопросы, читать всякие разные книги про беременность и роды, а не мучиться в неизвестности, гадая, те ли это симптомы, которые свидетельствуют о приближении родов, или не те. Но главное – никто не заставит ее больше отказаться от своего дитя, как это произошло при рождении сына. Это событие останется в ее душе незаживающей раной на всю оставшуюся жизнь. Наверное, поэтому Дот с таким холодным равнодушием ожидала приближения родов, почти не испытывая никаких чувств к будущему ребенку. Он был зачат в законном браке, все так! Но муж все еще был для Дот во многом чужим человеком.

– Ты остаешься или уходишь? – обратилась она к Уолли, который все еще нерешительно мялся у самого входа в отсек.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, мой хороший! Ничего мне не нужно! Вот только очень хочу поскорее вернуться домой.

– Сильно больно, да?

Уолли был по-настоящему встревожен происходящим. Как ни верти, а ведь именно он повинен во всем.

– Терпимо! Пока терпимо! – Она слегка поморщилась, ибо схватки возобновились.

Уолли радостно улыбнулся. Яснее ясного, мужчинам здесь делать нечего!

– Тогда пойду позвоню твоему отцу, доложу всю обстановку, а потом снова загляну к вам.

Дот издала короткий смешок. Она понимала, что муж воспользуется любым предлогом, лишь бы не торчать рядом. Будет кружить вокруг больницы, пока все не закончится.

Дот еще раз обвела взглядом родильное отделение. Несмотря на то что схватки шли уже давно, и она была достаточно вымотана, голова работала ясно, а глаз моментально улавливал все детали. К тому же у нее есть с чем сравнивать. Не важно, что после рождения Симона прошло уже почти два года. Все переживания в душе сохранились такими же, как и тогда, два года тому назад. И сам процесс родов, и горе при мысли о предстоящей разлуке с сыном… Будто все это случилось с нею только вчера. Стоило Дот увидеть, как медсестры и акушерки в хирургических масках стали раскладывать на приставном столике весь инструментарий, могущий понадобиться им впоследствии, стоило ей заметить в руках медсестер шприцы, настойки, спиртовые примочки и прочие снадобья, призванные хоть немного облегчить страдания рожениц, как она тут же мысленно перенеслась в родильное отделение монастырского приюта, где лишь одна сердобольная монахиня отнеслась к ней по-человечески, как могла утешала и помогала. И снова острая боль пронзила сердце, когда Дот вдруг явственно представила себе, как катит по дорожке пустую детскую коляску, в которой еще совсем недавно лежал ее сын. Ее Симон.

Наверное, ей всю жизнь придется прожить с этим чувством вины. В самом деле! Как она сможет смотреть на своего новорожденного младенца и при этом не вспоминать о том, другом ребенке, которого ей пришлось отдать? Однако когда младенца положили ей на руки, то она удивилась самой себе, ибо среди всех эмоций, охвативших ее в тот момент, преобладало не чувство вины, а любовь. Дот вдруг ощутила такой необыкновенный прилив любви и нежности… Она уже и забыла, что на свете может существовать такая любовь! Ее маленькая дочурка была прекрасна. Само совершенство! Девочка негромко хныкала из-под одеяльца. Дот откинула покрывало с ее личика, взглянула на свою дочь и расплылась в счастливой улыбке.

Дот присела на самом краешке кровати, поплотнее запахнув полы халата, и заглянула в колыбельку. Шерри лежала спокойно, но мгновенно повернула свою головку в сторону матери.

– Привет, моя маленькая! Привет, моя ненаглядная!

Девочка тут же открыла глазки и заморгала часто-часто, то закрывая ротик, то открывая его. Потом стала сучить ножками, ударяя ими по матрасу. Дот почувствовала, как сжимается сердце от переизбытка чувств при виде этого крохотного создания. При солнечном свете дня волосы на головке малышки полыхнули рыжим огнем. Ровный, слегка приплюснутый носик, вполне осмысленное выражение глаз, которые уже осознанно фиксируют все происходящее. Дот слегка ослабила одеяльце и склонилась над колыбелью.

– Ах ты моя хорошая! Моя дорогая крошка! А я – твоя мама! Твоя мамочка навсегда! И никто тебя у меня не отнимет! Никогда! Разве мы могли подумать, что у нас родится такое чудо?

Дот взяла малышку на руки. Прижала ее головку к своей шее и с наслаждением вдохнула в себя аромат детского тельца. Глаза затуманились, к горлу подступил комок.

– Ах ты моя родная! Какое же это наслаждение держать тебя вот так, прижимать к себе… Обещаю! Я сделаю для тебя все что смогу. Постараюсь стать самой лучшей мамой на свете. Я буду любить тебя! Я расскажу тебе все, что знаю сама… Впрочем, не так уж много я и знаю… Я помогу тебе воплотить в жизнь все свои мечты, потому что мечтать – это здорово. Очень важно, девочка моя, когда у тебя есть какая-то мечта. Моим мечтам не суждено было сбыться, но я постараюсь, чтобы в твоей жизни все сложилось иначе. А хочешь, я поделюсь с тобой своим самым главным секретом?

Дот перешла на шепот:

– Не проходит дня, чтобы я не вспоминала то, о чем когда-то мечтала! А еще каждый день и каждую ночь я думаю об одном маленьком мальчике, таком же славном создании, как и ты у меня. Только кожа у него была такого красивого золотисто-медового оттенка, как и у его отца. И я представляю себе, как он плещется в теплой и прозрачной морской воде, потом выбегает на берег, и я заворачиваю его в огромное пушистое полотенце, даю ему попить свежий ананасовый сок, и мы сидим с ним на горячем песке, прислонившись к стволу огромной раскидистой пальмы.

Слезы текли по лицу Дот, но она даже не замечала их, не смахивала рукой.

– Не обращай внимания на мои слезы, девочка моя! Старая дура! Вот я кто! Старая калоша, а голова все еще витает в облаках! Но так трудно не думать об этом ребенке! Не тосковать в разлуке с ним… Столько времени прошло… Кажется, все страсти уже улеглись, все утряслось, и я снова встречаю жизнь во всеоружии. Но нет! Всякий раз в моих сверкающих доспехах отыскивается брешь! И вот уже в сердце снова закрадывается боль, и оно начинает ныть и болеть так же сильно, как и тогда, когда его отец бросил меня. А я так любила его! Я любила его больше всех на свете… Да я и сегодня люблю его так, будто все это было только вчера. Он для меня словно солнце, которое освещает мой маленький затхлый мирок. Он был таким не похожим на всех других… И меня заставлял чувствовать себя самой настоящей принцессой… Когда-нибудь я расскажу тебе о том, как я танцевала вместе с ним в присутствии Этты Джеймс. Представляешь? Перед самой Эттой Джеймс! То была незабываемая ночь! Самая лучшая ночь в моей жизни… Это был первый наш танец. Но, как показало время, не последний!

– С кем ты там разговариваешь?

Дот и не услышала, как в прихожую вошел Уолли. Однако неожиданные появления мужа больше не пугали ее.

– А ты как думаешь? С твоей дочерью! – Она повернулась в сторону прихожей. – Не хочешь зайти и поздороваться с нами?

Уолли нерешительно застыл на пороге, переминаясь с ноги на ногу. Он явно нервничал.

– Я загляну попозже, ладно?

– Да не бойся ты! – укоризненно улыбнулась Дот. – Наша малышка гораздо крепче, чем кажется. Ну разве она у нас не красавица?

Уолли уставился на личико дочери.

– Хорошенькая! – согласился он с женой. – Но как по мне, так все маленькие детки на одно лицо.

Не все, подумала про себя Дот, осторожно укладывая свою дочурку, которой только-только исполнилось три дня. Не все маленькие детки на одно лицо!

– А что это у тебя? – Дот заметила в руке мужа какую-то бумагу. – Неужели свидетельство о рождении?

Уолли покорно кивнул головой. Лицо его приобрело виноватое выражение. Дот подошла к мужу. От него сильно пахло пивом. Наверняка они с Регом по пути в магистратуру сделали остановку в каком-нибудь пабе, чтобы, так сказать, «обмыть» рождение дочери и внучки. Пропустили по паре кружек пива, а уже потом двинулись дальше.

– Дай-ка, я взгляну на документ! – Дот выхватила свидетельство из рук мужа. Так оно и есть! Вместо Шерри в свидетельстве красовалось совсем другое имя: Черрил! Рассерженная Дот вихрем метнулась в гостиную, где уже успел задремать ее отец, удобно устроившись в кресле возле камина. – Папа! Ну как ты мог! Снова все перепутал!

* * *

Дот уложила дочурку в кроватку, а сама устало опустилась на стул рядом. Она была совсем без сил. Уолли еще не вернулся с работы. Может, и ей удастся вздремнуть хоть с полчасика, пока Черрил спит. Но только она приложила голову к подушке, как в дверь позвонили. Дот энергично протерла глаза руками и поспешила в холл открывать дверь. Открыла и замерла от изумления, не смея верить своим глазам. И лишь после короткой паузы вдохнула.

– Барбара! Боже мой! Неужели это ты?! Как же я рада тебя видеть!

Подруги сделали шаг навстречу друг другу и обнялись.

– Проходи! Проходи же! – Дот гостеприимно взмахнула рукой, пожалев в глубине души, что встречает свою лучшую подругу в таком затрапезном виде. Что же до Барбары, то она была просто неотразима.

– Твоя мама дала мне ваш адрес. Сказала, что ты недавно родила девочку.

– Да! Пошли, я тебе ее сейчас покажу!

Молодые женщины на цыпочках зашли в маленькую спаленку и склонились над колыбелью, в которой безмятежным сном спала Черрил. Она лежала на спине, запрокинув ручки за голову, ее розовые губки слегка шевелились во сне, словно она все еще продолжала сосать материнскую грудь, при каждом новом вздохе и выдохе мерно вздымался и опускался округлый животик.

– Ой, подруга! Да она же у тебя чистая раскрасавица!

Дот расплылась в довольной улыбке, и не только потому, что ее дочь назвали красавицей. Но еще и потому, что Барбара снова обратилась к ней, как в старые добрые времена: «подруга».

– Как же я по тебе соскучилась! – неожиданно вырвалось у нее, и глаза Дот наполнились слезами.

– Я тоже по тебе скучала! – призналась Барбара, и подруги вторично обнялись. А потом пошли на кухню пить чай.

– Уолли на работе?

Лицо Дот покрылось румянцем.

– Все в порядке, Дот! Не переживай! Изредка нам все же придется упоминать его имя.

– Да. Он еще на работе.

– Нам с тобой, подруга, надо все это еще раз перетереть, чтобы не осталось никаких недоразумений. Иначе он всегда будет стоять между нами, словно камень какой на дороге.

Дот положила руки на кухонный стол и уставилась в стену.

– Сама понимаю! Но мне страшно неловко. Я очень переживала из-за той нашей ссоры. Но сегодня ты пришла ко мне с миром, а мне от этого еще больше не по себе.

– Не по себе… неловко! Тоже мне, раскудахталась тут! Сейчас я тебе подправлю настроение! Думаешь, мне легко было прийти сюда?

Дот взглянула на подругу.

– Думаю, что нелегко.

– То-то и оно!

И обе подруги рассмеялись.

– Если честно, Барбара, я никогда не хотела причинять тебе зла. Никогда! Но так получилось… Меня буквально силой заставили согласиться на этот брак. Понимаю, не очень-то убедительно звучит, но это правда. После того как Сол меня бросил, я была сама не своя… можно сказать, у меня поехала… И сказать честно, вся эта неразбериха в моей душе продолжалась до тех пор, пока я не забеременела… Пока не родила свою Черрил.

Дот невольно покраснела, произнеся последнюю фразу. Ведь как ни верти, а ребенок, их совместный с Уолли ребенок – вещественное доказательство того, что она спит с этим мужчиной. Приятно это слышать Барбаре или нет, но так оно есть на самом деле. Но смущение Дот имело и еще одну причину. Пришлось по ходу разговора уточнить, какую именно беременность она имела в виду. Уточнение, которое она сделала скорее для себя, чтобы самой разобраться в том, какая же из беременностей стала для нее в конце концов решающей.

Барбара сбросила с плеч пальто и расправила облегающее фигуру платье.

– Да я это и сама теперь вижу! Наверное, я на него запала только потому, что он такой красивый…

Дот невольно вскинула голову, чтобы снова взглянуть на подругу. Неужели она сейчас говорит о ее муже? «Такой красивый». Она вдруг поняла, что еще ни разу за всю свою совместную жизнь с Уолли не посмотрела на него именно под таким углом зрения: красивый – некрасивый. Перед ее мысленным взором всегда маячил образ Сола, который затмевал все остальное.

– Ну и немного я перестаралась! – продолжала Барбара. – Не с того конца начала свои приставания… Не поняла, что для Уолли я всегда оставалась просто хорошим товарищем, и только. А я его доброе ко мне отношение приняла за черт знает что! Нафантазировала сама себе, решила, что это любовь… Просто в тот момент у меня рядом не было никого подходящего, а мне так хотелось влюбиться в кого-нибудь. Вот Уолли и попал под раздачу! У тебя тогда уже появился парень, завертелась любовь и все такое… Ну и я туда же!

– Ах, Барбара! Как хорошо, что мы наконец сели и поговорили обо всем. Гора с плеч! Давно бы нам надо было так сделать… А я ведь так переживала… Думала, что мы с тобой больше никогда не увидимся!

– Ладно! Давай больше не будем ворошить прошлое. Договорились? С тех пор вон сколько воды утекло…

– Да! Время бежит… но ты просто как картинка! Потрясающе выглядишь!

Дот еще раз подумала о том, что самой ей до картинки очень далеко. Брюки какие-то неряшливые, свитер со следами кормления дочери на груди.

– Я уезжаю, Дот! Решила последовать твоему совету. Устроилась на работу на большой круизный лайнер… правда, не парикмахершей… а чем-то вроде горничной, буду размещать пассажиров по каютам, следить за порядком. Буду стюардессой, одним словом… И у меня к тебе большая просьба!

– Ничего себе! Я ее сто лет в глаза не видела, а она сразу начинает приставать со своими просьбами! – рассмеялась Дот.

– Мне нужно красивое вечернее платье! Шикарное! Понимаешь, о чем я? Такое, чтобы все вокруг падали… Так вот! Сшей мне это платье!

Дот отложила в сторону чайную ложечку и недоверчиво взглянула на подругу.

– Что?! Ты, наверное, шутишь, да?

– Никаких шуток! Ты же сама говорила мне, убеждала, что надо верить в свою мечту, что нельзя отказываться от нее… Я так и сделала! Прислушалась к твоим советам… И вот сейчас я отправляюсь в морской круиз на роскошном лайнере. И куда? Представляешь? На Карибы! Ты только подумай, Дот! Простая девчонка с рабочих окраин Лондона, такая, как ты или я, и вдруг Карибские острова!

– Себя на Карибских островах я вообразить не могу! – бодро солгала Дот, скрестив под столом пальцы. Ведь все же знают, если врешь, но при этом держись пальцы скрещенными, то тогда такая ложь не считается.

– А я ведь помню, что когда-то ты мечтала стать модельером, хотела придумывать всякие фасоны для платьев. Ну так вот тебе шанс осуществить свою мечту, хотя бы частично… Я хочу щеголять в наряде от самой Кловер. «Оригинальные модели от Кловер», кажется, так ты тогда говорила? Вот я и хочу показаться на первом большом ужине во всей красе, в платье из коллекции «Оригинальные модели от Кловер».

Дот растерянно поднесла руку ко рту.

– Послушай, Барбара! А вдруг у меня ничего не получится? Я все перезабыла…

И Дот невольно вспомнила тот голубой комбинезончик, который она шила для сына и который был забракован, как неподходящий наряд для ее малыша.

– Все у тебя получится! Не сомневайся!

Через неделю Дот отправилась в город, чтобы подобрать подходящую материю для платья. Она сидела в автобусе и с любопытством пялилась в окно. Уж и не припомнит она, когда в последний раз была в Вест-Энде. Витрины магазинов сияли яркой иллюминацией. Ведь скоро же Рождество! Прогулка по заполненному людьми тротуару вдруг пробудила в Дот бодрость и энергию, которых она уже давно не испытывала. Она внимательнейшим образом изучила все витрины в магазине «Леди Джейн», не преминув отметить про себя, что юбки на манекенах стали значительно короче, а вот ресницы гораздо-гораздо длиннее. Впрочем, в ее нынешнем положении кормящей молодой матери легко было отстать от новейших веяний моды. В свой некогда родной универмаг «Селфриджез» она зашла с центрального входа и сразу же направилась в отдел, где торгуют товарами для самых маленьких. Купила пару вязаных пинеток из розового краше, украшенных небольшими перламутровыми пуговичками сбоку. Замечательный подарок для ее малышки.

Знакомых лиц в отделе она не увидела, да и вездесущая мисс Блайт, эта старая перечница, тоже не попалась ей на глаза. И слава богу!

– Чем могу помочь вам, мадам?

Молоденькая девушка, на вид не старше шестнадцати, приветливо улыбнулась Дот. Ее акцент безошибочно выдавал в ней жительницу Ист-Энда.

– Пожалуйста, мне нужна ткань на платье. Вот такого фасона. – Дот достала из сумочки набросок и показала девочке придуманную ею модель.

– Ой, какой красивый фасон! – совершенно искренне восхитилась молоденькая продавщица.

Дот расцвела в улыбке. Ей и самой нравилось то, что она нарисовала. Но теперь главное – это превратить картинку с рисунком в полноценный наряд.

– А какой цвет вы предпочитаете? У нас широкий ассортимент тканей. Вон у задней стенки выставлены все образцы.

Девушка махнула рукой в сторону стендов с тканями.

Дот повернулась в указанном направлении и даже зажмурилась на мгновение. Вот она, ее любимая радуга цветов и красок! Дот прошлась мимо рулонов самых разнообразных тканей, изредка касаясь рукой нежнейших шелков и пушистых твидовых материй. Знакомые запахи мгновенно перенесли ее в другое время и в другое место. Рука сама собой замерла на одном из рулонов.

– Думаю, вот это – то что надо! Цвет неба над островом Сент-Люсия. Я его назвала бы голубым карибским.

– А вы бывали на Карибских островах? – полюбопытствовала девчушка, сняв рулон со стенда и направляясь с ним к прилавку, на котором отрезалось нужное количество ткани.

– Была.

Девочка уставилась на нее широко распахнутыми глазами.

– А я вот еще нигде не была! Да и вряд ли побываю…

– А вы откуда?

– Я живу в Форест-Гейт.

– Знакомый район, – понимающе кивнула головой Дот. – А если бы вам представился такой счастливый шанс, куда бы вы поехали в первую очередь?

– В Америку! Умираю, как хочу в Америку!

Дот глянула на бейджик, приколотый на груди.

– Знаете, что я вам скажу, Роберта! Жизнь – такая странная, такая непредсказуемая штука. Каждый день вокруг нас происходит множество самых невероятных событий. Так почему бы девушке из Форест-Гейт не оказаться в один прекрасный день в этой самой Америке?

– Надеюсь, вы правы! – расплылась в улыбке девушка. – Хотя я по жизни не очень везучая… но в любом случае если попаду в Америку, то домой больше не вернусь!

– А вот это – уже совсем другое дело! Но имейте в виду! Тот, кто хочет, всегда отыщет дорогу домой! И вы тоже не исключение! Все же остальное зависит от любви и удачи.

Месяцем позже Дот сошла с автобуса, который привез ее на знакомую улицу Нэрроу-стрит, поблагодарила кондуктора, который помог ей спустить коляску с дочерью со ступенек омнибуса. Немного прокатила коляску вперед, и вот она, Роупмейказ-Филдс, улица, на которой прошло ее детство. А вот и сама миссис Харрисон встречает ее на своем неизменном посту с неизменной сигаретой в зубах.

– Холодина, правда, Дот? – спросила она у нее так, словно они расстались час тому назад. Хотя в последний раз Дот видела свою соседку уже больше года тому назад.

– Да, не жарко! Вы бы лучше поспешили домой, если не хотите простудиться, – посоветовала Дот почти дружеским тоном.

– Ну дай-ка мне взглянуть на твою дочурку! – Миссис Харрисон вышла на тротуар, отшвырнув в сторону недокуренную сигарету, прежде чем заглянуть в коляску.

– О, да она спит у тебя сладким сном! – Миссис Харрисон неожиданно тяжело вздохнула. – Благослови ее Господь! Красивая девочка, Дот! Просто самая настоящая красавица!

Ошарашенная Дот вдруг увидела, как по увядшим щекам миссис Харрисон покатились слезы. И у нее самой глаза моментально подернулись влагой.

– С вами все в порядке, миссис Харрисон?

Почтенная дама молча кивнула и неожиданно добавила:

– Вспомнилось вдруг прошлое! Только и всего!

Дот попыталась разобраться в том, что же заставило ее соседку так расчувствоваться. Миссис Харрисон бездетная. Ее беспутный, ветреный супруг отошел в мир иной еще до того, как они успели произвести на свет потомство.

– Вспомнили, какой была маленькая Барбара, да? Представляю, как вы гордились своей племянницей! Мы с ней изредка встречаемся, главным образом у мамы… так получается…

– Да не в Барбаре дело! Вспомнила, Дот, как не ты, а я отправилась в свое время работать на ферму в графство Кент… Мне тогда едва минуло пятнадцать… но я все помню так, как будто это было вчера…

– Но, миссис Харрисон…

– Я шептала ему, моему ненаглядному сыночку… Рассказала, где я живу… просила его отыскать меня, когда он станет большим… Обещала, что никогда не сменю свой адрес, и сдержала слово! Осталась жить в этом ненавистном мне доме… Хотя с ним у меня не связано ни одного приятного воспоминания. Ни единого! А со временем превратила дом в пансион, чтобы было на что его содержать… Я обещала своему сыночку, что всегда буду стоять на крыльце этого дома и поджидать его. Вдруг он все же захочет меня найти… и представь себе, я все еще жду! И буду ждать до самого смертного часа!

Дот молча взглянула на женщину, которую, как ей казалось, она знала всю свою жизнь. А выходит, ничего-то она о ней не знала!

Джоан выбежала на тротуар прямо в шлепанцах.

– А вот и они! Наконец-то! Прибыли! Рег! Девочки наши приехали!

Мать выхватила коляску из рук Дот и покатила к дому, умело вкатив ее на крыльцо, а оттуда – в холл. Там она распеленала внучку и, подхватив на руки, понесла в заднюю комнату, где уже весело полыхал огонь камина.

– Чего она от тебя хотела, эта старая карга? – полюбопытствовала Джоан у дочери, пока та раздевалась в прихожей.

– Да как обычно! Лишь бы время убить каким разговором…

– Я тут приготовила тушеное мясо для Уолли. А на десерт ему еще остался кусочек фруктового пирога.

– Он будет на седьмом небе от счастья! – улыбнулась Дот. – Обещал сразу же после работы сюда.

Минут черед двадцать в дверь позвонили, и в дом на всех парах ворвалась Барбара.

– Ух ты! Как вкусно картошкой пахнет! Ну что, принесла? Показывай!

– Ты хоть дыхание переведи! Не успела порог переступить, и сразу показывай! Платье наверху.

Подруги вихрем взметнулись по лестнице – все как во времена их детства и отрочества, все как прежде, и ворвались в бывшую спальню Дот. А вот и сам наряд. Висит на плечиках у двери.

Какое-то время Барбара безмолвно изучает работу Дот. Такого насыщенного голубого цвета она еще в жизни не видела.

– Примерить можно? – почти шепотом робко спрашивает она.

Дот молча кивает.

Барбара натягивает платье через голову. Шелк струится и легко опадает, обволакивая все тело. Присобранный спереди корсаж держится на одной лямке, перекинутой через плечо. Полное ощущение того, что ткань сама драпируется широкими складками, подчеркивая все формы и изгибы фигуры. Особый акцент – осиная талия Барбары. Что-то в этом фасоне есть от греческой туники, что-то напоминает бальные туалеты от-кутюр. Но сидит платье превосходно! И смотрится тоже…

– Мне нравится, Дот! Очень нравится… Как я выгляжу?

– Как самая настоящая кинозвезда!

– Похожа на Грейс Келли?

– Точь-в-точь, подруга!

– Представляешь, как я стану прогуливаться по верхней палубе лайнера в этом наряде?

– Еще как представляю! Ты будешь неотразима… Пойду возьму пальто.

Барбара переодевается в свое платье, и обе со страшным грохотом сбегают вниз.

– Ну и ну! – недовольно ворчит Рег, не отрываясь от газеты. – Вы сейчас весь потолок в доме обрушите! Прямо как гиппопотамы какие-то…

– Прости, папа!

– Простите, мистер Симпсон!

Джоан сидит напротив мужа и держит на руках спящую Черрил.

– Куда это вы обе намылились?

– Пойдем прогуляемся немного. Я ненадолго, мама!

– Что ж, ступайте! Проветритесь… Я пока приготовлю клецки для Уолли… А отец в это время посидит с малышкой.

Джоан поднялась со стула и вручила безмятежно спящий сверток мужу. Тот неловко подхватил девочку обеими руками.

– И что мне с ней делать? – стал делано возмущаться Рег, заботливо проверяя локтем, чтобы головка ребенка лежала как следует. – Это же женская работа!

– Ничего! И ты управишься! Скоро Ди вернется из школы. Только и увидишь тогда малышку! Так что лови момент! Пользуйся счастливой возможностью понянчиться с внучкой.

Дот и Барбара тихонько выскользнули из комнаты. Дот оглянулась и увидела в небольшую щель неплотно закрытых дверей, как отец нежно поцеловал Черрил в головку.

– Ах ты моя маленькая соня! Золотце ты мое! – расчувствовался он. – Такая же красавица, как и твоя мама! Почти такая же… Или я просто чересчур пристрастен, а? Но твоя мама покорила мое сердце с первой же минуты своего появления на свет… Она и до сих пор моя самая главная любимица… да!

– С тобой все в порядке, Дот? – удивленно уставилась на подругу Барбара, заметив, что Дот почему-то зашмыгала носом.

– Да, все замечательно!

Подруги взялись за руки и побежали на пристань, а там, по своему обыкновению, взгромоздились на швартовые тумбы. Колючий ветер вздыбил неспокойную воду у парапета. Под его сильными порывами плечи невольно подались вперед. Холодно! Обе натянули рукава своих вязаных жакетов до самых кончиков пальцев. Стали не столько переговариваться, сколько перекрикиваться, и ветер тут же уносил каждое их слово прочь.

– Ну, и холодрыга! Уже замерзла как цуцик!

– Я тоже! Дот! Ты только взгляни! Моя сигарета снова примерзла к губе!

Барбара широко открыла рот, чтобы продемонстрировать подруге, что сигарета действительно болтается сама по себе, без помощи языка. Обе громко расхохотались. Само собой! Ведь лучшие подружки никак не могут без смеха. Часто они смеются потому, что действительно видят что-то смешное. Но еще чаще – потому, что обе знают: жизнь, как ни верти, все же прекрасная штука!

Дот вдруг почувствовала легкий укол сожаления, вспомнив, когда они вот так же беззаботно смеялись на этом самом месте в последний раз. Как же давно это было! Еще до того, как она влюбилась, а потом пережила самую огромную потерю в своей жизни. Что ж, мама во многом оказалась права. Жизнь соткана из воспоминаний и сожалений, и она совсем не похожа на сказку. Дот подумала о том, что ждет ее впереди. Конечно, это будет совсем другая жизнь, не такая, о какой она когда-то мечтала. И все же это будет хорошая жизнь! Она постарается найти утешение в маленьких радостях повседневного бытия, благодарная судьбе уже хотя бы за то, что и в ее душе, и в ее голове воцарились наконец мир и покой. Несмотря ни на что, она выжила и сохранила себя. И теперь она точно знает, что может выдержать любые испытания. Главное – немного любви и удачи!

Эпилог Сорок пять лет спустя

Симон миновал изъеденные ржавчиной железные ворота и медленно зашагал по боковой дорожке в сторону Жасмин-Хауса. Поднялся по ступенькам на широкую белоснежную террасу, заставленную плетеной мебелью. С потолков под натянутыми тентами свисали винтажные вентиляторы, приводимые в действие с помощью тяжелых шкивов. Огромные окна в деревянных переплетах позволяли ненароком заглянуть внутрь этого величественного дома, похожего на дворец, сохранившийся от былых времен. Натертый до блеска паркет, латунные вентиляторы, закрепленные на потолке, широкие деревянные жалюзи на дверных проемах. Все это так похоже на имения южных плантаторов, как они запечатлены во всяких разных учебниках истории. Вековые пальмы раскачивают свои могучие кроны где-то высоко вверху, создавая живительную тень и прохладу даже в такую жару, которая царит в полдень, когда солнце печет особенно нещадно. Бордюры дорожек и цветочных клумб облицованы морскими раковинами, а сами клумбы радуют глаз своей ухоженностью, обилием и красотой самых разнообразных цветов и цветущих кустарников. Но в этой вакханалии красок и ароматов чувствуется рука опытного садовода, создающего свои роскошные цветочные композиции со скрупулезной точностью и отменным вкусом.

Широкий газон округлой формы с густым травяным покрытием насыщенного зеленого цвета. Никаких пожухлых пятен и плешей, как это сплошь и рядом встречается на других газонах здесь, на Сент-Люсии. Как отмечает про себя Симон, за всей этой красотой кроется терпеливая и умелая рука садовода, преданного своему делу. И повсюду, куда ни взгляни, кусты жасмина. Они тянутся вверх, удерживаемые со всех сторон подпорками, свисают с арок и проемов, заполняя все вокруг своим сладковато-приторным запахом. Соцветия нежных белоснежных цветов встречают тебя у самого входа в дом, склоняются в приветствии до самой земли, пока ты идешь к дому, буквально пробираясь сквозь цветущие заросли. Как ни странно, но такое несколько необычное обилие жасмина придает особую старомодную элегантность всему саду. Кое-где цветы уже начинают осыпаться, устилая своими лепестками дорожки. Симон топчет их своими сандалиями, чувствуя, как начинает кружиться голова от этого пьянящего аромата, которым сопровождается каждый его шаг. Он невольно опускает глаза и смотрит себе под ноги и вдруг замечает старую, ржавую железную заколку для волос, такую, какими женщины обычно закрепляют свои прически. V-образная форма заколки почему-то напомнила Симону стрелу, такую крохотную стрелку, указующую путь к парадной двери дома. Он нагнулся, подобрал с земли свою странную находку и по каким-то ему самому непонятным причинам опустил заколку в карман. Решил оставить на память об этом визите.

Симон подошел к парадной двери, слегка откашлялся и заметил, как дрожит у него правая рука, которой он потянулся к звонку. Да, он нервничает, это точно! Он оплел пальцами кнопку звонка и замешкался на какую-то долю секунды, не решаясь нажать на нее. Ведь это же не просто звонок в дверь чужого дома. Сейчас он совершает действо, которое, быть может, отбросит его на многие десятилетия назад, в прошлое. Как оно аукнется сегодня, это прошлое? Какие воспоминания он пробудит своим появлением? О чем напомнит? Что вернет к жизни из того, что случилось много-много лет тому назад? Он не обдумывал заранее, что и как станет говорить. Но молился, надеясь, что Господь вразумит и пошлет ему именно те слова, которые и должны быть сказаны здесь и сейчас.

Он вслушивался в переливистый звук звонка, в нетерпении переминаясь перед дверью с ноги на ногу. Потом еще раз разгладил свою рубашку и одновременно вытер о нее вспотевшую ладонь. Набрал в легкие побольше воздуха и даже надул щеки, пытаясь унять учащенное сердцебиение. Кажется, прошла целая вечность… И вдруг неожиданно дверь распахнулась во всю ширь. Симон опустил глаза и увидел перед собою крохотное личико экономки. Судя по всему, старушке было уже далеко за девяносто. Что-то в ее облике было птичье, такая маленькая пичужка… но глаза на испещренном морщинами лице смотрели живо, в них еще полыхал огонь и светилась воля. Ее накрахмаленное платье из бледного-розового хлопка топорщилось и шуршало при каждом движении.

– Что вам угодно? – Голос прозвучал отрывисто и не очень приветливо. Симон так и не понял, то ли он оторвал старушку от каких-то очень важных дел, то ли его лицо не понравилось ей уже с первого взгляда.

– Добрый день! Меня зовут Симон Дьюбос. Его преподобие Симон Дьюбос. Я недавно открыл духовную миссию в Деннери. Вот решил зайти представиться.

Кажется, старушку не впечатлили ни его слова, ни его духовный сан. Симон дружелюбно улыбнулся и решил опробовать несколько иную тактику.

– Простите, что отрываю вас от дел. Но, надеюсь, я смогу перекинуться парой слов с майором Арбутнотом, если это возможно?

Экономка распахнула дверь еще шире и жестом пригласила священника в дом.

– Подождите здесь! – строго приказала она ему и решительным шагом удалилась куда-то в глубь дома, даже не повернув головы в его сторону.

Огромный холл, в котором очутился Симон, по своим размерам был гораздо больше, чем все здание миссионерского центра, в котором он сейчас обитал. Наборный паркет из красного дерева сиял, как стекло. Лестница тоже из красного дерева. Широкие ступени, изгибаясь, плавно вели наверх, образуя на втором этаже широкую галерею, протянувшуюся в обе стороны от лестницы. Все вокруг дышало историей, и все напоминало Симону о его предках. Глаза разбегались от обилия предметов старины. Ведь по этим ступенькам уже более полутора сотен лет ходили его деды и прадеды, о чем косвенно свидетельствует закругленная вмятина ровно посередине каждой ступени. На этой лестнице запечатлелись следы несчастной Сары Арбутнот, бежавшей из мужнего дома назад, на родину, в свою любимую Шотландию… Бедняжка так и не смогла привыкнуть к здешнему климату. Эти ступеньки помнят поступь босых ножек возлюбленной Арбутнота по имени Мэри-Джейн, легко порхающей из спальни в кухню и назад. По этим ступенькам взлетала, пританцовывая, в былые годы заботливая Пейшенс, вверх-вниз, вверх-вниз, бессчетное количество раз в течение дня, всеми силами стараясь услужить тому, кого она любила и кому была предана всей своей душой. Эта лестница еще хранит усталые звуки шагов отца Симона. Каждый шаг военного сапога – как поступь одиночества и печали, глухим эхом разносящаяся по всему опустевшему дому. И у Виды Арбутнот, ходившей когда-то по этой лестнице, тоже было много лет, чтобы все хорошенько обдумать и понять наконец, как же она ошибалась, сказав: «Когда ты женишься на девушке, достойной тебя, и наш Жасмин-Хаус наполнится голосами ребятишек, ты еще не раз скажешь мне спасибо». Она отошла в мир иной, так и не дождавшись этих слов благодарности, так и не изведав счастья побыть бабушкой. К большому сожалению, у бывшей жены Соломона случился выкидыш, а вскоре после этого они развелись. Ангелика вернулась к себе на Мартинику, снова вышла замуж, на сей раз за человека, который любил ее. И в этом счастливом браке она стала мамой – родила двух мальчишек-близнецов, а в положенный срок и бабушкой.

Гигантский вентилятор медленно вращался под куполообразным потолком, разгоняя полуденный зной, обдавая свежей прохладой все те красивые вещи, которые в изобилии теснились на инкрустированных столах в форме полумесяца: огромные настольные лампы на фарфоровых подставках, расписанные в китайском стиле, с плетеными конусообразными абажурами, многочисленные фотографии в серебряных рамочках, на которых были запечатлены широкоплечие мужчины, облаченные в военную форму. Рядом посверкивали хрустальные графины, и на широком горлышке каждого из них болталась серебряная бляшка с названием напитка.

Но вот экономка снова появилась в холле.

– Следуйте за мной! – коротко бросила она Симону.

Он едва поспевал за проворной старушкой, ступая своими огромными ножищами по паркету. Распахнулись широкие двойные двери, и они очутились в просторном кабинете, по центру которого возвышался необъятных размеров письменный стол. Вдоль стен теснились стеллажи, уставленные книгами в кожаных переплетах и различной периодикой. Несколько больших кожаных кресел, и возле каждого из них примостились журнальные столики. На них тоже было полно всяких красивых предметов. Так, на одном стояла изысканная хрустальная ваза с фруктами, а рядом лежала любопытная медная штуковина, скорее всего, какой-то корабельный прибор.

На бюро с обтянутым кожей верхом царил идеальный порядок. Аккуратная стопка чистой бумаги лежала в плетеной корзинке. Рядом – роскошный чернильный прибор: пресс-папье с отделкой из кожи, набор классических перьевых ручек «Монблан», массивная хрустальная чернильница, инкрустированная латунью, заполненная до краев чернилами. У края стола примостилась огромная настольная лампа, тоже отделанная латунью, и тут же целая батарея подставок для карандашей. Симон невольно обратил внимание на то, что все карандаши безупречно заточены. Заметил Симон и стеклянную витрину, висевшую на одной из стен. Не очень большая по своим размерам, но и хранился там всего лишь один-единственный предмет: бархатная лента. Когда-то, давным-давно, она была алой, но со временем выцвела, поблекла на солнце и приобрела темно-розовый оттенок.

Кабинет выходил окнами в сад. Высокие шторы были раздвинуты, створки окон распахнуты, что создавало ощущение единого пространства. Широкие листья папоротников, растущих под окнами, доверчиво заглядывали в комнату в поисках живительной прохлады и тени. Крытая галерея тянулась и вдоль тыльной стены дома. Именно там, на верхней ступеньке крыльца, восседал майор Соломон Арбутнот. Он сидел, повернувшись спиной к дому. Вот он вскинул вперед руку и поманил к себе красавца павлина, который с важным видом расхаживал по лужайке, не обращая никакого внимания на хозяина и на его протянутую руку с зажатым в ладони лакомством.

Симон растерянно замер на пороге, не зная, чего ожидать от встречи. Но главное, наставительно заметил он сам себе, не поддаваться сиюминутным разочарованиям. Ведь может статься, что тот образ, который он уже создал в собственном воображении, имеет мало общего с реальным прототипом. Вот и первый повод уже есть. На вид Соломон Арбутнот был гораздо меньше, чем представлялся. Худощавый, жилистый… но ничего довлеющего ни в плане роста, ни в плане стати.

– Проходите и садитесь! – не поворачиваясь, бросил майор. Голос скорее равнодушный. Непонятно, рад ли он этой встрече или ему все равно.

Симон молча прошествовал на крыльцо и тоже уселся на верхнюю ступеньку, обхватил колени руками, а свои огромные ноги, обутые в деревянные сабо, удобно свесил вниз. Потом внимательным взглядом окинул профиль отца. Уже не молод, бесспорно, но черты лица по-прежнему красивые, и морщин почти нет. Пожалуй, ему не дашь и половины его лет. Седые волосы подстрижены коротеньким ежиком, и плечи широкие… разве что спина немного согбенная, верный признак того, что человек много работает за письменным столом, просиживая порой за бумагами до самой зари. Светлые льняные брюки плотно облегают бедра, на ногах – хлопчатобумажные носки и рыжевато-коричневые туфли-оксфорды на шнурках.

– Думаете, подойдет к руке? – поинтересовался Симон, с любопытством глядя на процесс приручения павлина.

– Надеюсь, когда-нибудь подойдет… Возможно… но не сегодня… Медленно, медленно… Все надо делать медленно, не торопясь.

Майор повернулся к священнику лицом.

– Вы со мной согласны, ваше преподобие?

Симон молча кивнул головой.

– Я читал о вашем проекте. Вы затеяли благородное дело… Сколько сейчас детишек в вашем центре?

– Около двадцати. Но ведь каждую неделю эта цифра будет меняться, вы же понимаете…

Соломон согласно кивнул.

– Понимаю! Так оно, скорее всего, и будет. Ко мне в поисках финансовых средств?

Симон издал короткий гортанный смешок.

– Мы постоянно пребываем в этих поисках. Но сегодня я пришел к вам по другому поводу.

Соломон улыбнулся.

– Что ж, это приятно. Как вам у нас? Вам удалось создать для этих детишек счастливый дом?

– Кажется, да. Финансовых проблем у нас, конечно, хоть отбавляй, мы не очень богаты. Но, кажется, это никак не сказывается на общей атмосфере. Детишки счастливы.

– А настоящее счастье и не купишь за деньги! – заметил Соломон. – Здание, стены, крыша над головой, щедрая финансовая помощь – это не самое главное…

– Согласен! Но все же общественная поддержка нашего проекта тоже очень важна. Вот потому-то я и решил зайти к вам, представиться…

– А уже в следующий раз вы придете просить денег, да? – перебил его Соломон.

– Пожалуй, что так!

И оба рассмеялись одинаковым гортанным смехом.

– Не хотел мешать вам и вашим близким, но так вышло…

– Да ведь близких-то и нет! – снова перебил его Соломон. – Разве что я, Пейшенс и Миссис Харрисон!

Соломон махнул рукой в сторону павлина.

– Миссис Харрисон?

– Ну да! – улыбнулся Соломон. – Давняя традиция в нашем Жасмин-Хаусе. Все павлины-самочки носят у нас имя Миссис Харрисон.

Соломон извлек из кармана белоснежный носовой платок и приложил его к глазам.

Симон сделал глубокий вдох. Кажется, наступает момент истины… Самое время рассказать майору о главной цели своего визита. Представиться, сказать, что ему просто хотелось лично познакомиться с человеком, который является его родным отцом.

– Вам нравится сад? Садоводство вообще? – неожиданно спросил его майор. Кажется, благоприятный момент для судьбоносного разговора безвозвратно упущен.

Симон задумался.

– Конечно! Как можно не любить сад? Но, к сожалению, так сложилась жизнь, что я нигде не задерживался подолгу. А потому у меня попросту не было возможности полноценно заниматься садоводством: сажать растение, наблюдать за тем, как оно растет и развивается. А сейчас у себя в миссии мы разбили огород, выращиваем все то, что можно употреблять в еду. И практично, и экономично… А на остальное нет ни времени, ни места, к слову говоря. Так что я даже не мечтаю о такой роскоши, как разведение цветов.

– А для меня мой сад – это самая большая радость. Можно сказать, кусочек рая здесь, на земле… мой оазис…

Симон молча кивнул в знак согласия. Он взглянул на старика и вдруг понял, что напрасно явился к нему из прошлого. Напрасно ради собственного любопытства вознамерился потревожить мир и покой этого одинокого человека, нарушить хрупкое равновесие его земного существования, которое он ныне делит с любящей его Пейшенс и горделивой Миссис Харрисон, очередной представительницей павлиньего царства.

Симон поднялся со ступенек, стряхивая пыль со своих брюк.

– Что ж, мне пора! Я ведь действительно заглянул только для того, чтобы лично засвидетельствовать вам свое почтение. Не смею более занимать ваше время. Рад был познакомиться с вами, сэр!

Майор тоже встал и протянул руку для рукопожатия. Симон осторожно пожал его руку. Он мельком взглянул на запястья. Точь-в-точь, как и положено у отца и сына. Одна кровь!

– Пожалуйста, впредь обращайтесь ко мне просто Сол. Это короче. Кстати, Соломон означает вестник мира.

– Но правильно ли это будет? Вы ведь старше меня! – нерешительно улыбнулся Симон. – А Соломон – это очень красиво.

Ни отец, ни сын и понятия не имели о том, что если бы не слезы, душившие в тот момент Дот и мешавшие ей говорить громко и четко, если бы не враждебное безразличие монахини ко всему, что связано с появлением очередного младенца на свет, они оба носили бы одинаковое имя – Соломон.

Сол взглянул прямо в лицо священнику, все еще не выпуская его руки из своей. Вот она, та самая секунда, которая может круто изменить жизни их обоих. Он положил сверху свою вторую руку, сжав ладонью руку священника. А потом произнес медленно, четко выговаривая каждое слово, и слезы градом хлынули из его глаз:

– Боже мой, Боже! У тебя же ее глаза, сынок!

Оглавление

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Эпилог Сорок пять лет спустя Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg