«Зеркало судьбы»

Зеркало судьбы (fb2) - Зеркало судьбы 588K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Алексеевич Колупаев

Александр Колупаев Зеркало судьбы 

Тест

Мою знакомую пригласили работать в Астану. Переезд прошел безболезненно. Как классный специалист и знаток своего дела, получила она служебную квартиру и дополнительные льготы. Вот только заминка вышла с определением дочери на дальнейшую учебу.

Девочка окончила пять классов какой-то навороченной школы, где изучались иностранные языки, применялись разные педагогические методики, просто обязывающие учеников быть «продвинутыми» в разных областях знаний.

Видел я её дочку. Ничего особенного. Так же как и все ученики, более «простых» школ, хватала двойки по математике, раз в неделю корил её физрук, да мать с отцом отчаянно бились за выполненные вовремя уроки.

Новая школа, где ей предстояло учиться в шестом классе, встретила её настороженно. Как же, элитная школа, все дети подобранны разного рода конкурсами, да тестами. Мать, приведя её к школьному психологу, волновалась страшно!

Ещё бы, дочь своенравная, если что не понравится, по-своему поступает. Напрасно волновалась, тесты простые, стандартный набор для пятиклассников. Ничего особенного.

Дочь вышла от психолога минут через двадцать.

— Ну что? Как с вопросами на все ответила?

— Да, не переживай ты, мама так, вопросы там дурацкие были! Да ответила я на них! — и девочка беспечно стала названивать своим подружкам по сотовому телефону.

— Оставь «сотик», видишь, мама волнуется, скажи, хоть один вопрос был трудный?

— Ой, да был один, вздохнула девочка, представляешь, спрашивается «Сколько у четырех кошек глаз?»

— И это ты считаешь трудным? — задохнулась от волнения мать.

— Я спросила у этой тетечки, что дала мне эти тесты: «С вариантами отвечать или просто?»

— Какие ещё варианты, Софья?! Нет, ты меня точно до инфаркта доведешь!

— Вот она тоже также на меня как ты посмотрела, а потом сказала «Ну, пиши с вариантами…»

— И что ты написала?

— Да написала — вообще-то восемь, но если предположить что среди кошек могут быть инвалиды по зрению, то можно составить 19 вариантов.

— Так, и здесь ты отличилась! На простые вопросы хоть ответила?

— Вопрос простой, там спрашивается: «К тебе пришли две подруги. Подели одно яблоко на вас троих»».

— Делила бы ты поровну между всеми, и по одной трети яблока на каждого достанется!

— Вот ещё! Тут и думать нечего — половинку мне, половинку Насте, а у Маринки аллергия на яблоки!

Ошарашенная такими ответами, мама зашла в кабинет к психологу.

— Да, вдумчивая у вас дочь, посмотрите, что ответила она на простой вопрос: «В какой стороне света садится солнце?»

На пустом месте, напротив вопроса, детским почерком было написано:

«Согласно гелиоцентрической теории Коперника, то Солнце неподвижно относительно планет, это планеты кружат вокруг Солнца. Само Солнце звезда шестой величины, летит в пустоте космического пространства со скоростью 22 тысячи километров в секунду в направлении созвездия Лиры. Что касается Земли, то всем нам кажется, что Солнце движется по небу, потому, что Земля вращается вокруг своей оси, вращение это происходит с запада на восток со скоростью 456 метров в секунду, если считать эту скорость на поверхности в районе экватора. Эта иллюзия позволяет нам видеть заход солнца на западе».

И не скрывая гордости и уважения к самой себе, обожаемо — любимой, приписала в конце ответа: «Это можно любому прочитать в интернете».

Хорошо смеется тот, кто смеется утром!

Во дворе дома № 17 по улице имени летчицы Гризодубовой, раздался громкий смех. Само событие не было бы уж столь неординарным, если бы не два обстоятельства. Смех был чересчур громкий для этого утреннего часа, а во вторых смеялся, да что там: просто ржал изо всей силы своих прокуренных легких, дворник Митрич.

Половина жильцов дома уже встала с постели, правда нужно признаться, не совсем успела ещё проснуться, а остальные обнимали подушки, упорно досматривая остаток утренних снов.

До этих пор такого безобразия за дворником еще не водилось. Нет, порой несколько дней мог он, отложив метлу, обмывать получку, что он не человек что ли? Но что бы вот так, разбудить жильцов дома в раннее летнее утро, этого — нет!

Дворником, Дмитрием Денисовичем, а попросту — Митричем, все были довольны. Ровно в пять, каждый день, раздавалась его легкое покашливание, а затем, равномерное шарканье метлы по тротуару.

Шух, шу-у-х, туда секунда, оттуда полторы. Это равномерное действо благотворно влияло на мужчин, проживающих в доме. Правда, однажды этот ритм был бессовестным образом нарушен: Митрич, словно влюбленный кот, кружился по двору, шуршал метлой в каком-то бурном испанском ритме, притопывая и припевая при этом. Через полчаса, Колька Панин, из квартиры № 24, что в первом подъезде, выскочил на балкон, полуодетый — в очках и одних комнатных тапочках, и заорал: «Митрич, маши метлой как прежде, весь дом с ритма сбиваешь!»

Вот и все нарушения общественного порядка, что смог бы отыскать самый придирчивый жилец нашего дома, который за глаза все жильцы называли простенько — «угол».

Название прилипло, оттого что дом был, развернут по центру, образуя как бы угол, наподобие читаемой книжки.

Архипов, Генрих Валерианович, самый светлый ум нашего дома, как-то подсчитал, что угол разворота «книжки» дома, составляет ровно 127 градусов. А что? С Генриха Валериановича, сбудется, вон он и в физике и математике, да что там, и в астрономии понимает! Не то, что Витек, боксер из шестого подъезда, ему что астрономия, что астролябия, один калач.

А тем временем, в смехе нашего мастера метлы произошли некоторые изменения. Даже не обольщайтесь — тише он не стал, наоборот, величина децибелов смех возросла, да и к тому же появились возгласы, в которых можно было разобрать пару тройку слов типа: «блин» и «мать»… Подобный поворот события вызвал неподдельный интерес у мужской части дома и некоторое возмущение у женской. Количество зрителей, и само собой слушателей, на балконах увеличилось, и достигло критической массы.

Это привело к действию.

Решено было собрать комиссию в составе нескольких человек и отправить её к песочнице, где Митрич в клочья рвал утреннюю тишину своим громким ржанием.

Балконный совет, чуть не написал — майдан, выдвинул в качестве делегантов, троих. Естественно Генриха Валериановича, так как он умеет играть в шахматы, Витька, с его кулаками и головой, которой он не раз стучался в доски ринга и Захарыча, тот ничего не умел делать, зато любил участвовать в разных комиссиях и заседаниях.

На сборы и выработку единой стратегии комиссии ушло минуты три. За это время Митрич успел обогатить русский язык семью новыми вульгаризмами, добавить к старым, хорошо всем известным, пятнадцать малоизвестных — трехэтажных, да просклонять слово «мля», девятью способами.

Наконец, отягощенная высокими полномочиями троица, вышла из своих подъездов, и построившись в форме излюбленного боевого клина тевтонских рыцарей, а именно «свиньи», двинулась в сторону дворника Митрича. Впереди, как самый пробивной, шел Витек, а по бокам и чуть сзади более хилые парламентеры.

Приблизившись к песочнице, на скамейке вблизи которой восседал нарушитель тишины и утренних снов, делегация обратилась к нему с суровым вопросом: «Доколе?!» — мол…

Митрич, вытер рукавом своей робы глаза и похлопал ладонью по странице газеты, вот, сами смотрите.

Генрих Валерианович, как самый способный к чтению, продекламировал вслух газетные строчки и впал в состояние шамана только что завершившего свой обряд. К смеху Митрича, к тому времени больше напоминавшего ржание влюбленного жеребца, перемежаемого всхлипываниями, добавился буйный хохот Витька и тоненькие повизгивания Захарыча.

Так как количество балконных посетителей превысило все допустимые нормы, то резонный возглас: «Ну?!», привел членов комиссии в отчетное состояние.

Витек, ткнув пальцем в слегка измятую газету, зычно изрек: «Вот тут написано, что одна баба, вчера в роддоме № 3, родила ажно двадцать одного ребенка!!!»

Все балконы дома № 17, а по простому — «угол», дружно громыхнули смехом.

Звук, заметался в крыльях «угла», сорвал с крыши мирно дремавших голубей, и отразившись, умчался вдаль, туда где по аллее парка совершал свою ежедневную утреннюю пробежку зам главы городской администрации Пухов Сергей Спиридонович.

Сергей Спиридонович, свою затею с бегом не одобрял, более того, считал, что это утреннее рыскание в парке вовсе не добавляет ему ни капельки солидности. Но, как известно, против начальства, не попрешь!

«Тут, оно как — я начальник, ты дурак, ты начальник, я — …» — не успел додумать свою мысль зам главы, как громкий шум, отдаленно напоминающий звук прогреваемого реактивного самолета, и рев трибун футбольных фанатов, по поводу забитого гола, прервал его бег и даже слегка пригнул к дорожке парка. Сергей Спиридонович подумал было, что это метеорит прошумел над его головой. С тех пор как над Челябинском взорвался это небесный камешек, и осколки бултыхнулись в озеро Чебаркуль, сильно забоялся зам главы администрации этой метеоритной напасти.

«Вон сколько стекла побило, это ж хлопот то, хлопот, тамошнему начальству!»

Вот тут и померещилось ему, что над его родным городишком Полесск — Клюевым, тоже «чебаркулькнуло». Когда страх немного отпустил, Сергей Спиридонович, определился с направлением шума и поспешил трусцой к источнику оного.

Он как раз успел к той фазе, когда утренний смех жильцов дома, стал прерываться возгласами, которыми водители характеризуют качество отечественных дорог, а заодно и тех, кто их строил.

— Граждане, спокойно, спокойно, граждане! Предлагаю немедленно прекратить этот несанкционированный митинг! Иначе организаторы его понесут административное взыскание!

Сергей Спиридонович, сделав самое суровое начальственное лицо из всех возможных при одетых на нем кроссовках и трениках, развернулся к Витьку. Тот, взяв газету из рук Генриха Валериановича, и протянув бумажный листок, зам главе и ткнул в нужный абзац кулаком.

Начальственное лицо, пробежало взглядом по газетным строчкам.

«Тво-о-ю-ю»…., «Мать!» — закончил фразу Витек и смахнул навернувшуюся от смеха слезу.

Двумя часами позднее, в редакции местной газеты «Полесск — Клюевский вестник», произведено было заключение.

Заключалось пари.

Журналист Филькин Геннадий Куприянович, и фотокор Мячиков Альберт Степанович, встревоженные более чем часовым опозданием редактора, заключили пари о причине опоздания шефа.

Журналист Филькин, ничуть не сомневался, что причина опоздания банальна до простоты выеденного яйца: вчера редактор получил приглашение на открытие сауны.

Само событие было не столь уж и выдающимся, сауна была седьмая по счету и хотя уровень помыва граждан Полесск — Клюевска несколько возрос, перегрев шеф — редактора в новой сауне, да ещё в сочетании с обильной дегустацией пива, вполне мог стать причиной его утренней задержки.

Фотокор Мячиков, наоборот, утверждал, что эта причина слишком мала для закаленного в пивных баталиях газетного начальства, а вот домашние дела очень даже могли подействовать на шефа и явится причиной опоздания.

Резон в этом был прямой — неделю назад, к ним в редакцию, прислали стажера. Во-первых, стажер оказался стажеркой, во-вторых — её звали Людочка.

Ревнивость жены главного редактора городского вестника, зашкалила бы все приборы, если бы таковые существовали для определения этой самой ревности. И тут такой повод — стажерка — Людочка!

Вот «журналюги» и устроили себе этакий маленький Лас-Вегас, да и выигрыш в пари был немалый — ящик пива!

Когда часы показывали без одной минуты девять, а стажерка Людочка в десятый раз открыла и закрыла блокнотик, с которым она, наверное не разлучалась и во время сна, появился сам шеф-редактор «Полесск — Клюевского вестника» — Капитанов Кирил Мефодиевич.

Фотокор Мячиков было приуныл, так как перспектива проигрыша пари явно замаячила на горизонте. И было от чего. Лицо шефа цветом напоминало вареных раков, что подавали вчера в сауне к пиву. В руке он держал свежий выпуск газетного листка.

— Что это? Я спрашиваю, как могло это попасть в печать?! — гроза загрохотала в тесной комнатенке редакции. Людочка, испуганно открыла блокнот, схватилась за шариковую ручку, словно собираясь законспектировать гнев шефа.

— Вы что? Совсем ….. и далее последовали такие слова, что Даль нервно бы засуетился в поисках ручки или карандаша, дабы быстрее записать новые словообороты, а грузчики в Одесском порту с раскрытыми ртами благоговейно внимали бы столь пламенной речи.

Минут через пятнадцать, шеф немного поутих и более изящным языком потребовал объяснений по поводу небольшой заметки на третьей странице вестника. Фотокор и журналист, переглянувшись друг с другом, и начали выкладывать подробности появления взрывной заметки.

Вот что удалось выяснить: вчера, как раз накануне сдачи материала в печать, они убивали свободное время игрой в карты. Мячикову чрезвычайно везло. И вот когда журналист Филькин, взяв свои три карты, состроил на своем лице выражения кота, который в упор не видит сметаны, столь беспечно оставленной хозяйкой на столе, перед фотокором встала сложная дилемма: брать ли прикуп при семнадцати очках?

И тут раздался телефонный звонок. Мячиков, вздрогнул от неожиданности и машинально подтянул к себе карту.

Звонила Людочка. Взволнованным от нечаянно свалившейся на неё высокой ответственности голосом, стажерка сообщила, что не хватает материала в колонку новостей. И не хватало то пустяк — двадцать строчек!

— Так, пиши, — журналист Филькин, торжествуя, разложил свои карты на столе: десятка, восьмерка и валет. «Блин, двадцать!» подсчитал очки Мячиков.

— Ну и что, что у нас всего один роддом? Пусть он будет № 3, у читателя сложится мнение, что с роддомами у нас в городе полный порядок! — поучал стажерку более опытный мэтр журналистики.

— Да, да благополучно родила, — бубнил он в трубку, сколько родила? Сколько? — поторопил он фотокора кивая на неоткрытую карту.

Мячиков, с замиранием сердца перевернул глянцевую картонку. Дама!

— Очко! Двадцать одно! Блин фартит тебе сегодня, — позавидовал он везению фотокора.

— Да, да, так и пишите! — снова забубнил он в трубку, — ну и что? Пусть знают, что у нас в Клюевске тоже рожать могут, не только эт самое, одним этим самым процессом заниматься! Все, все, не тяните, давайте в набор! — и бросил трубку раздраженный очередным проигрышем сторублевки.

— Давайте, разгребайте сами свой очередной ляп! — шеф оторвался от начальственного кресла и отправился ликвидировать последствия открытия сауны.

— Пишите, Людочка, — развернулся Филькин к стажерке, — Пишите…..

— Что писать, Геннадий Куприянович? — с готовностью распахнула блокнот Людочка.

— Опровержение, опровержение будем писать Людмила! — посуровел Филькин.

— Во вчерашнем номере газеты, была допущена ошибка….

— Досадная ошибка! — поддакнул фотокор Мячиков.

— Да, да! Досадная ошибка! Ну и так далее, что вас там не учили, как писать опровержения?

— Учили, только я не знаю, сколько родила, писать… потупилась Людочка.

— Пишите, как все нормальные люди рожают — один, два…

«Один два» — строчила в блокноте стажерка, забыв поставить запятую между цифрами.

Во дворе дома № 17 по улице имени летчицы Гризодубовой, рано утром следующего дня, дворник Митрич, привычно развернул свежий номер городской газеты «Полесск — Клюевското вестника».

Дом висельника

После смерти Николая Ивановича остался дом. Так себе постройка, не особо-то и баская: две комнаты, да рубленая, бревенчатая пристройка из двух комнат. Зато усадьба — обзавидоваться! Огород полого спускался к речке, а точнее к основательно заросшей тополиной роще. По весне, в пойме речки буйствовали соловьи, да в заполненном осокой болотце, квакали лягушки. Все это природное любование досталось племяннику Николая Ивановича — Сергею. А по нашенски, по науличному, Серёге.

Серёга обретался в городе и даже на похороны своего щедрого дядюшки умудрился опоздать. Припылил на старенькой «Жиге» как раз когда опустили в могилу гроб. Нет, вынимать из-за него, мы не стали — примета плохая, а закапывать повременили. Подождали, пока Серёга тёр кулаком сухие глаза, изображая горе и печаль по ушедшему дядюшке, а потом взялись за лопаты.

Серёга проникся к нам по поводу ушедшего в мир иной родственника и выставил литр водки. Это копать могилу, да обряжать покойника в последний путь, никого не дозовешься, а вот водку пить, так все набежали. Вот и завалилась вся наша шумная компания в наследуемый дядюшкин дом. А там, пошло — поехало! Короче: в нашей компании как — одной бутылки мало, две — много, а вот три — в самый раз!

Уехал Серёга из села на третий день. А мы остались. И остались вроде как за негласных хозяев дома. Ясное дело — ключи от замка, мы где-то потеряли и заходили в дом по простому — вынимали пробой из косяка и все дела…. Со временем, хозяев становилось больше, кто-то проговаривался знакомым, кто-то приводил подружку. Ну не целоваться же в холодный вечер на улице. Так и служил верой и правдой нашей компании домик у реки. Служил до самого августа. А в августе случилось это. Жуть, если рассказать во всех подробностях! Попробую, но учтите — буду беречь ваши нервы, да и свои напрягаются, как вспомню!

Не знаю, кто проболтался Антону про наше пристанище, только повадился он бывать в нашем доме. У нас как — пришел, видишь, пробой вынут и дверь на крючке — уходи, кто-то с подругой уединился, а не на крючке, так компашка гуляет — смело заходи!

А вот Антон, он терпеливо ждал и заходил в освободившийся дом даже поздней ночью. Природнился к нему, одним словом. Да и пусть его, не сильно и жалко! Только вот подружке парень что-то разонравился, ну — бывает! Так ты либо добивайся её, либо найди другую, делов — то!

А Антошка, пригорюнился, призадумался — да и опечалился…. Да так сильно, что взял верёвку, зашел в наш дом и повесился на крючке, на котором прежние хозяева люльку с ребенком подвешивали. И провисел он так ночь, целый день и даже вечер…. А ближе к ночи, ну надо же, как раз такому случится! Заводила наш и можно даже сказать — наш атаман Колька, застолбил домик на целую ночь! К Светке городская подружка приехала, так вот он на неё и запал…. Своих блин девок ему не хватает!

Ну не об этом я, не об этом….

Колька значит, лапшу на уши этой городской вешает, ля, ля, три рубля и все такое. Сам пробой, тихонечко, раз и в дом. Ясное дело — шторы по такому случаю, наглухо, да и окна затемнены газетами, лучик света наружу не вырвется. Входят они в первую комнату, там кроме стола и пары колченогих табуреток нет ничего, а вот во второй — диванчик уютный и столик журнальный, кресло опять же и телевизор с видиком, добра этого у нас, в селе, стало навалом. Так вот Колян, эффектно так занавесочку на дверном проёме откинул, собой проход закрыл и щёлк выключателем! И ещё при этом галантно так в сторонку отошел лицом к ней развернулся. Джентльмен, одним словом! Смотрит, а у городской фифочки глаза по чайному блюдцу стали и завизжала она, так что Коляну показалась, что наступил он на хвост коту. Разворачивается, а там….

Короче — висит Антон, глаза выпучены, язык вывалился, лицо синее, да ещё и, пардон, обмочился…. Тут даже у Кольки нервишки сдали. Схватил он за руку свою городскую дамочку, и рванули они прочь со скоростью соседского пса, которого наградили нехилым пинком. Хватило ума у него в милицию заявить об увиденном. Да, забыл, они теперь полицией называются! Дед мой, юморист старый, прикалывается: «Менты, — говорит, — так мы их называли, а теперь — понты, что — ли?!» и ещё — напряг свой старый маразматический мозг: «Вот мы, выросли в аккурат после окончания второй мировой, так у нас считалка была — айн, цвай — полицай».

Полицаи, на всякий случай, закрыли Кольку в обезьяннике, подружку его усадили в коридорчике на стуле и поехали в дом у речки. Вынули Антоху из петли, замеряли чего — то там, запротоколировали — зафотографировали место его смерти, да и прибыли назад.

У дамочки истерика, ей не разрешают папа с мамой гулять позднее двенадцати, Колян её утешает, мол, я придумал хорошую отмазку: «Гуляли, никого не трогали, видим — бегут двое из дома и вопят, мы туда, а там…. Короче — мы герои, не побоялись и сообщили в полицию!» Не знаю, что потом сказали ей её родители, на на Коляна она смотрела как пионеры на Мересьева!

Блин, ну не умею я рассказывать истории! Вот опять в сторону ушел….

Все закрутилось, когда в село вернулся Женька. Нет, не с армейской житухи вернулся, а с мест не столь отдалённых. Во, пальцевать — то перед нами начал! И зону то он топтал, и баланды тюремной нахлебался вволю…. С чего это он нам показался круче вареного яйца, это мы так тогда и не поняли. Только закрутил он нашей компанией, ой как закрутил! Домик он наш прихватизировал и сочинял там любовные романы то с одной, то с другой.

Это потом мы допёрли, что нужно было турнуть его с нашей компании, да ещё по шее накостылять, как треплу и пройдохе. А сейчас он нас турнул из нашего же домика.

И вот тогда в Лёхиной голове возник гениальный план. Лёха он как: кинет нам идею, а сам вроде и исполнять её не торопится, ждет, значит, когда сделаем. А на этот раз его план был хорош, да что там хорош, просто гениален! Да и сам Лёха так рьяно взялся за дело, любо — дорого посмотреть! Прежде всего, мы нашли новый ход в наш домик, через оконце в пристройке. Окно высоко, так мы лестницу к нему, а там, внутри, комод придвинули. Сделали все как надо и затаились снаружи — ждем.

Жёка, приперся даже раньше, чем мы ожидали и вот ведь стервец, закрутил все-таки роман с Веркой — продавщицей. Вместе и пришли, вина с собой захватили и закусь опять же. Замок он сменил, и пробой забил накрепко — хозяин блин, нашелся!

Расположились они значит в первой комнате, во второй Женька интим навел: свечи на журнальный столик, видио приготовил, зановесочки на окна новые прицепил и за диванчик ширмочку цветную примостил, он её у бабки спер. Красоту, одним словом навёл. Сидят они, значит, флиртуют, винцо попивают, шутки шутят, смеются. Он только-только анекдот рассказал, она заливается смехом и вдруг, как будто поперхнулась, глаза округлились, пальцем тычет:

— Там, там…. — и больше ничего сказать не может.

Женька поворачивается — а там! Он нам потом рассказывал, да ещё без этих своих, зэковских словечек:

— Висит! Белый такой, за голову подвешен…. Схватил я Верку за руку и как ломанулись мы к двери, долбимся в неё, сам же на крючок закрыл, все из головы вылетело…. Еле сообразил, откинул крючок и на улице в себя пришли, да и то, когда убежали от дома.

Всё! Я, туда больше не ходок…

Мы, притворно поудивлялись, поохали да и пошли в теперь окончательно ставший нашим дом. Зажгли свечи на журнальном столике и дико ржали, наблюдая как Лёха, подтягивал по тонкой леске, нашего «висельника». Все-таки мы мастерски мы сделали это чучело!

Посмеялись, допили вино, оставленное Женькой, закусили конфетами и разошлись по домам. Спать я лёг рано, и одиннадцати не было. Только заснул, да что там — просто провалился в чёрную яму, мать дергает за плечо:

— Сынок, сынок! Проснись, в селе пожар! Вон у тополиной рощи что-то горит, дом, кажись….

Я, бегом брюки, башмаки, куртку на голое тело и рванул на клубы дыма подкрашенные красным пламенем. Сердце упало — горел наш дом….

Тушить было нечего, крыша провалилась, бревна насквозь светились малиновым цветом, жар стоял такой, что подойти близко невозможно было. Сгорел дотла наш домик!

Нет, стены пристройки остались, кирпич, чего ему сделается.

Лёха утешил:

— Ну, чё тут слёзы лить! Что сгорит, то не сгниёт! — и вытер чёрный от сажи нос.

Следующий вечер мы слонялись по селу, не зная куда деться. И как-то само собой оказались на пепелище. Убывающая луна заливала серебром тополиную рощу, на болоте блестела осока, и начинал клубиться туман. Постояли. Помолчали. Развернулись и пошли. Дёрнул же чёрт Лёху обернуться:

— Братцы! Что это?!

По пепелищу бродил человек. Спокойно так бродил, неторопливо….

Мы направились было к нему, но что-то нас остановило.

— Мужики, — свистящим шепотом произнес Колька, — Так через него все видно!

Метров двадцать мы тихонько пятились, лихорадочно пытаясь понять, что это такое, а затем, рванули, так что ветер засвистал в ушах.

А может это была массовая галлюцинация?

Самоделкин

В деревне все друг у друга на виду. Вот если отличаешься ты чем-то от других, посудачат о тебе, посплетничают и позабудут, но оставят прозвище, как говорят в народе, «уличное имя», да такое меткое да прилипчивое, не отмоешь, не отскребешь. Был у нас в деревне мужичок, росту небольшого, к тому же любитель выпить. Увлечение спиртным было у него, по деревенским меркам, скромным; так, ходил в «сочувствующих» местным алкашам. По праздникам — обязательно, да пару раз в неделю с друзьями посидеть, поболтать, пивком побаловаться, разве это пьет человек? Вот только его супруга считала его пьяницей. О его благоверной надо сказать отдельно.

Местные мудрецы в каком-то журнале вычитали, что где-то в Нигерии красота невест измеряется весом самой невесты. Жена была у Сергея, так зовут нашего героя, дама крепкого телосложения. Мужчины в этой самой банановой Нигерии облизывались бы, глядя на её красоту. Друзья Серёги, сидя в пивной, частенько подшучивали над ним: «Вон сто килограммов твоего счастья идет!»

Того как ветром сдувало, куда-нибудь в сторону. Однако наш рассказ ни о выпивках Сергея, ни о его многочисленных разборках с супругой.

Была у него одна страсть: хобби местного значения. Умел он из пары — тройки железяк да консервных банок смастерить что-то полезное, которое могло двигаться, тарахтя, подпрыгивая и скрипя. Вот и прилипло к нему уличное имя «Самоделкин».

Случилась наша история в начале перестройки. Тогда, окрыленный новыми идеями, народ кинулся в кооперативы, думая своими руками скроить себе светлое будущее. Пришла в голову Самоделкина идея. Родилась она не на пустом месте. Приезжал к нам несколько раз какой-то заезжий гастролер — массажист. Изготовил он в типографии большой цветной лист, назвал его громко и красиво — диплом. Завлекает массажем наших баб, разминает их, поглаживает. А те и рады, дешево да полезно! Вбили себе в головы: похудеем, станем моложе да красивее! Супруга Самоделкина, он ласково её называл «моя Дюймовочка», и добавлял, шутя: «Шестидюймовочка как на Авроре» — в первых клиентках массажиста. Ну, не судите её: не хватало ей массажа и все тут!

Самоделкин недолго морщил лоб над очередной идеей, взял электробритву, приладил к ней какой-то болт, вшил все это в матерчатый пояс и получил первый электромассажер! Полюбовался работой и решил не останавливаться на достигнутом. Два транзистора, провода, горсть конденсаторов да разных сопротивлений — и, пожалуйста, электромассажер менял свою вибрацию, а вместе с ней и звук от тонкого комариного писка до баса шмеля.

А вот и, собственно, сама история. Супруга его, примерив пояс, осталась довольна. Есть возможность полежать, расслабиться. И в один из дней, намотавшись по хозяйству, надев пояс, прилегла на диван. Для полного успокоения души взяла в руки книгу «О вкусной и здоровой пище». Видя это, Самоделкин быстренько сбегал по злачным местам и принял нужную ему дозу алкоголя. Для отвода подозрений придирчивой супруги прихватил газету «толстушку» на несколько десятков страниц. Не пьем мы, мол, а приобщаемся к культуре да к мировым новостям! А вот тут, на немного, остановимся в нашем рассказе.

Приключилась с ним в молодости прескверная история. Ехал он на мотоцикле, небыстро ехал, так под 80 км/ч, и ударился о его лоб шмель да еще и ужалил! Серега от испуга, неожиданности и боли слетел в небольшой пруд, где и удачно приводнился, распугав лягушек. С тех пор боялся он всякой жужжащей твари.

Возвращается он домой, газету в руке как дубинку держит, что тут странного: читать ходил! Только зря крался: уморилась его Дюймовочка, спит. Говорят: «Не буди лихо, пока оно тихо». Нет, услышал Сергей, жужжит что-то. А ну как супругу укусит! Подкрался и газетой — раз! Реакция супруги была мгновенной. Книга «О вкусной и здоровой пище» опустилась на голову бедного Самоделкина. Наверное, все рецепты блюд, которые разом вбились в его голову, соорудили хорошую шишку на его темени, больше похожую на рог молодого теленка. С неделю хвастался потом он этой шишкой перед друзьями, и те, сочувствуя, наливали ему пива.

Птица смерти прилетает ночью

Отец умер ночью. Третьего марта, в три часа. Точнее — без пяти минут три. Минут за двадцать до этого его дыхание неожиданно выровнялось, исчезли хрипло-болезненные стоны. Он вдруг приподнялся с постели, посмотрел на меня ясным, не затуманенным болью, взглядом и сказал:

— Сашка, ты видишь её?

— Кого пап? — с меня мгновенно слетела сонная полудрема, и я подскочил к его кровати.

— Птицу, вот там в углу….

Я посмотрел в угол. Ничего. На стене тикали часы, сквозь тюлевую занавеску просвечивались огоньки рекламы.

— Не вижу — честно признался я.

— Ну как же! Вон она в углу сидит…. Красивая птица.… Пёрышки такие разноцветные.… Это она за мной прилетела…. Пора мне, пора…. — отец откинулся на подушку, лицо его враз посерело и ещё больше осунулось.

Услышав звуки нашего разговора, проснулись все взрослые. Отец повел взглядом в нашу сторону, слабо улыбнулся и силы окончательно покинули его.

Он попытался вздохнуть в последний раз, но только обессилено обмяк.

Минут через пять, брат поднёс к его губам зеркальце. На холодном стекле не осталась следа доже от малейшего дыхания.

— Все, дети, ваш отец умер — потерянным голосом тихо произнесла мать.

Сестра, стала всхлипывать, слезы покатились из её глаз.

— Не надо пока плакать, его душа ещё с нами — мать погладила её по плечу. — Саша, закрой ему глаза….

Я, положил пальцы на глаза отцу и потянул его веки вниз. Он, резко вздрогнул всем телом и как то неестественно выпрямился.

Мы, молча, просидели возле умершего полчаса.

— Надо снарядить его в последний путь, ты Анатолий, — обратилась мать к старшему брату, — Позови старушек, пусть обмоют покойника….

— Да где я найду старушек, ночью, да ещё в городе? — потерянно откликнулся брат.

— Не надо никого искать, мы сами обмоем его и сами снарядим его — успокоил я всех.

— Так вроде как не положено родным …. — всхлипнула мать, изо всех сил стараясь не разрыдаться.

— Ничего, это все предрассудки, он нас маленькими всегда мыл в бане — окончил я спор.

— Ну, да, ну да…. — согласилась мать.

Мы, три его сына унесли ссохшееся от болезни тело в ванную. Рак желудка достал все-таки отца, не смотря на все усилия врачей, несмотря на сложную операцию, сделал свое чёрное дело.

Брил его я. Лезвие бритвы скользнуло по правой щеке и оставило маленькую красную точку. «Блин, — мысленно возмутился я, — прыщик срезал!». Вспомнилось — когда отец брился, а для этого он использовал опасную бритву, то случалось и ему порезаться. Тогда он брал газету, отрывал от неё маленький кусочек и, смочив его слюной, прикладывал к ранке. Когда кровь засыхала, убирал этот странный пластырь.

Одевали мы отца в зале. Повязав ему галстук, привычным движением проверил, не туго ли? Мелькнула мысль: «Да покойнику теперь все равно!».

Живот и ноги отекли, и нам пришлось разрезать задники тапочек и поменять брючный ремень, на бечёвку. Да кто увидит это под белым покрывалом савана?

Наутро, предоставив остальное оставшимся родственникам, да подошедшей родне, мы отправились готовить место для последнего упокоения отца. Место под могилу нам выделили быстро, но оказалось, что участок напрочь продувается колючим морозным ветром и поэтому земля промерзла на всю глубину. Это мы поняли, когда за три часа углубились сантиметров на сорок. Хорошо, что брат работал в строительной организации! Часам к двум, пригнали компрессор и вагончик — теплушку. Стало намного легче, но все равно дело шло медленно, и когда прибыла похоронная процессия, то могила была готова лишь наполовину. Мысленно ругая друзей брата, которые дружно и весело пили водку в вагончике, я налегал на ручку перфоратора и, откалывая куски смерзшейся земли щедро напичканной камушками, долбил могилу своему отцу. Похоронили мы его часов в пять, а в семь часов, я донельзя измученный тяжелой работой и вымотанный бессонными ночами, приехал домой. Жил я в селе, в двадцати километрах от города. Затопив печку и наскоро поужинав разогретым борщом, отправился спать. Взял, было, свежий номер газеты, но желание читать пропало сразу. Положил её под кровать и там же, поближе, положил и очки.

В звенящей тишине весенней ночи, мысленно пожелав удачи своей супруге, а осталась она в городе, сдавать какие-то экзамены, буквально провалился в сон.

Несколько довольно увесистых шлепков по левому плечу, буквально выдернули меня из сна. «Какая сволочь будит меня! Я так вымотался за эти дни!» Вот, даже ругательство помню, хотя прошло столько лет! Однако вернемся в ту давнюю ночь ранней весны….

Не успел я развернуться лицом к наглецу, который осмелился будить меня, как ещё один шлепок по плечу, даже больно стало, и следом за ним кто-то сдёрнул с меня одеяло!

— Давай, вставай, я в гости пришел! — прозвучал ясный и чистый голос.

«А вот это уже слишком!» — с этой мыслью и закипая праведным гневом, развернулся в пространство комнаты. Дальнейшее так отчетливо врезалось в мою память, что даже сейчас, вижу все ясно, словно набор ярких, цветных картин.

Всю комнату заливал прозрачно-зелёный свет. Нет, это был не солнечный свет, тот намного мягче и желтее, это было похоже на свет полной луны светящей через зелёную крону деревьев. Вся обстановка комнаты была залита им и отчётливо видна. Посредине комнаты стоял …. отец! Сказать, что я испугался, нет, скорее это было крайнее изумление.

Был он одет в тот же самый костюм, вот только пуговицы на нем были расстёгнуты, он не любил быть «зачехлённым», так он это называл. Я, машинально зафиксировал, что бечёвка, которой мы заменили его ремень, была повязана «бантиком», хотя я сам вязал её на один узел. На ногах не было тапочек, только чёрные носки. Узел галстука был ослаблен и даже немного распущен. И — это уже слишком! Порез на его щеке от моего бритья был залеплен клочком газеты!

— Ну, ты, чего?! Вставай, я же к тебе в гости пришел! — с этими словами отец переместился к двери, ведущей в спальню. Как он это сделал, я не понял. Просто — раз, и у двери….

Полуобернувшись, он, усмехнувшись, произнес:

— Вставай, вставай….

В каком-то оцепенении я, опустил ноги на холодный пол спальни. И все исчезло — и свет, и отец! Нагнулся, нашарил под кроватью очки, немного стало видно получше. Осмотрел все комнаты, не поленился подергать ручки форточек и дважды проверить замок входной двери. Заперто, заперто! Попил воды и побрёл в спальню. Уже укрывшись одеялом, вдруг поймал себя на мысли, что всего этого не было. Ну не мог я без очков разглядеть этот злополучный порез! Не вижу я без них, по причине миопии высокой степени. А попросту — у меня сильная близорукость. Воспалённое воображение нарисовало в мозгу все эти картинки. Полубред на границе сна и яви. Хорошо быть материалистом, все легко объяснишь с научной точки зрения!

Назавтра была пятница, и было у меня на завтра назначено совещание профкома. Была такая общественно-полезная должность — председатель профкома. Никто не хотел тянуть эту бесплатную лямку, вот на мне и отыгрывались! По молодости, да по глупости, делал я эту работу. Сейчас бы отмазался, оно мне надо? Совещание было назначено на вечер, а днем, вернулась из города жена и не одна, вместе с ней, в гости, напросился и мой старший брат.

Посидели, по домашнему, помянули…. Мне-то нельзя, а брательник и раз, и два выпил, да и навязался со мной. Пока я совещался, он успел сыграть с кем-то в шахматы, несколько раз продулся и один раз свел в ничью. Отметил этот матч парой пива и был очень доволен жизнью. Домой мы возвращались поздним вечером в свете уличного освещения.

— Виктор, — обратился я к нему, — Не шуми дома, супруга устала, да что там — устала! Вымоталась за эти дни!

— Так мы тихонько, тихонько! И на кухне…. А вот и нет! — обрадовался он, — Вишь у тебя свет в дому горит!

Точно, все окна дома светились, отбрасывая яркие прямоугольники света на снег не успевший посереть в лучах мартовского солнца.

— Кого это в гости к нам занесло? — удивился я.

Жена встретила в коридоре, в домашнем халатике, улыбнулась на мое беспокойство:

— Какие гости? Не спиться мне что-то….

Когда мы легли спать, прижалась ко мне и промолвила:

— Отец приходил, беспокойно мне, беспокойно и тревожно….

— Как приходил? — встревожился я, — Ты его видела?

— Нет, не видела. Но только задремала, чувствую — он у меня в изголовье стоит.

— Раз приходил, значит, ему хорошо у нас было, два года до операции у нас прожили…

— Ты не расстраивайся, — она прижалась ко мне, — Завтра я приготовлю, что ни будь, соседей соберу, помянем…. Все хорошо будет!

И точно, все стало хорошо. Может не так сказал, но боль и горечь от утраты близкого человека притупилась и не так остро жгла сердце. А через неделю, на вечеринке, по случаю дня рождения одного из моих друзей, я позволил себе даже расслабиться: немного выпил, шутил, невпопад подпевал под гитару. Домой, мы направились, когда стрелки часов перевалили за полночь. Середина марта, для предгорий Алтая, ещё зима. Но весна уже дышала в спину дряхлеющей старушке-зиме, было всего восемнадцать градусов мороза. Луна, апельсиновой долькой, закатывалась за горизонт, и её свет серебрился на усыпанных инеем ветках деревьев. Мы уже подошли к калитке, как жена воскликнула:

— Смотри, что это? — и махнула рукой в сторону соседского дома.

— Где? — я не сразу рассмотрел, что она там заметила.

— Да вон, над крышей дома тети Маши! Там птица летит!

— Вижу …. — я замер в изумлении.

И было от чего. В морозном воздухе легко парила птица. Она светящимся пятном скользила, снижаясь по спирали вниз. На что она была похожа? На сказочную жар-птицу? Нет, эта была поменьше, чем та на рисунках из сказочных книжек. Светилась? Точно!

Но как-то призрачно — слабым светом и что странно: через неё просвечивались ветки деревьев. Была она размером, скажем так — с гуся. Только крыльями не махала, а скорее скользила, словно скатывалась с пологой горочки.

— Что это? — жена вцепилась мне в рукав куртки.

— Не знаю! Но красивая птица, наверное — попугай, — невразумительно пробормотал я.

— Замерзнет! Жалко, такая красивая птица и перышки вон разноцветные….

Не успел я ответить, как птица, резко развернулась и стремительно унеслась вверх.

Тётю Машу, мы хоронили послезавтра.

Дрессировщик

«Зятек, как фамилия того немца от которого я без ума?» «Альцгеймер, мама, Альцгеймер», всегда отвечает мой друг Петрович, на вопрос своей тещи.

Александра Владимировна, или просто — баба Шура, в 85 лет сохранила неплохое здоровье, только вот память частенько подводит, поэтому дочь с зятем не оставляют её без присмотра. Иногда беседа с ней порой напоминает диалог глухого и слепого, да еще на китайском языке.

Пришлось раз Петровичу, по каким-то неотложным делам, вместе с супругой выехать в областной центр. А бабу Шуру поручили под мою опеку. Что такого? Всего на пару часов.

В тот момент у меня с бумагами завал случился, постучать по клавиатуре компьютера срочно требовалась некоторое время. Включил я для бабы Шуры, телевизор, загрузил в плейер диск с какой-то мелодрамой, и приступил к работе. Через некоторое время она вдруг, появилась возле моего стола.

«Чего это ты по своему телевизору смотришь?» «Да вот работаю, отвечаю я ей, с интернета файлы обработать надо» «А-а, тоном знатока отреагировала она, чего это твой телевизор, разные картинки показывает, и они прыгают туда-сюда?» «Вот я из этого файла в этот картинки вставляю, и подписи под ними делаю» пытаюсь объяснить ей суть своей работы.

Минуты две размышлений. «Поняла я — ты чинишь телевизор!» просияла баба Шура. «Можно сказать и так» согласился я. «А это что за штуковина, которую ты все время прижимаешь рукой?» не унималось её любопытство. «Это — мышка». «Мышь?!» аж подпрыгнула баба Шура. «И затем ты её под рукой прячешь!» «Вот смотрите, повел я мышкой, на экране видно, куда мне смотреть» Минуты три, крайне озадаченная баба Шура взирала на монитор. «Как может мышь тебе указывать, куда глядеть?» в её голосе сквозило полное недоверие. «Да это наоборот я направляю, куда надо мышку и уж затем смотрю, куда она указывает», как можно проще попытался снова объяснить ей я свою работу.

Не получилось. Собеседница моя с изумлением спросила «Так ты что ж, мышь дрессируешь? Зачем?!» «Так за это деньги платят» с иронией отреагировал я. «Деньги? И много?» Все, сосредоточится — не получится. «Кому как, вон Билл Гейтс, самый богатый человек в мире» «Так что, этот Гейз, лучше тебя выдрессировал своих мышей?» «Выходит лучше» не стал я спорить с бабой Шурой. «Ну и куда же ты милок денешь эту свою дрессированную мышку, в цирк продашь?» «Это, смотря с какой программой, будет выступать моя мышка, а цирк ей найдется!» попытался тонко отшутиться я. «Будет выступать цирк с твоей дрессированной мышью, пойду, погляжу» отступилась от меня баба Шура.

Через час, после того как я проводил свою гостью к подъехавшей за ней машине, позвонил Петрович. «Ой, озадачил ты мою тещеньку, говорит он мне. Ругает она тебя:

«Вроде умный человек твой друг, вон и телевизоры умеет чинить, а глупостью мается — мышей дрессирует, богатым хочет стать, богаче, какого-то Гейза, говорит, буду. Жалко мужика, с умом у него не все ладно!»

Компьютер не только источник информации, но и первый источник по части юмора.

Завязал

Хотите знать, как мой сосед завязал с пьянкой? Да как завязал, вообще не пьет! Не так что бы ни капли, на новый год фужер шампанского поднимет, да на день рождения жены коньяку два наперстка в хрустальную рюмочку нальет. И больше ни по какому поводу, ни — ни!

Механизатор он, мой сосед Генка Вакулич, а у них на работе как начали свою очередную сельскохозяйственную компанию, так пока не закончат. А закончат — соберутся за столом, вроде как поздравить себя хотят и порой так «напоздравляются», на бровях домой приползают!

А Генка, тот стойко пьет — пока не свалится, а как свалится, грузят его на какой либо транспорт и вручают этот сюрприз его жене Галине.

Генка не буйный, спит мертвецким сном, а проснется, ой лучше бы спал подольше. Голова у него раскалывается, ходить не может, да и разговаривать тоже, мычит только на Галкины упреки.

Ну-у, свою супругу Галину, он обожает, слово против не скажет! Вот только попробовали бы вы затаскивать своего бесчувственного муженька в комнату — ой — е — ей, как возмущались бы вы поутру.

Галина в последнее время просто перестала затаскивать сто пять килограммов своего счастья домой. Положат ей муженька пьяного в хлам на веранде, она под голову подсунет подушку, да укроет его одеялом, повздыхает, повздыхает и одна ложится спать.

По образованию она была учительница начальных классов, прилежно учила в колледже французский язык, да еще прихватывала уроки на каких-то продвинутых курсах. Очень мечтала съездить в Париж, башню железную эту посмотреть или что-то ещё.

Впрочем, давайте по порядку.

Прибегает как-то Галина под вечер ко мне. В конце мая это было. «Есть у тебя галстук поярче, да такой, чтобы ты его почти не носил?»

«Есть, отвечаю».

«Тогда одолжи на вечер и еще дай свой дипломат, и помоги в интернете найти русское посольство во Франции».

«Галстук и дипломат, понятно, а посольство тут причем?»

«У Генки сегодня «отпашка», лечить от пьянки будем, я друзей по колледжу вызвала, они помогут».

Через пять минут подошла её подружка, нашли мы в интернете нужное посольство, скопировала она какие-то бумаги с двуглавым орлом и другими серьезными знаками, поколдовала еще там с разными словами, отпечатали все это на принтере и убыла она с этой «липой» обратно.

Что было дальше, лучше мне рассказать с Генкиных слов, свой рассказ он поведал мне, почему-то шепотом, вечером следующего дня:

«Закончили мы своей бригадой посевную, решили слегка отметить это дело, в столовой под вечер собрались, тосты разные говорили, песни распевали, черт дернул меня поспорить с Николаем, что разогну мол, подкову.

Ты же знаешь, бог меня силенкой не обидел, это точно — Генка хоть и был увальнем и тугодумом, но силу имел не мерянную. «Принесли из кузницы подкову, ребята Кольку подбадривают, спорь на литр коньяка, эту железяку наши кузнецы делали, не разогнет!

Поднатужился я, Генка посмотрел на свои ручищи и разогнул!

Ну, мужики всю спину поотхлопали, все меня поздравляли. Так незаметно коньяк и выпили. Перебрал я лишнего и как в омут головой, отрубился напрочь!

Очнулся, в какой-то комнате. Вижу не наша это комната, обои красивые, светлые и какие-то гладкие. Голова гудит как трактор К-700, во рту как в пустыне Сахара сухо! С трудом поворачиваю голову — мать честная! За окном небо синее-синее и эта французская Фефеловая башня торчит! Я у Галки на картинке в книге точь, точь такую башню видел. Подал я голос: «Эй, кто-ни будь!»

Тотчас заходит фифочка — вся из себя, юбочка мини, передничек беленький и ко мне: «Мсье, кесь-кесе ву а?» и что-то там еще на французском чешет.

Моя Галка знает чуть-уть этот язык.

Спрашиваю я ее: «Где это я и что со мной? «Хлопает глазами как кукла, да на французском своем лопочет.

Понял только два слова — Париж, да отель! Собрал я остатки сил и требую: «Посла нашего мне предоставьте!»

Не понимает! Убежала, приводит еще одну даму, ну та тощей этой первой будет, одета строго и так же на меня строго смотрит. Еле втолковал им, что посла нашего мне надо, консула. Поняли, головами закивали: «Уи, уи, да, да по-нашему».

Строгая исчезла куда-то, а первая улыбалась мне и включила телевизор. Плоский телик, такой, как в твоем компьютере.

А там, не поверишь, ихний фермер показывает как он виноградник выращивает и говорит что-то, поди, пойми! Переключает она программу, а там актер Бельмондо и тоже все на иностранном языке. Тут взмолился я, пить охота. Показываю ей на пальцах, она снова: «Уи, уи!» и переключает канал на молитву, показывает мне как руки сложить.

Сложил я руки, только пить ещё больше захотел. «Воды дай» показал на пальцах. Принесла в высоком стакане.

Через час, а может через два, пришел наш консул, серьезный мужчина, а по-французски так же как и французские мамзельки чешет. Он и объяснил мне, что нашли меня в коридоре отеля, занесли в комнату и пока не очнулся в полицию не звонили — репутация отеля пострадает. Тут за этим строго следят. Как я там оказался, никто не знает! Главное, со мной ни денег, ни паспорта, только права механизатора и все. Проблем говорит, не оберемся!

— Первое — нелегальное пересечение границы, это лет на пять потянет, второе, зачем ты приехал во Францию, могут и шпионаж пришить или что хуже — терроризм! Это лет на двадцать пять тянет по местным законам.

— Чего, говорю, меня пугать, я сам не знаю, кто меня сюда привез и зачем в этом отеле свалил! Вот, вот наш консул даже обрадовался, сейчас, знаешь, какие чудеса наука делает? Запрограммировали тебя, ну вот хоть башню взорвать, консул кивнул головой в сторону окна, или президента убить, ты и сам всего не знаешь, будут тебя лет пять в психиатрической клинике держать!

— Да на черта мне их башня, и с президентом местным я не ссорился, зачем мне его убивать? — Ты, давай, думай, как мне домой быстрее вернутся.

— А быстрее не получится, паспорта у тебя нет, денег на самолет тоже, застрял ты, парень, здесь надолго!

У меня, аж, голова болеть перестала, домой надо! А двинутся с бодуна, я почти сутки не в могуте! Да тут т скоро культивация начнется, опять же Галка волноваться будет!

— Культивация, это серьезно, а Галка, это жена? — консул в задумчивости почесал нос.

Есть один вариант, я договорюсь с местными, что тебя здесь не было, и вывезем тебя в багажнике дипломатической машины.

Да, я согласен хоть на крыше машины, лишь бы домой!

Смотрю, открывает наш посол маленький чемоданчик, точно как у тебя, и достает кучу каких-то бумаг.

«Подписать тебе надо вот это», протягивает одну бумажку мне, «повезем мы тебя через границу, чтобы ты не шевелился, выпьешь снотворное».

«Да я и так буду сидеть тихо, как мышь» отвечаю я ему.

«Нельзя», говорит консул, «там аппаратура прослушивания чувствительная, только снотворное! Давай, подписывай, что предупрежден».

«О чем предупрежден?» спрашиваю я его.

«Снотворное мы тебе дадим сильное, после него лет десять пить спиртное нельзя будет». Читаю я бумагу, а на ней гербы, флаги, да знаки разные! Важная бумага и предупреждают меня в ней, что после приема снотворного мне пить нельзя целых десять лет, а лучше вообще — не пить ни капли спиртного! Подписал я её. Не торчать же мне до конца своих дней в парижской тюрьме. Вызвали они по телефону врача местного. Докторша мне чего-то внушала, консул перевел — бранит меня за пьянку и дала горстку таблеток.

Представляешь, очнулся дома, жена Галка не ругается, а только плачет. Тайком попробовал чуть — чуть опохмелиться, куда там, наизнанку вывернуло! Все — завязываю!»

Соседка на следующий день вернула галстук и портфель. Спасибо, говорит, подружкам, да преподавателю курсов французского языка, помогли спектакль разыграть, вот только картинку Эйфелевой башни с окна жалко было смывать, да обои в спальне переклеивать.

Иногда то, что не блестит — дороже золота!

Ой, и дурковали мы будучи студентами! Всего не вспомнишь и перечислишь! Одна из таких традиционно-студенческих шуток, привела к тому, что из моих рук упорхнуло сокровище во много раз превышающее эквивалентный ему вес золота.

Да, ладно! Если бы только из моих рук, а то с улыбкой вспоминаю, целую цепочку людей, через руки которых прошло нечаянное богатство. Точнее не прошло, а уплыло.

А давайте по порядку!

Собрались мы в театр. Мы — это пять беззаботных студентов волею судеб и Клавдии Спиридоновны, нашей комендантши, оказавшиеся в одной комнате студенческой общаги.

Конечно, прихватили с собой девчонок. Почти бегом, догнали резво тормознувший автобус и втиснулись в задние двери. И тут сработала одна из наших шуток — кто вошел последним тот и платит за всех. Надо признаться, что советская власть просто издевательски относилась к своим гражданам — проезд стоил пять копеек!

Сравнить величину денежного эквивалента с современными ценами? Да извольте! На пять копеек можно было купить две с половиной тетради в «клеточку», пять коробков спичек, да не куцых коробков какие продают сегодня, а полновесных. По пятьдесят спичек в каждом!

Скажу тебе, мой недоверчивый читатель, скажу по секрету, власти в СССР, издевались и над студентами! Тем, кто хорошо учился — платили стипендию! Целых 28 рублей в месяц! Всё думаю — почему не 30? Было бы здорово — как раз по рублю на день! Хватало и на завтрак и на обед, не говорю уже об ужине. Можно было, и сэкономить на обедах и поднакопить на кино с билетами на двоих: на себя и девушку. А так — этих двух рублей и не хватало.

Конечно, мы были при деньгах.

Подыскивали себе работу и ночами, ворочали мешки с цементом, легко вышвыривали из вагонов сетчатые мешки с луком. Чихали, правда, безудержно, как Карабас — Барабас, грозный хозяин кукольного театра. Имели от этой буквально — черной работы, рублей пять, семь на брата и были счастливы и беззаботны, как и все студенты той поры.

Вернемся в автобус.

Платить пришлось мне. Потеря пятидесяти копеек не опечалила а, наверное, затронула, где-то в глубинах души, спрятавшуюся жадность. Вот и выдал я уже не молодой кондукторше, внимательно разглядывающей поданную мной слегка погнутую монетку, из той мелочи, что выгреб я из кармана и высыпал в её ладонь:

— А вы на зуб попробуйте, вдруг фальшивая!

Ой, и отвязалась она на меня! По полной программе! Помню, только что: «Заходют тут всякие…. Монеты норовят подсунуть фальшивые.… А у меня зарплата, не министерская…. (дался ей министр с его зарплатой!). Вот один, токмо што, подсунул невесть што!»

— Да ладно вам! — засмущался я своей дерзости, в общем-то не молодому человеку, — давайте я вам заменю эту фальшивку на настоящую монетку!

Протянул ей рубль, и она передала мне небольшой кругляшек. Как описать его? Если бы не небольшие волны по краям, величиной был бы поменьше чем пять копеек, той, советской поры. Тяжелей немного и серо — свинцового цвета. Запросто мог сойти за монету достоинством в один рубль. Выпускали тогда такие. Их называли — «юбилейные». Как только наступала памятная дата, так и чеканили яркие рубли. Со временем, они тускнели, от грязи и окислов теряли свой блеск и понятное дело, что отсыпала кондукторша сдачу этому ловкачу как с рубля. Это при её зарплате в восемьдесят рублей!

А я положил монетку в карман и протиснулся к своей компании, зажав в кулаке десять билетов.

Какой был спектакль, хорошо или плохо справились актеры со своими ролями, то нас сильно не интересовало. Свои вопросы и свои заморочки волновали нас больше.

Уже дома, в комнате общаги, вспомнил я о монетке, выкупленной у кондукторши, и лучше рассмотрел её. Да ничего особенного, на одной стороне красовался всадник на коне, по всему видно, что это воин в шлеме с плюмажем, и с копьем в руке. А вот с другой стороны был изображен слон. Помню, на нем тоже был седок, но как-то странно изображен. Словно падал со слона или был ранен. Да и другие подробности этой монетки я особенно и не запомнил. Была она не совсем круглая и изображения на ней отчеканены не по центру. Смещены были немного в сторону. Когда я почистил монетку зубной щеткой, то она посветлела, и стало понятно, что она серебряная.

За изучением этого раритета и застал меня Сашка Карпенко. Он так и вцепился в кругляш монеты:

— Продай, тебе она зачем? А у меня батя коллекционировать монеты начал. Представляешь, какой подарок для него?

Подарок для коллекционера и вправду был знатный и цена монеты в моих глазах сразу возросла.

— А что Саня — бутылка сухого вина и она твоя! — я подбросил монету на ладони.

— Да хоть две! — загорелся он.

— А вот это разговор! Ловлю тебя на слове! — нашелся я.

Однокурсник Саша Карпенко, помчался в магазин. Благо оставалось минут тридцать до закрытия и пешком, ну, никак не успеть.

Приговорили мы эти бутылки быстро и весело. Да вы не подумайте, пьянство у нас не поощрялось, спортсменами были все.

На некоторое время история с монетой забылась в нашей дружной компании. Было не до неё. Семинары и практикумы, лекции и лабораторные работы отнимали все время. Тут подошли ноябрьские праздники. Были такие на одной шестой части света, что на политических картах обозначалась набором букв — СССР. Кто не знает, да и не буду объяснять. Три дня без занятий — мечта любого студента. Вот и разъехались мы по домам.

Через три дня, изрядно отъевшиеся на домашних харчах, собрались мы в своей комнате. Общежитие гудело — столы ломились от привезенной снеди, и новостей была такая же куча. Когда страсти от встречи немного улеглись, ко мне подсел Санька:

— Ты знаешь, отец, как увидел эту монетку, так и вцепился в неё! Во, смотри, десятку за неё дал!

Червонец за кругляшок, пусть и серебряный — это круто!

Поудивлялись мы щедрости Санькиного отца, да и потекла наша студенческая жизнь дальше, пока не уперлась в экзаменационную пору. Кто сдавал экзамены, тот поймет.

А дальше — каникулы! Целых двенадцать дней дома, куча времени для безделья и отдыха. Не лишне напомнить, что были мы, что не есть сельские ребята, и множество мелких, домашних дел не считалась за работу. Но — все когда-то кончается, и вновь собрались мы вместе. Не успел Санька Карпенко сбросить с плеч туристический рюкзачок с домашними припасами, как сразу кинулся ко мне:

— Смотри, что я привез! — и показывает довольно толстый журнал.

«Филателия и нумизматика», выпускался такой журнал, в два месяца один раз. Разворачивает его по цветной закладке:

— Читай, вот это!

Читаю: «… после кровопролитного сражения на реке Гидасп (приток Инда), повелел Александр Македонский выпустить памятную монету. Серебряная декадрахма, очень редкая монета весом 4, 9 грамма. На реверсе — изображение поверженного Индийского царя Пора, находящемся на слоне, на другой её стороне, аверсе, сам Македонский на коне Буцефале. Именно в этом бою погиб его любимый конь…»

— Ты, цену, цену смотри! — тормошил меня Санька.

Смотрю. 18 тысяч долларов! Ого!

— Самое интересное, пристал к моему отцу, инженер предприятия, где он работает: «продай, да продай!». Он и продал. За двести пятьдесят рублей, двухмесячная зарплата, между прочим! А неделю назад, этот журнал приходит. А там — вот…

Я тупо взирал на сумму, которую можно было получить, продав этот «рублевый» кругляш и через пару секунд рассмеялся.

— Ты чего?! — изумился Санька.

— Да представил лицо кондукторши, узнай она истинную стоимость этой монеты!

Если б я был султан

Хорошо начался отпуск! Хорошо! А все из-за того что не пошел я на поводу у жены и не стал покупать путевку «на юга», а соблазнил старшего брата поехать на водохранилище. «Пески детства нашего» — так называли мы почти безлюдный берег рукотворного моря, где в детстве купались до одури. Приятных моментов было целых два: нахлынувшие воспоминания взбодрили и придали дурашливо-мальчишеское настроение. А втрое — брат был заядлый рыбак, не то, что я — удочки даже не имел. Настолько заядлым, что у него было всё: лодка, куча снастей с мудреными названиями, разные прикормки. Да перечислять — времени не хватит! Конечно, и я был рыбаком не хилым, просто не любил возиться со всеми этими штуками. Ясное дело — он стал настраивать всю эту рыбацкую амуницию, а я — нашу стоянку.

Минут через сорок, наш походный лагерь красовался на берегу двумя яркими пятнами палаток, легкий ветерок колыхал тент, хоть немного да защищающий от солнца. Зачехлённые автомобили стояли рядом и чуть вдали — своего часа ждал подвешенный над будущим костром котелок. А как же без ухи? Брательник уже блестел вёслами на солнце, отгребая подальше от берега, где по его предположениям паслись целые стада лещей и окуни так и мечтали схватить наживку. А я, достав бинокль, стал осматривать берег.

Слева от нас купалась стайка детворы — приехали из соседнего села, а справа, метрах в двухстах, расположились такие же, как мы, дикие туристы. Вон, и палатка добротная да просторная и защита от солнца, видно не впервой вот так отдыхают.

Соседи — это хорошо! В гости можно будет наведываться. Перевёл бинокль на лодку моего рыбака, ага, что-то поймал! Надо чистить картошку…. Не стану описывать приготовление настоящей рыбацкой ухи, это целое священнодействие. Тут и рыбу нужно подобрать, и картошечка что б ни сильно разварилась, лавровый лист, перец и ещё парочка специй, которые составляли фирменный наш рецепт. Да что там! В лучшем ресторане не подадут вам такой ухи! С дымком костра, овеваемую ветерком напоенным запахом степных трав!

По соточке коньяка под уху, да по пятьдесят после, сделали нас говорливыми, оттаявшими от всех забот и угнали прочь житейские тревоги, накопленные за год. С этим и легли спать.

Рыбацкое утро начинается с первыми проблесками зари. Полусонный я налегал на вёсла к качающемуся на слабой волне поплавку, которым мы застолбили свое рыбное место. Брат, щедрой рукой ссыпал туда чуть ли не ведро прикормки. Не зря ссыпал, к семи часам мы надергали приличный улов: ведра два полосатых окуней вперемешку с красноглазыми язями и серебристыми лещами. Брат ухитрился даже выудить парочку судаков, чем несказанно гордился. Признаюсь: на берегу наш рыбацкий азарт немного поутих — всю эту рыбу нужно было чистить, солить, коптить, иначе в горячих лучах разгоравшегося солнца, она быстро пропадет. Вот и возились мы со всем этим добром, не заметив, как к нам подошла женщина с девочкой лет шести — семи. Поздоровавшись, они бесхитростно удивились нашему улову.

— А мы — ваши соседи. Вот решили посмотреть, кто это рядом расположился. А вы удачливые рыбаки, мы вот в две удочки рыбачили и всего три рыбки поймали! Смеялись — тройная уха получилась!

— Так возле берега много не поймаешь, надо с лодки в море рыбачить — начал давать советы мой брат, — Возьмите у нас, тут и на уху и на жарёху всем хватит.

— Да неудобно как-то, вас улова лишать… — запротестовала она.

— Да чего тут неудобного? Мы место прикормили, надо — ещё наловим!

Щедрой рукой набросали мы ей в пакет рыбы, и они отправились варить уху.

Часа через два к нашему «шалашу» подошла целая делегация: теперь уже в сопровождении мужчины средних лет. Что-то знакомое показалось мне в его лице.

— Ну, думаю, если кто и мог наловить столько рыбы да ещё и отсыпать её незнакомому человеку, так это только Колупай с братом! Здорово, Саня! Не узнаешь?!

— Мать честная! Толька! Толька Квочкин! Каким ветром в наших краях? Я слышал, ты в Новосибирске застрял?

— Не, в Новосибе я был в командировке, а так я в городе по-прежнему и живу. Кстати, совсем недалеко от твоего брата….

— Вот так встреча! Сколько же лет мы с тобой не виделись? — крепко пожав друг другу руки, мы направились к походному столику.

— Лет пятнадцать, а то и более! Как встретились после твоего окончания института, так больше и не виделись.

— Да, годы незаметно летят…. Давай, за встречу? — предложил я, доставая коньяк.

— Ты же не пьешь! Или потихоньку пристрастился?

— Не-ет! Вот только на отдыхе позволяю себе немного и то грамм по пятьдесят….

Налили, выпили. Анатолий проследил, как в лодку усаживаются его жена и дочка.

— Эй, там, на пароходе! — крикнул он им вдогонку, — Далеко не заплывать!

— Так мы возле берега! И то я их на бечёвке покатаю! — откликнулся мой брат.

— Ладно! Мы посидим, со старым другом поболтаем!

Дружба наша завязалась чисто случайно. На совместном увлечении футболом. Водился по молодости за нами такой грех. Строительный трест, где мы начинали свою трудовую деятельность, устраивал турниры между подразделениями и мы оба играли в одной команде. Он — центровым, а я — правым нападающим. Признаться честно, нападающий был из меня не ахти какой, зато я мог делать мощный рывок и давать точный пас. И не однажды, Толян, навешивал мяч, что называется в чисто поле, а я, в рывке, уходил от преследователей и выкатывал ему его под ноги. Взвывали болельщики на трибунах, а нашу пару расхваливал комментатор за прекрасно сработанную комбинацию.

Много, много воды утекло с тех пор.

— Слушай, Анатоль, так у тебя же жена вроде Света была, ты чего разошёлся? — обратился я к нему, когда лодка удалилась от нас.

— Почему, была? И сейчас есть…. — он неторопливо заедал коньяк жареной рыбой.

— Аха! Шалим, братишка! С любовницей расслабон решил устроить?! — уколол я его.

— Почему с любовницей? — он невозмутимо жевал рыбу, — С женой….

— Не врубился…. — недоумённо уставился я на него.

— А-а! История я тебе скажу! Давай, ещё помаленьку коньячка накатим, а там как хошь суди меня.

Выпили. Помолчали. Я не торопил собеседника, как будто чувствовал, что ему нелегко начать свой рассказ.

— Ты в институт, а я женился. Правильно ты заметил — на Светлане. Жизнь молодая пошла как по маслу, любил я её, любил и баловал. Весь левак, всю зарплату, до копеечки, все — ей. Комнату нам в общаге дали, кой-какие вещички прикупили, вообщем, жизнь стала налаживаться. Кроме одного — детей у нас не было, не получалось у неё….

Анатолий помолчал, потянулся к чайнику, я налил ему чаю.

— Спасибо… Вот так и прожили шесть лет. Тут перестройка, будь она неладна. Строить почти перестали. Я на своем автомобиле еле-еле зарабатывал, только на хлеб и хватало, где уж тут о масле думать. А тут — удача — понесла она! Беременность была сложная, когда я увез её рожать, врач вышел ко мне и прямо сказал: «Все очень и очень сложно! Будем выбирать между матерью и ребёнком!» Я так и сел на кушетку…. Наверное, в тот час у меня появились первые седые волосы. Часов пять, они возились. Что только я не передумал! Хорошо тёща со мной рядом была, человеком оказалась, поддерживала, как могла. Когда вышел врач и слабо улыбнулся, понял я, что надежда есть. Оказалось — живы обе и мать и дочка. Правда, Светку, в реанимацию увезли, ну а дочь — обещали показать через недельку. Вышли мы из больницы, тёща мне и говорит: «Чего ты будешь мотаться по общагам? Пошли ко мне, я и сготовлю поесть, ты вон посмотри на себя — лица на тебе нет!» Пошли мы к ней. Пришли, поесть чего-то у нее, было, ставит она бутылку водки на стол: «Выпей, тебе расслабится надо, вон весь ажно серый стал! Да и я намучилась, внучку ожидая! Выпей и ни о чем плохом не думай, женщины, они как кошки, живучие!» Выпил я, да видать переборщил малость, подразвезло меня и ударился я в слёзы. Она подошла ко мне, приобняла мою голову и прижала к груди, чую я — возбуждаюсь…. Женщины то у меня не было месяца два…. Целую её грудь через кофточку, знаю — нельзя, а ничего поделать с собой не могу! Тут она, взяла меня за руку и повела в спальню. «Ты, — говорит, — ни о чем плохом не думай, меня муж бросил десять лет назад, а ты мужик правильный, и чего без бабы страдать будешь?»

— Осуждаешь? Да и не старая она вовсе! — Анатолий взглянул на меня и престал крутить вилку в руках. Я отрицательно помотал головой.

— Её-то всего сорок два было, в восемнадцать Светку родила, всего-то старше меня на каких-то десять лет!

Анатолий помолчал, словно прислушиваясь к своим мыслям, и негромко продолжил:

— Наутро я, почти не глядя в сторону тёщи, убежал на работу. Вечером, сам не знаю, почему очутился возле её дома. Долго сидел на лавочке, и было, уже совсем собрался к себе в общагу, вдруг она вышла из дому, взяла меня за руку: «Не мучайся так, считай, что ничего и меж нами не было». Поужинали, я спать лег. И знаешь, Сань, на работе так умаешься, как провалишься в сон, а тут — ворочаюсь, спать не могу…

Корче — нарисовался я в дверях спальни, она села на кровати: «Ну, наконец, то! Извелась я, уже вся, тебя дожидаясь!» Так и повелось у нас, Светка целый месяц в больнице, а я — к тёще в постель! Вижу, вижу — осуждаешь!

— Да ты чего Толян, пристал! Завидую! — отшутился я.

— Ладно, подкалывай дальше! Но все когда-то кончается…. Выписали Светлану, секс ей пока нельзя, денег в доме — не густо. Тут тёща торговать надумала. Многие тогда начинали, не у всех получилось, а у неё пошло, пошло потихоньку. Я помогал, за товаром в Россию мотался, чего-то развозил…. Короче — через год мы купили две квартиры на первом этаже, одну под магазин, другую под склад. Вот там мы и стали снова встречаться с тёщей. Хорошо я устроился, — хохотнул он, — и жена, и любовница под боком! И что самое главное — люблю я их обеих! Так прошел ещё год. Приходит ко мне тёща: «Заводи машину, поехали за Татьяной!» Татьяна, это вторая её дочь, младше Светки на два года. Замужем, она, полуторагодовалая дочка, да вот незадача — пьет её муженек! Пьет, и бить женушку начал. Забрали мы Татьяну, от мужа пропойцы и привезли домой. А квартира у нас уже трехкомнатная имелась. Так и стали жить втроем. Мои дамы уехали в Турцию за товаром, они во всю «челночили» а мы остались с Татьяной на хозяйстве. Дочка её ко мне давно привязалась! Ребёнку совсем немного надо — папа, да папа…. А я её баловал — шоколадку, подарки какие-нибудь. Вот сидим мы вечерком, телик смотрим, а Настя, дочка Татьяны, залезла ко мне на колени, и уснула. Спит, посапывает, я её приобнял и сижу, смотрю. А там — какую-то лабуду показывают, женщины от неё, в восторге. Короче — про несчастную любовь, про то, как очередная брошенка снова без памяти влюбилась. Засыпать начинаю. Тут Татьяна вроде как дочку захотела забрать, наклонилась за ней, а сама упала на колени рядом с креслом, уткнулась в меня и разревелась. Я, говорит, давно тебя заприметила, какой ты заботливый да внимательный! Ни разу мою дочь не оттолкнул, и мне всегда улыбаешься, всегда подарки.… А мне — битой да оскорбленной, много ли надо? Влюбилась я в тебя, делай с этим что хочешь! Так вот и получилось. Тёща с женой приехали из Турции а у нас а у нас во всю такой «турецкий гамбит».

Э-э! — Анатолий махнул рукой, — Все тайное, когда ни будь становиться явным! Застукала нас Светлана, так в объятьях друг друга и застукала!

Скандал! Шум, пыль, до потолка! Кинулась Таньку за волосы оттаскать, а та в ответ в неё вцепилась. «Люблю, — кричит, не отдам! Пусть ты и сестра мне!» Тут я документы сгреб, ключи от машины и ушел от них. Хорошо в общаге мужики по старой памяти приютили. Месяц кантовался на раскладушке, да на холостяцкой пище. Сам знаешь — что не сваришь, всё равно пельмени получаются! Чуть язву желудка не заработал. Прихожу однажды, под вечер с работы, у подъезда на лавочке, тёща сидит, меня значит дожидается….

Анатолий потянулся было к полупустой бутылке коньяка, но передумал и, махнув рукой, продолжил:

— Увидела меня: «Нечего скитаться по общагам иди домой, обе они тебя любят, да и Татьяна беременна, пятый месяц как пошел. Я тоже в положении, но это пусть тебя не волнует, сделаю аборт, ещё не поздно. Идем, жёны ждут, да и дети соскучились по отцу».

Вот так и живем с той поры, две жены у меня, как видишь и тёща в любовницах. … Пробовал было порвать с ней отношения, а не могу, люблю её и все тут!

Тут с берега, ему замахали руками его жена и дочь, приглашая покатать их в лодке.

— Увидимся, Санек! Ещё не вечер! — и он побежал к ним.

А я смотрел ему в след и думал: «А ведь его любят и ждут сразу три женщины! Тройная любовь, что это — тройное счастье, или тройная обуза?»

Про интерес, прогресс и сотовую связь

Есть в нашем селе плотник — Степанович. Две особенности в нем, если делает дело, то, красиво и основательно. А если пьет, то обстоятельно, с хорошей закуской и в душевной компании. Еще есть у него одна странность — как то обходиться он без особых изысков современного прогресса. Средства вроде позволяют, а никогда в его доме никакой техники не водилось, даже мотоцикла. Обходился он в своем хозяйстве, всегда гужевым транспортом.

В это лето наладился он на своей лошади подвозить воду на временную пасеку. Хозяин пасеки поставил ульи поближе к полям гречихи да подсолнечника, далеко от воды, вот Степанович, нальет в бочку воды и подвозит на ближайший холмик. Там они из полиэтиленовых бутылок соорудили хитрый водопровод. На лошади на пасеку не заедешь — пчелы её мигом заедят, а так — вставит Степанович шланг от бочки, и вода самотеком льется вниз.

В один из дней, подвез он бочку на холмик, вода сливается на пасеку, а сам он стоит и с высоты холма оглядывает окрестности. И углядел маленький непорядок — на поле, где косили силос, потерялось его маленькая кучка. Механизаторы чего-то там не досмотрели вот он и просыпался. Интерес у Степановича, прямой — все равно пропадет, запашут, а так и коровенке достанется и лошади перепадет. Подъехал, нагреб в мешки и направился домой. Только — только, он дома распряг лошадь, да перенес мешки с силосом ближе к хлеву, как обнаружил пропажу. Из нагрудного кармана рубашки исчез сотовый телефон. Степанович и без него обходился, но, подарок дочери — маленький, изящно округленный аппарат фирмы «Nokia».

Вспомнил тут наш плотник, прочитанные в детстве книги о знаменитом сыщике всех времен и народов Шерлоке Холмсе, и решил применить его дедуктивный метод. Выходило, что выпала его скользкая рыбка-аппаратик из кармана, когда он собирал силос.

Недолго думая, берет он сотовый телефон у соседа и едет назад, обнаруживать пропажу.

Вот и знакомое место, но только как не вызывал он свой номер, не отзывается его телефон.

Погоревал Степанович о пропаже, видно кто-то случайно наткнулся и подобрал, да и поехал домой.

Дома встречает его жена с сильно странным выражением лица. «Наша корова, говорит человеческим голосом!» «И что она тебе сказала?» шуткой пытается успокоить её Степанович.

«Да ладно, тебе, в своем уме я!» даже рассердилась на него жена. «Только начала я доить её, как она мне тихонько так говорит — «Возьми, возьми скорее, это Пуся говорит». «Что прямо вот так и имя свое произнесла?» тихонько начал выпадать в осадок Степанович. «Да не раз! Я со страху быстренько её дою, а она снова — «Возьми, возьми скорее, это Пуся говорит», несколько раз вот так мне и сказала.

Подошел Степанович к корове, та покосилась на него лиловым глазом и спокойно стала дохрумкивать остатки силоса. С другого бока подходит — тишина. Погладил он свою коровенку — Пусю, по спине, как вдруг, отчетливо услышал слабый женский голосок «Возьми, возьми скорее, это Пуся говорит» От изумления он только и смог сказать: «А что взять то?»

На это корова помахала головой — вот бестолковые хозяева попались!

Плюхнулся Степанович на стульчик для дойки, охватил голову руками, с одной стороны сенсация — еще бы, говорящая корова, а с другой стороны, заберут её в цирк, тут и без молока останешься.

Сосед, слева, шумит, зовет: «Где вы оба прохлаждаетесь, дочь ваша беспокоится, полдня отцу дозвонится, не может, меня попросила вас разыскать!» Смутная догадка забрезжила в голове Степановича. Хватает он одолженный на время «сотик» и к корове. Набирает свой номер, а сам ухо к коровьему боку приложил. А оттуда: «Возьми, возьми меня скорее …»

Вызвал он ветеринара, тот послушал, посмеялся, «Сколько работаю, а такой случай впервые, ты не расстраивайся, у твоего телефона один выход, вот мы его и ускорим». Просит принести водку и подсолнечное масло. Тут Степанович расстарался, купил в магазине водки, влили они её вместе с маслом в корову, да и стали ждать.

Жена по хозяйству хлопочет, кличет её Степанович и просит принести парочку соленых огурчиков. Чуть попозже, помидоров покрасней, да сала шмат, непременно чтобы с прослоечкой. Принесла она все эти «лекарственные» средства, а сама ждет лекарей к ужину.

Часа два ждала, приходит в хлев — картина маслом по холсту. Корова лежит, отдыхает. Привалившись головами к её теплому боку, лежат Степанович с ветеринаром. На стульчике разложены остатки аккуратно нарезанных огурчиков, да помидорчиков. Поодаль — три пустых бутылки и все не из под подсолнечного масла. А в сторонке, из-под (пардон), коровьей лепешки, голосом дочери, надрывается сотовый телефон: «Возьми, возьми меня скорее, это пупсик твой, тебе звонит!»

Юнга

Ох, и любил приезжать я в гости к своему дяде в сельцо с поэтическим названием — Орловка. Эта срубленная из пихтовых бревен деревенька притулилась у подножья высокой горы. Смотришь на гору, и, кажется, вот сейчас сорвется с её вершины орел, расправит свои крылья и полетит свободный и сильный в синем небе! Да и сама дорога в гости к дядюшке требует отдельного рассказа. Убегает, уводит тебя она от шумной трассы в пихтовый лесок, петляет меж осиновых да березовых рощ, а вырвавшись на простор и скатившись под горку, упирается в первые, потемневшие от времени и дождей дома.

Но, кажется, я ушел в сторону от темы моего рассказа.

Приезд мой дядя всегда обставлял отдельным ритуалом. Баня — вот первое «блюдо», которым потчевал он меня. Причем, само приготовление бани было отработанно у него со всей строгостью морского устава.

Служил мой дядя четыре года на морской границе в дивизионе торпедных катеров. Тихий океан очаровал и просолил старого морского «волка», многие флотские привычки впитались в его кровь и переделывать его полосатую как тельняшка душу не пытался никто.

Так вот — баня. Сначала заставлял он натаскать меня воды из родника. Не из колодца или речки, а из родника. Сам дядя в это время, набрав мелкого песка в мешок, «драил» этой «патентованной» поломойкой до белого цвета пол и полок бани. Нащипав острейшим ножом пихтовых щепок, подкладывал на них березовую кору, да разводил таким способом жаркое пламя в гудящей печурке и под завязку набивал её березовыми поленьями.

И вот тут наступал небольшой перерыв и время второго «блюда».

Дядя Иван, и по отчеству Иванович, раскурив сигарету, обстоятельно расспрашивал меня о делах, живо интересовался нашими общими знакомыми. Но я ждал от него другого. Множество его небольших рассказов, замысловатой вязью, сплетали причудливое полотно жизни моего дядюшки Иван Ивановича.

Но пока не протопит он баньку до звонкого, жаркого пару, ничего выведать, выпытать у него интересного было нельзя.

И тогда наловчился я, задавать ему разные вопросы. Отвечал он на них хотя и скупым набором слов, но так к месту и так просто — красочно, что запомнить все было трудно. Силилось все в моей памяти в одну веселую, яркую мозаику.

И вот баня готова. Знобит тело ароматом горячего пара. Нет, мало моему дядюшке.

Пошлет он меня на чердак. В Орловке чудно называют это пространства под крышей — «подизбенка». На чердаке — веники, березовые, душистые!

Иван Иванович никому не доверял заготовку столь важного для бани предмета. Почему то считал, что веники надо вязать второго августа, на «Ильин» день. Полезно для здоровья и пар по особенному нагоняет на тело. В каждый веничек вкладывал он две, три веточки холодной мяты, да колючую ветку зеленой пихты.

Эх, и запахи летали по парилке!

Вот, наверное, скажите, расписывает баню, как будто мы сами не парились вдоволь!

Но надо обрисовать нравы моей родни. Вам станет понятен простой и бесхитростный их быт. Вам станет понятно, почему отчаянно лихой морячок так ценит жизнь и украшает её приятными мелочами.

Все по порядку, все по порядку.

Напаривались мы с ним до блаженства, или как говорил дядюшка «Пока якоря не покраснеют!». Под якорями он имел ввиду две своих синих наколки — якорьки на предплечье, а подними две скрещенные шпаги.

Сильно сомневался я, что это шаги. Сомнения развеял сам дядя, ответив на мой вопрос. Оказалась самурайские мечи! Ну, прямо подводная лодка в степях Казахстана! Почему японское оружие? Замкнулся дядя. «Потом расскажу».

Пытать в бане, старого «моремана» было бесполезно.

После бани перешли в дом, холодный квас подарил блаженство.

Дядя Ваня умиротворенно гладил пригревшегося у него на коленях полосатого кота.

Разговор как всегда завязался с моего вопроса.

Сколько помню я свою родню, всегда у них жили полосатые коты и всегда по кличке «Юнга». Почему? Потрепал дядюшка кота за ушами и поведал мне историю.

«Один из его собратьев однажды спас мне жизнь! Да и не мне одному, посчитай, всему экипажу, всему судну. Службу длиною, в четыре года, я нес в Тихоокеанской эскадре торпедных катеров. Судно не большое, верткое, экипаж пять человек. Но все как на боевом судне. Капитан, боцман, механик, радист и матрос.

Наш боцман, усатый старшина Григорьев, порядок любил. Прямо возводил его в ранг железобетонного закона. Но была у него одна слабость, прямо-такая малость — держал он на катере кота. Правильно догадываешься, кота, по кличке «Юнга». Котяра этот походы в море не переносил.

На торпедном катере стоят два танковых дизеля, по пятьсот сил. Как взревут на полных оборотах — палуба мелкой дрожью, не плывет, а несется, летит кораблик над волнами. Скорость приличную мы могли держать.

Кот, сразу, бегом на бак катера, на нос значит, по-вашему. Шерсть дыбом, усы ветер треплет, рот раскроет и орет благим матом, а может, воздух ртом хватает, кто его разберет, моторы ревут ничего не слышно!

В то время в Корее шла война. Вроде бы как гражданская, корейцы как бы сами между собой власть делили. Да чего там, в эту кашу щедро масла подкладывали американцы. А мы, чтобы им не так сладко было, в их бочку с медом свой деготь добавляли. Немного, но ощутимо так добавляли. Не знаешь ты, а они и самолетики наши сбивали и по кораблям запросто огонь могли открыть. И хоть слабы мы были, война с немцем еще дымилась за плечами, однако, спуску им не давали.

В октябре 1950 года два реактивных штатовских самолета разбомбили аэродром Сухая Речка, что под Владивостоком, уничтожили толи девять, толи десять самолетов. Наши на тройке МиГ-15 отогнали их. Свалили в море парочку «Шутингстаров», но и один МиГ-15 не дотянул из-за попадания снаряда до аэродрома, рухнул в океан.

Подняли нас по тревоге.

Спасли мы тогда нашего летчика, на парашюте приводнился он близко к берегу.

Помню потом в Корее бил он этот «летун» звездно-полосатых здорово.

После этого случая перевели нас в дальнюю бухту. Переодели в комбинезоны парашютистов или ремонтников, синие и одинаковые на всех робы. Ни знаков различия, ни документов при себе, в армии это здорово напрягает — когда не знаешь кто перед тобой, рядовой или офицер. Да и офицеры в этих робах не выделялись особо, знали мы только своих отцов-командиров.

Погрузят к утру на наш катер двенадцать, пятнадцать человек крепких, молчаливых ребят и к восходу солнца, маскируясь в полосах тумана, подходим к границе.

Дальше — «Полный ход!». Подлетаем к чужому берегу, чуть носом в песок не ткнемся. Десант уже при оружии, за борт выпрыгнет, ящики какие-то быстренько заберет, а мы назад.

Так вот во время одного такого рейда наш кот «Юнга» выпрыгнул на Корейский берег и был таков! Чего ему там понадобилось? Он и на родной берег без боцмана особенно-то не сходил, а тут раз и потерялся! Может корейские кошечки тогда показались ему попушистей, да поизящней.

Старшина горевал. … Где теперь этого кота отыщешь? Вдруг больше не пойдем в рейд?

Но дня через три снова пошли мы к чужим берегам.

Не знаю как убедил старшина Григорьев капитана причалить поближе к месту прежней высадки, но может с километр от того места мягко ткнулся наш катер в прибрежный песок. Команда понимала боцмана, даже разгружали мы катер медленнее, чем обычно. Но, любая работа, когда ни — будь, да кончается.

Боцман сам на руках отнес последний ящик на берег. Как мальчишка позвал кота «Кис — кис-кис ….» и, вдруг, из кустов выкатился пушистый комочек!

Кот с разбегу ткнулся хозяину в ноги.

Нам не до радости встречи было, минут пятнадцать уже потеряли.

Взревели дизеля, кот на свое место и орать. Помогал дизелям, наверное ….

Километрах в пяти от наших вод засекли нас два корейских катера. Какие там корейские катера, только флаг корейский и болтается! Ау нас — ни Родины, ни флага!

Да, да, не удивляйся, флаг приказано снять, переговоры не вести, в плен лучше не попадаться! Родина нас не признает своими моряками! Понятное дело, те огонь по нашему катерку из пушек.

Катер судно верткое. Маневр уклонения резко делает. Все что не закреплено за борт под леера может свалиться!

Капитаны вражеских катеров, хорошо знают, как мы себя при обстреле поведем. Двое их, один слева метрах в трехстах пристреливается, а другой справа.

Если мы начнем зигзаги крутить, то они нас и накроют! Это от обстрела одного противника легко так маневрировать, а двое быстро тебя враз прищучат!

Капитан наш приказывает начать маневр уклонения.

Матрос чуточку повел штурвалом, катер вильнул из стороны в сторону метра на два и все…

«Ты что, три якоря тебе в печенку!»— орет капитан на рулевого, «клади штурвал круче!»

«Капитан, кота за борт сразу сбросит!» — отвечает рулевой.

«Какой к черту кот, я тебя сам сей час за борт сброшу, тридцать градусов лево руля!»

Опять чуть, чуть вильнул наш катер из стороны в сторону.

Тут боцман говорит: «Не горячись, кэп, видишь, америкосы по сторонам снаряды кладут, ждут, когда мы рыскать начнем, а там у них уже все пристреляно!

Давай прямо, может, пронесет!»

Коту видно, надоела болтанка, он не торопясь прошел в рубку.

Влетел прямехонько наш катер в свои воды, ударили мы из пушек по преследователям. Задымилась у одного вражеского катера рубка, другой тоже как на камень налетел, ход сбавил.

«Давай, говорит боцман, торпедой врежем!»

«Ты что, отвечает капитан, потом не отпишешься, снарядами — другое дело, скажем, нарушителя вытесняли».

В спокойной обстановке обдумали мы этот случай, вот решили все, вот и вышло, что спас нас всех кот».

— А почему самурайские мечи на наколке, спрашиваешь?

Звали нас тогда все самураями. Сам погибай, а славу и честь хозяина защити!

Ошибочка вышла

В армию я пошел осенним призывом. Топтать кирзовые сапоги вместе со мной призвали еще пятерых новобранцев с нашего села. Точно такую же повестку получил и мой сосед, и товарищ по школьной парте Геннадий Вакулич. Медлительный украинец, или как раньше говорили «хохол», отличался он двумя особенностями от всех нас. Первое, начисто был лишен каких либо зачатков юмора, а второе — услышав, что ни будь, сначала действовал, а затем раздумывал, правильно ли он сделал. Из-за этого вечно попадал в ситуации, которые потом долго распутывал.

Последнюю призывную медкомиссию, мы проходили в областном центре. Кто бывал на такой процедуре, тот знает, как это происходит. Вкратце поясню — врачи разных специальностей заседают по комнатам, призывники в «костюмах Адама» переходят из одного кабинета в другой. Среди всей этой суеты бегают с бумагами да разными медицинскими приборами девчонки — медсестры, деловито без тени смущения проходят женщины врачи. Будущие солдаты, смущаясь, за не имением фигового листа, закрываются ладонями. Всю эту суету деловито наблюдают два лейтенанта — «покупатели», представители армейских частей, где мы будем служить.

Дошла и наша очередь зайти в кабине хирурга. Туда заходили по двое. Сидел вместе с хирургом в кабинете еще один врач, что-то мерил, выслушивал, смотрел.

Генка направился прямиком к хирургу, а я к этой тетке — врачу. Но она встав из-за стола, приказала мне ждать, а сама подошла к хирургу. Мой друг, стесняясь, сразу же принял позу футболиста, стоявшего в «стенке» перед штрафным ударом. Врачиха, не обращая на него ни какого внимания, обратилось к хирургу: «Сергей Николаевич, этот по размеру подходит!». «Ну, что ж, Галина Егоровна, раз вы подобрали нужный диаметр, отрежьте скальпелем нужную длину выбросьте старый, замените новым и работайте» Тут, Генка разлепил руки, и со словами «Вот вам, отрежьте!» скрутил увесистую фигуру из трех пальцев под очи хирурга. После чего ринулся в коридор, едва не выбив двери. Мы с врачом бросились его догонять.

Надо сказать, сосед мой имел плотную фигуру, про таких людей говорят «бог силушкой не обидел». Генка прямиком, бодрым шагом, направился к выходу в конце коридора.

Там скучал сидя на стульчике лейтенант. «Куда направились, боец?», лениво спросил он Геннадия. «Да отвали ты!», завелся Генка, «Не для того меня мамка с папкой растили, а они — резать!» «Призывник! В лейтенанте проснулась командная сталь, немедленно вернитесь на медкомиссию, если что надо отрезать — отрежем, куда надо пришить, пришьем!». «Не мельтеши перед глазами!», Генка спокойно взял лейтенанта под локти и переставил в сторону. Тот заблажил «Ко мне!». На его крик из соседней комнаты прибежали два солдата и повисли на Генкиных плечах. Я, подбежав, прыгнул на него сзади. Тот спокойно, вместе с повисшим на правой руке солдатиком, размахнулся, что бы хорошенько врезать лейтенанту. «Генка, стой! — заорал я ему в ухо».

Остановило. Командир очумело взирал на разбушевавшегося новобранца. Слегка утихомирив буяна, отправились мы все выяснять обстоятельства дела.

Хирург, с немалым изумлением, выслушав Генкину речь, сказал «Что у тебя отрезать, ты здоровее колхозного быка на пастбище!» «Да вот она, Генка ткнул пальцем на врачиху, вам и сказала, что у меня размер подходит, повел он глазами в низ живота, вы сказали, сколько надо, замерь и отрежь!»

Хирург, откинувшись на спинку стула, вдруг стал дико хохотать. Вытерев, выступившие от смеха слезы лежавшим на столе кусочком ваты он пояснил: «У нас у тонометра трубка надломилась, вот Галина Егоровна и подбирала нужный диаметр и размер! Ошибочка вышла, призывник, вам мы ничего не собирались отрезать!»

Экономия

Юность лучшая пора в жизни человека. Студенчество — весна юности. Вот и представьте себя двадцатилетними студентами, досрочно сдавшими весеннюю сессию и вернувшимися домой на три дня перед отбытием в стройотряд. Вторая половина мая. Мы сошли с трапа самолета, да, да, было время, самолеты летали в каждый районный центр, по расписанию словно автобусы. АН-14 взревев моторами, улетел с очередной партией пассажиров в областной центр. В ослепительно синем небе, жаворонки салютовали нам своими трелями. Теплый ветерок трепал наши непослушные волосы. Ждали родные, домашний уют. Первый день для каждого из нас, прошел в дома. Утром следующего дня, я пришел к моему другу Владимиру. Был он мне даже больше чем друг.

Выросли мы по соседству, играли вместе, порой беззлобно дрались, но мирились и продолжали дальше свои бесконечные мальчишеские дела. Юность, школа, студенчество — все вместе, всегда рядом.

Вовка, засучив рукава, наводил порядок в доме.

Отец его был репрессирован, за какую-то провинность. В сталинские времена сроки заключения были щедрыми. Работал он водителем на золотых рудниках, коими щедро в довоенные годы было усеяно Калбинское нагорье. На память о тех годах осталось у дяди Павла, так я звал его, молчаливая наблюдательность, скрупулезно — скупая экономия, да хромота на правую ногу. По этой причине в доме у него накапливался изрядный слой пыли и мусора непонятного назначения. Правда, пыталась наводить порядок дальняя родственница. Но особенный характер Володькиного отца, быстро остудил её тягу к наведению чистоты.

Конечно я, с ходу включился в эту работу. И хотя приборка в трех комнатах, не доставляла нам удовольствия, начатый процесс мы со «скрипом» вели к логическому окончанию.

К двенадцати часам, изрядно проголодавшись, мы решили отварить макароны. Мудро рассудив, что если скрасить их одиночество банкой тушенки, то мы получим неплохой обед.

Только то и дела, бросить полпачки макарон в кипящую воду, пять минут помешивать их под свои бесконечные разговоры и гарнир готов.

Вовка, тщательно промыл сваренные макароны вод струей холодной воды. Его отец, дядя Павел, с благосклонностью взиравший на наши хлопоты по дому, вдруг вмешался в процесс приготовления обеда. «Вот вы хлопцы, что есть, будете? — он вынул мундштук изо рта, — вы же все тесто смыли, а что осталось?»

Мы изумленно переглянулись друг с другом. Обед прошел под знаком, какого-то заводного веселья.

Продолжили разгребать полугодовые завалы накопленного старым холостяком хлама.

На одной из полок добротно сработанного старинного буфета наткнулись на приличных размеров пакет из старых газет. Перевязанный крест-накрест двумя ленточками, он вызывал любопытство своими размерами и таинственностью. Первая газета хоть и была изрядно потерта и измята, но на передовой полосе и далее на двух разворотах, призывала следовать верным курсом намеченным товарищем Сталиным. Сроком давности поразила и вторая газета. Ясное дело, седьмая газета отличалась от своих собратьев только свежестью и даже слабо пахла типографской краской. Девятая, развернутая по счету газета, явила на свет простой тетрадный листок, свернутый пакетиком. Нашему любопытству наступил предел.

После развертывания этого пакетика увидели простую белую таблетку. На листочке красовалась надпись: «Неизвестно, от чего»

Путешествия вашей мечты

Часть первая

— Господин Метельский! Рад вас видеть в добром здравии!

Я обернулся на голос. Изобразив на лице улыбку, ко мне подкатывался «Колобок». Нет, не тот из далёкой детской сказки, этот был крупнее и чего там говорить — упитаннее. Это был наш человек, завсегдатай клуба предпринимателей, и мы все за глаза называли его по кличке. Да он и сам прекрасно знал об этом.

Колобков, Абрам Михайлович. Еврейского в нем было, разве что имя, а от персонажа сказки — полноватая фигура, затянутая в тесный костюм. Не знаю, с какого боку он причислил себя к славным сынам Сиона, только сообразил совместную с израильтянами фирмочку и гнал оттуда товары, поставляя взамен металл, бумагу и пластмассы. Дела у него пошли в гору и он, с несвойственной истинному еврею щедростью, отвалил немалую сумму на нужды города. Отцы и матери нашего городишки в долгу не остались и повесили ему на грудь, да и на пивной живот ещё немало осталось, широченную ленту с латунной бляхой и надписью: «Почётный гражданин города….». Не стану называть имя города, наверное, и у вас таких почетных горожан хватает!

Я тоже отвесил ему любезную улыбку, а как же — этикет обязывает!

— Здравствуйте Абрам Михайлович! И вам не хворать! Благодарю за заботу!

Как-то само собой, мы организовались в клуб. Сначала это были разрозненные группы предпринимателей, но потом, мы создали крепкое объединение. Наши деньги, разом укротили рэкетиров. Премии лучшим работникам милиции заставили наших доблестных тружеников переливчатого свистка и полосатой палки, работать на совесть. Много полезного принес клуб и нашему брату — предпринимателю, поэтому посещения клуба вошли в еженедельный ритуал.

— Вы господин Метельский выглядите не очень, дела пошли неважно? — «колобок» бережно подержался за мой рукав. Этот зануда никогда не называл меня по имени и отчеству. Считал видно, что хватает и приставки — господин.

— Дела пока идут неплохо, устал вот только немного — от «колобка» не так-то легко отделаться.

— Так отдохни! Отправься в теплые страны, погрейся на солнышке, в океане поплавай! Чего денежку зажимаешь?

— Так денежка счёт любит! А вот насчёт — отдохнуть, это, пожалуй, дельный совет!

— Вот, вот! Да ещё отдохнуть так чтобы долго помнилось. Могу порекомендовать вам одно очень дельное турбюро. Мне годик назад вот так же случайно порекомендовали его. «Колобок» придвинулся ко мне и заговорщицки прошептал:

— Ничего более поразительного в своей жизни у меня не было!

— Любопытно, и куда вас забросило это турбюро?

— А это куда сами пожелаете, хоть в детство, а захотите — мой собеседник снова перешел на шепот — Ещё дальше, к дедушкам и бабушкам! — он захихикал, прикрыв рот ладонью.

— Давайте адресок турбюро. Недельку поработаю, завершу кое-какие дела и навещу их.

— Вот, визитка: возьми, позвонишь и всё обговоришь с ними.

Визитка, недели две без дела лежала в моей барсетке, пока не попалась под руку.

Повертел, вспоминая, что это и откуда. Так и быть — позвоню.

Приветливый голосок секретарши понравился сразу и через полчаса я толкнул двери турбюро. В комнате, куда любезно проводила девушка в ослепительно белой кофточке, меня встретил серенький мужичок неопределённого возраста. Поправив очки, он пригласил меня сесть и воззрился на меня.

— Так-с, уважаемый, э-э ….

— Георгий Михайлович, — подсказал я ему.

— Георгий Михайлович! Куда изволите отправиться? В юность, детство или может дальше?

— А дальше — это куда? — полюбопытствовал я.

— Как?! Разве вам не сказали? — он повертел в руках визитку, которую я ему отдал.

— Обычно наши клиенты рассказывают о тех услугах, которые мы им оказываем. Тогда я проведу краткий экскурс по путешествиям, которые предоставляет наша фирма.

Мы не отправляем наших клиентов ни в жаркие страны, ни в Гренландию или Антарктиду. Мы заставляем путешествовать их внутри своей памяти.

Профессором Смирновым было открыто удивительное свойство нашего мозга — он помнит все, что мы хоть раз увидели или услышали. К сожалению, вот так просто — по нашему желанию вспомнить это мы не можем, а может это к счастью?

Представьте — вы помните даже вкус манной каши, которой вас кормили, скажем, в два годика. Так вот, по каким-то неведомым нам обстоятельствам или даже капризам, наш мозг выдает нам отдельные порции прошлого. Я, ученик доктора Смирнова, развил побочное явление в его работе посвященной проблемам памяти. Мне удалось с помощью определенных воздействий на мозг, добиться устойчивых воспоминаний. Таким образом, наши воспоминания и служат базой наших же путешествий. Сначала мы отправляли наших пациентов в ближайшие воспоминания, ну, там первая любовь, свидание. Затем детские годы. Однажды один из клиентов в шутку попросил устроить ему тур…. в утробу матери! Посмеялись, однако, когда я проверил эту просьбу на добровольце, то оказалось это возможно! И мы пошли дальше!

Толстячок, снял очки, положил их на стол, вскочил и зашагал по комнате туда — сюда.

— Представляете, неведомым образом наш мозг хранит воспоминания наших предков! Прадедушки, прабабушки, да что там! Даже их предки, все их деяния все их денёчки, есть в нашей памяти!

«Фирмач» плюхнулся на стул, надел очки и, воззрившись на меня, продолжил:

— Чтоб вам было понятней, наша память устроена наподобие копья: на острие вы, ваша жизнь, а позади, древко копья, ваши предки. Мы можем предоставить вам путешествие в мир воспоминаний в мир людей живших очень давно. Куда изволите отправиться?

Слегка пораженный услышанным, я немного помолчал и, не особо подумав, брякнул:

— А в нашествие Батыя можно?

— Ага, двенадцатый век, можно…. Только по какой линии желаете, мужской или женской?

— Давайте начнём с мужской.

— Хорошо, заполните анкету, и нам нужно будет снять показания определённых биотоков мозга. Зная эти данные, мы сможем найти нужную линию. Да, ещё оплата, у нас она предварительная, сумма на ваше путешествие — он постучал клавишами компьютера, — Вот, — протянул мне бумагу, вылезшую из принтера.

Я взглянул на сумму. Довольно приличная для путешествия, сидя в кресле да ещё почти дома!

— Вас смущает сумма? Вам кажется она несколько завышенной?

— Признаться да, все-таки это почти дома, не выезжая из города….

— Можем сократить вдвое, если вы не будете настаивать на полном просмотре памяти вашего предка в заявленное вами время. Проще говоря, вы не будите переживать его кончину.

— Как?! Я увижу и смерть своего пращура?!

— Немного не так, — доктор поморщился, — Вы её переживёте, со всеми страхами, болью и ужасом. Можем убрать, тогда не придется стирать этот кошмар из вашей памяти. Это затратно.

— Доктор — я стал называть очкарика доктором после того как он облачился в белый халат и стал похож на этакого деревенского доктора, — А если не стирать? Я что буду помнить все подробности?

— Да, вы Георгий Михайлович, проживёте как бы отрывки из жизни другого человека. Спрессованный архив. Не станете же вы в реальном времени проживать жизнь своего предка? Вам просто не хватит остатка жизни! Основные моменты, так сказать, вехи!

Впрочем, если сумма вам кажется великоватой, вы можете заказать два путешествия. Доплатите за второе тридцать процентов и пожалте в прошлое!

— Хорошо, вы меня заинтриговали. Если учесть что во время путешествия мне не надо есть, пить, тратится на сувениры, два путешествия вполне устроят.

— Прекрасненько! Давайте заполним вот эту формочку, он протянул мне лист бумаги. Ничего особенного — ФИО, адрес, возраст, чем болели…. Разве два пункта: время, в которое желаете отправиться и часы пребывания там. Я вопросительно взглянул на доктора.

— Ваше путешествие происходит лёжа. Это как бы сон, только настолько реальный, что порой на теле остаются следы от ударов, ушибов. Хорошо, что они быстро проходят, чего не скажешь о психике. Порой она меняется, к счастью в лучшую сторону. Обычно на одно путешествие уходит от четырёх часов до восьми. У вас два — рекомендую взять по пять часов. Физиология, знаете ли, не особенно приятно будет возвращаться в памперсе.

— А что, разве перед отправлением нельзя справить все свои физиологические потребности?

— Это обязательно, да ещё и дополнительные процедуры пройдётё! Да вы не волнуётесь, рядом с вами всегда будет находиться несколько наших сотрудников. Они ведут непрерывное наблюдение. Итак, ещё вопросы?

— Нет, вопросов нет — я подписал договор.

Через два дня сопровождаемый доктором, входил в просторную комнату вовсе не похожую на больничную палату.

Тело было расслабленно ванной с какими-то травами и ароматизаторами. Немного было неприятно после довольно объёмной клизмы, но куда деваться — надо!

Меня заботливо подвели к довольно просторному ложу. Из одежды на мне был только спортивный костюм, а за левым ухом, пластырем укрепили небольшую штуковину, как мне объяснили — универсальный датчик, считывающий все жизненные параметры моего тела.

— Это вам перед стартом — доктор протянул мне стакан с жидкостью напоминающей лимонад, — Обычно наши путешественники хотят знать, как мы оправляем их в путешествие. Ложитесь и смотрите…

Два помощника сноровисто отодвигали стенные панели, на длинных поворачивающихся турелях устанавливали надо мной приборы непонятного назначения, подкатили к голове большую арку из белой пластмассы, что-то наподобие трубы томографа, только с разрезом внизу.

— Ну что, Георгий Михайлович, в путь? — доктор, что-то включил, в голове послышался легкий шум, и я провалился в темноту.

Тьма сменилась морем света. Я стоял на помосте из грубо сколоченных бревен и напряженно, до боли в глазах, всматривался вдаль. Там, среди берёзовых колков, на изумрудной зелени травы, стояли войлочные шатры, двигалось множество людей, ржали кони, горели костры.

— Воевода Михаила! Мы сделали все, так как ты сказал: и корчажки с водой подтащили ближе и смолу. Каменья да чурки расположили рядошком. И день и ношь, наши воины сменяясь роють ход к оврагу. Поболе половины прошли. Еще бы день и мы закончим. Што татаровья затевають?

— Зри сам ратник Демид: вишь котлы поблизь подтянули, дрова им полоненные поселяне готовят, огонь, должно быть разводить станут.

— Чево эт оне, обед готовить собрались?

— Не знаю…. Даст бог спознаем ранее чем они на тын полезут! Ты вот што, Демид, приведи ко мне трудника, того што прибёг из монастыря святого Феофана.

— Счас, сделаю, приведу его пред твои очи воевода!

Жарко! Да и кольчуга давит на плечи. Тыльной стороной ладони вытер пот со лба. Словно черная шторка дернулась перед глазами и стою я уже в просторной светёлке добротно срубленного деревянного дома. Губы шепчут молитву, а глаза с верой и надеждой смотрят на лик святого сурово взирающего на меня с иконы.

— Воевода Михаила! Я привёл монастырского трудника!

Я сел на стул с высокой резной спинкой, неторопливо огладил русую бороду, в которой уже начала проблескивать первая седина:

— Как твое имя, инок?

— Светлый воевода! Я еще не был допущен к таинству святого причастия! Я всего три месяца как трудник в монастыре. Моё имя — Дионисий.

— Дионисий, расскажи все, что знаешь о набеге татарском на монастырь святого старца Феофана.

— Слушаюсь, светлый воевода! Третьего дня, сразу после молитвы и утренней трапезы я и еще три инока были назначены копать колодезь, что за конюшнями. Мне выпало спуститься под земь и киркой да лопатой сбирать песок с мелкими каменьями в бадейку. А братия крутила ворот и вытягивали ту землицу наверх. Моя кирка ударилась о камень, и я крикнул наверх, шоб они не ждали от меня бадейки. Камень-то обдолбить надобно, да и мне водицы попить захотелось. Кто-то из них пошел за водицей а другой чегой-то тоже за ним устремился. Камень оказался небольшой, так с лошадиную голову, я закатил его в бадейку и дернул верёвку. Никто не отозвался. Крикнул — никого! Тодысь я упираясь плечами и ногами в стенки колодезя, с божьей помощью выбрался наверх. Господи! Спаси и помилуй мя! Монастырь горел, всадники на низеньких лошадях, гонялись за братией и секли их кривыми саблями. Кое-кто из монахов оборонялся оглоблей, дык татаровьев было во множестве. Я тадысь, крадучись схоронился в чащобе, что за конюшнями и смотрел, как вороги убили всех монахов и ириомонаха Никодима тожь посекли саблями, упокой господи его душу! — трудник перекрестился на иконостас в углу.

Все присутствующие осенили себя крестным знамением.

— Когда от монастырских строений остались токма уголья, я утвердясь молитвой, ночью пробрался в посад, а оттуда дружинники провели меня в городец, слава господу нашему покормили и представили пред твои светлые очи воевода.

— Трудник Дионисий, сказывай как через татарские дозоры в нощи пробралси?

— Светлый воевода! Дык я как рассудил: татаровья спать тож хочут. Выстовят они дозор, да не везде, тот дозор должон по тропочкам да по лесочкам хаживать, а ночка то тёмная, да росная! Вот оно и зябко. Да кого имя бояться? Их вон, как песка в нашей речке Дресвянке. Вот они и жмутся к пастухам, что в ношное коней пасть снаряжены. А с собой собак берут, что б они кого унюхали и тот час забрехали.

— Тем более, ты как от собак схоронился?

— Дык нет тут никакой мудрости! Я когда мальцом у тяти с мамкой жил, мы налаживались на огороды монастырские хаживать. Сильно не бедокурили, а немного репы надергаем, да вишеньем полакомимся. Сады они вона какие — сторожей на них один, два, да собак столько же. Мы, как только собаки нас почуют, сразу за дерево. А с собой кошку в мешок берём, как только вытряхнем кошку-то, они за ней, та на дерево, они брешут на неё, пока сторожа не подойдут. Оне и отташщат собак. Вот я и сотворил такую хитрость. Да и грех на душу взял. Один из дозорных шибко любопытный оказался: решил обойти рощицу. Более дозора нести не могёт.

— И как ты его без оружия взял?! — изумился я отчаянной храбрости трудника.

— Дык вот — Дионисий покрутил концами своей опояски, — Я тихонько распустил пояс и сзади набросил на шею супостата. Взял нож, да саблю, колчан со стрелами взял и лук, он его в руках держал. Твои дружинники отняли всё оружие у меня.

— Принесите — я махнул рукой воинам, стоящим у двери.

Миг, провал, темнота — и я рассматриваю кривую саблю.

— А што, это сабель очень даже сподручная в ближнем бою! Пока мечом размахнешься, он ею тебя три раза достанет! Много и не надо — в шею, локоть или под колено, кровью изыдешь! Сколько у наших дружинников таких наберётся?

— Мало, десятка три, а можа и поболе!

— А кузнецы смогут такие смастерить? — я воткнул саблю в бревно.

Темнота. И снова я на настиле из бревен, мягкие сапоги чувствуют их отбелённые дождями да ветрами бока. Метрах в трёхстах от крепостной стены суетились полсотни мужчин — подкладывали под медные котлы дрова, подносили воду. Вдалеке, от крайних шатров, отделилась группа людей, по одежде было видно, что это женщины. Подгоняемые тычками и ударами плетей они приблизились к котлам. Тут произошло страшное: с гортанными криками на них набросились вороги. Рубили руки, секли шеи. Особенно врезалась в мой мозг картина: молоденькая девушка рванулась в строну, смертельное отчаяние придало ей силы, но пробежала она немного, густая трава сплела босые ноги, а подбежавший ворог, схватил её за косы и поволок по земле. Второй, злобно вереща, резким ударом сабли отсёк бедняжек голову. Хохоча и повизгивая от злобы и азарта, они швыряли её голову друг дружке.

То, что происходило дальше, повергло меня и моих ратников в смятение и посеяло сомнение в душах. Татары, словно баранов, потрошили тела убиенных, рубили их на куски и, омыв водой, бросали в дымящиеся котлы.

— Отец наш воевода, эт што?! Оне, людей варят? Исть зачнут?! Ах, вороги, ах злыдни!

Молодой ратник, дергал меня за рукав, не стесняясь, размазывал слезы по щекам.

— Смотри, смотри, честной воин! Когда будет сеча, пусть твоя рука, не дрогнув, опускает карающий меч на головы безбожников-басурман! Эй, там, позовите ко мне плотника Игната, он у басурман в плену пять лет пробыл.

— Пресветлый воевода, ты звал меня?

— Да Игнатий, звал…. Скажи, что означает вот это — я показал рукой на котлы и суетящихся возле них врагов.

— Воевода, это беда на нас надвигается! Те людишки, што прискакали на лохматых лошадях — вовсе не татаровья, как ты их обзываешь. Это мунголы, есть там и другой люд. Они все мясоеды и не знают нашей пищи. Вишь, воевода, обозы у них медленные, пока доберутся…. С ними и отары идут и лошади те, что на заклание. Ты вот взял, да и распорядился всю худобу поселян отправить в дальние выпасы, што за лесами. Вот и лишил их мясной пищи. А без неё у них дух воинственный слабнет. Вот это и значит што оне пойдут приступом на городец. Подтянут метательные машины и забросают огнём. Вишь, вон жир из котлов сбирают и в глиняные горшки сливают. Слыхивал я: мешают они его с чёрной как дёготь смолой, што везут из Бухарского ханства, да добавляют в неё извёстку. Смотри, воевода, как зачнут каменья извёсковые на угольях жечь, так оне дьявольский огонь ладить станут.

— Скажи-ка мне Игнатий в чём сила мунголов, пошто оне так быстро и храбро воюют наши земли?

— Воевода Михаила! Сила их в единстве и послушании! А ещё в хитрости и коварстве. Оне как? Навалятся скопом, теснят конницей, а потом наутёк бросаются, за собой заманивают. Как отведут дружинников подалее, окружают и забрасывают стрелами, да секут саблями.

— А пешем оне как, горазды бится?

— Пресветлый воевода, пеший мунгол, беспомощен и боязлив. Он может только стрелять из лука, да и то, пока есть стрелы. Потом бежит прочь.

— Спасибо тебе Игнатий! Просьба у меня к тебе, собери своих людей, дам я тебе в помощь и дружинников. Разберите все избы вблизи тына, что могут пожечь мунголы. По брёвнышкам раскатайте. Снесите всё к тыну што возле реки. Ночью плоты вязать будем и сплавим детей и жонок по реке.

— Да ты што?! — изумился Игнатий, — Они их нижи по течению перехватят и поубивают всех!

— А вот это мы не дадим! Ты Игнатий, там брёвнышки потоньше выбирай, да отдельно складывай, на палисады пригодятся. Не пойдут мунголы на рогатины, а кои вороги проскакивать изначнут, то мы баграми стаскивать их с сёдел станем.

— Опосля вечерней молитвы давай ко мне, мы в светёлке совет держать будем. Прихвати с собой парочку плотников.

Часть вторая

И снова я в просторной светёлке. Только тесно в ней от набившегося народа.

Ратники, торговые и ремесленные люди плотными рядами сидели на широких лавках у стен. За длинным столом сидели хмурые бородатые мужики, мои соратники, защитники и старые воины.

— Братья мои — дружина, торговые и посадские люди, мы выслушали всех, кто хотел слово молвить. Все понимают, что у нас одна стезя, впереди жестокая и кровавая сеча. Одержать победу нам в этой битве невмочь. Ворог силен и числом более нас. Я имел разговор с теми хто знает уловки мунголов. Сказано мудрецами — я встал со своего стула покрытого волчьей шкурой, шагнул на середину комнаты и подняв руку вверх продолжил:

— На всякого богатого найдется богаче, сильного сильней и на каждого хитреца — хитрей! Так будем же сильны духом, и хитры словно степные лисы. Предлагаю: дать битву басурманам раньше, чем оне начнут свою. Для этого нам надо довершить два дела. Одно — отправить в новгородские земли своих жонок и малых чад. За одну ночь надобно соорудить плоты и сплавить на них всех хто будет мешать нам биться с ворогами.

Я предупреждающе поднял руку, пресекая шум, поднявшийся в комнате.

— Знаю, это опасно, мунголы могут прознать и захватить в полон всех. Но оставлять свои семьи здесь, в городце — верная смерть для них! Плоты будем вязать веревками, на кажный посадим несколько лучников, да огородим снопами, да воловьими шкурами, стрелы ворогов будут вязнуть в них. А кои плоты сумеют добраться до другого берега, то и вовсе все в безопасности станут. Басурмане не станут упускать столь знатную добычу и попытаются перехватить плоты на излуке реки, у Серебряной рощи. И тут мы пойдем на хитрость! Через потайной ход, выведем тайно дружину Кирилла…

— Пресветлый воевода! Да разве совладает сотня дружинников с ворогом? — подскочил Кирилл.

— Не совладает! А мы на што? Не поскачут мунголы все за плотами. Оставят охранять лагерь, да и нас оне опасаться будут и не напрасно! Той же ночью наши люди, пройдут оврагами к Васильковому Полю. Там, под покровом ночи, соорудят рогатины, но не будут ставить их, а как зачнут басурмане наскакивать на нас да попытаться сшибить конями, вот тогда и выставим рогатки. И ещё вот — я снял волчью шкуру со стула, — Этого кони убоятся, и не пойдут далее. Наверное, все знают, что с краю Василькового Поля идёт глубокий овраг. По оврагу тайно туда выйдет дружина Белозара, затаится и ударит басурманам в спину. А чтобы оне туда пришли, это постараемся мы. Возьмём ихней же хитростью. Как только снарядятся басурмане в погоню за плотами, выскочим из врат городца и кинемся в битву. Куда оне начнут нас заманивать? Да прямиком на Васильковое Поле! Когда мы развернёмся, то окажемся в окружении врагов, но это они так думают! А на самом деле их отряд будет окружон нами. Те, что станут отсекать нас от городца, мы просто станем сдерживать, рогатинами, да пиками. Лучники опять же будут… Последнее — дружина Гордияна ударит из ворот.

— Пресветлый воевода, наши силы будут растянуты, окружены ворогами…

— Изяслав, где твоя храбрость? Не ты ли один хаживал на медведя с одной рогатиной?! Разве мунголы пострашней медведя будут?!

— Твоя правда, воевода! Не страшнее, но мы никогда так не бились с ворогом!

— Не бились! Но когда мы уходили на битву то всегда говорили: «Не щадя живота своего! Мертвые сраму не имут!» А вот и имут! Кто из вас захочет, чтобы его сварили и съели мунголы? А кости бросили собакам?! Вот и скажите всем дружинникам, и вы торговый и ремесленный люд, донесите горькую правду до всех. И пусть ни у кого не дрогнет рука и не убоится сердце при виде лютого ворога! — я сжал кулак и тут же почувствовал резкую боль в правой стороне груди, да в глазах мелькнула черная полоса.

— Терпи великий воевода! Терпи… Ты нужен всем русичам, ты один знаешь, как отвести беду от нашей земли! Мы донесём тебя до новгородской земли!

— Позовите Изяслава….

— Здесь я, великий воевода! Подле тебя!

— Дознался ты, почему Игнатий ударил меня ножом?

— Дозналси, воевода Михаила. У него жёнка осталась у мунголов, и главный хан поручил тебя убить. Очень он осерчал на тебя воевода, когда ты своей хитростью побил его. У него воинства осталось самая малость, и идти далее на Новгород он не может более.

— Почему тогда Игнатий не предал нас и не рассказал всех наших хитростей? Да и сам вон как славно бился в сече при Серебряной Роще?

— Он говорит: не предатель я. Было все по правде: либо его жизнь, либо твоя, либо его жены. Он выбрал твою и свою.

— Отпусти его с миром, слышь, отпусти Изяслав. Пущай, до конца своих дней совесть его судит…. — я закашлялся, боль плетью полоснула по мозгу, и чернота навалилась мне на плечи…

Саднили и кровоточили ладони, сбитые да крови. Я, перехватывая увесистую жердь, изо всех сил упирался ею в густо просмоленную корму корабля. Хлюпала вода под лаптями, промокшие обмотки более не спасали от холода болотной жижи.

— Ничего, Тимоха, вот версты две протянем баркас, а там и до Выпь озера рукой подать!

— Чу! Слышь — барабан! Давай, Тимоха, поспешаем, нам в голову становится, канаты тянуть. Не поспеем, плетей получим!

Я, скользя по бревнам и хватаясь за борта корабля, поспешил вперёд, где толпа мужиков собранная с ближайших деревень, вперемешку со служивыми людьми, тянула по наспех сделанной гати корабль. В полверсты впереди, такие же бедолаги надрываясь, тянули ещё один. Под мерные удары барабана, с гиканьем и хриплыми выдохами, рвали спины о верёвки почти сотня, таких как я. Кто я? Откуда? Не успел даже выстроить свои мысли одну за другой, как послышались крики:

— Царь! Царь Петр скачет!

Пятеро всадников рысью скакали по просеке. Развевались чёрные плащи, подбитые красной материей, на треугольных шляпах трепетали белые пушистые перья.

Почти у самой кормы корабля резко остановились. Царь Петр, бросив поводья подбежавшему офицеру, зашагал вперёд, по брёвнам гати.

— А ну, ребятушки! Совсем немного осталось! — он оттолкнул меня, схватился за крайнюю верёвку, забросил её за спину и потянул, прикрикивая на солдат и работный люд. Я торопливо вклинился между царём и каким-то изнеможенным мужичком и задергал, потянул и без него струной натянутый канат. Корабль вздрогнул, заскрипел по брёвнам катков и споро двинулся вперёд к синевшему вдали озеру.

Я, торопливо считая каждый шаг, лихорадочно думал: «Царь! Впереди сам царь как простой мужик тянет корабль! Выходит, мы государево дело делаем! Эвон как!»

Верёвка ёрзалась о чёрный плащ царя, в такт его шагам дёргала канат и порой сбивала мои руки с него.

Что-то утробно хрустнуло позади меня. Боковым зрением я успел заметить как из под катка, на который был поставлен корабль, выскочило бревно, встало вертикально и медленно стало падать на нас.

— Паберегись! — истошно завопил кто-то.

Я, не раздумывая, рывком, отбросил царя в сторону, и тот час бревно обрушилось на меня. Полной темноты не было. Была какая-то серая мгла, слышались обрывки речи и словно колокола набатом гудели в голове.

«Эт он меня отбросить успел, эй, там, лекаря сюда!»

«Осторожней, поднимите его, вон туда несите, к березе, там сухо!»

«На плащ положите…» «Живой, кажись живой….»

Голоса стихли, и серая мгла постепенно сменилась кровавой пеленой и я, словно осенний лист, кружась в прозрачном воздухе, стал падать в черный колодец.

Очнулся снова от голосов. Говорили двое, хрипловато-грубый голос был мужской, а вот второй, похоже, детский:

— Тятя, а почему мертвяк одет как мы а покров под ним вона какой богатимый?

— Тише Заряна! Вдруг это знатный человек! Пойдем, отселяя, придут солдатушки — заберут его!

— Ой, мертвяк зашевелился! Тятя, он глаза открыл… — девчонка в сарафане и легкой душегрейке отскочила от меня. Тот час полнеба закрыло бородатое лицо:

— Ты хто ж будешь, мил человек? — бородатый осторожно дотронулся до меня.

— Я плотник их сельца Заброды — мне показалась, что я говорю слишком громко, мои слова гулким эхом вторили где-то в затылке.

— Тятя, что он шепчет? — девушка наклонилась надо мной.

— Непонятно Зарянушка, непонятно, чего хочет сказывать. Человек он, похоже, не простой, только вот зачем рядился в простые одежки? Бог с ним, если его оставили здесь знать так надобно! Идем Зарянушка, идем, своих догнать надобно.

— Смотри, тятя, а крест то у него наш — истинно православный! — девушка осторожно коснулась ворота рубашки.

— Точно! Хрест-то — восьмиугольный…. Свой это человек, негоже его оставлять одного на лютую смерть! Беги, догони наших, пущай сюда прибегут.

Провал в памяти. Не знаю, потерял ли я сознание от боли или это вызвано было действием излучения приборов, из бюро путешествий? Этот вопрос так и остался для меня открытым. Очнулся я от равномерных толчков, которые отзывались тупой болью в плече. С трудом повернув голову, набок обнаружил, что лежу на самодельных носилках — две молодые берёзки, схваченные верёвками, которые волокли два мужика. Пыхтя и беззлобно переругиваясь между собой, они останавливались только затем чтобы смахнуть пот со лба, да подтащить моё тело повыше, чтобы пятки не бороздили землю.

— Ой, тятя! Он очнулся! — радостное лицо девушки склонилось надо мной.

— Чей будешь мил человек? Свободный али беглый? — старик склонился надо мной.

— Из работных, работный люд мы… — слабым голосом ответил я.

— Вона как! Работный он человек! Знать по царёву указу взят. На верфях работу ладил?

— На верфях — голова не так болела, а вот плечо: ныло и кололо острыми иголками боли.

— Куда вы меня тащите? — старик, словно петух высматривающий зерно, склонив голову вслушивался в мой шепот.

— С рукой у тебя беда. Нишшо, наш травник Ферапонт, тебя поправит! Он и не таких болезненных на ноги ставил.

Мои спасители остановились у двух толстых замшелых сосен и рухнули на землю без сил.

— Ферапонт, эй Ферапонт! — заблажил на весь лес бородач.

— Хто тут горло дерёт? — откуда-то из-под земли на белый свет вылез … — леший!

Травник Ферапонт был ещё более замшелым и древним чем тот лес, в котором он жил.

— Чево тут у вас? — он подошел ко мне отвернул ворот рубашки и ощупал мое плечо. Руки у него были на удивление сильными и цепкими. Когда я застонал от боли, он только хмыкнул:

— Плещщо у нево сломато, вы вот чево, оставьте ево у миня, кость править надоть и смотреть шоб сросло правильно. — Токмо девку тож оставьте, кашеварить мне не сподручно будет.

Не знаю, как я оказался в большой деревянной бочке, до верху наполненной горячей водой поверху которой плавали какие-то листья, коренья и травы.

— А скажи-ка мне, мил человек, как тебя кличут? — травник неторопливо размешивал в деревянной бадейке глину, подсыпал туда серый порошок, растирал эту смесь между пальцев и, намазав на тыльную сторону ладони, нюхал его, шумно втягивая воздух ноздрями.

— Тимохой люди кличут — отозвался я.

— Вот што Тимофей, кость у тя сломата в двух местах, тута не править надобно, тута соединять надоть! Ты потерпи, боль я утихомирю и складать изначну твою кость.

— Пусть будет твоя воля! — смиренно ответил я этому лешему.

— На всё воля господа нашего! Давай вот выпей-ка это! — он протянул мне деревянную плошку, в которой плескалась жидкость.

Очнулся я от странного ощущения скованности. Плечо болело, но уже не так сильно. Вот рука была примотана к какому-то кривому сучку.

— Что, мил человек, раб божий Тимохфей, оклемалси? Дайкося гляну на твою рану — «лешак» двумя пальцами, словно гусак, общипал мох с моего плеча. Под ним была резаная рана. Я точно знал, что там кроме лилово — багряного синяка ничего не было!

— Откуда это?! — изумился я.

— Дык я и разрезал. А ты што, думаешь, я мог через кожу твои косточки исправно сложить? — он бережно смазал мою рану желтой жидкостью, залепил серо-зелёной глиной и снова обложил мхом который горкой лежал на грубо вытесанном деревянном блюде.

— Вишь, Тимоха, живица што делает! Как рану стянула. Таперича всё пойдет как надоть! Ты мил человек потерпи, сучок ентоть тебе носить от Луны до Луны. Цельных двацать дён! Потерпи… А по надобности какой, ты или меня или вона — Заряну покличь! Ежель какие стыдобные дела, меня кличь, а по снедать, да водицы испить, тут Заряну кликай.

Я даже сейчас не могу сообразить, сколько прошло времени, от одной картинки до другой. Каким-то неуловимым образом я переместился в просторную светёлку. Было жарко и душно от набившегося в неё народу. Горели свечи, лампады проливали тусклый свет на суровые лики старых икон. Густой, чуть хриплый голос нашего проповедника бился молитвой об стены, отзываясь безысходной тоской в моей душе.

— Тимошенька, мне страшно, я не хочу умирать — горячий шепот Заряны вернул меня в реальность.

— Ползи к стене, вон там, где духовичок — я, подталкивая свою молодую жену, раздвигал людей стоящих на коленях. Не знаю, что заставило меня сделать это? Может, когда совершал молитвы, то заметил довольно широкую щель между стеной и полом, а может потому, что там было меньше наметов соломы и хвороста? Не знаю…

Проповедник, закончил читать отходную молитву и люди сразу заголосили, заплакали, завыли на многие голоса.

— Братия и сестры! Антихрист у наших дверей! Так примем же очишшение огнём! Не дадим осквернить наши души!

Заряна мертвой хваткой вцепилась мне в плечо:

— Тимошенька, родненький мой! Спаси нас, спаси миленький! У нас будет ребёночек!

Не знаю, что придало мне силы, я словно раненный зверь, расшвырял хворост и солому, вцепился пальцами в щель и с треском отодрал доску. Вторая доска не поддавалась моим усилиям. Подсунул первую — раз и вторая доска отлетела в строну, задев какую-то бабку с безумными глазами. Не обращая внимания на её завывания, ткнув кого-то кулаком, я нырнул в подпол. Срывая ногти, раздирая пальцы в кровь, выгребал землю, засыпанную между камнями фундамента молельного дома. Наверное, бог был на моей стороне, один из камней оказался небольшим. Раскачал его из стороны в строну. Закатил под пол и потянул за руку Заряну. Вопли людей переросли в звериный рёв. Пламя сначала робкими язычками лизнуло веточки хвороста, и словно убедившись, что люди приготовили ему достойную пищу, рванулось вверх, загудело и жадно набросилось на всё вокруг.

Заряна, извиваясь словно вспугнутый уж, протискивалась в дыру под брёвнами. Я, скользнул следом за ней. О боже! Дыра оказалась маленькой! Мои плечи не проходили в неё. Жар начал заливать мою спину, да ещё сверху свалилась груда извивающихся от нестерпимой боли тел. Кто-то судорожно, цепкими руками тянул меня наверх. Резко лягаясь от этих горящих людей, я рыл и рыл землю. От нестерпимого жара трескалась и горела кожа на спине и ногах. Я выл от боли, протискиваясь в дыру. Заряна схватив меня за руку тянула к себе задыхаясь и кашляя от дыма.

— Уходи! Спасай себя и ребёнка! — в мои легкие, словно расплавленный металл влился раскаленный воздух. Я захлебнулся и последним отблеском угасающего сознания почувствовал как на меня сверху, ломая ребра, рухнули брёвна потолка.

Живительная струя свежего, прохладного воздуха вливалась в мои судорожно дергающиеся легкие.

— С возвращением, Георгий Михайлович! — доктор передал влажную губку своему помощнику. Моё лицо было влажным, может от слёз, может от воды.

— Как путешествие? Если желаете, можем часть воспоминаний стереть.

— Нет, не желаю! Знаете, господин Агорян, что самое главное в жизни? — не обращая внимания на изумлённый взгляд доктора, я встал со своего ложа, пошатнулся, придержался за стену, продолжил:

— Дышать! Просто свободно дышать! Всё остальное не важно!

Самурай

Действующие лица:

Иван Михайлович Перышкин — архитектор, градостроитель, без дела.

Галина Спиридоновна Перышкина — его жена, преуспевающая бизнесвумен.

Дочь — Ирина, студентка 4 курса химического факультета, 22 года.

Игорь — бой-френд Ирины, студент 5 курса химического факультета, 24 года.

Спиридон Степанович Хохряков — отец Галины Спиридоновны и тесть Ивана Михайловича, пенсионер персональных чего-то там.

Исидо Томару — представитель японской корпорации, переводчик.

Адвокат — Никифоров Сергей Витальевич.

Господин государственный нотариус страны Восходящего Солнца (Японии, можно переложить его роль на переводчика)

Действие первое

Гостиная в доме Перышкиных. На диване спит Иван Михайлович, настольная лампа освещает часть дивана, кульман с приколотым листом ватмана, на нем чертежи и яркая картинка каких-то рисунков — строения, развилки дорог.

Галина Спиридоновна возле зеркала наводит последний глянец перед выходом на нелегкую тропу бизнеса.

— Не понимаю я твоих полночных терзаний, твоих немыслимых рисунков и чертежей, ты и в правду думаешь, что твои города будущего будут строить и будут в них жить? — выговаривает она спящему супругу.

— Карандашиком по бумаге провозишь всю ночь, а в дом одна я приношу хоть что-то.

Вон у меня в третьем магазине грузчик запил, помог бы сегодня девчатам.

— Привет, мамочка! Ты что, пытаешься с утра пораньше привести папочку в вертикальное состояние? — мимоходом, заглянув в зеркало, поправляет прическу.

— Ирина, твой отец всю ночь чертил вот эти шедевры архитектуры — потрясает одним из рулонов, бросает его на пол. — А добывать хлеб насущный должна одна я!

Галина Спиридоновна разворачивается к лежащему на диване мужу.

— Ты забыла еще о масле, которое тоже добываешь ты! — бросает реплику И.

— Почему ты всегда дерзишь матери? — нервно осаживает дочь Галина Спиридоновна.

— Когда просишь денег на новый наряд или на дискотеку, то извольте — сразу любящая дочь, а проводить меня на трудовой день, так хорошего слова от тебя не дождешься!

— Мам, ну не заводись, мы тебя любим! И мне удачи пожелай, мне сегодня определяться с практикой, как — никак первый день!

— Сергей Витальевич обеспечит тебе хорошую практику, уж я об этом позабочусь.

— Сергей Витальевич, Сергей Витальевич, — передразнивает дочь, — Сергей Витальевич уже обеспечил себе тепленькое местечко, возле нашей семьи! Дочь направляется к выходу.

— Ты как разговариваешь с матерью?! Да, Сергей Витальевич, друг нашей семьи и, между прочим, хороший друг! Останавливает Ирину мать.

— Ну, ну, если друг оказался вдруг! — бросает реплику Ирина, уходя в дверь.

— Несносной совсем стала и дерзкая, слово ей не скажи, все понимает по своему, так как ей в голову взбредет! И в кого она такая? — Галина Спиридоновна заканчивает макияж.

— Вся в тебя, Лениво отреагировал Иван Михайлович, садясь на диване.

Настольная лампа мигает несколько раз и гаснет.

— В этом доме мужчина есть, в конце концов? В голосе Галины Спиридоновны звучит металл, хватит валяться, зря только диван топтать! Значит, так, вынесешь мусор, пропылесосишь квартиру и почини эту лампу!

— Сдалась тебе эта лампа, слабо отреагировал Иван Михайлович, давно надо купить новую.

— Надо будет куплю, эта лампа мне памятна, починишь, ничего с тобой не станется, хоть какая-то польза от твоего высшего образования!

— Всегда ты придираешься к моему образованию, кстати, я окончил архитектурный факультет, а не энергетический, и в этом твоя мама меня всегда понимала, И. М. откинул плед.

— Если бы ты окончил энергетический институт, ты бы денег кучу в дом приносил, вон смотри, электрики за энергию как по расписанию два раза в год плату повышают, что у них там трансформаторы из золота что ли, себе в карман денежки гребут, да их боссы заграничные в швейцарских банках баксы пересчитывают!

— Дались тебе эти баксы, последнее дело деньги в чужом кармане считать, Иван Михайлович встает с дивана.

— Вот, вот, все так говорят, а считали бы, да почаще, то и в своем кармане больше бы денег было!

— Вот черт, часы стоят! — с досадой смотрит на настенные часы, должно же хоть что то в этом доме стоять! Все, все, я пошла! Ведро с мусором вынесешь, не забудь! — Галина Спиридоновна, последними штрихами поправляя прическу, надевает модную шляпку и выходит из комнаты.

Иван Михайлович, почесывая грудь, подходит к кульману.

— Что мне снилось? Вот всегда она так с этим мусорным ведром, не забыть бы про него!

Несколькими штрихами карандаша, что-то поправляет в рисунке, отходит.

— А что, в этом что-то очень даже есть! Рискну, кто не рискует, то не пьет …., а кто у нас не пьет шампанское? Правильно, трезвенники и язвенники! Энергично что-то правит в чертеже, рисует другим цветом, трет ластиком и пальцем в разных местах листа.

— Вот почему так, как не приносишь в дом деньги, так женщина сразу тобой недовольна, и сколько им этим женщинам надо до полного счастья? Может, я сейчас в историю, архитектуры войду? Новое слово в градостроительстве молвлю!

Заработаю миллион, ей хватит? (Напевает, ужасно фальшивя) «Миллион, миллион алых роз», глупость полная купить миллион роз, это ж, сколько мусора после букетов останется! Хотя нравится — так красиво! А вот проблему мусора в моем проекте я красиво решил! Все! Все! Больше не трогаю! Иду выносить мусор и чинить лампочку! Или наоборот — чинить лампочку и выносить мусор? «Вот всегда ты строишь проблему у пустой бутылки», так высказался бы мой любимый тесть Спиридон Степанович. Вот человек, прожил почти всю жизнь слесарем — сантехником, не алкоголик, а к водочк, отношение трепетное. «Такая нам досталась доля — нам не прожить без алкоголя!» Выраженьице, скажу я вам, у моего тестюшки! Или вот еще его крылатый перл «Чаю с булочкой и на печку с дурочкой» От чаю — не откажусь! Все — решено чиню лампочку!

Иван Михайлович вооружается отверткой и начинает что-то ковырять в настольной лампе. Наклоняет, включает. Лампа мигает несколько раз, ремонтник поправляет отверткой что — то внутри. Раздается треск, вспышка и незадачливого монтера, получившего удар током отбрасывает на диван. Почти сразу открывается дверь и в комнату входит тесть — Спиридон Степанович Хохряков — отец Галины Спиридоновны.

— Иван, здороваться с тестем будешь?

Подходит к кульману, смотрит чертежи, бормочет: «Ну, ну, красиво, видишь ты какие дома! Всегда я, Ваньке говорил — ты брат, талант, талантище!» берет еще один чертеж: «И тут такие башни и поезда, и где он такие видел?» комментирует чертеж.

Замечает Ивана лежащего на диване в странной позе:

— Иван, хватит валяться, ты, что до утра работал? Или с утра принял? Декламирует:

Вместо чая утром рано, выпил водки два стакана. Вот какой рассеянный с улицы Бассеинной.

— Что-то я зятек, не замечал за тобой такой грех!

Смотрит на лампу, отвертку и все понимает.

— Э, да тебя никак током шарахнуло! Ничего это мы сейчас устраним! Принимает энергичные действия — делает искусственное дыхание, сводит и разводит руки.

Слушает, не дышит ли пострадавший и переходит к более энергичным мерам. Садится ему на ноги, делает не прямой массаж сердца и, пробормотав: «Вот уж не думал, что придется целовать своего зятя!», набирает полные легкие воздуха, зажимает нос зятю и собирается выдохнуть в рот пострадавшему.

Тот судорожно дергается под тестем:

— Степанович, ты чего удумал?!

— Вот молодец ожил! А я думаю каюк тебе пришел! Как тебя шандарахнуло! — слезает с зятя, тот неуверенно садится на диване.

— Чего ты к этой лампе полез? А, понял, Галка запилила, починить заставила!

— Да я говорил ей, давай новую купим, нет ни за что, дорога, говорит, как память!

— Ну да, — Спиридон Степанович садится на стул, — это ей в восьмом классе подарок сделали, за самое громкое исполнение частушек! Ни за что не выбросит! Память о том, как она горло драла!

Иван Михайлович трет виски, как от головной боли.

— Что, что с тобой? — беспокоится тесть.

— Звон, какой — то в ушах, обрывки слов, разговоров, как будто сразу много людей пытаются, что то мне сказать!

— Ну, это из тебя электрический ток выходит! Где тут у тебя коньячок был? Знаю, Галка от меня его прячет, давай по малой молекуле примем, сосуды расширим. Мне доктор даже говорил — коньяк при головной боли первейшее дело!

— Вот он, коньячок! Вот он, родименький! — Спиридон Степанович бережно прижимает бутылку к себе. Его в бочке из дуба выдерживают, как год, так звездочку добавляют, прямо как незабвенному генсеку Брежневу! Ну, давай! Пусть из тебя заряды выходят!

Чокаются, выпивают.

— Доктора говорят, человека, пораженного током, нужно наблюдать двенадцать часов, так что зятек, я у тебя надолго зависну! Давай еще по единой!

— Нет, нет, хватит! Слабо пытается протестовать И, М.

— Да чего там, все беды от водки. В лучшем случае — от коньяка. Спиридон Степанович подносит по второй рюмке.

— Слушай, Вань, а чего ты собираешься делать с этими своими чертежами? Кому сейчас новые города нужны? Рисовал бы себе потихонечку особняки новым богатеям, вон они как грибы после дождя вырастают, не хлопотно и денежно!

— Я полгода назад отправил заявку на международный конкурс, так общие наброски, сейчас жду ответа из Токио. Понимаешь, победа в таком конкурсе, все равно, что золотая медаль для олимпийского спортсмена!

— Ага, всем по медали, а нам ни х …, чего не дали! Спиридон Степанович, тянется к бутылке, зять быстро накрывает свою рюмку ладонью.

— Ладно, ладно, бормочет тесть, тебе не наливаем! И вздохнув, декламирует:

«Такая нам досталась доля, нам не прожить без алкоголя!»

— Вань, ну хоть что-то тебе заплатят за твои рисунки?

— Ни рисунки, а чертежи, — поправляет тестя Иван Михайлович, — победа в таком конкурсе оценивается достойно, я думаю, счет идет на сотни тысяч!

— Ого, не щадят японцы своих иен! Спиридон Степанович достает что-то простенькое из холодильника и не спеша закусывает.

— Какие иены? В долларах, в долларах премия! — отвечает тестю Иван Михайлович и снова трет и обхватывает голову руками.

— Что, что, Ваня, болит? — тесть весь в участии.

— Нет, нет, не сильно, — Иван Михайлович убирает руки от головы, — голоса какие-то странные голоса, и шум, как будто люди на базаре, или шум городских улиц, странный такой шум!

— Скорую, давай, вызову тебе? — озаботился тесть.

— Нет, нет, сейчас все пройдет, мне еще мусор выносить и лампу чинить! — протестует Иван Михайлович.

— Да брось ты на фиг её, эту лампу! — тесть бодрит зятя.

— Вот если ты получишь эту премию, то Галку сразу утихомиришь, я постоянно слышу, как она тебе трет шею — «у меня магазины, у меня немалые деньги в товарах крутятся», а сама вон мебель жмется сменить на новую! Слушай, Вань, а как не получишь ты этих деньжищ, то она тебя вытурит из дома, ей, ей, враз вытурит! Вон как ей деньги глаза то застелили! — Спиридон Степанович рассматривает остаток жидкости в бутылке.

— Получу я её, обязательно получу эту премию, — Иван Михайлович встает из за стола и подходит к своим чертежам.

— Понимаешь Спиридонович, тут вот такая штука — в детстве со мной один очень странный случай произошел. В семье нас было три брата и как то под новый год, зашла к нам дальняя родственница. Родители отлучились куда-то, а она в гости заглянула. Одета простенько, какая-то потертая и дешевая одежонка, замерзла, наверное — январь на дворе. Села она на табуретку и стала по одному подзывать нас к себе. Мой старший брат Виктор подошел к ней первый, погладила она его по голове и молвит: «Золотые у тебя будут руки, мастером будешь, вот только страсть твоя пагубная не даст тебя возвеличить в твоем ремесле и заслужить уважение людей своим мастерством».

— Верно, бабка подметила, братан твой Виктор, сварщик от бога! Но если бы не это, Спиридон Степанович щелкает себя по горлу пальцем, борец он, твой брат с зелёным змием, всю свою жизнь пропил!

— Все правильно, предсказала старушка, брат мой в республиканском конкурсе сварщиков не раз занимал и первое и другие призовые места, но безудержная пьянка всегда приносила ему одни беды! Затем подзывает она Володю, тот старше меня на шесть лет.

— Вовке, твоему брательнику, точно, плохое нагадала! — перебивает его Спиридон Степанович, — Тонко она так подвела к его предсказанию: «Ты, говорит, всю жизнь на судьбу будешь обижаться, но счастлив будешь детьми!»

— Слушай, Вань, а старушка то все точно подметила! Ведь он после болезни, так инвалидом и остался! А племяши твои, его сыны, все в жизнь путными вышли! Ну, а тебе, тебе — то, что она сказала!

— Поставила она меня между колен, посмотрела в глаза, а они у неё синие-синие! — вздохнула и говорит: «Проживешь ты большую часть жизни просто и незаметно, а вот когда наберешься, мудрости да опыта, станешь очень богатым и знаменитым!»

— Да, вздохнул Спиридон Степанович, опыта и мудрости у тебя хватает, а где богатство? И слава твоя заблудилась где-то! Что, что, опять за голову схватился?

Болит? Давай в больницу, поедем!

— Нет, голова не болит, просто голоса, странные такие голоса и говорят как будто не по-нашему, а я все понимаю!

— А что, говорят-то, Вань? Спиридон Степанович придвинулся к собеседнику.

— Как будто про жизнь расспрашивают, или рассказывают о чьей-то жизни, быстро, быстро так!

В комнату стремительно входит Ирина, весь её вид выражает раздражение и обиду.

— Сидите, пьете!? Ты дед мне отца совсем споить хочешь?!

— Ты чего это внучка? С чего завелась? Вон отца как током звездануло, еле, еле оклемался!

— Пап, ты как? — Ирина заботливо подсаживается к отцу.

— И чего ты к электричеству полез? Ничего в нем не понимаешь, а берешься исправлять!

— Иришка, с чего ты сегодня дерганная такая? — пытается урезонить дочь Иван Михайлович.

— С вами задергаешься, чуть в сторону отвернулся, вы или водку пьянствуете, или за женщинами волочитесь! — сердится Ирина.

— Какие женщины? — слабо запротестовал Иван Михайлович. — Мы из дому не выходили, я вон лампу починить хотел, а не вышло.

— Ты внучка напрасно так на нас! — Спиридон Степанович не торопясь закусывает.

— Вон у моей начальницы, муж, за каждой юбкой бегает, а когда ей об этом сказали, знаешь, что она ответила?

— Ты дед, опять какую-то свою плоскую шуточку скажешь? — Ирина отбирает у него бутылку.

— Вот она, начальница моя на это и говорит: «Моя собака тоже за каждой машиной бегает, но это не значит, что когда догонит, то сядет за руль и поедет!»

— Собака, может и не сядет за руль, а вот мой Игорек, второй раз Светку подвозит. Я их обеих прибью, если увижу ещё раз вместе! — Ирина снова отбирает бутылку с коньяком из рук деда, тот слабо протестует — тянется за ней руками и, махнув, плюхается на стул.

— Это ты зря удумала, Иринка, двойное убийство — на пожизненное потянет! — урезонивает её отец.

— Да плевать! Но и им не жить! А что? Это идея! Найму киллера, деньги, что на сотовый копила, есть, найму и прихлопну!

— Зря вот это ты все говоришь, сама Игоря любишь, и — прихлопну! — Спиридон Степанович заглядывает на дно стакана.

— А что, это тоже идея! — Спиридон Степанович пытается взять бутылку из рук Ирины, — попугать надо Игорешку, пусть на других девок не обзаривается, Знаешь Ир, а давай сделаем так — я на работе, крепкого мужичка найду, пусть он отделает твоего дружка, так что мать родная не узнает, а ты его в больнице навещать будешь, разжалобишься …

Ирина отодвигает бутылку подальше от настойчивого Спиридон Степановича.

— И сколько твой дружок возьмет? Денег ему, сколько на это надо? — её явно заинтересовала эта идея.

— Да не дорого, тысяч двадцать думаю, хватит ему — дно стакана явно не понравилось Спиридон Степановичу и он вздохнув поставил его на место.

— Ой, да знаю я твоих собутыльников! Деньги пропьете, и дело не сделаете!

— Что ты, что ты! Все в лучшем виде — тебе фотографию, а потом и сама на него в больнице посмотришь!

— Двадцать много! — торгуется Ирина. — Давай за десять!

— Вы что это удумали? Это же статья! Посадят тебя за твоего студента! Протестует Иван Михайлович.

— Куда там, посадят! Никто не узнает даже, что она Игорешку заказала, — продолжает бурно агитировать Спиридон Степанович, — отметелит его, будь здоров и скажет, что если ещё он будет эту девку, как её там зовут? — поворачивается Спиридон Степанович к Ирине.

— Света…

— Вот так и скажет — будешь еще возле моей Светки крутиться, ноги выдерну и в другое место вставлю!

— А, что?! Давай дед, считай, договорились! — Ирина решительно роется в своей сумочке, достает купюру, вот пять тысяч, остальное — как только все сделает твой крутой мужик. Да только проучить, пару синяков и все! Иначе не видать ему остальных денег!

— А если нос легонько разбить? — размышляет вслух Спиридон Степанович, — знаешь, внучка, кровь она хорошо отрезвляет! Ни будет он, ни на кого кроме тебя смотреть.

Спиридон Степанович дотягивается до бутылки, но Ирина ловким движением руки лишает его вожделенного.

— Оставьте в покое коньяк, мне уйти пора, с практикой решать надо — погрозив пальчиком отцу и деду, уходит.

— Спиридонович, ты что?! Заболел? Какие деньги? Какой наезд на Игоря? Она ему не жена, сам решит с кем ему встречаться! — протестует Иван Михайлович.

— Подожди, тут дело тонкое! Денежки Иринка все равно профукает, а мы подзаработать моему хорошему другану дадим, он на мели и тысченок несколько ему не помешают.

— Подставить под статью своего друга хочешь? Это не хулиганство, какое, а вдруг Игорь твоему драчуну да накостыляет по первое число? Парень он крепкий, да и здоровьем Бог его не обидел! — все ещё пытается отговарить тестя Иван Михайлович.

— А с чего ты взял, что кто-то будет бить Игоря? Он, между прочим, может твоим будущим зятем станет! Конечно, если у него со Светкой всякие там шуры-муры, дубазин как лекарственное средство не помешал бы. Кто их там эту молодежь разберет! — Я что думаю, уж коли получилось, так что волки сыты и овцы целы, значит, волки съели пастуха. Я, приглашу Игорька, мы ему все порасскажем, вот он нам и согласиться подыграть! Такой спектакль устроим! — довольно потер руки Спиридон Степанович.

— А, вдруг не согласится Игорь, тогда как? — все ещё сомневается Иван Михайлович.

— Да погоди ты, — отмахивается от зятя Спиридон Степанович, — где то у меня тут телефон Игоря, — берет в руки сотовый телефон.

Звонит.

— Алло? Это Игорь? А это Спиридон Степанович! Какой, какой!?. Да дед твоей Иринки, Степанович! А. вот то-то! Узнал, наконец! Слушай, ты подойди к нам, дело к тебе неотложное. Да брось, ты сессия подождет, ты где? Дома? Ну, так это тебе из соседнего подъезда к нам идти, минутное дело, давай подгребайся, как у вас говорят, к нам! Все, ждем! — вот так, поворачивается он к Иван Михайловичу, — сейчас мы это дело с ним обмозгуем!

Выдвигает ящики комода, бормочет:

— Где — то тут был Галкин фотоаппарат, и косметичка её старая то же валялась, помню: где-то рядом.

Входит Игорь.

— Почему у вас двери открыты? Случилось чего?

— Да, вроде ничего не случилось, — отрывается от своего занятия Спиридон Степанович, — ты проходи Игорек, разговор к тебе есть!

Игорь, здоровается, с безучастно наблюдающим за действиями своего тестя, Иваном Михайловичем.

— Это Ирина, забыла двери за собой захлопнуть, разволновалась, вот и выскочила, позабыв обо всем, — обращается он к Игорю.

— А, давай-ка Игорек, побеседуем на такую тему, чего это Иринка так психанула с утречка? — обращается к студенту Спиридон Степанович.

— Да мы вроде бы не ссорились с ней ни вечером, ни утром, — оправдывается Игорь.

— А кто деваху сегодня утром в свою машину грузил? — подступается к нему Спиридон Степанович.

— Так это Светка, однокурсница, прицепилась, подвези, да подвези! — обрадовался Игорь.

— Ну и как, подвезло? — ехидничает Спиридон Степанович.

— Что-то я не пойму, в честь чего вы на меня наезжаете? — переходит от обороны в атаку Игорь, — у меня со Светкой ничего нет, да и быть ничего не может! — отбивается он от наступающего на него Спиридон Степановича.

— Ты, давай не юли, вишь, Иришка злится, лютует прям, она девка упрямая, заладила нам с Иван Михайловичем, увижу еще раз, его с другой, прибью и его и её — пугает он жениха внучки.

— Так и прибьет, иронизирует Игорь, — силенок у неё недостанет!

— Силенок, может и недостанет, а вот деньжат в самый раз — хватит! — берет он под руку Игоря.

— Слушай, Игореша, она нам такой концерт закатила, Петросян отдыхает! Найму говорит, знакомого громилу, он ребра этому изменнику и посчитает! Мы, вокруг да около ходить не будем — ты Ирку хорошо знаешь, ей, что в лоб влетит — то она сделает! — Спиридон Степанович неторопливо вертит в руках женскую косметичку.

— Да, с неё это сбудется! — слегка помрачнел Игорь.

— Вот, вот! — обрадовано придвинулся к нему Спиридон Степанович, — мы, — кивок в сторону Ивана Михайловича, — уговорили ее, что сами найдем бойца, который тебя поколотит!

— Как у вас все запущенно! — ухмыльнулся Игорь, и как же вы думаете меня поколотить?

— Да не будем мы бить тебя! Вот это ты видишь? — придвинул косметичку к нему Спиридон Степанович, накрасим тебе под глазами по крупному фингалу, кетчупом где надо кровь изобразим и фотку, с тебя, такого красивого, Ирке предъявим!

— Чего это вы меня как клоуна раскрашивать будете? Сам ей все объясню! — отмахнулся Игорь от назойливого деда.

— Погоди, Игорешь, у нас тут свой интерес прописан, вишь ли, не дает нам Галина деньжат на мелкие расходы, а так мы по легкому тысчонок двадцать с Ирки срубим! Опять же с ними, приятно время провести можем! — заговорщицки подмигнул молодому человеку Спиридон Степанович.

— Ну, вы деды и даете! Внучку на деньги развести захотели! А обо мне вы подумали? Во что вы меня втягиваете? Она сразу же прибежит ко мне домой, что ей мама моя скажет?

— Да, не хорошее затеваем мы дело, эт, как в поговорке: «Если верить своему отражению в луже, то ты мелок и грязен», — почесал затылок Спиридон Степанович, — вот это и будет самая сложная часть нашей аферы, но ты можешь исчезнуть на недельку, к друзьям или еще куда, вроде как в тиши готовится к сессии? С другой стороны — а вдруг она и взаправду найдет, какого ни будь громилу и тот поколотит тебя?

— С её ревнушек сбудется, — буркнул Игорь.

— Ты Игорь, соглашайся, вступил в разговор Иван Михайлович, — Иринка, она, как солома, вспыхнет — пламя до небес, а прогорает быстро, там глядишь, и остынет, ревновать перестанет, а деньги мы ей вернем!

— Ну, раз вы просите, — неуверенно соглашается Игорь, — только вот где вы собираетесь меня фотографировать? Во дворе? Так там все меня знают, сразу разболтают вашу тайну!

— Да, во дворе нельзя …, соглашается Спиридон Степанович, да мы вот что сотворим — коврик наизнанку выстелим, листьев набросаем, вот и будет место не узнать!

— Давай, обращается он к Ивану Михайловичу, сходи во двор, заодно и мусор вынесешь, листьев там прихвати, травки какой, да песочку с детской площадки не забудь!

Иван Михайлович покорно берет ведро и, кивнув на прощанье заговорщикам, уходит.

— Ну, что, потирает руки Спиридон Степанович, за успех предприятия, как говорится и не грех взбодриться! — наливает коньяк в рюмки, протягивает одну Игорю.

— Давай, как говорится: «Семь раз отпей — один раз отлей!»

— Нет, нет, протестует тот, у меня подготовка к сессии, мне органику сдавать, преподаватель — грымза старая, завалит сразу!

— Ну, да ладно, на нет и суда нет! — выпивает свою рюмку Спиридон Степанович.

Действие второе

Адвокат — Никифоров Сергей Витальевич.

Галина Спиридоновна Перышкина — его жена, преуспевающая бизнесвумен.

Исида Томару — представитель японской градостроительной корпорации, переводчик.

Господин государственный нотариус страны Восходящего Солнца (можно переложить его роль на переводчика).

Офис адвоката — Никифорова Сергея Витальевича обставлен в зависимости от возможностей театра. Обязательны: компьютер с принтером, шкафы или сейф, в шкафах папки с делами.

За столом сидит и что-то пишет Сергей Витальевич. Достает сотовый телефон и набирает номер:

— Николай Владимирович? Добрый день! Никифоров беспокоит. Как обстоят дела с моими бумагами? — выслушивает ответ, поддакивая собеседнику.

— Понятно, понятненько, значит, по аукциону земля под магазинами моя? Не напрасно я взял с моей «курочки» расписку в ограничении цены! Почему это я зову клиентку «курочка»? Ну как же, на испанском курица — «Галина», помните, кубики такие продавались в наши не самые лучшие годы, «Галина Бланка», если перевести, то «белая курица». А моя Галина не белая, а золотая курочка. Конечно, конечно, мы с ней распишемся, том и годочек можно потерпеть и на развод. А вот, когда я разведу её по полной, тогда потрясем её магазинчики, за мной не заржавеет!

Прекращает звонок, набирает новый номер.

— Пусенька моя, заинка, я соскучился по тебе! Ну, конечно, моя маленькая, приду вот только дела немного разгребу! Когда кончатся мои дела? О — о — о, скоро, очень скоро, мой цыпленочек, вот годик потерпим, а там все бросим и уедем жить на Мальдивы, как ты хотела! Не хочешь на Мальдивские острова? Ах, их затопит! Ну не расстраивайся, не расстраивайся, мой птенчик, если их затопит, то нас там не будет! Я тут место в Эквадоре присмотрел, да, да, это экватор, тепло, океан, песочек. Ну, все, все, мой пушистый котеночек! Целую тебя! И в носик тоже целую, и туда тоже! И ниже целую!

Заканчивает звонить.

— Уф-ф!

Легкий стук в дверь.

— Да, да, войдите!

Входит Ирина.

— Здравствуйте, Сергей Витальевич! Простите, что отрываю вас от важных дел, но мама настоятельно рекомендовала зайти вам.

— Ирочка! Безмерно рад вас видеть в моем скромном офисе! — Сергей Витальевич встает ей навстречу, — ваша мама молодец, что направила вас ко мне, однако, сознайтесь, разве вы сами не могли попросить верного друга вашей семьи о маленькой услуге? Чем прогневал я миленькую прелестницу? Надеюсь на ваше снисхождение и ваше желание пройти практику именно в моей адвокатской конторе!

Пододвигает стул и любезно усаживает в него гостью.

— Сергей Витальевич, я надеюсь на ваше обещание, поручить мне дело, от начала и до конца — Ирина слабо пытается отодвинуть свой стул подальше от севшего почти вплотную адвоката.

— Конечно, Ирочка, безусловно, от начала и до конца! А я, в свою очередь, надеюсь на маленькую благодарность с вашей стороны, ну хотя бы сегодня отужинать со мной в одном миленьком ресторанчике! Надо же отметить начало вашей практики!

— Нет, сегодня я не могу, у меня сегодняшний вечер занят! — девушке удалось немного отодвинуть свой стул от коленей Никифорова.

— Тогда обещайте мне завтрашний вечер! — не унимается адвокат.

— А, еще бы мне хотелось ознакомиться с делами, переданными на хранение и востребование в будущем, это моя дипломная работа.

— Очень хорошая тема, у меня как раз есть одно такое дело, храниться уже лет тридцать и темочка такая, что пальчики оближешь! Я помогу тебе и с дипломной работой, знаешь у меня дома, столько материала, вот денька два освоишься и мы с тобой за пару вечеров, такую работу провернем, ну прямо на кандидатскую диссертацию потянет! — Никифоров вскакивает со стула и ладонями обнимает плечи Ирины.

Ирина, вставая со стула, изящным поворотом освобождается из рук Сергея Витальевича, и кокетливо грозит ему пальчиком.

— Да вы, шалунишка, Сергей Витальевич! Лучше скажите, когда мне приступать к делам?

— Вот завтра и приступайте, сразу с утра ко мне в кабинет, а расписание работы вашей дипломной, мы составим, когда вы немного привыкнете ко мне и к стилю моей работы — в голосе Сергея Витальевича проскочили официальные нотки.

— Тогда я, с вашего позволения, ухожу,… до завтра! — Ирина, легонько кивнув головой, уходит.

— Да, девочка то с норовом! Не то что её мамаша, ну да ничего, обломаем, и не таких обламывали! — Никифоров достает из шкафа конфетку, разворачивает и дурашливым движением кидает её себе в рот.

— А-а-м! Вот так!

Дверь без стука открывается и входит Галина Спиридоновна Перышкина:

— Сержик, я с утра на твоем телефоне висела, ни ответа, ни привета? Ты что, дома его забыл?

— Галчёнок, прости, прости! Забыл зарядить свой сотовый, вот думаю, на работе подзарядится, и я мигом тебе бы позвонил!

Соскакивает со стула, придерживает Галину Спиридоновну за талию и вообще демонстрирует в ужимках и ухищрениях отношения давних любовников.

— Сержик, подожди, не время, я тоже соскучилась, но давай решим все наши проблемы, а ласки свои побереги до вечера! — садится на диван у стены.

— Как обстоят дела с передачей земельных участков?

Адвокат Никифоров обходит стол и садится напротив Галины.

— И хорошо и плохо!

— Ну, так не бывает! У тебя как в поговорке: «Не везет, не везет, а потом как повезет!»

— Не тяни, выкладывай! — посетительница свободно чувствует себя в этом кабинете.

— Как ты знаешь, землю выставили на аукцион и на неё подано три заявки, ну одна твоя, одна моя, как мы и договаривались, что бы аукцион не сорвался и, вдруг, подает заявку …, кто бы ты думала?

— Ну, ну, давай говори, я гадать не люблю! — Галина вся во внимании подается вперед.

— Зурабов! — адвокат даже вскочил со стула.

— Зурабов?! Вот змий, пронюхал все-таки! Этот, если вцепится, не отпустит, да и по куску отрывать не будет, все проглотить норовит! — Галина Спиридоновна явно встревожена новостью.

— И вот тут я сделал хитрый ход! Ты знаешь, что у меня в области неплохие связи, а что, кое-кого приходится и «подогревать», — «власть, она любит пожить всласть!» — (адвокат явно любуется собой и своей речью, переменой поз, жестикуляцией рук).

— Адвокаты тоже не сухую корку жуют! И масла сверху слой потолще норовят положить! — уколола его Галина.

— Не сухую корочку, не сухую, — соглашается Никифоров и продолжает: — я тогда подключил Шерстобаева!

— Шерстобаева? Заместителя главы администрации? — удивляется Галина.

— Да, да самого Шерстобаева! — адвокат рисуется перед женщиной, гордясь собой.

— Так вот, с его подачи аукцион якобы перенесли на один год, что — то как бы ни в порядке с документами, а поутихнет шумиха, мы вдвоем с тобой этот аукциончик и провернем!

— Какой срок будет утихать твоя шумиха? Целый год?! Да и Зурабов тоже власть без ласки не оставляет! Ручку кому надо может щедрее нашего позолотить! — тревожится Галина.

— Месяца два, может, три. А Зурабова мы пустим по ложному следу. Там оформляются еще два участка, ну у них нет ни экологической экспертизы, ни радиометрии, вообще еще конь не валялся, вот эти бумаги, мы его людям подсунем, а что? Кадастровые номера похожи, а его братия в них ни черта не смыслит! Я тут и земельным отделом связку наладил!

— Ладно, это первое дело, — соглашается Галина, как у тебя дела с моим недотепой, мужем — чертежником? Бумаги по разводу готовы?

— Все в полном ажуре! — адвокат вынимает папку, достает бумаги, протягивает посетительнице.

— Главное, что бы он подписал вот эту отказную, а потом мы её оформим нотариально, ему и в голову не придет, что его развели как последнего лоха! — захихикал Никифоров.

— Но, но, — посуровела Галина, — не люблю, когда оскорбляют моего, пока еще мужа! Сама ругаю, сама хвалю! — встает, собираясь уходить.

— Галченок, как насчет, встречи на квартирке? Я её как ты и просила, вывел из списка имущества! — залебезил адвокат.

— Посмотрим на твое поведение, — Галина отталкивает любовника затем смягчается и чмокнув его в щеку, помахав рукой, уходит.

— Созвонимся! — оборачивается она от двери.

Некоторое время адвокат сохраняет умиленно влюбленное выражение лица, потом кривится как от зубной боли:

— Созвонимся! Созвонимся, может еще годик, будешь тревожить мой телефон, а потом, адью! Ищи, звони! — «Позвони мне, позвони …» напевает тихонько он.

Раздается стук в дверь.

— Да, да, войдите! — приглашает Никифоров.

Входят двое мужчин. Один в безукоризненном костюме европейского делового стиля, другой — традиционной японской одежде, кимоно.

(Можно подчеркнуть, что они японцы, смуглые лица, грим, суживающий глаза и т. д.)

Японец в костюме, держит элегантный портфель для бумаг. Японцы склоняются в традиционном приветствии изумленному адвокату, затем японец в костюме обращается к нему:

— Я есть видеть господин адвоката, Никифороф? (здесь и далее ошибки в словах и стиль построения фраз передают колорит перевода с японского языка).

— Да, это адвокатская контора Никифорова и я, частный адвокат Никифоров Сергей Витальевич!

— Много приятно, видать господина счастного адвоката, — еще раз кланяется японец, — я, есть Исидо Томару, переводчика, уважаемого господина нотариуса Страна Васходяшего Солнца, по рюсски, это Японий, таким случаем вы являтся поверенным в делах господина Васильева Петр Илич?

— Васильев Петр Ильич, мой тесть, то есть отец моей бывшей жены, правда мы с ней в разводе почти шесть лет, но её отец из-за болезни десять лет тому назад отошел от дел и, увы, пять лет его уже нет на этом свете с нами — отвечает адвокат.

— Выразить мое вам большой соболезнование, по поводу ухода по жизни достойного господина. Мне иметь к вам отшень, отшень важный дел. Поскольку господин Васильев много порядочных рекомендаций иметь, позволить у вас узнать, вы обеспечить сохранность его дел в один тысяча, девять сотен, пятьдесят шесть лет?

— А, как же, непременно, непременно все сохранено! Весь архив, в том числе и по тысяча девятьсот пятьдесят шестому году, в полной и безусловной сохранности!

— Я возволить узнать, хранится там, ваша архива, мея аки (японский язык), маленький box, яшика, по рюсски?

— Да, среди дел за этот год, есть и опечатанная шкатулка! В книге актов имеется запись, что следует сделать с этой шкатулкой при обращении за ней клиента разместившего её на хранение или поверенное лицо, если таковое объявится! — адвокат машет рукой в сторону шкафов.

Господин Исидо Томару поворачивается к пришедшему с ним господину:

— Ами, мея акаи, хошиагаси тадоа! Я говорить господину нотариусу, что вся документ есть порядок!

— Да, да, вот книга регистрации юридических дел, Никифоров, порывшись, вынимает из стола книгу, вот она, разворачивает её и найдя нужную строку, читает: «Сентябрь 1956 года», по вашему делу, кроме записи есть конверт, право его раскрыть у меня наступит только в присутствии двух юридических лиц, господа, если вы предъявите свои документы, я могу огласить содержимое конверта! — закрывает найденную в шкафу папку, заложив нужную страницу линейкой.

— Хаоки агаси тода хошиагаси! Я есть просить господина государственного нотариуса страны Восходящего Солнца предъявлять нужный документ! Это есть наш паспорт, это есть заверенный консулом перевод наш паспорт! — передает документы адвокату.

— Прекрасно, тогда позвольте мне сделать запись в книге регистрации актов о вскрытии конверта — раскрывает книгу и делает короткую запись.

В это время японец, осуществляющий перевод, обращается к солидному господину в кимоно:

— Хошиагаси тадоа, себу акаи манити!

— Хо, акаи до! — ответил господин в кимоно.

— Я есть говорить господина государственного нотариуса страны Восходящего о регистрации наш паспорт!

После записи в книге, адвокат показывает подклеенный к странице конверт, отрывает его и, держа на весу, перед посетителями, раскрывает.

Достает два листочка. На одном две строчки иероглифов, на другом — русский текст. Лист с иероглифами протягивает японцам. Другой читает сам. Потом с изумленным лицом заглядывает в конверт и вопросительно смотрит на посетителей.

Те с невозмутимым видом читают свой текст, и японец в кимоно достает из складок своей одежды, узкий конверт, вынимает половинку старой советской купюры мелкого достоинства.

Адвокат, кивает в знак согласия и вынимает из своего конверта вторую половинку разорванной купюры. Складывает их вместе, затем показывает присутствующим целую бумажку.

— Мы есть убеждать, наши полномочия по открытия, мея аки (японский язык), ящика.

— Да, да все соблюдено точно как, в акте передачи, и мы имеем полное право открыть шкатулку!

Никифоров достает небольшую шкатулку, показывает её присутствующим и, оторвав пломбу, открывает. Показывает еще раз открытую шкатулку.

На дне лежат две бумажки. Одна — конверт, вторая свиток. Держа на весу, открывает конверт, заглядывает внутрь, кладет на стол, и разворачивает свиток. Две ровные строчки иероглифов. Протягивает японцам.

Те читают, выражают удовольствие прочитанным текстом и обращаются к адвокату. Тот читает русский текст:

— Я, Кото Донацу, подданный его императорского величества, с 1923 года рождения, префектура Нагоя, в настоящее время имею статус военнопленного, в присутствии государственного адвоката Васильева Петра Ильича и двух свидетелей Мацумито Сато и Кобда Тару, так же являющиеся подданными его Императорского Величества, Страны Восходящего Солнца, подтверждаю, что советский гражданин Иван Михайлович Перышкин, родившийся 15 сентября 1955 года в поселке Белоусовка ВКО, от матери — гражданки Советского Союза Перышкиной Светланы Владимировны, обьявляется моим старшим сыном.

Согласуясь с Кодексом Его Императорского Величества, а также согласно с гражданским Кодексом префектуры Нагоя, я, Кото Донацу, возлагаю на себя все обязанности отца и признаю своим сыном Перышкина Ивана Михайловича, которого нарекаю японским именем Котомито Сабуру Донацу.

Адвокат заканчивает чтение и с изумлением смотрит на японцев.

— Хо, манити акаи тодого дэми хошиагаси хот! — кивает головой переводчик.

— Я есть говорить господина государственного нотариуса страны Восходящего Солнца о одной запись текст на японском и рюсском языке! Вы заверять в акт, о равный знак обе бумага, мы предьявлять их префектура Нагоя, и господин Перышкин Ивана Михаилов, есть стать господином Котомито Сабуру Донацу! Господин Котомито Донацу есть очен знаменит член семьи Донацу! Он есть старший сын своего отец — Кото Икея Донацу, потомственный самурай, до семнадцатый предок, отшень большой дворян, как это, по рюсски…!

На лице Никифорова, предельное изумление.

— Ви есть говорить нам, как находить господин Перышкин? — обращается переводчик к адвокату.

— Да, да, я хорошо знаю семью Перышкиных, это мои постоянные клиенты, и был у них на квартире, вот только хочу вас предупредить, что в нашей стране невозможно иметь двойное гражданство! — адвокат Никифоров поправляет переводчика.

— Вы предоставлять нам адрес господин Перышкин, и мы сообщить ему харамито (японский язык) хорошо для него новость!

Адвокат Никифоров пишет на бумажке адрес и передает переводчику. Тот отдает её господину государственному нотариусу страны Восходящего Солнца.

— Хошиагаси тадоа, себу харамакат манити! — затем переводчик обращается к Никифорову:

— Когда ваша господина Перышкина станет наша господина Котомито Сабуру Донацу, он есть владелец вместе с младший брата Сомико Сабуру Донацу, известный японский фирм «Донацу — дэнки», с цена этой фирма — двадцать сотен миллиарда доллар, а наша японская господина Перышкина Ивана — Котомито Донацу, будет иметь стоимость десять сотен миллиарда доллар. Как говорят, ваша страна — «Деньги пахнуть не хотеть, деньги уметь все!», — переводчик явно гордится своими русскими поговорками, — самурай Котомито Донацу, если будет хотеть, сохранить свое владеть паспорт Перышкина Ивана, а хотеть будеть иметь хоть два паспорт любой страна!

Во время разговора адвокат Никифоров составляет какие-то бумаги (лучше конечно все это проделывать с помощью компьютера), подписывает, ставит печать, подает японцам.

Те проглядывают бумаги, удовлетворенно кивают головами.

— Мы есть не сметь больше расходывать ваше мерянное время, — переводчик протягивает адвокату Никифорову конверт, это иметь ваш гонорар за работка!

Японцы склоняются в традиционном поклоне и выходят.

Никифоров также пытается им ответить поклоном, со всеми любезностями провожает их, после того как закрывается дверь за японцами, вынимает из конверта деньги и, пересчитав их, плюхается в кресло:

— Пять тысяч долларов! Это тебе не «дойная корова», это такой жирный кусок, сколько от него не отхватывай, не убудет!

Хватает мобильный телефон, жмет на кнопки.

— Вот дура, поскакала разводиться со своим нищим чертежником-миллиардером! Да, отвечай, же отвечай, скорее, скорее, курица безмозглая!

— Господи!! Ну почему не мне такая халява!!!

Никифоров вздевает руки к небу, бросает телефон, хватает папку с какими-то бумагами и торопливо выходит в дверь.

Действие третье

Гостиная в доме Перышкиных. На стуле сидит Игорь, настольная лампа валяется на столе среди закуски и каких-то бутылок, кульман отодвинут подальше, чертежи разложены на диване. Спиридон Степанович Хохряков — отец Галины Спиридоновны, он же тесть Ивана Михайловича, явно, навеселе и в хорошем расположении духа, чего не скажешь об Игоре, который поправляя руками прическу, придирчиво рассматривает себя в зеркале, которое подал ему Спиридон Степанович. На лице Игоря красками из косметички нарисован багровый кровоподтек под глазом.

— Нет, чего-то явно не хватает для правдоподобия! — морщится Игорь от недовольства он.

— Ничего, ничего Игорек, суетится вокруг него Спиридон Степанович, мы сейчас кетчупом все подправим. Ты какой кетчуп больше любишь? Вот мне по нраву так «Махеев» — что-то подкрашивает он на лице Игоря.

— Спиридон Степанович, вы что? Нам кетчуп не на приправу к шашлыкам выбирать!

Спиридон Степанович, достает из холодильника кетчуп и наводит последние штрихи на разукрашенной физиономии Игоря (может на рубашку тоже?)

Входит Иван Михайлович, с ведром в котором видны листья и веточки.

— Ну как? — явно любуясь своим творением, вопрошает Спиридон Степанович.

— Хорош, ну хорош! — восхищается архитектор гримерным искусством своего тестя.

Укладывает на коврик веточки, листья, имитируя землю парка или лужайки.

— Давай, Игорек располагайся, — жестом приглашает он жениха своей дочери.

Спиридон Степанович, помогает Игорю, лечь более правдоподобно:

— Не, ты на спину сначала давай, — командует он, суетясь вокруг с фотоаппаратом.

Делает несколько снимков, затем усаживает его и снова щелкает фотоаппаратом.

Все мужчины так увлечены действием, что не замечают, как в комнату входит Ирина.

— Что здесь происходит? Выглядывает она из-за спины деда.

— Вы что сделали? С ума оба сошли что-ли?! — отталкивает отца и деда.

В ужасе хватает опешившего от неожиданности Игоря.

— Мой миленький, что, где, у тебя болит?

— Ничего, ничего, это мы так шутим — оправдывается Игорь перед ней.

— Хороши шуточки! Вон синячина под глазом, какой, да и кровь на лице у тебя!

— Да не вопи ты, Иришка, — смотри вот — Спиридон Степанович пальцем собирает с лица немного кетчупа и отправляет себе в рот.

— Не дури, дед! — кричит Ирина.

— Да, «Махеев» это сила! — причмокивает дед.

— Ты же сама хотела заказать отбивную из Игорька, вот мы и решили, чего деньгам зря пропадать в другом кармане, сами тебе таким вот способом предъявим фотодокументы. И были ваши денежки — а стали, наши! — пытается успокоить внучку дед.

— Ну, вы то, понятно из — за денег старались меня надурить, а ты? — в гневе обращается она к Игорю, — ты как в этой компании заговорщиков, да собутыльников оказался?

— Да ты тоже хороша, — оправдывается Игорь, — заказать меня решила! Да я Светку чисто по дружески, по — соседски, подвез до института, у тебя «ревнушки» уже до потолка!

— Я с твоими соседками, ещё разберусь, а вы, господа предки, как вы могли сподобиться на такой обман, между прочим — статья за мошенничество! — наступает Ирина на мужчин.

— Мы же хотели как лучше, — Спиридон Степанович, потихоньку наводит порядок в комнате.

— Дед, у вас — хотели как лучше, а вышло как всегда — попойка, — Ирина отряхивает мусор с одежды жениха.

Иван Михайлович, с легким стоном охватывает голову руками.

— Что, что, Ваня, болит? — тесть весь в участии суетится вокруг.

— Папочка, что с тобой, голова болит? — Ирина участливо поддерживает отца под локоть.

— Нет, нет, не сильно, Иван Михайлович убирает руки от головы, — голоса, какие-то странные голоса и шум, как будто люди на базаре или шум городских улиц, странный такой шум!

— Скорую давай вызову тебе? — озаботилась внучка.

— Нет, нет, сейчас все пройдет, мне еще мусор с коврика убрать и лампу чинить! — протестует Иван Михайлович.

— Да брось, ты на фиг её, эту лампу! — тесть бодрит зятя.

— Так! Куда это выбросить мою лампу? Папочка, кто давал тебе право распоряжаться моим имуществом? — с ходу завелась, вошедшая Галина Спиридоновна.

— И, что я вижу? Мусор на полу, лампа, в каком состоянии моя лампа? И, что, наконец, это? — Галина Спиридоновна берет со стола бутылку, — и, позвольте узнать, что здесь делает мой несравненный папочка?

— Ты почему весь в крови? — обращается она к Игорю, которого пытается закрыть собой Ирина.

— Ну, я, это …, — мнется отец, — вот, помочь Ване пришел! — находится, наконец, Спиридон Степанович.

— Ага, помочь, Ване топтать диван! Вон у него и так живот растет от лёжки! — начала разогреваться в скандале Галина Спиридоновна.

— Если пузо трет колени, это братцы всё от лени! — уныло пошутил Спиридон Степанович.

— Любезный папочка! — в голосе Галины Спиридоновны прорезался металл, — ты приходишь поддержать не меня, а любимого зятька! Все потому, что пьете вы вместе, господа собутыльники! А принесли ли вы хоть копейку в дом? Все я, да я! И за грузчика, и за продавца, а от вас толку? Как не было, так и нет! — разошлась Г. С.

— Галина?! Ты чего раскипятилась? — пытается урезонить её отец, — вон Иван ночами мучается, чертит дома, да дороги! И это ты называешь, не работает? — вступился за зятя Спиридон Степанович. Лучше бы этого он не делал, как будто бензином стал тушить пожар.

— Ты называешь это работой? Вот эту никому ненужную мазню, эти заумные рисунки — работа? И сколько за такую работу заплатят моему дражайшему супругу?

— Да если он выиграет конкурс, так скупит все магазины города! — пытается восстановить правое дело Спиридон Степанович.

— Ой, ну насмешил меня папочка, ой сейчас заплачу от восторга! Да за его бумажонки и тысячу никто не даст! Готова поспорить, если кто заплатит за эту художественную стряпню хоть сотню, то я съем собственную шляпку без горчицы и майонеза!

Сбрасывает с дивана рулоны чертежей, снимает и бросает на стол модную шляпку.

— Вытри наконец, кровь с лица! — подает мимоходом салфетку Игорю, — Ирина ты не мельтеши, сядь, у меня разговор будет, серьезный разговор, к нашим дорогим мужчинам!

Вынимает из сумочки папку, выхватывает из неё документы.

— Давай-ка, муженек, подведем итоги нашей семейной жизни! Ты чуть-чуть мне помогал в организации дела по первому магазину, денег, которые ты поначалу приносил со своего горячо любимого института, едва-едва хватало на школьные принадлежности твоей дочери! Последние шесть лет ты буквально сидишь на моей шее! Я по копеечке собирала деньги, я расширяла бизнес, чтобы наша дочь не была в этой жизни нищенкой! Ты палец о палец не ударил что бы твоя семья жила в достатке!

— Но, Галочка …, робко пытается вставить слова Иван Михайлович.

— Ни каких но! — в голосе Г. С. звучит сталь, — ты тряпка! Неудачник! И бездарный человек! Я развожусь с тобой! Может, когда ты поживешь в нищете, тогда немного поумнеешь! Ты не можешь претендовать на мой бизнес, я оставляю тебе квартиру, все остальное мое! А если ты не согласен, можешь предъявить претензии моему адвокату!

— Галочка, ну зачем же так сразу рубить с плеча? Ну не сердись, починю я лампу и мусор сейчас вынесу! — пытается смягчить ситуацию Иван Михайлович.

— Все! — чеканит Галина Спиридоновеа. — Эту бумагу давай, подписывай, остальное узнаешь в суде!

Иван Михайлович подписывает бумаги, не читая.

Раздается звонок. Кто-то из присутствующих приглашает войти. Торопливо входит адвокат Никифоров.

— Слава богу, успел! Здравствуйте! — подходит к столу.

— А вот и мой адвокат! — Галина Спиридоновна демонстрирует твердость и решительность.

Никифоров замечает бумагу, которую только подписал Иван Михайлович, торопливо выхватывает её у него из рук, пробегает глазами и рвет.

— Сергей Витальевич, что вы себе позволяете? Сами говорили, что это важный документ, для моего бракоразводного процесса! — явно ошарашена Галина Спиридоновна.

— Уважаемая, Галина Спиридоновна! Никакой бракоразводный процесс между вами и вашим мужем не может состояться! — адвокат жестами и мимикой пытается привлечь к себе внимание женщины.

— Что!? Вы хотите сказать, что мне до конца своих дней жить с этим, нищим бездельником, с этой бездарью? — наезжает на адвоката владелица магазинов.

— Мама, зачем так об отце при посторонних людях? — пытается снять напряжение в разговоре родителей Ирина.

— Где ты видишь посторонних? — не унимается Галина Спиридоновна, — Игорь, без пяти минут твой муж, а Сережа — адвокат, он и не такое слышал! — поворачивается она к адвокату.

Тот делает большие глаза, жестами рук пытается прекратить поток ругательств и угроз.

— Да прекрати ты, наконец, корчить мне свои гнусные рожи! А то я тебя, враз оставлю без гонорара, — подступается Галина Спиридоновна к адвокату.

— Нет-нет, — встает тот в позу защиты, — вы можете оформить развод со своим супругом позднее, как только будут подготовлены правильные документы! — адвокат пытается всеми силами утихомирить разбушевавшуюся женщину.

— Так ты к тому же еще и правильно не научился составлять документы? — теребит его за пиджак Галина Спиридоновна.

Раздается звонок в дверь.

— Да, да! Войдите! Двери открыты — обрадовавшийся паузе в скандале Спиридон Степанович, приглашает войти.

Входят знакомые нам японцы. Кланяются в традиционном поклоне.

— Хаоми та! Мы приносить приветствие уважаемым хозяевам этого дом! — начинает переводчик, — мы есть хотет смотреть достойный человек Иван Михайлов Перышкин!

— Это что еще за клоуны пожаловали?! Новые собутыльники твои любезный папаша? — не может остановиться Галина Спиридоновна.

— Галина Спиридоновна! Галина Спиридоновна, — оттирает от японцев её Никифоров, — это очень, очень важные гости!! По чрезвычайно важному делу, из этой страны, где солнце восходит, тьфу ты, из Японии! — адвокат пытается приветствием отвлечь японцев от разъяренной женщины.

Японцы еще раз кланяются ей в традиционном поклоне.

— Я, Иван Михайлович Перышкин, — одергивая майку спортивного трико, неуверенно подходит к японцам архитектор.

— Хо, хаоки агаси тода меа! — говорит господин в кимоно.

— Господина государственноя нотариуса страны Восходящего Солнца просит вас предьявить ваша главная документа — паспорта! — помогает с переводом переводчик.

Пока Ирина находит в шкафу и передает отцу паспорт, все в молчаливом изумлении смотрят друг на друга (лучше эту процедуру сделать как можно быстрее).

Иван Михайлович протягивает паспорт японцам, те смотрят его, сравнивают с какими-то бумагами и с еще более глубоким и почтительным поклоном возвращают назад.

Чуть вперед выходит японец в ярком кимоно:

— Хаоми та! Мацумито Перышкин Ивана Михаилов, акаи тодого дэми, хогасидо дэми ма!

Оба еще раз почтительно кланяются.

— Чего, чего они хотят загасить? — Спиридон Степанович прячет за спину бутылку.

Все присутствующие с изумлением взирают за этой суетой японских гостей.

— Хаодо, иеко себу харамакат манити! — японец в поклоне протягивает И. М. какой — то свиток. Тот разворачивает его, смотрит на две строчки иероглифов, вопросительно смотрит на гостей.

И вдруг энергично трет виски и затем спокойно возвращает его обратно своим странным гостям. Вперед выдвигается переводчик:

— Господина государственноя нотариуса страны Восходящего Солнца, передает вам есть очень важный весть и торжественный документ о вашем происхождения! — складывает ладони и сгибается в приветственном поклоне.

— Ваша настояшая отец завещает вам его доблестный имя и высотая положений в общества! Я, позволит себе оглашать текст завещаний! — берет из рук И. М свиток, развернув, читает:

— Я, Кото Донацу, поддансво Его Императорского Величества, самурай из рода Сабуру — Кара, 1923 года рождения, префектура Нагоя, в настоящее время военнопленная, в присутствия государственная адвоката Васильева Петр Ильич и двух свидетелей Мацумито Сато и Кобда Тару, подтверждаю, что советский гражданин Ивана Михайлов Перышкина, родившийся 15 сентября 1955 года в поселке Белоусовая, ВКО, мать граждан Советского Союз, Перышкина Светлана Владимировна, есть категорически мой старший сын. Гарант Кодекс Его Императорского Величества, а также граждан Кодекс префектуры Нагоя, я, Кото Донацу, обязан быть отец и признать своим сын Перышкин Ивана Михайлович, его давать японская имена Котомито Сабуру Донацу.

— Едрит твою в магнит! Так ты, что Иван у нас настоящий японец выходит? — от изумления у Спиридона Степановича их рук падает вилка, Ирина крепко хватается за рукав Игоря.

— Это какое-то недоразумение, этого просто не может быть! — слабо и в большом недоумении протестует Иван Михайлович.

— О, нет, нет, недоразумений совсема нет! — горячо откликается японец, — вот рюсски харамито, документа, он подтвердить, самим ваша консула! Он есть ваш болшой человека и полномочий!

Переводчик протягивает другие документы, Иван Михайлович, тесть и дочь заглядывая ему через плечо, так же читают текст документа.

По мере прочтения на лице Ивана Михайловича появляется крайнее изумление. Тесть берет у него один прочитанный документ за другим, и азартно взмахнув руками, восклицает:

— Дак, ты Иван прям «Из грязи, да в князи!», или лучше сказать «Из сарая, да в самураи!»

Переводчик и японец — нотариус о чем-то тихонько разговаривают между собой, и японец в кимоно выходит вперед:

— Ха, хаоми мацумито Котомито Сабуру Донацу! — торжественно, после поклона, обращается он к Ивану Михайловичу, затем бросает короткую реплику переводчику, тот быстро достает из дипломата белую повязку с красным кругом посредине, размером с шарф, передает её важному господину. Тот, прикоснувшись лбом к повязке, с почтительным поклоном передает её хозяину дома.

— Мацумито Котомито Сабуру Донацу! Хойко самикато дэнси себу самурай! — почти нараспев произносит японец в кимоно.

И вдруг, с Иван Михайловичем происходит разительная перемена. На его лице появляется какая-то высокомерно — надменная маска, жесты становятся важными и плавными, он распрямляет спину, на вытянутые руки принимает белую повязку — себу самурая и четко поставленным голосом командира, отдающего приказ, произносит:

— Хо, хайэнси дэнси себу! — привычным и даже ловким, жестом повязывает повязку вокруг головы так, что бы красный круг приходился на середину лба и, почти, выкрикивает:

— Хенно, тенко банзай! — затем изумленно оглядывается вокруг и в недоумении плюхается на стул, японцы мгновенно садятся на корточки.

— Что это было? — спрашивает Никифоров в пустоту.

— Вань, а ты о чем это сейчас говорил? — тесть легонько дотрагивается до плеча Ивана Михайловича.

— Это ритуал такой, посвящения в самураи, — слабо отмахивается тот.

— А по каковски ты с ними изъяснялся? — свой вопрос Спиридон Степанович подкрепляет жестами.

— По японски, как же с ними еще говорить? — тихо и спокойно отвечает Иван Михайлович.

— Так ты что японский язык знаешь?! — пришла в себя почти онемевшая от изумления Галина Спиридоновна.

— Выходит, знаю! — меланхолично ответил ей муж.

— Как это здорово, папочка — Ирина обнимает отца, тот встает и обнимает за плечи дочь.

— Вот так дела! Это Ваня тебя током так долбануло, что ты сразу вспомнил, родной тебе через отца, язык! А чего эти двое присели сразу? — Спиридон Степанович указывает на японцев.

— Никто, кроме императорской семья, не может быть находиться выше головы самурая из рода Сабуру! — переводчик высказывает почтение к Ивану Михайловичу.

— Ой, да чего же я стою! — срывается с места Галина Спиридоновна, гости в доме! Сергей Витальевич, помоги собрать на стол! — обращается она к адвокату, Ирина и ты Игорек, давайте бегом накрывайте поляну! — Ванечка, дорогой, пригласи гостей к столу!

Схватывает и уносит со стола что-то лишнее, сует в руки адвоката какие-то закуски, подносит бутылки и тормошит молодежь. (Все это можно приготовить заранее и приносить из-за кулис).

— Садитесь, прошу вас, — Иван Михайлович указывает гостям на стулья.

— Мы не есть сидеть, если стоять господин самурай из знатный род Сабуру! — переводчик склоняется в уважительном полупоклоне.

— Хо, хатами, иё! — Иван Михайлович садится, принимает надменно командную позу (поведение его должно демонстрировать величие и покровительство, а не заносчивость!) и показывает жестом на стул господину в кимоно.

— Хо, хатами, иё, сэнту! — такой же жест для переводчика.

— Ой, Ванька, да ты и впрямь как взаправдашний самурай! А японцы так и шлепнулись покорно на стулья! Ты бы Галкой так вот покомандовал, а то она села тебе на шею, да и пилит её, все ей денег мало! — Спиридон Степанович, не теряясь, разливает в бутылки спиртное.

— Папочка, зачем ему командовать мной? Да я, для своего муженька и так все сделаю, только попроси он! — Галина Спиридоновна целует мужа в щеку. — А денег нам с ним хватит и с моих, то есть с наших, с Ванечкой магазинов!

— Во, Вань как перекрасилась, то чуть не съела из-за мусора на полу, а тут — Ванечка.

Ванечка, — Спиридон Степанович расставляет рюмки (или фужеры, что там зрелищней) возле каждого места. — Так она, пожалуй, отвалит денег тебе на новые карандаши!

— Я есть встревать поперек ваш разговор, но господин Котомито Донацу, не есть совсем нуждаться в денег, у него отшень и отшень много иметь денег! — переводчик обращается к Спиридону Степановичу.

— И как отшень и отшень? — вся во внимании вопрошает Галина Спиридоновна у переводчика.

— Господин Котомито Донацу, есть совладелец, вместе с младший брат знаменитый фирма «Донацу-Дэнки» и иметь личный стоимость сто миллиард доллар! — переводчик, явно, гордится этими чужими миллиардами.

— Сто миллиардов?! Долларов?! — из рук Галины Спиридоновны выскальзывает тарелка и падает на пол (лучше, если она разобьется на куски, на рынке дешево продают бракованную посуду).

Переводчик бросается помогать собирать осколки.

— Посуда бьется к счастью и к деньгам! — машет рукой Спиридон Степанович. Да, как говорил незабвенный О. Генри: «Нужно трижды прочитать эту сумму, что бы понять её смысл!» Садись, не суетись, — обращается он к переводчику, — ты не в Японии, у нас женщины быстрее подберут! Вань, скажи-ка тост! Жарь Ванька по японски, где наша не пропадала! А в Японии не пропадет, эт точно! Они пока не просчитают эти миллиарды, будут вокруг тебя суетится! — поднимает он рюмку. И жестом приглашает японцев. Те жестами высказывают протест против выпивки.

— Хо, сиую, сато саке! — Иван Михайлович поднимает свою рюмку, японцы как по команде дружно хватают свои рюмки и вскакивают с мест, — за дружбу между Японией и Россией! (можно и другой страной, что там более подходит). Все выпивают, затем японцы трижды дружно кричат: «Банзай!», на третьем возгласе к ним нестройно присоединяется и Спиридон Степанович.

— Слушай, товарищ, а как тебя звать, величать? — Спиридон Степанович обращается к переводчику.

— Исидо Томару, мой имя, — тот явно ошарашен такой дозой алкоголя.

— Во, как сложно! — Спиридон Степанович быстренько разливает спиртное по рюмкам (лучше обходя всех) — Давай я буду звать тебя — Сидор, а что, у нас в конторе сварщик Сидор тоже есть, тот пьет и говорит: «Я норму свою знаю, только достичь никак не могу!» останавливается он возле дочери.

— У нас Япония, говорят: «Не имей саке другом!», — вставляет реплику переводчик.

(в это время Галина Спиридоновна о чем-то любезно беседует с господином в кимоно).

— Да разве у вас в Японии могут пить? — Вы свое саке и то греете, замерзнуть боитесь значит, а ну как мы начнем подогревать водку? — Да и кто у нас станет ждать, пока она согреется? Давайте за наших японских друзей, нет лучше за нашу новую японскую родню!

Все выпивают. Галина Спиридоновна поддерживает под локоть пошатнувшегося господина в кимоно.

Адвокат Никифоров что-то шепчет ей на ухо, явно, пытаясь оттереть её от японца.

— Слышь, адвокат, — Спиридон Степанович разворачивается в сторону Никифорова, а как там наследство, при разводе делится, или нет?

— Наследуемое имущество, по праву, принадлежит только наследуемому — отвечает адвокат.

— А ты, Галка, зря ворчала, да ругалась, вот разводом грозилась!

— Лишь самые умные и самые глупые не могут измениться! Так сказал кто — то из великих людей. — отзывается Галина Спиридоновна.

— Это слова Конфуция — проявляет эрудицию адвокат Никифоров.

— А ну как, наследуемый Ванька наденет кимоно, да к гейшам пить саке! — Спиридон Степанович, явно, в своей тарелке.

— А я, папочка, проверяла, любит ли меня все так же мой Ванечка! — в голосе Галины Спиридоновны игривые нотки. — Я с моим миленьким Ванечкой, еще к родне в Японию поеду!

— И будешь ты в Японии, какой ни будь Фудзиямой Марковной! Слышь Сидор, а в Японии женщины что надевают — кимоно? — Спиридон Степанович отворачивается от дочери.

— О, Фудзи, гора бога! Япония женщина, кимоно носит только на церемонии, есть европейское платье, совсем молодой женщина носит даже джинсы! Спиродон, я иметь к тебе вопрос — почему Россия так много пьете вашего саке — водка?

— Слышь, Сидор Томарович, ты задаешь много вопросов, водка, это такая национальная идея, понимаешь, «у трезвых людей не много идей!» Вот придешь на работу с похмелья, того нет, сего никогда ни достать! А как ребята опохмелят, то и дело пошло, прокладочки вырежешь, краны переберешь, что надо подточишь, где надо подгонишь и дело сделал!

— Ванья, совсем много не пьет, Ванья — Котомито, делать много хороших рисунков, совсем новых красивых городов! — Исидо Томару, переводчик, обращает внимание на чертежи самурая Перышкина, которые собирает с дивана и пола Ирина. (Галина. Спиридоновна и адвокат о чем-то тихо беседуют между собой).

— Да, я бы тоже сказал выпивке — нет, но, она на это не реагирует! — Спиридон Степанович, тычет вилкой в огурец или еще чего-то там из закуски.

Японец в кимоно хлопочет возле Ирины, обращаясь к ней на английском языке:

— «Whether will allow to learn, to me kind madam what she does today by evening?» («Позволит ли узнать мне, любезная госпожа, что она делает сегодня вечером?»)

— «Любезная госпожа», сегодня вечером, встречается со мной после моих лекций на химфаке! — Игорь быстренько оттирает окосевшего от солидной дозы водки японца от невесты.

— Вы есть неправильно говорить, вы есть говорить «химфак», а надо иметь разговор — «факхим» — вступает в их разговор переводчик.

— О, саке! — он тянется к бутылке и падает лицом на стол.

Захмелевший господин в кимоно тихонько начинает делать комплименты руками Галине Спиридоновне, та вежливо отбивается.

Раздается звонок в двери.

— Да! Войдите! — Галина Спиридоновна срывается с места, приглашает войти. Входит почтальон.

— Могу я, увидеть Перышкина Ивана Михайловича? — Услышав знакомое имя, господин в кимоно встает, пытаясь принять вежливое положение, но плюхается обратно на стул.

— Вам заказное письмо из-за границы! — Иван Михайлович расписывается и отдает письмо в руки тестя.

— Это, из конкурсного комитета! Читай ты Степанович, мне уже без разницы их отказ.

Спиридон Степанович открывает письмо (все во внимании) бормочет: «Комиссия по проведению конкурса, ага, вот!» читает:

— Сообщаем вам, уважаемый господин, Перышкин Иван Михайлович, что ваш проект занял первое место, — поднимает глаза на Ивана Михайловича.

— Слышь, самурая Ванья, а фортуна и вправду слепа, ну и зачем тебе теперь эти сто тысяч долларов? — берет в руки шляпку и протягивает её дочери.

— Ну, что Галка, раз обещала, так ешь! И смотри, без майонеза и горчицы!

Занавес.

Зеркало судьбы

Глава первая

— Мужики! Не женитесь на молоденьких! Нет, в некотором смысле, это неплохо, но зато потом, после пары лет проведённых вместе, достанет она вас! Замотает по всевозможным вечеринкам, клубам с танцульками и встречами неизвестно с кем и непонятно когда.

Вот, сказал, а самого дернул этот «бес», который в ребре — женился я второй раз.

Вторая жена моложе меня не так и намного: всего на девятнадцать лет, но, однако, вот — сподобился. Окрутила она меня как-то незаметно.

Первое моё супружества не задалось. Жена, помахав мне на прощание ручкой, отбыла в другой город навстречу новому семейному счастью. Расстались мы с ней достаточно мирно: себе она забрала продуктовый магазин, расположенный на бойком месте, а мне оставила маленькую строительную фирмочку. Мои строители больше строили дачи да изредка загородные коттеджи для преуспевающих бизнесменов. Дела шли не шатко, не валко, так — на хлеб и изредка на тоненький слой масла хватало.

Год я жил один, привык, есть в столовых, да кафешках, заработал изжогу от жизни такой и мечтал о румяных домашних пирожках. Вот на такой жизненной ноте и случилось два самых значительных события.

Пробегая по коридору городской администрации, я не особо обратил внимание на табличку с именем заместителя главы города. Какая-то мелочная бумажка требовала высокой чиновничьей визы. Из-за стола навстречу мне поднялся…. Васька! Васька, мой институтский однокашник и товарищ по общежитию.

Надо ли говорить, что все подписи на моих бумагах появились как по мановению волшебной палочки. Вечер мы провели в ресторане, вспоминая бесшабашные студенческие годы.

Буквально в течение недели, моя фирма получила два очень выгодных заказа и дела её стремительно пошли вверх.

За год мы вошли в тройку крупных строительных фирм области, и штат сотрудников превысил тысячу. Управление тоже увеличилось, раньше со всем справлялась одна бухгалтерша, а теперь вон — десятка два людей в конторе трётся. Там-то и подстерегла меня нечаянная любовь.

Поднимаясь к себе на второй этаж, я, не сразу обратил внимание на спускающуюся навстречу мне миловидную женщину. Вдруг она подвернула ногу, подвели шпильки, и вскрикнув, стала падать судорожно хватаясь за перила. Перепрыгнув через две ступеньки, я успел подхватить её.

— Ой, спасибо вам! А вы такой сильный! — улыбнулась она мне. — Вы, наверное, к шефу?

«А у неё красивые глаза!» — отметил я.

— Идемте, я провожу вас к его кабинету — она поправила туфельку и пошла по лестнице наверх.

— А вы давно здесь работаете? — поинтересовался я.

— Нет, всего две недели. Меня приняли в экономический отдел. Вот, это кабинет шефа. Кстати, секретаря зовут Людмила.

— Спасибо, запомню — усмехнулся я.

Стоит ли говорить, что через двадцать минут её личное дело лежало у меня на столе. Конфетно-букетная стадия длилась месяц, регистрация была скромной, может потому, что мы подписали брачный контракт?

Хватить меня дурачить!

В случае развода она могла только претендовать на небольшую денежную компенсацию и личные украшения. Может поэтому она так была ласкова и нежна со мной и радовалась подаркам словно ребёнок.

Так или иначе, но наши нечастые походы по магазинам, превращались для меня в настоящую пытку. Приходилось лавировать между тем, чтобы не прослыть скрягой и держать ухо востро — она всегда пыталась раскрутить меня на дорогие покупки. Знала ведь: всё ей достанется. Хоть и были подарки не столь частыми, но на новый год, день рождения и там — восьмое марта, дарил я ей дорогие вещи.

Недельки две назад, в канун дня рождения затащила она меня в антикварный магазин, цены там, покруче чем в ювелирном! Приглянулась её одна вещица — зеркало, старинное в резной деревянной оправе. Говорят, принадлежало семье графа Юсуфова.

А тут ещё продавец расстарался — поведал мне по секрету что изготовил это зеркало Де Брюс — колдун и чернокнижник обретавшийся при дворе царя Петра Первого. Тихонько так поведал, но вот ведь шельмец — сделал так, чтобы моя женушка всё это услышала! Та вскинулась — хочу это зеркало! Вынь — да положи! Я-то цену не знал, но как услышал — дыхание перехватило! На добрый автомобиль потянет. Поскрёб по карманам наличность, да куда там — ого-го сколь не хватает. Показал карточку продавцу — тот головой машет: не принимаю, мол. Ладно, сговорились на завтра оформить покупку.

Снял с карточки наличность, послал личного водителя — тот привёз покупку домой. Моя радовалась! Глядя на неё, и я остался доволен. Вечером разглядел внимательно покупку. Зеркало как зеркало и отражает, и рама сделана из дуба, а всё равно — тяжеленная! На обороте, сквозь черную пасту закрывающую амальгаму, слабо проглядывалась сеточка. Вроде как из тонкой проволочки. Сверху рамы был вставлен круглый металлический стержень. Зачем? Придать прочность раме? Да и ладно! Повесил обратно на стену. Отошел, посмотрел на своё отражение. Во весь рост отражаюсь — молодец! Развернулся, уходить, вроде как что-то изменилось в моём отражении в зеркале.

Показалось….

Следующих два месяца мне не до зеркала было! Дела закрутили так, что времени на сон не хватало. Сдавали объект. Хорошо сдали, посидели в ресторане с комиссией, я и супругу пригласил. Разъехались за полночь. Мне бы до постели скорей, а жена перед зеркалом вертится, что-то там причесывает, да приглаживает. Пусть её, я в подушку быстрее зарылся, слышу — она вскрикнула и ко мне:

— Петя, там, там, старуха на меня смотрит! — одеяло с меня сбросила, в кровать прыгнула, дрожит вся.

— Где?! Какая старуха? — прислуга у нас: два человека, повариха, да горничная, обе приходят днём.

— В зеркале! Я так испугалась, а она мне что-то говорит, говорит и пальцем куда-то показывает!

— Идем! Посмотрим твою старуху! — я нехотя встал с кровати.

Жена, вцепившись в мою руку, осторожно выглядывала из-за моей спины. Никого. Зеркало бесстрастно отражало мужчину с начинающимися залысинами и небольшим животиком.

«Пора заниматься собой!» вздохнул я, подтянул трусы и повернулся к супруге.

— И где ты нашла здесь старуху?

— Вон там — она ткнула в темную гладь зеркала.

— М-м, да! Наверное, ты много выпила за вечер! Идем спать, я с ног валюсь!

Обычное дело — немного перебрала шампанского за вечер, вот и померещилось.

Следующие дни прошли спокойнее, я даже приходить домой стал раньше.

Точно помню — пятница была, я отпустил водителя, машинально взглянул на часы — половина шестого, как раз к ужину. В прихожей со мной поздоровалась горничная, мне показалось, что она плакала.

— Погоди, Аннушка, что случилось? — неужели, думаю, моя барынькой себя почувствовала?

— Ничего не случилось, просто у меня дома проблемы — потупилась она.

— Давай вместе их разгребём. Что на любовном фронте неудачи?

— Да вроде того…. Вы, Петр Ефимович всё равно не поможете мне!

— Вот тебе и раз! Если деньги нужны или там чего с квартирой, так ты скажи!

— Да что деньги, вы мне хорошую премию дали, а с квартирой ещё в прошлом году помогли…. Это я так, о своём, о девичьем загрустила!

Ну, о своём, так о своём! Прямиком в столовую, проголодался за день. И здесь — сюрприз! Обычно меня к ужину всегда встречала супруга, а сегодня — тетя Маша, повариха. Хотя какая она «тетя Маша»: всего на четыре года старше меня. Просто за дородность фигуры, медлительность и рассудительность в делах, всем было удобно так её называть.

Куда подевалась её медлительность и рассудительность?

Суетится и нервозность, какая — то непонятная. С чего это они все так завелись?

— Где Ирина? Почему не встречает?

Тетя Маша развернулась ко мне:

— Да тут история прямо скажу вам Петр Ефимович, странная приключилась! Вот Ирина Владимировна вне себя и оказалась!

— Да говорите яснее! Какая странная история? Заболела она, или каприз, какой? — признаюсь, тетя Маша любила говорить загадками.

К капризам своей молодой супруги я относился спокойно. Мало ли что взбредет в голову двадцати двух летней бабенки мающейся от безделья. Предлагал ей работу — нет, она уперлась: или с тобой буду работать или нет! А мне она нужна в стройтресте? Все мозги вынесет, перечисляя недоработки сотрудников! Да наследник мне нужен, в контракте так и прописали — рождение детей. Правда настояла она, что рожать будет только после двадцати пяти лет. Подождем. А вдруг, да и ждёт ребёнка? Тут надо бережно относиться к её капризам.

— Пригласила она нас посмотреть свою покупку — это то старое зеркало, что привезли не так давно — тетя Маша придвинула ко мне тарелку с котлетами.

— Мы повертелись перед ним да и разошлись. Надо же мне было ляпнуть, что погадать пред этим зеркалом, само-то будет. Ирина Владимировна так загорелась гаданием, что пришла ко мне на кухню. Мы быстренько справили всю стряпню, да и сели втроём к зеркалу. Все сделали: и шторки задернули и свечи поставили с боку. Сначала гадали всё больше в шутку, а затем, хозяйка предложила поворожить на будущее. Принесли второе зеркало, вон в прихожке взяли, поставили сбоку, и хозяйка давай, вопрошать про будущее: мол, как оно там всё будет. Я даже усмехнулась про себя: «С таким-то мужем, чего могет случится…». В зеркало уставились, сидим как дуры, чего ждем? И там как будто проясниваться началось. Смотрю я — батюшки мои! А меня там нет! Как так? Вот она я сижу рядышком, да и Анютка с другого боку тож сидит, а нас обеих нет! Ирочка, супружница ваша, даже вскрикнула со страху, да меня за рукав уцепила.

Мне бы дурёхе взять, да и прекратить всю эту затею с зеркалом-то, а я сижу! Морок прям какой-то нашел! А в зеркале — хозяйка сидит и прям меняться стала на глазах! Вроде и она, а одежка, не ейная! А дальше — совсем непонятно: она вроде как встала, мужчина к ней подошел.… Не, не вы! Я б точно узнала! Вроде как под ручку пошли.… В глыбь зеркала удалились. И тут раз! Как-то сразу всё поменялось и она, ну Иринка, значит Владимировна, сидит в какой-то комнате, стены мрачные, на окне — решетка, и на ей куфайка, тюрьма, што-ли?! Она даже вскрикнула, тут все исчезло, но только какой-то мужик…

— Какой ещё мужик? — мне надоело слушать эти сказки с гаданием и зеркалом.

— Дык, такой, не высокий скуластый, волос темный и как будто курчавый, да нос у него крючком! Такой вот мужик! Он начал что-то нам говорить и даже пальцем погрозил!

— Ну, это уже слишком! — я встал из-за стола, — Ирина у себя наверху?

— Да, она в спальне! А компот? Я компот из изюма сделала, как вы любите!

Я махнул рукой, не до компота! Поднялся по лестнице в спальню. Жена лежала на кровати и смотрела в потолок. Что она там видела?

— Пойдём, поужинаем вместе — я легонько притронулся губами к её щеке. Жена проворно соскочила с кровати, вытерла чёрные, полоски туши по щекам:

— Идем! Дорогой, убери, пожалуйста, из спальни это зеркало!

Я снял со стены зеркало. Тяжёлая штука! Перенес к себе в кабинет и поставил у стены. Немного постоял и развернул, чтобы не видеть своего отражения.

За ужином жена много шутила, была весёлой, суетилась как-то. Я не спрашивал её ни о чём, он ни словом, ни обмолвилась о гадании пред зеркалом. Когда я извинился перед ней, сказав, что мне надо немного поработать с документами, она обрадовалась:

— Ой, а я спать так хочу! Пока ты будешь работать, я отдохну.

Быстренько пролистал сметы, глянул отчет и углубился в технические условия строительства плавательного бассейна. Что-то мне не давало покоя. Поймал себя на том, что в который раз смотрю на зеркало. Встал, подошел, потрогал металлический стержень сверху рамы. Мне показалось, что он тёплый на ощупь, да и странно вставлен в раму — как будто дерево обтекает его торцы. Ладно, посмотрим, что отражается. Да ничего странного: обстановка кабинета, да я — озабоченный мужик в спортивных трениках.

Махнул рукой, глупости всё это бабаские, сел снова за бумаги. Не нравится мне в этом проекте гидроизоляция, не на наши морозы рассчитана. Пересчитал: дороже выходило, надо с заказчиками согласовывать.

Вот спросите меня — как все началось? Да и сам не знаю, взглянул в сторону зеркала, а оно не отражает! Нет там стены и картин кабинета. Точно помню — люстра отражалась, я включил настольную лампу, люстра мне была видна в зеркале. А теперь — нет!

Испугаться я не успел, просто не поверил тому, что вижу. «Доработался, пора спать» — вот и все мысли были тогда. Встал, подошел к зеркалу. Признаюсь — больше бы удивился, увидев себя. Но меня там не было! Поверхность зеркала была глубокого чёрного цвета и пронизана пространственной глубиной, словно заглянул я в бесконечно длинный тоннель.

Мне показалось, что в глубине тоннеля что-то движется, и я отступил от зеркала. Тот час, в глубине зеркала, откуда-то сбоку, вышел мужчина. Я сразу узнал его по описанию, сделанному тетей Машей. Полноватый невысокий, широкоскулый, а вот нос…. Тут он шагнул ближе, точно — крупный нос с горбинкой! Кода он заговорил, я даже отпрянул назад, потом осторожно подошел поближе. Увы, не было слышно ни звука! Однако губы его шевелились, несколько раз он поднял руки, как бы утверждая свою речь жестами.

Замер и стал внимательно смотреть на меня. Стало немного не по себе. Вдруг он поднял левую руку и пальцем правой руки, стал водить по ней, словно собираясь что-то написать.

«Бумага! Написать ему на бумаге!» — я кивнул ему и, схватив со стола ручку и лист бумаги, торопливо написал: «Кто вы? Как туда попали?» Вернулся к зеркалу и показал ему. Горбоносый кивнул мне, словно он понял написанное и стал делать странные жесты держа одну ладонь чуть в стороне, прислонял к ней другую. «Аплодирует он что ли? Нашел, блин артиста!» Тут гладь зеркала стала подергиваться серой рябью и раз — стала отражать мой кабинет. Плюхнулся я на стул, повертелся на нём из стороны в сторону, и только тут до меня дошло — колдовство что ли? Кинулся к зеркалу, провел рукой — холодная гладкая поверхность. Развернул. Дерево, черная слегка шершавая обратная сторона. Стоп! Стержень — он явно был тёплый! Минут пять я трогал его — остывает, явно становится прохладней. Еще полчаса я тупо трогал зеркало крутил его и ничего не добившись, пошел спать. Уснуть не удавалось никак. Я ворочался и все думал об этом горбоносом мужичке. Что он мне хотел сказать?

Глава вторая

Утром проснулся разбитым и с головной болью. Завтракал, механически улыбаясь жене и тете Маше, согласился на сосиски в тесте, которые поперек горла становились в мои холостяцкие годы. Садясь в машину, рассеяно кивнул водителю.

— Что сегодня с вами Петр Ефимович? Нездоровится?

— Да вроде здоров! Ты вот что Володя, давай. Готовься к десяти часикам, за город поедем.

— Если не секрет, куда направимся?

— Не секрет. На станцию Скворцово, в пансионат для глухонемых.

— Правильно. Нужно помочь пансионату, чем ни будь. Ремонт у них там точняк нужен!

— Нет, я не из-за ремонта туда еду. Как думаешь, у них есть учителя, которые умеют читать по губам?

— Конечно, есть! Они их учат этому! А вам зачем? Секрет фирмы?

— Да почти секрет. Нужно по движению губ узнать, о чём идет разговор.

— А-аа! Так я могу помочь вам в этом деле…

— Ты что, сам по губам можешь читать? — изумился я способности своего водителя.

— Нет, что вы! — рассмеялся Владимир, — Просто я знаю такого человечка. Оно ведь как — ну приедем мы в этот пансионат, найдем нужного специалиста, он будет знать, о чем речь, скажет другим… Оно вам надо? А вот Ванечка — тот никому не скажет, потому что глухонемой!

— Что это за Ванечка? Ты его хорошо знаешь?

— Знаю, он бомж и просит подаяние в переходе возле Вознеского переулка.

— Так, это интересно! Давай сделаем так: ты доставь ко мне в кабинет этого глухонемого спеца, я побеседую с ним. Кстати, а как я буду с ним говорить?

— Так он по губам читает и к тому же он не сразу стал таким, успел проучиться в школе, сколько-то классов закончил, а потом, что-то случилось с ним.

— Хорошо, давай его ко мне в кабинет.

— Так может в столовую, через чёрный ход, там, у девчат его покормим. А то видок у него ещё тот, да и отмыть бы его надо.

— Сделай так.

Я отправил водителя за глухонемым бомжом.

Часа через два, водитель заглянул ко мне в кабинет.

Едва я зашел в подсобное помещение столовой, навстречу мне поднялся заросший мужчина в грязной, но не рваной одежде.

— Вот — Ванечка. А это Пётр Ефимович, он тебя берёт на работу. Выполнишь его задание — получишь оплату. Кивни, если понял.

Мужичок мотнул лохматой головой.

— Иван, мне нужно убедится, что ты понимаешь, о чем я говорю. Мне сказали, что ты умеешь определять по губам, о чем разговаривают люди. Это так?

Снова кивок. Бомж сел за столик, открыл тетрадь и взяв ручку, написал:

«Вы можете испытать меня, говорите, а я запишу. Только сбоку мне не все слова понятны. Станьте лицом ко мне».

Я встал так, чтобы Ванечка мог видеть мои губы и произнес несколько фраз. Записи в тетради повторили мои слова.

— Володя, подготовь гостевой домик. Пусть твой Ванечка побудет у нас. Зайди ко мне я дам денег. Отмыть, переодеть, завтра, вечером, я с ним поговорю.

Когда на завтра ко мне водитель привел Ванечку, я не узнал его. Да и как можно было узнать в моложавом, хотя и чуточку потрепанном жизнью, мужчину, вчерашнего лохматого бомжа.

— Прекрасно, совсем другой вид. Как устроился?

Ванечка сделал знак — все хорошо.

— Ты пока поживи у нас, отдохни, поправь здоровье, кстати пьёшь?

Ванечка отрицательно помотал головой и показал на голову.

— Ага! Нельзя, с головой не порядок значит? Что с ней?

Иван открыл блокнот, быстро написал что-то на нём и протянул мне:

«Меня сбила машина. Потом я оглох и потерял речь».

— К врачам обращались? Ну, для обследования, лечения там?

Ванечка отрицательно помотал головой.

— Так, поступим следующим образом: Володя, ты покажи его врачам, выбери серьёзных людей и хорошую клинику. Результаты обследования немедленно мне. Да вот ещё — деньги возьми. Через два дня Иван нужен будет мне.

Вечером, сославшись на крайнюю занятость и завал в работе, я заперся в кабинете. Зеркало так и стояло на прежнем месте. Прежде всего, я прикрепил скотчем электронный термометр к металлическому стержню. Затем, немало удивляясь своему чудачеству, зажег свечи слева и справа от зеркала. Поставил стул, проверил видео камеру и установил её так чтобы понятно было, что снимает она только поверхность зеркала. Вроде всё. Сел на стул и чуть даже не рассмеялся — заклинание, что ли произнести?

Взял себя в руки:

— Хочу знать, что меня ждет в будущем, — немного помолчав добавил — Скажи, пожалуйста.

Ничего не случилось.

В зеркале, отражаясь в полный рост, сидел я собственной персоной, сзади нелепо торчала видео камера. Сидел я так минут десять, чувствую… да дурак дураком себя чувствую! Усмехнулся, встал и тут же плюхнулся на место — меня в зеркале не было!

За гладью стекла опять был туннель темноты! Нет, вот начало светлеть, появились стены какой-то комнаты, да это же наш зал! А вот и я собственной персоной, на диванчике — умер что ли?! Вроде нет. Вот моя женушка подходит ко мне, наклоняется, что-то говорит, тормошит меня и даже поправляет плед. Заботится. Что говорит, это ничего, мы это узнаем, что она там говорит.

Вот — показывает рукой на диван. Оп-па! А это что за хмырь?! Подошел ко мне, видишь, как тормошит, а моя то, моя — подбежала к окну, отдернула штору, открывает дверь на балкон. Я даже подался вперед, этот крепенький мужик, сгрёб меня в охапку и потащил прямиком на балкон. Женушка поправила мою руку, заботится, зацепилась моя рука за балконную дверь! А этот боров, прислонил меня к перилам и…. У меня даже дыхание перехватило! Миг и сбросил меня, точнее мое тело вниз! Вот подлец, у нас же девятый этаж! У меня даже ноги ослабли от такой наглости. Пока я тупо осмысливал свое убийство, да еще с участием своей обожаемой женушки, в тоннеле зеркала стали происходить изменения.

«Э-э, да так не пойдёт! Я эту женушку завтра от себя уберу, завтра её не будет в моём доме!»

— Послушайте, вы там, это что ничего нельзя изменить?! Вы же сами показали мне, как жена содействовала моему убийце! Что ни будь можно сделать, если я прогоню её от себя?

«А — аа! Услышали!» В глубине зеркала стала прорисовываться картина:

Осенний день, вон даже листья на асфальте видно, по аллее идут двое, мужчина и женщина, мужчина толкает коляску с ребёнком. Вот подошли ближе. Я вперил взгляд в изображение. Мужчина — это точно я, а вот женщина, что-то знакомое мелькнуло в её облике; нет, не знаю. Гладь зеркала подернулась волнами. А вот и ты, мой старый знакомый — горбоносый мужик, вперив в меня горящий взгляд, что-то возбужденно говорил. Дважды погрозив мне пальцем, показал куда-то вверх и даже показал мне кулак.

Всё. Кино больше не показывают!

Я посидел ещё немного, встал и на ватных ногах поковылял к видео камере — что там? А там всё было в порядке. Я дважды просмотрел, как этот горбоносый грозит мне кулаком. А вот, как меня выбросили через перила балкона, очень мне это не понравилось! Ладно, отмотаем назад, пусть показывает с того места где этот горбоносый колдун нарисовался на экране.

Попытался что-то понять по его жестам и движению губ, нет, не разберу что он говорит. Потрясённый увиденным я, через некоторое время, успокоился и стал соображать как жить дальше. На колдовство, или гипноз списать не придется. Видеокамера зафиксировала то же что, и видели мои глаза.

Первое — завтра же вызываю адвоката и — развод! Сомнений нет, в моём убийстве соучастницей была жена. А того качка, что сбросил мое бесчувственное село с балкона, я не знаю. Любовник может быть её?

Второе — всю запись нельзя показывать Ивану. Пусть расшифрует речь только этого носатого колдуна.

И главное — что делать с зеркалом? Это же просто клад! Если спросить у него что станет с государством через год? Или какой курс доллара будет, скажем через месяц.

Какой курс, какой доллар?!

Да тут любой «богатенький Буратино» круглую сумму выложит, лишь бы узнать, что с ним завтра будет!

— Дорого-ой! Ты почему закрылся? Твой пусик хочет к тебе! — задергалась дверная ручка.

«Принесла нелёгкая пусика!» — я отвернул зеркало к стене, машинально отметил температуру серебристого стержня: «Сорок два градуса! Похоже энергетический блок».

— Дорогая! Иди баинки без меня! У меня работы, за полночь не разгребу!

Всё, пусть спокойно поспит. Завтра прокручу её это кино, и разбежимся, а той ей дурёхе из-за меня в тюрьме парится.

Ну и денёк выдался! За целый год столько событий и нервов не вымотаешь!

С женой всё было просто. Только я ей показал «кино из зеркала» она даже не заплакала:

— Что будешь делать? — слабо всхлипнув, спросила меня.

— Разойдёмся, я тебя не обижу. Кстати ты не знаешь, этого мужчину?

— Это Валера, тренер из фитнес клуба, куда я хожу…

— У тебя с ним, что — было?

— Нет! — она вскочила с места — Клянусь, ничего у меня с ним не было! Я в этот клуб всего три раза сходила!

— Ладно! Придет мой адвокат, все с ним решите. Квартиру я тебе куплю, денег добавлю. Живи счастливо. Ты сама видела свою и мою судьбу. Всё — меня не ищи!

Признаюсь — осматривал я очередной наш объект с чувством тоски смешанным с досадой. Нет, со стройкой всё было нормально и качество и сроки, даже чуть раньше графика шли. Томили душу вчерашние события. Водителю я приказал, ждать меня в конторе, а после того как я буду на месте, привезти Ивана. Настало время показать ему колдуна из зазеркалья. Выезжая из ворот объекта, я чуть не наехал на женщину в опасной близи переходящую дорогу. Визг тормозов заставил застыть её в ужасе.

— Вы в порядке?! — подскочил я к ней. Хотя и сам уже увидел, что даже не задел её.

— Ой, извините, я шла и так задумалась! Извините, что не заметила вашу машину…

— Может вас подвести? Я в сторону центра — я поднял с земли её сумочку.

— Петя?! Ефремов, Петр? Это ты? — воскликнула она.

— Да, а мы знакомы? — изумился я. Что-то в чертах её миловидного лица показалось мне узнаваемо.

— А вот ты меня не узнаешь! Да и не мудрено, ты кончал школу, а я училась в седьмом классе. Ну, вспоминай, вспоминай — это я пригласила тебя на белый танец! Ох, и трусила я тогда! Ты вон был какой, высокий, да красивый, а соплюха четырнадцатилетняя!

— Надежда! Вот не знал, где мы встретимся! Ну, ты как в городе оказалась? Я слышал: вроде в институт поступила? Кажется в медицинский?

— Поступила …. И даже окончила! Врач — терапевт. Вот предложили место в поликлинике. Вон, там за пятиэтажкой, наша поликлиника.

— Врач значит…, а на личном фронте как успехи?

Надежда коротко засмеялась:

— Любая женщина должна дважды побывать замужем: первый раз для шока, а второй для шика! Для шока я уже побывала, осталось найти достойного кандидата и выйти для шика!

— Так вот он, кандидат, выходи за меня!

Надежда откровенно рассмеялась, и вдруг я увидел ту женщину, которая шла рядом со мной, там в зазеркалье. Она внимательно посмотрела на меня:

— Кандидат завидный, и шофер отличный, вон как резко затормозил и не сбил меня разиню!

— Я подумаю! А что кандидат не женат?

— Кандидат свободен, для шока уже женился, а вот для шика нет! Так что, завтра может, отметим нашу встречу?

— Завтра можно. Сегодня у меня прием и дежурство в стационаре. Приходится подрабатывать на полставки.

— Скажи — мне куда лучше за тобой подъехать? Шеф отпустит меня в шесть часов. В семь удобно будет?

— Да тут недалеко я квартиру снимаю, не утруждай себя, давай лучше я приеду к скверу у театра, там и кафе недалеко есть.

— Хорошо. Буду ждать.

Мне вдруг стало так спокойно и тепло, словно летним утром повеяло. Впереди был ещё вечер. Надо было решать, что делать с зеркалом и что хотел сказать мне колдун.

Часам к пяти, Володя привез Ванечку. Оставил его в приёмной и прошел ко мне с пакетом медицинских заключений.

— Тут такое дело, обследовали врачи его. При ударе кости надавили на мозг и что-то там деформировали. Нужна операция. Успех — фифти — фифти, пятьдесят значит на пятьдесят! Но у нас такие операции не делают. Нужно в Израиль ехать. Операция не дешевая. Я вот тут телефоны записал, на всякий случай.

— Молодец. Оставь, я свяжусь с ними. Как наш Ванечка себя чувствует?

— Нормально. Отоспался, отъелся, малость заскучал по людям. Надо бы его к делу, какому пристроить, а то удерёт.

— Пристроим. Давай его сюда, пусть поработает немного.

Усадили мы Ванечку перед экраном, я включил запись. Он прямо-таки впился глазами в этого колдуна носатого. Схватил бумагу и ручку — пишет. Оглянулся на меня — прокрути снова. Недоуменно пожал плечами, зачеркнул что-то, и снова просит поставить на начало. Да не жалко! Подает мне листочек: торопливым почерком, но довольно четко написано:

«Узнавая свою судьбу, ты можешь её изменить! Изменяя её, ты изменяешь судьбу близких тебе людей, они своих близких, те — других. Ты готов отвечать за судьбу всего мира? Не вводи в действие …, густо зачеркнутые два слова и стрелочка вниз, где наш Ванечка сделал новую запись, …. не узнавай будущее своё, не меняй устройство мира, созданное по божьему замыслу!» Прочитал ещё раз, не всё понятно, но одно ясно — грозится этот зазеркальный колдун не на шутку.

Так, а что означают вот эти два слова? Спектулум фатуми — что это? На каком языке?

Иван даже три раза просматривал, как они произносятся. Иностранные слова, найти чьи….

— Спасибо Иван, кстати: как тебя по батюшке?

Иван замотал головой — давайте без отчества.

— Володя — обратился я к водителю — Отправляй Ивана в Израиль, мы оплатили операцию. Хоть и большой риск, но терять то ему нечего, он и так глухонемой.

— Хорошо, Петр Ефимович, сделаем! Кого из наших отправим вместе с ним?

— Подберите сопровождающего из медчасти, оформите командировку на всё время пребывания. Всё, я домой, ты Володя остаешься с Иваном, я сам поведу машину. И завтра утром сам приеду.

Ох уж эти часы пик! Часа два добирался до дома!

Хлопнул дверцей, пискнул сигнал автомата центрального замка.

— Петр Ефимович! Доброго вам вечера!

Оглянулся и замер на месте. С вежливой улыбкой меня приветствовал… — горбоносый! Да, да! Тот самый из зеркала.

— Сударь, — колдун вежливо склонил голову, — Как вы уже поняли сами, нам нужно поговорить.

— Что ж, пройдемте! — до сих пор я не знаю, почему пригласил его к себе.

Человек из зазеркалья, чувствовал себя уверенно. Не обращая на меня ни какого внимания и даже не поздоровавшись с горничной, он сразу направился в кабинет. Я елё поспевал за ним. Колдун, постоял возле зеркала, зачем-то погладил завитушки рамы и оглянувшись на меня, повернул её к себе обратной стороной.

— Вот это я заберу с собой! — я даже не понял, как металлический стержень оказался у него в руках.

— Послушайте, как мне вас называть?

— Зовите — э — ээ, — Борисом!

— Борис, что это за устройство? — я показал на зеркало.

— Мы называем его спектулум фатуми, если вам это что-то говорит. Считайте этот аппарат чем-то вроде инспектора за человечеством. Не подготовленному человеку он может принести немало бед. Вам спасибо, за то, что не привлекли внимание учёных! — он картинно откланялся и направился к выходу.

— Борис, скажите хотя бы, что с нами со всеми будет в будущем?! — кинулся я вслед за ним.

— Да всё будет, как у вас говорят — ништяк! — он вынул из кармана простенького пиджачка, полиэтиленовый пакет, небрежно бросил в него металлический стержень и зашагал прочь, шаркающей походкой человека, недавно вышедшего на пенсию.

Глава третья

Вот и не верь после всего этого в судьбу! Не знаю зачем я прошел за ним с десяток шагов, скорее машинально, словно на автомате, все ещё пытаясь понять — что же это было. Борис, а то что это было его вымышленное имя, я уже не сомневался, подошел к перекрестку. Выскочивший на встречную полосу автомобиль, не только не пытался затормозить а наоборот, резко ускорившись залетел на тротуар и налетел на незнакомца. От удара, тот словно тряпичная кукла сложился пополам и отлетел в сторону. Можно было ещё надеяться на что-то если бы не столб. Даже сейчас у меня в ушах слышится треск раскалываемого черепа. Сухой и резкий. Словно в осеннем лесу хрустнул сучок под ногой беспечного туриста. Изломанное тело Бориса еще не успело сползти на землю, как автомобиль исчез в ближайшем переулке. Истошно вопила какая-то женщина, двое мужчин подскочили к Борису, или к тому что осталось от него и ещё с пяток прохожих суетились возле столба. Я остался на месте, словно пригвожденный неведомой силой. Хотя точно помню — словно вратарь отличной футбольной команды, зорко проводил взглядом полиэтиленовой пакет с лежащим в нем цилиндром. Или от удара, или почувствовав в свои последние секунды жизни опасность, Борис отшвырнул пакет и он описав крутую дугу отлетел на газон поросший густой травой.

Я тупо стоял в стороне и сдвинулся только тогда когда полицейский опросив свидетелей подошел ко мне:

— Простите, вы были знакомы с пострадавшим? — он теребил в руках блокнот.

— Нет, — соврал я с легким сердцем, — он только что был жив и спросил у меня как пройти к ближайшему почтовому отделению.

— Да, нелепая смерть! — согласился полицейский, — такое случается. А что вы скажите про автомобиль, совершивший наезд на пешщехода?

И тут я понял, что не могу ничего вспомнить об этом злополучном автомобиле. Цвет — вроде серый, за рулем, вроде мужчина….

Полицейский, захлопнув блокнот, вздохнул:

Не густо.… Первый раз встречаю такие противоречивые показания! Даже в марке автомобиля свидетели путаются — он развернулся и пошел к поджидавшему его автомобилю с синей полосой.

Я перешагнув через невысокую оградку из тонких труб окрашенных синей краской и направился к пакету.

Он был пустой.

У меня даже сердце дрогнуло — я ведь глаз с него не спускал и точно видел что к нему никто не подходил. А-а вот он где! Цилиндр лежал в сторонке. Когда я поднял его, мне показалось что он все ещё хранил тепло ладоней того кто назвался Борисом.

Дома, я внимательно рассмотрел сою ношу. Ничего необыкновенного. Сантиметров двадцать длинной, диаметром, даже не знаю как сказать…

С одного конца потолще, с другого — тоньше. Вообщем — с мизинец толщиной. Но надо вернуть его на место. Я уже догадался, что это что-то вроде батарейки, энергетический блок, одним словом. Надо вернуть его на место. Положил на стол и повернув зеркало попытался найти место для цилиндра.

Тщетно. Рама зеркала была сплошной. Не было ни малейшего намека на щели или кнопки открывающие контейнер для цилиндра. В недоумении я поднес цилиндр к раме. Даже обрадовался, когда бесшумно отскочила планка верхней сторонв рамы зеркала. Цилиндр сразу на место не встал. Перевернул и понял, что узкая сторона как раз и была сделана для правильного расположения этой хитроумной батарейки. Едва я убрал руку, как планка скользнула на место. Всё — вот так сразу и цилиндр на месте. Поднял зеркало на столик и отошел, вглядываясь в его гладкую поверхность. Сел в кресло — надо обдумать все детали события происшедшего за последнее время.

То, что это был не просто наезд пьяного или заснувшего водителя, я понял ещё там, на месте. Тогда что, убийство? Но как это возможно, ведь он мог просто узнать свою судьбу через зеркало.

«Мы называем его спектулум фатуми, если вам это что-то говорит. Считайте этот аппарат чем-то вроде инспектора за человечеством» — вспомнились мне его слова. Значит этот человек не только житель зазеркалья, но и реальный человек. И он не может воспользоваться свойствами зеркала.

Скоро придет Надежда, как не уговаривал я её бросить свою работу — не согласилась.

— Хоть ты и муж мне, да и первая любовь не ржавеет, не буду я сидеть у тебя на шее. Дочку у меня на последнем курсе учится, моя забота дать ей образование! Знаю, знаю! Ты сейчас скажешь — возьми денег, сколько тебе надо. Ты не обращай на свою работу внимания — женщина должна ходить на работу хотя бы для того чтобы показать платье.

В ответ мне пришлось только рассмеяться:

— Тогда позволь мне оплачивать твои платья! А то тебе и похвалиться будет нечем.

Жена мне досталась бережливая, но не скупая. Домашнее хозяйство она вела легко и правильно. Я сначала опасался, что она уволит и повара и горничную и даже садовника. Но она сразу сказала:

— Раз у тебя есть деньги на прислугу, то пусть люди не теряют рабочие места.

Мне понравилось, что она проверила все документы по найму работников и найдя какие-то мелкие недоплаты, тот час погасила их. Ввела премии на каждый праздник и сообщила мне что это из тех денег что я даю ей на драгоценности и прочие дамские игрушки. Я только рассмеялся и, обняв её, уже серьёзно ответил ей:

— Придется добавить тебе на косметику несколько лишних тысяч!

Время до прихода супруги ещё было, и я заходил по комнате пытаясь уловить хоть какую-то зацепку в событиях произошедших со мной. Поэтому когда зеркало наполнилось темнотой, даже обрадовался и плюхнувшись назад в кресло стал ждать.

Из глубины коридора показалась фигура и приблизилась к раме зеркала.

Лицо довольно милой женщины, она в упор и даже с некоторым любопытством рассматривала меня.

«Ну, вот, на этот раз хоть не уродину прислали!» — подумал я.

«Не уродина», поднесла ладонь к зеркалу и прислонила её к стеклу. Поверхность слегка выгнулась и пошла легкой рябью. Я в изумлении встал, показалось, что она приглашает меня сделать то же самое. Ну, нет! Кто вас знает, этих дежурных инспекторов за человечеством! За зеркальная дама стала что-то быстро говорить.

И тут я повел себя даже дерзко: я приложил палец к губам, как бы прося её помолчать и показав на часы, растопырил пальцы: «Дай мне пять минут!» Она, поняв этот жест кивнула головой. Установить треногу, приладить и включить видеокамеру, было делом пары минут. Дама терпеливо созерцала мою суету.

Увидев мой знак, она более медленно и как показалась мне, даже чётко выговаривая слова, стала диктовать свое сообщение. Проговорив, плавными движениями ушла в глубину темноты зазеркалья.

— Так, — вслух сказал я, где у нас Ванечка?! — схватил сотовый телефон и стал набирать номер Владимира. Тот откликнулся сразу.

Оглавление

Тест

Хорошо смеется тот, кто смеется утром!

Дом висельника

Самоделкин

Птица смерти прилетает ночью

Дрессировщик

Завязал

Иногда то, что не блестит — дороже золота!

Если б я был султан

Про интерес, прогресс и сотовую связь

Юнга

Ошибочка вышла

Экономия

Путешествия вашей мечты

  Часть первая

  Часть вторая

Самурай

Действие первое

Действие второе

Действие третье

Зеркало судьбы

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg