«Сестры по благоразумию»

По идее это должна была быть поездка на Гранд-Каньон, и в эту поездку у меня не имелось никакого желания ехать. Наступила середина лета, и жара стояла испепеляющая. В пустыне зной был такой, что я бы его точно не пережила, в особенности если бы два дня провела в машине с отцом и мачехой. Мачеха постоянно чем-то недовольна. Ее не устраивает моя прическа и то, что у меня крашеные волосы. Они розовые с черными прядями или черные с розовыми прядями, назовите их так, как вам больше нравится. Еще мачехе не по душе мои татуировки: кельтский узор вокруг запястья, венок ромашек вокруг лодыжки и сердце там, где она его точно не увидит. Мачеха говорит, что я плохо влияю на моего единокровного брата Билли, который, елки-палки, еще маленький ребенок и, даже если и замечает мои татуировки, то думает, будто это рисунки из комикса. Были длинные выходные на День труда[1], последние дни свободы перед началом нового учебного года. Перспективы моего предпоследнего года обучения в школе, кажется, выглядели вполне радужными. Я играла в рок-группе под названием Clod, и мы должны были выступать на фестивале инди-групп «Бабье лето» или на вечеринке альтернативной музыки в «Олимпии» вместе с другими серьезными и известными артистами, у которых имелись контракты на звукозапись с приличными лейблами. Это было большим успехом для нашей группы, которая до этого выступала только на частных вечеринках и в кафе. Но, понятное дело, мачехе этого не понять. Она уверена, что я играю в панк-группе сатанистов, и поэтому после рождения моего брата Билли запретила нам проводить репетиции в подвале нашего дома, чтобы мы, не дай бог, не сбили младенца с пути истинного. Теперь мы репетируем в подвале дома, в котором живет Джед, что мачеха, конечно, тоже не одобряет, ибо – представьте себе, какой ужас! – Джеду уже девятнадцать и он живет не с родителями, а с какими-то непонятными людьми.