«Ватиканские Народные Сказки»

Ватиканские Народные Сказки (fb2) - Ватиканские Народные Сказки 743K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Дубровский

Андрей Дубровский Ватиканские Народные Сказки

Praefatio (i. e. Вступление)

Давным-давно жил-был в Ватикане сказочник. Но то был не простой сказочник – работал он в папском оффиции (сказок и необычайных историй. В долгие зимние вечера, когда бушевала вьюга или свирепствовал варвар, сказочник услаждал слух Папы и его кардиналов сказками собственного производства. И подчас такие фаворы учинял он уху клерикальному, что иные кардиналы, забыв про свой сан, заливисто смеялись, весело топали ногами и хлопали в ладоши.

Но однажды, когда сказочник, преисполненный вдохновения, сочинял новые сказки ко дню Ватиканского Трудящегося, (в Центральный Ватиканский генератор попал некрупный метеорит. В силу своей малости метеорит не содеял масштабных материальных неприятностей, но весь Латеранский дворец, (где тогда находилась келья сказочника, погрузил во тьму основательно. Тут-то, ища во мраке свечу, сказочник и вспомнил, что ещё с утра его переносной телефонный аппарат совершеннейшим образом разрядился. А зарядить его стоило бы: не ровен час, мог позвонить какой-нибудь кардинал и сказать, что ему страшно в темноте, и потребовать посему сказки жизнеутверждающей.

Надо было спешить, и в поисках места, где ещё могла оставаться на дне резервуаров энергия, сказочник вышел за пределы Латеранского дворца. Вышел в первый раз за свою жизнь, успевшую убелить его благородными сединами.

Нет нужды говорить, что многолюдный и южный по своему темпераменту город поразил сказочника несказанно. Он не мог понять, зачем находящиеся друг рядом с другом люди, разговаривая меж собою, кричат, будто от рождения глухие; почему уличные торговцы бросаются на него, словно малайские пираты, и отчего они так твёрдо уверены, что он непременно впадёт в ничтожество и не сможет дальше существовать, если не купит у них брелок в виде Пизанской башни или шапочку в виде зонтика. Один торговец пал перед сказочником во прах и заклинал его купить вот эту репродукцию с картины новомодного живописца Михаилангела, (если не хочет, чтобы семья торговца умерла с голоду. Сказочник, при всём своём желании, никак не мог помочь несчастному – у него не было ни сольдо. Осознав неплатёжеспособность сказочника, торговец весьма ловко поменялся в поведении и высокомерно отошел прочь, бормоча что-то на вульгарной латыни. Его латынь была настолько вульгарна, что сказочнику удалось понять лишь немногие слова, имевшие общие индо-ватиканские корни.

Наконец, сказочник увидел то, что искал: за очередным поворотом явился пред ним магазин всяческих услуг. Здесь можно было и оформить пропуск в Вавилонскую Государственную библиотеку, и купить путёвку в Гиперборею, (и приобрести аппарат светописный; за умеренную плату здесь могли сделать даже маленького гомункула. Наконец, в этой феерии просвещения и прогресса, сказочник нашёл искомое и направил свои стопы к помещению, завешанному рекламой, в которой сулили невероятные возможности: «роуминг по всему Капитолийскому холму!», «надёжная связь, не пропадающая даже в катакомбах!», «монеты на счёт переводятся через три дня!», «тариф „постный-лайт“» – VI сольдо в минуту, с включением церковной десятины!», «новое поколение телефонов – сверхмалый корпус, легко переносится двумя людьми, работает в три раза дольше с вдвое меньшим расходом угля!».

Выйдя из магазина, сказочник с крайним неудовольствием обнаружил, что некий злодей угнал его рикшу, искусно нейтрализовав сигнализацию (сторожевой петух валялся невдалеке со свёрнутой шеей). Было это весьма некстати: разгорячённое Солнце, упившись небесным хмелем, гнало людей под навесы. Поспешил туда же и сказочник. В одной из крытых галерей собралось множество народу, и сказочник, движимый свойственным ватиканцам любопытством, пошёл приумножать толпу. Оказалось, что некий крестьянин, приехавший по делам в столицу, коротал своё и окружающих время полдневного зноя рассказыванием сказок.

То, что услышал сказочник, повергло его в ужас, а затем в уныние: по прошествии многих десятилетий, только сейчас он понял, насколько безжизненны и блёклы были его сказки по сравнению с тем, что он услышал сейчас! Решение было принято мгновенно: он немедленно отправится путешествовать по свету, слушать и записывать сказки. Зачем – он ещё не вполне осознавал, ибо разум в тот момент ввергся в хаос и управление на себя взяли чувства.

I

«Но зачем сказки нам не подают той, которая повергла в уныние столь почтенного сказочника!?» – восклицает осерчавший на нашу рассеянность заинтригованный читатель.

Ах да! Вот она:

О достохвальном подвиге кардинала Пия, учинённом им во славу Господа нашего, о посрамлении диавола в личине лесного разбойника и о девяти непорочных девах, спасённых сначала телесно, а затем духовно

Однажды по дремучему лесу, окружавшему славный град Ватикан, шёл кардинал Пий. Он отправился в гущу леса нарубить дров во славу Господа.

Он шёл и пел гимны Творцу. Вдруг за очередным поворотом он увидел картину исключительного душепотрясения: некий демон, обратившийся в разбойника, собирался содеять нечто оскорбительное по отношению к девяти невинным юным девам. Нисколько не раздумывая, благочестивый Пий взмахнул топором и воскликнул: «Именем Господа, сгинь, нечистый!» После такой убедительной демонстрации силы Вседержителя, чрез эманацию (на служителя Его, нечистый предпочёл ретироваться в ближайшие заросли.

Спасённые столь удивительным образом, юные девы принялись наперебой восхвалять своего избавителя, и говорить, что в благодарность готовы сделать ему всё и по-всякому. При этом они недвусмысленно давали ему понять, какого рода плезиры его могут ожидать.

Но Пий, кардинал исключительного благочестия, с негодованием отверг столь бесстыдную награду, смиренно ответствуя, что дланью его руководил Всевышний, а он, Пий, был лишь исполнителем Его промысла.

Увидев столь поразительный пример смирения и воздержанности, девы устыдились и обещали посвятить себя Богу в ближайшем монастыре. Сказанное было тут же и исполнено.

А когда, спустя девять месяцев, у тех дев родились мальчики, они, не сговариваясь, всех их назвали Пиями.

II

И вот, сказочник, исполненный решимости воплотить задуманное немедленно, вышел на проспект Двадцати Шести Кубинских Кардиналов и дошёл до ворот Святого Мизерикордия. Там сказочник задумался ненадолго (и я даже не знаю, о чём он думал в тот момент), и затем решительно выступил за пределы Города, направив стопы свои в неведомую неизвестность…

Сказочник шёл довольно долгое время – солнце уже стало клониться к земле. Он успел проголодаться, ему казалось, что путешествие слишком затянулось. За весь путь сказочник не услышал ни одной сказки. Единственное, чего он сейчас хотел – это найти какой-нибудь постоялый двор и наутро отправиться в обратный путь. Двор постоялый он нашёл. Но, настраиваясь на сон в общей зале, он вдруг неожиданно решил продолжать своё путешествие.

За IV минуты до этого своего решения сказочник услышал, как в той же общей зале возвращавшийся издалёка пилигрим рассказывал собравшимся вокруг него детям постояльцев сказку.

О нунцие Ставракии, божьем посланнике народам, не ведающим истинного Бога, о зайчике, твари божьей, и о любви к детям

Однажды по бескрайним прериям, которые окружали Ватикан, скакал на своём ослике нунций (Ставракий. Он вёз слово Божие далёким народам, пребывавшим ещё во тьме язычества. Слово было аккуратно завёрнуто и лежало в сумке рядом с частичкой ногтя с мизинца правой ноги святого Яго Тапробанского.

Вдруг перед собой на дороге он увидел зайца. Зверёк был ранен и еле двигался. Ставракий, сокрушённо вздохнув, слез с ослика…

Нунций очень любил детей. Вечером, поджаривая на костре зайчатину, он умиротворённо мечтал: «Вернусь домой и подарю соседской дочке заячий хвостик – пусть играется».

III

Путешествие продолжалось уже несколько дней, и сказочник услышал довольно много сказок. Например, этим утром его попутчик – некий благородный синьор, направлявшийся по своим делам в Модену, – в благодарность за то, что сказочник научил его ругательствам на старопарагвайском языке, рассказал вот такую сказку.

Папа Амабилий ХХХ – изобретатель целибата

Однажды к одной знатной даме, жене архиепископа, пришёл в гости папа Амабилий XXX. Следует сказать, что в те далёкие благословенные времена целибат – обет безбрачия – не был ещё открыт, и ватиканские клирики вовсю наслаждались благами семейной жизни.

Папа Амабилий любил захаживать в гости к своим подчинённым, да вот незадача, всё-то их дома не оказывалось: то на работе были, то на рыбалке, а то вообще в магазин пошли и уже третий час не возвращались. Папа был статен и крайне хорош собой, и едва ли какая клерикальная жена, которую он заставал тогда дома одну, могла отказать себе в удовольствии скоротать с ним время в приятной беседе.

Вот и сейчас жена архиепископа, с сожалением сказав, что мужа нет дома, тем не менее пригласила любезного папу на партию в шахматы. Игра оказалась настолько напряжённой, что даже служанки на кухне с завистью вздыхали, кручинясь, что не дал Бог им в мужья хотя бы завалящего нунция; β а сторож у ворот – отставной швейцарский гвардеец – одобрительно кряхтел в бороду.

Но как только Амабилий поставил жене архиепископа мат, неожиданно в окно ввалился сам архиепископ. Был он зело пьян, и вместо того чтобы, как порядочный архиепископ, войти сначала в ворота, а затем во все двери, он, нарушая все законы ватиканской физики, сразу вошёл в окно III этажа. Нарушив один закон, он не остановился перед нарушением второго: видя, что его жене поставили мат, он, не считаясь ни с какой спортивной этикой, схватил победителя за причинные места и тут же сделал их беспричинными…

После этого случая папа Амабилий XXX перестал ходить в гости, стал больше времени проводить в ватиканской библиотеке им. Абеляра, (и писать стихи, в которых воспевал все радости платонической любви. Переменив свой образ жизни, папа решил и другим помочь на пути духовного совершенствования. Уединившись в своей лаборатории, он через неделю усердных трудов и смелых опытов вышел оттуда с изобретённым им целибатом.

IV

Через месяц своего путешествия сказочник решил, что не стоит ограничивать себя пределами Ватиканской империи, и направился на Восток. Долго ли, коротко ли, но вот, пришёл он к крепости Конкордия, располагавшейся на старой ватикано-византийской границе. Он вдруг вспомнил эпизод из своей давно прошедшей молодости, связанный с этой крепостью: как он тогда прочитал в газете «Истинные ватиканские новости», что доблестью ватиканского оружия и искусностью ватиканской дипломатии граница славной и необоримой Ватиканской державы передвинулась. Но куда она передвинулась, какие населённые пункты были заняты – об этом не сообщалось. Теперь сказочник на месте нашёл ответы на все вопросы…

Рано поутру, сидя в тени чинары и разбирая причудливую вязь византийской речи, сказочник услышал, как один такой же, как и он, уснеженный сединами старец рассказывал о тех далёких событиях сказку:

О посрамлении коварного византийского посла

Однажды в Ватикан, ко двору святейшего, непогрешимого, наимудрейшего и раба последних негоднейших рабов папы Иоанна XLVIII прибыл византийский посол. Как и все византийцы, был он хитрым, льстивым, изворотливым, вероломным, ткал интриги так же ловко и умело, как лионские ткачи ткут свои гобелены, из уст своих источал мёд, обращавшийся впоследствии в смертельный яд. Как рассказывали люди осведомлённые, он в своё время перехитрил дьявола, а при желании мог провести самого святого Петра, чтобы проникнуть в заповедный Сад! А ватиканские старожилы добавляли, что давно не видали таких хитрых послов. (

И вот, сей посол прибыл к священному престолу вести переговоры о передаче византийцам высокогорной крепости Конкордии на южной границе необъятных земель Ватикана. Восточная империя склонна была называть это возвратом, но как такое возможно! Если крепость перешла к превосходному и благочестивому Ватикану по промыслу Божьему, то только по попущению Его она может быть захвачена Византией. (

И вот, предстал посол восточного императора пред собранием кардиналов, епископов, прелатов, нунциев и самого наисмиреннейшего, превосходнейшего, пресвятейшего папы. И начал говорить он речи свои хитросплетённые, мудрёные. И тогда, чтобы не поддаться соблазну словес его, вперёд выступает епископ Иннокентий. И говорит он послу: «Не для того собралось тут столько святейших мужей, чтобы смущал ты их речами богопротивными!» Лицемерный византиец стал оправдываться, что, мол, это обыкновенная, даже в чём-то рутинная, дипломатическая практика, но в ком из собравшихся была хоть толика веры его словам! «Негоже доле отравлять умы наши чумой уст твоих!» – воскликнул тогда непоколебимый Иннокентий, и, подбежав к вероломному послу, изгнал своим посохом нечистую силу из тела его. Посол, держась за ушибленные места, удалился из собрания.

Через несколько дней византийское посольство ни с чем возвратилось к себе… в Конкордию.

V

Один византийский крестьянин сказал сказочнику, что если тот не видел Константинополя, то он не видел мира – ведь в одном этом городе сосредоточилась вся Вселенная! Сказочнику ничего не оставалось, как направиться прямиком в столицу Восточной империи.

В Константинополе, в театре Диониса он услышал трагедию Еврифокла. (Сказочник всецело принадлежал к западной, ватиканской культуре и едва ли мог понять морфологию этой драмы, но, будучи аккуратным, как все ватиканцы, он пунктуально сохранил в памяти, а затем и записал всё, что услышал. А сказка то была или нет, уже не имело для него особого значения.

Византийская трапеза

Пролог

Коль властью ты прельстился И злодеянье совершить Готов ты ради трона, И суверена кровь пролить, Не потерпев урона, Пусть раньше попадётся В твои глаза сей скромный труд. Надеюсь планы мерзкие Тотчас умрут… Вместо тебя.

Парод

Константинополь в зарю одевался, Солнце входило в дворцы и лачуги, Форумы вмиг суетой наполнялись, В улицы-вены народ изливался. Зёв подавляя, в синклит шёл сенатор. А у эмпорьев толпились навклиры. И стратиотов шла тагма по Месе, Путь направляя в восточные фемы. А у Галаты дромоны стояли — Слава и мощь Византийской державы — Огнь мидийский готовые вылить На моноксилы гостей нежеланных. Звон в эргастериях с улиц был слышен. И бык догорал неудачником греком.

I Эписодий

Пригласил муж благородный, Что проэдром был синклита, Двух друзей, высоких рангом, На фиал вина с Родоса. Первый был друнгарий виглы, А второй – магистр оффиций. Оба были родом славны И севаст (к ним благоволил. Сигму (заняв, кубки взяли — И вино лилось рекою. Вместе с ним лилась беседа, С каждой чашей всё вольнее. В час урочный наш хозяин (Звался он Феофилактом, Родом был из Кесарии). Осторожно мысль озвучил: «Император всем хорош наш — Бел лицом, румян щеками, Только есть один изъян в нём — говорит как иудей он, «р» произнося фальшиво. Да ещё вот незадача: Эфиопы из Аксума Захватили весь Египет». Поддержал его друнгарий — Мокий, уроженец Тарса: «Император наш, о боги, Благосклонен, вот, к венетам. Мне же по сердцу прасины. Да к тому же некий варвар Разорил уж пол-Эллады». Наконец вступил магистр, Славной Смирны уроженец. (Осторожность подсказала Выступить ему последним). «Я, Флегонт, вам заявляю: Император наш прекрасен — Ходит он с осанкой гордой, Речи говорит умело. Был бы я ему так предан, Если б не одна формальность: Мы с Армении налогов Уж давно не получаем: Вследствие войны последней Край под властью шахиншаха. Но уж если откровенный Разговор идёт, о други, То совсем я недоволен, Что стою от трона слева, Хотя должен быть правее».

I Стасима

Вот и амфора Опустошена. План созрел у «триумвиров» — Взять севастову порфиру, Свергнуть кесаря долой Иль проститься с головой.

II Эписодий

Но тотчас неумолимо Встал вопрос: «А кто же будет, Троном обладать вакантным? Все хотели государство Вознести к вершинам славы. Вновь заговорил проэдр: «Коль была моя идея Может, мне и стать владыкой? Впрочем, всё ещё обсудим». Тут восстал друнгарий Мокий, Взвился пылкий киликиец, Очень власть его прельстила. Но однако ж спохватился, Обуздал свои порывы, Скрыл свои улыбкой мысли — Уж давно в столице жил он. «Ну конечно ж, всё обсудим, — Вкрадчиво Флегонт вступил тут, — А пока наполним кубки, Ни к чему сейчас волненье».

II Стасима

Ещё амфора Выпита до дна Гелиос пó небу мчит колесницу, В пределы Зефира (свой путь направляя. Коварный Дионис, простёрши десницу, Ввергает в погибель, умы отравляя.

III Эписодий

Третьей амфоры настало Время жертвою пасть Вакха. Среди планов грандиозных Кронос (мчится незаметно. Вдруг, живот рукой схвативши, С ложа вскакивает Мокий. Вон из пиршественной залы В атрий (бег свой направляет. Яд из жаб и саламандр, С медной зеленью и ртутью, Сделал своё дело быстро, Душу передав Танату. (Фолиант Диоскурида Многие тогда имели). «О, завистливые боги! О, жестокая судьбина!» — Возопил Флегонт тотчас же, — «Величайшая утрата!.. Кстати, часом, не заметил, Как наш Мокий торопился, Жадно пищу поглощая? Видно, заворот кишечный Приключился с нашим другом». Не успев сказать всё это, Он в конвульсиях забился, И, лицом побагровевши, Выкатил глаза наружу. А из-под него на ложе Шипя, змейка выползала. (Очень интересовался Наш проэдр всяким гадом, И в саду Феофилакта Серпентарий находился. Очевидно, раб-садовник, Ох, рассеянный он малый! У змеиного притона Дверь оставил незакрытой. Так Феофилакт, проэдр, Волею богов бессмертных, Двух друзей лишился разом. (Было это всё, конечно, Для него большим сюрпризом. ) Но когда в главе своей он Уж монодию (составил, Пред собой узрел, о Фобос! Мокия, прям из Гадеса. Тот не даром был друнгарий, Схол (дворцовых командиром, Был здоров, как все гвардейцы. И, извергнув яд, он выжил. Меч из ножен вынимая, Мокий быстро приближался. И, в чём дело, понимая, Наш проэдр заметался. Но, сноровкой обладая, Мокий всё ж настиг проэдра. И от уха до гортани Разрубил Феофилакта. Кровью зала обагрилась, И друнгарий, ослабевший От отравы изверженья, Неуверенной стопою Прочь пытался удалиться. Но в крови Феофилакта — Деле рук своих нечистых — Он нашёл свою погибель, Ибо Мокий поскользнулся, Неудачно подвернулся, Меч в руках ещё сжимая, Пал на лезвие всем телом.

Эксод

Весть облетела град царственный вскоре о смерти внезапной Трёх благородных и славных мужей византийской державы. Сам император монодию в храме Премудрости Божьей Войску, сенату, народу и подданным прочим озвучил.

P. S.

Перечислил император Все достоинства умерших; Молвил, что несчастный случай Был всему тому виною; И мужам троим посмертно Дал Героев Византии. Неизвестным лишь осталось Для общественного мненья, Что в тот день средь трёх несчастных Под личиной слуг безмолвных Находились катаскопы, Императорской спецслужбы. Сикофанты (доложили Куда следует давно уж Про фантазии проэдра И про ненадёжность виглы. Указанье было свыше, Коль про заговор услышат Воины стиля и меча, Следует тогда тотчас же Принять меры к подавленью Смут зародыш и причину. (Это был уже двадцатый заговор за этот месяц. )

VI

Один византийский чиновник рассказал сказочнику историю, которую, в свою очередь, услышал от коллеги из департамента иностранных сношений. Рассказ нашему ватиканскому герою понравился, и он решил: «Любую историю можно превратить в сказку, не будь я сказочник!».

Третий мир

Однажды в Эфиопии, что окружает Ватикан, случился голод. Ватикан, являвший собой некий островок изобилия, не мог мириться со сложившейся вокруг него ситуацией. Была созвана экстренная консистория (и на ней порешили отправить в Эфиопию чрезвычайного комиссара, для того чтобы он на месте разобрался в ситуации и представил отчёт, на основе которого была бы оказана посильная помощь голодающим землям. Для этой миссии выбрали нунция Стурла Фритьофсона.

Вступая в пределы ефиоплянские, нунций ожидал увидеть пересохшие от засухи оросительные каналы, убитые длительным использованием сельскохозяйственные инструменты, размётанные ураганом мельницы и амбары… Но ничего такого он не увидел. Взору его предстала страшная картина: земля вообще не была затронута никаким стихийным бедствием! Так же, как она не была затронута руками человеческими. На расспросы ватиканского комиссара о причинах голода местные жители винили погоду: дождей было не столько, сколько ожидалось, солнца было слишком, нежели хотелось. А также винили Ватикан, который, вместо продовольствия присылал какие-то железные механизмы для полей. На полях они и ржавели, но пользы почему-то не приносили. Нунций был в растерянности, и совершенно не понимал, что писать в докладе, который от него ждали в Ватикане.

Вернувшись в Ватикан, Стурл Фритьофсон, тяжко про себя вздохнув, доложил, что голод вызван неблагоприятными климатическими условиями, и для борьбы с ним необходимо послать как можно больше продовольствия…

VII

Однако же долгое пребывание в Константинополе – самом дорогом городе мира (– могло разорить какого угодно иноземного гостя, а тем более сказочника – скромного ватиканского чиновника. Жил он, правда, в рыбачьем районе Фанар, где постоянно воняло рыбой и время от времени в арсенале неподалёку взрывался от небрежной эксплуатации греческий огонь. И снимал он утлую келью в наидешёвейше-паршивейшем постоялом дворе для миссионеров, студентов и бродячих философов. Но всё равно, изо дня в день византийская столица поглощала целые состояния.

Нужно было двигаться дальше. Но не на Восток, где бы он окончательно впал в финансовое ничтожество, а куда-нибудь в другом направлении, например, на север. Там, среди лесов и болот, кутилам было делать нечего.

Через несколько недель сказочник был уже на византийско-готской таможне. Там он стал свидетелем одной прелюбопытнейшей сценки, которую и описал позже в небольшой пьесе. Кое-что домыслив, конечно. И, естественно, домыслил он не в пользу Византии, – ведь скорее коты будут жить дружно с мышами, а люди достигнут Луны, нежели уживутся когда-либо в мире истинно и правильно верующие ватиканцы с еретиками византийцами.

Византийско-готская таможня

Действие I

Византийская империя. Центральные покои сношения с иноземцами.

Шеф управления (А)

Главный герой (Б)

А (воздевая руки) : Хвала нашему императору, чья мудрость превышает все знания семи мудрецов, собранных воедино! Пред чьим величием трепещут все известные нам варвары! Дары которому приносят народы, о которых мы даже не слышали!

Садятся.

У меня к вам есть одно задание. Вы, надеюсь, знаете сколь тяжко наше внешнеполитическое положение. Практически все границы прорваны, разве что только эфиопским крокодилам осталось восстать из глубин Нила. Наш славнейший император недоволен положением дел. Армия и флот справятся разве что только с разбойниками на главных дорогах и с пиратами на островах. Посему Его Величество возложил на наше ведомство почётную обязанность спасти отчизну. Уже отправлены для урегулирования ситуации чрезвычайные и полномочные послы, почти ко всем народам: кого подкупят, кого поссорят, кого отравят, кого крестят… ну, вы понимаете.

Остались только западные варвары – готы. К ним отправитесь вы. Правда, лихих людей на дорогах развелось, как чиновников в столице, посему, поедете инкогнито. Так что позолоченную колесницу оставите на императорских конюшнях, а вместо шёлковых хламид облачитесь в льняной хитон. (Глядишь, и до границы доедете. Там, на границе, правда, разбойники иного толка, но полагаюсь на Ваши способности.

Б: (восклицает) Склоняюсь пред божественной волей императора! (Д еловито) Когда отправляться?

Действие II

На здании стилизованная под греческий шрифт надпись: «Таможня». Сидят три византийских таможенника, пьют из утончённых чаш. Один продолжает начатый некогда рассказ (тон развязный).

– … а он такой: «да как вы смеете требовать с меня денег! Да я архидиакон коринфский!».

– А я такой: «да хоть сам патриарх Константинопольский».

Все дружно рыгочут: «гы-гы-гы».

Завидев приближающегося главного героя, начинают принимать всяческие греко-римские позы, и таким образом один из таможенных служителей ведёт диалог.

Главный герой (Б)

Византийский таможенный чиновник (В)

В: О странник! Куда стремишь стопы свои? Какая неволя гонит тебя от очага предков в края иноземные? Обилие ли талантов (привело тебя к мысли обозреть весь круг земной? Или (вопросительно-угрожающе) некое преступление против императорского величия заставляет тебя прибегнуть к варварскому милосердию?

Б: Скорее, свойственное человеческой природе любопытство диктует мне желание воочию убедиться в жалком (ударение на этом слове) существовании презренных варваров, влачащих свой век во тьме незнания.

Паспортный контроль, пограничник (П) проверяет документ. Главный герой роется в складках своей тоги, достаёт кипу документов, протягивает.

П (изучает) : Так… Общегражданский пергамент… Читательский папирус в Александрийскую библиотеку… Хрисовул на вождение колесницы… Мне нужен загранпергамент, а вы мне что даёте? А, вот он.

Таможенный досмотр.

Главный герой (Б)

Византийский таможенный чиновник (В)

В: Некое божество подсказывает мне, что убогие облачения суть иллюзорнейшая фикция, а человек вы знатный и монетой обладаете в изобилии…

Б (перебивая) : Что вы, что вы! Самого я что ни на есть пренизкого звания! Чуть ли не раб!

В: Все мы рабы Божьи (принимает смиренный вид, опускает очи долу)… Ужли ни единого денария!?

Б: Зевс свидетель!

В: Однако ж, по закону не имею права пропустить совсем безденежного подданого: такой позор для славной Византийской державы!

Б: Ну… не совсем без денег… (ищет, находит). Святое распятие! (овладевает эмоциями). Надо же, немного монет завалялось. Очевидно, жена положила, а я и не заметил.

В (некое оживление) : Такое сейчас положение тяжкое!.. Тут недалече крепость находится, совсем варварами разорена. Средства нужны, а те, что выдал император, ушли на долги за костюмы для посольства, отправленного к самодержцу с просьбой о финансовой помощи.

Б: Мысленно валяюсь у вас в ногах, вымаливая себе прощение, ибо не могу помочь своей жалкой лептой общему делу: везу сии скромные средства своему умирающему на чужбине троюродному прадедушке.

В: (посовещавшись с тут же стоящим сочиновником) Какая жалость! Совершенно неожиданно у нас закончились папирусы для заполнения таможенной декларации. Но ничего, через неделю из Египта привезут новые…

Б (задумчиво) : Крепость, говорите, костюмы? Что ж, дело богоугодное. (В оодушевлённо) Какой же патриот с радостью не пожертвует последним оболом (на такие цели! («с радостью жертвует).

Досмотр.

В: Итак. Иконы, шёлк, греческий огонь, запретные колумбийские благовония?

Б: Благодарю вас, этого добра у меня самого полные чемоданы.

В: Везёте ли чертежи наших крепостей, фолианты с записями о численности войск, расценках на командные должности?

Б: Простите, всё дома забыл.

В: Не переживайте, я могу вам одолжить. Смиреннейше прошу взглянуть на вашу поклажу.

Б: Э-э… Я тут давеча в трактире кошель нашёл, хотел найти хозяина и вернуть пропажу. Но, думаю, общее дело превыше всего! Уверен, что хозяин денег (без сомнения, такой же пылкий патриот, как вы и я) сделал бы то же самое. А насчёт багажа, с вашего позволения… (отстраняя таможенника от своих вещей, достаёт и отдаёт увесистый кошель). Понимаете, весьма затруднительно освобождать тюки от пут.

В: Конечно-конечно, удобство проходящих чрез нас ставим превыше прочего! Проходите. Да предлежит вам прямая дорога! Да сопутствуют вам счастливые созвездия! Уверен, божественная десница будет оберегать вас от невзгод в чуждых землях!

Действие III

На шлагбауме стилизованная под готический шрифт надпись: «Таможня». Сидят три готских таможенника, лица их разрисованы под «готов». Пьют из грубых посудин. Один продолжает начатый некогда рассказ (тон развязный).

– … а он такой: «да как вы смеете требовать с меня денег! Да я архиепископ кёльнский!».

– А я такой: «да хоть сам папа Римский».

Все дружно рыгочут: «гы-гы-гы». Завидев приближающегося главного героя, начинают принимать всяческие сурово-нордические позы, и таким образом один из таможенных воинов ведёт диалог.

Главный герой (Б)

Готский таможенный чиновник (Г)

Паспортный контроль. Таможенник изучает документ, смотрит на стену, где висят пергаменты, на которых в средневековом стиле нарисованы люди в профиль и анфас, держащие римские цифры на груди. Сверяется с портретом, нарисованным в иконописном стиле, который представил, вслед за бумагами, главный герой).

Г: Какова цель приезда?

Б: Туристическая.

Г: Обладаете ли необходимым минимумом денег?

Б (испуганно) : Нет, ни сольдо!

Г: По закону я не могу вас пропустить в нашу страну: а вдруг вы вздумаете работать у нас, не зарегистрировавшись в ратуше?

Б: Что вы! Работать!? Я законченный лентяй!

Г: И всё-таки, по закону…

Б: Относительно денег, это была метафорическая гипербола. Конечно, они у меня есть!

Г: Гут. Иконы, шёлк, греческий огонь, запретные благовония…

Б: Нет, спасибо, бокал вина, если можно. (З аметив реакцию прямолинейных таможенников) Шутка.

Г: Везёте ли чертежи ваших крепостей, фолианты с записями о численности войск, расценках на командные должности?

Б: Упаси Один! (

Г: Пожалуйте ваши вещи на досмотр.

Б: Конечно, офицер, ведь это ваша работа. (в сторону) Вавилонский дьявол!

Сначала таможенник достаёт кошели с надписями, типа: «на подкуп готского вице-канцлера», вид денег не вызывает у него особых эмоций, не читая надписи, отставляет в сторону.

Г (радостно) : А вы говорили, у вас нет греческого огня!

Б: Он просроченный.

Г: И шёлк…

Б: Что вы! Китайская синтетика!

Г (недоверчиво пробует ткань на прочность, та, поддаваясь его недюжинной силе, рвётся) И правда.

Г:… Иконы…

Б: Они написаны не по канону.

Г: А чертежи, документы?

Б (с наичестнейшим видом) : Вот чего нет, того нет!

Г: Гут. А не подлежащие ввозу товары мы вынуждены конфисковать, оформить и отправить на экспертизу. Проходите. Счастливого пути.

Б (пройдя таможню), (к себе) : А чертежи наших крепостей, фолианты с записями о численности войск и расценках на командные должности я продам вандалам.

VIII

У готов сказок не было. Была у них музыка, которую готы не могли играть из-за того, что ещё не существовали инструменты, способные её воспроизводить.

За готами располагались обширные земли вепсов и мелкие владения родственных им эстов, суомов и угров, и не очень родственных им турок и монголов. В Вепсию – страну лесов, озёр и болот, сказочник и направился.

Там посчастливилось сказочнику познакомиться и остановиться у человека, родившегося в этих землях, когда они ещё принадлежали Ватикану. Сей старец помнил ещё те времена, когда на месте молодых подлесков шумели древние дубравы, (а на месте гор были овраги. Он-то и рассказал сказочнику о давно уже всеми забытых событиях прошлого.

Вепско-ватиканский конфликт

Однажды, после полдника, когда папа Беллоний (XIII ещё утирал салфеткой краешки губ, к нему вошёл министр по пренеприятнейшим известиям. После его визита папа стал ходить темнее тучи. А всё из-за этих вепсов! (Их земли находились в дремучих лесах на самой северо-восточной окраине необъятных ватиканских владений). Тамошний маркграф на место завершившего свой земной срок местного епископа поставил нового. И даже не посчитал нужным согласовать своё решение с центром.

Случай был тем вопиющим, что обычно новый епископ вообще приезжал из столицы, никого из местных властей не спрашивая. Тамошний маркграф оправдывал своё столь экстравагантное поведение тем, что, мол, дороги после продолжительных дождей были совершенно непроходимы. Ещё добавлял, что как раз в это время у енотов наступил брачный период, и они, сбиваясь в стаи, представляют угрозу всем без исключения, даже курьерам, везущим в Ватикан-столицу особые донесения. Но как только всё образуется, маркграф обещал принять любого назначенного из центра епископа. Понятно, что всё это были жалкие отговорки. Факт государственной измены был налицо. Нависла угроза того, что народ вепсов вообще переметнётся к еретикам, земли которых были восточнее.

Требовались срочные меры, и они были приняты: форсированным маршем вся швейцарская гвардия двинулась на сепаратистов. Но из-за совершенно разбитых дождями дорог войска вынуждены были вернуться ни с чем. Авангард вообще попал в засаду и был изрублен мощными челюстями енотов.

Тогда постановили дожидаться благоприятных метеоусловий, а заодно и мобилизовать всё мужское население Ватикана – нужно было действовать решительно и наверняка.

Тот факт, что вепсы самовольно выбрали себе епископа, не мог вызвать энтузиазма и вдохновить ватиканцев на повальную мобилизацию. Нужны были лозунги, понятные обывателю. Министерство девизов, лозунгов и плакатов принялось за работу. Чиновники министерства пребывали в затруднении, задача предстояла не из лёгких. Если бы правительство начало войну с какими-нибудь своими южными или восточными подданными, то тогда пожалуйста – хоть по три лозунга в минуту можно было сочинять. А вепсы, что они, ни то, ни сё, и ничего-то о них никогда не слышно было. Так жаловались чиновники.

Но работа есть работа, и через несколько дней ватиканец узнал, что скворцы и сороки, прилетающие из лесов вепсов, уничтожают весь урожай ватиканского редиса; что шпрота, поставляемая вепсами, не имеет должного сертификата ватикансанэпидемнадзора и наверняка заражена бубонной чумой; что вепсы, хотя внешне и доброжелательны, но про себя думают, что все ватиканцы идиотские дураки, и пр. и пр. После таких убедительных доводов проблем с поголовной мобилизацией не должно было возникнуть, и дело оставалось лишь за небольшой победоносной войной…

Война была настолько некрупной и столь победоносной, что о ней почти ничего не писали газеты, а в учебниках впоследствии ограничились лишь парой предложений. И в Ватикане старались не вспоминать, что ныне независимая Вепсия некогда принадлежала Ватикану. Война быстро забылась ещё и потому, что вслед за ней разразился уже поистине серьёзный конфликт. И об этом – следующая сказка.

IX

(Никонов – Дубровский)

Но следующей сказки старец так и не рассказал. Лишь спустя много лет сказочник нашёл эту сказку в архиве ватиканского министерства Давно Минувших Дел, на самой пыльной полке. Позже он присовокупил к этой сказке пространное вступление, которое ему рассказал некий хорват или иллириец, судя по его имени и фамилии, – Жэжэюзер Сымич (symich).

Война за тиару

Как все прекрасно знают, Папы отличаются от остальных людей невероятной добротой, чистотой помыслов и душевной щедростью. Они прямо с рождения такие. Пока другие дети плачут или ручонки к чужой игрушке тянут, будущие ватиканские мудрецы лежат себе тихо в кроватках, смотрят в потолок, а взгляд такой пронзительный и чистый. И никогда не скажет Папа «Хочу», но только «Возьми, пожалуйста». И зависть не очернит сердце, когда узрит он кроссовки одноклассника. И обида не застит прекрасные глаза, если кто-то выпьет компот его. И будет он нести Слово Святое с достоинством, без суеты, не страшась ничего и кумиров не творя.

Противники Веры скажут, конечно, что таких людей не существует. Слушать смешно! Да, их очень мало, но так, чтоб совсем не было – неправда это. А самым добрым-предобрым, человечным и замечательным был Папа Пий XIX. Настолько добрым, что каждый раз, встречая на ватиканских улицах оборванных и голодных пацанят, приводил их во дворец, кормил до отвала и дарил всякие блестящие, красивые штуки. Но это если не пост, конечно. В пост он читал не успевшим увернуться ребятам молитвы. Не в пост он тоже молитву творил, конечно, но именно в дни смирения и чистоты был он всегда бодр и свеж, смиренно обращаясь к Господу от восхода до заката. А в другие дни – ничего ему было не жалко. Хочешь часы с двигающимися фигурками волхвов? Держи! Хочешь на троне посидеть? Конечно, что за вопрос! Говорят, что Пий даже как-то подарил одному мальчугану свою тиару. (Но то врут, наверно. Ведь Пап без тиары не существует, это любой вам скажет. (

Был, правда, случай, когда Папа оказался без своей тиары, но ненадолго. Вот как это произошло.

Во дни всеобщего благоденствия, когда грозные львы охотились рядом с трепетными ланями, когда торговцы дружили с мытарями, а разбойники – с чиновниками, когда даже бубонная чума косила только неверных, когда сам диск земной крутился в правильную, ватиканскую сторону, из пределов Борея (пришла напасть. В приграничных деревнях северных земель Ватикана поползли слухи, что объявился антипапа. Толком никто ничего сказать не мог: одни утверждали, что ростом он был с дюжину Пап, и обещал огнём из уст своих спалить Ватиканский музей Естественной истории; другие рассказывали, что своими щупальцами он грозился изломать ватиканский нефтяной терминал. И потянулись с севера нескончаемой вереницей беженцы, оставляя за собой поднимавшиеся к небу столбы дыма – сжигали всё, что не могли унести с собой. Видя и слыша всё это, Пий весьма кручинился и переживал, думу думал, как урезонить антипапу, убедить в неправоте его. К тому же, и не с кем было перевоспитывать нечестивца: вся швейцарская гвардия в ту пору находилась в противоположном конце государства, увещевая альбигойцев не упорствовать в своих заблуждениях. И поскакали гонцы к швейцарским полкам, стоявшим на коленях вокруг альбигойских крепостей и умолявшим упрямых, как все южане, альбигойцев отступиться от ереси и вновь прибегнуть под длань кроткого Папы Пия XIX. Сам Папа в постоянных молитвах и посте призывал себе в помощь необоримую небесную рать, а пока та не прибыла, сочинял хитроумные прожекты по превращению антипапы в добропорядочного католика. Уж Пий и посольство викариев засылал к антипапе с буллой о даровании последнему должности премьер-кардинала и наипочётнейшего титула «раб раба рабов Божьих» (ведь всем известно, что у самого Папы титул – «раб рабов Божьих» ). И делегацию инквизиторов с подарками отправлял. Но всё оказалось втуне. На вопрос, что же, всё-таки, ему нужно, антипапа ответил: «Тиару с головы Папы». Требование было совершенно немыслимое, и поначалу все, от распоследнего привратника до самого Папы Ватиканского, его отвергли с негодованием. «Ну, это уж ни в какие ватиканские ворота!» – возмущались ватиканцы, – «Папа без тиары – всё равно, что…» – и не могли найти сравнения, так несовместимо с реальностью было это требование!

Положение спас тиар-менеджер Папы. Он предложил смастерить другую тиару, специально для антипапы, – с нарушением всех канонов – и выдать её за настоящую. Папе, конечно же, пришлось бы какое-то время походить без тиары, пока антипапа не удалился бы восвояси, но дело того стоило.

Замысел был блестяще претворён в жизнь: довольный и обманутый антипапа вернулся во неведомое свояси, а Папа вновь возложил на свою главу истинную тиару – католичество в очередной раз восторжествовало.

Вот так однажды Папа был без тиары. (

X

Сказочника весьма удивляла крайняя нелюбознательность вепсов. К примеру, в ватиканской харчевне его бы уже давно окружили хозяин с толпой своих прислужников и принялись бы наперебой расспрашивать о здоровье всех его десяти тысяч родственников, и как он находит погоду, и нравится ли ему пища (пусть даже он ещё и притронуться к ней не успел из-за их любознательности), и где щедрые чаевые, и ещё множество вопросов. В вепсячьих же трактирах ему приходилось вкушать свою трапезу в нелепом одиночестве.

А ночью в каком-нибудь тёмном ватиканском переулке у него бы обязательно поинтересовались, сколько сейчас времени и нет ли у него нюхательного табаку. Не то, что здесь!

Ладно трактиры с переулками! Но ведь равнодушие вепсов заходило уж слишком далеко – им совершенно не было любопытно, является ли колдуньей какая-нибудь излишне красивая или не в меру пожилая женщина, живущая по соседству. А ведь могла бы и оказаться! Слишком уж спокойно жили вепсы. Но стоило бы им провести у себя пару сотен процессов о колдовстве, так жить стало бы лучше и веселее. Да и обстановку бы в обществе оздоровило.

Но, наконец, настало время сказочнику крепко задуматься над возвращением в Ватикан. К тому его крепко понуждали просроченные визы в тридевятые царства, окрестные государства и земли за семью морями. Всё из-за той же тотальной просроченности своего пребывания на чужбине не было никакой возможности возвращаться через вепсячью таможню, строгость коей не вызывала никаких сомнений. За такие вольности с визовым режимом могли даже ввергнуть в темницу, нисколько не позарясь на сулимые вознаграждения.

Из расспросов тёмных личностей и туристических агентов сказочник узнал, что можно было свободно выехать из Вепсланда только в страну феаков, которую вепсы не признавали, считая её сказочной.

Через несколько дней сказочник был на заветной границе. Феаки же, охочие до всяких историй о диковинных странах и не слышавшие ничего нового со времён Одиссея, охотно впустили сказочника в свои пределы. Лишь спустя несколько дней феаки вполне удовлетворили своё любопытство (а сказочник, не будь он сказочником, присочинил к своему рассказу то, чего не видел, но услышал из достоверных источников). Не без сожаления согласились они отпустить настранствовавшегося гостя в Ватикан.

Во дворце конунга (феаков было устроено прощальное пиршество, где благовония щедрою рукою кидались в огонь охапками, в бокалах весело шипели экзотические порошки, а к столу подавались забавные плоды, имевшие шляпы, словно какие-нибудь благородные синьоры. После пира, или, может, даже во время его сказочник оказался на феако-ватиканской границе. Там он увидел старый полуразрушенный дом. Неуверенной стопою взошёл он в него и двинулся вперёд, пробираясь через кучи щебня и кирпича и осторожно минуя свисавшую клочьями с потолка штукатурку. Он проходил одну комнату этого странного здания за другой. Комнаты видоизменялись, буйство красок сменялось унылой монотонностью, её в свою очередь вновь взрывали ослепительные цвета, углы и плоскости менялись местами… Очередная дверь обрушилась под его далеко не настойчивым натиском, и сказочник оказался посреди пиршественной залы, где в тот момент происходил торжественный обед в честь избрания I кардиналессы – Ангелы Саксонской. И там, сидя средь представителей клерикального бомонда, он рассказал сказку, которая, как он считал, наиболее подходила для данного момента.

О злокозненности Клары и смекалке Карла

Однажды, проснувшись поутру, Папа Карл XII обнаружил пропажу своего любимого кларнета. Нелюбимый кларнет, как назло, лежал на месте и всем своим видом показывал, что в ближайшие пятьсот лет никуда пропадать не собирается. Тяжкое подозрение в краже, граничившее с полной уверенностью, пало на Клару, соседскую девчонку – больно она уж часто говорила, что Карлов кларнет её вовсе не интересует. А вчера так вовсе засобиралась домой слишком уж на полчаса раньше. И принялся тогда всяким мыслям аудиенцию давать Папа Карл XII. Хотя, нет! Тогда он ещё не был XII. Да и Папой пока ещё не знал, что станет. А был он в ту пору маленьким мальчиком, ровесником той самой соседской девчонки Клары. Только много позже, достаточно повзрослев, он стал Папой Карлом XII. Хотя некоторые в своём тщеславном невежестве утверждают, что вовсе не Папой он стал, а шведским королём. Но такие идеи появляются всё больше от разнузданности ума вследствие порчи нравов, наблюдаемой в последнее время.

Но вернёмся к прерванному повествованию. Итак, надо было как-то забрать кларнет у Клары, которая и обратиться с ним вполне не умела. Но поскольку мы столь несвоевременно отметили, что Карл ещё не являлся Папой, то посему он не мог предать коварную Клару анафеме и свершить над нею аутодафе. (Но ум он уже тогда имел подвижный и недюжинный, а посему прозревал бесперспективность прямых действий, как то: закатывание скандала, мольбы и угрозы et cetera. (И он придумал, а вослед и осуществил изящный план: воспользовавшись любезным приглашением ничего не подозревавшей Клары, Карл пришёл к ней в гости. Вернулся же от неё с коралловым ожерельем, которое он похитил, отвлёкши внимание хозяйки в другую сторону.

Кларе ничего не оставалось, как пойти на обмен.

Если же кто, в силу всё того же наблюдаемого ныне падения нравов, будет утверждать, что будущий Папа Карл, мол, первый украл у Клары кораллы, то следует предать осмеянию сего невежду; ибо мы в своих исследованиях использовали папские хроники – кто будет сомневаться в их правдивости. А скороговоркам, между прочим, причинно-следственная связь, в принципе, не важна.

XI

И вот, когда путешествие счастливо завершилось, на смену ординарным мыслям странника о дне грядущем в голову сказочника вдруг, без спроса, без стука, начали вторгаться мысли совсем уж абстрактные. Ведь во дни скитаний думы думались всё больше конкретные: а что если в наступающем дне не услышит он новой сказки и будет потом угрызаться, что вот, мол, и день прошёл втуне, и ведь не вернуть его.

Теперь же среди прочих заняла его одна мысль: если Бог настолько круче людей, что непознаваем, то вполне может статься, что всё, что люди напридумывали насчёт Него, может оказаться не вполне соответствующим Истине. От этой мысли у него даже разболелось чувство уверенности в себе. И больше IV минут в сутки он её думать уже не мог. Не будь у нашего героя склонности к сказочничеству и имей он иной склад характера, возможно, он нашёл бы выход для своих размышлений: сошёл бы с ума или написал философско-богословский трактат. Но сказочник был таким, каким он был задуман, а посему ничего такого не сделал.

Как-то раз сказочник пошёл в баню. А надо сказать, это было одно из любимых мест времяпрепровождения ватиканцев. И в то время как сказочник сидел там у бассейна и читал газету «Babylonian times», к нему подсел некий старец, не замедливший тут же заговорить. Хитро прищурившись, он указал в сторону игравших поодаль в шахматы и молвил сказочнику: «Расскажу я тебе сказку про шахматы. Глядишь, и день для тебя даром не пройдёт». И он прищурился ещё хитрее.

О неочевидности явного

Однажды с далёкого юга, который окружает Ватикан, прибыл состав с колониальными товарами. Среди прочих диковинных вещиц там были и шахматы. А поскольку вследствие неразберихи, творившейся после очередного нашествия варваров, состав был отправлен на запасные пути и поспешно там забыт, то шахматам, как и всем остальным их сотоварищам по заточению, при внезапно появившемся обилии свободного времени делать было совершенно нечего. Шахматы пытались развлечься всеми доступными им в их положении способами, как то: лежанием в состоянии покоя, неистовыми плясками на шахматной доске, попыткой переворота доски, подсчитыванием численности зёрнышек при условии, что на каждую последующую клетку доски класть оных в II раза больше предыдущей. Пресытившись всем этим, шахматы вдруг вспомнили своё прямое назначение, и вслед за этим пришло осознание, что правил игры в себя они не знают. «Если даже правил нет, их следует придумать!» – решила самая мудрая фигура. Тем шахматы и занялись. Как и в любой игре, здесь должно было присутствовать противостояние, посему половина чёрных фигур, объединившись с половиной белых, оппонировала противнику схожего состава. Обе армии отделяло два ряда клеток, у каждой в тылу было по одному ряду – для большей маневренности и тактических отступлений. Затем каждая фигура принялась придумывать, как ей ходить. Лошади, по аналогии со своим первоисточником в природе, вполне логично предположили, что пред ними открыта вся гамма тактических действий, позволявшая в стремительной атаке скакать по всему полю, куда им вздумается, нападать на открытые фланги и преследовать бегущего противника. Тяжеловесные ладьи решили, что будут падать на неосторожно приблизившегося противника и тем самым уничтожать его. Единственными, против кого ладьи не могли проводить сей приём, были слоны, обладавшие слишком острыми шлемами. Конструкция их шлемов подсказала слонам и остроумное решение относительно способа сражения: подобно рудокопам, будут они пробуравливаться сквозь доску, и, передвигаясь под нею, неожиданно представать перед обескураженным противником. Пешки, обладая утлым фигуросложением, предпочли сбиваться в тесную фалангу и, укрепив фланги, стойко отбивать атаки. Как явствовало из их наименований, король или королева (тут уж всё зависело от темперамента) управляли войском, и время от времени предавались амурным переживаниям. Впоследствии даже случались драмы, когда какой-нибудь слабохарактерный король безоглядно влюблялся в неприятельскую королеву. Понятно, что ничего хорошего ждать от этого не приходилось.

Жизнь вроде бы наладилась и не казалась такой рутинной. Но однажды дверь в вагон отворилась и шахматы, а вместе с ними и все остальные колониальные товары, зажмурились от ворвавшихся солнца и ветра…

Шахматы попали в лавку спорттоваров. Прочитав на внутренней стороне доски правила игры, ватиканцы начали играть в шахматы и вскоре зело полюбили сию игру.

Только к концу повествования сказочник заметил, что таинственного старца уже давно нет рядом.

XII

В Ватикане за время отсутствия сказочника случился Прогресс. Приезд сказочника пришёлся на завершающую стадию грандиозных преобразований, в результате коих стремительно исчезала старая добрая одноэтажная столица, и на смену ей выплывал дымящий мартеновскими трубами и ощетинившийся башенными кранами Левиафан. Изменения были столь радикальны, что люди суетные и склонные ко всякого рода переменам предлагали даже переименовать столицу в Новый Ватикан. Сказочник, будучи человеком передовых воззрений, не мог не отразить сих процессов в своих сказках. И конечно, отразил.

Ватиканский синематограф

Однажды, во дни торжества всеобщего прогресса, ватиканская наука явила общественности своё очередное изобретение – кинематограф. Изобретение было столь удачным и вызвало такой резонанс в обществе, что первый же фильм – «Прогулка Папы Бенедикта XVII по Ватиканскому саду» – занял I место в киночартах. Папа Бенедикт XVII, выждав для солидности несколько фильмов, высочайше изъявил желание посетить сеанс кинематографии. Специально для взора столь высокопоставленной особы решили создать фильм яркий и зрелищный, такой, какие снимали индейцы на своих кинематографических студиях «СвяЩЩенный лес» и «XX Century Wolf». Совместными усилиями студий «Ватиканфильм» и «Монблан pictures» был явлен суперблокбастер «Диавол разбушевался и возвращается».

В день премьеры зал был более чем полон. Этому весьма поспособствовало такое нововведение, как массированная реклама в проповедях с амвонов всех церквей Города. Итак, в первых рядах сидел сам Папа и высокопоставленные кардиналы; за ними следовали епископы попроще и прочие аббаты; далее уже располагались всякие там певчии, викарии и нунции. И галёрку плотно оккупировали церковные сторожа и сельские священники.

И вот, действо началось. В кромешной темноте появилось название фильма и некий невидимый глазу человек возгласил: «От Создателя всего сущего! А также от создателей фильмов „Прибытие папского кортежа“, „Прибытие папского кортежа II“ и „Папский кортеж возвращается“». И начался фильм…

Никакие глаголы не в силах описать всего великолепия картины, оригинальность задумки и новизну сюжета! Но и нельзя вполне удержаться хотя бы от краткого пересказа сего шедевра. Итак.

В счастливые дни Ватиканской державы, когда никакого коварства не ожидалось, вновь восстал Диавол из глубин преисподней. И захотел сей враг рода ватиканского предать всё, созданное по благоволению Божьему, бессмысленному разрушению и мерзости запустения. На своём пути наверх – из преисподней на землю – он соблазнил ватиканских шахтёров. Те, находясь, по сравнению с иными ватиканцами, к аду ближе, оказались наименее устойчивыми к пропаганде и агитации лукавого. И обрушился адский сатана со своим воинством неисчислимым на Землю, и воевал ея три дня и три ночи, и слышался скрежет зубовный средь народов, Круг Земной населявших. Но на защиту всего человечества встал Ватикан. Ватиканский ГенПапШтаб посреди всеобщего хаоса искал пути сокрушения диктатора преисподней. И вот, посольство генерал-кардиналов и штабс-аббатов отправляется в тихую ватиканскую глубинку, где в глухом горном селении служит некий приходской священник. Но не простой то был священник – в прошлом был он наиславнейшим воином, служил некогда в отряде нунциев особого назначения, являлся обладателем всех ватиканских и некоторых неватиканских высших наград, с отличием закончил Сорбонскую Высшую Духовную академию и владел в совершенстве школой рукопашного боя клервосских (монахов. Но повздорил он некогда с начальством относительно трактовки XXI главы пророчеств Исайи и, осерчав, покинул службу. Но каждый вечер после проповеди достаёт он из сундука все свои награды, диплом Сорбонской Высшей Духовной академии, фотографическую карточку своего любимого ручного енотика, убитого фанатиками-язычниками, и некоторое время смотрит на всё это со значением.

Узнав от прибывшей высокопоставленной делегации о вселенской угрозе человечеству, герой, забыв прежние обиды и презрев грядущие опасности, в чём был отправляется сокрушать Зло. Уничтожив в рукопашной схватке армию рудокопов, изобличив и посрамив в религиозном диспуте их главарей, он, наконец, добирается до самого Диавола. Схватка была преисполнена драматизма: герой поначалу и избивался нещадно; и висел над пропастью, слушая оскорбительные речи сатаны, в коих он, между прочим, упомянул о способе своей аннигиляции (ведь считал, что ему уже ничего не грозит и герой доживает последние минуты); и пытался дотянуться до сорвавшегося с его груди нательного крестика, чему, безуспешно в итоге, пытался помешать лукавый. Но потом вспомнил герой свою великую миссию, возопил неватиканским голосом и собрал воедино все свои силы. Заблокировав защитной молитвой заклинания супостата, главный герой переходит в контратаку и первой молитвой вбивает дьявола в сыру землю по пояс, второй – по шею и третьей отправляет на постоянное место работы – в преисподнюю.

Завершается всё помпезным финалом: уцелевшие в этом Армагеддоне ликуют, шахты с остатками в них рудокопов засыпаны, Диавол посрамлён.

Успех фильма был несомненным. Исполнявший роль главного героя был удостоен звания заслуженного народного ватиканского артиста, съёмочная группа была одарена парчёй и златом, а кинематограф получил официальное благословение.

XIII

Рассказав про открытие кинематографа, сказочник не мог пройти мимо изобретения и, пусть и недолгого, существования биржи.

Basilica Mercatoria Vaticana (Ватиканская биржа)

Однажды во время, когда искусственный свет занимает место света естественного, а проще говоря, ближе к вечеру, к Папе Неготию (VII пришёл некий человек. Глядя на его бизнес-камзол, Папа грустно подумал, что вот, мол, опять к нему явился очередной торговый агент, который будет предлагать ему электрощётку для усов (которых у Неготия и не было). Или же это бродячий софист, который будет уверять Неготия со свойственной их цеху непосредственностью, что тот так и умрёт ослом, если не выучится у него, мудрейшего из софистов, всей (вот так прям и всей) эллинской премудрости. Но незнакомец оказался Деловым Человеком. И предложил он Папе создать в Ватикане биржу. Деловой Человек красочно описывал, как неистово сражаются между собой на бирже быки и медведи, подобно легендарным льву и единорогу из мифов придворного министреля Л. Кэрролла; как одухотворённые мужи, имеющие чин маклеров, поднимают вверх палец и выкрикивают цифры, словно усердные почитатели Пифагора; и некие, называющие себя игроками, снуют меж колонн биржи, будто аристотелевы перипатетики. А главное, в результате всей этой деятельности проливается на биржевой люд золотой поток безантов, талеров и дирхемов.

И воспламенился Папа новой идеей, ибо в глубине души был очень даже склонен к авангардным экспериментам, и возжелал воздвигнуть биржу. В главе его уже создался рассказом Делового Человека красочный образ предстоящего нововведения, и был он похож на нечто среднее между ристалищем благородных рыцарей, ярмаркой в день святого Нуллия и багдадским зверинцем. И бросился Папа Неготий VII со всей неистовостью своего пылкого сердца в круговорот финансово-биржевых страстей. Каждый новый Божий день приносил какие-нибудь новости: Папа с удивлением узнавал, что продажа индульгенций на Парижской бирже резко возросла после дня Святого Варфоломея, а германский рынок ценных бумаг чутко отреагировал на интервью, данное газете «Wittenbergische zeitung» М. Лютером, – продажи индульгенций резко сократились. Папа выкупил контрольный пакет акций предприятия «Норильск шекель», и, наоборот, удачно скинул акции компании «Раста», которая вскоре после этого превратилась в дым (говоря образным языком ватиканских биржевых маклеров). Папа отреагировал гневным посланием на результаты соревнования по нахождению ссылок по слову «клибанарий», где поисковая система Yahve. com потерпела сокрушительное поражение от www. naydyotsyavsyo. ru, и акции последней поползли вверх. Впрочем, это никак не задевало финансовых интересов Неготия, и он даже и не знал, что такое или кто такой этот клибанарий. Папа, держатель акций многих стеклодувных и зеркалодобывающих мануфактур, немало поволновался, когда Республика Кот-д’Ивуар выбросила на ватиканский рынок огромное количество стеклянных бус и зеркалец, накопившихся в этой африканской стране за века общения с ватиканскими купцами, миссионерами и конкистадорами.

Дефолт всех финансовых надежд Папы Неготия VII наступил неожиданно (как это и должно происходить во всех уважающих себя сказках). Подобно тому, как ребёнок бросает в забвение игрушку, столь полюбившуюся в первые дни знакомства с ней, так и Неготий в один погожий день с гневом отрешился от дел биржи, и даже предал её анафеме. Поводом для этого послужило следующее: на ватикано-иранской границе иранскими пограничниками была арестована и уничтожена вместе с водителями и экспедиторами контрабанда сала и порнографии. В результате, Папа потерял все деньги, вырученные за экспедицию в тёплые моря купца Франциско Дрейка. Хотя в ответ ватиканская авиация и нанесла авиаудар по иранским арсеналам серпоносных колесниц, но это было слабым утешением для впечатлительного Неготия.

Такова была недолгая история Ватиканской биржи, оказавшейся, в итоге, непапоугодной.

XIV

Изменения в Ватиканской державе произошли не только внешние, материальные – совершился также переворот в головах ватиканцев. Ватиканское общество отходило от прежней, исполненной догматов, жизни и усваивало себе либеральные принципы и идеи Просвещения. Воистину, новое поколение, появившееся за время отсутствия сказочника, было совсем не похоже на прежние. Было дано право двух голосов на выборах беременным женщинам, отменено рабство и запрещена феодальная раздробленность. И много ещё других прогрессивных новшеств появилось в Ватикане за IV месяца путешествия сказочника.

О передовом либерализме и косном консерватизме

Однажды в тундре, которая, как вы уже догадались, окружает Ватикан, приземлился небольшой самолёт Ватиканских Священных авиалиний (SAV). Из него без особых китайских церемоний вытолкали некоего человека, судя по его внешнему виду, чиновника или бизнесмена. Наблюдавшие за всем этим с безопасного расстояния тунгусы явились, таким образом, свидетелями очередного прогрессивного опыта Ватиканских Весьма Просвещённых Людей Эпохи Очередного Возрождения.

Борясь с ретроградным утверждением о мнимом превосходстве цивилизованного человека мегаполиса над его не вполне цивилизованным собратом где-нибудь в джунглях или саванне, сей прогрессивный авангард ватиканского общества задумал на опыте доказать, что такие идеи несовместимы с жизнью.

Для чистоты эксперимента было решено использовать обычного, ничем не выделяющегося ватиканца. В один будний день, после полудня, во время обеденного перерыва, а точнее даже, к концу обедни, из толпы возвращавшихся на работу клерков незаметно был изъят среднестатистический синьор. Затем он был высажен в тундру, начисто лишённую всех удобств мегаполиса. Через месяц его, превратившегося в подобие древнего варвара в своих звериных шкурах, грубых манерах и накачанном торсе, вернули в Ватикан, где все – от мала до Папы – ожидали результатов столь необычного эксперимента. Передовые масс медиа ликовали: уж теперь ни один из старорежимных мастодонтов не посмеет явно стоять на прежних позициях!

Но тут был нанесён коварный удар: некими консервативно настроенными радикальными экстремистами в Ватикан был привезен из саванны туземец. Этот насильственный отрыв от корней возмутил всю передовую ватиканскую общественность. Особенно, когда через месяц туземец спился и умер от сифилиса. Сию вопиюще безнравственную выходку предали информационному бойкоту и решили забыть, подобно древним эллинам, приговорившим к казни забвением Герострата.

XV

Одним ничем особо не отмеченным утром, когда сказочник пролистывал разноцветную прессу, ему в голову пришла идея новой сказки. А может, она и не пришла откуда-то со стороны, а зародилась тут же, в голове. Вообще-то, непонятно, каким образом появляются у человека мысли такого рода и такой степени безумия. Судите сами.

Макрополитика

Однажды в Ватикан прискакал гонец. Вбежав в Латеранский дворец, прямо посреди конклава, он вскричал:

– Турки напали на Фолклендские острова!

– Вообще-то, Мальвинские, – поправил его кардинал из Патагонии.

– Вообще-то, их затопило II года назад, в результате частичного таяния Суматры, (– напомнил иранский наблюдатель.

Тут же вспомнили о ещё неразрешённом кризисе вокруг Исландии: по всему периметру этого острова выстроились китайские джонки, блокировав тем самым всякий траффик. А всё из-за того, что гренландская подводная лодка потопила авианосец Западной Кореи, и это, видите ли, показалось Китаю прямой угрозой для его безопасности. Подобного рода конфузы, происходившие с соседями, каждый раз вызывали у китайского короля приступы паранойи. Гренландия была далеко, и для устрашения оной была выбрана Исландия. Уж больно она была подозрительно нейтральна. Китайское министерство шуток и пословиц даже придумало поговорку: «Бей Исландию, чтобы другие боялись». Под другими, конечно же, подразумевалась Гренландия, и эта недосказанность лишь добавляла остроты поговорке.

Когда из Рейкьявика для прорыва блокады попытался выйти исландский ледокол, это вызвало взрыв возмущения у мировой общественности: потеря хотя бы нескольких китайцев могла принести непоправимый ущерб малочисленному и стремительно вымирающему китайскому народу.

– Да, Исландию надо выручать, – задумчиво проговорил только что избранный папа Адеодат CXVII. И совсем тихо добавил:

– Если мы потеряем этот бастион католичества на севере диком, то уже ничто не остановит яростные орды саамов.

– Предлагаю высадить десант тяжёлых миссионеров на Гренаду, – вступил в обсуждение антипапа Григорий III Великий IX, – этот отвлекающий манёвр обескуражит китайского полководца, и вот тогда-то мы и навяжем Китаю унизительный мир!

– У вас ничего не получится, Ваше Антипреосвященство! – воскликнул проходивший мимо господарь Нигерии. – Вы не расплатились с венецианцами за те XII галер, которые они предоставили для войны с нами. Можете, конечно, попробовать выпросить у византийцев пару дромонов.

Антипапа сделал вид, что не услышал этого дерзкого обращения «Ваше Антипреосвященство» – ведь он предпочитал, чтобы его называли Антиваше преосвященство.

– Допустим, мы как-то урегулируем этот вопрос…

И они говорили, спорили, предлагали аж до III стражи.

Весь тираж газеты «Ватиканский вечерний рабочий-курьер» с приведённой выше статьёй было решено вывезти из типографии под покровом ночи, погрузить на старый угольный танкер и утопить в Марианской впадине вместе с кораблём.

XVI

Сказочник постарел, силы день ото дня покидали его, их едва хватало, чтобы прогуляться по набережной Святого Юпитера и купить в находившихся там книжных лавках пару манускриптов. В этот раз сказочник возвращался домой, держа подмышкой пингвино-марсианский словарь, полное собрание застольных речей Папы Вигилия III и ямайский учебник истории. Последняя книжка оказалась весьма занимательной. Особенно ему понравилась одна сказка.

Вавилонская башня

Однажды в Вавилонии, которую окружает Ватикан, (призвал царь царей Махмудоносор пред очи свои первого советника Щербетбанипала. И рёк грозный правитель Махмудоносор Великий, сын Солнца, брат Луны, правитель магов и ещё VI мириад разных народов, властитель VII морей, управляющий шестьюстами колесницами: «Нэ харашо получаэтся, щито нашу дэржаву акружаэт Ватикан, а нэ наоборот. И это будет тэбэ маим заданиэм: щитобы било наоборот! Спиравищься – праси, щито захочэшь! А нэ спиравищься – то как абично – голова с пилеч!». «Силющаюс и павинуюс, мой павэлитэл!» – ответствовал вельможа, дотронувшись до своей недавно только зажившей шеи.

Через LX дней первый советник вновь предстал перед вавилонским владыкой, имея уже готовый план. Задумка была масштабной, и царю царей, любившему размах, она понравилась. Махмудоносор повелел Щербетбанипалу осуществить задуманное, не преминув упомянуть об обогащении первого министра в случае успеха и о голове, которая иначе с плеч долой. Уж такой он был человек крайностей, этот восточный деспот.

План же заключался в следующем: дабы окружить Ватикан Вавилонией, нужно было завоевать обширные территории как этого самого Ватикана, так, по возможности, и его соседей. Но столь активная завоевательная политика требовала или гениального полководца, или людей в VI раз больше нынешнего населения Вавилонии. Самым гениальным полководцем был, конечно же, царь царей Махмудоносор Великий. Поэтому первый советник разрабатывал II вариант. Но чтобы иметь в VI раз больше подданных супротив нынешнего, требовалось в VI раз больше территории. Но ведь для завоевания территории требовалось больше народу! Выходил замкнутый круг. Однако голова была не казённая, и потому Щербетбанипал вот что хитроумно выдумал: вавилоняне построят огромную башню до неба, где в больших количествах будут селиться иноземцы, привлечённые со всего света низкими налогами. Так будет решена демографическая проблема, а следующим шагом будет победоносный поход на Ватикан и всех его соседей, и окружение их, в итоге, землями великой Вавилонии! И тогда-то все сказки будут начинаться со слов: «Однажды в таком-то государстве, окружённом Вавилонией…».

Все вавилоняне, как один человек, принялись за осуществление амбициозного проекта «Зиккурат». (Но довольно скоро, на примере соседних стран, стало понятно, что выгоднее будет использовать дешёвую иноземную рабочую силу. (Это было роковым решением. Навербованные во множестве иноземные рабочие, едва разговаривая, а подчас, и вовсе не понимая по-вавилонски, не только ничего не построили, но и разрушили своими неслаженными действиями уже возведённое. И тщетно вавилонские тысяченачальники и прорабы исторгали тьмы слов – в этой многоязыкой толпе, где сосед не понимал соседа, любое благое начинание неизменно завершалось полным крахом.

И обратилось в руины великое начинание, и разбрелись в разные стороны работники, не получившие мзды за свою работу. Так Великий Бог Раста в очередной раз сломил гордыню Вавилона.

XVII

Сидя на веранде и слушая, как дождь, подобно усердному садовнику, поливает сад, сказочник узнавал из ямайского учебника всё новые занимательные эпизоды вавилонской истории.

Всемирный потоп

Однажды в Вавилонии, которую по прежнему окружал Ватикан, призвал к себе царь царей Гамальгамеш первого советника, уже изрядно обветшавшего Щербетбанипала. И говорил он ему: «Наша дэржава щирока и абильна, а баланса в нэй нэт: на юге зэмли щедро арашаются мощным тэчением Евфрата и Тигра, тогда как бОлшую часть сэвэра пакрывают бэсплодные пустыни. Надо щито-то с этим дэлать – таков мой тэбэ приказ. Коли спиравищься… ну, в общем, ты сам всё знаэщь». «Ну, да-да, голова с плеч» – закончил про себя первый министр. Может, Щербетбанипал так не переживал бы, будь у него мама многоголовая Гидра, а папа трёхглавый Цербер, но фраза, завершавшая речи всех VI царей, коим визирь последовательно служил, заставляла его из раза в раз волноваться. В былые годы Щербетбанипал собственноголовно выдумывал хитроумные планы, выполняя наказы шахиншахов, но теперь у него, постаревшего и остепенившегося, был для этих целей собран целый штат на всё гораздых выдумщиков. Как и положено, через LX дней первый министр представил пред очи Гамальгамеша проект, предварительно выдав его за свой. Решение поставленной царём задачи было простым, как всё гениальное: для превращения северных пустынь в цветущий сад следовало направить полноводные южные реки на север. И решил Гамальгамеш, что быть посему, и вновь вавилонский народ, как один человек, принялся воплощать решение мудрого шахиншаха в жизнь.

Наконец, живительная влага устремилась в доселе безжизненные пески. Пустыня стала стремительно преображаться, и где прежде лишь изредка пробегал тушкан да пролетал бумеранг, расцвели кущи, райским подобные.

Но реки, будучи по природе своей неразумными, не могли постичь всей изящности планов человеческих, посему, напоив пустыню, не остановили своей пока ещё созидательной деятельности, а изливались всё новыми потоками. Вскоре сады и селения оказались под водой, а образовавшееся море стремительно увеличивалось в размерах. Вдвое уменьшившееся вследствие грандиозных работ население Вавилонии было уже не в силах преградить путь водам. И случилось тогда непоправимо страшное: на севере, сразу за злополучной пустыней, тёплые потоки южных рек достигли океана, покрытого вечным льдом, и принялись лёд сей усердно растапливать. И низвергались с шумом глыбы льда горам подобные, и превращались в сих гольфстримах рукотворных (в воду, которая поднималась всё выше и выше. В довершение ко всему, разверзлись хляби небесные, и лил дождь сорок дней и сорок ночей. Впрочем, дождь внёс лишь малую толику в этот поистине всемирный потоп. Ведь далеко на юге, в землях антропофагов, дождь иногда лил, не переставая, сто двадцать дней и ночей и ничего такого не происходило.

И поглотил Великий Потоп нечестивый Вавилон, и можно было надеяться, что явившийся после неизвестно куда девшегося наводнения новый, убоявшийся гнева Господня, мир будет во сто крат лучше прежнего.

XVIII

Дождь, далеко преступив границы, установленные ватиканским гидрометцентром, лил вот уже LXVIII дней, вместо положенных ему XXXIV. Природа, казалось, устала от этого серого однообразия будней, и в Ватикане, наконец, пошёл первый снег. В смысле: совершенно первый, впервые за всю ватиканскую историю, со времён папства святого апостола Петра. Выйдя утром на улицу, сказочник с удивлением и ужасом наблюдал невиданное доселе природное явление и его последствия. Машины были перевёрнуты, некоторые дома провалились в подвалы, купол собора св. Петра был пробит в IV местах, на улицах были разбросаны танки и катапульты, вышедшие на борьбу со стихией.

Решив, что виденного более чем достаточно, сказочник вернулся домой и дабы прийти в себя, засел за сочинение новой сказки. Ещё на лестнице в голове сказочника возник и взялся принимать очертания сюжет, который показался ему свежим и весьма оригинальным.

Миссия невыполнима

Однажды Папа Некто VI написал энциклику (о вреде алкоголя, табако– и иногокурения, а также о пользе походов с шатрами в лес, посещения библиотеки и прочая и прочая. И дабы сие богоугодное послание достигло всех и каждого в самой завалящей епархии, понеслись в разные концы Ватиканской державы папские легаты и нунции. В один из самых отдалённых горных приходов добровольно вызвался доставить послание кардинал Некий. Был он молод и лёгок на подъём, и не хотел всю свою жизнь провести в бесконечных заседаниях на разных там соборах, собраниях кардиналов, синодах, конгрегациях и дикоктириях.

Получив благословение Папы, Некий без лишних рефлексий тотчас же отправился в путешествие. Путь кардинала благополучно пролегал по мирным равнинам ватиканским, но, наконец, он добрался до городка, стоявшего у самого края гор. Город был заполнен воинами и вооружёнными жителями, укрепления были в отличном состоянии, что было свойственно скорее приграничным крепостям, подвергавшимся постоянной военной угрозе, нежели мирному заштатному городку. Страж у ворот объяснил такую милитаризацию сих мест тем, что в горах нынче развелось слишком много воинствующих еретиков да лихих людей. Что же касается противолежащих этой крепости гор, то наибольшую опасность здесь представляют ватаги сатанистов.

Но, как говорилось в одной ватиканской поговорке: назвался послом – отправляйся куда пошлют. Где-то там, во глубине гор запрятался некрупный приход, куда кардинал Некий должен был доставить столь важную энциклику. Он вышел из крепости и зашагал по дороге, проложенной в стародавние времена древней ватиканской доблестью. В нынешние же времена дорога никем не поддерживалась и чрез это пришла в крайнее умаление. Кардинал уже прошёл последний аванпост, выдвинувшийся почти в самые горы. Часовой посоветовал Некию хотя бы спрятать подальше кардинальскую красную шляпу – очень уж она привлекала внимание. Кардинал ответил решительным отказом.

Долго ли, коротко ли шёл кардинал Некий, но когда дорога стала уже совсем не видна, для беспокойства появился вполне осязаемый повод в виде стрелы, вонзившейся в его шляпу. Конечно же, если бы Некий без особых хлопот доставил энциклику, а потом так же легко вернулся домой, то не стоило бы об этом и рассказывать, а посему вслед за стрелой появились на пути кардинала сомнительные серые личности. Как впоследствии рассказывал сам Некий, то были самые что ни на есть адские сатанисты, и требовали негодяи, чтобы он отдал им энциклику на поругание. Но не давал им энциклику Некий, и тогда злодеи подвергли отважного кардинала всяческим истязаниям и мучениям, которым позавидовал бы даже самый истовый мученик. Не добившись и этим выдачи драгоценной энциклики, они надавали тумаков кардиналу и отобрали деньги и ценные вещи. Затем явились к сатанистам бесы и надоумили их идти к поселению, куда нёс кардинал свою бесценную энциклику. Некий впоследствии утверждал, что и к нему явился ангел и вложил в длани его меч, но кардинал потерял его, переправляясь через бурный лесной поток.

Банда же сатанистов устремилась к поселению, и, взяв его приступом, принялась всё жечь и грабить. Жители, кто успел, укрылись в церкви, которую сатанисты не стали атаковать. Дело в том, что один из сих разбойников нашёл погреб с церковным вином, и вся шайка, ликуя, устремилась к нему. Перепившись же, как варвары, неразбавленным вином, они почивали кто где был, то есть в том же погребе.

Некоторое время спустя подошёл к поселению и кардинал Некий. «Почему же это ворота раскрыты настежь и стражи никакой не видно?» – удивился про себя Некий. «Наверное, это по случаю прибытия папского посланника с энцикликой», – решил он же. И кардинал вошёл в крепость. «Но отчего не видно народу на улицах?» – изумился он. «А, это оттого, что все разбежались по домам переодеваться и прихорашиваться для такого важного события!» – догадался Некий. «Отчего из церкви слышатся стенания и плач?» – насторожился он. «Да оттого, дурья твоя башка, что крепость захватили нехристи сатанинские!» – закричали тут из церкви. Услышав это, Некий, недолго думая, со всех ног помчался к церкви и был принят в неё. Стали думать, что же теперь делать. Думали, думали и… ничего не придумали.

Но тут вдали послышались боевые сигналы трубы – это подошёл правительственный отряд. Хоть и с опозданием, но комендант приграничной крепости, в которой останавливался Некий, догадался, что ежели с кардиналом и его энцикликой что-нибудь случится, то не сносить ему комендантских эполет. И вослед папскому посланнику он отправил одну из своих боевых единиц.

Далее всё прошло, как на учениях: по запаху серы сатанистов нашли всё в том же погребе, заперли их там и сожгли заживо. Кардинал Некий торжественно провозгласил жителям и воинам папскую энциклику о вреде алкоголя, табако– и иногокурения, а также о пользе походов с шатрами в лес, посещения библиотеки и прочая и прочая. По случаю счастливого избавления от опасности и провозглашения энциклики был устроен пир, и вино лилось рекою.

XIX

Этим утром электрический курьер принёс сказочнику письмо. Надо сказать, что сие новое поколение почты отличалось такой необычайной скоростью по сравнению с предыдущим – скороходом с рожком и сумкой для писем, – что сказочник, едва свершив или ещё только полагая свершить действие, уже читал о нём в электрическом письме. Вот что было там написано:

«Этим утром сказочник получил электрическое письмо от своего друга мсье Алькофрибаса, (в коем тот продолжал знакомить коллегу с необычайными приключениями великана мсье Жирдона и его отважной команды». Далее в письме рассказывалось о том, как, плавая в морях Крайнего Севера, довелось сим путешественникам слушать слова и даже целые речи, пребывавшие доселе в замороженном состоянии, но, попавши в трюм корабля, изволившие оттаять и самовоспроизводиться.

История эта оказалась на удивление кстати, ибо сказочник, в результате долгих разысканий в архивах и портовых тавернах, имел материал по удивительным трансформациям слов в трёх остальных частях света, а именно: в странах восхода солнца и заката его, а также в землях полуденных. И теперь, хвала Аполлону, вся картина лингвистического мироздания в голове сказочника сложилась воедино.

Ватиканская филология

На крайнем юге известного нам мира, слова, не выдерживая всеуничтожающего зноя, превращаются в пар и устремляются со скоростью звука в стратосферу, чтобы превратиться там в метеоры и кометы. Попадая в умеренные широты, сии небесные тела низвергаются вниз, стремясь к подобным себе словам, сказанным на Земле.

На отдалённом востоке мудрость гласит, что слова, сказанные много раз, превращаются в предметы или нечто одушевлённое, – в зависимости от произнесённых слов. Вследствие этого страны Востока утопают в роскоши и страдают от крайнего перенаселения. Если первое вполне объяснимо, то последний факт объясняется тем, что восточные люди склонны к произнесению скверных слов, смысл коих и приводит к досадному переизбытку населения.

На западе слова имеют магическую силу влиять на события. Например, слово, неосторожно сказанное каким-нибудь верховным вождём или жрецом, может привести к крушению биржевых котировок акций и уничтожению целых предприятий. Да что там слово! Однажды когда услышали, как некий ведущий биржевой маклер насвистывал в туалете, это привело к обвалу одной национальной валюты.

XX

Одним чудесным весенним вечером сказочник впервые попробовал отвар из кофейных зёрен. Сию новинку сказочник нашёл в лавке колониальных товаров среди прочих диковинок – бамбуковых удочек, шахмат, фарфоровых чайников и многого другого.

Ночью бессонница подарила сказочнику сюжет странной сказки про город, о котором он никогда не слышал.

Однажды в Риме…

Однажды в Риме, который окружает Ватикан, возвращался из гостей сенатор Ульпий. Было уже поздно, и на метро он опоздал, а на колесницу не хватало денариев. Идти пешком было довольно долго и глупо в нынешнем состоянии, а посему, дойдя до площади Эволюции, сенатор решил заночевать в ближайших кустах. С этими намерениями он сокрылся, дабы не привлекать внимания ночной стражи, в самой гуще зарослей, немилосердно изорвав при этом свои тунику и тогу. Но очевидно так хорошо укрылся он от постороннего взгляда, что даже Морфей, не заметив его, пролетел мимо. И ворочался Ульпий, втуне взалкав желанного забвения.

Но не долго продолжались его терзания, потому что вскоре он услышал доносившиеся с форума, а именно с того места, где стояли статуи, разговоры. Вигилы – ночная стража – в это время уже не ходили, и Ульпию на ум стали приходить слышанные им некогда рассказы об уходивших с форумов статуях, оставлявших свои следы в пыли мостовой, или же о статуях, покрывавшихся кровавым пОтом – всё это, как утверждали люди знающие, предвещало эпохальные события и перемены в судьбах государства.

Хмель тут же покинул Ульпия, отдавшего себя в полное распоряжение Фобосу. (Но всё-таки любопытство пересилило страх, и он осторожно высунулся из своего укрытия. К его счастью, тучи запеленали Луну и видимость была катакомбная, так что сенатор едва различал говорящих, они же, кажется, и вовсе его не замечали.

Ульпий слушал, как статуя сурового Катона мрачно пророчила, что тёмные времена настают, от восточных пределов надвигается буря и вздымаются бешенные вихри, сотрясающие Рим, и не избежать, посему, Вечному Городу завтра дождя.

А статуя знаменитого полководца Лукулла рассказывала статуе утончённого гурмана Аттилы рецепт одного изысканного блюда: в пригоршне июльской росы, собранной в горах Каппадокии в IV ночную стражу, (следует в равных пропорциях смешать палочкой из ливанского кедра щепотку комариных зобиков и толику тараканьих пяточек. Затем сию воздушную конструкцию следует обильно унавозить майонезом и кетчупом. Получившийся соус подавать к макаронам или картофелю по вкусу.

Статуя неотразимого Гая Ю. Цезаря в порыве крайнего драматического напряжения заламывала руки (при этом на землю обильно летели мраморные запчасти – за это потом муниципалитет искал вандалов) и пеняла на свою горькую судьбину: его, Юлия Трепета Сердечного, неотразимого Гая, в популярности сравнившегося с Публием Пизоном (а кто не знает Публия! ), завоевавшего для Римского государства Галлию, собиравшегося упразднить демократию и стать царём, плававшего с Клеопатрой по Нилу; и вот его неблагодарные сенаторы поставили меж статуй малообразованного Цинцинната, несовершеннолетнего извращенца-трансвестита Элагабала и солдафона Веспасиана. Соседние статуи, о которых Цезарь так нелестно отзывался, втайне жалели его, погибшего от острой критики тех, кого он считал своими друзьями.

А статуя короля вандалов Гизериха лишь тихо вздыхала, потому что ей римские хулиганы отбили нос, а пониже спины написали нехорошее слово.

Ульпий повернулся на крики и увидел уходящие статуи. Вернее даже, убегающие: аллегория Мужества безо всякого повода гналась и одаривала тумаками аллегорию Робости.

…Потом Ульпий ночевал в римском вытрезвителе среди калигул и диогенов. Он подозревал, что ночной страже его выдала статуя аллегории Коварства.

Народные суеверия оказались верными: виденное ночью и для Ульпия явилось дурным знамением: по приходе домой он был поколочен женой, собиравшейся зачем-то к своей маме, а придя вечером на работу, он был уволен начальником, тосковавшим по нему целый день.

XXI

Уже на закате своей жизни, в один из дней, становившихся всё более однообразными, сказочник вдруг вспомнил сказку, которую услышал от бабушки, когда был совсем маленьким.

Красота и чудовищность

Жила-была в Ватикане юная дева. Не найти таких слов в ватиканском лексиконе, чтобы описать, как неописуемо хороша была она! Словно среди чудовищ, порождённых воспалённым воображением Босха, явилась она из пены боттичелиевской Жемчужиной. Немного отступив в повествовании, следует заметить, что жила сия красавица ещё до Папы Амабилия XXX, открывшего целибат. (Кардиналы, призванные олицетворять собою солидность и степенность, как отроки, наперебой добивались её благосклонности. А что уж было говорить о молодых викариях, нунциях и прочих певчих! Даже сам Папа, будучи в летах и уже женат, с усердием продвигал закон о двоежёнстве. Вполне понятно, что на кардинальских конклавах инициатива первосвященника отклонялась под всевозможными благовидными предлогами.

Но, несмотря на бурлившие вокруг неё страсти, юная особа, причина сих вихрей душевных, оставалась холодна к претендентам на её сердце. Ясно, что родителей девы не могла устроить такая ситуация, и когда очередной знатный, богатый и отверженный жених покидал дом, отец в сердцах пообещал выдать её замуж за первого встречного. Ну и, конечно же, первый встречный не заставил себя долго ждать, будто специально ошивался рядом, дожидаясь удобного случая появиться. Был он чёрен, словно рудокоп, добывающий уголь глубоко под землёй, но оправдывал своё чёрное состояние тем, что прибыл издалека. Не очень-то хотелось отцу отдавать свою красавицу в руки этому первому встречному чудовищу, да делать нечего – слово есть слово, особенно скреплённое печатью нотариуса.

Долго ли, коротко ли, но привёз юную деву незнакомец – порождение чернозёма – в свою дальнюю страну за семью горными хребтами. С дороги первым делом пошли в баню. И после первого ушата воды обернулся сей монстр в красавца неописуемого, а по полу струилась прочь грязь да пыль дорожная, скрывавшая до поры лепоту его. И от девы после ушата воды неслись прочь мутные потоки, но не грязь то была – были это всё румяна да белила, туши да прочее девчоночье малеванье. И обратилась красавица в хоть и юное, но чудовище. И осерчал тогда королевич (а незнакомец оказался ещё и королевичем, а также виртуозом-скрипачом и чемпионом-легкоатлетом) и прогнал от себя прочь девицу, аннулировал её визу в своё тридевятое королевство, и велел занести её данные в таможенный чёрный список.

Конфузно всё как-то вышло.

XXII

Однажды сказочник пошёл делать фотографическую карточку на пропуск в Библиотеку Всех Книг (БВК). В фотографической мастерской его крайне заинтересовал процесс чудесного появления изображения, когда фотографический мастер наводил на человека деревянный ящик с дыркой и заставлял сидеть недвижимо несколько минут, потом уходил в тёмную комнату и появлялся оттуда с портретом. Порасспросив фотографического мастера, как всё это получается, сказочник написал две сказки.

Недра земные и хляби небесные

Однажды высоко в альпийских лугах, которые окружают Ватикан, собирал цветы для своей кельи иеромонах Алоизий Гаддер. (Так проводя время в душеспасительной прогулке, набрёл Алоизий на вышедшую из земли бромосеребряную желатиновую эмульсию. В те благословенные времена ватиканцы были нестяжательными, посему иеромонах не побежал тут же домой за лопатой и заступом, дабы выкопать и присвоить, а в простодушном удивлении склонился над сим явлением, чтобы получше рассмотреть его. И о чудо! На сём бездушном куске стал постепенно проявляться нерукотворный образ Алоизия. Правда, был он как-то слишком негативен, – по крайней мере, сам Алоизий не был так скептичен к себе. Сия негативность образа весьма смущала Гаддера в его окончательном решении: является ли случившееся творением Божьим или делом рук дьявола. Не решив сам, Алоизий побежал за помощью к игумену монастыря, предварительно накинув на изображение свой плащ, дабы с картинкой ничего не случилось.

Игумен пожелал видеть то, о чём захлёбывался иеромонах, и уже на месте вынести вердикт. Но задержал их неожиданно начавшийся дождь. Собственно дождь не был непреодолимой преградой, но поскольку на днях произошёл взрыв на химической мануфактуре, выбросивший в атмосферу половину таблицы Менделеуса, попадать под осадки без желания мутировать было не рекомендовано. По завершении дождя, игумен и иеромонах побежали смотреть диковинку. Они подняли плащ и увидели то самое негативное изображение на куске бромосеребряной желатиновой эмульсии. Но что более изумительно, они увидели совершеннейшим образом позитивное изображение на мокром от химического дождя плаще Алоизия. Соломоново решение напрашивалось само собой, и поскольку игумен был старше по званию, он его и изрёк: негативный образ – творение дьявола, позитивный – Господа.

Но игумен и иеромонах пребывали в затруднении по поводу того, как должны развиваться события дальше. От этих сомнений и раздумий их избавил сам Папа. Дело в том, что в тот день под злополучный дождь попал ничего не подозревавший Папа Бенедикт XVI, V. Химические осадки лишили голову Папы растительности, а открытие Гаддера – будущего. Было громкое расследование, в результате которого химию объявили лженаукой, а химикам предложили покаяться. В числе прочих мер, была предана анафеме и гелиография – так назвали открытие Гаддера-иеромонаха, дабы то, что предавалось анафеме, имело название.

А ещё оказалось, что сей кусок бромосеребряной желатиновой эмульсии вовсе не вышел из земли, а его обронил ремесленник с химической мануфактуры. Но, наверное, врал, чтобы стяжать этот кусок себе и пропить его в ближайшем кабаке…

XXIII

Сказочник немного подумал и продолжал:

Изобретение фотографии (продолжение)

…Но Гаддер, познав радость открытия, не желал угомониться. Соблазн создания нерукотворных образов снедал его. Хотел он, в гордыне своей, сравняться с ангелами небесными. Потух огонь страха Божия, снедавший его доселе… и прочая, и прочая.

Затворившись в своей келье, иеромонах долго оттуда не выходил, разве что только на самые главные молитвы, которые случались не часто. А прильнувшие к его двери любопытные монахи из молодых слышали только его напряжённое сопение. Наконец, затворник вышел, держа в руках деревянный ящик. В одном торце ящика была дырка, а другой вообще был съёмный. Собрав всех в трапезной, Алоизий провозгласил, что отныне способен создавать нерукотворные образы. Ну, почти нерукотворные: отверстие в торце было будто бы окошечком, а внутри ларца маленький гомункул рисовал на противоположном съёмном торце то, что видел через это окошечко. Изобретение понравилось всем, даже строгому и не склонному к суетным новшествам игумену монастыря. Спустя несколько дней, кажется, вся братия сделала свои светописные портреты «для потомства» (выражение, имевшее в монастыре, конечно же, переносное значение). При монастыре даже открыли светописное ателье, где важные синьоры со своими супругами делали чудо-портреты, при этом мужчины принимали героические позы с целеустремлёнными взорами, а их половины женского полу принимали позы всё более романические, возвышенные. И все они стоически выдерживали многоминутную неподвижность.

Но опять всё напортило неразумие человеческое! В один из великих церковных праздников, вкусив чрезмерно плодов Диониса, неугомонные молодые монахи, воспользовавшись тем, что Алоизий крепко спал, похитили на некоторое время светописный аппарат. Утром Гаддер к своему ужасу достал из своего аппарата не благообразные портреты, но портреты срамных и причинных мест. Иеромонах был в мегагневе, но кого ему следовало предать страшной, но заслуженной каре, он не знал. Эту роскошь знания виновных, благодаря снисходительности автора, имеем мы с вами, а он не знал. Всю эту конфузную историю Алоизию так хотелось замять, но всё-таки раньше него далёкие от богоугодности картинки увидел один монашек, любивший ябедничать. И всё закончилось как обычно: затею с нерукотворными образами решили поскорей предать забвению, Алоизию предложили покаяться и впредь запретили под страхом отлучения заниматься сочинительством хитроумных механизмов.

Совсем некстати всё это вышло: ведь Алоизий начал было уже мечтать, забираясь в самые дебри монастырского сада, о том, как наименуют когда-нибудь его изобретение в честь создателя – Гаддеротипией.

XXIV

Сказочнику были не по нраву последние нововведения Папы, но поскольку он был достаточно лояльным чиновником папского аппарата, то дилемма «нрав или долг» решалась для него однозначно в пользу последнего. Посему он сел за письменный стол, раскурил трубку и написал очередную сказку, о необходимости которой ему намекнул один из прелатов.

Ватиканминздрав предупреждает

Однажды Папа Мизерикордий II, который окружал Ватикан своей неусыпной заботой, решил искоренить в государстве всяческое курение. Но поскольку человек он был (а Папы, надо заметить, тоже люди) мягкий и сердобольный, то не стал он издавать указ о жёстком и тотальном запрете курения, с наказанием отступников отречением от церкви и отсечением конечностей, превышающих XXX сантиметров. Папа поступил иначе: на очередном пленуме кардиналов Мизерикордий выступил с программной речью, в которой осудил всякокурение. С трибуны Папа обратился к собравшимся делегатам, и ватиканское телевидение разнесло его пламенную проповедь во все уголки электрифицированного Ватиканского государства:

«Испокон веков, ещё не ведая истинного Бога, люди стремились как-нибудь умилостивить своих иллюзорных неистинных богов. Они лишали жизни, данной Всевышним, людей и животных, дабы принести их в жертву идолам своих ложных вероучений. Они сжигали эти жертвы, чтобы, согласно их заблуждениям, дым от жертвоприношений питал богов.

Но что же случилось с этими идолами, с этими бессловесными истуканами тогда, когда Ватикан, силою меча Господня и красноречием пророков Его, насадил по всему Кругу Земному истинную религию? Куда подевались все эти бесчисленные мириады богов? Не иначе как с голоду померли – ведь не возносился больше дым от жертвоприношений к небу, безраздельно занятому истинным Богом.

Но нашлись-таки вероотступники, новоязычники! Прикрываясь какими угодно доводами и увёртками, которым позавидовал бы заправский иезуит, прошедший всю индейскую Амазонию и оставшийся в живых, эти паршивые овцы стада Господня решили вернуть к жизни древний обряд, воскуривая табак, коноплю и мак и вознося к небу дым этих новых жертвоприношений.

Но на самом деле, они приносили в жертву давно не существующим богам не дым, а свои лёгкие! И не только свои: подобно тому, как паровоз, мчащийся в жаркий июльский полдень средь полей, выбрасывает охапки искр, сжигающих посевы в расстоянии многих дней пути, так и курильщики отравляют лёгкие людей, находящихся в пределах досягаемости их дыма. И если сейчас их ещё мало, то со временем пагубная напасть распространится, и всю землю Ватиканскую поглотит непроглядный дым.

Так очнитесь же и покайтесь и отриньте в гневе всяческое воскурение, как недостойное доброго христианина, ибо завтра уже будет поздно!».

Такой речью решил добрый Мизерикордий вразумить заблудших. Кроме того, Папа распорядился, но тайно (потому как был мягкосердечен), не препятствовать начавшимся расправам толпы над курильщиками, а оставшихся в живых, дабы спасти от безрассудного истребления, отправить в рудники и на галеры. Доброта Папы Мизерикордия удивительным образом совмещалась в нём с прагматизмом.

XXV

Сказочник сидел в своём кресле и любовался напольными часами с башенками, гирями и разноцветным циферблатом. И вдруг ему вспомнилась история появления в Ватикане времени.

Ватиканское время

Папа Мбванза IIV был, как известно, первым чернокожим главой Ватикана. Кроме сего факта, он также известен своей активной реформаторской деятельностью. Именно он, помимо всего прочего, запретил движение по центру столицы колесниц, которые мешали троллейбусному сообщению. И именно этот Папа заменил в швейцарской гвардии алебарды на световые мечи.

Но более всего Папа Мбванза известен упорядочением ватиканского времени. Комиссия, работавшая под его чутким руководством, кажется, довольно долго, выстроила, наконец, строгую вертикаль ватиканского времени. Следует сразу пояснить, почему комиссия работала «кажется» долго. Всё просто: ведь времени, чтобы исчислить длительность работы комиссии, ещё не существовало.

Без времени было крайне неудобно. Бывало, какой-нибудь благородный синьор проснётся поутру после хмельной пирушки и, смахнув сон с очей своих, вдруг понимает, что ничего не помнит, – а всё из-за того, что время вдруг изволило вспять пойти: откуда же ему помнить, что случится в будущем! Иной крестьянин ссудит соседу деньги до завтрашнего дня, а день начинает тянуться – уж кажется, неделя прошла, а завтра всё наступить не спешит. Студенты только на днях буйно отмечали славное окончание сессии, и тут вдруг, о коварство! стремительно подступила следующая и, неподготовленные, они самым жалким образом изгоняются из университета и печально бредут в ватиканвоенкомат для последующего прохождения службы в швейцарской гвардии.

В самом папском дворце произошёл как-то раз прекомичнейший случай. На торжественном обеде в честь приёма послов от халифа время совсем взбесилось. Гости, не успев ещё толком вкусить первых блюд, увидали вдруг пред собой лёгкий завтрак, но, протянув к нему руки, взяли уже остывший ужин, а за окном светила луна. Потом яства стали сменяться с разной скоростью – от самых наилегчайших, озаряемых утренним солнцем, до весьма плотных вечерних, причём иногда сама посуда не поспевала за едой и, например, в мороженице оказывался борщ, а в бокале, где по идее должно было быть фалернское вино, плавали рыбы, которые, спустя некоторое время, явились средь фруктов уже изжаренными. Но когда в тарелке посланника халифа вместо нормального блюда – салата из ляжек кузнечика, мяса медузы и мыслей цикады – появилась простая земля (как показал позже спектральный анализ, из неё вырос хлеб для пиршественного стола), это было однозначно воспринято послом, воспитанным на восточных инсинуациях и аллегориях, как желание войны с исламом со стороны западных народов. Так установилась непримиримая вражда меж христианским Ватиканом и мусульманским Халифатом.

Впрочем, ввести стройное течение времени Папа Мбванза IIV решил по другим причинам. Он предполагал, что таким образом можно будет решить проблему чёрных дыр во Вселенной, в которых это самое время существовало. Вся продвинутая ватиканская общественность боялась, что когда-нибудь эти чёрные дыры могут поглотить Землю, и требовала от правительства решительных мер. Но после введения в Ватикане времени стало возможным установить лишь то, что в чёрных дырах это злосчастное время течёт по-иному.

XXVI

Конец истории

Случилось это давным-давно, во времена легендарного Папы Ариовиста I.

Решил сей достославный Папа, сразу по восшествии на престол святого Петра, выяснить какими знаниями и науками наполнена Ватиканская держава. А, узнав, решить, все ли знания да науки так уж нужны государству. Очень не любил сей мудрый Папа раздувать Аппарат.

И вот, призвал Ариовист всех учёных земли Ватиканской и стал их по одному выспрашивать, чем они занимаются, какую пользу приносят. А после этого решал, какую науку оставить, а какую изгнать и предать анафеме и забвению.

Одни из учёных мужей ораторским искусством владели основательно и догматы свои излагали чётко и ясно, и вопросов о необходимости и значимости своих наук у Папы Ариовиста I не создали. И решил тогда наимудрейший Папа оставить науки сии для умножения славы державы Ватиканской. А науки эти суть были: словоигривая Грамматика, споролюбивая Диалектика, неистовая Риторика, строгая Геометрия, пунктуальная Арифметика, любопытная Астрономия и возвышенная Музыка. И избавил их Ариовист от всех подозрений и налогов, возвёл их в ранг искусства, оттого прозвались науки сии с тех пор Семью свободными искусствами. Вообще-то, изначально наук этих было девять – в число разрешённых знаний входили медицина и архитектура. Но Папе Ариовисту нравилось число «7», а «9» совсем не нравилось. И, несмотря на всю бойкость пиар-учёных от медицины и архитектуры, Папа решил ими пожертвовать, найдя в этих науках некоторые непонятные и вызывающе мудрёные термины. Но милосердный Ариовист успокоил учёных, важно (как в фильмах) сказав: «Ничего личного, всё для блага государства».

Представители же иных наук (экономисты с ботаниками, да демонологи с генетиками, и прочими физиками-ядерщиками) бубнили и мямлили полнейшую белиберду, из которой Папе ни слова понятно не было. Посему справедливейший Ариовист проклял и упразднил сии никчёмные науки.

Последним из учёных, прибывших на аудиенцию к Папе Ариовист I, был историк. Долгое время он пребывал в пределах Персидской империи, где составлял каталог населявших её народов. Историк, получив повестку явиться к Папе, в своём тщеславном невежестве (а какая ещё могла быть причина?! – прим. авт. ) полагал, что пара лишних месяцев в рамках исторического процесса суть величина ничтожная, и поэтому предстать пред ангелоподобные очи Ариовиста не спешил. Однако же вовремя прибывший к учёному мужу чин швейцарской тайной гвардии популярно объяснил, что и прекращение жизненного пути историка также не станет чем-то значимым для исторического процесса. Сим убедительным доводом тайный чин заставил историка пересмотреть свои планы и поскорее явиться к Папе Ариовисту I.

Мягко, по-отечески укорив историка за задержку, Ариовист принялся расспрашивать о его науке.

– Скажи мне, любезнейший, – вкрадчиво начал Папа. – Чем может быть полезна История державе Ватиканской?

– Ну как же, Ваше Перворабобожие! Всем она и полезна.

– Так уж и всем? – ненавязчиво давил Папа.

– Возьмите, к примеру, новооткрытые народы, прозябающие во тьме неведения Слова Божия, – с жаром принялся доказывать историк. – Изучив их историю с нравами и обычаями, мы сможем эффективнее привести их под спасительную сень Христианства…

– Ну, с этим как-нибудь конкистадоры управятся, – в полусторону возразил Ариовист.

Не расслышав, или не зная как возразить на этот сокрушающий довод, историк продолжал:

…Народ с бОльшим воодушевлением будет защищать свою Родину, вдохновившись её славным прошлым, древними традициями, блестящими достижениями великих предков…

– А суп сварить твоя История поможет? – неожиданным хуком-вопросом сбил пафос этого Цицерона в плюшевых штанишках находчивый Ариовист. Наступало время обеда, и Папа начинал заметно нервничать.

– Что?.. Суп?.. Нет, пожалуй… – споткнулся сбитый внезапным вопросом историк.

– Вот и Истории твоей, пожалуй, не место в благородном Ватиканском государстве! – протрубил Папа Ариовист, крайне довольный своей непобедимостью в научных диспутах.

***

Здесь я вынужден прервать Ватиканские народные сказки, поскольку сказочник, догадавшись, наконец, что его довольно скоро попытаются устранить (ведь стар уже! – прим. авт. ), сжег оставшуюся часть труда.

Но ещё остаётся надежда, что я вспомню и восстановлю утраченное.

Appendix (приложение)

Как-то, роясь за каким-то делом в своих архивах, которые заполонили весь дом, сказочник наткнулся на один любопытный свиток, в коем оказались сказки, которые он, будучи ещё совсем молодым, написал для своих детей. Прочитав их, сказочник подумал, что не всегда он писал плохие сказки. Потом ещё подумал и включил их в своё собрание сказок в виде триады.

После дождя (триада)

I

Однажды утром в джунглях, окружавших Ватикан, проснулся обезьянка-капуцин. Было свежее, солнечное утро, такое, какое бывает только после дождя (а он лил непроницаемой стеной в течение IV месяцев). Когда примат окончательно освободился из цепких лапок обезьяньего сна, он стал думать, чем занять этот неожиданный день. И вот, обезьянья голова решила, что нужно переправиться через реку. Но река после дождя была грязной, и обезьянке не хотелось переправляться на каком-нибудь дереве и грести лапами. Обычно через реку всех переправлял бегемот – он был добрый и делал это бескорыстно (зверушки прозвали его за это Христофором Бегемотичем). Но бегемотик был в отпуске, на пляжах Таймыра.

«Думай, голова, думай», – напрягал свой мозг обезьяна. «О! Что бы на моём месте сделал Папа Себастьян XXXII?». И тут же капуцину стало легче – половина проблемы была решена: ведь этот Папа научил обезьян пахтать море, смешно сопеть, собирая из палочек динамо-машину, конструировать телепортатор и многое другое. Итак, половина проблемы была решена, но вторая её часть никак капуцину не давалась. Пригорюнился обезьянка: «Фауны кругом завались, но ведь никто не поможет». Тут его осенило! Он вскочил и тотчас же принялся за дело. На берегу стали появляться штабеля брёвен, охапки пальмовых листьев, бухты лиан. Затем часть брёвен была вбита вдоль реки, часть привязана лианами перпендикулярно к уже вбитым, одним словом, стали прорисовываться очертания моста.

Увлечённый работой, обезьянка не сразу заметил подплывшего крокодила. Тот уже всё горло прокашлял, пытаясь намекнуть о своём присутствии. Конечно же, крокодил уже давно наблюдал, прикинувшись веслом, за тем, что творил на берегу обезьяна, но, хотя и снедаемый любопытством, всё же считал, что негоже так сразу и подплыть с вопросом о непонятной затее капуцина.

Заметив крокодила, обезьянка продолжал работать, но только ещё важно надул щёки и выгнул дугою бровь.

– Я тут проплывал мимо, вижу, что-то делаешь, – с независимым видом молвил крокодил, – ну так я поплыл… Да, кстати, а что это ты делаешь?

– Между прочим, кое-кто, я заметил, очень уж любопытничает, – с таинственным видом отвечал обезьянка. – Да так, мост строю.

– Да ты обабуинел вконец! – воскликнул в изумлении крокодил. – Где ж ты видел, чтобы мост строили вдоль реки?!

– А где ж ты видел, чтобы его не строили вдоль реки? – резонно возразил обезьянка. – Если ты такой умный, построй его поперёк реки… Ну да я вижу, тебе не под силу такое.

Это был явный вызов, и крокодил, заскрежетав зубами, тут же принялся за работу. Обезьяна, конечно же, сразу закончил работу, и корчил смешные рожицы за спиной крокодила. Через полчаса мост был готов, обезьяна – доволен, крокодил торжествовал. План обезьяны блестяще осуществился, и уже ничто не препятствовало капуцину переправиться на другой берег.

II

Однажды, после того же самого дождя, который смыл к тасманийскому дьяволу Макондо и заставил обезьянку применить смекалку, высоко в горах, что окружают Ватикан, один пастух вывел на пастбище свои XXVIII овец. Прошёл день, и солнце, которое, вроде бы, весь этот день никуда не торопилось, стало стремительно падать за западные отроги гор.

Сегодня пастух, задумавшись над решением модной логарифмической задачки (все эти новшества в изобилии приходили в Ватикан с купцами из Халифата), завёл своих овец высоко в горы. Дойдя до самой вершины и испытав смешанные чувства, – восторг от раскинувшегося пред ним вида и досаду от того, что теперь придётся непозволительно долго возвращаться домой, а завтра на работу, – пастух (ведь делать теперь было нечего) стал готовиться к обратному пути. Он забил трубку и стал пересчитывать овец.

Один барашек, видя сборы пастуха в обратный путь, тоже был захвачен смешанными чувствами. Он так же, как и пастух, увидел пред собой захватывающий вид: перед ним раскинулся, как ему казалось, весь поднебесный мир. После проливного дождя всё так изменилось, словно некая невидимая длань перезагрузила мир: воздух был чрезвычайно прозрачен, казалось, была видна каждая травинка на лугах, каждый листик, несомый ветром над холмами, каждый родник в самом дальнем лесу. Барашек понял, что если бы не оплошность пастуха, то проживи он хоть тысячу лет, никогда бы не увидел того, что открылось пред ним этим вечером. Свою маленькую уютную долину, с раскинувшейся у подножия гор деревушкой, он бы считал единственной возможной на этом свете реальностью.

И вздумалось тут барашку, что достоин он лучшей карьеры, нежели оказаться, в конце концов, украшением праздничного стола, а в худшем случае – быть убитым в поединке с собственным клоном. То ли разреженный воздух был тому виной, то ли высокогорные травы, но довёл барашка ход его мыслей до откровенной крамолы: решил он добиться признания в ближайшей деревне по ту сторону гор, или же стать президентом Ватикана, упразднив пост Папы (о ужас! – прим. авт. ).

Под покровом беспорядка, вызванного сборами в обратный путь, барашек скрылся в чаще. Преисполненный эйфории от столь внезапного избавления от неволи, а пуще того – от открывавшихся пред ним перспектив, барашек даже не заметил, как спустился с гор. Но когда уже в сумерках завиднелись вдали огни ближайшей деревни, где одарённого талантами барашка должно было ожидать несомненное признание, неожиданно пред ним появился волк. Без лишних преамбул и вводных аллегорий, сей невоспитанный нахал набросился на барашка и изъел его. Изъел, надо полагать, с потенциального одобрения предполагаемых жертв амбициозных планов барашка – кому же хочется, чтобы у них президентом был баран!

III

Однажды далеко за морями, на крайнем юге, среди бескрайних снегов, которые окружают Ватикан, возвращался к себе домой пингвин. Была уже довольно далеко зашедшая ночь, и на небе ярко светила Луна в собранье звёзд, словно какой-нибудь Папа на Вселенском соборе в окружении кардиналов.

Вдруг где-то далеко на севере что-то раскатисто громыхнуло. И не успел пингвин прийти к выводу, что подобный грохот был доселе ему неведом, как в той же стороне что-то ярко полыхнуло.

«Не надо было до упора пить с морским попугаем», – решил пингвин, вспомнив об опорожнённых VI пинтах настойки из рыбьего жира. – «Столкнулся где-то кит с айсбергом, а мне уже апокалипсис мерещится». Несмотря на столь изобильное жертвоприношение Дионису, которое пингвин совершил с морским попугаем этим вечером, он, однако, подумал свою мысль, соблюдя при этом правильную пунктуацию и расстановку членов предложения.

Наутро с севера принеслись тучи и затмили весь небосвод, и пингвин, наконец, догадался, что в той стороне накануне прошёл дождь. Но дабы узнать, что такое дождь (ведь на крайнем юге его совсем не бывает), пингвин пошёл к ватиканским полярникам. Благодаря соседству пингвиньего домика с базой ватиканских полярников, птица выучил ватиканский язык и открыл для себя чудо индульгенции (теперь она висела в домике пингвина на самом видном месте).

Однако полярники уже слишком давно жили на Ледяном континенте, и на вопрос пингвина только и смогли ответить, что дождь – это живительная влага, ниспосылаемая Господом на злакообильные нивы. Но на вопрос пингвина, что же такое «злакообильные нивы» и почему влага сия живительна, полярники ответить не умели. И увидел пингвин, что они знают не многим больше него. И тогда он опечалился.

На обратном пути пингвин встретил морского попугая, весь вид которого красноречиво говорил о том, что тот устал после вчерашнего…

Вечером, сидя в гостях у морского попугая и в очередной раз воздвигая алтарь Дионису, пингвин думал об этом таинственном природном явлении – дожде. И средь бескрайней снежной пустыни охваченного вакхическим туманом пингвина утешала мысль, что где-то на злакообильные нивы проливается живительная влага.

Appendix II

Книга ватиканских путешествий

Странствуя по разным землям, сказочник узнал, что мир велик и прекрасен и населён множеством народов. И он решил узнать об этом мире больше, слушая и собирая сказки о путешествиях, совершённых другими.

I

Первым ватиканским путешественником, по преданию, был Парко Моло. Было это давным-давно – при первых Папах, когда на Ватиканском телевидении было всего лишь III канала. В каких странах он побывал – сведения о том не сохранились, существуют лишь смутные слухи, что дошёл он до страны драконов, которая, очевидно, была весьма удалена от пределов ватиканских – ведь в самой державе Ватиканской и в её окрестностях драконов, вследствие крайней активности рыцарей, совсем не осталось.

Из этого путешествия Парко Моло привёз в Ватикан тыкву, сифилис, астролябию, инфляцию, алебастровый шарик и прочие опасные нововведения.

По настоянию папского министра по «тому, как бы что не вышло», Парко Моло был заключён в душеспасительную лечебницу, а путешествия, равно как и их совершающие, были преданы анафеме.

II

После того как в астрономической науке была выявлена и разоблачена вредительская группа Бруно-Галилей, пытавшаяся оспорить единственно верную теорию отца всех астрономов Папы Феррония I, (провозглашавшую плоскость Земли – центра Вселенной; после изгнания сих релятивистов из рядов Курии Наук; после выявления среди учёных тайных сторонников этих оппортунистов и наказания оных, разгорелся новый научный спор. Он был не так опасен для астрономии, как прежний кризис, ибо проходил в рамках единой концепции плоской Земли. Суть спора сводилась к следующему: кто держал на своих спинах Круг Земной – слоны или киты? То, что слонов или китов держала на своём панцире черепаха, никто не оспаривал.

Единственно возможным решением данного спора был путь эмпирического познания. Посему к краю земного диска снарядили IV экспедиции.

I экспедиция была съедена со всем имуществом людьми, невидимыми ночью и жившими где-то в южных джунглях. II экспедиция, пребывая в гостях у некоего старца, охмурённая там травами и порошками и обольщённая юными гуриями, так и осталась где-то в восточных горах. III экспедиции повезло не более двух вышеупомянутых – вреден оказался для них Север. Вполне естественно, что IV экспедиция, по всем канонам старой доброй ватиканской сказки, должна была достигнуть своей цели. И как явствовало из представленного этой экспедицией отчёта, она, направившись на Запад, выполнила-таки поставленную пред нею задачу. Пересёкши Океан, отважные исследователи добрались до края Земли, за который тот Океан переливался с шумом ужаснейшим. С великою опасностью приблизились они к самому краю…

Начальник экспедиции в отчёте заверял, что его гипотеза блестяще подтвердилась – Земля и вправду поддерживается слонами.

III

Не одни только ватиканские путешественники отправлялись в дальние страны, бывало, что и в пределы ватиканские наведывались гости. И об этом следующая сказка.

В странах Борея, (где, по словам путешественников, полгода земля пребывает во мраке, а другую половину года сжигается солнцем; где зимой, из-за летающего в воздухе пуха, ничего вокруг не видно, и исторгнутая из уст слюна, достигнув земли, разбивается на множество твёрдых осколков, жил да был юноша и звали его Харальд Синезубый. Учился он нерадиво, в каждом классе задерживался по II года, так что по выходе из школы ему было уже далеко за XX. Науки давались ему чрез превеликие мучения, и, потея над пергаментами, он в крайнем, но бесплодном напряжении ума грыз перо с чернилами – оттого вскорости зубы его стали синими.

Но в один из дней, отмеченных дурным знамением, бежал Харальд из школы, сколотил шайку из подобных ему отъявленных двоечников, вместе они построили драккар и отправились на морской разбой. За первый месяц пиратства Харальд взял на абордаж прогулочную яхту и сухогруз, перевозивший бананы из Чехии. Но в самом начале II месяца был захвачен большой круизный пароход, пассажирами которого оказались налоговые инспекторы и таможенные чиновники, отправившиеся в тур по профсоюзной путёвке. Чтобы сохранить свою жизнь, они охотно примкнули к отважным рейдерам. Вскоре заполыхало всё побережье, Харальд и его команда оставляли после себя горящие и опустошённые города и селения, судовладельцы и купцы, связанные с морской торговлей, разорялись толпами, власти были в отчаянии, а старожилы, как обычно, говорили, что ещё не видали такого бедствия.

Возгордясь непомерно, Харальд решил, наконец, плыть на сам стольный град Ватикан! И вот, после долгих месяцев плавания, однажды утром увидели они пред собой великий и блестящий город. «Так вот он какой – Ватикан!» – тихо переговаривались пришельцы с далёкого севера: ничего подобного открывшемуся им зрелищу они никогда в своей жизни не видывали. Дабы в городе не успели приготовиться к обороне, решено было напасть незамедлительно…

Отягощённый добычей, драккар Харальда Синезубого оставлял за собой разорённый город… Анкону. Если бы Харальд хорошо учился в школе, то он бы знал, что Ватикан, столица Ватиканской державы, находится в удалении от всех морей, в глубине материка.

IV

Однажды во время вечернего чаепития пригласил Папа Стаций XV к застольной беседе министра по путешествиям – миссионерским и из любознания. Во время беседы Папа интересовался у министра, вся ли ойкумена (исследована ватиканскими путешественниками и миссионерами, во всех ли землях находятся ватиканские посольства или войска? И отвечал министр, что, кажется, всюду ступила нога ватиканца, во всех направлениях ватиканские экспедиции дошли до пределов круга земного, где, если осторожно перегнуться через край Земли, можно увидеть хвосты китов или панцирь черепахи. «И всё-таки, есть у меня неясное предчувствие, что ещё не все народы известны Ватикану, – изрёк, наконец, Папа. – И ещё внутренний голос мне подсказывает, что не зря народы эти до сих пор сокрыты от взора нашего. Возможно даже, что так оно и к лучшему. Однако же долг взывает к нам проповедовать веру католическую и ценности ватиканские среди всех народов, какими бы они ни были».

Так молвил Папа Стаций XV, и министр принял слова его за призыв к действию. И призвал к себе министр самого лучшего, славнейшего из непревзойдённых миссионеров XXVIII уровня, мудрёными навыками и умениями обладающего. Имя ему было Улиссей. И сказал ему министр: «Поди туда – не знаю куда, найди то – не знаю что». Улиссей понял, что имел в виду его шеф: наверху существует мнение, что есть ещё страны неведомые, где-то за тридевять земель; их следует разыскать и втянуть в орбиту ватиканских интересов; в случае неудачи – ввергнуть их в пучину хаоса и анархии. Задание было ясно, и без лишних рефлексий сверхмиссионер отправился в путь.

Долгим был путь Улиссея, уже не единожды Небесный Кот выпивал лунный кувшин с молоком, чтобы тот наполнился снова и снова, повинуясь какому-то неведомому закону небесной механики. Но всё не встречались на пути миссионера земли доселе неведомые. Проходил он по странам, считавшимся в древности легендарными или вовсе фантастическими, а ныне посольства их находились в Ватикане, как то: царство пёсьеголовых, республика Феаков, Северная Корея, Асгард, Нокия, Остров Птицы Рух, Объединённое Королевство Лапифов и Кентавров…

Дошёл он, наконец, до страны Китая, товары широкого потребления которой из фарфора и шёлка в изобилии наполняли ватиканский рынок. За Китаем находилась лишь страна восходящего солнца, но там никто не жил по причине того, что это самое солнце, при своём восходе находясь слишком близко от земли, жарило с неимоверной силой, выделяя при этом энергию, равную трём Хиросимам.

Пришлось Улиссею-миссионеру возвратиться ни с чем.

Но вскоре история с неведомыми странами приобрела неожиданный оборот, ибо спустя некоторое время вернулась из этого путешествия тень Улиссея. Она-то и рассказала то, что вы услышите в следующей сказке.

V

Бравый миссионер попытался-таки преодолеть страну, немилосердно сжигаемую солнцем, но поскольку физика не предполагала сего для человека, пусть и неординарного, Улиссей вынужден был ретироваться обратно в Китай, где он долгое время приходил в себя, обливаясь ежеполучасно ледяной водой из родника. Он не сразу заметил пропажу тени, с которой случилось следующее: когда солнце встало прямо под ногами Улиссея, оно разъединило тень и её хозяина. И так лишившись зависимого статуса, тень всё ж не растерялась, а решила продолжить путешествие самостоятельно и набрести-таки нежданно-негаданно на земли, ещё не попавшие в поле зрения Ватикана.

В океане тень встретила галеру, доставившую её в страну, не нанесённую на ватиканскую карту – Государство Злодеев. Брутальная экзотика страны началась прямо в порту, куда прибыла галера с тенью на борту. Невольники, закованные в кандалы, грузили на огромный танкер молибденовый сырец, лазерные лучи и PZS-матрицы, – таким образом, в качестве торгового партнёра Государство Злодеев не представляло для Ватикана никакого интереса. С первых шагов не удивляло (учитывая название страны) исключительное обилие тюрем. Тень позже узнала, что даже правительство управляло государством из тюрьмы (хотя и повышенной комфортности, недёшево обходившейся налогоплательщикам). Немногочисленное свободное население было задавлено непосильными налогами, которые шли на содержание заключённых.

Улицы носили названия жестоких тиранов, коварных диктаторов и решительных реформаторов. Переходя все границы своего злодейства, они в стремлении своём оскорбить благочестивейшую Ватиканскую державу назвали одну из главных площадей именем доблестного ватиканского деятеля – Торквемады. Удаляясь от порта в сторону центра по всем этим проспектам Гитлера, улицам Пиночета и переулкам Чон Ду Хвана, тень очутилась на площади Калигулы, где находились правительственные учреждения строгого режима. По краям дороги, ведущей к дворцу тирана, стояли монументы. Были здесь и статуи личностей, прославившихся своим негативным подходом к реальности, и аллегории на любой вкус глубоко испорченных жителей Страны Злодеев – Коварства, Зависти, Предательства и иных, и памятники укоренившимся заблуждениям. Венчал всё это мракобесие монумент бегемоту: если тотемом ватиканцев являлась обезьяна, от которой произошёл род ватиканский, то прародителем злодеянцев был бегемот. И все статуи были отлиты из презренно-драгоценного металла – золота, в Ватикане давно уже пребывавшего в небрежении.

И множество других неестественных вещей было в этой стране, волею Всемогущего Бога отделённой неодолимыми преградами от остального, просвещённого и предсказуемого, мира. Что можно было ожидать от государства, отвергавшего тезис о непогрешимости Папы; государства, практиковавшего человеческие жертвоприношения; государства, уравнявшего женщин в правах с мужчинами!

Даже единорог – изящное животное, в виду своей редкости занесённое в Ватикане в пурпурную книгу, в стране злодеев являл собою образ некоего чудища – толстого, коротконогого, называемого к тому же совсем не изысканно носорогом.

Разузнав всю необходимую информацию, тень решила, что её миссия завершена и заторопилась покинуть Державу Злодеев. Путь в Ватикан тень проделала под землёй, плывя на тростниковой лодке по владениям своих сородичей – Царству Теней.

Appendix III

Ватиканская летопись История Ватиканской державы от её начал до наших дней

Однажды к сказочнику прибыл курьер с необычным письмом. Заканчивалось лето, и приближался праздник св. Буквария, (когда ватиканские школьники возвращались за парты. Требовался новый учебник истории, так как прежний, в связи с недавним избранием нового Папы, Иоанна Петра III, резко устарел. Как назло, официальный лицензированный историк тут же слёг с десятком болезней и прогнозировал не выздоравливать до Янусовых холодов. (Новый же учебник нужен был к началу учебного года или, крайний срок, к Сатурналиям (– ближайшим школьным каникулам.

В послании главный епископ по учебным заведениям заклинал сказочника взяться за нелёгкое дело написания новой версии единственно истинной, точной и официально признанной истории возвышения и величия Ватиканской державы. Выбор свой епископ простодушно объяснял схожестью профессий сказочника и историка. Но тут же поспешно добавлял, дабы не было ненужных ассоциаций: в том смысле, что оба занимались повествованием и описанием, и, конечно же, сказочнику придётся немало потрудиться, дабы отрешиться от милой ему сферы вымысла на время написания достоверного учебника по истории. Вознаграждение предполагалось щедрое, а если учебник окажется настолько достоверным, что вызовет восторг нового Папы, то сумма увеличится вдвое. Смысла отказываться сказочник не увидел.

По примеру древних летописцев, сказочник решил изъездить всю Ватиканскую державу и собрать сохранившиеся в народе исторические предания, в библиотеках – фолианты, в университетах – гипотезы. Соответственно, одни рассказы сохранили былинность народного изложения, другие – скрипториальную схоластичность, третьи – бойкую живость газетных полос.

Ромул

Основателем Ватиканского государства был Ромул – то каждому известно. Государство называлось тогда как-то по-другому, но это уже не важно.

Так вот, задумал как-то Ромул столицу государству своему новому поставить и стал искать место подходящее. Нашёл холм, Капитолием называвшийся. Стал свозить туда камень, дерево, стены возводить, храмы идолам строить. Но всё, что ни поставит он днём, ночью под землю уходило. Призвал тогда Ромул-царь старейшин и мудрецов, но никто не мог объяснить, в чём тут дело. И вот сидит однажды Ромул у дороги, пригорюнившись, думу думает. Вдруг видит: идёт вдали старичок, калика перекатный. Подходит он к Ромулу и молвит: «Не вели казнить, царь-батюшка, вели слово молвить!». Ромул велел. Тогда старец продолжал: «Ведомо мне, о чём кручинишься. Знаю я и как помочь тебе: ежели в светлое воскресенье поставишь ты на самой вершине холма церковку в прославление Божие, да сделаешь меня епископом в ней – будет стоять твой город вовек и прославится среди народов».

Сделал Ромул всё, как старичок велел, и исполнилось его пророчество. А был тот старичок святым апостолом Петром. И стал, таким образом, Пётр первым ватиканским Папой.

Как мы видим, с самого возникновения Ватикана мужи ватиканские отличались доблестью, чинностью и высокой духовностью. Но не таковы были жившие по соседству с Ватиканом еретики-греки. Суетные и лживые, они в своём тщеславии возомнили, что способны разделить неделимую ватиканскую церковь! Каков был этот народ, таковы были и его герои. Судите сами.

Алкивиад

Алкивиад очень любил бегать. Он считал, что ежеутренняя пробежка продлевает жизнь и угодна богам.

Алкивиад рос – росли и дистанции, которые он преодолевал в беге. Однажды он пробежал от Западного побережья до Восточного, ни разу не остановившись! Трансляцию забега осуществлял (канал Панэллинского телевидения. Став после этого знаменитым и возгордившись сверх меры, Алкивиад на одной пирушке заявил, что обгонит самого быстрого из олимпийских богов – Гермеса. Об этом заявлении стало известно широкой общественности, в проект были вложены огромные деньги, состязание состоялось, Гермес выиграл. В общем, всё было предсказуемо, как новогоднее выступление Зевса по телевидению.

Алкивиад огорчился результату состязания, и одной тёмной ночью сокрушил на улицах Афин все гермы – статуи быстроногого бога, своего обидчика. Понятно, что афинским гражданам пришлась не по душе экстравагантная выходка Алкивиада, и тут ему и пригодились многолетние упражнения в беге…

Добежав до Спарты и немного отдышавшись, Алкивиад заметил, что спартанцы уделяют своим женщинам внимания намного меньше, чем последним хотелось бы, предпочитая узам брака крепкую мужскую дружбу. Сделав из этого неправильный вывод, Алкивиад решил, что никто не будет против, если он слегка развлечётся с женой спартанского царя. Но спартанцы оказались против. Пришлось Алкивиаду вновь совершить забег в Афины, посетив по пути Персию.

Принявшись бегать на международные расстояния, Алкивиад уже не мог остановиться. Он побывал в горах Фракии, на Ибица-party, в необъятной Персии, на изобильной Сицилии (лишнее вычеркнуть – прим. авт. ). Мелькание Алкивиада перед глазами порядком всем надоело, а особенно персидскому Царю царей, у которого на тот момент и остановился неугомонный грек. Властителям Персии была свойственна степенность и они традиционно никуда не торопились – такими царей сделала природа их власти: как можно торопиться, предводительствуя миллионными войсками и толпами рабов, в очередной раз возводящими что-нибудь монументально-бессмысленное!

Итак, лучшие персидские юристы стали копать под Алкивиада. Следует сказать, что в Персии голубые взаимоотношения не вызывали такого восторга своей модностью, как в Греции, особенно в Спарте. В УК ПД (даже имелась статья, сулившая смерть за такие деяния. Не желая себя сильно утруждать, персы назначили свидетелей и потерпевшего от вожделений Алкивиада. Это дало им возможность обвинить последнего в проспартанской ориентации, а затем умертвить.

Так погиб Алкивиад.

Пирр

Случилось это в стародавние времена. Пришёл из-за моря Пирр, царь эпирский, стал разорять земли ватиканские, грозился и сам Ватикан-столицу разрушить, а на месте его построить капище своим демонам. И привёл он на погибель святого Ватикана чудищ невиданных, заморских – слонов. Сии громадные звери имели спереди на голове руку, которой они хватали охапку ватиканских воинов и кидали их далеко от себя, отчего те побивались смертным боем. А двумя огромными зубами, находившимися прям под этой рукой, сии уродливые создания могли разом проткнуть аж двух всадников вместе с лошадями! Не иначе демоны, закадычные друзья Пирра, из глубин ада достали ему этих животных.

Но всё-таки сокрушены были планы супостата усердными молитвами тогдашнего Папы – Элевтерия. Хоть и непобедим был Пирр, но не обороть ему было Бога. Хоть и побивал царь ватиканцев в каждом сражении, но за одного битого ватиканца двух своих небитых эпиротов отдавал. И вот, потерпев очередную победу, Пирр не выдержал богоборческого напряжения и уплыл в Грецию, где и сложил буйну голову за грехи свои. А ватиканцы, одержав поражение, больше Пирра никогда не видели.

Сципион vs. Ганнибал

Давно это было. Мне о том ещё прадед говаривал, а ему – его прадед, а тому, кажется, тоже прадед сказывал, но всё равно своими глазами тех дел не видел.

Случилась в ту пору у ватиканцев война с карфагенянами. А был то народ коварный и вероломный – никаких законов не признавал и договоров не соблюдал. И был среди сих нечестивцев самый нечестивец, Ганнибалом прозывался. И вот собрал этот Ганнибал рати несметные и пошёл воевать землю Ватиканскую. С арапами своими из Африки он в каждом сражении урон зело превеликий врагу наносил, конфуз войску ватиканскому учинял. Чрез это совсем скоро закончились в Ватикане консулы и мужи призывного возраста.

Затворились ватиканцы в своём городе и за стены носу не кажут. Стали в Ватикане слухи ходить про Ганнибала: будто ест он своих пленных за завтраком. Рассказывали даже, что обкормил он одного пленного дурман-травой и заставил того съесть свой собственный мозг! От этих россказней ватиканцы забоялись Ганнибала ещё больше и прозвали его «лектором», сами не зная зачем – со страху, наверное.

Но был среди оробевших ватиканцев славный витязь Сципион. Увидел он, что страх обуял сограждан его, каждый норовит спрятаться за спину другого, и решил вызвать Ганнибала-бусурменина на богатырский поединок: кто победит – тому и будет принадлежать государство противничье. Нечестивец в гордыне своей тщеславной принял вызов, и вот выстроились оба войска во широком поле – с одной стороны арапы ганнибаловы, с другой – рать ватиканская. Сципион вышел в кольчуге подпоясанной, с булавой тяжёлой, да с крестом нательным, двухпудовым. А Ганнибал почти что нагим, бесстыдник, явился, держа в руках лишь сеть рыболовную да вилку огромную, трезубцем называемую. И принялись они биться, и изловчился тут бусурмен проклятый и накинул сеть на Сципиона. Лежит богатырь, пошевелиться не может, а нехристь уже скалится, победу свою, стало быть, празднует. Но воскликнул тут витязь: «Не дам на поругание веру православную!», плюнул в лицо бусурменину да разорвал путы натиском небывалым. Оторопь взяла тут Ганнибала – стоит он, пошевелиться не может. И замахнулся тогда кулаком на него Сципион и первым же ударом вбил нечестивца по пояс в мать сыру землю; вторым ударом вбил его по шею; а третьим ударом выбил из Ганнибала дух вон. Возликовали тут полки ватиканские и принялись преследовать врага и побивать его нещадно.

Позже Карфаген со всеми его идолами погаными разрушили, а землю засеяли солью, чтобы ни одно доброе растение там не росло. А Сципион опосля победы своей славной ушёл в монастырь – Бога восхвалять, победу сию даровавшего.

Катон

В народе до сих пор рассказывают про Катона, про его исключительную набожность – каждое воскресенье проводил он в церкви в усердной молитве. Отличался Катон средь ватиканцев и крайним целомудрием: однажды, будучи в должности надзирателя над нравами, он исключил из сената одного патриция, который прилюдно (о, бесстыдство! ) поцеловал свою жену. (

Но более всего запомнился он ватиканцам вот каким своим богоугодным делом. Был в Ватикане у ворот св. Мавра лупанар – публичный дом. Катон часто туда ходил наставлять блудниц в благочестии, увещевать их покинуть сие богомерзкое заведение и начать жизнь добропорядочных матрон. И наконец, видя, что его проповеди не приносят результатов, да к тому же, вследствие тамошнего дурного воздуха, заразившись сифилисом, Катон решил силой наставить обитательниц лупанара на путь истинный. Собрав толпу своих приверженцев, он повёл их на штурм этой обители грехопадения. В итоге, дом разврата был сожжён дотла вместе с его обитательницами, а на том месте Катон основал первый в истории Ватикана женский монастырь, и назвал его именем св. Весты. Весталкам – монахиням сего монастыря – полагался обет безбрачия, и за это их весьма почитали. А Катон за своё деяние заслужил любовь народа.

Митридат

Деды наши сказывали. Был на свете такой колдун, Митридатом его звали. И так уж он поднаторел в науке чернокнижной, что мог звезду с неба достать и трубку свою от неё прикурить. А ещё он слово такое знал, что никакая пуля, ни сабля его не брала.

К тому времени Ватиканская держава повоевала все известные ей земли, одна страна всё никак не давалась – Понтийское государство, на востоке, у моря Чёрного находившееся, где царём сидел этот чернокнижник Митридат. Какую рать ватиканцы ни посылали, а ни одна так обратно и не возвернулась. Всё колдун что-нибудь с ними содеет: одни легионы в лягушек превратит, другие – в ослов. Покою от него сенату никакого не стало! К нему уж и убийц с кинжалами подсылали, и тайных агентов с ядом, а Митридату всё нипочём. Потому как заговорённый был, ничего его не брало.

И вот, во дни сомнений и тягостных раздумий сената явился на форум один старец. И возгласил он, что сумеет в три дня справиться с Митридатом – слугой дьявола. Тут же он был призван в сенат, где подтвердил сказанное на рыночной площади. А за помощь попросил он быть следующим Папой – никакой иной награды ему не надо было. Консулы обещали выполнить желание старца, если тот изведёт супостата, царя понтийского.

А незнакомец вовсе никакой не старец немощный был – то сам Георгий-Победоносец на выручку державе ватиканцев явился! Прибыл святой в те страны далёкие, где Митридат царствовал. А колдун уже всё знал – экран волшебный у царя понтийского имелся, который обо всём на свете докладывал: от самых горячих новостей и курса ахейской драхмы к персидскому дарику до развёрнутой информации о том, как смастерить греческий огонь в домашних условиях. И выступил злодей навстречу Егорию-Победоносцу со всем своим войском бесчисленным. И были средь воинства сего серпоносные колесницы, что, набирая скорость, расчленяли надвое всех, попадавшихся на их пути. Но запросил святой Георгий поддержки с воздуха, и разметали молнии войско пешее, а громы распугали лошадей и рассеяли войско конное и колесницы смертоносные.

Увидел Митридат, что один остался, и стал искать спасения в бегстве. Сотворил он заклинание, и превратился в зайца быстроногого. Егорий же вознёс молитву Господу и превратился в пантеру, звук опережающую. Видя, что настигает его погоня, злой колдун обернулся вороном чернокрылым. Тогда Егорий стал ястребом востроглазым. Прилетели к берегу моря Эвксинского, и опять Георгий стал настигать Митридата. И кинулся тогда царь в пучину морскую и превратился в угря скользковьющегося. А святой обернулся щукой, стремительно волны рассекающей. И вот, достигли берегов скифских. Выпрыгнул Митридат на берег, но утомился чрез метаморфозы энергоёмкие, и покинули силы его. Только и мог, что из угря в змея превратиться. Георгий же, божественной энергией преисполненный, явился, наконец, во всём своём ослепительном величии: в блестящих доспехах, на белом коне. И взвил коня на дыбы прямо над змием и пронзил тело его копьём своим! Исторг Митридат из себя вопль нечеловеческий, и так испустил дух свой в обличье гада ползучего.

А святой Георгий тут же отправился на следующую миссию, да так в Ватикан и не вернулся, поэтому папский престол оставался вакантным до времён Константина Великого.

Цезарь

Как-то раз ватиканский сенат отправил Цезаря к Никомеду, царю Вифинскому. Наказ дали, чтобы вытребовал флот у царя и без него не возвращался.

Прибыл Цезарь ко двору Никомеда. После торжественной части Цезарь и Никомед уединились в царской опочивальне, где Цезарь рассказывал царю о величии Ватиканской державы и просил флот. Впечатлённый его рассказом, Никомед тут же распорядился отправить с Цезарем флот туда, куда понадобится.

Но куда больше Цезарю нравилось рассказывать о величии Ватиканской державы женщинам. Были среди них и царицы, и просто домохозяйки. Но поскольку и те и другие одинаково усердно, следуя ватиканскому выражению, били по своим наковальням денно и особенно нощно, то совсем прожужжали мужьям уши. Мужчины многих стран, также убеждённые в несокрушимости Ватиканского государства, решили присоединить свои земли к Ватикану. Так почти весь круг земной оказался под властью Святейшей державы.

Но зародилась и стала шириться зависть среди сенаторов ватиканских, которые тоже хотели рассказывать женскому племени о величии Ватиканской державы. Недовольство против удачливого Цезаря росло, и накануне мартовских ид сенат выразил Цезарю импичмент, от которого тот вскоре скончался.

Разговор властителя с поэтом

Было это при государе-императоре Августе. Призывает как-то раз к себе Август вельможу своего, Овидия, и такое слово ему говорит: «Посадил ли ты в своей жизни хоть одно дерево, построил ли дом, вырастил ли сына, ну, или дочь, на худой конец?». А тот ему и отвечает: «Никак нет, Ваше величество, ничего такого не сделал. Но зато я написал книгу. „Искусство любви“ назвал её, в которой рассказываю, как сделать так, чтобы этот сын или, на худой конец, дочь появились: как подступиться к невинной девице, как её охмурить». Услышав такие речи, осерчал Август, затопал ногами, закричал на Овидия: «Изведу! Сошлю! На восток по этапу пойдёшь! Во глубину дунайских вод отправишься!». Не знал Овидий, что у Августа дочки росли – волновалось сердце родительское.

Подвела Овидия неосведомлённость его: отправился горе-поэт к устью Дунай-реки, откуда впоследствии с ужасом писал, как скифы, одетые в штаны, переходят Дунай по льду.

В кольце врагов

Как во времена царя-батюшки Константина свет Флавия, Констанциева сына, да Папы Сильвестра Красно Солнышко низвергнуты были кумиры и идолы поганые, и занялась тогда же заря новой жизни взамест старого, прогнившего языческого режима. Но коварные враги не дремали – не по нраву был им новый порядок католический, другого хотели. И стала вздыматься на окраинах Ватиканского государства контрреволюция ересей, поддержанная извне интервенцией алчных и завистливых варваров, в любой момент готовых наброситься на молодое католическое государство. И был тогда во славном граде Никее впервые созван Собор народных депутатов. Со всех концов необъятного государства Ватиканского слетелись на него посланники из каждого патриархата, каждой митрополии, самого удалённого епископства. Стали судить-рядить, да думу думать, как одолеть врагов. А ситуация и впрямь была серьёзная – оказалось Ватиканское государство в огненном кольце врагов: с запада и севера наступали еретики-арриане, поддерживаемые франками-интервентами, да примкнувшими к ним алеманнами и прочими остроготами-везеготами; с востока поднимались несториане, к которым благосклонялись персы-огнепоклонники; воздвигли свою ересь и монофизиты богомерзкие, нашедшие опору у ефиоплян; с юга грозили донатисты и их иноземные доброжелатели берберы да мавры чумазые.

И проклял Собор единодушно всех богоненавистных еретиков и осмелившихся поддерживать их варваров звероподобных. И случилось в тот же час в землях врагов Папы выпадение осадков с лягушками и волос с неразумных глав их. И отправились в разные стороны прямо с собора ватиканские богатыри и творили они подвиги во славу Господа в землях непокорных. Один Августин Блаженный в поединках одолел XXVI вражеских витязей! Наконец, еретики склонились под власть Папы – кто добровольно, кто силою убеждения, – а варвары были отброшены за границы ватиканские, и оттуда злобно скрежетали зубами. Но многие молодые ватиканцы, охваченные энтузиазмом и идеями о перманентной революции, проповедуемыми товарищем Па, устремились с миссионерской проповедью в разные страны.

Шло время, Ватиканское государство процветало во враждебном окружении. Впрочем, мировая закулиса не дремала, изобретала всё новые интриги и заговоры. Но всегда недруги первой католической страны в мире терпели позорное поражение. В самые мрачные дни своей истории, государству, основанному на принципах гуманизма, не дала опуститься в пучину варварства сплочённость граждан, которые как один поднялись на священную борьбу с врагами народа. В результате охоты на ведьм вскрылся могучий заговор против Ватиканской державы, в котором участвовали сотни тысяч колдунов, а также еретиков – павликиан, катаров, вальденсов, гуситов, лоллардов и прочих предателей и двурушников. Для борьбы с этими врагами народа была создана инквизиция, которая разоблачила миллионы шпионов, работавших на различные иностранные разведки – от карфагенской до марсианской. Благодаря чрезвычайным инквизиторским тройкам Ватиканское государство было очищено от скверны ересей и заговоров.

Остатки врагов были уничтожены в результате борьбы с космополитизмом – после неё из ватиканских пределов были изгнаны все иудеи. И уже ничего не мешало построению католицизма.

Добрососедство

Византию и Ватикан всегда связывали тёплые и дружественные отношения. По обычаю, ведущему своё начало ещё с каменного века, время от времени дружественные страны устраивают дни и даже год добрососедней страны в своём государстве. Например, в Вепсландии объявляли год Республики Вануату.

В 1204 году в Константинополе также решили провести дни Ватикана, намеченные на 12 и 13 апреля. Но всем так понравилась эта затея, что дни Ватикана в Византии длились до 1261 года. А ещё раньше, при императоре византийском Юстиниане, дни Византии в Ватикане длились аж несколько веков.

Другие страны тоже хотели дружить с наисвятейшим Ватиканом и наинабожнейшей Византией. Дружбы первого добивались и лангобарды косматые, и арабы хитроречивые и Фридрих Барбаросса грозноокий.

А уж кто только ни домогался дружбы с Византией! Казалось, с этой целью под стенами Константинополя побывала вся ойкумена! (Был тут и друг степей авар, и завсегдатай пустынь и базаров сарацин, к берегам Золотого Рога правил свой убогий чёлн светлоголовый житель стран полуночных, (и кого ещё только не было.

Но кроме Ватикана добиться крепкой нерасторжимой дружбы с Византией удалось только туркам. До сих дней длится их дружба. А о дружбе Ватикана с Гарибальди будет сказано в своё время.

Карл Мартелл

К VIII веку Ватиканская держава столкнулась с острой проблемой арабской иммиграции. Иммигранты из стран Магриба и Леванта наводнили уже Испанию и Южную Италию, и, наконец, стали угрожать Франции. Для пресечения арабской нелегальной иммиграции в земли франков был назначен в чине мажордома – министра по делам великих переселений – Карл Мартелл. Он решил, используя весь имеющийся у него карательно-увещевательный аппарат, действовать жёстко и, если позволит время, по-христиански гуманно. Времени всегда не хватало, но действовал Мартелл эффективно – французские пригороды умиротворялись один за другим. Настоящее сражение произошло в пригородах Пуатье. Лишь водомёты, слезоточивый газ и атака рыцарской конницы заставили арабов пересмотреть свою иммиграционную политику и вернуться туда, откуда они пришли – в африканскую пустыню.

За эти ратные подвиги восславил народ Мартелла, одолевшего понаехавших, и память о нём осталась в веках.

Раскол

Однажды в гостиной Папы Льва IX упало на пол и раскололось на две части огромное зеркало, подаренное ему византийским императором на День рождения. А перед этим Папе приснилось, что восточные земли, на которых жили изнеженные византийцы и косматые русичи, вдруг взяли и сами собой (не удивительно, сон же! – прим. авт. ) погрузились в пучину посейдонову.

Расколовшееся надвое зеркало и сон-катастрофа были расценены Папой Львом как дурные предзнаменования раскола христианского единства на католический Запад и православный Восток. Причём, в ближайшем будущем.

Поэтому, когда Льву IX объявили, что пришёл византийский посол, Папа знал, что делать, и встретил его во всеоружии.

– Ах вы богомерзкие еретики! – набросился на посла Лев IX. – Если ваш патриарх, объевшись фигами, вдруг возомнил себя умнее самого Папы Ватиканского, то посмотрим, как он будет жить с моим отлучением! Потому что вот прямо сейчас я его и отлучил от церкви! Ха!

И выгнал посла, ворча ему вслед:

– Ишь, что выдумали: отсоединиться от истинной католической церкви Ватикана, ради сомнительного удовольствия называться православными! Ну и ладно! Пусть ещё и этих, как их там… сербов с болгарами с собой забирают. – Папа очень гордился своими познаниями в географии.

Византийский посол вышел от Папы в крайнем недоумении: он принёс Льву IX от Михаила Керулария, патриарха Константинопольского, поздравление с Днём святых опресноков и новую смешную историю про арабского халифа.

Патриарх Константинопольский жил после отлучения вполне прекрасно и даже плохо ему не сделалось, когда он узнал о таком нетрадиционном для искусства дипломатии разговоре Папы с послом. В конце концов, после отлучения от Ватиканской церкви у патриарха ещё оставалась своя церковь, Константинопольская.

Ну, позже, само собою, послы ватиканский и византийский обменялись официальными отлучениями – всё чин по чину, как полагается. Патриарх и Папа перестали ездить друг к другу в гости и устраивать совместные вечеринки и Вселенские соборы.

Крестовые походы

Папа Урбан II очень любил путешествовать. Ещё будучи мальчонкой, Урбан с завистью и тоской глядел на проезжавшие через его родное село поезда дальнего следования и мечтал, что когда-нибудь и он окажется внутри какого-нибудь из них.

Став Папой Ватиканским, Урбан II, наконец, смог осуществить мальчишескую мечту о дальних путешествиях и порой доезжал до Венеции, считавшейся культурной столицей Ватиканской державы и изобиловавшей каналами. А однажды он доехал аж до Тридента, знаменитого зимнего курорта в предгорьях Альп.

Но, обожая путешествия, Папа Урбан II не любил останавливаться в гостиницах, а предпочитал покупать там, куда хотел отправиться, землю и недвижимость. По всей Европе были раскиданы земельные участки Папы – от Льежа до Риги. (

Однажды Урбан II прочитал в газете «Куда поехать ватиканцу» про перспективный с точки зрения паломнического туризма регион Палестины. Очень захватила его идея купить там некрупный участок земли и построить на нём загородный дворец. С этой целью вызвал Папа к себе Петра Пустынника, Вальтера Голяка, Готфрида Бульонского, Балдуина Младшего и других ватиканцев со смешными фамилиями и вопросил их:

– Любите ли вы, господа, путешествовать, как это люблю я?

– Э-э… – нерешительно начал Пётр. – Вообще-то я пустынник, а эта профессия не предполагает любви к путешествиям…

– Не на что мне путешествовать, – мрачно пробормотал Вальтер Голяк.

– А я вообще Бульонский, – ввернул Готфрид.

Видя, что разговор принимает не совсем нужный для него оборот, Папа отбросил всякую патетику:

– Так! На то, чтобы полюбить путешествия, у вас есть III дня. А теперь идите и собирайтесь.

– Ну, знаете, кто куда, а я в Крестовые походы не ходок! – воскликнул Балдуин, до которого, наконец, дошло (вот уж настоящий Балдуин! – прим. авт. ), к чему клонил Папа.

– Ну кто же говорит о Крестовых походах! – вкрадчиво начал Урбан, даром, что II. – Вас ждёт великая миссия: вы отправитесь на Ближний (видите: на Ближний, а не на край света) Восток во главе ограниченного контингента, для оказания братской помощи христианам Палестины. Заодно и проблем с визами не возникнет: где ж это вы видели, чтобы у ограниченного контингента спрашивали на границе визу?! И вообще, так хочет Бог! – подытожил Папа.

Собравшиеся нашли в словах Папы резон, даже если для кого-то он был не очевиден. Спустя некоторое время всем казалось, что они вполне готовы к походу. Чтобы не заблудиться на чужбине, участники похода нашили на свои одежды кресты. Контингент оказался ограниченным разве что только по меркам Китайской империи.

Радостные уходили в далёкую Палестину воины с отпущенными самим Папой грехами и долгами. И никаких проблем не испытывала армия при проходе через земли западных европейцев, понимавших всё величие цели сего воинства. Некоторые проблемы возникли лишь на границах Византии: «По какому же критерию этот контингент является ограниченным?! По умственным способностям, что ли?» – изумился византийский таможенник, но препятствовать не стал.

С радостью встретило местное население Палестины западных воинов: толпы людей с цветами высыпали на улицы городов, через которые проходили франки.

По завершении же своего интернационального долга крестоносцы намеревались вернуться домой, но жители Святой Земли не желали их отпускать. Героическая борьба местного населения за удержание франков в Палестине продолжалась до 1291 года.

Помимо приветливых пляжей Палестины миролюбивое воинство Христово во главе с королём франков Людовиком IX совершило вояж в такие ныне признанные курорты, как Египет и Тунис. За это благодарные потомки прозвали Людовика Святым.

Привитая ватиканцам Папой Урбикием II страсть к путешествиям уже никогда не покидала этот любознательный народ. Свидетельством тому являются путешествия Марко Поло, Колумба, Магеллана, Кортеса, Дрейка, Гагарина и миллионов других простых ватиканцев.

Post scriptum. Папа Урбан II в Святой Земле так и не побывал.

Барбаросса

К северу от ватиканских границ, в пределах светлоголовых варваров, однажды у герцога Фридриха и его жены Юдифи родился сын. Был во всём он вроде как остальные младенцы, только вот борода у него была странного рыжего цвета. И прозвали его за эту особенность Фридрихом Барбароссой.

По обычаю той страны герцог собрал в своём дворце самых искусных колдунов, магов и волшебников, чтобы те рассказали о великом будущем младенца. Когда те прибыли, герцог щедро заплатил им вперёд – чтобы лучше работали.

Свершив свои обряды, колдуны, маги и волшебники наперебой стали уверять герцога, что звёзды, внутренности животных, полёт птиц и откровение Духа Святого пророчат славное будущее младенцу, который вознесётся выше всех государей.

Но вдруг посреди всеобщего гама вперёд выступил старый шаман, прибывший из далёкого Заватиканья, и молвил:

– Напророчить славное будущее младенцу сих шарлатанов заставили не ход звёзд или тщательное изучение внутренностей животных, но вес монет, уплаченных тобою. Я же тебе скажу, что будет твой сын ершистым пареньком, а из-за этого и путь его будет тернист. Да, и ещё: пусть опасается горных речек.

Так и рос Фридрих со своей рыжей бородой, потихоньку становясь могучим богатырём. А пришёл срок – стал он королём.

И услышал однажды Барбаросса по радио, как ватиканский министр по туризму назвал всех германцев идиотскими дураками, которые двух слов по-ватикански связать не могут. Страшно прогневался тогда король, велел в трубы трубить, рать в поход италийский собирать.

Нелегко было Барбароссе одолеть пылких италийцев. Уже череду войн провёл грозный император на земле италийской, а всё окончательно победить не мог. Наконец, у городка Леньяно, что в Миланской губернии, в решающей схватке встретились на поле хозяев Барбаросса и Милан, возглавлявший тогда Ломбардскую лигу чемпионов.

Схватка изобиловала зрелищными моментами и нереализованными возможностями, лихими контратаками по правому флангу и уходом в глухую оборону. Но всё-таки в дополнительное время решился исход битвы, в результате которой Барбаросса был совершеннейшим образом разбит.

В пылу боя Барбаросса потерял своё знамя и щит. После сражения его придворные обыскали весь лагерь, заглянули под все телеги, посмотрели во всех карманах, но утерянных вещей так и не нашли.

Решив, что Италия слишком мала для его амбициозных планов, да и виноград в ней зелен, Барбаросса решил прославиться в веках своим походом в Святую Землю. Кроме того, в одном из сражений на равнинах Италии Барбароссе больно ударили булавой по голове, отчего он лишился значительной части ума. Личный врач посоветовал императору отправиться в Палестину, где, по рассказам, жил некий кудесник Саладин, учивший европейцев уму-разуму за умеренную плату в несколько сотен крестоносцев за урок.

По пути в Палестину германский император повстречал французского короля Филиппа Августа, который шел к кудеснику Саладину, чтобы получить храбрость – он ведь так боялся своих вассалов! То они мятеж поднимут, то у них владения в три раза больше королевских… А ещё на пути Барбароссе встретился английский король Ричард Львиное Сердце – он держал путь к Саладину, чтобы получить человеческое сердце взамен львиного. Так как Барбаросса направлялся в ту же сторону, чтобы добыть себе немного мозгов, все трое решили продолжать путь вместе.

Но не суждено было Барбароссе достичь Палестины и получить мозги: решил он в жару искупаться в одной горной речке. А поскольку находился он на территории противника, то доспехи снимать не стал… И был повод у старого шамана из далёкого Заватиканья сказать: «А я ведь предупреждал, чтобы опасался горных речек!».

Колумб

Однажды испанский король Фердинанд II сидел на троне в прекрасном расположении духа и любимом матросском костюме. Вдруг входит к нему Колумб, кидается в ноги и так говорит:

– Не вели казнить, царь-государь, вели слово молвить! – Откашлялся чинно и продолжает. – Негоже нам всё в Старом Свете сидеть, Ваше Величество, давайте хоть Новый свет откроем. Например, я за умеренную плату готов это сделать.

Хотел было Фердинанд возразить, что ему и так хорошо, да только Колумб не дал:

– Сходил я уже ко двору португальского короля, да только послал он меня с моими прожектами, – быстро добавил он: знал, хитрец, что на ножичках король испанский со своим соседом королём португальским.

– Ну, коль так, то оно, конечно же, дело-то нужное, – резко преисполнился прогрессивными взглядами король Фердинанд.

А когда Колумб открыл Америку, король португальский и король испанский всё-таки поссорились.

– Колумб ко мне первый пришёл, посему все открытые им земли принадлежат моей короне! – кричал Жуан II Португальский.

– Но ведь ты его послал от себя подальше, – резонно возражал ему Фердинанд II Арагонский.

– Вот он и поплыл подальше, – ещё резоннее отвечал португальский король.

Они даже собирались подраться, но им не разрешил Папа Александр VI. Опираясь на свой авторитет (у него в имени цифр было больше), Папа издал буллу, в которой разделил всю Землю по 46 (37’ западной долготы (очень уж любил Папа дробные числа). Земли, открытые к западу от этой линии, принадлежали Испании, к востоку – отдавались Португалии.

После появления Америки на картах, туда сразу же потянулись караваны галеонов и каравелл, битком набитых глупцами-романтиками и дельцами-прагматиками. Первые отправлялись в неизведанные глубины новооткрытых земель, проповедуя и крестя всех, кто попадался на их пути: индейцев, обезьянок, попугаев, табак. Иногда к сим проповедникам присоединялись конкистадоры с аркебузами, и тогда крестить становилось некого. А вторые…

Пираты Карибского моря

…селились всё больше по берегу да на островах. Склонные к смелым финансовым операциям и лихим авантюрам, не ужившись у на прежней родине, они вполне реализовывали себя в Новом Свете.

Когда в море встречались два корабля, принадлежавшие такого рода предпринимателям, то если они были равны по силе – происходила торговля, а если не равны – товар «жертвовался» в пользу сильнейшего.

Довольно скоро испанским властям, считавшим себя хозяевами Нового Света, надоели проделки карибских предпринимателей. Крайне вопиющей несправедливостью для испанцев казался тот факт, что золото, награбленное ими с таким трудом у индейцев, за считанные минуты абордажа оказывалось в собственности у пиратов, палец о палец не ударивших, чтобы его добыть.

Кроме того, следовало пресечь поток пиратской продукции на ватиканский рынок. Ватиканская казна несла огромные убытки: контрафактные церковные свечи горели ничуть не хуже настоящих, пластиковые вериги были легче чугунных, фальшивые индульгенции невозможно было отличить от истинных – на подделках были даже голограммы и водяные знаки.

Доходили смутные слухи, что пиратов поддерживает Британия. Тогда Папа пригрозил англичанам отлучением от ВТО (, если политика поддержки пиратства будет продолжаться.

Испугавшись, коварные англичане (сделали вид, что усердно борются с пиратством. Какое-то время британские тюрьмы были заполнены тёмными личностями: как правило, одноглазые или с деревянной ногой, но неизменно с попугаем на плече, они неистово сквернословили, призывая на голову властей и самого Папы тысячи чертей. И взвились к небесам костры инквизиции, унося в небытие тонны пиратских компакт-дисков с литургиями, речами Пап и антивирусниками от искуса лукавого.

Но коварство англичан не исчезло вместе с уничтоженными пиратскими гигабайтами. Вскоре этот коварный народ дошёл до неслыханной дерзости: поставив во главе флота пирата Дрейка, британцы разгромили в проливе Ла-Манш испанскую Непобедимую Армаду – торговый флот, плывший покорять английский рынок. Не дожидаясь отлучения от Ватиканской Торговой организации, британцы создали свою ВТО, а заодно и свою, англиканскую, церковь.

Как один Лютер двух пап перехитрил

Задумал Папа Юлий II построить себе новый дом, потому как старый совсем вышел из моды. И построил. Правда, из-за этого не хватило денег на амбициозный проект по возведению величайшего в мире собора, посвящённого святому Петру. Поскольку повышать налоги, а потом подавлять восстания недовольных Папе уже порядком наскучило, он стал выдумывать что-нибудь новое да эдакое.

И выдумал Папа Юлий II индульгенцию. Ватиканцам должно было понравиться это изобретение Папы, повышавшее уровень комфорта и политкорректности в общении с Церковью: во-первых, не надо было тащиться в собор и вымаливать там у Бога прощение, а во-вторых, отпадала необходимость рассказывать в церкви про свои прегрешения незнакомым людям. При покупке индульгенции все грехи аннулировались, и можно было грешить по-новому – пока тяжесть вновь накопившихся грехов не заставит подумать о покупке следующей индульгенции. При самых оптимистичных взглядах на греховность человека, всё равно выходило, что деньги на собор св. Петра должны были собраться довольно скоро.

Был в то время в германских землях хитрый мужичок, Лютером прозывавшийся. Прознал он, для чего индульгенции сии выдуманы, не по нраву пришлась ему эта затея: собирать в его родной Германии деньги на амбициозный проект, который будет осуществлён в далёкой Италии – вряд ли много немцев увидят его. И вот что Лютер придумал: в октябре 1517 года (он прибил к дверям собора в Виттенберге свои 95 тезисов, в коих раскритиковал индульгенцию. Расчёт был верным: не шибко грамотный, но весьма обстоятельный немецкий бюргер, не вникая в смысл написанного, должен был проникнуться масштабностью и основательностью проделанной работы. Ожидания оправдались – с каждым днём количество сторонников Лютера возрастало, и скоро уже большая часть Германии была увлечена идеями виттенбергского профессора.

Когда из германских земель резко сократился поток денег от индульгенций, папский престол весьма озаботился сложившимся положением. Но к тому времени изобретатель злосчастной индульгенции Папа Юлий II своевременно умер, предоставив решать проблему своему преемнику – Льву X. Тот не даром прозывался Лев – был нрава сурового и решительного. Намереваясь пресечь опасные брожения в Германии, новый Папа прорычал: «Призвать немедля пред очи мои этого еретика Лютера! Ужо я его на огоньке-то подкопчу!». Следует заметить, что практика копчения на медленном огне папским престолом своих оппонентов – от какой-нибудь сельской ведьмы до ректора Пражского университета Яна Гуса – была к тому времени освящена многовековой традицией.

Но Лютер почему-то отказался ехать в Ватикан, а от посланных за ним судебных приставов ловко скрывался, пользуясь крайней раздробленностью Германии. В то время как иноземные приставы застревали на каждой из миллиона границ, выправляя себе визы, Лютер, пользуясь знанием местности и германского языка, быстро перемещался из одного курфюршества в другое.

Преследование Лютера по всей Германии сыграло злую шутку с Ватиканом: так бы Лютер сидел себе спокойно в Виттенберге и никуда бы свою ересь не распространял; но теперь, благодаря его вынужденному турне по немецким землям, новое учение сделалось весьма популярным в стране.

Несмотря на недостаточное финансирование, собор св. Петра продолжал возводиться, благодаря авторитету Микеланджело и усердию делла Порты, Виньолы и Бернини, и, наконец, к XVIII веку был достроен.

Гарибальди

Однажды из Италии, которая окружает Ватикан, в гости к Папе Пию IX зашёл Гарибальди. Привратник сказал, что Папы нет дома. На самом деле Папа, конечно же, был дома (а где ему ещё быть! ) и прятался от Гарибальди за папским престолом. Впасть во грех лжи Папу заставила всё возрастающая неумеренность просьб Гарибальди. Сначала этот пылкий итальянец захотел командовать тысячью воинов. Потом он надумал стать диктатором Сицилии. Этого ему показалось мало, и он решил повоевать всю Италию (кроме Ватикана, конечно же).

Все эти высокомерные требования с кротостию выполнялись добрым Папой Пием IX – так, по крайней мере, гласит ватиканская летопись, и не верить ей у нас нет никаких оснований. Теперь же, презрев окончательно всякую умеренность, Гарибальди вздумал стать владыкой ватиканским, и чтобы сам Папа был у него на посылках. Хотел было Пий IX вернуть гордеца в прежнее состояние, да такое случается только в сказках. Вот и прятался Папа от Гарибальди.

Но, как гласит ватиканская народная мудрость: «Ничто не вечно под Луною». Папе всё ж удалось полюбовно договориться с молодым и агрессивным Итальянским королевством – Пия IX оставили в относительном покое. Но отныне Папа владел лишь одним кварталом своей бывшей столицы некогда великой Ватиканской державы.

Appendicula (Дополненьице)

В самом конце своих разнообразных сочинений сказочник решил собрать рассказы, по каким-то причинам не допущенные к опубликованию или декламации при большом стечении народа.

I Сети войны

Один Папа очень уж прислушивался к мнению народа. Однажды в каком-то трактире, где сей Папа в очередной раз инкогнито слушал это самое мнение народа, ватиканские пролетарии громко роптали против несправедливых войн:

– Если они наверху все такие умные, то пусть не гоняют ради своих интересов толпы простого народу на убой, а соберутся и подерутся промеж собою. Кто выиграл – тот и получает свои глупые контрибуции и репарации.

Эта идея показалась Папе настолько гениальной, что спустя пару месяцев все международные споры и конфликты так и решались – в те благословенные времена Ватиканская держава была достаточно могущественной, чтобы навязать свою волю любому государству: сказал Папа, что все конфликты будут решаться в личном поединке – значит и быть посему! И восторжествовал, наконец, здравый смысл: при минимальных потерях среди высших сановников, государства получали крепости и территории.

Но однажды Папа под всё той же личиной инкогнито побывал на стадионе, где ватиканская команда играла в мяч с какой-то иноземной командой. И увидел Папа, к ужасу своему, послематчевое побоище, в котором кровь лилась рекою, а трупы исчислялись десятками, и швейцарская гвардия ничего не могла поделать с фанатами, диким зверям подобными.

И вернул Папа войну на своё место.

II Пагубная изобретательность

Один Папа страсть как любил убивать. Но эта простая человеческая слабость как-то не вписывалась в традиционный круг папских добродетелей. Нужно было что-то с этим делать. В смысле, с добродетелями, а не с папскими слабостями. И тогда Папа призвал Хитростей, чтобы они для реализации его страсти придумали поводы поблагороднее.

Думали Хитрости, думали и придумали грандиозный папопроект «Крестовые походы». Ознакомившись с проектом, Папа так обрадовался, что прямо тут же, в курии, отплясал кардиналочку с притопом.

Но радоваться пришлось Папе недолго: на Севере диком и Юге знойном язычники да еретики довольно скоро кончились (все эти саксы, лютичи, ободриты, пруссы, катары, альбигойцы потом, конечно же, были занесены в Ватиканскую Красную Книгу), а на Востоке коварном, напротив, быстро кончились крестоносцы: там неверные, вместо того чтобы уничтожиться, как все нормальные еретики, использовали подлые и нечестные приёмы – Джихад и Саладдина.

Нужны были новые идеи. И тогда угодливые Хитрости представили на папский суд новый проект – Инквизицию.

Но разгоревшееся было бодрое пламя похвального религиозного фанатизма быстро иссякло и горело потом как-то вяло, что совсем не устраивало деятельного Папу.

Тогда сам Папа, уже вошедши в раж, напридумывал столько всякой всячины, которой должно было с лихвой хватить на ублажение его мятущейся души на многие десятилетия. Но…

Время Ватиканских Пап потихоньку прошло, на смену явились Светские Правители. Ватиканский же Папа от всеобщего небрежения пришел, в конце концов, в крайнее умаление, подобно античным богам, испытавшим некогда ту же судьбу стараниями первых Пап. Чтобы как-то прожить, пришлось Папе продать свои идеи этим невыносимым Светским Выскочкам, как он их называл. И появились, а вскоре и расцвели пышным цветом в мире Национализм, Коммунизм, Национал-Социализм, Либерал-Шовинизм, Радикал-Либерализм, Тарабам-Трампампизм и прочие неистовые идеи, созданные некогда одним Папой, который всего лишь любил уничтожать людей.

III Обретение политиков

Случилось это, как положено, в стародавние времена, когда Папы Ватиканские были ещё молоды, а в моде были высокие сапоги и бахрома на тогах.

На дворе стоял Золотой Век, люди были довольны тем, что имели и на чужое не засматривались. Каждый занимался своим делом: кузнецы ковали, точильщики точили, мукомолы мололи муку, лакировщики глобусов грунтовали и лакировали глобусы, настройщики арф настраивали арфы, поэты прославляли достославные деяния Пап, а в свободное от работы время воздыхали о неразделённой любви к неприступным красавицам.

Но чего-то не хватало в этом идеальном мире. Все это понимали, но прерогатива нововведений принадлежала Папам. И один из них – Ресгестий IX – решил ввести должность политика. И даже учредил целый институт для обучения политиков, и дисциплины расписал, среди которых были демагогия, всезнайство, пустомеление, щёконадувательство и прочие. Тут же выискалась толпа праздной черни, охотно откликнувшаяся на призыв Ресгестия учиться в новом институте.

И поскольку выпускники этого учебного заведения не были поставлены в тесные рамки узкой специализации, они, вполне ожидаемо, добились высокого положения в Ватиканской державе. Политики могли рассуждать о чём угодно напропалую и бесконечно: о том, как вырастить гречку за Полярным кругом, о том, как сложить парашют, о том, как учить детей дошкольного возраста и о многом другом, а, точнее, обо всём.

После этого гениального нововведения Папы Ресгестия IX Ватиканская империя перетекла из Золотого века в век пока ещё непонятного металла, поскольку политики, имевшие каждый своё особое мнение и амбиции, так и не смогли достичь консенсуса по этому вопросу.

Сноски-загадки (к чему же каждая из них изначально относилась)

(Ватиканский эквивалент неватиканскому «министерству».

(Отмечается 31 апреля.

(Одно из мест прописки Папы.

(Ныне, на испорченном ватиканском, его имя звучит как «Микеланджело».

(Таинственная земля где-то на Севере – популярный среди ватиканцев горнолыжный курорт.

(Излучение, истечение. Напр. : эманация радиоактивного урана, эманация срока годности сыра.

(В Ватиканской державе эта должность имела широкий диапазон – от посла до курьера.

(Нунции тоже входили в обширный штат подчинённых Папы. Не забывайте, дорогой читатель, что Папа Амабилий не просто шлялся по гостям, а заходил к подчинённым по делам.

(Великий ватиканец. Был славен отсутствием плотских вожделений, равно как и причины, их вызывающей (Абеляр потерял эту причину при условиях, схожих с описанными в сказке).

(Если мы хорошенько повспоминаем, то найдём в мировой литературе большое количество примеров, в которых рассказывается о старожилах, единственная функция которых в произведении – это ничего не помнить и ни разу не видеть, напр. : «эфиопские старожилы давно не видели такой засухи», или: «старожилы Помпей не помнят такого сильного извержения Везувия».

(Пред нами яркий пример изящной ватиканской логики.

(Эллинский трагик, мощью своего таланта превзошедший Еврипида и Софокла.

(Парод (II вступление), изобилует непонятными ватиканцу византийскими реалиями, что, впрочем, не мешает пониманию последующего сюжета. К тому же, если пояснять каждое не понятное здесь слово, то не хватит эллинских букв для сносок.

(Проэдр синклита – председатель сената.

(Начальник охраны императорского дворца.

(Чиновник высокого ранга, вроде премьер-министра.

(Византийский император.

(Пиршественный стол.

(Одна из партий фанатов колесничных бегов.

(Другая партия этих фанатов.

(Персидский царь.

(Корону, власть.

(В пределы Зефира – иными словами, на запад.

(Персонификация времени.

(Главное помещение в доме.

(Вообще-то был врачом, но писал и про яды.

(Надгробная речь.

(О ужас!

(Загробный мир.

(Схола – боевой отряд.

(Соглядатаи.

(Доносчики.

(Дворцовая стража.

(Позже их стали называть «воины пера и шпаги».

(Разновидность собрания, напр. : консистория сочинений Папы Бонифация (любого).

(Согласно данным журнала «Форбус».

(В Ватикане это учреждение просто называется «Папский оффиций для переговоров и ведения дел с иноземцами». У варваров оно носит название «Министерство иностранных дел».

(И хламида и хитон суть одежда византийцев. В Ватикане давно вышли из моды.

(Здесь, скорее, имеется в виду финансовое значение сего слова, нежели ментальное. Талант – мера веса в Византии, а заодно и денежная единица, весьма тяжёлая.

(Наименьшайшая и, как следствие, наибесполезнейшая византийская монета.

(Здесь герой апеллирует к богу, понятному готам. Один – шеф скандинавских богов.

(Здесь мы видим пример стройной логики вепсов: то, что было давно, во всех случаях является древним, а то, что недавно – молодо. Ведь как может быть что-либо молодым, если времена были древними!

(Имя этого Папы можно перевести, как «воинственный», что, конечно же, никак не соотносится с миролюбием Пап. Но ведь имена даются ещё во младенчестве.

(Основной головной убор любого Папы.

(В этот момент сказочник обернулся, чтобы спросить любого, а когда приготовился слушать дальше, увидел, что Жэжэюзер Симич куда-то исчез.

(С севера.

(Этот краткий период, когда Папа находился без тиары, принято называть «Бестиарий».

(Глава феакского государства.

(Анафема и следующий за нею аутодафе – это… ну, скажем так, простейший для Карла путь вернуть свой кларнет. Правда, ныне всякие там либералы бубнят, что пытать, а потом сжигать людей нехорошо.

(Et cetera (ват. ) – и прочая чепуха.

(Монастырь Клерво в горах Люксембурга славился своей школой боевых искусств.

(Вероятно, родители Неготия хотели, чтобы их чадо стало купцом или кем-то в этом роде, так как имя его связано со сферой предпринимательства.

(Ватиканских учёных волнуют две проблемы: гипотетическое таяние индонезийского острова Суматра, и как это вообще может произойти.

(Единственный случай за всю историю ватиканских народных сказок, когда Ватикан окружает кого-то, а не наоборот.

(Или, по-ватикански говоря, «Вавилонская башня».

(На берегах Рейна, в странах, где распространена ересь Лютера, этих иноземных рабочих называют «гастарбайтерами».

(То есть в этих несчастных южных реках, повёрнутых на север.

(Важное послание, отправлявшееся во все учреждения Церкви (монастыри, соборы, приходы). Ныне с развитием электроники появился новый вид такого рода посланий – е-энциклика.

(Некоторые интеллектуалы делают из этого имени анаграмму, чтобы получить непонятное буквосочетание – Франсуа Рабле.

(Среди эллинских богов заведовал страхом и ужасом.

(Время, примыкающее к рассвету.

(Целибат есть то, к чему стремится весь прогрессивный авангард человечества – обет безбрачия.

(Вследствие порчи языка и частичного забвения этого имени, оно теперь произносится (теми немногими интеллектуалами-энциклопедистами, которые, кажется, знают всё) как Луи Даггер.

(Воистину, стальной нрав Папы соответствовал его фамилии.

(На Севере диком.

(Богосозданный мир, средина коего – Ватикан.

(Отмечается 1 сентября.

(Месяц Януса – I в ватиканском календаре.

(Праздничная неделя – пережиток язычества – отмеченная разнузданным разгулом страстей и безудержным развратом. Каникулы устроены для того, чтобы отправить школяров на этот период подальше от Ватикана.

(Уголовный кодекс Персидской державы.

(Этот случай так запомнился ватиканцам, что они решили прозвать Катона Цензором.

(Обитаемый мир, известный ватиканцам и византийцам.

(Вепсы и прочие славяне и варяги.

(Чтобы ни у кого не было сомнений в их принадлежности, они так и назывались: «Церковные земли».

(Ватиканская Торговая организация.

(Коварные они потому, что вышли к тому времени из лона истинной Ватиканской церкви, предпочтя быть еретиками. Только коварный народ способен на такое!

(Удачное сочетание «октябрь 17– го» ещё будет использовано в истории.

Оглавление

Praefatio (i. e. Вступление)

I

  О достохвальном подвиге кардинала Пия, учинённом им во славу Господа нашего, о посрамлении диавола в личине лесного разбойника и о девяти непорочных девах, спасённых сначала телесно, а затем духовно

II

  О нунцие Ставракии, божьем посланнике народам, не ведающим истинного Бога, о зайчике, твари божьей, и о любви к детям

III

  Папа Амабилий ХХХ – изобретатель целибата

IV

  О посрамлении коварного византийского посла

V

  Византийская трапеза

    Пролог

    Парод

    I Эписодий

    I Стасима

    II Эписодий

    II Стасима

    III Эписодий

    Эксод

    P. S.

VI

  Третий мир

VII

  Византийско-готская таможня

    Действие I

    Действие II

    Таможенный досмотр.

    Действие III

VIII

  Вепско-ватиканский конфликт

IX

  Война за тиару

X

  О злокозненности Клары и смекалке Карла

XI

  О неочевидности явного

XII

  Ватиканский синематограф

XIII

  Basilica Mercatoria Vaticana (Ватиканская биржа)

XIV

  О передовом либерализме и косном консерватизме

XV

  Макрополитика

XVI

  Вавилонская башня

XVII

  Всемирный потоп

XVIII

  Миссия невыполнима

XIX

  Ватиканская филология

XX

  Однажды в Риме…

XXI

  Красота и чудовищность

XXII

  Недра земные и хляби небесные

XXIII

  Изобретение фотографии (продолжение)

XXIV

  Ватиканминздрав предупреждает

XXV

  Ватиканское время

XXVI

  Конец истории

Appendix (приложение)

  После дождя (триада)

    I

    II

    III

Appendix II

  Книга ватиканских путешествий

    I

    II

    III

    IV

    V

Appendix III

  Ватиканская летопись История Ватиканской державы от её начал до наших дней

    Ромул

    Алкивиад

    Пирр

    Сципион vs. Ганнибал

    Катон

    Митридат

    Цезарь

    Разговор властителя с поэтом

    В кольце врагов

    Добрососедство

    Карл Мартелл

    Раскол

    Крестовые походы

    Барбаросса

    Колумб

    Пираты Карибского моря

    Как один Лютер двух пап перехитрил

    Гарибальди

Appendicula (Дополненьице)

  I Сети войны

  II Пагубная изобретательность

  III Обретение политиков

  Сноски-загадки (к чему же каждая из них изначально относилась) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg