«День Сэма (сборник)»

День Сэма (сборник) (fb2) - День Сэма (сборник) 666K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Влад Маврин

Влад Маврин День Сэма (сборник)

© Влад Маврин, 2017

© Издательство «Моя Строка», 2017

* * *

Рассказы

День Сэма

Сэм погиб под колёсами подмосковной электрички 5 декабря 1962 года.

Сейчас, спустя многие годы, мне вдруг пришло в голову: а почему мы звали его Сэм? Ведь он был Сашка. Звали же мы Мишку Ипполитова – Майком. Значит, и Сашка мог быть Алексом. А тут меня осенило: мы могли звать Сашку Матвеева его инициалами – СэМ. Надо будет спросить Майка, он ведь знал Сэма с детства, может, он вспомнит. Вспомнит… 47 лет прошло!

Это случилось, когда мы – школьная агитбригада – возвращались из подмосковного детского дома, в котором давали шефский концерт художественной самодеятельности. Этим первым и последним концертом наше шефство и закончилось. Если бы Сэм не нёс тот злополучный Танькин аккордеон, он бы остался жив. Аккордеон был у него в руках, когда Сэм вместе с Цымбой и Пупсиком стояли вплотную к проходящему поезду. А сзади, отрезая нас, остальных, нёсся встречный поезд, которого они не слышали. Неожиданное и сильное завихрение бросило обеих девчонок на насыпь, а Сэм… Не осознавая страшной опасности, грозившей ему самому, он пытался спасти аккордеон, вырывавшийся у него из рук, и был сбит поездом.

Он умер уже по пути в больницу в санитарной машине. Вадик-Рыжий (одному из нас разрешили поехать вместе с Сэмом) держал его голову у себя на коленях; он был весь в крови. Когда мы приехали в больницу, мы ещё не знали этого. Но вышел кто-то из врачей и сказал нам: «Умер ваш парень».

Цымба тогда отделалась сотрясением мозга, а Пупсику врачи наложили швы на разбитую голову. Фукс, подглядывавший в полуоткрытую дверь процедурной, видел, как перед этим ей брили волосы на макушке. В каком-то полушоковом состоянии от всего происшедшего, он кричал на врачей:

– Не надо брить наголо, хватит! Она совсем лысая!

Дверь закрыли.

Было уже поздно, около 10 вечера, когда мы все сгрудились под аркой у подъезда Сэма.

Подавленные и страшно растерянные, мы не могли заставить себя подняться на шестой этаж и позвонить в его квартиру, чтобы сказать Евгении Максимовне и Владимиру Михайловичу о том, что произошло. Было очень холодно.

– Надо идти, – всхлипнула Танька. И кончайте курить!

Тёмной и молчаливой похоронной процессией мы потянулись в подъезд к лифту. За дверью в квартире, когда мы позвонили, было тихо и никого.

– Значит, они уже всё знают и поехали туда, – высказал свою догадку Шеф, – надо по домам.

– Я боюсь домой, – сказала Колоб, – мне так страшно…

– Зойка, милый, переночуешь у меня. – Это Танька.

Вконец опустошённые, мы в конце концов разбрелись по домам.

Сэма хоронила вся школа. Для большинства из нас эта была первая, так близко нас коснувшаяся смерть. Ведь нам было шестнадцать лет, всего шестнадцать… Все мы были из десятого «Б». Школа, как и район, где мы жили, была новая, и компания наша, которую мы почему-то назвали «Артель», только недавно образовалась, хотя некоторые знали друг друга давно: Майк, Рыжий, Маркиз и Сэм жили в одном доме и дружили с четвёртого класса. Все знали, что Сэм хотел после школы поступать в Институт международных отношений. Вообще, в нём был какой-то внутренний стерженёк, некая взрослость, которая выделяла его среди нас. Он много читал и знал, чего он хотел в жизни. Пупсик много позже говорила, что если бы Сэму суждено было жить, он достиг бы многого. Вообще-то, он ей нравился.

Гроб стоял в канцелярии школы, прямо перед кабинетом Анны Павловны, нашего директора. Занятия были отменены, и ребята подходили прощаться с Сэмом. Десятый «Б» стоял в почётном карауле. Евгении Максимовне было очень плохо, и Владимир Михайлович вместе с школьной медсестрой время от времени отводили её посидеть в кабинете директора. Нам было мучительно больно, просто невыносимо смотреть им в глаза. Нас придавило чувство вины, что вот мы все живы, а их Сашка – нет.

А потом мы, весь его класс, ехали в промёрзшем насквозь автобусе на кладбище в Кузьминки хоронить Сэма. Был сильный мороз и много снега. Кто-то и что-то говорил у его отрытой могилы – не помню. Помню только, как мы длинной очередью отковыривали куски мёрзлой глины и бросали её в могилу нашего товарища. И ни одному из нас, дрожащим от холода и в глубине души хотевшим оказаться побыстрее где-нибудь в тепле, подальше от этого места, не могло даже привидиться, что отныне место это будет для «Артели» нечто вроде гавани, где мы, будто кораблики, потрёпанные жизненными ветрами, будем встречатся и салютовать друг другу.

Нас отвезли обратно в школу в том же автобусе. Ещё по пути с кладбища мы впервые вспомнили о наших девчонках – Цымбе и Пупсике – и условились навестить их. Цымба появилась в школе уже на следующей неделе. Она была, казалось, всё той же Люськой, только что-то неуловимо сухое и серьёзное появилось в её глазах. Пупсик же с перебинтованой головой пролежала дома вплоть до Нового года. Врачи не разрешали ей вставать, и все мы приходили навещать её каждый день. Её квартира, благодаря терпению и деликатности родителей, превратилась в клуб, где мы встречались, делали уроки, опустошали Пупсиков холодильник, вспоминали Сэма и строили всякие планы. Не было дня без сакраментальной фразы: «Ну что, во столько-то у Пупсика». Случившееся несчастье нас здорово подвинуло друг к другу: семерых ребят и пятерых девчонок, нашу агитбригаду, нашу «Артель».

А потом был школьный театр миниатюр, который мы сами создали и придумывали разные, как нам казалось, смешные сценки (мы их называли интермедиями). А девчонки наши пели квартетом. Мы были жутко популярны. Остаток десятого и весь одиннадцатый класс где мы только не выступали. И это вместо подготовки к выпускным и приёмным экзаменам.

Неудивительно, что после окончания школы только троим из нас удалось поступить в институт, причём Харки поехал учиться в Питер, в высшую мореходку.

Через год, пятого декабря, мы все собрались на кладбище перед уже огороженной могилой и поставленным памятником. Фотография Сэма на чёрной гранитной плите, где он в школьной гимнастёрке, с по-взрослому зачёсанными назад волосами, и его – Сэма – имя и фамилия, и даты такой неправдоподобно короткой жизни… Шестьдесят второй год, а мы уже жили в шестьдесят третьем. Эта дата смерти оставляла Сэма в прошлом, а мы стояли на пороге длиннющей дороги протяжённостью в целую жизнь. Мы помянули тогда Сэма принесёнными двумя бутылками портвейна.

После окончания школы Майка призвали в армию, а годом позже и Фукса. Мы же, остальные, поступили учиться в разные московские вузы. Встречались всё реже и реже: новые друзья, интересы, иная жизнь. Словом, как любил повторять Маркиз, «жизнь-разлучница нас упрямо разводила», однако каждый раз в начале декабря «пепел Клааса стучал в наши сердца», мы созванивались и договаривались идти к Сэму. На его могиле появилась небольшая самодельная скамеечка, под сиденьем которой была ёмкость, где мы оставляли (и, как это ни странно, всегда находили) пару гранёных стаканов.

Очень редко, когда приходили все или даже почти все, но кто-то из нас всё же приходил обязательно. Редко, когда мы приносили Сэму цветы, денег на это как-то не находилось, но поминали его всегда. Мы больше не грустили, приходя к нему, а обменивались новостями, хохмили и порой наш смех звучал слишком громко и неуместно. У Сэма встречались те, кто в силу разных причин и обстоятельств не виделись по нескольку лет. Это было определённое время и место, где мы возвращались в наше прошлое.

Всякий раз, приходя сюда, мы видели оставленные на его могиле цветы. Могила была прибрана, родители приходили всегда раньше нас. Удивительно, мы ни разу за многие годы так и не повстречались с ними. К тому же через некоторое время Евгения Максимовна с мужем куда-то переехали.

Встреча с родителями Сэма случилась через двадцать пять лет после его гибели. В тот день мы, наверное, впервые приехали на кладбище раньше их. Дата была круглая, поэтому почти вся «Артель» была в сборе. Наши «девчонки» принесли цветы, мы выпивку. Декабрь стоял не холодный, а снегу было много, как тогда, и нам светило тусклое зимнее солнце. Расходиться не торопились, многие, особенно девчонки, давно не виделись. «Поминовение» Сэма было в разгаре, когда мы заметили подошедшую к нам пожилую пару – это были его родители. Мы это поняли сразу, ведь мы их знали всегда людьми пожилыми. Тогда для нас, шестнадцатилетних, наши родители сорока с лишним лет казались уже безнадёжно старыми, а сейчас мы сами стали их ровесниками. Они не сразу поняли, кто мы. А когда признали, отказались верить своим глазам. Это было непостижимо, что к их Сашке, спустя двадцать пять лет, пришли его товарищи-одноклассники, пришли людьми врослыми, сами уже родители таких же детей, какими были они тогда. Их Сашке, нашему Сэму, была дана слишком короткая жизнь, но очень долгая память. В тот день мы как бы вернули им сына на какие-то короткие, но радостные минуты свидания с его тогдашним миром. И они были нам благодарны за это. А мы это бессознательно поняли и были счастливы.

Прошло ещё несколько лет, и мы увидели, прийдя к Сэму, ещё одно имя, выбитое на камне – имя его матери. Для скамейки места больше не было, всё занимал большой и красивый цветник.

Жизнь продолжала катиться, разматывая череду событий, как радостных, так и грустных.

Страну потрясали перемены. А у наших детей появились уже свои дети. Не стало уже троих из нас. Нет уже Таньки, Маркиза и Харки. Но, странное дело, поминать их – наших друзей – мы приходим на могилу Сэма.

Смотрю на часы, уже четыре ночи, значит – двенадцать дня в Москве. Хорошо, что я так и не ложился спать. Наверняка не встал бы. Пора звонить, они уже все там. Там – это на Кузьминковском кладбище у могилы Сэма. Мобильники, конечно же, есть у всех, но номер я знаю только Фукса. Фукс должен быть там наверняка.

– Фукс, привет! Не узнал, что ли? Как я вас вычислил. А?!

– Кутя, ты? Ну ты даёшь! Угадай с трёх раз, где я и с кем?

– Балда ты, Лексеич, на календарь взгляни, у нас ведь тоже пятое декабря, ночь только… Кто с тобой?

– Кутя, вот мы здесь стоим у Сэма тёплой компанией: Шеф, Майк, Рыжий и я. – По голосу чувствую, что встреча в разгаре. – Погода великолепная, снега никакого, температура много выше нуля не только вокруг, но и внутри нас. И вспоминали только что вас с Пупсиком. Как вы там?

– Всё нормально, Пупсик спит, ведь ночь ещё у нас. А я решил позвонить прямо сюда, чтобы мы были сегодня все вместе. Всё-таки сорок семь лет! Ну, как там?

– Как тут? Здесь теперь полный комплект… Батя Сэма умер, Владимир Михайлович…

Похоронили его недавно в эту же могилу. Упокоились они наконец… Все…

А дальше по кругу:

– Кутяся! Фраер ты, мог бы и подлететь! – Это Майк. Для него десять тысяч километров – прогулка. Он всю жизнь по командировкам.

– Кутинька! – Так ласково меня зовёт только Шеф. – Как же мы все по вас скучаем. Приехали б, что ли, повидались бы. Как там Пупсик?

– Кутя, привет! Тысяча лет как я твою морду не видал! – Это Рыжий.

– Ты, Рыжий? – В ответ довольное хмыканье. – Я ваш, но я уже не Рыжий, а Седой! Это Вадик, Вадим Николаевич, как всегда – прозой и стихами. Единственный среди нас пишущий человек.

– Между прочим, Вадим Николаевич, кто-то обещал лет тридцать тому назад написать повесть об «Артели»! – съязвил я.

– О ком писать? О негодяях, жалких и ничтожных личностях, как вы? А потом, в кризис не очень-то пишется. – В этом весь Рыжий…

– Смотри, Вадим Николаевич, а то я сам тряхну стариной. Конечно, на повесть или же роман меня не хватит, но на рассказ – пожалуй.

– А что, Кутя, и название небось придумал? – ревниво поинтересовался Рыжий.

– Кажется да – «День Сэма».

Сорок седьмая хромосома

Моя ненормальная мамаша кокнула меня, когда мне не было и четырёх месяцев. Ну просто полный отпад. Я мог ожидать чего угодно от этих козлов – моих будущих родителей, но только не этого. Я до сих пор не могу прийти в себя от их хамства. Нет, это надо же?! Я ждал своего появления хренову тучу лет: очередь кошмарная, о том, чтобы прорваться без очереди – об этом можешь забыть. Кому охота париться в этом грёбаном отстойнике дольше положенного в ожидании, когда тебя призовут снова. Здесь нас – тьма тьмущая, не сосчитать. Делать нечего – одни воспоминания. Да и они похожи. Только время да места разные, а так – считай всё одно и то же: родился, пожил – и привет, опять загорай. Хотя иногда бывают интересные появления, но это редко. В общем. живёшь всего лишь миг, а потом томишься здесь вечность.

А ведь начиналось всё вроде бы совсем не плохо. Когда меня призвали в очередной раз, я был рад до потери пульса. Всё было чин-чинарём: объявили точное время и место выхода, присвоили пол – дали мужской на этот раз. Тоже здорово, а то последние два появления я была женщиной – тоже не сахар: рожать надоело. Да и прожила я тогда, особенно в предпоследний раз, всего ничего – двадцать четыре года. От родов и померла тогда. Ну да время было тревожное, неспокойное: соседнее племя пихуаков враждовало с нами. Редкий год без войны. Я тогда была шестой женой вождя, и он меня очень выделял. Ему нужны были воины, и я рожала ему почти каждый год. И всё мальчиков. А на седьмом ребёнке сломалась – ушла. Да и как не умереть, когда вещунья наша даже рук своих не помыла, когда ко мне полезла.

Так что с полом на этот раз было всё в порядке – я должен был стать мужчиной. Мужской геном закодировали правильно. Ну, думаю, всё в полном ажуре: осталась последняя процедура – снабдят кариотипом и на выход. Кариотип, оказывается, штука не менее важная, чем всё остальное. Это совокупность признаков полного набора хромосом. Что, непонятно? Это я сейчас стал всю эту ерундистику понимать. А тогда я в этом ни бельмеса не просекал тоже.

Короче, когда они закодировали этот самый кариотип, мне вместо сорока шести положенных хромосом всадили, уроды, сорок седьмую. Как они это прошляпили – ума не приложу. С тем и задышал.

Ну я, понятное дело, знать ничего не знаю, что это такое. Плаваю себе в матке, кайфую. Планы строю. Уж коли я мужчина, то, может, стану снова проконсулом, как тогда, в седьмом появлении в Риме. Правда, и там пришлось повоевать, а уж сколько ран получил от стрел да мечей – так не сосчитать. Начинаешь вспоминать – так редко, когда от старости да в своей постели уходишь. Может, у кого чаще, у меня всего-то пару-тройку раз и выдались спокойные и длительные появления.

Родители мои поначалу ничего себя вели. Мамашка, как про меня прознала, – обрадовалась сверх меры. Я у неё вторым пойти был должен, первой была сеструха, ей уже было пять лет, а они всё ждали парня. Я, между прочим, сеструху эту ещё раньше в отстойнике встречал. Mелкая душонка. Вот, думаю, первый конфликт уже обеспечен: с кем буду драться поначалу. Так вот, мамаша моя, женщина дородная, в теле, поэтому лежать мне там было вполне удобно. Питалась она просто первоклассно, так что и мне много чего вкусненького перепадало.

Папаша мой был вполне ничего себе мужчина. Его-то я разглядел хорошо. Всё норовил послушать, как у меня сердце бьётся. Бывало, ухо приложит к матушкиному животу, там, где он думает, у меня сердце, замрёт и лыбится от счастья глупо. А у меня там попка. Вот смеху-то. И сеструха туда же, прильнёт ухом и слушает, будто понимает что. А уж как папаша мамашу обхаживал! Мне бы хоть каплю такой заботы от моего прежнего мужа – вождя в том моём появлении.

Кончилась вся эта лафа в один миг, когда поскакали мои предки определять мой геном, кто я на самом деле: мальчик или девочка. Заодно УЗИ показало у меня признаки этого самого синдрома Дауна, будь он неладен. Хромосомы помните? Вот-вот, у меня и оказалась лишняя хромосома в двадцать первой паре. Они как узнали – сразу в слёзы, истерика. Ну, думаю, что за шум, что ещё я натворил. Оказалось, что я даун. То есть просто неполноценный и умственно отсталый. Дефективный, одним словом. И самое лучшее – это меня совсем не рожать, а отправить обратно. Как вам это нравится? Я – в одиннадцатом появлении ректор университета Сорбонны, один из пяти выдающихся учёных – богословов Европы шестнадцатого века, – дефективный и умственно отсталый?! А они тогда кто?

В общем, пошли сплошняком тесты да анализы. Анализ крови подтвердил – даун! Потом взяли пробу вод, где я бултыхаюсь. Для этого полезли шприцом прямо в мою ванну. Я тогда замер: игла была прямо рядом со мной, неровен час заденет. Но нет, откачали немного жидкости и убрались подобру-поздорову.

Родители мои извелись совсем, каждый день слёзы, споры. Рожать не рожать, как мне жить дальше – а может, не жить совсем. Забегали по врачам-консультантам, даже к какой-то старухе-знахарке зачем-то попёрлись. Та всё что-то шептала, живот мамашкин руками своими гладила. Я аж исчесался весь после этого. Дала мамаше чего-то выпить, так мне совсем нехорошо стало: одна дурь и муть в голове. Сразу вспомнил, как я в тринадцатом появлении шаманил и в ступор входил, как напьюсь дряни подобной.

Ну вот, а потом притихли они. Ну, думаю, образумились наконец-то. Ан нет! Ночью слышу, опять они обо мне, но только уже без истерик. Решили они меня извести всё-таки. Папаша – вроде как прощаться – полез меня слушать, так я его с досады ногой пнул. А он в слёзы – расчувствовался вроде очень. А утром поехали в госпиталь. Там мы с мамашей моей и остались. Посерьёзнела она, а ведь раньше-то, до этой истории, она весёлой была. Всё хи-хи да ха-ха. Грустно ей стало, одним словом, со мной – таким красавцем – расставаться.

Ну что, повели нас в операционную, уложили. Мне поначалу даже интересно было: сколько всего там нового, чего я ещё и не видал. Вкололи мамаше чего-то. Тут меня сразу и повело. Лежу, кайфую. Соображения – ну нисколечко. Одна дурь в голове. Только вижу – иглу вводят. Ну, думаю, опять откачивать воду будут из моей ванны. Да только игла эта прямо ко мне ползёт. Медленно только очень. Ах ты, думаю, зараза, уколоть меня хочет? А она всё ближе, смотрю – прямо в сердце метит. Я двинуться не могу, замер. Вот уже кольнула меня. Ай! Я мгновенно дуэль свою вспомнил в десятом появлении, когда этот прохвост, виконт де Ла Мотт, убил меня ударом шпаги прямо в серд…. Ах! Больно… ухожу… у… у…

Вот и вся история. Снова здесь в душевном покое. Спрашивают, что да как. Чего так скоро назад. А мне и рассказать особенно нечего. Скучно… Опять томись…

Кремлёвские побасенки Крем для бритья

Уже начало светать, когда Поскрёбышев, аккуратно приоткрыв дверь в кабинет Сталина, доложил, что товарищ Молотов ожидает в приёмной.

– Скажите, я уже иду, пусть подождёт пару минут. – Сталин просмотрел последнюю страницу списка приговорённых к высшей мере особым совещанием и пошарил рукой по столу в поисках красного карандаша, которым он обычно визировал такие бумаги. Взяв карандаш, он ещё раз взглянул на лежащую перед ним страницу и очеркнул в ней что-то. Потом поднял телефонную трубку и, услышав голос секретаря, сказал:

– Пригласите Вячеслава Михайловича.

– Есть, товарищ Сталин, – ответил бесстрастный голос. Через минуту в кабинет вошёл Молотов.

– Что, Коба, что-нибудь срочное? – спросил Молотов.

– Слушай, Вячеслав, – Сталин кивнул головой на лежащий перед ним расстрельный список, – тебе фамилия Шапиро говорит что-нибудь?

– У меня в аппарате таких Шапир целых трое: две женщины в секретариате и бухгалтер, всё время их путаем, даже номера присвоили, чтобы не сбиться.

– Этот Шапиро уже не в аппарате, арестован в феврале, а теперь вот приговорён… Он инженер Метростроя. Может, помнишь, Вячеслав, ведь он на последней московской партконференции толково выступил по вопросу о внедрении передового опыта в прокладке метро.

– Да, было такое дело, Коба. Так что он натворил?

– Попытка теракта, покушение на Лазаря Кагановича.

– Что-о? – Молотов вскинул брови.

– Пойдём, Молот, домой. Спать пора, расскажу по дороге. Ты пока завизируй этот список, а я накину шинель, прохладно.

Молотов скользнул взглядом по списку, на секунду задержав его на фамилии Шапиро, достал вечное перо из бокового кармана и расписался ниже фамилии Сталин.

– Ты готов? – спросил Сталин. – Пойдём, наконец.

Они вышли из кабинета и, миновав приёмную, спустились в лифте на первый этаж. Власик уже ожидал их у самых дверей.

– Мы пройдёмся пешком, – сказал Сталин Власику. Они вышли из подъезда и, дойдя до угла, свернули на Ильинку по направлению к Кремлю. Машина Сталина медленно двигалась за идущими рядом Сталином и Молотовым, а сзади шли Власик и ещё два сотрудника охраны. Улица была абсолютно пуста. Было сыро после прошедшего ночью дождя. Стояла ранняя весна, и тянуло холодной предутренней свежестью. Сталин старательно обходил стороной лужи, чтобы не набрать в сапоги воды. Молотов неодобрительно взглянул на его обувь.

– Слушай, Коба, ну если не шинель, то новые сапоги, по крайней мере, ты можешь себе заказать. Эти уже каши просят.

– Как ты сказал, Вячеслав, каши? Нет, они лобио просят. – Сталин усмехнулся и покрутил головой. – Эх, Молот, какое лобио делали у нас в Гори. А сапоги… скоро сухо будет. Да и я всё время или в машине, или…

– Так что этот Шапиро удумал сделать с Лазарем? – спросил Молотов.

Сталин задумался и, казалось, не расслышал его вопроса. Потом остановился и, повернувшись к Молотову, сказал:

– Знаешь, Вячеслав, если с нашим Валерианом когда-нибудь что-нибудь случится, мы назовём эту улицу его именем, улицей Куйбышева. Правильно?

– Да, Коба. – Молотов почувствовал лёгкий озноб. Но глаз своих в сторону не отвёл – это было опасно.

Они уже миновали здание наркомфина и приближались к Красной Площади, когда Сталин вернулся к прерванному разговору.

– Ты знаешь, Вячеслав, что Лазарь буквально заболел метростроем. Он даже ночует там, под землёй, чтобы держать всё под своим контролем. Ему отвели каморку с фанерными стенами на одной станции, где он спит, – геройский мужик. Неделями под землёй, только на заседания Политбюро поднимается. Умывается, бреется там, живёт, короче говоря. – Сталин помолчал. – Только стал Лазарь замечать, что крем для бритья, наш политбюровский, который нам из Америки с риском для жизни наши товарищи привозят, начал пропадать у него, понимаешь? Ну никак наши химики не могут раскрыть секрет его состава и как он под давлением выходит из баллончика, а?..

– Да, крем чудесный, даже моя Полина «ворует» его у меня понемногу вместо мыла, – заметил Молотов.

– Вот, вот, мы ей ещё припомним это «воровство», – весело сказал Сталин. Молотов снова почувствовал пробежавший внутри него холодок, несмотря на весёлый тон Кобы.

– Дошло, Вячеслав, дело до того, что два раза Каганович выступал на ответственных собраниях небритым! Понимаешь, ронял авторитет партийного и государственного руководства. Пришлось вмешаться органам. Разоблачили этого негодяя Шапиру. Оказывается, его рабочее место было в соседней прорабской. Там располагается центр аварийных ситуаций в метро, он там работал. – Сталин помолчал. – Он и воровал, ведь двери у себя Лазарь никогда не запирал. Сознался во всём полностью – троцкистом оказался. Понимаешь, какой негодяй: он брился, а член Политбюро ходил небритым. Такие предательские удары в спину нашей партии только троцкисты вместе с правыми оппортунистами могут наносить.

– Как хорошо, Коба, что наша партия не теряет бдительности перед троцкистской угрозой.

– Да, Молот, мы всегда начеку.

Они уже входили в ворота Кремля, и часовой отдал им честь. А над весенней Москвой занималась заря нового счастливого дня.

Библейские побасенки Ноев ковчег

Ной был человек праведный и непорочный в роде своём…

из Библии

– Ной! – Милка подошла к сидевшему в слабой тени чахлого деревца мужу и, присев на корточки, коснулась его плеча. – Я принесла тебе поесть. Ты очень устал, да?

Веки Ноя дрогнули, он с трудом открыл глаза и взглянул на жену. Морщины на его лбу разгладились и страдальчески нахмуренное выражение, не сходившее даже во сне с его лица, сменилось при виде Милки нежностью и кротостью. Он протянул руку и погладил её по щеке.

– Есть не хочется – жарко очень, но надо, – ответил Ной. – Силы нужны: работы ещё много, а времени остаётся мало. Тяжело, ты же знаешь, какой из меня плотник? Я ведь всю жизнь пахал, а не строил. Да и лет мне уже без малого шестьсот. – Он помолчал. – А где ребята? Кликни их, пусть придут поедят.

– Сим и Иафет работают на верхней палубе, – ответила Милка. – Они сейчас спустятся. А Хам пошёл за земляной смолой: это место ему указал Бестелесный.

Ной кивнул и с трудом поднялся. Пока Милка расстилала чистую холстину на большом и плоском валуне, который служил им столом, и уставляла её нехитрой снедью, он, прикрыв глаза ладонью от безжалостно палящего солнца, смотрел на неправдоподобно огромное сооружение, занявшее собою всю большую поляну и похожее… Да нет, ни на что оно не было похоже. Вроде бы дом, но без окон и такой большой, каких он никогда не видал в своей жизни. Какой-то гигантский обломок скалы.

– Творец-Создатель, – прошептал Ной. – Неужто моих рук дело?! Ты вразумил!

Ной знал, что этот чудовищный урод и не дом вовсе. САМ ОН назвал его КОВЧЕГ. Три «палубы» – так сказал Бестелесный, верхняя, средняя и нижняя. Как будто три дома: один на другом. В селении, где жил Ной, в домах была только одна «палуба» – нижняя, да и та с каменным или земляным полом. А здесь не только стены, но даже полы были из дерева гофер: прочного и смолистого. Да и высоты дома в его посёлке достигали едва пять локтей. А здесь аж целых тридцать – выше самых высоких деревьев!

Подошли Сим с Иафетом.

– Как вы, отец? – обратился к нему Иафет, младший его сын. – Пожалейте себя, отдохните, а мы сами закончим работу.

– Подай воды омыть руки, – сказал Ной Милке, молча стоящей рядом. Потом посмотрел исподлобья на Иафета и пробормотал: – Вот закончим, потом отдохну.

Милка взяла стоящий в кустах кувшин с водой и слила на руки мужу и сыновьям. Все расположились вокруг камня и принялись за еду.

– Сим, – спросил Ной безучастно жующего лепёшку старшего сына, – как там у тебя внизу? Ты закончил стойла для верблюдов?

– Не беспокойтесь, отец, верблюды, быки, птицы, – все останутся довольны, – так же безучастно ответил Сим.

– А ты сам? – нахмурившись, спросил его Ной. – Доволен?

– Отец! Как же я, да и мы все, можем быть довольны тем, что мы строим уже столько месяцев, не жалея сил и терпя насмешки от односельчан, если мы сами не знаем, что мы делаем и зачем?!

Ной тяжело вздохнул и поднял глаза к небу, словно испрашивая там ответа, и, не найдя его там, перевёл взгляд на Сима:

– Терпи, Сим, и вы все терпите. Придёт час – узнаете.

Они продолжали молча есть. Молчание нарушил подошедший Хам. Милка слила воду на руки сына; он взял из её рук кувшин и стал жадно пить. Напившись, он присоединился к общей трапезе.

Ной повернулся к Хаму:

– Бестелесный показал тебе, где есть смола?

– Да, отец, – ответил с набитым ртом Хам. – Это недалеко, за Сухой щелью в Феколе, – он махнул в ту сторону рукой. – Земляной смолы там много и нам понадобятся три повозки, чтобы возить её сюда.

– Пусть жёны ваши: Руфь, Хеттуру и Наама – будут делать это. Днями начнём смолить Ковчег, – сказал он. – Однако пора, – покончив с едой, сказал Ной и встал. Все поднялись вслед за ним.

– Пошли работать, – продолжил он. – Ты, Сим, и ты, Хам, идите на верхнюю палубу. А я с Иафетом будем внизу.

Сыновья пошли к Ковчегу. Ной повернулся к Милке, которая убирала остатки еды.

– Передай Руфь, чтобы они побыстрее заканчивали с кормом для животных. Завтра им надо будет возить смолу. Вечером я осмотрю упряжки. Ну, иди, Милка.

Ной взял кувшин с водой и пошёл на поляну вслед за сыновьями, а Милка, собрав в узелок остатки дневной трапезы, пошла обратно по столько раз уже хоженой тропинке домой.

Ной с сыновьями продолжали работать вплоть до захода солнца. Работа спорилась, и сегодня помощь Бестелесного им больше не понадобилась – они знали уже сами, что и как надо было делать. Когда солнце село и стало темнеть, стали собираться домой.

– Идёмте, отец. – Сим подошёл к отцу, задумчиво стоящему около громадины строящегося Ковчега, и тронул его за рукав.

– Вы идите, я побуду здесь ещё немного, – сказал Ной.

– Хорошо, отец. Мы будем ждать Вас с ужином. – Сим кивнул братьям, и они пошли домой.

Когда стихли шаги сыновей, Ной отошёл к самому краю поляны и при свете вышедшей луны в который уже раз с изумлением всмотрелся в Ковчег. Он не мог всё ещё осознать до конца, что эта рукотворная гора есть плод его деяния. Трудно себе было даже представить, что эту громадину длиной в триста, шириной в пятьдесят и высотой в тридцать локтей построили всего за полгода четыре человека! Свой дом Ной строил почти два года. А здесь смогло бы разместиться всё селение, да и для скота место осталось бы.

Задумавшись, он не сразу ощутил лёгкое касание струящегося воздуха. Это был Бестелесный.

– Ной, – услышал он знакомый приглушённый голос. – Работы осталось немного, но времени осталось ещё меньше. ОН торопит нас и сердится за задержку.

– Но ты же видишь, мы работаем не покладая рук, изо всех сил, – воскликнул Ной. – Нам очень тяжело, ведь мы строим то, что никто и никогда не строил до нас. Я даже не могу уразуметь, как этот Ковчег нас сможет уберечь.

– Не ропщи, Ной! – прошелестел голос Бестелесного. – Не Ковчег – ОН убережёт! Ведь ОН тебя за праведника держит. Понимать должен!

Ной, закрыв глаза, склонил голову.

– Теперь слушай и внимай, – продолжал Бестелесный. – Не забудь выделить место для домашних и полевых мышей и прочих грызунов.

– Да где же я найду для них место! – всплеснул руками Ной. – Там и так уже повернуться негде, такая теснота.

– Посели их вместе со змеями, скорпионами и прочими ядовитыми тварями.

– Ты шутишь, наверное, со мной, – с надеждой в голосе спросил Ной. – Ведь твари ядовитые в мгновение ока сожрут всех мышей.

– Вспомни, Ной, что ОН сказал: «В Ковчеге все твари будут уживаться мирно. Никто никому не навредит: ни человеки – зверям, ни звери – зверям, ни звери – человекам».

– А человеки – человекам? – спросил Ной.

– Фильтруй базар, Ной, и не вводи ЕГО во гнев, – возвысил голос Бестелесный. – Неужто Авеля с Каином вспомнил, родню свою? Твоё это бремя и приплода твоего, ты его и неси. – И после недолгого молчания добавил: – Хорошенько просмоли днище и стены Ковчега, чтобы не осталось щелей. Да, и вот ещё, не забудь – отверстие в крыше должно быть маленьким, не больше чем в локоть.

– А мы не задохнёмся там без окон? Нас ведь там будет много, – кивнул Ной в сторону Ковчега.

– Уповай на НЕГО, Ной, и не бойся ничего.

С этими словами Бестелесный отлетел, а Ной, тяжело вздохнув, отправился домой. Путь его лежал через лощину, поросшую низкорослыми деревьями и кустарником. Дальше начиналась небольшая роща. Тропинка хорошо была видна в лунном свете. Наступила спасительная вечерняя прохлада. Ной шёл, задумавшись над тем, что сказал ему Бестелесный. Постройка Ковчега близилась к концу, а с окончанием строительства наступал и конец всему, что составляло жизнь Ноя и его семьи. Да если бы только его семьи! Тяжело было Ною думать об этом. А не думать он не мог. Сознание того, что он один знает то, что не дано было знать ни одному живому существу, о приближающемся конце света для всего живущего на земле, давило и отравляло само его существование, лишало покоя и удовлетворения от его в прошлом тихой и размеренной жизни. Некогда весёлый и открытый душой, Ной за эти полгода стал хмур и внутренне сосредоточен. Ведь он был простой землепашец и кормился от трудов своих, почитал родителей: отца Ламеха и мать Циллу, был предан брату своему и сестре, любил жену и в строгости растил детей своих, приучая их с раннего возраста к труду и почитанию родителей. Сыновья выросли и обрели жён своих. Пришло время и им обзаводиться домами и детьми. Ной с Милкой мечтали о внуках. Казалось, жизнь как река будет протекать в своём проторённом русле. А теперь надо было распрощаться со всей прошлой жизнью и всем, что её наполняло: домом, каждодневным трудом на земле ради хлеба насущного, друзьями, своими близкими, просто знакомыми людьми и даже родительскими могилами. А что их ждало впереди? Один только ОН знает…

Мысли Ноя оборвались. Он остановился около густого терпентинного куста. Всякий раз, проходя мимо него, Ной испытывал неописуемое душевное волнение. Именно здесь, у этого куста, тогда и произошла эта встреча, перевернувшая всю его жизнь.

Тем ранним утром Ной шёл к себе в поле. Вокруг стояла такая необычная тишина, от которой у Ноя даже заломило в ушах; ни один лист на деревьях, ни травинка на земле не шелохнулись. И только этот большой терпентинный куст, стоящий на его пути, источая густой аромат струящейся смолы, раскачивался как от порывов сильного ветра.

– Ной! – вдруг услышал он. В первый момент он даже не понял, что это обращено к нему, и продолжал идти, но потом что-то словно остановило его. Ещё ничего не понимая, он обернулся и, не увидя никого, хотел идти было дальше, как снова услышал, что кто – то сказал ему:

– Ной! Это я, Творец и Создатель, обращаюсь к тебе, подойди!

Ной остолбенел. Это было непостижимо: слышать отчётливо слова, возникающие из ниоткуда. Они, эти слова, словно рождались в его сознании. Глаза же его были прикованы к шевелящемуся кусту. Ной приблизился к нему и в страхе остановился.

– Давно призрел я тебя, Ной! Жизнь ведёшь ты праведную и непорочную. Поэтому и обрёл ты благодать пред очами моими. Слушай и внимай!

Ной замер, не неотрывая глаз от куста.

– Когда создал я человека по своему образу и подобию, отвёл я ему жизнь вечную. Но не выдержал предок твой искушения и соблазна. Возжелал он познать то, что не дано было ему знать. Тогда и лишил я его жизни вечной, одел его и праматерь твою кожею и спустил их на землю. Отвёл я им работу на земле в поте лица до скончания века их, – голос на мгновение умолк. – Не скрою от тебя, Ной, – думал я, что, познав таинство совокупления, начнут люди плодиться и размножаться во искупление греха первородного для того только, чтобы заселить землю, которую я им отвёл. Но вижу я, что напрасно борется дух мой с плотью человеческой. И борение это – бесконечно и не имеет смысла. Воскорбел я в сердце своём, ибо вижу, как велико стало развращение людей на земле. Опаскудели людишки. Сыны человеческие стали брать дочерей человеческих не только себе в жёны для продолжения рода своего. Все их мысли и помышления сердец – в похоти и разврате во всякое время. Растленна стала земля, ибо извратила всякая плоть свой путь на земле. И раскаялся я, Ной, что сотворил Человека, – голос творца возвысился до грозного звучания.

Ной похолодел от страха. Он понял, что сейчас прозучит приговор.

– Я решил истребить весь род людской с лица земли, а заодно и всех скотов, гадов и птиц небесных. Короче – всё живое на земле. Я наведу на землю потоп водный и затоплю всю землю.

Ной стоял совершенно оглушённый обрушившейся на него вестью, с поникшей головой.

– С тобой же, Ной, я поставлю Завет мой: ты с женой своей Милкой и сыновья твои с их жёнами будете спасены.

– Чем же я, Создатель, лучше других? – искренне удивился Ной.

– А тем, что жил по моим законам: землю возделывал, плодился, но не прелюбодействовал.

«Неужто пронесло? – мелькнуло в голове у Ноя. – Не узнал старик», – он с испугом вспомнил красавицу Аду, жену Серуха – гончара из Харрана. Правда, давно это было, но было!

– А теперь слушай меня внимательно и запоминай всё, что ты должен сделать, – повелел голос.

И Бог подробно объяснил Ною, где и как построить Ковчег для своего спасения.

– Сроку даю тебе на постройку Ковчега – полгода. Знаю, трудно тебе будет, ведь не строитель ты вовсе. Поэтому будет тебе во всякую помощь – Бестелесный. Слушай его и следуй всем его указаниям. Возьмёшь с собой в Ковчег также от всякого скота, от всех гадов, от всех животных и от всякой живой плоти по семи пар чистого и по паре нечистого, мужского пола и женского, для будущего разбавления. Да не забудь взять с собой всякой пищи и корма для пропитания своего и животных.

– А как долго мы будем спасаться в Ковчеге, – спросил Ной.

– Сорок дней и ночей я буду изливать потоп водный, пока не потоплю всех дышащих и имеющих ноздри на земле. Да и после этого вода умножится и уйдёт не скоро. Думаю, около года, – ответил Творец.

– Творец мой, – в глубоком волнении воскликнул Ной. – Где же я наберу столько продовольствия для семьи своей и фуража для прокорма животных?

– Возьми пищи всякой и кормов, сколько заготовишь. А о количестве не заботься – не убавится. Манны небесной не обещаю, но и с голоду никто не умрёт. – И, подумав, добавил: – Да и в каком виде манна моя дойдёт до тебя, когда все хляби небесные распахнутся… И вот ещё что, – продолжил ОН, – не мешкай, завтра же приступай к строительству. Сыновья твои будут с тобой. А теперь запомни главное: о моём Завете с тобой знаем только ты да я! Проговоришься кому-либо до срока: жене, детям, брату, другу – истреблю и тебя, и род твой. Знаю, тяжело будет тебе носить в сердце своём Завет мой, но верю в тебя. А теперь ступай.

Куст замер и тут же вернулись все звуки утреннего леса: щебет птиц, дуновение ветерка и шелест листьев. Ной, очнувшись как после тяжёлого сна, почувствовал необыкновенную усталость, прошёл немного и сел на ближайший камень. Он хотел обдумать всё, что он услышал. Однако до конца осознать всё, что произошло, Ной смог не сразу. Между тем солнце поднялось уже высоко и стало припекать. Начинать работу в поле в этот час было уже поздно. Да он и не смог бы работать сегодня. Ной собрался уже было идти домой, его переполняло, хотелось поделиться с Милкой, она была разумной женой и помощницей во всём, но, вспомнив завет ЕГО, Ной понял, что обречён на одиночество. В этом была его жертва во имя спасения семьи. Ной посидел ещё, размышляя об услышанном, потом поднялся и пошёл домой.

Он шёл, погружённый в свои мысли, не видя ничего вокруг.

– Здравствуй, Ной! – окликнули его. – Ты сегодня рановато обратно, солнце ещё не зашло. Это был Нахор, его сосед. Он был шорник, и Ной как раз проходил мимо навеса, под которым он работал. Обычно, встречаясь, они обменивались новостями и любили побалагурить обо всём. Но сейчас Ной только рассеянно кивнул Нахору и прошёл мимо, не сказав ни слова. Теперь, когда он был обременён таким страшным знанием того, что вскоре должно было произойти, любая встреча стала для Ноя тяжёлым душевным испытанием. Ной шёл по посёлку, стоял дневной зной, и улица, к счастью, была пуста: мужчины работали, а женщины сидели по домам и занимались детьми и хозяйством.

Дома его так рано не ждали. Милка стирала, а невестки работали по дому.

– Что-то ты сегодня рано, Ной, – сказала Милка. – Не случилось ли чего? – увидев его расстроенное лицо, спросила она.

– Нет, просто не здоровится. Пойду полежу. Постели мне в тени под навесом, – попросил Ной.

– Может, дать тебе травяного отвару? – спросила Милка.

– Не надо ничего, я просто хочу отдохнуть, – ответил Ной.

Он лежал, закрыв глаза, снова и снова перебирая в памяти недавний разговор с НИМ.

Хорошенькое дело, держать ЕГО Завет в тайне! В тайне от всех? А что он скажет вечером Милке и всей семье о предстоящем строительстве? Как объяснить им такой крутой поворот в их жизни? А младший брат его Аран и сестра Ревекка, живущие в Бефсахаре, а соседи, друзья?.. Что сказать им?

А уж когда Ной подумал о том, ЧТО всех их ждёт через полгода, ему стало совсем тошно. Неужели придётся проститься со всем, что было в его жизни? И они все погибнут? А что будет с ним – Ноем и его семьёй потом, после потопа? Эти вопросы мучили Ноя, но оставались без ответа. Он открыл глаза и, глядя в небо, впервые в своей жизни обратился к НЕМУ:

– Творец мой! Зачем выбор твой пал на меня?! Как же тяжела твоя благодать! Укрепи дух мой и силы мои перенести выпавшие на мою долю испытания и выполнить Завет ТВОЙ!

Вечером, когда вся семья собралась за ужином, все обратили внимание на необычно сосредоточенное выражение лица Ноя. Он был хмур и ел молча. Когда все поужинали, он сказал:

– Слушайте меня внимательно и не перебивайте вопросами. Завтра я с Симом, Хамом и Иафетом начинаю постройку…

Он запнулся, так как сам до конца не представлял ещё себе, что они будут строить. Знал только, что ОН назвал это Ковчегом.

– Постройку нового жилища. Строить будем не здесь. Утром я покажу место. А в поле работать будут Руфь, Хеттуру и Наама. Если времени у нас хватит, то поможем вам, но, думаю, что придётся вам одним управляться в поле. А матери вашей, – он взглянул на Милку, – здесь по дому работы хватит.

Все словно оторопели. Повисло тягостное молчание. Слышно было только потрескивание лучины, горевшей в глиняной чаше. Нарушил молчание Сим.

– Отец! Зачем нам нужно строить новый дом, да ещё в другом месте. И этот дом для нас хорош. Мы здесь родились, всех знаем, и нас все знают. Здесь наши друзья, соседи, – слова его резали Ноя словно по-живому. – И потом, когда у нас с Руфью появится первенец, я построю себе свой дом. А там и Хам с Иафетом… – Он остановился, не договорив, увидя выражение лица Ноя. Таким он ещё никогда не видел своего отца.

Ной понимал всю справедливость того, что говорил Сим. Но если бы Сим знал то, что знал Ной!

– Вот что я скажу всем вам. – Ной оглядел притихшую семью. – Не спрашивайте меня больше ни о чём, всё равно я вам не отвечу. Будем делать то, что я сказал. Нам будет тяжело, но в этом промысел Творца и участь наша!

Всю ночь Ной ворочался и вздыхал. Милка пыталась выспросить его о том, что всё это значит, но он так посмотрел на неё, что вопросы замерли у неё на губах. А рано утром Ной вместе с сыновьями отправились к тому месту, которое накануне Ною указал ОН. Они шли рощей, которой обычно ходили работать в поле, но, не дойдя до него, свернули к пологой лощине. Места были им знакомы. Когда лощина кончилась, они вышли к большой поляне. Здесь Ной остановился.

– Строить будем здесь, – ровным, но твёрдым голосом, не допускавшим возражений, объявил Ной.

Сим, Хам и Иафет с изумлением огляделись вокруг.

– Но, отец, здесь же ничего нет! – воскликнул Хам. – Ни жилья, ни дороги. Да и поле наше отсюда дальше, чем от нашего дома.

– И что же, мы здесь будем жить одни? – поддержал брата Иафет. – А что будет с нашим старым домом?

– Отец! – вступил Сим. – Вы и сейчас не можете нам объяснить, что означают все эти перемены?

Ной вздохнул, обвёл своих сыновей взглядом и сказал:

– Вам ещё многому предстоит удивляться, и многое покажется вам непонятным, смешным и нелепым. Вы ещё испытаете насмешки над собой и своим отцом со стороны соседей и даже друзей. Вы тоже не сможете найти ответов на вопросы, которые вам будут задавать. И ещё, самое важное, всё, что вы здесь будете делать и видеть, вы должны хранить в себе и не рассказывать ни одной живой душе. От этого будут зависеть жизни ваши и ваших близких.

Он помолчал и закончил:

– Я заклинаю вас следовать тому, что я вам сейчас сказал.

– Ну что же, а теперь начнём, пожалуй! – услышали они раздавшийся словно из ниоткуда голос. Это не был голос их отца и звучал он странно – был ровным и тихим, но внушительным.

Они оглянулись, стараясь понять, где находится сказавший это, и только старый Ной всё понял сразу: это был тот, о котором ОН вчера сказал – Бестелесный.

– Обойдёмся без представления, – струящийся рядом с Ноем воздух обозначил примерное место пребывания Бестелесного. Ребята по-прежнему продолжали вертеть головами, стараясь увидеть говорившего.

– Я рядом, но вам не дано меня видеть, только слышать. Я здесь, чтобы помочь вам в строительстве Ковчега и отвечать на все вопросы, относящиеся непосредственно к этому строительству. Посторонних вопросов прошу мне не задавать.

Бестелесный показал им, где лежат приготовленные для строительства инструменты, и рассказал, для чего они нужны и как ими пользоваться. Когда он указал размеры Ковчега, сыновья Ноя не поверили своим ушам. Они не могли себе даже представить сооружение таких размеров.

– Отец, нам будет не под силу построить такой огромный дом. Он же размером с эту поляну, – уже даже не спрашивая, зачем такой огромный дом был им нужен, обратился к отцу Сим.

За Ноя ответил Бестелесный:

– Во-первых, запас карман не тянет; а во-вторых, запомните: глаза страхом полны, а руки дело делают. Сейчас я расскажу, с чего нужно вам начать. Каждое утро здесь, на этой поляне, вы будете находить всё то, что необходимо для строительства. Я буду вас учить строить, только не ленитесь. Помните: работы у вас много, а времени мало.

Когда односельчане узнали, что старый Ной вместе с сыновьями затеял какое-то небывалое строительство, они были страшно удивлены. Ведь ради этой небывалой стройки Ной с сыновьями забросили полевые работы!

– Да разве могут женщины заменить здоровых и сильных мужчин в поле? – судачили соседи.

Но когда жители посёлка увидели, каким громадным и уродливым будет это жилище, без единого окна, с одной маленькой дверью, они решили, что Ной сошёл с ума. Поначалу каждый день селяне приходили смотреть на небывалое строительство и порядком мешали Ною, отвлекая его и сыновей разными вопросами и даже насмешками. Бестелесный в таких ситуациях отсутствовал. Даже соседские мальчишки, встречая проходившего по улице Ноя, кричали ему вдогонку:

Старый Ной построил дом, Нет дверей и окон в нём!

Ной сначала было сердился на них, но потом, представив только, что их ждёт впереди, жалко улыбался, а на глазах его выступали слёзы. Но особенно тяжело было ему встречаться с Химафеем, своим старым другом. Химафей был лет на шестьдесят старше Ноя и был Ною как старший брат. Их дома стояли рядом, и они дружили всю жизнь. У Химафея было три внука и самый младший – Раган – очень привязался к Ною. Ной тоже полюбил его всей душой, ведь своих внуков у него до сих пор не было: играл с ним, когда приходил в гости к другу, и даже вырезал для него из орешника киннору, маленькую свирель. Однажды, возвращаясь с работы и проходя мимо дома Химафея, он услыхал, как тот позвал его:

– Эй, Ной, дружище! Давно не был. Заходи, посидим, выпьем молодого вина.

Химафей был старый виноградарь и научил Ноя премудростям виноградорства. И вино у Химафея было лучшее в округе. Они сидели во дворе дома Химафея в тени виноградной лозы и пили вино, которое им принесла в глиняном кувшине Лия, жена его. Но обычно живая беседа на этот раз не клеилась: Ной молчал и только гладил по голове сидевшего рядом с ним маленького Рагана. Он не мог заставить себя смотреть Химофею и Лие в глаза.

– Ной, – обратился к нему Химафей. – Вчера я был на той поляне и видел, что ты строишь. Я долго прожил на свете и не видал такого дома. Да и дом ли это? Скажи, почему ты решил уйти от нас и строиться в другом месте? Или мы были плохими соседями и друзьями? Может, тебя или кого из семьи твоей обидели? Я замечаю – в последнее время ты стал другим: людей избегаешь, хмуришься и глаза прячешь. Может, скажешь старому другу, что с тобой? Могу ли я тебе чем помочь?

Ной тяжело вздохнул и посмотрев в глаза Химафею, ответил:

– Друг мой, мы вместе много лет и понимаем друг друга с одного взгляда и с полуслова. Мне сейчас очень тяжело, но помочь ты мне не сможешь, а сказать тебе, что меня гнетёт и гложет, я не смогу. – Ной вздохнул. – Поэтому, прошу тебя, не спрашивай меня ни о чём.

Он подошёл к Химофею, обнял его и вышел.

– Что с ним? – спросила Лия. – Ничего не понимаю. И Милке он тоже ничего не рассказывает.

Химофей только пожал плечами и задумчиво посмотрел куда-то вдаль.

Ной словно очнулся от этих воспоминаний. Он не мог сказать, как долго он пробыл у этого куста, вспоминая и вновь переживая события прошедших месяцев. Однако пора было возвращаться домой, ему ещё надо было проверить упряжь для ослов. Дома его ждали с ужином, несмотря на то, что он пришёл поздно. Поев, Ной напомнил Руфи, Хеттуру и Наами, что с завтрашнего дна они будут возить к Ковчегу земляную смолу из Фекола. Потом Ной осмотрел ослиные упряжки, которые для него сделал шорник, они были в порядке – Нахор был настоящий мастер.

Прошло ещё несколько дней, и они закончили смолить Ковчег. Дело это было для них новое, но благодаря Бестелесному они с ним быстро и хорошо справились. Всё было готово. В конце рабочего дня Ной c ребятами собирались уже идти домой, когда послышался знакомый голос Бестелесного:

– Отпусти, Ной, сыновей домой – пусть идут. Разговор есть.

Он умолк, подождав, пока не стихли шаги ребят.

– Ну что же – Ковчег построен. Пропитание ваше и корма для скотов и животных заложены. Завтра утром ты, Ной, и вся семья твоя взойдёте в Ковчег и будете принимать скот всякий, приходящий, ползущий и летающий: чистого по семи пар, нечистого – по две пары. Так ОН велел. Забота ваша – разместить всех тварей правильно. Домой вы уже не вернётесь. Сыновей и женщин своих предупреди, чтобы не пугались зверей хищных и гадов ползущих. Ты помнишь, Ной? Никто и никому в Ковчеге зла не причинит!

Ной кивнул головой, давая понять, что помнит Завет этот и всё понял правильно. Он подумал, что в его семье никто уже не спрашивает его ни о чём и ничему уже не удивляется. Правда, Ной не знал, что в его отсутствие семья всё время обсуждает то, что они делают, и самое главное – для чего? Но все понимали, что должно произойти что-то невероятно важное, что полностью изменит их жизнь. И эта неизвестность беспокоила всех больше всего на свете.

Между тем Бестелесный продолжал:

– Завтрашний день, Ной, – твой последний здесь. Ты и жена твоя, и сыновья твои с жёнами должны уйти на рассвете. Прощаться ни с кем не надо! Когда вы все до последнего взойдёте в Ковчег, ОН сам затворит за вами дверь и осмолит её. Семь дней вы будете ожидать начала потопа, но выйти из Ковчега вы уже не сможете. Вы будете в Ковчеге до конца потопа, а потом ОН вспомнит о тебе, Ной.

За ужином Ной объявил, что утром они все должны навсегда покинуть дом. И хотя каждый из них был внутренне к этому готов, слова Ноя всех ошеломили. Женщины плакали, а мужчины молча разошлись по своим углам.

– Завтра нам предстоит тяжёлый день, – сказал Ной. – Вы не должны бояться того, что вы увидите, – поднимаясь из-за стола сказал он. – Нам надо отдохнуть и набраться сил. Ложитесь спать, – с этими словами Ной задул лучину.

Сам Ной в эту ночь так и не сомкнул глаз. Перед его мысленным взором проходили многие из тех, кого он завтра должен будет оставить здесь навсегда. Им всем предстояло очень скоро уйти в небытие: близким и дорогим ему – сестре и брату, друзьям и соседям, людям малознакомым и незнакомым совсем. А когда он вспомнил о маленьком Рагане, Ной даже застонал. Милка, крепко обняла и прижалась к нему. Она сердцем чувствовала его страдания, хотя, как и все, не представляла себе, что должно вскоре произойти. Ной же думал о том, как тяжело прощаться, когда хоронишь близкого тебе человека. А как жить после того, как ты похоронишь весь окружающий тебя мир?..

Перед рассветом Ной с семьей, собрав нехитрые свои пожитки, покинули дом и направились к Ковчегу. Они шли по посёлку, не встретив, к счастью, никого из соседей. Им не хватило бы никаких душевных сил объяснять что-либо.

Ещё на подходе к поляне они услышали громкий гул, в котором можно было различить и львиный рёв, овечье блеяние, мычание, рыки диких зверей и множество иных звуков. Когда же они подошли ближе, их глазам представилась фантастическая картина: вся поляна, на которой стоял Ковчег, и прилегающая к ней лощина были полны животными, как дикими, так и домашними; окружавшие поляну деревья склонялись под тяжестью сидевших на их ветвях, птиц, обезьян, лемуров, белок и прочей живности. Ною пришлось успокоить испугавшихся всего этого женщин. Они осторожно пробирались к Ковчегу, стараясь не наступать на шуршащих под ногами змей, крокодилов и ящериц. На камнях тут и там сидели лягушки, тритоны. Рядом ползали скорпионы и другие неведомые им пауки. Воздух роился от множества жуков, пчёл, бабочек и прочей мошкары. Кого тут только не было!

Но самым удивительным было мирное сосуществование всех зверей, животных, птиц и гадов земных. Антилопы и овцы щипали травку прямо перед носом у львов и тигров; змеи не поворачивали голов на сидящих рядом сусликов, кроликов или полевых мышей; рядом с крокодилом овечка пила воду из ручейка, а гепарды с ягуарами расположились рядом с семейством косуль. По соседству паслись верблюды.

– Прямо эвакуация какая-то, – тихо пробормотал незнакомое, но как-то неожиданно пришедшее ему в голову слово Ной. – Поистине неисповедимы пути твои и желания, Творец.

В дикой кaкофонии звуков от сгрудившихся вокруг Ковчега зверей, Ной объяснил своим, как и куда селить животных. Ещё раньше Бестелесный подсказал, что на нижней палубе должны разместиться все гады ползучие, крокодилы, бегемоты, а также птицы и насекомые; на средней – дикие и хищные животные; а на верхней – Ной с семьёй и домашние животные.

Они разделились: Ной с Милкой занимались расселением на верхней палубе; Сим и Руфь – на средней; Хам и Хеттуру – на нижней, а Иафет с Наамой следили за порядком у входа в Ковчег. К их великому удивлению, животные, словно повинуясь чьей-то невидимой воле, спокойно поднимались в Ковчег и следовали к отведённым для них местам. Так же послушны были пресмыкающиеся, крокодилы и прочие земноводные, птицы, жуки и насекомые.

В этих хлопотах день пролетел как мгновение. Перед заходом солнца Ковчег был полон, и все заняли отведённые для них места. Поляна, на которой стоял Ковчег, опустела. Наступила относительная тишина, прерываемая только отдельными звуками, издаваемыми разными животными или птицами. В этой тишине Ной услышал напутствие Бестелесного:

– Слушай, Ной! Сейчас ОН сам закроет дверь в Ковчег и осмолит её снаружи. Станет темно, но ты сможешь видеть смену дня и ночи сквозь оконце в крыше. Ещё семь дней Ковчег будет стоять, и вы будете все в нём, пока не начнётся то, что должно произойти. Помни, Ной, ОН тебя не оставит. Вы будете спасены.

Сразу же после этих слов они услышали, как захлопнулась дверь в Ковчег, и почувствовали густой аромат свежей смолы. Дверь словно бы опечатали. Наступила кромешная тьма. Милка зажгла на верхней палубе несколько лучин. Зажгли лучины и на средней и нижней палубах. Им было страшно находиться одним в полной темноте и неизвестности среди огромного количества диких животных. Все собрались вместе, чтобы наконец поесть и обсудить всё, что произошло в этот день с ними. Но разговора не получилось – настолько все были душевно и физически подавлены.

О наступлении утра Ной узнал, открыв маленькое оконце – люк размером в локоть, вырезанное им ранее в крыше Ковчега. Но не только: весь Ковчег был наполнен рёвом, мычанием, блеянием, хрюканьем, лаем, кудахтаньем, шипением, чириканьем, кваканьем, жужжанием и множеством иных звуков, которые издавали находящиеся в Ковчеге живые существа. Всех их надо было накормить. Для Ноя и его семьи сразу же началась повседневная тяжёлая работа. Она не оставляла им времени скучать и отвлекала от грустных мыслей. Многое из того, что было устроено в Ковчеге, они никогда не видели ранее – например, ступеньки и лестницы, благодаря которым можно было переходить с палубы на палубу, а также полы, покрытые деревом.

Странное зрелище представлял собой Ковчег. Огромное, сплошь деревянное сооружение, стояло на поляне, занимая её почти целиком. И не было в нём ни окон, ни дверей. Но эта рукотворная гора не была мертва. Внутри она была полна всевозможных звуков. Семь чудесных солнечных дней стоял Ковчег на поляне, и все эти дни люди из Ноева посёлка и других селений приходили сюда, чтобы увидеть своими глазами это чудо. Все знали уже, что Ной с семьёй находятся внутри его. Люди ходили вокруг Ковчега, продолжая удивляться, посмеиваться и подшучивать над чудаком Ноем. Они кричали Ною, стучали в стены Ковчега, стараясь услышать что-нибудь в ответ, но – бесполезно. В ответ до них доносился только животный рёв, но не человеческие голоса. Так продолжалось последние семь допотопных дней.

Ранним утром восьмого дня Ной проснулся от едва слышного шороха за стеной Ковчега. Он открыл люк – это накрапывал мелкий дождик. Но внутри у Ноя всё похолодело: вот оно! Началось! «Творец-Создатель! – обратил свой взор к небу старый Ной. – Предаём себя в руки твои. Будь милостив к нам, живущим и дышащим одним воздухом с тобой!»

К середине дня дождь усилился, а к вечеру он уже ливнем барабанил по стенам и крыше Ковчега. Никто, кроме Ноя, особенно не печалился по поводу начавшегося дождя. В этих местах дожди были редкость и всегда во благо. Один Ной понимал, что это и есть начало конца.

«Надо, наконец, открыть им глаза. Пора всем узнать правду, – решил он. – Довольно, я не могу больше носить в себе этот камень».

Когда всё семейство после тяжёлого дневного труда собралось вместе за трапезой, Ной поведал наконец им о начале потопа. Хотя все понимали, что он открыл им ту страшную тайну, которую носил в себе все эти долгие месяцы, но осознать до конца всю глубину и неотвратимость предстоящего они смогли не сразу. Да и самому Ною порой казалось, что всё происходящее – сон, который закончится счастливым концом. ОН передумает, дождь кончится, и они выйдут из Ковчега…

Дождь не прекращал идти всю ночь, а утром ещё больше усилился. Казалось, все хляби небесные широко распахнулись, извергая потоки воды. Женщины набирали эту дождевую воду в заранее приготовленные кувшины, стоя у открытого люка на верхней палубе, и разносили их поить живность. На стенах и крыше Ковчега в некоторых местах стала просачиваться вода, и Ной с сыновьями заново их смолили, заранее запасённой по совету Бестелесного смолой.

На следующий день ливень продолжал лупить с той же силой, что и накануне. Никто больше не приходил к Ковчегу, и он, одинокий и громадный, стоял, омываемый потоками воды, словно выросший среди леса сказочный холм.

Прошла неделя, а дождь лил не переставая. Небо было безнадёжно серым, без единого ясного проблеска. Обитателям Ковчега трудно было себе представить, что происходило за его стенами. Они мало-помалу начинали свыкаться с мыслью о неизбежном. А между тем снаружи вода всё прибывала и прибывала. Ручьи на глазах превращались в полноводные реки, которые начинали разливаться, захватывая, прежде всего, низинные участки суши. Долину, где стоял посёлок Ноя, начало затапливать. Его односельчане, поначалу радовавшиеся дождям, стали проявлять беспокойство, которое по мере прибывания воды сменилось настоящей паникой.

Кое-кто из жителей селения стал догадываться, для чего их сосед выстроил этот Ковчег. А так как в связи с наводнением скот перестали выгонять на пастбище, да и все работы в поле также прекратились, то и времени обсудить эту тему у односельчан прибавилось. Встречаясь, они непременно говорили о Ноевом Ковчеге, не столько поражаясь его размерам, сколько провидению Ноя. О том же думал и Химафей. Но, в отличие от остальных, он понял, наконец, причину того, что происходило с его другом. Химафей теперь точно знал, что все они, находящиеся вне стен Ковчега, обречены. Через два дня, когда нельзя было уже оставаться в доме из-за пришедшей туда воды и Лия с детьми и внуками спешно собирали вещи, он посадил маленького Рагана себе на плечи, укрыв его голову широким пальмовым листом от дождя, и побрёл по пояс в воде в сторону Ковчега. Идти было трудно, так как воды становилось всё больше и больше. Вымокшие до нитки, дед с внуком подошли к Ковчегу только к полудню.

Потемневший от воды, угрюмый и мрачный, Ковчег казался необитаем. Но Химафей знал, что это не так. Тот, который сейчас был ему нужен больше всего на свете, был там рядом. Химафей подошёл вплотную к Ковчегу, ударил кулаком в стену и крикнул что было сил, перекрывая шум дождя:

– Ной! Ты меня слышишь? Это я – твой друг Химофей! Я здесь с Раганом. Ты должен спасти хотя бы его. Ведь ты его любишь! Ответь мне, Ной!

Маленький Раган, измученный дождём и тяжёлой дорогой, испуганно глядя на деда, никогда так громко не кричавшего, заплакал.

– Ты меня слышишь, Ной? – снова крикнул Химафей. Но в ответ он услышал только раздавшийся внутри Ковчега противный вой шакала.

Не сказав больше ни слова, Химофей с Раганом побрёл обратно. Надо было спасаться. Химафею уже не дано было узнать, что в тот же день, и на следующий день, и ещё через день – до тех пор, пока вода позволяла добираться до Ковчега, к нему пробирались люди с детьми на руках, умоляя Ноя спасти их и принять в Ковчег.

Но и Ною не дано было знать это. Ни единого постороннего звука, кроме шума дождя, не проникало в Ковчег. В этом состояла милость Творца, понимавшего, как велика цена, которую заплатит Ной за своё спасение.

А ещё через несколько дней, в полдень, все постояльцы Ковчега почувствовали, как он вдруг вздрогнул, словно ожил, со страшным скрипом накренился сначала на один бок, затем на другой и снова стал прямо, но почему-то странно качаясь из стороны в сторону. Обитатели Ковчега страшно были напуганы. Звери подняли громкий вой, а люди хватались за стены, ложились на пол. Семья Ноя – они никогда не видели моря и им ещё предстояло узнать морскую качку. Ковчег плыл! Он начал своё плавание под проливным дождём, повинуясь лишь ветру и волнам, поначалу то и дело натыкаясь на торчащие полузатопленные деревья или крыши уже мёртвых домов. При каждом таком толчке люди кубарем валились на палубу, ужас охватывал находившихся в нём людей и животных.

Дождь, лившийся, как ОН и предрекал, неослабевающим потоком сорок дней и ночей, всё прибавлял воды на земле, и вскоре вся земля была покрыта водной гладью. Лишь кое-где высились ещё не затопленные вершины самых высоких гор, с густо облепившими их, пытавшимися спастись последними людьми, животными, дикими зверями и птицами. Но и их жизненное существование подходило к концу. Иногда Ковчег, подгоняемый волнами, подплывал близко к ним, но не умеющим плавать людям было не достичь его. Даже спустя сорок дней, когда дождь прекратился, как и обещал ОН, вода всё прибавлялась, и вскоре даже вершины гор оказались под водой на глубине не менее пятнадцати локтей. Последними погибли птицы, которые тучами садились на крышу Ковчега – этого единственного оставшегося крохотного клочка суши. Но и они не смогли выжить без корма.

Всё, что могло дышать, – всё умерло, и допотопная жизнь на земле прекратилась. Кругом была только бескрайняя водная гладь. И только Ковчег, как корабль-призрак, продолжал своё бесцельное плавание в этих необъятных просторах. Однажды волной к нему прибило бревно, к которому было привязано виноградной лозой тело ребёнка. Мальчик был мёртв.

Десять месяцев продолжалось плавание Ковчега, и всё это время теплилась жизнь в его чреве. Словно по негласному уговору, ни сам Ной и никто из семьи не упоминали никого из той прошлой жизни. Да и саму допотопную жизнь они больше вслух не вспоминали. Их существование было заполнены тяжёлым трудом. Они работали не покладая рук, чтобы прокормить такую ораву зверей и прочей живности и держать в чистоте помещения Ковчега. Никаких запасов продовольствия и фуража им, конечно бы, не хватило, но, как ОН и обещал, каждое утро в кладовых они находили достаточный запас кормов и продуктов. Воды тоже было в достатке. А среди всех живых тварей царили мир и покой. Поэтому и люди чувствовали себя в безопасности, постоянно находясь среди хищных и некогда опасных животных и гадов.

Через семь месяцев плавания Ной каким-то чутьём понял, что воды не только больше не прибавляется, но она начинает потихоньку уходить. К тому же Ной помнил, сколько времени ОН отвёл потопу. Ной решил проверить свою догадку. Он попросил Иафета принести ему ворона. Когда тот принёс птицу, Ной выпустил его через открытый люк.

– Что вы сделали, отец, ведь он же погибнет, – сказал ему сын.

Мудрый старый Ной, возможно, впервые за многие месяцы улыбнулся.

– Не волнуйся, Иафет. Ничего с ним не станется. Если он вернётся обратно, значит действительно вся земля ещё укрыта водой. А если он долетит до земли и найдёт себе там пропитание, он не вернётся, и мы будем знать, что вода уходит.

Спустя какое-то время ворон вернулся. Через неделю Ной повторил свой эксперимент, но уже с голубем. Голубь вернулся тоже. Все приуныли, понимая, что им ещё долго оставаться пленниками Ковчега. Но когда ещё через неделю Ной выпустил голубя опять, тот вернулся, держа в клюве свежий масличный лист. Значит, где-то вода ушла совсем! На Ковчеге началось бурное ликование. Даже звери всполошились, будто почувствовали близость земли. Впервые в истории прозвучало радостное: «Земля!» А ещё через несколько дней Ной снова выпустил голубя, но тот уже не вернулся. Однако понадобилось ещё некоторое время, чтобы вода ушла совсем и земля подсохла.

Плавание Ковчега закончилось так же неожиданно, как и началось. В одно прекрасное утро, когда, накормив животных, Ной с семьёй сели завтракать, раздался сильный треск и грохот, люди повалились на пол, опрокинулась и побилась глиняная посуда, на всех палубах возник страшный вой, шум и гам – Ковчег, наткнувшись на что-то, встал. Придя в себя и подождав немного, Ной с сыновьями открыли люк и разобрали часть крыши, чтобы понять, что произошло, и оценить обстановку. Они увидели, что Ковчег наконец-то нашёл своё последнее пристанище на пологом склоне горы, в стороне им совсем незнакомой. Он стоял, накренившись носом вперёд, а кругом всё ещё была вода, но она постепенно отступала, обнажая землю, и ласковый тёплый ветерок сушил её поверхность.

Ещё несколько дней Ковчег продолжал жить походной жизнью, пока не ушла полностью окружавшая его вода и не подсохла земля, на которой он продолжал стоять. И тогда снова услышал Ной обращённые к себе слова Творца, приведшие его в радостный трепет:

– Потоп окончен, земля очищена, Ной! Выйди из Ковчега – ты и жена твоя, Милка, и сыновья твои вместе с жёнами. Пора всем покидать Ковчег. Выведи с собою всех животных от всякой плоти, из птиц, и скотов, и всех гадов, пресмыкающихся по земле. Пусть разойдутся они по земле и пускай начнут плодиться и размножаться вам во благо. И пусть отныне страшатся и трепещут вас. Вы же теперь единственные человеки на земле – новая порода!

С грохотом открылась дверь, и Ной с семьёй, щурясь с непривычки от яркого солнца, озираясь и оглядываясь, вышли из Ковчега. А вслед за ними стали выходить, выпрыгивать, выскакивать, вылетать и выползать остальные обитатели Ковчега. Это было необыкновенное зрелище: до поры безмолвный горный склон наполнился рёвом, рыком, мычанием и иными звуками от спускающихся по нему в долину бесчисленных земных тварей.

Ной, только сейчас поверив до конца в спасение своё и семьи, с наслаждением и умилением смотрел в синее небо и окружающие его горы. Потом встал на колени и поцеловал землю, на которой стоял. Даже сейчас Ной не мог до конца осознать, что они одни на всей этой огромной земле. Он не знал, какими словами выразить свою благодарность Творцу за спасение своей семьи. Неожиданно ему помог Бестелесный:

– Я же говорил тебе, Ной, что ОН не забудет и спасёт тебя! Воздай ЕМУ почёт: ОН это оценит! Устрой ему жертвенник из всякого чистого скота и птиц во всесожжение.

Ной сделал так, как ему сказал Бестелесный. Когда заполыхал жертвенный костёр, Ной собственноручно зарезал из чистого скота и птиц для всесожжения в честь Творца. Когда всясемья собралась у костра, Сим, стоящий с ним рядом, шёпотом сказал на ухо отцу:

– Отец, когда мы собирали хворост для жертвенного костра, мы видели человеческие останки между камней. Наверное, эти люди, спасаясь от потопа, бежали в горы, но вода их настигла.

– Молчи, Сим, и благодари Творца за спасение своё и жены твоей, – так же тихо ответил сыну Ной. Он пристально смотрел на жертвенный огонь, и едкий дым ел ему глаза. В глазах у Ноя стояли слёзы, а в голову пришла мысль, ужаснувшая его самого своей крамольностью:

– Для кого-то этот костёр жертвенный, а для кого-то – поминальный.

Он стоял и впервые за всё это долгое и страшное время разрешил себе вспомнить ушедших: брата Арана и сестру Ревекку, Химафея, Лию, маленького Рагана, Нахора, соседей, просто знакомых и, конечно же, красавицу Аду, жену Серуха, и многих ещё, с кем делил он ту прежнюю долгую и такую прекрасную допотопную жизнь.

Его воспоминания неожиданно прервал голос Бестелесного:

– Ты всё правильно сделал, Ной! ОН нашёл благоухание жертвенного костра приятным и хочет говорить с тобой. Отойди к скале за твоей спиной.

Ной тотчас же повиновался и подошёл к скале.

– Ну что же, Ной, не стану больше проклинать Землю за Человека, – услышал он уже знакомый голос. – Понял я, что помышления человеческого сердца есть зло от юности его, и только. (Ной с горечью подумал в этот момент, что цена эксперимента оказалась слишком высока: чтобы в этом убедиться, пришлось уничтожить всё живое на земле). – Не буду больше поражать всего живущего, как я сделал. Отныне во все дни земли: сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся никогда. Поэтому, – продолжал ОН. – Плодитесь, и размножайтесь, и наполняйте землю.

Ной стоял, слушал и слёзы душили его. Его переполняли смешанные чувства благодарности к Творцу и тайного и глубокого сожаления о содеянном ИМ.

«И радуга моя будет знамением вечного завета между Мною и Землёй» – услышал Ной последние ЕГО слова.

Утром следующего дня, переночевав последний раз в опустевшем Ковчеге, Ной с семьёй покинули его и спустились в долину. Никто из них, конечно, в этих местах никогда не был и как эти места назывались раньше, не знал. Надо было начинать жизнь сначала, практически с нуля. Они были совершенно одни на всей земле, но время от времени они находили свидетельства допотопной жизни: размытые потопом остатки домов, уцелевшую домашнюю утварь и даже не погибшую виноградную лозу. Они облюбовали одну уютную поляну на берегу небольшой речки – место, напоминавшее им их прежнее, допотопное, и решили там обосноваться.

Ной снова начал возделывать землю, а из найденной лозы, в память о Химафее, насадил виноградник. Ему суждено будет прожить долгую послепотопную жизнь, и он ещё узнает вкус вина, выжатого из этого винограда. Ной увидит ещё своих внуков, и правнуков, и даже детей правнуков. И многочисленное потомство будет ему в радость. Но всякий раз, оставаясь наедине с собой, он будет грустить, вспоминая допотопную жизнь. Его часто будут посещать видения прошлого: события и люди, словом всё, из чего состояла его прежняя жизнь. Как Ной ни старался, он не мог понять, чем он сам и нынешние его потомки лучше допотопных людей. Но страшась гнева Творца, Ной гнал от себя эти мысли. Жизнь брала своё, и надо было проживать её до конца.

«И жил Ной после потопа триста пятьдесят лет. Всех же лет Ноевых было девятьсот пятьдесят лет, и он умер» (из Библии).

Нью-Йорк – Москва – Нью-Йорк Небылица

Элла Семёновна собиралась в Москву. Вылетать надо было в пятницу – в этот день Илья Аркадиевич, её американский муж, был выходной и мог проводить свою супругу в аэропорт. Как обычно, неотложных дел перед вылетом накопилось страшно много. Надо было ещё раз проверить, всё ли куплено в Москву, уложиться в дозволенный вес и не забыть составить список того, что должно быть сделано к её возвращению. Собственно говоря, список этот составлялся в те месяцы, что Элла Семёновна проводила в Америке. Претворять в жизнь эти планы должен был в её отсутствие Илья Аркадиевич. Планы эти касались в основном обустройства дома и участка. А так как эта работа была связана с определёнными бытовыми неудобствами, создававшими дискомфорт, то Элла Семёновна вполне справедливо полагала, что лучше всё это делать в её отсутствие. Как шутила она сама: «Чтобы мужу было некогда скучать».

Дом этот они с Ильёй Аркадиевичем несколько лет назад купили в пригороде Нью-Йорка. Элла Семёновна здраво рассудила, что лучше владеть недвижимостью, стоимость которой непрерывно росла, чем снимать квартиру и «пускать деньги на ветер». Дом был двухэтажный: первый этаж они сдавали пуэрториканцу с семьёй, а на втором жили сами. Можно было бы, конечно, обойтись и без квартирантов и на нижнем этаже устроить гостиную с камином, о чём давно она мечтала, но Элла Семёновна посчитала, что дополнительный доход поможет быстрее выплатить кредит, взятый Ильёй Аркадиевичем на покупку дома.

Илья Аркадиевич Голдфарб, бывший москвич, человек уже предпенсионного возраста, работал в нью-йоркском метро, поначалу рабочим, хотя в своё время заканчивал в Москве серьёзный технический институт и был грамотным инженером. Да и здесь в метро, куда он пришёл наниматься по рабочей специальности, он некоторое время спустя обратил на себя внимание умением обращаться с компьютером и был переведён в диспетчерскую службу по ликвидации аварий в метро. На зарплате это повышение, правда, не отразилось, но зато, чистый и аккуратно одетый, он теперь сидел в помещении центра у компьютера. И Элла Семёновна с гордостью представляла своего мужа новым знакомым в карибских круизах и на курортах как эксперта по аварийным ситуациям – получалось очень солидно и весомо.

В Москву же, в которую Элла Семёновна регулярно наезжала и жила там тоже по нескольку месяцев, она летала всегда одна, без Ильи Аркадиевича, коренного жителя столицы, и это казалось немного странным.

– Муся, ну что ты там позабыл! – говорила она всякий раз, когда он робко высказывал своё намерение сопроводить её туда.

– Подумай, что тебе там делать и чего ты там не видал? Это абсолютно чужой теперь для тебя город. Я там целыми днями по дому, хозяйству и прочим делам. Да и попечительский Совет, ты же знаешь, отнимает уйму времени, а ты будешь сидеть там один без толку, хотя здесь у нас работы непочатый край!

Илья Аркадиевич всякий раз находил её доводы убедительными и в ответ только пожимал плечами и согласно замолкал. Всё было правдой: и небольшой домик теперь уже в границах Москвы рядом со знаменитым писательским посёлком, доставшийся ей от родителей и требующий постоянного ремонта и ухода; и попечительский Совет какого-то общества – дитя смутных девяностых годов, членом которого являлась Элла Семёновна и который наполнял её московскую жизнь суетой и значимостью.

– Муся! – позвала Элла Семёновна Илью Аркадиевича. – А где замочки от чемоданов? Я их не вижу с тех пор, как мы вернулись с круиза. – Она хотела закрыть сразу же чемодан, куда она положила кое-что не для глаз Ильи Аркадиевича.

– Мася, – раздался голос Ильи Аркадиевича из гостинной, где он он смотрел что-то по телевизору, – ну каждый раз я напоминаю тебе – посмотри в ящичке под зеркалом в прихожей, они там.

– Ах, Муся, я так всегда нервничаю перед отъездом, ты же знаешь! А ты сидишь, вместо того чтобы помочь немного. Я просто разрываюсь на части!

По пути в аэропорт Элла Семёновна инструктировала Илью Аркадиевича, что ему полагалось сделать в её отсутствие.

– Муся, пора уже закончить террасу – сколько можно об этом говорить. Неужели тебе не хочется утром выйти из спальни прямо на террасу и выпить кофе на свежем воздухе! Красота! Как ты этого не можешь понять!

– Мася, – в сердцах возразил Илья Аркадиевич, до этого молча руливший машину. – Когда ты пьёшь свой утренний кофе, у меня уже заканчивается обеденный перерыв.

– И потом, помнишь, как тебе понравилась идея бассейна? – снова обрушилась на него Элла Семёновна, не обратив никакого внимания на его реплику. – И что? Ни с места! Надеюсь, теперь, без меня, у тебя будет достаточно времени сделать, наконец, проект и закупить весь материал. Пусть, в конце концов, Хосе тебе поможет. Они и так у нас живут почти даром! Весь этаж занимают!

– Тысяча двести баксов в месяц – почти даром?! – буркнул Илья Аркадиевич себе под нос.

Они подъезжали уже к аэропорту, и Элла Семёновна торопилась с последними наставлениями. Впрочем, на всякий случай, она оставила дома на прикроватной тумбочке список подлежавших к выполнению заданий.

Уже прощаясь после сдачи багажа, Элла Семёновна вспомнила:

– Совсем забыла, Муся! Вчера разговаривала с Викой. Они только вернулись с Арубы – потрясающе! У неё нет слов! Немного дороговато, но стоит того. Я займусь этим сама, поищу хороший вариант. Не буду тебя нагружать. Как вернусь – сразу же и поедем. Буду звонить. Так, Муся, в губы не целуй – бережём помаду, «Ланком» всё-таки.

Он приложился в подставленную для поцелуя щёку, и они простились.

Несмотря на предотъездную суету, настроение у Эллы Семёновны было превосходное. Она вообще была женщиной нрава лёгкого и весёлого, хотя характером обладала довольно твёрдым.

Сидя в самолёте, она ещё раз мысленно обозрела своё теперешнее положение. Всё складывалось удачно и на этот раз. Она с удовольствием провела несколько месяцев здесь в Америке: повезло с погодой: декабрь и январь были бесснежны и теплы, не в пример московским холодам, а в феврале, ко Дню Влюблённых, Илья Аркадиевич сделал ей подарок – поездку в круиз на Карибы.

Она с удовольствием осталась бы, как всегда, до пасхальных праздников, но в Москве её ждал другой уже давно обещанный «сюрприз» ко дню 8 Марта – поездка в Париж от её московского интимного друга Викентия Петровича Нечипоренко.

Хотя Элла Семёновна догадывалась, что за подарок она получит – сама же не раз намекала ему об этом.

Париж был её подлинной страстью многие годы, впрочем, как и для многих из нас, даже никогда там не бывавших, но находившихся под магическим воздействием самого его имени. Хотя некоторые основания этому, конечно же, были. Со своим первым мужем много лет назад Элла Семёновна прожила в далёкой африканской стране, бывшей французской колонии, три года – стандартный срок загранкомандировки. Там же и овладела французским и считала себя поэтому причастной ко всему французскому.

Она прилетала в Москву в субботу рано утром. Это был выходной день её московского друга, и он будет встречать её в аэропорту. Викентий Петрович, как и его заокеанский собрат, также работал в метро, только в московском. Этот «тройственный союз» был целиком плодом её идеи.

«Если мужчинам можно, почему нельзя нам – женщинам?! Тем более, что условия позволяют!» – рассудила как-то Элла Семёновна, приехав несколько лет назад туристкой в США, где случайно встретила своего старого, некогда интимного друга по Москве.

Илья Аркадиевич приехал в Америку уже давно, рано овдовел, дети, повзрослев жили отдельно, и, встретив свою прежнюю любовь, сразу же предложил ей остаться с ним. Она была не прочь остаться, тем более что времена в России тогда были лихие. Илья Аркадиевич уже знал о её разводе с первым мужем, к чему, впрочем, в своё время он приложил руку, но абсолютно не был в курсе того, что Элла Семёновна находилась в гражданском браке с Викентием Петровичем, причём довольно давно. Оставалось только зарегистрировать их отношения в ЗАГСе, что они и намеревались сделать в самое ближайшее время после её приезда из Америки.

Элла Семёновна, женщина практичная, не захотела терять ни одного из них и решила тогда использовать счастливый шанс, подаренный ей судьбой, до конца.

Если убедить Илью Аркадиевича в необходимости её регулярного и весьма длительного проживания в Москве было относительно не сложно: он помнил её дом и понимал трудности и перипетии московской жизни, требующие регулярного присутствия на месте Эллы Семёновны, то с Кешей, то есть Викентием Петровичем, было сложнее.

Надо было найти вескую причину её регулярных и долгосрочных отлучек в Америку. Помог, как всегда, случай. Как-то, сидя в парке (Илья Аркадиевич был на работе), она познакомилась с одной очень пожилой русской женщиной. Они поговорили о том о сём, и старушка пожаловалась, что живёт одна и не может найти надёжную помощницу-компаньонку с проживанием у неё. Эллу Семёновну осенило. Когда она распростилась со старушкой, Элла Семёновна уже знала, что надо делать.

– Кеша, лапочка! – сидя рядом с ним уже в такси, начала было излагать свой план Элла Семёновна, но, спохватившись вдруг, с тревогой в голосе, спросила: – Кстати, а почему ты на такси? Где машина, с ней всё в порядке?

– Люба моя! Ну не дурак же я с потной спиной сидеть в пробках, сама видишь – каких! Уж лучше на такси, да и тебя обнять можно – руки-то ведь свободны.

– Так, Кешенька – дома… дома, да и водитель на нас смотрит!

– Так ему на дорогу, а не на нас надо поглядывать! – хохотнул Викентий Петрович. – Верно, водила!

– Кстати, Кеша, о мокрой спине. Вот видишь, всегда о тебе думаю. Привезла тебе замечательное зимнее термобельё. Ты ведь там под землёй вечно в сырости, на поясницу жалуешься. Мне там его посоветовали купить – сказали, в сырость и холод помогает.

С этим они и приехали домой. План свой Элла Семёновна смогла изложить Викентию только в спальне:

– Нет, ты представляешь, Кешенька, какой случай! Один на миллион. Несколько месяцев в году жить бесплатно в Америке, да ещё и получить какую-то долю после её смерти. И ведь какая милая старушенция. И притом – одна совсем.

– А сколько ей?

– 89 уже есть, – ответила Элла Семёновна.

– Да! – задумчиво произнёс Викентий Петрович. – В этом возрасте надо мной уже сиреневый куст вырастет, если посадишь, конечно.

– Прекрати говорить ерунду, Викентий! Ты вечный! – с искренней горячностью сказала она. – И вообще, тебе ещё столько надо всего сделать. Один дом чего стоит! Ведь его надо полностью перестроить, а то, не дай бог, развалится ненароком.

– Да, это верно! – согласился он и потянулся к выключателю.

Утром, после демонстрации купленного в Америке, сели завтракать. Викентий сидел за столом с задумчивым лицом. Было видно – его что-то тревожило. А тревожила его Америка, вернее даже не она сама, а то, что из-за Эллы Семёновны – теперь уже его жены, он мог оказаться в центре пристального внимания к себе со стороны начальства. Ему вскоре светило небольшое, но всё-таки повышение по службе и тогда «прости-прощай» плывуны – враг проходчиков и постоянные авралы. Будет господин Ничипоренко сидеть, чисто и аккуратно одетый, в светлом и просторном помещении Центра по ликвидации аварийных ситуаций.

А тут вдруг жена постоянно в Америку будет шастать… Викентий Петрович не боялся ни воды, ни огня… только начальства. И всегда боялся оказаться на плохом счету у него. Поделившись с Эллой Семёновной своими сомнениями, он добавил:

– Пойми, Люба моя, план твой хорош, нечего сказать. Только может мне, – он запнулся, – нам навредить, если мы сейчас распишемся.

Увидев, что Элла Семёновна вспыхнула от его слов, он поспешно добавил:

– Ты же знаешь, Люба моя, сколько лет мы вместе безо всякого ЗАГСа, и ничего! Ну так давай ещё так поживём и посмотрим, как оно пойдёт.

Притворившись крайне расстроенной, но вместе с тем понимающей необходимость подчиниться во имя сохранения его положения, Элла Семёновна согласно кивнула головой.

– Ну что же, пусть всё остаётся как прежде! – заключила она с некоторой грустью в голосе. На самом же деле она поняла, что сейчас вытянула второй выигрышный билет! Ведь во вновь сложившихся обстоятельствах ей второй штамп в паспорте стал не нужен. Фактически они и так были мужем и женой. Дом же принадлежал ей и, в случае чего, Кеша не имел на него по закону никаких прав.

Так началась её московская жизнь. Но сначала, как она и предполагала, они съездили в Париж. Через месяц после их приезда Викентия Петровича действительно повысили по работе, и все знакомые и друзья узнали, что Викентий Петрович стал экспертом по аварийным ситуациям. Всё своё свободное от работы время он отдавал капитальному ремонту их дома. Элла Семёновна навещала друзей и заседания Попечителького Совета.

Илья Аркадиевич был дисциплинированным мужем и звонил в Москву только в означенное для него время, когда Викентий Петрович был на работе. За предстоящие звонки Викентия в Америку Элла Семёновна не волновалась: Викентий Петрович не любил звонить, а в Америку тем более.

Прошло несколько месяцев. Илья Аркадиевич рапортовал о завершении строительства террасы и продвижении ряда других проектов. В свою очередь, Элла Семёновна нашла очень хороший вариант отдыха на Арубе.

Пора было собираться в Нью-Йорк.

Поёт гармонь (из читательской почты)

Недавняя публикация стихотворения молодой поэтессы Авроры Римской вызвала бурную полемику наших читателей. Редакция считает полезным привести наиболее интересные мнения участников обсуждения.

Но сначала сами стихи.

Аврора Римская

В душе гармонь поёт

Ой, подружки, что скажу Выложу как на духу Повстречалась я, дурёха, С пареньком хорошим, Стёпой. Он парниша юморной, Не даёт скучать, порой То хохочет, то поёт – Прям держуся за живот. В общем, парень хоть куда, Закружилась голова, Всё внутри меня играет, Когда он меня ласкает. Только вот боюся я, Вдруг беременная я, Глядь, на будущий годок Будет у меня сынок! Уж тогда закрою сердце, Ключик в речке утоплю И с тебя, мой милый Стёпа, Алиментики взыщу! Фриоволк Жопень (литературный критик журнала «Семена и Удобрения»):

«С появлением Авроры Римской в поэзии повеяло спелым запахом жнивья. А её литературные герои свежи и пахучи, как только что испечённый каравай. Автор удобрил образ Стёпы жаром своей души и сердца. Её Степан не сорняк на пшеничном поле, а весёлый и даже озорной колосок. Хорошей тебе пахоты, Аврора, в необъятных полях поэзии».

Идинах Иосиф Аэропортович (пенсионер):

«Здравствуйте, уважаемая Авророчка! Позвольте мне Вас так называть, ведь я уже в солидных годах. Случайно прочитал Ваше стихотворение – оно меня взволновало необычайно. У Вас есть поэтический дар, поэтому пишите, пишите… А я обращаюсь к Вам в надежде узнать про своего отца, который по описанию в стихотворении очень похож на него, как о нём рассказывала мама. Как Вы, дорогая моя, можете заметить по моему отчеству, точное имя моего отца не установлено. Мама вспоминала, что однажды самолёт, в котором она летела, совершил поздно вечером вынужденную посадку в Мухасранске и пассажиры в ожидании вылета ночевали в аэропорту. Мама летела одна, и один из пассажиров помог ей скоротать эту ночь. Он запомнился ей своим весёлым нравом – всё пел да смеялся, совсем как Ваш Стёпа. Вот я и подумал, а вдруг это он? Напишите подробнее о нём и, если можно, пришлите Ваше фото. Ваш Иосиф Идинах».

Эллеонора Фиксней (референт общества певчих птиц и аквариумных рыб):

«Душечка моя! Стихотворение Ваше – просто райское! Просто, ах какая прелесть! Но Вы, птичка моя, ещё так молоды и неопытны! А мужчины – эти акулы! Они просто готовы сожрать Вас, моя рыбка! Умоляю Вас, мой кузнечик, не доверяйте этим пираньям. Не верьте соловьиным трелям этих похотливых кобелей. Да, да! У меня, канарейка моя, огромный опыт общения с этими млекопитающими. Будьте осторожны, форелька моя!

Вечно Ваша

Элли».

Мудаков Сервилат (зав. складом атомных бомб):

«Уважаемая Аврора! Прочёл твой стих и просто напросто расстроился. Правду хочешь? Пожалуйста! Ты вот пишешь, что познакомились с каким-то там Стёпой и тебе очень даже хорошо было. А мне, понимаешь, мне плохо! Потому, чувствую я – ты дивчина хоть куда! А Стёпа кто? Всё хи-хи да ха-ха! А что он ещё может? Танком или самолётом управлять сможет, чтобы Родину защитить, ежели что? А вот везёт же ему по жизни с такой, как ты. А я должен тут, в этом складу, торчать и якшаться с этим чёртовыми бомбами цельными днями. Так, что даже волосы повылазили. А ведь я мужик ещё молодой и в силе. А стих твой хороший, душевный.

Твой Сервилат».

Федра Гулько (птичница, село Пахучее):

«Здравствуй, подруженька! Не обижайся, ведь сама так назвалась. Прочитали твой стих у нас в птичнике бабы и запечалились. Заколохнула ты наши сердца девичьи, растревожила и заставила вспомнить много чего, чего и поминать не хотелось бы. Приезжал тут к нам намедни один такой из района, тоже Степаном звали. Всё руководил да девчат охмурял. А мы, дуры стоеросовые, уши распустили и слухаем.

Голос у него, правда, такой сахарный, прям как мёд. Да и повадки совсем не как у наших мужиков. В общем, за пять дней, что этот козёл у нас «гостевал», много девчат он перепортил. А руки у него такие ласковые… А уж чего он только с девками не делал, сказать стыдно. Вот я, по просьбе девчат наших, и пишу тебе, подруженька, предостеречь тебя в случае чего. А так, чего же, пусть приезжает ещё, мы не против. Руки у него такие ласковые…»

Фред Шапиро (рабочий, член профсоюза, США):

«Мой хорошая Аврора! Я живу талеко от тьебя, но близко от твой сердец. Как ти можешь видать, я знай и понимай рашен язык. И я читай немец Маркс, ваши Ленин и Брежнев и ты со своим поэм. И я решил пристать к тебе. Ты смог мой сердец ударятся как можно часто от твой поэм. Вот! И я очень хотел тоже иметь сын или дочь от тебя, не Стьепан. Мой доход хороший, и ты иметь, наверное, тоже хороший доход, и мы вместе будет ещё лучше. Дай знать, когда я мог приезжать к тебе в Рашу. Мы сможем сделать контракт.

А ти можешь звать меня Фйёдор».

Моряки эсминца «НЕДОБИТЫЙ» в свободное от несения вахты время обсудили последнее стихотворение Авроры Римской.

Василь Педрясь (упаковщик ракет): «Нэ, хлопцы, стих дюже гарный и видать Аврора эта, баба ничого соби. Но як мине бу кто биз пидштаников до хаты пустил?! Уж я б ему врэзал, бисова душа! От бабы… бисово племя – алимэнты им подавай!»

Степан Отожмилапу (подносчик тефтелей): «Стих душевный, но ключами бросаться не надо. Помню, Гала моя, ити её мать, как-то ключи от квартиры потеряла, дак мы два часа у дверей торчали, пока моя тёща, ити её мать, ключи не притаранила».

Калмыцкая поэтесса Жасмин Насрала делится с Авророй девичьими печалями и напутствует её:

Эх, Авророчка, слязя алая, Аль любовь твоя запоздалая?! А Степаша – он парень хоть куда, Ты люби яго, сладка ягода!

Но и предупреждает:

Только думай впредь, дева красная, Перспективка то – всё неясная! Хоть Степаша – он ничяво ещё, Есть ли денежки в кошельке его?

Да, есть о чём подумать нашей героине. В этих раздумьях мы и оставляем юную поэтессу, нашу Аврору, на этом поэтическом перекрёстке. Плодоноси и дальше, Авророчка!

Чужая судьба

Первый раз Илья увидел его в церкви, куда приехал встретиться со священником по делам сугубо земным: местная община давно уже искала место для строительства храма. Нынешний стоял там, где больше и русских-то не жило. Надо было понять финансовые возможности его новых клиентов и массу иных важных деталей. Дело предстояло малоперспективное: найти землю для нового строительства в хорошем месте, рядом с Нью-Йорком, да ещё по приемлемой цене. Откровенно говоря, Илья ехал туда больше из любопытства – это была русская православная зарубежная церковь, и её прихожане были иммигрантами старой волны. Да и сам приход оставался по-прежнему вне юрисдикции Московской патриархии.

Был будний майский день. Шла обычная утренняя служба. В церкви стояло несколько прихожан: женщины и один довольно пожилой мужчина с седой шевелюрой. Илья был человеком не церковным, поэтому, войдя, не перекрестился и стоял в ожидании, когда священник закончит читать молитву. По окончании службы отец Михаил, так звали священника, приветливо поздоровался с ним и представил прихожанам. Буквально через минуту Илья получил первый контракт от одной из прихожанок:

– Ой, помогите и нам с мужем продать наш дом и купить другой, поменьше. Вот наш телефон, позвоните, когда сможете.

Он взял протянутый ему жёлтый листок и, не глядя, положил в карман. Поговорив со священником о деле, Илья с ним распрощался и поехал к себе в офис. Там он достал ту бумажку – это был номер телефона с трогательной и необычной припиской: «Коля + Зина. Найти домик». Именно так, не дом, а домик…

Позвонив им на следующий день, Илья договорился приехать и оценить дом для продажи. Жили они примерно в получасе езды в маленьком и довольно живописном городке. Впрочем, большинство городов в графстве были именно такими: небольшими и уютными. Дом, в котором жили Николай (тот самый пожилой прихожанин) и Зинаида был под стать городу: небольшой, уютный, зелёного цвета, с развевающимся над крыльцом американским флагом. Он был обновлён и ухожен. Владельцы с гордостью показывали те обновления, которые ими были сделаны за последние годы. Почти в каждой комнате висели иконы, горели лампадки. Закрой глаза – и ты в России.

Закончив с делами, Илья собрался уходить. Николай и Зинаида вышли его провожать.

– Жалко продавать дом, долго я в нём прожил, – сказал Николай, обращаясь к Илье. Заметив немой вопрос, он добавил: – С Зиной-то мы женаты всего пять лет, а в доме я живу уже тридцать.

Илья, за годы, прожитые в Америке, замечал – в эмиграции (впрочем, как в армии или в тюрьме) – кого ни спроси: «Когда приехал?» – не задумываясь, сразу же ответят, словно дни считают. Вот и сейчас он по привычке мысленно отсчитал тридцать лет назад, получалось прилично, и вслух сказал:

– Это что ж, вы в Америку приехали аж в начале 70-х?!

И тут Николай удивил Илью:

– Да нет, это я в этом доме живу тридцать лет, а в Америку я приехал в 56-м году.

Илья наморщил лоб – хотелось самому найти ответ.

– Как же это вам удалось, ведь тогда никого из Союза не выпускали?

Николай улыбнулся.

– А я не из Союза, я из Австрии.

В голову Ильи по-прежнему никакого путного объяснения не приходило.

– Ага, – машинально подтвердил он и тут же спросил: – А как же вы в Австрию попали?

Прежде чем он ответил, Илья почувствовал, что Николай охотно поддерживает разговор.

– В Австрии я прожил одиннадцать лет, с 1945 года.

Ну вот, наконец-то всё стало ясно, выстроилась линия ещё одной судьбы, уже достаточно известной людям послевоенного поколения, к которому принадлежал Илья. Да, это они проходили, эта жизненная схема укладывалась в его понимании. Он снова был на коне. И задал вопрос, считая его риторическим, не требующим ответа:

– Это вас немцы во время войны в Германию на работы угнали?!

По годам воевать ему было рановато, значит, плен его миновал.

– Да нет, – ответил он, – я в немецкой армии служил, – сказал просто и буднично.

– Коля, ну кому это интересно?! Опять ты за свои истории, – вмешалась Зинаида. – Сейчас он вас заговорит, а нам ещё ехать надо в магазин, а потом к врачу.

Илья уехал. Однако услышанное не выходило из головы. Понятно, что не по заданию советской разведки Николай служил в немецкой армии. Было ощущение того, что он прикоснулся к чему-то, до сих пор совершенно неведомому и чужому. Но притягивало и интриговало это очень. Как это могло случиться с этим симпатичным и улыбчивым человеком? Как он оказался в армии врага? В его, Ильи, большой семье, честно говоря, мало кто симпатизировал советской власти, однако все мужчины воевали, и воевали достойно. А уж в семье жены воевала даже его незабвенная тёща.

На следующий день Зинаида улетала в отпуск навестить родных, живущих в Чикаго, а Николай оставался дома. Илья обещал ему в отсутствие жены показать пару домов, а также сделать фото их дома для продажи. Это был прекрасный повод встретиться с Николаем и поговорить «за жизнь». Через пару дней Николай позвонил сам:

– Господин Розов, это Николай Донсков…

Он мог бы и не называться, Илья узнал его сразу же. У окружавших Илью эмигрантов, приехавших из России и вроде бы давно уже живущих без «товарищей», обращение «господин» ещё вязло во рту. У Николая это звучало естественно и просто.

Илья с Николаем провели тот день вместе. Они сидели на веранде его дома и пили чай; стоял чудесный летний день, и Николай как-то сразу же начал рассказывать о себе. Он как будто угадал желание Ильи узнать о нём как можно больше.

Несмотря на возраст (а было ему уже за восемьдесят), память у него оказалась крепкая, и рассказывал он охотно, словно соскучившись по внимательному слушателю. Да он и сам не скрывал этого:

– Вы первый, кому это по-настоящему интересно.

Он говорил по-русски хорошо, но его лексика сформировалась до войны и с тех пор «застыла», а новая была переводом с английского. Долго по-русски ему говорить было трудно, видимо, он уставал и переходил на английский.

Николай Михайлович Донсков родился в 1925 году в деревне Носково Курской области в крепкой кулацкой семье. Хозяйство у деда Семёна было большое: мельница-восьмикрылка, самая большая в округе, кожевня, скот, 16 пар рабочих лошадей, большой дом, да и много чего ещё. Илья спросил, почему лошадей считали парами. Николай Михайлович ответил:

– Так скот был тягловый, и лошадей впрягали парами в сельхозорудия.

Почти со всей округи к ним свозили зерно на мельницу и шкуры в кожевню для обработки. Семья деда Семёна по отцовской линии была большая: три сына и шесть дочерей. Старший сын – Яков, будучи призванным в армию ещё в русско-японскую войну, на той войне и погиб. Случилось это в 1905-м. Михаил, отец Николая, – младший из братьев, был инвалид с раннего детства: сильно хромал.

Вот самые ранние воспоминания Николая: жеребёнок на дворе сломал ногу, перескакивая через колодезную ограду, пришлось его пристрелить. Когда, повзрослев, он рассказал об этом матери, она удивлённо воскликнула:

– Сынок, как же ты это вспомнил? Ведь тебе было всего-то два годика.

Второе воспоминание относится уже к 1932 году, когда Коле было уже семь лет. Бабка Гарпина, жена деда Семёна, выводила конфискованную у них последнюю корову со двора.

Николай помнит, как уполномоченный вырвал у Гарпины кусок сала, спрятанный на груди. Эти воспоминания разделяют всего пять лет, за которые всё хозяйство большой семьи было конфисковано и разграблено. Деда Семёна на глазах у маленького Коли застрелили прямо на конюшне – не отдавал лошадей. Тогда же отобрали дом, а всю семью выслали в Сибирь, в Томскую область.

К этому времени относится ещё одно воспоминание детства. Семилетний Коля больше двадцати дней ехал «зайцем» под нижней лавкой в вагоне поезда в ссылку. Всех мужчин, в том числе Колиного отца Михаила и дядю Бориса, среднего брата, отправили в ссылку под конвоем в товарном вагоне. Женщинам с детьми сделали «послабление», им разрешили ехать в Сибирь за свой счёт в пассажирском поезде. Денег у Екатерины Ефремовны, матери Николая, хватило на билеты на себя и детей только до Москвы. От Москвы до Томска денег на билет для Коли не было. Всего ехали к месту ссылки 70 дней.

Ссылку Николай помнит плохо, разве что, как однажды мать чуть не утонула, переходя реку по льду. Мать ходила по окрестным деревням побираться – надо было кормить детей. Как-то, возвращаясь домой, мать провалилась в воду. Её спасли сумки, набитые подаяниями, которые висели у неё на плечах – они не дали ей уйти под лёд.

Из Сибири они решили во что бы то ни стало бежать. Легко сказать – «бежать», когда на руках никаких документов, кроме «волчьих паспортов», и необходимости ежемесячно отмечаться в райотделе НКВД. Это был большой риск, и всё-таки они сбежали, семьи Михаила и Бориса. Возвращались долго, почти полтора года: останавливались в разных местах, устраивались на временные работы, как-то где-то жили, обзаводились временными и «липовыми» справками и документами и ехали дальше в Харьков. В большом городе легче было затеряться. Отец – хороший плотник, поступил в Харькове на паровозостроительный завод. Мать там же работала станочницей. Дядя Боря даже стал завхозом. Жили в бараке.

Николай вспоминал, что рядом жили ещё несколько «раскулаченных» семей. В Харькове Николай пошёл в первый класс, было это в 1934 году. Ему шёл десятый год. Всего к началу войны ему удалось закончить шесть классов. Закончил бы семь, да из-за математики пришлось остаться на второй год. Удивительно, но на летние каникулы перед самой войной Николай даже приезжал в родную деревню, к другому своему деду по материнской линии – Ефрему, погостить, благо была она всего в сотне километров от Харькова.

– Там уже был колхоз с двумя тракторами, из которых один не работал, стоял на запчасти, – вспоминает Николай.

Казалось – жизнь может потихоньку наладиться, но грянула война.

Когда война началась, Николаю было неполных 16 лет. Илья подумал, как много в жизни определяют обстоятельства. Ведь если бы он был старше на два года, как оба его двоюродных брата, сыновья дяди Бориса, призванные в армию, возможно, жизнь его сложилась бы иначе. Он не знал – хуже или лучше, просто по-другому. Кстати, один из братьев дослужился до генерала. Илья сказал ему об этом, и Николай согласился:

– Конечно, меня бы мобилизовали в Красную армию.

Сказал, однако, безо всякого сожаления.

С приближением фронта и усилением бомбёжек обе семьи решили перебираться к себе в деревню. Знали, что никого из колхозного начальства там уже не осталось. Николая мобилизовали на рытьё окопов, откуда он сбежал к своим в Носково. Летом 1942 года, когда немцы вошли в деревню, старики встречали их хлебом-солью. Николай видел это своими глазами. Немцы собрали сельский сход и предложили выбрать старосту. На сходе мнения разделились: немцов устраивала кандидатура Ефрема Кравченко – второго деда Николая, который после Первой мировой войны четыре года провёл в австрийском плену и лишь в 1925 году вернулся домой. Немцы рассчитывали на его знания немецкого языка. Однако, кроме: «Иди ко мне, моя красавица», дед Ефрем ничего по немецки сказать не мог. А кроме того, пил безбожно. Николай вспоминал, что ни разу не видел его «сухим». Сход выбрал старостой Михаила Донскова, отца Николая.

Много лет спустя мать Николая, Екатерина Ефремовна, рассказывала, как брат Борис выговаривал Михаилу: «Миша, зачем тебе это нужно? Хромаешь и хромай!» Слова его оказались пророческими: в 1943 году их деревня дважды переходила из рук в руки. Когда она была освобождена в первый раз, всех окрестных старост и полицейских арестовали и куда-то погнали. Отец сильно хромал и отстал от колонны. Его пристрелили. Михаилу Семёновичу было 43 года.

– Я узнал об этом через 13 лет, в 1956 году, уже в Америке. Когда за отцом пришли, меня дома не было. Всё перевернули, искали оружие, даже в печке. Отстал от колонны, – с горечью сказал Николай. – Тяжко было смотреть, как он с флагом в руках старался не отставать на праздничных демонстрациях в Харькове. Советскую власть любить ему было не за что, но он боялся, а вдруг узнают, что мы «раскулаченные».

В оккупации Николай прожил почти год. Илья спросил его о партизанах, были ли они?

– Да нет, – отвечал он, – ничего о них слышно не было, хотя кругом были леса.

– В чём заключалась работа отца как старосты?

– Деревенские дела. Всё, как в сельсовете. Он занимался гражданскими делами.

Дом деда Семёна сгорел, и Донсковы жили в доме, который построили для себя уже после возвращения в Носково, когда отец стал старостой. Строили «всем миром», помогали все.

Илья подбирался к самому главному, интересующему его вопросу: как прожил Николай этот год?

Ничего особенного в жизни 17-летнего парня не происходило. Школы не было, работал он на их бывшей мельнице с дядей Борисом. В Носково располагался склад боеприпасов немецкой танковой дивизии, на котором работали русские в немецкой форме. Их было 26 человек, русских военнослужащих немецкой армии. Николай стал двадцать седьмым.

Илья наконец задал ему этот вопрос.

– Что сказать, я был пацан, многого хотелось, а ничего не было. А здесь молодые ребята работают, курят сигареты, едят шоколад, пьют вино… – Николай красноречиво покрутил пальцем у виска. И, помолчав, добавил: – Почти все мы в этой команде были «обиженными» советской властью. – Он горько усмехнулся.

Николай добровольно записался в немецкую армию 1 июля 1943 года. Присяги не давал. В боях участия, по его словам, не принимал, работал на армейских складах. Илья спросил у него, было ли у него оружие?

– Да, винтовка была, – ответил Николай.

Почти сразу же после его вступления в армию немцы начали отступать. Но выбор был сделан, и Николаю надо было уходить с ними. Мать была против его решения, он с ней даже не простился. Отца уже не было. Одетый в новенькую немецкую форму рядового, Николай пришёл попрощаться к одной из своих тёток.

– Ой Коля, что же ты наделал, – сказала та, увидев его в чужой форме, и, помолчав, добавила: – А впрочем, Бог тебе судья.

Илья слушал его, а сам подумал, что каждого человека жизнь рано или поздно ставит перед необходимостью принять важное, порой судьбоносное, решение, от которого подчас зависит вся его дальнейшая жизнь. Николаю Донскову пришлось сделать свой выбор в 17 лет. Слишком рано… И даже не тогда, решил Илья, когда он пошёл служить к немцам, а уже тогда, когда сбежал с рытья окопов. И легче всего, наверное, было считать его предателем и изменником, но что-то не позволяло Илье так сразу его осудить. Илья словно пережил сам те обстоятельства, в которых рос Николай: разорение семьи и убийство деда, ссылка и необходимость всё время скрываться и чего-то скрывать. Сама жизнь, похоже на то, испытывала и подталкивала его к этому выбору. Конечно, не он один хлебнул такого; конечно, для других Родина всё равно оставалась Родиной; конечно же, этого испытания Николай не выдержал… и всё же…

А уже 3 августа, всего через месяц, Николай был ранен разрывной пулей в бедро во время воздушного налёта на их колонну, перевозившую боеприпасы. Это случилось на реке Миус под Ростовом. Начались скитания по госпиталям. Сначала Житомир, потом Варшава и Краков. На его мундире появился первый знак отличия, нашивка «За ранение». После выздоровления в начале 1944 года Николая оставили при реабилитационной комиссии, направлявшей выздоравливающих солдат по армейским частям. В этом помогло ему знание немецкого языка, он вообще человек, способный к языкам. После войны в лагере для перемещённых лиц в американской зоне Николай быстро выучил и английский.

В сражениях Николай участия не принимал, но потаскать всяческих грузов пришлось изрядно, до сих пор даёт себя знать спина. Война для него закончилась 12 февраля 1945 года в Венгрии, где он получил ранение в плечо осколком реактивного снаряда во время артналёта «катюш».

– Мы шли по улице, – вспоминал он, – навстречу нам шли мужчина и женщина. Всё произошло внезапно: женщина вдруг упала, а потом и я. Меня спас товарищ, тоже русский, он затащил меня в подвал костёла и позвал ксендза. Я лежал весь в крови. Ксендз спросил меня, католик ли я, и дал поцеловать крест.

«А не лукавишь, Николай Михайлович? – засомневался про себя Илья. – Таких два серьёзных ранения да не в боях получены?!» А вслух спросил:

– Неужели за всю войну так и не пришлось пострелять?

Донсков помолчал, оценив всю серьёзность вопроса, несмотря на кажущуюся его простоту и невинность.

– Знаете, господин Розов, мне уже много лет, и скоро сам Бог задаст мне этот вопрос, так что врать мне ни к чему. Я в прицел винтовки на «своих» не смотрел… Так что их крови на моих руках нет… Так случилось…

Oн так и сказал: «своих» – о тех, с кем был разделён линией фронта и судьбой.

Николай рассказывал, а Илья мысленно продолжал с ним спорить: «Ну ладно, не стрелял сам, а снаряды таскал для кого? Как ни крути – всё равно чужой». Но скажи он Николаю об этом сейчас – конец разговору. А так хотелось дослушать до конца.

…Потом был госпиталь в Вене. Ранение было серьёзное – правая рука и плечо ещё долго были в гипсе. Даже спустя несколько лет после окончания войны правая рука не действовала в полную силу, из-за этого ему не давали на въезд «добро» в консульствах многих стран Южной Америки, куда он обращался, – там нужны были здоровые работники.

Но всё это будет потом, а тогда Николаю было всего 19 лет, и второе отличие «За ранение» он уже не успел получить, война заканчивалась. А его бег от «своих» продолжался. К Вене приближались советские войска. Командование госпиталя объявило, что все, способные самостоятельно ходить, могут идти к железнодорожной станции, где их ждал эшелон, отправлявшийся в Италию навстречу американцам. Николай тогда зашёл проститься к лежащему в том же госпитале раненому советскому солдату с ампутированными ногами. Попал ли тот в плен или перешёл на сторону немцев сам, Николай не знал, но переживал и очень жалел его, так что при расставании чуть не расплакался. Он так и добирался до эшелона – с подвешенной в гипсе рукой. Их поезд был остановлен у границы с Италией наступавшими американскими частями. Война закончилась, но пришёл послевоенный хаос.

– Надо было определяться, – рассказывал Николай, – куда-то идти. Встреченные американцы, поняв, что я русский, посадили меня в джип и повезли к месту сбора в советскую зону оккупации. Но я-то знал, что мне как раз туда не надо. Они меня подвезли и уехали, а я пошёл обратно. В одной австрийской деревне меня приютили две женщины, они помогли мне снять гипс. У них была корова, и к ним приходили покупать молоко два латыша, которые рассказали мне о лагере для перемещённых лиц. Я пробыл в том лагере всего один день и ночью сбежал. Несмотря на то что это была несоветская зона оккупации, всем там распоряжались русские, правда без оружия. Большинство находившихся там были угнанные на работы в Германию. Они ждали отправки на Родину. Вместе со мной бежали ещё трое русских – им было чего бояться: они служили в войсках СС. Мы разошлись, и я вернулся в ту же деревню, где прежде меня приняли две крестьянки. Я привёл им «бесхозного» коня, которого я нашёл на дороге, и прожил у них вплоть до 11 августа 1945 года. В тот день бабушка дала мне денег на железнодорожный билет, и я доехал до лагеря под городом Линц.

Между прочим, там на вокзале Николай встретил своего бывшего командира, его звали Отто. Он был австриец.

– Ники (так его звали в команде)! Я рад видеть тебя живым. Ты счастливчик! – приветствовал его Отто.

– Какой же я счастливчик?! – Николай показал на безжизненно висевшую правую руку.

– Да, да! Тебе страшно повезло, что тебя ранило, – ведь вся твоя команда погибла. Отступая, они наткнулись на винный склад, ребята напились и уснули. Спали, конечно же, без охранения. Русские их всех убили.

Николай вспомнил, как однажды был избит другим своим командиром, Оскаром Штоком, за то, что уснул на посту. Это было жестоко, но спасло ему жизнь.

– А что за люди были в команде, в которой вы служили? – спросил Илья.

– Да разные, – вспоминал Николай, – были такие же, как и я, из «раскулаченных», а то и выпущенные немцами зэки из тюрем, перебежчики… Близко ни с кем из них я так и не сошёлся…

Лагерь для перемещённых лиц находился в американской зоне. В нём было около двух тысяч русских. Жили в бараках, каждый из которых был разделён на несколько комнатушек: по 2–3 человека в каждой. Здесь были разные русские: попавшие в плен, служившие у немцев, угнанные в Германию; были и белоэммигранты из стран Восточной Европы, убегавшие от наступающей советской армии. В этом лагере Николаю было суждено прожить почти четыре года и найти жену. Режим там был свободным, можно было не работать, свободно передвигаться, выходить из лагеря. Было своё футбольное поле. Лагерь находился на попечении американцев. Николай много работал: убирал, мыл посуду. Иногда, признавался он, просто мошенничал.

Николай себя не щадил, рассказывал:

– Чего только не делали! Даже продавали на вокзале сигареты, вместо табака набитые опилками. Конечно же тем, кто уже садился в поезд.

Спустя какое-то время, он стал работать в расположенном неподалёку армейском лагере у американцев: мыл, убирал, даже стал барменом. Он быстро осваивал английский язык, и это помогало ему находить хорошую работу. Товарищи даже завидовали ему. В нём проснулись предприимчивость и деловая жилка. Он стал хорошо зарабатывать на том, что покупал у американцев шоколад, выменивал на него у местных крестьян свежие молочные продукты, которые продавал обратно американцам.

Как-то в их лагерь прибыла советская комиссия по репатриации граждан на родину.

Беседовали с каждым в отдельности, заполняли анкеты. Рассказывали о послевоенной жизни на родине, уговаривали вернуться. На общем собрании представители комиссии обещали полное прощение тем, кто вернётся. Однако желающих не нашлось, лагерь полнился слухами о том, что делают с вернувшимися обратно. Да и Николай помнил, как в предвоенный 40-й год через Харьков шли эшелоны с прибалтами в сибирскую ссылку. Он не поверил, впрочем, как не поверили и остальные. И тогда возглавлявшая комиссию женщина-подполковник, фамилию её он уже забыл, выругавшись матом, пообещала, что достанут их по-другому. Рассказывая об этом, Николай не смог сдержать своего волнения, лицо его потемнело:

– Вы понимаете, господин Розов, что я тогда погубил свою семью. (Об участи отца он в то время ещё не знал.) Ведь я назвал свою настоящую фамилию и место жительства.

Спустя годы он узнает, что его мать и сестра были найдены и снова сосланы, на этот раз на Северный Урал, в глухой посёлок Тавда, где его сестра Татьяна и умерла после тяжёлой болезни в 1960 году. Мать пережила свою дочь на 35 лет и ещё увидела сына.

Что же дальше? Жизнь брала своё, и в начале 1949 года Николай в лагере познакомился с Линдой. Её отец был русский белоэммигрант, а мать чешская немка. Очень скоро они поженились и переехали жить в Линц. В том же году у них родился сын Семён, а спустя три года второй – Яков. Уже потом, после переезда в США, ещё и дочь Татьяна. Всего трое. Когда Илья спросил Николая, почему все имена – русские, ответ был краток:

– Я так хотел.

Между прочим, уже после переезда в Америку Линда с детьми приняла православие.

Надо было содержать семью, и Николай много работал, благо раненая рука, хотя и медленно, но восстанавливалась: даже лес пилил и в городской котельной работал. Пришло время им получать австрийское гражданство. Но они решили перебраться в Америку, в Европе выживать в те годы было нелегко. Решение это далось с трудом, особенно для Линды, её отец погиб под американскими бомбами во время войны, и Линда не могла, да и не хотела, этого забывать.

Аргентина, Бразилия, Уругвай Николаю отказали. США их приняли, и 22 июня 1956 года (он навсегда запомнил эту дату) они прилетели в Америку.

Тогда же Николай попытался разыскать своих в Советском Союзе и написал им письмо. Ему повезло. Несмотря на то что мать с сестрой жили в ссылке на Урале, в самом Носкове оставались их родственники. Одна из них и ответила Николаю письмом, в котором рассказала обо всём и дала адрес матери. Наверное, этот поступок требовал известного мужества, ведь это было в 1957 году, в разгар холодной войны. А тут переписка с Америкой, да ещё с кем?!

Николай работал в ночную смену на фабрике, и, когда он утром приехал с работы домой, он нашёл почтовое извещение о заказном письме для него. Он поспешил на почту. Первое, что он сделал, когда получил письмо, он его понюхал – это был запах Родины. Николай не открывал письма вплоть до самого дома, но не вытерпел и стал читать его прямо стоя на ступеньках у подъезда. Он не смог сдержать слёз и плакал открыто, не таясь. Когда Линда приехала с работы, встревоженная соседка-итальянка сказала ей, что видела её мужа плачущим.

Своё следующее письмо он уже отправил прямо на Урал, он теперь знал куда. Они стали переписываться и Николай даже умудрялся отправлять матери с сестрой посылки, используя любые возможности для этого, словно хотел этим восполнить столь долгое отсутствие и сыновью теплоту. Посылки эти помогали им выживать. Письма и фотографии, которыми они обменивались, стали единственным мостиком, связывающим эти, такие далёкие и столь разные, берега. Ни Николай, ни мать не могли и подумать о том, что когда-нибудь им удастся свидеться.

Свидеться… Нам, смотрящим здесь в Америке российское телевидение каждый день, имеющим возможность в любую минуту из любого места связаться по интернету или просто позвонить по телефону кому и куда угодно и, наконец, безо всяких проблем сесть в самолёт и полететь ТУДА, надо включить изрядную долю воображения, чтобы прочувствовать это. Это как бы посмотреть в перевёрнутый бинокль. И уже забывается, что ещё совсем недавно всего этого просто не было.

Как он жил все эти годы в Америке? Жизнь его была заполнена работой и семьёй. Наверное, как у большинства из нас. Почти сорок лет – таков его трудовой стаж в этой стране. Он проработал все эти годы рабочим на фабриках. Линда тоже работала, но меньше: надо было растить детей. Илье было интересно, на каком языке они общались между собой. Оказалось – на английском. Русский Линда знала неважно, и он ушёл из их семьи через пару лет после переезда в Америку. А в 1963 году родилась дочь Таня, её назвали в честь умершей сестры Николая. В 1975 году они переехали в этот дом. И снова, казалось, что жизнь наладилась. Но у Линды обнаружили рак. Женщиной она была сильной и волевой – сопротивлялась болезни долго и умерла в 1998 году.

За несколько лет до её кончины они потеряли старшего сына. Это произошло в 1989 году, ему было сорок, и смерть его не была неожиданной. Семён служил в армии, прошёл через Вьетнам, там тяжело заболел и долго лечился. Но болезнь не отступила. Николай уверен, что потеря сына ускорила смерть Линды. Что может быть страшнее, чем хоронить своих детей…

В 1995 году жизнь улыбнулась Николаю, он повидал мать. Чудо стало возможным: он прилетел на Родину. Москва – Урал – Курск (самого Носкова больше не было, и много его родни жило в Курске). Из Москвы Николай долго добирался до того посёлка на Урале, в котором жила его мать. Когда они увиделись, Екатерине Ефремовне было 92 года, Николаю – 70. Они не видели друг друга 52 года. Такое вот наказание…

Всё это будоражило воображение Ильи, снова и снова возвращало в далёкое прошлое.

Восемнадцатилетний русоголовый и голубоглазый паренёк покинул дом и свою мать. И спустя целую жизнь они встретились. Ожидание и надежда увидеть сына поддерживали в ней жизнь и заставляли отступать преждевременную смерть. Она и умерла спустя несколько месяцев, только после того как увидала своего Колю. А тогда… как и о чём они говорили?

– Мы даже не могли говорить, и слёз было больше чем водки, – ответил Николай.

Его радушно принимали – родственники были уже и здеcь на Урале, в Тавде. Не обошлось и без курьёзов: на одном из застолий их посадили рядом: Николая и бывшего фронтовика-танкиста, героя Советского Союза. Николай потом выговаривал своей племянице за это и услышал в ответ то, чего никак не ожидал:

– А что? Вы, дядя Коля, у нас почётный гость. Всё нормально!

– А правда, Николай, было неудобно? – спросил Илья.

– Да нет, – признался он, – сидели, выпивали, закусывали и разговаривали.

Но случалось и по-другому. Уже в Курске Николай встретил своего дядю, родного брата матери, Василия. Николай был очень взволнован, хотел обнять своего дядю, но тот только холодно поздоровался, протянув племяннику руку. Ну что же, и прошлое подчас стреляет в нас тоже.

Илья не мог не спросить Николая о его впечатлениях о той поездке. И услышал:

– Когда я увидел, как живут там люди, я сказал себе: разве так должны жить победители? Куда девалось всё богатство этой страны? Пропили или раздарили.

Сказано было жёстко, но правда в этом была. И ещё: Николай приехал на то место, где раньше была его деревня, но её больше не было, одни поля и кустарник. Могилы отца он даже и не искал. Знал, что её и быть не могло.

Он прислал приличную сумму денег своей племяннице, чтобы она смогла купить себе жильё, и деньги эти были для него не лишние. Но когда та попросила ещё, Николай ответил ей с присущим ему юмором:

– Знаешь, мой дом стоит среди деревьев, но на деревьях, к сожалению, растут не доллары, а листья.

Зинаида, вторая жена Николая, женщина вдовая, милая и очень энергичная.

– С ней, – признался Николай, – мне некогда стареть.

И это правда: ремонт дома, свой огород, дети свои и жены, активная деятельность в церковной общине – в общем, порой даже времени не хватает.

Их дети – уже сами родители – устроены и живут в других штатах. Николай недавно ездил на свадьбу своего внука. А всего их у него шестеро. Его дерево пустило корни.

Был уже поздний вечер, выпито много чаю и даже съеден суп, сваренный Зинаидой перед её отъездом. Они оба устали – нет, не физически, скорее эмоционально. Николаю пришлось в этот день прожить всю свою жизнь сначала, а Илье сопереживать и переламывать в себе противоречивые чувства к этому человеку, обвиняя его, оправдывая и снова обвиняя. Илья признался себе, что ещё утром он готов был услышать исповедь человека, предавшего Родину, и думал о том, как ему отнестись к этому поступку. Негодовать, презирать? Странно, но ничего этого не осталось, кроме жалости и сочувствия к его так страшно переломанной судьбе.

Они попрощались.

– Господи! – притворяясь расстроенным, хлопнул себя по лбу Илья. – А про дом-то мы и забыли! Хорош я, риэлтор!

– Ничего, господин Розов, давайте подождём до приезда Зинаиды. Уж она нам так поговорить не даст. – И Николай понимающе подмигнул Илье.

Разговор по душам

Ужинал Леонид безо всякого аппетита; сидел мрачный, уставив взор в тарелку и на вопросы жены только что-то бурчал в ответ. Впрочем, он не хотел грубить Зине – она меньше всего была виновата в их финансовых неприятностях. Сославшись на головную боль и усталость, Леонид не остался после ужина смотреть по телевизору очередную серию чего-то там, а пошёл к себе в комнату и сел за стол перед компьютером. Так и сидел, покачиваясь в кресле перед тёмным экраном. Потом придвинул к себе калькулятор и снова начал считать. Расходы, к сожалению, приходилось только прибавлять. Счета аккуратно приходили ежедневно; гораздо хуже, если не сказать больше, обстояли дела с доходами. Его заработки за последние три года катастрофически упали. Лёня был свободным, то бишь нештатным, журналистом и много писал в разные русскоязычные эмигрантские газеты и журналы, да и на радио тоже. Это не очень-то кормило, но иной профессии у него не было, и он был вынужден подрабатывать «извозом» – возил пассажиров в аэропорты, и даже служил охранником-почасовиком в офисе одной местной компании.

При таком нестабильном и малом доходе купить даже такой скромный по всем понятиям домик, какой был у них, было шагом опрометчивым. Но в те годы, когда они решили это сделать, банки раздавали кредиты на покупку домов налево и направо безо всякой проверки доходов, и только ленивый не воспользовался тогда этой возможностью. Купив дом, Леонид надеялся, что с годами их ситуация улучшится, а его доход вырастет. Правда, он не очень хорошо себе представлял – за счёт чего? А тем временем русские газеты закрывались одна за другой или продолжали влачить жалкое существование, и его статьи перестали быть востребованы. Да и на радио он стал ненужным. Оставались ещё эти его приработки, но и они помогали слабо.

В последний год платить за дом стало нечем. Утром пришло очередное письмо из банка-кредитора с угрозой отобрать дом в случае очередной неуплаты. Да и по кредитным картам уже накопились долги, и немалые. Машина – кормилица – также нуждалась в серьёзном ремонте, а ещё лучше – надо было бы её продать и купить новую. Но на что? На всё это нужны были деньги, которых не было. Зининой копеечной зарплаты хватало только на еду и самое необходимое. Да и сами они уже как три года не могли позволить себе роскоши поехать куда-нибудь отдохнуть. Слава богу, дочь вышла замуж и, живя в другом штате, была далека от их проблем.

«Господи, знал бы кто в Киеве, отчего я уехал и к чему приехал! – с тоской подумал он, вспоминая их просторную трёхкомнатную квартиру на Крещатике. – Отличный финал для бывшей звезды республиканской журналистики. Полный тупик…»

Стоило Леониду подумать обо всём этом, как к его горлу подкатилась тошнота, а на лбу выступила испарина. Теперешнее его состояние было близко к паническому. Так он посидел ещё немного, пытаясь совладать с собой, и, ничего не придумав, пошёл в спальню. Зина уже спала, и он, стараясь не разбудить её, тихо нырнул под одеяло.

Но сон не шёл к нему, сердце отчаянно колотилось, и в голове его царил полный сумбур.

«Так нельзя, надо взять себя в руки, а то ведь так и Кондратий хватит, – стал он внушать себе. – Кому я тогда вообще буду нужен?»

Леонид лёг на спину, крепко смежил веки и, устремив невидимый взор куда-то в темноту, принялся про себя молиться. Он, правда, не знал ни одной молитвы, и даже не очень представлял себе, какому Богу он молится. Лёня был полукровка: еврей по отцу и русский по матери; не крещён и не обрезан; никогда не ходил ни в церковь, ни в синагогу. Он лежал, вытянув руки по швам, и со всею внутреннею силой, на какую был способен, просил Бога сделать его богатым.

«Господи, я не прошу у ТЕБЯ много, только для нормальной жизни, а не этого жалкого существования, – твердил он про себя со всею невысказанной страстью, и ему казалось, что его слова поднимаются туда, в небо. – Неужели я не достоин такой малости, ведь я не лентяй и всю свою жизнь работал. Я просто не умею зарабатывать. Дай, умоляю тебя, материального благополучия мне и моей семье», – беззвучно шептали его губы.

«А как хорошо было бы, – думал он параллельно своей молитве, – выплатить сразу же дом и купить новую машину». Господи, он помог бы дочери с зятем купить собственную квартиру, а не жить в арендованной! Сьездил бы с женой, наконец, в Париж, о котором Зина мечтала много лет. Помог бы родителям и, главное, – засел бы, наконец, за книгу, которую давно хотел написать, – главное дело своей жизни! Да мало ли что ещё он бы придумал!

Молитва ли, мечты ли, сопутствующие ей, подействовали, но возбуждение его прошло, он наконец успокоился и ровно задышал. Его даже не особенно удивили вдруг обращённые откуда-то к нему слова: «Что, старина, плохо дело, да?»

Леонид приоткрыл глаза и стал всматриваться в темноту. В спальню сквозь незашторенные окна проникал лунный свет. В кресле у кровати, в котором он обычно любил читать, кто-то сидел. Леонид пригляделся: то был приличного вида мужчина средних лет.

Первое, что почему-то абсолютно неосознанно сделал Леонид (он потом вспоминал этот свой поступок, не находя ему никакого здравого объяснения), – он прижал указательный палец к своим губам, показав глазами пришельцу на спящую рядом жену.

– Не волнуйся, Лёня, Зина будет спать, пока мы с тобой разговариваем, – приятным голосом успокоил его пришелец. – Я вижу – ты не только не испуган, но даже не удивлён моему появлению у тебя дома. Ты знаешь, кто я?

– С полной уверенностью сказать не могу, но догадываюсь, – ответил Леонид.

– Вот-вот, ты человек с университетским образованием, Булгакова читал, конечно же. Ведь он земляк твой к тому же. Да я и сам видел у тебя «Мастера и Маргариту» внизу на полке. Все вы теперь благодаря Михаилу Афанасьевичу стали такими умными и бесстрашными. Только знал бы ты, Лёня, – усмехнулся пришелец, – как он испугался, когда я его в первый раз навестил. А я ведь ему тогда сделал предложение, от которого он не смог отказаться.

– А какое предложение вы ему сделали? – спросил Леонид.

– Лёня, вообще-то я предпочитаю, чтобы со мной были на «ты», так мы будем более расположены друг к другу. – Он улыбнулся. – Если даже с НИМ, – гость указал пальцем в потолок, – все на «ТЫ», то со мной и подавно. Понимаешь, Лёня, – продолжал гость. – Михаил «болел» идеей этой своей книги, но знания фактуры у него не было совершенно… м-да. А без этого у него и вся концепция «не играла»… – Он помолчал. – Всё было как в густом тумане. Я дал ему возможность увидеть картину целиком, и это сделало его книгу маленьким шедевром, хотя выдумки там немало. – После секундной паузы задумчиво проговорил гость. – Обмен состоялся и был равноценным. Михаил стал знаменитым.

– А что вы… то есть ты, попросил взамен? – спросил Леонид, зная, однако, заранее ответ на свой вопрос.

– Ну ты, Леонид, как маленький, право! Что-что? Конечно же – ДУШУ. Хотя ты это и сам знаешь и вопрос твой риторический.

– И он согласился? – воскликнул Леонид, сразу же осёкшись и с испугом взглянув в сторону крепко спящей Зины.

– Ты книгу читал? – вопросом на вопрос ответил гость.

– Да… – в полном смятении сказал Леонид. – Читал.

– Значит, вопрос отпал сам собой, – заключил гость. – Давай теперь, Лёня, вернёмся к твоим проблемам. Я могу тебе помочь. Итак, сколько тебе нужно для счастья? Так, кажется, звучал вопрос Бендера к Шуре Балаганову?

– А что, они… ну… эти авторы тоже?.. – Внезапная догадка озарила Леонида.

– Послушай, Лёня, сейчас речь идёт о тебе. Придёт время, и ты получишь ответы на все свои вопросы. Итак, сколько? Только, пожалуйста, мысли в реальных масштабах, я ведь тоже существую в пределах своего бюджета. Для того чтобы осчастливить тебя, мне надо обанкротить другого. Ты закон сохранения энергии помнишь? Ну вот…

Леонида залихорадило, он даже вспотел от волнения.

– Ты успокойся и возьми себя в руки. – Гость помолчал немного. – Ну хорошо, я тебе помогу: прикинь, сколько тебе нужно, чтобы расплатиться с банком и выкупить дом, купить квартиру дочери – это главное. Ведь ты уже думал об этом, так?

– Так, – машинально подтвердил Леонид. – Только мой теперешний дом… того…

– Понял, Лёня, не вчера родился, – позволил себе пошутить гость. – Конечно же, надо купить себе что-то поприличнее: или квартиру на Манхэттене, либо где-нибудь в Испании – там хорошо пишется. А этот дом оставь себе как дачу.

– Хорошо, поехали дальше, – продолжал гость. – Машина, поездка в Париж и прочие побрякушки – всё это мелочи жизни. А вот для написания приличной книги нужно, кроме таланта, конечно же, время и не думать о деньгах и работе. Да и Зинаиде твоей пора уже отдохнуть – сколько можно работать?!

– Скажи, а хватит у меня этого самого таланта, чтобы написать то, что я хочу? – спросил Леонид.

– Талант от НЕГО, – пришелец многозначительно поднял глаза к потолку. – Это – не моя епархия. Моё дело – создать условия для жизни и работы. Так сколько всё-таки? – спросил снова он.

– Я думаю… – начал было Леонид, но гость тут же перебил его.

– И думать нечего – не хватит, прибавь ещё половину и будет в самый раз. Ну что – по рукам?

Леонида стало трясти.

– А как это будет, прямо сейчас? – с испугом спросил он.

– Ну ты даёшь! – рассмеялся гость. – Ты это как себе мыслишь? Вот я сейчас сниму пиджак, засучу рукава рубашки и полезу в твоё нутро копаться в поисках души? Да? А потом ты кровью подпишешь договор со мной? Ты, Лёня, меня развеселил, право!

Гость уселся поудобнее в кресле и, положив ногу на ногу, продолжал: – У вас, людей современных и образованных, как ни странно, понятия о МОЁМ мире остаются какие-то ветхозаветные. Неужели ты, Лёня, до сих пор серьёзно полагаешь, что за моей спиной стоят черти рогатые с раскалёнными сковородками? Глупости какие, – несколько даже брезгливо сказал он. – Как можно мучить плоть после того, как она стала прахом?!

Лицо его сделалось снова серьёзным:

– Да нет, конечно же! Сейчас мы оформим только договор о намерении, да и то – устно. Этого достаточно, ведь ты человек слова, надеюсь!

– Значит, это произойдёт не сейчас? – с облегчением в голосе спросил Леонид. Отложенное решение проблемы его успокоило. – А когда?

– Когда время твоё, Лёня, придёт, – веско ответил гость. – Ты понимаешь, что я имею в виду? – Он пристально взглянул на Леонида. – А пока живи и наслаждайся тем, что у тебя есть.

Гость умолк и в этой тишине Леонид старался осмыслить им услышанное. Он наконец решился задать важный для него вопрос. – Да… а когда… – начал было он, но гость не дал ему закончить.

– Понимаю, деньги уже у тебя.

Гость поймал недоумённый взгляд Леонида и пояснил:

– У тебя в бумажнике лотерейный билет, который ты купил неделю назад – проверь его. Но помни, – со значением сказал он, – наш с тобой договор вступит в силу только тогда, когда ты сам придёшь в лотерейный офис и предъявишь свой билет как выигравший восемь миллионов долларов. Только тогда! Выбор твой должен быть осознанным. В этом состоит наш с тобой договор.

В голове у Леонида промелькнула шальная мысль: «А вдруг он действительно тогда купил выигрышный билет? Ведь он забыл его проверить! И ЭТОТ ДЯДЯ здесь ни при чём!»

Леонид с испугом посмотрел на гостя и сразу же понял по выражению его лица, что тот знает, о чём он подумал. Гость так красноречиво посмотрел на него, что Леониду стало не по себе.

– Ну что же, коли тебе всё ясно, то мне пора, уже светает, – Гость потянулся в кресле. – Удобное кресло, однако. Ты сохрани его. Ну что – пока! Но помни – о нашем уговоре знаем только ты и я!

И Леонид уснул…

– …Лёня! Проснись, какой кошмар, я проспала! Я час назад уже должна была быть в офисе – у меня же сегодня инспекция! Господи, меня уволят! И ты тоже хорош – не мог подстраховать меня и разбудить?! – Зина говорила это, бегая из ванной в спальню и торопливо собираясь.

Леонид лежал неподвижно, с открытыми глазами и, не реагируя на Зинины слова, пытался что-то вспомнить. Наконец взгляд его приобрёл осмысленное выражение.

– Зина, мой бумажник! Принеси его!

– Лёня, ты полный идиот? Я опаздываю на работу и ещё должна тебе бумажник носить в постель?!

– Плевать теперь на твою работу! Там лотерейный билет… Мы теперь богаты, Зин!

– Так, ладно, Лёня! Я на работу, а тебе пора к психиатру. Вечером поговорим.

Как только за Зиной захлопнулась дверь, Леонид вскочил с кровати и бросился к бумажнику. Билет был там. Он осторожно, как самую большую драгоценность, достал его и внимательно рассмотрел. Тираж состоялся позавчера. Значит, проверить слова ночного гостя Леонид мог прямо сейчас по компьютеру или даже по телефону. Он решил не звонить: вспомнил слова гостя о том, при каких обстоятельствах договор должен вступить в силу. Если он позвонит – он заявит таким образом о выигрыше.

«Нет, торопиться не стоит… – лихорадочно стал думать он. – Можно по компьютеру».

Его руки тряслись, и ему пришлось несколько раз перенабирать свой пароль, чтобы узнать номер выигрышного лотерейного билета. Наконец на экране появился результат. Всё сошлось!

Он решил перепроверить ещё раз. Леонид вспомнил о газете. Конечно, как он мог забыть про это! Ведь в «Рекорде», который он получал, публикуют результаты лотерей. Он спустился в прихожую и нашёл на тумбочке под зеркалом вчерашнюю газету. Леонид перевернул первую страницу и там, где обычно публиковались результаты лотерей, нашёл те же цифры… Всё снова сошлось… Сомнения отпали! Он выиграл восемь миллионов долларов!

«Ё-моё! Это правда! Мама родная, что же теперь делать? Меня ведь всего трясёт! – Леонид с трудом сглотнул стоящий в горле ком. – Надо хлопнуть и прийти в себя, иначе я рёхнусь!» – решил он.

В холодильнике стояла водка, оставшаяся после недавних гостей. Леонид налил себе стопку и выпил её залпом, не закусывая. Потом сел за стол, положил перед собой лотерейный билет и долго смотрел на него, блаженно и бессмысленно улыбаясь. Налив себе ещё водки, он поднял рюмку и, прежде чем выпить, только и смог, что прошептать от переполнявших его чувств: «Господи…» – и сразу же осёкся.

Он вспомнил о ночном договоре с гостем. «Господи» был здесь явно ни при чём. Леонид как-то внезапно сник, а радостное настроение его куда-то сразу подевалось, и накрыла его тяжёлая чёрная тоска. Так он и продолжал сидеть, подперев лицо ладонями и невидящими глазами смотря на свой билет, лежащий перед ним.

– Даже поделиться не с кем! – тяжело вздохнул он, вспомнив последние слова ночного гостя.

Леонид очнулся от телефонного звонка. Он бы не поднял трубку, если бы не желание услышать в этот момент любой нормальный человеческий голос.

– Хелло, Ленни! – голос показался ему знакомым. – Это доктор Джефри Дэвис, если ты меня ещё помнишь. – Как твои дела?

Леонид сразу вспомнил его: он несколько раз подвозил доктора в аэропорт и тот всегда хорошо с ним расплачивался.

– Хелло, Док! – Леонид знал, что так просил его называть сам Джефри. – Спасибо, хорошо. Чем могу быть полезен? – скорее по привычке, нежели по его теперешнему состоянию, спросил Леонид.

– Послушай, Ленни, у меня есть для тебя предложение, от которого, я думаю, ты не сможешь отказаться.

Хотя эта фраза и прозвучала по-английски, смысл её резанул слух Леонида. Несколько часов назад он уже слышал эту же фразу в устах другого человека. Впрочем, человека ли…

Между тем Джефри продолжал:

– Понимаешь, Ленни, у меня серьёзные проблемы с глазами – это долгая история, и после операции мне запретили водить машину. Слава богу, я могу продолжать свою врачебную практику. Так вот, я знаю, ты хороший водитель и отличный парень. Если ты будешь привозить меня утром в офис и вечером домой – это двадцать минут езды, я буду платить тебе пятьсот долларов в неделю наличными, плюс бензин и толлы. Суббота и воскресенье – твои. Если ты мне понадобишься сверх того, то будет сверхоплата. Подумай, Ленни, это хорошие деньги, и ты сможешь решить много своих проблем. Я даю тебе три дня, если решишь – позвони мне.

Они попрощались, и Леонид положил трубку.

«Вот и приехали…» – усмехнулся он, продолжая думать совершенно о другом.

Вечером Зина приехала с работы с сияющим от радости лицом.

– Лёнчик, ты не поверишь, – сразу же с порога начала она. – Меня не только не уволили за сегодняшнее опоздание, но дали новую должность и повысили зарплату сразу на семь тысяч! Мой босс объявил мне это сегодня! Ты можешь себе это представить?! Нет, я должна сразу же позвонить и всё рассказать Лане. Наша дочь имеет право узнать об этом первой. Есть не могу, поужинай сам. – Зина поднялась в спальню.

В своём возбуждении она совершенно не обратила внимание на Лёнино состояние. А между тем его состояние граничило с помешательством. В голове у него царила полная сумятица. Так прошёл вечер.

Уже перед тем как ложиться спать, Зина вдруг вспомнила: – А что ты, Лёня, сегодня утром болтал про какой-то выигрыш?

– Это я так – пошутил… – промямлил Леонид, оставаясь весь в своих мыслях.

– Шутки твои, Лёнечка, всегда не ко времени.

Зина уснула, а он лежал с закрытыми глазами и, вспоминая события прошлой ночи и прошедшего дня, начинал понимать, что всё, что произошло, произошло не случайно и было как-то связано и переплетено между собой. Но до конца осмыслить произошедшее Леонид не мог: ему не хватало для этого какого-то важного связующего звена. И эта неразгаданность страшно мучила его. Он страстно желал вновь увидеть своего ночного гостя и спросить его о терзавших его сомнениях.

– Ну что, Лёня! Не было ни гроша, да вдруг алтын! Так ведь говорят у вас, – произнёс знакомый уже Леониду голос.

Леонид открыл глаза: гость, как и прошлой ночью, сидел в том же кресле, скрестив руки на груди.

– Я знаю, Лёня, о чём ты меня хотел спросить. Только давай для полной ясности отделим зёрна от плевел или, как у вас опошлили эту великую мудрость, выражением: «…мух от котлет». Лотерейный билет – это тебе дар от меня. Остальное – шанс тебе от НЕГО! Ведь прошлой ночью ты просил помощи, сам не зная у кого. Вот мы оба и явились, – с иронией произнёс гость. – Я ведь, Лёня, прихожу не ко всем, а только к тем, кто готов на многое. И обычно я бываю первым – мои возможности скромнее, но реакция быстрее. ОН более загружен и занят. И когда ОН является, то порой уже поздно. Но, как видишь, в случае с тобой ОН «не проморгал», поэтому у тебя появилась возможность выбора.

Гость поиграл пальцами в воздухе, словно что-то изображая, и продолжал говорить:

– Разница между тем, что делаю я и делает ОН, в том, что я ваши души покупаю и тот, кто решил пойти со мной, получает многое: богатство, славу, власть, успех и даже любовь, наконец. Поэтому от моих предложений, как правило, очень трудно отказаться. ЕМУ же покупать души ваши не нужно – они и так изначально принадлежат ЕМУ. Поэтому ЕГО помощь всегда минимальна: поддержать и подтолкнуть вас в нужном направлении, а всё остальное вы совершаете сами.

– Скажите… Скажи, – поправил Леонид сам себя. – Значит, все самые удачливые, сильные и богатые, они все обязаны ТЕБЕ? – начал было Леонид.

– Не все, но многие, – сухо поправил его гость.

– Но для чего тебе нужны души?

– Так уж повелось… После моего изгнания я решил строить собственный мир по своим понятиям Добра и Зла и заселить его близкими мне душами.

Гость встал и подошёл к окну, потом вернулся и снова сел в кресло.

– Ты, Лёня, конечно же, думаешь сейчас о выборе между мной и ИМ, как о выборе между Добром и Злом! Ведь так?

Леонид согласно кивнул.

– Понимаешь, Лёня, мы ведь с НИМ разошлись по этим вопросам с самого начала. ОН, безусловно, велик, но своенравен. Для НЕГО Добро заканчивается и начинается Зло сразу же, как только перестают следовать ЕГО заповедям! У меня же свой взгляд на Добро и Зло. Если бы ОН мог, ОН и меня, как ваших прародителей, немедленно «одел бы кожею», как сказано в Библии, и отправил бы сюда… Но это не дано даже ЕМУ! Поверь, моё противостояние ему – не есть противостояние Добру! И уж подавно я никакой не носитель Зла, который по чьему-то принуждению якобы вынужден делать Добро, как написал обо мне один череcчур впечатлительный поэт. Что за чушь!

Гость опять умолк, собираясь с мыслями. Потом наклонился к Леониду и сказал со значением в голосе:

– Всё зло на земле творите вы, люди, а прикрываетесь мною! И ещё… – Он пристально посмотрел Леониду в глаза. – Ад и Рай, которые придумали вы, – это только состояние души. Помни об этом…

Гость бросил взгляд на продолжавшую мирно спать Зину и посмотрел на Леонида.

– Вот так, Лёня, обстоят наши с тобой дела. Однако скоро рассвет, мне пора.

Он, как и в прошлую ночь, с видимым удовольствием потянулся в кресле.

– Дело теперь, старина, за тобой! Решай – чей дар принять. Но помни: вместе их принять нельзя! И, приняв один, – второй безвозвратно исчезнет.

Утром, когда Зина уехала на работу, Леонид встал и весь день находился в состоянии внутреннего напряжения. Сомнения овладели им и уже не отпускали. Он не находил себе места: всякий раз доставал из бумажника лотерейный билет и пристально его разглядывал. Он изучил его до последней буковки, а выигрышный номер помнил наизусть. Несколько раз он поднимал телефонную трубку и снова опускал её.

Так шло время. В конце концов Леонид, видимо, решился. Он взял телефон и набрал номер: «Хелло, док!..»

Закончив разговор, Леонид дрожащими руками снова достал из бумажника лотерейный билет. Ещё не развернув его, он уже знал, что он увидит. Номера в билете стояли другие. Он не смог сдержаться и громко застонал. Немного погодя он вздохнул, скомкал билет и выбросил его в мусорное ведро. Потом сел тут же рядом и долго оставался сидеть неподвижно, глядя в никуда.

Повесть

Осенний календарь Книга для двоих

На цветок без аромата

Опустился мотылёк.

Вот причуда знатока.

Басё

Она: «Так я, по-твоему, цветок без аромата?»

Он: «Ты не цветок – ты нераскрытый клад».

Из разговора

Предуведомление

– …И что же ты предлагаешь? – OH остановил взглядом парящее перед ним бесплотное существо.

– Милорд, это будут человеки: мужчина и женщина. И пусть они не будут молодыми.

– И что же дальше?

– Милорд, пусть взаимное влечение дарует им наслаждение вновь почувствовать себя молодыми. А вы, Милорд, назовите это так, как только вы один можете.

– Я назову это ЛЮБОВЬЮ. Пусть они испытают наслаждение не только плотью своей, но и душами. – ОH воспарился этой мыслью. В нём снова проснулось желание творить великое и вечное, достойное НЕГО.

– И когда они встретятся? – последовал вопрос Бесплотному.

– О Милорд, пусть это случится прямо сейчас.

– Ты знаешь место?

– Да, Милорд, они могут встретиться там, где у нас резервный Рай, всё равно он пока пуст. Там, за Новым океаном в Леонии, на Брод-стрит, рядом с Адским парком.

– Ну что же, пусть это произойдёт.

* * *

Влад потом нашёл в своём рабочем блокноте, когда это всё началось – в самом начале августа. Ему тогда позвонила Зинуля, его давнишняя подруга и партнёр по бизнесу. Она работала в ипотечном банке. Это было взаимовыгодное сотрудничество: Зинуля получала от Влада клиентов, нуждавшихся в получении кредитов для покупки жилья; Влад же был спокоен, зная, что она разобъётся в лепёшку, но сделает всё как надо, и его клиенты получат кредит вовремя и без мытарств. На этот раз Зинуля сама давала Владу клиента.

– Послушай, Владик, есть для тебя клиентка.

– А она как, ничего? – пошутил Влад.

– Ты, Владик, просто половой маньяк. – Зинуля хохотнула. – Пора бы тебе угомониться – ведь седьмой десяток уже, а всё ещё ни одной юбки не пропустишь.

– Во-первых, одну пропустил – твою, – серьёзно сказал Влад. – Друзей не трогаю – это святое; а во-вторых, Зинуля, где ты сейчас женщину в юбке увидишь – все в брюках. Поэтому, кстати, теперь у всех баб якобы красивые ноги. И потом, Зин, кто считает годы. Меня, как говаривала моя тётка, – колом не добъёшь.

– Так, Влад, не будь дураком! Сплюнь и не гневи бога. Хвастаться здоровьем нельзя. Значит так, ищет она квартиру в районе двухсот с небольшим тысяч с одной спальней. Банк «добро» на получение кредита дал.

– А где она хочет? – спросил Влад.

– Где-то в штате Нью-Йорк, но недалеко от вас.

– Nо way, Зинуля. Ты же знаешь, я пасусь в Нью-Джерси. Да у меня и лицензии нет на Нью-Йорк.

– Ну так покажи ей что-нибудь у себя. Она, кстати сейчас снимает квартиру в ваших краях.

– А зачем же ей тогда Нью-Йорк?

– Она там работает. В общем, Владик, не мне тебя учить, покажи ей что-нибудь приличное рядом, может быть, она и клюнет. Ты что, очень занят сейчас?

– Работы, Зинуля, слава богу, хватает. Ладно, дай ей мой телефон. А как её зовут?

– Ирина

Влад успел уже позабыть о том разговоре, когда неделю спустя ему в офис позвонила Ирина. Она начала по-английски – он был достаточно хорош, хотя акцент, конечно же, выдавал. Влад и сам хорошо владел английским: учил его в своё время в университете. Поняв, что говорит с соотечественницей, пошутил:

– Между прочим, я немного говорю по-русски.

Они перешли на русский, и Влад сразу отметил её столичный говор. Расспросив Ирину о том, что бы она хотела купить, Влад задал ей ещё несколько вопросов. Они впрямую не касались дела, но помогали ему лучше определить, что нужно клиенту. Это был его стиль работы, и Влад часто повторял, что чем больше он болтает с клиентами, тем меньше пустой беготни в поисках нужного дома. Поняв, что было нужно Ирине, Влад пообещал связаться с ней, когда найдёт подходящий вариант.

Через пару дней он позвонил Ирине и они договорились встретиться, чтобы посмотреть пару отобранных для неё квартир. Дом, в котором она жила, стоял всего в трёх кварталах от его офиса, поэтому Влад предложил заехать за ней самому. Когда он подъехал к её дому, жаркий августовский день уже понемногу угасал, переходя в лёгкие сумерки. Ирина стояла у подъезда и курила – невысокого роста крашеная блондинка в белой блузке, коротких белых брюках и на высоких каблуках. Она бросила сигарету в урну и подошла к машине.

– А ведь ей хорошо… за полтинник, – машинально отметил про себя Влад. – Хотя «торчит» вполне.

– Вы Влад? – спросила она, подойдя к открытому окну машины.

– А вы всегда пристаёте к одиноким мужчинам? – Ещё минуту назад Влад и представить себе не мог, что он так ответит. Влад никогда не фамильярничал с клиентами, но сейчас его что-то словно повело. Он вышел из машины.

– Простите, Ирина, Бога ради, я пошутил. Обычно мои шутки более удачны. Вы правы, меня зовут Влад. А вот и доказательство этого. – Он протянул ей свою визитную карточку. – А как вы догадались, что это я? – Его снова в общении с ней почему-то потянуло на весёлый тон.

– Просто. Только русские агенты опаздывают на десять минут и даже не извиняются. Я уже собиралась уходить.

Это было уже слишком. Влад взглянул на часы, он действительно опоздал. Это был серьёзный прокол – опаздывать к клиентам было нельзя. Уже потом, в машине, он понял причину этого – часы в машине отставали на десять минут, а на свои он даже не посмотрел.

– Ну что же, в качестве искупительной меры придётся вам купить мороженое и сельтерской воды с двойным сиропом.

– Лучше покажите мне сразу хорошую квартиру.

– А вы капризная, – парировал Влад. – А куда я плохие дену? Ладно, поехали, прошу. – Влад открыл перед Ириной дверь. – А чем вам насолили русские агенты? С кем вы работали? Может быть, я знаю?

– Вряд ли, это в Помоне, – ответила Ирина. – Впрочем, это недалеко отсюда – меньше часа езды, но это уже штат Нью-Йорк. Я там работаю.

– А зачем же вам здесь квартира, разве там нет?

– Есть, конечно, и даже дешевле чем здесь. Но работать там можно, а жить мне там не нравится – деревня, поэтому я снимаю здесь.

Они продолжали говорить. Ирина держалась естественно и просто, голос её звучал молодо. Трудно было поверить, что она была не намного моложе Влада.

В тот вечер Влад показал Ирине две неплохие квартиры. Одна из них ей определённо приглянулась, и она обещала подумать на сей счёт и перезвонить Владу. Он высадил Ирину у её дома и, ещё раз извинившись за опоздание, уехал.

* * *

Был уже десятый час, когда он подъехал к своему дому. Ольга в гостиной вышивала очередную картину. Это было её новым хобби, и получалось у неё очень неплохо. Три её работы уже украшали стены их дома, на очереди были и натюрморты. Это зачастую позволяло снимать головную боль в поисках подарков. Дверь в комнату сына была, как всегда, заперта – ежевечерний ритуал общения с компьютером.

«Мы в своё время запирались с живыми девчонками, а они с виртуальными», – съязвил про себя Влад.

– Устал? Ужинать будешь? – спросила Ольга.

– Поем, пожалуй. Оль, дай только что-нибудь без гарнира – неохота нажираться на ночь.

– Владик, тебе вообще пора прекратить так поздно есть. Половина десятого! Кошмар! Съешь лучше йогурт.

– Хорошо, – кивнул Влад, – завтра утром.

– Я это слышу уже тридцать пять лет! – вздохнула Ольга.

– Положим, Оля, тридцать четыре. Не спеши жить. Что у Марика? Он был сегодня на интервью?

– Хорош отец! Мог бы спросить его сам.

– Звонил. Но ты же знаешь – он никогда не отвечает. Разговариваем всё время с автоответчиком. Так что?

– По-моему, ему там не очень…

– Не очень! А сидеть без работы на пособии уже четыре месяца – очень? – пробурчал Влад. Он встал и, подойдя к бару, налил себе коньяку. Потом вернулся на кухню и сел за стол.

– Владик, ты же знаешь, как мальчик переживает.

– Мальчик! Двадцать пять – и всё мальчик.

– Прекрати, Влад! Нет такой дыры, куда бы Марик не отправил резюме. Но и идти лишь бы куда, ему смысла нет. Пока его держат на пособии, он может выбирать. Да и сиднем он не сидит дома. Слава богу, нет дня, чтобы он где-нибудь не подрабатывал, тебе ли не знать. Ведь он у нас не берёт ни цента.

– Эх! Кхе…кхе, – начал Влад, нарочито покашливая со старческой хрипотцой в голосе. – Вот мы в его годы…

– Ты в его годы, Владик, с дипломом и двумя языками, был нищим и без наших родителей мы бы побирались.

– Всё, Оля, всё! – раздражённо ответил Влад. – Оседлала любимого конька. Пойми, время и возможности были другие.

– Владик, во все времена кто-то что-то делал и зарабатывал, а кто-то плыл по течению. Ты, между прочим, сидел в своём НИИ, получая сто пять рублей, и в ус не дул. А я горбатилась на полторы ставки. Ладно – ешь.

– А диссертация, Оль, она с неба упала? Или её надо было написать, – обиделся он. – Ладно, что в Питере, как наш внучок? Что у ребят? – Влад не хотел ссорится с женой. Это была вечно невыговоренная тема.

– Сегодня общались по скайпу, – голос у Ольги потеплел. – Павлик такой смешной – у него уже режутся зубки и он очень похож на Эдика в детстве.

– Лучше бы на мать. Если дети в мать – будут счастливы.

– Ой, Владик, я так переживаю за Ксюшку с Эдиком, чтобы у них всё было нормально.

– Нормально, Ольга, будет тогда, когда Эдик немного изменит свой характер и вспомнит, что это его второй брак, между прочим. И надо быть повнимательней к своей жене.

– Ох, Влад, – рассмеялась Ольга. – Посмотри на себя: ведь Эдик – это ты. Ты можешь себя изменить? Сам-то ты каким со мной бываешь?

– Самым любящим и внимательным, – проворчал Влад. – Всё, спасибо, поел, и сам не знаю чего, за всеми этими разборками, – добавил он, вставая из-за стола. – Впрочем, шучу, котлеты потрясающие. Когда ты всё успеваешь: работа, готовка, вышивание и пиление мужа?

– Кручусь, Владик! И так всю жизнь. Что у тебя – продал? – спросила Ольга.

– Да, всё в порядке, дом продался, все довольны, чек получил и отдал уже в офис. Сегодня подцепил новую клиентку – Зина сосватала, она квартиру ищет. Представь, её фамилия Зос! Помнишь, я тебе рассказывал про Ляльку Зос из моего класса? Я сначала, когда услышал по телефону фамилию, чуть не упал, подумал – она. Но нет, оказалась однофамилица, да к тому же не из Питера. Но всё равно, редкое совпадение.

Влад встал из-за стола.

– Ну ладно, пойду посижу немного, – обращаясь к жене, сказал он. – Надо посмотреть, что нового на рынке, есть пара заказов, и ещё приготовить контракт на завтра.

– Владик, – Ольга задержала мужа, – ты меня сможешь завтра подбросить до работы? Мне на полчаса позже, а автобуса в это время нет уже.

– Хорошо, а Марик? – спросил Влад.

– Я спрашивала его. Он завтра с самого утра будет работать в пиццерии. А что, ты не сможешь?

– Оля, ты же знаешь, – Влад растянул губы в улыбке, – для вас, мадам, в моём лексиконе слова «нет» не существует. – Влад чмокнул жену в щёку и вышел из кухни.

* * *

Ирина позвонила через два дня и объяснила ему, что хотя вторая квартира, которую ей показал Влад, была неплохая, ей хотелось бы посмотреть ещё что-нибудь.

– А что вам не понравилось в той квартире? – спросил её Влад.

– Я посчитала – всё-таки налоги и стоимость обслуживания в том доме очень высокие. Потом – всё на электричестве, даже отопление. Слишком дорого для меня. И ещё, мне бы хотелось с балконом… я очень привередливая, наверно? – спросила Ирина.

– Есть немного, – пошутил Влад. И добавил серьёзно: – Я вас понимаю. Дайте мне пару дней – я должен посмотреть, что есть сейчас на рынке. Я вам перезвоню тогда.

– Спасибо, я буду ждать, – ответила Ирина.

– Обещаете? – опять шутливо спросил её Влад.

– Обещаю, – прозвучало серьёзно в ответ.

Влад положил трубку и, раскачиваясь в кресле, сидел задумавшись. Он вдруг поймал себя на мысли, что ему нравится общаться с этой женщиной. Вроде бы ничего особенного, и всё-таки в этом её – «обещаю» и в самой манере её разговора было что-то, что подкупало его. Кто-то хлопнул его по плечу, вернув в реальный мир, – то был Карл, его менеджер.

– Как дела, мой мальчик?

Для Карла, который был на год старше Влада и уже готовился к пенсии, все его сотрудники были детьми.

– Ты хорошо поработал, Влад. Марлин вчера отправила чек в компанию. На той неделе получишь свои комиссионные. Кстати, ты едешь на съезд в Сан-Диего? Будет здорово, я обещаю.

– Я ещё не решил, Карл, – ответил Влад. – Мы с женой думаем поехать в Петербург – навестить детей и внука.

– Что там долго думать, – подмигнул Карл. – Большое дело?! Пару часов – и ты во Флориде, в своём Санкт-Петербурге, а оттуда прямиком в Сан-Диего.

– К сожалению, мистер Гарднер, российский Санкт-Петербург чуть дальше, – парировал Влад. – Во всяком случае, Карл, я должен подумать.

– Подумай, малыш, у тебя есть неделя, чтобы компания зарезервировала для тебя места в самолёте и отеле.

Поездка на ежегодный съезд самых успешных риэлтеров была для Влада поощрением и полностью оплачивалась его компанией. Да и место было выбрано замечательное – Сан-Диего, красивейший город. Он давно хотел там побывать.

«Надо будет поговорить с Ольгой, может быть, её отпустят с работы. Пусть немного развеется. Да и по деньгам выйдет не так страшно – только самолёт, всё остальное – мелочи», – решил он.

Влад вышел из своего кубика и пошёл в компьютерную. Хотя у него была и более срочная работа, ему вдруг захотелось найти побыстрее что-нибудь подходящее для Ирины, чтобы встретиться с ней пораньше. На рынке был не такой уж большой выбор квартир, которые могли бы подойти ей, но кое-что он всё же нашел. Назавтра он собирался позвонить ей, чтобы договориться о встрече, но утром она позвонила ему сама.

– Влад, здравствуйте, – услышал он уже знакомый голос.

– Доброе утро, Ирина. А как вы догадались, что я собирался сам вам сейчас звонить?

– Не знаю, привиделось, наверное, – ответила она. Голос её был озабочен. – Знаете, Влад, у меня проблемы. Я вынуждена взять таймаут в поиске квартиры.

– Что-нибудь серьёзноё? Можете сказать, если, конечно, это не коммерческая тайна. – Влад улыбнулся в трубку телефона.

– Как раз коммерческая, и совсем не тайна, – сказала Ирина. – Я не могу никак получить назад деньги, свой первый взнос, которые перевела по контракту два месяца назад на покупку квартиры в Помоне. Я вам не рассказывала об этом, так как была уверена, что получу их сразу же обратно безо всяких проблем.

– Так вы всё-таки собираетесь покупать там? – Влад готов был прочитать ей нотацию за его зря потерянное время.

– Собиралась. Но ни владелец квартиры, ни в управляющей компании не сказали, что дом не подлежит банковскому кредитованию. Короче говоря, я не смогла получить кредит на покупку в том доме.

– Так в чём проблема? – спросил Влад. – Они обязаны сразу же вернуть вам деньги.

– Я тоже так считаю, но они всячески упираются и тянут. Конечно, они вернут, но когда? Понимаете, – сказала Ирина, – пока я не получу назад свои деньги, я не могу искать другую квартиру. – Она помолчала. – Хотя, я рада, что так вышло. Жить там я бы не хотела.

– Вот видите, не было бы счастья, да несчастье помогло, – поддержал её Влад.

– Ещё не помогло… надеюсь, поможет. – Ирина вздохнула.

– Хорошо, звоните, Ирина, когда будете готовы. Буду рад помочь вам.

– Спасибо, – попрощалась она с ним.

* * *

Влад с женой успели съездить в Сан-Диего на съезд риэлтеров, где, как и обещал Карл, они чудесно провели время. Город был очень красивый, и они с удовольствием много гуляли там. На рабочие заседания Влад почти совсем не приходил, да это было вовсе не обязательно. Все отлично понимали, что подобное мероприятие – подарок компании своим агентам и каких-то серьёзных вещей там нечего было ожидать. Это была неделя отдыха и развлечений, и все воспользовались ею в полной мере.

Поездку в Питер они решили отложить до весны, надо было подcобрать на неё денег, и Влад вернулся к работе. Несмотря на то что наступил сентябрь, погода стояла жаркая и трудно было поверить, что лето уже кончилось и наступила осень. За годы жизни в Америке Влад так и не смог привыкнуть к местной смене времён года. Лето по календарю здесь заканчивалось лишь в конце сентября. Однако для Влада по-прежнему начало сентября означало, что осень уже пришла.

За текущими делами и заботами он время от времени вспоминал Ирину. Но это, скорее, была многолетняя привычка риэлтора закладывать себе в память даже случайные контакты с возможными клиентами. Нередко ему звонили люди с вопросами по поводу покупки или продажи недвижимости, назначали встречи, а потом по разным причинам, а иногда и без, пропадали бесследно. Некоторые потом возвращались. Влад не удивлялся, когда вдруг через какое-то время на его горизонте появлялся такой «пропащий». В его бизнесе ничего необычного в этом не было. Поэтому он не удивился, когда спустя некоторое время Ирина снова позвонила ему.

– У меня всё в порядке. Я получила свои деньги. И я готова искать квартиру.

– Да, Ирина, я читал об этом в «Нью-Йорк таймс», – с энтузиазмом отозвался он.

– Вот вы шутите, а знаете, сколько мне это стоило здоровья – получить их. Я устроила им дикий скандал и обещала засудить их.

– Ого! Ну вы и штучка! С вами следует быть осторожней. А меня вы тоже будете судить, если что?

– Влад, пожалуйста! – Ирина оставалась серьёзной. – В декабре заканчивается аренда квартиры, и я должна или успеть купить себе что-нибудь, или продлить контракт, чего я очень не хочу. Квартира слишком большая и дорогая для меня одной. А по новому контракту владелец повысит мне плату ещё на пятьдесят долларов.

– Тогда свистать всех наверх, – уже серьёзно продолжал Влад. – Завтра вы можете посмотреть то, что я найду для вас?

– Да, после пяти я свободна, – ответила Ирина. – Я могу сразу после работы заехать к вам в офис.

– Нет смысла кататься в двух машинах, – возразил Влад. – А потом, мне легче заехать за вами. Смотреть будем до упора. Ведь времени в обрез, – заключил он.

На следующий день Влад точно в назначенное время подъехал к её дому. Ирина уже ждала его, стоя у подъезда.

– На этот раз я не опоздал! – Влад взгянул на свои часы. – Вы меня долго ждали? – спросил он.

– Совсем нет, я вышла немного раньше покурить. Можем ехать. Что у нас на сегодня?

– Четыре квартиры – это многовато для одного раза, но, учитывая, что мы в цейтноте, постараемся их все посмотреть.

Ирина села в машину, и Влад отметил про себя, что она выглядела усталой.

– Много работы? – спросил он её.

– Ой, не спрашивайте! Не продохнуть. – Она вздохнула. – Работы с каждым днём всё больше, а людей – меньше. Я ведь в медицинском офисе работаю, у дантиста. Офис большой. Я гигиенист – чищу зубки пациентам. Мой босс жадный и экономит на всём. Я одна, а работы на троих. Два года как уже он не платит мне бонусы, а ведь при подписании контракта обещал.

– Я смотрю, у вас накипело, – сказал Влад. – Ну так плюньте, – продолжил он, – и уйдите.

– Куда, скажите? Сейчас не так просто найти работу. И потом, что менять – шило на мыло?

– Вы, пожалуй, правы, – согласился Влад. – Знаю по собственному сыну. Ну что же, мы приехали. – Он притормозил у небольшого красного кирпича трёхэтажного дома.

– Мы выходим? – обратился он к Ирине, заметив, что она не торопится выходить из машины, продолжая рассматривать дом.

– А мы можем сразу поехать смотреть следующую квартиру? Мне дом даже снаружи не нравится – какой-то барак.

– Между прочим, в этом «бараке» даже балконы есть и прачечная, – объяснил он.

– Всё равно, Влад, я не знаю, что внутри, но жить мне бы здесь не хотелось, – извиняясь, сказала она. – Давайте поедем дальше, или вы должны зайти и отменить наш визит?

– Нет, эта квартира пустая. У меня от неё ключи.

– Вот видите, Влад, – улыбнулась Ирина. – Даже владельцу тошно жить в этом доме, а вы хотели меня поселить здесь.

Влад расхохотался. Этот её посыл ему понравился.

«А она с юмором», – подумал он. Такой «сливочный» юмор он исповедывал и сам.

– Что ж, будь по-вашему, пристегнитесь, взлетаем. – Он включил зажигание, и они тронулись.

* * *

Тот день им не принёс удачи. Ни одна из квартир Ирине не понравилась. Да, откровенно говоря, и самому Владу они не очень показались: каждой чего-то явно не хватало. Они расстались, и он пообещал ей и дальше искать. Время было горячее – самый сезон, и хорошее жильё уходило быстро. Через два дня история повторилась – ничего подходящего им не подвернулось. Влад уже приготовился к долгому ожиданию нужного варианта. Но ему повезло, буквально на следующий день он обнаружил вернувшуюся снова на рынок хорошую и сравнительно недорогую квартиру в многоэтажном и престижном доме. Сделка по каким-то причинам не состоялась. Эта была удача. Влад позвонил Ирине и предложил сразу же её посмотреть. Ирина район этот приблизительно знала и тотчас же согласилась. Вечером после работы они уже смотрели квартиру.

Квартира была абсолютна пустой – владелец, будучи уверенным в скорой её продаже, уже выехал. Она была совсем небольшой, чем и объяснялась её не очень высокая цена, но довольно уютной и полной солнечного света.

– Квартирка для одного, – задумчиво сказал Влад.

– То есть как раз для меня, – отозвалась Ирина. Чувствовалось, что квартира ей сразу понравилась: высокие потолки, новый паркет и несколько стенных шкафов. Гостиная была небольшой, кухня вообще крошечная, однако спальня была просторная. Но больше всего Ирине понравился квадратный большой балкон-лоджия.

– Господи, да на этом балконе можно жить. – Она радовалась как девчонка.

– Долго и счастливо, – в тон ей пошутил Влад.

Они вышли на балкон.

– А можно я здесь покурю? – спросила Ирина.

– Да, пожалуй, хозяин ведь не увидит. А потом, насколько я понимаю в медицине, это ведь уже почти ваша квартира? – пошутил Влад. – Между прочим, если я заработал сегодня сигарету, можете меня угостить, – добавил он. – Я составлю вам компанию.

– Как, вы курите? Я не знала этого, – Ирина достала из сумочки сигареты и протянула Владу, потом достала зажигалку.

– Курил и бросил уже как лет двадцать назад, ещё там, в Питере. Но иногда балуюсь. – Влад дал прикурить Ирине и прикурил сам. Потом вернул ей зажигалку и глубоко затянулся. Они стояли рядом, облокотившись на перила и почти касаясь локтями.

Закатное солнце хотя и светило ярко, но было уже не жарким. С одиннадцатого этажа открывался изумительный вид на виднеющиеся далеко на западе Нью-Джерси горы Рамапо. Улица внизу была зелёная, сплошь засаженная клёнами и какими-то ещё деревьями, названия которых Влад не знал. Коегде уже проглядывала жёлтая листва.

– Как эта улица называется? – спросила Ирина.

– Брод… Брод-стрит, – ответил Влад. Он почувствовал приятный запах её духов и глубоко вдохнул их аромат.

Ирина поняла это.

– Вам нравится? – спросила она и повернула к нему лицо. Влад внимательно посмотрел ей в глаза. Они были у неё зелёные и лучистые. И милое приятное лицо уже немолодой женщины. Он кивнул и, продолжая что-то говорить, случайно коснулся локтем её руки, лежащей на перилах – она не отняла её…

Уведомление

– Милорд, есть контакт! Всё идёт в соответствии с Вашей волей! – Бесплотный парил в воздухе, изображая какую-то эфемерную радость.

– Тогда оставь их. Отныне они будут предоставлены сами себе.

* * *

– Вам правда нравится здесь? – спросил Влад. Он достал из кармана очки и развернул листок с описанием квартиры.

– Квартира хорошая, хотя и небольшая, – заметила она. – Но для меня она вполне… – Она помолчала. – Сын давно уже живёт отдельно – у него своя семья. Влад, а мы можем скинуть немного цену? – Ирина взяла деловой тон.

– Думаю, сможем – у нас неплохие шансы. Ведь продавец сейчас у разбитого корыта – контракт рухнул на финише, время потеряно, и он сейчас теряет деньги: в квартире не живёт, а налоги и за её обслуживание платит. А тут мы с вами. Только надо действовать быстро, пока нас не опередили. Квартиры в этом доме всегда востребованы. Письмо из банка у меня, – продолжил Влад. – Зина мне его прислала. Осталось составить контракт и вам его подписать. Это вопрос пятнадцати минут. Впрочем, вы покупатель уже опытный, – улыбнулся Влад, намекая на её недавнюю попытку купить квартиру в Помоне. – Бланк контракта у меня с собой, можем заполнить его прямо здесь. Завтра наше предложение уже будет у продавца, – добавил он.

Они так и сделали. Примостившись на кухонном прилавке, Влад стал заполнять бланк контракта, несколько экземпляров которого у него всегда были с собой.

– Давайте предложим ему на пять тысяч меньше? Как вы считаете, он согласится? Или мы слишком нахальные? – спросила у него Ирина.

– Не мы, а вы, скорее, недостаточно нахальны, – шутя заметил Влад. – Если хотите сбросить цену на пять тысяч, надо предложить на десять меньше, тогда как раз сойдётесь на середине. Учитесь, пока я жив. Кстати, Ирина, – спросил Влад, вписывая её фамилию в контракт, – всё хотел спросить вас – Лариса Зос, случайно, вам не знакома?

– Нет, а кто это?

– Моя одноклассница. Я подумал, может быть, ваша родственница, всё-таки фамилия редкая, хотя вы, наверное, москвичка, не питерская.

– Почему вы так решили? – впрочем не особо удивившись, спросила она.

– Акаете, как все москвичи.

Когда они закончили и вышли на улицу, уже смеркалось. Дневная жара спала, Влад не включал кондиционер в машине, и тёплый ветерок приятно обдувал их лица в открытое окно. Улицы были немноголюдны в этот будний вечер, хотя то здесь, то там на открытых верандах кафе и ресторанчиков сидели люди. Влад продолжал посвящать Ирину в детали сделки. Неожиданно он предложил:

– А что, если мы продолжим там наше совещание?

Влад притормозил у ближайшего ресторанчика c открытой верандой и кивнул на стоящий под деревом свободный столик в углу.

– Вы не очень торопитесь? – с деланно непринуждённым видом обратился он к ней. Ему очень не хотелось нарываться на отказ и выглядеть смешным.

– Нет, дети и внуки накормлены и, надеюсь, уже спят, – улыбнулась она. – А что, вы намерены выполнить своё обещание и угостить меня мороженым и сельтерской с двойным сиропом?

– У вас отличная память! А как насчёт коктейля?

– О, тогда «Космополитен»! Только я за себя плачу, – сказала она.

– Обижаете, нам ведь на такие мероприятия компания выдает три доллара двадцать центов на каждого клиента, – отшутился Влад. – А правда, «Космополитен» – любимый напиток эмигрантов?

– Попали в точку, – Ирина засмеялась.

Он заказал коктейли и два капуччино. Официант зажёг свечу, стоящую в стеклянном стаканчике. В сгустившейся сразу вокруг столика темноте стало уютней.

– Сказка королей, – задумчиво произнёс он.

– Вы про что? – спросила Ирина.

– Так, была такая картина у одного художника. У Чюрлёниса. Там тоже маленькое светлое пятно, как у нас на столе, и на него смотрят король с королевой, а вокруг темнота.

– Так где же сказка?

– В этом маленьком светлом пятнышке крошечный волшебный городок. – Они помолчали. – Но и там место только для одного, – задумчиво добавил Влад.

Принесли коктейли и кофе.

Ирина нарушила тишину.

– Ну так расскажите Ирине Зос про её однофамилицу Ларису, – попросила она Влада.

– Это школьная история. Мы учились в девятом классе, и Лялька Зос вместе со Светкой Гутман сидели передо мной. А я никак не мог решить, в кого из них влюбиться. Они мне нравились обе. Ведь я по гороскопу близнец.

– Да? А, по-моему, это называется по-другому, – смеясь поддразнила Влада она. – Ну и в кого же?

– В Эммочку Бейгельман из «Б» класса. Она была такой изящной и милой… словом, я запал на неё.

– Да, действительно, неожиданные поступки свойствены вам. Я это уже заметила. И что же, она стала вашей женой? – Она сделала глоток из бокала.

– Она – нет, хотя некоторые из моих одноклассников и переженились между собой. Но, по-моему, почти все эти браки потом распались.

Они помолчали.

– А знаете, Влад, у меня тоже школьная история, – продолжила Ирина. – Мы с моим вторым мужем учились в одном классе, а замуж первый раз я вышла за другого человека… совсем другого. – Она достала сигареты и закурила, потом спохватившись, предложила Владу.

Он отказался, покачав головой.

– Я действительно не курю, – сказал он. – И что? – Влад вернул её к прерванной теме. – Обожаю женские истории. Недаром женщины так интересны своим прошлым. Всё потому, что женский мир гораздо богаче; он интереснее мне, по крайней мере, чем мужской. Про «своего брата» я знаю всё или почти всё.

– А про женщин? – спросила Ирина.

– С «вашей сестрой» сложнее. Почти в каждой женщине таится сюрприз и, как положено сюрпризу, всякое его появление неожиданно.

Влад помолчал.

– Между прочим, как ваш «Космополитен»?

– Спасибо, вкусный и, кажется, довольно крепкий. Видите, у меня совсем развязался язык. Так вот, когда мы с Эмилем встретились через несколько лет, я поняла, что любила, оказывается, его… – Она помолчала. – А зачем я вам всё это рассказываю?

– Как вам сказать, – ответил Влад, – порой бывает так, что больше и некому. У меня, например, весь мой ближний круг, мои друзья – все там, в Питере. Уж сколько лет здесь, а душой там, в прошлом. – Влад улыбнулся ей и покрутил головой. – Ладно, сейчас здесь чудесный вечер, мы с вами хорошо поработали и сидим за этим уютным столиком, как в купе поезда, где пассажиры обычно так откровенны друг с другом, потому что кому-то из них скоро выходить.

– Ну да, и больше они никогда не увидятся, так? – подхватила она. – А как же моя квартира? Вы что же, сегодня исчезнете? – деланно строго спросила она Влада.

– Насчёт квартиры – «не сумлевайтесь», – отшутился он. – Я доведу вас до победного конца.

– А если я захочу посмотреть квартиру ещё раз?

– Нет проблем – в любое время, дайте мне только знать, – ответил Влад.

– И мы можем посмотреть её прямо сейчас ещё раз? – спросила Ирина. Голос её звучал ровно, но был странен. Почему-то Влад совсем не удивился, он только почувствовал какой-то внутренний позыв, нечто вроде спазма. Он посмотрел на Ирину, взгляды их встретились, потом взглянул на часы – было без четверти восемь.

– О’ кей, – он подозвал официанта и расплатился.

На обратном пути они оба не проронили ни слова и через пять минут были уже на месте. Когда они подъехали, было уже совсем темно.

«Однако забавно, – подумал Влад, – жизнь продолжает преподносить сюрпризы. Вот и ещё один. Ладно, будем парковаться».

Он поставил машину на единственное оставшееся место и выключил двигатель. Они зашли в подъезд – швейцар открыл им дверь. Лифт долго не приходил. Ирина стояла чуть впереди него, и Влад успел рассмотреть пульсирующую жилку сбоку на её шее. Волосы, собранные сзади в хвостик, не закрывали её, и Владу так захотелось коснуться губами пульсирующего комочка.

«Надо же, как крохотный птенчик», – подумал он.

Они зашли в лифт, и дверь, словно издеваясь над ними, долго не закрывалась. Ирина не выдержала, нажала на кнопку, и лифт наконец закрылся. Они повернулись друг к другу и крепко обнялись. Влад впился губами в её рот. Он больше ни о чём не думал, голова его была как в тумане, сердце его бешено колотилось. Они стояли, не отрываясь друг от друга, до тех пор пока лифт не остановился на их этаже.

– Где мы? Уже приехали? – Ирина чуть откинула голову.

– Остановка «Рай», – выдохнул Влад. – Я уже давно так вкусно не целовался. Как пацан на первом свидании.

Влад открыл дверь, и они вошли в квартиру. – Будешь смотреть? – спросил он хриплым от волнения голосом.

– Да, пойдём туда.

Она взяла его за руку и повела на кухню. Кухня была крошечная, и, когда Ирина повернулась к нему, они оказались стоящими вплотную друг к другу. Влад порывисто обнял Ирину и стал целовать. Она обняла его шею руками и с силой прижалась к нему. Ирина была ниже ростом, миниатюрной, и почти спряталась на груди у Влада, а он покрывал поцелуями её губы, глаза, щёки. В нём вспыхнуло желание обладать этой женщиной сейчас же, и он сильно прижал Ирину к кухонному прилавку, потом легко поднял её и посадил на него. Несмотря на свой возраст, Влад был сильный ещё мужчина. Он сжимал её плечи, талию, бёдра. Она, конечно же, почувствовала это, слега откинула голову и задержала в своих ладонях его лицо.

– Ладушка, милый! – Она с нежностью произнесла это. – Только не здесь и не сейчас… – Она снова приблизилась к нему и поцеловала его в лоб.

– Господи, как ты меня назвала? – спросил Влад удивлённо. – Только один человек на белом свете так меня называл.

– Знаю, Эммочка Бейгельман из девятого «Б».

– Ни за что не угадаешь. Из всей моей многочисленной родни только мой двоюродный дядька называл меня так. А теперь вот ты…

Влад едва дыша коснулся губами её уха. Прядь её волос нежно щекотала его щёку и лоб.

– У тебя сейчас выскочит сердце. – Ирина прижалась ухом к его груди.

– Будь готова его поймать и вставить обратно. А пока ты его караулишь, я сделаю то, чего так хотел ещё внизу, у лифта.

Он прижался губами к всё ещё пульсирующей жилке на её шее.

– Господи, как сладко! – прошептал Влад. Он продолжал обнимать её. Так прошло некоторое время.

– Тебе и мне пора. – Ирина провела ладонью по его лицу. – Уже поздно, – прошептала она.

– Даже тебе, свободной от мужа женщине? Тебе тоже пора? – удивился он.

– Свободной от мужа, но не от работы и прочих забот. И потом, ты снимешь меня с этого прилавка, наконец? Нам вообще пора освободить пока что чужую квартиру.

– Ага, убедила, – пришёл в себя Влад. – Уходим.

Он обнял Ирину за талию и осторожно поставил на пол. Когда они вышли из квартиры, было уже около девяти. Влад подъехал к дому Ирины и захотел проводить её до лифта, но она прижала палец к его губам и молча покачала головой.

– Я пойду, Ладушка. А ты подумай, как мне отвоевать квартиру. – Она провела ладонью по его щеке и вышла из машины.

Влад подождал, пока Ирина зашла в подъезд, и постоял ещё несколько минут. Ехать домой сразу он не хотел. Он решил заехать в офис. Несмотря на столь поздний час, там ещё было несколько человек – полуночников, как называл их Влад, которые засиживались там допоздна. Влад и сам частенько оставался в офисе до позднего вечера. Он любил эти вечерние часы: ничто не отвлекало от работы, молчали телефоны, принтеры и факсы были не заняты, одним словом – только работай.

Влад позвонил домой, Ольги дома не было. Он позвонил ей на мобильный, она сидела у соседей, с которыми они приятельствовали уже много лет, и Влад обещал ей скоро быть дома. Ольга не удивилась его звонку, он часто приезжал довольно поздно. Влад сходил в туалет, смочил волосы и ополоснул лицо. Посмотрел на себя в зеркало, скорчив рожу: «Ну, старик, ты даёшь!» Потом вернулся к себе в кубик, достал заполненную форму контракта и, написав сопроводительное письмо, отправил его факсом агенту владельца квартиры.

Он проделал всё это автоматически – мысли его были заняты совсем другим. Влад достал из ящика стола начатую бутылку коньяка, сходил на кухню и принёс себе стаканчик, сел в кресло и замер, задумавшись. Грешен он был, чего скрывать. В его жизни много было того, за что, наверное, его уже ждала персональная сковородочка в аду. Вообще-то, отношение Влада к религии было сугубо рациональным, поэтому в своих суждениях на религиозные темы он постоянно заходил в тупик. Так, мысли о сковородке в аду вызывали у него, как ни странно, больше сочувствия, нежели перспектива райского сада. Влад давно пришёл к крамольной мысли, что в раю среди праведников ему было бы скучно. Самые близкие и приятные ему люди в этой жизни были людьми грешными, но интересными. Людей безгрешных он на своём жизненном пути не встречал совсем, да и правильных – редко, и желания контактировать с ними у него почти не возникало. А уж обещания, например, Корана о том, что в раю праведника ждёт какое-то количество девственниц, вообще вгоняло его в ступор. Здесь он находил явные противоречия. С одной стороны, при чём здесь плотские утехи на небесах, в жизни загробной и бестелесной. А с другой, «распечатать» девственницу (Влад знал это по собственному опыту) было сомнительным удовольствием, а уж если их много… Он налил себе немного коньяку и залпом выпил.

Ему было безумно жаль Ольгу – свою вторую, но единственную жену (первый брак его был студенческим безумием на втором курсе и длился всего три месяца, нечего было даже вспомнить). Вернее сказать, Владу было даже не столько жаль жены, сколь он досадовал и удивлялся самому себе. Влад тогда заканчивал университет, Ольга была первокурсницей, когда они встретились и полюбили.

И были свидания ранним утром перед началом занятий, когда они целовались в самом центре под колоннадой Казанского собора; прогулки по Неве на речном трамвайчике. Это было неповторимое ощущение радости. Им предстояла бесконечная и счастливая жизнь, полная настоящей любви.

После окончания университета Влада, как офицера запаса, призвали в армию. Когда через два года он вернулся, они поженились и буквально через считанные месяцы Влад изменил Ольге. Он поначалу переживал страшно и клял себя последними словами. А потом это произошло ещё раз, но уже с другой женщиной. Невероятное заключалось в том, что всякий раз Влад убеждался в том, что в постели другие женщины явно проигрывали его Ольге. Да и как хозяйка и мать его детей Ольга была на высоте.

«Непонятно тогда, чего же я ищу на стороне? – всякий раз мучил его этот вопрос. – Господи, да я просто похотливый козёл!» – этой убийственной характеристикой он как бы отрезал дальнейшее самокопание.

И всё же, как он ни старался понять причину своего непостоянства, этого ему не удавалось. Многое, если не всё, становилось со временем известным Ольге. но, как ни странно, она это ему прощала или делала вид, что прощает, любя и накапливая эти измены – обиды в своей душе, где они со временем, возможно, вызревали в «гроздья гнева». Вот и сейчас, немного успокоившись, Влад досадовал на своё «поганое», как он говаривал, мужское естество.

– Да, старый, слаб ты на передок. Уже седьмой десяток разменял. Господи, ведь дед уже, пора о вечности думать.

Влад покрутил головой, поставил обратно коньяк, закрыл на ключ письменный стол и вышел из офиса. Он сел в машину и поехал домой другой, более дальней, дорогой, мимо дома Ирины. Это вышло совершенно непроизвольно и поэтому сильно его озадачило.

– Жалко, аккордеона нет с собой, дома оставил, а то бы серенаду исполнил под балконом, – с иронией пробурчал он себе под нос.

Влад достал телефон, нашёл в памяти её номер и позвонил. Ирина ответила сразу же, как будто ждала этого звонка.

– Ты как, – спросил Влад, – ещё не спишь?

– Пытаюсь, но получается слабо. А ты где?

– Я уже дома, – зачем-то соврал Влад. – Ужин съеден, чай выпит, иду спать.

– Иди, Ладушка, только осторожней – у нас здесь на выезде яма, всё никак её не заасфальтируют.

– А ты, значит, борешься с бессоницей у окна. – Владу стало весело.

– Я просто почувствовала, что ты рядом. Но, пожалуйста, Владик, милый, поезжай. Напиши мне что-нибудь на мой имэйл.

– I will, – пообещал Влад. – Спокойной тебе ночи.

* * *

Когда он приехал домой, Ольга уже спала. Чтобы не разбудить жену, Влад спустился в подвал, где был его домашний офис, разделся и постелил себе на диване. Он очень любил этот старый и очень удобный диван, который они с женой купили вскоре после приезда в Америку на гаражной распродаже буквально за копейки. Перевозка его стоила дороже самого дивана. Ему и тогда уже было немало лет. С тех пор очень многое сменилось в их доме, и только диван, ровесник иммиграции, был их неизменным домашним атрибутом.

Влад проснулся рано: пяти-шести часов сна было ему достаточно.

«А раньше мало было и восьми. Вот что значит старость», – подумал он. Ольга собиралась на работу, Марик дрых у себя в комнате.

– Тебя подвезти? – спросил Влад.

– Не надо, ты устал. Опять вчера работал допоздна. – Ольга посмотрела на Влада и трудно было понять, что этот взгляд выражал. Но только чувствовал себя Влад под ним не очень уютно.

– Смотри, мне не трудно, – продолжил он.

– Нет, не стоит, Влад, ведь я готова. А автобус через десять минут. Разбуди Марика через полчаса, ему нужно звонить по поводу работы. Я вчера сделала блинчики – ждала тебя, они в холодильнике. Пока, милый.

Дверь хлопнула. Влад остался наедине с собой. Он походил по дому, сделал свои ежедневные отжимания и принял холодный душ. Потом сварил себе кофе по-турецки, который он предпочитал любому другому, и сел к компьютеру. Просмотрев новости финансового рынка и рынка недвижимости, сделал пару звонков своим клиентам и назначил встречу на середину завтрашнего дня для того, чтобы взять контракт на продажу дома, которого он добивался около полугода. Но, как и вчера вечером в офисе, его голова подсознательно была занята совершенно другими мыслями. Влад вдруг понял, чего он хотел, – он хотел услышать её голос. Рабочего телефона Ирины он не знал, а мобильным она в офисе пользоваться не могла. Дома Ирина будет только после пяти.

Влад набрал номер её мобильного телефона и после позывных автоответчика прочитал по памяти пару строф. Это Ирина услышит сразу же, как только включит телефон по пути домой. Этот смешной стишок Влад запомнил ещё со школьной скамьи. То был какой-то английский автор, имя которого Влад давным-давно забыл, а вот эти строчки запомнил. Особой склонности к стихам у Влада не наблюдалось, и круг его познаний в этой области ограничивался школьной программой. Хотя раньше Влад и любил иногда «пыль в глаза пустить» своим новым подругам и читал им этот стишок:

Взашёл я на горку Пиппин Хилл, А там наверху ужасная грязь, И встретил я там прелестную мисс, Кивнула она мне, смеясь. О милая мисс, прекрасная мисс, Бог да хранит цветы ваших глаз, Я и последний свой шиллинг, мисс, Рад бы истратить на вас.

Он подумал добавить что-нибудь от себя, но решил, что этого будет достаточно. Влад быстро собрался, разбудил Марика и, не завтракая, уехал в офис.

К своему удивлению в офисе у себя он обнаружил ответ от агента продавца квартиры. Ответ был скорый и порадовал Влада – продавец сразу «прогнулся» на семь тысяч. Его «шаг резьбы» стал Владу ясен. Влад решил посоветовать Ирине не соглашаться на эту цену и поторговаться ещё.

Ирина перезвонила ему из машины, когда ехала домой.

– Сам вдохновился, Ладушка, или кто помог?

– Что ты имеешь в виду? – прикинувшись непонимающим, спросил Влад.

– Подъём на горку Пиппин Хилл, где всегда очень грязно.

– Был один парень, да я забыл, как его звать, – протянул Влад.

– А знаешь, Влад, я ведь тоже забыла, как его зовут. Только название рассказа помню: «Вкус мёда». Там этот стишок и был.

– Ну, Ирина, вы даёте! – поразился Влад, перейдя сразу на «вы». – Вы первая, кто это тоже читал.

– А вы уже многих тестировали этим стихотворением? – моментально парировала она.

Влад даже поперхнулся, услышав это.

– Да, с вами надо держать ухо востро.

– Ну что вы, Влад, я простая и наивная деревенская девчонка, – весело прощебетала она в трубку. – Кстати, юноша, вы не забыли отправить моё предложение на квартиру?

– Я сделал это ещё вчера, до того как чуть не исполнил серенаду под вашим балконом, – приглушённо-интимным голосом ответил Влад.

– И что же вам помешало?

– Инструмент забыл дома.

– Ну что же, тогда будем ждать от продавца ответа?

– Сеньора, гонец из Пизы уже прибыл. – Влад почувствовал, что берёт реванш за «Вкус мёда».

– Сеньор, вы не могли бы с этого начать? Вы ведь знаете, как важно это для меня, – уже серьёзно сказала Ирина.

– Сеньора, конец – делу венец. Но, если серьёзно, Ирина, мы отыграли уже семь тысяч и есть шанс отторговать ещё. Нас разделяют только три тысячи. Вы не хотите предложить продавцу опуститься ещё?

– А он нас не пошлёт к чёрту? – Тон Ирины стал озабоченным.

– Всё, конечно, может быть, – уже по-деловому продолжил Влад. – Но, видимо, сейчас никто в очереди на его квартиру не стоит. И это, надеюсь, должно нам помочь.

– Ну что же, давайте попробуем. Насколько вы полагаете, на три тысячи? – Они незаметно перешли снова на «вы».

– В этих обстоятельствах большое значение имеет скорость переговоров, – ответил Влад. – Я сейчас позвоню агенту. Может быть, они нам сразу же ответят.

– Хорошо, я буду ждать. Кстати, Влад, я уже подъезжаю к дому.

Вся последующая торговля, как Влад и ожидал, прошла стремительно. Продавец тоже не хотел упускать такой возможности. Сговорились полюбовно – ещё на три тысячи дешевле. Влад был доволен – квартира стоила этих денег. И сторговал он её удачно, ведь Ирина была согласна заплатить и больше.

Когда Влад позвонил ей и, назвав сумму, сказал, что всё в порядке, Ирина ахнула.

– Какой же ты молодец, Влад! Спасибо, здорово, что всё получилось так быстро и по деньгам просто классно. У меня даже останутся деньги на ремонт. Что теперь?

– Теперь эту удачу надо быстро зафиксировать: расписаться рядом с новой ценой и отправить на подпись продавцу. Тогда завтра контракт уйдёт адвокатам. Адвокат у тебя, как я понимаю, есть.

– Да, я им довольна. Я могу сейчас приехать к тебе в офис и всё подписать, чтобы ты мог сразу всё отправить, ладно?

– Да, пожалуй, так будет лучше, – сказал Влад. – Подъезжай, я в офисе.

* * *

Влад подошёл к окну на втором этаже, выходившему на парковочную стоянку напротив входа в офис. Он хотел посмотреть, как она подъедет. Ждать пришлось недолго, не больше десяти минут. Ирина припарковалась на серебристого цвета БМВ и пошла к офису. Походка её была свежей и упругой, и золотистый хвостик, схваченный сзади большой заколкой, раскачивался мерно в такт её походке. Владу понравилось, как она была одета: облегающие светло-голубые джинсы, белая блузка с вырезом и, конечно же, босоножки на высоком каблуке (Влад уже заметил – это был её любимый вид обуви).

«Во даёт! Даже и не скажешь, что отпахала восемь часов на ногах. И ведь лет ей совсем не двадцать», – отметил Влад.

Он спустился вниз, чтобы встретить Ирину. Она уже ждала и, увидя его, пошла навстречу. В приёмной толкались несколько человек, и Влад повёл Ирину в освободившуюся комнату для переговоров. Он пропустил её вперёд и, закрыв за собой дверь, подошёл сзади, обнял и нежно прижался губами к к её шее. Ирина замерла и откинула голову назад. И опять её золотистый хвостик, как и в прошлый раз, приятно щекотал Влада. Ирина повернулась к нему, её лицо было совсем близко, и глаза её лучились золотисто-зелёным цветом. Влада окатила горячая волна, и опять он почувствовал нечто вроде спазма. Но это было невероятно томительно и приятно. Он нежно, еле-еле коснулся щекой её щеки, потом нарочито резко выпрямился, глубоко-глубоко вздохнул и резко выдохнул.

– Всё, надо работать! Я с тобой совсем теряю голову. – У него самого светились от радости глаза, и ему нелегко было принять серьёзный вид. – Прошу к столу, мадам.

– Ладушка, милый. Ты же сам себя заводишь. – Она коснулась губами его щеки. – Ну хорошо, что надо подписать? – Ирина, ласково улыбаясь, продолжала смотреть на Влада.

Они сели к столу, и Влад положил контракт перед Ириной, объяснив ещё раз его условия и показав, где поставить свои инициалы и подпись.

– Подожди меня пять минут, пока я отправлю контракт, и мы сможем погулять. У тебя как со временем? Ты, кстати, не голодна?

– Нет, я успела поесть, спасибо. А как у тебя со временем? Тебе разве не надо домой? – Ирина внимательно посмотрела Владу в глаза.

– У меня время есть, – уклончиво ответил Влад.

Ирина села к нему в машину, и через несколько минут они приехали в парк. Парком его можно было назвать с большой натяжкой. Это был уютный крохотный зелёный уголок в конце тупиковой улицы, с тремя скамейками, качелями и затенённый большими кленовыми деревьями и кустами. Таких крохотных сквериков и мини-парков было немало в городе. Сейчас, когда рабочий день закончился лишь недавно, а время для вечернего променада ещё не наступило, там не было не души. Они сели, и Ирина достала сигареты.

– Я покурю, ты не против? – спросила она.

– Кури, мне нравится, когда ты куришь. А я посмотрю на тебя. – Влад повернулся к Ирине, облокотясь на спинку скамейки, и уткнулся подбородком в её плечо.

– Скверик действительно уютный и, судя по тому, как ты меня уверенно сюда привёз, место это тобою вполне «намолено». – Ирина с любопытством посмотрела на Влада.

– Ты права, ничего от тебя не скроешь. – Влад был нарочито серьёзен. – Я здесь обычно уединяюсь с клиентками после удачных сделок.

– И много их у тебя? – спросила Ирина.

– Клиенток или сделок? – уточнил Влад.

– И тех и других. – Ирина улыбнулась.

– Вообще-то, это коммерческая тайна. – Влад засмеялся. – Но от тебя мне не хочется почему-то скрывать. В моём бизнесе, если хочешь быть в форме и жить нормально, нужно как минимум пару сделок в месяц. Но для этого надо серьёзно вкалывать.

– Ого! Так ты миллионер, Влад?

– Ну что ты, скорее «тысячник». Хотя тебя интересует, конечно же, не состояние моего кошелька, а мои пристрастия к «клиенткам»? Так ведь? Типично женский вопрос. Ты хочешь знать своё место в их ряду. Изволь – бываю грешен.

– Скажи, Влад, а с таким привычками тебе семья не мешает?

– Иринушка, – Влад впервые назвал её так, – пожалуйста, только не сейчас. Я правда с тобой откровенен, но давай сегодня только о нас. – Влад наклонился и нежно поцеловал Ирину в губы. – Нам ведь хорошо вместе? – Её губы ответили, как-будто ждали именно этого. Они крепко обнялись.

– Мы, наверное, смешно смотримся, – прошептала Ирина. – Пенсионного возраста парочка вовсю целуется в городском скверике. – Она погладила его волосы. – Ну что же, пусть будет так!

– Только предпенсионного, – поправил её Влад.

– Это здесь мы молоденькие, – сказала Ирина. – А там, в России, мы бы с тобой были бы уже пенсионеры со стажем. Сидели бы у подъезда на скамейке, лузгали семечки и обсуждали бы проходящих мимо нас соседей. – Ирина продолжала: – Ты знаешь, я вспомнила свою мать. Она мне уже тогда казалась старой женщиной, а ведь ей было столько же, сколько мне сейчас, и даже меньше! Какие уж там романы на стороне… – Ирина тряхнула головой и чмокнула Влада в нос. – Ладушка, покачай меня на качелях. Знаешь, в детстве я обожала кататься на качелях.

Они подошли к качелям. Влад легко поднял и посадил Ирину на сиденье. Она сбросила туфли и, ухватившись за поручни, запрокинула голову. Влад осторожно подтолкнул её.

– Ой, Ладушка, как хорошо. Папа так меня качал, когда я была маленькая. Мы с ним часто ездили в парк. Спасибо, ты меня вернул в детство.

Она продолжала раскачиваться уже сама. Влад смотрел на неё и думал: «Прямо девчонка, куда годы ушли?»

Ветерок трепал её волосы и золотистый хвостик озорно подпрыгивал в такт. Ирина казалась такой желанной, что Влад не выдержал. Осторожно притормозив, остановил качели и, подойдя вплотную к ней, обнял и принялся осыпать поцелуями её лицо. Ирина сидела, закрыв глаза, губы её были полураскрыты.

– Мы сумашедшие, да? – прошептала она.

Влад, не отвечая, продолжал её целовать… Потом они медленно возвращались к его машине.

– Ты знаешь, – сказал Влад. – Мне кажется, что я тебя знаю давно. Ты была когда-нибудь в Ленинграде?

– Да, Владик, пару раз: один, когда была совсем маленькая, и ещё раз с подружкой из института. У неё родственники там жили, мы у них останавливались на Лиговском проспекте недалеко от Московского вокзала. Помню, мы шли от вокзала к ним пешком.

– Недаром я спросил тебя об этом, – ответил Влад. – Я ведь жил рядом, в Кузнечном переулке. Может быть, мы там и встретились в первый раз, только не узнали друг друга. А в каком году ты была там, не помнишь?

– Помню, мне было три года, значит… – стала считать Ирина.

– Да нет, во второй раз, – перебил её Влад.

– А что, в три года я тебя не интересовала? – засмеялась Ирина.

– Думаю, что в твой второй приезд ты бы мне понравилась больше. Ну правда, в каком году это было? – спросил он.

– Году в семидесятом или семьдесят первом, – ответила она. – Это было в летние каникулы после первого или второго курса.

– Надо же, в семьдесят первом я всё лето проторчал в городе. Вполне могли бы и встретиться где-нибудь, ну, например, в булочной на Лиговке, – усмехнулся Влад. – Могла ведь ты пойти туда за хлебом.

Влад начал развивать эту тему, показавшуюся ему забавной. Они уже садились в машину, и он был готов начать рассказывать на ходу придуманую им историю о чуть было не состоявшейся тогда их встрече. Но Ирина предупредила его:

– Нет, Владенька, не думаю. За хлебом я ходила, конечно, ведь мы там жили целых две недели, но мы с тобой не встречались.

– Почему ты так уверена? – Влад с удивлением взглянул на неё.

– Всё очень просто, Ладушка. – Ирина опять как-то странно посмотрела на него. – Если бы мы встретились тогда, мы подошли бы друг к другу и уже не разошлись.

Было непонятно, говорит она серьёзно или шутит, но её слова тронули Влада. Что-то подобное сейчас отвечало и его чувствам к ней.

– Ты правда так думаешь? – спросил он.

– А ты разве думаешь по-другому? – Она накрыла своей рукой его руку, лежавшую на руле.

Влад ничего не ответил, тёплая волна окатила его. Он взял её руку и прижал к своим губам. Они уже подъезжали к его офису, и Влад припарковался рядом с её машиной.

– Ты мне напишешь сегодня? – попросила Ирина.

– Я пришлю тебе голубя, – сказал Влад. Угадав немой вопрос в её глазах, пояснил: – Помнишь, была такая песня:

«…Позову я голубя, позову я сизова. Пошлю дролечке письмо, и мы начнём всё сызнова».

– Здорово. – Ирина весело рассмеялась. – У нас будет своя голубиная почта! Ладушка, я буду ждать, когда он прилетит.

– Только ты не задерживай его с ответом, – сказал Влад. – Хорошо?

– Обещаю.

Влад обожал это её «обещаю». Он обнял и поцеловал Ирину. Она пересела в свою машину и уехала.

* * *

Не заходя в офис, Влад сразу поехал домой, шёл уже девятый час. Марика дома ещё не было, они поужинали с Ольгой, и Влад спустился к себе. Он включил телевизор, но, посмотрев несколько минут, выключил его. Читать – тоже не читалось. Он сел к компьютеру.

Голубиная почта

Влад – Ирине

Иринушка, милая, какая удивительная встреча была у нас сегодня! Всё было для нас: ласковое солнышко и пьянящий воздух, качели, и мы с тобой – счастливые подростки, убежавшие с уроков, spring chicken. Удивительно, до чего же нам хорошо вдвоём. Ладно, чтобы не сглазить, хватит об этом. Нежно тебя целую и желаю тебе спокойной ночи и хорошего завтрашнего дня. Будь умницей и не трать нервы на работе. Они тебе ещё пригодятся, ведь завтра мы, наверное, войдём в контракт. Влад.

Он перечитал, сначала захотел ещё что-то добавить, но передумал и отправил письмо таким. Влад посидел некоторое время у компьютера, даже заставил себя почитать, в надежде получить скорый ответ, но, не дождавшись, вошёл в другую программу и начал работать. Было уже за полночь, когда он закончил и собрался идти наверх в спальню. Он проверил наудачу последний раз почту и сразу увидел письмо от неё. Оно пришло двадцать минут назад.

Ирина – Владу

Ладушка, дорогой, сейчас уже полночь, спать я обычно ложусь раньше, потому что вставать приходится рано, но сейчас заснуть не могу. Сегодня у меня был очень трудный и малоприятный день, но ты позвонил мне, оставил стихи, мы встретились, и мне стало много легче. Жизнь порой бывает странная: ещё неделю назад мы не знали друг друга, а сегодня и мне кажется, что мы знакомы уже давно. Мне с тобой уютно и спокойно, и, когда я вспоминаю тебя, у меня на душе становится тепло. У тебя прекрасное чувство юмора – это такая редкость теперь. Но хватит, достаточно тебе комплиментов на сегодня. Скучаю. Ирина.

Влад – Ирине

Я хочу снова увидеть тебя завтра. Как странно, что необходимость видеть тебя постоянно пришла так быстро. И мне скучно без тебя. Влад.

Он поднялся в спальню и, перед тем как лечь спать, принял душ, чтобы немного остыть и прийти в себя. Ольга ещё не спала и читала. Влад, сославшись на головную боль, лёг и моментально заснул.

* * *

Весь следующий день Влад крутился как белка в колесе. Прежде всего надо было «запустить» Иринин контракт, то есть отправить его адвокатам. Он созвонился с агентом продавца и попросил его прислать подписанные бумаги. Успел съездить и получить давно ожидаемый им контракт на право продажи дома стоимостью около двух миллионов. Приехав в офис, он нашёл на своём столе подписанный продавцом контракт с Ириной и сразу же отправил его адвокату. Ждали своей очереди и другие дела. За работой время прлетело незаметно. Влад взглянул на часы, было уже начало пятого.

«Значит, она уже едет домой», – подумал Влад.

Он набрал её мобильный телефон:

– Иринушка, как дела? Рулишь домой?

– Да, знаешь, Владик, еле живая, – услышал он. – Столько работы, даже некогда было поесть. Извини, грызу яблоко, не могу – такая голодная. А что у тебя?

– Я бы сказал, что у тебя! А у тебя контракт подписан и уже у твоего стряпчего. Завтра я отправлю копию контракта Зинаиде, пусть начинает шевелиться с кредитом. Вот такие пироги, – ответил Влад. – Так что есть повод это дело отметить. Пойдём поужинаем. Я заеду за тобой, согласна? – спросил он.

– Хорошо, Владенька, только дай мне час доехать домой и переодеться, я же ещё в своей робе, – сказала Ирина. – У тебя время есть подождать?

– Не волнуйся, мне есть чем заняться, работы по горло. Будешь готова – позвони, и я заеду за тобой.

Через час Ирина позвонила, и Влад заехал за ней. Ирина вышла, одетая в красивое, облегающее её фигуру лёгкое струящееся платье. Шпильки подчёркивали её стройность. Влад вышел из машины и присвистнул, открыв перед ней дверь.

– Что-нибудь не так? – Ирина поправила на себе платье, хотя она прекрасно знала, что всё именно так.

– А у тебя красивые ноги. – Влад окинул её оценивающим взглядом.

– Не ожидал? – Ирина улыбнулась ему.

– Скорее догадывался. – Влад поцеловал её, и они сели в машину.

– Поехали в «Дон Кихот», – предложил он. – Это вкусный испанский ресторан, знаешь такой? – спросил он.

– Не знаю, но – давай! Мне нравится испанская кухня, – добавила она.

Минут через пятнадцать они уже были в ресторане. Влад любил наезжать туда. Это был недорогой, но уютный ресторан с хорошей кухней. Влада там уже знали. Они выбрали столик у окна. Несмотря на то что была пятница, посетителей пока было немного.

– Выпьем чего-нибудь? – спросил Влад. – Давай закажем текилы. Она здесь отменная.

– А я не «поплыву» с текилы? – спросила Ирина.

– Разве что со мной, – пошутил Влад. – Но думаю, что нет, ведь мы поедим. Что ты будешь?

– Мне какой-нибудь супчик, лучше с фасолью, но сначала тапас. Обожаю эти закусочки, они такие вкусные, – мечтательно протянула Ирина. – Я ими объедалась в Барселоне.

Подошёл официант и принял у них заказ.

– Ты была в Испании? – спросил Влад.

– Да, но только проездом в Барселоне, когда мы были в круизе по Средиземному морю. Нас была большая компания, и, представляешь, только я с Лариской, своей подругой, поднялись там на самый верх собора Гауди. А наши мужья сидели внизу и пили пиво.

– Так это была ты? – Влад с деланным изумлением посмотрел на Ирину. – Я ведь тоже поднимался наверх, когда был там.

– Когда? – Ирина, ничего не понимая, смотрела на Влада.

– Не помню точно. Но там я и видел твой автограф на стене: «Здесь были Ира и Лариса из Америки», – рассмеялся Влад.

– Да ну тебя, Владик, меня разыгрывать, – сказала Ирина. – Хотя мне нравится твоя весёлось. С тобой не соскучишься.

– А с кем-то скучно? – моментально переспросил он.

– Ну… всё бывало, – уклончиво ответила Ирина. – Жизнь такая длинная…

Принесли закуски и текилу.

– За что выпьем? – спросила Ирина.

– Ну, конечно же, за успех нашего безнадёжного мероприятия, то есть за твою квартиру, – торжественно-шутливо провозгласил Влад.

– Ну как «тапасята» – вкусные? – спросил он.

– Да, ты знаешь, вкусно очень. Или, может быть, потому что я такая голодная. Нет, вкусно-вкусно, – добавила она.

– А почему, кстати, наше предприятие безнадёжное? – продолжила она. – Что ты имел в виду, квартиру?

– Да нет, это я просто так – цитирую О’Генри, – ответил Влад. – С твоей квартирой, надеюсь, проблем не будет. Просто, мой бизнес заставляет меня быть суеверным. Только когда чек в кармане, можно сказать с уверенностью, что всё прошло успешно.

– Да у тебя так всё хорошо и быстро получилось, как будто ты всю жизнь этим занимаешься, – сказала Ирина. – А кем ты был в «той жизни»?

– Ой, лучше не напоминай! – махнул Влад рукой.

– Ну правда, Владик, кем? – ждала Ирина.

– Шестой женой вождя племени Хау-Хау, но любимой женой. Я рожала ему одних мальчиков – ему нужны были воины, поэтому он и отличал меня, – серьёзным голосом сказал Влад.

Ирина даже поперхнулась и заразительно рассмеялась в голос так, что к ним повернулись сидевшие за другим столиком.

– Ой, Ладушка, ну правда, чем ты занимался в Питере? – отсмеявшись, повторила она.

– Тем же, чем и здесь, – просто сказал Влад. – Работал в центральном бюро по обмену квартир. Квартирный маклер, знакомо это тебе?

– Что, правда? – В голосе Ирины звучало неподдельное изумление.

– А что это тебя так удивляет? Работа как работа: каждый день новые люди, интересные встречи, да и весьма денежная, как ты понимаешь – всем нужно особое внимание.

– Да, конечно, Владик, прости, я не хотела тебя обидеть этим. Просто, мне почему-то трудно представить тебя в обменбюро, как, впрочем, и шестой женой вождя тоже, – добавила Ирина.

– А здесь ты меня можешь представить брокером? – спросил Влад.

– Здесь, Владик, мы на другой планете и проживаем другую жизнь.

– Да, ты права, здесь у нас всё другое, – сразу посерьёзнел Влад. – Новое жильё, новая работа, абсолютно другой круг общения, язык и даже климат другой. А всё привычное и дорогое – всё, что согревает душу и сердце: молодость и всё, что было первым в твоей жизни, осталось там.

Он откинулся на спинку стула и задумался на мгновение.

– Знаешь, у Довлатова, – Влад наморщил лоб, – Да, по-моему у него, была замечательная мысль, что мы – иммигранты, меняем не место жительства, а одни печали на другие. Хорошо сказано, да? Но это, когда ты в миноре, – глаза Влада блеснули. – А когда наступает мажор, то каждую минуту я благодарю уж не знаю кого: Бога ли, судьбу, которые мне подарили возможность прожить вторую, абсолютно другую и непохожую на прежнюю, жизнь здесь. Это как получить билетик на вторую жизнь. – Влад склонился к Ирине и взял её за руку. – Вот и нам суждено было встретиться не на Лиговке, когда мы были молодыми, а через тридцать лет на другом конце земли. Разве это не каприз судьбы?

– Ты в этом уверен, Влад? Ведь мы едва знаем друг друга. Может, нам просто нравится общаться и быть вместе, но… – не закончила она.

– Может быть, – перебил её Влад. – Только я знаю, что ты – моя женщина. – Он вздохнул. – Знаю, и всё тут.

Влад помолчал, пока подошедший официант не поставил им на стол горячий, дымящийся суп.

– Ладно, давай, Иринушка, лучше выпьем за то, что тебе не дали кредит на квартиру в Помоне. А то мы бы с тобой и через тридцать лет не встретились.

Они выпили и с аппетитом принялись за суп.

– Владик, суп – мечта. – Ирина с наслаждением ела. – Вот, оказывается, что нужно для полного счастья: чтобы кредита не дали и подали бы вкусный суп.

– И в хорошей компании. – Влад посмотрел ей в глаза.

– И в хорошей компании, – улыбнулась Ирина, ответив ему взглядом.

Влад заказал дессерт. Им принесли капучино с печеньем.

– Ириша, ведь ты приехала сюда гораздо раньше меня, почти тридать лет назад, ещё очень молодой и без багажа прошлого, ведь так? – спросил её Влад.

– Мне было двадцать восемь, Владенька, но свой багаж, как ты говоришь, у меня уже был. Я приехала сюда со вторым мужем и сыном, – ответила она.

– Мы были в отказе почти два года. Нам ещё повезло, многие наши друзья сидели в отказе дольше. Но и эти два года надо было прожить как-то. Мужа уволили с работы как «сионистского прихвостня», и он работал грузчиком на овощной базе. Можешь себе представить – ювелир-грузчик. А у меня образования не было. После школы хотела поступать в медицинский, но надо было работать и зарабатывать деньги, чтобы содержать мать. Папы уже не было.

Влад хотел Ирине налить ещё текилы, но она покачала головой:

– Выпей сам, Владик, мне уже достаточно.

Ирина продолжала рассказывать:

– Знаешь, я очень любила своего отца, может быть даже больше, чем маму. Мы жили очень скученно, в одной комнате, и когда я была маленькая, то мама спала отдельно – она была очень больна, а я – ты не поверишь – с папой в одной постели.

Ирина помолчала.

– Мама ко мне ночью никогда не вставала, только он. Когда папа умер, я поняла, что он был для меня всем. Да и материально стало очень тяжело. Папа работал фотографом и хорошо зарабатывал. Мама нуждалась в уходе. Тут уже было не до института, пришлось пойти работать лаборанткой к зубным протезистам. – Ирина тронула рукой свою рюмку. – Ладно, налей, только совсем немного, а то я, правда, уплыву… Материально там было хорошо… – Ирина помолчала, словно вспоминая что-то. – Правда, после декрета меня обратно уже не взяли – нашли кого-то ещё. Пришлось искать другую работу. А за год до отъезда меня по страшному блату взяли на Gas Station. – Ирина запнулась и помахала в воздухе рукой, помогая себе вспомнить. – О господи, ну, как это по-русски?

– На бензозаправку, – подсказал Влад.

– Ну да, на неё самую, – продолжила Ирина. – Вот там я уносила после каждой смены полную сумку с деньгами. Я даже перестала их считать, так их было много. Я думаю, что если бы мы не уехали, меня бы посадили в конце концов, ведь это было чистое воровство. Даже вспомнить жутко, что там творилось. Но зато не только мы сами смогли прожить этот год, но даже помочь друзьям. – Ирина тряхнула головой. – Так, всё, Владик, хватит меня раскручивать на такие воспоминания. – Она достала сумочку и, вынув помаду с кисточкой накрасила губы. – Ну что, поедем? – спросила Ирина.

– Конечно, – отозвался Влад, – помада у тебя красивая, я заметил. Кстати, у тебя из тех шальных денег ничего не осталось, чтобы расплатиться за ужин? – спросил он.

– Нет, Ладушка, только на помаду, которой ты с некоторых пор усиленно питаешься. – Ирина повернула к нему лицо и вытянула губы.

– Ну что же, тогда постараемся уйти не заплатив, – серьёзно сказал Влад. – Ты иди первая, а я тебя прикрою. – Он кивнул стоящему неподалёку официанту. Тот понял и принёс счёт. Влад взглянул на лежащий перед ним листочек, пошевелил губами, что-то обдумывая, потом полез в карман и, вытащив бумажник, расплатился.

– Вот теперь можем ехать, – сказал наконец он.

Они выходили уже из ресторана, когда Влад неожиданно повернул к себе Ирину и, крепко обняв, поцеловал её в губы.

– Вкусно, – Влад слизал всю помаду с её губ. – Вот это дессерт так дессерт, – с весёлым выражением лица сказал он.

– Ладушка, ты просто сумасшедший! – Ирина смотрела на него с нежным изумлением.

– Немного есть, – ответил он. – Ладно, поехали. Кстати, тебе известно, что завтра суббота – день отдыха трудящихся. Есть какие-нибудь планы?

– Какие могут быть планы у трудящейся женщины в субботу? Надо постирать, убраться. Может быть, Марат – это мой сын – с женой заедут. Обед приготовить…

Влад покивал головой.

– Значитца так, – решительным голосом начал он, – всё побоку. Завтрашний день целиком наш. Сколько тебе нужно сна для счастья? В половине десятого заеду за тобой.

– Ой, Владенька, это рано. Давай хотя бы в пол-одиннадцатого, я высплюсь. А куда мы поедем?

– Поедем погуляем. Где – сам не знаю, но что-нибудь придумаем.

– А как же дома, ведь завтра выходной. – Ирина повернулась к Владу.

– Мои выходные в понедельник и во вторник, когда мои клиенты работают и зарабатывают деньги на покупку домов и квартир. А моя работа – в пятницу и в выходные дни. Но на завтра я отменил все дела, чтобы побыть с тобой.

Они уже подъезжали к её дому.

– Так до завтра, Ириша. Я тебе снизу позвоню. – Влад поцеловал Ирину, и она вышла из машины.

* * *

Дверь в комнату Марика была открыта, Ольга была там. Марик о чём-то оживлённо рассказывал ей. Увидев отца, Марик махнул рукой, приглашая его зайти.

– Влад, Марик прошёл второе интервью. Осталось ещё одно, но это уже формальность. Думаем, его возьмут, – сказала Ольга. Лицо её сияло.

– Вот так вот, фазер, молодое поколение уже наступает на пятки отжившим своё старикам вроде тебя, – шутил Марик.

– Да куда уж нам, сынок. Только на тёплую печку. Кстати, в какой компании ты будешь давить мне на пятки? – спросил Влад.

Марик назвал довольно крутую интернетную компанию. Влад присвистнул.

– А на какую позицию?

– Аналитик-исследователь, – нарочито важным голосом произнёс Марик.

– Да, теперь к тебе и на козе не подъедешь, – заметил Влад.

– Ма, что такое «на козе не подъедешь»? – Марик повернулся к матери.

– Станешь важным и неприступным, – опередил Ольгу Влад. – Это идиоматическое выражение. Вот что значит отрыв от родной культуры, – обратился он к сыну. – Жалко, Марик, что русский язык уходит из твоей жизни. Люди платят деньги, чтобы выучить язык, а тебе бог послал дар быть двуязычным. Читай больше по-русски.

– Мне и по-английски хватает, – вставил Марик.

– Ну-ну, впрочем, ладно, – Влад обнял сына. – Поздравляю, молодец! Отметим потом, чтобы, тьфу-тьфу, не сглазить. Когда начнёшь работать, – добавил он.

– Ну что, поужинаешь, Влад? – спросила Ольга.

– А вы с Мариком? – спросил он в свою очередь.

– Взгляни на часы, мы поели час назад. Ведь тебя не дождёшься, – сказала Ольга.

– Знаешь, Оль, не хочется чего-то. Я перекусил на стороне. Но кофе, пожалуй, выпью, надо немного поработать. В офисе не успеваю, – добавил Влад.

Он сварил себе кофе и спустился с чашкой вниз. Сел и включил компьютер. Влад любил это время «открытого одиночества», как он его называл, когда интернет открывал перед ним мир. Он «гулял» по новостным програмам, открывал для себя новые страницы. Хотя эти «прогулки» стали отнимать значительную часть его времени. Однако сейчас он готовился к очередному «сеансу связи», как он шутя стал называть свою переписку с Ириной.

Голубиная почта

Влад – Ирине

Иришенька (вот придумал тебе ещё одно имя), только что приехал домой. В доме радостная новость – сын нашёл наконец работу. Я говорю с ним и с женой что-то «в тему», улыбаюсь, шучу, но за всем этим стоишь ты. Я ещё не остыл от нашей сегодняшней встречи, а уже весь в ожидании ЗАВТРА! Когда ехал домой, я подумал, что мне всё труднее переносить паузы между нашими встречами. Мной сейчас овладело просто детское желание лечь пораньше спать, чтобы поскорее наступило утро и снова увидеть тебя. Спокойной тебе ночи. Нежно касаюсь твоего лица, целую твою шейку и глазки, а твой золотистый хвостик так же щекочет меня, как всегда.

Ответ пришёл моментально. Ирина как будто ждала его «голубя».

Ирина – Владу

Владенька, спасибо тебе за такой замечательный вечер. Мне было так приятно видеть тебя снова. Каждый раз, когда мы вместе, я чувствую себя с тобой теплее и теплее. У тебя удивительная способность действовать на меня успокаивающе. И ещё, я благодарна тебе за то, что с тобой я снова чувствую себя женщиной. Поверь, это так важно для меня. Когда ты уходишь, я скучаю по тебе. До завтра, милый.

* * *

Утро было тёплым и солнечным. Влад подъехал к её дому ровно в половину одиннадцатого и позвонил.

– Ириша, все лягушата и мышата уже проснулись, вымыли ушки, глазки и лапки и позавтракали. А ты?

– Ушки и лапки уже помыла, а глазки и губки крашу – для тебя. Сэндвичи, салат и термос с кофе я уже приготовила. Давай позавтракаем где-нибудь на природе. Ладно, милый? Жди, через пять минут спущусь.

– Ты умница и провидица. Я как раз подумал об одном, надеюсь симпатичном, местечке.

Ирина вышла из подъезда с сумкой в руках. Влад вышел из машины и, поцеловав её, поставил сумку в багажник.

– Как спалось? – спросил он, когда они сели в машину.

– После текилы? Замечательно, без задних ног, – ответила Ирина. – Мы куда?

– Эх, Ириша, есть такое место, которое, окромя меня, лишь лисицы да волки знают. Сейчас увидишь.

Ехать, действительно, пришлось недолго и через десять минут они подъехали к мосту, соединяющему Нью-Джерси с Нью-Йорком. Совсем неподалёку под мост вела невидимая постороннему взгляду узкая асфальтовая дорога, лепившаяся к высокому скалистому берегу, заросшему деревьями и кустарником. С другой стороны дороги был крутой и высокий обрыв к реке с видом на Манхэттэн. Если бы не проглядывающиеся сквозь листву его небоскрёбы, можно было бы подумать, что они едут по горной и дикой дороге.

– Прямо, Военно-Грузинская дорога, – пробормотал Влад. – Ездила когда-нибудь по ней? – спросил он.

– По ней – нет, а вообще-то, похоже на Старый Крым. Там я была, – ответила Ирина.

Они проехали под высоченными пролётами моста, и дорога продолжала спускаться прямо к реке. Проехав ещё меньше мили, они неожиданно для себя въехали в довольно просторный парк, раскинувшийся прямо на берегу под мостом. Они миновали пустую будку кассы. Вьезд в парк в летнее время был платным, но после праздника Дня Труда в начале сентября въезд в него был свободным. Парк, а это была большая и открытая поляна, ограждённая с одной стороны высоким скалистым берегом, выходил прямо к реке красивой набережной с парапетом из серых скалистых глыб. Он был благоустроен: повсюду стояли столики с лавочками и врытые рядом с ними в землю грили, поодаль была детская площадка. Отсюда открывался фантастически красивый вид на Гудзон и Манхэтэн, который в обрамлении пролётов моста смотрелся как красивая открытка.

Они не знали ещё, что парк этот станет их любимым и даже в чём-то сакральным местом. Народу в этот утренний субботний час в парке было пока немного. Влад поставил машину на стоянке, и они пошли по набережной. Влад обнял Ирину за плечи.

– Господи, Владик, надо же, такая красота совсем рядом, а я и не знала.

– Ты знаешь, я тоже не думал даже, что здесь так здорово, – поддержал он.

Влад, задрав голову, смотрел на высоченные чёрные скалы, теснившие парк.

– Посмотри, Ириша, на эти чёрные скалы – какая-то неземная адская красота. Даже не верится, что Нью-Йорк в двух шагах.

Гуляя, они дошли до конца набережной, откуда вдоль реки вела проторенная тропинка. Они прошлись немного по ней и вернулись назад. Ирина достала сигареты.

– Давай посидим, я покурю, – предложила она.

– Отставить, перекур, – строго сказал Влад. – По-моему, кто-то обещал завтрак на траве.

– Я правда забыла совсем об этом, прости. Давай возьмём наш завтрак из машины и сядем вон там. – Ирина показала на стоящий неподалёку на поляне свободный столик со скамейками.

– Ты иди посиди там и покури, а я принесу твою сумку, – сказал Влад, направляясь к машине.

Он открыл багажник и достал сумку, потом взял из «бардачка» в салоне небольшой коричневый бумажный пакет, положил его в сумку и, вернувшись к столу, сел напротив Ирины.

– Сейчас у нас будет классный завтрак, – сказала Ирина, открывая сумку. – Так, сэндвичи вижу, салат вижу, кофе тоже вижу… А это? Что-то новенькое…

Ирина достала из сумки пакет, повертела его в руках и вопросительно взглянула на Влада, который в ответ только пожал плечами. В пакете была стеклянная фляжка с коньяком.

– Да, мадам Зос, не замечал я у вас раньше склонности к алкоголизму, честно говоря, – заметил, улыбаясь Влад. – «Космополитен», текила, теперь вот коньяк. Ну что же – коньяк совсем неплохо. Только не доставайте бутылку из пакета, а то полиция нас оштрафует за распитие спиртных напитков в общественном месте. Будем пить из кофейных стаканчиков.

Влад налил в стаканчики коньяк и протянул один Ирине.

– Давай, Иринушка, выпьем за этот чудесный день и за то, что мы вместе в этом дивном парке. Надо будет взять эту полянку на заметку.

– Будешь приезжать сюда с клиентками? – засмеялась Ирина.

– Нет, сюда только с тобой, – улыбнулся Влад и добавил серьёзно: – Это будет наш с тобой парк.

Они выпили и принялись за сэндвичи с салатом.

– Вкусно тебе? Извини, я на скорую руку приготовила, – сказала Ирина.

– Всё замечательно, ты просто молодчина. Не оторваться от этой вкуснятины. А главное – вовремя. Я голоден как волк, сегодня ещё ничего не ел. Давай ещё по одной? Ведь мы на свежем воздухе. Хорошо иногда шлёпнуть пару рюмок с утра. Помнишь, как говорили у нас: «С утра выпил, весь день свободен». А теперь можно и покурить. Дашь мне сигарету? Разлагаться так разлагаться. Не волнуйся – это я балуюсь, снова начать мне уже не грозит, – добавил он.

Влад пересел поближе к Ирине, взял у неё сигареты с зажигалкой, дал ей прикурить и закурил сам.

– Здорово мы придумали, правда, Ириша?

Она кивнула молча. Влад заметил, что она сникла.

– Что с тобой? Что-нибудь не так? – спросил он.

– Всё так, Владенька. Мне правда очень хорошо, что мы вместе. Мне тепло с тобой. Только…

– Что «только»? – перебил её Влад.

– Ты знаешь, я ведь после развода долго была одна. Хотя и замужем я тоже была фактически одна… только Костя.

– Костя? Кто это? – удивился Влад.

– Костя – это кот. Марат, мой сын, забрал его из приюта для животных крохотным котёнком и принёс его домой. Вообще-то, его родное имя – Касмо, но, как ты понимаешь, у нас он стал Костей. Он уже совсем взрослый и очень ласковый. Когда Марат женился и купил себе квартиру, Костя остался со мной. У его жены аллергия на кошек. Он – единственная живая душа, которая понимает и любит меня. Я многим могу с ним поделиться.

– Ну конечно, а я просто приехал выпить и покурить с тобой, да?

– Владик, ты другое дело. Ты женат. Я была замужем, и никогда не изменяла мужу. Семья была для меня всем; может быть, ещё и потому, что я видела, как моя мать не любила моего отца… И сейчас я сижу с тобой, а думаю о твоей жене. Сегодня суббота, и она одна дома ждёт тебя. Ты знаешь, я никогда не вступала в связь ни с одним женатым мужчиной. Это было для меня табу… И вот теперь я нарушила свой же запрет. Нам очень хорошо вместе, но я боюсь, что ничем хорошим это не кончится.

Влад обнял и крепко прижал её к себе.

– Может быть, Иришенька, но поверь, хоть я и великий грешник, я в тебе сразу почувствовал что-то очень важное для меня. Я знаю – с тобой я становлюсь другим. И мне тоже радостно и горько одновременно, как и тебе. Но, послушай, если это не просто флирт, а серьёзнее? Что прикажешь делать, заставить себя пройти мимо? Сказать тебе до свидания? Я не могу и не хочу этого. Ты стала очень нужным и близким мне человеком.

Они сидели обнявшись, а парк постепенно наполнялся людьми. Невдалеке от них расположилась молодая компания на пикник. Рядом с ними дети пытались запустить воздушного змея.

– Всё, кончилось наше царское одиночество. Надо искать другое прибежище, – сказал Влад. Он коснулся носом её носа и глаза их оказались совсем близко друг от друга. – Послушай, Ириша, я знаю один уютный отель недалеко. Поедем?

И опять, как в тот вечер, когда он пригласил её на коктейль, Влад внутренне сжался, мучительно остро опасаясь отказа.

Но она, не раздумывая, кивнула головой – поедем.

Отель «Холидэй Инн» действительно стоял недалеко от парка, прямо на хайвее. Они въехали на просторную и полупустую стоянку, и Влад достал сумку с остатками еды и коньяком.

– Пойдём, Ириша? – спросил он.

– Владенька, оформи сам, а потом приходи. Я подожду в машине.

Влад зашёл в отель, спросил номер и уплатил за него. Потом вернулся к машине и вместе с Ириной поднялся наверх. Номер был просторный и светлый, с окном во всю стену. Помимо большой кровати там стоял диван с креслом и журнальным столиком и холодильник-бар. На стене висел плоский телевизор.

Влад открыл бар и с одобрением заметил:

– Неплохой боезапас, можно держать оборону несколько дней.

– Владенька, закрой штору, пожалуйста, – попросила его Ирина. – Солнце ужасно слепит.

Шторы были плотные, и в комнате установился полумрак. Отчего-то вдруг они оба почувствовали себя стеснённо, и каждый делал вид, что чем-то занят. Влад включил телевизор и «гулял» по программам, а Ирина рылась зачем-то в своей сумке.

– Хочешь выпить? – повернулся к ней Влад.

Ирина пожала плечами. Влад положил пульт от телевизора и подошёл к окну, постоял какое-то мгновение, потом быстро повернулся и, подойдя к сидевшей на диване Ирине, опустился перед ней на колени и обнял её. Она наклонилась и поцеловала его в губы.

– Ириша, – только и прошептал Влад. Он прижался губами к её коленям, потом встал и поднял её. Они стояли прижавшись друг к другу.

– Давай разденемся. Хочешь, я тебя раздену? – спросил Влад.

– Я сама, – ответила Ирина и пошла в ванную. Когда она вернулась, Влад уже раздетым стоял у кровати, улыбаясь и держа в руках два фужера с коньяком. Ирина была в халате. Она протянула Владу полотенце и взяла коньяк.

– Давай не будем торопиться, посидим минутку, – попросила она.

Влад обернулся полотенцем, и они сели на диван.

– Я пью за тебя, моя радость! – сказал Влад, целуя Ирину.

– А я за тебя, спасибо тебе за всё, мой дорогой! – ответила она.

– Ты меня, случайно, не стесняешься? – спросил Влад.

Ирина на секунду прикрыла глаза и покачала головой.

– Пойдём, мой милый, – почему-то шёпотом сказала Ирина.

Она обняла Влада за шею и с силой прижалась к нему. Он легко поднял её, сбросил с неё халат на пол и положил на кровать.

– Ладушка, иди ко мне скорее, – прошептала она. – Только не смотри на меня, ладно…? – Она закрыла глаза…

Влад целовал и ласкал её, сознательно оттягивая удовольствие войти в неё. Он почувствовал, насколько она была скована – вероятно, это было следствием сложно прожитых лет и отношений, и не торопился. И она раскрепощалась на глазах, превращаясь во всё более желанную и послушную ему женщину.

Уже после Влад узнал, почему Ирина так стеснялась открыться ему. Её живот был исполосован двумя большими шрамами. Кровать была широкая, и они лежали поперёк неё: Ирина на спине, а Влад лежал рядом на животе и, положив голову ей на живот, обнимал её.

– Тебе было неприятно, наверное, глядеть на мой изуродованый живот – Маратик мне дался очень нелегко, – со вздохом сказала она.

– Глупенькая, да у тебя самый симпатичный животик в мире, – целуя её в живот, промурлыкал Влад. – Как будто сама себе всего два раза сделала харакири.

– Ну вот, я так и знала, что ты будешь издеваться надо мной. – Ирина хлопнула его ладонью по голой спине.

– Уй, больно, всё, всё! Теперь искупителный поцелуй. – И он поцеловал её снова в живот. – А правда, где это тебя так?

– Ещё в Москве, по большому блату. На восьмом месяце беременности вырезали аппендицит и внесли инфекцию. В общем, было весело, чуть не умерла. Нас – меня и Маратика – еле спасли, вот только шрамы остались. А аппендицита, как оказалось, и не было – ошибочный диагноз.

– А Марат – он от первого брака? – спросил Влад.

– Да, – кивнула Ирина. – Мой первый муж – Оскар.

– Звучит как приз. Он что, прибалт? У меня был знакомый, Оскар из Риги, – вставил Влад.

– Нет, ты знаешь, Ладушка, он коренной москвич, физик, – добавила она. – Он сейчас живёт тоже здесь, в Бруклине. У него семья, дети, внуки. Но Марат с ним почти не видится, очень редко. Мы развелись через полгода после рождения Марата.

– А почему вы развелись?

– Мы прожили с ним недолго. Когда мы встретилсь, он был на одиннадцать лет старше меня. Я была тогда ещё совсем девчонка, и ты ведь знаешь, как умеют ухаживать и пускать пыль в глаза взрослые мужики.

– Как я, например? – пошутил Влад.

– Ты мальчишка, Ладушка, – улыбнулась Ирина. – Так вот, он мне казался таким умным и значительным. А вскоре оказалось, что у нас с ним вообще ничего общего нет и быть не могло. Он проживал свою жизнь, а я свою. И ещё, он был жутко скупой. Когда надо было платить, то он доставал деньги всегда последним, ты понимаешь? Он даже Марату никогда ничего не покупал. Я многое могу простить мужчинам, но только не скупость и глупость.

Ирина помолчала. Влад прижался к ней и поцеловал её в плечо.

– И что же, поэтому вы развелись?

– И поэтому тоже. А что, этого разве мало?

– Не знаю, – ответил Влад. – У кого как. Кто-то терпит, приспосабливается и продолжает жить, а другой снова один, ищет и находит кого-то ещё. Кстати, ведь твой второй муж был твоим однокласником, да?

– Да, с Эмилем мы учились в одном классе. Я не обращала на него внимания, хотя знала, что нравлюсь ему. Мне тогда нравились ребята постарше.

– Как я, например, – не удержался Влад.

– Ты, Ладушка, лучше всех, – Ирина повернулась к нему и, обняв, поцеловала. – Я снова увидела его через несколько лет на вечере встречи выпускников нашей школы. И через два месяца мы поженились. Он стал ювелиром, у него очень хорошие руки и вкус. Он усыновил Маратика, и через два года мы уехали в Америку. Но перед этим были Австрия и Италия.

– Мы приехали позже – прямо сюда в Штаты, – вставил Влад.

– Да, вам уже было проще, – ответила она. – Но нам очень понравилась Италия. Мы прожили там почти полгода, и Эмиль даже подрабатывал там у одного ювелира.

– И что потом? – спросил Влад. Он знал множество иммигрантских историй, и все они в чём-то были похожи. – Хочешь, я продолжу?

Ирина кивнула:

– Попробуй.

– Потом вы попали в Америку, и сначала был, скорее всего, Бруклин и любая работа. Дешёвая квартира в каком-нибудь замызганном доме и мысли по ночам: «Господи, зачем мы здесь?» Тяжело поднимались, а когда поднялись и Марату пора было пойти в школу, переехали в Нью-Джерси. Так?

– Почти, Владенька, – только мы не жалели тогда, что уехали.

– А сейчас? – спросил Влад.

– Я говорила тебе, что Эмиль был хорошим ювелиром. Он работал на Сорок седьмой улице в Манхэтене. Ты знаешь, её называют брилиантовой. Мы купили сначала маленький домик в Нью-Джерси, подновили его и, когда цены пошли вверх, хорошо его продали. Сразу купили большой дом. Маратик ходил в частную школу. Он вообще очень способный и хорошо учился. А я два года проучилась в колледже на гигиениста и пошла работать к дантисту в офис… Ладушка, милый, дай мне сигарету, – попросила она.

Влад встал и, взяв со столика сигарету, прикурил её и подал Ирине. Потом лёг.

– Ну вот, – продолжала она. – Всё было хорошо, пока Эмиль не сорвался в Москву. Это было в девяносто пятом. Друзья звонили из Москвы и звали его «замутить бизнес», как они говорили. Он уехал и жил там месяцами, потом приезжал ненадолго и снова уезжал. Он стал там здорово подниматься, купил квартиру в Москве и звал меня приехать. Несколько раз я приезжала к нему ненадолго, ведь я работала и, главное, Марат поступал в Колумбийский университет. Я не могла его оставить одного. – Она помолчала. – А потом я узнала, что у него появилась женщина в Москве и они живут вместе. А я стала загранженой. И я подала на развод. Вот так-то, мой милый!

Они помолчали.

– А ты? – Ирина повернулась к Владу.

– Что я? – Влад лежал с закрытыми глазами.

– Глаза! В глаза смотреть! – нарочито грозно, как на допросе, но, не выдержав, рассмеялась Ирина. – Владенька, я заметила, ну почему ты не любишь смотреть в глаза?

– Не я один. Знаешь, был такой нарком по иностранным делам, Чичерин, так он тоже не смотрел в глаза, – серьёзно ответил Влад.

– Нашёл себе оправдание. Ну правда, а как у тебя? Только в глаза смотреть! – опять шутя приказала Ирина.

– А что у меня? Мы с Ольгой прожили вместе почти целую жизнь – больше тридцати лет, и женился я по любви. А теперь вот тебя встретил…

– Ладушка, милый, но, пожалуйста, я же не первая встретилась на твоём пути, ведь так?

– Всё так, Иринушка, всё так… Ведь мы же встретились людьми уже пожилыми и у каждого из нас за спиной значительный кусок прожитой жизни. Конечно же, были и другие женщины… Ты знаешь, я никому этого никогда не говорил, да и сам, честно говоря, долгое время не понимал до конца, что происходит у меня с Ольгой. Она моя первая настоящая любовь. Ольга умница, добрая и ласковая, но… понимаешь… Нет, не сейчас, давай как-нибудь в другой раз. Сейчас мы вместе: ты и я, мы снова молоды, и мы хотим друг друга…

Зазвонил телефон у Влада. Это была Ольга. Влад встал и вышел с телефоном в ванную комнату.

– Да, Оль?

– Влад, ты во сколько сегодня заканчиваешь?

– Ещё не знаю, пока занят. А что?

– Неля Кац звонила, они с Мишей хотят заехать вечерком.

– Во сколько, Оля?

– Часов в шесть-семь. Салатики и горячее я сделаю, а ты можешь заехать по пути и купить что-нибудь к чаю?

Влад взглянул на часы: было около четырёх.

– Конечно, Оля, нет проблем. А где Марик?

– Марик работает и будет поздно.

– Ладно, буду к шести и всё куплю, – закончил разговор Влад.

Он вернулся в комнату и снова лёг.

– Это жена? Тебе пора? – спросила Ирина.

– Нет, пока немного времени есть ещё. И потом я тебя хочу опять…

* * *

Влад был рад, что к ним приехали Кацы. Мишка был болтун и балагур, а Нелька, подстать ему, молчать не любила. С ними всегда было легко и просто в любой компании. Сейчас Влад наслаждался их обществом вдвойне: ему не нужно было прятать глаза от Ольги и заполнять паузы в разговоре. Мишка легко восполнял сегодняшнюю немногословность и задумчивость Влада.

Когда они уехали, он спустился к себе. Его переполняли чувства нежности и любви, которые он испытал к Ирине, но неожиданно для себя он написал совсем иное.

Голубиная почта

Влад – Ирине

Ирка, ну мы и дали сегодня. Прибежал домой, хорошо, что мать спала у себя в комнате, а отец где-то по делам был. Я сразу к себе, закрылся и весь дрожу: тебя и себя вспоминаю. Ну никогда не знал, что это так здорово! Мы с ребятами иногда трёпаем по этим делам, но это совсем другое. Ирк, а это хорошо? А ты думала про Это? Мы ведь даже не успели про это поговорить – сразу в разные стороны…

Знаешь, даже пацанам про нас не расскажешь – засмеют. Ну и дураки. Это даже слаще наркоты. Я прямо как вспомню про нас, так сразу горю весь, но не от стыда, ты не думай. Хочу опять… Даже уроки делать не могу, ну ничего в голову не лезет, только Это.

А знаешь, Ирка, мы никому про ЭTO не будем говорить. Пусть только ты да я будем знать, как это кайфово! Сказал – и опять в дрожь кинуло…

Ирк, а знаешь, ты мне вся-вся понравилась… правда. Приходи завтра в физкультурный зал на большой перемене, я тебя буду ждать. Да, чуть не позабыл, и принеси мои тетрадки, которые я у тебя в прошлый раз оставил.

Ирина – Владу

Любовь моя, я благодарна тебе за чудесно прожитый день. Одиночество позволяет мне не есть лимон, чтобы скрыть пережитое блаженство. Но когда я пришла домой, то даже мой Костя улыбнулся и спросил, отчего я так сияю. И я сказала ему, что жизнь порой преподносит сюрпризы, которые делают людей счастливыми. Ты, Ладушка, мой сюрприз, и я благодарна богу, что мы встретились.

Письмо твоё меня позабавило, спасибо. А это стихотворение – мой сюрприз тебе:

Когда б написала я имя твоё

в небесной дали,

Смог ветер-бродяга взорвать бы его,

подув в облака-корабли.

Когда б написала я имя твоё

в песке на морском берегу,

Играючи волны слизали б его,

оставив печаль мне одну.

Когда б сохранить я имя твоё

хотела бы, милый мой,

Открыла б я гавань – сердце своё,

где ты бы обрёл покой.

И были бы вместе с тобою вдвоём,

и плыли бы облака

И волны морские ласкали б меня,

так, как ласкал ты тогда.

Влад – Ирине

Иринушка, Пушкин отдыхает! Нет, правда, я серьёзно. Стихи твои просто чудо, и они меня снова зажгли. А главное – это ощущение тепла, которое вызывают они во мне. Я читаю их, и на душе становится празднично и песенно. Целую тебя, моя прелесть.

* * *

Их встречи стали частыми. Погода стояла замечательная – тёплое и ласковое осеннее очарование. Они много гуляли: больше всего они любили бывать теперь уже в их в парке под мостом. В будние дни он был почти необитаем, и они сиживали там после работы, наслаждаясь предзакатным Манхэттеном, который своими теснящимися у реки небоскрёбами напоминал сказочную крепость.

Он был необыкновенно величествен и всегда разный: в течение дня и в зависимости от погоды менял свой облик. Строящиеся новые высотные здания небесно-голубого цвета преображали Манхэттен из грозного серо-бурого в серебристо-голубой.

Они часами могли говорить буквально обо всём. У каждого из них за спиной была прожитая значительная часть жизни, и им было что рассказать друг другу.

Удивительно, что, наговорившись и разъехавшись по домам, они, закончив свои домашние дела, усаживались у компьютеров и начиналась пора «голубиной почты», продолжение их свиданий и бесед.

Владу никогда ещё не приходилось испытывать чувство такого обожания, как с Ириной. Ему надо было ощущать её в физической близости постоянно. Сидя рядом с ней в ресторане либо где-нибудь ещё, он незаметно для других ласкал её. Это было невероятное наваждение любви для этих уже немолодых людей.

«Надо же, получить такой подарок на старости лет», – размышлял Влад.

Они ещё несколько раз приезжали в тот отель, но, когда Влад в очередной раз предложил Ирине поехать туда снова, она отказалась и попросила Влада отвезти её домой. Они подъехали к её дому.

– Поднимешься? – Ирина коснулась рукой его колена и вопросительно взглянула на него. Она впервые пригласила его к себе домой.

– Хрю-хрю, – дурачась, Влад закивал головой. – А чаю дашь?

– Для поросят есть даже щи, – Ирина засмеялась.

– «Съела бы баба щи, да посуду пойди поищи…», – прочитал он с выражением.

– Молодец, Ладушка, помнишь «Федорино горе»! – восхитилась Ирина.

– Как не помнить, ведь сколько раз читал своим ребятам, – ответил он.

– И вспомнил к месту – действительно с посудой напряжёнка – всё в коробках, готовимся к переезду в новую квартиру. Если, конечно, риелтор не обманет, – пошутила она.

– Всё будет зависеть от качества сваренных щей, – парировал Влад.

В квартире действительно царило приготовление к переезду: коробки с посудой и прочей домашней утварью стояли повсюду.

– Вот, Владик, познакомься – это мой друг и советчик, Костя, – сказала Ирина и протянула руку в сторону окна.

На одной из коробок восседал кот, внимательно, не мигая, в упор рассматривающий вторгшегося в его владения незваного гостя. Он был абсолютно чёрный, только кончики его носа и лап были белыми.

– А это, Костя, – Влад, о котором я тебе столько рассказывала.

– Симпатичный, значит он знает все наши тайны? – пошутил Влад.

– Абсолютно, – вполне серьёзно обронила Ирина.

– Ну что же, коли он всё про нас знает, с ним надо обращаться ласково, – пошутил Влад. – Можно даже его погладить.

– Не стоит, может цапнуть и сильно, – предупредила его Ирина. – Он сам подойдёт к тебе, если захочет ласки.

– Ишь ты! Хорошо, подождём, а пока осмотримся, – сказал Влад. – Кстати, а фужеры среди этого развала найдутся? Ещё не упакованы? – добавил он, ставя на стол бутылку вина. – И штопор, – добавил он.

– Фужеры найдём, ты извини, бога ради, Ладушка, за этот бедлам, – Ирина повела рукой вокруг, – но щи на самом деле тебя ждут. Сейчас мы поедим. А пока садись и отдыхай. Вот штопор.

Она протянула ему штопор, надела фартук и подошла к плите.

Влад присел за кухонным столом, повертел штопор руках, потом встал и подошёл к Ирине. Он обнял её и, прижав к себе, нежно провёл щекой по её волосам и коснулся губами её шеи, там, где пульсировала жилка.

Ирина на мгновение замерла, а затем повернулась к Владу и обняла его. Он протянул руку за её спиной и выключил плиту.

– Щи можно подать в постель… потом, – прошептал он.

Голубиная почта

Ирина – Владу

Ты ушёл всего несколько минут назад, и мой голубь прилетит раньше, чем ты приедешь домой. Два бокала с недопитым вином стоят на столе. Я смотрю на твой бокал, угадываю на нём рисунок твоих губ, которые совсем недавно с такой страстью и нежностью целовали меня. Твоя любовь уносит меня в другой мир – мир без страха и печали. Я беру твой бокал и целую его, снова переживая твоё тепло и близость. Иногда для счастья хватает даже мимолётного прикосновения или поцелуя. Так и сейчас, прикосновение к твоему бокалу снова дарит мне это ощущение.

Рук твоих прикосновение, Голос твой, твоё дыхание Дарит, милый, мне надежду Обрести любви желание. Как хочу с тобою вместе Путь пройти, что нам заказан, Обними меня покрепче – Ты судьбой со мной повязан.

Влад – Ирине

Ты не поверишь, на обратном пути со мною случилось нечто странное, чего никогда не было. Мне в голову вдруг пришли стихи. Я думаю – это не иначе, как твоё влияние. Ведь я никогда раньше стихов не сочинял. Чтобы не позабыть их, я должен был притормозить и записать. Дома я перечитал их и кое-что подправил. Стихи, конечно, не стихи – так, попытка рифмовать, но что-то они выражают из того, что внутри у меня «колотится». Интересно, что они родились, как я теперь понимаю, одновременно с твоими. Вот они:

Ты и Я

Ты предназначена судьбой Прийти ко мне сквозь толщу лет. Привиделась ты мне во сне Как будто на стене портрет. Одна любовь и жизнь одна Соединили нас, конечно. Какая странная судьба Ведёт с тобой нас в бесконечность…

Прости, пожалуйста, за эту, может быть, «старческую напыщенность», но это, право, от души. Хотя, наверное, не стоило посылать тебе этот лепет дилетанта.

* * *

Ольга сидела в гостиной и смотрела что-то по телевизору, когда Влад приехал домой.

– Ужинать будешь? – спросила она его.

Он покачал головой:

– Нет, устал. А где Марик?

– Он с Мишкой поехал играть в бильярд. – Ольга помолчала. – Ты мне ничего не хочешь сказать, Влад? – обратилась она к нему.

– Смотря, что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Тебя можно поздравить с новой пассией? Кто это на сей раз? – Ольга с любопытством смотрела на Влада.

Первое штормовое предупреждение

…Вопреки утренним прогнозам метеорологов, сила ветра в этом районе упала до нормальной, давление постепенно падает, влажность остаётся низкой. Школы и общественные учреждения продолжают работать в обычном режиме.

Голубиная почта

Влад – Ирине

…А что я мог ей сказать… Отговорился ничего не значившими словами и оставил тему открытой. Последние недели я как-то забыл обо всём, настолько нам было хорошо. Мы наслаждались друг другом, потеряв всякую осторожность. Нашлись «доброхоты» которые нас «засекли» и доложили по инстанции.

Я иногда думаю о том, что в такой ситуации мы могли бы, как люди взрослые, умудрённые опытом, вести себя осмотрительно, встречаясь по графику и удовлетворяя свои желания безо всякого ребячества и риска. Мы же такие смешные и счастливые, как самые настоящие spring chicken, задыхаясь от избытка чувст, бросились в этот омут с головой, не думая ни о чём.

Но в этом наваждении и есть наше счастье. Судьба ли, или другая какая чудодейственная сила подарили нам ещё одну молодость? Кто знает… Но таким дорогим грех распорядиться глупо, то есть просто растранжирить его. Это можно разменять только на любовь. Возвращаясь вчера от тебя, я подумал, что мне всё труднее переносить паузы между нашими встречами. Странно, ведь мы были уже близки и не один раз, но вот всё никак не могу «напиться» тобою. За удовольствие надо платить. Вот я и расплачиваюсь каждодневной душевной раздвоенностью, когда глазами видишь одно, а сердцем другое.

Ирина – Владу

Влад, милый, я даже не могу передать тебе всего, что я испытала, получив это письмо. Так стало горько… Было бы наивным надеяться, что наши отношения могли быть такими безоблачными бесконечно… Я с самого начала знала, что когда-нибудь этому придёт конец. Знала, но старалась не думать об этом. Извини, Владенька, мои мысли путаются… Нехорошо покушаться на чужое – грех это. Вот и я связалась с тобой – женатым и занятым мужчиной. Ведь это как попытка украсть тебя у другой. Теперь, когда всё открылось, как это всё может продолжаться дальше?! Ты ведь понимаешь это так же ясно, как и я. Я думаю, что во имя сохранения и спокойствия твоей семьи нам следует расстаться. Господи, сказала, а сама обмерла от одной только мысли, что тебя не будет рядом… Владик, милый, ну что же нам ещё остаётся делать?..

* * *

На следующий день Влад был в офисе, когда позвонила Зинуля.

– Влад, всё, слава Богу, в порядке. Банк перевёл деньги Ирине и можно закрываться. – Голос её, как всегда в таких ситуациях, звучал торжественно.

– А почему «слава Богу»? – спросил тусклым голосом Влад.

– У неё не хватало дохода для получения кредита, и нам пришлось ей «нарисовать» дополнительную работу. Пришлось повозиться, но всё позади, можем закрываться. А кстати, Влад, – неожиданно спросила она, – что у тебя такой голос, словно с «бодуна»? Неужто перепил? – Тон её снова лишился той официальной торжественности и стал интимно-приятельским.

– Нет, Зинуль, не выспался, – процедил Влад.

– Шляться меньше надо ночами, – безапелляционно заключила Зинуля.

– О чём ты говоришь?! Я старый, больной человек… – начал было Влад.

– Ну да! – перебила его Зинуля. – Тебя ещё и девушки не любят, – поддразнила она его. – Читали, помним. Добавлю оттуда же: «В вашем возрасте кобелировать вредно».

«Вот она, женская солидарность, – с тоской подумал Влад. – Спрятаться невозможно, неужели тоже прознала?» Однако вслух сказал только:

– Зинуля, ты мой самый верный друг! Пожалуйста не капай на мозги!

– Ладно, проехали, – снизошла Зинуля, – сегодня высылаю экспресс-почтой документы вашему адвокату. Копию тебе – имэйлом.

– Спасибо, Зинуля! Дай тебе бог здороья и хорошего жениха, – отшутился Влад.

– Хорошего жениха – это уже для моей дочери, – парировала она.

Влад повесил трубку и тут же набрал Иринин номер. Она работала и не включала телефон, поэтому он по автоатветчику попросил её позвонить ему в офис сразу после работы. Её звонок застал его в машине на пути к клиенту.

– Послушай, Ириша, – ответил он. – У меня для тебя новость. Всё в порядке, банк подтвердил кредит. Документы будут у твоего адвоката уже завтра, так что можно закрываться… Когда? – продолжал он. – Я думаю, что это будет через неделю-полторы, не раньше. Поэтому у меня к тебе предложение. Только не торопись говорить «нет». Мне по бизнесу надо смотаться во Флориду дня на три. Что если ты поедешь со мной? Ведь у тебя есть отпускные дни. Подумай только – такая возможность побыть вместе. Там всё cпокойно и обсудим.

Влад не обманывал, ему действительно надо было во Флориде найти землю для покупки одному из своих клиентов.

– Когда едем? – неожиданно легко согласилась Ирина.

– Если ты сможешь в понедельник, я сегодня закажу билеты, – сказал Влад. – Как раз у тебя ещё останется время закончить сборы для переезда.

* * *

Они пробыли во Флориде не три, как планировал Влад, а четыре дня. Работы было много: надо было подыскать несколько больших земельных участков для его клиента, специально для этого прилетевшего во Флориду из России. Всю первую половину дня они проводили в поездках.

Ирина была в это время предоставлена сама себе: купалась и наслаждалась пляжем. Зато всё оставшееся время принадлежало им. В Непелс, городе, в котором они остановились, было что посмотреть и куда сходить, однако они предпочитали гулять вдоль залива либо в парке около отеля либо подолгу вечерами сидеть у себя в номере на балконе. Даже погода благоприятствовала им: не было той изнуряющей жары и влажности, которые так выматывают и отнимают малейшее желание куда-либо двигаться. Но и без того они старались держаться ближе к отелю, их временному общему дому. Номер они намеренно выбрали с кухней, чтобы не тратить время на рестораны. Они использовали отпущенное им время, чтобы как можно больше быть вместе и наедине.

Всё благоприятствовало им, и, казалось, ничто не мешало наслаждаться им этой хотя и временной, но отпущенной им свободой. Но как когда-то в его, Влада, школьные годы, когда он прогуливал уроки где-нибудь в кино, вдруг посреди сеанса в его сознание мимолётно наплывала серая тучка, напоминавшая о неизбежном грядущем возмездии за прогул. Так и сейчас на него вдруг накатывало что-то безнадёжно чёрное, подспудно отравляющее его теперешнее безмятежное состояние.

Влад понимал, что после того как Ольге стало известно о его романе с Ириной, его бизнес-поездка сюда во Флориду будет для его жены как негодная попытка, шитая белыми нитками, удрать с любовницей на отдых. Он понимал, что по возвращении ему не избежать непростого разговора с Ольгой. Самое противное заключалось в том, что он был совершенно к нему морально не готов. А чтобы быть к нему готовым, у него, Влада, должно быть какое-то решение, а его не было. Он не сомневался в искренности и силе своих чувст к Ирине, но и представить себя вне давно сложившегося жизненого уклада: без своего дома, Ольги и Марика – он уже тоже не мог.

Ирина почувствовала эту его раздвоенность. По характеру более решительная и многое в жизни испытавшая, она понимала, что Влад стоит перед необходимостью предпринять важный для них обоих шаг, но не может решиться на это. А если не может, то и подталкивать его к этому решению она не только не могла, но и, как ни странно, не желала даже, чтобы это решение было принято. Круто изменив свой жизненный путь дважды, Ирина не хотела подвергать Влада такому же испытанию. В этом проявился абсолютно не свойственный ей до этого альтруизм. Она слишком привязалась к нему и хотела оградить его от подобных жизненных бурь. Такова была странная превратность её любви к Владу.

Они словно чувствовали, что их безоблачному существованию приходит конец и наступало время каких-то необходимых и важных изменений. Но эти дни, этот подаренный им срок, они желали использовать до конца. Пожалуй, за всё время их знакомства не было у них столь нежного отношения друг к другу, как в эти дни.

Влад ежедневно звонил домой Ольге, справляясь, что нового и как дела у Марика, который вышел недавно, наконец, на работу. Ольга отвечала ему ровным, ничего не выражавшим голосом, ничего у него самого не спрашивая. Влад хорошо понимал, что стоит за этим её «олимпийским спокойствием», и всякий раз, заканчивая разговор, хмурился.

Они прилетели обратно в Нью-Йорк поздним вечером вместе с клиентом, летевшим с ними одним рейсом. Тот намеревался пробыть в Нью-Йорке несколько дней, чтобы закончить с Владом все вопросы, связанные с покупкой земли, а заодно посмотреть город. Простившись с ним, они сели в такси и всю долгую дорогу сидели молча, прижавшись друг к другу и взявшись за руки. Влад завёз Ирину домой.

– Я помогу тебе, – сказал Влад, когда они подъехали к её дому, взяв чемодан.

– Только до лифта, Владенька, дальше я сама, ведь он совсем не тяжёлый.

Швейцар открыл им дверь, и они подошли к лифту.

– Доедешь сама? – спросил Влад. – Не заблудишься?

– Постараюсь, – улыбнулась Ирина. – Я по карте. Спокойной тебе ночи.

– И тебе тоже, – сказал он и поцеловал её. – Привет Косте, завтра я позвоню, – добавил он.

– Костя у Марата, завтра он его привезёт, – сказала Ирина и зашла в лифт. Двери закрылись.

Второе штормовое предупреждение

Необычное погодное явление могли наблюдать нынешним поздним вечером жители маленького городка, расположенного на севере графства Берген в штате Нью-Джерси. Затянувшие с раннего утра всё небо до самого горизонта грозовые облака и обещавшие сильнейшие ливни с переходом в яростный ураган в течение получаса, словно по мановению волшебной палочки, растаяли в вечернем звёздном небе. Метеорологи отметили постепенное падение давления до нормального. Ласковый и необычный для нынешнего сезона лёгкий бриз обдувал лица поздних прохожих. Специалисты объяснили эту погодную аномалию растущим влиянием тёплых воздушных потоков, дующих с юга.

Когда Влад подъехал к дому, в окнах было темно.

«Все спят, уже хорошо, – подумал он, открывая дверь. – Можно избежать ночного разговора – утром всё легче».

Влад оставил чемодан в прихожей и спустился спать к себе, чтобы не будить жену. Однако Ольга не спала, она сидела в его комнате у компьютера и что-то читала. Она не поднялась навстречу мужу, когда он зашёл в комнату.

– Привет, Оль, не спишь? – Влад подошёл к ней и наклонился, чтобы поцеловать, но Ольга отклонилась и его поцелуй скользнул по её щеке.

– Приехал? Как отдохнул? – ровным голосом спросила она.

У Влада от предчуствия серьёзного разговора, а может быть, и очередного скандала с Ольгой засосало под ложечкой.

– Какой «отдохнул», Оля!? Ты прекрасно знаешь, куда и зачем я поехал. Пол Флориды объехал, устал зверски, – сказал Влад. – Но всё прошло отлично – нашли, что нужно, и клиент «клюнул». Завтра даём предложение по цене.

Ольга слушала безучастно, и Влад отчётливо это видел.

– Как Марик? Работает нормально? Я, кстати, привёз вам кое-что. Сейчас покажу.

Влад принёс сверху из прихожей пакет.

– Здесь тебе. Это, как говорят сейчас, – «самое оно». – Он протянул жене коробочку с яркой бижутерией: бусы и клипсы.

– Кто говорит? – насмешливо спросила она его.

– Всё прогрессивное человечество. – Влад поморщился, но пропустил эту «шпильку» мимо ушей. – А это Марику – пригодится, зима на носу.

Он вытащил из пакета пуловер и развернул его.

– Мне кажется, он будет ему велик, – бросила Ольга. – Ты можешь его примерить?

– Я его уже надевал, – зачем-то соврал Влад. – Он должен быть Марику как раз. Тебе нравится?

– Мне – да, – задумчиво произнесла Ольга. – Быстро же она изменила твой вкус, – добавила она и посмотрела прямо ему в глаза.

«Господи, началось, – с тоской подумал Влад. – Однако в интуиции ей не откажешь. Фантастика, я действительно сам никогда бы не выбрал его».

А вслух сказал:

– Ольга, не сходи с ума. Кто «она»? Ты соображаешь, что ты говоришь?!

– Тебе лучше знать. Надеюсь, ты её одарил тоже. Ладно, Влад, я устала и пошла спать. Мне завтра на работу. Ты можешь переночевать здесь? Я прошу тебя. – И, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты, оставив на столе коробку с бижутерией.

Завершение сделки на Иринину квартиру прошло через три дня после их возвращения из Флориды. А ещё через несколько дней Ирина перебралась в свою новую квартиру.

Пока Ирина занималась её обустройством, Влад решал свои дела, которых в его отсутствие накопилось достаточно. После работы он успевал заскакивать к Ирине и помогал ей чем мог. Потом они ужинали, и Влад уезжал к себе домой.

Приезжал он поздно и сразу спускался к себе. В его доме воцарилась обстановка напряжённого противостояния. Каждая из сторон медлила и чего-то выжидала. Это было периодом затишья, но затишья перед бурей. Влад и Ольга общались между собой исключительно по необходимости и на нейтральные темы. Только пребывание Марика в доме как-то сглаживало их совместное существование. Марик порой чувствовал, что в доме что-то не так, но был всецело поглощён исключительно своими делами и со свойственным молодым людям эгоизмом не замечал ничего, что не касалось его непосредственно.

Между тем Ирина собралась отметить покупку квартиры и пригласила Влада в ближайшую субботу к себе на новоселье.

– Владенька, кроме нас будут только две пары: мои друзья – москвичи из Бруклина. Они со мной тысячу лет и очень симпатичные ребята. Придёшь?

– Приду, конечно же, куда я денусь, Иринушка!

– И ещё, Владик, я хочу отблагодарить Зину, она мне здорово помогла. Ты знаешь, – добавила Ирина. – Я купила для неё «КоКо Мадемуазель».

– Классные духи, думаю, ей понравятся, – согласился Влад (он когда-то и сам дарил их Ольге).

– Тогда до субботы, Владик. Буду готовиться.

Однако назавтра Владу с Ольгой позвонила Неля. Влад был дома.

– Так, подруга, – обратилась она к Ольге. – Вы не забыли про мой день рождения в эту субботу? Мы ждём вас, будет полный сбор, как всегда. Так что в шесть и без опозданий, а то вы вечно позже всех приходите.

– Спасибо, Нель, за приглашение, – ответила Ольга. – Сейчас спрошу у Влада.

Ольга вопросительно посмотрела на Влада – он стоял тут же и слушал.

– Конечно будем, – не задумываясь, кивнул он.

Не прийти к Кацам было просто невозможно – это были их самые близкие приятели. «Как я мог забыть об этом, когда говорил с Ириной! – с досадой подумал он. – И изменить уже ничего нельзя – поздно».

Он сказал об этом Ирине не по телефону – при встрече.

– Иринушка, не получается у меня никак в субботу быть у тебя, надо идти к Кацам, я тебе о них рассказывал. У Нельки день рождения. Не прийти – обидится на всю оставшуюся жизнь. Чёрт, забыл совсем, прости!

Влад по её лицу видел, что она расстроена этим.

– А я на пару часов только, – грустно пошутила Ирина.

– О чём ты? – спросил Влад.

– Обижусь на пару часов, Владенька, когда ты не придёшь.

– Иринушка! – Влад обнял её и поцеловал. – Пойми меня!

– Уже поняла, – ответила она.

– Но подарок к твоему новоселью у меня всё же есть, – словно оправдываясь, выпалил Влад.

Они уже выходили из машины у её дома. Влад открыл багажник и вытащил коробку.

– Что это? – спросила Ирина.

– Вот, телевизор тебе на кухню – не скучно будет готовить. Сейчас придём и повесим его на стену, чтобы не занимал места.

– Ну, Владик, не стоило тебе так тратиться. Что ж, спасибо тебе большое за «владозаменитель».

Они поднялись к ней в квартиру, и Влад укрепил небольшой плазменный телевизор на стене в кухне.

– Жалко, что ты не придёшь, – сказала Ирина. – Ну что ж, тогда в другой раз, когда тебе не надо будет ещё куда-нибудь уходить.

– Иринушка! Не режь по-живому! – взмолился Влад.

Они стояли на кухне близко друг к другу, а в телевизоре беззвучно мелькали какие-то картинки.

– Помнишь, как мы с тобой здесь целовались в первый раз? – нарушив секундное молчание, неожиданно спросил Влад.

– Вообще-то, это было в лифте. – Ирина улыбнулась ему. – Видишь, какие мы выбираем для этого классные места.

– Так что, пойдём в лифте покатаемся? – Влад обнял Ирину.

– Ты забыл, Ладушка, что у меня теперь есть спальня, – шепнула она.

– А Костя не будет подсматривать? – пошутил Влад.

– Костя – деликатный кот и будет в гостиной, – ответила Ирина.

Голубиная почта

Влад – Ирине

…Именинницу поцеловал аж три раза, провёл рукой по её бедру и попе, вполне дружески – дистанция оказалась большой. Было, как всегда, шумно. Ел, пил разговаривал, но по-настоящему был только с тобой. Знаешь, я подумал, интересно получается: людей кругом полно, а поделиться самым-самым не с кем. Помнишь, как у Чехова в «Даме с собачкой»: Гуров ему про любовь, а тот: «… А осетрина-то давеча была с душком!»

И ещё: почему-то именно сегодня и там я особенно остро ощутил ту НЕВОСПОЛНИМОСТЬ ПОТЕРИ в моей жизни от НЕВСТРЕЧИ (новое слово) c тобой раньше, гораздо раньше. И, может быть, даже и не с тобой, а с совсем другой, но такой же родной мне по духу и по всему, как ты. Не обижайся, моя кровь, за «другую», ведь ты поняла смысл сказанного мной.

Ты сидишь напротив меня, за каких-то сто тысяч световых миль. Я мысленно протягиваю руку и касаюсь тебя, и от этого прикосновения, мне кажется, мы оба заряжаемся какой-то бешеной энергией любви. Это невероятно, но это факт.

Ирина – Владу

За столом было одно свободное место – твоё, Ладушка, рядом со моим, но оно пустовало. Никто из гостей этого не знал, кроме меня. Я видела тебя сидящим рядом со мной, ощущала твоё прикосновнение и смеялась твоим шуткам. К моему сожалению – мысленно. Всё было бы замечательно, если бы происходило на самом деле. Но я понимаю, что так не будет никогда. И ещё… мне невероятно тяжело видеть, как ты страдаешь в своей раздвоенности. Женщины это всегда чувствуют. Я не знаю, как я смогу тебе помочь преодолеть это. Когда ты со мной, ты там; а когда ты там, ты со мной…

* * *

Между тем подступил декабрь, а с ним и давно уже намеченная, оплаченная и теперь уже не столь желанная Владу предрождественская поездка с Ольгой на Арубу. Влада мало вдохновляла перспектива пребывания с женой один на один в течение целой недели: нельзя будет обойтись без мучительных объяснений. Да и сама Ольга в этой ситуации запросто могла отказаться от неё в последний момент – её на это хватило бы. Однако, к его удивлению, Ольга помнила о поездке и собиралась лететь на Арубу.

У Влада выдались спокойные дни: со Дня Благодарения и до Рождества деловая активность замирала – людей занимали больше предпраздничные хлопоты. Ирина взяла пару дней выходных ближе к концу недели, и Влад с самого утра приезжал к ней и оставался там до вечера. Погода была дождливая, и они оставались дома, наслаждаясь тем, что ему не надо было торопиться домой, по крайней мере в течение дня.

В один из этих дней они были в спальне, за окном шелестел холодный зимний дождь. Ирина лежала, положив голову ему на грудь. Им было тепло и уютно и оттого казалось, что время остановилось и принадлежит им. Влад был весел и рассказывал Ирине разные смешные случаи из своего бизнеса. Ирина смеялась: Влад был отличный рассказчик и с хорошим чувством юмора.

– Всё, Ладушка, насмеялась досыта. Теперь и о тебе подумать надо, заслужил. На той неделе приготовлю специально для тебя чанахи. Это моё коронное блюдо, гарантирую – пальчики оближешь, – сказала Ирина.

– Чьи, свои или твои? Если твои, то хоть сейчас и без всяких чанах. – Он поднёс её руку к своим губам. – Только вот что, – замялся Влад. – Давай отведаем это блюдо дней через десять, когда я приеду обратно. – Поймав её удивлённый взгляд, Влад пояснил нехотя: – Понимаешь, старый семейный должок – поездка на Арубу. Запланирована давно, ещё до тебя. Надо ехать, но это всего на неделю.

Влад скосил глаза на Ирину, она, такая нежная и ласковая ещё минуту назад, неуловимо приобразилась. Нет, она по-прежнему лежала рядом, но лицо её приобрело какую-то отчуждённость, её глаза больше не блестели, они потухли. Влад уткнулся головой в подушку.

– Иди, милый, тебе пора, – услышал он.

– Ну да, могла бы добавить: «Свидание окончено, возвращайся в камеру», – пробурчал Влад.

– Это ты сказал, в конце концов, а не я. – Ирина встала и надела халат. – Ты поешь здесь или дома?

Влада кольнуло это последнее; он почувствовал себя морально опустошённым. Были в его жизни моменты, когда, исчерпав все силы до конца для борьбы и победы, он признавался себе в том, что он проиграл. Он умел держать удар, но горечь поражения отравляла его надолго. Вот и сейчас он отчётливо понимал, какой разлом в их отношениях грозил наступить, но сделать он уже ничего не мог. Все его доводы были абсолютно лишены какого-либо смысла.

«Она женщина, и только женщина, и никогда не сможет примириться с мыслью делить меня с кем-то ещё. Это возможно только на словах», – подумал с тоской Влад.

* * *

Волнение на море усилилось – это было неожиданно. Пароход был небольшой, прогулочный, да и открытый причал их отеля был явно не рассчитан для швартовки при такой крутой волне. Поэтому, когда по внутренней трансляции сообщили, что придётся идти в ближайший порт, где есть специальные причалы для безопасной швартовки судов в штормовую погоду, Влад понял, что у него будет время для того, чтобы написать открытку Ирине. Влад хотел поздравить её с приближающимся Новым годом. Он был на этой прогулке один, Ольга не переносила качку и осталась у бассейна в отеле. Было немного странным поздравлять с Новым годом в такой солнечный жаркий день, когда вокруг в радиусе многих сотен миль не было и намёка на зиму. Но всё же это был их первый Новый год, и Влад надеялся, что он будет для них годом счастливым.

Влад так сильно хотел этого, что ему казалось – он в своём письме в состоянии передать Ирине флюиды счастья, исходящие из него. Чувства его переполняли, но сильная качка перебивала это его настроение, и на бумаге его поздравление выглядело даже немного суховато: «Дорогая Ирина! С Новым годом и будь счастлива! Твой Влад». Он заклеил конверт, который он опустит в почтовый ящик в порту. Продолжало слегка штормить.

Неделя отдыха на Арубе прошла на удивление спокойно и без объяснений. Влад с Ольгой как будто соблюдали условия негласного уговора: никакой нервотрёпки и полное расслабление. Для обсуждения хватало тем нейтральных и касающихся их детей. К тому же они встретили там несколько знакомых пар, с кем и проводили в основном время. С тем и возвратились домой.

Ольга была в спальне, когда зазвонил телефон. Это не был их домашний телефон – тот стоял на прикроватной тумбочке. Звук был приглушённый и исходил откуда-то из шкафа. Ольга открыла дверцу и поняла: звонил телефон Влада, который лежал в кармане его пиджака. Влад оставил его, забыв взять с собой. Поколебавшись секунду и решив, что это может быть важно для него, она нажала на кнопку. Приятный женский голос, не дожидаясь Ольгиного «хелло» произнёс:

– Владенька!

– Нет, дорогая, это Оленька, пока ещё его жена, – сразу поняв, кто звонит, насмешливо ответила Ольга. – А вы, наверное, Ирина, как я понимаю? – продолжила она.

В трубке повисло молчание, а затем голос произнёс:

– Извините, я хотела поговорить с Владом.

– Влада нет, а телефон он забыл дома, пока у себя дома, – со значением в голосе сказала Ольга. – Но вы можете поговорить со мной.

– О чём? – спросила Ирина.

– Ну, например, о том, что брать то, что принадлежит другому, – нехорошо! Это называется кража!

– Извините, Оля, я и не знала, что Влад – это принадлежащая вам вещь, – ответила Ирина.

– Вы правы, он не вещь, он мой муж, я его жена, а вы – его очередная любовница. Конечно, если вы предпочитаете точные определения. Вам нужны ещё какие-нибудь добавления или этого достаточно?

– Вполне, спасибо вам за урок! – ответила Ирина и отключила телефон.

Третье штормовое предупреждение – шторм

Переговорив с Ириной, Влад ехал домой, уже зная, что его ждёт. Голова была совершенно пустой, а на душе было муторно. Да и думать не хотелось ни о чём. Чего хотелось, так это выпить в мужской компании и облегчить душу, как в те далёкие времена в Питере.

– Размечтался! – сам себе вслух сказал Влад. – Посидишь здесь по душам!

Он подумал, не заехать ли ему к Мишке Кац, но вовремя одумался: Нелька посидеть им вдвоём не даст, а вытащить того из дома вечером одного не было никакой возможности. Влад притормозил около какого-то маленького ресторанчика и заглянул в бар. Там было пусто, только бармен, вперившись в экран телевизора, смотрел бейсбол. Влад заказал рюмку виски, выпил её залпом, попросил ещё одну – выпил и её, расплатился и поехал домой.

С первой же минуты, как он зашёл домой, он почувствовал, что объяснений ему не миновать. Марика, к счастью, дома не было, он работал. Влад вошёл в гостиную, открыл бар и, достав бутылку с коньяком, налил себе в бокал.

– Имела удовольствие, «Владенька», познакомиться с твоей очередной пассией, – услышал он за своей спиной голос Ольги, зашедшей следом.

Влад, не оборачиваясь, опрокинул фужер с коньяком себе в рот, подошёл к одному из кресел и сел.

– So what? – выдавил он из себя и вздохнул.

Ольга продолжала стоять и с невыразимой болью в глазах в упор смотрела на Влада.

– Могу сказать, Влад! Ты создал совершенно немыслимый калейдоскоп из своих женщин, в котором мне просто нет места, да и искать его – оскорбительно для меня. Как последняя дура, я всё ждала, когда закончатся эти твои сороковые-штормовые, затем пятидесятые, но конца им нет и не будет. Я не хочу и не могу больше жить с тобой. За ребят можешь не беспокоиться – они на собственных ногах и деньги твои, оставшиеся от твоих любовниц, им не нужны, и мне тоже. Пойми, – голос её дрожал, – я не желаю больше, чтобы рядом со мной был человек, который меня постоянно предаёт!

Влад сидел, крепко сжав зубы, глаза его ничего видели, а в голове было какое-то кошмарное месиво из полуоборванных мыслей. Слова, выговариваемые Ольгой, оседали в его сознании, причиняя ему просто невыносимую боль.

– В моём сердце больше нет места для тебя. Мы должны решить, как нам развестись. В этом доме я оставаться больше не хочу – мне теперь здесь всё противно. Решай, и прошу тебя, делай это быстрее. – Ольга повернулась и вышла из комнаты.

Влад долго ещё сидел совершенно опустошённый. То, чему он не придавал никакого значения в силу того, что имел повседневно и без малейших с его стороны усилий, – домашний уклад и налаженная жизнь, вдруг сейчас, накануне развала, стало ему до боли близко и дорого. Представить себя вне этого он не смог, а наладить нечто иное, пусть даже с такой, как Ирина, он уже не представлял себе возможным.

Он продолжал ещё сидеть и вроде бы даже провалился в сон, но сон его был каким-то тёмным, обрывистым и тревожным. Его разбудил Марик, поздно приехавший домой и увидивший отца спящим в кресле.

– Hey Dad, what’s wrong with you? Wake up and go to bed. A где ма, в спальне?

Влад кивнул, тяжело поднялся, подошёл к сыну и, приобняв его, вышел из гостиной. Когда за Мариком закрылась дверь в его комнату, Влад оделся и, сев в машину, поехал к себе в офис. Он не мог сегодня оставаться нигде и ни с кем, только сам с собой. Была уже ночь, когда он приехал в офис. В кабинете Карла, который никогда не запирался, стоял удобный диван. Влад принёс туда свой коньяк и сделал несколько больших глотков прямо из бутылки. Он почувствовал себя полегче, и вскоре сон сморил его.

Влад очнулся рано, офис был ещё пуст: по счастью, его убирали вечером, а не утром. Он сполоснул лицо и почистил зубы, благо зубная щетка с пастой всегда лежали в его столе. Посмотрел на себя в зеркало – надо бы побриться, но острой необходимости в этом не было, так как встреч с клиентами сегодня не предполагалось. Потом налил себе на кухне стаканчик кофе и сел у себя в кубике с намерением обдумать ситуацию и принять какое-то решение. Но серьёзно думать он был не в состоянии: его придавила тяжёлая свинцовая тоска.

Между тем офис потихоньку наполнялся сотрудниками, надо было здороваться, что-то отвечать на звонки и звонить самому, словом, общаться – всё это на время отвлекло Влада. На обед он пошёл с Карлом, тому надо было обсудить с ним кое-какие вопросы. Так прошёл день.

Под вечер, когда офис снова начал пустеть, Влад сел у себя в кубике к компьютеру. Он решился, наконец, написать Ирине.

Голубиная почта

Влад – Ирине

В этом письме не будет ничего хорошего ни для меня, ни для тебя, моя Иринушка, и, уж конечно, ни для нас обоих…

Влад откинулся в кресле и перечитал фразу. Собственно говоря, она была давно уже заготовлена, так как подспудно он думал о том, как начать это письмо весь сегодняшний день.

«Неужели нельзя поговорить с ней начистоту при встрече, не хватает духу? – Влад клял себя за это малодушие. – Конечно, смотреть в экран компьютера легче, чем ей в глаза». – Он придвинул к себе киборд и продолжал писать.

Мы не можем быть вместе…

Влад написал это так, будто резанул ножом по-живому. У него и впрямь заныло под ложечкой, и он представил себе Ирину, сидящую утром у компьютера и читающую эти строки.

«А ведь ты и сейчас юлишь, недоговариваешь такие необходимые слова, как: «никогда», «больше», а может быть – «пока»? – Его губы сложились в горькую складку, и он продолжал печатать уже не останавливаясь.

Иринушка, любовь моя, я не могу и не хочу мучить тебя этой недосказанностью и неопределённостью наших отношений. Ты знаешь, как мы были счастливы всё это время. Мы были подобны беззаботным заигравшимся детям, не заметившим, как переменилась погода и началась гроза. Во всём этом я виню только себя. Я должен был многое, если не всё, предвидеть и предупредить, ведь я уже не мальчик, и не юноша даже. Меня оправдывает только… Да ничего меня не оправдывает. Я плохой капитан или штурман, загнавший сначала свой семейный корабль на рифы или на мель, а теперь и наш маленький плот.

Как бы ни было это для нас обоих больно, я в этом «или – или» должен выбрать семью. Совместно прожитые годы, а ведь это больше тридцати лет, – это тот довод, который перевешивает многое, если не всё. У Ольги, кроме меня, нет никого из близких в этой стране. Что было бы нечестным по отношению к ней.

Я прошу тебя понять меня. Влад.

«Понять она сможет, а принять – нет; а может быть, принять сможет, а понять – нет». – Влад перечитал написанное и, глубоко вздохнув, отправил письмо. Сначала он почувствовал какое-то облегчение от этой, выраженной в письме, определённости, но спустя какое-то время сомнение одолело его.

Облегчение, испытанное им вначале, растаяло. В волнении он побродил бесцельно по офису, посидел немного у себя за столом, пытаясь чем-нибудь занять себя, потом вышел и прошёлся немного по улице. Его волнение переросло в какое-то нервное возбуждение, не позволявшее ему ни на чём сосредоточиться.

«Мне надо её увидеть и всё объяснить, прежде чем она прочтёт это письмо! – Он знал, что Ирина проверяет свою почту утром перед работой. – Разве можно такие вещи доверять бумаге?! Письмо убъёт её! Ты просто старый, выживший из ума пень!»

Не заходя в офис за своим вещами, Влад спустился в подземную парковку. Было уже около восьми вечера. Через пятнадцать минут он уже входил в дом, в котором жила Ирина. Швейцар знал его достаточно хорошо и пропустил его, даже не предупредив звонком Ирину о пришедшем госте. Влад поднялся в лифте и позвонил прямо к ней в дверь.

Она открыла сразу, как будто ждала его. Влад вошёл, от волнения голос у него сел. Он смог только выдавить из себя:

– Ну, как ты?

– Вот, приехала только что: заезжала в магазин за продуктами – себе и Косте. Холодильник совсем пустой. А почему ты без звонка? – Она внимательно посмотрела Владу в лицо – оно было серое. – Что, очень плохо? Дома?

Влад молча кивнул головой. Он понял, что письма Ирина не читала.

– Ты прости, так глупо получилось вчера… – начала было она, но Влад не дал ей договорить, шагнул к ней и, крепко обняв и задыхаясь от охватившего его желания, сказал:

– Иринушка моя…

Было уже около одиннадцати вечера. В спальне горела настольная лампа. Ирина подобрала разбросанную по полу одежду и в халате сидела у трюмо спиной к Владу, который лежал в кровати. Она смотрела на него в зеркало.

– Влад, тебе пора домой, уже поздно, – сказала на.

– Мне можно не спешить, меня там не ждут больше, – ответил Влад. О том, чтобы остаться у Ирины, не могло быть и речи: утром Ирина прочитала бы письмо при нём.

– Мне жаль, Влад, что всё так произошло после моего разговора с твоей женой. Хотя для меня он был полезным, я узнала много нового.

– Представляю, что она тебе наговорила. – Влад встал с кровати и начал одеваться.

– Ну, например, какое место я занимаю в твоих приоритетах, Владик.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Ты сам знаешь, Владенька, свои слабости. – Ирина грустно улыбнулась ему в зеркало.

– В своих «грехах» я тебе покаялся первым, – сказал Влад.

Он продолжал что-то говорить: то пытаясь объяснить Ольгин характер, то о своих чувствах к Ирине, а сам в это же время мучительно думал о письме, которое она ещё не прочитала, но уже получила, и ничего уже нельзя было изменить – она его прочтёт. Это письмо как бомба замедленного действия – завтра разорвёт в клочья всё их крошечное и такое кратковременное счастливое существование. Самому у него так и не хватило духу начать этот разговор.

– Я поеду, пожалуй, – выдавил Влад из себя. – Знаешь, я тебе тут написал в письме… ты прочтёшь, – добавил он, избегая смотреть ей в глаза.

– Поезжай, Влад! – Ирина продолжала сидеть и, не оборачиваясь, внимательно смотрела на него в зеркало.

Он подошёл к Ирине и молча положил руки ей на плечи, постоял так мгновение и вышел из спальни.

Когда за Владом закрылась дверь, Ирина посидела ещё немного, потом вышла в гостиную. Кот, увидев её, мяукнул, спрыгнул с дивана и, подойдя к Ирине, потёрся выгнутой спиной о её ногу.

– Ну вот, Костя, мы и остались с тобой одни, – задумчиво сказала Ирина.

Потом взяла трубку домофона и позвонила швейцару.

– Луис, я прошу вас впредь не пускать ко мне никого, не поставив меня об этом в известность. Спасибо.

Она подошла к компьютеру и некоторое время сидела, не решаясь его включить. Она уже понимала, что написал ей Влад, и тянула время. Наконец она решилась. Прочитав письмо, Ирина оставалась неподвижной: все эмоции покинули её, внутри образовалась щемящая пустота и безразличие ко всему. Она почему-то сразу же подумала о том, как сможет утром встать и поехать на работу. Но она легла, моментально уснула и проспала до утра.

Влад получил от неё письмо вечером следующего дня.

Голубиная почта

Ирина – Владу

Ну вот, Владик, ты и поставил точку в наших отношениях. Вчера вечером я могла только догадываться об этом, а ты уже это знал. И обнимал, и любил меня – уже оставленную тобой и умершую для тебя.

Я чувствовала в последнее время, как тебе плохо, потому что тебя буквально «разрывало» между твоей семьёй и мной. Поверь, мне тоже тяжело было это видеть, поэтому радость от наших встреч таяла прямо на глазах.

Я плохо представляю, какое место ты мне отвёл в ряду своих «симпатий», но мне кажется, что мы любили друг друга. Да и теперь, я верю, это не ушло совсем, по крайней мере у меня (видишь, насколько я с тобой честна). Но знаешь, Влад, я даже рада, что всё у нас закончилось, потому что счастье нашего с тобой общения превратилось в какую-то бесконечную муку.

Прощай и постарайся наконец обрести покой. Ирина.

Они оба с такой готовностью приняли разрыв в их отношениях, потому что ни у кого из них не было больше душевных сил идти дальше.

Они пожалели об этом потом. Но всё уже было кончено, и ничего нельзя было изменить.

Это были какие-то странные судороги любви, когда каждый продолжал любить и в то же время не желал больше этого.

Ирина не могла больше видеть, как страдает Влад от своей раздвоенности; ей больше всего хотелось стабильности, причём любой. Она мечтала остаться одной. Всякий раз она кляла себя за то, что нарушила ею же установленное правило – никаких отношений с женатым мужчиной.

Влад не мог перенести того, что из-за его хлипкого кисельного характера страдают две самых близких ему женщины: каждой из них он был обязан становлением и ощущением себя и как мужчины, и как личности, и с каждой из них он был по-разному счастлив.

Неистребимое чувство юмора, не покидавшее никогда Влада, и на этот раз шепнуло: «Хоть ислам принимай…»

Снова aвгуст

Последнее уведомление

– Милорд! Что же это происходит, на самом деле?! А как же Ваша установка на Любовь? Сделайте что-нибудь, ведь Вы можете всё! – Бесплотный изображал крайнее недоумение.

– Я действительно могу почти всё.

– «Почти», Милорд, я не ослышался?

– Я могу их призвать к себе в любой момент и прекратить их земное пребывание. Я могу осыпать их манной небесной, но заставить принять её – не в моих силах. Им был послан случай – дар встречи и соединенья, но они выбрали иной путь. А когда выбор сделан, даже я не могу его изменить. Судьбу выбирают сами. Пусть всё идёт как есть.

* * *

Будьте осторожны: сегодня любой ваш

выбор может оказаться неудачным,

если вы захотите украсить чем-либо

свое нынешнее восприятие жизни…

Из гороскопа

Влад был в каком-то отупении. Потом он будет себя винить за эту глупую и никчёмную поездку.

– День подарил мне раскраску, но явно не того цвета, которого я ожидал, – пробормотал он. – А что ты вообще ожидал, когда попёрся увидеть её через год? Заплаканное, осунувшееся от горя лицо и чёрную одежду, как знак траура по её несбывшимся мечтам заполучить такого красавца, да? И потом – просто увидеть издалека, как она выходит с работы, садится в машину и едет домой?

Ему было нелегко признаться себе в том, как он хотел и боялся этой встречи. Уже с самого утра Влад знал, что поедет к Ирине. Ни о чём другом он уже не мог думать.

Он подъехал к офису, в котором она работала, за полчаса до конца её смены. Влад приехал заранее с намерением найти удобное место, где он мог бы спокойно наблюдать выходящих из офиса, самому оставаясь незамеченным. Но он увидел её сразу, и это было неожиданно. Ирина стояла у входа в офис, совсем близко, и курила. Она стояла спиной к проезжавшему мимо неё Владу и поэтому не заметила его. Влад растерялся: он чуть не остановился, чтобы окликнуть её, но передумал и решил всё-таки подождать. Машин на стоянке почти не было, и нельзя было найти неприметное место. Ему пришлось встать чуть подальше от входа, чтобы сразу не обратить на себя внимание – Ирина прекрасно знала его машину. Но она докурила и, не обернувшись, зашла в офис. Влад взглянул на часы, до конца работы оставалось минут пятнадцать. Метрах в десяти перед ним припарковался чёрный новенький «Лексус», который прикрывал его теперь от выходивших из офиса.

«Ну и ладушки, – подумал он. – Вот и замаскировался».

До четырёх оставалось всего ничего.

Влад помнил, что Ирина почти никогда не задерживалась в офисе.

«Сейчас выйдет, сядет в машину и… стоп! В какую машину? – Влад только сейчас обратил внимание на то, что на стоянке её машины не было. – Детектив из тебя, прямо скажем, как из говна пуля, – усмехнулся он. – Может быть, она запарковалась где-нибудь ещё, или у неё новая машина?»

Гадать не пришлось: Ирина вышла и пошла прямо к «Лексусу».

Из машины навстречу ей вышел высокого роста мужик с седой шевелюрой. Влад и забыл о том, что в машине кто-то может быть. Уже потом он рассмотрел его лучше: тот был в шортах и кроссовках. Они поздоровались.

«Разве что не поцеловались», – отметил про себя Влад.

Ещё теплилась на что-то надежда, но чуда не произошло – Ирина обошла машину и открыла дверь. Но, взглянув туда, где стоял «Мерседес» Влада, она осталась стоять, внимательно смотря прямо на него. Её лицо – такое родное и такое чужое теперь…

«Вот, зараза, ещё это солнце, высветило меня как на сцене. – Солнце действительно светило ему в лицо. Несколько секунд они, замерев, смотрели друг на друга, потом она села в машину, и они тронулись. – Прямо встреча Штирлица с женой, – Влад усмехнулся. – Только любви и тепла в её глазах уж не прочтёшь.

Н-да, как говаривал друг моей туманной юности, незабвенный Блюменберг: «Полный пердимонокль». – Интересный компот.

Но всем этим словесным бредом он лишь отвлекал себя, уже следуя за ними. Он был уверен, что «проводит» их домой, но они буквально метров через сто остановились у суши-бара и вышли. И здесь стоянка была почти пустая, за исключением пары машин. Влад решил подождать и остановился немного подальше от ресторанчика. Он ждал их почти час.

Как провёл он этот час? Никак. Он не мог слушать радио, не мог читать и даже думать о чём-либо тоже не мог. Всё, что он мог, – это тупо смотреть на ресторанную дверь. И ещё он вслух разговаривал с собой. Это была его многолетняя привычка, вроде психотерапевтического сеанса в трудные моменты его жизни. Он свято верил, что это помогает ему сохранять в таких ситуациях чувство здравого смысла и не терять голову. Так было и сейчас.

– Cлушай ты, Сомс грёбаный, Форсайт хренов! Значит, ты, дорогуша, всё это время обретался с любимой женой и детьми, а сегодня явился посмотреть на свою бывшую любовницу. Только посмотреть! И, не увидев её в слезах и печали, а с мужиком, приревновал. Ну ты даёшь! Она тебе что, обет верности и безбрачия при расставании дала?! Ты, козёл старый, перед тем как кинуть её, ещё бы пояс верности ей нацепил!

Всё было верно, но легче от этого Владу не стало. В этом внутреннем самоедстве и прошло время.

Когда они вышли из ресторана, Влад впился глазами в Ирину. Оживлённо разговаривая, они подошли к машине и остановились. Они стояли так близко друг к другу, что Влад физически испытал чувство ревности. Ему было знакомо это состояние – сильное жжение там, где солнечное сплетение. Однажды уже это было с ним. Тогда, ещё в Питере, Ольга изменила ему с одним из его приятелей. Достоверно это ему не было известно, но каким-то двадцатым чувством он тогда это просёк. Они чуть не развелись, но дети и совместно нажитая квартира в той жизни зачастую были лучшим цементирующим материалом семейных отношений.

Трудно было не заметить на полупустой стоянке машину и сидевшего в ней Влада, и Ирина, конечно же, его увидела сразу. Она что-то сказала своему спутнику, и они поцеловались, как показалось Владу – несколько манерно, едва коснувшись губами. Он протянул ей ключи от машины, а сам неожиданно для Влада пошёл в его сторону.

Он остановился у пустой и тёмной витрины вышедшего из бизнеса магазина прямо напротив того места, где стояла машина Влада и, прижавшись лицом к стеклу, стал якобы внимательно рассматривать что-то внутри. Влад почитывал детективы и понял, конечно же, что он пытался в отражении витрины, как в зеркале, рассмотреть Влада. Тогда-то и Влад рассмотрел его. Постояв немного, он пошёл назад к машине, в которой его ждала Ирина.

Они уехали, и Влад не поехал за ними. Это уже не имело никакого смысла. Он оставался сидеть, закрыв глаза. Господи, как же ему было плохо… Но оставался ещё сеанс психотерапии: надо было прикинуть, что всё это означало.

Вариации на заданную тему

№ 1. Ирина не заметила Влада, и вели они себя естественно, а её спутник, движимый любопытством, просто отошёл посмотреть, что должно было открыться здесь вскоре. А может быть, он сам владелец этого бизнеса и решил посмотреть, как идёт ремонт… Полный бред!

№ 2. Ирина, конечно же, увидела Влада с самого начала и потом, выйдя из ресторана, тоже. В ресторане (а скорее всего, раньше) она рассказала о нём своему другу, любовнику, мужу, жениху (нужное подчеркнуть). А намеренный поцелуй был специальным посланием Владу. Так сказать – точка над i. А зачем тогда он пошёл смотреть на Влада?

Вариации на заданную тему

№ 1. ОН. Ирина, ты посиди в машине, а я попробую с ним поговорить. Не волнуйся, всё будет O’Key. Мы всё-таки взрослые люди.

ОНА. Прошу тебя, ИМЯ, не надо. Мне будет неприятно и больно.

ОН. Ну хорошо, я просто пройду мимо, как будто в магазин.

ОНА. Ты не можешь без этого?

ОН. Ты столько о нём говорила…Мне интересно на него взглянуть.

ОНА. Хорошо, как знаешь, только…

ОН. Я же сказал, всё будет тип-топ. Пойду взгляну, что там за магазин…

№ 2. ОН. Ну что, Ирка, стоит твой кадр как приклеенный. Решил вернуться? А тебе это нужно?

ОНА. Теперь уже нет, Лёвка, поздно…

ОН. Слушай, Ирка, ведь он же меня не знает. Хочешь – его разыграем. Пусть думает – мы любовники. Поцелуемся у него на глазах – он всё поймёт и отстанет.

ОНА. Представляешь, Полина твоя увидит.

ОН. Дружба требует жертв, поймёт.

ОНА. Знаем друг друга всю жизнь, а целуемся в первый раз.

ОН. Посиди в машине, я сейчас.

Влад понимал, что второй вариант не «играет».

Из него как будто выкачали воздух. Эмоций тоже не оставалось никаких. Он пытался понять, что же с ним происходит. Или им руководило чувство обиженного эгоиста-собственника, увидевшего случайно у кого-то выброшенную им ранее игрушку; или совсем иное, подспудно не покидавшее его всё это время, – что он не выбросил, а на самом деле потерял…

И ещё этот поцелуй… Его словно обожгло. Мгновенно вспомнилось, как в одну из их сумашедших встреч, её: «…Ладушка, милый, после тебя представить себя с другим мужчиной я не могу даже во сне…»

Теперь может… Время лечит…

Он возвращался. Ехать никуда не хотелось. Он просто не мог заставить себя сейчас никого видеть. Влада будто разрывало.

Он взмолился: «Доктор Время, вылечи меня!»

Страшно захотелось курить. Он остановился у ближайшего супермаркета и купил сигареты, впервые за много лет. Повертел пачку в руках и вдруг понял, куда он поедет – в их парк под мостом у реки.

Было начало седьмого, недавно прошёл дождь, и, когда он подъехал к парку, снова выглянуло солнце. Парк после дождя был пуст, только какая-то отчаянная парочка сидела на их камнях у самой реки, как когда-то и они. Влад достал сигареты и закурил.

Было необыкновенно красиво и тихо в этот предзакатный час и Влад как-то сразу успокоился. Он прошёлся по набережной, по которой они столько раз гуляли вместе. Они любили этот парк и, как только выдавалось удобное время, приезжали сюда. Как же им было хорошо тогда. Здесь они по-настоящему ощущали себя spring chicken и могли часами болтать о чём угодно, глядя друг на друга влюблёнными глазами и не замечая никого вокруг себя. Влад пытался вызвать в памяти то, о чём они говорили, но не смог – всё затмила сегодняшняя встреча. И он осознал невозвратность того, что они имели и потеряли.

Влад плохо спал той ночью и проснулся в пять утра будто от толчка. Он открыл глаза – спать он больше не мог. Ольга была у себя в спальне. Они редко теперь спали вместе. Влад сразу понял, что его подняло. В голове настойчиво повторялось: «Я тебя отпускаю / Ты меня отпускаешь…» Влад встал и, даже не одевшись, подошёл к столу и включил компьютер. Ни на секунду не задумавшись, он начал писать:

Я тебя отпускаю, Ты меня отпускаешь, Что за напасть такая – Мы с любовью кончаем. Я себя опускаю, Ты себя опускаешь, Что за напасть такая – В ложь слова превращаем. Что же, время прощаться, Будем жить друг без друга, Мы, наверно, узнаем, Как горька будет скука.

Больше всего на свете ему хотелось сейчас увидеть её и говорить с ней. Говорить о чём угодно, только говорить. Влад решил воспользоваться уже забытой их «голубиной почтой» и послать ей то, что он написал.

«Надеюсь, адрес у неё прежний», – подумал он и нажал на клавишу.

Потом оделся, пошёл на кухню и сварил себе кофе. Пришёл обратно с чашкой и сел у стола. Он тупо глядел в экран компьютера, а в мозгу свербило:

«Зачем ты это сделал? Что ты хочешь – вернуть её? Для чего? Она нашла другого. Что ты можешь ей предложить – опять крат-

косрочный роман без всякой надежды. Вспомни, сколько ей лет. Ведь это её последний шанс устроить свою личную жизнь. Господи, какой же ты придурок и эгоист. Ну если ты её любишь и не можешь быть с ней, то, по крайней мере, не лишай её шанса на счастье. Будь же, в конце концов, мужиком!»

Если бы он мог сейчас вернуть назад того «голубя»…

Послесловие

Ирина приехала с работы уже час назад, когда зазвонил её домашний телефон. Она посмотрела, кто звонит. Номер был незнакомый.

– Ирина, здравствуйте, это Оля – жена Влада. Вы, наверное, удивлены. Нам надо поговорить. – Голос её звучал ровно и не был враждебным. – Мы можем встретиться где-нибудь?

– Вы уверены, что это необходимо? – спросила Ирина, но уже понимая, что встреча неизбежна.

– Да, абсолютно.

– Ну хорошо, если хотите, можете подъехать ко мне. Вы знаете, где я живу?

– Да, знаю, – ответила Ольга. – Но лучше не у вас дома, а где-нибудь ещё.

– Хорошо, – подумав, ответила Ирина. – Когда вы приедете, я встречу вас у подъезда, и мы посидим в сквере около моего дома, там и поговорим. Согласны?

Во сколько вы можете быть?

– Я буду у вас через час, это нормально?

– Да, я буду вас ждать, – сказала Ирина и положила трубку.

Ольга подъехала ровно через час, как и договаривались. Ирине не пришлось ждать её вовсе. Запарковав машину на гостевой стоянке, она направилась к Ирине, стоявшей у подъезда. Ольга была хорошо и со вкусом одета. Они поздоровались и медленно пошли в сторону скверика рядом с Ирининым домом. Ближайшая скамейка была свободной, и они сели. Ирина достала сигареты и предложила Ольге, та молча покачала головой. Ирина закурила. Они продолжали сидеть, не проронив ни слова. Ирина вопросительно посмотрела на Ольгу.

– Послушайте, Ирина, не думайте, что я сумасбродка или интриганка… Возьмите Влада и будьте с ним, я больше не могу видеть, как он мучается. – Ольга рубанула сразу, как отрезала. – А помочь я ему ничем не могу. – Ольга продолжала: – Он любит вас. Мне тяжело говорить об этом… – Ольга помолчала, собираясь с мыслями. – Я обеспечена, работаю. Дети выросли, у них своя жизнь, и они всё поймут правильно. Да они уже и так всё понимают. Жить так дальше я не могу и не хочу: Влад есть и его нет.

– А раньше могли? – тихо прозвучало у Ирины.

– Раньше была надежда, что всё образуется… Он влюбчивый, и у него было много романов на стороне, но все они быстро заканчивались. Я и с вами думала, что смогу оторвать его… и вернуть в семью. Ведь мы всю жизнь были вместе. Когда я выходила замуж, я хотела иметь один дом, одного мужа и детей. В какой-то момент мне показалось, что это мне удалось. Но это только показалось… Влад всё равно остаётся с вами, даже когда вы расстались. Он стал очень раздражительным и нервным. Это не тот Влад, каким он был все годы. Я не могу видеть, как он страдает. – Сильное переживание бросило тень на её лицо. Она судорожно вздохнула.

– Поздно, Оля. – Ирина погасила сигарету. – Я выхожу замуж, уже поздно…

– Замуж? – машинально переспросила Ольга.

– Я встретила человека, с которым мне будет спокойно… – сказала Ирина и, немного помолчав, добавила: – Никаких изменений в моей жизни больше не будет.

– Я поняла, – эхом отозвалась Ольга. Она наморщила лоб, о чём-то напряжённо думая. – И вы его любите, этого человека?

– Оля, я знаю, вам это больно слышать, но по-настоящему мне было хорошо с Владом… А с этим человеком мне будет спокойно.

– Да, нам всем теперь будет спокойно, – задумчиво сказала Ольга. – Знаете, Ирина, я пережила много горьких минут из-за Влада и… вас и выплакала много слёз. Как ни странно, я могу это сказать только вам. Никто этого не знает: ни дети, ни Влад. Как страшно быть третьей.

– Я это знаю, Оля, потому что я тоже женщина… и знаю, что значит – быть третьей… Трудно быть счастливой, если ты знаешь, что за это платит своим несчастьем другая. Поверьте, мне тоже тяжело, что так всё сложилось… – Ирина в волнении снова закурила. Они помолчали.

– Я пойду, – сказала Ольга, вставая. – А вы… я желаю вам счастья. – Она вымученно улыбнулась, поднялась и пошла к машине.

– Оля! Подождите! – окликнула её Ирина. Она быстро встала и, бросив сигарету, пошла за Ольгой.

Ольга остановилась и оглянулась. Она как-будто ждала этого. Ирина подошла к ней. Они посмотрели друг на друга. Это продолжалось несколько мгновений, затем Ирина, быстро поцеловав Ольгу, повернулась и пошла к дому.

Оглавление

Рассказы

  День Сэма

  Сорок седьмая хромосома

  Кремлёвские побасенки Крем для бритья

  Библейские побасенки Ноев ковчег

  Нью-Йорк – Москва – Нью-Йорк Небылица

  Поёт гармонь (из читательской почты)

  В душе гармонь поёт

  Чужая судьба

  Разговор по душам

Повесть

  Осенний календарь Книга для двоих

  Ты и Я Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg