«Оттудова. Исполнение желаний»

Оттудова. Исполнение желаний (fb2) - Оттудова. Исполнение желаний 1087K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Таня Си

Таня Си Оттудова Исполнение желаний

© Таня Си, 2017

© ООО «СУПЕР Издательство», 2017

В некотором царстве, российском государстве жила красивая молодая женщина и звали ее Золушка. Многочисленные попытки наладить достойную жизнь после развала Царства закончились крахом: трудно выживать на честные, но очень маленькие деньги и оставаться независимой от разных Кащеев. Ее первая мысль о заграничном принце возникла в 1995 году, когда шел уже четвертый год «счастливой» семейной жизни с Пьяньмордо. Постоянная борьба за выживание своих детей, пьяница-муж и демократия по-русски не оставили светлой надежды на безоблачное будущее. Из-за систематической нехватки денег, отсутствия крестной Феи и непрекращающихся семейно-бытовых проблем подготовка к встрече с принцем затянулась на годы.

* * *

Муж погиб в автомобильной аварии и вот уже три года, как я вдовствовала, растила одна детей и крутилась на двух работах. Казалось, что из этого замкнутого круга работа-дом-дети я не вырвусь никогда и о личном женском счастье нужно забыть. А, когда же жить? И так хочется, вопреки всей реальности, любить и быть любимой.

Конечно, я никогда не делала тайны о своих планах ни от детей, ни от родственников, ни, тем более, от друзей. Я свято верила, что только там, за границей и есть настоящая жизнь и счастье.

Свой загранпаспорт я честно выстрадала, многократно томясь в коридорных застенках ОВИРа, сделав, тем самым, первый шаг на пути к намеченной цели.

Дети с восторгом поддерживали идею о соискании принца-папы за рубежом. Со всей своей непосредственностью они мечтали вслух о богатом, добром отце, всевозможных подарках, велосипедах, компьютерах и т. д. по алфавиту. Милые дети, они еще не знали, что доброта и богатство – понятия зачастую несовместимые.

Родители не очень верили в реальную возможность такого замужества, а поэтому постоянно иронизировали, но не препятствовали. Подружки просто не понимали и откровенно спрашивали «кому Золушка ТАМ нужна?» и «как жить в чужой стране без друзей и близких?».

Второй вопрос меня абсолютно не смущал. Благодаря современным способам связи через интернет и мобильник человек обречен на круглосуточное, ежеминутное присутствие друзей и близких, несмотря на страны, время, здоровье, погоду и настроение.

А вот первый вопрос огорчал совершенной ясностью своего ответа: Золушки нигде никому не нужны.

В своей стране, которая меня бесплатно выучила, дала бесплатное высшее образование, интересную работу и… символическую заработную плату, приемлемую, разве что, в виртуальном мире, оставаться было бессмысленно. Жить приходится в материальном мире и не считаться с этим, увы, нельзя.

Я работала по будням, выходным и праздникам, получала пенсию по потере кормильца, и в общем-то, не бедствовала. Но мое почти постоянное отсутствие, стало плохо сказываться на детях.

Они стали хуже учиться, чаще ругаться. Я чувствовала, что если и дальше меня не будет рядом с ними, то потом уже будет поздно. Воспитывать детей, помогать им, заниматься с ними, общаться нужно постоянно, а не от случая к случаю.

Как любящая мать я обязана содержать своих детей и дать им возможность полноценно реализовать свои способности, свой потенциал на нравственной основе, которая закладывается с детства.

Многочисленные мужчины из близкого окружения хотели только постельных отношений, совершенно неприемлимых для меня.

Я же, как и дети, мечтала о полной семье, о сильном, честном и добром Ойвенго, но свои мужчины спиваются или боятся даже намека на ответственность. Вот и выходит, что надо искать принца «за тридевять земель, в тридесятом царстве-государстве».

* * *

Ограниченные денежные средства обрекли почти на гамлетовский вопрос: есть или не есть, в смысле еды. Пришлось даже голодать в пользу портфолио и такой радужной перспективы счастливой жизни в такой недалекой загранице.

Первые две попытки застать фотомастера на работе закончились неудачно, так как он был в затяжном отпуске и каждый раз переносил дату приезда.

Может это знак свыше и надо отказаться от своей затеи?

Наперекор всему и своим сомнениям, со всей решительностью и верой в успех я поехала в фотосалон уже в третий раз. Погода была ужасная: дождь, холод, ветер, снег… бррр! А я вся такая красивая, загорелая, с макияжем от макушки до пят, с килограммом лака на голове и огромным тяжелым пакетом в руках вынуждена скитаться по рынку в ожидании назначенного часа.

Лучше сидеть голодной, но дома и возле горячей батареи, чем превратиться заживо в снежную бабу. Когда ногти стали синеть, зубы – громко и беззостановочно стучать, а лицо съеживаться, я решительной походкой робота-калеки направилась в ближайший бар. Пришлось упражняться в разгибании пальцев, потому что я не могла достать деньги, чтобы оплатить пятьдесят граммов коньяка по цене одной бутылки водки. Организм ощутил дополнительные градусы и начал медленный, но верный процесс восстановления жизнедеятельности.

Осталось сделать последний шаг, точнее, полторы тысячи метров до намеченной цели. И вот долгожданная выстраданная встреча. Милый молодой человек провел меня… в подвал, который использовался по прямому назначению – под хлам. Именно здесь я переодевалась и скромно позировала, не зная куда деть руки, а потом и ноги.

Через две недели я оплатила пятнадцать фотографий и, с полным чувством удовлетворения от завершенности одного из этапов, углубилась в созерцание своего образа на фотобумаге. Со снимков на меня смотрела обаятельная, загадочная, красивая, но какая-то чужая женщина. Общим результатом я была довольна: вот, что значит красота – ничем ее не испортишь – ни холодом, ни ветром, ни косметикой, и ни, тем более, коньяком.

В моем распоряжении имелось несколько адресов американских, норвежских и русских брачных агентств, которые рекламировались и в газетах и по интернету. Основным критерием моего доверия к агентству стало бесплатное оказание услуги по поиску партнера за рубежом.

Пять дней и ночей я переводила с русского на английский и норвежский языки краткое письмо о себе, о своем понимании семейного счастья. Семь конвертов со студийными фотографиями и душещипательными письмами отправились по разным адресам и странам. С этого момента начался самый утомительный этап – ожидание.

Ежедневный, многоразовый, практически ритуальный просмотр почтового ящика огорчал своей пустотой. Я понимала, что прошло совсем мало времени, что в лучшем случае только через две недели письма дойдут до адресата… Но как часто мы поступаем логично? Так и я, все понимая, упорно продолжала заглядывать в ящик: а вдруг, УЖЕ?

Незаметно пробежал месяц, а игра «счастливый случай» продолжалась с тем же неизменным успехом – ни одного ответа! Суета повседневной жизни отнимала все свободное время, силы и внимание, но я настойчиво продолжала искать ответ на классический вопрос «что делать?» и «как я в этом виновата?». Вопросы далеко не новые, и, увы, не риторические.

В творческом поиске я залпом читала эзотерическую литературу, после прочтения которой задумала один эксперимент над… собой. Оказывается, если напрягать себя самой, то жизнь перестает преподносить горькие уроки и неприятные сюрпризы: космос видит твои добровольные страдания и не посылает новые. В свете данного умозаключения я уволилась с любимой, малооплачиваемой и ненормированной работы, чтобы иметь время для воспитания детей, а также – время для изменения себя.

Случайно прочитанная литература по фэн-шуй советовала выкинуть все старое и ненужное для того, чтобы появилось новое и нужное. Четыре дня мы с детьми выносили из квартиры милый сердцу хлам: старую одежду, вещи, посуду. Дышать в квартире сразу стало легче, захотелось какой-то ощутимой активной деятельности. И вот на волне этого сильного желания я и начала самый сложный этап своего перерождения.

Да, это сказка быстро сказывается, а все остальное, ох, как долго делается. Мало кто знает, что такое «сухое голодание», хотя название отвечает само за себя: голодать без воды и еды. Совсем. Пытка жуткая. На второй день от меня стало вонять сразу и ацетоном и бензином и ароматом общественного туалета «эпохи застоя». Пропало желание двигаться, говорить. На третий день не то, что курить – жить не хотелось! Каждая клетка стала доменной печью – я плавилась изнутри! С пересохших губ отслаивалась слизистая, на коже выступила желтоватая вонючая жидкость. ВСЕ стало абсолютно безразлично – я как будто выпала из времени. И так я издевалась над собой, с небольшими перерывами, девятнадцать дней. Я полностью избавилась от старых вредных привычек и приобрела новые и полезные. Организм был так счастлив тому, что выжил и очистился, что гудел, как трансформаторная будка.

Дети были рады, что их мама не умерла, бросила курить, стала заниматься спортом, стала уравновешанной и позитивной во всех отношениях. Конечно, трудно становиться дисциплинированной женщиной, но возможно, когда есть заманчивая цель.

Вообще, это очень интересно жить по собственным правилам, которые дают только положительный эффект и на моральном, духовном уровне, и на материальном. Возникает внутренняя гармония и с собой и со всем окружающим миром, как таковым. Я перестала возмущаться и переживать по поводу несоответствия моих представлений с тем, с чем сталкивалась в повседневной жизни: надо учиться мирно сосуществовать с чуждыми правилами и порядками.

Вот уже три месяца, как в ходе напряженнейшей борьбы со своим организмом и различными искушениями, я радикально изменилась, а каких-то судьбоносных событий так и не происходит. Спят ОНИ там в космосе, что ли? Почтовый ящик пуст и финансовая катастрофа не за горами. Придется искать работу, а это опять стрессы, нехватка времени и реальная возможность возврата старого образа жизни. Такая перспектива немного пугала, но не возмущала.

Почему происходит задержка в исполнении моего насущного желания? Господи, знаю, что виновата во всех грехах, но я же раскаялась и больше их не повторяю! И неужели двухгодичное половое воздержание не может хоть частично компенсировать девичий сексбумбум? Знаю-знаю, что на энергетическом уровне взаимозачетов нет. Совершил доброе дело тайно – это нормально, поэтому премии не будет, но за все плохое и противоестественное по шкале нравственных законов, каждый платит по соответствующему тарифу: это разные болезни и степени проблем. Болезни, слава Богу, не преследовали ни меня, ни детей, а вот проблема осталась одна – где же новый папа? Для себя я уже давно решила, что основной критерий соответствия мужчины в качестве члена семьи, должно быть его детолюбие, доброта, щедрость души.

Ничто не предвещало счастливого дня…, но он наступил! Пришло аж два письма!!! Господи, спасибо! Мы победили!

Сердце так забилось, что заглушило вокруг все звуки. Вот она, ПОБЕДА. Эксперимент, все-таки, удался!

Первое письмо содержало маленькую анкету на плохом русском, а поэтому не внушило мне доверия. В другом же письме меня приглашали по конкретному адресу, чтобы я могла получить письмо и фотографии от жениха.

* * *

На мой звонок дверь открыла больная пожилая женщина, которая, проводив меня на кухню, стала задавать странные вопросы: не передумала ли я, не пугает ли меня языковой барьер. Не задумываясь я отвечала «нет». Если честно, то после пережитых голодовок меня уже ничто не пугало ни в настоящем, ни в будущем. Пенсионерка подозрительно посмотрела на меня, но, убедившись в моей искренности, протянула мне конверт от жениха.

На фото был крупный мужчина приятной внешности, чуть старше меня. Из письма я узнала, что работает он в крупной фирме, что у него двое детей от первого брака, и что он хочет жениться на мне, чтобы быть хорошим отцом моим детям. Я прочитала именно то, что хотела прочитать больше всего на свете: что у моих детей будет заботливый отец. Я согласилась ехать и выйти замуж за незнакомого человека, ни минуты не раздумывая.

Мою тихую радость не могли омрачить даже самые ужасные предположения моих подруг и родственников о возможных тяжелых последствиях ТАКОГО шага. По их мнению меня обязательно или расчленят на донорские органы или сделают рабой продажной любви. Но на все страшилки у меня был один ответ – судьба.

Для выезда в Норвегию надо было открыть визу. Это было равносильно «пойди туда – не знаю куда, найди то – не знаю что». Гостевое приглашение от будущего супруга находилось в консульстве и было выдано мне для оформления документов на шенгенскую визу. Через десять дней я стала счастливой обладательницей визы сроком на девяносто дней.

Накануне моего вояжа сестра увезла детей к родителям и поэтому последнюю ночь я провела в полном одиночестве. Слабая надежда на теплые проводы окончательно умерла к шести часам утра. Как ни печально, но никто из друзей или родственников не смог приехать, чтобы благословить и проводить на чужбину. Печально, но не смертельно – я уже давно все воспринимаю, как должное, особенно далеко не идеальные человеческие отношения.

Прибыв в аэропорт за три часа до регистрации я стала искать представителя нужной авиакомпании, чтобы получить уже проплаченные билеты. Но офис был закрыт, а расписание и контактные телефоны – засекречены. Никто ничем помочь не мог. Три часа обернулись вечностью– я здорово забеспокоилась. К счастью, я даже мысленно никого не ругала – внутренне я стала готова и к отъезду и к возможной задержке.

И проблема решилась положительно, хоть и в последний момент. Билеты оказались уже лежащими на билетном контроле, где я их незамедлительно и получила. Не успела я порадоваться, что все трудности позади, как меня тормознули на паспортном контроле – я оказалась моложе своей двухлетней фотокопии из паспорта, как минимум, на пятнадцать лет. Наголодалась на свою голову. Вот, если бы выглядела старше, то это вряд ли бы заметили.

Я терпеливо ждала, когда группа паспортистов решит, кто же там на фото и можно ли меня выпускать. Что-то доказывать я боялась, потому что, как известно, сила действия рождает силу противодействия, а поэтому я терпеливо и спокойно наблюдала, как меня подробно разглядывают. Наконец, и они устали от игры в «гляделки», и поэтому пропустили на посадку.

Потрепанный временем ветеран отечественного самолетостроения дрожал под порывами ветра и ног немногочисленных пассажиров. В добрый путь, ура!!! Самолет все-таки взлетел!

Мне предстоял двухчасовой перелет «за тридевять земель в северную столицу тридесятого государства» город Тромсе.

Неудобно расположившись в кресле салона, я стала невольно вспоминать опасения и разные «страшилки» своих близких. Как не прислушивалась я к своим внутренним ощущениям, я не чувствовала какой-то скрытой угрозы или сомнений. Я свято верила в свою счастливую звезду и защиту Высших Сил. Конечно, я предполагала, что возможно, мы не подойдем друг другу. И такое, увы, бывает. В таком случае надо будет найти работу, чтобы полностью использовать срок визы и вернуться домой не с пустыми руками.[1]

Вообще, решать проблемы надо по мере их возникновения, а не заранее. Если начать придумывать различные решения, то обязательно возникнет такой заковыристый вариант, что и думалка не выручит. Многие люди с маниакальным старанием постоянно крутят в голове сотни вариантов негативных мыслеобразов, тем самым программируя свою жизнь именно на них. А любой сильный или длительный страх, негатив, сомнение действуют, как вирусы в компьютерной программе: делают «сбой-искажение» в собственной жизненной программе и притягивают подобную.

Мои размышления прервали молодые люди, сидящие слева от меня. Мальчики лет двадцатипяти пили водку и явно искали повод для знакомства. Предлог оказался до банальности простым – мне предложили выпить. Удивившись, но не огорчившись моему отказу, молодые люди стали щедро угощать меня консервированными ананасами и рассказами о себе. Через несколько минут я уже знала, что они едут по рабочей визе на рыбную фабрику, что один год они уже отработали, а теперь им продлили контракт еще на один год, по истечении которого они не смогут оформлять трудовую визу в течение года. [2].

Ребята стали горячо агитировать меня, чтобы я поехала с ними, что они меня и трудоустроят и с проживанием помогут. Меня, естественно, смутила и их настойчивость и легкость пьяных обещаний. Чтобы не препираться и не обижать их категорическим отказом, я обещала подумать. Свой визит в Норвегию я, как заправский разведчик, объяснила желанием посмотреть страну. По наспех придуманной легенде я ехала в гости к подруге, которая вышла замуж за норвежца. И именно он и будет меня встречать. Сказать правду первым встречным я не могла по одной простой причине: какая нормальная женщина в здравом уме и рассудке едет выходить замуж за незнакомого мужчину? Да и гарантии, что мой брак состоится, тоже не было.

* * *

Тромсе встретил снегом и холодным ветром. Пассажиры засуетились и стали поспешно выходить из салона, стараясь побыстрее добежать до спасительного здания аэропорта. Под тяжестью единственной сумки у меня стали заплетаться ноги, но я упорно тащила ее, понимая, что в противном случае, меня просто сдует ветром. Бывший попутчик сжалился надо мной и предложил свою помощь. Он взял у меня сумку, на ходу пообещав помощь и в дальнейшем, если меня никто не встретит.

Я не сразу поняла, что мы уже вошли в зал ожидания: несколько кресел, на которых сидели встречающие. И вот тут, совершенно неожиданно, я увидела ЕГО. Ноги подкосились. Даже сидя ОН был выше меня. Огромное кожанное сомбрерро напоминало взлетную площадку, отросшая до безобразия щетина почти полностью покрывала лицо.

Заготовленная и много раз отрепетированная фраза с приветствием на норвежском языке, весь английский и русский сразу вылетели у меня из головы и я просто онемела. Сопровождающий меня молодой человек настойчиво спрашивал о моих планах, а я как вкопанная пялилась на «жениха», не в силах выдавить ни звука. Норг, явно что-то заподозрил, скорчил возмущенно-обиженную гримасу и резко встал, окончательно «добив» меня своей внушительной массой. Такого большого человека, в прямом смысле слова, я еще не встречала, разве что читала про таких в мифах или сказках.

Жаль, что выглядел мой новоявленный жених, не как сказочный герой. Очень грязная роба, рваная обувь, обмотанная строительным скотчем, черные немытые руки. Цветов не было.

Норг стал что-то говорить очень громко и возмущенно, агрессивно поглядывая на застывшего рядом со мной добровольца. Чтобы не позориться дальше, я поспешно распрощалась с попутчиком, который передал мою сумку норгу, а сам поспешил на выход.

Я находилась в таком глубоком шоке, что вообще не понимала сути происходящего. Мистер Сомбрерро молча повернулся и понес свое тело и мою сумку в неизвестном направлении. Может это все, что ему нужно?

Раздумывать было некогда, потому что Сомбрерро шагал семимильными шагами и стремительно удалялся от меня. Как зомби, без единой мысли в голове, на совершенно негнущихся ногах, я поспешила за ним. Мы спустились на парковку и подошли к «Мерседес 500». По жесту спутника я поняла, что он приглашает меня сесть в ЭТУ машину. УАУ! Я и так была на последнем издыхании, а тут, вообще, дух захватило: никогда прежде я и близко не видела подобной тачки.

Я открыла дверцу и приступ восторга сменился приступом тошноты: все сиденье было завалено упаковками из-под еды, фантиками, объедками, пустыми бутылками. Я замерла в нерешительности: как же садиться в эту помойку? Нерусский мужчина правильно оценил ситуацию, одним махом сгреб весь мусор на пол и стал яростно утрамбовывать его ногой, проявляя, отнюдь, не скандинавский темперамент.

От стресса я еле держалась на ногах, поэтому без претензий и дополнительных приглашаний рухнула на освободившееся сиденье, водрузив ноги на задушенный мусор.

Мы долго ехали молча. Постепенно в голове стали возникать мысли, я стала способна хоть что-то соображать. Машина у Сомбрерро, конечно крутая, но замуж я за него не пойду хоть за все сокровища мира. Ощущение того, что я оказалась в ИНОМ мире было до ужаса реальным. Я – Настенька из «Аленького цветочка», а рядом рулит Чудовище из этой же сказки. Абсурд и полный крах мечты о счастливой семейной жизни.

Жестом я попросила закурить, на что Сомбрерро согласно закивал и угостил сигаретой. Нервно затягиваясь и удивившись отсутствию отвращения к табаку, я стала обдумывать дальнейший план действий. Через пару часов, когда мы приедем, я очень вежливо постараюсь объяснить, что мы не подходим друг другу, что деньги потраченные на меня, я верну позже, а потом позвоню бывшим попутчикам и попрошусь на работу.

Немного успокоившись, я стала потихоньку наблюдать за водителем. Он сидел расслабившись, руля одним пальцем, не глядя переключая скорости все тем же пальцем, иногда придерживая руль коленкой. Курил он практически постоянно, но иногда засовывал за губу вонючий растительный табак.

Прошло два часа, а мы продолжали ехать и, судя по безлюдной местности, путь предстоял еще долгий. Я стала внимательно осматривать окрестности любоваться красотой природы. Ослепительное солнце, пронзительно голубое высокое небо, величественные горы с заснеженными вершинами и какая-то удивительная хрустальная чистота немного сгладили мой внутренний дискомфорт.

Видно, почувствовав, что добыча ускользает из рук или пытаясь произвести приятное впечатление, не знаю точно, но товарищ норг взял мою руку и стал целовать ее с пылом… голодного людоеда. У меня же не было даже сил хоть как-то отреагировать на это – съест так съест.

Дорога часто проходила через прорубленные в горах тоннели. Перед каждым стоял указатель с названием и протяженностью. О норвежских дорогах можно сказать кратко и емко – это сплошной экстрим! Жуткие повороты сменялись бесконечными серпантинами – подобный ужас я испытала в далеком детстве на дороге Адлер-Сочи. Правда, качество норвежской дороги было настолько изззюмительным, что из кружки с напитком, стоящей на приборной панели машины, ни разу не пролилось ни капли.

Потом была паромная переправа – это когда все машины паркуются на палубе корабля. Мы, как и все пассажиры, покинули свое транспортное средство, поднялись на верхнюю палубу и расположились в зале ожидания. Поскучав около часа в полном молчании, мы спустились, сели в машину и выехали на берег, к которому пришвартовался плавучий гигант.

Когда же закончится эта поездочка? Что-то тетечка очень ошиблась насчет времени. Я знала, как зовут норга, но язык не поворачивался произнести его имя вслух. Чтобы как-то сгладить неловкость от многочасового молчания я достала из сумки подарочный парфюмерный набор и протянула его своему спутнику. Он тут же открыл подарок, протестировал аромат и, одобрив его, стал благодарить меня на норвежском и английском. Слабо улыбнувшись в ответ, я подумала, что может моя жертва ненапрасна и он отпустит меня с миром.

Мы въехали в какой-то город. Конечно, в русском понимании, это городом назвать трудно. В основном, двух-трехэтажные каркасные дома выкрашенные в самые разные цвета. Какие-то административные здания были из кирпича.

Неожиданно мы остановились у огромного торгового центра. С необыкновенным проворством для своей массы мой спутник вышел из «мерса», ничего не задев и не сломав. Как же затекли ноги и уже атрофировались ягодичные мышцы. Господи, я еще не умерла? Меня стало слегка знобить, но не от холода.

Одвард, так его звали, взял меня за руку и повел по многочисленным лестницам и переходам мимо всевозможных магазинов. Ощущение того, что ВСЕ смотрят только на нас было кошмарным. Прямо «Моська и слон» из басни И. А. Крылова в лицах. Я раньше никогда не комплексовала по поводу своего небольшого роста, а тут, рядом с норвежским великаном я чувствовала себя недоженщиной, Дюймовочкой, которую случайно могут растоптать и даже не заметить этого.

Наконец, мы вошли в парфюмерный бутик и Одвард с видом тонкого ценителя стал тестировать всевозможные духи. Меня приятно удивило поведение продавщиц, которые немного суетились, но искренне пытались помочь неприглядному мужчине в таком деликатном деле. В конце-концов, Одвард нашел, что хотел, оплатил покупку, самодовольно прошумел шутку, которой все рассмеялись, вручил мне подарок и стремительно пошел прочь.

Мы снова были в пути. И чем дальше мы ехали, тем явственнее я понимала безнадежность своего положения: из такой дали мне уже не добраться до бывших попутчиков.

Через некоторое время мы остановились у неприметного домика, оказавшимся местным кафе. Хорошо, что слово «туалет» на норвежском звучит и обозначает тоже самое, что и на русском, поэтому Одвард сразу понял меня и указал жестом нужное направление. Туалет оказался чистым, уютным местом, с белой двухслойной туалетной бумагой, с жидким мылом для рук, с горячей и холодной водой и с одноразовыми бумажными салфетками для рук. Такой маленький гигиенический рай. Выйдя из туалета, я нашла взглядом своего путеводителя и направилась к нему.

Одард уплетал гамбургер со скоростью звука и, пока я садилась напротив, он уже с ним окончательно покончил. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы подавить невесть откуда взявшуюся в руках дрожь, и взять нож и вилку. Одвард пристально смотрел, как я с усилием режу гамбургер нетупым ножом. Аппетита не было совсем. С трудом прожевав и проглотив первый кусочек, я поняла, что и под дулом пистолета больше съесть не смогу. Отодвинув тарелку, я взяла чашку с чаем и стала медленно пить. Каково же было мое удивление, когда Одвард спокойно принялся доедать мою порцию.

* * *

Поездка до места назначения закончилась через двенадцать часов. Я находилась в полном ступоре: никаких мыслей, чувств, эмоций или страхов. Лишь в момент парковки у красивого дома я слегка встрепенулась, не веря своим глазам. Это – его дом? Но пошли мы не на парадное крыльцо. Мы спустились в… подвал. Оказалось, что Одвард снимает благоустроенный подвал площадью около ста квадратных метров, а хозяева живут на верху.

Последним усилием воли я заставила себя принять душ. Члены тела с трудом слушались меня, я в буквальном смысле слова валилась с ног. Вопрос о близости уже меня не мучил. Мне было уже все равно: где, с кем, сколько, как. Мои честь и достоинство упорно молчали, не подавая признаков жизни, а мозг после душа, вообще, отключился. Я смотрела на все как бы со стороны, хотя все происходило именно со мной. Меня раздевали, ласкали и гладили огромные пальцы…, а я, как партизан, молча и мужественно сносила все происходящее.

Одвард оказался неплохим любовником и настоящим джентельменом. Сразу после «того как» он сказал роковые слова на английском: «выходи за меня замуж, твои дети – мои дети». Я заплакала… и согласилась.

Ровно через секунду Одвард заснул. Счастливчик. Я же чувствовала такой огромный душевный стресс, что никак не могла отключиться. Весь мой жизненный опыт оказался абсолютно бесполезным и я не могла проанализировать сложившуюся ситуацию. Я постаралась мыслить позитивно, стараясь внушить себе, что смертельная опасность миновала и все будет хорошо, что пора спать, спать, спать, но… громоподопный храп и взрывоподобное пердение Одварда прервали и свели на нет все мои попытки забыться в спасительном сне.

* * *

Утром Одвард побрился и я увидела довольно симпатичное лицо викинга. «Утро вечера мудренее» – именно так учили недотеп в русских народных сказках. Вобщем-то, не такой он и страшный, как показался мне вчера, а очень даже добрый и немного привлекательный.

Но на этом сюрпризы не закончились. Застилая кровать, я как-то, между прочим, заметила, что простыни настолько старые, что прорвались в некоторых местах, а двуспальное ложе – это сделанный из обыкновенных досок настил, стоящий на березовых чурках!

Открыв дверь в гостинную я натолкнулась на горы одежды, вываленной прямо на пол: гора трусов, гора маек, горная цепь носков. Отдельной кучей валялись коробки из-под посуды. Да, зрелище не для слабонервных. В довершении картины вся обивка на мягкой мебели выгорела и прогнила еще в прошлом столетии. Куда я попала? Это что, как в сказке, чем дальше, тем страшнее? Не знаю, как протекали мои мыслительные процессы и были ли они вообще, потому что мозг, как бы фиксировал все вокруг, все до мельчайших подробностей, но не бил тревогу, не делал выводы. Я, как будто, находилась в коме: органы функционируют, а сознание отсутствует.

На завтрак были бутерброды с сыром, ветчиной, семгой, вареными яйцами, которые господин викинг поедал в огромном количестве с молниеносной быстротой, намазывая их или вареньем, или медом, или шоколадной пастой. Мой аппетит умер в зародыше и меня уже не радовало такое разнообразие и обилие еды. Почти спокойно, с легким чувством тошноты я наблюдала, как хлебные крошки в масле и варенье градом сыпятся ему на грудь, ложась пестрым и ровным ковриком. Закончив свой марафон, Одвард несколько раз громко отрыгнул и, слегка напрягшись, с нескрываемым блаженством, пропердел особенно звучно и протяжно… Запах говна и вони чуть не убил меня на месте. Я испуганно вскочила и опрометью бросилась в коридор, а в след мне несся дикий самодовольный гогот Одварда.

Отдышавшись и придя в себя, я даже не пыталась это как-то объяснить. Да и как можно объяснить такую дикость? Что-то слишком много событий для одного утра, мудрого норвежского утра. Может, лучше быть слепой, глухой и без обоняния?

* * *

В субботу и воскресенье в Норвегии никто не работает, все ходят друг к другу в гости. Одвард затаскал меня по гостям с первого же дня. Мы могли придти в гости в семь вечера, а уйти в два или три часа ночи. И все это время я, как верная и бессловесная с… спутница, должна была притворяться, что мне безумно интересно ничего не понимать. В гостях, как правило, не угощали. В лучшем случае могли предложить кофе или кока-колу. Удивительно, но самым традиционным норвежским напитком оказался кофе. В Бразилии и то меньше пьют, наверное.

Как же это психологически тяжело не понимать чужой язык! Норвежский мне казался сплошной абракадаброй, не поддающейся изучению. Бла, бла, бла, бла, бла! Я даже не понимала по интонации, где заканчивается одно слово и начинается другое. Поэтому, радостное сообщение Одварда о том, что мы снова идем в гости, меня не радовало, а наоборот, огорчало и напрягало.

Как правило, нас принимали благодушно. Каждый присутствующий здоровался со мной за руку, называя свое имя, которое я тут же забывала. Мужчины частенько поглядывали на меня, как на инопланетянку, а женщины не обращали никого внимания. Иногда со мной пробовали заговорить, но мой «хороший» английский русского качества очень быстро заканчивался, ограничиваясь зачастую информацией анкетного содержания.

Что интересно, норвежские женщины выглядят старше мужчин-сверстников, многие курят, несмотря на дороговизну табачных изделий. Например, одна пачка «Мальборо» стоит почти десять евро. Это за счет высокого акциза, как мне сказали, чтобы оплачивать лечение курильщиков. Разумно. Только почему это не касается, например, сладостей, кока-колы, сахара, шоколада, которые способствуют ожирению, атеросклерозу и многочисленным «…озам», обрекая на плохую работоспособность или инвалидность?

Совсем, как тайный агент на задании, я обращала внимание на внешность и поведение собеседников, на быт простых норвежских семей. В целом, это были простые люди без чувства собственного превосходства, высокомерия или манерности, очень улыбчивые и благодушные. Быт каждой семьи соответствовал социальному статусу. Работающие, все равно где, имели собственный дом, добротную мебель, картины, джакузи, полы с подогревом, гараж с машиной. Обращало на себя внимание то, что люди с высоким социальным статусом в основном не курят и ведут активный или спортивный образ жизни.

Наконец-то выходные закончились, наступил понедельник и Одвард уехал на работу, оставив мне мобильный телефон. Периодически он звонил и узнавал, как у меня дела. Я ограничивалась емким интернациональным словом «окей».

С первого же глотка я полюбила норвежскую сырую воду – это нектар, настоящий вкус чистейшей родниковой воды. После небольших исследований, я поняла, что холодная вода моментально нагревается в электрическом бойлере, а обогрев помещений происходит за счет электрических батарей, оснащенных термостатами. Водоснабжение работает по принципу сообщающихся сосудов, а поэтому, если открыть кран на кухне, когда кто-то моется в душе, то этот кто-то может серьезно пострадать, потому что температура горячей воды достигает около девяноста пяти градусов.

Мне пришлось учиться пользоваться мобильником, шваброй, а также учить норвежский. Как устроена швабра я поняла за полчаса. Очень осторожно, как сапер на обезвреживании мины, без особых силовых приемов я изучала механизм действия швабры, но тряпка-чехол победоносно оставалась на своем месте и не хотела сниматься. Я чувствовала, что по норвежской технике безопасности это должно получиться легко и просто. Действительно, «а ларчик просто открывался»: основание швабры легко складывалось пополам от небольшого нажатия с двух сторон на тоже основание. Теперь я могла спокойно пользоваться норвежской шваброй без ущемления своего достоинства русского гражданина от своего же незнания.

С изучением норвежского было намного сложнее: язык заедало и клинило, а чужие слова так и не желали произноситься. Чтобы хоть как-то продвинуться, я написала слова на бумажках и прикрепила их на соответствующие предметы. Приходилось постоянно напрягать слух, чтобы запомнить прозношение самого простого слова, но, все-таки, без курьезов не обошлось.

Как-то в гости к нам пожаловала гражданская семейная пара.[3]. Одвард разговаривал с ними, когда я захотела уточнить, что мне делать с куринными яйцами: пожарить или сварить. Спросила на норвежском. И вдруг, у всех присутствующих случился смеховой припадок. Они стали так громко и дико хохотать, что от испуга я опешила. Что собственно случилось? Что я спросила? От смеха они сползли на пол и продолжали корчиться, не в силах остановиться. А я продолжала стоять, как истукан, не зная, что же делать с яйцами. Прошло еще немного времени и, успокоившись, Одвард объяснил, что я спросила дословно «тебе член или жаренные яйца?». Небольшая ошибка в произношении одного звука и вот такой результат, хорошо, что не летальный.

* * *

Вообще, в наших языках оказалось много общего, только значения разные. Например, «еб» означает работу, «каки» – печенье, «так» – спасибо, названия многих болезней звучат почти одинаково.

Я очень быстро выучила слово «голодный», потому что очень неприятно сидеть голодной много часов подряд. Стоило мне произнести заветное слово, как Одвард сразу сворачивал к ближайшей заправочной станции и покупал сосиску в булке с салатом из креветок.

В очередной раз, остановившись у заправки, Одвард протянул мне деньги и сказал, что я должна сама пойти и купить себе еду. После небольшого препирательства с ним я сдалась и пошла внутрь. Но оказавшись лицом к лицу с продавцом, я начисто забыла заученную фразу, а поэтому позорно вернулась в машину, готовая вот-вот разреветься. Тогда Одвард повел меня обратно, озвучил мой заказ и вручил мне вожделенную сосиску. С тех пор я навсегда запомнила эту сложную фразу «яй виль йарнэ ха пельса ме рекесалат».

* * *

Очень часто, практически каждый день, мы ездили в гости к одной семье. Он– подтянутый, симпатичный, интеллигентный норвежец пятидесяти лет, имеющий шестнадцатилетнего сына от первого брака, а она – миловидная афрогражданка двадцатипяти лет, невысокого роста и шаровидной формой тела борца сумо. При росте стошестьдесят сантиметров она весила стотридцать килограммов. У них были общие дети четырех и полутора лет.

Я была в шоке от того, что наблюдала в этой семье. Глава семьи задолго до ухода на работу пылесосил пол во всех комнатах, готовил завтрак, передевал детей и уходил на основную работу, после семичасового рабочего дня он отправлялся за продуктами в магазин, потом готовил обед, стирал, убирал посуду, а уже вечером уходил на четырехчасовую уборку в соляриях. Большего семейного беспредела я не встречала. Может, зря русские бабы своих мужиков жалеют и сами всё тянут на своих плечах? Кто придумал, что мужиков беречь надо? Афрогражданка уже пять лет использует мужика на все триста процентов, а он ещё улыбается, не пьет горькую и не дубасит свою благоверную. Я чувствовала, что с каждым днем, чем больше я узнавала эту женщину, тем меньше у меня оставалось к ней уважения.

Афрогражданка постоянно жаловалась на боли в спине и усталость. Это ж какая спина выдержит таскать на себе лишних семьдесят килограммов! Ей так трудно носить свое любимое тело, что о помощи мужу или об устройстве на работу не может быть и речи. Да и вообще, по закону шариата жена должна сидеть дома. Замечательно, когда человек придерживается своей веры во всем, а не в тех случаях, когда ему это крайне выгодно. За три месяца нашего общения она ни разу не была в магазине, ни разу не помогла мужу, ни разу не вышла погулять с детьми. Все ее выходы с детьми ограничивались открытой террасой.

До своего замужества она официально работала уборщицей в домах наркоманов и алкоголиков. Ей платили хорошие деньги за работу связанную с риском для жизни. После того, как она сошлась со своим нынешнем гражданским мужем, она сильно поправилась, а поэтому работать не может и получает приличную пенсию по нетрудоспособности.

В каком еще государстве платят пенсию за ожирение и его последствия? Неужели норвежскому государству выгодно иметь таких вот «больных»? Может, проще доплачивать деньги тем, кто поддерживает свое здоровье в хорошей форме?

Из разговоров о политической системе и тотальной африканской коррупции получалась очень узнаваемая картинка полностью идентичная российской «демократии». Вспоминать о родине она любила перебирая килограмма три золотых украшений в ларце из слоновой кости. Зато, ни она, ни ее знакомые соплеменники никогда не жертвовали денег для своих голодных, обездоленных, вечно воюющих соотечественников, проживающих пока еще в Африке.

Где-то раз в неделю шоколадная красавица становилась неприступной крепостью и для мужа и для детей, явно демонстрируя свою озабоченность. Она тихо садилась у открытого окна и, сокрушенно покуривая ментоловую сигаретку, с тоской смотрела на почти безлюдную улицу. На мой прозаический вопрос «все ли в порядке?» она неизменно отвечала, что ее маме срочно требуются деньги. В стране жаркого климата, крокодилов и обезьян маме был куплен дом, а из-за того, что у мамы плохое зрение ей по дому помогает слуга. А еще с мамой живет безработная младшая дочь, которая родила ребенка от непорядочного человека, не джентельмена. Вот такая абра-санта-кадабра, поэтому норвежский муж и должен раскошелиться на содержание своей «любимой» тещи. Свои деньги она тратить не может – это неприкосновенный запас.

Теперь было понятно, почему ее муж такой трудоголик. Загадка – почему она выжимает все соки из мужика, который стал отцом ее детей и содержит всю семью? Может, он – добрый Рыцарь?

В один из дней Рыцарь отвел меня в свой бывший магазин одежды и предложил на выбор все, что моей душе угодно. Когда же я выбрала всего пару топиков, он поснимал с вешалок всю женскую одежду и, скромно улыбаясь, вручил ее мне. Это было так бесхитростно и бескорыстно, что я не смогла ему отказать. А еще специально для меня он купил самый вкусный на свете норвежский мед и зеленый чай. Меня это расстрогало до глубины души – не перевелись еще на земле настоящие рыцари.

Я от чистого сердца сочувствовала Рыцарю в его ежедневном бытовом сражении. Из элементарного чувства благодарности я старалась хоть чем-то помочь ему. Всем очень понравилась русская кухня, особенно борщ и капустный салат. Иногда я гуляла с детьми и укладывала спать малышку. Скоро девочка стала подпевать мне русскую колыбельную и совершенно отказывалась засыпать без нее. Потом я напросилась мыть солярии. Меня приятно удивил факт полного отсутствия там хоть какого-нибудь надзирателя. Вдвоем работалось быстрее и мы управлялись за два часа. Каждые пять минут Рыцарь благодарил меня за помощь. Его деликатность, благородство и воспитанность просто не знали границ! Чем больше я его узнавала, тем больше убеждалась в его исключительности. Таких надо заносить или в «Красную книгу», как вымирающий вид, или в книгу «Рекорды Гиннесса», как достижение человечества.

Я восхищалась им и жалела его. Бедняжка, такой интересный, умный мужчина, так вкалывает на благо семьи, а совершенно одинок, живет без поддержки, любви и понимания со стороны своих близких.

Мне было очень интересно, почему Рыцарь не попросит своего старшего сына о помощи. На что Рыцарь ответил, что не может платить ему тысячу долларов в месяц, поэтому и работает один.

Когда же я спросила об этом же самом его родного шестнадцатилетнего сына, который был очень большим мальчиком под стать папе, то сынуля толково объяснил, что бесплатно работать не может, хотя папу, конечно, очень любит. На самом деле, зачем напрягаться, когда всегда под рукой есть пицца и кола, а также деньги на карманные расходы. Да и пример шоколадной тунеядки не способствовал стахановскому движению.

Чтобы хоть как-то отблагодарить меня, Рыцарь предложил мне бесплатные сеансы в солярий. Прежде чем войти в кабинку, следовало опустить специальные жетоны в автоматический кассу-приёмник и нажать на кнопку с номером кабинки. Перед сеансом и после необходимо было сбрызнуть водой из разбрызгивателя и протереть бумажным полотенцем внутреннюю поверхность аппарата для загорания. Потом надо быстро раздеться, лечь и прикрыть крышку. Автоматически включаются лампы, музыка и свет, тепло охватывают тело со всех сторон. По желанию можно включить вентилятор, выбрав мощность тут же на панели над головой. Сказка, блаженство! Через шесть сеансов у меня был красивый ровный загар.

Естественно, что через некоторое время у меня стали возникать совершенно простые вопросы, касающиеся быта семьи Рыцаря. Выяснилось, что он снимает квартиру в центре города за восемь с половиной тысяч крон. Квартира, конечно, большая: четыре небольшие спальни, две гостинные, небольшая кухня, большая ванная. Своё жильё он не может купить, потому что несколько лет назад стал поручителем бывшего друга в одном банке. Друг с полученным кредитом уехал в другую страну, а Рыцарь вынужден выплачивать его долг. Вот и будь после этого счастливым норвежцем, когда кругом малолетние и лентяи, а зарабатывать приходится в одиночку.

* * *

Время шло и я стала постепенно привыкать к новому стилю жизни. Но, как к нему не привыкай, а свое родное воспитание все-равно проявлялось. Много раз пришлось объяснять Одварду, что ко мне надо обращаться по имени, а не употреблять безликое «ты», что мужчина должен пропускать женщину вперед, что должен помогать и нести из магазина пакеты с продуктами. Он молча соглашался…, а потом забывал.

Мне все труднее было сидеть без дела, хотелось работать и зарабатывать. Одвард, идя навстречу моим пожеланиям, предложил работу уборщицы в его фирме. Ну что ж, если за эту работу готовы платить сто крон в час, то это не так уж и унизительно. Я абсолютно ничего не знала о норвежском трудовом законодательстве, но меня смутила явная простота: никаких контрактов или подписей. Может здесь так принято?

И я стала «пахать». Я мыла огромные передвижные кемпинги, ремонтную мастерскую, туалет, душевую, столовую и кухню для работников фирмы, кабинеты начальников. Везде было до ужаса пыльно и грязно. Мне объяснили, что здесь не убирались только месяц, а кемпинги стоят грязные всего лишь год.

Было такое впечатление, что они ждали именно меня – русскую тетю, которой и нужна чистота. Я работала с бешенным энтузиазмом, не покладая рук и ног. Я наводила первозданный лоск, предвкушая день расплаты, то есть зарплаты. Но праздник так и не случился. Мне ни-че-го не заплатили за три недели адского труда.

Одвард объявил, что фирма обанкротилась и он тоже остался без зарплаты. Как уверил меня Одвард, здесь это очень часто практикуется. Приличная акцонерная фирма до последнего использует кредиты, не платит зарплату за несколько месяцев, а потом объявляет себя банкротом. А потом выясняется, что всё имущество фирмы и частная собственность давно переписаны на жён акционеров. А по местным законам долги не могут взиматься с другого члена семьи, проживающего по тому же адресу, что и должник. Конечно, в этом случае, должнику приходится расчитывать на любовь и понимание своей второй половины, на то, что она не вспомнит какие– нибудь старые обиды или не придумает новые.

Вот так печально скончался придуманный мной миф о заграничной честности. Увы. К сожалению, многое становится понятным с опозданием.

Самая большая проблема возникла совершенно неожиданно. Перед поездкой меня неправильно проинструктировали относительно документов. Как выяснилось, для заключения брака с иностранкой, норвежский гражданин должен предоставить справку о том, что невеста не состоит в браке на родине, а также свидетельство о рождении невесты на норвежском языке.

Документы можно было перевести в норвежской фирме по переводам «Noricom», а вот справку без внутреннего паспорта Российское консульство выдать отказалось.[4].

И вот, когда последняя надежда умерла, Одвард негодовал, проклиная норвежские порядки, а я смирилась, случилось чудо. Мне передали паспорт и свидетельство о рождении через совершенно незнакомую женщину, которая прилетела в Норвегию к своей дочери. И уже через неделю у меня были все необходимые документы.

* * *

Было солнечное тихое утро, когда мы с Одвардом отправились в мэрию. Там нам выдали бланки для брачующихся и свидетелей. Дома у Рыцаря мы заполнили все бланки, отнесли их в мэрию и нам назначили дату росписи через десять дней. До конца моей визы оставалось ровно две недели.

Каких-то особых хлопот по поводу нашей свадьбы я не заметила. Все шло своим чередом. Одвард стал трудиться на каком-то строительном объекте, а я стала ездить каждый день в парикмахерскую.

Надо же было такому случиться, что от скуки листая норвежскую газету, я неожиданно наткнулась на большую фотографию со знакомым лицом! Сюприз! Интеллект подсказал очень приблизительное содержание статьи, из которой я поняла, что моя бывшая коллега открыла свой салон-парикмахерскую. Я прислушалась к себе и удивилась возникшим противоречивым чувствам. Конечно, я очень хотела увидеть ее, расспросить о ее норвежском житье-бытье, но она же теперь крутая дама с собственным делом, два года уже живет в местном королевстве, а я – никто, без статуса, званий и регалий. Но попытка – не пытка. Я собралась с духом и позвонила по указанному в газете телефону. На другом конце провода не очень обрадовались моему приветствию и поздравлению, но, все же, пригласили в гости.

Одвард бурно обрадовался, что у меня появилась знакомая и свой круг общения – меньше буду скучать по Родине и детям. По своим девочкам я уже давно соскучилась. Материнский инстинкт полноценно отдохнул впервые за многие годы и теперь не давал покоя. А вот ностальгия по Родине и любимым сериалам пока не просыпалась.

Знакомая тепло встретила нас в своем салоне. Клиентов не было, поэтому мы могли немного пообщаться. Одвард, после небольшой беседы с Хозяйкой салона, уехал, пообещав забрать меня по первому требованию, и мы остались вдвоём.

О чем можно говорить двум женщинам, двум бывшим коллегам, совсем не общавшимся раньше, чуть ли не в прошлой жизни, и оказавшихся волею судеб здесь на чужбине? Конечно, обо всем!

Собственно, моя история уложилась в несколько минут, а затем я стала благодарным слушателем. Мы пили кофе и я внимательно слушала про ее жизненную эпопею.

С норвежцем она познакомилась через свою знакомую. Они немного переписывались, а потом он предложил ей замуж. Недолго думая, она уволилась с работы, продала квартиру и поехала в Норвегию. Уже на месте жених объявил, что передумал жениться. Но не тут-то было. Ей терять уже было нечего, а поэтому она, пригрозив ему полицией и прессой, потребовала, чтобы он нашел ей другого кандидата в мужья. Месяц он давал объявления в газеты, а она встречалась с разными мужчинами, откликнувшимся на объявления и желающими покончить со своим одиночеством. А таких оказалось преогромное количество. Большинство из них и слова доброго не стоили: спившиеся, интеллектуально ограниченные, невоспитанные, неряшливые, да еще и бедные. Были и обидные, хамские предложения переспать или подзаработать проституцией. Вобщем, ее задача выйти замуж оказалась не из легких.

И вот, когда у нее опустились руки, звезда удачи зажглась и она встретила своего нынешнего мужа. Муж был старше на пятнадцать лет, спортивный, добродушный, умный, воспитанный, бездетный, уважал русскую культуру, имел собственный дом и пенсию по состоянию здоровья. Единственным камнем преткновения оказалась его одинокая мать, которая не желала мириться с новым статусом своего сына, а поэтому постоянно надоедала. То она придет в гости в двенадцать часов ночи, вынуждая их отложить свои супружеские обязанности, то требует срочной починки какой-нибудь ерунды, лишая их вечернего отдыха.

А может это типичное противостояние между невесткой и свекровью? Я могла только догадываться, потому что не имела такого печального опыта ни с русской, ни с норвежской свекровями.

Для изучения норвежского языка в Норвегии предусмотрены специальные школы. Все иностранные жены учатся там бесплатно. После этой школы Хозяйка поступила в школу искусств на парикмахера. Долгих пять месяцев она мучилась на лекциях и практических занятиях за пятьдесят тысяч. Дорогое это удовольствие, вернее, сертификат. Теперь она – полноправный член норвежского общества, платит налоги, а ее муж платит небольшой кредит в триста тысяч, взятый для покупки салона.

Узнав, что я живу неподалеку, Хозяйка предложила подработать у нее уборщицей. Договорились, что я буду получать сто крон в день, независимо от количества клиентов.

Утром следующего дня я долго и одиноко торчала на автобусной остановке, устав от всеобщего внимания водителей. Складывалось впечатление, что я стою не на обычной остановке, а в витрине магазина. Где же этот автобус-призрак? Ответа я не знала, а поэтому решила ловить попутку.

Где-то я читала, что за границей это надо делать подальше от автобусной остановки, а поэтому я повернулась и пошла по самому краю обочины, стараясь не упасть в кювет. Пройдя метров сто, я с удивлением обратила внимание на отсутствие машин. Трасса оживлённая, а меня ни одна машина не обгоняет. Каково же было мое удивление, когда я обернулась! Десятки машин, выстроившись длинной вереницей, ехали за мной со скоростью хромого пешехода.

Я остановилась в полном недоумении: места для проезда больше, чем достаточно, я абсолютно никому не мешаю. Но все водители дали по тормозам и машины застыли в полной панике. Этот испуг так рассмешил меня, что я, как можно веселее и доброжелательнее, стала жестикулировать, призывая их к дальнейшему следованию. С большой осторожностью, недоверчиво косясь в мою сторону, они стали потихоньку проезжать мимо меня. Стало понятно, что и под страхом смертной казни, никто не остановится на оживленной трассе, чтобы взять пассажира. Я не хотела препятствовать движению транспорта, а поэтому черепашьими шажками пошла обратно на остановку. До нее оставалось метров пятьдесят, когда к ней подъехал автобус. Я тут же рванула к нему и окончательно парализовала дорожное движение на целых две минуты.

В автобус принято входить только в первую дверь, потому что билет надо покупать у водителя. Шофер автобуса выглядел капитаном корабля: белоснежная рубашка, галстук, белозубая улыбка. Я оказалась единственным пассажиром в огромном автобусе. Было приятно сознавать, что я села на нужный автобус, что водитель понял мое произношение и теперь можно расслабиться. Из простого любопытства я старалась, как можно подробнее, рассмотреть внутренность авторебуса. Зрелище было потрясающим для русского человека. Обычный рейсовый автобус поражал своей чистотой и комфортом: удобные мягкие кресла, на окнах обычные и рулонные занавески от солнца, под сиденьями контейнеры для мусора. Рассматривая выданный билет я прочитала название своего пункта назначения, а также увидела дату, точное время посадки и стоимость проезда.

На следующей остановке тоже был один пассажир. Автобус мягко и бесшумно остановился, водитель вышел, поздоровался с пассажиром, взял его чемодан и поставил в багажное отделение, которое находилось с наружной стороны автобуса.

Табло электронных часов, расположенное вверху над лобовым стеклом, показывало половину десятого, когда водитель объявил мою остановку персонально для меня. Увидев на выходе различные расписания автобусных маршрутов, я, указывая на них пальцем, смогла задать единственный вопрос «бесплатно?». Получив от водителя утвердительный ответ я запаслась расписаниями, как будто у меня, что ни день, то новая поездка по новому маршруту.

Из автобуса я вышла в прекрасном приподнятом настроении – как же это здорово, когда люди улыбаются друг другу просто так, желая подарить радость незнакомому ближнему и засвидетельствовать свое миролюбие. Я чувствовала, что с каждым днем здесь, в Норвегии, какая-то часть моего «я» как будто освобождается от чего-то фальшивого и ненужного. Может, душа стремиться скинуть защитные доспехи?

В салоне меня ждала Хозяйка. Она подробно объяснила мои несложные обязанности: предложить клиентам кофе и печенье, протирать зеркала, заметать волосы, складывать расчески в дезинфецирующий раствор, периодически стирать и сушить полотенца, в конце рабочего дня вымыть пол.

По соседству находился популярный кемпинг-плас. Хозяйка рассказала, что сюда на рыбалку приезжают туристы со всего мира, а все эти кемпинги много лет назад построил собственноручно его владелец. Он уже пожилой, но очень крепкий мужик, вырастил своих троих детей, а теперь взял на воспитание девочку больную аутизмом и сегодня Хозяйка будет делать ей прическу, так как вся семья приглашена на свадьбу.

Норвежские клиенты отличались доброжелательностью и спокойствием. Они легко шли на контакт, рассказывая о себе или беседуя на исторические или политические темы. Я восхищалась умением Хозяйки говорить на норвежском, деликатно поддерживая беседу. Она же мне жаловалась, что местный диалект дается ей с большим трудом и что пройдет еще много лет прежде, чем она сможет более-менее свободно общаться. Язык – основной инструмент общения, а с моим «инструментом» только полы мыть.

Очень часто в салон приходили и соотечественницы. Они постоянно жаловались на мужей, на трудное финансовое положение, мотивируя свою просьбу о скидке на стрижку и покраску волос. Мужская стрижка стоила двестидвадцать крон, женская – тристапятьдесят, покраска – от восьмисот. Хозяйка легко шла на уступку, надеясь, что у соотечественницы проявится совесть, появятся деньги и в следующий раз она обязательно заплатит полную стоимость услуги. Сплошная иллюзия, мираж! Ну, не может любитель халявы проявить порядочность. В принципе.

Благодаря Хозяйке, я познакомилась с четырьмя русскими женщинами и подробно узнала об их житье-бытье. Трое из них жаловались на нехватку денег, на отсутствие работы, собственной недвижимости, на проблемы с норвежским языком, на бывших жен и сожительниц своих мужей. Но никто из них не хотел возвращаться на Родину. Было потрачено слишком много сил и времени, чтобы остаться здесь, а на возвращение уже нет ни того ни другого. Лишь у одной дамы все сложилось благополучно. Муж – владелец продуктового магазина, шофер, экспедитор и уборщик, а она – кассир и уборщица в его же магазине. После семи лет проживания в Норвегии она прекрасно владела норвежским и предпочитала уже норвежское общество.

Все мне дружно советовали выходить замуж, несмотря на полную противоположность характеров. В самом деле, одним браком больше, одним меньше. Тем более, как уверяли меня подруги, несостоятельный норвежец по закону не может жениться на иностранке. Его годовой прожиточный минимум должен составлять не менее стасемидесяти тысяч.

Как выяснится через много лет, годовой доход Одварда на момент женитьбы составил четыре тысячи крон. Да здравствуют великие норвежские законы!

* * *

Забрав меня в очередной раз из салона, Одвард объяснил, что должен помочь своим друзьям с переездом. Я была не против его участия, но оказалось, что я тоже участвую в этом мероприятии. Мы подъехали к многоэтажке в четыре этажа. Недалеко от подъезда стоял готовый к загрузке грузовик. Мы прошли в подъезд и я просто обалдела. Идеальная чистота, кругом цветы, зеркала, на дверях красивые таблички с именами проживающих, у порогов лежат чистые аккуратные коврики, на окошках – прозрачные занавески.

Хозяева-друзья обрадовались прибывшей рабсиле и все мы дружно принялись за вынос вещей. Минут через двадцать всеобщий энтузиазм спал, а поэтому я тоже сбавила обороты, стараясь не выделяться из общей массы. Вот так, не торопясь, с перекурами и кофепитием, мы постепенно заполняли грузовик. По окончании погрузочных работ нам сердечно поспасибили и мы отправились домой без денежной благодарности и с пустыми животами. Меня восхитило бескорыстие Одварда, но почему его друзья такие скупердяи? Одвард долго въезжал в смысл моего умозаключения, а когда понял, то успокоил, что они обязательно заплатят, когда мы перевезём их вещи в другой город.

Утром следующего дня мы отправились в дорогу. Предстояло проехать около девяноста миль. Я же, по своей наивности неопытного путешественника, посчитала их за девяносто километров. Немного адаптировавшись к местным дорогам, я уже спокойно реагировала на крутые виражи и пике.

Наверное, я никогда не перестану восхищаться и наслаждаться красотой норвежской природы, этими удивительными красочными пейзажами и ландшафтами. Взору открывались то таинственные безлюдные просторы со скудной северной растительностью, то высоченные горы, заросшие непроходимыми лесами и ниспадающими с высоты водопадами, то горные реки и величественные фьорды. Вся природа будто дышала загадочным, сказочным духом эльфов и троллей. И всю эту красоту сохранили и не испортили, не уничтожили при строительстве мостов, тоннелей, дорог, домов, городов. Какие же молодцы, эти норвежцы, что сумели построить цивилизацию без ущерба окружающей среде на минимально пригодном участке суши.

За окном расстелалась тундра, а мне сильно приспичило по малой нужде. Одвард невозмутимо ответил, что надо доехать до туалета, потому что по закону справлять нужду возле дороги запрещено. Наверное, поэтому сам он писает, где хочет. Одвард громко заржал на мое замечание и уверил, что у него есть личное разрешение от Короля Норвегии. Не вовремя в Одварде проснулся шутник и великий патриот. Почти час я гипнотизировала себя, убеждая организм держаться до последнего. И вот, в тот момент, когда «промедление смерти подобно», мы, наконец-то, подъехали к лучшему достижению человечества – туалету. Как всегда, там оказался полный порядок и комфорт. Хвала норвежским уборщикам, норвежской системе и всем богам!

Чтобы скрасить многочасовое молчание я стала петь все песни, какие только помнила. Песни «Машины времени», «ДДТ», А.Розенбаума, русские народные, романсы из кинофильмов зазвучали в моем неистовом исполнении, без остановки сменяя одна другую. Спасибо, вам, отцы русского рока и дай вам Бог многие творческие лета! Аминь от соотечественницы.

Одвард совершенно не реагировал на мое музыкальное шоу-иступление-выступление. То ли оглох, то ли онемел не от счастья… И, если от поездки я была на последнем издыхании, то Одвард выглядел бравым водилой без тени усталости на лице. Его слова о том, что за рулем он отдыхает не оказались преувеличением. Но, к моему счастью, конец нашего вояжа уже был не за горами.

За окном замелькали густонаселенные местечки и скоро мы оказались в большом городе. Он радовал своей деревенской простотой одно-, двух– или трехэтажных домов, окруженных зелеными лужайками и цветами. Центр был застроен пятиэтажками и торговыми центрами. Несмотря на оживленное автомобильное движение, соблюдалось святое дорожное правило о приоретете пешеходов. Поражало большое количество беременных женщин, мужчин с колясками и инвалидов на электрических инвалидных креслах.

Мы подъехали к пиццерии и Одвард заказал самую большую пиццу, которая по размеру была чуть меньше круглого стола Короля Артура. Густой аромат свежеприготовленного теста и мяса заполнил собой все околомашинное пространство, кабину, наши носы и рты, возбуждая и разжигая нешуточный аппетит. Волчий аппетит Одварда подпрыгнул до кондиции, а поэтому сил терпеть и ждать, когда еда остынет, у него не осталось. Он стал жадно кусать громадный горячий кусок пиццы, рискуя обжечься, но упорно пытаясь его как-нибудь прожевать. Жевать очень горячее Одварду было легче с открытым ртом. Задрав слегка голову вверх, чтобы еда не вывалилась из открытого рта, он наклонял голову то вправо, то влево, приговаривая «чертовски вкусная пицца». Как вдруг, глаза его его остановились и быстро полезли из орбит, дыхание остановилось и слова вместе с недожеванной пиццой застряли у него в горле. Одвард моментально наклонился вниз и стал судорожно кашлять, извергая все, что стало поперек горла, прямо на пол. Отдышавшись, Одвард понял, что пытался проглотить вместе с пиццей и кусок картона, который он оторвал от упаковки и использовал, как одноразовую тарелку.

После ланча мы поехали на окраину города и остановились у тринадцатиэтажного дома. Это был шедевр современной архитектурной мысли, воплощенной в стекле и бетоне. Просторный холл, вместительный зеркальный лифт сверкали чистотой. Лифт бесшумно поднял нас на самый верхний этаж, двери раскрылись и мы вышли на красную ковровую дорожку. Убедившись, что оркестра нет, я поспешила за Одвардом, который почти скрылся из вида.

Квартирка впечатляла не меньше, чем дом. Внимание привлек ярко-желтый мотоцикл, стоящий… на балконе. Весь балкон, кроме пола, был застеклен и поэтому создавалось реальное ощущение свободного выхода в воздух, на околодомную орбиту, так сказать.

Норвежские граждане немного пообщались в моем молчаливом присутствии, а потом не особо торопясь, мы стали носить вещи из грузовика. Прошло несколько часов и мой пустой желудок стал громко урчать, пугая окружающих и требуя еды. Хозяева немного подсуетились и нам были предложены прозрачные бутерброды и кофе. Пропитания было катастрофически мало, поэтому я ограничилась двумя плоскими бутербродиками, чтобы Одварду досталось побольше. Но он, конечно, даже не догадался о такой жертве со стороны русской барышни.

* * *

Закончив дружеский визит, мы отправились в обратный путь, хотя полной уверенности у меня в этом не было. Одвард опять разговаривал по своему любимому мобильнику, а я размышляла о загадке норвежской души и души как таковой. По идее, любая душа – загадка, а чужая – сплошные потемки. Как часто, общаясь на родном языке мы абсолютно не понимаем друг друга или понимаем с точностью наоборот? Сотни, тысячи людей могут прочитать одну и ту же книгу, но каждый будет трактовать ее по своему, придумывая невероятное новое и совершенно забывая очевидное.

Я не была избалована пониманием со стороны своих близких, поэтому не особо переживала по поводу непонимания со стороны Одварда. Надеясь, что это временные трудности. Научила же я его убирать за собой грязную посуду, делиться конфетами, а не есть их со скоростью света в одно лицо. К сожалению, этим победы в воспитании и ограничились. Каждый раз он по– прежнему забывал сказать «спасибо» за обед, по-прежнему бросал грязные носки в зале, по-прежнему безбожно гадил и в машине и дома, по-прежнему пердел всегда и везде. Я еще надеялась на его дальнейшее успешное перевоспитание. А сейчас главное, что он добрый и нежадный.

Одвард, как всегда, внезапно прервал мои размышления, сказав, что «мне звонил доктор». Чтобы поддержать разговор в рамках своего ограниченного лексикона, я поинтересовалась, кто у него доктор – мужчина или женщина? Одвард сурово посмотрел на меня, наверное, в чем-то подозревая, но промолчал. Тогда я снова повторила свой вопрос. В ответ Одвард упорно хранил молчание. Пауза неприятно затянулась, но тут Одвард снова произнес ту же самую заколдованную фразу. Сказка «Про белого бычка» в норвежском варианте обещала быть интересной. Стараясь сохранить самообладание, я как можно четче повторила свой вопрос «кто твой доктор – мужчина или женщина?». Но Одвард вцепился в руль и демонстративно уставился на дорогу. Почему мой простой вопрос поставил его в тупик? И тут до меня дошло, что он сказал «моя дочь звонила мне», а мой вопрос для него звучал «кто твоя дочь – мужчина или женщина?». Когда я, нахохотавшись в волю, рассказала об этом Одварду, он радостно заулыбался, обрадовавшись за мою вменяемость.

Мы продолжали ехать вдоль небольших полей, на которых кое-где паслись коровы или овцы. Ухоженные буренки неторопливо жевали траву и равнодушно разглядывали проезжающие мимо машины. Мы свернули на проселочную дорогу и, проехав еще немного, остановились у большого двухэтажного дома. Только тут Одвард объяснил, что мы приехали к его родителям. Сюрприз! Это, когда ОЧЕНЬ неожиданно, но не всегда приятно.

Одвард быстро выскочил из кабины и стремительно ушел в дом, оставив меня одну. Он даже не подумал подождать меня, пригласить в дом, представить родителям. Это было неприятно, но терпимо и кое-как объяснимо: бедный мальчик соскучился по родителям, торопился их обнять и предупредить о моем существовании. Я зашла в дом и осторожно открыла дверь из-за которой раздавались голоса.

На кухне сидели Одвард, его родители и еще два незнакомых молодых человека. Со мной никто не поздоровался и все продолжали общаться, не обращая на меня никого внимания. Захотелось развернуться и уйти… совсем. С другой стороны, «качать» права в чужом доме было как-то неудобно. Да и как их «качать» без знания норвежского языка? Чтобы не стоять позорным столбом пришлось через силу пройти и сесть на колено Одварда, потому что свободных мест больше не было. Мое присутствие для окружающих так и осталось незамеченным. Меня в упор проигнорировали. На минуту прервавшись Одвард предложил мне сходить в душ и я была рада покинуть общество под благовидным предлогом.

Контрастный душ всегда действует благотворно и при физических и при эмоциональных перегрузках. Расслабившись под струями воды, я почувствовала умиротворение и прилив новых сил. Еще неизвестно, как бы я сама отреагировала, если бы моя дочь привела в дом бесприданника из экономически неблагополучной страны.

В хорошем настроении я вернулась на кухню и застала там Одварда в компании молодых людей. Он весело болтал и что-то стряпал. Увидев меня, он демонстративно показал мне морковку и что-то спошлил в мой адрес. Шутка была, наверное, очень гадкой, потому что все они дружно заржали и брезгливо затрясли головами.

Все. В один момент вся моя миролюбивая философия умерла. Я развернулась и ушла на второй этаж собирать свои вещи. Почему так жестоко? За что? Что плохого я им сделала? Я беззвучно рыдала. Никто и никогда не унижал меня. А тут, накануне регистрации… Я вытирала мокрое от слез лицо, но новые слезы снова бежали по моим щекам. Видно, не судьба моим детям иметь отца и полную семью. Было невыносимо больно и обидно. Полный крах надежд.

Я не знала сколько прошло времени, но, немного успокоившись, стала приводить себя в порядок, чтобы спокойно покинуть этот дом и всех, кто в нем находился. Мой обратный билет находился за сотни километров отсюда. Значит, буду добираться пешком и автостопом. В разгар моих заключительных сборов в комнату вошел Одвард. Он был по-прежнему весел и улыбчив и вел себя, как ни в чем не бывало. Его восклицание «проснулась!» попало в самую точку. Я действительно проснулась… от кошмара. Сказка кончилась и корчилась в судорогах, Золушка не стала принцессой, а чудовище оказалось настоящим.

Я попыталась высказать хоть часть того, о чем думала, сидя здесь в полном одиночестве и унижении. Но стоило мне открыть рот, как от новых слез перехватило в горле. Со слезами на глазах я объяснила этому великану, что он жестоко оскорбил меня, а поэтому я не желаю выходить за него замуж и уезжаю домой.

Одвард был ошеломлен. Он застыл словно изваяние, словно заколдованный статуй, увидевший голову Медузы Горгоны. Трудно выяснять отношения с небольшим словарным запасом, который к тому же ограничен бытовой темой.

Я беспомощно сидела на диване, вытирая остатки косметики на мокром лице. Одвард, наконец, очнулся, подошел к столу, взял мой словарь по норвежскому и через пару минут протянул его мне с подчеркнутыми словами «жирный», «страшный», «гадкий». Я подняла на него галаза и удивилась той душевной боли, которая отразилась на его лице. Конечно, нелегко ставить себе такой диагноз.

Глаза его слегка увлажнились и он, сделав над собой усилие, попросил у меня прощения.

Я не могла простить вот так, сразу. Мысленно я уже давно всё похоронила и неожиданный поворот событий не входил в мои планы. Что делать? Я ответила, что должна подумать. Викинг без эмоций выслушал мой приговор, улегся холмиком на другой диван и печально уставился в потолок. Вся его поза говорила о кротком смирении ягненка.

Мой запал насчет пешего марш-броска в сотни километров сильно поубавился, потому что душевные силы были на исходе. Надо отдохнуть, а потом уже решать. Свернувшись калачиком в углу дивана, я моментально отключилась и уснула.

Утром я разбудила Одварда и со всей страстью великодушной женщины заявила, что прощаю его не в первый, но в последний раз. Мы помирились и на горизонте снова замаячил мираж ожившей сказки.

* * *

Ехать предстояло довольно долго и наше молчание тяготило нас обоих. Немного помявшись, Одвард стал рассказывать о своей прошлой жизни и женщинах. Первые свои деньги он заработал в четырнадцать лет на заготовке дров, школу бросил, выучился на шофера грузовика, а с девятнадцати лет стал жить гражданским браком с одной девушкой. Она родила ему двух детей, была плохой матерью и хозяйкой, изменяла ему с соседом.

А он ничего не знал и вкалывал сутками напролет, потому что надо было оплачивать взятый на дом кредит. Заподозрив неладное, Одвард решил все выяснить. Он, как шпион, спрятался в кустах и наблюдал всю картину «супружеской верности». Был жуткий скандал. Он ворвался в дом, чуть не убил их обоих, покрушил всю мебель, выкинул их на улицу и успокоился лишь в полицейском участке.

Потом он пробовал сойтись с другими женщинами, но им были нужны только его деньги. Никакой любви, заботы, понимания он от них не видел. Последние семь лет он жил с настоящей алкоголичкой, которая постоянно устраивала скандалы и драки, была никудышной хозяйкой и безответственной матерью для своей дочери.

Невольно я почувствовала себя ангелом по сравнению с этими женщинами. Может, ему надо время, чтобы привыкнуть к тому, что я другая? Его же я спросила, почему он терпел этот беспредел от своей алкоголички, что ему мешало уйти? Одвард тяжело вздохнул и объяснил, что ему было жаль ее дочь, маленькую, беспомощную, никому не нужную девочку. Он как мог заботился о ней, мыл посуду, готовил еду и ждал, когда ее мама образумится, перестанет шляться по барам и пьянствовать.

Совсем как в обычной российской семье, только с точностью наоборот, когда все проблемы и немеханизированный быт тяжким грузом падают на хрупкие женские плечи.

Затем Одвард подытожил, что он разочаровался в норвежских женщинах и все свои надежды на будущую счастливую семейную жизнь он возлагает на брак со мной. В последнем я была полностью с ним солидарна. Для меня это тоже был последний шанс.

Мы свернули с главной дороги и, проехав несколько километров, остановились в каком-то захолустье у старого страшного дома. Оказалось, что здесь жила семья его сестры. Уличная дверь была открыта настежь, но дорогу в дом преграждали большущие мешки, из которых прямо на грязный пол повываливалась разная одежда. Тут же валялось несметное количество обуви с засохшей и свежей грязью. Не снимая обуви мы с трудом пролезли через мешки, прошли внутрь и оказались на просторной кухне, которая больше была похожа на помойку. Все столы были заставлены грязной посудой, объедками, газетами, окурками и пустыми бутылками, на полу в клубах пыли валялось собачье дерьмо.

Семейство из двух взрослых и пяти детей невозмутимо восседало за столом в ожидании нашего прихода. Свободных мест не было и нам, естественно, никто их не уступил. Сестра была похожа на колобка в парике и очках. Она явно не страдала от избытка интеллекта, беспристанно смеялась и что-то говорила о переезде. Вот уже месяц, как они сюда переехали, а она все не может навести порядок.?!?!.

От чувства омерзения я вообще перестала хоть что-то понимать, но догадалась отказаться, как и Одвард, от предложенного кофе. Эксперименты в антисанитарных условиях лучше не проводить, поэтому я не рискнула даже выпить стакан воды. Не знаю, зачем мы приехали сюда? Такая экзотика и в России встречается. Может Одвард хотел показать, что кто-то живет хуже него? Для меня это так и осталось тайной. Слава Богу, что визит вежливости быстро закончился и мы поехали дальше.

Случайно вспомнилась одна история, когда русская семья ждала иностранного жениха своей дочери в гости, то они весь подъезд до пятого этажа вымыли, хотя жили на втором.

* * *

Родной подвал ненадолго ожил нашим присутствием, а потом все опять затихло и погрузилось в ночную тишину. Одвард разбудил меня рано утром наспех объяснив, что нам срочно надо ехать на встречу. Через полчаса после молниеносных сборов мы приехали на место и Одвард стал разговаривать с приятным пожилым господином, который оказался хозяином большого участка леса.

Я уже знала, что норвежцы могут часами говорить ни о чем или об одном и том же. И, если в первое время я помалкивала и не вмешивалась, то в последнее стала частенько прерывать бесконечный словесный поток Одварда и проситься домой, ссылаясь на выдуманную усталость, голод или головную боль. Но в этот раз я прочувствовала важность момента и не стала пугать разговорщиков своим норвежским, а просто пошла осматривать окрестности и собирать малину. Буквально через два часа диалог был закончен и мы поехали домой.

С важным видом Одвард объяснил мне, что владелец земли – миллионер, любит играть в гольф, а поэтому хочет иметь собственный гольф-бан. Вот Одвард и взял подряд на все виды земельных работ. Затем он поинтересовался есть ли у меня водительские права и опыт работы на грузовике. Постановка вопроса стукнула по моему самоуважению на профпригодность. Я ответила, что, к сожалению, таких прав у меня нет, но зато могу управлять ракетой, а если серьезно, то в школе я была лучшей по вождению трактора. Правда, было это в прошлом столетии, когда мы жили почти при коммунизме. Одвард очень обрадовался и тут же пообещал взять меня на работу… трактористом-бульдозеристом. Кто бы мог подумать, что спустя двадцать лет мне может пригодиться двухгодичный курс по вождению трактора? И где, здесь, в Норвегии? И все же, я была рада своей востребованности и возможности разделить бремя денежных трат.

На следующее утро наша бригада из пяти человек приступила к работе. Надо было валить деревья, стаскивать их в кучу, грузить в грузовик, ровнять землю, пахать ее, убирать остатки деревьев и невероятное количество камней. Одвард отвел меня к небольшому бульдозеру, ровно три секунды показал, как это работает, и оставил меня одну. Работать было интересно и не очень сложно. От малейшего прикосновения к ручкам управления машина легко приходила в движение, поэтому была нужна ювелирная точность, чтобы сгребать и перетаскивать поваленные деревья. Пыль стояла столбом, лезла в глаза и нос, скрипела на зубах. Но, как говорится, «назвался груздем – полезай в кузов». Через каждые сорокпять минут был пятнадцатиминутный перерыв, а в полдень наступил ланч.

Все собрались за одним столом и каждый стал есть свои бутерброды. Проголодавшись за шесть часов работы, я сосредоточенно уплетала бутерброд, когда сидящий напротив норвежец, стал разглагольствовать о России, как о вечном источнике проблем для всего мира, о русской радиации, проституции и наркомании. К сожалению, я давно уже не патриот своей страны, но слушать спокойно подобные обвинения было выше моих сил. Моего словарного запаса хватило, чтобы заявить, что он не знает того исторического и культурного наследия, которое подарила моя страна миру и что именно русские солдаты освободили его страну от фашистов. И, вообще, он не имеет права судить мою страну, потому что никогда в ней не жил. И пусть объяснит мне, каким великим достижением, кроме нефти, может гордиться Норвегия и почему в его экономически благополучной стране существуют и наркомания и проституция и алкоголизм? Тирада закончилась, ответа не было, все сидели в шоке. Потом он, все-таки, извинился передо мной и мы продолжили работу в интернациональном, дружеском перемирии.

Работали мы по двенадцать-четырнадцать часов в день. От моего ухоженного вида не осталось и следа. Я даже не обращала внимания на свои порванные кроссовки, из которых торчали наружу пальцы. Попросить новые мне было неудобно – я же еще ничего не заработала, а по какому тарифу вкалываю и терплю все лишения – не знаю. Меня так и тянуло спросить об этом Одварда, но вдруг он подумает, что я ему не доверяю?

Через несколько дней Одвард сам сообщил, что у нас почасовая плата составляет стотридцать крон. Сумма запредельная для простого русского человека. Я была почти счастливой. Скоро мы станем богатые, я заберу детей, мы купим дом. Полету моей фантазии не было предела, одна радужная картинка сменялась другой. Требовался выход переполнявшей меня радостной энергии, поэтому я стала делиться своими соображениями с Одвардом.

Он согласно кивал головой и многозначительно поддакивал. Дома он позвал меня к компьютеру и ошарашил своим сюрпризом. Мы смотрели фотографии и чертежи какого-то огромного поместья. Двухэтажный дворец с колоннами, тридцать пять комнат, джакузи, хрустальный туалет, позолоченные краны, отельчик для гостей, гаражи, конюшня. Размах и высочайший уровень европейского стандарта были умопомрачительными и сногсшибательными. Куда нам столько? Кто все это будет содержать в красоте и чистоте? Одвард, поняв мои страхи, успокоил, что на втором этаже будет жить семья Рыцаря, что у них есть совместный бизнес-проект по отдыху и развлечению для богатых людей. К их услугам будут верховая езда, ночной клуб со стриптизом, бильярд, пинтбол, ресторан с русской кухней и стоматологический кабинет с русским врачом.

Сказка? Еще какая! Все фэнтази и топ-легенда «Золушка» отдыхают! Грандиозные планы Одварда настолько потрясли мое сознание, что у меня не закралось даже тени сомнения. Вобщем, Одвард окончательно и бесповоротно убедил меня в реальности такой перспективы, которая должна осуществиться к Рождеству. Господи, неужели на Твой светлый праздник я стану королевой? Блаженны наивные, пока не ведают истины.

* * *

По случаю предстоящей регистрации я привела себя в полный порядок, сделала макияж, прическу, маникюр, одела самое нарядное платье, туфли на высоком каблуке. Жених ограничился походом в душ и… одел чистую рабочую одежду.

Судя по Одварду, церемония нашего бракосочетания обещала быть самой заурядной. Что ж это за напасть такая: за русского замуж выходила без фаты, белого платья, колец, цветов и родителей, и за норвежца выхожу точно так же. Почему такое однообразие?

Мы подъехали к магазину мужской одежды, Одвард стремительно скрылся в нем и буквально через двадцать минут появился в новой и совсем недорогой одежде очень напоминавшую рабочий вариант. Может я чего-то не понимаю и здесь так принято?

В мэрии нас поджидали свидетели, с которыми мы и прошли в небольшой уютный зальчик. Вскоре появился мужчина в красивом черном одеянии и с черной четырехуголкой на голове, совсем, как у выпускника какой-нибудь американской академии. Он извинился за опоздание и пригласил нас в маленькую комнатку, в которой уже горели большие белые свечи. Мы с Одвардом сели за стол, напротив церемонимейстера, а свидетели – сзади нас. В течение двух минут нам было что-то прочитано, потом я услышала фамилию Одварда и его утвердительный ответ «да», а затем прозвучала и моя фамилия.

После моего рокового согласия нас дружно все поздравили, а через пару минут вручили свидетельство о браке. Это была простая бумажка формата А-4 с гербовой печатью и подписью. Какой брак – такой и документ. Теперь мы – муж и жена.

В сказках все заканчивается свадьбой, потому что после свадьбы начинается иная реальность, а это уже совсем другой жанр жизни.

Сразу после регистрации мы пошли в полицию, чтобы оформить документы для моего легального проживания в Норвегии. Внутри полицейского участка было уютно и красиво: разноцветные шторки, картины, хорошая мебель. Доброжелательный персонал одинаково быстро обслуживал граждан и не граждан Норвегии. Одвард заплатил восемьсот крон, я заполнила нужный бланк и, сдав документы, мы покинули полицию. Ждать оформления надо было около четырех недель.

* * *

Попойка по случаю регистрации была намечена на субботу. Я пригласила Хозяйку с мужем и малознакомую соотечественницу с ее бойфрендом. Хозяйка сразу отказалась от приглашения по причине полной занятости, а другая мадам пообещала придти. Вечеринка должна была состояться на квартире Рыцаря, потому что приглашать людей в подвал с убогой обстановкой было как-то неудобно.

В назначенный день к семи часам вечера стали собираться гости. На столе стояло пару бутылок русской водки, французский ликер, бутылка красного вина, мартини, несколько банок пива и пару больших салатниц с чипсами и орешками. Никакой сервировки, цветов и свечей, только стаканы и бутылки. Все гости были одеты по-домашнему просто и без затей. Только моя соотечественница со своим бойфрендом выглядели красиво, богато и респектабельно. Они единственные из приглашенных сделали нам скромный подарок, чем окончательно растрогали мое чувствительное сердце.

Народ рассаживался где и как придется. Каждый сам себе наливал выпивку и набирал «закуску». Овард был счастлив и восседал монолитом в единственном огромном кресле и праздновал чисто по-русски, опорожняя один стакан за другим, смешивая и водку и пиво. На протяжении всего вечера звучал только один тост «на здоровье», который звучал, как призыв или приказ к очередному опорожнению стаканов. Зазвучала арабская музыка и афрогости пустились в танцы. Наверное, это немногое, что они умеют делать лучше всех, каждой частью тела полностью отдаваясь музыке. Русская Мадам стала травить непристойные анекдоты для норвежских гостей и Одвард гоготал не переставая, заходясь в безудержном хохоте и веселя всех присутствующих. Всем было хорошо, кроме меня.

Как назло, мне совсем не пилось. Умом понимала, что лучше напиться «до чертиков», залить водкой мозги и утопить это неприятное чувство позора и стыда. Дома бы и родные стены помогли напиться. Чувствуя себя совершенно «не в своей тарелке», я вышла на веранду и стала тупо смотреть на звезды. Неожиданно появилась Мадам и, стараясь меня успокоить, поведала свою историю свой жизни в Норвегии.

Она была замужем за фермером. Большего грязнули она в жизни не видела, так как он совсем не чистил зубы и не мыл руки, которые постоянно воняли коровьим дерьмом. А потом она родила близнецов, развелась и сейчас живет припеваючи с пятью детьми, из которых русская только старшая дочь. Ее нынешний друг намного старше, но он очень активный и щедрый мужчина, а поэтому разница в возрасте ее не смущает. У него свой магазин, в котором они вместе работают, из-за своих детей он не может на ней жениться, а поэтому в виде примирения с этим фактом подарил ей машину. Мадам философски подытожила, что, как правило, первый брак с норвежцем – пробный, и большинство иностранок разводятся после получения постоянного вида на жительство. Печальная статистика, увы. Я была совершенно не готова беззаговорочно принять такое откровение.

Мадам допила залпом остатки водки, поспешно погасила только прикуренную сигарету и с ускорением понеслась в туалет. Я осталась на веранде любоваться ночным небом и размышлять о превратностях чужой судьбы, как вдруг, ко мне подошла хозяйка дома и стала что-то возмущенно говорить, указывая рукой на дом. Что-то случилось. Я поспешила за ней в дом и она мне показала заблеванный Мадамой корридор. Картина маслом «Русский позор». Пока я убирала и замывала вонючие извержения, бойфренд пробовал привести в чувство свою подругу. Но тщетно. Тело было в полной отключке и не реагировало на внешнего раздражителя. Тогда бойфренд потащил бесчувственное тело на выход и загрузил его в машину.

Из всех присутствующих трезвыми оставались только я и Рыцарь. Я чувствовала растущее внутреннее напряжение и тревожные сигналы. За весь вечер Одвард ни разу не обратил внимания на меня или мое длительное отсутствие. Зачем он женился на мне, если ему и без меня хорошо? Возникло странное ощущение, что меня используют вслепую. Я пошла навстречу желаниям своих детей и Одварда, но это не было моим собственным желанием. Наверное, поэтому я не испытываю радости от своей жертвы.

Одвард по-прежнему был в центре внимания, упиваясь своим величием виновника «торжества». Он окончательно забыл о моем существовании, общаясь с вновь подходившими гостями, и только африканочки сочувственно поглядывали на меня изподтишка. Я чувствовала себя абсолютно чужой и ненужной на этом празднике веселья. Хотелось, чтобы все побыстрее закончилось и можно было пойти спать.

Наконец, Одвард допил все градусосодержащие запасы и гости стали прощаться. Мой пьяный муж грозно заявил, что уходит на мальчишник в ночной бар, а я могу его не ждать и ложиться спать. Хорошая норвежская традиция. Слов и выбора у меня не оказалось.

Рыцарь проводил меня в холодную крошечную спаленку, заваленную ненужными вещами и коробками, выделил подушку и одеяло без пододеяльника, виновато улыбнулся, пожелал мне спокойной ночи и ушел. Я безропотно улеглась на нижнюю полку детской двухъярусной кровати и заплакала. Брачная ночь в полном одиночестве. Хоть какое-то, жаль неутешительное, отличие от предыдущего брака. Русский муж хоть три розы подарил, клялся в вечной любви и верности, а не бросил меня одну в чужом доме.

Господи! Ну почему Одвард так по-хамски ведет себя? Почему мы понимаем ошибочность наших желаний и поступков, когда это становится свершившимся фактом? Может потому, что самонадеянно уверены в правильности своего или чужого желания? К чему была вся эта комедия с регистрацией? За весь вечер он ни разу не заговорил со мной, не обратил на меня ни малейшего внимания. Чужие люди, а не он, сказали мне пару комплиментов. Обиднее всего было сознавать, что у него в этом просто не было потребности. Муж предпочел другое общество, всем своим поведением демонстрируя «сделал дело – гуляй смело!».

Наплевав на свою гордость, я пробовала дозвониться до Одварда. Но все было тщетно, абонент был недоступен. Может с ним что-то случилось? Может я воспринимаю все слишком серьезно? У каждого свой болевой порог чувствительности. Мой, наверное, очень низкий, поэтому я особенно болезненно воспринимаю ложь и невнимание.

Я выплакала все слезы, но на душе легче не стало. Дневной свет стал несмело проникать в комнату через гардину на окне, а спасительный сон так и не приходил. Я уговаривала себя, что все уладится. Вот Одвард вернется и объяснит, что сложилась какая-нибудь идиотская ситуация, что он спал под забором богатырским сном, а неизвестные похитили его и отпустили только под утро. Я была готова поверить в любую небылицу, сказку, фантастическую историю, лишь бы он поскорее вернулся и мы уехали домой.

Время шло, уже давно проснулись хозяева и их дети, а Одварда так и не было. Пора выбираться из этой берлоги. Господи, как стыдно смотреть людям в глаза! Тем более, что мои глаза заметно опухли и постоянно слезились. Хозяева сочувственно вздыхали и отводили глаза в сторону, как будто это они были виновниками произошедшего. Было неприятно стеснять их своим присутствием, а поэтому я сконфуженно попросила в долг денег и немедленно покинула их дом.

Мне ничего не оставалось делать, как позвонить Хозяйке, изложить ситуацию и принять ее предложение приехать в гости. Сначала я хотела сразу уехать на Родину, но мой паспорт был в полиции и я не знала, когда смогу его забрать. Подчиняясь здравому смыслу Хозяйки, я пошла на автовокзал, чтобы сесть на нужный автобус.

Ехать предстояло долго. Усталость, аппатия и уныние крепко вцепились в меня, не давая возможности освободиться от прокручивания надоевшей уже темы. Видно, далеко не все грехи я отработала, отголодала, вот и результат. Телефон предательски молчал, не подавая признаков жизни. Я выключила его и последнюю надежду на мирное урегулирование семейного конфликта. Ну, что ж, жила я без вас, господин викинг, смогу и дальше жить. Это вы меня умоляли замуж выйти. Желаю вам счастливого плаванья, но уже без меня. Трудно, конечно, будет объяснить детям и моим родителям, почему брак распался, не успев начаться. Родители сразу начнут строить всевозможные дурацкие домыслы, злорадствуя своему предсказанию, что их дочь нигде никому не нужна, начнут подозревать, что я что-то скрываю или придумываю. Да, тут нарочно не придумаешь такую ерунду. Почему я такая поддающаяся и ответственная натура? В первую же ночь согласилась на его предложение, идиотка, а потом боялась обидеть даже мотивированным отказом. Не знаю, на какую выгоду и плюсы он расчитывал, но для себя я видела сплошные минусы. Я с тоской смотрела на проплывающие за окном пейзажи. Жаль, что скоро придется все это покинуть и бесславно вернуться на родину. Жаль.

Хозяйка встретила меня на остановке и мы не торопясь пошли к ее дому. Страсти уже не терзали мою душу и я смогла почти спокойно рассказать, что же собственно произошло. Хозяйка пыталась оправдать Одварда, списывая все на глупое недоразумение. Но я была противоположного мнения. Эта ситуация показала настоящее отношение Одварда ко мне. И то, что он наплевал на меня, публично унизив, как раз и говорило о том, что ему безразличны мои чувства, что он не дорожит ими. Я-то, дура, создала нормальный быт, работала не покладая рук, прощала ему многие глупости и гадости, стараясь пересилить себя и полюбить это убожество по-настоящему. И у меня это, в конце-концов, получилось. И зачем, чтобы получить очередной плевок в душу? А мужики, что русские, что нерусские, любят только законченных стерв. Он, наверное, благодаря моему терпению возомнил, что он мужчина моей мечты и поэтому может вытереть об меня ноги где угодно, как угодно и когда угодно. Что ради проживания в Норвегии я буду готова на любые унижения. Дурацкая самоуверенность! Конечно, ему льстило, что рядом с ним молодая красивая женщина и окружающие думают, что она с ним не ради денег, а потому что он – секс-гигант. А он просто гигант, потому что вот уже два месяца, как он добровольно сложил с себя любые сексобязанности. Поэтому, наверное, и убежал на «мальчишник».

Хозяйка понимающе вздохнула, пригласила в дом и мы продолжали общаться уже на веранде. Она достала фотоальбом со свадебными фотографями и стала подробно рассказывать о своей свадьбе. В отличие от моего недоразумения, у нее была типичная норвежская свадьба с венчанием в церкви, множеством гостей, цветов и подарков. Дома было праздничное безалкогольное застолье с неимоверным разнообразием и количеством тортов и сладостей. С мужем сразу сложились интеллигентные отношения. Он получает хорошую пенсию по состоянию здоровья, но постоянно подрабатывает на заготовке дров. В первый год семейной жизни они каждые выходные ездили на выставки, по музеям и ресторанам. Вобщем, жили очень интересной культурной жизнью. Теперь, из-за взятого кредита, приходится экономить и выезжать получается один раз в месяц.

Моя культурная программа ограничилась посещением фермы с дикими свиньями и пикником в обществе пьяных норвежских полубандитов, которые немногим отличались от чёрных, волосатых хрюшек.

Больше всего Хозяйка ценила в муже надежность и финансовую стабильность. Мы обе посетовали на то, что только со временем начинаешь понимать реальное положение дел, что не текут здесь молочные реки в кисельных берегах, а на деревьях не растут золотые. Наша иллюзия о беспечной заграничной жизни рождена незнанием, полным отсутствием достоверной информации. То, что здесь высокие социальные гарантии для малоимущих, инвалидов, одиноких матерей, конечно, замечательно, но трудоспособное население должно трудиться и платить государству очень высокие налоги. А эта возмутительная помощь Африке? Миллиарды крон гуманитарной рекой льются на чёрный континет, а афрограждане, как воевали так и воюют, как бежали просить политическое убежище, так и бегут, и просят, и получают. А норвежское государство содержит их за счет налогоплательщиков. Пока Директорат по делам иностранцев рассматривает в течение года каждое дело беженца, они получают бесплатное жилье, пособие… и возможность воровать.

Я удивилась такой порочной системе в демократическом государстве. Почему беженцам можно жить на территории Норвегии в ожидании ответа Директората и нельзя работать? Здесь же полно неквалифицированной работы: мыть общественные туалеты, работать в теплицах, убирать на дорогах мусор, пасти оленей. Можно и фермы для них построить, чтобы получали новые полезные навыки, а на все остальные глупости и межнациональные драки с поножовщиной у них не оставалось бы ни сил, ни времени. Лень – мать многих пороков. Или, может быть, я чего-то не понимаю и беженцы – привилегированный класс? Я, в принципе, интернационалист, но зачем же из бледнолицых идиотов делать?

Только Хозяйка успела сказать, что развод здесь длится год, как зазвонил телефон. Это был Одвард и он разыскивал меня. Как мы и договорились, Хозяйка ответила ему, что ничего не знает о моем местонахождении. Я немножко злорадствовала, что Одварду придется теперь понервничать и подергаться, чтобы найти меня. Я окончательно успокоилась и мысленно еще раз попрощалась с ним.

В послеобеденной тишине муж Хозяйки мирно спал в кресле, дочь сидела за компьютером, а собака ждала очередной прогулки по лесу. Хорошо тут у них, спокойно. Лишь я со своей проблемой нарушаю эту идиллию. Как ни крути, а возвращаться к Одварду придется, чтобы забрать вещи и документы. Надо выкручиваться самой, а не пользоваться добротой и симпатией чужих людей. Я включила мобильный и он тут же зазвонил, высветив номер мужа. Первый раз в жизни мне захотелось немного отомстить, чтобы он, этот толстокожий слон, хоть немножко побыл на моем месте и почувствовал боль от невнимания и наплевательского отношения. А поэтому я выключила звук и пошла мыть посуду.

Хозяйка готовила десерт и рассказывала о кризисных центрах для женщин, попавших в трудную жизненную ситуацию и пострадавших от своих мужей или сожителей. В эти центры часто попадают иностранки, которые становятся жертвами плохого обращения, потому что мужья относятся к ним, как к купленной вещи. Чем больше узнаешь таких фактов, тем больше убеждаешься, что многие мужчины – необходимое промежуточное звено между обезьяной и женщиной. А любимый аргумент мужчин, что женщина создана из ребра Адама, как раз это и подтверждает, потому что последнее творение всегда совершеннее предыдущего. Мужчины всегда комплексуют по поводу своего мнимого превосходства над женщиной, поэтому и стараются всеми силами доказать свой половой приоритет.

Почему в такой продвинутой стране как Норвегия, отсутствует элементарная программа по адаптации иностранных невест? Надо до брака информировать женщин об их правах и обязанностях, о реальной возможности трудоустройства или обучения, о трудностях, связанных с въездом детей. Почему норвежское государство разрешает жениться злостным алиментщикам, должникам, психически больным, малоимущим? Да и невест не проверяют на «вшивость». Им, что, все равно, кого в страну пускать?

А еще не мешало бы брать брачный залог с жениха за невесту. Если, по причине доказанной измены или издевательств мужа, женщина вынуждена подать на развод до получения постоянного места жительства, то брачный залог мужчине не возвращается и он обязан платить бывшей жене алименты, если она безработная. Если в разводе виновата жена, то ее депортация будет производиться за счет брачного залога, а если отношения сложились нормально, то залог возвращается в семью. Может тогда бы намного меньше стало случаев откровенного издевательства над женами из других стран-государств?

Мобильный телефон продолжал безмолвно сигналить, взывая к моему благоразумию. Замогильным, осипшим голосом Одвард спросил, где я нахожусь и можно ли ему приехать, чтобы поговорить и все объяснить. Я, как царевна Несмеяна, боялась вымолвить хоть слово, чтобы опять не потекли слезы. Закурив, я призналась, что нахожусь у Хозяйки и прошу привезти мои вещи. Одвард замолчал и пауза обещала быть очень долгой, а поэтому я устало бросила, что разговор закончен. Пусть переваривает мой ответ самостоятельно, без моего присутствия.

Хозяйка стала опять выгораживать моего мужа, предполагая самые нелепые оправдания. Да я сама уже давно нашла десяток таких идиотских оправданий, только легче от этого на душе не становилось. Факт оставался фактом и упорно твердил, что я оценила его доброту, а он мою – нет, и чем больше я проявляла доброты, внимания и заботы, тем больше он унижал меня. Что это – парадокс или аксиома жизни – я не знала, но мириться с этим не собиралась.

Вскоре приехал Одвард и мне пришлось выйти на улицу и сесть к нему в машину, чтобы окончательно выяснить наши отношения. От моего прямого взгляда он отвел глаза, завел машину и мы поехали в свободном направлении. Выглядел Одвард неважно: лицо осунулось, воспаленные глаза обрамляли темные круги. Видно, брачная ночь прошла продуктивно и с большим успехом.

Выехав на безлюдное место, Одвард выключил мотор и самым виноватым голосом стал рассказывать невероятно торгательную историю. К его другу, бывшему байкеру, пристали чужие пьяные байкеры, стали требовать бесплатной выпивки, потом завязалась драка. Одвард не мог остаться в стороне и, как бывший байкер и доблестный друг, бросился навыручку. Началось настоящее побоище и кто-то вызвал полицию. Всех забрали в участок, отобрали мобильники, разместили по камерам и не выпустили до обеда.

Викинг-воитель всем своим видом пытался разжалобить и вызвать сочувствие. Слов прощения я так и не услышала. Меня не растрогала эта «душещипательная» история. Глупость – дорогое удовольствие. Если бы он подло не бросил меня одну, то этого бы не произошло. Жаль, что он не попал в «обезьянник» российской милиции. Там бы его быстро научили и родину любить, и жену уважать, и не напиваться до «чертиков». В общих чертах, Одвард понял мою основную мысль, благоразумно не возражал, и в гробовой тишине нервно завел машину.

Я даже не пыталась понять переживает Одвард или нет. Какая разница, я уже решила порвать отношения и вернуться домой. Может, он сожалеет о потраченных на меня деньгах и времени, но это его проблема, я была честна и перед своей совестью и перед ним.

Между тем, мы подъехали к заправке и незнакомая женщина стала настойчиво предлагать цветы для его дамы. Наверное, единственной памятью о Норвегии станут заправки, по большинству из которых я уже могу возить экскурсии. Жаль, что я не могла ей сказать, что скорее пойдет снег в середине лета, чем он догадается подарить мне цветок.

Одвард стал судорожно рыться в карманах и сосредоточенно считать мелочь. Потом он с видом короля высыпал звонкую наличность женщине, вручил мне розу, поцеловал руку и попросил прощения, для большей убедительности обозвав себя идиотом. После секундного замешательства он признался в любви, наверное, в первый и последний раз в жизни.

Прогресс был налицо, но я не упала от счастья ему в объятия. Я не могла вот так, сразу отказаться от своего решения, а поэтому сказала, что должна хорошенько подумать. Одвард грустно уставился в окно, надеясь, что мне хватит и пары минут. Я же, чувствуя смертельную усталость, попросила его ехать домой. Судьбоносные решения лучше принимать в хорошем настроении.

Дорога была длинная и к Одварду вскоре вернулся дар красноречия. Он весьма убедительно стал рисовать картину моего возвращения на родину. Конечно, родственники и знакомые будут злорадствовать, что меня выгнал муж, потому что в мой добровольный приезд никто не поверит, а многие будут сомневаться и сплетничать, что и замужем я не была, а занималась проституцией. И отмыться от этого я уже никогда не смогу, а страдать больше всех в итоге будут мои дети. Одвард нашёл мою болевую точку и умело воспользовался этим. В принципе, об опасности такой перспективы я и раньше догадывалась, поэтому не спорила, чувствуя, что он тысячу раз прав.

Почувствовав вдохновение и мою нерешительность, он стал упорно доказывать, что все наши межличностные проблемы существуют только по причине отсутствия детей. Он испытывает постоянный стресс, что детям задержат или не разрешат въезд и поэтому я его брошу, а как он тогда будет выглядеть в глазах своих родных и знакомых?

Я не могла ответить, что уже сто дней испытываю страшнейшие перманентные стрессы и по поводу своих детей, и по поводу языкового барьера, и по поводу неприятия меня его родителями, и по поводу денежных проблем и у моих родителей и у нас самих. Но я же не устраиваю истерики, не ухожу в запой или загул с другими бабами… или мужиками, в общем, не осложняю ему жизнь.

Уже подъезжая к нашему подвалу я устало, но внушительно объяснила, что какие бы трудности не ожидали меня в моем отечестве, я не позволю унижать свое человеческое достоинство, а поэтому в следующий раз пусть думает о последствиях для себя.

* * *

Через две недели я получила в полиции свой паспорт с вклееной годовой визой. Теперь я могла свободно передвигаться по странам Шенгенского договора. Потом мы отправились в контору, оформили бумаги и еще через пару недель мне был присвоен персональный номер.

О том, что этот номер является личной собственностью и его надо держать в секрете даже от мужа, я узнала через год. А через два года я столкнулась с серьезными и необратимыми последствиями от своего незнания.

Визит в банк оставил приятное неизгладимое впечатление. Никакой охраны и решеток, электронное распределение клиентов, бесплатная питьевая вода и кофе, мягкие диваны и удобные стулья, игровая площадка для детей, цветы и картины. Весь персонал сиял улыбками и белыми зубами, одинаково хорошо обслуживая всех, независимо от национальности и бренда одежды.

Подошла наша очередь и кассир отправила нас в кабинет к специалисту. А он уже спешил к нам, как к самым дорогим гостям. До последнего мгновения я не знала причину нашего прихода. Банковский работник спрашивал меня о чем-то, я беспомощно смотрела на Одварда, а он очень уверенно и свысока отвечал вместо меня. И только, когда сделали мою фотографию и я подписала бланк, до меня дошло, что Одвард открыл на мое имя банковский счет и заказал виза-карту, которую вышлют по почте в течение десяти дней.

Вот так просто, за пятнадцать минут? Я же безработная и у меня нет доходов в Норвегии. Одвард самодовольно рассмеялся моему недоумению, сказав, что он ловкач по таким делам, сумел убедить специалиста в будущих грандиозных доходах нашей фирмы, а моей карточкой будет пользоваться сам, потому что его экс-сожительница повесила на него долги и он не может сейчас открыть счет на свое имя. Я была согласна на все, лишь бы поскорее поехать домой и забрать детей.

Одвард чувствовал, что мое терпение на пределе, но, чтобы купить билет надо ждать две недели. Я не могла «въехать», почему так долго надо ждать. А муж не хотел объяснить, что денег на дорогу сейчас нет, что за гольф-банн с ним расчитаются только через две недели. Вобщем, он не хотел выглядеть полным банкротом, боясь, наверное, моего невозвращения. Так шаг за шагом, скрепя сердце, я привыкала покоряться обстоятельствам, которых абсолютно не понимала, и принимать их в том виде, в каком это было удобно Одварду.

* * *

Каждый вечер Одвард брал напрокат у одного знакомого лодку с мотором и мы отправлялись на рыбалку. Никогда не забуду свою первую рыбалку в Норвегии! Одвард отдолжил лодку, которая очень напоминала старую алюминиевую миску. Я прошла вперед и неуверенно села на первую скамью от носа, а Одвард сел на корме у руля. От тяжести мужа лодка только что не прогнулась, но прилично осела, а ее нос круто задрался вверх. Загудел мотор и мы полетели почти в вертикальном положении, сильно подпрыгивая на каждой небольшой волне. Берег стремительно уменьшался, а темная вода с каждой секундой угрожающе заполняла все окружающее пространство.

Муж выглядел бывалым, бесстрашным мореходом, который гордо и смело смотрит, прищурясь от встречного ветра, на чуть приближающийся и вечно убегающий горизонт. Я по-настоящему залюбовалась им и… судорожно вцепилась в ледяную скамейку, стараясь посильнее прижаться к ней, чтобы не биться об нее костями или случайно не вылететь за борт. С тоской и тревогой я смотрела на еле видневшийся вдали берег с уже неразличимыми домами и пристанью. Никогда прежде я не испытывала подобного чувства страха за свою жизнь. Молниеносно возникшие мысли, довели меня почти до полного оцепенения, паралича и комы: плавать я не умею, спасательного жилета нет, страховки нет, дети останутся сиротами, если мой муж случайно или специально утопит меня.

Одварда, наверное, порадовало мое искаженное испугом лицо и, чтобы «добить» меня и повеселить себя, он стал выписывать крутые виражи, захлебываясь встречным ветром и своим громовым смехом. Экстримальщик хренов! Напугал меня до смерти и ржет бессовестно! Наконец, лодка остановилась.

Прыгнуть за борт и пойти домой было невозможно – вокруг, насколько хватало глаз, простирались черные просторы открытого моря. Только закатное красно-розово-голубое небо и бескрайняя гладь моря окружали нас, как будто только мы и остались во всей вселенной. Жуткое ощущение одиночества и восторга от бесподобной красоты и гармонии мира.

Муж дал мне небольшую удочку и показал, как она работает. Я не стала изображать великого рыболова, а просто отпустила зажим на катушке, давая возможность блесне беспрепятственно погружаться на глубину прямо за бортом. «Ловись рыбка и мала и велика». Сильный рывок чуть не вырвал удочку из рук и я почувствовала, что из рыболова могу стать чей-то добычей.

Одвард услышал мой испуганный жалобный вскрик, мгновенно обернулся и успел схватить мою удочку, спасая и ее и меня. Удилище угрожающе выгнулось дугой, готовое вот-вот сломаться, а лодка опасно накренилась, удерживаясь благодаря внушительному весу мужа. Мертвой хваткой я вцепилась в край лодки, наблюдая, как Одвард, кряхтя и с большим усилием подтягивает морского гиганта и судорожно, по сантиметру, накручивает на катушку мокрую леску. «Муж и море» Нехэмменгуэя.

Одварду удалось с помощью багра втащить в лодку огромную рыбину, которой он сразу отрезал голову, чтобы она не трепыхалась и случайно не выскочила обратно. Потом он долго отдувался и утирал с лица пот, довольный своей победой. Я смотрела на него, как на спасителя, хотя, конечно, можно было не «париться» и отрезать леску. Риск упасть в воду и утонуть был слишком реальным, а поэтому я радовалась не улову, а счастливому завершению морского рейса. Наша рыбка завесила всего лишь десять килограмм, зато сопротивлялась она, как самая настоящая акула.

* * *

На выходные приехали родители мужа. Они у кого-то гостили в здешних местах и на обратном пути заехали к нам. Пожилые люди улыбались и приветливо болтали со мной, надеясь, что я их понимаю. Мне ничего не оставалось делать, как улыбаться в ответ и кивать головой наподобие китайского болванчика. Хорошо, что вскоре, беседа-пытка закончилась и мы пошли на улицу, чтобы Одвард мог осмотреть машину отца.

После осмотра мы все отправились в ремонтную мастерскую. Она, конечно, была закрыта, но Одвард договорился с ее владельцем, взял ключи и загнал машину своего отца внутрь. Потом мужчины возились с машиной, что-то в ней откручивали, а Одвард уже в одиночку, что-то менял, подгонял и сваривал. Было приятно сознавать, что мой муж, имея малозначительные достоинства, оказался не только отличным шофером, но и супермехаником. Это вселяло надежду. Может, со временем я узнаю о новых достоинствах мужа? За несколько часов ударного труда Одвард отремонтировал «мерс» первого поколения, от которого наотрез отказались все остальные автомастерские.

* * *

Наступил долгожданный день когда муж, согласно его словам, поехал выкупать заказанные ранее билеты. Я была в самом разгаре сборов, когда он позвонил и сообщил, что билетов нет, а новых надо ждать еще неделю. Часовой механизм подсознания сработал и я моментально взорвалась, бросила трубку и как полуумная заметалась в бессильной ярости, слабо соображая, что делать. Он, что, издевается надо мной? Каждый день он обещает одно, а делает другое. Каждый день я слышу противоречивую информацию и уже совсем запуталась, где правда, а где ложь, вымысел или пустая фантазия мужа.

Сознание штормило по полной, но я должна ответить перед детьми за свое обещание встретить их дома. Во что бы то ни стало, я должна ехать к ним, не взирая на любые обстоятельства. Одев спортивный костюм и прихватив сумку с подарками, я, как одержимая, зашагала к основной автомагистрали, чтобы автостопом проехать две тысячи километров.

Не успела я прогарцевать и километра до намеченной цели, как мне навстречу выехал супружник. Разгоряченная обидой я в упор проигнорировала его и зашагала дальше, четко печатая широкие шаги и не сбавляя ускорения. Странно было чувствовать, как злость, неприязнь и обида захлестнули сердце и льются через край, туманя твой разум и волю. Раньше я никогда не испытывала таких сильных отрицательных эмоций, а тут, словно безумная, не узнавала саму себя.

Одвард развернулся и со скоростью пешехода тащился сзади долго не решаясь заговорить. Чтобы отделаться от него, я остановилась и скороговоркой, путая слова и ударения, постаралась донести до него, что не умею лгать и привыкла выполнять свои обещания, а поэтому мне плевать на его билеты – я все равно уезжаю.

Одвард молча протянул пачку денег и попросил меня сесть в машину. Растерявшись, я машинально взяла деньги и после непродолжительного замешательства села в машину. А он, не давая мне опомниться, тут же стал звонить, чтобы узнать рейс нужного автобуса. Нужного не оказалось, но Одвард уверил, что из Швеции до России идет прямой автобус и я могу на него еще успеть.

Пять часов мы мчались до пункта отправления. В итоге оказалось, что прямого автобуса нет и мне придется проехать половину Швеции и всю Финляндию за четыре пересадки. Конечно, немного боязно, что где-нибудь не там сойду или заблужусь. Но лучше добираться с пересадками сейчас, чем еще раз пожертвовать временем и доверием детей.

Одвард купил мне единый билет, который значительно облегчал мой проезд. Билет представлял собой скрепленные разноцветные листики с написанными денежными суммами. Каждый водитель будет вырезать себе из билета небольшие бумажные ценники на сумму, которая соответствует стоимости проезда.

У меня снова зародилось чувство благодарности. Я видела, что муж немного нервничает и беспокоится за меня. Наконец-то, я почувствовала его сильное плечо и поддержку. На душе стало мирно и грустно. Мы сидели на улице, под лучами сентябрьского солнца, и я пыталась успокоить Одварда, уверяя его в моем скором возвращении вместе с детьми. Он сдержанно поддакивал, убеждая, что с этим не будет никаких проблем, а потом уже в сотый раз попросил получить меня водительские права и отремонтировать зубы, потому что в Норвегии это стоит очень дорого. Насколько велика была разница я не представляла, но обещала все выполнить. Судя по отвратительным и больным зубам Одварда, на этот раз он говорил правду без преувеличения.

Чтобы скрасить затянувшееся расставание, я стала рассматривать будущих попутчиков, томящихся, как и мы, в ожидании рейса. Внимание привлекли две шикарные блондинки. Шведки негромко перешептывались, иногда поглядывая в нашу сторону. Наверное, более странной, комической пары, чем наша, достойной их внимания, не нашлось.

Подъехал автобус и водитель стал укладывать в багажное отделение чемоданы и сумки пассажиров. Пришла пора прощаться. Одвард собрался с духом, поцеловал меня и сказал, что любит, что будет ждать. Я уже и сама чуть не плакала, чувствуя его искренность. В последний раз я прижалась к мужу, поцеловала его в щетину на щеке, сказала слова о любви и пошла на посадку.

* * *

Блондинки оказались моими соседками, они достали шведскую газету и стали обсуждать ее… на русском языке. Вот это сюрприз! Стало смешно и неудобно от того, что они не догадываются, что я понимаю их диалог. Я поприветствовала их, а они очень удивились, потому что тоже приняли меня за шведку. Мы посмеялись над собой и они стали делиться своими впечатлениями о Швеции и рассказывать свою историю.

Мама одной из девушек заключила фиктивный брак со шведом, устроилась на работу сиделкой и ждет разрешения на постоянное проживание, чтобы развестись с ним и снова выйти замуж за своего бывшего русского мужа. В шведской школе все старшеклассники сексуально озабочены и страдают от безделия и скуки. А так как живут девушки не в городе, а в маленьком поселке, в котором нет никаких развлечений, то вот они и отправились в гости к своим подружкам. Два часа пролетели, как пять минут, и на очередной остановке девушки вышли из автобуса. Мы тепло попрощались и пожелали друг другу удачи.

Путь на родину продолжался. Я смутно предчувствовала, что там меня ожидают новые трудности и проблемы, но мне казалось, что я могу свернуть горы и преодолеть любые препятствия, что для меня, практически, нет невозможного.

Легко идеализировать прошлое или будущее, и очень трудно жить настоящим. Мое настоящее более-менее устраивало меня, прошлое не беспокоило, а норвежское будущее обещало быть спокойным и стабильным. Поразительно, что всего лишь за сто лет независимости Норвегия стала экономически продвинутой страной с самым высоким уровнем жизни. А Россия уже больше шестисот лет как освободилась от манголо-татарского ига, а нормального уровня жизни что-то не видать.

С необыкновенной отчетливостью я поняла, что дело не в количестве природных ресурсов, а в том, что на правительственном уровне отсутствует нравственный аспект жизни, что слова «честь» и «совесть» стали пустым звуком. Я – гражданка богатейшей по природным ресурсам державы – нищая и стыжусь своего гражданства из-за низкого международного статуса моей страны. Как стыдно было смотреть документальный фильм по БиБиСи о бывшем первом Президенте России. Он, Президент великой страны, гордость и надежда народа, напивался до «чёртиков» и пускался в пляс прямо на официальных встречах. Если уж Первое лицо страны такое, то какое лицо может быть у остальных соратников и простых людей? А наши глубокообажаемые депутаты – эти «слуги народа», живущие за счет народа? Такое впечатление, что все страдальцы за народ готовы высосать из него последние соки. Почему им нельзя пожить и поработать недельку в глухой деревне, вживую почувствовать «прелести» районного быта простых людей? Получилось бы супер реалити-шоу «Последний депутат». Когда им станет «за Державу обидно»? Может, когда их зарплата будет соответствовать прожиточному минимуму и останется одна привилегия– погибнуть в неравной борьбе с коррупцией, которую они сами и организовали? Лучше смерть, чем жизнь в позоре. Ничего, наверное, у нас не изменится пока не будет всенародного покаяния за грехи отцов и дедов, живших вне православия, и пока не случится нового крещения России.

* * *

Похоже, я приехала и пора искать следующий автобус. Нерешительно озираясь по сторонам я никак не могла выбрать верное направление. Неожиданно ко мне подошла молодая девушка в странной одежде какого-то учебного заведения и, улыбаясь, предложила свою помощь. Спасительница разгадала мою английскую абракадабру и провела на нужную платформу, на которой уже стоял двухэтажный автобус. Вот это да! Конечно, я прошла на верхнюю палубу и села сразу за лобовым окном. На панели сверху, прямо над головой находились кнопки, чтобы включить радио, вызвать дежурного с кофе или водой.

Господи, в который раз подумалось мне, какое счастье для власть имущих, что наш народ не знает, в каком уничижительном состоянии он живет. Подозревает, догадывается, но не знает. Мы ничем не лучше и не хуже простых западных обывателей, только они живут по-человечески, а мы – как придется, лишь бы выжить. И дело совсем не в образовании. Если должностное лицо, хоть с тремя высшими экономическими, не руководствуется нравственными законами, то о каких реформах на благо народа может идти речь? В первую очередь он будет думать, как из своего положения извлечь максимальную выгоду, как с помощью своих образований достичь собственного благосостояния.

Какой страшный парадокс: передовое русское дворянство, цвет нации, лучшие люди Отечества мечтали о свободе и лучшей доле для народа, шли за свои убеждения в ссылку, на каторгу, а облеченные властью выходцы из народа даже и не думают о нем. И эту духовную деградацию может остановить только православие, о котором власти вспоминают ради своего имиджа, красуясь перед камерами в соборах и церквях. Когда они осознают свой духовный тупик, продолжая жить без веры и Бога в сердце?

Постепенно грустные мысли сменились чувством восторга от открывающихся видов с высоты птичьего полуполета. Все, как на ладони! Наверное, погонщики слонов или пилот ковра-самолета испытывают нечто подобное от высоты и скорости.

Во всем автобусе ехало только пять пассажиров. Вот тебе и общественный транспорт.

Время тянулось невыносимо и каждый час казался вечностью, а дорога бесконечной. В Швеции дороги абсолютно спокойные, без крутых виражей и серпантинов – заснуть можно.

Поздно вечером мы оказались в небольшом городке, в котором мне надо было сесть на автобус, отправляющийся в Финляндию. На остановке, кроме меня, были еще шесть итальянцев. Молодые люди замерзли, и поэтому пытались согреться, похлопывая друг друга по спине. Они весело дурачились, смеялись и что-то рассказывали, перебивая друг друга. Я тоже стала мерзнуть и, в попытке хоть чем-то погреться, закурила. Молодой человек из компании нерешительно посмотрел в мою сторону, а потом неуверенно направился ко мне и попросил сигарету. Мы оба знали, что здесь это не принято, но я не раздумывая угостила его. С радостным криком «синьора подарила мне „Принц“!» он умчался обратно.

Я так и не поняла, что мною двигало, ведь раньше у меня был железный принцип – не угощать сигаретами. Курение – вредная привычка, с которой я боролось не одну сотню раз и, если я травлю добровольно себя, то очень не хочется учавствовать и быть виноватой в чужом самоотравлении.

Подъехал старый автобус, молодежь бойко забросила свои сумки и инструменты прямо в салон и мы поехали. Финскую границу мы проехали незаметно, потому что таможня была на ночь закрыта. На конечной остановке мы попрощались и ребята отправились на музыкальный фестиваль в Хельсинки, а я села на следующий автобус.

Вот тут слегка запахло родиной. Старый автобус скрипел и пыхтел даже на ровной дороге, а в салоне стоял стойкий аромат выхлопных газов и бензина. Я приспособилась дышать не в затяжку, но это не помогло и у меня сильно разболелась голова. Надо же, отвыкла от неудобств. Ехать предстояло долго, поэтому, чтобы окончательно не околеть от холода, я достала купленную в подарок отцу куртку и натянула ее прямо поверх пальто. Жаль, что я не купила ему зимней обуви – сейчас она бы очень пригодилась, потому что ноги сильно замерзли, а согреть их было нечем.

Через четыре часа я вышла в городе Рованиеми. Часы показывали половину третьего ночи, было очень холодно и моросил дождь. На улицах – ни души, словно я попала в заколдованный город. Окинув взглядом опытного путешественника центральную площадь, я предположила в какой стороне стоит искать гостиницу. На каблуках, с тяжелыми сумками в руках я побрела по полутемным улицам в надежде на будущий отдых. Эх, зря я перед поездкой переоделась в принцессу.

Я нашла пять гостиниц, но все они были закрыты и на звонки никто не выходил. Вот это я попала! Надо найти заправку и там отсидеться до утра. Через километра полтора я нашла… закрытую заправку. Город спал глубоким сном: ни людей, ни машин, никаких признаков жизни, кроме мерцающих светофоров, свет от которых тускло отражался в черных лужах.

Выбора не было, а поэтому я вернулась на автовокзал, снова нацепила на себя подарок для папы и улеглась прямо под дождиком на единственную скамейку. Заграница тоже разная бывает.

* * *

Первым попутным автобусом я отправилась на финско-российскую границу. В приграничном городке поменяла норвежские кроны на евро и дождалась посадки на автобусик, идущий на родину.

В миниавтобусе пришлось долго перелазить через чужие баулы и сумки, чтобы, в конце-концов, сесть на свободное место. Пассажиры бурно общались, делились впечатлениями и планами, а мне было странно слышать русскую речь в таком количестве.

Финская таможня встретила нас тихо и равнодушно. Все прошли только паспортный контроль. Зато на российском пропускном пункте доблестные воины границы сделали досмотр по полной программе: от микроавтобуса до содержимого пакетов с едой. То ли они работу свою очень любят, то ли своих соотечественников в чем-то подозревают. Но нарушителей среди нас, к их сожалению, не оказалось и поэтому мы все благополучно сели по своим местам и выехали на основную «стиральную доску», потому что то, по чему мы ехали дорогой назвать нельзя.

Меня сразу удивила резкая смена природы. Вплоть до финской границы все деревья и растительность были нормальными, а сразу на российской стороне деревья были чахлыми, корявыми и гниющими на корню.

Последовали еще две проверки документов, а где-то на пол пути водитель разрешил всем страждущим сходить по нужде в придорожные кусты. Девочки – налево, мальчики – направо. Может, в этом и выражается основное достижение российской демократии – какать, где угодно?

* * *

Родной город встретил шумом, многочисленными огнями и многолюдными улицами. Я почувствовала внутри себя раздражение и досаду за то, что снова вижу хмурые, злые лица. Где радость от встречи с Родиной? Может, мы стали чужими?

Я позвонила в дверь своей квартиры и с замиранием прислушалась к приближающимся шагам и характерному щелканью замка. Девчонки завизжали от радости и мы бросились друг другу в объятия прямо на пороге. Как же долго я их не видела! Мы сидели обнявшись в гостинной и они наперебой рассказывали о своей жизни в деревне, о том, как им было плохо без меня, как все их пугали, что мама не вернется, что она бросила их ради норвежского мужа, а они ждали и молились.

Я не могла обмануть их ожидания и рассказать правду. А поэтому, чтобы успокоить их, наврала много хорошего об их будущем отчиме. Правду они, конечно, узнают, но пусть это будет попозже.

Сестра не совсем искренне поздравила с браком, считая меня недостойной такого счастья: муж и норвежец в одном лице. Разубеждать и спорить всегда бесполезно, поэтому, чтобы убить в зародыше ее чувство зависти, я честно сказала, что Одвард уже сосватал ее за своего друга – владельца и механика собственной автомастерской.

Сестра терпеливо слушала о моих впечатлениях-переживаниях, которые, вобщем, сводились к тому, что Норвегия – это другая планета, другой мир: комфортный, красивый, но пока чужой. И в этом мире трудно адаптироваться и самореализоваться. Я откровенно призналась, что мой муж – нищий, что нам придется начинать все с нуля. Но, может, это даже и к лучшему, потому что тогда он не сможет меня попрекнуть тем, что я приехала на все готовое или вышла замуж ради денег.

Зазвонил мобильный – это был Одвард. Он переживал, как я добралась. Милый, милый мой великан, я уже скучаю по тебе. Я сказала все хорошие слова, какие только знала, и пожелала ему спокойной ночи. Мой рассказ о норвежской жизни закончился далеко за полночь. Дети и сестра давно спали, а я еще долго ворочалась с боку на бок, растревоженная собственными воспоминаниями. Я не успела рассказать, как вкалывала на гольф-бане, что два раза приходила бывшая подруга мужа и закатывала мне пьяные скандалы, оскорбляя меня последними словами и заявляя права на Одварда. Многое ушло на задний план и не казалось таким важным, как раньше.

С первых дней прибывания на родине горький стресс и тревога стали обычным моим состоянием. Люди, пытаясь залезть в переполненный автобус, с озлоблением давили друг друга, невзирая на стариков, женщин и детей, машины пытались задавить любого пешехода, в магазинах все также процветало обычное хамство продавцов, которые пытались втюхать просроченный или некачественный товар, а, чтобы не отравиться, приходилось хорошенько присмотреться и принюхаться к мясу, колбасе, пельменям, молоку или рыбе. Все было по-прежнему – я вернулась в ад.

* * *

С первого же дня я закрутилась, как белка в колесе, стараясь уплотнить время и совершить как можно больше дел в единицу времени. В ОВИРе за две недели мне переоформили мой загранпаспорт, вклеив в него фотографии дочерей. Я была уверена, что мы можем проехать по одному документу, а поэтому, отстояв пять часов на пронзительном ветру под неприступными стенами норвежского консульства, сдала все небходимые бумаги и паспорт на получение визы для детей.

И только через две недели, когда я приехала получать готовый документ, меня «обрадовали», что дети не имеют права въехать по моему документу, а должны иметь собственные паспорта. То есть, когда принимали мои бумаги – все было в порядке, а тут, прямо сейчас, обнаружилось нарушение? Моральный ущерб был ощутимым, но, к счастью, не смертельным. Даже на крохотном кусочке норвежской территории, работащие там мои соотечественницы оказались некомпетентными. Теперь надо все делать сначала: оформлять и паспорта и визы, а это время, деньги, нервы. Как после этого родину любить?

С каждым днем я все сильнее скучала по Одварду. Он звонил и писал эсэмэски, почти ежедневно. Так приятно было чувствовать его любовь и поддержку. Почему мужчинам легче говорить о своих чувствах на расстоянии? Может он осознал их только сейчас? Так хотелось верить в это и поделиться своим счастьем со знакомыми и родственниками.

Накупив деликатесов, я отправилась к родной тетке. Она была очень рада моему приходу и с порога назвала норвежкой. А потом, увидев, что кроме еды ничего нет, она обиделась, что я не привезла подарков. Стало неловко, как будто меня обвинили в преступлении. Мое объяснение о том, что в Норвегии все очень дорого, что мой муж содержит целую семью и не может спонсировать деньги на сувениры и подарки для многочисленных родственников, осталось без сочувствия и понимания. Почему людям всегда легче верить в сказку-вымысел, чем в правду-быль? Наверное, каждый верит в то, во что может. Визит вежливости не удался и желание проведать остальных родственников пропало само собой.

Благодаря своим бывшим связям и новому положению замужней женщины за гражданином Норвегии, мне удалось быстро получить новые паспорта прямо через начальника ОВИРа.

И снова, коченея от холода, я стояла в очереди под стенами особняка, в котором находится кусочек норвежского королевства. Снова я сдаю документы, которые обещают выдать через две недели, снова мы живем надеждой на то, что скоро уедем.

Прошло уже больше двух месяцев и радость от общения с детьми сменилась страшной тоской по мужу и его стране. Ностальгия по Норвегии мучила каждую ночь, а Родина мучила реальностью с утра и до вечера. Дети боялись лишний раз выйти на улицу, потому что надоело объяснять очередную причину нашей задержки с отъездом. Соседи сверху в очередной раз залили мою квартиру и у нас замкнуло проводку, от соседей справа к нам постоянно переселялись мыши и тараканы, стараясь выжить нас и освоить новое место обитания. Молодежь, алкаши и собаки перешли на зимний принцип выживания и гадили исключительно в теплых подъездах.

Я сообщила мужу о причине очередной задержки и этим очень расстроила его. Он соскучился и переживал, что у нас кончаются деньги, что российские банки могут присвоить или очень задержать денежный перевод из-за границы, а поэтому нам лучше встретиться в Киркенесе.

* * *

Я летела к Одварду на крыльях любви. Старую маршрутку трясло вдоль и поперек, а я уныло смотрела на однообразный ландшафт Заполярного круга. Навстречу нам по дороге маршировали новобранцы. Худые, низкорослые, неуклюжие мальчишки были не по размеру одеты в форму времен Второй мировой войны. А еще думаем, что ничего вечного в мире нет. В мире, может, и нет, но в России – обязательно найдется. Не проехали мы и двухсот километров, как вдоль дороги с двух сторон появились заборы из колючей проволоки и вспаханные полоски земли. Да, здесь еще лет сто можно будет снимать фильмы об историческом становлении российской таможни.

За два километра до границы, «стиральная доска» стала нормальной асфальтированной дорогой, нас перестало штормить и моя душа вернулась в тело.

Сразу после норвежской таможни нас стал преследовать черный «мерс», который сигналил фарами, стараясь привлечь внимание водителя. Шофер зачертыхался, свернул к обочине и напряженно замер в ожидании разборок. Из «мерса» пулей выскочил Одвард, больше похожий на международного уголовника-рецидивиста-террориста, чем на обычного гражданина Норвегии. Пришлось всех успокоить, что это торопится мой муж, а не происходит акция по захвату заложников.

Мы сели в машину и стали целоваться, радуясь возможности побыть наедине и выразить переполнявшие нас чувства. Я попросила мужа закрыть глаза и достала из сумки приготовленный ему подарок. Я видела с каким трепетом он взял в руки маленький продолговатый футляр, приподнял крышку и, увидев массивную серебряную цепь, так расчувствовался, что даже немного прослезился и в десятый раз принялся целовать меня. Потом мы сразу поехали в ресторан и вкусно покушали, постоянно вспоминая прошлое и обсуждая события за прошедшие два месяца.

Меня беспокоил усталый вид мужа, но он сдержанно объяснил, что много работает, потому что для нового семейного старта нам надо много денег. Потом он торжественно объявил, что за пять тысяч снял для нас двухэтажный домик с тремя спальнями, новой кухней и ванной, а за свет и интернет надо будет платить дополнительно. Я, конечно, обрадовалась переезду и заверила Одварда, что устроюсь на любую работу, как только вернусь.

Муж выдержал небольшую паузу и многозначительно сказал, что хозяин этого дома приехал за две тысячи километров, чтобы познакомиться со мной. Мне была непонятна такая срочность и внимание к моей скромной персоне.

Мы встретились на центральной парковке городка. К нам подошел представительный, ухоженный, красивый мужчина. Он по-дружески кивнул головой Одварду, а потом представился и поцеловал мне руку. Наши глаза на мгновение встретились и… я пропала. Между нами проскочила не то, что искра, а целый фейерверк молний. Я видела только огромные, умные, бездонные карие глаза. Я чувствовала, что просто заживо тону и гибну в них, что еще секунда и я потеряю сознание. Это был мужчина моей мечты, мой сказочный Принц.

Вероятно, он тоже почувствовал замешательство и смятение, потому что с трудом отвел глаза, резко повернулся к Одварду и пригласил нас в ресторан. Я чувствовала, что Принц готов пригласить нас на луну, лишь бы быть сейчас рядом со мной, чувствовала, как полыхнуло мое лицо и предательски выступил румянец, как заблестели глаза и стало трудно дышать.

Я шла рядом с Принцем и чувствовала себя королевой, жаль, что ресторан был рядом и наша прогулка быстро закончилась. Мы заказали десерт, кофе и стали общаться. Принца очень интересовали мои впечатления о Норвегии, моя прошлая жизнь. Женщина интересна своей прошлой жизнью, мужчина – своим настоящим и будущим. Сначала Одвард напряженно молчал, и было заметно, что он сильно комплексует перед Принцем, стараясь выглядеть культурным человеком, а поэтому не пукает, не рыгает и не травит пошлых анекдотов.

Удивление Принца росло с каждой минутой, в глазах читался немой вопрос «неужели ты вышла замуж по любви?». Теперь я знала точный ответ, но что это могло изменить? Выбор был сделан, а значит «слюбится – стерпится».

Я спросила мужа про обещанный старый компьютер и тот стал оправдываться, почему не получилось его привезти. Зачем же было обещать до последней минуты? Как мне теперь в глаза директору школы по вождению смотреть? Я искренне расстроилась и обиделась на Одварда за такую подставу.

Принц оказался невольным свидетелем нашей размолвки, а поэтому что-то уточнил у Одварда, потом позвонил с мобильного и через пять минут сообщил, что компьютер будет доставлен через полчаса прямо к машине. Я растерялась – так просто? И бесплатно? Как же захотелось обнять и поцеловать Принца!

Он почувствовал мою восторженную благодарность и, наверное, чтобы скрыть смущение, пошутил над собой, сказав подошедшему официанту, что искусственный цветок, висящий на стене и касающийся его лысины, обладает наркотическим свойством, потому что он испытывает бешеное возбуждение и теряет над собой контроль. Официант опешил и застыл в недоумении, тупо и серьезно соображая, что же тут может не нравиться, а Одвард и Принц весело засмеялись, довольные произведенным эффектом.

Неожиданно мое внимание привлекла небольшая компания молодых людей, распложившаяся за соседним столиком. Молодые люди привезли с собою в инвалидном кресле старую женщину больную аутизмом. Она не могла говорить, самостоятельно есть или пить, а поэтому за ней ухаживала одна молодая девушка. Больная требовала то одно, то другое, то ее язык вываливался изо рта прямо на грудь, то она начинала сердито пыхтеть типа паровоза, короче, бабушка вела себя капризно, как звезда шоу-бизнеса. Но самым удивительным было спокойное отношение девушки к своей подопечной, потому что она без напряга, по-доброму кормила и обслуживала ее, несмотря на присутствие двух молодых людей, которые пытались завоевать внимание симпатичной девушки.

Одвард взял инициативу в свои руки и стал разглагольствовать о норвежских женщинах. О том, как среди них трудно найти заботу и понимание, как многие хотят только денег и совсем не хотят заниматься бытом и детьми. Принц не спорил и меня это очень удивило. Тогда я поинтересовалась, а чем же они занимаются, если не работают и ничего не делают по дому. На что мне ответили, что норвежские мадамы ходят в гости, кафе и рестораны, болтают часами по телефону и болеют.

Мне с трудом верилось услышанному. Скорее всего, мужчины обобщили частные случаи из своей жизни. Для дискуссии не хватало ни знаний по норвежскому, ни опыта общения с норвежскими женщинами. Я лишь заметила, что человеческая духовная деградация не зависит от национальности и пола.

Как ни печально, но пришла пора расставания с нашим соседом, мужчиной моей мечты. Подаренный им компьютер уже лежал в машине, он снова поцеловал мою руку, поблагодарил за приятную встречу и пожелал мне скорейшего приезда. Жаль, но я, как и главная героиня из поэмы А. С. Пушкина «Евгений Онегин» решила, что «я другому отдана и буду век ему верна…».

Принц уехал, а мы отправились на поиски ночлега. Гостиница была нам не по карману, а поэтому, увидев дорожный указатель с нарисованной кроватью, Одвард притормозил у большого дома и мы пошли проситься на ночлег. Хозяин показал нам комнату с пятью кроватями, общую кухню, а также раздельные туалетные и ванные комнаты. На наше счастье, кроме нас, других бездомных не оказалось, а поэтому мы спокойно разместились в большой комнате. Проживание оказалось недорогим, всего двести крон с человека за ночь против тысячи двести за гостиничный номер на двоих.

Первым делом, я решила принять горячую ванну, чтобы понежиться в воде и в одиночестве осмыслить случившиеся события. Не успела я полностью раздеться, как вырвав дверную задвижку, ко мне ввалился муж, молниеносно разделся и плюхнулся в воду, дико вскрикнув от ожога горячей водой. Он тут же подскочил и полностью открыл кран с холодной. После этого он блаженно развалился в ванной, заняв в ней почти все свободное пространство и вытеснив на пол, практически, всю воду.

Вода лилась через край, а я стояла в трусах, не зная, что же мне делать. Может одеться и придти попозже? Одвард так не думал. Он стал торопить меня, чтобы я залезла к нему в ванную и села на коленки. Я с таким сомнением посмотрела в нее, пытаясь представить возможный вариант размещения, что Одвард стал старательно-мучительно подтягивать свой живот, желая доказать, что места хватит на двоих. Да, сесть действительно можно, только… на колени. Я закрыла краны и, отбросив последние сомнения, чтобы не обидеть мужа, стала осторожно погружаться в воду. Когда я благополучно уселась, последние остатки воды выплеснулись за борт ванны и мы оказались зажатыми в ее эмалированных мокрых и холодных объятиях.

Одвард хотел вырулить ситуацию и попробовал открыть кран ногой, но нога не поднималась, потому что на коленках сидела я. С трудом мне удалось наклониться вперед и дотянуться до крана, чтобы включить воду. Мы были спасены.

Одвард, наверное, хотел пошалить, а тут… глаза видят, руки щупают, а больше ничего не получается. Хорошо, что посторонних звать не пришлось. Чтобы хоть как-то сгладить ситуацию и показать мужу свою признательность за романтический порыв, я прилегла спиной на его живот. Жаль, конечно, что не получилось подурачиться или принять горячую ванну, но, слава Богу, что все закончилось без фатальных осложнений для жизни и здоровья.

Мы поднялись в свою комнату, Одвард скинул два матраца на пол, устроив импровизированное двухспальное ложе, потушил свет и кинулся ко мне под одеяло. Ночь страстной любви была очень бурной и… очень короткой. А зачем умеючи резину тянуть? Это по молодости, а бывает и до глупой старости женщины думают, что чувства мужчины прямо пропорциональны количеству раз. Может, по молодости так оно и есть, а вот в зрелости и старости – не факт. Зачем супружескую близость доводить до абсурда, превращая в долг или повинность? Через пятнадцать минут мы оба спали и даже храп мужа не мог разбудить меня и помешать падению в нирвану.

* * *

В полдень мы позавтракали и пошли гулять. Осмотр достопримечательностей не утомил своим разнообразием, потому что два часа мы любовались морским пейзажем и видом ржавого российского корабля. Мой патриотизм не возникал и страдал молча.

Одвард стал на удивление каким-то задумчивым. Мне показалось, что его что-то беспокоит, но что именно? На душе стало грустно от предстоящей разлуки. С мужем было спокойно и надежно, можно было во всем довериться ему и ни о чем не беспокоиться, а через час я уеду и буду одна решать бюрократические и бытовые головоломки.

Муж перестал что-то обдумывать и предложил сходить в магазин, чтобы купить зимнюю одежду для детей. Мы зашли в «Европрис». Я еще не знала, что это самый распространенный магазин дешевых товаров от еды до электробытовой техники, на который можно наткнуться почти в любом городке Норвегии. Одвард помог выбрать утепленные комбинезоны и сапоги и, хотя они были самого невысокого качества, я была искренне рада и такому подарку.

По дороге мы зашли и в продуктовый магазин «Рема 1000», который очень популярен и среди норвежцев и среди приезжих. Муж набрал немного деликатесов, чтобы я могла побаловать своих родных. Эх, добрый у меня мужик, щедрый… жаль, что бедный. Меня подкупило, что он так легко и естественно заботится о нашей семье, не терзая мне душу ревностью и подозрениями.

Кассирша была не довольна моим счастливым видом и попыталась испепелить меня взглядом, всем своим видом демонстрируя неприязнь ко мне и мило улыбаясь Одварду. Брачных колец у нас не было, а поэтому она, конечно, приняла меня за конкурентку. В ее негодующем взгляде так и читалось, что тут самим мужиков не хватает, а всякие инозасранки последних разбирают. Что правда, то правда – достаются непервые.

Одвард расплатился за комнату и мы стали собирать вещи. Смущаясь, муж протянул мне восемь тысяч, объясняя, что сейчас больше дать не может. Я же, в свою очередь, не могла принять такую необоснованно большую сумму денег, а поэтому отложив половину, вернула оставшиеся деньги Одварду. Он пристально посмотрел мне в глаза и спокойно сказал, что он мне доверяет, что у меня могут возникнуть незапланированные денежные траты, а поэтому я должна не рисковать и забрать все деньги. Конечно, он был прав, а я просто боялась выглядеть хапугой в его глазах.

Какое же это счастье – любить и быть любимой! Конечно, все будет хорошо и мы будем жить вместе долго и счастливо… Времени до отхода микроавтобуса было в обрез, но мы не хотели расставаться и застыли в прощальном объятии, нежно гладя друг друга по спине и плечам. Последний поцелуй, навернувшиеся слезы, и вот мы торопимся с вещами на выход.

На российской таможне компьютер пришлось показывать «вживую». Никакие просьбы и мольбы о понимании и снисхождении не сломили доблестных бл…юстителей закона. В самом деле, а вдруг, там, внутри монитора и процессора, лежат любимые таможенниками золото, оружие или наркотики, которые не обнаружили доверчивые и не бдительные норвежцы? И обнаружить контрабанду визуально, в машине, нельзя, а надо обязательно затащить все под микроскоп. Почему норвежские таможенники относятся к чужим русским людям лучше, чем собственные стражи государственной границы? Может им на честь мундира плевать, да и на своих соотечественников заодно, видя в каждом или объект наживы или преступника? Надежда на благоразумие родных таможенников, как и на физическую помощь соотечественников умерла тут же, на первых десяти метрах российской земли. Мне пришлось долго и сильно покорячиться, таская то одно, то другое, чтобы господа за…конники с сожалением убедились в отсутствии криминальной начинки и разрешили дальнейший провоз. И снова пришлось таскать неподъемные тяжести, ковыляя на каблуках и путаясь в полах пальто. Как после этого родину уважать? Рабыня собственного слова, я тысячу раз пожалела о своем обещании привезти в подарок этот чертов компьютер.

* * *

Да, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Все шло своим чередом. Я удачно сдала экзамены и получила водительские права, хотя и под угрозой пистолета никогда бы не решилась ездить самостоятельно по российским дорогам. Металлокерамические зубы заставили забыть прежний дискомфорт от отсутствия пары зубов и теперь, по поводу и без, хотелось еще больше улыбаться, демонстративно показывая полноценную улыбку. Для полного счастья оставалось дождаться только проездных документов для детей.

В назначенный день я снова была у заветного окошка в норвежском консульстве. Мне отдали документы и объяснили, что детям не может быть открыта туристическая виза по причине моего замужества с гражданином Норвегии, и поэтому я должна оформлять все бумаги по восстановлению семьи здесь же в консульстве. Примерное время рассмотрения документов – год.

Гром среди ясного неба не был так страшен, как то, что я услышала. Я не могла поверить собственным ушам. У меня случился не то, что шок, а апоплексический удар. И в этот самый момент позвонил муж, потому что он знал, что я в консульстве и должна получить документы. С первых же слов я зарыдала в голос и не смогла толком что-либо объяснить. Охрана вытолкала меня с территории Норвежского Королевства на улицу. Это равнодушие, бестактность и сильный ледяной ветер только усугубили мое плачевное состояние. Я слышала, как Одвард испугавшись моей истерики пробует успокоить меня и понять, что же случилось. Но и новая попытка все объяснить провалилась, потому что я безудержно оплакивала свое бессилие перед норвежской системой. Я была не в силах разговаривать с мужем и бесполезно тратить деньги на его телефоне, а поэтому выключила свой мобильник и стала глубоко дышать, чтобы придти в себя.

Кое-как успокоившись я, как больная, побрела на автобусную остановку, с трудом соображая, как рассказать обо всем детям. Через несколько минут позвонила Хозяйка и сказала, что Одвард догадался о причине моей истерики, что я должна срочно приехать и оформить все бумаги в Норвегии.

Слава Богу, что муж понял, а не заподозрил в мошенничестве, что не отказался от нас, а готов сражаться до победного конца. Да, за такую поддержку и понимание я готова его на руках носить, а не только хранить вечную верность и смиренно терпеть все его недостатки!

Пришлось позвонить родителям, сообщить печальную новость и попросить их присмотреть за детьми, пока будут оформляться документы. Мне было стыдно, что я, взрослая, самостоятельная, замужняя женщина вынуждена напрягать своих родителей-пенсионеров, которые уже и сами не очень здоровы и за лежачей бабушкой-инвалидом присматривают. Родители посочувствовали и согласились на полгода приютить внучек у себя. От избытка благодарности я готова была целовать их прямо через трубку телефона.

Находясь в пограничном состоянии душевного надлома, я никак не могла принять произошедшего абсурда. Почему мои дети-сироты оказались заложниками норвежской системы? Почему норвежское государство разрешило мне выйти замуж за своего нищего гражданина, у которого нет ни кола, ни двора, ни постоянной работы, а моим детям запрещается жить со своим отчимом? Почему жён-иностранок и их мужей не ставят в известность о правилах ввоза и проживания детей из других государств? Пусть бы это делалось официально, за деньги и с переводчиком. Что это за секретность или преступная халатность, в результате которой страдает столько людей? Почему элементарно нарушается самый естественный человеческий закон, по которому дети имеют право проживать вместе со своей мамой?

Меня бесила собственная беспомощность. Вот приеду к мужу и вместе мы найдем правду. Одвард звонил каждый час и успокаивал меня, уверяя, что все будет хорошо, что мы возьмем адвоката и с его помощью быстро решим эту проблему. Его слова действовали, как бальзам на рану – было больно, но терпимо.

Девчонки плакали навзрыд. Еще бы, собирались к новому папе, а тут надо ехать в деревню к дедушке и бабушке. Не вовремя я выписалась из не приватизированной квартиры, отказалась от пенсии по потере кормильца и забрала документы из школы. Но, что сделано, то сделано, а я получила хороший урок за излишнюю самоуверенность.

После долгих уговоров-разговоров я уложила детей спать и мы с сестрой пошли на кухню пить водку. На душе было так тошно, что не хотелось жить, а водка казалась единственным, спасительным лекарством, способным заглушить душевную боль. Увы, но она помогла только вдоволь наплакаться и довести себя до полного изнеможения.

Что, что я сделала не так? Если мое замужество считать ошибкой, то почему я быстро получила приглашение от Одварда и визу на девяносто дней, когда всем прочим открывали максимум на две-три недели? Почему получилось передать через десятые руки мой российский паспорт и расписаться чуть ли не в последний день моего прибывания в Норвегии? А может мне плюнуть на все и остаться с детьми? Но тогда Одвард точно решит, что я аферистка, которой были нужны только деньги, а дети до конца жизни будут комплексовать, что мамин брак распался по их вине.

Голова пухла от самых противоречивых мыслей, которые нескончаемым калейдоскопом сменяли одна другую, а сердце разрывалось от страданий и предстоящей разлуки с детьми. Увы, но на данный момент надо примириться с неизбежностью. Существует какая-то странная зависимость, что как только мы озвучиваем вслух наши планы или желания, то они не воплощаются, становясь пустым звуком. Наверное, прав тот, кто сказал, что, «если хочешь насмешить Бога, скажи ему о своих планах».

* * *

Сестра увезла детей к родителям, а я отправилась в аэропорт Киркенеса, чтобы там сесть на самолет. Код для получения проплаченных билетов Одвард выслал мне эсэмэской, поэтому я спокойно получила билеты и пошла на посадку.

В Тромсе была пересадка на другой самолет, посадку на который надо было ждать четыре часа. Уставшая и голодная я тупо сидела на месте будущей регистрации. С самого утра у меня во рту не было и маковой росинки, впрочем, как не было и денег, чтобы купить хоть немного еды и заглушить урчание пустого желудка. Все деньги и мобильный телефон я отдала сестре, а поэтому, как бедная родственница, сидела голодная и без связи.

За полчаса до посадки все свободные места были заняты и люди спокойно ожидали регистрации, беседуя, жуя бутерброды, читая газеты или журналы. Никаких стрессов, только порядок, чистота и комфорт.

Экипаж воздушного корабля в полном составе поприветствовал пассажиров, все сели согласно купленным билетам и наш самолет, как маленькая, но гордая птичка, стремительно поднялся в воздух.

Уже подлетая к городу я вдруг вспомнила, что очень просила мужа встретить меня с цветами. За всю свою богатую и сознательную женскую жизнь я никогда не просила погибшего мужа или бывших любовников о каких-либо знаках внимания к себе. И не потому, что имела их в избытке. Подарки можно пересчитать на пальцах одной руки, а если вспомнить подарки поконкретнее и поименно, то и пальцев не надо. Мне всегда хотелось, что бы мой мужчина сам испытывал потребность делать мне приятные сюрпризы: нежно прикасаться ко мне или дарить цветы и безделушки.

«… и ты порой почти пол жизни ждешь, когда оно придет твое мгновенье…». Моя половина жизни уже прошла, причем, лучшая половина, а я так и не встретила настоящего Романтика. Увы. Поэтому, не надеясь на чудо, что моя нерусская половина зароманит самостоятельно, я настоятельно попросила Одварда о цветах. Пора начинать жить по принципу, что чем больше мужчина тратит денег на женщину, тем больше он ее любит. Буду учиться озвучивать свои желания, быть неделикатной и немного капризной, потому что это мой единственный и последний шанс создать нормальные отношения.

Первая попытка отыскать мужа среди встречающих провалилась. Я получила свой багаж, почти все пассажиры разъехались, а моего благоверного на горизонте так и не наблюдалось. Может, в машине ждет? Я опять ошиблась и насчет «в машине», и насчет «ждет». Что за дурацкие игры? Неужели с ним что-то случилось? Я так стрессанула, что мне уже не хотелось есть или любоваться цветами, лишь бы он был в порядке.

Стоя у входа в аэропорт и я туго соображала, где найти телефон, чтобы позвонить Одварду. Сигарета примерзала к озябшим пальцам, а я не могла решиться на какие-то действия. Припозднившаяся молодая пара стала по-соседски курить рядом, совершенно не обращая на меня никакого внимания. Было стыдно прерывать их милое чириканье и попросить мобильник, чтобы позвонить мужу, но другого выхода не было. Экспромт удался и бодрый, трезвый голос мужа резво пророкотал, что он сидит в кафе, потому что не нашел меня в толпе. Проглотив обиду, я поблагодарила за помощь незнакомца и настроилась покорно ждать мужа.

Буквально через пару минут человек-глыба сгреб меня в охапку, прижал к груди, резко отпустил, чуть не уронив, и стремительно пошел к машине, неся в руках мой багаж. Воспрянув духом, я заторопилась за ним, мы сели машину и поехали домой. По дороге Одвард сообщил, что цветы стоят дома. Странно, но для меня это уже не имело значения.

* * *

В самом деле, на подоконниках в гостинной стояли горшки с живыми и искусственными цветами. К сожалению, романтика из мужа не получилось, если не считать супружеское ложе из двух матрацев, которые лежали прямо на полу в ледяной спальне и были застланы дешевым цветастым бельем. Душа всплакнула, немного успокоилась и забылась спасительным сном.

Утром Одвард стал демонстрировать наши хоромы. Новая кухня с посудомоечной машиной, ванная, кожанная мебель в гостинной, детские спальни вселяли оптимизм и веру в начало нормальной семейной жизни. Наконец-то, мне не надо было решать уравнения с многочисленными неизвестными: как совмещать две работы и воспитывать детей, как поменять сантехнику, где провести подешевле отпуск, как вывезти детей на юг и т. д. Я чувствовала себя абсолютно беспомощной перед еще неизвестной норвежской жизнью, а поэтому осознавала полную зависимость от мужа. Да и как без знания языка, норвежских правил и законов я бы могла взять ответственность за наше существование? Я доверилась Одварду во всем окончательно и бесповоротно. Пусть чувствует, что он – глава семьи и от него зависит наше общее будущее.

Мы вместе приготовили завтрак и муж, как бы между прочим сказал, что он, во время моего отсутствия, круглосуточно работал, а теперь будет месяца два отдыхать. Конечно, я чувствовала себя виноватой, а поэтому не задумываясь верила каждому его слову.

* * *

Самым тяжелым испытанием для меня стал визит к адвокату. Какое-то внутреннее чутье твердило о безнадежности такого поступка. Я сама не могла объяснить свое состояние раздвоенности, потому что внутренний голос упрямо шептал, что «все напрасно», а Одвард, как заведенный, доказывал, что адвокат поможет и все будет в порядке. Может у меня элементарная паранойя из-за уже случившихся неудачных попыток?

Адвокат оказался симпатичным молодым человеком. Поздоровавшись с каждым из нас за руку и представившись, он предложил нам сесть напротив своего стола. Во всем теле я ощущуала сильнейшее напряжение, как будто здесь и сейчас решалась вся моя дальнейшая судьба.

После первой же фразы на норвежском «я имею двух детей» силы оставили меня, я почувствовала, как предательски сжалось горло, а на глазах навернулись слезы. Говорить я больше не могла.

Одвард сам стал объяснять причину нашего визита. Адвокат внимательно слушал, что-то записывал и переспрашивал, а я, немного успокоившись, стала прислушиваться, стараясь понять их диалог. К сожалению, попытка оказалась тщетной, а поэтому я забеспокоилась, что адвокат не совсем понимает сложность сложившейся ситуации. В какой-то момент я поборола свой страх и робость, выбросила мокрую от слез бумажную салфетку, открыла папку с документами и стала выкладывать их прямо на стол адвоката.

Своим ломаным норвежским я просила его о помощи. По всем человеческим законам несовершеннолетние дети имеют право жить со своей матерью, тем более, если они потеряли отца и мать осталась единственным кормильцем. А мои дети остались без жилья, без школы, без средств к существованию, да еще и без мамы в данный момент. Где же закон по защите прав ребенка?

Адвокат с сочувствием кивал головой, давая понять, что он осознал всю серьезность положения. Он тут же отксерил все документы и заверил, что через пять-шесть недель, когда дело будет рассмотрено, я смогу привезти детей. Слава Богу, слава норвежскому Королю и мировой демократии! Вот, что значит настоящая демократическая система – под защитой государства интересы даже иностранных граждан! На радостях я даже простила работников норвежского консульства, которые раз за разом находили причины для отказа в открытии виз. Теперь оставалось только дождаться того счастливого дня, когда вся семья будет в сборе.

* * *

По соседству с нами жил со своей семьей Принц. Он имел собственный ресторан, жена-красавица работала директором большого отеля, старшая дочь была поваром в том же отеле, а младшая – училась в школе. В отличии от нас они ездили на шикарных престижных авто, проживали в огромном доме, а также владели еще двумя домами, сдаваемых в аренду разным бездомным, вроде нас.

Иногда Принц заходил к нам в гости, чтобы поболтать с Одвардом или преподнести какой-нибудь подарок. Он просто задарил нас продуктами, специями, консервацией, выпечкой, профессиональной кухонной посудой. Мне безумно импонировала его бескорыстная щедрость, но если честно, то не только она.

Еще с первой встречи там, в Киркенесе, я влюбилась в него с первого взгляда. Он казался воплощением ума и благородства. Такой разительный контраст с Одвардом, увы. И теперь, всеми силами души я пыталась выглядеть равнодушной во время его визитов. А что еще остается делать замужней женщине, как не наступить на горло своей любви? У Принца замечательная крепкая семья, красивая, умная жена… Да и вообще, по моему глубокому убеждению замужней женщине неэтично заводить отношения с женатым мужчиной. Мы – люди, а поэтому должны контролировать свои чувства, держать их в узде, как хорошо объезженную лошадь.

Как-то раз, после очередного визита Принца, Одвард сказал, что в отель, в котором работает его жена срочно требуется на две недели уборщица. И, если я согласна, то завтра будет мой первый рабочий день. Конечно, я была согласна, хотя меня сильно смущало не понимание языка. Но все-таки это лучше, чем каждый день сидеть в четырех стенах и молча наблюдать за мужем, который постоянно сидит в нете на порносайтах. Мне было странно видеть, что он, как малолетка, приходил в полный восторг от порнопошлостей и порногадостей, которые он специально выискивал. Чтением книг или газет муж себя не утомлял, предпочитая им просмотр сексуальнопроорентированных журналов.

Меня удивляла и раздражала его маниакальная страсть к порно. Наверное, чем больше мужчина имеет проблем со своей потенцией, тем чаще смотрит он разные порноканалы, пытаясь там найти источник вдохновения на сексуальные подвиги. А мой муж смотрел их постоянно, делая паузу на еду, туалет или вечерние новости, а подвиги, скорее всего, Одвард совершал в своих сновидениях.

Мой интерес к порнопродукции закончился еще в студенческие годы и, если сначала она вызывала удивление, то потом – только отвращение. Больше всего меня раздражали постоянные комментарии Одварда: у всех мужчин большие члены после операции по наращиванию, у всех «стоит» благодаря виагре. Так и хотелось ему ответить, что если завидуешь, то завидуй молча. А также меня поражала его зависть к тем баснословным гонорарам, которые, по его мнению, зарабатывали порноработники. Зачем завидовать – иди поработай. Вкуси, так сказать, прелести работы натурально, а потом и рассуждай и завидуй, если силы останутся. Кто придумал, что деньги не пахнут? Честные деньги пахнут потом, а нечестные – кровью, дерьмом или спермой, в зависимости от способа их получения. Хотелось надеяться, что со временем, муж пресытится своим увлечением, возьмется за ум и все встанет на свои места.

* * *

Ранним морозным утром я села в машину к жене Принца и мы поехали в отель. Было немного неловко от молчания, возникшего сразу после взаимного приветствия, но не прошло и пятнадцати минут, как мы прибыли на место. За несколько минут мне сделали обзорную экскурсию по отелю показали картинную галлерею, обеденный и тренажерный залы, кухню, гардероб и сауну. Увиденное невольно впечатляло и внушало уважение. Персонал отеля был интернациональным, улыбчивым и дружелюбным. Все часто улыбались друг другу, шутили и смеялись. Возникло ощущение, что я попала в большую дружную семью, которая готова принять и меня.

Управляющая провела меня в свой кабинет и показала журнал по регистрации рабочего времени, в котором каждый работник должен два раза отметиться, написав точное время начала и окончания своей работы. Пообещав освободиться через пять минут и показать мою работу, Управляющая вышла из кабинета, оставив меня совершенно одну. Я с интересом огляделась по сторонам: небольшой рабочий кабинет с самой обычной мебелью, оргтехникой, сейфом и вешалками для одежды. Ничего роскошного или лишнего. Не успела я заскучать, как вернулась леди шеф и повела меня к месту моей работы. По дороге она проинформировала, что кофе бесплатный, что курить можно в строго отведенном месте, что перекур можно брать через каждые сорокпять минут, что ланч надо брать с собой и что обеденный перерыв составляет максимум тридцать минут.

Двери с номерами закончились и мы остановились у двери без номера. Управлющая открыла дверь бытовки, передала мне ключ и стала демонстрировать, где и как надо набирать различные моющие средства, где находятся одноразовые стаканчики, электролампочки, салфетки, туалетная бумага, одноразовое мыло и многое другое. В другой бытовке находились полотенца и комплекты постельного белья, которые я тоже должна была менять.

Управляющая загрузила каталку необходимым инвентарем и покатила ее к освободившемуся номеру. В своем шикарном костюме она показывала мне, как надо мыть ванную комнату, туалет, раковину, как пылесосить ковер, вытирать пыль, менять постельное белье и правильно складывать полотенца. Может, она думает, что я приехала из тундры и никогда не пользовалась пылесосом, шваброй и тряпкой?

И, тем не менее, я внимательно следила за всеми ее телодвижениями, стараясь все запомнить и ничего не пропустить. Закончив демоуборку Управляющая что-то спросила у меня и, хотя я ничего не поняла, в ответ я утвердительно заякала(норвежское «я»– русское «да») и закивала головой. Бросив на меня последний взгляд переполненный сомнением, она покинула номер…, а я…, я стала вкалывать, как никогда в жизни!

Унитаз, душ, зеркало, полотенца, пол, постельное белье, пыль, мусор, мешки…И эта карусель продолжалась из номера в номер, из комнаты в комнату… Какой может быть перекур, ланч или кофе?! Наверное, именно так «пахали» стахановцы на заре всеобщего благоденствия в Российской Социалистической Империи. Мне казалось, что если я остановлюсь хотя бы на минуту, то у меня уже не хватит сил продолжить. Как заведенная я драила все, что попадалось под руки: светильники, столы, картины, батареи…хорошо, что до потолка руки не доставали. Я так старалась «не ударить лицом в грязь», что боролась с этой грязью всеми доступными препаратами и инструментами. Мне казалось, что именно здесь и сейчас я прохожу тест на профпригодность российского гражданина к цивилизованному…каторжному труду.

Какое счастье, что в мире нет ничего постоянного и все плохое, как, к сожалению, и все хорошее, рано или поздно заканчивается. Наконец-то, и мой рабочий день подошел к концу. На негнущихся чугунных ногах я побрела по корридорам на выход, по пути прощаясь со всеми коллегами до завтрашнего дня. Управляющая вышла мне навстречу, мило улыбнулась и похвалила меня за отличную, но слишком, к сожалению, медленную(!) работу. Стандартный объем работы подразумевал уборку тринадцати номеров, а я успела обслужить только семь, увы. Да, ууужж…, значит, картины, окна, батареи больше протирать и мыть не буду.

* * *

Через два дня я уже втянулась в рабочий ритм и со скоростью электроника справлялась с необходимой нагрузкой. Наконец-то, я могла позволить себе пообедать в ресторане. За чисто символическую цену в семьдесятпять кронкопеек каждый работник может есть любые блюда в любом количестве. «От каждого по способности, каждому – по потребности» так, кажется, благозвучал основной закон коммунистического будущего и именно так же прозвучал этот закон в капиталистическом настоящем. Мне так хотелось попробовать все вкусности, которые попадались мне на глаза и манили своим аппетитным видом и сногсшибательным запахом. Казалось, здесь было все и на любой вкус: запеченая оленина, домашние колбаски, яичное, молочное, сырное, мясное. Я чувствовала жуткий голод, есть хотелось невыносимо, желудок судорожно скукоживался в предсмертной агонии, пытаясь вызвать тошноту и заставить хозяйку потерять контроль и проглотить что-нибудь съестное. Но воспитание и элементарный здравый смысл выдержали напор и не дали разгуляться безудержному обжорству.

Я ограничилась запеченым мясом с овощами и семгой в соусе. Ела я медленно, наслаждаясь вкусом каждого кусочка, смакуя каждую капельку соуса. От состояния блаженства я чуть не проглотила язык, и этот легкий болевой шок сразу вернул меня в реальность: рабочий день продолжается и мне уже пора на уборку. Целых тридцать минут я была мисс Леди, аристократкой голубых кровей…, но ровно через полчаса «карета превратилась в тыкву», а я снова стала Золушкой.

В течение двух недель я окончательно пообвыклась: стала абсолютно органично, как рыба в воде, ощущать себя и на рабочем месте, и в коллективе, и в ресторане. Конечно, я не ездила на работу, как на праздник, но уважение со стороны коллег, этих симпатичных, добродушных и чужих людей, которые оценили мои душевные и деловые качества, держало меня на плаву и стимулировало на новые трудовые подвиги.

За две недели я заработала шесть тысяч крон, которые Одвард спокойно потратил за один день.

* * *

После того, как в отель вернулись выздоровевшие уборщицы, я опять пошла работать к Хозяйке. Чем занимался муж в мое отсутствие меня абсолютно не беспокоило, потому что я полностью доверяла ему, а с другой стороны, даже если бы я знала это доподлинно, то что бы я могла изменить в случае моего несогласия? Одвард, как верный страж, встречал меня после работы и отвозил домой. На все его предложения съездить к кому-нибудь в гости, я отвечала бескомпромиссным отказом, и даже была рада, что в силу сложившихся обстоятельств, могу под благовидным предлогом отказаться от надоевших уже поездок.

В очередной раз я отказалась от поездки в гости, сославшись на усталось, и хотела лишь одного – поскорее принять горячую ванну с пенкой, выпить крепкого чая с медом и посмотреть телевизор. Но все мои ожидания рухнули в ту же секунду, когда Одвард «обрадовал» меня вынужденной поездкой в гости. Прямо какая-то маниакальная потребность общаться всегда, везде и вопреки всему и всем. Муж правильно истолковал мимику моего лица и со свойственной ему эмоциональностью стал уверять, что для него это очень важная встреча, что мое присутствие очень желательно, и что продлится она совсем недолго.

Через силу и с большими сомнениями я смирилась с доводами мужа. Вот она – семейная демократия по-норвежски: муж не обязан считаться с желанием жены-иностранки. А жена? А вот жена-иностранка обязана и считаться и подчиняться супругу, несмотря на… Одвард довольно резко притормозил и свернул к обочине: прямо в кювете, в сугробе застряла чья-то машина, а нетрезвый водитель топтался рядом, очевидно, соображая, что к чему. Одвард высунулся из окна и стал что-то говорить горемыке. Уже через пятнадцать минут, показавшихся мне вечностью, они пришли к какому-то важному консенсусу и Одвард стал хлопотать вокруг машин, беспрерывно разговаривая и похохатывая над новым приятелем.

Я безучастно наблюдала за всем происходящим и чувствовала, как тело наливается чугунной тяжестью, как веки закрываются против воли и… я куда-то «проваливаюсь», «убываю», «отъезжаю». Но я не успела порадоваться сладостным объятиям Морфия, потому что мой муж с огромным шумом ввалился в машину и стал что-то оживленно скороговоркой мне рассказывать. Он даже не заметил моего посткоматозного состояния. Под натиском таких бурных эмоций мужа последние остатки сонливости окончательно развеялись и я «врубилась», что планы изменились и мы уже буксируем «залетевшую» тачку к месту жительства ее хозяина.

Опять я удивлялась поразительному контрасту между внешней непривлекательностью мужа и его фантастическим умением внушать доверие и находить общий язык с совершенно разными людьми. На первый взгляд, казалось, что Одвард знаком практически со всем немногочисленным четырехмиллионным населением страны. И только значительно позже я догадывалась, что муж впервые видит этого человека. ТАЛАНТ. А талант он и в Африке талант, не то что в Норвегии.

Мы припарковались возле двухэтажного красивого дома. Через большие окна гостинной на улицу падал мягкий приглушенный свет от многочисленных светильников. Та-а-а-ак, видно мы опять попали в гости…

Я с мольбой посмотрела на мужа и заканючила, что хочу домой, а для пущей убедительности, чтобы вызвать чувство жалости и максимально сократить наш визит, приплела, что очень голодная. Одвард был полностью под впечатлением от новой встречи, он как-то весь сосредоточился на своих мыслях и совсем забыл про меня. Как бы между прочим, чтобы поскорее отвязаться от меня, он с готовностью согласился с моими доводами и пообещал, что мы пробудем не долго.

Нас встретила милая хозяйка, которая тут же традиционно предложила кофе. Хозяйка была немногословной и на очень плохом норвежском она поведала, что приехала из Бразилии («там, где много диких обезъян»), что скучает по родине и детям, что очень мерзнет здесь. Я была, как китайский болванчик, который независимо от толкающего всегда кивает утвердительно, а я кивала также утвердительно независимо от смысла. Вскоре ее словарный запас иссяк и мы стали молча тяготиться вынужденной паузой.

Мужчины разговаривали о чем-то своем, напрочь игнорируя наше присутствие. Одвард удобно разлегся в кресле с чашечкой кофе, которое он на дух не переносил, и очень нескромно поедал шоколадные конфеты, которые ему были противопаказаны из-за диабета, больных зубов и ожирения. Для приличия я выдержала небольшую паузу, еще на что-то надеясь, но чуда не случилось: муж забыл, что жена устала, что он обещал побыстрее решить все дела и поехать домой.

Тогда я решительно встала и позвала Одварда. А он как будто ждал этого: тут же засуетился, что-то взял у хозяина и пошел на выход также стремительно, как его далекие предки кидались на абордаж иноземных кораблей. Только мы тронулись в обратный путь и я успокоилась в предвкушении предстоящего отдыха, как Одвард достал пачку денег и радостно сообщил, что он заработал восемь тысяч за пять минут и поэтому сейчас мы на пару минут заедем в магазин.

Милый Остап Бендер, то есть подданный его величества норвежского Короля, господин Одвард был так счастлив, что если бы он имел крылья или моторчик, то обязательно бы взлетел, даже с машиной. Как и его легендарный духовный близнец, Одвард оказывался в нужный момент, в нужном месте, чтобы извлечь или личную выгоду или деньги. А я-то, наивная-глупая, была уверена, что соображалка такого рода присуща только русскому человеку. Не бывал, видно, уважаемообожаемый Михаил Задорнов в Норвегии!

Одвард мушкой пролетел из машины в магазин, а я осталась в очередном тягостном ожидании. Пять минут… десять…, а мужем и не пахло. Обещанные пара минут оборачивались вечностью. Да что ж, это в самом деле за безобразие? Куда он пропал? Это что – тест на мужество? Может мне надо быть безропотной, бессловесной ско… рабой? Или жить только чаяниями и желаниями благоверного, напрочь забыв сначала о себе, а потом и о детях?!

Меня терзали самые противоречивые мысли и чувства. «… буря, скоро грянет буря…». Как же мне горько, товарищ Горький! «Выпьем с горя, где же кружка – сердцу будет веселей…» тихим эхом прозвучали слова другого известного классика. Мозг добросовестно выкручивался и предлагал свою логическую цепочку. Но силы на сопротивление и подавление растущей обиды уже были на исходе. До бури оставалось пять секунд…

Ну, все, с меня хватит! Я рывком открыла дверцу, еще точно не зная, что буду делать: искать мужа, которому на меня наплевать, прятаться на зло ему в какой-нибудь канаве или проползти домой километров пятнадцать… И тут, в этот самый момент моего секундного замешательства выплывает он – человек-пароход-крейсер «Аврора»-авианосец – довольный и невозмутимый супруг.

Как же это трудно быть немой! Как вулкан перед извержением, содрогалась я от своих внутренних переживаниях, от своей словесной несостоятельности, от непонимания мужа, от ежеминутной унизительной зависимости от него. Одвард моментом просек мое настроение и даже поперхнулся, увидев грозовое лицо-облако. Тут же он слегка засуетился, смешался и, предупреждая мои обвинения и слезы, стал очень убедительно оправдываться за свое почти часовое отсутствие.

Конечно, он не виноват, что очень захотелось поиграть с автоматом в весьма увлекательную интеллектуальную игру «Отдай мне твои деньги!!!», что позвонила мама (которая, как выяснилось позднее, вообще никогда на мобильник никому не звонила), что нарисовался знакомый, с которым обязательно надо было что-то обсудить. Ну, не может замечательный рубаха-парень отказать себе в таких важных на данный момент вещах, да еще помнить о какой-то мелочи под названием жена.

Пар от кипевших эмоций так и не вырвался наружу, потому что я всеми силами души пыталась сохранить выдержку и спокойствие, но все же старалась не смотреть на мужа, что бы он не увидел той душевной муки, от которой я страдала, несмотря на все его объяснения. Все. Домой и спать. Наверное, я никогда не стану идеальной женой из старой русской народной сказки «Что муженек сделает, то и ладно.». Какая же эта сказочная героиня была мудрая женщина, что все воспринимала как должное, довольствуясь абсолютно всем, что бы ни делал муж. Что это – святость и смирение или равнодушие? А может они так долго жили вместе в любви и уважении, что согласие появилось само собой?

Я так устала и от постоянных мыслей, и от такого затянувшегося дня, что даже не обрадовалась, увидев дом.

Да не тут-то было, оказалось, что еще не вечер и все только начинается! Шум воды в ванной не смог заглушить звуки прихода новых гостей. Я оказалась заложницей беспредельного… гостеприимства своего ненаглядного. Ну, и как появиться почти неодетой перед незнакомыми людьми? Чистая одежда лежит в шкафу, шкаф – в спальне, «яйцо в утке», то есть в спальню можно попасть или из гостинной через дверь или через окно с улицы. А почему я тут в прихожей мерзну и по-дурацки комплексую? Невиноватая я – они сами пришли…, вот пусть им и будет неудобно, что явились без предупреждения и смутили мой вечерний отдых. Я слегка отдернула вниз свой мини-халатик и смиренно, как ягненок на заклание, направилась в гостинную исполнять свой интернациональный долг радушной хозяйки.

Нежданными гостями оказалась молодая пара интеллигентной наружности. Они мило щебетали с развалившимся в кресле Одвардом и как-то сразу вызвали неподдельную симпатию и интерес с моей стороны. В самом деле, они же не виноваты, что молоды, энергичны и, что оказались некстати для хозяйки в столь поздний час. Я принесла чай, конфеты и присела в кресло напротив девушки, даже не представляя о чем я могу с ней поговорить.

Совершенно случайно она увидела шахматы и поинтересовалась, как в них играть. Конечно, это было полным абсурдом…, но это было лучше, чем улыбаться сквозь зубы и изображать мнимое любопытство. Буквально через час моя подопечная сносно передвигала фигуры и даже пыталась атаковать. Конечно, приятно видеть возбужденное азартом лицо, если бы не жуткая усталость, от которой слипаются глаза и голова готова вот-вот сорваться с плеч и покатиться (куда глаза глядят?), как колобок куда-нибудь подальше, хоть насовсем и с летальным исходом.

Девушка догадалась о моем состоянии и сочувственно произнесла какую-то тираду, из которой я поняла одно-единственное слово «усталость». Она даже не догадывалась, КАК она была права! Я пожелала всем спокойной ночи и пошла в детскую спальню на втором этаже. Риверансы риверансами, но пора и о себе побеспокоиться и положить свое тело хотя бы в горизонтальное положение.

Все три спальни не отапливались, поэтому, не успев окончательно замерзнуть в корридоре, я быстренько юркнула с головой в первую попавшуюся ледяную постель. Скрючившись в позе зародыша и судорожно сцепив зубы, чтобы они не стучали, я явственно слышала уход засидевшихся гостей. Мысленно я поблагодарила Господа, что все благополучно закончилось. Какое же это блаженство наслаждаться тишиной и покоем. Завывания ветра в печной трубе становились все тише и дальше, наверное, и он устал от постоянного движения и решил передохнуть. Темнота и холод окутали и сковали все вокруг во всей вселенной. Спать… спать… спать.

Громовой хлопок входной двери и громкий пьяный голос незнакомого мужчины резко разбудили меня. Б… оже! Силы небесные! Я сплю или схожу с ума? Скорее всего, и то и другое. Новый гость – новая «радость». Да еще в три часа ночи. Зачем Одварду жена, когда круглосуточно присутствуют гости? Где-то далеко в подсознании разбился последний стереотип о заграничной жизни, созданный Голливудом еще в далекие восьмидесятые. Да, в жизни штампов не бывает, они существуют только в нашем сознании.

Я поняла, что ситуацию не переломить, ее просто надо принять. А просто принять тоже не получается. Ну, и что делать? Я стала набирать смс-сообщение с просьбой не шуметь. Муж отреагировал на мое послание мгновенно: он перешел на спокойный тон и у меня перестало закладывать уши от его громоподобного баса, который гулким эхом прокатывался по стенам, вызывая легкую вибрацию пола на втором этаже.

Я снова успокоилась, стараясь не прислушиваться к посторонним звукам, несущимся из гостинной. У меня почти получилось! Пять минут, целых пять минут мой муж помнил обо мне, а потом все, все повторилось, как в сказке «Про белого бычка», за исключением, разве что, водки и пьяных разговоров. Мне очень не хотелось вступать в дискуссию с пьяными членами… общества и поэтому снова решила прибегнуть к помощи мобильника. Суровым голосом я сообщила, что или я ухожу из дома или Одварду пора прекратить пьяный концерт для единственного зрителя. После клятвенного обещания мужа, что концерт по заявкам закончен, а скромный неизвестный друг уже уходит, я, чувствуя внутреннюю напряженность и закипающую обиду, продолжала смиренно ждать подтверждения обещанного. Но так ничего и не дождалась.

Вернее, праздник продолжался с тем же накалом и новым репертуаром. Ну, в самом деле, стоит ли обращать серьезное внимание на какую-то трезвую, маленькую, совсем не местную, и очень терпеливую женщину? Значит, пора уходить… «ой, ты степь широоокая, ой ты степь раздооольнааая…». Я стала медленно, очень медленно, ненормально медленно натягивать прямо на мини-бикини сноубордовский костюм, все еще надеясь на чудо. Но муж не пытался забаррикадировать или закрыть собственным телом входную дверь. Путь был свободен, и мне ничего не оставалось делать, как просто уйти по-английски, не прощаясь.

«Темная ночь, только ветер гудит в проводах…», да в далеке ярко поблескивают огоньки небольшого города. Куда мне теперь? Тупо идти по дороге, чтобы сразу нашли окоченевший труп. Пусть я и околею от холода, но поискать мой труп придется! Я с остервенением кинулась по сугробам вниз к, казавшейся так близко, воде. Неожиданно, буквально после десятка шагов, я провалилась и застряла между огромными валунами. Падение было таким стремительным и болезненным, что в первую минуту я испугалась, что что-то себе сломала или вывихнула. Осторожно пошевелив верхними и нижними конечностями, я убедилась в целостности костей, а поэтому решила не дергаться и лежать на месте до посинения.

А там, за моей спиной, не далее как в ста метрах стал разворачиваться полигон военных действий. Я услышала громкие, душесогревающие крики своего благоверного и залповые удары входной двери. Вот она – сладкая минута возмездия! Ты зовешь меня, «а в ответ – тишина – он вчера не вернулся из боя…». Вот и я не вернусь.

Жизнь словно зебра полосата — В ней много черно-белых дней, И, хоть, давно узнала это — Не стало легче мне, поверь. Полгода счастьем наслаждалась Я каждый час, живя тобой, И думаю, не ошибалась Я в том, что счастлив ты со мной… Да, оба мы тогда любили… Не знаю, как случилось вдруг, Я по твоей вине, любимый, Попала в темно-серый круг… Жизнь, как мозаика ложится, И снова красками блеснет, Но помни: и тебя каснется Тот мрачно-страшный поворот… И вот тогда меня ты вспомни И знай, что тоже я прошла Мучительную смерть надежды, Смятенье сердца и ума.

Ползти к черной воде уже совсем не хотелось – я и тут смогу спокойно замерзнуть, ни к чему эти лишние хлопоты. И зачем я сюда только приехала? Чтобы сейчас превратиться в ледяную глыбу назло чужому мужику?

Холод стал проникать в обездвиженное тело все настойчивее и настойчивее. Еще немного и бикини совсем к телу примерзнут. Жаль, что у меня на теле напрочь отсутствует волосяной покров, вот был бы кстати. Опять послышалась какая-то возня и ругательства мужа, потом дико взревела машина и понеслась куда-то прочь, скорее всего, с моим мужем за рулем. Что это за раннеутренняя поездка? Может, что-то вроде зарядки?

Я чувствовала, как холод победоносно овладевал одной частью тела за другой и сопротивляться этому не было ни сил, ни желания. Еще совсем чуть-чуть и я окончательно окоченею, жаль, что не стану Снегурочкой или Снежной Королевой, хотя бы посмертно. Конечно, меня найдут, удивятся, наверное, почему я тут потерялась в ста метрах от дома, и скорее всего, сочтут мой поступок за дурную блажь загадочной темной русской души. А девочки мои, крошечки мои родные станут круглыми сиротками, будут жить и расти никому ненужные и никем не любимые.

Сердце сжалось от слезной муки, ведь я так люблю их, что не в силах бросить на произвол. Ну, какое право я имею умирать ради себя? Мама – я, мама, а потом уже женщина, жена, рабыня или домохозяйка. Как не тяжело, но придется признать свое поражение и перед собой, и перед пьяным супругом.

Если бы машины могли говорить, то люди бы услышали, наверное, много жалоб и критики в свой адрес. И слава Богу, что этого им не дано. По визгу возвращающейся машины было понятно, что Одвард уже задушил руль и теперь, как бешенный слон, топчет то газ, то тормоз.

Надо подождать еще немного, чтобы человек остыл от неудавшейся погони и уснул, и тогда я потихоньку зайду, заберу свои вещии, документы, и куда-нибудь «убегу, улечу, испарюсь…». Единоборство с холодом достигло своего аппогея – в теле не осталось ни капельки тепла. Ладно, как это не прискорбно, но пора возвращаться. Последние десять метров я шла особенно осторожно и почти равнодушно. Адреналин рассосался, тело одервенело, а голова устало позванивала своей пустотой. Я замерла у входной двери, прислушиваясь к тишине и пытаясь на слух определить ситуацию в доме. Гробовая тишина. Ни звука. Интересно, а дверь на замке? Я осторожно нажала на ручку, – дверь легко поддалась и открылась. Тихонько, словно вор, я прошла в гостинную, стараясь как можно дальше держаться от двери в спальню, в которой по моим расчетам должен был спать муж. И тут, в скупых предрассветных сумерках, я увидела до боли знакомую, необъятную…черную… спину. Сомнений не было – это был мой муж собственной персоной. Он сидел за компом и, скорее всего, просматривал новинки порносайтов. Резко развернувшись ко мне, Одвард припечатал меня взглядом к полу с такой силой, что я остолбенела и не могла даже пошевелиться. Суровым голосом Ангела Смерти он спросил, где я была.

Наверное, именно так Отелло спрашивал Дездемону «молилась ли, ты на ночь, Дездемона?», заранее приговорив ее к смерти. У нее, конечно, тоже был муж, и тоже иностранец, но общались они, все-таки, на одном языке. И, что в итоге?

Я не могла объяснить на норвежском, где я была… А где, по его мнению, я могла загорать в декабре с полчетвертого утра? Столбняк, случившийся со мной от неожиданности, улетучился и я пошла искать дорожную сумку, чтобы складывать в нее вещи. А Одвард продолжал свою каннонаду. Его особенно бесило мое безразличие и невозмутимость. А чего мне заморачиваться, если я все-равно ничего не понимаю из того, что он тут кричит. Видно, Одвард смекнул, что это, действительно как-то глупо с его стороны расспыляться в одиночку, да еще с нулевым эффектом, потому что в какой-то момент своего нескончаемого ора он, вдруг, перешел на членораздельную внятную речь, пусть и с ядовитой интонацией. «И тут Остапа понесло…». Повернувшись ко мне всей мощью своего тела, угрожающе наклонившись вперед, как для броска тем же телом, с опухшим лицом и воспаленными глазами, горящими жгучей ненавистью, Одвард медленно надвигался на меня, испепеляя взглядом и выплевывая обвинения мне в лицо: лесбиянка! эгоистка! проститутка! ненавижу его родственников и родителей! мечтаю о его смерти! смотрю только русский тв-канал!. По моему выражению лица дорогой муж понял, что цель, в основном, достигнута и снова перешел на диалект, продолжая громыхать всевозможными ругательствами в адрес моей страны и меня лично.

Ну, что ж, я готова – готова принять брошенный мне вызов.

Откуда ему было знать, что в далеком пионерском детстве моим кумиром была Зоя Космодемьянская, которая гордо стояла на эшафоте перед фашистами и достойно приняла смерть за свои убеждения.

Конечно, меня больно ранили его слова, в которых не было и крупицы правды. Но почему он так легко может оскорблять меня, безбожно сочиняя такие небылицы? Я с удивлением смотрела ему в глаза, поражаясь такой разительной перемене, произошедшей в этом человеке: на моих глазах добродушный великан превратился в разъяренного монстра, причем, без всякого волшебства. В общем-то, конечно, все логично: право на отдых и ночной сон в нашей семье имеет только Одвард, это он – мой спаситель и благодетель, а я – тварь неблагодарная, зажралась, и «качаю» тут свои права. Я не отрываясь смотрела в злые глаза мужа, в его, наполовину беззубый, рот и ждала, ждала, когда же иссякнет этот словесный понос. Увы, но я не могла оставаться так долго еще и бессловесной тварью.

Лицом к лицу, глаза в глаза, припечатывая каждое слово, я, уже с трудом сдерживая натиск адреналина и дрожь в голосе, стала обвинять его в полном игнорировании моей единственной просьбы – лечь спать. Почему только я всегда должна его понимать и принимать беззаговорочно все, что ниспошлет мне Его Величество Супруг? Почему мне только все бесконечно обещается и тут же все забывается? А мне остается только надеяться и ждать непонятно чего? Почему я стараюсь подстроиться под него, а он даже не пробует хоть в чем-то уступить мне? Я только жду, когда милый Прынц перестанет пердеть в кровате и машине, когда он станет убирать за собой посуду и крошки со стола, когда будет хоть иногда мыть посуду, когда будет сортировать мусор, когда перестанет кидать каждый вечер свои грязные носки в гостинной, когда он перестанет везде курить и бросать свой вонючий заслюненный снюс, когда он научится смывать за собой дерьмо в унитазе, которое мгновенно засыхает, если его сразу не смыть, когда перестанет так бриться и мыться, что вся щетина или грязное мыло попадает на стены, кран, раковину, унитаз и засыхает. А если я не целуюсь в засос с его родственниками, то это не значит, что я их ненавижу. Они сами не хотят даже разговаривать со мной – я же все-равно ничего не пойму. А то, что я разговариваю со своей подругой по телефону иногда полтора-два часа в неделю, то это значит, что я – лесбиянка? А кто тогда ты сам, если говоришь по мобильнику со своими друзьями, как минимум, десять часов в сутки? И еще, какая уважающая себя проститутка будет мыть номера в отеле?

Поединок закончился. Как говорится, «встреча прошла на высшем уровне и, после непродолжительных дебатов, стороны» не пришли к любви и согласию. Короче, каждый остался при своем. Буркнув что-то в мою сторону, Одвард демонстративно отвернулся и пошел к компьютеру. Теперь я могла спокойно складывать вещи и идти на все четыре стороны. Ну, вот и поговорили по душам. Я для него, наверное, «мелочь пузатая», и вдруг, чего-то требую, претензии предъявляю, человеком себя считаю и хочу, чтобы с этим считались другие.

Я позвонила нашему общему другу – Рыцарю, попросила его приехать и забрать меня на пару дней в гости. Интеллигентный человек, он сразу согласился без удивления и лишних расспросов. В настоящий момент он был в разводе со своей африканской женой и у него уже гостила русская невеста, которая мне совсем не нравилась из-за своей высокомерности и алчности: обручалку то-о-олько с бриллиантами, тряпки то-о-олько брендовские, роспись то-о-олько в церкви, свадьба то-о-олько в дорогом ресторане. Но, что самое удивительное, жених с радостью, несмотря на труднейшее финансовое положение, шел на все жертвы и даже стал учить русский язык втайне от нее, чтобы потом удивить и порадовать. Торжественная церемония бракосочетания должна была состояться через два дня. Хороший повод напиться и забыться, учитывая, что свидетелями должны были быть Одвард и я. Не успела я как следует привести себя в порядок, как за окном притормозила машина и стала сразу разворачиваться. Вот, собственно, и все. Кто-то встречается и женится, надеясь на счастливую новую жизнь, а кто-то расстается и разводится, прощаясь с надеждой и не в силах бороться за светлое будущее, имея лишь абсурдное настоящее.

* * *

Уже сидя в машине, я нервно закурила и стала плакаться на непонимание мужа, на то, что мое постоянное терпение к его недостаткам и ежеминутная готовность все понять и простить, оборачивается против меня, что Одвард воспринимает это уже как должное и наотрез отказывается считаться с моими даже самыми элементарными просьбами. Друг тяжело вздыхал и просил меня не плакать, говорил, что это временные трудности, что Одвард одумается и обязательно изменится…

Ну уж нет, я его видеть больше не могу, как он мне гадок и противен. Его беспрецендентный пьяный наезд на меня раздавил то немногое хорошее, которое я с трудом нашла в нем и лелеела в своем сердце.

А люди готовились к Рождеству Христову. Во всех окнах горели праздничные светильники: то в виде свечей, то в виде звезд; игрушечные Санта Клаусы с мешками за спиной карабкались на украшенные разноцветными, светящимися гирляндами окна, балконы, деревья, крыши.

Я никогда не любила праздники, особенно последние сто лет. До шести лет со всем восторгом детской души я верила в чудо Нового года и Деда Мороза. И когда на новогоднем утреннике в детском саду Дед Мороз посадил меня к себе на колени, потому что мне не хватило свободного стула, то я с великой радостью (ведь ОН – волшебник!) и сильнейшим страхом ждала, что вот-вот замерзну, превращусь в снежную девочку, а потом… расстаю…

Мы подъехали к дому, машина мягко вписалась на свое место и остановилась. Пора выгружаться. Уже дома друг предложил мне позавтракать и располагаться в детской. Это было так кстати и от всей души, что я снова всплакнула и с благодарностью в сердце отправилась спать, наотрез отказавшись от еды. Съежившись под холодным одеялом и благодаря Бога за милость и сострадание чужого человека, я забылась глубоким тяжелым сном.

Как пылко и настойчиво, а порой и маниакально, мы стремимся к цели, абсолютно уверенные в своей правоте. Как зачастую мы готовы во имя ее пожертвовать практически всем, чего достигли собственным трудом и старанием. И каким же горьким становится разочарование, когда журавль в небе оказывается обыкновенной синицей, а райские кущи семейной жизни превращаются в сплошные дебри и кошмар.

* * *

Как же долго я спала! Заснуть бы летаргическим сном хотя бы на пару-тройку лет, отоспаться бы на всю оставшуюся жизнь как следует.

Тело неподвижно лежало на кровати не желая подавать ни малейших признаков жизни. Я тупо и безучастно смотрела в потолок, пытаясь там найти ответ или подсказку, что мне делать дальше. Сколько же прошло времени? Или оно просто остановилось? Именное такое ощущуние вневремени, как спасательный круг, удерживало меня за гранью бытия. Постепенно в сознание стали проникать посторонние звуки, – жизнь в своем постоянном движении не терпит пустоты. Все будет так, как должно быть. Я же сама во всем виновата. Еще тогда, когда ждала заветное письмо из Норвегии, сама себя успокаивала и убеждала, что хоть кто-нибудь ответит. Вот этот, «кто-нибудь» и нарисовался, что теперь не сотрешь. Мое «кто-нибудь» Космос воспринял буквально: надо кто-нибудь в смысле лишь бы что? Пожалуйста, будет исполнено! Вы, кажется, именно этого хотели? Вот она – ирония судьбы – во всей своей красе. Почему то вспомнилось свое старое стихотворение:

Наша встреча была звездой Ослепительной в небе черном. Наша встреча была мечтой Необъяснимая словом. И летели тогда мы с тобой Навстречу безумным ветрам, И слышался солнца прибой, Игравшего нашим сердцем, И музыка лилась волной К нашим открытым душам, И мир звенел чистой струной, Неведомый фальши и мукам… Наша встреча стала слезой, Скользящей по щекам влажным… Наша встреча стала свечой, Мерцающей прошлым нашим…

Меня стало тяготить собственное одиночество и я захотела выйти из своего добровольного заточения в детской комнате. Отыскав хозяина дома с его невестой и поблагодарив за кров, я уселась на диване смотреть теливизор. Они сдержанно, по-доброму выразили свое сочувствие, предложили чай и печенье. Девушка совсем освоилась и теперь помогала будущему мужу накрывать на стол. Слава Богу, что у них все хорошо и она не оказалась законченной стервой и эгоисткой.

Думать о будущем совсем не хотелось, но тревожные мысли настойчиво лезли в голову: как без прописки вернуться на Родину, где взять деньги на дорогу, где жить, где работать? Мысли, как стая волков, обложили свою жертву, лишая последнего шанса на освобождение. Я решила срочно позвонить маме и объяснить, что мне надо прописаться обратно. Полчаса я прокручивала приблизительный сценарий возможного разговора, а потом осмелилась попросить друга воспользоваться его домашним телефоном. Мама сразу взяла трубку и по первым же фразам стало понятно, что она очень устала от детей и мне пора бы уже их забрать. Как бы между прочим, я попробовала намекнуть, что мне надо прописаться обратно в свою квартиру. На что моя мама, не задумываясь, отрезала отказом, сказав, что моя квартира уже сдана и почти продана, а так же посоветовала не дурить и жить с мужем, даже если это невозможно…

Вот это понимание! Вот это оперативность! Я тупо смотрела на выключенный телефон, пытаясь придти в себя от пережитого потрясения. Где-то подспудно промелькнула шальная мысль, что я сама, своими собственными руками сделала себя и детей заложниками сложившихся обстоятельств. Если моей маме, а значит и отцу, безразличны мои трудности и проблемы, если мои самые близкие и родные люди присвоили мою жилплощадь, оставив дочь с внучками совершенно бездомными, то что тогда можно ожидать от чужого человека? Это было так страшно и так, до боли, очевидно, что хоть волком вой, а ничего уже не изменишь.

Друзья не любопытничали и не задавали лишних вопросов, увидев мой растерянно-потерянный вид полный безысходной тоски и отчужденности. Вернуться на Родину, чтобы воевать с родителями за квартиру?! Абсурд! Может, сегодня просто не мой день? Пришибленная и подавленная, я чувствовала, как тяжелый железный обруч сжимает сердце и становится трудно дышать. Рыцарь, подсел ко мне на диван, взял за руку и стал успокаивать, что все нормализуется, что не надо отчаиваться, что я – замечательная женщина и он очень уважает меня. Тихая вибрация его голоса, искреннее сочувствие, как живительное тепло, проникли в душу и дали волю слезам. Я уткнулась мокрым лицом ему в плечо и еще долго не могла успокоиться и выплакать все свое горе одинокой беззащитной женщины.

* * *

Почему посторонние чужие люди понимают, сострадают и уважают меня больше, чем родные? Видно, для меня это так и останется загадкой. Только успела я снова спрятаться в детской, как громкий звучный бас возвестил о появлении Одварда. Я так сильно душевно выдохлась, что у меня уже не было никаких эмоций по поводу его прихода. Пришел, – значит ему надо, скучно, наверное, что нервы трепать некому. Неожиданный тихий стук в дверь немного напугал меня, – кто там? Друг заглянул в наполовину приоткрытую дверь и с немного виноватой полуулыбкой пригласил меня вернуться в гостинную. Ну уж нет, увольте меня от такого «удовольствия». Лишь приглушенное раскатистое эхо от голоса мужа наполняло пустоту вокруг меня, но я решительно осталась в гордом одиночестве.

По прошествии двух или трех часов, я поняла, что встречи не избежать. Одвард выглядел напряженным, но уравновешанным. Уж не приснился ли мне ночной кошмар? Мы сдержанно поздоровались и я молча ушла на кухню, не в силах выносить его присутствие. У меня начался мандраж от нехватки никотина, поэтому я закурила и налила себе горячий чай. Только я расслабилась, как появился Одвард и занял собой все свободное пространство. В тесноте… так в тесноте. Господи, ну нет мне покоя даже на кухне в чужом доме!

Муж нервно закурил и спросил про мое самочувствие. Я ответила, что порадовать его нечем – я еще живая. Несмешно. Изобразив глубокое расскаяние, муж замолчал, сосредоточив все свое внимание на сигарете. Дым легкой струйкой поднимался к вытяжке и стремительно исчезал за ячеистой решеткой. Жаль, что я не могу вот так, мгновенно, как сигаретный дым, исчезнуть из этой квартиры, из этой страны, а лучше – из этой жизни. Я снова закурила, даже не пытаясь скрыть полное безразличие к мужу и всему, что меня окружает. Одвард стал что-то бубнить, явно рассчитывая на мое внимание. Я не столько слушала, сколько догадывалась, о чем он может говорить.

Прямо традиция какая-то: сначала нагадить другому человеку в душу, а потом, без извинений, оправдать себя, любимого, во всем, хоть во всех смертных грехах. Конечно, мы – люди, и все делаем ошибки, но должен же быть какой-то условный рефлекс: сделал ошибку – извинись и больше ее не повторяй, если ты действительно раскаялся.

Я устало посмотрела на мужа, стараясь заглянуть ему в глаза, стараясь хоть чуть-чуть проникнуть в эту загадочную, полную сумеречных потемков, мужскую нерусскую душу. Напрасно. Одвард избегал прямого взгляда, его глаза без устали бегали из стороны в сторону, накручивая метры, словно соревнуясь в марафонском забеге.

Выпив залпом стакан воды, муж шепотом стал уговаривать меня вернуться домой, напирая на мое благоразумие и временное взаимонепонимание. Теперь он понял, что был неправ, что после полуночи посторонних в доме не будет, тем более, что скоро с нами будут жить дети.

Ну, и как не поверить ему? «Повинную голову меч не сечет». Может, и в самом деле, у нас может все наладиться? Конечно, мы ОЧЕНЬ разные, но мы же – «homo sapiens» – «человек разумный», значит должны договориться и понять друг друга. Надо только этого хотеть изначально, а не только в критические моменты. Может быть, «стерпится – слюбится»? Я дала себя уговорить – я хотела верить в его чистосердечное желание сохранить наши отношения, тем более, что после предательства родителей выбора у меня уже не было.

Мы выкурили за мировую еще по сигарете и решили больше не обременять своих друзей своим присутствием. Муж заметно повеселел, побежал прогревать машину и счищать снег. А я, приободренная, но очень уставшая поплелась прощаться с друзьями. Они были искренне рады воцарившемуся миру, нашему примирению, и… нашему незамедлительному отъезду. Хоть наш друг и бесконечно, бескорыстно добр, но так стыдно злоупотреблять его радушием, гостеприимством и состраданием.

Мы вернулись домой и, несмотря на непоздний час, пошли укладываться спать. Мир был восстановлен и обжалованию не подлежал.

* * *

В назначенный день я и Одвард отправились на свадьбу нашего друга. Невеста в подвенечном платье, с шикарной прической и маленьким букетиком из белых роз, была такой нежной, такой хрупкой и прекрасной, что последние сомнения развеялись и я от души была счастлива и за нее и за Рыцаря. Все были в сборе и мы отправились в церковь на венчание. Огромный старинный собор встретил нас торжественно и сдержанно.

Это только в Голливудских фильмах свадьба по сценарию, репитиция для новобрачных и свидетелей, и, как правило, красивая церемония при огромном количестве гостей. Конечно, я не ожидала прямого попадания в голливудское яблочко – слишком печальный опыт собственной «свадьбы» беспокоил неизвестностью нового предстоящего торжества. Но весь мой предыдущий опыт тамады на одиннадцати русских свадьбах не смог объяснить присутствия только трех совершенно случайных гостей.

Священник, сияя от радости, пригласил нас пройти на сцену и сесть на высокие красивые кресла, напоминающие царские троны. Зазвучал орган и волшебная музыка чудесным образом заструилась вокруг нас, свободно проникая и в душу и сердце, унося прочь раздумья и тревоги, даря радость, восхищение и божественный экстаз космической симфонии. После свадебной увертюры священник прочитал короткую молитву, а затем нам пришлось петь псалмы. Вернее, пела их профессиональная певица аккомпанируя себе на рояле, жених подпевал, а остальные беззвучно шевелили губами, пытаясь хоть одной гласной иногда попадать в унисон.

После традиционных вопросов-ответов о согласии вступить в брак, священник поздравил новобрачных и попросил нас немного задержаться, чтобы вручить свидетельство. Как и в моем случае, им оказался обычный листок бумаги со стандартной записью и без каких-либо излишеств.

Уже вчетвером мы отправились в дорогой отель, в ресторане которого нас обслужили по высшему классу. Все было замечТательно: вкуснейшая еда, безупречное обслуживание, шикарный уютный интерьер, но… ску-ко-ти-ща! То ли дело русская свадьба – многолюдная, пьяная, веселая, с конкурсами и розыгрышами, с песнями и танцами до утра, с душещипательными разговорами «Ты… меня… уважаешь…?» или «Я – ему…, а он —…… понимаешь?».

* * *

Рождество мы встречали вдвоем. Одвард нарядил искусственную елку, разогрел традиционную норвежскую еду, – домашние колбаски и котлеты, запек ребрышки, налил в качестве соуса брусничное варенье, поставил на стол сладкую квашенную капусту, гороховую кашу, и мы сели ужинать. Молча. При свечах. Разговаривать особо не хотелось ни ему, ни мне. Как же глупо и скучно жить без детей – все теряет смысл. Новый год прошел также без особой радости, но с традиционным запуском фейерверков. Все небо с нуля часов освещалось многочисленным разноцветьем взрывающихся петард. Наверное, гораздо важнее не где ты встречаешь Новый год или любой другой праздник, а с кем и как.

Муж продолжал бездельничать, зачастую он куда-то надолго уезжал и я одна томилась в полном одиночестве. Лучше уж плохой мир, чем хорошая война. В четырех стенах я изнывала от скуки и бездействия. До сих пор я никак не могла взять в толк на какие средства мы живем. Иногда Одвард брал меня с собой к кому-нибудь в гости. Там он общался, что-то обсуждал, в чем-то убеждал. Меня расспрашивали о России, русских женщинах и их житье-бытье. Потом, на обратном пути он доставал деньги, которые получал от этих людей, а это были значительные суммы не меньше десяти тысяч, и с полным чувством превосходства засовывал их в свой бумажник.

Я, конечно, удивлялась такому обороту событий – мы же, вроде, в гостях были – а тут какие-то разговоры-переговоры-договоры, да еще и деньги впридачу, непонятно за что. Одвард, словно чувствуя мои сомнения и подозрения, стал уверять, что это ему отдают очень старые долги, что его просят познакомить с приличной русской женщиной, вот и дают деньги на дорогу, визу, телефонные переговоры и наши премиальные.

Я недовольно поморщилась – попахивало явно чем-то незаконным. Но муж, с присущим ему напором, заявил, что частная фирма, открытая на меня (когда успел?), может заниматься и посреднической деятельностью в сфере знакомств, и любым импортом из России. Для пущей убедительности он напомнил мне о норвежской брачной конторе, которая нас познакомила и которой он заплатил за меня двадцать тысяч крон. Других вариантов работы для нас нет, поэтому я должна вести переговоры с русской стороной, а уж он будет искать потенциальных женихов через объявления в газетах и интернете.

По этому поводу Одвард развил бурную деятельность, накупил всевозможной оргтехники и канцелярских товаров. Теперь часть стола в гостинной занимали сканер и принтер, и Одвард, с нескрываемым удовольствием, нажимал на разные кнопочки, распечатывая понравившиеся картинки с интернетовских сайтов, которые потом в огромном количестве валялись за ненадобностью на полу и столе.

Скрепя сердце мне приходилось мириться с немыслимыми тратами мужа: ведь это не мои заработанные деньги и он волен поступать, как считает нужным. А Одвард умел потешить себя, свое самолюбие – в каком-то неистовом, безудержном, бешенном упоении он покупал ненужное и… совсем ненужное, с моей точки зрения. Зачем именно автоматический степлер на фотоэлементе? Зачем новые наушники, когда отлично работают старые? Зачем новые компьютер, телевизор, мобильник именно сейчас, когда можно еще пользоваться прежними? Я не находила достойного ответа и убеждала себя, что муж все делает во благо семьи.

И закрутилось-завертелось наше брачное агентство. Объявления, переговоры, разговоры, письма, анкеты, фото, факсы, билеты, визы, знакомства… Кошмар не прекращался даже ночью. Пьяные и трезвые, психически больные и не очень, кандидаты в женихи требовали гарантий приезда невесты, а также гарантий вечной любви, верности и секса. Одвард говорил по телефону круглосуточно: в душе, за обедом, в туалете, лежа, сидя, стоя. Он испытывал явное воодушевление и удовольствие от своей востребованности. А я час за часом каждой потенциальной невесте рассказывала о Норвегии, о процедуре оформления документов, о лояльности и демократичности норвежских мужчин, объясняла, что согласие на приезд не обязывает к браку или постельным отношениям, чем вероятнее всего, удивляла или огорчала всех клиенток.

* * *

В итоге, приехало пять женщин. Три из них довольно удачно вышли замуж за состоятельных нормальных мужчин, одну забраковали по причине почти полного отсутствия здоровых зубов, а другая сама забраковала жениха, который не хотел иметь в браке общих детей. В общем-то, все были довольны – если уж замуж не получилось с первого раза, то хоть в Норвегии побывали на халяву. Мужчины тоже особо не расстраивались, окрыленные новым знакомством и надеждой на счастье и любовь.

Чужие удачные браки вдохновили меня на благоустройство жизни моей родной сестры. Еще в мой первый приезд в Норвегию Одвард познакомил меня с одним своим старым другом – БрендЭросом. Это был красивый высокий брюнет испанской наружности и умными глазами. Он сразу проявил инициативу, чтобы я познакомила его с молодой симпатичной дамой. Конечно, я сразу подумала о своей сестре. БрендЭрос, без особого напряга, согласился и попросил передать сестре его фотографии и четыре тысячи крон на мелкие расходы. Сестра, увидев фото красавчика, спортсмена и миллионера, сомлела на месте. Но окончательно она потеряла способность соображать и говорить, когда я торжественно вручила предназначенные ей деньги.

И вот теперь я ждала ее в аэропорту, заранее предвкушая радость от встречи. Как же я счастлива, что сестре достанется нормальный муж, а ее ребенку – отличный отец.

Мы встретились, обнялись, а потом сели в просторный «Шевроле», отдолженный у БрендЭроса, и понеслись сквозь ночь и холод, обсуждая события последних шести месяцев. По дороге мы заехали в ресторан, и я с удовольствием наблюдала, как сестра слегка столбенела от шоковой терапии: чистота, красота, уют, все навиду, все посетители трезвые, а детям все можно и никто на них не сердится и не кричит. Моя сестра была настоящей гурманкой и по достоинству оценила вкус норвежской еды: было съедено все мясо и гарнир, за исключением, болгарского перца и салата.

Домой мы приехали далеко за полночь и чуть не врезались в машину БрендЭроса, который, как преданный рыцарь, ждал даму своего сердца. Сестра засветилась от счастья и сразу же согласилась ехать с чужим дядей к нему домой. Куй железо, пока не остыло…

Но, что-то пошло не так, как надо. Может, сестра поторопилась с брачной оргией, может ребенок утомил БрендЭроса своей гиперактивностью, может он рассмотрел сутулость, сильную близорукость и отвратительный прикус зубов моей сестры, но долгожданного предложения руки и сердца не прозвучало и мы вынуждены были забрать сестру с ребенком к себе домой.

После совершенно нескончаемой дискуссии мы пришли к выводу, что БрендЭрос просто не готов принять чужого ребенка, который все время кричит, капризничает, требует постоянного внимания и в любой момент может разбить дорогую аппаратуру. А БрендЭросу, естественно, после длинного трудового дня хочется тишины, домашнего уюта и женской ласки. Все ясно и логично, и ничьей тут вины нет.

Но, конечно, сестренка сильно переживала неудачу – полгода целовала на ночь фотку БрендЭроса, грезила о любви, прошла все круги ада в норвежском консульстве и, когда мечта почти сбылась… такой бесславный не happy end. Обидно, конечно, но не смертельно. Как пел великий Юрий Антонов «Мечта сбывается, и не сбывается, любовь приходит к нам порой не так…». Погоревав два дня на руинах своей любви, обильно заедая ее кончину сосисками и котлетами, втайне еще надеясь, что БрендЭрос скоро одумается и вернется, сестра стала настаивать на продолжении знакомств с норвежскими мужчинами до победного конца и брачного венца.

Одвард был полностью на стороне сестры, снова он куда-то звонил и бесконечно разговаривал, пробуя найти достойную партию для бедной родственницы. Кандидатов было много, а выйти замуж не за кого. Под угрозой бесславного возвращения домой, эмоциональной и сексуальной неудовлетворенности, сестра стала обвинять меня в своем несостоявшемся браке с БрендЭросом. Может, она и права и не надо лезть в чужую жизнь, когда не можешь дать никаких гарантий. Все гарантии выдаются только в ведомстве Господа Бога.

* * *

А тут новая проблема– к нам привезли ненужную беззубую невесту. Мужчина честно пытался привыкнуть к ней. Не смог. А обратный билет у невесты через две недели, а новый он купить не может. Вот и привез он ее к нам, чтобы она пожила у нас, за наш счет и нашими молитвами.

Женщина смущенно улыбалась и с трудом натягивала узенькие губы на черные зубы, стараясь их хоть чем-то прикрыть. Зрелище не для слабонервных. Теперь нас стало пятеро, причем из этих пяти только один норвежец. Нам было не очень весело и не слишком скучно, но Одварду стало неуютно в женском русском обществе и он куда-то надолго уехал.

Поздно вечером он вернулся, принял душ, и не смущаясь чужим непониманием стал заигрывать со всеми женщинами, демонстративно-показательно гыкая и попердывая, чем приводил в неописуемый восторг и себя и Беззубку. Это в старых русских народных сказках есть Одноглазка, Двуглазка, Триглазка, а в современных все больше – Беззубка, Дурилка, Понтовка…

Выпустив весь свой сероводород, муж успокоился и позвал меня на секретный разговор в спальню. После небольшого замешательства, Одвард полушепотом стал делиться своим рационализаторским предложением. Смысл его сводился к тому, что Беззубка может прилично заработать на сексуслугах в оставшиеся дни и все деньги останутся ей, если она захочет вернуться домой, а вот если она, с помощью сатаны и Одварда, выйдет замуж, то все деньги за эту услугу она должна выложить Одварду.

Я не верила своим ушам. Муж, уловив мое негативное отношение к услышанному, стал, как всегда давить на больное – у него кончаются деньги, перспектив никаких, детям высылать нечего, адвокату платить нечем… С выдохом обреченной жертвы я поплелась обратно. Удивительно, но Беззубка обрадовалась возникшей возможности зашибить норвежскую деньгу.

На следующий день муж и Беззубка уехали на гастроли, а мы с сестрой остались думать-гадать, да обратно их ждать. Неделю мы жили маленьким дружным сугубо женским коллективом. Сестренка, заражаясь моим оптимистическим настроем, перестала хандрить и уверовала в чертовскую везучесть Одварда. Житейскую идиллию изредка нарушали звонки мужа, который радовался своему новому бизнесу и должности главного сутенера.

В очередной звонок в трубке раздался голос Беззубки. Она была довольна жизнью и собой, довольна новым эротическим бельем и кругленькой суммой наличности. Все бы хорошо, да вот перекинуться с клиентами парой-тройкой слов не получается – вот и приходиться кивать, нечленораздельно мычать, и улыбаться, стиснув зубы и ниточки-губы. На этом монолог Беззубки закончился и трубка загремела голосом Одварда. Он, оказывается, скучает по мне и поэтому я должна срочно приехать в ту гостиницу, где они промышляют.

Злить мужа не хотелось – ведь ему еще предстояло помочь моей сестре с замужеством, поэтому, против своей воли, чувствуя скрытый подвох в словах Одварда, я отправилась к нему. А уже на месте дорогой муженек объяснил, что Беззубка одна не справляется и зачастую распугивает клиентов, поэтому для меня тоже есть работа– с улыбкой встретить страждущего, обозначить сумму его визита, проследить, чтобы деньги он отдал Беззубке до «того как», а то некоторые после «того как» убегали, не заплатив. Миссия не выполнима…, – а сестра, а дети? – и я сдалась.

* * *

Помню, что в юности читала «Интердевочку» В. Кунина и тогда до глубины души я прониклась суровыми буднями путаны, и, кажется, правильно поняла замысел автора, что никакие заморские страны, блага и деньги не могут спасти от душевного одиночества и компенсировать отсутствие настоящей любви. И кто бы мог подумать, что через пятнадцать лет, мне – законной жене гражданина Норвегии, – придется зарабатывать древнейшей профессией ради детей и хлеба насущного. Раньше, на Родине, я спокойно работала на государственной работе и одна обеспечивала двоих детей. И вот докатилась до жизни такой, и не где-нибудь, а в Норвегии – стране с самым высоким экономическим уровнем жизни! Комедь да и только, если б не так горько.

В дверь постучали и на пороге гостиничного номера появился клиент. Он немного смущенно переминался с ноги на ногу, не решаясь войти. Мужчина напоминал большого старого мальчика, который боится любого наказания и готов исполнить чужой приказ не раздумывая.

Я пригласила его пройти, сама не зная, что мне делать и говорить в следующую минуту. Было ощущение полной отстраненности от действительности, как будто я смотрела документальный фильм со своим присутствием, но без своего душевного участия. Я стала словно зомби-робот-путана, который всю жизнь только этим и занимался. Мужчина, видно освоился, перестал бояться, достал из кармана и протянул мне деньги. Ровно семьсот крон.

Я отдала их Беззубке, пожелала ей удачной охоты и пошла в ванную на перекур. Ну и гадкая же эта работа, хоть и денежная. Я тщательно мыла руки, когда в ванную ввалилась Беззубка и стала жаловаться, что клиент против ее кандидатуры и ждет меня. Я успокоила Беззубку и пошла объяснять «мужику» трудовой кодекс русской путаны.

Он в трусах и майке сидел на кровати, с нежностью теребя свои гениталии прямо через семейные трусы. Увы, но к его сожалению, член так и не встал. Так и хотелось посоветовать, чтобы он сделал своему члену искусственное дыхание. Он по-своему расценил мое появление: заулыбался, заговорил невесть что, стал хватать меня за руки и тянуть их к своим трусам. Прямо наваждение какое-то.

Я с силой выдернула руки и объяснила, что только Беззубка оказывает подобного рода услуги, а я здесь на гуманитарной основе, в качестве, так сказать, аморальной поддержки. По его глазам стало понятно, что мужик ничего не понял. Тогда я взяла у Беззубки его деньги и стала засовывать их ему в куртку. До клиента что-то дошло и он стал жалобно меня упрашивать помочь ему с мастурбацией члена.

«Кто о чем, а вшивый – о бане». Иногда, проще уступить мужчине, чем объяснить, как он тебе противен. Я поддалась на его мольбу, и уже без сопротивления позволила взять свои руки и водрузить их на, еле выступающий под трусами, бугорок мужской гордости. «Да, давненько я в руки шахмат не брала!». А тут и брать нечего. Ну, и как это «ничто» массажировать-мастурбировать? Как ему объяснить, что я не профессионалка и не волшебница? Я стала легонько поглаживать вялую плоть и яички прямо через трусы. Пять минут… десять… – результат нулевой.

Мужчина решительно снял с себя трусы и попросил еще один шанс. Ок, видно, здорово его Беззубка напугала. Мне даже стало немного жаль клиента-бедолагу, поэтому я изобразила на лице приветливость и пошла в ва-банк, чтобы побыстрее отвязаться от него. Взявшись одной рукой за корешочек, другой – чуть ниже головки, я стала слегка скручивать член встречными движениями, как в недалеком прошлом женщины выкручивали мокрое белье. Мои действия возымели успех и членик стал стремительно увеличиваться, радуя своим молодцеватым видом хозяина. Но на этом нефритовый стерженек и остановился. Больше он не поддавался каким-либо ручным ласкам, а уперся, как вкопанный, и не желал ни извергаться бурными потоками, ни ложиться обратно.

Я развела руками, извинилась за свое бессилие и пошла опять мыть руки. Когда я вернулась, товарищ клиент был уже одет и явно не торопился уходить. Может он хочет забрать свои деньги? Нет? Мужчина просил мой номер мобильника, на что я ответила категоричным отказом и демонстративно попрощалась. Усевшись в кресло и закурив сигарету, я почувствовала жуткую усталость и опустошенность. Бедные путаны, какой же горький хлеб вы едите, потому что зарабатывать, продавая тело и душу, можно только от полной безъисходности.

* * *

У Беззубки начались критические дни, поэтому Одвард свернул свое любимое дело и мы убрались восвояси. Ближе к вечеру Одвард привез жениха для Беззубки. Он был старше ее лет на пятнадцать и ниже почти на целую голову, но это не мешало ей кокетничать и с ускорением, залпом пить водку. Жених не отставал ни на стакан и одобрительно говорил раз за разом, весь вечер «шопа, грудь, бизда, шопа, грудь, бизда…», переплюнув тем самым знаменитую Элочку Людоедочку из легендарных «Двенадцати стульев» И. Ильфа и Е. Петрова, которая знала аж тридцать три слова.

Через два дня, после очередного будуна, жених дозрел, благодаря упорным заверениям Одварда об яркой сексапЫльности и загадочной извращенности Беззубки, и сделал предложение руки и сердца. Одвард ликовал! А Беззубке пришлось раскошелиться и отдать обещанные тридцать тысяч. Я думала, что ее кондрашка хватит, если она отдаст такие деньги, но дама оказалась «стойким оловянным солдатиком».

А потом она просветила меня, что в накладе не останется даже, если у них не срастется семейная жизнь. По годовой шенгеновской визе на севере Норвегии она заработает в статусе путаны намного больше, чем простой проводницей или вокзальной давалкой на родине. Поэтому игра стоит свеч и она будет охмурять своего Пэра по полной программе до получения разрешения на проживание в Норвегии.[5].

Отношение Одварда ко мне оставалось по-прежнему приятельским, его не мучили угрызения совести, он все также крепко спал и много ел. А я уже три дня испытывала моральный дискомфорт и не знала, как с этим бороться. Собравшись с духом, я попыталась объяснить мужу, что не осуждаю ни путан, ни их клиентов, – это их жизнь, – но свою жизнь я мечтаю прожить с семьей и на честно заработанные деньги. Одвард не возражал и тут же предложил поехать и перевести немного денег для детей.

Сестра по-прежнему жила у нас и ждала обещанного мужа «на блюдечке с голубой каемочкой». Каждый день, с новой надеждой на успех, в полном составе, мы выезжали к новому кандидату и также, в полном составе, уставшие, но пока не сломленные, возвращались домой. Видно, госпожа Удача устала и решила отдохнуть.

Сестра была на грани нервного срыва и истерично заявляла, что готова выйти замуж за любого – пусть то будет хоть инвалид, алкоголик, урод или идиот. А таких и было превеликое множество. Одвард вообще «успокоил» сказав, что восемьдесят процентов населения страны законченные шизофреники, алкаши, психопаты и извращенцы. Себя, конечно, он к ним не относил. А то бы получилось стопроцентное уродство нации.

Я подозревала, что Одвард хочет заработать на моей сестре, поэтому и придумывает небылицы даже на вполне приличных кандидатов, которые не хотят платить ему деньги. В конце-концов мы приехали к какому-то фермеру, который сразу дал Одварду калым, еще не видя невесты. Мы прошли в жуткий заброшенный дом, в котором воняло помойкой, по-всюду валялась грязная одежда и посуда, под ногами скрипела столетняя грязь. От чая мы дружно отказались, потому что испугались посуды, покрытой толстым слоем темно-желтого жира. Это был реально последний шанс для моей сестры. Но как ее оставить в этих антисанитарных условиях, да еще и с ребенком? Я, не долго думая, встала и сказала, что мы торопимся. Не каждый, даже совсем последний шанс бывает подходящим, увы.

Через день мы провожали сестру на Родину. Многочисленные подарки ей, родителям, ее подругам и моим детям немного притупили горечь неудачи и она старалась выглядеть спокойной. Муж, словно чувствуя свою вину, отдал ей последние деньги и тепло попрощался с ней, чем очень расстрогал меня. Я по-настоящему была ему благодарна за эту человечность и щедрость. Я с любовью успокаивала сестру и обещала ей, что со временем все получится и она обязательно будет счастливой, что надо дождаться СВОЕГО МУЖЧИНУ, а не размениваться на эпизоды…

Уже потом я узнаю, что сестра прогуляла все деньги с подругами и ничего не привезла моим детям и родителям, что в своем несостоявшемся браке она винила меня, и что это я ее заманила браком, а на самом деле хотела ее продавать. Более абсурдного оправдания своего неудачного замужества трудно придумать. Но для многих людей, чем абсурднее – тем правдоподобнее, а более простой и ясный вариант, что жениху очень не понравилась внешность невесты, не интригует, а поэтому не интересен. Конечно, кто хорошо знал меня, не поверили в этот бред. Но как же мне пережить очередное предательство? Или… пора привыкать?

* * *

У Одварда родилась новая идея, как стать миллионером. Он нашел нового сподвижника, у которого тоже была не норвежская жена, и такая же страсть к быстрой наживе. Молодая женщина из Балтии подчеркнуто высокомерно вела себя по отношению ко мне, считая меня человеком второго сорта. Всеми силами она пыжилась подчеркнуть, какая огромная пропасть разделяет нас, несмотря на то, что родились мы в Советском Союзе, а родной язык – русский. Я же чувствовала, что основное различие между нами заключается не в том, что я – из «азиопной, демократической» России, а она из «европеидной сверхдержавной» Балтии, – а в том, что у нас абсолютно противоположные жизненные ценности в духовной вертикали.

В общем-то, генератором идеи по перепродаже березовых дров из Балтии был Одвард, а исполнительным режиссером – она. Бизнес-план был до гениальности простым: папа БизнесФумен организует заготовку, погрузку и доставку дров, а БизнесФумен и Одвард сделают растаможку, за которую надо проплатить государству двадцать пять процентов от суммы партии, а также разгрузку, складирование и продажу через объявления в газетах. Прибыль было решено поделить по-честному: десять процентов папе, а оставшуюся прибыль – пополам Одварду и БизнесФумен.

Но, как говорится, жизнь полна сюрпризов и неожиданностей – «человек предполагает, а…» Высшие Инстанции вносят свои коррективы. БизнесФумен была в хроническом вечернем запое, когда водитель грузовика позвонил ей на мобильный и сообщил, что заблудился во мгле и стоит незнамо где. По сценарию, именно она с мужем должны были его встретить в условленном месте, но случилась пьянка, а поэтому искать и встречать дрова пришлось нам.

Наши трехчасовые поиски, все-таки, увенчались успехом и тут оказалось, что и машина, и груз, и шофер из Питера, а заказ действительно был сделан из Балтии. Короче, за пять минут телефонного разговора, папаша БизнесФумен хотел получить не менее трех тысяч крон. Одвард привык сам хитрить и обманывать, но чтобы его так развела чужая баба…

А потом была расстаможка и напуганный сподвижник с радостью заплатил весь налог, заверяя Одварда, что он не причастен к хитростям своей жены. Одвард, для отвода глаз, пуще прежнего сердито пыхтел и обиженно смотрел свысока, хотя в душе ликовал и ржал над доверчивостью соратника – еще бы, так ловко показать себя жертвой обмана, которой полагается денежная компенсация.

Чем кончилось дело – покрыто тайной, но судя по нашему скоропалительному выезду из этой местности в более южную часть страны, а также по скудному рациону питания – мы были на грани банкротства и голода.

* * *

Чтобы как-то выкрутиться, муж взялся за перегон машины для неизвестного мне человека, а наши небольшие пожитки согласился везти новый знакомый Одварда, которому обещалась молодая, красивая, послушная, богатая русская жена. Судя по предосторожностям, которые предпринимал Одвард, дело было незаконным.

Пару раз по пути следования мы останавливались и мой муж встречался с бандитского вида людьми, в стороне от машин они вынимали батареи из мобильных телефонов и о чем-то долго разговаривали. Когда я спросила, чтобы это значило, то муж шепотом пояснил, что полиция не может прослушать мобильный телефон, если батарея отсутствует, а такая предосторожность необходима, потому что мы перегоняем машину, за пропажу которой владелец получит хорошую страховку. Кто меня за язык тянул, зачем я спросила? Я, что еще, и в мафию попала?

На новом месте было тесно, но терпимо. По соседству жила уже знакомая мне сестра Одварда, которая никогда нигде не работала, отличалась беспробудной ленью, чревоугодием и тупостью, муж которой раньше работал дальнобойщиком, но теперь, в тридцатьшесть лет, получает пособие по профзаболеванию рук и спины. Семья вела кочевой образ жизни, потому что, как объяснил мне муж, переезжая с одного места на другое, они получали денежную помощь в новой местечковой администрации. Хороши же законы, когда ими так можно злоупотреблять.

Одвард на время остыл от новых проектов и устроился на работу водителем грузовика. Я, конечно, обрадовалась, что муж взялся за ум и у нас вот-вот все наладится. В приподнятом настроении я готовилась к своему дню рождения: салаты, красная икра, шампанское, горячее, торты – все должно быть супер – это же мой первый день рождения в Норвегии.

И вот пожаловали гости: родители мужа подарили мне букетик цветов, сказав «Поздравляем с твоим днем.», а сестра мужа подарила фикус в горшке, сказав слово в слово то же самое. На этом поздравления и здравницы закончились. Муж цветов не подарил, а приволок огромную тяжелую коробку, довольно скалясь и радуясь своему подарку. Это была электрическая швейная машина. Вещь, конечно, в семье нужная, но не в качестве подарка. Если бы ее подарили родственники, то я бы, конечно, обрадовалась, а когда бытовая вещь дарится членом семьи под видом подарка, то от этого как-то становится обидно. В общем, я расстроилась и два часа, пока были гости, держала себя в руках. Кроме пиццы, чипсов, норвежских тортов и лимонада любимые родственники не стали даже пробовать другую еду и российское шампанское.

Зато, когда все ушли, я выпила шампанского и стала оплакивать свою судьбу. Опять меня жутко терзала старая обида, что мною брезгуют и не уважают. Одвард заподозрил меня в психическом расстройстве и, чтобы поставить все точки над «и», я призналась ему в причине своего плаксивого состояния. В одну секунду муж рассвирепел до бешенства, схватил подарок и умчался, как стадо быков, топая и выкрикивая что-то находу. Ближе к вечеру он вернулся, молча протянул мне букет белых пионов и коробочку с золотым обручальным колечком…

Много лет назад, после рождения первой дочери, я тоже получила в подарок на день рождения обручальное кольцо. Так странно – разные страны, разные мужчины, а такие совпадения.

Муж пошел в ресторан пропивать последние деньги, а я, совершенно выжатая, уставшая, но довольная отсутствием Одварда, легла спать в гробовой тишине и полном покое.

Проснулась я от жуткого грохота и землятресения. Немного напуганная, я кинулась к источнику шума в зал и остановилась, как вкопанная, пораженная увиденным зрелищем. Посередине зала в объедках, обглоданных костях, окурках и пролитом молоке валялось, раскидав в стороны руки и ноги, пьяное, громоподобно храпящее тело мужа. Я остолбенела, медленно приходя в себя и соображая, что делать и с чего начинать: то ли мужа будить, то ли мусор собирать. Но только я шевельнулась в попытке приблизиться, как тело резко крутанулось с боку на бок и с устрашающей силой покатилось прямо на сервант с посудой – резкий удар – и шкаф содрогнулся, жалобно дребезжа фанерным нутром и посудой, а тело уже развернулось для новой атаки на диван, который уже был задвинут в противоположный угол – удар… еще удар… и тело замерло в неподвижности, также неожиданно, как до этого стало метаться.

Подвергать себя риску быть задавленной тушей мужа, я не стала – ему и так удобно, а уборка никуда не убежит. Эх, откуда ж силы брать, чтобы выдержать все это – прямо, как в «Сказке про военную тайну, Мальчиша-Кибальчиша и его твердое слово» А. Гайдара, – «… нам бы только день простоять, да ночь продержаться.».

* * *

А Одвард, между тем, снова скакал на резвом коне своей предприимчивости и всезнайства, он обзавелся новыми знакомыми и затянул «старую песню о главном», а именно о том, что русская жена – это единственный шанс на нормальную семейную жизнь. Конечно, эта пропаганда преследовала прежнюю конкретную цель по выуживанию денег из доверчивых одиноких соседей.

Часто Одвард ругался на норвежские законы, запрещающие открыть публичный дом. В своих мечтах он видел себя крутым Шефом подобного заведения, а из-за этих дурацких законов такой облом. То, с каким упорством он «висел» на порносайтах, не оставляло сомнений в его окончательном диагнозе порномании. Он снова не работал, в сотый раз обещая оформить пособие по нетрудоспособности – руки-спина болят так, что сил нет работать, а лечащий врач чего-то мудрит и не дает нужного заключения.

Мне позвонила одна знакомая Блонди, которая совсем недавно вышла «удачно» замуж по рекомендации своей бывшей подруги. Ее муж занимался сезонной продажей колбасных изделий и до женитьбы уверял, что материально обеспечен отлично. После росписи выяснилось, что он – полный банкрот, живет на чужой старой даче в лесной глуши и за душой ни гроша. Две недели их подкармливал сосед-инвалид, а отдолженные у него деньги, муж пропил и прокурил в одну харю за три дня. Зачем он, в таком случае, женился, она не знает, но думает, что ради обладания ее молодым упругим телом. И, что теперь делать – умирать от голода со старым, бедным алкашом? Одно дело, – когда старый, но добрый и щедрый, и совсем другое, когда старый и нищий.

Я не знала, как ей помочь – мы сами были на мели. Конечно, я рассказала эту историю Одварду, чтобы лишний раз пожаловаться на таких вот несостоявшихся безответственных норвежских мужчин, которые злоупотреблеяют доверием русских женщин. Муж, как обычно, согласился, напомнив, что в стране идиотов больше, чем нормальных. По его тону было понятно, что себя он причисляет и к нормальным, и к ответственным… Через несколько минут муж заявил, что может помочь ей заработать деньги у своего знакомого в городе, но не бескорыстно, а за проценты. Вобщем, работа, как работа, проституцией называется.

Я запротестовала, возмущаясь, что для него любая женщина, особенно русская, это в первую очередь проститутка. Одвард самодовольно заржал и ответил, что готов сам продаться какой-нибудь богатой старухе, только вот беда – старух таких маловато, да и мордой не вышел – не Сталлоне Селивестр, к сожалению. Ну, не только мордой, увы, – от себя я бы еще кое-что добавила.

Я перезвонила Блонди и передала мой разговор с мужем, извиняясь за его узконаправленную однотипность мышления. А Блонди прямо ухватилась за эту идею, сразу согласившись и на работу, и на проценты. Единственной проблемой для Блонди оказалось незнание ни норвежского, ни английского языков. Как же она будет понимать клиентов, которые будут звонить ей по контактному телефону? Вариантов не было и выбор снова пал на меня – быть посредником по телефону. Вот «везуха», – то Беззубкиному клиенту пришлось помогать, вплоть до мастурбации, а теперь вот, Блондинские товарищи на очереди. Кто следующий? Так не долго и самой в омут головой.

Меня эта работа бесила, а Одварда очень даже радовала. Он жил в предвкушении огромных денег, и неважно каких – «грязных» или «вонючих». Пытка продолжалась для меня около двух недель, а потом Блонди подучила нужные фразы и обходилась уже без моего участия. Наконец-то, настал долгожданный день и до мужа дошло, доехало, он врубился, что ждать вожделенного порномиллиона придется очень долго. Сутки он скорбно молчал, осмысливая и оплакивая свою неудачу, на время расставаясь со своей хрустальной мечтой крупного Воротилы продажного бизнеса. А я тайно злорадствовала, радуясь провалу его наполеоновских планов в подпольной сексиндустрии.

Блонди неплохо заработала и даже подружилась с некоторыми клиентами. Но самое страшное, призналась Блонди, что она – примерная, домашняя девочка, с высшим медицинским – стала радоваться шальным деньгам: ведь с одного контакта в сорок минут, она получала ровно столько, сколько получает, например, продавец за семь часов работы в магазине. Деньги становились мерилом жизни и она уже не боялась физически или психически больных, с коростой или язвами, лишь бы они щедро платили. Мне было искренне жаль эту красивую, молодую женщину, которая не совсем осознавала свое падение. Я не осуждала, но и не оправдывала ее – кто без греха, тот пусть первым бросит камень и заклеймит позором. Про себя я знала, что будь я одна, без детей, то предпочла бы умереть от голода, а не работать на панели.

Можно все всегда оправдать – каждый в этом мире продает то, что может: знания, уменя, опыт, мозги, руки… И проституция, как бы, не является исключением. Но в данном случае, перешагнув нравственную черту и делая деньги на слабостях человеческих, ты становишься бездушной машиной по удовлетворению чужих прихотей и желаний ради денег, торгуя телом, отдаешь и душу.

Ах, Блонди, милая подружка, Как все в тебе переплелось — Глаза, улыбка ли, насмешка, Ирония иль просто ложь… Как скромно взгяд ты опускаешь, Вся недомолвками полна…, Но своего не упускаешь И ищешь выгоду всегда. Но рассуди сама во здраве, Что так не можно дале жить Иль сердце словно камень станет И уж не сможет полюбить. Отбрось все мелкие расчеты, Пойди натуре своей вспять — Ведь это просто неразумно За малым большее терять.

Блонди прислушалась к моему мнению и решила завязать, пока не поздно. Сначала она неудачно сошлась с очень состоятельным мужчиной, который постоянно ее подозревал в измене и жалел ей деньги даже на мороженое, а потом встретила нормального работягу, который не имел больших доходов, но ничего не жалел для нее и окружил настоящей любовью и заботой. Теперь я была спокойна за нее.

* * *

А потом, уж не знаю как, Одвард познакомился с владельцем магазина стройматериалов и у него появилась новая фишка – импорт стройматериалов из России. Идея казалась мужу такой заманчивой и перспективной, что он каждый вечер, по телефону, покорно выслушивал пять-шесть часов разглагольствований своего нового приятеля. Зануда говорил безастоновочно, размеренно и монотонно, как будто читал вечную, нескончаемую историю о житиях святых. Я, удивленная столь тесным мужским общением, как-то поинтересовалась у мужа предметом их разговоров, – потому что за эти сотни часов можно рассказать всемирную историю в лицах, – на что получила неожиданный ответ, что он и сам толком не знает, о чем Зануда постоянно говорит, а человек он нужный, поэтому и приходится терпеть его маразматический бред.

Я изнывала от безделия, и чтобы хоть чем-то занять себя, придумала написать книгу, посвященную русским женщинам, переехавшим жить в Норвегию, их проблемам и успехам здесь, в северной скандинавской сказке. К моему удивлению, муж одобрил мой почин, уверяя, что это будет интересно и норвежцам. Но весь мой творческий пыл скоро улетучился, потому что опять я беспокоилась от упорного молчания и адвоката и Директората по делам иностранцев. Я уже боялась лишний раз спрашивать мужа о разрешении забрать сюда детей, но та безосновательная медлительность, с которой длился процесс, сильно раздражала и, в конце-концов, пересилила страх.

Полчаса я настраивалась, держа трясущимися руками уже пятую сигарету и собирая в кучу все известные и нужные мне теперь норвежские фразы, потом набрала номер Директората и еще полчаса сосредоточенно слушала автоответчик, боясь пропустить или не понять голос живого человека.

И вот, чудо свершилось – чей-то женский голос поздоровался и замолчал в ожидании ответа. От напряжения я чуть не потеряла сознание и еле-еле, расстягивая слова, стала выдавливать из себя сплошную абракадабру и что-то не совсем членораздельное. Более тупой я себя никогда не чувствовала. Голос очень точно оценил свои шансы понять меня на норвежском и поэтому совершенно спокойно предложил говорить мне на русском. После минутного замешательства, в течение которого произошло переключение на родной язык, я изложила суть проблемы.

Сотрудница Директората с пониманием выслушала, нашла мое дело и вразумила меня, что документы на воссоединение семьи нужно оформлять только через норвежское консульство из страны убывания, а рассматриваться они будут в порядке очереди от шести до двенадцати месяцев. Никаких других вариантов или смягчающих обстоятельств для исключительных случаев быть не может – закон один для всех. Справедливо, да…, но как-то не совсем гуманно, когда этот закон бьет по твоим детям. План действий теперь мне был понятен, только надо найти деньги на дорогу.

Пока я терзалась этим вопросом, вернулся Одвард и, выслушав меня, хитро подмигнул – очень скоро мы поедем в Карелию по заданию Зануды, а заодно, за его счет, смотаемся в Питер и оформим все документы. Задание пустяковое, – надо найти производителя дешевых пиломатериалов европейского стандарта и договориться о поставках для Зануды, который пообещал оплатить все расходы на дорогу и недельное проживание в гостинице. Уау! Как птица Феникс я воскресла из пепла и стала искать в интернете нужную информацию по маршруту, материалам, фирмам и ценам, надеясь, что отъезд не за горами и надо, как можно быстрее, приблизить его. Но дни бежали за днями, а мы никуда не ехали. Я снова была в тревоге, что Зануда передумает и все отменит, хотя муж упорно твердил, что дело на мази и надо только ждать.

* * *

Пребывая в приподнятом, добром расположении духа, Одвард сообщил, что мы приглашены на вечеринку к его старому другу, с которым он когда-то торговал то колбасой, то тряпками, а потом судьба разбросала их по миру – Одвард пошел во Французский Легион, а дружбан женился и пропал без вести в пучине семейной жизни. Я поразилась новому эпизоду из жизни мужа и поэтому спросила, что же его заставило туда пойти: обстоятельства, жажда приключений или погоня за наживой?

Оказывается, мой супруг переспал с малолеткой из Польши и, чтобы избежать наказания, подался в ряды солдат удачи. Так, значит норвежские донжуанские байки закончились и началась новая серия.

Довольный произведенным эффектом, Одвард заржал и стал вспоминать другие подробности из своей жизни. Я вновь и вновь удивлялась тому, как легко он признается в своих подлостях против бывшей жены или соседа, в бензобак машины которого он насыпал сахарного песка. Самодовольство от себя самого распирало Одварда вдоль и поперек, он жадно смаковал подробности и заливался смехом, почти как слабоумный. Ему казалось, что он – герой, а не подлый интриган и подонок. Бедный Одвард… Видимо, с детства он так и не усвоил, что такое хорошо, а что такое плохо.

Мы приехали в центр города и муж повел меня знакомить со своим давнишним другом в его магазин. Уже внутри я поняла, что это – секспотреббутик – райское местечко для извращенцев, импотентов, проституток, и людей со скудной сексфантазией и половой неудовлетворенностью. Муж провел меня в крошечный кабинетик и я нос к носу столкнулась с хозяином сексрая. Маленький, толстый, лысый человечек сам был похож на опухший член. Близоруко щурясь, скорее по привычке, он предложил мне поближе ознакомиться с продукцией магазина и выбрать что-нибудь интересное для себя. Меня вежливо выпроваживали вон, чтобы я, не дай Бог, не узнала что-то очень секретное.

Ладно, мальчики, я мешать не буду, уж лучше, и вправду, по магазину пройдусь. Я мельком скользнула взглядом по витрине с искусственными гениталиями мужчин и женщин и у меня сразу неприятно засосало под ложечкой. Это же надо, за последние семь месяцев у нас с мужем была только одна полноценная пятиминутка интима, а вот эти «прелести» меня не только не возбуждают, но наоборот, вызывают чувство неприятия и отторжения. Странное ощущение… своей чужеродности. В отделе одежды я выбрала себе черный кружевной боди и колготки, зная, что кроме моего отражения в зеркале меня никто не оценит, а мужу начхать на меня в любом, даже эротически-откровенном виде.

Дождавшись конца рабочего дня Сексбосса, мы отправились петлять по городу, не упуская из виду его машину и следуя за ним, как за путеводной звездой. Мы заехали к нему домой, мужчины погрузили в машину какие-то коробки, стулья и мы отправились дальше к конечной цели нашего пути. С каждой минутой я чувствовала душевное смятение и неуверенность в себе, какое-то смутное чувство тревоги. Дома, на родине, я никогда не шлялась по ночным клубам или любительским вечеринкам из-за отсутствия интереса ко всякого рода тусовкам. По роду деятельности я готовила программы, выступала на праздничных митингах, участвовала в массовых праздничных мероприятиях, а тут…, первый раз в жизни я чувствовала обидную ограниченность и убогость своего норвежского лексикона и испытывала страх быть неверно понятой.

* * *

Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы улыбаться и непринужденно здороваться с присутствующими гостями. Публика была самой разной: то мелькали полуобнаженные торсы и спины, то лица с татуировками и пирсингами, то люди с затуманенными пустыми глазами и опрокинутыми опустошенными лицами, которые, как бы случайно, пытались заговорить с кем-нибудь или просто говорили с собой… Куда я опять вляпалась?… В большой гостинной на окнах висели тяжелые, черные гардины, как железный занавес напрочь отгораживая заоконный мир. Вдоль стен были расставлены диваны, кресла и стулья, на один из которых в самом темном углу я и плюхнулась, потихоньку сняв прилипшие туфли и блаженно вытянув стертые ноги под впереди стоящим стулом. Муж пропал, но я и не думала его искать, испытывая лишь тень обиды от его невнимания. Народ неспешно бродил туда-сюда, откровенно скучая и томясь ожиданием.

И вдруг, возникло какое-то оживление и все стали рассаживаться в зале на приготовленные стулья и диваны. На меня, Слава Богу, никто не обращал внимания. На стену повесили большой белый экран, включили прожектор и… началась кинопорнуха.

Свободного места мужу не нашлось и он уселся прямо на пол за журнальный столик, на котором были выставлены бутылки с водкой, вином, энергетическими напитками и пакеты с чипсами. Народ повеселел, стал много пить и быстро пьянеть. Ко мне подошел симпатичный молодой человек и стал расспрашивать меня, кто я и откуда. Я призналась, что я – жена того мужика, который сидит на полу и жрет водку с горячим чаем. Плейбой удивился и сказал, что жен сюда не водят, а мужики здесь или с подругами или с проститутками. Сюрприз! Значит, муж «вознес» меня до немыслимых высот где-то на уровне канализации. Плейбой уловил мою расстерянность и предложил выпить. Но пить не хотелось, даже воды.

А Одвард развлекался вовсю скандинавскую. На коленях у него уже сидела пьяная, морщинистая проститутка, с огромным силиконовым бюстом, в дорогом и слишком откровенном, обтягивающем костюме. Она плотоядно гримасничала и недвусмысленно щупала интимное место Одварда, приводя в восторг остальную публику. Игры без правил, да и только. Муж, немного смущенный, вяло и безуспешно отбивался от настойчивой домогательницы, боясь публичного разоблачения по поводу размера своего интимного пальчика.

Плейбой, воспользовавшись моментом, наклонился к моему уху и стал откровенно «клеить» меня восхищаясь моей красотой, юностью и неиспорченностью. Я остановила его поток комплементов, сказав, что я гожусь ему в матери, у меня уже двое детей и шансов переспать со мной у него нет. Плейбой не стал упорствовать и отвалил. А тем временем шоу продолжалось, – Силиконка расстегнула молнию на промежности брюк и улеглась, раскинув ноги и демонстрируя свою интимную плоть, прямо тут же на полу, а Одвард взял двухлитровую бутылку шампанского, открыл ее, хорошенько потряс, прикрывая горлышко большим пальцем, а потом вставил горлышко ей во влагалище и вытащил свой палец. Бутылка извергалась своим содержимым внутрь Силиконки, выплескивая пузырящуюся белую пену между ее ног, и расстекаясь все дальше, подступая к ногам возбужденной публики. Удовлетворенная бутылкой, Силиконка, под одобрительные аплодисменты, удалилась, а вслед за ней исчез и Одвард.

Муж был пьян, а поэтому о нашем уезде не могло быть и речи. С трудом я заставила себя подняться и отправиться в поисках питьевой воды. Есть не хотелось, но в горле от сигаретного угара пересохло так, что не хватало воздуха и начинало мутить. На кухне я почувствовала себя намного лучше, налила воды и стала пить. Ко мне стали подходить незнакомые мужчины и высказывать сочувствие по поводу моего пребывания здесь, они не одобряли поступок мужа, который привел сюда законную жену. Я храбро молчала и продолжала пить, чувствуя, что, если остановлюсь, то разревусь, а если буду пить дальше, то скоро лопну от воды.

Проходя по корридору, я увидела какие-то двери. Не желая возвращаться в общество и в надежде на уединение, я открыла одну из них и обнаружила спальню с огромной кроватью – то что мне и надо, буду спать. Но ключей не оказалось, а ложиться спать с открытыми дверями, в доме, где полно пьяных мужиков, было как-то не по себе. Тут глаз не успеешь закрыть, как тебя оприходуют. Обреченно вздохнув, я поплелась обратно.

А народ разошелся не на шутку. Доисторическая ветеранша сексмаразма тормузнула меня прямо в корридоре и стала демонстрировать свой обизденный пирсинг на половых губах. Можно было только догадываться, как столько железа могло поместиться и держаться в таком неудобном месте, превращая нежный цветок лотоса или драгоценную жемчужину женщины в закованного в броню монстра. Чтобы поскорее отвязаться от нее, я похвалила пирсинг и рванула к спасительному залу под жалобный перезвон металлических шариков, звенящих мне вслед. Я так торопилась, что чуть не врезалась в Сексбосса, стоящего прямо у стены с голой задницей и внимательно смотрящего на Силиконку, делающую ему миньет.

Он приветливо заулыбался и пояснил, что не может отказать в таком удовольствии своей подруге. Настоящий друг. Где же мой спасительный стул? В зале дорогу мне преградил новый аттракцион. Механический аппарат с искусственным фаллосом на конце иммитировал фрикции и совокуплялся с голой женщиной. Вокруг ржали, хохотали и визжали особенно громко, когда женщина случайно меняла позицию и членообразный снайпер бил мимо цели, зачастую попадая в задний проход. Для пущей убедительности и натуральности картины, что и такой член может «кончить», на женщину выплеснули сметану и сливки, а какой-то доброволец кинулся их слизывать, в то время, как другой пытался засунуть ручку швабры в освободившееся интимное место. Женщина восклицала и корчилась, изображая бурный оргазм.

Пришлось дождаться окончания акта, чтобы иметь возможность пройти на свое место. Может представить себя тайным агентом полиции нравов, чтобы наблюдать за происходящим хотя бы с придуманным и наигранным смыслом? Было такое впечатление, что все, как сумасшедшие, ищут острых ощущений любыми способами и средствами.

Конечно, жизнь может быть очень скучной, если ее не наполнить смыслом. Как говорится, Бог дал жизнь, а чем ее наполнить зависит от нас. И если по молодости, когда мы все самоутверждаемся, чего-то хотим, пробуем, отвергаем и ищем, – подобные глупости еще простительны, то в зрелые годы надо определяться с духовными приоритетами, а не гнить от развращенности собственной души. Плохо не то, что мы хотим чего-то постыдного или запретного, а то, что мы не контролируем и поддаемся этому желанию, идя у него на поводу, превращая грех в порок.

Муж не появлялся, и мне приходилось дальше оставаться невольной участницей эротического ток-шоу с Ветераншей в главной роли. Видимо, она вошла в полный ступор и захотела еще раз показать свой обизденный эксклюзив. Оставшийся немногочисленный народ вяло реагировал на дряблые, старческие «прелести». Чтобы как-то порадовать свою подругу и зрителей, сухопарый лысый бойфренд стал бананом ласкать ее увешанный железом клитор. Старушка улыбалась во все свои протезы, стараясь завоевать одобрение зрителей и стать суперзвездой ночной оргии.

Почему же я, такая искушенная в сексе, остаюсь совершенно равнодушной и меня не «торкает» этот цирк? Может потому, что еще в молодости я прочитала и чуть ли не выучила наизусть всю мыслимую и немыслимую литературу, вплоть до самиздатов, о половых отношениях между мужчиной и женщиной?

Уж не помню в какой восточной книге я нашла секрет оргазма, который заключался в правильном направлении энергии вниз живота посредством дыхания. Если бы, все эти озабоченные своей половой состоятельностью, люди знали древний секрет, возможно, они испытали бы тоже чувство неприятия порно, что и я. А может быть, это лежит глубже и идет из нереализованных в детстве способностей к самовыражению через живопись, музыку, театр, литературу, спорт…, кто знает? Но одно я знала точно, что даже самый полноценный секс и супероргазм не способны дать истинное счастье.

Глаза слипались, нестерпимо хотелось спать, а мобильник мужа по-прежнему отвечал, что абонент не доступен. Неожиданно нарисовался Сексбосс. Он подошел ко мне и спросил про Одварда. Я честно ответила, что понятия не имею, где он находится. Тогда Сексбосс взял меня за руку и молча подвел к одной из многочисленных дверей в корридоре. Предостерегающе приложив палец к губам, он тихонько открыл дверь настежь и я увидела «продолжение группового банкета» с мужем в главной роли.

На широченной кровати, спиной ко мне, Одвард сношал тряпочное, почти бесчувственное, тело Силиконки. С боку от мужа сидели Плейбой и еще один Мэн со стоящими членами в своих руках. Они были так сосредоточены на работе Одварда, что не видели нас, стоящих буквально в десяти метрах от них. Я очнулась от шока, но совсем оглушенная пошла на свое место, не в силах созерцать дальше подобное оскорбление.

Сексбосс явно расстроился, что я не загорелась праведным гневом и не изнасиловала его прямо на месте. Через полчаса появился потный и уставший муж. Бедняжечка… Оказывается, его затащили в ночной клуб и раскрутили на выпивку, а на такси денег не осталось, а идти далеко, вот и ждал он так долго, когда какой-нибудь дружбан откликнется и подвезет сюда, к любимой жене. Складная сказка. Одвард тяжело переводил дыхание, а я молча изобразила понимание, стараясь не смотреть ему в глаза, и сделала спокойное, равнодушное лицо, чтобы он не догадался о моих истинных чувствах.

* * *

Было раннее утро. Теплое, нежное, ласковое солнышко одинаково светило и уродам, и праведникам, и самым обычным людям. Нас отвезли на железнодорожный вокзал и на ближайшей электричке мы отправились домой. За всю дорогу мы не произнесли ни слова. Дома я решила испытать мужа и придумала, что это я совершила измену и вот теперь раскаиваюсь в ней. Самопоклеп получился и вызвал бешенную реакцию мужа. Как он орал и ругался! Он обзывал меня самыми последними словами, грозя убить и закопать на помойке или в лесу. Меня трясло от негодования, но я держалась и не перебивала Одварда, чтобы до конца насытится его «праведным гневом» и не иметь каких-либо иллюзий о своем муже.

Когда Одвард иссяк и озлобленный собрался идти спать, я отчаянно выпалила причину его отсутствия. Он остолбенел, а меня конкретно «сорвало с катушек» и я орала на него, выкрикивая обвинения за так грубо и пошло попранные права жены и женщины. Муж не верил своим ушам, он стал уточнять подробности и я с удовольствием показала свою осведомленность в лицах и жестах.

Когда суженый убедился, что я не блефую, он тут же оправдался, ссылаясь на чрезмерно выпитое количество водки и виагры, от которой у него так сильно членило, что он не знал кому засунуть, когда я ему отказала. Вот так – я еще и виновата, потому что отказала в близости собственному мужу… заранее боясь, что он мною угостит еще кого-нибудь. А как же понимать оскорбления по поводу моей мнимой измены? Ведь о его измене я узнала совершенно случайно, так сказать, по доброй воле его старого товарища.

Ну как можно, когда у самого «все рыло в пуху», придираться к другому? На этот вопрос у мужа не было ответа. Чтобы доказать свою позицию оскорбленной жертвы, и не услышав хотя бы элементарных извинений, я стала демонстративно собирать чемодан. Пару месяцев назад я уже уходила из дома с пустыми руками, пытаясь проучить его за грязные домогательства к моей подруге. Тогда ночью я два часа пряталась на автобусной остановке, тихонечко подсматривая из укрытия, как он носится на машине взад-вперед мимо спрятавшей меня будки. Теперь надо уходить совсем, со всеми вытекающими из этого последствиями. Надо, другого выхода нет.

Я сосредоточенно и методично собирала свои вещи, намереваясь пойти к соседу и попроситься у него на ночлег. У меня, как будто отпустило что-то внутри и мне стало свободно и легко дышать. Ну, не может мой муж любить меня, – ладно, – сердцу не прикажешь, но зачем же унижать, пользуясь моим зависимым положением? Увы, власть портит людей не хуже, чем большие деньги.

Я не успела открыть входную дверь, чтобы выйти, как появился полуголый, заплаканный муж. Очевидное – невероятное. Я была поражена столь редкостной метаморфозой. Неужели он умеет страдать? Сдавленным голосом Одвард попросил у меня прощения и пообещал впредь больше так не поступать. На минуту я призадумалась. Главная цель была достигнута – я поставила мужа на место и он признал мое право на уважительное отношение. А тут, может быть, поездка на родину случится и я смогу увидеть дочерей. Надо смириться и ждать.

* * *

Зануда дозрел, назначил дату отъезда и озвучил сумму в тридцать тысяч, которую он выделял на наши расходы. Окрыленный радостью муж купил видеокамеру и стал снимать своих знакомых и родственников, приходя в щенячий восторг от взрослой игрушки. Вечером он настойчиво хотел снять порнофильм со мной в главной роли и очень обиделся, получив отказ.

Обиделся он всерьез, потому что под придуманным им невинным предлогом мы снова оказались среди развращенцев. Только на этот раз дверь в комнату с групповым сексом была закрыта, и очень симпатичная молодая девушка могла спокойно пробовать свои силы с пятью, наевшимися виагры, мужиками. Одвард верно рассчитал, что я не устрою скандал или не уйду из дома накануне выезда, но он очень ошибся, думая, что я, как идиотка, буду сидеть сложа руки и ждать его возвращения.

Я решила, что отплачу ему той же монетой. Отыскав подходящую жертву на роль любовника, я предложила ему переспать у него дома. Красавчик немного удивился, но согласился и мы поехали к нему. Оказалось, что он разведен, безумно любит своего сына, который живет с мамой, работает продавцом в сексшопе и по совместительству снимается для порножурналов. Рано утром зазвонил телефон. Кто говорит?

Муж хотел знать, где я нахожусь. Конечно, я не стала выдавать Красавчика, который сразу признался, что боится мести со стороны Одварда, которого он хорошо знал, а откровенно призналась в своей неверности. Муж неприятно, недоверчиво удивился и даже зло шикнул на какую-то бабу рядом с собой, но быстро пришел в себя и предложил ехать домой. Пусть, я поступила некрасиво, а может даже и глупо по отношению к самой себе, но мне было не так обидно и больно на душе, как в первый раз. Пусть ценой самоунижения и потери собственного достоинства, но я утерла Одварду нос, хотя это и не принесло душевного покоя.

* * *

В Карелию мы поехали на старом, обшарпанном, но очень надежном «мерсе». Муж установил в машину антирадарное устройство и был несказанно счастлив возможности ехать с повышенной скоростью, в нарушении всех правил. Я снова удивлялась патологической зависимости мужа жить вопреки законам и правилам. Ему бы в России жить – давно бы олигархом стал!

Карелия встретила нас отличной летней погодой, дурманящим ароматом соснового моря, зеркальными темно-синими озерами. Мы были в полном восхищении от карельской сказки, и в ужасе от дырявых, корявых дорог.

К сожалению, наш деловой вояж закончился полным провалом. Достигнутые предварительные договоренности по ценам на стройматериалы оказались, при ближайшем рассмотрении, дутой фикцией. Я, до хрипоты, разговаривала с директорами разных фирм-производителей о процессах сушки-стружки, ценах, производственных мощностях, экспорте, таможне, налогах, а Одвард с энтузиазмом и величием короля снимал видеоотчеты в цехах и на производственных площадках. После изнурительных математических подсчетов, стало ясно, что доставка наземным транспортом съест даже призрачную прибыль. Вот, если бы «по щучьему велению» или корабликом… Но оказалось, что морской фракт в Америку намного дешевле, чем в Норвегию, а поэтому и от этой затеи пришлось отказаться.

Мы приуныли – муж ругался на плохие дороги, на лживых российских директоров, которые не держат цены, растущие, как грибы после дождя, а я сокрушалась молча, боясь даже в принципе думать о будущем. Как зачастую, нам легко придумывать прошлое-будущее и очень сложно жить настоящим. Иллюзия, созданная Одвардом прекратила свое существование, а мое настоящее рушилось и это пугало меня все больше и больше.

Мы приехали в Питер и с грехом пополам устроились в самой вшивой гостинице. Всю ночь я не могла сомкнуть глаз, ожидая встречи с детьми. Мы встретились на перроне – уже издали мы бросились друг к другу навстречу, радостно раскинув руки. Бурные обнимания, возгласы, поцелуи сменяли друг друга, как картинки в калейдоскопе. Казалось, что прошла целая вечность с нашей последней встречи. Наконец я опомнилась и представила детям отчима. После секундного замешательства, чуть-чуть смутившись, они поочередно обняли его, тем самым признав его членом нашей семьи.

Я видела, как это его расстрогало, как он обрадовался их искренне теплому отношению. Может теперь он осознает всю серьезность своего поступка, женившись на женщине с таким вот приданным? Весь день мы были вместе и радости моей не было конца.

Город-архитектурный-шедевр потряс норвежского гостя своими масштабами и красотой. Наверное, я никогда не устану восхищаться его соборами, дворцами, мостами, и плевать на загазованный воздух, бешеные цены и вечные автомобильные пробки.

Одвард не скупился на дорогое мороженое, ресторан, новую красивую одежду для девчонок, не жалел видеокамеру и показывал, как она работает. Я, как никогда, была благодарна ему за эту, пусть даже однодневную и фальшивую сказку…

Мы оформили все документы и консул заверил, что через два-три месяца я смогу забрать детей. Его бы слова да Богу в уши! Сестра завистливо поглядывала на нас – такой счастливой, дружной семьей мы казались со стороны. Знала бы она правду… Но я была не готова к исповеди, которая могла напугать всех моих родных или что-то коренным образом изменить. Мы посадили их на вечерний поезд и я еще долго смотрела вслед уходящему вагону. Мы снова расставались в надежде на скорую встречу.

Уже на выезде из Питера, я случайно увидела рекламный плакат строительной компании. И, судя по огромному плакату, фирма была преуспевающей. Я быстренько записала контактный телефон, который в будущем пригодится и сослужит неплохую службу.

* * *

Учебный год начинается в Норвегии с конца августа. Для иностранцев, проживающих в стране открыты бесплатные языковые курсы с бесплатными учебниками и тетрадями. Одвард снова работал, а я пошла учить норвежский. Я была прилежной ученицей, но одна учительница не взлюбила именно меня. Я не знала причину, по которой она не отвечала на мое приветствие или полностью игнорировала меня на уроке. Может, разговоры о моих феноменальных успехах не радовали, а раздражали ее – и такое бывает, но это не повод к конфликтам.

Я продолжала доброжелательно, без заискиваний, здороваться с ней, по-доброму игнорируя ее негативное отношение. Если я не понимаю мотивацию ее поступков, то это не значит, что я автоматически стану обижаться и ненавидеть ее, тем более, что она была мне очень симпатична и как-то интеллектуально близка. Через две недели мы стали чуть ли не подругами…, но мне пришлось уйти из школы.

Родители требовали, чтобы я срочно забрала детей, потому что они устали ждать и очень скучают по маме. Нервы сдали и у меня случился сердечный приступ, в результате которого отказала левая рука. Зарплата у мужа будет еще не скоро, а ехать надо, потому что у моей мамы истерика и она уже проклинает и меня, и Норвегию.

Сосед сжалился и отдолжил мне четыре тысячи, а Одвард обещал сразу же отдать долг и перевести часть зарплаты на мой банковский счет.

Первым банковским счетом и виза-карточкой, зарегистрированными на мое имя, пользовался муж, а уже в другом банке я сама открыла себе новый счет.

До Стокгольма я долетела на самолете, потом на пароме – до Хельсинки, а оттуда на российском автобусе до Питера и дальше на поезде. Родители были рады избавиться от годичной обузы и попросили меня не задерживаться с отъездом, потому что соседи могут подумать, что я вернулась насовсем.

Ну и как, после такого приема, признаться в своем неудачном браке? Ведь это же моя неудача и она никого не касается – сама заварила кашу, самой и расхлебывать придется. Мы поехали опять в Питер. Он уже стал почти родным. Я надеялась, что вот-вот получу положительный ответ из Директората.

Дальние родственники дали ключи от комнаты в коммуналке и мы с трудом, прижавшись друг к другу, еле-еле поместились на старом диване. Туалет не работал, сырая вода была ржавой, ванны не было, по соседству жили наркоманы и больной туберкулезом. Снять нормальное жилье за пятьдесят долларов в день или дальше подвергать наши жизни опасности или просто жить в антисанитарных условиях мы не могли, а поэтому я напросилась пожить к своей бывшей институтской подруге из Беларуссии.

Когда-то она с мужем были очень красивой и счастливой парой, растили дочь, зарабатывали большие деньги. Я, конечно, знаю, что время не щадит никого, но чтобы настолько… Муж – красавец и бывший офицер, – спился, квартира превратилась в трущобу, а моя любимая подружка – в истеричку. Почему у нас, у людей всегда так: «что имеем – не храним, а потерявши – плачем»? Может потому, что ищем только удовольствия, признания, богатства и отказываемся от духовного сокровища? А Господь все делает для того, чтобы мы задумались о душе, чтобы мы, страдая от неустроенности, болезней, предательства, искали помощи и защиты у НЕГО.

Шесть недель пролетели в делах и заботах, а разрешение на въезд детей так и не пришло. Злоупотреблять терпением и добротой своих друзей я не хотела, а поэтому мы снова поехали в Питер и попросились на постой к двоюродному брату, которого я не видела двадцать пять лет. Чтобы не горевать над проблемой и хоть чем-то себя занять, я позвонила в строительную компанию и договорилась о встрече с ее директором.

* * *

Две недели шли переговоры и, в конце-концов, без залога и гарантийных обязательств, мне предложили под реализацию две шикарные дачи, рубленные по норвежскому замку. Муж заверил, что моментом продаст их. Я, уже обманутая мужем много раз, боялась поверить ему вновь и тем самым подвести новых компаньонов. Но гарантом выступил другой молодой норвежец, которого я немного знала и была уверена в его порядочности, во всяком случае, он меня еще не обманывал.

Директор транспортной фирмы также поверил мне на слово и, без единого рубля, выделил две машины под погрузку. Может это начало новой жизни и судьба, наконец, улыбается мне?

Одвард стал нервничать и просил моего срочного приезда домой. В качестве последнего аргумента прозвучала угроза в неполучении детьми разрешения на въезд, если я лично не явлюсь к новому адвокату. Да сколько ж будет продолжаться эта канитель и наша одиссея? Как оставить детей?

Жена брата сжалилась и согласилась на одну неделю присмотреть за детьми. Я оставила ей деньги на возможные расходы и поехала с дачами в Норвегию. На шведско-норвежской границе мы задержались, ожидая факс с подтверждением об оплате пошлины на ввозимый товар, а потом уже беспрепятственно поехали дальше.

Всю дорогу я терзалась сомнениями и не могла понять, о каком адвокате говорил муж и зачем мое личное присутствие, если все документы давно в Директорате? Я собиралась сразу же вернуться обратно к детям на том же грузовике, на котором приехала. Машины после разгрузки должны были ехать в другой город для загрузки попутного груза, а поэтому я намеревалась оперативно решить все вопросы.

Муж сам занимался разгрузкой машин и у меня не было абсолютно никакой возможности хоть что-то прояснить. Я ждала его до глубокой ночи, но так и не дождавшись, заснула прямо в зале под звуки включенного телевизора. На утро я увидела довольного мужа. Он хвалил качество древесины, из которой были сделаны срубы, и отличную цену. Я поубавила его пыл, напомнив, что надо сегодня же перевести тысячу долларов на счет фирмы за затоможку товара.

Как мне объяснили на фирме, затаможка по закону должна быть бесплатной, но в таком случае таможенники обычно тормозят товар на границе до двух недель и требуют подтверждения соответствия товара, лежащего внутри грузовика, сопроводительным документам. Поэтому проще дать взятку, чем доказывать, собирая-разбирая дачи, что это именно они самые, а не какие-то другие.

Одвард беспрекословно согласился и мы поехали в банк. Уже третий раз за утро я пыталась понять и выспросить мужа, зачем ему понадобилось мое личное присутствие. И в третий раз он ушел от ответа, объясняя, что у него голова занята другим и чтобы я не нервировала его. А меня, вот, нервировать можно, причем, без последствий. Я боялась быть более настойчивой, чтобы не вызвать его гнев, а то передумает в последний момент и не переведет деньги.

После банка Одвард молча протянул мне чек, на котором значился остаток суммы в триста крон. Уж лучше сидеть на хлебе и воде, но выполнять свои, даже устные, обязательства. Потом мы действительно поехали к адвокату, но в фирму по недвижимости и, после их непонятных переговоров, мне вручили сертификаты на владение дачами. Зачем? Одвард сказал, что это надо отправить в Директорат – там увидят, что я имею недвижимости на четыреста тысяч и сразу дадут согласие на въезд детей.

Паника за детей просто рвала мне сердце и заполняла собой весь разум. Это было, как бесконечное стихийное бедствие. Каждой клеткой тела и души я ощущала свою беспомощность – и выехать не могу, и детей оставлять там нельзя, и родители отказались помогать дальше, не получив от меня миллионов. Какие миллионы, когда уже год мы спим на полу на дешевых матрацах.

А тут еще муж, вдруг, воспылал огнем негасимой любви. «Раз в год и палка стреляет». Раз в год… и не дать – это же не по-человечески как-то, уж проще дать на пару минут, чем час объяснять свою фригидность и отсутствие либидо ко всем мужчинам мира.

* * *

Я позвонила брату и попробовала объяснить ситуацию… в ответ он бросил трубку, а жена стала крыть меня последними словами, требуя десяти тысяч рублей и немедленного съезда детей из их квартиры.

Я молила о снисхождении, о милосердии, но тщетно… Деньги, деньги, деньги… Да, почему же мерилом всего у большинства людей только деньги? Я же никогда и никому их не жалела. Две недели, живя у брата, я легко и щедро тратила их на хорошие продукты и подарки, и я с лихвой бы оплатила все их издержки по содержанию моих детей. В надежде на понимание я снова стала звонить в Питер. Но в жесткой и циничной форме мне был высказан ультиматум, чтобы в ближайшие двое суток детей не было или их сдадут в милицию.

Да уж, пока полностью обеспечивала и таскала сумками ветчину, сервелаты, вырезку, молоко, икру, покупала каждый день им дорогие сигареты, то все было супер – поддержка и понимание на все сто. Когда же подкормка и деньги кончились – я оказалась сволочью и дрянью. А они – святые – терпели меня с детьми за просто так.

Надо было что-то срочно решать и спасать детей. Я звонила одной подруге, другой…, но все безрезультатно – и рады бы помочь, но работа, семья, проблемы. Я понимала и не обижалась, чувствуя, что силы на исходе и я скоро сойду с ума. Снова позвонила родителям моля о пощаде и помощи. Пусть, по их мнению, я – плохая, жалею деньги, от которых карманы лопаются, но неужели им не жаль своих внучек? Мама ответила железным отказом, даже в интонации не прозвучало сочувствие. Зачем она еще в детстве мне вбивала ремнем, что только родные люди могут по-настоящему помогать друг другу?

Вконец отчаявшись, я позвонила малознакомой женщине, телефон которой был записан при случайной встрече. Не дослушав меня, она сразу согласилась полететь и забрать моих девчонок. У меня, как камень с души свалился, но я не верила ушам и своему счастью.

Заливаясь слезами благодарности, я запричитала, что на днях передам деньги, что обязательно отблагодарю ее – я готова была отдать все сокровища мира, если бы они у меня были. Но она прервала мои потоки, сказав, что об этом мы поговорим позже, а сейчас ей надо спешить, чтобы успеть купить билеты. Так, а теперь надо думать, где взять деньги.

Одвард задумчиво выслушал меня и сказал, что все уладит. Потом он долго разговаривал со страховой компанией. Они прислали по электронной почте бланк, который муж распечатал и заполнил, а я подписала. Я, конечно, попыталась вникнуть в смысл, но Одвард, не церемонясь, сначала отправил его по факсу, а только потом отдал мне. Это оказалась схема на украденные вещи во время моего отсутствия за границей. Но меня же никто не обокрал! На мое неподдельное удивление Одвард расхохотался и заверил, что ничего страшного не случится, если мы воспользуемся глупой наивностью человека из страховой компании и поимеем хотя бы пятьдесят процентов от заявленной суммы.

А что остается делать, когда мы оба не работаем, а деньги очень нужны, и не на наркотики, а для детей? Я махнула рукой и не стала, как обычно читать нотации по поводу совести и чести – для него это пустой звук, а я уже не раз перешагнула через свою гордость и достоинство, от которых уже остались одни воспоминания.

Буквально, через три дня муж получил всю сумму и часть от нее передал моей спасительнице через своего знакомого, который частенько отдыхает в России. Слава Богу, что с детьми добрая и ответственная женщина, что у них есть крыша над головой, они вкусно накормлены и им никто не трепет нервы и не внушает, что мама их забыла и никогда не заберет к себе.

* * *

Мое лицо так опухло от слез, что я была категорически против любых выходов «на люди». А тут сосед надумал свадьбу справлять с женщиной из Балтии, которую мы, в принципе, и сосватали ему. Вот некстати – настроения нет на себя в зеркало глядеть, не то что еще на кого-то смотреть.

Я устала слушать упрашивания мужа и невесты, и пообещала пойти. Свадьба проходила в арендованном деревянном доме с огромным залом. Я поставила подарок на специально предназначенный для этого стол, который обслуживала женщина, распаковывая подарки и записывая их в особый листок.

После небольшой вступительной речи и пения молитвы, сидя за столами, гости стали хлебать магазинный суп с фрикадельками. Безвкусно, но кушать пришлось. А потом начались танцы под живую музыку. В действительности, танцевала только одна пара, а другие предпочитали сидеть на стульях. Оживление началось часа через два, когда выставили спиртное и кофе с пирожными и тортами. Народ потянулся к столам, стал пить самогон и дешевый виски. Жених под большим секретом признался мне, что Одвард так и не отдал долг в четыре тысячи, а сам он боится напомнить.

Теперь мне было понятно, почему Одвард психовал, когда я несколько раз пыталась спросить об этом, чувствуя какой-то обман. Я пообещала, что сама верну эти деньги при первой же возможности. Мне было стыдно за своего мужа и хотелось побыстрее уйти. Одвард быстро дошел до кондиции и мне удалось его увести домой закусывать. Вот и закончилась новогодняя ночь, как обычно, к первому часу первых суток нового года. А Новый год, как встретишь – так и проведешь…, не приведи, Господи.

* * *

В России закончились зимние каникулы, а у меня – передышка. Каждый день мне стали звонить с фирмы, и деликатно справляться о деньгах за дачи. Только от количества звонков денег не прибавлялось – жаль, что не срабатывал закон диалектики «от количества – в качество». С каждым днем я чувствовала растущее беспокойство, а что, если эти дачи «застрянут» и, вообще, не продадутся? Наконец, через месяц компаньон мужа перевел деньги на счет, которым я пользовалась сама, и я смогла выслать требуемую сумму на валютный счет фирмы, радуясь освобождению от долговой зависимости.

А на утро я «со вкусом» прочувствовала свое интересное положение… Ну, и как сказать об этом мужу? Он сразу заподозрит, что ребенок не его. Пусть думает, что хочет – каждый думает в меру своей распущенности – но я-то знаю, что у меня не было интрижек на стороне.

Одвард никак не отреагировал на радостную новость, но по лицу было видно, что неприятные сомнения остались за кадром.

По поведению мужа я стала догадываться, что у нас опять финансовые трудности. Я никак не могла взять втолк, почему он не может проработать на одном месте хотя бы год и куда так быстро исчезают деньги, если, по его заверениям, он работал круглосуточно и заработал за три месяца семьдесят пять тысяч. Главное – не сколько ты имеешь, а чтобы хватало. А нам постоянно не хватало. Я за три месяца с детьми потратила десять тысяч, а он один «съел» все остальное? Что-то не стыкуется одно с другим.

Муж всегда стихийно реагировал на любые мои логические аргументы-выводы и подозрение в обмане. Он снова кричал, что я несправедливая, что он много работает, а я только трачу деньги, что он платит по всем счетам за дом, электричество, телефоны, интернет, машину.

Конечно, я чувствовала себя первой сволочью, только кто его заставлял брать в жены женщину с двумя детьми? Женщина – это вообще, не совсем дешевое удовольствие… или неудовольствие, а с детьми – это вырастает в геометрической прогрессии. И о чем он думал, заверяя меня в своей финансовой стабильности и любви? Зачем было нужно меня останавливать, когда еще до брака я несколько раз порывалась уйти? Поимел бы, как наложницу, три месяца и отправил бы домой. Жениться-то зачем, если средств на себя одного не хватает? Одвард хлопнул дверью и ушел в спальню валяться в обнимку с ноутбуком.

Время неумолимо бежало дальше, а чужая тетя продолжала заботиться о моих девочках. Умом я понимала, что они в надежных руках – их записали в художку, с ними занимаются уроками, они живут в спокойной обстановке, но как же невыносимо жить в такой долгой разлуке и осознавать свою ничтожность перед грозным и неумолимым норвежским законом по отношению к несовершеннолетним детям. Если мне – их маме, разрешили выйти замуж за нищего человека, то почему моим детям нельзя жить со мной на том же основании, на котором это разрешено мне? Где гуманность демократии и защита прав ребенка? Я тонула в догадках и сомнениях не в силах найти логическое оправдание. Нервозность и депрессия стали моим обычным состоянием, каждый день я плакала до изнеможения и забывалась лишь глубокой ночью.

Беременность стала очень заметной по стремительно растущему животу. Уж не близнецов ли Бог послал? Мы поехали становиться на учет. К нам, в маленькую уютную приемную, вскоре вышел врач – он дружелюбно поздоровался и пригласил в свой кабинет. Я скорее догадывалась, чем понимала смысл его вопросов, а он что-то заполнял и писал то на бумаге, то на компьютере. Потом он попросил меня сесть в гинекологическое кресло и подождать пока он закончит писать. Я сидела задрав ноги к потолку и боролась с подступающим чувством стыда.

Через пару минут врач одел на голову лампу, подъехал ко мне на стульчике с колесиками и, как шахтер в забое, стал брать мазки и определять срок беременности. Потом он выдал мне карту с занесенными результатами анализов мочи и крови, которую надо приносить на каждый прием, а я попросила справку о беременности, которую решила отправить в Директорат в дополнение к имевшимся у них документам.

На обратном пути мы заехали на чей-то склад, и я, к своему удивлению, увидела знакомую дачу – это глюки или кошмар продолжается? Одвард объяснил, что это осталась наша дача и мы должны ее продать. Я ничего не понимала и уже не хотела даже вникать, так мне это все надоело. Делай ты что хочешь: продавай свою задницу, отрезай палец ради страховки, иди на войну, вербуйся в Африку, в Легион, на Марс, если тебе это ближе и нужнее, чем постоянная работа и нормальная семейная жизнь, но только меня в эти аферы больше не впутывай – не мой это стиль жизни.

* * *

Началась весна – время пробуждения и новых надежд. Но ни солнце, ни пение птиц не радовали меня – я страшилась неизвестности и упорного молчания Директората. Адвокат присылал нам копии тех писем, которые были отосланы по инстанции, а в итоге все оставалось по-прежнему. Мое терпение было на исходе и я была готова на какой-нибудь необдуманный поступок, но меня опередил муж.

Он держал в трясущихся руках вскрытые конверты с бланками и мямлил, что его через неделю посадят в тюрьму, если он не заплатит государству какие-то деньги. А денег нет, но есть покупатель на дачу, поэтому мы должны срочно ехать к нему и, не заламывая цену, быстренько ее продать. Я стала категорически отказываться от участия в сделке по причине своего плохого самочувствия и непонимания разговоров. Одвард обескураженно и обиженно сопел, а я не понимала, зачем ему надо мое присутствие. Муж не пытался что-то объяснить, но пообещал сесть в тюрьму – и тогда надо забыть про детей навсегда или возвращаться на родину.

Выбор был невелик и мне пришлось ехать. У нас была старенькая, еле живая машинка, в которую муж влезал с большим трудом, каждый раз чертыхаясь и проклиная ни в чем не виновную машину. Мы оставили ее вдалеке от дома, в котором жил Покупатель. Шикарный дом и стильная мебель вдохновили мужа и он четыре часа самозабвенно «лил воду и вешал лапшу» красивой семейной паре, которая захотела купить дачу.

Покупатель распечатал контракт купли-продажи в двух экземплярах и мы все подписали его. На обратном пути муж ликовал и звонил всем знакомым, хвастаясь сделкой века. Через три дня Одвард уже заплатил свои долги и полетел в Осло покупать машину. Как же я жалела, что он пользуется моим счетом, карточкой и может проводить по двум интернет-банкам все операции без моего участия.

Пригнав машину, Одвард показал документ, что она, впрочем, как и все предыдущие, оформлена на меня. Но меня это абсолютно не радовало, а даже раздражало – мы живем не по средствам. Я, как всегда, сразу подписала нужную ему бумажку на продажу машины, которую он берег, как Кащей свою смерть.

Я как-то духовно надломилась от постоянного ожидания и неизвестности, а поэтому очень спокойно заявила, что возвращаюсь к детям – я должна быть вместе с ними и неважно, где и как мы будем жить – мир большой. Одвард, как всегда, воспринял мои слова, как личное оскорбление, и начал «метать гром и молнии», оглушая своими криками и махая руками у меня над головой. Даже под прямой угрозой смерти я не шевельнулась в испуге и заявила, что он может меня убить, но тогда точно сядет в тюрьму. Кулак изменил траекторию и со всего размаха стукнул по толстенной горящей свече, брызнувшей во все стороны жидким воском, словно взорвавшаяся бомба. Исполин гордо покинул поле боя, а я осталась соскребать с себя воск.

Пять часов муж разговаривал по телефону и я лишь догадывалась, что речь идет о документах для детей. Уставший, но довольный муж сообщил, что какой-то большой начальник «поднял на уши» сотрудников Директората и они уже отослали нужную бумагу в питерское норвежское консульство.

Мой муж – гений! Я кинулась ему на шею, а он, чувствуя свой выросший до небес авторитет, стал командовать и торопить меня со сборами. Какие сборы? Через полчаса мы уже сидели в машине и держали курс на восток. Я даже не догадывалась, что мой муж – гений баснослАвного обмана.

* * *

Мы не спали и почти не ели – я стойко переносила все неудобства дальнего пути, лишь бы не раздражать мужа и побыстрее доехать до финско-русской границы. Уж не помню, в который раз я восхищалась работоспособностью мужа за рулем. Обычно про норвежцев говорят, что они рождаются с лыжами на ногах, а мой, скорее всего, родился с рулем в руках. Прямо на финском таможенном пункте мы тепло попрощались, я дождалась попутной машины и уже на ней продолжила свой путь.

Конечно, девочки ждали меня, но мое внезапное появление стало полной неожиданностью для них. Мы целовались, обнимались и несли всякую чушь, перебивая друг друга. Наша Спасительница очень хвалила их и даже всплакнула при расставании. Я долго благодарила ее, понимая что услуга, которую она мне оказала, неоценима и я буду должна ей всю оставшуюся жизнь.

Муж дал денег вобрез, поэтому я отдала ей лишь часть условленной суммы, пообещав выслать оставшиеся при первой возможности. Она не обиделась – даже тень сомнения не мелькнула в ее глазах. Мне было понятно, что ею двигало не желание сделать деньги на чужой беде, а нормальное человеческое милосердие – и вот эта ее милость, доброта, великодушие укрепили мою немного поколебавшуюся веру в вечные ценности.

В норвежском консульстве в детские паспорта вклеили шенгенские визы сроком действия на одну неделю, а годовое разрешение должны были оформить в полиции по месту проживания. Именно их мы прождали полтора года!

Муж позвонил и «порадовал», что мы опять переехали, теперь уже в большой дом и с нами по соседству будет жить семья его брата. В принципе, я ничего не имела против родственников мужа. Но проживание в опасной близости может напрочь испортить отношения, как это чуть не произошло, когда по соседству жила семья его сестры.

Каждый день кто-то из семейства заглядывал «к нам на огонек» перекусить, покурить, попить кофе и, заодно, попросить что-нибудь в долг: сигареты, молоко, хлеб, стиральный порошок, туалетную бумагу и т. д. Меня неприятно раздражала их бесхозяйственность и неискреннее дружелюбие – детей нарожали сами, а побираться уже два месяца бегают к нам – это, что – норма? Одвард сам злился этим постоянным приходам и, наверное, когда его терпение кончилось, «перевел стрелки на меня», сказав, что русская жадина злится и ругается, потому что они резко перестали ходить и отдалживаться. А теперь вот брат – «хрен редьки не слаще».

Как я не умоляла мужа отказаться от этой затеи, он все равно решил по-своему – легче глухого уговорить, чем переубедить Одварда. Его бы стойкость, да в нужном месте – цены бы мужику не было. Ладно, это все подождет, а сейчас нам нужно ехать на поезде до Хельсинки, оттуда лететь до Стокгольма и дальше в Норвегию.

Дети во все глаза смотрели за вагонное окно, удивляясь заграничной деревенской красоте и простоте. Я чувствовала, что они счастливы – едут с мамой к своему доброму папе. Мне бы их веры… хоть чуть-чуть.

* * *

Одвард встретил нас вместе с нашими друзьями и мы отправились домой обедать и распаковывать вещи. В новом доме для детей была отдельная спальня с купленой старой двухъярусной кроватью и небольшим платяным шкафом. Подружка по секрету сообщила, что Одвард пообещал им пять тысяч за помощь в переезде и за уборку. Я же сразу предупредила, что мой муж никогда не платит свои долги, а мне надоело еще в России вешать на себя долговые обязательства бывшего мужа – каждый должен отвечать сам за свои поступки и слова. Как ей было не обидно, но она согласилась, что у меня нет перед ними никаких обязательств.

Девочки мои в первый же день познакомились с соседскими мальчишками и девчонками и, хоть они не понимали друг друга, им было интересно и весело вместе. Я так хотела, чтобы мои дети хорошо адаптировались и на новом месте, и в новой стране, и в новой семье, что решила сразу купить им велосипеды и одежду, тем более, что детям предстояло идти в школу. Но благоверный заявил, что денег уже практически нет, то есть за десять дней потрачено стовосемьдесят тысяч, из которых мне выделили пятнадцать.

Я не стала слушать очередной бред-причитания мужа, потому что он всегда находил оправдания своему мотовству, а забрала детей и мы пошли покупать одежду на те деньги, которые у меня остались от поездки.

В Норвегии все дети, независимо от статуса родителей, ходят в школу только по месту проживания. Мы встретились с директором самой ближайшей и большой школы на триста человек, и девочки были зачислены в соответствующие классы, им были выданы бесплатные учебники, а для более продуктивного изучения нового языка им был найден русский учитель со знанием норвежского. Учебная программа была несложной и мои девочки успешно осваивали ее, удивляя учителей и меня, в том числе. Очень быстро уровень языка у них стал намного лучше, чем у меня.

Семья брата мужа жила буквально за стенкой и поэтому воле-неволей нам приходилось постоянно контактировать друг с другом. Их дети любили прибегать в гости каждый раз, когда я готовила обед. Смешные девчушки всегда интересовались, что я готовлю на этот раз. Мне импонировала их любознательность и такое откровенное желание попробовать мою стряпню, поэтому я заставляла их мыть руки и приглашала к столу покушать суп, или жаркое, или домашние котлетки с картофельным пюре.

Как я потом увидела, основной рацион питания родственников составляли всевозможные сладости, печенье, конфеты, шоколад, пепси, бутерброды с вареньем. Родители ничего не готовили, кроме блинов из полуфабрикатов, поэтому и у родителей и у детей восеми и девяти лет было страшное ожирение и не было даже навыка правильно держать ложку в руке. Как можно, любя своих детей, не заботиться о их здоровье и питании?

* * *

А муж продолжал штурмовать заоблачные вершины Большого Бизнеса теперь под флагом новой идеи по открытию акционерной фирмы, которая станет заниматься строительством дач «под ключ», включая все виды земельных работ. Он убедил двух своих знакомых: непреуспевающего фермера и бывшего шофера, стать акционерами и подписать в качестве уставного капитала, который дожен быть не менее ста тысяч, грузовик и трактор. Место третьего равноправного акционера было предложено мне.

Я же не прониклась грандиозностью планов и попросила не впутывать меня в мужскую игру, правил которой я не знаю. Я – простая беременная женщина, хочу спокойно родить и воспитывать ребенка.

Тогда Одвард и его компаньоны стали каждый день меня уговаривать, что это выгодный бизнес, что я ничем не рискую и в моих обязанностях будет только вести переговоры с русской фирмой. Муж огорченно вздыхал и говорил, что это наш единственный и последний шанс вырваться из нищеты и стать очень состоятельными людьми, что сам он не может работать легально или быть акционером, потому что на нем висят огромные долги, и как только налоговая зарегистрирует его доход, то автоматически включится счетчик инкассо и деньги уйдут к кредиторам.

Когда разные люди поддерживают одну идею, в нее начинаешь невольно верить. Я согласилась, тем более, что для меня это была пустая формальность – я только числилась, а муж сам должен решать все организационные вопросы, искать выгодные контракты, арендовать технику, проводить все виды земельных работ. Как говорится, флаг вам в руки, господа предприниматели, и победы на пустырях!

В шестимесячный срок беременности я, как раннее не работавшая, получила единовременную денежную помощь в размере тридцати трех тысяч для покупки коляски и вещей для будущего малыша. Сумма на первый взгляд баснословная, но не для проживания в такой дорогой стране. Радуясь полученной возможности, я отправила деньги своему бывшему Соседу и Спасительнице, потому что долг немного оставшейся чести был для меня превыше всего. Они были искренне рады и признались, что не рассчитывали на мою честность. Мне же было важно чувствовать самоуважение и хорошее отношение людей, которые оказали мне неоценимую поддержку.

* * *

Весь июнь школьники ездят по велосипедным турам, поэтому пришлось купить два велосипеда и защитные шлемы для девочек. Конечно, в школе не обошлось без небольших осложнений – младшую дочь несколько раз обозвали русской проституткой. Моя девочка рыдала навзрыд, уткнувшись мне в грудь и сотрясая меня своей болью.

Да, дети бывают жестокими, потому что, как губка, впитывают пошлые разговоры своих близких, и совершенно без причины обижают новенького, причиняя ему боль и душевные страдания. Обращение к учителю не дало сколько-нибудь положительного результата. Тогда Одвард, уставший от слез и жалоб моей дочери, позвонил маме этого мальчика и предупредил, что пожалуется на нее в местную организацию по защите прав ребенка. Угроза подействовала и обзывания прекратились – все-таки, иногда, Одвард бывал незаменим.

Муж, как обычно, просчитался с неумеренными тратами и продал машину за треть цены. Офигенно умно сначала тратить почти все деньги на машину, а потом, за неимением денег, продавать ее по дешевке, чтобы просто были мани на хлеб насущный – сразу об этом было трудно догадаться. Но на этом житейские радости не закончились, а только начались.

Мне позвонил бывший Покупатель и спросил, почему Одвард не берет трубку и не везет дачу. Я отправилась к мужу за разъяснениями. А он спокойно выслушал и заявил, что Покупатель – больной на голову псих, который не может подождать попутной машины, которая вот-вот привезет новую дачу под заказ нового клиента и на обратном пути завезет дачу Покупателя, а отдельная аренда грузовика стоит безумно дорого. Слова мужа пахли ложью, но доказательства отсутствовали и я заставила себя забыть этот эпизод, тем более, что это лишь вопрос времени и Покупатель рано или поздно получит свою дачу.

Иногда к нам в гости приезжали несовершеннолетние дети мужа. Одвард немного общался с ними, давал небольшую сумму денег на карманные расходы и ругался на бывшую жену, которая за последние десять лет поменяла пятнадцать сожителей и не занялась воспитанием детей, поэтому они уже стоят на учете по наркомании и воровству.

Я не догадывалась, что же больше его нервирует – ее запредельное количество половых партнеров или криминальное настоящее своих детей. Почему не придумать закон, который стимулирует отвественность родителей за воспитание и образование детей? Ведь, если подходить не формально, то воспитание ребенка – это ежеминутный и ответственный труд, и в идеале – с изучением книг по детской психологии.

А то смешно получается: чтобы работать инженером или врачом студент учится шесть лет, а чтобы вырастить достойного Человека – никто ничему не учится, наверное, полагаясь на свою генную память. А я глубоко убеждена, что, чтобы стать Родителем, этому тоже надо научиться, и если дети до восемнадцати лет хорошо учатся, не воруют, не пьют, не курят, не употребляют наркотики, ведут здоровый образ жизни, занимаются спортом, посещают кружки, то это заслуга Родителей, которые должны получать специальные медали или ордена, а также денежную премию за воспитание достойного члена общества и законопослушного гражданина.

И наоборот, надо наказывать нерадивых родителей. Сначала надо показать и доказать обществу свою нравственную зрелость, а потом уже детей заводить.

* * *

Значительно позже я узнала, что только по причине отсутствия постоянной работы мужа, я так долго не могла ввезти детей, и только благодаря его убедительному, сногсшибательному вранью о своем миллионном годовом доходе, мне удалось это сделать вопреки закону.

Странная у нас с Одвардом получалась семья – мы жили под одной крышей, но, как чужие люди и только напольные матрацы, на которых мы продолжали спать, объединяли нас в ночное время суток. Мне не хватало его внимания и заботы, хотя бы дежурного поцелуя и вопроса «как ты себя чувствуешь?», но муж меня не замечал, а я не привыкла навязываться.

Настоящая семья – это, когда «муж и жена – едина стена», а наша семья: муж – сатана, и жена– рабыня, каждый – сам по себе и себе на уме.

Сатана дает искушение, но в нашей воле отвернуться от искушения и отвергнуть сатану, почему же мы зачастую сами поддаемся искушению, а клянем сатану? А он, по сути, не виноват в нашем добровольном выборе.

Поздним вечером Одвард вернулся домой, принял душ, оделся в чистое белье и сообщил, что едет на всю ночь с одним другом калымить на грузовике. И именно поэтому он подмылся, побрился и надушился, чтобы другу было приятнее? Я подозревала, что муж пользовался моим отсутствием и заводил шашни на стороне, но чтобы так откровенно, когда жена носит под сердцем его ребенка – это вдвойне подло.

Я старалась держать себя в руках и не причинять страданий своему малышу. Наверное, взрослый невоспитанный человек, у которого с рождения отсутствуют понятия чести и морали, хуже животного, потому что я читала о многих примерах, когда лошадь или собака ценой собственной жизни спасали своего хозяина или ребенка, проявляя высшую степень благородства и любви.

Под утро Одвард вернулся трезвый и удовлетворенный, и, как ни в чем не бывало, улегся спать. Можно было подумать, что он действительно вкалывал не покладая рук, если бы не предательский запах женских духов, который не оставлял сомнений в роде этой «работы».

Господи, где же свет в конце тоннеля? Когда же кончится мужнино б…ядство? И ради чего я должна терпеть этот ад вечного неуважения, обмана, грязи и хамства?! Ради светлого будущего? А жить когда? Я хочу жить сейчас, хочу радоваться людям и детям, а не бояться каждого дня, что опять нет денег и нечем кормить детей, что муж придумает и сделает нас заложниками новой авантюры.

Я ловила себя на мысли, что начинаю ненавидеть мужа, который так много обманывал меня и использовал в своих темных делишках, даже не задумываясь через какие душевные муки мне пришлось пройти. А если б и задумался, то ему было бы на-пле-вать, потому что свои интересы он ставил превыше всего. Как хорошо, что Одвард опять уехал и на этот раз надолго – мне надо отдохнуть от него, и чем дольше – тем лучше. Одвард, как будто почувствовал что-то неладное со мной и стал бомбить меня своими эсэмэсками типа «я работаю», «я обедаю», «я устал и укладываюсь спать». Я снова нашла в себе силы проявить терпение, чтобы он спокойно работал и знал, что его ждут дома.

* * *

На выходные ко мне в гости пожаловали акционеры – Толстый и Длинный. Вид у них был немного таинственный и смущенный. Мы сели на веранде пить кофе и мне пришлось слушать их разглагольствования о предстоящих контрактах. Потом они стали расспрашивать меня о том, где и как я познакомилась с мужем. И тут всплыло много интересных подробностей.

Оказывается, по легенде мужа, я работала на русско-норвежской таможне, запала на Одварда, проходящего паспортный контроль, и упросила его жениться на мне. Но самым интригующим, до омерзения, стали фотографии женских половых органов, в которых позировали палец или рука мужа, причем, получали их акционеры в то же самое время, когда ко мне от него приходили дежурные эсэмэски…

Я сидела, как оплеванная дерьмом, а Толстый участливо предложил посмотреть старую фотосессию мужа за прошлый год. Потом оба стали вздыхать и хаять Одварда, который не оценил такой прекрасной жены, как я, который все время лжет и мошенничает, приобретая в долг программное обеспечение и компьютеры под несуществующую фирму, и с которым они не хотят больше иметь дело. А в заключении Толстый добавил, что Одвард продал Покупателю воздух, а не дачу, и я, как подписавшая контракт, несу всю отвественность за эту сделку, а фирма готова помочь лично мне, без Одварда.

Сил пошевелиться или что-то сказать у меня не было – я тупо сидела и смотрела в одну точку. Что обычно делают люди, когда на них обрушивается горе? Плачут, кричат, рвут на себе волосы, катаются по полу? Я приняла это, как неизбежность, как нож гильотины, который бесстрастно падает с высоты и мгновенно обрывает жизнь. Именно так, наверное, чувствовали себя приговоренные к казни – это неизбежность, и с ней немыслимо бороться.

Я согласилась, что в моих отношениях с мужем пора ставить точку, но мне надо немного времени, чтобы все решить окончательно и бесповоротно.

Муж вернулся раньше предполагаемого срока и начал жаловаться на Толстого и Длинного. С невероятным усилием удавалось мне делать внимательное лицо и краем уха прислушиваться к его словам. Внутри меня, как будто образовалась пустота, а душа заблудилась во вселенских сумерках. Я наблюдала за мужем со стороны – такой же, как обычно – никакая печать сатаны на лбу не горит, только теперь я знаю о нем слишком горькую и позорную правду, чтобы все оставлять как есть.

К исходу вторых суток я решила испытать мужа и заявила, что мне нужен секс, а так как у него на меня не стоит, то я хочу иметь тайного любовника. Хорошо, что дети спали далеко и не слышали, какими гадкими словами он меня обзывал! Я долго слушала его монолог, поражаясь количеству желчи и яда вылитого на мою голову только за предполагаемого любовника! У него, к сожалению, даже не проломилось в голове, что такое сказать можно только от горя. За время, прожитое вместе, он так и не понял, что я не озабочена своими сексуальными потенциями, фантазиями и желаниями, что я простила ему импотенцию и многочисленные измены, но не могу ежеминутно мириться с постоянной ложью и невниманием ко мне, как к женщине.

Все, хватит притворяться! Поймав глазами злобный взгляд Одварда я выложила всю правду, которой со мной поделились коллеги. Это был удар ниже пояса…, но не для Одварда! Он, как ни в чем не бывало заявил, что это провокация и ложь! Вот она – сила привычки, во всей своей красоте! Да, на нем сломается любой детектор лжи. Находу Одвард сочинял, что это были фотки из журналов, что Толстый строит козни, потому что хочет меня отбить.

Терпелка моя кончилась и я закричала на него, чтобы он заткнулся и перестал врать – или он признается во ВСЕХ своих грехах и обманах сейчас или я подаю на развод. Я готова была сдержать свое слово.

Одвард как-то весь сдулся, присмирел, тяжко завздыхал и сказал, что изменил всего три раза, а больше ни в чем не виноват. Я строго посмотрела на него и предупредила, что только правда и ничего кроме правды не может реабилитировать его в моих глазах, и это его последний шанс.

Я надеялась на его чистосердечное раскаяние, а «повинную голову меч не сечет». Увы, муж не внял моим мольбам, а продолжал выкручиваться, рассчитывая обойтись «малой кровью», он не подозревал насколько я осведомлена. Я перебила его на полуслове, когда поняла, что на большее он неспособен, и спросила, какие махинации он повесил на меня. Выдавив пару слезинок, «доблестный воин», не моргнув глазом, поклялся, что это только один телефонный абонемент.

Со мной чуть не случился апоплексический удар. Силы небесные! Чем больше я пытаюсь пойти ему навстречу, понять и простить, тем больше он мне лжет! Двое суток я сдерживала себя и пыталась осмыслить причины всех подлостей, которые он сделал против меня, пользуясь моей неосведомленностью и доверием. Родственники и коллеги долго втолковывали мне, что Одвард, пользуясь моим персональным номером, банковским счетом и мобильником, оформленными на мое имя, делал всевозможные покупки в кредит через интернет, заказывал абонементы на электричество, мобильники, телевизионные каналы.

Короче, тридцать четыре кредитора стояли в очередь и хотели стопятьдесят тысяч, а Покупатель стоял отдельной строкой и замыкал колонну. Именно для этого Одварду была нужна иностранная жена, которая не скоро разберется, что к чему.

Какой смысл разговаривать со стеной или камнем? Вот так и с Одвардом – бессмысленно, поэтому я и выгнала его. Он не стал препираться и стал метаться, как разъяренный тигр, по дому, собирая все самое ценное. Мне уже было безразлично, что он забирает вещи, которые покупались на мое имя и за которые мне еще предстоит платить.

* * *

Новый день начался новыми проблемами – теперь мне самой приходилось вникать во все тонкости норвежского бытия. Первым делом я заблокировала банковскую карточку, которая осталась у мужа и на которой уже был долг в полторы тысячи. А потом начался беспросветный кошмар общения с кредиторами. Они плохо понимали мой норвежский, а я желая быть понятой лучше, еще больше путалась в словах и выражениях. Тогда я попросила родственников составить и написать стандартные фразы, что я не несу ответственности за дела мужа, с которым я уже рассталась.

На мои электронные, письменные и устные заявления стали приходить новые уведомления, что я обязана платить по счетам. Родственники мужа тоже имели на него «зуб» за старые грехи и поделились семейной тайной, что двадцать лет назад он оформил в банке кредит на восемьдесят тысяч, а поручителями сделал своих родителей… без их согласия, и только теперь они выплатили этот долг сына. Ну, родители вырастили замечательного сына – это их награда, а я тут причем? Хотя, конечно, если ему ничего не стоило подставить собственных родителей, то на какую порядочность мужа могу рассчитывать я – иноземная жена?

Я отправилась в полицию и для оформления очередного годового разрешения на проживание и для возбуждения уголовного дела против Одварда. Справедливость должна восторжествовать, особенно в такой стране, как Норвегия. Меня пригласили в отдельный кабинет, где полтора часа я плакала, рассказывая полицейскому о том, что со мной случилось, и умоляя его помочь мне решить эти проблемы с кредиторами. Он отправил меня к советнику по экономическим проблемам и та заверила, что обязательно поможет, но процесс это долгий и мне надо набраться терпения. В случае поступления новых инкассо, она советовала сразу обращаться к ней без промедления.

Воспрянув духом, я пошла в общий отдел оформлять бумаги. Очень высокомерная с иностранками, сотрудница полиции стала мне доказывать, что если я нахожусь в разъезде с мужем, то я подпадаю под другую статью, на основании которой я могу проживать в Норвегии, и мой трехлетний срок, необходимый для получения постоянного места жительства, начинается с начала. Сюрприз!!! А это значит, что депортировать меня и детей из страны могут в любой момент.

Я очень спокойно посмотрела ей в глаза и ровным голосом заявила, что в данный момент я не живу с мужем, но скоро буду рожать его ребенка и мы, возможно, сойдемся снова. Она явно была не в восторге от того, что услышала, но ей пришлось согласиться и дать соотвествующий бланк.

Обычно, через месяц паспорт был всегда готов, но на этот раз мне пришлось сильно побеспокоиться и многократно звонить в центральный полицейский офис. На том конце телефона сотрудница полиции уже в открытую выла, услышав мой голос, но я продолжала вежливо канючить, что мне нужны мои документы. И я их получила, но в детских паспортах были перепутаны фотографии и поэтому пришлось ехать и вносить изменения.

Приехал хозяин дома – и выяснилось, что муж не проплатил за два месяца аренды. Мы договорились, что я заплачу только месячную аренду и, как можно скорее, съеду на другой адрес. Коллеги стали суетиться и проявлять чудеса заботы и доброты. За счет фирмы они сняли половину большого дома, в другой половине уже жила одинокая норвежка с двумя детьми, а в подвальном помещении проживал студент колледжа. Вместе, сообща, мы быстро закончили с переездом и обустроились на новом месте буквально за три дня.

Толстый и Длинный постоянно заводили разговор о муже, смакуя пошлые подробности. Я, устав слушать это, а также фальшивые соболезнования, настоятельно попросила прекратить эти разговоры. Они обиженно замолчали, а потом Толстый сказал, что завтра мы должны ехать в одну очень солидную фирму по недвижимости, которая хочет взять меня на работу в качестве консультанта.

* * *

Фирма, на самом деле, была о-о-о-чень крутой, судя по дорогой офисной мебели и оргтехнике. Нас встретили два важных начальника, мы все сели за стол и норвежцы стали вяло и очень осторожно общаться между собой. Каждый из них пытался произвести неизгладимое впечатление друг на друга и, наверное, поэтому боялся сказать лишнее слово или занять более естественную позу – мужчины сидели сцепив руки на груди в крепком замке, а самый главный, вообще, закинул их себе за голову.

На пятый день все тех же бестолковых разговоров, которые мне уже порядком надоели, я со всей определенностью сказала, что просто так больше ездить не буду, а если они хотят, чтобы я работала и договорилась с поставкой дачи, то пусть оформляют меня официально.

Директор удивился моей наглости, но стал печатать трудовой договор, по которому я была принята на английскую фирму «Рога и хвост Лтд». Это еще, что за зверь? Мужчины стали уверять, что все законно, а это лишь небольшая уловка для ухода от налогов. Мы подписали договор, по которому у меня был свободный график работы на дому, но раз в неделю я должна была приезжать в офис. Я, конечно, размечталась, что доказав свою компетентность и честность, смогу получить постоянную работу уже в нормальной норвежской фирме, которую они возглавляют.

* * *

Слухи о наследстве мужа и моем плачевном состоянии расползлись по городу и стали проявляться в самые неожиданные моменты. При очередном посещении своей акушерки, она стала подробно расспрашивать о причине моего разрыва с мужем. Жутко не приятно, когда все, кому не лень, суют свой нос в чужую личную жизнь. Но ее сочувствие было таким искренним, а мое одиночество и беспомощность такими тяжелыми, что я расплакалась и поведала ей в кратце свою историю. Она действительно прониклась моим плачевным положением и предложила оформить больничный лист, по которому я смогу получать деньги, если мой работодатель подтвердит мою зарплату за последние несколько месяцев. Она и мой лечащий врач оформили все необходимые бумаги и я получила диагноз психического заболевания.

В общем-то, в каком-то смысле они были правы – я пережила слишком большой стресс, чтобы оставаться нормальной, белой и пушистой, и, наверное, поэтому мой вес за последние три месяца так и не увеличился. С больничным листом я отправилась к Толстому, рассчитывая на его поддержку и помощь. Вместе мы поехали к бухгалтеру фирмы и он определенно сказал, что несмотря на то, что фирма зарегистрирована недавно, Толстый вправе показать мой доход до даты регистрации фирмы, потому что я, например, могла заниматься организационными вопросами или переговорами до создания фирмы.

Я обрадовалась, а Толстый сказал, что должен немного подумать. В машине он многозначительно молчал, а потом прямо сказал, что на такой шаг он пойдет, если я соглашусь переспать с ним. Тогда я тоже ответила, что должна подумать. Хотя, конечно, чего думать – меня тошнит от одного его вида и… запаха, уж лучше до конца дней крест на своей интимной жизни поставить, чем получить больничный такой ценой. Но сказать правду я тоже не могла – пока мы коллеги и мне нужна помощь фирмы, поэтому я прикрылась, как щитом, своей беременностью и плохим самочувствием. Уловка удалась – Толстый успокоился со своим вожделением и сказал, что нас ждет большое будущее, если я ему доверюсь. Ага, еще один герой «по спасению одинокой многодетной бабы», а своей жене, наверное, тоже «лапшу вешаешь о любви», поэтому она и кредиты набрала на свое имя.

Чтобы оформить развод предстояло год прожить раздельно, а для этого надо зарегистрировать свой разъезд в областной управе. Общих детей у нас пока не было, а поэтому делить было некого. Я оформила все бумаги, но никого пособия, о котором мне все говорили, я так и не получила. А жить на какие средства? Я попала в полную зависимость от своей акционерной фирмы, потому что работа в «Рога и хвост Лтд.» через месяц уже закончилась и единственным утешительным результатом стала зарплата в двадцать тысяч, которую почему-то перечислили на счет фирмы Толстого.

Дети, как могли поддерживали меня и старались проявлять особое внимание и доброту, частенько успокаивая меня, что все будет хорошо. Скорей бы. Иногда они ходили в гости к норвежским подружкам, а потом рассказывали, как у них дома хорошо и красиво, как дружно и весело они живут. Мы, к сожалению, не могли пригласить к себе в гости по причине полного убожества нашего быта. Если уж нам самим не нравится, как мы живем, то что тогда про других говорить.

А тут, как на грех, то одна дочь палец перерезала до кости и надо срочно в дежурный отдел поликлиники, то другая на велосипеде разбилась – и надо в больницу, – это только беременным и дошкольникам посещение врача бесплатно, а остальным надо платить и за прием и за использованные медикаменты. Мне выписали годовой страховой полис на тысячу пятьсот крон, в котором проставили суммы, выплаченные мной при обращении к врачу, и когда все проплаты достигнут обозначенной суммы в полторы тысячи, то все последующие посещения врача в течение года будут бесплатными для всех членов семьи. В среднем одно обращение занимает от двух до пятнадцати минут и стоит около двухсотпятидесяти крон.

* * *

Толстый был уверен, что я не устою перед его могучим… животом и модной бородкой, но на всякий случай старался выглядеть добрым и щедрым, покупая иногда фрукты и шоколадки детям. Еще бы, я сделала выгодный контракт и заработала стодвадцать тысяч для фирмы, но не для себя. Я ни о чем не спрашивала и не просила, принимая все как есть – не оформили больничный, не дали зарплату, не начали проплачивать деньги Покупателю, но заплатили за дом, свет, телефон, интернет, купили коляску и немного вещей малышу – отлично, и на том спасибо огромное, но я не должна за это раздвигать ноги, как кому-то хочется.

Это раньше у меня был дурной комплекс, что я всегда должна, даже, когда мне этого смертельно не хочется: должна принимать ухаживания не симпатичного мне мужчины, потому что я ему нравлюсь и его неудобно обидеть, должна выйти замуж, вопреки сердцу, но потому что зовут и этого хочет мама… А надо всего лишь жить по велению своего сердца, а не логики и чужих желаний, тогда все встанет на свои места и жизнь будет, как родник ключевой воды, а не как вонючая лужа, в которую тебя тянут все эти страшные обязаловки.

Дела на фирме шли неплохо: мужики пропадали на объектах, а я сидела в домашней конторе и, освоив компьютерную программу учета, заполняла базу клиентов фирмы, оформляла фактуры, а также утрясала последние нюансы перед отправкой дачи из Питера от нового поставщика. Вскоре меня даже отправили на три дня на курсы по изучению компьютерной программы, которая обсчитывает стоимость всех стройматериалов, включая окна и двери, требующихся для возведения дома или дачи «под ключ».

Все, как бы, говорило в пользу процветания фирмы: и то, что Толстый и Длинный снимают отдельное жилье, а не теснятся, как раньше на моей жилплощади, и то, что у фирмы опытный бухгалтер, и то, что куплены дорогая офисная и бытовая техника. Это была только то, что я видела и знала, а что я не видела и не знала? Я не одобряла траты новонорвежских фирмачей, но и не демонстрировала своего отрицательного отношения. Надо просто делать выводы, подожду еще немного – время терпит, а потом уж будет видно, что к чему.

* * *

Роды всегда начинаются неожиданно, особенно, когда до намеченного срока еще две недели. Я позвонила в регистратуру и они вызвали для меня скорую, которая и прикатила через пять минут. Два красавца-медбрата выкатили носилки и стали заносить их на крыльцо, а тут я им навстречу тороплюсь и прошу убрать носилки, потому что я и так в машину залезу. Они заулыбались и давай меня бережно укладывать на них, объясняя, что положено именно так. Потом один сел за руль, другой остался со мной и мы поехали.

Каждые двадцать минут молодой человек кому-то докладывал о моем состоянии по телефону. Мне было немножко неловко от избытка внимания к своей персоне и поэтому я робко заметила, что может быть, это ложная тревога и не стоит беспокоиться. Молодой заулыбался и успокоил, что ошибки быть не может и я сегодня рожу. Мы подъехали к приемному отделению и меня закатили в него прямо на носилках, потом переложили на огромную широкую кровать, измерили температуру, сердцебиение, спросили надо ли сообщать о родах отцу ребенка и, получив мой категорический отказ, покатили в родильное отделение.

Родильная палата представляла собой небольшую светлую красивую комнату. Меня снова переложили на чистую кровать, которая там стояла и переодели. Акушерка, представившись и поздоровавшись со мной, стала заботливо снимать все показатели моего состояния. Я объяснила, что хочу сделать ребенку анализ ДНК, потому что его отец сомневается в своем отцовстве. На это акушерка ответила, что кто сомневается, тот и пусть делает, а если я состою в официальном браке, то автоматически отцом ребенка становится муж. Потом она на десять минут сделала иглоукалывание в разные области головы, предложила покушать и выпить чая, кофе, молока, воды или сока.

Я согласилась выпить воды и продолжала молча переносить боль от схваток. Акушерка постоянно присутствовала в комнате и держала ситуацию под контролем, отлучаясь лишь иногда на несколько минут. Она, как родная мать, окружила меня заботой и вниманием, принесла мне широкий, тряпочный, простеганный пояс с горячим рисом внутри, который очень хорошо снимал сильную боль от родовых схваток. Каждые полчаса она меняла его, относя остывший пояс в микроволновку. Схватки становились сильнее и пояс почти не помогал, тогда я стала дышать по-собачьи и пошла в душевую, в которой включила горячую воду и стала под душ на коленях, не в силах стоять на ногах.

Ко мне тут же прибежала акушерка, схватила пачку чистых полотенец и подложила мне под колени, потом придвинула ко мне стул и я смогла на него опереться. Каждые пять-десять минут в течение часа она заходила для контроля и ободряюще улыбалась мне. Потом она помогла мне вернуться в палату. Позже пришли врачи, они проверили мое состояние и русская врач-гениколог предупредила, что мне будут делать укол в позвоночник, чтобы снять боль при потугах. Я была против и сказала, что не надо никаких уколов – я потерплю, но она настояла и мне пришлось согласиться.

Родила я здорового сынишку, акушерка замерила пуповину и осмотрела послед – все было в норме. Потом она принесла поднос с голубыми керамическими пинетками, сувенирным норвежским флагом и горящей свечой – символическое поздравление с рождением нового норвежского гражданина.

Меня отвезли в свободную палату с отдельным санузлом, еще раз поздравили и подарили пакет с журналами по кормлению и уходу за малышом, а также комплект детского белья, набор кремов и масло для купания малыша. Душ, с чистым бельем и полотенцами, находился в коридоре.

Взяв мобильник, чтобы позвонить детям и порадовать их рождением братика, я увидела сэмэску от мужа. Я уж хотела обрадоваться, что несмотря на наши плохие отношения, он не забыл про ребенка и написал мне поздравление…, но не тут-то было – в письме было написано, что он послал в Директорат заявление на депортацию меня и детей. Сил испугаться или обидеться не было, поэтому я позвонила детям, пожелала им спокойной ночи и сама уснула мертвым сном.

Утром мне принесли завтрак, чем очень удивили меня – я же не тяжелобольная. Оказалось, что здесь нет общей столовой, но есть общая кухня, на которой в изобилии были свежие фрукты, хлеб, йогурты, салями, сыр, молоко. На обед приносили по заказу или мясное или рыбное блюдо.

На второй день Толстый привез ко мне детей и девчонки не могли налюбоваться на своего братика – неважно, что он похож на отца, в первую очередь – это мой сын. Толстый сообщил, что дача растаможена, качество нормальное и теперь надо найти дешевую рабочую силу, а поэтому мне надо поскорее выходить и заниматься этим вопросом.

* * *

Через две недели я уже вместе с сыном отправилась на место предстоящей стройки. Мне удалось найти строителей из Таллина и уговорить их приехать на сборку сруба дачи. Толстый обещал уладить все формальности со страховкой по здоровью для приезжих строителей, а также – с полицией и налоговой.

Но Толстый не сдержал слово и поэтому, я не стала выкручиваться, а совершенно серьезно предупредила рабочих, что у них из-за отсутствия страховки и контракта могут возникнуть большие неприятности с полицией и я не могу нести за это какую-либо ответственность. Не закончив объект, но полностью получив расчет, гастарбайтеры уехали домой, а за дело взялась норвежская фирма, которая обнаружила несколько «косяков» горе-строителей.

Но самое смешное, что и эта фирма так настроила и накрыла крышу, что вся вода во время дождя заливалась вовнутрь и от сырости стали чернеть стены. Клиент психовал и отказывался платить по контракту оставшиеся деньги. Вот так всегда: захочешь сэкономить копейку – червонец потеряешь. Я так устала и от недобросовестности компаньонов-смежников и от неподконтрольности своих коллег-акционеров и от пустых обещаний Толстого, который стал все чаще меня доставать своей похотью, что решила покончить со всем этим выходом из фирмы.

Длинный три дня уговаривал меня одуматься, обещал, что вот-вот посыпятся миллионы, но, в конце-концов, вынужден был подписать мое заявление об уходе. Я отправила его в центральную контору, которая занимается регистрацией всех фирм и изменениями в них. В ответ я получила фактуру на две с половиной тысячи, которую обязана была проплатить в двухнедельный срок.

Совершенно неожиданно на счет пришли детские деньги, начисленные за шесть месяцев проживания детей в стране. Я воспрянула духом, что есть средства хотя бы на первое время. Из полиции пришел отказ в помощи по инкассо: я жила на иждивении мужа и мы вели общее хозяйство, поэтому его долги – моя проблема. По их логике выходит, что он имел все права злоупотреблять моим персональным номером, на том простом основании, что я – жена-иждивенка. Я обратилась к адвокату, но он сказал приблизительно то же самое.

Я никак не могла въехать, почему сложно определить настоящего заказчика – у кредиторов должны быть неопровержимые доказательства причастности конкретного клиента к заказу. Или быть может, это негласный заговор против иностранцев, которых надо выпроваживать обратно на Родину? Да я бы уже давно вернулась, если бы было куда. Может с государством судиться, что оно попустительствует разным проходимцам в их мошеннических действиях? Но и на этот раз уже другой адвокат отказался от дела, заявив, что возможно, когда я жила с мужем, то сама была непротив того, что муж заказывал все на мое имя, а после разъезда хочу всю вину на него свалить. Это ж какой здравомыслящий человек, не владеющий языком и не знающий порядков, станет добровольно вешать на себя такие огромные суммы? И потом, на Родине я ни разу не привлекалась ни к административной, ни к уголовной ответственности, а Одвард привлекался и не раз. Неужели так сложно проанализировать и разобраться в этом деле? Да уж, только в сказочных голливудских фильмах американские адвокаты проявляют чудеса логики и смекалки и всегда выигрывают любой процесс.

* * *

Сынулька рос не по дням, а по часам, хорошо прибавляя в весе даже на искусственном материнском молоке. Но как же тяжело растить одной ребенка даже в такой продвинутой стране! Каждую минуту мой маленький богатырь хотел чувствовать рядом маму, поэтому я постоянно или кормила или качала его, напевая колыбельную или сочиняя ему стишки.

Ты, мой мальчик дорогой, Вырастай скорей, родной. Вырастешь ты до небес — Будешь словно Геркулес, Будешь ты веселый, смелый С детворою мяч гонять, А потом пойдешь ты в школу — Там шестерки получать.

После появления малыша, надо было решать вопрос о родительской ответственности. Я обратилась к соответствующему специалисту в местной администрации и она сама пригласила моего бывшего мужа на собеседование. Мы сидели втроем в ее кабинете и я никак не могла понять, что к чему. Одвард с гонором говорил, как много он работает, как его завалили разными предложениями и он скоро уедет в Африку по очень выгодному контракту.

Мне очень хотелось сказать правду и вывести Одварда на чистую воду, но дама так серьезно и внимательно, затаив дыхание и ловя каждое слово, слушала его, что я промолчала, – в любом случае он будет прав, а я – нет. Да и мой убогий словарный запас норвежского не мог в полной мере выразить все, что у меня накипело на душе.

Специалист заявила, что мы имеем равные права на ребенка и соответствующий документ мы получим позже. Я еще не знала, что это может привести к новым проблемам: при переезде на новое место я обязана иметь письменное согласие отца ребенка на его переезд, ребёнок лишается алиментов, я могу уехать на новое местожительства не дальше ста киломметров от места проживания отца.

В принципе, отец несет за ребенка такую же ответственность, как и мать. И я была бы только рада разделить ее с Одвардом, но он же сам не проявил никакого интереса к своему сыну. Пользуясь случаем, я поблагодарила Одварда за прекрасный подарок в виде сэмэски с угрозой депортации, а также за то, что он не подписал нужную бумагу, из-за которой я уже в течение полугода не получаю пособия, как одинокая мать и поэтому, чтобы как-то выжить, пустила на постой двух гастрбайтеров и знакомую семейную пару.

Одвард стал оправдываться, что ничего не знал про роды и написал сгоряча, а к сыну просто боялся приехать – вдруг, я, как выскочу, как выпрыгну с шашкой наголо и порубаю добра молодца. Чтож ты, маленький мальчик, кровожадную кенгуру из меня лепишь?

Я успокоила Одварда, что сделала бы это намного раньше, если бы сомневалась в промысле Божьем. Не знаю насколько он понял меня, но предложил сразу поехать в областную администрацию и там подписать все, что от него требуется.

* * *

Уже через месяц, когда все посторонние жильцы съехали, я стала получать нормальное пособие, а бывший муж стал иногда заезжать в гости, чтобы увидеть сына. В один из своих приездов, Одвард стал каяться в содеянном и уговаривать меня снова сойтись. А я даже не успела задуматься над его словами, потому что при передевании памперса сыну увидела, что у маленького посинела мошонка.

Мы сразу поехали в дежурное отделение больницы – врач определил паховую грыжу и назначил срочную госпитализацию сына в детскую хирургию, потом он выдал мне специальную бумажку, по которой транспортные расходы будет оплачивать государство. Приехало такси и водитель долго прикреплял специальную сетку над колыбелькой, чтобы малыш, не дай Бог, не выпал. В машине я немного успокоилась, но страх за жизнь сына не проходил, а поэтому от своей беспомощности я стала молиться и читать «Отче наш».

Операция прошла на удивление быстро и хорошо и вечером нас выписали.

Жаль, что только горе зачастую сближает людей. Может теперь он понял, что никому ТАКОЙ не нужен и сможет исправить свои ошибки, хотя бы ради сына?

Мне очень захотелось повысить свою женскую самооценку в глазах Одварда, доказать, какую ценную женщину в моем лице он упустил. Он же понимал только язык денег, поэтому я рассказала ему, как однажды ночью мне позвонил Толстый и предложил восемьдесят тысяч за ночь любви. Реакция была такой бешеной, что я не сразу поняла, о чем он орет: то ли за неполученные деньги, то ли на Толстого. Я шикнула на него, чтобы он не пугал детей и тогда поняла, что он сыпет угрозами в адрес директора фирмы. А позже на этой же волне ненависти Одвард стал взахлеб рассказывать, что у фирмы серьезные проблемы и они скоро станут банкротами, потому что набрали много чего в кредит, а заказов новых нет, а и по старым они неправильно подсчитали объемы работ по вывозу земли и затраты по аренде техники.

Фирма действительно «приказала долго жить». За три дня до годовщины регистрации фирмы полиция арестовала все бумаги и оргтехнику, а Толстый должен был объяснить, куда пропал миллион со счета акционерного предприятия.

Каждый месяц из поликлиники приходило извещение на профилактический осмотр сына с указанной датой и временем. На очередном таком осмотре врач, удивленный быстрым ростом сына, пошутил, что скоро его надо в школу отправлять. Но форма головы была не совсем симметричная, поэтому был назначен физиотерапевт.

Каждые две недели специалист приходил к нам домой для упражнений с малышом, а в промежутках между его приходами, я сама должна была проводить все необходимые комплексы физических нагрузок. Я была так благодарна, что за три месяца форма головы выравнялась, что в последний приход физиотерапевта подарила ему бутылку вина. Он был искренне тронут и тепло попрощался с нами.

С соседями отношения не сложились и пару раз дело дошло до конфликтов. Норвежка, такая же одинокая мать, как и я, каждые выходные устраивала сборища с выпивкой, музыкой, песнями и танцами до утра. Как ее дети переносили этот гвалт, я не знаю, но когда мои дети проснулись среди ночи и мы никак не могли уснуть, я пошла просить соседку прекратить шум. Меня выслушали совершенно пьяные глаза и оргия, на минуту прервавшись, понеслась с новой силой. Пришлось позвонить в полицию и только после их вмешательства наступила тишина.

Студент снизу тоже частенько устраивал вечеринки, но старался особо не шуметь, а иногда даже за это извинялся. Потом он съехал, а на его место заселилась русская дама, с которой я когда-то имела несчастье быть знакомой. Два года назад она подсваталась к моему бывшему соседу, бросив своего больного мужа, но, когда узнала, что муж присмерти – сразу к нему вернулась, расчитывая на долю в наследстве, а соседа бросила, наказав его за доброту на пятнадцать тысяч.

И вот теперь, мы – соседи! По большому счету, мне было все равно, кто и где живет. Но ей, конечно, нет – дети часто шумели, ребенок ночью плакал, а так как изоляция между стен и напольными перекрытиями отсутствовала, то даже простой разговор, усиленный эхом пустот, производил впечатление грома. Мы тоже страдали от эха разговоров соседей, но волей-неволей с этим приходилось мириться.

За все время мы ни разу не пересеклись с ней и мне стало казаться, что она не догадывается, кто живет над ней. Как вдруг, я получаю письмо из местной организации по защите прав детей. В официальном документе было написано, что на меня поступила анонимка, в которой Доброжелатель сигнализирует о нарушении прав детей в моей семье, поэтому я, если не согласна с данным обвинением, должна сообщить имена людей, которые будут приглашены и могут выступить свидетелями по данному делу.

* * *

В назначенный день я отправилась в местный Дом Советов, чтобы справедливость восторжествовала и с меня сняли все глупые обвинения. «По одежке – встречают…» – вот тот принцип, которого я всегда и везде придерживалась: легкий макияж, классический стиль одежды и улыбка. Меня оболгали, может, случайно, а может, специально, но это же не повод злиться, кричать, плакать и орать, что вокруг живут только сволочи.

На заседание явились все заявленные мной люди: Одвард, свекровь, норвежский муж моей подруги, физиотерапевт, директор школы – мы сели вокруг большого стола и две милые дамы начали поочередно вести разговор, объясняя причину нашего собрания.

Обвинение было зачитано и в нем говорилось, что я намного часов бросаю голодных детей одних, а это очень опасно для их жизни и здоровья.

Короче, все сводилось к тому, что надо дать объективную картину, какая я есть мать. Более глупой ситуации трудно представить, поэтому обвинение не на шутку рассмешило меня, а уже моя реакция удивила всех присутствующих. Дамы поинтересовались причиной моего смеха и тогда я просто и честно сказала, что я – самая обычная мать, потому что люблю своих детей, живу ради них и готова на любую жертву ради их спасения. А потом я немного рассказала свою историю, что в перестроечные годы, когда не было продуктов или они были по талонам, я завела корову, большое хозяйство и огород, научилась делать масло, варить сыр, печь хлеб, чтобы у детей была здоровая еда, а перед приездом в Норвегию я работала на двух работах, чтобы опять же содержать детей, потому что государство не помогает одиноким матерям и им приходится выкручиваться самим.

Потом каждый из присутствующих говорил, что в доме у нас всегда чисто, что дети ухожены, что я готовлю только домашнюю еду, что я добрая и заботливая мама.

Сынуля устал всем улыбаться и уснул у меня на руках, окончательно убедив председательствующих дам в правдивости высказанных комментариев. Вобщем, через четыре часа обвинения были сняты, а еще через две недели я получила об этом соответствующий документ.

Конечно, я была благодарна всем, особенно чужим людям, которые нашли время и пришли выступить в мою защиту совершенно бескорыстно, а Одвард не воспользовался удобным моментом, чтобы сделать очередную пакость. Может он прав и нам стоит еще раз попробовать все начать с начала, тем более, что от долгов, которые он на меня повесил, надо как-то избавляться. Я чувствовала, что это пустая затея, и скорее реки потекут вспять, чем Одвард изменится, но угроза депортации или нового трехлетнего отсчета для получения ПМЖ была настолько реальной, что мне было проще сойтись опять, чем рисковать и оказаться бездомной на родине, да еще и без сына. Родину не выбирают, это – святое, но молиться на нее лучше издалека.

В десятый раз я выслушала доводы Одварда о том, что нам надо обязательно жить вместе накануне получения ПМЖ, а иначе, в лучшем случае, я буду мотать срок по новой, а в худшем – у меня заберут сына, отдадут его отцу, а меня с девочками выставят из страны в двадцать четыре часа.

Неужели до него дошло, какую подлянку он мне сделал, когда уговорил меня выйти за него замуж? Я знала, что он тысячу раз прав, но поверить в его искреннюю заботу, вот так сразу, я тоже не могла, поэтому попросила, чтобы он прямо сейчас написал чистосердечное признание, что это именно он делал заказы на мое имя. Одвард покорно взял ручку и стал писать корявыми печатными буквами вынужденное признание.

Чуть позже, обратившись к адвокату, я показала признательное заявление мужа и попросила перевести инкассо-дела на его имя, как на истинного заказчика и виновника всех долгов. На что получила однозначный ответ, что это возможно только в том случае, если бы мой муж имел нормальный годовой доход.

* * *

Мы снова стали жить вместе и мне пришлось сходить в контору, которая выплачивала мне пособие, и сообщить о прекращении развода. По этой причине я лишалась пособия и опять полностью зависела от мужа. Одвард стал работать на экскаваторе у одного успешного Дельца, который имел подряд под застройку дачных участков. Наш брак оставался фиктивным, потому что муж круглосуточно отсутствовал на работе, а я занималась детьми и делала ремонт в огромной чужой гостинной, потому что старые, дряхлые обои были снизу обгажены и оборваны котами бывших постояльцев.

Меня устраивали сложившиеся отношения – чем меньше времени мы проводили вместе, тем спокойнее была обстановка в семье. Я получила столь долгожданный вид на постоянное место жительство и теперь была спокойна, что меня не разлучат с сыном.

Одвард стал при каждом удобном случае приводить товарища Дельца на домашний обед. Дельцу очень нравилась русская кухня и он с удовольствием ел борщ, щи, жаркое, котлеты, сетуя на современных норвежских женщин, которые не желают возиться с готовкой и покупают полуфабрикаты или готовую еду. Одвард ел с ним за компанию, впервые перешагнув через свой стереотип питания только норвежской едой.

За столом Делец рассказал, что раньше он имел продуктовый магазин, но потом он обанкротился, а в настоящий момент он совладелец ресторанчика с маленьким магазинчиком французской одежды. Теперь, под влиянием Одварда, он решил заняться строительным бизнесом и даже пошел на курсы водителей тяжелых грузовиков, чтобы самому на себя работать. Одвард продолжал проявлять чудеса своей работоспособности, с каждым днем шаг за шагом, слово за словом, покоряя сердце и ум Дельца.

Наконец, наступил день, когда Делец созрел и был готов ехать куда угодно, лишь бы Одвард прекратил доставать радужной перспективой больших денег, которые очень легко получить на продаже русских дач. Поездка на семь дней была запланирована по маршруту: Санкт-Петербург – Архангельск – Минск. В мои добровольные обязанности входило сопровождение господина Дельца по производственным площадкам строительных фирм.

* * *

Родина встретила, как обычно, суетой больших городов, скоплением людей и автомобильными пробками, смогом и плохими дорогами. К счастью, Делец переносил все неудобства с достоинством бывалого человека и лишь раз он удивленно заметил, что русские люди не умеют или не любят улыбаться. Я ответила, что если бы он остался здесь жить, то он тоже бы перестал это делать.

Мы побывали на многих фирмах, специализирующихся на строительстве рубленных домов, везде нас хорошо встречали и показывали товар лицом. Делец был в восторге от качества леса и рубки – с откровенным любопытством и азартом он лазил в проемы окон и дверей возводимых срубов, чтобы посмотреть и сфотографировать годовые кольца на срезах бревен.

И если Питер восхищал своей архитектурой, но напрягал своей суматошной жизнью, плохой гостиницей, чудовищными, грязными туалетами, бескрайними проспектами, то Архангельск порадовал европейским уровнем номеров и обслуживания. В Беларуссию Делец влюбился с первого взгляда, нахваливая широкие проспекты, спокойный темп жизни, обилие зеленых насаждений и цветов.

К сожалению, местные лесхозы не могли похвастаться сносным стандартом качества исходного материала и, поэтому их продукция не представляла никакого интереса.

Мы вернулись домой – Делец поблагодарил за интересную и полезную экскурсию, а я была счастлива, что вернулась домой, что Делец вел себя, как джентельмен и, возможно, захочет закупать российские деревянные дома. После того, как я оказалась дома и убедилась, что все в порядке, а дети спят – у меня проснулся жуткий голод и я стала съедать все, что попадалось под руку в холодильнике.

Муж уже давно спал, а уменя через два часа начались страшные боли в животе, а потом открылась и рвота. В одночасье мне стало так плохо, что я и не помышляла о самолечении, а разбудила мужа и он сразу вызвал скорую. В больнице мне сделали много анализов, подозревая, что я получила кишечную инфекцию за границей, поставили капельницу и успокоили, что скоро мне станет лучше. В самом деле, лекарство здорово помогло и уже к вечеру меня выписали, сообщив, что у меня было простое отравление. Хорошо, что отравилась я, а не дети.

Дни бежали за днями, недели – за неделями, а Делец уже и не вспоминал про поездку и начало нового направления в бизнесе. Я удивлялась столь нерациональному подходу – зачем было куда-то ездить, тратить время и кучу денег? Не проще ли было послать Одварда куда подальше? Но большинство норвежцев стараются избегать конфликтов, компенсируя, наверное, воинственность и агрессивность предков. В большинстве своем – это миролюбивые, добродушные люди, с отличным чувством юмора и уравновешанным слабым характером.

* * *

Одвард переживал, что Делец не осуществил его мечту, и поэтому нам не падает процент с продаж. Он ругался на скептизм и нерешительность Дельца, которому стоит только руку протянуть и денежки сами потекут рекой. Я пробовала вразумить мужа, что это с его колокольни так все легко и просто, а любое дело должно иметь какие-то гарантии надежности, а с российскими поставщиками этого сложно достигнуть – например, власть поменялась, директор умер, фирма обанкротилась, главбух с деньгами исчез, рабочие запили, пожар случился, да мало ли в России наводнений, стихийных бедствий и налоговых инспекций – всего не предусмотришь, и если этот бизнес не складывается, то, значит, так тому и быть – не наше это дело.

Казалось, что Одвард успокоился и похоронил эту тему, но одним вечером он привел в дом незнакомого человека и представив его, как владельца крупной компании, попросил оформить ему визу в Россию. Мужчина не произвел на меня никакого впечатления – невзрачная внешность и одежда, скованные движения и речь. Одвард нашел новую жертву для осуществления своего плана, а я опять должна быть гидом-проводником. Слава Богу, что на этот раз поездка ограничивалась двумя днями.

Мы встретились в аэропорту, перед вылетом, и я с удовольствием отметила, что мужчина преобразился и внешне и внутренне: он был раскован, улыбчив, по-деловому подтянут и со вкусом одет – Фей. Чтобы скоротать время до вылета, мы пошли в бар, в котором Фей напился пива. Мне пришлось проявить всю силу своего характера, чтобы не бросить его и не пойти на выход.

В самолете он достал из саквояжа две маленькие бутолочки и предложил попробовать хорошее лекарство от страха. Я не боялась полета, но чтобы ему осталось меньше пить, и чтобы мне потом не пришлось тащить его на себе, я согласилась и выпила… крепкий коньяк. А потом мы болтали обо всем по-немножку и даже успели подремать.

В Питере я обнаружила, что свой мобильник я забыла в самолете, под газетой, которую пробовала читать. Фей не раздумывая предложил купить новый, еще лучше прежнего. Но я не поддалась на его уговоры, уверенная в честности норвежского экипажа, который, скорее всего, сдал его в бюро находок, и в которое я обращусь на обратном пути.

Фей заявил, чтобы я не стеснялась в тратах, что фирма все оплатит. Мы арендовали на три часа такси и, как водитель не заламывал цену, я сбила ее, сознавая свой долг чести по отношению к человеку, который мне доверился. Фей не понимал ни слова по-русски, но наверное, что-то уловил в моих интонациях и сразу расслабился, отдав мне свой тяжелый бумажник с деньгами и кредитками.

К своему удивлению, я не обрадовалась, а почувствовала себя кем-то вроде собаки, которой надо охранять чужое добро. Ну, что ж, побуду собакой, а то хуже будет, если он кредитки потеряет или все деньги растратит.

Пока мы ехали на место, Фей окончательно протрезвел и с любопытством озирал возводимые дома в производственной зоне крупной строительной фирмы. Масштабы поражали: одновременно строилось двенадцать домов, площадью от шестидесяти до пятисот квадратных метров, из отборного северного леса. Все рабочие были одеты в униформу с логотипами фирмы, неукоснительно соблюдали технику безопасности, куря только в отведенном для этого месте. Я была горда за соотечественников, что все выглядело солидно и надежно.

Потом, в центральном офисе мы встретились с директором фирмы и я отметила, как же наши акулы бизнеса выглядят умнее и респектабельнее других. В российских экстремальных условиях предпринимательства необходимы поистине недюжий ум, смекалка и изворотливость, которые лишают радости бытия и проступают озабоченностью, печалью и грустью на лицах.

После деловой болтовни мы отправились в свой отель в центре города и прекрасно поужинали в его ресторане, а потом пошли гулять по улицам и проспектам шедеврального города. Мы заходили в каждую забегаловку и Фей заказывал самый дорогой коньяк или ликер, а поэтому скоро мы назюзюкались и на заплетающихся ногах отправились в свой номер.

Я, привыкшая к нордической уравновешанности Дельца, даже мысленно не напрягалась по поводу того, что мы будем спать в одном номере. Фей вышел после душа совершенно голым, а я, чтобы не смущаться его видом, сразу прошла ванную и стала набирать себе воду. За шумом воды я не услышала, как открылась дверь, а когда увидела Фея, то он уже лез ко мне в ванну. От неожиданности я закричала и стала судорожно прикрываться занавеской, но это лишь рассмешило и раззадорило наглеца, который стал пробовать обнять меня и прижать к себе. Мне удалось вырваться из пьяных объятий Фея и мокрой убежать в комнату.

Кровати стояли уже сдвинутые вместе, окончательно подтверждая намерения Фея. Видно, раньше он не спал с женщиной в одной комнате и на разных кроватях, а поэтому и воспринял возникшую ситуацию, как руководство к действию. Фей не стал принимать горячую ванну в одиночестве, а выскочил, как ошпаренный, за мной и со всего разбега набросился на меня, подмяв всю меня под свой шарообразный живот. Я задохнулась от тяжести и почувствовала, что кричать бесполезно – не поможет, да и не красиво компрометировать Фея, который посчитал мое согласие спать в одном номере всего лишь женским кокетством, а не чисто экономическим соображением. А поэтому надо прекратить сопротивление и пусть он хотя бы расслабится.

Я совершенно не думала о собственном удовольствии, когда совершенно спонтанно у меня случился оргазм чудовищной силы и меня просто выключило из жизни – я умерла. Сознание возвращалось с трудом и только от того, что Фей с перекошенным от страха трезвым лицом тряс меня за плечи, скороговоркой причитая мое имя. «Не буди лихо, пока оно тихо». Сознание вернулось, но тело оставалось совершенно ватным и не послушным: я открыла глаза и еле шевеля губами, через силу, улыбнулась и успокоила любовника, что со мной все в порядке и «скорую помощь из Норвегии» вызывать не надо. Когда до Фея дошло, что это был не сердечный приступ, а мой зверинный рев был не от болевого шока, его радости и удивлению не было границ, и «нефритовый меч» снова был готов к нападению и боям без правил…

Впервые в жизни я спокойно заснула в объятиях мужчины и мне не мешали его близость, прикосновение и громкое дыхание, уснувшего воина-победителя.

А утром мы сновали стали чужими и далекими друг от друга людьми, как будто и не было ничего, а если что и было, так только смутным воспоминанием, сном, волшебной сказкой. Расставались мы в Осло: Фей буднично поблагодарил за хлопоты и протянул, свернутые трубочкой, три тысячи. У нас не было такого уговора и поэтому я отказалась от денег, объясняя ему, что он не должен мне какие-либо деньги, что он и так сильно потратился за дорогу. Тогда Фей решительно сунул мне деньги в руки и сказал, что я заработала эти деньги не в постели, а честным трудом, и поэтому обязана их взять.

В общем-то, он был прав, и за секс следовало платить ему, а не мне. Интересно, а если бы интима не было, он бы все равно дал эти деньги? Пересилив себя, я взяла их, потому что знала, что дома денег нет.

* * *

Одвард встретил меня испытующим, настороженным взгядом, пытаясь проникнуть в самые потаенные уголки моей души, пытаясь понять насколько хорошо прошла поездка. Мне не было стыдно за свой поступок – все было красиво и честно по отношению друг к другу: никто никому ничего не обещал. Я, конечно, могла бы насочинять и приукрасить, как Фей подло изнасиловал меня и пытался отмазаться деньгами. Я чувствовала, что Одвард, зная сплетни про Фея, ждет моих обиженных претензий в его адрес. А уж муж не приминул бы ими воспользоваться, чтобы пошантажировать и вытянуть деньги из, пусть и одноразового, любовника жены. Но мне слишком была дорога та ночь любви и счастья, чтобы сейчас ее обгадить и дать возможность мужу сделать на этом деньги.

Пусть муж думает, что хочет – в меру своей распущенности, я не должна ему отчитываться, а тем более подставлять другого человека. Лишь в конце своего повествования о поездке я призналась, что Фей, почему-то, заплатил деньги за проведенную экскурсию. Одвард тут же объяснил, что Фей с моей помощью получил прямой контакт с производителем и на этом он сможет отлично заработать. Одвард, как всегда, легко считал чужие деньги. Я не знала наверняка, какими интригами занимается мой муж у меня за спиной, но и Фей не спешил с заказами российских дач, несмотря на солидную выгоду от их перепродажи. Я лишь подозревала, что муж, как всегда, хочет при нулевом вложении своих денег, получить максимальную выгоду от проведенной сделки, а это не устраивает нормального бизнесмена, рискующего своим капиталом в одиночку.

Я была рада, что меня оставили в покое, что муж пока работает, что мы купили красивую мебель в гостинную, большой плоский телевизор и теперь можем собираться за одним столом, чтобы отмечать праздники и дни рождения. Это я, а не Одвард, умудренная собственным опытом выживания в Норвегии, нашла последний комплект гостинной мебели и уговорила продавца продать ее за полцены. Я не видела в этом чего-то постыдного: одни – миллионеры, на велосипедах ездят и даже мобильниками не пользуются, то ли жалея деньги для себя, то ли довольствуясь малым, другие – нищие, пыль в глаза пускают и тратят последние деньги на какую-нибудь бесполезную, дорогую ерунду, которую потом вынуждены продавать за бесценок, а я хочу жить комфортно и красиво с минимальными тратами, потому что вынуждена экономить.

Делец, например, отходил весь год в одной паре обуви, но я не стала его за это меньше уважать, а его друзья и знакомые каждые полгода меняли крутые тачки, часы и целые гардеробы одежды, и я не стала их за это уважать больше. Многие пытаются привлечь внимание и признание через публичные выступления, экстравагантную одежду, эпатажное поведение, чтобы создать вокруг себя ощущение новизны, повысить свою самооценку и значимость. Но и это потом становится привычным, будничным и скучным – и все начинается по кругу, с начала. Это все равно, что смотреть одну и ту же пьесу только в разных декорациях – скучно.

Жаль, что у меня нет возможности закончить свой самый интереснейший в жизни эксперимент над собой, благодаря которому я спокойно могу сказать, что не зря жила на свете и мне известно истинное предназначение и счастье человека – познать себя, чтобы чувствовать Волю Божью и смиренно, добровольно и радостно следовать ей.

Если бы я могла передать словами ощущение подлинного счастья и Божьей Любви, которое ждет нас там, за порогом наших грехов и мерзостей…, но это не возможно, как не возможно передать звучание классической музыки с помощью жестов руки. Для меня однозначно глупо искать подлинную новизну ощущений вокруг себя, а не в себе.

* * *

Каждодневная почта приводила меня в слегка панический трепет, потому что приходили десятки писем от кредиторов с требованиями своих денег. Свои письма Одвард не распечатывая выкидывал, но не в этот раз – открыв толстый конверт, он стал внимательно читать какие-то официальные бумаги, а потом швырнул их и сказал, что если мы это не подпишем, то оба сядем в тюрьму за мошенничество против Покупателя. Бумаги были из суда – и все, что я смогла понять, так это требование в признании своей вины.

Я ответила Одварду, что моей вины нет – я не обманывала Покупателя, и стала такой же жертвой обмана, как и он – и я не хочу ничего подписывать. Одвард пропустил мои слова мимо ушей и стал убеждать, что в случае наших подписей суд закроет дело, а он или будет выплачивать деньги со своей зарплаты или получит наследство от бабушки или, может, мы получим страховку. Потом под большим секретом он рассказал, как двадцать пять лет назад организовал несчастный случай в старом доме своей матери – дом сгорел от короткого замыкания в подвале – и мама получила огромную страховку, на которую потом отстроила новый шикарный дом. Почему же тогда его родители сейчас живут в чужом, страшном, старом доме? Потому что нечестные деньги не решают проблемы, а создают новые? Моему мужу бесполезно это говорить – он убежден, что деньги – всего лишь деньги, бумажки, которые надо получать любым способом.

Увы, но я полностью зависела от мужа. Я уже пыталась найти помощь и содействие в полиции, в которой, скорее всего, проигнорировали мое обращение, потому что даже не предложили мне написать какое-нибудь заявление. Безнадежно. Остается снова слепо довериться мужу сейчас, а потом очень об этом сожалеть в будущем – один против ста, что из его затеи не выйдет ничего хорошего. Как мне казалось, я подписала свой смертный приговор, но только потому, чтобы он не срывал свое зло на мне и детях, чтобы он не стал обвинять меня в новых проблемах, которые не дают ему работать.

* * *

С сыном Одвард играл охотно минут пять, потом ему становилось скучно и он с головой уходил в компьютер: то надо срочно обновить программы, то надо найти новые софты, а заодно просмотреть и любимые сайты. Я была очень занята ремонтом, когда сынулька обкакался и ему надо было поменять памперс. С нескрываемым отвращением, на максимальном расстоянии от себя, папаша открыл памперс и, достав сразу полпачки влажных салфеток, стал брезгливо вытирать крошечную попку сына. Большего проявления брезгливости я в жизни не видела, хорошо, что он свою задницу не видит, а то б кошмары замучили.

Была зима, и чтобы съэкономить на электричестве, Одвард купил по дешевке дрова. Приходилось топить утром и вечером, чтобы обогреть довольно большой дом. Дрова были полусырые, и поэтому для растопки приходилось использовать пресованные брикеты и керосин. За отсутствием сушильной машинки, мокрое белье всегда сушилось возле печки и мне приходилось следить за тем, чтобы сын или Одвард случайно не сдвинули сушилку с бельем впритык к раскаленной квадратной «буржуйке».

Пару раз, упустив момент, мне приходилось выкидывать испорченную палеными пятнами одежду. Не один раз я просила мужа поговорить с хозяином насчет печки, в которой не было задвижки, регулирующей открытость дымохода, поэтому дрова горели с максимальной силой, моментом накаливая железо. Я боялась и за сына, который ненароком мог получить серьезный ожог, но на все мои просьбы Одвард махал рукой, ссылаясь на занятость хозяина и невозможность поменять печь в отопительный сезон. Если бы я знала, к каким последствиям это приведёт!

Родители мужа так и остались для меня неразгаданной загадкой – пока я живу с их сыном, они – добрые ко мне и детям, но стоит нам разбежаться – они совершенно забывают про своего внука, хотя, при случайной встрече в магазине, сами напрашивались в гости, чтобы проведать его.

И тем не менее нам приходилось иногда встречаться и общаться, вынужденно поддерживая родственные связи. День рождения свекра, как раз и явился той причиной, по которой нам следовало ехать к ним в гости. Зная, что родители мужа не фанаты пышных приемов, и могут в свой день рождения ходить в старых штанах и майке, я и дети оделись по-домашнему. Одвард забрал сына, мою младшую дочь и повез их покататься, пока мы закончим свои сборы. Я знала, что мы едем надолго, поэтому проверила еще раз все ли необходимое я взяла с собой.

Убедившись, что все в порядке, мы с дочей пошли на выход и столкнулись в дверях с Одвардом, который стремительно прошел мимо нас, бросив на ходу, чтобы мы садились в машину. Мы слегка замешкались, мне показалось что-то в поведении мужа странным, но все-таки пошли на выход. Через несколько минут Одвард сел за руль и мы отправились «на деревню к дедушке».

Раньше я очень трепетно подходила к покупке подарков – мне всегда было важно купить действительно хороший подарок, который я дарила от души и с радостью в сердце. Но, когда я несколько раз увидела, как родственники безразлично относятся к любым подаркам, задор мой угас и я стала ограничиваться пусть и дорогим подарком, но без цветов, без поздравлений-пожеланий и без ненужных душевных переживаний.

Все было как обычно: несколько тортов, чай, кофе, никакого веселья, обычные разговоры и сплетни. Я отдала подарок, съела свой кусок торта, взяла кофе и пошла курить в душевую, потому что не могла курить за общим столом с несовершеннолетними подростками – детьми своей золовки.

Только я подумала, что никогда не стану для них своей, что мы слишком разные, как Одвард рывком открыл дверь и прокричал, что горит дом. Я на секунду отвлеклась от мыслей и поинтересовалась, чей дом горит. НАШ? Я растерялась – правильно ли я понимаю то, что он мне сейчас говорит: кто-то позвонил и сообщил, что у нас пожар.

Не веря своим ушам, я побежала вслед за мужем, который уже выскочил и заводил машину. Мы помчались по темным дорогам, и я была уверена, что произошла какая-то ошибка, что НАШ ДОМ НЕ МОЖЕТ ГОРЕТЬ. Господи, я же просила Одварда не покупать столько всего: мебель, телевизоры, компьютеры, индукционную плиту… вот она – плата за обманы и неоплаченные долги.

Одвард ехал на повышенной скорости и мы быстро домчались до места: наш дом был окутан клубами дыма и освещен мощными прожекторами пожарной машины, вокруг стояли машины полиции и зевак и только тут до меня дошло, что все реально и все наше добро пошло прахом. Я бросилась к полицейскому и стала умолять пропустить меня в комнату, в которой лежат документы, компьютер с ценными файлами, а в шкафу висит мой любимый полушубок. Полицейский категорически запретил заходить за огороженную зону и сказал, что возможно что-то и не сгорело дотла.

Дым был таким густым и едким, что даже на расстоянии тридцати метров было трудно дышать, хоть мы и стояли c противоположной стороны, поэтому мое первое желание бежать и спасать самое ценное исчезло буквально через несколько минут после пребывания на пожаре. Офицер полиции пригласил меня в машину и стал задавать вопросы относительно случившегося.

Я вкратце рассказала, как было дело: собрались в гости, уехали в полпятого, все электрические приборы были выключены, в печке горели дрова, рядом сушилось белье. Чем больше я говорила, тем больше слезы подступали к горлу и я заплакала – это я виновата – скорее всего загорелась одежда от неисправной печки, а может искра выскочила в щель между кирпичами, из которых выложен дымоход. На вопрос, кто последним выходил из дома, я ответила, что «я», совершенно забыв, что Одвард возвращался на несколько минут и был в доме один.

Если честно, то у меня не было ни малейшего подозрения на мужа, поэтому и в дальнейшем на повторном допросе я не стала вносить поправку.

Мы ехали домой и я благодарила Бога, что мы остались живы. Конечно, безумно жаль сгоревших шмоток, имущества, дорогих сердцу вещиц, документов, подарков, и очень трудно привыкнуть к мысли, что ничего этого нет, но главное – дети в безопасности и у нас есть чужой кров над головой.

Дети плакали – видя их слезы, мне пришлось сдерживать свои. Новые заботы заставляли напрягаться и не погружаться в омут печали и депрессии. Надо привыкать жить в гостях – в чужом доме и чужой семье.

* * *

Одвард стал каждый день звонить в страховую фирму и требовать деньги в задаток будущих выплат. Я лишь догадывалась о разговорах, потому что он всегда выходил из комнаты, чтобы его никто не отвлекал и не мешал выяснениям. Основным ответственным страховщиком была я, но первых два взноса от страховой компании поступили на счет мужа. Он, как всегда, стал тратить деньги налево и направо: продукты на две семьи, немного самых необходимых вещей для меня и детей и огромное количество самых дорогих трусов, носков, маек для себя любимого.

Меня «убивали» его неоправданно быстрые траты денег: сразу покупать десять пар трусов в музыкальных коробочках, чтобы потом пять минут поиграть, открывая и закрывая их? Зачем сразу тридцать пар носков или новый компьютер для мамы или огромный телевизор с круговой системой звучания впридачу? Я не против покупок, но сначала надо дождаться всей суммы по страховке. А то получается, что я экономлю на себе и детях, объясняя им, что мы стеснены в средствах, а Одвард тратит их в свое удовольствие, не задумываясь, что страховая компания еще не решила, на какую сумму мы можем рассчитывать.

Вся страховка на имущество составляла один миллион. По требованию фирмы, на специальных бланках, указывая старую и новую цену вещей, мы должны были составить детальный список всего имущества. В итоге выходило на четыреста тысяч. Муж, недовольный результатом, стал придумывать вещи, которых у него не было и в помине, утверждая, что если сумма нашей потери будет намного превышать застрахованную сумму, то мы обязательно получим свои деньги в полном объеме. Я резонно заметила, что у нас нет каких-либо подтверждений ни на вымышленные вещи, ни на большие доходы (хотя, конечно, большие доходы не являются гарантом обладания дорогих вещей), но под прессом мужа я тоже приписала несуществующие у меня золотые украшения. Одвард съездил в город и получил копии чеков из магазинов, в которых были куплены холодильник, морозильная камера, телевизоры, электроплита, компьютеры, мебель. Но на основную долю имущества у нас не было ни одного чека.

Я не могла понять, почему деньги идут не на мой счет – по почте я получаю письма, что деньги отправлены на мое имя, а дальше указан счет мужа, который он открыл на свое имя в новоиспеченном банке.

Одвард смаковал подробности своего удачного визита в этот банк – он пришел в банк открыть счет, а там его попросили подождать несколько дней, пока они смогут пробить все его данные по компьютерной базе, но Одвард заявил, что имеет постоянную работу и ему нужен счет для получения большой зарплаты именно сейчас и или они открывают счет без промедления или он уходит в другой банк.

Я выбрала удобный момент, когда мужа не было дома и позвонила в страховую фирму – секретарша с трудом поняла меня и обещала передать директору мою просьбу по переводу денег на мой счет. Я так надеялась, что все будет по-тихому и Одварду придется смириться с тем, что страховая компания стала переводить деньги мне. Я пошла принять душ и наткнулась на открытую сумку мужа, в которой валялись… наши паспорта. Каким образом они не сгорели? Самые противоречивые мысли и догадки захлестнули меня. Я забрала паспорта и пошла их прятать в надежное место.

Одвард ворвался в дом и с порога стал орать на меня, а потом его кулаки с яростью летали у меня над головой, с шумом рассекая воздух. Одвард орал, что я – законченная идиотка, потому что позвонила в страховую компанию и запутала их, и что теперь они могут прекратить платить деньги. Таким ужасно злым я его еще не видела – любой монстр из фильма ужасов по сравнению с ним выглядел бы безобидным, приятным и добрым персонажем. Сознаться в правде означало бы собственную казнь на месте без суда и следствия. А поэтому, испугавшись до смерти, я стала бессвязно лопотать, что это не я звонила, а секретарша сама позвонила мне и я толком ничего не могла ей объяснить. Муж, привыкший к моей честности и порядочности, сразу поверил в мой обман и немного успокоился, предупредив, что если мне еще раз позвонят и я скажу им правду, то у меня и детей будут пожизненные проблемы.

Дети ездили в школу, а мы продолжали жить у родителей Одварда. Свекр перенес операцию на сердце, на третий день его выписали домой и прописали посильный двигательный режим. Каждый день он ходил по три киломметра, а утром растапливал печь. Сестра мужа тоже переселилась к своим родителям – поближе к дармовой кормушке – ночью она пировала так, что даже родная мать сделала ей замечание, что негоже таскать из холодильника чужую еду и за один присест съедать пару килограмм котлет и полбулки хлеба.

* * *

С самого утра Одвард умчался по своим делам, дети уехали в школу, остальные уехали на крестины ребенка, а я осталась одна с сыном, когда возник пожар. Услышав нарастающий звук пожарной сирены, я выскочила на улицу и только тогда увидела, что из трубы полыхает пламя, рассыпая снопы искр по всей крыше. Перед пожарной машиной ехала машина мужа. Пожарные быстро потушили огонь и объяснили, что в результате сильного ветра и дырявой трубы загорелась копоть и печкой пока пользоваться нельзя.

Через несколько дней нас пригласили в полицию для дачи официальных показаний. На месте сгоревшего дома не осталось ровным счетом ничего. Специалисты проводили экспертизу на случай поджога, делали различные замеры и фотоснимки, но ничего компрометирующего пока обнаружено не было. Офицер полиции пригласил меня сесть и объяснил, что весь разговор будет записываться на диктофон и поэтому, чтобы не было недоразумений, я могу воспользоваться услугами переводчика, который будет по громкой связи слушать мои ответы и тут же переводить их для полиции. Я охотно отвечала на все вопросы, пока не услышала странную фразу, что мой муж попросил меня рассказать о том, где и как он зарабатывает деньги. Этот вопрос озадачил меня и я ответила, что пусть он сам это объясняет, боясь же дальнейших вопросов-подвохов, я отказалась продолжать разговор без присутствия адвоката.

Увидев ожидающего меня мужа, я недовольно заметила, что с его стороны это просто свинство заставлять меня отчитываться о его заработках. У Одварда натурально вылезли глаза из орбит и он заявил, что ничего подобного офицеру не передавал, а меня просто взяли «на понт». Муж забеспокоился не на шутку и у него стали нервно крутиться глаза в разные стороны – он предчувствовал неприятности на наши головы.

И он не ошибся – из полиции пришло письмо, что я – подозреваемая, а Одвард – свидетель по данному делу. На основании этого страховая прекратила выплаты.

Я никак не могла взять в толк, почему же из меня сделали подозреваемую, когда вообще отсутствуют признаки поджога. Причина несчастного случая не установлена, у меня, по любым юридическим нормам, должна быть презумпция невиновности, тогда откуда такое обвинение? Я не психовала и не возмущалась норвежскими законами – бессмысленно – я не могу доказать свою непричастность, а полиция всегда будет впервую очередь подозревать иностранку, тем более, что у меня, как владельца страховки, был по их мнению мотив. Хотя более выгодно получилось хозяину дома. Он получил огромную страховку за старый ветхий дом, который никогда бы не смог продать.

Мы поехали к известному адвокату, специализирующемся на подобного рода делах. Как нам объяснили в конторе, мы не можем вдвоем быть клиентами у одного адвоката, а поэтому Одвард попросил, чтобы его принял сам Великий Юрист, а меня пусть принимает любой свободный адвокат. Мне было все равно.

Великий Юрист освободился и пригласил нас двоих к себе в кабинет. Он внимательно посмотрел на меня и стал задавать вопросы, находу собирая бумаги и складывая их в портфель. Он очень торопился на самолет, но нашел время для предварительной беседы. Я четко и кратко отвечала на вопросы, а Одвард, развалившись на стуле, стал небрежно комментировать мой ответ. Великий Юрист рявкнул на мужа, заткнул ему рот и сказал выйти вон, к другому адвокату.

Одвард, как провинившийся школьник шмыгнул за дверь, а Великий Юрист улыбнулся и сказал, что будет защищать мои интересы, потому что полиция нарушила мои права. Мне не пришлось оплачивать услуг адвоката ни сразу, ни потом, я думаю, по причине отсутствия годового дохода за предыдущий год.

Через три недели обвинения были с меня сняты и полиция попробовала надавить на страховую фирму, чтобы они выплатили Покупателю наш долг, но, к сожалению, из этого ничего не получилось.

А еще через неделю нас пригласили на беседу юристы из страховой компании. Мы встретились в пустом кафе и у нас началась долгая беседа о том, на какие средства приобреталось столько сгоревшего имущества. Одвард вел упорную борьбу, придумывая, что он брал взаймы и по сто и двести тысяч, покупал антикварные вещи за бесценок, дорогую обувь и технику брал в качестве подарков от друзей и родственников (брат – миллионер).

Меня же так и подмывало потребовать от юристов объяснений по поводу перевода денег на счет мужа, но я реально боялась мести с его стороны, а поэтому продолжала молчать, чувствуя, что талант мужа тут не сработает – настоящие хищники юриспруденции глухи к устным заверениям, им факты подавай.

А факты говорили не в нашу пользу – за последние пять лет доход составлял всего лишь двестипятьдесят тысяч, и господа юристы вычли из этой суммы деньги на продукты, на аренду жилья, на оплату электричества, телефонов. Они бы очень удивились, узнав, что Одвард платил или небольшой задаток или обходился обещаниями, но не тратился на вышеперечисленное, кроме продуктов. В общем, все получилось так, как я случайно предположила.

Весь разговор записывался на диктофон, а позже был напечатан и выслан нам. Одвард не терял надежду вырвать у страховой еще пару сотен тысяч, поэтому просил всех знакомых дать письменное подтверждение на взятые в долг деньги, но никто не подписался на его авантюру, наверное, опасаясь последствий за лжесвидетельство.

* * *

Ждать больше было нечего и мы стали искать съемное жилье. Одвард нашел меблированную квартиру, а я – работу косильщика на гольфбане. Свободного места в детском саду не было, поэтому сестра мужа согласилась присматривать за сыном в наше отсутствие.

Сама она уже была лишена родительских прав по причине полной безответственности, поэтому ее дети были переданы в приемные семьи. За приемного ребенка такая семья получает восемнадцать тысяч в месяц, а за двух – тридцать три. Почему за родных детей столько не платят? Может тогда бы многие родители относились более ответственно к своим детям?

Я отдала бухгалтеру гольф-бана свою налоговую карточку, которую получила в налоговой, и мы подписали маленький рабочий договор на три месяца, в котором было указано: почасовая оплата в сто пять крон, дата начала работы и обязательное двухнедельное предупреждение в случае добровольного увольнения. Я очень быстро освоила мини-косилки, мини-джип и мини-грабли для песочных площадок. Отношение ко мне было чудесное: коллеги и игроки-миллионеры всегда улыбались и здоровались, работа была на свежем воздухе и в постоянном движении, поэтому время пролетало незаметно.

Одвард удивил меня своим приездом в конце моего рабочего дня – сам он уже давно не работал, с ребенком не сидел, поэтому постоянно зависал где-нибудь у знакомых, в ожидании манны небесной или халтурной халявы. С загадочным видом супружник сообщил, что Фей просит меня приехать в офис прямо сейчас. Нет уж, сначала я приведу себя в порядок, а Фей подождет: я – не девочка по вызову.

Я явилась к бывшему любовнику при полном параде и с удовольствием узнала, что два его клиента мечтают о дачах и готовы рискнуть, заказав их через фирму Фея. В качестве рекламной акции, я согласилась бесплатно вести переговоры и с питерской фирмой и с норвежскими клиентами без отрыва от основного места работы, так сказать. Конечно, я надеялась, что в перспективе смогу получить хотя бы временное место работы у Фея.

Мужа устраивало, что я работаю, занимаюсь детьми и домом. А меня с каждым днем все больше раздражала его пассивность и безделие. Да с учетом всех долгов, что на мне висят благодаря ему, он должен работать днем и ночью круглосуточно. А Одвард уже жил в предвкушении того, что я заработаю на дачах кучу денег: Фей – щедрый малый, он поделится.

На выходные муж нашел халтуру: слом старого дома и вывоз строительного мусора. Он клятвенно обещал мужику, что за два дня мы управимся. Они составили договор и мужик заплатил аванс. Короче, за два дня муж получил двадцать тысяч, а дом был сломан всего лишь наполовину и крыша опасно-угрожающе свисала из-за отсутствия двух стен. О вывозе мусора Одвард, кажется, забыл сразу после получения денег.

Конечно, жаль мужика-простака, но пусть он сам теперь с Одвардом разбирается, а мне надоели постоянные проблемы, которые Одвард с неизменным успехом притягивал в свою, а заодно, и в мою жизнь.

Последней каплей стала его ночная поездка на дачу Фея. Утром я обнаружила беспробудно спящего мужа, а на столе лежали скомканные крупные купюры. Раньше я бы ни за что не стала притрагиваться к чужим деньгам, но зная, что у Одварда они не задержатся, я пересчитала деньги и из пяти тысяч взяла пятьсот крон на продукты, громко сказав Одварду, сколько я взяла.

После обеда, когда муж, наконец, проснулся он радостно сообщил, что Фей на даче напился «до чертиков», разбил посуду, а он там прибрался и потом отвез его домой – вот Фей и заплатил за хлопоты. Я устала наблюдать, с каким завидным упорством он заколачивает деньги на доверчивости, невменяемости и проблемах других людей, втягивая в этот порочный круг и меня.

С детьми его отношения складывались не лучшим образом. Когда сынуля пошел к папиному телевизору с игрушкой в руке, то папочка так рявкнул на него, что мы все от страха чуть не опписались, а сын долго плакал и стал плохо спать по ночам.

Зачем так орать? Телевизор – жалко, а сына – нет? Телевизор же на отдельной страховке за три тысячи, которая и подразумевает несчастный случай в результате неосторожного обращения. А эти постоянные придирки к детям, что они брали его ноутбук, потому что теперь там что-то зависает и глючит. Сам лазит по всем запрещенным сайтам, набирает спама и вирусов, а потом обвиняет в своих проблемах детей, которые и близко не подходят к его ноутбуку. Мы постоянно спорили из-за этого, но Одварду было удобно обвинять детей, оправдывая тем самым себя. Конечно, всегда проще найти виноватого, чем понять собственные ошибки.

В одном документальном фильме психолог, проработавший тридцать пять лет с заключенными, сказала, что только три процента из всех приговоренных к пожизненному заключению за тяжкие преступления осознали свою собственную вину, а остальные продолжали обвинять правительство, соседей, обстоятельства. Они так и не смогли понять своей собственной ответственности за свои поступки.

Одвард, наверное, находил особое удовольствие делать все мне наперекор. Я умоляла его не покупать в таких огромных количествах мороженное, конфеты, шоколад, кока-колу, боясь, что у детей будет или ожирение или сахарный диабет. Но все было тщетно. Одвард, сам страдающий от приобретенного сахарного диабета, постоянно покупал сладости и подсовывал их детям, а потом с наигранным огорчением говорил, что дети толстеют и скоро догонят его. Я и старшая дочь воздерживались и категорически не ели сладкое, демонстрируя, хоть так, свой протест, но младшие попали в наркотическую зависимость с тяжелыми последствиями – у сына начался жуткий кариес, а у дочки – ожирение.

Я не могла жить дальше с человеком, которого не то, что не любила, а не уважала. Надежда, что Одвард изменится, сгорела, как свеча, дотла. Он не хотел меняться – его все устраивало. Мне надо или полностью принять человека таким, каков он есть, или расстаться с ним, несмотря ни на что.

Помню, как я разговарила со своей бывшей подругой, которая ненавидела своего мужа, но продолжала жить с ним из-за материальных соображений, хотя у нее была работа и была возможность получения служебной квартиры. Но она не уходила от него даже после сильнейших побоев с сотрясением мозга, зная что он материально компенсирует ее физический и моральный ущерб. Тогда ее поведение я назвала проституцией, потому что она продавала свои честь и достоинство собственному мужу, потому что нельзя жить с тем, кого ненавидишь, ради денег.

А теперь я и сама поступаю также. Я стала ловить себя на мысли, что желаю смерти Одварда – каждый раз, когда он уезжает из дома, я надеюсь, что он больше не вернется. И один раз у меня почти получилось. Одвард приехал на помятой машине и сказал, что сбил лесного козла, выбежавшего на дорогу, и чудом остался жив. Жаль козла. Видно, в другом мире Одвард не нужен, раз из двух козлов забрали безобидную тварь.

Я равнодушно поздравила его со счастливым спасением и сказала, что мы должны расстаться. Я не хочу дальше сходить с ума, желая ему смерти, теряя уважение к самой себе. Я реально испугалась своей причастности к ответственности за чужую жизнь и смерть– пусть будет так, как и должно быть по Высшим Законам Мироздания, без моего участия.

Муж на минутку задумался, а потом согласился, что так будет лучше. Мы договорились, что сына я буду давать по первому требованию. Одвард собрал свои вещи, телевизор, домашний кинотеатр и уехал, не оставив нам ни копейки денег. Я записывала все его расходы на меня и детей – получилось, что за два месяца на меня, детей и быт потрачено сорок тысяч, остальные двестидесять тысяч он потратил на себя.

* * *

Я осталась с тремя детьми в чужой квартире, без денег к существованию. Теперь мне самой надо было срочно решать вопрос «на какие средства жить?». Я уже не работала на гольфбане, а зарплата предвиделась только через две недели, но как прожить эти дни без денег и еды?

Я отправилась в социальную контору, которая выдала Одварду три тысячи, когда мы с ним расстались первый раз. Сотрудница внимательно выслушала меня и заверила, что деньгами помочь мне не могут, но могут посодействовать в получении коммунального жилья, аренда которого стоит немного меньше, чем у частников. Что ж, спасибо и на этом.

Как выжить без денег? Вопрос, конечно, интересный. Подобный опыт у меня уже был, жаль, что не на «Последнем герое», а когда два месяца я ела одну крапиву. Но сейчас со мной дети – их крапивой не накормишь. Знакомая женщина подсказала адрес гриль-киоска, в котором работает наша соотечественница на своего норвежского мужа. Я договорилась с ней и старшую дочь взяли на работу без каких-либо бумаг за пятьдесят крон в час. Это нас и спасло – каждый день моя девочка приносила свою зарплату, на которую мы покупали самые необходимые продукты.

Хозяин квартиры пришел с претензией, что Одвард не заплатил за два месяца. Я не сомневалась в этом и поэтому спокойно сказала, что в контракте об аренде жилья прописана веранда, которую так и не построили, но ввиду этого плата должна быть снижена на тысячу крон в месяц, а общий остаток нужно разделить на двоих, и тогда я буду выплачивать свою долю долга.

Хозяин согласился, мы посчитали и получилось: восемь тысяч должна выплатить я и восемь тысяч – Одвард. Денег таких у меня не предвиделось, поэтому я предложила покрасить его новый дом. Хозяин, конечно, обрадовался, потому что покраска в три слоя двухэтажного дома стоит, как минимум, двадцатьпять тысяч. Халяву любят все: и бедные, и богатые, и русские, и норвежцы.

Хозяин, будучи юристом в налоговой системе, поклялся устроить Одварду «веселую жизнь». Тогда я достала декларацию о доходах бывшего мужа и показала, что только его долг государству по алиментам на троих детей составляет на данный момент восемьсот тысяч, а к этому надо добавить столько же по инкассо. И если уж государство не может с ним справиться, то и у него это вряд ли получится.

Страховая компания, получившая от меня копию контракта о найме жилья, в котором цена за аренду была выше цены за аренду предыдущего жилья, погасила разницу сразу за несколько месяцев, перечислив деньги на мой счет.

Неожиданно, читая информацию на сайте , созданного специально для русскоязычных, проживающих в Норвегии, я узнала, что ребенок, не посещающий детский сад с года до трех, имеет право на получение ежемесячного специального пособия. Жаль, что я не знала об этом раньше и сыну скоро исполнится два года. Но я оформила это пособие за пять минут и уже через несколько дней получила деньги, начисленные за последние три месяца.

Через две недели пришло письмо из жилищного отдела Дома Советов, в котором мне предлагалось коммунальное жилье. Как мы обрадовались! Нас предупреждали, что ждать, возможно придется два-три месяца, поэтому я пробовала сама, не надеясь на помощь администрации, найти жилье через интернет и объявления, но как только хозяева пробивали по интернету мой телефон и понимали, что я – иностранка, мне тут же сбрасывали смс с отказом.

Я получила ключи от квартиры на втором этаже и мы отправились смотреть наши хоромы. Старый страшный дом выглядел вызывающе угрюмо среди нарядных, ярких домиков с ухоженными лужайками и цветами. А внутри оказалось еще хуже, чем снаружи. Подошедшая соседка с любопытством разглядывала и расспрашивала нас, а потом рассказала, что здесь пять лет жила многодетная африканская семья, но они ни разу не делали ремонт, поэтому встроенные шкафы, кухонные шкафчики, потолок и оконные рамы такие черные. Дети захныкали, что боятся тут жить, но я их успокоила, что мы переедем только после ремонта.

Начальница жилищного отдела с участием выслушала меня и сказала, что дом будет ремонтироваться в следующем году, а если мне нужен ремонт сейчас, то я могу купить за счет администрации весь инвентарь и краску, но сделать ремонт должна собственными силами. Мне был выдан бланк с написанной фразой «для внутренних ремонтных работ», чтобы я не напокупала чего-нибудь не относящегося к ремонту, а с другой стороны продавец мог мне помочь в приобретении действительно нужных вещей.

* * *

Трое суток я красила в три слоя стены и потолок, используя вместо стремянки электрическую плиту, взятую со свалки у магазина. Дети заходили раз в день и приносили мне еду. Через три дня ремонт был закончен и бывший Сосед помог с переездом. Перевозить, в общем-то, было практически нечего, за исключением сушилки для белья и пары мешков с носильными вещами и одеялами. Он был шокирован поступком Одварда, который не купил нам даже дешевой посуды и кроватей.

Я не злилась на Одварда, как нельзя обижаться на слабоумного, черствого, бессердечного человека – он не может быть иным. Может, поэтому, может, по другой причине, но случилось обыкновенное чудо: малознакомые и совсем незнакомые люди стали БЕЗВОЗМЕЗДНО привозить посуду, мебель, кровати, матрацы. Бывший Сосед привез обеденный стол и стулья, а в качестве подарка детям – совершенно новый холодильник. Мы с благодарностью принимали чужую помощь, восхищаясь отзывчивостью и состраданием, как норвежцев, так и соотечественниц, близко к сердцу принявших чужую беду.

Я отправилась в уже знакомую инстанцию к специалисту по родительской ответственности над общим ребенком и сообщила, что папаша согласен на мою стопроцентную ответственность и, чтобы у нее не было никаких сомнений, предложила поговорить с ним по телефону. Через десять минут мне было выдано соответствующее удостоверение, с которым я могла обращаться дальше по другим инстанциям для получения пособия.

В конторе, где я стала оформлять документы, что я – одинокая мать без средств к существованию, выяснилось нарушение прав моих детей, которые два года назад не получили от государства, так называемый, задаток по алиментам отца, который уклоняется от алиментов, и не важно, живой он или нет. От меня приняли все необходимые документы и сказали, что начисления пойдут со следующего месяца. За предыдущий год у меня не было доходов, поэтому я могла ходатайствовать в администрации о частичном погашении квартплаты. После двух неудачных попыток нам стали возмещать пятьдесят процентов от суммы за аренду жилья.

* * *

Приехал Одвард и забрал сына на двое суток. Двое суток я не находила себе места, беспокоясь за сына и вспоминая, как Одвард жаловался, что один раз, с разрешения жены, он поехал кататься со своими детьми от первого брака, но она потом передумала и заявила в полицию о похищении детей, поэтому его через три часа тормознули, детей забрали, а потом лишили права видеться с ними. Правда это или нет – я не знала, но чувствовала, что Одвард способен на шантаж, зная, как сильно я люблю сына, он может использовать его, чтобы манипулировать мной, а уж каким образом и для каких целей – он придумает, за ним не заржавеет.

Я старалась гнать от себя дурные мысли и внушать себе, что Одвард имеет право на эти встречи, что сын его любит и нуждается в контакте с папой. В условленное время папа вернул сына в чужой одежде и без вещей, которые я давала в качестве резервных. Когда я стала переодевать сына, то обнаружила множественные синяки, ушибы, царапины, воспаленную опрелость. В довершении у сына началась диарея, с которой я боролась почти десять дней. Конечно, или сын попробовал с голодухи какой-нибудь старый, заплесневевший огрызок, валяющийся под диваном, такие я в изобилии выгребала при уборке, живя после пожара у свекрови, или его накормили продуктами, срок годности которых давно истек. Я видела у бывшей свекрови целую морозильную камеру таких продуктов, привезенных из Швеции. Поэтому я твердо решила не экспериментировать над ребенком и больше не давать его отцу.

А потом мне стали звонить личные кредиторы бывшего мужа, которые хотели получить обещанные им деньги. Выяснилось, что муж не заплатил за жилье, в котором мы жили до приезда детей, что новые компьютеры, мультипринтер, сгоревшую плиту и многое другое он брал в долг.

Я посочувствовала этим людям и предложила объединиться для возбуждения уголовного дела, в котором я согласилась выступить на их стороне в качестве свидетеля. Но то ли они побоялись Одварда, то ли не захотели огласки, то ли решили поберечь свои нервы и время, а может, не питали иллюзий в отношении норвежских законов, надежно защищающих проходимцев и мошенников. Вот, «милый друг», а мне клялся и божился, что за все заплачено! Наверное, все деньги тратились на проституток и виагру.

* * *

Я познакомилась и подружилась с некоторыми соотечественницами, с которыми случайно встретилась, пробегая по торговому центру, автоматически среагировав на русскую речь. Некоторые из них вышли удачно замуж, нарожали детей и вели скучную, спокойную жизнь: дом-работа-выезд выходного дня – никакого драйва. Поэтому моя история немного взбудоражила их и стала предметом обсуждения на ближайшие месяцы. Обсудив мою историю дома с мужьями, все единогласно пришли к выводу, что мне надо идти в полицию, заявлять на Одварда за мошенничество по даче и инкассо, а так же нанять адвоката, который заставит страховую компанию выплатить деньги мне.

Настроенная, чтобы добиться справедливости, я отправилась в местную полицию. Заместитель управляющего полицией холодно встретил меня и пригласил в свой кабинет. Усевшись напротив меня, старший офицер с демонстративной неприязнью, скорее даже с ненавистью, уставился на меня и спросил, что мне надо. Вкратце я изложила причину своего визита, на что он меня вызывающе спросил, что чего я хотела, когда приперлась сюда, в Норвегию? Сдерживая, невесть откуда подступившие слезы, я честно призналась, что хотела иметь полноценную семью, а не быть жертвой махинаций своего мужа. На это офицер с яростью ответил, что знает моего бывшего с детства, что он был замечательным другом и я возвожу напраслину на хорошего человека, понимай – гражданина Норвегии.

Короче, получилось, что ненорвежец не имеет право жаловаться и будет всегда неправ! Подытожив, офицер заявил, что меня сюда никто не звал и будет лучше, если я уеду домой на Родину. Я заплакала и не смогла уже сказать, что и на Родину я тоже вернуться не могу – ни угла, ни регистрации. Недовольный моими слезами, офицер поспешил отделаться от меня и убежал в неизвестном направлении. Вот и поговорили по душам, надавали справедливости столько, что и не унести. Словно оплеванная, я вышла из полиции.

На одной из центральных улиц я наткнулась на адвокатскую фирму и решила зайти, чтобы узнать, есть ли у меня шанс тягаться со страховой компанией. Адвокат любезно выслушал и сразу отказался брать инкассо-дела, а насчет страховки по пожару – согласился, дав стопроцентную гарантию выигрыша. Три месяца я жила с надеждой на счастье, но в итоге из адвокатской конторы мне пришла фактура на четыре тысячи за один пятнадцатиминутный звонок и два коротеньких письмеца, которые были отправлены в страховую. В приложенном объяснении говорилось, что юристы страховой выплатили деньги на семью, которая имела общий бюджет, а поэтому неважно на чей счет поступили деньги.

Спасибо, господину адвокату, за ненапрасно потраченные деньги! Их у меня так много, что не знаю, куда девать! Вот кому в Норвегии жить хорошо. Я попросила рассрочку на четыре месяца и секретарша любезно согласилась, что ноу проблем.

Когда я рассказала своей норвежской соседке про историю в полиции, она искренне посочувствовала и посоветовала пожаловаться на офицера, потому что он не имел права так себя вести и покрывать своего друга детства. Через несколько дней я вернулась в полицию и заявила, что хочу написать жалобу на офицера, который меня отфутболил и оскорбил своими выпадками в мой адрес.

Не прошло и секунды, как мой обидчик выпорхнул бабочкой в общий зал и с улыбкой на лице побежал со мной здороваться. Великолепная фальшивая любезность! Браво! Вчера он в упор не видел меня, когда мы столкнулись в магазине, я еще испугалась, что будь его воля, то он бы пристрелил меня не раздумывая. А сегодня, нацепив маску лицемерного добродушия, он – сама вежливость. Теперь он сочувствовал мне, но долго паясничать было сложно и унизительно, а поэтому он отправил меня к другому офицеру, а так же к советнику по экономическим нарушениям.

За девять месяцев работы советник установил, что Одвард действительно мошенничал используя мой персональный номер, что все кредиторы не имеют ни одной моей подписи или заполненного мной бланка или записанного заказа с телефона, и по сути, я – такая же жертва обмана, как и они, но… это уголовно не наказуемо и инкассо с меня снять полиция бессильна.

* * *

На первый этаж нашего дома заселилась молодая беременная африканка. Мы познакомились и я узнала, что она тоже одиночка, что родом из бесконечновоюющей Сомали, что была два года беженкой, а теперь получила позитивный ответ из Директората на жительство в Норвегии. Срок беременности у нее был большой, поэтому мне пришлось распаковывать вещи, которые ей купила администрация.

Хорошо, когда вот так, за «здорово живешь», тебе покупают новую обстановку, теле– и бытовую технику. Странно, что подход, какой-то однобокий: мы обе – иностранки, обе – без средств к существованию, но она – из зоны военных действий, а я – из военного города, в который вернуться не могу. Разница, вобщем-то, небольшая… за исключением цвета кожи. Но ведь белые не виноваты, что есть люди с разными цветами кожи, и это еще большой вопрос, чей цвет популярнее. По идее, все цвета равнозначны, как и люди с разным цветом кожи, почему же администрация делает приоритет только чернокожим? Чем многодетная, одинокая, белая мать хуже? Конечно, это никак не отразилось на наших отношениях – мы продолжали приятельствовать и хорошо общаться до того момента, когда к ней переселился муж, официально числившийся в разводе.

Каждый день он просыпался в десять вечера, врубал на всю мощность телевизор или арабскую музыку, а потом звонил через интернет и так громко разговаривал, как будто хотел докричаться до небес. Но небеса оставались глухи к его крикам, а мы не могли заснуть до трех-четырех утра. Полтора месяца я вела переговоры с соседкой, чтобы она успокоила своего благоверного. Полтора месяца она обещала, что он вот-вот станет нормальным человеком, но, увы, все оставалось по-прежнему: мужчина – господин над женщиной, которая во всем должна повиноваться. Лично мне было все равно, кто кому повинуется и зачем, но ночью мы должны спать, а не плакать от бессилия и незащищенности.

Тогда я решила принимать меры. Сначала я сообщила начальнице жилищного отдела о возникшей между нами проблеме. Она пообещала разобраться, но безобразия продолжались. Тогда я сообщила в другую контору, что отец уже родившегося ребенка проживает вместе с семьей, хотя мамаша получает пособие, как одиночка. В отделе по защите прав детей я пожаловалась, что сосед шумит после одиннадцати вечера и мешает спать, как своему ребенку, так и моим детям, и это уже отразилось на их здоровье и успеваемости в школе.

Везде мне обещали разобраться, но время шло, а никаких позитивных изменений не наблюдалось. Скорее всего, белые работники государственных учреждений боялись потерять работу по обвинению в рассизме.

Насколько я знаю, рассизм процветал в Америке, когда туда привозили в рабство жителей африканского континента. Помню, как в свои пионерские годы, я возмущалась тем, что в Америке существуют школы, кинотеатры и рестораны только для белых, куда темнокожих даже близко не подпускали и относились к ним, как к людям второго сорта. Господи, как я плакала над «Хижиной дяди Тома»! А теперь, вот, потомок дяди Тома, издевается над бывшей комсомолкой.

Демонстрация пофигизма и превосходства черной расы продолжалась каждую ночь. Что ж, пусть меня винят в рассизме, нацизме и всевозможных измах, но я не дам своих детей в обиду ни белым, ни черным. Перед началом активных военных действий я еще два раза спускалась на первый этаж среди ночи и по-хорошему просила его успокоиться, но товарищ африканец – царь песков и джунглей, делал вид, что вообще не понимает никакого языка и поэтому может игнорировать любые замечания.

Вооружившись дома молотком, я стала стучать по полу, заглушая его голос каждый раз, когда он громко орал. В ответ он стал стучать шваброй в потолок и кричать на английском «трахать тебя!!!», рассмешив меня таким «страшным!» и добрым пожеланием. Моя дрессировка увенчалась успехом и сосед немного присмирел.

Но на этом дело не закончилось. Заведующая жилищным отделом пригласила меня на встречу с моими соседями, которые накатали на меня жалобу. Мне стало очень любопытно, что же они придумали. В приподнятом настроении я пошла на встречу в Дом Советов. Жалоба гласила, что я ставлю свои мусорные контейнеры чуть ли не под окна соседской квартиры, а мои дети постоянно шумят и громко ходят.

Мило улыбнувшись такой чепухе, я объяснила, что дети не могут сидеть смирно или ходить на цыпочках, а имеют право прыгать и шуметь до одиннадцати часов вечера, хотя ложимся мы намного раньше, а мешают мои дети по одной простой причине – сосед спит весь день, а орет всю ночь. И потом, я не сержусь, когда их ребенок плачет целую ночь, а наоборот, сочувствую им и объясняю детям, что это временные трудности, что маленький не специально кричит.

Мусорные контейнеры у нас общие и стоят там, где их предписано ставить, чтобы они не падали и не валялись на проезжей части дороги, мешая движению машин, а если контейнеры воняют, так пусть сами их моют, потому что они не сортируют мусор и не завязывают мешки. А другие контейнеры принадлежат не мне, а соседскому дому, так что все претензии к ним, хотя на своей территории они сами решают, где их ставить.

Заведующая стала на английском подробно объяснять чернокожей паре, что их жалоба безосновательна. Соседи, недовольные таким оборотом, стали настаивать на своем. Заведующая, не повышая голоса стала опять объяснять, что они не правы. И так продолжалось пять раз.

Вспомнились чужие рассказы про афрограждан, живущих в Норвегии. Чернокожая уборщица обвинила в расизме норвежскую начальницу за то, что та сделала ей замечание за действительно плохую уборку, а одна молодая африканка грубо послала куда подальше кондуктора поезда, обвинив его в расизме, потому что он попросил ее не шуметь в вагоне для спящих. При чем здесь расизм? Афрограждане прикрываются расизмом, как щитом, удобно манипулируя этим понятием для собственной выгоды. Своим вызывающим поведением и демонстративным нежеланием принимать законы и уважать культуру чужой страны, в которой они стремятся жить, они сами подтверждают основной постулат расизма, что «низшие» расы не могут усвоить цивилизованные культуру и законы. Пора уже самих афрограждан обвинять в надуманном расизме.

Я устала слушать этот бесконечный однообразный диалог и решила попрощаться. Бедная женщина тратила массу душевных сил и времени, потому что афрограждане желали по-прежнему выглядеть ущемленными в своих правах, а поэтому я должна быть наказана. Я решила придти ей на выручку, потому что видела, как она измотана этим глупейшим разговором. Глядя соседу в глаза, я спросила, уж не пророк ли Мухаммед научил его орать по ночам, выбрасывать мусор и окурки из окна?

Сосед опешил, а заведующая обрадовалась паузе и строго сказала, чтобы они больше не нарушали правил общежития и не придумывали жалобы на другую семью. Через несколько дней сосед переселился обратно к себе, в общежитие для беженцев, а соседка демонстративно перестала здороваться со мной. Я не обижалась на нее и не испытывала угрызений совести: если бы соседи мирно жили и не мешали моей семье, то я бы не рассказала об их фактическом сожительстве. Сами довели все до абсурда, вынудив меня на крайние меры, и меня же считают виноватой. Мухаммед им в помощь!

* * *

Я получила кругленькую сумму, начисленную за алименты и смогла купить новую мебель, телевизор, стиральную машинку. Радости моей не было конца! Наконец-то, закончилась моя пытка и не надо стирать вручную, спать на жестких, неудобных матрацах. Дети стали просить, чтобы на Рождество, мы съездили куда-нибудь к морю. Я нашла недорогой тур в Испанию на три недели и дети так обрадовались, что стали лучше учиться и меньше ссориться. Мне же хотелось, чтобы они не чувствовали себя такими обделенными, как раньше.

Конечно, я могла им объяснить, что мне нужнее водительские права и машина, а не эта поездка, что мне очень тяжело таскать на себе мешки с продуктами из магазина, вес которых зачастую достигал двадцатипяти-тридцати килограммов, тем более, что после родов у меня сильно болит нога…, но как лишить их такой сказочной мечты? Я вспомнила, как вывезла их один раз на юг, к Черному морю – счастливых воспоминаний хватило на несколько лет!

Процесс получения водительских прав я решила начать с посещения обязательного базового курса для начинающих водителей. Меня ознакомили с общим прейскурантом в двадцать тысяч, который включал оплату базового курса, теорию, десять занятий по вождению, обязательную поездку по большому городу, вождение в темное время года, вождение по скользкой дороге.

Многие платили за права от сорока до пятидесяти тысяч. Теперь мне стало понятно, почему водители так осторожно ездят и всегда пропускают пешехода – слишком дорогое удовольствие, тем более, что пешеход всегда прав, а за наезд на него водительские права отбирают навсегда.

По окончании четырех занятий нам были выданы: дополнительное автомобильное зеркало и карточка с буквой, означающей «ученик».

Мое ходатайство о получении водительских прав было направлено из школы для водителей в дорожную полицию, и уже потом я получила официальное разрешение на вождение машины в присутствии опытного человека, который должен быть не моложе двадцатипяти лет и иметь не менее пяти лет беспрерывного стажа по вождению машины. К сожалению, я не могла воспользоваться ни машиной, ни мужчиной, за их полным отсутствием. Денег на вождение у меня не было, поэтому я ограничилась только экзаменом по теории, который стоил триста тридцать крон и к которому можно было подготовиться в интернете или осилить с помощью ежегоднообновляемых учебников, продающихся и в школе по вождению и в книжном магазине.

Моя первая попытка сдать теорию с треском провалилась, потому что из сорока пяти вопросов на девять я ответила неправильно, а разрешается только семь ошибок. Сказалось плохое понимание норвежской грамматики, а отвечать надо было в течение полутора часов: каждый вопрос содержал от трех до пяти ответов, два из которых или были очень похожи по смыслу или полностью подходили под ответ. Следующая попытка разрешалась через две недели. Я, как следует подготовилась, и сдала!

* * *

В норвежской школе существует ознакомительная рабочая практика для старшеклассников. Моя старшая дочь сама договорилась о двух рабочих днях в ведущей архитекторской фирме и трех днях в продуктовом магазине. В архитекторской конторе к ней отнеслись с вниманием и симпатией: выдали майку и кепку с логотипом фирмы, приглашали на бесплатный ланч и похвалили за проделанную работу.

В продуктовом магазине она в основном пополняла пустые полки новым товаром. Именно в такой момент и произошла неприятная встреча с соотечественниками. Две молодые женщины с ребенком спокойно обматирили ее просто так, за то, что она ждала, когда они пройдут дальше и у нее будет возможность подойти к нужному стеллажу, чтобы выставить товар.

Дочь проплакала целый вечер, наотрез отказавшись снова пойти на практику. После рабочей практики моя девочка поняла, что работать ни архитектором, ни продавцом, она не хочет, а будет учиться на психолога, чтобы быть защищенной самой от таких вот людей и помогать жить другим в этом непростом мире.

С трудом, но мне удалось найти этих женщин. Они были беженками из Узбекистана и свое поведение оправдали тем, что они ненавидят норвежцев, которые не дают им убежище, а мою дочь они приняли за норвежку.

Почему же тогда, когда моя девочка их пристыдила по-русски, они еще раз обматерили ее? Я видела их лживые, бегающие глаза, и только присутствие маленькой девочки остановило меня от более решительных действий. Я предупредила их, чтобы они и близко не подходили к моим детям или в противном случае я обращусь на них с заявлением в полицию.

Будь моя воля, то всех «беженцев»-халявщиков, прибывающих самостоятельно, я бы депортировала на родину без суда и следствия. Как в дальнейшем показал опыт моего общения с беженцами, то все без исключения – авантюристы и бездельники, которые, как паразиты, хотят жить за чужой счет. В последнее время количество «беженцев» в среднем выросло до пятнадцати тысяч в год! Многие из них воруют или совершают другие противоправные действия, вместо того чтобы работать и платить налоги. Придумали бы какие-нибудь фермерские хозяйства старого образца и без автоматики, где эти бы беженцы работали и на поле и со скотиной, чтобы никаких сил на глупости уже не оставалось. А то сидят они «бедные» целый день в интернете, играют в футбол, делают детей или бьют друг другу морды, выясняя кто круче.

* * *

На мобильнике высветился знакомый номер – звонил Фей. Он попросил о встрече в местном отеле. Чтобы это значило? Я согласилась и, в слегка возбужденном состоянии духа и тела, стала готовиться задолго до назначенной встречи.

Фей ждал меня в номере и после благодарности за дачи вручил мне шикарный ноутбук. А потом мы пили коньяк и делились событиями последних месяцев. И хоть я в принципе не люблю выпивать, а пьяный мужик вызывает у меня чувство раздражения – это был тот самый редкий случай, когда алкоголь снял внутреннее напряжение за долгие последние месяцы и я, наконец, могла почувствовать себя просто Женщиной.

Мы стали встречаться раз-два в месяц. Фей не скупился и всегда заказывал лучшие номера в самых престижных гостиницах. Я наслаждалась нашими встречами, чувствуя себя желанной женщиной и королевой – на нас всегда обращали внимание, потому что мы были самой красивой парой. Фей был шикарным и щедрым любовником – и, если сначала я категорически отказывалась от денежной помощи, то потом с благодарностью принимала ее, чтобы купить себе дорогую одежду, парфюм, сходить в парикмахерскую, пустить детей лишний раз в кинотеатр или бассейн.

Меня почти полностью устраивали такие необязательные отношения – я даже мысленно не желала что-то изменить и стать, например, законной супругой миллионера. С его слов я знала, что он с детства знаком со своей женой, что она замечательная мать и хозяйка. И несмотря на это, Фей не раз жаловался, что они давно устали друг от друга, что ему скучно с женой, что она необразованная, не может за собой следить и не любит выходить в общество. Я возражала ему, что семья – главное, и жена его любит таким, какой он есть – трудоголик, бабник, пьяница и дебошир. И, что ради новизны в жизни, уж лучше небольшие походы «налево», чем кардинальные повороты и ломка привычного образа жизни всем членам семьи.

Меня всегда удивляли люди, которые прожив двадцать-тридцать-сорок лет в браке, вдруг начинали тяготиться своими семьями и находили выход своей внутренней неудовлетворенности, создавая… новую семью. «Хрен редьки не слаще.». А надо просто разобраться в себе, понять свое мирровозрение и жизненные приоритеты. И лучше всего это сделать в уединении, в дали от мирской суеты.

Фей исчез из моей жизни также неожиданно, как и появился. На нашем последнем свидании я снова отказалась от его предложения выйти за него замуж, откровенно сказав, что мы слишком разные. Я не хотела огорчать Фея более откровенным признанием, что моей жадности к деньгам или любви к нему недостаточно, чтобы выйти замуж по расчету или для серьезных семейных отношений. Мы расстались, как обычно, договорившись встретиться через две недели, чтобы покататься на его новой яхте. Но свидание не состоялось, наверное, потому что я сама, вдруг, поддавшись на его предложение, попросила денег на водительские права.

Никогда нельзя ничего просить у человека, занимающего положение на социальной лестнице выше, чем твое собственное. Уже намного позже я узнала, что Фей все-таки бросил семью, купил шикарный дом и сошелся с другой женщиной, которой подарил новый автомобиль. Я не сожалела о своем упущении и своей свободе.

* * *

В качестве безработной, одинокой матери с малолетним ребенком каждая женщина может получать пособие в течение трех лет, а в случае учебы в колледже или высшем учебном заведении, пособие будет выплачиваться еще два года. Я могла бы спокойно сидеть дома и воспитывать детей, но после долгих раздумий решила зарегистрироваться в качестве безработной на бирже по труду. Сделать это, а также обязательное подтверждение своего статуса безработной каждые две недели, можно или по интернету или непосредственно в конторе. После регистрации на бирже труда мне предложили курс широкого профиля, после окончания которого я бы могла работать и в офисе, и в магазине. Обучающий курс состоял из двух частей: четырехнедельной теории и шестинедельной практики.

Чтобы посещать занятия, сына надо было отдать в детский сад. Заявление-схема на место в детском саду оформляется только через сайт местной администрации, а уже по почте приходит уведомление о зачислении или отказе. Ребенок может находиться в детском саду с семи часов утра и до пяти часов дня. В некоторых детских садах возможно определить ребенка на тридцать, пятьдесят или восемьдесят процентов, ограничив время пребывания в садике. Стоимость стопроцентного пребывания с одноразовым кормлением: хлеб, масло, молоко, сыр, ветчина, фрукты, обходится в месяц в две с половиной тысячи, независимо от количества пропущенных дней по болезни или другой уважительной причине. Предупреждать о переводе малыша в другой детский сад или его уходе из сада надо заблаговременно, обычно не позднее, чем за месяц. В противном случае родителям придется проплатить за неожиданно освободившееся место.

Обычно, в детском саду существует две возрастные группы: от рождения и до трех лет, от трех лет и до шести. Спальни, как таковой нет, поэтому малышей укладывают спать в коляски, которые потом в любую погоду выкатывают на открытую террасу.

Пару дней по два часа я присутствовала в детском саде, давая сыну возможность привыкнуть и адаптироваться в новом коллективе. Меня приятно удивил факт, что в качестве воспитателей работают и мужчины. На группу детей из двенадцати человек было два воспитателя и один помощник, проходящий практику от биржи труда. Одни детки сразу садились завтракать принесенной с собой едой, а другие кушали только через час.

Наверное, это правильно, когда соблюдается такой персональный подход. В самом деле, каждый ребенок индивидуален и он лучше знает, когда и что ему кушать. Еще мне понравилось, что дети много гуляют на улице, практически в любую погоду, а если погода хорошая, то все вместе кушают ланч прямо на улице. В садике царила замечательная дружная атмосфера, поэтому сынуля быстро пообвыкся и мое присутствие стало не обязательным. Как одинокая мать, которая проходит обучение, я имела право на ежемесячную частичную компенсацию в размере почти шестидесяти процентов от расходов за детский сад.

По окончании теоретической части нашего курса я убедилась, что девяносто восемь процентов информации я уже знала из собственного жизненного опыта, но, как говорится, «повторения – мать учения». Руководитель курса пожелал нам успехов в практической части и пообещал навестить нас на наших новых рабочих местах, которые мы сами себе нашли. Дело в том, что мы являлись бесплатной рабочей силой для своих работадателей. И еще была одна любопытная деталь: если участник курса не имеет собственного дохода, то во время обучения на курсе и прохождения практики, ему выплачивается небольшое денежное пособие в размере около пяти тысяч в месяц.

Меня это никоим образом не касалось, потому что я получала пособие, а моя знакомая ежемесячно получала деньги по рождению ребенка: стопроцентную заработную плату в течение десяти месяцев, поэтому она тоже не получила денежной помощи от биржи труда.

Проще всего было устроиться в продуктовый магазин или в «кормежку фаст фудом». Но такая перспектива меня пугала большими физическими нагрузками, а у меня уже и возраст далеко не пионерский, и дома приходится выкладываться по полной программе: подай, убери, приготовь, постирай, позанимайся с сыном, помоги с уроками старшим. Поэтому, наверное, Силы Небесные сжалились надо мной и меня приняли на четырехчасовой рабочий день в первый попавшийся магазин одежды.

Коллектив был небольшой: управляющая, постоянная продавщица, две подменные. Магазин работал с десяти утра и до восьми вечера, а в субботу – до пяти. Заведующая написала мне, когда и в какое время я должна быть на рабочем месте, а потом сделала для меня двухминутную обзорную экскурсию, добавив, чтобы я сама получше познакомилась с ассортиментом магазина и начала развешивать все модели одежды в правильном порядке возрастания размеров.

Я с головой окунулась в новую деятельность, чтобы получить новый опыт и знания, а поэтому даже первоначальное небольшое недоверие управлющей не могло смутить меня. Мне доставалась самая грязная и пыльная работа: то протереть полы, то вымыть огромные витрины и примерочные, на верху которых никто никогда не убирался с момента открытия магазина. В принципе, эта работа уборщицы мне давно была известна и я, как бы, не за этим сюда пришла, но я решила действовать по своей системе: надо – значит надо, и делать это надо лучше всех.

Моя добросовестность, неутомимость, искреннее радушие и к покупателям и к коллегам, сделали свое дело: и меня стали частенько звать за кассу, чтобы я училась обслуживать покупателей. Самым трудным для меня оказалось стоять на ногах: в течение всего рабочего дня продавец не имеет права присесть хоть на пять минут, даже если в зале нет ни одного покупателя.

Отношения с коллегами стали теплыми и очень дружескими. Мы часто по-немногу болтали о своем житье-бытье и зачастую я подсмеивалась над своими ошибками в произношении, чем очень смешила свою напарницу. Я была очень благодарна их симпатии и доверию ко мне, а поэтому работа была в радость.

Когда я разнакомилась по ближе, то поняла, что у нас, женщин, очень много общего, когда схожи основные жизненные приоритеты: дети, семья, любовь, красота. Я откровенно восхищалась прекрасным чувством стиля моей напарницы. Мать четырех детей была в шикарной физической форме, всегда в хорошем настроении, даже о каких-то проблемах она говорила с милой улыбкой. Муж ее работал фермером, дети хорошо учились в школе и колледже. Она была довольна своей жизнью, хотя, конечно, разных проблем хватало, но главное, что они не отравляли ее существование.

Управляющая тоже приятно удивляла меня своим демократическим подходом к работе. Она не требовала от других больше, чем от себя. Несмотря на свой статус директора, она, как простой продавец, спешила к клиенту, любезно предлагая ему свою помощь. Другая продавщица – молодая симпатичная женщина, ушла от мужа с тремя детьми, потому что он не хотел работать, а она устала его содержать. А поскольку она имела постоянную работу в доме престарелых и подработку в магазине, то банк сразу дал ей кредит на дом.

Кассовый аппарат был компьютеризирован, поэтому можно было в любое время посмотреть общий почасовой уровень продаж, а также индивидуальный уровень продажи каждого продавца. Каждый продавец в течение года имел право покупать вещи по себестоимости, как для себя, так и для членов своей семьи, но не более, чем на три с половиной тысячи. Провести покупку через кассу должен был обязательно другой продавец.

Один раз управляющая вывезла со склада десятки вещей устаревших моделей, чтобы оформить их для выноса на помойку. Я, конечно, просто обалдела, что столько качественных, добротных вещей сейчас увезут на помойку, поэтому, немного смущаясь, спросила у нее разрешения взять хотя бы часть вещей для своих подруг или знакомых. Она, конечно, удивилась моей просьбе, но сказала, что по правилам она обязана все выкинуть и для меня она исключений делать не будет.

Руководитель курса появился к открытию магазина и попросил управляющую уделить ему полчаса времени. Мы прошли в ближайшее кафе и расположились за одним из столиков. Управляющая стала рассказывать как я адаптировалась в коллективе. Единственным моим упущением она считала то, что я прихожу на работу минута в минуту, тогда как все обязаны приходить хотя бы за пятнадцать минут до начала рабочей смены, чтобы плавно войти в рабочий процесс и перекинуться парой слов со своей коллегой. Я, конечно, могла возразить, что управляющая забыла мне об этом сказать или что я не на постоянном месте работы, но я промолчала, довольствуясь, вобщем-то, объективной оценкой в целом. В заключение беседы руководитель поинтересовался может ли управляющая взять меня на постоянную работу, на что та уклончиво ответила, что время покажет.

В последние дни практики Управляющая стала полностью доверять мне кассу, каждый раз хваля меня за трудовые успехи. Я была просто счастлива, что у меня все получается, что покупатели не боятся моей славянской внешности, и я бью все рекорды по продажам. Единственной моей болью были приходы моих соотечественников: плохо или безвкусно одетые, с серьезными, напряженными лицами, уставшими глазами – они зачастую представляли жалкое зрелище.

Лично я считаю, что нам, иммигрантам, надо особенно следить за собой. Мы и так выделяемся своей внешностью и, слава Богу, что это не вызывает агрессии. Но если еще одеваться в старые русские тряпки или в «секондхэнд», то на какую симпатию и уважение со стороны норвежцев можно рассчитывать? Золотое правило, что «по одежке встречают» срабатывает везде и всегда.

В последний день моей практики Управляющая сделала мне хороший подарок и предложила постоянную работу. Конечно, я бы с радостью согласилась на ее предложение, но я боялась, что в этом случае мне придется платить по инкассо и жить в очень стесненных финансовых рамках. Я и так уже состою в черном списке должников, поэтому ни о каком кредите на дом или машину не может быть и речи. Да и очень сложно добираться до работы на велосипеде, а потом на нем же забирать ребенка из детского сада, а потом еще делать дома все домашние дела, поэтому я поблагодарила, но пока отказалась от заманчивого предложения.

Мы душевно распрощались и я обещала иногда заглядывать на огонек.

Всем на курсе практика была засчитана и нам были выданы удостоверения, подтверждающее наш широкий профиль работы.

* * *

Новое приглашение из организации по защите прав детей очень удивило меня, но я отправилась на встречу, потому что меня интересует все, что касается моих детей. На этот раз жалоба была от бывшего мужа, который утверждал, что я плохо содержу нашего сына и в семье с ребенком говорят только на русском языке.

Спокойно выслушав ложные обвинения, я с улыбкой рассказала, как «добрый отец» оставил нас без копейки денег, но я сумела прокормить своих детей, что ради детей я сделала ремонт, что сын ходит в детский сад, чтобы учиться норвежскому языку. Более подробную информацию о самом заявителе, как о «замечательном отце», лишенном родительских прав в отношении детей от первого брака, я посоветовала им получить в аналогичной конторе из другого города, в котором он проживал со своей первой женой. Потом я напомнила, что у меня уже был вызов по ложному доносу и они могут посмотреть архив того дела, а также я разрешаю получить нужную информацию обо мне и моих детях в школе и детском саде. Секретарь дала мне подписать документ, по которому я разрешала получить необходимую информацию в официальных источниках.

Как я и предполагала, дело снова закрыли за отсутствием состава преступления, а бывший, естественно, получил копию окончательного заключения. Конечно, он не был по-настоящему озабочен жизнью сына – все его поступки были ярким тому подтверждением, а просто проходимец искал возможность заполучить статус одинокого отца, чтобы получать соответствующее пособие.

После окончания рабочей практики я стала чувствовать какой-то внутренний дискомфорт – мне явно не хватало живого человеческого общения. Подружка посоветовала зайти на норвежский сайт знакомств. Именно там за два года упорного общения она нашла своего очередного мужа. Я не хотела скоропалительных отношений, а тем более брака, но так хотелось найти друга – настоящего мужчину, который готов быть благородным рыцарем прекрасной дамы. А где знакомиться взрослым людям? Не в ночном же клубе. Вот я и решилась на отчаянный шаг, как знакомство через интернет – и .

На меня обрушился поток писем и признаний в любви. Времени на чтение всех сообщений, а тем более на кокетство и заигрывания, у меня просто не было, поэтому я установила жесткий отбор: высшее образование, подходящий возраст, твердое финансовое положение, занятия спортом. После обмена телефонными номерами, я «пробивала» кандитата в друзья по налоговому сайту, чтобы не нарваться на очередного мошенника или любителя приключений за чужой счет. После нескольких встреч в кафе с разными мужчинами я заметила странную закономерность: чем ниже был годовой доход или интеллект, тем больше писалось о любви или заоблачном достатке.

Чем дальше я продолжала встречаться, тем лучше я понимала бестолковость моих попыток найти настоящего мужчину по интернету. Конечно, в природе они еще существуют, но только не сидят они на сайтах знакомств – им просто некогда, впрочем, как и мне. Испытание красотой, интеллектом, юмором и детьми не прошел ни один – никто не «зацепил» меня за сердце. Я прекратила самостоятельные поиски, полностью доверившись судьбе и Божьему Провидению. В самом деле, если мне не встретился Настоящий Мужчина сейчас, то значит, в своем нынешнем состоянии, я еще не готова к встрече с ним, а следовательно, надо меняться и работать над собой, над своими убеждениями.

* * *

Благодатная летняя пора была в полном разгаре, а магазины и улицы заметно опустели. Только «богатенькие» вроде нас не могли выехать на мировые курорты в отпускной сезон. Да, на Рождество и Новый год мы съездили в Испанию только потому, что тур был до неприличия дешевый. А в сезон цены не то что кусаются, а конкретно могут «съесть» весь бюджет, вот и приходится купаться и загорать на местном пляже, где чуть теплая вода о-о-очень бодрит и освежает от летнего солнцепека.

Каждый день мы принимали солнечные и морские ванны, частенько пугая своими радостными воплями местных пожилых дам. Конечно, я догадывалась, что им немного некомфортно слышать чужую речь у себя на родине, но тут уж ничего не поделаешь, потому что эмоции выплескиваются на своем родном.

Многочисленные знакомства с соотечественницами не переросли в большие дружеские отношения по самым разным и не совсем понятным причинам. Кто-то уважал только свое мнение, кто-то постоянно бравировал своим всезнанием, кто-то мог проявлять сочувствие и понимание только в беде, кто-то сознательно поддерживал отношения только с норвежскими коллегами по работе, кто-то сплетничал со своим норвежским мужем и родственниками о неудачной судьбе других соотечественниц, кто-то постоянно депрессировал, вешая свой негатив и ненависть к мужу на всех знакомых, а кто-то просто банально спивался… Общей культуры и языка оказалось недостаточно, чтобы дружить и понимать друг друга. Меня долго удивлял этот феномен: кажется, ведь это так естественно – сплотиться на чужбине, ведь для норвежцев мы всегда будем чужими – хорошими или плохими – это другой вопрос, но навсегда – ЧУЖИМИ.

Бытовая сторона жизни полностью стабилизировалась: совокупный месячный доход нашей семьи составлял три тысячи евро, из которых две тысячи уходили на проживание и продукты, а оставшаяся сумма тратилась на, так называемые, непридвиденные расходы: посещение врача, лекарства, поездки, парикмахерскую, игрушки, бытовые вещи, компьютеры и одежду для детей.

Конечно, я понимала, что срок окончания моего пособия близок и надо как-то планировать свою рабочую перспективу. Мысленно я стала примерять на себя различные варианты работы: кем я действительно могу быть?

Большинство русских женщин три года учатся на меднянечек по уходу за больными и потом работают в больницах и домах для престарелых. Я человек не брезгливый и могу спокойно, без обморочной тошноты, и памперс с дерьмом снять и подмыть и переодеть пациента. Но видеть изо дня в день чужую боль и страх – не могу и вряд ли привыкну. Я явственно ощущаю, как рвется от сострадания мое сердце, когда я чувствую боль и муку, пусть даже, чужого человека.

Какие варианты еще возможны? Бухгалтер или экономист, но, учитывая, что высшая математика будет преподаваться на неродном языке, это тоже проблематично.

Самой оптимистичной казалась работа таксистом. В Осло, например, засилье арабских водителей такси, которые частенько ведут себя, как на восточном базаре: туда не поеду, потому что близко. Когда я с тремя детьми в полвторого ночи пыталась добраться из аэропорта до отеля, то не один из семи стоящих мусульманских таксистов не захотел нас везти и нам пришлось ждать целый час норвежского водителя, который без лишних слов довез нас до места. Пора менять ситуацию и в качестве альтернативы хорошо было бы создать русскую бригаду таксистов.

Но водительских прав, как и денег на их приобретение, у меня, увы, нет.

Пойти уборщицей и мыть до пенсии магазины и офисы, как это делают многие соотечественницы? Однообразный, скучный, тяжелый физический труд на долгие годы совершенно не вдохновлял меня даже перспективой постоянной работы. Хватит уже и того, что я «по-черному» убираюсь в двух домах два раза в месяц.

Одна знакомая совершенно случайно предложила свою подработку по причине переезда в другой город. Я, хоть и не нуждалась в дополнительных средствах, согласилась, потому что деньги лишними не бывают. За два часа уборки в доме площадью около трехсот квадратных метров я получала двестипятьдесят крон. Семьи, которые могли позволить себе оплачивать приходящую уборщицу, были самыми обычными: в одной семье муж и жена работали учителями в школе и имели двух детей, а в другой – жена работала продавцом, а муж – инженером и у них был уже взрослый сын. Я с удовольствием приходила в их просторные, светлые дома: уютный интерьер, красивая мебель служили достойным оформлением и подтверждением нормального уровня жизни обычных людей. Россияне мечтают намного о меньшем, а живут, к сожалению, намного в худшем.

Конечно, встречались и среди соотечественников успешные люди: кому-то удалось открыть по франчайзингу кондитерскую, кто-то стал совладельцем ресторана с русской кухней, кто-то работал в своем салоне красоты, кто-то таксовал лично на себя, кто-то работал в частной фирме мужа, но… это единицы. Подавляющему большинству приходится учиться выживать в жесткой кредитно-налоговой системе и конкуретной борьбе за рабочее место.

Одна знакомая женщина, например, даже после двух неудачных попыток жить в браке с норвежцем, готова была к третьей попытке, а если повезет, то и к четвертой и пятой, до положительного результата, пока не найдется тот, кто будет ее содержать. Может, конечно, и сработает закон диалектики и количество перейдет в качество… когда-нибудь. Лично меня уже в корне не устраивал подтекст корыстных отношений, и с мужчинами в том числе. Я должна самореализоваться, как личность, иметь полную финансовую независимость, а с любимым человеком должна быть прежде всего любовь, а не торгово-рыночные отношения.

Кем же я реально могу работать, чтобы работа приносила радость творчества мне и пользу обществу? В самых заоблачных мечтах я бы хотела работать на телевидении и вести философско-познавательную передачу типа «Найти себя», в которой, исследуя учения прошлых и современных философов, йогов, труды ученых, психологов, священников можно было бы попытаться найти универсальные ключи по изменению себя в гармоничную личность и создать на основе этого или документальный фильм или реалити-шоу. Как же мне хочется, чтобы все жили с радостью в сердце! А начинать нужно, конечно, с себя.

* * *

После длительных, многомесячных размышлений я ответила себе на вопрос «что делать?» – искать, а на вопрос «кто виноват?» – я. Раз за разом изо дня в день я мысленно прокручивала свои обиды и претензии к бывшему мужу, родителям и сестре, пока, наконец, окончательно, не успокоилась и не приняла все как есть. Я не воспылала к ним любовью, нет, но искренне простила им свои слезы и обиды. Я уже смирилась с тем, что они не любят ни меня, ни моих детей. Только Бог дает абсолютную любовь, а поэтому не надо ждать ее от людей.

Бывшему мужу я тоже простила те долги, которые повисли на мне, практически, по-жизненно – «… и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим…»[6]. Все всегда справедливо и закономерно, даже если я этого до конца не понимаю. Я больше ни словом не обмолвлюсь ни об истинных причинах развода, ни о тех тяжелейших долговых оковах, в которых я оказалась. Я точно чувствовала в своем сердце, что будь у меня возможность их разорвать, то я бы сделала это незамедлительно и проплатила бы все счета, а не наняла бы новых адвокатов, чтобы доказать свою невиновность и наказать мошенника. В последнее время я стала ловить себя на мысли, что даже благодарна им за те трудности, в которых оказалась, потому что оказавшись совершенно одной я почувствовала Божье милосердие и помощь.

Моя старая институтская подруга, которая приехала ко мне в гости, полностью разделяла мои взгляды, хотя, как она сама призналась, вряд ли смогла бы простить столь огромные долги. Да, у меня, вообще-то, это не «вдруг» произошло, а заняло почти два года и, Слава Богу, что я свободна от этой обиды.

С Подругой мы дружили двадцать четыре года и ни разу за это время у нас не было конфликтов. Мы были совершенно разные: я – городская, самоуверенная в себе, бывшая заводила-модница-отличница, а она – деревенская, тихая, стеснительная, не уверенная в себе бывшая троечница. Зачастую, я ее просто не замечала в институте.

А, когда волею судеб, мы стали жить по соседству: только она – в городе, а я – в деревне, то у нас оказалось много общего, а главное – подход к жизни – жить по совести. Мы всегда могли ЧЕСТНО и ДЕЛИКАТНО сказать друг другу о какой-то ошибке или претензии и спокойно ее урегулировать, хотя, если откровенно, то такое случилось всего пару раз. За годы дружбы у нас не выработался потребительский или конкурентный инстинкт – мы по-прежнему искренне радовались и переживали друг за друга, стараясь поделиться самыми сокровенными мыслями, размышлениями, ошибками, не боясь сплетен или подлого чувства превосходства. Поэтому ни странно, что мы обе искали духовных решений в смысле своей жизни.

Конечно, это немаловажно, где и как ты живешь, но самое трудное – понять, почувствовать: ради чего?

Подружка с теплотой вспоминала, что в самый трудный момент ее жизни, когда рушилась семья и бизнес, ей на помощь пришла Православная Церковь. Можно долго спорить о плюсах и минусах религии в целом, но оспаривать высокий нравственный аспект русского православия, невозможно. Именно там, в церкви, она просила наставления на путь истинный, именно там она каялась в своих ведомых и неведомых грехах, именно там она обрела душевную стойкость и терпение и ощутила благодатную силу искренней молитвы. Ей удалось сохранить семью, пережить предательство бывших деловых партнеров и начать новый успешный бизнес.

Уже вместе мы обсуждали прочитанные книги и пришли к выводу, что в идеале человек должен иметь кроткое сердце, сильную волю и возвышенную душу. Сердце, свободное от страстей, становится кротким, душа через искреннюю молитву возвышается, а воля появляется через преодоление жизненных препятствий.

Воля – это, своего рода, накопитель энергии, способный выдать огромный мощный заряд в короткий промежуток времени для воплощения ЛЮБОГО ЖЕЛАНИЯ. Если у человека сильная воля, то любое его сокровенное желание быстро исполняется, а если слабая, то, увы, желание остается миражом или становится привидением. А воля воспитывается и вырабатывается только через преодоление-насилие: «не хочу», «устала», «завтра сделаю», «начну с понедельника» и т. д. Наверное, воля – это то немногое, что отличает человека от остального животного мира, а значит, человек ради этого и создавался, наверное.

Самой странной закономерностью казался факт «зеркального отражения»: стоило сказать вслух о своих планах или желаниях, как они тут же или становились шиворот-навыворот, когда правое – это левое, а левое – правое или «скоропостижно умирали». И тут, наверное, дело в «озвучке», то есть, когда мы сообщаем вслух о том, что ТОЛЬКО СОБИРАЕМСЯ сделать, то при слабой воле все и случается наоборот, потому что энергии не хватает. И, в любом случае, мечтать лучше молча, чтобы опять же не тратить попусту драгоценную энергию. При наличии же сильной воли надо четко формулировать свое желание, чтобы не было двусмысленности. А на то, чтобы всем этим проникнуться, а впоследствии осознать и принять, надо время и постоянная работа над собой.

Подружка полностью поддерживала мою мысль, что жить надо в радости, с пользой для общества и с новыми яркими впечатлениями, а иначе просто скучно, тускло, бесмысленно и не интересно.

* * *

На горнолыжный курорт, как и на любой другой поехать мы не могли, а поэтому, чтобы привнести бодрящий элемент новизны в свою повседневность мы перестали есть мясо, хлеб, консервы, колбасу, мучное, сладкое, стали устраивать «кефирные» дни, однодневные голодовки.

Несколько раз мы честно друг другу признавались, что очень хочется мороженого или шоколада, но, чувствуя ответственность не перед собой, а перед другой личностью, мы упорно держались за начатое дело. Иронизируя над собой, мы сожалели, что у нас нет возможности заточить, замуровать себя в какой-нибудь «избушке на курьих ножках, об одном окошке», чтобы разобраться в себе и в глуши уединения, с молитвой, Божьей помощью, голодовками очистить и тело и душу, чтобы услышать зов своей собственной души и почувствовать вселенскую вибрацию Гармонии.

В своих опытах мы хотели продержаться, как можно дольше – до даты отъезда оставалось еще три недели, но жизнь внесла свои коррективы. Подружке надо было срочно уезжать домой, чтобы спасти от глупостей и долговой ямы двадцатилетнюю дочь, которая никак не желала взрослеть и жила за маминой спиной.

Я не пыталась остановить свою Подругу, убеждая ее в том, что дочь должна жить своей жизнью и учиться на собственных ошибках, а иначе она никогда не повзрослеет и ничему не научится, что именно в такие моменты появляется или проявляется ответственность за свою жизнь – мы обе слишком хорошо это знали, но материнскому сердцу не прикажешь, оно плачет и болит и готово на любые жертвы.

Подходящий рейс был через пять дней. Я купила билет через интернет, распечатала его и вручила Подружке, чтобы она успокоилась и не накручивала себя понапрасну. Я так любила ее, так была благодарна за ее приезд, что у меня не появилась даже мысль-сожаление о дополнительно потраченных деньгах на новый билет.

Но моя Подруга так не считала, а откровенно заявила, что при первой же возможности она их мне вернет. Спорить всегда бесполезно – сила действия или доказательств обязательно вызовет противоположную силу. Я ничуть не сомневалась в ее словах, а мне так хотелось, чтобы она приняла мой жест доброй воли просто, как подарок, который ни к чему не обязывает.

Ради смеха я сказала, что есть альтернативное решение: мы можем заработать деньги здесь и сейчас– на сборе черники, тогда и отдавать ничего не придется. На местной фабрике по производству варенья и соков ответили, что от частников сырье не принимают, а поэтому вопросом сбыта придется заниматься мне самой. Я даже приблизительно не представляла, как это будет выглядеть, но продавали же подростки клубнику возле бензозаправок, значит и мы можем попробовать. Я сходила в налоговую и спросила, что необходимо оформить для легальной уличной продажи ягод. Оказалось, что если я расчитываю на доход до тридцати девяти тысяч, то никаких документов не надо, а место торговли я должна найти сама, договорившись с владельцем приглянувшегося места.

Все, вроде бы, прояснилось и дело осталось за малым: сбегать за двенадцать километров в лес, набрать шестьдесят килограммов или сто литров черники, перебрать и продать. Ничего сложного.

* * *

Второй день шел дождь и мы сидели дома, изнывая от безделия, психологически готовясь к разлуке. Ну, не получилось с черникой, значит пусть все так и будет. Все домашние дела были давно сделаны, смотреть телевизор не хотелось, и таких активных женщин, как мы, начинала тяготить бездеятельность. А часы показывали только полдень. Ну, и как нам бездельничать еще целый день и вечер?

Чтобы был повод поприкалываться друг над дружкой, я смеха ради предложила поехать в лес. Но шутка не удалась, потому что не успела я рот закрыть, как Подруга тут же согласилась и призналась, что сама хотела меня просить об этом. Да, какие ягоды? Дождь же, а у нас ни сапог, ни машины… Но попробовать, конечно, можно.

Мы сели на велосипеды и поехали к лесу. Через полчаса мы преодолели четыре километра городской, пересеченной и более-менее горизонтальной местности и сделали привал на последнем рубеже городской цивилизации – парковой скамейке. Еще силы есть и не поздно вернуться, дальше дорога пойдет только в гору. Мы еще не совсем промокли и небольшой марш-бросок горячил кровь, а дома – скучно, пусть дети отдохнут от нас. Мы скупо перебросились парой фраз, что более-менее все в порядке и довольно терпимо. Но если мы сейчас не повернем назад, то тем более это глупо делать уже позже. Мы еще не осознавали это до конца, а поэтому, наверное, встали и покатили велосипеды дальше.

Как я и предполагала, оставшиеся восемь киллометров мы шли по грунтовой дороге, толкая рядом с собой безхвостых железных коней. Шаг за шагом мы преодолевали крутые и не очень крутые подъемы, делая лишь редкие короткие передышки. Мы давно уже промокли насквозь, но перестали обращать на это внимание, потому что хотелось только одного, чтобы кончилась эта бесконечная дорога. Я уже не ждала, что Подруга заноет и попросится домой, решив, что ТАКИХ денег не надо. А сама я не могла ее подвести и в приказном порядке заставить вернуться обратно. Вот и карабкались мы на последнюю вершину перед спуском к лесу, надеясь на долгожданное окончание пути. Последние три киллометра мы шли-ехали уже в лесу и вот, наконец, на исходе всех сил добрались-добрелись до нужного места.

Мы добирались почти три часа…, а казалось, что время остановилось и прошла целая вечность. Теперь надо, как следует поднатужиться, и собрать хоть сколько-нибудь ягод – не зря же мы приперлись в такую даль и потратили почти все силы.

Полчаса мы отдыхали сидя на тридцатилитровых ведрах, пытаясь прикрыть собой от дождя принесенную еду, которую мы брали окоченевшими, мокрыми пальцами и с жадностью заталкивали себе в рот, рискуя съесть и их. Мы удивлялись сами себе и честно признались друг дружке, что ради себя вряд ли бы каждая из нас пошла бы на это. Вот так, Подруге стыдно взять мои деньги, мне – не хочется нарушать ее принципы и обременять ее щепетильную душу чувством долга, а поэтому и сидим тут, как изгои. Но, в конце концов, это наш выбор.

Ну, вот поели, а теперь можно и такси вызывать. В принципе, я была готова к этому. Ну, почудили по-пионерски, с кем не бывает. Но мое предложение было категорически отвергнуто, как мне показалось, по сугубо материальным соображениям, а не из любви к лишениям, потому что Подруга не хотела трат только из моего кошелька.

Раз сбор ягод неизбежен, то надо его побыстрее начать, чтобы быстрее закончить. Хорошо, что люди придумали комбайны для сбора ягод, это намного упрощает и ускоряет процесс. Мы работали, как заведенные, подолгу не разгибая спины, которую с каждым часом ломило все больше и больше, а поэтому приходилось ползать на коленках, стоять раком или передвигаться вприсядку. Часа через три мы окоченели до дрожи, в теле не осталось ни одной капельки тепла, каждая клеточка тела скукоживалась от холода и молила о пощаде. Специальная водоотталкивающая куртка промокла с изнанки до самых плеч, и поэтому единственным сухим местом стала моя макушка под капюшоном.

Где-то далеко, во внутреннем сумраке подсознания проплыли призрачной чередой герои из рассказов Д. Лондона, которые никогда не сдавались, а боролись за жизнь, надежду, любовь… и всегда побеждали. Я не успела хорошенько присмотреться к ним – любимым героям из моей юности, как мощнейшая волна радости сокрушила меня и я закатилась в приступе смеха.

Я хохотала, как умалишенная, скрючившись прямо на земле. Подруга оторопело смотрела на меня, застыв на месте с открытым ртом. Ужас на ее лице еще больше смешил меня, и я совершенно не могла остановиться. Я хохотала, а слезы и капли дождя свободно текли по моему лицу. Я слышала, как Подруга стала испуганно просить успокоиться меня, потому что она не сможет найти дорогу назад и дотащить меня до психушки. Слышать-то я слышала, но ответить не могла, потому что смеховой припадок не отпускал, а следовал один за другим с нарастающей силой.

Ужас Подруги сменился неподдельным испугом. Она молча и растерянно смотрела на меня, совершенно не зная, что делать. Мне казалось, что моя эйфория может продолжаться вечно, и я бы с удовольствием этим воспользовалась, но нельзя же в самом деле доводить до глубокого психического шока близкого человека. Я глубоко вздохнула и с усилием задержала дыхание. Полчаса смеховой атаки прекратились, через минуту я была уже вменяемой и мы снова принялись за работу. Мы так и не разгадали загадку моего смеха.

За пять часов ударно-каторжного труда мы собрали пятьдесят литров ягод. Ноги отваливались от спины, сил на обратную дорогу у нас не было, а у Подруги еще и ноги распухли так, что каждый шаг причинял мучительную боль. Хватит, пора вызывать такси… или скорую. Я серьезно забеспокоилась за свою соратницу. Превозмогая боль, она очень просила не торопиться с вызовом такси, а попробовать добраться самим, и только в крайнем случае, если мы обессиленные упадем на дороге, «звонить во все колокола». Эх, в баньку бы горячую или сто граммов для согрева.

Мы упаковали ведра с ягодами на мой велосипедный прицепной вагончик и совершенно изможденные отправились в обратную дорогу домой. Буквально через пару минут после старта я почувствовала бешенный прилив сил, а за спиной, как будто выросли крылья, усталость исчезла и я с радостным, торжествующим воплем понеслась на максимальной для груженного велосипеда скорости. Миг – и три километра, как не бывало.

Мы умудрились приспособиться и заталкивать в гору сразу два велосипеда и прицеп. Совершенно новое чувство абсолютной, беспредельной радости, восторга и полета продолжалось всю недолгую дорогу, как будто Ангел-хранитель был счастлив за меня и летел теперь надо мной, поддерживая невидимой рукою.

Домчались мы за сорок пять минут! Уже дома Подруга тоже призналась в каком-то странном чувстве легкости и радости, которое она никогда не испытывала прежде.

Через день, когда мы снова отправились туда же за новой партией ягод, мы ничего, к сожалению, кроме усталости не почувствовали. Наверное, только на последнем пределе своих возможностей, когда забываешь о себе и делаешь что-то из любви к ближнему, можно почувствовать дыхание Бога. И только в Его власти обернуть все тяготы и лишения человека ему же на благо.

Я удачно продала все ягоды за полцены: сорок крон за киллограмм, тем самым быстро заработав нужную сумму.

Уже потом, созвонившись, я спросила свою милую Подружку скучает ли она по Норвегии и с удивлением услышала «нет», но она скучала по мне… и тому удивительному состоянию, которое мы пережили.

Скорее всего, Подружка была права, что счастье не зависит от места проживания.

* * *

Перед отъездом домой с сезонно-полевых работ в Норвегии, ко мне заехали попрощаться ребята из Беларуссии. В Норвегию многие приезжают из Беларуссии, Прибалтики, Польши на уборку клубники, малины и работу в тепличных хозяйствах. Как правило, в сезон они работают по пятнадцать часов, собирая от ста килограммов за смену.

Некоторые не выдерживают и уезжают, но беларуссы держатся достойно, безропотно снося «прелести» малооплачиваемого труда. За килограмм клубники они зарабатывали шесть крон, за сутки проживания каждый оплачивал тридцать пять крон, питались привезенными с собой продуктами. Каждый раз с заработанных денег удерживался налог и в итоге на руки они получали в среднем по двадцать – двадцать пять тысяч за два месяца работы.

Ребята мечтали сходить в налоговую и выяснить, сколько налогов с них удержали за все годы работы, и которые, по идее, должны быть им возвращены. Но, в последний момент испугавшись, они безнадежно махнули на это дело рукой, боясь отказа в работе на следующий сезон. Иногда лучше действительно не знать правду, особенно, если к ней не готов.

С серьезной проблемой они столкнулись при обмене денег. По новым правилам человек может поменять и получить в банке только тысячу американских долларов или евро. Крупную сумму надо заказывать заранее, банковская комиссия для клиента банка составляет сто крон, а для не клиента – двести. Поход по многочисленным банкам не дал ничего утешительного и я ничем не могла им помочь. Ребята откровенно возмущались норвежскими банками, а все, в общем-то, правильно, потому что жители Норвегии пользуются кредитными картами, а не возят с собой за границу крупную наличку.

Напоследок я отговорила их обмануть местную власть и попросить политическое убежище. Все равно их депортируют, но тогда они пять лет не въедут в страны шенгенского договора. И вообще, к жизни надо относиться честно, тогда и она также станет к тебе относиться, а если не в этой жизни, то в посмертной обязательно.

* * *

Книги снова стали моими верными друзьями. Я размышляла над ними и смыслом своего бытия. Мое норвежское прошлое больше не преследовало, перестало терзать душу и сердце, потому что, наверное, я осознала свои грехи и искренне покаялась в них, не пытаясь найти себе даже малейшего оправдания.

Теперь, в своем настоящем, я живу только ради того, чтобы вырастить детей, не навредить ближнему и хотя бы частично самореализоваться. Самым же сокровенным желанием, как и до приезда в Норвегию, осталось желание достигнуть «железной» воли, чтобы добровольно отказаться от своего «я» ради Воли Творца.

Примечания

1

По норвежским законам лицо, приехавшее по гостевой или туристической визе, не имеет право на работу. – Прим. автора

(обратно)

2

Смотри сайт норвежского Директората по делам иностранцев . – Прим. автора

(обратно)

3

В Норвегии существуют: официальный брак, который регистрируется в мэрии или церкви, однополый брак и гражданский брак. – Прим. автора

(обратно)

4

Смотри сайт Российского консульства в Норвегии:

(обратно)

5

«Пэр» – авторское самопроизводное слово от «пэри» – женского сказочного персонажа восточных сказок

(обратно)

6

«Молитва Господня» Евангелие от Матфея, глава 6

(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg