«На каждом шагу стукач»

На каждом шагу стукач (fb2) - На каждом шагу стукач 1154K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Илья Наумович Гуглин

Илья Гуглин На каждом шагу стукач

© Гуглин И.Н., 2016

© ООО «ИСК», о-макет, 2016

* * *

Предисловие к третьему доработанному и дополненному изданию

Перед тобой, читатель, необычная книга. Она должна была начаться с распределения молодых специалистов в Новосибирском институте связи в далёком 1959 году. Но до этого были события, оставившие глубокий след в памяти автора, пройти мимо которых, ну просто неприлично, не иначе…

Действительно, разве можно обойти феня-русский конфликт у обычного таджикского бассейна, в котором девятилетний герой чуть не утонул, как котёнок в ванне. А первая любовь?.. Жаль, что ограниченный объём книги не позволил включить весь роман, как и спортивную, и студенческую эпопеи. Ведь их действие напоминало тройной прыжок через пропасть, а борьба, не с кем-нибудь, а с высшими чинушами Кремля того ещё времени!.. Но всё это и многое другое остались в далёком, далёком прошлом.

Желание осветить жизнь известных мне людей не совсем серьёзно, подчёркивая порой их маленькие слабости, потребовало привлечь лучшее средство в борьбе с трудностями – юмор, а кое-где и сатиру. Что из этого получилось и насколько представленные образы отличаются от реальных, судить не мне. Зато у меня теперь есть полное право заявить, что любое сходство с живыми людьми носит здесь случайный, непреднамеренный характер.

Особое внимание в книге уделяется нелёгкой, я бы даже сказал плачевной судьбе научных сотрудников и изобретателей. Не она ли, эта судьба, явилась причиной, которая, как мне кажется, привела нас не только к утечке мозгов, параличу экономики, развалу страны, но и к росту уровня коррупции, санкциям, непредсказуемости в политике… К сожалению, автору не известны какие-либо рецепты для преодоления этих явлений. К тому же их слишком много… Может быть, кто-нибудь, где-нибудь, когда-нибудь спросит, а у вас к тому времени уже будет ответ. Ведь как полезно и приятно мыслить большими категориями…

Тяжёлая экономическая ситуация, инфляция и скатывание страны в болото советизации – всё это превратило нашу действительность в улицу с односторонним движением. К нам едут из Средней Азии гастарбайтеры, а от нас – квалифицированные специалисты – математики и программисты, врачи и учёные, а наша горячо любимая госдума оказалась главным союзником янки. Ведь она прилагает невероятные усилия, чтобы уезжали лучшие. А уезжают по разным причинам. Часто для того, чтобы отработать пару лет и обеспечить себя до конца жизни. При этом не обязательно быть инакомыслящим или, не дай бог, – диссидентом.

Переезд в другую страну на ПМЖ или на время значительно отличается от турпоездки, поскольку человек оказывается в совершенно незнакомой среде, в которой другие обычаи и законы. Может быть, поэтому автор решил поделиться опытом, рассказать о трудностях, которые приходится преодолевать каждому, кто отважится на рывок в недалёкое будущее, указать определённый, как говорят американцы, дирекшн.

Первое издание книги, вышедшее в Нью-Йорке, превратилось в библиографическую редкость, а её автор получил широкую известность местного, «брайтонского» масштаба, а это, как вы сами понимаете…

Со времени издания «Записок фантаста» прошло десять лет. Появился материал в виде отдельных, слабо связанных рассказов, которые так и просятся в книгу или сериал. Задача, стоящая перед автором, усложнялась желанием осветить эпоху, не вдаваясь в политические нюансы, но сделать это по возможности правдиво, без фантазий. Ведь чтобы лгать, особенно в моём возрасте, нужно иметь хорошую память… К тому же мне чертовски хотелось сделать книгу полезной. При этом предупреждаю: я не пытаюсь научить читателя зарабатывать миллионы, избавляться от болезней и не бояться властей… Самому бы реализовать малую толику этих фантазий… В любом случае, надеюсь, что ты, читатель, не сочтёшь потерянным время, затраченное на чтение этой книги.

Благодарю за внимание.

Шаланды моей юности

Феня-русский конфликт

Это было во время войны. Жили мы тогда, бедные беженцы, в городе Сталинабаде, столице солнечного Таджикистана. Многие города рвались в то время называться именем «отца всех народов». Квартира наша была не в самом центре города, а несколько в стороне. Район назывался Старый Шахмансур. Почему он так назывался и был ли где-то новый, – не знаю. Недалеко от нас протекал мелкий арык, и в нём всегда была очень холодная вода, стекавшая прямо с гор. Арык этот не был пригоден для плавания, но зато подпитывал небольшой бассейн квадратной формы. В городе таких бассейнов было много, и использовали их по-разному – для поливки огородов и других хозяйственных надобностей.

Но больше всего мне нравился этот бассейн летом, когда было очень жарко и можно было искупаться. И находился он от нашего двора недалеко, метров 25–30, не больше. В этом бассейне, можно сказать, я и научился плавать. Но это осуществить было непросто. Дело в том, что размеры бассейна были примерно 4 на 4 метра, а глубина приличная. Во всяком случае, в него ныряли смело, и, если нырнуть ногами вниз, то, как рассказывали, глубина покрывала с ручками и ножками. Поэтому я всегда старался проделывать первые опыты в присутствии кого-нибудь из взрослых. Первоначально освоил маленький маршрут, – срезая угол. Для этого делал два-три взмаха и хватался за край смежной стороны.

Постепенно набрался опыта и уже решался переплыть бассейн вдоль одного из бортиков, но никак не больше. При этом, естественно, никакими дополнительными средствами никто никогда не пользовался, но плавали все хорошо. Я же чувствовал свою неполноценность и, как только появлялась возможность, пытался улучшить своё хилое умение.

Вот тогда-то и начали появляться около нашего бассейна довольно странные люди. Приходили они обычно днём, в самую жару. Располагались на травке под деревом и начинали играть в карты. Возраст их был разный – от 10 и до 40 лет.

Женщин обычно не было, а если и попадались, то ненадолго, и они скоро уходили. Сам бассейн, видимо, этих людей не очень интересовал, потому что они предпочитали сидеть в тени и не раздевались.

А одежда у них была самая разнообразная. Некоторые были одеты, как все, некоторые одевались изысканно, как будто собрались на бал. А на некоторых были лохмотья, как на беспризорниках времён гражданской войны. Поскольку я родился уже в другую эпоху, такую одежду впервые увидел в фильме «Путёвка в жизнь»: был там такой беспризорник Мустафа. Его одежда была как бы визитной карточкой самого невезучего из бомжей.

Разговор их был столь же странным, сколь и непонятным. Но это был не какой-то из среднеазиатских языков, а русский с какими-то передвинутыми значениями слов. Позднее мне стало ясно, что это было выработанное многолетней практикой зашифрованное наречие уголовников с большим стажем – так называемая «феня». Причём этим языком пользовались и довольно приличные люди, когда попадали в блатную среду во времена сталинских репрессий. На нём даже писали стихи. Я сам слышал целую поэму. Жаль, что мало понял. Чуть больше, чем по-английски.

Однажды в Москве, у Кузнецкого моста, на столике книжного продавца мне в руки попал феня-русский словарь примерно на 10 тысяч слов. Я как-то безразлично покрутил его в руках. Начал просматривать предисловие и увлёкся. Оказывается, этим языком очень широко пользуются следователи, оперативные работники правоохранительных органов и даже судьи. Особенно меня поразила последняя мысль, что в России никто не застрахован от возможности попасть туда, где «феня» становится чрезвычайно важным элементом выживания, то есть в тюрьму или лагерь. И тираж! О таком тираже своих собственных книг я даже не мог и мечтать.

Совсем не потому, что я внял последнему внушению предисловия, просто ради любопытства я купил эту книгу и куда-то забросил. А жаль. Если бы она сейчас была у меня под рукой, может быть, мой рассказ был бы более ярко разукрашен одним из колоритнейших в мире жаргонов…

Но вернёмся в те времена. Сначала все как-то побаивались этих людей, а отец, вернувшийся с фронта, сказал, что они ему очень не нравятся, и посоветовал мне держаться от них подальше. Но постепенно все как-то к ним привыкли. Они никак не проявляли себя по отношению к окружающим, один даже подошёл к нашим воротам и спросил у мамы:

– Хозяюшка, а не жалко ли будет вам дать мне испить водички?

Мама сказала, что не жалко и принесла полную литровую банку, которую он и выхлебал без остатка. Потом он попросил ещё, но не стал пить, а понёс её друзьям. Когда же возвратился с пустой банкой, то его уже ждало полное ведро, которое он и принял с благодарностью. Поскольку за водой я ходил с бидоном на соседнюю улицу, я даже проворчал, что можно было бы дать и пустое ведро: пусть бы сам сходил, небольшая цаца. На что мама мне ответила, мол, не мелочись, людей мучает жажда…

При этом ни одной вещи у соседей не пропадало. Кто-то вполголоса сообщил нам, что у них есть закон, по которому они не воруют там, где живут. Может быть, поэтому, а может, просто по привычке, но скоро их просто перестали замечать, и я в свою очередь продолжал, когда нужно, купаться в бассейне.

Да, чуть не забыл сказать, что кое-кто из них тоже купался. Но мне кажется, что это были либо неудачники, которые продулись в карты, либо те, кто хотел немного остудить пыл.

Говорят, в самых дорогих казино Лас-Вегаса и Атлантик Сити держат специальных людей, которые как-то регулируют поведение непомерно увлёкшихся клиентов, превысивших допустимую степень азарта. Я бы порекомендовал им использовать бассейн с холодной водой, – очень отрезвляет!

Так вот, однажды, придя к бассейну, я разделся и аккуратно спустился в воду. Тогда я только-только приобрёл простейшие навыки и совсем не умел нырять. И вот в тот момент, когда я был на середине отрабатываемой дистанции, то есть посредине бассейна, я вдруг почувствовал, что меня кто-то сзади резко схватил и повлёк на дно. Первое впечатление было, будто кто-то тянет меня руками под воду, затем он ещё и ногами встал мне на плечи. Это было настолько неожиданно, что я наглотался воды, стал захлёбываться и почувствовал…

Не помню, что именно я чувствовал, но прекрасно помню, что без всякой посторонней помощи каким-то чудом оказался у кромки бассейна и схватился за одну из расщелин у его края.

Самочувствие было отвратительное, я долго не мог прийти в себя. Из носа у меня текло. Уши заложило. Голова гудела.

Что уж тут описывать! Каждый, кто хоть один раз, хоть чуть-чуть тонул, поймёт меня.

Но ко всему ещё примешивалось чувство горечи от произошедшей несправедливости. Все эти «джентльмены удачи», очевидно, наблюдали за происходящим, но никто даже не попытался помочь, хотя бы протянуть руку или палку. Сидят себе и продолжают играть! И обидчика легко было вычислить. Стоял этот хмырь у самой кромки бассейна и выкручивал свои трусы. Тут, понимаете, из-за его «шуточки» человек чуть не утонул, а он не только ничем не помог, но даже спокойно стоит и выжимает воду из своих трусов. Как будто ничего не произошло. Вот кому я с удовольствием дал бы в морду, не будь он на голову выше и намного старше!..

Выкрутив трусы, он расправил их, затем несколько раз встряхнул, как это делает опытная прачка, и аккуратно положил на газету, стараясь её не измять. Видимо, был грамотный. Затем расправил свой шикарный костюм, лежавший здесь же, на другой газете. Потом надел белую рубашку, бабочку и только после всего этого все остальные принадлежности туалета, необходимые для посещения Карнеги-Холла, Метрополитен-опера или Большого Театра, по меньшей мере.

Стряхнув с себя последние пылинки, этот «интеллигент» c высоким чувством собственного достоинства причесал свою шевелюру и, бросив своим друзьям пару слов, медленно направился туда, где ему очень нужно было быть в ближайшее время.

Но он туда в тот день не попал. Как только он, проходя вдоль бассейна, оказался между мной и водной гладью, я что было сил столкнул его в воду. В мгновение ока он стал похож на мокрую курицу. Широко и нелепо разбросанные руки и ноги никак не напоминали танец маленьких лебедей, а дружный и долгий смех стал достойной наградой творцу этой водной феерии.

Очевидно, его дружки приняли всё это за красивую шутку и, воздав должное моему остроумию, начали пользоваться этим приёмом довольно часто. Кончилось дело тем, что они перестали ходить в одежде мимо бассейна, а потом и вовсе пропали, притом сразу все. Больше никогда и нигде я их не встречал.

Почему я не испугался этого типа? Наверное, потому, что обида и гнев возобладали у меня над чувством опасности. Это, так сказать, мой очередной ненаучный постулат. А может быть вполне научный, философский. Как переход количества в качество.

А стоит ли доверять такой науке? Один мудрец, скажем, Маркс, позаимствовал у другого рациональное зерно… и пошло… и поехало… и докатились до массовых феня-русских тиражей…

06.03.2002, Нью-Йорк

Рассказ под названием «Как я чуть не утонул» впервые

был опубликован в газете «Золотой червонец»

№ 3, 25 октября 2002 г., Нью-Йорк

Поймали за хвост – не чирикай[1]

…Это была любовь с первого взгляда. Она глянула на меня из полумрака, и её глаза вспыхнули яркой вспышкой. И всё. Все мои дальнейшие действия были результатом этого ослепления. Я потерял дар речи и способность мыслить логически. Но в этом случае этого и не требовалось. Впрочем, эта встреча была не совсем неожиданной…

Несколько дней тому назад, на нашем чердаке начались какие-то не совсем понятные действия, судя по звукам, это были быстрые перебежки, какая-то борьба с прыжками или что-то подобное. Иногда эти звуки возникали вновь, а иногда затихали на несколько часов. Происходило это, в основном, по ночам. Но иногда и днём. Вообще-то можно было догадаться, что это не связано с циркачкой моего друга, но я всё откладывал, а предчувствие борьбы всё навязчивей будоражило воображение. Наконец-то, любопытство победило, и я без всякой подготовки полез на чердак. Когда я закрыл за собой дверь, наступила темнота, и показалось, что я уже ничего не увижу. Но вот палочки моих глаз, объединив слабое мерцание, проникающее через черепицу, начали увеличивать сумеречное освещение внутри чердака. Когда глаза привыкли, я увидел её, сжавшуюся в комок, в самом углу. Кто мог предвидеть, какую борьбу мне предстоит выдержать?

Звали её Пусика. Не Муся и не Пуся, а именно Пусика, наверное, потому, что она была похожа только на Пусику. Не зря ведь между именем и внешностью имеется невидимая связь. И не только у животных, у людей тоже. Можете ли вы представить себе кошку, которую зовут Джульбарс? Так же и с людьми. А Пусика, это что-то особенно пушистое, лохматое и очень артистичное. К тому же серебристо-пепельного цвета. Её длинные волосы были запутаны и сбиты в комья, а это, в свою очередь, вызывало какие-то ассоциации и дополнительный интерес. Мои предположения оправдались, когда я начал приближаться. Подпустив меня до определённой черты, она рванулась в сторону, и я потерял все преимущества прежней позиции. Несколько раз мне всё же удавалось войти в «близкий контакт», но каждый раз её ловкость и стремление к свободе побеждали мои поползновения. Уже чувствуя на своём лице реальные следы борьбы, я всё ещё не мог отказаться от намеченной цели. Может быть, потому, что победа в тяжёлой борьбе особенно желанна. А кому нужна лёгкая победа? О ней в данном случае не стоило даже мечтать. Слабые существа потому и называются так, потому что не могут оказать достойного сопротивления… Но этот случай был абсолютно другим…

И вот тогда, когда казалось, что мои силы уже должны были покинуть меня, я сделал последний, можно сказать, вратарский прыжок и схватил её за хвост! Видно, такой наглости она не ожидала, поэтому начала кусаться и царапаться со всей возможной силой, но я уже был готов к этому. Простая куртка, предназначенная для защиты от холода и дождя, как оказалось, может служить также хорошим средством от когтей и зубов. Особенно если её вывернуть наизнанку, что я и сделал путём какого-то невероятного манипулирования. Сложность же заключалась в том, что всё это нужно было делать одновременно с борьбой и не отпускать ни на минуту хвост моей пленницы. Наконец-то борьба закончилась полной победой, а побеждённая, связанная рукавами и остальными частями куртки, наконец-то успокоилась, изредка издавая лишь жалобные звуки.

Говорят кошка, типично писательское животное. Она домашняя, ласковая и создаёт определённый уют. Но моя красавица была в то время далека от идеала. Когда я внёс её в дом и вытряхнул наружу, первое, что она сделала, – рванулась в закрытое окно, и будь она несколько крупнее, вышибла бы стекло или разнесла его на осколки. Но этого не произошло, она ударилась носом и отскочила как бы в недоумении. Вторая попытка оказалась менее решительной, но, к счастью, последней. Сделав несколько неуверенных шагов по комнате, она пустилась в другую крайность – юркнула под кровать и забилась в дальнем углу.

Наши дальнейшие отношения потеряли элемент враждебности и ничем не отличались от действий, освоенных нашими далёкими предками. Блюдце с молоком в течение двух дней оставалось не тронутым, но на третий день стало ясно, что голод не всегда враг. Затем она как-то несмело вышла из своего укрытия, но всё ещё очень побаивалась меня и старалась обходить стороной. Первый человек, кого признала наша гостья, была моя мама. Трудно сказать, почему животное отдаёт предпочтение одному из членов семьи. Наверное, потому, что мама, естественно, была самым добрым человеком на свете и умела находить общий язык со всеми и не только с кошками. К тому же она была главной на кухне, а там всегда было то, что привлекало внимание млекопитающих.

…Казалось, что научиться прыгать по команде ей будет нетрудно, ведь какие прыжки она совершала на чердаке, стараясь избежать своей участи. Но здесь было всё иначе. Она умела, но не хотела подчиняться, а заставить её выполнять приказ, было просто невозможно. Каждый раз в такой ситуации она переворачивалась на спину, кверху лапками и начинала тихо мурлыкать, что разоружало меня полностью. Погладив её по животику, я снова поворачивал её в исходное положение и продолжал дрессировку. Иногда казалось, что она просто не понимает, что от неё хотят, и пыталась всем своим поведением внушить это мне. Ну, а я тоже был не менее упрямым. Кусочек мяса был всё-таки желанной приманкой, но для его получения нужно было совершить немного, перепрыгнуть через руки, замкнутые в кольцо. А вот перепрыгивать ей почему-то не хотелось. Просто перелезть – это пожалуйста, или, изогнувшись, проползти под ладонью. И так продолжалось долго, несколько недель.

Но вот однажды, когда Пусика была чем-то возбуждена, я в качестве препятствия поставил книгу, простую книгу – источник знаний или ещё чего-то, и свершилось. Пусика легко перепрыгнула через препятствие, подняла свой пушистый хвост и с достоинством, как бы говоря: «Ну, вот, я всё могу, стоит только захотеть», направилась к заслуженной награде. Прорыв был совершён, количество перешло в качество или во что-то другое, но с этого момента у нас возникло полное взаимопонимание. Стоило мне сказать ей пару ласковых слов, погладить, и она, как и всякая женщина, ценящая добро и тёплое отношение, принимала исходную стойку перед прыжком.

Казалось, что делала она это с удовольствием. Перед прыжком она настораживалась, выбирала удобную точку, сжималась и, как пружина, выстреливала… При этом всё это она делала довольно лаконично, то есть не прыгала с запасом, а аккуратно, столько, сколько нужно, не больше, плавно перенося своё тело, поджимая в нужный момент лапки и хвост. Когда я усложнял задачу и поднимал руку высоко, она не сразу решалась выполнить задание, а как бы оценивала свои возможности и только потом решалась на прыжок. Стоит ли рассказывать, какую радость, при этом, испытывал я…

Наш двор не отличался особой чистотой. Об асфальте или специальных дорожках, никто тогда не мечтал, было не до того. Просто росла какая-то трава, да кое-где попадались кирпичи. Поэтому в непогоду пройти было не просто. Но для Пусики это не было препятствием, она разгонялась и, используя эти кирпичики как надёжную опору, производила на бегу многократные прыжки, пока не достигала своей цели. Именно прыжки, которые намного сложней тройного прыжка с разбега, выполняемого спортсменами, стремящимися в своих рекордах приблизиться к достижениям Пусики.

Долго ещё Пусика удивляла и радовала окружающих. Не любить такую прелесть просто нельзя было, поэтому все соседи завидовали мне тихой завистью.

– А чего завидовать? – говорил я. – Сходи на чердак, поймай, приручи… – Этот совет оставался почему-то невостребованным, как будто я советовал поймать жар-птицу. На чердаке ведь много чего можно подхватить, – но эта последняя мысль пришла мне уже значительно позже.

– Нет, – говорили мне, – ты лучше мне котёночка дай, когда появятся. – Почему-то все были уверены, что котята обязательно когда-нибудь появятся. Даже очередь начали организовывать по принципу, кто раньше. В то время даже в мыслях ни у кого не было, что котёнка можно где-то купить. Вот и старались во всю: «Я раньше, нет, я раньше». Запомнился почему-то сосед, дядя Федя, личность колоритная и в чём-то неординарная. Он был единственным охотником в нашем районе, несмотря на выбитый глаз. Может быть, поэтому называли его «адмирал Нельсон». Но длинные прозвища живут не долго, обычно ограничивались «Адмиралом» или вообще просто «дядей Федей».

Но на этот раз Адмирал был чем-то озабочен и хотел что-то сказать. Он поправил свой патронташ, почему-то приосанился и выдал, что хочет со мной поговорить.

– Ты знаешь, что мы с твоим отцом воевали на одном, северо-западном фронте, под Ржевом… – Потом он ещё что-то говорил, что снайперы не мёрзли в землянках… и ещё что-то, как будто оправдываясь за своё лёгкое ранение и отсидку в сталинском лагере, наконец выдал:

– Ты, это, вообче, учти и по дружбе… запиши меня первым.

– Вы о чём это, Фёдор Петрович? – спросил я.

– Как о чём? – возмутился дядя Федя. – Ведь я уже целый час тебе тлумачу, о котёнке.

– Чего вы, Фёдор Петрович, беспокоитесь? Вы ведь и по закону герой и инвалид – без очереди. Не сомневайтесь…

А ещё по соседству с нами, за стеной, жила артистка. Может быть, не совсем артистка, но очень красивая. Как в кино с адмиралом Нельсоном, настоящим, даже лучше, потому что была она живая и красиво одевалась. Звали её Нинель. Когда к ней приходили гости, она включала патефон, и мы, в который раз, слушали «Чилиту». А гости были не простые, а военные, и даже офицеры, которые приезжали на чёрной машине, так как других цветов тогда не было, и вождь любил только чёрный. Однажды Нинель у нас дома, как-то, через слёзы улыбнулась, погладила Пусику, а затем со словами «у нас с ней много общего, у меня тоже была чердачная жизнь», разместила Пусику у себя на плечах. Как воротник. Затем она подошла к зеркалу и начала поворачиваться туда, сюда. И Пусика почему-то не возражала. Наверное, и она чувствовала себя артисткой, готовящейся к съёмкам, потому очень красиво, не спеша, повиливала своим пушистым хвостом.

Через некоторое время я и сам заметил, что Пусика начала подозрительно быстро полнеть и поведение её как-то изменилось. Она выполняла мои команды уже не с тем задором, а порой садилась, устремляла на меня свои бирюзовые глаза и как бы спрашивала, что я от неё хочу. Эти занятия пришлось прекратить.

Дорогой читатель, если у тебя хватит терпения дочитать эту повесть, то приготовься к самому печальному, поскольку тебя ждёт совсем не счастливый конец. Ведь в жизни не всё заканчивается так, как хотелось бы. А конец повествования, так же, как и судьба животных, бывает разной. Вот такой, совсем не плавный переход можно совершить, говоря о другом животном нашего двора.

Это был громадный, худой пёс, который неизвестно когда и откуда взялся. Его беспородность была настолько очевидной, что могла поставить в тупик любого кинолога. Мы называли его Бандитом, но он был совсем не злой, как и большинство беспризорных собак. Он был ничей и питался всякими отбросами. Но дети его любили, потому что он легко ловил и мгновенно проглатывал всё, что ему подбрасывали, независимо от количества и качества подбрасываемого куска. К тому же позволял он хватать себя за хвост и даже садиться верхом. Были у него и недостатки, которые не могла позволить себе воспитанная собака. Он подходил к школьнику сзади и одним резким рывком выхватывал из школьной сумки завтрак. Эта его слабость со временем становилась всё более агрессивной, и многие начинали его побаиваться даже тогда, когда к этому ещё не было повода. И ещё, он не терпел кошек. Любых, домашних и беспризорных. Он, очевидно, видел в них своего злейшего врага, потому что, видя какую-нибудь особь, он тотчас бросал все свои собачьи дела и пускался в погоню. Да и кошки его боялись… Все, кроме Пусики. Она, как будто специально, проходила недалеко от него, индифферентно помахивая своим пушистым хвостом. Она как бы говорила:

«Чего мне бояться, тоже мне фрукт! Ведь рядом сарайчик. Один прыжок, и я на крыше, попробуй, догони чемпионку района по прыжкам в высоту!»

Если не было поблизости сарая, то любое дерево могло выручить. А когда не было ничего подобного, Пусика принимала такой устрашающий вид, что ни одна собака не рисковала проверить на своей морде силу её когтей. Не зря ведь говорят, что кошка в гневе похлеще тигра. Тем более Пусика, животное с тяжёлым прошлым… Ведь ей приходилось ночевать на чердаке нашего дома…

Со временем характер Бандита становился всё хуже и хуже. Он из попрошайки с повиливающим хвостом начал превращаться в требовательного и злого хищника. Так бывает с собаками, когда они попадают в соответствующие условия. Он даже перестал просить, а как плохой начальник, уверенный в своей безнаказанности, начал требовать от каждого школьника «свою долю прибыли». Особенно возмутил всех случай, когда он остановил одного малыша, вырвал сумку и теребил её до тех пор, пока не добрался до завтрака, тщательно завёрнутого в газету. Вот тогда-то кто-то и произнёс, что с этим нужно кончать. И, конечно, без дяди Феди здесь не могло обойтись.

Дядя Федя встретил просьбу общественности без особого интереса. Сначала он сказал, что нужно хорошенько подумать, затем, через несколько дней, что ружьё требует очень тщательной смазки. Видно, ему очень не хотелось заниматься такой самодеятельностью. Трудно даже сказать, смог бы он решиться на такой шаг, если бы, если бы…

Почему-то эту ночь я провёл очень беспокойно. Какое-то предчувствие не давало покоя, да и Пусика слишком часто пропадала. Знатоки и те, которые стояли в очереди, глядя на неё, покачивали головой и говорили:

– Скоро, очень скоро разрешится. Можно готовить гнездо… Конечно, мы с мамой, как могли, приготовились, но наше устройство почему-то не нравилось ей, и она, преодолевая наше участие, всё чаще отправлялась на чердак.

– В конце-то концов, – решили мы, – ей рожать, и она лучше нас знает, где и как это делать.

Утром раздался какой-то невероятно частый стук в дверь. Казалось, что стучат не только двумя руками, но и ногой… Так стучать мог только свой человек. Когда я отодвинул задвижку, то увидел плачущую соседку Нинель, которая произнесла…

– Иди… иди… Бандит растерзал твою Пусику…

Идти далеко не пришлось. Она была ещё жива. Совсем недалеко от нашей квартиры… Она ещё пыталась как-то ползти домой, но её задние ноги уже не действовали и волочились по земле вместе с хвостом, совсем не пушистым… Её рот был открыт, и она тяжело дышала… Я пытался подложить под неё свою куртку, ту самую, которая участвовала в её поимке, но подошедший дядя Федя сделал мне знак, чтобы я не делал этого… Когда она перестала дышать, дядя Федя снял свою шапку, а потом, со словами «а чего тянуть», отправился домой. Мне не пришлось увидеть, как он расправился с Бандитом, но слышал, что сделал он это двумя выстрелами, по-мужски, так, как и положено поступать с бандитами.

12.04.2004, Нью-Йорк

Первая любовь

Я помню чудное мгновенье…

А.С. Пушкин

Так вот, в Горном институте, в который я поступил не без приключений, было два предмета особой гордости: художественная самодеятельность и спорт. Поскольку в художественной самодеятельности были свои звёзды, а первокурсники в первые годы ещё комплексовали, привыкали и никак не могли освоиться, оставалось одно – спорт, но об этом особый разговор.

Была, правда, ещё одна, я бы сказал, не менее важная вещь. Когда тебе девятнадцать лет и ты впервые выпорхнул из отеческого гнёзда, всякий нормальный молодой человек должен влюбиться. Была даже поговорка: начерталку (начертательную геометрию) сдал, можешь влюбиться, сопромат сдал – можешь жениться. Я же, как и положено неординарному, всё сделал иначе. В первую же весну, ещё до сдачи начерталки, я влюбился. Да и как могло быть иначе? Весна, цветы… Нет, об этом я уже говорил.

Итак, по порядку. Институтский вечер, бал. Она – самая красивая девочка среди студенток мединститута. К ней и не подойдёшь. Вокруг столько поклонников. А если даже подойдёшь, пригласишь на танец, то где гарантия, что она пойдёт с тобой танцевать? А если не пойдёт, то будет такое расстройство, впору стреляться. Рассмотрим ещё один вариант. Предположим, подойдёшь, может быть, пойдёт танцевать. Что тогда? Танцую я не блестяще. Могу ненароком и на ногу наступить… Танцевать с такой девушкой, держась на расстоянии, – тоже кайф, но не тот. Ну и потом: как и о чём поговоришь, если гремит музыка? К тому же говорить умно, может не понять. Говорить о погоде – тоже сплошная скука…

И так всегда при принятии сложного решения, всегда оказываешься в проигрыше. Нужно в данном случае не философствовать. Нужно действовать! Но как? В тот момент, когда я не до конца осмыслил, что круг замкнулся, вопрос решился сам собой.

Она что-то сказала своему партнёру и сама подошла ко мне.

– Привет, ты меня не узнаёшь? – неожиданно произнесла она.

– Ну почему же! – кажется, пролепетал я от неожиданности. – Узнаю, только никак не вспомню, где, когда и по какому поводу…

– А лагерь на Азовском море помнишь? Я помогала тебя откачивать, когда ты хотел переплыть море туда и обратно. Потом первенство по художественной гимнастике. Я была капитаном команды. – Видимо, у меня был довольно глупый вид, поскольку я всё время думал, что сказка о гадком утёнке имеет реальное подтверждение. Некоторое время я не мог вспомнить её имени. Помог опять-таки случай.

– Светлана, ты идёшь домой? – спросила одна из её подружек.

– Нет, нет, не идёт. Я её на руках принесу. Если смогу поднять, – ответил я.

Последние слова были не шуткой и произнесены вполголоса. Но об этом несколько позже.

Дальнейшие наши отношения, я думаю, ничем не отличались от многократно описанных в лирической прозе того времени. Известно, что юноша ведёт себя так, как девушка ему позволяет.

Она не позволяла, я не настаивал.

Она не поз… я не нас…

Она не… я не…

Она… я…

Мы…

Это только сейчас молодые люди, не успев познакомиться, тянут друг друга в постель, соревнуясь при этом, кто раньше проявит свою инициативу. Совсем недавно услышал частушки на эту тему:

На горе стоит берёза, К земле ветка клонится, Парень девушку е…, Хочет познакомиться…

Похулиганили – и хватит. Недавно встретил друга, известного литератора. Поговорили, обменялись мнениями.

– Хочешь написать современную книгу, включи обязательно секс. И побольше фольклора, – сказал он.

– Это что, матерных слов? – не удержался я.

– Понимай как знаешь. Без секса и фольклора проза очень пресная. Литература должна быть ближе к народу. Всё должно быть как в жизни. Ты можешь написать талантливо и современно.

Я всегда прислушивался к мнению умных людей, особенно, когда оно совпадало с моим собственным. Откуда это пошло, что традиционная русская литература, которая на протяжении длительного времени избегала, правда, не всегда и не до конца, применения нецензурных выражений, вдруг начала бравировать этим? Тут, на мой взгляд, существует ряд причин: отсутствие официальной цензуры не всегда компенсируется внутренней цензурой, чувством меры и талантом автора. О таких материях, как влияние сталинских лагерей и свободной литературы Запада лучше не говорить, об этом уже много сказано. Опять я, кажется, увлёкся. Вернёмся лучше к Светлане.

Её имя было очень модным в то время. Это имя носила дочь вождя, завод, изготавливающий лампочки, большой корабль и многое другое. Ей очень шло это имя, поскольку вся она была светлая и радостная. В компании сверстников её очень любили. Все – и меня это не очень радовало. Поэтому я и предпочитал уединение. И самое лучшее место было у Днепра, на скалах. Для этого не надо было ехать далеко за город. Река была рядом, у самого парка.

У неё были прекрасный характер и хорошее чувство юмора. На мой взгляд, человек, лишённый чувства юмора, – не совсем полноценный: всё, что говорится в шутку, такой человек не понимает. Он всё сказанное напяливает на себя, как колпак на голову. И сам об этом не догадывается, потому что у него нет этого самого чувства. Даже не знаю, читают ли такие люди юмористическую литературу. Может быть, даже читают, но получают ли они от такого чтения удовольствие? Существуют даже тесты на чувство юмора. Мне их заменяли несколько старых анекдотов. Стоило мне извлечь из памяти один из них, – и этого было достаточно.

Она была бы, наверное, хорошей женой, так как мечтала иметь много детей. По крайней мере, двух. И не скрывала этого. Но я к этому в то время ещё не был готов.

На каждом шагу стукач

Человек упал с башни

Распределение не сулило ничего хорошего. Я даже не попал в первую пятёрку. Слишком много было претендентов. Все местные горели желанием попасть в Академгородок. На их фоне я как-то выглядел несколько странновато, так как сам заявил, что меня это не интересует. Председатель комиссии, а это была солидная дама, приехавшая из Москвы, спросила, в какой области я хочу работать. Имелось в виду не географическое понятие.

Распределение оно и есть распределение, куда направят, туда и поедешь. Я сказал, что в телевидении. Мне даже показалось, что на её лице промелькнуло некоторое удивление. Тогда все стремились работать «на войну», а телевидение было ещё весьма экзотичным. «Война» это конечно оборонка. Она, как и сейчас, была в моде, да и платили лучше. Некоторое внутреннее совещание вполголоса. Потом кто-то сказал:

– Да, есть у нас одна заявка. – Снова совещание, и, наконец:

– На телецентр, в Петропавловск казахстанский поедете?

– Поеду, – сказал не очень уверенно, так как не представлял, где этот Петропавловск, да и выбора не было.

– Будете директором или главным инженером телецентра. На усмотрение Областного управления связи.

Мог ли я, вчерашний студент, разобраться, что сулит мне это назначение. Своим первым ответом я слегка развеселил комиссию. Что я сказал, я не помню, но что-то типа: «Нет, директором я не пойду!» Я давно заметил, что такого рода комиссии довольно хорошо реагируют на всякое, скажем так, отступление от протокола. Но мне было не до шуток, а разбираться – не было времени. Поэтому я ляпнул первое, что пришло в голову: «Хорошо, поработаю главным, – потом тихо добавил, – пока не выгонят». Вот тут-то и началось веселье. Кое-кто забыл о своих высоких регалиях, а кому-то просто захотелось расслабиться. Я же стоял в недоумении. Отчего им так весело? Ведь я же согласился на одно из их предложений.

Только со временем я понял, что мой ответ звучал для них примерно так, как согласие начинающей статистки в театре сыграть главную роль примы. Ведь главный инженер на телецентре это фигура значительно весомее директора, здесь ведь не пирожки выпекают. И стать им может только специалист высокого уровня, проработавший, по крайней мере, несколько лет. Долго ещё после этого мои друзья, стоявшие за дверью и ожидавшие своей участи, теребили меня за рукав. Всех интересовал вопрос: «Что ты им сказал? Нам тоже хочется».

Отъезд не заставил долго ждать. В отделе кадров, выдавая мне документы, интересовались, почему я так спешу. Петропавловск никуда не денется. Подождите несколько дней. Закончится защита всех остальных. Будет банкет и всё такое. Не уговорили. Я собрал свои вещи и книги и через день выехал. Впереди был путь на запад.

Скучать не пришлось. Со мной одновременно ехал отличный парень – Зенас Станкевичус. По праву первого студента он получил направление к себе в Литву. Он, как я понял, знал, где и как он будет работать. Много рассказывал о жизни в Литве до присоединения, и как его угораздило попасть в Сибирь. Пел литовские песни. Особенно мне понравилась песня «Палангас Юре». Он так приглашал меня к себе в Палангу, что хотелось всё бросить и поехать к нему в гости. Кончилось тем, что я обещал обязательно к нему заехать при первой возможности. Он весь светился от радости – он ехал к себе домой. Я же ехал неизвестно к кому и неизвестно для чего. Но скоро неопределённость начала проясняться.

В поездах, особенно в поездах дальнего следования, общительные люди легко знакомятся. Я же человек совсем не общительный, а порой даже и вовсе замкнутый. Мне познакомиться с человеком, особенно, с женщиной, бывает порой очень трудно. Для этого либо женщина должна быть невероятно привлекательной, либо иметь соответствующий настрой, что бывает ещё реже.

Может быть, именно поэтому, я недолюбливаю мужчин, которые дёргаются при виде каждой новой юбки. Просто не очень люблю этих, как их называют, – бабников.

Однако, услышав мельком, что одна из пассажирок нашего вагона едет в Петропавловск, я тотчас воспользовался этой возможность. Её ответы не внесли особую ясность. Оказалось, что она студентка Казахского университета, едет в гости и о телевидении ничего толком не знает, кроме одного факта, – с телевизионной башни упал человек и разбился. И всё. Она даже не знала, работает ли телецентр вообще. Но она была настолько приятным и интересным собеседником, что наша случайная встреча затянулась допоздна. Любителей любовных приключений на этот раз хочу разочаровать, так как эта история не имела никакого продолжения. Мне просто было не до того.

Наконец доехали до Петропавловска. Попрощался с Зенасом и с трудом вытащил свой багаж на платформу. Осмотрелся. Через некоторое время ко мне подкатил носильщик и повёз мои вещи к такси. По дороге он поинтересовался, откуда и зачем я приехал. Услышав мой ответ, что я приехал работать на телецентр, он даже остановил свою кару и скороговоркой проговорил:

– Ошень, ошень опасная работа. Уше с башни упал один шеловек. Разбился насмерть.

Следующее предупреждение я получил от таксиста, который отвёз меня в гостиницу. Когда же я регистрировался, отвечая на вопрос о цели приезда, мне хотелось написать, что я приехал работать на телецентр, знаю о случившемся и не собираюсь падать с башни, потому что эксперимент моего предшественника закончился очень плачевно. Эту замечательную фразу в различных вариациях я повторил (про себя) ещё несколько раз в гостинице, ресторане, куда я спускался на ужин, в парикмахерской. Иногда даже с опережением после вопроса:

– А вы знаете?..

Что поделаешь? Город небольшой, и всякий новый человек вызывает определённый интерес.

После ужина, оставив вещи в гостинице, я решил прогуляться по городу. Город действительно оказался совсем небольшой. На главной улице в один ряд, кроме гостиницы, располагались: кинотеатр, гастроном, какое-то административное здание, очевидно, обком партии (как же без него) и баня. А что ещё нужно молодому специалисту? Выйди из гостиницы. Посмотри фильм на казахском языке. Купи кусок колбасы с булкой. Поклонись обкому партии (глубоко верующему человеку не возбраняется перекреститься). Попарься в баньке, так как дома это недостижимо, и иди себе счастливый и умиротворённый, домой или куда-нибудь ещё. От этих «весёлых» мыслей меня отвлекло виднеющееся вдали высокое сооружение.

Да, это была башня телецентра (та самая). Естественно, мои ноги сами по себе повели меня к тому месту, которое, на мой взгляд, являлось самым важным и примечательным во всём городе. Действительно, башня, самая настоящая, стандартной конструкции, стояла посреди немалого пустыря. Вокруг неё оказалось… Ничего. Ровным счётом – ничего. Такого при всей своей фантазии я даже представить не мог.

Как-то из-за разговоров об этом несчастном моё внимание отвлеклось от самого главного, от телецентра. Нет, конечно, башня тоже важна. Более того, я как специалист знал, что телецентр может работать и без башни, например, в режиме кабельного телевидения. Но башня без телецентра – никак, нонсенс!

Обычно телецентр и башню строят одновременно. Это понятно и экономически оправданно. Но здесь, в центре Казахской степи, очевидно, действовали другие экономические законы, отличные даже от многих дурацких, социалистических. А может, всему виной тот алкаш, который, упав с башни, сделал столь глубокую вмятину, с которой не может совладать ни один нормальный нивелир?

С такими невесёлыми мыслями я побрёл в обратном направлении. Мне уже стало всё или почти всё ясно, что эту чашу нужно выпить до конца. Проходя вдоль сквера, я почувствовал запах жареного мяса, но так как зелёная изгородь была довольно высокая, понять, отчего это происходит, не было возможности. Наконец любопытство победило лень. Я обошёл парадную сторону сквера и увидел весьма прозаичную картину. На большом вертеле жарили хорошего, жирного барашка. Здесь же, на траве, расположилась большая компания местных жителей, которые уже ели шашлыки, приготовленные, очевидно, ранее. Они о чём-то говорили, смеялись. Но так как я не знал их языка, я чувствовал себя чуть ли не марсианином. Я даже подумал, а возьмут ли они меня к себе в компанию, когда я буду здесь жить? И смогу ли я вот так, в центре города, на траве… Я, конечно, не такой эстет, чтобы осуждать чужие обычаи. И шашлык я ем с большим удовольствием. Но было здесь что-то, чего я ещё недопонимал…

Вдруг ко мне в голову пришла мысль. Даже две. А что же этим людям делать по вечерам, если у них нет даже телевидения? И вторая, – а ведь телевидение нужно им, и оно будет, очевидно, на казахском языке. Я и английского толком не знаю, не то что…

Меня принял самый большой начальник по Связи. Молодой, энергичный, казалось, что он готов расцеловать меня, как родного. Он сразу сообщил мне, что он уже здесь семь лет и успел сделать такую блестящую карьеру. Он приехал сюда после окончания Одесского института вместе с женой. Он готов был хоть завтра посадить меня в кресло директора и главного инженера телецентра, но…

Этот телецентр нужно сначала построить, и этим, естественно, буду заниматься я. А пока, это было сказано как-то вскользь, я буду работать в аппаратной казахского радиовещания. Да, он наобещал мне ещё много чего, в том числе и квартиру, которую построят после телецентра. Он говорил много и быстро, как обычно говорят одесситы, я же всё больше слушал, и, чем больше он говорил, тем больше я убеждался, что мне здесь делать нечего. Он так увлёкся, что выдал мне самую важную информацию. Оказывается, уже несколько лет они отправляют заявки, но к ним никто не едет.

После столь талантливо построенной речи он предложил мне подписать договор, получить в кассе подъёмные и поехать в отпуск куда угодно: хоть в Сочи, хоть в Одессу. И даже очень удивился, когда я отказался от столь заманчивой возможности и этих денег (их мне хватило бы для поездки только в один конец).

Я попытался как-то ему объяснить, что моё направление предусматривало работу по специальности, а коль он не может мне её предоставить, то было бы лучше, если он подпишет мне открепительный талон. На что он замахал руками и сказал, что это исключено. Вы получили назначение, и теперь вас никто на работу не возьмёт. Вам остаётся только согласиться. Привыкнете, женитесь, и жизнь для вас не покажется столь мрачной. К сожалению, кое в чём он был прав. Распределение в то время являлось довольно строгой формой принуждения. А как же иначе, – тебя учили бесплатно, вот и отрабатывай. Разговор приобретал какой-то беспредметный оттенок, и я почему-то совсем уж безнадёжно сказал: – Привыкнуть-то можно, но вот жениться здесь, пожалуй, нельзя.

После этих слов он так оживился, как будто был квалифицированным сводником одесского брачного агентства:

– Ой, что вы говорите? Трудно жениться. Такой мужчина и при деньгах. Да поезжайте вы в отпуск в Сочи или Гагры, сразу привезёте хоть трёх. Штоб я так жил. – Вкралось впечатление, что он с удовольствием сам бы воспользовался этим рецептом. Дальнейший диалог терял, как говорят дипломаты, всякий смысл. Поеду домой, в Запорожье, а там, будет видно, решил я.

Мне не пришлось долго гулять. Какие-то родственники через каких-то знакомых, или наоборот, где-то что-то узнали и попросили позвонить по такому-то телефону. Я сказал:

– Но у меня нет открепительного талона.

– А он там и не нужен. Если только ты им подойдёшь, возьмут тебя и без документов.

Таким вот образом я освободился от возможности подниматься и падать с башни. А телецентр? Да он и без меня отстроился и процветает.

Чуть не сгорел

Первое изобретение, как и первая любовь, – это всегда незабываемо. А началось всё с того, что я чуть не сгорел. В буквальном смысле. И всё из-за своего любопытства.

Следует сказать, что на металлургическом производстве никто не возражал против телевидения. Всем казалось, что стоит поставить телеэкран и кнопочки управления, а всё остальное будет делаться само собой. Вот почему со всех сторон неслось: мы хотим видеть это или, а мы, наоборот, хотим видеть то! Но всех не удовлетворишь. Это я понял очень скоро. Вот и старался накормить одной краюхой всех голодных.

На этот раз я искал место установки видеокамеры, для контроля за разливкой металла. Поэтому и бродил в мартеновском цеху, в месте обычного слива расплавленного металла. Как-то и не заметил, как подъехала загрузочная машина и преградила мне путь к отступлению. А при загрузке металлолома, как известно, открывается загрузочное окно в этой печи и из неё валит обжигающий жар. Но это было ещё полбеды. Скоро появился состав с пустыми ковшами, изложницами. И в них начали сливать расплавленный металл.

По мере слива и наполнения этих дышащих жаром монстров, температура в окружающем меня пространстве подскочила до невероятной величины. Об этом я смог удостовериться только косвенным образом, поскольку у меня начала тлеть спецовка. Я пытался облить себя из крана, подвернувшегося поблизости, но оттуда полился кипяток. С большим трудом, подпрыгивая поочерёдно на одной ноге, я дождался освобождения из этого адского плена. Как мне потом говорили специалисты, мне крупно повезло, и я отделался только обожжёнными бровями и ресницами. Впрочем, всё это, конечно, полностью забылось.

Не забылось другое. Процесс наполнения ковша происходил у меня на глазах. И по тому, как это заполнение завершалось, я мог судить, сколько мне осталось здесь мучиться. Получалось всё так, как я и предвидел когда-то в студенческую пору. Всё остальное требовало логического осмысления. Итак, телекамера смотрит на процесс разливки. При этом вырабатывается электрический сигнал, который изменяет свои параметры в зависимости от степени наполнения ковша.

Оставалось только измерить этот параметр! И мы получим инструмент для дистанционного, бесконтактного измерения. А ведь это что? Путь к автоматическому измерению объёма, веса, дозировки. Ведь вес этого металла определялся допотопным методом, на обычных, но очень больших весах. Дозировка тоже очень важна. Ведь содержимое разливочного ковша нужно разлить строго на целое число изложниц. Если разлить, например, как у Феллини, на восемь с половиной, то половину нужно выбрасывать. Нужно обязательно заполнить либо восемь, либо девять равных изложниц.

Вот так последовательные рассуждения привели меня к выводу, что задумка имеет определённую ценность. Осталось сделать всё остальное. И начал я последовательную реализацию этой идеи следующим образом. Сначала я побеседовал с производственниками. Не раскрывая сущности метода, я пытался определить их отношение к самому принципу бесконтактного измерения. Из бесед с ними я понял, что это слишком хорошо, чтобы в это можно было поверить. И к тому же никто из них ничего подобного не встречал ни в жизни, ни в литературе. Следующим этапом была техническая проверка основных идей. Здесь было всё значительно проще. Но попытка провести в жизнь мою задумку как рационализацию ничего не дала. Никто не хотел рисковать.

– Это, конечно, здорово. Но наша задача варить сталь. И если кто-то создаст и смонтирует нам всё, мы с удовольствием наденем белые халаты и будем работать в них! – Это был самый ходовой ответ довольно серьёзных людей.

В дальнейшем, я слышал от многих, что состояние изобретателя можно охарактеризовать одним словом – болезнь. Эта специфическая болезнь нигде не описана и не имеет лекарств. Впрочем, от этой болезни можно излечиться. И я нашёл метод излечения. Именно тогда и появилась у меня мысль оформить все материалы как заявку на получение авторского свидетельства. Сказано, сделано. Правда, не столь быстро, но на всю подготовку у меня ушла пара месяцев. И только после того, как я отправил заявку в Институт патентной экспертизы, я почувствовал облегчение.

Я как бы выздоровел от этой болезни. И голова стала свободной от этого наваждения. И так всегда. В будущем, когда я заболевал изобретательским зудом, освободиться от него мне удавалось только таким образом. Известен и другой метод. Когда ты нашёл в технической литературе, что твоё предполагаемое изобретение вовсе не изобретение, а повторение уже запатентованного решения. Что тут скажешь? Некоторое разочарование, но такова жизнь. Очень часто в жизни кто-то оказывается в чём-то энергичней, способней, умней, в конце концов. Но не стреляться же из-за этого!

Много хлопот интересных и не очень пришлось мне испытать из-за этой заявки. Началось с того, что спецы от патентоведения никак не могли определить, куда направить мою заявку, то ли в отдел металлургии, или в отдел радиоэлектроники. Поэтому и отфутболивали её друг другу. Наконец она осела в отделе радиоэлектроники. Потом началось рассмотрение, которое длилось несколько лет. Люди, которые впервые сталкиваются с этой почтенной организацией, хорошо знают, сколько крови уходит на переписку. Конечно, получать сороковое или пятидесятое авторское свидетельство значительно проще. Тогда авторитет уже работает на тебя.

Дело в том, что эксперт, занимающийся вашей заявкой, тоже имеет план. Так вот, согласно этого плана, он должен отработать, скажем, десять заявок в месяц. При этом одинаково зачитывается положительное решение и отказ. Для того, чтобы выдать положительное решение, требуется много поработать, а для выдачи отказа наоборот, ничего не надо делать. Нужно написать первую попавшуюся под руку глупость. Пусть автор сам помучается. А опровергать глупость, как известно, намного трудней, чем что-то умное. А поскольку выполнить этот план добросовестно очень трудно, становится понятно, почему наше отечественное изобретение часто устаревает раньше, чем оно появляется на свет. С этим изобретением всё было и так, и иначе.

Через несколько лет я получил авторское свидетельство на «Телевизионный способ измерения объёма расплавленного металла в сосуде», но работал я уже, к сожалению, не в металлургии. Да и город Москва, в котором я жил, был несколько далековат от этого профиля.

Звонит как-то телефон, и моложавый голос представляется: – Моя фамилия Ратов. Я журналист из журнала «Изобретатель и рационализатор». Нас заинтересовало ваше металлургическое изобретение. Не найдёте ли вы время для встречи?

Нашёл. Встретились. Оказался он очень интересным собеседником, но никогда не был на металлургическом заводе. Как-то незаметно рассказал ему о заводских буднях, как чуть не сгорел, выбирая место для видеокамеры и прочее, и прочее. Мне всегда нравилась работа журналистов, да и сами журналисты, которых я знаю, всегда вызывали у меня добрые чувства. Но этот, сверх ожидания, хорошо разобрался в материале и описал историю возникновения идеи в статье «Телекамера взвешивает». Да и статья была в чём-то необычная и вызвала немало откликов. Но на этом дело не кончилось.

Прошла пара месяцев. Летом, когда стояла невероятная жара, звонят из телецентра и приглашают принять участие во Всесоюзном конкурсе изобретателей. Оказывается, такой конкурс проводился в 1972 году впервые. А участников представили различные журналы. Понятно, что я был представителем журнала «Изобретатель и рационализатор». Долго я не мог придумать стратегию выступления. Ведь эту передачу готовят для показа по Центральному телевидению. Она должна быть нескучной и популярной. Рассматривать чертежи по телевидению никто не будет. Ничего не придумав, пошёл я на передачу, как на плохо подготовленный экзамен. Ладно, думаю, дело не хитрое, кривая вывезет.

Но вдруг, по дороге, приходит приличная мысль. Выскакиваю из метро «Проспект Мира». Забегаю в магазины и покупаю две вещи, чёрную пластмассовую чашу и пол-литра молока. Кладу в портфель и лечу дальше. Конечно, немного опоздал. Съёмки уже начались, и мне не удалось увидеть выступление первых участников. Но вот очередь дошла до меня. Я коротко рассказал суть проблемы. Затем поставил чашу на стол и, поскольку я не успел отработать сценарий с оператором, как бы пригласил телезрителей посмотреть на изображение, имитирующее разливку металла. Затем я достаю пакет молока, отрезаю угол и пытаюсь медленно лить молоко в чашу. Но молоко почему-то не льётся.

Скисло по дороге или было уже негодное. Эксперимент, естественно, не получается. Пытаюсь как-то выдавить его. Выползает чушь, в виде сгустков, выплёвываемых время от времени. Видя это, режиссёр передачи быстро послал кого-то в буфет и через некоторое время моя «экспериментальная модель» сработала отлично. Поскольку вся передача записывалась на видеоплёнку и не передавалась в прямой эфир, запись её не прерывалась.

В конце конкурса не обошлось без курьёза. Председатель конкурсной комиссии, профессор Терентьев, прочитал буквально следующее:

– Первое место и звание Лауреата Всесоюзного конкурса изобретателей присуждается Гуглину И.Н. за изобретение: «Телевизионный способ измерения объёма расплавленного молока в сосуде. – Затем, сделав небольшую паузу, произнёс: – Нет, конечно, не молока, а металла в молоке». Затем, звукорежиссёр передачи со словами «ну это уже слишком» попросил его вновь прочитать текст, но правильно. И только после этого успокоился.

Окончательно отредактированная передача была показана в субботу вечером, и её видели многие телезрители. Но мне её полностью увидеть не пришлось, так как в этот вечер я был на даче и большую часть передачи занимался ремонтом барахлившего КВНа.

Вот так я стал обладателем уникального звания. Уникального потому, что такие конкурсы на телевидении никогда больше не проводили. Не знаю даже почему. Очевидно, они кому-то из научных корифеев очень не понравились.

Прошло много лет, уже в наши дни совершено случайно попался мне в руки журнал. В нём, в разделе «Новости науки и техники», были приведены следующие слова: «Не перестают удивлять своей изобретательностью японцы. Недавно они ввели в строй металлургический завод, в котором измерение веса металла перед разливкой в изложницы осуществляется с помощью видеокамеры». Комментарии излишни.

Экзамен у капитанов

Преподавательскую работу я не искал. Скорее, она меня нашла. Всё получилось как-то неожиданно и не входило в мои планы. Следует признаться, у меня в то время вообще не было никаких планов. Я был молод, здоров, жил у родителей, имел много друзей. И работа была, в общем, неплохая. Правда, иногда у меня возникала нехорошая мысль. А появилась она из-за моего сокашника Нолика, который тоже работал со мной на том же металлургическом заводе. Так вот, этот мой сокашник обычно ездил со мной на работу в одном и том же трамвае. Только работал он не в цехе, а в заводоуправлении конструктором. И одевался, соответственно, в костюм и белую рубашку с галстуком. На моей же работе форма «белых воротничков» была явно не к месту.

Какое-то чувство соперничества или любовь к технике подтолкнула меня на приобретение мотоцикла. А мотоцикл я купил хороший. Чешская «Ява» развивала бешеную скорость, что позволило мне экономить пару часов в день и, главное, опережать чистенького Нолика.

В моей жизни было несколько человек, с которыми, в силу определённого стечения обстоятельств, я встречался в разных местах в разное время. Почему-то именно этот Нолик всегда опережал меня. Не по результатам, а по времени. Он раньше меня начал работать на этом заводе. Затем он обогнал меня и переехал в Москву. И, наконец, намного раньше меня он иммигрировал в США. Мы ещё с ним встретимся пару раз. Но вернёмся к теме.

Установка телевизионной техники на заводе требовала проведения определённого инструктажа для пользователей. Сначала это были короткие беседы, но со временем, поскольку интерес к этому был значительный, эти беседы превратились в расширенные лекции. Эти лекции включали не только инструкции по эксплуатации, но и значительную часть проблемного характера, а также ответы на волновавшие всех вопросы. К тому же всё это входило в сферу моих обязанностей, и я не был ограничен временем обеденного перерыва. Очевидно, любая техника в какой-то момент рождает определённый к ней интерес. Так произошло и с телевидением. И скоро меня начали приглашать для чтения этой лекции на других предприятиях. Всё это проводилось в рамках Всесоюзного общества «Знание». Вот тут-то и пригодился мой мотоцикл, позволявший мне отпроситься на пару часов, прочитать лекцию и снова заняться повседневными обязанностями.

Очевидно, это явилось причиной того, что однажды раздался звонок:

– Товарищ Гуглин, моя фамилия Саенко. Я директор Запорожского радиотехнического техникума. Нас заинтересовала ваша лекция о телевидении. Если не возражаете, встретимся. Есть тема для беседы. Я жду вас завтра, в 6.00. – И всё.

Но беседа была не о моей лекции. Мне предложили работу преподавателя. Сразу на полную ставку. Поскольку я не был готов принять это, я сказал, что хочу всё взвесить и продумать.

– А что тут думать, – был ответ, – через день начинается учебный год. Думать некогда. Нужно решать, да или нет!

Пошли на компромисс, начал эту работу по совместительству. И в этом случае помог мотоцикл, принявший на свой могучий мотор дополнительную нагрузку. На следующий семестр я перешёл на преподавательскую работу полностью. Первое время было тяжело, так как навалилось несколько дисциплин, а опыта никакого. Помимо телевидения, пришлось взять курсы радиолокации, радионавигации, теоретической радиотехники и ещё чего-то. Но по мере работы, постепенно, появился свой собственный стиль работы и определённая уверенность.

Однако я начал рассказывать о другом. Вызывает однажды к себе директор и просит прочитать небольшой курс для капитанов речного флота. Совсем небольшой курс, часов восемь, но он должен включать в себя радиолокацию, радионавигацию, радиотехнику и антенное хозяйство. К тому же в конце курса нужно принять экзамен и выставить всем соответствующие оценки. И это на фоне того, что только радиолокацию в техникуме проходят за восемьдесят часов. Ну как не удивиться столь высоким темпам.

Сначала я думал, что капитаны, это люди не только прекрасно одетые в белые костюмы, носящие золотые кортики и эполеты, но высококультурные и образованные. Ведь образованность бывает разная. Образованный гуманитарий с трудом находит общий язык с образованным технарём. Мне почему-то казалось, что капитаны, имеющие дело с техникой, как-то должны быть знакомы, например, с электротехникой.

Но оказалось, что это не так. Среди них были имеющие большой опыт и знания, но в другой сфере. Убедиться в этом было несложно. Достаточно было задать несколько элементарных вопросов, а уравнениями Максвелла здесь даже не пахло… Пришлось построить эти занятия как цикл популярных лекций, затрагивающих только основные технические вопросы.

Но самое интересное было в последний день. Моим слушателям я сразу сказал, что в конце занятий мы проведём экзамены. Поэтому им нужно быть особенно внимательными, чтобы всё успеть. И действительно, к концу занятий мне удалось изложить намеченный материал, достать экзаменационную ведомость и объявить приблизительно следующее: – Уважаемые курсанты! Вы люди взрослые и даже старше меня. Попытайтесь сами охарактеризовать свои знания. Вы лучше других знаете себя. И на основании вашей самооценки мы попробуем выставить вам самые объективные отметки. Начнём с отличников. Кто из вас претендует на пятёрку, прошу поднять руку?

Поднялось три руки. Я записал фамилии этих трёх человек. Затем я спросил, кто претендует на четвёрку. Поднялось около десяти. Их я тоже записал. После этого выявить претендентов на тройку не представляло никакого труда. Это были все остальные. Но так оставить всё это было почему-то недостаточно. Пришлось спросить, все ли довольны этими оценками, поскольку я их собираюсь вносить в экзаменационную ведомость. Видя некоторую нерешительность у определённой части моих слушателей, мне пришлось спросить, не желает ли кто-либо скорректировать эту оценку. Поднялось несколько рук. Вот тогда-то я и вызвал одного из них, который считал, что может претендовать на пятёрку.

Задав ему несколько вопросов, мне было не трудно доказать, что его самооценка была единственно правильной. Поступить иначе было нельзя. В таком эксперименте не должно быть неудовлетворённых. Поэтому следующие курсанты добровольно отказались от притязаний на более высокий балл. Столь необычная форма экзамена мной никогда больше не практиковалась. Но, если бы была моя воля, я бы ввёл такую практику повсеместно. Может быть, я не прав? В учебных заведениях США студенты выставляют оценки преподавателям. Значит, им доверяют. А учат там не хуже, чем у нас. Об этом я как-нибудь расскажу отдельно.

Несовременный человек

Когда вы себя по-настоящему свободным человеком почувствовали? Помните? Когда вас послали… на фиг, а вы идёте, куда хочется!

В моей преподавательской работе часто бывали непредвиденные ситуации. Так, например, однажды меня вместе с двумя студентками послали в колхоз на проверку готовности к посевной. Нашли, что называется, специалистов по сельскому хозяйству. Видно, лучших во всей области не могли найти. Конечно, я много раз ездил в колхоз то на картошку, то на кукурузу, но не для проверки… Что делать? Поехали. Встретил нас на станции молодой агроном. Довольно представительный. При нём пара лошадей, запряжённых в большие сани.

– Василий Петрович, – представился он, но как-то замешкался, когда увидел моих студенток. – Можете называть меня просто Василием.

Да, чуть не забыл сказать, что дело было в зимние каникулы и снег был отменный. Усадил он нас сзади, а сам, как положено, уселся на облучок. Взмахнул кнутом, и лошади понеслись.

Смотрю, наш возница почему-то слишком часто оборачивается назад. Видно, давно городских девушек не видел. Их, пожалуй, тоже нужно представить, так как с ними нам предстоит провести некоторое время. Так вот, одна из моих студенток – выпускница последнего курса. Звали её Надежда, и была она довольно привлекательной особой. К тому же разведёнка. Таких всегда легко отличить от других, которые ещё не имеют соответствующего опыта… То ли манера у них какая-то особенная, то ли улыбаются каждому встречному. Мне лично она не очень нравилась. Больше нравились девушки гордые, недоступные. Немного, конечно, да, но не больше. Может быть, также потому, что она плохо училась, и мне приходилось использовать её в качестве, как бы это сказать,… индикатора усвояемости прочитанного материала.

В таких случаях я обращался к ней со словами:

– Интересно бы узнать, а поняла ли всё это «наша Надежда»?

В этом, правда, был какой-то элемент двусмысленности, но он был связан только с её именем. Потом это выражение почему-то вошло в привычку. Вторая, Полина, училась на предпоследнем курсе, а днём подрабатывала библиотекарем. Она была тоже довольно симпатичной, но её внешний вид портили неудачно подобранные очки. Зато она дополняла нашу Надежду тем, что училась хорошо и была ужасно начитанной. Она хорошо знала классическую литературу, но почему-то всегда была чуточку застенчивой и молчаливой.

– Полина, скажите, пожалуйста, какое произведение Виктора Гюго начинается с бытописания глухой деревушки? – спрашиваю я.

– Ну, это очень просто, очень просто, просто… «Труженики моря», – отвечает она, задумываясь на мгновение.

Надо бы что-то придумать и для игры с Надеждой, всё-таки…

Но не успел я додумать эту мысль до конца, как наш возница подъехал к одной избе, постучал в дверь и со словами: «Принимай, баба Фрося, гостей» – провёл нас в обычную, ничем не примечательную мазанку, каких в Украине немало. Мы зашли, поздоровались, начали произносить всякие, какие полагается для данного случая, слова. Короче говоря, располагаться. Только непонятно было, куда делся наш провожатый, и я почему-то не заметил, как он ушёл. Но скоро всё прояснилось, и в дверях нашей избы появился наш проводник. И не с пустыми руками. А с двумя бутылками водки.

Баба Фрося, а этой женщине было не больше сорока лет, уже вовсю была занята приготовлением разнообразной закуски. Вот, подумал я, начинается… Не секрет, что всякого, кто приезжал в глубинку для проверки, встречали, как в своё время гоголевского Хлестакова. Видно, так уж повелось, что обычай такого специфического гостеприимства – это святое. А святые обычаи нарушать нельзя ни в коем случае. Но на этот раз моя теория меня несколько подвела, ибо всё было совершенно иначе…

Так вот, сидим мы вчетвером за столом, с нами, как полагается, наши студенточки – Надежда со своей подругой – друг против друга и почему-то нисколько не стесняются в такой необычной ситуации. Я даже несколько удивился, когда увидел, что эти хрупкие создания совсем не отказываются от такого плебейского напитка, наливаемого в простые, гранёные стаканы, только смеются по поводу и без. А наша Надежда, та вообще сразу сказала, что нужно быть ближе к народу. Зато агроном был в ударе. Сначала он рассказал нам коротко о видах на урожай. Выпили за урожай. Затем о развитии коневодства в колхозе. Выпили за коневодство. Оказывается, у них конь – самый знаменитый производитель во всём районе, и всех лошадиных невест привозят к нему «для любви».

Потом он снова плеснул в наши стаканы жидкость и как бы невзначай придвинулся к нашей Надежде. «Видно, так ему сподручней было наполнять этот стакан», – подумал я.

Затем он вспомнил анекдот о таблетках, которые усиливают потенциальные возможности производителей. «Только у них один недостаток, – заметил агроном Василий, – они слишком горькие». Сначала он, а затем и наши собутыльницы начали громко смеяться. Они смеются, а он всё дальше идёт в наступление… Следом за этим произошёл не совсем плавный переход на человеческие взаимоотношения. Оказывается, а я об этом слышал впервые, такие таблетки используют и люди, и почему-то женщины платят за них хорошие деньги. Но моим девушкам он готов дать этот «любовный напиток» даром. Почему он назвал таблетки напитком, я так и не понял. При этом он всё время подливал в стаканы не совсем любовный, но очень крепкий напиток обеим девушкам, и всё время старался быть поближе только к одной. Видя, что такое ухаживание не очень нравится моей студентке, поскольку она пыталась всё время как-то отодвинуться от навязчивого рассказчика, я даже попытался чуть-чуть нарушить законы гостеприимства словами:

– Вы, Василий Петрович, будьте несколько осторожней, поскольку наша Надежда не просто студентка, а генеральская дочь.

– Каких войск? – тотчас встрепенулся агроном.

– Не войск, – ответил я, – а КГБ. Комитета Государственной Безопасности.

Не знаю почему, но наш гостеприимный хозяин мгновенно протрезвел.

– А я что, я ведь только о лошадях. Об этом ведь можно… Но вдруг в сенях послышался шум. Потом какая-то толстая колхозница ввалилась в нашу комнату. Мгновенно оценив ситуацию, разразилась руганью:

– Ах ты, пьянь ненасытная! Мало тебе колхозных девок? Небось, про конские таблетки лясы точил, – и, схватив нашего собеседника в охапку, потащила к выходу.

– Ну, что ты, Маша! – донеслось уже издалека. – Маша, это же не то, что всегда. Это ведь ме-ро-при-я-тие. Понимать надо. А ты всё испортила…

Признаюсь, мне даже жалко стало человека, который ничего плохого не совершил. Да и я хорош. К чему приплёл генерала? Я ведь знал, что у неё отец полковник, но не КГБ, а так себе, в отставке, а это совсем другой уровень. Наверное, виной всему хмель, меня сморивший. К тому же с дороги и холода – вот и развезло… И со студентками нужно было иначе, – думал я, засыпая…

…И почему все студентки такие падкие на преподавателей? Естественный отбор? А может быть, это у них такой способ самоутверждения? Или соревнование, кто лучше или более продвинутый? И неужели им обеим одной постели не хватило? Сначала одна юркнула ко мне под одеяло. Спустя некоторое время, – другая. И началось… И продолжалось… И не просто так, а с выдумкой… Где только они этому научились? У нас ведь такого курса нет… Неужели они достали конские таблетки? А что в темноте поймёшь, и кто из них инициатор? Даже не знаешь, кому какую оценку выставить на экзамене…

Проснулся поздно. Голова гудела, и мысли путались. Что это было? Во сне или наяву? Нужно как-то спросить моих подопечных, но не прямо, а как-то иносказательно, и посмотреть на их реакцию. Кстати, а куда они делись? А может, это всё фантазии. Обычные секс-фантазии, описанные в литературе. Да, но от таких фантазий часто рождаются ненормальные дети. Хорошие, рождаются только от настоящей любви. А так?.. Конечно, я не ханжа, но всё равно как-то не уютно. Вспомнился эпизод о библейском патриархе… Итак, не придя ни к какому выводу, я встал, привёл себя в порядок, а тут и хозяйка подоспела с завтраком. А огуречный рассол был особенно кстати.

На дворе было солнечно и искристо от снега. А вот и мои красавицы. Пытаются играть в снежки и смеются, как всегда, без причины.

– Ну, как спалось в деревенских условиях? – спрашиваю первое, что пришло в голову.

В ответ что-то неопределённое и смех.

– А сны какие-нибудь снились?

Опять смех.

– Ладно, – говорю, – пора за работу. Значит, так. Вы отправляйтесь в клуб. Ознакомьтесь с библиотекой и подготовьте плакат с приглашением всех на лекцию по телевидению. После лекции беседа.

Захожу в избу, а там уже ждут меня несколько колхозников. Мужчины и женщины. Женщин почему-то больше. Откуда только узнали они о моей миссии? Начинаю приглашать по одному и слышу такое, что проверку можно и не проводить. Жалуются в основном не на советскую власть, а на своё начальство. Кругом воровство, приписки-недописки и прочее. Особую ненависть высказывают по отношению к одной выдвиженке, бригадиру полеводческой бригады. Ей и технику лучшую, и землю на низине, и удобрения все, которые достали для колхоза. Только устанавливай рекорды, а на остальных наплевать.

Но на общем собрании, куда меня пригласили, присутствие начальства полностью изменило тон выступлений. Одни лозунги. Слушать их, умрёшь со скуки. И мне это было хорошо знакомо. А когда начала выступать передовичка, начали болеть уши…

Лекция прошла нормально. Люди, которые ещё практически не видели телевизора, проявляли какой-то особый интерес. Наверное, потому, что всё время сравнивали с кинопередвижкой. Им даже не верилось, что можно будет смотреть то, что захочешь. Один колхозник даже спросил:

– А куда же денется кино, когда привезут ваше телевидение? И нужен ли для него кинщик (киномеханик)?

Возвращались из командировки не по прямой. Отвезли нас в райком партии. Там я должен был оставить отчёт, написанный по результатам проверки. Написал коротко, но правдиво. Долговязый инструктор райкома прочитал, почесал макушку и изрёк:

– Не-е-т, такой материал не пройдёт. Вы ставите под сомнение систему выдвижения передовиков. А это уже проверено временем. Со времён Стаханова и Мамлакат.

Он почему-то не сказал, что это линия партии или что-то подобное, поэтому мне показалось, что его ещё можно переубедить, что я и пытался сделать. Но всё напрасно. Только зря время потратил.

– Почему так долго? – встретили меня мои сопровождающие (сейчас бы их назвали бизнес-эскортом). Пришлось рассказать.

– Несовременный вы человек, – говорит мне наша Надежда, – послали бы меня, и отчёт враз был бы подписан.

– А это, каким образом? – спрашиваю. – К тому же – враз…

– Да очень просто. Правда, сначала нужно было у агронома пару конских таблеток выпросить…

– А вторая зачем? – начиная кое-что понимать, спрашиваю я.

– Да так, на всякий случай. Глядишь, пригодится когда-нибудь…

На каждом шагу сексот[2]

Товарищи, у нас перестройка.

Стучите по телефону.

Надпись на дверях КГБ

Сразу заявляю, что не собираюсь раскрывать какие-то секреты. Во-первых, потому, что я их не знаю. Во-вторых, это повествование касается давно минувших событий, и не имеет никакой ценности. Впрочем, лучше начать всё по порядку. Работал я преподавателем в техникуме. В самые молодые годы. Сначала были сложности, так сказать, производственного характера. Заключались они в противоречии между стремлением дать хорошие знания, что связано с определённой требовательностью, и чисто личностными отношениями со студентами, что тоже было достаточно важным для холостого молодого преподавателя.

Но вот, как-то останавливает меня начальник отдела кадров и просит зайти к нему в кабинет. Оказалось, что со мной хочет поговорить один человек. А студенты пусть подождут, с ними ничего не случится. Что делать? Пришлось познакомиться с этим человеком. Невысокого роста. Лысоват. Опрятно одет. Тонкие черты ничем не примечательного лица. Он совсем не скрывал, что работает в КГБ, и для убедительности даже показал мне свою красную книжечку. Бросалось в глаза, что эту беседу он стремится провести как бы непринуждённо, по-дружески. Для этого он не садился за стол, а, стоя передо мной, предложил закурить Мальборо.

Затем он, как бы между прочим, сказал, что любит курить только сигареты Филипп Моррис, а его интерес к моей скромной персоне заключался в желании наладить взаимную любовь. То есть они меня уже давно любят. Со времён пионерского лагеря на Азовском море и спецкафедр в институтах. Так сказать, любовь без взаимности.

– Расскажите, пожалуйста, о ваших встречах с иностранцами, – довольно неожиданно произнёс он.

– С иностранцами? – повторил я. – Ради бога, здесь и скрывать нечего. – После этого я начал рассказ об индусах-практикантах на металлургическом заводе. О том, что переводчица оставляла их со мной и перестала приходить на завод, а всё своё время уделяла художественной самодеятельности. О том, что самого туповатого из них мы рекомендовали на должность начальника. Не доверять же ему технику. Ещё много чего я хотел рассказать, но мой собеседник остановил меня.

– С индусами хватит.

– Да, но там были не только индусы. Был среди них один сикх. Он носил на голове эдакий тюрбан… К сожалению, мои знания этнографии Индии также не заинтересовали моего собеседника. Пришлось продолжать:

– Были у меня встречи и с французскими студентами… – Я пытался рассказать о наших диспутах в Днепропетровском дворце студентов, но моего собеседника это также не интересовало.

– Расскажите лучше о ваших встречах с американцами.

«Так вот оно что», – подумал я.

– Вы бы мне сразу об этом сказали, и мы не потеряли зря несколько минут…

Удивило меня это предложение потому, что об этих встречах «товарищи в штатском» знали не меньше меня. Дело в том, что мой шурин Михаил… К сожалению, я всегда не уверен в правильности значения слов шурин, сноха, деверь, свёкор, золовка и так далее. Поэтому скажу так: муж моей сестры… Так вот муж моей сестры, Михаил, имел родственников в Америке. И это не было большой тайной. Так как все произошли от Адама и Евы, то каждый иностранец, включая китайцев, малайцев и лоураветланов, в той или иной степени является родственником каждого. Но вернёмся к родственникам моего шурина. Всё-таки удобней использовать это редко встречающееся слово.

Сестра Михаила во время войны, где-то в глубокой эвакуации, познакомилась с одним польским евреем и вышла за него замуж. После войны они уехали в Польшу и за несколько лет обзавелись тремя детьми. Когда детям было от трёх до десяти лет, во главе Польши стал верный сталинист Владислав Гомулка. Как и положено деятелям подобного сорта, у него был индивидуальный пунктик, с помощью которого он и пытался решить сразу две проблемы. Он разрешил людям выезд из страны. Делал он это потому, что хотел получить американскую помощь и предстать в красивом виде перед Западом.

Реализовать свою задумку ему, естественно, не удалось, но многие люди воспользовались предоставленной возможностью. Вот именно тогда и ринулась польская интеллигенция в Европу и Америку. Вместе с ними уехали и многие другие люди, в том числе сестра моего шурина Михаила с семьёй. Перед отъездом они заехали к нам, познакомились с нашим бытом, но после посещения магазинов появилась фраза: «Нет, здесь жить невозможно. На зарплату не проживёшь, а воровать мы не умеем». Первые годы им было нелегко. Но со временем взрослые взяли, как говорят в Америке, язык, трудоустроились, и дети подросли. Вот тогда-то и появилось у них желание следовать американским традициям – дарить подарки бедным и нуждающимся.

Сначала это были бытовые вещи, одежда и прочее. Казалось бы, пустяк, пара женских туфель, но не для нашей страны, страны развитого социализма… Две девочки в Квинсе возвращались к себе домой с вечеринки. Зашли в обычный магазин, в котором одна из них купила и надела новые туфли, а старые положила в освободившуюся коробку. Выйдя на улицу, она начала как-то неестественно осматриваться и наконец-то нашла то, что её интересовало. Свободную урну для мусора, куда и отравилась красивая коробка со старыми туфлями. Её подружка оказалась более практичной и со словами:

– Один раз одеванные туфли не выбрасывают, – вытащила коробку из урны. Вот так эти туфли и оказались в центре внимания небольшого круга простых людей и работников спецорганов… Затем подарки стали посолиднее, включая автомобиль «Волга». Потом она сама вместе со своим мужем приехала в гости собственной персоной. И, наконец, пригласила своего брата и оплатила все расходы по поездке на месяц в США. Могло ли всё это произойти без ведома КГБ? Ни в коем случае. Поскольку я был свидетелем, и от меня ничего не скрывали, то я хорошо знал, что половина аппарата этого «достойного» ведомства была задействована на работу с этими, не совсем советскими людьми. Вот какая была предыстория моей беседы с «товарищем в штатском». Именно поэтому мне не трудно было излагать основные этапы столь важного мероприятия, сопровождая каждый из них соответствующим комментарием: «это вы знаете», «это вы прекрасно знаете» и «а это вы знаете лучше меня». Видя, что от меня большего не добьёшься, мой собеседник решил подойти с другой стороны:

– А как вы сами оцениваете контакты с иностранцами?

– Как оцениваю? – переспросил я. – Положительно. И чем их будет больше, тем лучше.

– Это почему же? – не унимался мой собеседник.

– А потому, – ответил я, – что меньше будет вранья и инсинуаций. Пусть приезжают и посмотрят, как мы живём на самом деле…

Я думал, что уведу этот теоретический диспут в сторону, но мой собеседник неожиданно сам остановился и заявил:

– Вы правильно понимаете назначение таких контактов. И наша цель заключается в том, чтобы эти контакты не происходили со случайными людьми. Поэтому мы предлагаем вам сотрудничать с нами, – и так далее.

Другими словами, мне нужно лишь полюбить их и выполнять некоторые мелкие поручения, как, например, втираться в доверие к иностранцам, подслушивать, шпионить по мелочам, и тотчас передо мной откроются необозримые возможности. В ходе беседы я понял, насколько наивны были мои бывшие попытки поступить на работу в одесское морское пароходство или поехать на строительство металлургического завода в Бхилаи (Индия), несмотря на то, что моя кандидатура была вполне приемлемой.

Безо всякого стеснения мне было продемонстрировано, что вся моя жизнь проходила у них под увеличительным стеклом, и, очевидно, не только моя. Мне кажется, что очень многие, а может быть, и все проходили через такое сито вербовки. А как иначе? Либо блат, либо такой вот дядя были основными рычагами карьерного роста. Нужно было срочно решать, как выкрутиться из этой ситуации, не обретя при этом личного врага.

– Знаете, – начал я, – мне кажется, я неподходящая кандидатура для вашей работы. Во-первых, я очень труслив и всегда боюсь каких-то неординарных поступков.

– Ничего страшного, – был ответ, – к этому можно привыкнуть. Когда меня послали первый раз на ответственное задание, у меня тоже коленки дрожали.

– Во-вторых, я очень неравнодушен к красивым девушкам. – Дальнейшие мои рассуждения на эту тему вызвали почему-то лёгкий и вполне непринуждённый смех:

– Неравнодушен к девушкам, хо-хо, а кто же тогда равнодушен к ним, скажите, пожалуйста, импотент? Да нам такие и даром не нужны, нам нужны полноценные мужчины.

Если бы я знал это заранее или мне дали время подумать, мой разговор мог бы принять другое направление. Разве трудно представить себя импотентом? Элементарно. Но я уже выбрал стратегию защиты, поэтому и продолжал её развивать.

– Видите ли, вы меня, очевидно, неправильно поняли, – продолжал я. – Я не просто неравнодушен. Когда мне нравится девушка, я привлекаю всё своё красноречие и, поскольку женщины любят ушами, вскорости затаскиваю её в постель!

– О-хо-хо, – вновь загремел мой собеседник, – в постель затащить девушку. Да это то, что нам нужно. Высший класс! Для этого у нас проводят целый инструктаж. А вы подготовлены от природы, к тому же знаете английский язык.

– В том числе девушек, которые учатся у нас в техникуме. Совсем недавно затащил сразу двух в постель…

– Это мы знаем. Нас этим не удивишь, не выдавайте желаемое за действительность, фантаст, – ответил он.

«Неужели баба Фрося, стукачка из колхоза, в котором я недавно был в командировке, или агроном Василий? – подумал я. – От этих рыцарей плаща и одеяла всего можно ожидать».

– Должен вас огорчить, уважаемый. Но я не все свои недостатки вам рассказал. Дело в том, что в постели я становлюсь ужасно красноречивым и начинаю рассказывать всякие нецензурные анекдоты…

– Это всё ерунда, – перебил меня собеседник.

– Да, но анекдоты эти часто бывают политического характера…

– Пустяки…

– Иногда они о коммунистической партии…

– Сейчас это все делают. – Дело было после двадцатого съезда партии.

Вижу, что этого типа ничем не пронять, я решился на последний шаг.

– А также о КГБ. Хотите послушать? – выкинул я свой самый веский козырь. После этих слов мой штатский оппонент вытащил носовой платок. Вытер свою лысину и со словами:

– Нет, вы совсем не трусливый. Даже наоборот. Но на сегодня довольно. Считайте, что у нас состоялся строго конфиденциальный разговор и мы друг друга не знаем. Если передумаете, позвоните. Вот вам мой телефон, – вышел из помещения. Стоит ли уточнять, как я провёл остаток занятий.

Ещё пару раз я встречал этого «товарища в штатском». Он был в окружении иностранцев, и на мой кивок, почему-то отворачивался. Наверное, ему было стыдно, что приходится самому выполнять такую чёрную работу, либо не удалось найти достойную кандидатуру. Я совсем не исключаю, что со временем встречу его здесь, в Нью-Йорке. Признает ли он меня?

Июль 2002, Нью-Йорк

О том, что КГБ вербовал практически всех, я узнал намного позже. Об этом написали многие писатели и режиссёры, композиторы и художники… Евтушенко и Ахмадулина, Жванецкий и Казаков, Ширвиндт и Виктюк… Все они по-разному выдерживали этот «экзамен». Особенно красочно описал такую встречу замечательный бард Булат Шалвович Окуджава. Он так испугался, что потерял дар речи. Где уж тут игра в «дурочку». Почему же я вдруг оказался эдаким храбрецом? До сих пор удивляюсь. Очевидно, что в то время я недостаточно хорошо представлял себе, чем заканчиваются эти «доброжелательные» встречи.

Декабрь 2015, Москва

Опять любовь?

Прошло два года работы в техникуме, и вдруг – она, Светлана. Бывает же такое…

– Привет!? Что ты здесь делаешь? – более нелепого вопроса не нашлось.

– Работаю. В медпункте. Уже две недели. А ты?

– С ума сойти… Где мы с тобой последний раз виделись? В Одессе? В Новосибирске?.. – видно, мне суждено при каждой встрече с ней выглядеть немного глуповато. – А солнечное затмение ты помнишь?

– Ну, как же можно это забыть… В трамвае. Тогда у тебя не было мотоцикла. Прости, – сказала она, слегка улыбнувшись, – у меня пациенты.

«Вот так встреча, – думал я, слезая с этого, будь он неладен, мотоцикла. – Расскажешь кому-нибудь, не поверит. Неужели где-то там, в высших сферах, всё запрограммировано, записано на магнитных или каких-то других дорожках. Это ведь какой объём памяти нужно иметь, чтобы всё это учесть… Впрочем, к чёрту эту память, тут со своей не управиться. Почему-то раскручивается во временной последовательности по спирали и скачками… Совсем некстати… К занятиям нужно готовиться, писать конспекты, так требует директор Саенко. Пару раз провёл лекции экспромтом, по памяти, студенты в восторге, а директор – наоборот. Нет, говорит, контроля, а социализм, этот хренов, это учёт! Конечно, Саенко слово «хренов» не применяет. Тем более как эпитет. Он во всех отношениях правильный. Иначе не был бы директором много лет… К тому же Светлана… Ведь бывает же такое, похорошела… Куда-то пропала девичья наивность, появилась строгость в облике и фигуре, и ей это идёт… Рядом с ней студентки – 17, 18, 19, как недозрелая кукуруза молочно-восковой спелости. Термин правильный, но колхозный… Кто-то сказал, что пора готовиться в колхоз. Опять он, родненький…» – весь этот сумбур в разных вариациях крутился в голове.

«И почему-то ушла, как чужая. Наверное, появился друг, – неожиданно промелькнуло и всего передёрнуло. – А почему не пойти прямо сейчас в этот медпункт, смерить температуру, давление и попросить таблетки от любви?»

Конечно, не пошёл. Начал прислушиваться к разговорам в преподавательской. Так вот кто такая Светлана… Вот, оказывается, о ком все мужчины судачат… Говорят, что строгая, но всё время улыбается.

Следующая встреча была уже неслучайной.

– Как ты оказалась здесь?

– Кто-то подсказал, потом кто-то позвонил. В общем, банальная история…

– Ты знала, что я тут работаю?

– А ты как думаешь? – ответила она вопросом на вопрос, а затем добавила: – Об этом весь город знает.

– А где ты раньше работала? Ведь тебя направили в колхоз.

– Да, было, потом два года бегала по району участковым врачом. Появилась возможность… трудно было отказаться. И платят не меньше…

– Может, пойдём куда-нибудь, посидим?

– Нет, не стоит. Кто-нибудь увидит, а мне бы не хотелось… Такая короткая встреча, а сколько информации для размышлений? Получается, что последние годы она была рядом, но никак не проявилась. Знала, что я здесь работаю, и сознательно пошла… Тогда почему же боится, что кто-то увидит?.. К тому же «платят не меньше»… Откуда такой интерес к деньгам? Не связан ли он со скептическим взглядом на мотоцикл? А может быть, всё это мне показалось? Тогда, почему такая отчуждённость? А может быть, это не она? – просто её двойник. Как бы она, и не она. Ведь бывает же, когда в одном человеке уживается две или три личности? Ладно, – подумал, – от судьбы не убежишь. После колхоза станет ясно.

Колхоз, конечно, прояснил многое, но не всё. Его главным событием было то, как мы с Толиком резали корову.

А дело было так. Послали нас с Толиком в колхоз. По-настоящему послали. Не так, как обычно посылают людей… Например, пошли бы вы… Или по-украински – на чи. Нет, об этом я уже говорил. Вообще-то, я мог и не поехать, была нагрузка у вечерников. Но, когда начали разбираться, что можно пропустить, а что можно догнать, два слова были в состоянии подтолкнуть чашу весов, чувствительных к этим нематериальным субстанциям. К тому же в предыдущий раз как-то увильнул, а это не всем нравится. Теперь нужно только организовать, чтобы направили нас в одну или, по крайней мере, в соседнюю деревню. В таких вещах рассчитывать на случай нельзя. Само ничего не делается. И выполнить это было не сложно, так как я уже знал, куда её записали…

На этот раз мы занимались свёклой и арбузами. Мы – это две группы студентов, человек по тридцать, и два преподавателя. Я и Анатолий. Наверное, будет правильно, если я скажу кратко о нём, а если останется время, то и о свёкле с арбузами. Преподаватель физкультуры. Крепыш. Единственным его недостатком было то, что просыпался он раньше петухов и бегал на речку. Немногословный и очень скромный человек. Он был молчалив до такой степени, что все взаимоотношения со студентами и начальством колхоза пытался переложить на мою бедную голову. Тем не менее Светлана ему понравилась, и он не скрывал этого от меня, коллеги и товарища. Иногда мне казалось, что он слишком часто затрагивал эту тему, каждый раз отмечая, что она хорошо улыбается. А поскольку он уже привык перепоручать мне различные переговоры, то однажды, немного смущаясь, спросил:

– Не можешь ли ты поговорить со Светланой?

– О чём?

– Ну, как тебе сказать? О том, о сём и что она мне нравится…

Я несколько растерялся, но всё-таки нашёлся и сказал:

– А ты попробуй сказать это сам, чего ты боишься? Со студентками ведь какой обходительный!

– Студентки это студентки, а здесь, мне кажется, всё иначе. Всё-таки сотрудница.

– Подумаешь, сотрудница. Обрати внимание, она всем улыбается. А женщина улыбается только тогда, когда хочет понравиться. – В то время у меня преобладали чувства ревности или что-то подобное. Во всяком случае, её стремление всем нравиться, почему-то коробило меня. – Понимаешь, мне неловко такое говорить… Ты же сам достаточно смелый, спортсмен. И вообще, если я начну говорить это, то могу забыться и признаюсь от своего имени…

Это была плохая шутка, потому что после этого эпизода Толя не просил меня ни о чём подобном.

Жили мы с ним в одной избе, у колхозницы, которая готовила для нас и убирала хату. Звали её Меланья, но мы называли её хозяйкой или хозяюшкой, в зависимости от обстоятельств. Вбегает однажды наша хозяйка в дом и зовёт нас во двор. И не просто так, а довольно энергично, чуть ли не за руку тянет. Оказалось, что во дворе, в огороде, лежит её корова. Такого я ещё не видел. Её живот был раздут до невероятных размеров, при этом сама она тяжело дышала. Вскоре приехал ветеринар. Объяснил, что пастух напился и не заметил, как стадо забрело на поле, с которого не увезли собранную нами свёклу. А коровы, они же жвачные. Вот и объелись все… Он попытался что-то сделать… Воткнул ей в живот какую-то трубочку, но из неё выделились лишь слабые пузырьки. Посмотрел на неё и, махнув рукой, произнёс:

– Ничого нэ можна зробыты, Меланья. Треба ризать! – сел на свой мотоцикл и уехал.

Хозяйка в слёзы, корова хрипит, а мы с Толей ходим вокруг и не знаем, что делать. Потеря единственной коровы в селе, это удар, который городскому жителю представить трудно. С чем его сравнить? С кражей домашнего скарба? Но у пострадавшего в городе имеется работа и возможность наверстать потерянное. А корова? Она ведь и кормит, и поит, и вообще… Ведь при раскулачивании в первую очередь забирали корову. Всё остальное природа делала сама…

Но предаваться эмоциям было некогда. В руках у хозяйки появилась секира (коса). Обычная коса, которой косят траву. Но без ручки. А на устах довольно колоритная фраза:

– Рижтэ, хлопцы, рижтэ, поки не сдохла. – Это означало просьбу зарезать это бедное животное и побыстрей, пока она ещё живая.

«Наверное, таким вот образом, хозяйке удастся уменьшить размер потери», – подумал я. Но как это сделать? Я лично, своими руками зарезал однажды курицу по просьбе соседки, но после этого долго не мог прийти в себя. А тут корова.

– Нет, я не могу, – говорю я и отдаю косу Толику.

Толик, тоже мне, спортсмен-профессионал. Постоял, посмотрел на косу и, приняв позу Д’Артаньяна, начал приноравливаться, куда следует ткнуть это колюще-режущее оружие. Сначала он прицелился в голову, но затем передумал и решил сделать выпад как тореадор… Потом он ещё долго ходил вокруг коровы и никак не мог решиться. Затем, опустив вниз это холодное оружие, произнёс:

– Пробачтэ, баба Меланья, нэ можу, – положил косу на землю у ног хозяйки.

Несколько раз наша хозяйка повторила:

– Нэ можетэ? А исты можетэ? – Что в свободном переводе означало: Так вот вы какие, городские. Сделать простую работу вы не можете. А есть, вы можете?

Не знаю, чем бы закончилась эта история, если бы не появился откуда-то мужичок в довольно замызганной телогрейке. Он попросил нас отойти от коровы, затем проверил, насколько коса пригодна для применения, и для порядка, слегка поточил её с помощью какого-то камня. Потом подозвал меня и приказал прижать коровью голову к земле, за рога, но так, чтобы её горло было направлено вверх. Толе достался хвост и всё остальное. Потом, поплевав на руки, скомандовал:

– Держать крепко! Поехали!

Когда он занёс серп, чтобы перерезать корове горло…

По закону современного жанра здесь следует сделать рекламную паузу. Но я не могу себе позволить это, уж очень напряжённым был момент, – начал пилить корове горло…

Видно, мужичек знал своё дело неплохо, так как не успели мы даже осознать происшедшее, а он, уже закончив эту, не очень приятную операцию, перешёл ко второму её этапу – разделке туши. Теперь же наша помощь нужна была во всех остальных действиях, и он, как командир небольшой команды, распоряжался что и как отрезать и куда положить… Когда же шкура бегавшего совсем недавно животного была обсыпана солью и свёрнута для дальнейшей обработки и возникло чувство причастности к чему-то новому, полезному, я вдруг заметил Светлану. Видно она уже давно наблюдала за нашей самодеятельностью, оставаясь в тени растущих поблизости деревьев. Я заметил, что в последнее время она научилась появляться неожиданно и порой очень некстати.

– Зря вы забили животное. Нужно было выпустить газы и сделать укол… Такое и с людьми бывает…

– Почему же ты не сказала это ветеринару?

– А чего ему говорить? Он, наверное, и шприц в руках не держал. Мальчишка. Мотоциклист.

– А почему не попыталась сама?.. Могла бы, в конце концов, мне объяснить, как это делать. Я, правда, тоже мотоциклист, но с такой работой, наверное, справился бы.

Наша беседа могла закончиться каким-то выводом, но подошёл Толик и нужно было начать улыбаться… Эти постоянные улыбки всем начинали мне уже действовать на нервы. Мне она тоже улыбалась, но всё реже и реже, часто просто по инерции. А как ещё объяснить то, что она с одинаковым усердием улыбалась и бабе Меланье, и нашему новому знакомому, мужичку, во время застолья, посвящённого столь нерадостному событию. Видно, это вошло в привычку, говорил я сам себе, – артистический талант – тоже талант.

Провожал её поздно вечером, слегка навеселе. Лошадка, везущая нас, дорогу знала, поэтому можно было не беспокоиться, а вожжи я держал совсем без напряжения. Хотелось смотреть на звёзды, читать стихи, объясняться в любви, но что-то мешало…

– Почему наши крестьяне живут так некультурно? – неожиданно спросила она. – Удобства на дворе, воды нет, пол глиняный. Как они ходят в туалет зимой? От этого сплошные болезни…

– Зарабатывают мало, даже на водку не хватает, – ответил я первое, что пришло в голову.

– Вот потому и не хватает, что все деньги пропивают.

– Не путай причину со следствием, разве пропьёшь то, чего нет? Им ведь деньги не платят, одни палочки, которые называют трудоднями.

– А кто им мешает держать несколько коров, свиней, сколько земли вокруг пропадает?..

– Были, были такие умники, – говорю я, – не то что коров, последние деревья пришлось им вырубить… Из-за налогов.

– И долго так будет продолжаться?

– Кто знает? – говорю: – Может быть, и не долго, но до тех пор, пока любимые тобой коммунисты не провалятся на выборах…

Такого рода диспуты в последнее время у нас проводились часто, можно сказать, при каждой встрече, и длились они до тех пор, пока я не привлекал какой-нибудь веский аргумент. После этого ей уже не хотелось улыбаться. Она замыкалась в свои мысли, и её уже трудно было расшевелить. Не зря ведь говорят, что всякий разговор кончается деньгами или политикой, а наш разговор с ней часто начинался с этого.

– Как ты думаешь, сколько зарабатывает директор Саенко?

– Не знаю, – ответил я, – меня это совсем не интересует.

– Ну и зря, нужно знать свой предел. Вот, например, друг моего папы, Михаил Борисович, работает главным хирургом в областной больнице. У него, правда, были какие-то неприятности во время дела врачей, но всё обошлось. Да, так вот, он всё время жалуется, что мало зарабатывает. Только за счёт подарков пациентов сводит концы. И неплохо сводит. Имеет дачу, машину, домработницу. Все, кто умеет жить, зарабатывают неплохо. Или вот, мамин брат, работает во Внешторге и в двух институтах сразу, а ещё, например… – но этот пример я уже не слышал. У меня начинался зуд от этой темы, и я что-то сказал… Из сферы высокой политики…

Колхоз внёс некоторую ясность. А ещё большую знакомство с родителями. Отец, невысокого роста, мрачный, но жилистый и живой человек, встретил меня по-дружески. Я уже знал, что он – бывший офицер, работал каким-то большим начальником на речном флоте.

– Входи, входи, наслышались мы о тебе. Какой авторитет у капитанов речного флота! Просто герой!

Довольно моложавая мать, стройная, во всём была прямой противоположностью отца. Поэтому описывать её не имеет смысла. Правда, рост её был средний, и выглядела она довольно хорошо. Её сходство с дочерью было заметно с первого взгляда. Глядя на неё, нетрудно было представить, какой будет её дочь лет через двадцать. Мне в то время это казалось очень важным. К этому можно прибавить, что она к тому же была немногословной и приветливой. Что ещё нужно ожидать от потенциальной тёщи.

В такой среде мне не приходилось бывать. Большая квартира в центре города, с окнами на проспект имени Ленина, располагалась на третьем этаже, с которого можно было принимать парад войск Всеукраинского гарнизона. «Такие квартиры у простых людей не бывают, им просто их не дают, – подумал я. – Даже профессор Ризкин не мог мечтать о такой. Что уж говорить о рядовом инженере, волею судьбы заброшенного на преподавательскую работу. Но главное не в этом, а в том, какой дух, какая атмосфера витала здесь».

После некоторых общих слов я услышал вопрос:

– Ну-с, батенька, какие у вас перспективы, так сказать, планы на будущее?

Конечно, ничего вразумительного я тогда сказать не мог. Да и не было у меня никаких планов, но выручил телефонный звонок. Шёл разговор с каким-то дальним родственником из Киева:

– Ну, как ты не понимаешь, что двадцать, тридцать рублей ничего не решают. Здесь стоит потерять, чтобы потом наверстать… в будущем… Ведь там загранкомандировки, связи с нужными людьми, дряхлое начальство, которое скоро отдаст концы или уйдёт на покой… Тебе как молодому коммунисту нужно расти, а не искать работу, где интересней…

Это был не только инструктаж молодому карьеристу, но также целая система взглядов. Говорилось это без всякого смущения. Так же можно было излагать, например, закон Джоуля-Ленца. Видно было, что наставник молодёжи довольно опытный в реализации излагаемого материала, а когда он заметил мой интерес, в его голосе появилось даже какое-то вдохновение.

– Там тебе дадут квартиру, и не придётся всю жизнь собирать копейки на кооператив… А что такое нагрузка?.. Пойди в партком и попроси её сам… Тебе и работать станет легче, и у начальства будешь на виду… Приём не новый, но и беспроигрышный. На сегодня хватит. Позвони завтра, продолжим разговор… – Потом он положил трубку, тяжело вздохнул и со словами: «Всему вас нужно учить, молодых… И чему вас только в институтах учат?» – устремил на меня свой взгляд. – Потом, как бы опомнившись, добавил:

– Коммунизм ведь сам не придёт, его построить нужно. – При этом он почему-то поднял свой пальчик вверх, а на меня устремил свой вопросительный взгляд.

Видя, что мне не выкрутиться от ранее поставленного вопроса, я начал некоторые рассуждения. Суть их заключалась в следующем: «наполеоновские планы я не строю, поскольку мне ещё далеко до собеседника, с которым вы только что разговаривали, а краткосрочная задача заключается в том, чтобы поехать в Крым, отдохнуть, так сказать, на пару недель с вашей дочерью, о чём я милостиво и прошу…» Потом почему-то добавил:

– После возвращения из Крыма я постараюсь придумать какой-нибудь план для свержения директора Саенко с его поста. Конечно, я обсужу этот план с вами, человеком заслуженным и опытным.

Мой юмор, очевидно, пришёлся ему по душе. Он громко засмеялся, потом похлопал меня по плечу и произнёс совсем уж по-родственному:

– Ладно, ладно, я знаю, что ты старый оппортунист. Ничего, этот недостаток, как и молодость, со временем проходит.

Собирались мы недолго, поскольку вещей у нас было немного, но был энтузиазм и хорошее настроение. Оно, это настроение, слегка омрачилось, когда моя спутница, садясь в машину, произнесла:

– Ну и «Мерседес» у тебя. Консервная банка на колёсах. Неужели ты не мог купить что-нибудь приличней? Попросил бы у папы, он бы дал тебе свою, персональную…

Вот тут, кажется, и наступило время познакомить вас с третьим членом нашей поездки. Консервная банка имела не только колёса, но и всё остальное, что должно быть у автомобиля, и называлась она «Запорожець». Здесь мягкий знак выполнял как бы две функции. Во-первых, он подчёркивал частичную принадлежность к украинской технике, во-вторых, выполнял определённую антирекламную функцию, чтобы эту машину, не дай бог, не купили за рубежом. Задумывался «Запорожець» как народная, надёжная и дешёвая машина. Поэтому и изготавливался он по принципу лишь бы как, поскольку наш «пипл всё схавает». Но от задумки до её воплощения дистанция немалая, на этом пути было потеряно всё здравое, и получилось то, что получилось. И цена её была совсем не народная. Для её покупки нужно было пахать года полтора, при этом не есть и не пить. Где-то, у кого-то были и другие машины, но это было, как за горизонтом, дойти до которого не представлялось возможным…

Мой «Запорожець» был не новый, но из опытной партии. Его заводской порядковый номер был N000000013. Может быть, поэтому, а может быть, по другой причине он был несколько раз уценён и достался мне по сравнительно приемлемой цене. Но бегал он неплохо. Правда, несколько хуже, чем мотоцикл, от которого пришлось избавиться, зато укрывал он от дождя и непогоды. И девушка моя относилась к нему более благосклонно… Если не придираться ко всяким нюансам.

«Дорогие, родители! – написал я в прощальной записке, – отправляясь в дальний и неизвестный путь, считайте меня примкнувшим к коммунистам. – Примерно так когда-то писали солдаты, идущие в «последний и решительный бой». – Но если моя колымага где-нибудь застрянет, считайте бригаду её сборщиков – бригадой коммунистического труда или «кому нести чего куда?»

Видно, я сам себе наворожил. Проехали мы километров тридцать, услышал жалобы двигателя. Сначала это были слабые вздохи, потом они превратились в тихий плач и, наконец, в громкое рыдание. Нужно было что-то предпринимать. Пару раз я останавливался, проверял всё, что можно было проверить, и убеждался, что стучит что-то внутри. Но вот подъезжаем к Мелитополю. Какая удача, ведь это город, в котором изготавливают эти двигатели. И сервисная книжка у меня есть с гарантией качества… Всё есть, только сервиса нет. Я туда– сюда, бесполезно… Оказалось, что ремонтом они не занимаются и, естественно, ничем помочь не могут.

– Езжайте, – говорят, – в Запорожье, там всё есть. Как в Греции… А впрочем, тут недалеко живёт Нил Михалыч. Он может помочь, но у него больная жена, и он всё время занят…

– Прекрасно, – воскликнула Светлана, почувствовав, что наконец-то и она может проявить свои способности.

Долго Нил Михалыч занимался с моим двигателем. Запускал его и глушил. Потом опять запускал и опять глушил. Что-то отвинчивал, втыкал внутрь длинную отвёртку, потом вытер руки от масла и сказал:

– Плохи твои дела, парень. До Крыма не дотянешь. Нет, не дотянешь!

– А что же делать, Нил Михалыч, – взмолились мы, – мы на всё согласны.

– Полетели подшипники коленвала. Ты знаешь, что такое коленвал?

– Знаю, – говорю я, – но мне от этого не легче, где такие подшипники можно достать?

– Можно это сделать, но это долго…

– Сколько? – спрашиваю я, а сам уже чувствую, что дело плохо.

– Можисть неделю, а можисть – две. А как иначе? Суббота и воскресенье само собой… Потом надо заказать ребятам, которые там работают, они могут это вынести враз, но Колька сичас в отпуске, а Володька болеет…

Покупать ворованное, конечно, нехорошо. А что делать, чтобы было хорошо? К тому же Володька сказал, что у него больничный до конца недели. Лечить Володьку моя подруга не решилась. Просто сникла и изредка повторяла: «Я же тебе говорила… я же тебе… я же… я… я… я…» Когда два человека во всём придерживаются разных взглядов, один из них обязательно будет недовольным. Попробуй в таких условиях собрать большинство демократического централизма! Решил возвращаться. Дорога домой намного короче и родней. К тому же и у нас есть пляж.

Но пошли дожди, а потом возникло ещё что-то, кажется, начало учебного года… И вот так всегда. Стоит задумать что-либо, как обязательно появятся объективные трудности. А они, в свою очередь, влекут за собой конфликт, а за ним ссора. На этот раз, навсегда… Осталась лишь в памяти фраза судьи:

– Ну, а вы, молодая и красивая. Чем же вам не угодил ваш? Всего-то три месяца, медовый квартал…

– Ему… ему… ему не нравится Советская власть.

– ?!? – Немая сцена. До перестройки и развала СССР оставалось всего ничего, около тридцати лет. Улавливаете?

Гриф на задницу

Слушаюсь, товарищ полковник

Чем больше Родину мы любим,

Тем меньше нравимся мы ей.

Д. Пригов

Получаю короткую повестку. «Приказываю Вам срочно явиться в военкомат Октябрьского района такого-то, во столько-то. В случае неявки без уважительной причины вы будете, на основании Закона о всеобщей воинской обязанности и т. д.» Полковник, подпись. И время, чёрт подери, неудачное, совпадающее с занятиями. Что делать? Сообщаю завучу, ищу временную замену. Без этого никак. Оставить группу без преподавателя – это хуже быть не может. Наконец организовал отгул на два часа и отправился в военкомат. У входа столпотворение. То ли очередной набор, то ли ещё что-то. Мой полковник, видно, не очень мудрствовал, так как всех, человек 30, назначил на одно и то же время, на 9.00. Так, думаю, будет весело. На фронте, наверное, наступление, привал, обед и отступление не проводил одновременно. Здесь же всё можно, а сам непроизвольно думаю и считаю…

Вот тут самое время рассказать ещё об одном моём недостатке. Правда, небольшом. Но моей жене очень нравится слушать о моих недостатках. Поэтому о крупных я не распространяюсь, пусть об этом говорят другие, а вот о таких мелких, как, например, лень или… А впрочем, почему не доставить радость близкому человеку? Так вот, о нём, родненьком… Назовём его любовью к… Нет, не к женщинам. Если бы такой недостаток у меня был, то я бы не трезвонил о нём на весь мир, а скромно так, молчком, поглядывал по сторонам, стремясь, с одной стороны, удовлетворить эту специфическую слабость, а с другой, как-то скрыть от окружающих её наличие. Так вот этот мой недостаток можно назвать любовью к расчётам или анализу возникшей ситуации. Появился он давно, ещё в студенческие годы. Когда нужно было сбежать с лекции, купить в магазине продукты, выстояв при этом несколько очередей, так как без этого не обходилось, кое-как приготовить, расправиться с этой не самой худшей из задач и успеть на следующую лекцию.

Здесь же получается сходная проблема. Все попасть в 9.00 никак не могут, поэтому, естественно, выстроились в «живую очередь». На одного человека уходит около двадцати минут, следовательно, моя очередь подойдёт через 10 часов, то есть завтра. А тут ещё всякие блатные лезут без очереди. Короче, потерпел я некоторое время, а затем, напялив на себя свою любимую маску эдакого простачка, ввалился в кабинет со словами:

– Извините, пожалуйста, товарищ полковник, не удовлетворите ли вы моё любопытство?

– А в чём дело? – поднял голову «слуга царю, отец солдатам». Довольно молодой для своего звания, в то время такие встречались часто, несколько орденских колодок, слегка приподнятые плечи (профессиональная черта) и пышные «запорожские» усы. Всё остальное у него было как у нас с вами.

– Просто интересно, – говорю, – посмотреть, как вы собираетесь одним выстрелом застрелить сразу 30 зайцев.

– Как ваша фамилия? А-а, Гуглин. Тогда у меня к вам особый разговор. Присаживайтесь.

«Вот, – думаю, – первый заяц и поймался без выстрела. Принесла меня нелёгкая». Оказалось, что остальные «зайцы» моего полковника не очень интересуют. Так себе, рядовая, плановая работа. А нестыковка произошла случайно. Просто поручил он это дело девочке, а она, естественно, всё время думает о мальчиках. Не отправлять же всех домой. К тому же многим, можете мне поверить, такие события нравятся. Можно прогулять пару дней на законном основании. А кому нет, того и не спрашивают… А вот со мной дело серьёзней.

– Я вам честно скажу, – начал мой кратковременный начальник, – что вы у нас единственный подходящий кандидат.

«Интересно, – подумал я, – к чему это откровение и честность, если я и так ему верю, а такие слова вообще уводят мысль… К тому же, единственный и подходящий. Неужели они хотят наградить меня какой-нибудь медалью. Вроде не за что. Нет, с этим нужно разобраться…» Оказывается, пришла разнарядка направить на переподготовку на ракетчика одного офицера запаса.

– Поймите меня правильно, – продолжал охотник на зайцев, – только вы подходите по всем статьям. Во-первых, работаете на гражданском предприятии, во-вторых, специа лист связи и радиолокации, в-третьих… Он, наверное, привёл бы ещё несколько соображений, но я остановил его и сказал, что совсем недавно был на лагерных сборах. Куда там.

– Езжайте, всего на три месяца, с сохранением зарплаты. И погода хорошая, – как будто меня направляли на курорт.

– Три месяца – это около 600 часов занятий, а заменить меня некем.

– Незаменимых людей нет! – последовал ответ.

– В таком случае, замените меня. – Такая простая логика, но действует она почему-то только в одном направлении.

– Ну что вы, будьте мужчиной. Служба в армии – это священный долг каждого гражданина! Радуйтесь, что вы единственный подходящий. Во-первых, не работаете на режимном предприятии… и снова всё остальное… – Потом ещё были аргументы и контраргументы, потом, как в семье, когда некоторые из них полностью теряли всякую логику, и т. д. Вот тогда-то и появилась на поле брани тяжёлая артиллерия.

– Мне не хочется напоминать вам, товарищ полковник…

– Не хочешь – научим, не можешь – заставим!

– …Да, это вы можете, но у меня пояснично-крестцовый радикулит, а армия, как мне кажется, ещё не нуждается в неполноценных. Если нужно, я могу принести справку…

– Бросьте вы эти фокусы. Все эти справки гроша ломаного не стоят, её можно купить на каждом перекрёстке. Впрочем, у нас там есть госпитали, и, если нужно, мы вас вылечим.

– В таком случае вылечите меня здесь, на месте. Я с удовольствием, без отрыва от работы. Вам ведь всё равно. – Он посмотрел на меня, пошевелил усами, а потом извлёк самое важное:

– Конечно, не всё равно. Кому-то нужно план выполнять, – затем, очевидно, ему в голову пришла хорошая мысль, которую он тотчас и выдал:

– Хорошо, я тебя вылечу. Я тебя как следует вылечу!

– Ну вот, товарищ полковник, мы с вами уже на ты перешли. – Теперь слова теряли всякий смысл. Приоритет предоставлялся одним эмоциям, поэтому всякие разумные доводы можно было не приводить, и мне ничего не оставалось, как сидеть и ждать вынесения окончательного приговора, закамуфлированного в поток произвольно подставляемых слов.

– Вот тебе направление в госпиталь, иди прямо сейчас. Там доктор хороший, он тебя в момент вылечит. А потом приходи для прохождения службы, и без опозданий. – Видно, он был абсолютно уверен, что я симулирую болезнь. Почему он мне не поверил? Наверное, я что-то сказал не то. Или у нас разная система координат для определения жизненных приоритетов. Он хочет мне сделать добро, переучить на ракетчика, а я, неблагодарный, считаю, что и старая моя специальность мне достаточна. Правда, немного повздорили, но как иначе отстоять своё мнение у человека, говорящего лозунгами?

Конфликтов с военными у меня раньше не было, и моё отношение к ним всегда было уважительным. Видимо, это перешло ко мне от отца, который часто повторял: «Человек, принявший присягу с оружием в руках, очень отличается от своих неохваченных друзей». К тому же все офицеры, с которыми мне в разное время приходилось сталкиваться, были довольно приличные люди, образованные, дисциплинированные. Бывали, правда и исключения, но это не у меня, у других. Вот, например, Серёжа из «Запорожстали». Тот вообще называл армию второй производной карательной системы (его за эти слова загребли… Сразу же после того как шугнули из института)… Но это, наверное, исключение из правил. Неприятно, когда тебе не верят. Скучно. А тут как назло поясница, как струна, натянута и нисколько не болит. Наверное, и врач не поверит. Потом опять сборы. Преподавателя, конечно, найдут, а меня шугнут. Иди мол, пусть тебе министр обороны платит. Вот такие мысли почему-то всё время крутились в голове. Порой, совсем фольклорные: «…Без тебя большевики обойдутся». А вот и госпиталь. Многоэтажный. Откуда столько больных? Раненых ведь нет и не может быть. До Афгана ещё далеко…

– Так что, говорите, после спортивной травмы? А жену на руках можете носить? Как, вы ещё холостяк? Найдёте такую, которая вас будет носить. Не тот вкус? Понимаю. Раздевайтесь. Ложитесь на спину. Так, полежите немного. – Немолодой врач, лысоват, спортивного телосложения, был, очевидно, не перегружен работой. Об этом говорили раскрытый детективчик, лежащий на его столе, и желание поговорить.

– А что, преподавателям хорошо платят? Да, понял, вам много не надо. – Он тщательно вымыл руки, как будто готовился к тесному контакту с инфекционным больным. Затем подошёл ко мне, похлопал слегка по животу, на минуту задумался, как бы соображая, что со мной делать дальше, и, когда я уже начал думать, что это врач не моей специальности, он вдруг энергично взял меня за обе ноги и скомандовал:

– Согните ноги в коленях! – Я согнул. – Больно?

– Нет, – ответил я.

– А теперь одну правую ногу! Больно?

– Нет.

– Левую! Ну, как?

– Никак.

Когда мне начало казаться, что доктор забыл главные симптомы моей болезни или хочет проверить достоверность тех догм, которым его учили в институте, последовала новая команда:

– Вытяните ноги! Хорошо. Теперь, не сгибая их в коленях, поднимите обе ноги вверх. Так, хорошо, выше, ещё выше. Ну, что, больно?

– Да, больно. – Я думал, что он сейчас перейдёт к следующему упражнению, и уже начал медленно опускать ноги, но тут последовала очередная команда:

– Нет, нет, не опускайте! – При этом он подскочил ко мне вплотную, схватил обе ноги и начал поднимать их всё выше и выше.

– Ой, – кричу, – больно! – Но мой экзекутор, видно, вошёл во вкус. Он начал не только поднимать мои ноги, но и специально заламывать их. Чтобы я не возвратился к предыдущей позиции, он специально навалился на мои колени…

– Ой, ой, хватит, больше не нужно, фашистские методы, ой, ой, ой…

Если бы я сам не находился в таком плачевном состоянии, я, может быть, стукнул бы его по лысине. Но сделать это, к сожалению, я уже не мог. Он, видно, тоже почувствовал какой-то дискомфорт. Поэтому отошёл в сторону, вынул носовой платок и вытер свою лысину. Потом, тяжело подышал некоторое время и, с чувством добросовестно выполненного долга, произнёс:

– На сегодня хватит. Можете вставать.

«Хорошее лечение, – подумал я, – советское и бесплатное.

И доктор тоже хорош, ведь клятву давал. Не навреди!»

– Вы почему не встаёте? – как-то безразлично спросил он.

– Не могу, – ответил я.

Он снова подошёл ко мне. Подхватил меня под мышки и усадил на кушетку. Потом дал пару минут отдыха и сказал:

– Можете одеваться.

«Хорошо, – подумал я. – Но в конце этого короткого предложения следовало бы поставить вопросительный знак. Тогда наш диалог принял бы логически правильную конструкцию. Он у меня спрашивает, я отвечаю, что не могу, и он об этом должен знать не хуже меня. А так приходится на каждое действие произносить две фразы». – Но этого не произошло. Он вышел в соседнюю комнату и привёл медсестру.

– Оденьте больного.

Почему девушки, когда им нужно, быстро и ловко раздевают мужчин, а ту же операцию, но в обратном порядке, делают медленно и неумело? Особенно, носки. Может быть, потому, что ноги у больного не слушаются команд, посылаемых свыше. Наверное, доктор, хоть и переборщил в своём рвении, но сделал бы это лучше. Но он не может делать сразу три дела. Задавать мне вопросы, писать историю болезни и надевать носки. И вопросы какие-то нестандартные:

– Вы с кем живёте? Есть ли кому ухаживать за вами пару недель? А может быть, полежите у нас, мы вас подлечим?

– Нет, нет, доктор, – закричал я, – отправьте меня домой в любом виде. Ваши методы лечения не в моём вкусе. Я ещё не готов переходить на инвалидность. К тому же пострадает обороноспособность страны… вторая производная карательной системы… – Может быть, в тот момент я говорил какие-то и другие, не очень связные слова, более резкие или менее искренние, но смысл был именно таким, и он не мог измениться со временем.

Прошло несколько лет. Ракетная техника и космонавтика успешно развивались и без меня. Иногда, правда, ракеты падали не туда, куда нужно. Мне же оставалось только наблюдать со стороны за подвигами покорителей и вспоминать то далёкое прошлое, когда я, в угоду своим шкурным интересам, скосил от армии и утешал себя словами: «В строю стоят советские связисты…» Действительно, незаменимых нет. Жаль, что об этом забывают наши самые высокие начальники. По отношению к себе, всенародно любимым…

Институт автоматики

Если не попал в аспирантуру,

Собирай свой тощий чемодан,

Поцелуй папашу, поцелуй мамашу

И бери билет на Магадан.

Фольклор

При чём здесь Магадан? А тощий чемодан? Чушь, конечно. Но песня приятная. Об аспирантуре я вообще ничего не знал до тех пор, пока не поступил на работу в Институт автоматики. Работал я там инженером, разрабатывал аппаратуру, которую затем внедряли в металлургическое производство, и старался не вмешиваться в дела своего начальства. Но почему-то в этой фирме был какой-то другой настрой. Все ведущие инженеры и старшие научные сотрудники делали умный вид и часто повторяли: кандидатские экзамены! Аспирантура!! Защита!!! И спросить было как-то неловко. Всегда, когда я чего-то не знал, у меня возникал какой-то комплекс.

Выручил меня, как это было не раз, Алик. Но это был уже другой Алик. Как бы Алик-2. Следует заметить, что мне везёт на это имя. Видно, не зря многие учёные и философы отмечают, что между именем, данным человеку при рождении, его интеллектом, характером и судьбой имеется определённая связь. Этого моего друга чаще называли Александр Звенигородский! Среди моего окружения он был самым умным и талантливым. Он на год раньше меня окончил нашу школу, затем физмат. Как самый талантливый из молодых он регулярно побеждал на всяких студенческих олимпиадах, был чемпионом города по шахматам и шашкам и т. п. В радиотехникуме, в котором когда-то работал и я, Алик преподавал математику. Был он, как говорится, «математик от бога». Вдруг, совсем неожиданно, он мог заявить:

– Всё, знаю, теперь точно знаю!

– Что же ты знаешь? – спрашивал я.

– Как извлечь корень восьмой степени из десятизначного числа. – После этого он тут же, на салфетке начинал писать формулы, всё время приговаривая:

– Красиво, как красиво. Правда, красиво?

– Да, – отвечал я, – красиво. Но было бы ещё красивей, если бы я следил за этим, и меня интересовала эта задача.

И вот однажды, во время игры в шахматы, я, как бы между прочим, спросил его:

– Алик, а что такое аспирантура?

Он внимательно посмотрел на меня, как будто увидел перед собой доисторического человека, а затем ответил вопросом на вопрос.

– А ты разве не знаешь?

– Нет, – говорю, – но часто слышу, что до аспирантуры нужно дорасти.

– Значит, ты ещё не дорос, если не можешь одновременно играть в шахматы и обсуждать текущие дела, тебе мат! – Игра не сложилась.

Как оказалось, он уже три года готовится в аспирантуру харьковского университета. Регулярно ездит на консультации к известному академику, сдал два кандидатских экзамена, по философии и немецкому языку. А почему не сказал мне? Как-то не пришлось. Да и скромность, видно, не позволяла. Не помню, чтобы я сразу бросился в библиотеку. Просто помог случай.

– Гуглин, что вы забыли вчера на рабочем месте? – Это встречает меня наш спецушник. Он же отставной полковник каких-то спецвойск.

– Вчерашний день, – отвечаю я.

– Я не шучу, я спрашиваю у вас серьёзно! – говорит он.

– И я не шучу, – видя его кислое лицо, отвечаю я, – хорошее настроение.

– Я могу вам испортить ваше хорошее настроение. Вы оставили на столе свою секретную тетрадь! Делаю вам последнее серьёзное предупреждение.

Этих «серьёзных предупреждений» у меня уже был полный карман, а я всё никак не мог привыкнуть к стилю работы с секретными документами.

Нужно же было такому случиться. В этом институте был один остепенившийся человек – кандидат технических наук! Он же заместитель директора. И ему очень хотелось стать доктором тех же наук. Для реализации этой своей мечты он готов был продать маму, папу, жену, тёщу, детей. Но почему-то не находилось покупателя. Видно, никому они не были нужны. Тогда он решил продать институт… Министерству среднего, то есть военного, машиностроения. А сделать это оказалось очень просто. К тому же помог случай, вернее, случайное знакомство с одной москвичкой на берегу Чёрного моря.

Что там было, я не знаю, но вернулся он окрылённый и радостный. А потом началось… Споры, комиссии, собрания. Министерство чёрной металлургии против, большинство работников – против, а он один – за.

– Мы затратили массу средств. У вас богатый задел, и всё это коту под хвост. – Это довод министерских работников.

– А вы уже три года нам премию не платили, – отвечает наш кандидат в высокое начальство. Остальную ругань, которую пришлось мне выслушать, лучше опустить.

Короче говоря, оказался я на выделенном из огромного здания сов. секретном этаже. В почтовом ящике. Как говорили тогда «Сыграл в ящик». И надо же такому случиться. Из всей лаборатории выбрали почему-то меня одного. Повысили, правда, на две ступеньки, но без личного согласия провели по приказу. Как ни пытался я доказать, что я им никак не подхожу – ни в какую. Как будто оборона страны только от меня и зависит. Вот тогда и промелькнула слабая мысль как-то податься в сторону. Куда угодно. Даже в аспирантуру.

Я бы реализовал это, не откладывая, но почему-то увлёкся предложенной темой и окунулся «по самые уши». Поскольку срок подписки о неразглашении уже давно прошёл, можно рассказать, чем я тогда занимался. Я тогда разрабатывал инфракрасный локатор. Это такой молчаливый «бугорок», который должен устанавливаться вблизи очень важного объекта и днём и ночью следить за тем, чтобы к этому самому объекту не приблизился теплокровный (излучающий инфракрасные лучи) нарушитель. При необходимости к этому аппарату подключался бы пулемёт, который и завершал подготовку вкусного обеда из зайчиков или лося для солдатиков охраны.

Несколько месяцев я занимался этой разработкой на бумаге. И вот, когда уже всё, практически всё, было готово, осталось, как говорили у нас, отдать в экспериментальные мастерские и сделать в железе, надо мной поставили нового начальника. Следует сказать, что до сих пор надо мной никого не было. Я был, как киплинговский кот, сам по себе. А тут новый начальник. И не очень, как бы это сказать, чтобы не обидеть, в общем, не самого плохого человека… Вот, кажется, нашёл! Не очень компетентный. А ещё он был очень любознательный. Мне пришлось убить массу времени, чтобы объяснить ему каждую формулу, каждое техническое решение. А память у него была отменная. Правда, с совестью было хуже. Я это узнал совершенно случайно. Когда увидел мой новый отчёт, но уже «как бы, не мой». Так как среди исполнителей меня просто не было. В дальнейшем мне не раз приходилось «работать на дядю», но столь откровенно – никогда.

Здесь нужно кое-что объяснить. У меня, конечно, нелёгкий характер, но он имеет одно, очень специфическое свойство. Я никогда не работал по указке свыше. От кого бы она, эта указка, ни исходила. Если мне давали новую, проблемную тему, значит она, на мой взгляд, ещё не имела приемлемого, на данный момент, решения. Поэтому и «творил» я, как считал нужным.

Это устройство относилось к радиолокационной технике. А во всяком локаторе непременным элементом является сканирующая антенна. В зависимости от зоны обзора, она должна либо вращаться, либо совершать какое-то возвратно-поступательное движение. Другими словами, осуществлять какое-то механическое перемещение, что, в свою очередь, создаёт ряд неудобств. Если бы наш соотечественник, изобретатель Розинг, не предложил в своё время электронную развёртку луча, то и телевизор имел бы в настоящее время, совершенно другой вид. Вот такие рассуждения и привели меня к новому принципу электронного сканирования, которое требовало патентования. Естественно, без участия начальства. Вот почему и начались конфликты с вышестоящими деятелями. Об остальном, мне кажется, лучше не говорить.

Вот тогда и появились у меня на рабочем столе учебники по марксистской философии и английскому языку. Пусть теперь они поволнуются! Следует сказать, что волновало это немногих, по крайней мере, внешне, ибо это было в порядке вещей у всех, кто стоял выше меня по рангу. А спецушник, тот, вообще, был рад несказанно. Несмотря на свою туповатость, он умел предвидеть на два хода вперёд. И тетради к тому же теперь никто не забывал на столе. Некоторое беспокойство, правда, появилось, когда я принёс документ, что сдал философию на пять, а ещё через несколько месяцев, такую же бумагу по английскому языку.

Пользуясь такой свободой, мне не представляло никакой сложности написать автореферат и разослать его в три института связи. Все они почему-то прислали мне вызов и приглашение на сдачу вступительных экзаменов.

О женщинах и вычислительной технике

Давайте немного отвлечёмся. Поговорим о чём-нибудь более весёлом, например, о женщинах или о компьютерах. А ещё лучше, о том и другом сразу, чтобы сэкономить время.

Пользоваться вычислительной техникой хлопотно, не пользоваться – глупо, несовременно, не модно, не клёво… И это старо, как мир или борьба за мир… Моё знакомство с вычислительной техникой началось давно, в студенческие годы. Собственно говоря, тогда её так и не называли. Вошёл в аудиторию молодой преподаватель и как отрезал: «Завтра на моих занятиях у всех должна быть логарифмическая линейка. Без неё можете не приходить». Этого преподавателя мы называли помидорчиком. Может быть, потому, что весь он излучал здоровье, а его щёки всегда были покрыты пламенным румянцем. К тому же он был большой оригинал. Зимой, например, он приходил на работу в институт в рубашке и маленькой кепочке… Ну что может придумать такой человек? Но мы всё же запаслись этими линейками, а также кучей пособий и инструкций, как ею пользоваться. Но «помидорчик» был краток:

– Все бумаги уберите со стола, а кто уже научился считать по правилам, забудьте… В инженерной практике это не понадобится. – За одно занятие он научил нас практически всем действиям, на которые было способно это устройство. Вот бы такого преподавателя к современному компьютеру! В придачу… Но такое невозможно с любой точки зрения. Несколько лет спустя «помидорчик» получил двухстороннее воспаление лёгких и отправился в мир иной… Хороший был человек, земля ему пухом…

Но мы в то время не оценили его опыт. Подумаешь, логарифмы? Их знали и сто лет назад. Ещё до революции студенты, забегая в закусочную, спрашивали «пару свеженьких логарифмов», на что получали стандартный ответ: «Прыходи, дарагой, чэрэз нэдэлю, обэщали подвэзти. Бэри чебурэки пока нэ разобрали».

Легко привыкаешь к чему-нибудь, трудней возвращаться к прошлому, но иногда приходится. В том же институте, на той же кафедре неожиданно возникла задача неподъёмная для линейки. Требовалась более высокая точность, не помню даже до какого знака после запятой… И опять всё по старинке, таблицы логарифмов, арифмометры… Но точность логарифмической линейки зависит от её длины. Можно, говорят, сделать линейку длиной в полметра, но с ней неудобно работать. Руки коротки. В прямом смысле.

…А что, если эту длину «свернуть» в окружность, ещё лучше в спираль… Откуда пришла эта идея в мою бедную голову? И почему люди за многие годы не додумались до этого? Кругом столько умников, а это ведь так просто… При этом вся конструкция получается не плоской, а объёмной, ничуть не больше арифмометра… Интересное решение даже простой задачи приносит определённое удовлетворение, но я помню, что недолго восхищался своим «талантом и неординарностью», просто начал отрабатывать элементы этого устройства… А здесь было, над чем подумать. Ведь можно не просто свернуть линейку в спираль, а выиграть ещё кое-что. Уменьшая, например, её ширину. А можно также… Но мой энтузиазм сник после первого же контакта со скептиком…

Был у нас в группе один умненький мальчик. Люсик. Его иначе и не называли. Люсик и Люсик! Может быть, оттого, что был он невысокого роста и слегка сутулился. Но всё время он был в центре внимания. Носил Люсик всегда одну и ту же горняцкую форму с погончиками, и нам казалось, что он потомственный горняк. Куда нам до него? Но мы ошиблись, его родители были музыканты и играли в каком-то профессиональном оркестре. У Люсика был прекрасный слух и масса других способностей. Он играл практически на всех музыкальных и немузыкальных инструментах, а когда таковых под рукой не было, он играл на обычной расчёске или, как это часто бывало на скучных лекциях, путём пощёлкивания по зубам. Естественно, своим. Понятно, что для исполнения такого музыкального произведения ему не нужны были ни ноты, ни струны… Однажды для меня он начал исполнять увертюру к опере «Кармен». При этом он делал это настолько мастерски и виртуозно, что казалось, будто у него во рту маленький оркестрик со всеми необходимыми для этой цели причиндалами. Но услышать это произведение мог только один человек, тот, который садился с ним рядом. Нужно было настроиться именно на это исполнение и полностью отключиться от шелеста преподавателя, восклицаний играющих по соседству преферансистов, вздохов сексуально озабоченных студенточек… Был, правда, среди нас один студент, Володя Чулок. Так он умудрялся не только слушать Люсика, но также конспектировать лекции, задавать вопросы преподавателю и сочинять стихи своей подружке. Это, я имею в виду конспектирование, он должен был делать обязательно. Ведь у кого-нибудь из нашей компании должны же быть лекции для подготовки к зачётам и экзаменам.

А ещё у Люсика был драматический дар, и он пользовался им как на сцене, так и в жизни… Студенческий театр, на сцене которого он блистал, занимал большую часть его свободного времени. Там он полностью преображался, становился выше, осанистей и видней, чем в жизни. То ли эта его способность, то ли что-то иное было в нём, незаметное, но девушки нашего курса просто сходили от него с ума. Не одна или две, а всё сразу, одновременно или по очереди. Создавалось впечатление, что Люсик обладает каким-то неведомым даром, познав который, каждая из наших студенток стремилась поделиться этими знаниями со своими подружками, а те, в свою очередь, по закону распространения слухов, со всеми остальными близкими, знакомыми и просто прохожими… Но Бог с ними, я не об этом.

И вот однажды, на лекции по научному коммунизму, а такие лекции я почему-то особенно не любил, забрался я на самую удалённую скамью и занялся конструкцией спиралеобразной линейки. Неожиданно ко мне подсел Люсик и заговорщицким тоном сообщил, что вождь умер в неудачное время… Моё замечание, что для такого замечательного мероприятия любое время хорошо, а ещё лучше, если бы он вовсе не родился или его мама сделала… Я, кажется, продолжал бы ещё долго упражняться на эту не очень оригинальную тему, но Люсик почему-то пропустил мои слова и продолжал: «Я боюсь, что начнётся сталинский призыв в партию, и тут уж не выкрутишься…»

– Видать, придётся тебе становиться директором шахты, – выразил я мнение, которое никак не отличалось от витавших вокруг нас утверждений, что мы обязательно будем директорами либо главными инженерами. Как минимум. На выбор…

– В лагерях, на урановых рудниках, – ответил он, – я знаю, чем это обычно кончается… Я хотел уточнить, почему и каким образом, но он оборвал этот разговор…

– А ты хоть знаешь, как я очутился здесь? Ведь я поступал на физмат, но после второго экзамена нам сообщили, что нас будут готовить на атомщиков. Многим это не понравилось, вот и начали валить экзамены… Но всё это было зряшным… Приняли всех, независимо от оценок.

– А как же ты? – не выдержал я.

– Как, как, не прошёл по здоровью. Иногда это помогает. Как бы опять не пришлось браться за старое… Жаль, институт хороший, – промолвил он и перешёл на другую тему. Меня в то время умиляла его способность обрывать разговор…

Оказывается, он придумал «вечный календарь». Он достал из своей сумки таблицу, в которой дни недели, месяцы и годы располагались каким-то непривычным образом. Затем стал объяснять мне, как этой таблицей пользоваться. Он с помощью этого календаря мог определить, в какой день недели я родился, и в какой выпадет мой столетний юбилей. Если быть честным, то меня не очень заинтересовала эта его самодеятельность. Может быть, потому, что я и тогда не собирался отмечать столь отдалённые юбилеи. Даже не помню, что я ответил на его прямой вопрос: «Как ты думаешь, если отправить эту таблицу в журнал, сколько за неё дадут? Ну, хотя бы пятьдесят рублей, дадут? Или на бутылку?» Помню только, что посоветовал я ему обратиться с этим вопросом к Лёше Семёнову. Он регулярно отправлял в газеты и журналы маленькие заметки типа: «В апреле с. г. в Днепропетровском горном институте проходила традиционная студенческая конференция. Представленные на этой конференции доклады показали высокую зрелость студенческих работ. Особый интерес вызвала работа, предлагающая сочленить отбойный молоток с шатром, напоминающим обычный зонтик. Такое решение позволит…» и так далее… О деньгах Лёша говорил с некоторым высокомерием: «Я не из-за денег публикую. Подумаешь, пришлют два-два пятьдесят… Что на них купишь? Во всех редакциях сидят одни прохвосты и хапуги. Всё гребут под себя. В первую очередь, с начинающих авторов…»

Мне совсем не хотелось рассказывать Люсику о своих проб лемах, но, видя, что он возносит свою работу в ранг всемирно-исторического достижения, как-то увлёкся и выдал, что и у меня бывают иногда неплохие идеи. Например, я придумал новую логарифмическую линейку и, как бы в порядке ответного шага вежливости, рассказал ему идею ещё не законченной конструкции и, естественно, спросил его мнение. Люсик в данной ситуации повёл себя весьма солидно. Он внимательно выслушал все мои объяснения, задал пару вопросов, потом, сделав некоторые замечания, сказал: «Хорошая вещь, старик, полезная. Но не современная. Тебе нужно было родиться сто лет назад». При этом он тут же заглянул в свою таблицу, обеспечив ей, таким образом, её первое практическое применение. Оказалось, что Люсик уже где-то читал, что не за горами время, когда вычислительные устройства будут делать как радиоприёмники, на самых современных радиолампах. При этом они будут иметь только один недостаток – большое время для разогревания своих катодов! Да, я совсем забыл сказать, что Люсик ко всем своим талантам был также заядлым радиолюбителем. Только он согласился заниматься измерением точки Кюри на кафедре физики. Ну как было не прислушаться к мнению этого интеллектуала, радиолюбителя?.. Тем более что в его словах был какой-то здравый смысл.

Следующее моё знакомство с вычислительной техникой произошло лет десять спустя. Работал я в Институте автоматики рядовым инженером. Однажды, когда мне надоело заниматься скучными расчётами, я выразил мнение, что неплохо бы поработать с программистами. Сказал я это вслух, но все почему-то притихли, как будто я выразил какую-то бестактность. И только один человек, мой непосредственный руководитель, Ваня Шкребтиенко как-то хитро усмехнулся и сказал: «Иди, иди, заодно и погреешься…» Эта фраза запустила аналитическую часть моих полушарий, и я вскоре начал замечать то, что раннее не бросалось в глаза.

Оказалось, что в вычислительном центре, который располагался в нескольких полуподвальных комнатах нашего здания, располагалась электронная вычислительная машина «Минск». Она работала круглые сутки, обеспечивая потребности не только нашего института, но и многих других предприятий. Вокруг этой машины всегда суетилось несколько человек. Программисты и обслуживающий персонал. В основном это были молодые девушки. Абсолютно разные, как будто их и подбирали на любой вкус. А может быть, они сами так сгруппировались? Ведь девушки, тем более, окончившие физмат, не могут не думать об этом… Одеты они были чаще всего в белые халаты и чем-то напоминали медиков. Сходство с медучреждением дополняло и то, что рядом с вычислительной машиной располагались отдельные кабинеты, в которых «клиенты» вычислительного центра имели возможность работать в тесном контакте с этими программистками. О том, что работа в таких условиях для мужчин чрезвычайно вредна, ходили различные слухи, подтверждаемые тем, что ни один из начальников этого центра не работал там больше полугода. Просто не выдерживал напряжённости окружающей обстановки. К тому же, все посетители, которых почему-то называли «клиентами», считали необходимым не только закрываться с девушками в отдельных кабинетах, но также раздеться настолько, насколько позволяла окружающая обстановка…

Эту тему о нравах того времени можно было бы развивать до бесконечности. Тем более что в то время никто не считал зазорным заводить какой-либо служебный роман. О сексуальных притязаниях вообще никто ни-ни. Ведь в нашей стране такое не могло даже быть! А если и было, то почему об этом нужно говорить именно сейчас? Об этом можно поговорить специально, обстоятельно, не спеша. Когда возникнет подходящий момент… Но и уходить от ответа тоже не хорошо… Поэтому начнём, как бы издалека. Те же, которые всё знают, могут пропустить этот раздел… Мне совсем не хочется представить своего читателя с кислой миной на таком же лице…

Вычислительная машина, независимо от того, какая она и что она делает, производит поочерёдные арифметические и логические операции с числами. Эти числа тем или иным образом соответствуют тексту, графическим изображениям, химическим формулам, звукам нотной грамоты и т. д. В процессе работы все эти числа хранятся в памяти машины и извлекаются по мере надобности. Для запоминания одной единственной буквы, даже не буквы, а кода этой буквы, поскольку в то время машины не оперировали с изображениями, необходимо было запомнить как минимум восемь элементарных единиц информации. Такую единицу информации называют байтом. Не трудно представить, какая требуется память для работы со страницей текста или с книгой, которую вы сейчас держите в руках. Так вот, машины даже того времени считались полноценными, если они оперировали массивами информации в сотни тысяч или даже в миллионы байтов. А для запоминания только одного байта информации применяли устройство, содержащее восемь радиоламп и кучу других радиодеталей, в том числе резисторы, конденсаторы и прочее, без которых эти лампы работать не будут. А каждая лампа и резистор выделяют тепло… Вот и представьте себе такую машину, у которой миллион мелькающих индикаторов и обогревательных элементов. Никакие вентиляторы не могли справиться. Даже зимой. К тому же стрекотание перфораторов. Ведь дисплеев в то время не было… Атмосфера!

Вот почему в вычислительный центр ходили, чтобы погреться, стараясь как можно быстрей сбросить с себя всё лишнее. При этом никто не обращал особого внимания на странный вид программисток, увешанных разнообразными перфолентами. Были, правда, и перфокарты, но они никак не влияли на общую картину.

– Ну, как вам понравилось наше бабье царство? – спросил у меня начальник вычислительного центра с какой-то дрожью в голосе. За время нашей ознакомительной прогулки мне всё-таки удалось увидеть не только саму эту ЭВМ, но и некоторых её королев, о которых я уже немало наслушался.

– Да, девушки у вас симпатичные, – ответил я, – настолько, что я побоялся бы пойти к вам на работу… Или наоборот, не знаю… Но вы что-то иное имели в виду? – спросил на всякий случай.

Неужели он увидел во мне мужчину, способного в одиночку или в компании с моим другом Люсиком затеять переворот, после которого от всего вычислительного центра останутся только пух и перья… Но эту мысль я не успел даже додумать…

– Эту машину мы называем «Великий слепой». Это наш внутренний термин. По аналогии с немым кино Чарли Чаплина. Когда-нибудь, в далёком будущем, учёные придумают устройства ввода и вывода информации, которые заменят машине глаза и уши. Работа программиста изменится коренным образом. Появятся у нас толковые мужчины… Да и научный процесс примет новые формы…

Это было время, когда студенческая песня начиналась словами: «Нам электричество пахать и сеять будет…», а заканчивалась: «… Нажмёшь на кнопку – чик-чирик, и человек готов».

– Вы думаете, наш институт с этим не справится? – риторически спросил я.

– Трудно сказать. Это задача для «Большой Науки». В почтовых ящиках такие вещи не решаются. Здесь нужны новые подходы в новую, я бы сказал, виртуальную реальность… И люди, отрешённые от повседневной суеты…

Он ещё долго развивал идеи, прочитанные когда-то в книгах отечественных и зарубежных фантастов, а я, полностью отключившись от него, думал о том, что я так мало знаю и что настоящие, значительные идеи реализуются где-то далеко-далеко… Вдали от нашей мышиной возни со всеми её транзисторами и резисторами… А может быть, я так и не думал, а это пришло ко мне потом, несколько позже, когда я ввязался в многолетнюю гонку именно с этой самой реальностью. И посвятил ей всю оставшуюся жизнь.

Обычный экзамен

Перед всяким боем нужно проводить разведку. Так делается всюду и всегда. Даже в спорте. Так сделал и я, разослав письма своим друзьям в Москву, Ленинград и Одессу. Ответы были неутешительные. В каждом из институтов очень большие конкурсы. Но главное не это… Об этом я узнал несколько позже, когда приехал уже сдавать экзамены. А пока я решил действовать по принципу: «Погибать, так с музыкой». А ещё лучше: «Падать, так с хорошего коня!» Здесь у меня, по крайней мере, был некоторый опыт (см. «Записки фантаста»)…

Итак, решено. Буду падать с хорошего коня. То есть, поступать в самую лучшую аспирантуру.

Первое знакомство с кафедрой телевидения началось с небольшого конфуза. Сдав документы и заполнив все формальные бумаги, я разыскал саму кафедру. Решил познакомиться. Вхожу в лабораторию, в которой довольно солидный мужчина беседует со студентами. Не иначе как профессор, думаю, и всё выжидаю момент, когда он освободится. Наконец, такой момент настал, и я робко подсаживаясь, завожу кой-какой разговор, знакомлюсь и, как бы между прочим, спрашиваю, кто сейчас заведует кафедрой.

– Естественно, Семён Исидорович! – отвечает мне этот, которого я уже окрестил профессором. В дальнейшем оказалось, что он не профессор, а академик, но по туризму, к тому же очень общительный и очень энергичный человек.

– А как фамилия этого Семёна Исидоровича? – опять проявляю свою любознательность.

– Катаев, – отвечает, а сам смотрит на меня как-то подозрительно.

– А не будете ли вы столь любезны, уважаемый Эдуард Владимирович (так звали моего собеседника), просветить меня, кто такой Катаев? В смысле, какие у него книги и прочее…

По тому, как он отреагировал на мои вопросы, мне сразу стало ясно, что я что-то «сморозил» совсем неприличное. Он долго смотрел на меня изучающим взглядом, а потом, видно не уловив соответствия между словами и их источником, неожиданно спросил.

– Слушай, парень, откуда ты приехал, такой дремучий?…

Почему-то вспоминается анекдот. Страна готовится отмечать столетие Ленина. На вступительных экзаменах у абитуриента спрашивают:

– Скажите, пожалуйста, какая сейчас приближается знаменательная годовщина?

– Не знаю.

– Ну, самая большая, самая круглая?

– Не знаю.

– Не может быть, говорят ему. Откуда же вы приехали?

– Из Мелитополя, – отвечает абитуриент.

Тогда один профессор из комиссии поворачивается к другому и говорит:

– Коллега, не поехать ли нам отдохнуть в Мелитополь?

Если бы моё поступление было не в 65-м году, а несколькими годами позже, я бы непременно ответил, что из города, который недалеко отстоит от Мелитополя. Но коль нет, то нет. Пришлось скрасить свою «серость» другой шуткой, зато расстались мы в добрых отношениях. При этом я много узнал и о кафедре и о перспективах, которые были не очень обнадёживающими. Оказывается, только от кафедры поступают два человека, которые готовились к этому уже несколько лет, имеют тему, хороший задел и прочее.

– Плохи ваши перспективы, Гуглин, – такими словами встретила меня зав. аспирантурой, женщина солидная и имеющая богатый опыт.

– Вот смотрите, уже подано восемь заявлений. Два от кафедры, этих примут в первую очередь. Два целевика, их примут, даже если они сдадут на одни тройки. Ничего не поделаешь, закон. Нужно готовить научные кадры для периферии. Есть ещё два человека, которых должны принять в любом случае. Один из них принёс готовую диссертацию, а другой, – она несколько замялась, а потом всё-таки сказала.

– Он, видите ли, работает главным инженером на Останкинском телецентре. А это кое-что значит! Итак, шесть. Да, чуть не забыла, ещё один араб из Багдада. Естественно, без экзаменов и без конкурса. А примут, как обычно, в таких случаях, одного-двух. Решайте сами, вы восьмой, и шансов у вас меньше, чем у всех.

– А что вы мне можете посоветовать, как человек опытный в данной ситуации? – пролепетал я.

– Возьмите свои документы и попытайтесь в другом месте. Например, в НИИ. Там не бывает таких конкурсов. Позвоните Чернобелому. Он у них бог и царь. Захочет – возьмёт, и год у вас не пропадёт бесцельно.

– Спасибо, – говорю за добрый совет. – Я попытаюсь, но документы пусть пока полежат у вас.

Звоню богу и царю в одном лице. Представляюсь. Объясняю ему ситуацию и спрашиваю, в чём он может мне помочь? В ответ слышу:

– Я сейчас уезжаю в Женеву на симпозиум, а приеду через месяц. Поскольку время приёмных экзаменов к тому моменту уже закончится, то и разговаривать не о чем. Приезжайте в следующем году.

Звоню ещё некоторым царькам, рангом поменьше. Результат тот же, только слова другие. И чего мне вдруг взбрело в голову пересаживаться на худшую лошадь? Пусть будет, как будет. Нужно жить своим умом! По крайней мере, некого будет винить. Мы ещё повоюем!

Экзамены начались, почему-то, с второстепенных предметов, марксистской философии и английского. Конечно, для высокого начальства это были самые важные дисциплины, особенно первая. А может быть, пытались реализовать кое-какой отбор. Но мне это не грозило, потому, что я их уже сдал заранее, поэтому, с некоторым безразличием, наблюдал за своими соперниками. Следует сказать, что сдавали они не плохо, только целевики иногда получали четвёрки и радовались, что всё это для них «по барабану».

Вот тогда-то у меня и мелькнула мысль: «А какого чёрта»! И почему я должен терпеть эту дискриминацию. Чем я хуже их? Может быть, отправить телеграмму в Новосибирск, заму по науке, примерно следующего содержания: «Уважаемый Энгельс Алексеевич! Вы должны меня помнить, так как я делал у Вас самые оригинальные курсовые. Сейчас я сдаю экзамены в аспирантуру МЭИСа. Только Ваш институт не прислал целевиков. Ещё не поздно, подтвердить мои полномочия в качестве Вашего доверенного представителя. После окончания, я, естественно, приеду к Вам работать. Примите и прочее…». К счастью, я остановил и полностью отбросил эту мысль. Идти в науку с заднего хода. Нет, лучше вообще не поступить. Будет возможность, можно заниматься наукой и без аспирантуры. Не в ней счастье!

Удивительное свойство вдруг обнаружил я у себя. Казалось бы, что за сложность, сдать один экзамен. Сколько их я сдал за свою жизнь… А сколько принял, будучи преподавателем? Пора бы и привыкнуть. Не получилось. В спорте это называют предстартовым мандражом. Есть, говорят даже успокоительные таблетки. Все эти мысли ни к чему не приводили, и я по-прежнему никак не мог решиться и пропускал вперёд всех своих конкурентов. Видно, так устроен человек, что со временем он забывает былые трудности. Нужно всех преподавателей пропускать, время от времени, через процедуру экзаменов. Тогда они лучше будут понимать состояние своих студентов. А чего волноваться? Подготовлен я хорошо. Опыт изложения материала имею. Что ещё нужно? Вот и последний из соискателей пошёл…

– Заходите, Гуглин, в компании меньше нервной энергии потратите, – это уже по мою душу. Чувствую, что эта лёгкая шутка сразу как-то сняла напряжение. А когда взял билет и начал осваиваться, то и совсем вошёл в норму. Атмосфера доброжелательная, как на «экзамене у капитанов». В центре сидит Катаев Семён Исидорович. Ему очень много лет, но по тому, как он подтянут, какие и как он задаёт вопросы, мне становится ясно, что он ещё на высоте, другим бы так.

Рядом с ним, без пяти минут профессор Самойлов Владимир Фёдорович, чуточку полноват, но добродушная улыбка и чувство юмора выдают, что если не в атаку, то на дружеский пикник с ним вы с удовольствием отправитесь и постараетесь сесть к нему поближе. Был там также Хромой Борис Петрович, самый молодой и талантливый из доцентов, можно сказать, без десяти минут доктор наук. Об этом я узнал несколько позже, но в тот момент он произвёл на меня самое лучшее впечатление. Был, кажется, ещё кто-то. Точно не помню.

Написал на листочке несколько формул. Это обязательно. Если ты выходишь отвечать, то что-нибудь, обязательно должен написать. В противном случае ты либо самоуверен, либо ничего не знаешь. И то, и другое преподавателю никак не нравится. В этом я убеждён. Известны и другие приёмы, которые должен знать экзаменующийся. Есть целые трактаты, написанные в полуюмористическом тоне, но я их никогда не читал и не знаю. Знаю только два основных принципа: на экзамене нужно хорошо знать предмет и уметь произвести хорошее впечатление.

Последнее, это не то, что вы, девушки, имеете в виду. Это я отвергаю. Нужно иметь нестандартные знания, не то, что написано во всех книгах, а иметь какой-то свой, собственный подход. Это довольно сложно, к тому же и преподаватели должны быть на высоте. Иначе этот подход превратится в свою противоположность. С этим мне несколько повезло, так как, работая в Институте автоматики, мне приходилось решать какие-то смежные вопросы, пользуясь другими методами и математическим аппаратом…

Наконец вызывают к столу. Катаев листает мои бумаги, время от времени произносит самое существенное:

– Окончил НЭИС в 59-м году… работал в радиотехникуме преподавателем… читал пять предметов (удивлённый взгляд из-под очков)… работал ещё в нескольких местах… последнее место работы – Институт автоматики… имеет статьи и изобретения… кандидатские экзамены сдал… автореферат мне понравился (это уже от себя). Вопросы по анкете будут? Вопросов нет. В таком случае отвечайте по билету.

Как я отвечал и какие были вопросы, наверное, стоит опустить. Но интерес к моей скромной персоне я чувствовал всё время, причём от каждого члена комиссии. Я несколько раз вступал в дискуссию, чтобы доказать, что я всё-таки прав. При этом часто ссылался на самые авторитетные источники – книги сидевших передо мной людей. В конце даже осмелился сказать, что доказательство ваше, Владимир Фёдорович, по вопросу отклонения луча, мне удалось существенно упростить. И показал, как это получается. Закончил словами: наверное, так лучше, ибо экономит время студентам и преподавателю. Последние слова особенно понравились комиссии. Наконец «экзекуция» закончилась. Небольшое совещание. Встаёт Катаев и объявляет:

– Поздравляем, вы заслужили отличную оценку.

Выхожу, весь мокрый, в мелу, но счастливый и встречаю зав. аспирантурой.

– Ну, что, Гуглин, вы звонили профессору Чернобелому?

– Он уезжает в Швейцарию.

– Так позвоните другому. Идёмте, я вам дам пару телефонов в почтовые ящики. Там и защититься легче. И публиковать ничего не надо. Пару отчётов и всё. Вы чего стоите на месте?

– Не хочу я в почтовые ящики. У меня на них аллергия.

– И зря, сюда вас всё равно не примут. Только год потеряете, упрямец.

Ненормальная учёба

Хорошая учёба,

Это тяжёлая работа.

Фольклор

Кто придумал этот афоризм, не знаю. Не исключаю, что даже сам. Ведь ещё в школе у меня была такая слабость – приписывать слишком «заумные» фразы разным классикам. И как-то всё сходило.

Учёба в аспирантуре не имеет ничего общего с обучением в институте. Может, и не следовало бы об этом писать, но я на своём опыте убедился, что могли пройти годы, и я бы так и остался в неведении относительно этой стороны жизни. Попробуйте спросить у своих знакомых, многие ли знают, что такое учёба в аспирантуре. Уверен, что не многие. И мне встречались довольно способные к науке люди, которые не знают, с чего начать, не говоря даже о том, куда и как нужно поступать. Знаете, кого я больше всего не люблю? Людей, которые что-то знают, но ни за что не расскажут об этом окружающим. Обычно они оправдываются тем, что затратили много времени на изучение, а ты хочешь получить это без труда. Этот вопрос не такой простой, как кажется. И я думаю описать это более подробно. В дальнейшем.

Извещение о принятии я получил через месяц, тогда, когда его уже и не ждал. Это оказалось приятной неожиданностью, и я к сроку приехал в Москву. Приняли тех, кого не принять было нельзя, двух целевиков и араба из Багдада. Почему из всех оставшихся приняли именно меня, я ещё долго не мог понять. Здесь была какая-то тайна, вникнуть в которую мне ещё предстояло. По прошествии нескольких месяцев учёбы, мне объяснили «химию» этого мероприятия. Оказалось, что после экзаменов заведующий кафедрой, профессор С.И. Катаев сказал примерно следующее:

– Ну, вот и докатились. Нужно принять двух человек, а остальным отказать. Ещё одна такая пиррова победа, и нашу кафедру все будут величать импотентной, так как не кому будет защищать диссертацию.

– Почему двух, ещё один араб. О нём никто ничего не знает, кроме того, что он из Ирака, – добавил другой член комиссии.

– Как видим, час от часу не легче, – заметил ещё кто-то.

Вот тогда-то и родилась идея. Заполнить протокол и рекомендовать к утверждению только двух целевиков, а когда из министерства начнут настаивать на принятии третьего, добавить в протокол и четвёртого. Наверное, так будет легче отстоять мнение кафедры. Таким вот образом, «под шумок», протолкнули и меня. Было и другое объяснение, об этом я услышал из выступления известного законника Генри Резника. По его гипотезе, этот год отличался от других некоторой оттепелью. Вот и приняли его в аспирантуру… А заодно и меня, ведь оттепель, она одна на всех нам подобных… Кампания!..

Моим руководителем назначили доцента Хромого Бориса Петровича. Он, как самый способный студент, сразу после института поступил в аспирантуру, поэтому и был моложе меня. До меня у него не было ещё аспирантов, я был у него первым, и он совсем не строил из себя корифея.

В нашу первую встречу он предложил мне на выбор три темы. Первая относилась к автоматизации телекамеры, а вторая была поисковая и звучала вообще загадочно. Нужно было научиться рисовать на телевизионном экране различные фигурки. Как это делать, ещё никто не знал, и читать было не у кого. Именно эта тема сразу понравилась мне новизной и не избитостью. Третья тема меня вообще не интересовала.

Следует сказать, что выбор темы для аспиранта имеет очень большое значение. Ведь она может быть чисто теоретической, исследовательской, изобретательской и так далее. И если аспирант возьмётся за тему, в которой он не сможет самореализоваться, то пройдёт три года, тебя отчислят, и, кто знает, сможешь ли ты закончить работу и довести её до защиты диссертации. Конечно, в разных НИИ и ящиках существовали многолетние темы. Тем, кто там работал, в этом смысле было проще. Сложность там была другого характера. Заключалась она в следующем:

Вот, предположим, ты, работая над темой, вложил в неё массу сил, таланта и здоровья. Как, например, я при разработке инфракрасного локатора. Что из этого получилось? Спросите у какого-нибудь большого начальника, заканчивал ли он очную аспирантуру, и он посмотрит на вас, как на идиота. Зачем, ведь он такой организатор, что ему не нужно мозгов, а нужно уметь заставить всех работать на себя. Бывают, правда, и исключения.

Все эти мысли не давали мне покоя, пока я не выбрал тему. Её достоинства были налицо. Она новая, неизбитая, так как её предложил в качестве поисковой лётно-исследовательский институт из города Жуковский. Важно то, что она изобретательская, значит, здесь можно кое-что придумать. За неё платит деньги заказчик, следовательно, можно оправдать свою стипендию и привлечь к себе помощников. К тому же молодой руководитель сам сознаётся, что он не компетентный в этих вопросах и, если сможет, то будет помогать, а если нет, то нет. На самом деле Борис Петрович мне очень помог, и мы с ним вскорости стали близкими друзьями. Он и название для темы придумал довольно мудрёное: «Исследование некоторых вопросов электронного синтеза телевизионных изображений». Конечно, можно было придумать что-то иное, но тогда, когда неизвестно было, куда она повернётся, сделать это было непросто. Да и опыта не хватало.

Своему научному руководителю я доверял полностью. Энергичный, талантливый, за короткий срок он успел написать несколько книг по телевидению, которые мне помогли на вступительных экзаменах. Когда обо мне ещё нечего было сказать, он рассказывал на кафедре, как он однажды пытался посетить меня в больнице.

Довольно обычный случай. Как-то я почувствовал какие– то колики в животе. Они почему-то не проходили, а всё время усиливались. Я оделся и решил зайти в медсанчасть, которая была недалеко. По дороге из общежития я кому-то сказал, что иду к врачу. Пока я ждал приёма, мне становилось всё хуже, а когда дошла очередь, то уже и сомнений не было, что у меня острый приступ аппендицита. Врач вызвал скорую помощь. Скорая в Москве имела одну особенность. Она была очень скорая, когда везла больного, но совсем медленная на этапе её ожидания. Около часа её не было, несмотря на то, что звонили туда несколько раз. Это делали медсёстры, а я уже лежал, скорчившись в вестибюле, на диване. Наконец-то они приехали, но тогда уже понадобились носилки. Весь путь в больницу занял не больше пяти минут, но когда мы приехали, суета и предоперационная подготовка говорили, что откладывать уже нельзя…

– Тебе повезло, парень, – сказал, вытирая со лба пот, хирург. – Ещё немного, и ты бы не отделался таким лёгким испугом.

В больнице я был недолго, но дважды удивил окружающих. Сначала тем, что ко мне никто не приходил навестить, и отговоркой: «У меня здесь никого нет». И потом, когда посетителей стало столько, что я не знал, куда складывать приносимый виноград.

Выписавшись из больницы, я тотчас отправился на кафедру, затем в библиотеку и забыл, в конечном итоге, обо всех предыдущих невзгодах. А именно, в это время Борис Петрович, не найдя меня на рабочем месте в институте, отправился на поиски в моё общежитие. Там он встретил аспиранта, который знал, что я ушёл к врачу несколько дней тому назад. Затем его путь, стал повторением моего. Но, несколько сжатым во времени. Больница, но я уже выписался. Кафедра, но я ушёл в библиотеку. В библиотеке меня тоже не было. Наконец-то он нашёл меня в моём общежитии. Я удивился его взволнованности, а он, моей оперативности. Ведь он ездил на машине, а я на городском транспорте.

Как тут не сказать, что несколько дней, проведённых в больнице, вызывают после выздоровления какое-то особое чувство свободы, независимости, полёта. Неудивительно, что это хочется как-то отметить, скомпенсировать, заполнить накопившийся пробел. А вот как, это уже зависит не только от тебя, но также и от партнёра, с которым ты оказываешься в данный момент. Можно, конечно, пойти в Третьяковку или на «Лебединое озеро», а можно и в театр, или, скажем, в цирк. Но стоило только заглянуть в глаза моей подружки, как мне стало ясно: конечно, вместо двух мероприятий нужно выбрать одно, но обязательно, весёлое и… вкусное. Ресторан «Славянский базар». Там ещё Станиславский и Немирович-Данченко мечтали о первых шагах российского театра. Вообще-то, я не большой любитель ресторанов и выпивки, но посещение ресторана с девушкой всегда обещает какое-то романтическое продолжение… И не только слова об искусстве… Да, было, действительно, было… Но об этом как-то неловко говорить. Я же теперь серьёзный мужик!

Напрасно думают, что жизнь очного аспиранта это сплошной праздник. Действительно, на работу и учёбу ты не ходишь. На заседание кафедры… да, но это раз в неделю. Стипендия вполне приличная, во всяком случае, она близка к заработной плате инженера. К тому же ты работаешь на себя… Но, по мере того как ты втягиваешься в работу, этот праздник превращается в напряжённый труд. Но он, почему-то не угнетает.

Свою работу я начал, как всегда. Сначала продумал несколько идей. Затем проанализировал их и выбрал одну. И только после этого я начал искать прототипы в технической литературе. Такой подход всегда выручал меня, когда я начинал новую работу. В этом случае не ощущается давление какой-то известной работы.

Совсем недавно, во время полёта в США на самолёте компании «Finnair» мне бросился в глаза телевизор. Обычный цветной телевизор. Он показывал рекламные заставки, которые время от времени сменялись изображением географической карты. Этот телевизор был далековато от меня, но его изображение почему-то привлекало к себе, как бы завораживало. Я начал всматриваться в его детали, и сердце у меня начало биться чаще, как будто встретил первую любовь. На географическую карту оранжевым цветом был нанесён маленький силуэт самолёта. Центр этого самолётика на карте показывал, где сейчас находится наш летательный аппарат, а его направление – курс нашего следования. Было даже видно, как мы пересекаем берега континентов и океанов. Не успел даже подумать, что мы с ним где-то встречались, как поток воспоминаний нахлынул на меня. Боже мой! Да ведь это моя ранняя работа! Правда, в несколько видоизмененном виде.

В моём задании, кроме силуэта летательного аппарата, должна была быть окружность, с изменяющимся радиусом. Эта окружность служила в качестве указателя, например, количества горючего в баках. Чем больше окружность, тем больше горючего, и наоборот. Таким образом лётчик мог, глядя на экран, легко представить, до какого из аэропортов он может «дотянуть» свою машину в зависимости от количества оставшегося горючего. К тому же размер этого самолётика менялся в соответствии с высотой. Были и другие изображения, например, горизонтальные и вертикальные шкалы с индексами-указателями, как у известного термометра. Элементы графики с цифровой и буквенной индикацией. И кое-что ещё. Всё это, в конечном итоге, должно было заменить большое число стрелочных приборов, пользоваться которыми одновременно чрезвычайно сложно, это часто приводит к ошибочным выводам. А что такое ошибки на больших скоростях? Человеческий фактор, зависимый от несовершенства техники.

Наверное, сейчас любой школьник, знакомый с компьютерной техникой, скажет:

– Подумаешь проблема, возьми компьютер, сочини программу, подключи к датчикам электрических сигналов, и все дела. – Всё правильно, кроме одного, тогда, в 65-м году, компь ютеров не было. А вычислительные машины сами были размером не меньше самолёта. К тому же они работали так медленно, что о применении такого подхода не могло быть и речи. А в технике шли жаркие споры, какой индикатор лучше для отображения информации: телевизионный, осциллографический или какой-то иной.

Кто не читал в детстве роман Этель Лилиан Войнич «Овод»? Революционная тематика и бесстрашный герой запомнились на всю жизнь. Кстати, этот детский роман, так же, как и его создательница, не пользовались особым успехом у себя на родине. У нас же, в стране революционных бурь и строгой цензуры, имя писательницы было известно каждому школьнику, поскольку это произведение выходило миллионными тиражами. Значительно хуже знали отца Лилиан Войнич, математика Джона Булля. Этот неординарный человек как-то пришёл к выводу, что известные математические действия не могут описать многие процессы, происходящие в природе и обществе. Поэтому он создал новое направление в математике, получившее в дальнейшем название булева алгебра.

Булеву алгебру часто называют алгеброй логики или математической логикой, поскольку она оперирует логическими функциями и логическими уравнениями. Да и действия у неё довольно простые: И, ИЛИ и НЕ, или их производные И-НЕ, ИЛИ-НЕ. Эти действия нашли применение в автоматике и вычислительной технике для описания логических процессов, происходящих, например, в схемах переключений. Наверное, не стоит в данном случае объяснять физический смысл этих логических операций. Многие их знают не хуже меня, а те, кто не знает, со временем узнают из более солидных источников.

Начиная работу над темой, я пытался ответить чисто умозрительно на вопросы, что такое изображение, из чего оно состоит? Что такое простое изображение, что такое сложное изображение, и как оно может быть сформировано из простых? И так, как ребёнок учится писать и рисовать в течение нескольких лет, мне нужно было освоить это постепенно, начиная с точки и прямой линии, но делать это на телевизионном экране. Затем научиться изображение перемещать, трансформировать, окрашивать и так далее.

Почему формирование сложных изображений казалось в то время чрезвычайно сложной задачей? Объяснить это можно следующим образом. Для формирования одной точки на ТВ экране необходимо запомнить не только параметры этой точки (яркость, цвет и т. д.), но и её координаты. Для нескольких точек объём памяти возрастает соответственно во столько же раз, либо осуществляется как обычное телевизионное изображение. Именно так в то время думали. Назвать это ошибкой или глупостью нельзя. Это, скорее, заблуждение, связанное с отсутствием знаний. Изображения ведь бывают разные, а применяемые в технике существенно отличаются от «картинки». Например, линия. Её можно задать двумя точками. Дуга – тремя, а буква, это вообще несколько точек, и так далее.

Как возникает изобретение? Все знают, что так сделать нельзя. Один-единственный этого не знает и делает… Такую мысль высказал кто-то из великих, а поскольку я не привык каждый раз снимать шляпу и кланяться, оставим этот момент на суд потомкам. Но к этому мы, может быть, ещё вернёмся.

Постепенно у меня начала складываться стройная теория, которая вылилась в приличную статью. Она так и называлась: «Синтез сложных геометрических фигур на телевизионном растре методом математической логики». Целых два с лишним года редакция журнала «Вопросы радиоэлектроники» сер. «Телевидение» мусолила её у себя в портфеле.

Сначала они не могли разобраться в сути статьи и определить её направление. То ли отнести её к вопросам общефилософским, то ли – техническим. А если это техническая статья, то куда её направить, в телевидение или в вычислительную технику. Затем они не могли найти специалиста, который смог бы разобраться и дать соответствующую рецензию. Притом эта редакция находилась на территории научно-исследовательского института телевидения. Потом я понял причину этого. Просто специалисты в области телевидения не знали и не пользовались методом математической логики, и то, что для меня было очевидным, для других было довольно загадочным. А специалисты в области вычислительной техники не владели телевизионной техникой и её терминологией. Вот так и получилось, что я оказался на стыке двух технических наук. А это всегда или почти всегда даёт удивительные результаты.

Великое достижение науки и техники – современные компьютеры, так же, как и телевидение, результат работы большого числа специалистов различного профиля. Но любое формируемое компьютером изображение, независимо от применяемой в данный конкретный момент элементной базы, создаётся методом математической логики, и я горжусь, что мне удалось в самом начале своей научной карьеры выбрать правильный путь и опередить время. Вот что было написано в самом конце упомянутой выше статьи: «В настоящее время трудно предвидеть все возможности, которые связаны с синтезом сложных геометрических фигур на телевизионном растре методом математической логики, но можно с уверенностью сказать, что этот метод обещает многое и, быть может, даже создание телевизионных мультфильмов». Знал ли об этом господин Билл Гейтс и его партнёры? Может быть, и не знал. Определённо, не знал. Был слишком молод… Но вернёмся в то время.

Микроэлектроника тогда находилась в зачаточном состоянии. Приходилось работать по старинке, то есть паять логические элементы из отдельных транзисторов и резисторов. В этом мне помогали студенты, которым я платил по мере возможности. Я же собирал всё это в платы. Примерно через два месяца я начал удивлять моих коллег по аспирантуре и членов кафедры. Та аппаратура, которая в условиях телецентра занимала объёмы, равные большим холодильникам, у меня получалась на небольшой плате. И чем больше у меня накапливалось отдельных простых изображений, тем проще получалось следующее. Чуть ли не каждый день у меня получалось что-то новое. И это было видно каждому, кто появлялся вблизи моего экспериментального телевизора. Особый восторг вызвало примитивное решение, позволившее мне отказаться от услуг синхрогенератора, устройства, которое называют сердцем телевизионной системы…

Этот кошмар длился больше двух лет. Кроме экспериментальной части мне нужно было заниматься теорией, писать статьи, заявки на изобретения, выступать с докладами на конференциях. Иногда, поздно вечером, я отрывался от работы, и то, только потому, что в голове стоял «сиреневый туман» и необходимо было прогуляться, чтобы привести себя в норму. В это время я шёл пешком в направлении центра Москвы до тех пор, пока не пройдёт «туман». Иногда я проходил путь от Авиамоторной улицы до площади Маяковского. И только после этого я часто вспоминал, что забыл пообедать. Магазины, естественно, уже были закрыты. Они имели привычку закрываться одновременно. Что делать? Вот тогда-то я и отправлялся на площадь трёх вокзалов. Там работали различные буфеты для отъезжающих, которые и выручали «затурканного» аспиранта.

Не нужно думать, что, кроме работы, я ничем не интересовался. Отнюдь нет. Я успевал ходить в лучшие московские театры, музеи, кино. А на кафедре всегда была доброжелательная атмосфера. Каждое событие или защита диссертации превращались в общий праздник. Общие турпоходы, многодневная поездка в Карелию.

Больше того, в конце срока пребывания в аспирантах мне повезло. Я встретил Ларису – девушку своей мечты. У неё была лучезарная улыбка, и этим она меня покорила. Вот так мы и поженились. Даже свадьбу играли в ресторане «Арагви», пригласив многих с кафедры.

Напряжённая работа не пропала даром. К защите я пришёл с хорошим багажом. В списке моих публикаций было 19 работ, хорошие отзывы, протоколы от заказчика и совсем неожиданная микроминиатюрная плата в виде маленькой коробочки, изготовленная для полёта в космос. Дело в том, что космическая «фирма», которая собиралась сфотографировать обратную сторону Луны, обратилась ко мне с просьбой помочь в разработке устройства телеметрии. Несколько консультаций толковым инженерам оказалось достаточным, чтобы их работа была сделана и приняла такой экзотический вид. Именно она особенно заинтересовала членов Учёного Совета и переходила из рук в руки. Защита прошла гладко, без неожиданностей. Когда сворачивали демонстрационные чертежи, а их было около тридцати, мой научный руководитель, Борис Петрович, сказал:

– Всё хорошо, только не прячь эти листы далеко, года через три пригодятся для защиты докторской.

Как говорится, его бы устами…

Наука и литература

Наука не начинается на пустом месте, моя наука подтверждает этот неоспоримый факт. Попробуем издалека. Помните у Пушкина:

Как ныне сбирается вещий Олег Отмстить неразумным хазарам…

На самом деле хазары – независимое и сильное племя из воинствующих кочевников, не были совсем уж неразумными. Хазарское государство простиралось далеко на запад от линии Крым – Кавказ – Волга, между Каспийским и Чёрным морями. «Хроника Нестора» утверждает, что племена, жившие к югу от среднего течения Днепра, платили хазарам дань в виде белой белки или одного меча с каждой души. Наиболее полные сведения о хазарах были собраны и опубликованы в 1691 году Джоанном Даубманнусом в виде словаря, в который были включены статьи из христианских, еврейских и исламских источников.

В словаре Даубманнуса приводится один весьма важный документ, который называется «Великий пергамент». В соответствии с этим источником византийскому императору Теофилу из Хазарии было направлено послание, вытатуированное на теле одного из послов. В нём излагалась хазарская история и топография на хазарском языке, но еврейскими буквами, поскольку в то время хазары в равной мере использовали греческие, еврейские и арабские письмена. К сожалению, начало этого пергамента утрачено из-за того, что в наказание за какой-то промах посланнику отрубили именно ту часть тела, на которой описывались первые годы хазарской истории. Посланники, как мы знаем, в то время были представителями довольно опасной профессии, поскольку раньше других отвечали за всякую плохую новость. Очень напоминает нашу современность…

Хазарская история тесно связана с именем православного святого, одного из основателей славянской письменности Кириллом (Константином Солунским). Кирилл, по литературным источникам того времени, был незаурядной личностью, обладал превосходной памятью и способностью к языкам, которые менял, как хазарский правитель жён разной веры. Он изучал греческий, славянский, еврейский, хазарский, арабский, самаритянский и языки готской письменности. Насколько легко ему давались языки, говорит тот факт, что по пути к хазарскому правителю с дипломатической миссией он остановился в Херсонесе, в Крыму, где изучил хазарский и еврейский языки, необходимые ему для выполнения дипломатической задачи.

То ли мудрость в различные исторические эпохи следует оценивать по-разному, то ли мы сами стали умней, но факты говорят, что под влиянием религиозных, национальных и политических соображений в определённые исторические моменты в разных странах возникали новые языковые алфавиты, отличные от известных, и только язык символов и изображений во все времена не имел национальной окраски. Росту числа алфавитов способствовала также разобщённость народов, а также стремление к созданию искусственных границ, в то время как их количество целесообразней было бы сокращать или перенимать имеющиеся. По крайней мере нам, их потомкам досталось бы меньше забот. Вот и получается, что хазары были не совсем неразумны, поскольку не собирались изобретать новый алфавит, а только перенять наиболее приемлемый. В этом и заключалась миссия Кирилла наряду с двумя другими представителями.

Когда славяне в 860 году осаждали Царьград, Кирилл в тиши монашьей кельи вычерчивал первые письмена славянской азбуки. Вот как этот самый Даубманнус описывает появление славянской азбуки: «Язык варваров никак не хотел поддаваться упрощению. Как-то осенью сидели братья в келье и тщетно пытались написать письмена, которые позже получат название кириллицы. Работа не клеилась. Тут Мефодий обратил внимание брата на четыре глиняных кувшина, которые стояли на окне их кельи, но не внутри, а снаружи, по ту сторону решётки.

– Если бы дверь была на засове, как бы ты добрался до этих кувшинов? – спросил он. Константин разбил один кувшин, черепок за черепком перенёс сквозь решётку в келью и собрал по кусочкам, склеив его собственной слюной и глиной с пола под своими ногами. То же самое они сделали со славянским языком – разбили его на куски, перенесли их через решётку кириллицы в свои уста и склеили осколки собственной слюной и греческой глиной под своими ногами… Было ли всё это так или несколько иначе, но так описывает события сербский писатель Милорад Павич в «Хазарском словаре» 1989-го года.

К сожалению, Даубманнус не упоминает, какой величины были эти черепки. А ведь это довольно существенно для описываемого процесса. Если эти черепки сделать мелкими, то их легко будет протолкнуть через решётку, но потребуется большая работа для их передачи и склейки всего горшка. Выбор же крупных черепков значительно уменьшает их число, а также облегчает процесс сборки.

Примерно такая же задача стояла передо мной, когда я приступил к решению проблем формирования сложных изображений.

Взять, к примеру, алфавит букв и цифр. Все его символы можно сформировать из элементов прямоугольной матрицы 5×7 элементов. Но для такого формирования понадобится 35 элементов памяти на каждый знак! Это укоренившееся решение со временем я для себя назвал первым крупным заблуждением. Ведь таких знаков довольно много. Если учесть, что каждый элемент памяти требовал больше десятка радиодеталей (транзисторы, резисторы, конденсаторы), которые нужно спаять, то становится понятным, что такая работа достаточно сложна для выполнения.

Однако в любом человеке заложена потребность к упрощению при решении поставленной задачи, которая возникает то ли от стремления к совершенству, то ли из-за ограниченных возможностей исполнителя (денег, помощников, деталей), то ли от лени. Мне кажется, что у меня в то время присутствовали все перечисленные мотивации. И даже многие другие. А когда что-то не получается, начинаешь думать. Вот так и появилась идея использовать укрупнённые элементы как куски разбитого графина. Ведь если разобраться, то в большинстве символов имеются одинаковые элементы. Например, в буквах Н, И и П имеются одинаковые элементы, две вертикальные «палочки». В буквах Г, Б и Е тоже много общего. А кто нам запрещает, взяв один элемент, добавлять для формирования следующего символа новые, недостающие элементы? Использовать так называемую межсимвольную корреляцию. Благо, что, в отличие от черепков, электронные сигналы можно использовать многократно.

Вот и получилось, что на каждый символ требуется совсем немного укрупнённых элементов. На практике используют значительное число символов, целый алфавит – 64, 128, а порой и больше символов. Все они имеют разнообразные общие элементы. А каждый символ выражается одним логическим уравнением. Умозрительно решить задачу с таким числом уравнений (64, 128) довольно сложно. Но такую задачу сравнительно просто решает компьютер. При этом получаются такие конфигурации элементов, до которых нормальная, человеческая логика додуматься не может. Поэтому неслучайно, что для формирования алфавита из большого числа символов потребовалось уже не 35 элементов на один символ, а значительно, чуть ли не в 30 раз меньше. Видно, не только стихи рождаются из всякого «сора»…

Многих удивляло моё заявление, что для формирования алфавита символов требуется не больше 1,2 элемента памяти на каждый символ, и мне приходилось слышать:

– Этого не может быть, поскольку через теорему Шеннона не перепрыгнешь.

Я не буду останавливаться на этой теореме. Мне кажется, что в наше время каждый, кто владеет элементами компьютерной грамотности, может разобраться с этим. И понять, что через Шеннона прыгать не нужно. Его можно обойти – изобретательский подход.

«Телеэкран обладает большой информационной ёмкостью, поэтому для вывода информации требуются значительные затраты». – Это было второе крупное заблуждение, которое было преодолено ещё при выборе метода. Конечно, трудно было определить, что первое, а что второе. Но это было уже непринципиально. Важней было то, что эти, в принципе, несложные технические решения оказались весьма плодотворными. Они доказывали, что на ТВ экране можно формировать различные изображения, при том весьма экономично. Получилось, то, что чувствовалось чисто интуитивно, подтверждалось на конкретном, наглядном примере. Как в теории, так и на практике. Любитель философии обязательно обобщил бы эти факты как переход количества в качество, скачок или прорыв. Слов можно придумать много, но разве в словах дело?

Это было время, когда десятки разных фирм разрабатывали разнообразные средства индикации, ламповые, панельные, осциллографические и т. д. Буквы и цифры на телевизионном экране нужны были для самых разнообразных целей. Как для телевидения, так и для других областей техники. Первые символы, которые мне удалось получить, возбуждали интерес к ним как к какой-то забаве или игре, но только теперь можно было найти им достойное применение… Вот так, совершенно неожиданно, потянулась целая цепочка идей: устройство ввода и вывода информации для ЭВМ, система передачи буквенно-цифровой информации в ТВ сигнале, информационные и интерактивные системы и прочее. С ума можно было сойти!

– Великое дело, умение мыслить большими категориями! – воскликнул дьячок, герой романа «Хождение по мукам» Алексея Толстого. Тот самый дьячок, который обладал убеждениями – «беспринципными», а образованием – «анти научным». Получается, что здравые мысли выражают порой не только признанные мыслители, но и люди довольно обычные. Так и хочется прислониться к словам этого слабого человечка и добавить: «Да, действительно, великое, но очень неблагодарное…»

В то время одна задача почему-то особенно привлекала своей необычностью. И искать её долго не пришлось. Она как бы сама напросилось. Это была электронная почта. В то время даже термина такого не было. Главная идея заключалась в том, чтобы использовать обычный телевизор в комплексе с телефоном для приёма и передачи текстовых сообщений без всяких посредников, из квартиры в квартиру. И как разновидность – уличный телефон-автомат для той же цели. Собранный на скорую руку макет знакогенератора с клавиатурой был конструкцией довольно несовершенной. Больше того, моё устройство, подключённое вместо телеграфного аппарата, должно было приспосабливаться ко всем недостаткам электромеханического партнёра, главным из которых была медленная работа. Но оно содержало ряд технических идей, которые, несмотря на значительный прогресс в этой области, присутствуют и в современной электронной почте. И более того…

Совсем недавно я был на одной встрече. Все люди разные, но достаточно образованные и современные. Разговор зашёл об электронной почте. Молодой человек довольно темпераментно убеждал другого – человека средних лет, что можно устанавливать надёжную связь и очень просто с помощью электронной почты. Второй ответил неожиданно:

– Не усложняйте людям жизнь. Для этого нужно освоить компьютер, иметь дело с программистами, провайдерами, вирусами, хакерами, шмакерами… Не слишком ли много для одного человека? Вот если бы электронная почта работала, как телефон. Набрал текст, соединился с абонентом по телефону и отправил сообщение. Удобно и никаких проблем. Не думайте, что я ретроград, – продолжал он, – я достаточно часто пользуюсь электронной почтой. Но ведь ей можно было придать многие свойства телефона. Как у автоответчика. Вошёл в дом, видишь, что мелькает индикатор. Значит, пришло новое сообщение. Включил, прочитал текст и продолжай себе заниматься своими делами. Я однажды полдня не мог выйти в Интернет. Когда же соединился, понял, что никаких писем не пришло… А когда отправляешь своё сообщение, начинаются беспокойства, примут ли твой аттач-файл или нет, имеется ли у них русский алфавит и прочее. А оплата? Телефон, телевизор, сотовик, эмейл. У каждого свой хозяин и каждому плати. А эти вирусы?.. Из-за них я не принимаю письма и дискеты от незнакомых людей. Просто боюсь. Недаром электронной почтой у нас в России пользуется не более 3 процентов населения. Не уговаривайте меня, в этом я убеждён…

Действительно, как выпукло этот человек представил задачу, которую я решал много лет назад. Я тоже знаю людей, которые не могут преодолеть новую технику. Конечно, компьютер, как универсальное устройство, незаменим, но для таких применений…

– Говорят, что в 60-е годы, – продолжал этот знаток истории техники, – когда не было персоналок, было предложение сделать именно такую почту, но чиновники зарубили её на корню, а у автора не хватило сил или смелости, не знаю…

Да… Это уже был камешек в мой огород. Почему-то захотелось подойти к этому человеку, объяснить… А почему, собственно, ему нужно объяснять, а другим нет? Попытаюсь когда-нибудь…

Гриф на задницу

Многие, наверное, забыли или не знают, каким образом передавались в то время телеграммы. Для этого нужно было прийти на почту, постоять, естественно, в очереди, поскольку почтовых отделений всегда намного меньше, чем нужно, попросить у «барышни» бланк телеграммы, так как их почему-то всегда не хватало. Потом заполнить этот бланк чётким почерком и отдать в окошко этой самой «барышне». Слово «барышня» в то время было очень модным. Может быть, потому, что в старых и прочих, набивших оскомину революционных фильмах часто показывали телефонных «барышень», выпускниц школы благородных девиц. А выражение: «Алло, багишня, соедините меня с Феликсом Эдмундовичем», являлось ключевым для разнообразных острых и не очень анекдотов.

Телеграммы были обыкновенные, срочные и сверхсрочные, которые почему-то назывались «молниями». Были, конечно, и правительственные, но люди моего круга ими почему-то не пользовались. «Барышня», приняв этот бланк, считала количество слов, умножала эту цифру на стоимость одного слова и, получив оплату, откладывала этот бланк в соответствующую секцию. Где-то в соседней комнате стрекотал телеграфный аппарат, а его оператор, телеграфист, был в то время персоной очень важной. Важной потому, что за каждое отправленное им слово, хозяйство связи получало деньги, значительно превышающие прибыль от волокитной почтовой пересылки.

Здесь уместно напомнить, что телеграфный аппарат, гениальное творение американца Сэмюэла Морзе, внешне напоминал механическую пишущую машинку, сочленённую с ленточным перфоратором. Перфоратор, это своеобразное устройство памяти. Подключался телеграфный аппарат к телеграфной или телефонной линии связи и работал в паре с аналогичным устройством на приёмной стороне… Передавался при этом не сам символ, а его код. Либо Морзе, либо международный. Код символов преобразовывался в сигналы, которые, в свою очередь, отпечатывались в виде букв и цифр на длинной ленточке. Эту ленточку отрывали и приклеивали к бланку телеграммы. Всё остальное зависело от таких колоритных фигур как Харитоша или почтальон Печкин.

Конечно, телеграф был хорош, но работал очень медленно, громко шумел и часто ломался. К сожалению, ничего лучшего не было.

Была, конечно, и телефонная связь, но она имела свои недостатки. Не будем вдаваться… Вспомним лишь некоторые эпизоды, когда из-за плохой слышимости клиент выскакивал из телефонной будки и готов был разнести её в клочья. Другое дело телеграф. Он всегда был надёжен и ответственен, как и всякая цифровая техника. К тому же очень удобным для толкового человека, обладающего интеллектом и фантазией. Ведь для того, чтобы меньше платить, можно было сочинить текст с минимальным числом слов, но несущий максимум информации. В этой связи я часто вспоминаю телеграмму, полученную от сына, уехавшего с группой студентов в поход в Карелию. Она была не многословной: «Ку-ку. Саша». И этого было достаточно, чтобы прекратились беспокойства, бессонные ночи, разговоры об опасностях и крутых нравах северных рек… На мой взгляд, эта телеграмма вполне могла претендовать на рекорд Гиннеса. Но «краткость – сестра таланта», часто вступает в противоречие с другой характеристикой информации: инфор мативностью.

– Не мог же он пожалеть один рубль. Наверное, что-то случилось… Обокрасть некому… Кругом безлюдье… Потерял?.. Бывает… Утопил?..

Да, утопил. Когда переворачивается байдарка в ледяной воде, некогда думать о деньгах, документах и ключах от квартиры… Ах, дети, дети. Они когда-нибудь поймут… Но всё это было намного, лет на 20, позже. А в то время меня занимали другие мысли…

…Нужно было изготовить второй макет, но не было возможности, основная тема требовала полной отдачи. Ведь это было в далёком 1966 году. Намного раньше, чем начали появляться работы в этой области. Если подходить к этому серьёзно, то следовало бы написать несколько заявок на изобретение. Так поступают зарубежные фирмы. Но заниматься этим не было времени. К тому же институт патентной экспертизы уже достал или довёл (как вам будет угодно). Поэтому и решил пойти другим путём, успею разобраться с Бережковской набережной…

– А что говорят на кафедре? – спросил Лёша Медокс, мой сосед в гостинице аспирантов.

– Кафедре сейчас не до меня… Работа не в струе и не по теме… Электронный телеграф… Какое скучное название. Нужно будет придумать что-то более подходящее. Кстати, что ты знаешь о Морзе?

Самую малость. Не больше, чем о Ползунове и Черепанове…

Наша беседа проходила вечером, в парке, куда мы вышли прогуляться. Погода была на редкость приветливой и располагала к неторопливому разговору, а назойливые любительницы приключений уже куда-то пропали, найдя, очевидно, более подходящих клиентов… Лишь на одной скамейке сидели двое неприкаянных. Похоже, что они только недавно, расстелив свою газету самобранку, приступили к своей трапезе. Мужчина, высокий и мрачный, скрывал своё лицо под большой фуражкой а-ля аэродром, а девушка, излишне весёлая, всё время почему-то повторяла: «Я после первой не закусиваю», а также: «Я не переживу, я не переживу! Ох, уж эти мне кавказцы…»

Лёша, как это бывало и раньше, помолчал, глянул в сторону скамейки, а затем начал то, что сохранилось у него в памяти.

– Талантливый изобретатель Сэмюэл Финли Бриз Морзе родился в нормальной, вполне приличной семье, и ничто не предвещало ему каких-либо отклонений. У него рано возникла тяга к живописи, поэтому и образование он получил соответствующее. Как незаурядный художник Морзе удостаи вался наград и даже был избран на должность профессора живописи в Нью-Йоркском университете. Но однажды, когда он возвращался из поездки в Европу, разговор со случайным попутчиком коснулся последних достижений электротехники, и Морзе узнал просто «невероятное», что электрический ток распространяется по проволоке на большие расстояния и практически мгновенно. Обычное физическое явление навело его на мысль, что таким образом можно передавать различные сообщения, вместо световых сигналов, используемых в то время. Другими словами – почту. Это прозрение круто изменило жизнь 42-летнего творческого человека. Он выбросил в помойку все свои краски и кисти, накупил книги по электротехнике и превратил часть своей квартиры в лабораторию. Недостаток знаний он компенсировал упорным трудом и консультациями у специалистов. То, что рядовой учитель физики может сделать за пару часов, у Морзе растягивалось на длительные сроки.

Наконец время, упорный труд и лишения, дали результат. Морзе сотворил то, чего добивался на протяжении долгого времени, – телеграфный аппарат был сделан в двух экземплярах и продемонстрирован в 1837 году в стенах Нью-Йоркского университета на небольшой бухте провода. Историки говорят, что Морзе был настолько наивен, что предложенный им код в виде точек и тире он даже не пытался превратить в обычные буквы и цифры. И только поэтому многие годы господствовала морзянка, как самый надёжный код общения, а сигнал бедствия SOS (… – …), вообще, спас многим жизнь…

После этого начался второй этап его творческих испытаний. Те, кто должен был приветствовать появление нового средства связи, почтовые компании, увидели в лице изобретателя серьёзного конкурента и стали прилагать максимальные усилия, чтобы похоронить новинку. Морзе приходилось бороться не только с почтовиками, но и с бедностью, реальной спутницей изобретателей, чьё творчество не находит поддержки у государственных чиновников…

– Но он всё-таки прорвался! – вставил я.

– Да, всё-таки прорвался, – повторил мои слова Лёша. – Его система была принята и признана, на него посыпались ордена, слава и деньги. Особенно после прокладки кабеля между Вашингтоном и Балтимором… Но на это ушли все его деньги и жизнь…

– Конечно, на большую идею можно положить часть жизни, – продолжал Лёша, – но где гарантия, что её всё-таки признают? Ты ведь читал Дудинцева «Не хлебом единым». Там всё расписано…

На этом Лёша остановился, и мы ещё долго бродили вдоль аллей. Мне иногда казалось, что он читал мои мысли. Поэтому я не удивился когда он, как бы очнувшись, сказал:

– К Степанову не ходи. Говорят, что он дивергенцию от градиента не может отличить…

– Чиновнику из министерства этого не нужно… Завтра у меня с ним встреча…

Не ожидал я, что столь высокопоставленный руководитель министерства сидит в обычной комнате вместе с двумя другими сотрудниками. Мне казалось, что у него должен быть кабинет с длинным столом, человек на двадцать. Здесь же, всё было иначе.

Он придвинул к своему столу стул и кивком головы пригласил меня сесть. Сам же, выдвинув у стола нижний ящик, начал искать какую-то бумагу.

«Наверное, ищет недостающую дивергенцию», – подумал я, рассматривая своего собеседника. Высокого роста, худощавый, он совсем не был похож на большого начальника. Что его отличало, так это колоритные усы, как будто не я, а он был настоящий запорожец. Рядом стоял массивный книжный шкаф, полностью забитый отчётами… И ни одной книги. «Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты», – почему-то промелькнуло в голове. Вскоре он нашёл то, что искал, и, развернув перед собой лист чистой бумаги начал что-то писать. Потом поднял на меня глаза и, как бы невзначай, бросил:

– Рассказывайте. Я вас слушаю…

Я начал издалека. Не от Пушкина и вещего Олега, конечно.

Иногда возникает желание осветить проблему, глядя как бы в корень. Рассказав о своей работе, о возможности решать старые задачи новыми методами, я начал развивать тему её возможных применений. Начал я почему-то с электронной пишущей машинки, а закончил описанием электронного телеграфного аппарата. Всё-таки министерство связи.

Мне никогда не приходилось выступать перед такой аудиторией. Обстановка в кабинете была рабочая и не прекращалась всё время. Сотрудники Степанова по-прежнему звонили куда-то, о чём-то договаривались, а затем подсаживались к нашему, не очень большому столу. Потом начали приходить другие люди, из соседних отделов со своими стульями, поэтому обычная беседа превратилась в семинар, и мне уже как докладчику пришлось встать и продолжать выступление с мелом в руках. Никаких специальных прений не было, поскольку каждый считал своим долгом вклиниться в удобный для него момент. Вот и получался невероятный разнобой мнений…

Сначала были высказывания, что мои предложения настолько же заманчивы, насколько и нереальны. Потом появились мнения, что поднять такую технику не по силам в рамках одного ведомства. Поэтому кто-то подбросил идею отдать эту работу в другое министерство. Пусть ломают голову. Я, в свою очередь, как мог объяснял и пытался перевести проблему из заоблачной выси на нашу грешную землю.

Никто почему-то не говорил о вычислительной технике. Может быть, потому, что она была слишком несовершенна. Правда, один из присутствовавших заметил, что он недавно был в НИИВТ, и там разрабатывают дисплей на осциллографе. Но он обещает быть таким же монстром, как и другие составляющие ЭВМ. Было бы неплохо сделать устройство, которое предлагает товарищ, и продавать его… Но на него почему-то сразу зашикали. Особенно один из присутствующих, человек очень вальяжный. По тому, как его слушали и одобрительно кивали головами, мне было ясно, что это фигура крупного масштаба. Он не упускал возможность выразить самое наболевшее, вернее, директивное:

– О чём вы говорите? О каких дисплеях может идти речь, когда у нас на 100 человек населения приходится 8 телефонов. В Америке их 180. Вот что нужно развивать в первую очередь. Электронная почта по телефонному каналу без развитой телефонной сети, нонсенс! – он говорил ещё что-то и очень убедительно, с цифрами на устах… Но я его уже не слушал… У нас в стране всегда было плохо со связью, но очень хорошо с болтунами. И это было намного раньше эпизода, когда президент страны не смог дозвониться до генерального прокурора…

До чего же талантлив наш народ, когда характеризует таких людей: «Начальственная селёдка отличается от обычной тем что она жирная и без головы!»

– Такие вопросы решаются на коллегии, – заметил следующий выступающий… – А что по этому поводу думает замминистра?.. И вообще, пусть они там, за бугром, сделают, а мы потом. Вы ведь знаете, что догонять нужно, но ни в коем случае не перегонять… – Дружный смех показал мне, что и в министерской среде любят юмор. Короткая фраза была из анекдота, заканчивающегося словами: «…догонять, конечно, нужно, но ни в коем случае не перегонять, чтобы они там, за океаном, не увидели наш голый зад».

Потом все успокоились и как будто забыли обо мне, и спорили о чём-то своём, о своих трудностях и проблемах… Время от времени они все же обращались ко мне, но это было уже как дань вежливости…

– Вы хоть понимаете, на что вы замахнулись? Ведь телеграфом занимается целая отрасль промышленности. Несколько заводов останутся без работы, многие научные подразделения окажутся не у дел, наше министерство потеряет прибыль.

– А об армии скромных тружеников, телеграфистов и почтальонов, которых придётся уволить? – сказал очередной гигант мысли.

Где-то в конце комнаты сидел маленький и хмурый человек. Вначале на него никто не обращал внимания, но в конце обсуждения, когда все, кто хотел, высказались, взоры присутствующих почему-то обратились на него. Он был совсем немногословным, но в его словах чувствовалась уверенность и какая-то непререкаемая сила:

– То, что мы с вами сегодня услышали, ещё раз говорит о том, в каком сложном мире мы живём, и только от нас зависит, какое направление получит новое достижение. Далеко за примерами ходить не нужно. Отпустили Зворыкина, – в Нью-Джерси появилось телевидение. Не в Подмосковье… Заметьте, товарищи. То же самое случилось и с Сикорским. Сколько лет пропало на разработку вертолёта? Вот именно. Поэтому и в данном случае мы не можем быть… Мы ведь не фирма, которая считает копейки… – Последние слова вызвали лёгкое оживление. Все почему-то приосанились, как будто прозвучала команда «смирно» всем сидящим. – А вся ответственность ляжет на наше ведомство, – продолжал он. – На мой взгляд, есть только две возможности. Первая, это запатентовать. Ребята из патентного ведомства хорошо знают, что предпринять в подобных случаях. И вторая, это поставить гриф секретности.

И, обращаясь уже ко мне, неожиданно спросил:

– Вы принесли с собой технический отчёт, аванпроект или что-нибудь? – Этот вопрос был настолько неожиданным, что я даже как-то опешил. Такого откровенного цинизма я не ожидал. Мне даже показалось, что подложи этому типу какую-нибудь бумажку, он припечатает на неё такой гриф, какого я ещё и не видел. И эти бумаги никто уже не увидит.

– Нет, – говорю, – не принёс. – А потом пришёл немного в себя и выдал:

– Нечего было приносить. И темы такой нет, поэтому и волноваться вам не о чем. «А гриф можно поставить только мне на задницу. За то, что забыл, что уже один раз был в вашем ведомстве…» – последние слова я произнёс почему-то про себя, уже на выходе. Как жаль, что хорошие мысли и слова приходят иногда с опозданием. Но это было уже в самом конце встречи.

Провожая меня к выходу, Степанов, нервно теребя свой запорожский ус, всё время повторял, как бы оправдываясь:

– Вы только не волнуйтесь. Ничего необычного не произошло. Я обязательно сообщу замминистра. А вы к этому времени напишите хороший отчёт или небольшую книгу. Боритесь! У нас иначе не бывает… Оставьте свой домашний телефон.

– А я и не волнуюсь, – решил ответить на всё сразу, – всё это я предвидел. И брошюру уже написал. А до Морзе мне далеко. И среда не та… К тому же и телефона у меня нет…

– Ну вот, видите…

Это были его последние слова. Так мне и в этот раз не удалось стать родоначальником… А ведь мог!

Мэлсор и Даздралочка

Не все аспиранты были «пришиблены» наукой… Были среди них и «нормальные» люди. Особенно иностранцы. Их было немного. Китайцы, например, были всегда подтянуты, одеты в одинаковые синие костюмы и ходили коллективом, по два-три человека. Они были очень замкнутыми, но однажды мне удалось «разговорить» одного из них. Услышал я такое, чего не слышал со времён культа личности. Оказывается, что мы все ревизионисты, ренегаты, паразиты и приспешники империалистов. Видно, не даром во время сноса памятника Сталину, а дело происходило во дворе института, при том ночью, китайские студенты и аспиранты выстроили «почётный караул».

Были на нашем этаже и вьетнамцы, студенты. Отличало их то, что они были чрезвычайно смешливыми. Скажет кто-нибудь фразу, тотчас смех. Скажет другой, опять то же. Но общаться с ними было тяжело. Их язык напоминал почему– то птичье пение. Во время разговора они пытались взять вашу руку и держать её в своей, в знак дружбы. Такая особенность их культуры, естественно, усложняла общение, и только самые терпеливые пытались преодолеть языковый барьер. Помню, однажды я присутствовал при разговоре Юры Ивашкевича с вьетнамцем Анем. Юра, светловолосый, представительный, да и ростом близок к среднему баскетболисту. Ань, несмотря на свои старания, даже становясь на цыпочки, с трудом дотягивал ему до пояса. Дело было на кухне.

Юра держит в одной руке чайник, а другой придерживает Аньчика за пуговицу пиджака, наверное, чтобы не потерять из поля зрения:

– Аньчик, я тебя несколько дней не видел. Где ты пропадал?

Ань (держит в одной руке большую сковороду, в которой зажарена одна маленькая рыбка). Не то скумбрия, не то килька. Он обычно жарил её очень тщательно, добавляя разные специи, травки и сахар, а другой рукой пытается поймать руку Юры:

– Тю, тю, тю, вьетнамськая делегасия.

– А что ты делал в этой делегации?

– Тю, тю, пелевосик.

– Ты был переводчиком? Но ты же плохо знаешь язык.

– Тю, тю, тю, тю, длюгие есё хузе.

Ничего смешного здесь нет. Мне кажется, что я разговаривал не лучше во время моей первой поездки в Америку.

Подселили однажды ко мне бывшего аспиранта из… Средней Азии. На время. Невысокого роста, коренастый, узенькие, как у японца, глазки. Вот уже шесть лет он ходит в соискателях, но никак не выйдет на защиту. Да и статью по теме, единственную, несчастную, никак не может родить. Как он поступил сюда, трудно сказать. То ли он был целевиком, то ли его папа имел большой вес в высших кругах. В первый же день он сказал, что таких, как он, чёрных, в Москве не любят. Нашёл, как говорится, причину своих неудач.

– Может быть, из-за имени, – добавил он. Да, действительно, у него было имечко – Мэлсор. Удружили родители. В одном имени Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, Октябрьская революция. Чёрт знает кто, не хватает только Авроры и броненосца Потёмкина. Да, в прошлом были имена и похлеще, например Даздралсперма. Ничего особенного: Да здравствует Ленинско-Сталинское первое мая! Ура! Не удивительно, что такое имя не прижилось, могла остаться лишь его часть. Представляете парочку – Мэлсорчик и Даздралочка…

– У нас, – говорил он, – тот не джигит, кто не может съесть целого барашка за один присест. – Этот разговор происходил в студенческой столовой, в которой вместо целого барана на второе подавали его одну стомиллионную часть. Если бы это зависело от меня, я бы в комплект каждой такой порции включал микроскоп, как инструмент контроля. У нас в стране ведь все умеют контролировать. Вот с работой, к сожалению, хуже…

– А как это можно осуществить на практике? – поинтересовался я.

– Вот сходи на Калининский рынок, купи барашка, и я тебе покажу.

– Бегу, вот только одену «со страшным скрипом башмаки», – отвечаю я.

– Ладно, не спеши, – снизошёл он великодушно. – Я расскажу тебе наш национальный секрет. Значит, так. Сначала разделывают барашка и жарят его на большом вертеле. Потом, когда он зажарится, но не до конца, а будет ещё мягким и сочным, его разрезают на длинные полосы. Потом, конец каждой такой полосы берут правой рукой, поднимают вверх, а свободный конец опускают в рот и быстро заглатывают. – При этом он издал резкий, всасывающий звук и я подумал, что действительно с таким напором не трудно проглотить целого барана. Ведь удав тоже не пережёвывает пищу… Патент природы…

– Неужели и ты тоже можешь съесть, – начал было я, но вовремя осёкся, так как увидел подозрительный блеск в его узких глазках.

– А что, по-твоему, я не джигит?

– Джигит, джигит, и твой друг Марс тоже джигит. Но только не приводи его больше к себе. В следующий раз я не посмот рю, что он джигит, и вышвырну его вместе с его подружкой…

Многие выдающиеся писатели хулиганят на тему описания любви в её последней стадии. И это звено довольно хорошо проработано в художественной литературе. Здесь трудно что-либо изобрести. Говорят, что есть даже коллекционеры отрывков на эту тему. А кто, собственно говоря, запрещает мне сделать то же самое? Попытаться, как бы вступить в конкурентную борьбу с ними. Тем более, что я не выдумываю ситуацию, а рассказываю случай из жизни. Мне даже кажется, что такой или чем-то похожий эпизод мог произойти с любым человеком, но почему-то никем не описан. А мы как раз и подошли к нему.

А дело было таково. Как-то Мэлсор, не знаю почему, но тянет меня всё время писать его имя не как положено, с одной заглавной буквой, а как аббревиатуру. Так вот, он однажды отвлёк меня от работы вопросом, не буду ли я возражать, если у нас в комнате поживёт несколько дней его друг, которого за что-то выгнали из института. Он никому не помешает, так как будет приходить только ночевать. Что делать? Пусть приходит. Дело житейское… И вот он пришёл. Представился, зовут его Марс. Я даже переспросил, как это имя расшифровать и не тёзка ли он основоположника научного коммунизма? Оказалось, что это обычное имя и даже никак не связано с астрономией.

Несколько дней жил этот Марс в нашей комнате. Мне он совсем не мешал, так как появлялся поздно вечером. Спал он на одной кровати с Мэлсором и даже не храпел. Небольшой рост часто даёт его обладателям определённые преимущества. Так было и на этот раз, поскольку спали они вдвоём, и легко помещались на простой, полутораспальной кровати. Но на этот раз они вдвоём не спали. Вернее, спали вдвоём, но не с Марсом, а Марс спал, если вы ещё не запутались, не с Мэлсором, а с подружкой… Я так говорю только потому, что и мне легко было запутаться, настолько они были похожи друг на друга.

Привёл он её поздно ночью. К тому времени я уже успел «просмотреть» пару сумбурных снов, потому и слышал щелчок открываемого замка и мягкие, на цыпочках, шаги. Отсутствие света, как известно, не является препятствием для обмена информацией, поэтому, помимо моей воли, был слышан довольно разборчивый, но тихий разговор:

– Где я буду спать?

– Здесь.

– А ты где будешь?

– Здесь!

– А Мэлсор? – продолжал всё тот же любознательный женский голос. Но ответ не баловал слушателей своим разнообразием:

– Здесь!

– Хи-хи, как интересно, – послышалось, и мне показалось, что только удивление было реакцией на такое «смелое» заявление. В первый момент я даже не успел сообразить, к чему может привести такая житейская ситуация.

– А если этот проснётся? – продолжал всё тот же голос, перемежаемый шелестом быстро снимаемой одежды. Видно, эта Даздралочка начала привыкать к темноте и заметила мою кровать, расположенную с другой стороны большого стола.

Что было потом, что было?.. Ясное дело, то, что бывает с молодыми, вдоволь насытившимися духовной любовью людьми, когда они наконец-то встречаются не для того, чтобы читать друг другу стихи. О «советском паспорте», например. Это был скорей фортепианный дуэт, в котором исполнители соревнуются только в скорости игры. Но именно тогда, когда скорость исполнения достигла апогея, раздался стук и в дверях появился третий участник ожидаемого концерта – Мэлсор. Этого следовало ожидать. Ведь третий всегда появляется несвоевременно. Иначе это было бы неинтересно. Но в данном случае ничего интересного не произошло. Марс оторвался от «своего фортепиано» и, открыв дверь, перешёл на быстрый речитатив, понять который было вообще невозможно.

«И почему разведчики применяют какие-то шифровки для связи, – подумал я, – изучили бы какой-нибудь из экзотических языков, тогда общаться было бы просто и надёжно». Впрочем, американцы, кажется, уже применяли для шифровки язык индейцев, алгонквин. Жаль, от хорошей идеи придётся отказаться… Но в данном случае Мэлсор услышал необходимые слова, без возражений повернулся и ушёл, в то время как его друг мгновенно приступил к исполнению второго отделения незаконченной кантаты…

Несколько раз я засыпал, но вскорости просыпался от жалобных звуков этого музыкального марафона… А может быть, его подменили, или они сами поменялись местами. Трудно понять этих азиатов…

…Иногда возникало желание остановить это соревнование, но как это сделать практически? Выгнать их обоих, значит, поднять шум, – плохо. Выгнать её – не гостеприимно, выгнать его одного и оставить эту шлюшку, ещё хуже… Итак, не найдя какого-либо приемлемого решения, я продолжал мучиться, впадая время от времени в сон… Но вот, в какой-то момент я проснулся от грохота… Мне показалось, что рухнула кровать… Но это была не кровать, это обессилевшая участница музыкального марафона как-то вырвалась из объятий маленького гиганта и упала на пол. Он ещё пытался как-то привлечь её к исполнению финального аккорда, но слова его были уже совсем не убедительны. Долго ещё она не могла прийти в себя, но наконец решилась. С трудом встала и, подойдя к окну, которое только собиралось встретить первые лучики восходящего солнца, начала что-то искать. Затем, не найдя ничего подходящего, произнесла:

– У вас есть пудра или зубной порошок? – Следует сказать, что зубная паста в то время была в ходу, но пользовались ею редко. Чаще применялся зубной порошок. Это мелко истолчённый мел, который находил и другие применения. Например, для небольшой побелки или чистки парусиновой обуви.

Однако наш «Меджнун» даже не пытался как-то реагировать на эти слова и уж совсем не подумал, что не плохо бы принести девушке цветы, французские духи или дорогие украшения. Больше того, он даже не пытался проводить её на такси и, совсем как невоспитанный плебей, повернулся на другой бок, накрылся с головой и тотчас заснул. Ведь любовь, какая бы она ни была, должна быть в чём-то красивая. Ведь не зря её называют главным элементом счастья. А может быть, я в этом старомодный и не всё правильно понимаю.

Что-то в этой подружке было загадочным и плохо сочеталось с безукоризненно правильной речью, которая, как известно, во многом характеризует человека. Однако круглое лицо и невыразительный профиль… Впрочем, меня это не очень волновало. Но вот как-то, когда у нас зашла речь о восточных женщинах, которые не стремятся к образованию, а отдают предпочтение семье и детям, я почему-то выразил мнение, что не все восточные женщины такие, при этом привёл в качестве примера подружку Марса. Мэлсор почему-то страшно возмутился, как будто я сказал что-то неприличное, и тотчас выдал:

– Не наша эта женщина, не наша, а сходство – потому что якутка. Из Якутии, знаешь, есть такой край, а учится она в Москве, в институте культуры. Закончит и поедет эту культуру распространять…

Вот, такие мы бываем, мужчины. Как любить, то пожалуйста, а всё остальное время – наша, не наша. И кто бы говорил? Мэлсор, распространитель знаний.

Он, конечно, защитил диссертацию, взяв измором всех, и даже стал начальником в восточной науке…

Встретил я его года через три. Привёз он на конференцию одного аспиранта с докладом. Остановились, поговорили… Только о науке он не хотел распространяться. Всё больше о жизни, что у него всё окей, как он устроился, какой у него дом, дети. Даже показал фотокарточку. Два карапуза и молодая круглолицая женщина в центре вызвали по непонятной причине недавние воспоминания, ассоциации. А плосковатый профиль этой счастливой женщины мне показался почему-то знакомым.

– Я рад за тебя, – сказал я, рассматривая эту любительскую фотографию, – ты оказался настоящим джигитом. Продолжай эту тему, у тебя это хорошо получается. – После этих слов Мэлсор зарделся, и на его лице появилась радостная улыбка. Приятно наблюдать счастливые лица.

Наука и жизнь

Научно-исследовательский институт

Главная ценность нашего времени, это информация. Её отсутствие приводит к трате времени, средств, а порой и к значительным ошибкам. Однако получить необходимые в данный момент сведения не всегда удаётся простым путём. А порой просто неудобно расспрашивать или, как часто говорят, лезть человеку в душу. Мне это всегда не нравилось. А доходить ко всему своим умом часто оказывалось довольно неэффективно. Вот почему порой не самые глупые люди делают большие и малые ошибки. Что тут скажешь?

После аспирантуры я был принят на работу в НИИ. Мог бы пойти на работу в лётно-исследовательский институт, куда меня приглашали, или остаться на кафедре, в знакомой и дружелюбной атмосфере. Но я сам выбрал это место работы. А получилось это как-то полуавтоматически. Перед защитой мне нужен был официальный оппонент. Найти доктора наук, знакомого с моей тематикой, было невозможно. Да это и не столь существенно. Главное, чтобы он сам захотел этим заниматься. Вот тогда и возникла у меня мысль пригласить профессора Чернобелого. Для защиты нужно выбирать человека, весомого в науке. Борис Петрович отнёсся к этому без особого восторга, но и не возражал. Думал, очевидно, что у меня с ним уже есть какие-то контакты.

Позвонил я Чернобелому, коротко объяснил ситуацию и получил приглашение на встречу. Приехал к нему в НИИ, рассказал о диссертации, о результатах работы. Показал даже фото некоторых изображений, полученных мною. Он внимательно выслушал меня и предложил за оставшееся время к защите синтезировать телевизионную испытательную таблицу.

– Для телевидения, – сказал он, – это намного важнее, чем другие, формируемые вами изображения. Это будет вашим главным козырем, потому что на всех телецентрах страны стоят и круглосуточно «греются» ламповые монстры. – И согласился встретиться со мной для конкретного обсуждения диссертации. Естественно, с включённой в неё испытательной таблицей. Стоит ли рассказывать, что эту таблицу я начал продумывать уже по дороге домой. Сделал её на бумаге я через пару недель, а в «железе» её заканчивал уже мой последователь, Генрих Аванесов. Он, кстати, защищался несколько позже меня, и я был у него уже официальным оппонентом. После аспирантуры он был принят на работу в космическую фирму, стал доктором наук и полностью абстрагировался от земных дел. Как говорится, парил в небесах.

Телевидением в ту пору занималось много фирм. Кто-то даже не поленился и посчитал. Оказалось, что больше семидесяти по всей стране. Но это в большинстве были мелкие, не имеющие особого веса группы и кафедры при вузах. Крупных же было не больше пяти. Особой значимостью обладали те из них, в которых работали корифеи: Брауде, Катаев, Шмаков. Мне же предстояло работать в лаборатории профессора Брауде. В этом НИИ пять телевизионных лабораторий были объединены в отдел телевидения, над которыми восседал папа, так называли Чернобелого. Другие отделы нашего предприятия были более и менее крупные и весомые. И занимались разнообразной тематикой: космической связью, радиорелейной связью, антеннами и другими важными и полезными для отрасли связи вещами.

Чем занимались некоторые из них, я даже не знал, потому что это был большой секрет. И он нужен был для того, чтобы никто не узнал, насколько мы отстаём от зарубежных фирм, изоляционизм, однако… Рабочий день научных сотрудников начинался обычно с обзора опубликованных работ. Для этого использовали «Реферативный журнал», который периодически выходил и освещал различные разделы радиотехники. Нас интересовал раздел «Телевидение», и на его обзор мы обычно тратили около часа в день. Несколько лет, просматривая этот журнал, я ждал, когда начнут появляться работы моей тематики. И, когда они всё-таки появились, мне было понятно, что отдавать своё лидерство не стоит и лучше быть лидером в не самом важном направлении, чем гнаться за другими. Вот почему не хотел я менять направление своих работ и браться за всё модное и недолговечное. Не хотелось, но пришлось…

Наука и рак. Кто кого, и когда?

– Гуглин, а не хотите ли подумать над проблемой рака?

Мне показалось, что ослышался, но в комнате нас было только двое. Какое я могу иметь отношение к раку? У меня есть своя тема, притом довольно перспективная. Не всякий это пока понимает, но это пройдёт, так уже бывало. Но это был не просто вопрос любознательного человека. Это был вопрос– предложение, и исходил он из уст не кого-нибудь, а самого ГБ. Так мы иногда называли между собой профессора Гирша Вульфовича Брауде – человека, авторитет которого был абсолютно непререкаем.

– Вот посмотрите, – Брауде достаёт несколько загадочных фотокарточек, словно заранее был уверен, что меня это заинтересует. – Вот это рак. Самый настоящий. А это предрак.

Затем профессор начал перебирать разные фотокарточки, как будто хотел найти что-то определённое, время от времени сверяясь с надписью на обратной стороне.

– Вот, нашёл! Это норма, – и на лице его появилось какое-то загадочное довольное выражение. Затем он откинулся на спинку своего кресла с видом человека, проделавшего громадную работу.

– Отлично, Гирш Вульфович, но я ничего не понимаю. Давайте начнём с нуля. Отбросим всё лишнее. Оставим эти три фотокарточки. Что они обозначают и почему они абсолютно разные?

Следует заметить, что когда профессор увлекался чем– либо, то начинал говорить до такой степени конспективно, что трудно было сразу всё понять. При этом часто пропускал промежуточные рассуждения, надеясь, что слушатели это и без него знают. Требовался как бы переводчик с русского технического на русский обиходный язык. Ничего удивительного – ведь есть же англо-английский словарь. И в русском языке имеются специальные толковые словари. Но они, к сожалению, не включают многих технических терминов. Не успевают их освоить. Я попробую по мере сил объяснить, в чём дело.

Начнём с краткого исторического экскурса. Оказывается, в Риге, столице нынешней Латвии, жил в то время немолодой врач – онколог-гинеколог. Улавливаете? Звали его Гурам Левонович. Так вот этот Гурам Левонович большую часть своего рабочего времени посвящал приёму женщин, у которых был предположительно рак шейки матки. Дело, как видите, нешуточное. Гурам Левонович, как принято в таких случаях, брал мазок ткани, располагал его на предметном стекле микроскопа и через некоторое время выносил диагноз. Если он видел, что никакого отклонения от нормы нет, то говорил: «Можешь, голубушка, не беспокоиться» или что-то в этом роде, но если замечал определённые отклонения от нормы, которые называют предраком, или запущенную болезнь, то не выносил приговора, а произносил какие-то успокоительные слова и назначал необходимое лечение.

Дело в том, что предраковое состояние в большинстве случаев поддаётся лечению, но определить эту грань не очень просто – требовалось порой сидеть у микроскопа очень долго, подсчитывая число раковых, предраковых и нормальных клеток. Да и каждую клетку в отдельности с помощью микроскопа нелегко идентифицировать. Поэтому о какой-либо профилактике или систематическом осмотре не могло быть и речи. Не посадишь ведь за микроскоп всех имеющихся в наличии медиков. Есть ведь и другие болезни.

Но вот однажды…

Многие интересные события начинаются с этих слов. А, собственно говоря, почему я должен говорить об этом. Пусть лучше об этом расскажет сам Гурам Левонович.

– Так вот, однажды, – говорит доктор, – мне пришла в голову такая простая мысль: почему бы не взять, скажем, сто человек, научить их распознавать предрак, тогда удастся спасти тысячу или несколько тысяч человек. А что делать с остальными больными? К тому же – кто мне даст эти сто человек? Короче, Целиковский (не обращайте, пожалуйста, внимания, отец известной артистки не имеет к этому никакого отношения, просто это у меня такая поговорка). Короче, появилась мысль, которая преследовала меня повсюду. Естественно, не давала спать, влияла на аппетит, даже пульс иногда начинал изменяться, – я специально проверял. Сто человек или даже тысяча проблему не решат – нужно сделать автомат, который работает быстрей человека, но не хуже. Но этому автомату нужно передать мои знания и в какой-то мере – интуицию.

– Именно тогда, – продолжал Гурам Левонович, – я начал изучать количественную и качественную сторону раковой клетки. Здесь уже не нужно никакой интуиции. Нужно весь опыт выразить в критериях точной науки. Сначала попытался сделать это в одиночку: начал с того, что ввёл в рассуждения так называемый ядерно-цитоплазматический индекс. Вы ведь уже представляете «конструкцию» клетки?

– Угу, – буркнул я, стараясь не перебивать.

– В простейшем виде это неправильной формы замкнутое образование с нечёткими границами. Вот, посмотрите в микроскоп.

Следует заметить, что встреча проходила в домашней обстановке на улице Петра Стучки в Риге, куда я приехал вскоре после беседы с Г.В. Брауде. Я и сам очень хотел заглянуть в микроскоп, но всё откладывал, выжидая более удобного момента. И вот, когда этот момент наступил, я ожидал увидеть необыкновенный мир человеческих клеток, но увидел какие-то смутные очертания. Гурам Левонович что-то подкрутил, что-то повернул, затем пощёлкал по микроскопу указательным пальцем и со словами: «Не обращайте внимания, этот микроскоп принадлежал ещё моему дедушке» – снова пригласил меня к окуляру и продолжил пояснение:

– Сейчас лучше видно, и вы можете распознать некоторые отдельные клетки. Не так ли?

– Да, могу, – ответил я.

– Так вот, тёмный круг внутри каждой клетки – это ядро. Обратите внимание, что и сами клетки, и их ядра разного размера, что вполне естественно. Неизвестно почему, но раковое заболевание связано с увеличением величины ядра за счёт цитоплазмы, причём соотношение площади ядра к площади клетки или цитоплазмы разное. Это отношение и есть ядерно-цитоплазматический индекс, сокращённо – ЯЦИ, который по величине для различных клеток разнится от одной десятой до девяти десятых.

– Работая с микроскопом, – продолжал доктор, – можно для каждой клетки в отдельности посчитать ЯЦИ с достаточной для практических целей точностью. Но в поле зрения микроскопа попадает много разных клеток с разными ЯЦИ. Те из них, у которых ядро небольших размеров по отношению к цитоплазме, – это нормальные клетки. А те, которые…

– А не пойти ли нам поужинать? – неожиданно произнёс мой собеседник. – Мне кажется, что вы уже изрядно проголодались.

И, не дождавшись ответа, решительно скомандовал:

– Одевайтесь!

Несмотря на сырую и ветреную погоду, у ресторана, куда привёл меня Гурам Левонович, толпилось человек десять. Опустив воротник и поправив галстук, мой попутчик напустил на себя вид настоящего иностранца и смело направился к швейцару. Что они говорили, было для меня совершённой загадкой, поскольку разговор шёл на латышском. Но вот появилась девушка в униформе. Она узнала моего спутника, и её лицо расплылось в улыбке. Всё дальнейшее происходило, как в кино, точнее, – как в фильме Михаила Ромма «Девять дней одного года».

– Не может быть, – думал я. – В жизни так не бывает. Это какое-то недоразумение…

Четыре чрезвычайно опрятных официантки в белых фартучках демонстрировали высший класс профессионального мастерства. Они очень слаженно, не мешая друг другу, начали сервировать стол, носить напитки и закуску. При этом доктор был на высоте. Он успевал говорить с девушками по-латышски и переводить их разговор мне. Интересовался моим вкусом и рекомендовал попробовать то, чего у нас не бывает. Меня же он представил как своего гостя, молодого учёного из Москвы, но всё никак не давал мне возможности понять, откуда такое расположение и естественная приветливость. Я даже вспомнил, что в Таллинне, такого не было.

Конечно, не я тому причина. Тоже мне фигура. Видали они таких, перевидали. Так в чём же разгадка? Но вот одна из девушек подошла к Гураму Левоновичу и что-то начала говорить ему шёпотом. Несмотря на то, что разговор происходил на непонятном мне языке, интонация говорила, что ей что-то нужно, и мой партнёр может в этом помочь. Тьфу ты, чёрт! Как же я сразу не догадался, – да ведь они все его пациентки! А кого ещё могут женщины так обхаживать, кроме лечащего или потенциального врача? Да и я хорош. Собрался покорять рак, а о носителях этого страшного недуга забыл. Ведь они все здесь, вокруг. Ведь среди них и моя мама, и сестра, и любимые женщины… Да, нужно помочь этому Дон Кихоту… Возвращались мы после ужина слегка навеселе… И Гурам Левонович что-то лепетал, сожалея, что, будь он лет на двадцать моложе, мы могли бы провести с этими пациентками время более содержательно… И ещё что-то, точно не помню…

– И как прошла ваша командировка? – спросил меня Брауде. – Не зря ездили?

– Думаю, что не зря.

И я коротко рассказал ему о моих встречах с Гурамом Левоновичем, Эдуардом Александровичем, Аркадием Яковлевичем, Яковом Ароновичем …

– Подождите, не всё сразу. Для меня это звучит как известная последовательность американских писателей: Вашингтон Ирвинг, Ирвинг Стоун, Стоун Роберт, Роберт Вашингтон и так далее, – начнём по порядку.

Он взял чистый лист бумаги и написал крупными буквами: «Рак – это серьёзно». Немного подумал и добавил вторую строчку: «даже очень серьёзно». Оставшуюся часть листа разбил на графы и над каждой сделал соответствующие надписи: N п/п; Ф.И.О; Занимаемая должность; Что сделал? Что предлагает?

Под первым номером, естественно, стоял Гурам Левонович. Здесь он коротко отметил всё, что я рассказал ему. Вторым следовал Яков Аронович. Здесь профессор отметил совсем коротко: полковник артиллерии и танковых войск, математическая обработка. Третьим был Аркадий Яковлевич – зав. лабораторией института электроники и автоматики. И, наконец, Эдуард Александрович – директор того же института, академик Латвийской АН. Академик был первым, кто удосужился упоминания научной степени. Остальные «доценты с кандидатами» считались, очевидно, естественной средой. Сначала я думал, что профессор играет в какую-то игру, может, даже в классификацию, но потом понял, что он это делает с какой-то целью. Пятым, как и следовало ожидать, стал я. А иначе и быть не могло. Ведь это моя любимая цифра и об этом я уже где-то говорил.

– Может быть, не стоит меня включать? – пытался я возразить.

Но Брауде посмотрел на меня из-под очков и невозмутимо ответил:

– А вы думаете, зря этот самый, – тут он на всякий случай заглянул в свою шпаргалку, – Аркадий Яковлевич обшарил весь Ленинград и Москву, пока не вышел на вас. У меня уже было несколько звонков из Риги. Ваша идея всем понравилась. Пожалуй, можно писать заявку на изобретение… Далее мы включим Чернобелого, иначе он обидится и вообще угробит тему. Я его знаю. Наверное, пока хватит. Ещё будет немало желающих примазаться к чужой работе.

Я уже начал кое-что понимать, но настоял, чтобы следующим в списке стал он сам. Он написал без особого энтузиазма: «Г.В. Брауде» – и всё. Остальное – одни прочерки.

– Если вы считаете, что моё участие придаст вес всей работе, то я не возражаю. Но всего этого недостаточно. Нужно, чтобы нас хорошенько попросили заняться внеплановой темой. И такая просьба должна исходить от нашего директора, Александра Фортушенко… Было бы хорошо организовать звонок из министерства или академии наук. Впрочем, давно я не видел своего старого друга.

Брауде достал записную книжку и набрал телефонный номер:

– Будьте любезны академика Берга Акселя Ивановича! Кто говорит? Брауде Гирш Вульфович… Добрый день, Аксель Иванович, это Брауде. Давненько мы не виделись…

Конечно, интересно, о чём говорят такие корифеи. Но подслушивать чужой разговор вроде неприлично. К тому же сам Брауде мне, наверное, расскажет. И действительно, разговор был недолгим, но достаточно результативным, поскольку закончился словами: «Я обязательно приду… Хорошо, до встречи…»

Больше недели не было профессора на работе. Грипп, он ведь выбирает себе жертву по своему вкусу. На этот раз он выбрал моего шефа, не задумываясь о том, насколько нужен он мне в данный момент. Увидев его, мне почему-то показалось, что он чем-то недоволен.

– Нужно сделать транспарант со словами «Здоровье хорошее, температура нормальная, все системы работают удовлетворительно» и повесить на шею, – сказал он сразу после встречи. Оказалось, что по пути от входа в институт до лаборатории человек десять останавливали его с единственным вопросом – по поводу его здоровья. Что поделаешь, каждый по-своему реагирует на слова сочувствия. Есть люди, которые на слова «А вы знаете…» отвечают сразу: «Да, знаю, мне уже раз пять об этом говорили». Но не таков был Брауде, он старался быть со всеми одинаково приветлив.

– Ну так что? Вас интересуют новости? – начал он. – Всё получилось так, как я и предусматривал. Академик Берг заразил меня гриппом, а я его раковой тематикой. Да. Серьёзно.

Я, как мог, пытался рассказать ему вашу идею поиска и анализа раковых клеток. Но почему-то связал это с радиолокационным поиском самолётов. Я знаю, что здесь нет ничего общего, но обстановка кабинета слишком располагала к аналогии такого рода. Там же мы сочинили письмо нашему директору. Но он об этом, естественно, ничего не знает. В этом я убедился вчера вечером. Он позвонил мне домой и долго уговаривал взяться за раковую тему, а я, как мог, отказывался. Потом, конечно, согласился и получил заверения в существенной поддержке и помощи.

– Теперь, Гирш Вульфович, вам нужно, очевидно, уговорить меня, – вставил я, когда до меня дошла очередь. – Я прекрасно знаю, как тяжело работать, когда начальство ждёт от тебя результатов на следующий день.

– Это верно, но сейчас у нас другая задача. Как говорил Наполеон: «Сначала нужно ввязаться в драку, а потом решать, как её выиграть». А вас мне уговаривать не нужно. По-моему, вы уже созрели. Поздравляю.

Да, он был прав. Я давно мечтал о большой и важной работе, поэтому, несмотря ни на что, уже включился в процесс. С первого дня для меня было ясно, что распознавание раковых клеток – важная, но всё же частная задача, а нужно решать общую задачу распознавания совокупности микрообъектов. Тогда одно и то же устройство сможет проводить также анализ крови, ДНК и прочее… А если такое устройство подключить к телескопу, то можно будет решать и задачи навигации.

– Как вы смотрите на мою командировку в Сочи? Ненадолго – на неделю? – вырвалась у меня случайно во время разговора с Чернобелым. Вначале я даже не рассчитывал на благоприятный ответ, но, увидев вопросительный взгляд начальника, продолжал уже уверенней. – Нужно написать несколько заявок на изобретения, застолбить, пока не поздно. К тому же товарищ полковник (так мы часто называли Якова Ароновича) пригласил меня, – он сейчас отдыхает в санатории вооружённых сил.

– Я не возражаю, но пусть подпишет командировку Брауде, – сказал Чернобелый. В таких вещах он был очень осторожным.

– В Сочи? – профессор посмотрел на меня из-под очков. – Именно сейчас, в разгар сезона? И какую вы придумали цель командировки?

– Проверка работоспособности наших устройств на телецентре, – выдал я домашнюю заготовку.

– Наших – это плохо, – сказал он, – нужно конкретней. Всё равно никто не поверит, – добавил он.

Так и получилось. Первый человек, который не поверил мне, был главный инженер сочинского телецентра. Он повертел в руках мою командировку, а затем сказал: «Устройство работает хорошо. Будете проверять, или как?»

Мне очень понравилось это «или как», но поступить «или как» я почему-то не смог, поэтому ответил:

– Да, наверное, посмотрю, – но добавил, что у меня здесь ещё очень много работы. Если бы он заинтересовался, я бы ему рассказал, какой. Чего скрывать? Но он, как видно, привык к таким маленьким хитростям, к тому же у него были вопросы по материалам моей первой книги. Оказалось, что он намеревается сделать небольшое устройство. Самостоя тельно. Не каждый специалист легко раскрывает свои замыслы. И это понятно. Но после некоторых вопросов я спросил его:

– Я понял, что вы хотите сделать электронную почту. Зачем это вам нужно?

Мой собеседник несколько смутился, а затем ответил:

– Ну, знаете, не вам мне объяснять. У нас интенсивная связь с другими телецентрами. Порой такая, что телеграфный аппарат не справляется. Вот и возникла задумка сделать дисплей, а результат совместить с картинкой и выводить на мониторы всех технических служб. В вашей книге это всё описано.

– Не только описано, но уже и сделано, – заметил я, – присылайте своего инженера. Мы дадим ему готовые схемы, и всё будет тип-топ.

– Почему инженера? Я сам приеду в Москву и привезу официальное письмо, мы можем и деньги заплатить… Для нас это очень важно, – добавил он. Вектор недоверия резко изменил своё направление, и наше расставание происходило уже в совсем другой тональности…

– В следующий раз, когда соберётесь к нам, сообщите о дне приезда. Мы вам поможем с жильём. Можно электронной почтой.

«Нужно будет рассказать Чернобелому, – мелькнуло в голове, – пусть не думает, что только начальников хорошо встречают на телецентрах. Какой-то идиотски замкнутый круг. В моих работах большая нужда, все предлагают деньги, которые не возьмёшь и не реализуешь. И как долго ещё будет существовать этот грёбаный строй?»

– Ну, как дела? – встретил меня полковник бронетанковой академии. – Отметили командировку? Идёмте вместе искать жильё. Выберем этот квадрат и начнём прочёсывать его снизу вверх. Что-нибудь найдём. Плохо, что на одну неделю. Не любят они таких, несерьёзных.

Следует сказать, что Яков Аронович недавно защитил докторскую диссертацию и после недельного отдыха совсем не был похож на грозного военного. А короткие шорты и белая панамка удачно дополняли это мнение. К тому же его диссертация была чисто математическая, а это, что ни говори, как-то сглаживает дистанцию между военным и штатским сословиями.

– Я не успел вас поздравить с защитой докторской, Яков Аронович, спешу это сделать, пока вы не стали генералом, – заметил я.

– Можете не спешить, таким, как я, генерала не дают. Даже если я две докторских защищу.

– У вас что, проблемы с партбонзами? – не унимался я. Совсем недавно, на офицерских сборах, где «оттрубил»

два месяца, у одного генерала на лекции спросили, может ли беспартийный стать генералом. Наш лектор, человек, по всей видимости, прямой и честный, подумал некоторое время и сказал примерно следующее: «В принципе, может, ни в одном уставе такого запрета нет, но наше бытиё, как вы знаете, не всегда укладывается в рамки устава. И я в своей жизни беспартийного генерала не встречал».

– Да нет, с партией у меня всё в порядке… Девушка, не нужен ли вам молодой учёный из Москвы?

Последняя фраза относилась уже к женщине довольно пожилого возраста.

«И чего он так обращается к женщине, – подумал я, – ведь она может и обидеться».

Но она совсем не обиделась, а только спросила:

– На сколько дней?

– На неделю, а если понравится, то и больше, – успел ответить за меня курортник со стажем. Дама внимательно посмотрела на меня, как бы оценивая, насколько надёжный я плательщик и хватит ли у меня денег больше, чем на неделю, затем, сделав безразличное выражение лица, сказала:

– Нет, не нужен, – и добавила, – не подходит.

Жильё мы, конечно, нашли, правда, не так быстро и вдали от моря. Но зато в конце дня мы уже могли совмещать пляжные процедуры с обсуждением наших проблем.

– Я здесь уже кое-что обдумал, – начал молодой доктор физико-математических наук, – нам нужно в каждой заявке дать серьёзное математическое обоснование, как бы реализацию математического алгоритма работы устройства. Оно будет в какой-то мере продолжением нашей с Гурамом Левоновичем заявки на открытие. Вы ведь знаете, что Гурам Левонович не мог даже кривую Гауссова распределения нарисовать с одним экстремумом…

«Вот, кажется, и начинается то, чего я больше всего боялся», – подумал я. От этого, очевидно, не уйти, поэтому я с безразличным видом спросил:

– И какова судьба вашей заявки?

– Пока идёт только переписка, – ответил он.

– Боюсь, что, кроме переписки, у вас ничего не получится.

– Это почему же? – удивился он.

– Да потому, Яков Аронович, что вы имеете дело с Институтом патентной экспертизы, главным губителем и врагом всех изобретателей, который считает, что на математическую формулу, равно как и на математический алгоритм, авторское свидетельство не выдаётся. Это не изобретение, а игра ума.

– Но это же нонсенс! – начал кипятиться полковник бронетанковых войск. – Это недооценка роли математики в науке, – продолжал он.

– Совершенно с вами согласен. Но много вы встречали математиков изобретателей? – спросил я.

– Не много, но зато – Эйнштейн!

– Ну, положим, Эйнштейн не совсем математик. К тому же он на свои известные формулы не получал патента. Небольшой элемент логики здесь всё-таки есть. Возьмите математическую формулу. Ведь ей можно придать путём преобразования разнообразный вид. Так что с того? На каждую разновидность выдавать патент?

– Математика – королева наук, и только там, где имеется математическое обоснование, там наука настоящая. Возьмите, например, работы Лысенко…

– И здесь у меня нет никаких возражений, дорогой профессор. Я раньше, чем кто-либо другой, нашёл связь между математическим описанием и технической реализацией. Только благодаря этому мне удалось делать устройства размерами с коробочку взамен больших шкафов. Но, когда я попытался получить на это авторские свидетельства, я сам себе перекрыл кислород, поскольку в первых моих заявках была приведена минимизация логических функций, выражающих конечный результат. Математика хороша для диссертантов, – продолжал я, – которые на практике ничего не добились. У нас на кафедре был аспирант из Багдада, Махмуд. Ему один приятель за деньги или выпивку, точно не знаю, написал девяносто процентов диссертации. Так вот я с ним мучился дважды. Сначала, когда пытался понять, к чему всё это, и на защите, когда выступал перед засыпающим учёным советом. Впрочем, идёмте, поплаваем. Мы, кажется, слишком разогрелись.

– Вы меня просто убили, – сказал подплывающий и отфыркивающийся полковник, – что же нам теперь делать?

– Писать попроще, профессор. Эдисон получил патент на лампочку без ссылок на закон Джоуля-Ленца. Патентная экспертиза не любит умников, и Нобелевскую премию по математике не присваивают, как мне кажется, из тех же соображений.

Долго ещё продолжался этот неантагонистический спор, начавшийся на берегу ласкового Чёрного моря. Чем-то он напоминал мне известный диспут между «физиками и лириками». И так же, как в том диспуте, к единому мнению мы, естественно, не пришли. В конечном итоге у нас появилось соглашение. Я написал восемь заявок, а Яков Аронович две, но зато взялся за организацию их пробивания и решил это весьма изящным способом, включив в список авторов сразу двух известных академиков. Естественно, с такой силой хилая патентная экспертиза не смогла совладать, поэтому с первого предъявления мы получили авторские свидетельства, от одних названий которых мороз по коже. Например, «Способ и устройство для ранней диагностики подозреваемого на рак многоклеточного материала». Или такое: «Способ и устройство для определения координат и взаимного расположения точечных объектов». Прямо бери это устройство под мышку и отправляйся в межзвёздное пространство, либо используй на Земле, но для очень специфических задач.

В журналистике, писал Сергей Довлатов, каждому разрешалось делать что-то одно. В чём-то одном нарушать принципы социалистической морали, – то есть нельзя было быть одновременно евреем и пьяницей. Хулиганом и беспартийным… В науке почему-то эти рамки были расширены и даже размыты. В разное время меня обвиняли в хулиганстве, политической близорукости, недисциплинированности. К тому же я не состоял в партии, любил иногда выпить, женщин, политические анекдоты, ни в грош не ставил начальство любого уровня… А также имел другие недостатки… Здесь следует уточнить понятие дисциплины. Времена, когда за опоздание на работу давали срок, давно канули в небытие. Поэтому ты мог практически свободно в рабочее время пойти в библиотеку или поработать дома. Я знаю людей, которые настолько не любили работать в коллективе, что порой месяцами их не видели на рабочем месте. Хорошо, если характер работы позволял такие вольности…

Моё начальство тоже принимало некоторое участие в раковой тематике, но мне не очень хочется писать на эту тему. Приведу лишь пару «крылатых фраз», которые говорят о многом: «Главное в этой теме – это захватить лидерство и раньше других организовать Государственную премию» (Чернобелый). Или: «Серьёзная тема не любит суеты. Здесь часто важна не победа, а участие» (Брауде).

* * *

Много разных событий произошло за годы моего участия в раковой тематике. Радостных и не очень, весёлых и довольно грустных. Да и не могло быть иначе, если над тобой целая обойма начальников, считающих, что достаточно организовать работу, а всё остальное приложится. Подставляй только карманы для премий и грудь для орденов. Однако так не получалось. Как и другие работы, она закончилась премированием непричастных и наказанием невиновных. Но это уже совсем другая тема.

Чёрно-белая наука

Какое впечатление произвёл на меня Чернобелый после нашего знакомства? Самое благоприятное. Его внешность была под стать хорошему артисту. Рост, манера держаться и деловитость были безукоризненны. К тому же в нём чувствовались сила характера и умение подчинить своей воле окружающих. Эта совокупность черт, очевидно и вознесла его на уровень, недостижимый «рядовому» профессору. Может быть, потому, что до сих пор я не встречал такую сильную личность, мне импонировало быть под его началом. Поэтому, когда после защиты, он пригласил меня к себе в НИИ, я не долго думал и согласился. Да и как не поверить такому человеку. А обещал он многое…

Обещал он много и часто. Это был, пожалуй, главный рычаг его деятельности. Инженерам он обещал выпустить на защиту кандидатской диссертации, кандидатам, – на докторскую. Правда, далеко не всем и не всегда. А только тогда, когда в этом была у него нужда. Она появилась, например, тогда, когда весь коллектив писал для него толстую монографию.

– Мы пишем для Чернобелого книгу. Ведь ему пора защитить докторскую. После её защиты он обещал выпустить всех соискателей. – Это было, правда, до моего поступления. Потом этот стиль вошёл у него в привычку, и он обещал, обещал… И, естественно, никогда не выполнял эти обещания. Со временем он перестал стесняться при мне и вопрос:

– Что бы ему пообещать, чтобы он на время успокоился? – даже не требовал от меня какого-то ответа, поскольку его талант в этой сфере был неоспорим.

Зато его дружеские объятия часто вызывали дрожь даже у неслабонервного человека. Был однажды случай, но он требует некоторого пояснения. Работая над раковой тематикой, я продолжал уделять часть своего времени на разработку вспомогательных устройств. Не удивительно, что на столе у нас вскорости появился телевизионный дисплей. Это устройство для отображения информации можно считать прообразом современного персонального компьютера, потому что по своей архитектуре он практически ничем от него не отличался. Его с успехом можно было использовать как в качестве электронной пишущей машинки, электронной поч ты, так и для вывода информации из вычислительной машины. Этот факт, а также то, что мои разработки значительно опережали известные, привлекал внимание представителей многих фирм. Следует сказать, что к своим разработкам я относился не по-советски. То есть не держал в большом секрете, а, когда нужно было, давал консультации и помогал в разработке. Такой подход помогал мне самореализоваться и компенсировать нехватку исполнителей в моей группе. Таким образом, я мог одновременно заниматься разработкой авиационного тренажёра в ЦАГИ, игрового автомата в Рязани, информационной системы в Ленинграде, авиационной визуальной системой в лётно-исследовательском институте и ещё кое-что кое-где.

И вот однажды звонят ко мне люди из космической фирмы Королёва и просят принять высокого гостя, желающего ознакомиться с моими разработками. Я, как обычно, заказал им пропуск и встретил весьма представительную делегацию во главе с главным куратором всех разработок космического комплекса. Сначала меня поразила его фамилия – Маркс. Затем я понял, что его авторитет и значимость в представляемой им области столь неоспоримы, как у его именитого однофамильца в научном коммунизме. То, что они увидели у меня, произвело на них благоприятное впечатление. Я в этом убедился после демонстрации работоспособности макетов.

– Что вам нужно, чтобы выполнить некоторые наши работы? – Это был первый вопрос, не относящийся к чисто техническим.

– Вы, наверное, знаете, чем мы занимаемся и каковы наши возможности?

И, наконец:

– Нам нужно только ваше согласие. Всё остальное мы берём на себя. Мы можем провести постановление правительства и выделить вам в вашем институте лабораторию, отдел, а если понадобится, и половину института!

Ну, как тут не закружиться голове? Это уже было некоторое признание, о котором я давно мечтал. К тому же после всех сложностей с помощниками… Но я ведь дисциплинированный человек и правила субординации знаю. И работаю здесь сравнительно недавно… Поэтому я сказал, что подумаю и дам ответ через неделю.

Встретил меня Чернобелый, как всегда, приветливо. Но по мере того, как я объяснял ему все возможные преимущества работы в русле большой науки, его взгляд становился всё более жёстким, а губы сжимались.

– Знаете, Гуглин, – на фамилию он переходил редко, но всегда, когда хотел показать мне «кузькину мать», – есть одна японская поговорка. – Он недавно возвратился из командировки в Токио и не упускал любую возможность показать, что он ездил туда не зря. По зарубежным командировкам он выполнял и перевыполнял план всего института. Как говорится, брал на себя труд представлять нашу науку за рубежом. А вот кто оплачивал эти командировки, я так и не знаю. Да и не очень меня это интересовало.

– Так вот, – он сделал небольшую паузу, давая возможность каждому обдумать свою мысль, – в соответствии с этой поговоркой, если из доски выступает какой-то гвоздь, то есть очень большая вероятность, что по головке этого гвоздя, стукнет молоток в первую очередь. Советую вам не высовываться. Вам это понятно? – Как тут не понять. Но я ещё пытался как-то аргументировать, склонить его на свою сторону…

– К тому же, – продолжал он уже несколько другим тоном, – с постановлениями правительства мы уже научились бороться. Мы просто уволим Гуглина с работы и скажем, что такую работу некому выполнять. И всё. Финита ля комедия.

Здесь он конечно, переиграл. Но начинать войну мне в тот момент не хотелось. Мирное сосуществование восторжествовало.

– Зачем тебе это нужно? – если бы мы не сидели за столом друг против друга, он обязательно по-отечески обнял бы меня.

– Сколько у тебя публикаций, около сотни?

– Даже больше…

– И несколько книг. У меня они все на самой видной полке. А ведь для получения звания адмирала достаточно только трёх публикаций, – вставил он не к месту, – не ценят у нас науку, се ля ви, – после чего он встрепенулся и перешёл к своему проверенному оружию, обещаниям.

– Через год-полтора можно будет представить тебя к защите докторской. Получишь лабораторию, и т. д., и т. п.

Правда, в это я уже не очень верил. Но, когда мне снова позвонили и спросили, что я решил, я ответил отказом, о чём в дальнейшем часто жалел.

Если в тёмном переулке вас остановит сомнительная личность и заберёт половину содержимого вашего бумажника, то это не иначе как наглый грабёж. А если ваш начальник заставляет вас вписать его фамилию в титул вашей работы, то это что? Притом его фамилию следует ставить первой, иначе ваша работа не имеет никаких шансов быть опубликована. Такая участь постигла многие мои работы. Ведь бог и царь Чернобелый был членом редколлегий многих журналов и издательств.

Первое время я не придавал этому значения. Мне казалось, что я намного богаче и щедрей, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Но потом пришло прозрение, и я наотрез отказывался идти в русле столь противоестественной связи. Правда, приходилось как-то изворачиваться, искать момент, когда он уезжал в длительную командировку. Таким образом мне удалось опубликовать четыре книги и несколько статей. Как мелкий воришка в чужом доме. Но другие мои коллеги боялись пойти на такой шаг и продолжали влачить жалкое, зависимое существование. Такая система не могла не вызвать внутренний протест.

Иногда он выливался в открытый конфликт, но это, к сожалению, ни к чему не приводило. Такова была государственная система подавления личности и присвоения интеллектуальной собственности. Когда я слышу, что какой-то учёный муж является автором нескольких сот научных трудов и изобретений, то мне становится абсолютно ясно, что это прохвост, который свои личные интересы ставит выше всех остальных.

Но он был не единственным в таком роде, что его нисколько не оправдывает. Известны некоторые учёные, которые только постановкой задачи давали такой мощный импульс, что вся остальная работа была, как говорится, делом техники. Но это всё исключения, подтверждающие мои слова.

Я неслучайно называю такую науку чёрно-белой, поскольку были у неё и светлые полосы. Сделали мы одну экспериментальную работу для отображения информации о состоянии станции космической связи. Мы – потому, что в этой работе участвовало несколько человек и в первую очередь Роман Майзульс. Это был отличный инженер. Толковый и изобретательный. Погрузили мы свою бандуру в багажник моего жигуленка и поехали на объект, который был не близко, в подмосковном городишке Гусь-Хрустальный. Так вот, приезжаем, присматриваемся к этому Гусю-Хрустальному. Ничего особенного. Обычное захолустье, которых на Руси несоизмеримо больше, чем приличных городов.

Продолжаем свой путь в соответствии с предписанием, которое ведёт нас сначала в лес, а затем в первый поворот направо, под знак «Въезд запрещён», то есть, проще говоря, «кирпич». Конечно, не обращаем на такие мелочи никакого внимания. В Подмосковье таких дорог очень много, и куда они идут, никто не знает, так как на картах они не обозначены. Конечно, кое-кто знает, но это уже не наши заботы. Может быть, это охотничье хозяйство с саунами и девочками для высокого начальства. Попробуй туда сунуться. Охраняются строже всех военных объектов. Но сейчас мы никого не боимся, потому как командировочное удостоверение порой лучше любого пропуска.

Проезжаем контрольный пункт. Вот и посёлок. И не простой, космический. Это сразу видно по наличию громадных антенн, отличающихся от своих собратьев, работающих на радиовещании и глушилках. Главный инженер встретил нас с каким-то безразличием.

– Ну, что, приехали? Ну, и работайте. Много вас приезжает, и все хотят что-то внедрить. Только толку от ваших внедрений мало. Ничего не меняется. Поэтому не просите от меня помощников. Все заняты. Дерзайте сами.

Вот такая, не очень, скажем, гостеприимная встреча. Роман пытался даже как-то что-то объяснить, но я своевременно остановил его. Я всё боялся, что по дороге там кое-что разболталось или отпаялось. Всё-таки экспериментальный образец. А от него можно ждать всяких неожиданностей. Но ничего. Всё обошлось. Подключили мы свою бандуру к цветному телевизору. Подвели какие-то проводники вместо космического объекта и начинаем, как бы показывать, что мы можем здесь отобразить. Всё как у светофора? Зелёным цветом выводится изображение всей работающей станции, жёлтым – отдельные блоки в режиме ожидания, а красным, естественно, неисправность, некачественная работа и так далее. Потом по очереди все возможности устройства, его дополнительные функции и прочее.

Вижу, постепенно подходят люди, интересуются, задают вопросы. А начальник смены подзывает к себе одного молодого:

– Быстро сбегай к Главному. Скажи, чтобы он пришёл как можно быстрей, – как будто мы уже собираемся уезжать.

Пришёл Главный. Постоял, посмотрел, задал пару вопросов, а потом отозвал меня в сторону:

– Вы уж меня, как говорится, не очень. Такого я и не ожидал. Думал, что лет через двадцать и то у японцев. – Все остальные трудности отпали сами собой. Откуда-то появились всякие помощники, которые начали открывать ниши, проходящие вдоль стен, прокладывать кабели, подключать что нужно, куда нужно. Потом, как положено, всё привели в порядок… накрыли скатерть, разлили пару бутылок шампанского. Отметили запуск, как при спуске лайнера на воду. Не скрою, что такие моменты доставляли особое удовлетворение. Жаль, что они происходили не часто. Поэтому чувствовали мы себя с Романом, как именинники.

– Пусть у вас поработает пару недель. Приготовьте замечания, устройство ведь экспериментальное, – сказал я на прощание.

– А что потом? – вырвалось вдруг у кого-то.

– Потом мы его заберём и будем делать настоящий образец. Если, конечно, вы не передумаете…

Не удалось нам его забрать. Не отдали. Только в обмен на новый, таков был ответ на нашу просьбу.

– А если откажет в работе, что будете делать? – спрашиваю.

– Вызовем вас. Приедете. У нас летом хорошо, много грибов…

Полосатая жизнь продолжалась. Хочется быть честным, и отразить всё как было. Без перегибов.

Как-то подходит ко мне мой коллега, Михаил. Он тоже кандидат наук, но несколько в другой области телевидения. К тому же, партийный. С такими людьми я как-то с трудом находил общий язык. Мог, конечно, поговорить о спорте, о девушках. Но на этот раз он начал говорить обо всём и ни о чём.

– Ладно, не будем терять время. Выкладывай, – говорю, – что там у тебя.

– Понимаешь, – говорит он, – Чернобелый посылает меня на международную конференцию в Германию.

– Прекрасно, – отвечаю, – а при чём здесь я?

– Видишь ли, конференция будет обсуждать международные стандарты по «Телетексту». Не можешь ли ты рассказать мне коротко, в общих чертах, что это такое, и о чём там будет речь?

– Что это такое? Это я могу тебе сказать. «Телетекст» это система передачи дополнительной информации. Она предусматривает простейшую реализацию информационного обеспечения всем, у кого есть телевизор, оснащённый соответствующим декодирующим устройством. А вот о чём там будет идти речь, я не знаю. Наверное, о стандартах для выбранной системы. Рассказать тебе то, чем я занимался несколько лет в двух, трёх словах я не могу. Прочитай в моих книгах. Там это всё рассматривается. Кстати, на эту конференцию я получил персональное приглашение. Но шеф не возражает, чтобы я поехал туда, только за свой счёт. Езжай, голубчик, выручай советскую науку.

Вот что рассказал мне Михаил после возвращения из Берлина:

– После приезда нас хорошо встретили и поселили в шикарной гостинице. Я, понятное дело, сразу в магазины. Всё-таки первый раз за границей. Накупил подарков для детей и жены. На следующий день отвозят на конференцию. Там было несколько докладов, но, несмотря на синхронный перевод на русский, я ничего не понял. Так большую часть конференции и проспал. На следующий день было обсуждение отдельных пунктов стандарта, и слинять никак не удавалось. Потом я опять чуть не вздремнул. Но как-то очнулся и понял, что спрашивают мнение советской делегации. Я поднялся и произнёс:

– Советская делегация не имеет определённого мнения по этому вопросу.

Потом снова что-то обсуждали и опять обратились ко мне. Я произнёс то же самое:

– Советская делегация не имеет определённого мнения по этому вопросу.

После третьего заявления, что Советская делегация не имеет определённого мнения… меня больше не тревожили. Правда, после заседания ко мне подошёл руководитель болгарской делегации Кирилл Конов. Представился, сказал, что он директор болгарского НИИ связи и что он, ещё будучи аспирантом в Ленинграде, тесно сотрудничал с тобой, а потом, без всякой дипломатии спросил:

– А почему не приехал Гуглин? Как мне известно, ему направили персональное приглашение, и его мнение было бы очень важным на этой конференции.

– Я, признаюсь, не ожидал такого вопроса, – продолжал Михаил, – поэтому сказал не задумываясь.

– Знаете, он должен был приехать. И билет уже был ему заказан. Но в последний день перед вылетом он заболел. Настолько серьёзно, что, ещё немного, и, глядишь, умрёт. Поэтому я приехал один…

Много лет я был не выездным. Но когда всеобщая чехарда начала уравновешиваться лучиками свободы, я решил воспользоваться этим в полную силу и подал заявление о выезде в США на постоянное место жительства. Что побудило меня к такому решительному шагу? Вызов сына, который к этому моменту уже обзавёлся там детьми и, как это бывает, рассчитывал на помощь, или стремление скомпенсировать свою многолетнюю неудовлетворённость, связанную с чёрно-белыми полосами в моей жизни, трудно сказать. Но в американском посольстве обязательно нужно было доказать, что я подвергался преследованиям и дискриминации.

Это было сделать нелегко. Тогда консул решил облегчить мне задачу. Он попросил принести копию трудовой книжки. Ни много, ни мало. Достал я эту книжку. Полистал. Окинул взглядом свой трудовой путь, и мне чуточку стало неуютно. Оказывается, что увольняли меня всюду только по собственному желанию. Больше того. Свыше пятидесяти благодарностей поместилось на нескольких маленьких страницах. Их заносили автоматически после регистрации изобретений. И почему я об этом забыл? Ведь даже на стенде «Наши изобретатели» я был третьим, после Чернобелого и Брауде. Чёрно-белая наука бережно выращивала кадры для дяди Сэма.

Компьютерная революция?

…Анекдот о любознательном котёнке я часто вспоминаю в связи с другим интересным событием моей жизни… На эту конференцию я попал совершенно случайно. И записался на выступление тоже без всякой подготовки, т. к. конференция была по вычислительной технике и посвящалась разнообразным устройствам отображения информации. Выступавший передо мною солидный мужчина рассказывал, какие трудности возникли у них при разработке их осциллографической системы, какие проблемы им пришлось преодолеть для получения качественного изображения там, где никогда раннее даже не ставили такую задачу, обращал внимание слушателей на детали многочисленных чертежей, развешанных на всех стенах..

Наверное, я напоминал не котёнка, а скорее пионера в коротеньких штанишках, когда неожиданно для всех заявил, что всё вышесказанное ерунда и чушь собачья… А откуда я мог знать, что выступавший передо мной специалист является признанным авторитетом в данной области… Что совсем недавно вышла его книга, посвящённая формированию символов на электронно-лучевых трубках. В ней разбиваются любые попытки использования телевизора… Любимое выражение признанных корифеев – «товарищ не понимает» вместе со снисходительной улыбкой начало постепенно пятиться назад по мере моего выступления и демонстрации фотокарточек моих экспериментов. А выражение «Стоит ли так много трудиться, чтобы пополнить запасники политехнического музея» вызвало последний взрыв эмоций. Было это в 1966 году. Примерно через год после поступления в аспирантуру пионера я напоминал уже с очень большой натяжкой. Разве что своей задорностью… Этот год я привожу не случайно и не затем, чтобы ещё раз доказать, что «Россия – родина слонов». Просто так будет легче осветить тёмные стороны нашего «светлого» прошлого… Неординарному хулигану Стиву Джобсу в то время было 10 лет…

Компьютерную революцию связывают с появлением в 1975 году персонального компьютера. Два американских паренька, Стив Возняк и Стив Джобс, в сарае изготовляют первый персональный компьютер. Собственно говоря, этот компьютер сделал Возняк, а Джобс был его другом и деловым партнёром. В Америке, так же, как у нас, в России, у многих изобретателей имеется свой соавтор, но характер его работы отличается коренным образом. Для нашего читателя это может показаться странным, но такой соавтор не мешает работе, а содействует и вносит порой неоценимый вклад, который зачастую непосилен основному исполнителю. Возняк был талантливый изобретатель, и всю свою жизнь он посвятил созданию новых инженерных конструкций. Людей, которые, всё свободное от работы время занимаются конструированием радиоэлектронных устройств, у нас называют радиолюбителями. Возняк сочетал в себе качества радиолюбителя и знания профессионала, так как уже в то время поступил в Беркли. Хороший радиолюбитель, человек увлечённый, добивается порой таких результатов, которые удивляют и вызывают зависть высокообразованных профессионалов. Пусть на меня не обижаются специалисты, но я знал несколько таких радиолюбителей. За каждого из них можно было отдать пару дипломированных инженеров, в первую очередь, заочников и вечерников. Знал я также руководителей, которые умели только руками водить…

Джобс был не такой. Неординарная личность, он был на четыре года моложе своего друга. Такой выбор делового партнёра был не случайным, ещё в школе он слыл отпетым хулиганом, который дружил только с ребятами старшего возраста. Из школы его исключали много раз, а однажды он чуть не угодил в тюрьму за то, что подложил в учительскую взрывчатку… Достижения Возняка были не менее впечатляющими, он принёс в школу тикающий муляж самодельной бомбы. Школьников, конечно, эвакуировали, а будущего талантливого изобретателя отправили на психиатрическое освидетельствование…

Первое электронное устройство, которое смастерил студент Возняк, позволяло выдавать междугородные телефонные звонки за местные. Понятное дело, что такое устройство, которое позволяло экономить деньги, с успехом продавалось, и школьник Джобс впервые почувствовал интерес к организации малого бизнеса и продаже этих изделий. Но в молодые годы он ничем не отличался от своих сверстников, на выпускном вечере после окончания школы в 1972 году он крепенько надрался и, покинув дом своих приёмных родителей, отправился учиться в колледж. Но учился он не долго, так как после первого семестра его отчислили. Следует сказать, что в Америке очень строго относятся к студентам, которые недобросовестно относятся к своим обязанностям. А кому нравятся студенты, интерес которых направлен на поиск смысла жизни, но видят этот смысл почему-то в отказе от мяса, в курении марихуаны, приёме ЛСД и занятиях йогой. Мятущаяся натура и безденежье бросали его из одной сферы в другую, поэтому за короткий срок он успел поработать проектировщиком видеоигр в компании Афари, занимался трансцендентальной медитацией в Индии, куда занесло его стремление к просветлению, ремонтником и продавцом подержанных автомобилей после возвращения в Штаты, какой-то химией… Но все эти занятия никак не влияли на его увлечение электроникой и дружбу с Возняком, который упорно продолжал собирать различные электронные конструкции. Одна такая конструкция и оказалась первым персональным компьютером «Apple-1».

Стив Возняк прекрасно понимал, что его изделие не является чем-то выдающимся, поскольку следует лишь достижениям современной электроники и другим смежным дисциплинам, в то время уже были хорошие микросхемы памяти, микропроцессоры и даже телевизионные дисплеи. Больше того, уже существовало несколько разработок, в которых дисплей был оснащён микропроцессором. Называли его по-разному, но чаще всего активным дисплеем или устройством ввода-вывода, которое по всем формальным признакам и архитектуре можно было бы назвать вычислительной машиной. Новизна творения американских энтузиастов, на мой взгляд, была лишь в названии «персональный компьютер». Но об этом не знал Джобс. Он отверг мнения многих специалистов, что такое устройство не найдёт применения в доме у обывателя. Поэтому, сложив свои деньги, вырученные от продажи микроавтобуса «Фольксваген», а также деньги Возняка, полученные от продажи его калькулятора, и Рона Вейна, третьего компаньона, они основали собственную компьютерную корпорацию Apple Computers. Бизнесмену Стиву Джобсу было в то время 20 лет.

…Дом приёмных родителей приютил молодую корпорацию. В гараже расположилась производственная лаборатория, спальню превратили в помещение для персонала, а гостиную – в склад готовой продукции.

Самый крупный коммерческий успех Джобса связывают с продажей первых 50 компьютеров «Apple-1», Джобсу удалось уговорить владельца магазина электронных самоделок Пола Террела взять на реализацию эту партию по оптовой цене – 500 долларов за штуку. Розничная же цена электронного яблока была вообще сатанинской, поскольку состояла из одних шестёрок – 666,66 долларов. Довесок в 66 центов следует отнести к американской традиции, не любящей круглых цифр. Даже став бизнесменом, Джобс продолжал оставаться неординарным хулиганом.

Но трудности только начинались. Пол Террел отказался вносить предоплату, а стартового капитала не хватало даже на микросхемы. У друзей и знакомых удалось занять $5000, а $15000 взяли в кредит в банке на один месяц. Больше не давали. Уж очень непредсказуемой была эта сфера человеческой деятельности. Но бизнес, как известно, не любит слабонервных. В среде компаньонов возникли трения, и Рон Вейн, испугавшись финансовых трудностей, продал свои 10 % акций Джобсу и Возняку за $800. Если бы он мог знать, что через шесть лет, в 1981 году, объём продаж персональных компьютеров достигнет $30 миллиардов, он вряд ли поступил бы так опрометчиво. Здесь невольно напрашивается сравнение с нашими демократическими политиками, основавшими партию «Яблоко». Может быть, и они когда-нибудь добьются подобного успеха…

Стив Джобс не создал ни одной из составных частей компьютера. Да их и создавать к тому времени не нужно было. Достаточно было использовать готовые узлы и микросхемы более высокой степени интеграции. Вот почему не последняя роль была отведена сестре Джобса, которая помогала Возняку собирать из микросхем компьютерные платы. Однако Джобсу в данной команде по праву принадлежала главная роль, без его участия персональный компьютер не смог бы завоевать мир. Дар предвидения, невероятная работоспособность и фантастическая удачливость – вот чем обладал бывший хулиган. Джобс в переводе с английского означает «трудяга», и всю свою жизнь он как бы подтверждал это, поэтому в годы становления фирмы он работал по 20 часов в день, совсем без выходных.

Американская пресса подробно описывает, как достигли успеха известные бизнесмены, и, в первую очередь, те, «которые сами себя сделали». Среди них Бил Гейтс, Дональд Трамп, мэр Нью-Йорка Майкл Блумберг, Стив Джобс и другие… И действительно, на их примерах можно чему-то научиться. А какой толк в опыте толстосумов, которые высасывают из Земли её последние соки или, получив крупное наследство, только и могут, что тратить бешеные деньги… Может быть, поэтому они и не появляются на экранах, а тихо сидят в замках своих арабских эмиратов, анонимно скупая шедевры живописи и небоскрёбы Манхэттена… Миллиардер Джон Пол Гетти, отвечая на вопрос журналиста как достичь финансового могущества, сформулировал так: «Вставай рано, трудись упорно, найди нефть». Джобс, сам того не осознавая, выполнил все приведённые выше требования. Он вставал рано, трудился упорно и нашёл… Возняка.

А могло ли получиться так, что Джобс, не встретив Возняка, занялся бы чем-либо другим и персональный компьютер не появился в нашем доме? Нет, конечно, нет, он бы всё равно появился, но в другом месте и в другое время. Логичней был бы вопрос: а почему он не появился на несколько лет раньше? Ведь для этого были уже все предпосылки. Такой вопрос мне задавали неоднократно, и я часто отделывался шуткой: «Не было под рукой Джобса…» На самом деле, крупные компьютерные фирмы занимались крупными «машинами», и у них было достаточно заказов от военных, авиационных и космических фирм. Кого интересовала такая игрушка? Универсальное же устройство могло появиться в развитии электронной почты или как электронная пишущая машинка… Но не появилась, и я уже писал об этом от имени «фантаста». Почему?.. У нас до перестройки были и другие причины…

Предположим, что Джобс или человек, подобный Джобсу, какой-нибудь наш хулиган, назовём его для определён ности Саня Иванов или, скажем, Стас Трудягин, задумал реализовать подобную авантюру. Так или иначе, он пришёл бы ко мне. Я же, со своей стороны, сварганил бы ему клавиатуру и дисплей от электронной почты, пришпандорил к ним коробочку с микропроцессором, организовал простенькую программу. В центре экрана крупными буквами нашлёпал бы надпись:

«Груша-1»

Made in USSR

Казалось бы всё. Персональный компьютер у нас на столе. Что дальше? Отвечаю: тюрьма. Потому что в магазинах микросхемы не продавали, их можно было купить на чёрном рынке, но они ворованные… Ладно, не будем вдаваться в детали, предположим, что эту проблему он, Стас Трудягин, как-то решил. Как теперь собрать эти компьютеры? Сараев у нас много, и монтажников хватает, но организовать подпольное производство или собирать на коленках тоже не просто, ненамного проще, чем печатать деньги. Мне так кажется. Пойдём дальше. Как продавать эти компьютеры? В магазины их не возьмут. Можно попытаться продавать из-под полы, как это делали всякие цеховики и фарцовщики с джинсами, но кто на это пойдёт? Ведь такое устройство в сумку не запрячешь и на себя не напялишь… Не поэтому ли «самая передовая и прогрессивная» система плодила только чёрно– белых и чёрно-серых организаторов? Таким, как Джобс, в тоталитарном обществе места не было. Так же, как и тем, кто как-то пытался опередить своё время… О всяких там генетиках-кибернетиках я даже не говорю. Скучно… И, наконец, хочется вспомнить фразу из раннего издания моего любимого «Золотого теленка»: «Ну и наделали делов эти бандиты Маркс и Энгельс!» Последние слова не для всех, а только для ваших сторонников, Геннадий Анд реевич Зюганов.

Наука и жизнь (юмор)

Заехал как-то ко мне мой приятель из Новосибирска. Учились мы с ним в одном институте. Звали его Феликс. Учился Феликс не блестяще. Но как-то закончил институт и был направлен в Сибирский филиал академии наук. Может, потому, что был он неплохой спортсмен и азартный картёжник, а может, потому, что попал в хорошую среду, но, как факт, увлёкся он наукой и через пару лет защитил диссертацию, потом вторую, получал какие-то награды, но не в этом суть. Суть заключается в том, что у каждого человека есть один или два приятеля, которые как бы сопровождают тебя всю жизнь. Вот таким человеком для меня и был Феликс. Стоило мне поехать в отпуск в Сочи или Ялту, обязательно встречал там Феликса. Если симпозиум или конференция в Ленинграде или другом городе, это само собой, и я заранее знал или предчувствовал встречу. Обычно, как и положено, при встрече мы обнимались, перекидывались парой слов, после чего он говорил:

– Давай встретимся вечером. А сейчас, прости, тут развернулась такая пуля… На мизере паровоз на пять взяток…

На этот раз наша встреча была не случайной. Он приехал в Москву в командировку и к вечеру добрался ко мне в Черёмушки. Обычно с Феликсом не соскучишься, а на этот раз он грохнул на стол бутылку коньяка. И это неудивительно. Многие талантливые люди любят слегка поддать, уйти от повседневности, хотя бы на время.

– Да ты совсем сбрендил, – сказал я, увидев большую ёмкость.

– Правильно рассуждаешь, старик, – отвечает Феликс, – во всей Москве не найти коньяка, сплошные бренди. Вроде то же, да не то. Но не переживай, вечер длинный, а мы давно не виделись.

…Налили по первой, по второй… Как-то само собой разговор зашёл о коньяке и автоинспекции[3]. И, что интересно, первую тему Феликс любит и настолько же не любит и не уважает вторую. Лёд и пламя. О коньяке он может рассказывать до бесконечности. Главное – не перебивать, если даже знаешь этот предмет. Конечно, Феликс отличный рассказчик. Но его нужно завести. А заводной механизм здесь же, под рукой… Налили ещё по одной…

– Знаешь, – говорю я, – у меня был такой случай.

«Как-то на площади Маяковского, у концертного зала им. Чайковского, – ты чувствуешь, какой великолепный союз поэзии и музыки, если не считать рестораны, расположенные там же, – я сделал неправильный левый поворот и сразу услышал родную трель милицейского свистка. Остановился недалеко от памятника, так, чтобы никому не мешать. Вышел, поднял руки вверх, как бы давая понять, что я сдаюсь и жду. В то время ещё не было моды класть руки на капот, а мордой вниз. Но он почему-то не торопился меня обслужить. Остановил второго, потом третьего… Во многих спорных местах, а таких в Москве немало, то ли знаки не однозначные, то ли по другой причине, но здесь водители часто делают небольшое нарушение. Особенно тогда, когда кто-либо впереди показал пример, как и в моём случае. И почему-то именно в таком месте, которое иначе как ловушкой не назовёшь, стоит постовой автоинспектор и с радостью встречает свои жертвы.

– Ну так что, нарушаем? – произнёс он как-то буднично, как будто я встречался с ним уже не один раз.

– Так уж получилось, товарищ старший капитан, – отвечаю покорно, всем своим видом показывая, что виноват, мол, готов принять любое наказание, кроме смертной казни.

Он посмотрел на меня пристально, затем изучил мои документы и, не найдя ничего подозрительного, произнёс:

– Ну так что будем делать, штраф через сберкассу с просечкой в талоне или как?

– Или как, товарищ капитан, или как, – воскликнул я, заранее радуясь, что можно отделаться малой кровью. У меня уже был соответствующий опыт. Мне как-то захотелось быть принципиальным, поэтому потратил я целый день, перетерпел массу издевательств и уплатил за удовольствие 80 рублей…

Он оглянулся, положил мои документы к себе в полевую сумку и совсем уж по-дружески произнёс:

– Значит, так, возьмите 7,80, заверните в газету и принесите ко мне в будку. Положете под сумку. И без глупостей, – добавил он и отправился обслуживать других нарушителей.

Следует сказать, что 7,80 – это бутылка коньяка по ценам того времени, а коньяк, на мой не очень компетентный взгляд, ничем не слабей других напитков той же крепости. К тому же автоинспектор, очевидно, за рулём, и ему ещё добираться со службы… А вдруг его остановит инспектор над автоинспекторами? Что тогда? К тому же автоинспектор – человек простой, не всё же ему коньячком баловаться… Конечно, сразу отучить их всех от пьянства трудно, особенно, в одиночку. Но ведь кто-то должен начать! К тому же, гражданский долг!

Завернул я в газету 3,14. Во-первых, это цена обычной, Московской, а во-вторых, число пи, которое я уважаю ещё со школьной скамьи. Сунул я свёрток под его довольно полную сумку и ещё очень долго жалел, что под рукой не оказалось рубля, на лимонад», – закончил я свой рассказ.

Приняли мы ещё, закусывали сначала по-интеллигентски, лимончиком, а потом всем остальным. И только тогда, когда поняли, что «хорошо сидим», включился Феликс.

«Знаешь, – говорит, – старик, что твоя борьба с коньяком на рабочем месте автоинспектора начала приносить плоды. Правда, в другое время и в другом месте. Было это не то в Киеве, не то в Ленинграде, но не в этом суть. А суть была в том, что на этом самом перекрёстке, между Крещатиком и Невским проспектом, стоял автоинспектор. Перекрёсток этот где-то должен быть, ведь абсолютно параллельных улиц не бывает, ты это ещё понимаешь. А если и случится такое, то всё равно перекрёсток есть, но о-очень далеко.

Так вот этот автоинспектор, – продолжает Феликс, – был настоящий мордоворот, – при этом мой собеседник поднёс руки к лицу, а потом развёл их, чтобы показать, какой он был. – И звали его соответственно – Самсоныч. Был он очень дисциплинирован, потому как приходил ровно в 7.00 и каждый день. Все его знали и очень уважали за то, что он много не брал, но часто, через каждые две минуты по 150 граммов. Недовольные, правда, говорили, что лес страдает не оттого, что много уносят, а оттого, что часто ходят. Но их никто не слушал. Кое-кто специально высчитывал момент, чтобы присутствовать при этом ритуале. Ведь делал он это очень изящно. Останавливал очередную машину, смотрел автолюбителю в глаза, а потом поворачивал голову в направлении Васильевского спуска и следовал в ближайшую рюмочную. Там он не баловал окружающих лишними словами, а подходя к бармену, говорил: «Брр, холодно» или «Брр, жарко», – в зависимости от времени года.

Бармен в эти моменты не жонглировал бутылками, как обычно, а в силу укоренившегося условного рефлекса мгновенно открывал бутылку коньяка, наливал стандартную дозу и обязательно произносил: «Да-а, холодно» или «Да-а, жарко», – опять-таки в зависимости от погоды. При этом он чувствовал себя приобщённым к чему-то таинственному и коллективному, потому что благодарил за любые чаевые и даже слегка наклонял голову в знак почтения.

Так продолжалось бы долго, – продолжал Феликс свой рассказ, – и все были бы довольны, если бы один математик из нашего филиала АН не пошевелил своими могучими мозгами. Он всегда обладал выдающимися способностями, но никак не мог найти им достойного применения, так как его труды редко кто читал, а тот, кто читал, не мог до конца понять всю глубину его замыслов. О всяких там конференциях и симпозиумах стыдно было даже вспоминать. А тут такой, можно сказать, уникальный случай. Ведь час имеет шестьдесят минут, то есть тридцать раз по 150. К тому же смена продолжается все восемь часов! До чего всё просто. С ума можно сойти! А если перемножить на количество автоинспекторов! Их ведь намного больше, чем профессоров математики. Чуть ли не на каждом перекрёстке стоит эдакий красавец. И зарплата, наверное, не такая нищенская, как у нас. Вот, оказывается, как можно решить глобальную задачу утечки мозгов!

Долго думал талантливый человек как прибыль из одной плоскости перевести в другую, как бы в другое гиперпространство, но ничего не получалось. Ни один из известных математических подходов не подходил.

«Нужно привлечь специалистов смежных областей, – подумал он, – философов, психологов, экономистов, налоговиков, юристов. Всё равно в одиночку такое не поднять. Но на всякий случай нужно застолбить и расписать постановку задачи. Главное, – как говорил Наполеон, – ввязаться в борьбу»…

Начальство института почему-то не затрепетало от счастья, но отправило свои соображения по инстанции. Итак, отличная идея медленно, но верно продвигалась по ступенькам иерархической лестницы всё выше и выше, пока не дошла до самого решительного, которого все почему-то называли нерешительным за то, что свою миссию – руководить – он понимал уж очень дословно: руками водить.

«Какой прекрасный случай, – подумал он. – Здесь можно одним щелчком убить несколько целей, даже те, которые сейчас и не видны, ибо находятся где-то за бугром».

Самсоныч, конечно, тоже был не дурак – продолжал Феликс. – Ведь не зря на своей будке, в которую он иногда заходил, разгоняя прислонившихся мальчишек, написал транспарант: «Хлопцы, не валяйте дурака». Конечно, его все знают, и уважают, и хотят предостеречь… по несколько раз в день… Поэтому после очередного предупреждения он только похмыкивал и как бы говорил: «Кажный должон делат свою работу». – Но шмон приближался.

И вот тогда, когда все всё знали и собрались в рюмочной, и стояли, вздрагивая от напряжения, а фотокоры осветили помещение и боялись упустить этот долгожданный момент, открывается дверь, входит Самсоныч со своим клиентом, на роль которого пригласили самого Сильвестра Талонова из Голливуда. Он прилетел на собственном самолёте. Согласился он только потому, что на одесском рынке ему кто-то по секрету сказал, что такого нигде не увидишь, ни в Чикаго, ни в Мелитополе, а он как раз искал оригинальный сюжет для сценария… И вот, все приподнимаются на цыпочки, Самсоныч произносит свою коронную «Брр, холодно», а бармен отработанным движением открывает бутылку и наливает стандартную дозу. Самсоныч берёт в руки этот стопарик, делает ритуальный выдох и… В этот самый момент появляется откуда-то рука и опускается на сосуд (крупный план)… Всё.

Самое интересное позади. Всё снято, зафиксировано, запротоколировано. Переписаны свидетели и прочие заинтересованные и не очень лица.

Засомневался только один мужичонка, который совершенно случайно оказался здесь по дороге в театр «Красный факел». Туда он ходил не на спектакли, а пить пиво, которое давали всем купившим билет. Многие считали его большим специалистом по выпивке, чуть ли не чемпионом, а кое-кто называл его просто алкашиком. Вот он-то и оказался самый-самый, как Фома.

– А почём я должон расписаватса шо здеся коньяки? Дайте отведать, и всё тут!

– А чего, – говорят компетентные люди, – имеете право. Вот рюмка, можем даже отлить в специальную стопочку.

– Зачем, – говорит Фома, – мне стопка, когда не пахнет. И на вкус…

В одно мгновение он запустил в жидкость палец, а затем отправил его в рот…

– Ха, ха, – сказал он, – я так и думал, знамо дело, холодный чай, «Индийский», со слоном».

– Операция провалилась, – закончил свой рассказ Феликс, д. т. н., профессор, картёжник, лауреат, выпивоха и хороший парень.

На волнах малого бизнеса

Только для своих

В моей жизни часто случались повороты. Крутые и не очень. Но самый существенный был связан с перестройкой, которая, конечно, не возникла случайно. Только очень наивные люди думают, что вот собрались вместе Горбачёв с Яковлевым и начали думать на тему: «А что бы нам такого отчебучить, чтобы даже чертям стало весело». Если бы это зависело от меня, то перестройка и крах всей чёрно-серой системы произошли бы сразу после моего пионерского лагеря. А ещё лучше, если бы это случилось до прихода Сталина, а ещё лучше… Впрочем, к чему эти бесплодные мечтания. Что было, того не изменишь.

Перестройка застала меня в НИИ Радио. До этого крупицы правды удавалось раздобыть с большим трудом, при этом она предназначалась только для своих.

Только для своих… Отличное выражение. С ним связаны многие воспоминания, но одним особенно хочется поделиться… Дело было во времена жёсткого закручивания гаек, больших и не очень. В нашем НИИ выступал Евгений Евтушенко. Да, наш институт всегда отличался свободомыслием. Поэтому и устраивали закрытые вечера, на которых выступали опальные и не очень, но довольно популярные личности. Бывали у нас Высоцкий и Окуджава, Тарковский и Галич, Жванецкий и Карцев. Выступал у нас и мой друг, Виктор Берковский, с супругами Никитиными. Часто выступали звёзды эстрады и даже футбольные тренеры. Каждый из них начинал своё выступление словами, что он очень занят и редко позволяет себе такое удовольствие, как общение со своими зрителями. Но когда он (она) узнал(а), что приглашают в НИИ Радио, то отказаться не смог (не смогла). Даже самая яркая звезда того времени, Алла Борисовна, заявила: «Вообще-то за двести рублей я не выступаю, за такие деньги пригласите Валечку», но от приглашения в наш НИИ отказаться не смогла. Может быть, такие слова они произносили и в других закрытых залах. Не знаю, я за ними не следовал…

Так вот, во время выступления Евтушенко одна наша весьма экстравагантная дама, а таких у нас, как и в других НИИ, было предостаточно, встаёт и говорит: «Евгений Александрович, расскажите, пожалуйста, кто ещё, кроме вас, принимал участие в альманахе «Метрополь». Здесь все свои!» И это в зале, вмещающем несколько сот человек.

Не люблю я рассказы о жизни великих и знаменитых. В них всегда есть что-то надуманное и избитое. Но так получилось, каюсь, как говорят, сорри, и вернёмся к нашему повест вованию.

Диссидентом я никогда не был, но всегда им сочувствовал. Мои друзья держали меня в курсе событий, поэтому и соответствующей литературы у меня было достаточно. И не только известные самиздатовские книги в красном переплёте, но и более редкостные, напечатанные на пишущей машинке, к тому же на папиросной бумаге. Помню, как-то мой друг, Саня, звонит мне и говорит:

– Ты не хочешь погулять, подышать свежим воздухом?

– Конечно, хочу, – отвечаю, – без свежего воздуха я уже начинаю задыхаться.

– Тогда встретимся на том же месте в тот же час.

Свежим воздухом оказалась не какая-то одна книга, а целый чемодан такой литературы.

– Ты не знаешь, куда можно пристроить этот «воздух»? – спрашивает Саня. – Есть предпосылки, что товарищи из ГБ собираются сделать у меня шмон, и мне очень не хочется доставить им радость «успешно выполненного долга».

Следует сказать, что Саня – известный литератор, человек тяжёлой судьбы. В раннем детстве его родители, отец и мать, были репрессированы как враги народа. Отец его погиб в лагерях, а мать как-то дожила до реабилитации и вернулась домой, оставив в тех краях здоровье и лучшие годы жизни. Сам он многие годы провёл в приютах до тех пор, пока его не разыскала тётка и не привезла в семью. Вот и получилось, что старый лозунг: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство», был для него не просто набором красивых слов. Потом были школа, служба в доблестной Советской армии, журфак МГУ и книги, книги, книги. В основном, беллетристика, история, философия, искусство.

Были у него и технические книги и даже стояли на видном месте, но это были мои книги, а их, как вы понимаете, прятать от ищеек КГБ было ни к чему.

Сам Саня писал много и трудно. Высокая требовательность и стремление к совершенству, а также тематика его книг, которая, как и следовало ожидать, была в духе коммунистического воспитания, способствовали тому, что большинство из написанного ложилось на полку до лучших времён. Когда я однажды, прочитав его некоторые рассказы, спросил, почему он их не публикует, он ответил коротко.

– Не могу и не хочу писать на себя донос.

Интересен его контакт с довольно капитальным коммунистом и моим начальником, Чернобелым, на одном из юбилейных торжеств.

– Александр Григорьевич, вы мне очень симпатичны. Это верно, что вы писатель? – спрашивает Чернобелый.

– Да, а что, не похож?

– Нет, что вы, наоборот, один произнесённый вами тост говорит о специфическом профессионализме. Я просто не могу угадать тему вашего творчества. Помогите мне. О чём вы пишете?

– О любви, – ответил Саня.

– М-да, – крякнул Чернобелый. Ему трудно было понять и поверить в это. Да и любовь бывает разная. Попробуй угадать.

– Можно отвезти это на дачу, в деревню Толстопальцево. Там, кстати, неплохой воздух, но такая дорога, что проехать можно только летом, – размышлял я вслух, – а ещё лучше у моей тёщи, Софьи Александровны.

Так и решили. Порулили «подпольщики» по микрорайону, убедились, что нет хвоста и нагрянули к тёще без звонка. Не знаю, почему, но тёща меня любила, и это её отношение распространялось на всех моих друзей. Саню она особенно уважала.

«От него, – говорила она, – просто излучается обаяние».

Конечно, она многого не знала. Не знала о том, какие книги находятся в старом чемодане, обвязанном простой верёвкой. А ведь там были книги Солженицына и Гроссмана, Войновича и Зиновьева, Мандельштама и Булгакова, Бродского и Меня, Цветаевой и так далее. Были и статьи Сахарова. И уж тем более не знала она о тщательном обыске, который провели ищейки КГБ, ничего так и не нашедшие, кроме старенькой пишущей машинки и пачки белой бумаги.

– Как это вам, Александр Григорьевич, удалось всё спрятать? – домогался следователь по «особо неважным» делам. – Даже такой громоздкий альманах, как Метрополь…

Метрополь… Его я дочитать до конца не успел, так как дали его мне только на одну ночь. К тому же это была не книга, а самиздатовский макет книги. И размером он был, как большая картина, поэтому возвратить его нужно было до рассвета. А читать там было что! К тому же состав авторов – Ахмадулина и Вознесенский, Высоцкий и Бродский… Нет, не буду перечислять. Думаю, что все они войдут в историю. А я могу кого-то не включить, и этот кто-то на меня обидится. Не хотелось бы.

– Понимаете, – начал Саня, как интеллигентный человек, не умеющий врать, – я ничего не прятал в своей квартире. Я не мог это сделать, чисто физически… Жилищные условия не позволяют.

– А ваши друзья, этот скульптор, Федот Сучков, например. Он же на каждом углу говорит: «Был, дескать, за городом, солнышко светит, птички поют, хорошо, как будто совсем нет советской власти». Или Илья Гуглин.

– А он чем вам не угодил? – спрашивает Саня. – Работает в режимном предприятии, занимается техникой.

– Заниматься-то занимается. Но, видно, не зря за ним тянется дело ещё с пионерского лагеря. Какие-то родственники за бугром. Потом картинки на экране. Целый отдел пришлось создавать… – почему-то разоткровенничался или сболтнул лишнее гебист.

Картинки на экране. Об этом стоит рассказать отдельно. Появились они, вернее, их идея, как и многое в нашей жизни, совершенно случайно. Как-то, после очередного революционного праздника, когда начальство полностью расслабилось и приказало нам продолжать веселье, рассредоточившись в своих лабораториях, и мы были во всех отношениях предоставлены сами себе, вот тут и заглянул к нам Володя, аспирант из дружеской группы.

– А нельзя ли с помощью вашего дисплея похулиганить в честь праздника? – спросил он. Я заметил, что в советские праздники всем почему-то всегда хочется похулиганить как-то не буднично, а по-праздничному.

– Идея очень простая, – продолжал наш гость. Нужно набрать на экране матерное слово крупными буквами и подключить сформированный сигнал прямо в антенну. Может быть, это угомонит моих соседей, которые на праздники с ума сходят до самого утра.

– Ну, чего там слово, – это уже второй участник мозговой атаки подключился к творчеству.

– Можно даже целый стишок организовать, небольшой, так сказать, фольклор, например:

«Спутник, спутник ты могуч, ты летаешь выше туч, Прославляя до небес, мать твою, КПСС…»

– Замечательно, – говорю я, – но здесь мы не полностью используем графические возможности дисплея. Вот, если нарисовать на экране простую картинку, как бы поле, на котором спелая пшеница сплошь наклонилась вправо, а один-два колоска, наоборот, влево. А под этой стилизованной картинкой лозунг: «Народ и партия – едины». Или такой рисунок: … мчится на всех парах паровоз. Но приближается он к обрыву. К тому же и рельсы его расходятся в разные стороны. И соответствующий лозунг: «Наш паровоз, вперёд лети, в коммуне остановка…» Вот, кажется, и всё. Пошутили, посмеялись, а у серьёзных людей появилась новое направление для изучения.

«Кто-то из своих не поленился и сообщил куда следует. Видно, не зря Брауде говорил, что КГБ знает всё, – рассуждал я. – Ладно, хорошо, что всё кончилось. Но это уже, видно, агония. Да и события в Чехословакии говорят об этом. Жаль, бархатная революция не получилась. Не могла получиться. Не тот масштаб. Вот если бы у нас появился такой Дубчек. А почему нет? Приучают же всех с детства лицемерить, попробуй узнай, что у него на уме. Не все ведь в двенадцать лет попадают в КГБ. Вот и получается, что недостаток системы может превратиться в достоинство. И в технике так. Система без обратной связи всегда неустойчива.

Александр Дубчек – надежда демократических преобразований 1968 года. Я даже сына назвал в его честь. И, видно, не только я.

– Сколько в вашем классе мальчиков, которых зовут Сашей? – как-то спросил я.

– Четыре и одна девочка, а что?

– Я так и думал.

– Что думал? – спросил он.

– Вот вырастешь, кончишь институт, потом аспирантуру, вот тогда и поговорим.

– А что такое аспирантура?

– Аспирантура – это такая школа, в которой учатся довольно умные, средние гении и Махмуды.

– А кто эти Махмуды? – никак не унимался мой почемучка.

– Махмуды – это дяди, у которых родственники размножаются, как саламандры у писателя Чапека. – На этой невесёлой ноте я решил закончить этот вечер вопросов и ответов.

После всего сказанного стоит ли останавливаться на отдельных этапах горбачевской перестройки, которые мы воспринимали как упоминавшиеся ранее глотки свежего воздуха. Романтика ожидаемых перемен… Первые свободные выборы, гласность, съезд народных депутатов, массовые митинги, борьба с ненавистным шестым параграфом конституции. И, как следствие, ГКЧП, развал Союза, Борис, ты прав! Во многом… Но как много ошибок, непродуманных решений. Капитан большого корабля не должен поступать импульсивно, тем более, большой страны. А уж о выборе своего преемника – вообще молчу.

На волнах малого бизнеса

Это был крутой поворот. И начал его подготовку я двумя месяцами раннее. Это в Америке организовать малый бизнес можно за полчаса. У нас, в Москве, на это понадобилось около двух месяцев. Нужно было обойти десятки инстанций, подготовить массу документов и делать это в строго определённой последовательности. Притом на каждом этапе воевать с чинушами, доказывать, что ты знаешь своё дело, всё умеешь и согласен работать по их правилам. Поскольку правил было много и они были к тому же противоречивы, я решил не уделять им много времени и сил, поэтому освоил лишь самые простые и надёжные. Портфель мой был забит мелкими подарками. Это позволяло мне экономить время и нервы. К этому приходит каждый, и я не был каким-то исключением.

– Ах, французские духи. Это так мило с вашей стороны. Наверное, ваша жена купается в этой роскоши? Подождите минутку, начальник вас примет.

С чего начинается малый бизнес? Если не считать регистрацию предприятия, учредительных документов и счёта в банке, то с договоров на проведение работ. Своим потенциальным заказчикам я сообщил, что их работа теперь будет выполняться быстрее и дешевле. Конечно, это не вызвало возражений, только замечания, что так следовало бы поступить значительно раньше. Что ещё. Денежные дела. Отчётность, налоги отдать бесконтрольно бухгалтеру нельзя. Не тот масштаб. Нужно освоить. Потом всякие рыночные премудрости, маркетинг, лизинг, инвестиции и прочее. Сейчас это любой школьник знает. А тогда это вызывало определённую трудность. Тоже нужно познать. А короткий бизнес-курс ничего, кроме корочки, не дал. Дал, правда, кое-какую фигню, которая почему-то осталась в памяти…

…Нормально работающая фирма как бы имеет в своём хозяйстве коров, лошадей и собак. Коровы дают молоко и, естественно, приносят прибыль, лошади, хоть и используются для хозяйственных нужд, но прибыли не приносят. А собаки! Те вообще сплошь убыточны. Отсюда и вся остальная философия бизнеса. Увеличивай количество коров и уменьшай – лошадей и собак. Но ни в коем случае не избавляйся от них. Может быть, со временем или под влиянием определённых обстоятельств лошади и собаки могут превратиться в… Нет, не в коров, конечно, а в другой источник прибыли. Вот такая наука.

Постепенно многое прояснилось и утряслось. Работая на дому даже в одиночку можно руководить большим коллективом, притом с большей эффективностью, и успеть кое-что додумать из прошлого. Главное, это подобрать надёжных помощников и хороших исполнителей. Всё бы было хорошо, если бы не было так плохо. Вслед за эпохой пустых полок и талонов на продукты последовал шоковый переход к рынку. И произошло это именно тогда, когда начало казаться, что ты уже стал свободным человеком, что ты уже не зависим ни от кого и высокого начальства, в первую очередь. Молодой премьер, Егор Гайдар, потомок неплохого писателя, придумал схему специфического тройного прыжка через пропасть без промежуточных опор. Чем она кончилась, всем известно.

Деньги, мерило стоимости товаров и услуг, как и энергия, не могут появляться или исчезать бесследно. Они переходят из рук в руки. Какими бы схемами перевода их не пользовались изобретательные финансисты, если в одном месте они исчезают, то в другом они обязательно должны появиться. Это аксиома. Все остальные приёмы, имеющие мудрёные названия, как-то – девальвация, инфляция, обмен купюр и прочие, являются лишь разновидностью обмана. И это не изобретение новой власти…

Всё-таки удивительное свойство человеческой памяти. Пытаешься вспомнить события недавней давности, а в голову лезут детские воспоминания. Пытаешься от них отмахнуться, как-то переключиться, не получается. Видно, судьба. От неё не убежать… Так вот, помню, ещё до войны, пришёл как-то отец с работы, возбуждённый и расстроенный одновременно. Оказывается, в этот день была подписка на облигации государственного внутреннего займа, с помощью которого ещё в те времена родное государство грабило своих горячо любимых граждан. Эти облигации выпускались на двадцать пять, или тридцать лет, затем реализовывались добровольно-принудительным путём на производстве. Естественно, под нажимом начальства и в обстановке патриотического ажиотажа. Притом на крупные суммы, переваливающие порой месячные и двухмесячные оклады. Чтобы не быть заподозренным во всех грехах, отец ежегодно подписывался на полтора оклада. Матери удавалось отделаться месячной подпиской. Много лет спустя попали эти облигации мне в руки, и я с ними поступил так, как поступают с совершенно ненужными вещами. Впрочем, их можно было и оставить. Для коллекции или как наглядный документ того смутного времени.

После войны, когда деньги были обесценены, дорогой и любимый отец всех народов, в дополнение к предыдущему, придумал другой, но не менее впечатляющий обман, обмен денег на новые бумажки. Казалось бы, чем вас не устраивают старые деньги. Ведь вы же их напечатали и портрет вашего бога, вождя и учителя, тут же. Так нет. Обман должен быть разнообразным, оглушительным и иметь какую-то благородную подоплёку. Видите ли, денег накопилось слишком много и среди них фальшивые, которые трудно отличить от настоящих. Поэтому нужно произвести обмен денежных знаков один к тысяче. К тому же ввести ряд ограничений, как по количеству, так и по времени, и ещё что-то, не менее экзотичное. Но тогда это было как-то понятно. Тяжёлая война, государственный строй, пользующийся неважной репутацией в мире, а теперь? Никаких чрезвычайных событий не произошло. Ни войн, ни землетрясений. Может быть, именно поэтому была проведена такая гигантская работа. Даже представить себе трудно. Запрятать надолго товары и продукты только для одной цели, чтобы «выбросить» всё это на прилавки, но по новой, рыночной цене. А если цена на всё мгновенно становится в 100–200 раз выше, что оказывается у вас в кармане? Правильно. Получайте отлично по политэкономии.

Что такое предприятие, оставшееся в одночасье без денег? Это намного хуже, чем, скажем, дядя Вася полез в свой карман и обнаружил, что в нём пусто и ещё что-то, то есть дырка. У предприятия есть обязательства, за срыв которых, следует платить немалые штрафы. Предприятие без денег, как птица без крыльев. Бегать, суетиться может, а вот взлететь, нет.

Говорят, осуждённые за коллективное изнасилование, очень любят песню из кинофильма «Путь к причалу» потому, что там есть слова: «Если радость на всех одна, на всех и печаль одна…» Так же и здесь. Тебе нечем платить, такое же положение и у других, которые тебе должны. Вот так и получается «печаль на всех одна», а радость весьма сомнительна, поскольку возникает коллапс, для выхода из которого требуется очень много времени.

Но такая «печаль» не только наносит шрамы на тело малого бизнеса, но и чему-то учит. После первого финансового обвала пришлось отказаться от чистоты выбранного профиля. В управдомы я, конечно, не подался. Но существенно обновил своё стадо «коров». Произошло это следующим образом.

Когда я и мои заказчики оказались на нуле, некоторые фирмы, приближённые к власти, наоборот, значительно разбогатели. Здесь нет ничего удивительного. «Кто владеет информацией, тот владеет миром», – любил повторять Черчиль. В наше время это приняло совершенно бессовестную форму и объявления типа «Приглашаются люди со связями» уже никого не удивляли. Очевидно, именно такие люди и содействовали тому, что вдруг, неожиданно, расцвёл в Моск ве строительный бум. Но для производства строительных работ нужна лицензия. Вот так и оказался я в департаменте строительных лицензий.

– Какая у вас техника? – спрашивает вальяжного вида чиновник.

– Кран, бульдозер и экскаватор, – отвечаю я. При этом протягиваю договор аренды техники, которую ещё не видел и не известно увижу ли.

– А как у вас с работниками строительных специальностей? – спрашивает мой любознательный собеседник.

– Нормально, – отвечаю, – вот некоторые копии дипломов.

– А как у вас с этим самым?

– Всё в порядке.

– А как с тем самым?

– Ничуть не хуже.

– А как вы, специалист радиотехники и связи, берётесь за строительные работы?

Этот вопрос я ожидал с самого начала беседы. Стоит ли рассказывать, что из всех строительных специальностей я был знаком только с малярными работами и то на уровне домашней самодеятельности. И ещё мы с сыном как-то ремонтировали фундамент на даче…

– Директору не нужно знать техническую сторону производства, для этого есть специалисты.

– ???

– Это в любом учебнике по менеджменту есть.

– Вы можете мне показать такой учебник, – спрашивает он.

– Да, конечно, – говорю я и достаю небольшой покетбук, – но он на английском языке. Вы, я надеюсь, владеете?

Мой оппонент как-то странно глянул на меня поверх очков, затем повертел в руках мою книжонку и произнёс:

– А на русском языке что-нибудь есть? Скажем, какой-то опыт наших руководителей?

– Опыт руководителей, которых я знал, годится для написания книг под названием: «Как не нужно руководить коллективом».

– Вы это относите ко всем руководителям?

– Нет, конечно, но к большинству. Наверное, где-то есть свои Ли Якокки.

– И почему же, милостивый государь, вы соизволили сделать такой вывод? – откуда-то появилась столь архаичная форма обращения.

– А разве плачевное состояние нашей экономики не подтверждает эту истину? – ответил я вопросом на вопрос.

Затем почему-то мы начали обсуждать, кого легче найти – русского Ли Якокку или американца Иванова. Потом разговор перешёл на конкретную экономику, а от неё, как и следовало ожидать, к её сосредоточенному выражению, политике, затем последовало ещё несколько вопросов и вдруг совсем неожиданно:

– А не хотите ли вы перечислить на строительство Храма Христа Спасителя миллиончиков пятнадцать? Строительные фирмы, обычно занимаются благотворительностью. При этом им легче получить лицензию.

Следует сказать, что совсем неожиданные вопросы, имеющие подобный закамуфлированный смысл, ставят меня в довольно тяжёлое положение. При этом я начинаю говорить порой бессвязные слова типа:

– Понимаете, лично я не против благотворительности. Больше того, я за. Не зря ведь она называется благотворительностью. А кто против творить благо?… – А сам лихорадочно считаю, что пятнадцать миллионов рублей, это даже меньше тысячи долларов, если по курсу… Но где их взять?

– …И я, естественно, не против. Одна беда. Нет у меня сейчас таких денег. Нужно сначала заработать… Здесь задача, как о курице с яйцом. Кто появился раньше?

– Хорошо, – говорит мой соблазнитель на благие дела, – отложим этот разговор на год. Приходите за лицензией через месяц.

Вышел я из кабинета, а самочувствие такое, как будто получил на экзамене тройку с минусом. Вроде приняли, а удовлетворения нет. К тому же строительный подрядчик может не поверить этой красной бумажке… И почему-то очень хочется спать. Вот уже несколько дней мучает бессонница…Ничего страшного… Присяду, посижу… Хорошо, что не за рулём…

…Спускаюсь на первый этаж и вижу какое-то шевеление около комнаты с вывеской «Кооператив. Мы помогаем всем». Что-то знакомое в этих словах. Подхожу ближе. Пристраиваюсь к очереди. Слышу разговор шёпотом. «Триста баксов всё-таки не пятнадцать лимонов». Другой поворачивается и отвечает: «Главное не это. Я уже три ходки сделал». А вот и очередь подошла.

– Здравствуйте, меня зовут Клера, – произносит молодая и симпатичная девушка. – Вы, господин, по какому вопросу?

– Понимаете, – говорю, – я у вас уже когда-то был. Но это было давно. Не напомните ли, что вы можете на данном конкретном историческом этапе?

– Мы можем всё. Девочки для разных целей и эскорта, направо, денежные дела налево, лицензии прямо, вдоль холла.

Иду прямо. Захожу. Объясняю очередной девушке, что первую половину дела уже сделал. Осталось только самую малость. Но вот беда, денег не хватает.

– Иван Сигизмундович! Здесь у меня один господин. Документы он и без нас подготовил и даже сдал. Не можем ли мы ему сделать скидку?

– Сколько, сколько у него есть?

– Двести долларов, – говорю.

– У него только двести. Хорошо, он подождёт.

– Подождите. – Это уже ко мне. – Сейчас Иван Сигизмундович позвонит начальству и узнает.

Через пять минут становится ясно, что этот своеобразный пуш-пулл сработал.

– Приходите через три дня за лицензией.

Возвращаюсь, подхожу к комнате, которая справа (бывшая слева). Ну как не поинтересоваться денежными возможностями. Читаю объявление, написанное крупным шрифтом.

ОБСЛУЖИВАЕМ ВТК 98 % ВОЗВРАТА

И чуть поменьше:

Действие вызывает противодействие!

Господа предприниматели! У вас появилась прекрасная возможность частично расквитаться с Государственными кидалами. Не ждите очередного обвала! Переведя на наш р/с свои деньги, вы получите 98 % наличными, включая НДС. Всё законно. Звоните, приходите, приносите, заходите.

«Та-ак, – соображаю, – талантлив всё-таки наш народ. Из любой передряги находит выход. Но здесь может быть с одинаковым успехом как приличная фирма из бывших научных сотрудников, так и очередная пирамида».

– А вот и вы! – Откуда-то появилась Клера. – И как успехи? Нашли себе что-нибудь? – и, не дождавшись моего ответа, начала, как будто мы только прервали свой разговор. – Понимаете, в бизнесе сейчас очень модно иметь хороший эскорт. Особенно, если вы собираетесь за границу. Любые переговоры становятся успешными. У нас для этого есть отличные кадры. По три, четыре языка предлагаем. Как-никак Иняз и МГИМО.

– Простите, Клера, но у меня нет…

– Не говорите ничего. Если у вас нет в этом опыта, вы не сможете оценить все возможности. Некоторые бизнесмены до того привыкают работать с переводчицей, что даже спать ложатся с ней на случай, если приснятся переговоры с инопартнерами или конференция, хи-хи-хи.

– Это, конечно, хорошо, но…

– Молчите, я вам сейчас всех покажу. Вот нам сюда. – Заходим в левую (бывшую правую) комнату. Она включает телевизор, затем сидишку и на экране появляется настоящий конкурс красавиц. Всё, как на конкурсе, и одежда, и лица, и мысли… Насчёт мыслей я, кажется, переборщил. Но вот короны, как у победительниц, почему-то у всех. И сами они подобраны не по одному стандарту.

– Замечательно, – говорю, – но у меня сейчас нет денег на такую роскошь…

– Это несущественно. Мы принимаем также кредитные карточки. Посмотрите. Это интерактивный режим. Одно нажатие кнопки, и мы переходим ко второму этапу демонстрации. – Она нажимает кнопку на пульте дистанционного управления, и в одно мгновение все наши участницы переносятся на пляж какого-то тёплого моря. Действительно, красиво.

– А вот и следующий этап. Вас это не смущает? – спрашивает моя провожатая.

– Если они не смущаются убирать прикрытие со своих грудей, почему я должен…

– Может, перейдём к следующему, завершающему этапу демонстрации?

Кажется, Клера ждала от меня какого-то решения, и на этот раз мне, наконец, удастся высказаться. Но, с другой стороны, у меня появился вполне конкретный интерес, связанный исключительно с любопытством: где кончается эскорт и начинается сервис по вызову? Поэтому я и сказал.

– Да, интересно, чем это всё кончится, – а потом неожиданно добавил, – но денег у меня всё равно нет, и на кредитной карточке тоже.

Это было полной неожиданностью. Некогда симпатичное лицо в одно мгновение исказилось, и на нём появилось презрительное выражение.

– Мужчина! Вы что, издеваетесь? Я занимаюсь с вами уже полчаса и всё как коту под хвост! Нехорошо обращаться так с бедной девушкой! А ещё в шляпе. – Выдав в одно мгновение весь этот набор стандартных перлов, она как-то нестандарт но фыркнула и выскочила из комнаты.

Да, действительно нехорошо. Достанется теперь очередному клиенту…

– …Стоит ли дремать в общественных местах?.. Неужели я действительно так расслабился? Такого ещё не было. Всё ли на месте? Денег нет и не было. Значит, всё на месте. А почему я на первом этаже? Неужели пошутили? Такое уже было. Лётчики подхватили одного алкаша у памятника Юрию Долгорукому и высадили в Киеве, у Богдана Хмельницкого…

Как стать миллионером

Какая связь между Луной, рыбой и телевидением? Конечно, никакой. Нет, если хорошо подумать, то можно найти кое-что. Да есть, конечно, есть! Но не прямая, а в некотором роде, как бы это сказать, косвенная.

Хорошо. Не буду интриговать, расскажу, если вы ещё не придумали свой вариант ответа. У меня был друг. Скорее даже не друг, а сотрудник, который работал со мной в научно-исследовательском институте много лет. Так вот он знал всё, даже то, чего совсем не знал. Стоило у него спросить, например: «А не знаешь ли ты?..» – как тотчас следовал ответ: «Конечно, знаю, а что?..» Даже если вопрос был в какой-то мере риторический.

И его сын пошёл в него. Я сам наблюдал, как в пионерском лагере в Голицыно на эстраду вышел этот шпингалет лет семи-восьми и заявил: «Меня зовут Миша. Задавайте мне вопросы, я знаю всё»! И ведь отвечал! Не всё, конечно, правильно, но для своих семи-восьми. Я всегда любил таких одарённых, поэтому не удержался… Но вместо вопроса сказал, что знаю, вернее, догадываюсь, как зовут его папу. На это он ответил: «Это просто – вы, наверное, с ним ра ботаете».

– Хорошо, – говорю, – Миша, скажите тогда мне, как использовать Луну для телевидения?

Он задумался на некоторое время, а затем довольно решительно произнёс:

– Я установил бы на Луне большое зеркало, которое отражает телевизионные сигналы.

Комментарии излишни. Первая связь найдена.

Каким бизнесом заняться? Вопрос далеко не простой, и он обязательно встаёт перед каждым, кто переходит из вольготных условий госсектора в реальные условия рыночной конкуренции. То, что предприятие создаётся для получения прибыли законным путём, знают все, а вот что делать, с чего начинать, – это не так-то просто. Конечно, каждый хочет получать эту прибыль с наименьшими затратами труда, что-то придумать такое, чтобы эта прибыль сама лилась в твой карман. Хорошо, если твой папа был министром нефтяной или газовой промышленности, тогда-то и думать нечего. А если нет? Вот тогда и появляются мысли, одна невероятней другой…

А что если найти небольшой ручей, впадающий в речку или ещё лучше – в море. Спустить в этот ручей мальков ценных пород рыб и подождать пару лет, пока они, погуляв на свободе, созреют и наберут несколько килограммов веса, а затем вернутся на родину, то есть в свой ручей на нерест. Так можно завалить всю страну дешёвой рыбой, чёрной и красной икрой! Вот тогда и понадобятся только две вещи: черпак для рыбы и лопата для денег.

Такие и много других подобных мыслей часто посещают начинающих предпринимателей на стадии составления бизнес-плана. Но потом возникают вопросы. Как выпускать мальков, постепенно или партиями? Днём или ночью. В каком случае их выпуск на свободу уменьшит потери от хищников? А может быть, стоит предпринять что-то вроде тренинга для мальков, позволяющее ещё до выпуска научить их приспосабливаться к реальным условиям? Решение, естественно, потребует ряда исследований, без которых нельзя выработать рекомендации для нормального режима работы нового предприятия. Вот тут-то и возникает потребность в специалистах, способных решать нестандартные вопросы. Именно так и возникает союз науки и практики. В любой отрасли. А там, где такого симбиоза нет, хороших результатов не жди – это аксиома.

Ведь там, где науки больше, там и результаты лучше. А если увеличить число научных сотрудников? Сделать, скажем, большое научное подразделение с минимальным числом исполнителей, эдакую мини академию наук? Тоже плохо, так как вместо рыбы мы начнём разводить умников, играть в КВН, работать для своего удовольствия – по себе знаю.

КВН – клуб весёлых и находчивых. Почему я люблю эти игры? Почему всегда, когда хочу представить себе молодых и талантливых людей, на ум приходит та или иная встреча КВН? Даже здесь, в Америке, в любом серьёзном вузе имеются две-три команды КВН. Естественно, русскоговорящие. А всё потому, что и здесь имеется связь, между…

Всё-таки люблю я этот знак препинания – многоточие. Он единственный позволяет мне не заканчивать фразу, не приводить сомнительный вывод, заставляет читателя соучаствовать в процессе, самому находить связь…

Но в тот момент мне было удобней использовать другой вид связи:

– Алло, Миша, это ты? – звоню своему молодому другу. – Я недавно видел тебя в КВНе. Твоя последняя шутка мне очень понравилась. Ты сейчас продолжаешь играть?

– Ну что вы, Илья Наумович. «И кому на ум придёт, на желудок петь голодный?» Я слышал, что у вас сейчас своя фирма. Вы не забыли, что я всегда хотел с вами работать?

– Нет, – говорю, – не забыл. Приезжай. У меня есть идея для тебя.

– Да? Это хорошо. На какую тему, если не секрет?

– Как с помощью телевидения ловить рыбку, большую и малую…

– Не рассказывайте, не рассказывайте, я сейчас к вам приеду, а по дороге попробую угадать. Я ведь с пионерских лет знал всё.

Здесь следует сказать, что Миша, можно сказать, рос у меня на глазах. После школы он поступил в физтех, а затем был направлен к нам в институт. Там, где он работал, было мало науки, но много «железа», поэтому все его попытки защитить уже написанную диссертацию успеха не имели. Для успешной научной деятельности не достаточно одних способностей, нужны ещё благоприятные условия.

Вот, говорят, утечка мозгов. Да, часто уезжают способные выпускники вузов. Мне довелось беседовать с некоторыми из них. Не все, конечно, из них высокоодарённые. Некоторые довольно узкополосные. Этим термином я называю людей, которым нужно долго что-то объяснять, а они либо не могут понять, либо, что ещё хуже, не до конца разобравшись, говорят, что такого не может быть. У таких людей не хватает, на мой взгляд, полёта фантазии. Но Миша был не таким.

Он так и не узнал, сколько сил мне пришлось приложить, чтобы взять его к себе. Высокое чувство юмора в сочетании с такой фигушечкой, как дефис, в глазах отдела кадров выросли до размера продуманного подлога. И всё потому, что Миша свою фамилию Герцэйнштейн написал однажды через дефис. Получилось сочетание фамилий двух великих физиков – Герц-Эйнштейн. Для инженера, даже талантливого, это было уже слишком круто. А тупые гэбешные кадровики такого, естественно, не любили, как и вообще сложные фамилии подобного звучания.

– Привет, Герц… или Эйнштейн, как тебе удобней на этот раз? – я иногда его так называл, и мне казалось, что это ему нравится. – Как жизнь, что нового в институте, ещё не женился? – начал я издалека.

– Если не возражаете, расскажу вам, что я придумал по дороге к вам. А потом поговорим обо всём остальном.

Мне показалось, что он уже увлечён какой-то новой идеей, которая часто возникала у него после соответствующего толчка.

– Значит, так, – начал он. – В рыбном флоте эффективность ловли зависит от многих факторов. Иногда много раз забрасывают невод, но приходит он только с тиной морскою, как в сказке о золотой рыбке. Нужно телевизионную камеру прикрепить ко дну судна и спускать сеть только тогда, когда будет виден хороший косяк рыбы. Можно даже сделать рыболовное судно-автомат, без людей, а телеэкран расположить на берегу, на вынесенном пункте управления. Этот пункт может следить сразу за несколькими суднами…

– Хватит, хватит, не отнимай у меня удовольствие остальное додумать самому. Идея прекрасная, – говорю я. – Напиши это в виде технического предложения, а если найдёшь новизну, – подай заявку. Я же поговорю на эту тему с одним своим знакомым из Морфлота. Если это их заинтересует, начнём копать. Срок – одна неделя. Ты ведь говорил, что хочешь стать миллионером…

Мне показалось, что он слегка смутился, но быстро справился и сказал:

– Совсем не так. Я говорил, что хочу стать миллионером, но честным путём. А вы откуда знаете?

– Расскажи, голубчик, мне это интересно. Я слышал об этом, но в различной, искажённой интертрепации…

– Дело было так, – начал свой рассказ Миша.

Здесь я его прерву, чтобы пояснить, о чём речь. Ещё до расцвета рыночных отношений, в нашем институте проводились работы, связанные с охватом территории страны телевизионным вещанием. Складывалась такая ситуация: в крупных городах телевидение есть, а на всей остальной территории его нет и, наверное, не скоро будет. Эту проблему можно решить разнообразными методами, от постройки большого числа телецентров и спутниковых ретрансляторов до применения одного ретранслятора, но на Луне. Методов много, а хорошего, экономичного, нет. А последний, с Луной, вообще чисто теоретический. Вот тогда и была создана передвижная телевизионная лаборатория для измерения параметров спутникового сигнала, на которой и работал Миша.

«Происходило это в Сибири, – продолжал свой рассказ Миша, – несколько севернее Магадана. Остановили мы свой вездеход недалеко от одного жилого посёлка. В открытой степи мы обычно не останавливались, так как там неуютно и всё такое. Развернули антенну, включили аппаратуру и сидим, как обычно, работаем. Следует сказать, что дело было летом, а летом в тех краях тепло и приятно. Даже двери в машине раскрыли все, какие были. Может быть, поэтому, а может быть, по другой причине, но к нам в машину заглянул как-то один местный мужичок. Он окинул взглядом всю аппаратуру, а потом заговорил почему-то по-украински: «Хлопцы, що це у вас тут диется?» При этом смотрел он на нас, как на пришельцев из космоса.

– Да, ничего, – отвечаем, – телевизионный сигнал измеряем. А что, дядя, цветного телевидения не видел?

Оказалось, что он не только цветного, обычного чёрно-белого телевизора никогда не видел. Вот такой абориген. Постоял он несколько минут, поинтересовался всякими всякостями и ушёл, пожимая плечами.

– Через полчаса я вдруг слышу скрип тормозов. У нашей машины остановилась чёрная Волга, и из неё вышел солидный мужчина и не один, а с сопровождением. По тому, с какой уверенностью он шёл к нашей машине, было ясно, что он телевидение видел, и не только у нас в стране, и объяснять ему основы из книги Самойлова и Хромого не придётся. Он сначала произнёс стандартное: «Здравствуйте, товарищи», – и, как и положено, пожал нам ручки. Затем представился, назвав имя, отчество и фамилию. Потом, сделав небольшую паузу, заявил, что работает директором всего золотодобывающего прииска, т. е. начальник и хозяин всей ближайшей округи, за что мы должны его любить и жаловать. Он, конечно, говорил другие слова, но смысл был именно такой. Как и всякий большой начальник, он мало слушал, а всё больше говорил.

– Из его слов мы поняли, что его прииск добывает кучу золота и поэтому необычайно богат. И рабочие его зарабатывают столько, что профессор МГУ о таких заработках может только мечтать. У них всё есть – и магазины, и школа, только не хватает культуры. Из-за этого и с кадрами плохо. Не держатся они долго. Уезжают туда, где культуры побольше. Он долго говорил о значении культуры, и как он пытался решить это с помощью вышестоящего начальства. Но мы никак не могли врубиться, в чём её суть и какое это имеет к отношение к нам. Оказалось, что культура в его понимании – это телевидение, которого у них не будет ещё много, много лет. А каждый может купить себе телевизор, даже два, но пользы от него никакой. Вот он и сообразил, что мы можем решить его проблемы, так сказать, нестандартным путём. Тут и я виноват. На его вопрос: «Можно к вашей аппаратуре подключить антенну для всего посёлка?» Я сказал: «Элементарно, Ватсон. Мы знаем всё, мы можем всё!»

Вот тут-то всё и началось. Он попросил своих сопровождающих выйти из машины, затем, слегка понизив голос, произнёс:

– Значит, так, ребята. Я человек, который на ветер слов не бросает. Мне нужна аппаратура вашей машины. И ваша помощь в установке. Прямо сейчас посчитайте, сколько это будет стоить, а всё остальное я беру на себя!

– Вы, наверное, неправильно нас поняли, – говорю я. – Мы можем это сделать в принципе. А на самом деле не можем, так как аппаратура не наша, институтская. И она не про дается.

– Нет, ребята, я всё правильно понял. Продаётся всё, что имеет цену, и даже то, что цены не имеет. Только платить за это нужно дороже. Вот такая политэкономия. Я даю вам миллион и документы от автоинспекции, что ваша машина упала в пропасть и разбилась вдребезги. Ну что, лады?

Видя, что мы оцепенели от неожиданности, этот змей-искуситель говорит:

– Хорошо, пусть будет по-вашему, – два лимона. По одному на каждого. Ну, как?

Он, видно, был уверен, что мы набиваем цену, и ещё долго прибавлял и прибавлял, но уже не столь значительные суммы. А так, по мелочи, билеты на самолёт, путёвки в Сочи… Потом начал кипятиться, употреблять разные матерные слова, угрожать… Вот тогда и появилась крылатая фраза: «Я хочу стать миллионером, но честным путём!» И мне не очень хочется попасть к нему на работу, так сказать, по этапу», – закончил свой рассказ мой бывший сотрудник.

– Да-а, ну и дела, – сказал я после того, как немного пришёл в себя. – Совпадение ну прямо в яблочко. А я хотел предложить тебе работу, естественно, законную, а теперь немного даже боюсь, что ты откажешься. – Но потом увидел его улыбку, которая меня всегда разоружала, сказал:

– Нет, я пошутил. Слушай меня внимательно. Недавно я встретил своего аспирантского приятеля, и он спросил, не знаю ли я, кому нужны радиолокационные приёмопередатчики. Их списали со старых самолётов и отдадут по дешёвке. Не знаешь, где их можно применить? Ты ведь всё знаешь.

– Нужно подумать, – ответил он.

Встретившись с его поскучневшим взглядом, я пожалел, что так поставил вопрос.

– Ну что тут думать, – говорю. – Из этих железок нетрудно сделать телевизионные ретрансляторы небольшой мощности. Из тарелочки, на которой катаются дети, приёмную антенну, а затем устанавливать на золотых приисках и получать свои законные. Но перед тем, как браться за это, нужно хорошо прикинуть, какой будет сеть телевещания в ближайшие десять-пятнадцать лет. Чтобы не столкнуться лбами с коллегами.

Вижу, у моего Миши появился блеск в глазах, а это верный признак того, что он уже включился в процесс.

– Я знаю, – говорит он, – как доработать приёмопередатчик, и сеть не трудно достать. А первые заказы и искать не нужно. Их адреса я помню наизусть. Трудности в другом.

Нужна хорошая машина и измерительная техника, и не когда-то, а сейчас. Потом, помощники… А им платить нужно…

– Хорошо, – говорю, – начинаем работать. Ты занимаешься ретранслятором, а я тебя обеспечу машиной, приборами и людьми. Впрочем, если найдёшь подходящие кандидатуры, рассмотрим. Срок – полтора месяца.

– А как вы машину достанете? – спрашивает.

– На первых порах возьму на прокат. В крайнем случае, продам свой жигуленок. Вот у тебя уже есть две проблемы и пища для ума. Вопросы будут? Я вижу, что ты хочешь что-то спросить.

– Да, хочу. Две проблемы мне мало. Бог троицу любит, и пищи для ума маловато, а вы обещали.

Вот так приходится работать с интеллектуалами. Сначала дай заработать, потом – чтоб было интересно, и, наконец, дай теорему Ферма, чтобы была очень сложной, но решаемой.

– Хорошо, Миша. Я не хотел тебя перегружать, но коль скоро ты сам напросился, скажу тебе, для чего берусь за работу, далёкую от большой науки: чтобы заработать средства на другие работы. И такой работой может стать лунный ретранслятор, который сделает ненужным все наши тарелочки. Закон отрицания отрицания. Вот так-то, друг. Ещё одна идея – это освещать поверхность Земли в ночное время. Не очень ярко, но достаточно, чтобы выбросить все провода, столбы, светильники и Чубайса к чёртовой матери. Впрочем, ещё рано об этом говорить…

Что тут было! Мой бизнес-партнер вдруг изменился в лице. Он схватил авторучку и начал что-то быстро писать. На меня, как мне показалось, он совсем не обращал внимания. Он весь ушёл в себя, и только время от времени слышалось невнятное бормотание типа: хорошо, отлично, а если сделать такое преобразование?.. Конечно, я догадывался, что происходит, но решил не вмешиваться в творческий процесс. Наконец, когда две страницы были исписаны мелким почерком, он остановился, откинулся на спинку стула и тоном отъявленного пофигиста произнёс:

– Всё получается очень просто. Никаких тарелочек не нужно. И кабелей не нужно. И вообще телевидение можно доставить всем бесплатно. Вот смотрите…

– А ты подумал, кому такое телевидение нужно? Оно как бесплатный сыр в мышеловке. Конечно, рекламу можно передавать и бесплатно. Но от неё можно лишь с ума сойти. В Штатах уже давно от такого телевидения отказались.

– Но у нас в стране оно ведь бесплатное.

– Да, верно, поэтому и качество этого телевидения соответствующее. Как и заработная плата, и многое другое…

– Но на нашу жизнь, наверное, хватит? – чисто риторически спросил он.

– Да, пожалуй. Может быть, из этих соображений вернёмся к нашим баранам, вернее, тарелочкам…

Мы ещё кое-что обсудили, но перед самым уходом он вдруг остановился и сказал:

– Да, я чуть не забыл. Какое к этому имеет отношение рыба?

– Рыба? Да, это как игра в КВН. Имеется сеть телевизионного вещания, а сетью, естественно, можно ловить рыбку, золотые прииски, и других заказчиков. Вот такая политэкономика.

Приоритет-то наш, отечественный

Нет! Даже не пытайтесь меня переубедить. В России масса светлых голов. А за счёт чего произошёл в Америке резкий подъём экономики? Только за счёт наших программистов. Вот, например, мой сын… Но лучше расскажу о другой отрасли техники, которая мне ближе.

Здесь, однако, следует сделать некоторые пояснения.

Всем известный телевизионный сигнал формируется телевизионной камерой. Специальным, довольно сложным устройством, в которое входят телевизионная передающая трубка, усилители телевизионных сигналов, различные блоки регулировки, коррекции и прочие блоки. Особую головную боль работникам телецентров в своё время доставляли телевизионные камеры из-за сложности их настройки. Объяснялось это тем, что в процессе настройки радиодетали из-за нагрева всё время изменяли свои параметры, и в результате телевизионный сигнал значительно искажался, что вело, естественно, к ухудшению качества телевизионного изображения. Кто бывал в телевизионных студиях во время съёмок, знает, как жарко становится там из-за нагревания осветительными лампами большой мощности и как холодно в самом начале съёмок.

Получалось так, что у каждой камеры стоял специалист, который всё время настраивал эту камеру, а она, капризная, как принцесса, знающая себе цену, всё время старалась быть строптивой и неподдающейся. И так продолжалось со дня на день. На каждом телецентре страны. Чтобы автоматизировать такой процесс, требовались различные устройства коррекции. Вот одна из проблем, которую решал небольшой коллектив профессора Брауде. Я, кажется, доходчиво объяснил суть проблемы, которой занимался коллектив к моменту моего появления в лаборатории. Я же, в свою очередь, не хотел заниматься этим, так как уже тогда понимал, что это все временные неприятности и тратить на них своё время считал нецелесообразным. Уже тогда я чувствовал, что с началом эры цифровых устройств все эти проблемы или их большинство исчезнут сами по себе.

Забегая вперёд на несколько лет, скажу, что эту проблему решили англичане весьма оригинальным способом. Это я бы назвал великим примером гениального решения, при котором, не надо ничего делать! Недаром говорят, что всё гениальное просто. Они просто перестали выключать телевизионную камеру. И всё. Она работала днём и ночью. Поэтому её не нужно было специально «прогревать» перед началом телевизионной передачи и подстраивать в процессе её работы. Я даже не знаю, как удалось автору этой идеи запатентовать этот метод. Но, как факт, на советских телецентрах начали появляться именно эти телекамеры. Естественно, качество телевизионных изображений значительно улучшилось.

Вот теперь-то и стоит рассказать об одном забавном эпизоде, который не имеет к телевидению никакого отношения. Мой двоюродный брат – Шурик Володарский, я так называю его просто потому, что мы, можно сказать, выросли вместе, в то время работал по контракту инженером-механиком в небольшом посёлке в Якутии. Что не сделаешь, когда у тебя семья, дети. Одним словом, «прекрасная пора», когда два человека с высшим образованием не могут обеспечить нормальную жизнь и сносное образование двум подрастающим сыновьям. Вот они и решили поехать на несколько лет, чтобы как-то улучшить своё материальное положение.

О Шурике следует сказать, что у него было тяжёлое детство. Он рано лишился отца, который, будучи лётчиком, погиб в один из первых дней войны. Было даже предположение, что он мог быть сбит нашим самолётом, в момент возвращения с задания, то есть, с Запада. А наши технические средства того времени не имели надёжную систему распознавания «свой-чужой». Перед самой войной отец Шурика заехал домой и удивил детей всего двора тем, что привёз из Финляндии полный чемодан конфет. Такого конфетного царства мне не приходилось видеть больше никогда. Мать Шурика не могла уделять ему должного внимания, так как, работая на авиационном заводе, потеряла слух, и сама часто требовала некоторой помощи. Но ребёнок рос, учился, отслужил армию и поступил в институт. Вскорости он женился на хорошей девушке, выпускнице того же института.

Такова краткая предыстория их отъезда на Север. Как бы то ни было, но им там понравилось. Перспектива роста по службе, тайга, охота и прочее. Короче, после первого контракта они решили остаться ещё на три года. После одной из поездок в отпуск на юг, а такую роскошь он мог позволить себе один раз в три года, он остановился у меня в Москве, и я был очень рад нашей встрече. Он был неплохим рассказчиком, а жизнь в необычных условиях всегда интересна. Вот поэтому мы и засиживались с ним допоздна, отдавая дань не только Бахусу. Во время одной из бесед, когда он весьма красочно описывал условия работы при морозе свыше пятидесяти по Цельсию, я случайно спросил у него:

– А как же техника, автомобили, экскаваторы и прочее? Ведь это какие гаражи нужно строить для них.

– Нет, – ответил он, – никакие гаражи для них не строят.

– Как это? Они что, стоят на улице, в снегу? И как же их заводят?

Мне, старому автомобилисту, хорошо известно, как тяжело завести двигатель зимой, когда небольшой мороз. А если мороз под пятьдесят? И двигатель к тому же отечественного производства, выпущен в конце отчётного квартала…

– А их не заводят. Их просто не выключают.

– Значит, так, – сказал я, мне это уже что-то напоминало, – включают когда-то осенью, и они тарахтят всю зиму без перерыва?

– Именно так, – сказал он, – а ты разве этого не знал?

Вот тут-то меня и осенило. Я начал возбуждённо двигаться по комнате, хлопать Шурика по плечу, чем в немалой степени удивил своего родственника.

– Приоритет, – говорю я, – приоритет-то наш, отечественный!

Пришлось ему кратко объяснить, почему я так воспринял его рассказ в связи с английской телекамерой. После этого мы долго смеялись.

Эту историю я пару раз рассказывал своим студентам тогда, когда это было к месту. Аудитория, как я и ожидал, не затряслась от хохота. Но разрядка, которая часто нужна после длительного, серьёзного материала, была достигнута.

Сантехник-сан

– Почему ты всё пишешь о профессорах, инженерах, учёных? Понятно, о них интересно… Они – люди яркие, талантливые. Но разве тебе не встречался какой-нибудь талантливый, простой человек, например, рабочий?

– Конечно, встречался. Разве ты не помнишь, к нам приходил сантехник Саня? Я ему с удовольствием уделю некоторое время. Прямо сейчас. Вот смотри. Нажимаю кнопку Enter, раздвигаю предыдущий текст и ввожу на твоих глазах в историю литературы нашего общего знакомого. Итак, Сантехник-сан.

Он не производил особого впечатления. Молодой парень. И одет он был, как все рабочие таких специальностей. Но, когда он зашёл ко мне в дом, его поведение чем-то не уловимо отличалось от манеры других. Он снял с плеча сумку с инструментом. Затем вальяжно прошёл на середину комнаты. Остановился. Не спеша осмотрелся. Мне даже показалось, что моя стандартная двухкомнатная хрущевка не произвела на него особого впечатления.

– Так в чём проблема, хозяин? – произнёс мой гость.

– Да вот, – говорю, – незадача. Унитаз засорился. Все мои попытки пробить этот засор не помогают. Видно, инструмент не тот. Хорошо бы какой-нибудь кишкой, покрепче…

Виновата во всём была, конечно, наша новая любимица, кошка Пусика. Я её учил пользоваться туалетом по-человечьи, а ей всё хотелось делать по-своему. Но о ней я расскажу, когда-нибудь в другой раз, поскольку сейчас у меня гость, а гость требует внимания.

Он зашёл в нашу совмещёнку. Посмотрел. Подумал. Спросил:

– И давно это у вас?

– Да вот, уже часа три.

– И как обходитесь?

– По-разному… Ванна всё-таки работает, – попытался я объяснить.

– Не порядок, не порядок, – произнёс гость и остановился в глубокой задумчивости.

– Ну, так что, – не выдержал я паузу, – за мной дело не станет, – намекаю я.

Он почесал почему-то затылок, о чём-то подумал и наконец произнёс:

– Не получится сегодня. А завтра вообще выходной. Придётся аварийку вызывать. Может, на неделе приедет…

– А как же мы? – вмешалась, моя жена. – Это ведь не дача, где можно…

Мой гость опять почему-то почесал свою репу и произнёс:

– Нужно было раньше вызывать, мы ведь только до семи.

– Но ведь сейчас только шесть, – не унималась моя правдолюбка.

– Ну что вы, хозяйка, – спокойно отреагировал наш гость, – тут ведь работы часа на два с гаком!

– Сколько? – решил я взять инициативу в свои руки.

– Что вы, хозяин? Все магазины уже будут закрыты.

К таким ребятам я часто обращаюсь на «ты» и ничего.

Мне даже кажется, что это им нравится, несмотря на то, что это очень коробит слух моей рафенирке. Как-то сближает и стирает грань.

– Не волнуйся, голубчик. Дело поправимое. Тебя как зовут?

– Саня.

– Так вот, Санёк, – говорю, – у меня тут кое-что есть. Я думаю, ты не побрезгуешь московской пшеничной особого разлива. – При этом достаю из бара красивую бутылку водки. У моего гостя отвисла челюсть. Не потому, что он никогда не видел водку. Нет! Он повидал их, наверное, немало! Просто, как мне кажется, он не мог себе представить, что вот так, даже не нужно куда-то бежать, где-то доставать, лежит она милая, и никто не пытается её мгновенно уничтожить!

Первый порыв у него был – схватить и, не мешкая, использовать по назначению, но я опередил его:

– Не торопись, Санёк, она, никуда не убежит. Работа у тебя ответственная, а после работы, сам понимаешь, она будет ещё вкусней.

Он пытался мне доказать, что для выполнения ответственной работы очень даже полезно немножко принять, хотя бы треть, хотя бы четверть. Он согласен был ещё уменьшить цифру, но запутался в дробях и согласился на стакан. Красиво цитировал Михаила Жванецкого, Веничку Ерофеева и ещё кого-то. Но я был непреклонный. Наконец-то консенсус был достигнут. Мы согласились на компромисс, и я поставил бутылку в прихожей, так, чтобы он её видел всё время на протяжении всей работы, и никак иначе.

Я в своей жизни часто наблюдал за работой того или иного мастерового и с большим уважением отношусь к человеку, который работает красиво и добросовестно. Но такое я видел впервые. Он работал не только красиво, я бы сказал – артистично. Он с любовью вытирал свой инструмент. Тщательно раскручивал неимоверно запутанный, бронированный шланг. Долго примеривался, с какой бы это стороны начать втыкать его в унитаз. Подробно объяснял нам, какие ужасы нас ожидают, если он сделает что-то не так и канализация с верхних этажей польётся в нашу квартиру. При этом ему было очень весело, и он не забывал всё время смотреть на часы, которые почему-то стали идти очень медленно. Его шуточки были довольно уместны, и моя подруга даже начала ему подыгрывать.

– Вы, какой институт кончали, Александр? – спросила она без тени иронии.

В то время меня очень умиляла её непосредственность. Я бы не удивился даже, если бы она вдруг спросила, как называлась тема его диссертации. И только значительно позже, когда мы переехали жить на временно-постоянное жительство в Америку, она начала лучше понимать, что далеко не всякая хоматенка доктор или кандидат наук, и не всякий шофёр – бывший главный инженер.

– А этот самый, как его, самолётостроительный.

– Авиационный, – невольно поправил я.

– Да, он самый. Бауманский называется.

Справка 1: МВТУ им. Баумана, один из лучших высших учебных заведений страны. Как мне кажется, сантехников не готовит.

Справка 2: Николай Бауман, он же Грач, он же заурядный ветеринар, он же герой первой русской революции, опьянённый революционным порывом, схватил флаг с лозунгом «Долой самодержавие», но не жонглировал им, а вскочил в пролётку и, стоя в ней, как римский триумфатор, промчался по Покровке, крича: «Долой царя!» Этот инцидент с флагом был первым и последним подвигом незадачливого ветеринара. Игра с флагом, как и следовало ожидать, закончилась плачевно для Баумана. Он стал не человеком, а «жертвой, принесённой на алтарь революции». Похороны Баумана превратились в гигантскую вооружённую демонстрацию, а могила стала местом митингов. Сам Бауман не имел никакого отношения к науке и сантехнике.

… Тут уже и я включился в игру.

– Нет, – говорю я, – ты, Санёк, не Бауманский кончал, а ВГИК или ГИТИС. У тебя большой талант, и ты со временем станешь большим артистом.

– Правильно, – говорит Санёк, – это было, как сейчас помню, перед «самыми началами» учёбы. Какие-то халтурщики, взялись делать сантехнику и не справились, бросили. Вот мы с Толиком взялись и закончили оба сразу – и ВГИК, и этот… как вы его назвали?

– ГИТИС, – подсказал я, и мы втроём дружно рассмеялись. Назавтра мне повезло, я встретил друга, человека с отличным чувством юмора. Я рассказал ему эту историю. Он долго смеялся, а потом сказал:

– Не может этого быть. Наверное, сам придумал. Сантехник Саня, Сантехник Санёк. Назови его, Сантехник-сан.

Так и осталось среди друзей выражение – Сантехник-сан.

Война с пришельцами

– Мужик, купи электробритву! Недорого отдам. – Невзрачный, плохо выбритый мужчина держал в руках большую сумку и всем своим видом показывал, что он занимается этим бизнесом случайно.

– Спасибо, у меня есть своя, – ответил на всякий случай, думая, что разговор на этом закончится. Но он не ушёл в сторону, а продолжал идти рядом и как-то обыденно, как со старым знакомым, обращался ко мне.

– Ну и что, вторая не залежится. Её можно брать с собой в дорогу, на дачу… Всего пять рублей. Дешевле, чем раки. Раки тоже по пять, но вчера, – процитировал он классика. – Притом раков десяток купишь, кружку пива, а радости на полчаса.

Видно, он чувствовал во мне потенциального покупателя, потому и не оставлял надежд довести эту сделку до конца. Особенно тогда, когда я остановился, скорее, из любопытства. Ведь не часто встретишь человека, цитирующего к месту и своевременно. А когда сумка раскрылась и из неё выглянула груда одинаковых электробритв, насыпанных навалом, любопытство сменилось удивлением.

– Откуда же у вас столько? – почему-то вырвалось, – и все без футляров.

– Не сомневайся, мужик, они не краденые… Просто у нас так зарплату дают. Сначала не платят несколько месяцев, потом заплатили, не за работу, за ваучеры и акции, а теперь, видишь, сразу все со склада неликвидов… Не возьмёшь, – ничего не получишь. Такой вот бартер… – продолжал он, как бы оправдываясь. – Говорят, что взаимные неплатежи, – все нам должны, и мы всем, а денег нет… А откуда им взяться, если нет обороту…

Взял я в руки один экземпляр и начал рассматривать. Бритва как бритва. Харьковского завода. Точно такая уже служила мне несколько лет. Притом неплохо. Она, конечно, не Norelco, но работает нормально. К тому же мотор можно приспособить для многих других потребностей. А какие из неё можно сделать игры?

– Чего ты так долго думаешь? – перебил мои мысли продавец. – Бери две за девять, подаришь кому-нибудь, – и, как будто мы уже договорились, начал накручивать на корпусы шнуры питания и рассовывать их мне в карманы.

Мы не настолько богаты, чтобы покупать дешёвые вещи, – говорили когда-то. Но то было в нормальном обществе. А у нас? Вот купил японскую магнитолу. Поставил в машину, и что получилось? Ни магнитолы, ни бокового стекла, одни стеклянные крошки на весь салон. И это в самом центре, днём, на Ленинском проспекте. Потом всю неделю мотался по Москве… Чем хороши вещи недорогие? Тем, что ими не очень дорожишь. Не боишься, что их могут украсть, что они в какой-то момент выйдут из строя и к ним будет трудно найти запчасти. Один мой знакомый, американец одесского разлива, оставлял свою вполне приличную машину незапертой и даже приоткрывал дверь. В надежде, что кто-то её угонит. Что он хотел на этом выиграть? Стоимость буксировки или схимичить со страховкой, трудно сказать. Но не тут-то было. Ему она не была нужна, а другим тоже…

Мои заботы в то время были более мелкие, и оставил я не автомобиль, а эту некондиционную бритву. На даче. Чтобы не таскать с собой каждый раз. Конечно, я знал, что каждую зиму у нас возникают некоторые отношения с пришельцами… Не из космоса, а из-за забора. Настоящие пришельцы из космоса, наверное, не интересовались бы моей электробритвой. Какой в ней может быть секрет? А вот эти, наши, отечественные, интересуются всем: что, где, как и сколько. И очень тщательно. Я даже специально всё, что мне не очень дорого, вообще не прятал. Тем более бритву за четыре пятьдесят. Положил на шкаф и, ничем не прикрывая, оставил. В этом деле я не самый радикальный. Вот мой сосед, Андрей Яковлевич, когда ему надоело вставлять стёкла, пошёл ещё дальше. Перестал запирать дверь и оставлял записку:

– Ребята, берите всё, что хочется! Выпивка в шкафу, закуска в холодильнике. Только огонь не разводите.

Он даже не думал о какой-либо выгоде, типа буксировки или страховки. Тут бы своё как-то уберечь. Но на этот раз не помогло… Вбегает он ко мне. Весь какой-то хмурый, руки дрожат, язык заплетается…

– Что случилось, товарищ полковник? – спрашиваю я. – Неужели самое страшное, ордена, медали? – Такое обращение не носило никакой иронической подоплёки потому, что Андрей Яковлевич на самом деле был полковником и даже служил когда-то в Генштабе, до своей отставки. Если бы его в начале перестройки не уволили в запас, он бы определённо стал генералом. Но вот не получилось… Бывает… Во время войны он был подрывником. Его солдатики минировали различные объекты перед сдачей их врагу, а затем взрывали. По радио… Уйдя на пенсию, он, конечно, растерялся.

– Ну, скажи, как теперь жить? – говорил он. – Раньше так были хоть идеалы, светлое будущее… А теперь? Мерзопакостное прошлое?

– И что же мне прикажете делать? – спрашивал он у всех, с кем ему доводилось разговаривать, – я ведь ничего не умею. Разве что разрушать… А кому это сейчас нужно? Арабам? Так я их, почему-то, недолюбливаю…

Но свежий воздух, зелень, дачные хлопоты и главное – приличная пенсия постепенно угомонили его мятущийся дух, и он даже не заметил, как всю мощь своей невостребованной энергии направил в хобби… А тут как раз эти пришельцы… Забрались-таки в тщательно замаскированный подвал, закрытый всяческим мусором и заставленный мебелью. А в подвале этом были главные предметы гордости Андрея Яковлевича – отличные инструменты, сделанные по его специальному заказу из нержавейки, а также несколько больших бутылей самодельного вина… Вина эти были самые разнообразные. Сухие и не очень, креплённые и наливки. Казалось, что нет таких фруктов и ягод из которых мой сосед не умел изготовить качественный напиток. Из сливы, – сливовицу, из вишни, – вишнёвку. Даже из захудалой рябины он умудрялся сотворить отличное вино. А смеси, которые всякие выпендрежники называют коктейлями… Впрочем, хватит пускать слюни… Поверьте на слово. Ведь о качестве этих вин я могу судить не понаслышке, несмотря на то, что в них особенно и не разбираюсь. Больше того, где-то в разгар дегустации, на которую я был приглашён в самом конце дачного сезона, я вообще перестал ощущать разницу во вкусе, а обращал внимание лишь на количество наливаемой жидкости… Да, напитки у полковника были знатные… Скажи мне, что ты пьёшь, и я скажу тебе, кто ты, – пронеслось у меня, когда он совсем не строевым шагом вышел меня проводить.

Не хотелось мне огорчать своего соседа, очень не хотелось. Может быть, я отделался бы какими-нибудь разговорами. Но что делать, если взгляд его упал на небольшую лужицу крови, предательски вытекающей из-под двери? Что думал в тот момент заслуженный человек, герой войны. Какие мысли одолевали его в тот момент, трудно сказать. Ведь он видел, что я приехал не один, а с женой, которой он всячески симпатизировал. К тому же, у нас далеко не хоромы, в которых можно спрятаться. Веранда и комнаты, просматриваемые со всех сторон… А тут эта кровь… Густая, тёмно-красная… Мне показалось, что человек, повидавший на своём веку немало, как-то остолбенел и лишился дара речи. Ведь одно дело, когда ты взрываешь врагов на значительном расстоянии, а другое, когда рядом, среди своих… Вижу, что никакие разговоры его уже не интересуют, смотрит на пол неотрывно и что-то соображает… А взгляд показался таким подозрительным, и глаза – жёсткие, непримиримые… Ещё немного, и он бросится на меня или к себе за охотничьим ружьём. Но ведь ружьё его не здесь, а давно уже в Москве… Впрочем, в таком состоянии человек может воспользоваться и другим орудием. Например, топором… Обстановочка, скажем прямо, не блестящая…

Открыл я дверь, идущую из холла, и взору полковника в отставке представилась картина не для слабонервных: окна, заколоченные какими-то матрацами, по краям комнаты стулья и кресла, принесённые со всех ближайших строений, а в центре – большой 20-литровый бутыль, наполовину заполненный отработанными вишнями. Этот бутыль даже не стоял, а как-то неуклюже лежал на своём, не очень удобном боку и часть вишен, расположенных у самого его горла, всё ещё не могла решиться, оставаться внутри или вырваться на волю вслед за последними каплями разлитой по полу вишнёвки…

Вздохнул Андрей Яковлевич и опустился на ближайший стул. Было видно, что его уже не интересовали детали учинённого разгрома: остатки погасшего костра, посуда с объедками, окурки сигарет, огарок свечи, разодранная электробритва… Собственно говоря, это была уже не бритва, а только её часть, шнур питания. И подключён он был к двум ржавым лезвиям. Таким вот образом изобретательные пришельцы создали из двух бритв качественно новый предмет – кипятильник. Я даже не сразу сообразил это. Ведь до чего же только не додумается человек в стремлении использовать предметы не по прямому назначению. Меня это направление мысли всегда волновало, и, может быть, я пришёл бы к какому– нибудь выводу, если бы не перебил голос полковника в отставке…

– Ну, и как ты смотришь на всё это? – спросил он.

– Наверное, так же, как и вы. Заминировать бы вашу дачу и рвануть по вашей же методике в самый разгар веселья…

– Мысль хорошая, но дачу жалко. И срок могут дать… – последние его слова говорили, что он уже пришёл в себя и настроен беседовать конструктивно, без эмоций. – Скажи, а не можешь ли ты придумать какую-нибудь систему сигнализации. Попроще. Проведём в сторожку и пусть этот хмырь работает… Не спит. А?

Хмырь, это наш сторож. В миру его называли просто Ваныч. Зарплату Ваныч получал исправно, но вот остановить пришельцев почему-то не мог или не хотел. Поговаривали о нём разное, о связях с пришельцами, девочками, у которых он пользовался особым успехом, но я в это не верил. Во-первых, не будет же человек, там, где живёт… А, во-вторых, тоже…

– Вы бы, Николай Иванович, хотя бы один раз остановили нарушителя, – сказал ему как-то на собрании председатель садового товарищества. – Смотрите, терпение наше может лопнуть, и мы переведём вас на сдельную оплату… Не возиться же вам только с собаками…

Эти слова Ваныч воспринял слишком прямолинейно… Поэтому и решил не откладывать надолго, то есть до полного вытрезвления…

– А я чо? Они, знамо, тоже сами себе. Уж коль попадётся, будьте любезны… – бормотал он в своё оправдание.

И попался. И не какой-нибудь захудалый. Сам Андрей Яковлевич, мой сосед! Человек крупный во всех отношениях. Он и не предполагал, что в этот погожий летний день у него могут возникнуть приключения. Он, как обычно, встал рано, сделал небольшую зарядку, обошёл свои двенадцать соток, что-то подправил, подвязал, привёл себя в порядок и пошёл завтракать. Завтракал Андрей Яковлевич, как всегда, не спеша. С чувством собственного достоинства. А как иначе, если обслуживать его был рад целый взвод женщин: две взрослые дочери, успевшие уже сходить по первому разу замуж, жена, тёща, родная мать и ещё кто-то, кто с удовольствием приезжал погостить на лето… Нельзя сказать, что еда в этой семье была главным приоритетом, но уделялось ей значительное внимание, потому как на столе всегда были разнообразные соленья, грибочки и варенья домашнего приготовления. Не удивительно, что после такого завтрака настроение у моего соседа было приподнятое и, я бы сказал, боевое. После еды он посмотрел на часы и, убедившись, что к электричке он успеет с запасом, пожелал всем домашним доброго дня и не спеша отправился к платформе. Но до станции он не дошёл. У самых ворот, заметьте, не из вражеского блиндажа, а из нашей сторожки вдруг выскочил Ваныч, лохматый, босой и с криком:

– А, попалась, шкура! – набросился на полковника.

Конечно, нужно было, приняв соответствующую позу, скомандовать:

– Встать!.. Смирно!.. Грудь четвёртого человека! – Но полковник почему-то забыл обо всём этом и повёл себя, как простой гражданский человек. Да, я не оговорился. В то время Андрей Яковлевич ещё и не думал уходить в отставку, поэтому приставку экс он воспринимал как какую-то абстракцию, далёкую и нереальную, не имеющую к нему никакого отношения, как, например, экс-президент. А мужчины, которые плохо знакомы с этой приставкой, независимо от места службы, будь то наука или Генштаб вооружённых сил, знают, что здоровье – это главная жизненная ценность и её за деньги не купишь… Короче, вырвался товарищ полковник от своего непрошенного партнёра с помощью двух-трёх приёмов карате, вбежал к себе, схватил своё охотничье ружьё, выскочил наружу, а цель как таковая уже пропала. Выстрелил он на всякий случай вверх и показал тем самым всем и всяческим Ванычам, что с бывшими фронтовиками шутки не шуткуют…

– Попроще не получится, – ответил я. – Простое устройство я уже однажды сделал. И сработало оно хорошо, надёжно. Но было оно как бы, наоборот, направлено против сигнализации…

Андрей Яковлевич всегда интересовался техникой и не упускал случая разговорить меня. Иногда он даже подбрасывал мне провокационные темы, как например о кофточках… Был такой случай…

– Разве у вас в НИИ работают? – почему-то заявил он в тот раз. – Зря только деньги платят. Вот был я однажды в одном ящике. Так там женщины сидят кружочком в белых халатах и вяжут себе кофточки. И не скрываются даже от начальства.

– Ну что вы, Андрей Яковлевич, говорите, – попытался я как-то изменить его взгляд на нашу науку. – Не кофточки это, обмотки для ферритовых колец. На каждом кольце несколько десятков витков изолированного провода. На заводах это делают на станке, а в НИИ по старинке, иголкой с проводом. Достать такой станок для НИИ дело невыполнимое, так как фонды распределяют генералы в отставке… Сначала всем, а что останется – науке, то есть, никогда. Чтобы собрать небольшой куб памяти приходится намотать несколько сот, а то и тысяч таких колец. Да что кольца? Пустяк. Тупиковое направление в технике. И появилось оно из-за плохого снабжения, желания всё делать собственными силами. Как прикажете догонять и перегонять, если микросхемы прошлого поколения? Вот и кажется человеку, который умеет только разрушать…

Обычно он в таких случаях начинал возмущаться, но не долго… Но на этот раз было похоже, что он хочет услышать новую историю…

– Был я однажды на Лубянке, перед поездкой за границу с делегацией. Простая командировка, но бумаг оформлять – умрёшь. И это от Генштаба, соображаешь? Так вот, там, как я понял, создан целый питомник по выращиванию серых руководителей из маленьких гражданских начальничков. Естественно, по принципу лояльности к органам Г.Б. А ты говоришь – Ваныч… Он кто? Шестёрка! Человек не нашего круга, – почему-то закончил он. – Я слышал, что у тебя тоже был конфликт с Ванычем, – неожиданно произнёс он.

– Да, – говорю, – был, но это уже старая история. Прошлым летом…

«Встал я, как обычно, на две-три минуты позже критического времени. На часы можно было и не глядеть, так как гудок электрички, отправляющейся от предыдущей станции, говорил, что осталось мне семь минут и тридцать восемь секунд. В то время электрички работали чётко. Они только собирались перейти на режим свободного предпринимательства… Быстро привёл себя в порядок, схватил кусок колбасы, шматик хлеба, два яблока и в путь. Как выбежал я из ворот, даже не помню. Может быть, даже не совсем изящно, – не запер калитку или что-то подобное. Вдруг слышу за спиной топот ног и крики. То да се, ёлы-палы. И чего хочет этот мужик сранья?.. Не стану же я убегать от него, когда у меня ещё целых четыре с половиной минуты. Иду себе спокойно, глубоко дышу… В то время это было очень модно, дышать по системе йогов. Но как тут подышишь, когда неожиданно наваливается на тебя этот хмырь с палкой и камнем за пазухой… Пришлось отбросить в сторону свои интеллигентские привычки вместе с портфелем, сгрести в охапку Ваныча, приподнять и бросить недалеко, в кусты. Потом схватить портфель и быстрей к платформе. Конечно, не бегом, а так себе, быстрым шагом. Но он оказался крепким орешком. Его, конечно, ружьём легче убедить. Ружьё, что ни говори, довольно весомый аргумент. Или, скажем, апперкотом… Но это запрещённый приём, тем более к представителю трудящихся. Вот и пришлось каждый раз начинать заново, через каждые метров тридцать. Подхватывать и бросать. Я даже специально проверял оставленные на земле отметины… И вот так, короткими перебежками добежали мы до станции… А на платформе стоят другие пассажиры и с удовольствием смотрят на этот новый вид многоборья, сочетающий элементы лёгкой и тяжёлой атлетик…

Как только мы оказались на платформе, подошла как ни в чём не бывало электричка и гостеприимно распахнула свои электрические двери. Вбежал я, отдышался, обрадовался, что не опоздал, и вдруг вижу, есть ещё одна причина для радости. Мой Ваныч, партнёр и соавтор нового двое борья, оказался здесь, в тамбуре. Но почему-то уже не нападает на меня, не выдаёт свой набор матерных слов, а всё больше прижимается к двери и норовит как-то выскочить на ближайшей остановке. Наверное, потому, что подрастерял он в неравной борьбе все свои преимущества, включая орудия наших первобытных предков, камни и палки.

– Ну что, дружок, – говорю ему, – считай, что власть переменилась. Теперь я сдам тебя под белы ручки прямо в милицию. А там уж, голубчик, дыхни на них слегка, чтобы не сбить невзначай с ног… Просто, и объяснять ничего не нужно…

Но он как-то не прислушался к моему мнению. Это я понял, когда вагон начал останавливаться и дверь медленно открываться. Пришлось отложить в сторону портфель и применить к нему предыдущий приём… Но ненадолго, до очередного отправления… Несколько раз я повторил то же самое… Был ещё один момент, который запечатлелся в памяти. На станции Переделкино к нам в вагон вошла группа иностранных писателей. То, что это были писатели, ни у кого не вызывало сомнения. И, конечно, был с ними писатель и поэт Евгений Евтушенко. А как иначе? Если есть иностранные писатели, то здесь обязательно должен быть наш полпред, не боящийся контачить со всякими там… Так вот, когда они вошли в вагон и увидели меня, держащего в руках Ваныча, они как-то, как мне показалось, смутились. Я же в очередной раз прислонил моего партнёра к стене, развожу руки и всем своим видом показываю, что вот, мол, незадача, гражданский долг, в одиночку… Мне даже показалось, что Евгений Александрович как-то кивнул мне, несмотря на наше не очень близкое знакомство, и сказал:

– Вот видите, господа, какие у нас читатели. Для вас это, конечно, экзотика… Чем не сюжет для хорошего рассказа?..

Но по мере приближения к столице нашей Родины моя решимость довести дело до конца начала постепенно трансформироваться и угасать, угасать и трансформироваться. А собственно, где доказательства его связи с пришельцами? Так, кажется. Ну и перекрестись. Нападал на меня? Тоже он в чём-то прав. Человек при исполнении, а каждый исполняет это по-своему. Вот ему, например, нравится хватать полковников Генштаба и старших научных сотрудников… А тут ещё одна мамзель:

– И чего это вы, человек образованный, при часах и галстуке, привязались к простому труженику? Разве не видите, что он босой и может простудиться. – И так далее…

Последние слова она говорила вообще зря. Я и без неё уже созрел и, подойдя к недавнему противнику, говорил что-то совсем нейтральное:

– Ну, ладно, Ваныч, забудем по-дружески. У вас деньги на обратный путь найдутся? Не стесняйтесь, мы ведь свои люди… Наверное, забыли дома кредитную карточку?..

Вот так и закончилась моя война с пришельцами. Остались на память только вмятины на и без того не блестящей дороге, идущей к платформе Толстопальцево Киевской железной дороги», – закончил я свой рассказ.

Америка. Как я учил английский язык

Что я знал об Америке

Об Америке я знал очень мало. Вернее, я думал, что знаю много, но всё это оказалось не так. Мои ранние воспоминания относят меня ко времени Отечественной войны 41–45 годов, и связаны они с американской продуктовой помощью. Тогда её называли коротко «американские подарки». Эти подарки содержали свиную тушёнку с большим количеством жира, присоленные земляные орехи, печенье, фруктовое варенье и ещё кое-что. Точно не помню. Но были и другие наборы, включавшие яичный порошок, молочный порошок, сушёный картофель. Время было голодное, поэтому эти продукты были для нас, детей войны, большим праздником. Жалели мы только о том, что такие праздники случались не часто, поскольку выдавали их строго ограниченно и по талонам.

Это сейчас все стараются ограничить потребление жирного и сладкого, но тогда каждый кусочек жира шёл в дело. На нём можно было что-то поджарить, добавить в картошку, макароны… Да мало ли где хорошая хозяйка может использовать этот ценный продукт. Просто намазать на кусок чёрного хлеба и посыпать солью! Более вкусного деликатеса для голодного ребёнка трудно придумать. Лучше любого пирожного.

Меня, почему-то очень интересовали разнообразные коробки и банки, в которых размещались эти продукты и разные ключики для их открывания. Долго мы не могли понять, что находится в баночке величиной с напёрсток. Открывалась она легко, так как была с винтовой крышкой. А вот содержимое её, чёрная густая жидкость, без запаха и горькая на вкус, вызывала определённую озабоченность. Решили, на всякий случай, не выбрасывать, а собирать. Наконец нашёлся один человек, который забрал их у нас с благодарностью. Как он объяснил, это был концентрат никотина. Достаточно было одной капли на целую закрутку сухих листьев, чтобы получить заменитель табака.

Но, кроме таких бытовых подарков, мы, дети, знали о появлении американских грузовиков – «Студебеккер», и самолётов – «Дуглас». Но ведь было немало и других, не менее важных подарков – вооружение, медикаменты. Тот же самый «Студебеккер» стал базовым шасси для знаменитых «Катюш» и других реактивных систем залпового огня. А в самые тяжёлые годы после войны, в годы неурожаев и прочих стихийных бедствий, связанных с передовым колхозно-совхозным строем, у всех был на слуху ленд-лиз и миллионные поставки пшеницы и кукурузы.

Несколько позже, после войны, появились другие американские подарки, фильмы. Особенно запомнился фильм «Серенада солнечной долины». Прекрасная музыка Глена Миллера в исполнении отличного оркестра, произвела маленькую революцию в отношении к джазовой музыке и американскому джазу. Кто не помнит знаменитую «Читаногу ту чучу»? «Порги и Бесс» Гершвина, «Вестсайдскую историю» Бернстайна? А фильмы Чарли Чаплина, мультики Уол та Диснея?

Потом, повзрослев, мы увлекались другими кумирами: Дорис Дэйв, Луи Армстронг, Френк Синатра, Элла Фицджеральд.

Затем появились другие фильмы и любимые исполнители. Целая серия с участием Дины Дурбин. Но запомнился только один: «Сестра его дворецкого». Значительно позже появился фильм «В джазе только девушки» с Мэрилин Монро.

На протяжении многих лет кумирами моих сверстников были: Азимов, Артур Миллер, Ирвинг, Лонгфелло, Торо, Видал, Стейнбек, Апдайк, Сэлинджер, Купер, Лондон, Бредбери, Воннегут, Льюис, Уайлдер. Я, кажется, увлёкся, потерпите, пожалуйста, осталось немного… Драйзер, Капоте, Сароян, Фолкнер, Уитмен, Гарт, Фицджеральд, По, Колдуэлл, Хемингуэй, Твен, О’Генри, а также Владимир Набоков и другие американцы, которым повезло выбраться в разряд «прогрессивных» писателей.

А как не сказать об американских учёных. Но лучше о великих изобретателях. Здесь можно писать целые книги. Упомяну самых-самых – Эдисон, Фултон, братья Вильбур и Орвиль Райт, Форд, Франклин, Морзе, Тесла, мой коллега, телевизионщик Владимир Зворыкин и многие, многие другие.

Говоря о культурных связях, нельзя не упомянуть об известных невозвращенцах того времени Баланчине, Нуриеве и других. А такие личности, как Мстислав Ростропович, Галина Вишневская, Эрнст Неизвестный, Михаил Шемякин заслуживают особого внимания… Не могу обойти вниманием поэтов Иосифа Бродского и Юза Олешковского, писателей Василия Аксёнова, Сергея Довлатова и моего сокашника Бориса Ручкана.

В годы холодной войны самым лучшим подарком были передачи радиостанции «Голос Америки». Здесь следует сказать, что в начале горячей, то есть Второй мировой войны, у населения отнимали любые радиоприёмники. Это делалось для того, чтобы ограничить информированность. Радиоприёмники тогда были редкостью. У нас его не было, поэтому и отбирать было нечего. Во времена же холодной войны этот незамысловатый приём заменили глушилками вражеских радиоголосов. Но как ни глушили, как ни хитрили тупые руководители «самой демократической страны в мире», ничего у них не получалось. Обычный радиоприёмник, рассчитанный на приём коротких волн, нетрудно было переделать на 13-метровый диапазон, а соорудить антенну с узкой диаграммой направленности ненамного сложней. По крайней мере для меня. Потом эта «технология» передавалась друзьям, от них к их друзьям, и так, как круги на воде, до тех пор, пока на вопрос «А ты слышал вчера?» следовал ответ: «А как же иначе!» Именно тогда, как мне кажется, родилось выражение: «Скажи мне, что ты слушаешь, и я скажу тебе, кто ты».

Трудно было жить всяким глушителям…

Как я учил английский язык

Моё первое знакомство с английским языком произошло в третьем классе обычной, ничем не примечательной школы. Трудно понять или объяснить, почему так получилось. Никогда и нигде такого не было. О каких-то особых или специализированных школах тогда никто не знал. Может быть, они где-то были, но где и для кого? В тяжёлое военное время эвакуации этот вопрос мало кого интересовал.

Учительница, щупленькая, скромная выпускница пединститута заботилась в основном о том, чтобы школяры поменьше кричали и не мешали ей писать на доске. Имя этой учительницы как-то не сохранилось в памяти. Но зато очень хорошо помню, как она красиво выводила на доске буквы всех слов. Это делалось довольно тщательно, потому что учебников по этому предмету ещё не было. И вообще как-то непонятно было – откуда вдруг взялся этот язык и для чего он нужен. Все, кто постарше, и родители в том числе, учили немецкий язык. Это было правильно. С врагом нужно было уметь разговаривать на его родном языке. Ведь не напасёшься переводчиками каждый раз, когда нужно нечеловеческим голосом крикнуть: «Ах ты сволочь фашистская!» – и шандарахнуть его прикладом по голове. И фильмы часто пестрели фразами типа «Хенде Хох! Твою мать».

Итак, вернёмся к английскому. Как бы то ни было, но начало было положено. И на память я не обижался. Мне бы такую сейчас. Пару десятков слов, как мне кажется, я тогда освоил. Предмет, как предмет. Ни любви, ни ненависти. Но вот бросалось в глаза, что из всего арсенала знаний наша учительница предпочитала только грамматику, притом только её первую, начальную часть. Ни произношения, ни разговорной речи, ни приёма на слух. Даже выгоняла из класса она по-русски. Ну что требовать от учительницы третьего класса.

Но вот в один не очень прекрасный день эта учительница на урок не пришла. Её предмет заменили другим. Не пришла она и на следующий раз, а через некоторое время об этом предмете и вовсе забыли… Осталась только в памяти одна фраза, сказанная как-то скороговоркой: «Учите английский язык».

Второе знакомство с английским языком произошло в пятом классе, но уже в другой школе и, естественно, с другой учительницей. Мне было легко и приятно, так как учить не требовалось. Новый класс начинал изучение языка с нуля.

Но вот в один не очень прекрасный день… Да, вы догадались, поэтому не буду повторять слова, приведённые выше. Повторение одной и той же фразы, так же, как и повторение начального курса, большой радости не приносит, но способствует запоминанию надолго. Поэтому отступлю на этот раз от своего правила и повторю то, что слышал уже не первый раз: учите английский язык.

Такую сомнительную радость я испытал ещё трижды. В седьмом и девятом классе средней (хорошую вещь средней не назовёшь) школы и на первом курсе института. К тому же начальный предмет был абсолютно одинаков. Вот почему начальную грамматику я знал лучше, чем таблицу умножения, но не больше.

Я часто думал на тему, неужели нельзя было что-то придумать? Думаю, что можно. Даже при существенном голоде на учителей этого предмета и низкой оплате их труда. Можно было объединить учеников из разных классов и даже из разных школ. О приглашении иностранцев нельзя было даже мечтать. Ведь кого это могло интересовать? Всё делалось по-нашенски, то есть плохо или очень плохо. Как в анекдоте о японце, который приехал в Союз на запуск нового завода и всё время повторял: «Дети у вас холёсие, дети у вас холёсие…» Когда же его спросили, что он при этом имеет в виду, он сказал: «Дети у вас холёсие, а всё, что вы делаете руками – плёхо». Я бы добавил – «и то, что вы делаете по указке сверху».

Было, правда, одно объяснение. Но к этому я пришёл значительно позже. Стратеги из поднебесья, очевидно, уже тогда понимали, что знание иностранных языков – это мина замедленного действия, закладываемая под «железный занавес», что в недалёком будущем специалисты, владеющие хорошим языком, не только смогут услышать неприглядные вещи, но и рванут «за бугор», как это и произошло позднее с математиками и программистами.

Была, конечно, и другая причина. Более прозаичная. Считайте это моим маленьким открытием. Учителя английского языка этого языка не знали! Они не только разговаривать и правильно произносить фразы не умели, но даже не умели внятно читать. Выучить начала элементарной грамматики, а затем долдонить одно и то же во всех классах было значительно проще. Во многих школах подобная ситуация сохранилась и сейчас. Не верите? Тогда проведите маленький эксперимент. Приведите в школу, в которой учится ваш ребёнок, человека, хорошо знающего язык. Три-четыре минуты – как раз время школьного перерыва, вполне достаточны для такого скрытого тестирования, после которого, вы всю дорогу домой будете повторять своему чаду: «Учи английский язык!»

Конечно, это относится не ко всем учителям. Были и исключения. Так, например, в девятом классе соседней школы учителем был бывший военный переводчик Степан (так его звали все). Он попытался наверстать упущенное, вернее сказать, как-то скомпенсировать огрехи системы и своих предшественников. Поскольку до аттестата зрелости и вступительных экзаменов в вузы оставалось совсем немного, а добросовестному человеку совсем не безразлично, как будут сдавать экзамены его ученики, он выбрал такой темп и требовательность (в дело было пущено всё, вплоть до рукоприкладства), что выдержать его было очень нелегко. Поскольку этот класс в основном состоял из одарённых учеников – класс этот темп выдержал, чего нельзя сказать об учителе. До десятого класса он тоже не дотянул, сбежал.

Обо всём этом я знаю хорошо, поскольку именно в этот класс я перешёл в начале очередного учебного года и, к сожалению, на своей шкуре почувствовал, каково быть отстающим по языку и часто вспоминать крылатую фразу моих учителей: «Учите английский язык».

Всякие воспоминания интересны тем, что, подчиняясь законам ассоциативного мышления, они позволяют извлекать из глубин памяти определённые сходные события. Даже не событие. Так себе – эпизод. Просто не могу сдержать себя…

Готовясь к поступлению в аспирантуру, я довольно неплохо, как мне казалось, изучил курс английского языка. Но не было достаточной практики по приёму на слух. И вот, приехав на сдачу экзаменов в Москву, я как-то, проходя мимо Метрополя, увидел объявление о демонстрации фильма на английском языке. Естественно, без дубляжа и титров. Опираясь на свой школьный и институтский опыт и наивно полагая, что теперь мне будет значительно легче, я купил билеты сразу на два сеанса. Шёл какой-то английский фильм. Кажется – «Путь наверх». Как я ни старался, ни после первого сеанса, ни после второго я ничего не понял. Видно, тот учебный язык был настолько упрощён, что пользоваться им в реальных условиях было просто невозможно. И я в этом убеждался несколько раз.

Дальнейшие мои встречи с английским языком были весьма спорадическими. Институт, встреча с товарищем в штатском, на этот раз уже на почве английского языка, аспирантура, работа в НИИ иногда подогревали мой интерес на несколько дней. Об этом, может быть, я когда-нибудь напишу подробней.

Были в жизни случаи, которые можно считать упущенными возможностями. Но это было значительно позже. Меня пригласили читать курс по своей тематике в Московский институт радиоэлектроники и автоматики (МИРЭА) на факультет повышения квалификации дипломированных инженеров. Видно, тогда уже стало ясно, что специалисты различного профиля должны использовать в своей работе новые знания, которые не проходили в своё время в институтах. Моим руководителем на этом факультете был Евгений Алексеевич Коновалов. Это был эрудированный и энциклопедически грамотный человек. У него был доброжелательный характер, и, очевидно, поэтому мы с ним быстро сблизились. Помимо преподавательской работы, он был главным редактором «Реферативного журнала» в части «Телевидение».

К продукции этого журнала предъявлялись очень высокие требования. Поэтому туда приглашались только высококвалифицированные специалисты. Именно тогда я получил приглашение сотрудничать по совместительству для переводов английских статей и составления кратких рефератов. При этом главным аргументом было то, что через два-три года работы в этом журнале человек приобретал навыки и знания, близкие к профессиональному переводу. И это действительно подтвердилось. Но не на мне. Поскольку я к тому времени был перегружен работой, пришлось это весьма неплохое предложение переадресовать другому моему сотруднику, который действительно преуспел и продолжал бы плодотворно работать, если бы не слишком большая любовь его к английскому языку…

Его фамилия была Куй-Непослушный. Со временем, или по указанию властей, вторая часть его фамилии из документов была почему-то выброшена, поэтому, представляясь, он старался особенно чётко произносить свою фамилию, часто подчёркивая, что первая его буква «К». Он увлекался историей, и с ним всегда было приятно общаться. А ещё мне нравилось то, что в отличие от многих других, он регулярно поддерживал отношение с профессором Брауде.

Увлечение историей дало свои результаты и соответствующее мировоззрение. Не знаю точно, но казалось, что следующий этап привёл его к определённым выводам, вылившимся в свою очередь в убеждение, что нужно учить английский язык. Но это всё было в прошлом.

В рассматриваемый момент он был небольшим идеалистом и думал, что, раз перестройка, значит, свобода. А раз свобода, значит, можно общаться с иностранцами и отшлифовывать свою устную речь. Но так не думали энергичные ребята из КГБ, курировавшие наш институт. Они своё дело сделали весьма профессионально, и я бы сказал – с выдумкой. Они явились к нам в институт как бы с одной целью: проинформировать нас о нехорошем поведении нашего товарища и просили только об одном, чтобы мы выразили ему своё порицание. Всё-таки режимное предприятие… А на следующий день он был уволен с работы.

Встретился я с Куём несколько месяцев спустя, на одной международной технической выставке, где он представлял своё устройство, разработанное уже в другой фирме. Поговорили, обменялись информацией о том, другом. И только в самом конце встречи я не выдержал и спросил его, какому хобби он отдаёт предпочтение, и услышал: «Учу английский язык».

Кое-что об иммиграции

Широко распространённое мнение, что Соединённые Штаты Америки, как страна иммигрантов, с радостью приветствуют на своей земле приезжих со всего света, так же, как и знаменитая нью-йоркская Статуя Свободы, которая, обращаясь к старушке Европе, произносит: «Отдайте мне своих убогих, бедных, своих живущих в нищете…» – и так далее. Но реальность говорит, что это далеко не так. Во времена подъёма экономики и её спада предпринимались и предпринимаются существенные изменения в иммиграционных законах. Они, естественно, были направлены на обеспечение потребности растущего производства в дешёвой рабочей силе или для ограничения переселения, и мотивировались заботой об экономических интересах собственных граждан. Так, по окончании Второй мировой войны Соединённые Штаты приняли у себя в стране бывших военных специалистов и учёных Германии.

Непосредственно до и после распада СССР, в 1991 году Соединённые Штаты сделали всё возможное, чтобы российские учёные, работавшие в оборонных областях, получившие возможность свободного выезда, не попали в страны тоталитарного третьего мира (Иран, Ирак, Сирия, Ливия и т. д.). Для этого Конгресс США принял соответствующую поправку к закону, гарантировавшую работникам бывшей советской «оборонки» преимущественное право на трудоустройство и иммиграцию в США, которая вошла в силу и действовала до 1996 года.

В истории американского иммиграционного права немало также примеров гуманистического подхода. США во все времена принимали и теперь принимают политических беженцев и диссидентов из стран, где жизни, свободе и безопасности этих людей угрожает опасность со стороны правящего режима. Однако в своей иммиграционной политике США не забывают и прагматические соображения, отдавая предпочтение квалифицированным специалистам, людям выдающихся способностей, а также иностранным бизнесменам и инвесторам.

Следует также сказать, что представители русскоязычной общины «третьей волны», по статистике, гораздо быстрее представителей других этнических групп находят работу, продвигаются по службе (особенно в технических областях), покупают дома и новые автомобили, имеют более высокий уровень доходов, поэтому и платят больше налогов. А скандалы, разразившиеся в средствах массовой информации по поводу якобы активизировавшейся в США «русской мафии», не могут никак поколебать факты, что наши соотечественники, без различия национальности и вероисповедания, внесли и продолжают вносить существенный вклад в экономическое, социальное и культурное развитие американского общества.

В Соединённых Штатах существует довольно строгая система предпочтений и ограничений в выдаче въездных виз. Существует две категории виз: неиммиграционные и иммиграционные. Учтите, что все неиммиграционные визы выдаются просителю на определённый срок и не дают права остаться в США навсегда или жить в стране столько, сколько хочется. Некоторое исключение предоставляется для женихов (невест). Чаще всего удовлетворяются просьбы на получение «гостевой» визы. Некоторым её выдают после небольшого собеседования, некоторым вообще безо всяких разговоров, но большинство отсеивается, получает отказ со штампом в паспорте: «Заявление получено» без объяснения причин. Получившие отказ имеют право снова подать просьбу о предоставлении визы на въезд в Америку через 6 месяцев, и получить такой же отказ. При этом вероятность успеха с каждым отказом уменьшается.

Почему так происходит? Чиновники посольства перегружены заявлениями и им не хочется вдаваться в долгие исследования. Они стремятся с первого взгляда определить, насколько вероятно, что, получив временную визу, человек не останется в США в качестве нелегального иммигранта, и в данном случае не является «потенциальным невозвращенцем». Руководствуясь правилами, разработанными Госдепартаментом США, чиновники должны отобрать из всех желающих только тех, кто планирует въехать и выехать из США по окончании срока, имеет достаточно средств для покрытия всех расходов, не намеревается заниматься противозаконной деятельностью и тем более терроризмом.

Проанализировав все эти требования, можно более или менее точно определить, какие категории граждан имеют наиболее благоприятные шансы на успешное прохождение первого интервью. Это те, кто хотя бы однажды побывал в США или, на худой конец, в другой западной стране, и вернулся без нарушений иммиграционного закона. Проверяется это очень быстро по отметкам в паспорте или компьютерному банку данных. К таким относятся также те, которые способны с помощью документов доказать, что дома у них есть хорошая или высокооплачиваемая работа, недвижимость, счёт в российском банке, а также прочее имущество, например дача или автомобиль. Желательно также доказать, что в стране остаются близкие родственники (жена, муж, дети). Нужно также сказать, что свободное владение английским языком часто является отрицательным фактором при оценке чиновником вашего заявления. Здесь действует железная логика: «Человек, более или менее свободно говорящий на английском языке, является потенциальным не возвращенцем».

Кроме того, американские законы запрещают въезд в США определённым, весьма нежелательным категориям лиц: бывшим нацистским преступникам и их пособникам, членам коммунистических или других тоталитарных партий, осуждённым в прошлом за терроризм и так далее. Об этом подробно излагается в анкете, выдаваемой посольством или консульством. Следует отметить, что даже если вы не относитесь ни к одной из этих категорий лиц, всё равно работник Службы иммиграции и натурализации (СИН) в соответствии с законом может принимать решения по своему усмотрению, основываясь только на «подозрении», что человек относится к одной из категорий «персон нон грата». К сожалению, такого же принципа СИН придерживается и при рассмотрении других (последующих) заявлений от потенциальных иммигрантов.

Нелегальные иммигранты в США отличаются от наших нелегалов. Нелегалом у них может стать даже прибывший на работу по контракту специалист, если он своевременно, часто по не зависящей от него причине, не продлит свою визу. Не надо думать, что такого нелегала на каждом углу поджидает полицейский, ставящий себе цель запрятать его в каталажку и вышвырнуть за пределы США. Совсем нет. Иначе это была бы война не на шутку. Ибо в США около 8 миллионов нелегалов, которые нужны стране не меньше, чем сама Америка нелегалам.

Нелегалом был и величайший актёр, а также режиссёр и композитор за всю историю кино Чарли Чаплин. Он никогда не имел и не добивался американского гражданства. Будучи убеждённым интернационалистом и антифашистом, он имел свои приоритеты в отстаивании прав простого человека. Именно поэтому глава ФБР Гувер обвинил его в сокрытии своего еврейского происхождения и принадлежности к компартии. В их досье Чаплин проходил как мифический «Израиль Фанштейн». И только по истечении многих лет президент Рональд Рейган признал вину американских властей перед великим актёром. Следует сказать, что сам Чаплин никогда не опровергал и не подтверждал эти обвинения. А как можно скрывать сведения, которые у тебя никто не спрашивает? Например, национальность или вероисповедание. Даже образовательный уровень. За все годы моего пребывания в Америке мне никогда не попадалась анкета с вопросами подобного рода. Цвет кожи, глаз – да. Отпечатки пальцев – пожалуйста. Всё остальное ни в анкетах, ни в документах – приватное право гражданина. Даже немного обидно…

В течение многих лет большинству нелегалов для легализации предлагали разнообразные способы и подходы вплоть до выезда из страны и подачи прошения из мест постоянного проживания. Но в один прекрасный день служба иммиграции объявила о новом порядке легализации. Лица, прожившие в США 6 и более лет, могут получить легальный статус без выезда из страны, заплатив за такую процедуру примерно столько же, сколько стоит поездка туда и обратно. Ну как не порадоваться за столь разумное решение, которое не только сохраняет нервы и время, но и даёт существенную прибавку государственной казне.

Американские будни. Что толкает людей разных национальностей, вероисповеданий, образования, специальностей и политических взглядов стремиться в Америку? Ведь для приезда в Америку требуется приложить немалые усилия, время, деньги, в конце-то концов. Трудно даже перечислить все невзгоды, которым подвергались и всё ещё подвергаются люди из разных стран, стремящиеся пересечь границу Соединённых Штатов легальным и нелегальным путём. Только ли высокий жизненный уровень? А может быть, стабильность и перспектива для детей и внуков? Или желание просто поработать два-три года в нормальных условиях и неплохо заработать на все оставшиеся годы? Трудно ответить однозначно. Сколько людей, столько и мнений. При том зачастую причины бывают неоднозначные. Но главной причиной всё-таки является высокое качество жизни, определяемое не только высокими заработками.

Качество жизни – это совокупность объективных критериев, которые позволяют как-то оценить разные, порой несоизмеримые понятия, выразить их в виде цифр и в чём-то напоминают мою студенческую игру в классификацию. Когда я впервые услышал, что в ООН создана специальная научная группа, разрабатывающая те или иные принципы для оценки качества жизни, меня обуял восторг и радость. Мне показалось, что вот, наконец появился инструмент, который покажет каждому, чего стоит тот или иной строй, та или иная система и соответственно цена лидера, ведущего страну к высокому качеству жизни. При этом я совсем не имел в виду коммунистов, милитаристов и подобных им экстремистов, получающих на выборах 86 и более процентов.

Действительно, в странах с высоким уровнем жизни, уровнем социальной и экологической защиты, медицины, демократических свобод и т. д., как правило, наличествует низкий уровень преступности, коррупции и т. п.

Уезжают лучшие?

На этот раз встретились мы с ним не совсем случайно. В Новосибирском оперном театре, в котором я бывал нечасто. Пошёл посмотреть балет. Но туда ходили не только за этим.

Здесь была, как бы это сказать, очень тонкая сибирская особенность, о которой я узнал вскоре после приезда. Однажды на центральном бульваре я заметил, что все почему-то бегут, не очень быстро, а как бы трусцой. Поддавшись стадному чувству, я тоже включился в бег в том же направлении. Пробежав таким образом несколько шагов, я начал задумываться, а, собственно говоря, куда все бегут? Спросить у стоящих как-то не получилось, а бегущие были настолько увлечены этим спортивным мероприятием, что не могли мне внятно объяснить причину. К тому же они торопились, им было трудно отвлечься на глупости, и только один здоровячок как бы нехотя, с выражением «чай не маленький, пора знать», сказал, что в оперный.

– А что там дают? – прокричал я вдогонку, но мой собеседник так рванул вперёд, может быть, даже со скоростью звука. А при такой скорости, понятное дело, информацию не получишь. А наше ухо не воспринимает изменение частоты… Эффект Доплера!

Со временем я узнал, что в оперном театре можно не только послушать оперу, посмотреть балет, но и выпить пиво, которое здесь бывает довольно редко. В основном тогда, когда очень холодно и посещаемость спектаклей не на высоте. В других местах дело обстоит и того хуже. А началось всё с того, что один бедолага, довольно слабоватый или принявший, как говорится, «до того», выпил несколько кружек у ларька и так разогрелся, что замёрз. В прямом смысле… А как было не замёрзнуть, когда мороз под сорок, вечерело и ларёк где-то на окраине, в тёмном месте, без фонарей и с выключенной из-за облачности луной! Вот и запретили продавать пиво зимой. А потом привыкли и к лету забыли отменить приказ… Так и произошла смычка культуры с простыми потребностями трудящихся.

Оперный театр, конечно, не Гамбринус, но и он привлекал к себе студентов и молодых специалистов, не сумевших найти более культурное и недорогое заведение.

Встреча с Валентином для меня, как я уже говорил, не была неожиданностью. Дело в том, что один мой сокурсник, Витя Андреев, как-то рассказал об одной встрече:

– Сидим мы в оперном, в буфете, пьём пиво. Не торопимся, так как до начала спектакля времени было достаточно. Мой взгляд почему-то остановился на вошедшем нерешительном мужчине, среднего роста, плотном, с небольшой лысиной и хорошо одетом. Он кого-то или что-то искал, но, не найдя никого подходящего, направился к нашему столику. Я даже несколько удивился, так как у нас за столом не было ни одного свободного места. Но он и не собирался пить с нами пиво, слегка наклонил голову и сказал: «Ребята, у меня к вам тут небольшое дело, нужно передвинуть рояль на сцене в правый ближний угол. А за работу вот вам на пиво», – и выкладывает по сто рублей на каждого. За нашим столиком сидел парень, довольно общительный, с вьющимися чёрными волосами… Мы с ним даже не успели как следует познакомиться. Только и узнали, что он в прошлом году окончил одесский институт связи. Как-никак коллега… Мы все как-то опешили от столь щедрого подарка, и только наш новый знакомый не растерялся. Встал с места, улыбнулся и выдал:

– Ну что вы, Давид Фёдорович! Мы это и без денег сделаем, – после чего начал беседу со знаменитым скрипачом, как будто был с ним знаком Бог весть сколько…

– Как его звали, – не выдержал я.

– Ну я же сказал, – ответил Витя, – Давид Фёдорович. Ну, Ойстрах, ты что, не знаешь, кто это, темнота…

– Да, нет, не его, того одессита…

– Не знаю, не помню. Мы с ним и не встречались больше. И рояль сами, без него передвинули…

Для меня этих сведений было достаточно, это мог быть только Валентин, мой одесский друг. Осталось лишь разыскать его в большом городе. Но и это не проблема, когда знаешь вкус и интересы человека. Ведь здесь всё рядом, оперный и драматический, он же знаменитый «Красный факел», филармония и библиотека… Было бы значительно трудней, обладай мой друг средней серостью…

Была, правда, ещё одна слабость у моего друга. Ведь не зря он был любимцем одесских «китаяночек», Катюши и Валюши… Но разве это существенно? В его возрасте… Но для поиска человека любая мелочь может сыграть свою роль. Итак, мой дедуктивный метод подсказал мне, что искать его следует в оперном театре, но не в опере, а на балете. Нельзя сказать, что я начал планомерные походы в театр и поиски. Просто в один из свободных вечеров без всякой подготовки отправился в этот театр, естественно, на балет. Какой? Точно даже не помню, да это и не существенно, «Щелкунчик»

или «Лебединое озеро». Ведь их и было всего-то не то четыре, не то пять. Но, несмотря на скудость репертуара, театр был заполнен. Может быть, потому, что зрители несколько соскучились. Длительная зима и что-то ещё…

Его долго искать не пришлось, он был здесь, недалеко от входа. Стоял и внимательно читал программу. И не просто читал, а, можно сказать, изучал, делая какие-то пометки карандашом. Я остановился поблизости, попытался обратить на себя внимание, но это было бесполезно до тех пор, пока он не прочитал всё до конца. Когда же он закончил чтение, пришёл немного в себя и поднял голову, то, естественно, заметил, что я стою напротив, и, как могу, внушаю ему, что пора кончать заниматься глупостями…

– Тебе крупно повезло, старик, сегодня выступает отличный состав, – вырвалось у него, после того как мы с ним обнялись и высказали все подходящие к данному случаю слова. Он хотел тут же ввести меня в курс предстоящего спектакля и на что следует обратить особое внимание, но я как-то не выразил к этому интереса, поэтому, произнеся «встретимся после спектакля», он куда-то исчез.

– Куда ты поедешь в такой мороз? – спросил он, когда холл и гардеробная театра практически опустели.

– Это не проблема, – отвечал я, – поймаю такси или какого-нибудь левачка.

Леваки в Новосибирске пользовались в то время особым спросом. Когда нужно было куда-нибудь поехать, то надеяться на городской транспорт мог лишь самый неисправимый оптимист. Но таких было очень и очень мало. Большинство из них замёрзло в очередях у автобусных остановок. Зато все остальные нормальные люди выжили и продолжили свой род только потому, что свободно ездили на любом движущемся транспорте. Будь то легковая машина, грузовик или, и такое бывало, автокран. Стоило только поднять руку, как тут же останавливался очередной движущийся объект, готовый ехать в любом, даже обратном, направлении. И при том это было совсем недорого. Ведь заламывать крутую цену могут только закоренелые профи…

– Идём, старик, я тебя где-нибудь пристрою, – сказал мой друг и потащил меня за кулисы.

Конечно, я предполагал, что жизнь артистов балета отличается от жизни их зрителей, но не думал, как-то не задумывался, что до такой степени. Начнём с того, что они здесь не только работают, но и живут. Здесь у них и стол, и дом, и всё остальное, включая обслугу, столовую и ясли для маленьких детей. А как может быть иначе, когда весь день, с утра до вечера, расписан с точностью до минут, три раза в день репетиции, спектакли каждый день, а в выходные по два или три на день… Куда в таких условиях поедешь на левачке? В мороз. Вот и возник эдакий своеобразный мир… А поскольку полноценную гармонию в таком коллективе создать не всегда удаётся (известно ведь, что балерин в балете значительно больше, чем их партнёров), а решать эту проблему хрущёвскими методами путём отправки в «текстильный» городок солдат вместо синих таблеток, не всегда получается, вот и мирятся здесь с проникновением некоторых, особо одарённых зрителей в эту специфическую сферу.

У попавшего впервые за театральный занавес возникает ощущение лабиринта. Переплетение различных репетиционных залов, нестандартных проходов, холлов, жилых комнат, уборных для прим и помещений, напоминающих студию, отбивали всякое желание запомнить проделанный маршрут. К тому же возникающие время от времени препятствия, как бы выплывающие из темноты, делали эту задачу совершенно невыполнимой.

На каждом шагу нам встречались балеринки, легко перемещающиеся в этом загадочном пространстве в одиночку или маленькими стайками. Большинство из них не успели даже или совсем не хотели переодеваться и сбрасывать грим. Все они почему-то считали необходимым останавливаться перед нами, становиться во вторую позицию и, пользуясь пуантами, как домашними тапочками, знакомиться со мной и, обращаясь к моему попутчику с различными вопросами, как бы ненароком поглядывать в мою сторону. Может быть, это мне показалось… А если подумать, то почему бы и нет? – ведь мой костюм как-никак отличался от одежды сказочного героя или заморского принца, а повседневность, как я понял, была более привлекательна в этом мире, чем какие-то сказки. Мне даже показалось, что эти эфирные создания с удовольствием выскочили бы на улицу, остановили грузового левачка и, втиснувшись в его и без того тесную кабину, с удовольствием занялись бы… занялись… нет, не любовью. Это мне тяжело даже представить. Рассказами о своих последних гастролях…

Валентин здесь был своим человеком. У него получали необходимую информацию об окружающем мире, с ним советовались, делились трудностями… И вопросы к моему другу у них были самые приземлённые: как можно, например, отправить телеграмму по телефону? Или, скажем, на какие алименты следует рассчитывать, если оставить ребёнка?.. С некоторыми балеринами у него были и более тёплые отношения. Иногда у очередной встречной он интересовался, не найдётся ли в её комнате свободный диванчик, нужно пристроить человека, и почему-то при этом загадочно посматривал на меня. При этом ни одна из балерин не отказывала в гостеприимстве. Больше того, предлагали различные варианты «уплотнения»…

– Ну как, ты хоть понял, что здесь нетрудно определиться? Ведь каждой хочется рассказать о своих последних гастролях, а я уже наслушался этих историй… Подожди меня здесь, – сказал он, когда мы остановились в небольшом, слабо освещённом холле, в котором, кроме старого кресла и столика, ничего не было. Ни настольной лампы, ни журналов для заполнения вынужденного ожидания. Что оставалось делать? Присел, посидел бессмысленно в полутьме, затем прислонился к спинке, расслабился и поплыл…

Что явилось причиной, трудно сказать. Может быть, оттого, что сначала промёрз, потом выпил бутылку пива. К тому же наплыв непривычных впечатлений, хорошая музыка, которая, как известно, убаюкивает… Но это был не сон, скорее, какое-то третье состояние, какое-то озарение, которое не посещало меня уже несколько лет. Не буду вдаваться в подробности, поскольку понять всё это довольно сложно, а объяснить – тем более…

Прошло несколько лет. Валентина я встретил в Москве, в Лужниках, на соревнованиях по фигурному катанию. Поговорить не удалось. Масса народу, шум, суета. Но обменялись телефонами и на прощание он, помахав мне рукой, прокричал:

– Ты оказался прав.

– В чём? – прокричал я в ответ, но увидел лишь неопределённый прощальный жест.

– Так в чём же я был прав? – вырвалось у меня, когда мы встретились с ним в более подходящей обстановке.

– Ты знаешь, это длинный разговор. Но если тебя это интересует, то в двух словах. Помнишь нашу последнюю встречу в новосибирском оперном? Тогда ты сказал, что балерины меня до добра не доведут…

– Нет, – говорю, – не помню. А что, довели?

– Не перебивай, слушай. Новосибирск я покинул сразу, как только закончился распределительный срок. Одесскую квартиру я поменял на московскую, но меньшей площади. Неплохой район, в Сокольниках, и метро близко. Хотел поступить в аспирантуру, но меня резанули на первом же экзамене. Начал искать работу, но никуда не берут. Нет знакомств, и всё! Перебивался случайными заработками. В порту грузчиком, иногда бомбил частным извозом, в редакциях кое-чего…

– Как это, кое-чего? – не выдержал я.

– А вот так, начал писать. Нашёл маленькую заметку об одесских пацанах. Эти байстрюки слегка бузили во время оккупации. Начал развивать, и получилась чуть ли не «Молодая гвардия – 2». Патриотические журналы на это клюют. Больше года на этом кормился. Может быть, всё и образовалось, если бы не балет. Вернее, моя любовь к балету. Познакомился я с балериной. Она только в Москву приехала…

– Из Новосибирска? – вклинился я.

– Нет, из Берлина. Она танцевала в ансамбле народной армии ГДР. Очень красивая девка. Блондинка с голубыми глазами. К тому же прима. Взялся я показать ей Москву. Показал кое-что, потом мой район, мою берлогу, в которой и мебели не было. Одна постель. Маленькая квартира для таких знакомств имеет свои преимущества… Я не знаю немецкого, а она русского. Вот и пришлось применить язык любви… Музыка и вино были здесь же. Я даже читал ей стихи Андрея Вознесенского. И знаешь, хорошо понимали друг друга! Тем более, что в балете так и принято… Две недели пролетели незаметно. Что может быть прекрасней – стихи, балет и любовь…

– Ну, а потом что? – спросил я. – Чем ты теперь занимаешься?

– Как тебе сказать? Москва это такой город, по которому скучаешь, когда уедешь надолго. Но стоит пожить здесь несколько лет, как опять тянет куда-то уехать.

– Куда же на этот раз? – спросил я, – в Штаты? Со второй балеринкой?

– Не смейся, на этот раз всё очень серьёзно. В Штаты – дохлый номер. Был единственный вариант – по израильской визе. А главное ведь не куда едешь, а откуда… К тому же органы меня по-прежнему опекают… Не дают соскучиться. Даже министр обороны, маршал Советского Союза Гречко «встревал»…

– О, это уже интересно! – воскликнул я. – Ну, колись, колись до конца, я слушаю внимательно.

– Собственно говоря, ничего особенного не произошло. Моя красавица прислала мне согласие на развод. В нём была всего одна, но коронная фраза: «Прошу оформить наш развод, так как наш брак не содействует делу построения социализма в наших странах!» И всё. Этого оказалось достаточно. Но когда через год после развода она приехала в Москву с ансамблем песни и танца, моя кровать вспомнила былые «танцы маленьких лебедей». На этот раз её выступление на сцене театра Советской Армии было принято с особым восторгом. Говорят, что такого вдохновенного танца москвичи уже давно не видели. Сама Головкина сокрушалась, что не привела с собой своих питомцев… Мне не удалось присутствовать в тот момент, но отвечать на телефонные звонки пришлось. Не успел я положить трубку, как очередной, хорошо поставленный голос попросил её к телефону, но, узнав, что её нет, а я как-никак её муж, произнёс: «С вами сейчас будет говорить министр обороны, товарищ Гречко». Гречко, так Гречко, вспомнился почему-то анекдот, объясняющий появление на оборонном горизонте такой неординарной личности и заканчивающийся словами: «Хай, будет гречка».

Министр был немногословен. Он просил передать, что получил большое удовольствие от её танцев… А также, что от имени Леонида Ильича Брежнева и от себя лично желает ей «всяческих» творческих успехов. Наверное, если бы она сама подошла к телефону, этот солдафон сказал бы ей другие слова. Не успел я додумать эту мысль, как вновь зазвонил телефон и уже совсем другой, на этот раз женский голос начал интересоваться, что с собой нужно взять в Израиль, или Рим, чего там, в отличие от Союза, нет. Этот звонок не удивил меня, такие звонки и обмен подобными мнениями уже давно заполняли мою жизнь. Даже мешали иногда работать…

– Подожди, ты что, успевал ещё работать?

* * *

Моя последняя встреча с Валентином состоялась перед самым его отъездом. Но это была не только встреча. Скорей прощание и пьянка по поводу утверждения кандидатской и… Для меня же, как это ни называй, всё равно это было «три в одном». Немного позже я объясню, почему три, а не два. Начнём по порядку. Я заметил, что в последнее время банкеты стали называть просто пьянкой, поэтому и не удивился, когда услышал: «Приезжай, старик, на пьянку, там и поговорим…»

Наверное, не стоит подробно рассказывать, что за короткий срок Валентин реализовал часть своих способностей, и о нём уже начали ходить слухи как о способном молодом учёном. Но это нужно было доказать, а как это сделать в стране, где «без бумажки ты букашка». Вот и решил он не мудрствовать на последнем этапе «преодоления каменистых троп» науки. Но сделал он это по-своему, внеся, я бы сказал, специфический, весьма оригинальный подход. Сначала он обзвонил всех знакомых и узнал, какого объёма диссертация допустима для данного времени. Когда ему говорили, что у Эйнштейна была диссертация на 16 страницах, он отвечал, что Эйнштейн для него не пример, даже Брауде, который вообще не писал диссертацию, не является эталоном. Как бы то ни было, но таким, чисто эмпирическим путём он определил тот возможный и достаточный предел, переступать который допустимо только особо талантливым либо имеющим высокопоставленных родственников. Правда, сейчас это делают и за деньги. О времена…

Он же решил это с помощью ножниц, клея и симпатичной машинистки, которая поселилась на время в его далеко не королевских апартаментах. Приобрёл ли он для неё отдельную раскладушку, я, право, не знаю. Даже не интересовался.

Открытка о том, что высшая аттестационная комиссия, которую в народе называют коротким, но квакающим словом ВАК, утвердила решение учёного совета о присуждении учёной степени, пришла одновременно с другим сообщением, из ОВИРа, в котором сообщалось об удовлетворении его просьбы о выезде на ПМЖ в государство Израиль… Об этом я узнал, едва переступил порог ресторана. Вот откуда «три в одном». Три события в один день не часто отмечаются.

Солидный мужчина, немолодой, с крупными чертами лица, высоким лбом и неславянской внешностью, возвышался над столом с бокалом красного вина. Все называли его Соломон Мудрый, и был он, как я понял, здесь человеком своим во всех отношениях. Его авторитет в этом коллективе был настолько высок, что позволял ему выполнять функции тамады и рассказчика одновременно. При этом делал он всё это настолько мастерски, настолько артистично, как будто выступал не на банкете, а на конкурсе юмористов, как председатель жюри, наделённый правом присуждать награды и премии. Ведь не зря говорили, что такие пьянки могут составить конкуренцию любому капустнику даже самого знаменитого театра. Может быть, потому что экспромты здесь не «готовились заранее», а произносились искренне, от души, без оглядки на возможное присутствие майора Пронина с магнитофоном.

Меня усадили рядом с виновником торжества, и я получал удовольствие от каждого произносимого тоста. Что мне бросилось в глаза, это отсутствие каких-либо ностальгических нот, как будто не было прощания, и человек не уезжал отсюда навсегда…

– Ну, что, Валентин, я оказался прав? – произнёс Соломон, когда все уже угомонились, как я понял, от его предыдущей шутки, – после этих слов у многих появилась улыбка, плавно переходящая в лёгкую усмешку. Непосвящённые же, такие, как я, начали требовать объяснения, в чём и почему. Ведь Соломон потому и мудрый, что не может быть не прав. Сделав небольшую паузу, как бы подумав, правильно ли его поймут, он произнёс:

– Да так, пустяк… Я как-то сказал ему, что быть евреем не всегда плохо. Вот и подтверждение… Великие, как, например, Эйнштейн, Фрейд, Маймонид, Спиноза и даже ваши кумиры Маркс и Иисус Христос, не скрывали своего еврейского происхождения. А в нашем «славном настоящем»… – но ему не дали закончить эту мудрую мысль. Какой-то вихрастый молодой шустряк непонятно почему выкрикнул:

– Спешите, девушки, пока все не уехали за бугор… – Да и девушки здесь были как на конкурсе моделей, а Валентин, естественно, был в центре внимания. То ли его мужская стать, то ли научные перспективы притягивали их к нему. А может, и в самом деле, зарубежная виза на ПМЖ играла свою роль. Ведь добиться её в те годы было очень, очень нелегко…

– Скажи, пожалуйста, – спросил я у Валентина, когда мне удалось отвлечь его от суматохи, – этот Соломон был у тебя руководителем или оппонентом? Нет, скажи лучше, кто он, профессор, доктор?

– Бери выше, членкор, – ответил Валентин, – но к моей защите он не имел никакого отношения. Просто познакомились на литературном вечере.

– Да, яркая личность, такого человека не часто встретишь, и ведь не боится, не то что некоторые… – Валентин догадался, кого я имел в виду.

– Что ты? Он своё отбоялся. В сталинских шарашках. Даже в наше время пытались как-то угомонить его за слова: «…Вот евреи слиняют, рухнет наука, а затем и сам Союз нерушимый»… Но куда им? Такого не возьмёшь. Притащил какие-то справочники Кембриджского университета. А там два списка: «Выдающиеся учёные мира» и «Выдающиеся евреи». Тридцатипроцентная корреляция, как по Нобелевским лауреатам, так и по чемпионам мира по шахматам[4]. С такими аргументами не поспоришь… – Валентин замолчал на минуту, а потом, как бы опомнившись, добавил:

– Может быть, в этом причина антисемитизма? Да, трудно сейчас антисемитам. Особенно в свободном обществе. К тому же данные официальной статистики: Герои Советского Союза – евреи на третьем месте. Но если пересчитать их число на тысячу населения, то получается, что они самые героические. Воюя на ташкентском фронте, таких результатов не получишь.

– А как ты сам к этому относишься? – я уже как-то привык, что на таких встречах особенно часто муссируется еврейская тематика, поэтому ничему и не удивлялся.

– Никак. Можно, конечно, составить списки выдающихся художников, поэтов, музыкантов. Либо философов, изобретателей, технарей. У каждого народа определённые склонности. Никто ведь не оспаривает, что итальянцы лучшие певцы.

Но что это даёт? Делает ли нашу жизнь лучше? Компенсирует желание уехать? Трудно сказать. Вот тебе и ответ на незаданные вопросы…

Я ещё пытался кое-что уточнить, но подошли две молодые красавицы и подхватили моего друга в водоворот какого-то дурацкого танца. Заодно и меня. Ну, как тут поговоришь серьёзно?

Банкет и хорошая пьянка всегда раскрепощают, поэтому и возникают в таких случаях те или иные отношения. Может быть и я, поддавшись минутной слабости, увлёк бы одну из красавиц куда-нибудь в тёмный угол, а там проявил некоторые свои способности. Красноречие или что-нибудь другое… Но я, как уже говорил однажды, не пьянею. Вот такая особенность организма. Но градусы, конечно, не пропадают даром, они всё-таки делают своё чёрное дело, но как-то иначе, по-другому. В разное время проявляется это по-разному. Например, иногда я становлюсь ужасно любознательным, даже любопытным. Порой мне самому становится неприятно оттого, что моему собеседнику попадается столь занудный партнёр. В данный момент он, этот партнёр, как шпион-недоучка, пользуется моментом, хватает подвернувшуюся под руку нужную жертву и не отпускает её до тех, пока не пошлют его подальше.

– Нет, Валентин, – начал я издалека, – ты должен познакомить меня с ним. Мне нечасто удаётся встретить столь неординарного человека. Думаю, что, кроме развала Союза нерушимого, у него должны быть и другие, не менее оригинальные идеи. Как говорится, не для широкого круга.

– А он и не скрывает их. Например, создание единого мирового правительства. Эта утопия похлеще мирового коммунизма, но более реальна, поскольку базируется на выборе свободных людей. Об этом он может говорить целыми часами и не остановится до тех пор, пока не убедит тебя, что это единственный и самый реальный путь развития общества.

– Об этом я тоже когда-то думал, видно, эта идея сваливается в разное время на разные головы, но мы до этого не доживём. Что ещё, какие новые идеи можно услышать из уст мудреца? Неплохо бы знать заранее круг возможных тем.

– Помимо глобальных проблем переустройства общества, он разработал рецепт борьбы с терроризмом, знает, как прекратить, например, конфликт на Ближнем Востоке.

– И как же, – опять не выдержал я?

– Добавить в американский флаг ещё одну звёздочку. Войти Израилю в состав Соединённых Штатов на правах 51-го штата Америки. Как Аляска. И всё! Все остальные проблемы региона решатся автоматически. Многие страны, наверное, с удовольствием воссоединились бы с янками, но все они могут доставить Америке только головную боль. Ни одна другая страна не вписывается в такую схему столь органично. Здесь сходство политики, культуры, науки…

– Да, это, пожалуй, круто, даже слишком, но думаю, что это только один из возможных шагов к созданию мирового правительства. Здесь будут возражения как с левой, так и с правой стороны, изнутри и, конечно, извне – заметил я.

– На первых порах. Но когда поднимет голову мусульманский экстремизм во всех странах, такой проект не покажется экзотическим…

Не много лет прошло с тех пор, но произошло много событий. Некоторые предвидения мудрого человека сбылись, некоторые ждут своего часа. Но в памяти остался след той встречи, а жизнь всё никак не даёт ответа на возникшие в то время вопросы.

Прошли годы. Валентина я не встречал, но слышал, что он всё-таки уехал. О его иммигрантской жизни в Москве ходят легенды. Говорят, что ему удалось преодолеть невероятные трудности адаптации, но всё же состояться как изобретатель. Сейчас у него крупная научно-производственная фирма и небоскрёб, самый высокий в Силиконовой долине. Рассказывают также, что на каком-то переломном этапе, когда решался вопрос о выживании, требовалось найти нетривиальный PR ход, который бы дал не только рекламу, но и импульс для новых идей. Валентин устроил фестиваль музыки и танца, пригласив на него известные музыкальные и балетные коллективы. На этот раз я оказался неправ, говоря, что балерины его до добра не доведут. Та, вторая балеринка, оказалась права… Бывает.

Деньги давай, деньги давай!

Эти короткие рассказы совсем не о деньгах, хотя и о них тоже. Они скорей о человеческих отношениях. А что может быть интересней реальных жизненных ситуаций?

Так вот, однажды вечером, пожилой латиноамериканец возвращался к себе домой. Жил он, естественно, не в самом фешенебельном районе, но и не на окраине, в нашем понимании этого слова. Поскольку окраина какого-либо города здесь может быть более благоустроена, чем какой-нибудь район в самом центре, скажем, Гарлем. Надо же такому случиться, что именно в этот момент полицейские ловили здесь преступника и очень тщательно прочёсывали район. Следует сказать, что в Нью-Йорке, по сигналу из полицейского участка в указанную точку очень оперативно перебрасываются наряды полиции, которые хорошо знают своё дело. Поэтому не удивительно, что в полумраке они заметили одинокую «подозрительную» личность. Приказ остановиться и поднять руки он не понял потому, что плохо расслышал или не знал английского. А может быть, по той и другой причине одновременно. Зато он хорошо знал, что в тёмное время суток не стоит ни с кем связываться. Ведь в темноте трудно определить, с кем имеешь дело, с полицией или с бандитами. Второй, более строгий приказ и предупредительный выстрел настолько перепугали бедного человека, что он бросился наутёк. А полиция в таких случаях действует строго по инструкции. Короче, первый же выстрел на поражение поставил первую точку в этой печальной истории. Как видим, здесь, в Америке, некоторые явления чем-то напоминают нашу действительность. Дальше начинаются существенные отличия. Полиция безоговорочно признала свою вину, и вопрос о компенсации не вызывал какие-либо сложности. Здесь ведь всё имеет свою цену, в том числе и цена человеческой жизни. Даже для не застрахованных. А пострадавшие от террактов? Но это отдельный разговор.

И вот тогда, когда горечь утраты в семье начала утихать, появился представитель юридической фирмы, который с американской прагматичностью заявил, что хватит вам ребята переживать, так как вам крупно повезло. Попробуем превратить выше несчастье в его противоположность. В семье много детей и внуков, а всем им нанесён огромный моральный урон плюс ещё кое-что и кое-какие обстоятельства. К тому же вам ничего не нужно платить. Фирма берёт на себя все расходы, но после выигрыша вам следует отдать самый пустяк, процентов 25–30 от полученной суммы. Вот тогда и появился на свет иск весьма весомый даже для американских масштабов, 83 миллиона долларов! Не знаю, чем закончилось это дело и закончилось ли оно вообще. Знаю только, что пострадавшим уже предлагали 3 миллиона, но они и слушать не хотят о такой мелочи.

* * *

А вот и другой, тоже невесёлый случай. Между Манхеттеном и островом Стейтен-Айленд имеется несколько транспортных путей. Это туннели, мосты и даже паромная переправа, которая мне особенно нравилась. Когда ты едешь в Нью-Джерси на машине и хочешь сэкономить несколько долларов, спускайся в туннель, там ничего не нужно платить. Ощути, как на твои плечи давит атмосферное давление, а на мозги – воды Гудзона. Значительно приятней поездка по красавцу мосту Верозано Бридж. Но здесь ты подвергаешься другому давлению, за это удовольствие нужно платить. То ли дело паромная переправа. Особенно летом. Свежий воздух, вода, быстро и недорого. К тому же не нужно беспокоиться о парковке автомобиля. Этой переправой часто пользуются весьма состоятельные «белые воротнички», оставляющие свои машины недалеко от переправы.

Но вот однажды белоснежный паром «Эндрю Берри» во время причаливания врезался в пирс. При этом погибло 11 человек, а 71 был ранен. Такого рода трагедий не было здесь уже много лет. Причины происшествия ещё не полностью установлены, этим занимаются следственные органы, но в прессу проникли слухи, что члены экипажа, которые обязаны находиться на своих местах, в том числе смотрящие обоих бортов и капитан, вместо этого играли в карты на деньги на нижней палубе. Более того, по данным свидетелей, экипаж судна настолько растерялся, что ничего не предпринимал в течение 20 минут после тарана пирса. На нашем речном флоте были случаи и похлеще. Вы, я думаю, их помните не хуже меня, поэтому в этом месте не будем отвлекаться.

Только двое из команды пытались помочь раненым и умирающим. В этот ответственный момент среди пассажиров нашлись отважные и решительные люди, которые самоотверженно начали помогать пострадавшим. Таких людей, бескорыстно помогающих окружающим, здесь называют волонтёрами. И такая помощь часто выручает наших соотечественников. Конечно, не в столь ответственные моменты.

Так, например, в одном из государственных офисов я не смог быстро понять и ответить на поставленный вопрос, а шутки типа: «Простите, сэр, но вы, как мне кажется, по-русски говорите не лучше, чем я по-английски», были совсем неуместны. Вот тогда из уст чиновника и прозвучала просьба к волонтёру подойти и помочь своему земляку. Подошедшему не пришлось блеснуть своим превосходством, поскольку к моменту его прихода мне удалось привлечь всю свою сообразительность, хилый запас слов и жестов и найти всё-таки достойный путь к выходу из создавшейся ситуации.

А вот волонтёрам парома «Эндрю Берри» пришлось поработать как следует. Среди них была медсестра, которая сразу поняла всю значимость своего опыта. Она, не задумываясь, начала делать перевязки, накладывать жгуты переносить раненых и прочее. Она даже не думала, что совершает какой-то подвиг. Так ведь поступают не только «советские люди». Может быть, на этом история и закончилась бы. Но в прессе начали появляться сообщения о крупных исках пострадавших и их семей на общую сумму 3 миллиарда долларов в качестве компенсации. Конечно, удовлетворить такие требования администрация города отказалась, сославшись на закон 1850 года, согласно которому, при любом несчастье на воде полная сумма возмещения ущерба не может превышать стоимость судна, потерпевшего аварию, и т. д., и т. п. После этого начались жаркие споры, обвинения в бездушии и возмущения, способные поднять волны, не меньшие, чем это сделал виновник происшествия, паром «Эндрю Берри».

Одна такая волна и дошла до нашей героини. А тут и юрист как-то пронюхал… Просто бюро добрых услуг, никак не меньше. И вот, весьма скромный человек, медсестра, получавшая сущие гроши за свою работу, каких-нибудь 70 тысяч в год, отказывается ходить на работу и выдвигает иск на 10 миллионов долларов. А чего? Она хоть и не пострадала в прямом смысле, но потеряла сон, и ей всё время снятся страдания и стоны умирающих, их оторванные руки и другие органы. И только 10 миллионов могут скомпенсировать её страдания. Ей уже предлагали уменьшить свои запросы, но она всё ещё держится. Обойдёмся без комментариев. Ноу коммент.

* * *

Когда-то, на заре отечественного кинематографа, появился рекламный фильм о крупном денежном выигрыше. Играл в нём Игорь Ильинский. Не на деньги, конечно, а как актёр. Сейчас бы нам такую рекламу. Никто не бросался бы переключать ТВ каналы. С тех пор тема крупного выигрыша стала классической не только у рекламщиков, но и у юмористов. Наверное, поэтому вся Америка на протяжении нескольких дней, затаив дыхание, следила за перипетиями наших дней. Рискну и я в меру моих сил и способностей пересказать эту жизненную ситуацию.

Итак, приближается момент розыгрыша Джек Пота. Джек Пот – это, как я понимаю, самый крупный американский розыгрыш. Лотерея. За несколько дней до розыгрыша все телеканалы, радио и газеты наперебой сообщают о невероятно большом возможном выигрыше. Особенно в последние дни, не говоря уже о самом последнем дне и о последних часах, когда вся Америка уже дрожит от ожидания либо стоит в очереди за этими лотерейными билетами. И продают их на каждом шагу. К тому же билет стоит недорого, каких-нибудь 10 долларов. Зато выигрыш такой, что дух захватывает. Вот и покупают целыми пачками. Ведь здесь все или почти все играют: на бирже, в казино, на скачках, телевикторинах и даже по Интернету. И выигрыши достойные. Так, например, знакомая всем телеигра в миллионера имеет выигрыши, начинающиеся с 1 тысячи долларов, до 10 миллионов. Но эта игра, увлекательная для интеллектуалов. Но есть и другие игры, для народа… Масса способов продуть зарплату, не выходя из дома. Целая индустрия для обмана доверчивых людей шустряками. Но почти всё по закону, с налогами. Тем более – лотерея. Даже «одинокий бродяга любви Казанова» в перерывах от любовных утех баловался ею много лет тому… И вот наступает долгожданный момент. Его показывают телевизионные каналы, и на глазах у миллионов, без обмана, выскакивают долгожданные цифры и складываются в магическое число. Сразу же объявляется и сумма выигрыша – 163 миллиона долларов! Как говорится, не слабо. Организаторы хорошо знают психологию обывателя. Поэтому выигрывают не 16 по 10,19 или скажем 163 человека по одному миллиончику. Ведь если так всё время увеличивать число выигрышей, то в пределе можно дойти до состояния, когда выиграют все, но меньше, чем проиграют. Абсурд. Конечно, такая игра никому не нужна.

Вот теперь начинается самое интересное. Сообщается, что выиграл один человек. Известно даже, где он купил этот счастливый билет, но кто он? Неизвестно. Проходит день в ожидании, второй, накал страстей возрастает… И вот, наконец-то, на экранах появляется довольно молодая чернокожая мамзель и заявляет, что она выиграла этот билет, точно указывает, где и когда купила, но… потеряла его где-то здесь, недалеко от места покупки и автопарковки. В качестве доказательства приводятся родственники, которые целых два дня прочёсывали предполагаемый участок, но ничего не нашли. Конечно, организаторов лотереи такими штучками не проймёшь, несмотря на ряд правильных показаний, и они наотрез отказываются иметь с ней дело.

– Что ж, – заявляет наша героиня, – не хотите по-хорошему, отымем по суду! – и, наняв хорошего адвоката, уж здесь-то, естественно, нужен самый лучший законник, подаёт в суд. Но суд не успел заняться этим сомнительным делом, так как появилась настоящая владелица выигрыша, которая, по непонятному стечению обстоятельств, была такая же смуг лая и азартная и, может быть, поэтому, не мешкая, забрала всё, что ей положено. После всех отчислений и налогов выигрыш составил 73 миллиона! Она могла бы получить значительно больше, согласись растянуть этот приятный момент на несколько лет. Но разве настоящий игрок на такое пойдёт? Ведь открываются неограниченные просторы лучших казино Лас-Вегаса и Атлантик Сити.

– А что же произошло с той самой неудачливой претенденткой и её адвокатом? Ведь суду даже не требуется доказывать факт умышленного обмана и нарушения других статей в особо крупных размерах. К тому же иск её очень напоминает донос на себя. А эти телевизионщики и прочие папараци откопали, что наша рассеяная героиня уже не раз пыталась с помощью суда выиграть по сомнительным искам. Почему ей не удавалось выиграть ни один из процессов? Может быть, выбирала неудачно адвоката или каждый случай был дохлый, как этот. Трудно сказать, но зато, когда её начали спрашивать с пристрастием, ей пришлось рассказать, что знание о выигрыше она получила от мужа своей более удачливой соперницы, а вообще-то она старалась не для себя, хотела помочь обездоленным и детям. Бывает же так. Человеку захотелось вдруг стать героиней, а тут и случай подвернулся. Эх, люди, люди.

* * *

Все несчастья от телевидения! Так решил житель Уэстбенда Тимоти Дюмоушел. Он не обвиняет телевидение за низкое качество передач, за тенденциозность или разгул насилия и рекламы. Бывают же такие люди! Он знает, что все эти обвинения не могут быть приняты. Переключи канал и будь здоров. Но вот объективные данные не дают покоя Тимоти. А кому может такое понравиться, жена набрала около 23 килограммов лишнего веса и с трудом входит в дверь, а дети стали «ленивыми и непослушными переключателями телеканалов». Если так пойдёт и далее, то придётся перестраивать дом и менять мебель, в первую очередь кровати, покупать новые автомобили и прочую дребедень… Долго думал Тимоти и, наконец, решил, что обслуживающая его дом компания кабельного телевидения виновата во всех грехах.

– Я уверен, что причина, из-за которой я курю и выпиваю, моя жена страдает от лишнего веса, а у детей испорченный характер, состоит в том, что каждый день последние четыре года в перерывах от еды мы смотрим телевизор, – отметил он в заявлении, поданном в местный полицейский участок. Ну что тут плохого? Нормальный человек, ничего плохого не делает, но любит поесть, а всё остальное время смотрит телевидение. Ведь оно настолько разнообразно и увлекательно, что трудно устоять. Но это ещё не всё…

Сам отказаться от услуг компании он не смог по какой-то технической причине. Его просьбу об отключении приняли, и счета за кабельное ТВ перестали приходить. Однако ТВ каналы продолжали исправно работать. Бывает ведь так, как будто бы человек уволился, но зарплата продолжает поступать на его счёт. Редко, но бывает. Но такое не каждый может перенести. Именно потому, что наш герой не смог перенести такое безобразие, поэтому он и решил справиться с ним по-своему и отнести телевизор в подвал. Вызывать для этого грузчиков как-то было не солидно, да и дорого. Вот он и решил сделать эту немудрёную работу вдвоём с женой, но забыл, что за последние годы у них произошли некоторые изменения. Поэтому, протиснувшись с большим трудом через дверной проём, наши прогрессисты как-то преодолели нелёгкий путь до лестницы, и с натиском, достойным всяческих похвал, вступили на неё. Если бы лестница умела говорить, она тотчас предупредила бы, что она способна выдерживать строго определённую перегрузку и очень не любит дилетантов, пренебрегающих элементарными правилами безопасности. Но она говорить не умела, а наши тяжеловесы не знали простых вещей. Именно поэтому они и скатились вниз, заработав при этом серьёзные повреждения.

Но на этом злоключения в семье не прекратились. Целый день все слонялись без цели и не знали, куда себя девать. Пробовали даже читать, но ничего не получилось. В кино или театр так, запросто, здесь не ходят. Нужно заранее заказывать билеты. У нас ведь тоже после пожара в Останкино была аналогичная ситуация… А вечером, когда подошло время информационной передачи, всем стало ясно, что без телевидения жить просто нельзя, поэтому и возник сам по себе термин «телезависимость». И страдают от неё так же, как наркоманы в отсутствии зелья. Тогда-то и появилась мысль, что во всём виноваты телевизионщики. Все, без различия. Настоящие и бывшие, технари и творцы программ, эксплуатационники и учёные. Наверное, и меня они имели в виду, и всех тех, о ком я писал в своё время. Но с меня ничего не возьмёшь, но можно попытаться взять в оборот телекомпанию.

Как поступил наш герой, нетрудно догадаться, поскольку он относится к той разновидности людского рода, которая делает всё сама, своими руками. Мне его особенно жалко, так как у меня имеются друзья, обладающие такой же слабостью. Да и я сам… Но разговор не обо мне… Так вот, наш герой начал свою войну в одиночку, не посоветовавшись со специалистами, и запросил очень солидную сумму. Телекомпания, естественно, послала его подальше. Он начал снижать свои требования. Компания снова послала его, но уже не так далеко. Не знаю, чем закончится это дело, но слышал, что наш герой уже согласен договориться с компанией, если та выплатит ему 5 тысяч долларов, подарит 3 компьютера или оплатит пожизненный доступ к сети Интернет. Вот, собственно и всё. Не пренебрегайте услугами стряпчих. Иногда и от них бывает польза.

Письмо другу

С лирическими отступлениями о телевидении, женских трусиках и атомной бомбе

Дорогой Саня!

Тебя интересует, как мы живём? По-разному… Как-то во время игры в теннис, пытаясь вытянуть в прыжке далёкий мяч, я оступился и со всего маху… Нет, я не взлетел вверх и даже не перевернулся, как это бывает у опытных гимнастов, а как-то шмякнулся на пол и, кажется даже, прокатился несколько сантиметров. Короче, печальная история. Как я попал в госпиталь, когда-нибудь расскажу. Лучше расскажу о телевидении, которое я наблюдал в этой больнице. К тому же, приближаются выборы президентов…

…Перебрав несколько каналов, понял, что русского канала здесь нет. Значит, перейдём на неродной, двоюродный. Я заметил, что если не полениться, то всегда можно найти такой канал, в котором события излагаются не спеша, без лишних эмоций. Такую передачу, если не полностью, то большую её часть понять не трудно. А это уже неплохо. Единственное неудобство, наушники. К ним нужно привыкнуть. На этот раз остановился на довольно эмоциональной передаче из суда. Несколько простых бытовых ситуаций, чаще всего он, она и другая. Житейский треугольник. С одной он несколько лет жил, а потом поссорились, и ушёл к другой. Поэтому и та, и другая считают его своим бойфрендом и всеми силами доказывают свои права. Следует сказать, что в Америке не так, как в России, взял за ручку, погладил по головке, посадил на колени – обязан жениться. Здесь всё совсем иначе. Достаточно нагулявшиеся молодые люди начинают жить гражданским браком и в течение нескольких лет изучают и изучают друг друга. Одним словом, дружат. Поэтому гёрлфренд – это подруга, и любовница, и в какой-то мере жена. А за несколько лет обязательно найдёшь недостатки у своей подруги. Ведь легко обмануть, встречаясь в кино раз-два в неделю…

Так вот, на этот раз – две молодые женщины, одна белая, а другая чёрная. Примерно одинакового возраста. Белая несколько полновата, что здесь встречается очень часто, в то время как чёрная довольно стройная и носит на голове массу тщательно заплетённых малых косичек. Налицо определённый баланс. Спор начинается как будто из-за пустяка – индифферентного и тщедушного малого, с лохматой копной волос. Сначала соперницы по очереди доказывают свою правоту и норовят задушить избранника в своих объятиях. Потом в качестве аргументов появляются деньги, которые он якобы регулярно брал то у одной, то у другой. Покупал попкорн и другую ерунду подружке, может быть, даже третьей, точно не понял… Затем противоборствующие стороны начинают привлекать более тяжёлую артиллерию. Та, которая как бы проигрывала, заявляет, что она на втором месяце беременности. Её соперница решает применить ещё более весомый аргумент – физическую силу. Но в тот момент, когда она была уже на грани и схватила свою соперницу за волосы, мгновенно появились два молодца-секьюрити, которые, схватив в охапку, растащили пищащих и болтающих своими ногами соперниц. Казалось, что всё, все мыслимые и немыслимые доказательства уже использованы и судья, как и положено, на полном серьёзе, в своей мантии, произнесёт приговор и ударит деревянным молотком, но произошло просто невероятное… Не знаю даже, стоит ли об этом писать? Ведь, с одной стороны, нужно соблюдать условия политкорректности, а с другой, – правду, только правду. Впрочем, можно соблюсти оба ограничения, если не сказать кто, какая из участниц, поставила последнюю точку… в одно мгновение сняла свои трусики и показала всем круглую попу… И судье, и остальным присутствующим в данной студии. Да что там студии, всем американцам, включая Хиллари Клинтон, Майкла Блумберга и президента Соединённых Штатов Джоржа Даблю Буша. И ничего, абсолютно ничего не произошло. Мир не вздрогнул, телеканал не развалился, и ни один телемагнат не пустился в бега в Россию или, скажем, в Узбекистан… А Билл Гейтс, этот американский Ходорковский, как ни в чём не бывало продолжает омайкрософтчивать планету…

Ассоциативное мышление. Какая часть мозга отвечает за него, и какие нейроны, взявшись за руки, выстраивают логические параллели? Было, было это у нас, но там выступали не совсем люди, а их куклы, и передача так и называлась, «Куклы», и её автор, сатирик и юморист Виктор Шендерович, до сих пор ходит без работы…

Какое телевидение, такая и страна… Не зря ведь ходят слухи, что: «У нас, что ни оружие, то ракета, что ни правящая партия, то КПСС, что ни президент, то строитель… вертикали власти или управляемой демократии». Что такое управляемая демократия, все знают. А вот чем она кончится, можно только догадываться… Эх, Русь, куда несёшься. Дай ответ…

Идём дальше. Кажется, пустячок, женские трусики. Зато какие ассоциации и параллели. Просто жила, которую не грех копнуть глубже. Бери в руки идею, не трусики, конечно, и подставляй для разных случаев жизни. От смешного до великого, как в атоме, повторяющем в общих чертах строение солнечной системы.

Ведь что получается? Простой спор двух субъектов. Если его не остановить, то он может дойти до чёрт знает чего. Особенно тогда, когда один из них, даже только один, теряет рассудок, как тот маразматик с полотенцем на голове, показывающий всем фигу в виде буквы V и посылающий своих недоумков взрывать себя и других. Все знают, что люди, доведённые до отчаяния, совершают не только глупости… У кнопки противоположной стороны может оказаться именно такой, потерявший терпение… А что с него возьмёшь, если он возьмёт и врежет точечным ударом… с атомной начинкой? А здесь, естественно, нетрудно промахнуться и вместо подземной норы попасть в Асуанскую ГЭС, гордость советско-египетской дружбы. О какой электроэнергии речь, если зальёт пол страны, а остальная превратится в пустыню?!. Дружить нужно, ребята, пока не поздно. И не забывать о женских трусиках…

Твой Илья Гуглин

1.2002, Нью-Йорк

Как и чем питаются американцы

Как и чем питаются американцы

В недалёкие времена пустых полок у каждой нашей женщины было две проблемы: где достать продукты и как похудеть? В наше время эти проблемы, как сиамские близнецы в руках опытного хирурга, разделились и разошлись по разные стороны океана. Первая, родная, осталась дома, а вторая, как и следовало ожидать, крепко укоренилась в самой богатой и сытой стране. Ни одна газета, ни один журнал или телепередача не обходят её стороной, соревнуясь с размещённой здесь же рекламой разнообразных вкусных, полезных и недорогих блюд и рецептов их приготовления. И это бросается в глаза каждому, кто впервые приезжает в США. Со временем к этому немного привыкаешь, но между привычкой и оправданием дистанция, которую непросто измерить, поскольку такой единицы нет.

Америка славится не только толстяками, но и специфическими особенностями национального юмора. К ним относятся различные премии, лауреатами которых становятся не по своей воле. К премиям за самый тупой уход из жизни и за самое идиотское открытие, прибавилась премия «Большой Цезарь» за самый дурацкий судебный иск. Претендентов на неё хоть отбавляй, но мы остановимся на одном из них. Попытаемся как бы убить сразу двух зайцев – рассматриваемую тематику и частично судебную систему. Одним коротким отрывком.

Имя Сизара (Цезаря – именно отсюда название премии) Барбера, 56-летнего сантехника из Бронкса (Нью-Йорк), имеет шанс навсегда остаться в памяти человечества. Дело в том, что Сизар Барбер бросил вызов крупнейшим ресторанным сетям мира: Макдональдс, Бургер Кинг, Вендис и Фрайд Чикен. Все эти ресторанные сети специализируются на удовлетворении массового спроса быстрого обслуживания (фаст фуд). Помните, какие очереди собирал первый Макдональдс на Пушкинской площади в Москве? В других городах было то же самое. Но потом к ним привыкли и продолжали посещать по необходимости.

Вы думаете, что Сизар Барбер съел Биг Мак и отравился? Или жареного цыплёнка – и получил заворот кишок, из которого лучшие хирурги Америки с большим трудом вернули его к полноценной творческой работе на ниве необходимой всем сантехники? Совсем нет. Скажу заранее, не волнуйтесь. Ничего такого в одночасье не произошло. Просто еда, которую мистер Барбер с большим аппетитом употреблял в течение многих лет в ресторанах быстрого обслуживания, по его мнению, сделала его больным и толстым. При росте 180 сантимет ров он весит более 120 килограммов, при этом перенёс два инфаркта и в настоящее время страдает диабетом. Действительно, не позавидуешь. Мне даже немного жаль его. Но немного. Он что, не знал, от чего люди полнеют? А может быть, он поправился на лишних 40 килограмм мгновенно? Наверное, не один раз говорили ему, что неумеренность к добру не приведёт. К сожалению, Барбер и ему подобные начинают сознавать это, когда уже слишком поздно что-либо исправить.

У Барбера появилась масса «тучных и больных» сторонников, которые так же, как и он, регулярно посещали рестораны быстрого питания. Они примкнули к его иску, поданному в Верховный суд штата Нью-Йорк. Об этом сообщили все ведущие телевизионные каналы Америки. В иске сказано, что указанные рестораны виновны в халатности, поскольку пища, которую там готовят, полна соли, сахара, холестерина и жира, а также в сокрытии от потребителей информации о том, что такая пища может вызвать сахарный диабет, инсульт, сердечно-сосудистые заболевания, гипертонию и т. д.

Следует отметить, что у нашего героя Цезаря появились и юные последователи, которые тоже подали в суд на филиалы «Макдональдс». Среди них настоящий богатырь – 15-летний Грегори Римз, который пристрастился к фастфуду с 6 лет. Это пристрастие довело его до 170 килограммов веса и диабета. Неизвестно, как будут развиваться события в дальнейшем, но в первом чтении суд отклонил требования истцов.

Весьма интересно отношение к этому адвокатов Барбера. Они считают, что сумма, которую ответчики должны заплатить, составит несколько миллиардов долларов, естественно, если процесс будет выигран, и уже сейчас потирают руки, предвкушая большие гонорары. Куда эти деньги пойдут, сказать трудно, но, боюсь, что не на изменение укоренившихся привычек населения. В свою очередь представители ответчиков заявляют: «Чтобы выиграть процесс, истцам необходимо убедить судью и присяжных в том, что американцы тупы и не могут сами выбирать продукты питания. Если люди действительно настолько тупы, следует ли разрешать им участвовать в выборах или даже ходить на работу?»

Это слова весьма авторитетного человека – Джона Дойла, руководителя Центра потребительской свободы. По мнению Дойла, ни один суд не встанет на сторону человека, который по доброй воле питался гамбургерами и кофе с пончиками, прекрасно сознавая, что гамбургеры жирные и солёные, а пончики – жирные и сладкие. Как я и ожидал, эта борьба скромного сантехника с гигантами, не сумевшими своевременно перестроиться на более приемлемые потребности населения, закончилась вничью. Впрочем, не нам, пришельцам, судить об этом.

И, наконец, хотелось бы остановиться ещё на одном явлении из жизни американцев. Это соревнования по обжорству. Видел я такое «представление» один раз по телевидению – и то не до конца. Начала тоже не видел, так, небольшой отрывок. Представьте себе длинный стол. У стола стоят участники состязания, человек восемь. Каждый из них гигант, но не роста, а объёма. И весит, по моим понятиям, от 130 до 180 килограммов. Перед каждым – большой поднос с гамбургерами, насыпанными горкой. И вот эти «спортсмены» методично поглощают их один за другим, притом торопятся, очевидно, играет роль не только количество, но и время, отведённое на всё мероприятие. Некоторые съедают их полностью, а некоторые объедают какую-то часть, оставляя оставшуюся «на закуску». У каждого была, очевидно, своя методика, поскольку мне показалось, что один из участников пытался втолкнуть в рот сразу два гамбургера, а может быть, он только поддерживал предыдущий или каким-то образом повышал себе аппетит.

Не знаю, почему, но мне стало неприятно наблюдать это мероприятие, и я выключил телевизор. Слышал также, что такие соревнования проводятся и по хотдогам (сосискам). Говорят, в прошлом году был установлен даже рекорд. И не каким-нибудь гигантом, как следовало ожидать, а маленьким японцем, который до этого не ел два дня, а пил много воды.

К тому же, проявив творческий подход, он внёс элемент изобретательства в это непростое дело. Если раньше все участники ели хотдоги и запивали водой, то в данном случае он не запивал, а только смачивал каждый хотдог. Это дало ему возможность, не жуя, заглатывать их целиком. И проглотил этот «микро удав» 53 полновесных сосиски и получил за этот «подвиг» богатый приз.

А летом уже наши соотечественники, которые очень быстро забыли о своём голодном прошлом и ни в чём не хотят отставать от аборигенов – ни по весу, ни по отложениям целлюлита, устроили целый национальный праздник, посвящённый, кажется, Спасу. На этом празднике, как писала местная пресса, были даже старорежимные кулачные бои. Наверное, без перчаток, – так они больше напоминают мордобой. Кроме того, были проведены соревнования по поеданию сибирских пельменей, изготовленных в ресторане «Сытый, не злой». Качество и вкус этих пельменей таковы, что в процессе еды очень трудно остановиться, не говоря уже о профессионалах. Пришлось ограничить время, но всё равно, за несколько отведённых минут наш «герой» съел больше 200 пельменей. Он не упал в обморок, а подошёл к микрофону и, поблагодарив присутствующих за поддержку, выразил надежду, что в следующем году обязательно превысит это достижение.

Экскурсия по Нью-Йорку с генетиком (фантастика)

(сокращенный вариант)

…Профессиональная речь нашего экскурсовода, время от времени прерывается не менее интересным рассказом моего давнего друга, Гурама Левоновича, с которым я не виделся уже много лет. Я о нём уже говорил. Именно от него пошла моя работа над раковой тематикой.

Последний раз мы виделись в Москве, куда он приезжал на какую-то медицинскую конференцию. Как-то довольно смутно я помню, он рассказывал, что раковой проблемой он уже не занимается. Что нашлись более энергичные и предприимчивые люди, которые эту тематику и «прибрали к рукам». Но он, как мне показалось, не долго переживал по этому поводу. А всё потому, что увлёкся новым научным направлением, медицинской генетикой. Если быть более точным, то её ветвью, связанной с геронтологией. Помню, с каким волнением рассказывал он о возможностях продления жизни. И не просто продления жизни глубоких стариков, а продления жизни в её активной стадии, в молодые годы. Всё это промелькнуло в моей памяти тогда, когда я совсем неожиданно услышал по телефону знакомый голос.

– Илья Наумович? Это Гурам Левонович. Даже как-то не верится, что мы здесь рядом и можем встретиться.

– Гурам Левонович? Какими судьбами? Давно вы здесь? Надолго ли? – забросал я его вопросами, забыв о «железном правиле» – хочешь узнать много, спрашивай мало. Несмотря на то, что мы уже договорились о встрече, но всё никак не могли оторваться от телефона. Оказалось, что после развала Союза в Риге стало как-то не очень уютно людям некоренной национальности. В Ереване, где у него много друзей и родственников, найти работу по специальности тоже непросто, к тому же разруха в экономике давала о себе знать. О Москве он старался даже не думать. Регистрация лиц кавказской национальности, нищенские оклады научных сотрудников, активизация националистов, криминал и прочее. Но вот он получил приглашение и работу в одном из лучших израильских научно-исследовательских институтов. Так он оказался в Израиле, а в Штаты он приехал в командировку. В дружественную фирму.

Встретились мы на Брайтоне, в ресторане Винтер Гарден. На улице было довольно жарко, поэтому все стремились расположиться на открытой веранде. Я тоже предложил занять столик здесь же, у бродвока, мы могли бы посматривать время от времени на пляж и океан… Но Гурам Левонович категорично отклонил мой препозишн.

– Здесь нас будут отвлекать. Идёмте внутрь. – При этом, не дожидаясь моего согласия, он направился вглубь зала, выбрал стол, расположенный в самом углу и, сняв пиджак, сел. В тот момент я уже был уверен, что он чем-то очень озабочен. В дальнейшем мои предположения полностью подтвердились.

Мы заказали бутылку вина и лёгкую закуску, обменялись мнениями об Америке и Нью-Йорке, поговорили об общих знакомых, о раковой проблеме, но в течение всего разговора мне всё больше казалось, что Гурам Левонович не интересуется окружающим, и тогда я уже без всяких околичностей спросил, что его беспокоит. Он немного помедлил, как бы обдумывая, стоит ли мне говорить, но затем вдруг решительно сказал:

– Да, я собственно и намеревался встретить вас для того, чтобы поделиться и рассказать вам о некоторых моих трудностях…

Но вот появилась моя жена. Оказывается, автобус с экскурсантами уже давно ждёт нас. А мы тут сидим, балдеем…

«…Всё началось с авантюриста Джованни Ди Верразано. Он был первым европейцем, появившемся в этих местах в 1524 году. Итальянец по происхождению, уроженец прекрасной Флоренции, отважный моряк и искатель приключений находился в то время на службе французского короля. Был он не простым матросом, а капитаном корабля, тем не менее после одной из крепких попоек он потерял, или у него украли, комплект мореходных карт. Карты даже в то время считались большой государственной тайной, и за такой проступок полагалось суровое наказание, чуть ли не смертная казнь… Закончил свою жизнь бедный Джованни так, как и многие искатели приключений того времени. Он был съеден туземцами где-то на Карибах…»

– И в чём же ваши трудности, Гурам Левонович? – спросил я.

– …Как вы знаете, уже около десяти лет я живу в Израиле и занимаюсь геронтологией. Первое время было тяжело. Новая страна, проблема с языком, бытом… Но через пару лет переходный период практически прошёл. Я привык к стране, и она мне очень понравилась, но возникли другие слож ности. Связаны они были с моей работой. Вернее, не с работой, а с моей новой наукой. Дело в том, что, занимаясь продлением жизни человека на генетическом уровне, мне удалось обнаружить одинаковую мутацию в генетическом материале, взятом у людей старше ста лет. Мутация, локализованная в ДНК митохондрий, встречается у столетних в пять раз чаще, чем у молодых. В них и происходит трансформация энергии, получаемой с помощью окисления питательных веществ кислородом в универсальный клеточный источник энергии – молекулу АТФ. Эта специальная терминология вас не утомляет? – спросил он.

– Ничего, Гурам Левонович. Я ведь тоже, когда-то объяснял вам, что частота работы полупроводниковых схем зависит от скорости рекомбинации неосновных носителей в области базы…

– В конечном итоге, – продолжал профессор, – мне удалось расшифровать природу «гена долголетия». Я не буду вам объяснять медицинскую суть этого явления. Она значительно сложней ядерно-цитоплазматической теории рака, о которой я вам когда-то рассказывал. Так вот, оказалось, что для продления жизни необходимо изменить некоторые связи в генах, находящихся в рецессивном состоянии. Но сделать это нужно не так, как предлагают апологеты евгеники… К тому же, трудно определить, насколько этот метод окажется эффективным. Не будешь же ждать десятки лет до проявления результата. Мне ведь не так уж много осталось на этом свете.

– Ну, что вы, Гурам Левонович, вам ещё рано об этом думать, – попытался я вставить своё общеинеллигентное замечание, но он, как мне показалось, не обратил никакого внимания на мои слова.

– Вот тогда, – продолжал учёный, – у меня и появилась мысль, пойти «от обратного». Что это значит? Это значит, попытаться пойти другим, иным путём. Не так, как Ленин, а так, как принято у вас, математиков, путём замены знака плюс на минус. При этом проблема продления жизни заменяется проблемой её сокращения… Почему, Илья Наумович, у вас появилась улыбка на лице. Что-то в моих рассуждениях некорректно?

– Нет, ничего, продолжайте, пожалуйста.

– Конечно до идеала, какой мы имеем с дрозофилами и бабочками, здесь далеко, но всё же модель имела бы вполне реальные сроки реализации. К тому же выполнить этот замысел не представлялось мне сложной задачей. Нужно было только разорвать пару генетических связей, что, кстати говоря, считалось проблемой небольшой сложности. Именно тогда я интуитивно почувствовал, что нахожусь на пороге грандиозного открытия. Немного терпения, и вы всё поймёте. Короче, Целиковский (не обращайте, пожалуйста, внимание). Целиковский к этому не имеет никакого отношения, просто это моя старая поговорка, от которой я всё ещё не могу отвыкнуть. Так вот, через некоторое время я разработал необходимый препарат, который позволял реализовать задуманное. Давайте послушаем, кажется, это интересно…

«…Беттери-парк. Располагается на самой южной стрелке острова Манхэттен. Голландцы, появившиеся здесь раньше других, построили небольшой форт для защиты от внешних и внутренних врагов. Первые поселенцы селились здесь же небольшими общинами, но часто отдавали предпочтение плодородным землям Бруклина. В 1624 году к этим берегам прибыла большая экспедиция во главе с генеральным директором голландской Вест-индской компании Питером Минуитом. Так началась массовая колонизация. Именно в те годы и состоялась известная «сделка тысячелетия», когда остров Манхэттен был куплен у индейцев за 24 доллара. Если быть точным, то голландские поселенцы купили остров за 60 гульденов…»

– …А вот и паром подошёл. Можно и отвлечься от программы. Первые же опыты на мышках показали подтверждение теоретических предпосылок. Изменение генетического кода было абсолютно устойчивым и передавалось по наследству. Ни одна из жизненно-важных функций организма не была потеряна и все передавались из поколения в поколение. И наблюдать за этим было легко, так как жизненный цикл сократился приблизительно в десять раз. В тот момент я чувствовал себя богом. Шутка ли сказать, какие возможности открывались перед наукой и практикой.

– А какая здесь практика, Гурам Левонович? Что за счастье, если человек умрёт не в восемьдесят, а в восемь лет? – спросил я.

– Да, вы правы, для человеческого организма это, как вы правильно заметили, не счастье, а большое несчастье. И здесь нужно очень чётко отличать человеческий организм и человека как члена общества. И не всё то, что плохо человеческому организму, плохо человечеству. По крайней мере я так думал в то время. К примеру, использование моего метода в животноводстве позволило бы значительно снизить цены на мясные и молочные продукты, яйца. Ведь для выращивания взрослого животного требовалось в десять раз меньше времени и затрат. Борьба с бедностью и голодом разве не заслуживает внимания? А улучшение качества продуктов путём избавления их от гормонов роста? Не к этому ли стремятся селекционеры всех стран?

Кстати, уже многие производители сельскохозяйст вен ной продукции пришли к выводу, что биотехнология – единственный эффективный способ защитить посевы от вредителей. Создание генетически модифицированных сельскохозяйственных культур, таких, как хлопок, кукуруза, соя и другие, позволяют значительно сократить использование пестицидов. Есть ещё несколько соображений, но о них мы поговорим как-нибудь в другой раз.

Одним словом, – продолжал мой собеседник, – лучше сказать двумя словами – я заболел. Вы ведь знаете это состояние, когда масса идей приходит в неподходящее время и даже ночью, во время сна. Плохой сон и постоянные перегрузки переросли в тяжёлые стрессы. Мне не нужно было идти к врачу, да он бы мне и не помог. Мне просто необходимо было изменить режим. Я пытался как-то отвлечься. Пробовал путешествовать и не брал с собой бумагу, но это не помогало. От себя не убежишь. В какой-то момент времени, вдруг появлялась мысль, отложить которую нельзя по одной простой причине, её можно просто забыть, но потом будет ещё хуже. Будешь потом мучиться, вспоминая неизвестно что. В один из таких моментов я даже попал в смешное положение, оказавшись в рубке капитана круизного судна. На вопрос «Что вы здесь делаете?» я ответил, что ищу какой-нибудь клочок бумаги…Впрочем, к чему я всё это говорю, вы и без меня это знаете.

Так вот, – продолжал он, – здесь мы приближаемся к самому ответственному моменту. Я заметил, что некоторое улучшение сна мне удавалось получить после длительной прогулки, которую я совершал каждый вечер. Конечно, это не давало мне возможности полностью отключиться от творческого процесса, но всё-таки как-то успокаивало. Потом эти прогулки перешли в привычку, и я наслаждался прохладными вечерами на фоне красивой вечнозелёной растительности. Много зелени и воздуха, а также абсолютное отсутствие комаров и мошек завидно отличали эту местность от Прибалтийской. Обычно я выходил на прогулку после просмотра вечерней информационной передачи московского телевидения. В Москве и Риге – собачий холод, снег с дождём, а здесь благоухают цветы, запах морского прибоя…

В один из таких вечеров и случилось неожиданное, сулящее в недалёком будущем катастрофические последствия. Здесь следует описать ситуацию моего проживания в этой стране. Приехав в Израиль, я не намеривался оставаться здесь навсегда. Я думал поработать пару лет, подождать, когда у нас в Латвии угомонятся перестроечные бури и станет так, как было, например, перед войной. То время, до присоединения к Советам, я хорошо помнил и о лучшем времени даже не мечтал. Но годы шли, а из Латвии хорошие известия всё не приходили. Ничего хорошего не сообщали мне и родственники из Армении. Почему я это говорю? Просто потому, что это объясняет многое, моё душевное состояние, быт, отношение к работе. Снимал я тогда двухэтажный коттедж вблизи небольшого городка Кфар Саба. Недалеко располагался мой институт, в котором я работал по мере необходимости, поскольку большую часть времени я работал дома. Дома я умудрился даже соорудить небольшую лабораторию.

Может быть, и не стоит рассказывать всё это настолько подробно, но всё это имеет существенное значение. Так вот, – продолжал Гурам Левонович. – На уровне второго этажа, у меня была открытая веранда, на которой мы с женой часто отдыхали и принимали гостей. Недалеко располагалось арабское поселение… Как я к ним относился? Никак. Поскольку по роду своей деятельности мне не приходилось с ними сталкиваться. Правда, когда я искал себе жильё, кое-кто советовал мне выбрать хороший район, как говорили, подальше от чёрных, но я не придавал значения этим разговорам. Потом я был несколько раз в арабских поселениях, на их рынках. И воспринимал их как восточную экзотику. Сначала на меня как-то давила убогость и отсутствие удобств, но потом как-то и к этому привыкаешь. Что ещё делать человеку, привыкшему болтаться в магазинах по выходным? Здесь ведь по субботам многие магазины закрыты, а русские лавки ненамного отличаются от арабских.

Потом я неоднократно наблюдал, как между собой играют дети разных цветов и оттенков. Такое в Латвии не увидишь. И так продолжалось несколько лет, и я даже думал, что все эти этнические конфликты ушли в прошлое и только российское телевидение всё ещё продолжает показывать старые записи с бросанием камней… Ведь израильтяне материально поддерживают эти территории, дают им работу и прибыль от малого бизнеса… Но вот, постепенно что-то незаметно стало меняться. Начали появляться сообщения о каких-то локальных конфликтах и даже стычках на сопредельных территориях. Дальше – больше. Кое-кто даже советовал не гулять по вечерам. Мне же всё это казалось какими-то байками для слабонервных.

– А вот и крохотный островок Бедлоу. Здесь нужно быть внимательным…

«…Статуя Свободы. Её часто называют прекрасной леди Нью-Йорка, и её нельзя спутать ни с одной из известных статуй. Высота статуи всего 93 метра, но она располагается так, что её нельзя не заметить отовсюду…»

– …Но вот однажды, возвращаясь вечером с прогулки, я заметил поодаль, в тени деревьев, несколько молодых парней. Они не были похожи на отдыхающих после трудового дня. Не напоминали они и подгулявших или принявших чего-то для храбрости. Их вид говорил только о том, что они кого-то ждут. Моя жена начала теребить меня, предлагая уйти в сторону. Но почему я должен изменять свои привычки и потакать женской прихоти. Ведь если начать уступать в мелочах, можно в конце докатиться, что потеряешь себя, свою индивидуальность. Можно ли после этого рассчитывать на какие-нибудь успехи в науке? Как я был не прав в тот момент! Об этом я подумал тогда, когда уже было поздно и отступать было уже некуда.

Их было пятеро. Возраст примерно от пятнадцати до семнадцати лет. Трое направились к нам, а двое пошли в обход, об этом я догадался только тогда, когда услышал приближение незнакомцев сзади. Сопротивление, как известно, в таких ситуациях ни к чему хорошему не приводит, поэтому я решил отдать всё, что у меня было с собой, и даже начал сочинять по иврито-арабски фразу типа: «Ребята, у меня есть несколько шекелей, возьмите их и, как говорится, аллах акбар с вами». Но мне не пришлось проверить на практике свои филологические способности. Оглушительный удар по голове и крик моей жены, это всё, что я запомнил об окончании того злополучного вечера…

…Затем мы на лифте поднялись на обзорную площадку на высоте пьедестала, а по винтовой лестнице, на самый верх статуи.

«В соответствии с договорённостью французская сторона оплачивала расходы на статую, а американская, строительство пьедестала под неё. Американский зодчий Ричард Хант выполнил проект, который получил хорошие отзывы современников, но вот деньги на строительство собирались с трудом. Дальнейшая судьба статуи тесно связана с именем редактора и издателя газеты «World» Джозефа Пулитцера. В 18 лет он прибыл из Венгрии и начал свою трудовую деятельность на ниве разноски газет…»

– …Очнулся я в больнице. Говорят, что русские в Израиле встречаются на каждом шагу. Да, действительно, встречаются, но почему-то не там и не тогда, когда очень нужно. Так произошло и в этот момент. Полицейский офицер, который стоял рядом с врачом, никак не мог мне что-то объяснить или спросить. Ему казалось, что если он будет говорить много и быстро, то объём его информации превратится в доходчивую для меня субстанцию, и мы сможем понять друг друга. Но, к сожалению, этого не произошло. К тому же очень болела голова. Но вот перед моими глазами начала проясняться картина произошедших событий. И я понял, что с врачом ведь можно поговорить по-латыни. Когда же я осознал, что дело не безнадёжное, я вдруг неожиданно спросил: «Ду ю спик инглиш?» И, естественно, ответы: «Я, ес, – и хором, – ви ду». После этого я снова потерял сознание.

Первый вопрос, который я задал, придя в себя, был: «Где мои вещи?» А полученный ответ, что все вещи исчезли вместе с грабителями, нанёс мне окончательный удар. Не физический и не медицинский. Моральный. В кармане моих брюк была коробочка с препаратом! Я даже забыл в тот момент спросить, что стало с моей женой. На этот раз в палате было три человека, включая переводчицу, поэтому на этот раз мне внятно объяснили, что моя жена тоже пострадала. Она была тяжело избита, но, кажется, всё обошлось, и она находится сейчас в стабильном состоянии. К тому же полицейского мало интересовала коробочка с моим препаратом, а всё больше – описание налётчиков. Мои заявления, что нужно искать не людей, а пропавшие предметы, никак не находили понимание, а объяснить им всю значимость потери, по понятным причинам, я не мог. И именно это вызывало у меня дополнительные страдания… – Гурам Левонович опять прервал рассказ.

…Манхеттен. После Статуи Свободы мы отправились к руинам Всемирного торгового центра, около которого, очевидно, по инерции всё ещё толпятся туристы и местные зеваки. Здесь же экскурсоводы разных туристических групп рассказывают историю постройки этих, некогда замечательных сооружений и о трагических днях 11 сентября 2002 года…

– …Простите, Гурам Левонович, может быть, я что-то не понимаю. Почему такое самобичевание. Сделаете новый препарат. Вы ведь знаете его формулу, – спросил я.

– Не в этом дело, – ответил мой собеседник и продолжил свою историю. – Когда я возвратился домой, то обнаружил, что моя лаборатория разграблена, остатки препарата похищены, а мыши куда-то исчезли. Кого мог интересовать мой препарат? Только того, кто уже опробовал его действие на себе, что, в свою очередь, чревато тяжелейшими последствиями.

– Опять не понимаю, – сказал я, – что значит, опробовал на себе? С какой стати даже круглый идиот будет опробовать на себе всё, что попадается под руки. К тому же для получения результата необходимо ждать несколько лет. И кого могут интересовать опыты генетика-геронтолога? Да они и знать не знают, что это такое. И вообще, стоит ли беспокоиться за то, что несколько бандитов в качестве расплаты за свои художества сократят себе жизнь. Считайте, что это ваш личный ответ бандитам. Я бы даже ввёл такую кару и другим неисправимым бандюгам и убийцам, имеющим генетическую склонность к бандитизму. Я бы законодательно принял… – но я не закончил свои рассуждения, потому что увидел на лице моего собеседника неодобрительную гримасу.

– Подождите, подождите минутку. У вас, мой друг, здесь по крайней мере два вопроса, и я попытаюсь ответить на них. Во-первых, то, что на мою лабораторию было совершено нападение, мне, абсолютно однозначно, говорит, что мой препарат был принят ими за наркотик. И это моё утверждение не лишено оснований. Конечно, об этом я могу судить только теоретически, поскольку ни я, ни мои помощники пробовать его на вкус не решались. К тому же он и внешне ничем не отличался от наркотиков, применяемых в виде таблеток, и входящие в него компоненты содержат морфин, альфа-метилтриптамин и прочие химикалии. Нормальный человек, конечно, не будет пробовать то, что попадается под руки, а наркоманы – они ведь не нормальные люди. Во-вторых, мне кажется, что вы недостаточно полно понимаете степень опасности, которая нависла над обществом. Поэтому, я попробую коротко объяснить вам главную суть проблемы… Послушаем экскурсовода… – опять прервался он.

«…Музеи Нью-Йорка. Они являются объектом особой гордости американцев. В числе самых выдающихся музеев мира, наряду с Лувром, Эрмитажем и Прадо, стоит название «Метрополитен музея». Располагается он в Манхэттене, на Пятой Авеню, и содержит более 30 миллионов произведений искусства…»

– …Значит так. Человек, принявший дозу моего препарата, становится носителем модифицированного гена, отвечающего за долголетие. Как мы уже говорили, этот ген не увеличивает, а наоборот уменьшает жизнь его обладателя. Примерно в десять раз. Это значит, что организм этого человека проходит все стадии своего развития не за положенные ему семьдесят-восемьдесят лет, а за семь-восемь. Но мы об этом, кажется, уже с вами говорили. Если принять репродуктивный возраст человека, то есть возраст, в течение которого человек способен оставлять после себя потомство, упрощённо, от пятнадцати до пятидесяти лет, то человек – носитель модифицированного гена, будет в состоянии оставлять после себя потомство с возраста от полутора до пяти лет. И это не фантазии. Поскольку в полтора года этот человек физически разовьётся до состояния, близкого к взрослому человеку, а в два года он будет выглядеть, как двадцатилетний мужчина или женщина. Это понятно? Идём дальше.

Физически он ничем не будет отличаться от нормальных людей. У него будут те же инстинкты, те же потребности и те же физиологические функции, но вот умственно он всё же останется ещё ребёнком, поскольку наш мозг развивается крайне консервативно и только под влиянием полученного объёма информации. Если человека после рождения лишить всякой информации, то и его мозг останется без единой извилины. А получить и освоить большой объём информации за короткий отрезок времени он просто не в состоянии из-за ограниченной пропускной способности канала связи. Это, я думаю, вы знаете не хуже меня, и, естественно, это утверждение не вызывает возражения.

Пойдём дальше. Что может делать человек, обладающий интеллектом ребёнка до пяти лет? Питаться, играть в примитивные игры, выражать несложные мысли. А ещё что? Я думаю, теперь вы мне ответите уже более квалифицированно.

– Да, Гурам Левонович, – подтвердил я, – вы подвели меня, как говорится, за ручку. И мне уже становится многое ясно. Но я попробую. А вы меня своевременно поправьте. Итак, наш модификант может быстро размножаться. Даже слишком быстро… Боюсь, что мы что-то интересное пропустили…

«…Очень хорошо представлен филиал музея Клойстерс (дворики) в Верхнем Манхеттене, в парке Форт Вашингтон. Джон Рокфеллер купил участок земли на берегу Гудзона и за 4 года построил целый средневековый комплекс…»

– …Если век половой активности принять, как вы сказали, от пятнадцати до пятидесяти лет, – начал я свои рассуждения, – то он равен тридцати пяти годам. За этот срок нормальная женщина способна, теоретически, родить тридцать пять детей. Нет, если теоретически, то больше. Примерно на одну пятую часть, так как вынашивание, с учётом послеродового периода, следует принять за десять месяцев. Всего будет тридцать пять плюс семь, минуточку, сорок два ребёнка. Да, немало. Но нормальная женщина не показывает таких феноменальных результатов. Будь она даже трижды мать-героиня. Потому что она способна ограничивать свои, как вы называете, репродуктивные способности. Этому способствуют и взгляды культурного общества. Я правильно говорю?

– Пока, в общих чертах, да, – ответил мой собеседник.

– Однако наша модифицированная героиня, как-то не поворачивается язык назвать её человеком, способна будет воспроизвести сорок два ребёнка за очень короткий срок своей жизни. А её дети также… Да, здесь довольно крутая… геометрическая прогрессия… И дело усугубляется тем, что её сознание не способно к ограничению, применению каких-то контрацептивов-презервативов. И вообще, какое может быть ограничение и планирование, когда нет ни разума, ни семьи. Да, ситуация, скажем, чревата…А возможно ли смешение этих самых модификантов с нормальными людьми, и какое потомство получится от их смешения? Нет, не отвечайте. Я попытаюсь сам ответить. Да, конечно, возможно и даже более того… Ведь оставляют после себя потомство больные Дауном. А потомство у такой смешанной пары будет тоже пятьдесят на пятьдесят. Май гад, да ведь это похуже чем эпидемия чумы! Здесь нужны экстренные меры! А сколько таблеток было похищено, Гурам Левонович? – спросил я.

– Сто штук. Пятьдесят штук было у меня в кармане и пятьдесят – в лаборатории.

– Может быть, не всё так плохо, – заметил я. – Ведь таблетки были рассчитаны на мышей, а их концентрация может и не сработать…

– К сожалению, мой друг, это не так. Эти таблетки были изготовлены для крупного рогатого скота…

– А может быть, эволюция или, вообще, природа, способны победить эту напасть. Что-нибудь известно об этом? Ведь аналогичный результат может быть получен в результате какой-нибудь мутации, например, в Чернобыле.

– К сожалению, науке об этом ничего не известно. Был, правда, один случай. Наш общий знакомый Джованни Ди Верразано закончил свою жизнь на одном из островов Карибского архипелага. Много лет спустя на эти острова была снаряжена исследовательская экспедиция, которая, между прочим, интересовалась судьбой бедного Джованни. Они были хорошо вооружены и нисколько не боялись людоедов. Больше того, они искали встречи с ними, чтобы получить какую-нибудь информацию. Но, увы, ничего, кроме неимоверного числа человеческих костей, они не нашли. В отчёте об экспедиции было только сказано, что этот факт является уникальным и загадочным, но никакого научно обоснованного вывода не было сделано. Всё списывалось на низкий уровень развития этого племени.

– Когда я узнал об этом, – продолжал учёный, – то у меня возникло естественное сомнение в реальности этого вывода. Логика говорила мне, что никакой, даже самый низкий уровень развития не может привести к самоуничтожению. Законы биологического развития даже самых примитивных животных говорят, что численность популяции всегда начинает регулироваться наличием пищи, врагов и так далее. Здесь почему-то вспоминается поговорка, что если бог хочет наказать человека, то он лишает его разума. Но ведь бог не настолько злонамерен, чтобы лишать разума целую популяцию людей. Остаётся только принять в качестве гипотезы именно то, что вы и предположили, а именно, мутацию. Но всё это, повторяю, только гипотеза.

– А когда всё это произошло? – спросил я.

– Три года тому назад, – ответил он…

«…Музей Гугенхейма. Соломон Гугенхейм, чьё имя носит музей, был преуспевающим промышленником. Как и другие богатые люди, он иногда покупал картины старых мастеров. Но вот в 1927 году он заказал свой портрет молодой художнице фон Эйренвайзен. Её муза и явилась побуждающей причиной нового увлечения…»

Продолжение экскурсии. День второй

– …Давайте попробуем спрогнозировать наиболее вероятный сценарий поведения наших «героев», – сказал Гурам Левонович.

– Наиболее вероятный или пессимистический?

– Здесь разница небольшая. У армянского радио как-то спросили, не могут ли они дать прогноз перспектив в экономике? Да, можем дать оптимистический, пессимистический и реальный – ответили они. Но реальный в два раза хуже пессимистического. Вот так. Если не возражаете, я возьму на себя мужскую часть, а вы – женскую. У вас это хорошо получается.

– Естественно, – ответил я, – не зря же я, будучи студентом новосибирского института, целый месяц жил в женском общежитии. Но то были прекрасные девушки! Умные, симпатичные и энергичные, не то что эти ваши… Простите, я, кажется, отвлёкся. Начинайте.

– Так вот, если не возражаете, я затрону реальные события, а уж затем перейду к прогнозу. Наш герой появился в обычной арабской семье и в нормальном окружении. С первых дней его появления в семье начались тяжёлые конфликты. Причиной тому был цвет волос мальчика. В арабских семьях появление светловолосого ребёнка всегда считалось наказанием, которое посылал аллах за грехи родителей. Тем более что предыдущие трое детей были обычные, черноволосые. Только мать догадывалась о причине такого наказания… Конечно, её подруга Фатима прожужжала всю голову, приходи, приходи, ко мне приехал родственник из Багдада. У него мать русская. Её привёз Махмуд из Москвы… Ну как было не прийти, а уж когда пришла, то всё и произошло… «Конечно грех, но почему мужчинам можно, а женщину они готовы убить. А если муж найдёт молодую и возьмёт её… Нет, для неё нужен калым, а денег нет. Не зря говорят, что жить в бедности спокойней… Бедность имеет свои преимущества. И чего мне бояться? Нет у него доказательств, а грехов и своих хватает. Но вот почему этот ребёнок так быстро растёт? И мулла говорит, что это ненормально. Нужно больше молиться, а это совсем не дёшево. Говорят, в Кфар Сабе есть специалисты. В институте».

Так попал ко мне на приём мой первый модификант. Узнав, что этому крепкому юноше всего полтора года, мне всё стало ясно. Даже не понадобилось делать анализы генетического кода. Как я и предполагал, его физические данные лучше, чем у его интеллектуальных сверстников, но умственное развитие позволяет ему чувствовать себя комфортно только в среде маленьких детей его же возраста. Что я мог сказать матери, которая была со мной столь откровенна. Я сказал, что ребёнок болен тяжёлой наследственной болезнью, которая перешла к нему от его биологического отца. Что сама она сейчас ничем не болеет и может смело рожать детей (для неё этот вопрос оказался очень важным). Видно, четверо для неё совсем недостаточно. Конечно, посоветовал относиться к ребёнку в соответствии с его возрастом. И, несмотря на её удивление, рекомендовал оберегать его от случайных связей. Естественно, взял под контроль эту семью и ребёнка.

Первые проявления половых инстинктов в среде детей, нетрудно пресечь путём изоляции от сверстников. Но прошло некоторое время, и он уже попытался найти выход своей сексуальной энергии со взрослыми женщинами. Иногда это ему удавалось, а иногда это кончалось хорошей взбучкой от мужчин, не принимающих такого рода вольности. Дальнейшие события нетрудно предсказать. Этих детей, имеющих взрослые инстинкты, нужно было изолировать от общества. Сначала в специализированных приютах, в которых работают только мужчины, потом, по мере увеличения числа модификантов, в специальных лагерях. Как прокажённых. Но это оказалось не так-то просто. Очередь за вами.

– Насчёт Махмуда из Багдада, вы это серьёзно, Гурам Левонович?

– Да, конечно. А что? Почему это вас удивило?

– Тесен мир. Знал я его в Москве, он был наш аспирант, – ответил я. – Не перейти ли нам от печального к прекрасному?…

«…Музей Фрика или «Фрик Коллекшн» возник несколько иначе. Сталелитейный магнат Генри Фрик построил для себя в 1914 году особняк на Пятой Авеню, напротив Центрального парка…»

– …Итак, в семье бедного башмачника Анвара произошло то, чего ожидали уже несколько месяцев. Жена родила девочку. Сказать, что это было радостное событие нельзя, поскольку это был уже четвёртый ребёнок и к тому же четвёртая девочка. А какая польза от девочек? Работать они не могут, а могут только помогать в домашнем хозяйстве. Раньше, когда Анвар был молодой, он мечтал завести себе три жены. Но это всё в прошлом. Куда там три, тут и на одну заработать непросто. На каждом квартале есть свой башмачник. Башмачников стало больше, чем башмаков! Но всё равно нужен помощник. Это когда ещё родится мальчик. Только аллах знает об этом. Он всё знает, только не хочет отвечать. Не спросишь ведь у него, почему младшая так быстро растёт? Родилась на год позже, но уже на голову выше старшей. За год с небольшим как вымахала! Хоть замуж отдавай. Но кто такую возьмёт? Живот, как барабан. Как будто на девятом месяце. Но вот случилось совсем непонятное. Совсем ещё ребёнок, и вдруг начала рожать. И родила. Конечно, опять девочку…

Если бы Анвар был грамотный и ходил в библиотеку, он, конечно, мог бы узнать, что его младшая дочь повторила эффект горностая. Кстати, Гурам Левонович, вы согласны, что в нашем случае правомерна аналогия с эффектом горностая?

– Честно говоря, я не очень знаком с этим термином. Видно, тоже, как и Анвар, недостаточно грамотный. Просветите, будьте снисходительны к доктору медицинских наук. А, впрочем, послушаем, это интересно…

«…Бруклин. Сам район настолько разнообразный, что говорить о нём, как о чём-то однородном, нельзя. Здесь имеются высокоэтажные постройки, часто соседствующие с одно, и двухэтажными коттеджами…»

– …Значит так, – начал я рассказ, не имеющий никакого отношения к нашим событиям. – Горностай – это небольшой хищный зверёк, который водится в районах крайнего севера и заполярья. У него ценный мех и пушистый хвост, что и создаёт ему дополнительные сложности для выживания в суровых условиях. Неизвестно, в силу каких обстоятельств природа наделила его весьма специфическими особенностями продолжения рода. Если говорить точней, то размножения. Назовём это, для удобства, эффектом горностая. Может быть, в науке имеется и другой термин, но я его не знаю. Поэтому будем пользоваться этим. Так вот, ранней весной, когда природа заполярья начинает отходить от зимней спячки самки горностая, забиваются в глубокие норы и, организовав себе удобное гнездо, выводят на свет несколько крохотных детёнышей. Штук семь-десять. Но прокормить эту семью не просто. А ждать помощь от кого-либо тоже не приходится, поскольку сразу после зачатия между взрослыми особями возникают какие-то непримиримые противоречия. Поэтому они, как и следует ожидать, разбегаются и живут вдалеке друг от друга. Так вот, самка, не очень беспокоясь за судьбу своих маленьких щенков, отправляется на поиски добычи. Именно этого момента и ждёт этот двойной извращенец, самец горностай.

– Извращенец и ещё двойной. Это почему?

– Почему извращенец и двойной? Вот прослушайте до конца, и вы поймёте. Да потому, что какая-то неведомая сила подхватывает его и отправляет на совершение своих подвигов. При этом самец молниеносно врывается в гнездо и как опытный ловелас оплодотворяет всех детёнышей женского пола. После чего он, не чувствуя никаких угрызений совести, а какая совесть может быть у животного, возвращается в свою нору. Через несколько месяцев, когда эти щенки горностая подрастут, вместе с ними, в чреве юных матерей вырастают и зародыши, которые, в необходимый момент и появляются на свет. На этом цикл заканчивается. Об этом я нигде не читал, но мне кажется, что здесь не обходится без феромонов…

Справка: феромон – это вещество, выделяемое естественным путём живыми существами для привлечения противоположного пола. Впервые феромон был выявлен у насекомых в 1956 году группой немецких учёных. В течение ряда лет считалось, что он присущ только животным и насекомым. Однако в 1986 году биологи из Чикагского университета выявили человеческий феромон. Исследования показали, что у человека феромон выделяется вместе с потом, а воспринимается противоположным полом с помощью органа, расположенного в носу и связанного с участком мозга, отвечающего за сексуальные эмоции.

– Очевидно, тяжёлые условия выживаемости в тундре и короткий временной интервал репродукции способствовали тому, что природа наградила щенков горностая способностью выделять этот продукт для привлечения противоположного пола, как у бабочек-однодневок. У людей ведь тоже выделяются феромоны. Правда, в мизерном количестве. Не так ли, доктор?

– Подождите, подождите. Не в этом ли разгадка очередного феномена моих подопечных… Я никак не мог объяснить, в чём притягательность моих венер. А она, как ни странно, имеется, и я замечал это неоднократно. Ведь действительно, если время для репродукции сокращается в десять раз, то должен появиться какой-то механизм компенсации возникшей сложности. А это даёт возможность для нового подхода с помощью химии…

– Должен появиться или не должен – это вопрос непростой. Ведь не появляется же повышенный интеллект.

– С интеллектом мы уже разобрались. Если бы с интеллектом было так, то ситуация ещё больше осложнилась бы.

– Почему? – спросил я.

– Они победили бы нас рано или поздно. Или загнали в джунгли, как обезьян. Две цивилизации не могут сосуществовать без антагонизма. Американские индейцы убедились в этом…

– А в вашей стране? – спросил я.

– В нашей, «нашей», всё значительно сложней.

– Но вернёмся к нашим модификантам. Башмачник был не глупый человек, поэтому он сразу отверг идею о консультации с муллой. Что от него услышишь? Много молиться? И как долго, если и месяца не прошло, а у ребёнка опять живот раздувается. Это только у христиан бывает непорочное зачатие. И то один раз в жизни. А здесь вот, перед глазами, созревает второе чудо. И как это получилось? Когда и – главное – от кого? От одних только вопросов можно сойти с ума. И откладывать нельзя. Так можно дотянуть и до третьего чуда. Запряг Анвар своего старого ослика, посадил в повозку жену, дочку и внучку и поехал в город.

Жаль, что город так близко. Даже мысли свои не успеешь додумать, а уже приехал. А вот и друг Юсиф. Совсем как городской житель. И работает садовником у доктора. Смеётся, что я приехал на осле. Недавно у него не было денег даже на починку башмаков, а теперь говорит, что хочет купить машину. И какой резон от машины? Её кормить нужно бензином. А ослику ничего не нужно. Привяжи на лужайке, и он ест себе травку. Жаль, что у доктора перед домом нет лужайки, одни цветы. Их есть нельзя, Юсиф не разрешает. Во дворе, конечно, тоже хорошие лужайки, но там слишком чисто. Не до ослов. А вот и сам доктор. Высокий, красивый и без усов. Что-то говорит Юсифу, а сам смеётся. Открыл двери. Приглашает войти, но женщины не хотят. Испугались телевизора. Но потом всё-таки зашли. Посмотрел доктор детей. Позвонил по телефону. Приехал ещё один. Наверное, самый большой доктор. Очень похож на моего брата, но говорить по-нашему не может. Потом он долго спрашивал и что-то записывал. А пользы никакой. Даже лекарства не дал. Сказал только, что через неделю она родит. И ещё сказал, что она, как кошка, и выпускать её из дома нельзя. И внучку тоже…

– Мне кажется, Гурам Левонович, что самый большой доктор это вы. Не так ли?

– Да, Илья Наумович, у вас определённо талант к литературе. Напрасно вы не пишете. А нарисованный вами прогноз, если не считать нюансы, повторил реальную картину. Но от этого не легче. Опять приехали. Новый район…

«…Квинс – самый крупный район Нью-Йорка. Он занимает 37 % его территории и располагается на острове Лонг-Айленд, между Ист-Ривер на севере, Атлантическим океаном на юге, а на юго-западе, граничит с Бруклином…»

– …К сожалению, – сказал я, – эти модификанты как бы нарушают установившийся в природе баланс, когда мужчины служат для количества, а женщины – для качества. Тем не менее у нас уже не один раз промелькнула мысль, что наших модификантов можно считать как больных, имеющих специфическую форму наследственной болезни. Единственная возможность уберечься от её массового распространения, это изоляция их от общества. Если это сделать грамотно и своевременно, то никакой угрозы я не вижу. Кролики тоже имеют высокую склонность к репродукции. Но мы ведь не наблюдаем их засилья.

– Изолировать. Вы думаете, это легко сделать? Однажды уже попытались пойти на такой шаг, но это вызвало такую бурю негодования… Целая деревня сбежалась, чтобы отстоять одного-единственного дебила. Его мать рвала на себе одежды и так причитала, что казалось, прибавь она ещё пару децибел и сбежится весь стомиллионный арабский мир. Нет, изолировать легко только теоретически.

– Если вы хотите знать моё мнение, то в одиночку эту проблему не решить. Ведь прошло уже три года. Вы что-нибудь предприняли или сообщили об этом? Ведь это всё-таки серьёзно!

– Да, сообщил и предпринял. Всё, что было в моих силах, я сделал.

– И какая же реакция? Что-нибудь предпринимается? – спросил я.

– Что-то предпринимается, но об этом мне, к сожалению, не докладывают. Мне кажется, что общество, и спецслужбы в том числе, ещё не созрели до понимания тяжё лых последствий такого типа. Моих налётчиков не поймали. Местность не заблокировали. Какие-то регистрации среди молодёжи провели. Но что это даст. Власти всё опасаются, чтобы их не обвинили в предвзятости к арабскому населению. К тому же началась практически война. С этими террористами-смертниками… Как-то сама по себе появилась идея борьбы с ними. Их можно очень просто отучить от этого баловства. Нужно только ко всем видам взрывчатки добавить небольшую присадку, которая в момент объединения компонентов вступит в реакцию, в результате которой произойдёт взрыв в момент подготовки… Очень эффективный способ…

– Подождите минуточку, Гурам Левонович, не будем отвлекаться, любые проблемы нужно решать по очереди. Не находите ли вы, что эти камикадзе могут быть наследниками ваших «клиентов»? Ведь позволить обвязать себя взрывчаткой или управлять одной рукояткой самолёта дело не хитрое. Не так ли?

– Да, мне это приходит в голову. Я даже написал по этому поводу соответствующую бумагу. Но прямых доказательств пока нет.

– Так что же делать? Нужны какие-то превентивные мероприятия, и что об этом думают специалисты-генетики.

Ведь первое, что приходит в голову, это найти противоядие, вышибить клин клином.

– К сожалению, специалисты ни к чему пока не пришли. Только общие фразы и заявления типа: «Рассматриваемое явление не простое заболевание, поскольку оно не имеет аналога. Больше того, оно как бы аккумулирует все отрицательные стороны и сложности многих других наследственных заболеваний, добавляя к ним новые отрицательные особенности, о которых уже было сказано».

– Здесь, в Америке, уже прошло несколько научных семинаров. Из-за океана легко давать советы один нелепей другого. А один американец вообще заявил: «Меня просто умиляет эта трогательная забота. После 11 сентября у них были массовые веселья с танцами. Не хватало только костров. Разве этого недостаточно? Объективный опрос в Мекке, во время последнего Хаджа, показал, что сто процентов его участников одобряют террор, а Бин Ладена признают национальным героем. А эти камикадзе, хашиды? Ничего их не останавливает. Даже взрывы их собственных домов. Когда хотят уничтожить осиное гнездо, убивают в первую очередь матку вместе с гнездом. Но если и этого мало, уничтожают всё ближайшее окружение. Боюсь, что только так можно решить эту проблему. В средневековье были жестокие методы борьбы с религиозным экстремизмом, зато тогда не было терроризма, – а потом, как бы опомнившись, добавил: – Естественно, этот принцип нужно соблюдать для всех этнических группировок, так как пандемия медленно, но верно распространится на все другие регионы». Как видите, политкоректность соблюдена на все сто! Для борьбы с терроризмом неплохо привлечь интеллектуальный потенциал всех, кто им обладает. Специалистов самых разных профессий. Организовать, так называемую, мозговую атаку. Но такой подход зачастую уводит её участников от основной темы. Однажды я был на таком семинаре и услышал просто невероятные предложения от создания взрывчатки, взрывающейся при перевозке, до направленного изменения генетического кода тех, кто предрасположен к этому. Интересен был доклад профессора К. Синха из Индии. Он сообщил, что останки шахидов они решили не отдавать родственникам их жертв, а поступать в соответствии древними народными традициями захоронения, предусматривающими различный подход к умершим. Достойным людям ставят памятники, самоубийц хоронят за пределами кладбищ, а самоубийц-шахидов вообще хоронят в свиной шкуре и на свалке.

– Такой нестандартный подход, – сказал профессор, – оказался очень действенным, поскольку быстро выбил религиозный дурман, связанный с красивым переходом в рай. Ну какому правоверному мусульманину захочется попасть в этот рай через ворота, находящиеся в помойке? К тому же завёрнутым в свиную шкуру.

Другой же договорился до того, что предложил пожертвовать населением целого района, чтобы спасти остальных.

– И что же он предложил? – спросил я. – Сбросить на них атомную бомбу?

– Да нет. Просто инфицировать население ВИЧ-инфекцией.

– Всех поголовно?

– Нет, только репродуктивную её часть. Детей и пожилых людей можно оставить в покое.

– А детей почему? Вот у нашего друга Анвара тоже дети и уже носители. Эффект горностая! А как вы к этому отнеслись?

– Как? Конечно, отрицательно. Я врач и призван лечить людей. Для меня важен моральный фактор. Почему невиновные люди должны страдать из-за моей ошибки? К тому же, ВИЧ инфицированный человек живёт значительно больше временного периода репродукции модифициканта. И где, скажите, гарантия, что кому-то не удастся ускользнуть от этого мероприятия. Как, например, этому Модифу ибн Махмуду (именно так он назвал сына моего аспирантского приятеля). Нет, этим можно усугубить положение. Это не то, что нужно.

– Так, что же делать? – спросил я ещё раз.

– Есть у меня одна идея. И даже не одна. Думаю, что вы в этом сможете мне помочь. Даже включиться непосредственно в её реализацию.

– Я вас слушаю, – сказал я.

– Итак, начнём с того, что люди не кролики и их нельзя просто так изолировать от общества. К тому же, любая форма изоляции ненамного отличается от тюрьмы. Следовательно, нужно найти решение, как излечить либо приостановить распространение этой болезни. К тому же, как показал опыт, ждать помощи от некомпетентных органов не приходится. Нужно брать инициативу на себя. Вот так-то, батенька.

– Предисловие отличное, – говорю я, – особенно, батенька. И чем вам может помочь батенька?

– Можно оживить анализатор микрообъектов, который вы сделали для распознавания раковых клеток?

– Оживить? Его даже найти нелегко. Сколько раз возили в Ригу, Ленинград, Пущино-на-Оке. Где он сейчас? Не представляю. Прошло ведь около тридцати лет.

– А если воссоздать новый? На современной основе, с хорошим компьютером. Как вы к этому относитесь? Но делать это нужно очень быстро. Мне немного осталось времени. Нужно успеть. Предчувствие…

Далее шёл скучный разговор об инженерах, программистах, деньгах. – В жизни без этого не обойдёшься, но слушать об этом – сплошная тоска… Конечно, здесь, в Америке, реализовать задумку намного проще, чем у нас, в России. Здесь под здоровую идею нетрудно получить заём тысяч на сто, двести. Для них это не деньги. А если не получится? Вечно у нас наша совковая ментальность… Наука без жертв не бывает! Не посадят же меня в каталажку. В худшем случае – признают банкротом. Графа Монте-Кристо из меня и так не получилось! Нужно рискнуть.

Наша экскурсия по Нью-Йорку подошла к концу. С Гурамом Левоновичем мы попрощались, поскольку ему нужно было готовиться к отъезду.

Конечно, мы вроде и расстались, но проблема никуда не делась и продолжала навязчиво приходить ко мне вновь и вновь.

«Если спецорганы одной стороны бездействуют, – рассуждал я, – то для их противников это просто подарок. И если модификантов не изолировать, то где гарантия, что злоумышленники не воспользуются этим». Мой воспалённый ум рисовал картины лагерей, в которых тренировались парни с детским выражением лица, и здесь же, под одной крышей, дома матери и ребёнка, в которых, как матери, так и их дети с одинаковым воодушевлением играли в песочке.

И ещё, совсем недавно в одной из американских газет под рубрикой «Причуды богатых» промелькнуло сообщение: «Ближний Восток. Наш спец. кор. передаёт. Известный нефтяной король, прославившийся скупкой шедевров изобразительного искусства, увлёкся новым направлением благотворительной деятельности. Он строит приюты, в которых, проживают и обучаются простому ремеслу матери и их неполноценные дети…»

Стоит ли удивляться, что с некоторых пор я стал особенно внимательно следить за информацией о террактах. Может быть, это произошло потому, что ко мне по Интернету, пришло непонятное сообщение. Может быть, даже часть какого-то письма, которое мне удалось извлечь… В нём были только названия известных объектов: …Эмпайр Стейт Билдинг, Всемирный торговый центр, Метрополитен музей, Карнеги Холл (США), Лувр (Франция), Театральный Центр на Дубровке, Эрмитаж, Кремль (Россия), Яд Вашем (Израиль), Прадо (Испания), Вестминстерское Аббатство, Музей Науки (Великобритания)…

Наша совместная работа с Гурамом Левоновичем чем-то напоминала соревнование. И результаты не заставили себя долго ждать. Когда мой макет начал показывать первые результаты, пришло сообщение из Кфар Сабы. В нём говорилось, что доктор уже стоит на пороге нового открытия и что он научился управлять генетическим кодом до такой степени, что ещё один-два шага и можно будет, по желанию, замедлять старение и даже останавливать его на неопределённый срок.

Признаюсь, у меня даже появилась эдакая ненормальная мысль, с которой я собирался посоветоваться с профессором. Дело в том, что замедлять или останавливать старение – это хорошо, очень хорошо для людей молодых и среднего возраста. А какой молодой человек думает о старости? Попытайтесь узнать, какой процент молодых обращается в клиники для диагностики, например, работоспособности своего сердца. Определённо, доли одного процента. Вот и получается, что проблемой своего долголетия человек начинает интересоваться уже тогда, когда он перешагнёт в довольно зрелый возраст. А для глубоких стариков это вообще не принесёт большой радости, так же, как и для общества в целом… Отказаться же от такой возможности им тоже трудно…

Значит, нужно работать над идеей поворота старения вспять, говоря другими словами, над омоложением человека. Именно в данном случае будет правильно говорить о смене не величины, а направления вектора старения, и «замены знака на обратный». Как мне говорила логика, это ведь работа в том же русле, только почему-то она ни разу не всплывала в наших беседах? Для таких экспериментов найти добровольцев будет очень легко. Может быть, даже я сам… Идеи такого рода в науке считаются постановочными. Их нельзя запатентовать, но если они попадают на «хорошую почву», то их цена не знает границ. А не утопия ли сама постановка этой проблемы? Уж очень сказочно всё это звучит… Вторая идея возникла сама по себе: а не перенести ли скорость созревания на культурные растения? Тогда и урожаи можно получать по три, пять раз в году! С ума сойти… Не успел я додумать свою мысль до какого-то логического вывода, как зазвонил телефон:

– Стаарик, это ты? Это я, Махмуд. Удивляешься?

– Нет, я не удивляюсь. Но как ты разыскал меня? Наверное, обзвонил наших общих знакомых?

– Конечно, в Москве уже все знают, что ты уехал.

– Что тебя заставило? Чем я могу быть тебе полезен?

– Понимаешь, стаарик, мой сын подхватил дурную болезнь. У него рождаются дети…

– Быстро растут? – cпросил я.

– Да, слишком быстро. И никто не может их вылечить. Только один профессор в Израиле, армянин.

– А почему ты ко мне обращаешься, а не к нему.

– Потому, что он твой друг, и ты с ним работал много лет. Даже изобретал что-то. Мне он может отказать. Там нас не любят.

– И откуда ты всё это знаешь? – cпросил я. – Да, ты прав, думаю, что он тебе обязательно откажет. И знаешь, почему?

– Нет, не знаю.

– Потому, что твой сын избил доктора и его жену, а потом ещё и ограбил его. И как после этого он должен относиться к твоему сыну-наркоману?

– Так, что же делать, стаарик? – cпросил он. – Ведь с емья пропадает. – Голос его стал как у человека, получившего убийственную новость. Мне даже стало немного жаль его.

– Не знаю, что тебе посоветовать. Ведь эту болезнь не подхватывают. Она не венерическая, её получают за грехи, свои или родителей, а потом передают по наследству с генами. Я не уверен, что доктор тебе сможет помочь.

– Илья, я тебя умоляю. Помоги мне. Ведь парень совсем молодой. Недавно женился. Мы ведь с тобой дружили. Одну кафедру окончили. Скажи, что же делать. Хочешь, мои все братья придут и будут тебя просить?

– Нет, Махмуд, избавь меня от этого. Мне не хочется встречаться с вашими… – я даже чуть не сказал, саламандрами. – Извини, я после близнецов ещё не совсем отошёл, несмот ря на то, что они и не виноваты. Твой сын должен бросить наркотики и попросить прощения у доктора. Эти условия абсолютно необходимы. Если доктор его простит, можно будет обратиться к нему за помощью. А без этого, сам понимаешь…

– Ста-арик, он уже бросил наркоту, ударился в религию, целыми днями молится. Но ты-то знаешь, что этим не поможешь…

Прошло несколько дней, и я получил письмо по электронной почте от Гурама Левоновича. Он рассказал о том, что прибор мой к нему прибыл и теперь его работа движется более успешно, а потом совсем неожиданно:

– Знаете, у меня произошла удивительная встреча с этим самым Модифом ибн Махмудом. И не только с ним. Выхожу я утром из дому и вижу, стоят на коленях шесть мужчин, а рядом одна женщина. Один из коленопреклонённых, светловолосый, бьётся головой об землю, а его, как я догадался, бабушка, стоит с понурой головой. Нетрудно было вычислить, что пятеро из них это те, с которыми мне не удалось разминуться в тот злополучный вечер. Шестой же, один из их отпрысков. Но это были уже совсем другие люди. От их былой самоуверенности и нахальства не осталось и следа. Видно, они достаточно настрадались, и их раскаяние было, как мне кажется, абсолютно искренним. Особенно меня поразила женщина. Казалось, что она уже выплакала все слёзы. Об этом говорили её глаза. Когда же она заговорила по– русски и рассказала, какую тяжёлую жизнь ей пришлось перенести после отъезда из Москвы, мне даже стало её жалко. До сих пор в ушах её фразы:

– Доктор, сделайте что-нибудь. Умоляю вас, возьмите меня для экспериментов.

– Вот так, наши женщины сами себе выбирают нестандартную судьбу. Возомнили себя декабристками… Сначала я не хотел с ними разговаривать. Потом постепенно смягчился и даже согласился помочь блондину. Этого делать, конечно, нельзя, но кто меня осудит? Ведь этому человеку терять уже нечего. Подождём, что покажет этот эксперимент. Это ли не ирония судьбы. Быть может, он станет первым Кощеем Бессмертным.

Предыдущие события говорили мне, что самые важные новости должны прийти в ближайшее время. И действительно, через три месяца, когда я уже совсем потерял всякую надежду и собрался позвонить в Кфар Сабу, по электронной почте пришло письмо от Гурама Левоновича. Написано оно было не совсем складно, но не в этом дело. Оказалось, что он уже давно лежит в госпитале, и только теперь нашёл в себе силы написать мне письмо. Приведу только некоторые его отрывки:

«…Что касается моего препарата, то он оказался во всех отношениях на высоте. В совокупности с вашим анализатором медицина могла получить отличное средство для диагностики и лечения целого спектра наследственных заболеваний…

…К сожалению, я оказался не в силах устоять против давления окружающих и начал помогать тем, перед которыми я чувствовал вину…

…В то время мне казалось, что я смогу сделать то, чего не удаётся сделать политикам – примирить враждующие стороны…

…Глобальная стабилизация численности населения повсюду, включая Китай, Индию и страны Африки, почему-то не коснулась стран Ближнего Востока. Может быть, гигантские запасы нефти позволяют населению этих стран паразитировать на добыче природных ресурсов. Хотелось бы, чтобы события, связанные с моей скромной персоной, не усугубили и без того сложную ситуацию…

…Мне трудно с уверенностью утверждать кому, но моя деятельность очень не понравилась каким-то силам, которые не находят иного, кроме силового, решения…

…Разгром моей лаборатории отбросил на много лет назад решение проблемы наследственных болезней и продления жизни. Наверное, у меня уже не хватит сил и вдохновения начать всё заново. Жаль, что это произошло так неожиданно, и я сам не успел принять препарат… К тому же угрызения совести перед вами. Ведь я хотел в качестве подарка преподнести вам…

…Винить всех людей, конечно, не стоит… Да я и сам во многом виноват. Как не вспомнить о преступлениях и адекватных им наказаниях…

…Генетический вред своему потомству можно нанести и непредумышленно, с помощью вполне благополучного во всех отношениях брака…

…Эгоизм, себялюбие, нарциссизм и некоторые другие черты у человека тоже могут иметь наследтвенную природу. А чем они лучше болезни?..

…А как рассматривать религиозный фанатизм? Не является ли он так же, как и любой другой фанатизм, разновидностью психического заболевания? Хорошо, что он, по крайней мере, не имеет генетической природы. А может быть, и плохо, ведь голову лечить труднее всего…

…К сожалению, наука ещё не способна решить множество социальных проблем, а её достижения, совершённые из благих побуждений, оказываются порой хуже любого, разработанного с её помощью, оружия…»

Содержание письма, а главное – его тон, вызвали у меня непонятное чувство беспокойства и даже тревоги. Не откладывая, я тотчас позвонил к нему домой, но услышал только короткие гудки. Долго после этого я сидел у телефона, но, наконец-то, дозвонился в госпиталь. Какие-то люди пытались говорить со мной на десятке разнообразных языков, которые я, к сожалению, не знал. Но вот из сумбура этой многоголосицы, напоминающей международную конференцию, выделился не очень уверенный голос, говорящий на английском языке.

– Если вы, сэр, будете говорить медленно, я попытаюсь вам ответить.

– О’кей, – сказал я. С людьми, владеющими симпл инглиш говорить ещё легче. – Скажите, плиз, не могу ли я поговорить с профессором генетики Гурамом Кисьянцем?

Длительная пауза ни о чем мне не говорила. Может быть, он вышел, или там не поняли мой вопрос. Я попытался повторить его, но более медленно и другими словами. Не помогает. Наконец, когда я уже собирался положить трубку, я услышал ответ. Тот же голос, на том же языке сказал:

– Вы меня слышите? Говорят, его уже нет.

– Как нет? Он что, выписался? Когда? – непроизвольно последовали вопросы.

– Его уже нет в живых. Он умер на прошлой неделе. Сердце не выдержало и тяжёлые ранения…

Дальнейший разговор терял всякий смысл… Я положил трубку и долго не мог прийти в себя. Смерть человека – это всегда потеря, но смерть близкого человека – это особенно тяжёлая потеря. Мы вроде и не родственники, и не часто встречались, но почему же эта утрата так подействовала на меня?

В моей жизни встречалось немало учёных, внёсших тот или иной вклад в науку, но почему-то всегда в подобной ситуации вспоминается не то, сколько он исследовал, изобрёл, руководил, объездил стран, а только его человеческие качества…

Но вот пришла жена.

– Что случилось? Почему ты такой хмурый?

– Давай выпьем.

– ???

– Давай выпьем, – повторил я, – Гурам Левонович умер. Помянем.

22 февраля 2003 г. Нью-Йорк

P.S. Нашествие нелегальных иммигрантов на европейские страны показывают по телевидению каждый день, а их поступки напоминают мне почему-то поведение модификантов. Не стала ли моя фантазия реальностью настоящего времени?

1 марта 2016 г. Москва

Телефонный терроризм (сокращённый вариант)

Телефонные страдания

Гигантский Боинг, на борту которого свыше трехсот пассажиров и двенадцать членов экипажа, вылетел из аэропорта в пункт назначения строго по расписанию. Прекрасная погода и благополучные проводы не предвещали ничего неожиданного. Казалось, что ещё часа полтора-два полёта, и долгожданные встречи, улыбки, цветы… Но ничего этого не было. Был только один звонок-приказ о прекращении полёта и посадке в ближайшем аэропорту. Пассажиры начали волноваться только тогда, когда шасси самолёта коснулись поверхности земли и всем приказали оставить свои вещи и срочно покинуть самолёт. Только некоторые из них поняли, что оказались они, мягко говоря, не в том месте…

А в аэропорту вовсю кипела работа. Спецслужбы с собаками методично очищали отдельные помещения, проверяя их на наличие взрывчатки. И только командир лайнера оставался спокоен, так как перед самой посадкой узнал, что эти «шуточки» снова, в который раз, связаны с телефонным терроризмом…

Можно, конечно, продолжить эту тему, добавив в неё несколько жизненных ситуаций, связанных с сорванным концертом в Линкольн-Центре, опозданием на важное совещание, на встречу с любимым человеком, уезжающим через пару часов далеко и надолго. Но лучше привести примеры из личной жизни. Они несколько реальней, теплей…

Началось всё опять-таки в Одессе. В студенческие годы. Море, солнце, парки, девушки… Ничего этого не было, по крайней мере в этот раз, а были родственники, которые жили на четырнадцатой станции Большого Фонтана. Изредка я заходил к ним для поддержания родственных отношений и обмена ничего не значащей информацией. Но то посещение запомнилось. Сразу бросилось в глаза, что мои родственники чем-то озабочены, но почему-то не хотят об этом говорить. Но в процессе беседы всё стало ясно…

Оказалось, что уже на протяжении нескольких недель, к ним домой звонит какая-то девица и, в зависимости от того, кто подходит к телефону, ведёт бессмысленные или, наоборот, очень продуманные разговоры. Так, например, тёте Бетти она говорит, что ей нужно обязательно встретиться с её мужем, Сергеем Ивановичем. Что эта встреча носит абсолютно интимный характер, не терпящий отлагательств, и так далее. Сначала тётя Бетти, как и полагается образованной женщине, пыталась объяснить этой незнакомке, что та ошиблась номером и клала трубку на место. Но через минуту очередной звонок от той же особы повторял все предыдущие слова. Теперь уже ей пытались объяснить, что по этому телефону найти Сергея Ивановича нельзя, так как здесь проживает другой человек, и зовут его Семён Исаакович. Но такое объяснение не устраивало эту самую мамзель.

Терпеливые люди, они почему-то думали, что подробное объяснение как-то изменит ситуацию, поэтому и высказывали всё, что считали необходимым. Что Семён Исаакович уже не в том возрасте, когда бегают на свидание к молодым девушкам. Что он, инвалид войны, потерявший на фронте правую ногу и, будучи от природы крупным мужчиной, с трудом вмещается в свой «Запорожец», предоставленный ему в складчину службой социальной помощи и редакцией газеты «Черноморская коммуна». Что даже в газете, в которой он ещё до отчаянной борьбы с безродными космополитами работал главным редактором, этот не очень комфортабельный транспорт не пользовался успехом у женщин и в него никто, кроме хозяина, никогда не пытался подсесть, тем более прокатиться на свидание…

Ничего не помогало. Даже согласие встретиться и удовлетворить по возможности все её требования. Настойчивость и изобретательность этой советской гражданки были достойны достижения великой цели и продолжали варьироваться как по своему содержанию, так и во времени. Днём и ночью.

Не помогли и рекомендации телефонной станции, позвонить к ним с другого телефона во время разговора. Звонили из автомата…

– А чего скрывать? – заявила тётя Бетти. – Я и тебя упомянула. Сказала ей, что у меня есть племянник, студент института связи. Что ты обязательно что-нибудь придумаешь и поймаешь её, но она только фыркнула в ответ и бросила трубку.

Может быть, моя тётушка обладала даром предвидения. Может быть. Но о какой помощи можно было говорить студенту, который и себе не мог помочь в то время…

А ещё был случай с Толей Смоленкиным. Несколько лет спустя. Школьный товарищ, с которым я в лучшие годы не очень дружил, продолжал как-то жить в своём параллельном мире, но иногда появлялся на моём горизонте. Он окончил металлургический, потом работал на заводе. Я успел уже поменять несколько мест, а Толя, наоборот, работал всё там же. Встретились мы на запорожском пляже. Поговорили о жизни, о работе, о нашем общем соседе Леониде Брежневе и его семье… В то время он уже начал своё восхождение к небесам…

Как-то неожиданно Толя пригласил меня к себе на вечеринку. Сказал, что будут девушки и всё такое. Я согласился. А чего не пойти? К тому же я уже давно никуда не ходил, а потребность общения в коллективе, как мне кажется, иногда накапливается… В его компании я никогда не был, но знал, что у него большая квартира, соответствующая должности его мамы, работника обкома партии, а они, эти работники, как известно, себя не обижали…

И действительно, в добротном доме собралась не менее добротная компания, человек пятнадцать. И девушки подобрались вполне подходящие, в большинстве своём студентки или молодые выпускницы. Можно, конечно, рассказать более подробно о том, какие напитки и фрукты были на столе, но это будет уход от темы. Стоит только слегка упомянуть, что Толя был человеком невероятной общительности, поэтому, а может быть, и по другой причине, его всегда окружали довольно привлекательные и общительные девушки. Конечно, в таком коллективе я не чувствовал себя лучшим образом, но и нельзя сказать, что плохо, поскольку кое-кого я знал, другие же, наоборот, почему-то знали меня и всё время пытались вовлечь в свои затеи и игры. А игры их были довольно специфические, связанные как с вращением бутылок, так и с использованием их содержимого по прямому назначению. Были, конечно, и танцы.

Но по мере того, как градусы из своей тары перепрыгивали в разгорячённые головы моих новых друзей, игры становились всё более затейливые и необычные… Многие из этих игр я знал, поскольку они не отличались особым разнообразием и всё больше крутились вокруг идеи одевания, переодевания и раздевания… Я даже пытался предугадать, что же будет дальше и чем это кончится…

В таких случаях лучше всего наблюдать не за всеми, а за одним человеком. Здесь лучше вырисовывается определённый характер, мотивация поведения, поступков… На этот раз я выбрал молодую девушку, светловолосую, симпатичную… При этом как бы сочетал приятное с полезным. Я знал, что она учится в институте советской торговли, а какая торговля, такие и её носители… Или иначе: «Cкажи мне, где ты учишься, я скажу, кто ты». Но эти мысли появились и улетучились без остатка… К тому же она захаживала к нам во двор, к Вероникиной маме, модной в то время портнихе, совмещающей искусство кутюрье, дизайнера, стилиста, модели и всей остальной инфраструктуры того времени. Её гардероб, как нельзя лучше подходил к выбранным играм, поскольку, наилучшим образом соответствовал главной цели, быть на виду у всех, притом в центре внимания. Незначительное число облегчённых до минимума одёжек ограничивали фантазии этих игр, поэтому никто не удивился, когда наша героиня, устав от всей этой заурядности, неожиданно вышла в центр комнаты и произнесла:

– Всё! Хватит! Давайте кого-нибудь разыграем.

Музыку мои новые друзья, естественно, выключили, угомонились и начали называть имена, кандидатов на розыгрыш. Были, конечно, обсуждения кандидатур и даже отводы. Но вот большинство остановилось на имени Артур. Тут же был набран его телефон и розыгрыш начался…

– Алло, это Артур?.. О, извините, а Артура можно к телефону?.. А когда он придёт?.. Что ему передать?.. Да нет, ничего, просто небольшой сюрприз… А вы его мама?.. Жаль, что его нет, но вы ведь всё равно когда-нибудь узнаете… Такое долго скрывать нельзя, я тоже долго скрывала… Конечно, он догадывался… Все мужчины сволочи, сначала обманывают честную девушку, обещают жениться, а потом пропадают…

В голосе исполнительницы главной роли по мере вхождения в образ начали появляться всхлипывания, переходящие в смех сквозь слёзы. Можно было отдать ей должное, делала она это мастерски, мгновенно меняясь, когда прерывала свою импровизацию и закрывала ладонью микрофон аппарата, давая возможность окружающим услышать ответ… Продолжение этого розыгрыша я прекрасно знал… «Честная девушка» говорила, что она не знает, что дальше делать, что она уже на седьмом месяце и так далее… Я знал не только продолжение этого розыгрыша, но и ответ, поскольку такому розыгрышу немногим более месяца назад подверглась моя мама… И это произошло вскоре после моего скоропалительного первого брака с восемнадцатилетней студенткой и столь же молниеносного развода… Не знаю, как бы я поступил в принципе, но подобная глупая шутка, от которой пострадали в своё время моя мамаша и в определённой мере и я, подвигла меня на действие, отличное от поступков окружающих. К тому же, я не пьянею. Даже не знаю почему. Из-за этого и не люблю такие мероприятия… А поведение трезвого человека, как известно, существенно отличается от поведения крепко выпивших. Вот и возник конфликт интересов… Подождал, пока угомонятся эмоции, и видя, что никто не считает этот эпизод чем-то необычным, сказал, что теперь не плохо было бы позвонить матери этого Артура и по крайней мере объяснить… Окружающие почему-то меня не поняли, а кто-то даже высказался не очень лестно…

– Да ты, видно, слюнтяй! Или мало выпил… Но, если очень хочется, можешь позвонить сам…

Пришлось так и поступить. Когда я дозвонился до матери Артура и как-то путанно объяснил ей, что я практически единственный здесь трезвый, что я не пьянею и что цель моего звонка совсем в другом… В этот момент окружающие притихли, слушая, как возмущается и гремит телефон… Пришлось заодно сказать свою фамилию… Конечно, завтра об этом узнает весь город. Вот и поступай после этого не так, как все… И моя бывшая юная жена утвердится в правильности своего опрометчивого поступка… А может быть, и на работе… Как всегда… А чего скрывать? Услышал я в свой адрес такое, что боюсь даже воспроизвести это на дисплее компьютера. Когда все угомонились, возникла другая сторона. Подошёл ко мне Толя и не очень связно произнёс:

– Уж больно ты, оказывается, нелепый!

– Что делать? Такой, как есть. И не очень хочу быть лепым!

Телефонные страдания-2

Много лет спустя все эти и другие подобные случаи вспомнились, когда я в Москве проезжал однажды по Ленинскому проспекту мимо Института нефти и газа им. Губкина. Того самого, который является альма матерью большинства наших олигархов. Проезд по главной дороге был открыт, а вот вся остальная часть улицы была перекрыта оцеплением милиции и развешанными ленточками. Где-то в стороне слонялись без дела студенты, а внутри здания господствовали наши славные милиционеры с собаками…

Разгул телефонного терроризма, который захлестнул в то время Москву, подтолкнул меня на поиски приемлемого решения. Даже не меня, а мою небольшую, но весьма существенную часть – мозги. Почему-то они сами, без всякого моего участия начали работать и вращаться вокруг этой проблемы. Ведь изобретательность, это как болезнь. Стоит один раз заразиться ею, как ты уже всю оставшуюся жизнь ловишь этот кайф, изредка отвлекаясь на разные мелочи: защиту диссертации, написание книги, женитьбу, поиски спонсора и так далее.

На первых порах казалось, что всё очень просто… Телефонный террорист – это совсем не обязательно какой-то «чёрный» человек с усами и восточным акцентом. Ведь это может быть и просто хулиган, и даже неординарный любитель розыгрыша… А если к вам глубокой ночью, когда появляются самые любимые сны, звонят и спрашивают, не продаёте ли вы новую девятку за четверть цены, и делают это каждую ночь подряд… Это что? Террорист или хулиган, который вмешивается в вашу личную жизнь, когда ему захочется? Пострадавшему, мне кажется, всё равно, как назвать этого злоумышленника. Главное, узнать, кто это делает, а затем и поймать его. Ведь есть телефонный определитель номера. Он достаточно хорошо укажет, откуда вам звонят. Но этот самый жлоб (назовём его так, поскольку мы ещё не знаем точно – террорист это или чем-то озабоченный, например, отсутствием в данный момент объекта для любви, хулиган) тоже бывает не дурак и знает, что за такие фокусы по головке не гладят. Поэтому он и не звонит со своего домашнего или сотового телефона. Он звонит из телефонного автомата! Такого рода рассуждения доступны каждому, даже кухарке, которая не собирается управлять государством. В этом нет ничего необычного, любое техническое решение начинается так или как-то иначе.

Приходилось ли вам разговаривать по телефону со своим врагом. Даже если не приходилось, то это легко представить. Его наглую физиономию, развязный тон и окурок на губе… А то, что он говорит, выходит за рамки всяких норм. Ещё бы, ведь он знает, что вы не плюнете и не врежете ему между глаз. А ведь так хочется… Тем более сейчас, когда качество телефонной связи отличное и кажется, что он недалеко, совсем рядом, нужно только протянуть руку… Но близок локоть, да не укусишь! Кажется, так говорит народная мудрость. Но кусать и не нужно. Нужно цивилизованным образом подхватить его под белы ручки и надеть на эти ручки какой-нибудь капкан или наручники. На этом постановка задачи заканчивается. Можно переходить к её реализации.

Но отложим на некоторое время принцип коллективного творчества. Как говорится, sorry. Нам понадобятся теперь специалисты, люди, обладающие необходимыми знаниями и небольшим опытом…

Итак, следующий этап – это захват этого самого жлоба. Здесь нужна помощь инженера, способного решать простые схемотехнические задачи. Ведь нужно сделать самую малость, послать в этот телефон-автомат сигнал, который в необходимый момент включит исполнительное устройство, обеспечивающее физический захват злоумышленника. Нобелевские лауреаты, наверное, не подойдут. От них в данном конкретном случае мало пользы. Нужен просто толковый инженер. Как говорил мой первый научный руководитель Ваня Евтушенко, нужно только «поиграть резисторами и транзисторами» пока не получится необходимый результат. Правда, необходимо ещё выбрать тип сигнала, который во всех отношениях удобен и не оглушит нашего подопечного. Последнее обстоятельство весьма существенно, так как на месте преступника крайне редко, но может оказаться вполне приличный человек. Зачем же его обижать…

Как сделать исполнительное устройство? Здесь столько возможностей, что, по-моему, каждый, абсолютно каждый здравомыслящий человек может принять участие и внести свою маленькую долю в копилку борьбы с терроризмом. На всякий случай приведу самые простые решения. Это хороший электромеханический замок, запирающий двери. Его должен открыть только специальный ключ, болтающийся на ремне у полицейского. Можно использовать механический захват или, в конце-то концов, устройство, позволяющее парализовать преступника. На несколько минут, пока не приедет ближайший полицейский наряд. Такие средства есть. Их применяют при работе с дикими животными. А чем львы и тигры хуже этих нелюдей, террористов? Ничем. Мне, например, они намного симпатичней.

Что ещё может понадобиться для талантливой реализации нашего проекта? Вещдоки, вещественные доказательства. Ведь бандит весь свой скудный интеллектуальный потенциал направляет в хитрость, и первое, что он сделает, это скажет:

– Что вы, гражданин начальник, меня там не стояло, падла буду, век свободы не видать! Не докажете!

В этот момент следователь, не говоря ни единого слова, достаёт из кармана аудиокассету, вставляет её в магнитофон и включает эту запись. Делать это нужно обязательно молча. Только таким образом можно достичь максимального психологического эффекта от неожиданности и контраста… Хриплый, испитой голос разносится по кабинету:

– Алло, это ты, козёл? Значит так, твоя девочка у нас. Мы, значит, даём тебе два дня. Если ты, значит, не достанешь два лимона (миллиона) баксов, мы отрэжэм ей ухо или палец. А потом, значит, и всё остальное… И не вздумай, значит, обращаться в полицию. Просто, значит, зарэжэм…

Конец записи сопровождается щелчком, индицирующим, что исполнительное устройство сработало. А это уже и так ясно. И результат здесь же, сидит в кресле, в наручниках…

– Ну что? – говорит следователь. – Будешь колоться (признаваться), или тебе ещё нужно помочь. Молчишь? Ну хорошо, ты сейчас заговоришь. И не по телефону, а напрямую.

Следователь нажимает кнопку звонка, и в дверях появляется решительного вида мужчина со сжатыми губами, который прячет за спиной не чемодан денег, а какую-то спортивную колотушку.

– Ну вот, господа, – говорит следователь, – вы хотели видеть друг друга. Знакомься, это отец девочки. Он хочет с тобой поговорить, мразь… А я отлучусь на некоторое время. Что-то захотелось покурить. Ну, так хочется, как будто уже бросаю второй, нет, третий раз… Если не поможет, применим очередной приём… Ведь время ещё есть… Правда, ребята?

Так или несколько иначе будет проходить встреча следователя с телефонным террористом не принципиально. Мы же отвлеклись от очередной технической задачи. Ведь для окончательного её решения не хватает некоторых вспомогательных звеньев.

Расстояние между телефонной будкой, в которой находится наш подопечный, и аэропортом, Институтом имени Губкина или другими возможными объектами различно. Порой оно составляет десятки километров либо вообще находится далеко за пределами населённого пункта. Даже в другом городе, какая разница. А схватить этого бандюгу нужно сейчас же, мгновенно, безотлагательно. Сделать же это может лишь полицейский патруль из участка, ближайшего к телефонному автомату. Отсюда становится ясно, что электрический сигнал, предназначенный для включения исполнительного устройства, должен быть отправлен также в этот полицейский участок. Эту не совсем простую задачу можно решить с помощью средств связи… Известными в технике методами. Как это сделать? Намного проще, чем объяснить. Поэтому отложим эту часть проблемы до лучших времён. Не всё могут решить дилетанты, кое-что нужно оставить специалистам… И себе тоже. На всякий случай…

Нетрудно представить себе полицейский участок, в который уже поступила необходимая информация. Сирена поднимает всех на ноги, на табло указан адрес телефонного автомата, направление кратчайшей дороги, время, отсчитываемое с момента включения «кнопки», и так далее…

Почему нужно спешить с захватом этого террориста? Думаю, что органы безопасности прослеживают подозрительные разговоры по телефону. Если они этого не делают в силу каких бы то ни было моральных или этических соображений, то грош им цена. Но это моя личная точка зрения. Она, конечно, не бесспорная, но на данном этапе… Впрочем, нашей стране с её богатым гэбэшным прошлым такой подход не нужно вводить специально, он у нас «в крови». Ведь не зря даже бытовые темы мы прерываем фразой: «Это не телефонный разговор…» Ведь в недрах тривиального телефонного разговора может быть передан приказ к выполнению того или иного терракта. А истолковать его может только специалист, знающий восточные языки и умеющий читать как бы между строк. Вот тут-то и следует ему нажать кнопку захвата и проведения всех остальных, описанных выше операций. Ведь от этой оперативности может зависеть «успех» очередного терракта. Но, увы, такой возможности у органов безопасности пока, к сожалению, нет… И не моя в этом вина…

Доигрался-таки!

Около четырёх лет спустя, если быть точным, то в конце 2000 года, я отправил в Институт патентной экспертизы на Бережковской набережной заявку на предполагаемое изобретение, решающее эту и подобные ей задачи. Её название соответствовало требованиям, предъявляемым к такой литературе: «Способ и система дистанционного управления стационарными объектами».

В преамбуле заявки было сказано: «Предполагаемое изобретение относится к телефонной технике и предназначено для оперативного управления разнообразными объектами по телефонным линиям связи и может быть использовано в пожарной службе, службе скорой медицинской помощи, в полиции, системах управления газопроводами и т. д., т. е. всюду, где необходимо управление большим числом объектов с использованием персонала быстрого реагирования».

После этого последовала борьба, не с террористами, а с чинушами патентной экспертизы, которая и закончилась без результата, вернее, с результатом 0:0. Ждите ответа, ждите ответа, ждите… Ждём-с…

Гуд бай, Америка, гуд бай

Аэропорт Шереметьево встретил нас хмурой погодой. Моросил мелкий осенний дождь. Даже не верилось, что вчера купался в океане. Впрочем, меня это уже не волновало. Что может быть лучше симфонии чувств возврата на родину после долгого отсутствия. Научиться бы записывать это состояние на какой-нибудь носитель. Как средство от тоски. Ведь длится оно недолго. До первого фэйс-контроля. А потом всё, как обычно, как много лет назад. Правда, что-то изменилось, сразу даже и не понял. Кого-то встречают шумно, с транспарантами. И разделились почему-то на две равные части, образуя длинный проход.

Не успел просмотреть плакаты слева, как меня кто-то окликнул. Справа, конечно, справа находились мои друзья и бывшие сотрудники. Как я мог не обратить на них внимания? Повеяло чем-то родным, знакомым… Напрочь забылись все былые шероховатости… Одеты все по-осеннему, но в различные весёлые тона. У всех радостные улыбки, жмут руки, бросают цветы. Откуда-то взялись фотомодели, облизали всего и норовят со мной сфотографироваться, как будто я какой-нибудь артист Голливуда, кутюрье или, по крайней мере, один из этих лентяев-футболистов… Даже не верится… Может, потому, что приехал из Америки… Галину Вишневскую и Солженицына тоже забрасывали цветами. Но ведь это другой масштаб… И по скромности… Непривычно, неловко, но почему-то нравится… Как-то узнали о приезде. Сообщил ведь только близким. Телега с вещами, книгами, компьютерами и всё такое… И плакаты, понятные только коллегам и тем, кто читал мою вторую книгу, например, «Даёшь электронную почту без вирусов!» или «Наши игровые автоматы гарантируют только выигрыши!». Несколько школьников высоко подняли плакат-вопрос: «Когда появятся в продаже бесплатные цветомузыкальные синтезаторы?» В стороне стоят доморощенные феминистки: «Рак опасен только женщинам! Мужикам – тренажёры и дисплеи!».

Это, конечно, мои сослуживцы. Из всего они готовы соорудить представление, шоу. Когда отмечали юбилей моего друга, украинского академика, то нарядили его в халат, к которому прикололи копии авторских свидетельств, дипломов, книг… Вот так он и вышел на люди, как новогодняя ёлка… Конечно, было весело… К его способностям предвидеть и изобретать не хватало лишь дара публициста, писателя. Вот бы появилась «гремучая смесь» для крупной мистификации, прелесть которой не многим дано понять…

Пламенный борец с терроризмом за решёткой!

Но почему тут журналисты, папараци? Вдали развивалось немало других плакатов, которые я не успел освоить, так как очередной вернул меня в реальную действительность: «Не допустим известного изобретателя, борца с терроризмом за решётку!»… Сначала даже не понял к кому это относится… Те, которые слева, выглядели, в большинстве своём, одинаково. Синяя невыразительная униформа, скучный взгляд, руки в карманах. Не у всех. В этой однородной толпе выделялась старушенция, лет сто, не меньше. В её ручонках был маленький, ну просто крошечный плакатик. Но он почему-то напоминал мне что-то. В центре двух концентрических окружностей было написано «Я тебя узнала», а по окружности – «Синеет море над бульваром…». Откуда-то выскочил тщедушный, невыразительный тип с плакатом «Грузия, Крым, Украина, далее везде!»… Как-то не понял, что за конспирология, показалось, что он даже рвётся ко мне, но он хитро улыбнулся, подмигнул и как бы по-свойски прошептал: «Ме-ро-при-я-тие…»

Несколько в стороне стояли два пожилых человека. Приземистый, носатый толстяк с обширной лысиной и высокий, с болезненным цветом лица. Чувствовалось, что пришли они не совсем добровольно, так как держали друг друга за руки. Их плакат не был для меня откровением. Это я слышал неоднократно: «Мы знали, что ты плохо кончишь!» Какие живучие, ни годы, ни перестройка, ничего их не берёт! Это они – славные чёрно-белые и чёрно-серые стукачи, следовали за мной всю мою жизнь… Жаль, что узнал я об этом слишком поздно – в Нью-Йорке, от случайного человека, их бывшего сослуживца. Это они приписали мне авторство феня-русских конфликтов, организацию первого в стране пионерского бунта (предисловие к российско-скаутскому «манифесту») и одесской (колхозной) заварушки… Это в их мозгах я водил дружбу с диссидентами, коммунистами, экстрасенсами и чёрно-серой номенклатурой, с младшими научными сотрудниками и академиками, с женщинами достойными и даздралочками одновременно… Это с их подачи недовольство патентной экспертизой превратилось в бойкот изобретателей, от которого до сих пор не могут оправится ни наука, ни техника… А после многократных внушений невероятно трудно разобраться, был ли я к тому же идейным изобретателем или разорившейся жертвой финансовых пирамид, вдохновителем смелых монстраций или борцом с несправедливостью…[5]

– Это верно, что он что-то там продал? – вопрошал невыразительный мужичок, стоящий у самого прохода.

– А, может быть, купил, – ответил ему сосед, – не знаю, говорят разное…

Некоторые держали плакаты, отпечатанные мелким, типографским шрифтом: «Ату его, в тюрьму, к террористам, к Ходорковскому…», «Он продал самое дорогое, нашу интеллектуальную собственность…». Далее шёл текст, заканчивающийся цифрами. «Кому-то грозит статья», – подумалось почему-то. А почему, кому-то? Так это же меня ждут!.. Откуда-то появились дяди в штатском, окружили, отталкивают от меня всех, напрашиваются на грубость… Эх! Поместить бы их всех в телефонную будку и защёлкнуть…

Какая прелесть. Такого у меня ещё не было. Какой уважающий себя изобретатель откажется сходить в тюрьму?.. А писатель – тем более. Да пожалуйста, ради Бога, я даже телегу с вещами отставил в сторону, а руки вытянул вперёд… Берите, господа не хорошие… И объяснять ничего не буду… Всё равно не поймёте… До поры… Всё! Сладкая жизнь закончилась. Начинаются реальные будни. Мы на Родине!.. В царстве суверенной демократии.

Примечания

1

Сокращённый вариант. Полная версия опубликована в «Записки фантаста». – М.: Изд-во АСТ, 2005.

(обратно)

2

Сексот – секретный сотрудник, доносчик, стукач

(обратно)

3

Автоинспекцию называли по-разному. Я это знаю и почему-то не удивляюсь. Так же, как и КГБ. Он, этот орган, тоже несколько раз менял своё название. Но изменение названия меняет только вывеску, но не суть, к сожалению… (прим. автора).

(обратно)

4

В данном случае Валентин не совсем прав. Не списки, а книги: «100 великих учёных» и «100 великих евреев», которые были опубликованы несколько позднее. На это указал мне украинский академик И.Я. Эйнгорн, за что я выношу ему мою глубокую благодарность. И.Г.

(обратно)

5

Надеюсь, мой читатель меня поймёт…

(обратно)

Оглавление

Предисловие к третьему доработанному и дополненному изданию

Шаланды моей юности

  Феня-русский конфликт

  Поймали за хвост – не чирикай[1]

  Первая любовь

На каждом шагу стукач

  Человек упал с башни

  Чуть не сгорел

  Экзамен у капитанов

  Несовременный человек

  На каждом шагу сексот[2]

  Опять любовь?

Гриф на задницу

  Слушаюсь, товарищ полковник

  Институт автоматики

  О женщинах и вычислительной технике

  Обычный экзамен

  Ненормальная учёба

  Наука и литература

  Гриф на задницу

  Мэлсор и Даздралочка

Наука и жизнь

  Научно-исследовательский институт

  Наука и рак. Кто кого, и когда?

  Чёрно-белая наука

  Компьютерная революция?

  Наука и жизнь (юмор)

На волнах малого бизнеса

  Только для своих

  На волнах малого бизнеса

  Как стать миллионером

  Приоритет-то наш, отечественный

  Сантехник-сан

  Война с пришельцами

Америка. Как я учил английский язык

  Что я знал об Америке

  Как я учил английский язык

  Кое-что об иммиграции

  Уезжают лучшие?

  Деньги давай, деньги давай!

  Письмо другу

Как и чем питаются американцы

  Как и чем питаются американцы

  Экскурсия по Нью-Йорку с генетиком (фантастика)

  Продолжение экскурсии. День второй

Телефонный терроризм (сокращённый вариант)

  Телефонные страдания

  Телефонные страдания-2

  Доигрался-таки!

Гуд бай, Америка, гуд бай

  Пламенный борец с терроризмом за решёткой! Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg