«Меня зовут Лю Юэцзинь»

Меня зовут Лю Юэцзинь (fb2) - Меня зовут Лю Юэцзинь (пер. Оксана Петровна Родионова) 1481K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лю Чжэньюнь

Лю Чжэньюнь Меня зовут Лю Юэцзинь

© О. П. Родионова, перевод, 2016

© Издательский дом «Гиперион», оформление, 2016

* * *

Глава 1. Синемордый Ян Чжи

Ян Чжи по прозвищу Синемордый нарвался на Чжан Дуаньдуань в ресторанчике Лао Ганя «Синьчжоуская[1] резиденция вкуса». Лао Гань из-за проблем с горлом разговаривал с присвистом. И хотя это стоило ему больших усилий, он все равно не умолкал. Когда Ян Чжи умял пять присыпанных кунжутом лепешек вместе с бараньей похлебкой, к нему подошел Лао Гань, рассчитал его и, присев напротив, стал рассказывать, как вчера вечером с моста «Дахунмэньцяо», что рядом, на Пятом кольце, сиганул самоубийца: «Рассчитывал, что помрет, но не получилось, только ногу сломал. Зато досталось пяти ехавшим по развязке машинам – врезались одна в другую. Один «мерс» так вообще вынесло поперек дороги на соседнюю полосу, и его на полном ходу протаранил груженный углем грузовик с шаньсийскими номерами. В результате «мерседес» со всей дури впечатало в опору моста. В машине ехали мужчина и женщина. Мужчина получил перелом тазовых костей, а женщина скончалась на месте. Но это еще не самое интересное. Как потом выяснилось, погибшая была не женой, а любовницей того мужика. Нескоро еще разберутся с самой аварией, зато в больнице сейчас полный переполох. Вот мужик попал впросак – не ждал, не гадал», – заключил Лао Гань.

Но Синемордого сейчас больше волновали свои собственные заботы, поэтому, пытаясь закруглить разговор, он взял со стола поясную сумку и сказал:

– Лао Гань, из какой муки были сегодня твои лепешки? Какие-то они прогорклые.

– Почуял-таки. Только кое в чем ты ошибся: не в муке сегодня дело, а в кунжуте. Лао Ху, который мне его продал, взял и подмешал к свежему кунжуту прошлогодний. Считай, что одно-единственное зернышко раскрыло мне глаза на человека. – Тут он неожиданно спросил: – А ты нашел того, про кого я говорил в прошлый раз?

Ян Чжи и Лао Гань оба были выходцами из Шаньси, только Лао Гань – из Синьчжоу, а Ян Чжи – из Цзиньчэна[2]. И хотя один жил на севере провинции, а другой на юге, они все равно считались земляками. Однако в том, что Ян Чжи стал завсегдатаем «Синьчжоуской резиденции вкуса» их землячество было ни при чем, просто Синемордому нравилось, как Лао Гань готовит баранью похлебку. А та у него выходила отменная, хотя баранину он покупал, как и все остальные, на рынке. Казалось бы, готовил из тех же костей, однако похлебка у него, не в пример другим, получалась вкусной, насыщенной и ароматной. И если в свою похлебку Лао Гань действительно вкладывался, то в случае с кунжутными лепешками, закусками и горячими блюдами он халтурил. И Ян Чжи это не нравилось. От людей он слыхал, что баранья похлебка Лао Ганя оттого так хороша, что тот добавлял в нее соломку опийного мака, поэтому всякий, кто ее отведывал, тянулся к ней снова. Как-то ночью, двадцать пятого числа прошлого месяца, когда в доме Лао Ганя все спали, туда проник вор. Как потом выяснилось, он просто проходил мимо: в ресторан этот он никогда раньше не заходил и Лао Ганя знать не знал. В первом зале, где, собственно, располагался ресторан, стояли столы да лавки, но зачем они вору? В соседнем помещении была кухня с утварью, которая тоже его не интересовала, не для того он с таким трудом взламывал дверь. Вор решил, что деньги спрятаны в спальне, где спало все семейство. Но прозорливый Лао Гань денег там не держал, вырученную за день прибыль он заворачивал в пакетик и клал в жбан с кунжутом, который стоял на кухне. Сверху жбана – кунжут, а внутри – денежки. Лао Гань не хранил денег в спальне, потому как боялся, что их растаскают жена с детьми. Вот и получилось, что свое добро он прятал от домочадцев, а сохранил от вора. Вор стал шарить в спальне: проверил шкафы с тумбочками, переворошил лежавшую рядом одежду, даже прошелся рукой под подушкой Лао Ганя, но весь его улов составил три с половиной юаня. Вот уж загадка так загадка, не в силах ее разгадать, вор в растерянности присел на пол у кровати. Между тем Лао Гань уже давно не спал. Молча, стараясь не выдать себя лишним звуком, он поглядывал на пригорюнившегося вора. Наконец, не выдержав, он хохотнул. Закричи Лао Гань: «Держи вора!», – вор бы не испугался, потому как много раз попадал в подобные переплеты. Но сейчас, услышав чей-то смех, да ладно бы нормальный, а то с жутким присвистом, вор жутко перепугался и уже сам с воплем: «Вор!» – выскочил из дома. Но выскочил он все-таки не с пустыми руками: выбегая за дверь, он успел прихватить висевшую на стене куртку Лао Ганя. Денег в ней не лежало, да и от кожаной было лишь название, прямо как ресторан Лао Ганя: не ахти какое заведение, зато звучит ого-го! Однако в кармане той куртки лежала тетрадь в клеточку. Дело в том, что рядом с «Синьчжоуской резиденцией вкуса» находился рынок, а прямо за ним – стройплощадка. Поэтому в ресторан к Лао Ганю частенько заглядывали торговцы с рынка и рабочие со стройки. Данной публике изыски не требовались, народ приходил просто поесть. Это и подтолкнуло Лао Ганя прибегнуть к разного рода уловкам. У посетителей «Синьчжоуской резиденции вкуса» много денег не водилось, а бывало, что и они вовсе заканчивались, и в таких случаях Лао Гань кормил людей в долг. Приходя по одному, они в долги не влезали, ведь всегда заранее известно, во сколько обойдется заказ. Но доведись им прийти компанией из трех-пяти человек, приглашающая сторона легко могла и просчитаться. На халяву-то поесть всякий горазд, то одного гости захотят, то другого, а приглашающий знай себе хорохорится, выполняет любые прихоти. В результате денег не хватает и приходится оформлять долг у Лао Ганя, а потом возвращать при удобном случае. Записи этих расчетов и хранились в той самой тетрадке. Сама же тетрадка лежала во внутреннем кармане куртки. Вообще-то говоря, раньше Лао Гань не клал ее в карман, а вешал на гвоздик на стене рядом с курткой. Но однажды в его «Синьчжоускую резиденцию» заглянул торговец бараниной Лао Та, уроженец Внутренней Монголии. Пока он ждал свой заказ, от нечего делать снял с гвоздика тетрадку и стал ее изучать, то и дело громко озвучивая имена всех должников вместе с их долгами. Лао Та раззадорился, а Лао Гань, понимая, что они не одни, испугался, как бы все это не дошло до ушей должников и не сказалось на его бизнесе. Тогда он выхватил тетрадку из рук Лао Та и засунул ее в карман куртки. В тот раз он сделал это неосознанно, но постепенно это вошло у него в привычку: запишет, бывало, очередного должника и засунет тетрадку в куртку. Лао Гань и подумать не мог, что тетрадка окажется в руках вора. Записанные в ней долги по отдельности выглядели смешными, но если сложить их вместе, то выходила кругленькая сумма в тысячу с лишним юаней. На самом деле Лао Гань нутром чуял, кто в его «Резиденции вкуса» числится в должниках, у него, что называется, имелся еще и свой внутренний калькулятор. Однако пропажа тетрадки сулила ему неудачу в делах: он опасался, что без такого свидетельства должники будут увиливать от уплаты долгов. Поэтому-то Лао Гань и хотел вернуть эту тетрадку. Разговорившись со своим земляком и постоянным клиентом Ян Чжи, он узнал, что тот якобы водится с ворами. Лао Гань не стал уточнять, чем занимается сам Ян Чжи, да и последний на этот счет тоже помалкивал, тут, как говорится, не пойман – не вор. Тогда Лао Гань поинтересовался у Ян Чжи, как бы ему найти вора: «Куртка мне не нужна, а вот если он вернет ту тетрадку, я ему еще двадцать юаней в придачу дам».

Поэтому сейчас, когда Лао Гань снова вернулся к этой теме, Ян Чжи сплюнул на пол и сказал:

– Значит, как с просьбой обратиться, так это пожалуйста, а как накормить, так «платите денежки». Считай, что такое отношение и мне глаза на человека раскрыто.

Лао Гань, крепко зажав в кулаке деньги, просипел:

– Так, по-твоему, выходит, я эти деньги должен тебе вернуть?

Ян Чжи оставил его вопрос висеть в воздухе, взял сумку и направился к выходу. По пути вытирая салфеткой рот, он вдруг заметил за столиком у самой двери худенькую девушку, перед которой стояла чашка с бараньей похлебкой. Однако девушка не ела, а просто задумчиво смотрела в окно: на улицах уже зажглись фонари, мимо куда-то по своим делам торопились прохожие. Покинув «Синьчжоускую резиденцию вкуса», Ян Чжи, уже подходя к остановке, решил закурить, но, похлопав себя по карманам, вспомнил, что оставил сигареты в ресторане. Сначала он хотел было вернуться за ними, но передумал и направился к ближайшему ларьку. Купив новую пачку, Ян Чжи вытащил сигарету, зажег ее и хотел уже отправиться дальше, как вдруг его догнала та самая девушка, которую он приметил в ресторане. Поравнявшись с Ян Чжи, она предложила:

– Может, развлечемся?

Только сейчас до Ян Чжи дошло, что она была «ночной бабочкой». Ее худенькое тело и детское личико тянули лет на семнадцать-восемнадцать. Рассмотрев ее повнимательнее, Ян Чжи заключил, что она совсем не походила на опытных уличных потаскушек, которые смотрели на мужчин, словно кошки на мышек. Девица же эта, наоборот, смотрела на Ян Чжи, словно мышка на кота, да и от своих слов тут же зарделась. Она не стеснялась того, что была «ночной бабочкой», хотя ее и отличало редкое для этой профессии смущение. Именно данное обстоятельство и тронуло Ян Чжи, поэтому, не имея прежде планов развлечься, он вдруг этого захотел. Синемордый кивнул, и тогда девушка повела его в свое жилище. По дороге Ян Чжи стал задавать ей вопросы:

– Ты откуда?

– Из Ганьсу.

– Как давно занимаешься этим?

Мельком взглянув на Ян Чжи, девушка опустила голову:

– Если скажу, что со вчерашнего дня, все равно не поверишь. Я приехала в Пекин к своему брату, но не знала, что он сменил адрес, звонила ему на мобильник, но его номер больше не обслуживается. Я решила заняться этим, чтобы накопить деньги на билет. Разумеется, ты считаешь, что я вру.

Ян Чжи хохотнул:

– Мы с тобой, может быть, видимся первый и последний раз, занимайся ты этим хоть год, мне-то что? Ну а даже если начала только вчера, так мне, считай, тоже ничего особого не обломилось.

Они продолжали путь. Ян Чжи снова поинтересовался:

– Сколько тебе лет?

Девушка подняла свое лицо и ответила:

– Двадцать три.

Ян Чжи такой ответ показался неожиданным. Обычно подобные девицы занижают свой возраст, а эта, выглядя на семнадцать-восемнадцать, вдруг объявила, что ей двадцать три. Весьма честно с ее стороны.

– Как твоя фамилия?

– Фамилия Чжан, но не надо церемоний, зови меня просто Дуаньдуань.

Ян Чжи понял, что Дуаньдуань – ненастоящее имя девушки. Но раз она на него откликается, то почему бы ее так и не называть. Велика ли важность, как звать человека? Разговаривая, они уже дошли до второй остановки, но, похоже, нужно было пройти еще. Тогда Ян Чжи приостановился и спросил:

– Далеко еще?

Дуаньдуань показала вперед:

– Нет, уже пришли.

Они снова двинулись с места, но ее «уже пришли» растянулось до следующей остановки. Наконец они свернули в какой-то переулок. Место оказалось затхлое, рядком стояли три общественных туалета, смывная вода из них просачивалась прямо на улицу. Освещения здесь не было, поэтому следовало смотреть под ноги. В самом конце переулок резко заворачивал и продолжался дальше. Ян Чжи огляделся:

– Здесь безопасно?

– Братец, ты уже столько идешь за мной, и только сейчас вспомнил о безопасности.

Наконец они уперлись в тупик. В тупике стоял домишко с выходом на улицу. Заделанные известкой вкривь и вкось швы на стене делали ее похожей на пеструю тыкву. Судя по всему, раньше никакого выхода здесь не было, видимо, его вывели на улицу, когда сильно приспичило. Дверью в дом служила большая древесно-стружечная плита, которая при малейшем ветре колыхалась внутри самодельной рамы из сколоченных реек. Дуаньдуань вытащила из брюк ключ и, наклонившись к замочной скважине, открыта дверь, вошла в дом и включила свет. Прежде чем переступить порог, Ян Чжи еще раз огляделся. Только окончательно убедившись, что в переулке не было ни души, он успокоился и последовал внутрь. Дуаньдуань закрыла дверь на крючок, а Ян Чжи тем временем стал осматриваться по сторонам: они были в комнате площадью семь-восемь квадратов; у стены стояла кровать, прямо на полу громоздилась какая-то кухонная утварь.

– Свет выключить или оставить? – обратилась к Ян Чжи девушка.

Ян Чжи на секунду задумался и ответил:

– Выключить, так оно надежнее.

Девушка выключила свет, и они стали раздеваться. Оказавшись в постели, Ян Чжи сразу понял, что Дуаньдуань действительно двадцать три года. Она вела себя весьма и весьма умело. Сначала Ян Чжи взял инициативу в свои руки, но как только он погрузился в лоно Дуаньдуань, та стала его направлять. Из-за ее хрупкого телосложения Ян Чжи побаивался резких телодвижений, но кто бы мог подумать, что уже после нескольких его толчков худенькая Дуаньдуань, которую он подмял под себя, возымеет над ним полную власть. Вот тогда-то Ян Чжи и понял, как может быть обманчива внешность, как говорится, морскую воду ковшом не измерить. Ян Чжи, до того не горевший энтузиазмом, сейчас, раззадоренный Дуаньдуань, вдруг распалился не на шутку. Но в момент, когда он уже готов был разрядиться, дверь с грохотом отвалилась, под потолком с громким щелчком вспыхнула лампочка, и в комнату вломились три амбала. От их нахрапистого дыхания разило перегаром. Ян Чжи разом прошиб пот. Сначала он подумал, что нагрянула полиция, но жуткий вид этих молодчиков его в этом разубедил. Первой реакцией Ян Чжи было схватить свою одежду, но все его вещи, включая поясную сумку, уже прибрал к рукам один из вошедших. Другой товарищ без всяких объяснений подлетел к Ян Чжи и вмазал ему крепкую пощечину.

– Твою мать, как ты посмел насиловать мою жену!

Ян Чжи, стоя в чем мать родила, оставил неприкрытым лицо и пытался защитить свое хозяйство:

– Это какая-то ошибка.

Он взглянул на Дуаньдуань, а ту как подменили: закрывшись ладонями, она стала причитать:

– Я готовила ужин, а он проник в дом, схватил нож и затащил меня в постель.

С этими словами она показала на подоконник, на котором лежал какой-то скребок. Третий амбал схватил его в руки и направил в сторону Ян Чжи:

– Выбирай: полицию вызовем или сами договоримся?

Только сейчас до Ян Чжи дошло, что он напоролся на шайку грабителей, в которой Дуаньдуань играла роль наживки. А Ян Чжи по неосмотрительности на нее клюнул. Сейчас он в полной мере понял, как может быть обманчива внешность, и что значит «морскую воду ковшом не измерить». Амбал, схвативший вещи Ян Чжи, бесцеремонно стал их обшаривать. Он достал из карманов мобильник, кошелек, из кошелька вытащил деньги с кредитками. Потом очередь дошла до сумки, длинный ремень которой он завязал в узел; в сумке он также нашел толстую пачку купюр. Вытащив все деньги, он наткнулся на удостоверение, взял его и вслух прочитал:

– Лю Юэцзинь.

Оторвавшись от документа, спросил:

– Ты – Лю Юэцзинь?

Поникшему Ян Чжи не хотелось отвечать ни на какие вопросы. Но это никого не волновало. Бандит снова стал изучать фотографию, сравнивая ее с физиономией голого Ян Чжи, после чего изрек:

– Не похож.

Тут Ян Чжи осенило, что все его несчастья начались с посещения «Синьчжоуской резиденции вкуса» Лао Ганя, а во всем была виновата его сумка. Ведь именно из нее Ян Чжи вытаскивал деньги, которые увидела Чжан Дуаньдуань, когда он расплачивался в ресторане.

Глава 2. Жэнь Баолян

Каждый на стройке знал, что Лю Юэцзинь – вор. Обычно воры промышляют на улицах либо обчищают дома, а Лю Юэцзинь ни того ни другого не делал – воровал он у себя на стройке. При этом проволока, кабель и трубы его не интересовали – интерес для него представляла столовая. Лю Юэцзинь был поваром. И воровал он даже не в столовой, а на рынке. Каждое утро в обязанности Лю Юэцзиня входила покупка продуктов. Собственно, и на рынке он ничего не крал: будь то зелень, редька, капуста, картошка, лук или мясо – за все он платил исправно. Но учитывая, что на стройплощадке трудилось несколько сотен ртов, за раз Лю Юэцзиню приходилось покупать помногу всего, а это давало возможность поторговаться. Если ему удавалось за цзинь[3] скинуть пять фэней[4], то за несколько десятков цзиней он уже мог сэкономить несколько юаней. Кроме того, было выгодно заходить в одни и те же лавки, а не бегать по разным продавцам. Или взять, к примеру, мясо, оно ведь тоже бывает разным: филейная часть, грудинка, шея – и стоит все по-разному. В кругу рабочих бытует мнение, что есть прямая взаимосвязь между бычьими шеями рабочих и тем мясом, которое каждый день им готовил Лю Юэцзинь. Но, как говорится, не пойман – не вор, а Лю Юэцзиня поймать не удавалось, поэтому и назвать его вором тоже было нельзя. Народ же на стройке злился не из-за наличия вора, а из-за того, что его нельзя было поймать. Бригадир-подрядчик Жэнь Баолян сокрушался: «Я раньше думал, что не пойман – не вор, а тут выходит, не пойман – а вор».

Лю Юэцзинь и подрядчик Жэнь Баолян дружили уже десять с лишним лет. Жэнь Баолян был хэбэйцем из Цанчжоу[5], а Лю Юэцзинь – хэнаньцем из Лошуя[6]. Шестнадцать лет назад Жэнь Баолян, отсидев два с лишним года, вышел из лошуйской тюрьмы, В этой самой тюрьме поваром тогда работал дядя Лю Юэцзиня, Ню Дэцао. Пока ему не исполнилось сорок лет, его огромные глазищи светились, словно два прожектора. А в тот год, когда он отметил свое сорокалетие, у него обнаружилась катаракта, и с тех пор все перед ним сливалось, словно в тумане. Пока Ню Дэцао видел хорошо, речь его была неторопливой, а едва в глазах появился туман, он стал разговаривать очень громко. Завидя кого-нибудь, он тотчас восклицал:

– Зрение – это еще не все, я людей сердцем чую.

Когда Ню Дэцао был еще здоров и Лю Юэцзинь вместе с матерью ходил к бабушке, Ню Дэцао с ними практически не общался, поэтому Лю Юэцзинь его побаивался. Хотя кашеварил Ню Дэцао при тюрьме, гонору у него было хоть отбавляй: и не оттого, что он работал поваром, а оттого, что работал он в тюрьме. Повара из ресторанов каждый день выкладывались как могли, а у тюремного повара была прямо противоположная задача. Заключенные может и хотели бы хорошо покушать, да кто бы им дал: триста шестьдесят дней в году их трехразовое питание неизменно составляли соленья, жидкая кашица да пампушки. В ресторанах чуть что клиентам не по вкусу – повар крайний, а заключенным что ни подадут – они лишь помалкивают. А случись им пересечься с поваром, так они еще и заискивать начнут. Повара из ресторанов презирали Ню Дэцао, а тот презирал их: «Едрить твою мать, везде заведено, чтобы повара опекали клиентов, еще поискать надо, где наоборот».

Однако, когда у Ню Дэцао появилась привычка драть глотку в разговоре, народ приноровился им, незрячим, помыкать. Сослуживцы или знакомые при встрече любили шлепнуть его по шее. Бывало, огреют звучным шлепком по загривку и поминай как звали, а Ню Дэцао оставалось только гадать, кто это был. Как-то раз зимой, когда Лю Юэцзинь вместе с матерью пошел в тюрьму проведать дядю, тот взял его с собой на рынок, чтобы прикупить солений. Вдруг к ним подошел один из знакомых Ню Дэцао и огрел его по шее. Ню Дэцао уже привык к такому обращению, а вот восьмилетний Лю Юэцзинь решил заступиться за дядю, поэтому пнул и обругал обидчика. Тот никак не ожидал такого поворота и дал мальчику оплеуху. Лю Юэцзинь заплакал, вокруг собралась толпа, а Ню Дэцао недовольно пожурил племянника, мол, это же просто шутка. Но когда они уже уходили с рынка, он погладил его по голове и, прослезившись, сказал:

– Верно говорят, что на тигра лучше идти с братьями, а на войну – с отцом.

С тех пор они и сблизились. Когда за решетку попал Жэнь Баолян, Лю Юэцзинь уже женился. В те времена Жэнь Баолян мотался на грузовике по Китаю, скупая и перепродавая уголь, зерно, удобрения и хлопок. Работа эта была сезонная, поэтому весь свой заработок он потом вкладывал в закупку нового товара. Как-то раз он вез из Гаою, что в провинции Цзянсу, целый грузовик живых крабов, а направлялся он в провинцию Шэньси, в Тунгуань. Когда же он проезжал через пост транспортной инспекции в Лошуе, его тормознули. Сказали, что параметры грузовика превышают стандарты. Тогда Жэнь Баолян по-тихому сунул в карман полицейского двести юаней, тот не возражал. Жэнь Баолян завел уже было машину, чтобы ехать дальше, но тут из будки к нему направился еще один полицейский. Он попросил заново предъявить документы и, придравшись к чему-то, объявил, что машина подлежит задержанию. Жэнь Баолян не собирался раскошеливаться по второму кругу. Между тем он глянул на свой живой товар: крабы, источая пену и тараща глаза, проявляли нетерпение. Жэнь Баолян тоже стал заводиться: один, видите ли, придирается почем зря, другой, прикарманив деньги, вообще ушел, не считая своим долгом помочь – как тут не взбеситься? Жэнь Баолян выловил первого полицейского и потребовал свои деньги обратно, но тот воспротивился, сказав, что никаких денег не брал. Между ними началась потасовка. Полицейский схватил свою дубинку и принялся колотить Жэнь Баоляна, но тот после трех ударов дубинку отобрал и огрел ею полицейского. Если три удара полицейского пришлись по плечу, пояснице и спине Жэнь Баоляна, то один удар Жэнь Баоляна обрушился обидчику прямо на голову. И этого хватило, чтобы полицейский, окровавленный, грузно повалился на землю. Если расколошматить черепушку обычному смертному, то, как говорится, невелика беда, но совсем другое дело, если пострадала черепушка полицейского. В итоге небольшая ранка с несколькими каплями крови после больничного освидетельствования превратилась в сильное сотрясение мозга, к этому еще прибавили оказание противодействия лицам при исполнении служебных обязанностей, и Жэнь Баоляна осудили на два года и восемь месяцев.

Как-то раз Лю Юэцзинь отправился в город за поросенком. У него была одноклассница, Ли Айлянь, а у той – двоюродный брат, Фэн Айго. Этот самый Фэн Айго украл в соседней деревне быка и корову с двумя телятами, за что тоже попал за решетку на восемь месяцев. Ли Айлянь рано лишилась родителей, поэтому с малых лет ее растила тетка. Раз в месяц в тюрьме устраивали день свиданий, и хотя этот день еще не настал, Ли Айлянь пользуясь тем, что дядя Лю Юэцзиня работал тюремным поваром, попросила Лю Юэцзиня передать Фэн Айго жареную курицу. Поэтому, купив в городе поросенка, Лю Юэцзинь взял жареную курицу и зашел к своему дяде Ню Дэцао. Ню Дэцао вызвал из камеры Фэн Айго, которого привели прямо в тюремную кухню. Швырнув ему курицу, дядя разрешил ему пристроиться и поесть в углу. Когда курица была уже наполовину съедена, из камеры кто-то закричал:

– Это я – Фэн Айго! Это я – Фэн Айго!

Тогда только выяснилось, что курицу грыз вовсе не Фэн Айго, а хэбэец Жэнь Баолян. Когда Ню Дэцао пришел за Фэн Айго, тот, уже два дня мучаясь поносом, вышел в туалет. Поэтому на кухню вместо него привели его сокамерника Жэнь Баоляна. Разобравшись что к чему, Ню Дэцао подошел к Жэнь Баоляну и влепил ему затрещину:

– Едрить твою мать, а в Хэбэе жареных куриц не делают? – Пнув заключенного, он добавил: – Хотел меня одурачить? Ладно бы кто другой осмелился, а тут еще ваш брат начинает мне мозги пудрить!

С этими словами он схватил скалку и набросился на Жэнь Баоляна. Лю Юэцзинь наблюдал, как заключенный, обхватив руками голову, молча терпит побои, при этом пытаясь дожевать свою курицу. Наконец Лю Юэцзинь не выдержал и бросился к Ню Дэцао:

– Дядя, оставь его, подумаешь, какая-то курица. Теперь ее все равно из него не выколотишь.

Тут Жэнь Баолян заплакал:

– Курица тут ни при чем, просто за два с лишним года меня еще никто не навестил.

Прошло два года и восемь месяцев, и Жэнь Баолян вышел из тюрьмы. Первое, что он сделал, это навестил Лю Юэцзиня в его деревне Люцзячжуан. С собой он принес десять отборных цыплят. Спустя пять лет Жэнь Баолян стал подрядчиком на стройплощадке в Пекине. Видеться с Лю Юэцзинем они перестали, но письмами обменивались. Прошло еще пять лет, Лю Юэцзинь развелся и, пытаясь пережить тяжелый период, уехал из Лошуя в Пекин, под крыло Жэнь Баоляна, который устроил его на стройплощадке поваром. Если бы Жэнь Баолян не был начальником Лю Юэцзиня, они бы остались друзьями, но теперь, когда один стал руководителем, а другой подчиненным, друзья перестали считаться таковыми. Собственно, Жэнь Баолян мог сказать, что Лю Юэцзинь ему друг, а вот Лю Юэцзинь сказать то же самое про Жэнь Баоляна уже не имел права. Или скажем так: наедине они могли считаться друзьями, а на людях им следовало держать дистанцию. Лю Юэцзинь все это прекрасно понимал, поэтому наедине с Жэнь Баоляном обращался к нему просто «Баолян», а при посторонних тотчас величал его «управляющий Жэнь». Жэнь Баолян, видя такое понимание с его стороны, а также помня о случае с жареной курицей, хоть и знал про махинации Лю Юэцзиня, смотрел на них сквозь пальцы. Но как-то раз Лю Юэцзинь напился, а рабочие, составлявшие ему компанию, стали перемывать кости Жэнь Баоляну. Рабочие есть рабочие – у них всегда будет иметься зуб на подрядчика, а вот Лю Юэцзиня словно подменили. Если раньше он, прежде чем что-то сказать, думал головой, то сейчас, хватив лишнего, потерял над собой всякий контроль и присоединился к сплетникам; язык у него развязался и молол без остановки. Тогда-то он и рассказал, что Жэнь Баолян десять с лишним лет назад сидел в лошуйской тюрьме, вспомнил и про случай с жареной курицей. Все эти разговоры дошли до ушей Жэнь Баоляна. Вообще-то, он не стыдился своего прошлого, а иногда даже подначивал: «Да я, твою мать, за решеткой сидел, так что мне теперь никакие выродки не страшны!». Но то, что позволено говорить о себе человеку самому, не позволено говорить другим. Более того, что позволено говорить другим, не позволено Лю Юэцзиню. Так что этот случай окончательно разорвал их дружбу. Сначала Жэнь Баолян хотел было вообще прогнать Лю Юэцзиня, да только совесть его останавливала. Тогда он, не подав виду, оставил Лю Юэцзиня работать, как прежде, на кухне, но ходить за покупками запретил. Он надеялся, что Лю Юэцзинь сам поймет, что ловить ему здесь больше нечего, и уйдет. Очень кстати у Жэнь Баоляна объявилась племянница, которая, окончив школу не смогла поступить в университет и теперь тоже приехала из Цанчжоу в Пекин, надеясь на помощь Жэнь Баоляна. Тот тут же пристроил ее в столовую и обязал ходить за продуктами. Лю Юэцзинь понимал, что виной всему была лишь одна его фраза, сказанная под градусом. Он тоже хотел уйти, потому как при сложившихся обстоятельствах общаться с Жэнь Баоляном ему было невыносимо. Однако в Китае, где дефицит всего, кроме людей, взять и быстро найти другое рабочее место не так-то просто. Другими словами, устроиться разнорабочим на стройплощадке – это пожалуйста, а вот поваром на кухне – куда сложнее. Поэтому хоть вся эта ситуация и напрягала Лю Юэцзиня, он решил сначала найти место, а потом уже уходить. Племянницу Жэнь Баоляна звали Е Лянъин. В отличие от худосочного Жэнь Баоляна, Е Лянъин была толстушкой и в свои девятнадцать весила сто пять килограммов. Вдобавок при такой комплекции у нее не наблюдалось никаких женских форм. Е Лянъин с радостью приступила к своим обязанностям. С утречка пораньше она садилась на велосипед с тележкой и, вихляя задом, отправлялась на рынок за продуктами. Стоимость каждой покупки она аккуратно записывала, учитывая все, будь то лук или чеснок. Спустя месяц она исписала две толстых тетради. Но откуда ей было знать, как следует вести дела на рынке? В результате обнаружилось, что Е Лянъин за прошедший месяц потратила на продукты на две тысячи больше, чем тратилось раньше, что, впрочем, не отразилось на качестве питания. Когда в конце месяца настала пора подводить счета, Е Лянъин вручила Жэнь Баоляну свои тетради, а тот разорвал их в клочья и, бросив на пол, сказал:

– Следует признать, что ты – честный человек. – Следом он вздохнул: – Но лучше бы ты воровала.

Жэнь Баолян сместил Е Лянъин и отправил на кухню подогревать пампушки да готовить рис, а покупку продуктов снова возложил на Лю Юэцзиня. Но тот вдруг стал набивать себе цену и с кислой физиономией заметил:

– Управляющий Жэнь, у меня уже возраст не тот, что бы бегать по лавкам. – Сказав это, он добавил: – Так что лучше не серчайте на свою племянницу.

Такое поведение взбесило Жэнь Баоляна:

– Лю Юэцзинь, ты поимел меня, я – тебя, кончай уже свой выпендреж, а то доиграешься, и я пошлю тебя ко всем чертям!

Только тогда Лю Юэцзинь сел на велосипед с тележкой и, посмеиваясь в душе, поехал на рынок.

Глава 3. Хань Шэнли

Лю Юэцзинь задолжал Хань Шэнли три тысячи шестьсот юаней. И случилось это тоже по пьянке. Пока Лю Юэцзиню не стукнуло сорок, он никогда не имел обыкновения разговаривать сам с собой, но когда он разменял пятый десяток, у него это вошло в привычку. Бывало, строгает он что-нибудь на кухне или идет по улице, или раздевается, чтобы бухнуться в постель, как вдруг раз – и скажет что-нибудь. Потом встрепенется, начнет осмысливать, что к чему, тут и вспомнятся ему неприятности. Ведь все его высказывания были отголосками каких-нибудь терзаний. Приятные события у него такого отклика никогда не находили. Например, последние несколько месяцев Лю Юэцзинь часто повторял: «Больше ни капли в рот не возьму». До наступления марта у Лао Хуана, что торговал на рынке свиными шеями, вышла замуж дочь. Этот Лао Хуан, кроме свиных шей, также продавал свиные потроха типа сердца, легких, кишок и так далее. В других лавках, где ставку делали на продажу мяса, свиные шеи и потроха считались сопутствующими товарами. А Лао Хуан мяса вообще не продавал, что делало его товар дешевле, чем у других. Поэтому Лю Юэцзинь за свиными шеями ходил именно к нему. Через какое-то время они сдружились, Лю Юэцзинь, покупая шею, стал потом по-свойски добавлять к покупке несколько кишок и укладывать к себе в тележку. Лао Хуан не возражал. Иной раз, уже отоварившись, Лю Юэцзинь усаживался с ним поболтать, против чего Лао Хуан также не возражал. Когда у дочери Лао Хуана была свадьба, Лю Юэцзинь пришел с подарком и посидел за праздничным столом. Кушать он много не кушал, а вот с выпивкой снова перебрал. Рядом с ним за столом оказалась жена У Лаосаня – торговца куриными шеями. Лю Юэцзинь часто покупал куриные шеи, поэтому взял за правило ходить в лавку У Лаосаня. Так же, как и Лао Хуан, У Лаосань не продавал куриного мяса, делая ставку лишь на куриные шеи и хребты. Заходя в лавку У Лаосаня, Лю Юэцзинь частенько шутил с его женой. Оба супруга родились на северо-востоке, где женщины славятся пышной грудью.

– Гляди-ка, – шутил Лю Юэцзинь, – снова разбухла, надо бы попить молочка.

– Назовешь мамой, покормлю, – отвечала жена У Лаосаня.

У Лаосань, который рядом обдирал куриные шеи, обычно посмеивался и разговоров этих не пресекал. Вот и сейчас, оказавшись рядом за одним столом, Лю Юэцзинь и жена У Лаосаня разбавляли свою трапезу разнообразными шуточками. Сначала Лю Юэцзинь давал волю только своему языку, но когда поддал, забылся и, пустив в ход свои руки, ущипнул жену У Лаосаня за грудь. Та в ответ залилась звонким смехом, и тогда сидевший напротив У Лаосань не стерпел. Если бы сам У Лаосань не выпил лишнего, то ничего бы и не случилось, но поскольку он тоже был поддатый, выходка Лю Юэцзиня его взбесила, и он прямо через стол запустил в него тарелкой с блюдом, угодив тому точно в физиономию. Если бы Лю Юэцзинь не выпил лишнего, он осознал бы свою вину и сдержался, но сейчас он попросту забылся и, смахнув с себя остатки еды, схватил со стола суп из куриных шей и окатил им У Лаосаня. Тот рассвирепел, выхватил у Лао Хуана мясницкий нож и, перемахнув через стол, ринулся на Лю Юэцзиня, который со страха тут же протрезвел. Народ вцепился в У Лаосаня, но это лишь прибавило ему сил:

– Не держите меня, не того схватили, я ведь уже не день и не два терплю все это!

Потасовка растянулась на весь вечер, покуда Лао Хуан их не урезонил, и они не сторговались меж собой. В итоге Лю Юэцзиню надлежало заплатить У Лаосаню три тысячи шестьсот юаней, так называемую плату за свинство. При себе у Лю Юэцзиня такой суммы не оказалось, тогда его земляк Хань Шэнли снял в банке со своей карты три тысячи триста юаней и одолжил эти деньги Лю Юэцзиню под три процента. Когда, наконец, набрали три тысячи шестьсот юаней и передали их У Лаосаню, буря улеглась. Вот тебе и ущипнул за грудь – да ладно бы трезвым был, а так мало того, что никакого удовольствия не получил, еще и таких денег лишился. Протрезвев к полуночи, Лю Юэцзинь сначала испытал угрызения совести, а потом вдруг рассердился на У Лаосаня: «С уличной девкой переспать и то восемьдесят юаней стоит, а тут едва тронул за не самые сокровенные места и нате вам – три тысячи шестьсот юаней! За сестру собственную столько не предлагают!» Потом он стал злиться на продавца свиных шей и потрохов Лао Хуана, ведь это он предложил сговориться на такой сумме: «Воспользовался моим состоянием и нагрел на мне руки, разве это по-людски?» С тех пор оба мясника переехали со своими лавками в другое место. После того, как Лю Юэцзинь уладил дела с мясниками, у него начались проблемы с Хань Шэнли. Когда тот одолжил ему деньги, они договорились о трех процентах и о том, что долг будет возвращен через три дня. На сегодняшний момент прошло уже три месяца, а Лю Юэцзинь не возвратил ни копейки. Обычно долг не отдают или из-за отсутствия денег, или из принципа. Лю Юэцзинь относился к первой категории, а Хань Шэнли относил его ко второй. Уже несколько раз Хань Шэнли и так и сяк пытался выяснить с ним отношения:

– Нельзя делать людям добро: как сделаешь, так друзья превращаются во врагов, – качал он головой.

Итак, превратившись во врага, Хань Шэнли отбросил всякие церемонии и стал в открытую выбивать из Лю Юэцзиня долг. Сначала он приходил к нему раз в неделю, потом каждый вечер. Тогда и Лю Юэцзинь сменил тактику: теперь он уже не отпирался, что у него нет денег или что он их не вернет, а просто все сваливал на Жэнь Баоляна:

– Деньги имеются, – говорил он, – да только они у Жэнь Баоляна, это он задерживает зарплату, я-то тут при чем? – Или: – Иди к Жэнь Баоляну, если он выплатит мне деньги, я их тут же верну тебе.

Хань Шэнли не знал, плакать ему или смеяться.

– Ты малость попутал: ведь это ты мне задолжал, почему я должен искать какого-то Жэнь Баоляна?

Сегодня Хань Шэнли пришел снова, но не вечером, а в обед. До этого он обычно заявлялся в костюме, купленном на ближайшем ночном рынке, где «все по двадцать» или «по тридцать» – в общем, в секонд-хенде неизвестного происхождения. Но сейчас вместо костюма на нем была испачканная кровью футболка, штаны, тоже в крови, а на голове красовалась повязка. Лю Юэцзинь в это время как раз стоял на раздаче в столовой; в помещении сотни рабочих шумно опустошали палочками пластиковые коробочки. Хань Шэнли, не церемонясь, пробился сквозь толпу к самому окошку и заорал:

– Лю Юэцзинь, если сегодня же ты не вернешь мне долг, я тебя в порошок сотру!

Лю Юэцзинь, увидав, что он весь в крови, забеспокоился:

– Это что-то новенькое!

Рядом с Лю Юэцзинем на раздаче риса стояла племянница Жэнь Баоляна, Е Лянъин. Лю Юэцзинь вручил ей свой черпак и направился вон из столовой, увлекая за собой Хань Шэнли. Наконец он усадил его на мотки проволоки и, пристроившись рядом, сказал:

– Что ж ты меня публично из-за этих денег позоришь? Если тебе самому все равно, то мне – нет.

Хань Шэнли, схватив себя за футболку, запричитал:

– Из-за тебя меня избили.

– Кто? – удивился Лю Юэцзинь.

– Тебя это не касается, просто я тоже задолжал.

Пристально посмотрев на Лю Юэцзиня, он добавил:

– Мне есть чему у других поучиться, пока я тут с тобой сюсюкаюсь, меня самого чуть на тот свет не отправили.

Лю Юэцзинь знал, что Хань Шэнли время от времени промышлял воровством, поэтому он догадался, что избили его, скорее всего, за какую-нибудь кражу. Между тем Хань Шэнли, показывая на свою перевязанную голову сказал:

– Мне в больнице восемь швов наложили и взяли за это сто семьдесят юаней, которые, считай, теперь тоже висят на тебе.

Лю Юэцзинь зажег сигарету и решил перевести разговор на другую тему:

– Шэнли, нам ли сводить счеты друг с другом? Ты лучше вспомни, кто тебя горячей лапшой отогревал, когда восемь лет назад, еще до переезда сюда, тебя в метель мачеха из дома выгнала.

– Если все это вспоминать, так я тебя должен дядюшкой своим величать. Ты мне про это уже тысячу раз говорил, пора уже и меру знать. Короче, дядюшка, я тоже в переплет попал. Возвращай деньги!

– Да у меня правда их нет, дай мне еще несколько дней.

Хань Шэнли огляделся по сторонам и ткнул пальцем в мотки проволоки под своей задницей:

– На стройке имеется и проволока, и кабель, утащишь ночью – и делу край.

Лю Юэцзинь, не раскусив до конца Хань Шэнли, порывисто вскочил со своего места:

– Шэнли, меня лично не колышет, чем ты там целыми днями занимаешься, но я вором становиться не хочу.

Заметив, что Хань Шэнли снова начинает закипать, Лю Юэцзинь и сам заартачился:

– Разве это нормально – толкать на такие дела? Да ты меня просто под нож подставляешь!

Хань Шэнли в ответ заорал:

– Денег у него нет, воровать он не желает! А как ты собираешься выкручиваться?

В этот момент из-за угла показалась группа отобедавших рабочих. Лю Юэцзинь схватил Хань Шэнли за руку и вполголоса попросил:

– Три дня, дай мне еще три дня.

Глава 4. Лю Пэнцзюй

Разменяв пятый десяток, Лю Юэцзинь не только стал разговаривать сам с собой, но еще и постиг одну истину: на свете существует две категории людей – толковые и бестолковые. К последней относятся те, кто своим же языком себя загоняет в угол. Казалось бы, какая-то фраза, а связать может по рукам и ногам. Взять того же Лю Юэцзиня. В некоторых делах он очень даже смыслил. К примеру, он прекрасно мог управляться в столовой, зная, что именно приготовить: тушеную морковь с капустой или тушеную капусту с морковью, добавить ли туда мясца, и если да, то сколько. Точно таким же был его дядя Ню Дэцао, работавший когда-то поваром в тюрьме. Но стоило Лю Юэцзиню или Ню Дэцао выйти за пределы своего рабочего места, они тут же становились совершенно бестолковыми. Язык свой и тот контролировать не могли. Но одно дело – пустая брехня, а другое – дурацкое бахвальство, последствия которого нужно осознавать. Если повезет, то свои слова удастся оправдать, а если нет, то проблемы будут расти, как снежный ком, и дело примет уже совсем другой оборот. Но ведь так приятно бывает произвести впечатление, это так тешит самолюбие.

У Лю Юэцзиня был сын Лю Пэнцзюй, который в настоящее время учился в старших классах в родном уездном центре. Ради него Лю Юэцзинь когда-то и пошел ва-банк. Сначала, войдя в раж, он чувствовал себя на коне, однако потом, когда одна-единственная фраза обернулась тяжеленным ярмом на шесть лет, ему стало не до смеха. Если бы не сын, Лю Юэцзинь не стал бы вести себя подобным образом: имея деньги, брать их в долг у Хань Шэнли, да еще и не возвращать. До того как Лю Юэцзиню исполнилось сорок лет, он был честным и прямодушным. А как стукнуло сорок, он частенько спрашивал сам себя: «Как я мог докатиться до такого?»

Шесть лет назад Лю Юэцзинь развелся. Жену его звали Хуан Сяопин. До развода Лю Юэцзинь работал поваром в уездном ресторане «Счастливый знак», где готовил и основные блюда, и гарниры. Отработав год, он при первом удобном случае попросил хозяина устроить в ресторан свою жену, Хуан Сяопин, в качестве уборщицы и официантки. Лю Юэцзинь как повар зарабатывал в ресторане семьсот юаней в месяц, а Хуан Сяоцин – всего триста. На западной окраине уездного города Лошуй находился винный завод, хозяином которого являлся Ли Гэншэн. Лю Юэцзинь учился вместе с ним в начальной школе. В те времена в их классе училось пятьдесят шесть ребят, и Ли Гэншэна считали самым никчемным. Бывало, если кто-то из мальчишек с кем-нибудь дрался и проигрывал, он потом просто срывал свой гнев на Ли Гэншэне. Все его мутузили, и Ли Юэцзинь не был исключением. Поскольку Ли Гэншэн был высоким, ему дали кличку «Тупая каланча». Никому тогда и в голову не могло прийти, что спустя тридцать лет эта Тупая каланча станет генеральным директором «Тихоокеанской винно-водочной компании». И пусть это был всего лишь небольшой винно-водочный завод в уездном городе провинции Хэнань, он ежедневно производил не только водку «Сяоцзибэн», но еще и «Маотай». И если та же «Сяоцзибэн» стоила два с половиной юаня, то «Маотай» – триста восемьдесят. Так что бывший размазня спустя тридцать лет поднабрался дерзости. Как-то раз Ли Гэншэн вместе с друзьями пришел в ресторан «Счастливый знак» и, узнав от официантки, что она жена Лю Юэцзиня, попросил вызвать его из кухни и присоединиться к банкету. За разговором друзья Ли Гэншэна спросили, сколько зарабатывает жена Лю Юэцзиня в ресторане. Узнав, что ее месячная зарплата составляет всего триста юаней, Ли Гэншэн тотчас предложил устроить ее фасовщицей «Маотая» на свой завод, где за такую работу платили по шестьсот юаней. Разумеется, что и Лю Юэцзиня, и Хуан Сяоцин такое предложение очень обрадовало. А Ли Гэншэн только усмехнулся:

– Предлагаю именно потому, что в детстве меня избивал.

Все посмеялись, а на следующий день Хуан Сяоцин уволилась из ресторана «Счастливый знак» и устроилась фасовщицей в «Тихоокеанскую винно-водочную компанию». Весной следующего года Хуан Сяоцин повысили и перевели в отдел сбыта, после чего она стала часто разъезжать с Ли Гэншэном по Китаю и продвигать продукцию. Дело это оказалось прибыльным, и теперь за месяц Хуан Сяоцин могла заработать полторы тысячи юаней, что намного превышало доходы Лю Юэцзиня, который продолжал работать поваром. Поначалу Лю Юэцзинь рассматривал это как одолжение ему со стороны Тупой каланчи, поэтому при встрече участливо благодарил его: «Спасибо тебе, брат! Знай, что я очень ценю твое участие». Однако скоро уже весь уездный город обсуждал отношения Ли Гэншэна и Хуан Сяоцин. Всем уже давно все было ясно, и только Лю Юэцзинь оставался в полном неведении. На пропускной «Тихоокеанской винно-водочной компании» работал охранник Чжан Сяоминь, который приходился Ли Гэншэну племянником от старшей двоюродной сестры; собственно, только из-за родственных связей он и получил эту работу. Как-то раз в конце декабря Ли Гэншэн был на одном банкете. Засидевшись там до поздней ночи, он уже совсем пьяный вернулся на завод. В этот же вечер у Чжан Сяоминя прошла встреча с одноклассниками, где он тоже поддал за компанию, и теперь, явившись на работу, отсыпался. Сколько ни звал Ли Гэншэн охранника, никто не откликался. Между тем началась метель, пьяный Ли Гэншэн продрог на ветру. Все его попытки вызвать охранника оказались напрасными. Тогда он перелез через ворота, пинком вышиб дверь проходной и схватил лежавшую на столе дубинку. Обычно эту дубинку Чжан Сяоминь во время своих дежурств крепил себе на пояс, чтобы походить на полицейского. Пьяный Ли Гэншэн, потеряв над собой контроль, ринулся к спящему на кровати Чжан Сяоминю. В прошлом забитый Ли Гэншэн уже давно научился первым бросаться на людей. Орудуя дубинкой, он задел висевшее над кроватью зеркало, осколок которого угодил прямо в лицо Чжан Сяоминю. Увидав, что Чжан Сяоминь сильно поранился, Ли Гэншэн не унимался. Плюнув в его окровавленную физиономию, он закричал:

– Твою мать, заботишься о тебе, а ты хуже собаки!

С этими словами он отбросил дубинку и вышел вон. Чжан Сяоминь обычно терпеливо сносил такое отношение к себе. Спустя полмесяца рана на его лице затянулась, но шрам на левой щеке остался. Когда из-за этого шрама с Чжан Сяоминем рассталась девушка, он разозлился. Как-то в полдень, когда Лю Юэцзинь трудился в ресторане, к нему на кухню забежал Чжан Сяоминь и что-то шепнул на ухо. Лю Юэцзинь тотчас отложил свой черпак и взбудораженный побежал следом за Чжан Сяоминем в «Тихоокеанскую винно-водочную компанию». Влетев в кабинет Ли Гэншэна, он застукал его и свою жену Хуан Сяопин лежащими на диване голыми. Подлетев к Ли Гэншэну, Ли Юэцзинь ударил его. Тот терпеливо снес первую волну нападения, но потом разозлился и ударил Лю Юэцзиня в ответ. Чжан Сяоминь, увидав драку, убежал. Хуан Сяопин тоже не стала их разнимать, а просто оделась и ушла. Исход сражения одетого Лю Юэцзиня с раздетым Ли Гэншэна оказался не в пользу первого. С тех пор как они учились в школе, Ли Гэншэн сильно изменился; выиграв битву, он уселся голым задом на стул и, закурив, сказал: «Раз такое дело, иди и подай на меня в суд!»

Печальная история о загулявшей жене и о том, как застуканный на месте преступления любовник избил ее мужа в мгновение ока превратилась в ходячий анекдот. Некоторое время этот анекдот был в уездном городе у всех на устах. Когда-то в школе Ли Гэншэна считали размазней, а сейчас в его шкуре оказался Лю Юэцзинь. Когда обижают в школе, это менее обидно, чем когда спят с твоей женой. На следующее утро Лю Юэцзинь уже вместе с группой поддержки снова заявился в «Тихоокеанскую винно-водочную компанию». Но Ли Гэншэн вместе с Хуан Сяоцин уже укатил в командировку на Хайнань. Не застав его на месте, Лю Юэцзинь рванул в цех, где со своими товарищами перебил все бутылки. Водка «Маотай» лилась рекой. Ли Юэцзинь не то чтобы осознанно срывал свою злость, скорее, он действовал в состоянии аффекта. Всю ночь, лежа в кровати, Лю Юэцзинь силился понять ситуацию. Его удручало даже не то, что его жена гуляла на стороне, пока он целый год оставался в неведении, а то, что эти двое вообще могли сойтись. Он еще мог как-то объяснить, почему его жена сблизилась с Ли Гэншэном, с ее стороны это, можно сказать, была любовь по расчету. Но что за блажь нашла на Ли Гэншэна? Ведь красотой Хуан Сяопин не отличалась: узкие глаза, плоское лицо, усыпанный веснушками нос, да и молоденькой ее уже не назовешь. Лю Юэцзинь не находил в ней ничего привлекательного, неужели Ли Гэншэн не мог выбрать себе другую пассию? Может, он просто хотел таким образом скомпрометировать Лю Юэцзиня? Может, это была месть за школьные обиды? Но в школе Ли Гэншэна многие обижали, неужели теперь он собирается переспать с женами всех своих обидчиков? Надолго ли тогда его хватит? Этот случай совсем сбил Лю Юэцзиня с толку. Попытки докопаться до истины совершенно его измучили. Не в силах разобраться с этим в одиночку, Лю Юэцзинь обратился к своему проверенному другу. Этим самым другом был не кто иной, как Лао Ци, который около ресторана «Счастливый знак» держал лавку с лепешками. На вопрос Лю Юэцзиня Лао Ци, переворачивая на сковороде лепешки, масляной рукой почесал в затылке и ответил: «Да, я тоже этого понять не могу». Тогда Лю Юэцзинь обратился к другим проверенным друзьям, но и они тоже затруднялись с ответом; единственное, все находили Лю Юэцзиня каким-то странным и беспокоились о его душевном состоянии. Но сам Лю Юэцзинь считал себя как никогда нормальным. В конце концов он перестал приставать к друзьям со своими вопросами и позвонил напрямую Ли Гэншэну. Тот после Хайнаня уже успел вместе с Хуан Сяоцин съездить в Гуанчжоу и Шанхай, а звонок Лю Юэцзиня застал его в Сиане. Он не сразу взял трубку, надеясь, что Лю Юэцзинь звонит ему по-другому делу, но, услышав его вопрос, даже растерялся. Однако он не стал увиливать и прямо ответил: «Ни в каких своих целях я Хуан Сяоцин не использовал, мне просто понравилась ее ладная талия – она легко умещается в ладонях». В висках Лю Юэцзиня застучало. Он тринадцать лет жил вместе с Хуан Сяоцин и никогда не замечал ее уникальной талии. Это его расстроило даже больше, чем то, что с его женой переспали. А Ли Гэншэн, в отличие от Лю Юэцзиня, оценил талию Хуан Сяоцин, вот поэтому-то у него с ней все и сложилось. Положив трубку, Лю Юэцзинь иначе посмотрел на все свои сорок два года жизни. Однако он не мог поделиться этим с торговцем лепешками Лао Ци или другими своими друзьями. Иначе он стал бы героем еще одного анекдота.

С тех самых пор Лю Юэцзинь начал пить. При этом он сразу пьянел и становился сам не свой. Когда Лю Юэцзинь был под градусом, он радовался, как дитя, и забывал обо всем. Но когда он приходил в себя на следующий день, ему вдруг становилось горько до слез. Однако и выплакаться у него не получалось, поэтому он просто впадал в ступор. Невеселые думы вдруг натолкнули его на мысль о самоубийстве. Лю Юэцзинь решил сделать это вовсе не из-за измены жены и не из-за своего прозрения касательно прошлой жизни. Именно это самое прозрение скрутило его так, что он больше не мог жить как прежде. Раньше его очень пугали вести о чьем-нибудь самоубийстве, а теперь, когда он думал об этом сам, его это отнюдь не страшило. Существует множество способов отправиться на тот свет: можно отравиться, порезать вены, утопиться или намеренно ударить себя током, но Лю Юэцзинь видел себя исключительно с веревкой на шее. Стоило ему только представить как веревка касается шеи, и она тотчас начинала чесаться, а в груди сладко екало. Иногда во сне Лю Юэцзинь вскрикивал: «Люди, дайте мне веревку!» Но как бы ни привлекали Лю Юэцзиня мысли о самоубийстве, он все-таки этого не сделал. Нельзя сказать, что ему было слабо, просто он думал о сыне. Хуан Сяопин после случившегося тоже стала о нем думать. Их сыну тогда исполнилось двенадцать лет. Учитывая поведение Хуан Сяопин, народ стал сомневаться в ее верности мужу в прошлом, а посему стали возникать вопросы, от кого у нее появился сын. Тогда Лю Юэцзинь вместе с сыном отправился в уездную клинику, где они сдали анализ на ДНК. Результат подтвердил их родство. Спустя три месяца Лю Юэцзинь и Хуан Сяоцин развелись. Во время развода Хуан Сяопин намеревалась оставить сына себе, но Лю Юэцзинь сказал, что лучше забьет его до смерти, чем отдаст его ей. Хуан Сяоцин, признавая свою вину, не стала настаивать, лишь оговорила формальности:

– Ты будешь его воспитывать, а я – ежемесячно выплачивать алименты.

Лю Юэцзинь, вне себя от злости, не подумав, выпалил:

– У потаскухи даже деньги воняют! Пусть мы с сыном лучше по миру пойдем, но твоих вонючих денег не возьмем!

Лю Юэцзинь так распалился, что даже Лао Ху, оформлявший развод, одобрительно поднял вверх большой палец. Лю Юэцзинь тогда явно дал маху, и только через шесть лет он осознал, чего лишился. Брошенная им фраза обернулась таким ярмом, что он не мог разогнуться. В то же время он осознал насколько нелогичными были его решения. Раз уж ты признал те деньги вонючими, то к чему было требовать шестьдесят тысяч с Ли Гэншэна, чтобы уладить дело? Деньги есть деньги, и в этом смысле, как говорится, не пахнут. Так что Лю Юэцзинь здесь явно просчитался.

Глава 5. Янь Гэ

Янь Гэ был генеральным директором «Восточно-азиатской корпорации развития недвижимости». Родился он в деревне под Лилином, что в провинции Хунань. И до тридцати лет, и после, когда все его приятели уже располнели и с трудом проходили в двери, Янь Гэ неизменно оставался поджарым. До тридцати двух лет Янь Гэ жил в нищете; родители его были простыми крестьянами, а Янь Гэ поступил в университет и переехал в Пекин. Все нормальные люди питались три раза в день, а студент Янь Гэ ел лишь два раза, да и то неполноценно: в обед покупал какие-нибудь тушеные овощи, но съедал только половину, а на ужин довольствовался одним лишь рисом и остатками обеда. Окончив университет, Янь Гэ десять лет не мог выбиться в люди и сменил за это время семнадцать компаний. В тот год, когда ему исполнилось тридцать два, он встретил своего благодетеля. Когда у человека в жизни сплошная черная полоса, кажется, конца и края ей не будет, но белая полоса всегда начинается внезапно. Рассказывая историю своего обогащения, Янь Гэ часто вспоминал Гао Цю[7], жившего при династии Сун. Но кое-чем он, разумеется, от него отличался. С тех пор как в жизни Янь Гэ появился благодетель, прошло уже больше десяти лет. И если раньше Янь Гэ был бедняком без гроша в кармане, то теперь он превратился в миллиардера. При этом в университете он не изучал ни инвестиций, ни строительства, ни экономики, ни даже финансов. Он изучал этику. Но сделать ее своим хлебом у Янь Гэ не получилось, и тогда вместо преподавания он занялся строительством домов. Детские наблюдения в ту пору, когда он жил в деревне, помогли Янь Гэ стать представителем высшего общества. Теперь на рекламных щитах Четвертого кольца красовались постеры, с которых он взирал на свою недвижимость и земельные владения. Каких только метаморфоз в мире не происходит! Пока Янь Гэ нищенствовал, то предпочитал молчать о своем прошлом, зато теперь, когда он вспоминал голодные студенческие годы, все вокруг начинали смеяться и называть его юмористом.

Вместе с богатством у Янь Гэ появилось множество проблем. Эти проблемы не касались финансов, а были связаны с его кругом общения. Перешагнув сорокалетний рубеж, Янь Гэ обнаружил два серьезных изменения в жизни Китая. Во-первых, народ чем больше жрал, тем больше жирел, а во-вторых, люди становились все более мелочными. Полных людей принято считать добряками, ан нет: полнота, напротив, располагает к мелочности. Но сама по себе мелочность еще полбеды, а вот если к ней добавить упрямство, то человек превращается в тирана и самодура. В компании таких вот тиранов и самодуров и оказался Янь Гэ. Но одно дело, когда речь идет просто о друзьях и знакомых, а вот когда начинает жиреть, наглеть и самодурствовать твоя собственная жена – это уже слишком. Жену Янь Гэ звали Цюй Ли. До тридцати лет она была стройной и интеллигентной, а потом ее разнесло, и она превратилась в склочную спорщицу. Будучи супругой генерального директора, состояние которого оценивалось в миллиард с лишним юаней, она из-за прически могла перессориться со всеми салонами красоты в округе. Говоря о жене, Янь Гэ вздыхал: «Почему китайцы не понимают юмора?» Раньше он считал, что юмор – это манера общения, а потом понял, что это все-таки черта характера. Человек с чувством юмора и человек без него – два совершенно разных существа. Однако удивительно, что люди, лишенные чувства юмора, способны создавать смешные вещи. Достаточно выйти за порог, и вы увидите, как эти «юмористы» преобразили наш мир: обычные бани теперь называются «СПА-комплексами», рестораны – «деликатесными центрами», цирюльни – «салонами красоты», даже шлюх из ночных клубов сначала называли «барышнями», а теперь стали величать «принцессами». Прогуливаясь по улицам, Янь Гэ чувствовал, что относится к меньшинству. Но что делать: жизнь заставит – и шутить научишься. Когда его представляли кому-либо, то называли генеральным директором «Восточно-азиатской корпорации развития недвижимости». В ответ Янь Гэ отмахивался: «Чего выдумали, я обычный строитель». Когда хвалили его подтянутую фигуру и здоровый образ жизни, он отвечал: «Да я рад бы потолстеть, только не с чего». Когда говорили, что у него крупный бизнес и что в Пекине он выстроил чуть ли не половину всех домов, он качал головой: «Потаскали бы вы кирпичей с раствором да вкусили все прелести такой жизни, тогда бы так не шутили».

Янь Гэ считали юмористом. Но сам он шутить постепенно перестал. Жизнь без юмора не то чтобы стала хуже, просто раньше Янь Гэ страдал именно из-за своих шуточек. Все его жирные мелочные приближенные, как в жизни, так и на работе, готовы были перегрызть друг другу глотки. Известно, что вода закипает при ста градусах, а замерзает при нуле, но у приближенных Янь Гэ температура закипания и замерзания была одной и той же – пятьдесят градусов. Поэтому любую шутку они всегда могли переиначить и извратить в своих интересах. Одна и та же фраза, сказанная в другое время, в другом месте и с другим настроением, тут же обретала совершенно иное звучание и загоняла Янь Гэ в тупик. Словесные игры куда страшнее, чем просто ссора с друзьями, и напрягали гораздо больше, чем нищета и невезение. Янь Гэ сокрушался: «Раз не дают мне шутить, значит, придется этого не делать». После сорока Янь Гэ вдруг понял, как сильно он изменился: если до сорока ему нравилось шутить, то, перешагнув этот рубеж, он стал настолько серьезным, что старался вообще не допускать шуток. Постепенно у него к ним возникла даже какая-то неприязнь. Если с ним начинали шутить подчиненные, он хмурился и просил: «Нельзя ли посерьезнее?» Если шутили друзья, то он, никак не реагируя на их шутки, продолжал солидно вести разговор дальше. Другими словами, после сорока Янь Гэ стал практически таким же, как все, разве что не наел жирка. Да, ему не нравилось общаться со своим окружением, но его статус требовал этого общения. Рано или поздно это приводит к взрыву: когда общение, словно разговор с вечно жалующейся на свои болячки женой или набившая оскомину житуха, становится все больше похожим на заржавевший мотор, который давно уже пора смазать. Но где же взять эту смазку?

Под началом «Восточно-азиатской корпорации развития недвижимости» работало десять с лишним строительных площадок, и к каждой из них был приставлен свой бригадир-подрядчик. Одним из таких подрядчиков был Жэнь Баолян. Янь Гэ общался не только с толстопузами, также он часто посещал стройплощадки, где среди рабочих толстяков вообще не наблюдалось. Откуда только не приезжали эти рабочие: из провинций Хэбэй, Шаньси, Шэньси, Аньхой, даже из провинции Хэнань. Разговор с толстопузами казался Янь Гэ невыносимо приторным, зато на стройплощадке, где в один голос говорили выходцы из всех уголков страны, он по-настоящему отводил душу. Хоть рабочие и питались морковкой да капустой, однако оптимизма не теряли и любую фразу превращали в шутку. Другими словами, именно благодаря им Янь Гэ еще как-то сохранял остатки своего юмора. Приезд директора Яня все подрядчики расценивали как инспекцию. Разумеется, инспекция тоже проводилась, однако для самого Янь Гэ главным было просто побыть в обществе рабочих и расслабиться. Как обычаи сохраняются в глухих уголках, так мудрость живет в народе. Все интересное в жизни толстосумы проели вместе с трепангами и акульими плавниками, остатки смака они могли найти лишь в морковке и капусте. Все-таки прав был председатель Мао, когда говорил, что историю творит народ. Среди десяти с лишним подрядчиков Янь Гэ особенно выделял Жэнь Баоляна, выходца из Цанчжоу провинции Хэбэй. Шуточки, которые тот отпускал, были не только смешными, но и ядреными. В глазах рабочих, которые с ним общались, он выглядел крутым. Янь Гэ же речь Жэнь Баоляна казалась какой-то глупой. Точнее не глупой, а грубой, или даже не грубой, а солдафонской. Но каждым своим высказыванием Жэнь Баолян резал правду-матку. То, что сначала казалось просто смешным, действительно имело место быть. Оказывается, неприукрашенные слова самые смешные. Однажды вечером Янь Гэ приехал к Жэнь Баоляну на стройплощадку, на которой возвышался остов будущего делового центра в пятьдесят с лишним этажей. Мужчины сели в подъемный кран и забрались наверх; перед ними в лучах заходящего солнца как на ладони предстал Пекин.

– Какая красота! – восхищенно выдохнул Янь Гэ.

А Жэнь Баолян, тыча пальцем на кишащий внизу людской муравейник, обронил:

– Самое время для проституток. – Тут же, сплюнув, он ругнулся: – Шлюхи они и есть шлюхи, тоже мне – барышни! – Чуть погодя снова добавил: – Директор Янь, а может нам вместо строительства домов лучше бордель открыть? Дело это доходное, да и не пыльное.

Вроде и сказал он это ни к селу ни к городу, черт-те что сморозил, а получилось смешно. Только-только придя на стройплощадку, Янь Гэ был весь погружен в свои заботы, а сейчас он загибался от смеха; все его печали как рукой сняло. В тот вечер его еще ожидал банкет, поэтому на стройплощадке он задержался на целый час. В это время суток площадь Тяньаньмэнь как никогда переливалась сотнями огней. Янь Гэ стал заявляться к Жэнь Баоляну примерно раз в неделю. Он приходил ради разговоров рабочих и Жэнь Баоляна; если же визит Янь Гэ приходился на обед или ужин, то он вместе с подрядчиком шел в местную столовую. Рабочих уже воротило от харчей, которые готовил им Лю Юэцзинь: никакого послевкусия, кроме кислой отрыжки, такая еда не оставляла. А вот Янь Гэ такая кухня нравилась; и пусть на тарелке лежала какая-то размазня, он мог еще и добавки попросить – аж потел от удовольствия. Жэнь Баолян, глядя на него, только вздыхал: «Надо бы революцию устроить: как начнется революция, у вас такая еда каждый день на столе будет».

Янь Гэ снова смеялся.

Как-то днем Янь Гэ в очередной раз пришел на стройплощадку к Жэнь Баоляну и попал на обеденное время. Жэнь Баолян, уставший от столовской еды, обедать не пошел. Вместо этого он купил еду на улице и устроил перекус прямо на ступеньках в своем дворике. Это даже нельзя было назвать двориком – просто отгороженный досками мизерный участочек с финиковым деревом в метре с лишним от барака рабочих. Но с другой стороны, что же это еще, если не дворик? Жэнь Баолян купил тушеную курицу с каштанами. Завидев Янь Гэ, который, как догадался Жэнь Баолян, зашел пообедать, он с набитым ртом его поприветствовал: «Подождите-ка, я сейчас отправлю кого-нибудь за порцией для вас».

Однако сегодня Янь Гэ пришел не ради обеда или общения: ему понадобилось «найти одного человека, но не кого-то конкретного, а того, кто смог бы притвориться другим человеком». Выслушав такое сбивчивое объяснение, Жэнь Баолян озадачился:

– Директор Янь, вам это надо для игры в театре?

– Да не в театре, а в жизни.

Жэнь Баолян задумался, а потом усмехнулся:

– А чего тут заморачиваться, в нашей жизни и так одни артисты!

– Что же делать, если с первого раза не удалось сыграть как следует?

После этого он подробно обрисовал Жэнь Баоляну суть своего провала. Когда у Янь Гэ появлялись проблемы, он скрывал их и от пузатого окружения, и от жены, но только не от людей вроде Жэнь Баоляна. А дело было вот в чем: Янь Гэ уже давно сошелся с одной известной певицей, все песни которой посвящались или Родине, или матерям. И Родине, и матерям было очень приятно, а вот саму ее от этих хвалебных песенок уже изрядно тошнило, она даже страдала анорексией. Разумеется, это только фигура речи, но когда гимны льются через край, тошнит уже всех – не только исполнителя, но и слушателей. Эту эстрадную нишу певица заняла для отвода глаз, а сама пустилась во все тяжкие. Ей осточертели и Родина, и матери, она в них нуждалась исключительно для раскрутки. Как-то раз к ней в гости зашел Янь Гэ. Родина с матерями здесь были ни при чем, у них имелись личные интересы. Выполнив постельную программу, певица, решив проводить Янь Гэ, надела темные очки и вышла с ним прогуляться. Они зашли в ближайший переулок, где чинили сапоги, жарили бараньи шашлыки, ремонтировали велосипеды, продавали попкорн, вареную кукурузу и печеный батат – в общем, здесь царил свой особенный мир. Перед тем как распрощаться, певица подошла к одной из лавок и купила печеный батат. И именно в эту минуту в лавке напротив перекусывал журналист из бульварной газетенки. Увидав поп-звезду, он очень удивился, но не растерялся и быстренько ее сфотографировал. Сделай это любой другой человек, никаких бы проблем не возникло, а так уже на следующий день фотографии попали в газету, заняв половину первой полосы. Фотографий было две: на одной была улица, на которой бурлила жизнь и бойко шла торговля; на другой, что располагалась в правом верхнем углу полосы, – крупный кадр с поп-звездой, стоявшей у лавки с печеным бататом. В руке она держала сладкую картофелину, собираясь отправить ее в рот. Внизу красовалась надпись: «Анорексия – очередной миф для раскрутки?» Размещение такого фото в газете ничем не грозило. Пусть бы даже все раскрыли этот миф, все это так или иначе поднимало рейтинг певицы. Как говорится, чем чаще блюдо переворачиваешь, тем быстрее оно готовится. Однако проблемой стало то, что справа позади нее виднелась фигура Янь Гэ. На этом фото он выглядел таким истощенным, точно анорексией страдал именно он. Попадание на страницы газет Янь Гэ не смущало, он и сам размещал себя на рекламных щитах по всему Четвертому кольцу. Но на фото в газете он был не один, рядом с ним оказалась известная певица, и вот это создавало огромную головную боль. Хотя баннеры с Янь Гэ и украшали Четвертое кольцо, но на его популярности это не отражалось. Однако на этот загвоздка состояла в том, что Янь Гэ узнала его собственная жена Цюй Ли. Она уже давно подозревала его в любовных связях на стороне, а тут еще это фото в газете – где взять доказательство лучше? Цюй Ли на прошлой неделе улетела в Шанхай к матери, но сегодня вечером она возвращалась в Пекин. Эта газета могла попасть к ней в руки в любое время. И если Цюй Ли, которая всякий раз устраивала скандалы из-за прически, увидит Янь Гэ вместе с другой женщиной, она ее сразу зарежет. К тому же у Цюй Ли имелась особенность: прежде чем хвататься за нож, она проводила собственные расследования. А ее расследования убивали без ножа. Учитывая эту ее особенность, было логично предположить, что, увидав фото в газете, она непременно заявится на место преступления. Чтобы обвести жену вокруг пальца, Янь Гэ намеревался несколько видоизменить как место, так и произошедшие там события. Предполагалось, что когда Цюй Ли сунется туда со своей проверкой, «свидетели» скажут, что Янь Гэ и та певица ходили порознь, и что их совместное попадание в кадр – не более чем случайность. Кто знает, вдруг такая подтасовка поможет Янь Гэ выйти сухим из воды? В том переулке размещалось десять с лишним лавок. Янь Гэ как следует отрепетировал нужные ответы с каждым из торговцев. Но один из них, аньхоец, что продавал вареную кукурузу, постоянно запинался, рискуя провалить все дело. Поэтому на его место требовалась замена. Следовало найти похожего на него человека, что было возможно лишь на стройплощадке, поэтому Янь Гэ и пришел к Жэнь Баоляну. В общем, рассказывая все это, Янь Гэ уже выбился из сил, а Жэнь Баолян все не врубался в ситуацию. Он тут же спросил:

– А вдруг она вообще не увидит эту газету? Не зря ли мы все это затеваем?

– Не увидит сама, так ей обязательно подскажут. Таково ее окружение.

Янь Гэ уже как-то делился с Жэнь Баоляном своей теорией относительно морального облика «толстопузов», поэтому тот его намек сразу понял, хотя и заметил:

– Сколько мороки. Коснись такое меня, я бы уже давно развелся и делу край.

Тогда Янь Гэ посмотрел на него и сказал:

– Все не так просто, как кажется. Если бы я мог, уже бы давно развелся. – Немного погодя он добавил: – По телевизору ведь тоже изо дня в день сплошное вранье. Кто-то ездит с проверками, а кто-то старается эти проверки должным образом обустроить. Все как в случае с моей женой – у каждого свои бзики.

Поняв, что без этого балагана Янь Гэ никак не обойтись, Жэнь Баолян нерешительно почесал в затылке.

– Только, боюсь, артистов ты не там ищешь. Все эти рабочие только недавно от мамкиной юбки оторвались, не созрели они еще для таких дел, не по силам им это.

Тут у Янь Гэ зазвонил мобильник; он глянул на экран и не стал отвечать. Потом он внимательно посмотрел на Жэнь Баоляна и сказал:

– Зато на это дело подходишь ты.

Жэнь Баолян даже подскочил на месте. Сделав вид, что его оскорбили, он затараторил:

– Неужели я произвожу такое впечатление? Да выверни меня наизнанку, я окажусь честнейшим человеком в мире! – Выпалив это, он перевел разговор в другое русло: – Директор Янь, давайте говорить серьезно. Вы уже полгода тянете с платежами за строительство, куда это годится! С сырьем мы еще как-нибудь вопрос решим, а вот что делать с волнениями рабочих, которые уже полгода зарплаты не видели? – Тут он стал активно жестикулировать. – Не прошло и месяца, а мне уже пять раз успели шины проколоть.

Жэнь Баолян ездил на подержанной «Сантане».

– А я говорю вполне серьезно, – прервал его Янь Гэ. – Ведь если меня сейчас жена зарубит, к кому ты за своими деньгами подашься?

Жэнь Баолян остолбенел, а когда собрался с ответом, калитка во дворик резко распахнулась, и он увидел Лю Юэцзиня. Тот, не одарив присутствующих ни словом, ни взглядом, прямиком направился к финиковому дереву, выдернул из штанов веревку и закинул ее на ветку. Жэнь Баолян и Янь Гэ забеспокоились. Жэнь Баолян крикнул:

– Лю Юэцзинь, ты чего?

А тот, просунув шею в петлю, ответил:

– Я полгода вкалывал и ничего не заработал, семья распалась, жить незачем.

Лю Юэцзинь заявился сюда сразу после встречи с Хань Шэнли. На этот раз тот не ушел с пустыми руками: Лю Юэцзинь отдал ему двести юаней из столовских денег, но эту брешь он уже залатал, совершая покупки на рынке. Хотя деньги и считались общественными, но ведь эти двести юаней он честно отработал, торгуясь с продавцами. Как говорится, голь на выдумки хитра. Но принципиальный Хань Шэнли не отступил, и перед тем как распрощаться, заявил, что на сей раз дает два дня на уплату долга и накапавших процентов – всего три тысячи четыреста юаней. В случае неуплаты он грозился зарезать Лю Юэцзиня и, судя по его настрою, не шутил. Получить такую сумму обычным путем можно было даже не мечтать. Вообще-то у Лю Юэцзиня имелось три с лишним тысячи, но они откладывались на черный день, и он не решался их трогать. Когда у него оставалось меньше пяти тысяч, Лю Юэцзинь терял душевный покой. После ухода Хань Шэнли Лю Юэцзинь никак не мог прийти в себя. Вдобавок ему из Хэнани позвонил сын и сообщил, что нужно срочно внести оплату за обучение в размере двух тысяч семисот шестидесяти юаней пяти мао и трех фэней. По его словам, если в течение двух дней эти деньги не придут, его обещали выгнать. Итак, Лю Юэцзинь был должен и Хань Шэнли, и сыну, а Жэнь Баолян был должен ему. Оказавшись припертым к стенке, Лю Юэцзинь пошел к Жэнь Баоляну. Звонок от сына очень кстати сыграл роль предлога. Лю Юэцзинь понимал, что сам Жэнь Баолян тоже был связан по рукам и ногам, поэтому обычными методами денег было не стребовать. В прошлом месяце, когда Лао Чжану из провинции Аньхой понадобилось по семейным обстоятельствам уволиться и вернуться домой, Жэнь Баолян тоже ничего ему платить не собирался. Тогда тот забрался на башенный кран и грозился спрыгнуть. Вокруг собралась толпа зевак, приехали пожарные, полицейские. Жэнь Баолян снизу кричал:

– Лао Чжан, спускайся, будет тебе уже!

Лао Чжан спустился, и Жэнь Баолян выплатил ему зарплату. Лю Юэцзинь решил действовать по этой же схеме. Раньше Лю Юэцзинь никогда бы до такого не дошел, ведь они дружили с Жэнь Баоляном десять с лишним лет, однако когда маски были сброшены и отношения между ними натянулись, их былая дружба канула в небытие. Однако сейчас Жэнь Баоляну показалось, что Лю Юэцзинь несколько перебарщивает:

– Что за бред ты несешь? Какое мне дело до твоего развода? И вообще, твоя жена сбежала от тебя лет шесть тому назад. – Тут он показал на Янь Гэ и продолжил: – Ты знаешь, кто перед тобой? Директор Янь собственной персоной. Половина домов в Пекине – его рук дело. Ты работаешь на меня, а я работаю на него.

Всплеснув руками, он обратился к Янь Гэ:

– Вот, директор Янь, вы все сами и увидели. Как им не платить? У нас тут такое каждый день творится.

Янь Гэ, который все это время молча наблюдал за их перепалкой, вдруг стал деликатно аплодировать.

– Сыграно что надо. – После этого он уже обратился конкретно к Жэнь Баоляну: – Это ты придумал? А еще говорил, что ничего не смыслишь в таких вещах. Да ты настоящий режиссер!

Жэнь Баолян, рассердившись, шмякнул о землю коробку с обедом; курица с каштанами разлетелась во все стороны.

– Директор Янь, да после ваших слов я и сам готов повеситься! – Указывая на строящийся вдали небоскреб, он бросил Лю Юэцзиню: – Хочешь сдохнуть – лучше сразу сигани вон оттуда!

Янь Гэ, успокаивая Жэнь Баоляна, показал на Лю Юэцзиня и вынес свой вердикт:

– Никого искать не надо, это будет он!

Глава 6. Цюй Ли

Итак, вечером того дня Лю Юэцзинь переоделся и, приготовившись сыграть свою роль, пристроился в начале перекрестка за лотком с вареной кукурузой. Лю Юэцзиню не довелось увидеть того, кого ему следовало изображать. Янь Гэ лишь объяснил, что это аньхоец, в целом очень похожий на Лю Юэцзиня. По большому счету какие-то несовпадения в их внешности проблемы не составляли. Этот маскарад устраивался, чтобы обмануть человека, и было достаточно примерного соответствия фотографии, на которой все равно никто бы не смог разглядеть отличие настоящего продавца от подставного, тем более, что на фото этот продавец вышел величиною с горошину. К тому же роль первой скрипки в этом спектакле принадлежала не торговцу кукурузой, а торговцу бататом и шашлычнику, что стоял рядом с ним. Вероятнее всего Цюй Ли во время своей инспекции станет допрашивать именно их. В этом смысле продавец кукурузы служил не более чем фоном – его взяли на всякий случай. Лю Юэцзинь впервые в жизни изображал другого человека; за это Янь Гэ заплатил ему пятьсот юаней. Получив эти деньги, Лю Юэцзинь тут же стал входить в свою роль, засыпая Янь Гэ вопросами:

– А ничего, что он – аньхоец, а я – хэнанец? Вдруг, если я заговорю, этот ляп сразу заметят?

Янь Гэ на секунду задумался, понимая, что Лю Юэцзинь прав; сам он этого как-то не учел. Однако уже через секунду опасения Лю Юэцзиня показались ему несостоятельными. Ведь фотография в газете не могла заговорить, а о том, что тот человек был аньхойцем, знал лишь Янь Гэ, так что Цюй Ли вообще не ведала, кто он и откуда родом. Янь Гэ лишь вздохнул и ответил:

– Если придется говорить на своем хэнаньском диалекте, говори, пожалуйста. Главное – не волнуйся. – Тут же он еще раз его успокоил: – У тебя не главная роль, можешь не переживать. Просто у меня жена что хорек – у нее интуиция на слабую жертву. Если бы не это, я бы вообще не стал искать подмену тому аньхойцу.

Лю Юэцзинь понимающе кивнул, отбросил вопрос с аньхойцем и, тыча в газетное фото, доверительно спросил:

– Ради чего создаются такие проблемы, что этому папарацци нужно? Деньги?

Янь Гэ вздохнул:

– За деньгами тут еще спрятано одно слово – «злоба». Человек злится, если кто-то живет лучше, чем он сам.

Лю Юэцзинь снова понимающе кивнул. Вдалеке на фото виднелся недавно отстроенный торговый комплекс. Янь Гэ ткнул в его крышу и сказал:

– Надо было спрятать здесь снайпера, тогда бы его башки уже не было.

У Лю Юэцзиня родился еще один вопрос. Он был такой же, как у Жэнь Баоляна: почему Янь Гэ, будучи такой крупной шишкой, не мог поставить свою жену перед фактом, что у него есть любовница? Ну появилась у него другая и появилась; ну узнала об этом жена и узнала. Почему бы с одной не развестись, а на другой не пожениться? И отпала бы тогда всякая необходимость скрытничать. Зачем было тратить столько сил на инсценировку только ради того, чтобы обвести жену вокруг пальца? В этом отношении Янь Гэ явно уступал суррогатчику Ли Гэншэну, возглавлявшему «Тихоокеанскую вино-водочную компанию». Тот действовал вполне открыто и бесстрашно. Но все-таки Лю Юэцзинь побоялся озвучить этот вопрос; он лишь заключил, что у каждого в голове свои тараканы. К примеру, Янь Гэ, будучи важной персоной, берег чувства своей жены, и это заслуживало сочувствия. Их можно было даже назвать товарищами по несчастью. Несчастье у них, правда, было разное, но боязнь стать достоянием пересудов их объединяла.

Итак, Янь Гэ объяснил Лю Юэцзиню, что беспокоиться ему не стоит. Тот переоделся в одежду аньхойца и, в общем-то, его ничего не беспокоило, хотя дискомфорт он чувствовал. Этот дискомфорт приносила ему не столько роль аньхойца, сколько вонь, исходившая от его одежды. Сразу бросалось в глаза, что покупал он ее в каком-нибудь секонд-хенде на ночном рынке. Наверняка ее сменил уже не один хозяин, поэтому ее запашок отдавал какой-то кислятиной и потом. Уже было не разобрать, кто и как запятнал эту одежду, но хотя одежда аньхойца воняла, товар у него был что надо. В его лавке на печке, что топилась угольными брикетами, возвышалась огромная алюминиевая кастрюля. Едва Лю Юэцзинь заступил на место, к нему тотчас ринулись покупатели. Все они оказались старыми клиентами. Оказывается, даже от торговли кукурузой был какой-то толк. Лю Юэцзинь проникся к аньхойцу уважением. Янь Гэ упоминал, что аньхоец робкий, и чуть что – начинает заикаться, но Лю Юэцзинь оценил его как очень толкового человека. Он даже подумал, что если когда-нибудь совсем рассорится с Жэнь Баоляном, то пойдет продавать кукурузу. Когда Лю Юэцзинь встал за прилавок, Янь Гэ ему четко объяснил: «Веди себя с клиентами как тот аньхоец, и чтобы никакой отсебятины».

Однако Лю Юэцзинь тотчас внес некоторые поправки. Он ничего не менял, кроме цены на кукурузу. Вареная кукуруза продавалась поштучно, и если аньхоец брал за один початок один юань, то с появлением Лю Юэцзиня этот же початок стал стоить один юань и один мао. Приобретенный на рынке опыт Лю Юэцзинь теперь внедрял в торговлю кукурузой. Ведь если поднять цену одного початка на один мао, то с сотни початков выйдет навар в десять юаней. Не зря же ему тут торчать. Некоторые покупатели начинали роптать:

– Разве початок стоил не один юань? С чего вдруг кукуруза сегодня подорожала?

Лю Юэцзинь на это отвечал:

– Вчера в Хуайжоу[8] прошел град, побил всю кукурузу отсюда и новая цена.

Когда народ начинал спрашивать, откуда он такой взялся, Лю Юэцзинь отвечал:

– Мой братец вчера малость перебрал, так что я за него.

Уже три часа кряду Лю Юэцзинь торговал кукурузой, а Цюй Ли со своей проверкой все никак не появлялась. Судя по тому, что время близилось к ночи, сегодня ее прихода можно было уже не ждать. Но Лю Юэцзиня это нисколечко не волновало. Свои пятьсот юаней за этот спектакль он уже получил, половину кукурузы тоже успел продать, а это еще пять-шесть юаней прибыли. Если понадобится задержаться в этой роли еще на один день, ему снова заплатят, да и прибыль от продажи кукурузы снова окажется в его кармане. А если дело затянется на несколько дней, то Лю Юэцзиню это только на руку. Однако мечтам Лю Юэцзиня не суждено было сбыться. Пока он витал в облаках, у обочины аккуратно припарковался «Мерседес». Из машины вышла полная женщина. Следом за ней с другой стороны появился Янь Гэ. Лю Юэцзинь сообразил, что настал час икс. Что называется, занавес поднялся, спектакль начался. В дородной фигуре жены Янь Гэ угадывалась былая стройность, и хотя с возрастом ее разнесло, она по-прежнему оставалась симпатичной. В левой руке она держала поводок и вела собачку, а правой сжимала газету. Это была та самая газета, в которой Лю Юэцзинь видел фото певицы и Янь Гэ. Лю Юэцзинь весь собрался, словно артист перед выходом на сцену.

Цюй Ли вернулась из Шанхая в Пекин в четыре часа после полудня. Вообще-то ее прилет планировался на два, но из-за грозы в Шанхае рейс на пару часов задержали. Цюй Ли ездила в Шанхай к матери. На самом деле с матерью они не ладили. В детстве Цюй Ли прекрасно общалась с отцом, но не с матерью. У той был взрывной характер и чуть что, она сразу же прибегала к рукоприкладству. У Цюй Ли была еще младшая сестра, к которой мать относилась совершенно иначе: ругать ругала, но бить никогда не била. Так что на проказы дочерей она реагировала по-разному. Их семья делилась на два лагеря: отцовский и материнский. В силу слабости первого в их семье установился матриархат. Несмотря на то что шанхайцы привязаны к дому, Цюй Ли выбрала для обучения университет в Пекине, чтобы таким образом освободиться из-под материнского гнета. Через два года после того, как Цюй Ли вышла замуж, умер отец. С тех пор она перестала ездить в Шанхай. Если такое и случалось, то в родной дом она не заглядывала. Однако в последний год Цюй Ли стала навещать отчий дом, более того, такие визиты теперь случались каждый месяц. Даже Янь Гэ не мог понять, с чего вдруг произошли такие метаморфозы: то ли изменилась сама Цюй Ли, то ли ее мать. Как бы то ни было, Янь Гэ это более чем устраивало. Ведь с отъездом Цюй Ли он мог распоряжаться своей жизнью в Пекине как хотел, и, как следствие, он спокойно назначал свидания своей певице и другим пассиям. Однако Янь Гэ даже не догадывался, что Цюй Ли ездит в Шанхай вовсе не к матери, а на консультации с психологом. Она возомнила, что у нее тяжелейшая депрессия, но предпочитала об этом не распространяться. Супруги были женаты уже двенадцать лет. Первые пять лет они жили бедно и из-за этого постоянно ссорились. В те времена Цюй Ли была уравновешенной, а потому их ссоры оборачивались холодной войной. Спустя пять лет они разбогатели, Цюй Ли растолстела, а их стычки переросли в скандалы. Этот ад продолжался еще пять лет, после чего ссориться они перестали, снова вернувшись к холодной войне. Но нынешняя холодная война весьма разнилась с предыдущей. В новых условиях Цюй Ли вдруг обнаружила, что больна, и больна не физически: что-то беспокоило ее душу, она постоянно о чем-нибудь волновалась. С одной стороны, она переживала, что Янь Гэ может ее разлюбить, поэтому каждый раз перед сном она запиралась в туалете и втихаря проверяла все карманы Янь Гэ; кроме того, она переживала за себя и за весь мир до кучи. Любое изменение вокруг: смена сапожника в лавке рядом с домом или ротация кадров в стране, что ее в принципе никак не касалось, – вызывало у Цюй Ли панику перед всеобщим крахом, а это в свою очередь нарушало функционирование всего ее организма. Что это, если не депрессия? Причем если у других депрессия вызывала бессонницу и общее истощение, то Цюй Ли, наоборот, вечно хотелось спать, и к тому же она все больше и больше толстела. Любой мало-мальский стресс она заедала гамбургерами, а когда наедалась до отвала, проваливалась в глубокий сон. Вот с этой проблемой она и обратилась к психологу. Разумеется, в Пекине тоже есть специалисты, однако глуповатые шанхайцы чаще других страдают депрессией, поэтому шанхайские психологи считаются более профессиональными. Кроме того, у Цюй Ли имелось еще одно соображение на счет своей депрессии: хотя обнаружилась она у нее недавно, не исключено, что корнями она уходила в детские годы и в их отношения с матерью, поэтому близость к дому тут бы не помешала. Таким образом, раз в месяц она стала летать в Шанхай на консультации. Если другим после посещения психолога на душе сразу становилось легче, то в случае с Цюй Ли все происходило с точностью до наоборот. Она наблюдалась у мужчины, уроженца Фэнхуа[9] провинции Чжэцзян, можно сказать, земляка Чан Кайши[10]. Слегка за тридцать, учтиво говорящий на чжэцзянском диалекте, чисто выбритый – он своей причесочкой и жестикуляцией напоминал гея. Однако в работе он был настоящим профессионалом. Как только он не обрабатывал своих клиентов: узнавал их подноготную по внешним признакам, проникал в суть проблемы от простого к сложному, говорил все четко и убедительно. Однако и ему не удалось сразу попасть в точку, он постоянно акцентировал свое внимание на признаках. И только спустя полгода психолог наконец вытянул из Цюй Ли информацию о том, что за двенадцать лет брака у нее случилось три выкидыша. Вот тогда-то он и прозрел. Этот младший земляк Чан Кайши сложил свои пальчики в утонченный жест, покивал головой и на чжэцзянском наречии торжественно объявил, что причиной всех ее проблем являются выкидыши, а ее детство и отношения с матерью здесь абсолютно ни при чем. Оказывается, причиной ее беспокойства был не Янь Гэ, не она сама и не весь остальной мир, а ее дети. Мания проверять карманы мужа теперь объяснялась боязнью, что у него может появиться ребенок на стороне, и поэтому Цюй Ли объявила ему холодную войну. А ее вспыльчивость в тех же салонах красоты, в действительности была ничем иным, как обычным выпуском пара на стороне. Ну а ее полнота – обычное попустительство. Но если копнуть еще глубже, то и ребенок здесь играл не самую важную роль: оказывается, Цюй Ли боялась того, что если она не родит, ее будет беспокоить, кому достанется все их имущество. Другими словами, основная проблема заключалась в деньгах. Итак, докопавшись до истины, врач воспрянул духом, а вот Цюй Ли, которая, казалось бы, тоже должна была обрадоваться, напротив, впала в тоску, потому что разрешить эту проблему она, увы, не могла. Тогда на ее плечи легло небывалое бремя беспокойства за все на свете. И если раньше она волновалась за все и сразу, то после этой беседы с психологом все ее переживания были направлены исключительно в сторону Янь Гэ. С того момента она постоянно отслеживала и анализировала любые действия, слова и поступки мужа. Она прекрасно понимала, что такое поведение может дать обратный эффект, но возможно, этого ей и недоставало. Жажда обратного эффекта, жажда взрыва, жажда самого наихудшего исхода, жажда убийства и жажда рек крови – все это доказывало, что проблема скрывалась не в ней; всю ответственность Цюй Ли возложила на мужа и весь остальной мир. Поэтому если раньше она беспокоилась, что у Янь Гэ на стороне кто-то есть, то теперь ее беспокоило, что у него никого нет. Быть может, для нее было бы даже лучше, если бы Янь Гэ имел как можно больше любовниц. Ведь в таком случае ее мечты исполнились бы совсем скоро. На этот раз она полетела в Шанхай не столько ради консультации с психологом, сколько уже в силу привычки. И вот вчера ее лучшая подруга из Пекина позвонила ей и сообщила о попавшем в газету фото Янь Гэ и певицы. Эта лучшая подружка-толстушка тоже была замужем за богачом. За ее ахами и охами угадывалось приятное возбуждение, которое тут же уловила Цюй Ли, познав истинную натуру своей подруги: она была из тех, кто с нетерпением ждет несчастий у своих друзей. Тоже своего рода психическое расстройство. Единственное, чего не могла ожидать близкая подруга, так это того, что Цюй Ли данная весть не расстроит, а, наоборот, обрадует. Точно так же ведут себя возбужденные боевые кони, учуяв поле боя и запах крови. Однако, чтобы одурачить подругу, Цюй Ли, разговаривая с ней, притворилась расстроенной. Пока что в ее планы входило лишь натянуть тетиву и занять выжидательную позицию – она должна перетерпеть эту горечь. Как известно, чем дольше спит вулкан, тем мощнее он потом извергается. Едва Цюй Ли приземлилась в столичном аэропорту, как ее встретил Янь Гэ. В руках он держал газету, и Цюй Ли сообразила, что Янь Гэ, не в силах утаить шила в мешке, решил пойти ва-банк. Усевшись в машину, Цюй Ли взяла на руки собачку, а Янь Гэ в это время раскрыт газету и, показывая на фото, прокомментировал: «Хочешь верь, хочешь – нет, я тут просто покупал батат, даже не понял, кто это».

Его замысел был настолько очевиден, что в Цюй Ли тут же стал просыпаться вулкан. Как бы не хотела она попасться на удочку подруги, но попалась; как бы не хотела выпускать стрелу из натянутого лука, но выпустила. Поэтому она ответила мужу:

– А чего ты волнуешься? Я сейчас поеду туда, и все сразу станет ясно.

– Так дело это уже прошлое, кто сейчас что-то вспомнит?

Цюй Ли оставила его реплику без внимания и попросила водителя ехать на ту самую улицу. Однако, приняв такое решение, она прямиком угодила в ловушку Янь Гэ. Все это время он вовсе не прятал шила в мешке, а пытался заманить ее в свои сети. И единственное, о чем он мечтал, чтобы Цюй Ли приехала в указанное место. Раньше Цюй Ли уже устраивала такие инспекции, ввергая Янь Гэ в панику. Но теперь-то был иной случай, теперь он обо всем позаботился заранее, поэтому беспокоился он лишь о том, чтобы все его режиссерские ухищрения не пропали даром. Этим своим спектаклем он хотел опровергнуть не только последний инцидент, но и все подозрения Цюй Ли в целом. Поэтому он тоже вошел в роль и стал притворяться, что ему эта идея не по душе: «Да что там можно выяснить?»

Итак, Янь Гэ вместе с Цюй Ли прибыли на обозначенное место. Лю Юэцзинь, который сначала совершенно не волновался, увидав Цюй Ли и Янь Гэ, чье появление означало начало спектакля, вдруг малость сдрейфил. Как-никак, Лю Юэцзинь не имел опыта подобных выступлений, тем более, что это – реальная жизнь. А жизнь это вам, извините, не театр. Кроме всего прочего Лю Юэцзиня тревожило, что он целыми днями крутился на стройплощадке среди обычных работяг. Ошиваясь в низах общества, он говорил и действовал соответственно. Он никогда не общался с богачами типа Янь Гэ и Цюй Ли, а потому ничего не знал ни об их образе жизни, ни о том, как они поведут себя в экстремальной ситуации. Он не знал, как ему, в случае чего, реагировать. Между тем Цюй Ли с собачкой на поводке принялась совершать обход всех лотков, причем не на бегу, как обычно, а подстраиваясь под неспешный темп собачки. Янь Гэ даже стал терять терпение, а потому начал ее поторапливать:

– Не веришь, так иди и спроси продавца батата.

Но Цюй Ли не торопилась, а продолжала медленно кружить вокруг других торгашей. Однако и тут она угодила в ловушку Янь Гэ. Она вернулась к лавке, где за алюминиевой кастрюлей стоял Лю Юэцзинь, а того, не хуже аньхойца, вдруг стало трясти крупной дрожью. Заметив такое поведение Лю Юэцзиня, Цюй Ли остановилась перед ним и, развернув газету, спросила:

– Извините, вы не видели вчера здесь эту певицу?

Лю Юэцзинь, не в силах что-либо произнести, тревожно затряс головой. Цюй Ли самым естественным тоном продолжала допрос:

– Был ли с ней кто-то еще?

– Был, – заикаясь, ответил Лю Юэцзинь.

Янь Гэ, который стоял за спиной Цюй Ли, аж побледнел от страха.

– А кто именно? – спросила Цюй Ли.

– Ее мамаша.

Цюй Ли так и встала.

– А откуда ты знаешь ее мамашу?

– Я слышал, как она ей сказала: «Ма, ты пока возьми кукурузу, а я схожу за бататом».

Цюй Ли облегченно вздохнула. Так же облегченно вздохнул за ее спиной Янь Гэ и осторожно показал Лю Юэцзиню большой палец. Казалось бы, какой-то рабочий, а актер из него что надо. Закончив допрашивать Лю Юэцзиня, Цюй Ли не стала подходить к другим. Но даже если бы и подошла, Янь Гэ теперь уже ничего не боялся с таким-то началом. Между тем Цюй Ли вместе со своей собачкой отправилась обратно к машине. Янь Гэ последовал за ней. Приняв оскорбленный вид, он первым сел в машину, резко хлопнув дверью со своей стороны. И тут вдруг Цюй Ли сказала водителю:

– Подождите-ка, я тоже куплю кукурузу.

С этими словами она вместе с собачкой снова вернулась к Лю Юэцзиню и спросила:

– Сколько берешь за штуку?

Весь мандраж Лю Юэцзиня к этому времени как рукой сняло, он даже немного расстроился, что сначала разволновался: оказывается, играть спектакль – плевое дело. А сейчас, когда он уже расслабился, в нем снова проснулся продавец кукурузы.

– Один юань и один мао, – бойко ответил Лю Юэцзинь.

Цюй Ли вытащила из кастрюли кукурузу и вроде как между прочим спросила:

– А эта певица приходила вчера утром или вечером?

Этот вопрос застиг Лю Юэцзиня врасплох. Не зная, каков должен быть ответ, он решил сымпровизировать, а потому выпалил наобум:

– Утром, я только-только начал торговать.

Цюй Ли кивнула и засмеялась. Лю Юэцзинь, решив, что снова сыграл как надо, тоже засмеялся. Цюй Ли, взяв кукурузу, вытащила два юаня и вручила их Лю Юэцзиню.

– Сдачи не надо.

Сказав это, она снова вернулась вместе с собачкой к машине. Лю Юэцзинь подумал, что спектакль наконец-то завершился; сидевший в машине Янь Гэ тоже решил, что все удалось. Пока «Мерседес» мчался по улицам, Цюй Ли увлеченно вгрызалась в кукурузу. Тут Янь Гэ, желая выставить свою правоту, заметил:

– Вообще-то, в газете намекали на миф с ее анорексией, а ты умудрилась разглядеть здесь любовные похождения. Видишь то, что хочешь увидеть. Если еще когда-нибудь вздумаешь меня подозревать, я тебе устрою.

Он никак не ожидал, что Цюй Ли вдруг оторвется от своей кукурузы и швырнет ее прямо в его физиономию. С Янь Гэ упали очки; собачка под ногами перепугалась и жалобно заверещала. Янь Гэ взвился:

– Ты чего, хочешь скандала на ровном месте?

Тут из глаз Цюй Ли хлынули слезы, она показала ему газету.

– Янь Гэ, когда в следующий раз снова решишь меня обмануть, будь внимательнее. Продавец кукурузы сказал, что она была утром, посмотри на часы, которые позади!

Янь Гэ нащупал под ногами очки и, надев их, взглянул на фото. Там, в самом углу, на башне торгового комплекса виднелось табло с электронными часами. И хотя цифры на нем выглядели несколько размыто, тем не менее можно было разглядеть время: 17:03:56. Янь Гэ опешил.

Глава 7. Ма Маньли и Ян Юйхуань

Ма Маньли была хозяйкой «Парикмахерской Маньли», что находилась через один переулок от стройплощадки, где работал Лю Юэцзинь. Там, на повороте в конце переулка, всегда горел фонарь. Это заведение занимало площадь в пятнадцать квадратных метров и делилось на два зала: внешний и внутренний. Ма Маньли хоть и была владелицей, также делала стрижки, а в помощь наняла одну девицу по имени Ян Юйхуань. Та приехала из Юньчэна, что в провинции Шаньси. В ее обязанности входило мытье волос, уборка и массаж. Это маленькое, убогое заведение обслуживало в основном рабочих со стройплощадки либо торговцев с ближайшего рынка. Каков размер, такие и цены. Если в салонах красоты за стрижку брали двадцать юаней, а за мытье и укладку по десять, то здесь и стрижка, и мытье головы стоили одинаково – пять юаней. Массаж стоил двадцать восемь юаней. Если кроме массажа клиент выбирал «прочие услуги», то их стоимость не превышала сотни юаней. Эти «прочие услуги» предоставляла только Ян Юйхуань, Ма Маньли этим не занималась. Поэтому разница в их выручке составляла три к одному. Ян Юйхуань хоть и была наемной, а зарабатывала больше. И ладно бы дело касалось только заработка, но эта Ян Юйхуань полагала, что именно от нее зависит вся прибыль заведения, а потому даже в разговоре с Ма Маньли она ни во что ее не ставила, точно хозяйкой тут была она. Иногда, когда подходило время обеда, Ян Юйхуань демонстративно отлынивала от работы и принималась за семечки. К готовке она даже не прикасалась, всегда ждала, пока освободится Ма Маньли и сделает обед. Из-за этого они часто ссорились. Но ссоры эти ни к чему не приводили, разве что только немного оживляли общую атмосферу.

Ма Маньли в этом году исполнялось тридцать два года. Она приехала из города Хулудао, что в провинции Ляонин. Обычно жительницы северо-востока отличались пышным бюстом, но Ма Маньли в их число не входила, имея по этой части некоторый изъян. Но поскольку она носила специальный лифчик на косточках, про ее изъян на всем белом свете знали лишь три человека. Одним из знающих был ее бывший муж, Чжао Сяоцзюнь. Когда они разводились, он бросил ей: «А ты вообще женщина? Только притворяешься».

Кроме того, об этом знала дочь Ма Маньли. Девочке уже исполнилось шесть лет. Уезжая в Пекин, Ма Маньли оставила ее вместе со своей матерью в Хулудао. Когда дочку приходилось кормить грудью, ей недоставало молока, и она все время плакала. Наконец, третьим знающим человеком был Лю Юэцзинь. Как-то раз в час ночи, когда парикмахерская уже закрылась, за Ян Юйхуань приехал на мотоцикле ее парень, а Ма Маньли осталась одна. В этот день у нее как раз были женские дела; она зашла в дальнюю комнату сменить прокладку, а заодно переоделась для сна. Поскольку она осталась одна, то пошла закрывать дверь, не надев лифчика. Едва она вышла из комнаты, как навстречу ей вылетел Лю Юэцзинь. Увидав, что с ней что-то не так, он смутился. Ма Маньли тоже смутилась и возмущенно закричала: «Куда тебя несет, твою мать?»

А Лю Юэцзинь теперь в любую свободную минутку шел непременно в «Парикмахерскую Маньли». Сюда через один переулок от стройплощадки было ходу всего-то семь-восемь минут. Приходил он сюда вовсе не за стрижкой и не за массажем, а просто посидеть, развеяться да на людей попялиться. А точнее, даже не попялиться, а послушать женскую болтовню. Ведь на стройплощадке работали одни мужики. А племянница Жэнь Баоляна, Е Лянъин, хоть и представляла женский пол, но эту стокилограммовую тушу не то что слушать, видеть не хотелось. Разумеется, подслушивать чьи-то сплетни можно и в других местах: на улицах, в магазинах, в метро. Например, до знакомства с Ма Маньли Лю Юэцзиню свободное время нравилось проводить в метро; летом там прохладно, зимой – тепло. Но комфорт – дело десятое, он шел туда, чтобы поглазеть, а точнее послушать. Женское щебетание, которым он наслаждался после рабочего дня, успокаивало и ласкало его душу. Хотя вот голос Ма Маньли нельзя было назвать щебетанием. Отсутствие пышных форм звучало в унисон с ее хрипотцой. Так что на слух Ма Маньли можно было принять и за мужчину. Однако ее хрипотца отнюдь не отталкивала, а, напротив, приятно радовала ухо, притягивая не хуже магнита. В сравнении с обычным женским щебетанием ее голос еще и пленял сердце. Кроме желания послушать голос Ма Маньли, у Лю Юэцзиня имелась еще и другая причина для встреч. Когда шесть лет тому назад суррогатчик Ли Гэншэн увел у него жену, Лю Юэцзинь сначала никак не мог понять, что же он нашел в ней особенного. Оказалось, того прельстила ее осиная талия, которую можно было обхватить руками. Теперь точно такое же достоинство Ли Юэцзинь обнаружил у Ма Маньли. Обычно, если женщина бесформенная, то уж без форм целиком. Однако Ма Маньли, не обладая пышными формами, тем не менее обладала осиной талией. Вот Лю Юэцзинь и торчал у нее целыми днями ради этой осиной талии. Теперь он в полной мере постиг смысл поговорки: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем». За тринадцать лет в браке с Хуан Сяопин он не разглядел в ней каких-то достоинств; и только когда ее увели, он, спустя шесть лет, вдруг стал скучать по ее талии. Было еще кое-что, что роднило Ма Маньли с Хуан Сяоцин – глазки-щелочки. Но кое в чем они были не похожи: Ма Маньли выгодно отличалась от смуглой Хуан Сяоцин белизной своей кожи. А еще Ма Маньли любила поучить жизни, не в пример молчаливой Хуан Сяоцин. Со временем Лю Юэцзинь так привязался к Ма Маньли, что провести три дня без нее было для него в тягость. Как-то раз он даже спросил ее:

– Как думаешь, может, это любовь?

Ма Маньли зыркнула в его сторону и, смачно сплюнув, отрезала:

– И ты, твою мать, тоже за любовью пришел?

Лю Юэцзинь не отставал:

– Я уже шесть лет в холостяках, даже любовницы не завел.

Тогда Ма Маньли ткнула в угол и сказала:

– Так какие проблемы – взял и сам себя порадовал.

Лю Юэцзинь в ответ только усмехнулся. После развода у него и вправду за шесть лет не было ни одной женщины. Иногда ему хотелось снять девицу, но все как-то денег жалко. Вот и приходилось, как сказала Ма Маньли, самому себя радовать. Но при этом им все больше овладевало желание слышать женский голос. Если Лю Юэцзиню удавалось быстро закончить с покупками для столовой, то он непременно заходил в «Парикмахерскую Маньли». Иногда он мог с собой в отдельном пакетике принести для Ма Маньли четверть кило от свиной шеи или полпакетика куриных шей. Пока Ма Маньли обслуживала клиента, Лю Юэцзинь прохлаждался рядом. Тогда она начинала им командовать: «Нечего сидеть без дела! Что люди подумают?»

Тогда Лю Юэцзинь вставал, брал щетку с совком и принимался за уборку. Ма Маньли была не против, чтобы к ней время от времени заглядывал Лю Юэцзинь, а вот Ян Юйхуань терпеть его не могла. Присутствие в парикмахерской мужчины явно мешало ее бизнесу. Бывает, заглянет какой-нибудь клиент в надежде сделать массаж, но, увидав мужика, возьмет и развернется. Лю Юэцзинь и сам понимал, что отпугивает других клиентов, но завязать со своими визитами тоже не мог. Поэтому, если кто-то из мужчин заглядывал в парикмахерскую, он поспешно объяснял:

– Ничего страшного, я просто работаю по соседству.

Но стоило Лю Юэцзиню сказать «ничего страшного», как человек мгновенно испарялся. Едва Лю Юэцзинь переступал порог парикмахерской, как Ян Юйхуань начинала психовать, демонстрируя ему свое раздражение. У себя на родине в Шаньси Ян Юйхуань звалась Ян Ганьни. Приехав в Пекин, она уже несколько раз меняла имя, представляясь то Ян Бинбин, то Ян Цзинвэнь, то Ян Юйчунь. Однако потом все эти имена ей показались какими-то простецкими, и она стала называть себя Ян Юйхуань. Приехала она совсем тощая, но спустя год раздобрела. От природы тонкокостная, она, конечно, не приобрела устрашающих размеров работавшей на стройплощадке племянницы Жэнь Баоляна, но, тем не менее, жировые складочки на ее теле присутствовали. Теперь она вновь решила похудеть. Но это растолстеть просто, а вот сбросить вес – задача посложнее. Все кругом говорили, что она толстая, хотя именно это и привлекало ее клиентов. Лю Юэцзинь, зная, что она стремится похудеть, каждый раз при встрече, отмечал: «Юйхуань, а ты еще больше похудела». Благодаря этим его комплиментам Ян Юйхуань еще как-то терпела Лю Юэцзиня в «Парикмахерской Маньли».

Ма Маньли три года назад развелась с Чжао Сяоцзюнем. Лю Юэцзинь не знал, кем он работает; Ма Маньли на его расспросы тоже не отвечала. Лю Юэцзинь несколько раз встречался с ее бывшим мужем в парикмахерской. Тот постоянно лоснился от пота, был при костюме и напоминал мелкого предпринимателя. Всякий его приход в парикмахерскую имел одну цель – выбить деньги. Из их перебранки можно было узнать, что после развода у них остался неразрешенным конфликт по поводу тридцати тысяч юаней. Причем сама Ма Маньли не брала у него этих денег, их одолжил у Чжао Сяоцзюня ее младший брат. Но брат скрылся в неизвестном направлении, и теперь Чжао приставал к Ма Маньли. Ма Маньли знать не знала об этом займе, поэтому они постоянно выясняли отношения. Однажды визит Лю Юэцзиня совпал с приходом в парикмахерскую Чжао Сяоцзюня. В тот раз между бывшими супругами разразилась не просто ссора – они подрались. Одно из зеркал разбилось вдребезги. У Ма Маньли от удара в лицо пошла из носа кровь. Лю Юэцзинь кинулся их разнимать, тогда Чжао отбросил Ма Маньли в сторону и ринулся к Лю Юэцзиню:

– Раз ты тут не чужой, то, может, и деньги возвратишь?

Лю Юэцзинь попытался его урезонить:

– Уже до крови дело дошло, давай спокойно поговорим, хватит руки распускать.

– Я смотрю, сегодня кое-кто явно нарывается, так я угощу по полной программе!

С этими словами он снова повернулся к Ма Маньли. Лю Юэцзинь, глядя на ее окровавленное лицо, бросился на помощь. Тут же он расстегнул свою поясную сумку и, вытащив тысячу юаней, отдал их вместо Ма Маньли. Чжао Сяоцзюнь взял деньги и, выругавшись, ушел прочь. Лю Юэцзинь недоуменно прокомментировал:

– Ведь уже развелся, а все каких-то денег требует, что за тип?

Но уже на следующий день Лю Юэцзинь стал раскаиваться. Раскаивался он не в том, что полез защищать Ма Маньли, а в том, что пожертвовал свои деньги. Ведь он был сбоку припека. Те как бывшие супруги накопили личные проблемы, которые его не касались. Зачем ему понадобилось влезать в их дела? Ладно еще, если бы у Ма Маньли и Лю Юэцзиня имелись какие-нибудь отношения, но до сих пор они даже не целовались, так с чего он начал изображать из себя рыцаря? Однако теперь он чувствовал себя не рыцарем, а обманутым недотепой. На следующий вечер Лю Юэцзинь снова заявился в «Парикмахерскую Маньли» и потребовал у Ма Маньли «компенсации». Но та не признавала никакого долга: «Ты свои деньги сам пожелал отдать, так что вопрос компенсации меня не касается».

Лю Юэцзинь, отдав долг Маньли из своего кармана и не получив взамен никакой благодарности, вконец ощутил себя в дураках. Хорошо еще сумма оказалась незначительной. В любом случае неприятный осадок у него остался. Зато теперь он стал наведываться в парикмахерскую с полным сознанием своей правоты.

На следующий день после того, как Лю Юэцзинь отыграл роль аньхойца, он снова наведался к Ма Маньли. На этот раз он принарядился в купленный на ночном рынке серый костюм с галстуком. Под пиджаком на поясе он закрепил сумку с деньгами. Если появлялся повод, Лю Юэцзинь всегда надевал костюм. Сначала он не планировал заходить к Ма Маньли; он направлялся на почту, чтобы отослать деньги сыну. Но, проходя мимо парикмахерской, Лю Юэцзинь заметил, что у него остается время, и решил проведать Ма Маньли. На самом деле его поход на почту оказался хорошим предлогом, чтобы в очередной раз пристать к Ма Маньли по поводу долга. На пороге парикмахерской Лю Юэцзинь наткнулся на Ян Юйхуань, которая, прислонившись к дверному косяку красила губы. Это занятие она совмещала с выслеживанием потенциальных клиентов. Заметив Лю Юэцзиня, она даже не убрала ногу с порога, что в очередной раз убедило его в отсутствии у этой шаньсийской бестии всякого воспитания. Разозлившись, он не удостоил ее своим обычным комплиментом: «А ты еще больше похудела». Ма Маньли в это время только закончила мыть волосы клиенту и теперь усаживала его перед зеркалом для укладки. Лю Юэцзинь, понимая, что она занята, заметил на столе огромный персик и по-хозяйски взял его, чтобы утолить жажду. Покончив с персиком, он решил облагородить внешний вид и подстричь волосы в носу. Взяв ножнички, он встал перед зеркалом и занялся своим носом. Дождавшись, когда клиент досушит волосы, расплатится и уйдет, Лю Юэцзинь произнес:

– Пришел с тобой попрощаться.

Ма Маньли очень удивилась:

– Ты покидаешь Пекин?

– Не только Пекин, я покидаю этот мир.

Ма Маньли удивилась еще больше. А Лю Юэцзинь продолжал:

– Вчера мой сынок официально поставил меня перед фактом, что если я сегодня же не вышлю ему денег на обучение, он уйдет к матери. Шесть лет назад я оставил его при себе, сколько сил у меня ушло на его воспитание – и вот нате вам. Чего мне только стоили эти шесть лет! Если же он сейчас переметнется к своей матери, не будет ли это означать, что он встанет на ее сторону? Что обо мне люди подумают? Вот я и решил: зачем жить дальше?

Ма Маньли была в курсе его непростой судьбы, однако, заметив в его голосе нотки негодования, она не торопилась ему верить. Но Лю Юэцзинь, невзирая на это, продолжал гнуть свою линию. Глядя на свое отражение в зеркале, он стал поносить своего сына:

– Сучье отродье, не заигрался ли ты? Кто такая эта твоя мать? Семь лет назад она была шалавой. А за кого замуж вышла? За суррогатчика! Рано или поздно закон до него доберется! – Следом он стал жалеть себя: – Честным людям в этом мире житья нет. Кто посмелее – дохнет от переедания, у кого кишка тонка – мрет от голода. Я же поступлю иначе. Сам на себя руки накладывать не буду, а вот их, выродков, найду и зарежу обоих, пусть кровь обагрит мой нож!

Вчерашний спектакль сделал свое дело – Лю Юэцзинь вошел во вкус. Сегодня ему быстрее удалось войти в роль обиженного папаши. Он так разозлился, что лицо его стало багровым, а на шее выступили жилы:

– Вот, зашел к тебе, а потом сразу на вокзал.

Ма Маньли попалась на его удочку и стала уговаривать:

– Да стоит ли это того, чтобы на людей с ножом бросаться?

Тогда Лю Юэцзинь заорал во всю мощь:

– А что мне, по-твоему, остается, если нужно срочно заплатить за обучение больше трех тысяч?

Этот крик отрезвил Ма Маньли. До нее дошло, что так Лю Юэцзинь пытается вернуть свои деньги:

– А ты молодец: такой спектакль разыграл ради каких-то копеек.

Не желая больше пререкаться с Лю Юэцзинем и тратить на него свое время, а может, просто презирая его за скупердяйство, она вытащила из ящичка ворох каких-то совсем уж мелких купюр и швырнула их Лю Юэцзиню.

– Впредь даже не показывайся.

Лю Юэцзинь подобрал с пола деньги, пересчитал; там оказалось двести десять юаней. Выйдя из роли, он сказал:

– Про какой спектакль речь? Все чистая правда.

Глава 8. Синемордый Ян Чжи

Последние два дня Лю Юэцзиню фартило. Сыграв во вчерашнем спектакле, он заработал пятьсот юаней. И даже не деньги здесь были главным, а то, что он лично познакомился с Янь Гэ, боссом Жэнь Баоляна. Так что впредь Жэнь Баоляну надлежало считаться с Лю Юэцзинем. А сегодня он разыграл спектакль в «Парикмахерской Маньли», заставив ее хозяйку отдать двести десять юаней. И в этом случае главным для него были не деньги, а то, что Ма Маньли сделала первый платеж, это значило, что она все-таки признала свой долг. Теперь сбережения Лю Юэцзиня, которые он носил при себе на поясе, составляли четыре тысячи сто юаней. Так что на почту Лю Юэцзинь отправился бравой, уверенной походкой. На улице стояли длинные автомобильные пробки, а Лю Юэцзинь шел себе пешочком в приподнятом настроении. В разговоре по телефону сын назвал ему цифру в две тысячи семьсот шестьдесят юаней, пять мао и три фэня. Однако Лю Юэцзинь не собирался высылать ему так много, он считал, что полторы тысячи будет вполне достаточно. Поступая так, Лю Юэцзинь не то чтобы оставлял деньги себе на черный день, просто он беспокоился, что сын его обманывает. Этот поросенок горазд был на такие дела, поэтому с ним требовалось держать ухо востро.

Рядом с почтой стоял газетный киоск, увешанный всевозможными газетами и журналами. Газета с фотографией певицы и Янь Гэ по-прежнему красовалась на первом плане, и вместо того, чтобы покупать свежий номер, народ брал ту вчерашнюю газету. Проходя мимо покупателей, внимательно изучавших новость, Лю Юэцзинь невольно усмехнулся. Ведь им было невдомек, что там произошло на самом деле. Народ принимал все всерьез, а между тем он, Лю Юэцзинь, вчера все это опроверг. Говоря иначе, Лю Юэцзинь представил чью-то ложь как правду. В любом случае, глядя на этих обывателей с газетами в руках, у Лю Юэцзиня возникало ощущение, что он тут единственный трезвый среди пьяных.

Поднимаясь по ступеням почты, Лю Юэцзинь вдруг снова задержался. Он услышал родное наречие. Рядом с почтой, за ящиком для писем, примостился мужичок лет пятидесяти, который зарабатывал уличным пением и игрой на эрху[11]. Перед ним стояла фарфоровая плошка с мелочью. Нет ничего зазорного в том, что человек живет за счет своего искусства, но этот товарищ, будучи хэнаньцем, пытался на своем наречии воспроизвести популярный хит «Дар любви». Фальшивя на своем инструменте, он искажал всю мелодию, и вместо песни выходило нечто похожее на предсмертный поросячий визг. Лю Юэцзиня это покоробило. Доведись ему услышать такое в обычный день, он бы и внимания не обратил, но успех последних двух дней так вскружил ему голову, что пройти мимо он уже не мог. Совать нос в чужие дела дозволено не всем. Если кто-то сильнее тебя, то совать нос в его дела не стоит, если же наоборот, то можно и выпендриться. Хотя Лю Юэцзинь работал обычным поваром на стройке, в сравнении с уличным музыкантом он мнил себя статусом повыше. Тот факт, что музыкант был хэнаньцем, тоже придавал Лю Юэцзиню смелости, поэтому он развернулся и, спустившись со ступеней, оказался перед почтовым ящиком. Мужичок, закрыв глаза, все еще предавался пению, тогда Лю Юэцзинь выкрикнул прямо у него над головой:

– Погоди-погоди, поговорить надо!

Мужичок, весь отдавшийся пению, от неожиданности вздрогнул. Решив, что перед ним страж порядка, он тут же прекратил игру и открыл глаза. Однако, увидав перед собой Лю Юэцзиня без формы, он, не церемонясь, огрызнулся:

– Чего надо?

– Что это за песня?

– «Дар любви», – только и ответил музыкант.

– Ты хэнанец?

Мужичок задрал голову:

– Хэнанец кому-то помешал?

– Помешал. Ты сам себя послушай – есть хоть одно место в этой песне, которое ты не сфальшивил? Ладно бы, если только себя позорил, но когда за тобой все хэнаньцы – это уже не дело.

Мужичок все еще упорствовал:

– Ты кто такой? Какое твое дело?

В ответ Лю Юэцзинь показал на стройплощадку вдали:

– Видал? Вон те здания строю я.

Разумеется, Лю Юэцзиня несколько занесло, но в каком-то смысле можно было сказать и так. Вдали возвышалось сразу несколько наполовину построенных зданий будущего делового центра. И пусть даже Лю Юэцзинь не строил ни одно из них, зато он кормил строителей. С одной стороны, Лю Юэцзиня можно было воспринимать как начальника стройки, а с другой – как простого сезонного рабочего. Однако он не относился ни к первым, ни ко вторым, поскольку работал поваром. Но и как повара его тоже можно было воспринимать по-разному. По крайней мере, интонация Лю Юэцзиня внушила мужичку уважение. Заметив на Лю Юэцзине костюм с галстуком впридачу, он принял его за начальника стройки. Осознав его могущество относительно себя, музыкант несколько стушевался.

– У себя в Хэнани я исполнял под музыку сказы.

– Так и продолжай их исполнять.

– Пробовал, никто их не слушает, – обиженно ответил музыкант.

Тогда Лю Юэцзинь вытащил из висевшей на поясе сумки монетку и, бросив ее в фарфоровую плошку сказал:

– Я послушаю.

Мужичок проследил глазами за монеткой, завертевшейся на дне, потом посмотрел на Лю Юэцзиня, подкрутил струны, настроился на новый лад и стал исполнять один из хэнаньских сказов. Это была история под названием «Сестрица Ван скучает о муже». В отличие от исполнения известного хита, на этот раз голос музыканта звучал приятно и мелодично. И если еще какое-то время назад перед ним не стояло ни одного слушателя, то теперь его окружило несколько человек. Однако люди собрались вовсе не для того, чтобы послушать хэнаньские сказы, их просто-напросто привлекла перепалка двух хэнаньцев. Но музыкант принял все на свой счет, поэтому стал стараться с удвоенной силой: закрыл глаза, вытянул шею и заголосил за сестрицу Ван так, что у него вздулись вены. Лю Юэцзинь, почувствовав себя хозяином положения, стал самодовольно оглядываться по сторонам. У газетного киоска в толпе прохожих стоял человек с газетой в руках. Заметив оживление около Лю Юэцзиня, он тоже стал посматривать в ту сторону. Тут их взгляды встретились; найдя ситуацию забавной, человек улыбнулся, Лю Юэцзинь тоже ответил ему улыбкой. Тогда человек отложил газету и присоединился к толпе слушателей, встав прямо позади Лю Юэцзиня. Что там пел музыкант на своем хэнаньском наречии, никто не понимал. Самому Лю Юэцзиню приходилось слышать эту историю у себя в деревне; он очень проникся этим исполнением, а потому тоже закрыл глаза и целиком отдался своим чувствам. Вдруг Лю Юэцзинь уловил какое-то мимолетное движение вокруг своей талии, но не придал этому значения. Но что-то его все-таки насторожило: он открыл глаза, похлопал себя по поясу и тут же обнаружил пропажу. Оказывается, вставший позади него человек ловко срезал ремешок на его поясной сумке и дал деру. Надо было срочно действовать, но вор, вырвавшись из кольца зевак, уже успел убежать. Поскольку все это произошло в одно мгновение, первое, что сделал Лю Юэцзинь – закричал: «Держи вора!» Выйдя из ступора, он пустился в погоню. Но вор был явно профессионалом: вместо того, чтобы убегать вдоль прямой улицы, он выбрал окольный путь через почтовые задворки, после чего нырнул на вещевой рынок. Этот рынок, по сути, представлял собой целый склад, и пусть он занимал лишь небольшой переулок, продавали здесь брендовую одежду. Бренды хоть и были липовыми, зато цена всех устраивала, поэтому торговля здесь шла очень бойко. Среди мелких и крупных покупателей было много русских. Когда Лю Юэцзинь, добежав до рынка, стал сновать между прилавками и покупателями, вор уже растворился в толпе.

Поскольку все случилось очень быстро, Лю Юэцзинь не успел как следует запомнить вора, в глаза ему бросилось лишь родимое пятно на левой половине лица в виде цветка абрикоса.

Глава 9. Лао Линь и начальник Цзя

Мало того, что Янь Гэ был худым, он вдобавок питался практически одними овощами, что тоже сказывалось на его телосложении. Будучи выходцем из хунаньской деревни, Янь Гэ еще в детстве из-за малого достатка питался лишь овощами. Бывало, нажарит семья целую сковороду острого перца, да и ест потом три дня вместе с рисом, после чего даже язык не чувствуется. Ну а если перца не было, то для вкуса просто добавляли в отварной рис соевый соус или горсточку солений. После окончания университета и женитьбы Янь Гэ где только не работал, но с заработком ему не везло. А ведь о родителях и братьях тоже следовало заботиться, так что шиковать ему не приходилось. Единственное, он теперь питался морковкой с капустой. Разбогатев, Янь Гэ пристрастился к мясным блюдам, а после переключился на морские деликатесы. Был небольшой период в жизни Янь Гэ, когда он помешался на акульих плавниках: он ел их на обед и на ужин, в компании и в одиночку. Но спустя три года он ими пресытился. Тогда же Янь Гэ просек, что все эти плавники по большей части представляли собой имитацию, иначе где же выловить столько акул? Тогда он снова возвратился к морковке с капустой. Совершив такой круг, он вернулся в исходную точку. На какое-то время он даже поправился, но потом снова похудел. Иногда Янь Гэ заходил на стройплощадку к Жэнь Баоляну, чтобы отведать морковку с тушеной капустой, приготовленную Лю Юэцзинем. А готовил он ее вовсе не так, как Янь Гэ привык есть, когда жил впроголодь, и не так, как теперь готовил его личный повар. Раньше, когда кроме морковки с капустой на столе ничего не имелось, Янь Гэ не мог правильно оценить вкуса этих овощей. Теперь же, когда они попадали в руки его личного повара, они готовились столь деликатно – в сотейничке, при специальном температурном режиме, – что притрагиваться к ним казалось кощунством. И только столовская еда, приготовленная в огромной жаровне и в большом количестве, упаренная, с пылу с жару, размякшая, с душком рабочего люда, да еще и вместе с двумя горячими пампушечками или рисом была настоящим праздником не только для желудка, но и для души. Но вот заведующий канцелярией Лао Линь, работавший в подчинении у начальника Цзя, относился к плотоядным и овощей не признавал. Он питался мясом, крабами, омарами, трепангами, морскими ушками и акульими плавниками. Поэтому, если Янь Гэ случалось приглашать его в ресторан, он выбирал места, где подавали мясные или морские деликатесы. Видимо, Лао Линь просто ими еще не переболел. Сегодня же, когда мужчины выбирали место встречи, они оставили в стороне морские деликатесы. Дело в том, что Лао Линь только что отобедал морской кухней, поэтому они решили пойти в ресторан-самовар, ведь там в основном были мясные блюда. Так что, усевшись за стол, Лао Линь стал налегать на мясо, а Янь Гэ выуживал из бульона овощи.

Янь Гэ знал Лао Линя уже шесть лет. В этом году Лао Линю исполнялось тридцать восемь. Семь лет назад он начинал работать у начальника Цзя обычным секретарем, а потом дослужился до заведующего канцелярией. Лао Линь был выходцем из провинции Шаньдун, которая славится крепкими, рослыми мужчинами. Однако к Лао Линю это не относилось: он не отличался ни крепким телом, ни высоким ростом. Детство его тоже нельзя было назвать счастливым. Как и Янь Гэ, наголодавшись в свое время, он теперь налегал на мясо, а потому заметно округлился. Но округлился он только телом, личико так и осталось маленьким и узеньким, поэтому, учитывая его общую хрупкость, он не производил впечатления толстяка. В параметры голосистых шаньдунцев Лао Линь тоже не вписывался. Говорил он настолько тихо, что если не напрячь слух, понять его было непросто. К счастью, объяснялся он медленно и после каждой фразы надолго замолкал, что давало возможность разобрать сказанное. Из-за близорукости Лао Линь носил очки. Всякий раз при встрече с Лао Линем Янь Гэ вспоминал одного китайского руководителя времен своего детства – Чжан Чуньцяо[12]. Чжан Чуньцяо тоже был выходцем из провинции Шаньдун. Оказавшись на высоком посту, он всегда оставался очень серьезным и, судя по его статьям, имел высокие идеалы, однако жизнь свою он закончил в тюрьме. Поскольку Янь Гэ был старым приятелем начальника Цзя, а Лао Линь появился в их кругу позже, Лао Линь относился к Янь Гэ с должным почтением. Но как-то раз Янь Гэ удалось увидеть и другую сторону личности Лао Линя. Однажды, когда они лакомились акульими плавниками, или, точнее сказать, лакомился Лао Линь, а Янь Гэ ел свои овощи, Лао Линю вдруг кто-то позвонил, судя по всему, один из замов начальника Цзя. В какой-то момент разговора Лао Линь резко сменил привычный темп и интонацию. Слова посыпались из него как из пулемета, он стал орать так, что зазвенели стекла. Неизвестно, что случилось с человеком на том конце провода, но вот Янь Гэ испугался не на шутку. По крайней мере теперь Лао Линь больше не напоминал ему Чжан Чуньцяо.

С начальником Цзя Янь Гэ познакомился пятнадцать лет назад. В те времена тот всего лишь возглавлял подразделение в одном из ведомств, сам же Янь Гэ был руководителем отдела в одной компании. Познакомились они случайно, на каком-то званом ужине. В тот вечер за столом собралась большая компания в десять с лишним человек. При таком количестве гостей их встреча приняла неофициальный формат. Алкоголь лился рекой; народ раскрепостился и стал перебрасываться сальными шуточками. Анекдоты сопровождались дружным смехом. Среди этого общего веселья молчаливо грустил лишь начальник отдела Цзя. Когда его спросили, чем он так озабочен, он, вздохнув, ответил: «Завидую я вам, большим директорам. Вот мы, чиновники, с нашей фиксированной зарплатой еле-еле сводим концы с концами». Окружающие не приняли его слова всерьез, решив, что он говорит так просто, для отвода глаз, поэтому продолжили выпивать и смеяться. А вот Янь Гэ почувствовал, что начальника Цзя тревожит что-то еще. Поскольку сидели они рядом, Янь Гэ снова пристал к нему с расспросами и узнал, что у матери начальника Цзя обнаружили рак печени, ее положили на операцию, на оплату которой ему недоставало восьмидесяти тысяч юаней. Он не в силах был самостоятельно раздобыть такую сумму, поэтому ему было не до веселья. Сегодня он пересилил себя и пришел на эту дружескую попойку лишь затем, чтобы занять у обеспеченных приятелей деньги. Однако всеобщее веселье не давало ему удобного случая подступиться со своей просьбой, вот он и грустил. Янь Гэ уже и сам был не рад, что узнал обо всем этом, так как не понимал, как ему на это реагировать. Денег у него вроде и не просили, но о наболевшем рассказали. Сам Янь Гэ с удовольствием бы помог, но в те времена он еще не мог похвастать своим положением: он также получал фиксированную зарплату, поэтому больших денег у него не водилось. К тому же они впервые виделись и были друг другу совершенно чужими. Ситуация оказалась щекотливой, и пришлось этот разговор замять. Банкет окончился, Янь Гэ успел позабыть о проблеме начальника Цзя. На следующий день, когда он на своем рабочем месте сортировал визитки, ему попалась визитка его вчерашнего знакомого Цзя. Глянув, кто он такой, Янь Гэ обомлел. Вчера он не обратил внимание на организацию, где работал Цзя, а потому воспринимал его как обычного служащего. Но сегодня, внимательно рассмотрев визитку, он узнал, что тот занимает пост в одном из ключевых министерств государства. Сердце Янь Гэ невольно забилось быстрее, словно он напал на золотую жилу. Отложив визитку, он взял такси и направился в уезд Тунсянь под Пекином. Восточнее Тунсяня на территории провинции Хэбэй находился городок Саньхэ. Именно там проживал одногруппник Янь Гэ Дай Инцзюнь. В годы университетской учебы они жили в одной комнате. На втором курсе Дай Инцзюнь из-за несчастной любви несколько раз пытался покончить с собой. В итоге отец приказал ему вернуться домой в Саньхэ, и в университете Дай Инцзюнь больше не появлялся. Кто же мог подумать, что это окажется прямой дорогой к счастью? Вместе с отцом Дай Инцзюнь открыл фабрику по производству бумаги, причем не писчей, а туалетной, и через несколько лет они на этом разбогатели. После окончания университета Янь Гэ встречался с ним несколько раз; Дай Инцзюнь к тому времени так отъелся, что из-за его толстых щек едва можно было разглядеть глаза, а стоило ему раскрыть рот – матерился как сапожник. Это был уже не тот пылкий романтик Дай Инцзюнь, с которым Янь Гэ познакомился в университете. Поначалу приезд Янь Гэ очень обрадовал Дай Инцзюня, но услышав, что тот приехал просить денег, он изменился в лице.

– Твою мать, почему я так многим нужен со своими деньгами? Мне мои деньги тоже не с неба сыплются. Продажа каждого клочка бумажки мне кровью достается. Это не так-то просто!

– Я бы не стал беспокоить тебя из-за ерунды: у меня отец в больнице, – объяснил Янь Гэ.

Эта новость не оставила Дай Инцзюню шансов к отступлению, поэтому, ругаясь на чем свет стоит, он все-таки нашел бухгалтера и одолжил Янь Гэ восемьдесят тысяч. С этими деньгами Янь Гэ тут же вернулся в Пекин и направился прямиком к начальнику Цзя. Оказавшись на месте, Янь Гэ предварительно ему позвонил и сказал, что проходя мимо, решил просто с ним повидаться. Начальник Цзя спустился вниз и пригласил Янь Гэ пройти в здание, но тот, сославшись на занятость, лишь передал ему газетный сверток, в котором лежали восемьдесят тысяч. Начальник Цзя так и застыл на месте.

– Да я вчера просто так поделился, а вы приняли это на свой счет.

– У меня они все равно лежали без дела, – ответил Янь Гэ и добавил: – Что-нибудь другое можно оставить без внимания, но с матерями так нельзя.

Чиновник был настолько растроган, что в глазах его заблестели слезы.

– Тогда я возьму, – решившись, сказал он, крепко сжав плечо Янь Гэ. – Надеюсь, брат, что и я тебе когда-нибудь пригожусь.

Операция не спасла жизни матери начальника Цзя. Спустя полгода у нее появились множественные метастазы, и она умерла. Но поступок Янь Гэ твердо отпечатался в памяти начальника Цзя. Когда Янь Гэ с ним только познакомился, тому уже исполнилось сорок шесть, что не сулило перспектив в карьере. Кто бы мог подумать, что он все-таки продолжит продвижение по служебной лестнице? Через год он дослужился до замначальника управления, еще через два сам стал начальником. Потом его назначили замначальника более высокого ранга, что повысило его до чиновника министерского уровня. В конце концов его назначили на самый высокий пост в министерстве. То, что Янь Гэ познакомился с ним еще на заре его служебной карьеры, было особенно ценным. Их дружба крепчала по мере продвижения начальника Цзя. Дружеские отношения нужно завязывать тогда, когда люди еще не обременены регалиями. А когда человек уже всего добился, он или не испытывает недостатка в друзьях, или воздерживается от близких знакомств, потому как заводить друзей оказывается поздно. Уже заняв самый высокий пост, начальник Цзя как-то за ужином при личной встрече ткнул в сторону Янь Гэ палочками и сказал:

– А ты ведь оказался очень дальновидным. – Будучи подвыпившим, он добавил: – Кругом одни пустобрехи. Я тебя за те восемьдесят тысяч всю жизнь помнить буду.

Янь Гэ тотчас поспешил отмахнуться:

– Начальник Цзя, да я давно забыл о таких пустяках. Даже не напоминайте.

Ведомство, которым руководил начальник Цзя, контролировало торговлю недвижимостью и выдачу разрешений на землю под жилищное строительство. Когда дела у начальника Цзя пошли в гору, и Янь Гэ, естественно, в стороне не остался. Он ушел из своей прежней компьютерной компании и основал собственную девелоперскую фирму. Через двенадцать лет состояние Янь Гэ исчислялось в миллиард с лишним юаней. Так что начальник Цзя оказался благодетелем Янь Гэ. Но где это видано, чтобы благодетели сами для вас все устраивали? В этом мире нельзя просто так уповать на судьбу – роль благодетеля прочат заранее.

Янь Гэ ощущал, как в течение десяти с лишним лет их отношения с начальником Цзя тоже менялись. Причем эти изменения происходили не по инициативе Янь Гэ, а по инициативе начальника Цзя. Он, так сказать, был главным, в то время как Янь Гэ приходилось ему подчиняться. Корректировка осуществлялась с подачи начальника Цзя, и игнорировать ее никак не получалось. Хотя они и назывались друзьями, их разные социальные статусы, строго говоря, не позволяли им дружить. И если начальник Цзя мог иметь в друзьях Янь Гэ, то Янь Гэ было непозволительно называть начальника Цзя своим другом. Иначе говоря, пока начальник Цзя был просто чиновником Цзя, они считались друзьями, но как только начальник Цзя занял высокий пост, они таковыми считаться перестали. Однако при личном общении они оставались друзьями, а вот на публике им надлежало вести себя в соответствии со своим социальным статусом. Янь Гэ, как человек здравомыслящий, не только на публике выражал начальнику Цзя должное почтение, но и при личном общении старался вести себя максимально тактично. Разумеется, когда у Янь Гэ завелись деньги, и начальник Цзя разбогател. Ведь без него никаких денег у Янь Гэ бы не было. Уж для кого-кого, а для начальника Цзя Янь Гэ денег никогда не жалел. В то же время Янь Гэ понимал, как именно надлежало отдавать эти деньги, ведь начальник Цзя не допускал никаких денежных переводов или перечислений на карту, он признавал только наличку. Они всегда встречались с глазу на глаз, чтобы не оставлять никаких улик. Что уж говорить о табу которое было наложено на разговоры об их развратном образе жизни. За двенадцать лет Янь Гэ прекрасно усвоил, что если человек наделен деньгами и властью, то ему позволено все. При этом толстосум не то чтобы ищет приключений на свою задницу, а скорее, голая задница сама ищет его и найти не может. Превратившись в крупную шишку, начальник Цзя приобрел особый лоск, его рукопожатия стали мягкими, а ладошка влажной; когда он улыбался, его лицо напоминало арбуз. Раньше в нем жила хоть какая-то искренность, теперь же каждую его фразу можно было понять по-разному: он говорил метафорами и при любой возможности, даже когда шутил, загибал для убедительности пальцы. Например, рассуждая о симпатичных женщинах, он мог привести сравнение с оленихой: во-первых, у нее должна быть маленькая головка, во-вторых – длинная шея, в-третьих – большая грудь, в-четвертых – стройные ноги. Казалось бы, все очень наглядно и понятно, однако в конце он мог добавить фразочку типа: «Все великие герои преследуют оленей»[13]. Причем говорил он это с такой злобой и отвращением, что было не понятно, как на это реагировать. О ком он думал в тот момент, о конкретной женщине или о ком-то другом, оставалось загадкой. Янь Гэ теперь уже окончательно понял, что начальник Цзя уже не тот, что прежде. Как-то раз в выходные Янь Гэ вместе с начальником Цзя отправились в Бэйдайхэ[14], чтобы отдохнуть у моря. Вечером, когда они прогуливались по набережной, наслаждаясь свежим ветерком, начальник Цзя вдруг обронил:

– Пока не станешь чиновником, не поймешь, что есть шишки покрупнее.

Янь Гэ не понял, что это значило, поэтому никак не отреагировал. Между тем начальник Цзя продолжал вздыхать:

– Кажется, что ты оказался среди волков и шакалов, а на самом деле они просто опарыши.

До Янь Гэ дошло, что тот сетует на нелегкую долю чиновников. А начальник Цзя возьми и добавь:

– Было бы неплохо, если бы часть из них передохла.

У Янь Гэ даже мурашки пробежали по телу; он не понимал, к кому именно относится эта фраза, чем эти бедолаги провинились и почему их смерть принесет облегчение, поэтому продолжал молчать. Когда-то раньше у Янь Гэ было предчувствие, что чиновник Цзя ему еще пригодится, сейчас же у него возникло предчувствие, что их дружба не продлится всю жизнь, и в один прекрасный день начальник Цзя его возьмет и отфутболит. Не могли же их отношения развиваться лишь за счет денег и совместных оргий. Наверняка наступит момент, когда начальник Цзя с ним поссорится и тем самым поставит точку в их отношениях. Янь Гэ придется принять такое положение вещей, поскольку возможности ответить тем же у него просто-напросто не имелось.

И этот день наступил. С недавнего времени они оба сидели в одной и той же яме. В конце апреля прошлого года начальник Цзя проводил в Чжуннаньхае[15] совещание. Вечером того же дня он договорился с Янь Гэ вместе поужинать. За ужином он спросил Янь Гэ, каким свободным капиталом тот обладает на данный момент. Янь Гэ подумал и осторожно ответил:

– Миллиард с лишним найдется.

Тогда начальник Цзя ему сообщил, что в финансовой политике КНР после первого мая, скорее всего, начнется период урегулирования. Он предлагал Янь Гэ инвестировать деньги в финансовый рынок, к примеру, оформить фьючерсные сделки или приобрести какие-нибудь акции. Покачивая вино в бокале, начальник Цзя рассуждал:

– Это нелегкий труд – зарабатывать деньги, целыми днями пропадая на стройках. Большие деньги окольных путей не любят, нужно, чтобы они сами себя производили.

Разумеется, Янь Гэ был не против обогащения. Однако он не собирался сколачивать себе огромное состояние, да и вообще, сколько денег можно считать большими? Его вполне устраивал тот заработок, который ему приносило строительство. К тому же он ничего не смыслил в финансовых делах, поэтому сомневался в перспективе такого поворота. Своими мыслями Янь Гэ поделился с начальником Цзя. Но тот в ответ сказал: «Не смыслишь, так можно научиться, ведь и строительством ты раньше не занимался».

Янь Гэ понимал, что начальник Цзя прав. Впрочем, если бы даже он был не прав, Янь Гэ все равно следовало послушаться, ведь по статусу он был ему не ровня. Начальнику Цзя было виднее, к тому же после такого важного совещания. Поэтому Янь Гэ взял и все заработанные деньги целиком инвестировал во фьючерсы и акции. Поначалу дела его действительно пошли в гору однако спустя полгода он стал терпеть убытки. И произошло это вовсе не потому, что Янь Гэ ничего не смыслил в финансах, причиной всему оказались очередные поправки в финансовой политике государства, принятые после первого октября. Янь Гэ пришлось уступить дорогу государству. Да и кто же в таких делах способен тягаться с госмашиной? Поначалу он еще надеялся, что выберется из долгов, но через год оказалось, что он выбросил на ветер не только свой инвестированный миллиард и четыреста миллионов, но еще и задолжал больше четырехсот миллионов банку. Его постиг крах не только на финансовом рынке, под угрозу попала вся его недвижимость. Если раньше Янь Гэ обогащался за счет строительства, то теперь на десяти с лишним стройплощадках уже полгода не оплачивались ни сырье, ни труд рабочих. Прошел всего-то год с лишним, а положение Янь Гэ изменилось донельзя: из представительного богача он превратился в погрязшего в долгах голодранца. Предотвратить крах и вернуть недвижимость в общем-то было можно, но все осложнялось тем, что на это опять-таки требовались деньги, а на Янь Гэ и так уже висел долг свыше четырехсот миллионов. Хорошо еще, что банк не возбудил против Янь Гэ дела из-за того, что тот полгода не выплачивал процентов. Как же он мог при таких обстоятельствах брать дополнительный кредит? Янь Гэ ничего не оставалось, как просить начальника Цзя, чтобы тот обратился в банк за содействием. Но начальник Цзя отошел в сторону. Он стал отговариваться тем, что банки ему не подчиняются. Однако ведь и раньше банки ему не подчинялись, тем не менее он мог посодействовать. Почему же сейчас, когда Янь Гэ оказался в критической ситуации, начальник Цзя ему отказывал? Угодив не так давно в одну яму с начальником Цзя, теперь Янь Гэ остался в ней один. Но разве не начальник Цзя посоветовал ему пристроить финансы таким образом? Да если бы Янь Гэ продолжал честно строить свои дома, ничего бы и не случилось. А теперь, вляпавшись в неприятность, он уже два месяца не мог выловить начальника Цзя. Если раньше тот сразу брал трубку, то сейчас или вообще не брал, или переключал звонок на секретаря. Когда Янь Гэ звонил заведующему канцелярией Лао Линю, тот отвечал на его звонки, даже проявлял обходительность и обещал непременно передать все начальнику Цзя, однако все этим и ограничивалось. Тогда-то Янь Гэ и почуял, что начальник Цзя решил разорвать с ним отношения. Случись это в обычное время, Янь Гэ не было бы обидно, но поскольку сейчас он переживал роковой момент, поведение начальника Цзя расценивалось им как безнравственное. И даже если опустить тот факт, что весь этот кавардак спровоцировал начальник Цзя, и то, что пятнадцать лет назад Янь Гэ помогал спасти его мать, а упомянуть лишь о заслугах начальника Цзя, который давал добро на застройку, то и в этом случае Янь Гэ никогда не оставался в должниках. По самым грубым подсчетам, тех денег, которые отваливались начальнику Цзя, хватило бы не на один смертный приговор. Сам Янь Гэ не собирался заводить их отношения в тупик, ведь в таком случае ему тоже бы не поздоровилось. Однако на следующий день после того, как в газету попало фото Янь Гэ с певицей, заведующий канцелярией Лао Линь сам позвонил Янь Гэ, чтобы договориться о встрече. Так они оказались в ресторане-самоваре.

Хотя Лао Линь был всегда очень обходителен с Янь Гэ, тот, хоть и отвечал ему тем же, однако в глубине души его недолюбливал. Этот уроженец провинции Шаньдун всегда оставался крайне серьезным и щепетильным. Щепетильные люди имеют склонность менять свои решения, однако Лао Линь в своих мыслях и поступках соблюдал последовательность и категоричность. Взять, к примеру, те же деньги. Янь Гэ никогда не передавал деньги начальнику Цзя через Лао Линя, это всегда оставалось их личным делом. Сам Лао Линь тоже прикидывался, что ему ничего неизвестно, тем не менее он мог запросто попросить Янь Гэ дать на лапу. И хотя Янь Гэ и начальник Цзя были старыми друзьями, а Лао Линь – всего лишь подчиненным начальника Цзя, он целыми днями терся рядом: что называется, редиска невелика, да растет под ногами. Иначе говоря, такие люди могут и спасти, и сразить, поэтому Янь Гэ старался его не обижать. Янь Гэ уже трижды одалживал Лао Линю деньги, поэтому, чтобы как-то сгладить ситуацию, Янь Гэ потом стал предлагать ему деньги сам. Начальнику Цзя отламывался кусок побольше, а Лао Линю – поменьше, но так или иначе это был подарок. Однако в первом случае Янь Гэ делал это, руководствуясь порывом сердца, а во-втором – из необходимости. Если начальника Цзя Янь Гэ воспринимал как Будду ожидающего подношения, то Лао Линь ему представлялся не иначе как злым и голодным псом или волчарой. Начальник Цзя, принимая деньги, непременно говорил «благодарствую» или «чтобы больше такого не было», в то время как Лао Линь не затруднял себя даже простым «спасибо», воспринимая подношение как должное. Проглотив один кусок, он нацеливался на следующий. Начальнику Цзя уже стукнуло шестьдесят, и он собирался на пенсию, поэтому можно было понять, почему он принимал взятки. А Лао Линю не исполнилось даже сорока: ему бы еще работать и работать, а он уже превратился в хапугу. Янь Гэ было страшно представить, каким станет общество, если поколение начальника Цзя вдруг сменит поколение Лао Линя. Развлекаясь с девицами, Лао Линь тоже демонстрировал напористость. Когда Янь Гэ иногда баловал начальника Цзя русскими или корейскими девушками, Лао Линь всегда норовил первым испытать удовольствие. А сделав свои дела, он еще и не стеснялся проявлять эмоции. Янь Гэ знал, что почтение Лао Линя к начальнику Цзя сугубо показное. Однако Янь Гэ не решался озвучить начальнику Цзя свои мысли касательно места Лао Линя и тех дел, которые он творит за спиной начальника. Между тем перед начальником Лао Линь продолжал изображать подобострастие. Но чем больше он усердствовал, тем страшнее становилось Янь Гэ. Лао Линь теперь внушал ему страх даже больший, чем начальник Цзя. Последние два дня Янь Гэ, можно сказать, оказался между молотом и наковальней. С одной стороны, зияла неминуемая финансовая пропасть, а с другой – из-за фото в газете у него возникли проблемы в семейной жизни. Янь Гэ надеялся, что своим спектаклем он обманет жену. Казалось бы, он учел все мелочи, но его прокол с часовым табло лишь усугубило его и без того плачевное положение. После скандала в машине Цюй Ли устроила ему скандал дома. Заявив ему о разводе, она взяла и сбежала. С ее стороны это был удар ниже пояса. Цюй Ли хоть и не афшировала это, но все знали о ее болезни, однако сейчас ее побег выглядел так, словно его спровоцировал Янь Гэ. Поскольку вся ответственность легла на его плечи, он не мог не заняться поиском жены. На эти два дня Янь Гэ заставил себя забыть о проблемах на работе и усиленно пытался найти Цюй Ли. Ее мобильник был выключен, и Янь Гэ не знал, в каком направлении она скрылась: в Пекине она, в Шанхае или где-то еще? Он опросил всех знакомых, но безрезультатно. И в этот самый момент ему позвонил Лао Линь с просьбой о встрече. Поскольку эта встреча могла касаться бизнеса, Янь Гэ не мог ее проигнорировать. Тогда он решил на время забыть о Цюй Ли и встретиться с Лао Линем. За столом Лао Линь хранил молчание, полностью увлекшись процессом приготовления и поедания мяса. Янь Гэ не знал, какова цель этой встречи, а спрашивать напрямую было как-то неудобно. И только когда Лао Линь, потея, опустошил содержимое двух тарелок, а затем, отложив палочки, закурил, Янь Гэ, наконец, решил прощупать почву:

– Как жизнь?

Оставив этот вопрос без ответа, Лао Линь вытащил из портфеля газету и положил на стол. Это была та самая газета, на фото которой Янь Гэ засветился вместе с певицей. Смачно отрыгнув, Лао Линь ткнул палочками в фотографию и сказал:

– А ты хорош. Слышал, что вчера еще и спектакль разыграл, чтобы все уладилось.

Сообразив, о чем пойдет речь, Янь Гэ облегченно вздохнул и, покачав головой, пожаловался:

– Да уж, оказался без вины виноватый.

После этого он рассказал, как от него сбежала жена, как он ее ищет и не может найти. Лао Линь с улыбкой его выслушал, а потом, изменившись в лице, спросил:

– Я понял, что спектакль ты затеял для жены, а какова была твоя изначальная цель? Сколько ты заплатил этому фотографу? Начальнику Цзя это очень не понравилось.

И тут до Янь Гэ дошло, что Лао Линь все просек. Причем он просек все его ходы. Да, действительно, Янь Гэ разыграл спектакль, чтобы одурачить Цюй Ли, но не только для этого. Да, он боялся, что взрывоопасная Цюй Ли приведет в действие другую бомбу. Однако то фото в газете появилось не случайно – Янь Гэ лично позаботился о его публикации. И предназначался этот сюрприз начальнику Цзя. Оставшись без его поддержки в самую трудную минуту, Янь Гэ возненавидел начальника Цзя и теперь вознамерился ему отомстить. Он пошел на вынужденный риск, чтобы показать, кто есть кто. Та певица сблизилась с Янь Гэ еще три года назад. Свою известность и возможность воспевать Родину с матерями она получила исключительно благодаря толстому кошельку Янь Гэ. Прошлой весной он взял ее на ужин с начальником Цзя. Хорошо покушав, тот пришел в самое благостное расположение духа и, когда речь зашла о делах, стал в своей излюбленной манере сыпать примерами и убедительно загибать пальцы. Казалось, сегодня по красноречию он превзошел самого себя, певица только и успевала одобрительно покачивать головой. Тогда же Янь Гэ сообразил, что начальник Цзя не прочь познакомиться с ней поближе. Что такое «дела постельные», если человек обладает деньгами и властью? Тогда Янь Гэ взял и исподтишка предложил свою пассию начальнику Цзя. После этого случая певица и начальник Цзя пересекались еще раз. Однако в скором времени начальник Цзя сам от нее отстранился. Так или иначе, но он тертый калач и прекрасно понимал, что в любом деле не следует перегибать палку. Хотя их связь быстро оборвалась, в душу она все-таки запала. Тогда Янь Гэ, который уже два месяца не мог выловить начальника Цзя, выманил на улицу певицу и нанял фотографа, чтобы тот осторожно щелкнул их вместе. Изначально Янь Гэ планировал передать эту фотографию непосредственно начальнику Цзя, так сказать, в качестве напоминания. Он никак не ожидал, что предатель фотограф возьмет и продаст это фото журналистам. Вообще-то говоря, фотограф вовсе не хотел навредить Янь Гэ. Получив от него заказ, он не знал, кто именно появится в кадре вместе с ним. Это уже потом, узнав в женщине известную певицу и, как оказалось, любительницу батата, якобы страдавшую анорексией, он решил продать эту горячую новость журналистам и как следует на ней подзаработать. Так что для Янь Гэ такое развитие событий оказалось полным сюрпризом, поэтому ему и пришлось придумывать, как разруливать ситуацию. Но, как говорится, нет худа без добра. Кто бы мог подумать, что начальник Цзя, увидав фото в газете, тотчас попросит Лао Линя о встрече с Янь Гэ. Узнав от Лао Линя о реакции начальника Цзя, Янь Гэ вместо того, чтобы испугаться, возликовал: не зря он все-таки нанял фотографа. Все всё поняли без лишних слов. И поскольку Лао Линь раскрыт свои карты, у Янь Гэ тоже отпала необходимость скрытничать, тогда он признался:

– Я не рассчитывал, что это попадет в газету.

Объяснив, что его обманул нанятый фотограф, он заключил:

– На самом деле все очень просто: если начальник Цзя позвонит кому надо и попросит банк ссудить мне двести миллионов, я буду спасен.

Лао Линь холодно усмехнулся:

– Хватит пороть чушь! Неужели ты считаешь, что сто-двести миллионов помогут тебе выбраться из этого дерьма? – Лао Линь снял свои запотевшие от пара очки и, протирая их, вздохнул: – Начальник тебя вовсе не кинул. Ему эти три месяца самому несладко приходится, кто-то за его спиной строит козни.

Янь Гэ сомневался в правдивости слов Лао Линя. С этими товарищами следовало держать ухо востро, учитывая, что отговорки были их излюбленным приемом. Янь Гэ начал заводиться.

– Значит, корабль дал течь, и вы решили выкинуть меня за борт? Что ж, я знаю, куда пойду, если банк начнет против меня тяжбу.

Приложив руку к горлу, он намекнул:

– Кто знает, можно и головы не сохранить.

Он ткнул пальцем в газету.

– Если вы сейчас кинете меня подыхать, я церемониться не буду. Раз уж мне удалось вытащить больную певицу за бататом, то разговорить ее тоже не составит труда.

Лао Линя это отнюдь не испугало.

– Нашел чем угрожать. Пусть говорит, что угодно, это не более чем бульварные новости.

Непрошибаемость Лао Линя задела Янь Гэ. Тогда он решил попробовать другую тактику и прикинулся рассерженным. Схватив газету, он в два счета разорвал ее.

– Это всего лишь предупреждение. Если реакции не последует, мне придется пойти на крайние меры.

С этими словами он извлек из кармана флешку и положил ее на стол.

– Внутри все разбито по категориям и по датам.

На этот раз Лао Линь насторожился:

– Что там?

– Несколько бесед. Ты ведь прекрасно понимаешь, о чем мы беседовали все эти долгие годы. Имеются еще несколько видео с точными датами, которые демонстрируют все ваши с начальником Цзя высокие качества. Там же можно найти записи с оргиями, на которых начальник Цзя резвился с русскими и корейскими девицами. Кстати замечу, если посмотреть на время записи, ты всегда норовил получить удовольствие раньше своего начальника.

Лао Линь никак не ожидал такого удара, на его лице и шее выступила испарина.

– А ты молодец – чего выкинул.

Янь Гэ зажег сигарету.

– Я тут ни при чем. Это мой помощник постарался. Два месяца назад он попал в автокатастрофу, и это нашли у него в компьютере. Он, видимо, планировал меня пошантажировать, а в результате оказал услугу.

Теперь уже наступил черед Лао Линя сомневаться в правдивости слов Янь Гэ. А тот продолжал давить:

– Как говорится, в тихом омуте черти водятся, чужая душа – потемки. А ведь я так хорошо относился к нему при жизни, делился с ним всем на свете, поручал важнейшие дела. Зачастую так получается, что люди, которым мы больше всего доверяем, оказываются бомбой за медленного действия. – Сделав паузу, он добавил: – Но и от него вышла польза, так что, можно сказать, помер он не напрасно.

Лао Линь взял флешку и стал вертеть ее в руках. Тогда Янь Гэ сказал:

– Дарю, заодно покажешь начальнику, у меня имеются копии.

Янь Гэ тоже оказался горазд на расправу. Раньше он не был таким и презирал людей такого сорта – этих кровопийц-толстопузов. А тут вышло, что и он попал в их ряды.

Однако Янь Гэ удивило, что Лао Линь не купился на его предложение. Он просто взял и бросил улику прямо в кипящую на столе кастрюлю, в которой флешка стала кувыркаться вместе с мясом.

Глава 10. Хань Шэнли

Оставшись без своей сумки, Лю Юэцзинь готов был отправиться на тот свет. И теперь уже всерьез. Ведь в ней лежало четыре тысячи сто юаней. Эти деньги были для него всем. На отчаянный поступок Лю Юэцзиня толкали даже не деньги, а то, что лежало в сумке помимо них: удостоверение, телефонная книжка, листок со столовской бухгалтерией за последний месяц, где на одной стороне значились запланированные расходы, а на обратной – доходы за счет скидок. Кроме того, вместе с сумкой он также утратил свидетельство о разводе. После развода с Хуан Сяопин прошло уже шесть лет, а Лю Юэцзинь все еще хранил этот документ. Когда-то желтая бумага спустя шесть лет приобрела землистый оттенок. Ведь эта сумка, в которой Лю Юэцзинь хранил свои документы, сопровождала его всегда и везде. Учитывая, что все эти годы он работал на кухне, сумка засалилась, свидетельство из-за кухонного чада тоже закоптилось и отсырело. Честно говоря, никакой необходимости хранить этот документ уже не было; ничего, кроме горького осадка, он не вызывал. Однако именно ради этого горького осадка Лю Юэцзинь его и оставил. Просыпаясь иной раз среди ночи, он вытаскивал свидетельство из сумки и бормотал: «Сбудется моя мечта, все-таки сбудется» или: «Вот гад, когда-нибудь он со мной все равно рассчитается». В такие минуты Лю Юэцзинь напоминал раскулаченного помещика, который не терял надежды возвратить свое добро. Это, в частности, и останавливало его от самоубийства, поскольку Лю Юэцзинь понимал, что «этот гад» перед ним в неоплатном долгу на всю жизнь. Дело в том, что к свидетельству о разводе была прикреплена долговая расписка Ли Гэншэна на сумму в шестьдесят тысяч юаней. Шесть лет назад, когда Хуан Сяоцин попросила Лю Юэцзиня оформить развод, тот потребовал от Ли Гэншэна шестьдесят тысяч за моральный ущерб. Ли Гэншэн с радостью согласился:

– Ты только разведись и получишь свои деньги.

Лю Юэцзинь понимал, что радость Ли Гэншэна адресована не ему, а Хуан Сяоцин и ее талии. Однако потом Ли Гэншэн сказал, что эти шестьдесят тысяч он отдаст Лю Юэцзиню через шесть лет. При этом добавил, что деньги будут выплачены лишь при условии, что в течение шести лет Лю Юэцзинь ни коим образом не будет ему напоминать про этот долг. В противном случае долг автоматически аннулируется и никто, кроме Лю Юэцзиня, в этом виноват не будет. В конце Ли Гэншэн добавил:

– Согласен – хорошо, нет – так нет.

Чтобы получить шестьдесят тысяч юаней, Лю Юэцзиню ничего не оставалось, как согласиться. Взамен этого Ли Гэншэн дал ему долговую расписку, в которой значилось, что выплата будет произведена через шесть лет в случае, если Лю Юэцзинь за это время ни разу не напомнит о долге. Позже Лю Юэцзинь понял, что кое в чем другом он сильно просчитался. Отстояв у Хуан Сяопин право оставить после развода сына, Лю Юэцзинь поддался импульсу и горделиво отказался от алиментов, при том что бывшая супруга сама предложила ему ежемесячную выплату в размере четырехсот юаней. Тогда ему казалось, что долг Ли Гэншэна и деньги на воспитание сына – это две разные вещи, поэтому долговую расписку он принял. Однако уже через несколько лет Лю Юэцзинь понял, что деньги есть деньги, и совершенно не важно, кто и в каком виде их дает – распиской или наличкой. Если бы Лю Юэцзинь в течение шести лет ежемесячно получал четыреста юаней, вышло бы тридцать тысяч. Чем больше он думал об этом, тем важнее для него становились обещанные шестьдесят тысяч. Можно сказать, эти деньги компенсировали его потерю в тридцать тысяч юаней. До выплаты по расписке оставался всего лишь месяц. Но тут его угораздило послушать уличного музыканта. Причем сам Лю Юэцзинь стоял себе спокойно и никого не трогал, и вдруг – вжик! – и его сумки как не бывало. Пропала сумка, а с ней и свидетельство о разводе; пропало свидетельство, а с ним и расписка; пропала расписка, и где теперь гарантия, что этот суррогатчик Ли Гэншэн отдаст ему деньги? Когда Лю Юэцзинь застукал Ли Гэншэна со своей женой и, казалось бы, правда была на его стороне, Ли Гэншэн не только молча его отдубасил, но еще и закурил, усевшись голым задом на стул. Поэтому теперь, когда Лю Юэцзинь утратил расписку, он уже заранее предвидел его реакцию. Ли Гэншэн не будет утруждать себя исполнением обещания, наверняка еще возмутится: «Потерял? Да никакой расписки вообще не было!» или: «Что? До ручки дошел? Шантажировать вздумал?» Хуан Сяоцин тоже знала о расписке, поэтому в случае пропажи она могла подтвердить, что такая бумага имелась. Но Хуан Сяоцин теперь стала женой другого, Лю Юэцзинь для нее ушел в прошлое, и ей следовало блюсти интересы другого мужчины. За эти шесть лет Лю Юэцзинь видел ее лишь один раз. Прошлым летом, после поездки в Хэнань на уборку пшеницы, он возвращался в Пекин, где работал поваром на стройплощадке. На вокзале в Лояне он купил билет и примостился на площади в ожидании своего поезда. Стояла жара, он захотел пить и, чтобы не тратиться, пошел к ближайшему отелю, перед которым находилась автомойка. Там, прямо у крана со шлангом, Лю Юэцзинь присел на корточки и отвел душу. В это время рядом с ним остановилась «ауди», из которой вышли двое: Ли Гэншэн и Хуан Сяоцин. Они тоже прибыли на вокзал, видимо, отправлялись в очередную командировку впаривать кому-то свою паленую водку. Ли Гэншэн Лю Юэцзиня не заметил. Хуан Сяоцин, выйдя из машины, стала наказывать водителю, чтобы он в их отсутствие присматривал за собачкой. Дав указания, она повернулась и увидела Ли Юэцзиня с резиновым шлангом в руках. Лю Юэцзинь невольно встал, однако Хуан Сяопин с ним даже не поздоровалась, а сразу направилась вслед за Ли Гэншэном. Теперь они превратились в посторонних людей. Поэтому в случае с пропавшей распиской на Хуан Сяопин вряд ли можно было надеяться. Так что Лю Юэцзинь, можно сказать, свои денежки потерял. Для Ли Гэншэна эти шестьдесят тысяч ничего не значили, а вот для Лю Юэцзиню они значили многое. Каких только планов он себе не понастроил на эти шестьдесят тысяч. И пусть ему было горько вспоминать, каким путем они ему достались, надо признать, что с этой распиской ему жилось спокойнее. В сердце его теплилась надежда, что по истечении шести лет он все-таки получит шестьдесят тысяч. Иной раз эти деньги превращались в своеобразное оружие. Например, если Лю Юэцзиню звонил сын и начинал канючить: «Почему еще не отправил деньги, может, у тебя их нет?» – Лю Юэцзинь мог уверенно возмутиться: «Это у меня-то нет? Да если даже оставить в стороне деньги на текущие расходы, у меня имеется еще шестьдесят тысяч». – «Так чего же ты ждешь? Высылай!» – настаивал сын. – «Они на депозите, срок еще не вышел», – отвечал Лю Юэцзинь. Таким образом, эти шестьдесят тысяч давали Лю Юэцзиню надежду и точку опоры в этой жизни. Неожиданная утрата денег стоила ему потери душевного равновесия; словно из-под ног ушла плита перекрытия, и он с высоты ухнул вниз. Заметив пропажу, Лю Юэцзинь тотчас побежал за вором, но догнать его не смог. Выйдя за пределы рынка, он присел на корточки, в голове его царила полная пустота. Подобные ощущения он испытал шесть лет назад, когда застукал жену в постели с любовником. И снова ему показалось, что жизнь кончена. Лю Юэцзинь не помнил, как он вернулся на стройплощадку. Ни с кем своей бедой он не поделился. А что толку? Он, может, и рад был поплакаться, но не мог. Ладно еще вспомнить про четыре тысячи сто юаней, а как рассказать про свидетельство о разводе и долговую расписку? Признаться, что ему дали эту бумажку за то, что переспали с его женой? Впрочем, без расписки выходило, что переспали с ней за просто так. В общем, как ни крути, а эта дурацкая пропажа сумки для других оборачивалась анекдотом. Лучше о таком вообще не распространяться. Пенять за то, что сунул нос в чужие дела, Лю Юэцзиню следовало только на себя. Ведь он шел на почту посылать деньги, а тут услышал в исполнении уличного музыканта хит «Дар любви», и он ему, видите ли, не понравился, подавай ему хэнаньский сказ «Сестрица Ван скучает о муже». Если бы Лю Юэцзинь сразу пошел по своим делам, ничего бы не случилось. Но вместо этого он стал поучать музыканта и в результате лишился сумки. Понятное дело, что вор поступил подло, ну а сам-то он зачем стал умничать? Так что поделом ему. До самого вечера Лю Юэцзинь изводил себя всякими мыслями и наконец принял решение покончить собой. И снова он ощутил сладостное щекотание веревки на шее. Повеситься прямо на стройке ему ничего не стоило, там повсюду торчали стальные балки, так что с местом проблем не было. Но на стройку он не пошел, решил повеситься прямо в столовой, где потолочная балка тоже вполне могла выдержать его вес. Однако Лю Юэцзинь так и не повесился. У него не то чтобы не хватало духу совершить задуманное, просто он неожиданно вспомнил, как вор, убегая с добычей, оглянулся и противно усмехнулся, после чего побежал дальше. Уже только из-за одной этой усмешки, не говоря уж о деньгах и расписке, Лю Юэцзинь вознамерился сначала найти этого подлеца и первым вздернуть его. А уж за ним самим дело не станет. Но кто знает: найди он этого вора, может, и вешаться уже не придется.

Однако искать вора в одиночку то же самое, что искать иголку в стоге сена. Тут только Лю Юэцзинь вспомнил про полицию и мигом побежал подавать заявление в участок. Там дежурил какой-то толстяк. Хотя день стоял нежаркий, тот обливался потом. Пока Лю Юэцзинь пересказывал суть дела, полицейский фиксировал необходимое. В украденной сумке Лю Юэцзиня лежало не так много вещей, зато логическая цепочка, которая их связывала, была чересчур уж длинной. В конце концов Лю Юэцзинь запутался, и дежурный потерял ход его мыслей. Он отложил ручку и стал просто слушать, ничего не записывая. Похоже, он уже сомневался в правдивости слов Лю Юэцзиня. Точнее сказать, он сомневался не в пропаже сумки, а в рассказе Лю Юэцзиня про свидетельство о разводе и долговую расписку. Полицейский демонстративно зевнул. Едва Лю Юэцзинь захотел еще что-то добавить, тот, завершив зевок, его остановил:

– Все понятно, ждите.

Но это полицейский мог ждать, а каково было ждать Лю Юэцзиню? Он встрепенулся:

– Я не могу ждать! Если он выбросит расписку, моя жизнь кончена!

Заметив взбудораженное состояние Лю Юэцзиня, полицейский, похоже, снова ему поверил. Но его вердикт остался тем же:

– У меня тут еще три дела об убийстве. Как думаешь, что важнее?

Лю Юэцзинь открыл было рот, но так ничего и не сказал. Покинув участок, он понял, что в полиции ему не помогут. И тут он вспомнил про Хань Шэнли. Ведь тот тоже промышлял мелкими кражами и был вхож в воровскую среду. Кто знает, может быть, Хань Шэнли и поможет ему быстро найти и вора, и сумку? По сравнению с полицией этот путь казался кратчайшим, поэтому Лю Юэцзинь направился к Хань Шэнли. Отметив, что Лю Юэцзинь явился к нему сам, Хань Шэнли решил, что его прошлая угроза, когда он заявился к нему с перевязанной головой, все-таки возымела свое действие, и тот пришел возвращать долг. Однако, выслушав историю о краже сумки, а также просьбу Лю Юэцзиня найти вора, Хань Шэнли разочаровался. Когда Лю Юэцзинь сказал, что в сумке лежали четыре тысячи сто юаней, Хань Шэнли и вовсе завелся:

– Ну ты, однако, идиот. Были деньги – подарил вору, нет чтобы мне возвратить. А теперь я тоже вынужден скрываться, как и твой вор.

Рассказав Хань Шэнли про свидетельство о разводе и расписку, Лю Юэцзинь думал, что тот поднимет его на смех, однако Хань Шэнли безо всяких ухмылок, но и без сочувствия, притопнул ногой и уставился на Лю Юэцзиня.

– Слушай, что ты за фрукт такой? Хитрец еще тот. Как ты с такими мозгами в поварах задержался? – Выдержав паузу, он добавил: – Где мне с тобой тягаться – ты, оказывается, намного ловчее меня.

Понимая, что Хань Шэнли перевернул все с ног на голову, Лю Юэцзинь стал его разубеждать:

– Шэнли, я и правда перед тобой виноват, но давай все обсудим, мне позарез нужна твоя помощь.

Тогда Хань Шэнли успокоился и принял деловой вид.

– Допустим, я найду твою сумку и верну тебе, что я получу взамен?

– Найдешь сумку – сразу получишь свои деньги.

Хань Шэнли требовал более четкого ответа:

– То есть сейчас мы говорим о возврате долга?

Лю Юэцзиня несколько бесило, что Хань Шэнли пользовался его сложным положением, однако, учитывая, что он сам пришел к нему на поклон, Лю Юэцзинь подумал и сказал:

– Если найдешь, получишь пять процентов от суммы, указанной в расписке.

Тогда Хань Шэнли красноречиво нарисовал в воздухе восьмерку. Аппетиты Хань Шэнли разозлили Лю Юэцзиня, но другого выхода у него не было, поэтому он пошел на очередную уступку:

– Дам тебе шесть процентов, только помоги.

– Слова следует подкрепить бумагой.

Пришлось Лю Юэцзиню, прямо как когда-то Ли Гэншэну, составить расписку для Хань Шэнли. В этой расписке указывалось, что в случае, если Хань Шэнли найдет сумку, то получит шесть процентов от шестидесяти тысячи юаней, что составляло три тысячи шестьсот. У Лю Юэцзиня снова сжалось сердце. Забрав расписку, Хань Шэнли перешел к допросу:

– Где у тебя украли сумку?

– В районе Храма облака милосердия, перед самой почтой.

Тут Хань Шэнли замер:

– Ай, ну и местечко же ты нашел!

– А что такое?

– Та территория мне не подчиняется. Два дня назад, когда я зашел на чужую зону, меня там избили и оштрафовали на двадцать тысяч. Воровские правила более суровы, чем закон.

Глядя, как уже готовая утка снова готова улететь, Лю Юэцзинь заволновался:

– Что же делать?

Хань Шэнли метнул на него взгляд и сказал:

– А что еще делать? Придется помочь тебе найти нужного человека.

Глава 11. Цао Ушан и лысый Цуй

Длиннолицему брату Цао, или Цао Ушану, уроженцу Таншаня[16] провинции Хэбэй, в этом году исполнялось сорок два. В Пекине Цао Ушан жил уже пять лет. Все это время он забивал уток на одном из рынков в восточном пригороде столицы. Он держал отнюдь не маленькую лавку в сорок с лишним квадратных метров, которая ранее служила автомойкой, благодаря чему о водопроводе Цао Ушану беспокоиться не пришлось. Существует много мест, где разводят уток: это и Таншань, и район озера Байяндянь, и пекинские пригороды Хуайжоу или Миюнь. Бизнес Цао Ушана начался с байяндяньских уток, потом под его ножом побывали и таншаньские, и хуайжоуские и миюньские утки, однако на вывеске его заведения красовалась неизменная надпись: «Утки с озера Байяндянь». Цао Ушан страдал одновременно и от трахомы, и от глаукомы, и от катаракты. Все, что находилось дальше десяти шагов, он воспринимал как в тумане. В общем, с глазами у него была практически та же беда, что и у дяди Лю Юэцзиня, Ню Дэцао, который работал тюремным поваром. Поэтому при первой встрече с Цао Ушаном Лю Юэцзинь проникся к нему родственными чувствами. Если бы Цао Ушан занимался только забоем уток и продажей утятины, то его продолжали бы звать Цао Ушан. Но поскольку за прошедшие пять лет он утвердился в роли главаря воров восточных пригородов Пекина, то из Цао Ушана он превратился в брата Цао. В воровских кругах его знали именно под таким прозвищем, а про Цао Ушана там никто и не слышал. Цао Ушан в жизни своей никогда ничего не своровал. А сейчас, даже если бы и захотел, у него это вряд ли вышло: все перед ним расплывалось – и люди, и предметы. Тем не менее этот изъян не мешал ему держать под контролем целую банду зрячих, ловких и шустрых воров. Утиная лавка брата Цао стала для них своего рода тренировочным лагерем и штаб-квартирой. Сам брат Цао дни напролет управлял своей лавкой, а управление воровским миром являлось для него, так сказать, занятием попутным. Пять лет назад, когда брат Цао только-только приехал в Пекин, он вообще не был вхож в этот мир. Но и Таншань производил своих воришек, а посему земляки брата Цао в минутку отдыха частенько забегали в его лавку пообщаться. Этот люд то и дело начинал грызться за свой куш и зоны влияния, и несколько раз брат Цао, не отрываясь от своего основного занятия, их мирил. Если намечалась кровопролитная бойня, брату Цао удавалось сгладить конфликт, и вместо войны снова устанавливался мир. Все воры уважали брата Цао, поэтому, едва в воздухе начинало пахнуть кровью, отправлялись за ним. Вот так совершенно неожиданно для себя брат Цао и превратился в главаря воров. Мало-помалу его вотчина разрасталась, тогда же начались междоусобицы между таншаньской группировкой и воровскими бандами из соседних провинций и городов. Однако те сражались в одиночку, как попало, за ними не стоял брат Цао. Сам брат Цао оказался превосходным стратегом, его слава бежала впереди него, так что когда после нескольких стычек территория влияния таншаньской группировки увеличилась, остальные воры всех мастей уже сами приходили к нему на поклон. Войско его становилось все крепче. Только тогда брат Цао открыл свое истинное лицо. Оказывается, проживая в Таншане, никаким забоем уток он не занимался. Он закончил педучилище и был образованным человеком. Сначала он преподавал в средней школе в пригороде Таншаня, но потом из-за своей трахомы, глаукомы и катаракты он перестал видеть доску, не говоря уже об учениках, и поэтому ушел на рынок торговать рыбой. Помимо толстолобиков, он продавал белых амуров и карасей. Брат Цао держал у себя хохлатую майну, которую целыми днями учил разговаривать. Брат Цао изъяснялся на таншаньском диалекте, и птичка его заговорила так же. Дома брат Цао научил майну многим вежливым фразам типа: «Милости просим», «Как жизнь?», «Желаю богатства» и так далее. Потом брат Цао стал брать ее с собой на рынок, и там среди разного сброда птичка нахваталась плохих слов типа: «Твою мать», «Не нарывайся», «Сдохни» и тому подобных. Эта птичка была очень сильно привязана к брату Цао, поэтому тот, уверенный, что она никуда не улетит, никогда не сажал ее в клетку, а отпускал свободно летать по своей рыбной лавке. Как-то раз брат Цао сам отправился за рыбой, а на рынке вместе с хохлатой майной оставил свою жену. На этом же рынке работал Лао Чжан, он торговал семечками и орехами. И вот его жена пришла в лавку брата Цао за рыбой. Ей чем-то не угодили весы, и в результате она поцапалась с женою брата Цао. Птичка, защищая свою хозяйку, возьми да заругайся: «Твою мать! Не нарывайся! Сдохни!» Разъяренная жена Лао Чжана подпрыгнула, чтобы схватить обидчицу, но та улетела, а жена Лао Чжана поскользнулась и угодила прямо в грязную жижу перед емкостью с рыбинами. Окончательно рассвирепев, она поднялась, схватила разделочную доску и расколошматила стеклянную емкость вдребезги, оставив толстолобиков, белых амуров и карасей трепыхаться на земле. Тогда уже и жена Лао Цао пришла в ярость. Она ринулась к жене Лао Чжана, повалила обратно в грязь и, оседлав, зарядила той несколько смачных оплеух. Как раз в эту секунду в лавку зашел сам Лао Чжан. Он тут же ухватил жену брата Цао за волосы и зарядил ей несколько пощечин в ответ. После этого он схватил сачок, поймал хохлатую майну и свернул ей шею. Тут на пороге показался и сам брат Цао. Он плевать хотел на разбитую емкость и на попавшую под раздачу жену. Но вот свернутая шея у его птахи привела его в бешенство. Он схватил бутылку водки и запульнул ее в Лао Чжана. Разумеется, он сделал это неосознанно, никого убивать он не собирался, но поскольку со зрением у него были проблемы, запущенная им бутылка угодила прямехонько в голову Лао Чжана. Тот грузно повалился на пол, из раны на голове хлынула кровь. Брат Цао решил, что убил человека. Воспользовавшись суматохой, он вместе с женой и детьми убежал с рынка, после чего той же ночью перебрался в Пекин, где позже в восточном пригороде открыл утиную лавку. Спустя месяц он узнал, что торговец семечками и орехами Лао Чжан не помер, а только потерял много крови. Тогда жена и дети брата Цао запросились обратно в Таншань. Сам же брат Цао, прожив в Пекине месяц, обвыкся, ему здесь понравилось, поэтому, отправив своих домочадцев в Таншань, он остался вести свой утиный бизнес. Ни о чем, кроме продажи уток, он тогда не помышлял, для него самого стало сюрпризом, что он вдруг превратился в главаря банды. Однако, примерив на себя новую роль, он в это дело втянулся. Когда зрение у брата Цао было нормальное, он очень много читал. Это занятие взращивало в нем великие устремления. Когда он прочитал «Исторические записки», ему хотелось походить на Чжан Ляна[17]; после прочтения «Троецарствия», ему казалось, что он схож с Кунмином[18]; прочитав «Речные заводи», ему казалось, что у него много общего с У Юном, который, кстати, тоже был деревенским учителем. Бывает, дочитает книжку, закроет ее и начнет вздыхать-печалиться, что не под той звездой родился, мол, образование получил, но сначала прозябал в школе, обучая никчемных шалопаев, а потом стал торговать рыбой. Ему и поговорить-то было не с кем, пришлось даже птичку завести. Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Перебравшись в Пекин и устроившись на рынке, он вошел в банду воров, и у него наконец-то появилась возможность показать себя во всей красе. Конечно, тому, кто не родился в лихолетье, никогда не совершить по-настоящему великих деяний. В этом смысле брату Цао приходилось довольствоваться ролью главаря мелких воришек, чьей наживой становились деньги. Однако брата Цао привлекали не только деньги. Да, он имел тот же изъян, что и дядя Лю Юэцзиня, однако, в отличие от Ню Дэцао, знакомые которого относились к нему с неуважительным панибратством, брат Цао всегда ходил в окружении свиты, более того, рядом с ним постоянно находились желающие предупредительно подсказать дорогу. По вечерам, закончив торговлю, брат Цао подсаживался к своим молодцам поиграть в мацзян. Из-за плохого зрения ему каждый раз приходилось подносить костяшку к самым глазам. Играй он в любом другом месте и с другими людьми, его бы всегда торопили, а здесь, в своей компании, его не только не торопили, но еще и поддерживали словом: «Не торопись, брат Цао» или подсказывали: «У меня не хватает тройки, так что тройкой не бей». Таким уважительным отношением он, можно сказать, тоже был обязан птичке. Прошло время, буря утихла, и брат Цао снова завел себе хохлатую майну. А чтобы ее не испортить, брат Цао, выучив ее хорошим словам, залепил ей уши воском и посадил в клетку. Поэтому птичка была говорящая, но глухая. Завидев кого-нибудь, она всегда в знак приветствия произносила три фразы: «Договоримся», «Главное – мир» и «Всем нелегко». Когда-то в молодости брат Цао неплохо владел каллиграфией, в своей лавке он повсюду развесил парные надписи следующего содержания: «Свет пробивает темноту. Разум побеждает глупость». Никто из местных воришек не мог понять их смысл, поэтому никаких комментариев с их стороны, ни плохих, ни хороших не следовало, и надписи так и продолжали висеть.

Когда Хань Шэнли привел на рынок Лю Юэцзиня и они подошли к утиной лавке, Брат Цао, расположившись в своем кресле, с лупой в руках читал газету. Прочитав строчку, он промокал салфеткой слезившиеся глаза. Рядом в углу мальчик-крепыш пытался забить утку. Сразу было видно, что он в этом деле новичок и устроился на работу недавно. Отвернувшись от своей жертвы, он ударил по ней ножом так, что из ее шеи фонтаном хлынула кровь. Утка затрепыхалась, и в результате струя крови вместо тазика на полу, описав вираж, брызнула прямо на стену. Крепыш стушевался и попытался схватить утку за голову; на этот раз кровь опрыскала газету брата Цао, заодно замарав ему руку. Тут же в лавке находился лысый Цуй. Он смотрел телевизор, где по подиуму прохаживались модели в мини-юбках. Оторвавшись от экрана, он подошел к новичку и пнул его.

– Твою мать, ну теперь-то ты понял? Куда ты рыпаешься выходить на улицу, если даже утку боишься зарезать?

Брат Цао сохранял невозмутимость. Отложив газету он салфеткой вытер руку и приструнил лысого:

– А может, это и неплохо, если он побыстрее окажется в деле.

Он ласково обратился к крепышу:

– Скажи-ка мне, Хунлян, кто ходит по улицам?

Крепыш, которого звали Хунляном, подумав, ответил:

– Люди.

Брат Цао вздохнул и стал его поучать:

– Это тебе мама так говорила, а вот я говорю, что на улицах сплошь одни волки.

Лысый, сплюнув в сторону Хунляна, устрашающе заметил:

– Выйдешь за порог, и съедят тебя сразу!

Хунлян, не смея возразить, снова запустил руку в корзину и вытащил еще одну утку. Та неистово заверещала. Хань Шэнли, который так и стоял, держась за косяк, окликнул хозяина:

– Брат Цао, дело есть.

Брат Цао не мог разглядеть гостя; похоже, с Хань Шэнли он был не очень знаком, голоса его он не узнал, поэтому, повернувшись к двери, спросил:

– Кто это?

– Шэнли, Шэнли из Хэнани.

Брат Цао, похоже, что-то вспомнил:

– Так это Шэнли пожаловал!

– Брат Цао, я вот что тебе скажу: у моего родственника в районе Храма облака милосердия украли сумку. Думаю, это сделали твои люди.

Похоже, брата Цао такое заявление покоробило. Нахмурив брови, он парировал:

– Что это еще за «мои люди»? Мы все тут земляки, все знакомы.

С этими словами он взял другую газету и, приложив к ней лупу, снова погрузился в чтение, забыв про гостей. Хань Шэнли и Лю Юэцзинь несколько стушевались. На полу барахталось уже несколько забитых уток. Лысый подобрал их и забросил в обработочный барабан, из которого уже валил пар; потом нажал на кнопку, и машина заработала. После этого лысый Цуй похлопал рука об руку и подошел к дверям:

– И сколько в сумке было денег?

– Четыре тысячи сто юаней, братец Цуй.

Стоявший за спиной у Хань Шэнли Лю Юэцзинь тоже решил встрять в разговор:

– Братец Цуй, мне даже не деньги нужны: в сумке лежала важная бумага.

Тут же он поспешил добавить:

– У того вора на лице родимое пятно.

Не обратив внимания на это замечание, лысый Цуй лениво протянул:

– Надобно тысячу оставить в задаток.

Хань Шэнли глянул на Лю Юэцзиня: тот стоял дурак дураком. Откуда он мог знать, что с него как с пострадавшего за возврат сумки начнут требовать деньги? Однако сообразив, что таковы здешние правила, он больше не осмелился задавать вопросов, а вместо этого быстренько вывернул свои карманы. Но откуда там было взяться крупным бумажкам – так, мелочевка по пять-десять юаней. В итоге он наскреб чуть больше ста юаней. Лысый Цуй нахмурился:

– Ты вообще как, всерьез хочешь найти свою сумку или не очень?

– Братец Цуй, у меня при себе только это, я могу сбегать и принести еще.

В это время брат Цао оторвался от газеты и, посмотрев в сторону гостей, вроде как хотел что-то сказать, но тут в клетке над его головой послышалось шубуршание, и проснувшаяся птичка отчетливо произнесла: «Всем нелегко». Брат Цао одобрительно кивнул: «Метко сказано». Тогда лысый Цуй взял имевшиеся деньги и снова уставился в телевизор. Лю Юэцзинь, спохватившись, стал благодарить то ли птичку, то ли брата Цао: «Спасибо-спасибо, спасибо-спасибо».

Глава 12. Цюй Ли

Янь Гэ нашел-таки Цюй Ли. Убежав из дома, она не поехала ни в Шанхай, ни куда-то еще, а осталась в Пекине. На самом деле Янь Гэ об этом знал. И если бы он хотел, то уже давно бы ее нашел. Но поскольку искал он ее для виду, то все еще притворялся, что пребывает в поисках. Янь Гэ знал о местонахождении Цюй Ли вовсе не потому, что изучил все ее уловки, а потому, что водителя Цюй Ли подкупил водитель Янь Гэ. Точнее, его не то чтобы подкупили, он просто был под контролем. Иначе говоря, водитель Цюй Ли был шпионом Янь Гэ.

Водителя Цюй Ли звали Лао Вэнь. Этот Лао Вэнь в свое время был шефом водителя Янь Гэ, Сяо Бая. Когда Лао Вэнь еще работал водителем грузовика на пекинском станкостроительном заводе, Сяо Бай был его помощником. Позже именно Лао Вэнь порекомендовал Янь Гэ взять Сяо Бая на работу. У Янь Гэ тогда в южном пригороде Пекина появился свой ипподром, поэтому Сяо Бай устроился к Янь Гэ не в качестве водителя, а в качестве конюха. А станкостроительный завод к тому времени вообще закрыли. Зарплата на ипподроме была намного выше, да и сама работа с лошадьми оказалась Сяо Баю по душе. Три года назад, как раз на праздник «Двойной пятерки»[19], Янь Гэ откушал традиционные в этот день цзунцзы[20] и вместе с приятелями отправился на ипподром покататься на лошадях. У Янь Гэ была лошадка из породы голландских скакунов по кличке Стеффи. Эта лошадь отличалась покладистым характером; катаясь на ней, Янь Гэ испытывал истинное удовольствие. Лошадь звонко отбивала заданный ритм; следуя желаниям хозяина, она скакала то быстро, то спокойно, моментально реагируя на любые его прихоти. Такое безмолвное взаимопонимание напоминало Янь Гэ поведение некоторых любовниц в постели. И, надо отметить, нечасто встретишь такую лошадку или женщину. В тот день Янь Гэ немного выпил и теперь прогулочным шагом нарезал по стадиону круги на своей Стеффи. Остальные его приятели тоже разобрали лошадей и ехали рядом. Держась вместе, они просто болтали обо всем на свете. Там же в южном пригороде стоял военный аэродром, где частенько проводились учения. В тот день в небо тоже взлетело несколько самолетов. Они, как всегда отрабатывали свою технику пилотажа, поэтому никто на это не обращал никакого внимания. Но вдруг один из самолетов во время пике слишком сильно приблизился к ипподрому, за ним красным хвостом тянулся след от горючего. От мощного рева самолета вся трава пригнулась к земле. Народ перепугался, а вот лошади на это никак не отреагировали, одна только Стеффи заволновалась. Ее испугал не столько вираж, сколько красный хвост от самолета. В этом, конечно же, была вина Янь Гэ. У всех других лошадей на глазах были шоры, а Стеффи оказалась сегодня без них, потому как Янь Гэ считал ее покладистой. А тут так некстати начались эти учения. Волнение Стеффи переросло в какое-то безумие, она, как сумасшедшая, стала носиться по всему стадиону, норовя кого-нибудь или что-нибудь сбить. Приятели Янь Гэ, видя такое дело, кто остановился, кто слез со своих лошадей и повел в конюшню. Местным инструкторам раньше не приходилось сталкиваться с такими проблемами, поэтому, застигнутые врасплох, они растерянно топтались на месте. И только новичок Сяо Бай, который в этот момент резал в конюшне солому, выбежал на шум и схватил Стеффи за вожжи. Та неслась, как оголтелая; Сяо Бай расстелился по земле, но вожжи не отпускал, так и тащился на бешеной скорости за Стеффи. И только когда последовал гулкий удар, и Сяо Бай врезался в дерево, сломав четыре ребра, Стеффи наконец остановилась. Сяо Бай провалялся в больнице три месяца. После выписки на ипподром он уже не вернулся, а стал работать у Янь Гэ водителем.

Лао Вэню в этом году исполнялось сорок восемь. Он был родом из провинции Хубэй. Когда-то давно он служил в воинских частях, но потом сменил профессию и остался в Пекине. Его отличала преданность людям и равнодушие к деньгам. Однако имелся у него такой изъян, как слабость к женскому полу, и это несмотря на возраст. Изъян этот появился у него еще в молодые годы. Работая на заводе, он спутался там с одной бухгалтершей, из-за чего был побит ее мужем. И даже сейчас, работая водителем в доме у Янь Гэ, он втихомолку лапал горничную из Аньхоя. Прошлой весной та украла у Цюй Ли украшения: кольца, серьги, ожерелья и прочее. Украла все это она не за один день, воровство продолжалось примерно в течение месяца. И воровала она не простые безделушки: на кольце красовался сапфир, ожерелье сверкало изумрудами, в сережках блестели бриллианты. Стоимость драгоценностей исчислялась в сотню с лишним тысяч юаней. Поскольку украденное добро горничной, живущей в доме Янь Гэ, положить было некуда, она отдала его на хранение Лао Вэню. Тот, понятное дело, пытался воспротивиться, боясь, как бы все не раскрылось, но женщина настаивала на своем, объясняя, что Цюй Ли счета не знает своим украшениям, а значит никакой пропажи не заметит. И Лао Вэню пришлось покориться. Принеся драгоценности домой, он спрятал их за экран батареи. Спустя месяц Цюй Ли вдруг обнаружила пропажу и заподозрила, что украшения могли приглянуться одной из служанок, проблема состояла лишь в том, что их работало сразу трое, и выяснить, какая из них провинилась, было сложно. Цюй Ли обыскала комнату каждой, но безрезультатно. Постепенно это дело забылось. В тот же год накануне праздника в честь образования КНР жена Лао Вэня проводила дома генеральную уборку и вдруг нащупала эти драгоценности за решеткой батареи. Казалось бы, такая находка должна была ее обрадовать, но она не осознавала их ценности, полагая, что это обычные безделушки, купленные на развалах. С другой стороны, стоимость ее совершенно не интересовала. Завидя предмет женского туалета, жена Лао Вэня тотчас поняла, что ее муж снова завел шашни на стороне. Как она поняла, эти украшения, видимо, предназначались для какой-то шлюхи. Подозрения относительно связей Лао Вэня на стороне были совершенно обоснованными, жена Лао Вэня ошиблась лишь в некоторых деталях. Дождавшись, когда муж вернется домой, она устроила ему грандиозный скандал. Тот, загнанный в угол, во всем признался. Жена Лао Вэня пришла в такую ярость, что не только передавила драгоценности, но еще и разбила телевизор. Как раз накануне праздника к ним, так сказать, на поклон к шефу заявился Сяо Бай. Такая традиция у них завелась еще со времен работы на станкостроительном заводе. Сяо Бай пришел с целым ящиком напитков и корзиной фруктов как раз тогда, когда супруги выясняли отношения. Увидав разбросанные украшения, Сяо Бай тотчас смекнул, что случилось, однако виду не подал; попытавшись помирить супругов и потерпев неудачу, откланялся. На следующий день, везя Янь Гэ, Сяо Бай по секрету рассказал ему о случившемся. Сяо Бай не то чтобы хотел выстрелить Лао Вэню в спину, тем более, что он был его шефом, однако, выбирая между шефом и директором Янем, Сяо Бай проявил расчетливость. К тому же была вероятность, что жена Лао Вэня поднимет шумиху и донесет о случившемся Цюй Ли и Янь Гэ. Тогда ему тоже достанется, ведь как-никак он был протеже Лао Вэня. Так что пока новость не выплеснулась наружу, Сяо Бай решил проявить инициативу. Сяо Бай предполагал, что Янь Гэ, узнав об этом, рассердится и выставит Лао Вэня за порог, но тот попросил Сяо Бая молчать, словно ничего не случилось. Сначала Сяо Бай расценил такой поступок как проявление великодушия со стороны Янь Гэ. Все-таки Лао Вэнь работал у него уже много лет, поэтому Янь Гэ, видимо, вместо ссоры решил дать тому шанс исправиться. Но великодушие здесь было ни при чем. Поступив так, Янь Гэ задумал использовать Сяо Бая в роли шантажиста, чтобы тот, пользуясь своим знанием, подкупил Лао Вэня и тем самым его контролировал. Таким образом, работая водителем Цюй Ли, Лао Вэнь превратился в своего рода шпиона. И теперь каждый шаг Цюй Ли передавался от Лао Вэня Сяо Баю и дальше к Янь Гэ, так что тот располагал самой достоверной информацией. Изначально Янь Гэ планировал, что слежка за Цюй Ли даст ему свободу личных передвижений, тогда он не думал о том, что может использовать такие сведения гораздо шире. Довольный, он как-то обмолвился: «Верно говорили наши предки: «Как аукнется, так и откликнется». Как тут не вспомнить Мэн Чанцзюня[21], который сбежал из тюрьмы, пока его слуги отвлекали стражу».

Сяо Бай не совсем понял, на что намекает Янь Гэ, однако это его особо не волновало. Главное, чтобы начальник был им доволен, тогда и ему будет житься вольготнее. Сбежав в этот раз из дома, Цюй Ли пребывала в полной уверенности, что никто, кроме нее и ее водителя, не в курсе о ее передвижениях за прошедшие три дня. Разумеется, она наказала Лао Вэню, чтобы тот никому ничего не говорил. Она не могла знать, что о каждом ее шаге тот моментально докладывал Сяо Баю, а тот – Янь Гэ. Последний продолжал поиски исключительно для видимости. Поступая так, Янь Гэ преследовал две цели: во-первых, он хотел выяснить, насколько далеко зайдет Цюй Ли, ну а кроме того, он хотел потянуть время. Хотя на этот раз время ему требовалось не для любовных похождений, а для улаживания дел с начальником Цзя и Лао Линем. Из сведений, поступавших от Лао Вэня к Сяо Баю, а потом к Янь Гэ, стало известно, что за последние три дня Цюй Ли успела побывать в восьми местах. Она совершала свои вылазки как днем, так и вечером; среди мест ее посещений значились рестораны, квартиры знакомых, пригородные адреса и СПА-центр. На вопрос Янь Гэ, с кем именно она встречалась, Сяо Бай ответил: «Она всегда просила подождать Лао Вэня на улице, поэтому тот не видел, с кем именно она пересекалась».

Янь Гэ показалось это странным. Его не то чтобы удивляли ее активные передвижения, просто их цель совершенно не вязалась с проверкой любовных похождений Янь Гэ. Как ему казалось, Цюй Ли ушла, чтобы провести свое расследование, а тут выходило, что никаким расследованием она не занималась, следовательно, у нее имелись другие намерения, а это уже заставляло Янь Гэ нервничать. Он никак не мог понять, какие планы она вынашивала.

Планы самого Янь Гэ, которые, с одной стороны, касались Цюй Ли, а с другой – начальника Цзя и Лао Линя, находились на грани срыва. После встречи с Лао Линем, когда Янь Гэ представил флешку и тем самым раскрыл свои карты, со стороны начальника Цзя не последовало никакой реакции. А ведь Янь Гэ знал, что Лао Линь тотчас должен был отчитаться перед ним. И хотя в ресторане Лао Линь с явным безразличием бросил флешку в котелок с едой, Янь Гэ прекрасно понимал, что это не более чем блеф. Фотография Янь Гэ с певицей и то неприятно удивила начальника Цзя, теперь же, узнав о флешке, он наверняка занервничает по-настоящему. Однако вопреки всему начальник Цзя хранил молчание. А уж Янь Гэ-то знал, что молчание или несет грозу, или знаменует конец. В то же время Янь Гэ понимал, что не все так просто. Флешка в его руках и фото в газете имели разную степень воздействия. Фото всего лишь неприятно задело начальника Цзя, и, как выразился Лао Линь, попало в разряд обычных сплетен. Никакой губительной силой оно не обладало. Другое дело флешка, которая сразу ставила на кон жизнь начальника. При сложившихся обстоятельствах начальник Цзя не мог сидеть и бездействовать, пуская все на самотек. Помнится, до всех этих неурядиц Янь Гэ часто приглашал начальника Цзя поиграть с ним в гольф. Однажды во время игры тому понадобилось облегчиться. Янь Гэ хотел было подбросить его на электрокаре до туалета, но тот, не церемонясь, просто отошел на пару шагов в сторонку, отвернулся, расстегнул ширинку, вытащил свое хозяйство и стал мочиться прямо на траву. Янь Гэ ничего не оставалось, как последовать его примеру и встать рядом. Тогда Янь Гэ впервые мочился вместе с начальником Цзя. И этот опыт его насторожил. Видимо, начальник Цзя долго терпел, потому как струя у него оказалась настолько сильной, что примяла под собой траву. Вонючая и мутная, она сразу выдавала возраст хозяина, одновременно говоря о неординарности его личности. Мощь и беспощадность его струи заставила Янь Гэ осознать, что под видимой мягкостью начальника Цзя скрывается не только дух истребления, но еще какая-то незримая сила. Так что, справив малую нужду вместе с начальником, Янь Гэ ощутил, что бессилен ему противостоять. Однако, отправив «подачу» начальнику Цзя, Янь Гэ теперь ничего не оставалось, как дожидаться ответного удара, никаких других действий он предпринять не мог. Он не собирался идти на крайние меры и губить всех, включая себя. Предполагалось, что фото в газете и история с флешкой должны были лишь вернуть их прежние отношения. Неопределенность с начальником Цзя напрягала Янь Гэ гораздо сильнее, чем неопределенность с Цюй Ли. Когда Янь Гэ что-то тревожило, он начинал налегать на шпинат, таким же образом поступала и Цюй Ли, когда заедала свои тревоги гамбургерами. Только насытившись они успокаивались и могли посмотреть на проблему другими глазами. Разница состояла лишь в том, что от фастфуда полнеют, а от шпината – нет. В тот день Янь Гэ съел уже полтарелки шпината, но облегчения не чувствовал. Тут ему позвонил Сяо Бай и передал сообщение от водителя Цюй Ли о том, что она приехала в банк. Янь Гэ резко вскочил с дивана. Поход Цюй Ли в банк по важности значительно превосходил все остальные ее перемещения, ведь банк напрямую касался финансов. Наконец-то Янь Гэ прозрел относительно ее планов. Он уже не мог и дальше притворяться, что ему ничего не известно о местонахождении своей жены, поэтому он попросил срочно Сяо Бая доставить его к банку. Там, у самого входа, он ее и выловил. За три минувших дня Цюй Ли как-то преобразилась. Раньше она могла устроить скандал из-за прически, а теперь казалась на удивление притихшей. Свалившееся на ее голову несчастье отнюдь ее не ожесточило, напротив, теперь она казалась ласковой и даже благовоспитанной. Похоже, что за эти дни она даже похудела. Последнее удивило Янь Гэ сильнее, чем перемены в ее поведении. Столкнувшись с Янь Гэ, Цюй Ли не удивилась и не разозлилась. На его предложение поговорить она ничего не ответила, лишь изящно указала пальчиком на ближайшее кафе. Присев за столик, Янь Гэ решил все обсудить иначе, чем он делал всегда, то есть без всякой пустопорожней лжи – правдиво и по существу. Он потер руки и выложил начистоту всю историю своих отношений с певицей, а в конце подытожил:

– Она понадобилась мне для дела. Признаюсь, я с ней спал, но я ее не люблю. – Чуть помолчав, он добавил: – Это так, забавы ради, встретились и разошлись, все кончено, мы переспали всего лишь раз.

Янь Гэ рассчитывал, что Цюй Ли тотчас вспылит, чего он, собственно, и добивался. В таком случае этот скандал из-за певицы, как это случалось раньше, можно было бы считать исчерпанным. Однако Цюй Ли не попалась на эту уловку. Мало того, что она не заводилась, так она еще и вела себя совершенно отчужденно, словно ее все это абсолютно не касалось. Похоже, она уже отдалилась от него. Возможно, если бы это дело затрагивало только любовные похождения Янь Гэ, то ситуацию еще можно было спасти, но кто бы мог подумать, что Цюй Ли раскусит все его махинации. Помешивая ложечкой кофе, она, опустив голову, сказала:

– Янь Гэ, больше никогда не ссылайся на свои любовные похождения. Наши с тобой проблемы куда серьезнее.

В глазах Цюй Ли блеснули слезы. Она сделала паузу и тяжело вздохнула, словно освобождаясь от груза. Вот, собственно, и все – таз с водой опрокинулся. Когда люди показывают свою истинную личину и раскрывают козыри, дела принимают необратимый ход. Когда Цюй Ли продемонстрировала свою осведомленность, Янь Гэ ничего не оставалось, как тоже открыть свои карты, как он поступил с Лао Линем и начальником Цзя. Поэтому, показывая в сторону банка за окном, он спросил:

– Итак, ты решила укрепить свои тылы, верно?

Цюй Ли тоже посмотрела в сторону банка и ответила:

– «Сначала муж с женой, что птахи из одной и той же рощи, но в миг угрозы разлететься им, чем вместе жить, бывает проще»[22].

Янь Гэ озадачился. Он засомневался в депрессии Цюй Ли, от которой та якобы страдала много лет.

Глава 13. Лю Юэцзинь

Лю Юэцзиню разбили голову, и теперь на его голове под бейсболкой красовалась повязка – прямо как у Хань Шэнли, когда тот несколько дней назад приходил на стройплощадку выколачивать долг. Пострадай Лю Юэцзинь в обычной потасовке или от руки кого-нибудь другого, он бы не спустил это дело на тормозах. Но его избили люди брата Цао. Впрочем, и это не важно, главное, что Лю Юэцзиню срочно требовалось найти сумку, а потому он плевать хотел на свою голову, и не было у него времени, чтобы выяснять отношения с обидчиками.

Итак, когда Хань Шэнли вместе с Лю Юэцзинем сходили в утиную лавку, где попросили брата Цао найти сумку, они условились, что вернутся туда за новостями вечером следующего дня. На следующий день после обеда Лю Юэцзиня вдруг озарила мысль, что дальше он может обойтись без Хань Шэнли, поэтому он пошел в лавку один. Проникшись харизмой брата Цао, Лю Юэцзинь утвердился в мысли, что его сумку найдут. Хань Шэнли был всего лишь посредником между Лю Юэцзинем и братом Цао, поэтому сейчас, когда их знакомство уже завязалось, необходимость в Хань Шэнли отпала. Кроме того, страдающий катарактой брат Цао напоминал Лю Юэцзиню родного дядю. Хань Шэнли в прошлый раз вел себя не очень деликатно, вызвав недовольство брата Цао. А вот за него, Лю Юэцзиня, брат Цао заступился, когда тому не хватило денег на задаток. Если сумку найдут, а Хань Шэнли при этом окажется рядом, то по договору Лю Юэцзинь должен будет сразу с ним рассчитаться по долгу, а кроме того, дополнительно выложить ему проценты от шестидесяти тысяч. Но эти деньги пригодились бы ему самому. Лю Юэцзиню снова звонил сын и напомнил, что срок в три дня истек, и поскольку он не внес плату за обучение, его исключили из школы. Понять, правда это или нет, было нельзя, но нетерпеливый тон сына говорил о том, что тянуть дальше никак нельзя. А ведь Лю Юэцзиню следовало еще уплатить тысячу юаней – задаток, который потребовал за поиск сумки лысый Цуй. В прошлый раз брат Цао его приструнил, но кто знает, вдруг лысый Цуй пристанет снова, когда деньги найдутся. Когда у Лю Юэйцзиня только-только украли сумку, ему казалось справедливым заплатить Хань Шэнли за помощь. Однако если сумку все-таки найдут, ему будет досадно расстаться с деньгами. Лю Юэцзинь не то чтобы не собирался возвращать эти деньги, просто хотел взять очередную отсрочку. Именно поэтому, не дожидаясь вечера, он пошел в утиную лавку один.

На этот раз никто в лавке уток не разделывал, там собралось несколько человек, пришедших к брату Цао поиграть в мацзян. Крепыш Хунлян, который в прошлый раз расправлялся с утками, сейчас ходил вокруг игроков с чайничком и угодливо подливал чай. Брат Цао ко всему подходил основательно, в том числе и к мацзяну, поэтому и компания за столом подобралась соответствующая. Нащупывая костяшку, брат Цао приближал ее к глазам, потом медленно выкладывал свой вариант; остальные поддерживали его темп. Такая неспешность означала серьезный подход к делу. За игральным столом никто не разговаривал, там и сям на нем в беспорядке валялись деньги. Лю Юэцзинь, заметив, что народ поглощен игрой, тоже проникся серьезной атмосферой, а потому, не смея вмешиваться, остался ждать у порога. И только когда очередная партия закончилась и послышался звонкий стук костей, которые тасовали для следующей игры, Лю Юэцзинь, держась за косяк, наконец выкрикнул:

– Брат Цао!

Тот приподнял голову и посмотрел в сторону двери. Не в силах разглядеть гостя и не узнав его голос, он спросил:

– Кто это?

– Я приходил вчера вместе с Шэнли, я еще сумку потерял, – отозвался Лю Юэцзинь, медленно переступая порог.

Брат Цао тут же встрепенулся:

– Ах, вон оно что. Придется, братец, тебя огорчить, не нашли мы того человека.

Лю Юэцзинь, пребывавший в полной уверенности, что его сумку найдут, такого поворота никак не ожидал. Хорошо еще, что он держался за косяк, а то тут же бы и рухнул. Для брата Цао и его молодцев такой исход, разумеется, ничего не значил, а вот для Лю Юэцзиня такая новость стала громом среди ясного неба, у него застучало в висках. Тем не менее он силился найти хоть какой-то выход из положения. Но он совершенно забыл, с кем имеет дело, а потому начал рассуждать со своей колокольни:

– Но ведь он из вашей банды, как же вы его не нашли?

Брату Цао такой напор Лю Юэцзиня не понравился.

Точно так же он отреагировал и вчера, когда на него стал наседать Хань Шэнли. Тем не менее брат Цао сдержался и только нахмурил брови. Лысый Цуй, заметив реакцию брата Цао, крикнул в сторону Лю Юэцзиня:

– Ты, видимо, больной на голову! Если у вора есть ноги, как его найти?

Лю Юэцзинь, забыв о приличиях, настаивал на своем:

– Так выходит, я зря вчера заплатил задаток? – Тут его словно осенило, и он обратился ко всем присутствующим: – А может, вы ее все-таки нашли, но просто не хотите отдавать? Ну и ладно, главное, верните мои бумажки.

Брат Цао, убедившись, что Лю Юэцзинь не знает никаких приличий, вздохнул. По-прежнему игнорируя Лю Юэцзиня, он обратился к собравшимся за столом:

– Снова я допустил ошибку.

Слова брата Цао привели присутствующих в замешательство и одновременно насторожили. Брат Цао продолжал:

– Конфуций говорил: «Строить правильно отношения труднее всего с женщинами и низкими людьми».

Сидевшие за столом, ничего не поняв, только хлопали глазами, а брат Цао продолжал:

– С этого дня я больше никому помогать не буду. За хочешь помочь – окажешься виноватым.

Теперь все его поняли. Когда брат Цао вот так вот начинал себя критиковать, это означало, что он действительно рассердился. В такие минуты он никогда никого не обвинял, а ругал исключительно себя. Этим он отличался от других. Лысый Цуй, смекнув, что брата Цао разозлили до предела, выскочил из-за стола, ринулся к двери и пнул Лю Юэцзиня: «Твою мать, может, уже заткнешься?»

Этот пинок пришелся прямо под дых Лю Юэцзиню. Не ожидая нападения, он не удержался и повалился назад. Падая, Лю Юэцзинь зацепил корзины с утиным пухом, что горкой стояли у дверей, и теперь вся лавка наполнилась пухом. Случись это при других обстоятельствах, Лю Юэцзинь никогда бы не осмелился дать отпор такому типу, как лысый Цуй, и наверняка бы смиренно снес его пинок. Но сейчас, когда у него безвозвратно пропало все: и сумка, и деньги, и расписка – Лю Юэцзинь окончательно потерял рассудок и отпустил тормоза. Поднявшись из кучи пуха и забыв про лысого Цуя, он схватил с разделочного стола нож и, сделав на нетвердых ногах выпад вперед, предупредил присутствующих:

– Вы знаете, что я остался без гроша?

Сидевшие за столом впали в ступор. Но поразил их вовсе не нож в руках Лю Юэцзиня – ежедневно разделывая утиные туши или участвуя в кровавых разборках, они и сами привыкли орудовать ножами, – больше всего их поразила реакция и поведение Лю Юэцзиня. Брат Цао нахмурился, отодвинул от себя кости и демонстративно вышел из лавки. Лысый Цуй, увидав, что Лю Юэцзинь помешал игре и испортил настроение брату Цао, снова бросился на Лю Юэцзиня. Но не успел еще лысый Цуй нанести ему очередной удар, как один толстяк опередил его и в два счета сначала выбил из руки Лю Юэцзиня нож, а потом ударил его в низ живота. Тучная комплекция этого молодца ничуть не мешала его проворности: он успел нанести целую серию ударов. Но Лю Юэцзиню хватило уже двух пинков, чтобы сначала взлететь в воздух, а потом приземлиться прямо возле разделочного стола. Потеряв равновесие, он со всего маха ударился головой о край стола, и у него тут же хлынула кровь. Это его мигом отрезвило; он свернулся калачиком на полу, больше не рискуя вякать. Приняв это как очередную несправедливость, он прикрыл руками голову и заскулил.

Вернувшись к себе на стройплощадку, Лю Юэцзинь обмотал голову бинтом. К счастью, рана оказалась небольшой, и кровотечение сразу прекратилось. Всю ночь он пролежал, не сомкнув глаз. Пропажи сумки ему и так хватило с лихвой, а тут его еще и побили. С одной стороны, это требовало срочного возмездия, а с другой – поиск сумки по важности затмевал все другие дела. Ведь чем больше откладывать, тем сложнее будет найти сумку. Поэтому Лю Юэцзинь решил на какое-то время забыть о возмездии и немедленно заняться поиском сумки. Но, прикинув возможные варианты, он снова отчаялся. Полиция ему не поможет, брат Цао не поможет, да и к прохвосту Хань Шэнли он обратился зря. Все пути оказались закрыты, как говорится, куда ни кинь – всюду клин. Неожиданно Лю Юэцзинь принял новое решение, и для него забрезжил свет надежды. Раз другие оказались бессильны, оставалось положиться только на себя. Раз другим не удалось найти вора, значит, он сам выйдет на охоту.

На следующий день с утра пораньше Лю Юэцзинь пошел к бригадиру-подрядчику просить отгул на три дня. О пропаже своей сумки он ничего не рассказал. Во-первых, он боялся, что Жэнь Баолян поднимет его на смех, а во-вторых, все его перипетии в двух словах объяснить было сложно. Поэтому Лю Юэцзинь сказал, что его избили на улице и ему нужно сходить в больницу. Жэнь Баолян сперва не поверил Лю Юэцзиню и хотел уже было отказать, но, заметив на его голове кровавый бинт, раскрыт от удивления рот, не находя ответа. Лю Юэцзинь надел бейсболку, сел на велосипед и отправился на поиски вора. Для начала он решил съездить к почте, где его обокрали. Там за почтовым ящиком у входа по-прежнему сидел тот пожилой хэнанец и, подыгрывая на эрху, распевал свои песни. Забыв про хэнаньские сказы, он снова вернулся к современным хитам. Поэтому вместо сказа «Сестрица Ван скучает о муже» он опять затянул «Дар любви», но Лю Юэцзинь больше его не поправлял. Надеясь отыскать вора, Лю Юэцзинь возвращался к почте еще в тот раз, когда его обокрали. Каждый день он платил музыканту по два юаня, чтобы тот наблюдал за обстановкой вокруг. А вчера, возвращаясь мимо него домой после побоев, Лю Юэцзинь заметил, что тот снова распевает с закрытыми глазами, оставаясь совершенно безучастным. Лю Юэцзинь пришел в ярость и завопил:

– Стоп, стоп!

Хэнанец открыл глаза и, увидав Лю Юэцзиня, отчитался:

– Тот человек здесь ни разу не появлялся.

Лю Юэцзинь вспыхнул:

– Так ты же сидишь с закрытыми глазами. Если б он даже и появился, ты бы не заметил. А ведь я тебе каждый день деньги даю.

Такое замечание вывело хэнаньца из себя:

– Это ты про два юаня что ли? Ты что, издеваешься? Может, тебе их обратно вернуть? – Вслед за этим он пробормотал: – Кто тут, в конце концов, идиот? Ты что же думаешь, он дурак совсем, чтобы после кражи возвращаться на место преступления?

Лю Юэцзинь замолчал, понимая, что хэнанец прав. Оставив пререкания, в которых все равно не было проку он вернулся к велосипеду и поехал искать вора в другом месте.

Лю Юэцзинь искал его целый день. Сначала он думал, что дело это нехитрое, однако, оказавшись на улице, Лю Юэцзинь столкнулся с проблемой: он совершенно не представлял, откуда именно стоит начать поиски. Он понимал, что у каждого вора есть своя территория, поэтому, если даже вор решит не возвращаться к почте, он все равно будет ошиваться где-то неподалеку. Поэтому для начала Лю Юэцзинь обошел все близлежащие рынки, остановки общественного транспорта, вход и выход у станции метро – словом, все многолюдные места. Ведь именно в таких местах воры чувствуют себя наиболее комфортно. День уже клонился к вечеру, а Лю Юэцзинь так и не нашел того, кто украл его сумку. Впрочем, ему попадалось несколько человек, со спины очень похожих на вора. Тогда все в нем замирало от радости. Но едва они поворачивались к нему лицом, его ждало разочарование. Некоторые даже были схожи с вором лицом, но на левой щеке отсутствовало родимое пятно. Когда уже зажглись фонари, Лю Юэцзинь вдруг вспомнил, что, поглощенный поисками, он за целый день ни разу не поел. Тем не менее голода он не чувствовал. Решив возвращаться на стройку и продолжить поиски завтра, он вдруг подумал, что воры промышляют еще и по вечерам. Тогда он купил на улице жареную лепешку, проглотил ее и поехал дальше. Свернув на перекрестке к улице Баванфэнь, он очутился в районе метро, из которого толпами валили люди. Лю Юэцзинь оставил свой велосипед на стоянке, а сам присел рядом и стал внимательно всматриваться в лица, но вора он так и не приметил. Тогда он поднялся и поехал дальше. Он так увлекся разглядыванием прохожих, что совершенно не заметил, как прямо перед ним припарковался автомобиль. Водитель автомобиля открыл дверцу и в тот же миг в нее со всей дури врезался разиня Лю Юэцзинь. Не успев даже опомниться, он отлетел к бордюру, в то время как переднее колесо его велосипеда, перегнувшись на манер жареной плетенки, еще успело сделать кульбит в воздухе. Он врезался в машину марки «лексус», перепугав ее водителя – толстяка средних лет. Когда до того дошло, что случилось, он вылез из машины и, не обращая внимания на Лю Юэцзиня, стал рассматривать повреждения. Мало того, что осталась вмятина на передней дверце, так еще и на задней была длинная царапина от педали велосипеда. Толстяк тотчас вышел из себя и обрушился с воплями на Лю Юэцзиня: «Ну, считай, ты покойник!»

Упав на бордюр, Лю Юэцзинь хоть и обошелся без переломов, но поясницу ушиб основательно, так что, скорчившись от боли, он едва дышал. Он попытался было подняться, но у него ничего не вышло. Едва он принял хоть какое-то сидячее положение, как его пронзила острая боль в ноге. Закатав штанину, Лю Юэцзинь увидел огромную ссадину. Но толстяку до этого не было никакого дела, и он продолжал драть глотку: «Да ты знаешь, сколько стоит эта машина?»

Помимо сильной боли, Лю Юэцзинь чувствовал, что в последние дни ему явно не везло. Мало того, что он так и не нашел сумку, так теперь еще и врезался в чужую машину. Не успел он оправиться от одной беды, так привалила новая. Неожиданные неприятности просто преследовали его. Первым делом он сказал: «Денег у меня нет».

Услыхав акцент Лю Юэцзиня, а также оценив его с ног до головы, толстяк понял, что тот простой рабочий мигрант, поэтому, потрясая кулаками, он заорал:

– Так значит продай свою хибару и заплати за ущерб!

Потирая ногу, Лю Юэцзинь сказал:

– Я из Хэнани, никто мою хибару здесь не купит.

Не успел толстяк ему ответить, как на дороге, мигая маячком, показался полицейский мотоцикл. Заметив аварию, полицейский подъехал и остановился. Стоявшие поблизости несколько нелегальных маршруток до Таншаня и Чэндэ, которые, пользуясь сумерками, гудками и криками пытались заманить пассажиров, тотчас уехали. Полицейский, не обратив на них внимания, стал осматривать место аварии. Из рации на его плече то и дело раздавались какие-то голоса. Толстяк, следуя по пятам за полицейским, возмущался: «Пусть он заплатит, иначе ему это впрок не пойдет».

Когда полицейский снял шлем, под ним обнаружилось совсем еще юное скуластое лицо – казалось, молодой человек был еще совсем неопытен. Вчера на Четвертом кольце он разбирал похожую аварию. Поскольку ему не хватало опыта, оба водителя его обманули, в результате чего вышла путаница: ответственность виновника частично перепала на голову пострадавшего и наоборот. В общем, недовольными остались все участники ДТП, о чем сегодня же доложили в отдел дорожной полиции. Начальник только-только вызвал его на ковер и отругал, поэтому сейчас молодой полицейский был явно не в духе. Если бы еще толстяк объяснялся с ним спокойно и обстоятельно, он, может, и посмотрел на ситуацию иначе, но поскольку тот разговаривал приказным тоном, полицейский тотчас нахмурился. Кроме того, толстяк слишком уж близко к нему подходил и неприятно дышал еще непереваренным ужином прямо в лицо. Изо рта этих толстосумов вечно воняет, ездят на своих авто с кондиционером, и не страшны им ни дождь, ни ветер. А он, бедолага, целыми днями мотается на мотоцикле и в жару и в холод, да еще и дышит всякой гадостью – уличной пылью да выхлопными газами. И без того крайне раздраженный, теперь полицейский начал окончательно терять терпение. Сначала он оттолкнул толстяка своим шлемом и, прервав осмотр, размеренно спросил:

– Кому это впрок не пойдет? Почему-то мне кажется, что виновник вы.

Толстяк оторопел, после чего тут же стал наседать:

– Да посмотри как следует, моя машина вообще стояла на месте, это он в меня долбанулся.

Молодой полицейский посмотрел на толстяка:

– Это пешеходная зона, она разве предназначена для парковки?

Тут только до толстяка дошло, что он припарковался в неположенном месте. Такой свирепый вначале, он вдруг заблеял овцой, пытаясь замять дело:

– С меня сигареты. – И тут же поспешил добавить: – Кстати, я знаком с вашим начальником.

Не трогай он начальника, все, возможно, и обошлось бы, а тут полицейский его проигнорировал и направился к Лю Юэцзиню. Лю Юэцзинь лежал, прислонившись к бордюру, на губах его выступила пена, казалось, он отключился. А поскольку его голова еще была перевязана бинтом, то полицейский решил, что травма у него серьезная. Повернувшись к толстяку, он сказал:

– Надо срочно доставить его в больницу.

Толстяк забеспокоился, испугавшись, что и вправду изувечил человека. Но кто знает: вдруг тот прикинулся пострадавшим, чтобы теперь его оклеветать? Забыв про свидетелей, толстяк просто решил свалить, но полицейский его остановил:

– Куда собрались?

Толстяк не смел двинуться с места. Между тем Лю Юэцзинь, смекнув, что правда на его стороне, снова кое-как принял сидячее положение, никакой пены на его губах уже не было. Он обратился к полицейскому:

– Я не поеду в больницу, пусть он просто заплатит за велосипед.

Полицейский посмотрел на толстяка. Тот сначала посмотрел на Лю Юэцзиня, потом на полицейского, потом бросил взгляд на часы и, вытащив из кармана двести юаней, бросил их на землю.

– Черт-те что.

Он еще раз уставился на полицейского, после чего завел свой пострадавший автомобиль и уехал. А Лю Юэцзинь стал объяснять полицейскому:

– Я не то чтобы отказываюсь от больницы, просто дела у меня, не успеваю.

Тут уже полицейский стал ругать Лю Юэцзиня:

– Не думай, что ты не виноват. Куда твои глаза смотрели, о чем ты вообще думал?

Благодарный Лю Юэцзинь проникся к молодому полицейскому симпатией. Уже несколько дней он ни с кем не разговаривал, а тут еще эта авария – в общем, ему требовалась жилетка, чтобы поплакаться. Поэтому все, что Лю Юэцзинь не рассказал Жэнь Баоляну: как утратил сумку и ее содержимое, как обращался в полицию, как пытался действовать через частные лица и как сам взялся за поиски, – он вывалил на совершенно постороннего человека. Говорил Лю Юэцзинь не всегда гладко, поэтому полицейский не все понял. А услышав про шестьдесят тысяч, он и вовсе усомнился в его словах, уперся в него взглядом и заключил:

– Так ты хэнанец, говоришь? Ну и горазд же ты врать.

С этими словами он сел на мотоцикл и, мигая маячком, уехал прочь. А Лю Юэцзинь так и остался сидеть на месте.

Глава 14. Синемордый Ян Чжи

В эти дни Синемордый Ян Чжи как-то загрустил. Четыре дня назад перед почтой в районе Храма облака милосердия он украл сумку. Вообще-то в тот день он не собирался ничего красть, поскольку у него был выходной. Пять раз в неделю Ян Чжи промышлял воровством, а два дня отдыхал. В этом состояло его отличие от других воришек, и это же роднило его с рабочим людом. Единственное, отдыхал он не по субботам и воскресеньям, а по средам и четвергам, чем отличался от служащих. Таким образом, можно сказать, что воровство перед храмом стало сверхурочной работенкой. Тот район не был его территорией, поэтому, промышляя в нем, он вторгался в чужую зону, а это шло вразрез с профессиональной воровской этикой. Обычно Синемордый Ян Чжи не шел на такой риск. Прямо как бизнесмен, который понимал, что всех денег не заработаешь, а потому умел вовремя остановиться. Итак, Синемордый намеревался в тот день отдохнуть, но потом поменял решение и совершил кражу в неположенный день. Это было ужасно, что он купился на поведение владельца той сумки. Весь из себя при костюмчике, да еще и с сумкой на поясе, тот стоял и поучал уличного музыканта. Ян Чжи, хоть и был вором, но не выносил, когда обижали слабых. Он заметил, как обидчик показывает широким жестом на здания небоскребов в центре города, убеждая, что построил их он. Ян Чжи посчитал, что если он не застройщик, то хотя бы бригадир-подрядчик. Глянув на его пузатую сумку он предположил, что денег в ней должно быть немало. В общем, публичное оскорбление музыканта и прилюдное хвастовство переполнили чашу терпения Ян Чжи, и тогда он решил подработать. Когда сумка оказалась в его руках, он, спасаясь от преследования, спрятался в общественном туалете. Там он открыл сумку и разочаровался. Он надеялся найти в ней по крайней мере несколько десятков тысяч. Кто бы мог подумать, что там окажется всего несколько жалких тысяч! Ради этого можно было и не стараться, его ожидания не оправдались. На остальные бумажки в сумке Синемордый и смотреть не стал. До него дошло, что он просто-напросто попался на крючок – тот хвастун спутал ему все карты в размеренном графике. Однако, выйдя из туалета, Ян Чжи тотчас забыл об этом происшествии.

Но какого же было его удивление, когда через какие-то три с лишним часа эту сумку, еще не успевшую нагреться на его собственном пузе, снова украли. В тот день у Ян Чжи имелись личные дела, собственно поэтому он и не собирался воровать. Выйдя из туалета, он сначала сходил в баню, а потом отобедал в ресторанчике Лао Ганя под названием «Синьчжоуская резиденция вкуса». Чуть позже ему попалась та девчонка Чжан Дуаньдуань из провинции Цзянсу. Если бы она походила на «ночную бабочку», ничего бы и не случилось, однако ее отличие от других проституток соблазнило Синемордого, который вдруг клюнул на нее. Он подумать не мог, что попадет в ловушку. Едва он очутился в ее постели, как дверь с грохотом отвалилась, и в комнату ворвались три амбала, они отобрали у Ян Чжи все деньги, прихватив и ту сумку в придачу. Оказалось, что Чжан Дуаньдуань была их сообщницей. Ладно бы, если невезуха Синемордого ограничилась кражей денег и сумки. Как говорится, ошибочка вышла, не признали друг в друге коллег по цеху. На деньги и сумку Ян Чжи было плевать, но, застигнутый врасплох в постели с Чжан Дуаньдуань, он сильно перепугался. И ладно бы, если бы просто перепугался. Храбрость дело такое – очухался и живи дальше. А вот с его мужским орудием случилась настоящая беда. В суете, пока Ян Чжи пытался накинуть на себя одежду ему было не до него. После того как его обобрали до нитки, а напоследок наподдали пинков, он понуро побрел домой и вдруг почуял, что с ним что-то не так. Его бросило в жар, тут уж ему стало не до шуток. Как говорится, проблема проблеме рознь. То, что его обчистили, теперь показалось ему сущей ерундой. Ян Чжи никак не находил себе места, он лег и попытался своими силами привести свое орудие в чувство, однако чем больше он над ним работал, тем более вялым оно становилось. Ян Чжи овладела паника. Прихватив деньжат, он решил проверить себя с какой-нибудь проституткой. Но едва они добрались до постели, его орудие снова отказало. Тогда он нашел проститутку попышнее да погрудастее, но и это не помогло, все оказалось даже хуже, чем с худой. Ян Чжи не сдавался и нашел проститутку средней комплекции. Пока они добирались до места, в штанах у Ян Чжи еще чувствовалось какое-то шевеление, но в постели его хозяйство снова обмякло. Вконец перепуганный Ян Чжи стал помогать себе руками, девица присоединилась, но через полчаса терпение оставило ее и, желая освободиться, она спросила: «Да кончишь ты уже когда-нибудь? Если не можешь, зачем меня мучаешь?»

Ян Чжи залепил ей звонкую пощечину. Теперь испугалась уже девица. Смирно улегшись на место, она всю инициативу предоставила Ян Чжи. Но тот оставался неподвижным. Он вдруг понял, что все для него кончено. Если сам он украл только сумку, то у него, кроме сумки, украли и всю его жизнь. Из всей той банды из Ганьсу Ян Чжи направил всю свою ненависть против Чжан Дуаньдуань. Как можно пользоваться такими методами и пугать людей в постели? На следующий день Синемордый развернул тщательные поиски. Он наведался в ресторан к Лао Ганю, сходил на место, где его обокрали, обшарил все улицы и закоулки, где работали проститутки, но ни Чжан Дуаньдуань, ни тех трех амбалов так и не встретил. Чем больше длились его поиски, тем больше он переживал. Все три дня вместо того, чтобы воровать, он искал эту банду, ничем другим он заниматься не мог. Те трое парней из банды его не интересовали, единственной целью Ян Чжи стало отомстить Чжан Дуаньдуань. Как говорится, кто кашу заварил, тому ее и расхлебывать. Ян Чжи надеялся, что, расквитавшись с Чжан Дуаньдуань, он избавится от засевшего внутри страха. Кто знает, может, тогда к нему вернется его мужская сила? По сути, все его несчастья начались из-за его собственной кражи. Но в пылу гнева Ян Чжи помнил только про свои обиды, совершенно позабыв, каким путем к нему самому попала эта сумка. Где-то в этом мире бродил некто Лю Юэцзинь, вовсе не какой-то застройщик, а обычный повар со стройплощадки, который в свою очередь усиленно искал Синемордого. Выходило, что в этой сумке заключалась не только жизнь Ян Чжи, но и жизнь повара Лю Юэцзиня.

У набережной реки Тунхуэйхэ находилась улочка с закусочными. До образования КНР эта речка была чистой и даже судоходной, но сейчас она превратилась в вонючую сточную канаву. Тем не менее слева от этой канавы возвышались огромные здания центрального делового района, а справа примыкала длиннющая улочка с закусочными. Днем здесь было пусто и грязно, зато по вечерам, когда над всеми лавками зажигались фонарики, мусор в темноте терялся. Мутная в дневное время река теперь бликовала огнями, в ней отражались стоящие на левом берегу небоскребы, демонстрируя прямо-таки столичный шик. Речка текла на восток, по ее правому берегу растянулась вереница всевозможных закусочных. Чего тут только не продавали: и шашлычки, и суп из потрохов, и пельмени с начинкой из маринованных субпродуктов, и острый суп, и острых раков, и корейские холодные закуски, и турецкие кебабы. Над всем этими закусочными дым стоял коромыслом, а народу вокруг – не протолкнуться. В этой толпе было множество иностранцев. На набережной, прислонившись к перилам, стояли местные проститутки. Оставшись ни с чем после трехдневных поисков, Ян Чжи вдруг вспомнил, что Чжан Дуаньдуань была родом из провинции Ганьсу. У тех троих амбалов он также заметил северо-западный акцент. Пока Ян Чжи бродил по улицам, он разузнал, что в городе есть банда из Ганьсу, которая часто промышляет в районе закусочных у реки Тунхуэйхэ. Эта территория считалась среди воров бесхозной, сюда лишь изредка заходили какие-нибудь карманники с окраин. Поэтому на сей раз Ян Чжи решил устроить засаду. Вечером третьего дня он пришел сюда, чтобы выследить этих прохвостов с северо-запада. При этом он не сидел сложа руки, а наводил справки у местных торговцев. Наконец у продавца острого супа он узнал, что сюда действительно приходят поужинать трое мужчин вместе с девушкой из Ганьсу. Уверившись, что он напал на след Чжан Дуаньдуань, Синемордый уселся напротив этой лавки и стал ждать, когда бандиты угодят в его сети. Он прождал с шести вечера до двух ночи, но они так и не пришли. Продавец острого супа, выходец из Шаньси, решив, что Ян Чжи поджидает знакомых, тоже удивленно сокрушался: «Каждый день приходили, что это с ними случилось?»

Синемордый на это не отреагировал, а вечером следующего дня пришел сюда снова. Он все ждал и ждал, а та банда так и не появлялась, зато сюда пришел Лю Юэцзинь. В том, что Лю Юэцзинь пришел именно сюда и нашел здесь Ян Чжи, состояла заслуга Крепыша из утиной лавки брата Цао. Промыкавшись зря целый день, Лю Юэцзинь сначала решил продолжить поиски ночью, но поскольку днем он, видимо, простыл под ливнем, то все-таки решил вернуться на стройплощадку. Там в торце столовой ему отвели небольшую пристройку из битого кирпича, в которой Лю Юэцзинь и жил. А раз он там жил, то параллельно присматривал по ночам за столовой. В свете строительных прожекторов Лю Юэцзинь пробрался к своему жилищу. Едва он наклонился, выпятив зад, чтобы открыть свою дверь, как его кто-то похлопал по плечу. От неожиданности Лю Юэцзинь перепугался. Повернув голову, он узнал Крепыша из утиной лавки брата Цао. Разозлившись не на шутку, он грубо спросил:

– Нарываешься?

Тот поспешил его успокоить:

– В тот раз, когда тебя избили в нашей лавке, я тебя и пальцем не тронул. – Сказав это, он решил перейти прямо к делу: – Хочу заключить с тобой небольшую сделку.

Лю Юэцзинь по-прежнему был настроен враждебно:

– Некогда мне с тобой языками чесать.

Тогда Крепыш заявил:

– Дашь тысячу, я скажу, где тот человек, что украл твою сумку.

Лю Юэцзинь оторопел. Его раздражение сменилось недоверием: раз уж люди брата Цао не смогли напасть на след вора, где уж было сделать это новичку, который еще даже уток не научился забивать? Решив, что тот решил его одурачить, Лю Юэцзинь заорал:

– Вы мне еще не вернули мой задаток! – С этими словами он пнул Крепыша и добавил: – Только вякни еще, и я за себя не отвечаю!

Парень стойко снес удар и вместо того, чтобы уйти, протянул Лю Юэцзиню руку, требуя денег. Заметив такой серьезный настрой с его стороны, Лю Юэцзинь стал колебаться. Поверить его подталкивало горячее желание найти вора. Поэтому, решив, что в случае обмана он успеет свести с Крепышом счеты, Лю Юэцзинь вынул из кармана сотню юаней. Это были те самые деньги, что достались ему от хозяина машины, в которую он врезался вчера в районе улицы Баванфэнь. Тот дал ему двести юаней. Лю Юэцзинь вытащил сто и сказал:

– Вот, отдаю последние, чуть жизнью за них не поплатился.

Крепыш принял деньги и протянул руку в ожидании следующей подачки. Лю Юэцзинь доверял ему все больше, но, подняв руки, сказал:

– Не веришь, так обыщи. У меня жар, а мне даже воды не на что купить.

Тогда Крепыш опустил руку и, щелкнув пальцами по купюре, сказал:

– Я делаю это не ради денег, мне тоже досталось из-за того вора. Сначала я хотел про него рассказать брату Цао, но когда меня там избили, я передумал. – Сделав паузу он продолжил: – Сегодня вечером я вышел поработать и забрел на улочку с закусочными у реки Тунхуэйхэ. Своровать мне там ничего не удалось, зато я увидел того, кого ты ищешь – он ел напротив лавки, где продают острый суп.

Тогда Лю Юэцзинь отпустил Крепыша, а сам сел на велосипед и помчался в указанное место. Сломав велосипед в аварии, он за тридцать юаней купил себе новое колесо. В вечернее время, особенно в восемь-девять часов, в районе закусочных как раз толпился народ. Оставив велосипед на стоянке, Лю Юэцзинь нырнул в толпу и начал поиски. Крепыш заверил, что вор ужинает рядом с лавкой, где продают острый суп, однако, когда Лю Юэцзинь стал искать указанную лавку, оказалось, что там их несколько. Лю Юэцзинь сунулся сначала в одну, потом в другую; наконец рядом с железнодорожным мостом у самой реки он нашел еще третью, напротив которой он увидел-таки Ян Чжи. При виде врага глаза Лю Юэцзиня тотчас загорелись. Несколько дней он его искал и наконец нашел. Как-то вечером Лю Юэцзинь сюда уже заходил, но не был столь внимателен. Что называется, истоптал все сапоги, а нашел безо всякого труда. Столько времени он угрохал зря, а тут благодаря пареньку из утиной лавки нашел сразу. Весь больной, с температурой, Лю Юэцзинь от такой неожиданности, можно сказать, сразу выздоровел. Ведь это означало, что он нашел сумку, а вместе с ней и свои деньги. Но самое главное – он нашел расписку. Лю Юэцзинь так сильно обрадовался, будто нашел не просто сумку, а весь потерянный до этого мир. Бывает, что заново обретенная вещь становится человеку дороже, чем просто потерянная. Итак, Лю Юэцзинь перевел дух, взял себя в руки и решил было уже ринуться к вору, однако, посмотрев по сторонам и оценив царившее оживление, он решил, что пробиться к нему будет непросто. К тому же он переживал, что если между ними завяжется драка, Синемордый снова от него улизнет. Присмотревшись, Лю Юэцзиню показалось, что он уже закончил есть и теперь оглядывается по сторонам, словно кого-то ждет. Решив не рубить с плеча, Лю Юэцзинь натянул козырек кепки пониже и уселся напротив закусочной, где предлагали пельмени в бульоне. Заказав себе порцию, он стал наблюдать за вором. Пусть народ рассосется, и тогда он перейдет в наступление. Раз уж он нашел его, то теперь не отпустит. Но потом Лю Юэцзинь прикинул, что на улице у него не будет стопроцентной гарантии на положительный исход дела. В той же драке вор мог легко убежать. Поэтому Лю Юэцзинь выбрал слежку. Пока вор будет сидеть, Лю Юэцзинь будет просто за ним наблюдать. Едва он соберется уйти, Лю Юэцзинь последует за ним до жилища, дождется, пока тот уснет, а потом, захватив ребят со стройплощадки, накроет его прямо в логове – что называется, поймает черепаху в кувшине. Тогда все точно пройдет на ура. Продумав свою тактику, Лю Юэцзинь уверился в своем решении, и сердце его тотчас успокоилось. Сделав выбор в пользу слежки, он расслабился и перестал трусить. Тут же он почувствовал, как сильно проголодался, ведь он не ел целый день, поэтому сейчас он со спокойной душой принялся за свои пельмени. Чтобы не переживать, что он привлекает внимание своим бинтом на голове, Лю Юэцзинь опустил голову, снял бейсболку, осторожно размотал бинт и снова надел бейсболку. К счастью, со времени драки в утиной лавке прошло уже два дня, поэтому его рана практически затянулась и опасности не представляла. Без повязки бейсболка на его голове держалась свободно. Лю Юэцзинь уже доел пельмени, а Синемордый все еще сидел напротив лавки, где продавали острый суп и, кажется, уходить никуда не собирался. Никуда не торопясь, он, а вместе с ним и Лю Юэцзинь, просидели так до одиннадцати часов. А вот хозяин-шаньсиец, торговавший острым супом, заметив, что Синемордый сидит у него целый вечер, занимая столик, напротив, стал проявлять нетерпение. Он холодно бросил ему: «Времени-то уже сколько прошло, чего ждать? Если уже не пришли, так и не придут».

Синемордый огляделся по сторонам, потом встал со своего места и пошел в сторону моста через реку Тунхуэйхэ. Тогда и Лю Юэцзинь быстренько расплатился, сбегал за велосипедом и, покатив его рядом с собой, последовал за Синемордым. Так они перешли через мост, пересекли переулок и вышли на широкий проспект. Там Синемордый сел на автобус, а Лю Юэцзинь, оседлав велосипед, поехал следом. Автобус останавливался на каждой остановке, высаживая и подбирая пассажиров. К счастью, вечером людей становилось меньше, случись такая слежка днем, да еще в час пик, она бы стала невозможной. Через пять остановок Синемордый вышел, после чего пересел на пригородный автобус. Лю Юэцзинь не отставал. Через шесть остановок Синемордый покинул автобус и направился в сторону переулка. Лю Юэцзинь с облегчением вздохнул: наконец-то Синемордый дошел до своего дома. У входа в переулок Лю Юэцзинь пристегнул свой велосипед к дереву и осторожно последовал дальше. В этом затхлом месте рядком стояли три общественных туалета, смывная вода из них просачивалась прямо на улицу. Учитывая отсутствие освещения, здесь следовало внимательно смотреть под ноги. В самом конце переулок резко заворачивал и продолжался дальше. Синемордый все шел и шел, пока не уперся в тупик. Там стояла хибара с выходом на улицу. Заделанные известкой вкривь и вкось швы на стене делали ее похожей на пеструю тыкву. Судя по всему, раньше никакого выхода здесь не было, видимо, его вывели на улицу, когда сильно приспичило. Дверью в дом служила большая древесно-стружечная плита, которая при малейшем порыве ветра дрожала внутри самодельной рамы из сколоченных реек. На двери висел замок. Лю Юэцзинь понял, что они на месте: это весьма напоминало воровское логово. Однако его насторожило, что, приблизившись к двери, Синемордый вместо того, чтобы отпереть замок, стал шарить по окнам, пытаясь заглянуть внутрь. Выходило, что он здесь не жил. Потом он стал шевелить замком в разные стороны, но тот не поддавался. Совсем остервенев, он поднял ногу и со всего маха врезал по двери – дверь закачалась; он ударил повторно – дверь повисла на петлях. На третий раз она наконец с грохотом отвалилась. Только тогда Синемордый удовлетворенно сплюнул и оставил ее в покое. Лю Юэцзинь, спрятавшись за углом, стоял, ничего не понимая. Покончив с дверью, Синемордый приуныл и пошел обратно. Оказывается, он здесь не жил, так что Лю Юэцзиню пришлось продолжить слежку. Заметив его угнетенное состояние, Лю Юэцзинь, решил было забыть про бдительность и наброситься на него. Ему хотелось побыстрее покончить с этим делом, что толку было ходить по его пятам? А, может, этот вор вообще не пойдет к себе домой? Утром, когда на улицах появится народ, следить станет невозможно. Поэтому, сворачивая из одного переулка в другой, Лю Юэцзинь стал потихоньку нагонять вора, чтобы схватить его. Но тут у самого входа в переулок буквально из ниоткуда нарисовались два человека и преградили Синемордому путь. Перепуганный Лю Юэцзинь быстро спрятался за одним из туалетов и уже оттуда стал наблюдать за ситуацией.

Дорогу Синемордому преградили лысый Цуй из утиной лавки брата Цао и похожий на студента парень с аккуратным проборчиком в униформе официанта. Люди брата Цао искали Ян Чжи уже почти пять дней. Он понадобился им вовсе не для того, чтобы вернуть сумку Лю Юэцзиню, а для того, чтобы свести с ним личные счеты. При том, что и Лю Юэцзинь, и люди брата Цао искали одного и того же человека, цели у них были разные. Частично эти цели могли и совпасть, но ссора с Лю Юэцзинем в утиной лавке поставила на этом крест. В итоге брат Цао и его люди искали Ян Чжи сугубо по своим делам. Синемордый Ян Чжи был шаньсийцем, в то время как в банде брата Цао состояли выходцы из Таншаня. У каждой воровской группировки имелась своя территория. Воры со всего Пекина знали, что таншаньскую группировку одолеть сложно, на этом пути ждала или смерть, или переход под их начало. На самом деле все было очень просто: не суйся на чужую территорию и все. Как говорится, колодезная вода речной не помеха, ужиться всегда можно. Но Ян Чжи приехал в Пекин лишь полгода назад, поэтому, во-первых, он ничего не знал о разделе территорий, а во-вторых, не имел никакого понятия об элементарных приличиях. Плюс ко всему он мастерски совершал кражи, проникая в дома. Там, где иной вор непременно попадался, Ян Чжи не только выходил сухим из воды, но мог прийти туда же на следующий день и снова сорвать крупный куш. Именно благодаря этому своему таланту и смелости он и не принимал всерьез таншаньскую группировку. За один месяц он четырежды заходил на ее территорию. Первые три раза все прошло гладко, а на четвертый он был пойман, но не пострадавшим, а человеком из банды брата Цао. Мало того, что у него сразу конфисковали всю добычу так еще и подвесили на балке и выпороли ремнем. Брат Цао вздыхал: «Ну братец, а я ведь надеялся, что тебе трех раз будет достаточно. Такой умный человек, а меры не знаешь».

Только тогда Ян Чжи узнал крутой нрав брата Цао. Сначала он думал поступить как другие воры: или уйти подальше от территории брата Цао и никогда на нее не соваться, или же примкнуть к его банде и работать вместе. Территории, которые контролировала таншаньская группировка, относились или к элитным, или к коммерческим районам. А ведь только в таких районах ворам и выгодно промышлять. Неужто можно что-то словить у бедняков? Поскольку правила уже существовали, а в чужой монастырь со своим уставом, как известно, не ходят, Ян Чжи следовало определиться. Вступление в таншаньскую группировку смущало его в плане свободы, поэтому сразу он принять такого решения не мог. Тем не менее этот случай сблизил его с братом Цао и, отработав на неделе пять дней, Синемордый Ян Чжи оставшиеся два выходных частенько проводил у брата Цао за игрой в мацзян. Если в воровском деле Ян Чжи считался мастером, то в мацзян он играл плохо. Прошло несколько недель, а он уже успел задолжать около сорока тысяч. Чем больше он проигрывал, тем больше стремился отыграться, а чем больше стремился отыграться, тем больше проигрывал. В итоге к концу прошлого месяца у него накопился долг больше двухсот тысяч юаней. Тогда он понял, что сама по себе игра на деньги в этой лавке, скорее всего, была ловушкой. Но поскольку прозрел он поздно, жаловаться теперь было глупо. Тогда Ян Чжи принялся воровать не для себя, а для брата Цао. Любая его добыча шла теперь на покрытие долга. Однако, воруя деньги, Ян Чжи не мог соваться на территорию тяншаньцев, ему разрешалось промышлять лишь в бедных районах. Добывая там жалкие крохи, он еще неизвестно когда сможет освободиться от долга. Ян Чжи возненавидел новых знакомых за такое двуличие. Ведь, если разобраться, кто такой настоящий вор? Это не тот, кто обирает простых людей, а тот, кто может обобрать такого же вора. К тому же обычный смертный всегда мог обратиться в полицию, а вот Ян Чжи, например, когда его схватили люди брата Цао, оставалось лишь стиснуть зубы. О том, чтобы найти двести с лишним тысяч, ему можно было и не мечтать или разве что ограбить какой-нибудь банк. Прячась от долгов, Синемордый воздерживался от визитов в утиную лавку. И тогда люди брата Цао сами стали его искать. И это стало еще одной гнетущей неприятностью, которая камнем лежала на сердце Ян Чжи. Сам он считал, что его ищут из-за невыплаченного долга, в то время как у брата Цао имелось к нему другое дело. Именно поэтому его стали активно искать, а потом, когда надобность отпала, оставили в покое. Но шел поиск активно или нет, знал только брат Цао, а Ян Чжи оставался в неведении. В первой половине месяца, когда причина срочно отыскать Ян Чжи еще не появилась, все было тихо-спокойно, зато в последние дни его поиски активизировались. Однако они ничего не дали, а спустя два дня причина срочно найти Ян Чжи вновь отпала, и о нем опять все забыли. А тут возьми да подвернись Крепыш со своей новостью о том, что он видел Ян Чжи. Сегодня вечером Крепыш втайне ото всех вышел промышлять на улицу, чем нарушил дисциплину, поэтому в лавке ему досталось от лысого Цуя. Изначально брат Цуй хотел просто наказать его за своевольную отлучку, но Крепыш решил, что тому известно гораздо больше. Поэтому самый обычный вопрос лысого Цуя о том, кого Крепыш видел на улице, заставил того расколоться, и он рассказал, что видел Ян Чжи. Вместе с тем он умолчал, что эту новость уже знает Лю Юэцзинь. Тот дал ему сто юаней, но упомяни Крепыш про деньги, он тотчас бы их лишился. Поэтому, когда Синемордый покинул улочку с закусочными, ему было невдомек, что за ним следит Лю Юэцзинь. А последнему было невдомек, что за Синемордым следят еще двое. Пока Лю Юэцзинь преследовал его на велосипеде, те катились за Синемордым на подержанной «сантане». Лю Юэцзинь ехал по тротуару, а те двигались по трассе. При этом преследователи друг друга не заметили. Неожиданное появление в начале переулка брата Цуя испугало не только Ян Чжи, но и Лю Юэцзиня. Ян Чжи, поняв, что никуда ему уже не спрятаться, стал объяснять лысому Цую:

– Брат Цуй, наши разборки подождут, у меня сейчас куда более срочное дело.

С этими словами он вытащил из-за пояса нож, который холодно сверкнул в свете фонарей. Лысого Цуя нож нисколечко не смутил, он тут же его перехватил и провел рукой по его лезвию. А вот Лю Юэцзинь, который все это время прятался за туалетом, сдрейфил. Какая удача, что в его планы вмешались эти двое. Иначе, накинься он на Ян Чжи, у которого при себе был нож, кто знает, чем бы закончилась их потасовка. Итак, поглаживая лезвие ножа, лысый Цуй спросил Ян Чжи:

– А кого ты ищешь?

Ян Чжи, конечно, мог вывалить ему всю правду про то, как у него украли добычу, и ладно бы только это, так его еще сделали импотентом. Но, во-первых, говорить про это было неудобно, во-вторых, какой прок что-то рассказывать, если проблему этим не решить, ну а в-третьих, Ян Чжи опасался, что его мужское бессилие станет поводом для анекдотов. Поэтому, воздержавшись от объяснений, он сказал:

– Не твоя забота. Кого найду, того в могилу сведу.

Но лысый Цуй не давал ему ходу:

– Личное оставишь на потом, поговорим о наших делах. Срок расчета по долгам вообще-то давно вышел.

Тут Синемордый струхнул и стал оправдываться:

– Брат Цуй, я ведь не дурак, понимаю, что расплачиваться по долгам – дело чести, я ни от кого не прячусь.

Лысый Цуй не отступал:

– Как говорит брат Цао, деньги – не главное, главное – оставаться человеком.

– Эту великую истину я тоже разумею.

Лысый Цуй хотел сказать что-то еще, но тут в их разговор вклинился его напарник в униформе официанта:

– Брат Цуй, раз уж наш коллега разумеет великие истины, то, может, мы перестанем уже тянуть и обсудим более важное дело. – С этими словами он вытащил из кармана какой-то листок и обратился к Ян Чжи: – Хотелось бы сегодня ночью вас поднапрячь. – Развернув лист бумаги с какой-то схемой, он ткнул в нее пальцем. – Это элитный комплекс «Бетховен», а вот в этом особняке каждый вечер собираются поиграть в мацзян и заказывают ужин с доставкой.

Лысый Цуй, тыча пальцем в бумажку, объяснил:

– Брат Цао дает тебе шанс искупить вину, ведь кражи в домах – это твой конек. – С этими словами он зажег сигарету. – Он считает тебя своим человеком, так что действовать нужно будет на его территории. – Помолчав, он добавил: – Да и для тебя так будет лучше. К богачам достаточно сунуться один раз, после чего можно рассчитаться по всем долгам.

Синемордый так и застыл на месте. Лю Юэцзинь, стоявший в укрытии достаточно далеко, плохо слышал, о чем именно они говорили, он лишь видел, как они изучают какую-то бумагу, тыча в нее пальцами, и, ничего не понимая, разволновался.

Глава 15. Синемордый Ян Чжи

Дождавшись, когда Ян Чжи переоденется в униформу официанта и сядет на велосипед со специальным багажником, Лю Юэцзинь взял свой велик и снова последовал за ним. Тактика его слежки изменилась. До этого он следил за вором с единственной целью – вернуть свою сумку, поэтому он мог припереть его к стенке в любой удобный момент. Сейчас же, попав в переделку, вор отправился на дело и в своих действиях стал непредсказуем. Соответственно, Лю Юэцзиню следовало ехать за ним по адресу, не имеющему никакого отношения к его сумке. Напасть на Синемордого Лю Юэцзинь теперь не осмеливался, ведь лысый Цуй вернул тому нож, и Синемордый снова заткнул его себе за пояс. Вместе с тем совсем прекратить слежку Лю Юэцзинь тоже не мог, ведь ему стольких трудов стоило отыскать вора. В общем, оставалось только одно – не спускать с него глаз, то есть ждать, пока он выполнит свое задание. Когда же все успокоится или, может, когда вор уже вернется в свое логово, Лю Юэцзинь придумает, как его поймать. Синемордый, облачившись в униформу официанта, сразу стал неузнаваем. Лю Юэцзиня, с одной стороны, мучили сомнения, куда и зачем он направился в таком виде, но, с другой стороны, он чувствовал, что при такой маскировке тут, наверняка, замышляется что-то серьезное. Неужели обычные воровские делишки требовали такого маскарада? Синемордый ехал не торопясь, поэтому пристроившийся за ним Лю Юэцзинь, которому сегодня доводилось догонять автобус, сейчас мог расслабиться. Когда вор поравнялся с мостом «Хунлинцзинь дунцяо», что в восточной части Пекина, он бросил взгляд на свои часы, после чего слез с велосипеда, хорошенько укрепил на нем термоящик с едой, а сам уселся на бордюр и закурил. Лю Юэцзиню пришлось подождать его, но на другой стороне моста. Затягиваясь сигаретой, Синемордый с каменным лицом смотрел на мимо идущих пешеходов и проезжающий транспорт. Время близилось к ночи, количество людей и машин заметно уменьшилось. Вдруг Синемордый, глядя на широкий проспект, тяжело вздохнул, потом что-то буркнул себе под нос и снова, опустив голову, затянулся. Как все это было знакомо и понятно Лю Юэцзиню: и этот вздох, и это бурчание под нос. Когда у него случались неприятности, он делал точно также: вздыхал, глядя куда-то вдаль, и разговаривал сам с собой. Как многое, оказывается, его объединяло с этим вором. Лю Юэцзинь вздохнул. И все-таки перед ним был вор, и Лю Юэцзиню срочно требовалось придумать, как его поймать и вернуть свою сумку. Выкурив сигарету, Синемордый снова тронулся в путь. Лю Юэцзинь последовал за ним. Они проехали семь светофоров вдоль проспекта, после чего повернули налево, потом, проехав еще три светофора, свернули в какой-то переулок. Миновав этот переулок, свернули в следующий. После узких улочек перед ними открылось обширное пространство – то был комплекс особняков. На улице уже совсем стемнело, вход в этот микрорайон украшал фонтан с двумя каменными львами, из пастей которых вырывались струи воды. Арка светилась разноцветными огнями, а под ней на каменном изваянии красовалась надпись: «Элитный комплекс «Бетховен»». Тут же у входа стояли два охранника в беретах и в псевдовоенной форме. Синемордый, который всю дорогу казался совершенно удрученным, увидав это яркое место, тотчас оживился. Лю Юэцзинь тоже внутренне собрался. Синемордый без всякой суеты подъехал к самым воротам. Лю Юэцзинь, спрятавшись за угол, остался наблюдать из переулка. Тем временем Синемордый вынул из кармана бумажку и стал показывать ее охраннику, что-то объясняя. Тот поднес к губам рацию, что-то сказал, после чего жестом разрешил Синемордому пройти на территорию. На входе Синемордый протолкнул велосипед вперед, потом снова его оседлал и поехал дальше. Сначала его силуэт еще можно было разглядеть, но постепенно он совсем пропал из виду. Лю Юэцзинь несколько заволновался, ведь он не знал, куда вор направится дальше. Намучившись, Лю Юэцзинь не мог так просто дать ему уйти. Разумеется, ему хотелось последовать за ним, однако он не мог придумать подходящего повода, чтобы тоже проникнуть в район особняков. Да и боялся он, что его раскусят и примут за вора. Поразмыслив, он все-таки решил, что какое бы дело вор не задумал, он его рано или поздно завершит и тогда наверняка выйдет через эти же ворота. Поэтому, пристегнув велосипед, Лю Юэцзинь присел на корточки покурить, терпеливо поджидая Синемордого. Затянувшись, он, в точности как Синемордый, сначала вздохнул, а потом сказал про себя: «Твою мать, черт-те что».

Синемордый не знал, что за ним следят. На душе у него скребли кошки, но не оттого, что его послали совершить кражу, а из-за личного несчастья, которое преследовало его последние несколько дней. Он никак не мог выловить ограбившую его банду из Ганьсу. Чем больше он копил свою злость внутри себя, тем сильнее давало о себе знать его мужское бессилие. Позавчера наедине с собой Синемордый еще мог привести в чувство свое орудие, но с женщинами у него уже ничего не получалось. А со вчерашнего дня Синемордый уже и сам оказался бессилен оживить своего друга. Для него это означало начало конца. Он переживал, что если прямо сейчас не найдет Чжан Дуаньдуань, то упустит драгоценное время, и тогда убивай кого-то или не убивай, пользы от этого уже не будет. И именно в это время брат Цао попросил обчистить особняк в элитном районе «Бетховен». Погрязнув в личных проблемах, Синемордый не мог думать ни о чем другом, кроме своего несчастья, тем более о кражах. Однако обстоятельства сложились таким образом, что ослушаться он не мог. Как бы то ни было, Ян Чжи был профессиональным вором, а быть профессиональным вором – то же самое, что быть профессиональным футболистом. Находясь вне игры, он мог переживать о чем угодно, но, ступив на футбольное поле, он тут же обо всем забывает и концентрируется на игре. Поэтому, едва Ян Чжи увидел перед собой целую застройку роскошных особняков с садами и парками, он, словно футболист, вышедший на сияющее в прожекторах поле, полностью собрался и телом, и духом. Это то, что отличает профессионалов от дилетантов. Именно максимальная концентрация позволяет отодвинуть на задний план все остальные проблемы, и на душе сразу становится легче. Поэтому стоило даже благодарить брата Цао за возможность хотя бы на время забыть о череде своих неудач. Для чего вообще становятся ворами? Для того чтобы забывать о своем горе. Как только Ян Чжи настроился на дело, желание своровать становилось все сильнее. Проезжая на велосипеде мимо особняков, он внимательно изучал их номера. Повернув раз семь или восемь, он, наконец, подъехал к местному клубу. Было уже совсем поздно, поэтому свет в окнах не горел. Миновав клуб, Ян Чжи слез с велосипеда и стал смотреть на номер следующего особняка. Он снова вытащил бумажку с планом и, удостоверившись, что на месте, подошел к дверям и нажал на звонок. Звонок прозвенел дважды, после чего дверь ему открыли. С порога до Ян Чжи донесся звон перемешиваемых костяшек от мацзяна, а также звук спорящих мужских и женских голосов. К нему вышел длинноволосый мужик в пижаме. Переступив за порог, он задрал голову и широко зевнул. Он зевал минуту с лишним, успев выжать слезы и сопли, прежде чем закрыл свою пасть. После этого он принялся разрабатывать шейные позвонки, издавая жуткие потрескивания; похоже, предыдущая партия мацзяна была долгой. Покончив со всем этим, человек, наконец, посмотрел на Ян Чжи. Тот уже успел войти в роль доставщика еды из ресторана. Простодушно взглянув на хозяина, он отрапортовал:

– Хозяин, все как вчера: восемь порций жареного риса и пять порций жареной лапши.

С этими словами он открыл прицепленный к багажнику термоящик и вытащил оттуда тринадцать коробочек с едой. Человек их принял, а Ян Чжи нашел счет и, подложив под него палетку, услужливо подсунул его вместе с карандашом. Клиент взял карандаш и, окинув Ян Чжи взглядом, вдруг спросил:

– Новенький?

Тот невозмутимо ответил:

– Напарник заболел, и хозяин послал меня.

Покупатель, ничего не заподозрив, расписался, а потом снова задрал голову и широко зевнул. После, прихватив коробочки, он вернулся в дом, звучно захлопнув входную дверь.

Тут Ян Чжи перевернул бумажку со счетом, на обратной стороне которой была приклеена бумажка с очередной схемой: то был общий план всего микрорайона с особняками. Там же он увидел стрелки, ведущие от одного дома к другому. Ян Чжи сел на велосипед и, вместо того чтобы возвратиться к главному входу, стал прокладывать путь согласно указаниям стрелок, которые вели его все дальше вглубь. Дорожки здесь вихляли из стороны в сторону, то и дело поднимаясь в гору. В траве стрекотали насекомые. Проехав какое-то время, Ян Чжи заметил впереди искусственный водоем, на берегу которого устроились журавли. До него доносилось их курлыканье. Объехав водоем, Ян Чжи остановился перед стоящим на повороте особняком и посмотрел на освещенный фонарем номер дома. Он огляделся по сторонам и, не заметив никого, кроме курлыкающих журавлей, спрятал свой велосипед в траве рядом с тропинкой. Потом он достал из термоящика сумку и направился к обратной стороне дома. Там он вытащил из-за пояса проволочку, открыл с ее помощью окно и запрыгнул внутрь.

Это был очень большой дом, на глаз – квадратов пятьсот, не меньше, к тому же на первом этаже были высоченные потолки. Хотя освещения внутри не было, туда проникал свет от уличных фонарей, что в общих чертах позволяло разглядеть внутреннюю обстановку. В центре холла стоял бильярдный стол. Ян Чжи взял один шар и запустил по столу. Шар с тяжелым шуршанием покатился по сукну, однако ни лая собак, ни какого-либо другого звука в доме не послышалось. Ян Чжи удостоверился, что в доме точно никого нет, значит, люди из утиной лавки брата Цао его не обманули. Это его успокоило. Воровать можно по-разному: со спокойной и с неспокойной душой. Когда в доме никого нет – на душе спокойно, когда кто-то есть – тревожно. Когда воруешь у богатых – на душе спокойно, когда обирашь бедных – тревожно. Однако Ян Чжи не собирался задерживаться надолго. Иначе как он будет объяснять свое долгое отсутствие охранникам на входе? Хорошенько оценив поле деятельности, он тут же приступил к работе. Делая свое дело, Ян Чжи стал методично продвигаться от холла к кабинету, от гостиной к спальне, от туалета к кладовке, переходя с первого этажа на второй и со второго на третий. Ему часто приходилось обчищать квартиры, поэтому можно сказать, что он шел по проторенной дорожке. Выдвижные ящички, что размещались на виду, сразу можно было пропускать, а вот в глубине книжных шкафов, в кухонных столах или внутри диванов зачастую обнаруживалось что-нибудь совершенно неожиданное. В кладовке на втором этаже Синемордый нашел сейф; он был вмурован прямо в стену и прикрыт хозяйственным инвентарем. Взять сейф голыми руками Ян Чжи не мог. Потрудившись над ним минут двадцать, он, наконец, его вскрыл, и все хранившееся в нем семейное добро – деньги, украшения, драгоценности, часы, фотоаппарат, видеокамера, два новеньких мобильника и другое – все перекочевало в сумку Ян Чжи. По грубым подсчетам, уже одних только украшений и драгоценностей тут было достаточно, чтобы расплатиться по долгам с людьми из утиной лавки брата Цао. На этот раз он пришел не зря. Богачи для воров, что хорошие друзья. После этого ограбления в доме не было видно никаких следов беспорядка. Все осталось шито-крыто. Этим Ян Чжи отличался от других коллег по цеху. Собственно, в этом и состояло отличие мастера от дилетанта. Пока он обчищал этот особняк, ему попадались и чудные вещицы. Например, когда он рылся в стеллаже в библиотеке на первом этаже, то кроме пачки долларов, нашел там коробочку с лекарством для улучшения потенции. Это натолкнуло Ян Чжи на мысль, что хозяин дома, скорее всего, страдал от того же недуга, что и он сам. В общем, коробочку он припрятал за пазуху. А вот в спальне на третьем этаже между матрасами ему, кроме двух кредитных карточек, попалась коробочка с игривой расцветкой, в которой он к своему удивлению обнаружил фаллоимитатор. Эта находка его несколько озадачила, поскольку никак не вязалась с лекарством, которое он обнаружил на первом этаже. Этот аксессуар был Ян Чжи без надобности, поэтому он аккуратно вернул его на место. В кладовой за экраном батареи он, кроме шкатулки с ювелирными украшениями, нашел коробочку с визитками. Зачем прятать украшения, Ян Чжи еще мог понять, но вот для чего понадобилось проделывать это с визитками, которые, по сути, предназначены для раздачи? Любопытства ради он вытащил одну из карточек, но в темноте ему не удалось разобрать, что именно там было написано. Эти визитки оказались необычными по форме: стандартные визитки обычно распечатывались на прямоугольных карточках, а эти представляли из себя треугольники. Синемордому это показалось забавным, поэтому одну визитку он прихватил с собой, бормоча под нос: «Честные люди не занимаются темными делишками, оставлю-ка я это себе на память».

Обойдя весь особняк, Ян Чжи затянул на сумке узел, закинул ее за спину и приготовился уже было уходить, как вдруг до него донеслось шуршание шин за окном. Он услышал, как машина остановилась, и кто-то стал шевелить ключом в замочной скважине. Дверь открылась, и послышались голоса, мужской и женский. Ян Чжи перепугался: его ведь заверили, что на даче никого не будет, а тут – нате вам. Про себя он выругался: «Твою мать, снова угодил в ловушку». Он открыл окно, задумав спрыгнуть вниз; окно как раз выходило на сторону озера. Однако расстояние оказалось приличным, три этажа здесь равнялись обычным пяти. Ян Чжи побоялся переломать ноги, но даже если он останется цел, его могли услышать. Он быстро вернулся в спальню третьего этажа, чтобы переждать момент, решив, что ускользнет, когда наступит затишье. Но как на зло хозяева стали подниматься наверх: сначала на второй этаж, потом на третий. И вот уже кто-то направился к спальне. Синемордый забеспокоился и засунул свою сумку в тумбу под телевизором. Не найдя подходящего места, чтобы спрятаться самому, он просто встал за портьеру. Тут дверь в спальню открылась, зажегся свет и Ян Чжи увидел, что в комнате появилась полная молодая женщина. На вид ей было лет тридцать с хвостиком. Едва войдя в спальню, она первым делом сбросила туфли на каблуках, затем на кровать полетели сумочка и мобильник, а после она начала раздеваться. Сняла блузку, юбку а после нижнее белье – в общем, не успел Ян Чжи и глазом моргнуть, как она осталась в чем мать родила. Полнота ее отнюдь не портила, у нее была белая, нежная кожа и аппетитная попка. Раздевшись, женщина направилась в ванную, прикрыла за собой стеклянную дверь и стала принимать душ. Матовое стекло не скрывало ее силуэта под струями воды. Ян Чжи от этого зрелища так и обомлел, он даже не заметил, как возбудился. Когда же до него дошло, он не мог сдержать своей радости. Ведь после того, как его напугали в постели, он уже и не надеялся на благополучный исход – только если выпустит пар, прикончив ту девицу. А тут, увидав в особняке совершенно незнакомую женщину, он снова обрел мужскую силу. Все-таки не зря он сюда пришел; и не столько из-за богатого улова, который позволял рассчитаться по долгам, сколько из-за того, что он, Ян Чжи, снова стал прежним, а это было куда важнее. Воистину, все в этом мире непредсказуемо. Порой ты ищешь выход и не можешь его найти, и вдруг, когда все надежды угасли, прямо перед тобой появляется заветный свет в конце туннеля. Пока Ян Чжи переживал свою радость, на кровати зазвонил мобильник. Ян Чжи снова перепугался и быстро прикрыл свое причинное место. Тут дверь ванной распахнулась, и обернутая полотенцем хозяйка подбежала к телефону. Так как окно находилось аккурат напротив ванной комнаты, шевельнувшаяся портьера тут же привлекла внимание женщины, которая увидела торчащие из-под нее ноги. На какую-то секунду она замерла, а после пронзительно закричала. Этот крик снова свел возникшее было возбуждение Ян Чжи на нет. Но теперь ему было не до того, поскольку на крик снизу тут же отозвались два мужских голоса:

– Что случилось?

На лестнице послышались торопливые шаги. Ян Чжи больше нельзя было стоять истуканом; он открыл окно и глянул вниз. На этот раз высота его не испугала, он перемахнул через подоконник и спрыгнул. Единственное, о чем он жалел, так это о сумке с наворованным добром, которую спрятал в тумбе под телевизором. И все же с пустыми руками он не ушел: прежде чем выпрыгнуть в окно, он нагнулся к кровати и схватил с нее дамскую сумочку. Вот что значит вор.

Этажи в этом доме и вправду оказались высокими. Спрыгнув на землю, Синемордый хоть и не разбился, но ногу подвернул. Не обращая внимания на боль, он опрометью бросился вдоль озера. Сколько бы он ни бежал, а бесконечно тянувшаяся высокая стена, окружающая микрорайон, все не кончалась. Тогда Ян Чжи уцепился за ее верхушку и перебрался на другую сторону. Пока он спасался бегством, на него были нацелены расставленные вокруг озера видеокамеры. Поэтому, когда Ян Чжи попытался ускользнуть, на проходной раздался сигнал тревоги. Два дежурных охранника ринулись в погоню, один побежал внутрь, другой – на улицу. Оба держали в руках рации, через которые переговаривались и отдавали команды другим.

Оказавшись за пределами элитного района, Ян Чжи, вместо того чтобы бежать дальше, сначала спрятался за дерево. Дождавшись, когда охранник пробежит мимо, он прошмыгнул в переулок напротив и припустил что есть мочи. Однако, едва уйдя от охранника, он тут же напоролся на Лю Юэцзиня.

Лю Юэцзинь торчал в этом переулке уже больше часа и ни на минуту не сводил глаз с главного входа. Время шло, а Синемордый все никак не появлялся. Он решил, что тот уже и не выйдет или, может быть, уже вышел, но через какой-нибудь другой выход. Лю Юэцзиню было очень обидно, что он пас Синемордого целый вечер, а потом вдруг раз и потерял. Знай он об этом раньше, то схватил бы вора еще на улице с закусочными. Хоть при Ян Чжи и был нож, но если бы они начали драться в людном месте, то Лю Юэцзиню, возможно, кто-нибудь бы да помог. Следить – оно, разумеется, безопаснее, однако если упустишь объект из виду, то, считай, что все пропало. Пока Лю Юэцзинь прятался в переулке, он тоже успел вызвать подозрение. Совсем недавно мимо него проходил старичок. Заподозрив в нем вора, он даже устроил ему допрос. Лю Юэцзинь тут же выбрался из укрытия и, попросив у старичка закурить, объяснил, что просто ждет одного человека, который заехал в элитный район, чтобы доставить заказ из ресторана. Это была сущая правда, и старичок не отказал в огоньке, но прежде чем уйти, он еще раз одарил Лю Юэцзиня подозрительным взглядом. Уже отчаявшись дождаться Синемордого, Лю Юэцзинь вдруг услышал со стороны особняков звук сработавшей сигнализации. Увидав переполошившихся охранников, он и вовсе удивился. И тут, к неожиданной своей радости, он заметил бегущего прямо к нему Синемордого. Хотя он и не знал наверняка, что именно натворил Синемордый, но, судя по переполоху, того следовало хватать прямо на месте. Поэтому он громко закричал: «Держи вора!» Однако, помня про нож, Лю Юэцзинь не осмелился напасть на Ян Чжи. Синемордый, наткнувшись на Лю Юэцзиня, тоже застыл от удивления. Сначала он не сообразил, откуда возник этот тип и зачем нарывается на неприятности, но потом вдруг вспомнил, что до того как его ограбили, он сам обчистил этого человека. Однако сейчас ему было не до сантиментов, поэтому, увидав на пути Лю Юэцзиня, он решительно вынул из-за пояса нож. Не имея никакого намерения драться, он, угрожая оружием, просто обошел Лю Юэцзиня, после чего бегом устремился прочь. Лю Юэцзинь снова бросился в погоню. Синемордый, который подвернул ногу, не мог соревноваться в беге с Лю Юэцзинем, поэтому, заметив, что тот приближается, Ян Чжи изловчился и что было силы швырнул украденную сумочку ему в физиономию. Лю Юэцзинь такого никак не ожидал. И хотя сумка его не достала, а просто упала под ноги, он об нее споткнулся и повалился на землю. Он поднялся и собирался было продолжить погоню, но Синемордый уже успел свернуть в другой переулок и скрыться из виду. Казалось бы, уже приготовленная утка снова улетела у него из-под носа. Разумеется, Лю Юэцзинь расстроился. Но тут, услыхав шум со стороны главного входа в элитный район, он, опомнившись, возвратился в тот самый переулок, где Синемордый швырнул в него сумкой. Подняв сумку, Лю Юэцзинь тоже поспешил скрыться в одном из переулков.

Глава 16. Янь Гэ

Лао Линь и Янь Гэ встретились снова. На этот раз вместо морских деликатесов и китайского самовара они предпочли зайти в ресторанчик «Как дома», где каждый взял по миске жидкой каши. Янь Гэ заказал холодную кашу с серебристыми древесными грибами и семенами лотоса, ну а Лао Линь – горячую кашу с акульими плавниками, обходиться совсем без мяса он не привык. Лао Линь прикончил свою горячую кашу и даже не вспотел, хоть она и была обжигающей. А вот Янь Гэ, который ел холодную кашу, пропотел основательно. Он все гадал, что сулит ему эта встреча, счастье или горе. Прошло уже пять дней с тех пор, как Янь Гэ раскрыл Лао Линю свои карты относительно певицы и флешки. Раскрывая карты перед Лао Линем, он знал, что тот непременно доложит обо всем начальнику Цзя, однако от него никакой реакции так и не последовало. Все это время Янь Гэ, словно таракан на сковородке, никак не мог найти себе места. Он раскрыл свои карты не для того, чтобы разорвать отношения, а напротив, чтобы заделать в них трещину. И этим он отличался от других. Это другие идут на крайности, чтобы забыть о человеке, а Янь Гэ требовалось совершенно обратное. Однако начальник Цзя и Лао Линь уже пять дней хранили молчание. Зато Янь Гэ лишний раз убедился, что от него ничего не зависело: сохранить ли дружбу или окончательно разорвать отношения – это решал только начальник Цзя. Если бы начальник Цзя пожелал того же, что и Янь Гэ, то трещину в их отношениях удалось бы заделать. Но если начальник Цзя захочет разорвать отношения, то, как бы Янь Гэ ни старался, сделать он ничего не сможет. Была еще одна вещь, которую Янь Гэ уяснил для себя: богачи в сравнении с власть имущими по своему положению не лучше проституток, и так же откровенно преследуют человека, предлагая свои услуги. Разумеется, что окончательный разрыв отношений никому из них пользы не принесет. Если лодка Янь Гэ перевернется, то достанется и лодке начальника Цзя, не исключено даже, что на дно они пойдут вместе. Когда человек готов во что бы то ни стало испортить отношения, это явно делается назло, однако ни к чему хорошему такие капризы не приводят. Сам Янь Гэ такой вариант даже не рассматривал. Если бы он ничего не смыслил в человеческих отношениях, а лишь тупо гнался за деньгами, то наверняка бы и начальник Цзя так долго с ним не дружил. Но тут проблема состояла в том, что богач неожиданно превратился в голодранца, недавний миллиардер теперь по уши увяз в долгах. Янь Гэ был уже не тот, что прежде, и только полное отчаяние толкнуло его на крайние меры, включающие шантаж. Хотя, если разобраться, шантажируют тоже назло и об изысках при этом не заботятся. Но самая большая проблема состояла в том, что, кроме этого топорного и гнусного метода, у Янь Гэ не имелось других вариантов. По природе своей он таким не был, но, попав в определенную среду, пообщавшись с начальником Цзя, он, когда-то такой порядочный, теперь измельчал и стал совсем убогим. Так сказать, от былых заслуг осталась лишь тень. Впрочем, они оба изменились. Янь Гэ по душе были те времена, когда пятнадцать лет назад он занял деньги, чтобы тут же отдать их начальнику Цзя, тогда еще просто чиновнику, а тот, принимая деньги, не мог сдержать искренних слез признательности. Именно в таких ситуациях и познаются настоящие друзья. И эти двое начали свою дружбу вот с такого трогательного момента. Однако, претерпев всякого рода метаморфозы, их отношения изменились до неузнаваемости. Если бы дело касалось только их дружбы, Янь Гэ бы так сильно не переживал. Но здесь решалась его судьба, и теперь все зависело от начальника Цзя: или Янь Гэ восстановит свое положение и останется при деньгах, или окончательно скатится на дно и превратится в голодранца. Или он останется среди элиты, или попадет за решетку. Другими словами, вопрос его жизни и смерти решал начальник Цзя. Однако это было несправедливо. Будь Янь Гэ сам виноват в своих бедах, он никого бы другого не винил. Но большинство его проблем возникло из-за начальника Цзя, который теперь еще и вздумал бросить его на произвол судьбы. Если кого и следует назвать подлецом, то только начальника Цзя, Янь Гэ всего лишь попал под его влияние. И теперь, увязнув в проблемах, Янь Гэ тянул за собой начальника Цзя не только потому, что тот отказывался его спасать, но еще и потому, что тот оказался подлецом. Но это уже не важно. Пять дней подряд Янь Гэ размышлял обо всем этом, не в силах принять конкретное решение. Он понимал, что думать над этим совершенно бесполезно. Все целиком и полностью зависело от начальника Цзя. Наконец, спустя пять дней после обеда, он вдруг получил по телефону сообщение от Лао Линя: «В 18:30 в ресторане «Как дома»». Итак, вместо того, чтобы позвонить, он прислал СМС, при этом даже не спрашивая, может Янь Гэ прийти или нет. Сообщение было написано в приказном тоне, что, разумеется, разозлило Янь Гэ. Однако, оказавшись на грани жизни и смерти, он готов был ухватиться за любую соломинку, а потому не смел ослушаться. Оказавшись на месте, Янь Гэ приготовился к двум вариантам развития событий: либо начальник Цзя сменит гнев на милость и спасет его, либо, возмущенный поведением Янь Гэ, окончательно сотрет его в порошок. Теперь, когда маски были сорваны, третьего пути не существовало. Да и тянуть резину, надеясь, что конфликт разрешится сам собой, было отнюдь не в характере такого человека, как начальник Цзя. Янь Гэ, видевший, как тот мочится, понимал, с кем имеет дело. Лао Линь в этом смысле чем-то походил на начальника Цзя, хотя и отличался от него. Случись начальнику Цзя столкнуться с какой-то проблемой, он занимал четкую и ясную позицию, по крайней мере, по сравнению с Лао Линем. Но при посредничестве Лао Линя позиция начальника Цзя теряла свою четкость. Излишняя сдержанность Лао Линя и то непонятное СМС, что он ему прислал, заставляли Янь Гэ теряться в догадках чего именно от него хотели, он никак не мог почувствовать настрой начальника Цзя. И чем больше Янь Гэ терялся в догадках, тем сильнее росла его неуверенность. Однако, получив такое сообщение, ему уже было не до анализа поведения. Смирившись, он прибыл на место, где ему пришлось есть эту кашу. Янь Гэ приуныл. В молодости он хоть и был без гроша в кармане, зато никогда не попадал в такие переделки. Да, он испытывал трудности, но и шут с ними – главное, что он не общался со всей этой мразью и не видел этих злобных рож. Нередко настоящее коварство пряталось за улыбкой. Другое дело трудяга народ: пусть он и бестолков, зато далек от коварства и интриг, нет в нем столько злобы. Даже если его и надоумить на подлость, он все равно не знает, что это такое. Может он и хотел бы обзавестись таким качеством, но просто не знает, где его взять. Как же так случилось, что он, Янь Гэ, рожденный, по сути, овцой, взял и забрел в эту волчью стаю? Если бы он не поступил в университет, то возделывал бы сейчас рисовые поля у себя в хунаньской деревеньке. Лучше бы он гнул спину от рассвета до заката, изнурял бы себя бесконечной работой, зато оставался бы самим собой. Женился бы на хорошей девушке, родила бы она ему двух ребятишек. Ну и пусть бы ему жилось не так вольготно, зато спокойно и радостно. А спросите, почему? Да потому, что знал бы не так много. Не нужно ему было поступать в университет. Все эти размышления, кроме охов да ахов по поводу горькой доли, ничего больше не дали Янь Гэ, никакого проку в них не было. Крайнее волнение и внутреннее напряжение привели Янь Гэ к тому, что после чашки холодной каши он весь вспотел. Ему даже стало досадно, что он не мог себя контролировать. Между тем Лао Линь, заметив выступившие на нем капельки пота, противно хихикнул. Докончив есть свою обжигающую кашу, он нарочито обходительно передал Янь Гэ салфетку, намекая, чтобы тот промокнул лицо. Он явно издевался. Разумеется, Янь Гэ это рассердило, но, просчитав наперед все ходы, он все-таки сдержался. Как говорится, иногда, чтобы не удариться об потолок, нужно склонить голову. В это время Лао Линь смачно отрыгнул и наконец сказал:

– Начальник Цзя передал, что хочет заключить с тобой небольшую сделку.

Янь Гэ удивился, он не ожидал такого начала разговора. Замерев, он спросил:

– Что за сделку?

Разумеется, этот вопрос был задан всего лишь для проформы. На этот раз Лао Линь отбросил в сторону всякие насмешки, зажег сигарету и сказал:

– Начальник Цзя хочет, чтобы ты передал ему флешку, а он взамен поможет оформить кредит на восемьдесят миллионов.

Это превзошло все ожидания Янь Гэ. Сердце его забилось быстрее. Все его недавние печали как ветром сдуло. Похоже, что шантаж с флешкой оказался куда эффективнее фото в газете и возымел-таки действие. К настоящему времени Янь Гэ задолжал банку четыреста миллионов, и хотя восемьдесят миллионов не решали проблемы окончательно, но мало-мальски помочь могли. По крайней мере, одну часть он мог вернуть банку, а другую пустить на обеспечение нескольких стройплощадок. Эти восемьдесят миллионов стали для него что валидол для сердечника. Не зная, как лучше ему выразить свои чувства, Янь Гэ взволновано произнес:

– Да как можно называть это сделкой? Для меня это самая настоящая поддержка со стороны начальника Цзя и вашей. – Сделав небольшую паузу, он сказал: – Я ни когда не забуду ни начальника Цзя, ни тем более вас. Прошу простить меня за все, что я сделал не так.

Он явно намекал на фото в газете и флешку. Однако Лао Линя нисколько не тронули его извинения. Он бесстрастно сказал:

– Нет, поддержка была раньше, на этот раз речь идет исключительно о сделке.

Янь Гэ замер. До него окончательно дошло, что имел в виду Лао Линь, а значит, и начальник Цзя. Эти восемьдесят миллионов крыли карту Янь Гэ с фотографией и флешкой. Помощь и сделка – понятия несоизмеримые. Если помощь не исчисляется конкретными цифрами, то в сделке расставлены все точки над i; если помощь не предполагает четких рамок, то в сделке все заранее расписано по пунктикам. Подтекст был один: между нами все кончено. Почему оговаривалась сумма именно в восемьдесят миллионов? Да потому, что начальник Цзя тщательно подсчитал, что именно восемьдесят миллионов помогут Янь Гэ остаться на плаву: вроде и от голода не помрет, и продержаться долго не сможет. Перейдя этот Рубикон, оба они разрывали отношения раз и навсегда. Дальше все остальное зависело только от Янь Гэ. Вот и пришла ему пора познать крутой нрав начальника Цзя. Эти восемьдесят миллионов были для Янь Гэ одновременно и спасительной соломинкой, и ядовитым зельем, которое ему придется выпить. Тем не менее, поняв настрой начальника Цзя и Лао Линя, Янь Гэ не стал рвать и без того тонкую бумагу на окнах. Вместо этого он еще более взволновано сказал:

– Спасибо начальнику Цзя и особенно вам.

Хотя сумма компенсации выходила немаленькая, эта сделка навсегда отделяла Янь Гэ от начальника Цзя. Потеря такого человека означала потерю источника дохода, который питал его более десяти лет. Можно сказать, что он терял не просто человека, а целое дерево. Другими словами, теперь он лишался всех своих связей, накопленных за десять с лишним лет. Это деньги и вещи добыть просто, другое дело – наладить контакты с нужными людьми. Все равно что потерять арбуз и взамен получить кунжутное семечко. Но, расценив это семечко как спасительную пилюлю, Янь Гэ ее, естественно, проглотил. Проблема состояла еще и в том, что в их отношениях начальнику Цзя всегда отводилась роль ведущего, а Янь Гэ – ведомого. Поэтому в случае с данной сделкой Янь Гэ не мог его ослушаться, иначе он и вовсе остался бы ни с чем. Начальник Цзя на это и рассчитывал. Как бы там ни было, но и валидол может привести в чувство, и тяжелое судно может оказаться на плаву, если его наполовину разгрузить. В общем, Янь Гэ тоже почувствовал облегчение. В любом случае, он решил взять временную передышку и оставить все как есть, а с проблемами разбираться по мере их поступления. Ну, не сможет он обращаться к начальнику Цзя, значит, найдет какого-нибудь начальника Чжэня[23]. Если надо, потратится на завязку новых контактов, и делу край. Как говорится, выход всегда найдется: и телега в гору взбирается, и корабль в бухту пробирается. Прикинув и так и этак, Янь Гэ повеселел. Тут же он подумал: «Так, наверное, и становятся бандитами».

Имелась еще одна причина, по которой Янь Гэ принял сделку. Дело в том, что буквально перед этим он заключил сделку со своей женой Цюй Ли. Как известно, Янь Гэ через своего водителя Сяо Бая контролировал водителя Цюй Ли, чтобы быть в курсе всех ее перемещений. Сперва он думал, что у нее отношения на стороне, но оказалось, что ее связи носили предметный характер и касались денег. Ну а если так, это можно было уладить. Подобным образом Янь Гэ уладил свои собственные отношения с начальником Цзя и Лао Линем. Однако не все было так просто. Перехватив Цюй Ли у входа в банк, Янь Гэ пригласил ее на откровенный разговор в кафе. Однако единственное, что Янь Гэ смог для себя прояснить, это то, что Цюй Ли списывала деньги с его счета. Откуда и куда шли деньги, о каких именно суммах шла речь, он так и не узнал, но по ее поведению кое о чем догадался. Немного погодя Янь Гэ провел у себя в компании собственное расследование, и тогда со слов финансового директора выяснилось, что восемь лет назад Цюй Ли стала за спиной Янь Гэ запускать свои руки в прибыль от каждой сделки. У Янь Гэ, как известно, был свой шпион, такой же шпион имелся и у Цюй Ли – тот самый вице-президент, погибший два месяца назад в аварии. Во время каждой сделки они объединяли свои усилия и втихаря отрезали себе кусок от прибыли. Аппетиты у них были небольшие, кусочки выходили достаточно скромные, поэтому убытки были не заметны. Благодаря такой тактике их ни разу не заподозрили, в то время как деньги на их счета накапали приличные. Вот такой умной и коварной оказалась Цюй Ли. Она уже давно жила своей собственной жизнью. Но что именно произошло восемь лет назад, после чего Цюй Ли решила выбрать такой путь, Янь Гэ так сразу вспомнить не мог. Может, в том была виновата какая-нибудь женщина? Или какое-нибудь из вложений? Или, может, какая-то оплошность с его стороны? Или какая-то фраза? Кроме того, он еще не выяснил, какого рода отношения были у Цюй Ли с погибшим вице-президентом. Естественно, все это мучило Янь Гэ. Взять, к примеру, постоянные отлучки Цюй Ли в Шанхай. Янь Гэ ведь точно не знал, зачем именно она туда мотается. Теперь он сомневался уже не только в том, что она страдает депрессией, но даже в ее физических и поведенческих метаморфозах. Разумеется, невозможно целиком делать из жизни спектакль, ну а вдруг? Итак, расследование показало, что пока Цюй Ли отрезала себе кусочек за кусочком от прибыльных сделок, у нее скопилось более пятидесяти миллионов. Раньше Янь Гэ на такую сумму и внимания бы не обратил, но сейчас, когда его корабль шел ко дну, эти деньги показались ему немалыми. И тогда он раскрыл перед Цюй Ли свои карты. Услышав, что мужу известны все ее махинации за восемь лет, Цюй Ли нисколечко не запаниковала, словно была готова, что этот день рано или поздно настанет. Такое поведение супруги в очередной раз удивило Янь Гэ, а Цюй Ли еще и подначивала:

– Раз уж так сложились обстоятельства, то давай, предлагай уже, что ты хочешь.

И тогда Янь Гэ заключил с ней сделку. Эта сделка далась ему не так легко, как сделка с начальником Цзя и Лао Линем. Они прободались полдня, Янь Гэ делал уступку за уступкой, прежде чем они пришли к такому решению: во-первых, Цюй Ли выделит из своих пятидесяти с лишним миллионов половину, чтобы помочь Янь Гэ встать на ноги, после чего эту сумму он должен будет вернуть ей обратно; во-вторых, в обмен на помощь Цюй Ли, Янь Гэ забудет обо всех ее махинациях в прошлом; в-третьих, Янь Гэ напишет долговую расписку; ну и в-четвертых, Цюй Ли настояла на том, что в тот день, когда она одолжит деньги Янь Гэ, они разведутся и порвут друг с другом всякие отношения. Разумеется, подобная сделка была для Янь Гэ унизительной. Вообще-то Янь Гэ рассчитывал получить всю сумму целиком, а тут выходило, что ему приходилось занимать свои собственные деньги, да и то только половину. Кроме того, действуя незаконно и безнравственно, Цюй Ли вдруг превратилась в хозяйку положения. Уже потом Янь Гэ сообразил, что при разводе супруги делят нажитое имущество поровну. А тут выходило, что делят они не просто имущество, а долг, причем должником оказался Янь Гэ. Но это раньше двадцать пять миллионов Янь Гэ не считал за деньги, в нынешней ситуации они стали для него спасительной соломинкой. Поэтому, потратив на переговоры полдня, Янь Гэ все-таки согласился. Итак, за какие-то два дня Янь Гэ успел оформить подряд две сделки со своими самыми близкими людьми: с женой, представляющей семью, и с начальником Цзя и Лао Линем, представлявшим социум. Как бы то ни было, двадцать пять миллионов плюс еще восемьдесят уже давали сто миллионов с хвостиком, а с такими деньгами Янь Гэ мог спастись. Все-таки хорошо, что они заключили эти сделки, по крайней мере, во всем разобрались. Но буквально вчера Янь Гэ проснулся среди ночи от неожиданной мысли: лет десять тому назад у Цюй Ли произошло несколько выкидышей, вдруг она это подстроила? Выходило, что еще тогда она стала готовиться к разводу с Янь Гэ, но что еще ужаснее – она не хотела иметь от него детей, желая оставить его без потомства. Правда, оставалась еще одна неясность: от чьих именно детей избавлялась Цюй Ли? А не могли ли эти дети быть от погибшего в аварии вице-президента? От этих мыслей у Янь Гэ голова шла кругом; в конце концов он, вздохнув, решил, что самые близкие люди зачастую оказываются самыми злобными. Взять, к примеру, того же вице-президента. Человек, которому он доверял как самому себе, вдруг оказался бомбой замедленного действия.

Заключив эти две сделки, Янь Гэ совершенно успокоился. Теперь он остался лишь с самим собой, и ему было хорошо. Заключив сделку с Лао Линем, Янь Гэ отправился вместе с ним за другими флешками. Эти флешки он хранил не там, где проживал в настоящее время: он жил за городом на ипподроме. Будь то минуты радости или печали, Янь Гэ нравилось проводить их в компании лошадей, которые в моральном отношении гораздо лучше людей. Ну а флешки он хранил в своем особняке в элитном комплексе «Бетховен», где он уже давно не появлялся. Ключи от особняка были только у Цюй Ли. Вообще-то говоря, у Янь Гэ раньше тоже имелся комплект ключей, пока позапрошлым летом Цюй Ли не застукала его там с одной актрисой. Устроив Янь Гэ разнос, она сменила замок. Так что Янь Гэ понимал, что сейчас Цюй Ли взбунтовалась не просто так. Взвесив все за и против, Янь Гэ спрятал флешки в этом особняке, что вызывало меньше всего подозрений. Пока особняк пустовал, он осторожно открыл заднее окно и пролез внутрь, словно какой-нибудь вор. Но не лезть же через окно с Лао Линем. Поэтому сначала они заехали за Цюй Ли, а после все вместе отправились в особняк в комплексе «Бетховен». Янь Гэ уже заключил сделку с Цюй Ли, совсем скоро их пути должны были разойтись, поэтому вели они себя друг с другом подчеркнуто вежливо. Прибыв на место, Цюй Ли отправилась наверх в спальню, а Янь Гэ вместе с Лао Линем остались внизу разбираться с флешками, их оказалось целых шесть. В особняке был паркетный пол, и Янь Гэ припрятал флешки в разных частях гостиной прямо под паркетной доской. Тем, кто прохаживался по этой комнате, было невдомек, что под их ногами хранится огромная тайна. Глядя на Янь Гэ, который присел на карачки и, отклячив зад, орудовал отверткой, Лао Линь не сдержался и рассмеялся:

– Ну, ты парень не промах!

Изъяв все флешки, Янь Гэ вставил все дощечки на место, потом подошел к окну, нажал на потайную кнопочку, и прямо в стене под подоконником раздвинулись створки. Оттуда Янь Гэ вытащил небольшой ноутбук. Все флешки он собрал в одну кучу и выложил на чайный столик.

– Все, что было – здесь.

Лао Линь с каменным лицом процедил:

– Это уже тебе решать, все они здесь или нет. – Вы держав паузу, он добавил: – Как говорит начальник Цзя, деньги – не главное, главное – оставаться человеком.

Утомленный доставанием флешек Янь Гэ весь вспотел. Вытирая лоб, он ответил:

– Эту истину я разумею.

Возникла неловкая пауза, но прежде чем Янь Гэ успел ее заполнить, сверху послышался пронзительный крик Цюй Ли. Оба мужчин испуганно отозвались: «Что случилось?» В ту же секунду они бросились наверх. Добежав до спальни на третьем этаже, они узнали, что в дом проник вор. Сначала они, как и Цюй Ли, запаниковали, но потом, оглядев комнату, поняли, что вор убежал с пустыми руками, потому как сумка с наворованным добром нашлась в тумбе из-под телевизора. Это их успокоило. Вот теперь-то Янь Гэ по-настоящему обрадовался, что додумался спрятать флешки под паркетными досками, а ноутбук – в специальном тайнике. Главное, что вор не смог обнаружить флешки, а остальное, пусть бы даже и унес – невелика беда. Взяв оставленную вором сумку Янь Гэ вместе с остальными пошел вниз. Тут Лао Линь беспокойно спросил:

– А этот вор не мог услышать наш разговор?

– Он ведь был на третьем этаже, так что с этим все в порядке.

В это время в дом постучали, Янь Гэ открыл дверь: на пороге стояли человек пять охранников. Не спрашивая хозяев, они собрались было искать вора в доме и заодно вызвать полицию. Не успел Янь Гэ еще и рта открыть, а Лао Линь уже преградил охранникам путь.

– Полиция здесь не нужна.

Тут же он показал на сумку и объяснил:

– Вор оказался дуралеем, столько времени потратил, а наворованное добро бросил.

Янь Гэ быстро сообразил, что к чему, и стал поддакивать:

– Ложная тревога, разберемся без полиции. Если вызовем полицию, вам же и достанется. Ведь уже как-то раз был случай с кражей, когда сразу нескольких ваших ребят уволили? Да и ночь на дворе. Кому все это надо?

Охранники послушно закивали:

– Спасибо большое вам, директор Янь.

Продолжая раскланиваться, они ушли. В комнате остались трое: Янь Гэ, Лао Линь и Цюй Ли. Цюй Ли в банном халате взяла со столика положенную Лао Линем пачку сигарет, вытащила одну сигарету и, пристроившись на диване, закурила:

– Вы думаете, что вор ничего не украл? А как же моя сумочка?

Для Янь Гэ это стало сюрпризом:

– Да ведь она стоила целое состояние! Английский брэнд, штучный экземпляр.

– Я не из-за сумки переживаю, а из-за того, что в ней лежало.

Янь Гэ всплеснул руками:

– Ну сколько в ней могло лежать денег? Считай, ты за что-то заплатила, теперь ничего плохого не случится.

– Да послушайте вы, наконец! В этой сумке тоже лежала флешка.

Янь Гэ с Лао Линем замерли. Янь Гэ спохватился:

– Что на ней было?

Тыча сигаретой в кучу лежавших на столе флэшек, Цюй Ли ответила:

– То же, что и на них.

Янь Гэ с Лао Линем пережили второе потрясение и теперь оба впали в ступор. Наконец Янь Гэ словно прозрел и с силой ударил себя по лбу:

– Оказывается, наш вице-президент снимал все по твоей указке.

Уставившись на Цюй Ли, он продолжал:

– Что же ты все-таки за человек? Столько лет прожил с тобой, а выходит, что я тебя и не знаю совсем?

Цюй Ли выпустила колечко дыма:

– Ты первый стал обманывать меня. Что мне оставалось делать с таким коварным типом, как ты, если не обороняться?

Тут в разговор вмешался Лао Линь:

– На той флешке был пароль?

– Его, наверное, стоило установить. Но опасаясь предательства, я его все-таки не установила.

Лао Линь и Янь Гэ обомлели. В ту же секунду Янь Гэ подскочил к Цюй Ли, собираясь ее ударить, но Лао Линь его остановил. Янь Гэ, беспомощно махнув рукой, только и произнес: «Это конец». Лао Линь вздохнул, а потом, глядя на Янь Гэ, засмеялся:

– Все что ни делается, все к лучшему. Зато теперь мы оказались по одну сторону баррикады.

Вдруг он как-то подозрительно спросил:

– А почему среди стольких особняков вор выбрал именно ваш?

По тому, как напрягся Лао Линь, Янь Гэ понял, на что он намекает. А вдруг это какой-то коварный замысел, имеющий отношение к заключенной Янь Гэ сделке с Лао Линем и начальником Цзя? Янь Гэ тоже напрягся. На самом деле это воровство не было никаким коварным замыслом и никакого отношения к сделке не имело. В то же время вор выбрал именно этот особняк тоже не случайно. Орудовал здесь Синемордый, но идею ему подкинули люди из утиной лавки брата Цао. И возникла эта идея не с бухты-барахты: за домом Янь Гэ уже давно велась слежка. Но объектом этой слежки являлся не сам Янь Гэ, а водитель Цюй Ли, Лао Вэнь. Когда раскрылось их с гувернанткой воровство, причем раскрыта это жена Лао Вэня, Лао Вэнь решил встать на путь праведный и разорвал с той аньхойской девицей всякие отношения. Да и варианта у него другого не было, потому как из трех нанятых домработниц двух в этом году заменили; в их число попала и его любовница. Однако Лао Вэнь не был бы Лао Вэнем, если бы не цеплял девиц. Просто кроме домработницы никто не велся. Но не стоит его винить за распутство. Хотя ему уже стукнуло сорок восемь, в нем, в отличие от его жены, все еще кипела страсть, поэтому он и искал огня на стороне. Таким образом, нынешние его похождения, в отличие от прошлых, можно было оправдать. Долгое время у Лао Вэня не получалось подцепить кого-нибудь еще, поэтому, когда ему уже совсем припекло, он пошел снимать проститутку. Как известно, Янь Гэ, переехав на ипподром, уже давно не проживал в своем особняке. А Цюй Ли попросила как-то Лао Вэня забрать оттуда одну вещицу. Лао Вэнь, пребывая на грани своего томления, решил воспользоваться этим случаем и привезти в особняк проститутку. Сев за руль принадлежавшего Цюй Ли БМВ, он подъехал к массажному салону, выбрал девицу, договорился с ней о цене в сто юаней, посадил ее в машину и прикатил в элитный район «Бетховен». Прежде чем выполнить поручение Цюй Ли, Лао Вэнь развлекся с проституткой на хозяйском диване. Когда он надевал штаны и рассчитывался с девицей, у него вдруг возник с ней конфликт. В салоне они договорились о ста юанях, однако дорогое авто и особняк произвели на девицу соответствующее впечатление, и она, решив, что ей попался богач, стала настаивать на сумме в пятьсот юаней. Лао Вэнь упрекнул ее в обмане. Та стала объяснять, что сто юаней стоят услуги в салоне, а пятьсот – на выезде. Лао Вэнь не то чтобы не мог заплатить этих денег, но его разозлило, что его явно пытались облапошить. Вскоре их спор перерос в драку. Лао Вэнь залепил девице пощечину и пригрозил, что вызовет полицию.

Девица, которая не могла одолеть Лао Вэня в одиночку, сгребла с дивана брошенные ей сто юаней и, расплакавшись, убежала прочь. Но злобу на него и на этот особняк она затаила. К счастью, у ее напарницы по салону Су Шуньцин был парень, работавший в службе доставки при ресторане. Это был тот самый парень, который вместе с лысым Цуем задержал на улице Синемордого. Он когда-то учился в средней школе высшей ступени, а потому любил выражаться высоким стилем. Знаясь с уличными девицами, он подражал Лю Юну[24]: «Где этой ночью парили ароматы вина, теперь реет ветер и садится луна у прибрежных ив и тополей». И обитательницы «веселых кварталов» заботились о нем. Он же во всем потакал Су Шуньцин. Су Шуньцин совершенно спокойно могла спать с разными мужчинами, в то время как «Лю Юну» разрешалось быть только с ней. Иметь в подругах «ночную бабочку» было непросто, на нее требовалось еще больше денег, чем на приличную девушку. «Лю Юну», работавшему в ресторане, приходилось туго, поэтому он перешел под покровительство брата Цао, предложив ему услуги информатора, чем обеспечивал себе дополнительный доход. А тут как нельзя кстати девица, обиженная Лао Вэнем, оказалась подругой Су Шуньцин, поэтому она излила ей все обиды, которые ей пришлось испытать в особняке в «Бетховене». Су Шуньцин, в свою очередь, без всякой задней мысли поведала обо всем «Лю Юну». Элитный район «Бетховен» располагался как раз неподалеку от ресторана, в котором работал «Лю Юн», поэтому он часто доставлял туда заказы. Чтобы проявить себя перед Су Шуньцин, «Лю Юн» решился на криминал. С одной стороны, он мог отомстить за подругу Су Шуньцин, а с другой – и сам поживиться. Он тоже принял Лао Вэня за хозяина особняка. Теперь, доставляя заказы в элитный район «Бетховен», он стал присматриваться к этому дому. Примерно через полмесяца он доложил брату Цао, что в доме уже долгое время никто не живет, хотя он выглядит обитаемым. Скорее всего, особняк принадлежал каким-нибудь богачам, так что грех было этим не воспользоваться. В результате там побывал Синемордый. Однако эта кража, спровоцированная обычной проституткой, в глазах Лао Линя и Янь Гэ выглядела как намеренно продуманная акция. И неважно, что раньше проблема Янь Гэ с начальником Цзя никак не соотносилась с этой кражей, сейчас они в это дело влипли по полной, потому как вор утащил флешку.

Глава 17. Лю Пэнцзюй и Мадонна

Лю Юэцзинь подобрал сумку, словно сам был вором. Прижав ее к груди, он бросился наутек. Не разбирая дороги, он миновал несколько переулков, пересек несколько улиц, сменил несколько ночных маршруток и в конце концов уже сам не мог понять, как очутился на стройплощадке. Все это время ему казалось, что за ним гонится целое войско. Оказавшись на месте, он забежал в свою комнатушку и, быстро задвинув щеколду с размаху повалился на кровать. Только теперь он почувствовал, что одежда его насквозь промокла. Лю Юэцзинь за все пять дней, что искал свою сумку, так не уставал, а сегодня чуть не довел себя до инфаркта. Зато понял, каково оно, быть вором. Тут он неожиданно вспомнил, что впопыхах оставил свой велосипед в переулке напротив элитного района. Но не возвращаться же за ним теперь? Хорошо еще, что велосипед был старый. Конечно, его велосипед, пострадавший в аварии пару дней назад, мало что стоил, но Лю Юэцзиню было жалко снова его лишиться. Хоть велосипед и был подержанный, но Лю Юэцзинь пару дней назад отдал тридцать юаней за новое колесо. Наконец, успокоившись, Лю Юэцзинь включил свет, но тут же выключил. Потом он нащупал под подушкой фонарик, зажег его, зажал между зубами и стал внимательно изучать сумку. По форме она напоминала клык, ничего подобного Лю Юэцзинь прежде не видел. На ощупь она казалась мягче, чем сумки из кожи или кожзама. Однако сама по себе сумка его не слишком интересовала, поэтому, раскрыв ее, он стал рыться внутри. А что ему оставалось? Он полночи бегал за Синемордым, а тот все-таки улизнул, и ему снова предстоит отправиться на поиски собственной сумки. Однако вместо своей сумки ему попалась в руки чужая. Хозяйка у нее была богачкой, так что в сумочке могли оказаться и деньги, и кольца с бриллиантами, а иначе зачем Синемордому было устраивать весь этот маскарад с переодеванием? Кто знает, может быть потеря барана обернется находкой лошади? Но содержимое сумочки весьма разочаровало Лю Юэцзиня. Он не нашел ничего, кроме пятисот с лишним юаней, нескольких кредитных карточек да всякого рода женских штучек типа пудреницы, кисточек, щипчиков и двух прокладок. Разумеется, кредитки показались ему ценной находкой, но без пин-кода они были бесполезны. Но и знание кода не спасало от риска, ведь владелица наверняка уже заявила о пропаже. Лю Юэцзинь пришел в ярость. Но злился он даже не на сумку, а на вора. Не сдержавшись, он выругался: «Твою мать, значит, от бедных тебе нужны деньги, а от богачей вот эти безделушки? Что за извращенец!» После этого ему в руки попалась флешка. Однако Лю Юэцзинь ничего не соображал ни в компьютерах, ни в флешках, поэтому он даже не понял, что это. Оценив правильную форму и изящный дизайн флешки, он решил, что она тоже принадлежит к разряду непонятных для него женских штучек. Пока он в раздумьях вертел флешку, в дверь громко забарабанили. Решив, что это преследователи, Лю Юэцзинь быстро погасил фонарик, спрятал флешку за пазуху, а сумку зашвырнул в какой-то чан, благо весь его пол был заставлен кухонной утварью. Прикрыв чан крышкой, он тут же нырнул обратно в постель, укрылся одеялом и, притворившись, что его разбудили, сонным голосом промямлил:

– Кто там?

Человек за дверью нетерпеливо крикнул:

– Это я, открывай!

Лю Юэцзинь по голосу узнал охранника склада Лао Дэна. Это его успокоило. Но тут он снова заволновался, решив, что Лао Дэна кто-то мог использовать как приманку, чтобы он открыл дверь. Поэтому Лю Юэцзинь переспросил:

– А ты с кем?

Тут Лао Дэн начал выходить из себя:

– А я один тебя не устраиваю? Вот девицу забыл прихватить!

Лю Юэцзинь уже окончательно успокоился, откинул одеяло и пошел открывать дверь. Лао Дэн прямо с порога заявил:

– Где тебя носит всю ночь?

Лю Юэцзинь тут же прикинулся дурачком:

– Да я уже давно здесь. – Сказав это, он изобразил удивление: – Может, спал и не слышал?

Лао Дэн не стал препираться, а доложил:

– Тебя все это время искали, и знаешь кто?

Лю Юэцзинь снова удивился:

– Кто?

– Сын твой. За час пять раз позвонил, просил, чтобы ты приехал встретить его на Западный вокзал.

Итак, хотя никто его не преследовал, тем не менее Лю Юэцзинь оторопел:

– Так этот паразит приехал в Пекин? И даже не предупредил!

Лао Дэн между тем обиженно ворчал:

– Известно же, что у меня бессонница, а заставляете носиться туда-сюда. Выпало же мне на сегодня дежурство. А Жэнь Баолян… Зачем только линию на склад провел? Сейчас же разнесу его телефон ко всем чертям!

Когда Лю Юэцзинь добрался до Западного вокзала, было уже два часа ночи. Днем привокзальная площадь кишела народом, зато ночью здесь все утихало, практически никто не ходил, зато все пространство на земле там и сям было устлано людьми. Безучастные к окружающему, они занимались кто чем: кто-то уставился в одну точку, кто-то храпел, кто-то скрипел зубами. Впрочем, некоторые бодрствовали: кто-то сидел на ступеньках и жевал хлеб, скользя взглядом вокруг, кто-то мостился на своих баулах и, позевывая, переговаривался с соседом. У нескольких столбов приютились невесть откуда взявшиеся лобызающиеся парочки. Лю Юэцзинь уже трижды обошел площадь, но своего сына Лю Пэнцзюя так и не встретил. Он начал волноваться. Ведь тот в первый раз приехал в Пекин, нельзя, чтобы он потерялся. А вдруг его, наивного простачка, уже кто-нибудь похитил? Потеря сына будет похлеще потери сумки. А ведь именно из-за пропажи сумки Лю Юэцзинь не отослал сыну денег, а тот, наверное, решив его поторопить, приехал сам. Если с сыном что-то случится, так это все из-за той пропавшей сумки. Пока Лю Юэцзинь выискивал Лю Пэнцзюя, он не переставая ругал вора. Дойдя до западного края площади, Лю Юэцзинь собрался было развернуться у одной из колонн, чтобы пойти обратно, как вдруг кто-то за его спиной кашлянул. Оглянувшись, он заметил стоявшего за колонной Лю Пэнцзюя. Они не виделись всего каких-то полгода, а сына как подменили: он подрос, заматерел, над его верхней губой проступила полосочка самых настоящих усов, да и в целом он раздался, пошел в рост и вширь, став прямо-таки гигантом. Пока отец усыхал, сын, наоборот, набирал вес; неудивительно, что Лю Юэцзинь, трижды проходивший мимо этого места, не заметил сына. Но пусть он его не заметил, сам-то Лю Пэнцзюй должен был увидеть отца. Почему он не подал ему никакого знака, заставляя Лю Юэцзиня нервничать? Тут же Лю Юэцзинь заметил рядом с сыном девицу лет двадцати пяти с неуместно ярким макияжем. На ней была надета обтягивающая маечка на бретельках и обтягивающие розовые капри, на ногах красовались легкомысленные босоножки. Пока Лю Юэцзинь наворачивал здесь круги, Лю Пэнцзюй сосался с этой девицей, а потому и не заметил отца. Теперь же, когда встреча оказалась столь неожиданной, Лю Юэцзинь несколько растерялся. Отец и сын, встретившись взглядами, не знали, как начать разговор. Именно поэтому Лю Юэцзинь возьми да ляпни:

– Нет чтобы учиться дома, тебе вдруг приспичило приехать в Пекин.

Сказав это, Лю Юэцзинь тут же осекся – это были явно не те слова, с которых стоило начинать разговор. В конце концов, сын оказался в Пекине именно потому, что Лю Юэцзинь просрочил оплату обучения. Так что этой фразой он забросил камень в свой же огород. Каково же было удивление Лю Юэцзиня, когда его вымахавшее дитя просто заявило:

– Ты все еще про учебу. Так я ее уже три месяца как бросил.

На какое-то мгновение впав в ступор, Лю Юэцзинь пришел в ярость:

– То есть вот так, сказал и сделал? И даже меня заранее не предупредил! – Он распалялся все сильнее: – Ну а раз ты давно забросил учебу, то зачем каждый день торопил меня с оплатой? Выходит, ты врал своему отцу?

Теперь его бесило то, что сумку у него украли именно по дороге на почту, куда он шел отправлять деньги. Если бы сын его не обманывал, ничего бы и не случилось. Как же Лю Юэцзиню хотелось дать сыну хорошего пинка! Но присутствие рядом полуобнаженной девицы его остановило. Он лишь строго спросил:

– И чем же теперь ты занимаешься целыми днями?

– Мама заставила помогать отчиму продавать водку.

Такой ответ и вовсе выбил Лю Юэцзиня из колеи. Шесть лет назад, когда он разводился с Хуан Сяопин и отвоевал у нее сына, он гордо отказался от ее алиментов. Из-за такого решения он шесть лет работал как проклятый. А теперь – нате вам, пожалуйста, сын без всякого предупреждения взял и переметнулся к матери. Выходит, что все это время Лю Юэцзинь горбатился зря, его гордость оказалась никому не нужной. В каком-то исступлении он затопал ногами:

– Значит, ты переметнулся к матери? Да известно ли тебе, кто твоя мать? Семь лет назад она оказалась обычной шлюхой! А отчим? Известно тебе, что это за человек? Он же суррогатчик, да по нему давно тюрьма плачет!

Лю Пэнцзюй на это совершенно безразлично бросил:

– Так то раньше было, а сейчас у него нормальное производство. – Тут же он добавил: – Да чего ты кипятишься? Я вчера с ними поругался, поэтому и приехал к тебе.

Лю Юэцзинь явно не ожидавший такого поворота, замер.

– С чего это вдруг?

– В прошлом месяце мать родила ребенка. С появлением этого выродка я стал им не нужен. Задушил бы его, да духу не хватает.

Лю Юэцзинь оторопел. Его бывшей жене Хуан Сяопин уже перевалило за сорок, да и прохвосту Ли Гэншэну уже было сорок пять – сорок шесть, как же они решились родить ребенка? Во дают! Вслух Лю Юэцзинь с ненавистью заметил:

– Интересно, кто-нибудь их прищучит за нарушение закона о рождаемости?

Пока отец с сыном препирались, перескакивая с одной темы на другую, стоявшая рядом полуобнаженная девица стала легонько теребить Лю Пэнцзюя. Тогда он сказал отцу:

– Совсем забыл представить: это моя подружка Мадонна.

Лю Юэцзинь угомонился и теперь уже как следует рассмотрел девицу по имени Мадонна. Оценив ее с головы до ног, он снова засомневался. Теперь его смущали даже не яркий макияж и не легкомысленная одежда, а ее абсолютный пофигизм. Было достаточно беглого взгляда, чтобы понять, что она не из порядочной семьи. Точно так же идентифицировала себя в этом мире Ян Юйхуань из парикмахерской «Маньли». Будь она проституткой, Лю Юэцзинь бы все понял, но воспринимать эту девицу как девушку сына ему было затруднительно. Оттащив Лю Пэнцзюя за колонну, он, разумеется, не посмел напрямую назвать ее проституткой, но, словно что-то вспомнив, заметил:

– Мадонна, где же я слышал это имя?

– Тебя это не касается. Ее звали Май Цзе, но ей это имя казалось примитивным, и она его поменяла.

Не в состоянии продолжать этот спор, Лю Юэцзинь тихо спросил:

– Давно встречаетесь?

– Два месяца, – нетерпеливо ответил сын.

Между тем Лю Юэцзинь продолжал развивать эту тему:

– Мне показалось, что она намного старше.

Лю Пэнцзюй ответил вопросом на вопрос:

– Ты с ней встречаешься или я?

Решив на этом поставить точку, Лю Пэнцзюй вернулся к Мадонне. Отцу ничего не оставалось, как последовать за ним. Подружку сына, похоже, совершенно не волновало, о чем там они перешептывались. Заметив, что они снова стали препираться, она улыбнулась и устремилась к Лю Юэцзиню.

– Дядюшка, я от Лю Пэнцзюя уже сколько раз слышала, что вы тут в Пекине как сыр в масле катаетесь. Поэтому теперь, когда он поссорился со своей мамашей, мы решили приехать в Пекин и открыть свое дело.

Это заявление в очередной раз озадачило Лю Юэцзиня:

– Открыть дело? Какое?

Тогда Лю Пэнцзюй заорал:

– Ты ведь постоянно говорил по телефону, что у тебя имеется шестьдесят тысяч, так давай, выкладывай их уже! – Показывая на подружку, он продолжал: – Мадонна умеет массировать ступни. Вот, хотим открыть с ней в Пекине свой массажный салон.

Для Лю Юэцзиня это был удар ниже пояса. Раньше, когда сын выпрашивал у Лю Юэцзиня по телефону деньги, они всегда начинали ссориться. Когда же сын начинал сомневаться в состоятельности отца, Лю Юэцзинь частенько упоминал ему про эти шестьдесят тысяч. Но Лю Пэнцзюй понятия не имел, что из себя представляли эти деньги. Ведь речь шла вовсе не о деньгах как таковых, а о расписке, которая несколько дней назад пропала вместе с сумкой.

Глава 18. Чжао Сяоцзюнь

Когда в Пекин приехал Лю Пэнцзюй со своей подружкой, Лю Юэцзинь тотчас превратился в бездомного бродягу. С вокзала он сразу повез молодежь на стройплощадку; всю дорогу отец и сын продолжали ругаться. Лю Пэнцзюй зациклился на шестидесяти тысячах, снова и снова допрашивая Лю Юэцзиня, имеются у него эти деньги или нет. Лю Юэцзинь пока что не мог разъяснить всю ситуацию, поэтому ограничивался таким ответом:

– Иметься-то имеются, но трогать их пока нельзя.

– Но раз деньги есть, то почему их нельзя тратить? – не унимался сын.

– В банке они должны храниться до определенного срока, если их сейчас снять, то считай, все пропало.

Лю Юэцзинь уже сто раз повторял это по телефону, поэтому Лю Пэнцзюй начал подозревать, что отец его обманывает. Лю Юэцзинь в свою очередь стал упрекать Лю Пэнцзюя. Но сейчас он упрекал сына уже не за то, что тот без предупреждения переметнулся к матери и прохвосту Ли Гэншэну, а за то, что тот, пользуясь случаем, не выдоил этих тварей, не загреб у них денежек. Как можно было спустя три месяца уйти от них с пустыми руками? Выходит, он зря предал своего отца. Что называется, кур не своровал, только зерно извел. Сын тут же возмутился:

– Значит, ты специально ничего мне не высылал в надежде, что я загребу их денежки?

Лю Юэцзинь несколько стушевался:

– Да понятное дело, что нет. – Словно опомнившись, он сказал: – Я вижу, ты уже далеко засунул свой нос в наши дела с твоей матерью. – Вдруг он снова ополчился на Ли Гэншэна: – Так значит, этот суррогатчик сейчас запустил настоящее производство? Всех обманул и вышел сухим из воды? Интересно, есть кому-нибудь вообще до этого дело или нет?

Так они собачились всю дорогу, пока Лю Юэцзинь не привел их к своему скромному жилищу на стройплощадке. Грызня прекратилась только тогда, когда Лю Юэцзинь, открыв дверь, стал затаскивать вещи внутрь. Увидав обстановку, в частности расставленные на полу кастрюльки всевозможных форм и размеров, Лю Пэнцзюй и Мадонна не могли сдержать своего разочарования. Ну откуда могло быть шестьдесят тысяч у обитателя такой каморки? Сын Лю Юэцзиня пробормотал:

– Все эти годы только и знал, что врал.

Лю Юэцзинь как-то растерялся и не нашелся с ответом. Сейчас он соображал, как им тут втроем разместиться. Не успел он придумать чего-нибудь дельного, как его сын раздраженно спросил:

– Па, если мы здесь поселимся, куда денешься ты?

Лю Юэцзинь остолбенел. Он никак не ожидал, что, едва они встретятся, сын займет положение хозяина. Оказавшись в комнате отца, сын четко дал понять, кто тут лишний. При этом Лю Юэцзиня взбесило, что, прогоняя его, сын явно намекал на сожительство с этой девицей. Естественно, что ни о какой невинной дружбе тут и речи не было – они давно трахались. Но не успел Лю Юэцзинь вспылить, как в разговор вступила Мадонна:

– Дядюшка, у вас тут неудобно, может, нам остановиться в гостинице?

Хотя такой вопрос давал Лю Юэцзиню возможность принять свое решение, опять-таки подразумевалось, что эта девица сожительствует с его сыном, и, похоже, уже давно. Так что Лю Юэцзинь этот момент, увы, проморгал. На дворе стояла глубокая ночь, спорить уже всем надоело, поэтому Лю Юэцзинь хмуро ответил:

– Ладно, оставайтесь здесь, у меня в Пекине есть немало мест, куда податься.

Едва Лю Юэцзинь вышел за порог, сын хлопком закрыл за ним дверь. Лю Юэцзинь оглянулся: свет в комнате по-прежнему горел, и было видно, как Лю Пэнцзюй сгреб в свои объятия Мадонну. Сквозь занавески виднелись их слившиеся воедино силуэты; потом эти двое повалились на кровать, и свет погас. Раздалось шебуршание, которое сменили стоны и вскрикивания. Лю Юэцзинь стоял как вкопанный. Нет, он вовсе не думал шпионить за сыном, просто он вспомнил, какие страсти бушевали в нем самом, когда девятнадцать лет назад он только-только женился на Хуан Сяопин. Его не то чтобы стали мучить мысли о старости, просто ему показалось, что все это происходило далеко-далеко в прошлом.

Очутившись на улице, Лю Юэцзинь вдруг понял, что идти ему некуда. Собственно, найти место, чтобы скоротать ночь, было можно. Только на самой стройплощадке имелось несколько сотен коек, так что потеснить кого-нибудь труда не составляло. Однако Лю Юэцзиню не хотелось идти в барак к рабочим. Нет, он вовсе не брезговал, но с этими людьми он как-то не мог найти общий язык. Раньше мог, а сейчас – нет. То есть болтать с ними ни о чем у него получалось, а вот говорить по душам – не очень. Этот народец любил лезть в чужие дела, разнюхивал, у кого какие неприятности, а потом разносил это в тысячах других вариантах: к одной истории примешивалась вторая, ко второй – третья и так далее. Поэтому в барак к рабочим Лю Юэцзинь решил не соваться. В то же время Лю Юэцзиня распирало поделиться с кем-нибудь всем пережитым за последний день, иначе он боялся, что его просто разорвет. Не имея друзей среди рабочих, он вспомнил одну персону, которой он мог бы довериться. То была хозяйка парикмахерской Ма Маньли. Однако сейчас, когда стрелки показывали три с лишним часа ночи, Ма Маньли наверняка уже спала. Он боялся, что, приди он к ней сейчас, Ма Маньли его прогонит. Но, несмотря на все это, ноги сами повели его в том направлении и, миновав переулок, он направился прямиком к парикмахерской. Завидев издали это заведение, Лю Юэцзинь обрадовался: он ведь думал, что парикмахерская уже давно закрыта, а тут оказалось, что в ней все еще горел свет. Он прибавил шагу и вскоре уже был на месте. Приблизившись к порогу, он снова удивился: из-за закрытой двери раздавались громкие крики. Подойдя к окну, Лю Юэцзинь увидел уже знакомую картину: к Ма Маньли снова заявился ее бывший муж Чжао Сяоцзюнь и распустил руки. Помощница Ма Маньли, Ян Юйхуань, уже давно ушла, поэтому в комнате остались лишь эти двое. Сначала Лю Юэцзинь решил, что Чжао Сяоцзюнь снова пришел требовать деньги, те самые тридцать тысяч, что вроде как занял у него младший брат Ма Маньли, и из-за этого они снова поссорились. Но кто бы мог подумать, что на сей раз у Чжао Сяоцзюня имелись другие намерения. Сильно поддавший, красномордый, он, еле держась на ногах, лапал Ма Маньли и пытался загнать ее в спальню: «Ну, один разочек, только один». Оказывается, сейчас ему понадобилась сама Ма Маньли, и он проявлял куда большую настойчивость, чем когда просил деньги. Несмотря на то что Чжао Сяоцзюнь был под мухой, Ма Маньли справиться с ним не могла. Иначе говоря, алкоголь придал ему сил, поэтому Ма Маньли, оказавшись в его руках, словно цыпленок, беспомощно трепыхала ногами над полом. Пытаясь сопротивляться, она цеплялась руками за межкомнатную дверь и, упираясь задом, верещала: «Пошел отсюда, мы уже давно развелись, это изнасилование, понимаешь ты это?» Чжао Сяоцзюнь на это бессвязно отвечал: «Значит, будет изнасилование – все как ты захочешь!» Каждый из них испытывал дверь на прочность, не подозревая о ее хлипкости. Наконец, когда Чжао Сяоцзюнь в очередной раз стал рвать на себя дверную раму, она отделилась от проема и вместе с ним грохнулась на пол. Падая, Чжао Сяоцзюнь задел головой скамейку. Скамейка развалилась на части, а сам Чжао Сяоцзюнь долго не шевелился. Ма Маньли, которая повалилась на Чжао Сяоцзюня сверху, никак не пострадала. Освободившись, она схватила с туалетного столика ножницы и пригрозила:

– Еще пристанешь, проткну насквозь!

Чжао Сяоцзюнь, потеряв сознание, долго лежал без движения, а когда очнулся, заметил ножницы в руках Ма Маньли и сказал:

– Не хочешь – не надо, тогда гони деньги!

Итак, он вернулся к старой теме. Ма Маньли, как и раньше, принялась настаивать, что никаких денег у него не брала.

– Какая разница: ты или твой брат? Он сбежал, поэтому долг возвращать тебе.

– Раз он спутался с тобой, при чем здесь я?

Пытаясь встать с пола, Чжао Сяоцзюнь продолжал:

– Не хочешь возвращать долг, тогда давай восстановим брак.

Ма Маньли смачно сплюнула:

– Чего захотел!

Ухватившись за туалетный столик, Чжао Сяоцзюнь поднялся и взял сверху бритву. Однако он не стал угрожать ей Ма Маньли, а приложил к своей собственной шее и заявил:

– Не пойдешь на повторный брак, я покончу собой!

Стоявший под окном Лю Юэцзинь перепугался, но не из-за того, что Чжао Сяоцзюнь грозился покончить собой, а из-за того, что тот все еще метил в мужья к Ма Маньли. То и дело он приходил требовать деньги, и Лю Юэцзинь думал, что ему нужны только они, а оказалось, у него имелись еще и другие планы. Но к чему тогда было разводиться? Однако Ма Маньли не купилась на его уловку, напротив, даже стала его подначивать:

– Что ты там еле водишь, давай уже, меть в артерию! Прикидываешься тут бобылем. Не верю!

Уличенный Чжао Сяоцзюнь решил прикрыть смущение гневом и, размахивая бритвой, бросился на Ма Маньли. Та встала в позу, пытаясь защититься ножницами. С минуты на минуту могла случиться кровавая резня, поэтому Лю Юэцзинь плюнул на все, пинком открыл дверь и набросился на Чжао Сяоцзюня. В ситуации, когда ссора носила личный характер, Лю Юэцзинь не знал, как ему надлежит поступить. Вмешиваться в их дела ему вовсе не хотелось; он уже как-то попытался возместить долг, о чем потом пожалел. Решив просто привести Чжао Сяоцзюня в чувство, он с силой его тряхнул и сказал:

– Давай уже, очнись! Очнись! Надо же так напиться.

Чжао Сяоцзюнь и так еле стоял на ногах, а после встряски Лю Юэцзиня все в его голове и вовсе помутилось. Лю Юэцзинь, можно сказать, довел его до последней кондиции. Сделав неуверенный шаг в сторону Лю Юэцзиня, он уткнулся головой в его грудь и спросил:

– Ты кто?

Лю Юэцзинь смутился. Не зная, как лучше ответить на этот, казалось бы, простой вопрос, он ограничился общим ответом, сказав, что он друг. Ну а про себя выругался: «Не пошел бы ты куда подальше, за тобой еще должок в тысячу юаней имеется». Услыхав слово «друг», Чжао Сяоцзюнь уставился на Лю Юэцзиня, не выказывая никакой реакции. Тогда Лю Юэцзинь воспользовался ситуацией и выхватил у него бритву. Затем, нагнувшись к его уху, он закричал:

– Разговор имеется, выйдем, поговорим!

Чжао Сяоцзюнь, еле ворочая языком, спросил:

– Куда пойдем?

– Пойдем еще выпьем.

Тут стало понятно, что Чжао Сяоцзюнь и впрямь дошел до кондиции. Едва услышав, что его приглашают выпить, он, забыв обо всем, радостно объявил:

– Смотри не обдури, я пока еще трезв.

– Вот потому-то пойдем и выпьем еще, – ответил Лю Юэцзинь.

Придумав такую уловку, Лю Юэцзинь выволок Чжао Сяоцзюня на улицу. Покинув «Парикмахерскую Маньли», Лю Юэцзинь озадачился, куда же ему деть Чжао Сяоцзюня. Приглашение выпить было всего лишь предлогом, чтобы выманить того из дома. Вытаскивая его за порог, Лю Юэцзинь заметил, как Ма Маньли отбросила в сторону ножницы и, усевшись на поваленную дверную раму, расплакалась. Лю Юэцзинь решил побыстрее избавиться от Чжао Сяоцзюня и вернуться в парикмахерскую успокоить Ма Маньли, а заодно выведать у нее планы насчет повторного брака. Ведь в обычное время о таком не спросишь – Ма Маньли всегда обходила эту тему. И раз сегодня представился такой случай, он должен ее расколоть. Лю Юэцзинь даже забыл о личных проблемах. А пока он решил отвести Чжао Сяоцзюня подальше и уложить на какой-нибудь остановке. По крайней мере, очнувшись там, он уже ничего не натворит. Но кто бы мог подумать, что Чжао Сяоцзюнь даже в хмельном бреду все-таки помнил про обещание Лю Юэцзиня пойти с ним выпить! Заметив, что его тащат к остановке, он вытаращил глаза:

– Куда это мы? Решил меня обмануть? – При этом он все еще грозился в сторону парикмахерской: – Я еще вернусь, мы еще ничего не решили.

Пришлось Лю Юэцзиню тащить его до следующего поворота. Миновав так два квартала, они наткнулись на круглосуточный ресторанчик, который держали монголы. Назывался он «Ресторан высокой кухни Ордос». Несмотря на громкое название, в зале умещалось пять-шесть столов. Все меню состояло из жареных овощей с шашлычками или бараниной да мучных изделий. Лю Юэцзиню пришлось завести Чжао Сяоцзюня сюда. Тот очень обрадовался. На дворе стояла глухая ночь, никого из клиентов внутри не оказалось. Повара уже давно легли спать, так что о горячих блюдах можно было и не мечтать. На витрине стояло лишь несколько заветренных холодных закусок. К ним косолапой походкой (сказывалась привычка ездить верхом) вышла полная краснощекая монголка с заспанными глазами. Расставив на столе водку и закуски, она вернулась за прилавок и, положив на него голову, тут же уснула. Лю Юэцзиню не хотелось снова поить Чжао Сяоцзюня, но какой там! Чжао Сяоцзюнь за раз прикончил три рюмки, после чего пристал к Лю Юэцзиню. Тот снова окунулся в свои проблемы. Пропажа сумки и приезд в Пекин сына с подружкой захлестнули его с новой силой, поэтому ему было не до выпивки. Но сидевший напротив Чжао Сяоцзюнь настаивал:

– Что это значит? Ты меня не уважаешь?

С этими словами он схватил свой стул и замахнулся, нарываясь на драку, так что Лю Юэцзиню ничего не оставалось, как покориться и опрокинуть стаканчик. За одним стаканчиком последовал второй, а потом его было уже не остановить. Чжао Сяоцзюнь сколько не пил, оставался в таком же состоянии, а вот Лю Юэцзинь, оббегавший за пять дней пол-Пекина, после нескольких стаканов тут же захмелел. Раньше ему казалось, что напиваться – это плохо, он и подумать не мог, что, напившись, можно обо всем забыть и прийти в хорошее расположение духа. После двух стаканов Лю Юэцзинь успел позабыть, как он тут очутился и кем ему приходился его собутыльник. Эти двое виделись-то всего пару раз, при этом у Чжао Сяоцзюня имелся перед Лю Юэцзинем долг, но сейчас они как-то породнились. Утратив способность ясно мыслить, Лю Юэцзинь, тем не менее, ощущал, что хочет что-то выпытать у Чжао Сяоцзюня. Наконец он вспомнил, что его интересовали отношения Чжао Сяоцзюня с Ма Маньли: почему он с ней сначала развелся, а теперь хочет снова сойтись. Но лучше бы он не поднимал эту тему. Чжао Сяоцзюнь всхлипнул, потом, перегнувшись через стол, схватил его за руку и запричитал:

– Эх, брат, да я тут, можно сказать, попался на собственную удочку. Развестись я решил просто потому, что нашел другую шлюху, у которой сиськи были большие. Ведь моя бывшая, если не приглядываться, смахивала на мужика. Деньжата у меня тогда водились, поэтому проблемы развестись с одной и жениться на другой не было. Это я сейчас остался ни с чем. В прошлом месяце та шлюха от меня сбежала. Где я ее только не искал! Так что лишился я сразу двух баб. Вот я и подумал: что я, урод какой, что ли, с какой стати я должен жить бобылем? – Сделав паузу, он добавил: – А эта самая Ма штучка еще та. Она ведь раньше была хорошей подругой той шлюхи. Кто их знает, может они на пару заманили меня в эту ловушку? – Сказав это, он заскрежетал зубами: – Она ведь три года назад тоже спуталась кое с кем, думала, что я ничего не знаю. Оказывается, есть любители и таких трансвеститов.

Речь его становилась все более сбивчивой, и Лю Юэцзинь начал терять нить разговора. Единственное, он прояснил, что Ма Маньли оказалась совсем другой, нежели он ее себе воображал; он сильно упрощал свои представления о ней. В то же время, услыхав, что от Чжао Сяоцзюня сбежала вторая жена, Лю Юэцзинь вдруг проникся к нему особым сочувствием. Ведь его собственная жена, Хуан Сяопин, тоже убежала к другому. Будучи под градусом, Лю Юэцзинь ощутил обиду с обостренной силой, а потому, хлопнув по столу, объявил:

– Если говорить о сбежавших женах, то у нас ситуация похожая. – Тут он остановился, немного подумал и, вспомнив, что его жена не сама убежала, а ее увели, замотал головой: – И непохожая. – Тут он снова стал злиться, но не на Чжао Сяоцзюня, а вообще на всех: – А разве ни у кого жен не уводили? Всегда так было. Сколько раз я про это слышал! Но больно становится лишь тогда, когда испытаешь на собственной шкуре.

Чжао Сяоцзюнь покачал головой:

– Эх, брат, это уже не жизнь… Сдохнуть хочется!

Лю Юэцзинь с чувством его поддержал:

– Понимаю тебя, шесть лет назад сам чуть не повесился.

Разговор все больше их сближал. В итоге Чжао Сяоцзюнь неверной походкой обогнул стол и, подсев вплотную к Лю Юэцзиню, протянул ему руку:

– Раз уж мы друзья, дай мне в долг, я ведь торговлей занимаюсь, как только получу выручку, то и тебя в обиде не оставлю.

Лю Юэцзинь, ударив себя в грудь, сказал:

– Верю, дам. – Но тут он опомнился и зарыдал: – Рад бы дать, но я, кажется, все потерял.

И тут Лю Юэцзинь, несколько дней копивший в себе свои беды, взял и, поддавшись хмельному порыву, во всех подробностях рассказал Чжао Сяоцзюню о своих мытарствах. Он начал с того, как у него украли сумку, как потом подобрал другую, и закончил приездом в Пекин своего никудышного сына с подружкой. Не решившись открыться какому-нибудь знакомому, он вдруг поведал все это совершенно постороннему человеку. Перебрав лишнего, Лю Юэцзинь запинался, путался, а то и вовсе обрывал свою речь. Пытаясь продолжить, он терял нить разговора и начинал нервничать. Когда он еле-еле докончил свой рассказ, за окном уже светало. Тут только Лю Юэцзинь заметил, что Чжао Сяоцзюнь его совершенно не слушает: свесившись со стола, он давно уже спал. Когда Лю Юэцзинь попробовал его пихнуть, тот податливо шмякнулся на пол.

Глава 19. Лао Син

Лао Син работал в сыскном агентстве «Тысяча планов мудреца». В Китае таких работников называют сыщиками, а на Западе – частными детективами. Такого рода агентства в последние два года расплодились и в Китае. Лао Син был родом из Ханьданя[25] провинции Хэбэй, в этом году ему исполнилось сорок пять. Сорок пять-то сорок пять, но выглядел он на пятьдесят четыре: поседевшие волосы, густая сетка морщин на лице, весь заросший. Вид у него и так-то был простецкий, но оденься он во что-нибудь провинциальное – ни дать ни взять хэбэйский крестьянин; а натяни какую-нибудь робу – точная копия рабочего с Ханьданьского сталепрокатного завода. И хотя сам он носил костюм с галстуком, даже в этом наряде он походил не на крутого детектива, а на мигранта, приехавшего в Пекин навестить родственников. Увидев его в первый раз, Янь Гэ страшно разочаровался. А тут еще эти улыбочки Лао Сина. Вообще-то говоря, ничего плохого в улыбках нет, но Лао Син любил улыбаться как бы исподтишка. К примеру, у вас серьезный чинный разговор, и тут он ни с того ни с сего начинал лыбиться. Разумеется, это выводило из себя. Еще Лао Син очень медленно говорил. Когда Янь Гэ стал торопливо рассказывать ему о пропаже флешки, тот всякий раз его останавливал, мол, не волнуйтесь, говорите медленнее. Но какой там «не волнуйтесь»! От этой флешки теперь зависела жизнь сразу нескольких человек. Пока флешка находилась в руках Янь Гэ, он использовал ее как орудие шантажа. Теперь же это орудие обернулось против него самого. На флешке имелось более десяти видео, среди них несколько сцен, на которых начальник Цзя и Лао Линь развлекались с проститутками, но к Янь Гэ эти кадры имели весьма опосредованное отношение. Но там же содержались видео, на которых Янь Гэ давал взятки начальнику Цзя и Лао Линю. А это, как и принятие взятки, считалось противозаконным. Общей суммы взяток вполне хватало, чтобы отправиться под расстрел. Янь Гэ казалось, что начальник Цзя и Лао Линь вполне заслужили наказание за присвоение денег, однако сам он никак не хотел мириться с тем, что тоже попадал под угрозу, да еще и угроза исходила от него самого. Если сначала тучи нависали лишь над начальником Цзя и Лао Линем, то теперь нависли и над Янь Гэ. Основная проблема заключалась в следующем: попади флешка в руки конкретного человека, найти ее не составило бы труда, но раз уж ее украл неизвестный вор, сначала следовало найти его, что было задачей не из легких. Дело также усложнял вопрос продвинутости вора: если он сможет открыть флешку и просмотреть ее содержимое, проблем станет гораздо больше. Но будет еще хуже, если этот вор окажется полным профаном, выбросит флешку и она попадет к тому, к кому попасть не должна. Сначала Янь Гэ поставил эту флешку на кон в сделке с начальником Цзя; в обмен на нее тот обещал помочь оформить кредит в размере восьмидесяти миллионов. Эти деньги хоть и не спасали Янь Гэ полностью, тем не менее помогали остаться на плаву. Однако теперь ни о каких деньгах не могло быть и речи – сделка автоматически аннулировалась. Судьба Янь Гэ, до этого сосредоточенная в руках начальника Цзя, теперь вдруг попала в руки этого вора. Вчера ночью, когда Лао Линь услышал о том, что флешку похитили, он не знал, плакать ему или смеяться. С ухмылкой, подобной улыбке детектива Лао Сину, он сказал: «Все что ни делается, все к лучшему. Зато теперь мы оказались по одну сторону баррикады». Впрочем, у Лао Линя закрались подозрения: не подстроено ли все это? Обеспокоенный этим, он забрал шесть флэшек, извлеченных Янь Гэ из-под пола, и ноутбук, вытащенный из тайника в стене, после чего поспешно удалился. В пять утра Лао Линь связался с Янь Гэ по телефону и сообщил, что доложил обо всем начальнику Цзя. Тот поставил условие: в течение десяти дней флешка должна быть найдена. Если это произойдет, их сделка возобновится, если нет – поиски отменяются, все равно им всем придет конец. Янь Гэ прошиб холодный пот. Его озадачила не столько реакция начальника Цзя, который, выказывая крайнюю озабоченность, определил такой жесткий лимит. Янь Гэ больше волновал вопрос, почему тот установил конкретный срок в десять дней? Почему именно через десять дней всех их ждет конец? Эта математика с датами, равно как и сам начальник Цзя, были для Янь Гэ непостижимы. И все-таки они оказались не совсем в одинаковых условиях. Раз начальник Цзя выставил такое требование, наверняка, у него имелись свои козыри. Вместе с тем у Янь Гэ из-за украденной флешки возникла проблема с Цюй Ли, ведь с ней он тоже успел заключить сделку. Они договорились, что Цюй Ли одолжит Янь Гэ ровно половину от пятидесяти миллионов, которые она прикарманивала у него за спиной в течение восьми лет, после чего они разведутся и каждый пойдет своей дорогой. Однако пропажа флешки разрушила эти планы. По идее, все записанные на флешке оргии начальника Цзя и Лао Линя не имели к Цюй Ли никакого отношения. Но, как оказалось, ее это все-таки касалось, ведь именно она подговорила вице-президента записать все это на видео. С Цюй Ли было связано как содержимое флешки, так и ее пропажа. Она наследила везде, где могла, и, казалось бы, первая должна была раскаиваться. Однако ее реакция оказалась в корне противоположной реакции начальника Цзя. Если тот выражал обеспокоенность, то Цюй Ли, по вине которой и пропала флешка, выглядела совершенно спокойной, словно на флешке содержалась не страшная тайна, а то, что уже давно следовало предать гласности. Вчера, после ухода Лао Линя, она, усмехнувшись на манер сыщика Лао Сина, прокомментировала: «Значит, погибнем вместе. – И, помолчав, добавила: – Пусть так, и чем раньше, тем лучше». С этими словами она отправилась спать к себе наверх, оставив Янь Гэ в полном недоумении. Раньше ей хватало малейшего повода, вроде неправильной прически, чтобы закатить скандал, а тут, столкнувшись с такой серьезной проблемой, она, напротив, оставалась спокойной. Столько лет Янь Гэ прожил вместе с ней, а так и не узнал ее по-настоящему. С потерей флешки, само собой разумеется, срывалась их сделка на двадцать пять миллионов. Вместе с тем на волоске висела и сделка с начальником Цзя, который грозился потопить всех, если флешка не найдется в ближайшее время. Так что в такой ситуации материальная помощь со стороны Цюй Ли – все равно что мертвому припарка. Поэтому, оставив разборки с Цюй Ли, Янь Гэ решил сначала найти флешку. Ведь только при таком раскладе все его сделки могли сохранить свою силу. Что же касалось поиска флешки, то основное препятствие состояло в том, что Янь Гэ не мог обратиться в полицию. Попади флешка в руки полицейских, ситуация бы осложнилась гораздо больше, чем пока она была у вора. Тогда Янь Гэ вспомнил о частных детективах. Работали они все-таки на совесть. Ему вспомнилось, как два года назад на банкете у одного друга ему довелось столкнуться с директором сыскного агентства. Выходец из Тяньцзиня, у него, как и у всех северян, лоснилось лицо. Когда народ за столом стал интересоваться, какие дела он расследовал в последнее время, тот выложил целую серию удивительных случаев из практики, при этом большинство его историй касались любовных связей. Все, включая Янь Гэ, слушая его, смеялись, хотя последнему показалось неправильным выставлять личные проблемы клиентов на всеобщее посмешище. Но когда банкет завершился, этот человек, вдруг став серьезным, сказал:

– Все, что я тут рассказывал – выдумка. Хоть нам и приходится расследовать непристойные делишки, конфиденциальность мы соблюдаем строго.

После этого Янь Гэ посмотрел на него совсем другими глазами. Но, как говорится, разные профессии разделены горами. На тот момент Янь Гэ не нуждался в частном детективе, поэтому, обменявшись визитками, он вскорости про него забыл. Но сейчас, вспомнив о нем, он поехал к себе на ипподром, вывалил на пол ящичек с визитками и нашел-таки среди них карточку того детектива. Его агентство называлось «Тысяча планов мудреца». Это невольно натолкнуло Янь Гэ на тревожные мысли, ему припомнилась пословица «На всякого мудреца довольно простоты». Набрав указанный номер, Янь Гэ, к своему удивлению, сразу дозвонился. Вот, что значит профессия детектива – казалось бы, они не виделись два года, но едва Янь Гэ представился, детектив моментально сказал, где именно они встречались и кто еще присутствовал на той встрече. Янь Гэ объяснил, что ему требуется детектив для личных нужд. Дело небольшое, но срочное, поэтому он просил подыскать сообразительного помощника. Тяньцзинец, оставив расспросы, успокоил Янь Гэ и заверил, что «сообразительный помощник» явится к нему через час. Однако прошел час, но никто так и не пришел. Янь Гэ позвонил снова, и тогда тяньцзинец объяснил, что самый ценный работник его агентства в настоящее время находится в Баодине[26], но, получив распоряжение взять дело Янь Гэ, он уже спешит в Пекин. Янь Гэ снова стал ждать. Примерно в полдень в квартиру позвонили; Янь Гэ открыл дверь и увидел на пороге Лао Сина. Сначала Янь Гэ принял его за садовника, который ошибся адресом, но когда тот протянул визитку, Янь Гэ убедился, что он детектив из агентства «Тысяча планов мудреца». Внешне он отнюдь не показался ему сообразительным, может, сказывалась дорога из Баодина, но вид у него был совершенно замурзанный: в дешевом костюме он выглядел точно какой-то мигрант. Такому вряд ли удастся найти вора – того и гляди, сам угодит в ловушку. В общем, знакомый тяньцзинец с лоснящимся лицом явно разочаровал Янь Гэ. Однако, когда Янь Гэ и Лао Син присели и поговорили минут десять, как и в случае с тяньцзиньцем два года назад, мнение Янь Гэ стало меняться. Пока Лао Син не внушал ему доверия, Янь Гэ не решался углубляться в свое дело и вместо того, чтобы рассказать о флешке, стал просто зондировать почву. Лао Син говорил очень медленно, то и дело посмеиваясь, но вместе с тем в разговоре он всегда схватывал самую суть. При кажущейся простоте он был себе на уме. Кто знает, может, его простоватая внешность мигранта играла ему на руку? Вот уж правду говорят, что внешность обманчива. Поговорив о том о сем, Янь Гэ решил поинтересоваться профессиональными успехами Лао Сина:

– Какие дела вам приходилось расследовать?

Лао Син, глядя на лошадей за окном, совершенно открыто признался:

– Распутываю любовные треугольники, чем я еще могу заниматься?

– И скольких вы застукали в прошлом году?

Лао Син призадумался и ответил:

– Точную цифру не назову, но больше тридцати за стукал.

Янь Гэ тяжело вздохнул:

– Как все запутано в нашей жизни.

Немного помолчав, он намекнул Лао Сину:

– Но ваш брат добавляет проблем похлеще любовников.

Лао Син кивнул, соглашаясь с Янь Гэ:

– Мы разрушаем семьи отнюдь не ради денег.

Между тем Янь Гэ продолжал оценивать Лао Сина:

– Интересная у вас работа, целыми днями кого-то ищете.

На этот раз Лао Син возразил:

– Разве это интересно? Это смотря кого искать. Хорошо искать знакомого для совместной трапезы, но большой ли интерес выслеживать того, кого совершенно не знаешь?

Янь Гэ, подумав, решил, что Лао Син, скорее всего, прав. Тогда он стал расспрашивать его о прошлом. Лао Син без утайки рассказал, что учился на археолога, после университета работал по специальности в Академии наук, но ему там стало скучно, надоело ежедневно общаться со скелетами, плюс ко всему ему, выходцу из деревни, уже претила эта благородная бедность. Недостаток денег надоел и ему, и его родственникам, поэтому он уволился, решив окунуться в море коммерции. Десять лет он занимался бизнесом, то обогащаясь, то прогорая. Подведя итоги, он решил, что создан все-таки для другого. Понял он это достаточно поздно – когда уже по уши увяз в долгах. Оставив бизнес, он окольными путями вступил в ряды детективов. Вздохнув, Лао Син добавил:

– Как говорил когда-то председатель Мао, «Людей губит их бесчестность»[27]. Всю свою жизнь я откапывал человеческие останки и отправлял их на выставки, выдавая тысячелетние образцы за экземпляры в десять раз более древние, обманывал всех и жил себе спокойно. Сейчас же мне приходится или прятать чьи-то трупы, или разыскивать кого-то из живых. – Помолчав, он снова вздохнул: – Вот уж действительно, вернулся из древности в реальность.

Эти его слова, похоже, всколыхнули что-то в душе Янь Гэ, который тоже принялся вздыхать, однако Лао Син глянул на свои часы и резко сменил тему:

– Что вы хотите расследовать?

Янь Гэ еще не успел вырваться из своих раздумий, а Лао Син уже вернулся к делам. Иными словами, пока Янь Гэ барахтался в водице, Лао Син уже успел выйти на берег. Замешкавшись, Янь Гэ понял, что Лао Сина ему не провести, поэтому несколько сбивчиво он принялся излагать суть дела:

– Меня не интересуют ничьи любовники, мне нужно найти вора.

Лао Син, поразмыслив, сказал:

– Решение обратиться с этой проблемой ко мне вместо полиции доказывает, что вор будет не из простых.

– Вор как раз самый заурядный, а вот вещь, что он украл, непростая. Он похитил сумочку моей жены.

Лао Син больше не задавал вопросов, терпеливо ожидая, когда Янь Гэ заговорит снова. Тот продолжил:

– Больших денег в этой сумке не лежало, все остальное тоже ерунда, но там была флешка с документацией компании, это совершенно конфиденциальная информация. Поэтому заявлять о такой пропаже в полицию весьма опасно…

Лао Син понимающе кивнул:

– Вы видели этого вора?

– Я – нет, но жена видела. У него на левой половине лица большое родимое пятно в виде цветка абрикоса, а еще он бросил у дома свой велосипед с багажником, на котором развозил заказы из ресторана, на нем написано его название.

Поразмыслив, он тут же добавил:

– Разумеется, что из того ресторана он, скорее всего, уже сбежал.

Лао Син в очередной раз кивнув, открыл портфель и вытащил стопку бумаг:

– Вот прейскурант, здесь указана стоимость наших услуг.

Однако Янь Гэ рукой отстранил бумаги и сказал:

– Это достаточно срочное дело, будет лучше, если вы найдете вора в течение пяти дней. Если уложиться в этот срок не получится, вор, скорее всего, выбросит флешку, и тогда она попадет в другие руки, что значительно усложнит поиск. Поэтому это дело требует особых условий. Найдете вора за два дня – получите двести тысяч, за три – сто пятьдесят тысяч, за пять – сто тысяч.

Янь Гэ рассчитывал, что Лао Син или удивится, или усмехнется, однако тот вполне серьезно заявил:

– Директор Янь, не нужно думать, что если переплатите, то дело раскроется быстрее.

Янь Гэ застыл на месте.

Глава 20. Лю Юэцзинь

Лю Юэцзинь проспал на обочине до самого полудня и проснулся от нестерпимой жары. У дороги, где он спал, возвышалось огромное здание, поэтому рано утром здесь было достаточно прохладно, но к обеду, когда солнце переместилось, это место превратилось в настоящее пекло. Едва очнувшись, Лю Юэцзинь почуял, что вся его одежда насквозь промокла. Вслед за этим он обнаружил на своей футболке и штанах какие-то белые разводы. Сначала он вообще не понял, куда попал. Старательно напрягая мозг, он наконец вспомнил все, что с ним произошло: оказывается, он напился и отключился. Лю Юэцзинь попытался сесть, но у него так закружилась голова, что он тотчас лег обратно. Ему очень захотелось пить. Потом он вспомнил, что вчера вечером компанию ему составлял Чжао Сяоцзюнь. Попытавшись найти собутыльника, Лю Юэцзинь его не обнаружил. Зато рядом с ним растеклась блевотина. Все, что было съедено и выпито вчера вечером, засохло под солнцем и теперь напоминало змею с откушенным хвостом. Но кто именно все это изрыгнул, Чжао Сяоцзюнь или он сам, Лю Юэцзинь не знал. Однако он помнил, что, упившись, они оба заснули в ресторане «Ордос»: один за столом, а другой прямо под ним. Но как Лю Юэцзинь очутился на улице? Он подумал, что это наверняка дело рук хозяев ресторана, которые, обнаружив поутру пьяных клиентов, взяли и вышвырнули их на улицу. Эти монголы просто какие-то твари. Тут же Лю Юэцзинь подумал, что вышвырнуть должны были их обоих, но почему он здесь один? Тогда он решил, что Чжао Сяоцзюнь очнулся раньше и, забыв про него, просто взял и свалил. Значит, как выпивать – так вместе, а потом товарища можно и на улице бросить. Видать, этот Чжао Сяоцзюнь тоже не из порядочных. Тут Лю Юэцзинь вспомнил, что выпивал не по собственной воле, а пытаясь успокоить Чжао Сяоцзюня. Поэтому теперешнее его похмелье отягощалось напрасной обидой. Еще Лю Юэцзинь вспомнил, что вчера ночью в Пекин вместе с подругой приехал его сын Лю Пэнцзюй. Пока он полдня тут валялся пьяный, те остались без присмотра. Что и говорить, теперь этот негодяй, недополучив должного внимания, при встрече снова начнет качать права. Хотя Лю Юэцзинь напился не по собственной воле, выглядело это все равно некрасиво. Потом ему вспомнились все перипетии последних дней: утрата собственной сумки и обретение новой. Но в новой сумке Лю Юэцзинь ничего не нашел, в то время как вместе с его личной сумкой пропали шестьдесят тысяч юаней. Эта проблема все еще ожидала своего разрешения, а он взял и потратил драгоценное время на других, в чем теперь раскаивался. Помнится, три месяца назад Лю Юэцзинь напился на свадьбе у дочери Лао Хуана, продавца свиных шей, и облапал жену У Лаосаня, что продавал куриные шеи. В результате в Лю Юэцзиня не только зарядили тарелкой с блюдом, но еще и потребовали так называемую «плату за свинство» в размере трех тысяч шестисот юаней. Все беды от водки. Когда в голове Лю Юэцзиня все сложилось в общую картину, он спохватился и, уже не обращая внимания на круговерть перед глазами, неуклюже поднялся и зашел в ближайшую лавочку за водой. Глотая на ходу воду, он, шатаясь, побежал на стройплощадку.

Прибежав на место и распахнув дверь в свою каморку Лю Юэцзинь застыл на месте. Лю Пэнцзюя с его подругой по имени Мадонна он не застал, зато все было перевернуто вверх дном: одеяла кучей сбиты на кровати, ящики стола выдвинуты наружу, одежда Лю Юэцзиня, которую он хранил в чемодане, в беспорядке валялась там и сям, крышки со всех кастрюль и котелков были сняты и разбросаны по полу. На какое-то время Лю Юэцзинь просто впал в ступор, над ним снова взял верх хмель и он, как шальной, тыкался из угла в угол. Тут он обнаружил на столе клочок оберточной бумаги из-под жареной курицы, на котором проступало несколько кривеньких строк:

«Па, мы возвращаемся обратно. Нет у тебя ни денег, ни чего-то еще, хватит меня обманывать. Перед уходом мы взяли у тебя мелочь на дорогу – те тысячу с лишним юаней, которые ты прятал за постером. Еще взяли сумку, которая все равно валялась у тебя без дела, я отдал ее Мадонне. Обещаю, что когда вернусь домой, сделаю все, чтобы отомстить за тебя. Я заработаю много денег, а когда разбогатею, обеспечу тебе достойную старость.

Твой сын Лю Пэнцзюй».

Прочитав это послание, Лю Юэцзинь вмиг протрезвел. Первое, что он сделал – быстро запрыгнул на кровать и отодрал от стены висевший в изголовье постер с актрисой. За ним было небольшое углубление, в котором Лю Юэцзинь хранил свои последние сбережения – одну тысячу шестьсот пятьдесят два юаня. Чтобы уберечь их от влаги, он хранил эти деньги в пакетике. Однако сейчас он не нашел тут ни денег, ни пакетика. Это были те самые деньги, которые Лю Юэцзинь скопил за год, продавая помои. Он хранил их отдельно, чтобы удобнее было вести кухонную бухгалтерию и чтобы не перепутать их с личными деньгами. Со временем он стал считать их своим неприкосновенным запасом и не брал оттуда ни копейки даже в самых крайних случаях. Каждую среду и воскресенье, и зимой, и летом, в два часа ночи Лю Юэцзинь садился на велосипед, вешал на него два ведра с помоями и вез эти скопившиеся за три дня обмылки из дробленого риса, пампушек и всевозможной жижи на свиноферму за сорок километров в район Шуньи. За счет столовских отходов особо не наживешься, Лю Юэцзинь получал за них какие-то крохи. А теперь он разом лишился и этих крох. Помнится, когда в прошлом месяце у него три дня подряд держалась температура под сорок, он все равно не решился притронуться к своим сбережениям. Обнаружив одну пропажу, он соскочил с кровати и бросился к кувшину. Вчера ночью, когда он притащил домой сумку Ян Чжи, он засунул ее в пустой кувшин из-под соленого соевого творога. И вот теперь она тоже пропала. Лю Юэцзинь топнул и завопил: «Сучье отродье, твой папка и так разорился, а ты, значит, решил его совсем добить?»

Обхватив руками голову, он уселся на кровать. Тут он почуял какой-то странный запах. Принюхавшись, он понял, что в комнате пахло подружкой сына. Помимо женских ароматов от постели исходил запах их ночных утех. Лю Юэцзинь запустил пальцы в свои волосы: они были мокрыми от пота и тоже воняли. Тут он пробормотал: «Я день-деньской ищу вора, и кто же им оказался? Он, сучье отродье!».

Глава 21. Синемордый Ян Чжи

Ян Чжи все-таки нашел Чжан Дуаньдуань. Он упорно искал ее пять дней подряд и вдруг неожиданно встретил. Тогда же он понял, каким идиотом был все это время. Воры от мародеров отличались тем, что у них имелась четко определенная зона влияния, границ которой они ни в коем случае не нарушали. Что же до мародеров, то они своих жертв обдирали всегда в разных местах, избегая появляться на одной и той же территории. Кстати, именно поэтому воры презирали мародеров. Банда из Ганьсу напала на Ян Чжи в одном из переулков восточного пригорода Пекина, вот он и решил, что именно там находится их логово. Если даже они туда не возвращались, рассуждал он, то наверняка занимались разбоем где-то рядом. Как говорится, если падает финик, то искать его стоит под деревом. Все пять дней Ян Чжи вел свои поиски исключительно в районе Чаоян, включая улочку с закусочными вдоль реки Тунхуэйхэ, но все тщетно. В те же дни в его планы вмешались люди брата Цао, пристав к нему с просьбой обчистить особняк в элитном районе «Бетховен», и он, будучи должником, отказать не посмел. Ян Чжи застукали на месте преступления, и ему пришлось спасаться бегством. Во время побега он швырнул украденной сумкой в человека, которого тоже недавно обокрал. Учитывая, что он проник не просто в дом, а в особняк, Ян Чжи опасался, во-первых, вмешательства полиции, а во-вторых, того, что его снова будут разыскивать люди брата Цао. Поэтому он не стал задерживаться в восточном пригороде, решив на какое-то время укрыться от греха подальше в западном районе Шицзиншань. Ян Чжи был шаньсийцем, а в этом районе, пусть в небольшом количестве, но все-таки обитали воры из его земляков. Шицзиншань считался районом бедняков, поэтому воровать здесь было особо некому, да и нечего. Когда Синемордого застукали на месте преступления, он спрятался за портьерой, где ему довелось тайком подсмотреть, как хозяйка принимает душ. В этот момент его мужское орудие, прежде напуганное Чжан Дуаньдуань, ожило и обрело свою силу. Сначала Ян Чжи этого не заметил, но когда заметил, возликовал. Раз он восстановился, значит, прийти сюда стоило. Ведь чего он только для этого не делал! А тут залез в особняк – и все уладилось. Не зря он обчистил этот дом, но вещи не главное, главное – он обрел здесь себя. Кто же знал, что его счастливые переживания прервет звонок телефона, из-за которого его и обнаружили? Пронзительный крик хозяйки так напугал Ян Чжи, что его «приятель» снова сник. Но в тот момент Ян Чжи думал лишь о том, как бы ему скрыться. Добравшись до района Шицзиншань, он, можно сказать, вернулся на базу. Когда с ним поздоровались несколько земляков, он их проигнорировал. Ян Чжи обычно не вступал в разговор с этими мелкими воришками; всегда действуя в одиночку, он проникал куда нужно без всяких посредников. Когда первое волнение улеглось, Ян Чжи стал сокрушаться, что поддался панике и оставил наворованное добро в особняке, даже с добытой в последнюю секунду сумкой ему пришлось-таки расстаться. Восстанавливая цепочку своих приключений, Ян Чжи вдруг вспомнил про свое мужское достоинство. Эта проблема была для него гораздо серьезнее, поэтому он тотчас запрыгнул на кровать и устроил ему проверку, но его снова ждала неудача. Хотя нельзя сказать, чтобы все было совсем уж потеряно. Тогда Синемордый, невзирая на стресс и усталость, прихватил с собой деньги и в очередной раз отправился на поиски проститутки. Когда он разыскал девицу, то всю дорогу до дома его «приятель» был возбужден, но стоило пустить его в дело, как тот снова отказался сотрудничать. Как бы Ян Чжи не старался представить на месте проститутки хозяйку особняка, ему в голову без конца лезла Чжан Дуаньдуань и тот страшный момент, когда его застукали. Тут Синемордый неожиданно вспомнил про лекарство для улучшения потенции, которое он нашел в особняке. Вынув его из-за пазухи, он быстренько принял несколько таблеток, но прошло полчаса, а результата он так и не дождался. Ян Чжи, решив, что с ним все кончено, убивался целые сутки. Наконец, вечером, не желая сдаваться, он снова взял деньги и отправился за проституткой. Но выйдя на ярко освещенную улицу и вспомнив про свою немощь и про свою цель, он невольно помрачнел; ему даже показалось, что мир вокруг тоже померк. Ян Чжи прекрасно знал, что девиц можно снять или в салоне, или в ближайшей рощице, но его вдруг стали одолевать сомнения: а стоит ли ему вообще тратить деньги? Если до этого он задавался вопросом, встанет у него или нет, то сегодня он в принципе сомневался, что ему вообще стоит пробовать. А это уже не шутки. Ян Чжи тяжело вздохнул и присел на обочину покурить. Тут из ближайшей рощицы до него донеслась ругань. Сначала он не обратил на это внимания, однако вскоре акцент показался ему знакомым. Обернувшись на голоса, он обомлел: прямо перед рощицей стояли Чжан Дуаньдуань и трое ее напарников из Ганьсу. Мужчины о чем-то спорили, а Чжан Дуаньдуань, стоявшая в центре, пыталась их успокоить. Вот уж правда: что искал с таким трудом, взяло и нашлось само. Синемордый, выругавшись, соскочил со своего места, готовясь ринуться прямо на них, но вдруг вспомнил, что вышел по другим делам и не захватил с собой нож. А у этой банды мародеров, по крайне мере у этих трех мужиков, наверняка имелось при себе оружие. Сначала у него мелькнула мысль вернуться за ножом, но он боялся их упустить. Пока он колебался, банда направилась от рощицы в восточный конец улицы. Синемордый не решился отступать, поэтому совершенно безоружный осторожно последовал за ними. По дороге он внимательно присматривался к тянувшимся вдоль дороги лавочкам. Попадись ему какая-нибудь хозяйственная лавка, он мог бы там прикупить себе нож, а если не нож, то хотя бы какой-нибудь скребок, на крайний случай подошел бы и ножик для фруктов – все лучше, чем ничего. Однако ему попадались магазинчики, которые торговали прохладительными напитками, табачными и винно-водочными изделиями, даже уксусом и соевым соусом, а вот лавки с хозтоварами среди них не было, точнее, одна была, но из-за позднего времени уже закрылась. Потом ему встретился ярко освещенный супермаркет, в двери которого народ то входил, то выходил. Разумеется, там имелся необходимый ему отдел, и он, скорее всего, нашел бы там нож, однако Ян Чжи боялся, что за это время банда успеет скрыться, поэтому от идеи зайти в супермаркет он отказался. Наконец, встретив по пути цветочную клумбу, Ян Чжи отломил от ее бортика кусок кирпича и засунул к себе в сумку, чтобы быть готовым дать отпор. Компания, которую он преследовал, то и дело останавливалась; мужчины все еще спорили, и именно поэтому они не обращали никакого внимания на Синемордого. А тот уже успел придумать новый план: вместо того чтобы нападать на них, он выследит, куда именно они направляются, разузнает адрес их нового логова и вернется за оружием, а возможно, даже позовет на помощь своих шаньсийских земляков. Если сначала он собирался убить только Чжан Дуаньдуань, то теперь, убедившись в своем мужском бессилии даже после приема лекарства, он вознамерился вырезать всю банду, не пощадив никого.

Дойдя до перекрестка на улице Бацзяоцзе, компания неожиданно нырнула в метро. Синемордый прибавил шагу и нырнул туда же. Когда к платформе подошла электричка, компания зашла в передние двери вагона, а Синемордый – в задние. Внутри толпился народ, но Синемордый медленно протиснулся в середину, чтобы быть поближе к той компании. Приближаться вплотную он не стал, боясь, что его обнаружат, поэтому решил метра на три сохранять дистанцию. Теперь, когда состав с шумом несся по тоннелю, компашка угомонилась. Ян Чжи все гадал, на какой станции они будут выходить, куда направятся потом и когда уже прибудут на место. Пока он строил свои предположения, мужчины снова стали ругаться. Поскольку ругались они уже давно, Синемордый не обратил на это внимания. Между тем объявили станцию «Мусиди». Поезд остановился, и Синемордый насторожился, пытаясь уловить намерения шайки. Заметив, что те выходить не собираются, он успокоился. Однако, едва внутрь вагона набился народ, один из шайки вдруг показал на платформу и что-то крикнул. Остальные сразу среагировали и, пока двери не захлопнулась, успели выйти из вагона. Ян Чжи спохватился и тоже стал протискиваться к выходу. Но в самый последний момент его кто-то остановил. Застигнутый врасплох, он, пытаясь вырваться, злобно выпалил:

– В чем дело? Чего нарываешься?

Однако какой-то незнакомец железной хваткой вцепился в руку Синемордого и не отпускал. И хотя это был всего лишь коротышка с квадратным лицом, тем не менее в его коротких руках содержалось много силы: едва Синемордый попробовал сопротивляться, как его рука захрустела. Поняв, что перед ним серьезный противник, Ян Чжи перестал возбухать и жалобно попросил:

– Брат, я тороплюсь.

Человек в ответ улыбнулся и, наклонившись к уху Синемордого, сказал:

– Главное – не дергайся, иначе хуже будет.

Ян Чжи не мог так сразу разобраться, кто именно его задержал. Решив, что на него вышел полицейский, он предпочел замереть.

Но коротышка оказался никаким не полицейским, а детективом из агентства «Тысяча планов мудреца», Лао Сином. Ему удалось найти Синемордого благодаря велосипеду, который тот оставил в элитном районе «Бетховен». Вопреки заключению Янь Гэ, который считал велосипед без его владельца бесполезной уликой, это оказалось не так. Хотя Ян Чжи и скрылся, настоящий официант-развозчик, который пользовался тем велосипедом, никуда не сбежал, ведь он не знал, что тем вечером Ян Чжи провалил дело. Лао Син, ухватившись за эту путеводную нить, стал продвигаться к цели. Он быстро вышел на ресторан и на того парня с аккуратной причесочкой, «Лю Юна». Узнав, что дело провалилось, «Лю Юн» стал косить под дурачка, объясняя, что его велосипед украли. Однако стоило Лао Сину пригрозить полицией, как «Лю Юн» перепугался и рассказал, что велосипед он кое-кому одолжил, но для каких именно целей, ему было неизвестно. Тогда Лао Син заставил его отыскать «кое-кого», а заодно уточнил, сколько их было, этих «кое-каких». Тогда «Лю Юн» перевел все стрелки на Синемордого, утаив имена других сообщников. Он выдвинул условие, что поможет найти Синемордого, если Лао Син тотчас его отпустит. Выдвинув такое предложение, «Лю Юн» ничем не рисковал, ведь он закладывал лишь Синемордого, люди брата Цао оставались в тени. В любом случае Синемордый в ту банду из утиной лавки не входил, для них он был чужаком. Лао Син принял условие «Лю Юна», и тот привел его в район Шицзиншань. Вообще-то говоря, после того, как Синемордый задолжал брату Цао и остальным, его уже приходили сюда искать, но никогда не заставали, поэтому пересечься с ним не удавалось. Однако на этот раз Синемордый вернулся в свое старое логово, чтобы переждать опасность. Озабоченный своим мужским бессилием, он как раз вышел на улицу, размышляя, стоит ли ему снимать очередную девицу. Именно в этот момент, когда он сидел на обочине, его и обнаружил «Лю Юн». А потом Синемордый был так поглощен преследованием своих обидчиков, что не заметил, как сам попался на крючок Лао Сина. Именно из-за этого Лао Сина банда из Ганьсу ускользнула из-под самого носа Ян Чжи.

Лао Син, задержав Ян Чжи, не стал применять грубую силу. Выйдя из метро, они направились поговорить в ресторанчик на углу. Лао Син сразу объяснил, что он не полицейский, а частный детектив; Ян Чжи это успокоило. Единственное, он сожалел, что упустил своих обидчиков. Усевшись за стол, мужчины пропустили под закуску несколько рюмок водки. Ян Чжи заметил, что, несмотря на железную хватку, Лао Син обладал весьма мягким темпераментом: разговаривая, он то и дело улыбался, но при этом все ходил кругами вокруг да около, не объясняя, зачем ему понадобился Ян Чжи. Для начала Лао Син рассказал, что сам из Ханьданя, тут же осведомился, откуда был Ян Чжи, потом повздыхал, как их всех поразбросало – в общем, молол всякую чушь. Синемордому, у которого был целый ворох своих проблем, уже изрядно надоело его слушать. Но когда он стал раздраженно поглядывать по сторонам, Лао Син вдруг спросил его в лоб:

– Ты ни на шаг не отпускал тех товарищей в метро, зачем они тебе понадобились?

Оказывается, Лао Сину было известно, что он кого-то преследовал. И тут, то ли под влиянием алкоголя, то ли из-за того, что в последнее время ему сильно не везло, Синемордый вдруг размяк, и все, что копилось у него на сердце, то, что он никому не рассказывал, он взял и во всех подробностях выложил первому встречному, то есть Лао Сину. В своем рассказе он умолчал о том, как сам обокрал Лю Юэцзиня, пропустил он и кражу в районе «Бетховен», оставив лишь подробности, связанные с его горькой долей, однако и здесь кое-что важное он утаил. Решив не упоминать про свои интимные проблемы, он рассказал лишь о том, что у него отобрали сумку. Лао Син стал его успокаивать:

– Не велико горе – пропажа сумки. – Помолчав, он добавил: – Будем считать, что тебе еще повезло, бывают такие воры, которые ради нескольких сотен юаней могут и убить, чтобы прикончить свидетеля.

Однако Синемордого такое замечание лишь разозлило, он тут же выпалил:

– Что за бред!

После этого он в запале рассказал Лао Сину про свои мужские проблемы. Лао Син сначала впал в ступор, потом стал тихо посмеиваться, однако, заметив недобрый взгляд Ян Чжи, сделал серьезное выражение лица и участливо сказал:

– Это действительно большая проблема.

Ян Чжи, распалившись, стал обвинять Лао Сина:

– Все из-за тебя! Если бы ты сейчас не встрял, я бы их точно уже прикончил!

Лао Син снова попытался его успокоить:

– Что толку убивать кого-то в сложившейся ситуации, тут к психологу нужно обратиться.

Но эти слова только еще сильнее разозлили Ян Чжи, он стал проявлять нетерпение:

– К черту весь этот вздор, говори, зачем конкретно я тебе понадобился!

Лао Син сделал успокаивающий жест рукой и сказал:

– Братец, давай уже угомонись, и мы нормально поговорим. Я всего лишь хотел предложить тебе небольшую сделку.

Тут уже удивился Синемордый:

– Какую еще сделку?

– Не ты ли вчера ночью обокрал особняк в элитном районе?

Услышав это, Синемордый вздрогнул. До этого момента Лао Син все бродил вокруг да около, а оказывается, его интересовала вчерашняя кража. Сам Синемордый надеялся, что его побег не вызовет никаких последствий, он и подумать не мог, что сегодня все выплывет наружу. Он снова стал сомневаться в личности Лао Сина, а потому напрягся. Вместо того, чтобы все отрицать, он стал заикаться и косить под дурочка:

– Какой еще особняк? Вчера вечером я вообще никуда не ходил.

Лао Син прыснул. Синемордого такая реакция смутила. Поняв, что тот не отстанет, он решил признаться. Для начала он сказал:

– Быть-то я там был, но меня обнаружили, поэтому я не успел ничего своровать.

Тогда Лао Син, чертя пальцем в воздухе, спросил:

– А вот такую вот сумочку? Женскую?

Синемордый снова напрягся: похоже, Лао Син обо всем знал. Тот продолжил:

– Сама сумка не нужна, нужна лишь вещица, что лежала внутри – вот такусенькая флешка. – С этими словами он вытащил портмоне и сказал: – Отдай ее мне и взамен получишь десять тысяч. Как тебе такая сделка?

Синемордый потрясенно замер, а потом, вздохнув, сказал:

– Сделка-то выгодная, да только вещица эта не у меня.

Тут настал черед удивиться Лао Сину:

– А где она?

– Когда меня заметили, я пустился бежать и тогда же избавился от той сумки. Ее наверняка подобрал какой-нибудь проныра.

– Кто именно?

Вместо ответа Синемордый решил поинтересоваться:

– А что было на той флешке? Что-то важное?

– Для нас нет, а для других – да.

– А для кого именно?

Тут уже Лао Син разозлился:

– Кто кому сейчас задает вопросы? Кто подобрал ту сумку?

Синемордый снова включил дурачка:

– Так в том переулке ни черта не видно было, я не разглядел его в темноте.

Лао Син понял, что Синемордый начинает хитрить, поэтому, вздохнув, сказал:

– Похоже, я ошибся, решив, что мы сможем стать друзьями. – Чуть подумав, он добавил: – Подумай хорошенько, вспомни того человека. Если вспомнишь и поможешь найти – обещанные десять тысяч твои, а если нет, то мы продолжим вспоминать вместе.

Ян Чжи почувствовал, как у него проступил пот.

– Могу я сходить в туалет? – спросил он.

Лао Син посмотрел на него, потом на сумку, оставленную им на столе. Пусть ее качество и не внушало доверия, но выглядела она туго набитой и тяжелой. Лао Син решил, что Синемордому необходимо кому-то позвонить, наверняка это касалось предложенной сделки, поэтому он утвердительно кивнул. Синемордый встал и направился к туалету, однако уже в следующую секунду он вдруг выскочил на улицу, пожертвовав сумкой, и тут же растворился в толпе.

Для Лао Сина такой ход оказался неожиданным, он винил себя за промашку. Ведь этот товарищ, считай, был у него уже в кармане, и вдруг ускользнул. Лао Син понимал, что догонять его бесполезно, поэтому остался на месте. Он взял оставленную Ян Чжи сумку в надежде, что найдет в ней какую-нибудь зацепку. Первое, что он увидел – непонятно для чего нужный кусок кирпича. Отбросив его в сторону, Лао Син насчитал в сумке больше шестисот ста юаней. Порывшись еще, он нащупал на дне целую кучу разных железяк и кусок проволоки – в общем, всякие приспособления из воровского арсенала. В боковом отсеке он нашел две пестрые коробочки с импортным лекарством для улучшения потенции. Лао Син вспомнил жалобы Ян Чжи и понял, что хотя бы в этом тот его не обманул. Как видно, он не жалел средств, чтобы излечиться. Лао Син покачал головой и глубоко вздохнул, выражая сочувствие как Ян Чжи, так и к себе.

Глава 22. Лао Син

Упустив Синемордого, Лао Син обрек себя на большие затруднения в поиске Лю Юэцзиня. Но раз уж эта рыба сорвалась с крючка, ему оставалось только забросить удочку по новой. На следующее утро Лао Син снова отправился в ресторан, где готовили блюда на вынос, надеясь найти «Лю Юна», но тот уже смотался. Очередная нить оборвалась. Тогда Лао Син отправился в комплекс «Бетховен», где еще раз прочесал местность внутри и снаружи. Но ничего нового он не выяснил. Лао Син не винил ни других, ни себя, и сейчас повторял привычное: «Не волнуйся» – фраза, которую обычно говорил другим. Итак, поиски в районе особняков ни к чему не привели, охранники сказали ему не больше, чем записи с камер наблюдения; последние, пожалуй, сказали даже больше. Единственное, что можно было разглядеть на видео – то, как Синемордый убегает, прижав к себе сумочку. Но эти кадры никак не помогали найти Синемордого. Собственно, необходимость в его поисках уже отпала, поскольку тот все равно избавился от своей добычи, и она досталась другому. Отныне все дело упиралось в поиск того самого другого. Но кто это был? На записи он нигде не промелькнул, охранники его тоже не видели. Его видел Синемордый, но он сбежал и теперь найти его будет гораздо труднее, чем в первый раз. Разумеется, отсутствие всяких зацепок расстраивало Лао Сина. Покинув элитный район, он решил исследовать переулки в округе. Кого он только не опросил: и жителей, и хозяев всевозможных лавочек, где ладили велосипеды, пекли батат, делали попкорн, чинили обувь, продавали жареные лепешки и вареную кукурузу. Однако никто ничего не знал. Да оно и не удивительно – ведь все произошло глубокой ночью, когда и жители, и хозяева лавочек отправились на покой. Это нормально, что никто из них по ночам не шатался, ненормальным стало бы обратное. Лао Син проторчал там почти до вечера, но зря. Вздохнув, он снова стал сокрушаться, что вчера в ресторанчике упустил Синемордого, когда тот попал в его руки. Как бы он себя не уговаривал, разочарование и беспокойство не отступали. Оставшись ни с чем после осмотра комплекса и близлежащих переулков, Лао Син решил было снова податься в район Шицзиншань, чтобы еще раз выловить там Синемордого, а вслед за этим найти того, кто подобрал сворованную сумку. Но Лао Син понимал, что идея эта провальная: разве Синемордый мог вернуться на прежнее место? От этих раздумий Лао Син совсем загрустил. Встав посреди улицы, он не знал, куда же ему податься. Пока он колебался, перед ним возник скрюченный лысый старик. Видимо, туговатый на ухо, он громко спросил:

– Я вижу ты уже полдня тут крутишься, ищешь кого-то?

Лао Син, посмотрев на старика, кивнул.

– Ищешь какого-то хулигана?

Такие расспросы несколько смутили Лао Сина, тем не менее он снова кивнул.

– Я знаю этого человека, – откликнулся старик.

Такой неожиданный поворот приятно удивил Лао Сина:

– Дедушка, расскажи мне про него, я тебе сигарет куплю.

Сгорбленный старичок улыбнулся беззубым ртом и сказал:

– Молодой человек, ты меня за дурачка держишь? Мне показалось, что у тебя серьезная проблема, если бы тебе помогла пачка сигарет, ты бы уж давно ее решил. В общем, у меня к тебе предложеньице.

Лао Син удивился. Если бы старик не предлагал ему сделки, он бы на него и внимания не обратил, но его поведение насторожило Лао Сина, пробудив новую надежду. Поэтому он спросил:

– Дедушка, что вы предлагаете?

Старичок вытянул вперед три пальца.

– Триста? – переспросил Лао Син.

Старичок возмутился:

– Насколько сильно ты хочешь узнать правду?

Лао Син сообразил, что старичок намекает на три тысячи, губа у него была не дура. С другой стороны, именно такой настрой гарантировал стоящую информацию. Поторговавшись, они сошлись на полутора тысячах, и сгорбленный старичок повел Лао Сина вглубь переулка. Завернув за угол, они прибыли к дому, в котором, как оказалось, старичок снимал комнату. Это был дом, где в плотной застройке одновременно разместилось семь-восемь семейств. Они пробрались в самую глубь двора, где рядом с кучей угля стоял сломанный велосипед. Показав на него, старичок сказал:

– Его бросил тот вор. – Сделав паузу, он по-стариковски стал разглагольствовать: – Мне по ночам не спится, люблю выйти куда-нибудь побродить. Позавчера ночью во время такой прогулки я заметил, как в переулке кто-то прячется. Я сразу решил, что это нехороший человек. Вернулся я домой, а сон не идет. Спустя полчаса я услышал какую-то беготню, выглянул на улицу и заметил двоих – по виду точно воры. Ну, догнать-то я их не догнал, зато подобрал вот этот велосипед.

Лао Син несколько разочарованно протянул:

– Дедушка, разве поможет мне этот велосипед найти вора?

И тут старичок не без самодовольства вытащил из-под седла велосипеда клочок старой газеты. Там на пустом пространстве имелась кривенькая надпись следующего содержания: «Свиноферма Шуньи, Лао Ли». Снизу надпись дополнял длинный номер мобильного телефона. Показывая записку старичок без всякой тени сомнения заявил:

– Этот вор не кто иной, как Лао Ли со свинофермы.

Лао Син взял клочок газеты и глянул на запись. Он понимал, что Лао Ли со свинофермы не может быть вором. Кому могло понадобиться писать свое имя и номер телефона на газете, а потом прятать его под седлом? Однако указанные вором сведения определенно говорили о том, что с Лао Ли он каким-то образом связан. Итак, Лао Син снова напал на след. Особенно важным казалось то, что велосипед, которым пользовался Синемордый, был оставлен им в траве у особняка Янь Гэ, а этот велосипед был оставлен в переулке. Это означало, что велосипед принадлежал тому другому человеку, что подобрал сумку Синемордого. Приятно удивленный Лао Син не стал больше медлить, а протянул старичку обещанные полторы тысячи, взял велосипед и ушел. Выйдя за ворота, он тут же позвонил Лао Ли со свинофермы. Лао Син сказал, что собрался покупать свинью, а его друг порекомендовал ему обратиться к Лао Ли. Лао Ли, не став упрямиться, осипшим голосом тотчас выложил, где именно находится его свиноферма. Оказалось, находится она в районе Шуньи в местечке под названием Кулюшу. В общем, не далеко, но и не близко. Лао Сину, который ездил на подержанной «хонде», не удалось как следует поместить велосипед в машину, поэтому он отправился на свиноферму прямо с открытым багажником. Прибыв на место, он сразу разыскал Лао Ли. Вопреки ожиданиям Лао Сина, который представлял осипшего забойщика не иначе как крепким краснолицым мужиком, Лао Ли оказался худым и хлипким, точно бобовый росток. Когда тот поинтересовался, кто рассказал Лао Сину про его свиноферму, тот вытащил из багажника велосипед и спросил, не знает ли он его хозяина. Лао Ли тут же выпалил:

– Не хэнанец ли Лю Юэцзинь на нем ездил?

Тогда Лао Син стал выспрашивать адрес Лю Юэцзиня, но Лао Ли тут же насторожился, смекнув, что Лао Син не знаком с Лю Юэцзинем и приехал он вовсе не за свиньей. Отбросив церемонии, Лао Ли, вытаращив глаза, резко спросил:

– Зачем он тебе понадобился? И как его велосипед попал к тебе в руки?

Лао Син улыбнулся:

– Вчера ночью я ездил к другу, а по дороге домой обнаружил под мостом «Сяоюньцяо» этот велосипед. На багажнике была сумка, кстати, не пустая, и я подумал, что хозяин будет волноваться. Потом под седлом я нашел клочок от газеты, на котором был написан ваш номер телефона, вот я, собственно, к вам и приехал. – Сделав паузу, он добавил: – Думаю, что он вчера выпил лишнего.

С этими словами Лао Син вытащил из-под седла тот самый клочок газеты и протянул Лао Ли. Следом он вытащил из машины сумку Синемордого, которую тот вчера оставил в ресторане, выдавая ее за сумку Лю Юэцзиня. Лао Ли все еще сомневался, тогда Лао Син сказал:

– Как бы я не представлялся, мое поведение сейчас все равно вызывает подозрение. Можно я просто оставлю у вас этот велосипед с сумкой, а вы передадите их Лю Юэцзиню?

Лао Ли проникся к Лао Сину доверием, махнул рукой и сказал:

– Сам заварил кашу, сам теперь и расхлебывай. Этот Лю Юэцзинь работает поваром на стройплощадке, которая прямо за Центром международной торговли, там работает хэнаньская бригада.

Лао Син сел в машину и отправился в город. Поворачивая в сторону развязки, ведущей к Центру международной торговли, он еще издали увидел ту самую стройку. Среди целого комплекса будущих зданий одно было уже возведено до семидесяти с лишним этажей, на нем висел огромный рекламный плакат с названием компании Янь Гэ. Лао Син усмехнулся: оказывается, сумочка супруги Янь Гэ попала к нему же на стройку. Вот уж и впрямь свой своего не признал. Лао Син пока не стал отвлекаться на разговоры с Янь Гэ, а поехал прямиком на стройплощадку. Когда он прибыл на место, ему не удалось проникнуть на территорию: на проходной его задержал кладовщик Лао Дэн. По ночам Лао Дэн отвечал за охрану склада, а днем работал на проходной. Если бы спросили не Лю Юэцзиня, а кого-то другого, Лао Дэн задал бы пару уточняющих вопросов и пропустил, но услышав имя Лю Юэцзиня, Лао Дэн на уточняющих вопросах не остановился, а взял и не пустил Лао Сина. Дело в том, что Лао Дэн и Лю Юэцзинь и так-то не очень ладили. Не то чтобы у них были какие-то старые счеты или обоюдные долги, они просто, что называется, не сошлись характерами. А тут еще Лао Дэну пришлось по милости Лю Юэцзиня провести ночь на телефоне. Он и так-то мучился бессонницей, а набегавшись в поисках Лю Юэцзиня и подавно весь сон потерял. В результате бессонная ночь сказалась на его паршивом настроении днем. И теперь все зло он решил сорвать на Лао Сине. Сначала, уставившись на него, он спросил:

– Зачем он тебе понадобился? – И тут же добавил: – Чтобы встретиться с кем-то на стройплощадке, требуется разрешение начальства.

Не разрешив Лао Сину просто так пройти к Лю Юэцзиню, Лао Дэн повел его во дворик к бригадиру-подрядчику Жэнь Баоляну. Жэнь Баолян в это время сидел, насупившись, под финиковым деревом. У него только что состоялась очередная стычка с рабочими, устроившими дебош. А те устроили дебош по той же самой причине, что и решивший повеситься Лю Юэцзинь: все требовали у Жэнь Баоляна зарплаты. Жэнь Баолян и рад бы отдать им деньги, да только где же их взять? Выплату средств задерживал Янь Гэ. Жэнь Баолян уже давно недолюбливал Лю Юэцзиня. Недовольство к нему он стал питать еще с того времени, как тот занялся закупками для столовой, а если точнее, то два года назад, когда Лю Юэцзинь стал перемывать ему кости. В общем, обиду на него он и так уже таил, а тут Лю Юэцзинь отпросился у него на несколько дней с работы и что-то вынюхивал на улицах. Жэнь Баолян подозревал, что тот занялся чем-то дурным, но личные переживания отвлекали его от разборок с Лю Юэцзинем. Зато сейчас, увидев незнакомца, который спрашивал Лю Юэцзиня, он решил оторваться на нем. Даже не удостоив его взглядом, он, как и Лао Дэн, спросил:

– Зачем он тебе понадобился?

Попав в такой переплет, Лао Син решил прикрыться именем Янь Гэ и сказал, что он как друг Янь Гэ пришел к Лю Юэцзиню по одному делу. Услыхав имя босса, Жэнь Баолян тотчас изменил свое отношение. Вместе с тем его несколько обескуражил тот факт, что какой-то повар со стройплощадки мог знаться с друзьями Янь Гэ. И хотя тон его заметно смягчился, обиду на Янь Гэ он тут же выложил:

– У меня к директору Яню большие претензии: он уже больше полугода задерживает деньги на зарплату рабочим и на стройматериалы. У нас тут со дня на день начнется самый настоящий бунт. – Сделав паузу, он добавил: – Завтра я поступлю так, как поступают со мной мои рабочие – пойду устраивать разборки к нему домой.

Лао Син улыбнулся:

– Давайте, я вас только поддержу.

Такая реакция порадовала Жэнь Баоляна. Отпустив охранника, он решил лично проводить Лао Сина к Лю Юэцзиню. Но когда они оказались у каморки Лю Юэцзиня, на ее двери висел замок, хозяин отсутствовал.

Лю Юэцзинь снова отправился на улицы искать вора. Прошло уже два дня, а Синемордый ему все не попадался. Собственно, двух дней еще не прошло, поскольку вчерашний день ушел на поиск сына и его подружки. Но если его сына все-таки считать вором, то можно сказать, что и вчера он искал вора. Когда Лю Юэцзинь обнаружил, что его обокрал собственный сын, он тотчас поехал на Западный вокзал. Ему не нужны были эти вонючие деньги или сумочка, которую они уволокли. Разгневанному Лю Юэцзиню просто хотелось наподдать сыну пинков, чтобы хорошенько проучить его. Если он посмел обокрасть отца, то где гарантия, что кого-нибудь другого он вообще не убьет? Вместе с тем Лю Юэцзинь допускал, что на воровство его сына подбила та девица. Вчера Лю Юэцзинь был с ней обходителен, но сегодня он был намерен разобраться с нею серьезно. Итак, главным для него было не вернуть вещи, а излить свою ярость. Прибыв на вокзал, Лю Юэцзинь заметил, что здесь все иначе, чем ночью. На привокзальной площади и в залах ожидания туда-сюда сновали люди; толкотня стояла такая, что негде было приткнуться. Навернув кругов восемь по площади и залам ожидания, Лю Юэцзинь прошел мимо сотен людей, но сына и его подруги среди них не нашел. Впрочем, ему попадались очень похожие парочки, однако стоило ему возликовать и подойти поближе, как его тут же ждало разочарование. Иные, к примеру, были очень похожи со спины, пока не поворачивались лицом. Подобное Лю Юэцзинь переживал, когда несколько дней назад искал вора. Он понятия не имел, уехал ли его сын с подругой в Хэнань или вместо вокзала отправился куда-нибудь еще. Вчера, обнаружив, что его обокрал собственный сын, Лю Юэцзинь настолько резко протрезвел, что сейчас на него накатила вторая волна похмелья. Но если вчера его голова просто кружилась, то теперь раскалывалась, словно в нее вонзили топор. Превозмогая боль, Лю Юэцзинь продолжал свои поиски до двенадцати часов ночи. К этому времени все поезда уже разъехались, дневной гомон прекратился, уступив место ночной тишине. Привокзальная площадь заполнилась спящими пассажирами, и только тогда Лю Юэцзинь вздохнул и присел на крыльце вокзала. Он принял решение прекратить поиски сына и снова переключиться на Синемордого. Взвесив все за и против, Лю Юэцзинь посчитал, что найти сейчас вора будет важнее. Другими словами, личная сумка Лю Юэцзиня была для него куда дороже той, которую он подобрал. То же самое можно было сказать и о тысяче с лишним несчастных юаней, поэтому о поисках сына он решил пока забыть.

Итак, днем он сходил на почту, на вещевой рынок, прошелся по остановкам и станциям метро, проверил даже тот переулок на восточной окраине, в который ездил позавчера, и все без толку. Вечером Лю Юэцзинь отправился на улочку с закусочными, что тянулась вдоль реки Тунхуэйхэ. Позавчера он нашел Синемордого именно там, при этом сам Синемордый не знал, что именно там напали на его след. Поэтому Лю Юэцзинь надеялся, что сегодня вечером Синемордый снова придет на свое старое место. Вся улочка вдоль Тунхуэйхэ переливалась огнями. Речка текла на восток, в ней отражались стоящие на левом берегу небоскребы, демонстрируя столичный шик. Лю Юэцзинь уже восемь раз прошел по улочке, но на след вора так и не напал. Решив, что напуганный вор засел в укрытие, Лю Юэцзинь посчитал дальнейшие поиски бесполезными. Вздохнув, он отправился на стройплощадку. Открыв свою каморку, он вошел внутрь, включил свет и закрыл дверь. Однако от резкого пинка снаружи дверь открылась снова, и в комнату вошли двое: бригадир-подрядчик Жэнь Баолян и Лао Син. Все это время Лао Син никуда не уходил, а ждал Лю Юэцзиня на стройке. Жэнь Баолян, узнав, что Лао Син друг Янь Гэ, решил о нем позаботиться и накормил ужином. За ужином он снова спросил Лао Сина, зачем ему понадобился Лю Юэцзинь. На этот раз Лао Син открылся и сказал, что Янь Гэ попросил его найти сумку. В детали он не вдавался, но даже в общих чертах такое объяснение произвело на Жэнь Баоляна впечатление. Увидев незнакомца, Лю Юэцзинь несколько растерялся, однако Жэнь Баолян, не дав ему опомниться, задал резкий вопрос:

– Лю Юэцзинь, мы с тобой знакомы уже тысячу лет, но как узнать, когда ты говоришь правду?

Не понимая, куда он клонит, Лю Юэцзинь спросил:

– А что случилось?

– Ты же сказал, что тебя избили. Я дал тебе отгул, чтобы ты показался врачу, а ты? Куда ты ходил: лечиться или воровать? Решил со столовой переключиться на улицу?

Лю Юэцзинь, все еще ничего не понимая, переводил свой взгляд с Жэнь Баоляна на Лао Сина. Тут в разговор вступил Лао Син:

– Я из сыскного агентства, помогаю другу найти одну вещь. Было такое, что позавчера вечером ты подобрал одну сумку?

Услышав про сумку, Лю Юэцзинь тотчас насторожился. Значит, все всплыло на поверхность. Своей сумки он не нашел, так на его голову свалились проблемы с чужой сумкой. Но и той сумки при нем сейчас не было, ее украли сын и его подруга. Сначала Лю Юэцзинь прикинулся дурачком:

– Что за сумка? Причем тут я?

Взглянув на Жэнь Баоляна, он стал объяснять Лао Сину:

– Я потерял сумку, а подбирать ничего не подбирал. – С этими словами он обратился к Жэнь Баоляну: – Все эти дни я кроме больницы ходил искать свою сумку. Никакой я не вор.

Лао Син сделал успокаивающий жест рукой:

– Да никто и не говорит, что ты вор. Сама сумка меня не интересует, но внутри нее лежала флешка, мне нужна только она.

Вообще-то сначала Лао Син собирался в обмен на флешку пообещать Лю Юэцзиню десять тысяч, но, во-первых, тут присутствовал Жэнь Баолян, что удерживало его от таких разговоров, а во-вторых, Лао Син еще помнил горький опыт с Синемордым, которого, возможно, напугал разговор про вознаграждение. Поэтому Лао Син решил пока вообще не говорить о деньгах. Между тем Лю Юэцзинь, который не разбирался в компьютерных штуковинах и не понимал, зачем Лао Сину понадобилась та вещица, продолжал валять дурака:

– А что такое флешка? – Проявляя сметливость, он уточнил: – Дорогая вещица?

Не дав Лао Сину открыть рот, в разговор встрял Жэнь Баолян:

– Очень дорогая. Если тебя продать, то ты дешевле обойдешься. – Показывая на Лао Сина, он объяснил: – Это – человек Янь Гэ. Поэтому ты должен отвечать за свои слова.

Чем больше Жэнь Баолян давил на Лю Юэцзиня, тем меньше у того оставалось храбрости, чтобы сознаться. К тому же Лю Юэцзинь понял, что вор обчистил особняк самого Янь Гэ, который был боссом Жэнь Баоляна. Именно по этой причине Лю Юэцзинь решил молчать до последнего. Итак, Лю Юэцзинь не стал выходить из своей роли:

– Я не знаю, о чем вы тут говорите. – Принимая рассерженный вид, он добавил: – Не верите? Так комната у меня небольшая, можете все тут перевернуть!

С этими словами он стал срывать крышки со стоящих на полу кастрюль. Жэнь Баолян едва сдерживался, чтобы не ринуться на Лю Юэцзиня, но его остановил Лао Син:

– Если вещица у тебя, то не трать мое время. На этой флешке все равно ничего нет, кроме фотографий Янь Гэ – детские снимки, которые ему очень дороги. Тебе же не нужны чужие фотографии?

Однако Лю Юэцзинь упорно твердил, что ничего не брал. Тут Жэнь Баолян снова разозлился. Но на этот раз уже не из-за сумки и флешки, за которыми пришел Лао Син, и не из-за тяги Лю Юэцзиня ко всему, что плохо лежит, а из-за того, что последние два дня Лю Юэцзинь, видимо, снова перемывал ему кости. В прошлый раз он грозился повеситься, требуя зарплаты. Не по его ли указке сегодня еще несколько рабочих устроили мятеж? Но Лю Юэцзинь с пеной у рта повторял, что искал свою сумку, и на стройке его вообще не было, как он мог кого-то подстрекать? Глядя на их перепалку, Лао Син засомневался, в чьи же руки попала сумка с флешкой. Или сейчас ему врал Лю Юэцзинь, или вчера ему заговорил зубы Синемордый, иначе с чего тот сбежал, оставив в ресторане свою собственную сумку?

Глава 23. Синемордый Ян Чжи

Лао Син и Жэнь Баолян уже ушли, но Лю Юэцзинь все никак не мог успокоиться. Эта ссора с Жэнь Баоляном была не более чем показухой. По сравнению с пропавшими сумками стычка с Жэнь Баоляном казалась сущим пустяком. Лю Юэцзинь больше не переживал из-за того, что осталось позади: сейчас прямо у него на глазах менялось все положение вещей и дела принимали совершенно неожиданный оборот. Закрыв дверь, Лю Юэцзинь тут же присел на корточки, прислонившись к ней спиной, закурил и стал размышлять. Шесть дней назад у него украли сумку, в которой лежало четыре тысячи сто юаней. Но главным были не деньги, а свидетельство о разводе, и даже не оно само, а прикрепленная к нему расписка на шестьдесят тысяч. Именно столько ему пообещали шесть лет назад в обмен на развод. С этими деньгами Лю Юэцзинь связывал все свое будущее. Поэтому, когда у него украли сумку, он готов был отдать все, лишь бы только найти ее. Свою сумку ему найти не удалось, зато он подобрал чужую, но и та лишь ненадолго задержалась в руках Лю Юэцзиня, поскольку ее украл его сын. Если сначала все ограничивалось тем, что Лю Юэцзинь искал свою сумку, то когда к нему попало чужое добро, стали искать уже и его самого. Всякий хозяин из кожи вон лезет, чтобы найти потерянное добро, но искать можно по-разному: Лю Юэцзинь рассчитывал только на себя, никто ему не помогал. Он был не против помощников, но тем же полицейским до его проблем не было никакого дела. Когда же он обратился к людям из утиной лавки брата Цао, его избил лысый Цуй со своими подручными. Зато, когда к нему попала сумка из дома Янь Гэ, оказалось, что в ее поисках участвует не один человек: тут зашевелились и частный детектив, и Жэнь Баолян. Как и в случае Лю Юэцзиня, вместо самой сумки им требовалась всего лишь одна вещица. Если для Лю Юэцзиня это была расписка, то для них – флешка. Его сын действительно стащил у него эту сумку, однако флешка в его руки не попала, она осталась у Лю Юэцзиня. Когда он рылся в сумке, флешка показалась ему диковинкой, и он машинально ее прикарманил. Как выразился Лао Син, для Лю Юэцзиня она не имела никакой ценности, поэтому ее надлежало вернуть хозяину. Но Лю Юэцзинь почуял, что не все здесь так просто. Когда Лао Син сказал, что на флешке хранились лишь детские фотографии Янь Гэ, Лю Юэцзинь понял, что тот хитрит. Никто не будет подключать столько людей на поиски каких-то фотографий. Они были лишь предлогом, чтобы узнать, брал Лю Юэцзинь сумку или нет. Если бы он признался, то пошел бы уже другой разговор. Копаясь в сумке супруги Янь Гэ, Лю Юэцзинь помимо всяких женских штучек обнаружил несколько кредитных карточек. Видимо, хозяевам требовались эти самые карты, но они вместе с сумкой попали в руки его сына. Однако без пин-кода все карточки превращались в кусок пластика, денег с них не снимешь. Если бы сумка все еще находилась у Лю Юэцзиня, он бы ее отдал, но проблема состояла в том, что теперь ее у Лю Юэцзиня не было. Чтобы заполучить эти карточки, следовало сперва найти сына Лю Юэцзиня, а тот наверняка уже вернулся в Хэнань. А может, им требовались не карточки, а что-то еще? Но что бы это ни было, все упиралось в поиск сына Лю Юэцзиня. Лю Юэцзинь не то чтобы боялся кому-то помочь, он просто беспокоился, что это отнимет у него время на решение собственных проблем. Как и прежде, он взвесил все за и против и все рассчитал. Что бы там Янь Гэ и его помощники не искали, в этом в любом случае замешаны деньги. Для таких людей несколько миллионов или даже десятков миллионов ничего не значат, в то время как для Лю Юэцзиня и шестьдесят тысяч являлись большими деньгами. Когда у него украли сумку, он готов был повеситься. Сейчас он не мог тратить свое время на другую сумку, поэтому он и прикинулся дурачком. Вместе с тем Лю Юэцзинь понимал, что такая уловка его не спасет. Раз уж они напали на его след, то теперь проблема будет только раздуваться, но никак не наоборот. И все же первоочередным делом для него стал поиск собственной сумки. Куда же подевался тот вор? Ведь Лю Юэцзинь уже нашел его и упустил. А искать вора повторно куда сложнее. Чем больше Лю Юэцзинь размышлял, тем тяжелее ему становилось; он лег на кровать и еще полночи провел без сна. Наконец, часам к четырем утра, ему удалось забыться. Он с таким трудом уснул, и тут ему приснилось сразу три кошмара. Первый кошмар был про то, как он оказался у себя в хэнаньской деревне, и за ним погналась собака. Как он ни старался, а от собаки убежать не мог. Наконец он залез на дерево во дворе своего дяди, но, оказалось, что та собака тоже умела лазить по деревьям. Тут она жутко зарычала и укусила его за ногу после чего Лю Юэцзинь проснулся. Второй кошмар был про то, как он упал в воду. Вообще-то, он умел плавать, но сейчас его руки беспомощно шлепали по воде, а сам он шел ко дну. На берегу стояло много людей, там шло какое-то собрание, но никто Лю Юэцзиня не замечал. Он кричал: «Спасите!», однако звук горна на берегу заглушал его крики. Третий кошмар был про то, как он снова искал по Пекину вора. Лю Юэцзинь прочесал все улицы и переулки, с него уже ручьями лился пот, но вор все не попадался. Вдруг, проходя через площадь Тяньаньмэнь, он увидел Синемордого, который, посмеиваясь, махал ему рукой прямо с конька глазурованной крыши над главной трибуной. Лю Юэцзинь завопил: «Держи вора!», а Синемордый плюхнулся в протекавшую внизу Цзиньшуйхэ и, обратившись жабой, исчез. Лю Юэцзинь громко закричал, его кто-то похлопал по спине. Он обернулся, а там стоял не кто иной, как Синемордый. Тогда Лю Юэцзинь со словами «Попался!» наконец-то его сцапал. Но поскольку все это происходило лишь во сне, Лю Юэцзинь, беспокоясь, что Синемордый, как и сон, может от него ускользнуть, вцепился в вора мертвой хваткой. Синемордый взмолился: «Хватит, хватит, помираю». Лю Юэцзинь очнулся и тут же удивился: прямо перед ним действительно сидел Синемордый. Лю Юэцзинь решил, что это по-прежнему сон, однако, оглядевшись, убедился, что он в своей комнате. Лю Юэцзинь был несколько озадачен – ведь он столько времени потратил на поиски Синемордого, а тот вдруг явился к нему сам.

Ян Чжи и в самом деле нашел Лю Юэцзиня сам. Их пути пересеклись шесть дней назад у почты напротив Храма облака милосердия. У Ян Чжи тогда вообще не было мысли грабить Лю Юэцзиня, но, заметив, как тот поучает уличного музыканта, да еще и представляется бригадиром-подрядчиком, он уже не мог оставаться в стороне и решил, что называется, поработать сверхурочно. Когда сумка Лю Юэцзиня оказалась в его руках, он забежал в туалет и, раскрыв ее, нашел лишь четыре тысячи сто юаней. Хотя четыре тысячи сто юаней это тоже деньги, Ян Чжи надеялся на куда более крупную добычу, поэтому он несколько разочаровался. Вскоре он уже позабыл про этот случай. Потом Ян Чжи натолкнулся на Лю Юэцзиня в переулке после своей кражи в элитном районе «Бетховен». Спасаясь от преследования, он швырнул в Лю Юэцзиня украденной сумкой, а тот ее подобрал. Этому случаю с сумкой Ян Чжи тоже не придал должного значения, но не потому, что ему вообще было все равно, а потому, что тогда он ушел с головой в свои мужские проблемы, которые раз за разом у него никак не получалось решить. Он переключился на поиск Чжан Дуаньдуань с ее напарниками, поэтому случай с очередной сумкой забылся. В момент, когда он чуть не схватил своих обидчиков, все дело ему испортил Лао Син. Ян Чжи строил разные догадки, зачем он мог тому понадобиться, и причиной оказалась вторая украденная им сумка, про которую Синемордый и думать забыл. Однако Лао Сину требовалась не сумка, а лежавшая в ней флешка, и за нее он предлагал десять тысяч. Правильно потом сокрушался Лао Син – не стоило ему озвучивать такую цифру, ведь, услышав ее, Синемордый тотчас смекнул, что дело тут серьезное. Когда за потерянную вещь обещают вознаграждение в десять тысяч, ее реальная стоимость наверняка составляет тысяч сто, а то и пятьсот. В свободное от своего промысла время Ян Чжи играл в компьютерные игры и кое-что во флешках он понимал, поэтому просек, что на ней могла храниться какая-то важная информация. Но разве справедливо предлагать за вещицу стоимостью в сто или пятьсот тысяч всего десять? Не иначе как за дурака его держали. Сначала у Ян Чжи была мысль поторговаться, однако постоянные улыбочки Лао Сина не внушали ему доверия. Те, кто постоянно лыбится, – товарищи ненадежные. Еще в метро, когда Ян Чжи испытал на себе железную хватку Лао Сина, он почуял, что это коварный тип. К тому же флешки у него при себе все равно не имелось, поэтому торговаться было не резон. Тогда Ян Чжи под предлогом посещения туалета взял и убежал. Но убежал он не для того, чтобы скрыться: теперь ему тоже понадобилось разыскать эту самую флешку, после чего можно было снова встретиться с Лао Сином. Но чтобы найти флешку, требовалось сначала найти того самого бригадира-подрядчика, что подобрал сумку. Таким образом, если сначала Лю Юэцзинь искал Синемордого, то сейчас уже Синемордый искал Лю Юэцзиня. К счастью, тому было известно, что Лю Юэцзинь работает на стройке, и что у него хэнаньский акцент. Когда тот распекал уличного музыканта, своего земляка, то рукой показывал в сторону стройплощадки рядом с почтой. Однако там было сразу несколько стройплощадок, на какую из них конкретно показывал Лю Юэцзинь, оставалось загадкой. Пришлось Синемордому Ян Чжи прикинуться продавцом стройматериалов и пройтись поочередно по всем. Он встретился с одним бригадиром-подрядчиком, потом с другим, но Лю Юэцзинь ему так и не попался. К концу дня он обошел уже восемь стройплощадок, пообщался с восемью бригадирами, но Лю Юэцзиня среди них не было. Это расстроило Ян Чжи. Вдруг его осенило: ведь как так случилось, что позавчера вечером Лю Юэцзинь смог подкараулить его в переулке близ элитного района «Бетховен»? Наверняка Лю Юэцзинь, как и Ян Чжи в случае со своими обидчиками, устроил за ним слежку. Тогда от какого места Лю Юэцзинь мог его пасти? Восстановив события того вечера, Ян Чжи вспомнил, что был на улочке с закусочными близ реки Тунхуэйхэ. Догадываясь, что Лю Юэцзинь по-прежнему его ищет, и наверняка на том же самом месте, Ян Чжи решил направиться туда же. Прибыв на место, он к своей великой радости обнаружил в толпе Лю Юэцзиня, который внимательно смотрел по сторонам. Обнаружив здесь в прошлый раз Синемордого, Лю Юэцзинь решил попытать удачу снова. Откуда Лю Юэцзинь мог знать, что Синемордый подключит логику и придет сюда в поисках его самого? Лю Юэцзинь был целиком и полностью уверен, что это он ищет Синемордого, но никак не наоборот. Синемордый сначала думал поговорить с ним начистоту и заключить сделку. Ведь Лю Юэцзинь потерял всего каких-то четыре с небольшим тысячи, в то время как в подобранной сумке лежала вещица стоимостью в сто, а то и в пятьсот тысяч, о чем он даже не догадывался. Так что если они провернут это дельце, вопрос о двух сумках можно будет считать решенным. Однако, когда Синемордый нашел Лю Юэцзиня, который ничего не подозревая, искал в это время Синемордого, он вдруг передумал. Вместо того чтобы встретиться с Лю Юэцзинем, Синемордый задумал выкрасть у него сумку, ведь тогда сделку в сто, а то и в пятьсот тысяч он мог обсудить с Лао Сином единолично. Спрятавшись за мостом, он стал следить за Лю Юэцзинем. А тот, проискав Синемордого до самой ночи, наконец собрался возвращаться на стройку. После целого дня бесплодных усилий настроение у Лю Юэцзиня было испорчено; откуда ему было знать, что вор следует за ним по пятам? Когда они подошли к стройплощадке, Ян Чжи невольно усмехнулся: оказывается, днем он уже здесь был. Лю Юэцзинь миновал проходную, а Ян Чжи перемахнул через забор и последовал за ним дальше до самой столовой. Когда Лю Юэцзинь открыл дверь в свою каморку, только тогда Ян Чжи понял, что тот вовсе никакой не бригадир-подрядчик, а самый обычный повар. Выходит, что в тот раз у почты он просто хвастал. Ян Чжи спрятался за складом неподалеку и стал ждать, пока Лю Юэцзинь уснет, чтобы потом своровать у него сумку. Впрочем, в нынешней ситуации речь шла не о воровстве, ведь изначально сумка была Ян Чжи, а подобрал ее Лю Юэцзинь. Так что в этот раз он шел на дело приободренный чувством собственной правоты. Но какого же было его удивление, когда буквально следом за Лю Юэцзинем к нему в комнату завалился Лао Син с каким-то человеком. Ян Чжи опешил. Он понял, что Лао Син тоже успел подсуетиться и нашел Лю Юэцзиня. Этот Лао Син и впрямь коварный тип. Ян Чжи беспокоился, что Лао Син его опередит и заберет сумку Лю Юэцзиня раньше. Сначала Ян Чжи просто переживал, а потом стал жалеть, что не поговорил с Лю Юэцзинем еще в районе закусочных у Тунхуэйхэ. Вдруг до Синемордого донесся шум ссоры, а чуть позже он увидел, как Лао Син вместе с провожатым вышел от Лю Юэцзиня, но с пустыми руками, при этом его провожатый продолжал ругаться с Лю Юэцзинем. Догадавшись, что сумку они не заполучили, Ян Чжи облегченно вздохнул и снова успокоился. Наконец Лю Юэцзинь погасил в комнате свет, но Ян Чжи продолжал стоять в своем укрытии. Во-первых, он хотел дождаться, когда Лю Юэцзинь уснет, а кроме того, пока Синемордый прятался за складом, на улицу, мучаясь бессонницей, то и дело выглядывал ворчливый охранник. Ян Чжи забился в глухой угол за пристройкой Лао Дэна и боялся пошевелиться. Наконец часам к четырем утра из комнатушки охранника раздался храп – он все-таки уснул. Тогда Ян Чжи аккуратно выскользнул из укрытия и, покинув территорию склада, устремился к столовой. Обойдя жилище Лю Юэцзиня сзади, Синемордый с помощью проволочки открыл окно и залез внутрь. Заметив спящего Лю Юэцзиня, который, как и охранник, бормотал во сне ругательства, Ян Чжи усмехнулся и начал обыск. Он проверил ящики, коробки, заглянул под кровать, в каждую из посудин на полу, но сумки не нашел. Тогда он набрался храбрости и ощупал кровать, на которой спал Лю Юэцзинь, но тщетно. Куда же этот повар мог спрятать сумку? Ян Чжи присел у кровати и пригорюнился. Прямо как тот вор, который в прошлом месяце хотел обокрасть Лао Ганя из ресторанчика «Синьчжоуская резиденция вкуса». Заметив, что за окном уже светает, Ян Чжи решил приступить к активным действиям, а потому стал будить Лю Юэцзиня, чтобы заключить с ним сделку. Очнувшись, Лю Юэцзинь не сразу понял, что к чему, когда же до него дошло, что это не сон, а самая настоящая явь, он схватил за грудки Ян Чжи и закричал:

– Твою мать! Вот я тебя и поймал! – Собравшись с мыслями, он снова завопил: – А ну, отдавай мою сумку у меня там было шестьдесят тысяч!

Ян Чжи понимал, про какую сумку идет речь. Однако, исцарапанный в кровь, он разозлился и закричал в ответ:

– Какие еще шестьдесят тысяч? Разве могли в твоей паршивой сумке лежать такие деньги? Это шантаж? Тебе вообще знакомо выражение «опираться на факты»?

Лю Юэцзинь не мог успокоиться:

– Я говорю не про конкретные деньги, а про свидетельство о разводе.

Ян Чжи остолбенел:

– Какое еще свидетельство о разводе?

Лю Юэцзинь, чувствуя, что уже и сам запутался, тем не менее не отступал:

– Речь даже не про само свидетельство, а про расписку, которая в нем лежала.

Ян Чжи удивился еще больше:

– Что еще за расписка? Мне кроме денег ничего не надо было. – Чуть помолчав, он добавил: – Да и денег мне не досталось. Ту сумку у меня украла банда из Ганьсу.

Услыхав, что его сумки у Синемордого нет, Лю Юэцзинь, сраженный этой новостью, рухнул обратно на подушку и отключился. Он с таким трудом поймал Синемордого, а сумки при нем не оказалось, что теперь значительно осложняло поиски. Ян Чжи такая реакция Лю Юэцзиня очень встревожила; он стал бить его по щекам, повторяя:

– Очнись, эй ты, очнись. Есть кое-что поважнее. Где моя сумка?

Глава 24. Цюй Ли

Между Янь Гэ и Цюй Ли состоялся серьезный разговор. В молодые годы Янь Гэ считал, что оценивать серьезность разборки между супругами можно только по степени ярости во время ссоры. Можно ругаться тихо или громко; можно просто высказывать недовольство, а можно переходить на личности; можно приводить доказательства, а можно уходить в сторону и ворошить прошлое, обобщая и переворачивая все с ног на голову. А еще можно от брани перейти к рукоприкладству, пиная, царапая и кусая друг друга, и так до решающей фразы: «Твою мать, подаем на развод!» В молодые годы у Янь Гэ и Цюй Ли тоже случались такие перепалки. Цюй Ли раньше хоть и была уравновешенной, ее обычное самообладание отнюдь не распространялось на семейные баталии, законы которых она не нарушала. По наблюдениям Янь Гэ, не только он сам, но и все его друзья ссорились точно так же. Только лет после сорока Янь Гэ понял, что такого рода подход к ссорам еще ни о чем не говорит. Ведь настоящая ярость зачастую таится внутри. Когда эмоции затихают, можно и не вспомнить из-за чего произошел весь сыр-бор. Следующей стадией конфликтов считается та, на которой супруги вместо бурного выяснения отношений начинают спокойно и хладнокровно устраивать скрупулезный разбор полетов. При этом с каждым разом их копания становятся все глубже и напористее. Если разговор не выливается в словесные баталии, то это, как правило, приводит к еще более плачевным результатам. Если поверхность моря спокойна, это еще не значит, что в его глубинах нет бурных водоворотов и течений. У кого в личной жизни не случалось таких бурных водоворотов и течений? Но если эмоциональные проявления обычно сумбурны, то хладнокровное копание в проблемах всегда обусловлено определенной целью. Такие ссоры устраиваются уже не ради самих ссор, а ради достижения определенных целей. Бурно выражая эмоции, человек руководствуется лишь чувствами, в то время как невозмутимость участников ссоры демонстрирует их скрытые намерения. Но едва у людей появляются скрытые намерения, все в этом мире усложняется, можно сказать, что от этого меняется сам характер проблем. Если человек в своей жизни опирается лишь на здравомыслие, это является доказательством того, что он уже миновал предыдущую стадию эмоций. Так что перечисленные выше типы ссор отличаются друг от друга как небо и земля.

Что касается размолвки Янь Гэ и Цюй Ли, то она не подходила ни под один из перечисленных типов. Супруги прошли и через стадию бурных проявлений эмоций, и через стадию внешнего хладнокровия, но потом, запутавшись, стали заложниками непонятных отношений. Так же и в море: помимо поверхности и пучины, существует еще и промежуточная толща воды. Сейчас они, можно сказать, задержались в этой самой толще. То есть в разгар скандала Цюй Ли могла перейти на личности, но при этом она обходилась без пинков, царапанья и укусов, хотя это, можно сказать, спасало их отношения. Раньше, стоило Цюй Ли узнать, что у Янь Гэ появилась новая девица, она тут же устраивала ему скандал; теперь же она хитрила и действовала у него за спиной. Так за восемь лет она втихаря выудила у него пятьдесят миллионов. Но ладно бы только это, Цюй Ли еще умудрилась привлечь в сообщники погибшего в аварии вице-президента, который помогал ей делать видеозаписи. Поначалу Янь Гэ думал, что эти записи тот делал сам, чтобы держать начальника на коротком поводке. Но он погиб, и, надо сказать, очень вовремя. Янь Гэ по этому случаю вспомнил, как шесть лет назад, прогуливаясь с начальником Цзя на побережье в Бэйдайхэ, он неожиданно услышал, как тот буркнул: «Было бы замечательно, если бы несколько человек отправились на тот свет». Тогда Янь Гэ удивился таким мыслям начальника, зато сейчас оценил их в полной мере. Заместитель Янь Гэ, желая навредить ему, в результате помог. Но Янь Гэ никак не ожидал, что за спиной помощника действовала Цюй Ли, его собственная жена, что спала под боком. При этом она по-прежнему продолжала устраивать скандалы, но скандалы, изображающие ревность. Кто бы мог подумать, что в это же время она крадет его деньги и снимает на видео щекотливые сцены! В этом, собственно, и состояли перемены в ее поведении. Можно даже сказать, что супружеских конфликтов у них как таковых уже не было, супруги оставили позади все возможные стадии ссор. Иначе говоря, Цюй Ли стала настолько искусной в ссорах, что теперь могла холодный расчет скрыть под маской бурных эмоций; глаза ее говорили об одном, а в мыслях она держала совсем другое; разыгрывала ревность, а на деле интересовалась лишь деньгами. Когда фото Янь Гэ с певицей попало в газету и ему пришлось разыгрывать спектакль, Цюй Ли, как оказалось, подыгрывала ему, якобы занявшись проверкой фактов. Она врала ему даже о проблемах со своим здоровьем. Но это все пустяки, главное, что в ответственный момент она запорола Янь Гэ все его дело. Предложенная ему начальником Цзя сделка была практически улажена, когда в дом Янь Гэ вдруг проник вор и утащил сумку Цюй Ли. Сумка никого не интересовала, но в ней оказалась копия флешки. Потеря этой флешки в корне меняла дело. Злосчастный вор сорвал Янь Гэ все планы, но хуже всего, что помимо этого вора был еще один. И кто же? Его собственная жена. С момента кражи прошло уже шесть дней, а флешку так до сих пор и не нашли. Лао Син из агентства «Тысяча планов мудреца» доложил, что вора он нашел, но оказалось, что сумка попала в руки другого. Лао Син нашел и другого вора, но у того сумки тоже не оказалось, из чего Лао Син заключил, что первый вор его обманул. Янь Гэ сетовал на бестолковость этого уроженца Ханьданя. Как так? Найти обоих воров и при этом не знать, в чьих руках находится сумка? Все-таки его первое впечатление о Лао Сине оказалось верным. В то же время Янь Гэ понимал, что пропажа флешки сильно осложняла дело. Одна проблема переросла в другую, поэтому он начал тревожиться по поводу условленных начальником Цзя десяти дней. Почему именно десять дней? Этого Янь Гэ тоже не понимал, но знал, что все это не просто так. Он и сам хотел как можно быстрее найти флешку, ведь чем раньше он ее добудет, тем быстрее вернется к нормальной жизни. Но время шло. И хотя все произошло по вине Цюй Ли, она с момента пропажи флешки сохраняла абсолютную невозмутимость. Янь Гэ посчитал, что Цюй Ли ведет себя так потому, что эта ситуация погубит их обоих, однако сегодня он обнаружил, что снова оказался в дураках. Если раньше Цюй Ли под маской бурных эмоций сохраняла холодный расчет, то сейчас, ударив в спину, поменяла тактику и стала скрывать эмоции под маской невозмутимости. Точно так же, как Цюй Ли действовала за спиной у Янь Гэ, Янь Гэ втихаря контролировал Цюй Ли. Благодаря своему личному водителю Сяо Баю, который в свою очередь контролировал водителя Цюй Ли, Янь Гэ был в курсе всех передвижений супруги. Сегодня утром Сяо Бай шепнул Янь Гэ, что, по сведениям водителя Лао Вэня, вчера вечером Цюй Ли попросила того купить ей один авиабилет до Шанхая. При этом она настойчиво просила сохранить это в тайне. Так Янь Гэ и узнал, что Цюй Ли под маской спокойствия на самом деле спит и видит, чтобы Янь Гэ нашел эту флешку. Выждав шесть дней, и решив, что флешка вряд ли найдется, она задумала сбежать или выкинуть еще что-то в этом роде. Узнав о ее планах, Янь Гэ решил ее остановить. Ведь он заключил с ней сделку, и эта сделка должна была состояться после розыска флешки. Цюй Ли не следовало покидать Пекин прежде, чем она выполнит свои обязательства. Янь Гэ боялся, что, во-первых, она может запутать все еще сильнее, а во-вторых, он намеревался выяснить у Цюй Ли, что она еще успела натворить за его спиной. Пока что он не мог думать ни о чем, кроме флешки, но потом он хотел вместе с Цюй Ли разложить все по полочкам и хладнокровно выведать у нее все подробности. Раз она оказалась способной воровать его деньги и записывать на видео компромат, то не исключено, что она могла выкинуть что-нибудь еще. Янь Гэ боялся вовсе не того, что Цюй Ли улетит в Шанхай, его беспокоило, что, оказавшись в Шанхае, она могла уехать в любое другое место. Другими словами, ее побег мог заметно осложнить Янь Гэ жизнь. Если у него возникли такие трудности с поиском сумки, то что говорить о поиске жены? Все это время Янь Гэ был целиком поглощен поиском сумки. Но упусти он Цюй Ли, у него пропадет возможность выпытать у нее об остальных ее махинациях. Пока она оставалась в Пекине, Янь Гэ еще мог ее контролировать, поэтому он прямиком направился в спальню Цюй Ли и ясно дал понять, что не позволит ей покинуть Пекин и улететь в Шанхай. Сначала она удивилась, сообразив, что ее выдал личный водитель, но удивление ее было недолгим. Прекратив расчесывать волосы, она зажгла сигарету и сказала:

– Нам нужно расстаться, чтобы, как говорится, колодезная вода не смешивалась с речной.

– Это сначала можно было так устроить, а после пропажи флешки мы оказались в одной лодке.

В ответ Цюй Ли встала, взяла свою новую сумку и сказала:

– Если я захочу уехать, ты меня не остановишь.

Янь Гэ замолчал, чувствуя, что Цюй Ли в общем-то права. Теперь он не мог полагаться лишь на водителя Лао Вэня. Узнав о его предательстве, Цюй Ли могла запросто отказаться от его услуг. Ведь ничто не мешало ей просто выйти на улицу, где полным-полно такси. Едва она махнет рукой, подъедет машина, и Цюй Ли тут же исчезнет. Так что если она все-таки задумает исчезнуть, ей не придется улетать для этого в Шанхай, это можно сделать и в Пекине. Заметив, что Цюй Ли порывается уйти, Янь Гэ встал ей наперерез и раздраженно сказал:

– Отныне ты ни шагу не сделаешь из дома.

Цюй Ли возмутилась и отпихнула Янь Гэ:

– Убери руки!

Но Янь Гэ рук не убрал. Между ними, прямо как в былые годы, завязалась драка. Как раз в это время у Цюй Ли зазвонил мобильник. Оттолкнув Янь Гэ, она взяла в руки телефон. Приложив его к уху, она сначала чему-то удивилась, после чего снова взяла себя в руки и сказала:

– Поняла, буду.

Закончив разговор, она уселась на кровати и, посмотрев на Янь Гэ, сказала:

– Я не полечу в Шанхай, а останусь в Пекине, договорились?

Янь Гэ удивился, но не тому, что Цюй Ли изменила свои планы, его удивил этот телефонный звонок. Она поменяла решение вовсе не из-за Янь Гэ, а из-за этого самого звонка. Вспомнив про ее тайные встречи в течение последних дней, Янь Гэ не исключал, что она могла выкинуть что-нибудь еще. Поэтому он спросил:

– Кто звонил?

– Один приятель, – ответила Цюй Ли и отправилась в ванную, где уединилась, закрыв дверь на защелку. Янь Гэ в некотором оцепенении застыл перед кроватью.

Цюй Ли звонил вовсе не приятель, звонок был от незнакомца. Кроме того, ей звонили не просто так, ее шантажировали. Незнакомец пояснил, что обнаружил в ее сумке флешку, которую, по его сведениям, они искали. Далее он сказал, что если она хочет заполучить флешку обратно, то ей нужно в два часа ночи появиться в западном пригороде у моста «Сыцзицинцяо», что на Четвертом кольце, и принести с собой триста тысяч. В конце он добавил:

– Выбор за тобой.

Цюй Ли замешкалась лишь на секунду, после чего, особо не раздумывая, выпалила: «Буду». Незнакомец тут же отсоединился. А сейчас Цюй Ли уединилась в ванной, чтобы изучить исходящий вызов, однако, судя по номеру ей звонили с уличного аппарата.

Звонил ей не кто иной, как Синемордый Ян Чжи, а рядом с ним в это время стоял Лю Юэцзинь. Ранним утром, перед самым рассветом, Ян Чжи пришлось разбудить Лю Юэцзиня, к которому он пробрался в комнату. Тот, очнувшись, сначала разбушевался, требуя вернуть ему сумку, однако узнав, что ее похитили другие, снова отключился. Когда Ян Чжи вновь привел его в чувство, он не стал вспоминать про сумку Лю Юэцзиня, а переключился на ту, которую тот подобрал. Точнее сказать, сумка его не интересовала, речь шла лишь о флешке. У этой флешки нашелся покупатель, готовый, не раздумывая, приобрести ее за триста, а то и за пятьсот тысяч. Таким образом, Ян Чжи подбивал Лю Юэцзиня показать найденную флешку. Ведь если она у Лю Юэцзиня, то они смогут продать ее сообща, поделив выручку поровну. Если Лю Юэцзинь сказал ему правду, что с утратой собственной сумки он лишился шестидесяти тысяч, то эту флешку они продадут гораздо выгоднее. Пусть даже они остановятся на промежуточном варианте в четыреста тысяч, Лю Юэцзинь получит двести тысяч, что для него выгоднее более чем в три раза. Стоит ли вообще переживать о потерянной сумке? Пока Ян Чжи старался донести до Лю Юэцзиня всю эту арифметику, тот окончательно очнулся и понял, зачем он понадобился Синемордому. Понял он и то, зачем до Синемордого к нему заходил Лао Син с Жэнь Баоляном. Он действительно после пропажи своей сумки сразу нашел другую, но полагал, что его собственная потеря ни с чем не сравнима. Помнится, когда он копался в найденной сумке, он еще ворчал, что Синемордый наворовал всякую дребедень. Однако теперь Лю Юэцзинь прозрел, что потеря зернышка обернулась приобретением арбуза. Другими словами, он потерял барана, а нашел лошадь. Точно говорят: «Беда и счастье рука об руку ходят». На сердце у Лю Юэцзиня сразу повеселело. Ян Чжи, заметив такую реакцию и почуяв переломный момент, стал напирать на то, что изначально сумка принадлежала ему. Лю Юэцзинь кивал, но эти кивки вовсе не означали, что он соглашается с Синемордым; просто, узнав истинную стоимость флешки, Лю Юэцзинь тоже изменил свои планы. Если бы флешка не стоила так дорого, то, скорее всего, Лю Юэцзинь бы ее показал. Однако теперь он должен был сто раз подумать, прежде чем сделать такой шаг. Раз флешка такая ценная и находится у него в руках, то Лю Юэцзинь запросто мог продать ее сам. С какой стати ему следовало вступать в партнерство с Синемордым? Сейчас он размышлял в том же направлении, что и Синемордый, когда тому предложили сделку в десять тысяч. Тот сначала не хотел будить Лю Юэцзиня, намереваясь втихаря похитить сумку и единолично сорвать куш в четыреста-пятьсот тысяч юаней. Просчитав все ходы, Лю Юэцзинь стал кивать головой, изображая беспомощного дурачка:

– Здорово ты все придумал, да только нет у меня той сумки.

– Где же она? – удивился Ян Чжи.

Тогда Лю Юэцзинь ему пояснил:

– В тот вечер для меня было главное – поймать тебя, сумка меня вообще не интересовала, поэтому я ее не подбирал, ее подобрал кто-то другой.

Теперь уже настала очередь Ян Чжи лишиться чувств. Пережив этот шок, он тем не менее не оставлял надежды, что Лю Юэцзинь ему врет. А тот, всплеснув, руками, продолжал:

– Недавно ко мне приходили еще двое, тоже искали ту сумку. Но если я ее не брал, откуда ей было взяться?

Лю Юэцзинь говорил про Лао Сина и Жэнь Баоляна:

– Те двое тоже предлагали мне деньги в обмен на флешку. Но если бы она у меня была, разве я бы ее не отдал?

Никаких денег Лю Юэцзиню не предлагали, однако Ян Чжи показалось это вполне резонным. Он не то чтобы поверил Лю Юэцзиню, скорее, он доверился результатам своих личных поисков. Ведь в этой маленькой комнатушке он обыскал все, что можно, но сумки не нашел. Куда мог какой-то повар подевать сумку? Неужели, почуяв выгоду, он тоже решил включиться в борьбу? Ян Чжи понял, что только зря потратил на него свое время. Лучше бы вместо того, чтобы торчать здесь, он придумал что-нибудь еще. С этими мыслями Ян Чжи встал, собираясь уходить. Но не тут-то было. Лю Юэцзинь схватил его за грудки, требуя вернуть украденную сумку или компенсацию в размере шестидесяти четырех тысяч ста юаней. Пока Ян Чжи беспокоила флешка, Лю Юэцзиня по-прежнему думал о своей расписке. У Ян Чжи не выходила из головы вторая сумка, в то время как Лю Юэцзинь приставал к нему по поводу первой. Один порывался уйти, а другой никуда его не отпускал, из-за чего между ними завязалась драка. Ян Чжи пытался отвязаться обещаниями:

– Пусти. Найду флешку, получу деньги и верну тебе, сколько надо.

– Сначала верни расписку а потом отправишься за флешкой.

Они снова сцепились, но вдруг Ян Чжи осенило, и он выкрикнул:

– Стоп. Придумал.

Удивленный Лю Юэцзинь тут же его отпустил.

– Что придумал?

Ян Чжи внимательно посмотрел на Лю Юэцзиня и сказал:

– Ты и сам сойдешь за ту флешку.

Лю Юэцзинь, ничего не понимая, спросил:

– Что это значит?

– Ты говоришь, что не подбирал сумки, хотя все остальные считают иначе. Те двое, что к тебе приходили, тоже так считают, значит, и хозяину особняка они скажут то же самое. В любом случае, все считают, что сумка у тебя. Так давай сделаем вид, что так оно и есть. Ведь если мы признаем, что сумка у нас, нам отвалятся деньги. Главное, ты должен сейчас признаться, что все-таки подобрал ту сумку.

Лю Юэцзинь, слушая Синемордого, совсем уже запутался:

– И что тогда? – спросил он.

Ян Чжи потянул его к кровати, они уселись и Ян Чжи стал разжевывать ему суть своей задумки. Только что они дрались, а теперь, не прошло и пяти минут, уже общались как добрые приятели. Раз флешки у них не было, Ян Чжи решил купить точно такую же, после чего они подсунут ее тем, кто ее искал.

Но Лю Юэцзинь трусил:

– А это нормально?

– При сложившихся обстоятельствах надо лечить мертвую лошадь до последнего, – вздохнул Ян Чжи. – Тут же он некстати прозрел: – Правда, я не видел, как выглядела та флешка. – Упершись кулаками в кровать, он добавил: – Тут остается лишь сжечь мосты и до последнего стоять на своем.

Лю Юэцзиню совершенно не хотелось действовать подобным образом, поскольку настоящая флешка была у него. Но тут и ему в голову пришла одна мысль. Он решил, что, послушавшись Синемордого, он разведает канал, по которому тот собирался сбывать фальшивку. Но ведь правда все равно вылезет наружу. Поэтому Лю Юэцзинь решил, что, выяснив путь сбыта, он чуть позже продаст настоящую флешку сам, признавшись, что до этого просто притворялся. Пока они строили планы, небо уже совсем просветлело. Тогда Ян Чжи, взяв с собой Лю Юэцзиня, вышел на улицу, чтобы найти телефон-автомат. Помнится, когда Ян Чжи обчищал особняк, за батареей в кладовке он обнаружил целую коробку с визитками Цюй Ли. Он еще удивился, зачем визитки прятать в таком странном месте, кроме того, его привлекла треугольная форма визиток, поэтому, интереса ради, одну он прихватил с собой. На этой визитке был телефон Цюй Ли. Ян Чжи набрал указанный номер, и хозяйка тут же ответила. Ян Чжи сообщил, что нашел флешку и теперь хочет заключить с Цюй Ли сделку: в два часа ночи он будет ждать ее у моста «Сыцзицинцяо», в обмен на триста тысяч она получит свою флешку. Эту флешку, как считал Ян Чжи, можно было предлагать и за триста, и за четыреста, и за пятьсот тысяч, смотря как торговаться. Однако он решил предложить самую низкую цену. Во-первых, никакой флешки у него не было, что его несколько напрягало, во-вторых, он понимал, что Лао Син и другие тоже пребывают в активных поисках, поэтому, доведись им найти настоящую флешку, его сделка в триста тысяч лопнет как мыльный пузырь. Понимая, что положение в любой момент может измениться к худшему, Ян Чжи решил, что чем раньше он уладит это дело, тем быстрее сбросит с себя эту обузу. Он отнюдь не собирался поровну делить добычу с Лю Юэцзинем, ведь идея принадлежала ему, значит, и получить он должен больше. Как говорится, сам он съест мясо, а Лю Юэцзиню разве что бульончик даст похлебать. Этих денег ему как раз хватит, чтобы расплатиться с людьми из утиной лавки брата Цао. Он освободится от их гнета и обретет свободу. Синемордый думал, что Цюй Ли начнет торговаться, и никак не ожидал, что она тут же согласится. Ему сразу показалось, что он продешевил, но зато убедился, что флешка действительно стоила больших денег.

Когда Ян Чжи положил трубку, Лю Юэцзинь весь скукожился от страха:

– Ты это чего, разве это не шантаж?

В ответ Ян Чжи решил провести разъяснительную работу:

– Что такое шантаж? Похищение человека с целью выкупа – это шантаж. Если же речь идет о какой-то вещи, которую один хочет купить, а другой продать, мы должны говорить «сделка».

После этого они вместе двинулись в магазин за флешкой. Ян Чжи выбрал самую дорогую, за девятьсот с лишним юаней. Лю Юэцзинь сразу заметил, что выбор Синемордого оказался ошибочным: флешка не подходила ни по размеру, ни по цвету. Та флешка, что находилась у Лю Юэцзиня, была красная, а Ян Чжи купил синюю. Итак, теперь у них на руках имелась фальшивка, вранье стремительно и необратимо набирало обороты, отчего на душе у Лю Юэцзиня становилось все более неспокойно. Он понимал, что такую флешку продавать нельзя; будь он один, то никогда бы не отважился провернуть такое. Без Синемордого данная сделка оказалась бы ему не по зубам. Но, поразмыслив, Лю Юэцзинь решил, что если сделка все-таки состоится, то настоящую флешку он до поры до времени оставит при себе. Если даже он предъявит ее потом, враньем это считаться не будет. Ведь это Синемордый выдает ложное за настоящее, а он, Лю Юэцзинь, все вернет на круги своя. Итак, если все пройдет гладко, Лю Юэцзинь все равно потом вернет настоящую флешку, если же возникнут загвоздки, эта флешка его спасет. Поэтому Лю Юэцзинь успокоился. Вечером Ян Чжи и Лю Юэцзинь сели сначала на метро, потом на автобус и добрались до моста «Сыцзицинцяо». К востоку от моста находился рынок, поэтому в ожидании назначенного часа они решили покурить там. Торговля в этот час уже прекратилась, вокруг царило спокойствие. В два часа показалось такси. Машина остановилась, из нее вышла женщина с сумочкой и направилась вниз к мосту. Ян Чжи тотчас опознал в ней хозяйку сворованной сумки, Цюй Ли, ту самую, которую он видел голой. Сумочка в ее руках выглядела увесистой. Ян Чжи хлопнул в ладоши: «Дело сделано!»

Выждав еще полчаса и убедившись, что вокруг никого нет, Синемордый стал подбивать Лю Юэцзиня, чтобы тот пошел вместе с ним. Однако в этот критический момент Лю Юэцзинь снова струхнул. Из-за дрожи в ногах он не мог сделать и шагу. Глядя на стоявшую под мостом Цюй Ли, он пробормотал:

– Если что-то пойдет не так, мы окажемся за решеткой. – Сделав паузу, он пошел на попятную: – Почему я, пострадавший, должен заниматься шантажом?

Синемордый, пнув его, решил взбодрить:

– Да ты брось, разве не видно, что перед тобой деньги маячат, а не тюрьма? Никому деньги на голову не падают. Крупный улов всегда связан с риском.

Но Лю Юэцзинь вдруг принял окончательное решение:

– Если надо, иди сам, я не пойду.

Синемордый посмотрел на Лю Юэцзиня, потом на стоявшую под мостом Цюй Ли. Еще раз убедившись, что вокруг тишина, он сказал:

– Я могу пойти и один, но тогда добычу мы поделим так: мне – двести десять, тебе – девяносто. – Выдержав паузу, он добавил: – Это тоже вариант. Раз у нас фальшивка, я ее пока вытаскивать не буду, чтобы нас сразу не раскусили. Просто скажу, что флешка у тебя.

С этими словами он крепко схватил Лю Юэцзиня и приказал:

– А ты отсюда ни шагу. Все знают, что флешка у тебя, так что когда я крикну, ты должен будешь выйти, чтобы якобы показать ее.

Лю Юэцзинь только кивал головой. Между тем он решил, что поступит по ситуации, если сделка провалится, он под прикрытием рынка возьмет и убежит. Если же все пойдет по плану, он вытащит настоящую флешку. Все равно она ему без надобности. Итак, Ян Чжи направился к мосту один. Он тоже успел утвердить для себя новый план. Все сказанное только что Лю Юэцзиню уже теряло силу. Цюй Ли приехала не сама, а на такси, к тому же, выйдя из машины, она ее отпустила. Это доказывало, что слово свое она сдержала. А раз так, то и деньги принесла настоящие. Цюй Ли – женщина, а Ян Чжи – мужчина, так что Ян Чжи мог нарушить сделку и поступить так же, как та банда из Ганьсу: он ее ограбит. Хотя метод был топорным, но ситуация сложилась подходящая. Ведь у Ян Чжи все равно не имелось настоящей флешки, к чему тогда понапрасну тратить время? Подойдя к Цюй Ли, он без лишних разговоров схватит сумку и убежит. Воры привычны бегать на длинные дистанции, куда там какой-то женщине догнать его? А от этого никчемного труса Лю Юэцзиня лучше всего будет просто избавиться, и все. Хотя это и предательство, но, как говорится, баба с возу – кобыле легче. Пусть дальше ищет свою сумку. Приняв такое решение, Синемордый собрался с духом, после чего, словно звезда футбола перед выходом на стадион, привел в боевую готовность все мышцы и суставы. Но его ждал сюрприз. Не успел он еще приблизиться к Цюй Ли, вырвать из ее рук сумку и убежать, как из-за опоры моста выскочило несколько молодцов во главе с водителем Янь Гэ, Сяо Баем. Словно изголодавшиеся тигры, они набросились на Ян Чжи и придавили его к земле. Однако к Цюй Ли они не имели никакого отношения, потому как напугали ее наравне с Ян Чжи. В ее дела вмешался Сяо Бай со своими помощниками, а это означало, что за всем этим стоял Янь Гэ. Оказывается, он снова организовал за ней слежку, чтобы перехватить инициативу. Пока Синемордый пытался сопротивляться, к ним подбежала Цюй Ли и, отвесив пощечину Сяо Баю, закричала:

– Это мое дело, проваливайте прочь!

Однако ни Сяо Бай, ни его помощники ее не послушались. Получив пощечину от Цюй Ли, Сяо Бай решил отыграться на Ян Чжи и теперь что было сил колошматил его куда ни попадя. У того сразу пошла носом кровь, плюс ко всему ему сломали ребро, и он корчился от боли.

– Давай флешку, твою мать! – приказал Сяо Бай.

Ян Чжи понял, что попал в ловушку, но расставила ее не хозяйка особняка, а другие. Но, учитывая, что ему сломали ребро, это не имело никакого значения. Опять же, при себе у него не было настоящей флешки, поэтому он сказал:

– У меня ее нет.

Тогда его снова пнули и сломали еще одно ребро.

Ян Чжи ничего не оставалось, как вытащить фальшивую флешку. И Сяо Бай, и Цюй Ли в один голос крикнули:

– Фальшивка!

Тут уже и Цюй Ли пришла в ярость:

– Кто ты вообще такой?

Сяо Бай с помощниками снова пнули Ян Чжи. Тут он заплакал и, глядя в сторону рынка, ответил:

– Черт побери, меня подставил повар!

Стоявшие повернули головы туда, куда посмотрел Ян Чжи, и заметили, как кто-то выскочил из-за ворот рынка и во весь опор ринулся к переулку. Смекнув, что к чему, Сяо Бай оставил одного человека присматривать за Ян Чжи, а сам с двумя подручными побежал вдогонку.

Глава 25. Ма Маньли и большеголовый Юань

Три года назад Ма Маньли сошлась с одним человеком по имени Лао Юань. Через два квартала от ее парикмахерской находился рынок, где Лао Юань держал лавку с морепродуктами. В основном он торговал рыбой-саблей, кроме того, в его лавке имелся желтый горбыль, японская макрель, мороженые креветки, двустворчатые моллюски, морская капуста, водоросли нори и другое. Лао Юань был родом с островов Чжоушань провинции Чжэцзян, на тот момент ему исполнилось тридцать семь лет. Ма Маньли, будучи любительницей жареной рыбы-сабли, частенько захаживала к Лао Юаню. Что до последнего, то и он, если надо было привести голову в порядок, шел за два квартала в «Парикмахерскую Маньли». Так они постепенно и сблизились. Однако если Ма Маньли, приходя в лавку Лао Юаня, думала только о чжоушаньской рыбке, то Лао Юань, приходя к Ма Маньли, думал вовсе не о своей прическе. Когда они уже сдружились, Лао Юань признался Ма Маньли, что она ему нравится, что, кроме ее тонкой талии, он также без ума от ее глаз. Глаза Ма Маньли отнюдь не были большими – обычные узенькие глазки, которые еще никто никогда не хвалил. Однако Лао Юань пояснил, что узенькие они у нее не всегда. Стоит ей разозлиться, они начинают необычно расширяться, превращаясь в глаза феникса. Ма Маньли этот комплимент показался неубедительным:

– Какие еще глаза феникса?

Однако Лао Юань заверил ее:

– Именно такие.

Потом Лао Юань признался, что больше всего ему нравятся даже не глаза, а выражение лица. Он стал рассказывать, что за тридцать семь лет видел достаточно лиц: и мужских, и женских, и детских, и стариковских. В каком-то смысле выражения лиц у всех разные, но кое-чем они похожи: после восьми лет взгляд у всех детей начинает мутнеть и все, что мы не в силах отложить в своей памяти, отпечатывается на глазах. После тридцати глаза наполняются такой мешаниной, что разобраться в человеке уже и невозможно. И пусть глаза Ма Маньли тоже помутнели, но ее лицо удивительным образом сохранило свою лучезарность. Но и этот комплимент смутил Ма Маньли. Тогда Лао Юань сказал, что она ему нравится даже не из-за выражения лица, а из-за того, как она вздыхает. Бывает, что когда они общаются, она вдруг возьмет и нечаянно вздохнет. Вздыхают, в общем-то, все, у кого есть какие-то заботы, но если у других вздохи вполне предсказуемы и определенны, то вздохи Ма Маньли не жаждут, чтобы их услышали, зачастую ее вздохи вообще не относятся к разговору. Многозначительные и выразительные, они тем не менее дают понять, что на душе у нее много всяких забот – вот в чем ее изюминка. Один такой вздох мог сказать о человеке очень много. Потом Лао Юань признался, что в Ма Маньли ему нравятся не только ее вздохи, но еще и ее походка, ее голос, резкие перемены настроения. Одним словом, он уже не мог выделить что-то одно, она нравилась ему вся целиком. Она нравилась ему за то, чем отличалась от других женщин, а не наоборот. И Ма Маньли растаяла. Она решила, что он знает толк в женщинах, знает толк лично в ней, более того, он разбирается в ней даже лучше, чем она сама. Вот ее муж Чжао Сяоцзюнь, тот вообще не признавал ее достоинств. Он не разглядел в ней ничего из того, что разглядел Лао Юань. Единственное, на что он был горазд, так это увидеть ее недостаток – маленькую грудь. Во время ссор он бывало кричал: «Ты, мужик в юбке, чего ты там еще возбухаешь?» Ма Маньли нравился Лао Юань, но не так, как она нравилась ему. У него была большая голова, которая держалась на толстой шее борова, отчего ему дали прозвище Большеголовый Юань. Мало того, что он ростом не выдался, так еще и его ноги были непропорционально короткими по сравнению с верхней частью туловища. В общем, Лао Юань опровергал распространенное мнение о том, что уроженцы провинций Цзянсу и Чжэцзян – красавцы. Все вышеперечисленное скорее отталкивало. Если Лао Юаню Ма Маньли нравилась вся целиком, то Ма Маньли он целиком не нравился, она выделяла для себя лишь одно его качество: умение говорить. Не то чтобы его речи как-то по-особому трогали душу Ма Маньли, она трезво оценивала свои достоинства, но ей нравилось чувство юмора, которое сопровождало любой его разговор. Едва Лао Юань открывал рот, как Ма Маньли начинала смеяться. Вроде бы говорил он то же, что и другие, однако из его уст все слова звучали иначе. Пусть другие тоже могли насмешить, но у Лао Юаня имелась своя изюминка. Так, например, разговаривая с ним, вы не сразу понимали, что он шутит, принимая его слова всерьез. Но когда вы вспоминали его слова, вам тут же становилось смешно, причем шутка его при каждом таком воспоминании казалась только смешнее. Тогда-то Ма Маньли поняла, что только юмор Лао Юаня может называться настоящим, у остальных же был не столько юмор, сколько просто шуточки.

Возьмем, к примеру, первый поход Ма Маньли в лавку Лао Юаня за рыбой, когда они еще не были знакомы. Когда с кем-то торгуешься, обычно принято занижать качество товара. Вот и Ма Маньли выбрала такую же тактику:

– Ну и дела! Рыбка толщиной со шнурок, а стоит пять с половиной юаней. Вон там тоже продают чжоушаньскую рыбу-саблю, но толщиной с хороший меч, и всего за четыре юаня восемь мао.

Разумеется, про другую лавку она все сочинила. Услышь такое другой продавец, он тотчас бы съехидничал, а то и разоблачил бы такое вранье:

– Раз там лучше, так там и покупай.

А вот Лао Юань не стал ни разоблачать Ма Маньли, ни разубеждать в том, что его рыба напоминала шнурки, что, впрочем, было не совсем так. Вместо этого он стал объяснять:

– Сестрица, так при чем же здесь я? Тогда уж следует винить тех, кто дал рыбе такое название. Рыба-сабля, или, как ее еще называют, рыба-шнурок, и должна быть похож на шнурок. А у тех рыбин, про которых ты говоришь, не иначе как сахарный диабет, вот они и распухли.

Пока Ма Маньли торговалась, пытаясь не уступать в перепалке, она на это замечание не обратила внимания. Но когда она уже возвращалась с покупкой к себе, вспомнив про его слова, не удержалась и прыснула. Чуть позже, когда она принялась жарить рыбу, та фразочка про диабет ее снова развеселила.

Или, к примеру, как-то Лао Юань пришел к Ма Маньли стричься, на тот момент они уже были хорошо знакомы. В прейскуранте значилось: стрижка – пять юаней. Однако Ма Маньли сказала:

– Это для других пять, а тебе придется заплатить десять.

Понимая, что она намекает на его большую голову Лао Юань сказал:

– Ха, так у тебя цены от размера зависят? Тогда тебе лучше открыть салон для питомцев.

Ма Маньли переспросила:

– Что это значит?

– Я как-то заходил в такой салон, так там за машинную стрижку собачки размером с кулак берут двести юаней.

Делать нечего, Ма Маньли сплюнула и подстригла его по цене для обычных клиентов. Когда он, уже подстриженный, ушел, мимо салона продефилировала маленькая, «размером с кулак» собачка на поводке, и Ма Маньли тут же прыснула со смеху. Потом, уже ложась спать, она снова вспомнила про «стрижку собачек» и снова рассмеялась. Этот Лао Юань мог острить без всяких бранных слов.

Или вот еще пример. Это произошло в тот день, когда они сблизились окончательно и первый раз легли в постель. Поскольку муж Ма Маньли вечно укорял ее за маленькую грудь, называя мужиком в юбке, постепенно и сама Ма Маньли стала ее стесняться. Поэтому, едва она собиралась раздеться, как вдруг, застыдившись, остановилась. Лао Юань сам помог расстегнуть ей лифчик. Немного удивившись, он, вместо едких замечаний, погладил ее грудь и сказал: «Суть не в размере, а в пользе. – Сказав это, он взял одну из грудок себе в рот. А когда вынул, изрек: – Еще какая большая, целиком даже не вмещается».

На этот раз Ма Маньли засмеялась сразу, но смех ее перешел в слезы.

Муж Ма Маньли, Чжао Сяоцзюнь, был не таким, как Лао Юань. Может, именно из-за него Ма Маньли было сложно ужиться с другими. Они прожили вместе шесть лет, из которых лишь первые полгода оказались счастливыми. С каждым годом их отношения все ухудшались. А ведь счастье не зависит от размера кошелька. Тот же Лао Юань был всего лишь торговцем рыбы, а не миллионером. Главное, чтобы вы друг другу подходили. С Чжао Сяоцзюнем они тоже богато не жили. Рослый, хорошо сложенный, большеглазый и светлокожий, Чжао Сяоцзюнь намного превосходил Лао Юаня. Собственно, Ма Маньли, выходя замуж, купилась именно на внешность. Но после свадьбы выяснилось, что его красота могла пленять лишь первые полгода, а потом начались проблемы. Чжао Сяоцзюнь был спекулянтом. Некоторым спекулянтам тоже удается разбогатеть. Можно сказать, что если спекулянт верно выбирает путь, разбогатеть ему даже проще, чем кому бы то ни было. Однако Чжао Сяоцзюню преуспеть не удалось. Не то чтобы он не умел заниматься бизнесом, просто ему не хватало выдержки: ему постоянно казалось, что прибыль его растет медленно, поэтому он бросался от одного к другому. Иначе говоря, едва он начинал набирать обороты, как на полпути ему надоедало, он отвлекался и в результате так и не доводил начатое до конца. Потом ему приходилось оплачивать убытки, и деньги уплывали в чужие руки. А он их в такие моменты еще и упрекал. Чего он только не скупал: и сигареты, и водку, и рис, и пушнину, и котов с собаками… разве что до людей очередь не дошла. В бизнесе считается нормальным где-то заработать, где-то прогореть, но применительно к себе Чжао Сяоцзюнь не мог такого представить. Его легко одолевали паника и хандра. Всякие мелочи он раздувал донельзя. Год напролет он носил костюм, который одинаково изводил его в солнечную и дождливую погоду. Казалось, что на всем белом свете таких трудяг и не сыщешь. Но это было совершенно не важно. Лично Ма Маньли не могла его терпеть за манеру разговаривать. Чжао Сяоцзюнь приводил только факты, причем совершенно голые. Он не терпел отвлечений от тем и уходов в сторону. Его прямолинейность исключала всякие шутки, можно сказать, что ему не хватало чувства юмора. Разумеется, Чжао Сяоцзюнь был не единственным в мире человеком, лишенным чувства юмора, но проблема заключалась в том, что во время ссор он отказывался оперировать фактами, а, подменяя одно другим, сметал все в одну кучу. При этом было непонятно, действительно ли он что-то путает или поступает так нарочно. Говорить с ним в такие моменты прямо и по существу не получалось, так что переспорить его было невозможно. И хотя такие ссоры возникали у них по разным поводам, они всегда сводились к одному: к деньгам. Даже если сначала проблема никак не касалась денег, потом они все равно выплывали на поверхность. В постельных делах разговор также сводился к одному: к груди Ма Маньли. Всякий раз, закончив свои дела, Чжао Сяоцзюнь непременно вздыхал: «Неужто я трахал женщину? Будто с мужиком переспал». В общем, они все больше уставали друг от друга. Сначала Ма Маньли не могла понять, почему так происходит, но потом пришла к выводу, что ни деньги, ни ее грудь здесь не при чем. Им просто наскучило жить вместе. Точно такой же сбой происходит в механизме, которому не хватает смазки. Итак, они оба опротивели друг другу. Отличие между ними состояло лишь в том, что Чжао Сяоцзюня не устраивала только грудь Ма Маньли, в то время как Ма Маньли Чжао Сяоцзюнь не устраивал целиком. Более того, он ее не устраивал не только целиком, но и по отдельным параметрам. Три года назад Чжао Сяоцзюню приглянулась другая женщина. Она тоже была родом с Северо-востока, звали ее Дун Юаньюань, и Ма Маньли ее знала. Дун Юаньюань работала бухгалтером в ночном клубе. Представляясь бухгалтером, она умалчивала, чем занимается по вечерам. В отличие от Ма Маньли она обладала одним существенным преимуществом: у нее была большая грудь. Пока она была в лифчике, ее груди напоминали шары для боулинга, а в естественном состоянии отвисали, как спелые дыньки. Узнав, что муж спутался с другой, Ма Маньли, казалось бы, должна была горевать или скандалить, однако она не делала ни того ни другого. Эта новость словно освободила ее. Похоже, Чжао Сяоцзюню действительно нравились пышногрудые девицы. Тогда Ма Маньли, убедившись, что муж ушел гулять на сторону, решила сблизиться с Лао Юанем. Не исключено, что сначала она сделала это назло, чтобы, так сказать, не остаться в убытке, но потом ей показалось, что красноречивый Лао Юань ей и впрямь понравился. Таких мужчин она еще не встречала. Но чтобы взять и переспать с человеком, который понравился ей просто за умение говорить, такое с ней приключилось впервые. Даже потом она не могла понять, как такое могло произойти.

Ма Маньли и Лао Юань встречались два года. За это время она даже успела забеременеть и сделать аборт. Сначала им приходилось скрывать свою связь, потом, когда Ма Маньли развелась, такая необходимость отпала, но пожениться они все равно не могли. У Лао Юаня в Чжоушани остались жена и дети, поэтому с этой точки зрения им, как и прежде, не следовало афишировать свои отношения. Сперва Ма Маньли не придавала этому значения – замужем или не замужем, какая разница, бывает, что и замужем никакого житья нет, вспомнить хотя бы ее опыт с Чжао Сяоцзюнем. Она хоть уже и развелась, а клубок неразрешенных проблем все равно остался, и по-прежнему все вертелось вокруг денег. А вот с Лао Юанем ей все было в радость: и просто общение, и физическая близость. Но потом ее все-таки стало напрягать подвешенное состояние. Напрягало ее вовсе не то, что Лао Юань долго не мог определиться, а то, что в ее возрасте за тридцать уже надлежало обрести семейный очаг. Самого Лао Юаня это нисколечко не смущало. Он тут же начинал задавать Ма Маньли встречные вопросы:

– Скажи, что сложнее: быть замужем или разведенной?

– Разведенной, – отвечала Ма Маньли.

– А вот и нет. Ведь разводятся, чтобы избавиться от обоюдных страданий. Таким образом, чтобы пожениться, нужно сделать правильный выбор. А теперь скажи, что сложнее: сделать правильный выбор или ошибиться с человеком?

Ма Маньли поняла, куда он клонит, и, принимая его рассуждения не столько за юмор, сколько за здравомыслие, усмехнулась. Потом она все же спросила:

– А когда ты разведешься?

– Ну, не через день, так через два, не через два, так через месяц, не через месяц, так через полгода, можно?

В результате условились на сроке в полгода. Но не прошло и полугода, как Лао Юань исчез. Этот краснобай оказался мошенником. Исчез он вовсе не потому, что испугался развода и перспективы жениться на Ма Маньли, его увезла из города полиция. Лао Юань обманывал не только Ма Маньли, он обманывал и других, поскольку был аферистом. Три года назад он у себя в городе устроил незаконный сбор средств. Однако, если дело касается денег, умаслить человека сладкими речами непросто. Учитывая, что богатые на это дело не ведутся, Лао Юаню пришлось отыграться на нескольких семьях бедняков. Но не успел он хоть сколько-нибудь заработать, как его аферу разоблачили. Лао Юань скрылся в Пекине, где открыл рыбную лавку, при этом его уже разыскивали через соцсети в Интернете. Года через три, когда Лао Юань уже решил, что опасность миновала, он отправился на вокзал принимать партию товара, там его и увидел один земляк, приехавший в Пекин подработать. Этот земляк тоже попал в число обманутых вкладчиков. В тот же вечер, когда Лао Юань производил переучет в своей лавке, его арестовали. Кстати, он оказался никаким не чжоушаньцем, а приехал из Вэньчжоу[28], так что даже название родного города он изменил. В его прежних словах не было ни единого слова правды. Узнав об этом, Ма Маньли была потрясена. Но вместо того, чтобы огорчиться, она рассмеялась. Эта афера со сбором денег оказалась самой большой шуткой Лао Юаня. Ма Маньли, что называется, растратилась понапрасну. Отсмеявшись, она заплакала. Поскольку денежная сумма, на которую Лао Юань обманул народ, оказалась не такой уж большой, его осудили лишь на год. Можно сказать, что с Ма Маньли они теперь были квиты. За целый год Ма Маньли ни разу не навестила Лао Юаня в тюрьме, навсегда вычеркнув его из своей жизни. Иногда она случайно вспоминала о нем, и тогда вздыхала, но не о нем, а о себе. Вздыхала, так сказать, «с изюминкой».

И тут как-то среди ночи Лао Юань вдруг снова нарисовался; он пришел прямо в «Парикмахерскую Маньли». Прошел год, и Лао Юаня выпустили на свободу. За этот год он сильно изменился: поседел и теперь выглядел как старик. Ма Маньли сразу его даже и не признала. Он и так-то не был красавцем, а тут, утеряв былую молодость и крепость, и вовсе стал похож на старого хряка. Нерешительно переступающий коротенькими ножками через порог, он напомнил ей неуклюжего пингвина. Да и говорить он стал по-другому. Он рассказал, что только вышел из тюрьмы, что собирается дальше торговать рыбой, если даже не морской, то речной, типа толстолобика или белого амура, ведь делать закупки в Миюне даже проще, чем в Чжоушане. Заодно он пожаловался, что в настоящее время остался не только без гроша, но и без крыши над головой, поэтому и решил попроситься к ней на какое-то время. Лао Юань то и дело запинался. Год за решеткой полностью лишил его былого чувства юмора, и теперь он тоже говорил лишь по существу. Когда Ма Маньли его все-таки признала, ее охватили смешанные чувства. Но, выслушав его до конца, она пришла в возмущение. Ее раздражало даже не то, что до его ареста она с ним встречалась и даже пережила аборт, а то, что теперь Лао Юаня интересовала только жилплощадь. Ничего постыдного в этом не было, но в жильцы напрашивался вовсе не тот Лао Юань, которого она знала прежде. Ее не смущало его плачевное состояние или даже очередное намерение обмануть ее, но вот нынешняя его речь и настроение говорили явно не в его пользу. Вместо Лао Юаня она видела перед собой того, кто пытался им притвориться. И стоило еще разобраться, кто именно был большим обманщиком. Поэтому без лишних разговоров Ма Маньли заорала:

– Вон!

Лао Юань огляделся по сторонам и хотел было продолжить уговоры, но Ма Маньли гаркнула снова:

– Вон!

Тогда уже и Лао Юань понял, что перед ним вовсе не прежняя Ма Маньли, и ушел прочь. После его ухода Ма Маньли села, чтобы успокоиться. Она не то чтобы сердилась, однако размышления о прошлом и будущем вызывали в ней какую-то подавленность. Вдруг в дверь снова постучали. Думая, что это вернулся Лао Юань, Ма Маньли решила не отвечать. Однако вскоре в дверь уже не стучали, а тарабанили, при этом все настойчивее. Ма Маньли подошла, резко отодвинула защелку и, рванув дверь на себя, снова заорала:

– Ты не слышал? Пошел вон!

Этим она изрядно напугала стоявшего за дверью. То был не Лао Юань, а Лю Юэцзинь. Ее отношения с Лю Юэцзинем отличались от отношений с Лао Юанем. Лю Юэцзинь часто засиживался у нее в парикмахерской, но до постели они так и не дошли. Не то чтобы они не подходили друг другу, просто Лю Юэцзинь, по мнению Ма Маньли, хоть и мечтал, но не знал, как этого добиться. В отличие от Лао Юаня у Лю Юэцзиня не было чувства юмора, но зато он никого не обманывал, по крайней мере, в каких-то серьезных делах. Ему была свойственна некоторая хитрость, но ни в хороших, ни в плохих делах она ему не помогала. В целом, он относился к скромникам. Или скажем так: он и рад был отважиться на что-нибудь эдакое, но не знал, как к этому подступиться; он и рад был сблизиться, но не знал, как именно. В общем, что еще взять с повара? А может быть, сам Лю Юэцзинь думал совершенно иначе и считал, что рано или поздно они все равно окажутся в постели. Иначе зачем бы он приходил к ней так часто? Лю Юэцзинь доверял Ма Маньли все свои переживания, сама Ма Маньли этого не делала, хотя Лю Юэцзинь и считал, что между ними никаких секретов не имеется. Как-то ночью Лю Юэцзинь пришел к Ма Маньли, и по его растерянному виду она сразу поняла, что с ним что-то не так, словно он хотел поделиться чем-то важным. Но из-за разборок с бывшим мужем ей так и не пришлось уделить внимания Лю Юэцзиню. В итоге Лю Юэцзинь взял Чжао Сяоцзюня на себя и вывел прочь, чем растрогал оставшуюся в слезах Ма Маньли. После того случая она уже несколько дней не виделась с Лю Юэцзинем, и сегодня он показался ей еще более растерянным. С него градом лил пот, он едва переводил дух. Перепуганному Лю Юэцзиню было плевать, как он выглядит. Удивленная Ма Маньли прямо в лоб спросила его:

– Кого-то ограбил или тебя ограбили?

Ма Маньли сказала это в шутку, но Лю Юэцзинь все воспринял всерьез:

– В точку попала: и меня ограбили, и я ограбил.

С этими словами он впихнул ее внутрь, захлопнул дверь, закрыл ее на задвижку, выключил свет и потащил Ма Маньли в дальнюю комнату. Та решила, что он хочет затащить ее в постель, и стала вырываться, но Лю Юэцзинь вцепился в нее мертвой хваткой. Вместо того чтобы приставать к ней, он начал быстро пересказывать ей свои приключения, начиная с того момента, как семь дней тому назад у него украли сумку, как он ее искал, и как к нему в руки попала чужая сумка. Рассказал он и про то, как сначала он искал вора, а потом тот сам нашел его, как сначала у него украли деньги, а потом он сам превратился в шантажиста. Наконец, рассказал, как только что того вора поймали под мостом «Сыцзицинцяо» и избили до смерти, а сам он, оставив мечты о солидном куше, чудом сбежал. Говоривший скороговоркой Лю Юэцзинь то и дело сбивался. Но дело было настолько запутанным, что даже если бы Лю Юэцзинь и не сбивался, Ма Маньли все равно бы осталась в замешательстве. Пытаясь хоть что-то уяснить, она попросила растревоженного Лю Юэцзиня рассказать все сначала.

– Все равно уже не успею. Если даже поймешь, то положения все равно не спасешь. – Тут он вытащил из-за пазухи флешку и спросил: – Ты разбираешься в этих штуковинах?

– Это разве не флешка? Одно время, когда тоска накатывала, я общалась с народом в соцсетях. Но в последние полгода бросила.

Лю Юэцзинь хлопнул в ладоши:

– Замечательно, давай тогда побыстрее посмотрим, что там.

– Я продала свой комп Дахао с автомойки.

К западу от «Парикмахерской Маньли», буквально через квартал, находилась автомойка, которой заправлял Дахао. Лю Юэцзинь знал, о ком идет речь. Это был толстяк из провинции Цзянси, чья упитанность проявлялась не только в телесах, но и отражалась на физиономии: лицо его выглядело настолько заплывшим, что глаз практически не было видно. Лю Юэцзинь знал, что тот обожал играть в мацзян.

– Но зачем ему понадобился компьютер, тоже для общения? – поинтересовался Лю Юэцзинь.

Маньли тут же пояснила:

– Не для общения, а чтобы посещать порносайты.

Лю Юэцзинь, уже сам не свой, поторопил ее:

– Без разницы, чем он там занимается, пойдем уже быстрее к нему.

Ма Маньли накинула верхнюю одежду, и они выскочили на улицу. Миновав квартал, они прибыли на мойку к Дахао. Стояла глубокая ночь, в этот час никто машины не мыл. Никаких дверей у автомойки не было, разверзнув свою пасть, она стояла прямо напротив пустынной улицы. Сегодня, вместо того чтобы лазить по порносайтам, Дахао ушел играть в мацзян. А старенький компьютер в одиночестве остался на столе. От грязи и смазки на нем не осталось живого места. Вместо себя Дахао оставил приглядывать за автомойкой своего племянника Сяохао. Когда Ма Маньли и Лю Юэцзинь попросили его попользоваться компьютером, тот не разрешил, сказав, что если вдруг они его сломают, ему потом достанется от Дахао. Тут же он буркнул, что не прочь перекусить. Лю Юэцзинь смекнул, что тот бессовестно намекает на вознаграждение и, вытащив из кармана десять юаней, пожертвовал их Сяохао. Тот обрадовался и побежал выпить в кабачок напротив, а Лю Юэцзинь с Ма Маньли наконец уселись перед компьютером. Они вставили флешку и открыли необходимую папку. Сперва на экране ничего не было, но то же время за кадром послышался разговор нескольких человек, который иногда прерывался чьим-нибудь смехом. Однако в общем галдеже было трудно разобрать, о чем именно шла речь, тем более, что Лю Юэцзинь и Ма Маньли были далеки от обсуждаемых тем. Немного погодя появился и видеоряд. Действие происходило вроде как в гостинице. Сначала появился Янь Гэ, что весьма поразило Лю Юэцзиня. Потом пошла запись того, как Янь Гэ кому-то преподносит драгоценности, а кому-то – произведения каллиграфии. Подарки принимали два человека: один постарше, другой – среднего возраста. Судя по одежде и манерам, оба были из чиновников. Однако дары они принимали по отдельности, не пересекаясь. Кроме дорогих подарков им также вручались пузатые сумки: иногда по одной, а иногда и по три-пять штук за раз. Видео запечатлело, как Янь Гэ расстегивал молнии на сумках, до отказа набитых деньгами. Мужчине средних лет обычно вручалась одна такая сумка, а пожилому – по три-пять. И таких случаев было не два, а больше десятка. Внизу на кадрах мелькали даты вплоть до посекундного отображения времени. Лю Юэцзинь и Ма Маньли содрогнулись. Они даже не смогли сразу подсчитать, сколько всего денег могло лежать во всех этих многочисленных сумках. Но еще больше их поразило то, что, кроме этих кадров, на флешке имелись видеозаписи с постельными сценами, в которых принимали участие иностранные девицы и эти чиновники. Таких сцен также было не две, а более десяти. И на этих кадрах внизу также мелькали даты вплоть до посекундного отображения времени. Мужчина средних лет каждый раз изнемогал до седьмого пота, заходясь в криках и стонах. Пожилой не кричал и делал свои дела в среднем темпе, видимо, уже просто не в силах отдаваться таким занятиям настолько самозабвенно. На его старую задницу было противно смотреть, но двигал он ею как надо, а на некоторых кадрах он, наоборот, оставался недвижимым, предоставляя девице ублажать его по полной программе. В общем, лучше бы Лю Юэцзинь и Ма Маньли всего этого не видели, теперь же их мозг готов был разорваться от такой информации. Прежде Лю Юэцзинь знал лишь то, что у него в руках – ценная вещица, которую кто-то хочет купить, и только сейчас до него дошло, насколько действительно ценной была эта флешка. Покинув автомойку, Лю Юэцзинь и Ма Маньли вернулись в парикмахерскую. На повороте им попалась мясная лавка. Поскольку на дворе стояла ночь, она не работала. Над ее дверью болталась на ветру вывеска с головой свиньи, а под ней надпись: «Здоровое мясо, кушайте на здоровье». Дойдя до этой лавки, они решили сделать передышку и присели на ступенях. Вдруг Лю Юэцзинь с чувством выкрикнул:

– Наверняка только в одну такую сумку влезало больше миллиона! А если таких сумок несколько десятков, то наберется и сто миллионов! – Выдержав паузу, он снова вскрикнул: – На что это похоже – хапать такие деньжищи? Да это же коррупционер, таких расстреливать надо. – Тут до него неожиданно дошло и другое: – Так вот почему все бросились искать эту флешку. Тут на кон ставятся уже не деньги, а жизнь.

Ма Маньли, побледнев, уставилась на Лю Юэцзиня, а тот продолжал негодовать:

– Пока я пытаюсь заработать копеечку и черт знает куда вожу помои на свиноферму, они эти деньги лопатой гребут. Да разве это люди? Хищники и кровопийцы!

Ма Маньли, не отводя от него взгляда, вдруг, заикаясь, проронила:

– Ты кончай о других-то говорить, лучше о себе подумай.

– А что я? – не понял Лю Юэцзинь.

– Мало того, что взял то, чего нельзя было брать, так еще и рассказал об этом хозяевам. Теперь тебе крышка.

Тут Лю Юэцзинь понял ее намек и, судорожно выдохнув, опомнился:

– Точно, ведь только что под мостом они укокошили того вора.

Тяжело поднимаясь со ступенек, он сказал:

– Я-то думал, что им нужна только флешка. Кто же знал, что им и жизнь подавай! – Он снова присел на корточки и схватил за руку Ма Маньли: – Я понял: им надо уничтожить свидетелей. Того вора они уже убрали, теперь и мне недолго осталось жить. – С этими словами он с чувством ударил по ступеням: – Мало того, что меня обокрали, а тут еще в такое пришлось вляпаться!

Ма Маньли словно опомнилась:

– Я ведь тоже видела, что на этой флешке, значит, и я вляпалась? – Толкнув Лю Юэцзиня, она запричитала: – Давай тогда договоримся, что если тебя схватят, ты про меня ни-ни. Ведь у меня на родине еще дочь осталась.

В этот критический момент, Лю Юэцзинь, подобно Лао Юаню, решил сострить:

– Отлично, значит теперь мы будем делить свое горе и радость пополам.

Ма Маньли разозлилась и схватила его за шею:

– Да пошел ты, лучше я тебя прямо сейчас придушу!

Глава 26. Хань Шэнли

Хань Шэнли снова избили люди Лао Лая. Лао Лай был родом из Синьцзяна[29], но по национальности являлся ханьцем. Несмотря на это, чертами лица и высокой переносицей он походил на уйгура больше, чем сами уйгуры. При первой встрече его всегда спрашивали: «Ты – уйгур?» Поначалу он пускался в объяснения, мол, отец и мать были родом из Шанхая, но лет пятьдесят тому назад, включившись в кампанию помощи приграничным районам, переехали в Синьцзян, где родили его. Там они стали следовать местным обычаям, ели много говядины и баранины, и уподобились уйгурам. Но с годами в целях экономии времени Лао Лай перестал вдаваться в подробности, просто соглашаясь, что он уйгур. В западном районе Пекина Хайдянь есть парк «Цзычжуюань», с севера к нему примыкает местечко Вэйгунцунь, которое считается местом обитания синьцзянцев. Синьцзянцы продают здесь шашлычки из баранины, традиционные тюбетейки, домбры, уйгурские мечи и так далее. Товары у них поддельные, торговля тоже, а вот воруют они по-настоящему. Лао Лай являлся главарем местной синьцзянской банды. Главарем синьцзянцев он, ханец, стал не сразу, а после нескольких стычек с соперниками, так что это звание было выстрадано им собственными потом и кровью. Поначалу он внедрил много новшеств. К примеру, если раньше синьцзянцы кроме обычного воровства не брезговали разбоями, то теперь Лао Лай последние запретил. Ведь в противном случае все они попадали в категорию бандитов. Если воры орудовали исключительно руками, то у бандитов в ход шли ножи, а так и до убийства недалеко, поэтому, чтобы остаться в Вэйгунцуне, им не следовало переступать эту грань. Или вот еще пример: хотя раньше синьцзянцы имели свою территорию, воровали и грабили они везде, где им вздумается, что вызывало междоусобные стычки с чужими бандами. Теперь же Лао Лай постановил, что, подобно границам между государствами и провинциями, в Вэйгунцуне тоже будут установлены границы, за пределами которых воровать запрещается. Разумеется, что и другим ворам не разрешалось промышлять на их территории. Как говорится, другие не трогают меня – я не трогаю других. Уйгуры на словах с ним согласились, но на деле продолжали поступать по-своему. Как и ожидалось, законов никто не соблюдал, и Лао Лая это часто выводило из себя. Дней десять тому назад к землякам в Вэйгунцунь заглянул Хань Шэнли. Пообщавшись с приятелями, он прогулялся по торговому центру, а заодно «подработал». Пострадавшей оказалась средних лет женщина в очках: по ее одежде, походке и утонченным манерам Хань Шэнли предположил, что у нее должны водиться деньжата, иначе он прошел бы мимо. Заполучив ее кошелек, он выскользнул из торгового центра и уже на улице обнаружил, что его улов составил лишь триста с лишним юаней. Вместо купюр в кошельке лежало множество визиток, собственно, они и сбили Хань Шэнли с толку. Богачи очков не носят, очки – это удел нищих интеллигентов. Пострадавшая Хань Шэнли не заметила, зато его заметили несколько уйгуров. Они не стали хватать его на месте преступления, а взяли с поличным уже на улице, когда тот сокрушался над своей мелкой добычей. Промысел на чужой территории по всем нормам считался серьезным преступлением. Синьцзянцы, которые сами закон не уважали, увидав преступника на своей территории, решили наказать его по всей строгости. Сначала они хорошенько его отколошматили, разбив голову, а потом еще и предъявили штраф в двадцать тысяч. Хань Шэнли осознавал, что провинился, но не до такой же степени, чтобы, вопреки здравому смыслу, вместо трехсот украденных юаней отдавать в шестьдесят раз больше. Это уже не штраф, а какая-то обдираловка. Об этом Хань Шэнли и попытался сказать своим обидчикам. Если бы он промолчал, то все бы, скорее всего, и уладилось, но поскольку он заартачился, это вывело синьцзянцев из себя, и теперь они были уже неумолимы. А тот продолжал качать права. Тогда синьцзянцы угрюмо посовещались и потащили его в подвал, где привязали к трубе. Признай Хань Шэнли свой долг, они бы его тотчас отпустили, но поскольку он противился, они решили оставить его подыхать в подвале. Заметив, что подвал полон крыс, Хань Шэнли испугался и все-таки согласился написать расписку о долге в двадцать тысяч. Синьцзянцы поставили ему условие – начиная с этого дня выплачивать по две тысячи в течение десяти дней. Допуская, что он может скрыться, они заставили его найти в Вэйгунцуне поручителя. Хань Шэнли ничего не оставалось, как пойти вместе с ними к своему земляку, которого сегодня он уже успел проведать. Земляка звали Лао Гао, он тоже приехал из Лошуя, что в провинции Хэнань. В этом районе у него на улочке Санькэшу имелся свой ресторанчик хэнаньской кухни, где готовили тушеную лапшу. Кроме лапши здесь еще подавали острый овощной суп. Убедившись, что у Лао Гао есть постоянный бизнес, синьцзянцы запомнили его и отпустили Хань Шэнли. Тот отправился в больницу, где ему наложили восемь швов и сделали перевязку. На следующий день он, раненый, отправился на заработки. Работал он теперь не на себя, а на тех самых синьцзянцев. Нельзя сказать, что он стал воровать совсем недавно, однако поднатореть в этом ему не удавалось. Ему не то чтобы не хватало смелости – с этим у него все было в порядке, просто он часто промахивался с выбором жертвы, места и подходящего момента. То, что нищих интеллигентов он принимал за богачей, может служить лишь одним из примеров. Когда он ошибался с жертвой, это еще было полбеды, гораздо серьезнее дела обстояли, когда он ошибался с местом или временем, в таких случаях его уже могли поймать. Воровство – это своего рода искусство, тут главное – уметь четко вычислить подходящий момент. Хань Шэнли же любил действовать спонтанно, именно поэтому он терпел неудачи. Если момент он упускал, то уже в следующий миг охота объявлялась на него самого. В семи из десяти случаев он себя обнаруживал, и за ним начиналась погоня, зато он научился хорошо бегать. В двух случаях из десяти его ловили и либо избивали, либо уводили в полицейский участок. Наконец, в оставшемся случае все у него проходило удачно, но он не знал, что именно крал. С тех пор как его изловили синьцзянцы, Хань Шэнли трудился, не покладая рук. Раньше, когда он был сам себе хозяин, он мог работать в любое время, но теперь ежедневный долг в две тысячи, о котором он вспоминал, едва продирая глаза, не давал ему возможности расслабиться. Но сколько бы он ни работал, на умении чувствовать подходящий момент это никак не сказывалось. Раньше за день работы по семь-восемь часов в сутки, сейчас – по тринадцать-четырнадцать, но от этого его улов не становился больше. Раньше, поработав денек, ему перепадало юаней пятьсот, и это считалось нормальным. Иной раз, прокрутившись целый день, он вообще оставался без копейки, и это тоже считалось нормальным. Однако то, что считалось нормальным раньше, нельзя было считать нормальным сейчас. Синьцзянцы не давали ему ни дня отсрочки. Каждый день, когда он приносил часть долга, он непременно получал от них порцию пинков. Благодаря тому, что у Хань Шэнли нашелся поручитель, они не переживали, что он сбежит. При этом всякий раз грозно напоминали, что через десять дней срок уплаты истекает. Хань Шэнли винил во всем не этих синьцзянцев и даже не себя. Единственным виноватым в своих бедах он считал земляка Лю Юэцзиня. Тот задолжал ему три тысячи триста юаней, прошло уже три месяца, а возвратил он из них лишь двести. Сначала Хань Шэнли полагал, что у этого повара действительно нет денег и что угрожать ему бесполезно. Но когда у Лю Юэцзиня украли сумку, оказалось, что в ней лежало четыре тысячи сто юаней. Вместо того чтобы вернуть эти деньги Хань Шэнли, Лю Юэцзинь пожаловал их вору. Вот что бесило Хань Шэнли. Ладно бы эти отговорки Лю Юэцзинь приберег для обычных случаев, но ведь он видел, что Хань Шэнли пробили голову, навесили долг, а у Лю Юэцзиня даже ничего не шевельнулось в душе. Деньги здесь были уже не при чем, тут проявлялись его худшие из человеческих качеств. И пусть та сумма в три тысячи четыреста юаней не спасла бы Хань Шэнли полностью, по крайней мере, эти деньги оказали бы ему подспорье, и его хотя бы поменьше пинали. Потом Хань Шэнли, оставив Лю Юэцзиня, начинал винить себя. Все-таки и синьцзянцы, и Лю Юэцзинь были намного жестче, а сам он только бесчестил репутацию вора. С другой стороны, если он всегда нормально относился к Лю Юэцзиню, что толку было лютовать, когда тот потерял свои деньги? Теперь, чтобы получить от Лю Юэцзиня долг, Хань Шэнли следовало сперва помочь ему найти сумку, поэтому он и повел его к брату Цао. Он сделал это из корыстных целей, но кто же знал, что, познакомившись с братом Цао, Лю Юэцзинь возьмет и на полпути избавится от Хань Шэнли? Ведь уже на следующий день Лю Юэцзинь пошел в утиную лавку один. К счастью, люди брата Цао еще не успели найти Синемордого, и Лю Юэцзиню, который стал качать свои права, отвесили тумаков. Хань Шэнли нашел Лю Юэцзиня и стал спрашивать, почему тот предал его. Лю Юэцзинь без всяких объяснений стал обвинять Хань Шэнли в том, что тот его подставил: из-за того, что он связался с братом Цао, ему пришлось не только выложить задаток в сто с лишним юаней, но еще и зря потерять драгоценные два дня, которые он мог использовать на поиск вора. В общем, Лю Юэцзинь негодовал еще больше, чем Хань Шэнли. Едва оправившись после побоев, Лю Юэцзинь, похоже, считал, что теперь они квиты. Показывая перевязанную голову, он сказал Хань Шэнли:

– Отстань уже от меня. Тебя побили, а меня нет?

Хань Шэнли, не зная, плакать ему или смеяться, ответил:

– Ты все перепутал: хоть нас обоих и избили, но по разным поводам. И вообще, хватит об этом, лучше скажи, когда долг отдашь?

– Без своей сумки я не жилец, а ты мне про какие-то деньги толкуешь.

Вот и весь разговор. Так что Хань Шэнли было без толку приставать к Лю Юэцзиню. Как бы жестоко с Хань Шэнли не обращались синьцзянцы, тот не мог тратить свое время на Лю Юэцзиня. Стоило признать, что тот превратился в голодранца и теперь от него не было никакого прока. В первостепенные обязанности Хань Шэнли входил ежедневный промысел на улицах, после чего всю выручку он нес синьцзянцам. Однако задача приносить по две тысячи в день оказалась невыполнимой. Когда срок выплаты подходил к концу, синьцзянцы пристали не только к Хань Шэнли, но и к его поручителю Лао Гао, что держал ресторанчик хэнаньской кухни. Лао Гао их боялся, поэтому со своей стороны тоже стал стращать Хань Шэнли. Тот его уговаривал:

– На кой тебе вообще сдался твой гребаный ресторан? Давай сбежим вместе, так мы оба освободимся!

Лао Гао злился еще больше:

– Знай я раньше, что такое случится, никогда бы не стал твоим поручителем. За свой ресторан, хоть он и маленький, я плачу сумасшедшие деньги. За три года аренды я отдал семьдесят две тысячи. Неужто ты думаешь, что я ради твоих двадцати тысяч должен потерять семьдесят две? – Метнув взгляд в сторону Хань Шэнли, он добавил: – Я ведь эти деньги тоже у родственников занял.

К седьмому дню Хань Шэнли возвратил лишь три с лишним тысячи, между тем у него оставалось лишь три дня. В обычной ситуации такой улов превзошел бы ожидания Хань Шэнли, но тут он попал в лапы синьцзянцев, которые считали, что тот специально издевается над ними. Ладно бы он не мог возвратить им долг, но раз он упрямился, считали они, это усложняло дело. Вечером седьмого дня к Хань Шэнли заявилось несколько синьцзянцев, которые привели с собой поручителя Лао Гао. Без всяких разговоров они снова разбили Хань Шэнли голову. Сказав, что это всего лишь предупреждение, они добавили, что если он закроет долг в шестнадцать с лишним тысяч юаней через три дня, они разойдутся по-хорошему в противном случае разговор будет иной. Тут один из синьцзянцев достал нож и пригрозил Хань Шэнли:

– Понятное дело, что сам ты можешь и сбежать. – Тут же, повернув нож в сторону Лао Гао, он продолжил: – Мы вырвем ноги у твоего сына и пустим на шашлыки.

Перепуганный Лао Гао, не считаясь с жутким положением Хань Шэнли, который истекал кровью, закричал:

– Хань Шэнли, ты все слышал, не приноси мне беды!

Синьцзянцы и Лао Гао ушли, а Хань Шэнли в очередной раз отправился в больницу накладывать швы. На следующее утро он снова вышел на промысел. Поскольку на голове красовался бинт, ему пришлось нахлобучить сверху бейсболку. Вчера синьцзянцы отделали его похлеще, чем восемь дней назад. Не сказать, что он потерял много крови, но ран было больше. Если в прошлый раз раны было две, то сейчас – пять, если раньше ему наложили восемь швов, то сейчас – пятнадцать. Одна из ран оказалась прямо на лбу. Хотя Хань Шэнли и натянул кепку пониже, из-под нее все равно торчала повязка. Такая броская внешность была явной помехой для воровского промысла. Разумеется, это не значило, что все раненые – подозрительные типы, но такого рода прикид легко привлекал внимание. Всякий прохожий задерживал на нем взгляд, так что даже если его и не считали за вора, у него отнимали саму возможность воровать. Даже если у него появлялись все три слагаемых успеха – подходящие жертва, место и время, то теперь все портил его внешний вид. Если раньше он не мог поймать момент из-за личных промахов, то сейчас такого момента в принципе не существовало. К концу дня ему удалось обворовать лишь троих, при этом дважды его засекли, поэтому Хань Шэнли пришлось спасаться бегством и расставаться с добычей. Один раз он обворовал свою жертву на улице. Пострадавшим оказался человек средних лет. Он дремал в обнимку с портфелем, прислонившись к рекламному щиту, явно какой-нибудь трудоголик. Хань Шэнли огляделся и, не заметив никого поблизости, выхватил портфель и убежал. Строго говоря, это уже было не воровство, а грабеж средь бела дня. Забежав в переулок, он открыл портфель, но денег в нем не обнаружил. Перерыв все содержимое, он не нашел ничего, кроме вороха погашенных квитанций и товарных чеков. Так что Хань Шэнли еще и навредил какому-то торгашу. На следующий день ему повезло чуть больше: он украл кошелек, в котором нашел более пятисот юаней, однако этих денег явно не хватало для погашения долга в шестнадцать с лишним тысяч. Наконец подошел последний день расплаты. Ранним утром Хань Шэнли проснулся и уселся на кровати в горьких раздумьях. Где он за один день мог достать такие деньги? Разве что ограбить банк. Но у Хань Шэнли для таких дел кишка была тонка, или лучше сказать, он просто не представлял, как это провернуть. Поскольку необходимой суммы он все равно добыть не мог, выходить на промысел не имело смысла. У него промелькнула мысль о побеге, тогда все оставшиеся проблемы легли бы на поручителя Лао Гао. Однако в Хэнани они жили в соседних деревнях, где каждый знал друг о друге все. При таких обстоятельствах можно было скрыться лишь на какое-то время, но не на всю жизнь. Или всю жизнь прятаться под чужим именем и забыть дорогу домой. Но десять с лишним тысяч все-таки не стоили того. Потом Хань Шэнли снова стал досадовать на Лю Юэцзиня, но что толку: тот тоже все еще искал свою сумку. Впрочем, его долга в три с лишним тысячи все равно бы не хватило, чтобы рассчитаться с синьцзянцами. Сидя на краешке кровати и думая обо всем этом, Хань Шэнли все больше падал духом. Вдруг он вспомнил о человеке, который, возможно, мог его спасти, и тогда он отправился к нему.

Этим человеком оказался не кто иной, как брат Цао из утиной лавки, что находилась на рынке в восточном пригороде. Он контролировал район Чаоян, а синьцзянец Лао Лай контролировал Вэйгунцунь, оба были главарями, поэтому Хань Шэнли решил попросить брата Цао, чтобы тот заступился за него перед Лао Лаем. Он отнюдь не собирался уходить от оплаты долга, он лишь хотел, чтобы ему дали еще месяц. Когда Хань Шэнли пришел в утиную лавку, лысый Цуй, Крепыш и еще несколько человек рубили головы уткам, а сам брат Цао вытянулся на своем плетеном стуле и слушал радио. У брата Цао и так-то было плохо со зрением, а тут он простудился, у него текло из носа, поэтому он вообще не открывал глаз, предпочитая вместо чтения слушать радио. По радио как раз передавали новость о новых столкновениях между Палестиной и Израилем. Палестинцы подослали своего террориста-смертника, а израильтяне нанесли удар с воздуха. Брат Цао внимательно ловил каждое слово, поэтому Хань Шэнли притаился на пороге и не смел встревать. Рассказав о жертвах и погибших с каждой стороны, диктор переключился на другую тему и стал приводить сплетни из светской жизни. Тогда брат Цао выключил радиоприемник, и Хань Шэнли, все еще стоявший на пороге, крикнул:

– Брат Цао!

Тот повернул голову на голос и, не узнав его, поинтересовался:

– Кто это?

– Это Шэнли из провинции Хэнань, пришел к тебе на поклон.

Брат Цао, решив, что тот снова пришел справляться о сумке Лю Юэцзиня, нахмурился:

– Все не можешь угомониться? Твой земляк совершенно бестолковый человек.

Но Хань Шэнли тут же поспешил объяснить:

– Да я по другому делу.

И подойдя поближе, он вкратце рассказал о том, как десять дней назад нарвался на конфликт с синьцзянцами. В середине он чуть не расплакался, но, зная, что брат Цао терпеть не может слез, взял себя в руки. Когда Хань Шэнли закончил, брат Цао сказал:

– Сам виноват, синьцзянцы правы.

Хань Шэнли понял, что брат Цао говорит о посягательстве на чужую территорию, и поспешил согласиться:

– Затмение на меня нашло. – Сделав паузу, он тут же добавил: – Сегодня я не смогу расплатиться, но волнуюсь я не за себя, а за земляка Лао Гао. Его сынишке всего шесть лет.

Тут же он объяснил, что синьцзянцы пообещали оторвать ребенку ноги и пустить на шашлыки. Брат Цао участливо выслушал его, но потом сказал:

– Между нами и районом Вэйгунцунь расстояние в полгорода. С синьцзянцем Лао Лаем, о котором ты говоришь, я не знаком.

Сердце Хань Шэнли удрученно екнуло, но он продолжал:

– Брат Цао, вы со своим авторитетом, может, и не знаете его, но он-то вас уж всяко знает. Если вы за меня заступитесь, это точно возымеет свою силу. – Тут же он добавил: – Я не отказываюсь от долга, мне лишь требуется отсрочка.

Это замечание, похоже, никак не тронуло брата Цао, он снова растянулся на плетеном стуле и закрыл глаза. Так прошло минут десять, Хань Шэнли даже решил, что тот заснул. Это означало, что помогать ему он отказался, а настаивать Хань Шэнли никак не мог. Он оглядел утиную лавку: лысый Цуй, Крепыш и еще несколько человек, зверски орудуя ножами, с головой ушли в работу и не обращали на Хань Шэнли никакого внимания. Сам Хань Шэнли приставать к ним тоже не решался. Не найдя никакой поддержки, он направился было на выход, как вдруг брат Цао открыл глаза и крикнул:

– Лао Цуй!

Лысый Цуй тотчас отбросил от себя утку и, обтерев фартуком кровавые руки, подошел к брату Цао. Тот спросил у Хань Шэнли:

– Сколько ты задолжал?

– Пятьсот с небольшим юаней у меня найдется, нужно еще шестнадцать тысяч.

Тогда брат Цао обратился к Лысому Цую:

– Найди и отдай им эти шестнадцать тысяч.

Лысый Цуй оторопел, Хань Шэнли оторопел не меньше. Даже в самых смелых мыслях Хань Шэнли не надеялся на такой исход. Ведь они с братом Цао вовсе не были приятелями. Лысый Цуй недоуменно смотрел на Хань Шэнли, а тот не сдержался и благодарно расплакался.

Брат Цао замахал рукой:

– Шэнли, тебя это больше не касается, иди по своим делам.

Хань Шэнли тотчас встал перед братом Цао на колени, но тот поморщился, и Хань Шэнли пришлось встать. Не смея болтать лишнего, бесконечно благодарный, он покинул утиную лавку. По дороге он постепенно успокоился. Однако, когда успокоилась его душа, сразу о себе напомнили раны на голове. Пока он пытался найти деньги, ему пришлось забыть о болячках. Он сходил на перевязку, где ему обработали рану и наложили новый бинт. По пути домой он вдруг подумал, что не может позволить брату Цао отдать синьцзянцам шестнадцать тысяч за просто так. И неважно, что по этому поводу думал сам брат Цао, Хань Шэнли с этим смириться не мог. Для себя он решил, что эти деньги он непременно вернет. То есть, если сначала он был в долгу перед синьцзянцами, то теперь стал должником брата Цао. То есть ему снова придется выйти на промысел, чтобы добывать деньги для брата Цао? Получалось, что ранее свободный от всякой кабалы Хань Шэнли теперь примыкал к банде брата Цао? Только сейчас до него дошел тайный умысел брата Цао. Оказывается, тот помогал ему не бескорыстно и был намного дальновиднее, чем он. Но как бы то ни было, если бы не он, Хань Шэнли сегодня бы не поздоровилось, а так ему хоть на время, но удалось избежать проблем. И все же с братом Цао следовало быть настороже и действовать не спеша.

Вопреки этому, отношения Хань Шэнли и брата Цао стали стремительно развиваться. Буквально на следующий день брат Цао попросил Крепыша привести к себе Хань Шэнли. Едва войдя в утиную лавку, Хань Шэнли увидел на кровати у стены лежавшего в бинтах человека с синим распухшим лицом: тот еле дышал и всем своим видом наводил ужас. Подойдя поближе, Хань Шэнли узнал в нем шаньсийца Ян Чжи по прозвищу Синемордый. Было время, когда тот не ладил с братом Цао, поэтому Хань Шэнли не мог понять, кто именно его избил: люди брата Цао или какие-то другие. Поразмыслив, он решил, что коли Синемордый лежит в лавке брата Цао, то, скорее всего, избили его другие. Судя по ранам, чужаки сорвали на нем всю свою злость. Хань Шэнли оторопело спросил:

– Кто его так?

Оставив его вопрос без внимания, брат Цао подозвал Хань Шэнли к себе:

– Шэнли, хочу тебя озадачить.

Хань Шэнли весь сжался от страха, решив, что брат Цао попросит его принять участие в разборках между воровскими бандами, ведь эти побоища, где в ход шли ножи, были известны своей жестокостью. Но, поскольку брат Цао вчера его выручил, отказать ему Хань Шэнли не мог, а потому, собравшись с духом, он сказал:

– Лишь бы я справился.

Брат Цао кивнул:

– Только не подумай, что я тут же лезу к тебе с просьбами, собираясь восполнить вчерашний долг, я не из таких. Так сложились обстоятельства, ничего не попишешь.

Видя такое обхождение, Хань Шэнли уже гораздо бодрее и увереннее заявил:

– Говорите, брат Цао.

– Тот Лю Юэцзинь, которого ты приводил в прошлый раз, приходится тебе другом?

Раз уж разговор повернулся таким боком, Хань Шэнли, еще не разобравшись в ситуации, дал честный ответ:

– Он занял у меня деньги.

Брат Цао, замахав рукой, решил направить его в другое русло:

– Давай пока забудем о деньгах. – И, показав в сторону лежавшего на кровати Ян Чжи, он объяснил: – Твой друг подобрал его сумку. Найди его и скажи, чтобы он вернул эту сумку.

Поняв, что от него требуется, Хань Шэнли расслабился и тут же пообещал:

– Так вон оно что, оказывается, все дело в сумке! Так это не проблема.

Брат Цао сделал пресекающий жест рукой:

– Не все так просто. Сумка – единственная в своем роде, и вообще, требуется даже не сумка, а лежавшая в ней флешка. Если удастся ее принести, то мы будем полностью в расчете.

До Хань Шэнли, наконец, дошло, что если он вернет флешку, то тем самым возместит шестнадцать тысяч, которые отдал за него брат Цао. Такая сделка его более чем устраивала. Ударив себя в грудь, он клятвенно заверил:

– Лю Юэцзинь – мой должник, поэтому не будет мне перечить. А начнет противиться, так я назову ваше имя, и он сразу все отдаст.

Брат Цао в ответ нахмурился:

– Вот, что я тебе скажу: если бы я сам мог провернуть это дело, то не стал бы разыскивать тебя. Мое имя ни в коем случае не упоминай, иначе мы его спугнем.

Тогда Хань Шэнли заверил брата Цао:

– Я все понял. Действовать не напролом, а выманить хитростью.

Брат Цао одобрительно кивнул, хотя и нахмурил брови, обескураженный такой понятливостью Хань Шэнли, который объявил обо всем открытым текстом. Напоследок он попросил:

– Иди, действовать нужно быстро, чтобы нас не опередили другие.

Хань Шэнли тотчас направился к выходу:

– Я пойду к нему прямо сейчас.

Когда Хань Шэнли заявился на стройплощадку за Международным торговым центром, он понял, что не все так просто. Дело было даже не в том, что Лю Юэцзинь отказался его слушать, и не в том, что Хань Шэнли не удалось выманить у него флешку. Просто со вчерашнего вечера Лю Юэцзинь вдруг пропал. Местный бригадир подрядчик Жэнь Баолян тоже его искал.

Глава 27. Лао Линь

– Выход из-под контроля – вот как это называется.

Эта была первая фраза, которой Лао Линь поприветствовал Янь Гэ. На этот раз они встречались в «Чайной Лао Ци». Лао Ци уже исполнилось пятьдесят с лишним лет, это был полный круглолицый пекинец. После сорока он перешел на вегетарианскую пищу, и в этом он чем-то походил на Янь Гэ. Но Янь Гэ не придерживался строгой диеты, он просто разлюбил мясное, а вот Лао Ци был строгим вегетарианцем. Причем если раньше он был худым, то, перейдя на одни овощи, растолстел. Лао Ци не только придерживался строгой диеты. Если до сорока лет он слыл известным в районе Хоухай гулякой, который пил, гулял и бесчинствовал в свое удовольствие, то, став вегетарианцем, он еще и примкнул к буддистам, получив имя «Отреченный». Его спрашивали, почему другие буддисты, отказавшись от излишеств, худели, а он, Лао Ци, наоборот, растолстел. Тогда Лао Ци, сложив ладошки вместе, делал поклон и отвечал:

– Амитофо! Когда на сердце становится свободнее, и тело расширяется.

Такой ответ расходился с теорией Янь Гэ о толстяках, однако он не мог не признать, что в словах Лао Ци здравый смысл все-таки был. «Чайная Лао Ци» находилась прямо в начале улицы Бэйсиньцяо, однако, едва вы входили в чайную, шум машин оставался за порогом, вас обволакивал легкий аромат курительных свечей, и на сердце становилось легко и свободно. Из динамиков доносились звуки монашеских песнопений, что создавало необычный антураж. В этой чайной не подавали таких популярных сортов чая, как «Лунцзин», «Улун», «Тегуаньинь», «Пуэр» и другие. Зато здесь предлагали такие чаи с тибетского высокогорья, как чай с горы Джомолунгма или чудо-чаи «Красный орел» и «Белый орел». Почему так? Сам Лао Ци на это отвечал: «Стараюсь не ради чая, а ради рая».

Однако чайничек чая у Лао Ци стоил гораздо дороже, нежели в других заведениях. Если в других чайных тот же «Лунцзин со Львиного пика» стоил всего двести юаней, то у Лао Ци чайничек «Красного орла» стоил семьсот восемьдесят, а чайничек «Белого орла» – восемьсот восемьдесят юаней, ну а за чайничек чая с горы Джомолунгма и вовсе приходилось выложить тысячу двести восемьдесят юаней. Вдобавок эти самые чаи после заваривания переставали напоминать чай. В них плавали большие листья и много веток, и вообще сей напиток отдавал какой-то вонью. Поэтому обычный люд в эту чайную не захаживал. Или лучше будет сказать: сюда мог захаживать и обычный люд, но не бедный. По этой самой причине днем чайная пустовала, а к вечеру все ее кабинеты и на первом и на втором этажах заполнялись гостями. Если вы приходили поздно, то следовало еще и отстоять очередь. Лао Линь и Лао Ци были знакомы уже восемь лет. Янь Гэ познакомился с Лао Ци уже через Лао Линя. Лао Линь часто подшучивал над Лао Ци:

– Лао Ци, ну что у тебя за чай? Неужто собран прямо на пике Джомолунгмы? Наверняка ведь в Фаншане[30] оборвал какие-нибудь деревья и теперь пугаешь тут народ своими ценами?

Лао Ци складывал ладошки и, кланяясь, отвечал:

– Амитофо, ты попал в точку. Стараюсь не ради денег, а ради уничтожения богачей и помощи бедным.

После этого они вместе смеялись. Кроме чая Лао Ци предлагал клиентам гадание по лицу. Что касается конкретно этого умения, то оно пришло к нему вовсе не после увлечения буддизмом: Лао Ци овладел им еще до сорока лет. Едва вы усаживались напротив, Лао Ци даже не требовалось внимательно рассматривать ваше лицо, ему было достаточно беглого взгляда, чтобы заглянуть на тридцать лет в ваше прошлое и еще на тридцать лет в ваше будущее. Итого в сумме выходило шестьдесят лет. Глаз у него был очень острый, поэтому многие приходили в «Чайную Лао Ци» вовсе не за чаем, а за гаданием. Если вы приходили к Лао Ци впервые, он за это дело не брался. Не брался он и в том случае, если вы приходили к нему лишь дважды. И лишь только после восьмого-десятого раза, уже ознакомившись с клиентом, Лао Ци мог ему невзначай и погадать. Сам он объяснял, что делает так не потому, что хочет выманить из клиентов побольше денег, а потому, что с незнакомыми людьми откровенничать худо, а юлить не получается. Восемь лет назад Лао Линь попросил своего друга, чтобы тот привел его сюда погадать. Поскольку с его другом Лао Ци уже был знаком, то Лао Линю он все-таки погадал, несмотря на то, что тот был новым клиентом, однако заранее предупредил, что расскажет лишь о тридцати прошедших годах. Хотя раньше они никогда не встречались, Лао Ци, словно опытный мясник, разобрал все тридцать лет Лао Линя до единой косточки. Это настолько поразило Лао Линя, что он весь взмок. Спустя полгода Лао Линь узнал, что его ждет в последующие тридцать лет, и это его весьма напугало. Как-то раз Лао Линь сопровождал начальника Цзя в командировке по Внутренней Монголии. Днем они мотались по делам, а вечером, отдыхая в гостинице, просто разговаривали. Лао Линь без всякой задней мысли рассказал начальнику Цзя про Лао Ци, и того это заинтриговало. Однажды вечером, уже после Монголии, начальник Цзя, побывав на очередном банкете, попросил Лао Линя сводить его в «Чайную Лао Ци». Поскольку начальника Цзя привел Лао Линь, Лао Ци согласился ему погадать. Но, едва глянув на лицо начальника Цзя, он замолчал. Тот несколько удивился, а Лао Ци лишь сложил в традиционном поклоне ладони и сказал:

– Амитофо, очень уж важная персона, следует промолчать.

Тут в разговор вступил Лао Линь:

– Лао Ци, что еще за интриги? У моего начальника нет столько времени, чтобы наведываться к тебе десять раз за чаем.

Но Лао Ци лишь усмехнулся:

– Мне свыше запрещено докладывать эту информацию.

Лао Линь хотел было разобраться с Лао Ци по-другому, но начальник Цзя, рассмеявшись, помешал ему. Поэтому в тот раз им пришлось удовольствоваться одним чаем. Потом Лао Линь привел в эту чайную Янь Гэ. После десяти посещений Янь Гэ тоже попросил Лао Ци погадать. Посмотрев на него, Лао Ци написал две фразы: «Когда наступит шестая девятка[31], дождь немного смочит землю».

Хотя изъяснился он вполне доступными словами, Янь Гэ совершенно не понял, чтобы они могли значить; не понял этого и Лао Линь. Тогда они спросили Лао Ци, но тот ничего объяснять не стал. Янь Гэ разволновался и снова пристал с расспросами к Лао Ци, но тот лишь сказал:

– Предсказание хорошее.

Тогда Янь Гэ перестал его пытать. Если сначала Лао Линь и Янь Гэ приходили в «Чайную Лао Ци», чтобы погадать, то со временем этим развлечением они уже пресытились и приходили сюда либо днем отдохнуть от суеты, либо вечером повеселиться. Потом они стали ходить сюда уже просто по привычке, чтобы избавить себя от переживаний по поводу неоправданных ожиданий касательно других мест. Поэтому, будь то трапеза или просто посиделки, если возникал вопрос, где лучше собраться, первым был ответ: «У Лао Ци». В общем, над тем, куда пойти, голова уже не болела. Лао Линь с Янь Гэ встречались последнее время исключительно по поводу флешки. Прежде она была лишь предметом обмена и даже, можно сказать, шантажа, но никто не думал, что дело примет крутой оборот и флешка станет угрозой сразу для всех. Лао Линь и Янь Гэ, которые уже успели сорвать с себя маски, теперь ради того, чтобы найти флешку, снова сплотились и делали все, что было в их силах. Лао Линь шутил: «Ну чем не заговор двух чудовищ?» Между тем Янь Гэ чувствовал неловкость, ведь прошла уже неделя, а флешку найти так и не удавалось. Нашли первого вора, но флешки при нем не оказалось. Тогда нашли второго, но и у него флешки не было. Кончилось тем, что уже воры стали их шантажировать. Только когда Лю Юэцзинь дал деру от моста «Сыцзицинцяо», скрывшись в неизвестном направлении, до всех, наконец, дошло, что флешку прикарманил этот повар. Ведь если он не вор, то зачем ему убегать? Так что исчезновение Лю Юэцзиня свидетельствовало в пользу того, что именно он является вором. Когда же все прояснилось, Лю Юэцзинь взял и исчез. Тут уже опечалились не только Янь Гэ с Лао Линем, но и детектив Лао Син из агентства «Тысяча планов мудреца». Даже Синемордый, которого избили, и тот расстроился. Пока все искали какого-то вора, настоящий вор все время находился у них под боком. Янь Гэ упрекал Лао Сина:

– Как так можно, найти вора и тут же его отпустить? Какие еще «Тысяча планов мудреца»?

Лао Син, признавая поражение, тяжело вздыхал:

– Кто же мог ожидать такого от обычного повара? – Тут же он старался успокоить Янь Гэ: – Раз такое дело, волноваться бессмысленно, я продолжу поиски.

Янь Гэ чуть не плакал от злости:

– Да если при таком раскладе не волноваться, а просто ждать, когда флешка попадет куда не следует, то и волноваться будет поздно.

Сейчас он уже упрекал себя, что ошибся с выбором агента. Лао Линь, узнав о том, что флешка находится у повара, а сам он пропал, волновался не так сильно, как Янь Гэ. Они условились в три часа дня встретиться в «Чайной Лао Ци». Янь Гэ пришел первым; в чайной в это послеобеденное время было тихо. Сам Лао Ци тоже отсутствовал. Он посвящал своему заведению вечерние часы, а днем занимался чтением сутр. Хотя, как заверяла его супруга, днем он не читал, а просто спал. Сам Лао Ци на это отвечал:

– Коли утомился, так и не грех поспать, это тоже путь к постижению Пути.

Вскоре подошел Лао Линь, и они с Янь Гэ уединились в отдельном кабинете. Лао Линь сначала повздыхал о том, что ситуация вышла из-под контроля, после чего заметил:

– А это неплохо, что повар исчез. – Прочитав удивление в глазах Янь Гэ, он пояснил: – По крайней мере, мы знаем, что флешка у повара, а это гораздо лучше, чем у неизвестно кого.

Янь Гэ понял его мысль и, соглашаясь, кивнул. Лао Линь снова вздохнул:

– Проблема лишь в том, что мы не знаем, просматривал ли повар эту флешку. Твоя жена сказала, что защиты на флешке не было. Если он ничего не видел, то дело ограничится поиском флешки, а если видел, то придется еще и убирать человека.

Сам Янь Гэ об этом еще не думал, поэтому такое замечание Лао Линя его изрядно напугало. Сначала он начал злиться на свою жену:

– Вот уж не представлял, что она может устроить такое за моей спиной. – Рубанув ладонью по столу, он процедил: – Так бы и зарезал ее. – Немного успокоившись, он добавил: – Будем надеяться, что повару не хватит ума проверить, что записано на флешке.

– Тут на авось полагаться нельзя, лучше просчитаем другой вариант.

Янь Гэ, протирая выступивший на лбу пот, кивнул и вдруг предложил:

– Раз уж мы пришли к Лао Ци, может, мы его вызовем, чтобы он нам погадал? Узнаем, куда сбежал повар и когда нам удастся вернуть эту вещицу.

Но Лао Линь замотал головой:

– Ну уж нет, оставим чертовы фокусы Лао Ци для бездельников. Нам он уже не поможет. Об этой флешке и так уже много кто знает, не нужно сюда вмешивать еще и Лао Ци.

Янь Гэ одобрительно закивал:

– Да ты соображаешь лучше, чем я, смотришь на вещи шире и глубже.

Лао Линь в ответ вздохнул:

– Можно подумать. Бросился чинить хлев, когда овцы уже пропали, разве это дело? Соображают те, кто овец уже съел и теперь обгладывает их косточки. Взять к примеру того же бедолагу начальника Цзя.

Тут же он рассказал Янь Гэ новость о том, что дней пять тому назад начальник Цзя уехал в Европу, и через те же пять дней обещал вернуться назад. До тех пор им следовало во что бы то ни стало найти того повара и отобрать у него флешку. Таким образом, ранее установленный для Янь Гэ срок в десять дней увеличивался еще на пять. И если к новому сроку он тоже не управится, дело получит огласку, и всем им придет конец. Однако, если даже дело огласки не получит, вся последующая инициатива перейдет в руки начальника Цзя. Узнав, что начальник Цзя уехал, Янь Гэ подумал, что тот попросту решил сбежать от неприятностей, но Лао Линь развенчал его догадки: «Начальник прячется не от этих, а от других неприятностей».

Попутно он засомневался в надежности агентства, в которое обратился Янь Гэ. В нынешней ситуации непредсказуемым становилось не только развитие событий, но и поведение того же агента. А раз так, то было бы лучше, если б флешку он не нашел. Тут уже требовалось не постороннее, а личное вмешательство. Ведь повар, у которого украли сумку, сам взялся за ее поиски, а пока искал свою, еще и другую подобрал. Тут Лао Линь спросил:

– Люди здесь?

– Да, ждут в машине, – ответил Янь Гэ.

Он тут же позвонил, и буквально через минуту к ним вошли водитель Сяо Бай, а с ним еще двое – Жэнь Баолян и Хань Шэнли. Получив поручение от брата Цао, Хань Шэнли отправился на стройплощадку к Лю Юэцзиню, но тот исчез, а к Хань Шэнли прицепился Жэнь Баолян, который тоже искал Лю Юэцзиня. Тот не собирался снова разбираться с ним по поводу беспорядков на стройке. Жэнь Баолян исполнял поручение Янь Гэ: узнав, что флешка у повара, а сам он сбежал, тот обязал Жэнь Баоляна найти его в ближайшие два дня. За эту услугу он обещал выплатить зарплату рабочим, в противном случае он грозился уволить самого Жэнь Баоляна. Раз этот повар, у которого оказалась вещь Янь Гэ, работал у Жэнь Баоляна, то последний тоже нес за это ответственность. Но как найти пропавшего человека? Куда он мог деться: спрятался в Пекине, сбежал к себе в Хэнань или куда-то еще? Как мог Жэнь Баолян найти его, если даже понятия не имел, куда тот мог отправиться? И тут объявился Хань Шэнли, которому тоже понадобился Лю Юэцзинь, поэтому Жэнь Баолян тотчас его задержал. Сам Хань Шэнли в помощниках не нуждался, лично от него Лю Юэцзинь никуда не сбегал. Но Жэнь Баолян считал, что пока его честный повар Лю Юэцзинь якшался с этим вором Хань Шэнли, то научился от него дурным вещам. Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься. Сначала он просто хитрил, пока закупал продукты для столовой, а потом дело дошло и до того, что он обокрал Янь Гэ. Так что Хань Шэнли тоже нес ответственность за поведение Лю Юэцзиня. Жэнь Баолян не принимал в расчет, что Лю Юэцзинь ничего не крал, ведь сумку Цюй Ли тот просто подобрал. Считая, что Хань и Лю – одного поля ягоды и что помыслы их одинаковы, Жэнь Баолян уверился, что Хань Шэнли знал Лю Юэцзиня лучше, чем он, соответственно, ему лучше было знать, куда тот мог деться. Ему было невдомек, что Хань Шэнли тоже не имел понятия, что было на уме у Лю Юэцзиня. Восемь дней тому назад он узнал, что Лю Юэцзинь потерял сумку. Пообщавшись с братом Цао, он также узнал, что Лю Юэцзинь подобрал чужую сумку. И только заявившись на стройплощадку, он узнал, что Лю Юэцзинь пропал. Так что он был осведомлен не более Жэнь Баоляна. Но поскольку тот не отставал, Хань Шэнли, сидя на корточках и соображая, куда мог деться Лю Юэцзинь, вдруг заявил:

– Я знаю, где он прячется.

Жэнь Баолян просиял:

– Возьми меня с собой, если поймаем его, дам тебе тысячу.

Услышав, что Жэнь Баолян обещает ему вознаграждение, Хань Шэнли удивился не на шутку. Разумеется, тысяча – это невесть какие деньги. Например, тот же брат Цао за поимку Лю Юэцзиня обещал Хань Шэнли забыть долг в шестнадцать тысяч. Однако Хань Шэнли удивил сам факт, что все стали предлагать ему деньги за какого-то Лю Юэцзиня. Тот занял у него три тысячи триста юаней, а вместе с процентами выходило три тысячи шестьсот. Хань Шэнли приставал к нему каждый день, но получил назад лишь двести, при этом Хань Шэнли никак не ожидал, что с исчезновением Лю Юэцзиня он начнет вдобавок к ожидаемому долгу получать и другие деньги. Можно сказать, что пропавший Лю Юэцзинь приносил ему финансовую удачу, что называется, не было бы счастья, да несчастье помогло. Это приносило намного больше выгоды, чем обычное воровство. Вместе с тем Хань Шэнли осознал, что пропавший Лю Юэцзинь это уже не тот Лю Юэцзинь, которого он некогда знал. Если раньше Лю Юэцзиня принимали за мелкую креветку, то теперь он превратился в крупную рыбину. Сам Лю Юэцзинь к этим метаморфозам отношения не имел, во всем была виновата подобранная им сумка. Ну почему эта сумка не попала в руки к нему, Хань Шэнли, – вору со стажем? Тут же он сообразил, что раз уж Лю Юэцзинь превратился в крупную рыбину, то занижать цену не следовало. Тысяча юаней его не впечатлила, поэтому, сделав озабоченный вид, он сказал: «Да я просто так сказал, а найду я его там или нет – неизвестно».

В общем, идти куда бы то ни было он отказывался. Жэнь Баолян смекнул, что тот просто занял выжидательную позицию, а потому накинул еще тысячу. Хань Шэнли продолжал капризничать. Тогда Жэнь Баолян заподозрил, что Хань Шэнли не известно местонахождение Лю Юэцзиня и сейчас он просто занимается вымогательством. Однако едва Хань Шэнли направился на выход, как Жэнь Баолян забеспокоился, остановил его и позвонил Янь Гэ. Янь Гэ в свою очередь доложил обо всем Лао Линю. Тот отнесся к этому достаточно серьезно и решил с этими людьми встретиться лично. Тогда Янь Гэ попросил своего водителя Сяо Бая привезти Жэнь Баоляна и Хань Шэнли прямо в «Чайную Лао Ци». Сначала они просидели полчаса в машине, пока Сяо Баю не позвонили, и тогда они вошли в чайную. Хань Шэнли и Жэнь Баолян впервые оказались в таком месте. Когда водитель проводил их до кабинета и ушел, Хань Шэнли заметил двух сидящих за столом мужчин. Ни одного из них он не знал; один мужчина был полным, другой – худым, оба носили очки и внешне производили впечатление важных шишек. Жэнь Баолян, похоже, был знаком с худым. Показав в сторону Хань Шэнли, он обратился к худому:

– Директор Янь, вот этот тип сначала говорил, что ему что-то известно, потом стал отнекиваться, по-моему, он нарывается! – Сделав паузу, он продолжил: – Какое-то время назад он каждый день приходил к Лю Юэцзиню. Сам Лю Юэцзинь до той поры ничего не крал, а как с ним снюхался, так и испортился.

Хань Шэнли это возмутило:

– А может, ты обознался? Я не знаю, что делал Лю Юэцзинь, но лично я никогда ничего не воровал.

Тут Жэнь Баолян не сдержался:

– Вообще-то, всем твоим землякам известно, что ты – вор. С чего бы тебя били, если б ты ничего не воровал?

Между ними началась перепалка, но Янь Гэ пресек Жэнь Баоляна:

– Можешь идти, тебя это не касается.

Жэнь Баоляна несколько обескуражило то, что он привел человека, а его при этом выставили за порог. Но ослушаться он не смел, поэтому, немного потоптавшись, он покинул кабинет, но последнее слово оставил за собой:

– Директор Янь, зарплату рабочим…

Янь Гэ, нахмурившись, ответил:

– На следующей неделе все решим.

Получив такой ответ, Жэнь Баолян ушел. Тут же Хань Шэнли поприветствовал толстяк в очках и, пригласив его присесть рядом, дружелюбно спросил:

– Вы с Лю Юэцзинем близкие друзья?

Хань Шэнли впервые попал в такую обстановку, поэтому чувствовал себя тут явно не в своей тарелке. Услышав, что этим двоим тоже понадобился Лю Юэцзинь, он про себя отметил, что того ищут уже пятеро. Причем последние принадлежали к начальству, значит, дело было очень серьезным. Похоже, Лю Юэцзинь превратился уже не просто в крупную рыбину, а в самую настоящую акулу. Почуяв, что дело непростое, Хань Шэнли сдрейфил. Если раньше он бахвалился, что может найти Лю Юэцзиня, то сейчас пошел на попятную и прикинулся дурачком:

– Не слушайте вы этого Жэнь Баоляна, я хоть и знаю Лю Юэцзиня, но он мне не друг, а враг, он должен мне деньги.

Толстяк засмеялся:

– Так это замечательно: враги ищутся с двойным усердием.

Хань Шэнли онемел, он не думал, что тот истолкует его слова подобным образом. Хань Шэнли стало ясно, что в словесных баталиях он ему не соперник, поэтому решил отделаться отговоркой:

– Но Лю Юэцзинь и правда мне не докладывал, где прячется.

Толстяк, словно не слыша его, продолжал гнуть свою линию:

– Найди его и выкради у него сумку. Если она окажется цела и невредима, получишь за нее двадцать тысяч.

Обещанная сумма превышала шестнадцать тысяч, который уплатил за него брат Цао. Однако на этот раз у Хань Шэнли уже пропала охота получать такие деньги. Он опасался вызвать огонь на себя, а кроме того, принимая вознаграждение, боялся не оправдать ожиданий. Хотя у него и имелись предположения, куда мог деться Лю Юэцзинь, твердых обещаний он дать не мог. Если же он возьмет деньги просто так, то потом поплатится за это своей головой. По этой части у него уже имелся горький опыт в районе Вэйгунцунь. Ну а главное, что Хань Шэнли пообещал найти Лю Юэцзиня брату Цао. А тот не только отвел от него беду, но и готов был за поимку Лю Юэцзиня простить ему долг. Хань Шэнли прекрасно понимал, что шутить с людьми из утиной лавки не следовало. Дело тут было даже не в деньгах, просто распыляться на два дома ему не следовало. Вместе с тем, оказавшись лицом к лицу с этими типами, Хань Шэнли не смел им отказать. Они производили на него не меньшее впечатление. Тогда он придумал еще одну лазейку:

– Найти-то можно, но хорошо бы сначала, как водится, получить залог тысяч в десять.

Хань Шэнли надеялся, что ему откажут, ведь они впервые виделись, может, Хань Шэнли хотел их обмануть? Так что при их отказе у Хань Шэнли тотчас появится предлог сбросить с себя это ярмо. Но вдруг худой, которого звали Янь Гэ, взял свою сумку, вытащил из нее пачку банкнот и бросил в сторону Хань Шэнли:

– Если справишься за пару дней, то кроме оставшихся десяти тысяч получишь еще десять в награду.

Хань Шэнли просто одурел. Как же так, только недавно с него требовали деньги, к примеру, те же синьцзянцы, а теперь вдруг, наоборот, предлагают? И кто бы мог подумать, что в обоих случаях он будет чувствовать себя, словно верхом на тигре: залезть – залез, а слезть не может.

Глава 28. Лао Ци

После этой деловой встречи Лао Линь вышел из «Чайной Лао Ци» самым последним. Первым ушел Хань Шэнли, следом вышли Лао Линь с Янь Гэ. Однако, уже оказавшись на пороге, Лао Линь вдруг сказал:

– Ты иди, а я еще зайду в туалет.

Янь Гэ послушался, а Лао Линь пошел в туалет. Однако вместо того, чтобы справить нужду, он вытащил мобильник и, набрав номер, кратко приказал:

– Следи.

Было непонятно, за кем он приказал следить, за Янь Гэ или за Хань Шэнли. Отсоединившись, он наконец помочился, но не от души, а так, выдавил из себя несколько капель. Выйдя из туалета, он наткнулся на Лао Ци. Тот только что пришел из дома: в шлепанцах, заспанный, он держал в руке какую-то книжицу. Лао Линь решил было, что это какие-нибудь сутры, но, подойдя поближе, увидел, что это роман «Сон в красном тереме»[32], просто в традиционном брошюрованном переплете. Как же Лао Ци, этот буддист по имени «Отреченный», которому предписывалось чтение сутр, мог прикасаться к такому бренно-развлекательному чтиву? Однако поучать его Лао Линь не собирался. Сегодня, когда Янь Гэ предложил воспользоваться случаем и узнать у Лао Ци про вора и флешку, Лао Линь этому воспротивился. Однако сейчас, оставшись один, он вдруг решил погадать. Поэтому Лао Линь остановил Лао Ци и затащил в кабинет. Объяснив, что ищет человека, чтобы забрать у того одну вещь, Лао Линь попросил Лао Ци подсказать, удастся ли эту вещицу найти. Лао Ци глянул на него заспанными глазами и брякнул:

– Верно говорят в народе: «Форма есть небытие, а не бытие есть форма». Так что искать что бы то ни было вообще бессмысленно.

Лао Линь хотел было усмехнуться по поводу якобы изобретенных народом понятий «формы» и «небытия», но вместо этого серьезно сказал:

– Лао Ци, я тут не шучу, эту вещь просто необходимо найти.

Тогда Лао Ци глянул на него еще раз и вроде как невзначай ответил:

– Скоро уже все завершится.

Понимая, что Лао Ци говорит это просто так, Лао Линь, тем не менее, был удовлетворен таким вердиктом. В таких случаях говорят: «Бежать к любому врачу, когда невмоготу». Можно сказать, что Лао Линь обратился к нему просто для душевного успокоения. Но уже через секунду фраза Лао Ци показалась Лао Линю настолько фатальной, что его прошиб пот. Хорошо еще, что его взгляд снова упал на книжку «Сон в красном тереме», и он вовремя вспомнил оттуда одно изречение: «Все обо всем знать – счастья иль видать, иль не видать».

Глава 29. Лю Юэцзинь

Лю Юэцзиня поймали люди из утиной лавки брата Цао. Но поймали они его вовсе не благодаря заслугам Хань Шэнли. Когда Лю Юэцзинь пропал, у Хань Шэнли было двоякое чувство о том, найдет он его или нет. Если Лю Юэцзинь все еще находился в Пекине, то, по расчетам Хань Шэнли, он мог прятаться в двух местах – не в одном, так уж точно в другом. В этом смысле он был уверен, где его искать. Но если Лю Юэцзинь уехал, то в огромной Поднебесной он мог скрыться где угодно, и при таком раскладе уверенность Хань Шэнли исчезала. С одной стороны, он дал обещание брату Цао, а с другой – Янь Гэ и Лао Линю, решил, так сказать, оказать услугу и нашим и вашим. Поэтому сейчас Хань Шэнли больше всего переживал, кому потом сдать найденного Лю Юэцзиня. Как говорится, если сел верхом на тигра, слезть очень трудно. Оказавшись меж двух огней, одинаково обжигающих, Хань Шэнли также не мог бездействовать, поэтому ему пришлось перейти к осторожным действиям. Предположив для начала, что Лю Юэцзинь в Пекине, Хань Шэнли решил проверить известные ему два места. Ну, а решение проблемы – кому именно сдать Лю Юэцзиня – он решил предоставить случаю.

Первым местом, про которое вспомнил Хань Шэнли и которое было очевидным для других, оказалась «Парикмахерская Маньли». Когда у Лю Юэцзиня еще не украли сумку и Хань Шэнли ходил выколачивать у него долг, тот обычно находился или на стройплощадке, или в «Парикмахерской Маньли» через переулок. Тогда еще Хань Шэнли гадал, удалось ли уже Лю Юэцзиню затащить хозяйку салона в постель? Кроме разговоров о долге, он пытался разгадать эту загадку, и в результате пришел к однозначному выводу, что между ними ничего не было. Собственно, особо ему гадать и не пришлось: если мужик чуть ли не каждый день бегает к бабе, то это уже говорит о том, что между ними ничего нет. Будь между ними хоть что-то, все сложилось бы с точностью до наоборот: баба стала бы бегать за мужиком. Поэтому в душе Хань Шэнли посмеивался над Лю Юэцзинем, что тот лишь зря теряет время. Взвесив все за и против, Хань Шэнли заключил, что Лю Юэцзиня в парикмахерской быть не должно. Во-первых, это место находилось слишком уж близко к стройке, раньше Лю Юэцзинь совершенно открыто бегал сюда каждый день, поэтому прятаться в таком очевидном месте мог разве что дурак. Во-вторых, коль скоро отношения между Лю Юэцзинем и той женщиной не достигли необходимой стадии, то, пожелай он переждать у нее опасность, она бы ему этого не позволила. Однако в жизни встречаются исключения из правил, поэтому надежности ради Хань Шэнли все-таки решил наведаться в «Парикмахерскую Маньли», чтобы удостовериться во всем лично. Выйдя из «Чайной Лао Ци», он сначала проехал на метро, затем сменил три автобуса, чтобы добраться до восточного пригорода, где находилась «Парикмахерская Маньли». Поскольку время уже близилось к вечеру, клиентов в парикмахерской не было. Маньли тоже куда-то ушла, в салоне осталась лишь толстушка Ян Юйхуань, отвечавшая за мытье волос и массаж. Положив ноги на туалетный столик и откинувшись на спинку стула, она отправляла кому-то сообщения по телефону. В парикмахерской царила непривычная тишина. Тогда Хань Шэнли решил проявить хитрость и, пока не пришла Ма Маньли, подмигнул Ян Юйхуань и прямиком направился в дальнюю комнату на массаж. При себе у него было десять тысяч от Янь Гэ, так что он чувствовал себя уверенно. Спустя всего ничего они успели сделать все дела. Когда Ян Юйхуань уже собиралась встать с постели, Хань Шэнли снова обнял ее и невзначай спросил:

– Юйхуань, приходил ли сюда в последние два дня Лю Юэцзинь?

Хань Шэнли знал, что Ян Юйхуань терпеть не могла Лю Юэцзиня, поскольку его постоянное присутствие в салоне мешало ее бизнесу. Поэтому уж кого-кого, а его она бы выгораживать не стала. Услышав его имя, она действительно не собиралась его покрывать, тем не менее, оттолкнув от себя Хань Шэнли, она встала и, одеваясь, ответила:

– Не видела я его.

Хань Шэнли продолжал:

– А не знаешь, где он?

Та уставилась на него и резко сказала:

– Он ведь не мой парень, откуда мне знать? Иди в столовую на стройплощадку и спрашивай.

Таким образом Хань Шэнли понял, что здесь о проблемах Лю Юэцзиня еще ничего не знали. Одевшись, он засобирался уже было уходить, когда в салон с пакетиком куриных шей зашла Ма Маньли. Тут соблюдалось все то же правило: хозяйка готовила, а ее работница Ян Юйхуань приходила уже на готовенькое. Хань Шэнли снова сделал озабоченный вид и спросил:

– Тоже не знаешь, куда девался Лю Юэцзинь? – Помолчав, тут же добавил: – Я нашел того вора, что похитил его сумку.

Он украдкой наблюдал за Ма Маньли, но та, услышав имя Лю Юэцзиня, никак не отреагировала. Не удостоив Хань Шэнли ответом, она прямиком прошла к раковине и стала мыть куриные шеи. Похоже, ей было вообще наплевать. Тогда Хань Шэнли окончательно утвердился в том, что Лю Юэцзиня здесь не было. К тому же этот крошечный салон, судя по всему, являлся вотчиной Ян Юйхуань, поэтому, даже если бы Лю Юэцзинь и захотел, его бы сюда все равно не пустили.

Другим убежищем Лю Юэцзиня, о котором мог знать лишь Хань Шэнли, был ресторанчик Лао Гао на улице Санькэшу в районе Вэйгунцунь. Десять с лишним дней назад, когда Хань Шэнли за воровство на чужой территории схватили люди из банды синьцзянца Лао Лая, Лао Гао согласился стать его поручителем. Все трое: Хань Шэнли, Лао Гао и Лю Юэцзинь были земляками из Лошуя. Хань Шэнли знал, что Лю Юэцзинь состоит в приятельских отношениях с Лао Гао. Он видел его там не менее десяти с лишним раз. Чтобы добраться со стройплощадки на востоке Пекина до района Вэйгунцунь на западе, требовалось пять-шесть раз сменить транспорт. Без пробок туда можно было добраться за два часа, но вот с понедельника по пятницу эта же дорога могла отнять и три, и даже пять часов. Тем не менее Хань Шэнли встречал Лю Юэцзиня в ресторанчике Лао Гао и в будние дни, из чего он сделал вывод, что отношения между ними необычные. Иногда он замечал, что, встречаясь, они даже не разговаривают между собой, а просто сидят и молча курят. Однако выражения их лиц после таких посиделок были такими, словно они поговорили обо всем на свете. Если время подходило часам к десяти вечера, Лю Юэцзинь, боясь опоздать на вечерний автобус, вставал и уходил. Тогда Лао Гао, провожая его до порога, говорил лишь одну фразу: «Осторожнее через дорогу». Лю Юэцзинь тоже отвечал ему лишь одной фразой, к примеру: «На следующей неделе буду занят, не приеду», – после чего стремительно уходил. Если же дело было днем, когда ресторан набивался клиентами, то Лю Юэцзинь, покурив, отбрасывал окурок в сторону и протискивался на кухню помогать Лао Гао готовить лапшу. Хань Шэнли считал, что они хорошо ладят друг с другом, потому что оба повара, да к тому же еще и земляки. Как-то он даже поинтересовался на эту тему у Лао Гао. Но тот ему рассказал, что когда они жили у себя на родине и работали под одной крышей в ресторане «Счастливый знак», отношения между ними были далеки от дружеских. А однажды на их кухне пропало полведра масла, и хозяин стал вычислять виновного, Лао Гао и Лю Юэцзинь, заподозрив друг друга, поссорились и даже полмесяца не разговаривали. Потом каждый из них перебрался в Пекин и стал заниматься своим делом, но не проходило и полмесяца, как им хотелось встретиться и поговорить. В такие дни они начинали вспоминать прошлое и хохотать. Поэтому сейчас, когда Лю Юэцзиню потребовалось укрытие, у него осталось единственное место – ресторанчик Лао Гао. Наверняка Лю Юэцзинь трудился у того на кухне. Итак, после «Парикмахерской Маньли» Хань Шэнли отправился в район Вэйгунцунь. На протяжении десяти с лишним дней, пока он возвращал долг синьцзянцам, его трясло от одного упоминания этого района, сейчас же, когда все разрешилось, он направлялся туда с чувством собственной правоты. Добравшись до ресторанчика Лао Гао, самого хозяина Хань Шэнли не застал, тот ушел закупать продукты. Тогда Хань Шэнли проинспектировал все что можно внутри и за пределами ресторана, но Лю Юэцзиня нигде не нашел. Решив, что Лао Гао укрыл того в другом месте, он решил дождаться хозяина. Когда тот вернулся, Хань Шэнли даже не успел пристать к нему с расспросами, как тот, отбросив сноп сельдерея, напустился на него. Не давая и рта раскрыть, Лао Гао стал на него ругаться из-за синьцзянцев. Хань Шэнли удивился:

– Разве эти проблемы не уладились?

– Это у тебя они уладились, а у меня они только начались, – вытаращился на него Лао Гао.

Оказывается, с тех пор как Лао Гао стал поручителем Хань Шэнли, его каждый день третировали за то, что Хань Шэнли прятался, не выплачивая долга в положенный срок. За десять с лишним лет эта банда синьцзянцев успела пустить в Вэйгунцуне корни и обросла собственными детьми. Поэтому пока взрослые приставали к Лао Гао, их дети приставали к его сыну. Несколько маленьких уйгурцев, которым уже исполнилось по десять лет, торговали на улицах традиционными ножами или чистили обувь. А в последнее время они забавлялись тем, что вылавливали на дороге сына Лао Гао и требовали у того денег. Если тот отдавал деньги, его отпускали, если же нет – избивали. Просили они не меньше двадцати юаней, если в карманах у того было пусто, его снова били. С тех пор как Лао Гао поручился за Хань Шэнли, его сына избили уже пять раз, так что без двадцати с лишним юаней тот уже и боялся выйти за порог. Когда за Хань Шэнли заступился брат Цао, возвратив его долг, проблемы уладились лишь между взрослыми, дети продолжали устраивать разбои. Например, вчера, когда сын Лао Гао купил себе на улице мороженое, его снова поймали и избили. А сегодня он побоялся из-за этого идти в школу. Хань Шэнли, услышав такое, тоже стал возмущаться:

– Ну, это уже слишком! Они не соблюдают никакого соглашения, я должен сейчас же рассказать об этом брату Цао.

Однако Лао Гао, который знать не знал никакого брата Цао, поставил ему условие:

– Это ты беду навлек, поэтому, начиная с завтрашнего дня, будешь провожать моего ребенка в школу и обратно. Все равно болтаешься без дела!

Хань Шэнли на это пробормотал:

– Да я занят сейчас.

Тут же он попытался объяснить, что во всех их бедах виноват не кто иной, как Лю Юэцзинь. Ведь это он не возвратил ему долг, из-за чего Хань Шэнли не мог расплатиться с синьцзянцами, которые привязались к ним вместе со своими детьми. Хань Шэнли не волновало, что он врет, ведь на самом деле его собственный долг составлял намного больше, чем одолжил у него Лю Юэцзинь. Однако сейчас его интересовал исключительно Лю Юэцзинь, найти его было задачей номер один, поэтому ребенок Лао Гао отходил на второй план. Взвесив все за и против, Хань Шэнли вытащил из кармана двести юаней и демонстративно положил их на стол:

– Эти деньги отдашь сыну. Двести юаней раз на десять хватит? Если эти синьцзянцы и дальше будут приставать, я сам им к горлу нож приставлю.

Посмотрев на деньги, Лао Гао на какой-то момент замер, ожидая следующего хода Хань Шэнли. Тот продолжил:

– Найди Лю Юэцзиня и заставь вернуть мне деньги. Если он вернет, я дам тебе еще тысячу, так сказать, за моральный ущерб, чтобы окупить твои страдания за поручительство.

Тут Лао Гао и попал в его западню. Такое поведение Хань Шэнли он расценил как желание очистить совесть, поэтому тут же пообещал:

– Жди меня здесь, а я сейчас же съезжу к нему на стройплощадку.

Он даже развязал передник, собираясь тут же выскочить за порог. Хань Шэнли сразу понял, что Лю Юэцзинь прячется не у него. Да какой там прячется, Лао Гао даже не знал, что Лю Юэцзинь исчез, по-прежнему считая, что тот все еще кашеварит на стройплощадке. Выходит, знал он даже меньше, чем Хань Шэнли. О чем можно было с ним говорить? Хань Шэнли рывком остановил Лао Гао и спросил:

– Как долго не появлялся у тебя Лю Юэцзинь?

Прикинув, Лао Гао вдруг вскрикнул:

– Да уже больше полумесяца! – И тут же удивился: – Но раз он должен тебе, почему избегает меня?

По реакции Лао Гао Хань Шэнли заключил, что тот не притворяется. Хань Шэнли совсем сник. Не тратясь более на болтовню, он сгреб со стола двести юаней, развернулся и вышел из ресторанчика.

Проверив «Парикмахерскую Маньли» и хэнаньский ресторанчик Лао Гао, Хань Шэнли окончательно убедился, что Лю Юэцзиня в Пекине уже нет, он скрылся где-то за его пределами. Ну так и прекрасно. Все, кто сейчас искал Лю Юэцзиня: брат Цао, те два незнакомца из «Чайной Лао Ци» и даже Жэнь Баолян – все они пребывали в тревоге, один только Хань Шэнли не волновался. В том, что Лю Юэцзиня было невозможно найти, имелись свои плюсы. Хань Шэнли уже успели подкупить сразу две заинтересованные стороны. Если он не найдет Лю Юэцзиня, то просто не оправдает доверия, в противном же случае возникнет дилемма, кому его сдавать: брату Цао или Янь Гэ. Так что пока все остальные пребывали в самой настоящей тревоге, Хань Шэнли ее симулировал. Он понимал, что у всех были свои причины волноваться, сам он, оказавшись между двух огней, соблюдал полный нейтралитет и до поры до времени помалкивал.

Но случилось так, что Лю Юэцзиня поймали люди из утиной лавки, и Хань Шэнли тут был ни при чем. К этому имел отношение другой человек, а именно Ян Чжи, по кличке Синемордый, который в настоящее время залечивал раны в пристанище таншаньской банды. В тот вечер под мостом «Сыцзицин» водитель Янь Гэ Сяо Бай со своими подручными сломали Ян Чжи два ребра. Его избили из-за флешки, но из-за того, что она оказалась фальшивой, оставили в живых. Когда Сяо Бай пустился в погоню за Лю Юэцзинем, Синемордый чуть не убежал, тогда к нему для охраны приставили человека. Однако Цюй Ли сказала: «Это просто аферист, какая от него польза?» Тогда Синемордый собрал последние силы, выбежал из-под моста, поймал такси и был таков. Он благодарил судьбу, что флешка оказалась фальшивой, а заодно и хозяйку особняка, у которой он украл сумку. В том, что ему сломали два ребра, кроме минусов были и плюсы. Во-первых, теперь он окончательно решил перейти на сторону брата Цао. Сломанные ребра на какое-то время лишали его возможности зарабатывать, и ему требовалось место, где бы он мог отлежаться. Если раньше Ян Чжи сомневался, стоит ли ему примыкать к брату Цао, то теперь он отбросил всякие сомнения. Вообще-то, он мог этого и не делать, поскольку в том же районе Шицзиншань у шаньсийцев тоже имелось свое логово, где можно было бы с таким же успехом залечивать раны. Однако там водилась всякая шваль, и поскольку Синемордый мечтал обеспечить себе достойное и спокойное будущее, метить ему следовало выше. Но больше пристанища его сейчас волновало, кто кроме него мог найти настоящую флешку. Самого Ян Чжи избили, а повар с флешкой сбежал. А ведь она стоила целое состояние. Помнится, когда он шантажировал Цюй Ли и потребовал триста тысяч, она тотчас согласилась, что говорило о том, что флешка могла стоить и пятьсот тысяч. Такую сделку не хотелось бы упускать. Опираться на шаньсийскую шайку в столь серьезном деле было мероприятием сомнительным, тут требовалось участие таких людей, как брат Цао. К тому же за Синемордым еще числился долг. Но если брат Цао найдет заветную флешку, то свои деньги он за нее получит сполна. Таким образом, Синемордый вернет долг брату Цао, решив эту проблему за его счет. Обмозговав все как следует, Синемордый переметнулся на сторону брата Цао, и теперь, корчась от боли, лежал в убежище таншаньцев. Но как-то ночью Синемордый вдруг кроме нестерпимой боли почувствовал кое-что еще: его мужское оружие снова начало подавать признаки жизни. Ведь именно из-за проблем по этой части он в последнее время был сам не свой и даже задумал убийство. Потом, увидав голую Цюй Ли, он снова почувствовал себя мужиком, однако, едва Цюй Ли, обнаружив Ян Чжи, заорала, его «приятель» снова сник. И вот теперь, когда он от боли не мог шевельнуть верхней половиной своего тела, в его нижней части вдруг наметилось оживление. Возможно, его настолько испугало нападение Сяо Бая, что это затмило все прошлые страхи Синемордого. Другими словами, Сяо Бай выбил из него прежние страхи. При этом Ян Чжи чувствовал, что его возбуждение, не в пример прошлым случаям, было самым что ни на есть настоящим. Он возликовал: все-таки не зря его побили, не зря ему сломали ребра. Обретение мужской силы значило для него гораздо больше, чем обретение флешки. Теперь Синемордый стал прежним. И хотя он все еще оставался недвижим, мозг его стал работать столь же изощренно, как и раньше. Синемордый подключил всю свою сообразительность, чтобы понять, куда мог деться Лю Юэцзинь. Он не спал до самого утра, пока, наконец, ему в голову не пришла одна мысль.

Во-первых, он сразу определил, что Лю Юэцзинь никуда из Пекина не уехал. И флешка была тут ни при чем. Пока они вместе шантажировали Цюй Ли, Синемордый успел убедиться, что этот повар труслив. Более того, все это время Лю Юэцзиня заботила лишь его потерянная сумка, точнее расписка на шестьдесят тысяч. Он предпочитал не замахиваться на большее. Когда он видел, что Синемордого избили из-за флешки, у трусливого Лю Юэцзиня без сообщника не хватило бы духу продолжить торги. Если бы он не зацикливался на своих мелких проблемах, то уже бы давно покинул Пекин. Однако, предпочитая обладать малым, а именно распиской на шестьдесят тысяч, он будет продолжать свои поиски. Если в крупных делах он трусил, то при решении мелких проблем проявлял храбрость. Если требовалось помочь другим, он малодушничал, а за себя мог стоять до последнего. Вот такой портрет повара Лю Юэцзиня нарисовал себе Синемордый. Поняв, что тот из себя представляет, его образ мыслей, Синемордый легко догадался, куда тот мог деться.

Ян Чжи и вправду раскусил Лю Юэцзиня. Тот хоть и пропал, но из Пекина никуда не уехал. Как и думал Ян Чжи, тот остался в Пекине вовсе не из-за флешки, а из-за своей сумки. Той ночью, когда Ма Маньли вместе с Лю Юэцзинем увидела содержимое флешки, она тут же стала уговаривать его немедленно бежать со стройплощадки и вообще из Пекина куда-нибудь подальше. Теперь они знали о флешке гораздо больше Синемордого. Тот лишь представлял ее как большую ценность, не задумываясь почему; еще Синемордый знал, что из-за флешки могут побить, но не более. Лю Юэцзинь раньше тоже так думал, и только теперь он понял, что за флешку придется поплатиться жизнью. Ма Маньли стала убеждать Лю Юэцзиня, чтобы тот не смел возвращаться в Хэнань, иначе его непременно вычислят, и тогда уж ему несдобровать. Ма Маньли старалась убедить Лю Юэцзиня в благоразумии не только ради него самого, но и ради себя, ведь она тоже все видела. Но Лю Юэцзинь ее не послушал. То есть он сделал вид, что согласился, но поступил по-своему. Итак, они договорились, что Лю Юэцзинь уедет, но едва они расстались, как Лю Юэцзинь изменил свои планы. Нельзя сказать, что он совсем наплевал на ее советы, он последовал им наполовину: со стройплощадки сбежал, но из Пекина не уехал. Хотя он и боялся той флешки, еще больше он переживал, что из-за пропавшей расписки суррогатчик Ли Гэншэн откажется от своего долга. Да, его сумку украли дважды, но зацепки у него все еще оставались. Если бы Лю Юэцзинь не имел никакого представления, в чьих руках находится его сумка, он бы ее и не искал. Но он знал, что его сумку утащила шайка из Ганьсу, в которой состояли одна девица и три амбала. Преследуя Синемордого, Лю Юэцзиню даже удалось добраться до их логова в восточном пригороде, но, к сожалению, самих бандитов там не оказалось. Итак, с одной стороны, на кон была поставлена жизнь Лю Юэцзиня, а с другой – его утраченные вещи, и что же ему следовало выбрать? Лю Юэцзинь долго мучился, пока не выбрал промежуточный вариант. Поскольку совсем отказаться от поиска своей сумки Лю Юэцзинь не мог, он решил ограничить ее поиск по времени. Лю Юэцзинь дал себе три дня: если в течение трех дней он ее найдет, то прекрасно, если же нет, значит, так тому и быть, но в любом случае он должен убраться из Пекина. Прежде чем покинуть стройплощадку, ему следовало определиться с другим пристанищем. Но здесь он размышлял не так, как Хань Шэнли. Тот полагал, что Лю Юэцзинь укроется в «Парикмахерской Маньли» или у Лао Гао в Вэйгунцуне. Сам Лю Юэцзинь думал об этих местах, но выбрать – не выбрал. Он отнюдь не сомневался в надежности этих людей, не смущала его и реакция Ма Маньли на то, что он остался в Пекине. Просто Лю Юэцзинь перестал быть прежним Лю Юэцзинем – теперь от его поведения зависели жизни других людей, поэтому ему показалось, что те два места были небезопасны. Где же было безопаснее всего? Прятаться следовало не у друзей, а там, где никто бы не догадался его найти, в каком-нибудь многолюдном месте. И где же это самое место? На вокзале. Там можно было не только затеряться в толпе, но даже позвать на помощь. Поэтому последние два дня Лю Юэцзинь, отдыхая от поисков сумки, прятался на Западном вокзале. Спал он, смешавшись с незнакомцами, которые следовали в разные концы Китая.

Однако люди брата Цао схватили Лю Юэцзиня не на вокзале. Синемордый перебрал в уме множество самых разных вариантов, но, как и Хань Шэнли, до вокзала не додумался. Зато он додумался проверить место, о котором не знал Хань Шэнли – старое логово банды из Ганьсу. И здесь его мысли совпали с мыслями Лю Юэцзиня. Именно в том месте ограбили Синемордого. Когда Синемордый направился туда, чтобы отомстить, то следивший за ним Лю Юэцзинь тоже узнал про это место. Однако банда уже давно сменила свое логово. Сам Синемордый наткнулся на них уже не в восточном пригороде, а в районе Шицзиншань. Но Лю Юэцзинь об этом не знал. Зато Синемордый догадался, что если Лю Юэцзинь захочет найти свою сумку, то двинется на поиски той самой банды, а для этого сунется в их старое логово в восточном пригороде. Когда Синемордый поделился своими соображениями с братом Цао, тот сразу отрядил туда лысого Цуя вместе с помощниками. Тот переулок был прекрасно знаком лысому Цую. Ведь несколько дней тому назад именно там он поймал Синемордого и заставил его переодеться официантом, чтобы обворовать особняк в «Бетховене». Синемордый действительно разгадал намерения Лю Юэцзиня. В час ночи Лю Юэцзинь тайком отправился в то самое место. Свернув в одном переулке, он дошел до конца другого, где находилась небольшая хибарка. Однако, заметив на ее дверях навесной замок, Лю Юэцзинь несколько приуныл. Тем не менее отступать он не собирался, а вместо этого решил устроить засаду. Не успел он выбрать подходящее место, как его прямо там же накрыл лысый Цуй со своими ребятами. Лю Юэцзиня застигли врасплох. Не предполагая, что его схватили из-за флешки, он пытался возмущаться, что те вмешались в его планы. Однако, заметив, что объясняться с ним не собираются, он перестал сопротивляться. Когда же его доставили в утиную лавку и брат Цао объяснил, что им нужна флешка, Лю Юэцзинь понял, что круг людей, которым она понадобилась, успел расшириться. Брат Цао действовал не наобум, а был достаточно подкован: он не спеша рассказал Лю Юэцзиню, что сумка, которую он подобрал, была украдена из особняка в комплексе «Бетховен». Этот комплекс находится на его территории, и Ян Чжи, укравший эту сумку, исполнял его приказ. Поэтому сейчас брат Цао просил Лю Юэцзиня вернуть ему сумку как законному владельцу. Он также пояснил, что сама сумка ему не нужна, его интересует лишь флешка, что находилась внутри. Если Лю Юэцзинь ее отдаст, они тихо-мирно разойдутся. Услышав такие речи от брата Цао, Лю Юэцзинь сразу сообразил, что тот не видел, что было на флешке, он охотился за ней сугубо ради денег. Помимо того, что флешка стоит целое состояние, он и знать не знал, что за нее можно поплатиться жизнью. Похоже, она уже превратилась в настоящую бомбу. Но было бы странно, если бы Лю Юэцзинь стал объяснять брату Цао все эти тонкости, говорить о собственных горестях ему тоже не хотелось. Да и вообще, если он не отдаст эту флешку, брату Цао будет от этого только лучше, иначе тот, можно сказать, тоже окажется привязанным к этой бомбе. Разумеется, Лю Юэцзиня не волновала судьба брата Цао, но отдай он сейчас ему флешку, и взрывная волна непременно накроет и его самого. Таким образом, намечался уже третий виток развития событий. При таком раскладе Лю Юэцзинь предпочел притвориться дурачком, поэтому, как и в случае с Синемордым, он сказал, что никакой сумки не подбирал и даже в глаза не видел флешки, о которой ему толковал брат Цао. Но если Синемордый ему в свое время поверил, то брат Цао верить отказывался. Он посоветовал Лю Юэцзиню подумать еще, дабы не нарушать добрую атмосферу. Лю Юэцзинь стал горячо доказывать, что, попадись ему эта сумка с флешкой, он бы уже давно ее отдал, зная, как много людей ее ищут. На кой она ему сдалась, обычному повару? Брат Цао на это лишь вздохнул, заложил руки за спину и, развернувшись, вышел из лавки. Едва он это сделал, как лысый Цуй и его ребята подвесили Лю Юэцзиня к балке и стали избивать. И кто же из них старался больше всех? Хань Шэнли. Он выкладывался по полной вовсе не потому, что Лю Юэцзинь все еще не вернул ему долг и не потому, что ему пришлось зря потратить время на поиски в «Парикмахерской Маньли» и в Вэйгунцуне у Лао Гао. Хань Шэнли было невыносима мысль, что, вопреки его ожиданиям, Лю Юэцзинь никуда из Пекина не уехал. Также Хань Шэнли очень мучило то, что Лю Юэцзиня поймал не он, а Синемордый. Из-за этого Лю Юэцзиня он провалил свое первое дело, которое доверил ему брат Цао, а это означало, что брат Цао только зря возместил синьцзянцам его долг. И хотя брат Цао ничего подобного ему не высказывал, сам Хань Шэнли по этому поводу очень переживал. Пиная и награждая пощечинами Лю Юэцзиня, Хань Шэнли не только срывал на нем злость, но и, можно сказать, искупал свою вину перед братом Цао. Такое рвение со стороны Хань Шэнли удивило не только Лю Юэцзиня, но и других, ведь все знали, что раньше Хань Шэнли и Лю Юэцзинь были хорошими друзьями. Лысый Цуй по этому поводу заметил: «Да этот зверюга уже и своих не признает». Лю Юэцзиню уже в кровь разбили нос, но он по-прежнему утверждал, что никакой сумки и флешки не брал. Лысый Цуй, думая, что он просто упрямится, дал команду продолжить пытку. Хань Шэнли вошел в раж и, схватив доску, ринулся было на Лю Юэцзиня, но в эту самую минуту в лавку медленно вошел брат Цао и всех остановил. Брат Цао еще не оправился от простуды, глаза его по-прежнему слезились, сквозь слезы он внимательно посмотрел на Лю Юэцзиня. Тот, решив, что брат Цао тоже собирается его ударить, инстинктивно сжался. Но вместо того чтобы ударить, брат Цао лишь похлопал его по лицу и сказал:

– Повисишь тут ночку, если к утру не расколешься, я тебе поверю. – Промокнув глаза салфеткой, он обратился ко всем остальным: – Уже поздно, всем пора на отдых. – Тут же он обратился к Крепышу: – А ты останешься за ним присматривать.

Все один за другим стали послушно расходиться по домам. Как ни хотелось Крепышу последовать их примеру, но ослушаться брата Цао он не мог. Свое недовольство он выместил на Лю Юэцзине: взял со стола хозяйственную тряпку и засунул тому в рот.

Глава 30. Крепыш

Лю Юэцзинь потерял сознание. За всю свою жизнь он терял сознание четыре раза. Первый раз это случилось в 1960 году, когда ему было два года. Тогда весь Китай страдал от голода, и в деревнях погибло очень много народу. Дядя Лю Юэцзиня был вором и воровал в полях овощи; именно благодаря дяде Лю Юэцзинь и не помер. Но своровать много не получалось, к тому же за полями присматривали, да и дядя не каждый день ходил промышлять. И вот в один из таких дней у Лю Юэцзиня случился голодный обморок. Во второй раз Лю Юэцзинь лишился чувств после того, как застукал свою жену Хуан Сяоцин в постели с суррогатчиком Ли Гэншэном, который вдобавок его избил. В тот раз Лю Юэцзинь находился в состоянии аффекта и, возвратившись домой, лишился чувств, это был эмоциональный обморок. Еще один раз он отключился несколько дней назад, когда его разыскал Синемордый и сообщил, что сумку, которую он украл у Лю Юэцзиня, повторно украла банда из Ганьсу. Это был обморок из-за стресса. Последний обморок Лю Юэцзиня в утиной лавке отличался от всех остальных – это был обморок из-за побоев. Даже не из-за побоев, а из-за того, что Лю Юэцзиня подвесили к стальной балке, тянувшейся вдоль потолка; его ноги не касались пола, в результате чего кровоток замедлился, и Лю Юэцзинь стал белым, как полотно и уже еле дышал. С другой стороны, Лю Юэцзинь отключился даже не из-за того, что его подвесили, а из-за того, что ему стало дурно. Боясь, что Лю Юэцзинь начнет кричать, Крепыш засунул ему в рот тряпку, причем в самую глотку. Об эту тряпку день-деньской вытирали ножи после убоя уток, поэтому от нее исходила такая жуткая вонь, что едва ее засунули в рот Лю Юэцзиня, как тот сразу отключился. Но он не умер, а увидел сон. Во сне он возвратился лет на десять с лишним назад, когда он еще не развелся с Хуан Сяоцин. Держа за руку пяти-шестилетнего Лю Пэнцзюя, они вместе ходили по какому-то рынку. В толпе их сын неожиданно потерялся. Вслед за сыном пропала и жена Лю Юэцзиня. Он решил было ринуться на их поиски, но ноги его приросли к земле. Тогда он стал кричать, но изо рта не выходило ни единого звука. Лю Юэцзинь в ужасе очнулся и не сразу понял, где он. Постепенно опознав утиную лавку брата Цао, он вспомнил как тут оказался и окончательно осознал, в какую передрягу попал. В лавке горел свет, Крепыш, расположившийся в плетеном кресле брата Цао, уже заснул, было слышно, как он сопит. Рядом с Лю Юэцзинем висела птичья клетка, в которой сидела хохлатая майна. Эта птица принадлежала брату Цао, и умела она говорить лишь три фразы. Поскольку в свое время уши ей залепили воском, внешних звуков она не слышала, а потому режим сна соблюдала с точностью до наоборот: днем спала, а ночью бодрствовала. Эта птичка проснулась еще до того, как очнулся Лю Юэцзинь, и стала прыгать по клетке. Напрыгавшись, она высунула из прутьев голову и принялась внимательно разглядывать Лю Юэцзиня. Когда же он очнулся, она его тотчас поприветствовала: «С Новым годом!», чем изрядно его напугала. Но сейчас ему было не до птицы. Напрягшись изо всех сил, Лю Юэцзинь стал отчаянно издавать гортанные звуки, пока не разбудил Крепыша. Тот подошел и вынул кляп. Лю Юэцзинь, задыхаясь, попросил:

– Воды! – И тут же добавил: – Убить не убили, так чуть кляпом не удушили.

Крепыш посмотрел на него, взял со стола термос брата Цао и поднес ко рту Лю Юэцзиня. Тот жадными глотками выпил все содержимое. Когда Крепыш хотел было снова засунуть ему в рот кляп, Лю Юэцзинь попросился в туалет.

– Валяй, – ответил Крепыш, – женщин здесь нет.

Лю Юэцзинь понял, что отвязывать его не собираются, предлагая справить нужду прямо в штаны.

– Мне не по-малому, а по-большому.

Крепыш посмотрел на Лю Юэцзиня, а тот продолжал:

– Если не боишься вони, я наделаю прямо в штаны.

Крепыш задумался, после чего ослабил подвесной канат и спустил Лю Юэцзиня вниз. Затем он принес ему тазик с утиной кровью и стащил с него штаны.

– А руки не освободишь? – спросил Лю Юэцзинь. – Или и задницу мне сам подотрешь?

– А что если ты сбежишь? – возразил Крепыш.

– Братец, как я убегу в таком состоянии? К тому же мы, можно сказать, с тобой не чужие. Ты мне уже помогал, как я могу тебя подвести?

Подумав, Крепыш подошел к столу, взял разделочный нож, после чего подошел к Лю Юэцзиню и разрезал на его руках веревку. Приставив нож к его лицу, он пригрозил:

– Даже не рыпайся, иначе зарежу.

Освободившийся от веревки Лю Юэцзинь уже не боялся Крепыша. Завязывая на ходу штаны, он подался прямо на него:

– Вот что я тебя скажу, братец: я уже давно мечтаю сдохнуть. Давай же, подари мне такое удовольствие.

Крепыш, весь красный от напряжения, пятясь назад, закричал:

– Ты меня не вынуждай, а то правда зарежу!

Тут Лю Юэцзинь совершено неожиданно выхватил у него из рук нож:

– Кишка тонка, утку и то прикончить не можешь, а на человека замахнулся. – Сделав паузу, он добавил: – Зато я сейчас не то что тебя, кого хочешь убью.

С этими словами он пинком повалил Крепыша на пол, связал его, засунул в рот тряпку и подвесил рядом с птичьей клеткой. Потом он стянул с себя окровавленную одежду и облачился в висевшие на веревке вещи брата Цао. Напоследок он вытащил из кармана Крепыша двести с лишним юаней, засунул за пазуху нож, открыл дверь и, оглядевшись, побежал прочь.

Лю Юэцзинь даже не думал, что едва он выбежит из утиной лавки, из нее тут же выскользнет лысый Цуй с двумя своими ребятами, и они незаметно последуют за ним.

Глава 31. Фан Цзюньдэ

Вырвавшись из утиной лавки брата Цао, Лю Юэцзинь что было мочи побежал в «Парикмахерскую Маньли». Он бежал туда вовсе не затем, чтобы спрятаться, а чтобы кое-что сказать Ма Маньли. После побоев в утиной лавке Лю Юэцзинь наконец понял, что поиски собственной сумки ему следует прекратить, иначе его просто убьют. Одни его уже поймали и отделали по полной программе, неизвестно, сколько еще желающих искало с ним встречи. Сначала ему казалось, что его собственная сумка гораздо важнее, по крайней мере лично для него. Именно поэтому он и не уехал из Пекина, упорно продолжая искать свою сумку. И только сейчас до него наконец-таки дошло, что вещица из чужой сумки была гораздо важнее его собственной потери. Вещи – они как люди, не стоит судить о них субъективно. Сейчас Лю Юэцзинь раскаивался, что сразу не послушался Ма Маньли. Если бы он пораньше убрался из Пекина, то не попал бы в эту передрягу. Но Ма Маньли он хотел увидеть вовсе не для того, чтобы поделиться с ней своим раскаянием, ему нужно было поговорить с ней о флешке. Поскольку он сбежал от людей брата Цао, то рано или поздно они это обнаружат, и если его поймают повторно, то побоями дело уже, скорее всего, не ограничится, и его прикончат. Поэтому к Ма Маньли он пробирался, можно сказать, подвергаясь смертельной опасности. Такое выражение как «смертельная опасность» часто использовалось в сказах под барабан, которые Лю Юэцзинь слушал в своей хэнаньской деревне. Смертельная опасность подстерегала героев на полях сражений, в императорских дворцах, темницах или на местах казни. Лю Юэцзинь никогда бы не подумал, что в спокойной мирной обстановке его вдруг возьмут и станут преследовать. Он чувствовал себя белой вороной. Пробежав два переулка, Лю Юэцзинь вдруг обнаружил, что бежит не туда. Видимо, сказалась спешка, а также общее помутнение в его голове из-за недавних пыток. Повернув назад, он заметил в соседнем переулке несколько размытых фигур, которые тут же поспешили укрыться. Лю Юэцзиня прошиб пот. Он понял, что не успел он сбежать, как за ним тотчас организовали погоню. Если в первые минуты Лю Юэцзинь ликовал, то уже вскоре стал сомневаться, как это брат Цао мог так легко его упустить. Подвесили на балке, избили и вроде как разошлись, а приглядывать за ним оставили растяпу Крепыша? Мечты о побеге совсем затмили ум Лю Юэцзиню, зато сейчас он сообразил, что ему просто устроили западню. Брат Цао намеренно позволил ему убежать, чтобы выследить, куда он пойдет. Точно так же поступил в свое время Лю Юэцзинь в случае с Синемордым, когда решил выяснить, где находится его логово. Его интересовало даже не само логово, а то, что там могла находиться заветная сумка. В этом смысле брат Цао поступил точно так же: он организовал погоню не ради самого логова, а ради того, чтобы найти флешку. Тогда Лю Юэцзинь решил схитрить. Заметив, что за ним следят, он тем не менее не показал вида, а продолжил бежать дальше. Ведь если они поймут, что он их увидел, то его снова доставят в утиную лавку, а если же Лю Юэцзинь будет делать вид, что ничего не заметил, то у него хотя бы будет возможность бежать. А пока он будет бежать, то придумает что-нибудь еще. Выскочив из переулка, Лю Юэцзинь вдруг сменил направление. Если сначала он бежал к Ма Маньли, то теперь передумал и со всех ног бросился к проспекту. Там, что ни говори, пространства было больше, и то и дело проезжали машины, несмотря на глубокую ночь. А в людных местах все-таки безопаснее. Выбежав на проспект, Лю Юэцзинь устремился к автобусной остановке, где кто-то ждал рейсовый автобус. Для него сейчас было главным держаться поближе к людям. Едва он подбежал к остановке, как подъехал автобус; тогда Лю Юэцзинь запрыгнул в него и поехал на Западный вокзал. Уже по дороге к проспекту Лю Юэцзинь бежал не наобум, а с определенной целью – добраться до вокзала.

Лю Юэцзинь благополучно добрался до Западного вокзала вовсе не из-за своей бдительности, благодаря которой заметил Лысого Цуя и его подручных. Его уловки с притворством тоже были ни при чем. После того как он запрыгнул в автобус, ему требовалось еще дважды сменить транспорт, чтобы добраться до вокзала, так что лысый Цуй мог схватить его во время любой из пересадок. Ведь людям брата Цао нужна была флешка, а Лю Юэцзинь, судя по всему, намеревался убежать куда-то в другое место. Так что задумай они схватить его, такая возможность у них появлялась несколько раз, пока Лю Юэцзинь пересаживался с одного автобуса на другой. В первый раз, когда Лю Юэцзинь выбежал на остановку из переулка, автобус подошел сразу. Но следующие два раза ему уже так не фартило: выйдя из первого автобуса, он не увидел даже намека на транспорт, а когда он делал последнюю пересадку, ему вообще пришлось прождать целых полчаса. Тогда, боясь упустить время, Лю Юэцзинь поймал такси и уже на нем добрался до Западного вокзала. Лысый Цуй и его ребята не стали бы упускать столько случаев и схватили бы Лю Юэцзиня еще в первом автобусе, приставили бы нож к горлу, и никто бы не посмел пикнуть: ни сам Лю Юэцзинь, ни водитель с кондуктором. То что Лю Юэцзиня не схватили, никак не было связано с его смекалкой или с отсутствием таковой. Причиной тому был другой человек.

А звали этого человека Фан Цзюньдэ. Как и Лао Син, он работал в сыскном агентстве. Если агентство Лао Сина называлось «Тысяча планов мудреца», то агентство Фан Цзюньдэ называлось «Без промашек». Хотя и тот и другой были частными детективами, их расследования касались разных дел. Лао Син в основном вычислял любовников, в результате чего разрушал семьи. До встречи с Янь Гэ задания найти вора ему не попадались. А Фан Цзюньдэ в основном удовлетворял заказы, касающиеся личной мести, так сказать, око за око, зуб за зуб, в результате чего лишал кого-нибудь рук или ног. Если агентство Лао Сина считалось открытым для всех, то агентство Фан Цзюньдэ было подпольным. Оба они, как и люди брата Цао, тоже охотились за флешкой, но наемники у них были разные: Лао Сина нанял Янь Гэ, а Фан Цзюньдэ нанял Лао Линь. Уже прошло несколько дней, а флешку еще так никто и не нашел. Когда Лао Линь узнал, что флешка у повара, а сам повар исчез, то он, с одной стороны, стал упрекать Янь Гэ за неудачный выбор агента, а с другой – попросил Фан Цзюньдэ проследить за Хань Шэнли, который пообещал найти Лю Юэцзиня. Лао Линь надеялся найти Лю Юэцзиня через Хань Шэнли. При этом Лю Юэцзиня планировалось обокрасть еще до того, как он мог попасть в руки Хань Шэнли. Таким образом, флешку можно было заполучить напрямую, в обход Янь Гэ. Хотя такой план требовал определенных затрат и дополнительного вмешательства посторонних лиц, свои плюсы у него имелись. Лучше обокрасть человека на полдороге, чем зависеть от него весь оставшийся путь. В общем, преимуществ тут имелось больше. Но на всякую силу в этой жизни есть своя управа, как говорится, богомол хватает цикаду, не замечая позади воробья. Кто бы мог подумать, что, взяв у Янь Гэ деньги, Хань Шэнли не сможет найти Лю Юэцзиня. Но зато Хань Шэнли вывел Фан Цзюньдэ на утиную лавку брата Цао. Тогда он вызвал еще одного напарника, и они устроили у этой лавки ночной дозор. Они думали, что зря теряют время, но Лю Юэцзиня действительно привели именно в эту лавку. Пока Лю Юэцзинь находился внутри, Фан Цзюньдэ не рискнул проявлять безрассудство и остался ждать снаружи. Когда же Лю Юэцзинь выскочил на улицу, у Фан Цзюньдэ появился шанс действовать. Но тут он заметил, что след Лю Юэцзиня взяли не только они с напарником, но и трое человек из утиной лавки. Тут же он смекнул, что побег Лю Юэцзиня был задуман как ловушка. А еще Фан Цзюньдэ понял, что если он хочет перехватить Лю Юэцзиня, то прежде ему нужно задержать людей из утиной лавки. Когда на улице Баванфэнь Лю Юэцзинь собрался заскочить в рейсовый автобус, лысый Цуй и двое его ребят выскочили из-под моста, намереваясь его задержать. Но не тут-то было: дорогу им преградил Фан Цзюньдэ со своим помощником. Лысый Цуй, оценив их вид, сообразил, что шутить они не намерены. Решив, что это грабители, он удивился, что те сами не поняли, на кого нарвались. Лысый Цуй все еще порывался задержать Лю Юэцзиня, и поскольку у него не было времени на лишние разговоры, он вытащил нож. Уж если те нарывались на драку, то им двоим троих не одолеть. Увидав ножи, Фан Цзюньдэ со своим помощником тут же вытащили пистолеты. Ножи пистолетам явно уступали, поэтому лысый Цуй замер, осознав, что перед ними серьезный противник. Поспешно убрав нож, он сказал:

– Братаны, если нужны деньги, только скажите, а то у нас дела.

– Деньги не нужны, нужен человек.

Сказав это, Фан Цзюньдэ показал в сторону стоявшего на остановке Лю Юэцзиня. Тогда до Лысого Цуя дошло, что перед ним еще одни охотники на Лю Юэцзиня. Он не знал, кем именно они были и кто их нанял, а потому быстро предложил:

– Значит, у нас одна цель – всем нам нужны деньги. Так, может, договоримся и поделимся?

Фан Цзюньдэ только помотал головой и пригрозил пистолетом:

– Не договоримся, катитесь отсюда.

Лысому Цую не раз приходилось попадать в уличные передряги. У Фан Цзюньдэ было такое каменное лицо, когда он приказал им «катиться», что ни у кого не осталось сомнений в том, что им попался крепкий орешек. Это был явно человек слова и дела, он отнюдь не блефовал. Поэтому Лысый Цуй взял своих ребят и уныло отправился восвояси.

Глава 32. Лао Син

Итак, Лю Юэцзинь очутился в зале ожидания Западного вокзала, где на лавках и на полу повсюду спали люди. Между ними с ночным обходом туда-сюда курсировали зевающие полицейские. Обозрев эту картину, Лю Юэцзинь наконец-то почувствовал, что оказался в безопасности. Сердце его постепенно успокоилось, словно у затравленного зайца, успевшего заскочить в свою нору. Но тут перепуганный вид Лю Юэцзиня, на лице которого виднелись следы крови, вызвал подозрение у одного из полицейских. Пробираясь между спящими, он сделал Лю Юэцзиню знак, чтобы тот не двигался. Миновав несколько рядов лавочек, он медленно подошел к Лю Юэцзиню, внимательно на него посмотрел и спросил: «Что с тобой случилось?»

Лю Юэцзинь оказался в таком переплете, что, даже чувствуя себя с полицейским в наибольшей безопасности, откровенничать с ним не мог. Сначала он лишился своей сумки, потом подобрал чужую, в которой оказалась флешка; из-за этой флешки его преследовали, потом избили и, скорее всего, даже хотели убить. Но из-за этой же флешки сам Лю Юэцзинь оказался причастен к шантажу. В общем, всю эту мешанину пересказать было не так-то просто. Кроме того, стремительное развитие событий привело к тому, что сейчас не только за Лю Юэцзинем охотилось несколько человек, но и у него самого имелись неотложные дела. Поэтому на разборки с полицейским у него просто не было времени. Тем не менее, будучи замеченным, он не мог уйти от объяснения причин своего плачевного состояния. Проявив всю свою смекалку, Лю Юэцзинь стал причитать на своем хэнаньском наречии:

– У меня увели жену, я искал ее полмесяца, а вчера вечером застукал ее с мужиком в самом центре. Мало того, мне еще и досталось от ее хахаля. Куда это годится!

В общем-то, все, о чем говорил Лю Юэцзинь, было правдой, он действительно это пережил. В своем рассказе он изменил лишь время и место. Однако правдивое зерно проросло в правдивые эмоции. Он так увлекся, что былое всплыло в его памяти с новой силой, а переживания последних дней еще и подлили масла в огонь. Поэтому он схватил полицейского за руку и стал слезно умолять:

– Брат, ты должен мне помочь их найти, чтобы отомстить за меня.

Полицейский напрягся. Он посмотрел на Лю Юэцзиня. Судя по его несчастному виду, этот бедолага не был ни вором, ни убийцей-грабителем. Вырываясь из рук Лю Юэцзиня, полицейский резко бросил:

– Отпусти.

И тут же добавил:

– Это твои семейные проблемы, нечего беспокоить ими полицию.

С этими словами он снова зевнул и, пошатываясь, пошел дальше. Отделавшись от полицейского, Лю Юэцзинь купил телефонную карточку и побежал к телефону-автомату. Он собирался позвонить Ма Маньли. Однако на этот раз у него к ней был уже совсем не тот разговор, о котором он думал, когда бежал из утиной лавки брата Цао. Сначала он хотел поговорить с ней о флешке, но теперь даже флешка отошла на второй план. Ма Маньли понадобилась ему, чтобы найти оставленную в ее салоне матерчатую сумку. В эту сумку Лю Юэцзинь, когда покидал стройплощадку, сложил все свои вещи и оставил ее на хранение в «Парикмахерской Маньли». Из всех вещей Лю Юэцзиня интересовал лишь костюм, хотя и сам костюм ему был не нужен, ему нужна была лежавшая в кармане визитка. Несколько дней назад эту визитку ему оставил Лао Син из сыскного агентства «Тысяча планов мудреца». Когда Жэнь Баолян вместе с Лао Сином пришли в каморку к Лю Юэцзиню за сумкой, тот прикинулся дурачком, убеждая, что он лишь потерял сумку, но никак не подбирал. Жэнь Баолян тогда разозлился, а Лао Син остался спокоен и, перед тем как уйти, вручил Лю Юэцзиню свою визитку на случай, если тот все-таки решит рассказать, где находится сумка. Пока Лю Юэцзинь добирался до вокзала, он еще не думал о том, чтобы найти Лао Сина. Но уже на вокзале он принял решение сесть на утренний поезд до Хэнани, тогда же он вспомнил про Лао Сина. Ма Маньли с самого начала уговаривала его бежать, причем уговаривала не только покинуть Пекин, но и в Хэнань не возвращаться. Лю Юэцзинь ее не послушал и остался в Пекине, чем уже навлек беду на свою голову. Вот и теперь Лю Юэцзинь не собирался ее слушаться: хоть он и решил уехать, но уезжать собрался в Хэнань. Однако у него имелся свой расчет. Именно поэтому он и вспомнил про Лао Сина. Тот понадобился ему вовсе не потому, что Лю Юэцзинь захотел сообщить про найденную сумку и флешку – с его помощью Лю Юэцзинь намеревался найти собственную сумку и расписку. Он рассудил так: раз Лао Син был частным детективом, который видел и вора, что украл его сумку, и тех бандитов из Ганьсу, которые, в свою очередь, обокрали Синемордого, то теперь он мог выступить в качестве свидетеля, если пройдоха Ли Гэншэн станет отказываться от уплаты долга. В общем, Лю Юэцзинь решил взять Лао Сина с собою в Хэнань. Когда же Лю Юэцзинь получит свои шестьдесят тысяч, тогда можно будет поговорить и о флешке. Флешку Лю Юэцзинь при себе не носил, он спрятал ее кое-где в другом месте. Заставляя Лао Сина поехать с ним в Хэнань, Лю Юэцзинь, можно сказать, его обманывал. С другой стороны, ту сумку, что подобрал Лю Юэцзинь, его сын Лю Пэнцзюй с подружкой увез в Хэнань. Так что если дело касалось сугубо той сумки, то никакого обмана тут не было, или, можно сказать, что Лю Юэцзинь схитрил лишь наполовину. Итак, Лю Юэцзинь дозвонился до Ма Маньли. Поскольку звонок разбудил ее среди ночи, она тут же запаниковала. Не давая Лю Юэцзиню возможности заговорить про костюм и визитку, она тотчас забросала его вопросами про флешку. Она уже была готова сама собрать сумку и убраться из Пекина, при этом даже мысли не допускала, чтобы вернуться на северо-восток: что касалось выбора направления, куда бежать, тут она была непреклонна – куда угодно, только не на родину. Как и предполагала Ма Маньли, теперь за Лю Юэцзинем охотилось сразу несколько группировок, однако сам Лю Юэцзинь считал, что пока флешку не нашли, ничего страшного еще не произошло. Опять же, чтобы успокоить Ма Маньли, он решил запудрить ей мозги. Он признался, что не уехал из Пекина, но на вопрос «Почему?» ответил, что поскольку страсти вокруг флешки поутихли, он отправился на поиски банды из Ганьсу. Вчера вечером он их нашел, но ему пришлось от них убежать. Однако, зная, что Лао Син тоже их уже вычислил, он решил обратиться к нему за помощью. Только тогда Ма Маньли нашла визитку и продиктовала Лю Юэцзиню номер телефона Лао Сина.

Лао Син несколько удивился звонку Лю Юэцзиня. Ведь последние два дня он тоже его искал. В прошлый раз, когда Лю Юэцзинь его одурачил, Лао Син предположил, что флешка не у него, а у Синемордого, соответственно, он снова стал искать Синемордого Ян Чжи, на что потратил два дня. Когда же выяснилось, что пропал Лю Юэцзинь, Лао Син сообразил, что флешка все-таки находилась у повара, и тогда он снова переключился на него. Лао Син искал Лю Юэцзиня не совсем так, как остальные. Он отличался от них не только тем, что был из другой сферы – само дело тоже оказалось для него новым. Начнем с того, что Лао Син всех обманул. Он не работал в сыскном агентстве «Тысяча планов мудреца», а был полицейским. Так что десять с лишним дней назад он просто позаимствовал этот образ и играл определенную роль. Более того, пока все остальные искали Лю Юэцзиня сугубо из-за флешки, Лао Син искал его не только ради нее. Другими словами, он искал кое-что поважнее. Скажем так, он не знал, что именно хранится на флешке, поэтому, пока он ее искал, он не осознавал ее важности. Притворяясь сыщиком перед Янь Гэ, он не ставил цель вывести его на чистую воду, ему были нужны только Лао Линь и начальник Цзя. Иначе говоря, Янь Гэ оказался для него лишь зацепкой. Кроме этой зацепки, у Лао Сина было еще много других. Даже Лао Линь и начальник Цзя сами по себе ему без нужды, но все они могли вывести Лао Сина на добычу покрупнее. Одним словом, Лао Син интересовался арбузом, а Лю Юэцзинь и украденная им флешка являлись для него не более чем семечками. И только за неимением других зацепок Лао Син ухватился за ту, что подвернулась ему сама, поэтому он под видом детектива решил прозондировать ситуацию с флешкой. Таким образом, в отличие от всех остальных, он совсем не торопился изловить Лю Юэцзиня. Хотя его неторопливую манеру вести дела можно было объяснить еще и другим. Он работал в полиции уже десять с лишним лет, и с тех пор, как он туда устроился, он каждый день кого-нибудь искал. В этом смысле его работа ничем не отличалась от работы частного сыщика, разве что тот занимался семейными проблемами, а сам он имел дело с убийствами. День-деньской Лао Син искал преступников, которые все никак не кончались. В итоге его это несколько притомило, и пыл его остыл. Но это не было главной причиной его медлительности: Лао Син уже десять с лишним лет работал в полиции, однако карьера его как-то не складывалась. Все, кто вместе с ним выпустился из университета и потом внедрился в эту систему, уже дослужились кто до начальника отдела, кто до начальника управления, и лишь Лао Син был старшим инспектором. Нельзя сказать, что он никак себя не проявлял: за десять с лишним лет он в своем участке поймал больше преступников, чем все остальные. Но какая была польза проявлять себя вовне? Для продвижения вверх следовало проявлять активность внутри организации. Такие активисты, которые могли дать кому надо на лапу потом очень быстро становились начальниками отделов и управлений, то есть начальниками Лао Сина. Тогда-то Лао Син понял, что настоящая работа и продвижение по службе никак между собою не связаны. Но когда он осознал эту истину, было уже поздно: все места начальников были уже заняты. Поэтому сейчас ему бы уже не помогли никакие взятки и подарки. Пока начальники гребли в кабинетах деньги, а Лао Син ловил на улицах преступников, пропасть между ними с каждым днем становилась все больше. Глядя на богатство и почести вышестоящих, Лао Син, десять с лишним лет топтавшийся на месте, в душе негодовал. Каждый божий день он ловил злодеев где-то на стороне, а те, оказывается, обитали у него под боком. Его несколько удручало, что пока он вылавливает совершенно посторонних негодяев, свои живут и здравствуют. К чему было ловить незнакомцев, когда следовало ловить своих; к чему было ловить каких-то непонятных преступников, когда следовало ловить самих полицейских? Если подойти к этой проблеме всесторонне, то мы увидим, что встречается она отнюдь не редко, да и сложилась не за один-два дня и не благодаря кому-то конкретному. Ведь в Поднебесной живет не один злодей. Вся Поднебесная черна, как вороны, поэтому, когда Лао Син, борясь с преступностью, вылавливал черных ворон, иначе говоря, когда он вылавливал одних ворон в угоду другим, он стал сомневаться в смысле своей работы. С другой стороны, поскольку Поднебесная была велика, Лао Син все равно не мог поспеть за всеми, так что волноваться по этому поводу было пустым делом. А тут ему пришлось притвориться сыщиком из агентства «Тысяча планов мудреца», директором которого был его бывший коллега. Собственно, именно потому, что они раньше вместе работали, он и пошел навстречу Лао Сину. В свое время этот коллега, как и Лао Син, не врубался в смысл работы полицейского. В конце концов он уволился, открыл собственное агентство и стал сам себе начальником. Раньше он занимался убийствами, а сейчас – семейными изменами. Встретившись с бывшим коллегой, Лао Син заметил, что тот раздобрел, стал свободно распоряжаться деньгами, обзавелся дачей и «мерседесом». Сравнивая себя с ним, Лао Син чувствовал негодование уже другого рода. Пока другие занимались работой ради денег, сам он работал просто ради уничтожения зла, причем если логику первых понять было можно, то его собственная логика пониманию не поддавалась. За десять с лишним дней, пока он притворялся сыскным агентом, он вошел во вкус, и ему тоже, как в свое время его коллеге, захотелось уволиться и заниматься разбором семейных измен. При первой встрече с Янь Гэ он обмолвился, что стал следователем, поскольку не преуспел в бизнесе. Хотя он все это сочинил, но настроение у него было именно таким. При сложных жизненных обстоятельствах или личных проблемах у человека не только появляется апатия к делам, но и вообще нарушается способность нормально соображать. Всякого рода помехи, возникавшие у Лао Сина при поиске флешки, были отражением его собственных душевных проблем, хоть этого было и не разглядеть. Итак, Лао Син осознал важность флешки только когда увидел, в какую панику впал Янь Гэ после исчезновения Лю Юэцзиня. Таким образом, данная зацепка, по сравнению с остальными, обретала гораздо большую ценность, а он ее недооценил. С другой стороны, приступать к поиску Лю Юэцзиня по новой тоже было уже поздно. Ну, поздно так поздно, подумаешь, не впервой. В общем, в отличие от Янь Гэ и других, Лао Сину вообще было до фени: волноваться он мог и на работе, а ночью спать спокойно. Однако в пять утра его вдруг разбудил звонок Лю Юэцзиня. Этот звонок удивил Лао Сина и даже зарядил былым энтузиазмом. Извечная борьба с воронами в Поднебесной его уже не трогала, а загорелся он из-за конкретного предложения Лю Юэцзиня. Тот говорил очень быстро, к тому же с хэнаньским акцентом, так что Лао Син понял лишь половину, да и то приблизительно. Итак, Лю Юэцзинь все-таки подобрал чужую сумку, но ее увез в Хэнань его сын. Из-за этой сумки на Лю Юэцзиня охотилось несколько человек, только что ему с большим трудом удалось вырваться из лап бандитов, которые его чуть не убили. Сбежав от них, он заметил погоню. Раньше он не думал, что эта сумка обернется для него такими серьезными проблемами, понял он это только сейчас, и, если бы не безвыходное положение, он не стал бы звонить Лао Сину. Тут же он пояснил, что Лао Син понадобился ему исключительно для того, чтобы передать сумку, и передать не для пользы Лао Сина, а чтобы побыстрее от нее отделаться. Поэтому Лю Юэцзинь приглашал его вместе с ним съездить в Хэнань. Он не то чтобы не мог съездить туда один, однако он боялся, что по дороге его схватят. Примерно в таких чертах Лю Юэцзинь изложил Лао Сину положение дел. Лишь половина сказанного была правдой: все искали сумку из-за флешки, но поскольку сумка и флешка теперь существовали порознь, Лю Юэцзинь обманывал Лао Сина, предлагая тому съездить в Хэнань за сумкой. Но поскольку весь разговор происходил в спешке, Лао Син попался в ловушку Лю Юэцзиня и даже воодушевился. А воодушевился он даже не потому, что отпущенный воздушный змей вдруг сам вернулся к нему в руки, а потому, что в нем взыграло любопытство. Если раньше он не воспринимал эту флешку всерьез, то сейчас ему захотелось узнать, что же такое на ней хранилось, что вызвало такой переполох. Поэтому Лао Син тотчас дал Лю Юэцзиню свое согласие. Лю Юэцзинь тут же спросил: «Где мне вас найти? Я боюсь, что меня могут поймать».

Сначала у Лао Сина мелькнула мысль направить его за помощью к полицейскому, ведь Лао Син тоже был полицейским. Однако он побоялся, что такое признание вспугнет Лю Юэцзиня. Тот ему доверял как частному сыщику. А ну как у Лю Юэцзиня пропадет к нему доверие, и он сбежит? Тогда его уже точно будет непросто найти. Узнав, что Лю Юэцзиня преследуют, Лао Син посчитал неразумным, чтобы тот дожидался его на вокзале, он беспокоился, что за это время его кто-нибудь да схватит. «Забавная ситуация складывается с этим Лю Юэцзинем, – подумал Лао Син, – казалось бы, какой-то повар и вдруг превратился в такую важную персону, за которой кто уже только не следит». С этой точки зрения Лю Юэцзинь заинтересовал и самого Лао Сина. Поэтому он посоветовал тому, дабы не торчать на вокзале, как можно быстрее купить билет до Шицзячжуана[33], потом еще раз позвонить и сообщить номер поезда. Лао Син, в свою очередь, обещал договориться со своим другом, который встретит Лю Юэцзиня прямо на платформе в Шицзячжуане. Сам Лао Син собрался тут же выехать в Шицзячжуан на машине. Далее планировалось, что, встретившись в Шицзячжуане, они вместе на машине Лао Сина отправятся в Хэнань.

Глава 33. Лю Юэцзинь

Сев на поезд, Лю Юэцзинь осмотрелся и, убедившись, что его никто не преследует, успокоился. Даже если бы кто-то за ним и следил, поезд – не то место, где удобно вылавливать жертву. В вагонах полно народу, туда-сюда то и дело прохаживаются сотрудники транспортной полиции, поэтому, доведись кому-то пристать к Лю Юэцзиню, он тут же мог позвать на помощь. Уезжая из Пекина, Лю Юэцзинь ощущал, что опасность остается позади. В то же время, глядя как город за окном постепенно удаляется, Лю Юэцзинь загрустил. Помнится, шесть лет тому назад он покинул Хэнань и приехал в Пекин. Хотя в Пекине у него не было ни родственников, ни связей, Лю Юэцзинь надеялся здесь заработать. Тогда его интересовали не только деньги: ему требовалась смена обстановки, чтобы залечить душевные раны. За шесть лет сердце его понемногу оттаяло. Засыпая, он уже чаще видел сны о Пекине, а не о родных местах. Да, он не исключал, что когда-нибудь наступит такой день, когда он уедет из Пекина, независимо от того, как сложатся обстоятельства и сколько он заработает. Однако он и представить не мог, что будет спасаться бегством, что Пекин покусится на его жизнь. Причем все изменилось за каких-то десять с небольшим дней. Сначала Лю Юэцзинь лишился собственной сумки, потом подобрал чужую, в результате одно дело переросло в другое, а потом еще и в третье. Такого рода метаморфозы в его жизни случались и раньше. Проблемы или усугублялись, или, наоборот, сглаживались, но, как ни крути, механизм был один и тот же: муравей оборачивался другим муравьем или, на самый крайний случай, мухой. Но чтобы муравей вдруг обернулся тигром, который собирался сожрать Лю Юэцзиня, такого за сорок с лишним лет в его жизни еще не случалось. Потеря сумки теперь вдруг стала стоить Лю Юэцзиню жизни. В его голове никак не укладывалось, как такое вообще могло произойти. Когда сумку украли у него, это никого не волновало, но едва чужое добро подобрал он, это обернулось катастрофой, и Лю Юэцзиня, кажется, стала разыскивать половина Пекина. Однако, продолжал вздыхать Лю Юэцзинь, благодаря чужой сумке теперь он понадобился сразу многим людям, в том числе и Лао Сину, который не только знал, что у Лю Юэцзиня украли сумку, но еще и видел воочию всех ее воров. И теперь Лю Юэцзиню удалось обманом заманить Лао Сина в Хэнань. Ведь без расписки и свидетеля, в качестве которого теперь выступит Лао Син, пройдоха Ли Гэншэн не станет выплачивать Лю Юэцзиню обещанные деньги. Когда-то Ли Гэншэн запросто украл чужую жену, поэтому в денежных спорах ему и подавно нельзя было доверять. Если же Лю Юэцзинь не сможет вернуть шестьдесят тысяч, это будет означать, что шесть лет назад у него напрасно украли жену. И все-таки Лю Юэцзинь переживал: а не откажется ли этот Ли Гэншэн выплатить долг без расписки даже в присутствии Лао Сина как свидетеля? А вдруг Ли Гэншэн заартачится? Тогда Лао Син, будучи обыкновенным детективом, да в придачу еще и на выезде, а не в Пекине, ничего не сможет с ним поделать. И что тогда делать? На этот счет Лю Юэцзинь пока еще ничего не придумал. Единственным вариантом сейчас было не пороть горячку, не сдаваться и идти до конца. Потом Лю Юэцзинь вдруг представил, что Лао Син все-таки припрет Ли Гэншэна к стенке, и тогда он получит свои шестьдесят тысяч, которые изменят всю его жизнь. На эти деньги у Лю Юэцзиня имелись грандиозные планы. Переждав, когда утихнут страсти вокруг двух сумок, Лю Юэцзинь снова вернется покорять Пекин и на полученные деньги откроет собственный ресторан. Ведь он сам – повар, никакие помощники ему не нужны. Раньше у Лю Юэцзиня не хватало дерзости, чтобы взять и открыть в Пекине ресторан: во-первых, у него не было денег, а во-вторых, он был чужаком. Однако, прожив в Пекине шесть лет, он уже успел изучить местный рынок. Лао Гао ведь открыл в Вэйгунцуне ресторан, хотя по профессиональным качествам уступал Лю Юэцзиню. Тем не менее он рассказывал, что его ежемесячный доход составляет больше десяти тысяч. А раз Лю Юэцзинь круче, чем Лао Гао, то если даже за месяц он будет выручать тысяч двадцать, за год у него накопится больше двухсот. Тогда он в одночасье станет богачом. С деньгами жизнь его будет проще, он перестанет терпеть обиды, поднимет, наконец, голову и будет наслаждаться жизнью. И тогда его бывшая жена, Хуан Сяопин, увидит, что он на самом деле за человек, и сын его, Лю Пэнцзюй, тоже увидит, что его отец никогда его не обманывал, говоря про сбережения. Думая обо всем этом, Лю Юэцзинь снова воспрянул духом. Потом ему вдруг вспомнилась оставшаяся в Пекине Ма Маньли. Она не знала, что Лю Юэцзинь отправился в Хэнань, и вообще пребывала в полном неведении о его делах. Впрочем, его сумка с вещами все еще находилась в ее парикмахерской. Когда он откроет свой ресторан и разбогатеет, то позовет к себе Ма Маньли и предложит ей стать женой хозяина ресторана. Хотя он и не мог гарантировать, что она согласится. Ма Маньли хорошо к нему относилась, кажется, даже деньги для нее были не главным, однако и голодранцев она не терпела. Ведь быть голодранцем значило не просто быть нищим, но уступать другим по своим способностям. Работа Лю Юэцзиня поваром на стройплощадке Ма Маньли не впечатляла, но когда он обзаведется собственным рестораном, не исключено, что она посмотрит на него другими глазами. Однако Ма Маньли смотрела не только на финансовое положение, она ценила людей за умение говорить. Работая обычным поваром, Лю Юэцзинь не мог похвастать красноречием, общаясь с другими, он, как подчиненный, говорил с оглядкой на окружающих. Зато когда он станет сам себе хозяином, все его страхи улетучатся, а там, того и гляди, и язык развяжется. Вот так размышляя о том о сем, то впадая в уныние, то вновь воодушевляясь, Лю Юэцзинь проехал Фэнтай[34] и уже прибыл в Чжочжоу[35]. Простояв на станции пять минут, поезд снова двинулся на юг. На протяжении всего пути в поезде возили тележки с едой, и тут Лю Юэцзинь почувствовал, что проголодался. Со вчерашней ночи он только и делал, что от кого-то скрывался, совсем забыв о еде. Ну а сейчас, когда ему все-таки удалось успокоиться, он при виде тележки с едой изошел слюной. Он поинтересовался, сколько стоил набор, в который входил рис, пророщенные бобы да два кусочка жирного мяса. Узнав, что за это «великолепие» просят пять юаней, Лю Юэцзинь немало удивился. Как повар он прекрасно понимал, что цена такой кормежки составляет от силы пять мао, а тут накрутка была десятикратной, поэтому Лю Юэцзинь в душе возмутился беспощадности местных продавцов. Пользуясь тем, что народ не мог выйти на ходу из поезда, они устроили настоящую обдираловку. У Лю Юэцзиня сначала было при себе больше двухсот юаней – эти деньги он забрал у Крепыша, когда убегал из утиной лавки. Потом он больше двадцати юаней потратил на такси и еще больше тридцати на билет, так что у него осталось примерно сто сорок юаней, при этом он не знал, что ждет его впереди. Поэтому спросить цену он спросил, но покупать еду не стал, а решил потерпеть. Он подождал, когда поезд подъедет к Баодину[36], где на платформе продавали точь-в-точь такие же наборы, только за два с половиной юаня. И хотя это тоже была обдираловка, но по крайней мере в два раза меньше, чем в поезде. Тогда Лю Юэцзинь вышел из вагона, чтобы купить себе съестного. Он протянул деньги, выбрал коробочку потяжелее и, уминая на ходу содержимое, пошел назад к вагону. И тут к нему с папиросой в зубах подошел один товарищ.

– Огонька не найдется?

Оказалось, что ему просто понадобилось закурить. Лю Юэцзинь вытащил из кармана зажигалку, тогда тип, закурив, тихо спросил:

– Тебя зовут Лю Юэцзинь?

Лю Юэцзинь сильно удивился, сердце его вдруг сжалось. Потом, словно опомнившись, он быстро направился ко входу в вагон и на ходу бросил:

– Я тебя не знаю.

Человек засмеялся, ускорил шаг и продолжил:

– Если ты едешь в Хэнань к сыну, то советую тебе оставить эту затею. Мы уже там были, твоего сына в Хэнани нет.

Лю Юэцзинь от испуга застыл на месте:

– Ты кто?

– Не важно кто я, важно то, что нам известно не только то, что твоего сына в Хэнани нет, но и то, что ты едешь к нему из-за сумки. А сумку мы нашли, да только в ней не оказалось того, что мы искали.

Взмокшие волосы Лю Юэцзиня встали дыбом, он быстро спросил:

– Где мой сын?

Куривший улыбнулся, но не ответил. До Лю Юэцзиня вдруг дошло, что это он похитил его сына. Похищение ребенка несравнимо превышало горести Лю Юэцзиня, связанные с пропажей сумки и расписки. Дело приняло куда более серьезный оборот. Итак, все снова поменялось, но теперь тигр обернулся самым страшным крокодилом. И этот крокодил норовил сожрать не только Лю Юэцзиня, но и его сына. В то же время Лю Юэцзинь понял, что этот незнакомец объявился особняком от всех остальных. Кто именно за ним стоял, Лю Юэцзинь не знал. А вдруг этот тип просто его шантажировал, может, он вообще не встречался с его сыном, а просто решил выбрать такую тактику, чтобы пригрозить? Незнакомец, прочитав его мысли, взял Лю Юэцзиня за плечо и повел за колонну на перроне. По пути он вытащил мобильник, набрал чей-то номер, после чего передал телефон Лю Юэцзиню. Тот поднес трубку к уху и спросил:

– Это кто?

Тут же на противоположном конце кто-то заплакал:

– Па, это я.

Без сомнения, голос принадлежал его сыну – Лю Пэнцзюю. Не дожидаясь новых вопросов отца, Лю Пэнцзюй тотчас затараторил:

– Па, что ты там стащил из этой сумки? Нас тут схватили и заперли в какой-то темной комнате.

Вслед за этим послышался звук пощечины, и Лю Пэнцзюй стал жалобно просить, но не Лю Юэцзиня, а человека на том конце:

– Дядюшка, только не бейте, я, правда, не брал.

Потом из трубки донеслись всхлипывания Мадонны, девушки сына:

– Братец, меня-то отпусти, я тут вообще ни при чем.

Коробочка с едой, которую Лю Юэцзинь все это время держал в руках, шмякнулась на землю, кровь разом отхлынула от его лица. Он снова посмотрел на незнакомца, а тот шмыгнул носом и, ухмыляясь, отключил телефон. Последние десять с лишним дней мытарств научили Лю Юэцзиня разбираться в людях. Всякий раз, когда ему попадались убийцы и грабители, они хитро улыбались, что тотчас выдавало их зло и коварство.

Лю Юэцзинь струхнул, и, заикаясь, спросил:

– Чего вам надо?

Лю Юэцзинь попробовал прикинуться, что ничего не понимает. Тогда незнакомец приобнял его как родного и втолковал:

– Отдай мне ту вещицу, и я скажу, чтобы твоего сына отпустили.

Удостоверившись, что его сына действительно схватили и сумку уже нашли, Лю Юэцзинь решил дальше не притворяться:

– Но у меня нет при себе той флешки.

Тогда незнакомец показал в сторону вагона:

– Она в поезде?

Лю Юэцзинь помотал головой и ответил как есть:

– Она все еще в Пекине.

Такой ответ не смутил незнакомца, он лишь сказал:

– Иди, забери свой багаж, и мы вместе вернемся в Пекин.

Глава 34. Лао Син

Лао Син и полицейский из Шицзячжуана всю вторую половину дня протолкнись на вокзале, но Лю Юэцзиня так и не нашли. К ним в помощь подключились еще два сотрудника в штатском, однако и они доложили, что на прибывшем в полдень поезде Лю Юэцзиня не было. Не увидев его среди выходящих пассажиров, они прошли непосредственно в вагон и даже задержали поезд на десять минут. Они проследовали по всему составу, но Лю Юэцзиня так и не обнаружили. Все это время Лао Син держал свой телефон включенным, но звонка от Лю Юэцзиня так и не получил. Мобильника у того не имелось, соответственно, сам Лао Син связаться с ним не мог. Спровадив двух полицейских, Лао Син еще раз лично перешерстил весь вокзал. Хотя он и понимал, что делает это зря: раз Лю Юэцзинь не выходил из поезда, откуда ему было взяться на вокзале? Уже готовая утка вдруг снова улетела, однако Лао Син не собирался сдаваться. Он убеждал себя в том, что Лю Юэцзинь мог на полпути сменить поезд. Пришел один поезд, за ним другой; Лао Син прождал на вокзале до самого вечера, но Лю Юэцзинь так и не приехал, и тогда Лао Син оставил надежду на то, что тот появится в Шицзячжуане. Тут могло быть две причины: или этот повар снова обманул Лао Сина, или опять попал в передрягу. Причем если с ним случилось второе, то было неизвестно, где именно это случилось: еще в Пекине, или где-то по дороге. Допуская последнее, Лао Син теперь жалел, что для встречи выбрал слишком отдаленное место, предоставив другим удобный случай перехватить Лю Юэцзиня. Но что поделать, он сам придумал встретиться в Шицзячжуане, так что винить было некого. Когда Лао Син прибыл в Шицзячжуан, он горел энтузиазмом, а сейчас его пыл совершенно угас. Однако расстраиваться он не стал. Перекусив в ресторанчике неподалеку лепешками с ослятиной, он снова сел за руль и отправился назад в Пекин.

Глава 35. Лю Юэцзинь

Всю дорогу до Пекина Лю Юэцзинь проговорил с типом, что похитил его сына. В Пекин они поехали уже не на поезде, а на машине. Худощавый незнакомец, которому на вид было тридцать с небольшим, имел при себе водителя, поэтому они вместе с Лю Юэцзинем расположились на заднем сиденье и, пока ехала машина, разговаривали. Оказалось, что этот человек следил за Лю Юэцзинем уже целые сутки, поэтому он знал, что с ним произошло в утиной лавке. Потом он поехал следом за ним на Западный вокзал и сел на тот же поезд. Указав на водителя, он пояснил:

– Его зовут Лао Лу, он нагнал поезд на машине.

Лао Лу с каменным лицом смотрел на дорогу, никак не реагируя. Как только все друг с другом познакомились, вражда улетучилась. И пусть незнакомец поймал Лю Юэцзиня и даже похитил его сына, никакого вреда он ему причинить не хотел, он просто стремился к наживе. И теперь, раскрыв друг перед другом все карты, они решили договориться обо всем полюбовно. По ходу разговора у них даже обнаружились общие интересы; встреться они при других обстоятельствах, то, скорее всего, стали бы хорошими друзьями. Лю Юэцзинь поинтересовался, как зовут незнакомца. Тот, не таясь, ответил:

– Давай без церемоний, можешь звать меня просто Лао Фан.

Тогда Лю Юэцзинь спросил Лао Фана, как тому пришло в голову найти его сына и для этого поехать в Хэнань? И где же он его нашел, если в Хэнани того не оказалось? Лао Фан улыбнулся и начал с самого начала. Он рассказал, что его наняли, чтобы найти флешку. Когда обнаружилось, что Лю Юэцзинь пропал, все сразу поняли, что флешка у него. Пока все остальные искали Лю Юэцзиня в Пекине, Лао Фан решил действовать иначе: оставив своего человека в Пекине, он сам вместе с помощником направился в Лошуй, чтобы проверить следы Лю Юэцзиня там. Приехав на место, он убедился, что Лю Юэцзинь на родину не возвращался. Тогда он решил, пользуясь случаем, найти его сына, но оказалось, что тот дней десять тому назад уехал в Пекин и пока не возвращался. Изначально в планы Лао Фана не входило похищение его сына, он хотел лишь через него найти Лю Юэцзиня. Лао Фан нашел приятеля Лю Пэнцзюя и, представившись другом Лю Юэцзиня, попросил номер его сына. Потом, притворившись земляком, Лао Фан позвонил с лошуйского номера сыну Лю Юэцзиня. Для начала он поинтересовался, где тот находится, тот тут же ответил, что в Пекине. На вопрос, кто ему звонит, Лао Фан сказал, что просто ошибся номером. Приехав в Пекин, Лао Фан снова позвонил сыну Лю Юэцзиня и, напугав того, что его отца сбила машина, попросил срочно приехать в указанное место. Тот приехал без промедлений, так его и поймали. Тогда же выяснилось, что его сын не видел Лю Юэцзиня уже больше десяти дней. То есть о его исчезновении он ничего не знал, Лао Фан в этом смысле знал гораздо больше. Сын Лю Юэцзиня, хоть и выглядел внушительно, на самом деле оказался трусишкой, поэтому Лао Фан, притворившись полицейским, сказал ему, что Лю Юэцзинь украл сумку и в настоящий момент находится в розыске. Тут же Лао Фан добавил, что до задержания Лю Юэцзиня под арест возьмут Лю Пэнцзюя, но отпустят сразу, как будет найден Лю Юэцзинь и украденная им сумка. Короче говоря, Лао Фан поймал его на крючок, и тот признался, что сумка находится у него, точнее, у его подружки. Оказалось, что дней пять тому назад они повздорили, подружка от него сбежала, и теперь он ее ищет. Собственно, поэтому он все еще находился в Пекине. Тогда Лао Фан решил помочь ему в поиске подружки. У той имелся мобильник, но на звонки Лю Пэнцзюя она упорно не отвечала. Тогда Лао Фан пустил в ход свой старый трюк и послал ей со своего телефона сообщение о том, что ее друг попал в аварию, и он в его мобильнике нашел ее номер телефона. И когда она подоспела к мосту «Хунлинцзинь дунцяо», Лао Фан со своими подручными наконец схватили ее и отобрали сумку. Но ведь их целью являлась не сумка сама по себе, а лежавшая в ней флешка. Когда всю сумку перерыли, а флешки не нашли, было принято решение задержать сына Лю Юэцзиня с его подружкой до тех пор, пока не найдется Лю Юэцзинь. После такого обстоятельного рассказа Лао Фана Лю Юэцзинь сразу прозрел. Но его прозрение теперь уже не касалось переживаний о сыне: что толку было волноваться по новой? Поэтому сейчас он разозлился, что тот его обманул:

– Ах ты, сукин сын, ни разу не сказал мне правды, ведь написал, что отправляется домой, кто же думал, что он все еще в Пекине? Поделом, что его поймали! – Тут же, вспомнив про сумку, он снова вспылил: – Мне и в страшном сне не снилось, что меня обворует собственный сын. Так что пусть пожинает плоды!

Лао Фан попробовал встать на защиту Лю Пэнцзюя:

– Ну, если сумка находилась у тебя, а он тебе все-таки сын, то он просто взял у тебя вещь, но не украл.

Но Лю Юэцзинь не унимался:

– Я сразу понял, что представляет из себя его девица, это все по ее указке вышло.

Лао Фан засмеялся:

– А у нее губа не дура, ты знаешь, сколько стоит эта сумка?

Лю Юэцзинь в недоумении выпучил глаза:

– А сколько может стоить сумка?

– Таких сумочек в мире – по пальцам пересчитать, брендовая вещица, в переводе на наши деньги – сто с лишним тысяч юаней. – Помолчав, Лао Фан добавил: – Да только та девица вряд ли об этом знает.

Лю Юэцзинь удивился не на шутку. Он успел не только потерять свою сумку, но и подобрать чужую. Помнится, он еще ругал Синемордого, что тот якобы и воровать-то не умеет, мол, у бедняков ворует деньги, а у богачей – женские безделушки. На тот момент Лю Юэцзиня интересовало лишь содержимое сумки, о самой сумке он даже не думал. Откуда ему было знать, что она стоила бешеных денег? На вид она ему показалась самой обычной. Лю Юэцзиню было невдомек, что богачи и бедняки вкладывают свои деньги в совершенно разные вещи. Знай он об этом раньше, он не стал бы искать свою прежнюю сумку. Ведь в ней хоть и лежала расписка, но всего-то на сумму в шестьдесят тысяч, а тут одна только сумка тянула на сотню с лишним тысяч. Вот так, замкнув круг событий, Вселенная снова посмеялась над Лю Юэцзинем. Потеряв барана, он, оказывается, нашел лошадь, но так этого и не понял. Как говорится, нашел клад и не заметил. Похоже, тут опростоволосился не только Лю Юэцзинь, но и Ян Чжи, который украл эту сумку. Заметив терзания Лю Юэцзиня, Лао Фан усмехнулся. Оставив позади пустую болтовню, он решил перейти непосредственно к делу. Выглядело это вполне естественно, поэтому как бы невзначай он спросил:

– А где ты спрятал флешку, которая лежала в сумке?

Услыхав конкретный вопрос, Лю Юэцзинь понял, что неспроста они с Лао Фаном сначала общались на отвлеченные темы. За это время Лю Юэцзинь успел убедиться, что Лао Фан – товарищ непростой. Понимая, что при сложившихся обстоятельствах убежать ему уже не удастся, Лю Юэцзинь ответил:

– В утиной лавке брата Цао.

На сей раз настала очередь Лао Фана сильно удивляться. До этого он думал, что повар мог оставить флешку где угодно: и на стройплощадке, и у друзей, и в любом другом месте, но только не в логове у тех, кто ищет флешку. Лао Фану такое заявление показалось сомнительным, он все еще не доверял Лю Юэцзиню. Тем не менее он не стал пороть горячку и, вместо того чтобы разозлиться, решил выяснить детали:

– Как так вышло?

– До этого флешка всегда была при мне, а вчера вечером, когда меня схватили, я улучил момент и забросил ее в корзину с утиным пухом.

Лао Фан все еще сомневался:

– А почему ты ее не забрал, когда убегал?

– Я побоялся, что меня снова схватят, а там ее все равно не найдут.

Лао Фан посмотрел на Лю Юэцзиня. Тот сказал:

– В любом случае, это правда, а верить или не верить – это уже твое дело.

Лао Фан задумался: все это несколько не увязывалось с логической точки зрения, но именно поэтому было похоже на правду. Кивнув головой, Лао Фан заключил:

– А ты не так-то прост.

Однако сам Лао Фан тоже был не так-то прост, поэтому Лю Юэцзиню он доверять не спешил. Но поскольку и Лю Юэцзинь, и его сын находились в его руках, он решил, что Лю Юэцзинь не стал бы врать. Впрочем, пока все были в его руках, он бы не испугался, даже если бы Лю Юэцзинь и соврал. Случись такое, Лао Фан не стал бы церемониться. За разговорами они не заметили, как приехали в Пекин. Было два часа дня. Лао Фан стал обсуждать с Лю Юэцзинем, как вернуть флешку. Оба понимали, что утиная лавка брата Цао – место не совсем обычное. Чтобы попасть туда, требовалась хитрость, а не грубая сила. Понятное дело, что средь бела дня туда соваться не следовало. Лао Фан вовсе не боялся, что не сможет одолеть противника: против их ножей у Лао Фана с напарником имелись пистолеты. Но выстрелы могли сразу привлечь внимание, поэтому было решено проникнуть в лавку и выкрасть флешку под покровом ночи. Лао Фан поинтересовался, остается ли кто-нибудь в лавке на ночь.

– Не знаю, – ответил Лю Юэцзинь. – Что там у них будет на уме сегодня ночью?

Понимая, что время не ждет, Лао Фан решил действовать этой ночью: независимо от того, будет внутри кто-то или нет, они должны забрать флешку, разве что в первом случае придется применить силу. Дождавшись двух часов ночи, они втроем подъехали к рынку в восточном пригороде. В это время рынок уже пустовал. Они остановили машину в сотне метров от утиной лавки: свет в ней не горел, никаких звуков изнутри тоже не доносилось. Похоже, никого в лавке не было, поэтому они решили действовать. Однако встал вопрос, кого посылать на дело. Поскольку Лао Фан и водитель Лао Лу понятия не имели о том, как устроена утиная лавка внутри, то выбор естественно пал на Лю Юэцзиня, который все мог провернуть тихо и незаметно. Однако Лю Юэцзинь воспротивился:

– А вдруг там все-таки кто-то есть? У них ведь при себе ножи. Я и так уже рассказал, где находится флешка, а как вы ее будете доставать – это уже ваше дело.

– Иди и не переживай, если там кто-то и окажется, мы сразу прибежим на шум.

Сделав паузу, Лао Фан добавил:

– Чем раньше мы получим флешку, тем быстрее от пустим твоего сына и разойдемся полюбовно.

Услышав про сына, Лю Юэцзинь собрался уже было выйти из машины, как вдруг его схватил Лао Лу и, обращаясь к Лао Фану, спросил:

– А вдруг он убежит?

Лао Фан на это лишь усмехнулся:

– Он заботливый отец, и уж точно не может желать смерти своему сыну.

Лао Лу данное замечание успокоило. Тогда Лю Юэцзинь вышел из машины, осторожно приблизился к утиной лавке, приложился ухом к двери и прислушался. Простояв так достаточное время и не услышав ничего подозрительного, он обошел лавку, открыл окно и запрыгнул внутрь. Прошло полчаса, но он все еще не появлялся. Лао Лу уже начал волноваться, но Лао Фан, посмотрев на часы, сказал:

– Подождем еще, может, корзину куда-то переставили. А может, этот повар решил еще чего к рукам прибрать.

Прошло еще с четверть часа, но Лю Юэцзинь все не выходил, такое поведение уже и Лао Фану показалось подозрительным. Только они собрались пойти следом, как вдруг, откуда ни возьмись, прямо к их машине с шумом подлетела группа людей во главе с лысым Цуем. Лао Фан с Лао Лу вытащили пистолеты, но в ответ лысый Цуй и его подручные наставили на лобовое стекло два охотничьих ружья. Вчера вечером под мостом на улице Баванфэнь Лао Фан, то есть Фан Цзюньдэ, уже сталкивался с лысым Цуем, но у лысого Цуя тогда при себе был лишь нож, поэтому ему пришлось убраться восвояси. Сейчас же у обеих сторон имелось при себе оружие, к тому же на стороне лысого Цуя оказалось численное превосходство, так что Фан Цзюньдэ оказался в тупике. Убрав пистолет, он опустил боковое стекло и недоуменно спросил:

– Как вы узнали?

Лысый Цуй засмеялся и, показывая ружьем в сторону утиной лавки, сказал:

– А нам тот повар позвонил из лавки.

Оказавшийся тут же Хань Шэнли вытащил мобильник и самодовольно объявил:

– На мой номер позвонил.

Только сейчас Фан Цзюньдэ сообразил, что попал в ловушку Лю Юэцзиня. Оказывается, тот тоже всю дорогу разговаривал с ним не просто так, а втирался в доверие, даже его нежелание идти в утиную лавку было розыгрышем. Фан Цзюньдэ только головой покачал и усмехнулся:

– А повар не так-то прост.

Итак, Лю Юэцзинь за спиной у Фан Цзюньдэ переметнулся на сторону бандитов из утиной лавки, при этом было непонятно, чем именно последние приглянулись ему больше. Ведь вчера вечером те жестоко его избили, в то время как с Лао Фаном они вполне дружелюбно проболтали от самого Баодина до Пекина. И Лао Фан, и лысый Цуй оба стояли поперек дороги у Лю Юэцзиня, оба охотились за флешкой, но в руках Лао Фана находился сын Лю Юэцзиня, поэтому от него исходила большая угроза. Лю Юэцзинь не был уверен в Лао Фане, он не знал, нужна ли тому только флешка или еще понадобится жизнь Лю Юэцзиня в придачу. Преследуй Лао Фан только денежные интересы, Лю Юэцзиню было бы без разницы, кому ее отдавать. Но если Лао Фану требовалось уничтожить свидетеля, то отдай Лю Юэцзинь ему флешку, тот бы прикончил не только его, но еще и его сына с подружкой. И хотя по дороге из Баодина в Пекин Лао Фан уверял, что флешка нужна ему только ради денег, и что, получив ее, он тотчас освободит сына Лю Юэцзиня, Лю Юэцзинь, слушая его байки о непричастности к криминалу, не спешил ему верить. Что же касалось бандитов из утиной лавки, то те искали флешку исключительно для наживы. Оказавшись вчера вечером у них в плену, Лю Юэцзинь убедился, что те и ведать не ведали, что хранилось на флешке. В этом смысле Лю Юэцзинь даже испугался за жизнь брата Цао. Поэтому сейчас он переметнулся на его сторону, чтобы уберечь собственную шкуру. Свои дальнейшие шаги Лю Юэцзинь тоже продумал. Сначала он с помощью брата Цао поймает Лао Фана и Лао Лу, потом с помощью Лао Фана и Лао Лу освободит своего сына и его подружку, а там уже придет черед поговорить о флешке. Ну а когда зайдет разговор о флешке, он поторгуется с братом Цао и возместит себе деньги, которых лишился после пропажи собственной сумки. Лю Юэцзинь запомнил, что в утиной лавке имеется телефонный аппарат, поэтому ему нужна была лишь возможность попасть в утиную лавку. Все эти планы он прокручивал в своей голове, пока ехал из Баодина в Пекин.

Лысый Цуй привел Фан Цзюньдэ и Лао Лу в утиную лавку и включил свет. Тогда уж и сам Фан Цзюньдэ заметил, что на разделочном столе действительно стоял телефон. Лю Юэцзинь пристроился на полу и сосредоточенно курил. Увидев вошедших, он не встал, а как был, сидя на корточках, изложил Лысому Цую свои соображения и условия по поводу обмена флешки. Он не ожидал, что лысый Цуй не примет ни одно из его условий, а только возмутится:

– Ты тут смешал все в одну кучу. – Тут же он показал в сторону Фан Цзюньдэ и Лао Лу: – Их проблемы, проблемы твоего сына и проблемы, связанные с флешкой – это три разные проблемы. Мы не можем сейчас решать второстепенные задачи взамен главной.

Лю Юэцзинь тоже возмутился:

– Если не решите моих проблем, тогда не получите флешку.

Лысый Цуй уставился на него в некоторой нерешительности:

– Сначала флешка, потом остальное.

– Сначала заложники, потом флешка.

Они начали препираться, и тут Фан Цзюньдэ сказал лысому Цую:

– Я знаю, где флешка.

Лысый Цуй посмотрел на него, а тот поставил условие:

– Если найдем флешку, вы нас отпустите.

Лысый Цуй кивнул в знак согласия, тогда Фан Цзюньдэ продолжил:

– По дороге он сказал, что флешка в корзине с утиными перьями.

Лысый Цуй распорядился опрокинуть на пол все корзины. Но, перерыв кучу перьев, флешку они так и не нашли. Фан Цзюньдэ и лысый Цуй поняли, что Лю Юэцзинь их надул. Тогда лысый Цуй взял с разделочного стола нож и приблизился к Лю Юэцзиню:

– Где флешка?

Лю Юэцзинь снова включил дурачка:

– Я как нашел ее, подумал, на кой она мне, и выбросил.

Тогда лысый Цуй приставил нож вплотную к его горлу, но Лю Юэцзинь ничуть не испугался:

– Можешь убивать, найти флешку это не поможет.

Лысый Цуй убрал нож и похлопал Лю Юэцзиня по плечу:

– Раз ты такой упрямый, взгляни-ка еще на одного человека.

Лю Юэцзинь удивился:

– Кто это еще?

Глава 36. Ма Маньли

Ма Маньли подвесили в темном подвале. Идея схватить Ма Маньли и выпытать у нее, где флешка, принадлежала Хань Шэнли. Сначала никто этого делать не собирался, но Хань Шэнли пошевелил мозгами и придумал хитроумный план. С тех пор как он переметнулся на сторону брата Цао, ему никак не удавалось проявить себя. Когда брат Цао попросил Хань Шэнли найти Лю Юэцзиня, он уже через два дня бросил поиски, решив, что тот убежал из Пекина. А вот Синемордый тогда пошевелил мозгами и вспомнил про логово шайки из Ганьсу, рядом с которым и накрыли Лю Юэцзиня, а Хань Шэнли из-за этого потерял лицо. По плану брата Цао, Лю Юэцзиню предоставили возможность бежать, а лысого Цуя послали по его следам, однако на полпути на лысого Цуя и его ребят напали. Брата Цао это не обрадовало, лысый Цуй тоже потерял лицо. И когда уже все зашли в тупик, Хань Шэнли вдруг вспомнил про Ма Маньли. Ведь когда Лю Юэцзиня приволокли в утиную лавку, флешки при нем не нашли, это означало, что он оставил ее где-то в другом месте. Брат Цао специально дал ему убежать в надежде, что Лю Юэцзинь приведет его к флешке. Но раз Лю Юэцзиня на полпути схватили, это означало, что там, куда он бежал, уже тоже все проверили. Это оказалось последней каплей для брата Цао, и тогда Хань Шэнли вдруг вспомнил о Ма Маньли, решив, что Лю Юэцзинь оставил флешку у нее. Несмотря на огромные размеры Пекина, количество мест, куда Лю Юэцзинь мог определить флешку, было весьма ограничено. Пока он жил на стройплощадке, туда наведывался Синемордый, но там флешки не нашел. Таким образом, осталось всего два надежных места: ресторанчик Лао Гао в районе Вэйгунцунь и «Парикмахерская Маньли». Место считается надежным, если можно положиться на его хозяина. Когда понадобилось найти Лю Юэцзиня, Хань Шэнли побывал и там, и там. Хозяйка парикмахерской сделала вид, что вообще не в курсе дел Лю Юэцзиня, а Лао Гао сказал, что Лю Юэцзинь уже с полмесяца не приезжал в Вэйгунцунь, поэтому Хань Шэнли и рассудил, что Лю Юэцзинь сбежал из Пекина. И только когда Лю Юэцзиня поймали, Хань Шэнли стал снова вспоминать свой разговор с Ма Маньли и Лао Гао, пытаясь понять, кто же его обманул. Лао Гао, судя по его настроению, казалось, не врал. Впрочем, его настроение было ни при чем, Хань Шэнли всю жизнь знал его как человека прямолинейного. Лао Гао и раньше-то не умел врать, да и сейчас, заставь его притвориться, он бы не смог сделать это столь правдоподобно. Тогда подозрение Хань Шэнли упало на Ма Маньли. Эта уроженка северо-востока Китая чего только не пережила – в общем, была той еще штучкой. Так что если Лао Гао говорил правду, то оставался лишь единственный вариант – «Парикмахерская Маньли». Брат Цао, выслушав рассуждения Хань Шэнли, допустил, что в них может быть смысл. Учитывая, что ситуация все равно была тупиковой, брат Цао пошел на крайние меры, и тогда Лысый Цуй получил задание схватить Ма Маньли. Планировалось, что через нее они либо напрямую доберутся до флешки, либо узнают о новом местонахождении Лю Юэцзиня. Поскольку брат Цао принял план Хань Шэнли, последний воспрянул духом.

Ма Маньли схватили в час ночи. Случилось это сразу после того, как она подралась. Эта драка не имела отношения к флешке или к Лю Юэцзиню, скандал произошел по другому поводу. Раньше у нее то и дело случались стычки с ее бывшим мужем, но на этот раз и он был ни при чем. В «Парикмахерской Маньли» ей помогала Ян Юйхуань, которая предоставляла услуги массажа. Эти услуги оплачивались выше, чем простая стрижка, поэтому разница в их выручке составляла три к одному. Ян Юйхуань полагала, что именно от нее зависит вся прибыль салона, а потому ни во что не ставила Ма Маньли, точно хозяйкой тут была она. Через квартал к западу от «Парикмахерской Маньли» находилась автомойка Дахао. Там работал один парень из провинции Хубэй по прозвищу Асо, фамилии его Ма Маньли не знала. Поскольку внешне он был похож на японца и к тому же носил маленькие усики, то все называли его Таро Асо[37]. Этот Таро Асо занимался мойкой машин и в месяц за свой труд получал юаней восемьсот-девятьсот. Кроме расходов на питание, у него были расходы на массаж в «Парикмахерской Маньли». Все деньги он тратил на Ян Юйхуань. У той сеанс массажа стоил восемьдесят юаней. Парень наведывался к ней через день. Ма Маньли подсчитала, что, откажись он и вовсе от еды, его месячной зарплаты мойщика все равно бы не хватило, чтобы покрыть расходы на Ян Юйхуань. Или он зарабатывал где-то еще, или Ян Юйхуань не брала с него денег, вкладывая необходимые тридцать процентов лично. Однако, получая положенную выручку Ма Маньли не интересовалась, чем именно занимается клиент и кто, в конечном счете, за него платит. И пусть ее это мало интересовало, но тем не менее казалось подозрительным. И догадка Ма Маньли оказалась верной. Позавчера Таро Асо снова приходил на массаж. Обычно сеанс заканчивался через полчаса или час, однако на этот раз он длился часа три. Ма Маньли уже два раза стучала в стенку, давая понять, что время вышло, однако Ян Юйхуань все не могла угомониться. Наконец массаж закончился, Таро Асо ушел, за ним, закончив рабочий день, ушла и Ян Юйхуань. А вчера она не вышла на работу. Ма Маньли решила, что та заболела или у нее что-нибудь стряслось. Раньше такое уже случалось, Ян Юйхуань никогда заранее не предупреждала Ма Маньли, поэтому та и не придала этому значения. Однако вечером в парикмахерскую заявился друг Ян Юйхуань и объявил, что та от него сбежала. Ма Маньли очень удивилась, но тут же увязала побег с последним массажем. Парня Ян Юйхуань, круглолицего дунбэйца, звали Чжао Бэньвэй. Поскольку он являлся земляком Ма Маньли, то в разговоре называл ее «сестрицей». То что Ян Юйхуань занималась массажем его совершенно не смущало, каждый вечер он заезжал за ней на мотоцикле и забирал с работы. Но последние два дня Чжао Бэньвэй вместе с другом находился по делам в Тайюане[38]. Бизнес у него был не сказать чтобы какой-то серьезный: просто возил из Тайюаня в Пекин свинину. На обратном пути у них прямо на трассе сломалась машина. А поскольку это был рефрижератор, то при сломанном двигателе машина не только не ехала, но и не морозила. Тогда они отправились за мастером в Цзиньян, потом привезли его обратно на трассу. Там выяснилось, что у машины полетел не только двигатель, но еще и карданный вал. У мастера не нашлось при себе необходимых запчастей, поэтому он снова отправился в Цзиньян. В общем, пока то да се и пока машину, наконец, наладили, прошло больше суток. Машина теперь была на ходу, но вот свинина, которую они загрузили в Тайюане, уже протухла. Чжао Бэньвэй и так уже оказался по уши в проблемах, а тут еще выяснилось, что от него сбежала подруга. Ма Маньли уже давно приметила, что друзья Чжао Бэньвэя с ним не считались, чтобы он ни говорил или ни делал, он вечно следил за чужой реакцией. Ма Маньли еще про себя усмехалась, как это боевая толстуха Ян Юйхуань клюнула на такого хлюпика. Однако, лишившись своей подруги, хлюпик Чжао Бэньвэнь вдруг совершенно обнаглел. Поскольку с Ян Юйхуань он уже не мог выяснить отношения, то стал выяснять их с Ма Маньли. Он заявил, что раз Ян Юйхуань работала у нее и убежала прямо из парикмахерской, то Ма Маньли должна ее возвратить. Услышав новость о побеге Ян Юйхуань, Ма Маньли первым делом прошла во внутреннюю комнату, разгребла вещи на полочках шкафа и обнаружила, что та прихватила с собой и ее сумку. В той сумке Ма Маньли хранила драгоценности. И хотя ее сережки, ожерелья и кольца не относились к разряду эксклюзивных драгоценностей, они были из чистого золота или серебра, и все вместе стоили немалых денег. Тогда Ма Маньли тоже предъявила претензии в адрес Чжао Бэньвэня, ведь это его подруга украла ее вещи, а раз она сбежала, возвращать украденное должен был он. В общем, настаивая каждый на своем, они проспорили до одиннадцати часов ночи, и все без толку. Чжао Бэньвэнь, кряхтя, наконец ушел. Потом в парикмахерскую заглянул поздний клиент, Ма Маньли неохотно его обслужила, после чего закрыла свое заведение. Лежа в кровати, она все никак не могла успокоиться, ведь она уже давно знала, что Ян Юйхуань – девица ненадежная, и тем не менее не принимала никаких мер предосторожности. Ма Маньли настолько отдалась своему гневу, что совсем позабыла про Лю Юэцзиня и флешку. К часу ночи она с трудом уснула, и тут, словно это было продолжением сна, на нее напал Лысый Цуй. Церемониться он не стал и без всяких объяснений схватил Ма Маньли. Он приехал за ней на фургоне для перевозки уток. Подъехав к парикмахерской, он просто открыл окно и запрыгнул внутрь. Спящая Ма Маньли еще не успела сообразить в чем дело, как в рот ей засунули кляп, а саму ее связали. Потом ее забросили в фургон, закрыли кузов и доставили в подвальное помещение. Потом, все так же без всяких объяснений, ее подвесили к трубе и избили. И только после этого от нее потребовали вернуть флешку. Однако, несмотря на все пережитое, Ма Маньли отрицала, что флешка находится у нее. По ее словам, она не только ее не прятала, но даже в глаза не видела; не только в глаза не видела, но и вообще не знала, что Лю Юэцзинь подбирал чужую сумку. Она все отрицала вовсе не потому, что не боялась пыток, а потому, что она, как и Лю Юэцзинь, узнав, что хранится на флешке, теперь боялась за свою жизнь. Скажи она, что не видела флешки, и тогда ей грозили только побои, но признайся она в обратном – тогда ей крышка. После неудачной попытки выбить из Ма Маньли информацию о флешке, Лысый Цуй устроил ей допрос о местонахождении Лю Юэцзиня. Но Ма Маньли держалась той же тактики и сказала, что не видела Лю Юэцзиня с тех пор, как у того украли сумку. Она до смерти боялась, что, связавшись с Лю Юэцзинем, она теперь была обречена на погибель. Ее избили трижды, но безрезультатно, так что Лысый Цуй усомнился в том, что они схватили нужного человека. Однако идея схватить Ма Маньли принадлежала Хань Шэнли. Именно он впутал их в это дело, и мало того – отнял у них время на поиски Лю Юэцзиня. Лысый Цуй подошел к Хань Шэнли и хорошенько его пнул, следом он приготовился залепить ему пощечину, но именно в тот момент зазвонил мобильник Хань Шэнли – то звонил из утиной лавки Лю Юэцзинь. Так что Лю Юэцзинь, можно сказать, спас Хань Шэнли.

Когда Лысый Цуй задержал Фан Цзюньдэ и его напарника, Лю Юэцзинь сначала планировать освободить своего сына, но Лысый Цуй ему в этом отказал. А отказал он не потому, что не доверял Лю Юэцзиню, а потому, что боялся дополнительных трудностей из-за вовлечения третьих лиц. Поэтому прежде чем вызволить его сына, он потребовал Лю Юэцзиня отдать флешку. Но Лю Юэцзинь не доверял Лысому Цую, поэтому заявил, что выбросил флешку за ненадобностью. Тогда Лысый Цуй, вместо побоев и уговоров, взял и доставил Лю Юэцзиня в подвал, где находилась Ма Маньли. Из утиной лавки они добрались туда на машине Фан Цзюньдэ. На подвешенной к трубе Ма Маньли, схваченной прямо в постели, была лишь разорванная в клочья ночная сорочка. Из-под нее выглядывала ее плоская грудь, так что теперь тайна Ма Маньли была выставлена на всеобщее обозрение. Под сорочкой виднелись трусики (нарочно не придумаешь) красного цвета, с которым теперь весьма сочеталось ее разбитое лицо и покрытое кровоподтеками тело. Лю Юэцзинь, которого до этого не сразила даже новость о похищении сына, увидев такое, осел на пол. Ма Маньли с кляпом во рту, заметив его, стала что-то бормотать, но понять, что именно, было невозможно. Лысый Цуй не разрешил Лю Юэцзиню поговорить с Ма Маньли, он дал тому лишь полюбоваться на эту картину, после чего тут же увез его обратно в утиную лавку. Лысый Цуй сказал, что Ма Маньли уже раскололась и призналась, что видела флешку, и эта флешка по-прежнему находится у Лю Юэцзиня. Показав Лю Юэцзиню Ма Маньли, Лысый Цуй дал ему еще один шанс вернуть флешку в обмен на сына. При этом он предупредил, что если Лю Юэцзинь снова выкинет какой-нибудь фокус, его снова начнут пытать. Он также пояснил, что в прошлый раз Лю Юэцзиню удалось бежать лишь потому, что все было заранее подстроено, на этот раз такой возможности уже не будет. Понятное дело, что после всего сказанного Лю Юэцзинь попался на удочку Лысого Цуя. Увидав Ма Маньли, которая пыталась ему что-то сказать, Лю Юэцзинь решил, что та просит спасти ее и побыстрей отдать флешку. Ну разве мог он подумать, что та наоборот просила ни в коем случае не отдавать флешку? Она молчала сама и требовала того же от Лю Юэцзиня, ведь только так они могли остаться в живых, а признайся они – и их песенка, скорее всего, будет спета. Но Лю Юэцзинь во всем сознался и рассказал Лысому Цую, где спрятана флешка. Он сделал это не только чтобы спасти Ма Маньли: Лю Юэцзинь также не оставлял мысли о том, что ему с помощью Фан Цзюньдэ вернут сына. Еще совсем недавно Лю Юэцзинь не мог довериться Лысому Цую, но теперь выбора у него не осталось. В целом же, он сделал это не столько ради Ма Маньли или своего сына, просто и сам он уже не вынес бы очередной пытки.

Глава 37. Брат Цао

Ту флешку, пропавшую из сумочки Цюй Ли, Лю Юэцзинь спрятал в поролоне сиденья в кабине машиниста башенного крана под номером три на стройплощадке, где он работал. Этот башенный кран мог подняться до пятидесятого этажа, и его машинист был в полном неведении относительно того, что находится под его задницей. Едва Лю Юэцзинь сознался, к нему проникся уважением не только Лысый Цуй, но и Фан Цзюньдэ. Они признали, что место выбрано более чем надежное. Хань Шэнли вызвался добыть флешку. Было пять часов утра, на стройплощадке рабочий день еще не начался. До места снова добрались на машине Фан Цзюньдэ. Через час Хань Шэнли вернулся, и действительно не с пустыми руками. Фан Цзюньдэ помог установить ее подлинность, подтвердив, что по размеру и цвету она полностью совпадает с той, о которой говорил его наниматель. Услышав новость о найденной флешке, в утиную лавку заявился брат Цао. Лысый Цуй, все еще находившийся под впечатлением, стал взволнованно пересказывать брату Цао все предпринятые ими шаги. Брат Цао его остановил, пожал руки Фан Цзюньдэ и Лао Лу, после чего со словами «Досталось тебе» пожал руку Лю Юэцзиню. Лю Юэцзинь, показывая на Фан Цзюньдэ и Лао Лу, затараторил:

– Брат Цао, вы все получили, теперь нужно, чтобы они побыстрее вернули моего сына. – Сделав паузу, он продолжил: – А еще та хозяйка парикмахерской, ее тоже нужно отпустить. – Тут же он трусливо промямлил: – Вы же не можете не сдержать слова.

Брат Цао нахмурился. Его напрягало не то, что Лю Юэцзинь, почуяв успешный исход, стал диктовать свои условия, а то, что он терпеть не мог выражения «не сдержать слова». Он больше всего презирал тех, кто не держит своего слова. Лысый Цуй, заметив, что брат Цао сердится, направился к Лю Юэцзиню, чтобы дать тому пинка, но брат Цао его остановил и спросил Лю Юэцзиня:

– Как ты думаешь, зачем мне понадобилась эта флешка?

Лю Юэцзинь, подумав, ответил:

– Ради денег.

Брат Цао вздохнул:

– И верно, и неверно. Если бы только ради денег, я бы уподобился другим ворам. Но мне, кроме денег, хочется начать большое дело для наших потомков.

Лю Юэцзинь никак не мог взять в толк, что означает выражение «Начать большое дело для потомков», и что именно подразумевал под этим брат Цао. Сейчас его волновало лишь то, когда отпустят его сына и Ма Маньли. Брат Цао, который страдал плохим зрением, тем не менее взял с разделочного стола флешку, поднес ее к глазам и стал рассматривать, словно то была кость для игры в мацзян. Изучив ее, он сказал:

– Именно для того, чтобы начать большое дело для наших потомков, я должен продать ее за хорошую цену. – С этими словами он похлопал по плечу Лю Юэцзиня: – Как только я ее продам, так сразу всех освобожу.

Лю Юэцзинь облегченно вздохнул и решил поторопить брата Цао:

– Брат Цао, если продавать, так побыстрее. Вас в любую минуту могут найти.

Брат Цао хлопнул в ладоши:

– Это верно, дело не терпит отлагательств, значит, сейчас и продадим.

Он распорядился, чтобы Лю Юэцзиня доставили в их квартиру. Их таншаньская банда снимала «трешку» в обычном жилом доме. Там же сейчас оправлялся после побоев Синемордый, так что Лю Юэцзиню предстояло вновь с ним встретиться.

Проводив Лю Юэцзиня, брат Цао приступил к делу. У него имелось два разных канала сбыта. Первый канал вел через Хань Шэнли к Янь Гэ. Последний в надежде найти флешку отвалил Хань Шэнли десять тысяч. Хань Шэнли, провалив задание, прикарманил эти деньги и никому ничего не сказал. Другой канал вел через Фан Цзюньдэ к другому потенциальному покупателю. Но кто именно это был, брат Цао не знал и не спрашивал. К счастью, когда он схватил Фан Цзюньдэ, у него появились варианты. Если у товара появляется два покупателя, он возрастает в цене – тут уже можно устроить аукцион. Для начала брат Цао распорядился позвонить Янь Гэ, однако не стал просить об этом Хань Шэнли, а обратился к лысому Цую. Пусть зрение у брата Цао было плохое, однако в людях он не ошибался, а в Хань Шэнли он, похоже, совсем разуверился. Хань Шэнли снова потерял лицо, но сказать что-то против он не смел. Лысый Цуй набрал с телефона Хань Шэнли номер Янь Гэ и представился другом Хань Шэнли. Далее лысый Цуй объяснил, что он нашел флешку вместо Хань Шэнли и теперь предлагает ему небольшую сделку. Тут же лысый Цуй попросил Янь Гэ назвать цену. Янь Гэ сначала остолбенел. Он не то чтобы удивился, что флешку нашли, он не ожидал, что ее найдет другой. Потом он сообразил, что теперь взамен прошлого обещания заплатить Хань Шэнли двадцать тысяч, он должен заново торговаться с новым человеком. Янь Гэ не знал его запросов, поэтому предложил лысому Цую первым назвать цену. Лысый Цуй потребовал пятьсот тысяч. Янь Гэ просек, что его собеседник не дурак: это был явно не мелкий воришка, а опытный грабитель, которого не удастся обмануть, как Хань Шэнли. А раз так, то и цену следовало выбирать соответствующую. Поэтому Янь Гэ предложил двести тысяч. Поторговавшись, они сошлись на трехстах пятидесяти. Янь Гэ не то чтобы не мог заплатить пятьсот тысяч. Когда он нанимал сыщика Лао Сина из агентства «Тысяча планов мудреца», они договорились, что оплата его услуг будет зависеть от количества затраченных на поиск дней. За два дня Янь Гэ как раз и предлагал двести тысяч. Понятное дело, что за прошедшие десять дней флешка выросла в цене, но поскольку Янь Гэ не знал, с кем имеет дело, то, с одной стороны, он допускал обычный шантаж, а с другой – остерегался больших сумм, понимая, что, откусив палец, ему потом могут откусить и руку. А сумма в триста пятьдесят тысяч была не большой и не маленькой, вполне удовлетворяла аппетиты и не вызывала новых приливов алчности. Стороны назначили встречу на одиннадцать часов вечера у разворотного круга в местечке Тецзянпу, что в семи километрах западнее от выезда Сихунмэнь с автострады Пекин – Кайфэн. Именно там должен был состояться одновременный обмен товара на деньги. Когда лысый Цуй завершил разговор с Янь Гэ, брат Цао попросил его передать Фан Цзюньдэ отобранный у него ранее мобильник, чтобы тот связался со своим нанимателем. Прежде чем набрать номер Лао Линя, Фан Цзюньдэ спросил у брата Цао о минимальной сумме. Поскольку с Янь Гэ тот сошелся на трехстах пятидесяти тысячах, то теперь решил поднять сумму и на пальцах показал семьсот тысяч. Фан Цзюньдэ тут же отреагировал, что такое двукратное увеличение суммы, даже в случае аукциона, выглядело несправедливым. Он сказал это вовсе не потому, что хотел сэкономить деньги Лао Линя, просто Фан Цзюньдэ беспокоила его реакция. Когда Лао Линь его нанимал, в качестве вознаграждения он назначил сумму в сто восемьдесят тысяч. Если Лао Линь откажется от сделки, ее произведут с другим лицом, и тогда дальнейшая судьба Фан Цзюньдэ будет под большим вопросом. Их пути с братом Цао пересеклись совершенно случайно, и Фан Цзюньдэ понимал, что вопрос о его жизни или смерти теперь будет зависеть от чьей-то прихоти. Заметив колебания Фан Цзюньдэ, брат Цао нахмурился:

– Не хочешь – как хочешь.

Фан Цзюньдэ такая реакция напугала, и он тотчас стал набирать номер Лао Линя. Дозвонившись, он доложил, что вместо него флешку нашли другие и теперь они просят за нее семьсот тысяч. Он никак не ожидал, что Лао Линь столь спокойно отнесется к озвученной сумме, того интересовала исключительно флешка.

– Ты видел флешку? – спросил он.

Фан Цзюньдэ бросил взгляд на брата Цао, а потом на лежавшую на разделочном столе флешку:

– Видел.

– Настоящая?

– Ее нашли на стройплощадке в сиденье машиниста башенного крана, на высоте пятидесятого этажа. Фальшивку в такое место не запрячут.

– Хорошо.

Такой исход сделки оказался совершенно неожиданным для Фан Цзюньдэ. Столь быстрый отклик вовсе не объяснялся его щедростью, – в обычной жизни Лао Линь был гораздо более скуп по сравнению с Янь Гэ. Однако, понимая, что за флешкой охотятся еще и другие, Лао Линь хотел всех опередить, в том числе и Янь Гэ. Другими словами, добыть флешку было уже не важно, важно было запустить после этого другой механизм. Распоряжения о приведении в действие этого механизма Лао Линь получил от находившегося в Европе начальника Цзя. Итак, договорившись о цене, стороны решили встретиться в час ночи в «Чайной Лао Ци», где должен был состояться одновременный обмен товара на деньги. Когда торги завершились, было уже семь утра, поэтому Лао Линь отправился на службу. Во время обеденного перерыва он сходил в банк, снял деньги и положил их в багажник машины. Вечером у него еще состоялся прием в ресторане. Наконец, в двенадцать часов Лао Линь прибыл в «Чайную Лао Ци». Когда он уже расположился в кабинете, ему позвонили. Выслушав собеседника, Лао Линь долго молчал, пребывая в сомнениях. Наконец, он распорядился:

– Действуй.

Глава 38. Янь Гэ

Янь Гэ договорился с нашедшим флешку о встрече в одиннадцать вечера у разворотного круга в Тецзянпу. Идея встретиться именно здесь принадлежала Янь Гэ. Во-первых, это место находилось недалеко от ипподрома, где жил Янь Гэ, что было по-своему удобно, а во-вторых, считаясь пригородом, оно было со всех сторон окружено полями, машины в этом медвежьем углу появлялись крайне редко. В десять часов Янь Гэ распорядился, чтобы Сяо Бай вместе с помощниками залег где-нибудь поблизости, чтобы в случае чего прийти на помощь. Сам Янь Гэ прибыл на место в десять тридцать. Прождав до одиннадцати, он так никого и не дождался. За это время мимо проехало лишь несколько легковушек да грузовиков, все они со свистом промчались мимо без всякого намека на остановку. Часы показывали уже одиннадцать тридцать, но никто так и не появился. Тогда Янь Гэ набрал номер человека, который договаривался с ним о сделке. Но оказалось, что этот номер принадлежал Хань Шэнли, с которым Янь Гэ встречался в «Чайной Лао Ци» – его мобильник был отключен. Номера самого звонившего Янь Гэ не знал, он как чувствовал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Прождав до двенадцати, Янь Гэ решил больше не терять время, а поехать к Жэнь Баоляну. Через него он хотел найти Хань Шэнли, а потом уже и того человека. В растрепанных чувствах он сел за руль, совсем позабыв о Сяо Бае и помощниках. Проехав на восток от Тецзянпу, он выехал на автостраду Пекин – Кайфэн, а с нее – на Пятое кольцо. Вдруг на соседнем сиденье зазвонил мобильник. В какую-то секунду Янь Гэ обрадовался, подумав, что ему звонит человек, нашедший флешку, но, взяв трубку, он услышал голос Сяо Бая. Только тогда он вспомнил про оставшихся в засаде людях.

– Нам еще ждать, директор Янь? – спросил Сяо Бай.

Янь Гэ ничего не оставалось, как распорядиться:

– Пока отбой.

Закончив разговор с Сяо Баем, он вспомнил, что хотел позвонить Жэнь Баоляну, ведь если того не было на стройплощадке, тогда и не стоило туда ехать. Дозвонившись до Жэнь Баоляна, Янь Гэ узнал, что тот на месте, тогда он объяснил, что ему срочно понадобился Хань Шэнли, которого тот в прошлый раз приводил в «Чайную Лао Ци». Тут же он стал объяснять, что через Хань Шэнли он хочет найти кое-кого другого. Жэнь Баолян переспросил кого именно, на что получил раздраженный ответ Янь Гэ:

– Зачем бы я тебе звонил, если бы знал?

За разговором Янь Гэ совсем не заметил, как за его «Мерседесом» пристроился «Лэнд Ровер». После двенадцати ночи все Пятое кольцо заполняли грузовики. Куда только они не направлялись: и на Северо-Восток, и во Внутреннюю Монголию, и в Шаньдун, и в Хэбэй, и в Шаньси. Если их путь лежал через Пекин, то им следовало дожидаться ночи, поскольку в пределах Пятого кольца движение грузового транспорта в дневное время запрещено. Но едва наступало двенадцать часов, все грузовики общим потоком выезжали на Пятое кольцо, так что ночью здесь становилось оживленнее, чем днем, прямо как на какой-нибудь ярмарке грузовиков. Машина Янь Гэ как раз оказалась в таком потоке. На подъезде к развязке, пока Янь Гэ объяснялся с Жэнь Баоляном, ехавший позади него «Лэнд Ровер» вдруг перестроился в соседний ряд и, поравнявшись с «Мерседесом» Янь Гэ, взял и подрезал его. Застигнутый врасплох Янь Гэ потерял управление и врезался в опору эстакады. Оттуда его отшвырнуло назад, что стало неожиданностью для остальных участников движения, поэтому машину Янь Гэ на полном ходу протаранил груженый углем грузовик с шаньсийскими номерами из Датуна. Машина Янь Гэ несколько раз перевернулась в воздухе, перелетела через разделительный барьер и оказалась на встречной полосе. По встречной полосе тоже шел поток грузовиков, и в его машину угодил фургон с баранами, ехавший из Внутренней Монголии. Машина Янь Гэ снова несколько раз перевернулась и, вылетев за пределы Пятого кольца, ударилась о дерево, после чего рухнула в придорожный ров, раза два перевернулась и замерла. Вокруг машины, словно дождь, посыпалось несколько десятков баранов. Вылетевшие из грузовика и попавшие в ров бараны издохли. Истекающий кровью Янь Гэ, повиснув на руле, тоже умер. А вот мобильник, по которому он разговаривал, все еще работал, завалившись под соседнее сиденье, он все еще говорил голосом Жэнь Баоляна:

– Что случилось? Что случилось?

Целая серия столкновений с машиной Янь Гэ стала полной неожиданностью для водителей, ехавших по автостраде в обоих направлениях. «Бах!», «Бах!», «Бах!» – врезались друг в друга грузовики и легковушки. На Пятом кольце образовалась чудовищная пробка.

Глава 39. Лао Линь

Поскольку один покупатель предложил заплатить за флешку семьсот тысяч, а другой – триста пятьдесят, то брат Цао сделал свой выбор в пользу Лао Линя. С тех пор как брат Цао открыл утиную лавку или, лучше будет сказать, с тех пор, как утиная лавка превратилась в райский уголок для таншаньских воров, здесь еще не заключали сделок такого масштаба. И хотя брат Цао сам заставил Синемордого обворовать особняк в комплексе «Бетховен», он не надеялся, что кто-то додумается хранить в пустом доме деньги, тем более он не ожидал такого большого улова. Когда Синемордого застукали на месте преступления, он сбежал, а заодно и скрылся от брата Цао, хотя последний не сильно переживал по этому поводу. И только через несколько дней, когда изувеченный Синемордый переметнулся к брату Цао, тот понял, что флешка стоила больших денег. Эта вещица изначально попала в руки Синемордого, и стащил он ее из того самого особняка, который находился на территории брата Цао. Поэтому брат Цао рассудил, что возвратить эту флешку ему сам Бог велел. Флешка оказалась в руках у повара со стройплощадки. Чтобы добыть ее, достаточно было лишь найти этого повара, поэтому он обратился к Хань Шэнли. Никто, однако, не ожидал, что процесс поиска окажется столь сложным. Потом обнаружилось, что за флешкой охотятся еще и другие, что только доказывало ее важность. Однако брат Цао эту флешку явно недооценивал. Когда лысый Цуй дозвонился до Янь Гэ и тот предложил ему триста пятьдесят тысяч, брат Цао весьма удивился. Когда же очередь договариваться подошла к Фан Цзюньдэ, брат Цао отважился и показал ему на пальцах семерку, хотя и не ожидал, что это сработает. Теперь для него были важны не просто деньги, не просто эти семьсот тысяч. В его представлении эти семьсот тысяч превращались в фундамент для серьезного и перспективного дела. Деньги перестали быть для него самоцелью – он мыслил о большом начинании для потомков. И благодарить за это следовало Синемордого, Хань Шэнли, Фан Цзюньдэ и того самого повара Лю Юэцзиня. Без них такого крупного начинания просто бы не свершилось. Именно благодаря всеобщим усилиям они могли начать новую жизнь. На радостях у брата Цао даже прошла простуда. Тут же он подумал, что как только сделка состоится, он отметит это событие тем, что три дня подряд будет слушать чтение книг. Брат Цао с малых лет обожал читать. В Таншане он работал преподавателем в школе, это уже потом из-за проблем со зрением он стал торговать рыбой. В одной из перепалок он решил, что убил человека и сбежал в Пекин, где открыл утиную лавку. Пока он пытался устроить новую жизнь, про книги ему пришлось позабыть. Но когда его утиная лавка превратилась в убежище для таншаньских воров, жизнь брата Цао наладилась, и он вдруг вспомнил, что совсем забросил чтение. Но поскольку из-за плохого зрения книг он вообще не читал, а газеты просматривал только через лупу, он придумал чтение вслух. Однако его подопечные из утиной лавки с детства не держали в руках книг. Будь оно иначе, они бы и не пришли в утиную лавку. Им можно было давать самые разные поручения: что-нибудь своровать, даже кого-нибудь убить, однако, едва они принимались читать вслух, тут же возникало желание прикончить их самих. В надежде приучить их к чтению вслух, брат Цао просил их читать по два раза. В круг его чтения входили такие книги, как «Исторические записки», исторические хроники «Ханьшу» и «Хоу Ханьшу», «Всеобщее зерцало, управлению помогающее» и тому подобные. Вообще-то говоря, ничего сложного в этих книгах не было. Например, раньше в частных школах шестилетние дети начинали свое обучение с «Бесед и суждений» Конфуция. Однако подопечные брата Цао и в подметки не годились этим детям. Напряженно вцепившись в книгу, они начинали запинаться и спотыкаться на каждом иероглифе. Лучше бы они и вовсе не читали, все равно в их изложении выходила какая-то ерунда. Пока брат Цао не слышал их чтения, он еще имел какое-то представление о книге, но едва они открывали рот, в его голове начиналась путаница. Тогда он качал головой и вздыхал:

– Вот уж и вправду «полководцы Лю Бан и Сян Юй книжек никогда не читали»[39].

Что означало это выражение читавший тоже не понимал, но, заметив, что брат Цао знаком велит остановиться, тотчас откладывал книжицу и, безгранично обрадованный, убегал по своим делам. Поэтому брату Цао пришлось найти другой выход. Он нанял девушку-студентку с которой они вместе уезжали за город, присаживались в каком-нибудь деревенском дворике, и девушка читала брату Цао все, что он хотел, а после чтения они устраивали себе нехитрый перекус. Кроме этих целей, брат Цао не имел к девушке никаких других претензий, что немало ее удивляло. Раньше брат Цао устраивал лишь однодневные выезды, а тут на радостях от сделки решил уехать аж на три дня. Дождавшись часа ночи, лысый Цуй взял флешку и вместе со своими ребятами и Фан Цзюньдэ отправился в «Чайную Лао Ци». Водителя Лао Лу пока что оставили в утиной лавке в качестве заложника. Когда брат Цао прощался с Фан Цзюньдэ, он, взяв его за руку сказал: «Жизнь долгая, еще свидимся. – Сделав паузу, он спросил: – Любишь читать?»

Этот вопрос прозвучал столь неожиданно, что Фан Цзюньдэ опешил. Подумав, он помотал головой. Тогда брат Цао стал его увещевать:

– Надо, надо читать, иначе не сможешь приспособиться к разным ситуациям. Я тут собираюсь основать общество для чтения, так что добро пожаловать.

Фан Цзюньдэ удивился еще больше, он никак не мог раскусить, что задумал этот хозяин утиной лавки, но, побоявшись его обидеть, сделал вид, что с удовольствием принимает его приглашение. С тех пор как Фан Цзюньдэ попал в плен, он тоже лелеял мысль о том, что «жизнь долгая, и они еще свидятся», с той лишь разницей, что он от всей души жаждал случая свести с братом Цао счеты. Однако, пробыв в утиной лавке больше суток и пообщавшись с братом Цао, чудаковатые пассажи которого он по большей части не понимал, Фан Цзюньдэ заключил, что противник он непростой.

Когда Фан Цзюньдэ вместе с лысым Цуем и остальными пришли в «Чайную Лао Ци», Лао Линь уже ждал их в кабинете. Рядом с Лао Линем стояла увесистая сумка. Лао Линь не стал тратиться на разговоры и даже не посмотрел в сторону лысого Цуя и остальных. Он лишь поднял сумку и передал ее Фан Цзюньдэ, тот перебросил ее лысому Цую. Лысый Цуй открыл сумку и пересчитал деньги: в каждой пачке лежало по десять тысяч, в каждой связке – по десять пачек, итого – семь связок. Закрыв сумку, он вытащил флешку и передал ее Лао Линю. Тот вытащил ноутбук, включил его и вставил флешку. Открыв флешку, он остолбенел: она была пустой. Кровь ударила ему в голову. Он испытал шок, но не только потому, что флешка оказалась фальшивой. Поверив Фан Цзюньдэ, который убедил его в истинности флешки (ведь кто будет прятать фальшивку в сиденье машиниста башенного крана на высоте пятидесятого этажа?), Лао Линь буквально час тому назад отдал приказ уничтожить Янь Гэ. Идея уничтожить Янь Гэ принадлежала вовсе не Лао Линю, он действовал по указке начальника Цзя. С тех пор как в газете появилось фото Янь Гэ с певицей, и вплоть до того момента как Янь Гэ рассказал о флешке, начальник Цзя только делал вид, что покорился. На самом деле, даже когда он говорил, что поможет Янь Гэ, это было не всерьез. Он мечтал о том, чтобы Янь Гэ, так же как и погибший вице-президент, попал в аварию. Останавливала начальника Цзя лишь флешка, которая находилась в его руках. Желая Янь Гэ смерти, начальник Цзя вовсе не был озлоблен, его отнюдь не бесил его шантаж. Просто, оставь он того в живых и помогай дальше, эта тягомотина никогда не закончилась бы. Здесь напрашивается пример с утопающим. Если человек начнет тонуть у берега, и к нему в руки попадет бамбуковый шест, то он непременно спасется. Но случись той же лодке пострадать в открытом море далеко от берега, протянуть утопающему руку будет смерти подобно: едва ты ему протянешь руку, как он вцепится в тебя мертвой хваткой и потянет за собой на дно. Лучше уж самому опустить его под воду, чтобы он утонул, тогда и от обузы можно избавиться, и тайну о том, как пострадала лодка, сохранить. Все равно любому человеку рано или поздно придется умереть, так пусть это случится пораньше. Такая смерть всех освободит, и умершему будет хорошо: раньше помрет – раньше переродится. Как-то на прогулке в Бэйдайхэ начальник Цзя сказал: «Было бы замечательно, если бы несколько человек отправились на тот свет». Именно это он и имел тогда в виду, хотя, разумеется, и не только это. Лао Линь сначала не хотел, чтобы Янь Гэ убирали. Ему не то чтобы было жаль Янь Гэ, просто он боялся появления более серьезных последствий. Убрать человека – это все-таки не пустяк. И все же он согласился, но не потому, что проникся суждениями начальника Цзя, а потому, что беспокоился конкретно из-за флешки. Ведь на видео он не только вместе с начальником Цзя получал взятки, но еще и распутничал с китаянками и иностранками, причем на записи было видно, что девицы всегда обслуживали его до начальника Цзя. Поскольку все это организовывалось за спиной начальника Цзя, о данной детали раньше знал только он сам и Янь Гэ. Получившему ноутбук с шестью флешками Лао Линю не хватило духа показать видео начальнику Цзя. Все свои заботы он переключил на поиск флешки, пропажа которой хоть на какое-то время, но, можно сказать, спасала Лао Линя. Но в то же время он переживал, что если Янь Гэ, получив от них помощь, все-таки очухается и снова сблизится с начальником Цзя, нет гарантии, что он не отомстит Лао Линю и не расскажет начальнику Цзя про его проделки с девицами. Тогда уж Лао Линю несдобровать. Так лучше уж найти пропавшую флешку и тут же убрать Янь Гэ, а потом взять и сжечь все флешки, чтобы навсегда уничтожить эту тайну. Впрочем, можно было бы и оставить одну резервную копию, чтобы в нужный момент использовать ее как средство для шантажа начальника Цзя. Однако Лао Линя удивило время, которое начальник Цзя выбрал для уничтожения Янь Гэ. Прежде чем начальник Цзя отправился за границу, флешку уже искали пять дней. Когда же ему пришла пора уезжать, он отдал распоряжение, чтобы флешку нашли в течение десяти дней. Янь Гэ планировалось уничтожить в тот самый день, когда будет найдена флешка. При этом сам начальник Цзя, находясь за границей, освобождал себя от этих дел. Вся ответственность за организацию катастрофы и убийство ложилась на плечи Лао Линя. Этот старый лис, по мнению Лао Линя, продумал все до мелочей, и на других ему было абсолютно наплевать. Вот почему Янь Гэ при жизни так и не мог понять, почему начальник Цзя сначала определил крайний срок для нахождения флешки в десять дней, а потом добавил к нему еще пять. И вот флешка нашлась, но не та. А поскольку она оказалась фальшивкой, где-то по свету скиталась настоящая флешка. Лао Линь схватил со стола чашку с горячим чаем и выплеснул ее прямо в лицо Фан Цзюньдэ:

– Идиот, это фальшивка!

Лицо Фан Цзюньдэ от кипятка тотчас покрылось багровыми пятнами. В первую секунду он готов был рассвирепеть, но когда понял, что флешка оказалась фальшивой, в его голову тоже ударила кровь. Он прекрасно осознавал последствия таких подтасовок. И, уже не замечая боли, он повернулся к лысому Цую, как следует пнул его и сказал Лао Линю:

– Я продолжу поиски.

С этими словами он уже было развернулся к двери, но Лао Линь медленно опустился на тахту и, выдохнув, сказал:

– Поздно.

Он сказал так не потому, что другую флешку было невозможно найти, и не потому, что уже завтра из Парижа возвращался начальник Цзя. Просто во всем, что касалось флешки, даже в том, что фальшивка и по размеру, и по цвету, была как настоящая, он почуял заговор. Он почуял это еще в тот момент, когда обворовали особняк Янь Гэ, а после случившейся подмены флешки он уже в этом не сомневался. Сам по себе заговор Лао Линя не пугал, но это доказывало, что флешка попала в руки тех, к кому попадать ей не следовало. Но еще важнее было то, что Янь Гэ погиб прежде, чем нашлась настоящая флешка, ведь изначально планировалось, что его уберут именно после ее нахождения. Кто же мог подумать, что выйдет все наоборот? События нанизывались друг на друга шиворот навыворот и задом наперед; одна проблема порождала совершенно другую. Иначе говоря, все так сильно перемешалось, что распутать дело уже не представлялось возможным.

Глава 40. Лю Юэцзинь

На следующий день Лао Линь не вышел на работу. Когда Лао Син вместе с помощниками явился арестовывать Лао Линя, у него вышла промашка. Тогда он направился к нему домой, но прислуга сообщила, что тот ушел на работу рано утром. Лао Син решил, что Лао Линь сбежал. Было просто непостижимо упустить его в одном шаге от ареста, однако на этот раз следовало винить вовсе не Лао Сина, а его шефа. Сам Лао Син планировал схватить Лао Линя и остальных участников сделки еще вчера вечером в «Чайной Лао Ци», но когда он об этом доложил начальнику, тот распорядился подождать до утра. Почему следовало ждать, он не пояснил. В результате, протянув время, они упустили Лао Линя. Впрочем, уже к вечеру они получили новость из отеля «Сицзюнь»[40]. Как оказалось, Лао Линь никуда не сбежал, все это время он находился в отеле, но он уже успел покончить с собой. Шестизвездочный отель «Сицзюнь» являлся единственным отелем такого класса в Пекине. Как выяснили на рецепции, Лао Линь поселился в нем рано утром. По вечерам номера отеля принято готовить ко сну постояльцев. Когда горничная позвонила к Лао Линю, ей никто не ответил, и она предположила, что комната пуста. Открыв дверь, она почувствовала стойкий запах алкоголя, а на столике рядом с диваном увидела две пустые опрокинутые бутылки из-под «Маотая», но это ее особо не удивило. Расправив кровать, она пошла приводить в порядок санузел. Но едва открыв дверь, она закричала и упала в обморок. Прямо над ванной, на крючке для душа висел человек, а на дне ванны большим пятном растеклась уже засохшая блевотина. Очнувшись, горничная стала звать на помощь, на ее крик прибежала охрана. Охранники спустили человека вниз, но тот уже давно был мертв. Вместо веревки на его шее оказался обычный пояс от халата. Охрана тотчас вызвала полицию. Когда сотрудники полиции нашли в портфеле умершего служебный пропуск, они позвонили на место работы Лао Линя и сообщили о случившемся.

Хотя Лао Линь и отправился на тот свет, преступление, можно сказать, уже было раскрыто. Последнее отнюдь не являлось результатом какой-то мудрой стратегии Лао Сина, посодействовал этому Лю Юэцзинь. Когда позавчера вечером Лю Юэцзиня взял в оборот Фан Цзюньдэ и возвратил его в Пекин, тот в очередной раз проявил смекалку и, очутившись в утиной лавке, позвонил не только Хань Шэнли, но и Лао Сину. Лю Юэцзинь никак не предполагал, что тем самым делает ему одолжение, тогда он еще не знал, что Лао Син является полицейским, и по-прежнему воспринимал его как частного детектива. Просто Лю Юэцзинь решил перестраховаться и сообщить кому-нибудь еще о том, что его схватили. Таким образом, в случае невозможности договориться с братом Цао, у него оставался запасной вариант. По телефону Лю Юэцзинь признался Лао Сину, что, приглашая того в Хэнань, он на самом деле обманывал его, поскольку флешки там все равно не было. Лао Син понадобился ему просто как свидетель по делу о потерянной расписке. Однако, оказавшись перед лицом смерти, Лю Юэцзинь больше не собирался никого обманывать, поэтому сообщил Лао Сину, что флешка находится в Пекине. Кроме того, Лю Юэцзинь попросил Лао Сила, чтобы тот придумал, как его вызволить из утиной лавки, на случай, если сам он этого сделать не сможет. В благодарность за это Лю Юэцзинь обещал отдать ему флешку. Однако Лю Юэцзинь оговорил не все условия, кое-что он отложил на потом. Остальное он планировал озвучить после своего освобождения. У него остались две просьбы: освободить своего сына с подружкой и спасти Ма Маньли, после чего он собирался отдать флешку. Лао Син принял звонок Лю Юэцзиня как раз в тот момент, когда выехал из Шицзячжуана обратно в Пекин. Он не стал дожидаться следующего дня, а вместо этого связался со своими помощниками и попросил их собраться на рынке, где находилась утиная лавка брата Цао. Когда Лао Син уже и сам оказался на рынке, он не бросился тотчас вызволять Лю Юэцзиня. Он не то чтобы не собирался его спасать, просто он хотел забросить удочку подальше, в надежде поймать рыбу покрупнее. Теперь всех, кто выходил из утиной лавки, люди Лао Сина подсаживали на крючок. Когда лысый Цуй вместе с Фан Цзюньдэ и остальными отправился в «Чайную Лао Ци», люди Лао Сина последовали за ними. Коль скоро брат Цао решил игнорировать предложение Янь Гэ, то на разворотный круг в Тецзянпу никто и не отправился. Сам Янь Гэ вскоре попал в автокатастрофу. Если бы брат Цао собрался заключить сделку с Янь Гэ, люди Лао Сина последовали бы за ним и тогда, не исключено, никакой аварии бы и не случилось. Так что в каком-то смысле в гибели Янь Гэ был виноват и брат Цао. Сам Лю Юэцзинь находился обо всех сделках в полном неведении. Поскольку договориться с братом Цао у него не вышло, он стал переживать, сдержит ли свое слово Лао Син, который обещал его вызволить в полдень следующего дня. Когда Лю Юэцзинь признался, что спрятал флешку в башенном кране на стройплощадке, Хань Шэнли ее доставил, но флешка оказалась фальшивой. Надо сказать, что ни Лао Син, ни Фан Цзюньдэ, ни брат Цао, ни лысый Цуй, ни даже Хань Шэнли сами не открывали эту флешку. О том, что на ней хранилось, знали лишь Лю Юэцзинь и Ма Маньли. Лю Юэцзинь понял, что, едва он отдаст флешку, его, скорее всего, уничтожат. Понял он и то, что кроме него пострадают еще его сын с подружкой и Ма Маньли, чьи жизни также висели на волоске. В этом смысле ход Лю Юэцзиня с фальшивой флешкой оказался так называемой тактикой оттягивания боевых действий, в результате чего он надеялся выиграть время. Этому Лю Юэцзинь научился у Синемордого Ян Чжи. Прежде чем они отправились с ним к мосту «Сыцзицинцяо» для встречи с Цюй Ли, Синемордый купил флешку, чтобы подсунуть ее вместо настоящей. Однако его сразу разоблачили, потому как он не знал, как выглядит настоящая флешка. А сам Лю Юэцзинь, при котором осталась нужная флешка, на следующий день тоже пошел в магазин и купил точь-в-точь такую же, после чего на всякий случай спрятал ее в башенном кране, особо не надеясь, что она ему пригодится.

Но куда же он дел настоящую флешку? Он припрятал ее в другом месте. И без Лю Юэцзиня вряд ли бы нашелся в мире человек, который бы это место вычислил. Увидав, что находится на флешке, Ма Маньли и Лю Юэцзинь очень испугались и никак не могли определиться, куда лучше ее спрятать. Пока Лю Юэцзинь ничего не знал, он повсюду таскал флешку с собой, но теперь он воспринимал ее как бомбу, от которой следовало тотчас избавиться. Но куда ее можно было деть? Принести ее к себе на стройплощадку он побоялся. Осознавая исходящую от флешки опасность, а также понимая, что за ним охотится сразу несколько человек, Лю Юэцзинь и сам решил убраться со стройплощадки. Эту флешку можно было спрятать в «Парикмахерской Маньли» или, как предположил в свое время Хань Шэнли, где-нибудь у Лао Гао в Вэйгунцуне. Хотя позже он отказался от этой мысли, и правильно сделал, потому как Лю Юэцзинь не стал бы обращаться к Лао Гао. Он не то чтобы не доверял ему, просто он не хотел расширять круг причастных к этому делу лиц: чем меньше людей знало о флешке, тем лучше. Лю Юэцзинь предпочел сохранить эту тайну между собой и Ма Маньли. Однако Ма Маньли не согласилась оставить флешку у себя. Ее пугало содержимое флешки, так что если раньше она могла оставить ее у себя, то теперь – точно нет. К тому же все знали, что Лю Юэцзинь любил наведываться к Ма Маньли, поэтому ее заведение выглядело наиболее вероятным местом поисков. Прикидывая так и эдак, Лю Юэцзинь и Ма Маньли никак не могли определиться с тайником. Но когда они уже расстались, Лю Юэцзинь такое место все-таки придумал: им стал туалет на задворках парикмахерской. Ведь никому не придет в голову искать флешку в туалете, между тем она будет прямо под боком у Ма Маньли, и если совсем уж прижмет, окажется под ее присмотром. Лю Юэцзинь втихаря проник на задворки парикмахерской и из двух туалетов, мужского и женского, подумав, выбрал женский. Стояла глухая ночь, поэтому никого в туалете не было. Лю Юэцзинь спрятал флешку над третьим «очком» слева, в щели между пятым и шестым кирпичом сверху и между восьмым и девятым кирпичом слева.

Глава 41. Брат Цао и хохлатая Майна

Хотя Лао Сину не удалось арестовать Лао Линя, он благополучно накрыл банду брата Цао. Той ночью, когда шеф Лао Сина запретил ему арестовывать Лао Линя, он тем не менее отдал приказ схватить людей брата Цао. Сам брат Цао поджидал в утиной лавке возвращения лысого Цуя и остальных из «Чайной Лао Ци». Предполагалось, что те принесут с собой семьсот тысяч, которые брат Цао теперь воспринимал не иначе как фундамент для серьезного и перспективного дела. На следующее утро он уже собрался за город для чтения. В четыре утра в утиную лавку вернулся лысый Цуй, а вместе с ним туда ввалился целый наряд полицейских. Для брата Цао это стало некоторым сюрпризом. Понимая, что сопротивление бесполезно, он и не сопротивлялся. Он лишь поднял глаза на Лао Сина и с некоторым непониманием спросил:

– Как вы узнали?

Лао Син не стал распространяться о звонке Лю Юэцзиня, лишь заметил, посмотрев в затуманенные глаза брата Цао:

– Почему бы вам просто не забивать своих уток? Так нет же, решили организовать мафию.

Брат Цао не удостоил Лао Сина ответом. Углубившись в размышления, он лишь вздохнул:

– Микрокосму не одолеть макрокосмос.

Лао Син не понял, о чем это он. Зато в разговор вставила свое слово хохлатая майна. Наклонив головку и злобно нахохлившись, она прошипела: «Чтоб ты сдох!»

Лао Син удивился, брат Цао тоже. Только-только купив эту птицу, он переживал, чтобы она, как другие ее сородичи, не набралась от людей дурных словечек, поэтому, обучив ее трем приличным фразам, он залепил ей уши воском. Однако воск или сразу плохо прилепился, или выпал уже потом, а брат Цао этого не заметил. Таким образом, все это время птица прекрасно слышала, поэтому выучила много непотребной лексики, но, чтобы ей снова не заклеили уши, говорить она остерегалась. Эта хохлатая майна тоже притворялась. Брат Цао, услышав брошенную птицей фразу, не стал укорять себя за недосмотр, притворство майны он также расценил как должное. Повернувшись в ее сторону, он лишь одобрительно заметил: «Метко сказано».

Лао Син заметил, что и все остальные обитатели лавки его нисколечко не испугались. Подобно той майне, они лишь бросали на него и остальных полицейских гневные взгляды. Никогда раньше они не сталкивались с Лао Сином, поэтому их гнев не относился к сведению старых счетов, их возмущало то, что кто-то посягнул на их настоящее. Их вражеский настрой к посторонним демонстрировал горячую привязанность к своей лавке и к своему образу жизни. Лично Лао Сину они ничего не сделали, их арест был просто приказом свыше. Лао Сину и самому уже приелось быть полицейским и ловить всяких незнакомцев. И если уж сказать правду, то Лао Син проникся той атмосферой, что царила в утиной лавке.

Глава 42. Лао Син

На работе Лао Син удостоился похвалы. Шеф отметил его не за то, что при всех помехах тот поймал кого следовало, а за то, что он этого так и не сделал, тем самым оттянув раскрытие дела. Благодаря этому они, что называется, не спугнули змею в траве. Начальник Цзя в это время пребывал за границей, и если бы дело раскрыли до его приезда, он бы наверняка куда-нибудь сбежал, а так дело раскрыли ровно через пятнадцать дней, как раз накануне его возвращения. Чтобы схватить начальника Цзя, сперва следовало схватить его помощников. Однако пока не был схвачен начальник Цзя, дело не могло считаться раскрытым, его можно было даже испортить. Именно поэтому, когда Лао Син хотел уже схватить Лао Линя, ему приказали отсрочить арест на один день. И хотя на следующий день Лао Линь покончил с собой, начальника Цзя они дождались. Пока начальник Цзя отсутствовал, раскрытие дела нельзя было взять и остановить, наоборот, его отъезд создавал наилучшие условия для работы. Правда, не всегда удавалось проконтролировать ход дела. Сделанная Лао Сином отсрочка удачно совпала с последним днем пребывания начальника Цзя за границей. Кстати сказать, то был и последний день, установленный Лао Линем для Янь Гэ, так что проволочки Лао Сина оказались весьма кстати. Начальник Цзя пребывал в полном неведении, что позволило быстро раскрыть дело, достать улики, а также своевременно схватить начальника Цзя, не оставив ему возможности для ответных мер. Поэтому, когда он вместе с делегацией уже возвращался на родину едва его самолет приземлился в Столичном аэропорту его тотчас арестовали.

Однако арест начальника Цзя был только первой ступенькой в раскрытии всего дела. И вообще, целью являлся не арест начальника Цзя, а кое-кого другого или других, которых он покрывал. Так что дело требовало дальнейшего раскрытия. Лао Син уже сделал кое-какие наметки, приготовившись, как говорится, по плети добраться до самой тыквы. Ему было интересно узнать, до кого же он все-таки доберется. Такого уровня лица ему уже не были безразличны. Вот это настоящая полицейская работа, настоящее расследование. Однако тут сверху поступила неожиданная директива закрыть дело и прекратить расследование.

Кто именно отдал такой приказ, Лао Син не знал, и его шеф тоже. Но так или иначе ослушаться этого приказа они не могли. Лао Син даже несколько расстроился – он не столько сожалел о раскрытии дела, сколько чувствовал, что вся его работа была проделана зря. Однако кого волновали сожаления Лао Сина? Как будто раньше с ним такого не случалось? Итак, ему ничего не оставалось, как сбросить с себя этот груз и переключиться на другое дело, которое требовало очередного поиска неизвестных ему лиц.

Глава 43. Сунь Укун

Лао Сину казалось, что это дело уже позади, однако не тут-то было. Его стал преследовать повар Лю Юэцзинь. Хотя предыдущее дело было раскрыто зря, Лю Юэцзиня, вернувшего флешку, это нисколечко не волновало. Прежде чем отправиться за флешкой в туалет на задворках парикмахерской, Лю Юэцзинь заключил с Лао Сином небольшую сделку. К этому моменту он уже узнал, что Лао Син полицейский. То есть и он раньше просто притворялся. Однако принадлежность Лао Сина к полицейским только укрепила Лю Юэцзиня в мысли о сделке. Итак, сообщив о своем намерении вернуть флешку, Лю Юэцзинь попросил его помочь найти потерянную двадцать дней назад сумку: «У вас свои дела, а у меня свои».

Надо сказать, что Лао Син видел ту банду из Ганьсу, в руки которой попала сумка Лю Юэцзиня. Да и Синемордого, который обокрал Лю Юэцзиня, Лао Син лично арестовал и передал в руки властей. В момент ареста Ян Чжи не оказалось в утиной лавке: как и Лю Юэцзинь, он находился в квартире таншаньской банды. Когда полицейские выбили ногами двери и ворвались внутрь, Синемордый, который при других обстоятельствах мог выпрыгнуть в окно, сейчас из-за сломанных ребер остался лежать, поэтому сдался без сопротивления. В свое время он тоже преследовал банду из Ганьсу, желая отомстить за свои мужские проблемы. Учитывая все это, Лао Сину не составляло большого труда найти ту банду, по крайней мере, это было не сложнее, чем найти флешку, поэтому он принял условия Лю Юэцзиня. Раскрыв дело, Лао Син принялся за поиск банды из Ганьсу. Куда он только не ходил: и в места, подсказанные Синемордым, и в логово в восточном пригороде, и в западный район Шицзиншань, и в район реки Тунхуэйхэ, и даже в «Синьчжоускую резиденцию вкуса» к Лао Ганю. Пять дней он убил на тщательные поиски, но зря. К этому времени на Лао Сина уже успели повесить другое дело, связанное с убийством. Шеф Лао Сина считал, что тому удается раскрывать именно такие дела. В общем, что касалось поиска сумки, пыл Лао Сина постепенно угас, тем более, что он и прежде не особо горел энтузиазмом. Когда Лю Юэцзинь в очередной раз пристал к Лао Сину, тот и вовсе сдулся: «Я весь Пекин обыскал, их нет. – Сделав паузу, он добавил: – А может, они уже и не в Пекине, а куда-нибудь уехали».

Отдав флешку и ничего не получив взамен, Лю Юэцзинь чувствовал себя обманутым. До указанного в расписке дня оставалось десять с небольшим дней, поэтому Лю Юэцзинь стал бить тревогу:

– Если невозможно найти воров, тогда поезжай со мной в Хэнань, там выступишь свидетелем, чтобы я смог получить обещанные деньги.

Лао Син не знал, плакать ему или смеяться.

– В любом деле нужны доказательства, а на кой им сдались мои голые слова без расписки? К тому же в провинции Хэнань я никто.

Потом Лао Син стал и вовсе избегать встреч с Лю Юэцзинем. На его телефонные звонки он тоже не отвечал. Лю Юэцзинь в нем весьма разочаровался, но поскольку тот был полицейским, разобраться с ним он не мог. Не в силах добраться до Лао Сина, Лю Юэцзинь от него отстал и снова начал искать воров самостоятельно. Но прошла неделя, а на след воров он так и не напал. С каждым днем шансов их отыскать становилось все меньше. И все-таки Лю Юэцзинь не отчаивался. Продолжая выполнять свои обязанности повара на стройплощадке, он в течение недели урывками занимался поиском. Вот чего Лю Юэцзинь не мог понять, так это того, как после гибели Янь Гэ стройка тотчас оказалась в руках другого хозяина, при этом само строительство не прекращалось, как будто ничего и не произошло. Когда новый хозяин заявился принять объект, он зашел и в столовую, поэтому Лю Юэцзиню удалось на него взглянуть: это был жизнерадостный толстяк с квадратной головой. Жэнь Баолян, обращаясь к нему, называл его Суй И. Однако никакого дела до этого Суй И Лю Юэцзиню не было, его по-прежнему волновала лишь его сумка. Прожив в Пекине шесть лет, Лю Юэцзинь с этим мегаполисом так толком и не познакомился. Зато пока он искал сумку (двадцать дней до и еще полмесяца после указанных событий, итого – тридцать с лишним дней), Лю Юэцзинь успел изучить все улицы Пекина, большие и маленькие, все его переулки и закоулки, все привлекательные для воров уголки. Однако за все это время Лю Юэцзинь так и не нашел банду. Наконец совершенно случайно он узнал, что искал он ее вообще зря. Бандитов он искал ради сумки, сумку – ради расписки, а расписку – чтобы предъявить прохвосту Ли Гэншэну. Но кто бы мог подумать, что тот без всякой расписки точно в срок возьмет и выплатит положенную сумму? Только выплатил он эту сумму не Лю Юэцзиню, а его сыну Лю Пэнцзюю. Когда у Лю Юэцзиня украли сумку, Лю Пэнцзюй находился у себя дома в Хэнани и ничего не знал. Когда Лю Юэцзинь подобрал чужую сумку, Лю Пэнцзюй с подружкой приехал в Пекин, тогда же эту сумку они и забрали. Из-за этой сумки их похитили и даже пытали. Их кожа была покрыта ожогами от окурков. Когда уже все завершилось, Лю Пэнцзюй негодовал на отца, обвиняя его в том, что тот, утаив правду, заставил его пережить такой ужас. Тогда же ему открылась правда о первой сумке Лю Юэцзиня. Так из-за флешки Лю Пэнцзюй узнал и о расписке. Пока Лю Пэнцзюй пребывал в неведении, все шло своим чередом, однако, выяснив все обстоятельства дела, он решил окупить свои страдания. Он не стал связываться с отцом, который продолжал искать свою сумку, а вместо этого прямиком отправился в Хэнань к своему отчиму Ли Гэншэну и потребовал у него шестьдесят тысяч. Он заявил, что пребывал в полном неведении о делах шестилетней давности, и тут же заверил, что теперь с такой ситуацией мириться не намерен. Он поставил свое условие: или Ли Гэншэн выплачивает ему деньги и они полюбовно расходятся, или он, Лю Пэнцзюй, отомстит за своего безответного отца. Его пафосная речь отчасти напоминала речь Гамлета, отчасти – заявление наследника престола. До Ли Гэншэна уже дошла новость о том, что Лю Юэцзинь сначала потерял одну, потом нашел другую сумку, узнал он и об утраченной расписке, поэтому стал прибегать к разного рода отговоркам, заявляя, что никакой расписки он вообще не писал. Принимая возмущенный вид, он ругался: «Да этот Лю Юэцзинь врун еще тот! Попадись он мне, так я его отделаю как следует, чтобы не болтал всякой чепухи!» Тогда подружка Лю Пэнцзюя посоветовала ему обратиться к матери. Пусть Ли Гэншэн нахально отрицал факт наличия расписки, но Хуан Сяопин не могла не знать о том, что случилось шесть лет назад. Все-таки родная мать – это не отчим. Однако Лю Пэнцзюй не стал обращаться к матери. На следующий день, дождавшись, когда Хуан Сяопин отлучится в парикмахерскую, Лю Пэнцзюй потихоньку унес из дома новорожденного ребенка Ли Гэншэна и Хуан Сяоцин. Малышу исполнилось чуть больше двух месяцев, поэтому выкрасть его спящим из кроватки не составило труда. Лю Пэнцзюй увез ребенка в Лоян. Там он поселился в гостинице и, позвонив Ли Гэншэну, потребовал от него в течение трех дней произвести оплату после чего обещал возвратить ребенка. Он пригрозил, что в случае отказа задушит их выродка. Обалдев от такой наглости, Ли Гэншэн собрался обратиться в полицию. Однако Хуан Сяоцин этому воспротивилась. Устроив истерику, она обвинила его в том, что шесть лет назад он разрушил их семью. Ли Гэншэну, корившему себя за глупость, мол, каких только ураганов не пережил, а в канаве чуть не утонул, пришлось смириться с потерей и смиренно выплатить Лю Пэнцзюю шестьдесят тысяч юаней. Итак, Лю Пэнцзюй уже прикарманил денежки, а Лю Юэцзинь в полном неведении продолжал рыскать по Пекину. А узнал он об этом от Лао Гао, что держал ресторанчик хэнаньской кухни в районе Вэйгунцунь. В тот день Лю Юэцзинь снова искал банду, ему по-прежнему не везло, и, проходя мимо заведения Лао Гао, он решил зайти туда передохнуть, а заодно рассказать другу о наболевшем: как сначала он лишился своей сумки, как потом подобрал чужую, как из-за всего этого его чуть не убили, и как в конце концов он снова остался ни с чем. Сам же Лао Гао только что вернулся из Хэнани, поэтому, не дав Лю Юэцзиню раскрыть рот, он тут же ошарашил его свежей новостью. Выслушав Лао Гао, Лю Юэцзинь почувствовал, как в висках у него застучало. Такая развязка превзошла все его ожидания. Без всяких объяснений Лю Юэцзинь выскочил из ресторанчика Лао Гао и, даже не заходя на стройплощадку, прямиком отправился на Западный вокзал, где купил ближайший билет до Хэнани. Сойдя с поезда в Лояне, он пересел на междугородный автобус и добрался до Лошуя. Пусть Ли Гэншэн и выплатил деньги, но предназначались они не Лю Пэнцзюю, а Лю Юэцзиню. Последний связывал с ними все свои надежды. Эти шестьдесят тысяч он намеревался вложить в свою старость, с их же помощью мечтал расположить к себе Ма Маньли. После всего пережитого Ма Маньли не желала знаться с Лю Юэцзинем, ведь, втянув ее в свои дела, он чуть не отправил ее на тот свет. Однако совместно пережитые трудности вывели их отношения на новый уровень, поэтому, что бы там Ма Маньли не говорила, а отрицать этого она не могла. Эти деньги Лю Юэцзинь мечтал вложить в свой собственный ресторан, чтобы разбогатеть и заставить Ма Маньли посмотреть на него другими глазами. Впрочем, сами деньги тут были ни при чем, главное, что с их помощью он мог обрести самодостаточность. А уж тогда ему не пришлось бы оглядываться на других, у него развязался бы язык, и он бы перестал переживать, что не может подступиться к Ма Маньли. Ради таких планов Лю Юэцзиню было не жалко потратить еще полмесяца с лишним на поиск сумки. Роковые приключения кое в чем изменили Лю Юэцзиня: если раньше неразрешимые проблемы толкали его к самоубийству, как, например, в первые минуты после пропажи сумки, то, подобрав чужую сумку и превратившись в объект поиска, он уже не думал о самоубийстве. Если раньше, думая о самоубийстве, он всегда оставался один на один со своими проблемами, то, когда он спасался от преследования, у него просто не оставалось времени думать о таких вещах. Иначе говоря, вляпавшись в серьезную переделку, Лю Юэцзинь осознал, насколько мелкими были все его предыдущие проблемы. Но еще важнее было то, что если раньше он мог утонуть в любой канаве, то сейчас, попав в водоворот смертельной опасности, он, напротив, обрел устойчивость к стрессам. Чем крупнее была проблема, тем большую непотопляемость он в себе обнаруживал. Эта истина стала для Лю Юэцзиня своего рода открытием. Что касается привычки разговаривать с самим собой, она у него по-прежнему осталась. Но если раньше он сокрушался о прошлых промахах, то сейчас то и дело гнал от себя дурацкие мысли.

Но как отогнать от себя мысли о шестидесяти тысячах? Ведь от них зависело все его будущее. И эти мечты о будущем разрушил не какой-то чужой вор, а его собственный сын. И кого же теперь следовало называть вором? Не иначе как его сына. Приехав в Лошуй, Лю Юэцзинь обнаружил, что его сын оттуда уже смылся. Еще дней шесть тому назад, получив шестьдесят тысяч, он вместе со своей подругой отправился в Шанхай. Перед отъездом он обронил, что полученные деньги пустит на какое-нибудь крупное дело. Сначала он думал открыть бизнес в Пекине, но поскольку, по его словам, этот город нанес ему душевные раны, он сделал свой выбор в пользу Шанхая. Лю Юэцзинь, услышав об этом, испытал очередной удар. Ударом для него стал не столько отъезд сына, из-за чего Лю Юэцзиню теперь нужно было ехать в Шанхай. Просто, зная своего отпрыска, Лю Юэцзинь понимал, что на Шанхай тот смотрит не как на город возможностей, а как на город развлечений. Поэтому Лю Юэцзинь тут же покинул Лошуй и поехал вслед за сыном. Он переживал, что если промедлит, то от шестидесяти тысяч, попавших в руки Лю Пэнцзюя и его подруги, ничего не останется. Это для Лю Юэцзиня шестьдесят тысяч считались деньгами, а для таких мегаполисов как Шанхай и Пекин, эта сумма выглядела мизернее воши. Поскольку Лю Юэцзинь очень торопился, он не стал пересекаться ни с Ли Гэншэном, ни с Хуан Сяопин, в любом случае необходимость встречи с ними уже отпала. Сначала у него еще была мысль заехать к своему дяде Ню Дэцао. Как и у брата Цао из утиной лавки, у Ню Дэцао после сорока лет обнаружились проблемы со зрением. С возрастом он и вовсе ослеп на оба глаза и теперь жил в своей деревне Нюцзячжуан. Лю Юэцзинь был многим обязан своему дяде, но сейчас ему пришлось пожертвовать даже этим визитом. Вспомнив трюк Лао Фана, который в свое время задержал его в Баодине, Лю Юэцзинь разыскал одногруппника Лю Пэнцзюя и узнал у того новый номер мобильника сына. А чтобы не спугнуть змею раньше срока, Лю Юэцзинь не стал связываться с ним сразу, решив позвонить ему уже из Шанхая, чтобы накрыть того по горячим следам, благо похожий опыт у Лю Юэцзиня уже имелся. Добравшись из Лошуя в Лоян, Лю Юэцзинь купил билет на поезд до Шанхая. Это оказался проходящий поезд, ждать которого оставалось еще два часа. Тут Лю Юэцзинь почувствовал, что проголодался. Он вспомнил, что со времени выезда из Пекина в Лошуй и вплоть до возвращения в Лоян он целые сутки думал только о погоне и совсем забыл о еде. Впрочем, за месяц с лишним с ним такое случалось уже не раз. Выйдя из здания вокзала, Лю Юэцзинь пересек дорогу и зашел в ресторанчик, где предлагали лапшу с бараниной. Купив тарелку лапши, он весь отдался еде, одновременно обдумывая, как будет действовать в Шанхае. Ведь его сын явно не дурак, и, если уж говорить начистоту, единственным способом вернуть деньги было пустить в ход какую-нибудь хитрость. Но какую именно Лю Юэцзинь так быстро придумать не мог. Пока Лю Юэцзинь сидел и ел свою лапшу, напротив него села какая-то женщина и тоже заказала лапшу. Но Лю Юэцзинь, погрузившись в свои думы, не обратил на нее никакого внимания. Наконец, даже не заметив как, он все съел и, расплатившись, решил было уже встать, как вдруг его взгляд упал на сидевшую напротив женщину. Он очень удивился, поскольку ею оказалась супруга Янь Гэ, Цюй Ли. Месяц с лишним тому назад, когда в газету попало фото Янь Гэ с певицей, тот попросил Лю Юэцзиня поучаствовать в уличном спектакле. Именно тогда, изображая продавца вареной кукурузы, он впервые увидел Цюй Ли. Потом он видел ее издали под мостом «Сыцзицинцяо», когда Синемордый пошел сбывать ей фальшивую флешку. Однако с тех пор Цюй Ли очень изменилась. Если раньше она больше напоминала пышечку, то сейчас она так сильно похудела, что ее было и не узнать; выглядела она изящной и загорелой. К удивлению Лю Юэцзиня примешивалось ощущение, что их встреча здесь – не случайное совпадение. Немного заикаясь, он спросил:

– Как вы здесь оказались?

Цюй Ли, посмотрев на него, ответила:

– Здесь удобное место для встречи.

Осознав, что Цюй Ли намеренно искала с ним встречи, Лю Юэцзинь разом покрылся холодным потом. И все-таки он не мог сдержать своего удивления:

– Но как вы узнали, что я здесь?

Цюй Ли усмехнулась:

– Помнишь Хань Шэнли, к которому ты обратился после кражи своей сумки?

Лю Юэцзинь тут же смекнул, что Цюй Ли разыскала его через Хань Шэнли. В тот раз, когда Лао Син ворвался в утиную лавку, Хань Шэнли прихватило по большой нужде, и он выбежал в туалет. На обратном пути, заметив, что лавка окружена полицейскими машинами, он смекнул, что их банду накрыли, и в одиночку бежал. О местонахождении Лю Юэцзиня Хань Шэнли, скорее всего, узнал от Лао Гао, что держал ресторанчик в районе Вэйгунцунь. Посмотрев за окно, Лю Юэцзинь тут же увидел там Хань Шэнли, который что-то пытался показать ему на пальцах. Сначала он нарисовал в воздухе цифру «три», а потом добавил «пятерку». Он явно напоминал Лю Юэцзиню о его долге. Вообще-то тот занял у него три тысячи триста юаней, причем двести уже возвратил, так что выплатить ему осталось три тысячи сто. Но Хань Шэнли, соединив в уме долг и частичную уплату, настаивал на трех с половиной тысячах. Лю Юэцзиня такой ход несколько обескуражил. Между тем Цюй Ли продолжала:

– Я не решалась встретиться в Пекине, поскольку опасалась, что ты меня сдашь.

Из ее слов Лю Юэцзинь заключил, что Цюй Ли уже давно его преследовала. Он все больше приходил в смятение. Цюй Ли плевать хотела на его долг Хань Шэнли. Мужа Цюй Ли месяц назад уничтожили, устроив ДТП со смертельным исходом, и хотя сам Лю Юэцзинь машину Янь Гэ не подрезал, косвенное отношение он к этому все-таки имел. Решив, что Цюй Ли он понадобился именно по этому поводу, Лю Юэцзинь поспешил оправдаться:

– Я не хотел, чтобы так вышло. – Сделав паузу, он прибавил: – Директор Янь был действительно неплохим человеком.

Цюй Ли замахала рукой:

– Та авария тебя не касается.

Лю Юэцзинь тут же продолжил:

– Это, наверное, тот коррупционер во всем виноват, еще и директора Яня впутал.

– Да никто тут не виноват. Для чиновников такого уровня достать деньги – не проблема. Сложно ли повару воровать на кухне?

Переварив такое сравнение, Лю Юэцзинь помотал головой:

– А в чем тогда дело?

Цюй Ли вздохнула:

– Ему потребовалось кое-что другое.

Лю Юэцзинь не понял, на что она намекает, а спросить не осмелился. Цюй Ли вытащила сигарету и, закурив, объяснила:

– Вообще-то дело уже близилось к завершению, однако, едва человек попадает за решетку, у него развязывается язык. Поэтому наружу вылезло еще одно дело.

Лю Юэцзинь просек, что речь шла о том самом коррупционере, которого задержали. Этого толстяка Лю Юэцзинь видел на флешке. Но какое дело до всего этого было Лю Юэцзиню? Лично он не присвоил себе ни копейки из тех средств. Единственное, что он собирался немедленно сделать, так это отправиться в Шанхай и отобрать у сына свои шестьдесят тысяч. Лю Пэнцзюй ошивался в Шанхае уже шесть дней, и если он пустил деньги по ветру, то от шестидесяти тысяч, у него, наверное, осталось всего тысяч сорок. Однако Цюй Ли настойчиво продолжала:

– В сумке, которую ты подобрал, лежали еще и карточки, верно?

Помнится, когда Лю Юэцзинь стал в своей каморке вытряхивать сумку, в ней, кроме флешки, действительно, обнаружилось еще несколько кредиток. Однако без пин-кода они были бесполезны. Впрочем, даже зная пин-код, идти в банк было рискованно, поскольку туда могло поступить заявление о пропаже карточек. Лю Юэцзинь этих карточек не брал, в чем и признался Цюй Ли. Но та задала уточняющий вопрос:

– Я говорю не об этих кредитках. Среди них была еще одна, вполовину меньше, с изображением Сунь Укуна[41], куда она делась?

Так вот оно что. Эту карточку Лю Юэцзинь видел, она и впрямь была намного меньше остальных, на одной ее стороне на золотом фоне красовался цветок – символ Гонконга, а на другой – танцующий со своей золотой дубинкой Сунь Укун. Оценив диковинное исполнение карточки, Лю Юэцзинь вместе с флешкой забрал ее себе. Когда все озаботились поиском флешки, эта карточка никого не волновала, соответственно, и Лю Юэцзинь значения ей не придал. Однако, как только он увидел, что было записано на флешке, он забеспокоился, что эта карточка рано или поздно тоже может накликать на него беду, поэтому, поддавшись панике, он ее выбросил. Лю Юэцзинь не рассказывал Ма Маньли об этой карточке с Сунь Укуном. Когда же его стали преследовать из-за флешки, он и вовсе позабыт и про карточку, и про Сунь Укуна. Он никак не ожидал, что по прошествии месяца с лишним эта тема снова всплывет в разговоре с Цюй Ли. Лю Юэцзинь хотел было уже прикинуться дурачком, но Цюй Ли предупредительно ему намекнула:

– Только не вздумай говорить, что ты ее не брал. Больше месяца я наводила справки обо всех вещах, что находились в сумке, при этом нашлись все, кроме той единственной карточки.

Припертый к стенке Лю Юэцзинь не мог врать, однако, пытаясь отделаться от Цюй Ли, тут же ответил:

– Я видел ту карточку, но, посчитав ее опасной для себя, выбросил.

– На ней нет денег – на ней кое-что другое, от чего зависит жизнь еще нескольких человек. – Помолчав, она добавила: – Мне нужна твоя помощь, чтобы найти эту карточку.

Лю Юэцзинь резко подскочил со своего места. Ведь прошло уже больше месяца с тех пор, как он избавился от нее. Помнится, он выбросил ее в урну в восточном районе Пекина близ улицы Баванфэнь. Каким образом можно было ее теперь найти? К тому же он уже собрался ехать в Шанхай разыскивать сына. Будучи на пределе, Лю Юэцзинь вдруг вспылил:

– Да я ведь простой повар! Давайте без меня искать Сунь Укуна?

Цюй Ли вздохнула:

– Я бы рада обойтись без тебя, однако кое-кто не может обойтись без Сунь Укуна.

Лю Юэцзинь обхватил голову руками и снова плюхнулся на лавку. В этот самый момент со стороны вокзала раздался гудок: то возвестил о своем прибытии поезд, направлявшийся в Шанхай.

Июль 2007 г., Пекин

Примечания

1

Синьчжоу – городской округ в центрально-китайской провинции Шаньси.

(обратно)

2

Городской округ в южной части провинции Шаньси.

(обратно)

3

Китайская мера веса, в настоящее время составляет 500 г.

(обратно)

4

Китайская денежная единица, одна сотая часть юаня.

(обратно)

5

Городской округ в восточной части провинции Хэбэй, на юге граничит с провинцией Хэнань.

(обратно)

6

Уездный центр в провинции Хэнань.

(обратно)

7

Гао Цю (?–1126) – пользующийся дурной славой военачальник и сановник конца периода Северная Сун (960–1127), возвысившийся благодаря случайному стечению обстоятельств.

(обратно)

8

Сельский район в пригороде Пекина.

(обратно)

9

Фэнхуа – городской уезд города Нинбо.

(обратно)

10

Чан Кайши (1887–1975) – военный и политический деятель Китая.

(обратно)

11

Смычковый двухструнный музыкальный инструмент.

(обратно)

12

Чжан Чуньцяо (1917–2005) – один из руководителей КНР в годы «культурной революции», был отнесен к «банде четырех».

(обратно)

13

Идиома, означающая борьбу за превосходство.

(обратно)

14

Курортный район на Желтом море недалеко от Пекина.

(обратно)

15

Резиденция высших органов КНР в центре Пекина.

(обратно)

16

Городской округ в провинции Хэбэй.

(обратно)

17

Чжан Лян (ок. 250 г. до н. э. – 186 г. до н. э.) – выдающийся политик, военный деятель.

(обратно)

18

Прозвище Чжугэ Ляна – крупнейшего государственного деятеля времен эпохи Троецарствия (220–280 гг.).

(обратно)

19

Праздник начала лета, по лунному календарю отмечается пятого числа пятого месяца, что обычно приходится на июнь.

(обратно)

20

Пирамидки из клейкого риса с разнообразными начинками в бамбуковых или других листьях традиционно готовятся на праздник «Двойной пятерки».

(обратно)

21

Мэн Чанцзюнь – внук правителя княжества Ци в период Борющихся царств (475–221 гг. до н. э.).

(обратно)

22

Известное древнекитайское изречение. Например, схожие строки можно встретить в сборнике повестей Фэн Мэнлуна (1574–1646) «Слово простое, мир предостерегающее».

(обратно)

23

Игра слов: Цзя по-китайски звучит как «ложный», а Чжэнь – «настоящий».

(обратно)

24

Лю Юн (987–1053) – китайский поэт династии Сун. По легенде, деньги на его похороны собрали обитательницы «веселых кварталов».

(обратно)

25

Городской округ в провинции Хэбэй.

(обратно)

26

Городской округ в провинции Хэбэй.

(обратно)

27

Из выступления Мао Цзэдуна «За правильный стиль в работе партии» (1 февраля 1942 г.).

(обратно)

28

Городской округ в провинции Чжэцзян.

(обратно)

29

Имеется в виду Синьцзян-Уйгурский автономный район.

(обратно)

30

Район в Пекине.

(обратно)

31

По преданию, зимние холода длятся в Китае 81 день или девять «девяток». Начало зимы выпадает на день зимнего солнцестояния (21 или 22 декабря). Таким образом, шестая «девятка» приходится на 4 или 5 февраля.

(обратно)

32

Китайский классический роман второй половины XVIII в., написанный Цао Сюэцинем (1715–1763). Славится как «энциклопедия китайской жизни» и пользуется огромной популярностью у китайских читателей.

(обратно)

33

Шицзячжуан – административный центр провинции Хэбэй, расположен относительно недалеко от Пекина.

(обратно)

34

Район в Пекине.

(обратно)

35

Город в провинции Хэбэй.

(обратно)

36

Баодин – город в провинции Хэбэй.

(обратно)

37

Таро Асо (р. 1940) – известный японский политик, министр иностранных дел в 2005–2007 гг., премьер-министр Японии в 2008–2009 гг.

(обратно)

38

Административный центр провинции Шаньси.

(обратно)

39

Скрытая цитата из стихотворения поэта IX века Чжан Цзе.

(обратно)

40

Название отеля дословно можно перевести как «Счастливый господин».

(обратно)

41

Сунь Укун – «Царь Обезьян», один из главных героев китайского классического романа «Путешествие на Запад».

(обратно)

Оглавление

Глава 1. Синемордый Ян Чжи

Глава 2. Жэнь Баолян

Глава 3. Хань Шэнли

Глава 4. Лю Пэнцзюй

Глава 5. Янь Гэ

Глава 6. Цюй Ли

Глава 7. Ма Маньли и Ян Юйхуань

Глава 8. Синемордый Ян Чжи

Глава 9. Лао Линь и начальник Цзя

Глава 10. Хань Шэнли

Глава 11. Цао Ушан и лысый Цуй

Глава 12. Цюй Ли

Глава 13. Лю Юэцзинь

Глава 14. Синемордый Ян Чжи

Глава 15. Синемордый Ян Чжи

Глава 16. Янь Гэ

Глава 17. Лю Пэнцзюй и Мадонна

Глава 18. Чжао Сяоцзюнь

Глава 19. Лао Син

Глава 20. Лю Юэцзинь

Глава 21. Синемордый Ян Чжи

Глава 22. Лао Син

Глава 23. Синемордый Ян Чжи

Глава 24. Цюй Ли

Глава 25. Ма Маньли и большеголовый Юань

Глава 26. Хань Шэнли

Глава 27. Лао Линь

Глава 28. Лао Ци

Глава 29. Лю Юэцзинь

Глава 30. Крепыш

Глава 31. Фан Цзюньдэ

Глава 32. Лао Син

Глава 33. Лю Юэцзинь

Глава 34. Лао Син

Глава 35. Лю Юэцзинь

Глава 36. Ма Маньли

Глава 37. Брат Цао

Глава 38. Янь Гэ

Глава 39. Лао Линь

Глава 40. Лю Юэцзинь

Глава 41. Брат Цао и хохлатая Майна

Глава 42. Лао Син

Глава 43. Сунь Укун Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg