Гали Манаб Всего лишь женщина
…Он ушел, оставив меня в тягостном недоумении. Кроме сногсшибательной привлекательности, у меня были образование, тонкость восприятия, бездна вкуса, колоссальная востребованность, а еще я была «на голову выше мира», в котором жил он.
Татьяна Устинова© Манаб Гали, 2014
© ООО «ИСК», о-макет, 2014
* * *
В бесконечном бессознательном
– Хватит обливаться кровью, – не совсем деликатно, но довольно интеллигентно заявляет Мозг.
– Мне очень больно, – тихо, еле дыша, отвечает ему Сердце. – Мне не хочется больше биться.
– Глупости все это, – авторитетно заявляет Мозг. – Надо было быть осмотрительнее, не надо было кого ни попадя близко подпускать к себе.
– Мне больно, – опять жалобно, но виновато сказало Сердце. – Я, кажется, сейчас разорвусь пополам. Мне, похоже, теперь не оправиться.
– Надо было раньше об этом думать. Нет, вам любовь подавай. Разве можно поддаваться порыву? Я вас с самого начала предупреждал, не ваше это, не надо. Поначалу вы ведь и не воспринимали это… – тут Мозг сделал значительную паузу и продолжил мысль, – всерьез. А потом, неизвестно в какой момент, стали носиться со своей любовью. Любовь, любовь… Глупое Сердце.
Сердце, продолжая обливаться кровью, молча слушало. Возразить было нечего.
– Не глупое оно, а Женское, дорогой наш Мозг, – заступилась железная Логика за Сердце. – Оно очень восприимчиво, эмоционально, все человеческие переживания фильтрует через себя. Ваши обвинения неправомерны. Где же были вы, как могли такое допустить вы, позвольте поинтересоваться? Ведь все, что происходит в организме человека, – по вашей непосредственной команде, по вашему сиг налу.
– Вы, как всегда, логичны, – начал в свое оправдание Мозг. – Так мне невозможно было достучаться до него, до Сердца. Его заволокло любовью, оно было слепо и глухо. Если хотите по-научному, в нем доминировали любовь и страсть, а не разум.
– Это вас не оправдывает, дорогой Мозг. Вы должны были предугадать ход дальнейших событий и не допускать состояние Сердца до такого плачевного. Прежде всего, виноваты вы, – продолжала свое нападение железная Логика. – И не надо обвинять Сердце ни в чем. Оно выполняло свои функции верно.
От такого заступничества Сердцу стало еще тяжелее, и оно начало немного постанывать.
– Да не стони ты. Лежит тут, стонет! Мне от твоего стона аж тошно, меня сейчас вырвет, – ворчливо вмешался Желудок, – а вырвать мне даже нечем. Пустой я нынче, как барабан. Этот Рвотный Рефлекс все высосал из меня, как насосом: и водку, и «колесики», ничегошеньки не оставил. Переваривать нечего, один мой собственный сок и остался.
– Да если б не я, были бы все сейчас у Всевышнего на представлении. Я вам жизнь спас, высосал весь яд, которым вы чуть не отравились насмерть, – огрызнулся в свою очередь Рвотный Рефлекс. – И не надо на меня смотреть, как на некоторые безмозглые органы, которых только всякими хот-догами да спиртными напитками забивают. А теперь вообще надумали на спиртное еще и «колесиков» добавить, работу лишь мне находят.
– Да, хот-дог сейчас не помешал бы, – сказал пустой Желудок, даже не поняв оскорбления.
– Да помолчите вы со своими хот-догами, – уже сочувственно произнес Мозг. – Не видите, что творится с нашим Сердцем?
– Так вы признаете свое поражение, наш дорогой Мозг? – произнесла немного ироничная Логика.
– Вслушайтесь, какой бред вы несете: поражение мозга. Да если б я был поражен, вас бы здесь близко не было, согласитесь. При поражении Мозга Логика отсутствует вообще.
– Согласна. Я неточно выразилась. Я хотела сказать, что вы наконец-то признаете свою вину? – полувопросительно, но больше утверждая, нападала железная Логика.
– Моя вина в этом, несомненно, присутствует, – продолжил свое оправдание Мозг, – но поймите и вы меня. Я же один, а их вон сколько. И каждый, понимаете ли, со своими потребностями. Сердцу – подавай безумную любовь. Оно без нее не может. Телу – секса умопомрачительного, с сумасшедшей страстью. Глупое, безмозглое тело. У него сколько частей, столько же и потребностей. Руки не могут без ласки, ноги не могут не соблазнить противоположный пол, а какие потребности ниже пояса, я вообще воздержусь уточнять. По-латыни я не помню как, а без латыни – неприлично. Откуда же взяться разуму? Разум и любовь, знаете ли, несовместимы. Вы уж выбирайте что-нибудь одно.
– Но, позвольте, кого вы хотите одурачить, дорогой наш Мозг? – опять встряла в разговор неугомонная железная Логика. – Все потребности всего организма – тела, головы и всех внутренних органов, вместе взятых, – это все отражение непосредственно ваших потребностей. Я опять вам повторяю, все в человеческом организме – все физиологическое и все физическое – управляется лично вами. Только вами. Исходя из этого, ответьте мне на один логически вытекающий из данной ситуации вопрос, кто виноват в том, что Сердце сейчас в таком плачевном состоянии?
Мозг, перерабатывая поступившую информацию, молчал.
– Во всем виновата я, – сказала Душа. – Это я не подчиняюсь Мозгу. Это я, свободная от разума, свободная от всего земного, соблазнила Свободой Сердце. Я ему, Сердцу, дала вкусить свободу полета неземной любви. Это я вознесла любовь до небес… Мы так высоко поднялись в своих мечтах и фантазиях, что сила разочарования раздавила нас… В результате я должна была улететь, а Сердце изранено и истекает кровью.
– В таком случае, почему вы не улетели? – подала голос все та же неугомонная Логика.
– Потому что я – Материнская Душа. И меня на Земле ждут две маленькие, ни в чем не повинные душеньки. Я решила повременить с полетами во сне и наяву.
– Она решила повременить с полетами, – саркастически заметила Логика, явно вызывающе агрессивно. – А как же быть с Сердцем и со всем остальным, извольте ответить, Душечка моя!
Дело запахло керосином, надо было срочно спасать положение, пока Душа с Логикой не вступили в смертельный бой.
– Дамы, дамы, ваши манеры, – подал авторитетный голос Мозг. – Я знаю очень качественное лекарство, которое всем нам поможет, но нам надо запастись терпением. Это проверенное лекарство, прежде всего, дает нам Надежду.
– И что же это за лекарство? Говори быстрее, не тяни, мне уже не терпится глотнуть его! – в нетерпении прокричал Желудок.
Остальные молча ждали.
– Это Время, – сказал Мозг. – Время – самый лучший, самый признанный лекарь.
– Вы сказали, что оно нам, прежде всего, дает Надежду. А забегая вперед, так сказать, авансом, можно узнать, что оно нам дает еще? – опять подал голос Желудок, разочарованный несъедобным лекарством.
– Второе, что нам дает это лекарство, – Вера.
– А Любовь оно нам может принести, это лекарство? – спросило ослабленное, но ожившее Надеждой Сердце.
– Опять двадцать пять! – выругался Мозг.
– Но оно ведь женское, – заступились за Сердце в один голос Логика и Душа.
– Непременно, непременно нам Время принесет Любовь, – заверила Душа.
«А с Любовью к нам вернутся наши сладостные поцелуйчики и…» – мечтательно подумало Тело…
Часть I
Семья
Отдаленно, сквозь сон, я слышала непрерывный телефонный звонок. Покормив завтраком и проводив своих: на работу мужа, который по дороге «подбрасывал» дочь и сына в школу, я прилегла и почти засыпала. Но телефонный звонок был очень настойчив, и мне пришлось проснуться окончательно и подойти к телефону. На дисплее светился телефонный номер моей непосредственной начальницы. Ох-о-о! Значит, что-то серьезное. Она обычно звонит, когда в этом есть острая необходимость. Откашлявшись, чтобы голос не казался совсем сонным, я взяла наконец-то трубку.
– Привет, Танюша, – сказала я, предчувствуя не очень приятные неожиданности. – Что-нибудь случилось?
– Алина! – кричала мне в трубку моя начальница. – Дом, в котором ты работала, передали в город, и твою должность, конечно, тоже!
Деликатностью она никогда не отличалась.
– И что мне теперь делать? – Я растерялась. Вот это да! Чего-чего, а такого я не ожидала. И к этому не была готова. – Ты же знаешь, мне нельзя еще увольняться.
– Все вопросы в отдел кадров. В понедельник. – И повесила трубку. Ни здрасьте тебе, ни до свидания.
Да-а, вот это новость… И как же быть? Увольняться невозможно, даже по сокращению. Меня совершенно не радует, как многих, и денежная компенсация, которая полагается сокращенной. Мне нужна работа, пока не решится мой квартирный вопрос. Новость меня ошеломила. И я, на грани депрессии, почти в панике, тут же позвонила мужу.
– СТОА «Ниссан», – ответила мне в трубку надменный женский голос. В нем было столько одолжения, что я почувствовала себя виноватой лишь потому, что позвонила. И соответственно робко и тихо пробормотала:
– Извините, мне бы Константина к телефону.
Тут надменный голос немного смягчился. Похоже, мой благоверный и ее обаял. Мой муж, где бы ему ни приходилось находиться, всегда пользовался успехом у женской половины населения. Или это у меня паранойя? Неплохо бы пообщаться с психиатром.
– Одну минуточку, – гораздо мягче и не без удовольствия промурлыкал женский голосок. Потом я услышала, как дама нажимала на какие-то кнопки и как по селектору промурлыкала: «Костика к телефону… не знаю… женский голос»… Потом, подняв трубку, промурлыкала мне:
– Подождите, пожалуйста, сейчас подойдет.
Боже, какая метаморфоза! За секунду госпожа надменность превратилась в саму любезность. Какая неведомая сила заставляет многих женщин трепетать перед моим мужем? Или действительно у меня плохо с головой?
Прошло несколько минут, пока мой благоверный подошел к телефону:
– Да, – прозвучал родной до боли бас. – Я вас слушаю.
– Это я, – мой голос, видимо, все еще звучал виновато, потому что муж сходу спросил:
– Что случилось, родная моя? – Я услышала нотки беспокойства. – У тебя все в порядке?
– Представляешь, сейчас звонила техник и сказала, что дом, в котором я убираю, передали в город. Это значит, что меня сокращают. Моей должности уже в системе нет.
– Вот так вот… – протянул муж. Это он от растерянности. Для него тоже новость неожиданная и неприятная. – Ну, ладно, ты сильно не переживай. Не впадай в панику. Я вечером приду, и мы подумаем, как быть дальше. Мы обязательно найдем выход. Отвлекись пока чем-нибудь, родная моя. Я тебя очень люблю.
– Я тебя тоже. Буду ждать вечера, а главное, тебя. Пока.
– Пока. И возьми себя в руки. Обещаешь?
– Обещаю.
Легко, конечно, сказать: успокойся, вечером обсудим…
А как мне пережить день и дожить до вечера? Да если меня уволят – это катастрофа! Как быть с жильем? Как наши дети? У меня мысли разыгрались («мои мысли – мои скакуны»). Я уже представляла, как в нашу и без того маленькую двухкомнатную квартиру придет жить еще одна семья, возможно, с ребенком. И даже не с одним. И будем мы ютиться – в одной квартире две семьи – восемь человек. В каждой комнате по четыре. Кухня маленькая, там будет не повернуться. И придется подстраиваться под соседей. Какие они еще попа дутся?!
И в ванную очередь занимай, и в туалет. И в пижаме или в ночной сорочке в коридор не показывайся, неприлично, чужие люди в квартире. Боже, за что мне такое наказание?! А каково детям в такой тесноте?
Ведь у нас уже был опыт совместной жизни с соседями. Пожалуй, очень горький. Поначалу мы жили неплохо, все молодые. У нас была только дочка, когда к нам подселились.
Помню, Ленька, глава соседского семейства, оказался незлобным, общительным. Жалко только, любил выпивать и соответственно не всегда был надежен. А жена его, Саша, на первый взгляд, казалась нелюдимой, хотя при ближайшем знакомстве и она оказалась отзывчивой, доброй. К тому же она, в отличие от меня, была очень хозяйственной: всегда полный порядок в комнате. Она, не ленясь, вовремя стирала, гладила, убирала. Умела вкусно готовить. Из ничего могла за очень короткое время приготовить такое объедение, что я всегда поражалась. Недаром говорят, голь на выдумки хитра. В этом плане я многим премудростям бытовой жизни научилась у нее. И еще Саша умела шить, вязать. Вязанием она занималась как личным бизнесом и на заработки содержала семью. Мы с ними пережили разные перемены в жизни. Поначалу все шло хорошо. Бывали моменты, когда соседке нечем было кормить своего пришедшего с работы мужа. Причины могли быть разные, например, Ленька мог прогулять какое-то время и вовремя не принести зарплату. И соседка просила у меня тарелочку супа или что-нибудь съестное. Это было в порядке вещей.
Или другая подробность. Нашей дочке был год с небольшим, я ждала второго ребенка. Муж зарабатывал не только деньги на содержание семьи, но и на квартиру. Нашел вторую работу. И вот у меня раньше времени начались схватки. Боль адская! Бегу к Саше за помощью. Благо Ленька оказался дома и побежал на улицу вызывать «скорую помощь». У нас тогда телефонов не было. Приезжает «скорая» и забирает меня в больницу в срочном порядке. И что же мне делать? Муж на работе, дочка маленькая… Оставила ее соседке, а Леня едет сопровождать меня до больницы.
Эта история запомнилась мне навсегда. Приезжаем мы в роддом, в приемной, как всегда в то время, много рожениц со своими взволнованными и счастливыми мужьями. И надо же было оказаться среди них моему бывшему сокурснику, который в свое время тщетно ухаживал за мной! Во времена студенчества я была уже замужем, а он женат. Но это не мешало ему приударить за мной. А я тогда была без ума от своего мужа и не поощряла никакие ухаживания знакомых. И самое комичное в этой ситуации, что сокурсник знал моего мужа, видел нас вместе и называл моего мужа счастливым соперником. А тут, представьте себе, приезжаю я, беременная, со мной совершенно другой мужчина! И, поскольку схватки участились, начинаю требовать и просить, чтобы меня приняли без очереди. И все в приемной косятся на меня крайне недовольно.
Позже, через несколько лет, этот мой студенческий ухажер случайно встретил меня на выставке цветов на ВДНХ и спросил:
– В роддоме разве был твой муж?
– Нет, это был мой сосед, – ответила я. Прямо как в том анекдоте…
Но, к сожалению, в моей соседке Саше наряду с добротой сочетались зависть и злобность.
Через год у соседей родился сын. А еще через год у нас появился второй ребенок – наш желанный сын. Спустя пару лет у соседей родилась дочь. Так семьи наши росли, жилплощади все меньше и меньше становилось на душу населения, а отсюда – неизбежно возникающие, эти противные, унизительные бытовые ссоры из-за пустяков. Затем, постепенно, один пустяк наслаивался на другой, перерастая в большой и практически неразрешимый конфликт. Конфликты учащались, жизнь становилась невыносимой. Я помню, в свои двадцать три года страдала бессонницей из-за бытовых неурядиц и испытывала истинную неприязнь к человеку. Соответственно, к своей соседке. Судьба нас с ней сковала такими жизненными ситуациями, что мы просто не могли сохранить нормальные отношения. Дело доходило даже до рукопашной.
Помню одну очень неприятную сцену. Однажды наши отношения накалились до такой степени, что мне выходить из комнаты стало небезопасным. Потому что соседка моя была воинственно настроена. Она просто ждала удобного момента, чтобы учинить драку, избить меня и таким образом отвести душу. И вот, улучив момент, она на меня напала на кухне: схватила за волосы и стала насильно наклонять голову, приговаривая:
– Поклонись мне, поклонись.
Мне еле удалось вырваться из ее рук. Я была в таком шоке, что не могла говорить. Единственное, что удалось пробормотать:
– Тебе надо лечиться. Мне жаль тебя.
Мне ее действительно было жаль. В этом ее поступке угадывалось столько ущербности, столько беспомощности, безысходности… Как утверждают психоаналитики: «Мы все инвалиды детства».
Если смотреть правде в глаза, я просто физически не смогу причинить боль. При одной мысли об этом у меня колени подгибаются. А этот инцидент с соседкой – это было настоящее скотство, – ее жажда насилия и мой страх перед ним. Не знаю, хорошо это или плохо, но я еще с молоком матери усвоила, что применение силы – это дурно. Если бы я прибегла к ответному насилию, я опустилась бы до ее уровня. Это означало бы, что я больше не верю в силу разума, сострадания и человечности. Я считаю себя человеком нравственным и не стыжусь этого. И не допущу, чтобы она или кто-либо еще сделал из меня безнравственное существо. Вот какие мысли занимали меня в те далекие, молодые времена.
Но, как бы там ни было, этот инцидент был для меня поначалу шоком, а затем, с осознанием всего произошедшего, я пережила такой тяжелый стресс, что недели две не могла есть. Кусок в горло не лез. И спать толком не спала, всю ночь лежала с открытыми глазами в ожидании рассвета.
К сожалению, в нашем обществе есть такая часть населения, я бы сказала – жалкая жертва промежуточного социального слоя, жертва убогого меркантильного мирка. И самое отвратительное в этих людях – злобная всепоглощающая зависть – это опять-таки мои мысли в те времена. В той ситуации я не могла быть объективной к соседке.
Она приехала в Москву, как и все мы, остальные жители нашего дома, из какого-то провинциального городка. Но, в отличие от многих приехавших покорять столицу людей, ни к чему не стремилась. Она не собиралась учиться или заняться чем-то интересным, что-то освоить, усовершенствоваться. Я таких людей не понимала. Как можно ехать в Москву работать на стройке маляром?! Что, такой работы не найти на месте? И в то время, когда «на дворе стоял мирный и стабильный Советский Союз». Возможно, она переживала, что муж ей попался пьющий, периодически впадающий в такой запой, что неделями мог не появляться дома. И все это усугубляло ее жизнь и удваивало и без того не очень хорошее отношение ко мне, заряженное завистью. Хотя завидовать особенно было нечему. Мы с ней находились в одинаковых условиях. У меня муж точно так же пахал простым рабочим, зарабатывая жилплощадь. Но, конечно, как любящий меня и детей, как хороший семьянин и кормилец семьи приходил вовремя с работы, все свое свободное время отдавал мне и детям. И был очень надежен. Это же нормально, само собой разумеется!
Ненавижу невежество! Невежество моей соседки, собственное невежество, невежество всего мира! Я отношусь к тем людям, которые готовы учиться всю жизнь, чтобы избавиться от невежества.
И ведь для этого не обязательно идти учиться в вуз. Можно заниматься самосовершенствованием, например, постоянно читать. Сколько на свете хороших книг! Читая, получаешь удовольствие и одновременно воспитываешься, растешь и словно разговариваешь с интересным человеком. Скажем, Федор Михайлович Достоевский. Погружаешься в его роман и постоянно чувствуешь глубинную суть автора, его ум, интеллигентность, любовь к жизни. И его высокие моральные принципы.
Да, понятно, что человеком надо оставаться в любых ситуациях. Но мы были совсем молодые, и нам всем казалось, что эта безысходность продлится целую вечность. Еще классик писал, что москвичей испортил квартирный вопрос. И вообще, мы всего лишь люди, со своими слабостями, своими недостатками. До совершенства нам далеко…
Позже мне неоднократно приходилось защищаться от агрессивных нападок соседки. Однажды она меня довела до того, что мне пришлось использовать ее же методы. А как защищаться? Сработал инстинкт самосохранения. Я из кухни несла горячий суп в тарелочке, а она плюнула мне прямо в нее. Обычно я нарочито соблюдала спокойствие, надевала на себя психологически защитный скафандр, чем еще больше ее выводила из себя. Мне такая модель поведения стоила немалых трудов. Но, на этот раз и моему терпению пришел конец, и я надела эту тарелку с горячим супом ей на голову. Через секунду, когда я осознала, что совершила, мне стало очень страшно за себя. Вот до чего может довести привычный быт! Хорошо хоть обошлось лишь тарелкой горячего супа, а не поножовщиной. Мой темперамент вполне мог победить разум, и тогда… «безумству храбрых»…
Однако после этого случая соседка поняла, что я не безобидная овечка и со мной опасно связываться. А я, в свою очередь, боялась за себя и стала предпринимать меры: обратилась к участковому с просьбой провести разъяснительные беседы с соседкой…
Впоследствии, когда наши соседи уезжали, соседка вдруг обняла меня, попросила прощения и сказала, что она провоцировала постоянные конфликты, чтобы расшевелить своего мужа. Иначе он бы палец о палец не ударил для получения отдельной квартиры. Очень интересный подход к решению жизненных проблем! Оригинально! Она считала, что все виноваты в том, как она живет, и это давало ей право с чистой совестью заботиться только о самой себе.…
Потом еще долго моя соседка приходила ко мне в кошмарных снах. Часто она меня душила. Я просыпалась в холодном поту от нехватки воздуха и долго не могла поверить, что это всего лишь сон. Я даже выходила с опаской на кухню, включала свет по всей квартире, чтобы удостовериться: это мне только приснилось, затем постепенно начинала успокаиваться. Вот до чего может довести, казалось бы, прос той, незамысловатый быт! Мне после этих психологических травм приходилось очень долго приходить в себя. Года два, наверное, мне потребовалось для нормализации сна. Как известно, время хороший лекарь. Но, это уже, к счастью, история.
Однако по прошествии многих лет нас с соседкой опять столкнула судьба: мой сын захотел идти именно в тот колледж, где учился ее сын. Случись это в те времена, когда мы только разъехались, я на пушечный выстрел бы не подошла к ней. А по истечении многих лет, слава богу, все забылось, все стерлось, обиды прошли, травма зажила, и я не побоялась разузнать у нее подробности. Возможно, ее тоже все эти годы мучила память, и в ответ на на мою просьбу рассказать про колледж она откликнулась очень даже благожелательно. Я бы сказала, даже нарочито благожелательно. Она назвала все факультеты, которые могли бы заинтересовать моего сына, и объяснила насчет профессиональной перспективы. Рассказала, как добраться до колледжа быстрее и удобнее, сколько времени тратится на дорогу. Казалось, она обрадовалась возможности как-то наладить наши отношения. Хотя, какие у нас могут быть отношения? Единственное, при встречах волком не смотреть друг на друга, все-таки в одном доме живем.
Правда, добытая мною подробная информация о колледже нам не пригодилась: мой сын в конце концов нашел себе другой путь, больше отвечающий его запросам и соответствующий его амбициям. Он у меня такой, знаете ли… Чтобы поменьше требований от него, но побольше удовлетворения его желаний. И в кого это он, спрашивается?
В земных заботах день, который, я боялась, продлится целый век, пробежал незаметно. Земные заботы – это кормление детей обедом, затем уроки: помогаю их сделать сначала дочке, потом – сыну. Затем все втроем садимся на автобус и едем в музыкальную школу – музицировать на фортепиано, тоже по очереди, потому, что у нас один преподаватель на двоих. К концу занятий за нами заезжает наш папа, и мы все возвращаемся домой на его машине. По дороге играем в «Угадай мелодию». Дети включают «Европа плюс», и папа проигрывает, не может угадать ни одной мелодии. Затем папа включает «Радио ретро», и тут проигрывают дети, аналогично не могут ничего угадать. Дома мы дружно садимся ужинать. После ужина дети идут к себе в комнату – заниматься каждый своим делом, а для меня наступает вечер, когда нам с мужем необходимо обсудить мое возможное увольнение. Хотя – обсуждай, не обсуждай, будет то, что будет. Муж, усталый после рабочего дня и не расположенный к рассмотрению неприятного вопроса, говорит:
– Пока еще ничего неизвестно. Возникнут проблемы, – начнем думать, как их решить. Как говорится, доживем до понедельника. Ты съездишь в отдел кадров, послушаешь, что тебе скажут, может, тебе что-нибудь другое предложат.
– Ну, Костик, что они могут мне еще предложить? Видимо, нет никаких больше свободных вакансий, раз нас сокращают. И вообще мне страшно… Что будет с нами…
– Алиночка, дорогая моя, не стоит так сильно переживать. Я тоже боюсь. Я же обещал тебе что-нибудь обязательно придумать. А сейчас я очень устал, моя дорогая. Пойду спать, утро вечера мудренее. И ты давай долго не задерживайся. Спокойной ночи.
– Я пока спать не хочу. Ты же знаешь, у меня сейчас наступает время для личной жизни. Я займусь чем-нибудь для души.
– А эта твоя личная жизнь не предполагает моего участия? Я в нее не вхожу? – У него глаза стали масляными, и он похотливо посмотрел на меня. И, помедлив, добавил: – Вижу, вижу, ты в расстроенных чувствах. Похоже, даже злишься. Возможно, все из-за меня.
Мне действительно было обидно: ведь я его ждала весь день, чтобы обсудить с ним этот важный для нашей семьи вопрос. Но в то же время я понимала бесполезность такого разговора. Ну, на самом деле, что мы можем сейчас, сидя на кухне, решить? Он же обещал что-нибудь придумать.
А обещания он просто так еще никогда не давал. Значит, будем надеяться на лучшее. Наконец я улыбнулась своим умозаключениям и уже спокойно сказала своему благоверному:
– Спокойной ночи, любовь моя. Иди спать. Я скоро приду.
– Я буду с нетерпением жда-а-ать, – кокетливо протянул он и скрылся за дверью спальни.
Мне лишь в понедельник предстояло ехать в отдел кадров, а сегодня еще четверг. Боже, дай мне сил дожить до понедельника!
Тамара
Четверг, начавшийся со звонка, закончился тоже телефонным звонком. Но, в противовес утреннему, вечерний был немного неожиданным. Но не сам звонок: Тома часто звонила по ночам, уверенная, что я освободилась от семейных забот. Неожиданным было ее предложение, кстати, своевременное и обнадеживающее.
Тома – моя подруга, отдушина в моей полной заботами жизни. Она знала, когда у меня настает время для личной жизни и мы с ней можем обсудить по телефону самые различные темы, от высокого искусства до мексиканских или американских сериалов, типа «Санта-Барбары». Тамара, тоже приехавшая в Москву в целях удовлетворения своих амбиций, окончила престижный институт иностранных языков имени Мориса Тореза. Потом долгое время работала на курсах иностранных языков, которых по Москве было не очень много, и попасть туда и учиться, и работать было сложно, хотя стоили они по тем временам для учащихся недешево. Для нее это оказались хорошие времена, и она иногда, как бабка старая, начинала их занудно вспоминать. В те годы она успела объездить все соцстраны, увидеть многое своими глазами. Затем страна благополучно развалилась, а исторические перемены кардинально изменили ее судьбу. Курсы расформировали, старых сотрудников сократили. На смену пришла продвинутая молодежь, образованная по современным стандартам. И вот Тома в свои сорок лет, женщина с высшим образованием, со знанием нескольких языков, пополнила ряды российских безработных. Идти работать куда-нибудь в госучреждение, где платили гроши, ей не хотелось. А найти престижную работу уже не могла по возрасту. Заниматься частным репетиторством тоже не получалось. У нее была комната в коммуналке, куда приглашать учеников было не совсем удобно. А самой ходить к ним на дом она посчитала унижением. Поскольку Тамара не была обременена семьей, то перебивалась случайными подработками – те же непродолжительные частные уроки, небольшие переводы… В общем, тогда она жила свободно, и мы с ней подолгу болтали по телефону. Мы иногда и встречались. Но я видеться с подругой могла или в будни, в первой половине дня, пока дети были в школе, или в выходные, если муж не работал и оставался с детьми.
Задолго до неожиданного звонка Тамары мы с ней обсуждали нашу любимую телепередачу «Времечко», в частности материал о Святой Матроне, к могиле которой народная тропа не зарастала. Народ приходил что-нибудь попросить. Корреспонденты взяли интервью у одной дамы бальзаковского возраста, которая долго не могла найти себе достойную работу и обратилась за помощью к Святой Матроне. И вот теперь она устроилась на работу, была очень довольна и пришла поблагодарить. Актуальная тема для Томы. И она загорелась тогда и нацелилась найти адрес этого кладбища. С тех пор прошел год без малого. Я даже успела забыть про это. Да и Тома вроде тоже: она работу больше не искала, у нее появились другие планы. И вдруг звонок поздним вечером…
– Привет, мать! У тебя началось время личной жизни?
– Привет, Том! Приятно тебя слышать. Началось!
– Угадай с трех раз, какая у меня новость? – голос был довольный, как у слона. – Хорошая!
– Совратила своего Снеговодина (это ее любимый телеведущий).
– Нет, холодно.
– Встретила Эдриана Пола.
– Я же серьезно, мать!
– Тебе предложили престижную работу.
– Я об этом уже не мечтаю. Короче, не угадаешь ни за что. Я дозвонилась-таки до «Времечка» и добилась адреса Святой Матроны. Помнишь, когда мы смотрели, показывали кладбище, которое не в Москве? Так ее мощи теперь перевезли сюда! Я думаю, об этом еще немногие знают. Как ты насчет поехать завтра с утра к ней?
Для меня это прозвучало как знамение. Мне в тот момент подумалось: вот кто может мне помочь! Права моя подруга астролог, которая утверждает, что ничего случайного не бывает, все закономерно, согласно звездному расписанию.
А Томку распирало от нетерпения. Мы с ней еще долго говорили о всяких важных и приятных пустяках, настроение было хорошее, в конце разговора договорились о встрече зав трашним утром.
И я, продрогшая (еще бы, два часа просидеть в одной ночной рубашке!), залезла в постель к теплому и мирно спящему мужу и, не без удовольствия согреваясь о живую грелку во весь рост и от надежды на лучшее, провалилась в бессознательное, то есть погрузилась в сладостный сон. «Сон – это жизнь, жизнь – это сон». Помоги мне, Матронушка…
Чудеса, да и только
В те времена каждое утро в нашей семье начиналось одинаково. Я вставала по будильнику и после утреннего омовения готовила завтрак для всего семейства. Когда завтрак был почти готов, будила деток. Пробуждение детей – это особая история в нашей семье. Сначала я бужу сына, потому что он у нас, как папа, жаворонок – с вечера легко засыпает, утром легко встает. Затем мы с ним бежим в ванную на контрастное обливание. Затем, насухо обтерев его, сажаю одеваться и иду будить дочь – нашу принцессу Будур. С ней, конечно, сложнее. Она, как и я – сова, засыпает плохо и просыпается тяжело. С поцелуями, уговорами, с признаниями и клятвами в вечной любви к ней, наконец-то, удается ее разбудить. После контрастного душа, она бодрая – душ весь сон снимает как рукой. Пока мы с дочкой принимаем душ, сын будит отца. После дружного завтрака они шумно и долго собираются под моим чутким руководством – как бы кому чего не забыть! – с прощальными поцелуями уходят. Я, проводив их, обычно заваливалась спать дальше, но сегодня особый день. Мне впервые за свои неполные тридцать предстоит идти в храм. Меня Тома проинструктировала насчет одежды: юбка, платок… Собираясь, я волновалась. Может, потому что все внове.
Не могу описать чувства, которые испытала в храме. К своему стыду могу сказать, что я человек религиозно не грамотный: не знаю ни одной молитвы, религиозных обрядов и праздников. Я – жертва атеистической политики, царившей в стране все мое детство, отрочество и юность. Воспитана в духе марксизма-ленинизма.
В храме, как мы и предполагали, народу было немного. Служитель, молодой парень, увидев нас, почему-то спросил, не к Матроне ли мы идем. Получив утвердительный ответ, он нас направил к ее мощам. Там стояла небольшая очередь, к которой мы присоединились, предварительно купив свечки. Стоя у Матроны, я мысленно произнесла монолог о помощи. Меня в этот момент переполняла уверенность, что все будет хорошо, исчезло вдруг беспокойство по поводу предстоящего увольнения…
Наступил понедельник. И я приехала в отдел кадров. Инспектор отдела, женщина предпенсионного возраста, которая в свое время меня оформляла на работу, показала мне письмо о сокращении моей должности и заявила:
– Очень сожалею, но придется подписать. – И она протянула мне бумагу с описанием условий, согласно которым я могу быть уволена.
Я вздохнула:
– Неужели не найдется никакой работы для меня, Зинаида Петровна?
Ее имя-отчество я запомнила специально: еще Карнеги утверждал: «На любом языке имя человека – самый сладостный и важный для него звук».
Ей, конечно, приятно было услышать свое имя от такой незначительной особы, как я, но, тем не менее, она пожимала плечами, показывая, что помочь ничем мне не может. И в это время вошла другая женщина, как потом выяснилось, начальник отдела кадров Она только что вернулась с экстренного совещания у руководства, где было принято решение открыть вакансии швейцаров. И она мне предложила:
– Не хотите ли поработать швейцаром в общежитии?
И я, ошеломленная такой неожиданностью, ответила:
– Конечно, хочу. А что это такое и где надо работать?
И начальница мне в подробностях объяснила, что швейцар – это официальное название должности, а по сути – это вахтер в общежитии.
И кто сказал, что чудес на свете не бывает? Просто счастливое стечение обстоятельств, что-то там у них в общежитии случилось и срочно потребовались швейцары. Да, жизнь состоит из таких вот случайностей. Конечно, жизнь преподносит счастливые случайности, равно как и несчастливые. Но мне везло, у меня в жизни счастливых было больше.
«…Мама, мама, это я дежурю, я дежурный по апрелю»…
…Неприступен и важен,
Стоит он на страже
Боевым кораблем.
Ничего он не знает
И меня пропускает
Лишь в погоне за длинным рублем.
Андрей МакаревичОбщежитие, в котором я работала, было своего рода уникальным обиталищем для народа. В моем представлении (есть ведь собственный жизненный опыт!) общежитие – временное пристанище для студентов, где все условия жизни общие. И когда меня направили в общежитие на работу швейцаром (слово-то какое буржуйское!), я была немного в шоке.
И вот я, воображая себя в роли швейцара (стою за громадной стеклянной дверью и важно открываю ее всем), приезжаю в общежитие. Это был с виду обыкновенный, ничем не отличающийся от многих, девятиэтажный панельный дом с одним входом. Проходя через обшарпанные железные двери, я попала в большой вестибюль – очень неуютный, темный, грязный; стены, давно забывшие руки маляров, были местами без краски, оголенные из-за обвалившейся штукатурки. И вообще, создавалось впечатление, что дом нежилой, бесхозный и запущенный, как здания во время войны, покинутые эвакуированными жильцами. Но, тем не менее, это было в преддверии нового миллениума – накануне нового века, и дом этот жил полной жизнью.
Как выяснилось позже, этот дом с коридорной системой типа гостиницы построили в свое время для спортсменов всемирной Олимпиады 1980 года. Затем он по наследству достался лимитчикам, приезжавшим тогда из разных концов нашей необъятной страны в Москву в поисках правды жизни. Эта правда значила одно – лишь бы зацепиться в Белокаменной, для начала – даже в такой общаге, а в дальнейшем осмотреться, освоиться и сделать карьеру. Кое-кто стремился выгодно устроить личную жизнь с москвичами ради прописки и жилья.
И все мечтали испытать судьбу, как в лотерее, и непременно выиграть. (Полюбить – так королеву, проиграть – так миллион). И многим, похоже, удавалось претворить мечты в жизнь, потому что, когда я попала в общежитие, дому уже стукнуло двадцать лет и из лимитчиков старожилами остались считанные люди.
В самом начале заселения дома приезжими, как и полагалось в общежитиях, конечно, у входной двери наладили своего рода контрольно-пропускной пункт, почему-то называемый вахтой. Обычно на такую работу нанимались пенсионеры – в основном это были исполнительные, любопытные, вездесущие и очень бдительные одинокие бабульки, которых, как правило, дома никто не ждал. Для них настоящей жизнью становилась работа, где они были полностью востребованы и реализовывались как полноценные представители общества. Народ через этих бабулек проходил, как через сито. По правилам общежития посторонних полагалось пускать до определенного времени, предварительно записав все данные удостоверяющего личность документа. Эти бабульки знали все про всех – кто к кому ходит, зачем и даже чем люди занимаются во время посещений. Со временем жители общежития взрослели, молодежных тусовок (извините за сленг) становилось все меньше и меньше, жильцы обзаводились семьями, рожали детей и необходимость в строгом контроле посетителей и порядка в общежитии отпадала, и эти вахты за ненадобностью просто-напросто исчезали. Сейчас вход в общежитие был свободным.
Здесь жил разношерстный народ. Помимо старожилов, большая часть населения были беженцами из Баку, оставившими родной город после заварушек 90-х годов прошлого столетия. Еще тут селились командировочные – в основном мужчины из ближних периферийных городов и поселков. Из-за инфляции и безработицы на местах они приезжали в столицу, дабы заработать хоть какие-то деньги, по московским меркам небольшие, а вот на периферии этого хватало, чтобы поднять семью и вырастить детей.
Но за последнее время общежитие заполонили наркоманы. Они устроили тут наркоманский притон. Кроме того, командировочные – вдали от семьи, от детей, и то ли от тоски, то ли от скуки, (после рабочего дня делать нечего), то ли от безысходности, нередко устраивали затяжные пьянки-гулянки с дебошами и прочими выкрутасами. Последствия не заставили себя долго ждать, и во время очередной пьяной тусовки был убит человек. Администрация общежития срочно приняла меры и моментально восстановила вахты. И первооткрывателем этой вахты была я.
Помню свое первое дежурство. Меня посадили в маленькую, узкую, длинную комнатушку со стеклянной лицевой стеной, чтобы я могла беспрепятственно лицезреть всех входящих и выходящих. В этой маленькой комнатушке с одним окном стояли стол, стул и кровать, плюс кусочек цивилизации, то бишь телефон. И весь интерьер. Убийственно скромно. И если бы в тот момент мне сказали, что я в этой комнатушке проживу целую настоящую жизнь, полную счастливыми и несчастливыми, очень значимыми для моей судьбы событиями, я бы не поверила ни за что!
До церберских бабулек мне было далеко, как до пика Тянь-Шаня. Чтобы достичь уровня профессионализма тех совковских бабулек на вахте, мне пришлось бы пройти не одну разведшколу и не один десяток лет трудиться по специальности. И то я очень сомневаюсь в своих успехах, потому что по психотипу я – полная противоположность этим развед-бабулькам. Я, вообще, человек, стремящийся во всем к лояльности, к автономии личности (как нас учат умные люди, «каждая личность должна быть автономна»), и превыше всех ценностей ставлю человеческую свободу. И я отлично понимала, что занимаю чужое место, и остро чувствовала боль безысходности. Но что делать! Как говорят мои любимые французы: «Се ля ви!» – такова жизнь. Какие психические метаморфозы происходили в моей бренной душе, было известно мне одной. Но в этом была жизненно важная необходимость.
Весь первый день я, не знающая вообще никого, как посторонний наблюдатель сидела, только смотрела и пыталась понять, кто же истинный житель общежития, а кто – посторонний. Хотя требовалось, соответственно должности, стоять у дверей, как идиот, и спрашивать у каждого, проживает ли он здесь или нет. К вечеру после ухода коменданта общежития потихонечку стала собираться в холле напротив вахты очень разнообразная молодежь. Ничего страшного, как мне казалось, пока не происходило. Народ толпился сам по себе, а я, вся в напряжении и ожидании чего-то ужасного, одиноко сидела и беспомощно смотрела вокруг. Обстановку разряжали только звонки мужа, который беспокоился за меня и частыми звонками подбадривал, обещая, что подъедет ко мне, как только освободится на работе. Он в тот день был единственной группой поддержки для меня.
Как и обещал, муж подъехал после работы и сходу определил, что эта собравшаяся толпа – наркоманы.
А они жили своей жизнью. И нас в упор не видели. Толпа состояла из множества кучек, некоторые отделялись и выходили на улицу, затем возвращались, некоторые поднимались по лестнице и вскоре спускались. Никто особенно не шумел, все разговаривали вполголоса, стоял такой общий гул. Жильцы, не имеющие к ним отношения, проходили мимо довольно равнодушно. Я свою миссию в этой ситуации представляла весьма туманно. Чтобы разогнать эту толпу, требовалась целая дивизия вооруженных солдат. Что может сделать с такой толпой вахтер в лице одной-единственной женщины, даже с группой поддержки в лице родного мужа?!
А он после тяжелого рабочего дня, усталый, голодный, без необходимых водных процедур, посидел немного в ожидании нападения на родную жену со стороны криминального элемента, потом, не дождавшись сидя, решил подождать лежа – прилег и тут же заснул, даже захрапел. Отличная группа поддержки! Прямо-таки «Альфа», никак не меньше. Через час я мужа разбудила и отправила домой, горячо заверив его, что в случае покушения на мою честь обязательно ему позвоню. Но желающих покуситься на мою честь в тот день, к счастью, не оказалось.
В двенадцатом часу ночи раздался звонок. Это была другая группа поддержки, заочная, вернее, телефонная, моя подруга Тома.
– Привет, мать! Я позвонила тебе домой, а мне сказали, что ты на работе. Поздравляю! Ну, как тебе там?
– Привет! Вот сижу… Пока не знаю, как мне. Тут полно наркоманов в холле, а я закрылась у себя в каморке. И тут еще полно чеченцев.
– Да?! – восхитилась Тамара. – А что они там делают, живут? Чеченцы – это же классный народ! Я их обожаю. – И дальше она произнесла длиннейшую тираду в пользу своего любимого народа и завершила монолог фамилией своего любимого политика, представителя этой национальности.
– Они на него совсем не похожи, – мрачно сказала я. – Даже не подумаешь, что одной национальности. И вообще, ты сравнила! Он же благородных кровей, из княжеской элиты. А это жалкие наркоманы, и я их, честно говоря, боюсь.
– У тебя предвзятое отношение к ним. Еще обзови их лицами кавказской национальности! Ты что, мать, заделалась националисткой? – вознегодовала Тамара.
– Нет, конечно, – вздохнула я. – Я против них ничего не имею. Оставим их в покое. Расскажи лучше, как твои дела. Как твои документы?
Тома у нас решила эмигрировать в Аргентину. Разрешение она уже получила, вот теперь почти год собирала документы на оформление визы.
– Не буду вдаваться в подробности, но тут у меня такая загвоздка… Ты там сядь получше. Мне нужна одна незначительная бумажонка от участкового инспектора милиции. Мало того, что он такой у нас неуловимый Джо, я его неделю ловила. Сегодня наконец я его застала. И ты представляешь? Этот нахал мне недвусмысленно предложил сделать справку за постель! Я от возмущения чуть в обморок не хлопнулась. Завтра пойду к начальнику отделения, пожалуюсь. Мне так паршиво, ты просто представить себе не можешь. Как я устала собирать документы! Замучилась от всего этого. Скорее бы уж все закончилось!
– Во-первых, успокойся, прими за комплимент выходку милиционера. Он хоть и милиционер, но все же мужчина! Во-вторых, что-то мне не нравится это твое «скорее бы». Так не терпится уехать?
– Да дело не в этом! – воскликнула Тома. – Ехать, знаешь, страшно, неизвестность тоже пугает. Но, с другой стороны, наконец-то хочется определиться. Мне ведь надо еще съездить к матери в Казахстан, попрощаться. Когда я ее еще увижу…
– Давай не будем о грустном. Расскажи лучше, как с твоим дела?
– Ма-ать, не спрашивай… – простонала Тамара. – Как я без него буду жить там, не представляю! Я его никогда не забуду. А ему все равно, уезжаю я или нет. Мы с ним наконец-то развелись.
Речь шла про томиного, как она его называет, «бойфренда». Они познакомились года три назад. Он иностранец, афганец. Жениться на ней официально, как он говорил, по-русски, не захотел, они по его настоянию обвенчались в мечети, по мусульманским обычаям. Но на этом все формальности в их отношениях закончились. Он жил у себя, снимал квартиру, она оставалась у себя. И встречались они как любовники, когда получится. Афганец моложе Тамары лет на пятнадцать. Тома все надеялась, что они когда-нибудь поженятся, но, видимо, ей этого не дождаться, как она сама считает. И вот, когда она решила уехать из страны навсегда, он стал настаивать на расторжении брака опять в мечети, что это грех – венчанным жить отдельно… В общем, нес всякую чепуху. Восток – дело тонкое, нам не понять.
– Да ладно, хватит прибедняться! – отрезала я. – Найдешь себе там какого-нибудь Пьедро. С твоими-то успехами у мужиков!
Она действительно имела большой успех у мужчин. У нее много было любовников. Даже одновременно несколько. Скорпион по гороскопу, она славилась пылкой и страстной любовницей. Мужчинам такие нравятся.
У нас есть еще одна подруга, Таня, еще со студенческих, даже с абитуриентских времен. Мы познакомились, когда в свое время поступали в МГУ. Но мы с Томой не поступили, впоследствии выбрав другие вузы. А Таня сначала училась на мехмате, затем перевелась на экономический факультет и успешно его закончила.
И у нашей Тани есть анекдот, которым она нас постоянно подкалывает.
Приходит женщина к сексопатологу и говорит:
– Доктор, хочу.
На что доктор отвечает:
– Ну, выходите замуж.
– Я уже замужем.
– Заведите любовника.
– Есть.
– Приобщите к этому делу соседа.
– Уже.
Доктор начинает терять терпение:
– Ну, не знаю, гуляйте направо, налево.
– Да это давно!
Доктор тут выходит из себя и, повышая голос, возмущается:
– Странная вы женщина!
И пациентка охотно подхватывает:
– Вот-вот, доктор! Напишите мне справку, что я странная женщина, а то меня все оскорбляют нехорошим словом.
Согласно этому анекдоту Татьяна нас обзывает странными женщинами. А мы не сердимся. На диагноз не обижаются. А Татьяна у нас астролог, ей видней.
В ту ночь и, вообще, многие последующие мои смены мы с Томой по телефону общались почти до утра. Пока она не уехала в свою Аргентину. Оттуда она мне звонила только один раз, в самом начале. Говорила, что хорошо устроилась, что изучает язык, чтобы найти работу. Встречается опять с каким-то иностранцем, то бишь не аргентинцем и не русским. И потом пропала. Татьяна говорит, или ей очень хорошо, что она про нас забыла, или очень… Будем надеяться, что все у нее хорошо.
Татьяна
…Сократ спросил молодого человека:
«Куда надо идти за молоком и мукой?»
На что удивленный молодой человек ответил:
«На базар».
Тогда Сократ: «А за добродетелем?» —
И, увидев удивленное лицо молодого человека, сказал: «Иди за мною, я покажу…»
С Таней мы познакомились случайно. Это было в первый год моего приезда в Москву. Тогда я еще была абитуриенткой МГУ. Я жила в ФДСе (Филиал Дома Студента при МГУ). И вот, не зная города, после очередного вступительного экзамена решила прогуляться по проспекту. И где-то в магазине, за чем-то в очереди (а длинные очереди, как правило, сближают народ) я познакомилась с Татьяной. Она мне тогда показалась страшно умной и даже немного странной. Ну, надо думать, она тогда училась на мехмате. Мы с ней разговорились, нашлись общие интересы, она мне очень понравилась, даже было жаль расставаться. Но, ничего не поделаешь, дороги наши на этом разошлись. Мы, пожелав друг другу всего хорошего, расстались.
Затем, осенью того же года, не поступив в университет, я временно устраиваюсь на работу, где мне предоставляют общежитие, и случайно встречаю ее там. Правильно говорят, что мир тесен. И мы подружились. Таня была постарше и стала мне примером для подражания. Многим хорошим во мне – манерами, умением вести себя и преподносить, деталями этикета, мировоззренческими моментами – я обязана ей. Она мне была хорошей подругой и одновременно достойным учителем. Такие люди редко встречаются на жизненном пути, мне просто повезло. В общежитии она оказалась потому, что оставила мехмат. Но впоследствии восстановилась на экономическом факультете и успешно окончила его. (Кто бы сомневался, она же такая умница!).
Но жизнь внесла коррективы в наши судьбы. Позже Татьяна серьезно занялась астрологией, училась в школе Глобы, и теперь у меня есть личный астролог. Она не раз составляла мне в подарок на день рождения соляр, личный астрологический прогноз на один год, за что я ей всегда была благодарна. Я, вообще, люблю, когда мне гадают, а астрология – научное гадание, я считаю. И девяносто процентов того, что она мне расписывала по гороскопу, сбывалось.
Татьяна была виновником нашего знакомства с мужем.
Конечно, случайного. В общежитии я дружила с двумя девочками из Якутии, Аидой и Ритой. И однажды, как обычно бывает у подруг, я за что-то на них обиделась и какое-то время с ними не общалась. Раньше, бывало, я к ним забегала каждый день, а тут принципиально выжидала первого шага с их стороны. Считала, что их двое и им легче идти на компромисс (они жили в одной комнате, а я в другой квартире двумя этажами ниже). Но время шло, а с их стороны не было никаких телодвижений в моем направлении.
И вот однажды – это был праздник 1 мая (Ты что?! Это был великий праздник для Советского народа. «Мир. Труд. Май.» – такие лозунги висели везде по городу). Ко мне зашла Татьяна, поздравить, пообщаться, и предложила подняться к моим подружкам. На правах старшей, как всегда, начала мне советовать: не стоит из-за пустяков терять хороших друзей, это глупо… Она была так убедительна, что мне ничего не оставалось, как принять ее предложение и подняться к девчонкам. К тому же Таня сказала, что у них праздничное застолье и много приглашенных молодых людей.
Стало ясно, что, пока я, обиженная, ходила, дуясь, как индюк, девочки даром времени не теряли и познакомились со многими мальчиками из соседнего общежития. Когда мы к ним поднялись, вечеринка была в самом разгаре. Народу собралось много, преимущественно молодые люди мужского пола. Моему приходу девчонки обрадовались искренне. Стали суетиться, сажать меня за стол, угощать. Народ веселился, как мог. Кто сидел за столом, травил анекдоты, кто танцевал, кто парочкой уединялся в соседних комнатах. Короче, это была настоящая тусовка молодежи начала 80-х. Музыка звучала самая популярная в то время – итальянцы Сан-Ремо, «Арабески», «Отаван» и, конечно, всеми любимый «Бони-М».
Меня на танец пригласил один из молодых людей. Танцуя, спросил, как меня зовут, сам представился. А затем выяснил, сколько мне лет.
Сейчас, с высоты своего возраста, я бы отметила, что спрашивать у дамы, сколько ей лет, не слишком корректно. Но когда тебе всего семнадцать, этот вопрос не имеет никакого значения. А ему, он сказал, двадцать три. Ему хотелось произвести на меня впечатление и подчеркнуть, какой он взрослый. Своей цели они достиг. Мне он действительно показался таким солидным! Не чета моим ровесникам. И держался он несколько развязно, самоуверенно, с некоторым снисхождением ко мне. Вроде сделал одолжение, обратив на меня внимание. Меня его поведение, с одной стороны, немного раздражало, но, с другой, – почему-то казалось лестным. Наверно, потому, что Таня Пунченко смотрела на него с откровенным обожанием (была такая у нас девушка, лет двадцати с хвостиком, и она нам казалась старой невостребованной девой). Потом мой ухажер куда-то исчез, а через некоторое время подошла Пунченко и сладко-певучим голосом, в котором звучала черная зависть, пробубнила, что меня ждут в соседней комнате. Я пошла туда и увидела, что мой ухажер вальяжно, как кот мартовский, развалился в постели. И, улыбаясь, пригласил: «Иди ко мне, моя сладкая». Меня от такого хамства чуть не стошнило! Я возмутилась до глубины души и, оскорбленная, немедленно ретировалась.
Вернувшись к себе, я увидела моих друзей с другого конца города. Позвонить они мне не могли: телефонов тогда ни у кого из нас не было. Я жила в Ясеневе, а друзья приехали из Медведково и приглашали меня поехать погулять с ними в Парк культуры. Но я, подавленная, не хотела никуда ехать. И осталась одна в квартире, все где-то гуляли.
Под вечер, немного успокоившись, поскучав в одиночестве, я решила опять подняться к девочкам. Там народ уже разошелся, мои девочки полупьяные тоже разбрелись. И мне ничего не оставалось, как вернуться к себе. Я вышла из квартиры и вызвала лифт. И вдруг из той же квартиры появился мой недавний ухажер. И мило улыбнулся:
– Можно с вами на лифте спуститься?
– Пожалуйста, – великодушно разрешила я.
От его былого хамства не осталось и следа. Он тогда был пьян, а теперь выглядел свеженьким, как огурчик, видимо, где-то отоспался. И куда пропала его вальяжность, развязность? И уже не казался таким взрослым. Пожалуй, появилась даже застенчивость. И почему-то очень располагал к себе, внушал доверие. В лифте мы ехали не долго, еще бы, спуститься на два этажа! Но за это время я, вдруг осмелев, предложила ему:
– Может, зайдете ко мне на чашку кофе?
И сама себе удивилась: я редко общалась с юношами, была девушкой очень скромной, стеснительной, в некоторой степени даже забитой комплексами.
Хотя Аида и Рита меня морально поднатаскали в этом отношении. Они обе были скороспелками, для них опыт первых любовных свиданий, первых поцелуев остался в прошлом. И меня, всю в мечтах и грезах о неземной любви, о принце на белом коне, который будет моим первым мужчиной и обязательно на мне женится, они не понимали. И вообще, они меня считали, говоря языком моих детей-подростков, безнадежным тормозом. Конечно, мне об этом не говорили: побаивались. Я выросла правильной донельзя и всех доставала своей праведностью. Я четко знала, что хорошо, а что плохо. И была в своих высказываниях всегда безапелляционна. Я даже, не стесняясь, могла выказать свое презрение по поводу их опыта первого любовного свидания и первых поцелуев, которые не увенчались счастливым браком. Я считала это сверхлегкомыслием. Но, несмотря на это, они часто рассказывали не без удовольствия о своих любовных похождениях и тем самым, сами того не осознавая, незаметно вносили коррективы в мою психику.
Но особую роль в воспитании и становлении моей личности сыграла, конечно, Таня. Она ненавязчиво, мягко старалась сгладить все мои угловатости, всегда так дипломатично, безболезненно указывала на мои ошибки, что мне не оставалось выбора, как признать их и постараться исправить. Образованная, деликатная, она была для меня неоспоримым авторитетом. Ученицей я была, надо сказать, очень старательной. Как губка, все впитывала в себя, анализировала и делала выводы. И к тому времени, когда я впервые пригласила к себе молодого человека, я уже была немного другой.
В тот день у нас в квартире никого не было до утра. Мы с моим новым знакомым очень долго мирно беседовали. Рассказывали друг другу о себе, о своей жизни, о родителях, братьях, сестрах, о друзьях… Чем больше я о нем узнавала, тем больше он мне нравился. И чувствовала, как я ему тоже нравлюсь. Я впервые почувствовала свою власть над мужчиной. И мы стали целоваться… Почему-то в тот момент, я не думала, женится он на мне или нет. Мне было просто с ним хорошо. Поцелуи вызывали во мне противоречивые чувства. С одной стороны, они мне нравились новизной и неизведанностью. И мне стало еще лучше. Но, с другой стороны, меня не покидала мысль о том, как это негигиенично. Но, в конце концов, природа взяла свое, и мы с ним процеловались почти всю ночь. Под утро я его проводила и, счастливая, легла спать.
На другой день я помчалась рассказывать об этом великом событии Татьяне. И вдруг… Слова Татьяны прозвучали громом среди ясного неба. Оказывается, мой ухажер считался бойфрендом моей подруги Аиды. Мне стало не по себе. И я сразу бросилась к своим подругам. А войдя, сходу запричитала:
– Аидочка, милая, прости меня, если сможешь! Но я же не знала, честное слово!
Они, конечно, ничего не поняли и стали меня расспрашивать. Когда я призналась в своем грехе, неожиданно начали громко и весело смеяться. И Аида, обращаясь к Рите, взмахнула руками:
– Не может быть! Неужели это произошло с ней? Может, она решила нас разыграть? – Они опять весело рассмеялись, и Аида повернулась ко мне:
– Можешь не извиняться. Мы с ним уже расстались, не сошлись характерами. У меня теперь другой. Ты лучше расскажи, как это с тобой случилось? Мы что-то упустили? Такая метаморфоза! И когда ты только успела измениться? Вы только целовались или… А тебе понравилось?
После того вечера мы с моим ухажером всегда вместе вот уже более двадцати лет…
Ревность
Что держит людей друг подле друга? Вопрос, конечно, риторический. Любовь? «Любовь бывает долгою, а жизнь еще длинней…». Ревность? Преданность? Привычка?
Что такое ревность? По Далю: «Ревность – это слепая и страстная недоверчивость, мучительное сомнение в чьей-нибудь любви или верности».
А в народе говорят, что ревность – попутчица любви. Она садится в поезд одновременно с любовью, но не всегда выходит с нею на одной станции. Часто бывает, что любовь на одной из станций сошла с поезда, а ревность осталась с тобою до конца пути.
Ревность, пожалуй, зародилась во мне параллельно любви. Еще будучи женихом и невестой, мы с Костей встречались очень часто. Иногда оставались вместе сутки напролет. Вечерами всегда стремились к друг другу. Мои подруги и его друзья составляли нам большую компанию. Собирались где-нибудь: в комнате общежития у мальчиков, на улице, на волейбольной или детской площадке. Мальчики нам играли на гитаре, и мы все вместе пели. Спиртными напитками особенно не увлекались, у нас были другие интересы. У нас с моим женихом с каждой встречей зарождалось то большое и светлое, о котором некоторым только помечтать. С каждым днем мы все сильнее привязывались друг к другу, что порой никак не могли расстаться даже ненадолго. После наших вечерних прогулок допоздна я порой шла к нему ночевать. Для этого ему приходилось просить ребят освободить комнату на ночь.
В молодежном общежитии это явление было не редкостью, так что угрызениями совести мы не мучились. Эти ночи нам казались сказочными. Мы могли проболтать всю ночь ни о чем, целовались до умопомрачения. Но дальше поцелуев у нас не шло. Это все моя закомплексованность, наверное.
Однажды вечером получилось так, что я с подругами осталась в комнате с другими мальчишками, мы играли то ли в карты, то ли во что-то еще, не помню. А мой жених с другими своими друзьями увлекся волейболом на улице. Стоял теплый летний вечер, окно было открыто нараспашку, и через окно мы с ним обменивались воздушными поцелуями. Потом я увлеклась игрой и не заметила, как наступила темень. Наши волейболисты вернулись домой, но моего возлюбленного среди них не было. Я стала спрашивать ребят, где же Костя. Они удивились: вроде бы он тоже шел вместе с ними. И пошли его искать. И мы с подругами тоже. Только найти его мы не сумели, хотя обошли все места, где предположительно он мог быть. Было уже очень поздно. И нам, озадаченным и недоумевающим, ничего не оставалось, как вернуться к себе домой.
Я в ту ночь глаз не сомкнула. Не могу описать, что я испытывала: скорее всего, новое для меня чувство оскорбленного самолюбия, смешанное с тревогой. Я еле дождалась наступления утра. Мне казалось, что с рассветом мой Костик появится и все станет на свои места. Но его не было. Тут я не выдержала и побежала к нему. Я в мыслях подготовилась к самому худшему: прихожу, а там ребята сидят над телом моего любимого… Да, на воображение мне не приходится жаловаться. Но в действительности оказалось, что он банально загулял. Я его увидела живого и здорового, развернулась и собралась уйти, но он побежал за мной, схватил меня и начал объяснять, оправдываться и убеждать, что нет причин на него обижаться.
По соседству с нами жили две девочки-молдаваночки. Одна из них была смазливенькая, а другая – почти дурнушка. Так вот эти две вечно ошивались во дворе в поисках любви. Со смазливенькой, звали ее Яной, переспали почти все наши мальчики. Она сама как-то нам, девочкам, рассказывала и этим гордилась. Кто знает, может, просто рисовалась. При мальчиках она менялась: млела, делала какие-то немыслимые ужимки, беспричинно начинала смеяться… Мы с подругами ее не любили. В тот злополучный вечер эти молдаванки привычно вышли на улицу и подцепили моего бесхозного в тот момент жениха. Он оправдывался, что соблазнили его посылкой из дома со всякими домашними вкусностями. Он зашел, видите ли, только чайку попить с домашним вареньем из солнечной Молдавии, но засиделся, а когда стал выходить, оказалось, что подъезд вахтеры уже закрыли.
– Дорогая, это не то, что ты думаешь.… – твердил он. – Я только тебя люблю, ты должна мне верить, у нас ничего не было, мы всю ночь просидели на кухне за столом…
Не знаю, почему я его тогда простила. Мне казалось, он был так убедителен. А может, я просто хотела поверить в его верность. А может, уже успела полюбить…
После этого случая однажды у них в общежитии произошла грандиозная драка. И моего избранника как одного из лидеров и зачинщика драки отправили домой. Он в то время проходил дипломную практику от училища. После 8 класса не пожелавший дальше учиться в школе, Костик решил получить полное среднее образование в нефтяном училище, а заодно получить и профессию прибориста. Хотя училище находилось в одной из союзных республик, на дипломную практику студентов направили на шинный завод Москвы. Уезжая, он обещал, что обязательно вернется за мной.
Прошло две недели. Поначалу я не находила себе места. Вечерами с подругами мы сидели дома, они из-за солидарности со мной. Тоска была невыносимая, беспросветная. Время остановилось для меня. Подруги даже плакали вместе со мной, очень меня жалели. Но постепенно я стала привыкать жить без него. Его друзья часто заходили к нам, и мы с девочками по-прежнему ходили к ним в гости. Рита встречалась с закадычным другом моего жениха, а Аида была непостоянна в выборе бойфренда, никак не могла определиться.
Через две недели неожиданно, без всяких вестей, ко мне вернулась моя любовь. Съездив в училище, он на уровне администрации решил все проблемы, получил разрешение на продолжение практики и приехал обратно. От счастья я была на седьмом небе. Я любила и любима! Что еще нужно для счастья женщине, пусть даже очень молоденькой, семнадцатилетней? И наша любовь увенчалась свадьбой. Выходя замуж несовершеннолетней, я мало что осознавала. Я была в глубоком опьянении любовью и жила бессознательно. Пожалуй, прав был старина Фрейд, когда утверждал, что человек только десять процентов жизни проживает осознанно, а остальные девяносто процентов уходят в бессознательное.
К сожаленью, параллельно с любовью пришла и ревность. Она развивалась и быстро росла. После случая с Яной я по любому поводу устраивала сцену ревности своему мужу и всегда обязательно ее вспоминала.
И вот, спустя два года, однажды у нас с мужем состоялся доверительный разговор в спокойной обстановке насчет ревности, отношений женщин и мужчин. И не знаю почему, муж мой так расслабился, вспомнил тот случай двухлетней давности с Яной, начал откровенный рассказ. Поначалу его соблазнили именно посылкой из дома, но потом события развернулись совсем по-другому, нежели он мне тогда рассказывал. У ревнивых людей очень развито шестое чувство. И я все это время подозревала, что было все не так, как меня убеждал мой благоверный. Эти две молдаванки просто заперли его у себя в комнате и не выпускали. Сначала он лег с Яной. Они занимались любовью прямо при соседке. Потом Яна ушла в ванную, а ее подруга прилегла к нему в постель.
Слышать это не было сил. Пораженная и шокированная, я замкнулась. Мне стало очень плохо и больно. Прощения он у меня никогда не просил. И на этот раз тоже. Его разд ражала моя ревность, и он говорил, что я зациклена на этом, что это история двухлетней давности и пора ее забыть…
Ну, почему я не ушла от него тогда? Может, потому что любила… Интересно, что он меня тоже ревновал, не переставал боготворить, любил меня. Я была в том уверена. Но почему же он тогда поступал со мной таким варварским образом? И это, оказывается, были только цветочки, ягодки меня ждали впереди.
В начале нашей семейной жизни, не имея собственного жилья, мы снимали комнату у одной бабушки. У нее была трехкомнатная квартира. Она жила с внучкой от дочери. А дочь, отсидевшая за что-то в тюрьме, иногда появлялась в квартире на неопределенное время. И когда она появлялась, мой муж с ней мог просидеть на кухне допоздна за игрой в карты. Я в эту компанию не вписывалась никак. Во-первых, не выносила открытого грубого мата из уст этой женщины. Во-вторых, она на меня действовала подавляюще, и я старалась с ней пореже общаться. А муж чувствовал себя, как в малиннике, хотя он вообще-то не любил грубых женщин. Она была старше нас на добрых десять-пятнадцать лет, но это не мешало моему мужу делать ей комплименты, флиртовать с ней и весело проводить с ней время. В такие ночи я лежала без сна, глубоко несчастная, чувствуя себя покинутой и одинокой. Я время от времени выходила на кухню под каким-нибудь предлогом и напоминала мужу о позднем времени и о том, что ему завтра на работу. Идти на открытый конфликт при этой мерзкой женщине мне казалось унижением. Но однажды, дождавшись под утро мужа, я закатила ему скандал. И тогда он меня избил… В нем полыхала настоящая ненависть, жестокость. Он защищал таким образом свою свободу.
– Занудина! Ты меня достала своей глупой ревностью! Ну, что произошло?! Подумаешь, поиграл в карты с соседкой! Хочешь из меня сделать подкаблучника? Ну, чего тебе не хватает? Ведь я же люблю тебя, ведь я с тобой…
И на этот раз не последовали с его стороны извинения, наоборот, я была во всем виновата.
– У тебя нездоровые мысли, воспаленное воображение. Тебе надо лечиться, а не пить у меня кровь.
Ну, почему я тогда не положила конец нашей связи? Боялась остаться одна? Да нет, я этого никогда не боялась, но почему же позволила над собой издеваться? А может, я на самом деле больная, все преувеличиваю, накручиваю? Может, на самом деле ничего особенного не происходит, это все мне кажется, это плоды моего больного воображения? Господи, как же мне разобраться в себе? Не сходить ли к психиатру? Не знаю… Но на этот раз опять все так и осталось… И это был далеко не последний случай.
…Моя семейная жизнь и дальше протекала на фоне постоянной и мучительной ревности. Несмотря на это, я была счастлива с мужем. Обоюдно ревнуя друг друга (кто больше, кто меньше), мы не могли жить друг без друга. Бывало, он меня с маленькими детьми на все лето отправлял в деревню к родителям. Ну, понятно, свежий воздух, витаминчики в виде свежих фруктов, которых в деревне в изобилии… Но его терпения хватало ровно на неделю. Через неделю он меня начинал атаковать ежедневными междугородными звонками, хотя это было недешевым удовольствием. Его голос переполняли нежность и любовь ко мне. А еще ревность… И, в конце концов, мне приходилось недельки через три возвращаться в Москву.
Наши встречи всегда были такими бурными. Влюбчивая по натуре, я вновь по уши влюблялась в собственного мужа, причем, прямо в аэропорту, не сходя с трапа самолета. Мне, только что вернувшейся из провинции, он казался столичным франтом, очень значительным. И я тихо гордилась, что он мой муж. Он для такого случая наряжался, как на свидание, приезжал всегда с цветами и светился от счастья. И мы в очередной раз переживали сладостный медовый месяц. Встречая меня в очередной раз, он всегда говорил:
– Какой же я идиот, что позволил вам уехать так надолго! Я тут чуть с ума не сошел без вас. Жить без вас не могу! Я теперь только понял, как я тебя сильно люблю. В следующий раз поедем только вместе.
И в такие минут ревность переставала душить меня. Эти счастливые дни перечеркивали все плохое в нашей семейной жизни.
Родственники
Второе негативное явление в нашей семье – это многочисленные родственники мужа. Возможно, это еще одна форма проявления моей ревности. Во всяком случае, так утверждает мой муж. А у него самого, по моему мнению, очень сильно развиты родственные чувства. Причем не так было бы обидно, если бы дело касалось именно родственников, хотя бы троюродных братьев и сестер.
С самого начала нашей совместной жизни к нам, в частности, к мужу стала приезжать родня. Муж у меня из сельской местности, а точнее, из колхоза. Там все знают его родителей, братьев, сестер. А братьев и сестер у него много. И получается такая милая картина. Первыми нашими гостями были мужчина средних лет, колхозный учитель, уважаемый человек. Он привез своего племянника с женой, молодую пару. У молодой жены племянника уважаемого колхозного учителя были проблемы чисто женского характера, которые, как они полагали, лучше решать со столичными светилами медицины.
Ну, что ж, вполне логично. Тем более в Москве живет сын уважаемого земляка (земляк – это отец моего мужа), который не откажет в гостеприимстве своему бывшему учителю. Какое там откажет! Ему, уважаемому учителю, и в голову не могла прийти такая мысль. Нам, то есть его бывшему ученику и его жене, просто выпало счастье принять у себя такого дорогого, уважаемого гостя, даже с комплектом его родственников.
А мы тогда снимали одну комнату в двухкомнатной квартире. И жили в квартире вместе с ее хозяйкой. В маленькой комнате порядка двенадцати метров у нас стояли полуторная кровать, стол, стул и маленький черно-белый телевизор на тумбочке. Только телевизор был нашим собственным, его мы купили на сэкономленные деньги. И вот сюда приехали родственники… И не на одну ночь.
О, надо иметь богатое воображение, чтобы представить себе полную картину нашей действительности. Не говоря о страшной тесноте, я мучилась моральной стороной вопроса. Во-первых, неудобно и стыдно было перед хозяйкой квартиры за этот цыганский табор. Во-вторых, меня просто бесило отношение моего мужа к данной ситуации. Он приносил меня в жертву, лишь бы угодить своим уважаемым землякам. Ведь я должна была показать себя еще с лучшей стороны, как хозяйка и как кухарка: вкусно и разнообразно готовить, сообразить, как всем удобно постелить и обязательно всегда быть в хорошем настроении.
– Потерпи, моя дорогая. Он ведь мой учитель, учил всех моих братьев и сестер. И к тому же отец ему дал мой адрес. Это, считай, просьба отца. Да и вообще, ко мне приехали, как к человеку, и я должен принять их, как человек.
«Какой же он у меня благородный!» – думала я в тот момент, испытывая смешанные чувства недовольства и одновременно гордости за мужа.
Затем, спустя неполный месяц после учителя, приехали другие гости. Не менее дорогие, не менее уважаемые. Их было двое – муж с женой, люди среднего возраста. Родственники мужа сестры моего мужа. У них тоже была проблема со здоровьем. Они тоже решили обратиться за помощью к столичным светилам медицины, благо она в Союзе бесплатная. Тем более, что в Москве есть, у кого остановиться. Для них тоже мы должны были создать максимально удобные условия. Не дай бог, обидим. Мы им уступали свою кровать, а сами устраивались на ночь на полу. Половая жизнь, в прямом смысле этой фразы. Гостила родня, как правило, минимум три недели.
Следующие гости – двоюродная сестра моего мужа по материнской линии, с которой они в детстве были очень дружны. Она приехала с мужем и с другом мужа. Хотели покупать машину – ГАЗ-24. По тем временам, – шикарная машина – самая лучшая, самая дорогая. Мне с ними, кроме всего прочего, приходилось мотаться по Москве, по достопримечательным местам столицы. Затем мы с мужем возили их на «Южный берег» – единственный на то время авторынок. Покупка машины продлилась чуть ли не на месяц. Но, несмотря на это, они были, пожалуй, приятными гостями. Может, потому что действительно родные люди, а может, я уже стала привыкать к постоянным гостям. Во всяком случае, когда хозяйка квартиры стала возмущаться по поводу приезжих, я приняла почему-то сторону гостей.
Странная структура человеческой души. Непонятная. Как разобраться в себе, в своей душе? Какие еще душевные повороты меня ждут впереди, в будущем?
Это будущее вызывало в моей душе протест вообще против каких-либо гостей.
Теперь у нас с мужем начались конфликты из-за его родни. Гости были частыми – и конфликты у нас тоже нередкими. Мы несколько раз переезжали. У нас родились дети, но, несмотря ни на что, ни на какие перемены в нашей жизни, неизменными и постоянными оставались гости, причем, в основном – родственники мужа.
Они приезжали к нам на лечение, проездом в курортные города и обязательно на обратном пути, приезжали поступать в институт, устраиваться на работу, в конце концов, просто погостить у нас и погулять по Москве.
Один пример мне запомнился надолго. Тогда мы жили уже в отдельной квартире, соседи только что переселились. Я в то время еще не работала, воспитывала маленьких детей, а муж работал в охранном бизнесе: сутки через трое. Дело было летом. Приехали к нам муж с женой. Они наладили свой бизнес, который я в шутку назвала «зеленым», потому что они торговали зеленью – укропом, петрушкой, луком. Они зелень привозили большими мешками на самолете. Затем эти мешки разгружали у нас в квартире. Из больших пучков они, приобщая наших детей, делали маленькие пучочки для продажи. Вся квартира оказалась в зелени. В ванную просто не войти, не говоря уж об использовании ее по назначению. Моему возмущению не было предела. А он, как всегда, в своем репертуаре:
– Дорогая, потерпи, пожалуйста. Это же мои родственники.
– Они тебе не родственники, ты их даже не знаешь! – закричала я. – Ну, сколько можно терпеть это безобразие?! Смотри, во что они превратили нашу квартиру! Я больше не могу, я их сейчас же выставлю! Мне наплевать, что подумают твои земляки!
– Любимая, наберись, пожалуйста, терпения, – убеждал муж. – Это родственники моего одноклассника. Мы с ним хорошими друзьями были. Он дал им мой адрес, он полагается на меня. Я сам с ними поговорю. Они скоро уедут. Потерпи еще немного, пожалуйста. Они же нам объяснили, что у них тяжелая, безвыходная ситуация.
Я нервничала, ревела горькими слезами от безысходности, но поделать ничего не могла. И конца моим мучениям не предвиделось. Они прекрасно устроились у нас, жена продавала зелень, а муж летал за очередной партией. Однажды я по каким-то делам на полдня уехала, возвращаюсь, иду к дому от остановки и возле ближайшего магазина вижу мужа, торгующего зеленью. Это он вернулся после дежурства и вместо того, чтобы спать, чужую зелень продает! Меня от возмущения затрясло. Ну, что это такое? Как можно назвать его поступок? Как охарактеризовать такое отношение, прежде всего, к себе, а потом к жене и к детям? Я подошла к нему вплотную и крикнула:
– А что это значит?!
Он, видно, не ожидал меня увидеть и очень растерялся.
Кроме того, я уловила особое выражение виноватости в его взгляде. Он вел себя, как загнанный в угол зверь. И пролепетал:
– Понимаешь, дорогая, она не может больше торговать… Ее милиция засекла, у нее же нет московской прописки. Вот она попросила меня помочь ей…
Тут меня пронзила очень неприятная мысль, я остро испытала одновременно укол ревности и чувство глубокой брезгливости. Меня еще больше затрясло. Я уже не отдавала отчета своим поступкам, меня захлестывали негативные эмоции, вырываясь наружу. Это была точка кипения.
– Что значит – «она попросила»?! И сколько раз она успела тебя «попросить», что ты даже после ночной смены побежал выполнять ее просьбу?! Я сейчас же пойду и выставлю ее! И не смей меня останавливать! Иначе между нами все кончено!
– Ты опять за свое, – начал он угрожающе, но в следующую минуту, увидев мое перекошенное от гнева и ревности лицо, смягчил тон. – Ты неправильно поняла меня. Я тебе сейчас все объясню, дорогая. Это не то, что ты думаешь…
Оправдания его были для меня слабым препятствием. Я в бешенстве побежала домой. Меня била мелкая дрожь, даже немного поташнивало. Подойдя к входной двери в квартиру, я от напряжения долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Руки тряслись от волнения так, что мне пришлось одной рукой придерживать другую.
С трудом открыв дверь, я вошла и увидела такую картину: эта госпожа вальяжно разлеглась у нас в спальне на диване и смотрит телевизор. Почему-то она, видимо, тоже не ожидала моего скорейшего возвращения и вскочила в растерянности.
Разве они оба решили, что я исчезла из их жизни навсегда? Ну, извините меня, что разочаровала.
От ее наглости я потеряла дар речи, молча выставила ее чемоданы на лестничную площадку и указала ей на дверь. Она в оправдание что-то лепетала, но я была не в том состоянии, чтобы выслушивать.
Даже в самых критических ситуациях я остаюсь вежливой. Такое уж воспитание, или, скажем так, его издержки. Видимо, мы с мужем стоим друг друга. Будь я не столь деликатна, может, и не пришлось бы столько страдать в жизни. А муж страдает еще и мягкотелостью, не может отказать людям. Но это почему-то распространяется только на чужих людей. Мне и детям он говорит свое твердое «нет».
Видимо, так уж устроены многие. Мы можем запросто обидеть самых близких и дорогих нам людей, ни на секунду не задумываясь. Это испытание Господне. И как это мы до сих пор не развелись с мужем! Было время, когда я находилась в постоянном раздражении. Меня особенно бесило отношение мужа к гостям. Я в этом усматривала предательство по отношению к семье. Он жертвовал удобствами детей ради своих гостей, стараясь создавать максимум условий им. Не дай бог, обидятся, не дай бог, приедут на Родину и плохо будут о нем отзываться. Он должен быть хорошим для них сам, у него жена должна быть хорошая, и дети под стать родителям. Меня же преследовало чувство обманутости. Я была вечно недовольна, вечно выказывала недовольство мужу. Отношения наши, конечно, от этого не выигрывали.
Но жизнь на месте не стоит. Пришли великие перемены в нашей стране, которые внесли коррективы и в нашу семью. Великая страна развалилась, бывшие союзные республики отделились от России. Даже денежные отношения поменялись, теперь у каждой страны была своя валюта. Может, для кого-то такие перемены были разрушительными, но только не для меня. Для меня и по большому счету для нашей семьи эти события послужили спасением. Приезд наших дорогих, уважаемых родственников прекратился, как по дуновению магического ветра. Теперь поездки стали проблематичными, практически невозможными. Во-первых, дорога подорожала, поскольку уже считалась международным сообщением или рейсом. Во-вторых, в Москве теперь был строгий контроль над регистрацией. Приезжих на каждом шагу мог остановить любой представитель власти и проверить наличие регистрации. За неимением таковой приезжий мог быть оштрафован на месте или препровожден в отделение милиции. А там, как показывает жизненная практика, приезжим приходится откупаться за бОльшую сумму денег, нежели по обоюдной договоренности на месте. Но все же изредка приезжали самые отчаянные. Это в основном были представители малого бизнеса, а точнее, челночники.
Во время одного приезда таких гостей я работала уже в общежитии. Приехали к нам две женщины. Опять жены каких-то родственников мужа, седьмая вода на киселе. Но теперь гости и шагу не могли ступить, чтобы не быть оштрафованными или отправленными в отделение милиции. А дела дома не делаются. Так вот, мой муж, бросив работу, должен был возить их на своей машине. Мало того, что они у нас жили…
– Почему ты ради них должен бросать работу, которая кормит нас, и бежать устраивать их дела?! – возмущалась в очередной раз я. – Если не могут ездить на общественном транспорте, пусть берут такси! У них бизнес, они зарабатывают немалые деньги! И копят на очередную машину.
Муж и сам все понимал, но почему-то мне врал, что поедет на работу, а сам снова возил приезжих. Поездки, конечно, отражались на его деньгах. Он их приносил до смешного мало или вообще не приносил. Откуда возьмутся деньги, если ты их не заработал? И нам в очередной раз приходилось влезать в долги.
И это лишь верхушка айсберга. Наши с мужем нелегкие отношения отягощались еще параллельно моей параноидальной ревностью.
Рождение феминистки
Однажды в нашей семейной жизни произошел очень значимый для меня случай, положивший начало нового моего отношения к мужу. В тот вечер к нам пришел общий наш друг, так называемый друг семьи и в некотором смысле наш спонсор. Это был молодой человек, неженатый и состоятельный. Иногда он приходил к нам, приглашал в ресторан, помогал продуктами, покупал нашим детям мелкие подарки… И в тот раз он завалился к нам неожиданно, с гостинцами, щедрыми угощениями, с выпивкой. Мы все изрядно выпили, и нас, конечно, потянуло на продолжение банкета, на «вино и зрелища». Наш щедрый друг пригласил нас в кафе на всю ночь. Но ему этого было недостаточно, он захотел распространить свою щедрость и на наших друзей. И предложил ехать к нашим друзьям, с которыми он познакомился на очередной из наших совместных вечеринок. Мы, недолго думая, берем такси, едем к ним, уговариваем их, берем вместе с детьми и приезжаем к нам домой. Дома мы оставляем всех детей, назначаем нашу старшую дочь ответственной за младших и едем в ночное кафе.
Вначале все шло хорошо, нам было весело. Дамам заказали вино, мужчинам – водку. Мы часто танцевали всей компанией. Иногда наши мужчины оставляли женщин одних и отходили поиграть в бильярд. В кафе, как во многих таких заведениях, резвились проститутки. И вот, в очередной раз возвращаясь из бильярдного зала, мой муж решил составить компанию грязно танцующим проституткам. Потом вообще увлекся ими, перестал с нами танцевать, все чаще уходил к ним…
Не могу описать, какое унижение испытала я в тот момент. Я была истоптана морально. Ну почему опять это происходит со мной?! Почему у наших друзей нет таких проблем? Друг наш, в отличие от моего мужа, не отходил от своей жены. Я старалась, как всегда, выйти из этой ситуации с достоинством. Чтобы спасти положение, мне приходилось изображать из себя веселую, беззаботную женщину. Как будто ничего особенного не происходит. Но это получалось у меня из рук вон плохо. И моему терпению, видимо, пришел в тот момент конец. Не знаю, что дальше произошло. Последнее, что помню: в одиннадцать часов муж попросил телефон у администратора кафе, мы поговорили с детьми, убедились, что у них все нормально и они укладываются спать. Все. Дальше у меня провал в памяти. Не знаю, чем это объяснить. То ли убедившись, что дома все в порядке, я просто расслабилась, то ли я перепила, то ли мне в спиртное было что-то подмешано… Мне одна знакомая говорила, что в ресторанах и кафе такие вещи практикуются официантами в отношении тех, кто заказывает и платит. А в тот вечер деньги были у меня, наш спонсор мне их доверил.
В результате я проснулась на следующий день в спальне, в ногах у детей на диване, почти в полдень. На мне вечернее платье, вся в золоте и в бриллиантах, и что самое забавное, в темных солнцезащитных очках. Я подошла к зеркалу и поразилась. Правый глаз у меня отекший, весь в кровоподтеках. Боже, как мне плохо! Я в изнеможении упала на стул, стараясь вспомнить, что со мной могло случиться. И все тщетно. Что у меня происходило на душе, просто не описать. В первую очередь, это был страх, охвативший меня от неизвестностия. Дети сладко спали, несмотря на позднее время. В квартире стояла тишина. Мне даже страшно было выйти из спальни. Но я тихонечко открыла дверь и выползла в прихожую. Похоже, в квартире никого нет. Где же все? Где наши друзья, где их дети? Где наш друг спонсор? С каждым движением я ощущала боль во всем теле, будто по мне проехался каток. А душу переполняло чувство вины за свой неизвестный поступок. Неужели я могла так перепить? Я же всегда знала свою норму. И вообще, не любила терять контроль над собой и всегда пила лишь до состояния легкого опьянения. Я никогда не понимала людей, которые могли напиться до беспамятства.
Затем я пошла на кухню. Там тоже было пусто. На столе зато царил страшный беспорядок. Стояли приборы на пять персон, так что мы были в полном сборе. Закусывали мы жареной курицей. Я помню, как вытащила курицу из морозилки перед уходом в кафе. Значит, курица пожарена после кафе. И жарила ее по логике, конечно, хозяйка квартиры. Это я! Боже, как мне дурно стало от этих догадок! Похоже, мы сидели до утра. Утром друзья разбудили своих детей и уехали. А муж мой, естественно, тоже поехал на работу. Боже, как же можно не спать до утра и ничего не помнить?!
Позвонить мужу на работу и спросить, что со мной случилось? Расскажи-ка, милый! Да-а, более идиотской картины трудно представить.
Немного поразмыслив, я пришла к выводу, что наверняка вчера устроила скандал, увенчавшийся моей «красивой» физиономией. Я твердо решила, что ничего у мужа спрашивать не буду. Признаться, что ничего не помню, – значит, признать свою беспомощность и оплошность. И все настолько омерзительно, что нет слов. Пора бы уж задуматься о другой, более серьезной жизни. Как может мать двоих маленьких детей позволить себе такие вольности?! А если бы я никогда больше не пришла в себя? Что стало бы с моими детками? Кто бы их так любил, как я? Кто бы о них заботился, как я? Кто бы ставил их на ноги? От этих мыслей мне стало просто невыносимо. Нельзя быть такой эгоисткой. Подумаешь, она приревновала своего самца! И что теперь? Напиваться, не отдавая отчета своим действиям? Глупости!
Я весь тот день посвятила анализу своей прошлой жизни. И пришла к выводу, что любовь моя к мужу и ревность, которая меня гложет все эти пятнадцать лет совместной жизни, и гроша ломаного не стоят по сравнению с благополучием моих детей. Простить мужу его поступки я еще не созрела. И вообще, сомневаюсь, что умею прощать. Этому, видимо, надо долго и упорно учиться. А не простить и расстаться с ним навсегда… Как же тогда дети? Они обожают отца. И отец от них без ума. Может, он муж и недостойный, но отец он отменный, таких еще поискать.
В общем, я пришла к такому решению. Замужняя женщина, как и женатый мужчина, носит обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки. А если кольцо на пальце левой руки, значит, человек разведен. Вот я в душе развелась с мужем и ритуально закрепила свое решение тем, что переместила обручальное кольцо на левую руку. И торжественно себе пообещала больше не устраивать сцен ревности мужу. Более того, мне надо искать способы излечиться от ревности, как от психологической зависимости. Я вдруг почувствовала, как у меня внутри что-то щелкнуло, будто переключилось на другой канал, и я ощутила свободу. «Отныне и навсегда, дочь моя, ты свободна от этой обременительной любви к неблагодарному мужу», – произносила я вслух от имени священника самой себе. У меня ручьем текли слезы – слезы любви и горечи. И я подумала, что ни один мужчина не достоин женских слез. Может, в этот момент родилась еще одна феминистка. И феминистка, смотря в зеркало на свою не совсем приятную физиономию, сказала:
– Подруга, посмотри на себя, на кого ты похожа? Ты – молодая, образованная, привлекательная, востребованная, продвинутая. Да если ты только захочешь, у тебя этих мужчин будет столько… Какая может быть любовь, если он не уважает тебя как женщину, как слабый пол? Избивает. Деспот! Дикость какая! Средневековье… Свет клином на нем не сошелся. И вообще, ты что, в помойке росла, почему допустила такое? Почему унижаешься? Посмотри, какая у тебя физиономия! Как ты теперь покажешься людям? А своим детям? Мамаша! Да если ты сама себя не уважаешь, кто тебя уважать станет? Совсем потеряла себя со своею любовью. Разуй глаза, подруга, оглянись, опомнись! Встряхнись, подними голову! Пусть он тебя ревнует и сходит с ума!
Я слушала проснувшуюся в себе феминистку и ревела. Боже, как она права! Где были мои глаза до сих пор?! Все! Конец! Начну новую жизнь!
И я начала мечтать о свободе личности. Кто-то из великих сказал, что свободный человек свободен даже в заточении. Какое сладкое слово «свобода»! Да здравствует свобода! Свобода во всем. Свобода слова, свобода поступков, свобода выбора, свобода мыслей! Боже, как это прекрасно! Почему я об этом раньше не задумывалась? Долой ханжество! Долой предрассудки! Да здравствует свободная любовь! Клин клином вышибают, говорят в народе. Вот что принесет мне счастье! Вот что будет моим лечением от этого тяжелого недуга – ревности.
А что касается моих отношений с мужем, я, как Скарлет О’Хара, подумаю о них завтра. Может, со временем, когда дети подрастут и станут самостоятельными, мне удастся оформить развод и обрести истинную свободу. И сбудется моя заветная мечта: уехать в свою любимую Францию, пожить в любимом Париже.
«…А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь…»
Жертва системы
Система… Какое это было весомое слово! В конце прошлого столетия люди из других городов часто приезжали в столицу и устраивались на любую черную работу на каком-нибудь предприятии, входящем в систему, где выделялся государством лимит на жилье. И, проработав определенное время, зарабатывали себе вожделенную московскую прописку и квартиру.
Вспоминается мудрость: «Кто-то хочет увидеть Париж и умереть, а кто-то – прописаться в Москве и жить». Получается, я отношусь ко вторым. Хотя всю сознательную жизнь мечтаю пожить в Париже, среди своих любимых, как мне кажется, близких мне по духу французов. Людей свободной любви. Ведь там некогда бывшие страстные любовники, испив чашу страсти до дна, легко и непринужденно расстаются. Ни взаимных упреков, ни оскорблений, ни обид… И к тому же они остаются друзьями. Но это лирика. В жизни все гораздо прагматичнее. Что касается системы, то я стала ее жертвой.
Приехав в Москву, я избежала участи лимитчицы. У меня были другие цели – я хотела окончить московский вуз и по окончании уехать по распределению. Это казалось так романтично! Но судьба распорядилось по-своему. Пока я грызла гранит науки и пребывала в счастливом студенчестве, я успела параллельно влюбиться по уши, выйти замуж и родить двоих детей. А мой благоверный тем временем работал в этой ему ненавистной системе за гроши и заработал нашему семейству махонькую двухкомнатную квартирку. Тут он расслабился и на радостях нашел себе другую работу для души, к тому же высокооплачиваемую. Но оказалось, что он недоработал положенного в системе срока, и ему аннулировали ордер. Там было очень много всяких заморочек, как выразилась бы нынешняя молодежь. Для решения этой проб лемы, высосанной из пальца, требовались, конечно, деньги. Которых, естественно, у нас не было. И единственным выходом было возвращение в систему. На семейном совете, в состав которого входили мы с мужем, поскольку дети еще выросли от горшка два вершка, было единогласно решено, что глава семьи отработал свою карму в злосчастной системе, ему не стоит далее унижать себя мизерной зарплатой, тем более, что у него на шее трое, и на стезю борьбы с системой выходит хранительница очага…
В то время я сидела дома с маленькими детьми, и для меня работа казалась даже полезной для разнообразия. Единственной на тот момент свободной вакансией в системе оказалась вакансия уборщицы, и я оформилась на эту должность. (Согласно идеологии страны: «Всякий труд в почете»). Но мы с мужем всячески ухищрялись, чтобы мне не заниматься этой увлекательной деятельностью. То мы находили женщину, которая, согласно двойному окладу, выполняла мою работу, то – мужчину-дворника, который подработал вместо меня. Какое-то время нам удавалось договориться с техником, непосредственным моим начальником, которая, в свою очередь, действительно здорово выручала меня.
Таким образом, свободного времени у меня было предостаточно, и я себя полностью посвятила развитию моих подрастающих детей. Я их водила на спортивно-танцевальный кружок. Они с удовольствием танцевали рок-н-ролл, словно воплощая мою мечту в жизнь – я всегда мечтала научиться танцевать рок-н-ролл. Также мы занялись английским языком, тут я, пожалуй, частично воплотила в жизнь давнее свое желание выучить язык. Чтобы помочь детям хотя бы изначально, мне пришлось самой вместе с ними изучить язык. (Я брала уроки английского у Томы). Мы также занимались плаванием – для профилактики здоровья, во-первых, и, во-вторых, это просто доставляло им огромное удовольствие. Затем – школа, музыкальная школа, эти постоянные сопровождения… Короче, в начале сентября я окуналась в школьную жизнь с головой, а в конце мая только открывала глаза и удивлялась тому, что, оказывается, есть и другая жизнь, кроме школы, детей и семейных забот. И так прошла целая жизнь. Но на работе никаких сдвигов не было. На все мои прошения по улучшению жилья приходил отказ, поскольку у меня небольшой стаж.
Дети подрастали, самостоятельно ездили в школу и в кружки, иногда их сопровождал отец, и я стала немного тяготиться своим положением, близким к состоянию неприкаянности. Тут опять судьба мне преподнесла очередной крутой поворот в жизни. На нашем родном предприятии начались повальные сокращения. И я тоже под него попала, и мне предложили, как я уже рассказывала, должность швейцара.
Ирина и Алевтина
Итак, я – женщина среднего возраста, с высшим образованием, мать двоих уже немаленьких детей, приступила к обязанностям швейцара, проще, вахтера. Мне, просидевшей дома продолжительное время, изголодавшейся по общению с людьми, все было ново и интересно. Я буквально наслаждалась. До этого я особенно редко разговаривала с мужчинами. Только с мужем и его друзьями, которые видели во мне только жену друга (это святое!), но никак – отдельную личность, тем более, женщину.
Сначала в общежитии я познакомилась с Ириной. Она оказалась старожилом. Отзывчивая и гостеприимная, она пригласила меня к себе на чашку чая. Поднимаясь к ней на лифте, а затем проходя по коридору, я испытывала некоторый шок. Все было настолько убого, что мне с каждым шагом становилось не по себе. К своему стыду я чувствовала себя сытой американкой, у которой быт налажен с самого ее рождения и которая случайно попала в перенаселенную коммуналку. Как все в жизни относительно! Мне ведь приходилось жить в таком же общежитии в студенческие годы, но тогда казалось все нормой – и общий коридор, и общие санузлы, и общий душ, и общая кухня. Но сейчас вид такого же общежития из моего прошлого не вызывал у меня ностальгию по студенческим веселым и счастливым годам. Может, возраст уже не тот, а может, жильцы не студенческого возраста, а может, времена не те. Двадцать первый век на дворе. Я была в тот день перенасыщена впечатлениями и переварить их просто не успевала. Так много нового, интересного… С другой стороны, меня немного угнетала неизвестность, которая могла ожидать на рабочем месте.
Ириша тем временем угощала меня чаем без ничего (чем богаты…). В тот момент она не работала, перебивалась на деньги, посылаемые отцом и матерью. В дальнейшем мы с Иришей подружились. Она одна воспитывала дочь. И они с дочкой стали приезжать к нам в гости. И у меня сначала не было ни одного дежурства, когда бы я к ней ни заходила или она бы ко мне ни спускалась.
Однажды Ирина сказала, что у нее событие в жизни, которое нужно обязательно отметить. Ей наконец-то удалось сдать документы в муниципалитет на квартирную очередь. Это было действительно величайшим событием, впереди забрезжила перспектива вожделенного отдельного жилья. Как в мире все относительно! И я еще возмущалась своей судьбой, что мне из-за жилья приходится работать вахтером. Нет, чтобы благодарить судьбу: ведь отдельная квартира у меня есть. И детям моим не приходится ходить в общую душевую, не говоря уж о санузле, что мне самой не нужно мучиться на общей кухне… Да, все познается в сравнении.
На празднование Ирина пригласила подругу Алевтину. Она тоже была старожилом общежития и оказалась очень веселой, компанейской. Знала много анекдотов, чем нас весь вечер занимала.
Они обе были искренними, непосредственными и этим меня покорили и одновременно шокировали оголенной непосредственностью и простотой, которая хуже воровства. Но мне с ними было так легко, уютно, что я тоже начала делиться интересными воспоминаниями из своей студенческой жизни, когда мне приходилось подрабатывать в психиатрической больнице.
Ирина накрыла вкусный стол, преимущественно рыбный. У нее родители жили на Камчатке и часто присылали всякие рыбные вкусности.
Алевтина была не только жительницей общежития, но и работала здесь уборщицей. Она, как оказалось, тоже одна воспитывала сына и, конечно, как и все, надеялась на получение квартиры.
Боже, думала я, сидя с ними и слушая их. Что же это такое творится на свете? Почему они, молодые, здоровые, красивые одни растят детей? Почему они так называемые матери-одиночки? Это что, дань моде? Или это какая-то особенная тенденция? Они ведь ненамного моложе меня, мы дети одного поколения. Но почему у них другая жизнь, другой мир? Они и сами совсем другие. Как и их мир, где обитают люди, обделенные всем, мир матерей-одиночек, и мир, где молодая женщина может вообще ничего не делать или работать уборщицей, поскольку уровень притязательности у нее совсем невысок. Это мой новый мир, в котором мне придется пожить какое-то время. Но везде живут люди. Даже в Сибири и на Магадане. И на Колыме тоже…
Коллектив
Постепенно я познакомилась и с остальными членами нашего дружного коллектива. Он состоял в основном из женщин бальзаковского возраста. Уникальный своего рода возраст, когда уже не молодость и еще не старость, и не пришла пора сдавать свои позиции. И в этом возрасте у женщин еще полностью сохраняются инстинкты молодости, потребности молодых девушек, как физиологические, так и психические, душевные.
Женщина от четырех до девяносто четырех лет остается женщиной. И все, что нужно ей, – это только любовь. Ну, хотя бы внимание.
Заведовала общежитием Людмила Михайловна Васечкина. Роль, которую она играла в своей жизни, безусловно, была активная. Есть такое определение в классификации человеческой роли в собственной жизни: босс – человек-генератор, влиятельный, весомый, человек, в данном случае, из руководящего класса. В эмоциональном общении она всегда держала дистанцию. Соблюдала субординацию. А контактировала с людьми по схеме: приказ – контроль за исполнением. Не могла отказаться от роли руководителя даже в неформальной обстановке.
Но, тем не менее, женщина приятная во всех отношениях, всегда с опрятной внешностью, с короткой стильной стрижкой, прекрасно сохранившейся фигурой, имела весомый авторитет в коллективе. Она, с большим стажем и опытом работы, ко всем своим подчиненным относилась одинаково. Внимательная, никогда не обделяла никого из коллектива, всегда помнила дни рождения своих подчиненных и всегда вовремя поздравляла.
С открытым, общительным характером, Людмила Михайловна была для всех жильцов и сотрудников живым примером порядочности и добросовестности. И ее воспринимали не только как заведующую, но и как человека, на которого можно положиться.
Меня всегда умилял один факт: к ней жильцы, причем, от мала до велика, приходили со своими житейскими проблемами, с бытовыми конфликтами. Мне неоднократно приходилось наблюдать, как к ней приходили бабки-пенсионерки с жалобами на своих соседок, таких же пенсионерок, и просили заведующую устроить крутые разборки. Со стороны это так забавляло. Но все было на полном серьезе.
А сколько веселых праздников, дней рождений, всяких событий мы отметили вместе!
Но все равно кутить с ней мы, ее подчиненные, не любили. Как говорится, подальше от начальства, поближе к кухне. Людмила Михайловна для нас всегда оставалась начальницей. Она могла и за праздничным столом говорить о работе, делать кому-нибудь из нас замечание, даже повысить голос. А покричать она любила. Бывало, сижу я на вахте, службу несу и слышу раздирающий слух голос заведующей. Она где-то на этаже устанавливала свои порядки. А потом спустится ко мне уже успокоившаяся и не без удовольствия сообщает:
– Алин, я сейчас так орала!
Может, она в этот момент утверждалась в своей власти. А жаль…
Значимой фигурой нашего коллектива была и Дина Павловна Астраханская, уборщица. Когда я ее впервые увидела, мне она показалась самой молодой среди нас. Миловидная, стройная, с очень приятным цветом лица, она выглядела намного моложе своего возраста. В коллективе ее уважали, некоторые боготворили. «Ты что? Как Пална (так ее звали в коллективе) сказала, так и будет. Она у нас авторитет», – говорили все.
Согласно той же классификации человеческих ролей ее можно соотнести к определению «барин» – человек-импульс. Тишайшая просьба его исполняема, словно окрик. Хотя просит он редко – чаще высказывает вслух лишь свои намерения. Люди на подхвате, как правило, подобострастно предупреждают его желания.
Как говорится, короля делает свита. Ей надо было обязательно окружить себя свитой, хотя бы в одном лице. Такой свитой служила для нее Санька Тихонова.
Дина, в свою очередь, как в хороших итальянских кланах, своим авторитетом покровительствовала Полине Михайловне Юсуповой.
Полечка (как я ее зову, любя) – еще одна из уборщиц нашего рабочего братства, у нас слабохарактерная, постоянно нуждающаяся в поддержке. Ей, допустим, надо съездить по делам куда-нибудь, она обязательно просила Дину поехать вместе с ней, ей скучно одной. Или если нужно сделать что-нибудь, она обязательно:
– Ну, это – как решит Пална.
Странные у них сложились отношения, дружбой это не назовешь. Полина была чрезмерно доброй по природе, за что ей часто приходилось расплачиваться. Все ее мысли, эмоции были написаны на лице, смотри и читай. Добродушная, совсем не знакомая с завистью, совершенно беззлобная, она страдала от своего языка: ужасная болтушка.
Помню один случай, который мы с ней часто вспоминаем и смеемся. Как-то мы выпивали у меня на вахте с мужчинами, отмечали день молодежи. Это было днем. К вечеру ко мне собирался подъехать муж. И я ей говорю:
– Полечка, ко мне должен заехать вечером муж. Мы к тому времени уже оклемаемся, он даже не заметит, что мы пили сегодня. Только я тебя умоляю, не говори ему ничего, не выдай меня ненароком. – И причем несколько раз попросила. Она, конечно, согласилась молчать:
– Ну да, без вопросов. Ничего не скажу.
А когда муж приехал и не успел даже зайти на вахту, она уже закричала, как нарочно:
– Кость, а мы сегодня пили, отмечали день молодежи!
Будто ее за язык кто тянул! И все это без задней мысли, без злого умысла.
Жена состоятельного человека, она по доброте душевной часто спонсировала спонтанные посиделки.
По классификации человеческих ролей ее можно отнести, пожалуй, к определению «человек со связями». Такой человек, как правило, друг или близкий высокопоставленных лиц. Он занимает одинаковое с вами положение, он такой же, как вы, но… Вам и не снилось, с какими людьми он якобы накоротке!
Была у нас в коллективе еще одна уборщица, задушевная особа, про таких обычно в народе говорят: или дура, или святая. Теперь-то я точно знаю, что она была святая. Санька Тихонова (отчества ее не помню). Я ее в шутку звала Штирлицем, согласно ее фамилии. А она звала меня Мюллером. Идет, бывало, утром на работу, обязательно зай дет на вахту.
– Привет, Штирлиц, дружище, – это я так ее встречаю.
Она в ответ:
– Привет, Мюллер, как сама? Как прошло дежурство? Все спокойно?
– Желающих насиловать не было, – говорю ей.
– Размечталась, – мне в тон восклицает она.
Разведенная, она одна воспитывала двоих детей. Несмотря на все свои проблемы, всегда была готова любому прийти на помощь. По первому же зову. Мы ее не понимали. Некоторые считали ее глупой. Если кому-то нужны были деньги, она – сама вся в долгах как в шелках – находила деньги и выручала человека. Если кто-то просил ее отработать день за кого-то, то она это делала безвозмездно. Всегда находятся люди, которые не пропускают таких, как Саня, обязательно используют. Дина для нее была неоспоримым авторитетом, и Саня ее просто боготворила. Всегда – и по поводу и без повода – стояла за нее горой. В любой компании ни с того ни с сего начинала хвалить любимую Дину: «И выглядит она молодо, и морщин у нее нет, и женской гордостью не обделена…» И все считали их хорошими подругами.
По классификации человеческих ролей в жизни она, пожалуй, была ярким представителем определения «слуга» – человек на подхвате. Он безотказно выполняла любые просьбы, стараясь угодить всем подряд.
Еще одна уборщица Людмила Васильевна Тишкова (для своих – Васильна). Она была и нашей сотрудницей, и старожилом общежития. Долгими зимними вечерами мы с ней коротали, бывало, вечера. Как у многих одиноких людей, у нее в голове водились свои тараканы. Каждый имеет право на них. Она, будучи веселой, жизнерадостной, иногда впадала в тяжелую депрессию и требовала к себе внимания. В такие дни она становилась невыносимой. Часами не без удовольствия могла рассказывать про свои мнимые болезни, иногда так увлекалась, что сама начинала в них верить, и приходилось вызывать «скорую помощь». Не находя себе места от скуки в больнице, Васильна быстро возвращалась. Она доставала своего участкового врача, и тот однажды ее отправил к психиатру. И она сидела, горем убитая:
– Я что, ненормальная? Зачем мне к психиатру?
Я стала ей как можно мягче объяснять:
– Может, ты себя накручиваешь? У тебя все в порядке, всю обследовали и ничего не нашли. Поэтому врач решил проверить твою психику…
Но чаще она оставалсь веселой, простой и понятной. С ней было легко. Иногда на нее находили приступы щедрости и гостеприимства. Она приглашала к себе, угощала чаем с тортом, могла даже чем-нибудь горячим вкусненьким накормить. А иногда жадничала, жалела даже какую-то мелочь.
По классификации человеческих ролей в жизни она у нас «жертва» – человек-омут. Сколько ему ни помогай, он не выплывет. Все беды – на его голову. Часто это напускное. Таким образом многие очень неплохо устраивают свою судьбу, пользуясь сочувствием и поддержкой близких.
Я с ней могла всегда договориться, если мне что-нибудь требовалось. Например, ко мне пришли друзья или подруги пригласить меня в кафе поужинать или куда-то еще. Я помню, как к нам заходил молодой человек, который жил у нас в общежитии. Честно говоря, я даже не знала, как его зовут. Но главное – вовремя поддержать игру, чтобы не оказаться за бортом, чтобы не лохануться, как выражаются мои дети-тинэйджеры. Так вот, он заходил и сходу:
– Девочки, давайте играть в карты на раздевание. – И тут же добавлял: – Сегодня я надел новые трусы, черные в красный горошек.
Или предлагал:
– Давайте устроим крутую вечеринку с оргиями. Сейчас напьемся и начнем крутую вакханалию.
Поначалу он меня шокировал своими шутками. Однажды мы с Васильной поймали его на слове и потребовали с него пузырь. Так он нам купил бутылку хорошего вина, а сам составил компанию с соком. Видите ли, он не пьющий, и вообще, он женатый, а жена у него в данный момент в роддоме, рожает ему ребенка. Он оказался просто болтуном-пустозвоном. И совсем безобидным, мягким, белым и пушистым.
Однажды я была с Полей Юсуповой, и мы встретили его на этаже. Он, увидев меня, в духе нашей неписанной игры, начал подшучивать снова насчет игры в карты на раздевание. Я, поддерживая игру, стала у него выяснять, в каком он сегодня нижнем белье. Эти подробности шокировали, конечно, мою подругу, и, когда мы с ней остались одни, она спросила:
– Он, что, того? – и покрутила у себя на виске.
– Да он просто придуривается. Это у нас такая своего рода игра, не обращай внимания, – старалась объяснить я, не оскорбляя ничьих достоинств.
Или другой случай. Однажды вечером ко мне спустились мои подруги (каковыми я их тогда считала): Полина, не Юсупова, а другая – Назарова, и Настя Агутина (одна из старожилов нашего общежития), и предложили мне сходить в кафе поужинать. Я, естественно, попросила мою Васильну подежурить за меня. Она любезно согласилась с условием, что я ей принесу чего-нибудь вкусненького.
Как я в тот день вернулась, помню очень смутно. Помню, как телефон зазвонил, просили вызвать тетю Рачу, пожилую жительницу нашей общаги, беженку из Баку. Это ей звонила одна из бывших беженок, которая впоследствии удачно эмигрировала в Америку. И Васильна побежала, позвала тетю Рачу к телефону, это в час ночи! Я понимаю, в Америке в это время день. Тетя Рача прибежала с очередными вафлями. Их у нее было навалом, потому что у нее дочь работала на кондитерской фабрике. Вот везуха! А тут сидишь на вахте, и стащить нечего. Где же справедливость? Тетя Рача говорила почти час. За счет американцев. Боже, как я опять захотела в Париж! Ну, это так, крик души. Не обращайте внимания. И я спросила у тети Рачи, которая тоже собиралась эмигрировать в Америку:
– Вот вы уедете за океан, а кто нас тут будет угощать вафлями?
Она расхохоталась:
– Я тебе, моя дорогая, буду присылать баксы.
Это было в ее духе – щедро раздавать обещания. Но я не доработала до того дня, когда она уехала. Тетя Рача эмигрировала без меня.
А вот еще случай из нашей с Васильной совместной смены. Опять кто-то зашел ко мне поздним вечерком, пригласил поужинать в каком-то кабаке. Опять Васильна, палочка моя выручалочка, отпустила меня. И опять я вернулась навеселе.
Помню, в тот вечер в холле стоял один чеченец. В то время, вообще-то, их не было уже в общежитии. Но один экземпляр сохранился. В обычное время мы с ним только на расстоянии дежурно здоровались. Но тогда был особенный день. Мне страшно хотелось пить. И ничего не оставалось, как попросить его принести мне воды. Время было позднее, никого нет поблизости. Он любезно принес мне чашку чая. А у меня вдруг язык развязался.
Я вспомнила один случай, связанный с этим молодым человеком. В то время я еще только приступила к работе, всего боялась, не была такой смелой. Я дежурила, и со мной вместе нес службу охранник. И тут к нам спустилась женщина с какого-то этажа и закричала, что пьяный мужчина у них на этаже буянит. Охранник, конечно, пошел разбираться. Долго его не было. Я забеспокоилась, побежала наверх и увидела, как охранник борется с этим пьяным мужиком. Увидев меня, заорал:
– Алина, зови милицию! Мне одному с ним не справиться!
Я спустилась и вызвала милицию. Приехал вооруженный автоматами наряд и забрал пьяного дебошира.
А на другой день, как это обычно бывает, все в общежитии говорили, что была драка между чеченцами и русскими. Но к тому времени вот этот чеченец оказался единственным жильцом нашего общежития. И он был совершенно ни при чем. Зато устроил мне скандал. Ну, конечно, вахтер – последний стрелочник. Он кричал, что чеченцы поперек горла встали у меня, что я их ненавижу… Хотя я смутно могу представить его поперек своего горла.
А вот теперь я с ним разоткровенничалась, припомнив тот давний случай. Вспомнилась мне моя влюбленная в них, в чеченцев, подруга Тома, которая говорила: чеченцы такой воинствующий народ, что их поставить на колени невозможно, что война с ними – просто утопия. И тут началось такое откровение… Он начал мне признаваться в симпатии, говорил, что до сих пор боялся ко мне подойти, думал, что я вся из себя очень правильная (Боже, кто бы мог подумать!). Начал мне предлагать пойти с ним куда-нибудь, утвердить наши дружеские отношения, скрепить сей нерушимый союз стаканами или чем еще, с учетом его наркоманского прошлого, а может, и настоящего, и будущего. Я, конечно, мягко отказалась, сказала, как-нибудь потом, в другой жизни. А будете проходить мимо – проходите. Это вахта.
И свидетелем всех этих событий была моя дорогая Васильна. Но все оставалось в рамках наших отношений, чем она и заслужила мое уважение, а моя неразборчивая душа полюбила ее тогда. Загадочная русская душа…
* * *
Коллектив в общежитии был, как это принято в рабочих кругах, пьющий. Поначалу меня от этого немного коробило. Но, имея огромное желание влиться в коллектив и будучи очень общительной, я приняла этот факт как должное. «В конце концов, я уже в том возрасте, когда повлиять на мою психику извне вряд ли возможно», – думала я. И начала постепенно приобщаться к этому процессу, то бишь к употреблению алкоголя. Этот процесс у нас был почти каждодневный – всегда веселый, шумный, многолюдный и, что самое привлекательное, с множеством мужчин. Мужчин ничейных, общих, просто для общения. В основном это были так называемые командировочные. А они, как и курортники, всегда холостые. Жены рядом нет, – ну, чем не жених! У меня появилась возможность осуществить, претворить в жизнь возникшую у меня недавно мечту о французской любви – взаимной, всеобъемлющей, без обременительных моральных обязанностей друг перед другом, в основе которой – умопомрачительный секс. Отношения должны быть лег кими, взаимно интересными и, пожалуй, без перспектив на серьезность. И, что самое главное, – без ревности! Это я прописала себе в качестве психотерапии. О-ля-ля, я уже предвкушала свою первую жертву!
Хотя я была женщиной до мозга костей, в моем характере нашлись черты мужского, в частности – полигамность. Это составляющая часть феминизма. Полигамия, как правило, служит для мужчин оправданием непостоянства перед женщиной и, вообще, перед обществом. Видите ли, в них природой заложена эта полигамия. Какая дискриминация! А как же быть с женщинами, у которых тоже от природы заложена полиандричность? Можете назвать это любвеобильностью. Или иначе: у мужчин, понимаешь ли, в отличие от женщин, есть чувство пола. А как же быть с женщинами, у которых тоже есть это чувство? В нашем обществе такие женщины не находят понимания. И что самое обидное, не находят понимания не только среди мужчин, но и среди некоторых женщин. И после этого мы осмеливаемся утверждать, что мы – цивилизованное общество!
Цивилизованное общество, прежде всего, – единение равноправных, свободных личностей. О какой свободе личности можно рассуждать, когда кругом сплошные дискриминации?! Эти и подобные мысли давно занимали меня, и вылилось все в мечту о французской любви. Во Франции, как мне представлялось, намного свободнее, демократичнее, чем у нас, особенно в любовных вопросах. Опять хочу в Париж, как в том анекдоте:
– Опять хочу в Париж.
– А вы там уже были?
– Нет, я уже хотела.
Начало осуществления мечты идиота
В один из прекрасных вечеров я дежурила на вахте. Нас было трое женщин: кроме меня, Полина Назарова и Настя Агутина. Мы классически соображали на троих, пили рабоче-крестьянский напиток с воблой и мирно беседовали о своем, о женском. Было не скучно. Народ потихонечку возвращался с работы, и к нам на вахту стали заглядывать знакомые моих собеседниц – мужчины, которых я не знала. Кто-то заглядывал только поздороваться и перекинуться парой фраз, а кто-то оставался составить нам компанию. Таких желающих оказалось немало, и тут к нам, откуда ни возьмись, присоединилась еще одна наша сотрудница, Полина Юсупова.
Затем пришел невысокий молодой человек, блондин, очень приятный, подсел ко мне. Он был уже изрядно выпивший и весь вечер сидел возле меня, такой тихий, брал мою руку, зажимал ее у себя в ладонях, поглаживал и молча смотрел мне в глаза. Ничего больше не допускал. Меня это немного позабавило, но на «француза» из моей мечты он явно не тянул.
Позже появился еще один молодой человек. В первую секунду мы с ним обменялись взглядами, и мне показалось, что между нами пробежала молния. Это было так волнительно. Он мне напоминал Шукшина, такой деревенский образ, может быть, первый парень на деревне – простой, грубоватый в ухаживаниях, прямолинейный, но очень открытый и веселый (просто душа компании!), чем располагал к себе. Его все знали, уважали, с ним считались. Постепенно первое впечатление о его грубости исчезало, он теперь казался милым дамским угодником из разряда мужчин, которые любят женское общество и пользуются успехом. Просто «Милый друг» Мопассана. Гипотетический «француз».
Вскоре нам стало тесно в вахтерке, и мы всей компанией высыпали во двор. Ночь была летняя, теплая.
Выпивка да прекрасный вечер… Мы переполнились романтизмом, казалось, сама природа шепчет всем или каждому по отдельности такие слова, что надо быть поэтом, чтобы их повторить, запомнив наше состояние. В тот вечер я получила несколько предложений от мужчин, мечтающих о продолжении банкета в уединении и в постельном варианте. Сбылась мечта идиота! Но, оказалось, что я сама еще морально не готова к этой мечте. Бойтесь своих желаний, говорит народная мудрость. Вот тебе и французская любовь! Да, похоже, я сама француженка еще та! Теория теорией, а на практике все оказалось сложнее. Где уж в один вечер преодолеть годами нажитые комплексы!
После той вечеринки ко мне на вахту стали заходить все участники вечера. Тихоня, который весь вечер мне гладил руку, оказался образованным, интеллигентным, что редкость в тех кругах, приятным в общении. Мне с ним было интересно беседовать на различные темы. Он часто заходил ко мне с благороднейшими напитками и, изрядно выпивший, всегда изгонял тех, кто заходил ко мне на вахту: будь то пожилая жительница общежития или кто-то из моих подруг. Он объяснял это тем, что якобы ко мне не ровно дышит и желает уединиться со мной. Потом мне приходилось провожать его наверх до комнаты, обещать, что обязательно приду к нему после полуночи, и на этом наши «романтические» отношения заканчивались. Наутро, выспавшись, свеженький, он проходил мимо вахты и ограничивался лишь слабым поднятием руки в знак приветствия. Такие отношения с ним у нас сохранились вплоть до моего ухода из общежития навсегда.
Милый друг, который в тот вечер показался мне гипотетическим французом, вел себя немного иначе. Во-первых, он от своего предложения не собирался отказываться. Во-вторых, был настойчив, невзирая ни на какие преграды. Ну, чем тебе не француз? Он заходил ко мне всегда, когда приезжал в общежитие, угощал меня вином и всякими вкусностями и приглашал постоянно к себе в комнату. Но дальнейшего развития наших отношений почему-то не намечалось.
Прошлая жизнь
Еще до того, как я вляпалась в системную стезю, жизнь моя была совсем иная. Меня окружали другие люди, с иными запросами, проблемами и уровнем. Я выросла в интеллигентной семье. Отец у меня был талантливым математиком, а мать – экономистом. Несмотря на то, что мы жили в провинциальном городке и семья была многодетной, уровень культуры нашей семьи оставался на высоте. Каким-то образом родителям удалось привить нам любовь к высокому – поэзии, искусству, музыке. Или это природное? А может, передается генетически. Как бы там ни было, я всегда любила ходить в театр, слушать классическую музыку. В первые годы жизни в Москве я не могла поверить такому счастью: есть возможность ходить в театры. Ах, этот особый дух театра! Есть люди, которых просто трогают великие произведения искусства. Я посетила без разбора все столичные театры, хотя в те годы попасть в них было очень сложно. Помню, я, фанатка, приходила к началу спектакля и стояла, выпрашивая лишний билетик. И, если везло, он находился, то я, счастливая и даже в какой-то степени гордая своей удачей, шла смотреть представление: будь то спектакль, балет или опера.
А сколько музеев, выставок, картинных галереей в Москве, особенно сейчас! Только ходи и наслаждайся. И мне казалось, все так и делают. Но, когда я в общежитии, в ином коллективе, впервые заговорила про театр, меня буквально подняли на смех. Был рассказан даже анекдот: «Мужчина опоздал на представление и в темноте пробирается на свое место. А другой мужчина, сидя в зале, нагнулся и копошится со своей обувью. Опоздавший мужчина, проходя мимо, спрашивает: “Глинка?” – а тот ему отвечает: “Я тоже думал глина, а это дерьмо”».
Ха-ха-ха, очень смешно! Я даже обиделась. Но впредь старалась не навязывать там никому свои пристрастия. Это только поначалу меня многое шокировало. Мною тяжело воспринималось эта неприкрытая, всеобщая простота, когда совершенно незнакомые люди подходят и запросто с тобой на «ты». Или помню, как меня пристыдили, когда я на «вы» обратилась к одной женщине постарше. Позже, спустя некоторое время, я сама уже считала, что это выглядело нелепо с моей стороны. Вот как человек может вжиться в среду! Мне иногда казалось, что меня воспитали в каком-то изолированном обществе: я училась не в той школе, общалась не с теми, ходила не той дорогой. Все-таки есть свои издержки во всех формах воспитания. Я даже стала бояться оказаться белой вороной. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы «опуститься» до уровня простоты окружающих меня людей. В некоторых случаях мне приходилось, что называется, наступать себе на горло, чтобы казаться проще. Зато я точно знаю, что в этом преуспела: однажды мне в шутку сказали, что я достала своей простотой. Раньше бы оскорбилась, но в данном конкретном случае должна была гордиться своими артистическими способностями. Но окружающие люди мне нравились. И вообще, у меня развита природная любовь к людям. Как будто мой любимый классик с меня писал роман «Идиот». И я за очень короткий срок практически без моральных потерь влилась в новый коллектив. И прожила в нем настоящую, полную событиями жизнь.
Море, дети, раки
Пока наши дети были маленькими, мы их на лето отправляли в деревню к бабушке с дедушкой. В основном, к родителям мужа. У них условия жизни очень хорошие. Во-первых, его родители живут в колхозе, в большом частном доме с огромным участком: огород, богатый зеленью, огурцами, помидорами, и бахчевые культуры: дыни, арбузы… Во-вторых, у них еще есть фруктовый сад с яблонями, сливами, абрикосами, персиками.
И вдоль стен дома со всех сторон вьется виноградник, тень от которого расстилается по всему двору. Спасительная тень от виноградника в любое время суток защищает детей от назойливого солнца.
Плюс ко всему к бабушке с дедушкой на лето съезжались внуки из разных городов. Вот и наши дети ездили к ним с удовольствием. Но всякое удовольствие надоедает, если это становится нормой. «Опять икра»…
Подрастая, дети с каждым годом все неохотнее соглашались на эти поездки. Теперь уже появились свои мнения и желания.
– Мне уже одиннадцать, а я еще не видела моря, – заявила дочь.
– А мне уже девять, и я тоже еще не видел моря, – повторил за сестрой подученный подхалим-братик.
Ну, что ж… Пожеланиями подрастающего поколения пренебрегать нельзя. В детях с самого рождения надо уважать личность, утверждают психологи.
На семейном совете было принято решение свозить детей в Одессу к тете Гале. Двоюродная сестра мужа, она когда-то, окончив среднюю школу, уехала из родного колхоза в Одессу в поисках счастья. Свое счастье она нашла в лице коренного одессита, очень, как потом выяснилось, хорошего молодого человека с золотым характером и великолепным чувством юмора. И у них росла славненькая восьмилетняя дочь Дина.
На вокзале нас встретила сама Галя.
– Жалко, что вы заранее не предупредили, – сказала она после того, как нас всех по очереди расцеловала. – Мы с мужем взяли отпуск, шобы на даче сделать кое-какой ремонт. И нам, к сожалению, завтра придется уехать на десять дней. Если б мы знали заранее о вашем приезде, то перенесли бы ремонт. Хочется с вами побыть, отдохнуть вместе, поплавать, позагорать. Мы же сами, как сапожники без сапог, никогда на море не бываем, все некогда. Да и вообще здесь это как-то не принято.
– Жалко, Галчонок, что так получилось, – вздохнула я. – Ты уж нас извини. Я тоже думала, что побудем с тобой вместе, давно не виделись. Я помню тебя девчонкой, когда вышла замуж и твой брат меня впервые привез в ваш колхоз.
– Да какие тут извинения, брось ты! – махнула рукой Галина. – Я тоже помню, как ты впервые к нам приехала, я тогда училась в девятом классе. А теперь вот взрослая тетка, дочка растет. Ты тогда тоже была молодая. И вас с Костиком не расписывали, потому что ты еще несовершеннолетняя. Настоящий скандал для нашего колхоза. А помнишь, как нас Костик возил колхозную кукурузу воровать?
Тут у нас начались ностальгические воспоминания. Всю дорогу, пока мы ехали на такси, мы без конца вспоминали, вспоминали…
Вечером муж сестры, Олег, вернулся с работы. И тоже, не успев поздороваться, сказал:
– Если б мы заранее знали, шо вы приедете, я отпуск взял бы попозже, а Галина с Диной отдохнули бы вместе с вами. Но вы не расстраивайтесь, сейчас поужинаем, и мы вам распишем на бумаге весь наш легендарный город: где какие достопримечательности, где какой пляж. Мы завтра утром рано уезжаем, но оставим контактный телефон, шобы можно было с нами связаться.
– Я постараюсь через недельку на денек к вам вырваться с Диной. Не обещаю, потому что я там нужна. У нас договоренность с ремонтниками: они будут работать с раннего утра до позднего вечера, шобы справиться за десять дней, а я должна буду им готовить три раза в день да еще постоянно подавать чай, – оправдывалась Галя.
После ужина мы долго еще сидели, вспоминали прошлое. Галина с мужем жили очень дружно, в семье царила полная идиллия, которую можно было увидеть невооруженным глазом. Потом они мне на большом листе бумаги подробно расписали, кое-где расчертили, разрисовали, чтобы было понятнее, почти весь план одесских достопримечательностей.
– Если запутаешься, спросишь у одесситов, здесь в основном русскоязычный народ живет, – заключил Олег. – Только не вздумай о чем-либо спрашивать в трамвае.
– Почему? – удивилась я.
Они оба рассмеялись и почти хором ответили:
– Да потому шо всем трамваем тебе хором будут отвечать.
Это была своего рода местная юморная фишка. В этом, пожалуй, заключался одесский менталитет – отзывчивость и добродушие.
Муж с женой оба гэкали и шокали, хотя оба русские.
– Одно название, шо живем у моря, некогда даже отдохнуть, поплавать, позагорать, – жаловался Олег. – Вот москвичи молодцы, едут за тридевять земель, шобы отдохнуть, и уезжают от нас с бронзовым загаром. А у нас, одесситов, круглый год брынзовый загар, от слова «брынза».
Тут он вспомнил одесскую байку про москвича. Лежит москвич один день на животе, другой день – на спине, третий – на одном боку, в четвертый – на другом боку. А на пятый день стоит вот так вот: и тут Олег встал на растопыренных, полусогнутых на коленях ногах, руки растопырил по сторонам, голова запрокинута назад, к солнцу, глаза закрыты.
И называется это – поза москвича, – заключил он.
Да, юморной парниша. Одессит.
На другой день рано утром они уехали, пожелав нам хорошего отдыха и оставив нас одних в большой трехкомнатной квартире, в хорошем кирпичном доме, стоявшем в легендарном районе «Молдаванке».
В первый же день мы, забыв о достопримечательностях легендарного города, устремились к морю. Не передать словами, какое оно на нас произвело впечатление. До моря мы добирались долго. Сначала на одном трамвае, затем с пересадкой на другом. Одесса – город трамвайный. Далее пешком через большой парк. Шли тоже довольно долго, все всматриваясь, когда же оно покажется. Увидели его, только когда подошли вплотную. Оно появилось внезапно. Огромное до устрашения, зелено-голубое море расстилалось на горизонте без конца и края. У меня аж дух захватило. Я стала наблюдать за реакцией детей. Реакция у них была бессловесная, обогащенная эмоциями. До этого непрерывно говорившие, оба мои ребенка теперь будто потеряли дар речи. И весь остальной путь до самого пляжа мы прошли молча, не отрывая от моря завороженных взглядов. Пляж был песчаный.
Первым опомнился сын:
Ух, ты! Как прикольно! Маша, давай, кто первый!
Дети быстренько скинули с себя одежду и, не успела я еще расстелить покрывало, окунулись в море.
– Только далеко не заплывайте! – только успела я им крикнуть.
Они немного поплескались в воде, весело вылезли, прибежали и, счастливые, растянулись на покрывале.
– Ой, такая соленая…
– Да, такая соленая вода и холодная, – перебивая друг друга, делились они впечатлениями от первого своего заплыва в море.
– Ну, все, полежите, а я пойду окунусь, – сказала я и медленно, наслаждаясь прикосновением воды к коже, загадав желание и приговаривая от переполняющих впечатлений что-то вроде «матушка-природа, прими свою дочь в свои объятия», впервые окунулась в соленую морскую воду.
Народу на пляже было немного. Погода стояла солнечная, но ветреная. Солнце не так сильно пекло. Иногда, вылезая из воды, мы даже мерзли. И нам требовалось немало времени, чтобы обсохнуть и прогреться на солнышке.
И так целый день мы провалялись на пляже, наслаждаясь плаванием. Только в середине дня мы ненадолго отлучились от моря, чтобы пообедать в недорогой кафешке неподалеку.
Вечером, усталые, но счастливые мы вернулись домой. Дома у нас даже сил не было что-нибудь сготовить. Мы лишь попили чаю с бутербродами и, изнемогая, как после тяжелого длительного трудового дня, не успев положить головы на подушки, сразу заснули.
Среди глубокой ночи мне приснился кошмарный сон: будто я сижу у костра, очень близко к нему, и мне нужно спасти щенка, который попал в костер и жалобно скулит. Я проснулась оттого, что голос щенка доносился все явственнее и громче. Открыв глаза, я ощутила сухость во рту, словно язык прилип к небу. Преодолев слабость во всем теле, я приподнялась и увидела сына, сидевшего на диване и плакавшего. Я с трудом, с усилием слабеющей воли, подошла к сыну и обняла его. От моего прикосновения он зарыдал еще больше. Прикосновения нам обоим причиняли острую боль. Мой ребенок пылал жаром. Картина была предельно ясна: мы обгорели. Дорвались до моря!
– Мама, мне плохо, – плаксиво подала голос и дочь.
Я подбежала к ней, но дотронуться до нее тоже было невозможно. У нас у всех обгорела кожа и поднялась температура тела до тридцати девяти.
– Не плачьте, мои золотые, – приговаривала я, успокаивая детей. – Мы перележали на солнышке, обгорели. Давайте успокоимся и попробуем полечиться.
С трудом переставляя обгоревшие ноги, с каждым шагом ощущая жжение и боль, я пошла на кухню. К счастью, в холодильнике я нашла полпачки сметаны и распечатанный пакет кефира. Пакет был почти полный. Я ими обмазала плачущих детей, потом обмазалась сама. Обгоревшая кожа моментально впитывала в себя холодный кефир, но облегчение не наступало. Затем я в теплой воде растворила в трех чашках по таблетке шипучего импортного аспирина упса, привезенного на всякий случай из Москвы, и мы этот раствор выпили.
Затем я пошла на кухню в поисках необходимого малинового варенья. «Не может быть, чтобы его не было, все-таки юг», – думала я. Ура! К счастью, нашла. Я всем развела теплый чай с вареньем по большой кружке, и мы с удовольствием их осушили.
Я расстелила на полу, на ковре, простыни, положила на них детей, сама села посередине и, не дотрагиваясь до них, чтобы не причинить боль, стала рассказывать всякие байки, чтобы их как-то отвлечь. Я взяла с полки книжку Гофмана «Щелкунчик» на украинском языке и стала читать вслух. Это звучало очень смешно. Дети меня слушали, сквозь слезы даже смеялись и просили их не смешить, потому что им больно смеяться.
Где-то спустя час пришло облегчение. А ближе к утру температура нормализовалась, дети успокоились и наконец-то заснули.
И я тоже, одолеваемая угрызениями совести, обзывая себя безмозглой мамашей, заснула.
Утром я проснулась раньше детей. Угрызения совести не отпускали, наоборот, стыд за свой необдуманный поступок еще сильнее сковывал меня, душил. Я не находила себе места. Как же я так могла?! Не подумать, потерять голову! Мне, медику, так непростительно ошибиться! На душе было тяжело, и эта тяжесть заглушала физическую боль от ожогов. Да, у нас у всех был ожог третьей степени. И всему виной я!
Дети сладко спали. Хоть им хорошо!
Надев рубашку и брюки с длинными рукавами и штанинами, я сходила в магазин за продуктами, чтобы сварить на завтрак кашу. Дети очень любили любую молочную кашу еще с детского сада, а я ее готовлю редко.
Так я хотела сгладить свою вину перед ними. Я также запаслась кефиром и сметаной, которыми мы в течение двух дней мазались. Да, следующие два дня у нас ушли на лечение, мы боялись показаться на солнце. И только на третий день вечером осмелились выйти в город, погулять по ночной прохладе.
Следующую неделю мы жили по науке. Рано утром выбирались к морю, до одиннадцати валялись на пляже, затем приезжали домой и обедали. А затем спали. И вечером, около пяти, возвращались к морю на пару часов, когда солнце уже не так опасно.
В Одессе мы побывали почти везде: в интересных музеях, включая музей восковых фигур, где детям больше всего понравилось. Машке, дочке, особенно полюбилась фигура Пушкина. Она говорила, что он полностью соответствует тому образу, который сложился в ее воображении. Она даже сфотографировалась с ним. А сыну, Дениске, понравилась фигура Лонжерона – адмирала, хорошо известного одесситам. В городе был не один его памятник.
После вечернего пляжа мы гуляли по легендарной Дерибасовской, где тусовался разношерстный народ, как на московском Арбате. А как красив ночной морской вокзал!
Однажды мы посетили не менее легендарный Привоз – рынок, куда по выходным дням съезжались торговцы из разных близлежащих городов и колхозов. Там мы наблюдали интересную картину, которая нам запомнилась надолго. Одна женщина торговала кучками из живых раков. Раки разбегались в разные стороны, и она их то и дело собирала опять в кучку. Подошел желающий купить раков. Женщина спрашивает:
– Вам живых или вареных?
Мужчина отвечает:
– Я хочу вареных.
То, что произошло в следующую минуту, нас поразило до глубины души. Женщина двумя руками взяла кучу раков и бросила их в кипящую воду в кастрюлю, стоящую рядом на плите. В кипятке раки моментально покраснели и, секунду назад неугомонные, внезапно замерли. Нам всем троим, наблюдавшим за этой отвратительной сценой, стало противно. Дети брезгливо отвернулись, шокированные увиденным. У дочки даже слезы полились, и она сквозь слезы тихо сказала:
– Мам, пойдем отсюда.
И мы немедленно ушли, будто бежали от несказанной жестокости. И я опять мучилась угрызениями совести, что невольно сделала детей свидетелями такой жестокости. Но кто знал, что так получится? Я, увлеченная этими подвижными, неугомонными раками, даже не заметила рядом с продавщицей плиту, на которой кипела вода в кастрюле.
Надо было срочно отвлечь детей, срочно вывести их из тяжелого состояния. Я их повела в парк на аттракционы. Они с удовольствием покатались, покрутились, затем я им купила надувные игрушки и в завершение сводила их в итальянскую пиццерию.
Время стремительно летело. Папа наш один скучал в Москве, каждый вечер звонил нам. Он у нас очень тяжелый на подъем человек. Мы его так и не смогли уговорить поехать с нами вместе. Он в свое оправдание приводил весомые аргументы: ему надо работать, зарабатывать деньги. А если он отлучится, то вся его налаженная система пойдет псу под хвост, и потом ему придется приложить немалые усилия, чтобы все восстановить. Мы ему поверили и поехали одни.
Сестра с мужем и с дочкой вернулись на двенадцатый день нашего пребывания. И последний день мы провели вместе. Они нас свозили на экскурсию в парк, где мы катались на фуникулере по канатной дороге, фотографировались. А вечером они нас проводили на вокзал и посадили в поезд Одесса-Москва…
Алкоголизм
Тем временем жизнь бежала вперед. В Москве начались тяжелые времена. Шла война в Чечне. Отголоски той войны отдавались в Москве террористическими актами: взрывались жилые дома ни в чем не повинных людей. В связи с терактами везде жильцы собственными силами устанавливали круглосуточные дежурства в подъездах. А к нам в общежитие администрация наняла охранников из службы безопасности. Охранники – молодые мужчины – стали дежурить совместно с вахтерами. Какая это была помощь бедным вахтерам! С приходом охранников наркоманы, с которыми вахтеры тщетно боролись, перестали появляться. Теперь прежних тусовок наркоманов в общежитии не было. На этажах стало спокойнее. Наконец-то народ общежития облегченно вздохнул. И у вахтеров жизнь облегчилась еще и тем, что теперь можно было с поста отходить, например, пообедать по-человечески.
Я ходила в гости к уборщицам на второй этаж, где они зачастую засиживались. Наши посиделки начинались с легких спиртных напитков, затем переходили по возрастающей к более крепким, а потом уже смешивали все подряд. На следующий день все приходили с головной болью и начинали рабочий день с «поправки здоровья», которая нередко переходила в очередные посиделки. Поначалу мне это было интересно. В этом была своя прелесть, когда можно максимально расслабиться, раскрепоститься, позволить себе некоторые вольности. И я иногда разрешала себе выразиться матерно, нарушая табу, усвоенное с детства. Боже, сколько запретов терпит человек в своей жизни! В школе – нельзя, в институте – нельзя, затем уже взрослый – опять нельзя, некрасиво и не принято, при детях – нельзя. Когда же можно? Вот, когда можно! Вот, где я глотнула воздуха свободы! И такое «можно» не помешало бы устраивать каждому человеку. А то ведь в тесках сплошного «нельзя» далеко не уедешь. Я где-то читала, что в какой-то западной стране (может, не в одной) такое явление практикуется в целях психологической разгрузки. Есть специальные увеселительные заведения, куда человек приходит, чтобы насладиться бранными словами за бокалом вина или виски. Хотя этот человек занимает высокий пост, и ему по статусу непозволительно так расслабляться.
А еще одно оправдание: скука и желание заполнить вакуум, безысходную пустоту, создавшуюся в тот момент. Как бы там ни было, мне нравились наши посиделки. Легкое, веселое, душевное общение на уровне «ты меня уважаешь?». Долгие безотчетные разговоры (что по пьяни, то не считается). Но, конечно, все в меру. Чтобы позволить себе такие эксперименты над собой, надо быть, как минимум, сформировавшейся личностью, обладать колоссальной эмоционально-волевой стойкостью. Хотя такие эксперименты характерны для подростков. Видимо, мой астролог не зря утверждает, причем постоянно, что во мне со четаются два несовместимых начала – женщина-подросток и светская львица. Но, как бы там ни было, я коротала необходимую мне системную жизнь.
Вожделенный ордер
Если говорить о счастливой случайности или о простом, но счастливом совпадении, то в моей жизни оно опять произошло. Мне опять позвонила моя подруга Тома. Она, как телепат: буквально перед ее звонком я задумалась о своей нелегкой судьбе – квартирный вопрос у меня никак не решался.
Услышав телефонный звонок, я не сразу смогла найти трубку радио-телефона, которая у нас вечно валяется в самом неожиданном месте.
– Алло, – промычала я в трубку, наконец отыскав ее.
– Привет, мать! Ты что, из пятой комнаты бежала к телефону? – Тома всегда так шутила, когда я долго не подходила: дескать, квартира большая, пятикомнатная, пока дойдешь до телефона. Если классик писал о том, что квартирный вопрос портит москвичей, то я бы добавила, что квартирный вопрос сплачивает тех, кто пытается решить его. Тома мне звонила как раз по этому поводу.
– Мать, у тебя есть проблемы с квартирой?
– Допустим.
– Предлагаю тебе съездить со мной завтра в храм к мощам Даниила Московского, говорят, помогает.
Мне сразу вспомнилось, как у меня возникли сложности по поводу неожиданного увольнения, и Тома точно так же позвонила, спросила, нет ли проблем с работой, и предложила сходить в церковь. Мне тогда, помнится, это помогло.
– Том, ты телепат! – воскликнула я. – Во-первых, у меня действительно трудности с жильем. А во-вторых, я только что сидела и переживала по этому поводу.
Тамара довольно рассмеялась:
– Ну, как ты насчет завтрашнего утра? Церковь на «Тульской».
– Нет проблем. Я, как всегда, утром провожу своих и поеду.
Потом мы долго говорили о том, о сем, о своем, о женском. В завершение разговора Тома сказала:
– Ну, тогда пока, до завтра. Встретимся в «Туле», в центре зала, в девять. Не опаздывай.
Тома любила слэнг.
На другой день мы действительно сходили в церковь. У Томы проблема с квартирой заключалась в продаже ее комнаты в коммуналке, она собиралась эмигрировать в Аргентину.
В тот же год в системе произошли некоторые изменения. Поменялось руководство средней руки, непосредственный начальник всего рабочего класса. Поговаривали, что она женщина очень строгая, принципиальная, но справедливая. И поддерживает рабочих во многом. Это был мой шанс, которым я, не замедлив, воспользовалась. Я сходила к ней на прием, рассказала о своей нелегкой судьбе и попросила помощи в получении квартиры. Она обещала мне помочь и слово свое сдержала. Мне выдали наконец-то долгожданный ордер на квартиру, которую наша семья занимала. Кто говорит, что не бывает счастливых случайностей или счастливого совпадения? Жизнь состоит из таких случайностей. А может, это и есть закономерность? Но, как бы там ни было, отныне квартира была официально нашей. Но уходить из системы (я помнила горький опыт мужа) было бы неразумно. Мне до конца срока оставалось всего ничего.
И жизнь покатилась дальше. Я по-прежнему коротала время в компании нашего дружного коллектива за частыми застольями. У меня постепенно развивалась зависимость от алкоголя. Это я понимала четко. Если поначалу я могла пить только в дни своего дежурства, то есть сутки через трое, то теперь меня тянуло и в свои выходные оставаться с веселой компанией. С приходом охранников у вахтеров появилась возможность на ночь возвращаться домой, и после каждого моего дежурства муж за мной заезжал и всегда забирал меня домой если не пьяную, то изрядно выпившую. Естественно, ему это не нравилось, у нас начались конфликты. Мне потребовалось немало усилий, чтобы остановиться. С одной стороны, я понимала, насколько это серьезно и насколько прав мой муж, но, с другой стороны, у меня почему-то срабатывал врожденный инстинкт противоречия, и мне, словно подростку, хотелось все делать наоборот. Возможно, в глубине души, на подсознательном уровне, я обвиняла мужа в том, что мне в жизни пришлось пройти эти испытания, эту системную жизнь. Но, тем не менее, прекращать с этим безобразием было необходимо, пока окончательно не затянуло. И я решила найти себе подработку, чтобы быть максимально занятой и чтобы у меня не оставалось времени на ком пании.
После окончания института я поначалу год сидела с ребенком. Затем, насидевшись вдоволь в четырех стенах, решила подыскать себе какую-нибудь работенку. А куда можно идти работать, когда на руках грудной ребенок? Конечно, в детский сад. Одним выстрелом убить двух зайцев. Во-первых, это работа, общение с людьми. А, во-вторых, ребенок пристроен в детский сад и всегда под моим присмотром. В те времена с детсадами были большие проблемы: огромные очереди. И вот, по натуре деятельная, я, воспользовавшись тем, что детский сад считается медицинским учреждением, решила осуществить одну свою давнюю мечту: приобщиться к медицине. И я окончила вечернее отделение медицинского училища. Теперь у меня появилась возможность практически приобщиться к медицине: воспользоваться своим медицинским дипломом и подработать медицинской сестрой. Скажи мне в те далекие времена, что мне придется воспользоваться этим дипломом, ни за что бы не поверила. Наверное, только бы ухмыльнулась. Ведь тогда у меня уже лежал в столе почти забытый диплом о высшем образовании.
Психиатрия
Подработку я искала себе по нескольким причинам. Одна из них и, пожалуй, самая важная и серьезная – это затягивающая меня зависимость от алкоголя. Мне жизненно необходимо было заняться чем-то серьезным, чтобы исчезла возможность так расслабляться. Нужна была работа, требующая максимальной сосредоточенности и немалой ответственности.
Была и вторая причина. У меня муж перестал приносить деньги. Хотя он пропадал целыми днями на работе, он утверждал, что у него простои, и естественно, за это не платят. Не знаю, в чем истинная причина такого положения, то ли его обманывали – приходилось «работать на дядю», то ли он обманывал меня – у него на стороне появилось увлечение, пожирающее все его небольшие доходы, то ли у меня опять очередной бзик по этому поводу. В общем, он приносил жалкие крохи, которых и на продукты едва хватало. Бывало, я не могла детям даже фруктов купить. И еще одна немаловажная причина поисков подработки: я изголодалась по интеллектуальному общению. Общение с врачами, медсестрами и вообще приобщение к медицине мне на тот момент казались необходимым шагом.
Я изучила справочник медицинских учреждений. Мне было принципиально важно местонахождение и государственность учреждения. Первое, потому что я хотела работать недалеко от дома, от детей. На всякий случай. Мало ли что в жизни может случиться, все-таки дети еще подростки. А второе – государственность – тоже имело значение, поскольку у меня уже был опыт работы медсестрой в частной клинике, где пациенты – так называемые «новые русские» – в грош не ставили нашего брата. Хотя и получала я там хорошие деньги (каждая инъекция стоила порядка десяти долларов США), зато натерпелась такого унижения, что эти деньги не приносили радости.
Наконец я нашла психоневрологический интернат. Я зна ла, что в государственные учреждения не берут на работу без постоянной московской прописки и без трудовой книжки. С пропиской не было проблемы, но трудовая книжка моя осталась в системе. Она зарабатывала мне жилье. Так что мне пришлось пойти на маленькую хитрость, соврать, что у меня трудовой книжки нет, что мне не приходилось до сих пор работать. Обычно при трудоустройстве все формальности решаются в отделе кадров. Но в этом учреждении был особый случай – все вопросы решались на уровне директора интерната. Директор, пожилой мужчина, врач, очень заинтересованно, с пристрастием расспрашивал меня обо всем, что касается и не касается моей предстоящей работы. Его интересовало буквально все. Замужем ли я, есть ли у меня дети, сколько их, какой пол, возраст, какая у меня жилплощадь, кем работает муж… Мне даже показалось, что он лично мною заинтересовался, думала, сейчас начнет расспрашивать про мою личную жизнь, есть ли у меня любовники, сколько их… Но до этого дело не дошло. Хотя меня моя интуиция не подвела, он действительно оказался любителем женского общества, причем, молодого. Про него ходили разного рода слухи.
А меня взяли на работу, оформили медсестрой временно с испытательным сроком в два месяца. Работа была серьезной, требовалось определенное знание в области психофармакологии, психиатрии и даже психологии, поскольку больные здесь находились особые. Кроме того, работа требовала необычной моральной, эмоциональной и волевой выдержки.
Психоневрологический интернат по определению – так называемая большая психиатрия. Здесь живут люди с неизлечимыми болезнями, изолированные от общества, которому могут причинить вред. Меня поставили палатной медсестрой на мужской этаж.
Поначалу, честно говоря, пришлось трудно. Во-первых, с момента получения мною диплома прошло энное количество времени. А, во-вторых, мне еще никогда не приходилось работать по специальности, хотя я время от времени делала инъекции. Но мне, как всегда, повезло. Моими сменщицами оказались две доброжелательные пенсионерки. Правда, по психотипу они кардинально отличались – одна из них была чрезмерно ответственна, прямо до дури скрупулезна, дотошна в мелочах, а другая, наоборот, – полная ее противоположность, про таких обычно говорят «пофигистка». Но обе очень хорошо знали свое дело – образованные, опытные, с огромным трудовым багажом за плечами, они не раз помогали, подсказывали, делились опытом, короче, натаскивали меня до уровня специалиста. За что, конечно, я была им очень благодарна.
Работала я сутки через двое. Работа мне очень нравилась. Как правило, меня ответственная и серьезная деятельность мобилизует. А длительные отпуска мне вообще противопоказаны. Если я не занята чем-то, то заболеваю «синдромом хронической лени» и выбываю из строя. И тогда начинаю себя тихо не уважать, порой даже до ненависти. А этого допускать ни в коем случае нельзя. Человек должен любить себя. И иметь основания для такой любви.
Моя любимая работа начиналась с принятия смены. Для этого мы со сменщицей до пятиминутки обсуждали прошедшую смену, какие новости, нет ли ЧП (с нашими больными – это естественное явление), какие новые назначения, нет ли вновь поступивших. Если таковые оказывались, то лично надо было посетить больного, познакомиться, чтобы иметь представление о сложности болезни. А затем мы шли на пятиминутку у заведующей отделением. Здесь собирался весь медперсонал, и те, которые сдают смену, и те, которые ее принимают со всех трех этажей. Сдающие отчитывались за прошедшую смену, принимающие получали указания, обсуждались текущие проблемы.
Пятиминутки продолжались в общей сложности, если без ЧП, полчаса. Затем мы с лечащим врачом делали обход палат: посмотреть на состояние больных, общее санитарное состояние этажа. Выслушивали не всегда адекватные жалобы больных и делали соответствующие выводы. Иногда после обхода врач по необходимости делает дополнительные назначения. И я приступаю к процедурам. За работой время летит со скоростью звука. Порой, бывало, не заметишь, как наступит время обеда.
А время обеда – самая запарка, и задействован весь персонал этажа. На этаже около семидесяти человек больных. Ходячие идут в столовую, которая находится на этаже. Большая часть – лежачие – едят в палатах. Из них немногих приходится кормить с ложечки.
В первое время этот процесс кормления с ложечки доставлял мне огромное удовольствие. Когда кормишь тяжелобольного, не способного самостоятельно поесть в силу своей немощности или по причине физического или психического (или и того, и другого) отклонения, то ощущаешь, что ты с каждой ложечкой поддерживаешь в нем жизнь в прямом смысле слова. И начинаешь понимать, насколько гуманна страна, общество, в котором, вот таким способом поддерживается человечество. Меня в такие минуты переполняли неописуемые чувства полезности моего бренного «я» и всего персонала, и я гордилась нами.
В психиатрии случайных людей не бывают. Если даже они попадают туда, то не задерживаются. Остаются люди особого склада, – как правило, любящие людей и человечество. И любовь у них глобальная, бескрайняя, многие из них ее и не ощущают. Все происходит, как само собой разумеющееся. Порой среди персонала попадаются люди в обычной жизни черствые, грубые. Но именно в психиатрии, среди тяжелобольных, нуждающихся в общечеловеческом понимании, они как раз реализуют себя, используя для этого запас невостребованной, нерастраченной в обыденной жизни любви. Там работают долгими годами, с удовольствием, с душой. У каждого есть свои любимчики среди больных, и больные любят их больше, чем своих родных. Родные – люди приходящие, а персонал – всегда рядом.
После кормления больных мне предстоит очень ответственная процедура – раздача таблеток. Они, заранее уже разложенные в пенальчики, должны быть розданы каждому лично с мензуркой водички. И обязательно нужно проконтролировать, чтобы таблетки проглотили. Больные с разными диагнозами имеют соответственно разные назначения. И не дай бог, если кто-то не проглотит свои таблетки и их съест случайно кто-нибудь другой с другим назначением! Последствия могут быть самые непредсказуемые – от острого отравления вплоть до летального исхода.
Поэтому я поначалу, пока полностью не разобралась в психотропных – в нейролептиках, в транквилизаторах, в противосудорожных – и во всех тонкостях их воздействия на организм, очень боялась. И чувствовала некоторую, ну если не профнепригодность, то неуверенность. Некоторую несостоятельность в профессиональном плане. Меня этот факт немного угнетал. Но я – человек, жаждущий знаний, во всяком случае, желающий быть уверенным в своем деле, – прочитала немало специальной литературы и вскоре разобралась во всем. Со временем я хорошо знала, у кого какой диагноз, и соответственно, какое назначение. Действительно опыт наживается продолжительной практикой. Я как своих пять пальцев изучила все симптомы, вернее, предпосылки того или иного состояния своих больных, и мне даже удавалось предугадать назревавший приступ и вовремя предотвратить его. Но, несмотря на свои уже нажитые умения, в общении с опытными медсестрами я всегда открывала для себя что-то новое. Значит, все-таки многого не знала. И вообще, медицина – это постоянно совершенствующаяся наука, ею надо заниматься регулярно, чтобы не отстать и не забыть усвоенное.
Ближе к вечеру ужин, затем снова раздача таблеток и укладывание больных на ночь. После этого весь персонал, кроме меня, дежурной медсестры, и дежурной санитарки, если таковая, на счастье медсестры, окажется, уходят домой до следующей смены. После этого – раскладывание таблеток по пенальчикам на следующий день, затем уборка кабинетов. А если смена попадается на пятницу, то я еще обязана провести генеральную уборку процедурного кабинета, с мытьем стен, со стерилизацией, с кварцеванием. Затем, ближе к полуночи, а иногда за полночь, в зависимости от объема работы, сажусь за документацию. Боже, сколько писанины у медсестры! И никаких тебе компьютеров, все в рукописном виде. А какие иногда попадаются тяжелые ночи, когда какой-нибудь буйный больной не спит и кричит до утра! Вот и бегаешь всю ночь, то чай ему носишь, то поесть что-нибудь, в надежде, что, может, наевшись или утолив жажду, наконец-то успокоится.
К слову, о вопросе генов. Был у нас в отделении один больной по фамилии Габрахманов. Татарин. И страдал он от рождения тяжелой формой олигофрении – идиотией. Родители его очень любили. Они его долго продержали дома, до совершеннолетия. Он избежал судьбы своих сверстников, от которых с малолетства избавляются родители, отдавая их на попечение государства. Таких ждет нелегкая участь: сначала в доме для малюток, затем в детских домах, а позже, по достижении восемнадцати, они попадают во взрослые интернаты, чтобы доживать отпущенный свыше срок.
Был он относительно молодым. Практически ничего не понимал, даже обращенную к нему речь, разбирал лишь интонации. Сам, конечно, не говорил, произносил лишь отдельные слова, то есть практически был неконтактен. У него была еще одна особенность: он не переносил одежду. И не только на себе, он раздевал, если была такая возможность, и окружающих его людей. С ним в палату никого невозможно было положить: он соседа обязательно раздевал догола, как и себя.
Бывало, среди ночи он кричал, требуя к себе внимания. А внимание заключалось в том, что он мог не наесться, и надо было ему нести что-нибудь съестное и обязательно двухлитровую бутылку чая.
К нему родители приходили каждый божий день, когда отец, а когда мать. Приходя, они его полностью обслуживали: мыли, кормили, меняли ему постельное белье и оставляли дежурному медперсоналу вкусной домашней еды для него и несколько бутылок чаю.
Вот заходишь к нему, а он сидит голый в постели, по-турецки, руки колечком торжественно опираются о колени, и, увидев тебя, величественно кричит:
– Чаю!
Подашь ему чаю в двухлитровой бутылке, он залпом, прямо из горла, выпивает его, подает тебе пустую бутылку и, не меняя важной позы, не произнося ни слова, правой рукой указывает на выключатель: мол, выключи свет. А затем, в той же горделивой позе, указывает на дверь: мол, вон отсюда. Просто хан-Мамай, прямой потомок Чингисхана. Несмотря на все дырки в мозгу, у него сохранились на генном уровне инстинкты и повадки восточных предков.
А утро начинается с шести – сначала инъекции, затем обработка пролежней у лежачих, ран, порезов, фурункулов, перевязки… Затем раздача утренних таблеток, потом кормление. А до пятиминутки надо успеть написать отчет о проделанной за смену работе в журнале ежедневных записей.
А после пятиминутки, сдав смену, едешь домой с чувством исполненного долга, усталая, но счастливая.
Да, сутки своей жизни ты посвятила человечеству, помогла тяжелобольным людям. Ты сделала максимально от тебя зависящее, чтобы облегчить судьбу этих несчастных, одновременно обделенных и в то же время избранных. Ведь многие из них просто ангелочки, ибо не ведают, что живут, что созданы Всевышним и находятся в состоянии бесконечного бессознательного.
Едешь и по-мирскому, по-обыденному, банально мечтаешь только о теплом душе и теплой постели. И нет на душе той пустоты, как бывало после смены на вахте.
Милый друг
Потребность во французской любви не исчезала, наоборот, возрастала с каждым днем. Прошло добрых полгода, как меня добивался Милый друг (ну прямо Тургеневская женщина!). Если мы с ним познакомились теплым летним вечером, то делать первую попытку в осуществлении своего замысла я стала лишь в декабре, на праздновании дня своего рождения. Выпив для храбрости, я, танцуя со своим «французом», начала с ним целоваться. Боже, какое это было блаженство! Как давно я так вкусно не целовалась, оказывается! Меня охватывали незнакомые мне чувства. Я волновалась и одновременно задыхалась от желания бесконечно целоваться и целоваться. Он отвечал мне взаимной страстью. Мы просто не могли оторваться друг от друга. Но, к нашему обоюдному сожалению, мы были не одни, народу собралось много. А время позднее, и мне пора домой…
Муж, как заведено, заехал за мной в десять вечера. Не застав меня на вахте и получив информацию у охранников, где я могу быть, он, конечно, поднялся к нам на третий этаж. В дверь он постучал в самый неподходящий для меня с Милым другом момент. Но открывать дверь и заходить он не стал. Просто сильно саданул кулаком, чтобы шумная компания могла услышать, а сам отошел от двери по – дальше. Деликатность? А, может, боязнь увидеть нежелательное?
По дороге домой в машине мужа я чувствовала себя Золушкой, у которой время, отведенное на счастье, истекло, и она вынуждена покинуть бал. И, вообще, я сожалела, что так долго не принимала многократные предложения Милого друга. Зато теперь я лелеяла мечту новой встречи с ним. Предвкушала предстоящее любовное свидание.
А муж был усталым, угрюмым, но виду старался не подавать, все-таки день рождения у жены. Не стоит портить ей вечер ревностью. Хотя, откуда ему знать о моем поведении, о моих желаниях! Он же не телепат. Но, как всякий ревнивый человек, он обладает недюжинным седьмым чувством и тонкой интуицией. А когда начинаются какие-то претензии с его стороны, я пользуюсь его же оружием: мол, у него паранойя, ему все кажется, он все накручивает. Его собственная школа.
Дома меня ждал подарок от мужа. И я порадовалась по-настоящему и в очередной раз удивилась, насколько хорошо муж меня изучил. Его подарок был своевременным и, что самое главное, для души. Он достал мне билеты на премьеру моего любимого артиста, и эти билеты вложил в шикарный букет моих любимых классических роз темно-бордового, бархатного цвета. Это было исполнением мечты идиота. И как он догадался о моем тайном желании попасть на эту премьеру? А билеты стоили недешево, не каждый любитель себе позволит, и даже эти дорогие билеты невозможно было свободно купить. Люди неделями гонялись за ними. И как это удалось устроить моему благоверному? И почему ему хорошо известны мои сокровенные душевные потребности? А, может, это интуиция, или еще проще, совпадение? Или он ко мне очень внимателен, а я просто уже привыкла к нему?
Или он чувствует, что я другая, что я теперь не держусь за него, как за соломинку, уважаю себя, как личность, приобрела душевную свободу и больше не страдаю излишней ревностью? И все это пугает его, и он боится по-настоящему потерять меня? Вот откуда это внимание… А может, несмотря ни на что, он все еще меня любит? А может, и я его все еще люблю? Ведь нас держит что-то друг подле друга. И не только желание сохранить семью ради детей. Здесь кроется гораздо большее. Очередной раз вспоминается изречение, что браки заключаются на небесах. И что супруги с годами становятся больше, чем просто супруги, они прорастают сердцами, превращаются в единое целое.
Как бы там ни было, мне было очень приятно от его подарка, и я почувствовала себя очень счастливой женой и уверенной в себе женщиной. Это было настоящее женское счастье. За это стоило бороться. Для этого стоит жить!
В предвкушении предстоящего любовного свидания с Милым другом я прожила без малого два месяца. Обстоятельства так сложились, что в мои дежурства в общежитии он уезжал из Москвы, и, наоборот, когда он был в общежитии, не было моих смен. За эти два месяца я начала уже подзабывать про наши поцелуи. Мои желания притупились, стали какими-то отдаленными, будто не со мной происходило нечто в день моего рождения. Будто не меня охватывала страсть при одном лишь воспоминании о поцелуях того вечера. Говорят, радиоволны на расстоянии глохнут, а любовь требует постоянного физического подтверждения. И, когда через два месяца мы вновь увиделись с моим вожделенным «французом», я, уже поостывшая, опять стала отклонять его предложения. Но, тем не менее, оставалась верной своей натуре.
С приходом охранников в наше общежитие возможности выпить и расслабиться у нас увеличились. И вот опять его величество случай в моей жизни! Со мной зачастую дежурил молодой человек по имени Миша. Человек компанейский, приятный в общении, но в то же время крайне далекий от таких понятий, как флирт и ухаживания, что обычно занимает женщин. Мы с ним общались, будто не были представителями разных полов. И он со всеми женщинами оставался таким. И вот однажды вечером Миша в честь дня зарплаты решил устроить маленькую, как он говорил, «расслабуху». Принес бутылку хорошего вина, которую мы, не спеша, смакуя, не без удовольствия распили. Естественно, одной показалась мало, мы продолжили; ему еще не раз пришлось бегать в магазин. И вот под влиянием выпитого у меня возникло острое желание увидеть моего потенциального «француза». А мой «собутыльник» Миша ни сном, ни духом. Ему бы еще пить и пить.
Я поднялась к своему Милому другу. Он, конечно, не ожидал такого смелого шага с моей стороны и был приятно ошеломлен моим неожиданным приходом. Я сходу напала на него, как изголодавшаяся. А ему того и надо было. Наши горячие поцелуи вновь возвратили нас в тот вечер нашего первого поцелуя, где мы оба испытали огромное удовольствие и расстались с чувством горькой незавершенности нашей страсти. Но теперь было все иначе… Мы даже не заметили, как наступило утро. Это было великолепно! Утром, постепенно трезвея и оценивая прошедшую ночь, я испытывала противоречивые чувства. С одной стороны, просто упивалась испытанным удовольствием. Эта ночь положила начало новому в моей жизни. Я ощутила свободу, гармонию с самой собой, жизнелюбие, уверенность в себе и, пожалуй, даже любовь к себе. Прежде всего, полюбите себя, как говорят психологи, это залог успеха в жизни. Но, с другой стороны, почему-то испытывала тревогу, будто вот-вот все обернется печалью: за счастье надо платить!
«…Так откуда ж взялась печаль?!» – поет Виктор Цой. Но, как бы там ни было, я ни о чем не жалела. Несмотря на простоту, Милый друг был великолепным дамским угодником, действительно очень искушенным в любовных отношениях. Так начался наш роман. Мне было с ним хорошо, легко и комфортно.
Очень ревнивая по природе и измученная этим чувством до предела за прожитые годы с мужем, я теперь отдыхала. Но не потому, что мой Милый друг не давал мне повода, а просто мы понимали, что не имеем никаких обременяющих наши отношения взаимных обязательств. Мне, честно говоря, было очень легко оттого, что в наших отношениях нет ревности. Я безумно устала ревновать мужа и постоянно переживать сцены ревности, устраиваемые им. А сейчас я больше не ревновала мужа. Похоже, моя прописанная мною же психотерапия от ревности в виде мужчины на стороне, работала. Я стала освобождаться от этого чувства. На смену пришли кокетливость, любовь к флирту, я научилась быть чертовски привлекательной, освоила власть над мужчинами.
Но, как мы ни старались не афишировать наши отношения с Милым другом, скрыть их не удалось. Более того, я от Ирины узнала, что, оказывается, мой Милый друг в недалеком прошлом был сожителем Алевтины. Но на нашу дружбу с Алевтиной мой роман с Милым другом не повлиял, как я тогда наивно предполагала. Мы даже устраивали общие вечеринки. И наш треугольник напоминал мне мою мечту о французской любви. Милый друг с Алевтиной поддерживал дружеские отношения (снова я тогда наивно полагала), а мы с ней, подруги, неоднократно обсуждали Милого друга как любовника…
В своем окружении Милый друг пользовался большим успехом. Мужчины его уважали. Ребята из его бригады ценили его не только как своего непосредственного начальника, но и как товарища (так говорили в советские времена). И среди женщин он оставался на виду. В компании был очень веселым, заводным, компанейским. Как истинный Дон Жуан старался не обделить вниманием ни одну женщину из компании. Хотя он считался моим мужчиной, мне не хотелось обременять его какими-нибудь моральными обязательствами. У нас с ним была словно неписанная договоренность уважать свободу друг друга. На эту тему мы даже подшучивали: встретившись после очередной разлуки, начинали друг другу рассказывать, как мы провели время по одиночке. Мы рассказывали, сколько у нас было за это время интересных любовных интриг, сколько сексуальных партнеров, но свои рассказы, конечно, заканчивали фразой типа:
– Но лучше тебя никого не было.
Как говорится, в каждой шутке есть доля шутки, остальное правда. И эти шутки не вызывали у нас ревности, разве что чуть-чуть, чтобы нервы немножко пощекотать, чтобы не такими постными казались отношения. В такие минуты мы чувствовали полную идиллию, друг друга понимали с полуслова, нам было легко и свободно. Мы часто обсуждали наших общих знакомых, которые могли в той или иной степени претендовать на наше внимание.
Однажды утром (у меня был выходной день) раздался телефонный звонок. На дисплее высветился телефон общежития.
– Привет, Мюллер! – это была Санька Тихонова, в шутку Штирлиц. – Может, подъедешь в общежитие?
– Привет, Штирлиц, дружище! А что случилось?
– Тут ребята, пряники. – (Мы в шутку звали Милого друга и его друзей пряниками – в их родном городе выпускали фирменные пряники). – Они нас с Диной приглашают в гости. Они работают в ночь. Может, приедешь? Милый друг тебя спрашивал.
– Санечка, я не могу. У меня завтра смена, завтра и увидимся.
– Нет, они завтра утром уже уезжают. После ночной смены прямо с работы.
– Ну и ладно. Значит, в следующий раз увидимся.
– Хорошо, только без обиды.
– О чем ты, Штирлиц? Все ОК.
В тот же день вечером Санька Тихонова, вдрызг пьяная, позвонила мне под большим грифом «СС» – совершенно секретно. И поведала, как они провели время. Она – с соседом из комнаты Милого друга, а Дина – с Милым другом. Только у Дины с Милым другом ничего не сложилось, потому что у нее были критические дни. (Высоко литературный монолог!)
А сама Санечка впоследствии поплатилась за это времяпровождения абортом. Это в нашем-то среднем возрасте!
А на следующий день, когда я вышла на смену, Штирлиц ни сном, ни духом. Она, конечно, ничего не помнила.
Дина тоже молчала….
Святое слово – дети
В нашей семье у каждого была своя мечта. У нашего сына – приобрести компьютер. У дочки – завести собаку. У папы – пересесть на другую, более приличную машину, например, на джип, подстать своим габаритам. А у меня – пожить в Париже. Глобальная. Потому что слова «увидеть Париж» для меня имеют гораздо большее значение… Это не просто желание – это особое состояние духа. И чем больше я мечтаю, тем реальнее мне кажется моя мечта. Вот еще немного осталось… Вот поставлю детей на ноги… Вот разберусь со своими личными проблемами… вот…
Тем временем дети мои подрастали. Теперь, когда я работала в двух местах, времени для занятий с детьми оставалось все меньше. Это физически стало тяжело. Представьте себе, отработав сутки в интернате, на следующее утро я бежала в общежитие. Благо там было не так сложно: была возможность посидеть спокойно. Особенно по утрам в общежитии наступало полное затишье: все рабочие ушли. Только изредка домохозяйки выходили в город по делам. Можно было посидеть в тишине, отвести душу после тяжелой ночи с больными и прийти в себя.
Двое суток подряд нет мамы дома. В такие дни я, конечно, старалась контролировать детей по телефону. Мы с сыном, бывало, часами уроки делали по телефону. Но все равно, конечно, это не могло заменить живое общение. И меня иногда начинала мучить совесть, что дети предоставлены сами себе. А папа у нас вечно работает с утра до позднего вечера. Да и в свои редкие выходные, когда он был целый день дома, разве он мог заменить маму моим детям?
А я в свои выходные, которые попадались пару раз в неделю, первые полдня отсыпалась, затем бегала по магазинам. Позже начиналось приготовление еды на семью на несколько дней, до следующих моих выходных. И, по возможности, частичная уборка в квартире, частичная стирка грязного белья, которое, конечно, постоянно накапливалось. Короче, сутки выходных пролетали моментально, на детей ничего не оставалось. Иногда попадались двое суток подряд выходных. В такие дни мне удавалось побыть с детьми, поговорить с ними о сокровенном. Почувствовать, чем дышат мои дети, какие у них проблемы и успехи. Я понимала, что подростковый возраст – самый тяжелый период в жизни каждого ребенка.
В один из таких задушевных разговоров с детьми я выяснила, что дочь уже более года мечтает о собаке. Я помню, еще в прошлый свой день рождения она просила купить ей собаку, а мы с мужем проигнорировали ее просьбу. Получается, и в следующий ее день рождения родители опять не обратили должного внимания на ее просьбу. Выслушав дочь внимательно, я поняла, что собака для нее – мечта всего детства. Но, чтобы понять, понимает ли она всю меру ответственности, я начала беседу на эту тему:
– Понимаешь, доченька, купить собаку не проблема. Но собака не игрушка. Мало ее просто любить, за ней надо еще ухаживать. Она как ребенок, особенно поначалу, пока щенок. Ее надо кормить – это значит, надо ей отдельно готовить. Ее надо обязательно выгуливать, это тебе не кошка. А с щеночком надо гулять по пять-шесть раз в день, но все равно он, как все дети малые, может «надуть» прямо на ковре.
Дочь, не перебивая, слушала меня. И начинала счастливо сиять и, наконец, не выдержав, возбужденно выкрикнула:
– Мамулечка, миленькая, честное слово, я сама все буду делать! Я не маленькая, мне уже тринадцать. Я сама буду выгуливать щеночка, я за ним буду подтирать, я его буду купать. И в квартире будет полный порядок.
– А пока он не подрастет, можно убрать ковер из нашей комнаты, – неожиданно загорелся и сын в поддержку сестры. – И я буду во всем помогать.
– Единственное, что от тебя нужно, мама, – это приготовить ему кашу! – почти в один голос прокричали они.
Дети у меня с самого младенчества очень дружны между собой. У них разница в возрасте ровно два года. Они родились почти день в день, и по гороскопу они одного знака. Может, поэтому они лучше понимали друг друга, чем мы с мужем их по отдельности. Когда они сплачивались, с ними справиться было невозможно. Муж обычно в таких случаях говорил: «Мелкая мафия». И в данном случае они действительно сплотились, и все мои доводы оказались пустыми. На самом деле я просто не хотела заводить какую-либо живность в квартире.
Довольно давно, когда мы жили с соседями, у нас в квартире завелись мыши. Приятного мало, да я еще мышей панически боялась с детства. Я понимала, что они маленькие, практически безвредные, укусить не могут, но все равно боялась до умопомрачения. Стоило мне увидеть пробегающую мышь, я визжала. Это было неконтролируемо. И, что самое главное, меня после такой «встречи» очень долго трясло, мне постоянно везде и всюду мерещилась бегущая мышь. Возможно, это психическая болезнь – боязнь мышей, не знаю.
И что только мы ни делали, чтобы избавиться от этих противных грызунов. Подсыпали им отравленный корм. Но получалось хуже: они, наевшись отравы, выходили сонные, заторможенные. И если раньше они, бедные, мгновенно исчезали от моего визга, то теперь, отравленные, не реагировали и шли медленно дальше. Что называется, ходили пешком.
Мой муж понаставил мышеловок по всем углам, но снова вышло боком. Утром во всех мышеловках было по дохлой мышке, а в некоторых еще живые, они могли пищать.
Короче, фильм ужасов, да и только. Перепробовав много средств против этих милых грызунов и отчаявшись, мы с мужем пришли к выводу, что надо завести кошку. Нам одна бабка посоветовала: якобы мыши сами исчезнут лишь от одного запаха кошек. Мы у этой же бабки-советчицы и купили котеночка. Действительно, она оказалась права: с приобретением кошки мы сразу избавились от мышиного ига, царствующего у нас в квартире. Хотя котенок вряд ли сумел бы поймать матерую мышь, но, тем не менее, один только его запах спас молодую мою жизнь. Зато сам котенок был не подарок. С ним возиться пришлось больше, чем с моими двумя тогда маленькими детьми. Он требовал к себе столько внимания: и накорми его, и напои его, и приучи его ходить по нужде в одно и то же место… Потом котенок вырос в большого вредного кота, совсем неласкового, а, наоборот, даже очень агрессивного. Его погладить было невозможно. Он сразу начинал кусаться и царапаться. Не жалел даже детей, и они час то ходили исцарапанные этим домашним злодеем. Не знаю, в чем причина такой агрессии, может, мы что-то неправильно делали, а, может, нам просто не повезло с его характером. Но терпели мы его долго. Несмотря ни на что, дети его очень любили. Когда от нас уехали соседи, мы сделали ремонт в квартире и залатали все дыры под ванной, на антресолях, в стенных шкафах, откуда предположительно могли проскочить грызуны. И кот оказался ненужным. Но не выбрасывать ведь животное на улицу! Я, например, просто привыкла к нему, члену нашей семьи, хотя никакой любви к брату нашему младшему не питала.
Однажды солнечным майским днем мы всей семьей пошли в лес на шашлыки на весь день. Погода была летняя. Солнце грело не по-майски. Естественно, взяли и кота, как это не раз бывало. Он был настолько беспокоен, что просто засунуть его в сумку не удалось. А надо было еще эту сумку нести в охапке, крепко прижав к груди. Для этого выделялся отдельный человек. Этим человеком была я. Муж нес большую часть провизии и мангал для шашлыков. Дети тащили рюкзаки, заполненные всякой посильной мелочью. А мне доверили самое дорогое существо. По лесу мы шли очень долго. За это время кот не раз пытался вырваться из моих объятий, но мне удавалось чудом удержать это явление природы. Время от времени кот утихомиривался, я все старалась убаюкать его, приговаривая: «Потерпи, мой миленький, скоро будем на месте и я отпущу тебя на свободу». Сама этой минуты ждала больше, чем кот.
Но по дороге нам предстояло еще перейти московскую автомобильную кольцевую трассу. Она была очень опасной: с каждой стороны по шесть полос, то есть рядов машин. Никаких тебе светофоров, никаких регулировщиков. Порой по полчаса простаивали, чтобы перейти только одну сторону. И на этот раз, почти полчаса простояв в ожидании, пока поредеет поток машин, несущихся на большой скорости, мы с трудом перешли на середину дороги. В середине дороги было очень шумно. Мимо проносились автомобили, отравляя воздух выхлопными газами, стоял постоянный гул и спереди, и сзади нас. И в этот самый неподходящий момент кот, до сих пор, согласно моим уговорам, лежавший тихо, ошалел от сатанинских звуков мимо пролетающих машин, вырвался из моих рук и бросился назад через трассу. И его сбила машина на большой скорости. На глазах моих маленьких детей. Тогда дочь только пошла в школу, а сын еще был детсадовский Как же нам всем было плохо! Потом, перейдя дорогу, муж оставил нас с вещами в лесу, а сам пошел обратно за котом. Пришлось долго ждать, пока он принесет труп любимца наших детей. Слезы лились рекой. Боже, как тяжело видеть горе собственных детей! Муж выкопал неглубокую яму, как мог, топором для дров. Я, обливаясь слезами, еле положила еще не остывший труп нашего кота в эту яму, и мы все дружно закопали. На панихиде право прощального слова с любимым котом получил каждый член семьи. Если б вы слышали, как дети искренне произносили слова прощания!
– Любимый мой Вася, я тебя никогда не забуду, – сквозь слезы произнес наш Дениска.
– Прости нас, Васенька! – с трудом выговорила Машенька, захлебываясь от рыданий.
Я больше ревела, жалея детей. Муж в растерянности носился между нами, то успокаивал, то начинал нервничать и орать на нас, чтобы мы успокоились. Но, праздник, конечно, был испорчен.
Все старания успокоить детей оказались тщетными. Дети были безутешны в своем горе. Казалось, они немного успокаивались, отвлекаясь, чтобы собрать дрова для костра, но вскоре опять начинали рыдать, жалея любимого кота. И вот так, под аккомпанемент рыданий, наконец наш папа приготовил шашлык. Но радости он не принес. Муж наливал детям сока, а нам водки и говорил:
– Давайте выпьем за нашего кота, пусть земля будет ему пухом! Пусть ему на том свете будет лучше, чем здесь!
От таких слов у детей опять начинались рыдания. У меня сердце кровью обливалось. И я, тоже стараясь успокоить их, стала давать им обещания:
– Родные мои, успокойтесь, пожалуйста. Мы вам другого котенка возьмем.
– Такого же черного? – спрашивал меня сын сквозь слезы.
– И мы его тоже назовем Васькой? – подхватывала дочь, заикаясь от рыдания.
– Конечно! Возьмем обязательно черного котенка и назовем его Васькой, – приходя ко мне на помощь, говорил муж.
Это был не пикник, а испытание Господне. Мы с мужем всячески пытались отвлечь детей от грустных мыслей, затевали с ними разные игры. Мы играли в футбол, в лапту, в прятки, в классики… Мы исчерпали весь ресурс знаний детских и недетских игр. Наконец под вечер нам удалось более-менее успокоить их.
Но еще долго мы не могли забыть тот злополучный праздничный день. И тогда я зареклась не заводить больше никаких собак и кошек, чтобы не наносить лишних травм детским душам.
А еще у нас жил попугай. Как-то на день рождения сына мы купили ему волнистого попугая. Назвали его Кешей. Сколько времени и внимания мы на него потратили! Научили говорить. Он у нас знал порядка пятидесяти слов. Прожил он у нас около двух лет и свободно летал по всей квартире. Мы всегда были осторожны и проветривали комнаты по очереди, чтобы попугай не улетел, или, не дай бог, не простудился. Они ведь очень нежные существа. Кеша был настоящий болтун. Приходишь с работы, а он сразу подлетает, садится на турник, висящий у нас над входной дверью, и начинает болтать: «Кеша кушать хочет. Кеша хорошая птица, хорошая птица, хорошая, кушать хочет…» Я, пожалуй, больше всех любила эту птичку. Но любовь моя осталась безответной. Глупо от птички требовать обратной связи. У них памяти нет совсем, они не помнят вашей любви.
Однажды, вернувшись домой с работы, я не заметила, как мой попугай вылетел из входной двери. Только услышала, как он подлетал, а потом наступила подозрительная тишина. Я кинулась его искать громко звала, но Кеша не отзывался. Тут меня осенило, я выбежала на площадку и, снова подзывая его по имени, поднялась до последнего этажа. Там попугай и сидел на сетке, которая загораживала проход на крышу и была закрыта на висячий замок. А птичка сидела с внешней стороны сетки. Я осторожно подошла, чтобы не вспугнуть, и хотела поймать ее, но глупая птичка улетела через люк на крышу. Я побежала искать техника-смотрителя. Пока я его нашла, взяла у него ключи, пока поднялась, открыла эту сетку и вышла на крышу, конечно, и следа не осталось от моего глупого Кеши. Я, как ненормальная, бегала по крыше, звала попугая по имени, заглядывала во все щели, дыры, в надежде найти его, туда забившегося, но все тщетно. Я была очень расстроена. И больше всего меня беспокоила реакция моих детей, когда они узнают об этом.
Мы написали объявления о пропаже попугая, развесили на всех близлежащих подъездах: вдруг он случайно куда-то залетит. Мы готовы были вернуть нашу птичку за вознаграждение. Но никаких звонков не было.
Почти неделю, а может, и больше, у нас в квартире был траур по птичке. Детей мучил вопрос: как же Кеша, наш любимый, может выжить на улице в такую холодную ноябрьскую погоду? На что я, мучаясь угрызениями совести, начинала фантазировать:
– Он же умный. Обязательно залетит к кому-нибудь через открытое окно, начнет безудержно болтать, и его пожалеют. Он может понравиться, и нам могут и не позвонить, оставят у себя. Ведь говорящие попугаи – это редкость.
И снова была душевная травма…
Но ничто не вечно на Земле. Постепенно мы стали забывать про птичку, пока со временем совсем не забыли.
И вот теперь, по происшествии нескольких лет, мои подросшие дети опять хотели и даже требовали от меня согласия завести собаку. Они меня почти уговорили, дело осталось за обсуждением этого вопроса за ужином, как это у нас в семье принято, в присутствии папы. Дети довольные, что им почти удалось уговорить меня, рассчитывали на мою поддержку перед отцом. А на самом деле никакой поддержки не требовалось, потому он любил собак, и у него у самого была тайная мечта завести четвероногого питомца. Но об этом дети не знали.
Пересмотрев огромное количество объявлений и наконец остановившись на кокер-спаниеле, мы всей семьей отправились покупать двухмесячного щеночка. Поехали претворять в жизнь мечту дочери. Приехали по указанному в объявлении адресу, нашли дом, подъезд, поднялись на лифте и оказались на лестничной площадке указанной квартиры. Перед ней стояли небольшой рабочий столик со стулом. Из квартиры доносился собачий лай. И не одной собаки, их было там много. На звонок услышали женский голос: «Сейчас», – но ждать пришлось долго. Наконец дверь немного приоткрылась и в образовавшийся маленький проем торопливо выскочила пожилая женщина и быстренько закрыла за собой дверь. Из квартиры донесся хоровой лай собак. Женщина долго и упорно выясняла, кто мы, когда звонили ей, по поводу какой собаки. Она села за свой рабочий стол и стала рыться в бумагах. Нашла информацию о нас и сказала:
– К сожалению, того щенка забрали вчера вечером.
Мы стали возмущаться: как же это так? Надо было нас проинформировать об этом заранее, мы не стали бы детей обнадеживать и ехать в такую даль.
– Не расстраивайтесь, – успокаивала она, – у меня большой выбор собак. Я могу других щенков показать. Вы кого хотите, мальчика или девочку?
– Мы хотели бы мальчика кокер-спаниеля, – сказали мы почти хором.
– Сейчас, подождите, – сказала она и скрылась за дверью квартиры. Спустя некоторое время женщина вынесла маленького черного щеночка неизвестной породы и сунула его нашему сыну. Он, обалдевший от неожиданности и от такого доверия, не без удовольствия начал тискать этот комочек, приговаривая:
– Ой, какой масенький, какой тепленький…
В ответ этот тепленький комочек начал его благодарно облизывать, и мы не успели и глазом моргнуть, как между нашим ребенком и этим комочком родилась взаимная любовь навсегда.
Затем Денис передал комочек Маше, которая тоже мгновенно очаровывается, и они вдвоем в один голос начинают ныть:
– Давайте купим его! Он такой хорошенький! Мяконький, тепленький, ласковый.
А женщина, видя, что мы с мужем колеблемся, тоже подливает масла в огонь:
– Это очень хороший щенок. Ему всего два месяца. Он метис. Мать у него кавказская овчарка, а отец – лайка. Он вырастет очень умным, ласковым, добрым. Будет любить вас всех, охранять квартиру.
А потом, чтобы уж до конца добить нас психологически, начала умоляюще просить:
– Пожалейте бабушку, возьмите, пожалуйста, этого щенка. Смотрите, какой он хороший.
В конечном счете мы купили эту собаку.
Когда ехали домой, в машине началось бурное обсуждение по поводу имени для этого чуда природы. Были разные предложения. Вообще поначалу, когда мы хотели купить щенка благородной породы, то хотели его назвать Лордом.
– Лордом назовем, мам? – спросила меня дочь.
– Понимаешь, доча, мы хотели так назвать породистую, английскую собачку. А этому чуду такое имя не подходит.
– Если имя не соответствует, то ему будет тяжело в жизни, так говорят астрологи, – добавил наш папа. – А это чудо неизвестной породы, метис, пришелец, одним словом. Скорее Альф, чем Лорд.
В то время по телевизору шел американский телевизионный сериал про пришельца неизвестной породы с неизвестной планеты по прозвищу «Альф».
– Точно, Альф! – весело подхватили дети, симпатизируя любимому герою из сериала. – Так и назовем.
С появлением Альфа в нашей семье, конечно, забот увеличилось. Мне приходилось ему отдельно готовить, мужу – по утрам его выгуливать, и детям досталось много хлопот по уходу за любимцем. Но, тем не менее, жизнь стала интереснее, богаче эмоциями. Дети обожали щеночка. Днем с удовольствием выгуливали по очереди. А щенок был поистине забавным, как все младенцы. Он покорил даже меня. Я не представляла, что могу так полюбить собаку. Я их раньше не воспринимала вообще, а на улице боялась.
Время неумолимо шло вперед. Щенок наш подрастал. Ему уже было полгода. И пришла к нам однажды в гости моя подруга, очень любившая всяких животных. Она мечтала завести собаку, но не могла: жила в коммуналке, с соседями. И вот она, умиляясь, взяла щенка на руки и спросила:
– А почему вы дали ей мужское имя? Это ведь девочка!
Мы были в шоке. Значит, бабка нас обманула. Видела, что мы ни в чем не разбираемся.
Но делать было нечего. К тому времени мы все уже привязались к нему, вернее, к ней. Дети просто уже не мыслили жизни без нее и быстренько переименовали в Альфу.
Больше всех занималась собакой Машенька. Но Альфа больше всех любила Дениску. Лежала непременно у него под диваном и охраняла его сон. Утром заходишь будить ребенка, просто зовешь его по имени, а Альфа начинает рычать в защиту своего любимчика.
И еще Альфа не любила, чтобы в квартире кто-нибудь повышал голос, она сразу лаяла и визжала, будто требуя тишины, мира. Муж говорил, что Альфа у нас миротворец. У нее миссия – сохранять мир в нашей семье.
Крым, море, Большая медведица
Наступило очередное лето. Время отпусков. Время отдыха. Дети наши опять начали проситься на море. Они уже знали, что такое море, не понаслышке. Ну что ж, на повестке семейного совета стоял вопрос, как быть с пожеланиями детей, как все осуществить. Папа наш, глава семьи, внес свое предложение:
– Я предлагаю вот что, ты, Маруся (он меня так называл, когда у него настроение было особым, семейным), бери отпуск и махни с детьми куда-нибудь на пару недель.
– А ты, пап? Опять с нами не поедешь? – надул губы Дениска.
– Сынок, папе некогда, папе надо работать, денежку зарабатывать.
– Милый, но это не дело! Тебе тоже надо отдохнуть, всех денег не заработаешь. Бери отпуск, и поехали все вместе. Нам будет скучно без тебя, – вмешалась я в разговор.
– Да, пап, поехали вместе! Почему ты с нами не хочешь ехать? – почти обиженно спросила Маша.
– Дорогие мои, давайте без истерик. Что за обиды? Во-первых, у меня действительно работа кипит, а, во-вторых, вы забыли про Альфу. Собака – это не кошка, ее никому не оставишь, с ней забот полон рот. Ее надо обязательно два раза в день кормить, обязательно два раза выгуливать. Сами ведь знаете. Так что езжайте с мамой, отдохните, насладитесь жизнью.
– А ты так и будешь всю жизнь работать?
– Не задавайте глупых вопросов! Я не еду. Все! Разговор окончен. Остальные организационные вопросы решайте с мамой. А если вам скучно, предложите маминым подругам отдохнуть вместе с вами. Пусть тоже едут с детьми, и вам будет весело, и маме не скучно.
Монолог он произносил, то обращаясь ко мне, то к детям. Но одно было предельно понятно: он не хочет ехать. Ну, что ж, если у человека нет желания, то его не заставишь.
Действительно, чтобы не ехать одним, я предложила поехать с нами вместе подруге. Она с радостью согласилась, но она была молодая, незамужняя, и детей, соответственно, у нее не было. Но она сама, как ребенок, всегда находила общий язык с моими детьми. Они ее хоть и называли тетей Валей, но считали равной. И все обрадовались перспективе вместе отдохнуть.
На другой день на вахте я поделилась новостью о предстоящей поездке на море. И Полина Юсупова изъявила желание присоединиться к нам со своей дочкой.
– Мой, как всегда, весь в работе, не может поехать, – пожаловалась она. – Так что, если вы тоже без папы едете, может, и мы с Аленкой вместе с вами?
– Это было бы здорово! И моей Машке компания с твоей Аленкой. И нам с тобой будет весело, – обрадовалась я.
Перед нами встала дилемма, куда ехать. Отдыхавшая прошлым летом на Украине, в Одессе, и знающая всю волокиту, связанную с местной валютой, я больше склонялась к отдыху в России. Поехать в Анапу или в Геленджик. И проезд по Росси в два раза дешевле, и вообще…
– А что – вообще? Пусть проезд дороже, зато там овощи-фрукты копеечные, мы на них выиграем, – спорила со мной Поля Юсупова, предлагавшая ехать в Крым.
За две недели до отпуска мы с Юсуповой поехали покупать на всех билеты. И даже по дороге за билетами спорили, куда же нам все-таки ехать. В кассе выяснилось, что в курортные места России с билетами гораздо сложнее, чем на Украину, и лишь поэтому я согласилась на Крым. Осведомленная Юсупова сказала, что надо купить на феодосийский поезд, но не до конца, а до станции «Айвазовская». Там легче будет брать такси до Судака, так знакомые сказали, которые то ли там живут, то ли часто ездят.
Сказано – сделано. Мы купили билеты на всех – туда и обратно.
В день отъезда ранним утром мужья проводили нас на поезд. Когда мы с мужем подошли к вагону, Юсуповы уже сидели в вагоне.
– О, Юстас, вы уже здесь? – спросил Костя у Полины. Он ее в шутку звал никак не иначе, как Юстас.
– Привет, Костя. Да, мой спешил по делам, привез нас и, не дожидаясь отправления, умчался. Ваши места почти в конце вагона.
Мы устроились на своих местах и, оставив Костю с детьми, пошли с Юсуповой запастись пивом на дорогу. Идем обратно с пакетом пива, и я говорю Юсуповой:
– Сейчас зайдем в вагон, я пройду к своим, а ты останься на своем месте и спрячь пакет подальше, чтобы Костя не увидел.
Но не успели мы подойти к вагону вдруг, откуда ни возьмись, Костик рядом оказался и прокомментировал:
– Запаслись, значит.
Разве от него куда-нибудь скроешься?
Поезд тронулся по расписанию. Несмотря на начало августа, в Москве в тот день было прохладно, пасмурно и дождливо. Но в поезде оказалось тепло и уютно. Дети наши познакомились, и, как ни странно, Дениска с Аленкой быстро нашли общий язык. Они разгадывали кроссворды, играли в карты и в «Угадай мелодию», причем, загадывали иностранные песни, в основном на английском языке. А Маша сидела и читала. По сравнению с Аленкой и Дениской она казалось взрослой, хотя была старше Аленки всего на год, а своего брата – на два.
Я познакомила подруг, Валю с Полиной, и мы сели пить пиво. Валя ненадолго составила нам компанию, а потом ушла к себе почитать. А у нас с Юсуповой разговоры не кончались, нам было весело, спокойно и уютно, как обычно бывало в компании нашего общежития. Мы смаковали сушеную рыбку, запивая пивом, и, пожалуй, впервые в жизни не боялись, что время быстро пройдет и надо будет бежать домой к мужьям, к детям, отрываясь от уютной пивной компании.
На одной из станций мы вышли подышать воздухом, и оказалось, что это родина Милого друга и многих наших общагских друзей. Периферийная станция стояла одиноко, неухоженная, заросшая бурьяном. Мы посмеялись по этому поводу и вернулись в вагон. И видим: Валя тащит пиво. Нам даже о неудобно стало, что мы выпили все, что покупали в Москве. Она принесла пакет с пивом и сказала:
– Вот вам тульское пиво, а я пошла спать.
– Деловая, что значит спать? А зачем тогда покупала? – спросили мы почти в один голос.
– Для вас. Я пиво не люблю.
– Давайте детей накормим, сами поедим, а потом пойдешь спать, – опять почти хором предложили мы ей.
Вся компания собралась за столом. Еды оказалось больше, чем требовалось. После обеда опять все заняли свои исходные позиции. Маша и Валя у себя на полках лежа читали. Дениска с Аленкой были заняты друг другом. А мы с Юсуповой занимались своим любимым делом, не спеша, посасывали рыбку и запивали пивом. И были счастливы в полном смысле этого слова. Ни тебе мужа, который бы не одобрил нашего занятия, ни тебе школьных забот, ни тебе стирки, ни глажки, и готовить даже не надо. Красота! Живи – не хочу.
Народу в плацкартном вагоне было предостаточно. Свободных мест не осталось. Помимо пассажиров, было очень много и проходящих: пассажиры, перемещающиеся из вагона в вагон, например, в вагон-ресторан, коммивояжеры, торгующие всякой всячиной, люди, занимающиеся обменом валют… А еще к нам пристали цыганочки. Цыганки всю жизнь меня настораживали, я их всегда боялась и обходила стороной. Мне, человеку легковерному, ничего не стоит попасть под влияние таких напористых и наглых цыганок. А тут к нам с Юсуповой пристала одна, все погадать хотела. Сначала она ко мне обратилась и скороговоркой начала рассказывать про мою судьбу, и объявила, что меня на юге ждет мой Будулай. И если я ей заплачу, она подробно расскажет про него и научит, как мне правильно поступить, чтобы Будулай навсегда остался со мной. Затем, видя, что я совсем не реагирую, она переключилась на Юсупову. И практически то же самое поведала моей подруге. В отличие от меня, Юсупова отвечала ей, смотря прямо в глаза:
– Нет, нам ничего не надо. Спасибо, у нас свои Будулаи остались в Москве, мы от своих Будулаев едем отдыхать.
А когда все-таки навязчивая цыганки отошла от нас, она, смеясь, мне говорит:
– Слышишь, Баева, она нам одного Будулая нагадала в Крыму.
– Да, общего, крымского, хохляцкого, не соскучимся, – весело поддержала я подругу.
Вот в таком балдежном темпе и наступила ночь. Нижней полки у нас было только две. На одну мы положили Дениску, как самого маленького: сверху как бы не грохнулся ночью. А на вторую нижнюю напросилась Полина, по той же причине. А Аленка сказала:
– Я обожаю ездить на верхней полке. Мы когда ездим к бабушке, я всегда маме уступаю нижнюю.
Смелая девочка. И вообще она оказалась открытой, общительной, совершенно раскованной и в то же время мило, по-детски наивной.
Полина проснулась рано утром, села и все всматривалась в окно. Она надеялась увидеть знойное солнце, море и пляж. Но ни моря, ни пляжа и даже солнца долго не было видно. Под конец, потеряв терпение, она начала ворчать:
– Уехали с холода и приехали в холод. Солнца даже нет.
Я проснулась, открыла глаза, но разобрать, кто и о чем говорит, спросонья смогла не сразу.
– На юг называется, приехали. Солнца даже не видно, – пожаловалась мне Поля, заметив, что я проснулась. Я посмотрела на часы: они показывали без пяти шесть.
– Юсупова, ты обалдела? Еще шесть утра, какое тебе солнце? – возмутилась я.
– Это шесть московского времени, а местное на час отстает, – подала голос женщина с соседней полки.
– Получается, еще пять часов утра? Во сколько же я проснулась? – пробормотала Юсупова, не собираясь ложиться обратно.
Тем временем за окном постепенно светлело. Казавшаяся пасмурной погода оказалась ясной, ни облачка в небе. Затем, наконец-то, показалось солнце. Оно поднималось все выше и выше, нагревая воздух, и в вагоне становилось уже невыносимо душно. Народ в вагоне – почти все москвичи – стал постепенно пробуждаться, выстраивались очереди в туа леты. Мы подъезжали к своей станции. Когда мы сошли, несмотря на утро, знойное солнце пекло по-южному. Желающих нас отвезти в Судак оказалось много. Поторговавшись, мы сели в одну из машин.
С первой же минуты пребывания Крым меня покорил природным великолепием. Один только воздух чего стоил! Это был коктейль воздухов – лесного, горного и морского. По дороге мы проезжали такие живописные места, что я даже пожалела: ну, почему я не художник? Могла бы немедля, прямо в машине, писать это чудо природы, стараясь не упустить ни одну малейшую детальку, пробуя передать эту красоту, переполнявшую всю мою душу.
Горная дорога оказалась необычайно извилистой, увлекательной и романтичной. Сомнения, одолевавшие меня всю дорогу в поезде насчет правильности выбора места для отдыха, улетучились вмиг. Я просто влюбилась в Крым с первого взгляда. Я начала грезить, как девчонка-подросток. Это особое состояние духа, которое не всегда и не всех посещает. Возможно, именно в такие минуты находят свое вдохновенье поэты, писатели, композиторы… Возможно, именно в таком состоянии духа рождаются или просыпаются творческие натуры, раскрываются таланты…
Таксист, немолодой мужчина, местный житель, давал нам советы по поводу того, что нам стоит посетить с экскурсией. Таких мест оказалось очень много, и названия некоторых были необычны. Создавалась иллюзия, будто мы попали в заморскую страну. Эти необычные названия имели тюркские корни, соответственно крымским татарам.
– Почему, например, Судак? От какого слова, по-вашему, происходит это название? – спросил у нас таксист.
– Есть такая рыба, судак. Может, она здесь водится? – предположили дети.
– Нет, – ответил словоохотливый таксист. – Судак – речная рыба, она не водится в море. А Судак – от слова «су», что в переводе с тюркского означает «вода», и «даг» – «гора». Дословно получается – «горная вода».
– А как тут у вас с регистрацией? – спросила Юсупова, законопослушная жена юриста.
Этот вопрос был одним из пунктов наставлений наших мужей.
– Как только приедете, первым делом зарегистрируйтесь, чтобы вас местные власти не беспокоили, – учили нас мужья, испорченные московским паспортным режимом.
– Девочки, дорогие мои, какая регистрация? Нет у нас никакой регистрации! – ответил удивленный крымчанин.
– Как же так? У нас в Москве приезжие и шагу не могут ступить без регистрации. Милиция везде проверяет паспорта. Если регистрации не окажется, штрафуют. И штраф не маленький, – продолжали мы допытываться.
– Милые мои, у нас курортный городок. Все приезжие – отдыхающие, и по всему городу ходят в одних купальниках и плавках, – сказал крымчанин. – Я представляю отдыхающего мужчину в плавках и с паспортом, – хохотнул он с удовольствием. – И куда же он свой паспорт засунет?
Мы тоже засмеялись.
– А как у вас с жильем? Есть, где остановиться? – спросил таксист.
– Пока нет. На месте разберемся, – ответила я.
– Вот тут я вам могу помочь. Сведу с людьми, которые занимаются размещением отдыхающих.
В Судаке он нас познакомил с мужчиной, занимающимся размещением. Он оказался вежливым в общении, приятной внешности, средних лет и, на первый взгляд, неопределенной национальности. Внешне не был похож на русского, но по-русски говорил грамотно, без акцента, хотя речь была насыщена местным диалектом.
– Какие ваши условия? – осведомился он у нас деловым тоном.
– Нам желательно всем вместе, желательно не дорого и желательно недалеко от метро, – сказала я, взяв на себя все организационные вопросы.
– Метро у нас нет, – улыбнулся он.
– Я хотела сказать от моря, – поправилась я.
– Предлагаю поселиться у меня. У меня частный дом с участком, с душем, отдельной беседкой-кухней на улице. Мне срочно нужны деньги, и я мог бы вам сделать скидки на детей.
– А как далеко вы живете от метро? – спросила я.
Метро и море у меня путались. На что он опять приятно улыбнулся и сказал уже мне в тон:
– До метро от моего дома пешочком десять минут медленной ходьбы. Давайте съездим ко мне, вы своими глазами все увидите и на месте решите. Если вас что-то не устроит, я вам предложу другие варианты.
Нам понравилось все. На небольшом участке с небольшим огородом стояли два дома. Один двухэтажный. На первом этаже жила хозяйская семья – хозяин, его жена и двое сыновей, постарше наших. Лестница на второй этаж была расположена сбоку, с улицы. На втором этаже были три комнаты. Одну, на четырех человек, заняли наши дети, мои сын и дочь и Полинина Аленка, а четвертое место отдали нашей молодой незамужней подруге. Мы ее отнесли к детям, с чем она с удовольствием согласилась. Комната досталась им большая, светлая, несмотря на одно окно. Вдоль стен стояли полуторные диваны в приличном состоянии, посередине комнаты – большой стол с четырьмя стульями, у изголовья каждого дивана – тумбочки. Скромно, но все необходимое на месте.
Вторая комната второго этажа была маленькая, на двоих, которую мы с Полиной и заняли. Здесь стояли тоже вдоль стен две узенькие кроватки на пружинах, как у нас в общаге. И у каждой кровати – по тумбочке. Хоть окно казалось здесь не маленьким, но почему-то комната выглядела темной, не очень хорошо освещенной, и стены будто давили. Но только поначалу. Вот если бы я страдала клаустрофобией, то здесь бы здорово мучилась.
На втором этаже находилась еще одна комната, рассчитанная на троих, но она пустовала до самого нашего отъ езда, так что второй этаж мы по праву называли своим этажом.
А второй дом был одноэтажный, маленький, с двумя отдельными комнатами и пристроенной беседкой-кухней. Мы большую часть времени проводили в этой беседке, она нам очень нравилась: была довольно широкая, светлая и в любое время суток сохраняла тень, частично от виноградника, частично от крыши. Здесь посередине стоял большой длинный стол с двумя длинными скамеечками. Еще разместились шкаф с посудой для отдыхающих, холодильник, газовая плита и раковина-«елочка», правда вода там текла всегда еле теплая.
А душем служила аккуратная пристроечка-кабинка с большим баком на крыше. С утра хозяева заливали бак водой, которая в течение дня нагревалась естественным путем. Душем можно было пользоваться в любое время суток. А в огороде стояла колонка с холодной артезианской водой. И с водой не было проблем.
Обустроившись, по очереди приняв душ после суточной дороги и накормив детей легким обедом на скорую руку, мы решили сходить к морю. Хозяин нам любезно все объяснил:
– Есть два пути к морю. Один короткий, безлюдный, песчаный и по прямой, а другой – веселый, со множеством людей, магазинов, ларьков, кафешников, с асфальтированной дорогой. Какой предпочитаете?
– Конечно, веселый, – почти хором ответили дети. Мы их поддержали.
Дорога оказалась действительно веселой. Она, как у нас на Арбате, была переполнена разношерстным людом. И большинство – в одних купальниках или плавках. В этом городе было в порядке вещей зайти в магазин за продуктами в одном купальнике, не зазорно было зайти пообедать в купальниках в кафе и даже в рестораны. Забавно. Курортный городок. Все условия для отдыхающих.
Вдоль асфальтированной дороги сначала тянулись магазины, затем разнообразные кафе с разными названиями, разными меню и с разной музыкой. А дальше начиналась кипарисовая аллея. Стройные, темно-зеленого цвета, очень высокие, будто стремящиеся к самому небу, кипарисы выстроились в ряд. Красота неописуемая.
Кипарисовая аллея выводила к набережной. Буквально перед самым морем на набережной стояли красивые дома – санаторий, дома отдыха, пансионаты, где элитный народ отдыхал по путевке.
Минуя эти красивые дома, идет спуск, – и вот тебе море, вот тебе песчаный пляж. Песок тут необычный, серый, из мелких камушков. Но не галька. Гальки здесь нет.
И потекли наши счастливые дни отдыха. Первые три дня мы отдыхали, наслаждаясь только плаванием и загоранием. Рано утром уходили на пляж и до самого вечера пропадали у моря, периодически на пляже перемещаясь то к тенечку, то, наоборот, на солнышко. А питались мы в течение дня, чем Бог пошлет. А Бог был щедр на угощения, по пляжу толпами ходили местные жители, которые предлагали все: от горячих блюд до всяких восточных сладостей. Здесь же можно было купить и фрукты, и овощи, и рыбу, и морепродукты, готовые к применению, и пиво холодное. А вина! Очень большой выбор вин: хочешь – домашнее белое, хочешь – черное, хочешь – фабричные вина массандровские, всяких сортов и марок.
Вам когда-нибудь приходилось пить теплое вино и закусывать его горячим виноградом? А вот нам пришлось. Нет, никто, ясное дело, теплого вина не хотел, а горячего винограда – и подавно. Когда мы покупали, вино было комнатной температуры, как полагается, а виноград, конечно, – мытый и холодный, прямо из холодильника. Но покупали мы на пляже, где днем в тени доходило до тридцати градусов. К тому же мы еще периодически успевали сделать очередные заплывы в море. Конечно, все согрелось на солнце. И в результате мы с Юсуповой от бутылки вина мгновенно опьянели да еще заработали отравление.
На обратном пути, часов в пять, было еще жарко, а меня знобило и трясло. Кожа то и дело покрывалась пупырышками, и одновременно начинались спазмы в желудке. И тут ко мне подошла бабушка, удивившаяся, что я трясусь от озноба:
– Что, доча, неужто мерзнешь в тридцатихрадусную жару?
– Интоксикация, – отвечаю я, не контролируя свои слова.
– У-у-у, это шо-то заморское! Стало быть, серьезно, доча, – сказала бабулька и, шарахаясь от меня, перекрестилась. – А от энтохо помирают?
– Редко, но бывают и летальные исходы, – констатировала я.
– Ты, доча, лечись, рано ещо помирать тебе, молода ещо, – продолжала бабулька сочувствовать.
– Подлечусь, мне бы только до койки добраться.
В тот день мы с Юсуповой не только отравились, но и обгорели. Полина, беззащитная внешне, на самом деле оказалась физически крепче меня, терпеливей и выдержанней. Дома она меня обмазала кефиром с ног до головы, а сама пошла готовить детям. А я, как капризный ребенок, лежала, жалела себя и тихо ревела. Может, это плакала не я, а хваленое домашнее вино, которое мы пили почти в горячем виде, как глинтвейн.
Такое с нами случилось один-единственный раз. И то, я думаю, потому, что с нами была Валя, серьезная девушка, не злоупотребляющая алкоголем. Возможно, в тот день мы понадеялись на нее, думали, если что случится, Валя не бросит детей. Впредь мы с Полиной себе такого не позволяли.
Обычно вечерами усталые, но счастливые, мы возвращались домой, прихватив пару бутылок местного пива. Валя пиво не пила, она нам составляла компанию, выпивая по пятьдесят граммов водки за вечер.
Готовили на скорую руку суп из овощей и с банкой тушеного мяса, который наши дети прозвали «суп – а-ля-Крым».
Объедались овощами, фруктами, арбузами, дынями, которые по московским меркам стоили очень дешево.
Однажды к нам соседями подселились молодые москвичи. Ребята были шумные, забавные, по-молодому озорные. В день приезда они отправили одного молодого человека на рынок за фруктами. Вскоре он вернулся, нагруженный фруктами, и заявил своим друзьям:
– Больше я на этот рынок не пойду. Ходите сами!
– А что случилось? – удивились его друзья.
– Я спрашиваю, почем персики, отвечают: «Рубль». Я спрашиваю: «За штуку?» А у них вот такие шары, говорят: «За кило». Прикиньте, какие цены, я воще запутался.
Эти ребята испортили нам наши тихие вечера, когда мы, три подружки, уложив детей, наслаждались в тишине, обсуждая своих мужчин, их поступки, достоинства и недостатки. А эти молодые люди возвращались далеко за полночь, в подпитии, с девицами легкого поведения местного разлива. Вели они себя беспардонно, по-хамски. А их спутницы пользовались общим душем, хватали наше мыло и полотенца, оставляли за собой грязь. После них приходилось срочно вымывать и дезинфицировать душевую кабину, иначе мы рисковали схватить инфекцию. Да еще боялись за здоровье детей. И очень не хотели, чтобы наши дети невольно стали свидетелями недостойного, прямо-таки вызывающего поведения этих девиц.
И мы пожаловались на этих молодых людей хозяевам. Они обычно спать ложились рано после трудового дня, до утра не появлялись во дворе и, конечно, были не в курсе всего происходящего. Хозяйка подкараулила этих ребят глубокой ночью, сама стала живым свидетелем их поведения и с треском выгнала их из дома. Не знаю, что думали мои подружки после этого случая, но меня мучило, как часто со мной бывает, двоякое чувство. С одной стороны, пришли облегчение и спокойствие, вернулась блаженная тишина. Но, с другой стороны, меня мучила совесть. Может, не стоило так круто поступать с молодыми людьми? Может, стоило с ними поговорить, прежде чем жаловаться хозяйке? Но, с третьей стороны, какое мы имели моральное право вмешиваться в личную жизнь чужих людей? Ну, почему меня вечно мучают сомнения?
А остальное время у нас было насыщенное: день ездили на экскурсии, день – отдыхали у моря. С экскурсиями мы объездили почти все Крымское побережье. Видели «Ласточкино гнездо», Никитский ботанический сад с удивительными редкими заморскими растениями: папоротниками, оливами, пальмами разных видов, бамбуком, разнообразными незнакомыми цветами… А Воронцовский дворец меня просто покорил своей изысканностью. Хотя я очень люблю модерновый стиль и в одежде, и в мебели, но, тем не менее, мне очень понравился дворец, сохранившийся еще с позапрошлого века. Мы побывали и в исторической Ливадии.
Еще мы с экскурсиями облазили, как нам тогда казалось, все крымские горы. Где только не побывали! Посетили Долину привидений, наслушавшись о ее многочисленных легендах, побывали на водопадах с интересными и интригующими названиями «Джур-джур», «Дамир»… Совершили ритуал омовения в горных бассейнах, где, согласно легенде, смывались все грехи с человеческих душ, и люди оттуда якобы возвращались очищенные от отягощающих грехов.
Мы также побывали в местах, где снимался фильм «Кавказская пленница». Вот уж не думала, что этот фильм был снят в Крыму! На Кавказе ведь своих живописных мест достаточно.
Увидели мы и Новый свет. Это маленький курортный городок высоко в горах. Для меня эта экскурсия осталась самой незабываемой. Вот где я поняла, что, оказывается, боюсь высоты. Я запаниковала на высокогорной дороге-серпантине. Автобус, в котором мы ехали, поднимался в гору с большой скоростью. Дорога впереди то и дело заканчивалась крутым поворотом, и мне каждый раз казалось, что мы летим в пропасть. Я в страхе закрывала глаза и молила Бога, чтобы поскорее закончился этот кошмар. В Новый свет я приехала такая подавленная от страха, что меня совсем не радовала дегустация моих любимых шампанских вин. Я, как ежик в тумане, в прострации слушала голос экскурсовода и думала лишь об одном: скорее бы эта экскурсия закончилась. Но нам предстояло еще пройтись по царским тропам, проложенным на крутых склонах горы. Как эти тропы мне пришлось преодолеть, известно одному Богу! Если б не дети, я ни за что на свете не поднялась бы наверх. Тропы эти были узкие, каменистые, ноги то и дело скользили. Экскурсовод говорил, что следует наступать на пятку, а не на носочки, так безопаснее подниматься. И вот я пристроилась за детьми, впереди меня шел Денис. И я ему каждую секунду повторяла: «Сынок, наступай на всю пятку». Во-первых, от страха за него, во-вторых, оберегая его, я спасалась, всячески старалась отвлечься от своего страха. Но мне это не удавалось. Наконец-то мы спустились на равнинное место и подошли к гроту Голицына. Там нам раз решили даже окунуться в море. Я в полуобморочном состоя нии полезла в воду, а вышла совершенно отрезвленная действительностью и еще в худшем состоянии. Я мечтала о равнине, и меня одолевали мысли-просьбы: «Поставьте меня, где взяли, и не трогайте, пожалуйста, больше».
А дети резвились, как могли. Вопреки нашим с Полей ожиданиям, ее Аленка сдружилась не с Машкой, а с Дениской. Они были неразлучны. У них от почти постоянно мокрых трусиков натерло между ног, причем, у обоих одновременно. И они отстали немного от нас, шагая враскорячку, не замечая своих смешных движений, полностью поглощенные беседой. Нас с Полиной это так умилило.
Однажды мы после пляжа решили поужинать в кафе, чтобы дома не готовить. Но потом об этом очень пожалели. В Крыму во всех кафе и ресторанах во время летних отпусков самое ужасное обслуживание. Пока до нас дошла очередь, пока у нас соизволили принять заказ, пока подали, а подавали сначала, по нашей убедительной просьбе, детям, а потом уж нам, наши два младшеньких, Дениска и Аленка, сидя за столом засыпали. Они даже не поняли, что они ели и пили. У них была единственная мечта – оказаться в постели. Маленькие еще.
Как-то раз мы с Юсуповой, вечером накормив детей, проследив, чтобы они по очереди сходили в душ, и, наконец, уложив их спать, сели за пиво. Валя нам составляла компанию со своей водкой. Валя пила мало, но курила, как паровоз. В тот вечер мы засиделось дольше обычного. И разговор у нас ладился в тот вечер по-особенному, и сидели мы хорошо… Ближе к ночи у нас с Юсуповой пиво закончилось, и мы перешли на Валину водку. А водочки кот наплакал. Нам, конечно, показалось мало. Дети спят, десятый сон видят. И мы решили втроем сходить за водкой. А магазинов поблизости, которые работали бы в два часа ночи, не оказалось. Но мы не отчаивались, нам было весело, мы, почти полураздетые, пошли искать живительную сладость. Ночь была теплая, по-южному темная, хоть глаз выколи. Город, хоть он и обзывался городом, но освещался ночью только на центральной улице. А мы жили не в центре. И быстро оказались без кусочка цивилизации, в ночной, южной, кромешной темноте.
Зато, случайно подняв голову наверх, я вдруг обнаружила на небе яркую Большую медведицу. Я ее давно не видела. Повеяло детством, я вспомнила, как мне отец показывал звезды, рассказывал про них много интересного. Я немедленно поделилась с девочками детскими воспоминаниями. Юсупова при виде Большой медведицы прямо загорелась. Ей очень захотелось показать детям такое волшебное звездное небо. Она готова была бежать домой и будить Аленку, чтобы показать ей небесную красоту. Но мы с Валей ее отговорили, сказав, что на это есть еще ночи, и пошли дальше.
Водку мы купили, только дойдя до набережной. Пока мы возвращались домой, у всех пропало желание пить водку. Мы вернулись домой и молча легли спать. И уснули тотчас.
В последний день нашего отдыха, в день отъезда, дети дружно отказались идти на море. Все уже устали и получили вдосталь впечатлений.
А мы с Полиной решили воспользоваться этим моментом, посидеть у моря вдвоем, ни за кого не беспокоясь, попить пиво, покурить, не боясь, что дети увидят, поплавать… Но получилось так, что у нас не осталось украинских гривен, а российскими и долларами никто не брал. Обменные пункты поблизости открывались поздно, в одиннадцать. А мы вышли пораньше. Так что полной свободой не насладились, лишь искупались и полежали на утреннем солнышке. Позже обменяли деньги, купили пиво и сигарет, но время поджимало. Мы сидели на пляже, настроение было чемоданное, прощальное и от этого немного грустное.
– Мы облазили почти весь Крым, а на Генуэзскую башню так и не поднялись, – грустно вспомнила я. – Ну ладно, может, в следующий раз как-нибудь.
– Следующего раза не будет, – мрачно констатировала Юсупова.
Да, следующего раза не будет. И если даже появится у нас возможность подняться на Генуэзскую башню, то, конечно, не вместе. Се-ля-ви, такова жизнь.
Остальную часть дня мы готовили прощальный стол для хозяев. У нас с ними сложились прекрасные отношения. Хозяин иногда вечерами составлял нам компанию за столом, хотя жене его, видимо, это не нравилось. Она что-то ему говорила на чужом языке, и по интонации можно было понять, что она недовольна.
А он был мужчиной компанейским, общительным. Когда мы у него спросили, кто он по национальности, он очень оригинально ответил:
– Извините, не француз.
Пошутил, но в то же время, видимо, хотел подчеркнуть, что он не чужой. Потом он поведал нам историю своих предков армян, которые еще в прошлом столетии переселились в Крым. И вот они теперь крымчане в некотором поколении и считают Крым своей родиной. Но язык свой не забывают, хотя о национальной культуре говорить не приходится.
В тот последний день у наших хозяев поселилась своеобразная женщина средних лет. Сначала она к нам приставала с расспросами, чем мы занимаемся на кухне, почему свое драгоценное время тратим на стряпню, а не на море. Когда мы сказали, что уезжаем и нам больше на пляж не хочется, она удивилась. Ей, только что прибывшей, наше состояние было непонятно. Потом она, долго сидя на кухне-беседке, готовилась пойти на пляж, для чего тщательно наводила марафет. И макияж оказался далеко не дневной. Одновременно дама пила водку и рассказывала нам, как ее провожали друзья. Якобы они напоили ее перед отъездом и затолкнули в вагон. Всю дорогу она проспала и удивилась, когда ее по прибытии в Феодосию разбудили и сказали, что она уже в Крыму.
Пока дама красилась, пила водку и рассказывала про свою бурную жизнь, она дошла до той кондиции, что на пляж идти уже не стоило. Мы стали отговаривать ее от этой затеи, но она нас не послушалась. Объявила, что приехала на море и, в отличие от нас, Золушек, у плиты стоять не намерена, и неуверенным шагом, к тому же на высоких каблуках, ушла в сторону пляжа.
К прощальному столу собралась вся наша компания с детьми и наши хозяева тоже с детишками. По такому случаю хозяин полез в погреб и достал оттуда бутылочку домашнего вина собственного производства, но мы отказались. Валя – потому что вообще не любитель спиртных напитков, а мы с Юсуповой – памятуя свой печальный опыт на пляже с горячим домашним вином. Да и завтра рано утром нам в путь-дорожку. Застолье получилось душевным, дети поели и все вместе поднялись на второй этаж поиграть. А мы сидели и мирно болтали, как вдруг со стороны ворот донесся какой-то шорох, а потом стук. И появиласьт наша новая отдыхающая босиком, туфли в руках, еще пьянее, чем уходила, веселая. Ее подвезли на велосипеде. Какой-то добрый молодой человек лет двенадцати, сказала она.
Она шумно вошла на кухню-беседку, потеряла координацию и схватилась за стол. Ее с трудом удалось усадить, и хозяйка заварила ей кофе. И дальше мы только слушали монолог нашей новой курортницы. Она рассказывала, как была замужем за грузином четыре года и запомнила из грузинского языка лишь несколько матерных слов. Затем хозяева ушли спать, подтвердив, что хозяин нас на своей машине отвезет на вокзал. А эта женщина еще много интересного рассказывала о своей жизни. И все нам предлагала пойти куда-нибудь в кафе.
– Девчонки, давайте сходим в кабак. Нам ничего не надо! Мужики… пошли они на фиг! Ничего вообще. Мы просто возьмем по чашечке кофе и будем п-деть до утра, и все.
Возможно, в первый наш день в Крыму мы бы приняли такое предложение. Но в тот вечер мы мысленно были уже по дороге в Москву, нам не терпелось лечь спать.
Наутро хозяин, как и обещал, повез нас в Феодосию. А жена его из кружечки полила нам дорожку за машиной, объясняя, что это народный обычай пожелания счастливого пути.
Пока мы отдыхали в Крыму, мне ни разу не удалось дозвониться до мужа. Дома его можно было застать только поздно вечером, когда мы уже никуда не выходили. А днем его рабочие телефоны не отвечали. Поскольку он был в курсе, когда мы приезжаем, то знали, что он нас встретит. Но в Москве к нам подошел один Юсупов, и они быстренько вышли, прихватив Валю с собою, потому что жили почти на одной улице. А мы с детьми остались в вагоне ждать, пока появится наш папа и поможет нам с вещами. Мы ждали его с той минуты, как сели в поезд. У нас накопилась масса впечатлений, мы столько всего увидели, и нам не терпелось все рассказать нашему папе, и сказать ему, что он многое потерял, не поехав с нами. Вагон уже был пустой, но мы его не дождались, и пришлось своими силами выносить вещи. По дороге на станциях я набрала фруктов и овощей – дешевых, для консервирования на зиму. И мы все трое, нагруженные, еле передвигая ноги, идем и видим: наш папа стоит впереди и смотрит на нас, как посторонний наблюдатель. Дети бросили все и, радостные, побежали к нему, а он грубо остановил их, сухо поздоровался, подошел ко мне, молча поднял тяжелые сумки и молча пошел вперед. Мы за ним еле поспевали. Поведение его нас ошарашило. Всякое бывало в нашей семье за столько прожитых лет вместе, но такое, пожалуй, впервые.
Папа наш молчал, и когда мы сели в машину. Смотреть на него было невозможно: злой, как сто волков, того гляди, покусает. У меня даже появилась очень неприятная мысль, что он не рад нашему приезду. А каково же детям? Они ехали, счастливые, соскучившиеся по папе, ждали встречи с ним. И вот на тебе! Какие все-таки мужчины эгоисты!
– Что-нибудь случилось? – осторожненько начала я.
– Ты за столько времени ни разу не могла мне позвонить? Или тебе было не до меня?! – заорал он.
Все понятно, его душит ревность. А то, что он один остался в Москве, а я с двумя детьми уехала, в счет не берется. Хотя я должна его ревновать, у меня, во всяком случае, есть на то все основания, – он пожелал остаться один. И как понимать его поведение, его взрыв? Нападение – лучший способ защиты? Меня бросило в жар. Но в такой ситуации кто-то трезво должен смотреть на вещи. Нельзя давать волю эмоциям. Ради детей. Я с трудом взяла себя в руки и стала объяснять, как обстояли дела. На рабочий его телефон я неоднократно пыталась дозвониться, но тщетно, а на домашний – у меня не было возможности так далеко ночью идти до почты. Меня дети поддерживали, рассказывая, что мы с Юсуповыми вместе ходили звонить, но не могли дозвониться и расстраивались. На эти унизительные объяснения ушла почти вся дорога. К концу дороги папу нашего немного стало отпускать, и он уже по-человечески начал расспрашивать детей, как отдыхали, как им понравился Крым. А дети все быстро забывают. Они взахлеб, перебивая друг друга, рассказывали любимому папе, делились накопленными за время отдыха впечатлениями. И в подъезде, когда вошли в лифт, папа начал обнимать детей, говорить, что их очень любит, очень по ним скучал и счастлив их видеть. И попросил прощения за свое поведение на вокзале. И ко мне начал подлизываться: он и маму очень любит, только мама, конечно, в отличие от детей, еще долго его не простит…
Но я чувствовала, что он еще не все высказал, и меня это настораживало и пугало.
Дома дети, не успев распаковать вещи, быстренько побежали во двор к друзьям. И тут муж начал целый рассказ в свое оправдание. Как-то он поехал на свалку автомобилей за запчастями. И его остановила цыганка.
На эту свалку я с ним неоднократно ездила, и каждый раз, оставляя меня в машине, он просил закрыться и ни в коем случае не вступать ни в какие разговоры с цыганками. Они, мол, опасные, меня в два счета облапошат, разденут, разуют, я глазом не успею моргнуть. У него даже на этот счет была такая глупая шутка, что наивные люди на «Мерседесах» приезжают на эту свалку, а после общения с цыганками сами не понимают, как уезжают на «Оке».
На этот раз тем наивным оказался он сам. Цыганка привязалась к нему, чтобы погадать. Но, видя, что он ее игнорирует, заявила, что его жены нет сейчас с ним, и если он заплатит, она расскажет, вернется ли жена. Почему-то его это зацепило. Не дождавшись от меня звонков, он был в таком состоянии, что сам себя накручивал и был готов кому угодно поверить. Цыганка за его же деньги ему наговорила, что он скоро умрет и что его жена к нему больше не вернется. Конечно, он не поверил, но, тем не менее, назавтра же с утра поехал в поликлинику и проверился полностью, сделал ультразвук, выслушал врачей, убедился, что здоров, как вол. Это его немного успокоило, но относительно жены… С каждым днем он все больше и больше себя накручивал. И даже отчаялся, уверившись, что я не вернусь. Он уже выдавал меня замуж то за местного жителя с хорошим домом, в котором мы, возможно, остановились, то за другого мужчину, с которым я познакомилась на пляже. И все в таком роде. Рассказывая, он следил за моей реакцией. Я молча смеялась, слушая его, дивилась его богатой фантазии и крутила пальцем у себя на висках. Во время своей исповеди он вдруг подошел ко мне, обнял, поднял на руки и понес в спальню. Примирение произошло в постели… Проголодавшиеся друг по другу, мы неоднократно взлетали в облака в объятиях друг друга. Мы говорили о любви, не умолкая, рассказывали всякие истории, пережитые врозь, говорили о детях и о многом другом, о чем могут поговорить две родственные души, прожившие вместе не один десяток лет. Мы не просто супруги, мы родные друг другу люди.
Когда дети вернулись с прогулки, у нас в семье была полная идиллия. И мы все, соскучившиеся друг по другу, мирно поужинали. А вокруг царили любовь и доверие.
Любовный многоугольник
На празднование Нового года у нас в интернате устроили банкет. Я уже к тому времени работала более полугода и успела познакомиться со всеми, у нас даже организовался своего рода узкий круг. В него входили Валентина Михайловна – заведующая отделением, врач-психиатр, женщина приятная во всех отношениях. Психиатр – прежде всего, хороший психолог, как правило. Интеллигентная от природы, она отлично знала человеческие души. Конечно, у нас с ней сложились очень доверительные, дружеские отношения.
Анастасия Валентиновна – старшая медсестра, непосредственный мой начальник. Когда я пришла устраиваться на работу, меня направили к ней за направлениями на медосмотр, как это принято в медучреждениях. И, увидев ее впервые, я вдруг почувствовала, что вижу родного по духу человека. У нас с ней была психологическая совместимость, мы с ней понимали друг друга с полуслова с самого начала. Это необъяснимо, но она мне понравилась с первого раза, хотя впоследствии я узнала, что она человек со сложным характером. Анастасия Валентиновна слыла в отделении грозой всех опоздавших, прогулявших и прочих провинившихся. Но, как бы она ни ругалась с подчиненными, каких бы небылиц про нее ни рассказывали, случись что – она всегда стояла горой за отделение. И вообще, все проблемы можно было с ней мирно решить, подойди ты к ней по-человечески. Но, не имея к ней подхода или идя против нее, можно было здорово пострадать от ее тяжелого характера. Мы с Алечкой иногда за глаза даже шутили над ней. Если, бывало, не могли сами справиться с какой-нибудь санитаркой, шутя, говорили, что надо старшую натравить на нее. Вообще, профессия – старшая медсестра, это, пожалуй, отдельная личность по определению.
Помню, как однажды, уходя в отпуск, она оставила меня вместо себя. Это плюс к основной работе палатной медсестры. Это было что-то с чем-то. Мне казалось, никто из санитарок не хочет работать, все кругом пьют и мне с моей природной деликатностью с ними не справиться ни за что! Санитарки на всех этажах нашего отделения наплевали на меня, они меня не считали за человека, мои замечания по поводу их недозволенного поведения пропускали мимо ушей. Я помню, сколько унижений по поводу того, что санитарки нашего отделения ничего не делают, я вынесла на совещаниях у главного врача. Да, действительно, с нашими санитарками нужны такие старшие, как грозная Анастасия Валентиновна. Стоило только ей на этаж подняться, как санитарки зашуршали и приступили к своим обязанностям.
И, наконец, Алечка замыкала наш узкий круг. Случилось так, что мы с ней пришли в один день устраиваться на работу. В тот же день познакомились, и началась у нас с ней дружба. Занимая одинаковое положение в интернате, обе медсестры, только на разных этажах, обе новенькие, начинавшие с азов психиатрической медицины, мы понимали друг друга с полуслова. Мне она понравилась с самого начала. Мы в течение смены неоднократно встречались то на пятиминутке, то в аптеке, где получали лекарства каждый для своего отделения, но посидеть, поговорить нам не удавалось, некогда было. Но она работала, в отличие от меня, только днями. По два дня. И я ей предложила как-нибудь задержаться после смены, прийти ко мне на этаж, посидеть-поокать.
И вот однажды теплым летним вечером она решила задержаться. Мы с ней после того, как я уложила своих больных на ночь, сели на балконе медицинского кабинета, устрои лись на кушетке, вынесли стул, послуживший столом, и устроили банкет. Заранее купили бутылку хорошего марочного винца, закуску. Алечка, как оказалась, была гурманом. Она предпочитала только хорошие благородные напитки и соблюдала этикет сервировки стола.
Мы прекрасно провели вечер. Поначалу говорили об искусстве, о кино и прочитанных книгах, о театрах, любимых актерах. Затем, как это символично у всех медиков, разговор зашел на медицинскую тему, обсуждали препараты, профессиональные тонкости, обменивались опытом и, наконец, перешли на пациентов. Она рассказывала о курьезах своих больных на этаже. У нее был женский этаж. Сегодня днем она отпросилась у старшей медсестры на десять минут, чтобы сбегать в магазин. Рассказывала:
– Одеваюсь, а тут входит в кабинет Соколова. Прямо врывается и кричит: «Купи мне трахательный аппарат, я тебе заплачу!» И сует мне какую-то мелочь.
На самом деле эта просьба больной прозвучала гораздо грубее, открытым текстом. Подобных комичных и в то же время печальных ситуаций нам приходилось встречать немало.
Этот вечер скрепил нашу с Алей дружбу. Она не ограничивалась служебными отношениями. Мы часто выбирались куда-нибудь посидеть, ходили на выставки, в театры.
И, наконец, настал вечер новогоднего банкета в нашем интернате. Мы с Алечкой, как новенькие, решили сходить – на людей посмотреть и себя показать. Я купила вечернее платье. Наступал год змеи, и платье мое чем-то напоминало змею: стрейчевое, длинное, облегающее, с кружевами и бахромой на рукавах и внизу. Непонятного цвета, на бархатном темно-зеленом фоне какие-то разводы, которые блестели и выгодно подчеркивали линию талии. Чтобы в этом платье выглядеть соответственно фасону, мне пришлось десять дней поголодать. Я здорово похудела, скинула почти семь килограммов и стала гораздо стройнее. И платье мне было к лицу.
Мы собирались, как собираются на свою первую дискотеку совсем молоденькие девчонки. Волновались. Алечка распустила накрученные длинные волосы. Костюм на ней был до шокирующего безобразия короткий. Но она оказалась не робкого десятка.
Одевшись, закончив эпатажный праздничный марафет, мы перед выходом решили для завершения покрыть волосы лаком с блестками. Но баллон с лаком оказался бракованным, блестки не брызгались. Мы начали трясти его, вытащили насадку, думая, что она засорена, промыли ее, вставили и попробовали побрызгать. На этот раз получилось, но пошла сильная и толстая струя блесток. Машинально направляя поочередно друг на друга эту струю, весело, с хохотом, мы за считанные секунды обе оказались блестящими. Помимо волос блестело все: и одежда, и лицо, и шея, и плечи. Я растерялась:
– Алечка, смотри, мы с тобой, как клоуны. Что же будем делать?
– Да, наплевать, все-таки Новый год. Пойдем покорять народ, покажем, какие мы блестящие, а не серые.
Это было сказано и в шутку, и всерьез. И вот мы, такие шокирующие, вышли из кабинета. Персонал на этаже был потрясен, но во взглядах преобладало выражение восхищения и зависти. Некоторые начали шептаться и ухмыляться. Что ни говори, в нашем обществе да и в любом другом, наверно, тоже, не любят выделяющихся, не похожих на всех людей.
Зато в нас проснулся врожденный инстинкт противоречия, и мы дальше пошли покорять народ. Всем чертям назло.
Пока мы собирались, банкет уже начался. Когда мы открыли двери актового зала, все сидели за столами. На скрип двери все машинально повернули головы в ее сторону. Реакция мужской части зала сыграла в нашу пользу. Мы, сопровождаемые многочисленными взглядами, как победительницы конкурса «Мисс Вселенная», прошагали до первых свободных мест и присели. В зале были слышен шепот: интересовались нашими персонами. Во шороху навели!
Из нашего отделения больше желающих прийти на вечер не оказалось, кроме старшей медсестры. Все говорили, что там скука смертная. Мои две сменщицы-пенсионерки не хотели, потому что смена не их, а приезжать специально для банкета они считали – не стоит. А санитарки, все как одна, заявили, что там от души не напьешься, везде начальство, все бдят, а затем могут и вызвать на ковер для прочистки мозгов. И какой же это праздник, если потом приходится отвечать за свое празднование!
Позже начались танцы. Мы с Аллочкой, конечно, в числе первых пошли танцевать. К нам сначала подошла главный врач интерната. Женщина очень приятная, умная, кандидат наук, психиатр. Меня такие люди, как она, всегда покоряли. Я помню все ее лекции по психиатрии. Так интересно может говорить только человек, действительно увлеченный своим делом.
Она нас поздравила с Новым годом, спросила, как проходит адаптация в новом коллективе, и под конец, как бы между прочим, поинтересовалась:
– А что это за блестки у вас? Наверно, какие-нибудь дорогие, импортные? Вот, я брызгалась своими, брызгалась, а такого результата, как у вас, не добилась.
– Да нет, у нас тоже недорогие, – скромно ответили мы.
Затем подошла главная медсестра интерната:
– Девочки, что за блестки у вас, какие-то особенные, да?
Нам стало даже смешно.
А затем, когда мы танцевали в общем кругу, к нам присоединился какой-то презентабельный мужчина и, танцуя, сделал комплимент:
– Медсестры второго корпуса сегодня самые блестящие.
Боже, откуда такой галантный мужчина взялся в нашем интернате?!
На вечере, мне кажется, больше всех веселились мы с Аллочкой. Она до того разошлась, что осмелилась пригласить на медленный танец директора, нашего пожилого Дон Жуана. Ради прикола. И вообще, директор все-таки, в хозяйстве пригодится.
Продолжение банкета перенесли на этаж. К нам присоединились старшая медсестра, Анастасия Валентиновна, которую именно тогда я открыла для себя как очень отзывчивую, компанейскую, добросердечную. Веселая, она пригласила санитарку с этажа, с которой зачастую конфликтовала. На службе она была начальницей, требовательной и жесткой, а в неформальных обстоятельствах – душевной собеседницей, понимающей нелегкую долю нашего брата, женщин.
По случаю праздника все скинулись и отправили нас со старшей за провизией для продолжения банкета. На улице стояла снежная, но по-зимнему теплая погода. Мы с Анастасией Валентиновной с удовольствием прогулялись. На обратном пути в холле родного интерната встретили того презентабельного мужчину, который был на банкете. Анастасия и его пригласила к нам на этаж, и он с удовольствием принял приглашение. Продолжение оказалось интереснее самого банкета. Мы пели все хором. Затем почему-то состоялся откровенный разговор на тему «Первая любовь, первые поцелуи». Откровенничали все. Была обстановка теплая, доверчивая и располагала к такому разговору. Все рассказывали такие вещи, которые обычно годами держишь в себе, а бывает, подобные откровения не находят выхода и уходят вместе с человеком навсегда.
После того вечера я встречала презентабельного мужчину почти в каждую свою смену. Его звали Александром, и работал он у нас пожарным инспектором. В тот вечер я почувствовала неуловимые, исходящие от него флюиды. И каждый раз, когда он появлялся у нас на этаже, ощущала, как в воздухе витают те же самые токи.
Как-то вечером, уложив больных на ночь и переделав все свои дела, мы с моей санитаркой сели пить чай. И вдруг появился у нас на этаже этот мужчина. Они с санитаркой оказались из одних краев, и она на правах хороших знакомых пригласила его на чай. Он был легок в общении, весел, рассказывал анекдоты, немного кокетничал. В общем, был очень занимателен.
А позже мне моя Валечка, санитарка, сказала:
– Алина, ты ничего не замечаешь? Ведь Саша от тебя без ума.
– Да, брось ты! С чего ты взяла? – удивилась я.
– Неужели ты не видишь, как он на тебя смотрит? И только в твою смену напрашивается к нам на чай. А в другие смены приходит на этаж и не задерживается.
– Ну, это еще ни о чем говорит, – возразила я. – Мне, во всяком случае, ни о чем подобном, даже намеком.
Вообще ходили слухи, что он с Алей. Сама не раз слышала, как санитарки злословили в адрес Али, что она, например, задерживается на работе, потому что сегодня дежурит Саша. И мне всегда было обидно за Алю. У нее спрашивать, какие у них с Александром отношения, было бы просто некорректно. Захотела бы – сама рассказала.
И вот однажды, когда я дежурила одна, опять по традиции зашел Александр. И тут спустилась ко мне санитарка с другого этажа и предложила идти к ней пить чай. Это была Татьяна, которая оставалсь с нами на продолжении новогоднего банкета. Мы с ней общий язык, пожалуй, нашли в тот же новогодний вечер. Они с Сашей были, что называется, на «ты». Они давние друзья, не раз коротали длинные зимние ночи за рюмочкой чая, поигрывая в карты. Все по-взрослому. А я в свое время тоже была заядлой картежницей, с удовольствием играла в разные игры, вплоть до дамского преферанса. Короче, мы сошлись интересами. Сначала Танюша угостила нас чаем с тортом. На что Саша шутливо заметил:
– Ну, девочки, с вами никакой талии.
Затем Таня достала початую бутылку водки. Видимо, из заначек. Мы ее тоже выпили. Нашей честной компании показалось этого мало. И мы Сашу отправили в ночной магазин, а сами спустились ко мне на этаж, проверить, как обстоят там дела. На этаже было все спокойно. Перед медкабинетом, как всегда в мою смену, дежурил Ленька, больной на коляске. Он был как местный попугай, следил за тем, кто заходит на этаж, во сколько и зачем, сколько раз в мое отсутствие звонил телефон. Ленька нам сходу сообщил:
– Алиночка, все спокойно, никто не приходил, Габрахманов пока не кричал, Колька не стал досматривать фильм и пошел спать, курить никто не выходил. Телефон молчит. Позвони домой, пожелай спокойной ночи своим детям и мужу, чтобы они сами не звонили, не отрывали тебя от работы.
Мы с Таней прошлись на всякий случай по этажу. Я заглянула в некоторые палаты, где находились предполагаемые претенденты на бодрствование. Но этаж спал.
– Ленька, иди спать. Завтра не забудь разбудить меня.
– Как всегда полшестого?
– Да, но не раньше.
Такой разговор у нас с Леней бывал каждую мою смену, но он меня все равно начинал будить с полпятого.
– На всякий случай, – объяснял он. – Чтобы ты пробуждалась постепенно, а то просыпаться и сразу вставать вредно. Мне Дарья Никитична сказала. Организм сначала должен перестроиться от сна к бодрствованию.
При нем ничего нельзя было говорить, иначе он что-нибудь отрывочно запоминал и весь день повторял это всем.
Помню, едва я только сюда пришла, то по неопытности, когда меня позвали обедать наши сотрудники, громко, на весь этаж, крикнула, что обедать не буду, у меня разгрузочный день, день здорового голодания. Так мой Ленька, влюбленный в меня с первого дня, подхватил мою идею голодания и не ел три дня. Говорил, что не будет есть до тех пор, пока не увидит, как ест его любимая медсестра. Потом кастелянша этажа мне выговаривала, что нельзя при больном говорить такие вещи, что из-за этого больной Леня мог умереть с голоду. И, вообще, раньше больной Леня был без ума от нее, но с моим приходом изменился. И, я надеюсь, она пошутила, что я у нее отбила Леньку. Вот такие у нас были забавные больные.
Когда мы опять поднялись к Тане, она сказала:
– Мне кажется, Саша к тебе неровно дышит.
Мне этот разговор казался небеспочвенным и, честно говоря, уже нравился. За столом я обратила внимание на его нарочитые прикосновения к моей руке, а невзначай он, положив руку на спинку моего стула, «случайно» проводил по моей спине. Эти его прикосновения мне все больше и больше нравились, а Танины откровения возбуждали. Например, закусывая, он нечаянно просыпал себе на брюки горошинки от салата. И как раз на очень интересном месте. Я сделала вид, что не заметила. А Таня поднялась, взяла полотенце и стала вытирать ему брюки прямо между ног, да еще комментируя:
– Сашенька, придешь домой, жена спросит, каким концом ты ужинал.
Я готова была провалиться сквозь землю. И поддержать такой откровенный разговор я, к сожалению, не смогу никогда. Я лишь вставляла фразы относительно карточной игры.
Глубоко за полночь мы разошлись. Спускаясь, он, конечно, напросился в гости.
– А ты уверен, что хочешь этого? – задала я дурацкий вопрос. Очевидно было, что мы оба безудержно хотим только одного…
– Глупенькая, я в этом уверен, как никогда ни в чем не был уверен, – прошептал он мне прямо в ухо.
Не успев закрыть дверь, он обнял меня сзади и начал жадно целовать. Поцелуи были горячими, обжигающими. Боже, откуда столько страсти в человеке! Он напоминал меня. За считанные секунды мы оказались в постели. Каждое его прикосновение мне доставляло колоссальное удовольствие. Я стонала, выла, иногда даже кричала так, что потом было очень неудобно. Мне казалось, меня услышали все больные. На что Сашенька подшучивал:
– Спишем на больного Габрахманова.
Саша был старше меня почти на десять лет. В этом я находила особое удовольствие. Он обращался со мной нежно, называя глупенькой, подчеркивая разницу в возрасте. Надо ли говорить, каков он был в постели. Он был особенный. Почему-то он делал то же самое, что мой Милый друг или мой муж, но его каждое прикосновение воспринималось мною особенно. За одну ночь с ним я могла несколько раз испытать оргазм. Не знаю, чем это объяснить. У него была богатая растительность на теле. За что я его ласково называла пушистиком. А он говорил, что у меня кожа бархатная, и называл меня бархоткой. Я обижалась:
– Бархотка – это такая тряпочка, кусочек бархатной ткани, которой вытирают обувь. Продается в обувных магазинах, как сопутствующий товар.
– Глупенькая, – смеялся он.
Я им увлеклась. Мне не терпелось дождаться следующей смены. Он мне признался, что влюбился в меня на новогоднем банкете:
– Вы с Аллой вошли в зал, как две Афродиты. Я от тебя не мог оторвать глаз. Ты во мне вызвала такие чувства, которые я давно уже не испытывал. А потом, позже, когда я к тебе подошел пригласить на танец, был приятно поражен твоей скромностью.
– Где ты видишь скромную? Не знаю даже, как расценить эту фразу – как комплимент или оскорбление. Я что, показалась тебе забитой?
– Глупенькая, какая же ты глупенькая! Ты вошла в зал такая расфуфыренная, вся из себя, а в разговоре держалась скромно, сдержанно.
– А что, надо было сходу броситься к тебе на шею и проделать то, что я проделываю каждую нашу ночь, прямо при всех?
– Я был бы счастлив!
– Размечтался. И вообще, я в тот вечер едва тебя заметила. Мне единственное, что понравилось, – так это твой элегантный костюм. А потом, на этаже, тем же вечером еще подметила, что ты очень занятный.
– А когда же внимание вашего величества снизошло до меня? В какую минуту нашей встречи?
– Да я сама не знаю. Первый раз, когда мне Валя сказала, что ты ко мне неравнодушен, мне показалось это полнейшим бредом. А потом я стала замечать, что с твоим появлением на этаже в воздухе распространяются твои флюиды. Которые, кстати, начали меня преследовать, и я даже не поняла, в какое мгновение вляпалась в эту авантюру.
– Ты считаешь наши отношения авантюрой?
– А ты как считаешь?
– Мы любовники. От слова «любовь».
Я, женщина среднего возраста, и рядом лежащий мужчина, лет на десять меня старше, были влюблены друг в друга, как подростки. Мы несли всякую околесицу и были счастливы лишь оттого, что мы вместе, рядом, и нам очень хорошо друг с другом.
Встречались мы с ним каждую мою смену. В течение дня он несколько раз заглядывал ко мне. А любовное свидание у нас начиналось в десять вечера и длилось до двух ночи. Обязательным атрибутом наших свиданий было шампанское. Под приглушенную музыку, при свечах, с бокалом шампанского, с сигаретой с ментолом и с любовником рядом я чувствовала себя светской женщиной.
«Светская женщина должна пить, курить, играть в бридж и иметь любовника», – любила приговаривать моя подруга Татьяна (Сократ моей жизни) в те далекие времена моей юности, когда мы с ней и с одним молодым человеком, Мурашовым, на троих попивали винцо за картежной игрой в бридж.
Раньше первый же бокал шампанского ударял мне в голову, и я чувствовала себя пьяной. А с Александром почему-то этого не происходило. И тут он, как телепат, произнес:
– Раньше мне первый же бокал шампанского ударял в голову, но сейчас почему-то в компании с тобой этого не происходит. Может, это объясняется тем, что я постоянно в опьянении от наших отношений.
– Сань, ты, наверно, телепат. Точно такая же мысль посетила меня буквально секунду назад. Ты просто опередил меня с озвучанием.
– Ну, телепатическими способностями обладают дураки и влюбленные. Поскольку к числу первых мы себя не относим, будем считаться влюбленными. И что касается меня, это полностью соответствует истине.
– Что значит: касается только тебя? Ты хочешь сказать, что относишься к влюбленным, а я – к первой категории обладателей этого феномена?
– С тобой не соскучишься! Что ты цепляешься к словам? Может, я не совсем правильно выразил свою мысль. Но, однако, есть предположение, что влюбленные люди теряют голову и становятся ближе, как ты говоришь, к той первой категории людей, которые обладают этим феноменом. Так что ничего здесь нельзя исключить.
– Ты такой умный, тонкий у меня, и комплименты у тебя тонкие, с намеками… – и я надула губы, будто обиделась.
– Господи, Алиночка, я скоро не буду знать, как с тобой разговаривать и о чем, чтобы не задеть твое самолюбие!
– Ты считаешь, ты задел меня, когда говорил о первой категории или о второй? – продолжала доводить его я.
Он уже не знал, как оправдаться. Он все воспринимал всерьез. Меня это забавляло. Но такие шуточки были только поначалу, затем он раскусил меня и мог уже поддержать мою игру. С чувством юмора у него был полный порядок. И вообще, он оказался многогранен. С ним можно было поговорить на любую тему, процитировать любого классика, как я обычно люблю делать, и он мог подхватывать мысль и продолжить. А как он в карты играл! Наверно, никогда нам не проигрывал. Будто подтверждал природные особенности мужского мозга. В карты мы с ним играли в редких случаях, когда спонтанно могли состыковаться сменами с Таней. А когда мы оставались вдвоем, нам было не до карт. Нас занимали другие душевно-эротические игры.
Меня всегда занимал вопрос: что происходит с моим организмом? Что за физиология, которая реагирует на каждого человека по-разному? Или, может, физиология тут ни при чем, это психология? Почему его, Александра, прикосновения вызывают у меня такую бурную реакцию? Желанную, словно долгожданную? Наверное, в этом и заключается темперамент человека. Почему от него, от Александра, исходит столько тепла, уюта, душевного комфорта? Он же мне никто. Чужой человек. Почему двум чужим людям может быть вместе настолько хорошо, что стирается грань различия между ними? Мы как будто сливаемся в одно целое. И испытываем одинаковые чувства, словно у нас одно сердце, одни органы дыхания на двоих. А не любовь ли это? Не знаю, очень сложный вопрос.
Что касается любви, я всегда стараюсь быть очень осторожной, потому что не уверена в своих чувствах, они у меня переменчивы. Иногда мне кажется даже, что я не способна любить. Мне этого не дано от природы. Влюбчива, да. Могу без памяти влюбиться в любого человека. И в душе балдеть от своей влюбленности, получать удовольствие от самого факта такого состояния, даже не нуждаясь во взаимности. Вот такая у меня отличительная психологическая особенность. Причем с детства. А влюбиться могу не только в мужчину, красавца, в идеал женщин. Я запросто могу влюбиться и в женщину, и в ребенка. Сколько раз в своей жизни я влюблялась в своих подружек! Конечно, это все скрывалось, не дай бог, кто узнает об этом, могут ведь неправильно понять. Эти однополые мои влюбленности ни в коем случае не сопровождались эротическими фантазиями. Я, наверное, в сексуальном плане – натуралка, хотя согласна и с тем мнением, что в каждом человеке есть наличие скрытых сексуальных однополых притяжений. Что в человеке изначально заложена бисексуальность. Я от всей души влюблялась, например, и в своих кумиров. Например, в Мадонну. Вот она, на мой взгляд, не обладает ни сногсшибательной внешностью, ни соловьиным голосом, не имеет особенного актерского таланта, но, тем не менее, ей удалось покорить весь мир. Видимо, тот значимый стержень заключается именно в ней самой, внутри нее, в ее личности. А оболочка не имеет никакого значения.
Меня великие люди всегда покоряли своей сущностью. А великие поступки, великие таланты…
Вот, например, когда я слышу голос Эдит Пиаф, у меня наворачиваются слезы на глазах. Такая же ситуация во время балета, особенно «Щелкунчика». Я тихо начинаю гордиться, что Чайковский русский, что он говорил и думал на том языке, который доступен мне… Все на том же великом и могучем…
Однажды был такой случай. Я, любительница балета, хотела приобщить к этому делу своих двух, ну, скажем приятельниц. Купила билеты на «Щелкунчик», предложила им, они охотно согласились. Даже взяли своих детей. Пришли мы в театр, и перед просмотром я им говорю:
– Девочки, вы не обращайте внимания, если вдруг увидите, что я всплакнула.
Лучше бы я этого не говорила! Во-первых, они во время балета разговаривали, чем меня отвлекали и заставляли нервничать. Во-вторых, даже подкололи. Одна из них вдруг повернулась ко мне:
– Она спрашивает, когда Баева собралась плакать.
Очень смешно. Мне, например, было невесело. Мало того, что дети не находили себе места от скуки. Конечно, на балет с бухты-барахты не ходят. Детям долго и упорно нужно прививать любовь к искусству. Так что знакомые испортили мне вечер. Я им об этом потом сказала…
А когда я слушаю скрипку Паганини, у меня ком подкатывает к горлу. Или, наоборот, когда звучит вальс Штрауса, мне хочется подскочить и, становясь невесомой, как пушинка, кружить под легкую, воздушную, щемяще прекрасную музыку.
Может, это просто эмоциональность, а может, чувствительность. Или тонкость души. Не знаю.
Что касается любовного многоугольника, хочу привести выдержку из записей того времени из личного дневника:
«…В последнее время у меня сексуальная жизнь настолько насыщена, что иногда несколько ночей подряд провожу с разными партнерами. Не знаю, насколько это аморально, но знаю, что мне хорошо не только физически, но, что самое главное, психологически. И обязательное условие, которое я соблюдаю безукоризненно, – это не навредить никому из своих партнеров ни в каком плане. Каждый мой партнер уверен в том, что он единственный у меня, и я к нему испытываю такие же чувства, какие он ко мне. Мне это удается, наверное, потому, что я на самом деле влюблена в каждого из них. Секс – это спорт, чем больше им занимаешься, тем больше возрастает интерес к нему. Но не будь я такой влюбчивой, может, и секс казался бы мне постным. Сексом без любви я не могу заниматься».
Я испытывала трепетные чувства к Александру. Однажды мы с ним почти всю ночь прозанимались сексом, делая перерывы только на перекуры и шампанское. На следующее утро меня с одной работы муж повез сразу на другую, в общежитие. Мне там всегда хорошо: много друзей и подруг, большой круг общения. И в тот день мне позвонил Милый друг:
– Привет, радость моя! – весело прозвучал его голос в трубке. – Как я по тебе соскучился!
– Привет! Мне тоже приятно тебя слышать, – искренне ответила я.
– Как хорошо, что сегодня твоя смена! Я вечером приеду, ты только дождись меня, никуда не уходи. Постараюсь пораньше приехать. У меня презент для тебя, «Тульский сувенир».
– Я буду верно тебя ждать, – пошутила я.
Вечером у меня на вахте опять спонтанно, как это обычно бывает, собралась веселая компания. Милый друг, душа компании, опять был на высоте. От него исходило столько положительной энергии, что он заражал ею всех. Побыв до поздней ночи среди друзей, мы с Милым другом покинули их и уединились у него в комнате. Нам было хорошо, царила настоящая идиллия. Веселая компания разошлась лишь к утру.
Утром я, вся помятая, но счастливая, потихонечку собиралась домой. У меня была мечта идиота, точнее, идиотки: приехать домой, поваляться в теплой ванне не менее получаса, затем залезть в чистую, домашнюю постель и поспать несколько часов нормальным сном.
Тут на вахте появилась бодрая, свежая, как утренняя роса, заведующая. Как она прекрасно выглядела! Она сияла энергией и смотрелась моложе своих лет. Вот что значит здоровый ночной сон в своей постели! А я тут сижу, как загнанная лошадь. Попробуйте подряд двое суток отработать, да еще с такими бурными ночами! Я ей от всей души позавидовала белой завистью. Влюбленные женщины черной завистью не страдают.
– Привет! – поздоровалась со мной моя начальница. – Как прошла смена?
– Привет! – как можно бодрее ответила я. – Все нормально.
– Ты сегодня выходная?
– Да. Вот сижу и мечтаю о горячей ванне и о хорошем сне, – ответила как можно беззаботнее, чтобы не показать усталость после пьяной и любовной ночи. Хотя начальница у нас очень хорошая, все равно не надо ей знать лишнее. Как говорится, подальше от начальства, поближе к кухне. Обменявшись дежурными фразами, заведующая поднялась к себе в кабинет.
Тут раздался звонок. Я подняла трубку и услышала родной голос мужа:
– Привет, любовь моя! Ты сегодня домой?
– Привет, любовь моя! – искренне вырвалось у меня.
«Когда же в последний раз мы с ним были?» – мелькнуло у меня в голове.
– Да, сегодня я домой.
– Я сейчас заеду за тобой, подожди немного.
– Что-нибудь случилось? Тебе же на работу надо!
– Да, случилось. Умираю, тебя хочу. Соскучился по тебе, просто не представляешь как.
– Ты телепат. Я тоже только что подумала о тебе. Я тебя тоже хочу.
Это соответствовало истине. Несмотря ни на что на свете, а может, и вопреки всему, муж оставался для меня очень дорогим мне человеком. Мы с ним оказались эмоционально зависимы. За долгую, прожитую вместе жизнь прикипели друг к другу, срослись сердцами. Это, пожалуй, тот случай, когда муж с женой становятся друг для друга больше, чем супруги, они становятся родными, и каждый из супругов превращается в неотъемлемую часть одного целого.
Затем на вахту заглянула моя сменщица, Настасья – парень-рубаха.
– Привет! Как у нас тут дела? – задала она дежурный вопрос.
– В Багдаде все спокойно, – прозвучал дежурный ответ, как пароль, который понимали только вахтеры. Мы дружно засмеялись.
– Долго вчера гуляли?
– Это закончилось буквально час назад.
– Погуляли на славу, значит. Как у тебя на личном фронте?
– Все в ажуре, как всегда.
– Ты молодец. И как это у тебя получается? Везде успеваешь! И такой успех у мужчин! Научила бы, подруга.
– Секрет моего успеха в том, что я их, мужчин, просто люблю. И жить без них не могу. А они отвечают мне взаимностью. Только и всего, подруга, – ответила я ей в тон.
Тут прозвучал автомобильный сигнал, это подъехал мой муж.
– Это за тобой? – спросила Настасья. – То-то я смотрю, ты не торопишься. Ну, пока, счастливо тебе.
– Пока, счастливо. Спокойной смены!
Дома, соответственно, муж напал на меня, как голодный солдат. Вы думаете, у меня не было желания? Ничего подобного. Как говорится, аппетит приходит во время еды. С сексом у нас с ним никогда не было проблем. Наоборот, у нас с ним совпадал темперамент. Может, идеальный секс играл немалую роль в сохранении семьи. Как-то я в «Спид – инфо» читала про классификацию секса и открыла для себя, что наш с мужем секс можно отнести к королевскому типу, где преобладают затяжные прелюдии, сопровождаемые обоюдными неоднократными мини-оргазмами, предвестниками последующего бурного оргазма – триумфального финала самого непосредственного соития.
– Я тобою еще не насладился, – сказал муж, уходя на работу. – Отдыхай, набирайся сил, вечером будет продолжение. Вот тогда мы уж оторвемся по-взрослому, не торопясь, с чувством, с расстановкой…
– Со смыслом, – подхватила я ему в тон.
– Пока, любовь моя, до вечера!
Мы поцеловались. Он, счастливый, поехал на работу, а я, счастливая, наконец-то пошла принимать вожделенную ванну. Лежа в ванне и нежась, я с гордостью подумала:
«Все-таки он у меня самый лучший. Недаром говорят, что браки заключаются на небесах. Боже, как я люблю своего мужа…»
Переросла себя…
Однажды меня посетила такая тоска, что я не знала, куда себя деть. Тоска была занудной, беспричинной, но по времени затягивающейся. Она меня обычно навещала очень редко. И посещала не случайно. Это всегда значило: что-то не так со мной. И я начинала, как обычно, заниматься самокопанием, иногда забредала в такие дебри, что казалось: вот оно, самое неизведанное, подсознательное оголилось в непристойном свете.
Так или почти так было и на этот раз. Я всю ночь глаз не сомкнула, пока, проанализировав, покопавшись вдоволь в своем внутреннем мире, не пришла к выводу, что я сама себя переросла и что-то мне надо с этим делать, что-то изменить, прийти к чему-нибудь продуктивному и занимательному.
Поутру муж меня вез с одной работы на другую. Отягощенная своими мыслями, я решила поделиться ими с мужем.
– Костик, – начала я без особого энтузиазма, потому что до сих пор не могла определиться, в чем проблема и чего именно я хочу.
– Я тебя внимательно слушаю, – сказал мой дипломат, догадываясь, что меня мучают какие-то серьезные задачи, в которых я сама еще не разобралась и затруднялась их сформулировать.
– Я даже не знаю, как сказать, – пробормотала я, – но мне чего-то не хватает, я чем-то недовольна, сама не знаю, чем. Мне чего-то хочется.
– Это в личном плане? – стал уточнять мой верный спутник жизни. – Или что-то более глобальное?
– Боже, как ты точен! – обрадовалась я предположению мужа. – Я как раз не могла определить, насколько это глобально. Теперь я без сомнения думаю, что это глобально для меня.
– Может, тебя не устраивает твой образ жизни, а может, профессия, дело, которым ты занимаешься? Может, тебе надо совершенствоваться в чем-то?
– Костик, ты у меня гений! – воскликнула я. – Точно, я хочу совершенствоваться! Мне кажется, я переросла себя. Мне уже тесно в этой шкуре, которую я ношу.
– Если я правильно понимаю, тебе надо идти учиться дальше. И на кого мы пойдем дальше учиться, на психиатра?
– Нет, на психиатра я, пожалуй, не хочу. Мне нужно что-нибудь для души.
– Может, о душе? Ты же любишь копаться в дебрях человеческой души.
– Какой ты у меня умничка! Точно, мне надо профессионально заниматься любимым делом, копаться в человеческих душах. Пожалуй, я пойду учиться психологии. Но мне хотелось бы, чтобы это было связано и с медициной. Да, – продолжала я рассуждать вслух, – пойду-ка я в медицинские психологи.
– Это в медицинский институт? – спросил меня мой благоверный. – Ты не бойся, я в состоянии оплатить твою учебу. Подумай, реши, куда тебе надо, и скажи мне, в какую сумму это мне обойдется.
– Ладно, обязательно подумаю. Спасибо тебе, здорово помог. Я всю ночь не могла спать, не знала, чего же я хочу.
– С тобой это бывает, – мудро заметил мой муж.
Совместно прожитые годы оставляют отпечаток. Он, пожалуй, изучил меня от корочки до корочки, как прочитанную книгу, как в «Летучей мыши» Айзенштайн свою жену.
Весь свой рабочий день на вахте я посвятила этой своей мысли. Я анализировала свои потребности, синтезировала свои амбиции, конкретизировала свои возможности как умственные, так и материальные.
В действительности во мне росло недовольство из-за того, что я занималась не тем, чем хотелось. Часто при ссорах с мужем я начинала возмущаться тем, что виновником всего выступал именно мой муж. Он не смог заработать в свое время жилплощадь для нашей семьи и не дал мне возможность заниматься детьми и чем-нибудь еще… И опасался, что я слишком увлекаюсь вином и, не дай бог, сопьюсь. Ведь женский алкоголизм страшнее мужского, это практически необратимый процесс. Тогда я начинала возмущаться. Ведь я как медик понимала это не хуже, но во всем, со мной происходящем, виноват он один. Он вовремя не обеспечил нас квартирой, и я, женщина с высшим образованием, со способностями, вынуждена просиживать на вахте круглыми сутками и тупеть от безысходности и безделья.
Теперь же нам обоим казалось, что мы пришли к решению проблемы. Пока я буду отрабатывать положенный мне срок в системе, у меня есть возможность поучиться и получить новую профессию, к которой лежала душа и для освоения которой потребуется немало энергии, времени и умственных способностей. Вот что сейчас может составить для меня смысл жизни.
Я, окрыленная новой идеей, полетела на следующий день в книжный магазин за брошюрками, типа: «Куда пойти учиться?». Мне пришлось пересмотреть не одну подобную брошюрку, пока я нашла именно то, что хотела: государственный вуз – тогда это было важно – где есть факультет психологии с кафедрой клинической психологии, куда принимались именно лица с медицинским образованием. И форма обучения меня устраивала полностью. Поскольку я противник того, чтобы психологию изучали заочно, считаю, что это просто несерьезно, меня обрадовала форма обучения с обязательным посещением по выходным. По субботам и по воскресеньям с утра до вечера, то есть порядка восемнадцати-двадцати часов занятий в неделю. Это немало. Получается в среднем семьдесят часов в месяц, а в год около семисот часов семинарских и лекционных занятий. Конечно, каждому желающему всерьез постичь профессию, необходимо и самостоятельно заниматься: находить специальную литературу, штудировать ее, чтобы позже применять на практике. И вообще, психолог совершенствуется всю жизнь.
С осени у меня начались занятия в университете. Надо ли говорить, какой подъем я почувствовала с первых же дней занятий! Я училась с огромным удовольствием. Может, стоит всем идти учиться в зрелом возрасте? Я помню первое свое студенчество, когда мне было всего восемнадцать. Тогда для меня учеба была сплошной обязаловкой. Может, потому что я была молодой, а, может, потому что профессия не нравилась. А тут налицо совсем другая картина. Я не пропускала ни одного занятия, во-первых, потому что за учебу заплачено, а, во-вторых, – и это главное – мне было интересно. Ты приходишь в аудиторию, и появляются умные люди – доценты, профессора, кандидаты и доктора наук – и читают тебе умные лекции. Супер!
Несмеяна
Сам факт нашего знакомства с Несмеяной я не помню. Помню только свое первое впечатление о ней. Когда мне сказали, что она сестра Алевтины, меня она совсем не впечатлила. Невзрачненькая, хотя очень молодая, но выглядящая старше своего возраста из-за полноты и серьезности взгляда (за глаза ее звали принцессой Несмеяной). Но при ближайшем рассмотрении я отметила для себя, что кожа на лице у нее идеальная, без малейших изъянов – белая, свежая, ровная. И вообще, Несмеяна казалась деревенской девушкой, пышущей здоровьем, девушкой из озоновой зоны.
Друг другу мы представлены не были, но, тем не менее, она стала ко мне заходить. Поначалу робко садилась, и, несмотря на значительную разницу в возрасте, мне с ней было интересно общаться. Я поняла, что девочка любознательная, много читает, ее кругозор намного шире, чем у окружающих нас людей. Она оказалась находкой для меня. Порой я даже не замечала разницу в возрасте, постепенно она вообще сошла на нет. Но иногда Несмеяна напоминала мне мою дочь (Маше тогда было тринадцать, но она серьезная у меня с пеленок) своей степенностью не по возрасту. И в такие минуты я испытывала к ней смешанные чувства – дружеские и материнские. И потому я, как могла, хотела ненавязчиво, с любовью вложить в Несмеяну добрый полезный жизненный опыт. На личном примере старалась вытеснить ее некоторые негативные проявления. Нет, ни в коем случае не переделать! Я ее любила и такую, со всеми недостатками. Просто хотелось, чтобы она понимала: некоторые недостатки можно не обнажать, а, наоборот, искусно скрыть, если не удастся изжить. И, вообще, в идеале хотелось, чтобы девушка понимала: в сущности, каждый человек должен быть выше своих не достатков. Или уж во всяком случае работать над этим и стремиться к этому. Как с подругой я с ней могла поделиться сокровенными, взрослыми мыслями и чувствами. И выслушивая ее мнение или рассуждения по какому-либо вопросу, я не без удовольствия отмечала, какая она умненькая, моя маленькая подружечка.
Добросовестная, относящаяся ко всему на свете очень ответственно, Несмеяна меня иногда даже пугала. Мне порой казалось, что я такая несерьезная, иногда даже легкомысленная по сравнению с ней. И мне становилось не очень уютно. Но вместе с тем я замечала и другое. Несмотря на всю свою положительность, которая проявлялась и в быту (она была и хозяйственной до умопомрачения – мне такой никогда не стать! – и шила, и вязала, и стригла людей, чем иногда подрабатывала на жизнь, и готовила, и всегда у нее в комнате полный порядок, и племяннику помогала с уроками, в общем, золото, а не человек), она оказалась неуверенной в себе. Чувствовалась зажатость, даже некоторая забитость. И чем больше я с ней общалась, тем обиднее становилось мне за нее, как будто ее незаслуженно недолюбили, недооценили, не рассмотрели. И, видимо, ее ко мне притягивала моя, наоборот, чрезмерная уверенность в себе, моя открытость перед людьми. Мне казалось, Несмеяна восхищается мною и старается подражать мне. Несмотря на свой серьезный взгляд, серьезные рассуждения, она оставалось по-детски наивной.
Ее нельзя было назвать жизнерадостной, жизнеутверждающей, скорее, наоборот, она часто была угрюмой, подавленной и склонной к депрессии. С чем было такое ее состояние связано, оставалось для меня загадкой. И эту загадку я пыталась разгадать.
Несмеяна жила вместе с сестрой Алевтиной и племянником. Ко времени нашего знакомства с ней, Алевтина устроилась на работу в кафе, где прилично платили, а Несмеяна заменяла сестру на ее основной работе, выполняла работу уборщицы. Помимо этого, она подрабатывала тем, что провожала соседских детей по утрам в садик. И получалось, что практически она тоже член нашего коллектива. И я, по возможности, приобщала ее к нашему обществу. У меня с заведующей общежитием были прекрасные отношения, мы с ней частенько обедали вместе. Бывало, друг к другу захаживали. И иногда я Несмеяну брала с собой и к заведующей пообедать, пообщаться.
Я ее приобщала и к своей семье. Приглашала к себе домой, мы с ней вместе готовили. Или на праздники, когда собирала у себя друзей, звала ее тоже. Или, бывало, мы с мужем соберемся к друзьям в гости, брали и ее с собой.
У сестер с Ириной были общие подруги в другом общежитии. И они втроем часто ездили к ним на дни рождения, например. И те часто приезжали к ним, то есть к нам в общежитие. И сестры с Ириной, в свою очередь, решили меня приобщить к своим подружкам. И мы однажды с мужем отправились на день рождения в другое общежитие. Собралось много народу. Нам всем было очень интересно, играли в разные игры. Мой муж весь вечер веселился, шутил и был, как всегда, душой компании. Возвращались на машине моего мужа. Он вез нас всех пьяных. Особенно развезло нашу Иру, она всю дорогу указывала Косте на дорожные знаки и объясняла, какой знак что обозначает. А все остальные хихикали. Может, потому что мой муж совсем не пил, а может, по другой причине, дома он сказал:
– Дорогая, не обижайся, но мне кажется, тебе не стоило брать меня к своим подругам.
– А что, тебе не понравилось?
– Честно говоря, нет. Не очень уютно. И прошу, впредь езди одна.
Однажды Несмеяна отмечала день рождения. И я опять уговорила мужа пойти со мной на вечеринку. В тот день я надела платье, которое надевала на новогодний банкет, где познакомилась с Александром. И покорила его сердце. Надевая это платье, я не преследовала никакой цели. Просто оно с тех пор без толку висело в шкафу. Больше случаев подходящих не было. А тут подвернулся случай. Но, когда мы пришли к сест рам, я поняла, что поступила необдуманно. Именинница была в скромном платьице, трикотажном, коричневого цвета, которое ей было не к лицу. Она в нем напоминала Крупскую. Зато я невольно выделилась. Мне даже Алевтина заметила:
– Какое у тебя шикарное платье! Ты затмила именинницу.
Наверное, Алевтина не деликатничала со мной из-за обиды за сестру, но мне самой было очень неудобно и обидно за Несмеянушку. И я поделилась с мужем:
– Зачем я это платье надела? Надо было что-нибудь поскромнее. Прямо неловко перед именинницей… У нее, по-моему, даже настроения нет.
На что мой отзывчивый муж сказал:
– Я знаю, как поднять ей настроение! Возьми ее с собой, и поехали! Купим ей букет ее любимых цветов, каких только она пожелает.
Предложение моего мужа было всеми принято единодушно, и мы отправились за цветами. Имениннице одна из подруг предложила надеть свою дорогую песцовую шубу. Надев ее, она расцвела и заметно повеселела. И цветы она выбрала, какие хотела, и мы, вернувшись, еще очень долго пили за ее день рождения. Я постоянно все тосты поддерживала фразой: «За твои шестнадцать, моя девочка».
Но испорченное мое настроение мне сломать так и не удалось. И я жалела не только о неудачно выбранном платье, но и о том, что увлеклась семейным приобщением. Не надо мне было пытаться увлечь мужа своими интересами. Как говорится, мухи отдельно, котлеты отдельно. И в общество, где в основном незамужние женщины, с моей стороны было опрометчиво приводить мужа. Кроме него с нами празд новал еще один мужчина, муж одной из приезжих подруг. И в итоге оказалось пять женщин и двое мужчин. Вот где начинается неравноправие между полами!
Если б вы видели, как был великолепен мой муж! Коммуникабельный по своей природе да еще любитель женского общества, он чувствовал себя, как рыба в воде. Шутил, рассказывал анекдоты, кокетничал со всеми, танцевал по очереди с каждой из нас, комплименты раздавал налево и направо, стараясь угодить всем. Распустил хвост, как павлин. Вообще-то это его обычное поведение. Но, одно дело, когда мы проводим вечера среди семейных друзей. Подумаешь, пококетничает с женой друга при друге и при мне! Это воспринимается, как дружеский поступок. И совсем другое дело – его поведение среди незамужних женщин. Здесь невольно возникает чувство соперничества среди женщин. И его поведение приобретает уже другой оттенок. Он просто настолько покорил своей коммуникабельностью окружающих. И когда я сказала, что нам уже пора домой, одна из пьяных дам в наглую предложила мне ехать домой одной, а мужа оставить им.
Еще был один очень опасный момент в приобщении мужа в эту компанию. В какую-то минуту Алевтина, забывшись под воздействием алкоголя, начала открытым текстом что-то рассказывать про Милого друга. Мне удалось вовремя перевести разговор в другое русло. Слава богу, мне это удалось, муж ничего не заподозрил.
И еще один момент, который не желателен для глаз моего мужа. Ирина, наша с сестрами общая подруга, питает нежные чувства к мужу, приехавшей в тот день из другого общежития подруги. На таких вечеринках она с ним целуется. И все в курсе. Как говорит сама Ирина, дальше поцелуев их отношения не заходят. И вот представьте такую картину. Я выхожу в коридор, оставив мужа и всех остальных в комнате. И вижу, как второй мужчина сидит на батарее, а напротив него на стуле наша Ирина, пьяная влом. Но самое главное, меня убила их поза. Ирина обе ноги повесила ему на плечи. И они смотрели друг на друга пьяными, счастливыми глазами. Это выглядело комично для меня, потому что я хорошо знаю свою подругу Иру. А для постороннего взгляда? Если бы эту картину увидел мой муж, реакция была бы однозначной. Он потом замучил бы меня упреками по поводу моих сомнительных подруг и нравоучениями. Он недвусмысленно, не намеком, а прямым текстом стал бы даже требовать от меня прекратить отношения с ними. И заявил бы мне изумленно, как я могу с «такими» дружить. Но, к счастью, опять пронесло, он этого не увидел. Он был занят своим любимым делом, то бишь очаровыванием женщин.
В общем, после того вечера я пришла к выводу, что не стоит мужа ввязывать в более тесные отношения со своими подругами. Это оказалось бы обременительным не только для мужа, но и для меня.
Однажды, придя к нам домой, Несмеяна сказала, что ей понравился мой чайный сервиз. Вернее, это были остатки от чайного сервиза. И мне захотелось сделать приятное своей подружечке. Я, как-то собираясь на работу в общежитие, вспомнила об ее словах и отнесла ей одну чайную пару из этого сервиза. Почему-то Алевтина не совсем положительно прореагировала. Она сказала:
– Красивая чайная пара. Сервиз, наверно, замечательный?
– Да. Несмеяне понравился, и я решила сделать ей приятное.
– Ты такая добрая, – ответила мне не без иронии Алевтина. – А вот мне, например, нравится твой Костя.
Ох-о! Это был удар ниже пояса.
– Костя – мой муж. Это святое! Мужа не трогай. А любовниками я могу легко поделиться, по-дружески.
Я хотела обратить наш не очень добрый диалог в шутку. Чем была недовольна Алевтина, меня озадачило. Может, это сестринская любовь, то есть ревность. Может, она ревнует ко мне свою сестру? А, может, наоборот, меня ревнует к сестре? Или мне все кажется? Может, это моя паранойя опять не к месту заиграла.
Как-то сестры поехали с Ириной втроем в очередной раз в гости в другое общежитие. Там они познакомились с одним парнем. Не знаю, кого из них он предпочитал, но, похоже, нравился им всем. Моя Несмеянушка тоже была влюблена в него, как она мне призналась. Но почему-то оставалась в тени из скромности. Она, видимо, раскрылась только мне, потому что Алевтина свободно рассказывала, как он ей нравится. Но, в отличие от сестры, не сидела молча, сложа руки, а активно названивала по телефону, болтала с ним подолгу, кокетничала, устраивала телефонный флирт. Не терялась. Это все происходило на моих глазах, потому что звонить по телефону можно было только на вахте. В комнатах телефонов нет. Это дефицит даже в нашем ХХI веке.
А Несмеяна тем временем сидела хмурая и только глазами выражала недовольство. Сидела молча, скромно и тихо страдала. Я вначале даже не поняла, в чем тут дело. Но Несмеяна, как-то улучив момент, мне прошептала:
– Это она с ним разговаривает.
И столько горестной покорности и смиренности с судьбой-злодейкой было в этом шёпоте! Боже, бедная моя девочка! Вот кто может умереть от скромности в наш ХХI век! А вы говорите, прошли времена тургеневских женщин! Мне ее искренне стало жаль, как я ни старалась быть объективной в этой ситуации. Все-таки родные сестры, они ведь должны быть ближе друг другу, чем я кому-нибудь из них. Меня переполняли противоречивые чувства. С одной стороны, я испытывала уважение к такой скромности, не часто в наш век встретишь покорность, а с другой стороны, меня эта скромность раздражала. Она сидела – ни рыба ни мясо. Или еще хуже, как размазня, как ничтожество. Разве можно к себе так относиться? Разве можно опуститься до такой степени? Ну, хоть какое-то уважение к себе должно же быть! Ну, сделай хоть что-нибудь, не сиди сиднем! Но, тем не менее, во мне непроизвольно возрастала симпатия к обиженной судьбой Несмеянушке, и я тихо встала на ее сторону. Часом позже, когда Алевтина, наговорившись по телефону, натешившись своим кокетством и флиртом, ушла, и мы остались одни с Несмеяной, я возмутилась:
– Девочка моя, почему ты не скажешь ей, что влюблена в него? Пусть она знает, что ты так страдаешь! Она просто не в курсе.
– Я не могу. Видишь, он ей тоже нравится.
– Ну, что значит, ей тоже? Прежде всего, тебе нравится. И не просто нравится! Ты посмотри на себя! Ты вся исстрадалась, бедная моя девочка! Ну, разве так можно?! Она твоя сест ра, она поймет тебя, только скажи ей про свои чувства.
– Я не могу… – пролепетала она. – И вообще, она не поймет меня. Я что, не знаю свою сестру? У нас всегда так по жизни было. У нас всегда все лучшее – для Алевтины. Даже мама всегда ее любила больше, чем меня.
– Дурочка ты моя! Такого не может быть! Тебя мама не меньше любила, я в этом уверена. Вон смотри, какая ты умница! Просто у Алевтины характер другой, она не замыкается, как ты, она открытая. У нее даже принцип такой: открыто говорить о своих желаниях. Вот поэтому так и получается: то, что она хочет, – известно, и она делает попытки это заполучить. А ты сидишь, молчишь, кто знает, чего ты хочешь? Ты даже никаких попыток не делаешь, чтобы кого-то завоевать, что-то получить. И не надо во всем уступать ей лишь потому, что она твоя старшая сестра. У тебя своя жизнь, у нее – своя. А получается, что она проживает и свою и твою жизнь за счет тебя.
Однажды они в очередной раз поехали в гости. Несмеяна вернулась довольная и под большим секретом мне рассказала, как они с ним уединились в лесу и сблизились.
Меня ее откровения несколько огорчили, я не была рада за нее, как она рассчитывала, наверное. В этом ее поступке было что-то не очень приятное. Что-то настораживало меня. Моя интуиция что-то хотела мне подсказать. Но, усыпленная своей любовью к ней, я не стала копаться в себе. Хотя в поведении Несмеяны тогда сквозила какая-то неуловимая фальшь. Я, честно говоря, не знала, верить ей или нет. Несмеяна иногда наговаривала на себя и фантазировала, чтобы казаться лучше, круче, намного раскрепощенней, чем есть на самом деле. И не замечала, насколько это все выглядело у нее по-детски наивно. Как бы там ни было, я к ней привязалась всей душой, ее полюбила. Она была прелестью и не знала себе цены.
А Алевтина продолжала приходить, звонить и подолгу с ним разговаривала по телефону. По-прежнему кокетничала, флиртовала. В общем, все смешалось в доме Облонских. Или «Санта-Барбара» в общаге.
Тем летом Несмеяна съездила на юг с подругой и с ним втроем. Приехала с кучей впечатлений, потому что на юге, во-первых, была первый раз, а, во-вторых, с ним было много интриг. Хотя, я так поняла, подруга, которая ездила с ними, тоже имела виды на него. И вот Несмеяна взахлеб рассказывала про него и еще по-детски добавляла:
– Я теперь буду как ты. И с ним буду. И со своей бывшей пассией, Эндрю, одновременно. Никого не буду бросать. – В этом ее заявлении чувствовалась зависть ко мне, смешанная с гордостью и уважением.
С сестрой у нее были какие-то особенные отношения. Или мне так казалось. Ведь никогда наверняка не можешь ничего знать. Алевтина была старшей, но она, как и я, выглядела легкомысленней сестры. Я не раз слышала, как Несмеяна возмущалась поведением Алевтины. Она говорила:
– Это я отвадила Алевтину от пьющей компании. Если бы не я, может, она у меня и спилась бы. Она слабенькая, ей немного надо. А эту Дину никто не перепьет, а Полину никто не перекричит. – Ах ты, Крупская наша! – Теперь мне надо отучить ее на всех вешаться, – дальше продолжала наша Макаренко. И была при этом очень серьезной.
В общем, наши дружеские отношения крепли. Я теперь реже ходила на коллективные посиделки. У нас с Несмеяной были свои интересы, которые стали в моем сознании вытеснять другие. Общение с ней было всеобъемлющим, и я, полностью охваченная им, другого общения не искала. К тому же нам нередко составляли компанию Ирина и Алевтина. У нас образовался свой круг интересов.
Мечта детства, мама, Сочи
Я выросла в многодетной семье. Мои родители, интеллигентные люди, были заурядными служащими советской страны. Мама по состоянию здоровья большей частью не могла работать в полную силу, часто оставалась дома, занималась нами и хозяйством. А папа работал учителем – профессия благородная, по тем временам очень уважаемая, престижная, но, к сожалению, малооплачиваемая.
Хотя материального недостатка в нашей семье я не ощущала. Возможно, потому что это компенсировалось любовью родителей, братьев и сестер. У нас была большая дружная семья, где всегда царили покой, уют, тепло и душевный комфорт. Родители, как и большинство людей того времени, не считали бедность пороком, не ставили во главу угла материальные блага. Развивая нас в интеллектуальном плане, они старались вложить в нас больше человеческих ценностей, высокую мораль, привить культурные понятия, воспитать благородство, доброту к окружающим. Во всяком случае, во мне, уже сформировавшейся личности, нет или почти нет ни следа меркантилизма, который обычно формируется у детей, выросших в постоянной материальной нужде. У меня, скорее, наоборот, пунктик: не брать чужих денег ни под каким предлогом. Чужие деньги для меня – это, во-первых, зависимость, во-вторых, унижение. Даже если они подарены от души, бескорыстно. Но зато я ясно помню свои детские амбиции.
В этом мире все познается в сравнении. Материальную несостоятельность нашей семьи я отчетливо чувствовала, когда, будучи еще совсем маленькой, детсадовской девочкой, бывала в гостьях у дяди, папиного брата. Если наш папа был скромен, довольствовался лишь тем, что имел высшее образование и находил творческое удовлетворение в развитии своих любимых учеников, всецело отдавался любимому делу, то его брат, наоборот, находил удовлетворение в карьере и соответствующем ей материальном благе. Он делал карьеру по партийной линии. На тот момент, когда я могла осознанно оценить такое положение в социуме, дядя занимал высокий пост в райкоме партии. Помню, он был очень значимым человеком, пользовался большим авторитетом у местной власти. И, несмотря на то, что у него тоже было много детей, семья жила в достатке. Но больше всего меня впечатлили фотографии дяди на курорте. Особенно врезалась в память и осталась навсегда в моем детском воображении фотокарточка, где дядя позировал на пляже, на берегу моря, в круглой беседочке с белыми колоннами среди пальм. И внизу была надпись: «Крым. Ялта». И слова «курорт», «Крым», «Ялта», «Сочи», звучавшие из уст дяди, я тоже навсегда запомнила. Впоследствии я много думала на эту тему, анализировала, почему мои родители – такие умные, интеллигентные люди – не могут себе позволить вот такие поездки. И почему для этого надо обязательно работать в райкоме партии, занимать высокую должность. Думая об этом, я мечтала, что, когда вырасту, обязательно стану большим начальником, добьюсь всех благ партии и обязательно свезу своих родителей на курорт. Но у меня возникали сомнения: а смогу ли я осуществить свою мечту? Ведь я девочка, будущая женщина, а может ли женщина в нашей стране сделать карьеру и достигнуть таких высот, как мой дядя? Помню, однажды, измученная подобными мыслями, я спросила у мамы:
– Мам, а женщины-начальницы бывают?
Мама весело, по-доброму рассмеялась и ответила вопросом:
– А что, ваша заведующая детским садом разве не женщина?
Для меня это оказалось откровением. Но мое детское любопытство не было полностью удовлетворено, меня не устраивали масштабы той карьеры, которую сделала женщина в лице заведующей детским садом. Я продолжала допытываться:
– Мама, а что надо сделать, чтобы стать большим начальником, как дядя?
На что мама опять рассмеялась, обняла меня и поцеловала, приговаривая:
– Какими мыслями забита твоя маленькая головка, глупенькая ты моя? Для того чтобы стать таким, как дядя, надо многому учиться. И учиться нужно хорошо. А потом много трудиться.
Мамин ответ меня не устроил совсем. Как это долго и скучно! И при чем тут учеба? Это мама специально говорит, чтобы мы, ее дети, хорошо учились. Она всегда моим старшим братьям и сестрам твердит, что надо хорошо учиться, чтобы вырасти достойными людьми, как наш папа…
С тех пор утекло много воды. Я выросла в большую тетеньку. Мечты мои на протяжении жизни менялись тысячу раз. Но про свою ту детскую мечту – «беседку с белыми колоннами на берегу моря» – я вспомнила прошлым летом, когда в очередной раз вывозила детей из загазованной Моск вы на море. Тогда мы отдыхали в небольшом морском городке Крыма Судаке. И однажды, на экскурсии по морю от Судака до Ялты, я, стоя на палубе теплохода, вдруг обнаружила на берегу ту беседку детства, именно ту, с белыми колоннами, и меня как током ударило. Я отчетливо вспомнила фотокарточки из детства, будто это было не со мной, а если со мной, то в прошлой жизни. Фотокарточки дяди – значимого для меня человека. И я также отчетливо вспомнила свои детские амбиции и мечты. Боже, какая долгая жизнь! Неужели это происходило со мной? Как это было давно! И надо же: вспомнить такое спустя больше четверти века! Отца у меня уже давно нет, он умер, когда мне было еще четырнадцать. А мама… Мама, слава богу, жива. Всю жизнь, заботясь о нас, своих детях, она ни одной минуты не прожила для себя, для своего удовольствия. Даже на сегодняшний день, будучи уже многократной бабушкой, она до сих пор тревожится только о нас, своих детях, и теперь уже и о внуках. На меня нахлынули очень грустные мысли о несправедливости этой жизни, и родилась новая мечта, уже реальная, осуществимая – вывезти маму на море, которого она не видела ни разу в жизни. И почему мы, ее дети, в особенности я, раньше об этом не позаботилась? Вот так бывает в жизни! Пока мы маленькие, зависимые от родителей, то все свои мечты связываем с папой-мамой, а когда вырастаем и сами становимся родителями, мечты свои связываем с собственными детьми, а родители отходят на второй план. Такова жизнь. Селяви, как говорят мои любимые французы.
Я недолго вынашивала план по осуществлению детской мечты. Мама моя живет сейчас все там же, в том же селе, в том же родительском доме с небольшим огородиком, где по весне выращивает сезонные овощи, и с небольшим яблоневым садиком с райскими яблоками.
Райские яблоки – символ моего детства – маленькие, не очень сладкие, не очень сочные. Мы с братиком, бывало, не давали им даже созреть, съедали зелеными. Зеленые они еще горькие, и, чтобы сбить горечь, мы их подсаливали. А потом мучились от спазмов в животе. И мама сразу догадывалась, отчего у нас животы разболелись, а мы удивлялись, откуда она все всегда знает.
Порой подумаешь, и кажется, что все так, как когда-то было. Но тем не менее, конечно, все уже по-другому. У мамы возрастные проблемы со здоровьем. К тому же она сейчас живет в семье старшего брата-вдовца с пятью детьми, так что у нее, как всегда, забот полон рот. Учитывая все это, надо выбрать время, когда она посвободнее от внуков. И надо выбрать такой сезон, чтобы не очень жарко, во избежание акклиматизации, отрицательных погодных воздействий на немолодой организм. С такими намерениями я нашу поездку с мамой на юг запланировала на раннюю весну, конец марта. Тем более это время совпадало с моим отпуском в психиатрии. Это был мой первый отпуск, после одиннадцати месяцев. К отпуску я заранее заказала в профкоме две путевки, желательно, в Сочи. Профкомом ведала моя коллега, молодая женщина, очень приятная в общении, с которой у нас за время нашего сотрудничества сложились прекрасные отношения. Вот она мне выбила две путевки именно в Сочи, в санаторий «Светлана».
На второй работе – на вахте, проблем не было, там можно легко договориться и с заведующей общежитием, и со сменщицами. Они всегда были готовы пойти человеку навстречу. Вот, пожалуй, из таких мелочей и состоит человечность. Может, поэтому мне было душевно уютно работать на вахте, несмотря на то, что поначалу я там чувствовала себя не в своей тарелке.
Теперь осталось морально подготовить к поездке, то есть к моему отсутствию на время (а точнее, на двадцать три дня – путевка на три недели плюс день туда, день обратно), мужа и детей. По этому поводу традиционно состоялся семейный совет за ужином. Выслушав меня, все дружно поддержали поездку. Муж по старшинству взял право первого слова.
– Я горжусь тобой, любовь моя, – сказал он. – Думаю, наши родители заслуживают таких приятных сюрпризов с нашей стороны. Ты просто молодец! А за нас не беспокойся. Дети у нас, слава богу, не маленькие, справимся.
– Хочешь осуществить мечту детства? – спросил мой осведомленный сын. – Я помню, ты летом рассказывала о беседке с колоннами.
– Какой же ты внимательный! – умилилась я. – Не думала, что ты запомнишь мои летние откровения.
– А ты еще рассказывала, что тебе в шестом классе подарили открытку, и там было «Ласточкино гнездо». И ты тогда дала себе обещание, что когда вырастешь, обязательно посетишь его, – добавила дочь, доказывая, что она тоже в курсе моих летних откровений.
– Ну, насчет обещания, я, конечно, преувеличила для красного словца, но мечта такая имелась. И мне очень приятно, что у меня дети очень внимательные. Я вас просто обожаю. Давайте теперь обсудим, как вы будете без меня обходиться.
– Мам, не переживай, я умею жарить яичницу, могу отварить пельмени, сосиски, – по-хозяйски заявила тринадцатилетняя дочка.
– А я буду помогать ей, могу картошку почистить, – авторитетно заявил одиннадцатилетний сын. – И за хлебом сходить в магазин.
И тут же с сожалением добавил:
– Жалко, что папа «доширак» не ест.
Мы с мужем весело засмеялись. Какие у нас замечательные дети!
Завершающее слово нашего семейного стола совета было за папой:
– Ничего, прорвемся. Я накуплю всяких банок-склянок, полуфабрикатов, могу даже «полюбить» на время маминого отпуска ваш «доширак». В общем, справимся. Я же веду холостяцкий образ жизни, когда вы на лето уезжаете в деревню или на тот же юг. Так что не впервой. Пусть наша мама не переживает, отдыхает, подлечит бабушку, и главное, чтобы бабушке понравилась мамина идея.
И уже обращаясь ко мне:
– Ну, звони маме, пусть приезжает к нам, а отсюда я вас провожу. Надо будет билеты заранее покупать.
Маму мы с мужем ездили встречать на вокзал. Когда я вошла в вагон и увидела маму, у меня внутри будто что-то оборвалось. За эти последние два года, которые мы не виделись, она здорово сдала. Она мне показалась такой маленькой, беззащитной и совсем больной. От той мамы, – властной, авторитарной, безапелляционной в модели своего воспитания, бескомпромиссной, порой даже суровой, – не осталось и следа. Более беззащитной она казалась из-за глухоты. У нее одно ухо не слышало совсем, а второе – с помощью слухового аппарата. И зрение совсем ослабло. Всего два года назад она намного лучше видела, лучше слышала и была во всех отношениях намного сохраннее. Возраст… А потом эти проклятые переживания. Ведь материнское сердце на все остро реагирует. Она тяжело перенесла смерть молодой снохи – жены старшего сына, которая умерла от рака. Эти переживания за сноху, пока она, тяжелобольная, прикованная к постели, лежала, а после ее смерти переживания за судьбу сына и внуков оставили неизгладимый след. Но, несмотря ни на что, мама не теряла присутствия духа. Увидев нас, она весело стала шутить:
– Принимаете бабушку? Вот приехала, слепая, глухая. Всю дорогу соседей доставала, всем вагоном обслуживали меня, старую, дай, господи, им всем здоровья и долгих лет жизни.
Мой муж всегда завидовал моей маме. Она, в отличие от его матери, всегда была, говоря на жаргоне подростков, продвинутой. Не боялась ни дальней дороги, ни каких-либо трудностей, которые могли возникнуть на пути. Помню, она приехала к нам, когда у нас родилась дочь. Провинциальная женщина, никогда не видевшая большой город, не растерялась, купила билет на самолет на свою пенсию и полетела к внучке в Москву. Нам, конечно, сообщила, но не просила встретить. Если нет такой возможности, не переживайте, сама на такси приеду, адрес есть, а язык, как в пословице, до Киева доведет. Вот такая она отчаянная женщина.
Я сидела с грудной дочкой дома, а муж, конечно, поехал в аэропорт встречать отчаянную тещу. А приехав в Москву впервые, мама ее всю объездила вдоль и поперек. Я, понятное дело, с грудной дочкой дальше двора не могла уйти, чтобы матери показать столицу, а муж, естественно, пахал целыми днями, но бабушка не отчаивалась. Она умудрялась объездить центральные магазины, про стаивала очереди за дефицитными вещами, делала завидные импортные покупки своим ненаглядным детям. Помню, как она однажды ушла утром и приехала поздно вечером, часов в девять. Я места себе не находила, не знала, что и думать. Уже и муж давно вернулся с работы, казалось, все сроки вышли, мы начали тихо сходить с ума, и тут она появилась усталая, голодная, но счастливая…
Весь день стояла в очереди за импортной курткой сыну. Ну, как же, он у нее умница, главный бухгалтер райпотребсоюза. Вот была жизнь! Имея высшее экономическое образование, да еще работая в торговле, человек не в силах купить себе приличную вещь. Зато бог дал такую мать, которая привезет из Москвы дефицит назло всем. Вот счастье-то!
…Дав маме передохнуть после дальней дороги пару дней, мы двинулись дальше в осуществлении моей мечты, сели в поезд «Москва – Сочи». Пробыв на дороге почти сутки, мы рано утром вышли из поезда на платформе Сочи. Город нас впечатлил. Не зря говорят, что вокзал – лицо города. Нам это лицо очень понравилось. Красивое сооружение в итальянском стиле, насколько я понимаю в архитектуре. Дальше нам предстояло ехать каким-либо городским транспортом, но было слишком рано, городской транспорт еще не ходил. Я взяла такси, и мы буквально через пять минут были на месте. Но зря я торопилась. Нам пришлось долго ждать рассвета. Администрация санатория не спешила нас заселять, она ждала, пока соберется народ. И, в конечном счете, оказалось, что почти весь наш вагон поезда «Москва – Сочи» собрался у санатория. Мне не терпелось скорее получить номер, чтобы мама наконец-то могла отдохнуть.
Номер нам тоже понравился. Двухместный, с раздельным санузлом, с душем. Комната была просторная, светлая, с балконом, с видом на город, на сочинский театр с колоннами. В комнате стояли вдоль стен напротив друг друга два очень на вид приличных дивана, посередине комнаты разместились обеденный стол и несколько стульев. Здесь же находился холодильник и телевизор на тумбе. Правда, телевизор был без дистанционного пульта управления. Говорили, что его можно получить у администратора этажа, но почему-то пультов там не оказалось. Телефона в номере не было, но мы в нем не нуждались. Единственный телефон находился внизу, на первом этаже, у дежурных. Туда могли звонить всем, и всех вызывали. И мы сообщили номер своим домочадцам. А мобильных тогда почему-то не оказалось ни у кого из отдыхающих. Видимо, все были такими же «богатыми», как мы с мамой. Ну, да, конечно, многие отдыхали по профсоюзным путевкам государственных предприятий.
Приняв душ после долгой дороги, полежав немного каждый на своем диване, немного передохнув, к восьми утра мы с мамой вышли на разведку, чтобы посмотреть, куда мы попали. Разведать, где столовая, где лечебная часть санатория, где бассейн, спортзал, клуб. И самое главное, где же оно, море. Долгожданное и желанное. Не успели мы спуститься на лифте, – а лифты хорошие, добротные, скоростные, прямо как в главном здании МГУ, – нас сразу направили в столовую на распределение столов, заодно и на завтрак. Столовая находилась внизу, до нее нужно было спускаться не один десяток ступенек, а дальше еще шла автомобильная дорога, то есть ее проезжая часть, которую предстояло переходить. Для мамы дорога оказалась проблемной. А лечебный корпус находился чуть дальше столовой. Он был двухэтажный, что тоже не облегчало мою жизнь сопровождающего. А спуск к морю тянулся сразу за медкорпусом. Но там тоже проходила дорога, небольшая трасса Сочи – Адлер, которую тоже предстояло переходить. К морю можно было еще спуститься напрямик от жилого корпуса, минуя все дороги, кроме той, что вела непосредственно к морю. В общем, мне предстояло маму сопровождать всюду, потому что, во-первых, Сочи – город спусков и подъемов, в некоторых местах даже крутых, во-вторых, везде надо переходить дорогу. Но все это казалось ерундой, мелочью жизни. Ведь кругом зеленые пальмы и другие экзотические деревья. Многие из них цвели и радовали глаз разнообразными красками. Погода была по-весеннему мягкая, теп лая. А воздух! Морской воздух – круглые сутки, дыши – не хочу. Даже сидя в номере можно им наслаждаться, так близко море от корпуса. Истинный курорт.
В столовой мы оказались за одним столом с двумя мужчинами. Им было по полтиннику. Один – интеллигентный, культурный, но с простой и располагающей внешностью, – оказался преподавателем какого-то столичного вуза, заведую щим кафедрой. А второй был очень общительный, веселый, очень приятный собеседник. Он почти не умолкал, рассказывая всяческие анекдоты, интересные истории, одним словом, тотчас стал душой компании. В прошлом бывший подвод ник, теперь он трудился на благо народа на каком-то столичном заводе. Нам с ними приходилось встречаться ежедневно по четыре раза. В санатории было четырехразовое питание. И я считаю, что нам с мамой повезло с соседями по трапезе. Они очень уважительно относились к маме. Доцент иногда обращался к ней даже на «ты», называя ее мамой. И тем самым выражал уважение к ее возрасту, и такое его отношение было насквозь пронизано теплотой и добротой.
После первого завтрака, который нам понравился, мы с мамой, как и весь народ, отправились на прием к терапевту. Он должен был назначить лечение. Нашим врачом оказалась молодая приятная женщина. Она посмотрела мамину выписку из медицинской карты и по моей просьбе назначила много профилактических процедур. Хотя она считала, что маме уже особенно ничем не поможешь, я, пользуясь маминым плохим слухом, попросила в качестве психологической поддержки назначить как можно больше процедур, от ухо-горло-носа до знаменитых мацестинских ванн. Уже одно то, что я с ней вожусь, сопровождая на всяческие процедуры, доставляло маме огромное удовольствие.
День начинался у нас с завтрака, а затем мы с мамой не спеша шли в лечебный корпус. Сначала в лор-кабинете ей делали продувание со словом «пароход», затем шли процедуры с носом и горлом, поскольку, как известно, ухо, горло и нос взаимосвязаны. Потем мы поднимались на второй этаж на массаж. У матери, конечно, были и возрастной артрит, и радикулит, и прочий букет. Массаж нам назначили через день, но маме так нравились и массаж, и массажистка, что я с ней за отдельную плату договорилась на каждый день. Мама была по-детски счастлива. После массажа мы, немного передохнув, шли на сероводородные ванны. Полностью ванну маме не рекомендовалось принимать, боялись за ее немолодое сердце, и она принимала ванну по пояс. Сероводородные ванны мы чередовали с ваннами мацестинских вод. Мацеста находилась далеко от нашего санатория, это вообще отдельный загородный курорт. Мы туда ездили на специальном автобусе, который выделяли для всех лечащихся в нашем санатории. Само здание мацестинской лечебницы впечатляло. Огромное, с красивым фасадом, большими белыми колоннами и громоздкими входными дверьми. Перед зданием раскинулась огромная площадка с красивыми газонами, на которых в изобилии цвели изысканные цветы. Внутри здания везде можно было увидеть следы прошлой роскоши, когда-то доступной только той партийной элите, к числу которых относился в свое время мой дядя. Это, пожалуй, красные ковры, постеленные на полу. Роскошные гардины, бархатные, насыщенные колоритными расцветками, в основном красного цвета. Впечатляли и масштабы помещений; широкие коридоры с высокими потолками, большие, светлые комнаты для процедур с громоздкими, большими окнами и подоконниками, лестницы с роскошным дизайном, с маленькими изящненькими колонночками под перилами. Может создаться впечатление, что я помешана на этих колоннах. Но это не так. Просто хочу подчеркнуть, насколько это все впечатлило нас с мамой.
Процедуры занимали у нас полностью половину дня до обеда. Мы приезжали уставшие, но счастливые лечением и вниманием, шли обедать, а затем возвращались в номер и, завалившись каждая на свой диван, отдыхали. Затем, немного передохнув, шли на полдник. Иногда за полдником я шла одна и приносила его в номер, и мы до ужина не выходили. Вечером после ужина мы с мамой, как правило, шли к морю, гуляли по берегу, вдыхая целебный аромат полной грудью.
Помню, первое впечатление мамы от впервые увиденного моря. Когда идешь к морю, его долго не видно, пока вплотную не подойдешь к ограде и не посмотришь вниз. И вот, когда мы вплотную подошли, и она увидела море, она тихо стала молиться. Таким огромным было впечатление, как само море. Затем, когда мы уже спустились к песчаному берегу, она села прямо на песок, жестом пригласила меня сесть рядом с ней, и я тоже в джинсах присела прямо на песок, и она стала молиться уже вслух. Благодарила Господа Бога за предоставленную возможность увидеть ей такое творение. Произнося слова благодарности, она неоднократно вытирала слезы, катившиеся у нее по щекам. Это было впечатляюще. Я невольно тоже прослезилась от гордости за себя. Ведь я сделала это! От радости за маму, которая получила истинное удовольствие. И вот так мы просидели с ней рядом, плача от радости и счастья, два чудика, которых объединяли в этот момент не только кровное родство и гены, а гораздо большее – огромное чувство взаимного материнства. У нее – по природному праву, потому что она меня родила, а у меня по отношению к ней – от ее беспомощности, беззащитности по возрасту. Она мне в тот момент напоминала маленькую девочку, ту, детсадовскую меня, которая полностью доверчиво отдавала свою жизнь в материнские руки.
И на протяжении всего нашего пребывания в санатории меня не покидало это чувство материнства по отношению к маме.
Ни на какие экскурсии, организованные администрацией санатория, мы не ездили. Мама быстро и сильно уставала, и я не рисковала, боялась за нее. Я сама ее выводила на пешие прогулки по городу. Чтобы посетить дендрарий, например, мы потратили почти целый день. Все время шли пешком, делая большие привалы на скамеечках и частые чайные перерывы в кафешках, потому что маме необходим был горячий чай, без которого у нее болела голова. Но, тем не менее, мы много прошли по дендрарию, много увидели экзотических растений и животных. Хоть мама и уставала, но не хотела сразу возвращаться, ей было все очень интересно.
Вечерами, после прогулки по берегу моря, мы возвращались в номер, и мама практически сразу засыпала, а я смотрела телевизор и скучала. Спать ложиться было еще не время, просто в Сочи темнело рано и быстро. И ночи были темные, хоть глаз выколи.
По телевизору зачастую смотреть было нечего, я в наушниках слушала свою любимую Земфиру на плеере и читала. Но и читать надоедало, и я порой не знала, как убить время. Для себя единственным развлечением я выбрала лишь бассейн с морской водой. Он находился в соседней с нашим санаторием элитной гостинице «Жемчужина». Когда я уходила в бассейн, мама оставалась одна в номере, и ей это не нравилось. Она ничего не говорила, но можно было догадаться. Иногда, возвращаясь из бассейна, я маму заставала у дверей номера, где она меня, нетерпеливо выглядывая, ждала.
Наши соседи по столу поначалу выражали свое восхищение моим поступком: какая молодец, что мать привезла на курорт! Не каждый молодой человек решится на такой шаг. Затем, видя, как я маму везде и всюду сопровождаю, вожу на всевозможные процедуры, она жалели меня и мне сочувствовали. А потом начинали сетовать, что я вечерами никуда не хожу, не составляю им компанию. Стали приглашать меня то в кино, то на дискотеку, то к себе в номер. Я, конечно, отказывалась, поблагодарив. Не потому, что они мне не нравились, скорее наоборот, они мне были очень симпатичны. Особенно мне нравился этот бывший подводник, имени которого я сейчас не помню. Запомнилась почему-то фамилия, может, потому, что он сказал, будто с такой фамилией то ли он один, то ли их только двое. Очень редкая фамилия – Нуник-Нунчаг.
Не принимала я их приглашения, равно как их ухаживания и комплименты, боясь этим самым обидеть маму. Пользуясь тем, что мама плохо слышит, я тихонечко им говорила, чтобы они при маме особенно были сдержанны.
А затем Нунчаг решил постоянно прикалываться. Он нашему доценту, имя которого я тоже не помню, говорил:
– Не трудись приглашать ее на свидание, она придет с кузнецом.
Или отпускал шуточки наподобие:
– Можешь не трудиться за ней ухаживать, ее все равно мама не отпустит на свидание.
Я не могла позволить себе никакие вольности, боясь маминой реакции. Хотя от ее авторитарного прошлого ничего не осталось, все равно я хорошо знала ее мнение по этому поводу. Она нас, своих девочек, воспитывала в строгой морали, в рамках жесткой нравственности. Так что я не хотела ей преподносить нежелательных сюрпризов, старалась соответствовать ее ожиданиям и не портить ей такой замечательный отдых.
Средний возраст отдыхающих был приблизительно сорок два – сорок четыре года. Совсем молодых почти не оказалось, не считая нескольких, буквально считанных детей. И пожилых людей, как моя мама, тоже не было. Но встречались женщины пенсионного возраста, которые, видимо, еще трудились, раз приехали по профсоюзной путевке. Увидев нас с мамой то в лифте, то где-нибудь в медкорпусе или просто на берегу моря эти женщины пенсионного возраста начинали меня хвалить, причем, громко, демонстративно, чтобы слышали все окружающие и брали с меня пример. Они говорили:
– Спасибо тебе, доченька, за такое отношение к матери. Какая же ты молодец! Умничка, везде с мамой, ни на шаг не отходишь от нее. Сама и молодая, и красивая, и скромная. Дал же Господь дочь! Спасибо тебе, доченька, спасибо.
От таких всенародных восхвалений я не знала, куда себя деть. Мне становилось так неудобно, что я готова была бежать оттуда сломя голову. И всегда боялась встретить этих женщин где-нибудь в неподходящем месте. Так и случилось. Был еще один мужчина среди отдыхающих. Молодой, возможно, чуть старше меня, хотя вряд ли ему исполнилось сорок. Но почему-то совершенно седой. Он меня преследовал с самого первого дня нашего приезда в санаторий. Первый раз он, улыбаясь, подошел ко мне при маме и выпалил:
– Красивая женщина! Вы мне очень нравитесь! Меня зовут Володя, а вас как?
От такой его наглости я потеряла дар речи. Но, не скрою, он мне тоже понравился. Однако, играя роль, предписанную мне судьбой на тот период жизни, я проигнорировала молодого человека. Молча прошла мимо него под ручку с мамой. Мой поступок был даже немного неприличен, будто я воспитывалась неизвестно где. Но, судя по реакции матери, которая осталась довольна, я решила, что поступила правильно. В конце концов, я только для нее здесь. Однако мой поступок ничуть не смутил его. Он продолжал стараться в каждом удобном случае обратить на себя внимание. Идя навстречу, например, обязательно громко здоровался, чтобы мама услышала, и делал комплимент, какой только успевал. Или еще что-то подобное. И это продолжалось так регулярно и долго, что мама даже привыкла к его возвышенному вниманию, больше столь остро не реагировала.
И вот в один прекрасный день в одном лифте оказались этот молодой человек и женщины пенсионного возраста, влюбленные в меня. Женщины в своем репертуаре начали свои восхваления, а молодой человек подхватил:
– Дамы, миленькие, поддержите меня! Мне она так нравится, но я безнадежно отвергнут ею, она не принимает мои ухаживания. Пригласите ее на дискотеку, пусть она придет с мамой и с вами. Вы маме составите компанию, а мы с ней потанцуем.
Тут женщины все одновременно начали уговаривать нас с мамой:
– А, правда, почему бы вам не прийти на дискотеку? Ведь вы молодая, вечерами сидите дома, скучаете. Приходите с мамой, и она развеется, и вы потанцуете.
И они маму начали уговаривать.
В тот день мы с мамой вечером пошли на дискотеку. Там действительно было очень весело. Все, кто постарше, сидели на диванчиках, поставленных по краю зала. А молодые танцевали в середине зала. Зал был большой, места хватало всем. Я маму посадила с немолодыми женщинами, а сама присоединилась к танцующим. И тут ко мне прибежал мой безнадежный ухажер. Он оказался даже младше меня на год, ему было тридцать пять. Седые волосы вводили в заблуждение.
Танцевать с ним доставляло мне огромное удовольствие. Или мне просто льстило, что я ему нравлюсь. И его комплименты. «Женщина любит ушами, а старушка – слуховым аппаратом», – шутит обычно моя Несмеяна. Танцуя, он приглашал меня в свой номер:
– Вот я чувствую, нам будет хорошо! У нас совпадает темперамент, мы созданы друг для друга.
Ну, конечно, на курорте все мужчины холостые и верны все, как один, своим курортным романам, и женщины, которых они встречают на отдыхе, непременно подходят им по темпераменту. Особенно если эта женщина приехала без мужа. Все это понятно, как ясный божий день.
Он еще приглашал меня зайти в бар, который находится на том же этаже, только в противоположной стороне зала. Говорил, что отлучимся только чтобы выпить по бокалу шампанского для состоявшегося наконец-то знакомства. Как бы мне ни хотелось принять его предложения, но я отказалась. Чтобы мама потеряла меня из виду? Ни за что! Он выразил сожаление очень оригинальным способом:
– Жаль, что обладательница такой классной фигуры очень зажата, скована, даже закомплексована и не живет в ногу со временем.
Оскорбление в мягкой форме. Иначе говоря, он меня назвал закомплексованной дурой. Я вспомнила, как однажды Алевтину один ее ухажер, который был отвергнут ею, обозвал фригидной дурой. Это Алевтина-то фригидная?! Мы с ней так хохотали, даже испытали некоторую эйфорию. Аналогично у моего ухажера тоже взыграло оскорбленное са молюбие. Он отошел от меня и долгое время не подходил. А я, немного посидев с мамой, продолжала танцевать. Меня на танец приглашали и другие мужчины, молодые и не совсем. А седой, как сторонний наблюдатель, смотрел издали. Я думала, что теперь он успокоился и не будет больше доставать меня, но не тут-то было. Через некоторое время он опять пригласил меня на очередной танец и снова – в свой номер. Он назвал свой номер, сказал, что будет меня ждать с открытой дверью до утра. Уходя, тихо спросил:
– Ты придешь?
Мое молодое тело кричало: «Да, да!» – но разум тихо ответил: «Нет».
Вернувшись с дискотеки, я от мамы наслушалась нотаций, что замужней женщине не подобает так себя вести, что нельзя в отсутствии мужа танцевать с другими мужчинами. И что за манера: танцевать в обнимку?! И почему все мужчины норовят тебя обнять?! Мои оправдания, что никто не собирался меня обнимать, я просто танцевала, и теперь все так танцуют, мамой не были услышаны. Она твердила, что ее все не волнуют, что я должна отвечать за свои поступки сама. Она напоминала мне саму меня, когда я тоже детям, утверждающим что все так делают в школе, отвечала, что меня не волнуют все, что они должны уметь отвечать за свои поступки сами, не сваливая проблему на общепринятый стереотип. Круговорот веществ в природе.
В ту ночь я не сомкнула глаз. Я была эмоционально возбуждена маминой нотацией, возбуждена эротичными прикосновениями и комплиментами моего ухажера, которого я незаслуженно отвергла. Закрывая глаза, я вновь и вновь прокручивала в голове все, что он говорил. Мое молодое тело хотело, даже требовало ласки и любви. В какой-то момент мне захотелось плюнуть на все и пойти к нему в номер. Но как же мама… Господи, она в тот момент для меня была совсем маленьким ребенком, которого, если оставишь ненадолго одного и с ним ничего не случится, все равно потом замучаешься чувством вины, захлебнешься им и умрешь от непосильного угрызения совести.
На другой день утром мама проснулась в очень хорошем настроении, будто и не была накануне вечером мною недовольна. Может, она и не помнила ничего? У нее уже развивался старческий склероз? Прямо вот так сразу, так заметно, так ощутимо? Мне стало не по себе от моих мыслей. Я даже подумала, что опоздала в осуществлении детской мечты, что все это напрасно, она все равно ничего не будет помнить. Но ничего подобного! Мама, будто прочитав мои мысли, весело улыбнулась и сказала:
– Пока склероз совсем не одолел, надо записать, что я должна рассказать по приезде своему зятю насчет поведения его непутевой жены, – и мы с ней весело рассмеялись, каждый своей мысли.
И с этим смехом между нами опять восстановилась полная идиллия, какой она может быть между любящими друг друга людьми, между матерью и дочерью.
Вот так прошли наши курортные дни. Мы с мамой исследовали весь город Сочи, прошли его вдоль и поперек, много фотографировались на память.
За все время отдыха мне муж звонил каждый вечер, интересовался маминым самочувствием, рассказывал, как они справляются без меня, говорил, что скучают без меня и что он очень любит меня. «Какой у меня замечательный муж», – думала я. Мамино присутствие так на меня влияло, что я не позволяла себе даже вспоминать о своих любовниках. Мне казалось, что сама мысль о них – тяжкий грех. Вот что значит сила материнского духа! Какое влияние на психику человека! Я была полностью зависима от ее мировоззрения, мнения, настроения. Я чувствовала себя как в вакууме, где мне не хватало воздуха, и казалось, я оттуда больше никогда не выберусь. Меня это стало немного тяготить. Но когда мы вернулись, я увидела своих детей, мужа, а затем вышла на работу, все вернулось на круги своя. Мне опять стало свободно дышать. И к тому же я получала особое удовольствие от чувства выполненного долга. После Сочи мама немного еще погостила у нас, потом стала вспоминать своих внуков, оставшихся дома, скучала по ним, и не терпелось ей поехать к ним и поделиться впечатлениями. Проводив маму домой, я долго не могла успокоиться, у меня перед глазами стояли все ее повадки, манера говорить, смеяться, шутить. Я вспоминала, как у нее часто слезились глаза, и иногда не было понятно, то ли она плачет, то ли глаза от старости износились настолько, что слезы льются непроизвольно. Я, прожившая двадцать с лишним лет самостоятельно, не особенно вспоминая ее, как это бывает обычно со всеми, кто рано покидает отчий дом, сейчас чувствовала, что мне не хватает ее. Я мысленно ее ревновала к ее внукам, к которым она была больше привязана. Я ее ревновала к своим родным братьям, которые были близки с ней территориально, возможно, и психологически. Я ее ревновала даже к снохам, к женам братьев, совсем, казалось бы, чужим людям, но, тем не менее, оказавшимся ближе к моей маме, чем я, ее родная дочь. И мне было немножко обидно, что жизнь устроена так жестоко, так неправильно, так несправедливо и непонятно…
Я даже не понимала, что со мной происходит: ведь все хорошо в моем существовании, у меня своя семья, дети, своя более или менее устроенная жизнь, но на душе почему-то было так необъяснимо тяжело, тоскливо, как будто я та маленькая девочка, которой без мамы ну никак. Вот пойми это создание – человека…
В первый после отпуска день, когда я вышла на работу, Александр с самого утра прибежал ко мне. Обычно, приходя к нам на этаж, он не задерживался там, а тут зашел ко мне в кабинет, посидел со мною. И в течение дня несколько раз приходил к нам под каким-нибудь предлогом и обязательно заходил ко мне. Что с ним такое? Он теряет контроль над собой. И это становится заметно для постороннего взгляда. Вечером, когда мы наконец с ним уединились, он признался:
– Я с самого утра не находил себе места. Я знал, что ты сегодня должна выйти на смену, ждал тебя с восьми утра на улице. Ходил, ходил, как дурак, все боялся тебя упустить. Так проходил почти до девяти. Потом меня одолели сомнения: возможно, я что-то перепутал с графиком. И я почти уже разуверился в том, что сегодня тебя увижу, и пошел в интернат. И смотрю, вдруг ты пробегаешь мимо. Я даже не успел осознать, что это все-таки ты!
– И это называется, ты ждал меня? Когда я пробегала мимо, как ты говоришь, ты стоял с какой-то женщиной и на меня едва посмотрел, – заявила я.
На самом деле, когда я вошла в холл, он разговаривал с какой-то женщиной, но когда увидел меня, правда, обрадовался, засиял и прокричал мне вслед в ответ моему приветствию:
– Приветствую, курортница!
– Почему ты заставляешь меня вечно оправдываться перед тобой? – поинтересовался Александр. – Ты бессовестно и беспощадно пользуешься властью, которую имеешь надо мной.
– Говоря о власти, ты знаешь, как мне тяжело без мамы. Она тоже, оказывается, имеет надо мной власть, я все еще никак не могу очухаться после ее отъезда. – Тут у меня стиснуло горло, и я сдавленным голосом еле проговорила: – Мне так ее не хватает, как будто я жить без нее больше не смогу.
Он подошел ко мне, нежно обнял меня и сказал:
– Большая, но глупенькая девочка. Вот просто девочка, а не зрелая женщина.
От этих слов я разрыдалась. Мы стояли, обнявшись, посередине кабинета, и я, уткнувшись носом в его плечо, все ревела и ревела. Он нежно гладил меня по волосам и молча слушал мои всхлипывания. Он не мешал мне плакать. Выплакавшись вдоволь, я почувствовала облегчение, и мне даже стало немного неудобно за свое детское поведение. Он молча подвел меня к раковине и спросил:
– Тебя умыть, девочка моя, или ты сама справишься?
– Пошел к черту, – сказала я, рассмеявшись.
– Ну, вот тебе и благодарность. Я ей плечо подставляю для слез, а она меня к черту посылает.
На самом деле, он, как никто другой, понимал, как мне тяжело. Может, потому, что он немного старше. Многие наши знакомые считают, что он староват для меня. А может, просто он меня хорошо чувствует. Как бы там ни было, проведенное с ним время мне пошло на пользу, стало легче на душе, стало легко дышать. Мы с ним чудно провели время, и, уходя, он наклонился, поцеловал меня и спросил:
– Я тебе когда-нибудь говорил, что люблю тебя?
– Нет, – сказала немного ошеломленная я.
Он мне казался романтичным, но не настолько. Мне казалось, что он четко понимает наши отношения, что у нас прекрасный секс, да и только.
– Так вот я тебе говорю: я люблю тебя! Ты самая чувственная, самая эмоциональная, самая естественная, настоящая, ты самая, самая…
С этими словами он вышел. Наше любовное свидание, самое романтичное из всех, самое душевное, самое чувственное, завершилось…
Мужчина моей мечты
На востоке есть такое значимое выражение у мужчин: «В мою жизнь вошла женщина». Аналогично тому в мою жизнь вошел мужчина, мужчина всей моей жизни, мужчина моей мечты.
Мы теперь устраивали свои расслабляющие вечеринки иногда у сестер, иногда у меня на вахте. В один из таких вечеров на вахте у меня собралось очень много народу. Все началось с того, что сначала пришли девочки после очередных посиделок. Веселые от принятого на грудь немереного количества спиртного, шумно разговаривали, предлагали нам составить им компанию и одновременно что-то бойко рассказывали. Потом, возвращаясь с работы, ко мне зашли Милый друг и его друзья, и спонтанно образовалась вечеринка. Милый друг неоднократно бегал за пивом, за что получил прозвище «пивонос». Сидели долго, было как всегда весело. Не замечалось, как летит время. Дина напилась и стала грязно домогаться моего Милого друга, конечно, в шутку. И вообще, у нас ведь принято; что по пьяни, то не считается. Милый друг не вынес натиска с ее стороны и скрылся в неизвестном направлении. Спустя некоторое время мы с Несмеяной поднялись на второй этаж по нужде и увидели, как Дина ходит по этажу и, заглядывая в двери комнат, зовет во весь голос Милого друга. Это было так забавно! Будь она трезвой и расскажи ей кто-нибудь об этом, она бы не поверила, более того, подумала бы, что выдумывают специально в каких-то не очень хороших целях. И вообще, она у нас считалась (по ее собственному мнению) первой красавицей в Москве и области, и, естественно, недоступной! Но вот одна ее слабость, обнажавшаяся, когда она была в нетрезвом состоянии, – это Милый друг. Он, как говорила Алевтина, – несбыточная мечта Дины, еще с тех пор, когда он считался еще мужчиной Алевтины. Не найдя Милого друга, она вернулась на вахту и обозвала его местной проституткой. Все развеселились еще больше. Все понимали, что это сказано в шутку, не со зла.
Когда компания разошлась, нас осталось четверо: я, Несмеяна, Милый друг и один молодой человек с красивой фамилией – Бриллиантов. Сначала мы смеялись над «комплиментом» Дины. Я стала изображать ревность, подкалывая Милого друга:
– Странно, странно… Почему это Дина позволяет себе такие комплименты в твой адрес? Может, ты задолжал ей чего? Ну-ка, признавайся!
Затем я начала оказывать знаки внимания этому молодому человеку, которого видела впервые, кокетничать назло Милому другу.
– А правда, что твоя фамилия Бриллиантов? Какая красивая! А давно ты у нас живешь? А какой номер комнаты, почему не знаю?
Это была своего рода игра, которой мы все занимались с удовольствием. Молодой человек с красивой фамилией был умопомрачительно скромен, молчалив, и даже отмечалась некоторая неотесанность в его поведении.
– А пойдемте куда-нибудь сходим, пожрем, – как-то очень грубо и не совсем кстати предложил нам этот молодой человек. Но его предложение не было поддержано, и было выдвинуто другое – сходить в магазин за шампанским. Стали решать, кто пойдет с молодым человеком с красивой фамилией. Моя девочка отказалась, ввиду того, что она спустилась ко мне в домашней одежде и ей не хочется подниматься одеваться. Милый друг возлежал на кровати и ленно твердил, что пора бы вообще расходиться. Пришли к выводу, что молодому человеку с красивой фамилией компанию составлю я. Я стала собираться, а Несмеяна, поддерживая игру, подшучивала дальше:
– Вы, смотрите, там не целуйтесь.
На улице была летняя ночь. По дороге в магазин – туда и обратно – я чувствовала себя неловко. Я, не имея опыта общения с молчаливыми мужчинами, не знала, как себя вести, особенно после той игры, где я пыталась с ним кокетничать. Мне не терпелось вернуться к своим: к моей любимой Несмеяне, без которой я уже не представляла свою жизнь, и к Милому другу, с которым тоже не соскучишься, в отличие от этого молодого человека с красивой фамилией.
Вернувшись, мы пили шампанское. В тот вечер моя Несмеянушка была в отпаде (извините за жаргон). Я ее, пожалуй, такой веселой, такой раскрепощенной никогда не видела. У нас не оказалось бокалов, и моя девочка предложила поступить по-спартански – разрезать пластиковые бутылки. Когда они были разрезаны молодым человеком с красивой фамилией, Несмеяна протянула мужчинам часть с дном и сказала:
– Это широкая часть, она для мужчин. – И протягивая мне часть с горлышком вниз, кокетливо проговорила: – А эта часть предназначается для дам.
И это все было проделано ею с такой изящностью, словно в ней просыпалась та, до сих пор скрытая и постоянно загоняемая ею же самой, уверенная в себе женщина. Она была просто неотразима, я, пожалуй, в очередной раз была в нее влюблена. Была ею покорена.
Тем временем Милый друг, теряя терпение, уже открыто, как бы играя, начал выговаривать, обращаясь к моей девочке и молодому человеку:
– Если у вас нет совести, можете сидеть.
– У меня нет ее, – говорила Несмеяна и, обращаясь к молодому человеку с красивой фамилией, спрашивала: – А у тебя?
Молодой человек ухмылялся и без слов давал понять, что тоже не имеет совести.
Шампанское Милый друг не захотел пить. Молодой человек оказался непьющим. А мы с Несмеянушкой моей, не спеша, обоюдно наслаждаясь обществом друг друга, смаковали этот благородный напиток. Поддерживая меня в моей игре в ревность, моя девочка то поддерживала мое кокетство, то сама начинала кокетничать с молодым человеком. Мне показалось, что она всерьез увлеклась им. «Влюбилась, что ли?» – мелькнуло у меня в голове. («Хорошая мысль пришла в голову, но не застав никого, ушла обратно»). Наша компания разошлась только под утро.
Бриллиантов
Получилось так, что в следующую мою смену, спустя всего три дня, мы опять собрались. Но на этот раз у сестер. Они могли себе это позволить, потому что ребенок Алевтины уехал на каникулы в деревню к бабушке. Алевтина, веселая по натуре, в компании могла быть ее душой. Она знала много анекдотов на все случаи жизни и заразительно смеялась. К тому же мы с ней сходились темпераментом. Я в ней чувствовала такой же высокий сексуальный потенциал, как и в себе, похоже, она могла возбудиться с полуоборота и была в сексе пылкой любовницей, о чем говорило ее поведение в окружении мужчин. Я же, в свою очередь, будучи очень страстной в любви, всегда старалась скрыть это, боялась себя выдать. А вот Алевтине в голову не приходило ничего скрывать, ей даже удавалось это преподнести как достоинство, коим наделена не каждая женщина. И в отличие от своей сестры, она обладала уверенностью в себе, как избалованная мужским вниманием женщина. Я ей по-хорошему завидовала. Она бывала настолько раскрепо щенной, что могла запросто ляпнуть непристойности. Для меня, к сожалению, это неприемлемо, даже если я напьюсь до беспамятства.
В тот вечер мой Милый друг пришел с работы уже изрядно выпивший. Пока мы сидели одни, он мне устроил нешуточную сцену ревности по поводу прошлого вечера.
– Если б не я, ты вчера с ним пошла бы в кафе, даже не задумываясь! – заявил он.
Для меня это было неожиданно, и я стала оправдываться:
– А ты сам как себя ведешь? И почему эта мадам приставала к тебе? Даже позволила себе обозвать тебя проституткой при всех.
– А я здесь не при чем! Она обычно ведет себя нормально. И что это на нее нашло? Может, она хотела тебя поддеть, позлить?
– Ну, нашел к кому ревновать! Да он же чурбан неотесанный!
Мне до боли знакомой показалась эта сцена, и я невольно рассмеялась:
– А тебе не кажется, что мы ведем себя как муж с женой?
Он тоже расхохотался:
– Да, глупости все это, не забивай свою голову! Ты же знаешь, ты самая лучшая у меня.
– И у меня ты единственный любимый.
Разногласий между нами не осталось, мы с удовольствием поцеловались, закрепили, так сказать, наши любовные отношения страстным поцелуем.
Потом, когда мы поднялись к сестрам, я, сидя за столом, начала, как всегда в шутку, привычную игру. Рядом со мной за столом оказался опять тот молодой человек с красивой фамилией. Я, кокетничая, говорила ему всякие глупости, просила поухаживать за мной, пока Милый друг отвернулся, и всякое такое. А Милому другу было уже невмоготу, и он, попросив разрешения у хозяек комнат, пошел спать в соседнюю комнату. Алевтина пошла укладывать его, и было слышно, как он громким шепотом просил ее позвать меня.
Веселая вечеринка, тем временем, продолжалась. После ухода Милого друга оставалось три пары. Один из молодых людей, парень из комнаты Милого друга, по имени Эндрю, был когда-то пассией моей девочки, Несмеяны. Он и сейчас время от времени захаживал к ней. Она его принимала по настроению. А третьим был очень молодой человек. Неопытный в общении с женщинами, он нас всех звал тетями, даже мою девочку, чем, конечно, нас очень позабавил. Он быстренько опьянел и стал выдавать еще забавнее штучки, чем еще больше развеселил всю нашу честную компанию. Устав сидеть за столом, я устроилась на одной из двух кроватей: присела, подобрав колени под себя. Ко мне присоединился Бриллиантов, он пробовал поухаживать за мной. Первый раз я видела человека, который бы стеснялся слово сказать, но, тем не менее, постоянно делал какие-то жалкие, безуспешные попытки.
На другой кровати устроился Эндрю, бывшая пассия моей девочки. Он прямо разлегся вальяжно.
Алевтина за столом делала из молодого неопытного – человека.
А моя девочка опять была в ударе, носилась между нами, подходя к каждому и целуя. Эндрю не нравилось, как она себя ведет, и, пожалуй, ревнуя, он бесился:
– Ты бы определилась…
А мой ухажер тем временем, совсем обнаглев от своей скромности и нерешительности, растянулся на кровати, положив голову мне на колени. В любом другом случае, может, я повела бы себя по-другому, но сейчас, после своего кокетства, мне было просто неудобно быть непоследовательной, и я решила потерпеть. И к тому же я немного опьянела, когда все кажется гораздо проще, чем есть на самом деле.
Мы вели беседу о сексе, любви, взаимоотношениях мужчин и женщин. Алевтина была, как всегда, на высоте. Она прямо в лоб спросила одного из мужчин:
– А ты кричишь, когда кончаешь?
Такая свобода слова, такое откровение! Надо быть поистине свободной, чтобы публично позволить себе подобные вещи. Я опять ей позавидовала по-хорошему. Я так не смогу. Меня вообще эти откровенные разговоры о сексе так возбуждают, что я не могу их поддерживать. Я их в силах развивать, только если, высказав свое мнение и возбудившись, я сразу могу удовлетворить свою потребность в постели с мужчиной. В любом другом случае я обычно отмалчиваюсь, боясь потерять контроль над своей необузданной страстью. Но, тем не менее, я в таких вечеринках вижу особый смысл и ловлю кайф от подобного общения.
Накайфовавшись вдоволь, я решила пойти к себе спать. Спустилась к себе на вахту. Не успела я закрыться, ко мне постучали. И кто бы вы думали? Мой молчаливый ухажер. Как вам это нравится? И что же вы думаете, он тут делал? Естественно, предложил поделить с ним постель. В этом я тоже словила кайф, словно сбывалась моя несбыточная мечта о французской любви. И почувствовала некую вожделенную свободу. В тот момент меня мучили смешанные чувства – с одной стороны, хотелось согласиться, чтобы совершить крутой поступок, но, с другой стороны, меня убивала его молчаливость, какое-то угловатое поведение, неприемлемые выходки. Но надо отдать ему должное, несмотря на свою скромность, он был настойчив в своем желании, убедителен и, поднимаясь с ним на этаж, в последний момент я подумала: «Боже, неужели это происходит со мной? Неужели мне предстоит пережить и это?!»
* * *
Подробности проведенной с ним ночи я практически не помню. Я предполагала, что соответственно моему нынешнему имиджу, это будет однократной ночкой. И вообще, партнер никак не подходил к моему представлению о «моем французе». Помню только очень приятные ощущения от его прикосновений. В них было что-то совершенно новое, неизведанное, и манящее, и одновременно пугающее своею неизвестностью. Утром, уходя, я была уверена, что этого больше не повторится, и я, как это ни звучит глупо, сказала ему:
– Я надеюсь, это останется между нами, мы же взрослые люди.
Возможно, в тот момент я думала о Милом друге.
Помню еще один не очень приятный момент; почему-то его ко мне направила моя девочка, снабдив его презервативом. Что бы это значило? Это, пожалуй, был второй момент в наших с Несмеяной отношениях, который настораживал. Но я опять не придала этому должного значения.
А мне ведь казалось, что она сама была в него влюблена.
На другой день рано утром не заставила себя ждать моя маленькая подружка.
– Привет! – заговорщически улыбнулась она мне.
– Привет! – улыбнулась я в ответ, зная, какой вопрос затем последует.
– Ну, как, у вас было что-нибудь? – поинтересовалась она.
– Да, было.
– Ну и как?
– Нормально.
– Класс! Он же такой классный! Милый друг не идет ни в какое сравнение с ним. Брось ты его! Зачем он тебе нужен? – советовала мне моя маленькая подруга, чем опять меня немного удивила. Словно она специально подталкивала меня к этому, преследуя личные цели.
Она сидела напротив меня, сбоку. Миленькая, цвет кожи на лице очень приятный, лицо круглое, глаза не очень выразительные, пожалуй, трудно описать такие глаза. Волосы тоже неопределенного цвета, как она сама шутила, тараканьего, прямые, не густые, средней длины. Она их обычно скручивала и закалывала заколкой, а концы сбоку спадали. Имидж строгой провинциальной учительницы.
Вот она сидела возле меня, рассматривая свои пухленькие, беленькие ручки без маникюра, ногти коротко остриженные, аккуратные, ухоженные.
И сама она вся аккуратная, без следов макияжа, естественная. Красилась она очень редко. И все это: и кругловатость ее, и провинциальность, и естественность, как сама матушка-природа, – меня так умиляли. Я умилялась тем, как она говорит, как сидит… Почему у меня к ней сложилось такое отношение? Безусловная любовь, будто к родному ребенку, когда принимаешь его таким, какой он есть, со всеми его недостатками. И любишь его независимо от его поступка, хорошего или не очень. Что это со мной? Или это мудрость меня уже посещает?
А к простоте наших людей я привыкла. И то, что она с непосредственностью допытывалась иногда у меня о не совсем корректных вещах, меня тоже в ней умиляло. И я, подстроившись на ее лад, полюбопытствовала:
– Девочка моя, а как у тебя с твоей бывшей пассией?
– У нас тоже все было. Но мой Эндрю поматросил меня и бросил.
– А что так?
– Да ну их, они все такие! Я ему заказала французские духи и думаю, он ко мне еще не скоро придет.
– Девочка моя, ну почему же так печально? Может, придет, подарит тебе духи.
– Нет, не придет, не подарит. Вот он долгое время встречался с Соней, и мне потом Соня рассказывала, что за то время он ей лишь один раз сделал незначительный подарочек в виде коробки конфет. И еще был один у меня ухажер. Ходил ко мне, ходил. Так я один раз заказала ему шампанское с клубникой, и его как ветром сдуло. Это рецепт от навязчивых мужчин – если хочешь, чтоб от тебя отстали, закажи шампанское с клубникой.
«А как же быть с чувствами, маленькая меркантильная ты моя?» – подумалось мне. И я почувствовала себя ворчливой столетней бабкой, оставалось только добавить: и куда катится молодежь?! Но я ничего говорить не стала, потому что была уверена, что она меня не поймет ни за что. А жаль.
После этого случая прошло немного времени. На очередной из своих смен, вечером, я сидела на вахте одна. Ко мне забежал мой дорогой Бриллиантов. Боже, если б вы видели его глаза! Они излучали безмерное счастье. Он так на меня смотрел, что у меня аж дух захватывало. Он обожал меня глазами, он меня буквально пожирал ими. Тут не требовалось никаких слов!
А я, честно говоря, растерялась и стала из себя строить суперсовременную, клевую девчонку, которой переспать и осчастливить мужчину, ну, раз сплюнуть! Боже, что это со мной было? Зачем я стала изображать из себя бог весть что? Это ведь мне не свойственно. Он пришел ко мне опять с предложением провести с ним ночь. Я ответила отказом. Я не думала продолжать наши с ним отношения, мне они казались совсем бессмысленными, бесперспективными. Но он назвал номер комнаты и сказал, что будет меня ждать, и ушел.
Не успела я переварить его визит, вошла моя Несмеяночка.
– Мне так скучно, хочется чего-нибудь такого… – загадочно закатила она глаза.
– И чего же хочется моей девочке?
– Ну, хотя бы вина и зрелищ. А Бриллиантов твой не заходил? – полюбопытствовала она.
– Заходил. А что?
– И ничего не предлагал?
– Предлагал, – кивнула я. – Когда он пришел ко мне, у него такие глаза были… Кажется, он втюрился в меня по уши. Вот сижу и не могу никак это переварить.
– Здорово! Это же класс! А что он предлагал тебе? – продолжала моя маленькая любопытная подруга.
– Ну, что он может мне предложить? Для начала сказал, что хочет, чтобы я к нему пришла. Назвал номер комнаты, даже вон записал, чтобы я не забыла. Сказал, что будет ждать меня. Не знаешь, что это за комната, он там живет?
– Нет, он живет в другой комнате. Это он у ребят из другой смены ключи попросил, наверное. Ну, что пойдем?
– Что-то мне совсем не хочется, – отказалась я.
– Не хочется к нему или вообще? – уточнила она.
– Не знаю. А если Милый друг придет?
– Не придет. Я видела сегодня Эндрю, он сказал, что Милый друг уехал домой. Можешь не бояться. Ну, пойдем, скажешь Бриллиантову, пусть нам винца купит, выпьем, посидим.
– О, нет! – махнула я рукой. – Я столько не выпью, чтобы терпеть его молчаливую компанию.
– Да, ладно тебе, пойдем, развеемся немного! – принялась она уговаривать. – Что за настроение у тебя? Я знаю, где эта комната, я ее тебе покажу.
Я нехотя согласилась. И мы поднялись к нему на этаж, постучались. Комната оказалась маленькой, убогой, как все комнаты в общежитии. Две кровати вдоль стен, посередине едва вмещался кухонный стол, несколько стульев. На углу на тумбочке маленький телевизор, по-моему, даже черно-белый.
Он сидел один перед телевизором и скучал. И нам очень обрадовался, даже засиял. Боже, разве можно настолько не контролировать свои эмоции! Какие люди счастливые, что могут позволить себе такую роскошь! Он по инерции двинулся в мою сторону, но в последнюю секунду, увидев сзади меня идущую Несмеяну, остановился. Она интерпретировала этот его порыв по-своему и сказала:
– Вы пока решайте, что к чему, а я подойду через пять минут, – и вежливо вышла.
– Бриллиантов, мы хотим вина и зрелищ, – сходу начала я, чтобы разрядить напряженную обстановку.
– Я схожу, – с готовностью отозвался он. – Что вам купить?
– Даже не знаю, – лениво сказала я. – Купи что-нибудь не очень крепкое, не очень сладкое и ни в коем случае не красное. Не хочется травиться этой краской.
– А конкретно?
Я затруднилась с ответом. Но мою неопределенность он понял, видимо, как нерешительность или стеснение, и выпалил, сразив меня наповал совершенно оголенной простотой:
– Ты можешь не стесняться! Я мужик не жадный, денег не жалею.
И причем тут деньги? Как же быть с душой, мистер Нежадный?!
Тут вернулась Несмеяна. Я спросила ее:
– Что будем пить? Я что-то никак не придумаю.
– Она сама не знает, чего хочет. Не крепкое, не сладкое и, главное, не красное. Кефир, что ли? – хохотнул Бриллиантов.
Да, мистер Фрукт, тактичностью вы, пожалуй, не отягощены.
– Может, белого вина? – не совсем уверенно начала Несмеяна.
– А может, мне вообще не стоит никуда ходить? – спросил он, теряя терпение от нашей неопределенности. И тут же добавил: – Вы не думайте, деньги у меня есть, куплю все, что скажете.
– Нет, надо обязательно идти, – сказала, улыбаясь, Несмеяна. В ее голосе звучала откровенная ирония: – Ты даже не представляешь, насколько это тебе надо.
«И как он себя ведет? – рассуждала я про себя. – Что это было? Это как расценивать? Меркантильность? Или он меня подозревал в той самой меркантильности? А может, не все так сложно? Он совсем прост, как амеба. Может, одноклеточный он, этот молчун?»
Он меня удивлял с каждой минутой.
Когда он оделся – брюки и пиджак у него были из кожи хорошего качества – и ушел, моя девочка опять стала говорить лестные в его адрес слова: и какой он классный, и как он красиво одевается, и как он себя ведет, прямо, как джентльмен… У меня опять мелькнула мысль: «Влюбилась, что ли, моя девочка?»
Бриллиантов действительно не пожалел денег, купил приличное вино, коробку чернослива в шоколаде и всякие дорогие сладости, чем вызвал восхищение у Несмеяны. Она, как голодный ребенок, набросилась на конфеты, будто впервые их видела. Сидела, уплетала все подряд и нахваливала: как все вкусно, да какой Бриллиантов молодец. Мы с ней пили вино, а он – чай. Когда распили вино, моя девочка сказала:
– Ладно, не буду вам мешать. Пойду сейчас к Эндрю, ногой открою дверь и буду грязно домогаться его, – и ушла.
Мы с Драгоценным остались наедине. Это был волнующий момент, пожалуй, для обоих. Он подошел ко мне, обнял меня, и я почувствовала мелкую дрожь во всем его теле. Он действительно дрожал, как подросток, испытывающий первый опыт первого поцелуя. Я почувствовала себя матерой женщиной, соблазняющей малолетнего. И меня охватили опять неведомые доселе чувства, которые я испытала в ту первую ночь с ним. Мне вдруг стало невыносимо хорошо с ним. Целоваться он не умел. Вернее, он не относился к людям, любящим целоваться и получать от этого не меньше удовольствия, чем от самого секса. Но во всем остальном, несмотря на свою простоту, он был вполне хорош. Но меня больше всего удивляло и радовало его отношение ко мне. Он обнимал меня с такой нежностью, с такой чувственностью, что у меня опять захватывало дух. Такого я уже давно, а может, и никогда не испытывала. А какие у него глаза, какой взгляд! Боже, он же просто умирал от меня! Что это, любовь? Почему мне с ним с каждой минутой становится все лучше и комфортнее? Я сейчас говорю о душевном комфорте. Какой может быть бытовой комфорт на узкой казенной кровати!
И почему мне опять и опять хотелось оказаться в его объятиях? Ведь, идя к нему, я даже испытывала какой-то стыд. Куда все подевалось? Боже, как мне с ним хорошо! Я на седьмом небе. А может, я опять пьяная и, опять проснувшись, забуду все подробности?
Блаженная ночь прошла молниеносно. Ничего не поделаешь, наступило рабочее утро. И я вернулась к себе. Я была счастлива, как идиотка. Меня охватывало чувство, которого я не испытывала, пожалуй, никогда. Оно меня пугало, тревожило и одновременно грело мне душу.
Теперь моя жизнь протекала в ожидании: «Что же нам с ним уготовила судьба?»
В следующую смену, едва я успела прийти, в моей «каморке» снова возник мой Бриллиантов. И тут же следом, на правах моего признанного ухажера, – Милый друг. Он сначала не заметил Бриллиантова, улыбался и, когда уже вошел, хотел сказать что-то наподобие: «Привет, любовь моя», но, увидев Бриллиантова, удивился и грубо спросил:
– А ты что здесь делаешь?
– Разве нельзя? Просто зашел в гости.
«Лежу я со своим, и тут заходит мой», – промелькнуло у меня в голове.
Не могу описать те чувства, которые я в тот момент испытывала. Но могу однозначно сказать: это, пожалуй, тот момент, о котором говорят: «Щекотать себе нервы в удовольствие».
Забежала ко мне и Несмеянушка. Увидев очень веселенькую картинку из анекдота феминистки, она не могла не прокомментировать это, конечно, на понятном нам только двоим языке, сквозь зубы:
– Какая щекотливая ситуация!
Я, в свою очередь, ей прошептала:
– Я чувствую себя как в гареме, – на что она, рассмеявшись, шепотом ответила:
– У тебя скорее шейховское положение.
В тот день оба мои ухажера должны были работать в ночь.
Каждый из них счел своим долгом зайти ко мне перед уходом на работу. Сначала это был Бриллиантов. Он не совсем уверенно зашел ко мне и, увидев, что у меня, как всегда, шумная компания, попросил:
– Аля, можно тебя на минуту?
– А за минуту вы успеете? – пошутила Алевтина в своем духе.
Он, растерянный такой наглостью, выскочил и стал меня дожидаться снаружи. Когда я вышла к нему, он мне сказал:
– Я поеду на работу, разберусь там со своими подчиненными, дождусь ухода начальства и вернусь к тебе. Не позже двенадцати. Подождешь меня?
– Хорошо, – пообещала я.
На самом деле, это было то, чего я хотела больше всего на свете.
Чуть позже, когда на вахте я осталась одна и пыталась собрав мысли в кучу, почитать хоть что-нибудь из учебников, зашел ко мне Милый друг. Не знаю, в курсе он был или нет насчет наших отношений с Бриллиантовым. Может, догадывался, но несмотря ни на что, как с ним это редко бывало раньше, сказал:
– Радость моя, я сегодня приеду к тебе на ночь. Ты жди меня.
– Вообще-то, я сегодня собиралась Васильну попросить посидеть за меня. Хочу уйти домой, – соврала я. – Устаю на двух работах.
– Дождись меня, пожалуйста. Я так соскучился по тебе, – начал уговаривать он.
В это время на вахту забежала одна из моих сменщиц, Соня. Увидев Милого друга, она потрогала его чуть выступавший живот и объявила:
– Что это за безобразие? И как можно с таким животом претендовать на внимание женщин?
– Не трогай руками мой авторитет, – сказал он, улыбаясь. – О каких женщинах ты говоришь, я человек женатый, – невинным тоном добавил он.
– Он женат и счастлив в браке, – подхватила я его шутку.
– Знаю, знаю, – сказала Соня, – Милый друг наш – однолюб.
– Однолюб, – поддержала я Соню, – и любит он исключительно себя, в особенности, в обществе женщин.
– Это неправда, я люблю всех женщин, в особенности, тебя, радость моя, – сказал он прямо при Соне.
Ох-о! Это что-то новое в его поведении. Он обычно не выделяет вниманием одну женщину в присутствии другой.
Он дождался, когда уйдет Соня, и, серьезно посмотрев на меня, сказал:
– Видишь, я даже при людях стал признаваться тебе в любви. Потерял бдительность. В общем, дождись меня, пожалуйста.
– Не обещаю, – сказала я, заколебавшись и чувствуя свою вину.
Но продолжать с ним отношения я не намеревалась. Это для меня было вопросом решенным. Пожалуй, в тот момент я еще не совсем осознавала, что Бриллиантов отбил меня у Милого друга, и не только у него…
Позже ко мне зашли сестры Карамазовы, как в шутку называл Алевтину и Несмеяну один их друг, чтобы пообщаться и узнать, какие у меня новости в личной жизни.
– Представляете, оба грозились вернуться с работы ко мне на ночь, – сказала я. – Я в такой растерянности… Не знаю, как быть.
– А кого ты предпочитаешь больше? – не без любопытства спросила Алевтина.
– Затрудняюсь сказать, – соврала я преднамеренно.
Мне почему-то не нравилось то, что они обе болели за Бриллиантова. Если они раньше и скрывали свою неприязнь к Милому другу, то теперь открыто демонстрировали ее. Будто мстили таким образом Милому другу за то, что он в свое время бросил Алевтину.
Не было еще и одиннадцати, как буквально вбежал в общежитие Бриллиантов. У него такой озабоченный взгляд, словно он боялся куда-то не успеть. По его виду мы сразу догадались, что он в курсе намерений Милого друга тоже вернуться со смены ко мне. Девочки не удержались и начали громко смеяться.
Бриллиантов вошел и молча присел с краю. Он явно не желал видеть у меня посторонних. Девочки попрощались со мной до утра и поднялись к себе. Не успели они уйти, Брюлик мой начал крутые разборки.
– Приходит ко мне Милый друг и говорит: «Я сегодня еду к Алиночке, она любит меня». Он собирается к тебе приехать на ночь. Что это значит, можешь мне объяснить?
– Мне нечего тебе объяснять. Он заходил ко мне после тебя, вечером, и изъявил желание прийти сегодня. Извини, я не могла ему сказать, что у меня свидание с другим мужчиной. Я ему ничего не обещала, более того, сказала, якобы меня сегодня не будет, что я собираюсь уехать домой, посадив вместо себя кого-нибудь, – почему-то я оправдывалась, и это положение меня раздражало. С какой стати я должна доказывать свою невиновность?
А он ходил взад-вперед, нервничая. Возможно, боялся появления Милого друга и не был уверен, кого из них я все-таки предпочту. Он напоминал мне льва в клетке. Он был таким серьезным, в некоторой степени даже грозным, но в то же время у него не хватало уверенности. Потом он, совсем потеряв терпение, сказал:
– Закрывай свою богадельню, пойдем отсюда!
Мы с ним поднялись. Уединились. Слились в объятиях любви. Он теперь только приобрел уверенность в себе, в сексе он самоутвердился.
– Я все-таки не понимаю, как ты могла нам обоим назначить свидание?
– Я ему не назначала. Я вообще никому из вас не назначала свидания. Это вы подходили ко мне и ставили меня перед фактом, что приедете.
– И ты никому не отказывала.
– Почему я должна перед тобой оправдываться? Я тебе объяснила, как все было.
Сцена напомнила мне мою семейную жизнь, когда муж от ревности незаслуженно заставлял меня оправдываться. Меня это немного раздражало. И во мне восставал врожденный инстинкт противоречия, когда все хочется сделать наоборот, назло ему.
Между тем мой Брюлик продолжал высказывать недовольство:
– И вообще, я считаю, что у замужней женщины должен быть только один любовник.
«А майонез должен быть кальве», – на ум мне пришла глупая реклама.
– И им должен быть непосредственно Бриллиантов, – сыронизировала я. Это инстинктивно. Агрессивная реакция, как защитный механизм, срабатывал помимо моей воли.
Но, по большому счету, я понимала, что это все у него от ревности. Меня это и раздражало, и мне это льстило.
Среди глубокой ночи к нам в дверь постучали. Нас обоих насторожил стук. Мы оба решили, что это Милый друг. Но потом услышали голос Несмеяны:
– Аля, открой на минуточку.
Я, накинув на себя мужскую рубашку, подошла к двери и чуть ее приоткрыла:
– Ты чего не спишь так поздно?
– Милый друг тебя разыскивает по общежитию! Он заходил к нам, мы ему, как договорились, сказали, что ты ушла домой, – доложила Несмеяна. – Так что будьте осторожны, – добавила наша Мать-Тереза.
Эта информация добавила дозу остроты в наш с Бриллиантовым прерванный диалог. После паузы для переваривания информации он выдал:
– Честно говоря, мне немного жаль Милого друга. Мы с ним все-таки почти друзья.
– А, может, мы его пригласим к нам третьим? – понесло меня в неизвестном направлении.
Я злилась и раздражалась одновременно. Кто меня раздражал, и на кого я злилась, пожалуй, оставалось для меня самой загадкой. А он, естественно, был в шоке от такого моего предложения.
– А ты смогла бы с нами обоими? – задал он логически вытекающий из нашего диалога вопрос, отвесив челюсть.
– Да, запросто, – ответила я, поражаясь своему ответу.
Со мной происходило непонятное. Может, я сильно хотела впечатлить его, а может, показать ему, какая я неординарная, смелая, суперсовременная, не знаю… Я потеряла контроль над собой. Вела себя почему-то вызывающе, развязно, даже грубо. Мне не нравилось мое поведение, но я не могла ничего с собой поделать.
Но, тем не менее, эта ночь лишь подтвердила мои опасения относительно своих чувств к Бриллиантову. Теперь все мои мысли были заняты только им. Не было ни одной секунды, чтобы я о нем не думала. Я, счастливая, ходила вся в мечтах и грезах, как девочка-подросток. Постоянно предвкушала нашу предстоящую встречу. Я засыпала с мыслю о нем, а утром, не успев проснуться, вспоминала о нем, как о самом лучшем в моей жизни человеке. Иногда в самый неподходящий момент я испытывала нестерпимо острое желание немедленно увидеть его, хотя бы одним глазком, хотя бы на одну секундочку, иначе, казалось, я сойду с ума. Часто мне казалось, что многое ему надо сказать. Иногда думалось, даже жизни не хватит ему все рассказать! Теперь для меня он был единственным. Я потеряла всякий интерес к Александру, стала его избегать, мне с ним больше не хотелось встречаться. А Александр не понимал, что происходит, всячески искал со мной встреч. В конце концов, он догадался… И однажды, романтик по натуре, он подошел ко мне и горько произнес:
– Я понял, что мне больше не удастся вкусить счастья твоего общества.
В ответ я только пожала плечами.
А с Милым другом я вообще боялась остаться наедине даже на вахте. Мне казалось, что если нас с Милым другом увидят просто даже сидящих или стоящих рядом, это будет расцениваться как предательство с моей стороны по отношению к Бриллиантову. Я этого очень боялась.
Даже порой занимаясь любовью с мужем, я чувствовала вину перед Бриллиантовым. Как это ни парадоксально, мне казалось, что я любимому изменяю с собственным мужем.
Чувства, которые испытывала я к Бриллиантову, были всепоглощающими, всеобъемлющими, и, пожалуй, непосильными.
А жизнь тем временем на месте не стояла. Мы с ним стали встречаться, используя каждую возможность. Все наши смены, которые совпадали, мы проводили вместе. А это было всего лишь порядка трех-четырех, в лучшем случае, если нам посчастливилось, пяти раз в месяц. Он был очень серьезен. Он был вообще серьезен. Мы все ночи напролет зани мались любовью. Меня одолевала порой необузданная страсть.
– Ненасытная ты моя, – сказал он как-то. Лежал изможденным, но, на мой взгляд, счастливым. Во всяком случае, в его голосе было столько нежности.
– А это плохо или хорошо? – кокетливо спросила я, принимая его высказывание за комплимент.
– Я когда-нибудь умру на тебе, и люди будут говорить, что ты до смерти затрахала бедного мужика.
– Фу, какой ты грубый! Наоборот, дуралей, ты не понимаешь своего счастья. Все тебе будут завидовать! Будут говорить: «Вот счастливчик! Надо же, умер в любовной постели, а не на больничной койке!»
– Ты такая страстная… Я после тебя домой приезжаю опустошенным. Жена меня ревнует. Наверное, чувствует, женское сердце не обманешь.
– А я ничего не могу с собой поделать. Меня постоянно тянет к тебе, – призналась я.
– Меня тоже.
– Мне постоянно хочется тебя видеть, быть рядом с тобой. Когда тебя не бывает, я страшно скучаю по тебе.
– Я тоже.
– А когда я вижу тебя, в первые минуты еле сдержи ваюсь, чтобы не кинуться тебе на шею. Так хочется обнять и поцеловать.
– Мне тоже, но у тебя всегда народ толпится. Я забочусь о твоей репутации.
– И вообще, я люблю тебя, жить без тебя не могу! – выдохнула я.
– Я тоже.
«Мистер Ятоже», – непроизвольно подумала я. Все-таки какой у него скудный словарный запас!
В промежутках между занятиями любовью мы предавались душевным разговорам о жизни, о любви и о смысле жизни.
Однажды он обнял меня, долго смотрел на меня и со свойственной ему серьезностью сказал:
– Давно мечтал иметь постоянную любовницу, хотя я не люблю этого слова.
– Слово как слово, – отозвалась я. – А мне нравится, я даже тащусь от него. Любовники от слова «любовь».
– Для меня слова не имеют значения, для меня главное – отношения.
Боже, как он серьезен!
– Я это заметила, мой красноречивый, – сказала я. – Можешь не комплексовать по этому поводу. Зато я сумею за двоих все сказать, я полностью этот пробел компенсирую. Я женщина смелая. Если мне мужчина нравится, я говорю ему об этом.
Конечно, в тот момент я имела в виду его.
– Давно я мечтал иметь такую, как ты.
– Это интересно! Какую же такую?
– Не молодую и обязательно замужнюю.
«Да, мистер Тактичность!» Но он был серьезен в своих высказываниях. Тут во мне заговорил будущий профессионализм, у меня самопроизвольно начался анализ его высказываний. «Боже, насколько все запущено! Мы боимся молодых, незамужних?! За что боремся, на то напоремся. Это что, симптомы начала кризиса среднего возраста?» Но углубиться в свои размышления у меня в тот момент не было ни возможности, потому что хотелось быть с ним и мысленно, и физически, ни желания, поскольку я ловила каждый момент его прикосновений. А самое главное, у меня не хватало профессионального опыта, чтобы оценить всю сложность сложившейся ситуации.
Его серьезность меня немного пугала, но он не лишен был и чувства юмора. И, когда я пыталась какой-нибудь серьезный разговор перевести в шутку, мог меня поддержать, подыграв мне.
Мы всю ночь напролет разговаривали. На сон нам жалко было времени. Мне так было хорошо с ним, что я подсознательно ждала от судьбы какого-то подвоха, боялась, что обязательно что-нибудь случится, и мы с ним расстанемся. Потому что не бывает, чтобы до такой степени было хорошо!
– Что должно произойти, чтобы ты мог бросить меня? – спрашивала я у него.
– Алинка, какие глупости ты спрашиваешь! Это может произойти, если я перестану работать в Москве и перестану приезжать.
– А чего ты не мог бы мне простить? Какой поступок?
– Измену.
– А ты сам разве не изменник? Ты разве не изменяешь жене с чужой женой? И как тебе не стыдно спать с чужой женой?
Я, конечно, шутила, а он воспринимал это всерьез, чем меня даже забавлял. Разве можно быть настолько серьезным!
Он был хорошим семьянином. О жене отзывался уважительно. В свои сорок лет уже был дедушкой. И с большой любовью рассказывал про свою внучку.
Расставаясь утром, мы имели привычку некоторое время стоять, обнявшись, покачиваясь, и я у него всегда спрашивала:
– Почему мы с тобой никогда не танцуем?
– Ты же меня не приглашаешь, – всегда следовал его шутливый ответ.
Подработка
Несмотря на то, что я трудилась на двух работах, да и муж у меня был трудоголиком, денег на жизнь не хватало катастрофически. Мы еле сводили концы с концами.
Однажды я зашла в магазин возле дома, чтобы купить кое-что из продуктов, и тут ко мне обратилась молодая приятная продавщица:
– Здравствуйте, что-то вас давно не было видно. Хорошо выглядите. – Не успела я насторожиться от такого внимания, она у меня спросила: – А какой косметикой вы пользуетесь? Хотите, я вам кое-что предложу? – и сунула мне красочный каталог косметики. – Возьмите его домой, посмотрите. Если что-то выберете, позвоните мне, телефон там записан.
Каталог я забрала домой. Мне он очень по нравился. Там было подробное описание косметики: состав, качество. Помимо этого там можно было найти хорошие советы косметологов по использованию всевозможной косметики в зависимости от возраста, типа кожи. Там же находились рекомендации специалистов по утреннему, дневному и вечернему макияжу, тоже с учетом возрастной категории женщин. Мне теперь не терпелось попробовать саму косметику. Но вся загвоздка состояла опять-таки в цене. Косметика была не из дешевых, а цены указаны в условных единицах, что само по себе отпугивало не очень состоятельных людей, к числу которых я себя относила. А дело шло к весне. Неоднократно просматривая каталог, я наконец-то решила себе на 8-е марта сделать приятное и заказала кое-какую косметику.
Продавщица с приятной внешностью с удовольствием приняла мой заказ – она была при этом сама любезность – и в кратчайший срок выполнила. Причем все это было проделано ею очень красиво. В назначенный день я с деньгами пришла к ней в магазин за моим заказом. Она вынесла мне красивый фирменный пакет.
– Я вам бесплатно положила новый каталог. И в благодарность за ваш заказ положила еще фирменный сувенир от компании, – мило улыбаясь, сказала мне приятная девушка.
На другой день, собираясь на работу, я прихватила с собой каталог, чтобы показать его подругам. Алевтина не могла оторваться от каталога. Останавливаясь на каждой странице, она говорила:
– Ой, хочу, хочу! Но где бы на все это денег взять?
Несмеяна, в отличие от нас с Алевтиной, была более сдержанна в своих потребностях. Она же у нас скромная! Но, тем не менее, через некоторое время они с сестрой тоже созрели для такой дорогой для наших карманов косметики и попросили меня заказать у этой девушки и для них. Что, естественно, я сделала.
Спустя какое-то время я случайно узнала, что в этой компании, оказывается, работает моя соседка, с которой у нас прекрасные отношения. Я позвонила ей:
– Привет, Фая, это Алина. Как твои дела?
– А, привет, Алин! Спасибо, хорошо, а как твои? – Мы вежливо обменялись необходимыми дежурными фразами.
– Я слышала, что ты работаешь в косметической фирме. Не могла бы про нее рассказать?
– С большим удовольствием, – радостно ответила она. – Это большая, всемирно известная компания. Здесь можно заработать хорошие деньги. Но для меня самое главное то, что косметика с тридцатипроцентной скидкой. Это так выгодно.
– А что нужно, чтобы устроиться туда?
– Это элементарно, – ответила соседка. – Бери паспорт и сто сорок девять рублей вступительного взноса – все, что требуется. Мы с тобой выберем время, поедем в офис, и я оформлю тебя. Ты будешь дистрибьютором компании и можешь покупать продукцию со скидкой в неограниченном количестве.
– А могу я покупать для других? Я имею в виду подруг?
– Да, сколько угодно. В этом и заключается бизнес. Ты можешь продавать продукцию по любой цене. В каталоге указаны цены для потребителей, а цены для дистрибьюторов ниже на тридцать процентов. Я на этой разнице зарабатываю себе на косметику.
Фая одна из тех людей, которые вызывают во мне восхищение. Когда-то давно мы оказались соседями по площадке. У нас был общий балкон. И у наших детей, моей дочери, которой тогда было два года, и ее сына, который старше ее на год, начался, как мы его называли, балконный роман. Они часто играли на балконе. И жили мы дружно между собой. В те тяжелые времена, когда мы с соседями по квартире не уживались, Фая неоднократно приходила мне на помощь, поддерживала морально. Часто предоставляла мне «политическое» убежище в своей квартире, когда в нашей накалялась обстановка. Особенно, когда мужа моего не было дома. Меня еще с тех времен поражала Фаино безграничное терпение. Она терпелива во всем, как мудрая старая еврейка. Она никогда ничем не возмущалась, не высказывала каких-либо недовольств даже в критических ситуациях. Хотя у нее тоже, как у всех, бывают проблемы в жизни. Когда-то они тоже жили с соседями в одной квартире. У нее соседка была мать-одиночка, к которой желающих прийти в гости мужчин находилось полподъезда. И подруги соседки тоже были того же плана: молодые, незамужние, гипотетические разлучницы семейных пар. Они составляли серьезную угрозу молодым семьям. Но Фая, надо отдать ей должное, с достоинством справлялась с возникающими в этой связи ситуациями.
Позже они получили другую квартиру в нашем же доме и переселились, стали жить без соседей.
Возможность подработки меня порадовала, хотя в тот момент я была совсем далека от настоящего бизнеса.
Выбрав день, мы с Фаей поехали в офис компании. Фая в этом бизнесе разбиралась точно так же, как я, то есть никак.
Она тоже была далека от него. И знала немного: помимо того, что можно на разнице заработать себе на косметику, еще то, что надо больше и больше народа привлекать в этот бизнес. Наивная на тот момент, будущая бизнес-леди мне сказала:
– Аля, честно говоря, не знаю почему, но мне сказали, что надо под себя подписывать людей. Так что подписывай.
Это была исчерпывающая информация о бизнесе, которым я собиралась заниматься. Первым делом я раздала каталоги подругам, знакомым, сотрудникам и тем самым набирала заказы. Клиенты, желающие купить у меня косметику, появлялись из неожиданных мест. Санитарки, уборщицы, дворники, которые раньше не могли себе позволить даже отечественную косметику по приемлемым ценам, под воздействием некоторых обстоятельств стали заказывать у меня дорогую заморскую косметику. Тут срабатывал стадный инстинкт, его еще называют синдромом толпы. Цепная реакция распространялась с такой силой, что остановить ее было невозможно. Вот такая вот психология нашего брата, человека.
Подругам, я, конечно, заказы привозила без процентов. А на других заказах делала небольшие деньги, которые действительно оправдывали мою косметику. И всем своим клиентам после первого же заказа предлагала самим вступить в компанию, чтобы они имели возможность покупать продукцию со скидкой. Я подписывала под себя не бизнесменов, а потребителей. Таким образом, у меня собралась неплохая команда потребителей.
Что касается самой продукции, поначалу мне все нравилось. Целые серии кремов и прочих дополняющих средств по уходу за кожей лица действительно помогали. Я была в восторге от продукции компании и искренне хотела поделиться своими приятными ощущениями со всеми людьми, которым предлагала. Может, моя искренность подкупала, может, этим объясняется мой успех в бизнесе.
С Фаей мы постоянно созванивались, и однажды она мне сказала, что мною заинтересовалась выше стоящий дистрибьютор, лидер компании по имени Лидия, именно так, без отчества, но обязательно полное имя, это было принципиально. Она мне дала телефон Лидии и попросила, если у меня возникнут вопросы по бизнесу, звонить ей. Вопросы возникли, и мы встретились с Лидией в офисе компании. На очной ставке Лидия оказалась очень приятной женщиной. И в общении она поначалу была очень приятна. Она мне в мельчайших подробностях объяснила весь маркетинг-план нашей компании. На первый взгляд мне показалось очень выгодным работать здесь. Это был по большому счету бизнес общения, как я думала. Чем общительней человек, тем он успешней в этом бизнесе. Сначала все так и было. Я, в свою очередь, всем подряд рассказывала о маркетинг-плане компании и немного народу привлекла. Мне это не составило никакого труда. По природе общительная, я всем объясняла, насколько выгодно подписаться в эту компанию, хотя бы потому, что как минимум можно оправдать свою личную косметику или иметь скидку на нее. Мне казалось, я людям таким образом помогаю. Первым человеком, кому я предложила эту работу, была Ирина. Она в то время не работала вообще уже подряд несколько лет. Я, вкалывая на двух работах, да еще при работающем муже, еле сводила концы с концами. А она, не работая, да еще имея на иждивении маленькую дочку, да без мужа… Не знаю, как она жила. Из хороших побуждений, с благими намерениями я ей предложила эту работу, я хотела ей помочь. Лучше б я этого не делала!
Немного рассказав про компанию, дав ознакомиться с продукцией компании, я сказала:
– Ирочка, я предлагаю тебе работу. Это свободный бизнес, который не требует обязательного постоянного посещения, никаких жестких графиков. Вот тебе каталог, попредлагай своим знакомым, собери заказы, а потом мы с тобой посчитаем, сколько ты на этом заработаешь. Получится у тебя, понравится, пожалуйста, занимайся, зарабатывай на радость дочери. А в любом другом случае посмотрим, что еще можно придумать, договорились?
Ира, отвыкшая за продолжительное время бездействия от всякого психического напряжения, нехотя взяла каталог и, как для нее свойственно, с некоторым одолжением.
– Ладно, – пробурчала она. – Попробую, может, что получится.
В тот же вечер она прибежала ко мне на вахту возбужденная, глаза выпучила, как это с ней бывает в критических ситуациях, речь ускоренная, слюной брызгается:
– Смотри, сколько заказов у меня! Посчитай, сколько я заработала?
Я посчитала. Получалось, что она за один вечер заработала половину моей месячной зарплаты на вахте. Она загорелась, ей срочно захотелось подписаться в компанию и начинать зарабатывать. Но у нее не было денег даже на дорогу, не говоря уж о первоначальном вступительном взносе. Пришлось нам это мероприятие с подпиской отложить до лучших времен, когда у нее откуда-нибудь появятся деньги.
Вторым человеком, которому я предложила эту работу, была Наташа, моя сменщица по вахте. В отличие от Иры, Наташа была трудоголиком. Она могла несколько суток подряд вкалывать, то подрабатывая, то по сердобольности замещая кого-нибудь. Сколько раз она выручала меня лично, не сосчитать. И она никогда не подводила. На нее можно было положиться. А какая она хранительница чужих тайн! Ей можно душу раскрыть, рассказать сокровенное и быть уверенной, что она никому этого не выболтает. Она далека от грязных сплетен, интриг. И как бы Наташа много ни работала, денег, конечно, катастрофически не хватало. Сколько можно заработать на государственном предприятии, да еще на такой низкой должности, как наша? Она практически одна растила дочку. Разведенный муж когда помогал, а когда, наоборот, жизнь отравлял ей всячески. Предложенной мною подработке Наташа обрадовалась. Но и тут загвоздкой были деньги, вернее, их отсутствие. Стоимость подписки составляла десять процентов от нашей зарплаты – сто сорок девять рублей.
Однажды мне позвонила Лидия и сообщила хорошую новость:
– В компании будет благотворительная акция, приуроченная к празднику (не помню, к какому). Подписка людей будет стоить всего пять рублей.
Это был шанс для моих потенциальных подписчиков. Я сообщила всем желающим, и мы дружной компанией поехали подписываться. Естественно, я предложила и своей Несмеянушке воспользоваться таким шансом, но она отказалась из-за Ирины, с которой они в тот момент поругались. С ними такое часто случалось, как это бывает обычно среди подруг.
А Иру даже на таких условиях я тащила на себе: оплатила ей дорогу туда-обратно и за подписку ей дала эти несчастные пять рублей, которых у нее так и не нашлось. В общем, это было началом моей карьеры в бизнесе, и, как потом оказалось, началом конца наших отношений с подругами. Однажды мне опять в очередной раз позвонила Лидия и предложила сходить на лекцию психолога по маркетингу. Предложение я приняла с удовольствием. Любой креатив, в данном случае, лекция умного человека мною воспринимается на ура. Лекция мне понравилась. Лектор говорил о том, что привлечение близких людей к бизнесу, так называемый «горячий фронт», очень чревато последствиями, причем, очень даже нехорошими. Что лучше привлекать не знакомых или мало знакомых людей, так называемый, «холодный фронт», с которыми нет психологической зависимости. Тогда по наивности я не обратила на это ценное наставление должного внимания. Но впоследствии не раз вспоминала этого квалифицированного психолога. Все-таки к советам психологов надо прислушиваться. Стоит.
Не преследуя цели сделать карьеру, заработать большие деньги, я, тем не менее, лишь благодаря своей общительности и желанию помочь многим людям, незаметно и неожиданно для себя сделала карьерный прыжок, который мне принес денежный доход в два раза больше, чем я зарабатывала на двух своих службах. Тем самым я вызвала зависть близких мне людей…
Тут-то и проявился весь негатив этого бизнеса. Поскольку он по своему строению был пирамидой, то своим успехом я приносила успех и вышестоящим дистрибьюторам. А успех каждого члена этого цепного звена вознаграждался деньгами. И тут начались телефонные звонки. Мне стали звонить так называемые лидеры компании, поздравляли, хвалили, приглашали на занятия во всяческие школы, на тренинги по маркетингу, на анкетирования, на презентации разного рода с халявным шампанским и без него, с поощрительными призами и без… На меня стали наседать, требовать так держать, «даешь стране угля!». Поначалу, по инерции, я шла на некоторые уговоры, устраивала кое-какие мероприятия типа домашней презентации с чаепитиями, с составлением плана работы для своей группы, на работах устраивала небольшие презентации по рекламе продукции. Договариваясь с руководством предприятий, выводила своих девочек по бизнесу на распродажи нашей продукции. Но чем больше я работала, тем больше понимала, что занимаюсь не своим делом, что это не мое, то, чем я так рьяно занимаюсь, не только не находит отзвука в моей душе, а даже противоречит моим душевным потребностям. По первому высшему образованию экономист, я ни одного дня не проработала по специальности. Душа не лежала к ней изначально. А училась в свое время, во-первых, чтобы только отчитаться перед родителями, а во-вторых, по молодости, по инерции выбирала профессию, отдавая дань моде и престижу.
По истечении некоторого времени я стала разочаровываться в качестве продукции. То ли структура кожи изменилась, то ли качество было уже не то, но кремы перестали оказывать волшебное воздействие на мою кожу. От некоторой декоративной косметики у меня началось раздражение, на некоторые кремы – аллергические реакции. Теперь я не была столь уверена в продукции, которую предлагала людям, от этого мне становилось тяжко.
Тем временем компания расширялась, за продукцией стали собираться немыслимые очереди, а количество продукции было ограниченным, словно компания не рассчитывала на такой успех в нашей стране. Теперь даже подписать человека в компанию стало проблемой из-за этих очередей. Бывало, приведешь человека, хорошо, если он постсоветский, с опытом очередей, такие еще потерпят, а те, кому очереди в новинку, приходили в ужас от диковинки, разворачивались и тут же уходили. Или, бывало, при ходишь с целым списком заказов, простоишь полдня в очереди, в лучшем случае, подходишь к кассе и узнаешь, что больше половины заказа нет в наличии. Продукция закончилась, раскупили. Вот такой парадокс. Продукция не из дешевых и не всем подходит, но, тем не менее, она, едва поступив на склад, мгновенно разбирается. И что же клиентам сказать, как перед ними оправдаться? Приходилось краснеть за родную компанию.
Мой неожиданный успех в бизнесе и все эти перечисленные негативные факторы усложняли мои отношения и с теми, которых я под себя подписала. Не со всеми, конечно. В частности, с Ирой, явно и скрыто с некоторыми другими близкими подругами.
Ира по натуре скандалистка, человек-ртуть, оборотень. При «низкой температуре» – самый задушевный приятель. При «высокой» – разнесет в пух и прах кого угодно. Бывало, после очередной поездки в компанию она возвращалась злая и, видя меня на вахте, начинала бешено орать в никуда, что компания никудышная, что люди в ней нечестные, потому что пол-общежития подписали под себя. Не надо быть прозорливой, чтобы догадаться, кого она имеет в виду. Однажды она встретила меня в коридоре, видимо, я попала под горячую руку, и объявила:
– Я больше не буду ездить в эту дурацкую компанию! И Алевтина с Несмеяной тоже не будут.
И это было сказано с такой злостью, с такой ненавистью, будто я была виновата во всех неурядицах компании. Но я на нее не обижалась, потому что хорошо знала ее характер. Да, она слыла скандалисткой, да, она часто бывает недовольна всем и вся, часто беспричинно зла, со многими не находит общего языка, но душа ее по большому счету не так безнадежна, как кажется на первый взгляд. Ирина была свободна от такого тяжелого, разрушающего человека изнутри чувства, как зависть. Она никому не завидовала. Не была способна на подлость исподтишка. На скандал она шла открыто, не боясь и не задумываясь о последствиях. Помню, когда я только приступила к своим вахтерским обязанностям, когда в общежитии кишмя кишели наркоманы, она подбирала шприцы, валяющиеся на ее этаже, и подкидывала их под дверь коменданта. Таким образом выражала свой протест против безобразия в общежитии, считая виноватой в этом коменданта. Однажды вообще умудрилась в час ночи позвонить коменданту домой, когда какие-то хулиганы шумели у нее на этаже и не давали спать. «Я не сплю, пусть и она не спит». Да, это все Ирина делала открыто. Конечно, ее открытость не оправдывает ее поступков, они, может, и не становятся от этого менее подлыми, но она, наверное, менее опасна обществу именно своей открытостью. Но она ведома, внушаема. Ею можно манипулировать.
Другое дело, когда люди сидят втихаря у себя на кухне и готовят подлости исподтишка. А еще подстрекают таких, как Ирина, простаков на открытые подлости. Судя по тому, что она мне сказала, можно было догадаться, какие долгие и подробные были обсуждения моей персоны и компании, и не только в узком кругу моих подруг. Причем сестры-умницы оставались в тени, они не при чем, если что, а эта дурочка пляшет под их дудочку, даже не догадываясь, как ею умело манипулируют. Вот где собака зарыта. Вот где настоящая подлость.
Чтобы понять, что я занимаюсь не своим делом, практически подвергаю себя насилию, мне потребовалось сделать крутой поворот в жизни, чуть ли не отправиться на тот свет…
«Даже в любви взаимной муки одни»…
К моим возвышенным чувствам к Бриллиантову навязалась отвратительная, отравляющая мою душу ревность. Я стала ревновать его к моей Несмеяне. Не знаю, с чего это началось.
Однажды сидели мы на вахте. Мы – это Бриллиантов, Несмеяна, Алевтина и я. Разговор зашел о татуировках. Бриллиантов сказал:
– Давно хочу сделать себе какую-нибудь красивую татуировку.
– А у нашей подруги сосед занимается этим, – подхватили сестры. – Если хочешь, мы можем тебя свести с ним, он тебе сделает.
– Хочу, – изъявил желание Бриллиантов. – А когда можно к нему поехать?
– В субботу, – сказала Несмеяна.
И было решено, что они поедут в субботу вдвоем, я в тот день работала в интернате. И они, конечно, съездили без меня. Я в тот день не находила себе места. Боже, почему бывает так? Ведь я их обоих люблю. Обоим доверяю. Но почему же я тогда мучаюсь. Накануне следующей нашей встречи я без видимой причины стала на него злиться. Я готова была разорвать его от злости. Что это со мной? Я опять в очередной раз открываю себя для себя. Неужели я способна на такие чувства?
Но, увидев его, я обо всем забыла, забыла о своей злости, о том, что буквально минуту назад чувство ревности меня мучило, душило, не давая покоя. С первой же минуты его появления я ощутила умиротворенность и душевный комфорт. Главное, он был со мной, он пришел ко мне. А потом, насладившись в его объятиях любовью, отведя душу, убедившись в своей желанности, вдруг я вспомнила свои страдания из-за его затеи – с другой женщиной съездить пусть даже по делам – и устроила ему настоящую отвратительную сцену ревности. Мне на самом деле было плохо, меня трясло. А он повел себя, как настоящий любящий мужчина. Он стал, во-первых, оправдываться, в подробностях рассказывая о том, как они съездили, во-вторых, добавляя в свое оправдание, сказал, что есть Бог на свете, что он едва успел зайти в общежитие, как ему позвонила жена. Он был искренен и убедителен в своих оправданиях. К тому же добавил:
– Если хочешь, я совсем перестану общаться с твоими подругами, чтобы у нас с тобой не возникали подобные конфликты.
– Зачем? Мы все-таки люди – существа высокого разума. Это мне надо бороться со своей ревностью, с этим эгоистическим чувством собственничества, – сказала я.
Мне, честно говоря, стало очень стыдно. Но, к сожалению, моя ревность на этом не закончилась. Я из-за нее наломала столько дров позже… Но все было сделано из лучших побуждений, от чрезмерной любви к нему, к мужчине моей мечты.
Я задумалась… Меркантильность. От чего зависит меркантильность людей? Может, от продолжительного испытания нехваткой денег? Или это последствия постоянной материальной ущербности с детства? А может, это одна из черт характера?
Возьмем, к примеру, Ирину, она долгое время не работала нигде. Существовала на деньги, присылаемые родителями, и на деньги, которые время от времени удавалось выуживать у любовников. Любовников постоянных не было. И получалось, что она почти всегда была безденежной. Может, отсюда и вытекает меркантильность? Помню, она однажды пришла ко мне домой, ей нужно было поговорить по телефону. Она говорила с очередным своим любовником:
– Привет, как дела? Ну, деньги у тебя появились? – Получив отрицательный ответ, она задала очередной, не менее бесцеремонный, чем первый вопрос:
– А когда они появятся у тебя, когда тебя ждать в гости?
Привлекательная, если не сказать красивая, она не страдала от недостатка поклонников. У нее они появлялись так же часто, как впоследствии исчезали. И я ни разу от нее не услышала что-нибудь, отдаленно напоминающее о любви или симпатии. Или хотя бы о сексуальном влечении. Отношение ее к любовникам измерялось подарками от них, суммами денег. Будучи подругами, мы с ней откровенно говорили на интимные темы. Я всегда могла с ней поделиться своими чувствами по отношению к мужчинам. Она правильно, без осуждения, без презрения понимала меня.
И единственный случай, когда Ирина со мной поделилась своей интимной стороной жизни, – это ее рассказ, как она подшутила однажды со своим очередным любовником. После любовной бурной ночи, когда любовник ее заснул, она подвязала ему на интимное место бант и ушла. Это было действительно оригинально, и мы с ней посмеялись над этим от души. Больше ничего теплого, человеческого по отношению к мужчинам, она не проявляла.
Меркантильностью, пожалуй, страдали и мои подруги, сестры. Они тоже в каждом мужчине видели объект источника дохода. У них была жизненная неписаная программа; программа минимум – раскрутить попавшегося под руку мужчину на вечер или ближайшие дни, которые он собирается с ними быть, или программа максимум – насколько возможно, максимально раскрутить, вплоть до вожделенной норковой шубы. Или разговоры типа: встречались целый год, и за все это время он ей ничего не подарил. Нет, я ни в коем случае не осуждаю. Я пытаюсь понять, откуда это у людей, отчего. И к какому разряду качеств в общечеловеческом понимании это относить? К недостаткам или достоинствам? Для меня в человеческих отношениях, особенно с мужчинами, на первом месте стоит такая ценность, как чувство, а потом уж все остальное. Для меня, пожалуй, в иерархии человеческих ценностей материальное благо – на последнем месте. Я слишком романтичная натура, чтобы думать о материальном. Может, я ничего не понимаю в жизни?! Хотя нас окружает множество людей, которые разделяют мою позицию. Просто мы все разные, люди. В сущности, мы всего лишь люди, со своими слабостями и прочими заморочками.
У меня есть подруга, которая очень любит поговорить о своих слабостях. В основном эти слабости носят сексуальный характер, далеко не меркантильный.
Однажды она, одним прекрасным утром, отвезла ребенка в школу и на обратном пути стояла на остановке в ожидании автобуса. Тут подъехала иномарка, остановилась возле, и водитель машины подозвал ее. Она подошла, открыла дверцу, а водитель, красивый молодой мужчина, вежливо поздоровался и спросил, не припоминает ли она его. Затем, чтобы не держать машину открытой, предложил ей сесть. Она согласилась, и в дороге молодой человек признался, что они не знакомы, он просто хотел с ней познакомиться. Подруга сказала мне, что она и не сомневалась в этом. Молодой человек проехал мимо ее дома и отвез ее за город, в лес. Подруга комментировала, что он хотел ее изнасиловать, но у него ничего не получилось. Она от сексуального контакта с ним испытала бурный оргазм, со стонами, с возгласами удовольствия, чем привела его в полное замешательство. Затем он молча, быстренько подвез ее домой и был таков. И что же это? Слабость? Храбрость? Отчаяние? Безумство? А может, достоинство? Или необузданная потребность в сексе? Человек, не задумываясь о последствиях, идет на такой отчаянный шаг? Или это от недостатка впечатлений, так сказать, от скуки? В поисках приключений? Интересный народ. Сколько людей – столько историй. Порой совсем неожиданных.
Во всяком случае, этот случай ее не огорчал. Она с таким легкомысленным хохотом рассказывала о нем. Для нее результатом служило лишь приятное воспоминание и опыт приятного, хоть и неожиданного похода налево от мужа.
Ревность во мне вызывало и поведение Несмеяны. Стоило ей увидеть Бриллиантова, она начинала просить:
– Купи жвачку, пожалуйста.
Или, например, увидев, что он угощает меня, ну, допустим шоколадкой, тотчас начинала причитать:
– А мне?
И все это сходило ей на правах моей подруги. И Алевтина могла ее поддержать своими желаниями, получить что-нибудь от него. А ему, похоже, это нравилось. В народе говорят: хочешь получить мужика, дай ему себя пожалеть. Он, может, таким образом реализовывался как мужчина, как сильный пол. Может, ему необходимо было чувствовать себя сильным, богатым и крутым. А у меня эта вся ситуация вызывала врожденный инстинкт противоречия. Я, наоборот, всячески выставляла напоказ свою независимость, самодостаточность и иногда даже держалась автономно и недоступно. Хотя больше всего на свете мне хотелось быть рядом с ним слабой, беззащитной женщиной.
А он, между прочим, тоже ревновал меня. Хотя тщательно старался скрывать это. Ему не нравилось, что я частенько выпивала на работе, и он мне постоянно делал замечания. Однажды мы с ним сидели на вахте, и вошла одна моя сменщица, пьяная до безобразия, еле держалась на ногах и несла всякие глупости. Ее и трезвую-то слушать сложно, надо иметь такт и терпение. Когда она ушла, он мне сказал:
– Ну, посмотри, как это неприятно.
Я с ним полностью согласилась. В душе. А вслух объявила:
– Мне такие замечания даже муж не делает.
– А второй будет делать, – мило улыбаясь, говорит он.
Конечно, он в эту минуту был милым. Ну, скажи ты ему об этом! Нет, куда уж, мы ведь гордые!
Помню еще один случай, когда он собирался ехать отдыхать. Его намерение взять отпуск меня сильно огорчало, потому что мы с ним долго не увидимся. Минимум целый месяц. Как я без него целый месяц буду жить?!
– Может, пока не будешь брать отпуск? – умоляла я его.
– А что? – непонимающим тоном спрашивал он.
Ну, скажи ему, что тебе без него целый месяц будет тяжело, что ты можешь умереть от тоски и любви к нему! Нет, ответ мой прозвучал иначе:
– Я боюсь, что месяца для меня слишком много. Я за это время могу забыть тебя. А ты не боишься, вдруг я в кого-нибудь другого влюблюсь?
Он обалдел от такого ответа. Казалось, на мгновение потерял дар речи, так был шокирован. А потом от возмущения словно его прорвало:
– Я не знаю, что ты за женщина! И как ты можешь спокойно мне такое говорить! У меня нет слов! Вот что с тобой делать?! Получается, тебя ни на минуту нельзя одну оставлять?! – Он вскочил и начал ходить взад-вперед. Нервничал. Ревновал. – Я мужу твоему позвоню и скажу: «Следите вы за своей женой. На месяц нельзя уехать, оставить ее!»
Боже, это было потрясающе! Я сидела и балдела от его ревности, от тех чувств, которые он явно ко мне испытывал. Бальзам для души. Это стоит дорогого, дороже всяких бриллиантов. Ради вот таких минут счастья стоит, пожалуй, жить. Жизнь прекрасна! А может, я мазохистка?
А еще ему не нравилось, что мне при нем делали комплименты другие мужчины, в частности, Милый друг. Бриллиантов все еще не был уверен, что я не поддерживаю больше никаких отношений с Милым другом. Напрямик спросить не смел, а только всячески выражал недовольство. Иногда он меня начинал донимать:
– Почему ты Милому другу не скажешь, что ты со мной?
– Зачем? Чтобы продемонстрировать, что ты победитель? Не могу я, понимаешь, человеку делать больно, лучше промолчу. Тем более, Милому другу и без меня уже доброжелатели, наверное, донесли.
Однажды с утра спустился ко мне на вахту мой Брюлик:
– Сейчас захожу к ребятам в комнату Милого друга, а там такое творится! – и начал не без удовольствия рассказывать: – Там много ребят, и они привели женщин легкого поведения, и в комнате черт-те чего… Везде окурки, под кроватями презервативы валяются.
И как это его проявление можно интерпретировать? Малодушие? Ревность? И на его ревности мне тоже приходилось играть, идя на поводу опять-таки у своего врожденного инстинкта противоречия, который выступал в качестве защитного механизма. Так что не получилось из меня белой, пушистой. Тем временем Несмеяна заняла твердую позицию друга.
Я была в отпуске. Вырваться из семьи и увидеться с мужчиной моей мечты не было возможности. И однажды я попросила Несмеяну подстричь сына и заодно известить Бриллиантова о моем приходе. Узнав о моем появлении в общаге, он прилетел ко мне на крыльях любви. Пока сына стригли, нам с ним удалось уединиться на пять минут. Это были пять минут любви, хотя о любви мы не сказали ни слова. Стояли на балконе, на пионерском расстоянии, говорили ни о чем, но были обоюдно счастливы этими дорогими минутами, проведенными рядом. А потом, уходя, я позавидовала возможности Несмеяны быть с ним рядом сколько угодно, ее не ждали дома ни муж, ни дети, как меня. Глупо, конечно.
Тем временем мой драгоценный любовник почему-то решил, что муж меня не любит. Может, мужчины думают, что их брат на стороне ищет наслаждения просто ради приключения, а женщинам для этого нужны веские причины, например, муж разлюбил или вообще никогда не любил. Это, пожалуй, очень стойкий и ошибочный стереотип, сложившийся у мужчин. А сколько еще прочих ошибочных стереотипов и мифов переживают наши мужчины! Однажды в очередную нашу ночь Бриллиантов меня спросил:
– Чем в свои выходные занималась?
– Во-первых, отсыпалась. Первые полдня проспала, затем еду готовила на два дня для всей семьи. Затем включила стиральную машину, простирнула немного. Ближе к вечеру позвонила подруга, они живут в Жулебино. Знаешь, у наших друзей есть отличный парикмахер-стилист. Стрижет, красит очень хорошо. И когда нам надо подстричься, мы все собираемся у этих друзей дома и приглашаем стилиста. Он приезжает и всех по очереди стрижет. Вот вчера муж вечером с работы вернулся, и мы с ним ездили к друзьям. Стриглись, дружно запивая этот процесс пивом. А поскольку муж тоже составил нам компанию, нам пришлось остаться у друзей до утра, ну, чтобы ему в подпитии за руль не садиться. Рано утром вернулись домой, он пошел в лес собаку выгуливать, а я будила детей в школу, готовила завтрак. А после завтрака муж развез нас по школам и по работам. А ты чем занимался в свои выходные?
Ответа на вопрос мне пришлось ждать долго. Он смотрел на меня в упор, словно испытывал мое терпение, и молча курил. И был очень серьезен. Затем, продолжая молча курить, отвернулся. Лишь через некоторое время он вновь повернулся ко мне и сказал:
– Он же тебя любит.
На нем не было лица. На него жалко было смотреть.
И этот человек еще утверждает, что он не ревнив в отличие от меня!
– А я что, разве жаловалась на него когда-нибудь?
Опять ответ явно не тот, что он ожидал. Боже, какая я глупая! Идти на попятную не было смысла. Я теперь должна оправдываться и по поводу мужа? Нет. Просто не надо было рассказывать в таких подробностях о семейных отношениях, наверное. Хотя что я такого сказала? Ничего особенного. Не может ведь он ревновать меня к мужу. Это глупо! Муж – это семья, это – святое. Он сам женат, он должен понимать это, как никто другой. Но, тем не менее, меня не покидало ощущение, что я его, ну, если не его самого, то его представления обо мне, предала. Во всяком случае, это послужит мне примером. Нельзя вызывать у него ревность. Не хочу я его терять. Я жить без него не смогу. Я больше не представляю без него жизни.
Моя маленькая лицемерка
С Несмеяной явно что-то происходило. В последнее время она стала какой-то неестественной, много врала, придумывала всякие небылицы и наговаривала на себя. За ней такое и раньше замечалось, но не в таком количестве и не в таком объеме.
Как-то мы сидели с ней на вахте, зашел к нам один из жильцов нашего общежития, наш хороший знакомый Петр. Сидели, разгадывали кроссворды, и Петр попросил Несмеяну что-то ему подать. Несмеяна неожиданно и совсем не к мес ту повернула разговор в эротическое русло:
– Петя, неужели я от тебя услышала слово «дай»?
Хоть я и была привычная к такой простоте, но меня в тот момент покоробило поведение моей подруги. Это было настолько низко, настолько примитивно, что мне стало не по себе. А Петя растерялся, ему стало неудобно, будто я узнала то, что не должна была узнать. А когда он в замешательстве ушел, я спросила:
– Ты зачем такое ляпнула? Он даже смутился, бедняжка, ему было неловко передо мной.
– Да ты что? Разве не знаешь: у нас с ним роман? Я так его люблю. И он мне тоже не разрешает пить, как тебе твой Бриллиантов.
Она была омерзительно неестественна. Что с ней происходило? Это что? Подражательная зависть?
Однажды незадолго до того случая Несмеяна меня немного удивила. Тогда так получилось, что мы с Бриллиантовым не поняли друг друга, и он с ночной смены не пришел ко мне, как обычно. Я его прождала всю ночь, нервничала, ревновала, сходила с ума. А на следующее утро мне надо было бежать на другую работу. Утром я сидела злая на весь свет, меня переполняли эмоции. Мне надо было обязательно высказаться. Что же делать? К подругам подниматься в такую рань неудобно. Я им написала записку, где жаловалась на свое состояние, на его поступок, обзывала его всякими нелестными словами. И просила Несмеяну передать ему, что я на него обижена. Разумеется, устно. Ведь она же его увидит, она убирала на его этаже.
Днем, не находя себе места, я позвонила на вахту и попросила позвать Несмеяну:
– Ты видела его?
– Да, – отвечала она. – Я ему все передала, он тебе позвонит.
– Записку не показывала?
– Нет, ты что! Я же понимаю, что ты его оскорбляла от обиды.
Вечером того же дня Бриллиантов мне позвонил. И по разговору я поняла, что он знает больше, чем мне хотелось бы. Значит, Несмеяна передала не только то, что я просила, а дала ему записку. Вот подруга!
После этого случая Несмеяна долго не признавалась в этом. Ему, конечно же, неприятно было читать оскорбления. В конце концов, она в свое оправдание сказала:
– Мне было жалко тебя. Я хотела, чтобы этому козлу тоже было больно.
Я вспомнила тогда еще один случай. Бриллиантова до нашего с ним знакомства я не знала вообще. Хотя он в нашем общежитии жил уже целых шесть лет, проходил через вахту, как все жильцы, но я его в упор не видела.
Однажды сидели у меня Несмеяна с Алевтиной, и Несмеяна рассказывала:
– Представляешь, ходила я сегодня в душ, помылась, возвращаюсь, дверь в комнату открыта, захожу, сидит этот х…
И столько неприязни в ее голосе, столько ненависти и брезгливости.
– А что за х..? – спрашивает Алевтина.
– Да Бриллиантов.
– Кто это такой? – спросила я.
– Такой омерзительный тип. Тебе просто повезло, что ты его не знаешь.
Тот разговор я запомнила очень хорошо, потому что мне необычная фамилия врезалась в память. И это был не единственный нелестный отзыв о нем. Мне Полина Юсупова тоже как-то рассказывала, как он раньше пил и вел себя отвратительно. А мне не верилось. Зато теперь он не пьет ни грамма, думала я, оправдывая свое сокровище. И вообще, наплевать мне на мнение людей. Мне с ним хорошо, а остальное, господа-ценители, вас не касается. Не понимаете, как я с ним могу быть, – так это ваши проблемы.
Был еще один случай, которому в тот момент я опять-таки не придала должного значения. Несмеяна время от времени подрабатывала в той косметической фирме, куда я ее подписала. Бриллиантова она считала своим постоянным клиентом. Как-то я собиралась в офис за заказами, и тут позвонил он. Мы поговорили, и он у меня напоследок спросил:
– Чем будешь сегодня заниматься?
– Да вот собралась в офис, кое-какие заказы есть, и кредит погасить надо, пока не просрочила.
– Алинка, возьми мне, пожалуйста, тушь для жены и дочери.
– Ты у Несмеяны закажи.
– Да я заказал, а она говорит, подожди пока, в следующем месяце будут скидки. Не хочу я ждать ваших скидок, принеси! Мне послезавтра уже ехать.
– Ладно, только не забудь предупредить ее, что у меня заказал.
В следующую нашу встречу он мне выдал:
– Несмеяна с Алевтиной сказали, что я лоханулся. Ты меня «обула» на целых сто пятьдесят рублей. Они на тебя так злились, говорили, что ты нечестно с ними поступила.
– Ты же сам хотел без скидки, сам торопил меня! – возмутилась я.
– Да я не отказываюсь. Мне знаешь, эти сто пятьдесят рублей, как для вас пятнадцать копеек.
– А что ты тогда сейчас нес? Ты тоже считаешь, что я на твоих деньгах разбогатела? Или ты думаешь, мне приятно, как ты передаешь эти бабские сплетни за моей спиной? – я окончательно вышла из себя.
– Они же твои подруги, – усмехнулся Бриллиантов.
– Похоже, они больше твои подруги, если за моей спиной с тобой обсуждают меня. И как это до тебя не доходит, насколько это омерзительно, неужели ты этого не понимаешь? Или в провинции такие вещи – норма? Деревня!
Господи, час от часу не легче! Значит, мои милые подруги за моей спиной интриги плетут? А он? Ему это нравится? Получается, он меня предает? А может, он не понимает этого? Мужской инфантилизм? Или не хочет этого понимать? Может, ему там с ними лучше, чем со мной? Мужчина ведь, как правило, ищет, где ему удобно. А со мной какие могут быть удобства! Я – женщина замужняя, со мной открыто не повстречаешься, под меня надо подстраиваться. К тому же, я – человек деятельный, максимально занятой. У меня помимо мужа, двоих детей и собаки, еще две работы, параллельно свой небольшой бизнес, а к тому же я учусь. И всегда стараюсь идти по жизни в ногу со временем. Я – театралка. Театр для меня – это источник вдохновенья, это глоток свежего воздуха. Если я не схожу в театр две недели подряд, я начинаю задыхаться. Театр – это особый дух.
И еще стараюсь быть в курсе всех новостей в искусстве. Какая картинная галерея открылась, например, или, какие новые картины выставляет тот или иной новомодный столичный художник.
А с моим Брюликом у нас сложились «горизонтальные» отношения. По театрам ходить он не любит.
Однажды, на следующий день после просмотра балета «Лебединое озеро», я сидела на вахте и надо мной, словно, голосовой галлюцинацией «висела» музыка из этого балета. Моя бренная душа где-то витала, млея от этой музыки. И тут ко мне вошел из мирской жизни мой любимый мужчина. Я с ним поделилась своим состоянием, и он спросил:
– А для тебя сходить в театр – это как нам сходить в ресторан?
– Не знаю, это очень сложно сравнить. Чтобы понять меня, наверно, надо любить театр так же, как и я.
– Я просто никогда не ходил в театр. Кто знает, может, мне тоже понравится. Представляешь, мне так понравится, что я оптом скуплю все билеты на «Щелкунчик».
– Зачем тебе скупать оптом все билеты на «Щелкунчика»? – Я чуть не задохнулась от смеха. Ничего комичнее мне не приходилось слышать. – Дорогой мой, больше нигде не повторяй таких высказываний.
Боже, с кем я общаюсь? Получается, у нас действительно только «горизонтальные» отношения. Вот куда с ним с таким? Пригласить его в музей, например, я просто не рискнула, боялась, неправильно поймет. И была права. Однажды я ему неопределенно, без конкретики, предложила сходить куда-нибудь, выбраться в свет, в люди. На что он опять-таки сказал:
– Я мужик не жадный. Пойдем, куда захочешь.
Опять он меряет все деньгами! Неужели можно так все опошлить и даже не заметить этого?
Ну, что ж, если для него выбраться в люди – это сходить в крутой ресторан, можно и такое себе позволить, для разнообразия. Только он не знает, куда идти, на мое усмотрение. Я предложила сходить в «Седьмое небо» – убить двух зайцев сразу, глянуть с такой высоты на красавицу Москву и заодно посидеть в крутом ресторане. Но организационные вопросы тоже ложились на меня. И все равно мы так и не выбрались: то у нас не совпадали выходные, то я была занята своей семьей, то он был занят своей.
А однажды я почувствовала серьезную угрозу нашим отношениям. Я старалась всегда курить приличные сигареты. Как считала Ира, я курила хорошие дорогие сигареты не потому, что трудилась на двух работах, а потому что у меня есть муж. А они, то есть Ира, Несмеяна, Алевтина курили, на какие хватало денег. А денег хватало на дешевые. Жадностью я не страдала, всегда могла поделиться сигаретами. Они ко мне на вахту приходили покурить и, как правило, брали мои сигареты. Мы могли часами просиживать, покуривая по очереди, или иногда все сразу, хором. У меня уходило порядка трех пачек сигарет в рабочие сутки на вахте. Бриллиантов почти постоянно покупал мне сигареты, а сам он курил сигареты другой марки.
И вот однажды я поднялась к Несмеяне. Был как раз тот период, когда она стала избегать меня, наговаривать на себя, фальшивить в разговоре. У нее в комнате на столе лежала пачка тех дорогих сигарет, которые я обычно курю. У меня защемило сердце. Казалось бы, подумаешь, пачка сигарет! Нет, это были не просто сигареты, это были следы, оставленные Бриллиантовым. Я это почувствовала сердцем. Чтобы сестры могли себе позволить такие дорогие сигареты! А других более-менее денежных людей возле них тогда не крутилось. Тот Петр, с которым Несмеяна якобы завела роман, был беден: обременен семьей и зарабатывал очень мало.
Сигареты стали для меня действительно сигналом. Очень было похоже на то, что сестры берут в оборот моего Бриллиантового и что скоро они съедят его с потрохами, он даже не успеет очнуться. Господи, как все это было мерзко, гадко! До чего доводит людей меркантильность, безысходность, зависть и нищета! Именно в тот момент я поняла поведение Несмеяны за последнее время. Как она без нужды фальшивила, увертывалась, ухищрялась, придумывала всякие небылицы про несуществующих любовников, которые, якобы, как мой Бриллиантов, запрещали ей пить, заботились о ней.
– Ты, что, не в курсе? Мы с Петей давно уже спим вместе. У нас такая любовь, я жить без него не могу! Я знаю, что он женат, что у него двое детей. Знаю, что он закодирован от алкоголя, ну и что? У нас любовь. И сестра его меня все отговаривает, говорит, зачем он тебе, ты молода, еще замуж выйдешь. А я ей тоже сказала, что люблю его.
Это все были бредни на трезвую голову. На самом деле она усыпляла мою бдительность. Интриги уже начались, но в успехе она еще не уверена, это выглядело именно так. Ну, что ж, дорогая моя подружка, дерзай! Конечно, разочаровываться в людях всегда неприятно, особенно, если этого человека ты полюбил от всей души. Но что поделаешь, это жизнь. Селяви, как говорят мои любимые французы. Законы жизни не нами устанавливаются и не нами отменяются. На все воля Всевышнего. Но в любом случае, как говорят психологи, каждый урок жизни, пусть даже не очень приятный или даже печальный, – это жизненный опыт, это мудрость. С каждым горьким опытом мы становимся совершеннее, мы крепчаем, мудреем.
Иногда мне казалось, что у нас с Бриллиантовым настоящая любовь, а Несмеяна между нами впилась, как заноза, не дает нам житья. А иногда думала: а может, наоборот, у них любовь, а я между ними заноза? «В любви и на войне все средства хороши». Но я, человек, трезво рассуждающий и, наверное, не без чувства собственного достоинства, ни в коем случае не пойду на войну за мужчину. Для меня это слишком низко. А потом, если рассудить, никто никого не обязан любить. Если чувство прошло или его не было изначально, то какой смысл удерживать человека подле себя? Только лишь потому, что ты не можешь без него? Это эгоистично и обременительно для другого. К тому же унизительно. Если бороться за партнера, то надо, помимо любви к нему, наверное, иметь еще очень сильные мотивы. А у меня их по отношению к Бриллиантову, пожалуй, нет. Я его просто люблю… А может, мне все кажется, может, ничего вокруг и не происходит, может, у меня обострение паранойи…
…Я представляла, как Несмеяна рассказывает Бриллиантовому про моих любовников. Возможно, она считает, что они у меня до сих пор есть. Они с сестрой очень способные интриганки и сплетницы. (Это – вполне возможно, во мне говорит обида и злость на них! В данной ситуации мне сложно оставаться объективной, слишком задета моя душа). Они и Иру прибрали к рукам, как группу поддержки. Раньше они ее терпеть не могли, считали лентяйкой, тунеядкой и нахлебницей, которую кормит общежитие. Приходя ко мне, сестры часто и взахлеб жаловались на свою лучшую подругу. На самом деле Ира действительно была нахалкой редкостной.
– Но мы же подруги, девочки! Давайте закроем глаза на ее недостатки, давайте принимать ее такой, какая она есть. Ведь у нее тоже есть свои положительные стороны, – попыталась я как-то урезонить их агрессию против Иры. – Мне, например, ее даже жалко.
– Тебе, конечно, легко сказать! Она к тебе в полночь не врывается и не просит сигареты. Сама-то она выспится за весь день, – зло продолжали атаковать меня сестры.
Дни рождения: мой и моей лучшей подруги
Бывали хуже времена,
Но не было подлей…
Николай НекрасовВремя шло. Наступила зима, подходил день моего рождения. Мужчина моей мечты как-то зашел ко мне на вахту, сел рядом и, улыбаясь, спросил:
– Что тебе подарить на день рождения, милая?
Я этого вопроса боялась. Материальную часть наших отношений старалась свести к минимуму. Не люблю денежные сложности. Вернее, деньги и любовь – вещи несовместимые. Для меня во всяком случае. Но тогда меня умилило то, что он назвал меня милой. Такое с ним редко бывало, тем может, оно и ценнее для меня.
Дуралей, неужели он так и не понял, что мне от него никакого подарка не надо? Он сам для меня – подарок.
Он так и просидел, не услышав от меня ответа на вопрос. Я перевела разговор в другое русло и заболтала его. Но, уходя, он опять вспомнил:
– Ты мне так и не сказала, что ты хочешь на день рождения!
– Ничего не надо.
Были бы на моем месте Несмеяна, Алевтина или Ира, они бы по полной программе «Я ХОЧУ» оторвались бы. А может, с мужиком так и надо? Чтобы женщина рядом ценила его за его деньги. Иначе почему он часто демонстрирует свою состоятельность? Относительную состоятельность. В наших кругах, в кругах одиноких женщин, матерей-одиночек, где царствует нищета, он, может, и чувствует себя Рокфеллером. Какие реальные деньги можно заработать руками?
А на день рождения он мне подарил перстень – золотой, с камушками. Не передать словами, как мне было приятно. Не сам подарок был ценен, а внимание и именно то обстоятельство, что Бриллиантов в тот момент из Москвы уехал. И подарок он приобрел где-то у себя на периферии. Значит, он, находясь в трехстах километрах от Москвы, с женой и с семьей, думал обо мне, помнил. Мысленно был со мной. Мне было приятно именно это.
А подарок его оказался не в моем вкусе. Кольцо большое, громоздкое. А я люблю изящненькие, тоненькие, желательно без камней колечки. Его подарок был кричащим, по принципу: чем больше золота, тем изделие ценнее. Но, тем не менее, вопреки всему, я его надела на указательный палец с целью продемонстрировать перед окружающими. Своего рода эксперимент: как народ воспримет новинку. А заодно проверка, насколько хорошо меня знают мои близкие. Как выяснилось, мой внутренний мир понимали немногие. Все интересовались перстнем, многие разглядывали тщательно, кто с интересом, кто с завистью. И, видимо, делали заключение, что наконец-то у меня появилось что-то видное, стоящее. Кто-то, возможно, решил, что я горжусь подарком и поэтому выставляю его напоказ. Единственный человек в общежитии, который немного усомнился в том, что кольцо мне нравится, была Михална, заведующая общежитием. Она сказала:
– Ты же вроде не любила такие кольца. У тебя обычно тоненькие, без камней или с натуральными, дорогими, – как бы между прочим заметила она.
В ее замечании не было ни лишней заинтересованности, ни тени зависти. Возможно, потому что она женщина самодостаточная. Чувство зависти, конечно, присутствует у всех, только оно у кого-то ярко выражено, в избытке, что отравляет жизнь, причем, прежде всего нам самим, а потом и окружающим нас людям, а у кого-то – умеренно, в пределах нормы. А, возможно, в тот момент она была влюблена. А у влюбленных людей, как правило, напрочь отсутствует чувство зависти. И не только оно одно. Любовь, как правило, облагораживает человека, по себе знаю. Когда ты любишь или влюблен, отсутствуют все негативные, разрушающие чувства. Да, любовь – это прекрасно.
В ту ночь, ночь дня моего рождения, Бриллиантов опять затронул вопрос о моем муже.
– Что тебе подарил твой муж? – спросил он меня.
Вопрос, конечно, некорректный. Но я, пожалуй, почти привыкла к нему, к его не совсем приемлемым выходкам. А вопрос-то был провокаторский. Что он хотел выяснить? Да, он у меня не единственный, мне и муж, конечно, подарок сделал. И муж, в отличие от него, в выгодном положении, потому что двадцать лет совместной жизни даром не прошли. Он очень хорошо изучил все мои потребности и вкусы, точно знал, как мне угодить. Лгать я не умею. Открыто лгать. Мне легче промолчать, чем солгать. Разочаровывать Бриллиантова, сказав, что муж переплюнул его, мне тоже не хотелось. Я лишь отделалась:
– А можно, я тебе не скажу, что он мне подарил?
– Почему? Это большой секрет, что ли? – удивился он.
– Нет, не секрет, просто не хочется говорить.
Не знаю, как он понял мой отказ, но разрешил снисходительно:
– Ладно, не хочешь, не говори.
После этого прошел месяц. Он для меня был очень долгим. Новогодние праздники Бриллиантов проводил, конечно, у себя в городе. На Новый год я приготовила ему подарок, и ровно в двенадцать часов, сидя в кругу наших семейных друзей, выпила мысленно вместе с ним. Меня окружала веселая компания, но душой я была наедине с ним. Перед наступ лением Нового года каждый из нашей веселой компании писал на листочке бумаги свое желание. Затем по правилам игры этот листочек поджигался под кремлевские куранты, потом надо было съесть уголок от листочка. И тогда в новом году непременно сбудется заказанное желание. Я, как никто другой, от всей души верила в чудеса новогодней ночи и выполнила весь ритуал. На листочке было написано единственное мое желание: «Бриллиантов».
И ждала, ждала новой встречи в новом году. Я утопала в мечтах и грезах, где он, мужчина моей мечты, выступал в главной и единственной роли. Я представляла себе романтический вечер, где мы с ним при свечах встречаем Новый год. Пусть это не традиционная новогодняя ночь, пусть это состоится чуть позже, самое главное – с ним, с любимым. И пусть он не так романтичен, как я, зато моего романтизма хватит нам обоим. Пусть у нас с ним мало времени выделено на счастье, но они наши, эти часы счастья, насыщенные любовью, настоящей, искренней. «Боже, как я счастлива!» – думала я. Я благодарила Бога за то, что он подарил мне такое прекрасное чувство, как любовь. Я молилась на Солнце, я молилась на Ветер. Я боготворила все живое. Мир казался мне совершенством. Я засыпала с мыслями о нем, я просыпалась, думая о нем. Я настолько мысленно приросла к нему, что надолго вперед расписала все наши совместные предприятия. Например, мы справляли его день рождения в марте. Ему исполнялось сорок лет. И я придумала ему прикольный подарок: ситцевые семейные трусы, с намеком на возраст (хотя, конечно, сорок – это еще не возраст). И открыточку планировала найти с прикольным рисуночком и подписать: «Рыбка моя мартовская, соболезную твоему сорокалетию». Или что-нибудь в этом роде. Словом, я ждала его. Ждала встречи с ним…
…Дождалась… На Рождество состоялась наша последняя ночь. Седьмого января в мою смену он приехал из дома. Вечером, возвращаясь с работы, зашел ко мне на вахту. Моему счастью не было предела. Но я, воспитанная бурно не проявлять свои эмоции (это дурной тон, как говорили мне в детстве), тихо про себя радовалась своему счастью в одиночестве. Тихо в том смысле, что, возможно, он даже не догадывался, насколько я рада ему, потому что это внешне не проявлялось. Или бывали случаи, когда я испытывала к нему очень нежные чувства, но это проявлялось немного по-другому. И я очень удивилась однажды, когда он мне сказал, что я грубая. «Какая же я грубая, – думала я в тот момент, – когда внутри у меня кипит нежная необузданная страсть к тебе? Почему случаются такие не состыковки у людей? А может, это эмоциональная несовместимость?»
Решив хоть как-то отметить свою радость нашей встречи, я достала подарок, который приготовила ему на Новый год и который постоянно, на всякий случай, брала с собой на смену: вдруг приедет.
– Это тебе на Новый год хотела подарить, – сказала я, – а получилось на Рождество.
– А у меня нет подарка для тебя, – виновато сказал он.
Дуралей, лучшего подарка, чем его приезд для меня не существовало. Но, он, конечно, не телепат, он не услышал мои мысли. А я их так и не озвучила. Боже, сколько не озвученных мыслей осталось между нами! Нельзя умалчивать о таких жизненно значимых вещах, они должны обязательно проговариваться. Ведь вербализуя наши мысли, мы их материализуем. Но это я сейчас так рассуждаю, потому что это знаю, а тогда я была, как слепой птенчик…
В ту ночь я почувствовала: в нем что-то переменилось. Он обычно всю ночь напролет мне спать не давал, ему хотелось, чтобы я рассказывала, чем занималась, пока его не было. И сам обычно рассказывал, что делал дома, о семье своей, о жене, детях, любимой внучке. Или, например, про одного глухого друга, пообщавшись с которым он приходил домой и по привычке дома тоже продолжал громко говорить. Увлеченно мог рассказывать про свою рыбалку. И мне это все было интересно, хотя я от рыбалки далека, как Россия от Америки. Но меня интересовало все, что касалось его. Я им жила. Он мне нужен был, как воздух.
Я, в свою очередь, рассказывала о своей семье, избегая подробностей моих отношений с мужем, чтобы не сделать невзначай ему неприятно. Рассказывала про свою вторую работу, про своих психически больных и про многое, многое другое. Мы с ним за всю ночь не могли наговориться. И все время с ним я чувствовала его душевную теплоту. Он заботился обо мне даже в пустяках: не раскрылась ли я, не лежу ли на голой железке кровати. Мне казалось, что именно из таких мелочей состоят человеческие отношения, и что как раз в этих мелочах – смысл жизни.
А в ту последнюю ночь он заснул почти сразу. Я пролежала с ним рядом всю ночь, ревнуя его ко сну. И мое шестое чувство шептало мне что-то тревожное…
Следующая наша встреча была на дне рождения Несмеяны. Она отмечала двадцатипятилетие и собрала много народу. Обычно на таких мероприятиях, где много чужих людей, мы с ним делаем вид едва знакомых. В тот день он пришел поздно, после работы. Его посадили рядом со мной, но от этого мне легче не было. В компаниях он закомплексованный, не озвученный, в беседы не вступающий.
Как однажды Ирина про него сказала: «Сидит, молчит, никому не мешает. Главное, вовремя отстегивает». Это, пожалуй, было лучшим комплиментом для мужчины из ее уст.
В тот вечер я опять отметила для себя некоторую не свойственность в поведении Несмеяны. Разговор почему-то зашел о ней, о ее личной жизни, и прозвучала такая фраза:
– Я жду свою судьбу, ищу своего человека. Я вся в поисках.
Прозвучало как продолжение уже начатого когда-то разговора, продолжением конкретного контекста. И меня весь вечер не покидало ощущение, что эта фраза была нарочито сказана для определенных ушей.
Народ гулял долго. Глубокой ночью я спустилась к себе в надежде, что он спустится за мной. Но его долго не было. О сне не могло быть и речи. Я от ревности не находила себе места. И, в конце концов, под предлогом того, что якобы у меня разболелась голова, и я не могу уснуть, поднялась обратно к ним. Подходя к двери, я чувствовала дрожь во всем теле, словно обнаружила их в одной постели. За дверью горел свет, и было слышно только Несмеяну. Я открыла дверь: совсем пьяная Несмеяна несла всякую ахинею, а мой дорогой Бриллиантов молча сидел рядом и слушал. Увидев меня, Несмеяна стала говорить:
– Вот все ушли, мне свои двадцать пять отметить не с кем. Я на всех обиделась. Всем завтра на работу. А тебя я прощаю, потому что ты завтра учишься, я тебя понимаю.
Бриллиантов сидел совершенно трезвый и какой-то отрешенный. На меня он не реагировал совсем. Немного посидев, я ушла. И снова надеялась, что теперь, зная, что я еще не сплю, он должен прийти. Но в ту ночь я его так и не дождалась.
На следующий день был праздник Крещения. Я с утра уехала домой. Весь день провела в ужасных догадках. Что могло означать его поведение? Почему он со мной так поступает? Что я сделала неправильно? Почему он, в конце концов, не объяснится? Меня его поведение оскорбляло, унижало, а то, что он, как умственно отсталый, дебильно молчал, раздражало до умопомрачения. К вечеру я созрела до крутых разборок. Я кипела. Да кто он такой, в конце-то концов? Что этот молчаливый урод себе позволяет? И кого из себя возомнил, это жалкое подобие человечка? Приехав к нему, я не застала его в комнате. Дверь мне открыл его сосед, высокий худой парень. У нас с ним были прекрасные дружеские отношения. Я его знала намного дольше Бриллиантова. На вопрос, где Бриллиантов, сосед очень удивился:
– Откуда я знаю? Я думал, он традиционно с тобой.
Тогда я попросила соседа сходить к Несмеяне и позвать его. Оказалось, что он оттуда и не возвращался. Я была на грани припадка. Мне казалось, я вот-вот потеряю сознание. Через некоторое время пришел Бриллиантов. Я увидела его жалкий взгляд, услышала его робкий оправдывающийся лепет: он просто был у наших друзей. А потом он начал что-то говорить про деньги, будто я пожалела его деньги, которые он там тратил. И это была последняя капля моего терпения, я сорвалась:
– Убогое создание! Тебе не понять истинных человеческих чувств! Мне наплевать на твои жалкие деньги и на тебя такого, моральное ничтожество!
Я уже не могла остановиться, оскорбления посыпались одно больнее другого… Меня понесло:
– Что ты о себе возомнил? Кто ты такой вообще? Ты когда-нибудь задумывался, насколько ты ничтожен и жалок? Ты думаешь, я не могу причинить тебе столько боли, сколько ты мне? Да я тебе причиню боль, от которой ты больше никогда не оправишься! Я выставлю тебя посмешищем, много труда не надо! Ты и так посмешище, жалкое посмешище!
Я безобразно орала, меня трясло, как никогда в жизни. Я не контролировала себя настолько, что машинально скинула со стола пепельницу, полную окурков. На него смотреть было противно. Он нервничал, схватил веник и судорожно начал сметать окурки. Затем полез почему-то в шкаф, что-то там начал перебирать, избегая моего взгляда. Господи, и этого урода я полюбила! Как же мне было обидно за себя! За что любила-то? За его трусость, за его подлость?»
Это был крик души любящей и оскорбленной в своих чувствах женщины.
Он стал твердить, что я пьяна, что мы с ним поговорим потом, в другой обстановке, когда оба успокоимся, а сейчас он проводит меня домой. Проводив меня до дома, он поцеловал меня и, прощаясь, сказал, что сейчас придет в общагу и завалится спать. Ему надо отоспаться, завтра на работу. А когда я спросила, что с нами будет дальше, ответил, что все будет так, как я захочу. Что ничего особенного не произошло и что он невиновен, чист передо мной.
Но, тем не менее, после этого случая он меня начал избегать. Больше не заходил ко мне. Мало того, он, по-моему, старался проходить другим путем, чтобы только не попасться мне на глаза. Трусость? Если даже банально он решил меня бросить, мог бы об этом сказать мне.
А Несмеяна лицемерно делала вид, что ничего не случилось. Она так же, как и раньше, заходила ко мне на вахту, но как прежде не засиживалась. Я все ждала от нее первого шага, все надеялась, что она скажет мне правду, скажет, в конце концов, что происходит со всеми нами. Но она упорно делала вид, будто ничего не происходит. И это ей не очень удавалось. Бывало, она поздно вечером заглядывала ко мне на вахту под предлогом чего-то незначительного, но я понимала: она хочет убедиться, что его со мной нет. В такие минуты мне становилось ее жалко. «Не соперница я тебе, – думала я тогда, – а подруга по несчастью. Дурочки мы с тобой, он не стоит нашей дружбы, вернее, распада ее». И так хотелось сказать, что не нужен он мне такой жалкий, недалекий.
Однажды, вызывая ее на откровенный разговор, я спросила:
– А ты знаешь, ко мне Бриллиантов больше не ходит. Ты, случайно, не в курсе, почему?
Она сначала сделала вид, будто удивилась, а затем меня ошарашила:
– Мне Дина сказала, что он якобы тебя послал.
– Дина? – вырвалось у меня нескрываемое удивление. – А при чем тут Дина?
С тех пор, как мы стали дружить с Несмеяной, Дина отдалилась. Тем более, я с Диной по поводу Бриллиантова никогда не разговаривала. Но теперь было отчетливо ясно, что они за моей спиной сдружились против меня и не раз обсуждали мои отношения с Бриллиантовым. Мне стало противно. «Господи, за что мне все это? Ну, за что такие разочарования? Я же о тебе была лучшего мнения, моя девочка. Или в любви разум совсем не задействован?»
Бриллиантов, мужчина моей мечты, мужчина всей моей жизни, больше не появлялся на горизонте. Мне было невыносимо плохо без него. Я ничего не скажу, если скажу, что мне его не хватало. Мне его не хватало катастрофически. Я задыхалась без него. Мне было неинтересно жить. Для меня жизнь остановилась… Я терялась в догадках, что мне судьба уготовила в будущем. Буду ли я с ним еще хоть раз когда-нибудь. Больше всего на свете мне хотелось этого. Хотя бы раз…
Как-то ко мне на вахту зашел его сосед по комнате, Геныч – тот худой, высокий, с которым у нас были прекрасные дружеские отношения. Он хотел позвонить. Я сидела понурая. Как я ни старалась сделать вид, что со мной все прекрасно, но не удавалось. Он сначала долго звонил, а затем, притворившись, что не замечает моего состояния, стал вести со мной светскую беседу. На поддержание ее меня не хватило. Не было ни сил, ни желания вникать в то, о чем он говорит. Хотелось лишь задать ему вопрос… В конце концов, прервав его почти на полуслове, я спросила:
– Геныч, почему ко мне Бриллиантов не заходит?
При этом я еле удержалась, чтобы не расплакаться. А Геныч у нас хороший дипломат. Он сделал вид, что не в курсе. А на самом деле я точно знаю, как мужчины обычно обсуждают свои личные проблемы в кругу друзей. Уж во всяком случае Геныч отлично знает все про Бриллиантова, я в этом не сомневалась. Но Геныч обаятельно улыбнулся, как это он умеет, и сказал:
– Ну, наверное, не знает, что ты сегодня дежуришь. Может, проходил и не заметил тебя.
Да, это точно: проходил и не заметил меня. Совсем не заметил. В упор.
Я его тоже в упор больше не замечала. Но страдала от недоумения, от непонимания, от такой убийственной неопределенности, что хотелось выть на луну. И меня все больше и больше раздражало его молчание. Упорное молчание. Господи, ну не хочешь больше со мной иметь никаких дел, ну подойди и скажи об этом, чтобы внести ясность. Ты же все-таки человек, гомосапиенс, ты отличаешься от наших братьев меньших именно тем, что природа одарила тебя речью. Или он ждал, когда я к нему подойду с поклоном? Нет, этому не бывать! Да, я люблю, люблю его больше жизни. Но «я не люблю, когда мне в душу лезут, тем более, когда в нее плюют». Может я и умирать буду от любви, но унижаться… Ни за что!
«Что вы, плакать – никогда! Даже если и беда. Пусть нахлынет грязью сплетен, и даже если ей ответить, право, нечем иногда, что вы, плакать – никогда!»
Весь февраль прошел у меня в тягостном недоумении, но я все еще надеялась, что он зайдет ко мне на вахту, улыбнется, пусть даже ничего не говорит, раз он у меня такой «красноречивый»… Но я буду знать, что он пришел, что он по-прежнему мой. Придет, сядет и будет молча сидеть. Пусть молчит. Пусть у нас горизонтальные отношения, пусть. Что же делать, если мне для счастья и этого оказывается достаточно?! Господи, вот и пойми человеческую душу! Чего ей, душе, угодно? Может, у меня одной та загадочная русская душа?.. Или она у всех такая непонятная?
Но в феврале ничего не произошло. Я за весь месяц его толком и не увидела. А в марте…
Ужасное 8 марта в моей жизни
В нашей семье традиция: 8 марта мужская половина нашей семьи утром встает и идет на кухню готовить шашлык. А женская половина нежится до полудня и просыпается на аромат вкусного мяса. В это 8 марта традиция не была нарушена. Мой муж и одиннадцатилетний сын, подвязав кухонные фартуки, с важным видом хлопотали на кухне, всем видом давая нам понять, что шашлык не терпит женских рук. А мы, женская половина нашей семьи, с удовольствием соглашались с этим утверждением и, набравшись терпения, вдыхали умопомрачительный аромат жареного мяса, распространившийся по всей квартире, и ждали, когда нас пригласят к столу. Мы с дочкой не спеша, в порядке очередности, приняли утренний душ, затем прически навели по-праздничному, приоделись понаряднее и ближе к обеду были удостоены официального приглашения к кухонному столу, уже празднично накрытому. Стол был накрыт белоснежной скатертью, на середине в большом блюде выпускала пар груда хорошо прожаренного шашлыка, при одном виде которого у нас потекли слюни. А по краям стола были расставлены четыре прибора из праздничного сервиза. Здесь же на середине красовалась бутылка хорошего коллекционного шампанского для мамы, бутылка хорошей водки для папы, бутылочка детского шампанского, за качество которого я не поручилась бы, и пакетик вишневого сока, который наши дети любили. Но потчевать нас мужчины не торопились. Они сначала пошли в комнату переодеваться, затем, немного пошушукав в коридоре, предстали перед нашими взорами элегантные, в костюмах, в белых рубашках, при галстуках. Каждый из них держал по букету цветов и праздничный пакет с подарками. Официальную часть церемонии по случаю празднования международного женского дня начал сын. Под чутким руководством отца он прочитал четверостишие и вручил нам подарки с цветами. Затем наконец-то мы приступили к шашлыкам. Муж у меня хлебосольный мужик, как любит говаривать моя подруга астролог Таня. Шашлыков он наготовил столько, что можно было накормить целый полк изголодавшихся солдат. Солдат мы приглашать не стали, но к вечеру мне захотелось позвать в гости заведующую общежитием. У нас с ней были прекрасные отношения, я часто захаживала к ней. Она женщина незамужняя, жила одна с сыном в соседнем подъезде, и, бывало, в иные вечера, когда становилось тоскливо, я звонила ей и напрашивалась на рюмочку чая. И мы с ней долгими вечерами за рюмочкой чая могли беседовать по душам о своем, о женском. Или, бывало, наоборот, ей хотелось пообщаться со мной по душам, и она звонила и в полуприказном порядке говорила: «Зайди».
Меня всегда поражала несправедливость. Вот смотришь на таких женщин, как наша заведующая: и внешностью господь не обделил, и разумом, и должность хорошую занимает, и уважением на работе пользуется, и хозяйственная, в квартире всегда полный порядок, но, тем не менее, всю жизнь одна, все на себе тащит. Где же справедливость на этом свете? И куда только мужчины смотрят? Хотя невостребованной у мужчин ее не назовешь. Она пользовалась успехом. А в последние несколько лет у нее появился, как мне кажется, мужчина, который по-настоящему ее любил и ценил, но, к сожалению, обремененный семьей. И вот она пришла со своим любимым. Мужчины наши познакомились, и, как это обычно бывает, стали общаться запросто, будто всю жизнь знали друг друга. Я накрывала на стол, Лида мне помогала, и, улучив момент, когда мы с ней остались вдвоем, она вдруг спросила:
– Почему ты мне не сказала, что они теперь вместе?
Меня словно молнией ударило. Ее голос урывками, как издалека, эхом отдавался: «Я ей говорю… как ты можешь… вы же такими подругами были… а она… тоже у моей сестры увела Милого друга…».
Да, сколько к смерти ни готовься, все равно застанет врасплох. Дальнейшее помню как в тумане… Весь вечер, пока были гости, я не могла дать волю чувствам. Собрав в кулак всю свою волю, силилась, держалась, как могла, не давая эмоциям вырваться наружу. Мне приходилось перед всеми делать вид, что ничего не произошло, кривя душой, улыбаться, изображать веселье, гостеприимство… А в душе у самой – кошки скребли невыносимо.
Душа
Душа… Что это такое? Где она находится? Некоторые люди утверждают, что человеческая душа – в сердце. Кто-то уверен, что в мозгу. Есть даже такие, которые думают, что ее место в пятках. Может, от популярной фразы: «Душа ушла в пятки». Вопрос: «Где находится душа?» – хороший тест для проверки, насколько человек испытал в своей жизни душевную боль. Если человек испытал ее, истинную, хотя бы раз в жизни, то он точно может определить местонахождение души.
Через день после «славного» 8 марта, утром, проводив всех своих домочадцев, я наконец-то осталась одна. Как я долго ждала этого момента! Я его жаждала. Мне нужно было все как следует проанализировать, продумать, переварить… Теперь я, как мазохистка, могу вдоволь насладиться своим горем, мне никто мешать не будет. Горе… Я его никогда не знала. Мы с ним не знакомы были прежде… А душевная боль просилась на выход, но ввиду некоторых обстоятельств, мне приходилось ее заглушать до поры до времени.
Душевная боль… Приходилось ли вам ее когда-нибудь испытать? У меня душа находится в груди. Адская боль была в груди, не в сердце, не в желудке, а именно в груди. Боль была острой, невыносимой. Ощущение жжения. Невыносимо жгло, будто душа горела синим пламенем, как вечный огонь. С такой болью людей одних оставлять ни в коем случае нельзя. Наедине с болью, с душевной болью, человек обязательно проиграет. Ему не справиться с ней одному. Душевная боль сравнима со стихией, она, как цунами, может просто снести человека, стереть в порошок и развеять прах по всей планете.
…Что же это со мной? Как же так случилось, что я осталась одна со своей болью? В груди невыносимо жгло… Там горел маленький огонек, и этим пламенем точило мне грудь… Боль стала невыносимой… Что же делать… что… что?.. Это душевная боль перешла в физическую, и теперь пламя в груди разгоралось все больше и больше… Господи, как же так, я одна осталась наедине с болью… Надо что-то делать… что… что? Я носилась по квартире, как ошпаренная… В состоянии прострации я не отдавала отчета своим поступкам. Мысли… Они цеплялись за мнимое спасение… Я знаю, что мне надо делать… Телефон… Почему никто не звонит? Господи, куда же все подевались? Надо позвонить самой… Да, да, это выход, мне обязательно ответят, меня услышат, меня отвлекут, меня спасут… Так кому же позвонить? Тане, конечно, Тане, она умная, она знает, она много знает, она любит меня, она меня поймет… Она мне поможет, обязательно поможет… Длинные гудки, продолжительные гудки… Сегодня рабочий день… Никого нет дома… Господи, почему я сегодня не работаю, почему я сегодня не учусь? Когда это у меня могло быть свободное время, я же обычно всегда занята! И чем я обычно занимаюсь, чем я вечно бываю занята? Мне нельзя оставаться одной, мне надо выйти куда-нибудь… Но куда?.. Я не могу, у меня болит, мне плохо… Боже, как мне плохо!.. …Мама… Мама… Как это мама не чувствует мою боль? Может, потому что она очень далеко? Она же не в Москве, она даже не в России… Она далеко, очень далеко. И вообще она далека от меня, не только физически, но, видимо, уже и психологически. Сколько же было мне лет, когда я уехала от нее, вырвалась на вожделенную свободу из-под ее заботливых крыльев, когда я покинула родное гнездо? Это было двадцать с лишним лет назад. Да, это было так давно, что, кажется, в прошлой жизни. И как я все это время обходилась без нее? И как она мне сейчас необходима! Только одной ей можно рассказать, что со мной происходит, только она одна поймет мою боль. Она поймет, прочувствует, заберет, облегчит мне боль. Господи, прости меня, пожалуйста, мама. Какие же мы эгоисты! Почему мы мать вспоминаем только в кризисные моменты? Почему мы маму не вспоминаем, когда нам хорошо? Почему так человек устроен? Это же несправедливо. Как же мне плохо… Мне больно… Жжет, невыносимо жжет в груди… Хоть бы кто-нибудь позвонил… Но телефон молчал…
…Водка… Водка, в холодильнике должна быть водка… У меня муж непьющий, но на всякий случай в холодильнике… для гостей… Она мне поможет… Еще… еще… еще…. Она не помогает… Боль усиливается… Боже, помоги мне… Что же делать?.. Я знаю, почему боль усилилась… потому что водка содержит спирт… она не попадает в желудок, она остается в груди, распыляя еще больше огонь… Бред… Господи, о чем это я?.. Это невозможно физиологически… Какой огонь?.. Не может там огня быть… Это мозг дает сигнал, и боль отдается в груди… это психическое. Господи, …психика… это… такая тонкая вещь… это высокая материя… Господи, о чем я?.. Бред… Я схожу с ума?.. У меня начинается шизофрения… шизофрения… Знаю, знаю… Я знаю, что мне поможет… У меня есть психотропные… Вот что мне поможет… Они очень сильные… Пару таблеток – и все забудется… Только надо принять горизонтальное положение… чтобы не упасть… головой не стукнуться… она, голова, еще пригодится…
Душа… Бог с ней, с душой… она горит синим пламенем… Таблетки… Психотропные, они сильные, они мне помогут… Они меня спасут… Господи, почему у меня так руки дрожат? Как у этого… Как же его фамилия? Ему еще постоянно финлепсин назначают. Мне тоже нужен финлепсин… Господи, о чем я? Я точно схожу с ума… Или я пьяная… А почему так жжет в груди? Ах, да… Психотропные… Одну… нет… две… еще… еще… еще одну, чтобы наверняка… еще… Все, теперь примем горизонтальное положение… Потерпите, больная, сейчас поможет, сейчас вы заснете… Сейчас… сейчас поможет. Хорошо… боль притупляется… сейчас она совсем уйдет… Хорошо… засыпаю, боли нет почти… Мама, ты со мной?.. И когда она успела приехать?.. Материнский инстинкт… Это очень сильное чувство… Маму привел этот инстинкт… Она не могла оставить меня одну, свою маленькую девочку… Материнский инстинкт… Я это знаю, я сама мать…
Тут мне снится сон, или это произошло наяву, только в полудреме: подходит ко мне сын. Только уже не тот маленький мальчик, которого я за ручку водила в школу, а большой…
– Мама, что с тобой? – отрезвляюще произносит он.
Тут на меня, как цунами, хлынула огромная боль отчаяния. Боже, что же я делаю? А как же мои дети? Что я наделала? Я же не успела попросить прощения у них! Простят ли они меня? Простите меня, мои детки, простите.
Тут меня понесло, как ураганом, будто я мчусь кувырком по каким-то лабиринтам. Как в компьютерной графике лабиринты, бесконечные лабиринты. Кошмары… Лабиринтам нет конца… Что это? Кошмарный сон. Он скоро закончится. Боже, как мне страшно… Потерпи, потерпи, сны заканчиваются… рано или поздно закончится и этот сон… Но сон не кончается… Опять эти лабиринты, бесконечные лабиринты… Как страшно… И я с высокой скоростью, с сиреной «скорой помощи» бегу по лабиринту. Мне надо успеть, мне нужно выбраться из лабиринта, меня ждут дети. Они должны простить меня, я должна успеть…
…Тут я отрываюсь от земли, поднимаюсь на полметра и лечу, как это обычно бывает во сне… От скорости и оттого, что нет опоры, меня затошнило, и тут я почувствовала мощный хлопок…
…Это была пощечина. Я открываю глаза, люди в белых халатах наклоняют мою голову вниз под кровать, и из меня фонтаном выливается жидкость… Затем опять и опять… приступы рвоты. Меня всю выворачивает наизнанку… Все, теперь все… Полегчало… Отпустило… Кончилось.
Я проваливаюсь в сладостную бездну. Это я в нирване? Или это бесконечное бессознательное? А может, я уже в раю?..
«Склиф»
…Что это такое?.. Очень знакомое, очень сладкое… Я открываю глаза и осознаю, что это отчаянный поцелуй. Он был таким обжигающим, таким земным, не раз испытанным мною в прежней жизни, таким до боли родным. Это муж поцеловал меня.
Когда я открыла глаза, первое, что увидела, – каменное лицо мужа. В следующую минуту на лице у него образовалась гримаса, похожая на улыбку. Я не ощущала свое тело. Боли тоже. Сознание было отдаленное, будто не мое. Потом, оглушая, эхом раздался голос мужа:
– Проснулась. Вернулась. – И он, склонив голову, положил мне ее на грудь. Эхом продолжало отдаваться в ушах:
– Как же ты могла?.. Врачи сказали, критический час… если не сейчас, то никогда… А сейчас полчетвертого ночи… Ты успела.
Я хотела поднять руку, чтобы погладить мужа по голове, но руки меня не слушались, и все было в замедленном темпе. Я попыталась говорить и непослушным, заплетавшимся языком спросила:
– А где дети?
Едва смысл моих слов дошел до мужа, он начал возбужденно говорить:
– Дети дома, не спят, ждут моего звонка!
И тут же, набрав номер на мобильном телефоне, нервно прокричал:
– Дети, она проснулась! Проснулась наша мама! Она к нам вернулась!
Сознание было отдаленное, все вокруг заторможенное, даже скупая мужская слеза на щеке у мужа, казалось, катилась в замедленном темпе. Эхом в ушах отдалось:
– Прости, меня, любовь моя.
Французы говорят: «Если женщина виновата, – попроси у нее прощения».
И в моем заторможенном мозгу мелькнула мысль, может, вот она – моя французская любовь…
Часть II
Другая Я
…Очнулась я в полвосьмого утра в общей палате. Общая палата – это уже неплохо, хороший прогноз. Голова была ясная как никогда. Не припомню, когда за последнее время у меня была такая ясная голова. В последние два года она, голова моя, вечно затуманена под воздействием алкогольного или любовного опьянения.
Несмотря на ясную, бодрую голову, физическое состояние было тяжелым. Первое, что я почувствовала, – это мой пустой желудок. Хорошо постарались коллеги в промывании желудка. Он был не просто пустым, он был опустошенным до задних стенок. И это ощущалось физически.
Душа больше не горела. Она, возможно, перегорела. Сколько же она может гореть! Или она на время оставила меня в покое. Она пребывала вне меня, осталась в бессознательном.
Душевную рану вытеснил ясный, трезвый разум с суровым реальным вопросом: «Как быть? Как мне дальше жить в создавшейся ситуации?» Я знала, что мой поступок расценивается медиками как попытка суицида, и мне не избежать беседы с психиатром. Обычно в такой ситуации, в которой оказалась я, суицидантов направляют в психиатрическую больницу для дальнейшего исследования психического состояния. И моя задача на данный момент в том, чтобы убедить психиатра в своей полной адекватности и не загреметь в психушку. Задача не из простейших.
Как я и предполагала, меня в девять утра вызвали на беседу с психиатром. Беседа длилась без малого полчаса, она была тяжелой, но продуктивной. Мне удалось убедить врача, и меня выписали из больницы. Это был институт имени Склифосовского. Никогда не предполагала, что я там окажусь в качестве пациентки. Мне там неоднократно доводилось бывать в качестве практикантки.
Теперь меня ждала встреча с мужем и с детьми. Боже, как я боялась этих встреч! Это, пожалуй, круче беседы с психиатром. Психиатры – это крутые специалисты по душе человека, повидавшие виды, они с полуслова, полувзгляда понимают людей. А как же мне объясниться с мужем?
Муж сидел в машине, погруженный в глубокие мысли. Конечно, мрачные. Во всяком случае, внешность его ничего оптимистичного не сулила. При виде его траурного вида – по-другому не назовешь – меня захлестнуло острое чувство вины перед ним, перед детьми, перед семьей в целом. Господи, как я могла допустить такое! Что же это со мной было? И как оно могло случиться? И где я была до сих пор? Чем жила, чем дышала? Почему у меня такое чувство, будто мужа вижу впервые после долгой разлуки? И что нас с ним связывает? А где он был все это время? Вроде живем вместе, а почему он мне будто чужой? Опять я увлеклась самокопанием, но сейчас не время. Я об этом подумаю завтра, как Скарлетт, или потом, когда останусь одна…
Увидев меня, он вяло улыбнулся, открыл мне переднюю дверь, не выходя из машины, и мы молча поехали по направлению к дому.
Он молчал. Мой муж молчит. Ему это не присуще, он, вообще-то, не умеет молчать. Но тут он молчал. Молчала и я. Это было громкое, душераздирающее молчание. Это было невыносимо. Он на автопилоте вел машину, мысли его блуждали где-то далеко. Я изо всех сил силилась разрушить это угнетающее молчание, но все мои попытки были тщетны. Я не могла заставить себя вымолвить, выдавить из себя хоть словечко.
День был будний, машин на дорогах было много. Мы то и дело застревали в автомобильных пробках. В одной из пробок мой благоверный разрушил наше тягостное молчание. Он спросил:
– Ты что, травилась? – в вопросе прозвучало столько недоумения, непонимания и мучительных догадок.
– Нет, Костик, я не травилась, это случайно, – по возможности обыденно постаралась я произнести.
– А с каких пор ты пьешь одна? У тебя, что, проблемы с алкоголем? Я думал, мои подозрения по поводу твоих проблем с алкоголем уже в прошлом. Припомни время, когда ты в общежитии почти каждую смену пила эту гадость, но с тех пор ты, мне казалось, изменилась. У тебя работа ответственная, ты сейчас учишься, профессия будущая тоже серьезная. Как ты могла такое допустить?
Он говорил это все на полном серьезе, с болью в голосе, и очень напоминал мне моего отца. Я понимала, в какой угол себя загнала, мне было очень стыдно, я готова была провалиться сквозь землю, только бы не выслушивать нравоучения. А муж тем временем переменил тон и спросил:
– Алиночка, любовь моя, объясни мне, пожалуйста, я не понимаю, что с тобой происходит. Мне врач сказал, что такие вещи случаются от нехватки внимания. Что с нами произошло? Почему я тебя не понимаю? У нас что, нет больше любви? Да, да, я знаю, я все время на работе, ты все время на работе, видимся редко, но я не предполагал, что тебя обделяю вниманием. Я всегда любил тебя. Ты для меня смысл моей жизни, я это особенно понял этой ночью. А что было бы со мной, если б тебя не спасли? А что было бы с детьми, ты о них подумала? Господи, что с нами происходит, объясни мне, пожалуйста!
У меня по щекам текли горячие слезы. Я молча плакала. Если б я знала, что происходит с нами! Если б знала, что происходит со мной! Я совершенно ничего не понимала. Я была в таком состоянии, что не владела ситуацией, не могла оценить ее. А сказать что-либо в ответ просто побоялась, потому что вряд ли сумела бы найти объективность. Мне нужно время: все переварить, проанализировать, подумать, как следует. А потом только я могу выдать более приемлемые, более адекватные заключения. Поэтому я молчала, продолжала молчать.
А мужа, наоборот, распирало. Он на некоторое время замолк, но было видно, что от своего молчания он безумно страдает. Ему лучше выговориться. Молчать он никогда не умел. Снедаемый подозрениями и догадками, но, видимо, с трудом решаясь спросить, он наконец-то выдавил из себя:
– Слушай, меня осенила догадка… Может, у тебя кто появился? У тебя личные проблемы, а я, как дурак, лезу не в свое дело? – Тут он ощетинился, стал агрессивным, противным и даже страшным.
Он всю жизнь был ревнивым. У нас это общее. И, пожалуй, не только это. Мы с ним и по темпераменту, как на заказ, одинаковые. И оба любвеобильные и не скудные на слова любви. И секс любили одинаково. А может, правду говорят, что браки заключаются на небесах? Ведь у нас все начиналось с умопомрачительной любви. Почему с годами все это теряется, почему нам не удается удержать то, без чего раньше не могли и минуты прожить? Почему?!
Я понимала, какого ответа он ждет от меня. Для ревнивца узнать об измене партнера смерти подобно. Я помню случай, когда, ревнуя его, в очередной скандал, я решила вызвать и у него чувство ревности. Пока я ему высказывала свои претензии: он поступает со мной нечестно, флиртует при мне с другими женщинами и тому подобное, он лежал, отвернувшись, и изображал полное равнодушие. Мол, поговорит женщина и замолчит в конце концов. Его безразличие меня задело за живое и, чтобы побольнее уколоть и его, я начала:
– Ты можешь молчать. Я знаю, что давно уже тебя не интересую как женщина. Но извини меня, я тоже живой человек, и к тому же женщина очень привлекательная, и, может, мне стоит уступить кое-кому, – это намек на его лучшего друга, к которому он меня беспочвенно ревновал. – Тем более он меня давно добивается.
Тут мой доселе «равнодушный» муж подскочил, сел на диване, и его начало трясти так, что диван стал ходить ходуном. У него губы посинели, а лицо побледнело. И удары его сердца были слышны на расстоянии полуметра. Я в первую секунду, как типичная стерва, испытала удовольствие от произведенного эффекта, но потом испугалась. Нельзя так издеваться над любимыми, нельзя так изводить близких. А мы, дураки, по-другому любить ведь не умеем. Вот мы и терзали друг друга беспочвенной ревностью. Но это было по молодости. Теперь другая ситуация.
– Не болтай глупости, – как можно убедительнее произнесла я. – Никого у меня нет и не было, и ты это прекрасно знаешь.
Меня бы такой ответ успокоил. Все ревнивые люди одинаковы: терзаясь подозрениями и догадками, они хватаются за соломинку, убеждая себя, что это лишь плод их фантазии. И вообще ни один человек, пока за руки не поймал и не уличил в измене, не может однозначно сказать, что такое факт измены. Поэтому, как правило, партнеры последними узнают об измене другого, хотя об этом всем окружающим давно известно. Се-ля-ви, как говорят мои любимые французы.
– И, пожалуй, и тебя у меня уже давно нет, – высказала я свою обиду. – Вспомни, когда нам с тобой в последний раз было хорошо! И какое по счету место я занимаю в твоей жизни, после твоих машин, после твоей работы, которая полностью поглощает тебя, после еще не знаю чего или кого…
– Любовь моя, не поверишь, я сам об этом тоже сегодня ночью задумался. Какой же я дурак был! И куда только смотрел, о чем думал? Я сегодня ночью понял, что дороже тебя у меня нет никого на всем белом свете. Доктор, наверное, прав. Я не уделял тебе должного внимания, прости меня. Я как-то не задумывался об этом. Прости меня, если сможешь. Я исправлюсь. Я не представляю жизни без тебя.
Тут его опять охватывали подозрения и догадки, и он тягостно замолкал. Задать прямой вопрос он больше не смел, но его одолевала ревность. И вот в таком состоянии мы добрались до дома. Дома никого: день был будний, дети пошли в школу.
Обычно чувство ревности, как и любая стрессовая ситуация, у нас вызывало обоюдно острое желание заняться любовью. И муж яростно бросился на меня. Мне поначалу казалось, что я хочу того же, но, когда легли в постель, я осталась холодной. У меня было такое чувство, будто у меня внутри все атрофировалось, ни один мускул не дрогнул, ни одна струнка не заиграла. Вот тут я поняла, насколько тяжелым было мое состояние. «Утеря либидо, как следствие перенесенной тяжелой душевной травмы», – констатировала я как будущий специалист свое состояние. Резкое снижение половой активности. Мало сказать снижение, она сошла на нет. Со мной это было впервые. Я растерялась. Боже, я из женщины «Хочу» превратилась в женщину «Нехочу». Причем, в женщину «Нехочу ни в коем случае». Говоря научным языком, нимфоманка превратилась во фригидную. Я так была шокирована этим, что не знала, как себя вести дальше. Природе известны факты полного сексуального фиаско у мужчин, но чтобы женщина, молодая женщина, да еще до сих пор страстная, горевшая чуть ли ни африканской страстью… Муж недоумевал. Он сквозь обжигающую душу ревность, неоднократно повторял:
– Что с тобой? Ты что, меня больше не хочешь?
– Костик, я, видимо, переутомилась, устала, ничего не смогу с собой поделать. Давай я отдохну, и мы с тобой потом попробуем.
Мне еле удалось успокоить, а затем проводить мужа на работу. Впервые в жизни я поняла выражение некоторых знакомых женщин, которые утверждали, что они, не имея желания заниматься сексом, шли на это, лишь бы успокоить мужей. Мне всегда казалось, что эти женщины лукавят, что такого быть не может, что без желания невозможно заниматься сексом. А неоднократное заявление одной женщины: «Меня муж достал своим сексом», для меня звучало как реклама мужа. Я не предполагала, что это может быть правдой и это можно воспринимать как жалобу на судьбу.
Мне самой было предельно ясно, что со мной. Да, психика порой с нами и не такое вытворяет. Так называемые игры разума. Мне нужна помощь, помощь квалифицированная. Но прежде всего мне надо самой в себе полностью разобраться, проанализировать все, подготовиться к принятию помощи. Как много работы предстоит! Да, госпожа, будущий специалист по душам. Вот вам и первый клиент, она же и первый пациент, экспериментируйте, исследуйте, помогите женщине. Ей еще жить да жить. В ней столько потенциала еще! А сексуальный потенциал заблокирован, защищается от психологических напастей со стороны мужчин, не будем называть фамилий… Какая бы она красивая ни была…
Другая жизнь
Со мною вот что происходит:
ко мне мой старый друг не ходит,
а ходят в мелкой суете
разнообразные не те.
Евгений ЕвтушенкоКогда я вышла на работу, на вахту, то мне показалось, что там зияющая пустота. Хотя меня окружали те же люди, что и раньше. Вахта ни на минуту не пустовала, ко мне забегали по-прежнему то уборщицы, то сантехник, то электрик, могла забежать заведующая или кто-нибудь из жильцов…
Я сидела, принимая во всей этой жизни активное участие, но в то же время была посторонним наблюдателем. Я на все смотрела теперь другими глазами. Боже, и в чем я тут раньше находила интерес, в чем смысл? И что меня тут удерживает сейчас?
Здесь почти все были в курсе моих дел относительно Бриллиантова и Несмеяны. Кто-то поддерживал меня, кто-то явно – позицию Несмеяны, кто-то держался нейтрально, а кто-то просто не был в курсе. От некоторых мне пришлось выслушать-вынести соболезнования по поводу случившегося, от некоторых приходилось терпеть злорадные взгляды. Многие деликатно делали вид, что ничего не произошло или они в неведении.
Сонечка зашла ко мне на вахту и с такой жалостью в голосе:
– Ну, как ты? Ты держись. Все ведь к этому шло. Она точно так же со мной поступила в свое время, увела у меня Эндрю. Все один к одному. В точности до запятой.
Но принять и переварить подобную информацию я была не в состоянии. Я так и не поняла: Сонечка за меня или против.
Теперь в моей жизни все делилось на до и после, а люди, которые меня окружали, раскололись на тех, кто за меня и кто против. Ярой моей сторонницей оказалась Полиночка. Поистине говорят, что друзья познаются в беде. До – мне казалось, что я со всеми в прекрасных отношениях, и что все мне отвечают взаимной симпатией. И что у меня со всеми дружба. А после – на мою сторону встали не все, как ни странно. Некоторые, о которых я думала, что они всегда за, оказались даже не нейтральные, а ярые против. Это было так забавно… Особенно потому, что эти некоторые когда-то Несмеяной не признавались по определению, а тут у них такая «взаимная дружба» с поцелуйчиками, и просто не разлей вода. Они явно «дружили против меня», прямо как в богемном обществе. Там дружбы в хорошем смысле слова не бывает, там люди всегда «дружат против кого-то».
Зато меня умиляло, как Полиночка в мою защиту ругалась со всеми. Мы ходили к Насте Агутиной, нашей хорошей знакомой, практически, подруге (значение этого слова с некоторых пор ставится мною под большое сомнение). А она, как назло, жила по соседству, прямо через стенку, с Алевтиной и Несмеяной. Сидели, выпивали, как обычно. А Полина, когда выпивает, начинает громко разговаривать, и ее перекричать невозможно. И вот тут зашел разговор, конечно, о сенсационных последних событиях общежития, где главные действующие лица – я, моя лучшая подруга и мой любовник. И подруги при мне же, обо мне в третьем лице, начали обсуждать меня, мои поступки, например, как я могла приютить на груди такую змеюку… Со стороны могло сложиться впечатление, что это специально устроенная мною акция против соседок. Я пыталась успокоить, урезонить подружек, сгорая от стыда, не дай бог, услышат соседки, «мои лучшие подруги» в жизни. А еще лучше – их мог услышать мой «лучший друг», который теперь обитает у моих «лучших подруг». Явно за меня еще была заведующая общежитием. Хотя ей по статусу надо соблюдать нейтралитет, она все-таки начальник, как мой, так и Несмеяны, в равной степени. Я ей говорила:
– Михална, тебе не надо ни во что вмешиваться. Это наши личные дела, сами разберемся.
Но она очень эмоционально реагировала:
– Аль, мне так неприятна эта ситуация! Мне, практически постороннему человеку, противно все это. Я представляю, каково тебе.
После «Склифа» для меня вопрос секса стал громадной проблемой. У нас по этому поводу с мужем происходили постоянные стычки, которые нас с ним, как ни странно сближали. Не понимая, почему со мной произошло такое, отчего я из очень сексуальной женщины превратилась в почти безнадежную фригидную особу, и, может, в какой-то степени обвиняя себя в этом, он стал очень внимательным ко мне. Не теряя надежды, решил, что прежнюю меня он вернет любовью и терпением. Прежде всего, он добился, чтобы я ушла со второй работы, чтобы нам больше времени быть вместе. Сам прекратил задерживаться на работе, старался как можно чаще бывать со мной и с детьми. Теперь он в обязательном порядке возил меня в университет, на другой конец города. Обязательно созванивался со мной на протяжении моих лекций и почти всегда приезжал за мной после занятий. Теперь, когда мы ездили в гости к друзьям с ночевкой, то он весь вечер не отходил от меня, ухаживая за мной, как за новой любовью, чем удивлял всех наших друзей. И главное, ставил условие, что мы останемся ночевать только в том случае, если у хозяев есть возможность предоставить нам на ночь отдельную комнату. Он, шутя, говорил, что умрет, если на ночь его разлучат с любимой женой.
И опять я влюбляюсь в собственного мужа. Как он трепетно относится ко мне! Сколько внимания он уделяет мне теперь! Каждый мой шаг отныне наделен вниманием мужа. А какой у него взгляд, полный любви и нежности! И сколько благородства в его поступках! И в постели он нежен, и, учитывая мое нынешнее положение, терпелив и тактичен. И семьянин он хороший. И отец замечательный. Господи, где были мои глаза? Почему всего этого я не видела? Почему не оценила по достоинству? И чего только мне не хватало? И почему мое сердце разбито другим мужчиной? Ну, почему, почему человек не может отвечать за свои чувства? Почему они не поддаются контролю? Почему спонтанны?
И чего такого в моем муже недостает, что я нашла в Бриллиантове? Меня не устраивало в муже то, что он любимец женского общества, в любом обществе пользуется повышенным вниманием дам, всегда не прочь пофлиртовать даже при мне. А может, недовольство поведением мужа я морально компенсировала поведением Бриллиантова, которому не свойственны ни флирт, ни заигрывания с женщинами. Мой муж в женском обществе заливается соловьем, обильно раздавая комплименты направо и налево, и добивается успеха у женщин, подтверждая высказывание, что женщины любят ушами. В отличие от него Бриллиантов в обществе женщин молчалив, замкнут – сидит, молчит, не принимая участия в беседах даже самой шумной компании, не говоря уж о комплиментах, которых от него не дождешься. «Дик и неотразим, как Тарзан».
Или проблема во мне, в моем негативном восприятии поведения мужа? Может, мне надо работать над собой? Научиться прощать и принимать мужа таким, какой он есть? Стараться понять, не обижаться? Но дело ведь опять-таки в чувствах, которые не контролируются разумом.
Как бы там ни было, после пережитого мною стресса с сексом у нас с мужем все еще не ладилось. Были лишь некоторые сдвиги в лучшую сторону. В сексе он был особенно нежен и терпелив. Прелюдии у нас были теперь продолжительными. Мы пытались экспериментировать разные позы в надежде, что во мне все-таки проснется моя прежняя сексуальная потенция. Но пока все наши попытки были напрасны, хотя почему-то муж горячо верил, что все образуется.
А я, конечно, понимала, что у меня проблема психологическая, что, прежде всего, мне надо вылечиться от несостоявшейся любви, реабилитировать свою душу, которая до сих пор еще кровоточила. Секс для меня был пустым звуком. Боже, неужели со мной это происходит?!
И вот тогда произошло нечто комично-ироничное. Встретила меня как-то возле дома в магазине заведующая общежитием и строго спросила:
– Кто у тебя на вахте второго этажа был в прошлую твою смену?
У нас в общежитии, помимо нашей вахты, была и на втором этаже вахта, которая отвечала за жильцов только этого этажа. Вахтеры там обычно служили почти как администраторы в гостиницах: они выдавали ключи жильцам, и жильцы, в свою очередь, уходя, должны были сдавать ключи вахтерам. В мою смену долгое время там работал полковник в отставке. В его бытность царил полный порядок. Он был старик очень правильный и всех старался строить под себя. Он, порой заходил ко мне на вахту и, пользуясь моей природной деликатностью, читал мне лекции по нравоучению. Причем, он в моем лице находил благодатную почву и часами мог реализовывать свои агитаторские способности. А затем он уволился, его место заняла моя Васильна. А в тот злополучный день в мою смену на вахте второго этажа никого не оказалось. То ли Васильна моя была на очередном больничном, то ли еще чего…
– Никого, – не совсем уверенно ответила я. – А что случилось?
И тут она меня отвела в сторонку от посторонних ушей:
– После твоей прошлой смены прихожу я на работу, и ко мне в кабинет прибежала бабка, вахтерша второго этажа. Притащила мне простыню. Когда бабка ее развернула, меня чуть не стошнило. На ней была размазана «живая» сперма. Бабка пришла на работу и решила поменять постельное белье. И обнаружила это безобразие. Потом я спустилась на вахту, а там сидят «твои подруги» – Несмеяна, Ира, Дина. И у них вид заговорщиков, они бурно обсуждали этот факт, видимо, но, увидев меня, разом умолкли. Как ты мне можешь это объяснить? Что это значит?
Я была шокирована. Но обиднее всего, что, возможно, мои «лучшие подруги» думали, будто виновата я. Если б они тогда знали, в каком состоянии я пребывала… Я растерялась:
– Михална, я не знаю, кто там мог быть.
– А ключи у тебя никто не брал от вахты второго?
– Нет.
– А ключи висели на дощечке? Они были там? – допытывалась начальница.
– Не знаю, – покачала я головой. – Мне как-то ни к чему. Я на вахту второго этажа, когда там никто не работает, не хожу.
Возможно, Михална мне поверила, но для меня этот случай стал очередным стрессом. Я не находила себе места, мне было невыносимо неприятно. У меня опять началось паранойя – я все представляла, как за моей спиной шушукаются мои «лучшие подруги», как моя «лучшая подруга» делится умозаключениями по этому поводу с моим «лучшим другом», и как они все в кругу семьи обсуждают пикантный инцидент. Как же можно пропустить такое, ведь в главной роли выступала я! Мне было плохо от всех своих параноидальных мыслей, я даже боялась идти в следующую смену на работу. Но, хочешь или вешайся, надо идти. Я шла на очередную смену и чувствовала себя Моникой Левински общагского масштаба. Скандал со спермой. И мне было, с одной стороны, стыдно неизвестно за что, а, с другой стороны, меня не оставляла ирония: вот какие иногда жизнь преподносит курьезы! Мне даже было немного смешно и интересно узнать, какая реакция будет у моих «подружек». На вахте была заведующая, с которой я тут же поделилась своим страхом идти на работу. У меня, видимо, был настолько подавленный вид, что Михална выразила искреннее сожаление:
– Да не переживай ты так сильно, наплюй на все! Я побуду с тобой, посижу.
Первой любопытной физиономией, которая пожелала посмотреть на местную скандально известную Монику Левински, была Несмеяна. Она, до сих пор после избегавшая моего общества, прибежала на вахту, перекинулась с заведующей незначительной информацией, но любопытства ей не удалось скрыть. Лицо ее выражало злорадство и в то же время нарочито напускное равнодушие. Когда она ушла, мы с заведующей лишь посмеялись. Затем были и другие…
Вот приблизительно в такой обстановке мне пришлось проработать в общежитии еще целый год. Менее общительной я не стала. Это у меня природное, этого не отнять. Но теперь я общалась совсем с другими людьми, хотя все равно чувствовала себя одинокой и покинутой. Имея много друзей, коллег, однокурсников, приятельниц по бизнесу, с которыми постоянно созванивалась, имея семью, многочисленных друзей семьи, мужа, с которым мы вышли на новый уровень отношений, детей, с которыми забот полон рот, максимально окруженная людьми, тем не менее, на вахте я оставалась одинокой. Я теперь в полной мере поняла значение фразы: «не о чем поговорить». Раньше, посмотрев какую-нибудь передачу по телевизору, мы с Несмеяной могли долго, бурно и не без удовольствия обсуждать ее, эмоционально обмениваться мнениями, которые у нас во многом совпадали, и получать взаимное удовольствие, то теперь образовалась пустота. Ее нечем или некем было заполнить. И я, как наркоманка в ломке, тосковала по общению. Мне катастрофически не хватало общения с моей Несмеянушкой. И я делала жалкие попытки хоть чем-то заполнить образовавшийся в душе вакуум.
Ко мне чаще стала заходить Настя Агутина. Бывало, вечером, возвращаясь с работы, заглянет ко мне на вахту и предложит:
– По пивку, что ли?
– Давай, – поддерживала я от безысходности.
Она брала с собой свою собаку, и мы шли во двор ее выгуливать, заодно пива попить и пообщаться. Затем она меня познакомила с какими-то мужчинами, которые жили у нас в общежитии. Но отношение мое к мужчинам было уже совсем другим, оно кардинально отличалось от прежнего. Я их не видела теперь в упор, не воспринимала, как противоположный пол, я им не верила больше, я их боялась. Как-то в одну из своих смен поднялась к Насте, и к ней заглянул какой-то мужчина и пригласил нас к себе в гости. Мы приняли предложение. Как обычно, там было застолье. Другое общение у нас исключено. Мужчин оказалось в четыре раза больше, чем нас. Мы пили пиво. Поведение мое внешне выглядело как раньше, но в душе – зияющая пустота. Мне было очень скучно с ними.
«Мужчина, мне с вами скучно, мне с вами хочется спать».
Они были разнообразные, но не те. Когда мне стало невыносимо от одиночества среди такого количества народу, я спустилась к себе на вахту. Была уже поздняя ночь. Не успела я лечь в постель, слышу, кто-то стучится ко мне на вахту. Не вставая, лениво и с нескрываемым недовольством я спросила:
– Кто там?
И услышала умоляющий ответ:
– Откройте, пожалуйста.
– Зачем?
– Вы мне очень понравились, пустите меня.
Какой вежливый! Это был один из мужчин компании.
– Уже поздно, идите спать.
– Я без вас не засну. Можно, я с вами? Вы мне очень понравились. Прежде чем отказываться, вы бы попробовали, вам понравится.
– Что за пьяный бред вы несете! – возмутилась я. – Идите спать и дайте мне отдохнуть. – С этими словами я практически заснула, но мужчина еще долго стоял под дверью.
После того случая прошло немало времени. Мужчина этот всегда проходил мимо, едва поздоровавшись. Как-то Васильна пригласила его на вахту, он нас угощал каким-то спиртным напитком. Я была уверена, что он не помнит событий той ночи, и мне стало любопытно, помнит ли он меня. Я спросила его, и он ответил:
– На память никогда не жаловался! Мы с вами познакомились наверху, когда вы пришли с Настей.
И назвал номер комнаты.
– А что было дальше? – поинтересовалась я.
– Потом вы ушли, а я спустился к вам, но вы меня не пустили, – усмехнулся он.
Но я все равно думала, что он все-таки не помнит своего хамского поведения, и продолжала:
– А потом? Вы помните, что мне говорили?
– Я сказал, что вы мне очень понравились, что я с вами хочу переспать и что вы не пожалеете, если попробуете, – ответил он мне прямо открытым текстом при Васильне, – а вы мне сказали, что это пьяный бред.
Я не знала, куда себя деть от неловкости. Странный мужчина. Странное поведение. Или это он только когда выпьет такой наглый? А в трезвый ведь проходил мимо, лишь кивком головы поздоровавшись. Даже не делал попыток подойти.
Однажды по старой дружбе ко мне на вахту заглянул Геныч, худой сосед бывшего моего «лучшего друга», мужчины моей мечты. Как в старые добрые времена, мы с ним долго сидели, общались. Геныч по своей сути очень интересный мужчина, с ним можно поговорить на многие темы, он неплохо разбирается в искусстве, много читает, и даже театры ему не чужды. Он засиделся, потом неизвестно почему его тоже потянуло на нежности. Боже, что это с ними со всеми, сговорились разве? Мне пришлось проявить твердость, чтобы выставить его прочь. Он даже обиделся, обозвал меня старой и ушел. Я не обиделась. Может, потому что у меня поменялась степень сексуальности. Вернее, сексуальности не осталось совсем. Либидо мое спало, и я была ко всем мужчинам безразлична. Они меня не волновали. К своему новому состоянию я должна была еще привыкнуть. И я тогда не знала, радоваться такому обстоятельству или огорчаться.
Потом в общежитие приехал в гости моя бывшая пассия Милый друг. Он у нас давно не жил, они всей бригадой уехали и работали где-то в Подмосковье. Я искренне рада была видеть его, но и к нему осталась равнодушной. Мужчина, с которым меня раньше связывали только сексуальные отношения, не волновал меня больше, как женщину. Мы с ним всю ночь просидели, вспоминая наши былые времена. В качестве эксперимента я даже решила попробовать с ним поцеловаться, затаив глубокую надежду, а вдруг… Я помню наши с ним «французские» поцелуи в те далекие времена, они у нас были страстными, обжигающими, мы оба обожали целоваться. Эксперимент мой потерпел крах. Наши поцелуйчики теперь были совершенно безвкусными, пустыми. Он, не посвященный в цели моего эксперимента, все пытался меня соблазнить, но тщетно. В отличие от Геныча, Милый друг не обиделся, он всегда умел адекватно реагировать на отказы женщин. Отвергнутым он себя не чувствовал.
А потом появился еще один друг. У него была кличка Кетчуп, потому что у него какой-то знакомый работал на предприятии, где производят кетчуп. И вот, как только он съездит к другу, всех нас, знакомых и друзей, снабжал кетчупом. Кетчуп по психотипу был полной противоположностью мне. Если я ко всем мужчинам оставалась безразлична, то Кетчуп был исключением: единственным мужчиной, который вызывал во мне хоть какие-то чувства, он меня здорово нервировал и раздражал. Мы с ним были совершенно несовместимы. Мне он не нравился ни внешне, ни поведением, ни манерой говорить. Я помню, как он пришел ко мне на вахту первый раз. Шел он с улицы, с пакетом. Сначала подошел к окошку и неуверенным голосом спросил:
– Можно к тебе зайти? – День был воскресный, когда по утрам обычно общага долго спит.
– Заходи, – сказала я без особого энтузиазма, но с некоторой учтивостью, чтобы не казаться невежливой. Он зашел, встал у порога и, стоя, начал беседу. А потом как бы невзначай спросил:
– Пива хочешь?
– Хочу, – ответила я, думая, может, теперь он присядет. А он из пакета вытащил бутылку пива, поставил на стол и продолжал стоять.
– И что, мне одной пить?
– А можно, я тебе компанию составлю?
– Ну, конечно, садись.
Он неуклюжей походкой подошел к столу и наконец-то присел. Впоследствии он стал моим постоянным посетителем, как, впрочем, и других вахтерш. Возможно, он пытался за мной ухаживать, не знаю. Но некоторые женщины общаги именно так интерпретировали его частые посещения вахты в мою смену и даже готовились открыто конфликтовать со мной, как с соперницей. Но разборка не состоялась. Какие могут быть раздоры, если с моей стороны – полное безразличие к их источнику?
Невыносимое воскресное утро
Скука. Скукотища. Как я боюсь этого понятия – скука. Сегодня воскресенье. Сижу на вахте. Утро раннее. Народ в общежитии спит. Отдыхает после трудовой недели. А я только заступила на вахту, у меня целые сутки, как целая вечность, впереди. Боже, дай мне силы и терпения пережить эту тоску! За окном серый дождь стеной. Дождь, как и сама осень, вселяет в душу непреодолимую осеннюю тягость. Скука. Невольно вспоминается анекдот, когда-то рассказанный Несмеяной:
«Приходит новый русский, одолеваемый скукой, в ресторан. Подзывает официанта и говорит: “Принеси мне ведро человеческого дерьма, любые деньги заплачу”. Официант, в погоне за длинным рублем, рад услужить, выполняет его просьбу. “Теперь найди дохлого кота и принеси, заплачу, не обижу”, – говорит новый русский, зевая. При виде зелененьких бумажек официант опять, обо всем позабыв, выполняет заказ. Новый русский берет кота за хвост, макает его в содержимое ведра, вынув, поднимает над головой и начинает крутить приговаривая: “Эх, скукота, скукотища-а-а”».
От воспоминаний у меня на душе становится еще тяжелее. Но признаться даже в душе, про себя, что мне скучно, я боюсь. Боюсь гневить Бога. У меня когда-то был горький опыт, когда мне показалось, что невыносимо скучно жить, и я легкомысленно подумала: «Что же это у меня в жизни не происходит никаких событий, ни плохих, ни хороших?» За что была немедленно наказана. И мне дорого пришлось поплатиться за такие необдуманные, беспечные мысли. Буквально в тот же день вечером у меня начались проблемы.
В то время я не работала, сидела дома с маленькими детьми. Дочь только в первый класс пошла, а сыночек был еще детсадовский. Хотя я активно занималась развитием детей, и мне физически скучать не приходилось, но, тем не менее, вдруг стало невыносимо тоскливо от однообразия быта, от этой монотонной рутины. И меня посетила греховная мысль о скуке.
В тот день вечером, делая уроки, мы напоследок с дочкой сели за чтение. С ним у нее были большие проблемы. Она вообще не любила читать. И, по природе медлительная, отставала в чтении от своих сверстников. Каждое занятие с букварем у нас с ней заканчивалось слезами. И на этот раз все шло из рук вон плохо. Она начинала беспричинно плакать, капризничала, то ей требовалось срочно попить, то удовлетворить другие физиологические потребности, в общем, она тянула время, как могла, только бы не заставляли ее читать. Она находила кучу причин, чем меня выводила из себя. В конце концов я, не выдержав, ударила ее кулаком по голове. Она расплакалась еще больше и отправилась в ванную комнату, умыться.
Меня же теперь переполняло чувство жалости к маленькой любимой дочке. Теперь я мучилась угрызениями совести, начинала корить себя, что не сдержалась, что вообще не умею себя вести, как подобает любящей матери. От избытка таких чувств втихаря от мужа и детей поревела и дала себе честное пионерское, что никогда больше не подниму руки на своих любимых чад.
На следующее утро жизнь продолжилась по избитому курсу. Позавтракав, отец повез по дороге на работу дочь в школу, а мы с сыном пошли в садик. В середине дня, как обычно, я пошла в школу забирать дочь после занятий. Встретив ее, угостила яблочком, которое она тут же и с удовольствием взяла и начала грызть. И тут я заметила у нее в лице что-то необычное, вызвавшее у меня еле уловимую волну тревоги. Она как-то странно жевала, странно улыбалась. Почему, я не поняла. Но ощущение тревоги усиливалось. Я невольно задала вопрос, скорее себе, а не дочери:
– Что с тобой, доча? Ты как-то странно улыбаешься.
– Ничего, – отвечала она.
– У тебя ничего не болит, тебя ничего не беспокоит?
– Нет, – покачала она головой. – У меня ничего не болит.
Всю дорогу домой я наблюдала за ней, но так ничего и не поняла. Дома за обедом, когда увидела, как она ест, в груди опять больно кольнуло и вновь появилось чувство тревоги. Господи, что с ней происходит, что не так?
– После обеда, встревоженная неизвестностью, я осмотрела у дочери ротовую полость. Мне показалось, что все там нормально. Но я решила обратиться к специалисту, чтобы успокоиться. Зубной врач, осмотрев Машу, тоже ничего не нашел.
– Мне кажется у нее правая щека немного отекшая, может, у нее флюс? – предположила я, не зная, как объяснить доктору свою тревогу.
– Мамочка, нельзя так сильно опекать ребенка, – сказала врач. – Я же вам говорю, что все нормально.
Это было в пятницу. Впереди два выходных дня, поликлиника не работает. Хотя после осмотра врача я немного успокоилась, чувство внутренней тревоги немного отступало.
Вечером после работы пришел муж. Видимо, мое душевное состояние было ярко отражено на лице, и он тревожно спросил:
– Что случилось? У вас все нормально?
– Что-то с Машей не так, а что именно, не могу определить.
– А что с ней может быть не так? – с этим вопросом он пошел к детям в комнату. Дети сидели на полу, на ковре, и дружно играли в лего, строили гаражи, в которых сын ставил свои машинки. Увидев отца, они радостно улыбнулись папе, не отрываясь от игры. У дочки на лице была кривая улыбка.
Отец, встревоженный увиденным, растерялся. Не имея никакого отношения к медицине и не зная, как все это определить, он поставил свой оглушительный диагноз:
– У нее искривление лица.
Он произнес то, о чем я даже боялась подумать. Мне стало плохо, слезы полились по щекам. Муж подошел ко мне, и мы, сплоченные настигшим нас горем, обнялись. Меня прорвало, я начала плакать навзрыд, пытаясь заглушить плач на плече мужа, чтобы не потревожить детей.
– Откуда это? Из-за чего? Как это могло случиться? Ведь у нас ничего подобного нет в роду.
– У врача были? Что врач говорит? – спросил растерянный и напуганный муж.
– Да, конечно. Я думала, что это флюс. Повела ее к зубному, но она ничего не нашла. Я стала объяснять, что мне кажется, у Маши правая щека немного отечная. А врача сказала, что я слишком опекаю ребенка, и выставила нас за дверь.
Ночь выдалась бесконечно длинная. Я то и дело подходила к кровати дочери, она спала спокойно и с удовольствием посапывала. Никаких признаков болезни не замечалось. А я ходила, ревела. Ни о каком сне не могло быть и речи. Меня мучила мысль, что я собственноручно изуродовала дочь, когда ударила ее по голове. Угрызения совести меня просто съедали.
На другой день, в субботу, наблюдая, как дочь завтракает, мы с мужем не находили себе места. Она была весела, ее ничего не беспокоило. Но ела она одним концом рта, это у нее плохо получалось, каша вываливалась изо рта. Картина была жуткая.
Я собрала дочь и опять побежала в детскую поликлинику. Настроена была я решительно, мне необходимо было выяснить, что с моей дочерью и кто нам может помочь. А в душе боялась услышать самое страшное: ничего не поделаешь, вам не повезло, это не лечится, и ваша дочь останется навсегда уродиной. И нечего было бить ее по голове.
Дежурила наша участковая врач, с которой у нас сложились прекрасные отношения. Увидев нас, она спросила:
– Что, медики заболели?
– Доктор, какой из меня медик? Я не знаю, что с моей дочерью, – сказала я, еле сдерживая слезы. Ком подкатил к горлу, душил.
– А что случилось? – спросила докторша участливо. Осмотрев дочь, она спросила:
– А как давно вы это заметили?
Я в подробностях все рассказала. И высказала предположение, отчего это могло случиться. Врач начала мне объяснять:
– Это неврит лицевого нерва. Тройничный нерв с правой стороны перестал функционировать. Бить детей нехорошо, конечно. Но причина болезни – инфекция. Обычно инфекция проникает через открытые ранки в области лица, шеи. Или через зубы, если есть не пролеченный кариес. Инфекция также может проникнуть через нос. Насморка не было в последнее время?
– Был небольшой. А это очень страшно? Ее вылечат?
– Я вас сейчас направлю в больницу, ее надо срочно госпитализировать, не теряя ни минуты, – очень серьезно сказала мне врач, оставив без ответа мои вопросы. И это подтверждало мои подозрения о необратимости болезни, я совсем уже отчаялась.
Взяв направление, я сразу позвонила мужу на работу. Он, бросив все дела, примчался мгновенно, и мы, убитые горем и неизвестностью, поехали на машине в больницу.
В приемном покое нас отправили в неврологическое отделение. В неврологическом отделении, одно название которого нас пугало, врач даже не обращала на нас внимания. На наши назойливые вопросы: «Что будет с нашей дочерью, вылечат ли ее?», раздраженно и очень сухо ответила: «Это лечится», – и забрала Машу, и закрыла перед нами дверь. Вот тебе и на! А как же медицинская деонтология?! Какие же врачи бывают бездушные, подумали мы оба. О том, что у нас с мужем мысли совпали, я не сомневалась ни на йоту. Не успела я подумать, что нужно остаться и выяснить какие-нибудь подробности лечения, муж мне предложил:
– Дорогая, извини, мне надо возвращаться на работу. Я поеду, а ты оставайся и постарайся хоть что-нибудь узнать.
Я села на лавочку во дворе у входа в отделение и ждала, сама не зная чего. Стоял жаркий май. Погруженная в свои грустные мысли, я не знала, сколько времени просидела. Но мои ожидания были не напрасны. Из отделения вышла молодая женщина с девочкой, приблизительно такого же возраста, как Маша. Я внимательно всмотрелась в девочку и заметила те же признаки болезни. Я подскочила к ним, схватила женщину за руку, боясь, словно она тоже захлопнет передо мной дверь, и жадно начала ее расспрашивать:
– Извините, пожалуйста, скажите, вы давно здесь? – и срывающимся голосом, давясь от слез, которые меня душили, начала объяснять: – Мою дочь тоже положили в это отделение сегодня, с этим же, – и я взглядом показала на девочку.
– Мы уже две недели здесь. – сказала женщина. – Но у нас запущенный случай. Мы не москвичи, приехали из глубинки Тверской области. Знаете, поначалу мы даже не поняли, что с ней такое. Пока мы это обнаружили, пока попали в районную поликлинику, пока нас направили в московскую больницу… У нас такое не лечат. И прошло больше десяти дней. А это, как нам здесь объяснили, такая болезнь, которую нельзя ни в коем случае запускать. Чем раньше начнется лечение, тем оно эффективнее. Здесь играет роль каждый день, даже каждый час. Поэтому у нас пока плохо поддается лечению. Но все равно сдвиги есть, мы не отчаиваемся. Да вы не расстраивайтесь так, – стала она меня успокаивать, видя непрерывно льющиеся по моим щекам слезы.
– А что нужно сделать, чтобы быть рядом с ребенком, как вы?
– Вы подойдите к заведующей отделением, – посоветовала она.
Поблагодарив ее, я решительно направилась в отделение. Мне надо обязательно добиться, чтобы мне разрешили быть рядом с моей Машей.
Заведующая отделением оказалась женщиной среднего возраста с миловидным, приветливым лицом. Выслушав мою просьбу, она сказала:
– Вообще-то не полагается. Но, учитывая ваше состояние, я сделаю исключение, только вот требуется…
И она начала перечислять все требования, которая я должна буду выполнять. Я была согласна на все.
Потом она любезно рассказала о подробностях лечения, какие процедуры необходимы, какие случаи бывали в ее практике, и уверила, что мы обратились вовремя, у нас очень хорошие шансы. Немного успокоившись, я поехала домой. Дома я позвонила мужу, успокоила и его, собрала все необходимое, чтобы весь день находиться в больнице, и вернулась туда. Мне разрешили находиться возле Маши целый день, до вечера. В течение дня я была обязана водить ее на все процедуры в другие корпуса, что я выполняла с удовольствием, тем самым приближая день скорейшего выздоровления, а также мне полагалось мыть полы в палате и кусочек коридора перед ней. И еще оказывать посильную помощь среднему медицинскому персоналу, как медицинской сестре.
У медицинских сестер в отделении работы было невпроворот. И врачи, надо им отдать должное, работали, не покладая рук. Была такая нехватка медперсонала, что им приходилось работать иногда несколько суток подряд. Если в первый день я была недовольна и немного обижена отношением врача из приемного отделения, то впоследствии я ее много раз встречала в отделении, видела ее за работой и поняла, что была неправа. Возможно, она в тот день трудилась уже далеко не первые сутки, а таких, как я, мам, через ее руки проходило неисчислимое количество. Никакого человеческого терпения и милосердия не хватит.
А лечение Маши шло весьма успешно, к нашей общей радости. Дочка быстро пошла на поправку. Но времени на полное излечение все равно потребовалось много. Мы целый месяц лежали в больнице и выписались без малейшего следа болезни. Но после выписки я еще долго не могла поверить, что этого не повторится. У меня день начинался с осмотра лица дочери. И для профилактики мы каждый день, в течение долгого времени, на всякий случай проделывали упражнения для лица.
То, что я пережила за время болезни дочери, особенно поначалу, никому бы не пожелала. Для меня это было сначала шоком, а затем начался длительный стресс, и я много месяцев приходила в себя. И не раз вспоминала ту мысль о скуке, которая посетила меня накануне болезни Маши. Мысль материальна, нельзя даже в мыслях допускать такую беспечность.
И вот сегодня, скучая от бездействия на вахте, я ни в коем случае не могла себе допустить в мыслях, что мне скучно. Нет, не скучно мне. У меня, слава богу, все прекрасно в жизни. Сейчас немного поленюсь, позволю себе такую роскошь, а потом займусь чем-нибудь креативным. Например, возьму учебник по «Логике», проштудирую какую-нибудь тему, порешаю задачки. Там задачки интересные, на первый взгляд, очень трудные, прямо нерешаемые, но потом, когда разберешься, когда поймешь принцип и подход к ним, то решаются неожиданно легко. Задачки из этого учебника даже мой сын, восьмиклассник, решает, будто семечки щелкает. И вообще, мне надо готовиться к сессии… Скучать некогда…
…Скучать в то утро действительно не пришлось. Мне позвонила Полина Юсупова и оглушила ошеломляющей новостью.
– Привет, ты уже слышала? – спросила она.
– О чем? – лениво отозвалась я.
– Тебе Дина не звонила? – опять задала она вопрос.
– Да нет же, а что случилось?
– Ты присядь. У меня плохая новость. Санька Тихонова умерла, – выпалила она.
– Как, когда? – вырвалось у меня. Мне не верилось в это, и я не знала, как реагировать на подобное известие. Санька Тихонова, наша Санечка, наша ровесница. Штирлиц, как я в шутку звала ее.
– Вчера она после работы, в обед, зашла к Насте Агутиной, они с ней пили, как обычно. А потом приехала домой, дома, видимо, она продолжила, зашла в туалет и так, сидя на унитазе, умерла. Муж ее позвонил Дине, а она мне.
Скуку, которая меня поутру одолевала, как рукой сняло. Я сидела, ошеломленная звонком, не веря, что такое могло случиться с Саней Тихоновой. Слезы наворачивались на глаза. Такое горе!
Боже, мне нельзя скучать даже в мыслях!
У меня это был первый случай, когда умер человек, которого я хорошо знала. Подругами мы с ней не стали, но работали вместе, мне приходилось бывать у нее дома. Порой откровенничали, делили хорошее и плохое. Как большинство людей, значительную часть жизни она проводила на работе, и мне казалось, что ближе общаги у нее не было никого. А такая близость определяет ответственность за человека. Особенно в таком случае, как смерть. И мне казалось, что мы, наш коллектив, теперь ответственен за ее похороны. Из всех нас ближе к ней была Дина. Они считались подругами. Они часто бывали вместе, почти неразлучны. И в моем представлении теперь Дина должна взять в свои руки все организаторские вопросы похорон. Возможно, с бывшим мужем Сани и, возможно, совместно с заведующей общежитием. И мы, все остальные, конечно, окажем посильную помощь. А в том, что коллектив соберет нужную сумму денег, необходимую для похорон, я почему-то не сомневалась. Для Сани, мне думалось, займут, но соберут.
Но предполагаемые мои ожидания не оправдались. Более того, они были далеки от суровой, меркантильной реальности. Каково же было мое разочарование, когда Дина с заведующей общежитием вернулись, посетив Санькин дом, и никаких предложений по поводу предстоящих похорон не сделали. Все знали, что у Сани не было ни родителей, ни близких родственников. У нее остался бывший муж, который по-прежнему жил с ней в одной квартире, и дети. В частых Санькиных пьянках муж обвинил наш коллектив, о чем Дина возмущенно известила нас.
О чем это она? Сейчас неважно, кто виноват, а кто – нет, сейчас надо обсудить предстоящие похороны. Я молчала, ожидая каких-нибудь дельных предложений со стороны Дины.
– Я думаю, надо собрать по сто рублей, – сказала наконец-то Дина.
– По сто-о-о? – вырвался у меня удивленный возглас.
– А по сколько же еще? – уже вызывающе ответила Дина.
Получалось, что мы, наш коллектив, в котором работала и практически жила Саня, как посторонние люди лишь соберем самый минимум денег, а весь груз похорон возложим на плечи ее бывшего мужа.
Я закипела. Мне неимоверным усилием удалось подавить вырывающиеся эмоции. По реакции окружающих я поняла, что одинока в своем возмущении.
Когда все разошлись, считая вопрос исчерпанным, я еще долго анализировала ситуацию. Не знаю, может, я устроена не так, как все, но меня равнодушие возмущало до глубины души. Я испытывала букет смешанных чувств, которые определить в тот момент не сумела. Но ясно сознавала одно: мне обидно за Саню. Мне казалось, что мы предаем светлую память своей, ну, если подруги – громко сказано, то все равно близкого человека.
Вот так… Живешь в коллективе – тесно общаешься, любишь, делишься событиями своей жизни, а с некоторыми – с сокровенным, сколько пудов соли съедаешь… А умрешь – окажется, и не была ты никакой близкой. Подумаешь, умерла одна из собутыльниц! Господи, что же это с нами произошло? Мир сошел с ума? А может, проблема во мне? Может, это я ненормальная, неадекватно душевная? Не знаю.
Мое разочарование было столь велико, что сами похороны для меня потеряли всякий смысл. Я молча сдала положенные сто рублей и не стала ни с кем обсуждать все происходившее в моей душе.
Отзвук своих душевных переживаний, я нашла в реакции Полины Юсуповой. Днем позже она мне позвонила домой:
– Алина, вы обалдели, что ли? Что такое сто рублей? Это же издевательство, курам на смех! Саня – это же наша, своя! Неужели жалко было денег? Достойно похоронить нашу подругу – это дело чести. Это святое! Не знаю, как вы, мне совесть не позволяет сдавать такие деньги, я сдам больше.
– Полечка, где же ты раньше была? Я все пережила уже, перегорела. Если б ты знала, как я была возмущена! Но поддержать меня оказалось некому. Мне так обидно было за Саню! Вот так помрем – соберут по сто рублей и отделаются.
– Ой, не говори! Ведь у нее ближе нас никого и не было.
В день похорон весь наш коллектив поехал в больницу, в морге которой хранилось Санькино тело. По прибытии нас пригласили в зал, где стоял гроб с телом.
Саня лежала, как живая, будто просто спала. Лицо только приобрело значение глубокой умиротворенности.
Перед нами по ритуалу выступил представитель церкви. Проповедь священника больше походила на лекцию против алкоголизма и прочих земных грехов.
Похороны были организованы мужем Сани и какими-то женщинами из ее дома. Видимо, соседками, с которыми также сблизилась добродушная, всегда открытая людям Саня.
С ней наш коллектив попрощался здесь же, в зале. Затем гроб погрузили в автобус и повезли хоронить на кладбище.
На кладбище в тот день от нас никто не поехал.
…Санька Тихонова, свой в доску парень, Штирлиц, дружище, Чепушок, как ее любя называли друзья, мужчины, в частности, Милый друг. Ей не было и сорока. Возраст совсем не для смерти. Ей жить да жить бы. В сорок лет у женщины второе дыхание открывается, говорят.
Кому ты оставила своих двоих маленьких: дочку-подростка и совсем маленького сыночка? Мать им никто никогда не заменит.
Вот как судьба порой бывает несправедлива и к детям. За что им такое наказание? Как они теперь будут без матери?
Хотя медики констатировали смерть от острой сердечной недостаточности, в общаге все негласно ставили другой, более приземленный диагноз, исходя из образа ее жизни. Меня ее смерть настолько впечатлила, что мне казалось: теперь водку я не смогу пить никогда. Впечатление было настолько сильным, что я физически ощущала боль в области сердца. Мне пришлось обратиться к кардиологу. Провели полное обследование, ничего не обнаружили и сказали, что я практически здорова, можно даже в космос. Но мне еще долго было дискомфортно, казалось, что я тоже могу умереть от позорного алкогольного осложнения. У меня появилась фобия – болезнь употребления алкогольных напитков.
Но, несмотря ни на что, жизнь продолжалась.
Спустя некоторое время, как-то поздним вечером ко мне на вахту спустилась Полина Назарова. Хотя она у нас не работала, а просто жила в общежитии, она считалась своей. Мы с ней решили помянуть Саню. Оказалось, что Полина тоже молча возмущалась и была недовольна, как все отнеслись к похоронам. Мы с ней обменялись мнениями по этому поводу, поговорили о чувствах. Потом помянули Саньку добрым словом.
– Она была добрая, всегда была готова прийти на помощь любому из нас, хотя своих проблем у нее хватало.
– Да, а мы ее не понимали. Несмотря на то, что сама была вся в долгах, она могла занимать денег для кого-то, кто в этом нуждался. Мы считали, честно говоря, ее дурой из-за таких поступков. А она оказалась святой. Недаром говорят, что Господь забирает лучших. Саня оказалась лучшей из нас. Светлая память ей. Пусть спит спокойно…
Новое приобретение родного сыночка
Как это бывает обычно с людьми, пережившими тяжелый стресс, я с головой ушла в семейные проблемы. Вернулась в семью, к мужу, к детям.
Стоит быть полностью откровенной перед собой, перед своей совестью. За тот период жизни, когда я эгоистично удовлетворяла свои сексуальные амбиции, находя наслаждение в исправлении своих физиологических, то есть животных инстинктов, когда я, долгими ночами извиваясь, содрогаясь, стонала в судорожных конвульсиях очередного оргазма, тем самым самоутверждаясь и неосознанно борясь со своими комплексами, я, естественно, выпала из жизни моих детей. Мои родные дети были предоставлены сами себе, брошены на произвол судьбы. Кроме как одеть их, обуть, накормить, я не принимала никакого участия в их жизни.
Главное мое упущение того времени – это, конечно, мой маленький сыночек. Поскольку я была занята двумя работами и вообще только собой любимой, дома я появлялась крайне редко. И то, чтобы отоспаться после развратных ночей, где я в основном пьянствовала, приятно проводила время в компании друзей и подруг и зачастую занималась сексом с очередным из любовников. И слепо, эгоистично была счастлива.
Тем временем мои дети, лишенные материнского участия и внимания, как-то карабкались по жизни. На дочери это негативно не отразилось, поскольку она более организованна, деятельна, самостоятельна и с раннего детства полагается в основном на свои силы. Она, наоборот, еще сильнее закалилась в этом плане, даже в какой-то мере опекала младшего брата.
А вот с сыном сложилась совсем другая ситуация. Здесь было намного труднее. Два года жизни моего сына у меня выпали из поля зрения. Это шестой и седьмой классы. Только когда у нас в восьмом классе начались проблемы в школе, мне удалось оценить всю проблему в целом. Она носила психологический характер. У сына появилось стойкое нежелание ходить в школу. Не сопротивление учебе, а именно нежелание ходить в школу. И оно даже не скрывалось, а, наоборот, демонстрировалось всячески. Только я трактовала проблему по-своему: как нежелание учиться. И сильно ошибалась. Потому что не знала своего сына, не чувствовала в тот момент. Я, к своему огромному стыду, не узнавала его. Даже не заметила, как он подрос, возмужал и рассуждал совсем как взрослый. А я осталась еще там, в его детстве, когда Денис был милым, пухленьким, наивным маленьким мальчиком. И очень плохо воспринимала его уже почти выросшего, рассудительного. Мне было и стыдно, и тяжело. Очевидно, что мы отдалились друг от друга. Я его почти теряла. Нас связывала лишь тонкая нить воспоминаний, когда между нами царила полная идиллия, когда он не представлял жизни без мамы, а я не могла им надышаться. Теперь его поведение мне напоминало загнанного в угол зверя. Денис не был таким общительным, как раньше. Он старался меньше говорить, дома почти не общался ни с кем. И всегда меня не покидало чувство, что он боится разоблачения, боится и ждет какого-то скандала. Сначала у меня появились очень нехорошие подозрения, не увлекается ли он наркотиками. Но тщательней понаблюдав за его поведением и постоянно вовлекая его в беседу, которая поначалу шла очень принужденно, тяжело, я все-таки убедилась, что Денис с наркотиками не связан, и немного успокоилась. Теперь осталось выяснить истинную причину его тревожного состояния. Но для этого требовалось уделить сыну много времени, внимания, чаще с ним общаться, узнать, чем он теперь у меня дышит, чем живет, какие у него интересы на сегодняшний день.
На меня снизошло озарение, будто я проснулась от летаргического сна. Мне жизненно необходимо было вернуть сына. А сыну вернуть мать, помочь ему, его спасти.
Я добилась месяца отпуска вдобавок к очередному, взяла своих двоих маленьких-взрослых детей и поехала в деревню к матери. Я посвятила себя, свой отпуск, исправлению своих же материнских ошибок. Целых два месяца мы с детьми жили бок о бок в одном доме, даже в одной комнате. У мамы большой семикомнатный дом, но я специально поселилась в гостиной – большой и светлой, где лишь вдоль стен стояли три дивана. А у четвертой стены – стол и несколько стульев. На этом интерьер гостиной завершался. Никакого намека на цивилизацию. Ни тебе телевизора, ни компьютера, ни-ни. То, что доктор прописал для психотерапии. Во всем доме был лишь один старенький телевизор, совковский «Рубин», с ужасной видимостью и капризным звуком, который надо было уметь регулировать, чтобы что-то внятно услышать. И телевизор этот стоял в комнате у мамы, которая спать ложилась рано, а вставала с петухами. Так что при всем желании невозможно было посмотреть его. По всей деревне не было ни одного компьютерного клуба, как выяснил мой огорченный сын в первый же день нашего приезда. В деревне не было также ни кинотеатров, ни бильярдных, ни боулингов, в общем, ничего, чем бы мог себя занять молодой, очень молодой человек. Просто идеальная обстановка для общения, для живого общения.
Что же оставалось делать моему сыну? Единственное занятие – читать. Вот тут я оторвалась по полной программе. Дочь у меня очень любит читать. Для нее день без книги – считай день пропащий. И читает она все подряд, у нее нет пока каких-то особых предпочтений. Я, естественно, ей составляю компанию. А вот Денису было поначалу плохо. Он слонялся по дому, по двору, по огороду без дела. С мамой в доме жила семья моего младшего брата с двумя маленькими детьми. Целыми днями молодая чета пропадала на работе, а дети оставались с бабушкой. После двух дней бесцельного шатания мой сын соизволил высказаться:
– С ума можно сойти! Дай хоть почитать чего-нибудь.
Для начала я ему подсунула карманную книжку, боевик про отечественного «Рембо», которого называли слепым за то, что он видел даже в темноте. Вот логика в современной литературе! Мой ребенок, который несколько лет не держал в руке книгу, кроме школьных учебников, сначала неохотно, но потом все заинтересованнее стал читать. После боевиков пошли в ход и другие книги, какие только нашлись у старой женщины. Затем мы перешли в библиотеку моей старшей сестры, учительницы. Здесь, конечно, литература была серьезная, от современных писателей до классиков, как зарубежных, так и отечественных. А помимо чтения мы вечерами ходили по гостям, по родственникам. В свободные от гостей вечера мы с Денисом играли в карты: в «дурака», «тысячу», «венгерку», «буру» и прочие безобидные игры. Дочь нам не составляла компанию, она относится к людям, не понимающим картежной игры. Для нее интереснее порешать какую-нибудь креативную головоломку или, на худой конец, разгадать кроссворд. Душа не картежная. Зато мы с Денисом находили особое удовольствие в игре, и нас это сближало. Несмот ря на возраст, он у меня был достойным соперником. А в случаях, когда для победы требовалось не только умение хорошо играть, но и некоторое везение, ему круто везло. Особенно, когда играли в «бридж». Ему тузы и джокеры так и шли. Я вспоминала себя молодую, когда мы в молодежном общежитии собирались и играли в карты, то мне тоже точно так же везло на тузы и джокеры. И мои соперники по игре говорили, что мне туза нельзя подкладывать, обязательно выиграю. И когда мои соперники в утешение себе объявляли, что якобы не везет в картах, то повезет в любви, Татьяна (Сократ моей жизни, моя подруга, теперь мой личный астролог), любила добавлять: «Не везет в картах, в любовь и не суйся».
Играми в карты мы так увлекались, что порой засиживались допоздна. А по утрам часто приходилось вставать рано, потому что надо было помочь по хозяйству старенькой маме: сходить на рынок за свежим натуральным утренним молоком и молочными продуктами, которые привозили колхозники. А заодно прикупить и прочие продукты, вплоть до мяса, не говоря уж о южных фруктах, которые стоили по сравнению со столичными ценами копейки и которыми мы объедались. На все эти хозяйственные похождения я в помощники брала сына. Он мне помогал не только физически, в качестве грузчика или носильщика, но я также поручала ему сделать часть покупок самостоятельно. Этим самым я преследовала множество целей. Во-первых, чтобы ненавязчиво дать Денису почувствовать себя взрослым человеком, который несет ответственность за какую-то деятельность. Во-вторых, дать понять, что я ему доверяю. В-третьих, тем самым я находила лишний повод общения с ребенком. После наших похождений по рынкам мы сообща подсчитывали наши расходы, сверяли сегодняшние цены с ценами предыдущих дней, высчитывали, где мы выгадали, а на чем потеряли. Весь этот процесс его так занимал, он чувствовал себя хозяйственником, крутым экономистом, а где-то и предпринимателем. Это его воодушевляло и способствовало раскрытию моего почти замкнувшегося в себе сыночка. Он стал более жизнерадостным, улыбался и смеялся чаще. Денис стал разговорчивее, охотно рассказывал всякие истории из своей жизни, из жизни друзей, одноклассников. Мы с ним теперь могли обсудить те книжки, которые он читал. У нас появилось много общих тем. Тревожность в его поведении отступала, Денис становился увереннее. Я у него ни о чем не спрашивала, не задавала никаких вопросов, боясь, что, возможно, он опять замкнется в себя. Я ждала того момента, когда сын созреет для откровенного разговора. А, может, этого разговора никогда и не состоится, думалось мне иногда, может, все так обойдется. Но разговор состоялся. Причем совершенно неожиданно для меня. Разговор Денис начал сам, легко и просто.
Как-то мы с ним прогуливались по селу, где прошло мое детство. Я ему показывала школу, в которой десять лет проучилась. И на меня нахлынули воспоминания, которыми я поделилась с сыном. Я была отличницей, но прилежным поведением не отличалась. И отцу моему, который работал учителем в нашей же школе, не раз приходилось краснеть за мое поведение перед коллегами. И тут Денис разоткровенничался и признался, что они с друзьями со двора покуривают, и они этим делом начали баловаться недавно, с начала лета. Это в тринадцать лет! И что, естественно, ни у кого из них родители об этом не знают. Мальчик у меня общительный, ласковый, ранимый, в нем нет ни капельки агрессии. И друзей у него много. Школа его находится далеко от дома, через четы ре автобусных остановки. И у него школьные друзья отдельно, а дворовые, с которыми он еще с детского сада дружит, – отдельно. Но почему у него проблемы со школой, почему он не хочет туда ходить? Мы, непринужденно беседуя, подошли и к этой проблеме. Денис не жаловался, практически ничего не рассказал, но по его единственной просьбе перевести его в другую школу, где учатся его дворовые друзья, было понятно, что в школе его очень сильно обидели. И эта обида была так глубока, что сам он не справится с ней. Но говорить об этом еще не готов. Я не стала вдаваться в подробности, не стала глубоко копать, понимая, что наступит время, и Денис, если посчитает нужным, расскажет мне об этом. Единственное, что я сделала, это спросила:
– Сынок, а в другой школе у нас с тобой не будет таких проблем? Ты будешь туда ходить? А учиться?
– Таких проблем, я надеюсь, у меня больше нигде не будет.
Это было сказано так серьезно, что у меня аж мурашки по телу побежали. А в следующую минуту я почувствовала ту боль, которую испытывал мой ребенок. У меня сердце просто обрывалось, обливалось кровью. Что же это за существо, которое нанесло моему ребенку столь глубокую душевную рану? Но спрашивать об этом нельзя. Ему и так тяжело, он и так многое рассказал.
Меня стал снова одолевать стыд. Я даже не в курсе, что происходило с моим собственным сыном. Но сейчас не время заниматься самокопанием. Я об этом подумаю завтра. Сейчас надо искать выход из напряженной ситуации, в которой мы с сыном оказались. Я сделала бодрый голос, от которого сама развеселилась, и сказала:
– Заметано, Штирлиц, дружище. Мюллер тебе поможет, только обещай, что не подведешь. – А затем, уже разрядив обстановку, я серьезно продолжила: – Сынок, я же не требую, чтобы ты учился только на отлично, я не делаю из тебя вундеркинда. Я просто хочу, чтобы ты понял, что учиться надо обязательно. Школу закончить надо, это даже не обсуждается.
– Мам, я понял, понял, – сказал Денис весело, радуясь тому, что его переведут в другую школу и у него начнется новая жизнь. Он внезапно обнял меня и поцеловал. Боже, неужели я этого дождалась?! Ребенок больше не сторонился меня. Мы стояли, обнявшись, и я от счастья, как старая бабка, стала причитать, приговаривая:
– Масенький мой мальчик, дуралей ты маленький. Надо было давно мне сказать, я бы тебя сразу перевела в другую школу.
– Мам, проехали! Пойдем, лучше я в карты тебя обыграю, – улыбнулся Денис.
– Как бы тебе самому в дураках не остаться! – отозвалась я.
– Нет, не останусь. Сегодня у меня самый счастливый день!
– Если б ты знал, как я счастлива! Так что готовься к поражению.
К нам вернулось взаимопонимание. Мы вновь обрели друг друга. Наши отношения стали превращаться в крепкие узы. Мы любили друг друга по-прежнему, были необходимы друг другу, как воздух. А иначе быть не должно между родными людьми, между сыном и матерью.
Вся эта метаморфоза в наших с сыном отношениях осталась незаметной постороннему взгляду. И вообще, все происходило на уровне ощущений, чувств, возможно, не совсем осознанных сыном. И вряд ли это заметили наш папа и наша сестра. Это все прочувствовали и пережили только мы с сыном…
Время – великий лекарь
… Прошло три года с тех пор, как от меня ушел Мужчина моей мечты. Жизнь продолжается. Я, пожалуй, живое подтверждение тому утверждению, что в сорок лет жизнь только начинается. И она прекрасна!
Успешно окончив университет, теперь я полностью реализовываюсь на любимом профессиональном поприще. В девять часов утра прихожу на работу, открываю свой кабинет, обставленный современной офисной мебелью, отвечающей требованиям евростандарта, оснащенный личным компьютером, надеваю стерильно белый халат и начинаю прием любимых пациентов. Работа у меня интересная, всепоглощающая, творческая. Мне она доставляет огромное удовольствие. Наконец-то я занимаюсь любимым делом, и мне за него еще и платят.
Сегодня, как и всегда, без четверти час по традиции раздается очередной звонок на мобильном телефоне. На мониторе высвечивается до боли родной, заученный на память номер.
– Привет, любовь моя, – звучит из трубки мягкий и очень приятный голос.
– Здравствуйте, – отвечаю я деловым тоном.
– «Здравствуйте»? Ты еще не одна? Задерживают? – он начинает задавать закрытые вопросы, чтобы односложно можно исчерпывающе ответить. Это издержки профессии.
– Да.
– Еще долго? – продолжает он в том же духе.
– Нет, – отвечаю ему в тон.
– Я перезвоню через десять минут?
– Да, – звучит мой вынужденно сухой ответ.
Ровно через десять минут раздается повторный звонок.
Если учесть, что пунктуальность ему не свойственна, то можно сделать определенные выводы. А на проводе тем временем слышу приятное, но уже привычное приветствие:
– Привет, любовь моя.
– Привет, моя прелесть, – без иронии и лести отвечаю я.
– Ты освободилась?
– Ненадолго.
– Я зайду через две минуты.
– Нет, боюсь, что ты не успеешь. Ко мне должны прийти.
– Очередной пациент? А я думал, прием у тебя закончен.
– Да, прием закончен. Это не пациент, а клиент.
– Даже так, – с досадой протянул он. И тут же с ноткой ревности в голосе спросил: – А кто, мужчина или женщина? Я знаю его?
– Я не знаю, знаешь ты или нет. Это одна наша сотрудница.
– Какие проблемы?
– Взаимоотношение с ребенком.
– Эдипов комплекс? – задал свой любимый вопрос.
– Нет, пожалуй, не так глубоко. Скорее, кризис пубертатного периода.
– Моя помощь потребуется? – спросил он уже деловым голосом.
– Спасибо, справлюсь сама, – как можно вежливее ответила я.
– Можно на секундочку зайти? Я соскучился, – изменив голос с делового на кокетливый начал он. – Мне бы только увидеть тебя, обнять, вдохнуть аромат твоих флюид.
– Во-первых, мы сегодня уже виделись. Во-вторых, ты просто не успеешь, ко мне должны зайти с минуты на минуту.
– Ага, виделись, – начал жалобным голосом он, – это было так мимолетно. Ты даже не посмотрела в мою сторону.
– Как же так, молодой человек? Мы ведь с тобой поздоровались.
– Там было много народу, и я даже не успел встретиться с тобой глазами. А перед этим я в окно видел, как тебя муж подвозил, испытал укол ревности. Он такой у тебя солидный.
– Да, в отличие от некоторых молодых людей, – поддела я его не без удовольствия.
– У меня все еще впереди. Да и вообще, при чем тут моя молодость? Зато кандидат наук, – подчеркнул он не без удовольствия.
– Не комплексуй, кандидат наук ты мой! Ты тоже женишься, будешь жену на работу подвозить и выглядеть солидно.
– Ответ на этот вопрос ты знаешь. Ты также знаешь, что я однолюб. И женюсь только на любимой женщине.
– Опять ты за свое… Извини, ко мне пришли…
– Когда освободишься? – непрофессионально задал он открытый вопрос. На него односложно ответить невозможно. Но, не замедлив, тут же исправился: – Через час?
– Да, – ответила я опять вынужденно сухим, деловым голосом. Издержки профессии, понимаете ли. И отключила телефон.
Сегодня у меня, как это бывает часто в последнее время, день, очень насыщенный событиями. Первую половину дня я была занята приемом очередных пациентов. Затем, ближе к обеду, иногда даже в обеденный перерыв, я консультирую по предварительной договоренности сотрудников нашего центра. Это, как правило, постоянные (образовавшиеся за два года работы) мои клиенты и их знакомые. И сегодня я консультировала одну из знакомых моей давней клиентки.
Затем в обеденный перерыв зашел ко мне, как и грозился, мой молодой кандидат наук. Высокий, статный, молодой человек, любимец всей женской половины нашего центра, Игорь Константинович Шереметьев. Он моложе меня по чти на десять лет. Мы с ним знакомы с первых дней моего прихода в центр. Как он сам утверждает, он влюблен в меня с первого взгляда. Только когда он, то есть этот «взгляд», состоялся у нас, я, конечно, не помню. Как это со мной обычно бывает по жизни. Я никогда не помнила начало очередного романа. «Всегда недолюбливала мужчин, не успевала…»
По его рассказам, это случилось в первый день моего прихода в центр. Он тогда по каким-то делам зашел к секретарше директора центра. Ему нужно было кое-что отксерить. Тут из своего кабинета выходит директор и, обращаясь к секретарше, говорит:
– Наташенька, проводите, пожалуйста, доктора в отделение.
А за директором из кабинета выходит…
По мере развития наших отношений его рассказ о нашей первой встрече, особенно подробности описания моей внешности, претерпевает все новые изменения и дополнения, превращаясь в длиннющий монолог, который он с удовольствием декламирует. Вот один из наиболее полных вариантов:
«…А за директором выходит маленькая женщина. Что такое маленькая женщина? Маленькая женщина – это украшение для дома, а большая – для работы. Маленькая женщина – находка для любого мужчины, особенно для маленького мужчины. Мужчины ее не боятся изначально, как это обычно бывает с ними в отношении других женщин. Маленький рост женщины подкупает мужчину внешней «незащищенностью». Наивные мужики клюют на это, порой даже не понимая, во что могут вляпаться. Так… Пошли дальше…
А формы… Прожито немало лет, и если учесть, что она мать двоих детей, то надо отдать ей должное: она неплохо сохранила свои формы. Ну, конечно, не идеал, но вполне, вполне… Соблазнительная грудь вмещается в ладонь… А линии талии, можно сказать, получше, чем у некоторых нерожавших. А ноги… не сказать, чтоб от ушей, но и не короткие… А когда она их облачает во всякие женские штучки, ну, там в какие-то особенные колготки, да еще на шпилечках, да еще если завуалирует удачным, очень сексуальным разрезом платья, показывая лишь дозированную часть их, то эти ноги могут с ума свести кого угодно. Во всяком случае, меня уж точно они не пощадили. Что касается самого главного… Лицо… Да, что касается лица… Это, пожалуй, то, что поначалу меня отпугнуло, но впоследствии я это оценил по достоинству… Это умное выражение глаз. Это отпугивающий фактор во внешности любой женщины. Ведь существует миф, будто мужчины не любят умных женщин, соответственно, и женщин с умными глазами. На самом деле, мужчины только поначалу пугаются умных женщин, но, по большому счету, каждый мужчина в глубине души мечтает иметь при себе именно умную женщину и гордиться ею, как охотник дорогим трофеем. Вот…»
Или еще один коротенький вариант:
«…А за директором выходит женщина в норковой шубе, вся из себя, с приятным лицом, приятной внешности и неопределенного возраста. И неожиданно своему статусу, вполне дружелюбно, почти по-свойски, подкупающе улыбнулась секретарше». А его, по его словам, удостоила лишь мимолетным взглядом. Это и была я.
После отличного окончания университета Игорь продолжил учебу в аспирантуре, написал диссертацию, блестяще ее защитил и вплотную занялся наукой. И вот в последние несколько лет он, наряду с наукой, занимается еще практической деятельностью.
Опять-таки, как он утверждает, раньше, до меня, у него не было личной жизни, он с головой ушел в учебу, затем в науку. А встреча со мной, по его словам, у него ассоциируется с громом и молнией среди ясного неба.
В первые полгода он занимал позицию наблюдателя. Мы с ним часто встречались на официальных мероприятиях – конференциях, заседаниях, планерках. Он всегда был крайне вежлив, предупредителен, приветлив и невероятно обаятелен. И оказывал лишь мелкие, незначительные знаки внимания, которые возможны в рамках многолюдной, официальной обстановки. И вообще у меня создавалось впечатление, что он ищет предлог со мной познакомиться поближе и в то же время избегает моего общества. И почему-то казалось, что он даже неоправданно побаивается меня.
Затем у нас в центре, в банкетном зале, в честь Нового года устроили банкет с фуршетом, с изобилием шампанского и изысканной закуской. То ли неформальная обстановка, то ли спиртное послужили причиной тому, что он, осмелев, подошел наконец-то ко мне.
– Шереметьев, – представился он официально и протянул руку. Мне стало смешно, и я, протянув свою руку, ответила ему в тон:
– Баева.
– Очень приятно, Алина Эдуардовна, – продолжил он, показывая свою осведомленность. – А я – Игорь Константинович. Счастлив случаю представиться лично.
Начало светской беседы было неловким, натянутым, тяжелым. Меня не покидало ощущение, что он произносит уже заранее заученные и не раз отработанные перед зеркалом фразы. И с каждой новой фразой, произнесенной им, неловкость возрастала. Я старалась как-то сгладить создавшуюся напряженную ситуацию, активно поддерживала пустую светскую беседу. И напряженность постепенно отступала, он становился более расслабленным, наконец, совсем осмелев, пригласил меня на танец. Танец послужил нам обоим спасением. Танцевать я любила всегда и, похоже, в его лице нашла соответствующего партнера. Танцуя, мы продолжили уже не столь напряженную беседу. Но конец танца опять застопорил наш разговор, и я от отчаяния предложила:
– Может, нам выпить?
И опять началась спасительная суета. Он ускорил шаги, подошел к стойке бара, торопливо схватил два бокала, наполненные шампанским, как будто боялся, что если не поторопится, потеряет меня из виду. В этот момент к нему подошла молоденькая девушка, секретарь директора, улыбаясь, что-то ему сказала. Он в ответ мило улыбнулся, односложно ответил ей, и теперь, не торопясь отыскав меня глазами в толпе людей, спокойно, полными достоинства шагами направился в мою сторону.
«Он покорял женщин изысканностью манер и недюжинной эрудицией», – как всегда иронично промелькнула у меня в голове.
Тем временем Игорь приближался. В его движениях появилась нарочитая чопорность, как у английского лорда. Подойдя ко мне, он изящно подал мне бокал шампанского. Боже, куда девалась моя простота, приобретенная, пока я работала в общежитии?! Я почувствовала себя светской львицей в компании с английским лордом на приеме у царских особ. Поистине справедливо утверждение, что короля делает свита. Соответственно его поведению и отношению ко мне, я почувствовала себя особенно, как никогда еще себя не чувствовала. В следующую минуту, подняв бокал, сделав едва заметный поклон головой, Игорь безукоризненно светским тоном произнес:
– С наступающим.
– С наступающим, – мой голос прозвучал уверенней, чем на самом деле чувствовала я себя в тот момент…
…С того дня начались наши отношения. Как обозначить их, я не знала. Дружеские? Вполне соответствует моему пониманию значения этого слова. Любовные? Скорее, платонические с элементами эротики. И практически без секса. Фактически сексом мы занимались каждый раз. Я имею в виду наши долгие продолжительные поцелуи. Иногда я так возбуждалась от них, что испытывала мини-оргазмы.
Ухаживания были продолжительными. Например. Игорь иногда с утра приносил мне в кабинет букет цветов. Затем в обед заходил с каким-нибудь приятным пустячком: с плиточкой шоколада или парой апельсинов, которые с удовольствием очищал для меня, а затем по долечке подносил ко рту, то есть собственноручно кормил. Или, бывает, принесет ананас, почистит его, порежет на кусочки, затем обязательно посадит меня к себе на колени, и мы, чередуя с поцелуями, съедаем этот вкусный и очень эротичный ананас. И каждый божий день провожал меня до дома, подвозил на своем джипе. И на прощанье мы опять целовались. Дальше поцелуев наши отношения не заходили. Может, он так понимал порядочность и интеллигентность отношений. А может, вообще, относился серьезно к таким вещам, не знаю. С его стороны активных действий не было, а я форсировать ситуацию не собиралась. Но, честно говоря, ждала его предложения секса. У меня давно не было любовного свидания, и мне не терпелось вновь испытать это чарующее любовное чувство.
И вот однажды Игорь решился, пригласил меня в ресторан. Впервые мы с ним встретились вне рабочих стен, в романтической обстановке. В ресторане мы, естественно, выпили. Спиртное, как обычно, сделало свое дело. Физиологи чески я была готова к интимным действиям, что касается моральной стороны… Почему-то между нами стояла невидимая стена. Я его боялась. Чем больше мое тело хотело продолжения, тем сильнее меня охватывал страх быть обманутой им. Мне казалось, что он только хочет воспользоваться мною. Я не понимала, что со мной происходит. А когда в очередной раз мы пошли танцевать, Игорь обнял и крепко прижал меня, и сказал:
– Как я тебя люблю… Если б ты знала, как я тебя хочу… Поехали ко мне, я давно об этом мечтаю. Ты меня сводишь с ума.
Его дыхание было горячим. Слова звучали отрывисто. В искренности их я не сомневалась.
Но в то же время у меня возрастало чувство тревоги. Мне становилось все страшнее. А когда, неправильно истолковав мое молчание как согласие, он начал меня целовать, в первую минуту я импульсивно ответила горячим поцелуем. И в этот момент нахлынули боль воспоминаний и отчаяние прошлой любви, сердце застонало, и я, оттолкнув Игоря, в панике бежала прочь.
Я выбежала на улицу, холодный февральский ветер ударил мне в лицо, и я будто очнулась, проснулась и одновременно протрезвела. От удовольствия романтического вечера не осталось и следа.
– Что с тобой? – услышала я рядом его голос. – На тебе лица нет. Тебе плохо?
– Отвези меня, пожалуйста, домой. Я тебе потом все объясню. Пожалуйста, ни о чем не спрашивай.
…Он у меня сама деликатность. Сколько такта и терпения он проявлял и дальше! Может, это любовь?
Нашу романтическую встречу я очень долго переваривала. У меня опять начались копания в своей сути, обстоятельный анализ всего произошедшего, и в особенности поиск корней страха, охватившего меня внезапно в тот вечер. А мой Игорек, кстати, мое бегство в тот вечер трактовал по-другому. Он считал это ненормальным проявлением и излишком порядочности. Возможно, его посещали мысли о моем ханжестве. Но, как бы там ни было, он стал очень осторожен со мной в выказываниях своих плотских желаний. Боялся меня вспугнуть опять…
Знал бы он меня раньше, когда во мне пылала африканская страсть, возможно, у нас сложились бы совсем другие отношения. И вернется ли когда-нибудь ко мне то былое чувство страсти, то вожделенное увлечение мужчинами, или на мне можно уже ставить точку как на Женщине?
Спаситель мой – Маг
После того случая с Шереметьевым, когда на любовном свидании я потерпела полное фиаско, я решила больше не пытаться испытывать судьбу. Ну, нет у меня желания и никогда не будет. И почему это Шереметьев не чувствует? Или его устраивает такая фригидная женщина? А, может, он думает, что я отвергаю его любовь из других побуждений? Как бы то ни было, он не перестает приходить ко мне регулярно и продолжает свои ухаживания. Вот в таких размышлениях прошло еще полгода. Наступило лето. И тут нежданно-негаданно судьба преподносит мне одну, значимую для меня, почти судьбоносную встречу.
Она произошла в то тяжелое для меня время, когда мне казалось, что ко мне больше никогда не вернется половое влечение и я никогда больше не испытаю желания. В отношении с мужем мне приходилось симулировать оргазм, чтобы создать иллюзию благополучия. Не скрою, это было сложно для меня, но самое главное, – противно и унизительно одновременно. В конце концов, кого я обманывала? Мужа? Себя? Или обоих? И я не была уверена в том, верит ли мне муж или тоже делает вид. Но другого выхода я на тот момент не видела. Я постепенно стала забывать те чувства, которые вызывали во мне мужчины. Я угасала как Женщина. Я была матерью, была хозяйкой семейства, была студенткой, затем – молодым специалистом, была хорошей подругой, но никак не Женщиной, не любовницей.
И вот в один прекрасный, теплый, летний день я после работы, сославшись для Игоря на неотложные дела, ре шила съездить к подружкам в Жулебино. Вышла из метро и, подходя к остановке маршрутного такси… Если бы в тот момент мне сказали, что буквально через три минуты одномоментно вернется ко мне казавшаяся навсегда потерянной моя сексуальная чувствительность, я бы ни за что не поверила. Потому что не прошли еще те три минуты, отпущенные мне судьбой на короткий путь до маршрутного такси. Но перед самой маршруткой я поскользнулась на банановой корке и чуть было не упала навзничь. Голова моя сильно откинулась назад, шею пронзила острая боль, и моя последняя мысль была: голову мне не спасти от удара. И буквально в эту секунду я почувствовала, как меня сзади подхватила сильная мужская рука, но под тяжестью моего падающего тела эта спасительная рука скользнула и остановилась прямо на груди, крепко схватив за нее. Я почувствовала острую пронзительную боль теперь в груди, и одновременно меня захлестнул коктейль разнообразных чувств. Я одновременно испытала чувство стыда, чувство вожделенного полового влечения, у меня в животе пробежали многочисленные молниеносные микроволны, невыносимые спазмы… Но все это произошло за считанные секунды. Схватившая меня мужская рука поставила меня на ноги, и я услышала извинения.
«Если женщина виновата, попроси у нее прощения», – промелькнуло у меня в голове. Французская пословица.
Я обернулась посмотреть на своего спасителя, и тут меня молнией пронзило еще раз. Передо мной стоял молодой человек южного типа, но весьма рафинированной внешности, и мило улыбался:
– Я уже извинился.
– Извинения приняты, – сказала я, обретая ту прежнюю, почти забытую уверенность, когда я чувствовала власть над мужчинами. – Это мне надо поблагодарить вас за свое спасение. Если бы не вы, неизвестно, где я бы сейчас была.
– Полагаете, в «Кащенко»? – улыбаясь, предположил он. В его глазах я прочитала столько желания…
– Возможно, – ответила я. – Спасибо вам большое.
Тем временем мы сели в маршрутку. Мы сидели рядом, и я всеми фибрами души прочувствовала долгожданное желание. Моя реакция меня пугала и в то же время радовала: ко мне вернулось что-то очень важное, очень необходимое. Хотя до конца разобраться, что именно со мной происходило, мне было трудно. Тем временем мы с моим спасителем продолжали беседу.
– Я вот сижу и думаю, как, оказывается, полезно иногда воспользоваться городским транспортом. Можно встретить красивых женщин, например… – потом он, немного помедлив, добавил, – у нас есть возможность отметить событие.
Его предложение прозвучало как откровенное приглашение в постель. У меня сначала кровь ударила в лицо, затем заныл низ живота, и я вновь почувствовала непреодолимое сексуальное желание.
– И что же вы предлагаете? – спросила я, удивляясь своей смелости и уверенности.
– Я приглашаю вас к себе домой… – не успел он договорить, мне стало смешно от банальности предложения, и я подхватила его предложение:
– …на чашечку кофе?
Он весело засмеялся и серьезно предложил:
– Скорее, на рюмочку чая. Я здесь недалеко живу.
– И савсэм адын? – пошутила я в тон.
– Сейчас да.
– А где же остальные?
– Жену с детьми проводил в Дагестан, к родственникам.
– И давно?
– Уже почти неделю.
– Для вас это большой срок полового воздержания? – не узнавая себя и не понимая, откуда во мне столько наглости, спросила я.
– Не то слово. Слушайте, как с вами легко общаться! Вы все понимаете без слов.
– У вас повышенная потребность в сексе? – продолжала я распаляться, все больше возбуждаясь.
– Вопрос жизни и смерти. Я вам спас жизнь, теперь ваша очередь спасти меня. А у вас не бывают воздержания?
– Вы себе представить не можете, какой длительный период воздержания я пережила, – призналась я.
– Не может быть такого! – воскликнул он. – Вы не похожи на невостребованную женщину. У вас большой успех у мужчин. Это видно на расстоянии.
– Но, тем не менее, и я была отвергнута.
– Вы напрашиваетесь на комплимент.
Он действительно жил неподалеку – в обыкновенном панельном доме, в трехкомнатной квартире. Соблюдая меры конспирации, мы вошли в подъезд поодиночке: сначала он, через несколько минут я. Встретились только в его квартире.
Не успела я войти, мы лицом к лицу столкнулись с ним, и в его глазах я прочла непреодолимую страсть. Я успела понять только, что все во мне вспыхнуло от ответного страстного желания, какого я давно уже не испытывала. Мы начали друг с друга стягивать одежду, отчаянно стремясь поскорее прикоснуться руками и губами к коже, почувствовать друг друга на ощупь и на вкус.
Мне казалось, его руки и губы были повсюду одновременно. Когда на нас не осталось одежды, мы оказались на кровати, он выпрямился на постели и впился губами в мои груди, руками прижимая к себе мои бедра. Мы оба окунулись в волнующий и страстный круговорот поцелуев и прикосновений.
И когда мне уже казалось, что я больше не могу этого вынести, он, наконец, перевернул меня на спину и вонзился в мое лоно восхитительной силой. Мое тело выгнулось ему навстречу, и я едва не закричала от его первого проникновения. В тот момент мне казалось: именно этого мужчину я ждала все последние годы, именно его я хотела! Наконец-то воплотилась в жизнь моя мечта о «французе», вот где мой французский секс.
Через несколько секунд мы оба достигли наивысшего блаженства, и он, обессиленный, опустился на меня, крепко прижимая к себе. Совсем недолго я пролежала неподвижно, пытаясь унять прерывистое дыхание, но он вновь принялся целовать меня в шею, а руки тем временем опускались все ниже. И мы начали все сначала…
Я позвонила подругам, отменила встречу с ними, придумав какой-то предлог, и мы предавались любовным утехам еще очень долго. Для меня этот день был днем возрождения Женщины. И все как-то странно: так легко и просто, как бывает обычно при амнезии. Когда человек теряет память по какой-либо причине, а потом со временем может вернуть ее, как ни в чем не бывало. У меня была похожая ситуация. Будто у моего организма была амнезия, потеря памяти на ощущения, а сегодня, под воздействием неизвестных факторов, вдруг организм вспомнил все те ощущения, которые когда-то испытывал.
После очередного занятия сексом, наконец-то, мы перешли на вербальное общение.
– «Секс в большом городе» отдыхает, – прокомментировал мой партнер. – Если тебе интересно, меня зовут Магомед.
– Очень приятно, Алина. Если я ничего не путаю, Магомед – это один из пророков в Исламе? – спросила я.
– Нет, ты ничего не путаешь, моя Хадиша, – сказал он.
– А Хадиша – это, конечно, его возлюбленная, – догадалась я. – И у них была любовь, как у Ромео и Джульетты.
– Не как у Ромео и Джульетты, – сказал он, – а гораздо реальнее и прагматичнее, как у наших современников, скажем, у принца Чарльза и Камиллы. Любовь, которая вынесла столько испытаний, прошла сквозь годы и вновь соединила два любящих сердца. А у Ромео и Джульетты не могло быть серьезных отношений, они же были детьми. И если б они остались живы и поженились, то впоследствии, по прошествии многих лет счастливой совместной жизни, они начали бы друг другу так же счастливо изменять, как мы с тобой сейчас изменяем своим любимым супругам, не так ли?
– Ты – философ?
– Нет, моя профессия гораздо практичнее и душевнее.
Меня осенила догадка. Я пальцем в воздухе нарисовала знак профессии. Он засмеялся в ответ:
– Выходит, мы коллеги? Вот почему мне было с самого начала легко с тобой.
– Я полагаю, нам легко было не только поэтому.
– Совершенно с тобой согласен. Темперамент, обоюдное желание. Я так возбудился, когда, спасая тебя, столь нахально хватал за интимные места. А когда ты ко мне повернулась, мне было вдвойне приятно, что помог не упасть такой очаровательной женщине. А когда ты заговорила, я понял, что пропал совсем.
– А ты для меня на самом деле спасатель. Ты мне спас молодую душу. Понимаешь, я пережила такой стресс, что потеряла всякий интерес к сексу. Меня мужчины по большому счету не интересовали.
– Ты пережила стресс на любовном фронте?
– Да, мне казалось, что я любила его больше всего на свете, а он, как мне тогда казалось, меня подло предал.
– А сколько времени прошло?
– Ты бы еще спросил, вы хотите об этом поговорить?
– Как в том анекдоте? Есть такой профессиональный анекдот: «Подходит психоаналитик на автобусную остановку, но не успевает на автобус. Тут на остановке появляется второй психоаналитик, и первый ему говорит: “Представляете, я не успел подойти, как мой автобус “хвост” показал”. А второй: “Вы хотите об этом поговорить?”»
Мы весело расхохотались, нам было весело и легко. Я впервые почувствовала, что я об этом, о своей боли, которая до сих пор, пожалуй, кровоточила, могу говорить легко и просто. Возможно, потому, что собеседник мой был специалистом, а может, потому что я его не знала, или я уже изжила свою боль до конца и теперь могу просто порассуждать на эту тему профессионально.
– Времени прошло, пожалуй, предостаточно, чтобы излечиться. Но полное излечение я почувствовала сегодня: то ли от неудачного падения, то ли от удачного спасения. Но, во всяком случае, чувственность ко мне вернулась только что, с тобой.
– Какая честь для меня! Хотя верится с трудом, что ты могла быть менее сексуальной. Обычно в таких ситуациях клин клином вышибают. Может, надо было завести новый роман?
– Да, есть у меня один вздыхатель. Вроде и молодой, и умный, и красивый, но почему-то у нас с ним не клеится. Вернее, я к нему почему-то не испытывала такого желания. А если быть точнее, как я уже говорила, я не испытывала полового желания ни к кому из мужчин. Хотя муж старался, и у него иногда даже неплохо получалось. Знаешь, иногда кажется, не хочешь, а начинаешь заниматься, вдруг откуда что берется, возбуждаешься – и все нормально. Мне муж в таких случаях говорил, что аппетит приходит во время еды.
– Я думаю, твои проблемы позади, и теперь мужа твоего ждет вознаграждение за его терпение. Вот увидишь, он тебя даже приревнует к твоему темпераменту. А с тем молодым вздыхателем у вас не было постели?
– Нет. И проблема, пожалуй, во мне.
– А ты переспи с ним, и все встанет на свои места.
– Вы мне советуете, коллега?
– Как специалист не имею права советовать, это было бы непрофессионально. А вот как твой страстный партнер по сексу, я бы сказал, по бесподобному сексу, позволил бы себе дать дружеский совет.
– Совет принимается. Обязательно воспользуюсь. Спасибо.
– Да не за что, заходите еще, – пошутил он.
С того дня начался новый этап в моей жизни. Теперь я опять женщина – «хочу».
Шереметьев
В результате встречи с Магомедом я пришла к решению, что попытку с Шереметьевым нужно повторить, провести, так сказать, психологический эксперимент над собой. Мне нужно было убедиться, что теперь я ничего не боюсь, как при первом свидании, что я изжила тот страх перед мужчинами, которые меня, как я подсознательно боялась, обманут, используют и бросят. И, вопреки ожиданиям Игорька, однажды предложила поехать к нему домой. Он немного растерялся сначала, затем после долгих расспросов, а уверена ли я в своих желаниях, получив утвердительный ответ, от счастья не находил себе места. Он мне звонил каждые десять-пятнадцать минут и говорил:
– Не верю своему счастью. И рабочий день длится целый век. – И неоднократно переспрашивал: – А ты точно не сбежишь?
Вечер эксперимента настал. После работы мы, как и планировалось, поехали к нему. Он жил в тихом центре: на Чистых прудах, в старом элитном доме. Когда мы преодолели громадные двойные железные двери со сложными замками, то оказались в просторной, светлой, двухкомнатной квартире. Она сверкала безукоризненной чистотой. На поверхностях не было ни пылинки. Паркет блестел.
Шереметьев по-хозяйски прошел чуть вперед, распахнул двухстворчатые стеклянные двери и, улыбаясь, произнес:
– Проходи, это моя гостиная. – Лицо его просто сияло от счастья. – Я сейчас соберу на стол. У меня есть французское шампанское.
И убежал, как я поняла, на кухню.
Оставшись одна, я огляделась. Большая, метров тридцать, комната была обставлена дорогущей, модерновой мебелью в стиле минимализма. Гостиная. Надо же, какое слово! Буржуйское. Невольно на ум пришло: «Как у профессора Преображенского». В гостиной тоже царил полный порядок.
Только на большом компьютерном столе был завал: стопка бумаг формата А-4, часть из них исписанная, в беспорядке лежала на одной стороне стола, часть чистой бумаги – на другой стороне, здесь же была пирамида раскрытых книг. На всех прилегающих к столу полках царил такой же хаос: диски, дискетки, опять же стопка распечатанных на принтере бумаг.
А в целом в квартире была чужая мне атмосфера. Там шла другая жизнь, жили другие люди. Хозяин полностью гармонировал с атмосферой квартиры. Мне невольно подумалось, что про таких, как он, в книгах пишут: «Хороший мальчик из старой московской семьи, где вслух читали книги и пили по вечерам чай. А из спортивных игр отдавалось предпочтение интеллектуальным – шахматам».
К реальности меня вернул Шереметьев. Он в одной руке держал ведерко из фирмы «Цептер» со льдом на дне, из которого выгладывала бутылка шампанского «Мондоро», а в другой руке – большое, красивое блюдо с нарезанными и красиво уложенными кусочками ананаса, и весело улыбался. У меня опять возникла какая-то странная мысль, будто я не с Шереметьевым, он казался теперь чужим, а в каком-то голливудском фильме. Я почувствовала растерянность, неуверенность. «Мистер Буржуй», – как всегда иронично промелькнуло у меня в голове. А Шереметьев с сияющим лицом посмотрел на меня, потом перевел взгляд на компьютерный стол и сказал:
– Извини за так называемый творческий беспорядок. Я никому не разрешаю подходить к моему рабочему столу, и поэтому у меня там всегда такой завал. Тем более в процессе работы. Я потихонечку пишу докторскую.
Меня такой монолог опять вернул к реальности. Я узнала своего вздыхателя, коллегу, с которым мы встречаемся каждый божий день, и между нами не стоит классовое различие.
– А еще долго писать? – вполне уверенно спросила я.
– Долго. Давай не будем об этом. У меня голова сейчас забита другим.
– А чем же она у тебя забита, ученый ты мой? – спросила я, все более возвращаясь к реальности и вновь приобретая власть над ним.
– Ты сама знаешь. Я счастлив видеть тебя у себя дома. Я просто не верю своему счастью. Давай выпьем по этому поводу шампанского.
– Я только пригублю за компанию, – сделала я одолжение.
Спиртное я не стала употреблять преднамеренно, вспоминая тот вечер в ресторане и боясь вновь потерять контроль над собой. Но вечер вне рабочих стен, при приглушенном свете и под тихую музыку, опять приобрел оттенки романтизма. А Шереметьев, в отличие от меня, наоборот, пил шампанское, для храбрости, наверное.
Когда он снял пиджак и изящно, как он это умеет, повесил на спинку стула, я заметила нервную дрожь его рук. Он нервничал, как подросток. Это меня немного умиляло, с одной стороны, но с другой стороны, пугало. Мне вдруг показалось немыслимое: а вдруг он боится меня, а вдруг у него не было опыта сексуальной близости? Я представила ситуацию: я боюсь его в силу своей прошлой «несчастной» любви, а он боится меня в силу своей неопытности. Мне от этих мыслей стало весело, и я рассмеялась.
– Что смешного, милая? – спросил он нежно.
От этой нежности у меня потеплело на душе, появилось ощущение надежности. Я подошла к нему, села на колени и сказала:
– У меня такое чувство, будто с тобой это впервые.
– Что ты имеешь в виду? – уточнил он.
Его уточнение меня насторожило.
– Извини за бестактный вопрос, но у меня такое странное чувство, будто у тебя не было сексуального опыта…
Он весело расхохотался и поцеловал меня в щеку:
– Ну, почему ты меня воспринимаешь как подростка? Я не так уж и молод, мне почти тридцатник. И не монах, к твоему сведению. И если я так занят наукой, это еще не значит, что мне все остальное в жизни чуждо. «Homo sum, humani nihil a me alienum puto. В переводе с латыни, я человек, и ничто человеческое мне не чуждо».
И все это он опять произносил с такой нежностью во взгляде, что мне становилось все теплее и спокойнее на душе. И почему я в нем эту нежность не замечала раньше? И как он трепетно целует мне руку… И почему я всерьез не воспринимала его слова? И какой он умница! И какой красивый… И какие у него манеры, манеры воспитанного, образованного, интеллигентного человека. Куда я до сих пор смотрела? Слепая, ой, слепая… А ведь мы с ним давно встречаемся, если это можно так назвать. Во всяком случае, у меня ни одного рабочего дня не проходило без его общества. И почему у нас до сих пор не было секса? А, может, его тактичность и интеллигентность лишь прикрытие, а на самом деле, он – просто нерешительный болван?
– Расскажи мне о своих женщинах, – вдруг неожиданно даже для себя выпалила я.
Он опять весело расхохотался:
– Про которую из них тебе рассказать?
Ответ мне понравился. У меня даже настроение поднялось. И что самое интересное, я узнала свой ответ на подобные вопросы в былые времена.
– Обычно я тоже так отвечаю.
– Что-то на тебя не похоже. То она дрожит, боится, бежит сломя голову, то она, видишь ли, так отвечает. Я, честно говоря, не знаю даже, что от тебя в следующую минуту ожидать. Иногда ты мне кажешься такой раскованной, без всяких комплексов и предрассудков, уверенной в себе женщиной. Женщиной хай-класс. Особенно, когда целуешься. А иногда кажешься до ужаса скромной, деловой, и, как бы помягче это сказать…
– Фригидной? – продолжила за него я.
– Нет, нет, фригидная женщина не способна на такие страстные поцелуи. Я хотел сказать что-то другое.… – тут он, конечно, потерял нить мыслей, потом продолжил: – Да бог с ним. Просто ты настолько непредсказуема и одновременно очень эмоциональна, чувственна и ранима, что я боюсь нечаянно обидеть тебя. А я меньше всего на свете хотел бы обидеть тебя.
– Хочешь обидеть меня? – в шутку прервала я его монолог. Он любитель монологов. Иногда, как начнет о чем-нибудь рассуждать, так увлекается, что может философствовать часами. Ученый.
– Боже, опять ты меня сбила с мысли. Конечно, я хотел другое сказать. Я так тебя люблю. Я просто не представляю жизни без тебя. Как же я раньше жил? Чем дышал? Какая у меня раньше жизнь была серой, без тебя… Ты меня с ума сведешь.
Его голос становился прерывистым. Он прижал меня к себе, начал осторожно целовать. И шептал, страстно шептал:
– Только не бойся меня. Я не причиню тебе зла. Я тебя люблю. Я тебя хочу. Только не бойся меня, не убегай, не оставляй меня одного…
Мы с ним так сладко целовались. У меня сердце сжималось от чего-то сильного, надежного и теплого. Тепло разливалось по всей груди.
Он поднял меня нежно и понес в спальню. Положив на диван и не переставая целовать, начал меня раздевать. Во всех его прикосновениях была такая нежность… Во взгляде – влюбленность. Я некоторое время чувствовала себя, как посторонний наблюдатель, который бдит.
Бдит. Как можно наслаждаться нежностью и одновременно бдить? Господи, что опять со мной происходит?
А в нем с каждым движением разгоралась страсть, его поцелуи становились все горячее.
Я закрыла глаза, и меня понесло, как в круговороте.
Я опьянела от нежности, от счастья. У меня голова пошла кругом, и я, расслабившись, отдалась воле судьбы. Я непроизвольно начала издавать звуки – это истомы любви. Я наслаждалась, стонала от удовольствия, умирала от счастья. Во мне проснулась та страстная любовница в прошлом. Мою страсть подхлестывал еще его горячий шепот:
– Ты сводишь меня с ума, любовь моя. Я с ума сойду, с ума сойду… Какая ты желанная… Как давно я об этом мечтал… Я хочу тебя… Я умру без тебя…
Мы судорожно начали снимать друг с друга одежду. Я надолго застряла с его галстуком. Пальцы меня не слушались. Потом, оставив эту бесполезную затею, я принялась за рубашку, справившись с ней, я принялась за брюки и …
…После испытанного одновременно пика блаженства мы откинулись в разные стороны и долго приводили дыхание в нормальное русло.
Немного отдышавшись, он все еще задыхающимся голосом произнес:
– Ты – супер. Ты оправдала все мои ожидания.
Я посмотрела на него и засмеялась, у него был такой забавный вид: на голом теле на шее висел галстук:
– Так вот что значит спать с ученым, – прокомментировала я. – Голый, но в галстуке.
– У меня к тебе идиотская просьба. Только ты обещай, что смеяться не будешь, во-первых, а, во-вторых, обещай, что не откажешь.
– Боже, сколько у тебя всяких запросов, Шереметьев! – опять засмеялась я. – К тебе даже опасно ходить в гости. Давай сделаем так: ты озвучишь свою просьбу, а я обещаю твердо, что смеяться не буду, но насчет того, откажу или нет, ты узнаешь потом.
– Так нечестно! – пробубнил он. – Я озвучу свою просьбу только в том случае, если буду твердо уверен, что ты не откажешь.
– Слушай, Шереметьев, ты меня начинаешь пугать, – объявила я. – Говори сейчас же, или я вынуждена буду принять меры…
– Ладно, ладно, что за детские выходки? Сразу же за вещи хвататься! Я очень и очень хочу принять вместе с тобой ванну, только не смейся. Я об этом мечтаю с первой нашей встречи. – Он даже смутился.
– Шереметьев, ну ты и маньяк! – хихикнула я. – Это когда же ты мечтал об этом? Ты что, приходил ко мне в кабинет и представлял меня в ванне голой?
– Все тебе расскажи! Может, это мои эротические фантазии. Может, это самое сокровенное. – Он слегка обиделся.
– Можно, я тебе задам один очень неделикатный вопрос? – Я смотрела на него очень внимательно.
– Я уже догадался! – махнул он рукой. – Нет, ни одной своей женщине я не предлагал вместе принять ванну. Только не говори, что именно поэтому у меня такая мечта. Психоанализ. Знаем, проходили. Читали, изучали. И никакое это не тайное желание. Просто очень хочется с тобой больше времени проводить.
– Особенно с голой?
– Ну, ты, Фрейдиха, пошли лучше. Нет, давай я тебя отнесу.
И он меня голую поднял и на руках понес в ванную. Ванная у него, как и вся квартира в целом, соответствовала евро-стандарту. В джакузи у нас опять возникло обоюдное желание, и мы самозабвенно предались любовным ласкам.
А после ванной он укутал меня в свой махровый халат и посадил в кресло на кухне, и мы с ним пили английский чай. Чай был очень вкусным, с изысканным ароматом.
– Какая у тебя классная квартирка! А где твои родители живут? – поинтересовалась я.
– У них квартира в этом же доме, четырьмя этажами ниже.
– Тоже большая?
– Точно такая же, только они там практически не живут, – объяснил Игорь..
– А где же они живут? Извини за любопытство.
– У нас дом на Рублевке, они там чаще обитают.
– Рублевка – город новых русских, – иронично прокомментировала я.
– В данном случае – старых интеллигентов. Мои родители этот дом на Рублевке купили еще в 1964 году, задолго до моего рождения.
– А чем теперь они занимаются?
– Мать на пенсии, а отец еще работает. Когда у отца длительные загранкомандировки, мать приезжает жить в Москву и берет к себе Марию Васильевну. – Игорь улыбнулся.
– А кто такая у нас Мария Васильевна? Извини, не знаю, что со мной, какая-то я любопытная стала.
– Нет, я отвечу с удовольствием. Мне даже лестно видеть твой интерес к моим делам, моей жизни. Наконец-то! А то ведь в упор меня не замечала. Мария Васильевна – это наша домработница. Причем она домработницей была у моих родителей чуть ли не с детства. Воспитала моего отца, хотя старше его всего лишь лет на восемь. Ее еще совсем молоденькой наняли мои бабушка и дедушка, когда мой отец учился в третьем классе и стал ходить в музыкальную школу. Сначала Мария Васильевна водила его только в музыкальную школу, а затем стала помогать бабушке по дому, а когда бабушка с дедушкой уезжали в командировки, она оставалась с отцом. И так всю жизнь. Потом она была моей няней, а теперь она в квартирах наших убирает.
– Вот почему у тебя идеальная чистота! А где она живет? И сколько же ей лет, она, наверное, старенькая уже?
– Отцу моему почти шестьдесят, а она его старше. Но старенькой ее не назовешь, она выглядит очень хорошо. Все ждет, когда я женюсь, и у меня будет ребенок, чтобы воспитать и его. А живет она тоже в нашем доме, только у нее однокомнатная квартира. Мои родители ей давно купили, чтобы она была рядом.
«Вот это да, мистер Буржуй! Точно профессор Преображенский, не меньше».
– Раз пошел такой допрос, хочу спросить, откуда у тебя такая машина? Ты сам ее купил? Она же дорогая. – Я никак не могла уняться.
– А ты что, в машинах разбираешься?
– Нет, это мой муж однажды спросил, чья машина. Сказал, очень редкая, эксклюзивная и очень дорогая. Правда?
– Да, это отцу японцы привезли из Токио. Действительно она эксклюзивная. А отец подарил мне. Только она большая, мне не очень нравится. У меня нет комплекса маленьких людей, я не люблю большие машины, предпочитаю, на оборот, маленькие, компактные и маневренные. Вообще-то, японцы обычно делают маленькие машины, но эту действительно сделали на заказ от МИДа специально для отца. Видимо, решили, что русские большие, и соответственно сделали огромную машину.
– Игорек, мне так неудобно… – пропела я. – Но кто у тебя папа и какое отношение имеют к нему японцы?
Он снова улыбнулся.
– Алиночка, наоборот, я очень рад, что ты мною интересуешься, я думал, никогда этого не дождусь. Правда, все женщины, с которыми я раньше мог быть знаком, так или иначе знали моих родителей, и меня не покидало чувство, что их больше интересуют мои родители, чем я. А ты совсем другая. Вот сколько мы с тобой знакомы… Больше года, да. Но ты до сих пор никогда не интересовалась моими родителями и моим материальным положением. Почему?
– Шереметьев, ты, как тот еврей, вопросом на вопрос. Я, кажется, задала тебе вопрос. А то, что меня не интересовали твои родители, извини, ты сам мне как-то говорил, что они у тебя профессора. И достаточно. Ты сам не рассказываешь, и мне как-то ни к чему. По-моему, это нормально. Ты ведь тоже не знаешь о моих родителях ничего. А что касается твоего материального положения, меня вообще этот вопрос мало волнует. Я, знаете ли, больше по душевной части. Или что-то не так?
– Это нормально! Ты не представляешь, как это для меня нормально и очень важно! – Он вскочил со своего стула, подбежал ко мне, обнял, затем поднял и начал кружить. – А отец у меня – японовед. И ты не представляешь, как мне важно, что я сам тебе об этом сообщаю, и очень даже важно, что ты об этом раньше не знала.
– Шереметьев, по-моему, в этом доме меня в чем-то подозревают. И вообще, ты меня уморил своим буржуйским наследием. Отвези меня в мой панельный дом, бывший в недавнем прошлом общежитием.
– Прелесть ты моя, ты себе цены не знаешь! Не хочу тебя пугать, но хочу сделать тебе предложение. – Тут он посадил меня на стул, а сам опустился на пол на колени, взял мои руки в свои ладони и поцеловал. – Выходи за меня замуж, я жить без тебя не могу. Я не хочу, чтобы ты уходила из этого дома, я хочу, чтобы ты всегда была со мной.
– Шереметьев, ты спятил. Отвези меня домой, уже поздно.
Это было начало нашего романа. Встречались мы больше года, а любовниками стали только теперь. Со мной такое впервые.
И это положило начало реабилитации моего душевного состояния. Я стала обретать себя. Я постепенно возвращалась к себе.
Я опять влюблена без памяти…
После того вечера я не представляю жизни без него. Мы с ним почти постоянно вместе. После работы – а рабочий день заканчивается у нас в три часа дня, – мы обязательно куда-нибудь идем. Редко в театр, потому что представления поздно начинаются и соответственно поздно заканчиваются. А у меня все-таки семья, хотя дети уже взрослые, самостоятельные – студенты. Чаще заходим в какое-нибудь кафе, а еще чаще едем к нему домой, наслаждаемся обществом друг друга, а потом он отвозит меня домой.
В последнее время у него обострение его идеи-фикс – жениться на мне. Он поздний и очень желанный ребенок у немолодых, обеспеченных родителей, профессоров, которые всю жизнь занимаются наукой. В свои тридцать лет он имеет блестящее образование, не говоря уж о прекрасных перспективах, отдельную квартиру, прекрасную внешность и кучу всяких других преимуществ. Его идею-фикс я обычно объясняю тем, что у него Эдипов комплекс.
– Единственная женщина, которую ты любил всю свою жизнь – это твоя мать, – сказала я Игорю. – Она для тебя служит идеалом женщины, совершенством. Поэтому в твоем больном воображении во мне проецируется любимый мамин образ. Это тяжелый недуг, от которого надо лечиться.
– Не учи ученого! – отрезал он. – Этот вопрос я досконально изучал, разрабатывал различные концепции. Долгое время занимался сбором научных материалов, искал информацию из реальной жизни у практических психологов. Не на того напала! Так что я с тобой ни теоретически, ни практически не согласен. Если ты намекаешь на возраст, то моей матери далеко до пожилой. А разницу между нашими возрастами я совсем не ощущаю. И вообще, жизнь показывает, что такие браки, где муж моложе жены – это давно норма. И что такое возраст? Не тебя мне учить. Возраст – это состояние души в совокупности с характером и личностными психологическими особенностями человека. Важно, не то, сколько человеку по паспорту лет, а важно, как он выглядит, как воспринимает мир и как он сам воспринимается окружающими.
– Ладно, дорогой мой. Можешь не продолжать, – махнула я рукой. – Я знаю, это твой любимый конек. Ты способен рассуждать об этом бесконечно. Но, давай посмотрим правде в глаза. Она в данной ситуации состоит из жизненных фактов.
– Знаю, знаю, – перебил он меня. – Понимаю, что ты дальше скажешь. Жизненные факты, которые ты хочешь мне предъявить, – это твоя семья, твой муж, твои дети, твой жизненный опыт. И еще неопровержимый факт для тебя, конечно, то, что я моложе тебя. Но, извини меня, мне не так уж мало лет. А то, что ты зациклилась на моем возрасте… Похоже, ты моим возрастом прикрываешься, защищаешься от меня, и этот факт меня, честно говоря, обижает.
– Извини, я не хотела тебя обидеть, – вздохнула я. – Но твоя идея о женитьбе мне кажется необдуманной и даже комичной. И как ты себе это представляешь? А потом, как же мои дети? И вообще, я давно замужняя, семейная женщина, и о разводе не может быть и речи. Семья для меня – святое. Это не обсуждается.
Этот разговор был неприятен нам обоим. Я бы предпочла об этом никогда не говорить. Но, с другой стороны, Игоря надо тоже понимать: ему хочется создать семью, родить детей. И чем больше мы с ним встречаемся, тем неразрешимее, видимо, становится этот вопрос. Иногда мне кажется, что я даже виновата в том, что он со мной. Время проходит, годы идут, а у него из-за меня нет семьи. Боже, как все сложно в этой жизни!
– Ну, а что ты предлагаешь? Как мне жить? Я люблю тебя, ты знаешь. Я мечтаю создать с тобой семью, родить детей, – продолжал он.
– Мне уже поздно рожать. И вообще мы говорим не о том. Может, нам стоит прекратить наши отношения, тебе надо жениться на молодой…
– Я не в состоянии слышать подобное! Пощади меня, только не это! Я просто погибну без тебя! – Он разволновался. – Господи, когда ты поймешь, что ты для меня – ВСЕ?! Я жить без тебя не могу. А ты так легко можешь говорить о разлуке… Неужели тебе все равно? Мне очень больно такое слышать. И вообще, мне кажется, мы с тобой идеальная пара. Мы созданы друг для друга. У нас много общего. Мы с тобой люди не только одной профессии, которых объединяет корпоративная солидарность, но у нас еще своя узкая специализация.
– Стоп! Куда это тебя понесло? – воскликнула я. – В таком случае у нас с тобой пол-Москвы коллег. И что, мне за всех замуж выходить?
– Да, да, я знаю. Я опять потерял нить мыслей. Какую-то другую, важную мысль хотел вербализовать.
– «Хорошая мысль пришла в голову, но, не застав никого, ушла обратно», – постаралась я превратить все в шутку.
Он рассмеялся, обнял меня и горько произнес:
– Какое у тебя чувство юмора! Почему мне тошно от этого разговора? Почему так больно? Ты одним своим присутствием парализуешь мою психику. Вот видишь, я даже толком не могу выразить свою мысль.
– Ну, это легко объясняется! Ты просто неравнодушен ко мне.
– Какое там равнодушие! Ты с ума сводишь меня.
– Тихо, коллега, – продолжала я шутить, чтобы спасти положение. – Вы понимаете, что говорите? Моя миссия состоит как раз в обратном.
– Боже, какая ты прелесть! Я просто обожаю тебя. – Он немного успокаивался. – Давай об этом больше не будем! Давай поговорим о чем-нибудь другом. Сходим сегодня в «Темирлан» на Пушкинской.
– Я не успела тебе сказать, что сегодня не смогу. Мы с мужем приглашены на день рожденья, он за мной заедет. Мне очень жаль, честное слово. Мне хотелось побыть с тобой, – с нескрываемой досадой произнесла я.
Боже, как он переменился в лице! Но надо отдать должное его самообладанию.
– Опять в «Сим – сим» идете? – как можно равнодушнее произнес он, но изобразить хладнокровие ему не удалось.
– Нет, не в «Сим-сим». К друзьям домой.
– Опять все друзья соберутся? Опять напьешься?
– Ну, ты же знаешь, я у тебя неисправимый алкоголик, – я тоже пыталась выдержать определенную ноту диалога.
– А завтра болеть будешь?
– Традиционно.
– Много не пей. А завтра мы увидимся? Я буду скучать… – Он выглядел несчастным.
– Не знаю, посмотрим. Если получится. Я позвоню тебе.
– Я буду с нетерпением ждать твоего звонка. Как я ненавижу эти выходные! Постарайся позвонить. Может, тебе удастся вырваться хоть ненадолго…
Магомед
А на самом деле в тот день у меня было назначено свидание с Магомедом. Мой спаситель, закономерно обстоятельствам, стал тоже моим любовником. По дороге к нему я как раз занялась анализом наших с ним отношений. Не знаю, какое я чувство к нему испытываю, знаю только две вещи.
Во-первых, у нас с ним изначально так сложилось, что он мне как друг, и я ему полностью доверяю. Он – мой личный психоаналитик, я ему могу рассказать все, что угодно. То, чем я не могу поделиться ни с одним человеком. Есть вещи, которые подругам не расскажешь, не потому что не доверяешь, а просто потому, что они могут неправильно понять по своему мироощущению, не от злобы, не от зависти. У них нет того безоценочного принятия человека, как у специалиста. Мужу тоже многое не расскажешь, хотя иногда тебя может переполнять такое, что хочется немедленно все выплеснуть, разгрузиться. И вообще, Магомед для меня действительно пророк, посланный Всевышним, чтобы поддерживать в трудные минуты.
Во-вторых, мы с ним болеем одной болезнью – гиперсексуальностью. Он женат, у него еще есть любовница, но, тем не менее, каждая наша встреча потрясающа. И мне с ним так просто и легко, как ни с кем другим. У нас с ним равное семейное положение, у него тоже двое детей, и он прекрасный отец, и я полагаю, прекрасный муж. О его любовных отношениях на стороне жена даже не догадывается. Он этого не допустит никогда. Мне с ним безумно интересно. Мы с ним обсуждаем множество различных вопросов. Иногда наши отношения напоминают мне сугубо деловые, профессиональные. За время нашего знакомства я, в прошлом влюбчивая, не влюбилась в него почему-то. Но, тем не менее, я смело могу рассчитывать на его симпатию, знаю, что я ему нравлюсь. Хотя любовных слов он мне никогда не говорил, а лишь галантные комплименты.
Иногда наши с Магомедом отношения напоминают мне ту мою мечту о «французской» любви, где умопомрачительный секс, взаимная симпатия и никаких взаимных обязательств. Лишь за малым недостатком: Магомед в некоторых моментах очень сдержан. Например, после любви он так долго и испытывающе на меня смотрит, будто в чем-то сомневается. В его глазах в такие минуты можно прочитать смешанные чувства восхищения и недоверия, будто он не верит своему счастью. Возможно, этим объясняется его сдержанность, он никак не комментирует наш секс. А я, как всякая нормальная женщина, жду теплых слов любви и не понимаю его холодности. Я думаю, что тут играют роль его восточные гены. Однажды я у него спросила:
– Откуда такая сдержанность в словах? Это восточное?
– Восточного во мне только внешность и от прадеда имя, а во всем остальном у меня менталитет российский. Я – москвич в четвертом поколении. Четыре поколения назад моя пра-пра-бабушка вышла замуж за дагестанца, у них родился сын, которого назвали Магомедом и который считался дагестанцем. И оттуда пошло-поехало. Других чистокровных дагестанцев у нас не было. Но, тем не менее, мой отец по паспорту тоже считался дагестанцем, пока паспорта не поменяли. Хотя и отец, и мать мои светловолосые, а я вот в четвертом поколении родился с темными волосами и чертами лица того дагестанского пра-пра-деда. Тут ты, пожалуй, права, гены играют большую роль. И в формировании личности тоже.
– А жена у тебя кто по национальности?
– Я же говорю, женская половина вся русская, все москвички.
– А сына твоего как зовут? И кем он себя считает по национальности? – мной снова овладело любопытство.
– Сына назвали тоже Магомедом. Причем жена так захотела, из-за любви ко мне и моему имени, как она говорит. А насчет национальности пусть сам решает, когда вырастет. Ему пока всего двенадцать.
– У тебя такой маленький сын?
– Зато дочке девятнадцать…
Эти воспоминания и мысли меня занимали до нашей последней встречи. А во время нее в наших отношениях произошла кардинальная перемена…
В этот раз я к нему приехала, чтобы обсудить мои далеко зашедшие отношения с Шереметьевым.
Магомед удивился:
– Ну, что именно тебя беспокоит? Как и где проявился этот душевный дискомфорт, о котором ты говоришь? Может, ты комплексуешь по поводу возраста?
– Да нет, возраст ни при чем. Просто меня тревожит его идея-фикс, – жениться на мне, – вздохнула я.
– Это вопрос серьезный, конечно.
– Очень серьезный. Представь себе, если бы тебя твоя Светочка все время просила на ней жениться. Особенно, если она никогда не была замужем и по уши в тебя влюблена. Вот так бросить семью, детей, жену… Это тяжело. Конечно, с одной стороны, мне очень хорошо с Игорем. Я в него, пожалуй, влюблена. И знаю, что он от меня без ума. Не скрою, мне льстит, что такой молодой, умный, успешный, к тому же красивый мужчина добивается моей любви. Мне очень приятны и его ухаживания, мне, как любой нормальной женщине, очень приятно слышать слова любви. Все это, конечно, замечательно. Но, Маг, ты же понимаешь, что я не могу так круто поменять свою жизнь, как он хочет. Выйти за него замуж, родить ему ребенка.
– А что такого? – вновь удивился он. – Ты ведь еще способна родить, осчастливила бы бедного парня.
– Ты, наверно, шутишь! – возмутилась я. – Мне нужен серьезный совет. Маг, я не знаю, что делать. Мне жалко его, молодого, ему бы жениться, родить ребенка. Я иногда чувствую себя эгоисткой и испытываю даже угрызения совести по этому поводу.
– Глупости! – махнул Магомед рукой. – Ты прекрасно знаешь, что в его любви к тебе нет твоей вины. И что мы не отвечаем за чувства, которые испытываем. Чувства не подвластны нам. Почему люди обычно расстаются? Потому что один из них, а иногда оба, уже не испытывают той страсти, которая их когда-то держала друг подле друга. Например, мы можем обсудить какую-нибудь ситуацию из нашей жизни, если хочешь.
– Хочу. Мне нужно понять, дойти до сути. И мне нужно знать механизм действия психики в тех или иных ситуациях на жизненном примере. Давай разберем какую-нибудь ситуацию из моей жизни, чтобы я все осознала и могла воспользоваться знанием в своих консультациях.
– Предлагай любую, – сказал мой пророк великодушно.
– Может, мы обсудим предательство моего некогда бывшего любовника?
– Которого ты считала мужчиной твоей мечты? Давай для начала разберем, что такое для тебя предательство?
Я не задумалась ни на секунду.
– Человек, очень близкий мне, которого я любила и от которого ожидала определенного поведения, повел себя вопреки моим ожиданиям, причиняя мне боль. Он бросил меня, причем, молча. Это что, не предательство?
Магомед улыбнулся.
– Послушай себя со стороны. Представь себе: то, что ты сейчас произнесла, сказала твоя клиентка. Теперь подумай, как бы ты ей ответила?
– Если человек, вольно или невольно, отказался соответствовать вашим ожиданиям, то вправе ли вы рассматривать это как предательство? Не переоценили ли вы свою значимость? Может, у вас любовь была односторонняя, или вы идеализировали его? А может, вы отреклись от здравого смысла и трезвого взгляда на жизнь, в которой нам никто ничего не должен? – сказав все это, я задумалась. И, пожалуй, почувствовала облегчение, будто на меня снизошло прозрение. – Да, пожалуй, Маг, ты прав. Никто никого не должен любить. Он же не виноват, что у него прошли те чувства, которые он ко мне испытывал, чувства, которые его держали возле меня.
– Не возле тебя, а с тобой. Ты что, хочешь сказать, что я возле тебя, а не с тобой? – шутливо поддел он меня.
– Да я не так выразилась. В общем, идея мне предельно ясна.
– И какие ты выводы сделала из обсуждаемой ситуации? Озвучь, пожалуйста, мне интересно.
– Во-первых, всегда надо помнить, что мы все несовершенны, что человек слаб, и он может предать, то есть не соответствовать нашим ожиданиям, – задумчиво начала я. – Отсюда вывод: надо уметь прощать. Во-вторых, сменить свои ожидания на более реалистические. И, в-третьих, пожалуй, обязательно нужно учитывать интересы другого человека и наше значение в его системе ценностей. Это я его любила, а он, может, вообще ко мне никаких чувств не испытывал, или это все были мои фантазии, желания…
– Умничка ты моя! – воскликнул он. – Ну что, разобрались с твоим предательством? А какие могут быть причины предательства, будем обсуждать?
– Давай я попробую, можно?
– Конечно! Только у меня к тебе предложение: давай ляжем в постель, если ты не торопишься и не против.
Мы сидели у него в кабинете за столом. Время было уже не рабочее, но еще не позднее. Его секретарша ушла, как только я появилась. Это уже не первый раз. Сегодня днем она позвонила мне на работу и сказала:
– Магомед Магомедович просил позвонить вам и спросить, не могли ли вы к нему подъехать сегодня к пяти часам. У него свободное время.
Меня Магомед Магомедович таким образом вызывал на семинары повышения квалификации, где он занимался со мной лично. Магомед делал себе алиби перед женой, перед любовницей и перед руководством. Этот звонок секретарем регистрируется.
А когда я пришла, секретарь, женщина пенсионного возраста, улыбнулась так, будто догадывалась, что мои с ее шефом отношения не заканчиваются сугубо профессиональными, но, тем не менее, это не ее дело, и сказала:
– Магомед Магомедович ждет вас, передайте ему, что я уже ушла. Приятного вам вечера.
И нет никакой опасности, что нас кто-нибудь застукает: ни его жена, ни его любовница, ни кто-либо еще.
– С удовольствием. Я уж думала, не дождусь сегодня такого предложения, – поддела я его в его же духе.
Мы с ним не виделись больше месяца и заметно соскучились друг по другу. Обычно наши свидания начинались с постели, но сегодня я пораньше пришла к нему, было еще рабочее время, так что мало ли, вдруг клиент какой-нибудь нагрянет. И поэтому мы начали с обсуждения моих проблем, для чего мы зачастую встречаемся. Мне повезло как начинающему специалисту – у меня отличный наставник. У него большой опыт работы. Он еще в совковом МГУ учился. И стаж работы у него более десяти лет.
– Маг, я хотела бы с тобой поговорить и о муже, можно?
– Конечно, дорогая моя. А что, с ним тоже проблемы?
– В том то и дело, что нет, слава богу. И я имела в виду не своего мужа. Я хотела бы обсудить с тобой вопрос об измене. Почему люди изменяют, в частности, я.
– Опять самокопанием занимаешься? Это хорошо. Значит, совершенствуешься как личность.
Кабинет у Магомеда был большой, просторный и светлый. А сбоку – незаметная дверь, которая вела в крохотную комнату, очень уютную по-домашнему. Магомед, когда работа накапливалась, практически жил здесь, засиживался допоздна, а потом мог остаться в этой уютной комнатенке. Там у него стоял очень компактный и удобный диван, небольшой столик, холодильник и даже небольшой шкафчик для посуды и для вещей. Тут же был санузел с душевой кабинкой. Все условия для жизни.
Сегодня эта комната мне показалась нежилой, она блестела неестественной чистотой и полным порядком. Ею давно не пользовались. Возможно, Светы у него давно не было…
– Света две недели назад уехала в Ростов к родным, – как телепат сказал мне Магомед. – Кофе будешь?
– Нет, не хочу.
Честно говоря, мне не терпелось оказаться в постели в его объятиях. Рядом с Магомедом мне постоянно хотелось этого. И он этого тоже хотел. Нас тянуло друг к другу магнитом.
Потом мы лежали, обнявшись, и наслаждались ощущениями голых тел. И он спросил:
– А ты когда заметила свою сексуальность? Она тебе не мешала в жизни?
– Пожалуй, в пубертатный период и заметила. И она мне не мешала никогда. Замуж я вышла рано, в семнадцать лет, и муж у меня соответствовал моим сексуальным запросам. Наоборот, вот когда после стресса я потеряла сексуальное желание, у меня и начались проблемы. Во-первых, муж, у которого с потенцией и сексуальными запросами все было нормально, просто не узнавал меня и не понимал. Во-вторых, мне было как-то дискомфортно от того, что я стала другой. А у тебя как?
– А я свою гиперсексуальность обнаружил очень рано, – признался Магомед. – И, честно говоря, очень ее боялся. Еще в школе, в классе, ребята, спокойно могли обсуждать девчонок, у кого какая грудь или попа, а я так от этого возбуждался, что молча уходил от таких тем. Боялся обнаружить свое необычное состояние.
– А сейчас как? У меня, например, такое до сих пор. Я не могу ни с кем спокойно говорить на интимные темы, возбуждаюсь и очень хочу быстренько заняться сексом. Вот и сейчас, например, очень хочу тебя опять. Я маньячка, да?
– Ты как две капли воды похожа на меня. Пока мы говорим, я уже опять тебя хочу. Мы с тобой оба маньяки. И мне с тобой так хорошо, как никогда ни с кем не было. Мне казалось, что среди женщин не бывает таких как ты, что только мужчины могут быть маньяками. Я считаю, что полжизни потерял, потому что у меня не было тебя. Понимаешь, у меня с женщинами всегда одинаково: я всегда хотел, я всегда просил, а они только делали одолжение. Даже жена моя, с которой я много лет прожил, не понимает меня, считает, что мы в таком возрасте, когда занятие любовью должно быть только раз в неделю. И мне до встречи с тобой казалось, что так хотеть, как ты меня, не может ни одна женщина.
Тут мы достигли пика своих обоюдных желаний и погрузились в нирвану…
– А о чем ты хотела поговорить? – спросил он после.
– Уже не тот настрой. Поговорим как-нибудь в другой раз.
– А когда у нас будет другой раз?
– Когда ты меня вызовешь на семинар.
– Я могу завтра вызвать, сумеешь? – он пристально глянул на меня.
– Не знаю. Вызови, а там посмотрим.
– Ты просто прелесть, маленькая моя!
– Если сорокалетнюю женщину зовут маленькой, – это любовь.
Это была лишь кокетливая фраза, безобидная по своей сути, незначительный элемент флирта. Но моего сексуального партнера как прорвало.
– Полностью с тобой согласен. Я на самом деле боюсь с тобой часто встречаться. Боюсь привязаться, ты мне с каждым разом все ближе и ближе, все роднее и роднее. Я завидую твоему мужу, который всю жизнь прожил с таким кладом, как ты, не зная горя ни в постели, ни в любви. Я завидую твоему молодому ученому, которому есть что тебе предложить и просить тебя стать его женой. Я до смерти завидую тому неудачнику, который тебя бросил, которого ты считаешь мужчиной своей мечты.
– Какой же он неудачник, если он бросил меня, а не я его? – рассмеявшись, спросила я.
– Не перебивай меня, прошу тебя! Он самый настоящий неудачник, потому что нельзя бросать женщину, которая тебя любит. Если он не понимает таких вещей, он просто дурак по жизни. Впрочем, дело не в нем. Дело во мне. В отличие от них всех, я просто люблю, хочу и молча жду своей очереди, когда ты сможешь мне уделить время.
Высказав все это, он поднялся, достал сигареты и закурил, стоя у подоконника. Я растерялась, не зная, как это воспринимать. Все было так неожиданно, так не похоже на спокойного, всегда уравновешенного Мага.
– Маг, миленький, что с тобой? Я же пошутила насчет любви.
– А я нет. Извини, может, это немного не в той манере, я вообще-то очень влюбчив. Я влюбляюсь, страдаю, переживаю, а потом проходит время – все нормально. Я перегораю. Но во всех женщинах обычно я разочаровываюсь после первой постели.
– А как же твоя Света?
– Подожди! Не перебивай меня, пожалуйста. Мне надо высказаться. В тебя я влюбился в тот же день, когда мы сидели в маршрутке. А после секса со мной что-то произошло… Я до сих пор не могу определить, что это со мной. У меня такого никогда не было. Я вижу, как ты искренне хочешь любви, как и я, и столько же, сколько я. Ты ни разу не притворилась или не сказала, что больше не хочешь. Меня в тот день это просто шокировало. Я решил подождать, проанализировать. Сначала отнес это к твоему артистизму, думал, что ты искусно притворяешься. Затем, после нескольких наших встреч, увидел, что ты на самом деле очень искренна, и тогда понял, что пропал. С тех пор я потерял покой. Я не могу толком работать, не могу есть, пить, спать. Я все время думаю о тебе, все время хочу тебя, я просто жить без тебя не могу! Но не говорил тебе об этом до сих пор, потому что надеялся, что все пройдет. А сегодня утром я проснулся с мыслью, что обязательно должен увидеть тебя, иначе сойду с ума.
Он замолчал. Я тоже молча сидела, не зная, как поступить, что сказать. Я в нем узнавала прежнюю себя, когда я тоже была очень влюбчивой. Маг повернулся ко мне, подошел к постели, присел и посмотрел в упор. Таким серьезным я его никогда, пожалуй, не видела.
– Напугал я тебя, моя маленькая? – спросил он нежно.
– Нет, просто я не ожидала, честно говоря. Ты до сих пор всегда держался сдержанно, никогда не произносил слова любви… Я просто не ожидала такого длинного монолога. Ты говорил, а я вспоминала себя. Я тоже была очень влюбчива. Говорю «была», потому что после «Склифа» до сих пор не могу разобраться в себе. Не могу понять, что я чувствую к мужу, что – к Игорю, какие чувства испытываю к тебе. Нет, мне не плохо, это однозначно. Но и утверждать, что я кого-то люблю, кроме моих детей, я не могу. Или после стресса я потеряла способность чувствовать? Может, я эмоциональная уродка? У меня эмоциональная тупость после той несчастной любви? Или защитная реакция по отношению к мужчинам? Не знаю. Наверное, я просто боюсь опять полюбить мужчину, привязаться, а потом быть брошенной и опять испытать тяжелую душевную боль.
– Извини, после «Склифа», ты сказала? Или я что-то упустил?
– Маг, я никому об этом не рассказывала. Я тогда чуть было не отравилась, меня в «Склифе» еле откачали.
– Ты даже такое пережила, моя маленькая… Это из-за мужчины твоей мечты?
Я кивнула.
– Расскажи про него.
– Честно говоря, сейчас даже не знаю, зачем я это делала. Просто мне в тот момент было невыносимо плохо без него. Наверное, любила по-настоящему. А вот рассказать про него нечего. Был какой-то человек, практически никакой, и имя ему, по большому счету, никто.
– Не надо так говорить. Если ты до сих пор вспоминаешь о нем с такой горечью, с такой обидой, значит, ты еще любишь его. Во всяком случае, неравнодушна к нему. А мудрая китайская философия учит: «Всякий человек заключает в себе целый мир…
– …И это имманентное его свойство и трансцендентное качество», – продолжила я, вспомнив, как нас в университете пытался в том убедить почти каждый преподаватель. – Люблю я его до сих пор или нет, мне трудно судить. Я просто очень любвеобильна по натуре, поэтому все возможно. Во всяком случае, я о нем вспоминаю реже, безболезненно. А забыть до сих пор не могу, потому что думаю, это мой «незавершенный гештальт» в жизни.
– Эффект незавершенных действий?
– Да, да, именно это я и хотела сказать.
– Верно, незавершенные действия в подсознании человека остаются навсегда, – улыбнулся он.
– Маг, что-то я утомилась… И время уже позднее, – пробормотала я.
– Извини, это я тебя утомил. Подожди, я сейчас тебя отвезу.
Всю дорогу мы ехали молча. Я смотрела на него, наблюдала, как он ведет машину, и меня снова охватило желание… Не доезжая до моего дома, он вдруг затормозил, посмотрел на меня, и мы, как по мановению волшебной палочки, начали жадно целоваться. У нас даже не было терпения отъехать подальше от посторонних глаз. Благо, было темно, на дороге машин мало, и мы прямо в автомобиле, подхлестываемые опасностью быть увиденными, невзирая ни на что, напали друг на друга.
Под скудным освещением ночной уличной лампы я наблюдала за его лицом. За те минуты, что мы занимались любовью, пока я, почти потеряв сознание, не откинулась назад, на его лице отразилась тысяча чувств, близких к настоящему экстазу.
– Родная моя, я хочу, чтобы ты всегда была моей… Я не хочу тебя ни с кем делить, – шептал он мне прерывисто, крепко обнимая меня.
– Маг, ты великолепен, как никто другой! Мне с тобой очень хорошо. Но сейчас мне пора домой. Отпусти меня, пожалуйста.
– Да, да, конечно, – вежливо сказал он, расслабляя руки.
– Давай не будем целоваться, – сказала я, прощаясь, боясь, как бы опять не появилось неугасимое желание, с которым мы не справимся.
– Да, а то нам никогда больше не расстаться… Но я подъеду поближе к твоему дому.
– Не надо, я пройдусь. Пока!
И я вышла из машины и побежала, не понимая, что бегу от себя, от своих желаний, в которых, как Маг, долго не могла признаться даже самой себе…
Сон
Стояли теплые осенние деньки. Будто подтверждая глобальное потепление, весь сентябрь был сухим, теплым, иногда даже жарким. Когда это в Москве в сентябре воздух прогревался до двадцати? За всю свою двадцатипятилетнюю московскую жизнь я такого не помню.
То ли из-за такой теплой осени, то ли оттого, что дети незаметно повзрослели, наша семья стала собираться дома только к десяти вечера. И моя задача состояла в том, чтобы к приходу домочадцев оказаться дома, подогреть или приготовить ужин, чтобы дети, приходя домой, видели улыбающуюся маму, а муж, соответственно, – хорошую хозяйку.
Сегодня день особенный. Неожиданное признание Магомеда меня выбило из колеи. Я бежала домой и все еще мысленно витала в облаках. Проходя мимо продуктового магазина, я со значительным усилием воли опустилась на землю. «Я об этом подумаю потом, как-нибудь на досуге, а сейчас надо возвращаться в любимую семью», – промелькнуло у меня в голове. Не успела я осознать эту мысль, подоспела другая: «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда». Я улыбнулась своим мыслям, заходя в магазин.
Готовить я люблю. Не признаю никакие полуфабрикаты. Даже пельмени готовлю сама. Один раз в месяц выделяю день специально для кулинарных фантазий и готовлю полуфабрикаты. Куплю хорошего мяса, сама накручу, добавлю специй. Вот тебе и фарш домашний. Тесто намешу, раскатаю тонкой пластинкой, налеплю домашних пельменей великое множество – и в морозилку. Надолго хватает. Люблю с тестом возиться. А какая тоненькая у меня лапша домашняя! А с каким удовольствием я готовлю узбекский плов! А казахские манты! Но, к сожалению, у меня нет времени на каждодневные кулинарные изыски. Вот сегодня, например. Заходя в магазин, я мысленно спланировала, что мне приготовить на сегодняшний ужин, а заодно на завтрашний обед, да на скорую руку. Купила я большую охлажденную курицу. «Одной пулей убью сразу двух зайцев». Окорочка и грудка для второго, приготовлю жаркое. А с остальной частью курицы – из лапок, крылышек, шейки, спинки, да еще добавив морковку и головку луковицы, сварю бульон, и на нем приготовлю домашнюю лапшу. Лапша собственного производства у меня есть, заранее заготовленная, просушенная.
Времени было в обрез. На все про все около часа. Но к возвращению семейства у меня все было уже готово.
Первым пришел Дениска. Не успев войти в квартиру, из прихожей он прокричал, как в детстве:
– Hi, mum! I’m home. I love you.
– Привет, любовь моя.
– Как же вкусно пахнет, мамуль! Что у нас сегодня на ужин?
Не успела я ему выйти навстречу, он уже успел скрыться в ванной. Зато в прихожей появились отец с дочкой, будто вместе были.
– Мампуся, ты что, нас ждешь, не отходя от двери? – прокомментировал мой благоверный. Затем повел носом, принюхался: – У-у-у, как вкусно пахнет. Чем нас потчевать будешь, хозяюшка?
– Привет, мам! Чур, я первая в ванную, – сказала Маша папе.
– После Дениски, – уточнила я, подходя к ней вплотную. Мы с дочкой обнялись, поцеловались, а папа обнял нас обеих и сказал:
– Девочки, не дайте помереть мужику с голоду! Покормите скорее, спасите жизнь, не бесцельно прожитую.
Ужинали они, как правило, втроем. Дети, растущий организм которых требовал много калорий, и отец, которому тоже были необходимы калории: он работал у нас, как вол, не зная ни выходных, ни отпусков. А я себе могла позволить лишь стакан кефира, и то не всегда. Я себя давно приучила к ограничениям в яствах после шести вечера. Мне это жизненно необходимо, я всегда должна быть в физической форме, иначе перестану себя уважать. Тем более, теперь, когда возраст перевалил за бальзаковский.
Для поддержания формы мы с мужем два раза в неделю посещаем бассейн. Причем ходим на первый сеанс, к семи утра. А после бассейна разъезжаемся каждый на свою работу. С утра, получая такой мощный заряд энергии, мы целый день чувствуем прилив сил.
Сегодня был одним из таких дней. Заряженная с утра энергией, я, несмотря на длительный рабочий день и на свидание с Магомедом, которое состояло из двух частей, – из супервизорства и личной, – до сих пор оставалась трудоспособной.
И тут раздался телефонный звонок. Хотя время еще было не поздним, я интуитивно почувствовала тревогу. На дисплее высветился номер домашнего телефона наших друзей. Подняв трубку, я услышала тревожный голос Альбины:
– Алин, привет, как у вас дела?
– У нас-то все хорошо, а как у вас?
– У нас проблемы с Ромкой. Ты не могла бы нам помочь? Я имею в виду сеансы психотерапии.
– Я, конечно, попробую. Но что у вас случилось?
Тут в трубку я услышала, как она всхлипнула и подавленным голосом начала рассказывать:
– Понимаешь, какое дело, Ромка у нас случайно придавил Ксюшку диваном, и насмерть. – Голос у нее сорвался. Чтобы дать ей передышку, я стала задавать наводящие вопросы:
– Насколько я помню, Ксюша – это ваше животное, маленькая норка, да?
– Да.
– Альбина, возьми себя в руки, не плачь. Я понимаю, жалко, вы к ней привязались, полюбили, она стала членом семьи, но нельзя же убиваться так по этому поводу! Что теперь поделаешь, ну, случилось это, уже ничего не изменить.
Надо принять все как факт. Лучше расскажи, когда это случилось, как Ромка?
– Это случилось вчера вечером. Я была на работе, мне со слезами звонит дочь и, обвиняя брата, рассказывает обо всем.
– А кто еще в этом обвинил Ромку?
– Ну, папа тоже на него наорал.
– А ты?
– Тоже было дело…
– И теперь Ромка мучается угрызениями совести?
– Да.
– Во-первых, это нормально. Произошло несчастье на его глазах, да еще с его участием, и это не может пройти незаметно. Переживания обязательно будут, это нормально, я повторяю. Во-вторых, взрослые не совсем правильно повели себя в этой ситуации, но это тоже нормально, пусть их тоже не мучают угрызения совести. Потому что для взрослых этот случай – тоже не рядовой, и мы не знаем, как обычно правильно вести себя в таких ситуациях. Согласись, не каждый день погибают у нас на глазах наши питомцы. Тут и жалость, и безысходность, оттого и такое поведение, и даже некоторая агрессия по отношению к ребенку. Теперь ваша задача состоит в том, чтобы убедить ребенка, что он не виноват. Что каждый мог быть на его месте, что это он случайно.
– Хорошо, мы так и делаем, но он сильно переживает. Может, ты приедешь, поговоришь с ним?
– Я завтра после работы заеду к вам и поговорю с ним. Только вы к нему не относитесь как к пострадавшему, не опекайте его сильно, чтобы он себя не почувствовал таким ущербным, несчастным. Пусть все идет в обычном ритме жизни.
– Как скажете, доктор, – сказала она, уже улыбаясь. – Завтра мы ждем тебя. Пока.
– Пока. До встречи.
Повесив трубку, я подумала, что если она к концу разговора способна шутить, это уже хорошо. Но сама ситуация меня немного расстроила. Ксюшка была такой всеми любимый сорванец. Во-первых, очень красивая, ее было приятно взять на руки и погладить, несмотря на то, что она могла довольно ощутимо укусить. Во-вторых, я не раз становилась свидетелем всеобщей любви к питомцу, когда в семье все разговоры сводились к ее персоне, если так можно сказать о животном. И было искренне жаль норку.
Во время ужина мы с семьей поговорили о горе наших друзей, повспоминали шкодные выходки питомца.
И перед сном я, почти засыпая, почему-то невольно опять вспомнила Ксюшку, потом, ни к месту, – Магомедовские внезапные откровения, которые я убрала в дальний ящик и собиралась анализировать позже, как-нибудь на досуге… И мне от всего этого стало немного тоскливо, и на этой не совсем оптимистичной ноте я заснула.
Но мне приснился сон немного другого плана. Мне снилось, будто я на свадьбе, где я – невеста, и выхожу замуж за собственного мужа. Оказывается, он год назад со мной развелся и теперь хочет опять на мне жениться. Действие происходит у его родителей, в деревне. И столы стоят в ряд, и народ сидит, готовый праздновать. В какой-то момент я думаю, почему я не в белом свадебном платье. И тут же сама себе отвечаю, как это обычно бывает во сне, что в нашем возрасте не выходят замуж в белых платьях и в фате.
А дальше я стою в одной из комнат большого отцовского дома и почему-то за барной стойкой, как в ресторане, рядом со мной двое каких-то мужчин, с которыми я кокетничаю, флиртую с двумя одновременно, и нам всем хорошо. И я еще шучу в своей манере: вот откроется сейчас эта дверь, зайдет мой Баев и, видя такую сцену, передумает на мне жениться еще раз. Но, видимо, муж не зашел, не застукал, так сказать, меня на месте преступления, потому что в следующую минуту я себя вижу в красивом вечернем платье под ручку с мужем, будто мы уже на ритуале бракосочетания.
Сон настолько меня впечатлил, что я, проснувшись, еще долго пребывала во сне. Потом поделилась с мужем:
– Представляешь, Баев, я видела во сне собственную свадьбу, будто выхожу замуж.
– А жених кто?
– Жених ты. Будто ты год назад со мной развелся, а теперь решил опять жениться.
Я все это рассказывала весело, упуская только эпизод, где я во сне флиртовала с двумя мужчинами подряд, чтобы не вызвать в нем ревность. Но моего веселого настроения муж не разделял. Он очень серьезно сказал:
– Плохой сон. К потере одного из супругов. Посмотри в соннике, если не веришь. – Сказав это, он уже собрался уходить на работу. Я подбежала к нему и традиционно стала с ним целоваться, как это у нас принято. Мы поцеловались, затем он на меня посмотрел какими-то хитрыми глазами и, улыбаясь, спросил полушутя: – Прощаешься?
– Не пугай меня, – лишь успела я ему бросить вслед.
Потом достала сонники, которых у нас несколько штук.
Это муж у меня увлекается. И стала читать. Действительно во всех сонниках подряд свадьба трактовалась, как потеря одного из супругов, потеря близкого, печаль и тому подобное. В общем, ничего утешительного. Но я помню откуда-то, что сны плохо трактовать нельзя. Что таким образом мы просто программируем себе плохое. Надо обязательно отыскать хорошую трактовку. И я стала искать в сонниках слова «невеста», «жених», «женитьба». Наконец-то, обнаружив пару фраз, утешительных для себя, я быстро собралась и поехала на работу, занимаясь по дороге аутотренингом, чтобы изжить весь негатив от сна.
По дороге я невольно вспоминала, как муж пошутил, спрашивая: «Прощаешься?» – и меня охватывало чувство неоправданного беспокойства. И я, забыв все профессиональные психотехники, невольно начинала просто молиться Богу, прося Его спасти и сохранить нас всех. Я даже мысленно не могла себе позволить потерять мужа, самого дорогого в моей жизни человека. Не говоря уж о детях. Семья – это самое дорогое, что у меня есть. Вот в таких печальных мыслях я добралась до работы.
Придя, я ушла с головой в чужие проблемы и не заметила, как пролетела первая половина дня. Ближе к обеду, немного разгрузившись, я невольно вспомнила свой сон и, обеспокоенная, решила позвонить домой. У дочери сегодня был свободный, библиотечный день. По голосу дочери стало понятно, что с ней полный порядок. Затем позвонила сыну на сотовый, но его телефон был отключен или находился вне зоны действия сети. Но Денис сейчас не в метро, он должен быть на занятиях. А, может, он отключил телефон? Но зачем? Он обычно его никогда не отключал. Меня стали одолевать тревожные мысли. Но растревожиться я не успела, пришлось опять сконцентрироваться на работе.
Уже в обеденный перерыв наконец-то дозвонилась до сына, который сидел на лекции и не смог мне ответить. Вместо этого у нас началась смс-переписка:
– Сижу на лекции, не могу ответить, что хотела?
– Просто хотела узнать, сынуль, все ли у тебя нормально. Почему долго не могла к тебе дозвониться?
– Это я случайно телефон отключил. Сам недавно обнаружил. Не переживай, мамуль, у меня все нормально. Целую.
После переписки с сыном я немного успокоилась и по инерции мужу отправила смс-сообщение:
– Все еще переживаю по поводу сна. Как ты там?
– Не дождешься.
Ответ был дерзким, хамским, но в то же время вселяющим надежду на продолжение семейного счастья. Так что я решила не обижаться и не зацикливаться на грубом ответе мужа. Тем более в этот момент ко мне в кабинет зашел до боли родной мой Шереметьев со словами приветствия:
– Привет, любовь моя…
Эпилог
Там, где нет опасности,
наслаждение менее приятно.
ОвидийПосле откровений Магомеда я задумалась: отчего же супруги изменяют друг другу? Магомед – состоявшаяся личность во всех отношениях: на профессиональном поприще преуспевающий психоаналитик, создавший свой центр, в личной жизни – счастливый семьянин, любящий и любимый отец, любящий и любимый муж. Причину своей измены он, как и многие мужчины, объясняет тем, что физическую измену не считает изменой, что тут не задействована душевная сторона и что его поступок – лишь удовлетворение гиперсексуальных потребностей, животных инстинктов. Такой миф живет среди мужчин. Изменяя своим супругам, они поначалу считают это лишь физическим актом, но со временем сами даже не замечают, как увлекаются и душой и становятся жертвами новой любви. Иначе и быть не может, потому что одно без другого не бывает. Секс без каких-либо чувств – ненадолго. Секс без чувств просто пресен, монотонен и короток.
Причина измены, конечно, у каждого своя. Причиной моей поначалу послужила моя патологическая ревность мужа буквально к каждому столбу. Все мне мерещилось, казалось… И мое такое неадекватное состояние принимало устрашающие формы.
А впоследствии появились, как следствие, другие причины. Одна из них, конечно, потребность в сильных чувствах. Даже испытав тяжелый стресс, который тоже хоть и негативный, но, тем не менее, сильное чувство, я, как мазохистка, стала искать новой любви. Новая любовь, новые отношения – это всегда прекрасно. Начало каждого романа – это что-то неизведанное, которое одновременно и пугает своей неизвестностью, но в то же время именно этим и притягивает. Каждая новая любовь – великолепные переживания, острота и свежесть ощущений.
Особенно, если эта любовь запретная. Запретный плод всегда сладок. Необходимость сохранять тайну, вечная нехватка времени, спешка, ограниченные возможности наслаждения – все это создает атмосферу остроты желаний, ощущений и чувств.
А еще, конечно, я, как всякая женщина, постоянно испытываю желание ощутить себя предметом страстной и сильной любви, повышенного внимания и обожания.
Возможно и другое: иногда завязывая романы из бессознательного желания окружить себя большим количеством любящих людей, я достигаю состояния психологического комфорта. Благодаря романам на стороне, самоутверждаюсь как женщина, у меня растет уверенность в себе, отчего повышается и работоспособность, и желание развиваться как личность. И вообще, состояние продолжительной влюбленности, состояние постоянного ощущения себя любимой и востребованной – это, как ничто другое на свете, стимулирует к жизни.
Каждому человеку, без исключения, чрезвычайно приятно быть любимым. Это поднимает силы, повышает самооценку, гармонизирует отношения с окружающим миром.
Наверно, я лукавлю, когда говорю, что Игорь Шереметьев мне не нужен, что мне жаль его молодость, что я должна отпустить его, чтобы он мог устроить себе жизнь с молодой, которая родит ему ребенка и создаст семью. Конечно, смотря правде в глаза, я, как каждая нормальная женщина, немного эгоистична и, по большому счету, ни за что не отдала бы моего Игоречка никому, потому что его любовь ко мне подтверждает мою значимость, мою исключительность, повышает мое мнение о самой себе. Возможно, именно этим он, мой дорогой Шереметьев, и ценен.
Побочная любовь помогает и в семейной жизни. Она скрашивает брак, который у меня с мужем продолжается уже без малого двадцать лет, где отношения с мужем порой кажутся слишком предсказуемыми и потеряли уже былой романтизм. Се-ля-ви, это закон природы, с течением времени из многих отношений исчезает пламя, огонь, божественная искра любви, они становятся обыденными, монотонными, рутинными. Но более двух десятков лет живя бок о бок, супруги, тем не менее, становятся родными. В течение многих лет, совместно переживая все невзгоды, семейные неурядицы, сменяющиеся порой счастливыми периодами, переживая разные уровни брака – уровень отношений ради детей, уровень брака на грани развода, когда кажется, вот-вот брак развалится, но по каким-то неизведанным причинам этого не происходит, и брак, накренившись, как Пизанская башня, продолжает твердо стоять на ногах, супруги становятся неотделимой частью одного целого. У них появляются другие ценности в отношениях, любовь приобретает немного иной, я бы сказала, более мудрый, более одомашненный, стабильно теплый и уютный оттенок.
Каждая женщина, достигая сорокалетнего возраста, подводит черту под прожитой жизнью. И я, пожалуй, подводя черту, оглядываясь и анализируя, пришла к выводу, что я нашла свое «Я», гармонирую с собой, полюбила себя.
И всему моему повествованию одно название – ЖИЗНЬ.
А что касается моей несостоявшейся любви к Мужчине моей мечты, может быть, это был миф о настоящей любви?
А может, нельзя так сильно любить человека, как я любила Мужчину своей мечты. В своей любви я растворилась в нем, потеряла себя как отдельную личность. Я к нему испытывала настолько сильные чувства любви и привязанности, что была ослеплена своей же любовью к нему. И в силу этого не могла быть объективной, была склонна к неправильной интерпретации слов и поступков его. Потеряла контроль над ситуацией, утратила реалистическую оценку происходящего.
Мы с ним были связаны, как мне казалось, настолько тесно, что когда он меня банально бросил, со мной случилось…
Говоря языком психолога, меня это привело к выраженному изменению эмоционального состояния, к стойкой потере душевного равновесия. В любви, открываясь навстречу ему, я стала незащищенной, более чувствительной, более уязвимой, ранимой…
Как утверждают медики, любовь – это химический процесс, который происходит в организме. И продолжительность этого процесса достигает максимум сорока восьми месяцев. И если это у меня любовь, то такому процессу в моем организме осталось совсем немного времени.
Возможно, что не было никакой любви. Возможно, я сама себе сотворила кумира, создала иллюзорный образ и сама же ему поклонялась.
Кажется, что с тех пор прошла целая жизнь, и, пожалуй, с тех пор я выросла, поумнела, помудрела. И теперь, пожалуй, больше не допущу никаких эксцессов в своей душе. Ведь я у себя одна. А мужчины… Вон их сколько…
Комментарии к книге «Всего лишь женщина», Гали Манаб
Всего 0 комментариев