«Сказки тридевятого округа»

Сказки тридевятого округа (fb2) - Сказки тридевятого округа 2107K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Николаевич Овчаренко

Александр Овчаренко Сказки тридевятого округа

Все события и действующие лица вымышлены. Совпадения случайны.

Автор романа с глубоким уважением относится к представителям всех национальностей, а посему просит читателей воздержаться от обвинения его в отсутствии политкорректности.

ЧАСТЬ 1 Жили-были без прописки

Статья 1. Особый отдельный (тридевятый) округ города Москвы – есть административно-территориальное образование, на котором разрешено применение новейших (магических) технологий, не противоречащих основному Закону – Конституции РФ и другим подзаконным актам.

«Положение об административном делении Новомосковья»

Глава 1 Портал открывается

Кананыкин был явно встревожен. Заместитель начальника Управления «Мосдорстрой» Дормидонт Ерофеев неторопливо сел в кабину японского внедорожника и нажал кнопку стартера. Двигатель послушно завёлся и забормотал свою извечную дорожную песню.

Автомобиль, плавно тронувшись с места и шелестя о нагретый асфальт широкими шинами, стал прорываться сквозь дорожные пробки за город. Должность заместителя начальника Управления Ерофеев занял недавно. До этого он полтора десятка лет отпахал на трассе – сначала в качестве ученика, потом сдал экзамен на права, и бригадир посадил его за руль катка. Это было первое в его карьере повышение. Потом была служба в армии, точнее, в строительном батальоне, где он приобрёл пару-тройку строительных специальностей и отличную характеристику, очень пригодившуюся для поступления в институт. Окончив вуз, он вновь вернулся на трассу, но уже в должности дорожного мастера. Ему нравилась его работа, и Дормидонт с нескрываемым удовольствием вспоминал проведённые на строительстве трассы свои молодые годы. Хотя удовольствий было мало: снег, дождь, непролазная грязь, пронизывающий ветер и иссушающая жара – вот вечные спутники дорожных рабочих, но он был молод, дерзок, амбициозен, и после двух лет службы в стройбате такие мелочи, как непогода или очередной аврал его уже не пугали.

Рабочие уважали его, что не грел свой начальственный зад в хорошо протопленном вагончике, а, невзирая на погоду и время суток, как проклятый мотался по трассе, выбивая недостающие материалы и улаживая периодически возникающие между местными жителями и дорожными рабочими конфликты. Поэтому, когда ему утром доложили, что на 157-ом километре служилось что-то необычное (что именно, дорожный мастер по телефону так разъяснить и не смог), Ерофеев не стал перепоручать это дело подчинённым, а предпочёл разобраться на месте лично.

Он уже подъезжал к оборудованной на 157-ом километре временной стоянке, когда навстречу выбежал Касьян Кананыкин – дорожный мастер, под началом которого Ерофеев начинал свою трудовую биографию.

«Это плохо! – отметил про себя Ерофеев. – Касьян – мужик серьёзный, всю жизнь на трассе провёл, и по мелочам паниковать не будет. Значит, действительно случилось что-то необычное».

– Ты мне сразу скажи: люди живы? – спросил Ерофеев, как только вышел из внедорожника.

– Люди живы! – выдохнул Кананыкин, пожимая начальственную ладонь. – Все живы и здоровы!

От Касьяна пахло машинным маслом, гудроном и солнцем. Дормидонт с удовольствием втянул ноздрями знакомый запах и морщины на его выпуклом лбу разгладились. Это был запах его юности.

«Везёт же человеку! – по-хорошему позавидовал он мастеру. – Каждый день дышит настоящим, а не кондиционированным воздухом…»

Что ещё есть хорошего в жизни дорожного мастера, Ерофеев додумать не успел, так как Кананыкин сделал удивлённое лицо и поманил его к себе ладошкой.

– Слышь, Николаевич, – обратился он к своему бывшему ученику без излишних реверансов, – церквушка там… на трассе.

– Какая такая церквушка? – не понял Ерофеев и на всякий случай ещё раз втянул носом воздух.

– Да не пью я, Николаевич! Давно не пью! Ты же знаешь! – обиделся мастер, раскусив ухищрение начальника. – И с ума ещё на старости лет не сошёл, а только что хочешь со мной делай, но церквушка за поворотом натурально нарисовалась.

Ерофеев посмотрел сначала на Кананыкина, потом на поворот, за которым, по утверждению мастера, находилось неучтённое проектом строение, и махнул рукой.

– Ладно пошли, посмотрим, – скомандовал он растерявшемуся Касьяну.

– Может, и не церковь это вовсе, а какая-нибудь сторожка, – рассуждал вслух Ерофеев. – Хотя какая здесь может быть сторожка? Тут и нормального леса-то нет! Вы же практически по целине идёте, – обратился он к мастеру.

– Ну да, можно сказать, что по целине, – поддакнул Касьян. – Посадки одни, да перелески редкие.

– Я же помню, что по плану нет никаких жилых и нежилых строений, – продолжал рассуждать вслух Ерофеев. – До ближайшего посёлка километров тридцать будет. Так ведь? – повернулся он к мастеру.

– Так! – поддакнул Касьян, но почему-то остановился.

– Судя по твоему поведению, ты мне не всё доложил, – после короткой паузы сделал заключение Ерофеев. – Не всё?

– Не всё, – упавшим голосом доложил Кананыкин. – Похоже, что церквушка, то бишь строение это, обитаемо. Старуху в нём я вчера видел, то ли живёт она в этой халупе, то ли охраняет её.

– Какая ещё старуха? – недовольным тоном произнёс зам. начальника Управления и откровенно поморщился. Дело приобретало нежелательный оборот. «Видимо, при планировании допустили ошибку, и если выяснится, что на пути строящейся трассы стоит жилое строение, то хлопот не избежать, – с горечью отметил про себя Дормидонт. – И не дай бог, если старуха ещё упираться будет, то тогда отселение только по решению суда, а это потерянное время!»

– Натуральная старуха, – разъяснил Кананыкин и потёр ладонью свою прокалённую ветрами и солнцем шею. – На вид ей двести лет в обед, и страшная… ну, как моя жизнь!

– Ты с ней говорил?

– Говорил, да толку мало. Она начальство требует, вот я Вам и позвонил.

Тем временем они миновали поворот, и Ерофеев увидел потемневший от времени бревенчатый дом с небольшой круглой башенкой.

«Видимо, из-за этой башенки Касьян и принял домишко за церковь, – решил Ерофеев и решительно направился к женщине, стоящей рядом с домом.

– Странный какой-то домишко, – бормотал ему в спину не поспевающий за ним Кананыкин. – На сваях дом-то стоит. Странно это. Обычно сваи в болотистой местности бьют, или на вечной мерзлоте, но только не в нашей полосе. Да и чего их бить-то? У нас ведь суглинок да песок – почва сухая, дом и без свай свой век простоит!

– Здравствуйте! – бодрым начальственным тоном произнёс Ерофеев, когда они подошли к женщине. – Вы хотели видеть начальника, так вот я перед вами!

Женщина подняла голову, и Ерофеев увидел, что перед ним никакая не старуха, а довольно симпатичная черноволосая женщина примерно тридцати лет. У незнакомки были правильные черты лица и глаза цвета молодой травы. Ерофеев вопросительно посмотрел на мастера, но, судя по отвисшей у Касьяна челюсти, для него появление зеленоглазой красавицы тоже стало сюрпризом.

«У беды глаза зелёные», – мелькнула в голове Ерофеева строчка из некогда популярной песни, и на душе почему-то стало тоскливо. – Ох, не к добру это всё! – подумал зам. начальника Управления и услышал слева от себя странный звук. Дормидонт скосил глаза и понял, что это Кананыкин от удивления до неприличия громко икнул. Касьян с виноватым видом посмотрел на начальника и икнул ещё раз.

– Здравствуйте, гости дорогие! – нараспев произнесла незнакомка. – Заждалась я вас. Заходите в дом, а то в печи с утра пироги стынут!

Голос у зеленоглазой незнакомки был приятный, и говорила он для здешних мест необычно – растягивая гласные звуки. В ответ на приглашение Кананыкин ещё раз икнул.

– Уйди, Икотка! – насупила брови женщина и махнула перед лицом мастера ладонью. – Уйди, негодник, не твой сегодня день!

То ли от неожиданности, то ли необычная обстановка так подействовала на мастера, но только Касьян после этого глубоко вздохнул и икать перестал.

– Простите, но Вы, видимо, нас не за тех приняли, – попытался внести ясность Ерофеев. – Понимаете ли, женщина…

– Василиса, – мягко перебила его незнакомка. – Меня Василисой зовут.

– Очень приятно, Василиса э-э…

– Зовите просто Василисой, без отчества.

– Понимаете, Василиса, мы здесь скоростное шоссе прокладываем, а ваш домик, простите, мешает прокладке трассы, так как стоит он прямо у нас на пути. Вот мы и пришли к Вам, так сказать, в качестве делегатов от «Мосдорстроя», чтобы решить эту деликатную проблему. Я – заместитель начальника Управления Ерофеев, а это мой коллега, дорожный мастер Кананыкин.

– Очень хорошо, что пришли. Пожалуйте в дом, за накрытым столом всё и обсудим, – пропела Василиса.

– Спасибо, конечно, но мы спешим, сами понимаете – сроки! Нам бы с Вами договориться хотя бы для начала в общих чертах, – попытался возразить Ерофеев, но хозяйка злосчастного дома его тут же урезонила:

– Не гоже серьёзные дела на пороге решать, – сдвинув брови, произнесла красавица. – Ну, а коль вы моим хлебом-солью брезгуете, то и вовсе разговора не будет!

Ерофеев тяжело вздохнул, переглянулся с мастером и решительно ступил на потемневшие от времени и дождей половицы крыльца. Вопреки его ожиданиям, половицы под тяжестью его тела не прогнулись и даже не скрипнули. «Умели же раньше строить!» – с восхищением отметил про себя Дормидонт и перешагнул порог дома.

Внутри дом казался больше, чем снаружи. В доме была одна комната, но просторная, и убранная в старинном русском стиле. Русская печка чисто побелена и расписана орнаментом в виде цветов и сказочных птиц, деревянные полы выскоблены добела и покрыты разноцветными домоткаными дорожками, а вдоль стен на тонкой нити висели пучки каких-то трав, отчего по всей горнице распространялся приятный пряный запах.

Посреди комнаты стоял деревянный стол, за которым могла уместиться вся бухгалтерия «Мосдорстроя» вместе с главбухом, а вдоль стола с двух сторон стояли тяжёлые дубовые лавки. Но самое большое удивление у Ерофеева вызвала висящая под самым потолком керосиновая лампа со стеклянным абажуром. Точно такую же лампу Дормидонт видел у своей бабушки Аграфены, когда мать в детстве возила его в забытую богом и властями деревеньку под Смоленском. В отличие от бабушкиной подслеповатой лампы, эта лучилась молочно-белым светом, который заливал всю горницу, но глаза при этом не резал. Дормидонт вспомнил, что никаких электрических сетей к дому не велось.

«Генератор у неё, что ли?» – подумал он, но тут же отверг эту мысль, так как звука работающего движка слышно не было.

– Прошу к столу! – пропела Василиса и сама усадила Ерофеева от себя по правую руку, а Кананыкина по левую. – Вот, извольте, расстегайчики, с пылу, с жару, – и женщина сняла расшитое красными петухами полотенце с блюда, на котором томились румяные расстегаи. – Вот кулебяка, а тут в кувшинчике квасок. Знатный квасок, сама ставила, – напевно продолжала Василиса, напирая на Дормидонта грудью. – А может, гости желают медовухи отведать? Так я мигом из чуланчика достану.

– Не извольте беспокоиться, – воспротивился Дормидонт, – но мы в рабочее время спиртное не употребляем.

– И то верно! – легко согласилась хозяйка. – Нам всем сейчас голова трезвая нужна, – и взглядом обласкала Кананыкина, который изголодавшись по домашней стряпне, сидел с набитым ртом и в ответ на все предложения только мычал и кивал головой.

Ерофеев попытался вернуть разговор в деловое русло, поэтому начальственным баском предложил Василисе согласовать сумму компенсации за её дом. – Мы можем также перенести ваш домик в то место, куда вы укажете, – озвучил второй вариант Ерофеев. – Разумеется, всё за счёт «Мосдорстроя», качество я гарантирую!

– Деньги мне не нужны, – не задумываясь, пропела Василиса. – А домишко свой я сама передвинуть могу, хоть завтра! Только и от вас, гости дорогие, услуга потребуется.

– Говорите, я всё сделаю, что в моих силах, – радостно произнёс представитель «Мосдорстроя». – А коли моих полномочий не хватит, то мы министерство подключим.

«Кажется, дельце сегодня выгорит, – отметил про себя Касьян, делая большой глоток ядрёного кваса. – А не соврала хозяйка, квасок действительно хорош!»

– К чему занятых людей беспокоить? – удивилась Василиса. – Просьба моя пустяшная, вам, Дормидонт Николаевич, по плечу.

«Откуда она знает, как меня зовут? – похолодел чиновник. – Я ведь ей только свою фамилию называл. Впрочем, по всему видно, что она готовилась к встрече и, вероятно, кто такие мы с Касьяном, разузнала заранее».

– Значит, так, – пропела Василиса, – предлагаю окончательный вариант: я убираю с трассы свой домик, а вы мне за это организуете переход.

– Переход регулируемый или нет? Светофор ставить будем? – подал, наконец, голос Кананыкин.

– Мы сами его регулировать будем, – улыбнулась Василиса.

– Кто это «мы»? – машинально уточнил Ерофеев.

– Когда переход начнёт работать, то в здешних местах народу прибавится, – невозмутимо парировала зеленоглазая бестия. – Ну, так как, по рукам?

«Понятно! Видимо, решила придорожное кафе открыть, вот ей переход и понадобился, – решил про себя Ерофеев. – Толково!»

– По рукам! – опять встрял Касьян, которым после расстегаев и двух кружек кваса овладело благодушное настроение.

– Тогда давайте договор подпишем, – и женщина достала из-под стола сафьяновую папку с заготовленным текстом договора. – Остаётся только вписать ваше имя и отчество и поставить подпись на двух экземплярах.

– А кто договор заверит? – не скрывая иронии, произнёс чиновник. Он никак не мог принять происходящее всерьёз. – Домовой своей печатью?

– При чём здесь Домовой? – удивилась женщина. – Нет, Домовой, конечно, специалист неплохой, но не в вопросах юриспруденции, а в основном по проблемам ЖКХ, а для проработки договора у нас штатный юрист имеется – Филин.

– Странная фамилия, – пробормотал Дормидонт.

– Да уж какая есть, – вздохнула Василиса. – Филин! Ну, где ты там, крючкотворная твоя душа!

В этот момент в горницу вошёл пожилой мужчина с выпуклыми глазами и крючковатым носом.

«Действительно чем-то похож на филина», – улыбнулся Ерофеев.

Тем временем юрист смахнул со своего плеча невесть откуда взявшееся птичье перо и заговорил деловым тоном:

– У договаривающихся сторон есть претензии к тексту договора?

– У меня нет, – заверил юриста Ерофеев.

– Всё честь по чести, – согласилась Василиса.

– Тогда прошу поставить свои подписи на двух экземплярах договора, здесь и здесь.

Ерофеев и Василиса поочерёдно подписали бумаги. После чего Филин один экземпляр договора забрал себе, а второй вручил Ерофееву.

– Не потеряйте, – назидательным тоном проворковал юрист. – В случае судебного разбирательства подлинник договора желательно иметь при себе.

– Не знаю, как вы, а я лично судиться не собираюсь, – сообщил Дормидонт. – Мне только и нужно, чтобы вы дом передвинули.

– Ну, за этим дело не станет! – заверила присутствующих Василиса. – Пошли во двор, буду выполнять свою часть договорённости.

– Как? Прямо сейчас? – опешил чиновник.

– А чего время тянуть? Договор дороже денег!

– Начинаем! – торжественным тоном произнесла Василиса, когда гости оказались снаружи дома, после чего сунула пальцы в рот и залихватски свистнула. – А ну, пошла-пошла! – закричала Василиса, стоя лицом к дому.

– Кому говорю, домой пошла! – и женщина трижды топнула ногой.

То, что произошло после этого, повергло Ерофеева и давно непьющего Кананыкина в шок. Дом задрожал, зашатался, заскрипел, и на глазах у всех втянул в себя одну из свай, потом другую, третью, а когда осталось две сваи, то Дормидонт с ужасом увидел, что это и не сваи вовсе, а две огромных куриных ноги. Дом неуверенно сделал первый шаг, потом второй, и, покачиваясь, направился в сторону перелеска.

– К бабушке пошёл, точнее, пошла, – как ни в чём не бывало пояснила Василиса.

– К какой бабушке? – машинально спросил окончательно сбитый с толку чиновник.

– К Яге, к кому же ещё! Да её ваш коллега вчера возле избушки видел, – и она кивнула в сторону застывшего в нелепой позе Кананыкина.

– А Вы, значит, её внучка? Простите, вопрос дурацкий…

– Не стесняйтесь, спрашивайте, – нормальным голосом произнесла Василиса, и Дормидонт отметил, что былой напевности в её голосе уже нет, и гласные она не растягивает, а говорит, как типичная москвичка. – Да нет, мы с Ягой не родственники.

– Если Вы не внучка, то кто же Вы?

– Специалист по ведению переговоров, – гордо произнесла зеленоглазая красавица. – Меня всегда приглашают, когда вопрос щекотливый, как например, сегодня.

– А что же сегодня такого щекотливого в наших с вами переговорах было? Всего лишь организация какого-то дорожного перехода.

– Не скажите! Открытие портала между мирами – это всегда событие исторического масштаба.

– Портала? Я что, какой-то портал открыл?

– Вы, Дормидонт Николаевич! И никто, кроме Вас, этого сделать не смог бы, только Вы.

– Но я ничего не сделал!

– Как ничего не сделали? Договор подписывали?

– Подписывал.

– Этого достаточно.

– Но почему именно я?

– А почему к замку из сотни ключей подходит только один?

– Не понимаю! Ничего не понимаю! Да закрой ты рот, Кананыкин!

– А тут и понимать нечего. Вам сегодня исполнилось сорок лет и три года, подпись под договором Вы поставили собственноручно, по доброй воле и в здравом рассудке – все условия соблюдены! Вот замок, то есть портал, и открылся.

– И чьи же это условия?

– Этого никто не знает, но мы их выполнили, так что добро пожаловать в сказку! А уж какая она будет – добрая или страшная, то это от вас, от людей, во многом зависит.

В это время у Президента Российской Федерации, который с рабочим визитом находился в городе-герое Волгограде, неожиданно заболело сердце. Невидимая рука сжала пульсирующую плоть, и сердце, пытаясь вырваться из смертельных объятий, сошло с ритма и затрепыхалось. Президенту было очень больно, но он сжал зубы и продолжал улыбаться.

«Неужели инфаркт?» – с тоской подумал Гарант Конституции.

Президент ошибался. Это дала знать о себе новая реальность, о наступлении которой он ещё ничего не знал.

Глава 2 Как всё начиналось

Экстренное совместное заседание правительств Москвы и Московской области проходило в закрытом режиме. На заседании присутствовали только члены правительств, приглашённые эксперты, представители МЧС, Московского военного округа, а также представитель Президента РФ. Председательствовал на совещании недавно избранный мэр города Виктор Солянин. Мэр сразу задал деловой тон совещанию и попросил выступающих высказываться кратко и по существу.

Первым на трибуну вышел генерал МЧС Носков. Солянин главного МЧСника Москвы не любил, так как считал его человеком недалёким, пришедшим на высокий пост только в результате удачной женитьбы. Генералом Носков стал лишь после того, как министр Шойгу возглавил другое ведомство. До этого момента полковника Носкова руководство держало в «чёрном теле», и ни о каком повышении не могло идти речи.

Генерал встал за трибуну, обтёр шею носовым платком и кратко, как велел мэр, доложил:

– На аномальной территории жертв и разрушений нет!

По залу прошелестел и стих ропот. Об этом факте было известно всем, но Носков отличался полным отсутствием чувства юмора, и не понимал, почему над ним потешаются.

– Уже хорошо! – то ли в шутку, то ли всерьёз откликнулся мэр. – Продолжайте, генерал!

– Нарушений электроснабжения и разрывов газопроводов не выявлено. Транспортные пути, как автомобильные, так и железнодорожные на исследуемом участке местности не нарушены.

– Да вы нас просто радуете, генерал! – вновь подал голос мэр. – Вы лучше скажите, что необычного обнаружено при исследовании аномальной зоны.

По залу прокатился смешок.

– Ничего не обнаружено! – чётко доложил докладчик. – Пожаров и случаев наводнения не зафиксировано, уровень радиации в норме.

Присутствующие в зале рассмеялись, но быстро утихли. Мэр побагровел и скрипнул зубами:

– Генерал! О каких случаях наводнения Вы говорите? В этом районе нет даже плохонькой речушки!

– Поэтому и говорю, что случаев подтопления жилой зоны не зафиксировано, – упрямо гнул свою линию Носков.

– А жилые строения в зоне аномалии разве имеются? – подал голос министр архитектуры и строительства.

– Нет, не имеются, – чётко доложил генерал.

– Поэтому случаев пожаров и не зафиксировано, – иронично закончил мэр.

В зале все, кроме Носкова, откровенно рассмеялись.

– Садитесь генерал! – распорядился мэр. – Будем считать, что ваш отчёт мы приняли к сведенью.

Вторым на трибуну поднялся член-корреспондент академии наук Аркадий Селезнёв. Селезнёв долгое время специализировался на изучении аномальных явлений, поэтому его доклад все присутствующие слушали с особым вниманием.

– Мы провели комплексное изучение «объекта» – я имею в виду территорию местности с ярко выраженными аномальными свойствами, – уверенно, хорошо поставленным голосом начал учёный. Было заметно, что он привык к скепсису коллег и не боялся «острых» вопросов.

– Наши научные изыскания стали возможны лишь потому, что нынешние обитатели «объекта» расположены к нам дружелюбно, и никаких препятствий во время проведения научных тестов нам не чинили. Хотя, надо сказать, что внутрь «объекта», то есть зоны, были допущены не все исследователи. Критерии допуска людей в аномальную зону так и остались неизвестны. В результате проведённых нами исследований могу доложить следующие факты.

Первое. По основным параметрам – температура, влажность, атмосферное давление, уровень радиации – зона ничем не отличается от обычных территорий, расположенных в Подмосковье. Факторов, отрицательно воздействующих на здоровье и самочувствие людей, в ходе исследований не выявлено.

Второе. Аномальная зона не имеет свободного доступа. Решение пропустить внутрь «объекта» или оставить посетителя снаружи невидимого периметра принимают лица, населяющие зону. Как я уже говорил, критерии отбора нам неизвестны.

Третье. Аномальная зона, как куполом, накрыта защитным полем. Физическая природа этого поля нам также неизвестна, так как никакими приборами его параметры не фиксируются, но фото и аэросъёмку аномальной территории произвести невозможно, что говорит в пользу существования защитного поля.

Четвёртое. Находясь внутри «объекта», нам удалось зафиксировать нарушение течения времени. Время внутри аномальной зоны течёт по другим, неизвестным нам законам.

– Уточните, – перебил докладчика мэр. – Внутри зоны время ускоряется или замедляет свой ход?

– Ни то и ни другое! – не моргнув глазом, ответил Селезнев. – Я уже сказал, что внутри зоны время подчиняется другим законам.

– Вы можете пояснить нам это явление? – настаивал мэр.

– Возможно, – после короткой паузы продолжил докладчик. – Но только после того, как научный мир придёт к единой точке зрения, что включает в себя понятие «время». Сегодня это сделать невозможно, так как мы, учёные, не обладаем достаточным научным потенциалом. Давайте просто зафиксируем это явление, как установленный факт, пока не имеющий научного толкования.

Пятое. Аномальная зона заселена разумными существами, уровень развития которых превосходит уровень развития человечества как в техническом, так и в морально-психологическом и физиологическом аспекте.

– Что Вы имеете в виду? – снова подал голос мэр.

– Я хочу сказать: то, что у нас землян считается экстросенсорикой – телепатия, ясновиденье, телекинез, левитация – всё это у представителей аномальной зоны считается нормой.

– А как они себя называют? – подал с места голос командующий Московским военным округом.

– Никак, – вздохнул Селезнев. – Они не формулируют ни своих задач, ни целей, ничего! Мы даже не знаем, являются они представителями одного государства или одной нации, и есть ли в их мире вообще такое понятие как «нация»! Можно сказать, что мы знаем об этих существах лишь то, что они сами позволили нам узнать.

– И что же Вы узнали? – не отрывая взгляда от докладчика, поинтересовался представитель Президента.

– Если верить их заявлениям, а я не вижу смысла не верить им, то перед нами представители параллельного, или, как они его называют, «тонкого» мира. Они сразу предупредили нас, что в общении с нами будут оперировать только земными понятиями, иначе мы просто не поймём друг друга. Поэтому всё, что я сейчас скажу – это информация сильно упрощённая, адаптированная под человеческое сознание. По их заявлению аномальная зона есть не что иное, как временной портал, через который они и проникли в наш мир. Исходя из результатов общения, можно сделать вывод, что наши незваные гости хорошо знают наш мир. Объем накопленной информации позволяет им общаться с нами без всякого труда. Не было ни одного случая, чтобы мы не поняли друг друга. Они великолепно знают нашу историю, нашу культуру, свободно ориентируются в политической обстановке нашей страны… и не только нашей.

– На каком языке Вы общались с ними? – перебил мэр Селезнева.

– В основном на русском, но среди исследователей были сотрудники, хорошо владеющие немецким, французским языками, я неплохо знаю английский язык. Наши собеседники в разговоре легко переходили с русского на иностранный язык, то есть ответ звучал на том языке, на котором им был задан вопрос.

– С кем именно вы вели переговоры? – уточнил представитель миграционной службы. – Это была группа уполномоченных представителей?

– Нет, каждый раз к нам выходили разные особи, но в хорошо узнаваемых нами обличиях. Это были и фольклорные герои, а также герои популярных романов: писатели, художники, выдающиеся политики прошлых лет. Лично мне довелось беседовать с Ильёй Муромцем, Валерием Чкаловым, Уинстоном Черчиллем и князем Меньшиковым.

– Со стороны послушать – типичный бред сумасшедшего! – подала голос министр здравоохранения.

– Согласен, – ничуть не обидевшись, поддержал её Селезнев. – Но, тем не менее, это факт!

– И вы не знаете точного количества гуманоидов, находящихся на «объекте»? – подал голос представитель МВД.

– Нет, не знаю, – невозмутимо ответил учёный. – Подозреваю, что этого не знают и сами представители «тонкого» мира. Портал работает круглосуточно: кто-то приходит из «тонкого» мира, кто-то возвращается в привычную для него среду обитания.

– И все, я так понимаю, без прописки и без временной регистрации, – фыркнул представитель миграционной службы.

– Вы можете сформулировать цель появления этих «гостей» в нашем мире? – снова взял слово представитель Президента.

– Общение, – лаконично ответил учёный. – Общение с нами.

– И это всё? – удивился командующий Московским военным округом. – И никакой тебе экспансии, никаких силовых операций?

– Об этом даже разговора не было.

– И Вы им верите? – не унимался генерал-лейтенант.

– Я им верю, – парировал учёный. – Если бы они хотели завоевать наш мир, то сделали бы это легко и быстро. Уровень развития неведомой нам цивилизации настолько высок, что если бы они захотели захватить весь земной шар, то это был бы вопрос нескольких дней, если не часов.

– И Вы это можете доказать? – продолжал наезжать на докладчика командующий. – По-моему, Вам просто «запудрили» мозги, а Вы им слепо верите! Предлагаю, пока не поздно, нанести по зоне ракетно-бомбовый удар и таким образом «разрубить гордиев узел»!

Последняя фраза относилась уже ко всем присутствующим. Зал недовольно загудел.

– Генерал! – ледяным тоном произнёс представитель Президента. – Отсутствие прописки ещё не повод для ковровых бомбардировок Подмосковья!

– Я тоже такого мнения, – поддержал его мэр. – И всё-таки цель визита представителей «тонкого» мира в наш мир остаётся неясной. Лично меня их объяснение не убедило.

По залу прокатился гул голосов, самые нетерпеливые стали выкрикивать своё мнение с места.

– Я попытаюсь пояснить, – повысил голос Селезнев и поднял вверх две руки, призывая всех к тишине и всеобщему вниманию. – Понимаете, общение, прежде всего, предполагает обмен эмоциями. Человеку это тоже подвластно, и мы хорошо с этим знакомы. Так, в зависимости от того, с каким человеком мы общаемся – с приятным или не очень приятным – мы и генерируем свои эмоции. Эмоции – это тоже вид энергии, которую они улавливают, но, как бы это точнее сказать, делают они это по-другому, и результат совершенно другой. Мы в результате общения получаем моральное удовлетворение или раздражение, то есть от этого зависит наше психофизическое состояние. У наших гостей этот процесс напрямую связан с их жизненным энергообеспечением.

– Они – энергетические вампиры? – вклинился представитель партии «зелёных».

– Я бы не стал так легко навешивать ярлыки, – решительно возразил Селезнев. – Назвать их энергетическими вампирами было бы так же неверно, как если бы вы сравнили ярмарочную шарманку с современным телевизором: вроде бы обе вещи служат для развлечения, обе выдают звуки, показывают картинки, но природа этих вещей абсолютно разная. Насколько я понял, их «тонкий» мир состоит из мира «светлых» и мира «тёмных» энергий. Эти два мира не противостоят друг другу, как можно подумать, а скорее наоборот: энергии обоих миров плавно перетекают между собой, примерно как жидкость в сообщающихся сосудах, и этот процесс вечен.

– В искусстве этот процесс часто называют борьбой добра со злом, – откликнулся министр культуры.

– Возможно, – легко согласился учёный. – Вопрос в том, что для них есть добро, а что есть зло? Пока они руководствуются вполне земными критериями. Хотя, честно говоря, мы, земляне, и сами ещё в этом вопросе не до конца разобрались.

– Что Вы имеете в виду? – недовольным тоном произнёс мэр.

– Согласитесь, идеи гуманизма и печи Бухенвальда, как-то плохо сочетаются в истории человечества, – парировал учёный. Повисла неловкая пауза.

– Вы можете пояснить, почему временной портал появился именно у нас, я имею в виду территорию ближнего Подмосковья, и как он вообще появился? – сменил тему мэр.

– Портал был открыт 23 августа этого года. В этом ключевую роль сыграл наш соотечественник Ерофеев Дормидонт Николаевич.

– Каким образом ему это удалось?

– Ерофеев подписал договор с представителями «тонкого» мира об открытии перехода. Именно так временной портал был обозначен в тексте договора. Можно сказать, что, подписывая договор, Ерофеев не подозревал о его истинном назначении.

– А кто его уполномочил это делать, и вообще кто такой Дормидонт Ерофеев? – не удержался от реплики представитель Президента.

– Ерофеев является заместителем начальника Управления «Мосдорстроя», и договор он подписывал именно в этом качестве. Должен заметить, что при подписании договора представители «тонкого» мира проявили лукавство и не разъяснили подписанту истинное значение этого документа.

– То есть наши гости не так уж безобидны, как может показаться с первого взгляда? – то ли спросил, то ли констатировал факт представитель МВД.

– Сейчас они живут среди людей и во многом копируют наши схемы поведения в обществе. Согласитесь, что в российском бизнесе «кинуть» партнёра не считается большим грехом, – парировал Селезнев.

– Скажите, Аркадий Сергеевич, а почему именно Ерофеева они выбрали для подписания договора, то есть для открытия портала? – не унимался милицейский генерал.

– Это было одно из условий открытия портала.

– А кто вырабатывал эти условия?

– Это не знает никто! Можете считать, что это указание было им спущено свыше.

– От Высшего разума? – почти выкрикнул министр культуры.

– Называйте это как хотите – Высшим или Вселенским разумом, Творцом. Представителям иного измерения это тоже не ведомо. Портал тоже был открыт не по их желанию и не в том месте, где бы они хотели его открыть.

– То есть им была предоставлена возможность открыть портал в определённой точке координат, и они этим воспользовались? – резюмировал представитель Президента.

– Получается, что так, – согласился Селезнев.

Вновь повисла пауза. Все присутствующие осмысливали полученную информацию.

– Ещё вопросы к докладчику имеются? – для проформы поинтересовался председательствующий. Вопросов больше не было, и Селезнев, спустившись с трибуны, занял своё место в зале.

– Кто ещё хочет высказаться? – придерживаясь регламента, задал вопрос председательствующий и окинул зал усталым взглядом.

Желающих взойти на трибуну не было.

– Тогда объявляю перерыв, – произнёс мэр и первым направился в совещательную комнату, где для участников совещания были оборудованы места для курения.

После получасового перерыва участники совещания, насытив свою кровь никотином и ополоснув желудок холодной минералкой, вновь заняли места в зале.

– На повестки дня один-единственный вопрос: что делать? – спросил мэр, усаживаясь в кресло председательствующего. – Прошу высказываться.

К удивлению присутствующих, первым высказался командующий Московским военным округом.

– Предлагаю обнести аномальную зону бетонными ограждениями высотой этак метров десять, выше, я думаю, не потребуется, и полностью прекратить общение с представителями так называемого «тонкого» мира. Без общения с нами они не будут получать то, что они хотят, то есть нужную для их жизнеобеспечения энергию, после чего пребывание на нашей земле для них потеряет всякий смысл, и они добровольно уйдут.

– А что делать с временным порталом? – спросил с места Селезнев.

– Портал закроется сам собой, потому что Вселенная не терпит пустоты!

По залу лёгким ветерком пролетел ропот. Никто не ожидал такой прыти от армейского генерала.

– Не лишено смысла, но уж больно радикально, – подытожил председательствующий. – Ещё есть предложения?

– Есть! – раздался голос из зала, и с места поднялся коренастый мужчина, одетый в помятый летний костюм. – У меня есть предложение, – заверил присутствующих незнакомец.

– Пожалуйте на трибуну, – предложил мэр.

– Спасибо, но я лучше с места. Предлагаю построить Диснейленд!

– Где и зачем? – вклинился в обсуждение министр строительства и архитектуры.

– Строительство предлагаю развернуть на территории аномальной зоны, конечно после согласования этого вопроса с представителями «тонкого» мира. В моём предложении есть всё, что бы успешно разрешить создавшуюся ситуацию, да ещё и остаться с положительным сальдо.

Судите сами:

– во-первых, для всего цивилизованного мира мы создадим вполне правдоподобную «легенду». Это поможет избежать дипломатических трений, а может быть и паники во всём мире. Пусть все считают, что русские бизнесмены под патронажем правительства Москвы затеяли строительство русского Диснейленда. Можем даже назвать его в русском стиле, например, «Тридевятое царство»;

– во-вторых, возведя вокруг Диснейленда стену в сказочном стиле – с башенками и теремами – мы обезопасим окружающих от нежелательных побочных эффектов (если, конечно, такие будут) и упорядочим пропускную систему. Допуск в аномальную зону будет проводиться только через КПП, которое можно оформить в виде пещеры Аладдина или сказочных Золотых ворот. В общем, здесь уж как фантазия дизайнеров разгуляется;

– в-третьих, построив внутри аномальной зоны аттракционы, мы обеспечим нашим гостям из параллельного мира довольно плотное общение с посетителями «Тридевятого царства», где они будут играть роль сказочных персонажей;

– в-четвертых, работать этот центр развлечений должен круглосуточно, а вход сделать платным. Предлагаю время с девяти часов утра до семи часов вечера отдать для посещения детей и их родителей, а с семи часов вечера до утра в «Тридевятом царстве» должно работать казино и прочие взрослые развлечения.

– Зона не всех пропускает вовнутрь, я уже говорил об этом! – выкрикнул с места Селезнев. – Как быть с этим казусом?

– В московские клубы тоже не всех посетителей пускают! Оформим это, как фэйс-контроль! – быстро отреагировал незнакомец. Было видно, что к своему выступлению он тщательно подготовился.

– На первый взгляд толково, – откликнулся мэр. – Простите, как Вас зовут и представителем, какой организации Вы являетесь?

– Меня зовут Никифор Иванов, – громко произнёс мужчина и окинул взглядом зал, словно ожидал новых вопросов. – Я работаю директором дома культуры железнодорожников.

После этих слов зал забурлил.

– Как Вы вообще попали на закрытое заседание правительства Москвы? – накинулся на Иванова милицейский генерал.

– По приглашению, – невозмутимо ответил Иванов.

– И кто же Вас пригласил? – не скрывая сарказма, спросил мэр.

– Вы, Сергей Семёнович! – и Иванов достал из внутреннего кармана пиджака бланк приглашения. – Здесь ваша подпись и печать. Правда, у меня на входе это приглашение никто не спросил…

– Не спросили, потому что никто никому никаких приглашений не рассылал, – попытался внести ясность мэр.

– Ну как же! – не сдавался Иванов. – Вчера ко мне на работу пришёл представительный мужчина, который назвался сотрудником Московской мэрии, вручил мне приглашение и коротко обрисовал ситуацию, которая сложилась вокруг аномальной зоны. После чего предложил мне подготовить план мероприятий, кстати, строительство Диснейленда – это его идея!

– Как он выглядел? – вклинился в разговор Глава Аппарата Московского правительства?

– Солидный такой, с усами и в пенсне.

– В пенсне? – чиновник даже подпрыгнул на стуле. – Вы говорите, в пенсне?

– Да, в пенсне и каком-то старомодном военном кителе. Вспомнил! Он на Бонч-Бруевича очень был похожий!

После этих слов в зале раздался хохот.

– А кто такой этот Бонч-Бруевич? – обратился к мэру сидящий рядом с ним министр культуры.

– Успокойтесь! – махнул рукой мэр. – Он не из вашего департамента!

– Да-а, дела-а! – многозначительно протянул представитель Президента. – Я думаю, дальше вести совещание не имеет смысла. Заканчивайте, а я поеду в Кремль. Лично мне есть что доложить Президенту.

– А что прикажете делать нам? – кусая губы, спросил расстроенный мэр.

– Вам, Сергей Семёнович, я бы порекомендовал наладить с населением аномальной зоны переговорный процесс. Думаю, что после появления Бонч-Бруевича проблем с договорённостью о строительстве Диснейленда у Вас с ними не возникнет.

Глава 3 Скоро сказка сказывается

Было раннее утро, когда водитель большегрузного тягача Саня Копейкин, давя широкими скатами образовавшийся за ночь в лужах лёд, подъехал к проходной кирпичного завода. Впереди маячили три фуры, пришедшие, как и Саня, за огнеупорным кирпичом. Санька тихо порадовался: его расчёт на раннее появление, который должен был избавить его от долго и нудного стояния в очереди перед проходной, практически оправдался.

Минут через двадцать ворота проходной раскрылись, и Санька въехал на своём грузовом «Мерседесе» на территорию завода, после чего уверенно повернул направо, к складу готовой продукции. Здесь он бывал уже не раз, поэтому ориентировался свободно и чувствовал себя уверенно. Как только он стал под погрузку, к его тягачу подбежала молодая девушка в опрятном комбинезоне синего цвета. На плече у неё красовался цветной шеврон с эмблемой строительной корпорации, к которой относился кирпичный завод. Санька молча протянул ей накладную. Девушка быстро проверила правильность заполнения документа, убедилась в наличии печатей и подписей материально ответственных лиц, и лишь после этого дала отмашку крановщику. Крановщик козлового крана быстро и аккуратно заставил в кузове всё свободное пространство пластмассовыми поддонами с огнеупорным кирпичом и отъехал в другой конец склада, где его ждали водители с накладными на глазированный кирпич.

Санька проверил крепление груза, запорные устройства бортов, по старой шофёрской привычке пару раз пнул переднее колесо и легко заскочил в кабину. Ехать предстояло полторы сотни километров за город, где на территории отдельного административного округа велось бурное строительство развлекательного центра «Тридевятое царство». Строительство поражало широтой и размахом. Желающих поучаствовать в прибыльном бизнесе было хоть отбавляй, особенно когда этой огромной не имеющей аналога стройке Указом Президента РФ был придан статус отдельного административного округа города Москвы. Получалось, что строительство велось на территории города, а не Подмосковья, а это означало совсем другие расценки и соответственно совершенно другой процент прибыли. После начала строительства Санькина автоколонна № 1224 заключила выгодный долгосрочный договор на доставку стройматериалов и заработки водителей резко возросли. Платили хорошо, даже очень хорошо, если, конечно, водитель выполнял дневной план, а если перевыполнял, то в конце месяца выплачивали нехилые премиальные. Санька работой дорожил и лез из кожи, чтобы заработать на отдельную квартиру. Очень ему не нравилось, что они с тёщей живут в одной «двушке» – тесно, да и характер у тёщи не сахар!

Однако не обошлось и без накладок: дважды Саньку на «объект» не допустили. Всё дело было в особом режиме. Автотранспорт и водителей на «объекте» дальше шлюзовой камеры не пускали. Когда шлюз закрывался, водитель должен был выйти из машины и пройти в маленькую, практически пустую комнату. В это время машину проверяли на отсутствие взрывчатых веществ, а водителя на психологическую устойчивость. Надо было просто сидеть на прикрученном к полу табурете и смотреть на картинки, которые появлялись на экране компьютера. Каждый раз картинки были разные, и каждый раз в душе у Саньки они вызывали определённый настрой. Если всё было в порядке, то минут через пять на дисплее загоралась зелёного цвета надпись «Добро пожаловать». Если компьютеру что-то не нравилось в состоянии водителя, то загоралась бордовая надпись «Отказ». На «Отказ» Санька нарывался дважды, после чего приходилось с позором звонить в автоколонну и просить прислать сменщика. Первый раз Санька приехал на «объект» в расстроенных чувствах после того, как перед выездом поругался с завгаром, а второй раз после того, как поутру сцепился с тёщей. В обоих случаях у Саньки настроение было мерзопакостное, видимо, компьютер это уловил, и на «объект» Копейкина не пустили. После второго случая начальник автоколонны Богданов – мужчина серьёзный и, в общем-то, справедливый – лишил Саньку премиальных. Санька сначала затаил обиду, а потом понял, что не в начальнике дело: всё решалось на «объекте». Со временем все водители автоколонны твёрдо усвоили правило: если ты с похмелья или на душе кошки скребут, лучше за руль не садись, а возьми отгул, потому как на «объект» тебе дорога закрыта напрочь!

В это раз настроение у Копейкина было превосходное и всё обошлось. Его пропустили на разгрузочную площадку – конечную точку маршрута, где крановщик и стропальщики быстро разгрузили машину и выпустили через ворота, на которых люминесцентной краской была сделана надпись «Счастливого пути»!

Выехав с «объекта», Санька Копейкин надавил на педаль газа. Надо за смену умудриться сделать лишний рейс!

* * *

После отъезда машины Горыныч привычно пересчитал поддоны с кирпичами и сделал пометку у себя в блокноте. Рабочая смена только начиналась, и впереди было 24 часа напряжённого рабочего времени – по 8 часов на каждую голову. Горыныч тяжело вздохнул: на одно его тело приходилось три головы, и каждая в отделе кадров числилась, как отдельный специалист. Горыныч мог бы воспротивиться, но в конце месяца было приятно получать не одну зарплату, а целых три. Он не был корыстен, просто большое тело диктовало большие потребности, да и расход магической энергии был велик, поэтому приходилось питаться не три раза в день, а девять – по три раза в каждую рабочую смену. Сейчас Горыныч бродил среди поддонов с кирпичами в образе высокого грузного мужчины, одетого в клетчатую рубашку, которую он носил навыпуск, поверх широких старомодных брюк. На широкие плечи Горыныча был накинут просторный рабочий халат. Весь его облик напоминал снабженца или плановика пенсионного возраста.

Утренняя планёрка у Петра Алексеевича – начальника строительства – закончилась, и работа шла строго по графику. Вокруг шныряли мелкие бесы в облике гостей с юга, за которыми Горыныч смотрел особо внимательно. Облик южан им был положен по договору: мелкий бес должен отличаться от остальных работников «объекта», чтобы его нельзя было ни с кем спутать.

«Ну, до чего подлый народец! – подумал Горыныч, глядя как парочка юных бесенят в облике юрких таджиков хлопотливо перегружала поддон с кирпичом на электрическую тележку. – Глаз да глаз за ними нужен»!

Был случай, когда в утреннюю смену Горыныч не досчитался десяти поддонов кирпича, хотя накануне вечером сам принимал груз, и всё было в порядке. Об этом он немедля доложил по телефону Малюте Скуратову – начальнику службы безопасности. Малюта тут же пустил своих архаровцев по следу и к вечеру пропавший кирпич был обнаружен на строительстве одного элитного особнячка, расположенного в природоохранной зоне Москвы-реки. Инициатором хищения явился Хромой бес – бригадир «шабашников». Именно он подбил на воровство чёртову дюжину бесенят, соблазнив их «лёгкими» деньгами. О результатах расследования Малюта доложил лично начальнику строительства. Пётр Алексеевич, узнав о хищении стройматериалов, рассвирепел и приказал при большом скоплении рабочих подвесить Хромого беса за ребро на крюк автокрана. Во время проведения экзекуции Хромой публично покаялся в содеянном и до утренней зари поклялся вернуть кирпич на «объект». Наутро десять поддонов кирпича стояли на прежнем месте. Администрация «объекта» договор с «шабашниками» расторгла и вернула всех провинившихся обратно в Пекло.

Крут Пётр Алексеевич! Ох, как крут! А что вы хотите – государь, когда надо, и отец родной, а когда надо, и деспот! Одно слово – Романов!

После этого хищения со стройки прекратились, но Горыныч всё равно бесенятам не доверял.

То ли дело гномы! Метро копают так, что дух захватывает! Душа радуется, когда слышишь, как главный гном по кличке Груздь, в облике пожилого шахтёра, на утренней планёрке докладывает:

– Государь-батюшка Пётр Алексеевич, вчера прошли сто метров, могли бы и больше, да на грунтовые воды напоролись, – как всегда неторопливо отчитывался гном, сознательно добавляя в свою речь еле заметный украинский акцент. – Мастер-проходчик Морозко заклятие на плывун наложил, заморозил его, значит, но, сами понимаете, это мера временная! Треба делать отвод грунтовых вод, а это уже не моя епархия. Здесь специалист по мелиорации дюже нужен. Водяного подключать треба.

– Если надо, то подключим, – рокотал начальник строительства. – Водяныч, мокрая твоя душа, ты где?

– Я здесь, Пётр Алексеевич! – с дальнего края стола отзывался Водяной, который на строительстве всегда находился в образе отставного флотского инженера, поэтому постоянно носил тельняшку и офицерский китель без погон.

– Слышал, что специалисты по подземным работам бают?

– Слышал, Пётр Алексеевич!

– Что делать намереваешься?

– Тут магия бессильна, русло подземной реки мне не поменять, поэтому копать буду. Вырою котлован, а уж из него насосами водицу откачаем.

– И куда ты столько воды девать будешь? – насторожился начальник строительства.

– Делать нечего! – почесал затылок Водяной. – Придётся сбрасывать за периметр «объекта», озерцо организуем, карасиков в него запустим. Всё людям в радость.

– А не лучше ли отвод грунтовых вод сразу пустить на обеспечение водных аттракционов? – задал вопрос первый заместитель начальника строительства, который всегда сидел от него по правую руку в образе думного дьяка Никиты Моисеевича Зотова.

– Хм, толково! – откликнулся Романов.

– Только здесь потребуется очень точный расчёт дренажной системы и её монтаж в кратчайшие сроки, – уверенно продолжил первый зам. – А это, Пётр Алексеевич, дополнительные затраты.

– Как бы мы с вашим метрополитеном того… – робко подал голос главный бухгалтер, который сидел отдельно от всех на сундуке с бухгалтерскими книгами в образе Скупого рыцаря.

– Чего того? – недовольно рыкнул Романов.

– Я говорю, как бы мы, Пётр Алексеевич, из сметы не вышли. Не предусмотрены финансы-то на дренажную систему.

– Барон! Мне ли Вас учить! Проведите расходы по другой статье. У нас предусмотрены деньги на форс-мажорные ситуации?

– Предусмотрены, Пётр Алексеевич.

– Тогда оформите монтаж дренажной системы как ликвидацию наводнения районного масштаба.

– Опять незапланированные траты! – горестно вздыхал Скупой рыцарь и привычно добавлял: – Ужасный век, ужасные сердца!

Однако на него уже внимания никто не обращал, и планёрка своим чередом шла дальше.

От воспоминаний Горыныча отвлёк звук подъехавшего к нему вплотную электрокара, за рычагами которого сидел молодой рабочий. Русые кудри его развевались по ветру, а в уголке рта прилипла потухшая папироска. Рабочий легко соскочил со своей электрической таратайки, и, широко улыбаясь, по-свойски хлопнул Горыныча по плечу:

– Привет ударникам магического труда! Дай прикурить, трёхглавый!

Горыныч недовольно поморщился: ему не нравилось панибратское обращение. В другое время он бы испепелил наглеца, но он был на работе, а в рабочее время Горыныч привык держать себя в руках. Поэтому он сложил губы трубочкой и выпустил тоненькую струю пламени, которая опалила кончик папиросы.

– В следующий раз будешь хамить старшим – опалю твои кудри, – пообещал Горыныч молодому наглецу.

– Да ладно тебе, Горыныч! Не обижайся, мы ведь свои люди – сочтёмся.

– Не курил бы ты, Ванька, здесь, а то, неровен час, засекут тебя Гуси-Лебеди, тогда плакала твоя квартальная премия!

Гуси-Лебеди состояли в штате специальной противопожарной части СПЧ-1 и несли круглосуточное дежурство путём воздушного патрулирования. В случае обнаружения нарушений пожарной безопасности немедленно сообщали об этом диспетчеру, который в образе отставного солдата русской армии бессменно сидел на верхней площадке пожарной каланчи. Ветеран Бородинского сражения тут же строчил на нарушителя докладную, которая утром ложилась на стол начальнику строительства. Когда его упрекали в чрезмерном служебном рвении, солдат-диспетчер отвечал заранее заготовленной фразой: «Эх, младость пустоголовая! Не видели вы пожар Москвы 1812 года, а то бы вы меня поняли»!

Рабочий, которого Горыныч величал Ванькой, знал, что за нарушение пожарной безопасности начальник строительства карает без всякой жалости, но при этом продолжал гусарить.

– Моя квартальная премия, Горыныч – это не твоя головная боль! – ухмыльнулся рабочий и выпустил клуб табачного дыма.

– Дурак ты, Ванька! – беззлобно ругнулся Горыныч и махнул на него рукой.

– Знамо дело – дурак! Мне так по статусу положено, я ведь и есть Иван Дурак, – рассмеялся шалопай и, плюхнувшись на сиденье электрокара, умчался на другой конец «объекта», где возводились торговые ряды.

Глава 4 Несколько эпизодов из жизни начальника строительства

1

Хмурый осенний рассвет ещё только готовился заглянуть в застеклённые венецианским стеклом окна служебного особняка, а его обитатель уже открыл глаза. Сон улетучился, уступив место ежедневным заботам. Пётр на мгновение смежил веки, припоминая подробности сновидения. Во сне он снова стоял на Заячьем острове, и рядом с ним, подставляя лицо майскому ветру, стоял его верный друг и соратник Алексашка Меньшиков. Воспоминаниям помешал приступ кашля – вечный спутник заядлого курильщика. Пётр Алексеевич откашлялся, сплюнул на паркет коричневую слюну и растёр плевок ногой. Рука привычно пошарила на прикроватном столике, где ещё с вечера лежала набитая турецким табаком пенковая трубка. Сунув янтарный мундштук в рот, Пётр Алексеевич щёлкнул специально изготовленной для него зажигалкой г-образной формы и с удовольствием сделал первую за утро глубокую и самую сладкую затяжку. Спал он по привычке в просторной холщовой ночной рубашке и нитяных чулках, которые «гармошкой» собирались у него на широких щиколотках. Пётр неторопливо встал с огромного, поистине царского ложа, над которым был установлен шёлковый балдахин и, с хрустом потянувшись, подошёл к окну. Из окна был виден кусок территории «объекта», на котором рабочие укладывали булыжную мостовую. Конечно, можно было заменить гранит на современные материалы, но Пётр Алексеевич придерживался мнения, что чем натуральней будут детали интерьера, тем быстрее посетители поверят в то, что «Тридевятое царство» – это не пошлый «новодел», а действительно кусочек старой доброй сказки.

– Да и долговечней гранит-то, – сказал он главному архитектору, когда подписывал проект квартала под рабочим названием «Сказки братьев Грим».

Работа на «объекте» шла круглосуточно: высокие зубчатые стены с круглыми караульными башенками по углам возвели в первую очередь. После того, как закончили кладку стен, поставили КПП в виде Золотых ворот, а с наружной стороны периметра, в аккурат под самыми стенами, выкопали с виду декоративный, а на деле самый настоящий ров глубиной в десять саженей, который заполнили проточной водой. На смене воды настояла главный санитарный врач «объекта» – обаятельная, но очень настойчивая доктор Власенкова. Ему нравилась эта решительная и целеустремлённая женщина, не пугающаяся начальственного рыка и готовая отстаивать свою точку зрения до конца.

– Товарищ начальник строительства! – возмущённо звучал её голос под стенами «объекта», когда он во главе комиссии приехал принимать земляные работы. – Я решительно настаиваю на том, чтобы вода во рву была проточная. В противном случае в стоячей воде поселятся малярийные личинки и тогда эпидемии не избежать! Да и пахнуть вокруг «объекта» болотом будет.

Последний аргумент окончательно склонил весы в пользу доктора Власенковой, и он согласился, хотя и знал, что его согласие обернётся дополнительными инженерными работами, а, следовательно, и дополнительными затратами.

Что за образ выбрал для себя главный санитарный врач, Пётр Алексеевич не ведал, но в глубине души согласился, что именно такой специалист ему на «объекте» и нужен. Позже думный дьяк подготовил ему справку, из которой стало ясно, что образ микробиолога Татьяны Власенковой главный санитарный врач заимствовала из романа Вениамина Каверина «Открытая книга».

– Хм, а я и не знал! – откровенно удивился Романов.

– А ты, государь-надёжа, и не обязан всё знать! – зашелестел над ухом думный дьяк. – Для этого у твоей Милости слуги имеются, которым если не всё, то многое по статусу знать полагается. Ты, Пётр Алексеевич, только намекни, а уж мы для тебя расстараемся, и справочку подробную подготовим, и, если потребуется, чертёжик изготовим, а к нему и расчёты приложим.

В тот день он отмахнулся от дьяка, дескать, ступай Никита Моисеевич, не до твоих услуг нынче. А когда за дьяком захлопнулась дверь, подумал, что образ, выбираемый ими – представителями «тонкого» мира перед визитом в мир землян – придаёт им не только портретную схожесть с историческим или литературным персонажем, но со временем становиться второй натурой, прорастая в психику своего носителя привычками, предпочтениями, фантомной памятью.

– Вероятно, поэтому мне и снятся сны о закладке Петербурга и о Полтавской битве – события, в которых лично я никакого участия не принимал, но в которых снискал себе неувядающую славу русский самодержец Пётр Первый, поэтому и ласкают меня в сновидениях многочисленные женщины, которые скрашивали одиночество Петра Алексеевича, но вкуса поцелуя которых я никогда не знал.

Когда Высший Совет предложил ему возглавить строительство «объекта» на Земле, он, ни минуты не сомневаясь в своих силах, дал согласие, после чего выбрал себе образ царя Петра Романова – императора-деспота и одновременно великого реформатора.

В дверь еле слышно поскреблись.

– Можно! – не оборачиваясь, произнёс Романов и глубоко затянулся ароматным дымом.

– Пётр Алексеевич, кофий поспел. Прикажите подавать? – тихим голосом произнесла служанка, чтобы не отвлекать господина от великих дум.

– Подавай, – кивнул Пётр.

Тотчас ему на подносе поднесли большую фарфоровую кружку с видами Амстердама, до краёв наполненную чёрным горячим напитком. Кофе он пил без сахара и большими порциями, презирая кофейные чашечки, считая их «дамским баловством». Пётр бросил на поднос погасшую трубку и взял кружку. Осторожно прихлёбывая горячий напиток, он, как был в ночной рубашке, так и вошёл в кабинет, где на письменном столе его ждала первая порция утренней почты. Основная часть документов ждёт его в рабочей резиденции, куда он отправится после завтрака ровно в восемь часов.

Внимательно просмотрев внушительную стопку документов, Романов на каждом оставил свою резолюцию. Три документа из стопки он отложил в сафьяновую папку. Для секретаря, который придёт в кабинет после того, как Пётр Алексеевич пойдёт на завтрак, наличие документов в этой папке означало срочное исполнение наложенных начальником строительства резолюций. Секретарь знакомился с указаниями Романова и по компьютеру «перегонял» эти документы лицам, ответственным за выполнение указаний. Указания всегда были конкретными и лаконичными, например: «Прораба Махонько, виновного в простое транспорта, лишить месячной премии и предупредить, что следующий раз за подобное безобразие будет бит плетьми! По одному удару за каждый час простоя!» или «Мастера Морозко за усердие и проявленную смекалку одарить месячным окладом и чаркой водки. Последнее во внерабочее время»!

Покончив с почтой, Пётр хлопнул в ладоши: «Бриться»! И тотчас в кабинет вошёл брадобрей с подносом, на котором лежали в ожидании своего часа бритвенные принадлежности и горячая салфетка для обязательного компресса лица. Одноразовые бритвенные станки Романов не любил, предпочитая им немецкую опасную бритву Solingen. У Малюты Скуратова, который также отвечал и за личную безопасность начальника строительства, это вызывало законное беспокойство.

– Оставил бы ты, Пётр Алексеевич, это опасное баловство! – неоднократно выговаривал ему главный цербер. – Бритва – вещь дюже опасная! Ну, а как у молодца во время бритья рука дрогнет, или тебе позвонят, и ты за телефоном дёрнешься! Что тогда? Поминай, как звали!

– Умолкни! – морщился Пётр. – А то ещё накаркаешь!

Кремами государь не пользовался, поэтому после бритья цирюльник в обязательном порядке прикладывал к лицу Романова горячую салфетку.

Усы Пётр Алексеевич стриг редко, поэтому они всегда торчали у него вразлёт, как у рассерженного кота.

После бритья следовала процедура одевания. Одеваться он всегда старался практично и по сезону, не гонясь за модой. Единственное, чему он подчинялся, так это этикету при ведении переговоров. Тогда Пётр Алексеевич тщательно выбирал костюм, подбирал галстук, заколку для галстука, запонки и наручные часы. Всё должно было смотреться дорого, но не крикливо, и по последней моде. Сегодня день предстоял обычный, без приёма высоких гостей и представителей иностранных фирм, которые, почуяв возможность хорошо подзаработать на строительстве «объекта», потянулись в «Тридевятое царство», как гуси по осени в тёплые страны. Поэтому, не мудрствуя лукаво, он надел понравившиеся ему своей практичностью джинсы «Levi Strauss», которые заправил в высокие офицерские сапоги, и машинной вязки серый свитер с высокой горловиной.

Покончив с утренними процедурами, Пётр Алексеевич спустился на первый этаж в столовую, где его уже ждали приглашённые с вечера гости. Экономя время, которого, как известно, занятому человеку всегда не хватает, Романов никогда не садился за стол в одиночестве, устраивая во время обедов и завтраков короткие совещания. В еде Пётр Алексеевич привередлив не был, и в основном предпочитал русскую кухню. На завтрак любил гречишные блины со сметаной, вареники с вишней, свежую кулебяку, хлебный или клюквенный квас. Была у него маленькая гастрономическая слабость, о которой знала вся домашняя челядь: любил Пётр Алексеевич, чтобы посреди стола стояло блюдо с его любимыми жареными немецкими колбасками.

На обед зимой и поздней осенью повара варили мясные похлёбки, кислые щи со свининой, запекали целиком молочных поросят, начинённых кашей, готовили пироги с зайчатиной и перепелиными яйцами, жаркое из тетеревов и рябчиков, нашпигованных мелким шпиком, куропаток в тесте, говяжьи языки и телячьи ножки под острым соусом и много ещё чего такого, от чего русская душа отказаться не в силах. И обязательно во время обеда по правую руку от Петра Алексеевича стояла серебряная сулея с его любимой перцовой настойкой, которой он наполнял свою рюмку каждый раз после перемены блюд.

Ужинал Романов всегда в узком кругу, часто в дамском обществе. Ассамблеи и балы не устраивал, так как понимал: не то время, да и для казны накладно.

2

В это утро у входа в столовую, переговариваясь вполголоса, толпились лица из ближнего круга: думный дьяк Никита Зотов, да Малюта Скуратов, главный бухгалтер в своём рыцарском, но уже заметно поношенном одеянии, и главный архитектор в образе Матвея Фёдоровича Казакова.

– Guten Morgen, Kameraden! – по-немецки поздоровался Романов.

– Guten Morgen! – хором ответили приглашённые, и только Матвей Казаков, как приверженец течения русского реализма, поздоровался отдельно, на русский лад: – Доброго здоровьица, Пётр Алексеевич!

– Прошу к столу. Закусим, чем… – тут Пётр Алексеевич сделал секундную паузу. Дело в том, что представители «тонкого» мира, находясь на Земле, старались слова «Бог», «Господь» и «Дьявол» не употреблять, так как, в соответствии с заключёнными договорами, в качестве подрядчиков и субподрядчиков на территории «Тридевятого царства» работали как представители Небесных сфер, так и представители Пекла, поэтому приходилось быть политкорректным.

– Закусим, чем повара сегодня кормят! – выкрутился Пётр и первый сел за накрытый стол.

В это утро повара кормили Петра Алексеевича и его именитых гостей Гурьевской кашей, пирожками с изюмом, творогом с липовым мёдом, засахаренными фруктами и, конечно же, жареными немецкими колбасками. В качестве напитков были предложены сбитень (безалкогольный), хлебный квас, различных сортов чай и свежий, крепко заваренный кофе, к которому подавались только что испечённые рогалики.

В ходе завтрака все, кроме Скупого рыцаря, проявили завидный аппетит. И только главный бухгалтер с видом хронического язвенника тоскливо размазывал по тарелке Гурьевскую кашу, периодически прикладываясь к большой глиняной кружке с квасом.

– Что-то Вы, барон, с утра на всех тоску навеваете, – заметил хлебосольный хозяин. – Вкушайте смело, здесь всё за мой счёт, и из денег, отпущенных на строительство, на сие угощенье ни полушки не потрачено.

– Благодарю Вас, Пётр Алексеевич. Однако печаль моя заключается не в богатстве и разнообразии сего застолья.

– Неужто Кремль кого-то из Счётной Палаты для проверки прислать хочет? – скорчив озабоченное лицо, произнёс думный дьяк. Гости не удержались и прыснули смехом. Все знали, что ревизии – это больное место главбуха.

– Да ежели и так! – пришёл на подмогу Пётр Алексеевич. – При вашей-то бережливости, барон, Вам ли аудиторов бояться?

– Позвольте, Пётр Алексеевич, быть откровенным. – распрямившись, произнёс главбух и отодвинул тарелку с остывшей кашей.

– Извольте, барон, я весь во внимании.

– Сейчас полным ходом идёт внутренняя отделка Большого магического дворца…

– Я в курсе, – перебил его начальник строительства. – Отделка дворца идёт строго по графику, и я не представляю, что Вас, барон, в этом настораживает.

– Меня настораживает, многоуважаемый Пётр Алексеевич, замена отделочных материалов: в утверждённый перечень материалов вносятся изменения без должного согласования.

– Так ли это, Матвей Фёдорович? – обратился Романов к главному архитектору.

– Единичные случаи имели место, – нехотя подтвердил Казаков. – Однако замена материалов проводилась с учётом их стоимости. Не всё можно предусмотреть заранее, Пётр Алексеевич! Некоторые материалы уже после утверждения перечня закупок запретили пожарные, дескать, при пожаре они выделяют ядовитый дым, другие мы сами забраковали, так как их качество не соответствуют тому, что было указано в пресс-релизе, а доводить их до требуемого уровня при помощи магических технологий – себе дороже!

– Значит, магией всё же пользуетесь? – поинтересовался думный дьяк.

– В основном, по мелочам, – признался Казаков. – Например, мы закупаем искусственный жемчуг и доводим его качество до природного. Пробовали медное покрытие куполов превратить в золотое, но расход магической энергии так велик, что дешевле сразу золотом крыть. Вот и приходится крутиться самим, не собирать же ради таких пустяков закупочную комиссию! – подытожил главный архитектор.

– А хоть бы и собирать! – воспротивился Скупой Рыцарь. – Порядок – он во всём быть должен, особенно в финансах.

– Сильно перебрали по деньгам? – поинтересовался Пётр, макая в кофе свежеиспечённый рогалик.

– Есть маленько, – сознался Казаков. – Так ведь это обычная практика. Опосля расходы скорректируем.

– Значит, так! – повысил голос Пётр и звучно приложил ладонь к столешнице. – Отныне и до окончания строительства все финансовые затраты в сторону увеличения согласовывать с главным бухгалтером в обязательном порядке.

– Значит, будем экономить, – вздохнул главный архитектор. – Потому как всем известно, что барон на увеличение расходов без вашего приказа, Пётр Алексеевич, никогда не пойдёт!

– Отчего же! – проскрипел в ответ Скупой Рыцарь. – В разумных пределах я могу пойти навстречу. Повторяю – в разумных. Вам дай волю, так вы, забыв о смете, всё «Тридевятое царство» пряничными домиками застроите, да лубочными теремами!

– Неправда ваша! – обиделся Козаков. – Пётр Алексеевич, Вы же знаете, что я ночей не сплю, пытаясь создать живой архитектурный ансамбль, включающий в себя сочетание прямых перспектив, прямоугольных площадей и замкнутых тематических кварталов. И всё это пытаюсь воспроизвести в рамках русского классицизма. Это, конечно, не Петербург, но при вдумчивом подходе воплотить сей замысел возможно – рабочие площади позволяют.

– Эка премудрость! – усмехнулся Малюта Скуратов. – Перемешал готику с барокко – вот тебе и весь классицизм.

– Малюта! – одёрнул его начальник строительства. – Давно ли ты, друг сердечный, в архитектуре разбираться начал?

Пристыженный Скуратов умолк. Сей небольшой конфуз послужил сигналом к окончанию делового завтрака.

– Пора приниматься за дело, – произнёс Романов, бросив взгляд на каминные часы. Гости стали благодарить хозяина за угощение и степенно подниматься из-за стола.

3

День был холодный, ветреный, поэтому перед выходом Пётр надел длинный кожаный плащ, на голову нахлобучил широкополую фетровую шляпу, а в руки по привычке взял свою знаменитую трость. От служебного особняка до резиденции пять минут пешего хода, и если начальник строительства не планировал утренний объезд территории, то всегда преодолевал это расстояние пешком, повергая в смятенье не поспевающую за ним свиту.

Преодолевая сопротивления ветра и придерживая шляпу левой рукой, Пётр своими широкими шагами, словно огромным циркулем, торопливо отмерил расстояние до своей рабочей резиденции и вошёл в просторный холл, где тётушка Мотря – уборщица служебных помещений – заканчивала влажную уборку. Здесь же в холле, под центральной лестницей укрывшись от посторонних глаз и прижавшись спиной к батарее парового отопления, сладко посапывал мелкий бес. Хитрец не учёл одного: его позиция хорошо просматривалась от центрального входа в огромном настенном зеркале.

– Это что ещё за суслик сонный? – рыкнул Пётр, и усы у него поднялись, как у рассерженного кота. – Малюта!

– Я здесь, кормилец!

– Разберись!

Малюта без всякой нежности выволок из-под лестницы за шиворот сонного таджика и отвесил ему хорошего пинка. От удара тщедушный бесёнок перевернулся через голову, и, живо сообразив, что попал под горячую руку начальства, обратился маленьким трясущимся щенком с жалостливым взглядом. Начальник службы безопасности в целях воспитания хотел было отвесить нарушителю ещё одну затрещину, но, глядя в слезящиеся собачьи глаза, опустил руку, плюнул в сердцах и, схватив щенка за шкирку, направился к выходу.

– Отец родной! – запричитала Мотря. – Куда же он его теперича? Никак в пыточную потащил!

– Окстись, Мотря! – урезонил её думный дьяк Зотов. – Откель в «Тридевятом царстве» пыточная? В отдел кадров потащил засранца! Увольнять будем… по собственному желанию!

Приёмная и кабинет начальника строительства находились на втором этаже, что неоднократно спасало жизнь нерадивым чиновникам, коих Пётр в минуты сильного душевного волнения выбрасывал из окна на цветочную клумбу. Приёмная и кабинет начальника строительства были нашпигованы последними компьютерными разработками, но отделаны по старинке: обшиты дубовой доской и заставлены тяжёлой мебелью с резными украшениями, отчего оба помещения сильно напоминали то ли кают-компанию торговой бригантины, то ли рубку боевого фрегата.

Возле входа в рабочий кабинет Романова, располагалось рабочее место секретаря. Полгода назад Романов попросил Высший Совет прислать на замену ушедшей в декретный отпуск Алёнушки специалиста, знающего делопроизводство и имеющего опыт работы с электронным документооборотом. Через пару дней у него на столе лежало короткое сообщение: «Ваши пожелания учтены. Кандидатура согласована. Секретарь – Шемаханская».

На следующий день утром в приёмной его встречала высокая и стройная женщина, затянутая в дорогое платье, напоминавшее национальную одежду состоятельных горянок. У секретаря были холеные руки с длинными ухоженными пальцами, и красивое, но надменное лицо. При появлении начальника строительства женщина встала и, приложив правую руку к груди, почтительно склонила голову. Пётр хотел уже пройти мимо, но заметил, как губы секретаря искривила надменная улыбка. Романов не был новичком в любви, да и интриг на своём веку повидал немало, поэтому сразу догадался, что означала ухмылка молодой женщины.

– Это сейчас ты для меня царь и бог! – говорил весь её надменный вид. – Однако пройдёт совсем немного времени и возжелаешь моего молодого и жадного до любви тела. И я, конечно же, отвечу тебе взаимностью и утолю жажду твоей царственной плоти. Потом придёт ночь, и ты сам позовёшь меня в опочивальню, и я, покорная и готовая на всё, лишь бы угодить своему господину, приду к тебе. Так будет повторяться изо дня в день, из ночи в ночь. Пока однажды, проснувшись и не найдя меня в своей постели, ты вдруг поймёшь, что я твоё вино, а ты горький пьяница, который ни дня не может прожить, не припав к моим устам, словно к хмельному кубку. Ты снова позовёшь меня, и я приду, но это будет уже совершенно другая женщина. Робкая и покорная своему господину девочка уйдёт, уступив место властной госпоже. И теперь уже ты будешь готов на всё, лишь бы я снизошла до тебя, подарив тебе ночь плотских утех. Твоя слабость обернётся моей силой. Скоро ты будешь в моей власти!

Ему бы сделать вид, что не заметил, да и пройти мимо, а потом под благовидным предлогом потребовать замены секретаря, но не удержался тогда Пётр Алексеевич. Всколыхнула вдруг фантомная память, старые обиды, припомнилась милая, но непостоянная Анна Монс, вспомнились доносы о супружеской неверности на Катерину. Взъярился, словно на гвоздь в сапоге наступил. Схватил Шемаханскую за лебединую шею, да со всего маха и согнул её стройное тело в поясном поклоне и, шипя от гнева, процедил: «Ниже! Ниже кланяйся своему государю, курва Шемаханская»! А потом нагнулся к её аккуратному розовому ушку, и тихо, чтобы не слышала свита, добавил: «Никогда! Слышишь, змея, никогда я твоим не буду»! Напоследок отшвырнул покорное женское тело, как пушинку, и ушёл к себе в кабинет.

С того памятного дня стала Шемаханская встречать начальника поясным поклоном, а когда разговаривала с ним, то не смела поднять глаза.

– Может, заменить её? – предложил как-то прозорливый начальник службы безопасности. – Так сказать, от греха подальше!

– Зачем? – искренне удивился Пётр. – Объездили кобылку! Пускай теперь воз тащит.

– Ну-ну, – только и сказал Малюта. – Ты начальник – тебе видней.

Сегодня, как, впрочем, и всегда, в приёмной уже толпился смежники, инженеры, начальники участков. Среди суровых, продублённых ветрами и солнцем лиц строителей Пётр заметил тонкий профиль и по-мальчишески короткую стрижку Анастасии Белопольской – журналистки популярного московского еженедельника. Белопольская третий день толкалась в приёмной, пытаясь взять у него интервью. Дальше тянуть было уже неприлично, и Романов, встретившись с журналисткой глазами, кивнул ей. Белопольская понятливо кивнула в ответ и уверенно стала пробираться сквозь толпу визитёров к кабинету начальника строительства. Шемаханская чутко уловила желание начальника и быстро отсекла от Белопольской основную массу ожидающих. Послышался недовольный ропот.

– Ей ещё с вечера назначено, – ледяным тоном объявила секретарь, и ропот сразу же стих. Счастливая журналистка вьюном проскользнула в кабинет и дверь тут же захлопнулась.

– У меня мало времени, – поздоровавшись с девушкой объявил Романов. – Так что давайте список вопросов, и я вкратце постараюсь без подготовки ответить на них.

Девушка молча протянула отпечатанный на принтере листок с вопросами и, не дожидаясь приглашения, присела на краешек кресла. Вопросы были составлены так, что в результате ответов должна была получиться развёрнутая картина жизни и быта работников «Тридевятого царства».

– Вы думаете, читателям это будет интересно? – пробежав текст глазами, поинтересовался Романов.

– Вне всякого сомнения, – заверила его журналистка. – Поверьте моему профессиональному опыту: то, что для вас кажется рутиной, для читателя будет очень даже занимательно.

– Хорошо! Давайте приступим.

Девушка включила диктофон и, поёрзав, удобно устроилась в кресле.

– Пётр Алексеевич, не могли бы вы коротко рассказать нашим читателям, что будет представлять собой «Тридевятое царство» по окончанию строительства?

– Я с удовольствием отвечу на ваш вопрос. К сожалению, после того, как было объявлено о строительстве развлекательного комплекса, среди москвичей бытует мнение, что мы строим русифицированную копию знаменитого американского «Диснейленда».

– А разве это не соответствует истине?

– Нет! Это абсолютно не соответствует истине. Вспомните, по какому принципу построен «Диснейленд». Не знаете? Я Вам подскажу: по принципу ярмарки, то есть Вы проходите на территорию развлекательного центра и фланируете мимо площадок и павильонов, на которых разыгрываются каскадёрами и приглашёнными артистами хорошо узнаваемые сценки из сказок, мультфильмов или приключенческих фильмов. Образно говоря, если вы хотите попасть в пещеру злого дракона, то вам надо повернуть налево, если в гости к Белоснежке, то поверните направо, если хотите пострелять в тире, тогда идите прямо. В «Тридевятом царстве» будут не павильоны и площадки, а закрытые тематические кварталы, которые будут размещаться по принципу параллельной реальности.

– И что это значит?

– Это значит, что если Вы купили билет в «Сказочный мир Джанни Родари» (итальянский квартал), то вам не надо идти через всё «Тридевятое царство», потому что он расположен после голландского, русского и немецкого кварталов. Вы попадёте в него сразу же, как только войдёте в Золотые ворота. Если Вы купили дорогой билет, то есть билет без «подселения», то кроме Вас и населяющих этот квартал сказочных существ там больше никого не будет, а если вы решили купить «общий» билет, то в этом квартале Вы сможете встретиться с другими посетителями.

– Звучит заманчиво.

– Более того, если следом за вами будет стоять посетитель с билетом в другой сказочный квартал, то ему предстоит подождать ровно столько времени, сколько потребуется для того, чтобы снова открыть дверь, практически никакой задержки не будет. Кварталы между собой не соединяются, и если вы вдруг захотите попасть из итальянского квартала в немецкий или китайский, то вам предстоит сначала вернуться назад и покинуть «Тридевятое царство» через Золотые ворота, а уж потом снова купить билет и снова войти в выбранный вами квартал развлечений. Это и есть параллельная реальность.

– То есть каждый раз, чтобы войти в выбранную сказку, надо покупать билет?

– Именно так.

– А это будет не слишком накладно для посетителей?

– Не думаю. Больше чем один квартал за один день посетитель не пройдёт.

– Интересно, почему?

– Да потому, что, когда вы попадаете в выбранную вами сказку, вы автоматически становитесь активным её участником, а не пассивным созерцателем. Это большая эмоциональная нагрузка, и я не думаю, что найдутся охотники пройти за один день два тематических квартала.

– То есть Вы хотите сказать, что в тематическом квартале посетитель попадает в другую реальность и в ней он проживает определённое время по определённым сказочным законам?

– Реальность действительно будет другая, я бы её назвал «изменённой реальностью», а действия в ней будут развиваться не по сказочным законам, а в соответствии с заложенным в неё сценарием. Здесь нет никакой магии, только высокоточные программы, написанные нашими программистами.

– А как же люди?

– Вы имеете в виду наших артистов, которые в облике сказочных персонажей будут населять тот или иной квартал?

– Вот именно!

– Здесь тоже нет никаких проблем. Когда Вы приходите в театр, то вас не удивляет, что артисты говорят, двигаются и даже строят рожицы в соответствии со сценарием пьесы. Здесь будет всё точно так же, только вместо сцены будет свой маленький сказочный мир.

– Я слышала, что ночью «Тридевятое царство» будет предоставлено для удовлетворения «взрослых» желаний?

– Я понимаю, что Вы имеете в виду. Никакого царства порока и завуалированного разврата на территории нашего развлекательного комплекса не будет.

– Но всё-таки что-то будет?

– Конечно. Ночь предполагает исполнения, как Вы сказали «взрослых» желаний – это казино, это купание в лазурном прибое Сен-Тропе, это сказочно красивый бразильский карнавал с танцующими на нём соблазнительными мулатками, это неповторимая испанская коррида и завораживающая игра тореадора на грани жизни и смерти. Желающие пощекотать себе нервы могут пережить крушение «Титаника», принять участие в поиске копий царя Соломона или даже поучаствовать в штурме Рейхстага.

– И всё будет выглядеть натурально?

– Абсолютно! Над вашими головами будут свистеть пули, а по ушным перепонкам бить артиллеристская канонада, вас будут засыпать землёй близкие разрывы снарядов, и запах сгоревшего тротила будет щекотать вам ноздри, взрывная волна бросит вас на дно окопа, и вы даже можете получить контузию или лёгкое ранение. Конечно, всё это исчезнет, и вы снова почувствуете себя вполне здоровым, как только выйдете за ворота нашего развлекательного центра, но имитация будет на самом высоком уровне.

– Скоро сказка сказывается, но не скоро дело делается. Как долго нашим читателям придётся ждать открытия центра развлечений «Тридевятое царство»?

– Я и мои коллеги приложим максимум усилий, чтобы приблизить этот волнующий момент.

– Вы сторонник авторитарного стиля руководства?

– Да, и не скрываю этого.

– Но вся прогрессивная общественность давно уже заклеймила этот стиль, как неэффективный. Вам не кажется, что авторитаризм есть родной брат деспотизма?

– Это спорный вопрос. Если руководитель не имеет достаточно знаний и не разбирается в том, чем он занимается, то тогда авторитарный стиль руководства наносит вред, так как является всего лишь ширмой, за которой руководитель прячет свою некомпетентность. А если компетенция начальника не вызывает сомнений, и он, вникая в каждую мелочь, имеет на всё свою обоснованную точку зрения, то здесь авторитарный стиль руководства играет роль локомотива, который вытаскивает на себе все проблемы. Лично я стараюсь вникать во всё!

– И это Вам помогает?

– Это меня выручало, и не один раз.

– Можете привести пример?

– Вы видели, у меня в приёмной висит копия картины Репина «Бурлаки на Волге»?

– Да видела. В ожидании приёма я её два дня созерцала.

– И сколько на ней изображено бурлаков?

– Не знаю, я не считала! А зачем собственно…

– Вы два дня рассматривали картину и не удосужились вникнуть в её детали. Вас удовлетворил тот факт, что Вы разобрались в сюжете этого полотна. Это и есть пример нерационального использования времени и пренебрежения полезной информацией.

– А Вы вникли в детали и даже посчитали, сколько бурлаков Репин изобразил!

– И вник, и посчитал, и ещё не поленился отыскать в интернете историю создания этой картины. На ней изображено одиннадцать бурлаков, и каждого художник изобразил так, что ни один из них не закрывает собой другого.

– Надо же! И как Вы хотите использовать эту информацию в строительстве «Тридевятого царства»?

– Пока ещё не знаю, но если картина висит у меня в резиденции, то я должен знать о ней всё или почти всё! Это и есть наглядный пример, как руководитель должен вникать в каждую мелочь.

Покидая резиденцию Романова, журналистка задержалась возле секретаря и, кивнув головой в сторону полотна, как бы невзначай спросила:

– А что Вы можете сказать об этой картине?

– Репин. Холст. Масло. Копия, – невозмутимо ответила Шемаханская, не поднимая глаз.

– А сколько на ней…

– Одиннадцать! – перебила её секретарь.

– Однако! – пробормотала девушка.

– Ещё вопросы будут? – ледяным тоном поинтересовалась Шемаханская.

Девушка отрицательно покачала головой и направилась к выходу. С полотна ей вслед с тоской смотрели все одиннадцать бурлаков.

4

На следующий день перед самым обедом в кабинет без доклада ввалился Малюта Скуратов. Был он сильно чем-то встревожен, поэтому Романов отложил в сторону докладную дежурного диспетчера о неплановом отключении электропитания на «объекте» и по селектору предупредил секретаря, что на сегодня приёма не будет.

– Чую, что пришёл ты ко мне с недоброй вестью, – вздохнул Пётр, опускаясь в кресло.

– Верно глаголешь Пётр Алексеевич, – выдохнул начальник службы безопасности и, навалившись грудью на стол, вполголоса произнёс. – Черкасов пропал!

– Какой такой Черкасов? – не сразу понял начальник строительства. – И при чём здесь мы?

Андрей Владимирович Черкасов был Полномочным представителем Президента Российской Федерации и непосредственно курировал строительство «объекта». Как чиновник высокого ранга, Черкасов входил в «золотую пятёрку» – список лиц, имеющих право в любое время суток без предварительного согласования посещать «объект». Кроме Черкасова, в этот список входили Президент РФ, мэр г. Москвы, Председатель Счётной Палаты и губернатор Подмосковья. Все остальные лица должны были заранее подать заявку на посещение «объекта» с указанием даты и причины посещения. Все заявки начальник службы безопасности ежедневно просматривал лично и на каждую накладывал свою резолюцию.

– Мы-то, кормилец, здесь как раз «при чём», это наши с тобой головушки в заклад пойдут! На нашей территории пропал Черкасов!

– Когда? – сжал кулаки Романов.

– Сегодня утром. Зашёл на «объект» через «Золотые ворота», вроде всё честь по чести, но потом вместо того, чтобы к Вам в резиденцию отправиться, поймал какого-то рабочего на электротележке и вместе с ним поехал осматривать территорию. Самовольно!

– А куда охрана смотрела?

– Мои охранники ему не указ, уж больно высокого полёта птица.

– Ну, тебе-то они могли доложить?

– Мне доложили, но я шум поднимать не стал, так как решил, что часок-другой покатается, потешит свою чиновничью душу, а потом всё равно к тебе, Пётр Алексеевич, в резиденцию приедет.

– Время обеденное, а его ещё нет. Ты поэтому тревогу поднял?

– Думаю, что он и после обеда не появится! В торговых рядах нашли Ивана Дурака – того самого рабочего, который Черкасова на электротележке катал.

– Что значит, нашли? Он что, не живой?

– Живой, но толку от него сейчас мало, потому как в беспамятстве он. И, судя по всему, ещё долго в таком состоянии пролежит.

– Поясни!

– Когда Ивана Дурака обнаружили, то у него в руке было надкусанное яблоко. Яблоко взяли на анализ, и выяснили, что в нём транквилизаторов столько, что если бы простой человек его надкусил, то уже на небесах бы с ангелами беседовал.

– Дуракам везёт.

– Да не без этого. Однако я печёнкой чую, что неспроста Черкасов в наших палестинах потерялся! Кто-то, видимо, очень хочет с тобой, Пётр Алексеевич, счёты свести.

– Быть того не может! Не родился ещё такой человек!

– А если не человек?

– Ты Малюта говори, да не заговаривайся! Кто меня на сей пост выдвинул, помнишь?

– Помню государь, да об этом всем известно.

– Так неужели появился безрассудный заговорщик, который дерзнул решение Высшего Совета оспорить?

– Безрассудным он тогда будет, когда в мои руки попадётся. – глухо произнёс Скуратов и посмотрел на свои ладони. – А пока не попался, он себя самым умным и хитрым считает, потому как самолично придумал, как тебя через пропажу Черкасова свалить. Вспомни лучше, Пётр Алексеевич, кому ты в последнее время на мозоль наступил.

– Да мало ли кому! Всего не упомнишь! Вот в прошлом месяце Никитку Брагина, снабженца главного, за обман и воровство в окошко выкинул. До этого был случай – на строительстве торговых рядов десятника каменщиков за пьянство на рабочем месте двух передних зубов лишил, да и не царское это дело запоминать, кого посохом приласкал, а кого пинком наградил.

– Никитка Брагин, конечно, ещё тот выжига! Он и на страшном суде будет клясться, что чужой копеечки за всю свою грешную жизнь ни разу не присвоил, но для такого дела он мелковат, а десятника Соснина, коему ты, Пётр Алексеевич изволил два зуба выставить, я и вообще в расчёт не беру. Пьяница – он и есть пьяница, и на большое злодейство не способен. Здесь чувствуется характер! Кто-то на тебя, Пётр Алексеевич, смертельную обиду затаил, раз дерзнул на Полномочного представителя Президента руку поднять.

– Неужто паскудник на человеческую жизнь посягнул? Немыслимо это! Да за такое злодейство Высший Совет в геенну огненную ввергнет и не поморщится!

– Дерзнул, но, может, и не на жизнь. Может, чиновник кремлёвский живой и даже относительно здоровый, но где-то надёжно припрятанный. А как только тебя Высший Совет с поста твоего высокого сковырнёт, тут он и объявится.

– Где же его прячут?

– Да кто же это тебе, Пётр Алексеевич, скажет! Территория стройки – что твоё Замоскворечье! На строительстве укромных мест много, при желании можно не одного чиновника упрятать, а всю городскую думу!

– Тут без толкового сыскаря не обойтись. – вздохнул Романов и припечатал кулаком по столешнице.

– Знамо, не обойтись! – привычно поддакнул начальник службы безопасности.

– Только не говори, что у тебя такого человека нет. – повысил голос Романов.

– Поищем, Пётр Алексеевич! Думаю, что к утру пришлю его к тебе на инструктаж. Я так понимаю, розыск следует учинить тайный, чтоб, значит, без лишнего шума.

– Правильно понимаешь, а пока сыщик по-тихому розыском займётся, ты, Малюта, напряги всех своих орлов и прочеши мне всю территорию под мелкую гребёнку. Авось пропажа и отыщется!

– Сделаем, отец родной! Не сумневайся!

На следующее утро в приёмной, Шемаханская, привычно отвесив поясной поклон, впервые посмотрела в глаза своему начальнику и многозначительно кивнула в сторону странного субъекта в старомодном гороховом пальто. Романов кивнул в ответ и прошёл к себе в кабинет. Не успел он снять свой длиннополый кожаный плащ, как в кабинет тихонько просочился посетитель.

– Пётр Алексеевич, я к Вам по поручению господина Скуратова, – произнёс странный субъект и подняв «…проницательные, чуть-чуть усталые глаза», коротко представился. – Майор Пронин.

– Рад видеть Вас, майор! – оживился начальник строительства и крепко пожал руку знаменитому сыщику. – Надеюсь, Вы уже в курсе возникшей у нас проблемы?

– Да, конечно! Скуратов меня вчера подробно проинструктировал. Сегодня я хотел бы услышать ваши пожелания.

– У меня два пожелания: первое – никто, кроме Вас, меня и Скуратова не должен знать о досадном происшествии, второе – найти пропажу в кратчайшие сроки.

– Принято. Разрешите приступить к розыску?

– Приступайте! Можете рассчитывать на мою посильную помощь в любое время суток.

– Я тогда среди народа на стройке потолкаюсь, а чтобы не возбуждать нездоровый интерес, буду представляться смежником из «Мосстройрабсилы»!

– Договорились!

Пётр Алексеевич хотел было сказать парочку напутственных слов, но странный посетитель так же тихо, как и вошёл, выскользнул из кабинета.

Весь день мысль о пропавшем Полномочном представителе Президента не выходила у Романова из головы, а тут ещё знаменитый сыщик повёл себя более чем странно. Через час после аудиенции Пётр Алексеевич выглянул в окно и увидел, как майор, стоя на газоне под окнами резиденции, сначала внимательно рассматривала носки своих «моссельпромовских» ботинок, а потом, выйдя на проезжую часть, стал бросать теннисный мячик на уровень второго этажа, рядом с окном секретаря. Закончив странное упражнение с мячиком, Пронин что-то поднял с газона и спрятал в карман своего горохового пальто, после чего направился к бригаде таджиков, укладывающих тротуарную плитку. Дальнейшее развитие событий Пётр Алексеевич контролировать не стал, к тому же опять зазвонил прямой телефон из Кремля, и Романову пришлось долго и нудно врать по поводу визита Черкасова.

– Да он у меня! – уверенным голосом докладывал невидимому собеседнику начальник строительства. – Со вчерашнего утра у меня! А сейчас опять умчался на «объект», куда – не знаю. …Он мне не докладывает! …Меня это тоже беспокоит, но Вы же понимаете, что я указывать ему не могу! …Хорошо, хорошо! Как только объявится, обязательно сообщу ему, что Вы его ищете. …Конечно, звоните! …И Вам всего хорошего!

После того, как разговор с кремлёвским чиновником был закончен, Романов вызвал секретаря.

– Значит, так! – жёстко произнёс он. – Кто бы ни искал и не спрашивал Черкасова, отвечайте, что он на «объекте» и позвать Вы его не можете, так как из-за защитного силового поля сотовая связь у нас на территории не работает! Понятно?

– Понятно, – тихим голосом прошелестела Шемаханская и покорно склонила свой стройный стан в поясном поклоне.

– Можете идти!

Когда за секретарём закрылась дверь, он снова выглянул в окно, но знаменитого сыщика с «проникновенным и чуть-чуть усталым взглядом» уже не было, и только бесенята в образе смуглых гостей с юга старательно мостили тротуар.

Утро следующего рабочего дня тоже началось необычно: когда Романов вошёл в приёмную, то обнаружил ползающего по паркету на коленях знаменитого сыщика, а возле открытого окна – застывшую от удивления с зажжённой сигаретой в руке Шемаханскую.

– Я раньше не замечал, что она курит, – отметил про себя начальник строительства, но вслух произнёс совсем другую фразу: – Что здесь происходит?

– Рубль, – тихо произнесла секретарь и торопливо выбросила сигарету в окно.

– Какой рубль? – недовольно рыкнул Пётр.

– Неразменный! – подал голос майор. – Самый настоящий неразменный рубль! Один из самых знаменитых и, следовательно, дорогих в мире артефактов. Я его хотел вашему секретарю продемонстрировать, да обронил. Вот он куда-то и закатился.

С этими словами майор подполз на коленях к порогу и на мгновенье застыл, потом достал из кармана пальто маленький фонарик и стал не торопясь водить жёлтым лучом по хорошо подогнанным паркетным плашках.

– Не мог он в щель закатиться, потому как нет тут никаких щелей, – с досадой произнёс сыщик, поднимаясь с колен. – Паркет уложен профессионально. Я, если Вы, Пётр Алексеевич, разрешите, позже поиски продолжу, когда в вашей приёмной посетителей не будет.

– Тогда только после вечерней молитвы, – пошутил Романов.

– Мне всё едино, – легко согласился майор, – хоть после вечерней молитвы, хоть после утреннего намаза! Уж больно мне эта монетка дорога – подарок одной симпатичной ведьмы с Лысой горы. Правда, она сейчас по шабашам не летает, всё больше газом торгует, но, судя по сводкам с биржи, она и там колдует втихомолку. Ну, так я пойду! – и, отряхнув брюки на коленях, знаменитый сыщик выскользнул из приёмной.

– Странный он какой-то, – не поднимая глаз, тихонько произнесла Шемаханская. – Он вроде бы и добрый и весёлый, да только я почему-то боюсь его.

– А ты делом займись! – пробурчал недовольно Пётр. – Тогда времени на глупые бабские страхи и не останется!

В кабинете, на своём рабочем столе, Романов нашёл записку от Пронина.

– И когда он мимо секретаря успел проскользнуть? – подивился хозяин кабинета. Записка была написана чернильной ручкой с хорошим пером, отчего буквы на бумаге получились как в образце для чистописания – округлые с равномерным нажимом и тоненькими соединительными линиями.

Уважаемый, господин Романов!

Ради достижения наших общих целей, убедительно прошу Вас подыграть мне. Не позднее как сегодня в первой половине дня сделайте вид, что решили провести в приёмной ремонт, в связи с чем прикажите вынести из помещения всю мебель и висящую на стене картину «Бурлаки на Волге». Мебель определите куда пожелаете, а картину обязательно заприте у себя в кабинете. Если исполните всё, как я прошу, то надеюсь утром порадовать Вас доброй вестью.

С уважением! Майор Пронин.

Пётр дважды перечитал записку и спрятал её в ящик стола, после чего нажал на селекторе кнопку и произнёс: «Срочно вызовите ко мне завхоза»!

Завхоз Потапов являл собой собирательный образ людей этой почтенной профессии, поэтому предстал перед очами начальника в забрызганном побелкой халате, старомодном синем берете, сдвинутом на правое ухо, и с потёртым портфелем в руках.

– Потапов! – грозным, не обещающим ничего хорошего тоном начал Романов. – Ты ещё где-нибудь кроме своего склада бываешь?

– А как же, Пётр Алексеевич! – растерянно проблеял завхоз. – На оптовой базе бываю, на заседания закупочной комиссии хожу регулярно, иногда поликлинику посещаю.

– Не то, Потапов, не то! – поморщился Пётр. – Ты культурно как развиваешься?

– Вы это сейчас о чём, Пётр Алексеевич? – окончательно растерялся завхоз. – Ежели о том, что я у хозяйственников планетария мебеля из карельской берёзы перехватил, так это всё враки! Они от неё сначала сами отказались по причине дороговизны, а потом передумали. А я возвращать наотрез отказался, потому как всё уже по смете проведено!

– Мебеля! – передразнил его Романов. – Дремучий ты Потапов, как медведь! Взгляни, во что ты мою приёмную превратил? Что у тебя за стиль?

– Стиль «социалистический ампир». Вам раньше нравилось.

– Так то раньше было Потапов! А нынче я этот сталинский тяжеловесный стиль на дух не переношу. Всё, кончилось моё терпение! Сегодня же вынеси всю мебель из приёмной!

– Куда же я её, Пётр Алексеевич?

– Куда хочешь, а на завтра вызывай маляров – пускай обои поменяют на более светлые, а то темно у нас, как в склепе. И вот ещё что… Картину оставь, она мне нравится. Пускай она во время ремонта у меня в кабинете повисит!

– Как скажете, – пробормотал завхоз и что-то пометил у себя в потрёпанном блокноте.

Мебель из приёмной стали выносить ровно в полдень. Шустрые ребята в рабочих комбинезона всё сделали быстро и аккуратно. Уже через полчаса Шемаханская стояла посреди пустой приёмной и растерянно смотрела, как завхоз Потапов лично снимал картину со стены.

– Приказано на время ремонта повесить у начальника в кабинете, – пояснил завхоз.

– А как же я? – обиженным тоном молвила Шемаханская.

– А ты, голуба, возьми на завтра выходной, – порекомендовал ей Потапов. – Всё равно завтра здесь маляры весь день обои под покраску клеить будут. Так что отдыхай, а с начальником я сам договорюсь!

Майору Пронину по роду его деятельности частенько приходилось сиживать в укромных местах в ожидании злодея. И надо сказать, что часто это были места, не предназначенные для долгого пребывания в них цивилизованного человека. Однажды ему сутки пришлось просидеть в хлеву вместе с тоскливо блеющими овцами: сыщик стойко переносил близкое соседство с источником будущего каракуля, овцы терпеливо сносили присутствие в хлеву потенциального потребителя каракуля.

Обычно томительный процесс ожидания вознаграждался блестящим финалом: майор в одно мгновенье профессионально сбивал преступника с ног и заковывал в наручники.

Организованная им засада в кабинете начальника строительства отличалась комфортом и небольшим техническим сюрпризом, которым Пронин давно хотел воспользоваться, да всё не было подходящего случая. Своим наблюдательным пунктом майор избрал кресло, в которое обычно Романов сажал посетителей. Высокая спинка кресла и кабинетный сумрак надёжно скрывали его от постороннего взгляда.

Сыщик уже стал клевать носом, когда около полуночи послышался скрип паркета, и в замочной скважине осторожно провернулся ключ. Створка входной двери на мгновенье приоткрылась, и едва заметный силуэт метнулся к висящей в простенке картине. На мгновенье незваный посетитель замер, а потом решительно протянул руки к золочёной раме.

Бах! Глухо сработала химическая ловушка и окатила незнакомца синей плохо смываемой краской. Одновременно в кабинете зажегся электрический свет, и сыщик ловко защёлкнул наручники на узких испачканных краской кистях ночного посетителя.

– Удивлены? – прошептали синие губы.

– Скорее нет, чем да! – улыбнулся сыщик и протянул чистый носовой платок. – Не могу сказать, что синий цвет Вам к лицу, так что постарайтесь аккуратно протереть глаза.

Черкасова извлекли из его узилища задолго до прихода в свой кабинет Романова. Для этого Пронин, не церемонясь, поднял с постели главного технолога, в веденьи которого находился контроль за применением магических заклинаний, и от имени начальника строительства приказал ему извлечь Полномочного представителя Президента из временной ловушки.

Главный технолог явился в образе знаменитого чернокнижника и верного сподвижника Петра I Якова Вилеммовича Брюса. Недовольный столь ранним подъёмом и бесцеремонным обращением, он раздражённо брюзжал себе под нос, обещаясь пожаловаться на самоуправство самому Петру Алексеевичу. Однако когда майор подвёл его к картине, брюзжание прекратилось.

– Это и есть метка? – для проформы поинтересовался главный технолог, ткнув пальцем в двенадцатого бурлака.

– Она самая! – весело подтвердил Пронин, который, как обычно по окончанию дела, находился в состоянии лёгкой эйфории.

– Тогда попрошу всех выйти! – строгим тоном распорядился Брюс.

Несколько человек из внутренней охраны здания вывели из кабинета облитую синей краской Шемаханскую, следом за которой гордо шествовал Пронин.

Пока главный технолог с соблюдением всех предосторожностей извлекал похищенного чиновника из временной ловушки, сыщик по телефону связался с дежурным фельдшером и попросил прислать медиков прямо в кабинет Романова. Фельдшер, видимо, с похмелья, перепутал, и решил, что медицинская помощь нужна самому Романову, поэтому поднял среди ночи всех, кого только можно было найти. Через четверть часа возле резиденции начальника строительства стояла карета «Скорой помощи», а в пустой приёмной толпились медики чуть ли не всех направлений в медицине, включая даже главного санитарного врача. Что именно произошло, никто толком не знал, и интрига сохранялась до того момента, пока Брюс не открыл в кабинет дверь, и усталый, но довольный, произнёс: «Я сделал всё, что мог! Можете забирать»! Все гурьбой дружно устремились в кабинет, где на письменном столе в беспамятстве лежал Черкасов. В кабинете почему-то остро пахло озоном, и висела какая-то сиреневая дымка.

– Так всегда бывает, когда во «временной карман» проникаешь, – пояснил главный технолог, после того как врачи на руках вынесли Черкасова из кабинета. – Вот Вы мне, господин майор, скажите, как, по вашему мнению, медики долго совещались? – обратился главный маг к сыщику, забыв о своём обещании пожаловаться на его самоуправство Романову.

– Мне показалось, что непозволительно долго, что-то около получаса, – честно ответил Пронин.

– Ошибаетесь, милейший! – довольным тоном произнёс Брюс. – Это нам кажется, что долго, потому что мы с вами находимся в приёмной, а в кабинете время тычет по-другому. Видите сиреневую дымку? Это и есть результат временной разбалансировки. Правда, величина этой аномалии ничтожно мала, поэтому ничем она нам не угрожает. Пройдёт ещё минут двадцать, и всё наладится само собой. Опасность состояла в том, что при проникновении во временную ловушку, надо умудриться удержать на её горловине защитное поле, иначе наше пространство может затянуть в Безвременье, и тогда вселенная схлопнется! Раз – и всё! Была вселенная, и нет её! И, самое обидное, что о нас даже некому будет вспомнить, потому что нас вроде бы как и не было!

– А что такое Безвременье?

– Вы меня удивляете, господин майор! Вы же сами метку на картине отыскали, а теперь спрашиваете меня о временной ловушке.

– О временной ловушке я слышал, и не один раз, но хотелось бы из уст специалиста услышать, что, же она из себя представляет.

– Безвременье – это, образно говоря, дыра в подкладке между мирами. Там нет разницы потенциалов, а значит, нет течения времени. Природа времени до конца не изучена, но сегодня уже можно определённо сказать, что одним из условий существования или, если хотите, течения времени, есть непрерывное движение различных полей и энергий. По большому счету этот же принцип заложен и в основе биологической жизни. Ведь если разобраться, то жизнь – это непрерывное движение, которое по сути своей имеет главную задачу устранить эту разницу потенциалов, но, как Вы знаете, этого не происходит. Значит, разница между положительно и отрицательно заряженными частицами будет существовать всегда. Из этого следует, что клетки будут продолжать расти и делиться, сердце будет гонять кровь по телу, обеспечивая клетки кислородом, а нейроны будут передавать в мозг электрические сигналы, то есть жизнь будет продолжаться! В Безвременье ничего этого не происходит, поэтому человек, попавший во временную ловушку, долго там не протянет, так как все процессы в его организме просто остановятся.

– Поэтому Шемаханская каждую ночь была вынуждена доставать своего пленника из картины и до утра оставляла в нашем мире, а с наступлением рассвета прятать обратно в прореху между мирами, – вставил своё веское слово сыщик.

– Позвольте, господин майор, указать Вам на техническую неточность. Человек не может существовать в двухмерном мире, то есть его физически нельзя втиснуть в полотно картины. Изображение двенадцатого бурлака явилось всего лишь визуальной меткой в нашем пространстве и времени. Так сказать, точкой отсчёта, с которой следовало начинать магическую работу с временной ловушкой. Кстати о времени! Сейчас почти три часа ночи, и если Вы, господин майор, не против, то я бы хотел отправиться к себе домой, чтобы предаться власти Морфея.

– Я тоже не прочь поспать до прихода Романова пару часиков, – зевнул сыщик и, сняв своё гороховое пальто, принялся устраиваться на ночлег прямо в рабочем кабинете начальника строительства.

5

– Нельзя сказать, что я стал подозревать Шемаханскую с первых минут расследования, – начал рассказ майор Пронин, после того как с удовольствием сделал глоток из большой глиняной чашки со свежезаваренным кофе. Такая же чашка стояла на столе рядом с Петром Алексеевичем, который малую дозировку напитков, так же как и малые архитектурные формы в градостроительстве, не признавал. За столом также находился начальник службы безопасности Малюта Скуратов, который кофе не любил, поэтому перед ним стояла кружка с горячим сбитнем. Узнав о событиях прошедшей ночи, Романов отменил ранее разосланные приглашения на завтрак и пригласил только Скуратова да героя дня (точнее ночи) майора Пронина, поэтому завтрак проходил в особой приподнятой атмосфере.

– Однако я про себя сразу же отметил, что две царственные особы, а Шемаханская, как ни крути, тоже царских кровей будет, находятся между собой в близком физическом контакте. Причём один носитель царской крови – то есть Вы, Пётр Алексеевич, являетесь для второго носителя – Шемаханской, прямым и непосредственным начальником. Такому положению дел должна была предшествовать пускай маленькая, но кровопролитная война. Не буду врать, что информацию я собирал по крупицам, нет! О том, что произошло в первый день между Вами, Пётр Алексеевич, и Шемаханской, мне с удовольствием и во всех подробностях рассказывали все, к кому я обращался с одним-единственным вопросом.

– И что за вопрос такой? – задумчиво поглаживая бороду, подал голос начальник службы безопасности.

– Вопрос простой! Я спрашивал: «Почему Шемаханская, гордая дочь Кавказа, кланяется начальнику по русскому обычаю – в пояс»?

– Представляю, что они тебе, майор, обо мне наговорили! – поморщился Романов.

– А я тебе говорил, Пётр Алексеевич, что гнать надо было эту змею подколодную! – горячо встрял в разговор Малюта. – Так ты же, государь, воспротивился моему пожеланию, дескать, кобылка объезжена, и угрозы не представляет!

– Было такое, признаю! – крякнул Романов. – Гордыня, будь она неладная, опять меня подвела!

– Выяснив наличие и причину конфликта, я предположил, что Шемаханская могла на Вас, Пётр Алексеевич, затаить злобу, что впоследствии и подтвердилось. Но прежде меня насторожил факт отравления рабочего Ивана Дурака. Вернее, даже не сам факт отравления, а то, как он был исполнен.

– Яблоко! – припечатал кулаком по столешнице Малюта. – Прости, государь! Моя вина! Я когда про яблоко узнал, почуял: что-то здесь не так! Не по-мужски как-то. Мужик яду бы в чашу брызнул, или отравы какой в табачок накрошил, а тут – яблоко. Эх, был у меня в руках конец ниточки, а размотать весь клубок не додумался!

– Совершенно верно мыслите, господин Скуратов, – продолжил сыщик. – Я не поленился и проштудировал русскую народную сказку, где юную красавицу травят при помощи яблока. И как вы думаете, кто был отравителем? Правильно – завистливая пожилая женщина! Это ещё больше укрепило меня в мысли, что Шемаханская как-то замешана в исчезновении Черкасова. Поговорив с рабочими, которые мостили тротуар, я выяснил, что Иван Дурак в тот злополучный день приезжал на своей тележке к резиденции и даже привёз какого-то мужчину. Однако подтверждений в том, что он привёз Черкасова, я не нашёл. Зато выяснил, что Иван, стоя под окном, какое-то время курил. Я нашёл на газоне окурок папирос «Север» – именно такой редкий сорт папирос и предпочитал Ванька. Папироска тлеет две-три минуты, в зависимости от того, как часто затягивается курильщик. Значит, у Ваньки было время пообщаться с Шемаханской через открытое в приёмной окно. После этого я провёл нехитрый эксперимент: попытался поймать теннисный мячик, отскочивший от стены на уровне второго этажа, именно от того места, где расположено окно секретаря. Мне это удалось без труда. Значит, теоретически Шемаханская могла бросить Ивану яблоко, как бы в награду.

– В награду за что? – не вытерпел Малюта.

– В награду за то, что он привёз в резиденцию Полномочного представителя Президента, – пояснил Пронин и вновь приложился к чашке. – Однако истинной целью Шемаханской было намерение устранить единственного свидетеля появления Черкасова в резиденции. Утро было раннее, поэтому в здании никого, кроме уборщицы и секретаря, не было. Я выяснил, что уборщица в это время мыла пол в туалете и не могла видеть Черкасова, а рабочие в тот день мостили тротуар за углом здания и тоже не могли видеть, кто входит или выходит из резиденции. Об этом знала и Шемаханская, поэтому смело кинула из окна Ваньке отравленное яблоко.

– Умно! – подал голос Романов. – Прав ты был, Малюта! Нужно было эту змею в первый же день назад отослать!

– Не кручинься, государь! – зловещим шёпотом произнёс Скуратов. – Она и сейчас за своё злодейство по полной мере ответит!

– Так что было дальше? – торопливо поменял тему разговора Пётр.

– Дальше? А дальше был неразменный рубль!

– Который ты обронил в моей приёмной, – уточнил Романов.

– Теперь-то я уже могу сознаться, что никакого неразменного рубля я не терял, и данный артефакт даже в глаза не видывал. Мне нужно было проверить моё предположение, поэтому я специально завёл с Шемаханской разговор о неразменном рубле и даже хотел его показать, да вот незадача – выронил! Выронил я, конечно, не рубль, а всего лишь алтын, да и тот потом незаметно подобрал, но секретарь слышала, как о паркет ударилась и покатилась денежка, поэтому моя коленопреклонённая поза не вызвала у неё никаких подозрений.

– И что же ты нашёл?

– Как я и предполагал, возле порога я нашёл еле заметные следы ожогов, словно кто-то спички тушил о паркет, но тушил их в строго определённом порядке – квадратиками. Такие характерные следы оставляет только малозаметный комплекс «Капкан», который применяется спецслужбами для задержания преступников. Откуда у Шемаханской оказалась эта секретная разработка, предстоит ещё выяснить, но факт, как говорится, налицо! Я предполагаю, что за минуту до появления Черкасова в приёмной, Шемаханская успела раскинуть сеть и включить «Капкан» на полную мощность. Это вызвало скачок напряжения в электросети, и даже временное отключение механизмов на стройке. Об этом Вам, Пётр Алексеевич, в день исчезновения Черкасова дежурным диспетчером была подана докладная записка. Я разыскал эту докладную и убедился, что никаких работ, связанных с большим потреблением энергии, в это время на «объекте» не проводилось, значит, моя версия об использовании спецловушки «Капкан» косвенно подтверждалась. Подтвердилось и время отключения – без четверти восемь.

Тем временем Черкасов, ничего не подозревая, переступил порог и встал на ловчую сеть «Капкана», в результате чего оказался парализованным. Дальше счёт пошёл на минуты, так как в приёмную вот-вот должны были прийти первые посетители, поэтому времени спрятать находящегося в беспамятстве Черкасова, у злодейки практически не было. Я стал рассуждать с точки зрения преступника и задался вопросом: «А как бы я поступил на её месте»? Я долго не мог ответить на этот вопрос, пока мой взгляд не упал на картину Репина «Бурлаки на Волге». Не могу себя причислить к знатокам живописи, но что-то в композиции картины резало глаз. Чтобы не вызвать подозрений, я покинул резиденцию, и в кабинете начальника безопасности скачал из интернета копию, потом вернулся в приёмную и сравнил. Пётр Алексеевич, Вы знаете, сколько бурлаков на полотне изобразил художник?

– Конечно, знаю – одиннадцать!

– На полотне, которое висело в вашей приёмной, их было двенадцать! Двенадцатый персонаж находился между десятым и одиннадцатым бурлаком и, хотя черты лица его были искажены, был он чем-то похож на пропавшего Черкасова. Чтобы проверить свою догадку, я решился на провокацию и написал Вам записку о необходимости имитации ремонта в вашей приёмной. Дело в том, что Шемаханская, являясь довольно сильным магом, сумела спрятать Черкасова в так называемый «временной карман», а на картине оставила метку в виде двенадцатого бурлака. Без этой метки Черкасова нельзя было разыскать в пространственно-временном континууме. И всё бы получилось у неё шито-крыто, если бы не одна маленькая деталь: Черкасова ежедневно необходимо было доставать из «временного узилища», так как живой человек долго там находится не может. Когда картина висела в приёмной, для Шемаханской эта процедура не представляла большой проблемы. Вероятно, она это делала по ночам, когда в резиденции не было ни единой живой души. Поэтому, когда картину под предлогом ремонта поместили в рабочий кабинет начальника строительства, она запаниковала. Думаю, что прошлой ночью она хотела перепрятать пропавшего чиновника, для чего и явилась тайно под покровом ночи в Ваш, Пётр Алексеевич, кабинет, но попала в устроенную мною ловушку.

– Хитро! – покачал головой Малюта. – Я бы так не додумался!

В это время зазвонил телефон, и Романов нехотя снял трубку. В трубке кто-то панически кричал, и Пётр, поморщившись, отодвинул трубку от уха.

– Ничего не понимаю! – произнёс он, бросив трубку обратно на рычаг аппарата. – Дежурный по каталажке докладывает, что Шемаханская сбежала, а вместо неё в камере находится какая-то злобная старуха.

– Если эта змея действительно улизнула, то я всей охране головы оторву! – рыкнул Скуратов и поднялся с места.

– Успокойтесь, господа! – повысил голос сыщик. – Думаю, что в наказании охранников нет нужды, так как Шемаханская сейчас находится именно в той камере, куда её ночью поместили. То, чего так боялась Шемаханская – свершилось, и теперь она находится в своём истинном обличии. Да-да, господа! Гордая красавица за одну ночь превратилась в отвратительную старуху! Рано или поздно с ней это должно было произойти.

– Почему? – нетерпеливо перебил его Романов. – Майор, прекратите говорить загадками!

– Пётр Алексеевич, в тот день, когда Вы воспротивились её любовным чарам, судьба Шемаханской была предрешена: чтобы оставаться молодой и красивой, ей необходима любовная связь. Все её любовники рано или поздно начинали хиреть и умирали. Об этом ещё Пушкин писал в «Сказке о Золотом петушке». Отвергнув Шемаханскую как любовницу, Вы лишили её возможности подпитываться вашей жизненной энергией и тем самым сохранили себе жизнь, а ей укоротили. Шемаханская, конечно, могла найти Вам замену, но боялась Вашего гнева, и того, что, узнав о её любовной связи, Вы депортируете её обратно в «тонкий» мир. Своими действиями Вы не оставили ей выбора. Пропажа высокопоставленного кремлёвского чиновника на территории «объекта», по её задумке, должна была привести к вашей отставке, а следовательно, у неё появлялся шанс стать любовницей нового начальника «объекта». На кону стояли не только её молодость и красота, на кону была её жизнь, и поэтому она рискнула и пошла ва-банк.

На вашем месте, Пётр Алексеевич, я бы постарался как можно быстрее депортировать её обратно, пока она совсем не рассыпалась от недостатка жизненной энергии.

– Да будет так! – повысил голос Романов. – Малюта, чтобы через час этой сучки здесь и в помине не было! Пусть ею занимается Высший Совет.

– Сделаем, Пётр Алексеевич! – потирая руки, радостно произнёс Скуратов. – С превеликим нашим удовольствием!

– Одной заботой меньше стало, теперь надо придумать, как будем объясняться с Кремлёвскими чиновниками по поводу пропажи Черкасова, – тяжело вздохнул самодержец.

– Ну, здесь ещё проще! – заверил начальника «объекта» сыщик. – Предлагаю направить в Кремль ходатайство о представлении Полномочного представителя Президента Российской Федерации Андрея Владимировича Черкасова к высокой правительственной награде за личное участие в разработке и проведении секретной операции по выявлению и ликвидации террористического заговора, имевшего цель помешать строительству важного государственного объекта. Когда Черкасов очнётся, он не будет помнить ничего из того, что с ним произошло. Могу предположить, что его воспоминания обрываются на пороге «Золотых ворот». Поэтому Вы легко убедите его в том, что он, рискуя своей жизнью, вступил в смертельную схватку с коварными террористами-заговорщиками и вышел из неё победителем, правда, с небольшим ущербом для здоровья.

– Толково, – согласился Пётр. – Только есть в твоём блестящем плане одна шероховатость: не дело Полномочному представителю Президента за террористами гоняться! У него совсем другие функции и обязанности.

– Согласен, – кивнул головой Пронин. – Однако дело можно представить так, что ситуация развивалась очень быстро и не было времени на согласование и разграничение функций, поэтому Черкасов, не испугавшись ответственности, возглавил это чрезвычайно важное, но опасное мероприятие.

– Это до того грубо и так нахально, что там, наверху, глядишь и поверят! – усмехнулся Скуратов.

– А-а, да чего там! – махнул рукой Романов. – Как говорится, свинья не выдаст… глядишь, и мы свинью пожалеем! Прикажи, Малюта, борзописцам, чтобы готовили депешу в Кремль, а с Черкасовым я сам переговорю, как только он в сознание придёт. Ну а тебя, господин майор, чем наградить? Говори, не стесняйся!

– Благодарю, Пётр Алексеевич, да у меня всё вроде бы есть. Разве что пальто новое… гороховое! Старое-то совсем поизносилось!

Глава 4 Там на неведомых дорожках…

1

С личной жизнью Русалочке не везло. Бывает в жизни такая вопиющая несправедливость: девушка вроде бы и собой хороша и характер добрый, приветливый, а вот с замужеством никак не получается. И не так было бы обидно, если бы не было выбора, а то ведь и месяца не проходит, чтобы к ней какой-нибудь самостийный королевич или на худой конец принц маленького, как Лихтенштейн, но гордого, как весь Кавказ, государства на огонёк не завернул. Бывало, скрипнет калитка, застучат каблуки офицерских сапог по половицам, а Русалочка уже сама не своя: подхватится, прижмёт руки к груди и гадает – не к ней ли на огонёк нынче счастье завернуть сподобилось? И случалось, что заворачивали путники и именно к ней, к Русалочке синеокой, и тогда стучало сердечко девичье в предчувствии счастья небывалого…!

Да только Счастье ей всё больше с командировочным предписанием попадалось, временное, значит. Приходил срок, и очередной принц, взяв своего белого или какой другой масти коня под уздцы, покидал гостеприимный дом одинокой девушки.

Закрыв за очередным бывшим возлюбленным дверь, Русалочка уходила на берег моря, где садилась на холодный гранитный валун, и безутешно лила в седые солёные волны свои чистые девичьи слёзы.

– Всё сидишь? – бывало, спрашивала её старая Марта – жена трактирщика Яниса, отправляясь поутру на рыбный базар.

– Сижу, – покорно соглашалась Русалочка, и запоздалая слезинка янтарной капелькой падала с её длинных ресниц в море.

– И ревёшь! – продолжала старая перечница.

– Реву, – соглашалась девушка.

– И долго ты так реветь собираешься? – не скрывая ехидства, спрашивала трактирщица.

– Пока счастье своё не встречу, – глотая слёзы, поясняла Русалочка.

– Цистит ты встретишь, а не своё призрачное счастье, особенно если долго на холодном камне сидеть будешь. Кому ты тогда больная будешь нужна? – вопрошала старая женщина и тут же сама отвечала на свой вопрос: – Хотя ты и здоровая сейчас никому не нужна!

– Не правда, бабушка! – возмущалась Русалочка. – Придёт мой день! Будет и в моём доме праздник, и фата у меня будет длинная, и платье белое – самое лучшее! Всё у меня будет! – шмыгала носом девушка. – Всё! Надо только верить! Вон, в соседнем квартале, говорят, тоже девушка наподобие меня жила – Ассоль. Так она каждый день ждала, что приплывут за ней алые паруса и увезут далеко-далеко, в страну, где все люди счастливы. И ведь дождалась! Говорят, приплыл-таки за ней корабль с алыми парусами.

– Кто говорит-то? – недоверчиво усмехалась Марта. – Такие же неудачницы, как твоя Ассоль, сказочку эту и сочинили, а вот были ли на самом деле алые паруса или за девушкой санитарная карета приехала, в период сильного нервного обострения, это надо ещё проверить. Зря ты, милая, себе душу бередишь! Уж поверь моему житейскому опыту – лучше, чем сейчас, уже не будет. Шла бы ты к нам с Янисом в таверну, подавальщицей, или поварихой, всё при деле будешь, и свой кусок хлеба честно заработаешь.

А если будешь умницей, то лет через пять я тебя за своего младшенького, за Юргена сосватаю. Это ничего, что он немножко с придурью, тебе ведь всё равно лучше не найти. Унёс ветер-гуляка твою белую фату, девушка, далеко в море! Хоть реви, хоть кричи, а всё равно не вернёшь! «Венец безбрачья» на тебе, горемычная! Так что ты лучше на моё предложение соглашайся!

– Не надо мне милости вашей! – поднявшись с гранитного валуна, гордо отвечала девушка, оправляя на себе помятую юбку. – Я себе своё счастье своими руками добуду.

– Эх, хвост-чешуя! – горестно вздыхала Марта. – Ещё одна наивная дурочка объявилась! Ты, наверное, знаешь Косую Пегги из нашего квартала, которая содержит «весёлый дом» для моряков. Так вот в её борделе какую девушку ни возьми – или Ассоль в прозрачном платьице или Белоснежка в чёрном белье, и все они в таком виде каждый вечер между столиками с посетителями фланируют. Они раньше тоже пытались добыть себе счастье своими руками. Теперь тоже добывают, но уже не только руками, но и другими частями своего молодого тела. И порой они даже бывают счастливы, особенно после второй кружки крепкого эля. Хочешь повторить их судьбу?

– Не уговаривайте! Я всё равно вашу таверну буду стороной обходить.

– Это ещё почему? – подозрительно прищурилась старая Марта.

– Да потому, что Вы, бабушка, вместе со своим мужем Косой Пегги девушек и поставляете! Я лучше к Ведьме пойду, пусть она мне на счастье погадает.

– Ну-ну! – хмыкнула старуха. – Ты, наверное, помнишь, чем окончился предыдущий визит к Ведьме? Не ты ли во имя любви пожертвовала своими прекрасными волосами и своим звонким голосом? И что из этого вышло, напомнить?

– Так это не моя история, а история моего прототипа. Да и не в сказке я сейчас, а в «Тридевятом царстве», а здесь – на границе миров, развитие событий не предсказуемо.

С этими словами девушка направилась в самый дальний и самый тёмный переулок квартала, где в стороне от всех строений, у самой крепостной стены стоял сложенный из необработанного камня, с остроконечной крышей домик Ведьмы. Домик уныло глядел на мир подслеповатыми слюдяными окошками, и казалось, что в нём никто не живёт. Но приходил вечер и в окне появлялся тусклый отблеск свечи. Ежедневно возле домика колдуньи толпились заезжие туристы. Ведьма показывала им мелкие чудеса, которые по сложности исполнения скорее можно отнести к фокусам, чем к проявлению магических способностей. Посетители охотно покупали у неё амулеты и различные травяные настойки, про которые главный санитарный врач как-то сказала, что они не столько полезные, сколько безвредные. Согласно договору между администрацией «Тридевятого царства» и Ведьмой, последняя могла гадать на картах и кофейной гуще, лечить заикание и заниматься продажей слабосильных амулетов для восстановления потенции. Однако жители тематического квартала «Сказки Андерсена» пользоваться её услугами опасались: ходили слухи, что за хорошую мзду колдунья могла навести порчу или в соответствии с прейскурантом наложить любое проклятие.

На пороге ведьминого дома Русалочка остановилась в нерешительности, но потом вспомнила своего последнего принца, который на деле оказался обыкновенным снабженцем, но на сэкономленные средства жил, как принц, решительно дёрнула за верёвочку.

– Дин-дон, – пропел колокольчик.

– Кто там? – эхом отозвалась колдунья.

– Это я, госпожа, бедная и несчастная девушка, – слезливым голосом затянула Русалочка. – Пришла к Вам за советом и утешением.

После этих слов дверь приоткрылась, и на пороге появился огромный чёрный кот, который сначала обнюхал башмачки девушки, а потом принялся мурлыкать и тереться о её гетры.

– А, это ты, дитя моё! – проскрипела Ведьма из темноты. – Опять по любовной надобности?

– Вы, как всегда, прозорливы, госпожа, – вздохнула Русалочка и стыдливо опустила ресницы. – По любовной!

– Зови меня на голландский манер госпожой Ведь-Вам-Клейн, – прогнусавила колдунья и пнула кота ногой. – Брысь, негодник!

Кот жалобно мяукнул и одним прыжком забрался на печку, откуда намеревался созерцать предстоящий спектакль под названием «Наколдуй мне, бабушка, жениха».

– Заходи, дитя, – позвала девушку Ведьма. – Только чует моё старое сердце, что ты напрасно башмачки топтала: советы молоденьким девушкам я не даю, так как они их всё равно не слушают, а утешить тебя может Йохан, сын кузнеца. Молва утверждает, что по этой части он большой специалист.

– Да я не за этим, – досадливо поморщилась Русалочка. – Мне, бабушка, настоящего сильного чувства хочется, чтобы любовь была возвышенной, взаимной, и до гроба! – мечтательно произнесла девушка и погладила уютно устроившегося на лежанке кота по загривку.

– Мяу! – доверительно произнёс кот и тихонько замурлыкал.

– И чтобы вы жили долго и умерли в один день, – насмешливо продолжила Ведьма. – Где-то я сей пассаж уже слышала, вот только не припомню, где!

– Вы смеётесь на до мной, госпожа, – надула алые губки девушка.

– Смеюсь и не скрываю этого, – закряхтела старуха. – Смеюсь, так как знаю, что любовь – сплошной обман, и люди хорошо знают это, но приходит весна и каждая девушка, каждая вдовица жаждет в очередной раз быть обманутой. Вот и ты пришла ко мне не за советом и утешением, а за очередной порцией обмана. Я даже сейчас отчётливо слышу, как твоё сердечко трясётся, словно овечий хвостик, и пищит: «Обмани меня, бабушка»! Или я не права?

– Вы правы, госпожа Ведь-Вам-Клейн, во всём правы! Вот только любви всё равно хочется.

– Любовь! – скривилась Ведьма. – И что вы, люди, в ней находите?

– А разве в ней нет ничего, кроме страданий и любовных томлений? – воскликнула Русалочка и воздела к небу руки. – Вот Вы, госпожа, столько лет на белом свете прожили, и неужели не можете сказать ни слова в защиту этого самого возвышенного, самого светлого чувства?

– Нехорошо, дитя моё, женщине на возраст указывать! – прогнусавила старуха. – А что касается любви, то сия чаша меня миновала: девственницей я в этот мир пришла, девственницей обращусь в прах. Ну да полно воду в ступе толочь! Вижу, что мне тебя не переубедить, а посему выполню всё, что пожелаешь, если, конечно, в цене сойдёмся.

– Сойдёмся! Обязательно сойдёмся! – захлопала в ладоши Русалочка. – Что Вы хотите в обмен: мои волосы или мой девичий голосок?

– Голос у тебя противный, писклявый, а волос тонкий да ломкий, им даже подушку не набьёшь! – скривилась Ведьма.

– Так что же Вы хотите?

– Ладно, заберу я у тебя голос, но не простой, а избирательный. Будешь на предстоящих выборах за меня голосовать!

– На каких выборах? – удивилась Русалочка, которая по своей сути была глубоко аполитична и не имела никакой политической платформы.

– Я же тебе говорю – на предстоящих! Сейчас «объект» ещё только строится, но придёт время – и он заработает в полную мощность, и обретёт над людьми власть, и станет играть заметную роль в жизни города. Вот тогда и встанет вопрос о прямых и честных выборах во властные структуры особого Тридевятого округа г. Москвы. Не посмеют кремлёвские чиновники навязать нам своих кандидатов в администрацию «объекта». Вопрос этот деликатный и решать его будут путём проведения прямых выборов. Сейчас об этом никто не думает, а зря! Я вот для себя уже и рекламный слоган придумала: «Забудь про магию! Голосуй честно»! Звучит?

– Звучит. А Вы госпожа, от какой партии баллотироваться будете – от Партии Тёмных Сил или от Союза Труда и Магии?

– Самовыдвиженка я! – после небольшого раздумья произнесла Ведьма и почесала на своём породистом носу бородавку.

– А если я проголосую не за Вас, а за другого кандидата? – не унималась девушка.

– Это будет прямым нарушением договора.

– Какого ещё договора?

– Который мы сейчас с тобой подпишем. Пора начинать вести дела цивилизовано. Правда я говорю, Иероним?

– Правда! – промурлыкал кот.

Оглянулась Русалочка, а никакого кота и нет: сидит на лежанке какой-то напыщенный господин в чёрном сюртуке с белым галстуком, перебирает лежащие перед ним бумаги и довольно топорщит усы. Девушка головой замотала, пальчиками глаза протёрла, но странный господин не исчез, а так и остался сидеть на лежанке, раскладывая документы по стопкам, словно пасьянс и напевая вполголоса: «На ваш входящий – наш исходящий….»!

– Значит, ты отдаёшь мне свой избирательный голос, а я со своей стороны обязуюсь обеспечить тебя любимым мужчиной в комплекте с полным набором любовной ерунды. Так?

– Так! – согласилась девушка.

– Иероним, записывай! – повысила голос колдунья, и похожий на кота господин в сюртуке проворно очертив рукой в воздухе круг, достал из него «Паркер» с золотым пером, которым тут же стал что-то быстро писать на листе бумаги с золотым обрезом.

– Пойдём по порядку, – продолжала Ведьма, – конфетно-букетный период, дальше время первых и невинных поцелуев, потом всё по прейскуранту – ночь первой близости…

– Простите, госпожа! – нерешительно перебила её Русалочка. – А нельзя ли ночь первой близости растянуть как-то подольше, а то у мужчин очень уж быстро привыкание наступает, в результате – один голимый секс и никакого романтизма!

– Отчего же нельзя? Можно! – заверила девушку Ведьма и лихо щёлкнула пальцами. – Только это, дитя моё, будет стоить дороже!

– Я согласна! – воскликнула Русалочка и в порыве радости поцеловала колдунье её старую морщинистую руку. – А за ценой я не постою.

– Будь по-твоему, – согласилась колдунья. – Иероним, пометь в тексте договора, что ночь первой близости охватывает период с первого по тридцатое число следующего месяца, с момента подписания договора. Устраивает? – поинтересовалась Ведьма и повернулась к Русалочке лицом.

– Очень даже устраивает, почтенная госпожа Ведь-Вам-Клейн! – радостно захлопала в ладоши девушка.

– Пойдём дальше, – гнусила Ведьма. – Месячник «Ты у меня одна», плюс пару недель заботы и нежности. Корь или ветрянку заказывать будете?

– Зачем? – удивилась девушка.

– Для концентрации усилий на предмете заботы и усиления эффекта нежности: ты заболеешь, а он о тебе заботится будет.

– Нет, не надо никакой ветрянки и прочих заболеваний, – зябко передёрнула плечами Русалочка, представив себя разукрашенной «зелёнкой».

– Тогда, может, он ногу сломает, а ты о нём заботиться будешь. Представь себе: он в гипсе, а ты его с ложечки бульоном потчуешь.

– Трогательно, – согласилась девушка, – но только никакого членовредительства мне не надо.

– Ну, как знаешь! – рассердилась Ведьма. – Я хотела как лучше, да и для секса поломанная нога не помеха.

– Всё равно не надо! – не сдавалась Русалочка.

– Героизм включать будем, или подвиг какой? – не унималась старушка.

– Да что Вы, бабушка, все какие-то экстремальные мероприятия предлагаете! Вот же у вас в прейскуранте чёрным по белому написано: «Тихие семейные вечера, игры в лото и изучения «Камасутры».

– Ты же сама романтизму просила! Ну, как знаешь! Иероним! Запиши ей про «Камасутру» и чтоб, значит, с утра и с вечера! Мне не жалко, пользуйтесь.

Верность включать будем, или сцены ревности предпочитаете?

– Да там уж как получится, – зарделась Русалочка и опустила ресницы.

– Как наколдую, так и получится! – конкретизировала Ведьма. – Ну, так как?

Русалочка, потупившись, скромно молчала.

– Понятно, – сделала заключение ведунья. – Иероним запиши: муки ревности, маленькие семейные ссоры и сладость примирения. Так?

– Так! – кивнула головой заказчица. – И добавьте ещё, чтобы мы жили долго и умерли в один день.

– Не получится, – вздохнула Ведьма. – Договор заключаем на три года, значит, и магическое заклинание продлится не дольше. Если хочешь по истечении трёх лет на кладбище переехать, то это будет последний пункт нашего договора.

– Не надо! – испуганно замотала головой девушка.

– Иероним! Про кладбище не пиши.

– Готово! – промурлыкал господин в сюртуке. – Подписывайте, – и подбросил листы договора в воздух. Ведьма хлопнула в ладоши, и договор оказался в руках у Русалочки.

– Читай и подписывай! – распорядилась любительница голландских имён и сунула девушке в руку гусиное перо.

– Кровью? – с ужасом спросила Русалочка.

– Ты со своей любовью совсем обалдела? – взъярилась Ведьма. – При чём здесь кровь? Я у тебя душу забираю или избирательный голос?

– Голос, – подтвердила политически незрелая Русалочка и проглотила неожиданно возникший в горле ком. – Избирательный.

– Тогда чернилами! – авторитетно заявила старуха.

Русалочка вздохнула и поставила под текстом договора свою роспись, сильно напоминавшую рисунок, который волны оставляют на песке.

– Дело сделано, – подытожила Ведьма. – Договор вступает в действие с момента подписания.

– Это, значит, я сегодня уже могу встретить своего возлюбленного? – радостно воскликнула девушка.

– Можешь, – промурлыкал похожий на кота господин и провёл пальцами по усам, – но не встретишь.

– То есть встречу, но только не сегодня? – не унималась Русалочка. – А когда именно?

– Обещанного три года ждут, – снова промурлыкал Иероним. – Конкретные сроки выполнения отдельных мероприятий в договоре не прописаны. Иди домой и жди, – и чтобы избавиться от вопросов назойливой посетительницы, свернулся клубком и вновь превратился в кота.

– Госпожа Ведь-Вам-Клейн, а что мне грозит за нарушение условий договора? – запоздало спохватилась юридически неграмотная девушка.

– Там… в примечании читай, мелким шрифтом, – махнула рукой старуха.

– Тут много чего написано и как-то непонятно. Не могли бы Вы мне пояснить?

– Отчего не пояснить? – усмехнулась Ведьма и с хрустом потянулась. – Договор-то всё равно уже подписан. Если говорить коротко и конкретно, то у тебя в случае нарушения условий договора вместо ног снова вырастет рыбий хвост.

– И я отправлюсь в Подводное царство к своим родителям и сёстрам? – нетерпеливо перебила её девушка.

– Как бы не так! – усмехнулась Ведьма. – В случае нарушения условий договора ты отправишься в местный дельфинарий. Будешь вместе с дрессированными дельфинами через обруч прыгать, а за это тебя каждый день будут кормить сырой рыбой.

– И долго я так прыгать буду? – цепенея от осознания непоправимой ошибки, спросила Русалочка.

– До тех пор пока тебя – пропахшую рыбой, холодную и скользкую от чешуи – добровольно не поцелует холостой мужчина не старше тридцати трёх лет, имеющий московскую прописку.

– А прописка здесь при чём? – окончательно обомлела от возможной перспективы девушка.

– Уж больно много проходимцев развелось, – покачала седой головой старуха. – С пропиской-то оно надёжней будет!

2

Высоко в небе, разрывая майскую тишину, звонко треснул и раскатисто прогрохотал первый весенний гром. Павел Корчагин привычно вжал голову в плечи и поискал на небе взглядом беловато-серое облачко разрыва шрапнели. Однако вместо разящих стальных осколков на лицо упали первые крупные капли майского дождя. Павел стащил с давно не стриженой головы будённовку и, раскинув руки, подставил лицо под упругие дождевые струи. Снова раздались раскаты грома и свернувшая белым огнём изогнутая молния, словно шашка, выпавшая из ладони сражённого громом Небесного всадника, воткнулась в мокрый чернозём. Весенний ливень набирал силу, а Павел так и продолжал стоять под дождём в насквозь промокшем обмундировании – молодой, хоть и израненный, но живой, и от этого абсолютно счастливый.

Ещё вчера после тяжёлой конной атаки, в которой полегло четверть его эскадрона, он стоял посреди закопыченой и перепаханной снарядами степи, глядел на порубленные тела будённовцев и белоказаков и задавал себе один и тот же вопрос: «За что»?

Вечером он пришёл в палатку командира полка и протянул коряво написанный рапорт.

– Ты что, Корчагин, спокойной жизни захотел? – недобро ощерился комполка Мишка Корж. – Думаешь в тылу за бабскими юбками отсидеться, пока мы здесь свою кровь проливаем?

С Мишкой он воевал с девятнадцатого года, и они не один раз выручали друг друга в бою, поэтому назвать Павку трусом у Коржа язык не повернулся. Однако простить Корчагину его желание уйти в отставку он не мог, поэтому и говорил в лицо товарищу слова обидные и по отношению к Павлу даже несправедливые.

– Ответь мне, Мишка, как конногвардеец, как мой боевой товарищ: за что мы с тобой который год бьёмся?

– Будь на твоём месте кто-то другой, то я бы решил, что передо мной не закалённый в боях будённовец и опытный рубака, а классовый враг и провокатор! – скрипнул зубами Корж. – А если ты забыл, за что мы здесь свои и чужие жизни кладём, по причине контузии или в силу своей политической незрелости, то я тебе напомню. Бьёмся мы с тобой, Павел, за счастье всего трудового народа!

– Уж который год бьёмся, сколько народу положили, а счастья от этого больше не стало, – глухо произнёс Павел и посмотрел в побелевшие от гнева глаза своего командира.

– Да я тебя за такие слова прямо здесь в расход пущу! – зашипел Корж и схватился за висевшую на поясе кобуру. – Без всякого трибунала!

– Врёшь, Мишка, не посмеешь! Не посмеешь, потому как прекрасно знаешь, что каждый из нас в любой момент, пока его шрапнель не продырявила или шашкой голову не снесли, имеет право выйти из боя и навсегда покинуть квартал «Классовой борьбы». Это незыблемый закон «Тридевятого царства»!

Корчагин говорил тихо, уверенно, и его боевой товарищ Корж понимал, что переубедить его не удастся, но всё-таки спросил:

– Ты когда ко мне в полк пришёл, за что воевать собирался?

– Я хотел, чтобы все люди были счастливы, хотя бы в отдельно взятом квартале.

– А сегодня в светлое завтра трудового народа ты уже не веришь?

– Сегодня в бою я первый из эскадрона врубился в оборону «беляков». Из окопа выскочил солдат и пытался достать меня штыком. Я срубил его одним ударом и уже собирался двинуться дальше, как вдруг увидел, что в меня из нагана целится молоденький прапорщик. Время было упущено, и я понимал, что взмахнуть шашкой и достать его уже не успеваю. И тут я узнал его – это был Венька Трофимов, паренёк из моего довоенного детства! Мы с ним во дворе вместе в лапту играли, вместе в одну гимназию ходили. Разница была лишь в том, что отец у Веньки держал скотобойню и мясную лавку, а у моего отца ни лавки, ни скотобойни не было. Зато у меня была мечта сделать всех людей равными и счастливыми.

Венька тоже узнал меня, для него я тоже был мальчишкой из его сытого и безоблачного детства, поэтому он замешкался и не нажал на курок. Этих секунд мне было достаточно! …Он так и умер с открытыми глазами и удивлением на лице. После боя я похоронил его в том же окопчике – его и убитого мною солдата. А теперь я пришёл, чтобы спросить тебя: «За что»? Скажи мне, Корж, за что сегодня я положил в степи четверть своего эскадрона? За что убил Веньку Трофимова, и солдата, имени которого я даже не знаю? Ведь они тоже воевали за Россию, за свои идеалы, и они тоже хотели сделать жизнь лучше – так, как они это понимали.

Корж! И они, и мы воюем за одно и то же: за лучшую жизнь, и никто из нас не собирается уступать! Этой бойне не видно конца. Я не верю, что счастье можно добыть в этой кровавой мясорубке. А если нет веры, то тогда незачем садиться в седло и в очередной раз с шашкой наголо скакать на пулемёты. Пойми Корж, то, за что мы бьёмся – это мираж. Мне не страшно отдать свою жизнь за высокую идею, но умирать за призрачное счастье я не хочу. Поэтому я ухожу! Прощай, Мишка!

С этими словами Павел отцепил от пояса шашку и вынул из потёртой кобуры воронёный наган. Оружие он бережно положил на пустые снарядные ящики, которые служили комполка рабочим столом, и вышел из палатки.

На следующее утро Павка проснулся в незнакомом помещении, похожем на больничную палату, только с большими занавешенными белыми гардинами окнами. Кроме него в палате мирно спали ещё два постояльца – старик с загорелым до черноты лицом, и совсем ещё юный паренёк, у которого в изголовье на перевязи висела настоящая шпага, а на прикроватной тумбочке лежал украшенный пером неведомой птицы чёрный берёт.

– Ну, вот я и на «пересылке», – догадался Корчагин. «Пересылкой» называли место, где такие, как он, ожидали решения по смене тематического квартала, а порой даже и образа. Никто не знал, как именно выглядит «пересылка», но разговоров ходило о ней много – один другого удивительней.

На противоположной стене палаты висел самый настоящий репродуктор, который по задумке авторов «пересылки» должен был хранить многозначительное молчание и оживать только в особо ответственный момент.

– Кхе, кхе! – откашлялся репродуктор, и мальчик на соседней койке мгновенно проснулся, сел на кровати и торопливо надел на голову берёт.

– Маленький принц! – строго сказал репродуктор металлическим голосом. – На выход!

Юноша вздохнул, нацепил шпагу и, не прощаясь, вышел из палаты.

– Бедняга! – сказал проснувшийся старик.

– Почему? – тихо спросил Павка.

– Потому что на смену образа пошёл, а это всегда тяжёлая психологическая ломка.

– Чем же ему образ не угодил? – удивился вчерашний конармеец.

– Быть принцем непросто, а быть Маленьким принцем непросто вдвойне! Не каждый может отвечать за всю планету и при этом не ожесточиться сердцем. Он не смог. А Вы сами-то здесь почему оказались?

– Я по ранению, – смутился Павка. – Воевал, неоднократно был ранен, теперь вот комиссовали. Наверное, направят на лечение.

– Ну-ну, – сказал старик. – Всё может быть, – и натянул на голову одеяло.

Павел помедлил, а потом нерешительно спросил:

– Простите, дедушка! А Вы здесь почему?

– Почему? – переспросил старик и выпростал голову из-под одеяла. – Потому что я ненавижу море!

Павка море никогда не видал, но всегда мечтал, что после победы Мировой революции поедет на море, в санаторий, залечивать полученные в классовой борьбе раны. Море в его представлении было ослепительно синим, с белыми барашками волн и ласковым прибоем. Как можно ненавидеть такую красоту, Корчагин не понимал.

– Простите, а за что Вы его ненавидите? – снова обратился он к старику.

– За то, что оно море! – зло ответил старик и снова укрылся одеялом с головой.

– Кхе! – сказал громкоговоритель и все в палате замерли. – Павел Корчагин, на выход! – решительно потребовал металлический голос.

– Прощайте, дедушка! – сказал Павка, натягивая на голову пропахшую порохом и горьким полынным запахом будённовку.

– Прощай, парень! – отозвался старик. – Если вдруг встретишь Хемингуэя, привет ему передай.

– Передам, – пообещал бывший боец за счастье всего трудового народа. – А от кого привет-то?

– От меня, от старика! – и старик ткнул себя в грудь сухим кулачком. – Так и скажи: «Привет Вам от старика»! Он поймёт!

Павка кивнул головой и, прихрамывая на правую ногу, вышел из палаты.

Перешагнув порог палаты, Павка попал в круглый зал, в центре которого располагался массивный письменный стол, за которым сидела одетая в белый халат женщина. У женщины было строгое лицо и внимательные серые глаза. Павка немного растерялся, а потом припомнил, что именно её он видел на плакате «Товарищ! Кипяти воду, не допускай распространения дизентерии»! За спиной у женщины по всей окружности зала располагалось множество безликих дверей.

– Павел Корчагин? – официальным тоном уточнила незнакомка и взяла в руки какой-то документ.

– Так точно! – по-военному ответил Павка. – Красноармеец Корчагин.

– Очень хорошо, – продолжая вчитываться в документ, произнесла строгая женщина и зачем-то включила стоящий на столе вентилятор.

– Ваш диагноз – утрата прежних идеалов как следствие переоценки моральных ценностей. Это так? – продолжила разговор незнакомка.

– Наверное, – растерялся Павел, так как всё происшедшее с ним он формулировал проще, одной фразой: утрата веры. – Вам видней!

– Чего от нас хотите? – уточнила женщина и взяла в руки карандаш.

– Хочу уйти в другой квартал – туда, где нет ни войны, ни классовых битв. Покоя хочу. Вот отдохну немного, а потом заживу мирной жизнью: работать устроюсь, женюсь, детей нарожаю.

– Понятно. Неплохая программа, – по-доброму улыбнулась женщина. – Однако все ветераны боевых действий в той или иной степени страдают посттравматическим синдромом, и Вы не исключение. К мирной жизни Вы ещё не готовы, необходимо пройти небольшую психическую коррекцию. Сейчас мы Вас направим в более-менее спокойный квартал, там и отдохнёте, – улыбнулась незнакомка, после чего что-то чиркнула карандашом в документе и бросила его под воздушную струю вентилятора. Воздушный поток подхватил казённый лист и понёс в открывшуюся дверь.

– Вам туда, – сказала напоследок женщина и ткнула пальцем в открытую дверь. – Следующий!

3

Первое, что увидел Павел, очутившись в новом квартале, было море. Море сердилось, и седой прибой яростно накатывал на гранитные валуны. Несмотря на позднюю весну, на побережье дул пронизывающий холодный ветер. Солнце периодически выскакивало из-за рваных серых облаков, для того чтобы оживить унылый прибрежный пейзаж и поиграть бликами на морской волне. Корчагин зябко передёрнул плечами, глубже натянул на голову будённовку и направился в сторону городка, верхушки остроконечных крыш которого виднелись из-за соснового бора.

Приморский городок оказался небольшим, но аккуратным поселением рыбаков, торговцев, мастеровых и прочего люда, жизнь которого неразрывно связана с морем. Тропинка, идущая через сосновый бор, вывела Павку прямо на пристань, возле которой чалилось с десяток рыбацких фелюг. Павел обратил внимание, что одеты моряки по моде 18-го века, а находившаяся на пристани детвора щеголяла в полосатых чулках и деревянных башмаках.

– Интересно, в какой это я век попал? – подумал Корчагин. – И на каком языке они тут общаются?

– Чужеземец! – окликнула его пожилая женщина на чужом, не русском языке, но Павел с удивлением отметил, что язык этот он понимает, как свой родной.

– Я к Вашим услугам, – откликнулся Павел и обозначил лёгкий поклон.

– Чёрт! Что это со мной? – удивился бывший будённовец. – Никогда я раньше эти буржуазные выкрутасы не делал, да и слов таких прежде не говорил. Верно, докторша говорила про пост… чёрт его знает какой синдром, но, кажется, он на меня уже действует.

– Чужеземец, ты, верно, впервые в наших краях?

– Да, уважаемая, сегодня первый день, как Провидение привело меня в ваш маленький город.

– Меня зовут тётушка Марта, а как твоё имя, чужеземец?

– Меня зовут Пауль по прозвищу Корчага.

– Ты, Пауль, верно нуждаешься в крове и пище? Пойдём, я покажу тебе нашу с мужем таверну. Там есть всё, чтобы такой мужчина, как ты отдохнул после долгой дороги. Надеюсь, у тебя найдётся немного монет, чтобы заплатить за хлеб и вино.

– У меня только пластиковая карта «Хоум-Кудесник– Банк», – спохватился Павка. – Принимаете?

– Отчего же не принять? – рассудительно ответила старая Марта. – Чай, не на задворках средневековой империи проживаем, а в тематическом квартале «Тридевятого царства»! Терминал у меня в таверне исправен, так что можешь тратить заработанные гульдены сколько душе угодно. Деньги-то по жизни чем зарабатываешь? На лихого человека ты вроде не похож, но хромаешь, словно конокрад, которому ноги селяне за его лихоимство перебили.

– Нет, уважаемая Марта. Я не конокрад и вообще не лиходей. Я воин, а ногу повредил в бою, когда раненый упал с лошади.

– Значит, ты, Пауль по прозвищу Корчага, отставной солдат, – подытожила трактирщица и остановилась, чтобы разглядеть будущего постояльца получше. – Тебе примерно тридцать лет, судя по твоим седым вискам, ты много пережил, но ни дома, ни семьи у тебя нет. Несёт тебя ветер странствий словно колючку «перекати-поле», а куда несёт, ты и сам не ведаешь! Может, в нашем местечке твоя душа за что-нибудь зацепится. Мужчин в нашем городе не так уж и много. Каждый год море забирает себе двух, а то и трёх рыбаков, так что ты бы пришёлся ко двору наших вдовушек.

За разговором Павел не заметил, как брусчатая мостовая привела их к таверне «Тихая заводь».

– Вот мы и дома! – повеселела старая Марта. – Заходи, Пауль, я приготовлю тебе комнату на втором этаже. В ней раньше жил Ханс – корабельный лекарь.

– А сейчас что, съехал? – осматривая расположенный на первом этаже пивной зал, поинтересовался Павка.

– Ага, съехал… на кладбище. – буднично ответила трактирщица. – Повадился наш Ханс последний перед своей безвременной кончиной месяц в «весёлый дом» Косой Пегги ходить. Дело житейское, и нет в нашем городе моряка, которого хотя бы раз не приголубила в своей постели одна из девушек Пегги. Да только запал наш Ханс на Худую Кристину – девушку худосочную, но до любовных утех очень даже охочую. Я, как только об этом узнала, то сразу сказала: «Быть беде»! Потому как к Кристине каждую неделю после возвращения с моря Удачливый Вилли захаживал. Удачливым его звали потому, что не было ни одного дня, когда бы его фелюга пришла с моря пустая. Удачливый был рыбак, оттого лишние денежки у Вили и водились. А как зазвенит в его кармане лишний гульден, то Вилли сразу же его несёт в мою таверну. Бывало, он весь вечер пиво пьёт, а к полуночи волочит свои непослушные во хмелю ноги в «весёлый дом» Пегги. Не знаю, каким он любовником был, но помахать во хмелю кулаками очень даже любил, за что неоднократно сиживал в нашей местной каталажке. И вот однажды безлунной ночью на узкой тропинке возле домика Пегги столкнулись Ханс и Вилли. Тропинка была узкая, а ночь тёмная, поэтому оба моряка, недолго думая, схватились за ножи. Не знали они, что в эту ночь удача отвернулась от обоих, и рассвет уже никому из них не суждено было встретить.

– Да-а, печальная история, – задумчиво произнёс Павка.

– Я бы тоже считала эту историю грустной, – деловито звеня ключами, буднично произнесла Марта, – если бы за день до смерти Ханс не заплатил мне за постой на три месяца вперёд! Вот твоя, Пауль, комната! Как видишь, у Марты в доме всегда порядок: простыни чистые, полы метёные! Если пожелаешь, то еду тебе будут прямо в номер подавать.

– Спасибо, тётушка Марта, но только я никогда один за стол не сажусь – не по-людски это!

– Вижу, что хороший ты парень, Пауль. Может, какой нашей девушке и повезёт, если ты её в жены возьмёшь.

– Может и повезёт, – легко согласился ветеран классовых сражений. – Только я о женитьбе ещё не думал. – Вот кредитка, возьмите, тётушка, за месяц вперёд.

– А что будет через месяц? – вздохнула трактирщица. – Опять по свету бродяжничать пойдёшь?

– Не знаю, тётушка. На войне далеко загадывать было не принято. Может и позовёт меня за собой ветер странствий, а может, моя измученная душа найдёт утешение в доме молодой вдовушки. Как знать!

На том и расстались.

Спал Павка в эту ночь крепко, без сновидений. Только под утро пришёл к нему во сне Стёпка Ремнёв – эскадронный командир, подло убитый махновцами год назад. Был он при полном параде, даже сапоги ваксой начищены. Бряцая шашкой, зашёл Степан в комнату и молча стал возле его изголовья. Молчал и Павка, чувствуя на себе укоризненный взгляд погибшего товарища. Корчагину очень хотелось оправдаться перед Ремнёвым, хотя оправдываться ему было не в чем.

Проснулся Павка с мокрым от слёз лицом. Рядом с постелью на табурете сидела старая Марта.

– Ты ночью во сне сильно кричал, – сообщила ему Марта. – Я зашла к тебе в комнату и попыталась тебя разбудить, да не смогла. Так и просидела на табурете до самого утра, вытирая тебе слёзы.

– Разве я плакал? – смутился Корчагин.

– Не надо, солдат, стесняться слёз, – покачала головой Марта. – Через них твоя душа от боли освобождается. Мужчины редко плачут, но, случается, всё-таки плачут.

Глава 5 Не всё спокойно в Датском королевстве

Датский квартал ещё сладко спал и видел сны, когда на рассвете о деревянное покрытие старого причала ударилась чёрная птица и превратилась в инспектирующее лицо или, проще говоря, в инспектора. Инспектор был наделён широкими полномочиями, и видимо поэтому в квартале он появился в форме майора НКВД. Майор привычно одёрнул гимнастёрку и взглядом обшарил территорию причала в поисках делегированных городским Советом граждан для торжественной встречи. Однако встречающих почему-то не оказалось. Лучшие люди города на причал почему-то не явились, а редкие в это утро жители квартала если и забредали по какой-либо надобности на причал, то на проверяющее лицо и его военную форму косились неодобрительно. Точнее всех выразился старый китобой Юрген, который страдал старческой бессонницей, поэтому каждое утро приходил на причал выкурить трубку и встретить восход солнца.

– Кого это ещё море принесло на нашу голову? – неодобрительно произнёс старый рыбак. Юрген на старости лет стал глохнуть, поэтому, как все слабослышащие, говорил громко. Инспектор услышал недовольное бормотание старика, но виду не подал. Солнце уже полностью вышло из моря и бликами играло на хромовых голенищах офицерских сапог проверяющего, а делегации горожан так и не было. Инспектор выкурил папироску, потом вторую, и недобрым взглядом посмотрел на спящий город.

– Ладно, сукины дети! – сквозь зубы произнёс майор, бросая окурок в море. – Я вам это припомню! – и, стуча подкованными каблуками по деревянному настилу причала, решительно зашагал в сторону набережной.

– Где тут у вас исполком? – обратился майор к вышедшему на крыльцо глотнуть свежего воздуха Большому Йохану. Йохан был пекарем, поэтому вставал раньше всех жителей квартала. Пекарь сдвинул припорошённые мукой брови и непонимающе уставился на инспектора.

– Я говорю, где у Вас тут мэрия? – поправился майор.

– Нет у нас никакой мэрии, – пробасил пекарь. – Если Вы ищите Костлявую Мэри, то старушка сейчас живёт в Верхнем городе у своей дочки, которая фигурой тоже не блещет, хоть и съедает за завтраком дюжину моих рогаликов.

– Власть в вашем городе есть? – обескураженный таким положением дел спросил майор и снял с головы фуражку.

– Власть? – переспросил Йохан. – Власть в нашем городе имеется! Без власти никак нельзя, – назидательно произнёс пекарь. – Через три улицы от моей пекарни будет Круглая площадь, – и Йохан показал рукой на видневшуюся из-за домов верхушку красной черепичной крыши. – Так вот там находится пожарная каланча.

– Неужели? – саркастически усмехнулся майор и нервно поправил висящую на поясе жёлтую кобуру.

– А напротив каланчи в двухэтажном доме под зелёной черепицей находится наша городская каталажка, – пропустив замечание собеседника мимо ушей, продолжил пекарь. – Господин директор тюрьмы изволит проживать на втором этаже, а на первом содержат в камерах воров, бродяг, дебоширов и прочих неблагонадёжных лиц.

– Уф! – сказал майор. – Вы просто сняли камень с моей души!

Город, в котором нет мэра, но есть своя тюрьма, ещё не полностью потерян для цивилизованного общества.

Может, у вас и уголовная полиция имеется?

– Имеется, – кивнул белым колпаком Йохан. – Господин обер-полицмейстер Мартин Берг и его подчинённый сержант Кляйне Кай проживают в одном доме вместе с директором тюрьмы, а рядом с тюрьмой находится полицейский участок.

– А рядом с полицейским участком расположено похоронное бюро, – не скрывая сарказма, предположил проверяющий.

– Вы совершенно правы, – оживился Йохан. – Хмурый Томми содержит погребальную контору «Вечный покой» как раз рядом с полицейским участком.

– Благодарю Вас, товарищ! Вы всё прекрасно мне разъяснили! – с чувством произнёс майор. – А я-то уже был склонен думать, что у вас тут сплошная анархия. Могу ли я пожать руку представителю трудового пролетариата?

– Я пекарь, – уточнил Йохан, пожимая руку офицеру госбезопасности.

– Это ничего, – заверил его майор. – Это мы скоро исправим.

И майор, расставшись с потенциальным подследственным, стуча подковками по булыжной мостовой, направился в центр города.

В это солнечное утро обер-полицмейстер Мартин Берг был поднят с постели на два часа раньше обычного. Сержант Кляйне Кай, который обычно спал, то есть дежурил ночью в участке, срывающимся голосом сообщил ему, что прибыл проверяющий офицер, который требует, чтобы обер-полицмейстер немедленно явился для проведения инспекции.

Когда Мартин Берг зашёл в участок, то первое, что он увидел, была распахнутая дверь его служебного кабинета. На его месте сидел коротко стриженый незнакомец в офицерской форме странного покроя.

– Я здешний обер-полицмейстер, – представился Мартин Берг.

– Майор госбезопасности Ежов, – представился проверяющий и отдал честь. – Я направлен в ваш квартал для проведения внеплановой инспекции. Вот предписание.

– Сколько служу, а под проверку первый раз попадаю, – признался обер-полицмейстер, беря предписание в руки.

– Лиха беда начала! – заверил его майор. – Садитесь, побеседуем.

– Что именно Вы, господин майор, хотели бы знать о нашем квартале? – вежливо уточнил Мартин Берг.

– Господа в Париже! – скривился майор. – Рекомендую обращение «товарищ майор», а ещё лучше «гражданин начальник», хотя с этим спешить не будем. Для начала обрисуйте мне криминогенную и политическую обстановку в городе и предоставьте рабочую документацию.

– Это можно, – кивнул головой обер-полицмейстер. – Сержант, принесите товарищу майору учётный журнал.

– Сию минуту, господин обер-полицмейстер! – отозвался Кляйне Кай и метнулся к себе за перегородку.

– Вот вся документация, – довольно произнёс сержант и положил на стол огромный гроссбух в потёртой обложке.

– Что это? – поморщился Ежов и брезгливо пальцем перевернул обложку.

– Это учётный журнал, – охотно пояснил Мартин Берг. – В нём сержант Кляйне Кай каждый день фиксирует имена и фамилии горожан, доставленных в полицейский участок за правонарушения, о чём докладывает мне письменным рапортом. Я ежедневно накладываю на рапорт свою резолюцию. Вот, например, запись за прошлую пятницу: «Рыбаки Алко Тырсу и Эйхман Вайс доставлены в участок в девять часов вечера за драку в таверне «Тихая заводь». Ниже Вы изволите видеть мою резолюцию: «Драчунов Алко Тырсу и Эйхмана Вайса держать в «холодной» на воде и хлебе два дня»!

– Два дня? – напрягся майор Ежов. – Два дня? Почему два дня, а не пятнадцать суток или, скажем, десять лет без права переписки?

– Они же рыбаки, – словно ребёнку, терпеливо пояснял майору обер-полицмейстер. – Им в море надо, сейчас как раз селёдка пошла. Если они в море не выйдут, то кто их семья кормить будет? А продержи я их десять дней в «холодной», сколько бы я на них казённых денег извёл?

– Вы какой статьёй уголовного кодекса, или какого другого Уложения законов руководствовались? – холодно поинтересовался Ершов и при этом что-то пометил у себя в блокноте.

– Нет у нас никакого Уложения, – признался обер-полицмейстер.

– А чем же Вы руководствуетесь? – удивился проверяющий.

– Здравым смыслом, – пояснил обер-полицмейстер. – Здравым смыслом и житейским опытом. Я лично решаю, кому какое наказание определить.

– Лично? – привстал со своего кресла майор. – Я не ослышался – лично?

– Совершенно верно, товарищ майор. Уж мне ли не знать, кто из местных жителей на что способен! Одному достаточно ночь провести в участке, а другому и трёх дней бывает одуматься мало, но такие нарушители у нас наперечёт!

– Вы кому, обер-полицмейстер, подчиняетесь?

– Никому! Я здесь представитель закона, и поверьте, товарищ майор, этого достаточно, чтобы поддерживать в городе порядок.

– Нет, это какой-то бред! Какая-то фантасмагория! – пробормотал Ежов, опустившись в кресло. – Вы не можете определять ни степень вины, ни соразмерность наказания.

– Почему же не могу? – удивился Мартин Берг. – Как видите, могу, и даже неплохо.

– Этим должны заниматься следственные органы и суды! – сорвался на крик проверяющий. – А Вы подменяете собой и суд, и следствие, и уголовный кодекс.

– Никого я не подменяю, – возразил обер-полицмейстер. – Я тут сам по себе, и со своей задачей справляюсь!

– «Справляюсь»? – передразнил его инспектор. – Тогда покажите мне план по профилактике тяжких преступлений, – ехидным голосом предложил проверяющий, продолжая при этом листать свой блокнот.

– Нет у меня никакого плана, – насупился обер-полицмейстер. – Нет, и никогда не было!

– Зато у вас есть факт поножовщины, и два, подчёркиваю – два трупа! – снова повысил голос Ежов. – И как Вы мне это поясните? – и майор выразительно потряс блокнотом перед самым носом обер-полицмейстера.

– Это трагедия для всего нашего квартала, – скорбно произнёс Мартин Берг и при этом поднял глаза к небу.

– И какой же Вы сделали вывод из этой… трагедии? – продолжал «наезжать» на обер-полицмейстера майор.

– Я запретил рыбакам на берегу иметь при себе ножи, а наш пастор Квинт прочёл проповедь, где осудил человеческую гордыню и горячность. Мы все оплакиваем лекаря Ханса и Удачливого Вилли, но мы и осуждаем их неразумный поступок.

– Осуждаете? – снова приподнялся со своего места инспектор. – Сильно сказано! Высшая мера – ничто по сравнению с вашим осуждением.

– Ладно, – примирительно произнёс проверяющий и нервно закурил. – С криминальной обстановкой разобрались, теперь доложите, как у вас в квартале обстоят дела с паспортным режимом? Хотя о чём я спрашиваю? – спохватился майор. – В городе, где отсутствует вертикаль власти и всё решает обер-полицмейстер, паспортов может и не быть! Так?

– Так, – подтвердил Мартин Берг и скрестил руки на груди. – Этих самых паспортов у нас действительно нет, но я отлично знаю всех, кто к нам приехал, когда приехал, зачем приехал и у кого приезжий живёт. И если чужак пришёлся нам не по душе, я лично выдворяю его за пределы нашего квартала.

– Надо же: паспортно-визовая служба в одном лице! – хмыкнул майор. – Тогда доложите мне о всех приезжих за последний месяц.

– За этот месяц кроме вас, товарищ инспектор, в квартале больше чужаков не было. А вот в прошлом месяце к нам прибыл чужеземец из квартала «Классовых битв» для поправки здоровья. Об этом меня уведомили письменно работники «пересылки».

– Кто таков? – подался вперёд инспектор.

– Некто Пауль по прозвищу Корчага – бывший солдат. О себе он рассказывает мало, пиво пьёт умеренно, в скандалах замечен не был. Нынче Корчага проживает у Русалочки на Прибрежной улице.

– Сожительствует? – уточнил инспектор.

– Проживает! – настоял на своей формулировке обер-полицмейстер.

– Ладно, пусть будет по-вашему. Покажите уведомление! – потребовал инспектор.

– Я бы с радостью, – замялся обер-полицмейстер, – но неделю назад сержант Кляйне Кай на ужин поел бобов, и ночью у него прихватило живот. В общем, случилось так, что в темноте сержант взял не ту бумагу и использовал её не по назначению. Вернее, по назначению, но не ту бумагу.

– Дальше можете не объяснять! – нарочито елейным голосом отозвался инспектор. – Я уже догадался, что делопроизводство у вас на высоком уровне! – и он брезгливо ткнул пальцем в гроссбух. – Ладно! Поехали дальше!

– Куда поехали? – не понял присказки обер-полицмейстер.

– Будь моя воля, то Вы бы со своим сержантом уже давно ехали в направлении Магадана или Беломорканала, – охотно пояснил офицер госбезопасности. – А сейчас доложите мне, какой у вас в квартале политический климат.

– Климат у нас известное дело – морской, а политики мы не касаемся, – не задумываясь, выдал Мартин Берг.

– То есть Вы хотите сказать, что во вверенном Вам квартале нет противоречий между трудом и капиталом, что у вас не действуют законы классовой борьбы, и что Вы своим устным распоряжением вообще отменили понятие «прибавочная стоимость».

– Я не совсем понимаю, о чём Вы, товарищ инспектор, говорите, но могу сказать точно, что никакие законы в нашем Датском квартале я не вводил и не отменял, а вот то, что перекупщики занижают цены на рыбу – так это всем известно. Не секрет, что через час они продадут эту же рыбу на центральном рынке, но уже в три раза дороже!

– Дайте угадаю! – перебил его майор. – Со спекулянтами Вы тоже не боретесь. Я угадал?

– А чего с ними бороться? – удивился обер-полицмейстер. – У нас свободный рынок и каждый может назначить за товар ту цену, которую считает нужной. А вот будут ли у вас за эту цену товар покупать – это ещё вопрос!

– Убийственная логика! – процедил сквозь зубы инспектор. – Я даже слышу, как после ваших глубокомысленных выводов автор «Капитала» в гробу перевернулся! Я так понимаю, что о политически неблагонадёжных лицах и о политическом сыске мне даже спрашивать нет смысла?

Обер-полицмейстер не понял вопроса, но на всякий случай в знак согласия кивнул.

– Я так и думал! – вместе с облаком табачного дыма выдохнул майор. – Дальше я хотел проверить условия содержания подследственных, но я так понимаю, что тюрьму инспектировать – только время терять?

– Тюрьма – она и есть тюрьма, – изрёк молчавший доселе сержант Кляйне Кай. – Наша каталажка ещё лет сто простоит и не покосится.

– Глубокая мысль! – покачал головой майор. – Я даже не буду пытаться её опровергнуть. Сидельцы в вашей каталажке имеются?

– Большую часть времени она пустует, – отозвался обер-полицмейстер. – Разве что по пятницам, когда в квартале танцы, мы в неё закрываем пару-тройку выпивох, чтобы проспались до утра.

– Тюрьма и вытрезвитель в одном флаконе! – подытожил инспектор. – Лихо! Так сказать, в духе времени!

– Может, это и не совсем правильно, – снова замялся обер-полицмейстер, – но я считаю, что помещение не должно пустовать.

– Вот здесь я с Вами, обер-полицмейстер, полностью согласен! – ухмыльнулся Ежов. – Пустая тюрьма – это нонсенс, я бы даже сказал – должностное преступление.

С этими словами проверяющий инспектор спрятал в карман гимнастёрки свой блокнот, надел на голову фуражку с синим верхом, и вышел за порог полицейского участка.

Что с ним стало дальше – неведомо, но сержант Кляйне Кай обычно после второй кружки пива начинает утверждать, что за порогом майор госбезопасности ударился оземь, обернулся чёрным вороном и скрылся в сумраке ночи.

– Ты что-то путаешь! – обычно пытаются поправить сержанта собутыльники. – Когда проверяющий офицер уходил, был ясный полдень.

– Нет! – мотал головой сержант. – Запомните сами и передайте другим: если Госбезопасность чем-то недовольна – над головой народа сгущаются тучи и в стране наступает ночь!

Глава 6 Романсы и финансы

Как и в любом благородном деле, в организации «Тридевятого царства» присутствовала коммерческая составляющая. Особенно заметной она стала после того, как начальник строительства утвердил проект «Хоум-Кудесник-Банка».

– Надо брать финансовые потоки под свой контроль! – сказал на производственном совещании Пётр Алексеевич и приказал послать в Высший совет запрос на двух специалистов – директора банка и его заместителя.

Через день в его приёмной в ожидании аудиенции, переминались с ноги на ногу сотрудники ещё несуществующего банка.

Директором будущего «Хоум-Кудесник-Банка» был назначен синьор Помидоро – жгучий итальянец с красным лицом, чёрными набриолиненными волосами, и голубыми, как итальянское небо глазами. Его смуглолицый заместитель – он же начальник депозитного отдела – являл собой полную противоположность своему начальнику. Заместитель был одет в парусиновый летний костюм, голубую рубашку с распахнутым воротом и кремовые штиблеты. На его смуглой шее на золотой цепочке болтался электронный ключ от депозитария, а на безымянном пальце правой руки покоился массивный золотой перстень с электронным чипом допуска в денежное хранилище. Смуглая кожа, раскосые глаза, а также привычка носить массивные золотые украшения выдавали в заместителе уроженца Средней Азии.

Романов по очереди пожал им руки и пригласил для короткой беседы к себе в кабинет.

– Давайте познакомимся ближе, – предложил начальник строительства. – У меня, конечно, есть ваши рекомендательные письма, но хотелось бы послушать каждого из вас. Начнём с Вас, господин директор.

– Джузеппе Помидоро – уроженец Неаполя, – представился итальянец. – Я окончил университет в Риме по специальности банковское дело и вот уже пятнадцать лет работаю в банковской сфере.

– Для Вас назначение в «Хоум-Кудесник-Банк» является повышением?

– Си, господин Романов, – утвердительно ответил итальянец. – До этого назначения я был заместителем директора коммерческого банка в Палермо.

– Надеюсь, Вы справитесь с возложенной на Вас ответственной миссией.

– Си, сеньор Романов! Если я не справлюсь, то на ваших глазах съем собственную шляпу! – эмоционально заверил его итальянец и коснулся своей непокрытой головы.

– Тогда уж лучше галстук! – пошутил Пётр Алексеевич.

– Как прикажете, сеньор! – не понял шутки Помидоро и принял последнее уточнение всерьёз.

– Теперь Вы! – и Романов кивнул в сторону заместителя.

– Али, – коротко представился заместитель и привычно обозначил поклон.

– А если полностью? – предложил Романов.

– Али-Баба, – немного смущаясь, повторил заместитель, – но Вы, уважаемый, можете называть меня Алексеем Борисовичем. Родился я в Фергане, высшее юридическое образование получил в Ташкенте.

– В ваших рекомендациях отмечено, что Вы начинали как частный предприниматель.

– Это так, господин Романов. На заре своей предпринимательской деятельности я создал посредническую фирму, которая занималась военными поставками из России для только что созданных вооружённых сил Среднеазиатских республик. В штате фирмы кроме меня было ещё сорок сотрудников. Надо признаться, мы неплохо преуспели в своём бизнесе, но, как известно, успех одного предпринимателя рождает зависть у десятерых малооплачиваемых служащих. Поэтому против меня и моих сотрудников было сфабриковано уголовное дело, которое с лёгкой руки журналистов получило название «Али-Баба и сорок разбойников».

– И Вы вынуждены были эмигрировать…

– Да, это так, господин Романов! Я эмигрировал в Англию, где прожил семь лет. За время вынужденной эмиграции я получил второе высшее образование – экономическое. Мне даже удалось поработать после окончания обучения в одном из Лондонских банков.

– Английским языком владеете в совершенстве?

– Да, но кроме английского я ещё знаю узбекский и русский.

– Неплохо! Даже очень неплохо! – одобрил Романов. – Господа! Несмотря на то, что здание банка будет готово не раньше чем через месяц, вам предстоит приступить к работе немедленно. Начните с подбора персонала и получения лицензии на проведение банковских операций. Помните, что готовых специалистов из Москвы нам брать запрещено. В «Тридевятом царстве» могут работать только представители «тонкого» мира. Даю вам три дня на обустройство и решение личных проблем, и прошу Вас, господин директор, постоянно держать меня в курсе дел «Хоум-Кудесник-Банка»!

Синьор Помидоро и Али-баба ещё раз заверили начальника строительства в своей безграничной преданности и, не прекращая кланяться, вышли из кабинета.

Директор сразу же направился к себе в служебный коттедж, где занялся устройством семьи. Как истинный итальянец, директор имел многодетную семью, численность которой с каждым годом увеличивалась и не поддавалась никакому контролю. Порой глядя на постоянно галдящую ораву розовощёких девчонок и краснолицых мальчишек, Помидоро хватался за виски и вопрошал свою измученную родами и домашним хозяйством жену: «Дорогая! Сколько же у нас с тобой детей»?

– Ах, Джузеппе! – вздыхала высокая как эвкалипт и худая как бамбук его зеленоглазая Бот-Ва. – Мы с тобой в этом квартале одни итальяно. Здесь нет ни простолюдинов из семейства Чиполино, ни знатных, но чопорных Тортильи, так что кто бы ни оказался в нашем доме – можно смело говорить, что это наш с тобой ребёнок, а кормить и воспитывать нужно всех детей, сколько бы их у нас ни было!

– Ты, как всегда, права, дорогая! – соглашался с ней любвеобильный супруг, глядя на непрекращающееся броуновское движение маленьких Помидоро по всему двухэтажному коттеджу. А поздно вечером, когда детские голоса в доме затихали, Бот-Ва прижимаясь к своему мужу и опустив ресницы, стыдливо, как девочка шептала на ухо: «Милый! Я могу ошибаться, но мне кажется, что у нас тобой скоро будет ещё один ребёнок»!

– Ты никогда не ошибаешься, дорогая! – вздыхал Джузеппе. – Но перед тем, как разрешиться ещё одним Помидоро, будь добра, постарайся придумать ему имя, а то у меня уже не хватает фантазии!

Али-баба, как человек семьёй не обременённый отправился в отдел кадров, чтобы составить подробную заявку на будущих сотрудников банка.

– Устрою кастинг, и лично буду отбирать каждого, вплоть до кассира! – решил заместитель, подписывая запрос в Высший совет.

Руководство «объекта» зарезервировало ему на длительный срок отличный трёхкомнатный номер в «Приюте странника», но Али в него не торопился. Оставаться одному в четырёх стенах было тяжко, поэтому он старался как можно больше времени проводить на работе. С некоторых пор работа стала заменять ему семью, которой у молодого банкира никогда не было. После того, как семь лет назад ему пришлось в спешке покинуть родину, личная жизнь у Али не клеилась и, несмотря на молодость и свой довольно привлекательный вид, он продолжал коротать вечера в полном одиночестве. В Англии он так и не смог сблизиться ни с одной женщиной: они все казались ему холодными и расчётливыми особями женского пола, а ему хотелось не столько близости, сколько простого человеческого тепла и заботы.

Однако на работе нельзя оставаться всю ночь, и поздно вечером Али вынужден был отправиться в гостиницу. О том, что он не обедал и не ужинал, Али вспомнил, когда шёл по застеленному мягким ковровым покрытием гостиничному коридору. От одной только мысли о духмяном рассыпчатом узбекском плове, рот наполнился слюной. Али сглотнул слюну и повернул за угол. Рядом с его номером располагалось освещённое мягким светом место дежурной по этажу. Дежурная – юная смуглянка, на голове которой было заплетено сорок косичек, с нескрываемым аппетитом пила из пиалы чай вприкуску с рахат-лукумом. Открытая коробочка с лакомством стояла у неё под правой рукой, и девушка после каждого глотка чая запускала в неё свои тонкие и длинные, как у музыканта пальцы. Али не поверил своим глазам: юная узбечка хоть и была одета в строгую форму работника гостиницы, но её косички, её смеющийся взгляд чёрных глаз словно материализовались из его далёкого детства. Увидев Али, девушка смутилась и, торопливо стряхнув с губ сахарную пудру, вскочила с места и почтительно поздоровалась.

– Салам алейкум, сестрёнка! – ответил Али и замер, рассматривая девушку. – Откуда ты?

– Я из Коканда, – потупив взгляд, ответила девушка.

– А как звать тебя? Впрочем, можешь не отвечать, я вижу твоё имя на бейджике – Юлдуз Рахимова. Верно?

– Верно, господин.

– Не зови меня господином, – поморщился Али. – Какой я господин? Я, так же, как и ты, наёмный работник, только я служу в банке, а ты в гостинице. Зови меня по имени – Али! Хорошо?

– Хорошо, господин!

– Ладно, не смущайся, со временем привыкнешь, – махнул рукой Али. – И как тебя в «Тридевятое царство» судьба занесла?

– Меня дядя рекомендовал, – продолжая смущаться, пояснила Юлдуз. – Он в ресторане поваром служит, вот меня и пристроил.

– Ресторан – это хорошо, – снова сглотнул слюну банкир. – А не скажешь ли, Юлдуз, ресторан или хотя бы буфет ещё открыты?

– Сожалею, господин, но уже полночь, а ресторан работает только до двадцати трёх часов.

– Жаль! А я так хотел попробовать, как твой дядя готовит плов.

– Сожалею, но Вам, господин, придётся подождать завтрашнего дня. Впрочем, он уже наступил. Могу ли я предложить Вам чай?

– С удовольствием, а если у тебя вместо кружки найдётся вторая пиала – я буду просто счастлив.

– Найдётся! – улыбнулась девушка и подобно фокуснику неуловимым жестом достала из-под стола расписанную красными маками пиалу.

Они пили чай и неспешно вели беседу – обо всём. Иногда он замолкал, и тогда Юлдуз заботливо подливала ему в пиалу чай. После очередной порции душистого чая Али с удивлением увидел в окно, как на горизонте забрезжила розовая полоска рассвета.

В эту ночь он так и не зашёл к себе в номер. Дождавшись окончания дежурства, он проводил девушку в противоположное крыло гостиницы, где проживали холостые и незамужние сотрудники «объекта», и лишь только после этого отправился на службу в банк. День обещал быть хлопотным – в банк уже начали завозить оборудование.

* * *

Неожиданно, без предварительного уведомления, в «Тридевятое царство» прибыл будущий начальник службы безопасности банка Лев Гуров. Это была инициатива Высшего совета.

Узнав об этом, Пётр Алексеевич даже крякнул от досады. Заявку на начальника службы безопасности он не посылал специально, надеясь утвердить в этой должности Соловья-Разбойника, которого Малюта Скуратов рекомендовал как специалиста по работе в странах с нестабильной криминальной обстановкой. Однако Высший совет решил иначе, и изменить что-либо в создавшейся ситуации Романов не мог.

Лев Иванович Гуров оказался полковником милиции в отставке, с большим опытом по раскрытию самых запутанных преступлений. Его хорошо знали и уважали по обе стороны баррикад – и те, кто составлял основу криминального мира, и те, кто с этим миром боролся.

– Всё, что ни делается, к лучшему! – заключил Романов, ознакомившись с личным делом Гурова. – Можно сказать, что нам повезло! Могли прислать бывшего кадровика или сотрудника ГАИ, а из них начальник СБ, как из собачьего хвоста сито!

Присутствующий при этом Малюта Скуратов пожевал губами, почесал в затылке, а потом спросил:

– Пётр Алексеевич! А может, пристроим Соловья на должность инспектора по связям с общественностью?

– Ты что, Малюта! – опешил Романов. – После вчерашней медовухи ещё не протрезвел? Ты представляешь, как он будет с представителями прессы общаться?

– А что такого, царь-батюшка? На лицо Соловей-разбойник, конечно, не Варвара-Краса, но если его постричь малость, приодеть и передние зубы вставить, то к людям его выпустить будет не стыдно.

– Не во внешней привлекательности дело, – поморщился начальник строительства. – Он ведь у тебя не художественным свистом занимается, а, так сказать, его «боевым» применением. Ну а как начнут представители «жёлтой» прессы ему неудобные вопросы задавать, или какой-нибудь правдолюб найдётся и как пиявка пристанет к нему со своей правдой, что тогда? Соловей – парень горячий, и вторую часть своего имени носит не зря: свистнет в четыре пальца и снесёт представителей «четвертой власти» вместе с пресс-центром к едрёной Фене! Мне порой самому так поступить хочется, но нельзя, пойми, Малюта, нельзя! Одно дело, когда он так с криминальным элементом обходился, и совсем другое, когда «боевой свист» применяется в мирной обстановке.

Долго они так судили и рядили, пока не сошлись на предложении о создании подразделения физической защиты «объекта» на случай форс-мажорных обстоятельств.

– Тридцать витязей во главе с дядькой Черномором, которые у нас по ночам дозор несут – это, конечно, сила, – задумчиво произнёс Пётр, – но по большому счету витязи – это патрульная служба для пресечения проникновения за периметр и для задержания отдельных нарушителей, а в современном бою они малоэффективны. Давай-ка наберём десятка полтора боевых магов, а Соловья-разбойника поставим над ними старшим. Подчинятся он будет напрямую тебе, Малюта, – предложил Романов.

– Зело своевременное решение, – привычно поддакнул Скуратов. – А то криминал совсем распоясался! Того и гляди к нам в «Тридевятое царство» нагрянет.

Глава 7 Там на неведомых дорожках… (Продолжение)

1

День не заладился с самого утра. Проснулся Павка в постели один – это был верный признак того, что Русалочка на него сердится.

– Ты опять не пошёл с рыбаками в море! – встретила она его упрёком, как только он вошёл в маленькую, но чистую кухню.

– Не пошёл, – согласился Павка и глотнул морса прямо из кувшина. – Не пошёл, потому как в море от меня пользы мало. Не рыбак я, понимаешь, не рыбак! Не моё это!

– Я понимаю, – печально вздохнула Русалочка, перебирая крупу. – Торговать в лавке у старого Мейхиса для тебя зазорно…

– Я воин, а не торгаш! – резко перебил девушку Павка. – И нечего из меня нэпмана делать!

– Да-да я знаю, – поспешно согласилась Русалочка. – Ты воин! Ты не столяр, не рыбак, не печник, не лавочник, не пекарь – ты воин. Однако позволь заметить тебе, дорогой, что в нашем квартале принято работать, к какому бы сословию ты ни принадлежал. Если ты воин, то тогда найди работу, достойную тебя, а не сиди целый день в трактире за кружкой пива.

– Разве я много пью? – обиделся Павка.

– Нет Пауль, ты пьёшь не больше, чем другие мужчины нашего квартала, но ты пьёшь один. Ты целый день сидишь в трактире в одиночестве, и к твоему столику могут присесть разве, что две девицы – Грусть и Тоска! Я знаю, ты грустишь по родному краю и тоскуешь о потерянных в битвах товарищах, но всему есть мера! Нельзя бесконечно лить слёзы о прошлом. У тебя теперь семья, и надо думать, как заработать свой кусок хлеба. Я мечтала, что ты будешь ходить вместе со всеми мужчинами в море, а я буду заниматься домашним хозяйством и терпеливо ждать тебя возле очага, как делают все замужние женщины нашего квартала.

– Ты хочешь, чтобы я ушёл? – напрямую спросил её Корчагин, и уголок его рта задёргался в нервном тике.

– Нет, милый, не хочу! – прильнула к нему Русалочка. – Я слишком долго тебя ждала, чтобы вот так легко взять и отдать тебя ветру странствий. Я люблю тебя и кроме своей любви дать тебе ничего больше не могу, но я ещё хочу и гордится тобой. Я хочу, чтобы, когда я шла на рынок или в лавку, женщины не шептали у меня за спиной: «Вон пошла несчастная Русалочка – жена Странного Пауля, Пауля-Бездельника»!

– А они уже об этом шепчут? – скривил губы Павка.

– О нас с тобой в квартале много чего говорят, – ушла от прямого ответа Русалочка. – Я не хочу давать им очередной повод для сплетен.

– Успокойся, – обнял девушку за плечи Павка. – У меня есть кое-какие сбережения, да и как ветерану классовых битв мне положено небольшое пособие – нам с тобой хватит.

Русалочка хотела было возразить, но в дверь неожиданно громко постучали.

– Не заперто, – ответила на стук Русалочка и отстранилась от Павки. Дверь распахнулась, и в дом вошёл Охотник Хайнц.

– Доброго дня вам, хозяева, – поздоровался огромный как медведь Хайнц и снял с головы меховой треух. – Вчера волки задрали единственную корову у Долговязой Бетти.

– Ах, какое горе! – всплеснула руками Русалочка. – У Бетти двое детей – Кудряшка Эльза и Крошка Кай. Как же они теперь будут без молока обходиться?

– Да, незадача! – пробасил Хайнц и почесал у себя в затылке. – Прямо в хлеву и задрали. Совсем осмелел зверь! Мы тут с охотниками посоветовались и решили, не дожидаясь первого снега, устроит отстрел хищников. Нужны загонщики, пойдёшь, Пауль?

– Пойду! – оживился Корчагин. – Оружие дадите?

– Трещотку, – улыбнулся Хайнц. – Ружей у нас совсем мало и они только у промысловых охотников. Ну, так как? Пойдёшь?

– Пойдёт! Обязательно пойдёт! – заверила охотника Русалочка.

– Ну, тогда до встречи, – покосился на Корчагина Охотник. Ему явно не понравилось, что за Павла решала женщина. – Сбор завтра на рассвете возле старой мельницы.

После ухода Охотника Корчагин опять загрустил.

– Неужели ты боишься волков? – удивилась девушка.

– Ещё три месяца назад наш эскадрон лавой шёл на вражеские пулемёты, – усмехнулся бывший будённовец. – А здесь какие-то волки!

– Тогда почему я вижу грусть на твоём лице? – спросила проницательная Русалочка.

– Представляю завтрашний день: я – Павка Корчагин, кавалерист и рубака, трижды раненный в боях, стою в цепи, как необстрелянный новичок, и в руках у меня трещотка.

– Ну если только в этом дело, то этой беде я могу помочь, – многозначительно произнесла девушка и по лесенке забралась на чердак, где хранились старые вещи.

Через четверть часа, чихая и отплёвываясь от пыли, Русалочка спустилась с чердака, и в руке у неё был продолговатый предмет, завёрнутый в кусок старой парусины.

– Это тебе! – протянула Павке свёрток девушка. Бывший ветеран классовых сражений осторожно принял свёрток и торопливо содрал с него пыльную парусину. Внутри свёртка оказался широкий кожаный ремень с металлической пряжкой, на котором болтался настоящий офицерский кортик. Павел вынул кортик из потёртых ножен, и на отполированном до зеркального блеска клинке весело заиграл солнечный луч.

– Откуда? – не отрывая глаз от подарка, поинтересовался Павка.

– Это старая история, – ответила довольная Русалочка. Ей было приятно, что подарок пришёлся её любимому по сердцу. – Когда-то давным-давно, ещё до моего рождения, мой отец спас в море англичанина. В благодарность за спасённую жизнь англичанин подарил отцу свой офицерский кортик. Никто не знал имени спасённого, но через много лет в наш квартал ветер странствий занёс бывшего пирата, который за кружкой пива поведал историю о знаменитом адмирале Дрейке, которого ещё молодым лейтенантом в наших водах спасли моряки.

– Это действительно кортик адмирала Дрейка? – не поверил Корчагин.

– Единственно, что я могу утверждать любимый, так это то, что у тебя в руках офицерский кортик. Всё остальное – всего лишь красивая легенда.

Удача благоволила охотникам, и на следующий день в полдень они вернулись в город, гордо неся на длинной жерди тело огромного волка с оскаленной пастью. Павка вернулся домой возбуждённый, с расцарапанным лицом, в разорванной окровавленной гимнастёрке, но довольный.

– Ничего не спрашивай, – стягивая с себя остатки гимнастёрки, сказал он Русалочке. – А завтра утром сходи на рынок и прикупи овощей.

– Я всё сделаю, как ты скажешь, муж мой! – тихо произнесла Русалочка и нежно провела ладошкой по запёкшимся царапинам. – Я не знаю, о чём будут шептаться за моей спиной на рынке женщины, но верю, что на этот раз мне нечего будет стесняться.

На следующее утро Русалочка надела новое платье и взяв лукошко, гордо проследовала на городской рынок.

– Смотрите! – почтительно шептались за её спиной женщины. – Это идёт жена Отважного Пауля, того самого, кто спас от волка знаменитого Охотника Хайнца, когда у того старое ружьё дало осечку.

Это было самое счастливое утро в жизни Русалочки. Счастливая глупышка даже не догадывалась, какое испытание готовит ей судьба, и что причиной всех дальнейших её злоключений явится то, чем она в это утро безмерно гордилась – отважный поступок её любимого Пауля.

С того памятного дня, когда Пауль по прозвищу Корчага на охоте отважно бросился на волка и воткнул зверю кортик в сердце, отношение в квартале к нему изменилось. Теперь каждый мужчина считал за честь пожать Отважному Паулю руку и выпить с ним кружку пива.

2

Однако вскоре произошло событие, которое перевернуло жизнь обитателей тихого Датского квартала. Как-то ранним утром сержант Кляйне Кай наклеил на всех столбах и даже на дверях похоронной конторы отпечатанное крупным шрифтом объявление, в котором говорилось, что Высший Совет по итогам проведённой в квартале проверки принял решение о проведении в квартале прямых и всенародных выборов мэра. Далее следовало разъяснение, кто такой мэр, его права и обязанности. Жители квартала три дня передавали эту весть из уст в уста и пытались осмыслить предстоящие перемены.

Через три дня хмурым осенним утром сержант Кляйне Кай, вооружившись ведром клейстера и малярной кистью, расклеил другое, не менее важное объявление – «Условия выдвижения кандидата и проведение выборов мэра». Из всего написанного следовало, что свою кандидатуру на пост мэра мог выдвинуть любой житель квартала, встретивший в своей жизни не менее восемнадцати вёсен. Кандидат в мэры должен зарегистрироваться у независимого наблюдателя и иметь свою избирательную программу. Этот пункт вызвал у жителей квартала наиболее ожесточённые споры, так как никто из них не знал кто такой «независимый наблюдатель» и что такое «избирательная программа». Накал страстей дошёл до того, что горожане даже снарядили делегацию наиболее уважаемых и образованных людей города к пастору Квинту за разъяснениями.

– Дети мои! – ответствовал пастор, привычно воздев руки к небу. – Сам Всевышний направил вас в лоно церкви, и церковь не оставит вас в трудный час предвыборной борьбы. Для начала я хотел бы предложить вам приобрести подарочный вариант библии. Недорого, с почти рождественской скидкой! Никто не хочет? Жаль! Тогда перейдём к выборам, – вздохнул пастор и снова воздел руки к небу.

– Дети мои, независимый наблюдатель – это всё равно как третейский судья: за всем наблюдает и ни во что не вмешивается. Я спрашиваю вас: кто может исполнить эти непростые обязательства, на кого можно возложить нелёгкую миссию по соблюдению объективности и непредвзятости? Каждый из вас может избирать и быть избранным, но кто готов пожертвовать своими правами во имя истины? Кто?

После этих слов горожане активно закрутили своими головами в поисках смельчака, но такового среди них не нашлось, и их взоры опять обратились к проповеднику.

– Вы пришли ко мне в поисках ответа, и я отвечаю вам: такой человек есть! Это я! И если вы готовы посвятить следующие четыре года своей жизни заботе о нашем квартале и его людях, то смело приходите ко мне и записывайтесь в кандидаты. Отныне и до окончания выборов я ваш независимый наблюдатель! Так никто не надумал приобрести подарочный вариант библии?

– Да погодите Вы, Ваше святейшество, со своей библией! – не выдержал Мартин Берг. – Вы лучше разъясните нам, что такое предвыборная программа.

– Это то же самое, что и библия, – ответил после небольшого раздумья пастор и почесал под шапочкой свою плешь. – Только в очень усечённом варианте. Судите сами: если в библии говорится о десяти христианских заповедях, то кандидат в мэры в своей программе должен обещать, что в случае его избрания он будет бороться за чистоту морального облика своих избирателей. А если обратиться к той главе, где описано, как Сын Божий исцелял больных и страждущих, то это значит, кандидат в мэры должен поднять вопросы здравоохранения, ну и так далее.

– А что тогда означает описание усечения главы Иоанна-Крестителя? – раздался голос из толпы.

– Это просто! – улыбнулся пастор Квинт. – Усечение главы означает, что всенародно избранный мэр может быть отозван по просьбе избирателей, если он прелюбодействует, ворует, пьянствует и вообще из рук вон плохо исполняет свои обязанности. Понятно, дети мои?

– Ну, это, конечно, понятно, – прогудела толпа уважаемых горожан. – Кто из нас не… понятно, в общем!

После такой проповеди прихожане, успокоенные и просветлённые, спокойно, без ругани и традиционного воскресного мордобоя, разошлись по домам.

В этот вечер в домике Русалочки до поздней ночи горел свет. Отважный Пауль обустроился на кухонном столе, жёг свечи и что-то писал в толстой тетради, купленной им по случаю в лавке у старого Мейхиса.

– Муж мой, почему ты не спишь? – почтительно спросила его Русалочка.

– Я работаю, – коротко ответил Корчагин и задумчиво прикусил кончик карандаша.

– Уж не задумал ли ты отнять хлеб у почтенного Ганса Христиана Андерсена – известного на весь квартал сказочника? – обеспокоилась девушка, глядя на густо исписанные тетрадные страницы.

– Почти, – усмехнулся Павка. – Написать предвыборную программу – это почти то же самое, что сочинить хорошую сказку.

– Неужели ты собрался стать этим… как его…? Всё время забываю это слово! – поморщилась Русалочка.

– Это слово – мэр, – подсказал Павка. – Именно мэром я и собираюсь стать, дорогая! Ты когда-нибудь мечтала быть женой мэра?

– Я мечтала быть женой рыбака, – вздохнула Русалочка.

– Быть женой мэра гораздо лучше, чем быть женой рыбака, – заверил её бывший борец за равноправие. – Поверь мне, я знаю, о чём говорю!

– Это не самое лучшее в твоей жизни решение, – кусая губы, произнесла девушка.

– Почему? – удивился будущий кандидат в мэры.

– Не знаю, – пожала плечами Русалочка, – но мне всегда казалось странным, когда чиновник обещает заботиться о незнакомых ему людях, как о собственных детях. Так не бывает.

– Меня все в квартале знают, и я всех, – возразил ей Павка. – А о людях я собираюсь не просто заботится, я собираюсь бороться за их права.

– Бороться? – удивилась Русалочка. – С кем бороться, Пауль?

– Я буду бороться с самой Системой, дорогая! Система так просто на уступки не пойдёт, надо бороться, и если понадобится, то даже с оружием в руках.

– Я тебя не понимаю, Пауль! – вскрикнула Русалочка. – С кем ты собираешься бороться: со старой Мартой, пекарем Йоханом, или Долговязой Бетти, у которой двое маленьких детей? Неужели ты сможешь поднять руку на Охотника Хайнца, которого ты спас от волка, или на оглохшего от старости китобоя Юргена?

– Ты не понимаешь! – вскочил со своего места Павка и нервно заходил по кухне. – Система – это не один конкретный человек. Когда борешься с Системой, лиц не различаешь, потому что в Системе человек растворяется.

– Человек всегда должен оставаться Человеком, при любой Системе, – с огорчением возразила девушка, понимая, что Пауля ей не переубедить. – Нельзя бороться с Системой, не затронув Человека!

– Я так понимаю, что мне на твой голос рассчитывать не стоит? – как начинающий политик, Павка попытался расставить все точки над «i».

– Голос? Ах, да, избирательный голос! – всплеснула руками Русалочка. – Как я могла забыть! Понимаешь, Пауль, я не могу голосовать за тебя! Давным-давно, ещё до встречи с тобой, я пообещала свой избирательный голос другому человеку. Прости, дорогой, но я тогда даже не догадывалась, что мой избранник станет участвовать в выборах.

– Не будь наивной! Кто сейчас по прошествии стольких дней вспомнит о твоём обещании. В крайнем случае, скажи, что с твоей стороны это была просто шутка!

– Разве дать честное слово – это шутка? Я не могу врать Пауль, иначе будет беда. Да и мой голос в твоей предвыборной компании не является решающим!

– Ошибаешься, дорогая! Я ещё могу смириться с тем, что ты не одобряешь мою программу: мы можем быть идейными противниками и продолжать жить под одной крышей. Но что скажут избиратели, если узнают, что за меня отказывается голосовать собственная жена? Если ты так поступишь, это будет сродни тому, что ты вонзила мне нож в спину. И если ты настаиваешь на своём решении, то не тяни, и сделай это прямо сейчас.

– Хорошо, муж мой! – после короткого раздумья произнесла русалочка. – Я сделаю, как ты хочешь. Из нас двоих кто-то должен пожертвовать собой, видно, пришёл мой черёд.

– Всегда приходится чем-то жертвовать, – назидательно произнёс Корчагин. – Это и есть политика – система сдержек и противовесов.

– Плохая система, – произнесла расстроенным голосом Русалочка и ушла в спальню.

3

Весь месяц, отведённый законом для выдвижения и регистрации кандидатов на кресло мэра, жители квартала, активно включившиеся в политическую борьбу, самозабвенно разрушали и заново создавали политические союзы и коалиции. В результате жёсткой политической борьбы образовалось три политические группы, каждая из которых выдвинула своего кандидата.

Первую и наиболее многочисленную группу составляли сторонники Мартина Берга, который шёл на выборы под лозунгом «Стабильность. Законность. Достаток». Ни для кого не являлось секретом, что Мартина Берга негласно поддерживал Союз Труда и Магии, оттого и агитация у него была наиболее продуманная и более изощрённая. Ходил слух, что Высший совет направил к нему в помощь специалиста по предвыборным технологиям, но сам Мартин эту сплетню упорно отвергал.

Вторую группу составляли в основном незамужние молодые женщины и вдовы, которые выдвинули своим кандидатом госпожу Ведь-Вам-Клейн. Старая ведьма вступила в избирательную компанию под лозунгом «Крепка семья – сильна держава»! По слухам, в случае своего избрания Ведь-Вам-Клейн обещала бесплатно наколдовать каждой девушке по жениху, а каждой женщине – по непьющему мужчине. Об этом стало известно Центральному Комитету партии Тёмных Сил, после чего разразился громкий скандал, и проштрафившуюся ведьму чуть было не сняли с предвыборной гонки.

Третью политически активную группу граждан составляли молодые мужчины и жители квартала, жаждущие революционных перемен. Кандидатом от третьей группы, как и ожидалось, был выдвинут Отважный Пауль. Сторонники Пауля дружно маршировали по улицам Датского квартала, неся кумачовые плакаты с довольно смелым лозунгом «Долой ветхозаветные устои! Даёшь обновлённый мир»!

Пастор Квинт каждое воскресенье в своей религиозно-политической проповеди призывал прихожан не применять на выборах грязные политические технологии и каждый раз для более наглядной агитации умудрялся находить в библии соответствующие примеры.

Тем временем день выборов неумолимо приближался, и чем он становился ближе, тем более нервными становились участники предвыборной гонки. Дошло до того, что Мартин Берг так разнервничался, что за три дня до выборов чуть было добровольно не снял свою кандидатуру. И только бутылка старого бренди и вовремя подставленное плечо одного из лидеров Союза Труда и Магии, прибывшего на выборы в качестве независимого наблюдателя, помогли кандидату обрести уверенность в собственных силах.

4

Выборы были назначены на последнее воскресенье сентября. В субботу вечером на Круглой площади установили огромный серый шатёр, а в шатре три новеньких дубовых бочки, которые были призваны играть роль избирательных урн, а чтобы избиратели не путались, какая бочка какому кандидату принадлежит, на них наклеили портреты кандидатов в мэры, написанные местным художником. Нельзя сказать, что эти полотна имели сильное сходство с оригиналами, но изображённые на них персоны были узнаваемы с достаточной степенью вероятности.

В воскресенье рано утром жители Датского квартала проснулись от бравурных звуков духового оркестра. На Круглой площади усердно дули в трубы и стучали в барабаны одетые в парадную форму бравые пожарные, а дирижировал этим музыкальным коллективом сам брандмейстер Пунш в начищенной до блеска медной каске и лихо закрученными усами. Вскоре возле шатра появились сестры-близнецы Альхен и Эльхан Черри. По случаю выборов сестры были наряжены в розовые пышные юбки и белые блузки, а в косы сестёр были вплетены цветные ленты – у Альхен красного цвета, а у Эльхан синего. Альхен перед входом в шатёр выдавала каждому горожанину картонную карточку для голосования, а Эльхан записывала фамилию голосующего. Горожане поодиночке заходили в шатёр, где бросали в одну из трёх дубовых бочек полученную на входе избирательную карточку, отдавая таким образом свой голос за одного из кандидатов. Сержант Кляйне Кай, одетый в парадную форму и опоясанный старенькой саблей гордо ходил среди избирателей, всем своим видом показывая, что уж он-то не допустит никаких нарушений.

– Это вам не Верхний город! – говорил он, похлопывая ладонью по потёртым сабельным ножнам. – У меня не забалуешь!

Что именно имел в виду сержант, упоминая Верхний город, так для всех избирателей и осталось тайной, но все они в ответ дружно кивали головой, как бы соглашаясь с тем, что Датский квартал никак нельзя ровнять с Верхним городом. Точнее всех по этому вопросу выразился Рыжий Олаф – местный брадобрей и свободный философ.

– Если говорить о Верхнем городе, то по большому счёту мы не против! – с глубокомысленным видом повторял служитель помазка и бритвы. – Однако, если посмотреть с другой стороны, то всё может оказаться почём зря!

– Истинно так! – соглашались с ним проголосовавшие горожане и шли дальше по своим делам.

Русалочка пришла на Круглую площадь в полдень, когда тусклое солнце, стоя в зените, изливало на горожан последние порции осеннего тепла. Девушка терпеливо выстояла длинную очередь и дождалась момента, когда очаровательная Альхен выдала ей карточку для голосования.

– Я видела вашего мужа, – с улыбкой сказала она Русалочке. – Сегодня Отважный Пауль хорош как никогда!

– Прекратить! – мгновенно вмешался сержант Кляйне Кай. – Агитация за кандидатов в день выборов запрещена!

В ответ Русалочка только кивнула и вошла в шатёр. Она подошла к бочке, на которой был наклеен портрет её мужа, и без колебаний бросила в неё карточку. В этот же миг ей показалось, что она наступила обеими ступнями на острые морские камешки.

– Это ничего! – сжав зубы, сказала сама себе девушка. – Я сильная, я всё вынесу! – и, хромая на обе ноги, некрасиво вышла из шатра.

В это время Пауль вместе с другими кандидатами стоял на сколоченной за одну ночь деревянной трибуне и наблюдал за процессом голосования.

– Пауль, смотри! – ткнула его локтем в бок Ведьма. – Твоя жена переваливается с боку на бок, как старая утка!

После чего она засмеялась противным скрипучим смехом.

Павке захотелось дать старой карге кулаком по островерхой шляпе, но он сдержался.

– Вы напрасно провоцируете меня, госпожа Ведь-Вам-Клейн, – холодно произнёс он. – Скандала, на который Вы так рассчитываете, не будет!

– Всё равно что-то будет, что-то будет! – запела, приплясывая Ведьма, поглядывая хитрым глазом на соперника.

Павка демонстративно отвернулся от Ведьмы и стал искать взглядом в толпе свою жену.

Тем временем Русалочка, превозмогая боль, медленно шла по дороге, ведущей в Верхний город. Уже за городской стеной её нагнал ехавший на телеге Нильс Хольгерсон. Нильс был пришлым. Несколько лет назад он пришёл из Шведского квартала и поселился на окраине квартала, возле маленького пресного озера. Однако слава о его приключениях с дикими гусями вскоре добралась и до Датского квартала.

– Садись, Русалочка, подвезу! – весело прокричал Нильс и, натянув вожжи, остановил каурую лошадку. – Нам с тобой сегодня по пути!

– Возможно, – сквозь зубы произнесла девушка и с трудом уселась на край телеги. Нильс регулярно возил в Верхний город гусей на продажу, и об этом знали все горожане. Вот и в это воскресенье его телега была загружена плетёнными из ивняка клетками, откуда доносился беспокойный гусиный гогот. Какое-то время они ехали молча, потом Русалочка неожиданно спросила возницу:

– Ты разбираешься, о чем они гогочут?

– Да тут и разбираться нечего! – нехотя ответил Нильс. – Каждый раз одно и то же: просят, чтобы я их выпустил на волю.

– Хотят улететь на север, в Лапландию? – догадалась девушка.

– Всё это не стоящая выеденного яйца пернатая блажь! – скривился Нильс. – Это домашние гуси, и никуда они улететь не могут.

– Тебе их не жалко?

– При чём здесь жалость? Кто-то печёт хлеб, кто-то ловит рыбу, лично я развожу гусей и не вижу в этом ничего плохого. Рыбак же не сострадает выловленной им селёдке, а везёт её на рыбный базар. Я тоже вожу гусей на базар. Я птичник.

– Да, но рыбак не плавал несколько месяцев вместе с селёдкой в море в одном косяке!

– Ты имеешь в виду моё путешествие с дикими гусями? Мало ли что со мной по малолетке было! Теперь это путешествие уже ничего не значит.

– Почему?

– Видишь мою каурую лошадку? – вместо ответа спросил Нильс. – Я с ней в дороге провёл гораздо больше времени, чем с дикими гусями, но это не значит, что я не могу поторопить её кнутом.

– Неужели ты всё забыл – и добряка Мартина, и гусыню Акку Кебнекайсе?

– Нет, я всё хорошо помню, – холодно произнёс Нильс и взмахнул кнутом.

– Шевелись, волчья сыть! – прикрикнул он на лошадь. – Я ничего не забыл, но я птичник! Я развожу гусей! Мои родители разводили гусей, и я не вижу ничего дурного, если и мои будущие дети тоже станут разводить пернатых.

Они опять надолго замолчали: Нильс время от времени покрикивал на лошадь, а Русалочка прислушивалась к своим ощущениям. С каждой минутой боль становилась всё нестерпимей. Теперь ей казалось, что она стоит на раскалённых углях.

– Может, это слабое оправдание, – неожиданно снова заговорил Нильс, – но на моих руках нет крови. Я не убиваю гусей, я их только продаю.

– А убивают их уже другие, – закончила Русалочка. – Ты это хотел сказать?

– Совесть моя чиста! – напыщенно произнёс Нильс.

– Разве? – усомнилась Русалочка и скривилась от боли – ноги болели всё сильней и сильней.

Они опять замолчали, и это неловкое молчание длилось, пока они не въехали на мощённую булыжником площадь Верхнего города.

– Спасибо, что подвёз, – поблагодарила Русалочка и спрыгнула с телеги. В этот миг её ступни пронзила острая боль, но она сжала зубы и постаралась не показывать Нильсу, как ей больно. – «Пожалуй, я без посторонней помощи не обойдусь», – подумала девушка, но всё же сделала первый шаг.

– Я продам гусей и вечером поеду обратно! – крикнул ей в спину Нильс. – Может, тебя захватить, ведь нам всё равно по дороге?

– Ошибаешься, – бросила через плечо Русалочка. – Здесь наши дороги с тобой расходятся.

– Подожди! – окликнул её птичник и спрыгнул с телеги. – Ты спрашивала про совесть. Так вот, она… она у меня болит, словно поломанное ребро. Порой сделаешь вид, что ничего не было, что всё нормально, а она тут же напомнит о себе. Мне больно, Русалочка!

– Скажи об этом своим гусям, – посоветовала ему девушка и, неуклюже переваливаясь, пошла в сторону похожего на перевёрнутое блюдце здания.

Над зданием голубым неоновым огнём полыхала надпись «Дельфинарий». Русалочка беспрепятственно прошла вовнутрь и оказалась возле круглого бассейна, в котором весело плескались два дельфина. Кривясь и стоная от боли, она скинула одежду и нагая упала в воду. Боль отступила, и пришло чувство безразличия. Так всегда бывает, когда больше не за кого болеть.

Через минуту Русалочка вынырнула из пахнущей морскими водорослями воды и ударила по водяной глади серебристым рыбным хвостом. Дельфины одобрительно свистнули и закружились вокруг неё в весёлом танце.

На ужин была свежая рыба, а потом вечернее представление. Прыгать через обруч оказалось не так уж сложно, даже увлекательно, только что-то болело в груди – там, где раньше было сердце. Русалочка скоро поняла, что в новой жизни можно жить без сомнений и без печали и ни о чём не думать, а просто выполнять команды дрессировщика. Она выполняла, но только в груди всё равно что-то продолжало болеть.

Видимо сердце ещё долго помнит тех, кого мы так старательно пытаемся забыть!

Глава 8 Ничего личного – просто бизнес!

1

Отдавая дань недавнему социалистическому прошлому, четверг на строительстве «объекта» был «рыбным» днём. Заметную роль в возрождении этой полузабытой традиции сыграла Татьяна Власенкова – главный санитарный врач «объекта», которая на практике не ограничивалась узким кругом своих обязанностей, а если позволяло время, то вникала как в крупные производственные проблемы, так и в незначительные.

– Рыба – это прежде всего фосфор! – сказала она как-то на диспетчерском совещании руководителей подразделений «объекта». – Фосфор питает мозг, поэтому я настаиваю на введении в рабочей столовой «рыбного» дня, и лучше, если этот день будет в середине недели.

Так как среди участников совещания не все были приверженцами рыбного меню, то в зале поднялся шум.

– А если кто-то будет против моего предложения, – повысила голос Власенкова, – это будет означать, что его мозг недополучает фосфора!

Предложение было принято единогласно, так как признавать себя скудоумным по причине нехватки фосфора никто не хотел. Романов в очередной раз подивился способности этой женщины подчинять себе людей.

– Согласен! – поддержал он доктора Власенкову. – Пусть этим днём будет четверг – отныне и до окончания сдачи «объекта» заказчику.

После диспетчерского совещания на короткую аудиенцию напросился Гуров – начальник СБ «Хоум-Кудесник– Банка».

– Пётр Алексеевич, я хотел бы быть в курсе всех заявок по персоналу банка, которые Вы направляете в Высший Совет.

– В чём проблема, полковник? Говори сразу, не тяни кота за… причинное место!

– Дело в том, что вчера на «объект» прибыли два будущих сотрудника банка, кандидатуры которых ни со мной, ни с директором банка согласованы не были.

– Кто именно?

– Томато Барзини и его племянник Пупо Цуккини.

– Хм, я на этих лиц заявку тоже не подписывал. Возможно, так решили в Высшем Совете, а тебя что напрягает?

– Эти люди не могут работать в банке! Цуккини окончил начальную школу при монастыре Святого Бенедикта на Сицилии, а Барзини вообще безграмотный крестьянин, который только и умеет, что ставить свою роспись и считать деньги. Согласитесь, этого недостаточно, чтобы работать в банковской системе.

– Знамо дело, что недостаточно! – промолвил Романов и задумался. Начальник строительства, когда волновался, незаметно для себя начинал переходить на старославянский. – Ты сам-то, полковник, что по этому делу кумекаешь?

– Я проверил обоих, и выяснил, что Томато и Пупо приходятся родственниками директору банка, правда, очень дальними. Однако директор Помидоро клянётся всеми богами, что он не собирался никого устраивать в банк по знакомству, а о существовании этих родственников до вчерашнего дня вообще не знал.

– Не врёт?

– Думаю, что нет. Будучи директором, он заинтересован в том, чтобы персонал его банка был высокообразованным и желательно с опытом работы. Он сейчас сам голову ломает, куда новоприбывших пристроить!

В это время по прямому телефону позвонил Али-Баба – заместитель директора банка.

– Здравствуй, Алексей Борисович! – на русский лад поздоровался с ним Романов. – Мы здесь с Гуровым как раз твою проблему решаем. Что говоришь?…Ты не давал заявку на этих сотрудников? Это я уже понял, я тоже не заявлял. Мне такие «специалисты» с церковно-приходским образованием не нужны. Да я понимаю, что обратно их сейчас не отправишь – нужны доказательства их профессиональной непригодности или какой-либо другой весомый довод. …Хорошо! Я согласен, меняй штатное расписание, – закончил Романов и положил трубку.

– Заместитель предлагает за счёт ставки одного кассира содержать двух садовников, – обратился он к начальнику СБ. – Думаю, что это выход – временный, но выход!

– Садовники будут иметь допуск в здание банка? – уточнил Гуров, при этом продолжая в уме решать какую-то задачу.

– Ты начальник службы безопасности, тебе и карты в руки! – недовольно ответил Романов. – И вот ещё что, полковник, в будущем постарайся такие мелочи решать без моего участия!

Лев Иванович ничего не ответил, только кивнул головой и молча покинул начальственный кабинет.

На обед была царская уха со свежими расстегаями и запечённая в тесте осетрина. Пётр черпал янтарную уху серебряной ложкой, но мысли его были далеко от обеденного стола.

– Пётр Алексеевич, что-то ты, свет ясный, уху без аппетиту хлебаешь? – заметил приглашённый к столу Малюта Скуратов. – Аль заболел, отец родной?

– Здоров я, – нехотя отозвался Пётр. – Вот ты мне, Малюта, скажи, зачем к нам двух непрошеных работничков прислали, и не куда-нибудь, а в банк?

– Обычное дело, Пётр Алексеевич: начальство страхуется, всё-таки деньжищи через тебя идут большие.

– Если бы так, то я бы не особо кручинился. Не дотягивают они до уровня аудиторов – малограмотные!

– Тогда ещё проще! – не задумываясь, выдал Малюта. – Соглядатаи они.

– Вот и я чую, что в Высшем Совете сомневаться во мне стали, а это, Малюта, признак очень даже тревожный. Знать, кого-то на замену готовят.

– Не может быть, кормилец!

– Может! В нашем мире всё возможно. Нынче и тебе и мне ухо востро держать надобно! Чую, если не сегодня, так завтра подковырку нам устроят господа из …! – и он выразительно ткнул пальцем в потолок. – Короче! Что хочешь, делай, но чтобы эти два садовника у тебя на «коротком поводке» были, чтобы каждый их шаг докладывали! И за этот наказ ты, Малюта, своей головой в ответе!

– Всё сделаем Пётр Алексеевич! Сам ночей спать не буду, но этих двоих засранцев на чём-нибудь да подловлю!

В расстроенных чувствах Романов налил себе и Малюте по полному бокалу своей любимой перцовки.

– А как же служба, Пётр Алексеевич? – удивился Скуратов, зная строгий нрав начальника строительства.

– Пей! – махнул рукой Пётр. – Пей до пьяна, сегодня можно! Умаялся я что-то, выходной день беру! И ты тоже, а то как же я отдыхать буду без собутыльника?

2

В конце ноября отделочные работы в банке были закончены: электрики оснастили рабочие места клерков оргтехникой, специалисты установили несколько хитрых систем сигнализации и защиты, а руководство банка согласовало все вопросы и получило лицензию на право оказания банковских услуг. Можно приступать к работе. Об этом директор банка сеньор Помидоро лично доложил Петру Алексеевичу. Романов не скрывал своей радости и предложил устроить торжественную презентацию нового банка. Открытие назначили на 1 декабря. Директор банка лично составил смету на проведение презентации и праздничного ужина, чем очередной раз вогнал Скупого рыцаря в тоску.

– Не жадничайте, барон! Дело того стоит! – сказал Романов главному бухгалтеру, упреждая его стенания о нехватке денежных средств и угрозе выйти за границы утверждённой сметы. – Наш банк вливается в банковскую систему Москвы, а значит, надо о себе заявить громко, и презентацию провести так, чтобы неделю вся Москва от удивления, как церковный колокол гудела! Иначе уважать не будут – таковы неписаные правила большого бизнеса!

– Только не приглашайте на открытие представителей Счётной палаты, – смирившись с предстоящими затратами, проскрипел главбух. – Иначе мы сразу же попадём к ним на заметку за нецелевое использование средств.

Первый зимний день выдался на удивление солнечным, и выпавший ночью первый снег аппетитно хрустел под ногами многочисленных гостей, приглашённых на открытие «Хоум-Кудесник-Банка». Над входом банка висел транспарант «Мы открылись!», а сам вход был обрамлён гирляндой из разноцветных шаров. После короткого выступления начальника строительства директор банка сеньор Помидоро, одетый по случаю праздника в чёрный фрак и от того сильно напоминавший оперного певца на пенсии, пригласил всех присутствующих посетить новое здание банка и облегчить свои кошельки, открыв в банке счёт под выгодные проценты.

Первыми в фойе банка вошёл Романов и приглашённые гости, а за ними потянулись многочисленные желающие посмотреть на убранство операционного зала. А посмотреть было на что: дизайнер взял за основу «колониальный» стиль, поэтому при оформлении интерьера использовал много мрамора, позолоты, красного дерева и хрусталя с бронзой. В центре зала, словно огромное осиное гнездо, с расписного потолка свисала хрустальная люстра, которая весело искрилась и переливалась в потоке жёлтого электрического света. Огромные окна были задрапированы белыми атласными шторами, а за конторками из красного дерева сидели тщательно причёсанные девушки-операторы, одетые по моде 19-го века, что окончательно создавало у посетителей иллюзию старого английского банка. Многочисленные посетители, охая и ахая от восхищения, словно горошины рассыпались по всему операционному залу, не обращая внимания на седовласого стройного мужчину в сером английском костюме и заколотом золотой булавкой галстуке. Внешне он был спокоен, и только пристальный взгляд внимательных голубых глаз выдавал в нём внутреннее напряжение.

– Господин Гуров! – обратился к седовласому мужчине директор банка. – Мы с гостями собираемся осмотреть денежное хранилище. Вы не присоединитесь к нам?

– С вашего разрешения, господин директор, я предпочёл бы остаться в операционном зале, чтобы проследить за выполнением охранниками своих обязанностей, – вежливо отказался начальник службы безопасности банка.

– Как Вам будет угодно, – согласился с ним директор и вернулся к гостям. Гуров в ответ чуть склонил голову и снова принялся «прочёсывать» толпу внимательным взглядом.

3

Томато Барзини всю свою сознательную жизнь зарабатывал на кусок хлеба и глоток кьянти тем, что помогал людям покинуть их земную обитель и перебраться в мир теней. Томато был наёмным убийцей и очень этим гордился. Давным-давно его прадеду Маслино Барзини заинтересованные лица предложили разрядить свой кольт в одного достопочтенного господина, который собирался баллотироваться в губернаторы. Маслино всё сделал аккуратно, и кандидата в губернаторы похоронили с почестями, а сам прадед за выполненную работу получил сто долларов. С тех пор расценки на услуги семьи Барзини значительно повысились, но неизменным оставалось обязательность и качество работы исполнителя. Заказчики были довольны, и убийство по заказу стало семейным бизнесом клана Барзини. Однажды, сидя за кружкой молодого виноградного вина в окружении родственников, Томато признался, что мечтает о том, чтобы через много лет, когда его уже не будет на этой грешной земле, его правнук, впервые нажимая на курок револьвера, тихонько прошепчет: «Надеюсь, прадедушка сейчас смотрит на меня с небес и гордится мной»!

Когда ему предложили контракт на устранение начальника строительства, он согласился, несмотря на предупреждение. Заказчик не скрывал, что заказ трудновыполнимый, поэтому и платил больше, чем обычно за устранение чиновника высокого ранга. Риск был велик, и он интуитивно понимал, что от данного контракта следует отказаться, найти подходящий предлог и отказаться! Но сделать этого не мог. Заказчик недвусмысленно дал понять, что, учитывая его почтенный возраст, он хотел предложить данный контракт более молодому исполнителю, но, принимая во внимание опыт и былые заслуги, остановил выбор именно на нём, на Томато Барзини. Это было лестно, и Томато согласился. Он даже отказался от положенного в таких случаях аванса. – Если всё пройдёт гладко, то по возвращению получу всю сумму сразу, – сказал он удивлённому представителю Заказчика. – А если не повезёт, то мне тогда деньги будут не нужны!

– Да Вы, сеньор Барзини, оказывается, ещё и философ! – подивился представитель Заказчика.

– Нет! – замотал седой головой Томато. – Философ предполагает, а я всегда рассчитываю точно. Я трезво мыслящий человек, сеньор, поэтому и дожил до седых волос.

– Для исполнения заказа Вам что-то потребуется – оружие, связи, план местности? – поинтересовался представитель Заказчика.

– Оружие у меня имеется, я всегда работаю только со своим «инструментом», местоположение и устройство резиденции Романова уточню на месте, а связи мне не нужны. В этом деле мне, кроме моего племянника Цуккини, других помощников не требуется.

– Хотите привлечь его в качестве оруженосца?

– Хочу сделать из него первоклассного исполнителя! – жёстко ответил Барзини. – Единственно, что мне от вас нужно, так это конечный срок выполнения заказа.

– Время терпит, – заверил его представитель. – Главное, чтобы на выходе был положительный результат – без сбоев и накладок, так что исполнение по готовности.

После этого они расстались – холодно, без рукопожатий и пожеланий удачи, как чужие люди, в сущности каковыми они и были.

В день выполнения заказа выпал снег. Барзини вырос на юге солнечной Италии и поэтому снег видел редко. Снег казался ему холодным, колючим, и Томато не понимал, чему радуются окружающие его люди. Даже племянник поддался всеобщей эйфории.

– Дядюшка, снег! – кричал юноша, черпая полные пригоршни холодных снежинок.

– Замёрзшая, а потому мёртвая вода, – холодно поправил его Томато.

– Посмотри, он прекрасен! – не соглашался Цуккини.

– Как и всё, чего касается смерть! Ты замечал, какие спокойные и в то же время умиротворённые лица у мёртвых? Это потому, что мёртвые не лгут. Лицо живого человека всегда в движении: он ухмыляется, гримасничает, корчит рожицы и всё для того, чтобы скрыть ложь. Мёртвому человеку уже не надо лгать, лживые образы опадают с его лица, как шелуха, и тогда он становится самим собой. И только после этого сквозь мёртвую плоть проступает истинная красота. Снег – это мёртвая вода, поэтому он и красив.

Они дождались, когда все посетители вошли в здание банка и лишь после этого поднялись на мраморное крыльцо.

Первой жертвой пал охранник при входе в банк: потеряв бдительность в первый же час работы, он продолжал улыбаться даже после того, как Томато достал из-под полы своего плаща охотничью лупару с укороченными стволами – любимое оружие сицилийской мафии – и коротким, но сильным ударом приклада в лицо отправил его в спасительное беспамятство. Тело охранника ещё не коснулось мраморной плитки, а Пупо уже достал из-за пояса два револьвера «Смит и Вессон» и шагнул за порог банка. Томато успел сделать за ним ровно два шага, как вдруг почувствовал сзади неясный шорох и едва уловимое движение воздуха. Краем глаза он успел заметить, как опустившаяся из-под потолка прозрачная стена отсекла входные двери. Такая же стена отрезала им вход с операционный зал. Томато не знал, что сработала система экстренной защиты, но, как старый хищник, всем телом почувствовал опасность.

– Стволы на землю! – раздался мужской голос и оба наёмника машинально повернулись на пол-оборота. Как ни готовил себя Томато к неожиданностям, а этот неприятный сюрприз прозевал: он и Пупо находились под прицелом двух пистолетов, которые держал в обеих руках седовласый мужчина в сером английском костюме. В отличие от Цуккини, в руках у мужчины было два автоматических пистолета марки «Беретта», которые по скорострельности значительно превосходили надёжные, но устаревшие «Смит и Вессон».

– Я начальник службы безопасности банка Гуров. Стволы на землю! – повторил мужчина, и Томато с сожалением для себя отметил, что не находит у Гурова признаков страха, зато на мужественном лице начальника СБ без труда угадывалось желание спустить оба курка разом.

«Бывший полицейский, – отметил про себя Барзини. – И видимо, из редкой породы «неподкупных». Плохо дело, с таким не договоришься»!

Пупо выжидающе смотрел на Барзини, не решаясь опустить стволы своих револьверов.

– Положи оружие, малыш, – спокойным голосом произнёс старый лис и сам сделал движение корпусом так, как если бы хотел нагнуться к земле. Между Томато и Цуккини было расстояние в шесть метров, и Томато видел, как бегают глаза начальника службы безопасности банка, пытаясь одновременно удержать их обоих под контролем. Однако делать это было трудно. Улучив момент, когда взгляд Гурова на секунду задержался на молодом и более нервном Цуккини, Барзини, не меняя положения тела, нажал сразу на два спусковых крючка. Охотничья картечь, способная сбить с копыт взрослого оленя, разрывая тонкую английскую шерсть парадного костюма, ударила отставному сыщику в грудь. Гуров, не выпуская пистолетов из рук, отлетел назад и, ударившись спиной о прозрачную стену, затих.

– Проверь, – коротко скомандовал Томато, и Цуккини тут же метнулся к поверженному противнику. Гуров был без сознания, но ещё дышал.

– Крови не вижу, по-видимому, живой, – сообщил помощник и ткнул носком сапога в грудь начальника СБ. Послышался глухой звук. – Жив, – повторил Цуккини. – Бронежилет спас.

Барзини перезарядил ружьё и подошёл к Гурову.

– Отключи защиту! – крикнул он в сторону камеры наблюдения. – Отключи, или я ему мозги вышибу! – и в подтверждении серьёзности своих намерений приставил ружейные стволы к голове Гурова. Через мгновенье послышалось еле заметное жужжание, и прозрачная стена поплыла вверх.

Нападавшие быстрым шагом прошли в операционный зал, и Пупо, ни слова не говоря, выстрелил из двух револьверов в хрустальную люстру.

– Это нападение! – громко пояснил он после того, как утих звон бьющегося хрусталя. – Всем лечь на землю! Если вы будете выполнять наши указания, то никто не пострадает, – добавил он и в подтверждение своих слов выстрелил поверх головы девушки-оператора, которая никак не решалась испачкать свою новенькую блузку о холодные мраморные плиты. Девушка мгновенно упала на пол и затихла.

– Нам нужен начальник строительства господин Романов, – продолжил Цуккини. – Кто-нибудь из присутствующих знает, где он находится?

В это время его внимание привлёк странного вида посетитель. Это был мужчина примерно тридцати лет, всем своим видом напоминавший деревенского дурачка. В отличие от остальных посетителей банка, он не лёг на пол, а продолжал стоять, с интересом рассматривая нападавших.

– На пол! – приказал Пупо и навёл на него оба ствола. Однако парень на приказание не реагировал, и создавшуюся угрозу явно недооценивал.

– Пристрели его, – приказал Барзини, продолжая выискивать взглядом среди посетителей банка человека, похожего на Романова, но Пупо почему-то не торопился исполнить приказ своего учителя. Стоявший под прицелом двух револьверов парень не выглядел испуганным. Его можно было смело назвать «белой вороной», так как, глядя на него, трудно было предположить, что человек с таким внешним видом нуждается в услугах «Хоум-Кудесник-Банка». Его чёрные, как смоль, волосы уже давно не знали гребешка, и поэтому вихры упрямо торчали во все стороны. Одет он был в старенький свитер, поверх которого нараспашку была одета меховая безрукавка, а потёртые в лучших молодёжных традициях некогда синие джинсы были заправлены в голенища рыжих, с загнутыми носками сапог.

– Ты кто? – с интересом спросил Цуккини.

– Я Ванька-Свист, – ответил парень и, улыбнувшись, показал вместо передних зубов две стальные фиксы.

– Пристрели его! – вновь потребовал Барзини.

– Ша, братва! – сказал Ванька-Свист и выставил вперёд татуированную кисть правой руки. – Не торопитесь сделать во мне дырку, я имею кое-что вам предъявить!

– Ты знаешь, где сейчас находится Романов? – встрял в диалог Томато.

– Знаю, – кивнул давно нечёсаной головой Свист. – Он и другие уважаемые люди сейчас находятся в денежном хранилище – четверть метра легированной стали и пять уровней защиты.

Барзини поморщился: парень явно куражился, пытаясь выдать себя за одесского босяка.

– Тебе известен код?

– Разве я похож на человека, которому можно доверить банковскую тайну? – ухмыльнулся Свист. – Посмотрите на меня: я и деньги – это две большие разницы! Даже если бы мне была известна последовательность из шести заветных цифр, кодовый замок всё равно не сыграл бы свою лебединую песню: после вашего эффектного появления включилась система экстренной защиты и двери в хранилище заблокированы. Теперь снять блокировку – это ещё та проблема!

– Когда я начну убивать в час по одному заложнику, – хрипло произнёс Томато, – они, – и он красноречиво кивнул в сторону камеры слежения, – быстро сообразят, как снять эту самую блокировку. Мне нужен Романов и я его получу, даже если для этого мне придётся перестрелять весь персонал банка!

– Один момент! – быстро произнёс Ванька и снова выставил вперёд свою татуированную кисть. – Я имею кое-что вам предъявить. Видите, здесь наколото «Киев – мать городов».

– Если я сейчас не услышу сейчас чего-либо стоящего, – перебил его Барзини, – то я пристрелю тебя на месте и сделаю это так быстро, что ты даже свистнуть не успеешь!

– Будь по-вашему, – вздохнул Ванька-Свист и заголив правую руку, показал новую татуировку. – Видите синюю дорожку? Это дорога через Калинов лес.

– Очень интересно, – произнёс Барзини и взвёл курки.

– А этот крестик обозначает место, где я сидел.

– В зоне? – догадался Пупо.

– Нет, – затряс головой Свист. – На дереве.

– Облегчи душу перед смертью и расскажи, что ты там делал, – с невозмутимым видом предложил Барзини и приложил приклад к плечу.

– Я оттуда свистел, – пояснил Ванька и снова обнажил в улыбке стальные фиксы.

– Как свистел? – удивился Цуккини.

– А вот так! – произнёс Свист и, вложив пальцы в рот, оглушительно свистнул.

Звуковая волна вместе с мгновенно образовавшимся избыточным давлением вынесла дядюшку и его племянника на ступеньки банка, обильно посыпав их тела осколками оконных стёкол. Тут же к ним бросилась пара охранников, которые профессионально окольцевали обездвиженных злодеев стальными наручниками и уложили их на снег лицом вниз.

– Можете не торопиться, – успокоил их вышедший на ступеньки мраморного крыльца Ванька-Свист, он же Соловей – Разбойник – командир подразделения физической защиты «объекта». – Нападавшие перенесли сильнейший гиподинамический удар, поэтому очнутся не скоро, – пояснил Свист и тщательно вытер пальцы о край своей меховой безрукавки.

3

– А теперь поведай мне, как ты догадался, что Томато и Цуккини – наёмные душегубы? – утирая губы, спросил Романов.

Торжественный ужин в свете последних событий пришлось отменить, поэтому ужинали не в ресторации, а в резиденции начальника строительства. За обильно накрытым столом сидели не успевшие прийти в себя руководители банка и сам Романов со своей командой особо приближенных лиц. Была глубокая ночь, и выпито было немало, но о дневном происшествии в банке, словно о запретной теме, никто не вспоминал. Романов сам затронул эту тему, обратившись к начальнику службы безопасности банка Гурову.

– Сказать, что я сразу догадался, что Барзини и Цуккини не те, за кого они себя выдают, было бы неправдой, – начал Гуров, бросив салфетку на стол. – Однако подозревать я их начал с первой минуты появления на «объекте». Если Вы, Пётр Алексеевич, помните, то я присутствовал при вашем телефонном разговоре с господином Али-Бабой. Я ещё тогда отметил про себя, как ловко Алексей Борисович нашёл выход из создавшейся ситуации. Позже я его спросил, сам ли он пришёл к решению содержать двух садовников за счёт ставки одного кассира, или ему кто-то подсказал из кадровиков.

– Так и было, – кивнул головой Али-Баба.

– Оказалось, что на эту мысль его натолкнул…Томато Барзини! – продолжил Гуров.

– Барзини сказал мне, что если для него и его племянника нет работы в банке, то они оба могли бы работать садовниками, – снова вклинился в разговор Али-Баба. – Помню, он сказал, что занятие это для него знакомое и что у себя на родине он очень любил поковыряться в земле.

– Это была его первая ошибка, – заметил Гуров и, глядя, как Романов набивает свою трубку табаком, тоже закурил.

– И в чём именно была его первая ошибка? – ревниво спросил Малюта Скуратов, который сильно переживал, что не смог лично отличиться при ликвидации двух профессиональных злодеев.

– Не бывает садовников с холеными руками и чистыми, аккуратно подстриженными ногтями, – подчёркнуто спокойным голосом произнёс Гуров. – Тот, кто работает с землёй, при всём желании не может похвастаться чистотой рук: со временем грязь въедается в кожу, и её не смыть никакими шампунями.

– Некоторые садовники используют в работе перчатки, – не унимался Малюта.

– Но только не крестьяне! – парировал Лев Иванович. – А ведь Барзини пытался убедить всех, что он малограмотный крестьянин.

– А в чём состояла их вторая ошибка? – подал голос думный дьяк Никита Зотов.

– Я попытался побеседовать с Барзини, но, к моему удивлению разговора не получилось, – признался бывший сыщик. – На все мои вопросы он отвечал односложно – или «да» или «нет». Можно было отнести его неразговорчивость к особенностям его характера, если бы… – тут Гуров сделал небольшую паузу и выпустил в потолок струю табачного дыма, – …если бы не его цепкий взгляд. Такой взгляд обычно бывает у человека привыкшего идти по следу зверя или у оперативных сотрудников специальных служб, привыкших идти по следу человека, но никак не у гражданского лица, занятого выращиванием гладиолусов. Я заметил, как Барзини профессионально «ощупал» меня взглядом, как его быстро бегающие глаза задержались на моей левой подмышке, где наплечная кобура немного топорщила пиджак, и при этом он не выказал никакого удивления, а ведь человек с пистолетом под мышкой должен насторожить простого обывателя.

– Я так понимаю, что Вы ему не представились? – догадался думный дьяк.

– Совершенно верно, не представился, – кивнул Гуров. – После этого разговора я внёс фотографии обоих садовников и их характерные приметы в систему защиты. Помните, Пётр Алексеевич, как я интересовался у Вас, будут ли Барзини и Цуккини иметь допуск в здание банка?

– Как не помнить? Помню! – кивнул головой Романов и, вынув трубку изо рта, принялся выбивать их неё пепел прямо себе в тарелку.

– Так вот, я не только не дал этим подозрительным субъектам допуск в здание банка, но, как уже упоминал, внёс их данные в электронную систему слежения и защиты. Это означало, что как только кто-то из них надумает переступить порог банка – сработает блокировка, и нарушитель будет заперт прямо в тамбуре.

– А почему ты, полковник, решил, что они начнут действовать в первый же день работы банка? – спросил Романов и дал знак служке, чтобы последний наполнил бокалы гостям.

– Вы сами этому способствовали, Пётр Алексеевич, – улыбнулся Лев Иванович. – Если бы банк открыли тихо, без парадной шумихи, то наёмники, наверное, поостереглись проводить свою операцию. Однако была устроена шумная презентация с большим количеством посетителей, и злодеи решили этим воспользоваться. Я не знал, что именно они задумали, но видел, как они изо дня в день бросали заинтересованные взгляды на входную дверь банка, поэтому и решил встретить их в тамбуре.

– Ну и как, встретил? – усмехнулся Малюта.

– Встретил, – поморщился от боли Гуров и машинально приложил ладонь к тугой повязке: сломанные ударом картечи рёбра давали о себе знать.

– Сеньор Гуров! – эмоционально воскликнул директор банка. – Я не понимаю, сеньор, какая была необходимость идти один на один с двумя вооружёнными мафиози?

– Можно, конечно, было усилить охрану на входе банка, но я боялся, что это отпугнёт Барзини – он старый и опытный волчара, да и не хотелось мне в первый же день людьми рисковать, – смутился Гуров и, чтобы скрыть смущение, снова закурил.

– Пётр Алексеевич, отец родной! – горячо встрял в разговор Малюта. – Ведь если бы не мой Ванька-Свист, неизвестно ещё, как бы дело повернулось!

– А кто твоему Соловью-Разбойнику про двух душегубов поведал? Кто его в банк прийти надоумил? Гуров? – строго спросил Романов.

– Гуров, – не стал лукавить Скуратов.

– То-то же! – хлопнул ладонью о столешницу начальник «объекта». – Ладно! Давайте выпьем! День у нас сегодня такой, что не грех и лишнюю чарку осушить! Всех хвалю и наградами никого не обойду! Службе безопасности и её храбрецам виват! – почти прокричал Романов и, вскочив с места, первым поднял свой бокал.

– Виват! – дружно подхватили гости и сдвинули налитые до краёв чаши.

Застолье с каждой минутой становилось белее раскованным и шумным. Откуда-то появились музыканты с инструментами и начались танцы. Поэтому никто не обратил внимания на мужчину средних лет с казённым выражением лица, одетого в строгое партикулярное платье. Незнакомец незаметно приблизился со спины к Романову и, нагнувшись негромко произнёс:

– Пётр Алексеевич, я послан к Вам по служебной надобности. Извольте уделить мне пару минут вашего драгоценного времени для конфиденциального разговора.

Пётр покосился на незнакомца, бросил салфетку поверх приборов и кивком головы пригласил следовать за собой.

– Кто Вы? – спросил начальник строительства, когда они уединились в его рабочем кабинете.

– Моё имя Вам ничего не скажет, – сухо ответил гость. – Можете называть меня чиновником по выполнению особых поручений.

– Судя по тому, что Вы осмелились явиться ко мне среди ночи, Вы посланы Высшим Советом.

– Совершенно верно, господин Романов. У меня действительно для Вас сообщение от членов Высшего Совета.

– Пакет! – протянул руку Романов.

– Простите, но мне поручено передать Вам сообщение устно.

– Странно. Вы действительно посланы Высшим Советом, и кто может подтвердить ваши полномочия?

– Это несложно, – ответил чиновник по особым поручениям и показал рукой на рабочий стол начальника строительства. – Поищите среди входящих документов телеграмму от Высшего Совета, там должны быть письменно подтверждены мои полномочия.

– Хорошо, поищу, – пообещал Романов, но так и не сдвинулся с места. – Итак, что я должен знать?

– Высший Совет сожалеет, что Вам пришлось пережить несколько неприятных часов, связанных с нападением на банк и на Вас лично. Эти действия не были санкционированы всеми членами Высшего Совета. Виновные уже отстранены от исполнения своих обязанностей и лишены высоких полномочий.

К величайшему сожалению, Высший Совет, как и всякая политическая организация, не смог избежать раскола в своих рядах. Сейчас положение нормализовалось, и сепаратисты, как я уже говорил, исключены из состава Высшего Совета и лишены всяческих полномочий. Высший Совет выражает Вам своё восхищение в связи с тем, как Вы быстро и профессионально сумели локализовать и грамотно разрешить нештатную ситуацию. С этого момента можете спокойно продолжать работать на своей должности. Ваше положение упрочилось, и в дальнейшем никаких подобных недоразумений Высший Совет не допустит.

– Я Вас понял, – ответил Романов, и хотел было добавить кое-что ещё, но чиновник вдруг исчез, словно и не было его в кабинете. – Не может быть, чтобы мне это спьяну померещилось! – закрутил головой Пётр и сел за рабочий стол. Тут его взгляд упал на лежащий поверх остальных документов официальный бланк, увенчанный символикой Высшего Совета. Текст телеграммы был предельно строг и лаконичен: «Сегодня в полночь! Встречайте! Чиновник по особым поручениям. Полномочия подтверждаем. Секретариат. Высший Совет».

Часы на камине давно уже пробили полночь, и за средой, как и положено, наступил четверг – «рыбный» день, но об этом уже никто не вспоминал.

Глава 9 Там на неведомых дорожках… (Окончание)

Два года в дельфинарии пролетели быстро. День был похож на день, а ночей Русалочка не помнила. Сны перестали ей сниться, как только вместо ног у неё вырос рыбий хвост. После вечернего представления она устало выбиралась на бортик бассейна и закрывала глаза. С наступлением рассвета она снова ныряла в воду и, лениво шевеля хвостом, кружила по бассейну в ожидании завтрака. За эти два года никто из работников дельфинария ни разу не выразил удивления по поводу появления Русалочки. Видимо, заклятие Ведьмы было настолько сильным, что распространялось не только на Русалочку, но и на место её заточения.

Однажды, в воскресный день, когда в дельфинарии было особенно много зрителей, после представления из зрительского сектора выбежали белокурые мальчик и девочка, которые легли грудью на бортик бассейна и, протянув к ней руки, закричали звонко и пронзительно. Они плакали и кричали только одно слово: «Мама»!

Русалочку словно током ударило: у неё никогда не было своих детей. Детский крик и слёзы белокурых ангелочков пробудили в ней то великое чувство, которое заложено с рождения в каждой женщине – материнство! Не помня себя, Русалочка метнулась к детям и стала их целовать и гладить по белокурым головкам. Она не видела, как к детям подбежал отец – тридцатилетний мужчина с печальными глазами.

– Простите! – громко, пытаясь перекричать детский плач, произнёс незнакомец. – Я понимаю, что Вы не настоящая русалка – Вы актриса, но дети верят в сказку. В прошлом году на морском курорте во время дайвинга трагически погибла мать этих крошек. Я не мог сказать детям, что их мама утонула. Я сказал, что мама превратилась в русалочку и уплыла в море, но пройдёт время, и она опять к нам вернётся. Поэтому дети принимают Вас за свою маму. Их можно понять – Вы так похожи на мою покойную жену, а дети так скучают!

Их лица были близко, даже очень близко.

«Наверное, от меня пахнет рыбой, – подумала Русалочка, и впервые за два года ей вдруг стало стыдно за своё сильно обнажённое тело. Однако дальше произошло то, чего Русалочка никак не ожидала.

– Можно, я Вас поцелую? – спросил мужчина, и Русалочка вдруг заметила, что его печальные глаза полны слёз. – Пусть дети видят, что их родители по-прежнему любят друг друга.

Она ничего не сказала в ответ, только прикрыла ресницами глаза и чуть подалась вперёд.

Поцелуй был долгим и солоноватым на вкус, наверное, из-за непрошеных слёз.

Поздним вечером, когда в дельфинарии не осталось ни одного человека, Русалочка вылезла из бассейна, встала на ноги и осторожно сделала первый шаг.

– Куда ты? – тревожно засвистели ей вслед дельфины.

– Я ухожу, – сказала дельфинам Русалочка и махнула на прощанье рукой. – Ухожу к людям.

– Останься! – продолжали свистеть дельфины. – Мир людей жесток и несправедлив.

– Пусть так! – согласилась Русалочка. – Но это мой мир.

– Твой новый мир таит в себе много боли страданий, – свистели глупые дельфины. – А здесь много рыбы и можно вдоволь прыгать через обруч!

– Я больше не хочу прыгать через обруч! – закричала Русалочка. – И меня тошнит, понимаете? Меня тошнит от рыбы!

Она долго стояла под душем, смывая с себя рыбный запах и остатки блестящей чешуи. Потом в гардеробе нашла синий рабочий халат уборщицы и, надев его на голое тело, босая, с непокрытой головой вышла на улицу. Молодой месяц услужливо высветил лунную дорожку, указывая ей путь в родной Датский квартал. Сбивая в кровь босые ноги, она шла по вымощенной камнем дороге всю ночь.

На рассвете Русалочка почувствовала, как её нестерпимо мучает жажда, и она спустилась к весело журчащему в овраге ручью. Девушка набрала полные пригоршни чистой, как слеза и холодной как лёд воды и поднесла к лицу. Она хотела сделать первый глоток, как вдруг увидела в воде своё отражение. Это было отражение старой усталой женщины с потухшим взглядом и нечёсаными космами седых волос.

– Кхе-кхе! – услышала Русалочка у себя за спиной и обернулась. На краю оврага, опираясь на свою клюку, стояла Ведьма.

– Не смотри на меня так, – сказала Ведьма. – Я тебя не обманывала. Всё, что случилось – случилось в соответствии с договором. Ты сама выбрала свою судьбу.

– Да! – сказала Русалочка, и впервые за два года услышала свой голос. – Я сама выбрала свою судьбу, – и вынула из головы клок седых волос.

– Это старость, – пояснила Ведьма. – Ты теперь смертная, а значит, ты состаришься и умрёшь.

– Когда? – недрогнувшим голосом спросила Русалочка. – Когда я умру?

– Этого никто не знает, – проскрипела в ответ Ведьма. – Может, завтра, а может, через десять лет.

– Мне кажется, я уже умерла, – произнесла Русалочка и стряхнула с ладоней седую прядь.

– Тебе это только кажется. Ты сама во всём виновата, – вздохнула Ведьма. – Если бы ты в день выборов проголосовала за меня…

– А кто сейчас мэр? – перебила её Русалочка.

– Эх! – махнула рукой Ведьма. – Не о том ты сейчас думаешь! Я знаю, ты сейчас хочешь разыскать своего мужа Отважного Пауля. Не стоит этого делать!

– Я хочу вернуться домой, – ответила старухе Русалочка. – Я очень долго этого ждала.

– У тебя теперь нет дома! – покачала головой Ведьма. – Не ходи! Впереди тебя ждёт только боль и разочарование. Хочешь, я наколдую тебе новую жизнь? Бесплатно! Ты забудешь былые обиды и будешь, как прежде, молодой и счастливой!

– Нет! – вздохнула Русалочка. – Мне не нужна новая жизнь. Я ещё не до конца разобралась со старой.

– Не ходи! – снова попросила её Ведьма, и Русалочке показалось, что она уловила в её голосе сострадание. – Не ходи, прошу тебя не как маг, а как женщина. То, что ты увидишь, тебе не понравится.

– Значит, так тому и быть! – вздохнула Русалочка и вышла на дорогу.

– Остановись! – воскликнула Ведьма. – Помнишь, как ты сидела возле моря на холодном камне и лила горючие слёзы.

– Помню, – ответила Русалочка.

– Ты тогда мечтала о принце!

– Был такой грех, – согласилась седая девушка.

– Я открою тебе секрет: принцев нет! Их вообще нет!

– Может и так, но я своего встретила.

– Хочешь его увидеть?

– Хочу!

– Пусть будет по-твоему, но напоследок я всё-таки тебе помогу. Вот, возьми эту баклажку и выпей её содержимое до последней капли.

Русалочка вспомнила, что её мучает жажда и, взяв из рук Ведьмы баклажку, выпила до донышка.

– Горько! – пожаловалась она Ведьме.

– Я знаю, – ответила старуха. – Зато когда придёт твой последний час, ты не почувствуешь ни горечи, ни печали.

– До свиданья, госпожа Ведь-Вам-Клейн, – сказала на прощанье Русалочка.

– Прощай… девушка! – отозвалась Ведьма и растворилась в утреннем тумане.

Когда Русалочка пришла в квартал, был уже поздний вечер, и окна её дома уютно светились жёлтым светом. Русалочка открыла дверь и переступила порог. Сначала она уловила чужой запах: в доме пахло молоком и свежевыстиранными пелёнками. Потом она услышала плач – детский плач, и в прихожую вышла молодая черноволосая женщина с младенцем на руках. Какое-то время они смотрели друг на друга молча.

– Вы, наверное, к Паулю, – догадалась черноволосая красавица и переложила ребёнка на другую руку.

– Да, – ответила тихо Русалочка. – Я пришла к Паулю.

– Сейчас, накануне новых выборов, в наш дом ходит уйма народа, – поделилась молодая мать.

– Я не ослышалась? – сдвинула седые брови Русалочка. – Вы сказали: «В наш дом»?

– Да! – подтвердила девушка. – Я именно так и сказала. Вы, наверное, плохо слышите, бабушка?

– Да нет, девушка, слышу я хорошо, да только сейчас не верю своим ушам и глазам тоже! – с трудом произнесла Русалочка и поняла, что прошлую жизнь ей уже не вернуть. – Так где же Пауль?

– Пауль опять до поздней ночи будет разъезжать по ближним и дальним рыбацким посёлкам и проводить митинги, – с явным сожалением произнесла юная разлучница.

– Он снова борется за кресло мэра? – удивилась Русалочка.

– Борется! – подтвердила черноволосая девушка. – Пауль говорит, что истинное счастье в борьбе.

– Ты счастлива? – неожиданно спросила седая женщина новую хозяйку дома.

Девушка хотела что-то ответить, но ребёнок заплакал, и она унесла его в комнату.

– Ведьма права: у меня больше нет дома! – сказала себе Русалочка и вышла за порог.

По пути к пристани она обернулась, чтобы убедить себя в том, что это не сон, и окна её бывшего дома, как и прежде, светятся тёплым жёлтым светом.

На пристани она остановилась и долго смотрела на убегающую в море лунную дорожку.

– Ты неправ, мой дорогой муж! – крикнула седая женщина в ночную мглу. – Счастье не в борьбе! Счастье в любви! Если всё время бороться за чужое счастье, не останется времени на собственное. Это тебе говорю я – женщина, которой не нужна ни новая жизнь, ни бессмертие! Я искала любовь, а нашла только страдания. Прощай, Пауль! Когда-нибудь ты устанешь бороться и придёшь ко мне. Я буду ждать тебя, любимый!

Море приняло Русалочку на мягкий гребень набежавшей волны, и за мгновенье до того, как превратиться в морскую пену, она вдруг поняла, что Ведьма оказалась права в очередной раз: в её измученной душе больше не было ни горечи, ни печали, только желание любить!

Глава 10 Сказка об Оловянном Солдатике

Когда Олегу Оловяненко и ещё двадцати четырём кандидатам обаятельная девушка из мобилизационного отдела Управления кадров предложила отправиться в Горячий квартал для наведения конституционного порядка, он, так же как и остальные парни, сразу согласился. Там, в глубоком тылу, вдалеке от Горячего квартала всё выглядело иначе – романтично и совсем не страшно.

– Вы настоящий мужчина! – сказала девушка щуплому Оловяненко. – Когда закончится ваш контракт, найдите время заскочите ко мне в офис. Я страсть как хочу посмотреть, сколько наград Вы заработаете!

Холостому Олегу такие слова льстили, и он, поддерживая имидж «крутого» военного, навалившись узкой грудью на край письменного стола, баском ответил, что точно обещать не может, так как ещё не решил: возвращаться после трёхлетнего контракта на «гражданку» или продлить свои военные приключения.

Когда Оловяненко с подписанным на трёхлетний срок контрактом вышел из кабинета, вместо него зашёл другой кандидат, и из неплотно прикрытой двери донеслись знакомые слова:

– Вы настоящий мужчина! Когда закончится ваш контракт, заскочите ко мне в офис…!

Потом он и ещё двадцать четыре романтика, не нюхавших пороха, сидели в курилке сборного пункта в ожидании распределения в квартале по Горячим точкам, и нещадно смолили выданную вместе с сухим пайком «Приму».

– Прикольно! – сказал Валерка Ребров, прикуривая очередную сигарету от окурка. – Мир посмотрим, себя покажем, «бородатых» по горам погоняем! Я с детства люблю в «войнушку» поиграть!

Однако война в квартале шла не шуточная, а самая что ни на есть настоящая: с артналётами, засадами, «зачистками», а главное, с кровью, болью и боевыми потерями. Поэтому мобилизационный отдел каждый месяц объявлял очередной набор военнослужащих для службы по контракту. Вчерашние школьники, соблазнившись на обещанное вознаграждение, целыми классами являлись в мобилизационные отделы, где их быстро переодевали в военную форму, коротко инструктировали, выдавали сухпай, оружие и забрасывали в очередную Горячую точку. Через пару месяцев треть контрактников, а по сути новобранцев, возвращалось домой: кто израненный и контуженный, но на своих ногах, а кто и …

Впрочем, в мобилизационном отделе об этом говорить не любили, и в разговоре с кандидатами больше напирали на повышенное денежное содержание и положенные по окончанию контракта льготы.

Горячая точка, в которую направили Оловяненко, ничем не отличалась от десятка таких же Горячих точек – те же горы, похожие друг на друга, как близнецы, блокпосты, та же «зелёнка» и словно написанные под копирку боевые задачи.

Олег и с ним ещё три контрактника – Дед, Козюля и Одуванчик – попали на Горячую точку со странным названием «Комсомольская». Почему странное? Да потому, что по обе стороны баррикад хоть и попадались бывшие и теперь уже изрядно заматеревшие комсомольцы, но снайперская охота, подрывы на фугасах и открытые боестолкновения никак не ассоциировали с благополучно канувшим в Лету Коммунистическим Союзом Молодёжи.

Как у каждого верующего есть своя дорога к Храму, так и у каждого контрактника была своя история, которая привела его в Горячую точку.

Дед – он же Юрий Демченко – был самый старший из них, и единственный, кто до контракта прошёл полноценную срочную службу. Военная профессия Демченко – снайпер, была востребована как в армии, так и на «гражданке». На «гражданке» за каждый выстрел платили больше, но был реальный риск отъехать в солнечный Магадан или заполярную Воркуту на добрый десяток лет. Демченко подумал-подумал и через месяц после дембеля пришёл на мобилизационный пункт.

Козюля – Коземаслов Борис – до Горячей точки три года проработал в Северном квартале водителем-дальнобойщиком. Работал – не тужил, благо платили дальнобойщикам хорошо. Тужила и скучала его хорошенькая жена, которая скрашивала длительное отсутствие работяги-мужа встречами с утончёнными юношами из балетного училища, расположенного рядом с её семейным гнёздышком. Потом жене надоели тайные встречи, и она решила жить полной жизнью молодой и привлекательной женщины, для чего подала на развод. При дележе имущества бывшая суженая ободрала доверчивого Бориса, как липку. Козюля после развода по решению суда был вынужден съехать из собственной трёхкомнатной квартиры к старушке маме, где беспробудно пил три недели. В конце третьей недели, когда организм Бориса забастовал, и печень напрочь отказалась иметь какие-либо дела с алкоголем, Козюля похмелился квасом и, пошатываясь, побрёл на мобилизационный пункт.

Одуванчик – Остап Гликман – или, как его называли в семье, Ося, своё прозвище получил за удивительную причёску. Волос у Оси был тонкий, светло-русый в мелкий завиток, как у женщины после «химии». Самый частый вопрос, который задавали Осе, звучал примерно так: «Слышь, кучерявый! Ты, часом, не еврей»?

– Нет, я не еврей, – терпеливо отвечал Остап. – Я дойч – немец!

– А что, среди немцев евреев нет? – обычно настаивал собеседник.

– Может и есть, но лично я поволжский немец, – заученно пояснял Гликман.

Самое интересное в этой истории было то, что Ося действительно был евреем, но только наполовину – по отцу, на вторую половину, материнскую, он был поволжским немцем. Однако это при поступлении в вуз ему не помогло. Во всех вузах, куда Ося пытался подать документы, его под разными предлогами к экзаменам не допускали. В конце концов это спровоцировало миролюбивого Гликмана на безрассудный поступок: Ося записался в контрактники, так как одной из неоспоримых льгот по окончанию службы была льгота на высшее образование. На мобилизационном пункте, глядя в его документы, тоже спросили про национальность, но только с одной целью: знает ли он иностранные языки. Ося знал немецкий, английский, русский и, конечно же, иврит. Про иврит он говорить не стал, да это было и необязательно, так как Горячая точка, куда направили Гликмана, с Израилем не граничила. Когда Ося уезжал, отец бегал по квартире и, хватая себя за пейсы, взывал к богу. Мать, как истинная немка, без слёз и истерики поцеловала его в висок и тихонько шепнула: «В моем роду все мужчины принимали присягу, и неважно, кому и где они служили, главное, что они были настоящими солдатами»!

Но самая смешная история была у Олега Оловяненко, которого солдатская молва нарекла Оловянным Солдатиком. Однако прозвище было слишком длинным, поэтому стали звать просто Солдатиком, намекая на его щуплую фигуру и небольшой рост.

Оловянного Солдатика сгубило простое любопытство. Как-то прогуливаясь тёплым летним вечером по кварталу, Олег случайно набрёл на мобилизационный пункт. Ему бы пройти мимо этого заведения быстрым шагом, благо на противоположной стороне улицы была знаменитая пивная «Пивораки», но, будучи от природы любопытным юношей, он остановился и стал внимательно вчитываться в условия и льготы службы по контракту. И чем больше он вчитывался, тем больше его забирало любопытство. – «Это что же, – подумал про себя Олег, – получается, что через три года у меня будет целая куча «бабла», бесплатный проезд в городском транспорте, льготы на получение высшего образования и раз в году бесплатная путёвка в санаторий? Нет, в этом вопросе надо разобраться досконально!» – решил Оловяненко и перешагнул порог мобилизационного пункта. Обратно на улицу Олег вышел через час, уже имея на руках небольшой аванс и контракт на службу в Горячей точке сроком на три года.

По прибытию в Горячую точку «Комсомольская» Осю сразу же назначили санинструктором, так как только он мог читать по-латыни, и благодаря отцу – знаменитому на весь квартал хирургу, – хотя и поверхностно, но немного разбирался в медицине.

– Принимай дела и приступай к выполнению своих обязанностей, – приказал ему командир взвода. Однако принимать дела было не у кого: прежний санинструктор по причине смерти отбыл на родину в цинковом гробу, и завещания после себя не оставил. Ося нашёл в казарме простреленную в нескольких местах полупустую сумку санинструктора, проверил её содержимое и побрёл на склад выбивать медикаменты. К его удивлению, на складе он получил всё, что требовалось.

– Держи хлопец! – сказал прапорщик Борщ, передавая ему упаковку с медикаментами. – Если ещё потребуется – приходи!

Гликман был приятно удивлён и даже озадачен: где это видано, чтобы опытный прапорщик выдавал со своего склада имущество по первому требованию? Однако последняя фраза сказанная Борщом, поставила всё на свои места: «Всё для вас сынки, только воюйте»! Ося понял, что прапорщик готов снять с себя последнюю казённую рубашку, лишь бы самому не идти под пули.

Остальных новичков пристроили сообразно их природных и приобретённых наклонностей: Деда – Демченко – сделали снайпером и направили в разведвзвод, Козюлю, как он и предполагал, определили в автопарк военным водителем, а самого Оловянного Солдатика назначили пулемётчиком.

– Теперь ты не просто солдат! – философски изрёк командир взвода. – Ты теперь солдат с «Калашом», гордись! – и словно в насмешку вручил щуплому Оловяненко тяжёлый «ПК».

– Береги матчасть! – напутствовал его ротный старшина и для облегчения усвоения этой армейской истины показал ему здоровенный кулак.

Однообразные армейские будни потянулись сплошной чередой. Романтизм улетучился быстро, вместе с нагулянным на «гражданке» жирком. Оказалось, что «кучу бабла», о которой читал на мобилизационном пункте Олег, заработать не так просто.

– Всё зависит от того, сколько тебе в месяц закроют «боевых», – поясняли ему старослужащие.

– Бывало, что из тридцати дней в «боевые» записывали только пятнадцать, а порой и десять, – вспоминал зам. командира взвода старший сержант Пятаков – ветеран межнациональных конфликтов, подавший рапорт на продление контракта в третий раз.

– А в остальные «небоевые дни» пули не летают и фугасы не подрываются? – наивно спрашивал Солдатик.

– И пули летают, и снайпера охотятся, и фугасы рвутся за милую душу, – соглашался Пятаков. – Только так дешевле!

– Для кого? – не понимал молодой контрактник.

– Для тех, кто нас сюда послал.

– А если меня в один из таких «небоевых дней» снайпер подстрелит или я на растяжку нарвусь?

– Тогда твоим именем назовут в квартале улицу, а твоя семья получит за тебя страховку. Деньги не ахти какие большие, но на поминки и на первое время твоим старикам хватит.

– А как же льготы после окончания контракта? Тоже фуфло? – холодея от нехорошего предчувствия, спрашивал Солдатик.

– Льготы? Льготы не фуфло. Если захочешь учиться – всегда пожалуйста! – продолжал разъяснять Пятаков. – Только после войны нашему брату-окопнику, как правило, не до учёбы: нервишки лечим, ну и всякую остальную хрень, сопутствующую посттравматическому синдрому – алкоголизм, наркоманию, немотивированную жестокость, короче, полный набор «приветов с фронта»!

– А как же Вы уцелели? – допытывался Олег. – Мне ребята говорили, что Вы контракт третий раз продлеваете!

– А что я? – усмехался зам. командира взвода. – Я своё уже получил: тело у меня здоровое, третий срок армейскую лямку тащу – и ни единой царапины, а вот душа у меня контуженная. Я как во время первого контракта Новый год в горящем БТРе встретил – занемело у меня внутри что-то, словно душу новокаином обкололи. Порой слышу, как нервы мои, словно струны гитарные, от перетяга рвутся, с противным таким звуком рвутся, а боли нет! Понимаешь, нет боли! И работать на «гражданке» я уже не могу, потому как после второго срока я на адреналин «подсел», плотно так «подсел» и соскочить с этой «иглы» мне уже не удастся! Да я и сам не хочу. Я, когда на «зачистку» иду, или в «секрете» сижу, себя человеком чувствую: кровь по жилам струится веселей, мысли ясные, чёткие, и на душе радостно. Знаю, что не сегодня, так завтра могу пулю схлопотать, а на душе всё равно радостно. Однажды я ночью проснулся и вдруг понял, что мне ни водки, ни наркоты не надо, а хочу я лишь одного: чтобы эта грёбаная война не кончалась! Вот тогда мне вдруг страшно стало. Лежу я так тихонько, на «Калаш» свой гляжу и думаю: «Что же это я за урод такой? Может, мне лучше сразу застрелиться»?

– Но ведь не застрелились же!

– Не застрелился, потому как «бородатые» помешали. Они в эту ночь наших часовых сняли и в лагерь пробрались. Сунулись они в мою палатку – она как раз первая от «колючки» стояла, а я не сплю и «Калаш» со снятым предохранителем и двумя спаренными магазинами у меня под рукой. Я той ночью лихо покуражился! Врать не буду: смерти искал, а она, безносая, словно специально меня стороной обходила! Такие вот, брат, дела!

Война вошла в его жизнь неожиданно. Хотя Олег и ждал со дня на день приказа прочесать «зелёнку» или о выходе на «зачистку» очередного населённого пункта, но всё случилось совсем не так, как он себе представлял. Война обрушилась на него как-то вдруг и сразу, подобно стопятидесятидвухмиллиметровой мине, которая ударила на рассвете недалеко от его палатки в прихваченную первыми ночными заморозками землю. Олег ужом выскользнул из палатки и кубарем скатился в заранее отрытый окопчик. На территории лагеря прозвучало ещё несколько взрывов, но по счастливой случайности никто не пострадал. Комендант лагеря немедленно доложил о происшествии в вышестоящий штаб, и через пять минут полковая артиллерия дала дюжину залпов по заранее пристрелянным координатам. Снаряды с характерным шелестом пронеслись через голову контрактников и глухо разорвались где-то в глубине «зелёнки». Наступило затишье: все ждали, что «бородатые» пойдут на штурм, но этого не случилось, а когда совсем рассвело, прозвучала команда «Отбой»!

После завтрака Пятаков построил взвод перед штабной палаткой, и перед тем как доложить командиру взвода, прошёлся вдоль строя и каждому солдату заглянул в глаза. – Чего загрустили, сынки? – подражая командиру батальона, весело гаркнул ветеран. – Это ещё не война – это только прелюдия к ней. Война начнётся завтра.

В это время из палатки вышел командир взвода старший лейтенант Невесёлых, и Пятаков громко скомандовал: «Смирно»!

– Вольно, – эхом отозвался старлей и добавил. – Получен приказ выдвинутся в район горы Белая, где по сведеньям разведки замечено появление боевиков. Вероятно, у «бородатых» там схрон или временная база. Приказано боевиков взять живьём, а схрон ликвидировать. На всё про всё двое суток. Работать будем автономно. Всем понятно? У кого есть вопросы?

– Разрешите? – отозвался Пятаков. – Пленные нам зачем? С ними одна морока! Да и как их вязать, если их там возможно рота или даже больше?

– Пленные нужны для получения информации. Этого требует от нас разведотдел, а крупные скопления боевиков в этом районе не наблюдаются. По сведеньям разведки, численность противника на базе может достигать одного взвода, не больше! Ещё вопросы?

Больше вопросов не было.

После отбоя взвод в полном составе выдвинулся в указанный район. Тихо, так, что этого не заметили даже в соседних палатках, снялись с места и вышли за территорию лагеря. Через три километра их встретили два БТРа, которые подбросили их до подножья горной гряды.

– Дальше, славяне, топайте ножками! Удачи вам! – сказал чумазый водитель БТРа, на броне которого ехало отделение Солдатика. Бойцы тихо, без лишнего шума, спешились, и цепочкой по горной тропе стали осторожно втягиваться в «зелёнку». Ночь была лунная и тропа хорошо просматривалась, поэтому Невесёлых не стал ждать рассвета, а приказал выдвигаться в район балки Узкая.

На рассвете взвод благополучно достиг балки, и командир взвода тихо скомандовал: «Привал»!

Пятаков выставил боевое охранение, после чего развязал вещмешок и, достав банку говяжьей тушёнки, ловко вскрыл её штык-ножом. Его примеру последовали остальные бойцы. После завтрака поступила команда отдыхать.

– День переждём здесь, а вечером наведаемся к «бородачам», сказал Невесёлых Пятакову. – Дай пацанам немного отдохнуть, а потом пошли, кто смышлёней, в дозор, пусть разнюхают обстановку. В открытый бой не ввязываться. Ясно?

– Так точно!

Через час Пятаков разбудил Солдатика, Гуся и переведённого в их взвод перед самым выходом Валерку Реброва – того самого Реброва, что, сидя в курилке мобилизационного пункта мечтал погонять «бородатых» по горам.

– Пойдёте в разведку, – приказал Пятаков. – Сильно не углубляйтесь, пройдёте километра три и возвращайтесь. Если наткнётесь на «бородатых», в бой не вступать и себя не обнаруживать!

– Понятно?

– Понятно, – вразнобой ответили разведчики и тревожно между собой переглянулись. Опыта ведения разведки на занятой противником территории ни у кого из них не было. Даже Крамаренко, который подражая иностранным профессионалам, брил голову налысо и называл себя Диким гусем войны, за что и получил кличку Гусь, приуныл.

– Чего сопли распустили? – нарочито бодрым голосом обратился к сослуживцам Ребров, когда они остались одни. – Подумаешь, разведка! Не сложней, чем в казаки-разбойники. У нас три ствола, если что, по-любому отобьёмся!

– Угу, – пробурчал Крамаренко. – Отобьёмся! Пошли уже, стратег!

Километра полтора шли осторожно, стараясь не обнаружить себя и не наступить на растяжку, которые «бородатые» любили ставить в самых неожиданных местах. Потом пошли уверенней, наивно решив, что сегодня военное счастье на их стороне. Никто из них не заметил, как боевики грамотно отсекли им пути отхода и взяли в кольцо. Они слишком поздно увидели, как из-за густого орешника появилась увешанная оружием группа бородачей с повязками на головах, и самый страшный из них оскалил белые без единого изъяна зубы и, дурачась, почти без акцента произнёс: «Ку-ку Ваня! Стволы на землю»!

Дальше произошло то, чего никто не ожидал: Гусь послушно бросил свой «АК» на устланную осенней листвой землю, а Ребров спокойно снял автомат с плеча, но вместо того, чтобы последовать примеру Крамаренко, неожиданно нажал на спуск.

* * *

Первое, что Оловяненко увидел, был белый хорошо побеленный потолок, на котором мирно покоился солнечный зайчик.

– Значит, я не в санбате, – догадался Олег и осторожно повернул замотанную бинтами голову. Справа и слева от него стояли обычные кровати с панцирными сетками, застеленные чистыми простынями. Необычными были в палате только окна – большие, сводчатые, задрапированные белыми шёлковыми гардинами. – Наверное, я в тыловом госпитале, – решил Солдатик и ещё раз огляделся. В палате он был один.

Дверь приоткрылась и в палату вошла молоденькая сестра милосердия. В руках у девушки была пара костылей.

– Это для Вас, – смущаясь, сказала девушка и поставила костыли у изголовья.

– Зачем? – хотел спросить Олег, но в этот момент сильно зачесалась правая нога ниже колена. Он сунул руку под одеяло и обомлел: ноги не было.

– Это бывает, – пояснила девушка заметив его недоумение. – Ампутированная нога чешется и болит, как здоровая – фантомные боли.

– Где я? – прохрипел раненый.

– Вы на пересылке, – терпеливо пояснила девушка. – Берите костыли и выходите из палаты.

– Зачем?

– Вас ждут.

– Меня? Для чего?

– Для распределения в другой квартал, я же говорила – Вы на пересылке.

– Но я не могу даже шевельнуться.

– Вам это только кажется! Вставайте, я Вам помогу.

Опираясь на костыли, Оловяненко неумело заковылял к выходу, и при помощи сестры милосердия с трудом перешагнул порог палаты.

За порогом оказался круглый зал, в центре которого за письменным столом сидела одетая в белый халат женщина. У женщины было строгое лицо, внимательные серые глаза, и она сильно напоминала Олегу его первую учительницу. За спиной у женщины по всей окружности зала располагалось множество безликих дверей.

– Олег Оловяненко? – официальным тоном произнесла «учительница» и отыскала на столе среди вороха бумаг какой-то документ.

В ответ Солдатик только кивнул и покосился на сестру милосердия, которая поддерживала его под левый локоть.

– Здесь написано, что Вы получили ранение в бою. Это действительно так?

– Нет! – хотелось крикнуть Солдатику. – Не было никакого боя, это я по пьяной лавочке под трамвай попал! Однако вместо этой пламенной тирады Олег ещё раз кивнул головой и хрипло произнёс: «Да, это действительно так и было».

– Хорошо, – сказала строгая «учительница» и зачем-то включила стоящий на столе вентилятор.

– Чего же тут хорошего? – не сдержался Оловяненко. – Хорошо – это когда у тебя две ноги!

– Хорошо, что живы остались, – уточнила женщина. – Вашим сослуживцам повезло меньше.

– Они погибли? – подался вперёд бывший контрактник.

– Не думайте об этом, – посоветовала «учительница». – Вас теперь это уже не касается. Согласно «Уложения о вынужденных перемещениях», утверждённого Высшим Советом, Вы, как получивший увечье при исполнении служебных обязанностей, имеете право на льготы при выборе нового квартала, а также право на получение пенсии по инвалидности. Хотите вернуться в родной квартал?

– Нет, – замотал головой Солдатик. – Не хочу.

– Почему?

– Костыли не орден – хвастаться дома нечем! Лучше найдите мне работу, согласен на любой, даже самый удалённый квартал и на самую тяжёлую работу!

– Хорошо, – улыбнулась женщина. – Что-нибудь для Вас придумаем, а сейчас Вы направляетесь в санитарно-курортный квартал для проведения реабилитационных мероприятий, – и она что-то чиркнув карандашом в документе, бросила его под воздушную струю вентилятора. Искусственный ветер подхватил казённый бланк с синей печатью и занёс в открывшуюся за спиной «учительницы» дверь.

– Вам туда, – сказала напоследок женщина и ткнула карандашом в открытую дверь.

В это самое время на столе начальника строительства «объекта» материализовалась телеграмма на официальном бланке с символикой Высшего Совета, в которой сухим официальным языком до Романова доводилось следующее указание: «После проведения реабилитации к Вам на «объект» будет направлен участник боевых действий Оловяненко Олег Николаевич. Трудоустроить с учётом инвалидности. Высший Совет. Управление кадров».

ЧАСТЬ 2 Жизнь, как в сказке или фантомы повседневности

Как сказка, так и жизнь: неважно, какой длинной она была, важно насколько хорошей была она.

Луций Анней Сенека. Римский философ, поэт, государственный деятель.

Глава 1 Жёлтая чума

Из-за большой занятости, зима для Романова пролетела как один длинный морозный день. Запомнился только Новый год с фейерверком и весёлым застольем, длившиеся без малого три дня, да ещё сдача Заказчику главного корпуса Большого магического дворца. С последним пришлось попотеть! Недоделок и отступлений от проекта было много, и Пётр Алексеевич осерчав, огрел главного архитектора Матвея Казакова по спине тростью, а прораба Никитку Растворова снял с должности и приказал за неимением кола посадить несчастного на флагшток, но потом остыл, восстановил в должности, однако за многочисленные упущения лишил годового бонуса.

Однажды ранним утром Пётр, привычно раскурив трубку, отдёрнул гардины на большом сводчатом окне и обомлел: весёлой капелью в венецианское стекло барабанила весна.

– Фёкла! А какое сегодня число? – спросил он старую служанку, принёсшую ему на подносе большую кружку чёрного кофе.

– Так уже пятый день как март наступил, – прошамкала старушка. – Оглянуться не успеешь, кормилец, как 8 марта наступит, – продолжала нудить старушка, напоминая о предстоящем празднике.

– Будет тебе, Фёкла, гостинчик! Будет! – усмехнулся Романов и бросил на поднос погасшую трубку. Служанка ушла.

– 5 марта, – машинально повторил Пётр и зачем-то добавил: – Сталин умер!

Он давно заметил за собой необъяснимый интерес к сильным мира сего. Возможно, поэтому и выбрал себе образ царя-реформатора. Интерес к Сталину, так же как и к личности остальных диктаторов, был у него не случаен. Романов искал в них не признаки родства душ, скорее наоборот – стремился понять, что в них было такого, чего не было в нём, точнее в личности его прототипа.

В то памятное мартовское утро Пётр с утра не пошёл в резиденцию, а сразу же после завтрака позвонил мэру Москвы и попросил разрешения выехать в город. По условиям договора, лица, пришедшие из «тонкого» мира, не могли свободно выходить за границы «объекта». Делалось это только по предварительной заявке, которую рассматривал лично министр МВД. Романов не стал звонить полицейскому министру, посчитав, что в «Современном табеле о рангах» тот стоит ниже его нынешней должности. Мэр трубку поднял сразу.

– Что-то случилось, Пётр Алексеевич? – обеспокоенным голосом поинтересовался мэр.

– Ничего не случилось, Сергей Семёнович, просто решил проветриться.

– Понимаю. Хотите, пришлю служебную машину?

– Было бы кстати, а то мой водитель только по территории «объекта» уверенно рулит, а в Москве он никогда не был.

– Договорились. Машина у Вас будет через полчаса, можете ею распоряжаться, как Вам будет угодно. Может, ко мне заскочите?

– За приглашение спасибо, но у меня сегодня программа личного характера. Лучше Вы на недельке ко мне заезжайте. Вы ещё в Большом магическом дворце не были? Вот заодно и посмотрите.

На этом обмен любезностями закончился, и Романов крикнул из кабинета, чтобы ему подали новый тёмно-серый плащ и синий двубортный костюм.

День был ветреный – не для прогулок, да и с неба накрапывал дождик, смывая с улиц и площадей последние ошмётки серого снега, но Романов твёрдо решил пройтись по московским улицам и посмотреть, как в камне воплощаются задумки нового мэра.

До обеда он, как и планировал, мотался по новостройкам, даже зашёл в находившийся на реконструкции Большой театр, и увиденным был приятно удивлён. В полдень Пётр Алексеевич посетил ресторан «Метрополь», где пожурил шеф-повара за «царскую уху», но в остальном остался доволен.

– Куда теперь? – спросил водитель, как только Романов грузно опустился на заднее сиденье.

– Давай на Красную площадь! – после короткого раздумья решил Пётр и снова прильнул к стеклу.

На площади он долго бродил, вглядываясь в зубчатые стены Кремля. Всё вокруг было чинно и даже благопристойно, но фантомная память Романова живо рисовала ему картинку другого Кремля, из стен которого торчали деревянные лаги, а то и просто неструганые брёвна, на которых болтались обклёванные вороньем, почерневшие тела мятежных стрельцов.

– Давно это было, да и было ли? – усомнился на мгновенье Пётр, ужаснувшись былых своих деяний, и неожиданно для себя, вместе с делегацией вьетнамских коммунистов, зашёл в мавзолей.

– И ничего особенного., – решил для себя Романов, выйдя на свежий воздух из-под тяжёлых кроваво-коричневых плит мавзолея. – Склеп – он и есть склеп, как ты его ни украшай! – брезгливо поморщился носитель царского образа и пошёл вдоль Кремлёвской стены. Возле серого бюста Вождя всех времён и народов он задержался и долго вглядывался увековеченное в граните лицо покойного диктатора.

Вернулся на «объект» Романов поздно вечером – утомлённый и хмурый. Званый ужин отменил без объяснения причин. Гости быстро ретировались по домам, а прислуга, стараясь не попадаться хозяину на глаза, забилась по подсобкам и кладовым. Оставшись один, Пётр залпом выпил целый стакан перцовки, закусил кровяной колбасой и отправился в опочивальню. Неожиданно оттуда послышался начальственный рык, и через минуту из спальных покоев с визгом выскочила простоволосая буфетчица Грушенька, которой Пётр накануне самолично предложил согреть его холостяцкую постель.

– Спаси и сохрани! – запричитала молодая женщина, потирая ладошкой ушибленную ягодицу. – Угораздило же меня попасть под горячую руку! За свой короткий бабий век я всякую любовь знавала, но чтобы так яростно и быстро – впервые!

* * *

Май выдался солнечным, по-летнему жарким, с обильными весенними ливнями. От обилия солнца и дождей трава и листва быстро пошли в рост. Зазеленели лесопарки и перелески, активно сманивая трудящихся на так называемые «маёвки» или, говоря по-простому, пикники на природе. Романов тоже не остался равнодушным к чарам проказницы-весны и заранее согласовал с МВД коллективный выезд специалистов и сотрудников «объекта» на природу.

– Что-то я давно шашлычков с дымком не пробовал! – вроде бы случайно обронил начальник строительства, после чего догадливые повара ночь напролёт мариновали мясо, готовили мангалы и пересчитывали имеющиеся в наличии шампуры.

В солнечное воскресное утро через Золотые ворота проследовал кортеж из трёх комфортабельных автобусов, двух шикарных лимузинов, двух микроавтобусов с поварами, посудой и съестными припасами, и дюжиной машин охраны. Вся кавалькада отъехала от Москвы на полторы сотни километров, после чего свернула на малоприметную грунтовку, которая привела к тихому лесному озеру, обрамлённому по берегам плакучими ивами и с чудесным песчаным пляжем.

– Вот здесь, Пётр Алексеевич, лагерем и станем! – гордо молвил Малюта Скуратов. – Я это местечко ещё зимой присмотрел, когда наши ратники вместе с охраной на подлёдный лов выезжали. Подлещик здесь клюёт – только успевай из лунки выдёргивать!

– А я где в это время был? – удивился начальник строительства.

– Тебе, государь, в то время не до подлёдного лова было, – смутился Малюта. – Ты, отец родной, тогда три дня подряд на «тёплой лунке» рыбачил, даже в резиденции не показывался.

– Ладно-ладно! – торопливо перебил его Романов, вспомнив как в начале февраля на «объект» по заданию Высшего Совета прибыла молодая девушка-аудитор, которая то ли по неосторожности, то ли из женского тщеславия выбрала себе образ Мерилин Монро. Пётр таких женщин мимо себя не пропускал, поэтому потратил на неё три дня и три ночи, усиленно знакомя её с бухгалтерскими документами прямо у себя в опочивальне.

– Ишь, раскудахтался! – нахмурил брови Романов. – Иди лучше проследи, как столы накрывают.

– Так не моё это дело, государь! – неуверенно промямлил Малюта. – Так сказать, не по моему профилю!

– А я тебе говорю – проследи!

Тем временем работа по подготовке к пикнику кипела и без мудрых указаний начальства: работники объекта, соскучившись по загородному отдыху, с неподдельным энтузиазмом принялись разжигать мангалы, помогать поварам, насаживать мясо на шампуры и накрывать походные столы. Повара не зря не спали ночь и хлопотали весь день. На столах, кроме ароматных и сочных шашлыков, белели фарфоровые супницы с борщом, приготовленном на бульоне из трёх сортов мяса и большим количеством молодой зелени. На узорчатых деревянных блюдах – запечённая целиком молодая картошка, фаршированная шпиком, красиво сложена горками, подножья которых обрамляли крупные дольки красных астраханских помидор, ускоренно выращенных к «маёвке» Яковом Брюсом – главным технологом по применению магических заклинаний. На больших серебряных блюдах – посыпанные мелко порезанной зеленью и обильно политые жиром – аппетитно раскинулись зажаренные на вертеле тушки вальдшнепов и перепелов. Рядом с дичью мирно соседствовали накрытые салфетками свежие кулебяки, рыбники, постные и мясные пироги. Среди заморских блюд особо выделялся узбекский плов, любовно приготовленный Юлдуз Рахимовой под чутким руководством Али-Бабы.

Кроме закуски, на столе был большой выбор напитков: в деревянных кружках ждала своего заветного часа трёхлетней выдержки медовуха, в высоких тёмного стекла бутылках тускло отсвечивало настоящее бургундское, а вдоль нескончаемой череды яств, словно верстовые столбы вдоль дороги, выстроились квадратные бутылки с «казёнкой» – литровые водочные штофы зелёного стекла, украшенные двуглавым орлом.

– Хорошо! Просто замечательно! – потирая руки, шептал Горыныч, глядя на кулинарное великолепие. В честь праздника трёхглавый сменил привычное обличие пожилого снабженца на облик добродушного румяного толстяка, и в ожидании начала застолья поминутно бросал взгляд на свои ручные часы. На берегу озера, изнывая от безделья, курил папиросу за папиросой Иван-Дурак, а рядом с ним Водяной в образе отставного флотского инженера весело травил байки о своей былой флотской службе, и при этом поминутно заглядывал доктору Власенковой в глаза. Доктор Таня задорно смеялась придумкам «бывшего флотского» и, показывая восхитительные белые зубки, приговаривала: «Ну и здоров же ты приврать, Водяныч»!

Особняком держались только главный бухгалтер и главный архитектор. Скупой рыцарь никак не мог смириться с незапланированными тратами, а Матвей Казаков никак не мог простить начальнику строительства случая рукоприкладства при сдаче Заказчику Большого магического дворца. Романов это понял, поэтому лично наполнил два высоких бокала «казёнкой» и у всех на виду направился к Казакову.

– Матвей Фёдорович! Желаю выпить с тобой на мировую! – громко произнёс начальник строительства и протянул Казакову налитый до краёв бокал. – Ты уж прости меня за мою горячность! Хочешь, отплати мне тем же! Я в претензии не буду!

– Ладно, Пётр Алексеевич! – смягчился Казаков, принимая бокал из рук Романова. – Что было – то прошло!

После чего они выпили до самого донышка и троекратно расцеловались. Напряжение сразу спало, и даже Скупой рыцарь оттаял душой и пошутил: «Пётр Алексеевич, я тебе столько лет верой и правдой служу, а стаканчика вина из твоих рук до сих пор не удостоился»!

– Барон! Всё это, – и Пётр широким жестом обвёл поляну, – всё к Вашим услугам! Зная Ваш изысканный вкус, я для специально для Вас приказал выставить на стол бургундское! Если захотите, выпью с Вами на брудершафт!

Веселье стало повышать градус, и за столами всё чаще слышался дружный смех и кокетливое женское повизгивание. После третьей перемены блюд Пётр Алексеевич вышел из-за стола и, раскурив трубку, не спеша стал прогуливаться по берегу озера. Следом за ним неотступно следовал Малюта Скуратов и Яков Брюс.

– Признайся, Яков! – обратился Пётр к своему другу чернокнижнику и главному специалисту по магическим технологиям.

– В чём сознаться, Пётр Алексеевич? – подскочил к нему Брюс.

– А вот в этом! – и Романов носком итальянского ботинка ковырнул чистый песок. – Песок чистейший – ни тебе дерьма, ни разбитой бутылки, на берегу ни одного окурка, вода в озере голубая и прозрачная, как после фильтрации, и при такой красоте здесь нет ни одного отдыхающего.

– Пётр Алексеевич! – склонил голову Брюс и приложил правую ладонь к груди. – Если Вы хотите, чтобы я сознался в проведении подготовительной работы к выезду на данный участок, то я немедленно это сделаю! Я действительно поставил магический заслон от остальных отдыхающих, почистил пляж и за две ночи отфильтровал в озере воду. Мои помощники, на случай если Вы изволите порыбачить, запустили в озерцо окуньков и плотвичек.

– Пожадничал, Яков! Мог бы и стерлядками нас порадовать!

– Не жадничал я, Пётр Алексеевич! – сморщил породистое лицо Брюс. – Только чистота воды в подмосковных водоёмах даже после применения магии остаётся недостаточной, и запусти мы прошлой ночью в озеро белорыбицу – плавала бы она сейчас по всей поверхности кверху брюхом!

– К сожалению, это так! – раздался голос, и из-за кустов вышел невысокого роста худощавый незнакомец в жёлтом полувоенном френче, и галифе, заправленных в офицерские хромовые сапоги. – Вода в московских водоёмах – чистая отрава! – продолжил незнакомец, которого с первого взгляда можно было отнести к монголоидной расе.

– Магический заслон, говоришь? – ехидно переспросил Романов у Брюса.

– Ты кто таков? – рванулся вперёд Малюта Скуратов и заслонил начальника строительства от незнакомца своим телом. В руке у Малюты хищно блестел длинный кинжал, да и сам Малюта был настроен очень решительно.

– Пётр Алексеевич, прошу Вас не наказывать своих вассалов, – миролюбиво, но холодно произнёс азиат. – Магический заслон был предназначен для защиты определённого участка территории от людей…

– А Вы, я так понимаю, не человек! – перебил его Романов.

– Не человек, – подтвердил незнакомец. – Я, так же как и вы все здесь присутствующие, позаимствовал человеческое обличие для удобства общения, и кинжал мне не причинит вреда.

Последняя фраза была обращена непосредственно к Скуратову.

– Спрячь! – велел Пётр, и Малюта убрал кинжал под полы одежды, но позицию не поменял и, защищая Романова своим телом, был готов ежесекундно броситься в бой.

– Я так понимаю, что у Вас ко мне деловой разговор, иначе Вы не стали бы пробираться сквозь охрану.

– Для меня это не составило труда, – произнёс азиат, и губы его дрогнули в усмешке. – Однако Вы правы: у меня к Вам деловое предложение.

– Тогда представьтесь, кто Вы.

– Я – Верховный повелитель отряда прямокрылых Бессмертный Са-Ран-Чи, – напыщенно произнёс азиат.

– Так ли уж бессмертный? – недоверчиво проворчал Малюта и машинально пощупал под одеждой ножны кинжала.

– Пока существует мой народ – я бессмертен! – подтвердил Са-Ран-Чи и склонил голову.

– Потому что ты и есть саранча! – догадался Пётр. – Обыкновенная прожорливая саранча!

– Вы не очень-то утруждаете себя этикетом, – поморщившись, заметил Верховный повелитель прямокрылых.

– Было бы перед кем! – вмешался в разговор доселе молчавший Яков Брюс. – Да я на тебя, насекомое, даже магической энергии тратить не буду: сейчас пошлю за пестицидами, и разговор будет окончен.

– Если Вы меня окропите отравой – я умру, – недрогнувшим голосом произнёс Са-Ран-Чи, – но тут же воскресну снова, и так будет до тех пор, пока жив хотя бы один представитель моего великого народа.

– А Вы не очень-то утруждаете себя скромностью! – парировал Пётр. – С чего это Вы решили, что ваш э-э… пусть будет народ – великий?

– Нас пытаются уничтожить сотни лет, а мы назло своим врагам до сих пор живы!

– То же самое может сказать о своём народе любой русский, украинец, абхаз, кореец или китаец, и ещё пару сотен представителей больших и малых народов, – снова вставил своё веское слово Яков Брюс. – Потому как история человечества – это история войн.

– Это ваша история, а мой народ не относится к человеческой расе, – холодно уточнил Са-Ран-Чи. – Мы никогда и ни с кем не воевали, мы лишь боремся за выживание на этой земле. Для нас нет границ, по большому счету, мы дети мира и имя нам – легион!

– Ваше имя – вредители! – пробурчал Малюта. – А границ вы не признаете, так как сжираете на своём пути всё, даже пограничные столбы!

– Мы можем поговорить приватно? – слегка повысил голос азиат.

– Хорошо, – согласился Пётр. – Оставьте нас! – бросил он через плечо Скуратову и Брюсу. Оба сподвижника отстали, но не далеко, а так, чтобы по первому знаку броситься к своему начальнику на помощь.

– Ну, вот, теперь мы одни, и можем поговорить, как деловые люди, – произнёс Романов и повернулся к собеседнику лицом.

– Давайте называть вещи своими именами, – впервые за всё время разговора улыбнулся повелитель отряда прямокрылых. – Ни Вы, ни я людьми в полном смысле этого слова не являемся. Мы всего лишь заимствовали человеческие образы.

– Кстати, а чей образ позаимствовали лично Вы? – перебил его Пётр.

– Я пришёл к Вам в образе Чан-Кайши, – ещё раз улыбнулся Са-Ран-Чи и почтительно склонил голову. – Опять упрекнёте меня в нескромности?

– Нет, – холодно заверил его Романов. – Мне нет никакого дела до вашего гипертрофированного эго.

– Кто бы говорил! – ощерился Са-Ран-Чи. – Вы сами-то, чей образ носите – безродного голландского плотника или геройски павшего под Кингисеппом пушкаря Михайлова? И не говорите мне, что Вы не интересуетесь судьбами великих полководцев и диктаторов.

– Откуда Вам это известно? – воскликнул Пётр.

– Успокойтесь! Я не залезал к вам в черепную коробку и не сканировал ваше подсознание. Просто мой разум – это коллективный разум моего народа. Согласитесь, трудно тягаться одному, пусть даже гениальному носителю разумной жизни, с миллиардами мыслящих индивидуумов. Я ещё не теряю надежды прийти с Вами к обоюдовыгодному соглашению.

– Чем же я могу помочь вашему коллективному разуму?

– Пётр Алексеевич, Вы напрасно ёрничаете! Я бы не вышел с Вами на прямой контакт, если бы не видел в этом прямую выгоду для моего народа.

– Говорите прямо! – недовольно поморщился Пётр. Было видно невооружённым глазом, что ему неприятен этот разговор.

– Нам необходимо добраться до портала. – решительно произнёс Верховный повелитель прямокрылых. – Не торопитесь с отказом. Нам не надо, чтобы ваши люди распахивали Золотые ворота настежь. Ваше сознание сейчас рисует Вам картину, как тучи насекомых заполоняют «Тридевятое царство». Ничего этого не будет! Достаточно десяток особей, которых Вы сможете пронести на «объект» у себя в кармане.

– Зачем Вам это нужно?

– Наивный вопрос! Вы не догадываетесь, зачем моему народу выход в иные миры? Новый мир – это новое жизненное пространство, это миллиарды новых особей, это шанс на счастливую жизнь!

– И в то же время сытную! – добавил Пётр.

– И сытную! – согласился Чан-Кайши. – Не буду опровергать очевидный факт.

– Я никогда на это не соглашусь!

– Подумайте Пётр Алексеевич! Отказываясь от сотрудничества, Вы приобретаете в моем лице очень серьёзного противника, а ведь мы могли бы быть с вами союзниками.

– И что бы это мне дало?

– Многое! Вы даже не представляете, какое политическое влияние мы можем оказать, да и, чего греха таить, периодически оказываем на правительства.

– Мне этого не требуется. Я вполне удовлетворён сложившимся положением дел и не собираюсь интриговать ни против Московских властей, ни против Федерального центра.

– Отказываясь от сотрудничества, Вы не оставляете мне выбора: это – война!

– Война – так война! Меня это не пугает.

– Господин Романов, я уважаю Вас, как достойного противника, поэтому в течение месяца, начиная с сегодняшнего дня, буду готов принять от Вас почётную капитуляцию. Подчёркиваю – почётную! Это немного подсластит горечь Вашего поражения. При необходимости найдёте меня здесь же, возле ракитового куста.

С этими словами Верховный предводитель Са-Ран-Чи скрылся за кустами и пропал.

– Как сквозь землю провалился! – доложил Малюта после того, как он и его подчинённые прочесали территорию вокруг озера. – Даже следов после себя не оставил!

– Не нравится мне всё это! – задумчиво произнёс Яков Брюс. – Ох, не нравится!

– Мне тоже! – согласился с Брюсом Пётр. – Особенно когда для достижения политических целей начинают использовать магию!

– Хм, получается, что вот это насекомое с амбициями Наполеона – маг? – переспросил Малюта.

– Нет! – уверенно заверил присутствующих Яков Брюс. – Я бы это непременно почувствовал. Лично Са-Ран-Чи магическими способностями не обладает, но ему помогает очень сильный маг, которого я не могу определить ни по силе, ни по характеру воздействия. А следов нет потому, что, зайдя за кусты, Верховный предводитель мгновенно рассыпался на тысячи маленьких и ужасно прожорливых насекомых.

– Вот эти самые насекомые сегодня объявили нам войну! – сообщил своим сподвижникам Пётр.

– Эти крылатые тараканы? – взвился Малюта Скуратов. – Да я их лично сапогами перетопчу!

– Во-первых, они не тараканы, а насекомые, относящиеся к отряду прямокрылых, – продолжил Брюс. – Во-вторых, я бы не стал недооценивать противника. Вы заметили, какой облик выбрал Са-Ран-Чи? Облик Чан-Кайши! Этот политик не проиграл ни одной битвы, ни одного политического сражения. В результате он стал одним из самых известных диктаторов и до самой своей смерти находился у рычагов власти!

– Ничтожный подражатель! – скрипнул зубами Пётр. – Подобно Мао-Дзе-Дуну явился во френче жёлтого цвета!

– Не думаю, чтобы Са-Ран-Чи копировал предводителя Мао, – не согласился с Романовым Брюс. – Дело в том, что слово «саранча» в переводе с тюркского звучит как «жёлтый»! Он просто хотел подчеркнуть своё соответствие.

– Значит, с сегодняшнего дня объявляю уровень опасности – «жёлтый»! – закончил Пётр и направился к остальным гостям.

Праздник продолжался.

* * *

Война началась с мелкой неприятности: «объект» отключили от московской сети энергоснабжения. Кто и по чьему приказу это сделал, установить так и не удалось: кто-то взломал файлы управления «объектом» и отключил «объект» от московской сети. Пока разбирались с результатами внезапного отключения, Романов дал команду задействовать резервные – автономные источники энергоснабжения, что в свою очередь позволило избежать более тяжёлых последствий: холодильники с продуктами не разморозились, охранные системы в банке не отключились, компьютерная сеть не утратила необходимые для нормальной работы «объекта» данные.

Однако на этом неприятности не кончились. Сначала неизвестно откуда возникшая фирма неожиданно переманила на свою сторону дирекцию кирпичного завода, оплатив из своего кармана неустойку за разрыв контракта на поставку кирпича для строительных работ на «объекте». Потом таинственный хакер, используя данные о расходном банковском счёте, заказал на «объект» 10 транспортных контейнеров презервативов и столько же контейнеров с детскими подгузниками.

– И что мне со всем этим «богатством» делать? – почти по-звериному рычал Пётр.

– Надо оформить весь этот груз как спонсорскую помощь городу на «Всероссийский день семьи, любви и верности», предложил думный дьяк Никита Зотов.

– А чем я эти затраты компенсирую? – заламывал руки Скупой рыцарь. – Ужасный век – ужасные решенья! Какая ещё к дьяволу спонсорская помощь? Чума на оба этих груза! Трещит по швам строительная смета!

– Кажется, барон, Вы заговариваетесь, – спокойно уточнила присутствовавшая на экстренном заседании доктор Власенкова. – У Пушкина это фраза звучит как «…чума на оба ваши дома»! А про строительную смету – полнейшая отсебятина! У классика в этом произведении вообще нет ничего про сметы – ни про строительные, ни про какие другие!

– Я выражаюсь сообразно сложившемуся положению, – парировал главный бухгалтер.

– Хватит препираться, – одёрнул присутствующих начальник строительства. – Надо решать, как не допустить на объект жёлтую заразу – я имею в виду саранчу.

– Я предлагаю обработку колёс прибывающего на «объект» транспорта дезинфицирующими растворами, – уверенно высказалась санитарный врач Власенкова.

– Принимается! – хлопнул ладонью по столу Романов. – Ещё какие будут предложения?

– Предлагаю использовать жёсткое рентгеновское излучение, – поднялся со своего места «бывший флотский» – Водяной.

– Каким образом? – насторожилась Власенкова. – Рентгеновское излучение – это очень опасно!

– Об этом и речь! – продолжил Водяной. – На «объект» в основном завозятся строительные материалы, которым рентгеновские лучи никакого вреда причинить не может, зато оно ликвидирует любую живность вплоть до блохи и таракана, если таковые задумают спрятаться межу кирпичами или листами шифера. Представьте себе: грузовая машина, как обычно, заезжает в «отстойник», водитель уходит в досмотровую комнату, а в это время включается парочка установок рентгеновского излучения и через пять минут груз стерилен!

– Толково, – согласился думный дьяк Зотов.

– В принципе я не возражаю, – отозвалась Власенкова, – но только при строжайшем соблюдении мер радиационной безопасности.

– Принимается! – согласился Пётр. – Ещё есть предложения?

– У меня есть, – скромно произнёс начальник службы безопасности банка Лев Гуров. – Однако оно настолько скучное и несерьёзное, что предпочёл бы высказать его Вам наедине.

– Все свободны! – скомандовал начальник строительства. – Гуров может остаться.

– Ну, теперь говори какая у тебя задумка, – тихим голосом произнёс Романов, после того как последний участник совещания покинул его кабинет.

– Оперативная, – коротко пояснил Гуров. – Мы с вами оба знаем, что взять под особый контроль вход в портал мы не можем, поскольку такового нет.

– Если бы я это сказал господину Са-Ран-Чи, он бы мне не поверил, – улыбнулся Романов и откинулся на спинку кресла.

– Вот именно! – продолжил Гуров. – Он везде и в то же время нигде! Пётр Алексеевич, вспомните, как Вы лично попали на «объект».

– Ну, я вышел из здания Высшего Совета и тут же оказался на «объекте», точнее – на том самом месте, где сейчас построили банк.

– Я тоже прибыл сюда не в мягком вагоне, – согласился с Романовым Гуров. – Помню, как подписал предложенный мне контракт, положил ручку на стол и в это мгновенье оказался на улице возле вашей резиденции. Я опросил десяток специалистов и рабочих «объекта» и все они были транспортированы сюда подобным образом. Замечу, что все вновь прибывающие оказываются на открытом пространстве – на улице! А каким образом мы отправляем неугодных нам лиц обратно в «тонкий» мир?

– Обычно я даю секретарю указание о возврате такого-то сотрудника в «тонкий» мир. После чего она связывается с Управлением кадров Высшего Совета, и этим дело ограничивается. Никто и никогда больше этого сотрудника на территории «объекта» не встретит. Когда, с какого места и как именно он будет транспортирован, для нас остаётся загадкой. Так, например, Шемаханскую поместили в подвал, и прямо оттуда она была транспортирована в тюремный сектор «тонкого» мира.

– Да, я тоже слышал о существовании этого ограниченного и закрытого пространства со строгим режимом контроля, – кивнул головой Лев Иванович. – Хорошо бы провести запланированную «утечку информации» о том, что вход в портал находится именно в этом подвале.

– Это не проблема, но только я не понимаю, зачем Вам, господин Гуров, это надо?

– Лично мне это ни к чему, а вот если в эту сказочку поверит сам Верховный повелитель Са-Ран-Чи, будет очень даже кстати!

– Хотите заманить насекомых в подвал?

– Не просто заманить, а исполнить заветную мечту Чан-Кайши – отправить его «народ» и его лично в иные миры!

– Как отправить? – опешил от неожиданного предложения Пётр.

– А вот так – всех до последней личинки! Я хочу избавить планету от саранчи, и надеюсь, Вы мне в этом поможете.

– Как Вы это себе представляете?

– Для начала я попрошу Вас связаться с Высшим Советом и передать им наш план…

Ракитовый куст к моменту объявления о полной и безоговорочной капитуляции полностью зазеленел и даже немного подрос. Пётр остановился именно возле этого куста, как было оговорено ранее. Поодаль находились верные помощники – Малюта Скуратов и Яков Брюс. Брюс, как и в прошлый раз, поставил вокруг озера магический заслон, а Малюта рассадил по заранее подготовленным засадам десяток наиболее подготовленных охранников. В небе на всякий случай патрулировали гуси-лебеди, а на земле московские полицейские под видом проводимых учений перекрыли все дороги, ведущие к озеру.

Чан-Кайши появился из-за куста в белом парадном мундире, щедро увешанном наградами и украшенном золотыми эполетами. Наличие форменной белой фуражки с разлапистой кокардой и солнечные очки делали Верховного повелителя отряда прямокрылых похожим на диктатора «банановой» республики. В левой руке, затянутой в белую перчатку, он держал короткий жезл из слоновой кости, увенчанный золотой головкой насекомого, а ладонь правой руки заложил за отворот парадного кителя. Было видно, что весь процесс принятия капитуляции Са-Ран-Чи отрепетировал до мелочей. На его фоне Романов, одетый в повседневный светло-серый костюм, смотрелся, как полководец, проигравший сражение.

– Ладно! Пускай потешит своё больное самолюбие! – решил про себя Пётр.

– Приветствую тебя, мой бывший враг! – громко произнёс Са-Ран-Чи и поднял над головой жезл.

– И тебе не хворать, мой несостоявшийся друг, – холодно ответил Пётр и демонстративно спрятал руки за спину.

– Отчего же несостоявшийся? Сейчас мы как раз можем заключить мировое соглашение, разумеется, на моих условиях, после чего нам уже ничто не будет мешать перейти на другой, более близкий уровень партнёрства.

– Сначала возобнови поставку кирпича на «объект», и забери контейнера с презервативами.

– Поставки кирпича уже возобновлены, – с достоинством произнёс Чан-Кайши и по привычке слегка склонил голову. – А презервативы и детские подгузники можете считать моим подарком! Я уже принял меры к возврату денег на ваш расходный счёт.

– Приятно слышать! Я в свою очередь тоже готов сделать ответный ход. Итак, что от меня требуется?

– Назовите месторасположения на территории «объекта» временного портала.

– Нет ничего проще! Портал находится в подвальном помещении склада лакокрасочных материалов, который у нас временно был приспособлен под изолятор временного содержания арестованных, точнее, задержанных на «объекте» лиц.

– Верю! – улыбнулся Чан-Кайши и зачем-то снял солнечные очки. – Если не ошибаюсь, именно оттуда была депортирована в «тонкий» мир ваша бывшая секретарша.

– Судя по всему, Вы редко ошибаетесь! – умышленно польстил диктатору Пётр.

– Следующий вопрос: как управлять порталом?

– Этот вопрос я оставлю без ответа.

– Я Вас не понимаю, – нервно произнёс повелитель прямокрылых и снова нацепил на нос солнечные очки. – Кажется, мы с Вами обо всём договорились!

– Не совсем так. Я не ставлю дополнительных условий, скорее я уточняю детали. Вы хотите попасть в иные миры? Пожалуйста! Но при этом Вам не обязательно знать механизм управления порталом.

– Неужели! И кто же будет стоять у руля?

– Лично я. Скажу лишь, что при этом необязательно находится возле самого портала каждый раз, достаточно задать программу…

– Подождите! – перебил Романова обладатель золотых эполет. – Вы что, собираетесь отправлять десяток особей в несколько приёмов?

– Вот сейчас мы подошли к главному, – торжественно произнёс Пётр и многозначительно поднял вверх указательный палец. – Речь не идёт о десятке насекомых. Мы предлагаем Вам другой, более выгодный вариант.

– Я весь во внимании, – втянул живот Са-Ран-Чи и даже сунул в нагрудный карман мешавший ему жезл.

– Не буду скрывать, что после предпринятых Вами мер я был вынужден сообщить обо всём Высшему Совету, и вчера я получил письменный ответ.

С этими словами Пётр достал из нагрудного кармана пиджака сложенный вчетверо бланк с официальной символикой Высшего Совета и протянул его собеседнику. Поклонник Чан-Кайши развернул бланк и внимательно прочитал текст.

– Здесь говорится о полной депортации моего народа на другую планету. Я правильно понял предложение вашей верховной власти?

– Правильно! Стопроцентная депортация прямокрылых на Зелёную планету в обмен на занимаемые вашим народом площади в Европе и Азии. Это более чем щедрое предложение.

– Что представляет собой новая планета?

– Она в два раза крупнее Земли, полный оборот вокруг светила равен восемнадцати земным месяцам, и благодаря тому, что ось планеты не имеет углового наклона, там практически нет смены времён года. Колебания температуры незначительные, в пределах десяти градусов по Цельсию.

– Климат субтропический?

– Нет, климат на Зелёной планете очень похож на вечное лето в Ферганской долине.

– И там действительно много зелени?

– Планета не зря называется Зелёная, зелени там действительно много. Вопрос в том, придётся ли она вашему народу по вкусу.

– Мы не привередливы.

– Ну, это известно не только мне!

– Всё ещё ёрничаете?

– Привычка. В особо психологически напряжённые моменты помогает снимать стресс. Я хотел бы обратить ваше внимание на требование Федерального центра…

– А при чём здесь земная власть? Я думал, в этом деле замешаны только Вы, я, и Высший Совет.

– Так оно и есть, но выполнение условий Высшего Совета волей-неволей затрагивает сложившийся миропорядок многих городов и даже областей. Напоминаю, что речь идёт о депортации всего семейства прямокрылых, а его представители разбросаны на территории Европы, Азии, Афганистана…

– И даже частично на землях Ближнего Востока, – добавил Са-Ран-Чи.

– И как Вы себе представляете миграцию вашего народа? Тучи саранчи движутся со всей Европы и Азии в направлении Москвы! Вы представляете, какая паника начнётся?

– Допускаю, что у Вас уже готов ответ на этот вопрос.

– Есть предложение: ваш народ мигрирует в тайно организованные пункты сбора, где их ждут машины и вагоны-рефрижераторы.

– Вы хотите нас заморозить на время транспортировки? Это недопустимо! Тысячи неокрепших личинок погибнут. Не забывайте, мы любим тепло и не выносим холод.

– Никто не собирается включать холодильные установки. Рефрижераторы нужны, чтобы был предлог не открывать вагоны и фуры для сохранения отрицательных температур во время полицейских проверок. Дескать, продукты в вагоне скоропортящиеся, вагон под пломбой и так далее. Сколько Вам надо времени и транспорта для доставки ваших сородичей на «объект»?

– Думаю, что за месяц мы управимся, а насчёт транспорта я сам позабочусь! Вы, главное, обеспечьте бесперебойную работу портала.

– Это я Вам обещаю. Более того, я готов допустить на «объект» вашего наблюдателя.

– Я лично буду контролировать каждую отправку и уйду вместе с последней партией.

– Не возражаю.

– Последний вопрос: что подвигло Высший Совет на такое кардинальное решение?

– Нежелание иметь под боком такого сильного и умного противника, как Вы. Я имею в виду не конкретно Вас, господин Са-Ран-Чи, а весь ваш народ.

– Вполне разумно.

– Осталось обговорить систему связи.

– Я придерживаюсь нетрадиционных методов: если я Вам буду нужен, насыпьте горсть пшеницы возле входа в портал. Мои прямокрылые подданные, которые незримо и круглосуточно будут дежурить на «объекте», сразу сообщат мне. В случае экстренного вызова замените зерна пшеницы горчичными зёрнами или кукурузными или любыми другими. Я буду знать, что случилось что-то экстраординарное и не заставлю себя ждать.

– Так значит, ваши люди всё-таки просочились на «объект»!

– Повторяю – это не люди, по вашей классификации это всего лишь насекомые.

– Мы знаем, что Вам и вашему народу помогает кто-то из сильных мира сего, но кто именно?

– Надеюсь, Вы не рассчитывали, что я буду отвечать на этот вопрос.

– Не рассчитывали.

– Напоследок хочу Вас заверить, что в случае нарушения Вами условий договора, месть моего народа будет страшной.

– В свою очередь я хочу заверить Вас, что после окончания депортации все оставшиеся на Земле личинки и взрослые особы будут безжалостно уничтожены.

После этого собеседники холодно попрощались и разошлись в разные стороны.

И только ракитовый куст под синим июньским небом, жадно улавливая порывы летнего ветерка, одиноко и призывно качал зелёными ветками.

Глава 2 Игра в напёрстки

Тем временем склад лакокрасочных материалов обнесли двумя рядами колючей проволоки, по которой пропустили ток, между рядами оборудовали контрольно-следовую полосу, а само помещение оснастили комбинированной системой сигнализации. Проход на этот «особо режимный участок» был только по пропускам, подписанным лично Малютой Скуратовым. Вход в подвальное помещение складского корпуса оборудовали раздвижным рукавом, по размерам и конструкции напоминающий рукав, присоединяемый к борту самолёта для перехода авиапассажиров из «накопителя» на борт авиалайнера. Приготовления были закончены, и начальник строительства после докладов Малюты Скуратова, Якова Брюса и Льва Гурова о готовности к началу проведения операции «Игра в напёрстки», лично отсыпал горсть пшеничных зёрен возле входа в «особо режимный участок».

Поздним вечером на «объект» прибыл первый транспорт, состоящий из трёх новеньких рефрижераторов. Водители предъявили охранникам допуск, после чего на принятие груза прибыл лично начальник строительства со свитой, среди которой как-то незаметно появился Бессмертный Са-Ран-Чи, который на этот раз сильно напоминал игрока в гольф, так как был одет в яркую ветровку, белые спортивного покроя брюки и бейсболку с длинным прозрачным козырьком. Верховный повелитель прямокрылых молча кивнул Романову и, стараясь быть как можно менее заметным, постарался затеряться среди работников «объекта», но непродуманно яркая одежда сводила все его усилия на нет.

После получения разрешения начальника строительства Малюта Скуратов взмахнул рукой и дал команду водителю первого рефрижератора развернуться и задом вплотную подъехать к раздвижному рукаву. Водитель кивнул в ответ и мастерски выполнил сложный манёвр. Тут же подбежали два охранника, которые раскрыли двери автомобильного кунга и быстро подсоединили к нему раздвижной рукав. Послышался шелест миллионов крыльев и неясное гудение. Минут через пять всё стихло, и охранники по знаку находившегося рядом с ними Якова Брюса отсоединили рукав.

– Прошу Вас, господин Са-Ран-Чи, пройти внутрь склада для проверки результатов транспортировки первой партии, – предложил Романов и радушно пропустил высокочтимого наблюдателя в подвал впереди себя. В самом подвале было чисто, прохладно и пусто. Включили верхний свет, и мощные лампы отразились в выложенном чёрным кафелем полу.

– Как видите, господин Са-Ран-Чи, мы честно выполняем условия договора, – официальным тоном произнёс Романов. – Нет ни одной особи, которую бы мы не отправили из первой партии.

– Я вижу, – процедил недоверчиво Верховный повелитель. – Однако меня мучают смутные сомнения – на Зелёную ли планету были отправлены мои подданные?

– Хотите получить от них подтверждение?

– Не помешало бы.

– Должен Вас разочаровать: подтверждения не будет. Зелёная планета находится не в нашей солнечной системе и даже не в нашей галактике.

– Неужели в Дальнем космосе?

– Нет. Зелёная планета находится в ином мире, точнее, в параллельной реальности. И связи, как Вы догадываетесь, оттуда быть не может. В том, что ваши подданные сейчас прибыли на место постоянного проживания, можете не сомневаться. Если мы Вас и ваш народ допустили на «объект» и разрешили использовать по прямому предназначению временной портал, необходимость хитрить и интриговать против Вас отпадает сама собой. Этот проект обоюдовыгодный. Так что если с вашей стороны претензий нет, предлагаю запустить вторую партию переселенцев.

– Вы не оставляете мне выбора, – надвинув козырёк бейсболки на глаза, произнёс Са-Ран-Чи. – Я вынужден с Вами согласиться.

– Не надо лукавить, господин Верховный повелитель! – холодно произнёс Романов. – Всё, что здесь сейчас происходит, происходит строго по протоколу. В договоре не было пункта о подтверждении прибытия ваших прямокрылых подданных на Зелёную планету, поэтому не надо подозревать нас в нечестной игре!

– Вы, люди, очень изобретательны и коварны. Эти два качества меня очень настораживают.

– И это мне говорите Вы – избравший для общения с нами образ Чан-Кайши, хитрость и коварство которого стали притчей во языцех! Ну, так будем продолжать транспортировку или приостановим проект до выработки новых удовлетворяющих обе стороны решений?

– Механизм запущен: железнодорожный и автомобильный транспорт уже в пути, на подходе новые партии моих подданных. Я уже не могу затормозить начатый процесс, и мне остаётся только одно – поверить Вам на слово.

– Тогда попрошу Вас покинуть помещение «накопителя». Сейчас сюда поступит новая партия переселенцев и одновременно с этим откроется временной портал.

К тому времени, когда разгрузили все три рефрижератора, из Средней Азии подошёл автопоезд, состоящий из десяти фур, поэтому депортация прожорливых переселенцев заняла всю ночь. На рассвете усталый, но довольный Са-Ран-Чи чопорно попрощался с Романовым и его свитой и, зайдя за угол здания, тут же исчез, рассыпавшись на тысячи стрекочущих насекомых.

– Осторожней, господа! Не наступите на Бессмертного повелителя! – состроив серьёзную мину, произнёс Яков Брюс и все, включая даже хмурого Малюту Скуратова, улыбнулись.

Портал работал целый месяц без выходных и часто без перерывов на обед. Автопоезда и отдельные фуры прибывали уже не только под покровом ночи, но и в любое время суток. Часто начальнику транспортного цеха «объекта» звонили со станции «Москва-Товарная» и просили прислать автомобильный транспорт для разгрузки очередного пришедшего по железной дороге вагона-рефрижератора. Начальник транспортного цеха Ларионов-Кутько не спал ночей и как угорелый метался между «объектом» и товарной станцией, пытаясь обеспечить своевременную разгрузку вагонов и избежать штрафных санкций за простой транспорта. А вагоны всё прибывали и прибывали! В результате чего у начальника станции «Москва-Товарная» создалось впечатление, что именно в Тридевятом административном округе города Москвы находятся знаменитые закрома Родины, о которых так много говорят политики и пишет пресса, но никто и никогда их воочию не видел.

Романов перестал появляться на «особо режимном участке» при поступлении очередного транспорта с прямокрылыми переселенцами и наведывался периодически – пару раз в неделю. Так же поступал и Бессмертный повелитель Са-Ран-Чи, который появлялся на «объекте» и исчезал без предварительно предупреждения. Охранники привыкли видеть его поджарую фигуру на территории склада лакокрасочных материалов, поэтому при его очередном появлении уже не звонили начальнику службы безопасности, а только оповещали дежурного по смене.

Однажды, безоблачным летним утром, Романов, не заходя в резиденцию, отправился к складу лакокрасочных материалов. У входа в подвальное помещение он насыпал горсть золотистых кукурузных зёрен, после чего отошёл за ограждение и стал ждать.

Бессмертный повелитель Са-Ран-Чи появился незамедлительно. Пётр ещё не успел выкурить полностью свою трубку, как за его спиной раздались льстивые слова приветствия. Романов резко повернулся и убедился, что гость остался верен своим привычкам, явившись, как и прежде, в образе Чан-Кайши, только сменил парадный мундир диктатора «банановой» республики на скромный синий китель китайского коммуниста.

– По моим данным, семнадцатого июля предстоит последняя отправка переселенцев, – по-деловому сообщил собеседнику Романов.

– По моим данным тоже, – кивнул головой Чан-Кайши.

– Время нашей совместной работы, определённое договором, подходит к концу, – подытожил начальник строительства.

– Что такое время? Некая таинственная субстанция, которая до сих пор не поддаётся определению, змея, кусающая собственный хвост, – с видом китайского мудреца усмехнулся повелитель насекомых.

– Неужели? – голосом, полным сарказма, удивился Пётр. – А вот для начальника станции «Москва-Товарная» время является строго нормированной физической величиной, которой он измеряет простой вагонов, а потом выписывает мне сумасшедшие штрафы.

– Всё ёрничаете?

– Я уже говорил, что это моя привычка.

– Скажите, господин Романов, дата последней отправки моих прямокрылых подданных выбрана Вами специально?

– Не понимаю Вас! Семнадцатое июля – день расстрела царской семьи, и этот день я воспринимаю как личную трагедию. Для меня это день траура, при чём здесь отправка ваших верноподданных?

– В общем-то, ни при чём, но эта дата навевает какие-то смутные и в то же время нехорошие ассоциации.

– Вам не кажется, что время для сомнений безвозвратно упущено?

– Кажется! Я в этом даже уверен. Меня очень настораживает, что всё складывается на удивление хорошо, или, как говорят русские, без сучки и задоринки.

– Без сучка и задоринки, – поправил его Романов.

– Да? – удивился повелитель Са-Ран-Чи. – Это несколько меняет контекст, но не меняет смысловой нагрузки. Ситуация неожиданно сложилась так, что я вынужден Вам доверять. Говорят, что наша жизнь – рулетка! Можете считать меня фаталистом, но я делаю то, что считаю нужным – и будь, что будет!

– Я приверженец другой поговорки: весь мир театр, а люди в нём актёры.

– Вы это сейчас к чему сказали?

– Да так, собственно говоря, ни к чему. Просто провёл аналогию. Весной был в Москве, и знаете, что меня поразило? Ни за что не догадаетесь! На ступеньках Большого театра какие-то подозрительные личности предлагают москвичам сыграть с ними в напёрстки!

– Вас удивило то, что находятся желающие сыграть?

– Нет, меня удивило несоответствие явлений, этакий диссонанс событий: знаменитый Большой театр и прожжённые мошенники с удивительно честными глазами.

– Вы, господин Романов, что-то стали говорить намёками. Мне это тоже не нравится.

– В таком случае разрешите откланяться!

– До встречи семнадцатого.

Утро 17 июля, вопреки прогнозу Гидрометцентра, было серым, скучным и дождливым. Последняя партия переселенцев на Зелёную планету была малочисленной и занимала пару вагонов-рефрижераторов, пришедших из далёкого Афганистана. К одиннадцати часам содержимое вагонов перегрузили в грузовые автомобили и доставили на «объект».

Бессмертного предводителя Са-Ран-Чи провожал начальник строительства со своей свитой, в которой отсутствовал только Лев Иванович Гуров.

После депортации последней партии насекомых Са-Ран-Чи окинул присутствующих взглядом и молча пошёл к входу в подвал.

– Обычно с таким видом на эшафот идут, – заметил Малюта Скуратов, но шутку никто не поддержал, и верный слуга обиженно замолк.

Возле самого входа в подвал Са-Ран-Чи остановился, повернулся, и хотел было что-то сказать, но потом раздумал, махнул рукой и решительно вошёл вовнутрь складского помещения.

Все замерли.

– Всё! Дело сделано, операция завершена! – через пару минут произнёс Романов.

– Я проверю? – обратился к начальнику строительства появившийся из-за угла здания Гуров.

– Проверь! – разрешил Пётр и зачем-то добавил: – Любовь была без радости, расставанье без печали.

– Чисто! – крикнул с порога вышедший из подвала Гуров.

– Так и должно быть! – вздохнул Яков Брюс. – В напёрстки выиграть нельзя! Пётр Алексеевич, можете смело докладывать в Высший Совет! Пускай тамошние спецы как можно быстрее снимают фиксацию временного портала, а то он магической энергии потребляет больше, чем все вместе взятые ведьмы на шабаше!

* * *

Перемещение было мгновенным. Са-Ран-Чи ещё не успел открыть глаза, как почувствовал, что его захлестнуло сразу два чувства: чувство непоправимой беды и чувство вселенского одиночества. Он открыл глаза, и его взору предстала мёртвая пустыня. Везде, куда только достигал его взгляд, сплошным серым ковром лежали мёртвые тела его прямокрылых подданных. Зелёная планета была мертва: океаны высохли миллионы лет назад, растительность превратилась в пыль, а на дне мёртвых морей зелёным налётом осели окислы ядовитых солей. Са-Ран-Чи хотелось упасть на высушенную чужим солнцем каменистую почву, рвать на себе волосы и кричать, но в это мгновенье он почувствовал, что магическое заклятье, которое оберегало его на Земле, на этой мёртвой планете не действует. Бессмертный повелитель распадался на сотни взрослых особей и личинок, которым, так же как и их собратьям, предстояло умереть от голода.

Последнее, что он увидел в своей жизни, было зелёное солнце, которое безжалостно испепеляло мёртвую планету своими зелёными лучами.

Глава 3 Сказка об Оловянном Солдатике (Окончание)

После того, как голова перестала кружиться и стало легче дышать, Оловяненко открыл глаза и увидел, что он стоит посреди улицы рядом с красивым зданием на серой мраморной табличке которого было золотом начертано: «Хоум-Кудесник-Банк». Олег неумело переставил костыли и повернулся к банку спиной.

«Кровососы! – со злобой подумал о банковских работниках бывший контрактник. – Пока я в Горячей точке кровь проливал, они тут деньги из воздуха делали!»

В это время мимо него проехал на электротележке молодой белокурый парень с весёлыми глазами и открытым лицом. В уголке рта у парня прилипла потухшая папироска. Водитель электротележки мазнул взглядом по фигуре Олега, по его костылям и остановился. Легко соскочив с сиденья, он подошёл к Оловяненко и внимательно посмотрел ему в глаза. Олег почувствовал, что во взгляде незнакомца нет ни жалости, ни сочувствия. Парень смотрел на Олега не как на инвалида, а как на равного. Оловяненко извлёк из кармана зажигалку и, чиркнув колёсиком, поднёс язычок пламени к лицу незнакомца. Паренёк прикурил, глубоко затянулся горьким дымом и только после этого буднично спросил:

– Тебе куда?

– Мне в отдел кадров надо.

– На работу устраиваешься? – спросил белокурый незнакомец.

– Да вроде того, – кивнул головой бывший контрактник.

– А куда именно?

– Да я, честно говоря, ещё и сам не знаю! – вздохнул Олег. – В Управлении кадров сказали, что на месте трудоустроят.

– Это у нас запросто! – заверил его незнакомец. – А что делать умеешь?

– Ты что, кадровик? – ощетинился Оловяненко. Это было его больное место: бывший выпускник средней школы ушёл воевать, так и не получив гражданской специальности.

– Нет, я не кадровик, – в знак отрицания мотнул головой незнакомец и выплюнул окурок. – Меня Иваном звать, а фамилия моя – Дурак. Садись, подброшу до отдела кадров.

Начальник отдела кадров товарищ Понаётов был направлен на «объект» как наиболее опытный специалист по работе с персоналом. Иосиф Петрович свою работу не просто любил и понимал, товарищ Понаётов кадровую работу боготворил, и всё своё личное время проводил в пыльном архиве.

На вид главному кадровику было лет пятьдесят, и чтобы подчеркнуть важность и ответственность порученного участка работы, Иосиф Петрович всегда носил полувоенный сталинский френч, брюки галифе и хромовые офицерские сапоги. Впрочем, Иосиф Петрович не любил, когда в отношении его деятельности употребляли термин «работа».

– Я хожу на службу, – любил говорить он, и при этом привычно ощупывал собеседника взглядом. – Да-да, на службу! Вот Вы, товарищ, раньше где служили?

– Вы же знаете, Иосиф Петрович! – настороженно говорил собеседник. – На балтийском флоте, на сторожевике «Быстрый».

– А не могли бы Вы напомнить мне, кем именно Вы проходили флотскую службу? – впивался в собеседника взглядом главный кадровик.

– Старшиной второй статьи! – рапортовал бывший флотский.

– И это всё? – ехидно спрашивал Иосиф Петрович, привычно оттягивая указательным пальцем тугой воротничок френча.

– И это всё, – обречённо соглашался собеседник.

– Нет, уважаемый! Это не всё! – торжествовал кадровик. – Я не зря глотаю архивную пыль! Вот, третьего дня справочку обнаружил – маленькую такую справочку, на четвертинке листа помещается, но для меня это очень важный документ! Не хотите взглянуть?

– Какую ещё справку? – холодея от нехорошего предчувствия, вопрошал бывший старшина второй статьи.

– О лишении Вас допуска к секретным документам и снятии с должности судового радиста! А Вы об этом печальном факте, когда устраивались к нам на работу, умышленно умолчали. Спрашивается – почему?

– Так в анкете ничего подобного указывать не требовалось! Да и забыл я уже об этом, Иосиф Петрович, – оправдывался собеседник. – Почитай, полтора десятка лет с того дня прошло.

– Вы забыли, а мы, кадровики, помним! И на заметочку возьмём, так… на всякий случай! Жизнь – она штука сложная, её в анкету уместить трудно, но стремиться к этому надо. Так-то вот, товарищ! Пока можете быть свободны. Пока свободны!

Когда Иосиф Петрович получил сообщение из Управления кадров о необходимости трудоустройства гр. Оловяненко О.Н, то он, как всегда, к выполнению распоряжения вышестоящих органов отнёсся не формально.

Главный кадровик тщательно изучил личное дело кандидата, и выяснил, что Олег Николаевич Оловяненко русский, ранее не судимый, имеет среднее образование, в плену и на захваченной врагом территории не был, однако является участником боевых действий в Горячей точке, имеет ранение, но не имеет специальности. После этого Иосиф Петрович в очередной раз скрупулёзно проверил штатное расписание. По всем параметрам получалось, что трудоустроить Оловяненко на «объекте» нет никакой возможности. Однако Иосиф Петрович был опытным работником, поэтому не торопился писать в Управление кадров официальный отказ, а наоборот, предпринял кое-какие меры, отправил по адресам пару официальных запросов и только после этого записался на приём к начальнику строительства.

Разговор был коротким, но продуктивным.

– Даю добро! – сказал Романов и поставил свою подпись под приказом об изменении штатного расписания. – Название к новой должности придумаешь сам.

– Уже придумал, – довольный собой произнёс товарищ Понаётов. – Если Вы не возражаете, то в штатном расписании данная единица будет значиться, как «комендант специального корпуса».

– Не возражаю! – хлопнул ладонью по столу Пётр. – Устраивай ветерана!

Отдел кадров представлял собой унылое полуподвальное помещение с покрашенными казённой зелёной краской стенами и решётками на окнах. Олег сидел на прикрученном к полу табурете и подробно отвечал на вопросы кадровика с неприятным колючим взглядом и прилизанной чёлкой. Олегу даже показалось, что на груди кадровика тускло поблёскивал орден Ленина, но потом присмотрелся и понял, что это незнакомый ему нагрудный знак, сильно напоминающий орден, с профилем Сталина и стилизованной вместо золотистых колосьев надписью «Кадры решают всё»!

– Значит, говорите, что родственников за границей не имеете? – вопрошал кадровик.

– Не имею, – тихо отвечал Солдатик.

– Это хорошо, – удовлетворённо замечал «орденоносец». – Это правильно. Чего мы в этих заграницах не видели? И в плену из родственников никто не был?

– Не был, – тихо бубнил Оловяненко. – Можете записать, что репрессированных тоже нет.

– Запишем! Всё запишем! Ты мне лучше расскажи, как ты ранение получил.

– А Вам-то это зачем? Или в чём сомневаетесь? – «завёлся» бывший контрактник. – Если сомневаетесь, то можете посмотреть – вот она, нога-то! Одна она у меня, вторая не вырастет!

– Тихо, боец! Тихо! – осадил его кадровик и даже стукнул кулачком по застеленной зелёным сукном столешнице. – Ишь, раскудахтался! Это ты для остальных – герой! А для меня ты сопля зелёная, салажонок, который приказ своего командира не выполнил, поэтому и ребят своих в «зелёнке» положил! Чего замолчал? Скажи, что, не так дело было!

– Не помню я! – сорвался на крик Оловяненко. – Ничего не помню. Очнулся уже в бинтах и без ноги! А насчёт того, что я ребят положил, так за выполнение боевой задачи мы все отвечали одинаково. И не моя вина, что я живой остался!

– Это счастье твоё, а не вина, – вдруг спокойным голосом произнёс «орденоносец».

– Так чего же Вы меня этим счастьем попрекаете?

– Ершистый ты, однако! – вздохнул кадровик. – Ну, это по молодости у всех бывает. Вот поработаешь у нас, оботрёшься, глядишь, через годик из тебя толк выйдет. На вот, держи приказ. С этого момента ты не просто Олег Оловяненко, а самый что ни на есть настоящий комендант специального корпуса.

– Какого ещё корпуса? – опешил от неожиданности Солдатик.

– Повторяю, с этого момента ты комендант, и в твоём введенье гостиничный корпус. Не весь корпус, конечно, а именно то крыло, где постоянно проживают холостые и незамужние специалисты «объекта». Ребята молодые, шустрые, за ними глаз да глаз нужен! Поэтому и называется этот корпус «специальный». Поначалу трудно будет, ну да мы поможем, подскажем, направим! А ты, со своей стороны, прояви железную выдержку, в «бутылку» сразу не лезь, но армейский порядок наведи! Держи вот инструкцию на десяти листах. Я её лично для тебя разработал, изучишь на досуге. Жить будешь там же, в корпусе, для тебя одноместный номер выделили, с холодильником, телевизором и даже компьютером. Последний не для баловства, а чтобы заявки на материалы своевременно подавал и расходное имущество вовремя списывал. В общем, читай инструкцию!

Быть комендантом оказалось хлопотно, но по-своему даже интересно. Олег боялся, что ему изо дня в день придётся корпеть за письменным столом над бумажками, но оказалось, что это далеко не так. Бумажки занимали только четверть рабочего времени, основная задача новоиспечённого коменданта была бегать с утра до ночи по гостиничному корпусу, совать нос во все большие и маленькие проблемы и оперативно находить пути и средства для их решения. Оказалось, что десять страниц машинописного текста инструкции вобрали в себя обязанности коменданта, вахтёра, снабженца и кладовщика.

Поначалу было нелегко: Олег не знал, как и где надо получить мел для побелки потолков, как заставить сантехников вовремя и качественно устранить протечку батареи, кому и как оформить заявку на ремонт мебели, и – самое сложное – как и по какой форме списать полученные материалы и составить месячный отчёт. Кроме этого, в обязанности коменданта входил контроль посещения специального корпуса посторонними лицами, которые так и норовили проникнуть в спальни к незамужним и разведённым работницам «объекта» после 22 часов.

– Отбой! – громко покрикивал Оловяненко, проходя вечером по коридорам своего специального корпуса. – Провожающих просят покинуть вагоны! Предупреждаю! Кого застану в номерах, укажу в рапорте!

Впрочем, к посетителям, которые оставались в номерах у одиноких прелестниц и вели себя тихо, комендант относился лояльно. Олег хорошо знал, кто и у кого коротает эту летнюю ночь, но, поскрипывая новеньким протезом, продолжал для острастки покрикивать в пустоту гулких коридоров, проходя мимо номера, где «провожающий» задержался позже положенного времени. Об этой маленькой уловке знало всё население специального корпуса, поэтому к коменданту относилось по-доброму, можно сказать, с пониманием.

И совсем другое отношение у коменданта было к пьяницам и мелким хулиганам, которых Оловяненко при помощи дюжих вахтёров усмирял и запирал на ночь в подсобку, где хранились матрасы. Поутру протрезвевших и присмиревших нарушителей комендант выпускал на волю.

– Ты это… Николаевич, извини за вчерашнее, – смиренно гундосил вчерашний дебошир. – Получка вчера была, вот мы с ребятами и перебрали. Ты это… в рапорте, пожалуйста, не указывай, а то Романов мне точно голову снимет и в разобранном виде на пересылку отправит!

– На первый раз прощаю, – сурово говорил комендант, – но если ты ещё здесь во хмелю бузить будешь…

– Да что ты, Николаевич! – перебивал коменданта раскаявшийся дебошир. – Да больше ни в жизнь! Чтоб мне тринадцатой зарплаты не видать!

Вот так и жили – порой гладко, иногда вприглядку, а порой как получится! И всё было бы хорошо, если бы не юная узбечка Юлдуз Рахимова, которая «занозой» засела в юношеском сердце коменданта и ежедневно, сама того не ведая, причиняла ему боль.

Так уж получилось, что в своей короткой жизни Оловяненко не успел обрести практического опыта общения со «слабым» полом, поэтому попытки его ухаживаний за девушкой выглядели неумело, порой смешно, и в то же время трогательно. О его юношеской влюблённости судачила добрая половина проживающих в гостинице женщин, и только Юлдуз делала вид, что не понимает, что происходит. С комендантом она была приветлива, но не более того, а в последнее время даже стала искать благовидный предлог, чтобы избежать очередной встречи с ним.

Дошло до того, что даже строгий товарищ Понаётов не утерпел и пригласил коменданта для беседы к себе в отдел кадров. Иосиф Петрович долго и нудно расспрашивал Олега о работе, листал для вида его месячные отчёты, делал мелкие замечания, потом глубоко вздохнул, поправил на френче значок с изображением Сталина и выдал:

– Эх! Не по себе ты дерево рубишь, Олег Николаевич!

– Вы это сейчас о чём? – растерялся комендант.

– Это я сейчас о тебе и о ней тоже, – сделав над собой очередное усилие, выдал старый кадровик.

– Вы кого имеете в виду?

– Не прикидывайся, Олег Николаевич! Ты очень хорошо знаешь, кого я сейчас имею в виду. Не твоего она поля ягода!

– Это потому, что у меня одна нога? Это потому, что я калека? – напрямую спросил побелевший от обиды юноша.

– Это потому, что женскому сердцу не прикажешь! – мягко поправил его кадровик. – Ты, Олег, не обижайся, но вот смотрю я на тебя, и вижу, что ты, как и все влюблённые, явно поглупел, а ведь ей другой парень нравится.

– Интересно, кто? – холодно поинтересовался Оловяненко и поджал губы.

– Об этом все в гостинице знают, – ушёл от прямого ответа Понаётов. – И только ты, как слепец, ничего вокруг себя не видишь. Всё! Разговор окончен! Можете, товарищ комендант, быть свободны! – официально произнёс Иосиф Петрович и даже поднялся из-за стола. Оловяненко неуклюже выбрался из кресла и, хромая сильнее, чем обычно, поспешно скрылся в сумраке длинного коридора. Иосиф Петрович какое-то время вслушивался в удаляющийся скрип протеза, потом пригладил свои редкие волосы, ещё раз поправил на груди значок с профилем Вождя, и достал из металлического сейфа очередное личное дело.

Кадры по-прежнему решали всё!

Вечером, после достопамятного разговора с начальником отдела кадров, в дверь кабинета коменданта кто-то постучал.

– Открыто! – крикнул Оловяненко, не отрывая взгляда от дисплея компьютера.

Дверь открылась, и на пороге номера Олег увидел посудомойщицу из местного ресторана, Катьку Краснову, по кличке «Екатерина Большая». Среди жильцов специального корпуса Катька славилась своим разбитным характером: в критической ситуации она смело пускала в ход кулаки и была способна потягаться в выпивке даже с ресторанным грузчиком. Во хмелю Екатерина никогда не чуралась любовных утех, причём партнёра на ночь всегда выбирала сама, не полагаясь на волю случая. Счастливчик, на которого падал очередной выбор Екатерины Большой, просто обязан был разделить с ней ложе, потому как спорить с пьяной Катькой было опасно для здоровья.

Олег искоса взглянул на гостью, и про себя отметил, что Краснова была на удивление трезвой, тщательно причёсанной и одетой в новое, видимо, купленное на распродаже платье.

– Не помешаю? – для проформы спросила Катька и, не дожидаясь ответа, переступила порог. Наборный паркет под Катькиным весом жалобно скрипнул и испугано затих.

– Скучаешь? – задала очередной вопрос непрошенная гостья и тучей нависла над письменным столом.

– Работаю, – скупо ответил Олег и инстинктивно попытался укрыться за монитором.

– Ага, я вижу! – выдохнула Краснова и развернула монитор к себе. – Ничего себе работа! – саркастически усмехнулась Катька, кивая на обнажённых красоток на экране дисплея. – Ты, наверное, не покладая рук трудишься, точнее, не покладая правой руки. Или ты у нас левша?

– Ты зачем пришла? – взъярился Оловяненко.

– Да ты, комендант, не рычи! Не страшно! Я ведь к тебе по доброте душевной зашла, думала, посидим, по душам поговорим, а за правду-матку извини, политесу не обучена!

– Не о чем нам с тобой, Катерина, разговаривать.

– Я так поначалу тоже думала, а потом пригляделась к тебе и поняла: родственные мы с тобой, комендант, души!

– Да неужели? И по каким таким критериям наши души роднятся?

– Мы с тобой, комендант, оба через пересылку прошли, а это кое-что значит! – серьёзно ответила Катерина и, усевшись в гостевое кресло, лихо закурила.

– Ты думаешь, я всегда такой была? Нет, брат, шалишь! У меня во французском квартале главная роль была.

– Скажи лучше – во французском борделе! – съязвил Оловяненко.

– Да-а, не ожидала я от тебя такого оборота, комендант, – обиженно протянула Краснова. – Видно, правда говорят, что все мужики кобели, и мысли у них похотливые.

– Ты тоже не Белоснежка! – парировал Олег.

– Это ты правильно сказал, солдатик, – задумчиво произнесла Катька. – Не Белоснежка я! – и с этими словами оголила своё левое плечо, где на нежной девичьей коже красовалась мастерски выполненная цветная татуировка: молодая симпатичная девушка левой рукой кокетливо приподнимающая край своей юбки, а правой рукой касающаяся края широкополой шляпы «а-ля Мухомор».

– Сказки Шарля Перро, – сдержанно, но с затаённой гордостью произнесла посудомойка.

Обычно таким тоном участники боевых операций вспоминают дела давно минувших дней: «Видишь этот шрам? Это меня в апреле восемьдесят третьего под Кандагаром зацепило»!

– А это я! – и Катька ткнула толстым пальцем в рисунок на плече. – Не веришь? Сейчас никто в это не верит! Да я и сама уже забывать стала! Может, и забыла бы, да только вот сны не дают. Редкую ночь не снится мне избушка в лесу, растерзанное бабушкино тело в окровавленной постели, и оскаленная волчья пасть. Мне семь лет было, когда я всё это увидела, с тех пор забыть не могу. Я тогда чудом в живых осталась: со страху в угол забилась и сидела там тихо, как мышь, пока охотники в дом случайно не зашли.

– А как же волк?

– Волк? Волк в это время на моих глазах бабушку доедал, потому ко мне интереса и не проявил. Меня после этого случая ещё долго в реабилитационном квартале лечили, да видимо, не долечили. Когда я домой вернулась, то на мать смотреть спокойно не могла: ведь это она меня, семилетнего ребёнка, отправила через лес к семидесятилетней старухе, зная, что в округе завёлся волк-людоед. Не могла я мамашу простить, оттого и скандалы в доме начались. После этих скандалов я как-то резко повзрослела, стала вином баловаться, а за вино требовалось платить. Денег у меня, конечно, не было, но когда ты молода и имеешь смазливую мордашку – это не проблема. Когда мамаша спохватилась, я уже с охотниками всего квартала переспала.

– Зачем ты мне это всё рассказываешь?

– А кому рассказывать? Подружкам-ложкомойкам? Так у каждой из них в запасе такая история имеется, и даже круче чем моя. В общем, разразился очередной скандал, я психанула, послала весь квартал к чертям и громко хлопнула дверью. Очнулась уже на пересылке.

– Как на пересылке? Ты ведь не просила об этом?

– Не просила, но Система не прощает, когда ей идут наперекор или без спроса меняют сюжет сказки, поэтому всё решили за меня.

– Ты сказала Система? Что это значит?

– Это значит, что в любом мире существует своя Система, которая является основой построения самого общества, а также порядка и правил его существования. Система не терпит возражений и никогда не идёт на компромисс: тот, кто идёт против Системы, должен быть или сломлен или уничтожен.

– Почему?

– Потому что вольнодумство нарушает установленный порядок и является угрозой для всего мироустройства.

– Откуда тебе, посудомойке, это известно?

– Я не всегда была посудомойкой.

– Да-да, помню! В прошлой жизни ты была Красной Шапочкой, но, насколько мне известно, она тоже не была политическим аналитиком.

– Нашлись добрые люди… на пересылке! Объяснили мне, дурёхе, за пачку чая, что и как в нашем мире устроено. Теперь-то я понимаю, что тогда на пересылке мне крупно повезло. Я когда там оказалась, то мне сразу сказали: «Всё, девочка! Отгуляла ты своё на воле и теперь отгребёшь за все свои «художества» по верхнему пределу! Даже если тебе, как малолетке, снисхождение выйдет, то всё равно «перелицовки» не избежать»!

– Чего не избежать?

– «Перелицовки» – смены образа.

– А они откуда об этом знали?

– На пересылке свой «телеграф» работает, а откуда информация поступает, об этом никто не знает.

– Смена образа – это больно?

– Ну, как тебе сказать? Сначала очень трудно: живёшь и вроде как в башке у тебя одновременно два человека. Тут главное, чтобы у тебя «крыша» не поехала. Если первую неделю вытерпел, то считай – повезло! Потом старый образ постепенно стирается из памяти, и вроде как всё становится на свои места.

– Ты сказала, что тебе повезло.

– Повезло! Меня тогда Разводная пожалела.

– Кто тебя пожалел?

– Разводная! Ну, женщина, которая как гражданин начальник за столом сидит и бумажки подписывает. Да ты её должен помнить! Симпатичная такая с виду, но по натуре строгая, хотя «беспредела» за ней не числится. Так вот она мне сразу сказала, что девочки редко на пересылке бывают, а такая молодая, как я, вообще первый раз под раздачу попала. И пылился бы сейчас мой информационный образ где-нибудь в дальней ячейке памяти Вселенского разума, если бы Разводная меня по-быстрому на «перелицовку» не отправила! Одного лишь я не знала, что когда старый образ из памяти выветрится, то ты тоже меняться начинаешь. Однажды утром я взглянула в зеркало и себя не узнала: была юная смазливая девочка с аккуратной попкой и обхватом талии как у Гурченко, а получилась гром-баба!

– И в какой же образ тебя «перелицевали»?

– Лучше не спрашивай! – тяжело вздохнула Катерина и, не найдя пепельницы, затушила сигарету о свою ладонь. – Ладно, пойду я! Поздно уже! Да, чуть не забыла! Я ведь чего к тебе приходила! Ты, комендант, это… может, я не в своё дело лезу, но ты по зазнобе свей узбекской особо не кручинься. Это поначалу тяжело, а потом ничего, даже терпимо. Ну а если совсем невмоготу будет, то ко мне в дверь стукни, или позвони. Я не гордая, сама к тебе приду.

– Я подумаю.

– Думай, а я подожду! Мне теперь торопиться некуда! Эх, где моё безоблачное детство да корзинка с пирожками?

Она ушла, осторожно закрыв за собой дверь, и Олег ещё какое-то время вслушивался в звук её шагов в полутёмном длинном коридоре.

«Надо бы завтра лампочки в коридоре вкрутить, а то, не дай бог, споткнётся!» – мелькнула мысль, и от этой мысли на душе почему-то стало легче.

* * *

Утром в понедельник, задолго да начала рабочего дня, в номер к Оловяненко постучался дворник Митрохин. Олег Митрохина недолюбливал, потому что дворник состоял в группе народного контроля, которая периодически подвергала деятельность коменданта детальной проверке. Митрохин вообще был по натуре записным активистом, поэтому совал свой нос во все сферы деятельности «объекта». Когда приходил его черёд дежурить в народной дружине, Митрохин в качестве объекта проверки всегда выбирал гостиничный корпус, где по вечерам настойчиво стучал в двери каждого номера, а потом с каким-то особым, почти болезненным пристрастием вытаскивал полуголых мужиков из постелей незамужних работниц «объекта».

Раньше Митрохин был дедом Мазаем и жил в русском народном квартале. Каждую весну после наступления паводка дед Мазай исправно играл роль спасителя косоглазых, за что получал премиальные, всеобщее обожание и ореол народного героя. Был дед Мазай сыт, пьян и по большому счёту доволен жизнью, но однажды в середине марта вдруг ударили сильные морозы, и спасательная операция длинноухих отодвинулась на неопределённое время. От скуки Мазай запил, а когда протрезвел, то с ужасом понял, что ледоход уже набрал полную силу и время для спасения зайчишек безвозвратно упущено.

Однако руководство «объекта» не могло допустить изменения сказочного сюжета, поэтому было принято волевое решение, состоявшее из трёх пунктов:

1. Сказка должна оставаться со счастливым концом;

2. С целью сохранения сюжета завести в весенне-летний период на закреплённую за дедом Мазаем территорию новую партию зайцев идентичной породы;

3. Деда Мазая за распитие спиртных напитков на рабочем месте и не принятие мер к организации спасательной операции отстранить от занимаемой должности и направить на пересылку для проведения процедуры смены образа.

Тем временем дед Мазай, не выдержав угрызений совести, снова ударился в запой, а когда протрезвел и не нашёл чем опохмелиться, решил свести счёты с жизнью. Однако сотрудники службы безопасности, посланные по месту жительства Мазая для его задержания, успели вынуть его из петли и отправить на пересылку.

После смены образа Мазай вернулся на «объект» уже, будучи дворником Митрохиным – убеждённым сторонником трезвого образа жизни и активным членом редколлегии стенгазеты «Объектовые новости».

– Слышь, комендант! – начал с порога Митрохин. – В котельной у нас что-то подозрительно газом пахнет. Непорядок это!

– Митрохин! – скрипнул зубами Оловяненко. – И чего тебе в понедельник с утра не спится?

– Я всю неделю вместе с солнышком встаю, – похвастался дворник. – Мне иначе нельзя, потому как по инструкции положено до начала рабочего дня все тротуары от снега или какого другого мусора вычистить.

– Какой снег, Митрохин? Сейчас середина сентября!

– Значит, от листвы! – не унимался дворник.

– Вот иди и занимайся наведением порядка на закреплённой территории, а с котельной я сам разберусь!

– Ты уж, Николаевич, разберись, – уходя, продолжал бубнить дворник. – Потому как непорядок это!

– Тоже мне, активист! – сквозь зубы процедил вслед дворнику Олег и отправился в ванную комнату бриться.

Весь день Олег провёл в хлопотах: приближался конец месяца, и требовалось получить на складе всякую мелочёвку в виде наборов шариковых ручек, электрических лампочек, пальчиковых батареек, флаконов с жидким мылом, освежителей воздуха, дюжину новеньких замков, несколько комплектов постельного белья и ещё много всего, без чего быт и жизнь постояльцев современных гостиниц невозможна. Кроме того, подходил срок списания израсходованных на ремонт гостиничных коридоров расходных материалов.

О том, что необходимо устранить утечку газа в котельной, он вспомнил уже под конец рабочего дня и по телефону срочно вызвал ремонтников.

Ремонтники братья Слесаренко походили друг на друга, как сказочные умельцы «… из ларца – одинаковы с лица». Братья явились быстро, но были подозрительно весёлыми.

– Есть подозрение на утечку газа в котельной, – начал Оловяненко, но неожиданно уловил исходивший от братьев водочный запах. – Да вы сукины дети, никак, пьяны? – взъярился комендант.

– В норме мы, Николаевич! В норме! – заявил один из братьев.

– А что от нас запашок идёт, так этого мы и не скрываем, вторил ему другой брат. – Мы же не знали, что в конце работы ещё один вызов нарисуется.

– Я отстраняю вас от работы! Обоих! – рубанул ладонью воздух Олег. – Завтра о вашем нарушении рапортом будет доложено начальнику строительства.

Дальше произошло то, чего Оловяненко никак не ожидал: братья синхронно бухнулись на колени и, заламывая в мольбе руки, слаженно заныли: «Николаевич! Отец родной! Не погуби! Да мы эту утечку в котельной вмиг отыщем. Ты ещё свой рапорт настрочить не успеешь, как мы её ликвидируем! Не сумневайся, не подведём»!

– Не положено, – упирался комендант. – Пьяных на ремонтные работы, тем более с газовым оборудованием, допускать не положено!

– Да мы же не пьяные! – заверяли братья. – Всего-то граммов по пятьдесят для сугрева приняли!

После этих слов братья так же синхронно стали пятиться к выходу, повторяя как мантру:

– Сейчас всё сделаем, Николаевич!

Оловяненко хотел было их остановить, но они успели выскользнуть за дверь, и он махнул на них рукой в прямом и переносном смысле.

Взрыв раздался через полчаса. Был он глухой и в то же время сильный. Здание гостиничного корпуса качнулось, но устояло, хотя и лишилось при этом всех оконных стёкол и большего количества пластиковых рам. Олегу даже на мгновенье показалось, что он вновь оказался в Горячей точке и попал под миномётный обстрел. Когда он выбежал во двор, из подвального помещения гостиничного корпуса, где располагалась котельная, показались языки пламени, которые стали жадно лизать оконные пролёты и стены первого этажа.

Над горящей гостиницей, тревожно курлыча, закружили гуси-лебеди. Сделав над очагом пожара пару кругов, крылатый патруль круто спикировал на пожарную каланчу, где спал и видел сны 1812 года участник Бородинского сражения. Тревожно гогоча и громко хлопая крыльями, они сумели разбудить дежурного наблюдателя, который тут же схватился за телефон.

Своей пожарной команды на «объекте» не было, поэтому пожарные расчёты пришлось вызывать из близлежащих подмосковных городов. К этому моменту пожар охватил всё здание. Тем временем комендант, матерясь и срывая в крике голос до хрипоты, сумел мобилизовать из зевак небольшой отряд спасателей и организовал эвакуацию людей из горящего здания. Прошло ещё минут двадцать, и перепачканные копотью Олег и подвизавшийся в качестве добровольного помощника дворник Митрохин, вывели из горящего корпуса за оцепление последних погорельцев, после чего стали торопливо сверять списки постояльцев гостиницы.

– Кажись, одной девчушки не хватает, – протирая слезящиеся от едкого дыма глаза, подытожил дворник Митрохин.

– Какой девчушки? – переспросил Оловяненко и почувствовал под сердцем нехороший холодок.

– Ну, этой, как её… с сорока косичками!

– Юлдуз! – выдохнул Олег и, натянув на голову куртку, бросился обратно в горящий корпус. Через минуту Митрохин, пролистав весь журнал, понял, что Юлдуз Рахимовой в специальном корпусе не было, так как в это время она дежурила в основном корпусе гостиницы, но сказать об этом было уже некому.

– Ой, пропадёт наш комендант! Ни за что пропадёт! – запричитал Митрохин. – Девчонки-то в номере и не было!

В это время чья-то сильная рука взяла его за шиворот и с чувством встряхнула.

– Какой девчонки? Где комендант? Да говори ты толком! – прогудела Екатерина Большая, пытаясь при этом одной рукой удержать расходившийся на объёмной груди банный халат, а другой привести в чувство дворника.

– Да узбечки этой молоденькой, – испуганно проблеял дворник. – Дежурит она в главном корпусе, а наш комендант в огонь полез, её, значит, спасать. Боюсь, пропадёт парень! Крыша-то вот-вот рухнет.

После этих слов Катька побледнела, напряглась, а потом, словно очнувшись, прорывая мощной грудью оцепление, бросилась в задымлённый подъезд горящего дома.

Деревянные стропила прогорели быстрее, чем предполагал дворник, и остатки крыши с шумом, поднимая целый фейерверк искр, рухнули вниз. Толпа ахнула и запричитала. И в этот самый момент на высокой пронзительной ноте тревожно зазвучала сирена. Это, посверкивая проблесковыми маячками, во двор запоздало въезжали пожарные машины.

В сказке Ганса Христиана Андерсона о стойком оловянном солдатике от главного героя и его картонной подружки остались только расплавленный кусочек олова в форме маленького сердечка, да обгорелая розетка.

От бывшего контрактника и бывшей Красной Шапочки не осталось ничего, но, несмотря на это, их ещё долго помнили.

Наверное, так и должно быть. Ведь неважно, в каком мире ты живёшь – «тонком», «параллельном», или земном, главное, чтобы было кому помянуть тебя добрым словом!

Глава 4 Ещё раз о любви, профессиональной пригодности и национальном вопросе

Возведение торговых рядов велось в стороне от основного массива застройки, можно сказать – на задворках «объекта». Для поддержания сказочного антуража торговые ряды должны были напоминать восточный базар, поэтому ни о каких современных строительных конструкциях не могло быть и речи, но, несмотря на простоту проекта, строительство шло с отставанием от графика. Это и послужило причиной для проведения внеплановой проверки авторитетной комиссией во главе с самим начальником строительства.

В это время на строительной площадке, укрывшись от ветра и посторонних глаз за поддонами с кирпичами, трое рабочих, не ведая о грядущей проверке, с аппетитом ели арбуз. Соорудив из деревянных ящиков что-то наподобие стола и покрыв его вместо скатерти вчерашними газетами, трое мужчин, сидя на тюках с чистой ветошью, с нескрываемой жадностью заглатывали сочную арбузную мякоть. Арбузный сок тонкими сладкими ручейками стекал по их бритым подбородкам и капал на новенькие спецовки, но они не обращали на это никакого внимания. Арбузные корки рабочие не глядя выбрасывали через плечо, а чёрные арбузные семечки сплёвывали прямо перед собой на газетную скатерть.

– Ни уму, ни сердцу! – произнёс самый старший и самый грузный из них, выбросив очередную арбузную корку и утерев рот рукавом спецовки. – Какие будут предложения?

– Я предлагаю продолжить, – заявил самый молодой из обжорной троицы, сильно напоминавший своим видом разжиревшего рэкетира.

– Поддерживаю! – выдал толстощёкий рабочий, сидевший по центру импровизированного стола, и достал из полотняного мешка арбуз размером со стенобитное пушечное ядро. Старший из троицы достал из кармана спецовки складной нож, привычно щёлкнул выкидным лезвием и без лишних слов вонзил узкий клинок в полосатое тело арбуза. Перезревший плод звонко лопнул, раскрыв своё красное нутро, чем вызвал у присутствующих обильное слюноотделение. Через минуту рабочие, чавкая и урча от удовольствия, вновь с неподдельной жадностью вгрызались в арбузную мякоть.

Не успели они насытить своё бездонное чрево, как откуда-то сверху раздался грозный начальственный рык.

– Это что ещё за свинство?

Рабочие, не переставая жевать, испуганно подняли глаза вверх, и на фоне голубого неба узрели возвышавшуюся над поддонами с кирпичом фигуру начальника строительства.

– Кто позволил? – продолжал сквозь зубы Романов, и скучившиеся за его спиной члены комиссии хорошо понимая, что рассерженный тон начальника ничего хорошего нарушителям трудовой дисциплины не сулит.

– Бьюсь об заклад, что он эту троицу по пояс в землю вгонит! – шепнул Яков Брюс, стоящему рядом с ним Малюте Скуратову.

– Ничего такого не будет, – невозмутимо ответил Малюта. – Запал не тот! Уж я-то Петра Алексеевича хорошо знаю! Спорим?

– Давай! А заклад-то какой?

– Проигравший бороду сбривает начисто!

– Так ведь нет у меня бороды! – справедливо заметил Брюс.

– Тогда в случае проигрыша обреешь свою мудрую голову наголо.

– Идёт! Готовь бритву! Очень хочется тебя с босым лицом увидеть! – хихикнул Брюс.

– Вы кто такие? – продолжал «метать молнии» Романов.

– Каменщики мы, – ответил за всех самый старший из троицы. – Каменщики, Пётр Алексеевич! Позавчера вот только присланные. Я, значит, бригадир, Нафаил Хряк, а это, – и он указал рукой на товарищей, – мои помощники – каменщик Нуфаил Свиньин и разнорабочий Нифаил Секач.

Тут думный дьяк Никита Зотов хлопнул себя ладонью по лбу и заявил:

– Пётр Алексеевич! Да это же три поросёнка!

– Кто вас сюда прислал? – не убавляя строгости в голосе, продолжил допрос начальник строительства.

– Известное дело, кто, – развёл руками Нафаил, – Высший Совет!

– А раз вас сюда Высший Совет направил, то почему вы не работаете? – продолжил разбирательство Романов, и усы у него поднялись, как у рассерженного кота.

– Так они третий день дурака валяют! – заявил Горыныч, появившись из-за поддонов с кирпичом. – Выслал бы ты их обратно, Пётр Алексеевич! Одно слово – лентяи!

– Так мы это… – смутился Нафаил, – мы хоть и каменщики, но сюда не для работы посланы!

– А для чего? – сквозь зубы переспросил Романов и перехватил свою знаменитую трость так, чтобы было удобней достать ею самого крайнего каменщика.

– Не пропусти момент! – шепнул Брюс. – Сейчас начнётся!

– Ты лучше новую шапку приготовь, – не поворачивая головы, ответил Скуратов. – Холодно-то без шапки лысому человеку!

– Для повышения процентного содержания героев русских народных сказок в составе общей информационной массы, – заученно ответил Нафаил.

– Для усиления национального колорита, – дополнил Нуфаил.

– И для правильной ориентации в национальном вопросе подрастающего поколения, – закончил Нифаил и украдкой сплюнул в ладонь арбузную семечку.

– Никита! – с обескураженным видом позвал думного дьяка Романов. – Ты хоть что-то понимаешь в том, что здесь происходит?

– Не уверен, Пётр Алексеевич! – вздохнул Зотов. – Но, судя по всему, в Высшем Совете опять фракционная борьба обострилась, а если учесть появление на «объекте» трёх поросят с «правильной» национальной ориентацией, то последнее голосование выиграла фракция националистов.

– Бред какой-то! Почему меня не известили о направлении на «объект» целой команды новых работников? Послать за начальником отдела кадров!

– Уже сделано, государь! – доложил вынырнувший из-под руки думный дьяк. Никита Зотов сознательно игнорировал нынешний статус Романова и продолжал по старинке именовать Петра Алексеевича государем.

– Вон уже тащат, болезного!

Сотрудники службы безопасности действительно тащили начальника отдела кадров товарища Понаётова, подхватив последнего с двух сторон под руки. Иосиф Петрович только успевал торопливо перебирать ногами и наверняка упал бы на колени перед начальником строительства, если бы дюжие «опричники» не поддержали его.

– В чём дело? – грозно спросил Романов у растерявшегося кадровика. – Почему на «объект» присылают каких-то поросят, а я об этом ничего не знаю?

– Так ведь и я не знал до вчерашнего вечера! – оправдывался кадровик. – У нас ведь как заведено: сначала поступает личное дело кандидата, я его изучаю, а потом уже докладываю Вам, Пётр Алексеевич! – торопливо пояснял Понаётов. – И только после этого Вы даёте команду на принятие нового сотрудника.

– Что ты мне тут сказки рассказываешь? – недовольным тоном прогудел Романов. – Я и без тебя отлично знаю механизм зачисления новых работников в кадры. Ты мне скажи, почему я не ведаю о последнем распоряжении Высшего Совета?

– Так никто не ведает, Пётр Алексеевич! Нет никакого распоряжения!

– А что есть?

– Есть только телеграмма на внесение изменения в штатное расписание «объекта». Я в том смысле, что увеличили нам штаты! Странно всё это, товарищ Романов! Я, бывало, месяцами бьюсь, чтобы хоть одну единицу в штат добавили, а тут сразу шесть должностей ввели!

– Шесть должностей? Это значит, что кроме поросят на «объекте» ещё новички имеются?

– Получается что так, товарищ Романов!

– Кто такие?

– Не ведаю, Пётр Алексеевич! Ни личных дел на вновь присланных работников, ни нового штатного расписания Управление кадров ещё не предоставило, потому и не ведаю, товарищ начальник строительства!

Романов скрипнул зубами, с досадой стукнул тростью по кирпичам и зашагал вдоль будущих торговых рядов.

– А что нам, государь, с поросятами, то бишь с каменщиками делать? – крикнул вслед думный дьяк.

– Убрать! Немедленно убрать с «объекта»! – рубанул воздух тростью Романов.

– Куда убрать? – не понял кадровик.

– Туда, откуда прибыли!

– А основание? – не унимался поборник трудового законодательства.

– Основание? – снова вспылил Романов. – Напиши, что эти горе-каменщики уволены за невыполнение плана работ. Сколько времени они у нас на «объекте» обретаются?

– Так уж третий день пошёл, Пётр Алексеевич, – снова подал голос Горыныч.

– Пиши, что бригада каменщиков в составе трёх человек уволена за регулярное невыполнение плана работ и скрытый саботаж!

– Про саботаж в Трудовом Кодексе ничего нет, – несмело заметил кадровик. – Прошло золотое времечко! Нынче такой статьи нет.

– Ну, если такой статьи нет, то про саботаж можешь не писать, – смягчился начальник строительства. – Но если им этого мало, то добавь, что сказка про трёх поросят изначально была английской, поэтому присутствие на «объекте» Нафаила, Нуфаила и Нифаила не может «…повысить процентное содержание героев русских народных сказок в составе общей информационной массы»!

– Можешь смело намыливать голову! – шепнул Малюта Якову Брюсу и поспешил вслед за Романовым.

Когда подходили к резиденции, Пётр обернулся и, глядя Малюте Скуратову в глаза, произнёс:

– Надо эту троицу найти! И чем скорее ты это сделаешь, тем будет лучше!

– Сделаем, государь! – бодро заверил его Малюта, догадавшись, что Романов имел в виду троих новичков из нежданно-негаданно присланной на «объект» шестёрки сотрудников.

Опытный царедворец даже не подозревал, что данное им обещание исполнится в этот же день.

Как всегда в первый понедельник месяца, Романов устраивал часы приёма по личным вопросам. В этот день после обеденной трапезы любой работник «объекта» мог попасть на приём к начальнику строительства без предварительной записи. Пётр Алексеевич понимал, что если он как руководитель не будет решать назревшие в трудовом коллективе вопросы, то рано или поздно на строительстве возникнет бунт или, выражаясь научным языком, спонтанный поиск выхода из конфликтной ситуации. Поэтому в день приёма по личным вопросам Романов старался не «давить» на посетителей авторитетом и не загонять проблему внутрь начальственным рыком, а по возможности найти пресловутый консенсус. Большинство посетителей уходили из резиденции начальника строительства довольными, за что и прозвали первый понедельник месяца «светлым».

Женщина была сутулой, малорослой и с непропорционально маленькой головой. Она тихо, без стука вошла в кабинет и, не глядя на Романова, уселась на краешек кресла, в котором обычно сидят посетители.

Глядя на её морщинистое некрасивое лицо и выцветшие от времени глубоко запавшие глаза, Романов подумал, что скорее всего ей больше пятидесяти лет, она никогда не была замужем, у неё неустроенный быт, склочный характер и неприятный визгливый голос.

– Кикимова Марфа Васильевна, – после непродолжительной паузы произнесла женщина писклявым, почти детским голоском.

«Так, значит, с голосом я не угадал, – подумал про себя Пётр. – Посмотрим, что будет дальше».

– Слушаю Вас, Марфа Васильевна, – произнося эту дежурную фразу, Романов постарался сделать тональность своего голоса как можно задушевней, но это не подействовало на посетительницу. Она продолжала держать паузу, недовольно поджав тонкие губы.

– Марфа Васильевна! – снова обратился к ней Пётр елейным тоном. – В чём проблема-то? Может, крыша течёт или обидел из начальства кто?

– Крыша у меня в порядке, а на обиженных воду возят! – выдала посетительница и стала демонстративно осматривать убранство кабинета.

«Да-а, крепкий орешек!» – решил про себя Романов и решил поменять тактику: – Чем я Вам, гражданка, могу помочь?

– Я, конечно, сейчас не в лесном буреломе заплутала, и не на кочке средь болотной топи сижу, – наконец-то произнесла странная посетительница, – но помощь твоя, мил человек, мне бы не помешала.

«Весьма туманно, но хоть какой-то прогресс», – отметил про себя Пётр и облегчённо вздохнул: – Поможем! Обязательно поможем, Марфа Васильевна! Говори, в чём нужда!

– Недовольна я, – капризно произнесла посетительница и вновь обиженно поджала губы.

– Чем недовольна? Конкретней, пожалуйста.

– Всем недовольна!

– Как это – всем? Так не бывает.

– Бывает! – повысила голос посетительница, и Романов про себя отметил, что голос у неё стал каким-то странным, словно эхо в нём появилось, и звучал он тоже странно – как бы издалека. – Очень даже бывает! – повторила нараспев Кикимова. – Бывает, что и старуха рожает, порой и зима, словно осень бывает, девица до свадьбы про честь забывает, бывает, рыдает, бывает, рожает, тропинка пропала, в лесу заплутала, забудь то, что помнил, не помни начала!

В этот момент Романов почувствовал, что голова стала тяжёлой, словно он жбан медовухи за один присест осилил, окружающее предметы стали нечёткими, всё вокруг словно туманом подёрнулось, а посетительница всё наговаривала и наговаривала свой странный речитатив, отчего Пётр окончательно потерял ориентацию в пространстве и во времени.

– Забудь своё имя и веру забудь, и проклят пусть будет твой пройденный путь! – продолжала наращивать темп старушка, и голос её дурманным зельем просачивался в самые потаённые уголки памяти, стирая все самые важные и самые близкие сердцу воспоминания.

К удивлению Романова, где-то на периферии его замутнённого сознания, вопреки наговору продолжала пульсировать мысль о том, что ещё пару минут такого общения с гражданкой Кикимовой, и он уже никогда не вспомнит своего имени.

В этот момент неожиданно хлопнула входная дверь, и морок пропал, точно пелена с глаз спала. Романов покрутил головой, сбрасывая с себя остатки наваждения, и услышал детский писк. Пётр Алексеевич протёр глаза и увидел стоящим возле стола Малюту Скуратова. Верный слуга держал за шиворот посетительницу и нещадно тряс её худенькое тельце. Старушка пыталась вырваться и пищала детским голоском. Романов поморщился: от старушки исходил резкий запах болотной тины.

– Попалось, сучье семя! – приговаривал Малюта, держа старушку на весу, но гражданка Кикимова и не думала сдаваться: проявляя чудеса акробатической ловкости, она пыталась извернуться и укусить Малюту за руку. Однако Скуратов знал, с кем имеет дело, поэтому успел натянуть на руку кожаную перчатку для соколиной охоты.

– А воняет-то, воняет, словно хорёк! – приговаривал он. – Смотри, злобой своей не захлебнись!

– Что-то мне подсказывает, что ты, Малюта, с Марфой Васильевной был ранее знаком, – хрипло произнёс начальник строительства.

– Есть такое дело! – согласился Скуратов. – Только, государь, она такая же Марфа Васильевна, как я апостол Павел! Перед тобой, Пётр Алексеевич, во всей своей нечистой красе самая настоящая кикимора по прозвищу Мюрфутка-Заозёрная. Я с ней ещё при Иване Васильевиче Грозном сталкивался. Мой это грех! Надо было её ещё тогда удавить, да сбежала она из-под стражи! Навела морок на опричников и дала дёру! Поленился я тогда за ней по болотным топям гоняться, а зря! Ох, не ведал я, что судьба нас снова сведёт. Ей бы, дурёхе, сидеть тихо, но правду в народе бают, что привычка – вторая натура: не удержалась Марфутка, и снова за свой чёрный промысел взялась. Вовремя я, государь-надёжа, в кабинет вошёл: ещё бы немного и заговорила бы она тебя, Пётр Алексеевич, так, что до гробовой доски ходил бы сам не свой!

– Путаете Вы что-то, господин хороший! – снова запищала детским голосочком кикимора. – Знать не знаю, и ведать не ведаю, о чём Вы здесь говорите!

– Не ведаешь? – снова тряхнул её Скуратов. – А к Петру Алексеевичу тогда зачем пожаловала?

– Пожалобиться хотела о том, что в лифтовых кабинках безобразники кнопки поджигают, мочатся и прочие безобразия творят! Житья от их хулиганства нет, а это всё на нас, диспетчерах, отражается!

– И давно ты, тварь болотная, у меня на «объекте» дежурным диспетчером пристроилась? – подал голос пришедший в себя начальник строительства.

– Так почитай уже третий день, – пропищала кикимора. – С тех пор, как Высший Совет прислал, так и работаю.

– Это четвертая! – выдохнул Романов. – Слышишь, Малюта? Трое поросят с «правильной» национальной ориентацией и плюс вот это «…преданье старины глубокой»! Да убери ты её из кабинета поскорее, а то вся обивка на мебели болотом пропахнет!

Верный слуга, ни слова не говоря, изобразил что-то вроде поклона и торопливо покинул кабинет. Через мгновенье в приёмной раздался пронзительный женский крик – это была реакция секретаря на появление Малюты в паре с кикиморой Мюрфуткой.

После того, как волнение улеглось, Романов вышел из кабинета и обнаружил, что желающих попасть к нему на приём больше нет.

«Распугала нечисть челобитчиков!» – подумал про себя Пётр и велел секретарю вызвать машину.

– Позвони Лекарю и предупреди, что я скоро у него буду, – добавил он.

– Уже звоню! – эхом отозвалась секретарь, но Романов этого не услышал. По широкой, застланной ковровым покрытием лестнице он спустился на первый этаж, где его ждал Малюта Скуратов. От Скуратова неприятно попахивало болотной тиной, но Пётр сделал вид, что не замечает последствий общения с кикиморой и пригласил в свой персональный автомобиль.

– Поехали к докторам, здоровье поправлять, – велел он водителю и откинулся на спинку кожаного сиденья.

«ОСЧ» – объектовая санитарная часть – была предметом гордости начальника строительства. Подсознательно Пётр с молодых лет тяготел к искусству врачевания, поэтому, когда ему представилась реальная возможность оборудовать «лекарню», он лично следил за набором медицинского персонала и оснащением ОСЧ последними новинками медицинской техники.

Возглавлял ОСЧ опытный врач Устименко, которого Романов шутя, величал Лекарем. Главврач ОСЧ был сильно похож на главного героя кинофильма «Дорогой мой человек» в исполнении молодого, но уже популярного актёра Алексея Баталова, поэтому и звали главврача не иначе, как Владимир Афанасьевич Устименко.

Владимир Афанасьевич встретил высоких гостей на лестнице у главного входа и, пожимая Романову руку, на пару секунд приложил пальцы к запястью начальника.

– А пульс-то у Вас, Пётр Алексеевич, частит! – укоризненно заметил доктор. – Нехорошо это, нехорошо!

– Да уж, хорошего мало, – согласился Романов. – Так ведь не дают, черти, нормально работать!

– Вы это сейчас о чертях в прямом или переносном смысле?

– В обоих! – заверил медика Пётр.

– Тут у нас такой случай произошёл… – попытался вклиниться в разговор Скуратов, но Романов недовольно дёрнул уголком рта и Малюта мгновенно умолк.

– Мне можете ничего не говорить, – предупредил визитёров доктор. – Через четверть часа я сам всё узнаю.

– Как узнаете? – поёжился Малюта, вспоминая собственные методы ведения дознания.

– По результатам обследования, – пояснил Устименко. – Прошу вас пройти в смотровую комнату.

Осмотр действительно занял не более четверти часа, но для этого хозяин ОСЧ задействовал весь свой технический арсенал и почти весь персонал санчасти.

– Признаков серьёзных заболеваний я не вижу, – наконец заявил главврач. – Всё укладывается в те условия, которые определяет выбранный Вами, Пётр Алексеевич, образ жизни, ну и, конечно же, возраст: несколько очагов затемнения в лёгких – это результат длительного курения, холестериновые бляшки – ну, это возрастное изменение, печень увеличена – это, батенька, Вы сами знаете, почему, на коренных зубах многочисленные сколы эмали и кариес. Вы что, голубчик, зубами орехи разгрызаете? Нет? Аккуратнее в вашем возрасте надо: со временем кальций из костей вымывается, и кости становятся хрупкими.

– И зубы тоже?

– Нет, зубы остаются прежними, но это уже не «молочные» зубы, и они регенерации не подлежат.

Устименко так же, как и главный герой кинофильма, говорил тихо, не повышая голоса, но уверенно, с расстановкой акцентов, что придавало его речи вид окончательного диагноза.

– Вот что меня особенно беспокоит, так это ваша нервная система, – продолжил Владимир Афанасьевич. – Приступы беспричинного гнева бывают?

– На всё есть причина!

– Значит, бывают. Спите плохо?

– Когда как. Бывает хорошо, а бывает, бессонница мучает.

– Значит, сон неглубокий, прерывистый и тревожный. Утром после пробуждения чувствуете усталость?

– Иногда, но только до первой трубки.

– Это понятно: никотин впитывается в кровь и разносится по всему организму, отчего у Вас возникает ощущение бодрости. Это я, конечно, в упрощённом виде поясняю, но процедуры принять я бы Вам советовал незамедлительно.

– Какие ещё процедуры? – ощерился Пётр.

– Успокоительные: расслабляющий массаж и наш новый метод – оздоровительный сон.

– Я и без вашего метода хорошо могу дома выспаться.

– Вы не поняли, – улыбнулся Устименко. – Никто не предлагает Вам восемь полноценных часов сна. Вам погрузят в искусственный сон на пятнадцать минут, после чего Вы почувствуете себя отдохнувшим и полным сил.

– Ладно, Лекарь, давай, попробуем твой новый метод. Веди в опочивальню.

Хорошенькая медицинская сестра нежно взяла Романова под локоток и, чуть-чуть больше чем обычно покачивая бёдрами, повела чистыми коридорами в цокольный этаж, где располагалась приёмная доктора Баюна – ведущего специалиста по внедрению методик лечебных сновидений.

Василий Тимофеевич Баюн при появлении высокого начальства сладко сощурился, словно кот, узревший сметану, и мелодичным необычайно приятным голосом не проговорил, а почти промурлыкал слова приветствия.

Романов в ответ кивнул и беглым взглядом осмотрел кабинет. Ничего примечательного в кабинете не было, разве что широкая застеленная белоснежной простынёй тахта.

– А где приборы и всякие хитрые приспособления, которыми вы меня лечить собираетесь? – задал мучавший его вопрос Пётр.

– Нет никаких приборов и никаких хитрых приспособлений, – промурлыкал в ответ Василий Тимофеевич и снова сладко смежил веки. – Есть только Вы, я, и мой голос.

С этими словами он задёрнул штору и отделил тахту от остального пространства кабинета.

– Можете смело скинуть верхнюю одежду и надеть приготовленный специально для Вас халат. Если хотите, можете весь сеанс оставаться голым, всё равно Вас никто не увидит.

– Это обязательно? – насторожился Пётр.

– Обязательно! – ответил Баюн и Романов уловил в его «медовом» говоре приказные нотки. – Обязательно! Какой может быть лечебный эффект, если Вас стесняет верхняя одежда? Вы должны как можно сильней расслабить мышцы тела, а какое может быть расслабление при затянутом галстуке и давящем на брюшину ремне?

– Уговорили! – подал голос из-за ширмы Романов и, накинув халат, удобно устроился на тахте. – Я готов! Можете начинать!

Он хотел ещё что-то добавить, но тут сумрак больничного кабинета сменился на приятный сиреневый свет, исходивший откуда-то из-под плинтуса, и зазвучала приятная музыка. Романов попытался уловить мелодию, но вскоре понял, что никакая это не музыка, а самая настоящая тоскливая, бередящая душу песнь бродяги-ветра. Пётр смежил веки и воочию увидел, как ветер, завывая, летит над землёй, задевая верхушек вековых сосен, а потом взмывает под облака и, достигнув самой высокой ноты, отвесно падает вниз – на травяной ковёр, чтобы рассыпавшись на тысячи звонких нот, зазвучать вновь, но уже тоньше и пронзительней, так, как умеют это делать только невидимые глазу цикады. Пётр почувствовал, как тёплое теченье неведомой реки омыло его усталое тело и измученную заботами душу и понесло его на своих тёплых и влажных ладонях навстречу сияющей звезде. От звезды исходили тонкие золотистые лучи, которые, причиняя сладостную боль, проникали в самую душу, в самые потаённые уголки сознания, отчего хотелось плакать и смеяться одновременно. Потом звезда закрыла собой весь небосвод, и Пётр, не чувствуя тяжести своего тела, в лёгком золотистом мареве полетел ей навстречу.

– Ещё чуть-чуть! – шептали его губы. – Ещё немного!

И в тот момент, когда ему показалось, что вот сейчас наступит тот благостный миг, который люди привыкли называть счастьем… всё вдруг закончилось.

Пётр замотал головой и понял, что лежит на тахте в больничном халате, и нет никакой музыки сфер и никакого золотистого сиянья.

– Зачем? – обиженным тоном спросил он у стоявшего в изголовье врача.

– Зачем я Вам не дал испытать абсолютное удовольствие? – ухмыльнулся Баюн. – Нельзя, батенька! Никак нельзя! Продли я сеанс на несколько секунд, и больше бы не было волевого и уверенного в себе начальника строительства.

– Я мог умереть?

– Хуже! Ваш мозг запомнил бы ощущение удовольствия, точнее, абсолютного удовольствия, и Вы бы навсегда остались наркоманом. Вас больше бы ничего не интересовало – ни работа, ни отношение близких к вам людей, ни даже собственная участь. У Вас развился бы глубинный паралич воли. Вы бы позабыли все свои обязанности, так как они казались бы Вам мелкими и ненужными. Вы всеми правдами и неправдами стремились вновь достичь состояния неземного блаженства. С этой целью Вы стали экспериментировать с медицинскими препаратами и в результате рано или поздно умерли бы от передозировки или стали бы законченным наркоманом.

– А как Вы всё это делаете? – развёл руками Романов. – Я имею в виду музыку, свет, реальное ощущение полёта, переходящее в состояние блаженства! С помощью каких приборов?

– Я уже говорил, что нет никаких приборов и приспособлений. Вы слышали только мой голос и чувствовали только то, что я Вам внушал.

– Да Вы доктор, оказывается, страшный человек! – пошутил Пётр.

– Вы даже не подозреваете, Пётр Алексеевич, насколько Вы близки к истине, – промурлыкал Баюн и, распрощавшись, ушёл по своим одному ему ведомым делам.

Медсестра помогла Петру переодеться в его повседневный костюм и сопроводила в кабинет главврача.

– Ну-с, пациент, как Вы себя чувствуете? – полушутливо поинтересовался Устименко.

– Такое ощущение, что я сбросил с плеч тяжёлый груз и помолодел лет этак на десять! – радостно поделился новыми ощущениями начальник строительства. – И что особо приятно – никаких тебе таблеток или уколов! И давно у вас в санчасти такой кудесник работает?

– Так уж третий день пошёл! – радостно сообщил Владимир Афанасьевич. – А ощущение такое, что он здесь всегда был!

– Как третий день? – воскликнул Романов. – Он что, из той полудюжины специалистов, присланных Высшим Советом три дня назад?

– Получается, что так! – развёл руками главврач.

– Это уже пятый, Пётр Алексеевич! – радостно заявил присутствовавший в кабинете Малюта Скуратов. – Осталось шестого отыскать.

– А чего его искать? – удивился Устименко. – Вон он, в фойе возле главного входа стоит. Он у нас и за охранника и за медбрата, а когда надо, то и за донора! Чудо, а не мужик! Да его и мужиком назвать язык не поворачивается, потому как образован и воспитание чувствуется. И при этом ещё неимоверно силён, но больше чем его феноменальная сила, меня поражает его доброта. Вы не поверите, но я таких отзывчивых людей ещё не встречал! Илья в санчасти по ночам в качестве охранника дежурит, а днём горшки за лежачими больными убирает и самых тяжёлых на руках в сад на прогулку выносит. А по вечерам, если надо, то кровь сдаёт! «Я сам, говорит, тридцать лет и три года парализованный на печи лежал. Судьба ко мне милость явила в виде трёх калик-перехожих. Они-то меня на ноги и поставили. Теперь, говорит, мой черёд долги отдавать!»

– А как, говоришь, зовут молодца?

– Да Ильёй кличут, а сам он из города Мурома – недалече от Москвы будет.

– Малюта! – зычно позвал слугу Романов.

– Здесь я, Пётр Алексеевич! – вынырнул из-за спины главврача Скуратов.

– Скольких я приказал из последней полудюжины назад депортировать?

– Так всю полудюжину и отправим! Не сумневайся, отец родной! Всё сделаем, как надо!

– Глуховат ты с годами становишься, Малюта! Огорчает меня это!

– Твоя, правда, государь! – смекнул Скуратов. – Глухота проклятая помешала мне твой наказ правильно разобрать! Четверых! Четверых депортировать ты государь повелел!

– То-то же! – с довольным видом произнёс Романов и, распрощавшись с главврачом, сел в персональный автомобиль.

Когда автомобиль выехал за территорию ОСЧ, на крыльцо главного корпуса выбежала молоденькая медсестра.

– Владимир Афанасьевич! – прощебетала она, глядя на главврача влюблёнными глазами. – Вам по телефону главный санитарный врач «объекта» звонит. Что прикажите ей передать?

– Передайте доктору Власенковой, что я скоро ей сам перезвоню, – скупо ответил Устименко и, глубоко засунув руки в карманы накрахмаленного до хруста белого халата, торопливо зашагал обратно в помещение корпуса: начинался вечерний обход.

– У него с Власенковой роман? – тихо поинтересовалась подошедшая из регистратуры медсестра, которая уже год как носила обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки.

– Да кто их там разберёт! – с досадой ответила ей незамужняя девушка. – По мне так не влюбиться в такого мужика, как Устименко, надо быть круглой дурой!

– А Власенкова на дуру что-то не похожа, – как бы невзначай заметила опытная женщина и, помедлив, прибавила, – да и ты тоже!

На следующее утро Яков Брюс явился в рабочую резиденцию Романова в старинном камзоле и обильно напудренном парике, букли которого доставали его владельцу до плеч.

– Это что ты так, друг сердечный, вырядился? – с удивлением спросил его Романов.

– Исключительно для повышения эффекта исторической достоверности, mein Herz! – вежливо ответил Брюс и, шаркнув ножкой, как в былые времена изогнулся в глубоком поклоне. Тяжёлый парик под собственным весом соскользнул с головы чернокнижника и, поднимая облачко пудры, упал к ногам начальника строительства. Яков Брюс обречённо вздохнул, погладил ладошкой гладко выбритый череп и водрузил парик обратно на свою яйцеобразную голову.

Возникла немая сцена.

Народ безмолвствовал, и лишь Малюта Скуратов, укрывшись за широкой спиной Романова, беззвучно корчился от смеха.

Глава 5 О плюрализме мнений, бесплатной медицине и профилактики народных волнений

Случилось это осенью, но точно не в сентябре, и не в начале месяца, а ближе к его середине, но никак не в третьей декаде и, конечно же, не во вторник, а скорее всего в пятницу.

Да, именно в пятницу, в слякотную туманную пятницу, пронизанную мелким холодным дождём, Шалтай Болтаев, по причине личного разгильдяйства, ровно в 8 часов 30 минут выпал с третьего этажа.

В это время у начальника строительства полным ходом шла утренняя планёрка. Совещание шло по давно отработанной схеме: сначала начальники служб и участков отчитывались о выполнении недельного плана, после этого наступала очередь плановиков и снабженцев, и заканчивала «программу обязательных выступлений», как всегда, бухгалтерия. Во втором отделении «марлезонского балета» солировал начальник строительства, который раздавал всем по заслугам – «…кому пышки, а кому и шишки», после чего ставил новые задачи на неделю.

Романов уже заканчивал постановку задач, когда в кабинет заглянула секретарь.

– Пётр Алексеевич! Включите, пожалуйста, телефон! Там начальник отдела безопасности труда хочет Вам сообщить что-то важное.

По заведённым Романовым правилам, во время проведения любых совещаний телефонная связь отключалась, и это правило соблюдалось неукоснительно. В другой раз Романов отчитал бы секретаря, но вид у девушки был явно встревоженный, поэтому он, не вдаваясь в дальнейшие расспросы, просто щёлкнул тумблером и услышал в трубке трагический голос главного специалиста по охране труда Варфоломея Боякина.

Варфоломей Боякин был знаменит тем, что жил и работал по принципу «как бы чего не вышло», поэтому занимался не столько организацией безопасности труда, сколько перестраховкой от всех мыслимых и немыслимых несчастных случаев. В каждом ещё не посаженном на раствор кирпиче Боякин видел потенциальную угрозу прежде всего для своей, стриженной под «полубокс» головы, поэтому всегда, даже в помещении, носил пластмассовую оранжевую каску, за что заслужил от рабочих прозвище «Бойся-Бой».

Дрожащим голосом Бойся-Бой доложил начальнику строительства, что при проведении высотных работ на уровне третьего этажа офисного здания «Думский приказ», с рабочих лесов сорвался каменщик Шалтай Болтаев, и его с многочисленными переломами и травмами увезли в санитарную часть.

Романов тут же перезвонил в ОСЧ, но до главврача Устименко не дозвонился.

– Владимир Афанасьевич сейчас проводит срочную операцию и к телефону подойти не может, – вежливо сообщила секретарь.

«Если Лекарь взялся за скальпель, значит, ещё есть надежда, значит не всё потеряно!» – решил Романов про себя и объявил об окончании совещания.

– Машину! Срочно! – дал он команду секретарю и стал спускаться по лестнице.

В объектовой санитарной части был свой стационар на десять коек. На этом ещё на стадии возведения главного корпуса настоял Устименко, который к обязанностям главврача приступил задолго до сдачи санитарной части в эксплуатацию. В настоящее время стационар пустовал. Романов знал об этом и мысленно молил Создателя, чтобы сегодня в него положили первого пациента.

– Уволю! – скрежетал зубами Пётр по дороге в ОСЧ. – Если выживет – обязательно уволю! За грубое нарушение мер безопасности уволю! Сначала отправлю этого Шалтая в санаторий, оплачу все «больничные листы», дам ему выходное пособие и уволю! Пусть в любом другом месте из окна падает, но только не у меня на «объекте»!

Ждать пришлось около часа, и Романов по-хозяйски расположился в кабинете главврача. Устименко появился, когда Пётр уже начал терять терпение. Снимая забрызганный кровью бледно-зелёный операционный костюм, Владимир Афанасьевич устало кивнул головой. Это означало, что в этот раз Шалтая Болтаева собрать по частям удалось, и ему суждена долгая, но, принимая во внимание бесшабашную натуру пациента, беспутная жизнь.

Романов интуитивно понял это и без объяснений главврача, но не удержался и спросил:

– Ну как он там?

– Перелом трёх рёбер, закрытая черепно-мозговая травма, – устало перечислял Устименко, тщательно вымывая руки под струёй горячей воды. – Пришлось удалить селезёнку, но жить будет. Если всё пойдёт хорошо, то через месяц выпишу, но предстоят ещё реабилитационные мероприятия.

– Ух! Ты, Афанасьевич, точно камень с моей души снял! – облегчённо выдохнул Пётр. – Давай теперь за твои руки – руки хирурга, и за здоровье пациента по маленькой замахнём! – И Романов достал из кармана металлическую фляжку.

– Спасибо, Пётр Алексеевич, но я алкоголь употребляю очень редко, а на работе вообще не пью.

– Так я же не предлагаю напиваться, – смутился Пётр, – а так, чисто символично!

– Я таких символов не признаю, – устало произнёс главврач, усаживаясь в кресло. – Я на фронте без спирта обходился, а сейчас, в мирное время, и подавно…

– Вот только про фронт, Лекарь, не надо! – вдруг перебил его Романов. – Не был ты на фронте! Не был!

– Не был, – согласился Устименко. – Я знаю, что все мои воспоминания о прошлом – это фантомная память, но мне от этого не легче! Это моя память, и я ею живу!

– Хорошо! Давай закроем тему, – согласился Романов. – Ты прав: это наши воспоминания! – после неловкой паузы продолжил Романов. – И неважно, что я реально не был под Полтавой! Я там не был, но она мне снится, и неудачный поход на Азов тоже снится! Я тоже живу чужими воспоминаниями. Вот ведь как получается – на чужом пиру похмелье! Ну как тут с ума не сойти?

– Хотите успокоительное пропишу?

– Обойдусь без пилюль! Ладно, пойду я. За Шалтая тебе, Лекарь, отдельное спасибо. Ты его только лечи! Хорошо лечи, чтобы я ему после выписки мог морду набить, а потом уволить. Или сначала уволить, а уж потом… Ладно, по ходу дела разберусь! Ты, главное, его на ноги поставь.

– Поставим, Пётр Алексеевич! Обязательно поставим! Это я Вам, как Лекарь, обещаю!

Сплетня о смерти Шалтая Болтаева разлетелась по всему «объекту» подобно чумному поветрию. Источником этой информационной заразы явилась курьерша Аграфена Кукушкина – женщина болтливая и, что самое неприятное, обладавшая талантом рассказчика. Кукушкина была прирождённой сплетницей, поэтому «пальму первенства» среди разносчиков слухов уступать никому не собиралась. В случае, если она узнавала какую-либо новость позже других и не могла блеснуть знанием подробностей происшествия, Аграфена, не мудрствуя лукаво, сочиняла их от себя. После чего Кукушкина шла на рынок или магазин – места наибольшего скопления женщин, где, не моргнув глазом, выдавала свою версию происшествия. Причём делала это очень убедительно, можно сказать, талантливо, не жалея эпитетов и красок, активно гримасничая и раскладывая свой монолог на разные голоса.

Так было и с несчастным случаем на стройке. Шалтая Болтаева уже успели прооперировать и даже перевести из операционной в обычную палату, а Кукушкина всё оставалась в неведенье. Виной тому была уборщица Нюрка, семейная жизнь которой находилась на грани развода, и Аграфена, забыв обо всём, пыталась выведать у бедной женщины пикантные подробности последних дней семейной жизни. Потратив на Нюрку добрую половину рабочего дня, Кукушкина вынуждена была расстаться с мыслью о существовании «любовного треугольника», так как никакой любовницы у Нюркиного мужа и в помине не было, а была всепоглощающая страсть к горячительным напиткам.

– Этим сейчас никого не удивишь! Зря только время потратила, – решила про себя Кукушкина и мысленно обозвала Нюрку овцой.

Разнося по подразделениям документы, Кукушкина поймала себя на мысли, что на «объекте» люди ведут себя как-то беспокойно.

«Чего это вы все шепчетесь, чего шушукаетесь?» – мысленно обратилась Аграфена к окружающим её работникам «объекта» и профессионально повела своим греческим носом. Через мгновенье натренированное обоняние Кукушкиной уловило лёгких флёр возбуждённых умов и терпкий запах сенсации, к которому примешивалась едва ощутимая горьковатая нотка упущенных возможностей. Тут Кукушкина поняла, что она чего-то не понимает, точнее, не знает. Для Аграфены это было сродни тому, как если бы весь рабочий коллектив «объекта» дружно плюнул ей в душу.

– Ах, вы, сукины дети! – нежно прошептала королева сплетен. – Решили по-тихому бабушку Аграфену задвинуть! Ну, так я вам всем за это устрою весёлую жизнь! Дайте только срок!

Кукушкина не блефовала. Она действительно могла так профессионально напустить дезинформации, что потом обитатели Тридевятого округа долго разбирались, откуда что взялось.

Для начала проведения операции «Тень на плетень» Кукушкиной требовалось уловить тему последней сплетни, остальное было делом её творческого воображения. Побродив четверть часа с показным равнодушием на лице в местах наибольшего скопления женщин, Аграфена поняла, что у всех жителей «объекта» на слуху утреннее происшествие с Шалтай Болтаевым.

– С третьего этажа свалился! – горячо разъясняла на входе в местный супермаркет штукатурщица Люся. – Хорошо, что на рыхлую землю упал: накануне под окном земляные работы велись – кабель прокладывали.

– Говорят, его лично Устименко оперировал! – внесла свою лепту сменившаяся с ночной смены кассирша Нинка Шемякина. Разведённая кассирша полгода назад попала в «объектовую» санчасть с воспалением аппендицита и с тех пор питала тайную симпатию к оперировавшему её главврачу.

– Ну, если Устименко оперировал, значит, всё будет в порядке! – с видом знатока подвела итог подошедшая санитарка из ОСЧ.

– Помер он, – бесцветным голосом произнесла Кукушкина.

– Когда? – хором выдохнули вопрос женщины.

– Так с полчаса уже, как преставился, – ни на кого не глядя, продолжила Аграфена. – С начала-то всё нормально было, его болезного даже в палату перевезли, а он возьми и помри всем назло! Прямо на виду у всех в палате и помер!

– Да как же это он так? – ахнула сердобольная кассирша.

– Из наркоза не вышел, – авторитетно заявила Кукушкина и мысленно похвалила себя за удачно найденный информационный поворот. – Этого следовало ожидать, – горестно, по-бабьи вздохнув, обратилась она к женщинам. – Чего можно ждать от пьяного Лекаря!

– Путаешь ты что-то, Аграфена! – встала на защиту Устименко Нинка Шемякина. – Не пьёт Владимир Афанасьевич! Здоровьем своим клянусь – не пьёт!

– Раньше не пил, – спокойно отбила удар Кукушкина. – Пока с санитарной врачихой не связался. А теперь почитай каждый день под градусом!

– Так с чего бы ему пить? – не поверила штукатурщица Люся. – Если между ними любовь, то это всегда только в радость!

– Это для тебя, Люсенька, в радость, – елейным голосом пояснила Аграфена. – Потому как ты, Люся, женщина простая, без выкрутасов, и для мужчин радость твоя очень даже доступна. А врачиха – женщина образованная, у неё в голове одних романов женских прочитанных, да сериалов просмотренных цельная уйма! Ей простая любовь пресной кажется. Вот она и крутит Лекарем, как хочет: сегодня, значит, приголубит, а на завтра может и на порог не пустить! А ведь Владимир Афанасьевич мужчина порядочный! Он ведь её даже замуж звал.

– Врёшь! – выдохнула Нинка. – Быть такого не может!

– Я раньше тоже так думала! – продолжала вдохновенно врать Кукушкина, и для достоверности образа стыдливо, почти по-девичьи потупила глаза. – Пока в приёмной у начальника строительства сама не увидала, как они друг на друга смотрят: стоят они, значит, друг против друга, словно два голубка, смотрят в глаза друг другу и молчат! Уж красивей я пары на этом свете не видела, да только не будет им счастья! Ох, не будет! Да Устименко и сам это чувствует, поэтому пить и начал. Вот он с пьяных глаз неправильную дозу наркоза Шалтаю и вколол.

– Ты говори, да не заговаривайся! – взвизгнула Нинка. – Не может Владимир Афанасьевич с этой лахудрой связаться.

– Ты на себя в зеркало погляди! – желчно усмехнулась курьерша. – Ещё неизвестно, кто из вас двоих лахудры – ты или доктор Власенкова!

Это был «запрещённый удар». Все знали, что Шемякина после развода особенно тщательно следит за своим внешним видом, но очередной раунд борьбы с надвигающейся старостью она явно проигрывала. Поэтому Нинка очень болезненно относилась к любому замечанию по поводу своей женской привлекательности.

– Так значит, я лахудра? – взвизгнула кассирша и вцепилась Кукушкиной в волосы. Курьерша взвыла от боли и в ответ вцепилась ногтями обидчице в лицо. Через мгновенье возле входа в супермаркет по земле катался пёстрый клубок из женских тел, вокруг которого образовалась толпа зевак.

– Не дай вам бог увидеть бабий драй – бессмысленный и беспощадный! – перефразировал поэта Алёша Попович – охранник супермаркета и, отложив в сторону томик со стихами А.С. Пушкина, пошёл разнимать дерущихся женщин. Сделал он это легко, почти без усилий разнял всклокоченных, брызжущих слюной и злобой соперниц и, подержав их за шиворот какое-то время, как котят на весу, поставил на землю со словами:

– Шли бы вы, бабы, по домам, а то, не ровен час, я осерчаю, так дурь из вас одним ударом выбью!

Освободившаяся из рук богатыря растрёпанная, но в глубине души довольная собой курьерша торопливо скрылась за ближайшим поворотом. Кукушкина как никто другой понимала, что прошедшая драка явилась сильнейшим катализатором стихийно-информационного процесса, метко прозванного в народе «испорченным телефоном».

К полудню население «объекта» уже бурлило от негодования, и вскоре к центральному входу рабочей резиденции начальника строительства хлынула разгорячённая толпа, жаждущая «…суда скорого, но справедливого». Начальник службы безопасности Соловей-Разбойник тут же отдал приказ перекрыть доступ в резиденцию и в качестве усиления вызвал дружину богатырей во главе с дядькой Черномором.

– Бунтовать не советую! – поблёскивая фиксами, сказал Ванька-Свист и спокойно уселся на ступеньках крыльца.

– А никто и не бунтует, – раздались выкрики из толпы. – Нам бы только с Петром Ляксеичем повидаться! Зови начальника строительства! – гудела толпа. – Зови, а не то бессрочную стачку учиним!

Романов, узнав, в чём дело, зябко передёрнул плечами – сказывался застарелый синдром боярского бунта, но медлить не стал и вышел на крыльцо.

– Ну, вот я перед вами! – крикнул он в толпу. – Чем недовольны? Говори без страха! Если я в чём виноват – судите по справедливости! Если напраслину на меня возводите – разгоню всё ваше собрание без жалости!

– Да мы тобой, Пётр Ляксеич, премного довольны, – продолжала гудеть толпа. – Мы против холопов твоих голос свой подняли, потому как изуверы они!

– Ничего не понимаю! – развёл руками Пётр. – Вы здесь все люди вольные – рабочие, специалисты, инженерный состав. О каких холопах да изуверах речь?

– Ты их, Пётр Ляксеич, не прикрывай! – вышел из толпы бывший солдат петровской эпохи по кличке «Федька Умойся Грязью».

– А-а, старый знакомый! – узнал его Пётр. – Ну, Федька говори мне в лицо, кто я есть для тебя!

– К тебе, начальник, претензий нет! – вытирая руки паклей, спокойно продолжил ветеран былых сражений. – Ты дело ведёшь по справедливости, а вот подчинённые твои рабочий люд на гиблую работу гонят!

– О какой такой работе речь? Нет у нас на «объекте» такой работы! – повысил голос Романов.

– Нет, говоришь? – вынырнул из-за Федькиного плеча дед Слива – сторож продуктового склада. – А тогда объясни нам, дуракам, почему Шалтай Болтаев на работе помер!

– Кто сказал, что Шалтай помер? – удивился Пётр.

– Так люди говорят! – пискнул дед Слива и на всякий случай спрятался обратно за Федькину спину.

– Это какая-то ошибка, или злой умысел, – громко крикнул Романов в толпу. – Пять минут назад мне звонил главный врач нашей «объектовой» санитарной части, и доложил, что Шалтай очнулся после наркоза. Состояние у него тяжёлое, но стабильное, и угрозы его для его беспутной жизни никакой нет. Дайте срок, и он вернётся на своё рабочее место. А что касается условий работы, то они у нас не хуже, а может быть даже лучше, чем на любой московской стройке! Несчастный случай с Болтаевым произошёл по его вине – не надо было пренебрегать правилами работы на высоте, а делать как все – надевать страховочный пояс!

Толпа сбилась с ритма и растерялась. Главный козырь зачинщиков протеста – безвременная смерть на рабочем месте Шалтая Болтаева был выбит из рук. Больше поводов для выражения публичного недовольства у протестующего люда не нашлось и толпа на глазах стала редеть и таять, словно снежный ком по весне.

Дождавшись, когда за поворотом скрылся последний митингующий, Романов пальцем поманил к себе Малюту Скуратова и сквозь зубы прошептал:

– Найди мне зачинщика смуты! Я его посреди торговых рядов за ребро на крюк повешу в назидание другим!

– Найду, Пётр Алексеевич! – выдохнул Малюта и стукнул себя в грудь кулаком. – Спать не буду, есть не буду, а гадёныша этого сыщу!

Вернувшись к себе домой, Малюта пропустил рюмку перцовки, наскоро похлебал кислых щей и запросил у дежурного список происшествий за последние сутки.

Служебный люд у Скуратова был вымуштрован не хуже солдат. Охранники, которых сам Скуратов по привычке величал опричниками, находились в постоянной готовности к любым вводным и отличались отменной исполнительностью, поэтому сводку суточных происшествий ему доставили до того, как он успел сомкнуть глаза в кратковременной послеобеденной дрёме. По укоренившейся старой московской привычке Малюта после обеда всегда спал. Романов знал об этом, но никогда этим Скуратова не попрекал, потому как знал, что рабочий день Малюты не нормирован и его можно встретить на стройке глубоко за полночь, когда заступала ночная смена, или на рассвете, когда на «объект» начинали поступать заполненные материалами «под завязку» фуры дальнобойщиков. Скуратову всегда и до всего было дело, поэтому он совал свой нос и на склад готовой продукции, и в строящиеся на «объекте» очистные сооружения, и даже в бухгалтерию, чем вызывал справедливое негодование Скупого рыцаря – бессменного и опытного главбуха.

Сводка происшествий была короткой: пьяный дебош в ресторане «Плакучая Ива», попытка кражи пачки чипсов из супермаркета во время драки двух женщин возле входа в супермаркет, ну и собственно сама драка.

– Кто с кем дрался? – задал он вопрос дежурному опричнику.

– Курьерша Кукушкина с кассиршей Нинкой Шемякиной чего-то не поделили. Охранник супермаркета Попович их самолично разнял, и нам вмешиваться не пришлось, но мы это происшествие всё равно зарегистрировали.

– Правильно сделали. Скандалисток этих – курьершу и кассиршу – сыскать немедля и ко мне в кабинет для скорого дознания доставить! До допроса держать их порознь, дабы сговориться возможности не имели. Чего стоишь, как столб? Выполняй!

Опричника словно ветром сдуло, а Малюта зевнул, хотел было перекрестить рот, да раздумал и, как был в кафтане, так и завалился на широкую, застеленную персидским покрывалом лавку.

Проснулся Малюта ровно через час с четвертью, отдохнувший и посвежевший. Кряхтя и потягиваясь, прошёл он на кухню, где денно и нощно колдовали над плитой два искуснейших повара, выпил прямо из крынки грушевого взвара, утёр рукавом кафтана усы и отправился на службу.

Первой на допрос привели кассиршу Нинку Шемякину – женщину, в общем-то, степенную и не скандальную. Скуратов опытным глазом оценил степень повреждения мягких тканей лица и покачал головой: царапины были свежими и глубокими.

– Ну, жёнка, расскажи, из-за чего ты с Кукушкиной в месте людном безобразию устроила.

– Вдовая я! – обиженно буркнула Нинка и потрогала кончиками пальцев царапины на своём лице.

– Это к делу не относится, – заметил Малюта. – Ты по делу сказывай!

– Так я и рассказываю! – оживилась кассирша. – После того, как я мужа схоронила, я долго горевала, а потом мне видение было! Будто пришла ко мне сама Дева…

– Стой! – оборвал её Скуратов. – Ты хоть и вдовая, но о политической корректности забывать не должна.

– Ага, поняла! – кивнула кассирша. – В общем, явился ко мне эта… ну как там её? Короче! Явилась она и говорит, дескать, ты, Нинка, баба ещё не старая, да и мужикам у тебя есть за что подержаться, а посему устраивай своё личное счастье, и побыстрей, потому как года твои идут скоро, и старость не за горами.

– Ты мне на свои бабьи дела не жалься, ты лучше скажи мне, как на духу, за что Аграфену Кукушкину прилюдно по земле катала.

– Так как же её не катать, отец родной, ежели она меня лахудрой обозвала!

– Прямо так ни с того, ни с сего взяла и обозвала?

– Из-за доктора мы с ней поцапались! – покаянно произнесла Нинка и опустила глаза. – Из-за Владимира Афанасьевича, значит!

– А с какого такого перепугу вы, бабы, Лекарю нашему взялись косточки перемывать?

– Так Аграфена сказала, что Владимир Афанасьевич пить начал, а я этому навету воспротивилась! – честно призналась Шемякина и снова потрогала царапины на лице.

– Лекарь пить начал? Я что-то не замечал за ним такого пристрастия. А из-за чего он свой светлый разум в вине топит?

– Да не топит он ничего! Это Кукушкина – тварь базарная, сама придумала! Вроде как Владимир Афанасьевич любовью к докторице нашей, к Татьяне значит, воспылал и якобы её даже замуж звал.

– А она выходит, ему отказала!

– Отказала или нет – то мне неведомо! Кукушкина говорит, что вроде как отказала, из-за чего Лекарь пить стал, и по пьяной лавочке Шалтая угробил!

– Стой! Ты точно помнишь, что это Кукушкина про смерть Шалтая сплетню принесла?

– Точно! Вот не сойти мне с этого места, ежели вру!

– Ясно! И что дальше было?

– А дальше я ей, собаке бешеной, в её патлы нечёсаные вцепилась, а она мне чуть глаза не выцарапала!

– Ладно, ступай домой! Если понадобишься, позову.

Аграфена Кукушкина вошла в кабинет сгорбившись, с заискивающей улыбкой на лице и опасливо поглядывая по сторонам.

– Здрасте Вам! – подобострастно отвесила она поясной поклон, столкнувшись с суровым взглядом Малюты Скуратова.

– Я бы, женщина, тоже с тобой поздоровался, но боюсь, что после моего допроса здоровье тебе больше не понадобится, – ледяным тоном произнёс дознаватель.

– Да что ты, соколик, такое говоришь? Как же это мне здоровье не понадобится?

– А вот так! Ни к чему оно тебе более, потому как дни твои, Аграфена, сочтены! Ждёт тебя приговор скорый, но справедливый!

– А за что, кормилец, меня наказывать? Я бабушка тихая, зла никому не делала, и вины за собой никакой не знаю.

– Зато я знаю! Врёшь, старая! Большой грех за тобой. Ты ведь народ на бунт подбивала? Молчи! Мне всё ведомо!

– Ну а коль ведомо, так не тяни кота за яйца! – насмешливым с лёгкой хрипотцой голосом произнесла Аграфена и расправила плечи. Малюта даже замотал головой: «Чур, меня! Чур! Уж не пригрезилось ли мне всё это»?

Кукушкина тем временем вроде как выше ростом стала и на глазах помолодела: щёки её налились румянцем, морщины расправились, а в чёрных бездонных глазах мелькнул бесовской огонь. Мотнула Аграфена головой, слетел на пол платок старый, а из-под платка на свободу чёрные да густые как ночь осенняя пряди волос выбились.

Протёр глаза Малюта, глядь, а старушки Кукушкиной-то и нет! Вместо неё стоит высокая стройная незнакомка с гривой чёрных волос, взглядом лукавым да бессовестным, а на её полных губах цвета спелой вишни наглая ухмылка играет.

Повела плечами бывшая курьерша, словно с остатками тряпья старый образ с себя скинула, топнула ногой и вот уже на её плечах чёрный дорожный плащ алым бархатом изнутри подбитый, а у самого верха золотая заколка в виде головки змеиной, у которой вместо глаз два кроваво-красных рубина вставлены. Хороша, чертовка, вот только правый глаз чуть-чуть косит, да правая кисть, что в перчатку из тончайшей змеиной кожи затянута, застарелым недугом скручена.

– Что, дядя, удивлён? – усмехнулась незнакомка. – Гляди, да запоминай! Довелось тебе Малюта лично тётушку Кривду увидеть в истинном обличие, а это не каждому дано! Много лиц у меня, ох, много – не упомнить и не сосчитать! Запомнил? А теперь верши, ирод, свой приговор! Я женщина гордая, и от суда твоего бегать не стану.

– Неужто действительно не боишься? – прохрипел удивлённый Скуратов.

– Мне бояться нечего, потому как Кривда была, есть и будет во веки вечные! Вы, люди, во мне каждый день нуждаетесь, и за каждым из вас я незримо хожу, только тени не отбрасываю. Так что извести меня невозможно: без Кривды нет Правды, а без Правды нет Истины! А без Истины жить невозможно, потому как без Истины вселенский хаос наступит! Вот и получается, что Кривда – одно из главнейших условий существования Человечества. А теперь, упырь, можешь меня депортировать, я ко всему готова!

Сказала так и гордо за дверь вышла.

Малюта сидел за столом обескураженный, поэтому не сразу заметил, как в кабинет вернулась кассирша Шемякина.

– Тебе-то чего от меня надо? – устало произнёс главный «безопасник».

– Проститься пришла, – красивым глубоким голосом произнесла Нинка. – Ухожу я от вас, значит, покидаю «объект», потому как без Кривды мне здесь находиться никакой возможности нет.

И она с достоинством отвесила поясной поклон, а когда разогнулась, то образ кассирши Нинки Шемякиной растаял, как туман, словно его ветром сдуло. Стояла перед Малютой Скуратовым в своём истинном обличии Правда – златовласая красавица с голубыми, как небо, глазами, да чистой и белой, как мел, кожей.

– Не кори меня, Малюта Скуратов, – грустно произнесла красавица. – Только Кривда верно сказала: мы друг без друга находиться не можем. Мы с ней два вечных антипода, как день и ночь, радость и беда, свет и тень! И коли ты её депортируешь, то и я должна уйти.

– Да не могу я это чёртово семя на «объекте» оставить! – взмолился Малюта.

– Не можешь – и не надо! – белозубо улыбнулась Правда. – Делай, что должен, и будь, что будет!

– Так что же это мы, без Правды останемся?

– Правда – она у каждого своя, – назидательно произнесла белокурая гостья. – А где Правда, там и Кривда, надо только научиться её видеть. Порой люди Кривду за Правду выдают и сами в эту подмену верят, потому как людям так проще. Правда – она ведь не всегда красивая и удобная, она и нелицеприятной бывает, и горькой. Однако какой бы она ни была и в какие бы одежды молва её не рядила – в шелка или в рубище, – Правда всегда остаётся Правдой, и в этом сила её!

Глава 6 Ночь восхождения зелёной луны или свободный вечер в «Зазеркалье»

Этот странный пакет из плотной бумаги без обратного адреса заместитель директора банка Али-Баба получил вместе с очередной порцией утренней почты. Пакет разительно отличался от остальной корреспонденции: был запечатан сургучной печатью, а на лицевой стороне красовалась сделанная пером витиеватая надпись «Приглашение».

Али-Баба покрутил пакет в руках, потряс его над ухом и даже зачем-то понюхал. От пакета исходил запах сургуча и еле уловимый аромат незнакомого, но, судя по всему, дорогого парфюма. Али-Баба не стал гадать, кто и зачем направил ему это странное послание, а аккуратно костяным ножом вскрыл упаковку и извлёк на свет карточку из белого картона, щедро украшенную золотыми вензелями. Это был пригласительный билет, на котором тем же красивым подчерком чёрной китайской тушью был нанесён лаконичный, но не совсем понятный текст:

– Госпожа Третье имеет честь пригласить господина Али-Бабу провести ночь восхождения зелёной луны в клубе «Зазеркалье»! – прочитал вслух заместитель директора банка, ничего не понял и от этого раздражённо закрутил головой. Али прочитал текст ещё пару раз и только после этого явственно ощутил, как поверх каллиграфических строк и золотых виньеток проступают три беспокоящих его вопроса.

Вопрос первый: кто такая госпожа Третье и почему она приглашает его провести с ней «…ночь восхождения зелёной луны»?

Вопрос второй: когда наступает эта самая ночь зелёной луны?

Вопрос третий: где находится клуб «Зазеркалье»?

На этом загадки не закончились: на обратной стороне пригласительного билета неровным нервным подчерком была сделана приписка: «PS.Чтобы войти в клуб, наденьте перстень на безымянный палец правой руки».

Справа под текстом приписки находился замысловатый росчерк пера – видимо, роспись самой госпожи Третье. Али потряс вскрытый пакет над столом, и на полированную столешницу выпал тяжёлый золотой перстень-печатка с искусно исполненными символами Хроноса – косы и песочных часов.

– А перстенёк-то мне великоват будет! – отметил про себя Али-Баба, рассматривая массивное золотое украшение, и в доказательство своего умозаключения, надел перстень на безымянный палец правой руки. К его удивлению, перстень оказался его размера.

– Хм, странно! – пробормотал Али. – А с виду не скажешь, – и он попробовал надеть перстень на соседний палец. Перстень на среднем пальце смотрелся как-то громоздко и к тому же болтался на нём свободно, подобно гайке с сорванной резьбой. Али вернул перстень на безымянный палец – и вновь перстень подошёл по размеру.

– Нет, ты только посмотри! – восхитился Али-Баба. – Сидит ну прямо как родной! Да тут явно без колдовства не обошлось!

Али ещё какое-то время подержал приглашение в руках, потом вздохнул и спрятал во внутренний карман своего английского костюма. Перстень он предпочёл носить не в кармане, а на руке – как все восточные мужчины, Али-Баба обожал золотые украшения.

День выдался хлопотный, насыщенный визитами крупных вкладчиков и других, менее богатых, но не менее уважаемых клиентов.

Поздно вечером возвращаясь к себе в гостиничный номер усталым и опустошённым, он вдруг вспомнил о приглашении и о том, что не нашёл ответа ни на один из трёх вопросов.

«Об этом я подумаю завтра!» – мысленно решил Али и, войдя в номер, неожиданно почувствовал во всём теле усталость.

«Странно, – машинально отметил Али-Баба. – Почему-то сильно хочется спать. Очень сильно…»

Он заснул мгновенно, даже не успел ослабить узел галстука, и, как был в костюме, так и упал на свою холостяцкую кровать.

Когда глухая полночь – подруга влюблённых и грабителей накрыла своим чёрным плащом спящий город, на звёздный бархат ночного небосвода величественно и страшно взошла зелёная луна. Словно позеленевшая от времени медная монета, выкатилась она из небесной прорехи и застыла над частоколом городских крыш.

Али-Баба проснулся среди ночи, словно кто-то осторожно тряхнул его за плечо. Али открыл глаза и поразился происшедшим в его номере переменам: стояла необычная тишина, и всё пространство комнаты было залито мертвенным бледно-зелёным светом. Он подошёл к окну и увидел, как средь багровых всполохов зарниц, в просвет между грозовыми тучами пробивался зелёный лунный свет. Пройдя сквозь приоткрытое окно и коснувшись, пола, зелёный лунный луч с каждым мгновеньем становился всё ярче и ярче, а его цвет всё насыщенней. И в тот самый миг, когда узкий луч превратился в зелёную дорожку, у раскрытого окна, увязая знаменитыми туфлями скорохода в лунном свете, появился Маленький Мук.

– Да будет ли дозволено мне почтеннейшим Али-Бабой войти в его покои? – уважительно произнёс Маленький Мук и, склонив голову, прижал ладошку к груди.

– Гость в дом – радость в дом! – ответил неожиданно осипшим голосом Али. – Несмотря на столь поздний час, я всё равно рад видеть тебя, мой маленький друг. – продолжил Али-Баба и раскрыл створки окна шире.

Юный скороход свёл носки своих волшебных туфель вместе и словно со снежной горки скатился по лунной дорожке прямо на середину гостиничного номера.

– Я вижу, что уважаемый Али-Баба в недоумении от моего столь позднего визита, – продолжил скороход, поправляя сползшую на глаза чалму. – Не гневайтесь, господин, но в ночь восхождения зелёной луны такие визиты в порядке вещей.

– Я не ослышался? В ночь восхождения зелёной луны?

– Нет, уважаемый, ваш слух Вас не подвёл. Сегодня действительно ночь восхождения зелёной луны, – и в доказательство своих слов Маленький Мук указал рукой на открытое окно, между створок которого, словно позеленевший от старости круг сыра, висела жуткая зелёная луна.

– А когда наступает эта ночь?

– Ночь восхождения зелёной луны бывает один раз в четыре года и наступает она в високосный год в промежутке между зимним и летним солнцестоянием.

– А нельзя ли указать более точную дату, мой юный друг?

– Я с великой радостью сообщил бы Вам, уважаемый Али-Баба, дату, когда наступает эта таинственная ночь – время чудес и запретных удовольствий. К великому сожалению, час её наступления никому не известен. Существует примета, что в ночь восхождения зелёной луны на небосклоне гаснет обычная луна, и начинают полыхать зарницы. И в глухую полночь, после того, как часы на городской ратуше пробьют двенадцать ударов, а на небе друг за другом вспыхнет ровно двенадцать зарниц, на небосвод восходит зелёная луна. Это и является сигналом к началу праздника.

– Какого праздника?

– Праздника Зелёной Луны, уважаемый Али-Баба!

– А почему я никогда раньше не видел зелёной луны?

– А потому, о достойнейших из достойных, что её позволено видеть только избранным – тем, у кого есть приглашение на праздник. Надеюсь, почтеннейший, я утолил твоё любопытство, и теперь мы можем отправляться в путь?

Али только кивнул в ответ и взял в свою руку протянутую ладонь юного скорохода. Маленький Мук подпрыгнул на месте и вместе с Али-Бабой завис над лунной дорожкой.

– Сейчас я хлопну в ладоши, и лунный свет перенесёт нас к месту начала праздника, – с недетской серьёзностью произнёс звёздный мальчик и снова поправил сползающую на глаза чалму. – А Вы, господин, закройте глаза и не открывайте до тех пор, пока не почувствуете под ногами твёрдую почву.

Али-Баба хотел было что-то сказать в ответ, но скороход не стал считать до трёх, а сразу хлопнул своими маленькими ладошками и Али чудом успел зажмуриться. Последовала вспышка света, и ему показалось, что зелёная луна пытается его всосать в своё зелёное нутро, но полёт продлился всего несколько мгновений. Скоро Али вновь почувствовал под ногами твёрдую почву и открыл глаза. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что стоит на ступеньках своего банка. Несмотря на поздний час, в окнах банка горел свет, а из открытых окон лилась тихая музыка и слышался призывный женский смех. У входа в банк стояли две самые настоящие амазонки. Одна была жгучей брюнеткой в лёгких серебряных доспехах, а вторая – златокудрая красавица – носила золочёный нагрудник и такие же золочёные пластины на обеих руках.

Брюнетка проводила личный досмотр гостей, а блондинка накалывала пригласительные билеты на короткий боевой дротик.

– Фантасмагория какая-то! – закрутил головой заместитель директора банка. Подойдя ближе, он заметил, что вместо медной таблички «Хоум-Кудесник-Банк» висит треснутое зеркало овальной формы, на котором почему-то губной помадой написано «Клуб «Зазеркалье». Время работы: от полуночи до рассвета. Вход только по пригласительным билетам».

Али-Баба достал из кармана пригласительный и, внутренне робея, приблизился к амазонкам. Брюнетка, сверкнув зелёными глазами, умело провела руками по его костюму, а потом с шумом втянула носом воздух.

– Он пахнет спелым яблоком, – сообщила она напарнице. – У него нет дурных намерений.

– Ваш пригласительный, – произнесла приятным грудным голосом златокудрая охранница и протянула руку с тонким запястьем, на котором болталась добрая дюжина различных по стилю и исполнению браслетов.

Али передал ей свой пригласительный билет, который она тут же наколола на дротик.

– Покажите перстень, – снова потребовала блондинка, и Али поднёс к её глазам растопыренную ладонь правой руки, на безымянном пальце которой тускло отсвечивал старинный золотой перстень.

– Вы можете пройти, – произнесла блондинка и сделала шаг в сторону.

Али хотел перешагнуть порог, но на мгновенье задержался.

– Могу я узнать, что означают браслеты на вашей прелестной руке? – неожиданно для себя задал он вопрос.

– Браслеты? – удивилась белокурая секьюрити. – Ах, эти! – улыбнулась она и тряхнула рукой. – Они у меня вместо скальпов: каждый браслет – это побеждённый мной мужчина.

– В бою или в постели? – не унимался Али-Баба.

– Вам пора! – встряла в разговор брюнетка и открыла входную дверь.

– Да-да, конечно, пора, – смутился Али и шагнул за порог.

Когда он прошёл внутрь клуба, дверь позади него исчезла, а всё окружающее пространство заволокло цветными дымами и неоновыми вспышками. Али покрутил головой и вдруг на месте операционного зала увидел настоящий английский паб.

– Быть такого не может! – сказал он сам себе и вновь закрутил головой. Когда он открыл глаза, то его взору предстало французское бистро. Али тряхнул головой ещё раз и оказался в знаменитом русском ресторане «Яр».

– Надеюсь, Вы закончили выбор интерьера? – прозвучал за его спиной голос. Али обернулся и увидел одетого в чёрный старинного покроя фрак метрдотеля, румяное лицо которого украшали пышные усы и не менее пышные бакенбарды. Вид у гостя был растерянный, поэтому владелец бакенбард милостиво пояснил:

– Наш клуб предлагает посетителям богатый выбор не только блюд и напитков, но и окружающей их обстановки. Нетрудно догадаться, что Вы были немного обескуражены, обнаружив, что знаменитый клуб «Зазеркалье» снаружи напоминает ваш банк.

«Да что там напоминает! – хотелось крикнуть Али. – Кроме вывески здание скопировано вплоть до мелочей!» Но он сдержался и лишь кивнул в ответ.

– Это сделано специально, чтобы гость не чувствовал себя здесь, на чужбине, одиноким и потерянным.

– А разве мы не в Тридевятом округе? – задал Али не самый умный вопрос в своей жизни.

– Нет, уважаемый! – продолжил пояснение метрдотель. – И Вы, и я, и всё что Вы сейчас видите, находится на границе миров – вашего земного и нашего тонкого мира. Можно сказать, что мы находимся в очень узкой полоске пространства, которую некоторые наши посетители изволят величать Безвременьем!

– Кажется, мне надо выпить! – пробормотал Али-Баба. – Иначе я сойду с ума.

– Очень верное замечание, – учтиво поддержал его метрдотель. – Позвольте, я провожу Вас к вашему столику.

– Мне почему-то знакомо ваше лицо. Я Вас раньше мог видеть? – не удержался от вопроса Али.

– Очень даже возможно! Осторожней, здесь у нас ступенька! Так вот, раньше я занимался конферансом в цирке, совсем немного, а теперь меня повысили до должности метрдотеля такого престижного, и, не буду скрывать, в чём-то даже мистического заведения, как клуб «Зазеркалье»!

– Вспомнил! – оживился Али-Баба. – Вы импресарио Луиджи Пинелли из оперетты Кальмана «Принцесса цирка»!

– У Вас отменная память, уважаемый! – произнёс польщённый мэтр. – А вот и ваш столик.

За сервированном на две персоны столиком сидела знатная дама, возраст которой был надёжно скрыт старанием визажистов и блеском драгоценностей. Было заметно, что всем остальным камням незнакомка предпочитает бриллианты.

– Позвольте представить Вас царице сегодняшнего бала, великолепнейшей мадам Третье! – повысив голос, произнёс Пинелли. – Мадам! – продолжил метрдотель. – Позвольте рекомендовать: господин Али-баба!

Сделал он это с изрядной ноткой фальши, как если бы объявлял выход на арену очередного циркача. Видимо, это понял и он сам, потому что смутился и, сославшись на неотложные дела, растворился в неоновом дыму.

– Я рада Вас видеть, – приятным голосом произнесла мадам Третье и, забыв, что перед ней мусульманин, протянула для поцелуя руку. Али не стал демонстрировать приверженность к истокам ислама, а, изящно изогнувшись в полупоклоне, коснулся губами женской руки как раз в том месте, где заканчивалась тонкая белоснежная перчатка.

– Я вижу годы, проведённые в Лондоне, пошли Вам на пользу! – белозубо улыбнулась женщина. – Не удивляйтесь! Я многое о Вас знаю! Вижу, что Вам не терпится узнать, кто я и зачем Вас сюда пригласила. Обещаю, что отвечу на все вопросы, но перед этим предлагаю выпить. Что Вы предпочитаете?

Али-Баба пожал в ответ плечами, так как на богато сервированном столе не было ни одной бутылки с алкоголем.

– Можете не ограничивать себя в употреблении даже самых крепких напитков, – покровительственно произнесла дама. – Сегодня Вы захмелеете ровно настолько, насколько сами этого пожелаете. Итак, что будем заказывать – коньяк тридцатилетней выдержки или бутылку красного вина, разлитого на Корсике как раз в год рождения Наполеона, а может, русскую водку тройной перегонки? Говорят, именно такой напиток предпочитали русские бояре времён Ивана Грозного.

– Если можно, виски, – разлепил губы Али.

Тут же из-за левого плеча появился официант, одетый как половой из русского трактира. В руках полового была обёрнутая в накрахмаленную салфетку бутылка шотландского виски, которую он услужливо представил гостью для обозрения.

– Будучи в Лондоне, я предпочитал «Белую лошадь»! – поморщился Али. – Шотландское виски сильно отдаёт дымом.

Официант в ответ кивнул, и с ловкостью фокусника прокрутив вокруг бутылки салфетку, снова преподнёс её на суд гостя. Али-Баба не поверил своим глазам: в руках полового была откупоренная бутылка «Белой лошади».

– Не удивляйтесь! – снисходительно улыбнулась мадам Третье. – На празднике Восхождения Зелёной Луны желания приглашённых лиц исполняются в мгновенье ока!

В этот момент декольте на её платье стало более глубоким.

– Осторожней в своих желаньях, господин Али-Баба! – недовольным тоном произнесла бриллиантовая красавица. – Я не хочу по вашей милости предстать на обозрение посетителей клуба абсолютно голой!

– Простите! – смутился Али. – Вы правы: с моей стороны это было непозволительным желанием. Ещё раз простите!

– Вы уже прощены, – сменила гнев на милость опытная женщина. – Поэтому предлагаю выпить.

– За знакомство?

– У вас на Земле в ходу такой тост?

– И такой тоже, – улыбнулся в ответ Али.

– Не возражаю, пусть будет тост за наше знакомство, – и женщина подняла высокий хрустальный бокал. – Кальвадос, – пояснила она и пригубила напиток.

– Странный выбор, – удивился Али.

– Согласна, выбор странный, тем более что теоретически у меня должны быть славянские корни и мне бы больше подошла, скажем, болгарская сливовица или русская вишнёвая настойка. Итак, Вы ещё хотите узнать, кто я?

– Горю желанием, – ответил Али и сделал большой глоток виски. Напиток жгучей струёй устремился по пищеводу, и Али почувствовал, как алкоголь моментально всасывается в кровь. Стало легко и немного весело. Ситуация его больше не пугала, а казалась забавной. Захотелось сказать что-то приятное красивой женщине, и он, положив свою ладонь поверх её тонкого унизанного брильянтовым браслетом запястья, томно произнёс:

– Я не знаю, кто Вы и что Вы задумали, но я уже благодарен Вам за сегодняшнюю ночь.

– Не стоит расточать благодарности в самом начале вечера! – рассмеялась собеседница. – Фигурально говоря, Вы ещё только попробовали лёгкие закуски, благодарности я жду после десерта. Однако я довольна, как развиваются события, видимо, я в Вас не ошиблась: Вы умны, хороши собой и предсказуемы, как все мужчины.

– Предсказуемость – это хорошо или плохо?

– Для меня хорошо. С тех пор, как меня вместе с малолетним сыном законопатили в бочку и бросили в синее море, я не люблю сюрпризов. И куда только смотрела Фрекен Бок – представитель Высшего Совета по вопросам детства и материнства?

– Подождите, я что-то снова ничего не понимаю! – взмолился Али.

– А Вы ещё выпейте, и думаю, что для Вас не сразу, но всё прояснится.

– Чин-чин, – сказал Али и, следуя совету мадам Третье, снова сделал большой глоток обжигающего напитка.

– И Вам не хворать! – пошутила бриллиантовая красавица и пригубила кальвадос.

– Не могу отделаться от ощущения, что Вы из России, но не нынешней современной России, а из глубокой-глубокой старины, когда ещё не было Москвы, а русичи поклонялись идолам, – признался Али и откинулся на спинку кресла.

– Вы так говорите, будто на мне красный сарафан, а на голове кокошник! – улыбнулась женщина и при этом сверкнула безупречно ровными зубками. – Но кое в чём Вы правы: Александр Сергеевич, описывая царство Салтана, брал за основу древнюю Русь.

– Так Вы жена царя Салтана! – воскликнул Али и в порыве чувств хлопнул себя по ладонью по лбу.

– Да, я жена царя Салтана и мать царя Гвидона. Не похожа я на хранительницу домашнего очага царских особ?

– Нет, не похожа, – замотал головой захмелевший мусульманин. – Вы больше напоминаете жену американского нефтепромышленника.

– Значит, по-вашему, мне всё-таки следовало оставаться в кокошнике?

– Нет, я не это хотел сказать! Вы так прекрасны, в Вас чувствуется воспитание, вкус! Это всё как-то не вяжется с образом простой девушки, которая поздно вечерком вместе со своими подругами что-то там пряла и случайно попалась на глаза царю Салтану.

– Вы думаете, случайно? Не будьте наивны, юноша! Чтобы «случайно» донести до царя своё желание родить ему наследника, мне пришлось хорошенько постараться. Помнится, я тогда продала все серебряные безделушки, которые имелись в нашей семье и свою девичью косу в придачу. После чего наняла думного дьяка из окружения Салтана, вот он-то мне эту «случайную» встречу и устроил! Он же двух статисток нанял, которые играли роль поварихи и ткачихи, он же научил, кому и что из нас говорить. Талантливый был дядька, жаль только что польских кровей. После того, как я стала царицей, я его дополнительно отблагодарила, не пожадничала. Он с этих денег в Европу махнул, да назад больше и не вернулся. Слышала я, что принял он католическую веру, и умом, да усердием своим до больших церковных чинов дослужился. Да вы о нём, наверное, тоже слышали – кардинал Ришелье! Но это он потом назвался Ришелье, а тогда все его звали Еремей Решота, думный дьяк Посольского приказа. Так вот Еремей в тот памятный вечер разыграл всё как по нотам! Мой будущий муж, оказывается, имел маленькую слабость, граничащую с половым извращением: очень уж он любил подслушивать, о чём молоденькие девушки между собой откровенничают. Это его сильно возбуждало. Царская свита знала об этом, и чтобы угодить государю, частенько устраивала ему то, что сейчас называют ролевыми играми: под видом девушек, вошедших в нежный возраст, подсовывали ему молоденьких шлюх. Царскому окружению эти причуды казались безобидными забавами пресытившегося удовольствиями самодержца, но только до той поры, пока об этом не прознала я! Для меня это не было игрой! Для меня всё было всерьёз! Возможно, у меня ничего и не получилось бы, и я бы так и осталась любовницей высокопоставленной особы, если бы не помощь думного дьяка.

Помните знаменитые строки: «Царь не долго собирался, в тот же вечер обвенчался»! Этому меня Еремей научил. Раньше девушки ни о каком венчании с Салтаном и подумать не смели! Так вот Еремей мне прямо сказал: «Смотри, девонька! Если поддашься уговорам царским, и за бусы да красную ленту в койку ляжешь, то всё, что ты задумала, своими руками и погубишь! Пока не повенчаетесь, ничего ему окромя поцелуев не позволяй»!

В тот зимний вечер я всё сделала так, как дьяк меня научил. Мой будущий муж оказался похотливым и недалёким мужланом, а мои слова о рождении к концу сентября наследника добили его окончательно. В этот же вечер он повёл меня к алтарю, а потом на брачное ложе. Скажу Вам честно – это была ещё та ночка! – поморщилась женщина. – Я до сих пор не могу забыть его липкие руки, запах перегара изо рта, его дряблое тело…

На мгновенье мадам Третье замолчала и сделала маленький глоток из бокала.

– Всё это очень личное, – задумчиво произнёс Али. – Я вижу, что воспоминания причиняют Вам боль.

– Пустое! – перебила его царица. – Я давно хотела выговориться, так что будьте терпеливы и сыграйте роль психотерапевта. Я даже согласна на молчаливого психотерапевта!

– Можете располагать мной, как Вам угодно! – заверил её Али и закрутил головой в поисках официанта.

– Вы что-то ещё желаете? – поинтересовалась собеседница.

– Кальян!

– Для этого не надо звать официанта, – улыбнулась царица. – Просто представьте себе кальян с определённым сортом табака.

Она не успела закончить фразу, как из-за левого плеча появился услужливый официант и с почтением протянул янтарный мундштук уже раскуренного кальяна. Али с наслаждением сделал глубокую затяжку и уселся в кресле удобней.

– В конце сентября я честно выполнила свою часть договора и родила Салтану здорового и крепкого мальчика, – продолжила исповедь мадам Третье. – Царь был в восторге, но на этом хорошая часть моего повествования и заканчивается. Дальше всё пошло не по плану. Мои бывшие статистки – повариха и ткачиха – наконец-то дошли своим недалёким умом до осознания своей вторичной роли и стали мне открыто завидовать. Зависть – очень сильный мотиватор, и после того, как мой законный супруг отправился на дальние рубежи государства для усмирения непокорных племён и очередного наведения конституционного порядка, под сводами царских палат пышным цветом расцвёл заговор. Дальнейшее развитие событий всем известно: бочка, море и чудесное спасение на острове Буяне.

– Всё что ни делается – к лучшему! – поддакнул Али.

– Возможно, – согласилась царица. – Вот только лучшая доля сама по себе не приходит, её тоже надо готовить, и зачастую своими руками. От муженька помощи я так и не дождалась: поисково-спасательная экспедиция, на которую я в глубине души надеялась, так и не состоялась. По возвращению из военного похода мой благоверный вместо того, чтобы учинить дознание и выяснить куда подевались жена и наследник, распустил нюни. Добрый десяток лет он тешил себя байками проезжих купцов, да покупкой сказочных артефактов вроде той самой белочки, которая грызёт золотые орешки и поёт «Во саду ли, в огороде»!

Женщина горько вздохнула и резко отставила в сторону недопитый бокал.

– Водки! – потребовала она, и сейчас же из неонового тумана появился половой с подносом, на котором в глубокой фарфоровой чаше, обложенная прозрачными кусочками льда, покоилась бутылка водки «Кондовая Русь».

– Изволите? – услужливо спросил половой, выставляя бутылку для обозрения.

– Наливай! – коротко распорядилась мадам и как-то совсем по-бабьи подпёрла кулачком щёку.

– То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит!

– неожиданно тонким голоском затянула она.

– То моё, моё сердечко стонет…

– Чего молчишь чернявенький? Давай подпевай!

– Простите мадам, но я не могу составить Вам дуэт, так как не знаком с этим образцом народного творчества.

– Мудрёно выражаешься, друг сердечный! А песня-то хорошая, душевная песня! Жаль! Ладно, давай тогда выпьем!

И они выпили, залпом, до дна, как умеют пить только россияне, даже если они и не совсем славянской национальности.

– Крепка, злодейка! – поморщилась царица, занюхивая хлебной корочкой.

Али ничего не ответил, только шумно втянул носом воздух и многозначительно покрутил головой.

– Ты, наверное, глядя на меня, думаешь, что я всё это затеяла от скуки? – развела руками женщина. – Ошибаешься! Не от скуки я тебя в Безвременье утянула, от одиночества. Личная жизнь с Салтаном у меня так и не сложилась, сын Гвидон с невесткой хоть и не забывают обо мне, но у них своя жизнь.

– Скажите, мадам Третье, а почему Вы на сегодняшний вечер, точнее ночь, именно меня выбрали?

– Не скрою, были и другие кандидатуры, но всё решило правило двух «Ч»: ты честен и помыслы твои чисты! К тому же женщине в моём возрасте нужен не романтизм, а чистота и надёжность отношений с партнёром, даже если эти отношения кратковременные.

– Если я Вас спрошу о счастье, это будет банально?

– Счастлива ли я? Хм, как ни странно, на этот вопрос можно ответить по-разному. Если посмотреть с одной стороны, то я не просто женщина, я лицо, относящееся к царским особам. Я богата даже по сказочным меркам, и я вращаюсь не просто в высшем свете: круг моих знакомых узок, но это элитарный круг и состоят в нём только избранные.

– А если посмотреть с другой стороны?

– С другой стороны, я женщина со сложной судьбой и исковерканной личной жизнью, у которой нет даже собственного имени.

– Как нет имени?

– Я не шучу, у меня нет имени. В «Сказке о царе Салтане» я прохожу под номером три. «Кабы я была царица, – третья молвила девица…», – неожиданно процитировала женщина. – Я третья девушка по счёту, отсюда и родился мой псевдоним «мадам Третье»! Получилось неплохо, даже звучит как-то по-французски. Благодаря богатству и связям я сумела зарезервировать в этом сказочном заведении столик на целый год. У меня неограниченный кредит, – улыбнулась усыпанная бриллиантами «третья девица». – И раз в году я могу позволить себе любое удовольствие. Теперь, мой юный друг, сложите два моих ответа вместе и решите сами, счастлива я или нет. По большому счёту в этом кабаке не следует задавать только два вопроса: вопрос о счастье, так как любое твоё желание здесь исполняется мгновенно, и вопрос о времени.

– А действительно, который час? – спохватился Али, чем вызвал у собеседницы приступ хохота. – Мне завтра на службу в банк, – попытался оправдаться зам. директора банка. – А я не привык опаздывать!

– Хорошая шутка! – утирая слезу, согласилась мадам Третье. – Давно я так не смеялась. Бедный Али-Баба! Вы так и не поняли: мы во временной ловушке! Даже если мы здесь проведём год, лунная дорожка вернёт нас домой через мгновенье после того, как мы отправились в «Зазеркалье». А теперь проводите меня, – и она, встав с кресла, протянула ему руку.

Едва Али коснулся её ладони, как они оба оказались в царской опочивальне, полы, которой были сплошь устелены шкурами диких животных, а на широком ложе раскиданы белоснежные, набитые лебяжьим пухом подушки. Везде горели разноцветные свечи, но воздух был свеж, а в распахнутые окна залетал лёгкий морской бриз.

– Это ваша или моя фантазия? – развёл руками Али-Баба.

– Теперь это уже не имеет значения, – улыбнулась царица, снимая с себя бесчисленные украшения. – Обещаю, что эту ночь ты запомнишь надолго, потому что я не женщина, я кладезь нерастраченной любви.

– А где шкаф? – поинтересовался Али, медленно снимая пиджак.

– Какой шкаф?

– Платяной. По законам жанра, при неожиданном появлении мужа я должен буду спрятаться в шкаф.

Женщина подошла к нему и, глядя прямо в глаза, положила руки на плечи.

– Милый мой мальчик! Ты до сих пор думаешь, что участвуешь в водевиле? Это совершенно другой жанр, и законы здесь совершенно другие.

– Не подскажете, Ваше Царское Величество, какие именно? – спросил он с придыханием и ещё плотней прижался к манящему телу зрелой женщины.

– Об этом ты узнаешь на рассвете, если, конечно, мы пожелаем его наступления!

Её первый поцелуй был ненасытным и бесконечно долгим. Видимо, сказывались последствия временной аномалии.

Глава 7 К вопросу о культурных ценностях

Сначала было Постановление Высшего Совета «О неотложных мерах по борьбе с пьянством и повышению культурного уровня граждан Тридевятого округа». Постановление в ультимативной форме предписывало начальнику строительства «объекта» Романову принять меры к повышению культурного уровня рабочих и специалистов, командированных на строительство «объекта» и организации их культурного досуга.

После Постановления было рабочее совещание – расширенное и, судя по повестке дня, поспешное.

– Что будем делать, господа? – задал вопрос Романов и обвёл всех присутствующих взглядом, после того, как думный дьяк с трибуны закончил оглашение Постановления. Усы у начальника строительства при этом нехорошо топорщились по сторонам, да и сам он всем своим внешним видом напоминал рассерженного кота. Участники расширенного совещания интуитивно втянули головы в плечи, так как все признаки предстоящего начальственного гнева, как говорится, были налицо.

– Кто сказал, что у меня на «объекте» повальное пьянство? – свирепо, сквозь зубы, прошипел Пётр. – Откуда у Высшего Совета информация о том, что у меня на «объекте» низкий культурный уровень?

– Устименко? – рыкнул Пётр, скосив взгляд в сторону главврача. – У меня что, на «объекте» все повально болеют алкоголизмом?

– Да это как посмотреть, Пётр Алексеевич, – нерешительно начал главврач. – Если по науке, то употребление спиртного чаще, чем два раза в неделю – это уже бытовой алкоголизм.

– Хм! – задумчиво произнёс Романов и на полтона понизил начальственный рык. – Хм, это что же получается? Получается, что мы здесь все…! Вот что, Лекарь, ты эти свои замашки научные брось! Мы здесь не по науке живём, а по предлагаемым обстоятельствам, а они порой бывают сильнее нас. Так что всех чесать под одну гребёнку не следует.

– Пётр Ляксеич! – откликнулся не успевший сойти с трибуны думный дьяк Зотов. – Дозволь слово молвить.

– Молви, – согласился Романов. – Только, Никита давай без предисловий и по существу.

– Я так, государь, кумекаю, что надо людишек чем-то увлечь опосля трудового дня. Тогда они, родимые, бухать, в смысле употреблять, меньше будут.

– Я предлагаю ограничить на «объекте» продажу спиртного, – решительно заявила главный санитарный врач «объекта» доктор Власенкова. – Ограничить, и очень жёстко. Будь моя воля, так я бы на время строительства «объекта» вообще «Сухой закон» ввела.

– Ты, девонька, это… – вскочил с места Малюта Скуратов, – говори, да не заговаривайся! На святое покушаешься! Выдумала тоже – «Сухой закон»! Где это видано, чтобы перед обедом чарка водки под запретом была?

– Если бы только перед обедом! – повысила тон доктор Таня. – Вы, господин Скуратов, с этой «законной» чарки и день начинаете! И не только Вы один!

– Достаточно! – перебил её Романов. – Не будем переходить на личности.

– А ведь Зотов правильную мысль подал, – поднялся со своего места начальник службы безопасности банка Лев Гуров. – Людей надо чем-то увлечь, а то ведь пьянствуют порой не потому, что конченые алкоголики, а просто от скуки.

– Что Вы конкретно предлагаете? – оборвал его начальник строительства.

– Пока не знаю, но можно создать клубы по интересам, рыбалка там, охота, плетенье макраме, наконец, самодеятельность.

– Народный театр! – подхватила Власенкова. – А что? – обвела она взглядом присутствующих. – Чем мы хуже других?

– А получится? – подал голос Устименко. – Здесь нужен не просто энтузиаст, а настоящий режиссёр.

– Не боги горшки обжигают! – запальчиво выкрикнула доктор Таня. – Неужели среди нас не найдётся талантливых людей?

– Минутку! – остановил её Романов. – Мысль неплохая, я бы даже сказал – хорошая мысль, но Лекарь прав! Здесь нужен опытный режиссёр, и он у нас будет. Где начальник отдела кадров?

– Я здесь, товарищ начальник строительства! – живо откликнулся главный кадровик Понаётов и даже привстал со стула.

– Сегодня, немедленно, отправьте заявку в Управление кадров на введение в штатное расписание должности «режиссёр» с окладом… а давайте сделаем ему оклад, как начальнику отдела! Не будем мелочиться!

В ответ собрание ответило одобрительным гулом.

– Я, конечно, извиняюсь, – скептическим тоном начал главный кадровик, – но боюсь, что из этого ничего не выйдет, потому как на изменение штатного расписания обычно не меньше трёх недель уходит. А тут, я так понимаю, и штатную единицу надо ввести и человека подобрать надо сразу. Да и с размером оклада Вы явно погорячились. Сомневаюсь я, однако!

– А ты, Иосиф Петрович, не сомневайся, – обнадёжил его Романов. – В заявке сошлись на необходимость реализации требований Постановления Высшего Совета «О неотложных мерах …». Да ты и сам всё знаешь!

Возможно, где-то небесная механика дала сбой, или звёзды сошлись как-то по-особенному, но только ожидания Романова оправдались полностью: Управление кадров без обычной бюрократической проволочки утвердило изменение штатов и даже согласилось с размером заявленного оклада.

– Ой, не верю я в доброту вышестоящих, не верю! – причитал товарищ Понаётов, шелестя полученными из Управления бумагами. – Неспроста они там стали такими добренькими. Уж поверьте моему опыту: если начальство начинает говорить ласково, то обязательно жди подвоха.

Своими сокровенными мыслями главный кадровик теперь делился не только с написанным маслом портретом Иосифа Виссарионовича, но и с новым инспектором отдела кадров Катенькой Поспеловой, присланной накануне Управлением кадров по его личной просьбе. Катенька была молода, наивна, и состояла из сплошных окружностей. В ней всё было круглое: очки, колени, бёдра и даже щёки. Глаза у Катеньки были не просто круглые, они ещё были навыкате, отчего лицо девушки приобрело выражение вечного удивления.

– То, что Управление согласилось с нашим предложением по изменению штатов – это половина дела! – вздыхал Иосиф Петрович, без нужды поправляя на френче похожий на орден значок «Кадры решают всё». – Ещё неизвестно, кого они на эту должность пришлют!

И тут, словно в подтверждении его слов, заработал факс, и из его металлического чрева поползла испещрённая печатным текстом бумажная лента.

– В ответ на ваш запрос исходящий номер такой-то, – бубнил себе под нос Иосиф Петрович, – направляем для трудоустройства гражданина Озерцова-Заречного Вадима Эдуардовича. Опыт работы по специальности имеется. Высший Совет. Управление кадров.

– Что это? – испуганно прошептала Катенька Поспелова, показывая своим пальчиком с розовым ноготком на запылённый факс.

– Это факс, – не глядя на девушку пояснил Понаётов.

– Я знаю, что факс, но он же не подключён!

– Не подключён, – согласился главный кадровик. – И бумаги у него внутри почитай уже года три как нет, но когда надо – работает!

– Кому надо?

– Всем: тебе, мне, товарищу Романову, Управлению кадров.

– А как же он работает?

– Как? Периодически! Сам когда надо включается, печатает… одним словом – мистика! Да не бери ты это в голову! Со временем привыкнешь, у нас тут и не такие чудеса случаются.

Ранним утром в приёмную начальника строительства вошёл молодой длинноволосый брюнет, одетый в поношенный крупной вязки свитер и порядком потёртые джинсы. Завершающим штрихом в образе незнакомца был небрежно повязанный на крепкой загорелой шее полосатый шарф. Молодого человека можно было назвать красивым, если бы его щёки не покрывала иссиня-чёрная щетина трёхдневной давности. Незнакомец устремил на секретаря чистый и непорочный, как у младенца взгляд и, выдержав паузу, негромко произнёс: «Озерцов-Заречный. Режиссёр».

«Фанфан-Тюльпан!» – мысленно окрестила посетителя незамужняя девушка и залилась предательским румянцем. В её сознании образ принца на белом коне и образ немного потасканного, но с богемными замашками модного режиссёра совпал на все 100 процентов.

– Принц! – мысленно воскликнула она.

– Ага, принц! – с нескрываемой иронией поддакнул ей внутренний голос. – Всё как ты хотела: сказочный принц и привязанный к перилам крыльца резиденции конь белой масти.

– Глупости всё это! – мысленно сказала сама себе секретарь. – Нет ни принца, ни его коня, ни даже подковы на счастье! Обычный командировочный! – и, словно отгоняя наваждение, она тряхнула златокудрой головкой.

– Ваше направление, – излишне строгим голосом произнесла девушка и протянула за документами руку. Режиссёр понял этот жест по своему, поэтому привычно склонил корпус и коснулся красиво очерченными губами девичьей руки чуть-чуть выше тонкой кисти.

– Какая у Вас необычайная рука: тонкая кисть, длинные пальцы! – с лёгким придыханием негромко произнёс странный посетитель. – Я хотел бы быть клавиатурой вашего «компа», чтобы эти нежные пальчики касались меня! – признался небритый юноша хорошо поставленным голосом.

После этих слов секретарь вновь уверовала в любовь с первого взгляда и мысленно уже спустилась вниз, на крыльцо резиденции, чтобы отвязать от перил белого коня и вдвоём с принцем ускакать на нём в голубую безоблачную даль, как вдруг откуда-то с небес раздался недовольный рык Романова:

– Вы уже в образе или только начали репетировать? – саркастически поинтересовался начальник строительства, стоя на пороге кабинета.

– Простите, я, кажется, увлёкся, – произнёс режиссёр и попытался изобразить смущение.

– Зайдите! – приказал Романов и исчез в глубине кабинета, оставив гостеприимно распахнутую дверь. Режиссёр томно вздохнул, подмигнул секретарю двумя глазами сразу и последовал за Романовым.

– А направление на «объект» так и не показал, – отметила про себя секретарь, глядя вслед Фанфан-Тюльпану.

Приём был недолгим. Режиссёр вкратце рассказал о своём виденьи народного театра и предложил называть его «Театром современной пьесы».

– Сейчас уже никого не интересуют нравственный выбор Гамлета и сумасшествие Офелии, проблемы короля Лира современной молодёжи чужды и непонятны, а чернокожий ревнивец Отелло заинтересует только скинхедов, которые после спектакля обязательно отомстят ему за убийство белой женщины. Английская классическая пьеса безнадёжно устарела и навевает на зрителя скуку! – запальчиво пояснял свою позицию режиссёр. – На сцену надо выводить современных героев, которые живут теми же проблемами, что и сидящие в зале зрители.

– А что, есть такая пьеса? – недоверчиво поинтересовался Романов.

– Должна быть! – тряхнул волосами Вадим Эдуардович. – А если нет, тогда мы её сами напишем!

– Ну-ну, – с ещё большим недоверием произнёс начальник строительства, который уже явно жалел, что пошёл на поводу главного санитарного врача в вопросе создания народного театра. – Дерзайте! Вы молодые – вам и карты в руки! Только я Вас, Вадим Эдуардович, попрошу, чтобы в этой вашей пьесе не было никаких наркоманов, рэкетиров, нецензурных выражений и никакой обнажённой натуры. И вообще я не сторонник авангардизма, ни в живописи, ни в литературе, ни тем более в вопросах режиссуры. Надеюсь, Вы меня поняли!

Озерцов-Заречный после этих слов сразу как-то поник и в знак согласия еле заметно качнул головой.

– Под театр я отдаю левое крыло Большого магического дворца, – пророкотал довольный собой начальник строительства. – О перепланировке помещения я распоряжусь. Раньше мы планировали разместить там пресс-центр, но раз такое дело, то отдаю его вам – вашим самодеятельным артистам и вашему народному зрителю.

– Благодарю Вас! – склонил голову режиссёр, и его длинные волосы упали ему на лицо.

«Странный он какой-то, – думал Пётр, глядя вслед уходящему Озерцову-Заречному. – Впрочем, большинство служителей Мельпомены часто находятся на грани гениальности и сумасшествия, поэтому некая чудинка в каждом из них присутствует».

Весть о том, что в Большом магическом дворце проводится кастинг по набору труппы артистов в народный театр, разнеслась по «объекту» подобно эпидемии гриппа. И так же, как грипп, заронила в неокрепших душах, не имеющих иммунитета к славе, обожанию, аплодисментам и другим вредоносным инфекциям, «болезнь» к театру. За один день рабочие, грузчики, врачи, учителя, бухгалтеры и продавщицы сделались завзятыми театралами и поклонниками системы Станиславского.

Так, Горыныч в образе здоровяка-милитариста, одетого в потёртую и пропахшую порохом армейскую форму, явился в театр, где предложил свои услуги в качестве специалиста по спецэффектам.

– Организовать задымление или иллюзию тумана, наличие огненной струи или изобразить грозный рык неведомого чудища – мне всё по плечу! – заверил он Озерцова-Заречного.

– Обязательно возьму Вас на заметку! – заверил его режиссёр, опасливо косясь на массивную фигуру специалиста по спецэффектам.

– А если будет нужен ветер или даже буря, то я её крыльями нагоню, мне это – раз плюнуть! – и в доказательство своих слов Горыныч продемонстрировал огненный плевок, который поспешно затёр толстой подошвой армейского ботинка.

Главный санитарный врач Власенкова явилась к началу проведения кастинга и без ложной скромности заявила режиссёру, что она характерная актриса, имеющая опыт работы в школьных спектаклях и даже участвовала в областном конкурсе самодеятельности.

– Да Вы только вглядитесь в меня, – поучала она постановщика. – Я ведь готовый типаж героини нашего времени!

– Не смею спорить, – покорно соглашался Вадим Эдуардович. – Как только мне понадобится актриса с вашим напористым характером и вашей обаятельной внешностью, я немедленно дам Вам знать!

– А как скоро понадобится такая актриса? – не отставала доктор Таня.

– Как только будет написана подходящая под Ваш сценический образ пьеса, – моментально парировал Озерцов-Заречный.

Иван Дурак подкатил на своей электротележке к Большому магическому дворцу ровно в полдень, когда измученный посетителями режиссёр укрылся в буфете, где попытался в одиночестве проглотить пончик со стаканом остывшего кофе. После непродолжительных, но результативных поисков, Иван обнаружил его в тёмном углу буфета и молча, без приглашения, сел к нему за столик.

– У меня обед! – взмолился слуга Мельпомены. – Имейте совесть!

– А дуракам закон не писан, – парировал Ванька и без разрешения закурил свой зловонный «Север».

– Ну, Вы-то что от меня хотите?

– Лично я хотел бы услышать из первых уст: как?

– Что – как?

– Как ты собираешься создавать театр, не имея в его труппе комического героя?

– Я так понимаю, что комический герой – это Вы!

– Правильно понимаешь! Я также могу играть героев-любовников, думаю, что роль наивного романтика, если таковая будет, мне тоже подойдёт.

– Кто Вам это сказал?

– Женщины.

– Какие женщины? Вы не обижайтесь, но ни на героя-любовника, ни на Гамлета, ни на какие другие характерные роли Вы не подходите.

– Почему? – удивился Дурак и выпустил струю табачного дыма прямо собеседнику в лицо.

– Да потому, что у Вас вид человека, который лучшие годы своей жизни провёл на сеновале, а потом неожиданно попал в большой город.

– Это мой сценический образ, – гордо произнёс Ванька и тряхнул давно нечёсаными волосами.

– Тяжёлый случай! – вздохнул режиссёр. – Судя по всему, Вы, молодой человек…

– Дурак! – перебил его Ванька. – Я не представился, извините! Иван Дурак! Можешь привлекать меня хоть на главные роли, хоть в массовку. Разумеется, когда я не занят на основной работе.

– Я подумаю, – проворчал Озерцов-Заречный.

– Подумай, – согласился Ванька и, поплевав на окурок, спрятал его в карман заношенной спецовки.

Обед был окончательно испорчен и Вадим Эдуардович поплёлся в помещение пресс-центра, которое юркие таджики и невозмутимые молдаване активно переделывали под зрительный зал.

По пути его перехватил бойкий мужчина в сатиновом фартуке.

– Дворник Митрохин! – представился общественник, по-офицерски щёлкнув каблуками. – Мастер художественного слова и непризнанный поэт.

– Почему же непризнанный? – улыбнулся режиссёр, окинув Митрохина с ног до головы внимательным взглядом.

– Потому что моя известность и всемирное признание ещё впереди! – серьёзно ответил дворник. – А пока, как говорят мои собратья по перу и стенной печати, пишу исключительно «в стол».

– И что же Вы пишете?

– Сейчас заканчиваю поэму о зайцах.

– О каких зайцах? Трамвайных?

– О натуральных зайцах, прошу не путать с кроликами.

– Странный выбор.

– Ничего странного, если вдуматься, то заяц, обитающий на Среднерусской возвышенности, фигура глубоко трагическая!

– Неужели!

– Уверяю Вас! Уж я-то знаю об этом не понаслышке. Вот послушайте:

«Прижавши уши на снегу Зайчиха бедная дрожала. Когда с позором из Москвы Мюрата конница бежала»!

– Простите, но я ничего не понял! Какой Мюрат? Какая конница и при чём здесь бедная зайчиха?

– Ну что же здесь непонятного? Зайчиха – исторический персонаж, можно сказать, современник Отечественной войны 1812 года. Или Вы считаете, что в то нелёгкое для России время на её заснеженных полях не было зайцев?

– Нет, почему же, наверное, были, но при чём здесь конница Мюрата?

– Не понимаете?

– Нет, что-то я не улавливаю, какая связь между дрожащей на снегу зайчихой и войной 1812 года?

– Вот поэтому я до сих пор и не знаменит, – вздохнул Митрохин. – Куда ни глянь – кругом серость и посредственность.

– Это Вы сейчас обо мне? – вспылил режиссёр, но быстро пришёл в себя. – Послушайте, Митрохин! Мой вам добрый совет: не пишите Вы стихов, не вашего ума это дело! Давайте лучше я Вас в массовке буду использовать, или даже в маленьких ролях, возможно, со словами. Больно уж Вы колоритная личность. Обещаю сделать из Вас мастера эпизода.

– Правда? – оживился дворник. – Может, мне для пущей убедительности ещё и бороду отпустить?

– Как хотите, но я думаю, что борода Вам пойдёт.

Обрадованный Митрохин горячо поблагодарив своего будущего художественного руководителя, с чувством пожал руку и куда-то убежал по своим дворницким делам, а Озерцов-Заречный направился в пресс-центр.

К его удивлению пресс-центр был пуст и только в десятом ряду по центру сидел странный субъект в гороховом пальто.

– Вы ищете рабочих? – осведомился незнакомец. – Можете не искать, через час сами вернутся. Обед – святое дело!

– Простите, а Вы, собственно, кто такой? – с нескрываемым подозрением спросил режиссёр.

– Я из Службы безопасности, майор Пронин.

– В таком случае, майор, скажу сразу, что лично Вам не повезло.

– Почему лично мне и не повезло?

– Потому что я не собираюсь ставить спектакль под раскрученным названием «Следствие ведут знатоки»! Хотя, надо заметить, типаж для сыщика у Вас очень даже подходящий.

– Я и есть самый настоящий сыщик, а к Вам пришёл не выпрашивать свои пятнадцать минут славы, а познакомиться как со специалистом, впервые прибывшим на «объект».

– Подождите, я что-то Вас не совсем понимаю! О какой славе идёт речь?

– Это я так, для красного словца! У англичан популярна теория о том, что каждому человеку в течение его жизни гарантированы пятнадцать минут славы. Забудьте об этом. Давайте просто познакомимся, и Вы ответите на несколько моих вопросов. Поверьте, это простая формальность.

– Хорошо, спрашивайте, – согласился режиссёр и сел в кресло рядом с сыщиком.

– Скажите, Вадим Эдуардович, что побудило Вас сюда приехать?

– А почему, собственно говоря, Вас это удивляет?

– На неудачника или авантюриста Вы не похожи, но «объект» – не Бродвей, здесь славы не сыщешь. Да и будущий ваш театр – это не МХАТ и не «Современник».

– Я за славой не гонюсь, мне нужно признание – признание зрителя! А без свободы творчества ничего не добьёшься.

– То есть Вы к нам прибыли из-за того, что Романов даёт Вам полную свободу действий?

– Именно так!

– Вы раньше работали во французском квартале?

– Во французском! Вы же знаете, зачем спрашиваете?

– Я слышал, что ваши постановки там пользовались успехом.

– Возможно. Об этом надо спрашивать зрителей, а не меня.

– Почему не Вас?

– Потому что художник, в смысле творец всегда субъективен.

– По месту прежней работы Вы были знакомы с мадмуазель Дорис?

– Дорис? Возможно! Знаете, майор, я не запоминаю имена случайных подруг, которые помогли мне скоротать ночь.

– Она пропала. Последний человек, с которым она общалась, это были Вы. После этого Вы вдруг резко поменяли место работы и перебрались на «объект».

– Вы меня в чём-то обвиняете?

– Пока у меня недостаточно фактов, чтобы предъявить Вам обвинение.

– Обвинение? Мне обвинение? – вспылил режиссёр. – Обвинение в чём?

– Пока точно сказать не могу, возможно, в похищении человека, а возможно, в убийстве.

– Вы отдаёте отчёт своим словам?

– В полной мере. Как видите, я с Вами предельно откровенен.

– Вижу, а говорили – пустая формальность.

– Совершенно верно, пустая формальность. Я не веду протокол и не пользуюсь записывающими устройствами, так что бы Вы мне сейчас ни сказали – всё это пустое, то есть не имеющее юридической силы.

Они помолчали, а когда в зал стали возвращаться рабочие, Озерцов-Заречный вдруг оживился.

– Вы не могли бы мне напомнить, как она выглядела? – вдруг нарушил он молчание и взглянул на сыщика с нескрываемым интересом.

– Кто? Мадмуазель Дорис?

– Да, мадмуазель Дорис! Видите ли, майор, во французском квартале я вёл далеко не праведный образ жизни. Я много пил, часто менял женщин, сорил деньгами и порой утром даже не мог вспомнить, где и с кем провёл ночь. Богемный образ жизни всё сильней и сильней затягивал меня в свой омут. Однажды утром я проснулся в какой-то лачуге без денег и без документов. Рядом со мной лежала незнакомая мне пьяная женщина, судя по одежде, рыбачка, а судя по возрасту – праматерь всех рыбаков. Мне стало страшно, страшно и противно. Я выбрался из лачуги, побрёл по набережной. Навстречу мне попался продававший газеты мальчишка, который что-то громко кричал о «Колизее» – театре, где я последнее время работал. Я наскрёб в кармане пару мелких монет и купил газету. Оказалось, что я пропустил премьеру своего спектакля, над которым вся труппа трудилась пять месяцев. Моя постановка имела шумный успех, а я её пропустил! Пропустил потому, что три дня беспробудно пил и таскался по портовым притонам! Ни один уважающий себя режиссёр не позволил бы себе такой выходки! В тот миг я почувствовал себя ужасно грязным и ничтожным. Мне было стыдно показаться на глаза моим соратникам, и я не придумал ничего другого, как сбежать. Я сбежал из квартала, даже не забрав свои вещи и не попрощавшись с друзьями. Наверное, я поступил малодушно, но в тот миг мне казалось, что если я вернусь назад, в свой любимый театр, я погибну! Богема высосет мою душу, и я либо умру от СПИДа, либо стану законченным алкоголиком. На моё спасение, в той же газете я прочёл объявление о наборе труппы народного театра на каком-то «объекте». Мне было всё равно, где находится этот самый «объект» и что он из себя представляет. Главное то, что он не во французском квартале, и что там есть театр, пускай народный, почти самодеятельный, но театр. Надеюсь, хоть в этом я Вас убедил?

В ответ сыщик сочувственно покачал головой, а потом протянул режиссёру фотокарточку, с которой улыбалась симпатичная блондинка.

– Узнаёте?

– Очень знакомое лицо, – после некоторого раздумья произнёс Озерцов-Заречный. – Не могу утверждать, что это именно она, но что-то подсказывает мне, что мы с ней знакомы, возможно, даже очень близко. Я так понял, что дело о гибели мадмуазель Дорис поручили лично Вам?

– Нет никакого дела, – заверил его Пронин и поднялся с кресла.

– Как нет?

– А вот так – нет и всё!

– Что же мне теперь прикажете делать? – развёл руками поклонник системы Станиславского.

– Ничего! Забудьте всё, что я Вам сказал.

– Как это забыть?

– Сразу! – бросил через плечо сыщик и, явно недовольный результатами разговора, направился к выходу.

Навстречу ему в образе Скупого Рыцаря ковылял главный бухгалтер, который своим внешним видом сильно напоминал побитую молью старую театральную декорацию.

– Ужасный век – ужасные сердца! – привычно затянул старую песню главный финансист «объекта», столкнувшись на выходе с Прониным, но заметив в зале Озерцова-Заречного, прервал монолог и устремился к нему.

– Мама! – всхлипнул режиссёр и вжался в кресло.

Вечером усталый и нервный от избытка внимания Вадим Эдуардович в поисках гостиницы «Приют странника» откровенно плутал по плохо освещённым закоулкам, спотыкался о куски бетона и торчащую из земли арматуру. Наконец он набрёл на резиденцию начальника строительства и облегчённо вздохнул.

– Судя по этому островку цивилизации, «Приют» где-то рядом, – пробормотал он себе под нос и тут увидел выходившую из дверей резиденции девушку. Это была секретарь, с которой он утром кокетничал, и имя которой так и не удосужился запомнить.

– Минуточку! – крикнул режиссёр и поднял руку, словно хотел поймать запоздалое такси. – Минуточку! Девушка, не бросайте человека в беде! – и прежде чем девушка успела ответить на его призыв, поспешил к ней навстречу.

– Это Вы? – удивилась секретарь.

– Это я! – в тон ей ответил режиссёр. – Предугадывая ваши дальнейшие вопросы, скажу сразу: я на «объекте» первый день, поэтому заблудился и даже немного одичал! – улыбнулся усталый Фанфан-Тюльпан и в доказательство своих слов поскрёб пальцами небритый подбородок.

– Чем я могу Вам помочь?

– Милая девушка, я – одинокий и всеми покинутый художник, нуждаюсь в приюте и дружеском участии. Соблаговолите проводить меня до гостиницы, иначе я точно забреду в какой-нибудь притон и окончательно растеряю остатки нравственности.

– Здесь нет притонов, – улыбнулась секретарь. Ей по-человечески стало жаль этого милого, но в то же время чуточку странного мужчину. – Я провожу Вас. Через два квартала отсюда находится гостиница для командировочных и незамужних специалистов – «Приют странника».

– Это как раз то, о чём я мечтал последние полтора часа! – вздохнул вольный художник. – Возьмите меня, пожалуйста, под руку, а то я споткнусь в темноте, упаду и разобью лицо о камни. Вас как зовут?

– Обычно меня зовут «секретарь» или «девушка», а когда начальник в плохом настроении то зовёт меня «Эй ты, где ты там?».

– А ваше настоящее имя?

– Я его почти забыла.

– И всё же…

– Джульетта.

– Как? Как Вы сказали? – захохотал режиссёр.

– Не смейтесь, пожалуйста! – обиделась девушка и надула губки.

– Простите старого циника! – произнёс Озерцов-Заречный, утирая набежавшую слезу. – Я не над Вами, я над собой смеюсь! Я весь день потратил на общение с самовлюблёнными бездарями, и это всё для того, чтобы за час до полуночи на пустынной улице встретить настоящую златокудрую Джульетту!

– Успокойтесь! Я не собираюсь просить у Вас роль! Мне не нужна ни слава, ни аплодисменты, ни экзальтированные поклонники.

– Так уж и не нужны?

– Не нужны! Я не поклонница театра и не схожу с ума от запаха кулис.

– Хм! Никогда не задумывался над этим вопросом. А действительно чем, по-вашему, пахнут театральные кулисы?

– От них пахнет пылью и несбывшимися надеждами.

– Интересная точка зрения, надо бы запомнить. А как тогда, скажите, пахнет долгожданный успех?

– У него терпкий запах пота с солоноватым привкусом слёз.

– Однако! А Вы интересный собеседник.

– Возможно. Мы уже пришли, Вы, кажется, нуждались в приюте? Он перед Вами, – и Джульетта указала рукой на типовой трёхэтажный гостиничный комплекс. О том, что «объектовые» рабочие левое гостиничное крыло, где жили незамужние работницы, называли «Дом одиноких сердец», секретарь разумно умолчала.

– Благодарю Вас, милая девушка, но я ещё нуждался в дружеском участии.

– В гостинице есть ночной бар, думаю, что в нём Вы без проблем сможете подыскать себе женщину, согласную за даровой мартини выслушать ваши душевные сентенции.

– А Вы, оказывается, злюка! Вот уж никогда бы не подумал!

– Спокойной ночи! – тряхнула золотыми кудряшками Джульетта и растворилась в темноте.

Глава 8 О магии, женской доверчивости и новых тенденциях в кадровой политике

Случилось это в пятницу тринадцатого числа. Утром, неожиданно, вопреки всем законам физики, заработал отключённый от сети и покрытый тонким слоем пыли факс. Вернувшийся из небытия аппарат угрожающе заскрипел, зажужжал, и из его металлического чрева медленно выползла испещрённая кириллицей бумажная лента. Катенька Поспелова поморгала круглыми глазками, посмотрела в сторону товарища Понаётова и, видя полное безразличие последнего к происходящему, сама оторвала от факса ленту.

– Иосиф Петрович, а что такое «оптимизация»? – обратилась она через пять минут к начальнику отдела кадров.

– Ты откуда это слово выудила? – с тревогой поинтересовался главный кадровик.

– А вот, по факсу прислали! – радостно сообщила девушка и сунула бумажную ленту Понаётову под нос. Иосиф Петрович углубился в чтение, а тем временем Катенька с наслаждением почесала свою правую ладонь.

– Что, чешется? – заметив её телодвижения, поинтересовался Иосиф Петрович.

– Чешется, и даже очень, – призналась Поспелова. – Знать, скоро с кем-то здороваться буду.

– Или прощаться, – дополнил с горечью главный кадровик.

– Почему прощаться? – удивилась молодая кадровичка.

– Потому что оптимизация сиречь сокращение кадров, – пояснил Иосиф Петрович. – Только гораздо хуже! При сокращении кадров всё ясно и понятно: спускают тебе новое штатное расписание, и ты понимаешь, что в электромеханической службе надо сократить две должности электрика, а в метрологической службе убрать одного прибориста. Вопрос, как говорится решённый, и никаких тебе разночтений!

– А при оптимизации разве не так?

– При оптимизации тебе из Управления спускают уже конкретную, то бишь уже урезанную численность штатов, а дальше ты сама должна решить, кого и на каком основании сократить. А это непросто, ох, непросто! За каждой циферкой люди стоят, и у каждого семьи, дети, а ты их кормильца работы лишаешь. В общем, дело это мерзопакостное, одна нервотрёпка и ничего более!

– И что же нам делать? – дрогнувшим голосом поинтересовалась Катенька и опять почесала правую ладонь.

– Что делать? Выполнять указания Управления кадров! Возьмёшь сей документ и отправишься на приём к начальнику строительства. Пускай он на нём свою резолюцию наложит, а уж мы тогда кумекать будем, как из штатного расписания «Тришкин кафтан» не сделать!

– А почему я? – заподозрила недоброе Поспелова.

– Потому! – недовольным тоном пробурчал Понаётов. – Ежели я с этим документом к Романову пойду, то он меня точно из окошка выбросит! Хоть и второй этаж, и под окном клумба имеется, а всё равно страшновато. А ты – женщина! У него на тебя рука не поднимется.

– А что поднимется?

– Вот пойдёшь к нему и сама узнаешь, что у него.… Тьфу ты! Погань какая в голову лезет! Короче, бери бумагу и ступай в резиденцию.

Катенька вздохнула, для чего-то осмотрела свои круглые коленки, опустила пониже юбку и, взяв злосчастный документ, пешком направилась в резиденцию.

В резиденции было непривычно пусто и тихо.

– А где все? – удивлённо моргая круглыми глазками, спросила Катенька у секретаря.

– На пятничной молитве! – ехидно ответила Джульетта. – Вы что, не в курсе, что сегодня информационный день? Начальник строительства раз в квартал при большом стечении рабочих и специалистов «объекта» в Большом магическом дворце выступает с докладом о проделанной работе и задачах на следующий квартал, а после доклада отвечает на вопросы зала.

– Я на «объекте» новенькая, – призналась Поспелова. – И ещё не все правила усвоила.

– Учту, – сжалилась Джульетта. – Давай, показывай, с чем пожаловала.

– Да вот, распоряжение из Управления кадров сегодня утром пришло.

– О чём распоряжение?

– Да об оптимизации! – радостно сообщила малоопытная работница. Секретарша почему-то её радостного настроения не разделила и даже попыталась отпрянуть в сторону, но сделать это ей помешал тяжёлый металлический сейф.

– Вот что, девушка! – холодно заметила Джульетта. – Ты меня не видела, я тебя не знаю, и бумагу ты мне эту не показывала. Приходи лучше в другой раз.

– Когда именно?

– Когда меня на рабочем месте не будет.

– Да что в этом документе такого, что вы все от него шарахаетесь? Вот Вы лично, почему не хотите зарегистрировать факс как входящий документ, и товарищу Романову в папку «На подпись» положить?

– Почему? Да потому, что Романов для всех нас товарищ, пока эту бумагу не видел! А вот когда он её прочитает, тогда мы для него уже точно не товарищи, а потенциальные жертвы. Ему в состоянии аффекта человека придушить всё равно, что рюмку водки за обедом хлопнуть, а учитывая, что я всегда нахожусь с ним рядом, то мои шансы на выживание значительно понижаются. Я хоть и Джульетта, но трагическая кончина мне как-то ни к чему! Мне ещё пожить охота. Поняла?

– Не очень. Может, мне кто-то, наконец, пояснит, почему начальник строительства при слове оптимизация звереет?

– На его месте любой озверел бы! У него на строительстве «объекта» и так рабочих рук не хватает, а Управление вместо обещанной помощи сокращение штатов прислало. Нет, что ни говори, а нам, секретарям, надо оформлять пенсию досрочно, как работающим в особо вредных условиях, – сделала вывод Джульетта.

– И что же мне теперь делать? – вконец растерялась девушка.

– Возвращайся ты лучше к себе, в отдел кадров, – не глядя на собеседницу, посоветовала секретарь.

– А как же документ? Мне Иосиф Петрович строго-настрого наказал этот факс под ясные очи товарища Романова положить, чтобы он на нём собственноручно резолюцию наложил.

– Какой такой документ? – скорчив дурашливую рожицу, запричитала секретарь. – Не знаю я никакого факса! Не видела, не читала, не регистрировала! Идите, девушка, своей дорогой, и не приставайте к людям, а то сейчас охрану вызову.

– Да как же…?

– Ничего не знаю! – решительно перебила её секретарь. – И вообще у меня сейчас обеденный перерыв.

С этими словами она поспешно направилась к выходу из приёмной. Вслед хитрой секретарше, как по команде, возмущённо зазвонила дюжина оставленных без присмотра телефонов, но Джульетта сделала вид, что их не слышит, и поспешно скрылась за тяжёлой створкой дубовой двери.

Катенька нерешительно потопталась, и уже было собралась покинуть резиденцию, как неожиданно скрипнула дверь, и из кабинета вышел сам начальник строительства. Пётр недовольно покосился на телефонные аппараты, которые продолжали выдавать возмущённые трели, и тихим, почти домашним голосом, спросил:

– А где Джулька?

– Простите, кто? – растерялась Поспелова.

– Я говорю, где секретарь? – уже начальственным басом осведомился Романов.

– Вышла, – пролепетала Катенька. – На обед ушла.

– А ты кто такая?

– Я? Я Катя Поспелова, из отдела кадров.

– И чего тебе, Катерина, от меня нужно? Что за документ у тебя в руках?

– Мне? Мне ничего не надо! – испуганно произнесла Поспелова и спрятала факс за спину. – А это так… и не документ вовсе! – продолжала лепетать девушка, опасливо поглядывая на крупные ладони начальника.

«Сейчас он прочтёт факс и этими самыми руками меня и придушит!» – мелькнула шальная мысль в её девичьей головке.

– А что же это? – продолжал рокотать Романов.

– Это… так, заявление на отпуск принесла, да передумала. Прямо сейчас и передумала, потому как в отделе работы много и Иосиф Петрович один не справляется.

– Ну-ну, – только и произнёс Пётр, ещё раз окинул Поспелову подозрительным взглядом, после чего скрылся у себя в кабинете.

– Кажется, я со страху описалась, – с ужасом отметила про себя девушка после того, как за Романовым закрылась дверь. – Надо бежать отсюда, пока никто не видел моего позора!

На выходе из приёмной она неожиданно столкнулась с секретарём. По хитрому выражению её лица Катенька догадалась, что белокурая бестия в курсе последних событий. Секретарь даже раскрыла рот, чтобы отпустить в адрес Поспеловой язвительное замечание, но Катенька вдруг насупила брови, и громко, словно отдавая очередную команду, выкрикнула:

– Фу, Джулька! Фу! Место! Тебя хозяин ищет!

Письмо на свой электронный адрес Джульетта получила перед самым окончанием рабочего дня.

– Сегодня вечером мне нужна Ваша помощь, – писал Озерцов-Заречный. – Не откажите. Жду с нетерпеньем. Большой магический дворец, зрительный зал в левом крыле (бывший пресс-центр).

– Странное какое-то приглашение, – удивилась про себя девушка. – На свидание не похоже, а зачем зовёт, не разъясняет. Наверное, это только предлог, чтобы увидеться со мной! – решила Джульетта, и настроение у неё сразу улучшилось. – Чтобы такое вечером надеть? – задумалась девушка.

– Если бы это было свидание, то я бы знала, что надеть и как накраситься, но он просит о помощи, и если там надо будет двигать декорации или кого-то изображать на сцене, то в вечернем платье я буду выглядеть напыщенно и глупо. Надену лучше я джинсы и рубашку-ковбойку, буду выглядеть демократично и в то же время стильно.

После работы она забежала к себе в номер, где торопливо переоделась, подкрасила губы, подвела глазки, уже на ходу окинула себя в зеркале взглядом и осталась довольна. На часах было без четверти восемь, поэтому Джульетта не пошла хорошо освещённой, но длинной дорогой до Большого магического дворца, а решила срезать путь. Решила и направилась прямиком через строительную площадку, где возводились торговые ряды.

– Кажется, я переоценила свои силы и заблудилась, – призналась себе девушка после получасового плутания по тёмным строительным закоулкам.

Было темно, холодно и даже немножко страшно.

– Ну, ни одного фонаря, хоть глаз выколи! – зябко поёживаясь, озиралась Джульетта. – Тоже мне – стройка века! Строительство «объекта» с применением магических технологий! Дорого бы я сейчас заплатила хоть за одно проявление этих самых технологий.

Она ещё не успела до конца додумать эту мысль, как вдали маленькой звёздочкой робко блеснул жёлтый огонёк.

– Наверное, это сторож вышел из своей каморки покурить на свежий воздух, – решила девушка и двинулась в сторону мерцающей звёздочки, но чем ближе она подходила к воображаемому курильщику, тем ярче становился огонёк.

– Нет, это не сторож курит, это что-то другое – магическое.

К её удивлению она оказалась права: через пять минут Джульетта стояла посреди ярко освещённой площадки, на которой между штабелями кирпича, завёрнутыми в целлофановую упаковку, расположилась невесть откуда взявшаяся лавка старьёвщика. Над лавкой, словно воздушный шарик в вечернем воздухе, плавно покачивался старый проржавевший прожектор, из которого, несмотря на отсутствие кабеля питания и электрической лампочки, лился тёплый золотистый свет.

Невзирая на поздний час, лавка была открыта, и за прилавком, облокотившись на левую руку, скучал грузный армянин. Пальцы его правой руки лениво перебирали янтарные чётки, а полные губы что-то неслышно шептали.

– Вах! – воскликнул лавочник, увидев белокурую Джульетту. – Какой девушка! Заходи! Гостем будешь! Шашлык-башлык хочешь? Нет? Вино сладкий, как персик, хочешь? Тоже нет? А чего хочешь? Говори. Арарат, – и лавочник ткнул большим пальцем себя в грудь, – всё, что хочешь, сделает!

При этом лавочник правую руку с чётками воздел к небу, а на левую продолжал лениво опираться.

– Добрый вечер, – робко поздоровалась девушка.

– Добрый! Конечно, добрый! Такой девушка ко мне пришёл! Говори, чего хочешь, у Арарата всё есть!

– Мне ничего не надо, – зябко передёрнула плечами блондинка. – Вы мне только дорогу до Большого магического дворца покажите, а то я заблудилась, – смущённо призналась Джульетта.

– Как, ничего не надо? – удивился лавочник. – Так не бывает. Вот спроси меня: «Арарат, ты чего хочешь»?

– Арарат, Вы чего-то хотите? – смущаясь, повторила вопрос гостья.

– Э-э, – развёл руками старьёвщик, – зачем спрашиваешь? Разве не видно, что Арарат хочет продать замёрзшей девушке замечательное пончо?

После этих слов лавочник с ловкостью фокусника выудил из-под прилавка расшитое цветным бисером пончо из шерсти белого верблюда. По краю пончо между разноцветными нитями бахромы были пришиты семь серебряных колокольчиков.

– Занятная вещица, – отметила про себя Джульетта и коснулась пальчиком одного колокольчика, который тут же издал мелодичный звук. – Ничего не скажешь – оригинально!

– Примерь! – предложил лавочник, заметив, как у девушки загорелись глаза. Джульетта с удовольствием накинула на плечи пончо и с удивлением почувствовала, что телу сразу стало тепло, а из растрёпанной дневными заботами девичьей души исчезла тревога.

– Смотри и радуйся! – сказал старьёвщик и дважды хлопнул в ладоши. Тут же из ночной сырости и тумана материализовалось венецианское зеркало в человеческий рост, которое услужливо облетело девушку, показав её в обновке с различных ракурсов. Джульетта с удовлетворением отметила, что пончо делает её наряд оригинальным, а цвет пончо очень подходит к её золотистым волосам.

– Ай-яй-яй! – запричитал торговец. – Какой вещь хороший! Для себя берёг, но тебе отдам. Покупай! – наседал старьёвщик.

– Дорого? – робко поинтересовалась девушка.

– Не дороже денег! – прищурился хитрый лавочник. – Тебе почти даром отдам.

– Даром – это сколько?

– Даром – это значит совсем без денег, – охотно пояснил Арарат. – Один мой желаний выполнишь, и носи на здоровье!

– Э-э нет, так дело не пойдёт! – быстро сообразила Джульетта. – Забирай «свой вещь» и поищи другую дурочку!

– Что ты? Что ты? – спохватился старьёвщик. – Ты о чём подумала? Ай-ай, как нехорошо! Я – старый осёл, тебе плохо разъяснил! Это не просто пончо, – с заговорщицким видом прошептал Арарат. – Это волшебное пончо!

– Я так сразу и поняла, – рассмеялась девушка. – Ладно, дам за твоё волшебное пончо двести монет. Согласен?

– Нет! – покачал головой лавочник.

– Триста!

– Обидеть хочешь? Я сказал: денег не надо!

– А что надо?

– Просто скажи, что своё последнее желание ты даришь мне, – неожиданно чисто, без малейшего акцента, произнёс старьёвщик.

– Смотри, лавочник, не обхитри себя самого, – улыбнулась покупательница. – Лично я собираюсь жить долго, а значит и моё последнее желание исполнится не скоро.

– Я подожду, – кивнул головой старьёвщик. – Арарат терпеливый, Арарат ничего не забывает и долги не прощает, – заговорил он вдруг о самом себе в третьем лице. – Если надо долг получить – Арарат всегда получит, даже если для этого надо будет сто лет подождать.

– Будь по-твоему, – согласилась Джульетта. – Дарю тебе, старьёвщик, своё последнее желание.

– По рукам! – обрадовался лавочник. – Носи, красавица, пончо на здоровье. Подожди, не уходи! – остановил девушку торгаш. – Без предоплаты никак нельзя, – и с этими словами он оторвал от края пончо один серебряный колокольчик.

– Что Вы делаете? – возмутилась Джульетта.

– Вай! Зачем кричишь? – удивился старьёвщик и при этом вдруг вспомнил про свой колоритный акцент. – Я же говорил тебе – это предоплата! Ты когда на стройке потерялась, о чём подумала? Ты сказала себе: «Дорого бы я сейчас заплатила, хоть за одно проявление этих самых технологий». Ты подумала – Арарат пришёл! Ты сказала: «Дорого»! Арарат согласился. Тебе исполнение желания – мне один колокольчик. Предоплата!

– Значит, чтобы исполнилось моё желание, надо просто…

– …произнести его вслух, оторвать от края пончо один колокольчик и бросить его за спину через левое плечо, – перебил её Арарат.

– Обязательно через левое? – ехидно переспросила девушка.

– Через левое удобней, – невозмутимо пояснил Арарат, – но можно и через правое, если ты левша.

– Сейчас проверим! – усмехнулась Джульетта и оторвала серебряный колокольчик от края своего пончо.

– Вай! – воскликнул лавочник. – Девушка! Зачем на свой глупый желаний целый колокольчик тратишь?

– Хочу сейчас же оказаться в Большом магическом дворце! – громко произнесла девушка и бросила колокольчик себе за левое плечо.

Первое, что она ощутила – была резь в глазах от слепящего света.

– Стоп! – услышала она раздражённый голос режиссёра. – Стоп! Послушайте… как Вас там? Как Вы там оказались? Что Вы молчите? Да отойдите Вы от прожектора! Кто выпустил её на сцену?

В этот момент Джульетта сообразила, что стоит на сцене лицом к мощному прожектору, который за неимением специальной осветительной аппаратуры временно использовался в качестве софита. Она закрыла глаза ладошкой и осторожно отошла вглубь сцены.

– Джульетта! – раздался обрадованный голос Озерцова-Заречного, когда она убрала руку от лица. – Не верю глазам своим! Вы ли это? Как Вы здесь оказались?

– Вы же сами меня пригласили, – обиделась девушка и надула свои прелестные губки.

– Да-да я помню! Я сейчас не об этом. Как Вы оказались на сцене, ведь секунду назад Вас там не было?

– Я заблудилась, пошла на свет и вот вышла к Вам, – коротко рассказала о своих приключениях девушка, сознательно опустив при этом эпизод встречи со старьёвщиком.

– Чудесно! – воскликнул режиссёр. – Чудесно, что Вы всё-таки пришли! Так, всем перерыв на двадцать минут.

Джульетта осторожно спустилась со сцены, и с чувством собственного достоинства, которое в этот момент благодаря свойствам волшебного пончо сильно увеличилось в размерах, подошла к своему Фанфан-Тюльпану. Предмет её тайной страсти выглядел утомлённым, но при этом был тщательно выбрит, одет в чёрную водолазку и серые строгие брюки.

– Вы выглядите помолодевшим, – сказала она, внимательно и без ложного стеснения осматривая его с ног до головы. – Вот только глаза у Вас почему-то грустные.

– Помолодел я в виду отсутствия ненавистной мне щетины, которая растёт у меня, как на дрожжах, а глаза грустные из-за того, что на душе у меня пусто, как в пересохшем колодце.

– Отчего же?

– Видите ли, я сейчас занимаюсь набором труппы, просматриваю претендентов, но пока безуспешно! Претенденты горят желанием играть на сцене, но кроме желания, в душе каждого артиста, пусть даже самодеятельного, должна тлеть божья искра!

– А она, я так понимаю, не тлеет? – улыбнулась девушка.

– Не горит и, к моему большому сожалению, даже не тлеет! Когда я не вижу человеческого материала, пригодного для моей работы, я впадаю в депрессию.

– От этого есть лекарство?

– Есть! Найдите мне пару-тройку талантливых исполнителей, и я излечусь.

– А кроме этого?

– Кроме этого мне помогли бы воздух Елисейских полей, прогулка по набережной вдоль Сены и чашечка кофе в парижском бистро.

– Вы хотите обратно во французский квартал?

– Нет, нет! Только не это! Вы меня не поняли, я действительно хочу оказаться в самом Париже, а не в квартале с его имитаций всего французского.

– Так ли уж и имитация? Я слышала, что человеческие пороки там самые что ни на есть настоящие!

– Не будем о грустном. Вы ещё слишком молоды, прелестное дитя, чтобы с видом знатока рассуждать о человеческих пороках. Париж для меня недосягаем, так же, как прошедшая молодость.

– В этом мире всё возможно, – многозначительно произнесла Джульетта и вызывающе посмотрела режиссёру в глаза. – Даже побег за стены «объекта» и прогулка по Парижу. Предлагаю заключить договор: я исполняю Ваше заветное желание, а по возвращению из Парижа Вы выполняете моё! По рукам?

– По рукам! – засмеялся режиссёр.

– И Вы даже не спросите, каково моё желание?

– А зачем? Я всё равно ничем не рискую, так как за стены «объекта» нам – людям «тонкого» мира – выбраться невозможно!

– Я так поняла, что, несмотря на абсурдность моего предложения, Вы согласны соблюдать условия нашего договора?

– Согласен!

– Тогда крепко обнимите меня и не отпускайте до тех пор, пока не почувствуете под ногами твёрдую почву, – с довольным видом произнесла Джульетта и оторвала с края пончо очередной колокольчик.

Путешествие на берега Сены получилось сказочным, под стать свадебному путешествию, только длиной в один день и естественно без первой брачной ночи. Ей казалось, что она предусмотрела всё или почти всё, вот только для возвращения на «объект» пришлось оторвать от волшебного пончо ещё один колокольчик.

– Какая же я всё-таки дурёха! – ругала себя Джульетта, глядя на три оставшихся колокольчика. – Надо было в театре загадать ещё и возвращение из Парижа, а так получилось путешествие с билетом в один конец. Одним словом Джулька я и ничего более!

Они снова очутились в театре в тот самый момент, когда потрёпанный жизнью, но всё равно привлекательный Фанфан-Тюльпан обнял её за талию и крепко прижал к себе. Какое-то время они так и стояли – обнявшись, с закрытыми глазами, словно не желая просыпаться и покидать этот чудесный сон.

Джульетта воспитывалась в строгости и ещё ни разу в своей жизни не встречала рассвет на плече любимого мужчины, поэтому в тот миг, когда она почувствовала дразнящий, почти мускусный запах мужского тела, решение о заветном желании пришло в её белокурую головку само собой. Она даже испугалась собственной дерзости, а потом подумала, что в её желании нет ничего такого, за что ей было бы стыдно.

– Никуда он не денется! – сказала она сама себе. – Договор дороже денег!

– Ты излечила меня! – прошептал он ей на ушко. – Теперь я знаю, что поставлю на этой сцене! – проникновенно произнёс режиссёр, отстранившись от девушки. – Это будут Шексбурские зонтики!

– Да, но это же знаменитый музыкальный фильм! Почти мюзикл! – тихонько произнесла Джульетта, продолжая держать его за руки. – Трудно будет сделать на сцене что-то особенное, зрители подсознательно будут сравнивать твою постановку с фильмом.

– Не беда! Я сделаю из этого материала такую пьесу, что все забудут, что раньше это был мюзикл!

– Не сейчас, – прошептала она и ещё сильней прижалась к его сильному телу. – Пришло время выполнения моего желания!

Озерцов-Заречный вдруг сразу как-то сник, растерял уверенность, и хотел было что-то сказать, но девушка закрыла ладошкой ему рот и решительно оторвала от края пончо пятый серебряный колокольчик.

Когда зрение привыкло к сумраку, то режиссёр с ужасом увидел, что находится в средневековом замке. В просторной комнате с узким, как бойница окном жарко пылал камин, на дубовом столе вокруг оленьего окорока теснились бутыли и серебряные сулеи с напитками, а в огромной бронзовой чаше, выстланной виноградными листьями, остывали свежеиспечённые каштаны. Пол в комнате был устлан искусно выделанными медвежьими шкурами, а под шёлковым балдахином располагалось огромное, застеленное пуховой периной и усыпанное лепестками алых роз брачное ложе.

– Такую комнату и её убранство я видела в детстве на картинке в иллюстрированном сборнике «Сказки народов мира». С тех самых пор мечтала, что первая встреча с моим избранником произойдёт именно в таком интерьере. Это и есть моё заветное желание! – торжественно произнесла Джульетта и стала решительно избавляться от одежды.

– Что ты наделала! – захрипел мгновенно постаревший Фанфан-Тюльпан, и девушка с ужасом увидела, как прямо на глазах на лице её избранника стала расти чёрная борода. – Всё было так хорошо, а ты всё испортила! – нечеловеческим голосом завыл тот, кто ещё минуту назад составлял смысл её девичьей жизни. – Глупая, глупая женщина! Зачем ты вернула меня в прошлое, зачем поместила в ту самую комнату, где мой отец пытался убить мою мать, но погиб сам от удара шпаги её любовника? Зачем ты воскресила во мне былые воспоминания. Я пытался бороться с собой, пытался всё забыть, но вы, женщины, не даёте мне этого сделать! Это для вас любовь – благо, а для меня любовь женщины – это проклятье! Женщина, добивающаяся моей любви, обречена на смерть. Как только я вижу обнажённое женское тело, в моей душе просыпается демон, и этот демон жаждет крови. Эта моя кара, моё родовое проклятье! Я не могу любить живых женщин, но я умею любить женщин, умерших в моих объятьях.

– Я не верю в это! Ты лжёшь! – в истерике закричала Джульетта.

– Дорис тоже не верила, даже когда я стал сжимать ей горло. Она до конца не верила, что я способен на убийство! Потом, когда из её горла вырвался предсмертный хрип, и она прекратила биться в конвульсиях, я любил её, долго – целую вечность, даже тогда, когда тело стало твёрдым, как камень. Теперь пришёл твой черёд. Ты желала ночь страстной любви? Я выполню твоё желание. Я буду любить тебя всю ночь и весь день, и всю следующую ночь, пока твоё тело не покроется трупными пятнами, а застывшее на лице выражение предсмертной муки не превратится в оскал мертвеца.

Джульетта судорожно схватила лежавшее на полу пончо и торопливо оторвала серебряный колокольчик.

– Кажется, вечер перестаёт быть томным, – произнесла она сквозь зубы. – И девочке пора домой!

После этих слов она швырнула колокольчик через левое плечо и зажмурила глаза. Через мгновенье, даже не открывая глаз, Джульетта почувствовала, что лежит на полу в своём номере. Она уже хотела вздохнуть с облегчением, но тут почувствовала, как чья-то рука больно сжимает ей правую лодыжку.

– Это ничего не изменит! – прохрипел не своим голосом Озерцов-Заречный, который тоже лежал на полу, вцепившись ей в ногу. Он с каждым мгновением всё больше и больше терял прежний облик и становился похожим на персонажа сказки «Синяя Борода». – Демон внутри меня уже проснулся и требует крови, так что смена декораций тебе не поможет! – хрипел оборотень, пытаясь при этом подтянуть жертву за ногу к себе. – Не надо сопротивляться! – хрипел убийца. – Всё уже предрешено, и твоя смерть неотвратима.

– Да будь ты проклят! – лязгая зубами от страха, произнесла девушка и оторвала от края пончо последний седьмой колокольчик. – Отправляйся в ад! – выкрикнула она последнее желание и бросила колокольчик через левое плечо, но, к её удивлению, ничего не произошло.

– Вай-вай! Как нехорошо получилось! – услышала она за спиной знакомый голос, и на мгновенье, забыв о смертельной опасности, повернула голову.

– Я, конечно, понимаю, что моё появление несколько путает ваши планы, – чисто, без малейшего акцента, произнёс старьёвщик Арарат и подбросил на ладони серебряный колокольчик, – но между нами есть договор, и твоё последнее желание – теперь моё желание! Так что не буду вам мешать! – и с этими словами торгаш растворился в воздухе.

– Спасение откладывается, – прохрипел оборотень и снова потянул девушку за ногу. – Иди ко мне! В этом спектакле абсурда тебе уготована главная роль – роль жертвы! Прости, но так уж получилось, что ты актриса одной роли! – тихо, но страшно засмеялся убийца. – Получается, что у тебя сегодня премьера! – прохрипел он и рывком подтянул девушку к себе.

– Премьеры не будет! – раздался мужской уверенный голос, и прежде чем оборотень успел на него среагировать, рука в кожаной перчатке чёрной молнией прочертила воздух и нанесла удар в основание шеи чернобородого монстра. Злодей обмяк и отпустил ногу своей жертвы.

– Всё! Спектакль окончен! – произнёс майор Пронин, защёлкивая за спиной бывшего режиссёра блестящие металлические наручники. – Больше он никого не убьёт.

– Борода! – испугано прошептала Джульетта. – Она больше не растёт.

– Он без сознания, поэтому борода и не растёт, – пояснил майор, помогая девушке подняться с пола.

– А как Вы здесь оказались? – тихим голосом поинтересовалась девушка и обхватила себя за плечи. – Мне почему-то очень холодно, – пожаловалась она, продолжая опасливо коситься на обезвреженного злодея.

– Это у Вас на нервной почве, – пояснил сыщик. – Так бывает после сильного нервного напряжения. – Вам надо выпить чего-нибудь успокоительного.

– У меня здесь ничего нет, – развела руками девушка. – У меня даже аптечки нет!

– Придётся раскупорить неприкосновенный запас, – вздохнул майор и достал из кармана своего горохового пальто металлическую фляжку. – Коньяк, три звёздочки, – пояснил он, протягивая фляжку Джульетте.

– Спасибо, но я не пью, – произнесла девушка и даже сделала шаг назад.

– А Вас никто пить и не заставляет, – усмехнулся Пронин. – Считайте что это микстура: задержите дыхание и сделайте один большой глоток. Уверяю Вас, ни одни успокоительные капли в мире не сравнятся с этой чудодейственным лекарством армянского разлива.

Джульетта послушалась его совета и сделала большой глоток.

– Так как Вы сюда попали? – переспросила она после того, как закончила кашлять.

– Через дверь, – пояснил сыщик.

– Вы сделали слепок с моих ключей?

– Ну, зачем же такие сложности? Я просто взял ключ у портье, открыл дверь, спрятался за гардиной и стал Вас ждать.

– Меня? А почему Вы решили, что я вернусь к себе в номер, а не в резиденцию Романова или в театр?

– Это несложно: вспомните, когда Вам было в детстве страшно, Вы куда прятались?

– Кто куда, лично я пряталась под свою кроватку.

– Всё правильно. Куда бы Вы ни прятались, всё это происходило в пределах хорошо известной Вам комнаты или квартиры. Родной дом в нашем сознании никогда не ассоциируется с опасностью. Наоборот, отчий дом – наша пристань, наше прибежище в этом бурно меняющемся мире, и где бы мы ни были, мысленно мы всегда возвращаемся домой. Поэтому я решил, что в минуту опасности Вы обязательно вернётесь домой.

– Иными словами, Вы знали, что мне грозит опасность?

– Предполагал. После беседы с Озерцовым я понял, что он лжёт, и к пропаже девушки по имени Дорис из французского квартала имеет прямое отношение.

– Как Вы догадались?

– Я позволил себе маленькую провокацию: показал ему фотографию девушки с рекламы зубной пасты, и сказал, что это фото пропавшей девушки. Я видел, как разгладились складки на его лице, как он облегчённо вздохнул и даже немного повеселел. После этого он сказал, что лицо на фотографии ему знакомо, и возможно это и есть пропавшая Дорис. Вероятно, он решил, что следствие пошло по ложному пути.

– Он лгал?

– Разумеется. Пропавшая девушка была жгучей брюнеткой из Алжирского квартала и ничем не напоминала блондинку на фотографии.

– А почему Вы за ним стали следить?

– Это моя работа. На «объект» прибыл новый человек, и я был обязан навести о нём справки. Оказалось, что Озерцов-Заречный во французском квартале был довольно знаменитой личностью. Его боготворили зрители, любили театральные критики, ему даже доверили единственный во всём квартале театр. Он не нуждался в деньгах, его любили женщины, он работал и жил в своё удовольствие. Однако неожиданно его поведение резко меняется: он вдруг не является на премьеру своего спектакля, над которым работал пять долгих месяцев. Такую выходку не может позволить себе ни один режиссёр, даже если он конченый алкоголик или наркоман. Премьера спектакля для любого режиссёра – это событие, сравнимое разве что с рождением ребёнка. Всё это мне показалось очень подозрительным.

– Я так понимаю, что все эти события произошли сразу после пропажи девушки?

– Совершенно верно. Через несколько дней после пропажи Дорис он бросает театр, поспешно меняет место жительства и оказывается у нас на «объекте», где в первый же день знакомится с Вами.

– А как Вы догадались, что у нас с ним завязались отношения?

– Ну, этого только слепой не видел!

– А почему Вы меня не предупредили?

– А Вы бы мне поверили?

– Скорее всего, нет, – немного помедлив, ответила девушка и опасливо покосилась на бывшего возлюбленного, который стал подавать признаки жизни.

– Я тоже так думаю. После того, как у Вас в руках оказалось волшебное пончо – армянский вариант знаменитого Цветика-Семицветика, – Вы почувствовали себя всемогущей, и вряд ли бы послушали совета малознакомого мужчины.

– А как Вы про пончо узнали?

– Я следил за Вами от самой гостиницы до того момента, когда Вы встретились со знаменитым сказочным старьёвщиком Араратом, которого недруги прозвали «Ара-Рвань».

– За что же они были к нему столь несправедливы?

– Несправедливы? Думаю, что Вы ошибаетесь. Арарат ведёт свой бизнес не совсем честно: он незримо скитается по просторам всех существующих кварталов и выискивает бедняг, которые попадают в сложные жизненные ситуации. Некрасивой девушке или отвергнутому юноше порой кажется, что жизнь кончена, и вот тут-то появляется он – старьёвщик Арарат, лавочник, у которого всё есть и который рад исполнить любое желание.

– Что же в этом плохого?

– Арарат спекулирует на человеческих слабостях, и все его посулы приносят человеку только вред. Вспомните, как Вы с ним встретились!

– Я заблудилась, было темно и холодно. Я тогда подумала, что дорого бы заплатила за проявление магических технологий.

– И тогда из ниоткуда появилась лавка старьёвщика?

– Да, именно после того, как я успела об этом подумать, появился тот самый старьёвщик.

– А если бы он не появился, разве Вы сами не нашли бы дорогу до Большого магического дворца?

– Нашла бы, но пришлось бы потратить на это силы и время.

– Вот именно – силы и время! А старьёвщик позволил Вам решить эту маленькую проблему не напрягаясь. И что из этого получилось?

– Получилась чистой воды авантюра! Я, как дура, «повелась» на все эти магические «прибамбасы», которые по своей сути были бесплатным сыром в мышеловке. Если бы не волшебное пончо, разве я позволила бы себе путешествие с малознакомым мужчиной в далёкий и чужой для меня Париж? Разве я решилась бы на близость с человеком на первом же свидании?

– Теперь я вижу, что Вы во всём разобрались, и я здесь больше не нужен, – по-доброму улыбнулся сыщик. – Поднимайся! – обратился он к лежавшему на полу злодею. – Тебя ждёт путешествие в Вечность.

– Подождите! – вскрикнула Джульетта. – А какая прибыль старьёвщику от моих страданий?

– Он всегда оставляет последнее желание клиента у себя.

– Зачем?

– Неисполненное желание – это больше, чем деньги! Его можно обменять на любое другое желание, можно продать – дорого; с его помощью даже можно манипулировать людьми. Чужое желание подобно чужой жене: всегда вызывает нездоровый интерес, поэтому всегда в цене!

На следующий день Джульетта строго-настрого приказала себе забыть о том, что с ней было накануне, и, как ни в чём не бывало, вышла на работу. Не успела она включить компьютер, как дверь приёмной отворилась, и в комнату несмело вошла Катенька Поспелова, которая прижимала к груди свёрнутое в трубочку злосчастное факсимильное сообщение об оптимизации. Катенька молчала, беспомощно хлопала ресницами, и с затаённой надеждой смотрела на секретаря. Джульетта быстро оценила ситуацию и протянула руку.

– Давай документ, – произнесла она, глядя прямо в круглые глаза Поспеловой. Катенька поспешно протянула факс, и уже было открыла рот, чтобы поблагодарить спасительницу, но осеклась. Секретарь решительно разорвала полученную бумагу на мелкие клочки и бросила их в мусорную корзину.

– Что Вы наделали? – испуганно прошептала Катенька.

– Ты как это сообщение получила? – вместо ответа поинтересовалась Джульетта.

– Как? Да я же Вам говорила в прошлый раз, что сообщение пришло по факсу.

– По какому факсу? – ехидно переспросила девушка. – По тому самому факсу, который в отделе кадров три года как не работает и отключён от сети?

– Да, по факсу, который не работает, но сообщения принимает.

– И кто в это поверит?

– Так ведь магия!

– Забудь ты о магии! Нет у вас в отделе никакого факса! Не числится он там, а значит, никакого сообщения вы, кадровики, получить не могли! И если Управлению кадров нужно, чтобы мы на «объекте» провели оптимизацию, пускай шлют официальную бумагу на имя начальника строительства, а не магическую депешу на неработающий факс! Так им при случае и передай!

– Передам! – пообещала растерянная Катенька. – А как я им передам? – спохватилась девушка.

– По факсу! – ехидно уточнила Джульетта и мысленно обозвала Поспелову дурой.

Глава 9 Корпоративный дух

Сентябрьское утро было солнечным, по-летнему тёплым и ничего плохого не предвещало. Пётр Алексеевич, как обычно, выкурил поутру трубку, испил большую кружку кофею и, глядя в огромное венецианское окно, окончательно смирился с тем, что проснулся в плохом настроении. Ночью ему приснилась матушка, которая гладила его по голове и тихонько шептала: «Петруша, Петенька»!

Проснулся Пётр Алексеевич с лицом мокрым от слёз.

– Не зря матушка приходила, – догадался он. – Предостеречь хотела. Видимо, быть большой беде! – решил он и сплюнул жёлтую от никотина слюну в кадку с пальмой.

Завтрак тоже прошёл без обычной весёлой болтовни и раздачи указаний. Пётр был молчалив, ел мало, но часто прикладывался к рюмке. Приглашённые на завтрак соратники выжидающе молчали, в надежде что Романов сам откроет причину своего недовольства, но начальник строительства молчал. Молчали и гости, и только после того, как Пётр, отодвинув прибор, закурил, думный дьяк Никита Зотов осмелился спросить:

– Что-то ты, Пётр Ляксеич, нынче не в духе? Уж не приснился ли тебе Единорог?

– Не приснился, – буркнул Пётр и поднялся из-за стола.

Надо было идти в резиденцию, но ноги почему-то отказывались нести его проторённой дорожкой.

– Никита! Вели подать авто! – повысил голос начальник строительства. – Хочу нынче объезд территории произвести!

– Как прикажешь, государь! – эхом откликнулся думный дьяк и тут же бросился звонить по внутренней связи.

Объезд территории получился скомканным: Пётр без обычной напористости проехался по строительным объектам, для вида пожурил мастера на возведении торговых рядов за нарушение графика, и уже хотел ехать в Большой магический дворец, как неожиданно для себя поменял решение.

– Давай, гони в резиденцию! – велел он водителю и с силой захлопнул дверцу.

Предчувствие его не обмануло: в приёмной, испуганно вжавшись в кресло, на него растерянно смотрела секретарь. Пётр хотел рявкнуть на нерадивого работника, дескать, как начальника встречаешь, но вдруг услышал из своего кабинета скрипучий голос главного бухгалтера. Ещё не веря своим ушам, Романов прислушался и понял, что Скупой рыцарь даёт кому-то пояснения по расходным статьям годового бюджета.

– Это что ещё такое? – прорычал начальник строительства и рывком распахнул тяжёлые створки дубовой двери. То, что он увидел, повергло его в шок: в его кресле сидел незнакомый желчного вида лысый старик, и с нескрываемым высокомерием слушал пояснения главного бухгалтера. Череп незнакомца был обтянут пожелтевшей от старости пергаментной кожей, а дорогой костюм болтался на его костлявых плечах, как на вешалке.

– Ты кто такой? – звенящим от негодования голосом спросил Романов и нервно дёрнул головой.

– Подождите в приёмной, – презрительно бросил в ответ самозванец. – Вас пригласят.

– В приёмной? – задохнулся от гнева Пётр. – Да я тебя сейчас…! Да я тебе за эти слова головёнку твою плешивую оторву!

– Руки коротки! – ехидно заметил незнакомец и снова обратил свой лик в сторону главбуха. В ответ Романов ещё сильнее задёргал головой, на губах его появилась пена, и он, издав нечленораздельный крик, одним рывком выдернул незнакомца из-за стола и с силой бросил его костлявое тело в закрытое окно. Удар был такой силы, что тело самозванца вместе с осколками рамы перелетело клумбу с увядающими пионами и приземлилось на асфальт пешеходной дорожки.

– Всё! Хана! После такого приземления не поднимется! – подвёл итог Иван Дурак, который на своём электрокаре проезжал мимо здания резиденции и стал случайным свидетелем происшествия. Однако, к всеобщему удивлению, незнакомец закряхтел, встал на четвереньки, по-собачьи отряхнулся и рывком поднялся на ноги.

– Или я полностью соответствую своей фамилии, – удивлённо произнёс Ванька, – или я чего-то не понимаю!

– Как был Петрушкой пустоголовым, так им и остался! – высказался старик, словно старый ворон прокаркал. – Ну-с, за неуважение к старшим и за костюмчик придётся ответить! – злобно прошипел незнакомец, осматривая разорванные на коленях брюки. – Будет тебе, Петенька, о сегодняшнем дне память, вернее, памятник!

После этих слов старик трижды хлопнул в ладоши, закружился в странном танце и обернулся чёрным коршуном, голову которого венчала усыпанная бриллиантами маленькая золотая корона. Огромная чёрная птица захлопала крыльями, тяжело поднялась в воздух и, сделав над резиденцией круг, влетела в разбитое окно кабинета начальника строительства.

Высоко в небе, словно в предчувствие неминуемой беды, тревожно закурлыкали гуси-лебеди.

Коршун точно спикировал в кресло начальника строительства и снова обернулся высоким худым старцем, на плечи которого теперь был накинут чёрный с алым подбоем длиннополый плащ, а костлявые руки скрывали тончайшей выделки перчатки из змеиной кожи. На шее незнакомца, на потемневшей от времени серебряной цепочке болтался искусно выполненный амулет – бриллиантовый череп в окружении лавровых ветвей.

– На твою беду, Петруша, я бессмертен! – проскрипел старец.

– Кто ты? – холодея от догадки, произнёс Пётр.

– Я директор развлекательного центра «Тридевятое царство»…

– …Кощей Бессмертный! – озвучил догадку Скупой рыцарь.

– Был Кощей, да весь вышел! – заносчиво произнёс новоиспечённый директор. – Отныне у меня другое имя – Иннокентий! Иннокентий Бессмертных!

– Нет никакого директора! – нервно дёргая головой, возразил Романов. – Подтверждение о ваших полномочиях я от Высшего Совета не получал.

– Плевать я хотел на мнение Высшего Совета! – засмеялся Бессмертных, и смех его был подобен звуку несмазанных дверных петель. – В нашем «тонком» мире есть организации сильнее и могущественнее Высшего Совета.

– Что-то я о таких организациях не слышал, – продолжал упорствовать Пётр.

– Не слышал, потому как оторвался от нашего мира. Сидите тут, как огурцы на подмосковных грядках, и ничего не знаете! А ведь не далее как вчера две могущественные корпорации – «Чёрная материя» и «Бездна-лимитед» осуществили процедуру слияния и организовали супергигантскую корпорацию «Чёрная Бездна». Мир не знал более могущественной организации, чем эта! Так что Высший Совет будет теперь у неё на посылках, – с удовольствием закончил Иннокентий и снова засмеялся своим противным скрипучим смехом.

– Я с тобой, Петруша, хотел по-хорошему, а ты, варнак, неуважение ко мне проявил – в окошко выкинул, костюмчик испортил, – серьёзно произнёс Бессмертных и задумчиво забарабанил пальцами по крышке стола. – Достоин ты наказания за дерзость свою!

– Не пугайте! Я о слиянии всяких там тёмных корпораций ведать не ведаю, указаний от Высшего Совета никаких не получал, так что освободите кабинет!

– Обещал я тебе, что ты этот день запомнишь, – продолжил Иннокентий, словно не слыша последних слов Романова. – Строительство «объекта» ты почти закончил, то есть мне ты больше не нужен, заключительный аккорд холопы твои и без тебя выполнят, так что прощай!

С этими словами Бессмертных словно монокль вставил бриллиантовый амулет себе в левый глаз и через него взглянул на Романова.

– Дзинь! – произнёс ставленник корпораций, и из монокля вылетела маленькая белая звёздочка, которая ударила в грудь начальника строительства. Пётр почувствовал, как нестерпимая боль пронзила его сердце, и как по всему телу словно живая ртуть разлился обжигающий холод. Он попытался что-то сказать, но не смог: всё его тело превратилось в камень.

– Я забыл сказать, о том что, даже обратившись в камень, ты будешь продолжать чувствовать боль! Это вечная боль! – похлопывая каменное изваяние по плечу, произнёс самопровозглашённый директор, после чего вызвал в кабинет перепуганного секретаря.

– Вызывай сюда всех! – категоричным тоном приказал новоявленный директор.

– Как это всех? – не поняла Джульетта.

– Всех – это значит всех руководителей, независимо от ранга!

– У нас что, внеплановое совещание? – лязгая зубами от страха и косясь на каменную статую начальника строительства, уточнила секретарь.

– Что-то вроде этого, – усмехнулся Бессмертных.

– А какая повестка дня?

– Передай, что на повестки дня один вопрос: «Проверка благонадёжности руководящего персонала в свете требований корпорации «Чёрная Бездна». Поняла?

– Не очень, – призналась Джульетта.

– А чего здесь непонятного? – развёл руками Иннокентий. – Будем памятники ваять… из несогласных!

* * *

Несмотря на поздний час, в кабинете начальника службы безопасности банка горел свет. Двое мужчин сидели за столом, забыв о налитом по чашкам и уже порядком остывшем чае. После смены руководства «объекта», банк был единственным местом, где полночное бденье персонала не вызывало у нового руководства подозрения. Напольные часы пробили полночь, и звук этот пугающим эхом прокатился по длинным полутёмным коридорам банка. Начальник службы безопасности банка Лев Гуров и майор Пронин сидели друг напротив друга, уткнувшись лбами.

– Напоминает рейдерский захват, – наконец произнёс Пронин и отпил глоток остывшего чая.

– Напоминает, – нехотя согласился Гуров, – но только в первом приближении.

– Что ты имеешь в виду?

– При рейдерском захвате предприятия меняют руководство, охрану, иногда меняют уставные документы, но не выстраивают из несогласных функционеров аллею памятников.

В ответ Пронин только вздохнул. После последнего достопамятного совещания в кабинете директора, вдоль центральной аллеи появилась дюжина каменных изваяний. В этих окаменелых фигурах легко угадывались верные соратники прежнего руководства: главный врач Устименко, главный санитарный врач Татьяна Власенкова, верный слуга Малюта Скуратов, главный архитектор Матвей Козаков, думный дьяк Никита Зотов, и главный специалист по подземным работам гном по кличке Груздь, как всегда явившийся на совещание в облике пожилого шахтёра. Последним в этой алее Непокорённых был Соловей-Разбойник с выбитыми передними зубами и поднесёнными ко рту для боевого свиста двумя мизинцами. Кощей опередил его буквально на пару секунд, после чего вместо контрольного выстрела лично посохом выбил статуе передние зубы.

– Интересно, в Кремле знают о последних событиях на «объекте»? – поинтересовался майор.

– Знают, – утвердительно кивнул головой Лев Иванович.

– Откуда? – удивился Пронин. – Вся связь теперь под личным контролем самопровозглашённого директора!

– Не знаю, откуда, – болезненно поморщился Гуров и помассировал правой рукой шею, – но у меня есть точная информация, что люди из команды Президента, которым это положено знать, уже в курсе.

В ответ Пронин тихонько рассмеялся.

– Ты это чего? – испуганно произнёс Гуров. – От переживаний «крыша поехала»?

– Да нет! – успокоил его сыщик. – Просто вспомнил, как на украинском языке звучит Кощей Бессмертный.

– Ну и как же?

– Чахлык Нэвмырущий!

– Смешно! – грустно согласился Гуров. – Знаешь, о чём я сейчас думаю?

– Наверное, почему этот чахлик выбрал себе имя Иннокентий.

– Ну, с этим-то как раз для меня всё ясно! Кеша – это уменьшительно-ласкательное имя от Иннокентия, в свою очередь Кеша является созвучным с именем Коша.

– А Коша – это уменьшительно-ласкательное от Кощея?

– Правильно мыслишь, вот только думаю я сейчас совсем не об этом. Меня мучает вопрос: за какие такие заслуги руководство корпорации «Чёрная Бездна» на второй день своего существования наградило Кощея должностью директора развлекательного центра «Тридевятое царство»?

– А что, собственно, тебя смущает?

– Меня смущает тот факт, что Кощей никогда не входил ни в одну корпорацию, и вдруг его поспешно достают из информационного небытия, дают определённый образ, должность, неограниченные полномочия и отсылают в совершенно другую реальность, то есть на Землю. Кстати, по меркам «тонкого» мира – это дальше некуда!

– Согласен, что-то подозрительно быстро они решили этот кадровый вопрос.

– Это ещё не всё! – азартно произнёс начальник службы безопасности банка и в поиске сигарет нервно похлопал себя по карманам. – Совсем забыл! – грустно улыбнулся Гуров. – Я ведь со вчерашнего дня пытаюсь бросить курить, но, видимо, сейчас не самое удачное время для избавления от вредных привычек!

– Ты что-то хотел ещё сказать о нашем заклятом руководителе, – напомнил Пронин.

– Да, хотел! – кивнул головой Лев Иванович. – Тебе не кажется, что заниматься назначением директора какого-то развлекательного центра, да ещё в параллельной реальности – слишком мелко для такой мегакорпорации, как «Чёрная Бездна»?

– Нет, мне не кажется, – после короткого раздумья произнёс Пронин, – я просто уверен в этом!

– Такое ощущение, что нашего худосочного Иннокентия поторопились упрятать куда подальше, – продолжил Гуров. – Не подскажешь, зачем?

– Видимо, он знает что-то такое, что может навредить корпорации.

– Возможно, но тогда зачем такие сложности? Самое верное средство от болтливости – пуля в затылок, а нашего задохлика наоборот – наградили бессмертием. Спрашивается, зачем? Уж не затем ли, чтобы он этот секрет хранил вечно?

– Возможно, а какой секрет был у Кощея по жизни?

– По жизни у него был секрет о местонахождении его смерти.

– Да-да, помню: смерть Кощея на конце иглы, а игла в яйце, яйцо в утке…

– Дальше можешь не перечислять. Получается, что Кощея приставили охранять секрет корпорации «Чёрная Бездна», который спрятали не на острове Буяне, а в «Тридевятом царстве», то есть у нас на «объекте». Вот скажи мне, майор, где бы ты спрятал самую дорогую для тебя вещь?

– Я бы всегда носил её с собой, но не на виду.

– Разумно, но ты человек, пускай бессмертный, но всё равно человек. Тебя могут обокрасть, отнять силой, то есть ограбить, выманить у тебе дорогую реликвию обманом, наконец, с бесчувственного тела!

– Ты же сказал, что я бессмертный!

– Бессмертный, но тебя могут оглушить дубиной или парализовать электрошокером и после этого спокойно тебя обыскать. Улавливаешь?

– То есть ты хочешь сказать, что дорогую моему сердцу вещь надо хранить в самом надёжном месте?

– Вот именно! А где у нас на «объекте» самое надёжное место?

– В банке! В денежном хранилище.

– Там имеется ещё и депозитарий, где можно арендовать сейф.

– Предлагаешь позвонить директору банка и уточнить, не арендовал ли наш Иннокентий в депозитарии банковскую ячейку?

– Предлагаю, но сейчас уже без четверти час, поэтому звонить будем утром.

– А что будем делать до утра?

– Ты, возможно, удивишься, но я предлагаю поспать.

– Я не ослышался? Ты предлагаешь спать, в то время…

– …как над всеми нами нависла смертельная угроза. Ты ведь это хотел сказать? Смею тебя заверить, что пять часов сна нам с тобой не помешают. Завтра будет трудный день, и силы нам ещё понадобятся, так что ложись спать и на колыбельную не напрашивайся.

Утренний разговор с директором банка получился тяжёлым.

– Вы предлагаете мне нарушить банковскую тайну нашего клиента? – краснея от негодования, переспросил синьор Помидоро.

– И не просто предлагаем, а ещё и советуем заглянуть в его банковскую ячейку, если таковая имеется, – твёрдо произнёс Гуров, глядя директору прямо в глаза.

– И это мне предлагаете Вы – начальник службы безопасности банка?

– Сейчас не до чистоплюйства, господин Помидоро, – резко ответил Гуров. – Ситуация на «объекте» критическая!

– Возможно, для Вас, господин полковник, это и чистоплюйство, а для меня вопрос чести, – холодно заметил итальянец и, гордо вздёрнув подбородок, вышел из кабинета.

– Получается, что мы друг друга не поняли, – пробормотал отставной милиционер. – Жаль!

Майор Пронин ничего не сказал, только выразительно пожал плечами.

– Придётся задействовать старые проверенные кадры, – подытожил Гуров и наконец отыскал в кармане помятую сигарету. – У тебя, майор, агентура имеется?

– Как без неё? – развёл руками Пронин. – Кое-кто до сих пор на связи.

– Тогда сделаем так: я тебе расскажу, что надо сделать, а ты уже сам исполнителя подыщешь!

Иннокентий Бессмертных вместе со своим обликом получил ещё и жизненный опыт непрожитых им лет, а также особое философское отношение к жизни, которое имеется только у лиц, обладающих бессмертием. Вероятно, поэтому он был начисто лишён чувства сострадания к людям. Он вообще редко проявлял какие-либо эмоции в общении со смертными.

– Вы же не сострадаете мошке, которая умрёт через два дня после своего появления на белый свет, – любил повторять он, когда вынужден был общаться с людьми. – Так почему же я, бессмертный, должен сострадать вам – людишкам? Для меня вы все мошки!

Исключением из правил являлись гнев и ненависть – вечные спутники его вечной жизни. Ненависть являлась генератором его смертельных идей, а гнев ко всему живому – неисчерпаемым источником магической силы.

«До чего же эти людишки мелочны в своих желаниях и по жизни суетливы, – думал он, глядя из окна своего нового кабинета на испуганно мечущихся под его взглядом рабочих. – Им жить-то всего ничего, а чего-то там суетятся, чего-то планируют, чего-то пытаются от жизни урвать. Одно слово – мошки!»

– К Вам посетитель! – голосом секретаря произнёс интерком. – Прикажите впустить?

– Запускай! – процедил сквозь зубы Иннокентий и, сев в кресло, провернулся на нём вокруг оси три раза. Когда кружение прекратилось, то в кресле сидел худощавый мужчина примерно сорока лет, в тёмном деловом костюме, лишь отдалённо напоминающий Кощея. Его можно было принять за менеджера средней руки, если бы не хрустальный медальон на груди, указывающий на то, что хозяином этого кабинета является не просто чиновник, а чиновник всемогущий, и к тому же бессмертный, как и созданная людьми сама бюрократическая система.

Посетителем оказалась худощавая невысокая женщина с подвижными карими глазами и едва заметной бородавкой на левой щеке.

– Эльза Гольденфедер, – коротко, по-деловому, представилась она, чуть склонив аккуратно причёсанную головку. – Представитель немецкой фирмы «Buterbrot-Benz».

– Прошу, – сухо бросил Иннокентий и кивком указал на кресло. – Может, проясните ситуацию, а то я что-то не слышал о такой фирме.

Посетительница удобно уселась в кожаное кресло и, не стесняясь Иннокентия, поддёрнув юбку, забросила ногу на ногу. Бессмертных чуть-чуть скривил губы: этот приём мог подействовать на кого угодно, но только не на него.

– Очень жаль, что такой крупный руководитель, как Вы, герр Бессмертных не знакомы с деятельностью нашей фирмы. – чувственно произнесла фрау Гольденфедер и попыталась заглянуть в выцветшие от времени глаза самопровозглашённого директора. – Для начала я бы хотела провести с Вами предварительные консультации на предмет долговременного сотрудничества наших фирм, – с еле уловимым акцентом произнесла деловая женщина и на мгновенье коснулась розовым язычком верхней губы.

– Сотрудничество, в какой области? – уточнил Иннокентий и подпёр подбородок кулаком.

– Фирма «Buterbrot-Benz» является крупнейшим в Европе владельцем ресторанов так называемого «быстрого питания».

– Иными словами – фастфуд, – усмехнулся директор.

– Можно сказать и так, – согласилась фрау Гольденфедер, – но это американское название, а мы пытаемся «застолбить» рынок европейским брендом.

– Повторяю ещё раз: фирмы «Buterbrot-Benz» не существует, а следовательно, ни о каком ведении дел не может быть и речи.

– Вы ошибаетесь, герр Бессмертных! – эмоционально воскликнула фрау Гольденфедер. – Неужели Вы сами не понимаете, что я не могу принять от Вас отказа? Ваш развлекательный центр сейчас во всей Московской области самый лакомый кусочек, – почти промурлыкала посетительница и с кошачьей грацией изогнула спину. – Поршу прощения, я пройдусь по вашему кабинету, – томно произнесла госпожа Эльза. – Когда я нахожусь в одном положении, у меня начинает болеть спина – старая травма, которую я заработала в юности при падении с лошади во время конной прогулки с наследником одной очень крупной корпорации.

– Вы упали с лошади, пытаясь догнать богатого наследника? – язвительно поинтересовался Иннокентий. – Надеюсь, ему повезло, и он, перейдя на полный аллюр, ушёл от вашего преследования.

– Какой Вы право… колючий! – надула губки женщина. – Ну да я не сержусь на Вас, – промурлыкала она и, зайдя со спины, вроде бы невзначай коснулась его груди. – Я верю, что в вашей груди бьётся сердце настоящего рыцаря! – с придыханием произнесла она и коснулась его второй рукой.

– Прекратите паясничать! – взвился Бессмертных: прикосновение живого человека ему были крайне неприятны. – Вы ведёте себя фамильярно! Представители крупных торговых фирм себя так не ведут.

– Означает ли это, что подписание договора о намерениях откладывается? – ничуть не смутившись, уточнила фрау Гольденфедер.

– Боюсь, что у Вас и вашей фирмы нет ни единого шанса, – подвёл итог директор и, давая понять, что аудиенция окончена, встал из кресла.

– Очень жаль! – потупила глазки посетительница. – До свидания, герр Бессмертных.

– Прощайте, – холодно произнёс Кощей и вставил в левый глаз вместо монокля хрустальный медальон.

Белая искорка ударила в спину женщине как раз в тот момент, когда она повернулась, чтобы выйти из кабинета, отчего на её окаменевшем лице застыло выражение лёгкого удивления. Иннокентий похлопал себя по карманам и понял, что бумажник исчез.

– Я никогда не ошибаюсь, – назидательным тоном произнёс он, глядя в лицо статуи, после чего вызвал секретаршу. – Утром я хочу видеть эту каменную бабу на алее в череде истуканов, а на постаменте должна быть надпись «Уходящая натура»! – приказал он бледной от страха Джульетте. – Поняла?

– Поняла, но боюсь, что к утру не успеем, – пролепетала девушка. – Резчиков по камню у нас в штате нет.

– Если не успеешь – встанешь рядом с ней! – процедил сквозь зубы Кощей и, обернувшись чёрной птицей, вылетел из кабинета в открытое окно.

Глава 10 «Апокалипсис» наших дней

Утром Лев Гуров и майор Пронин стояли возле новой статуи на «Аллее Непокорённых» и настроение у обоих сыщиков было мерзопакостным.

– Не кори себя, – наконец промолвил Гуров. – Даже у профессионалов бывают провальные операции.

– Это Софья Ивановна Блювштейн, – словно не слыша Гурова, пояснил Пронин. – Урождённая Шнейдля-Сура Соломониак, она же всем известная как Сонька Золотая Ручка. В своём криминальном ремесле она была лучшая, и ни один нормальный человек не мог заподозрить её в мошенничестве или краже.

– Иннокентий не человек, – уточнил Гуров. – В этом и была её, а значит и наша с тобой, майор, ошибка.

– Кхе-кхе! – раздалось вежливое покашливание за спинами сыщиков.

– Здравствуйте, господин Али-Баба, – не поворачиваясь, произнёс Гуров.

– Здравствуйте, Лев Иванович, салам алейкум, господин майор! А как Вы, господин полковник, догадались, что это я подошёл к вам, Вы ведь не поворачивались ко мне лицом, и никакой зеркальной поверхности перед вашим взором нет?

– Запах, милейший Али-Баба! Запах! Не знаю, каким парфюмом Вы пользуетесь, но от Вас постоянно исходит приятный пряный запах.

– Не смущайтесь, господин Али-Баба! – вступил в разговор Пронин. – У каждого человека есть свой неповторимый запах. Он – запах для каждого из нас – строго индивидуален, так же как и отпечатки наших пальцев. Жаль только, что человек со своим примитивным обонянием не ощущает этого. Однако по вашему лицу я вижу, что Вы разыскали нас с полковником не для приятной светской беседы.

– Вы правы, господа, разговор у нас будет не из приятных. Вот ключ от депозитной ячейки № 13, которую в первый же день своего появления арендовал господин директор.

– Бессмертных арендовал в вашем банке сейф? – нетерпеливо перебил его Гуров.

– Совершенно верно, господин полковник, а почему это Вас так сильно удивляет? Он такой же клиент нашего банка, как и все остальные, и как любой клиент вправе рассчитывать на то, что мы, работники банка, сохраним тайну его вкладов.

– Рассчитывать-то он вправе, но я так понимаю, что Вы эту самую тайну сейчас собираетесь нарушить? – снова вклинился в разговор майор Пронин.

– Да, именно это я и собираюсь сделать! – тяжело вздохнул Али-Баба. Было видно невооружённым глазом, что эта затея ему не по душе.

– Если этот поступок, уважаемый Али-Баба, идёт вразрез с вашими нравственными принципами, то Вы можете этого не делать, – вежливо, но холодно произнёс Гуров.

– Не стану скрывать, что в своей банковской практике я впервые отхожу от буквы закона. Директор банка, синьор Помидоро, сегодня утром рассказал мне о вашем вчерашнем разговоре и приказал провести вас обоих в депозитарий.

– Интересно, почему он изменил своё вчерашнее решение? – задумчиво произнёс Гуров, не сводя глаз с заместителя директора банка.

– Не знаю, господа, но в разговоре он обмолвился, что прошлой ночью огромная чёрная птица крушила над его домом и с тех пор он опасается за безопасность своей семьи.

– Понятно! – подытожил разговор Гуров.

– А мне не очень! – нахмурился майор.

– Я тебе всё потом объясню, – заверил его сыщик. – Вы появились как нельзя кстати, теперь ведите нас в свои палестины, – последняя фраза относилась уже к Али-Бабе.

Депозитарий располагался в цокольном этаже банка. Али-Баба привычно отключил тумблером висевшую на стене видеокамеру, после чего снял с шеи цепочку, на которой носил замаскированный под причудливый амулет электронный ключ и разблокировал кодовый замок входной двери депозитария. Тяжёлая дверь из высокопрочной легированной стали, освобождая проход, медленно отъехала в сторону.

– Вы вскроете ячейку, а я останусь возле выхода, – предложил Али-Баба.

– Как Вам будет угодно, – согласился Гуров, а майор Пронин в знак согласия молча кивнул головой. В тот момент, когда они перешагнули порог депозитария, стальная дверь с тихим жужжанием отъехала и встала на место.

– Мы в мышеловке? – не то спросил, не то констатировал свершившийся факт Пронин.

– Успокойтесь, майор, это временно. Давайте быстрее вскроем ячейку, пока сюда не явились другие заинтересованные лица.

Ключ в замке провернулся легко, и через два оборота дверца банковского сейфа открылась, позволяя извлечь из металлического нутра продолговатую титановую коробку.

– Я просто сгораю от любопытства, – почему-то шёпотом признался Пронин.

– Я тоже! – в тон ему ответил Гуров и решительно сдвинул верхнюю крышку.

К всеобщему разочарованию, коробка была почти пустой, если не считать потёртого кожаного футляра для очков. Лев Иванович осторожно взял футляр в руки и внимательно его рассмотрел.

– Судя по весу, эта штуковина металлическая, и обтянута кожей только для вида, – сообщил сыщик своему напарнику.

– А судя по красному сигнальному светодиоду, в этот футляр вмонтирован электронный замок, – дополнил Пронин.

– И не просто замок, уважаемый коллега, а замок с секретом! Я уже сталкивался с подобной механикой, – доверительно сообщил Гуров.

– Не с механикой, а электроникой! – поправил его майор.

– Не цепляйтесь, майор, к словам, я выразился фигурально! Конечно, это электронное устройство для считывания папиллярных узоров с любого пальца руки хозяина этого футляра, то есть, чтобы открыть этот электронный замок, нам необходим отпечаток пальца Кощея!

– Всего лишь? – горько усмехнулся Пронин. – И как мы его добудем?

– Пригласим нашего худосочного Иннокентия сюда и попросим нажать пальчиком на вот эту ложбинку.

– А если серьёзно?

– Если серьёзно, то пожелайте мне, майор, удачи! Есть у меня одна задумка, но получится ли она – это большой вопрос. А теперь дайте, коллега, мне сигарету.

– Вы хотите покурить?

– Не столько покурить, сколько добыть замену порошку под названием «сажа», коим пользуются криминалисты.

– У меня только папиросы «Смычок».

– Ладно, давайте вашу «музыку», а заодно и спички.

После того, как Гуров прикурил, Пронин замер в томительном ожидании, но ждать пришлось недолго: старый курильщик Гуров справился с папироской в четыре затяжки, после чего аккуратно собрал табачный пепел в ладонь левой руки и размял его указательным пальцем.

– Порошок готов! Давайте, коллега, сюда футляр. Так, держите его параллельно пола и не допускайте с ним никаких самопроизвольных действий, даже не дышите в его сторону.

После этих слов Гуров двумя пальцами взял щепотку пепла и аккуратно «посолил» им углубление на крышке футляра.

– Полдела сделано! – довольным тоном произнёс Гуров, после чего осторожно сдул с футляра остатки пепла. – Коллега Вы случайно не располагаете лупой?

– Случайно располагаю, – ответил Пронин. – Я, знаете ли, имею вредную привычку не выходить из дома без лупы, наручников и семизарядного револьвера.

– Тогда взгляните через неё на углубление в крышке футляра. Взглянули?

– Взглянул.

– И что, позвольте спросить, Вы там видите?

– Вижу довольно сносный потожировой отпечаток большого пальца.

– Очень хорошо! Теперь мы снимем этот отпечаток на специальную прозрачную плёнку, почти такую же, какой пользуются криминалисты, но только с небольшим секретом.

– А откуда у Вас при себе такая плёнка?

– Знаете, майор, я тоже имею кое-какие вредные привычки.

– И в чём секрет этой чудо-плёнки?

– Сейчас, коллега, Вы сами всё увидите!

С этими словами Гуров снял отпечаток пальца на прозрачный отрезок плёнки, после чего отделил верхний слой плёнки от основы и положил его себе на большой палец левой руки. Прозрачный лепесток мгновенно прилепился к пальцу и обвил его словно вторая кожа.

– Был бы верующим – перекрестился! – хриплым от волнения голосом произнёс Гуров и нажал пальцем на углубление в крышке футляра. Внутри футляра что-то зажужжало, провернулось, раздался металлический щелчок, и крышка футляра открылась.

– Ух! – шумно выдохнул сыщик и заметно повеселел. – Кушать подано! – изогнулся в шуточном поклоне довольный собой Лев Иванович и поднёс футляр к самому носу Пронина. – Извольте, коллега, полюбопытствовать!

Пронин поспешно заглянул в футляр и двумя пальцами выудил из него небольшой продолговатый предмет.

– Что это? – удивлённо произнёс он.

– Это флэшка! – констатировал Гуров. – Флэш-карта – электронный накопитель информации. Пора Вам, майор, ликвидировать вашу компьютерную безграмотность! Дайте её сюда, надо срочно проверить содержимое.

– А как мы отсюда выберемся?

– Выберемся! – заверил его отставной полковник, пряча флэш-карту в серебряный портсигар с дарственной гравировкой. – Где-то здесь должна быть кнопка вызова банковского служащего. Ага, кажется, нашёл! Вот она, голубушка, рядом с кнопкой включения пожарной сигнализации.

Через пару секунд тяжёлая стальная дверь дрогнула и плавно отъехала в сторону.

– Срочно ко мне в кабинет! – прокричал в лицо Али-Бабе Гуров и, перепрыгивая через две ступеньки, помчался по лестнице вверх.

Через пять минут, тяжело дыша, вся команда сгрудилась вокруг компьютера в кабинете начальника службы безопасности банка.

– Ты посмотри! – воскликнул Гуров, когда информация из флэш-карты была выведена на дисплей. – Даже не удосужились пароль поставить!

– Это потому, что никто из хозяев этой флэшки не допускал мысли, что она, флэш-карта, может оказаться в чужих руках, – предположил Али-Баба.

На экране тем временем появилась заставка, выполненная преимущественно в багровых тонах – образующие полукруг голые, без намёка на растительность, остроконечные скалы и плещущее у их подножья море огня. Поверх этого смертельного пейзажа готическим шрифтом была выполнена надпись «Программа «Апокалипсис». Ниже имелись два транспаранта: «Запуск программы» и «Отмена программы», а в верхнем правом углу заработал электронный таймер.

– Судя по всему, у нас меньше трёх минут, – сообщил присутствующим Гуров и ткнул пальцем в таймер.

– Меньше трёх минут до начала чего? – не понял Пронин.

– До апокалипсиса, уважаемый, – невозмутимо сообщил Али-Баба.

– Не хочу! – прошептал побледневший Пронин.

– Никто не хочет, – тяжело вздохнул Гуров, – но, видимо, программа составлена так, таймер начинает отсчитывать время с момента обнаружения компьютером в своей сети флэш-карты.

– И что будет через три минуты?

– Через три, вернее уже через две минуты, запустится программа «Апокалипсис».

– Апокалипсис – это то, о чём я сейчас думаю?

– Не знаю, майор, о чём Вы сейчас думаете, но что-то подсказывает мне, что если программа запустится, то ничего хорошего из этого не выйдет.

– А давайте выдернем флэшку из гнезда! – предложил Али-Баба. – Возможно, это вызовет сбой программы.

– Тридцать секунд! – сообщил Гуров. – Думайте быстрее.

– Да что тут думать! – воскликнул Пронин. – Даже мне понятно, что программу можно отменить, вон в окошке написано «Отмена программы»!

– Программа «Апокалипсис» запущена, – сообщил компьютер приятным женским голосом и на дисплее подобно дождевым каплям сверху вниз заскользили колонки цифр.

– Лев Иванович! – закричал Али-Баба. – Жми на отмену! Отменяй!

– Отменяю! – невозмутимо отозвался Гуров и щёлкнул «мышкой».

– Запуск программы отменён, – подтвердил женский голос.

– Уф! – хором выдохнули заговорщики.

– Рано радуетесь мошки! – прозвучал неприятный скрипучий голос, и нарождавшаяся было эйфория, мгновенно угасла. На дисплее всплыло изображение Кощея-Иннокентия. Словно предугадав важность момента, Бессмертных появился в облике костлявого старика, одетого в чёрный с алым подбоем плащ и усыпанной бриллиантами золотой короной на плешивой, покрытой пергаментными пятнами голове.

– Ничтожные смертные! Вы по своему скудоумию открыли Ящик Пандоры! – прошипел Кощей.

– Не думаю! – парировал Гуров. – Скорее всего, мы открыли Вам дверь в загробный мир.

– Ха! Ха! Ха! – раздельно произнёс Кощей. – Надеюсь, Вы оценили мой саркастический смех? Несчастные теплокровные! Вы действительно думаете, что программа «Апокалипсис» убьёт меня? Пока я в этом обличии – моя информационная сущность бессмертна!

– Вы блефуете! – выкрикнул из-за плеча Гурова Пронин.

– На это нет времени, – парировал самозваный директор. – Программа устроена так, что после третьего нажатия на транспарант «Отмена программы», сработает механизм экстренного запуска, и тогда её уже ничем не остановишь!

– Для чего создана программа «Апокалипсис»? – вклинился в разговор Али-Баба. – Она может повредить человечеству?

– Далось вам это человечество! – криво усмехнулся Кощей. – Есть вещи важнее жизни млекопитающих.

– Например?

– Например, существование сверхмощных точек концентрации силы.

– Корпорация «Чёрная Бездна»?

– На вашем языке это действительно звучит так.

– Значит, «Апокалипсис» может навредить сверхмощной корпорации?

– Может! Ещё как может! – нехотя согласился Кощей-Иннокентий. – Он, вернее, она – программа – для этого и была создана.

– Не понял!

– Программа «Апокалипсис» запущена, – снова сообщил компьютер приятным женским голосом, и на дисплее подобно дождевым каплям сверху вниз вновь заскользили колонки цифр.

– Нет времени пояснять, – занервничал Кощей. – Я сейчас сообщу Вам код отмены программы, и Вы его при мне введёте.

– Ничего я вводить не буду, – упорствовал Гуров. – Пока не узнаю, для чего создан «Апокалипсис».

– Хорошо! – сдался Бессмертный. – Но хотя бы нажмите на транспарант «Отмена программы»!

– Запуск программы отменён, – повторно подтвердил женский голос.

– Я буду предельно краток, – проскрипел Кощей. – Программа «Апокалипсис» была создана для уничтожения особо ценной информации при угрозе захвата корпорации враждебными силами. Я послан на Землю только с одной единственной целью: охранять флэш-карту с программой «Апокалипсис», которая по своей сути является новым мощным электронным вирусом. После уничтожения ценной информации вирус самоликвидируется. В случае возникновения угрозы захвата, корпорация должна была отправить на Землю условный сигнал, и я запустил бы программу ликвидации, после чего с лёгким сердцем покинул эту планету. Теперь-то я понимаю, что Земля – не самое надёжное место для сокрытия секретов.

– Это всё?

– Всё! Вводите быстрее код.

– А как Вы узнали, что мы вскрыли контейнер с флэш-картой? Магия?

– Никакой магии! При вскрытии контейнера заработал радиомаячок – вот и вся премудрость. Вы будете вводить код?

– Введу, если Вы, не сходя с этого места, докажете мне, что спасение галактической корпорации «Чёрная Бездна» жизненно необходимо человечеству.

– Уф! – облегчённо выдохнул Кощей. – А я уж было подумал, что ошибся в своих расчётах! До чего же вы, люди, предсказуемые. Значит, говоришь, доказать тебе не сходя с этого места? Доказываю!

После этих слов Бессмертных хлопнул в ладоши, и на экране дисплея появилась закованная в цепи Юлдуз Рахимова.

– Ну как? Доказал?

– Программа «Апокалипсис» запущена, – третий раз сообщил компьютер женским голосом, и его чувственная тональность в этот момент показалась Гурову издевательской.

– Что будет, когда я введу код отмены? – бесцветным голосом спросил отставной полковник.

– После остановки программы я уйду в «тонкий» мир и меня будет сопровождать эта юная самочка.

– Так дело не пойдёт! Девушка останется с нами.

– Мне нужны гарантии сроком на три часа, – выдохнул Бессмертных. – Через три часа корпорация и я уйдём в «параллельную» вселенную, а ваша юная мошка вернётся в ваши объятья.

– Нам тоже нужны гарантии.

– Никаких гарантий! Вам придётся поверить мне на слово.

– Две минуты до окончания загрузки программы «Апокалипсис», – пропел компьютер.

– Я Вам не верю.

– Тогда я её убью прямо на ваших глазах.

– И чего Вы этим добьётесь?

– А чего добиваетесь Вы? По большому счёту, судьба корпорации «Чёрная Бездна» вас не касается, и я не понимаю, почему вы, люди, сейчас упорствуете?

– Хорошо я введу код, и Вы отпустите Юлдус, но что будет с теми, кого Вы обратили в каменные статуи?

– Я наложил на упрямцев короткоживущее заклятие, так как планировал со временем обратить их в своих если не союзников, то безропотных исполнителей моей воли. Завтра на рассвете они снова обретут живую плоть.

– Гарантии?

– Мне незачем сейчас лукавить, поэтому нет никаких гарантий! Просто поверьте мне на слово!

– Слово Кощея? Звучит как-то неубедительно.

– Одна минута до окончания загрузки программы «Апокалипсис», – чувственным тоном напомнил компьютер.

– Время для философского спора истекло. Вы будете вводить код или я начну выполнять свои обязательства? – взревел Кощей и тряхнул закованную в цепи Юлдус.

– Он убьёт её, Лев Иванович! – пролепетал Али-Баба. – Ради всего святого на этой Земле, умоляю, введите Вы этот код!

– Хорошо! Диктуйте код!

– Записывайте: «укощеярежиссёравлукоморьевсеактёры». Текст писать слитно, без пробелов, без знаков препинания и без заглавных букв.

– Очень умно! – не удержался от сарказма Гуров. – Сами придумали или специалисты по кибербезопасности помогли?

– Не вашего ума дело! Вводите код!

– Уже ввёл! – сообщил Гуров.

– Код остановки программы не принят, – издевательским тоном сообщил компьютер.

– Проверьте текст! – скрипнул зубами Кощей и в сильном волнении снял с головы свою острозубую корону. – Не должно быть заглавных букв и знаков препинания, весь текст пишется слитно прописными буквами.

– Лев Иванович! Дайте, я попробую! – оттеснил Гурова плечом Али-Баба. – Я всё-таки с компьютером общаюсь чаще. Так! Вижу ошибку – в начале предложения заглавная буква «У», а в конце текста стоит точка.

– Исправляйте быстрее! – закричал Кощей. – Времени почти не осталось!

– Тридцать секунд до окончания загрузки программы «Апокалипсис», – женским голосом напомнил компьютер.

– Ввожу код повторно, – сообщил Али-Баба, и его пальцы легко замелькали над клавиатурой.

– Код остановки программы не принят, – продолжал издеваться компьютер.

– Проверьте текст ещё раз! – запаниковал Кощей. – Если Вы не успеете ввести код, клянусь, я убью эту девку!

– Я проверил! Ошибок нет! – заверил Али-Баба. – Хотя… слово «режиссёр» у меня написано через «е», а надо через «ё». Это существенно?

– Существенно! – скрипнул зубами Кощей. – Вводите код снова!

– Ввожу! – сквозь зубы произнёс Али-Баба, и его пальцы легкокрылыми мотыльками снова замелькали над клавиатурой.

– Код остановки программы принят, – сообщил женский голос, и тон его Гурову уже не казался издевательским.

– Повезло вам, мошки! – прошипел Кощей и, накрыв своим чёрным плащом заложницу, пропал с экрана дисплея.

На следующее утро, в тот самый момент, когда первый солнечный луч упал на аллею «Непокорённых» заклятие Кощея развеялось как утренний туман, и наши герои снова обрели человеческий облик. Только в самом конце аллеи на постаменте продолжало возвышаться каменное изваяние Соньки Золотой Ручки.

– Што-то я не понял, – прошепелявил Соловей-Разбойник, глядя на каменное лицо Соньки. – Она-то посему не плевлатилась?

– Знать, не пришёл её срок, – догадался думный дьяк Никита Зотов. – Ох-хо-хо, затекли члены мои, затвердели!

– Не беда, Никита! – подал голос оживший начальник строительства. – Дай срок, и всё вернётся на круги свои: члены твои снова станут гибкими, Соловушке нашему вместо железных фикс вставим металлокерамику, а Сонька Золотая Ручка снова обретёт былой шарм.

* * *

На следующе утро Пётр в своём кабинете на столе обнаружил золотую, щедро украшенную бриллиантами острозубую корону.

«Никак, Кощей мне на память сувенир оставил», – подумал Пётр, поворачивая тяжёлую корону в руках.

– А острая-то, что моя бритва! – воскликнул он, неосторожно уколов палец.

В этот момент секретарь доложила о посетителях.

– Заводи! – велел Пётр и отложил корону в сторону.

Через мгновенье тяжёлая входная дверь, скрипнув, гостеприимно распахнула свои дубовые створки, и в кабинет в сопровождении Льва Гурова и майора Пронина вошёл мужчина средних лет с казённым выражением лица и в партикулярном платье. Мужчина, словно маленькую девочку, держал за руку Юлдуз Рахимову.

– Пётр Алексеевич! – обратился Гуров. – К Вам визитёр из Высшего Совета.

– Желаю здравствовать, господин Романов, – произнёс незнакомец и приподнял над головой шляпу. – Я чиновник по выполнению особых поручений. Мы с Вами уже встречались.

– Да, встречались, – согласился Романов. – Вот только лицо ваше я почему-то не запомнил.

– Мне так по должности положено, – пояснил чиновник. – Всегда быть безликим и вездесущим. Вот, возвращаю Вам вашу потерю! – кивнул он в сторону девушки и выпустил маленькую смуглую ладошку из своей руки.

– Спасибо! – улыбнулся Романов. – Я даже знаю, кому эту находку передать. Вызовите ко мне срочно Али-Бабу, – велел он секретарю.

– Заместитель директора банка господин Али-Баба уже в приёмной, – ответила секретарь. – Прикажите впустить?

– Запускай! – махнул рукой Пётр. – Сегодня у меня в честь освобождения день открытых дверей!

Не успел он закончить фразу, как в кабинет влетел встревоженный Али-Баба, который, увидев Юлдуз живой и здоровой, с облегчением вздохнул и взял её за руки. Было видно, что только присутствие посторонних мешает влюблённым заключить друг друга в объятия.

– Кхе-кхе! – сказал чиновник по особым поручениям и многозначительно посмотрел на Романова. В ответ Пётр кивнул головой и вежливо попросил присутствующих подождать минут пять в приёмной.

– У меня с представителем Высшего Совета приватный разговор, – сообщил он.

– Но я прошу вас не расходиться! – дополнил чиновник по особым поручениям. – У меня будет кое-какая информация касательно вас.

– Высший Совет выражает Вам лично и вашим подчинённым благодарность за ликвидацию угрозы стабильности и мира нашим государствам, которой являлась мега корпорация «Чёрная Бездна», – официальным тоном произнёс посланец Высшего Совета, когда посторонние лица покинули кабинет. – И в знак признательности ваших заслуг предлагает Вам по окончании строительства «объекта» занять должность директора развлекательного центра «Тридевятое царство». Надеюсь, Вы, Пётр Алексеевич, ответите согласием?

– Для меня это большая честь! – слегка волнуясь, ответил Романов и склонил в поклоне лобастую голову.

– А теперь зовите сюда своих героев, – улыбнулся чиновник, и лицо его на мгновенье потеряло казённую безликость. – У меня для каждого из них заготовлен приятный сюрприз.

Когда гости снова заполнили кабинет, посланец Высшего Совета снова придал лицу официальное выражение, и подобно диктору центрального телевиденья торжественно произнёс:

– За самопожертвование и проявленный героизм в устранении мегагалактической угрозы в виде корпорации «Чёрная Бездна», Высший Совет предлагает Вам всем, включая отсутствующего сейчас директора банка… – тут чиновник, подчёркивая важность момента, сделал небольшую паузу, – …занять кресла членов Высшего Совета с правом совещательного голоса.

Так как присутствующие лица ожидали чего угодно, но только не такой милости, возникла незапланированная пауза.

– Я весьма признателен Высшему Совету за оказанную мне честь, но я не политик и не представляю себя в роли сенатора Высшего Совета, – первым нарушил молчание Лев Гуров. – Даже с правом совещательного голоса. Я был неплохим сыщиком, так позвольте мне им и остаться!

– Я тоже такого мнения, – смущаясь, произнёс майор Пронин. – Лучше, чем Лев Иванович, я не скажу, так что просто попрошу оставить меня в прежнем качестве.

– Понятно, – улыбнулся чиновник. – Нечто похожее я и ожидал услышать. Ну а господин Али-Баба вряд ли предстоящий медовый месяц поменяет на законотворческую скуку в казённых кабинетах Высшего Совета.

– Вы совершенно правы, – ответил Али-Баба, склонив голову в почтительном поклоне, и в этот момент все присутствующие увидели, что его чёрную как смоль шевелюру прорезала седая прядь. – Это на память о последних событиях, – смущаясь, пояснил он, заметив повышенный к себе интерес.

– Вопрос с директором банка пока остаётся открытым, – подытожил чиновник для особых поручений. – Прошу Вас, господин Романов, передать ему, что Высший Совет ждёт его решения ровно один земной месяц. На этом моя миссия исчерпана. Желаю всем здравствовать, – попрощался посланец высших сил и приподнял над головой шляпу.

Когда он вышел за дверь, уже никто из присутствующих не мог вспомнить его лица.

Директор банка синьор Помидоро появился в кабинете начальника строительства на следующее утро. Был он бледен, а под его прекрасными итальянскими глазами залегли чёрные круги.

«Да, прошедшая ночь была для него мучительной», – подумал про себя Романов пожимая пухлую ладошку директора банка.

– Господин Романов, я прошу принять мою отставку! – заметно волнуясь, произнёс банкир.

– О чём Вы говорите, господин директор? – удивился Пётр.

– Я больше не директор банка! – эмоционально воскликнул итальянец. – Я нарушил незыблемое правило банкиров: раскрыл банковскую тайну клиента и позволил похитить из хранилища банка его личное имущество! Я преступник!

– Вы ни в чём не виноваты, – попытался успокоить его Пётр и дружески положил ему руку на плечо. – Даже самый взыскательный суд, суд присяжных, вынесет вам оправдательный вердикт.

– Перед присяжными я, возможно, и оправдаюсь, а перед своей совестью… Я больше не могу занимать кресло директора банка!

– Хорошо! Будем считать, что ваша отставка принята, кого рекомендуете на своё место?

– Рекомендую господина Али-Бабу – человека честного и с опытом работы в банковской структуре.

– Принимается! А касательно вашего будущего?

– Я решил принять предложение Высшего Совета.

– Вполне разумно. Когда изволите стать сенатором?

– Сразу после окончания ревизии.

– Какой ещё ревизии? – не понял Романов.

– Я назначил в банке ревизию, и не уйду, пока Вы не утвердите акт проверки деятельности «Хоум-Кудесник-Банка». Во всём должен быть порядок, особенно в финансах!

После ухода директора банка Пётр ещё долго стоял возле окна и задумчиво смотрел вдаль. Из окна был хорошо виден постамент, на котором раньше находилось каменное изваяние Соньки Золотой Ручки. Постамент был пуст: придя в себя, Сонька воспользовалась случаем, и по-английски, не попрощавшись, ушла из-под «опеки» майора Пронина.

«Бродит госпожа Блювштейн сейчас где-то в других мирах, продолжая присваивать себе, чужие кошельки и образы», – рассеянно подумал Пётр, потом, словно очнувшись, раскрыл створки окна, взял со стола забытую Кощеем корону и швырнул её в сторону аллеи «Непокорённых». Острозубый символ власти звонко приземлился на гранит тротуарной плитки и откатился к пустому постаменту, рядом с которым сиротливо выглядывал из травы выпотрошенный Сонькой бумажник с инициалами Кощея, а в центре самого постамента поблёскивала позолотой надпись «Уходящая натура».

Со временем печальные события минувших дней из памяти строителей «объекта» стёрлись, и фланирующие вечерами по аллее влюблённые парочки воспринимали пустой постамент и странную надпись на нём за произведение авангардистов, которых, к слову сказать, на «объекте» никогда не было.

ЧАСТЬ 3 Театр абсурда или жизнь по законам мегаполиса

Абсурд – это грех без бога.

Французский философ Жан-Поль Шарль Эмар Сартр.

Глава 1 На чужой территории

Было интересно и в то же время немножко страшно. Все переглядывались между собой, и жутко было всем, но никто в этом сознаваться не спешил, только клиентка по кличке Паскуда, которой достался образ худосочной девушки с коротко стриженными рыжими волосами, поморгала длинными ресницами и прокуренным хриплым голосом призналась, что ещё чуть-чуть и она уписается со страха. Все дружно посмеялись и с покровительственным видом принялись успокаивать девушку.

– Бла-бла-бла! – мгновенно окрысилась рыжая бестия, – Шли бы вы все куда подальше со своими советами! Мне ваше утешение нужно не больше, чем проститутке воздержание!

– Это заключение основано на личном опыте? – невинно хлопая белёсыми ресницами, поинтересовался Ботаник и все опять «заржали».

– Хватить базлать! – прикрикнул на расшалившуюся молодёжь Хантер, который был их хронопроводником. Хантер не любил, когда его называли сталкером: было в этом слове что-то механическое, неживое, поэтому он предпочитал именоваться хронопроводником.

– Вот вернёмся, тогда будете врать в своих клубах всё, что заблагорассудится, а сейчас будете делать только то, что я вам скажу! Ясно?

В ответ послышался нестройный хор заверений.

– Кончай пугать! – вмешался Самец – самый старший из всей компании. – Деньги получил? Получил! Давай, веди.

Деньги действительно были получены, образы клиентам розданы, и начать путешествие ничего не мешало, но Хантер специально медлил: необходимо довести клиентов до состояния тупой покорности, а для этого лучше всего подходил метод запугивания.

– Я ведь могу и вернуть «бабки», – заверил Самца хронопроводник и даже потянулся к карману. – Мне бунтарей здесь не надо, а если ты такой умный, то становись во главе отряда и сам веди людей, а я на этот цирк со стороны посмотрю! Не я вас нашёл, а вы меня, так что решайте: или вы все подчиняетесь мне безоговорочно, или я разрываю контракт.

Деньги за восьмичасовую «экскурсию» в «параллельную» реальность «золотая» молодёжь платила хорошие, но Хантер знал, что если не нагнетать страх, то цены на запретное удовольствие со временем упадут, клиенты выйдут из-под контроля, а он сам из хронопроводника превратится в обыкновенного кондуктора. Риск, разумеется, был: выход в «параллельную» реальность – это вам не на загородный пикничок съездить! Тут можно навсегда потеряться во временных сегментах или того хуже – застрять между мирами. Хантер вспомнил историю об одном безбашенном хронопроводнике, который при возвращении растерял весь отряд, а сам застрял между двумя мирами. Когда спасатели извлекли его из состояния безвременья, то было уже поздно: неудачник сошёл с ума от раздвоения личности. Была ли это правда, или очередная байка хроноперевозчиков, Хантер не задумывался. В «тонком» мире у него была своя «кротовая нора»: нелегальный выход в «параллельную» или, как говорили некоторые из его коллег, «другую» реальность, которая позволяла ему жить так, как ему хочется, и не думать о завтрашнем дне. Правда, размер подвластной Хантеру зоны на Земле был невелик. Да и сама зона была не такой шикарной, как у его коллег по незаконному бизнесу – всего лишь какой-то строительный объект, за границы которого Хантер не смог выйти, как ни старался. Тогда он придумал свою версию, которая подогревала интерес клиентов и существенно помогала облегчать их кошельки.

– Это самая настоящая аномальная зона! – говорил он клиентам, и при этом выразительно поглаживал шрам над левой бровью. – Зона не прощает ошибок и не даёт второго шанса. Никому! Никогда! Зона непредсказуема. Она полна непонятных нам артефактов и смертельных ловушек. Слабые там не выживают! Так что прежде чем идти со мной, крепко подумайте: есть шанс остаться там навсегда!

Клиенты смотрели на его сильные руки, на волевое лицо, на шрам над левой бровью, который Хантер получил в обыкновенной пьяной потасовке, и верили своему хронопроводнику, как родному отцу. Слова о смертельной опасности существенно повышали у клиентов самооценку, и деньги за риск, которые они платили Хантеру, уже не казались им непомерно большими.

Как и все хронопроводники, Хантер негласно имел свой «гардероб» образов, без которых визит в «параллельную» реальность был бы невозможен. За «гардероб» он исправно платил четверть от заработанной «экскурсиями» суммы. Образы ему негласно поставляла Хельга – сотрудница службы обеспечения Управления кадров при Высшем Совете. Себе Хантер подобрал образ тридцатилетнего героя-одиночки с загорелым мускулистым телом, волевым взглядом серо-голубых глаз и коротко стриженными выгоревшими на солнце волосами.

Цена, назначенная Хельгой за свои услуги, была велика, но эта была плата за риск – реальный риск, а не придуманный для устрашения клиентов. В случае обнаружения сотрудниками службы безопасности незаконного пространственного портала, «кротовую нору» запечатывали навсегда, а самому Хантеру и его подельникам грозила бессрочная информационная блокада: по решению судебной «тройки» личность нарушителя переводилась в «цифру» и помещалась в один из безликих файлов. У хронопроводников это называлось «уйти в Вечность».

Дальше тянуть уже не было смысла, и Хантер скомандовал «Сбор».

Через час пятеро любителей пощекотать нервы и их проводник добрались пешком до заброшенной военной казармы, которая как нельзя лучше создавала для происходящего действа необходимый антураж.

– Привал! – скомандовал проводник. – Можете отдохнуть и оправиться, но в казарму без меня не заходить – это уже граница портала.

Как работает временной портал Хантер и сам не знал, но это была его маленькая тайна, поэтому он придумал ритуал, который до последнего времени работал исправно и на клиентов действовал безотказно.

Однако во всей этой самодеятельности была доля правды: портал действительно существовал, и Хантер его чувствовал. Объяснить, что с ним в это время происходит, Хантер не мог, но он кожей ощущал прикосновение неведомой силы. Это напоминало упругий воздушный поток, и чем ближе подходить к центру портала, тем поток становился более плотным и упругим. В пустой комнате, на дверях которой висела поблёкшая табличка «Начальник штаба», поток энергии был особенно плотным. Именно в эту комнату Хантер и завёл свой маленький отряд.

– Сейчас я каждому из вас завяжу глаза, – пояснил Хантер, стоя перед строем пятерых хронопутешественников. Поток энергии из «параллельного» мира увеличивался с каждой минутой, и Хантеру казалось, что он находится не в кабинете начальника штаба, а на вершине горного хребта, где воздух сильно разрежен, и им невозможно надышаться. – Надо торопиться, – мелькнула мысль, – а то не ровен час, портал сработает сам по себе и выбросит всех не на знакомое место, а действительно в какую-нибудь аномальную зону.

– Повязку не снимать! – прохрипел он. – Это необходимо, чтобы уберечь вас от травмы и ненужной паники. Переход пройдёт быстро, даже может быть мгновенно. Возможно, кто-то из вас почувствует неприятные ощущения – тошноту, головокружение. Это не страшно, тошнота скоро пройдёт, гораздо хуже, если вы вдруг почувствуете, что внутри вас поселилась другая разумная сущность – это называется раздвоением личности.

– И что же нам тогда делать? – снова подал голос Ботаник.

– Не знаю, – развёл руками Хантер и в очередной раз попытался поймать ртом воздух. – Честно говоря, этого никто не знает! Психологи советуют в этом случае примириться с вашим вторым «Я» или принять его сущность, иначе вы можете сойти с ума. После перехода вы почувствуете под ногами твёрдую почву, но для вас это ровным счётом ничего не значит, поэтому стойте на месте и не делаете никаких движений. Возможно, вы будете стоять на краю обрыва, или возле очередной ловушки, или возле включённого какого-либо механизма, поэтому не дёргайтесь! Я лично подойду к каждому из вас и сниму повязку. После этого перекличка: необходимо убедиться в благополучном переходе каждого члена команды. После переклички я дам пять минут на адаптацию и на ориентирование на местности. Дальше будете действовать по моей команде. Предупреждаю сразу: артефакты брать можно, но разумное количество, и по размеру желательно не больше «Библии сталкера».

Голова кружилась всё сильнее, и энергетический вихрь закручивался по невидимой спирали всё круче и круче.

– Запрещаю принимать самовольные решения, вступать в спор или противоборство с местными туземцами, а также выламывать артефакты из той субстанции, в которой они находятся, – хрипел Хантер. – В случае моей смерти хронопроводником назначаю Самца. Теперь все прижались к стене и мысленно повторяем: «Хочу на Землю».

– И долго повторять? – не скрывая иронии, спросила Контра – двадцативосьмилетняя девушка с выразительными чёрными глазами, в глубине которых застыла вековая печаль всего еврейского народа.

– Повторяем до тех пор, пока я не сниму с ваших глаз повязку, – усилием воли парировал Хантер, сделав вид, что не заметил насмешки.

Дышать становилось всё труднее, и он искренне в который раз позавидовал своим толстокожим клиентам, которые ничего, кроме финального выброса энергии, не чувствовали.

Портал открылся неожиданно – гораздо быстрее, чем он ожидал. Последнее, что Хантер увидел, была Контра, которая пыталась пристроить к стене свою обтянутую кожаными штанами задницу.

Как всегда при переходе в «другую» реальность, на него накатил приступ тошноты. Хантер глубоко вздохнул и открыл глаза. Тошнота быстро прошла, а его взору предстала обычная после перехода картина: возле штабеля с аккуратно сложенными камнями прямоугольной формы, которые местные туземцы называли непонятным словом «кирпичи», прямо на земле сидели непривычные к перегрузкам клиенты. Двое из них, не в силах справиться с приступом тошноты, блевали прямо перед собой.

Хантер снял со всех повязки и приказал построиться. Трое юношей и девушка, пошатываясь, встали в строй с бледно-зелёными лицами.

– Дышите! – приказал им Хантер. – Глубоко дышите! Приступ тошноты скоро пройдёт, а теперь перекличка. Я называю позывной, а «хроник» в ответ отвечает: «Я»!

– Простите, кто отвечает? – щурясь на свет фонарика, уточнил бледный, как спирохета, Ботаник.

– «Хроник» отвечает, – невозмутимо повторил Хантер. – Это жаргонное название хронопутешественника. Так короче, понятно?

– Понятно, но не совсем, – продолжал упорствовать юноша. – Мы же не во времени путешествуем, а в «параллельную» реальность, поэтому я считаю, что называть нас хронопутешественники будет не совсем верно.

– Сейчас не время для филологических изысканий, – повысил голос Хантер, – но если пошёл такой разговор, то я отвечу. Мы путешествуем в другую реальность – это другая вселенная, другой мир, и время здесь течёт не так, как в нашем «тонком» мире, поэтому считаю называть нас хронопутешественниками вполне приемлемо. Ещё есть вопросы? Нет? Тогда продолжим: Самец.

– Я!

– Ботаник.

– Я!

– Контра.

– Здесь я!

– Вижу, что здесь. Блевотину с губ убери, смотреть противно!

– Ли.

– Я! – отозвался тридцатилетний парень с трёхдневной щетиной на щеках и крашенными в белый цвет волосами.

– Паскуда.

Молчание.

– Паскуда!

Нет ответа.

– Где Паскуда, мать вашу?

– Да здесь я! Здесь! – отозвалась худая коротко стриженая девица, выходя из-за штабеля кирпичей и без стесненья продолжая застёгивать штаны. – Чего орёшь? Видишь, даме приспичило.

– То, что приспичило, вижу, вот только дамы не наблюдаю, – усмехнулся Хантер.

– Без проблем! – хмыкнула Паскуда и приспустила штаны. – Теперь убедился, что я дама?

Все четверо «хроников» дружно заржали, а сам Хантер почему-то смутился и покраснел.

– Стань в строй!

– Уже стою.

– Приступаем к ориентированию на местности. Сейчас вы встанете спиной к центру воображаемого круга и разобьёте его на сектора обзора. Через пять минут каждый из вас вслух доложит мне о том, что он перед собой видит, и есть ли, по его мнению, в его секторе какая-либо опасность или угроза жизни. Понятно?

– Понятно!

– Тогда разошлись и стали в круг.

Получив команду, «пятеро «хроников» засуетились, и, беззлобно переругиваясь между собой, определились с секторами наблюдения.

– Самец! – через пять минут окликнул «хроника» Хантер. – Докладывайте, что в вашем секторе.

– Докладываю, – нехотя отозвался Самец. – В моём секторе не видно ни хрена.

– Прекратить шуточки! Докладывайте по существу.

– Вижу канаву и перекинутый через неё деревянный мостик, а за мостиком дорожка, выложенная битым камнем. Куда ведёт эта рукотворная тропинка, не могу знать, так как из-за отсутствия нормального освещения не видно ни хрена. По моему мнению, угрозы для жизни нет, если, конечно, никто не надумает прыгать с мостика в канаву головой вниз.

– Хорошо! Доклад принят. Ботаник, что у Вас?

– Я Ботаник! Докладываю: в моем секторе несколько штабелей с кирпичами и недостроенное помещение. На помещение закреплён щит с информацией.

– Надпись на щите прочитать сможешь?

– Попытаюсь! Значит, так: «Строительство торговых рядов ведёт подрядная организация «Строй-шараш-монтаж». Прораб Арнольд Тяп-Ляпкин. Угрозы для жизни нет.

– Доклад принят. Контра!

– Я на месте! К докладу готова.

– Тогда докладывай.

– В моём секторе находится открытая площадка, на которой буквой «П» расположены посадочные места.

– Это скамейки.

– Поняла! Скамейки, с учётом розы ветров в данной местности, отгорожены деревянными щитами. На одном из щитов имеется рукописная надпись «Курилка». Если не учитывать металлическую ёмкость, заполненную окурками, и смертельную концентрацию никотина в них, то угрозы для жизни нет.

– Доклад принят. Ли, твоя очередь.

– А чего говорить? – пожал плечами блондин. – Передо мной глухая кирпичная стена тех самых торговых рядов, о которых докладывал Ботаник.

– Угроза для жизни?

– Нет здесь ничего – ни угрозы, ни перспективы! Я же говорю: стена!

– Доклад принят. Паскуда!

– Я на связи!

– Докладывай!

– Докладываю: вижу вымощенную плитами пешеходную дорожку. Вдоль дорожки произрастают кусты. Предполагаю, что посадка растительности произведена искусственно. Дорожка частично освещена и по ней к нам идёт мужик.

– Какой мужик? Местный туземец?

– Ясен пень, что не туземка, я же говорю – мужик!

– Он опасен?

– А я знаю? Подойди к нему и спроси: «Мужик, ты опасен»? Если голову не оторвёт, значит, туземец мирный.

– Хм! А если оторвёт?

– Тогда старшим группы, как ты и говорил, будет Самец.

– Убийственная логика! Ладно, доклад принят. Всем лечь на землю, туземцы не должны знать о нашем пребывании на их территории.

В это время незнакомец остановился рядом с лёжкой хронопутешественников, неторопливо достал из кармана старомодного горохового пальто начатую пачку папирос «Смычок», щёлкнул зажигалкой, и затрепетавший на ветру язычок пламени на пару секунд осветил чеканный профиль и проницательные, чуть-чуть усталые глаза. Мужчина глубоко затянулся табачным дымом, потом выпустил дым из ноздрей, посмотрел на звёзды и, не торопясь, ушёл по пешеходной дорожке в ночь.

Глава 2 Месть падших

Скамейка была покрашена в весёленький салатовый цвет, поэтому нисколько не диссонировала со светло-зелёными ещё не запылёнными листьями сирени. По центру свежевыкрашенной скамейки сидел мужчина средних лет с обыкновенным, можно даже сказать – незапоминающимся лицом. Мужчина был одет по сезону: в светлый летний костюм, а в правой его руке была свёрнута в трубочку газета «Объектовые новости». Даже с первого взгляда было видно, что разомлевший на весеннем солнышке незнакомец задремал, отчего щегольская шляпа из итальянской соломки съехала ему на глаза.

Лев Гуров присел на край скамейки и развернул очередной номер «Объектовых новостей».

– Ни за что не поверю, чтобы чиновник для выполнения особых поручений спал во время ответственного задания, – негромко произнёс Гуров, не отрывая взгляда от газетной передовицы.

– А я и не сплю, – не меняя положения тела, негромко откликнулся посланец Высшего Совета. – Я наблюдаю за людьми, попадающими в сектор моего обзора: узорчатое плетенье соломки моей шляпы позволяет вести наблюдение, не привлекая к себе внимания.

– Да, ничего не скажешь, интересное занятие, – усмехнулся Гуров, припомнив свою милицейскую службу, когда ему сутками приходилось сидеть в засадах, встречая и провожая взглядом воспалённых от бессонницы глаз каждого прохожего.

– Вы даже не представляете, насколько интересное, – не принял шутки собеседник. – В течение четверти часа предо мной разыгралась дюжина сцен, достойных пера Шекспира.

– Надеюсь, Вы пригласили меня на встречу не для того, чтобы поделиться своими наблюдениями. Кстати, а почему ваш выбор пал на меня?

– Члены Высшего Совета Вам доверяют, поэтому мне было рекомендовано обратиться не к Малюте Скуратову, что по логике вещей было бы ожидаемым решением, а именно к Вам, господин полковник.

– Давненько я не был на конспиративной встрече, – беззаботно отозвался Гуров и, оторвавшись от газеты, с удовольствием подставил лицо ещё нежарким солнечным лучам. – Итак, чем обязан?

– Я уже говорил, что члены Высшего Совета относятся к Вам, полковник, как к человеку исключительно порядочному, к тому же обладающим богатым оперативным опытом. Не хотите ли, полковник, тряхнуть стариной?

– Предлагаете мне прочитать молодому поколению серию лекций по оперативной подготовке?

– Не совсем, точнее, совсем не то, что Вы имеете в виду. Я предлагаю Вам разыграть оперативную комбинацию, направленную на поимку группы наёмных убийц, которые сегодня ночью просочились на «объект».

– Просочились? Это каким же образом?

– Через так называемую «кротовую нору».

– То есть Вы хотите сказать, что наёмники уже на территории «объекта» и готовятся выполнить «заказ»?

– Именно так!

– Тогда я не понимаю, почему Вы их не взяли у входа в «кротовую нору»?

– Не было никаких доказательств того, что группа «золотой» молодёжи, в состав которой вошли наёмники, готовит террористический акт. При себе у них не было ни оружия, ни наркотиков, ни даже бутылки спиртного, так что зацепиться было не за что. Самое большее, что мы могли им предъявить – это незаконный переход в «параллельную» реальность. Переход между мирами запечатали бы, руководителя этого незаконного бизнеса отправили в Вечность, сами участники этого путешествия отделались бы лёгким испугом – штрафом! Мы бы спугнули наёмников, и они бы ушли из-под нашего контроля, а в том, что эта парочка громил всё равно бы сумела пробраться на ваш «объект», я не сомневаюсь: слишком много «кротовых нор» появилось между нашими мирами в последнее время, и мы не успеваем контролировать появление новых лазеек. К тому же мы внедрили в эту группу своего офицера безопасности. Идёт большая игра, полковник, и проиграть мы не имеем права.

– Ну, с этим-то я согласен, тут меня уговаривать не надо! А кто мишень?

– Вы!

– Я? Помилуйте…

– Это не ко мне, это к руководству корпорации «Чёрная Бездна».

– Вы хотите сказать, что заказное убийство оплачено директоратом мегагалактической корпорации «Чёрная Бездна»?

– Уже сказал.

– Вот те на! Как говорится, сподобился на старости лет! И чем же я этих господ не устраиваю?

– Если быть точным, то не Вы один. Кроме Вас ещё «заказан» начальник строительства господин Романов.

– Да-а! Ничего не скажешь! Хорошенькая у нас с Петром Алексеевичем перспектива нарисовалась!

– Это месть полковник. Господа из «Чёрной Бездны» не могут вам простить вашей служебной активности и оперативной смекалки. Вы сильно подпортили им комбинацию по рейдерскому захвату «объекта» и тем самым свели к нулю все усилия по закладке программы «Апокалипсис».

– Ну, со мной, можно сказать, разобрались, а начальник строительства здесь при чём? Он же всю активную фазу операции на постаменте в аллее «Непокорённых» простоял.

– За непокорность! И в назидание руководителям других миров. Ваша смерть, полковник, и смерть господина Романова должны послужить для всех наглядным уроком.

– Понятно. Дескать, преклоните колени и трепещите, а кто не согласен – пожалуйте в Вечность!

– Именно так!

– Есть хоть какая-то информация о проникших на «объект» наёмниках?

– К сожалению, никакой. Мы не знаем, какие именно «спецы» входит в группу, ни уровень подготовки наёмников, ни какие методы «работы» они предпочитают. Есть предположение, что группа разделилась сразу после проникновение на «объект» и работать они будут автономно – каждый по своей цели.

– Не густо! Если не секрет, как Вы на них вышли?

– Через Хельгу – сотрудницу службы обеспечения Управления кадров при Высшем Совете. Это наш осведомитель, и благодаря её информации мы держим «кротовую нору» Хантера под надёжным контролем.

– А кто такой Хантер?

– Сталкер, который стоит во главе группы хронопутешественников, но он не может быть наёмником. Хантер – контрабандист, и мы следим за его незаконной деятельностью уже не один год. По большому счёту, он давно работает на Службу Безопасности Высшего Совета, только не догадывается об этом.

– Сколько всего гостей из «тонкого» мира просочилось к нам через «кротовую нору»?

– Пятеро, Хантер шестой.

– Осмелюсь предположить, что в группе трое парней и две девушки.

– Хм, а вы, полковник, не такой уж и простачок, каким хотите казаться. Откуда Вам известен состав группы?

– Этой ночью майор Пронин возле торговых рядов видел группу молодых людей – трёх юношей и двух девушек. Видимо, это и была группа Хантера. Самого Хантера он не заметил.

– И что они в это время делали?

– Пытались спрятаться за штабелями кирпичей, правда, делали это довольно неумело.

– Судя по вашим вопросам, полковник, Вы берётесь за это дело. Я прав?

– Представитель власти всегда прав! Неужели Вы думаете, что я, сыщик с тридцатилетним стажем, буду покорно ждать, когда меня подстрелят?

– А Вы уже решили для себя, что наёмники будут использовать огнестрельное оружие? А может быть они предпочтут кинжал или бокал с ядом? Возможна организация автомобильной аварии или несчастного случая. Вы об этом не задумывались?

– Не задумывался, так как за разработку оперативной комбинации я взялся пару минут назад и проработать все её аспекты, как Вы догадываетесь, ещё успел. Что же касается организации автомобильной катастрофы, то эта версия представляется мне маловероятной: я машиной не пользуюсь, а дороги на «объекте» в таком состоянии, что не больно-то и разгонишься. На нашей стройке легче организовать несчастный случай, но это больше касается Романова, лично я по строительным площадкам не хожу, так как зона моего внимания – банк! Версию с отравлением, так же как и удар кинжалом, не отвергаю, но для этого потребуется подобраться к жертве очень близко – на расстояние вытянутой руки. Для внедрения в «ближний круг» или хотя бы в состав хозяйственной обслуги нужно дополнительное время. При этом новичок будет всегда на виду, и любое его неосторожное телодвижение сразу же вызовет подозрение у охраны. Это сильно снижает шансы на успех. К тому же Вы говорите, что моя смерть и смерть начальника строительства должна послужить устрашением для непокорных, а это значит, что покушение должно быть громким, публичным, при большом скоплении народа. Скорее всего, будет иметь место простая, но хорошо зарекомендовавшая себя на практике схема «стрелок-жертва».

– Уж слишком всё просто, даже не верится.

– Чем проще – тем надёжней! Вспомните Джона и Роберта Кеннеди, Мартина Лютера Кинга, Джона Леннона или хотя бы печально известного Ли Харви Освальда – все они стали жертвами одного стрелка.

– В таком случае у нас должно быть два исполнителя и действовать они должны одновременно или хотя бы с небольшим временным разрывом.

– Почему два исполнителя?

– Потому что после первого же выстрела на «объекте» появится столько представителей доблестной полиции и других спецслужб, что устраивать второе покушение в таких условиях надо быть или круглым идиотом, или самоубийцей!

– Может действовать и один исполнитель, но при условии, что он заранее знает, где и когда две его жертвы соберутся вместе.

– Интересное замечание, а где могут одновременно быть начальник службы безопасности банка и начальник строительства?

– Где? Например, в банке, где я бываю каждый день, а Романов только по праздникам или на каком-либо расширенном совещании, куда приглашён директор банка, а значит, там должен присутствовать и я – начальник службы безопасности банка, или на празднике.

– На каком празднике?

– На любом, мало ли в нашем календаре праздников, во время которых устраиваются шумные народные гуляния.

– Хм, а в этом что-то есть! Будь я киллером, то я бы, наверное, выбрал именно этот вариант: много народа, много шума, громкая музыка, праздничные хлопушки и петарды, и среди этой какофонии звуков никто не заметит парочку ружейных выстрелов, к тому же ослабленных глушителем. Беда в том, что мы не знаем, будут ли наёмники специально ждать праздника или исполнят «заказ» в рабочие будни. Какой у нас ближайший праздник?

– Международный день семьи.

– День семьи? Что-то я раньше о таком празднике не слышал!

– Сейчас это актуально. Даже Председатель правительства и московский мэр со своими жёнами участвуют в праздничных мероприятиях. У нас на «объекте» тоже что-то планируют, но сценарий праздника я ещё не видел.

– И когда состоится этот праздник супружеской верности?

– Как всегда – 15 мая.

– Значит, у нас на всё про всё три дня! Не густо.

– Зато теперь мы с большой долей вероятности можем предположить, что покушение состоится именно в праздничный день. Кстати, мне нужен выход на вашего агента, внедрённого в группу хронопутешественников.

– Я не знаю этого офицера в лицо, но могу дать пароль для связи.

– Я весь во внимании.

– Тогда запоминайте: агент в разговоре произнесёт фразу: «Мы сегодня с Вами одинаково небрежны».

– Позвольте, но это же пароль из знаменитого фильма «Щит и меч» о советском разведчике!

– И что в этом такого?

– Этот фильм смотрели сотни, да что там сотни – сотни тысячи зрителей, и отзыв на этот пароль широко известен.

– Известен? Тогда, полковник, назовите его мне.

– Э-э, к сожалению, я не помню. Забыл!

– Ещё вопросы есть? – с усмешкой спросил посланец Высшего Совета и встал со скамейки. В тот же момент в спинку скамейки воткнулась небольшая стрелка, как раз в то место, где мгновенье назад находилась грудная клетка чиновника.

– Не пугайтесь! – успокоил Гуров побледневшего от страха собеседника. – Это не покушение! Купидоны шалят. Их на «День семьи» завезли и в парке выпустили, так сказать, для создания соответствующего антуража, ну и заодно для улучшения демографических показателей. Вон один из них – голопузый с куриными крыльями в кустах сирени прячется.

– И в кого же я должен был влюбиться? – конфузясь, поинтересовался визитёр.

– Думаю, что в жгучую брюнетку с пышными формами, которая уже четверть часа сидит на соседней лавочке и посылает нам недвусмысленные знаки.

– Я должен полюбить стерву, которая курит взатяжку, как старый боцман?

– Она не стерва, – улыбнулся Гуров. – Это Лолита Хмелевская, режиссёр предстоящего праздника. Её выписали из Москвы по личному указанию начальника строительства за очень большие деньги!

– Хм, как будто режиссёр не может быть стервой.

– Может! К сожалению, Вы правы: Лолита уже давно известна своими бурными любовными похождениями, но Вы не пугайтесь! На контакт с ней всё равно придётся идти мне.

– Почему Вам?

– Должен же я узнать сценарий предстоящего праздника.

– Да-а, тяжёлая у Вас, полковник, работа!

– Тяжёлая и опасная! – добавил Гуров и, одёрнув пиджак, походкой уверенного в себе мужчины зашагал в сторону изнывающей без мужского внимания госпожи Хмелевской.

– Мне тоже пора, – вполголоса произнёс чиновник и, зайдя за кусты сирени, на глазах у розовощёких купидончиков сначала потерял цвет, потом стал прозрачным, как привидение, а потом и вовсе пропал, словно его и не было.

Глава 3 Рекогносцировка на чужой территории

О том, что весь план посещения «другой» реальности полетел ко всем чертям, Хантер понял после того, как не сработали две заранее им заготовленные ловушки. Точнее вторая ловушка сработала, но не так, как было надо.

Ещё на заре своей коммерческой деятельности Хантер ясно понял, что чем больше клиент в земном мире испытывает экстрима, тем легче он расстаётся с деньгами. Через пару месяцев, когда всё пережитое им начинало казаться забавным приключением, клиент вновь приходил к Хантеру за очередной порцией адреналина и приводил с собой пару-тройку друзей.

Первая ловушка представляла собой тщательно замаскированный коллектор, который Хантер аккуратно обходил по самому краю, а кто-нибудь из группы обязательно в него проваливался.

– Не ори! – шипел он сквозь зубы провалившемуся в люк клиенту, и со скрытым удовлетворением отмечал на лице несчастного неподдельный ужас. – Сейчас что-нибудь придумаю.

После этого Хантер собирал неподалёку от люка группу и, качая головой, вполголоса доверительным тоном сообщал: «Плохо дело! Это «блуждающая чернильница», а из неё мало кто выбирался живым.

– Почему? – внутренне цепенея от страха, спрашивали клиенты.

– Да потому, что она, «чернильница», наполнена какой-то химической гадостью, которая растворяет, точнее, пожирает человеческую плоть, – вздыхал хронопроводник. – А «блуждающей» её прозвали потому, что никто и никогда не мог предсказать её появление. Завтра на её месте будет твёрдый грунт, но человека, точнее, тела погибшего путешественника, искать на этом месте бесполезно – «чернильница» заберёт его с собой. Вот такие, понимаешь, брат, дела! – вздыхал Хантер.

– Что же нам делать? – начинали скулить клиенты.

– В «Библии сталкера» на этот случай есть чёткие указания, – вдохновенно врал Хантер. – Учитывая смертельную опасность создавшегося положения и во избежание гибели всей группы, необходимо сознательно пожертвовать одним членом группы, попавшим в ловушку, и ускоренным темпом выходить в безопасное место».

– А где здесь безопасное место? – испуганно блеяли клиенты, искренне начиная жалеть о том, что ввязались в столь опасное предприятие.

– Здесь нет безопасных мест, – обречённо вещал Хантер. – Это зона, а зона непредсказуема. Я предупреждал, что она полна непонятных нам артефактов и смертельных ловушек, но никто из вас мои слова не принял всерьёз. Так? Можете не отвечать, я и без вашего ответа знаю, что прав. Лично вас я ни в чём не виню. Возвращайтесь назад, но только не пройденным маршрутом. Обратного пути нет: зона уже наставила на нём ловушки похлеще «чернильницы». Придётся возвращаться окружным путём. Когда вернётесь в точку сбора, держитесь как можно ближе друг к другу: как правило, с рассветом приходит «обратный выброс»: отражённый от границ наших миров поток энергии, перебросивший нас в «другую» реальность. Ваша задача – попасть в «обратный поток», а всё остальное он сделает сам. Понятно?

– Понятно, – еле слышно шептали клиенты. – А как же Вы?

– Я остаюсь, – хладнокровно произносил Хантер. – Попытаюсь вытащить бедолагу из «чернильницы».

– Но ведь это смертельно опасно!

– Опасно! И если бы кто-то из вас остался мне помочь, то шансы на успех возросли бы вдвое.

После этих слов всегда находился юноша или девушка, желавшие пожертвовать собой во имя спасения товарища. Когда группа уходила, Хантер начинал делать вид, что ищет подручные средства, потом доставал заранее припрятанный моток верёвки, при помощи которой он с помощником, соблюдая надуманные им меры безопасности, доставали перемазанного мазутом клиента из коллектора.

– Повезло тебе, счастливчик! – утирая с лица грязный пот, вдохновенно врал хронопроводник. – «Чернильница» тебе попалась старая, на последнем издыхании, поэтому и не смогла тебя переварить! А сейчас срочно снимай всю одежду и удаляй с тела «желудочный сок» – эта гадость всё ещё опасна для жизни.

С особым удовлетворением он наблюдал за этой процедурой, если на месте перепуганного и измазанного мазутом «хроника» оказывалась молоденькая девушка.

Второй «страшилкой», которую придумал Хантер, были Шары Смерти, точнее, «ГСО-10» – гранаты специальные обеззараживающие, с радиусом действия 10 метров. Это взрывное устройство входило в комплект экипировки разведчиков Дальнего Космоса, и предназначались для полной стерилизации местности в случае обнаружении на ней опасного вируса. Достаточно было раздавить пластиковый корпус гранаты простым сжатием ладони, и забросить её как можно дальше. Через пять секунд граната вспыхивала и начинала гореть ярким голубым огнём, после чего в радиусе 10 метров становилось стерильно, как в операционной. Вреда человеку эти Шары Смерти причинить не могли, разве что вызвать раздражение слизистой оболочки глаз, так как горели они ярко, подобно электросварке, но в итоге эффект на «хроников» производили неизгладимый.

– Что-то подозрительно тихо, – обычно говорил Хантер перед началом второго акта представления. – Надо бы на всякий случай проверить.

– А как проверить? – вопрошали уже изрядно перепуганные клиенты.

– Это несложно, – поучал их хитрец. – Надо просто бросить пару камней в подозрительное место и дождаться ответной реакции.

– А какая должна последовать реакция?

– Этого никто не знает: если там «мясорубка» затаилась, то послышится хруст и от камня только крошки полетят, а если «клизму» побеспокоим, то послышится чавкающий звук, потом еле слышный хлопок и тут важно увернуться от выплюнутого ею камня.

После этих слов Хантер делал вид, что находил на земле парочку камней и швырял их в «подозрительное» место. Через пять секунд брошенные им гранаты вспыхивали голубым огнём и начинали бесшумно гореть, заливая окружающее пространство бело-голубым светом.

– Ложись! – орал Хантер. – Это Шары Смерти!

– А что такое Шары Смерти? – спрашивали хронопроводника клиенты, после того, как гранаты благополучно прогорели и первый страх улетучился.

– Чёрт его знает! – пожимал плечами Хантер. – Эта хрень, словно пылесос, засасывает в себя человека, выжимает его как апельсин, а спрессованные останки потом выплёвывает обратно.

– И Вы это видели? – ужасались «хроники».

– Лично я не видел, – равнодушно отвечал Хантер, сплёвывая сквозь зубы на землю. – А кто видел, то до сих пор в психушке лечится.

Эти необычные гранаты Хантер приобрёл у Коробейника – бродячего спекулянта, специализирующегося на торговле контрабандным товаром. У него же Хантер приобрёл дюжину «карандашей» – одноразовых устройств, беззвучно стреляющих микрокапсулами, начинёнными неизвестным сильнодействующим наркотиком. После попадание капсулы на открытый участок тела, она мгновенно проникала в кровь, и человека начинало «колбасить», словно эпилептика. Причём сам пострадавший в это время спал глубоким наркотическим сном и испытывал при этом неземное блаженство. При помощи этих «карандашей» Хантер имитировал нападение «ночных вампиров» – в сущности, безопасных для человека летучих мышей, но прибегал он к этому фокусу крайне редко, так как «карандаши», как и любой наркотик, стоили очень дорого.

Когда первая ловушка не сработала, он под надуманным предлогом вернулся обратно, и обнаружил, что люк коллектора замурован бетоном.

– Твою хронодушу мать! – сквозь зубы выругался Хантер. – Такую классную «чернильницу» загубили!

Однако вдоволь погоревать ему не дали.

– Там какие-то подозрительные звуки, – сообщил ему Самец, указывая рукой в направлении штабеля кирпичей.

– Не нравится мне это, – нарочито тревожно произнёс воспрянувший духом Хантер, вслушиваясь в звуки напоминающие раскатистый храп. Теперь можно было смело переходить ко второму акту пьесы под названием «Зона полна неожиданностей».

– Раньше этого здесь не было, – покачал головой сталкер. – Надо бы на всякий случай проверить.

– А как проверить? – вклинился в диалог любопытный Ботаник.

– Надо кинуть в подозрительное место пару камней и дождаться ответной реакции, – заученно ответил хронопроводник. Дальнейшего развития диалог не получил, так как Ботаник удовлетворённо кивнул головой и затих. Хантер мысленно выругался и стал имитировать поиск подходящих булыжников.

– Сейчас посмотрим, кто там притаился! – громко сообщил он через пару минут и швырнул за штабель одну за другой две гранаты.

В это самое время за штабелем кирпича, подстелив рабочий халат, прямо на земле дремал Горыныч. Горыныч, как обычно, работал в три смены, и в ожидании очередной фуры с кирпичом устроил себе небольшой перекус. Раскрыв объёмный кожаный портфель «мечта оккупанта», он с благоговейным трепетом достал и аккуратно разложил на газете «Объектовые новости» варёную курицу, дюжину сваренных в «мундире» картофелин, довольно объёмный пучок молодого зелёного лука, пяток солёных огурцов и буханку хлеба «Бородинский». К еде Горыныч относился уважительно, поэтому не позволял себе такой вольности, как перекус на скорую руку.

Ел Горыныч всегда аккуратно и с аппетитом. После того, когда на газете остались только хлебные крошки (куриные кости трёхголовый кладовщик тоже употреблял в пищу), он достал из портфеля полуторалитровый термос и запил всю эту трапезу горячим чаем. После чего решив немного вздремнуть, Горыныч положил под голову портфель, сладко смежил глаза и заливисто захрапел.

Видимо, в этот день госпожа удача окончательно отвернулась от Хантера, поэтому брошенные им гранаты угодили точно в голову мирно спящего кладовщика. От такой наглости Горыныч мгновенно проснулся, недовольно рыкнул огнём, и, изготовившись к нападению, принял свой естественный образ. В этот момент в его три пары глаз ударил резкий бело-голубой свет. Горыныч зажмурился, шумно втянул ноздрями воздух, после чего тремя глотками дунул во всю мощь лёгких в сторону огненных голубых шаров. От мощного потока воздуха гранаты слетели в канаву, где обиженно зашипели и благополучно потухли. После чего разозлённый Горыныч поднялся из-за штабеля во весь огромный рост и развернул три свои головы в сторону группы Хантера.

– Хулиганьё! – пыхнув дымом, произнесла Первая голова, сконцентрировав внимание на группе хронопутешественников.

– Типичные отморозки! – резюмировала Вторая голова и недобро сузила веки.

– Что будем с ними делать? – задала риторический вопрос Третья голова и плотоядно облизнулась.

– Кончать! – хором ответили две головы и с шумом втянули в себя воздух.

– Кончать! – поддержала их Третья голова и тоже сделала глубокий вдох.

Сначала Хантеру показалось, что из-за штабеля поднялась чёрная гора, потом у горы появилось три огромных змеиных головы, которые между собой о чём-то пошептавшись, вытянули шеи и как по команде хором шумно выдохнули в его сторону. В следующее мгновенье Хантеру показалось, что по нему ударили сразу из трёх огнемётов, и он скатился в канаву с водой. Его примеру последовали и остальные члены группы. Через пару минут в небе над местом огненного боя тревожно курлыча, закружили гуси-лебеди.

– Кажется, я излишне погорячился, – смущённо пробормотал Горыныч, глядя в небо, и, приняв привычный облик пожилого кладовщика, поспешно ретировался в помещение конторы.

– Уходим! – уже не таясь, прокричал Хантер, и первый пополз в темноту по наполненной маслянистыми стоками канаве.

– Что это было? – лязгая зубами от страха, спросил Ботаник, когда вся группа собралась в недостроенном помещении на территории торговых рядов.

– Огнеплюй! – выжимая рубашку, ответил Хантер.

В глубине души хронопроводник был доволен: всё, что с ними случилось, было гораздо лучше, чем запланированное представление с «чернильницей».

– Раньше я его здесь никогда не встречал. Обычно огнеплюй предпочитает лесистое предгорье, и живёт, как правило, в гроте или пещере, – уверенно сочинял сталкер. – Странно, что он появился в этой местности.

– Это зона! – явно подражая Хантеру, произнёс Самец.

– А зона непредсказуема! – в тон ему добавила Паскуда, и оба прыснули нервным смехом.

– Хватит базлать! – командирским тоном пресёк веселье Хантер. – Надо думать, как отсюда выбраться живыми, а ну-ка, живо стали в строй!

Строй получился пугающе коротким: не было Контры и крашеного блондина Ли.

– Где? – испуганно прохрипел Хантер. В ответ ему недобро заухала ночная птица.

Глава 4 Месть падших (Продолжение)

Он не брился уже трое суток, и это его раздражало. На четвёртые сутки щетина стала не такой колкой, перестала цепляться за ворот рубашки, и Ли смирился: наличие бороды было одним из условий его прикрытия.

В глубине души Ли был доволен: он ушёл из-под контроля легко, почти играючи, даже не пришлось ничего выдумывать. Сейчас хронопроводник рыщет по стройке в поисках его хладного труппа, а когда ничего не найдёт, то вероятней всего объявит группе, что Ли сожрали Шары Смерти или какая-нибудь другая нежить. «Не такой уж я глупец, чтобы подставляться разным тварям, – подумал про себя наёмник. – Я ещё повоюю!»

Впрочем, о ведении долговременных военных действий речь не шла: от него требовался лишь один выстрел. Один точный выстрел! Когда ему предложили этот контракт, то предупредили, что задание хоть с виду и простое, но шансов вернуться назад в «тонкий» мир у него будет немного.

– За риск оплата будет по повышенной ставке, – сказал ему посредник во время их первой встречи.

– Сколько?

– Если вернёшься назад живым, получишь в пять раз больше, чем обычно.

– А если не вернусь?

– Ты знаешь правило: если наёмник гибнет на задании, то его последний гонорар уходит в Фонд поддержки ветеранов «плаща и кинжала».

– Нет никакого Фонда, – глядя прямо в глаза посреднику, сказал наёмник. – Потому что никто из нас до старости не доживает!

– Ветеранов может быть и нет, – легко согласился посредник, – а Фонд существует. Ну так как, берёшься за это дело?

– Миссия невыполнима? – пошутил он тогда.

– Ты же знаешь, что невыполнимых «заказов» не бывает, – невозмутимо парировал посредник. – Если клиента «заказали», то рано или поздно «заказ» будет исполнен, невзирая ни на личность клиента, ни на его общественно-политический статус.

– Знаю, – кивнул головой Ли. – Будем считать, что я на это дело подписался.

– Это правильный выбор! – поддержал его повеселевший посредник, который имел с каждого контракта свои десять процентов.

Потом они сидели в каком-то баре на окраине и пили что-то дешёвое, но ужасно крепкое.

– Скажи честно, ты хочешь подзаработать или нервишки себе пощекотать? – спросил его изрядно захмелевший посредник.

– Ни то и ни другое, – ответил он, отхлёбывая из высокого бокала.

– Значит, ты жаждешь славы и признания.

– Нет, – мотнул он головой. – Известность людям моей профессии противопоказана. Просто пришло моё время сделать взнос в Фонд поддержки ветеранов.

Зачем он тогда это сказал, он и сам не понял. Сказал и забыл, а вот сейчас, сидя в чахлом кустарнике в предрассветной мгле чужого и враждебного ему мира, почему-то вспомнил.

Замок в женской раздевалке был бесхитростным – этакий привет из прошлого, с автоматической защёлкой и одним толщиной с карандаш ригелем. Контра справилась с ним без особого труда и, приоткрыв дверь, быстро проскользнула внутрь помещения. В раздевалке было тихо, безлюдно и резко пахло хлоркой. Этот запах включил фантомную память, и она на мгновенье вернулась в лето двадцать первого года, когда её и ещё десяток больных и покалеченных на фронтах революционеров направили в одну из черноморских лечебниц. В лечебнице хорошо кормили, лечили душу и старые фронтовые раны. Её даже лично осмотрел доктор Ульянов – родной брат руководителя молодого Советского государства. Ульянов настоял на срочном оперативном вмешательстве и, невзирая на её протесты, выписал направление на операцию. Операция прошла хорошо, но до окончательного выздоровления она десять дней была вынуждена ходить с завязанными глазами и ориентироваться в основном по звукам. По запахам ориентироваться было сложнее, так как все запахи перебивал неистребимый и вездесущий запах хлорки. Когда повязку с глаз сняли, и мир вновь обрёл цвета и резкость, запахи и звуки отошли на второй план, но запах хлорки навсегда въелся в память и ещё долго преследовал её в тревожных снах.

Контра со знанием дела прошлась по шкафчикам, выбрала подходящего размера поношенный комбинезон синего цвета с надписью на спине «Служба доставки» и такую же кепку с длинным козырьком, который удачно прикрывал лицо.

Женщина натянула на себя комбинезон, спрятала курчавые волосы под кепку, ярко накрасила губы и глаза, в правое ухо воткнула наушник от плеера, а на мочку левого уха повесила грубую металлическую серьгу. После всех этих ухищрений на неё из зеркала смотрела молодая и явно не обременённая интеллектом девица, живущая по принципу «где бы ни работать, лишь бы не работать». Контра удовлетворённо кивнула своему отражению, кинула в рот пластинку жвачки, и, лениво двигая челюстью, уже не таясь вышла из женской раздевалки.

В это время, как назло, из-за угла появился мастер участка Неверов, который на должность мастера был назначен недавно, поэтому повсеместно проявлял повышенную активность и везде совал свой веснушчатый нос. За эти качества рабочие наградили Неверова прозвищем «Идущий по следу».

– Эй, подруга! – махнул рукой следопыт, заметив выходившую из раздевалки Контру. – А ну-ка, погоди!

«Блин, «спалилась»!» – ругнулась про себя Контра, но виду не подала.

– Ты кто такая? – окинул её взглядом мастер. – Что-то я тебя не помню. Ты что, новенькая?

– А это, малыш, как ты захочешь! – нараспев произнесла воровка, и вроде бы случайно провела своим розовым язычком по верхней губе. – Если тебе нравятся молодые и свеженькие, то могу быть новенькой, а если захочешь, отработаю не хуже старенькой! – хмыкнула развратница и откровенным взглядом упёрлась в ширинку мужских брюк. Неверов даже икнул от неожиданности: никто прежде с ним так не разговаривал.

– Ну, ты когда определишься, позвони, – воспользовалась она минутным замешательством мужчины. – Чао! – небрежно махнула она рукой, и, вызывающе покачивая бёдрами, скрылась за углом здания.

– Чёрт знает, кого берут на «объект»! – задумчиво почёсывая затылок, пробормотал Неверов, потом проверил, застёгнута ли у него ширинка, после чего побежал по своим делам дальше. День только начинался, а «Идущий по следу» уже уловил тревожный, будоражащий душу сладковато-приторный запах. По глубокому убеждению Неверова, это был запах сотрудника, сознательно идущего на нарушение рабочих инструкций.

* * *

Посреди площади, напротив банка перешёптываясь и озираясь, топтались двое мужчин. Со стороны Лев Гуров и его напарник майор Пронин производили впечатление заезжих провинциалов, впервые попавших в большой город. Они морщили лбы, нервно покусывали губы и с озабоченным видом оглядывались по сторонам.

– Вон там, на пожарной каланче, самая выгодная точка, – показывал рукой майор отставному полковнику.

– Угу, – бормотал Лев Иванович. – Самая выгодная и самая высокая. Вот только для экстренной эвакуации она очень неудобная: лесенка узкая, крутая, и к тому же очень длинная.

– Я понимаю, что стрелок после выстрела обязан срочно покинуть своё лежбище, – задумчиво потирая скулу, соглашался майор, – но экстренная эвакуация требуется только при обнаружении стрелка, то есть в случае провала. Если же всё пройдёт по плану, то в ситуации всеобщей неразберихи и возникшей паники он преспокойно спустится с вышки, смешается с толпой и уйдёт.

– Куда? – эмоционально перебил его Гуров. – Куда он уйдёт? Ты, майор, не хуже меня знаешь, что за границы объекта ему не выбраться.

– В таком случае могу предположить два варианта развития событий, – после короткого раздумья сообщил сыщик. – Вариант № 1: наш стрелок после удачного выстрела смешивается с толпой, после чего беспрепятственно выходит в точку координат, где для него подготовлен переход в «другую» реальность.

– Допустим, а второй вариант?

– Вариант № 2: исполнитель смешивается с толпой и добирается до явочной квартиры, где в ожидании назначенной даты эвакуации «ложится на дно». Ну как?

– Плохо!

– Почему?

– Плохо потому, что оба варианта реально подходят. Меня только смущает возможность эвакуации исполнителя за пределы «объекта». Как ты себе это представляешь?

– Это значит, что заинтересованное лицо, вероятней всего заказчик, готовит «окно». Теоретически это возможно, практическая реализация потребует очень много энергии, к тому же это безумно дорого. И это в расчёте на одного исполнителя. Если принять к сведенью, что у нас на «объекте» целая группа наёмников, то это увеличивает энергетические затраты как минимум вдвое.

– Почему вдвое?

– Я считаю по минимуму: два исполнителя – это уже группа. Кстати, а как они проникли на «объект»?

– По имеющейся у меня информации, через так называемую «кротовую нору» – незаконный трафик между нашими мирами.

– А через него можно вернуться в «тонкий» мир или какую-нибудь другую реальность?

– Наверняка можно, но как это всё работает на практике – мне неизвестно. Знаю только, что проход в «другую» реальность открывается на очень короткое время – практически на несколько секунд, и не факт, что он откроется именно в том месте, где открывался ранее. Учёные это называют «эффектом временной девиации».

– И как же тогда его можно отыскать?

– Существуют так называемые хронопроводники – по сути, те же сталкеры, но с обострённой экстрасенсорикой. Они по энергетическим возмущениям реально чувствуют, где откроется «окно», и идут к нему, как идёт по следу хорошо натасканная ищейка.

– Что-то не сходится! – поморщился Гуров и нервно щёлкнул зажигалкой. Лев Иванович пытался бросить курить, поэтому в минуты душевного волнения, чтобы не думать о табаке, отвлекал себя пощёлкиванием зажигалки.

– Что именно не сходится?

– Картинка в моей голове никак не складывается! А это значит, что я где-то не домыслил или сделал неправильный вывод.

– Интуиция?

– Просто по личному опыту знаю. Сыщик никогда не раскроет преступление, если в его голове не сложится картина преступления, хотя бы в общих чертах.

– А когда сложится, то обязательно раскроет?

– Когда сложится в общих чертах, он приступит к проработке деталей: каждый пазл должен занять своё место! Задача сыщика – отыскать эти самые детали и правильно их сложить, только тогда картина преступления предстанет во всей своей зловещей красе.

– А в углу этого полотна будет подпись автора – сиречь преступника?

– Когда картина преступления проработана до мельчайших деталей, то сразу становится видно, кому всё это было нужно. Остаётся только найти главного фигуранта и защёлкнуть на его запястьях «браслеты».

– Послушать Вас Лев Иванович, так раскрыть преступление не сложнее, чем разгадать в журнале шараду!

– Сложнее, гораздо сложнее! И вся сложность в том, что логическую цепочку причинно-следственных связей выстроить можно, и даже нужно, но ведь не зря говорят, что дьявол кроется в деталях! Порой даже вполне нормальный человек бывает непредсказуем, поэтому во всех наших предположениях изначально заложен определённый процент ошибки.

– Можешь пояснить?

– Легко! Вот, например, ты, майор, всегда соблюдаешь установленные правила?

– Всегда. По крайней мере, стараюсь не нарушать без особой на то необходимости.

– И дорогу переходишь всегда на зелёный свет?

– Ну, иногда, если очень тороплюсь, то иду, вернее, бегу и на красный.

– Вот, что и требовалось доказать! Ты знаешь, что переходить дорогу на красный сигнал светофора – это нарушение, но идёшь на это сознательно.

– Так я же делаю это не часто и только в виде исключения, когда тороплюсь.

– А вот это как раз те самые детали, в которых и прячется дьявол! Теперь теоретически допустим, что тебя сбила машина…

– Типун вам на язык Лев Иванович!

– Я же сказал – чисто теоретически.

– Всё равно неприятно.

– Так вот, когда начнётся следствие, то свидетели все как один покажут, что ты мужчина был положительный, строгих правил, и дорогу всегда переходил на зелёный свет.

– Так оно и есть.

– И тогда возникнет версия, что виноват во всём водитель того самого транспортного средства, под колёсами которого ты отдал душу…

– Лев Иванович! Я же просил Вас!

– Всё, всё, больше не буду. Я к тому, что показания водителя, что он ехал на разрешающий сигнал светофора подвергнутся очень сильным сомнениям. Вот это и есть тот самый процент ошибки, о котором я тебе говорил.

– Хм, как у Вас, Лев Иванович, всё так ловко получается!

– Опыт, майор, он как импотенция, приходит с годами. Ладно, давай вернёмся к нашим проблемам. Я понял, почему в моей голове картинка будущего преступления не складывается: неправильно мы с тобой, майор, действия исполнителя трактуем!

– Как неправильно? Ты же сам сказал, что оба варианта теоретически возможны.

– Я насчёт эвакуации исполнителя, точнее, исполнителей. Как-то всё это зыбко и неправдоподобно. Нет, я согласен: вопрос эвакуации после выполнения «заказа» с исполнителями, конечно, проговаривался и наверняка есть ещё и запасной вариант, но давай вспомним, ради чего вся эта каша заварилась?

– Месть! Межзвёздная корпорация «Чёрная Бездна» решила нас, точнее, Вас, Лев Иванович, и начальника строительства Романова примерно наказать.

– И не просто наказать, а устрашить всё остальное население. Дескать, смотрите и запоминайте, что будет с вами в случае непослушания. Из этого следует, что действовать исполнители будут крайне жёстко, публично, и при большом скоплении народа.

– Вы это, господин полковник, на что намекаете?

– Да я, собственно, ни на что и не намекаю, просто старая поговорка на ум пришла: «Бей своих, чтоб чужие боялись»! А почему – и сам не знаю! Пока не знаю…

Глава 5 Большие хлопоты маленького семейного торжества

Сценарий празднования Международного дня семьи изысками явно не блистал. С утра на центральной площади планировался короткий митинг с участием руководящих лиц «объекта». Потом открытие на алее Непокорённых скульптурной композиции «Вера-Надежда-Любовь», дальше планировался праздничный обед, а вечером после заката – народные гуляния и фейерверк.

Скульптурная композиция, автором которой был известный московский скульптор Ираклий Рикацители, представляла собой трио молоденьких взявшихся за руки девушек, на которых из одежды были только венки из полевых цветов.

– Раньше я был ярый монументалист, – признавался в очередном интервью скульптор, – теперь я сторонник малых форм.

При этом Ираклий откровенно косился на пышные девичьи формы, которые малыми назвать ни у кого язык бы не повернулся. На «объекте» не было секретом, что знаменитому скульптору в течение последних двух недель позировали секретарь начальника строительства Джульетта, инспектор ОК Катенька Поспелова и недавно принятая кассиршей в банк Анфиса Козырева. Новоявленная кассирша не зря выбрала образ роковой женщины из романа Шишкова «Угрюм-река»: уже через неделю после её появления в банке, половина мужского населения «объекта» была тайно влюблена в новенькую кассиршу, а вторая часть населения мужского пола этого даже не скрывала. И только начальник Службы безопасности банка оставался холоден к чарам молодой женщины.

– Не нравится она мне! – поджав губы, докладывал Лев Иванович директору банка Али-Бабе.

– Есть какая-то конкретная информация? – вопрошал директор.

– Если бы на неё был компромат, то она бы здесь не работала! – гнул свою линию Гуров.

– Так чем же вам она не нравится, – удивлялся директор.

– Она собеседнику в глаза не смотрит.

– И это всё?

– А разве этого мало? – удивлялся сыщик. – Если сотрудник прячет взгляд, значит, на душе у него не спокойно, значит, совесть не чиста, а это уже «железный» повод для вербовки.

– Лев Иванович, давайте не будем торопиться вешать на наших сотрудников ярлыки, – мягко осаживал главного специалиста по безопасности Али-Баба.

– А если…

– Если появятся новые факты, – перебил его директор, – тогда будем принимать меры.

Утро 15 мая выдалось солнечным и по-летнему жарким. С самого утра празднично одетые жители «объекта» в приподнятом настроении толпились возле банка, на центральной площади. На просторной вымощенной мраморными плитами площадке перед самим банком, поблёскивая на солнце начищенными инструментами, разместился выписанный из «тонкого» мира на один день симфонический оркестр «Виртуозы Зазеркалья». Сухой и длинный как жердь дирижёр, поминутно поправляя свои белоснежные манжеты, нервно прохаживался перед одетыми во фраки музыкантами.

В отделе снабжения при Высшем Совете решили не заморачиваться с подбором типажей и выдали на весь оркестр три партии образов, отчего музыканты оркестра выглядели одинаково и напоминал участников конкурса близнецов. Так, флейтисты, трубачи и кларнетисты выглядели тридцатилетними брюнетами с напомаженными причёсками «а-ля Чикаго», голубыми глазами и аккуратными тоненькими усиками над верхней губой. Скрипачи и музыканты щипковых инструментов были ярко выраженными блондинами с ослепительно белыми улыбками, а ударные являли собой немногочисленную колонию курносых рыжеволосых особей, лица которых были щедро усыпаны веснушками.

Наконец дирижёр не выдержал, остановился, нервно тряхнул седыми локонами, и, высоко вскинув руки, резко взмахнул дирижёрской палочкой. Оркестр, привычно подчиняясь команде, слаженно и громко заиграл что-то бравурное. Это была так неожиданно, что с лужаек и ближайших кустов испуганно вспорхнули воробьи и проказники любви – белокрылые амурчики.

Так под звуки бравурного марша началась праздничная программа большого семейного праздника.

В это самое время на алее Непокорённых началось торжественное открытие скульптурной группы «Вера-Надежда-Любовь». Ираклий Рикацители под аплодисменты одним рывком стащил со скульптуры белое полотнище, и на суд зрителей предстали взявшиеся за руки три удивительно красивых девушки с необыкновенно одухотворёнными лицами. В своём творческом порыве достичь совершенства, Ираклий превзошёл самого себя: каждая деталь скульптуры, каждая чёрточка на лице, так же как и вся композиция в целом, были тщательно продуманны и старательно проработаны. Рядом с Ираклием, смущаясь и краснея, находились те, кто послужил прообразом творения и вдохновения художника – тоненькая белокурая Джульетта и пышущая здоровьем бордовая от смущения Катенька Поспелова. Отсутствовала только Анфиса Козырева, так как перед самым открытием её срочно вызвали в банк, где, если верить слухам, накануне праздника Анфиса то ли по невнимательности, то ли из-за нехватки опыта, недодала клиенту банка крупную сумму.

– Хорошо-то как! – радостно произнёс Иван Дурак и от избытка чувств раскинул руки.

– Недурственно! – согласилась доктор Таня. – Первое мая напоминает, – и она кивнула на гирлянды шаров и натянутый над самым входом в банк кумачовый транспарант.

– Крепка семья – сильна держава! – вслух озвучил надпись на транспаранте Горыныч и задумчиво почесал затылок. – Интересно, а выездная торговля здесь имеется?

– Чего? – не понял Дурак.

– Я говорю: буфет где?

– А-а, буфет! – радостно подхватил Ванька. – Буфет должон быть обязательно, потому как без буфета и праздник – не праздник.

– Только попробуйте мне, как прошлый раз на День строителя, пива до одури насосаться! Собственноручно каждому из вас клизму поставлю! – предупредила Власенкова, в душе у которой неожиданно проснулось нереализованное желание заботиться о близком человеке.

– Да ладно Вам, доктор, напоминать прошлые ошибки, – поморщился Ванька. – Всё-таки сегодня праздник, выпить кружечку светлого сам начальник строительства разрешил.

– Хорошо, но только по кружечке! – смирилась Власенкова.

– Мне три кружечки! – внёс коррективу Горыныч, напоминая про свою триединую сущность.

Ответить доктор Власенкова не успела, так как оркестр резко оборвал музыку, а поднявшийся с расшатанного венского стула трубач торжественно и строго сыграл сигнал «Слушайте все». После этого двери банка раскрылись, и на подготовленную для митинга площадку вышло всё руководство «объекта».

Пожарный щит Ли отыскал как раз в тот самый момент, когда со стороны банка послышались первые аккорды духовой музыки. Как и было указано на плане, пожарный щит находился рядом с одноэтажным невзрачным зданием газораспределительной подстанции. На площадке вокруг станции не было ни души, но Ли всё равно зашёл внутрь помещения.

– А где все? – спросил он сонного дежурного.

– Ты что, парень, с Луны свалился? – недовольно пробормотал похожий на хомяка дежурный. – Сейчас все на центральной площади. Праздник у нас! – с нескрываемой иронией произнёс дежурный хомяк, явно намекая на свою нелёгкую долю. Ли посочувствовал ему и не спеша вышел из помещения станции. Ещё раз оглядевшись кругом, он зашёл за угол здания, где открыл пожарный ящик с песком и погрузил в него обе руки. Брезентовый чехол он нащупал сразу, отчего прошла ненужная нервозность и в душе появилась уверенность.

– Всё будет хорошо, – сказал он сам себе, доставая из чехла итальянский карабин «Манлихер-Каркано» с оптическим прицелом. Закинув винтовку за спину и уже не таясь, он быстрым шагом направился к пожарной каланче, которая находилась в сотне метров от газораспределительной подстанции.

Когда Ли поднялся на смотровую площадку, со стороны банка послышался звук фанфар и прозвучал пронзительный сигнал «Слушайте все!». Этот сигнал Ли знал ещё по своему пребыванию в Минске. В столице Белоруссии тоже ежегодно на 7 ноября устраивали парад, и этот сигнал означал, что на трибуну начинали подниматься высокие гости.

«Надо бы поторопиться», – мелькнула в голове мысль, но в этот момент он увидел странного субъекта, который, несмотря на тёплую погоду, был одет в меховую безрукавку, потёртые синие джинсы и рыжие с загнутыми носками сапоги.

– Ты кто? – удивился Ли.

– Я Ванька-Свист, – ответил парень и, улыбнувшись, показал вместо передних зубов две золотые фиксы.

– А где солдатик?

– Я за него, а ты я вижу, пострелять собрался?

– А ты что, против?

– Против! Короче – оружие в сторону, а сам лицом в пол и без глупостей!

– А если не подчинюсь? – ощерился нехорошей улыбкой Ли.

– В случае неподчинения мне разрешено применить боевой свист.

– Не понял!

– А тут и понимать нечего. Свистну так, что собирать тебя по частям будут на центральной площади.

– Отсюда метров триста будет, – предположил Ли. – Круто! Я так понимаю, что других вариантов нет?

– Нет!

– Тогда я вынужден подчиниться, – спокойно произнёс исполнитель и даже сделал вид, что собирается положить винтовку на пол, но вместо того, чтобы согнуться в пояснице, Ли выставил на полметра правую ногу в сторону и резким движением нанёс Ваньке удар прикладом в лицо. Свист отлетел в сторону и сильно ударился головой о деревянное ограждение вышки. Выплюнув вместе с кровью передние зубы и превозмогая боль, он всё-таки попытался подняться, но второй удар прикладом по голове лишил его сознания.

– Уж больно ты парень дерзкий, – свозь зубы произнёс Ли и старательно рукавом вытер забрызганную кровью тыльную сторону приклада.

Руководство «объекта» и почётные гости, немного потолкавшись между собой, всё-таки сумели разместиться на небольшой уставленной микрофонами площадке, которую организаторы праздника использовали в качестве трибуны. Первым к микрофону подошёл начальник строительства «объекта» Романов, по правую и левую руку которого, словно невзначай прикрывая его своими телами, стали его верные соратники – Малюта Скуратов и недавно присланный Высшим Советом референт Алексашка Меньшиков. Позади Романова находился Гуров, который всё время пытался выглянуть из-за могучего плеча начальника, но разница в росте не позволяла ему этого сделать. Романов остановился возле микрофона и шум в толпе сразу стих. Все ожидали начала выступления, но начальник строительства упрямо молчал. Через минуту многозначительного молчания по толпе лёгким бризом пробежал тихий ропот, и даже приглашённые на праздник гости тихонько стали высказывать недоумение. Только Малюта Скуратов да Алексашка Меньшиков воспринимали происходящее спокойно, и лишь в поисках чего-то только им ведомого шарили взглядом по толпе празднично одетых граждан. Ропот толпы усилился, когда какая-то размалёванная девица в синем комбинезоне с надписью на спине «Служба доставки» с огромной корзиной цветов стала пробираться к импровизированной трибуне.

– Вы что, раньше не могли это сделать? – бурчали недовольные граждане.

– Выполнение заказа в течение пяти часов, – огрызалась девица. – Когда смогла, тогда и приехала.

Расталкивая толпу локтями и лениво переругиваясь, девица добралась до края импровизированной трибуны, облегчённо вздохнула и, неожиданно выхватив из цветочной корзины короткоствольный пистолет, прицельно произвела три выстрела. Первые две пули попали в грудь начальника строительства, третья пуля вошла прямо в лоб неудачно выглянувшего из-за плеча Романова полковника Гурова. Толпа то ли от страха, то ли от неожиданности онемела, а жертвы террористки, вместо того чтобы, обливаясь кровью, упасть на чисто подметённую площадку, неожиданно стали прозрачными, а через мгновенье и вовсе растаяли в воздухе.

– Фантомы! – выдохнул кто-то за спиной оторопевшей Контры.

– Ах, вы так! – прошипела сквозь зубы террористка. – Кудесники, мать вашу…! – и уже понимая, что её переиграли, всё же вскинула руку с пистолетом, чтобы разрядить остатки обоймы в находящихся на трибуне гостей. В это мгновенье что-то горячее ударило ей в висок, и окружающий мир перестал существовать.

– Ну, вот и всё! – удовлетворённо произнёс Ли, привычно передёрнув затвор винтовки и продолжая следить через оптику за нарастающей в толпе паникой.

– Дело сделано! Даже контрольный выстрел не …

Закончить фразу он не успел, так как прилетевшая со стороны празднично галдящей толпы пуля пробила оптический прицел и вошла ему точно в глаз.

Когда пуля, пробившая голову террористке, звонко ударилась в дымящийся за сотню метров от банка мангал, на котором повар Рахимов готовил праздничный шашлык, Гуров понял, что тщательно разработанная операция пошла не по плану. Он ещё не успел понять, в чём ошибка, как его натренированный слух уловил характерный лязг винтовочного затвора и ослабленный глушителем звук выстрела. Лев Иванович метнулся на второй этаж банка, но, перепрыгивая через ступени мраморной лестницы, догадывался, что стрелка на месте не застанет.

«Не такой он дурак, чтобы не предусмотреть экстренные пути отхода!» – успел подумать сыщик перед тем, как вбежать в затемнённый коридор второго этажа. По случаю праздника, в банке был объявлен выходной день, и работал только дежурный кассир да заступившая утром смена охранников, поэтому свет на втором этаже включался только на время очередного обхода. К своему глубокому удивлению, на фоне раскрытого окна он отчётливо увидел девичью фигурку. Намётанный глаз сыщика уловил ещё две существенные детали: лежащую на мраморном подоконнике короткоствольную увенчанную глушителем винтовку с оптическим прицелом и опущенный стволом вниз пистолет в руке незнакомки.

– Оружие… на пол! – крикнул он, задыхаясь от быстрого бега, хотя прекрасно видел, что, судя по расслабленной позе, худосочная рыжеволосая девушка стрелять не собирается.

– Всё в порядке, – ответила девушка и небрежно бросила пистолет на мраморный пол. – Я офицер службы безопасности Высшего Совета. Оперативный псевдоним – Паскуда. Стрелок ушёл, так что я сдаю оружие!

– Почему я должен Вам верить?

– Потому что мы сегодня с Вами одинаково небрежны. Не слышу отзыва!

– Рейн! – автоматически выдал Гуров.

– Волга, – озвучила вторую часть отзыва девушка.

– А что бы произошло, если бы я произнёс отзыв из фильма: «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит»? – зачем-то спросил сыщик.

– Тогда бы я Вас застрелила, – недрогнувшим голосом сообщила Паскуда.

– Круто! – хмыкнул полковник.

– Когда работаешь под прикрытием, соображать и действовать приходится быстро.

– Вы видели его? – торопливо поменял тему разговора Гуров и с затаённой надеждой взглянул на агентессу. – Ну, хотя бы издали!

– Стрелка? Нет, – покачала головой рыжеволосая девушка. – Я опоздала на несколько секунд! Всего лишь на несколько мгновений, даже запах духов не успел выветриться.

– Так стрелок, это…

– Вы правы, стрелок – женщина, – перебила Гурова рыжеволосая оперативница.

– А духи? Вы можете описать запах духов?

– Как называются, не знаю, но явно недорогие. Мне даже кажется, что теперь такие не выпускают.

– Почему?

– Современные женщины не любят резких ароматов, а там явно превалировал запах сирени, да и вообще букет был простенький, незамысловатый, как будто из прошлого века.

В это время заработала рация, которую Гуров сжимал в левой руке.

– На связи! – бросил в микрофон сыщик.

– Леф Ифанович! – тревожно и в то же время невнятно зашуршала рация. – Это я – Шоловей!

– Слушаю тебя!

– Упустил я его, Леф Ифанович! – заныла рация. – Упустил я стрелка!

«И ты тоже!» – захотелось крикнуть Гурову, но он сдержался. – Коротко доложи, как всё было.

– Перехитрил он меня, Леф Ифанович! Сначала в зубы дал, а потом и совсем отключил.

– Как это отключил?

– Обыкнофенно – прикладом.

– Ну, Вы тут разбирайтесь, а я пойду! – вклинилась в разговор Паскуда.

– Куда Вы пойдёте? – недовольно поморщился сыщик. – Мне ещё Вас подробнейшим образом допросить надо.

– Это за Вас сделает моё начальство. Протокол допроса и копию моей объяснительной записки получите по факсу, если, конечно, моё начальство позволит! – и с этими словами рыжеволосый офицер службы безопасности скрылась за дверями ближайшего кабинета, на табличке которого был нарисован представительный мужчина в шляпе.

– Чего это её в мужской туалет понесло? – удивился Гуров, и, не прекращая слушать по рации шепелявый доклад Соловья-Разбойника, последовал за ней. К его большому удивлению, в туалете никого не оказалось.

– Ты можешь хотя бы приблизительно сказать, куда скрылся стрелок? – перебил Соловья полковник, поочерёдно открывая двери пустых туалетных кабинок.

– Могу, – прошелестела рация.

– Ну и куда же?

– Да он здесь, на вышке, рядом со мной.

– Как на вышке? Повтори, я что-то тебя не понял.

– На вышке! – ответила рация. – Лежит рядом со мной и в голове у него лишняя дырка, предполагаю, что от пули. Правого глаза нет, и весь затылок вынесло!

– Оставайся на месте, я скоро буду! – прорычал Гуров и отключил связь.

На душе у сыщика было мерзопакостно: его переиграли по всем статьям – террористка мертва, и киллер, который её убрал тоже мёртв!

– Надёжно подстраховались! – скрипнул зубами полковник. – Бей своих, чтоб чужие боялись! Наглядно и страшно! Чувствуется рука профессионала.

Праздник был испорчен окончательно, и перепуганные жители «объекта» попрятались в квартирах. Все пребывали в неподдельном унынии, и лишь только одна Лолита Хмелевская – режиссёр несостоявшегося праздника, светилась от счастья.

– Вы даже не представляете, что это для меня значит! – сказала она Гурову перед отъездом в Москву.

– Не представляю, – буркнул в ответ расстроенный сыщик, которому выпала роль провожатого.

– Завтра вся Москва будет говорить, что Хмелевская сделала праздник в стиле «лихих 90-х».

– Но ведь это, же неправда! – вяло возразил Лев Иванович. – Были жертвы…

– А-а, бросьте, полковник! – перебила его брюнетка и, щёлкнув зажигалкой, прикурила тонкую сигарету. – Вы же офицер, а ведёте себя, как юная курсистка. Кто будет разбираться в таких мелочах? Все сочтут, что это заранее прописанный сценарный ход. Ну, я побежала! Чао!

Избавившись от экзальтированной особы, Лев Иванович обречённо подбрёл в сторону резиденции начальника строительства. Романов собирал экстренное совещание, и ничего, кроме публичной порки, от этого собрания опростоволосившийся сыщик не ждал.

Когда он вошёл в кабинет начальника строительства, все уже были в сборе. По правую руку от Романова сидели новый референт Алексашка Меньшиков, верный слуга и опричник Малюта Скуратов, а также знаменитый чернокнижник и специалист по магическим технологиям Яков Брюс. По левую руку от начальника строительства, потупив взгляд, вжимались в кресла думный дьяк Никита Зотов, майор Пронин, директор банка Али Баба и сильно перебинтованный Соловей-Разбойник.

– А вот и он – герой дня! – приподнявшись из кресла, ехидным тоном произнёс Романов. – Ну, друг сердешный, поведай мне, как ты сам себя перехитрил!

Гурову было так стыдно, что впору под пол провалиться.

– Чего молчишь, полковник? Аль память отшибло?

– Пётр Алексеевич! – поднялся с места Пронин. – Разработкой плана операции занимался я лично, а Лев Иванович только курировал мои действия.

– Ты посмотри! – всплеснул руками Романов. – Никак заступник объявился? Хорошо! Вот вы оба мне сейчас за мой вселенский позор и ответите!

– Мин херц! – встрял в разговор Меньшиков. – Мин херц, да ежели посмотреть с другого бока, то не всё уж так плохо: главное, Вы, государь, живы, а что лихих людей постреляли, так туда им и дорога!

Романов недоумённо уставился на своего референта и нервно дёрнул усом:

– Не всё так плохо, говоришь? А то, что всё прошло по плану господ из «Чёрной бездны», это как считать? Всех постреляли, всех застращали!

– Государь! – поднялся Малюта Скуратов. – Как ни ряди, а Александр Демидович прав! Главное, что Вы живы и здравствуете. А то, что всех застращали, так это пустое! Через день-два забудется. По сравнению с первым Азовским походом, это вообще мелочь!

– Но-но! – погрозил Романов. – Ты того… не забывайся. Азов мне припомнил!

– Пётр Алексеевич! – поддержал Малюту чернокнижник Брюс. – Ведь задумка была неплохая! Толковая задумка была! Мы на создание ложных целей, то бишь фантомов, магической энергии не пожалели, и злодеи на эту туфту повелись, как воробьи на мякину.

– Ещё не всё проиграно, – тусклым голосом произнёс Гуров, и все присутствующие одновременно повернулись в его сторону. – Если повезёт, то последнее слово в этой истории будет за нами.

– Поясни! – потребовал Пётр.

– С превеликим удовольствием, – выдохнул сыщик и сразу как-то весь преобразился. Теперь перед собранием стоял не проштрафившийся чиновник, а хитрый и опытный оперативник.

– Вы правы: два стрелка мертвы, – подытожил сыщик, – но был ещё и третий!

– Третий? – подался вперёд Брюс. – А ведь прав полковник! Кто-то же наёмника на вышке уложил.

– Кстати, личности убитых злодеев установили? – снова подал голос Романов.

– Установили, – привстал с места Пронин. – Точнее, личины, под которыми они действовали: женщина – это печально известная Фаина Каплан. При ней нашли пистолет, с которым она на Ленина покушалась. Вот он – «браунинг» образца 1900 года! – и майор потряс целлофановым пакетом, на дне которого покоился короткоствольный пистолет.

– А мужчина? – нетерпеливо поинтересовался Меньшиков.

– Застреленный на пожарной каланче мужчина оказался Ли Харви Освальдом.

– И стрелял он из той же винтовки, из которой покушался на Джона Кеннеди, – добавил Гуров.

– Привычка – вторая натура, – пробормотал Никита Зотов и вновь опустил глаза.

– И что же мы в итоге имеем? – недовольно произнёс Романов.

– Мы имеем подозреваемого, вернее подозреваемую, – уверенно произнёс Гуров.

– Это женщина, которая имеет доступ в помещение банка.

– Это всего лишь ваши предположения, полковник, или имеются подтверждающие факты?

– Имеются, Пётр Алексеевич! Судите сами: выстрел был произведён из окна, расположенного на втором этаже банка. Охрана в банк посторонних не пропускала, значит, это был работник банка, который во время праздника под благовидным предлогом находился внутри банка.

– Не было там никакой бабы, – подал с места голос Малюта Скуратов. – Я лично посты проверял! Не было там никого, кроме охраны и дежурной кассирши.

– А кассирша в это время чем была занята? – прищурив глаза, поинтересовался Пронин.

– Так она это… гроши посетителю выдавала. Новенькая кассирша Анфиска Козырева давеча клиента по неопытности обсчитала, вот они там втроём и разбирались.

– Втроём?

– Ну да – втроём: кассирша, обобранный клиент и Анфиска.

– И что потом было? – не отставал Пронин.

– Потом я на крыльцо вышел, а дальше бах, бабах…! Ну, дальше вы и сами знаете, что попусту воздух колебать.

– Значит, на момент покушения в банке находилось три женщины, – задумчиво произнёс Гуров. – Это Анфиса Козырева, дежурная кассирша – если не ошибаюсь, Варенька Кузмина – и рыжеволосая девушка, которая при проверке оказалась офицером службы безопасности Высшего Совета. Я её застал возле открытого окна, из которого был сделан выстрел, – пояснил Гуров.

– Так может, она и стреляла? – вновь подал голос Меньшиков.

– Это исключено, – уверенно парировал сыщик. – Она была прислана Высшим Советом нам в помощь.

– Вы в этом, полковник, твёрдо уверены?

– Да, господин Романов. Твёрдо! Она назвала пароль и свой оперативный псевдоним. Она не стрелок.

– Как будто не бывает двойных агентов! – хмыкнул Малюта и покосился на начальника строительства.

– Кузьмина работает в банке со дня его основания, – продолжил рассуждать вслух Гуров. – Мы её тщательно проверяли, и она вне подозрения.

– Анфиску Козыреву Вы тоже тщательно проверяли? – с невинным видом поинтересовался думный дьяк Никита Зотов. – Она тоже вне подозрения?

– Проверяли, – смутился Гуров, – но результатов проверки я не видел, видимо, ещё не пришли.

– Получается, что Вы, полковник, без проверки допустили человека к исполнению обязанностей? – повысил голос Романов.

– Моя вина! – поник головой сыщик, – Я просмотрел, замотался… но я себя не оправдываю! А где сейчас находится Козырева?

– Перед совещанием мне стало известно, что она подала заявление об увольнении по собственному желанию, – подал голос молчавший до сего момента директор банка.

– Надеюсь, Вы её ещё не депортировали в «тонкий мир»? – не веря в удачу, тихо промолвил сыщик.

– Я ещё не подписал её заявление, и потом: депортация идёт после того, как кадровики перешлют заявление сотрудника в Управление кадров Высшего Совета…

– Пётр Алексеевич! – перебил директора банка Гуров. – Прикажите секретарю вызвать в вашу приёмную Анфису Козыреву, и пусть секретарь обязательно скажет, что вызов связан с её заявлением.

– А это ещё зачем?

– Тогда она обязательно придёт! Обязательно! Вот увидите.

– Хм, ладно, полковник, будь, по-твоему. Эй! Как там тебя! Джулька! Вызови мне срочно Анфиску Козыреву, да скажи этой крале, что вызываю я её по поводу увольнения. Поняла? Тогда действуй.

– Я в приёмную! – засуетился сыщик.

– Я тоже, – сквозь бинты пробубнил Соловей Разбойник.

– Тебя-то, беззубого, куда несёт? – усмехнулся Малюта.

– У меня, кроме зубов, ещё и руки есть! – обиделся Соловей. – Неужели я подстраховать не смогу?

– Ладно, герой! – махнул рукой Пётр. – Иди, хуже уже не будет.

Анфиса Козырева вошла в приёмную уверенным шагом с высоко поднятым подбородком.

– Ишь, как спину прямо держит! – на мгновенье залюбовался женщиной сыщик. – Правильно Романов сказал: краля!

Ничего не подозревающая Анфиса в этот момент действительно была хороша: гофрированная цвета спелой вишни юбка с широким поясом, и бледно-розовая блузка с умеренно распахнутым воротом были черноволосой женщине очень даже к лицу. Сделав несколько шагов по направлению к столу секретаря, Козырева поймала испуганный взгляд Джульетты, на мгновенье замерла, а потом резко развернулась.

– Назад пути не будет, – глядя прямо в чёрные цыганские глаза, произнёс Гуров и широко развёл руки. Анфиса удивлённо вскинула соболиные брови, покосилась на демонстративно вставшего в дверном проходе травмированного Соловья Разбойника и всё поняла.

– У меня к Вам только один вопрос, – прошептал на ухо растерянной женщине сыщик. – Как называются ваши духи?

– Зачем Вам это? – горько усмехнулась красавица.

– Надо! – наседал полковник. – Для дела надо.

– «Жди меня»! – тихо произнесла она и отчего-то зарделась.

– Чудное название! – тоном записного сердцееда произнёс Лев Иванович. – Чего не скажешь о его букете – уж больно резок. Арестовать! – отдал приказ полковник и решительно направился в кабинет начальника строительства.

Как сыщик и обещал – последнее слово в этой непростой истории осталось за ним.

Глава 6 Любо братцы любо или производственные перипетии квартала кладоискателей

Ковыльная степь покорно стелилась под конские копыта, а летний, наполненный вечерней прохладой и горьковатым запахом полыни ветерок приятно освежал разгорячённые боем лица бойцов. Под вечер случилось то, чего так опасался батька. Будённовский разъезд появился из балки неожиданно. Фигуры всадников в остроконечных шлемах на минуту застыли на фоне закатного болезненно красного солнца, а потом, перехватив пики, с гиканьем устремились на отряд «особо доверенных хлопцев», которых батька лично подбирал для этой дюже секретно операции.

Силы были примерно равными, но в отряде у батьки был ещё небольшой обоз – две наполненные мешками и заботливо укрытыми рогожами от чужих взглядов телеги, да тройка вьючных лошадей с перемётными сумами. Из-за этого обоза Нестор и затеял свою секретную операцию. В это самое время его «крестьянская армия» должна была ударить «красным» во фланг. С точки зрения военной стратегии – операция бесполезная и заведомо проигрышная, но задумка батьки была в том, что командование Первой конной поверит в то, что махновцы пошли на прорыв и, сосредоточив основные силы в точке удара, не станет отвлекаться на всякие мелкие глупости типа патрулирования.

Глядя на несущихся конармейцев, Нестор тихо сквозь зубы выматерился, привычно выхватил из ножен шашку и, ударив в конские бока шпорами, поскакал навстречу будённовцам. Он даже не обернулся потому как знал, что все его хлопцы, за исключением приставленных к обозу караульных, так же как и он, пригнувшись к конским гривам, с шашками наголо несутся вслед за ним навстречу неизвестности.

Бой был коротким и яростным: две дюжины развёрнутых в боевой порядок конников схлестнулись под лучами нежаркого закатного солнца, и степь на короткое время наполнилась лязгом сабельных ударов, хрустом разрубаемых костей, ржанием смертельно раненых лошадей и глухими хлопками револьверных выстрелов.

Военное счастье в этот раз было на стороне батьки. Второй раз сходиться не пришлось: смерть скоро и страшно собрала свою кровавую дань и вместе с солнцем скрылась за горизонтом.

– Батько! – обратился к нему ещё не отошедший от горячности боя ординарец Петро по прозвищу Дуля. – Батько! Там хлопцы двух раненных «краснюков» нашли! – и Дуля указал окровавленной саблей в сторону заката. – Что прикажешь с ними делать?

– Петро! – скрипнул зубами Махно. – Ты у меня лазарет бачив?[1]

– Не бачив! – покрутил головой Дуля.

– Так что же ты, дурья башка, мэнэ пытаешь?

– Всё понял, батько! – чему-то обрадовался ординарец и ускакал на закат. Через пару минут летний ветер вместе с горьковатым полынным запахом донёс до Нестора хлёсткий звук двух винтовочных выстрелов.

– Всё равно бы померли, – оправдывал себя Нестор. – Да и секретность соблюсти треба[2].

Когда остатки отряда собрались возле обоза, то выяснилось, что Охрим Криворотько, Василь Завируха и Миколо Опанасенко уже никогда не сядут в сёдла своих боевых коней.

– Прими, Господи, их в Небесную сотню! – произнёс Махно и размашисто перекрестился.

– Похоронить бы их надо по-людски, батько, – глухо произнёс чубатый перепачканный кровью хлопец, которого все в отряде звали не иначе, как Незамай. Незамаю будёновская пуля отстрелила мочку левого уха, и теперь он за неимением бинта прижимал к голове расшитый петухами рушник, который вместе с парой вышитых рубах и четвертью первача третьего дня экспроприировал в попавшемся на пути «крестьянской армии» селе, куда его и ещё десяток бойцов батька посылал за провиантом. Добытый провиант и самогон Незамай сдал фуражирам, а рушник и рубахи оставил себе «на память».

– Похороним, – глухо произнёс Нестор. – Обязательно предадим земле наших павших товарищей… по-христиански похороним, но не здесь.

Погибших бойцов положили поперёк сёдел и привязали ремнями, самих лошадей с траурной поклажей привязали к телегам, после чего тронулись в путь. Заветного кургана они достигли уже поздно вечером. Махно приказал бойцам спешиться, после чего, ослабив коню подпругу, стреножил его и оставил пастись.

– Вот здесь хлопцев и похороним, – сказал он громко и, первый взяв из обозной телеги лопату, воткнул её в прокалённую солнцем сухую украинскую землю.

Три могилы копали долго, до самой полуночи. Махно настоял, чтобы могилы были глубокими, под два человеческих роста. Для чего такая глубина, никто не спрашивал, так как догадывались, что неспроста они полсотни вёрст от Никополя по глухой степи, на ночь глядя, обоз тащили.

Перемётные сумы с золотыми монетами царской чеканки положили в крайнюю могилу слева. Опосля застелили сумы рогожами, засыпали на длину штыка сухой, как порох, землёй, и только после этого поверх земли положили тело застреленного будёновцами Охрима Криворотько.

Во вторую могилу положили патронные ящики, в которые были заботливо упакованы 124 золотых слитка. Ящики также засыпали на штык землёй, после чего поверх положили тело махновца Завирухи, которому в бою конармейцы разрубили череп, и Лёва Задов, чтобы соблюсти приличия, лично натянул на две половинки расколотого черепа свою новую каракулевую с красным верхом папаху.

Погибшему Миколо Опанасенко выпала доля сторожить в своей могиле полторы тонны серебра.

Всё это богатство месяц назад Махно отбил в честном бою у атамана Семёнова, люди которого незадолго до этого ограбили Одесский государственный банк. Месяц таскал Махно золото в обозе, но после того, как Первая конная стала его теснить к румынской границе, понял, что с таким обозом ему далеко не уйти.

– Если не «красные», так свои к архангелам отправят, – понял Нестор и решил от золота избавиться. Для этого он и затеял свою «…дюже секретную операцию».

Когда первые рассветные лучи упали на три скромных могильных холмика, нервно курившие до этого Незамай, Дуля, Сашко Городской и Федька Каретников побросали цигарки и двинулись к стоящему возле могилок с непокрытой головой атаману.

– Нестор Иванович! – шепнул Лёва Задов. – Идут! К нам идут, Нестор Иванович! – и вроде бы невзначай расстегнул висевшие по бокам обе кобуры.

– Пущай идут! – сквозь зубы процедил Махно. – Зараз мы с ними побалакаем[3]. Ты, Лёва, зря не тушуйся, потому как я абы кого на эту секретную операцию не брал.

Махновцы остановились в пяти шагах от свежих могилок, и после короткого раздумья ещё на полшага вперёд выдвинулся бывший одессит Сашко, по прозвищу Городской.

«Ну, конечно же, Сашко! – усмехнулся про себя Нестор. – Сашко самый опытный, самый тёртый – на каторге перед революцией гулял и его на мякине не проведёшь, поэтому говорить будет он».

– Тут такое дело, батько, – осторожно начал Городской. – Дюже поговорить треба.

– Ну, ежели дюже трэба, так давай погуторим[4]. – откликнулся Нестор и демонстративно засунул руки в карманы своего офицерского галифе.

– Ты, батька, нам сам гутарил, что операция эта шибко секретная…

– Секретная, – кивнул головой Нестор. – И шо с того?

– А то, что где золотишко зарыто, знаем только мы четверо, да ещё ты с Левкой Задовым.

– Верно гуторишь, – снова кивнул головой Нестор. – Только мы шестеро и знаем! А ты что, мне не доверяешь?

– Не о том, атаман, гуторишь! – поморщился Сашко. – Мы теперь получаемся вроде как свидетели, а свидетелей в таком деле никогда в живых не оставляли.

– Значит, ты, Сашко, хочешь сказать, что я ради этого презренного металла своим боевым товарищам буду в спину стрелять?

– Может, золотишко и презренный металл, но только пулю за него получать не хочется, – подал голос Федька Каретников.

– Ша, братва! – вклинился в разговор Лёва Задов. – Рыжьё[5] это не твоё, Сашко, и не моё, и даже не батькино. Это для нашего общего дела, за которое мы вместе кровь проливали!

– Может оно и так! – нехотя согласился Сашко. – Только Нестор Петрович ради общего дела уже на тот свет собственноручно не один десяток бойцов отправил, так что нас четверых… для него как два пальца обмочить!

– Я расстреливал бандитов, трусов и мародёров! – страшно вращая глазами, с побелевшим от гнева лицом произнёс Махно. – Расстреливал и буду расстреливать, если какая-либо гадина наше революционное дело грабежом пачкать будет!

– Погоди, Нестор! – перебил его Федька Каретников. – Мы зараз не на митинге, и лозунгами гутарить нам с тобой ни к чему. Сашко прав! Золотишко – оно не просто презренный металл и буржуазные цацки. Золотишко – вещь непростая, оно человеков на кровь толкает. А мы хотим с тобой, батько, разойтись по-людски, без крови. Нам теперь назад пути нэма, так что мы с хлопцами порешили уйти от тебя. А про золото мы никому! Вот тебе крест! – и все четверо неистово перекрестились.

– Хорошо, – бесцветным голосом произнёс Махно. – Тикайте![6] – и демонстративно бросил наган под ноги махновцам. – Нестор Махно своим в спину не стреляет! Лёва! Кидай и ты свои левольверы!

Задов нехотя подчинился и бросил в седой ковыль два своих новеньких маузера.

– Ну а теперь вы можете нас убить, – спокойно произнёс Махно и снова засунул руки глубоко в карманы галифе. – Убить и всё золото забрать себе! Ну, кто тут самый смелый? У кого рука не дрогнет? Стреляй в батьку! – закричал Нестор и рванул гимнастёрку на груди. – Ну? Чего ждёте?

– Ты, Нестор Петрович, нас не за тех держишь, – холодно произнёс Сашко, продолжая пятиться назад. – Никто тебя в расход пускать не собирается. А что касается золота, то пусть оно в земле до своего часу полежит. Времена сейчас смутные, опасные, и золотишко нам зараз[7] трогать ни к чему, потому как с ним далеко не уйдёшь! Так что до побачанья[8], Нестор Иванович! Не поминайте лихом.

Когда четвёрка бывших теперь уже махновцев скрылась за курганом, Лёва Задов подобрал свои пистолеты и, обтирая их о рукав гимнастёрки, недоверчиво произнёс:

– Неужели ты Нестор Иванович их вот так и отпустишь?

– Уже отпустил, – глядя вслед бывшим товарищам, ответил атаман.

– А как же секретность?

– А я так, Лёва, разумию[9], что с секретностью у нас всё будет в порядке.

По возвращению к себе в штаб Махно жадно выпил крынку кислого молока и выслушал доклад начальника штаба о том, что в десяти вёрстах от места их дислокации, на разъезде, утром нашли тела четырёх зарубленных махновцев.

– Опознали мы их! – стянув с головы папаху, произнёс начальник штаба. – Наши это хлопцы: Петро Дуля, Сашко Городской, Федька Каретников и Незамай.

– Хто? – жёстко произнёс Махно, вытирая губы.

– Атамана Семёнова люди, – выдохнул начальник штаба. – Не простил он нам, Нестор Петрович, что мы у него обоз с казной отбили! Ох, не простил! За то хлопцев наших и порубал.

– Не простил, – согласился Махно. – Я бы тоже не простил, только ты об этом забудь!

– Как забыть? – удивился начальник штаба.

– Напрочь! – тряхнул длинными патлами вождь. – Забудь, потому как золото – вещь дюже опасная и для здоровья шибко[10] вредная.

* * *

В понедельник рано утром в своей приёмной Романов столкнулся с мужчиной неопределённого возраста, одетого в безликий тёмный костюм и белую рубашку с таким же, как и костюм, безликим узким галстуком.

– К Вам, Пётр Алексеевич, посетитель! – торопливо пояснила секретарь. – Специалист из Высшего Совета.

«Где-то я его видел, – подумал Романов, глядя на незнакомца. – Удивительно знакомое лицо и в то же время какое-то незапоминающееся».

– Пройдёмте ко мне в кабинет, – предложил Пётр, – там и побеседуем.

– Иванов Иван Иванович, – представился посетитель, как только за его спиной закрылись тяжёлые двухстворчатые двери и, немного помедлив, добавил, – консультант-эксперт широкого профиля. Направлен к Вам, Пётр Алексеевич, для оказания посильной помощи.

– Помощи? Мне помощи? – раздражённо переспросил Романов и стал похож на рассерженного кота. – Я не просил Высший Совет о помощи!

– А никто не просит, – примирительным тоном произнёс странный консультант. – Никто не просит, но многие в моих услугах нуждаются, хотя и не подозревают об этом. Вот моё портфолио, извольте полюбопытствовать.

С этими словами Иван Иванович достал из своего видавшего виды кожаного портфеля тяжёлый, обтянутый первоклассным сафьяном фотоальбом.

– Хорошо, – согласился начальник строительства. – Присаживайтесь, а я пока полистаю вашу книжицу.

Иванов послушно опустился на краешек стула и стал терпеливо ждать.

На первой странице фотоальбома располагалась профессионально подретушированная фотография старого плаката «Наш ответ Чемберлену», на котором красноармеец с лицом Ивана Ивановича отправляет в полёт армаду красных бипланов. На второй фотографии Иван Иванович в форме сотрудника НКВД прижимал указательный палец правой руки к губам, а левой рукой указывал на надпись внизу плаката «Товарищ! Будь бдителен! Не болтай! Враг не дремлет».

Романов раздражённо перелистал несколько страниц и с удивлением уставился на фотографию трактора «ЧТЗ», из кабины которого в чистой фуфайке и с непокрытой головой радостно выглядывал Иван Иванович, призывая всех комсомольцев немедленно отправляться на покорение целины. На следующих страницах фотоальбома Иван Иванович призывал советских людей покорять космос, мыть руки перед едой, покупать облигации трёхпроцентного займа, крепить единство избирательного блока коммунистов и беспартийных, не работать на токарном станке с незакреплённой деталью, обеспечить поворот северных рек, соблюдать правила дорожного движения, бдительно стоять на страже мирного неба Родины, окончить пятилетку за три года – и ещё много чего такого, что не укладывалось в сознании начальника строительства «объекта».

– Не понимаю! – раздражённо произнёс Романов, отбросив от себя фотоальбом. – Какое отношение это всё имеет отношение ко мне?

– Лично к Вам – никакого! – согласился посетитель. – Я хотел убедить Вас, господин Романов, что на рынке услуг я нахожусь уже достаточно давно и являюсь экспертом в каждой области, которую мне поручили рекламировать.

– В том, что Вы работаете фотомоделью со времён военного коммунизма, я вижу, а в остальном Вы меня не убедили, – недовольным тоном произнёс Пётр.

– Я не просто модель, – мягко поправил его Иван Иванович, – я исторически востребованная модель! Можно сказать, что я – это целая эпоха.

– Допустим, но при чём здесь ваш статус консультанта-эксперта широкого профиля, и о какой помощи идёт речь?

– Я вынужден повториться, – смиренно произнёс Иван Иванович и немного ослабил узел галстука. – Видите ли, я не просто рекламирую ту или иную услугу. Рекламируя какое-либо правило, услугу, нормы безопасности или политические реформы, я на профессиональном уровне глубоко изучаю данную тему. Так, например, когда я рекламировал в конце сороковых годов прошлого века зимнее женское бельё, я скрупулёзно изучил проблему цистита.

– То есть, можно сказать, что Вы достаточно углубились в эту тему, с нескрываемым сарказмом произнёс Романов.

– Можно сказать и так, – легко согласился Иванов, искоса наблюдая за вошедшей в кабинет секретарём, которая принесла папку с утренней почтой и, став невольной свидетельницей последней части диалога, покраснела и поспешно покинула кабинет. – Я подробно изучил причины данного заболевания, его характерные признаки, методику лечения, и самое главное – профилактику цистита.

– Зачем?

– Всё это позволило мне внести существенные изменения в содержание плаката и его речитатив. Помните?

– Нет! – замотал головой Пётр. – Не помню!

– Ну как же? – расстроился Иван Иванович. – По всей стране висели плакаты с моим лицом на фоне фабрики «Москвошвея» и моими рекомендациями: «Товарищ! Надёжно здоровье жены сохрани! Скорее рейтузы с начёсом купи»! Ну, как Вам?

– Никак! – поморщился Пётр. – Вам-то что у нас надо? Мои сотрудницы циститом не страдают, руки перед едой моют поголовно, и дорогу все как один переходят только на крас… тьфу ты! Исключительно на зелёный свет светофора.

– Эх, если бы всё было так хорошо, – вздохнул Иван Иванович, – то я бы со спокойной душой ушёл на пенсию. Коль пенсия накопительная, то старость тогда исключительная!

– Прекратите говорить лозунгами, – повысил голос начальник строительства. – Вы можете коротко и по существу пояснить, зачем Высший Совет направил Вас на «объект»?

– С превеликим удовольствием! У вас на «объекте» готовится к открытию квартал кладоискателей…

– Ну, до открытия ещё далеко! – перебил эксперта Романов.

– И, тем не менее, ваши специалисты уже закончили программу «Клад батьки Махно». Высший Совет поручил мне протестировать эту программу…

– Мы не направляли эту программу на проверку! – перебил его Пётр. – Наша последняя разработка «Квартал кладоискателей» ещё не закончен! Поэтому ни о какой сдаче её на проверку речи быть не может.

– Когда закончите, то будет уже поздно, да и накладно что-либо исправлять, – с видом знатока парировал Иванов. – А что касается проверки, то Высший Совет не нуждается в согласии исполнителей на проведение контрольных проверок, на то он и Высший! – и Иванов с торжественным видом ткнул указательным пальцем в потолок. – Так вот я лично протестировал программу «Клад батьки Махно» …

– Надеюсь, накануне тестирования Вы глубоко погрузились в тему? – с недоброй усмешкой перебил консультанта Пётр.

– Достаточно глубоко, Пётр Алексеевич, чтобы сделать экспертное заключение.

– И каков будет ваш вердикт?

– Отрицательный.

– Позвольте полюбопытствовать, почему?

– Программа перегружена грубым натурализмом. В ней слишком много крови, убийств… слишком много неоправданного насилия и никакой романтики приключений! Вспомните хотя бы программу «Дети капитана Гранта»! В ней тоже есть место смертельным опасностям, сражениям с пиратами, дикарями и всякими другими отрицательными героями, но при этом она остаётся светлой, лёгкой для восприятия и насыщенной романтическими приключениями. А что мы имеем в вашей последней разработке? Кровавую мясорубку на просторах выжженного солнцем Гуляй-Поля, золотые слитки в могилах с мертвецами и одуревших от крови и самогонки махновцев? Так?

– Так, – согласился Романов и впервые посмотрел на Иванова с интересом. – А Вы, оказывается, не только натурщик для старых рекламных плакатов! Вы ещё у нас и аналитик!

– Не у Вас, господин Романов, а при Высшем совете, и не аналитик, а консультант-эксперт широкого профиля.

– Ваша фамилия случаем не Огурцов?

– Вы, Пётр Алексеевич, можете ёрничать, сколько Вам будет угодно, но без моего положительного заключения Высший Совет разрешения на запуск программы «Клад батьки Махно» не даст.

– И что же прикажете мне делать? Закрыть весь квартал кладоискателей?

– Зачем же так категорично? Я приду к Вам ровно через тринадцать дней…

– Почему через тринадцать, а не через десять или пятнадцать?

– Таково решение Высшего Совета. Надеюсь, за это время Вы и ваши специалисты успеете откорректировать эту… оголтелую махновщину.

– А если не успеем?

– Если не успеете, то будем решать вопрос о вашем соответствии занимаемой должности.

– Слушай, ты! Как там тебя? – прорычал Романов, и уголок его рта стал подёргиваться в нервном тике. – Ты давно из окна не вылетал?

– Тринадцать дней! Тринадцать! – бесцветным тоном произнёс Иванов и, проигнорировав угрозу физического насилия, скрылся за дверью.

* * *

Совещание проходило при закрытых дверях, узким кругом. Присутствовали только самые доверенные лица: Малюта Скуратов, секретарь-референт Алексашка Меньшиков, думный дьяк Никита Зотов, специалист по магическим технологиям Яков Брюс и семейная пара компьютерных гениев – разработчиков программы «Клад батьки Махно», Василиса и Иван Премудрые. Впрочем, компьютерщиков по именам уже давно никто не называл, за ними прочно закрепились прозвища – Спанч и Флэшка.

Алексашка Меньшиков был в курсе визита представителя Высшего Совета, поэтому Романов поручил ему довести до участников совещание суть проблемы. Меньшиков говорил коротко, по существу и без прикрас.

– Что будем делать, господа специалисты? – задал риторический вопрос Романов.

– Позволь, государь! – подал голос Яков Брюс. Романов молча кивнул, и специалист по магическим технологиям, выдержав небольшую паузу, продолжил: – Я так своим умишкой кумекаю, что, хотим мы этого или нет, но программу придётся переделывать. Вопрос в том, как именно переделать, чем её наполнить, какова будет её новая концепция?

– Плетью обуха не перешибёшь, – подал голос Малюта Скуратов. – Придётся покориться Высшему Совету, иначе всем нам головы не сносить!

– Это я, Малюта, и без тебя знаю, – раздражённо перебил Скуратова начальник строительства. – Яков Вилеммович правильно толкует: нужна новая концепция программы. Какие будут предложения?

– Если мы изменим концепцию программы, – приятным грудным голосом произнесла Флешка, – то мы потеряем историческую достоверность событий.

– Мы не можем сделать из Махно романтического героя, а выжженную солнцем украинскую степь засадить голландскими тюльпанами, – вторил ей Спанч.

– А почему, собственно, не можем? – после короткого раздумья спросил Меньшиков.

– Возможно, образ благородного крестьянского разбойника Махно, скачущего по цветущим полям, чтобы близь Никополя на Поле Дураков закопать золотые слитки и облегчит восприятие программы. Возможно, это даже добавит какую-то толику романтики, но это уже будет не «Клад батьки Махно», а сказочка для дошкольников в программе «Спокойной ночи малыши»! – решительно возразила Флэшка. – Лично я уродовать программу, в которую я и мой муж вложили столько сил, не собираюсь! Увольте!

– А никто и не предлагает уродовать готовую программу, – подал голос думный дьяк Никита Зотов. – У тебя, девонька, да у Ваньки, мужа твоего, остались черновые наработки? Не может быть, чтобы в ваших компьютерных закромах ничегошеньки не было! Ты, ясноглазая, поищи, авось чего-нибудь да и отыщешь.

– Я даже искать не буду! – отозвалась Флэшка. – Я свои «закрома» как пять пальцев знаю! У меня на «склад» два черновых варианта программы сброшены! Правда, в одном графика отличается от оригинала, но зато в другом почти всё то же самое, только диалоги и звуковой фон другие.

– Вот и славно! – с довольным видом потирая руки, произнёс думный дьяк.

– Что-то я тебя, Никита, никак не пойму, – нахмурился Пётр. – Ты о чём речь ведёшь?

– Зато я, кажется, понял! – хлопнул ладонью об стол Брюс. – Господин Зотов предлагает воспользоваться рекомендациями консультанта-эксперта широкого профиля. И не просто воспользоваться, а довести игровую ситуацию до абсурда, так сказать, воспользоваться известной русской поговоркой «Научи дурака богу молиться, он и лоб себе расшибёт». Я прав, господин Зотов?

– Прав, Яков Виллемович! Хоть ты и басурманин, и чернокнижник, а голова у тебя светлая, и мысль мою ты, как сокол уточку, ещё в полёте словил!

– И чего мы этим добьёмся? – насупил брови Пётр. – Обострим отношения с Высшим Советом – и только!

– Может, обострим, а может, и нет! – сверкнул белозубой улыбкой Алексашка. – Посуди сам, государь! За что нас анафеме предавать? Мы покорность выразили, ошибки свои признали, и за тринадцать дней и ночей исправили, а что чуток «палку перегнули», так это от излишнего усердия. За это только пожурить можно, но никак не с должности снимать.

– Может быть, может быть, – задумчиво произнёс Пётр, по-мальчишески покусывая жёлтый от никотина ноготь на большом пальце. – Премудрые! За тринадцать дней справитесь? – обратился он к программистам.

– Ну, не знаю… – неуверенно протянул Спанч.

– Справимся, государь! – заверила Романова Флэшка и лягнула под столом супруга.

После этого довольный Романов хлопнул в ладоши и приказал подать прямо в рабочий кабинет вина и закусок. Дальнейшее действо сильно напоминало сюжет известной картины Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». До самого рассвета из кабинета начальника строительства раздавался хохот и звон бокалов. Флешка и Спанч только успевали делать пометки в своих блокнотах.

А когда первые солнечные лучи весело заиграли на хрустальных бокалах, Романов налил по последней и произнёс тост:

– Ну, други мои верные, опрокинем по последней чарке за нашу удачу и ваши светлые головы!

Все участники совещания с удовольствием выпили и захрустели закуской.

– Сегодня для всех присутствующих объявляю выходной, – объявил Пётр. – Мы все славно поработали, теперь отоспимся, и с завтрашнего дня начнём реализацию нашего плана. Особо надеюсь на вас, Премудрые! – с теплотой в голосе произнёс Пётр. – Не подведите!

– Не подведём, Пётр Алексеевич! – хором ответили супруги. – Будете очень даже довольны!

На тринадцатый день, ранним утром, Иванов, как и обещал, снова появился в приёмной начальника строительства.

– Добрый день, господин Романов. Надеюсь, Вы и ваши люди готовы к инспекционному просмотру программы «Клад батьки Махно»?

– Готовы, господин консультант-эксперт широкого профиля, – улыбнулся Пётр. – Можете проверять!

….В чисто побеленную хату вбежал атаман. На его просветлённый лик спадали пряди чисто вымытых волос, а белозубая улыбка говорила, что дела у батьки ладятся.

– Нестор! – бросилась на грудь атамана молодая морячка. – Дождалась я тебя! Все говорили, что ты сгинул в тюльпановых степях, а я не верила. Ждала я тебя! Ждала!

– Не такой я человек, чтобы ни за что ни про что в лазоревой степи сгинуть! – глухо произнёс атаман, уклоняясь от поцелуя. – Не время сейчас, коханая![11] Не время!

– Да когда же нужное время-то наступит? Истосковалась я! Только и вижу тебя, любимый, когда в бою поранят, или с обозом конфискованного добра домой завернёшь, чтобы мне платочек аленький подарить.

– Верь, коханая моя, наступит день, когда угнетённое крестьянство встанет с колен, и тогда мы на всей Украине организуем новое самостийное государство! Государство без угнетателей и угнетённых, без «белых» и без «красных», без помещиков-кровососов и без прочих сволочей!

– Да что же это за государство такое будет, сокол мой ненаглядный?

– Это будет крестьянское государство, где каждый свободный хуторянин будет возделывать свою землю и…

– И что дальше?

– Дальше я ещё не додумал, – вздохнул Махно и погладил дивчину по голове. – Но я эту думку обязательно додумаю! Как только победим, так сразу и додумаю! А нынче недосуг. Слишком много ещё на земле нашей бедных и угнетённых. Много дел предстоит переделать, чтобы каждому хлеборобу его кусочек счастья достался. Погляди в окно! Видишь, на майдане обоз с золотом буржуйским стоит?

– Вижу, любимый! А что, телеги и взаправду золотом полны?

– Взаправду, коханая! Много слитков золотых, и серебра много, и золотых монет царской чеканки не счесть, да только бедных и голодных в наших краях ещё больше.

– Так раздай ты эту казну хуторянам нашим, и соседние сёла осчастливь! То-то радости будет!

– Я поначалу так и хотел, – задумчиво почесал затылок атаман. – Да только думаю, что не ко времени это будет: налетят на Гуляй-Поле «белые» или будёновцы, холера их побери, и отымут у крестьянина и золото, и серебро, и монеты царской чеканки. Я так кумекаю, что лучше всё это добро до поры до времени надо припрятать. Оно так сохранней будет, а деньги мы хуторянам потом раздадим, когда государство наше самостийное организуем. Веришь ли ты, коханая, мне?

– Верю, ненаглядный, мой, да и как же тебе не верить? – и морячка припала к атаманской груди.

Ковыльная степь покорно стелилась под конские копыта, а летний, наполненный вечерней прохладой и горьковатым запахом полыни ветерок приятно освежал разгорячённые боем лица бойцов. Под вечер случилось то, чего так опасался батька. Будённовский разъезд появился из балки неожиданно. Фигуры всадников в остроконечных шлемах на минуту застыли на фоне закатного болезненно красного солнца, а потом с гиканьем устремились на отряд «особо доверенных хлопцев», которых батька лично подбирал для этой дюже секретно операции.

Силы были примерно равными, но в отряде у батьки был ещё небольшой обоз – две наполненные мешками и заботливо укрытыми рогожами от чужих взглядов телеги, да тройка вьючных лошадей с перемётными сумами. Из-за этого обоза Нестор и затеял свою секретную операцию.

В это самое время его «крестьянская армия» должна была ударить «красным» во фланг. С точки зрения военной стратегии – операция бесполезная и заведомо проигрышная, но задумка батьки была в том, что командование Первой конной поверит в то, что махновцы пошли на прорыв и, сосредоточив основные силы в точке удара, не станет отвлекаться на всякие мелкие глупости типа патрулирования.

Глядя на несущихся конармейцев, Нестор тихо присвистнул, удобней перехватил за угол пуховую подушку и, ударив в конские бока шпорами, поскакал навстречу будёновцам. Он даже не обернулся, потому как знал, что все его хлопцы, за исключением приставленного к обозу караульных, так же как и он, пригнувшись к конским гривам, несутся вслед за ним навстречу неизвестности.

Бой был коротким и яростным: две дюжины развёрнутых в боевой порядок конников схлестнулись под лучами нежаркого закатного солнца, и степь на короткое время наполнилась руганью и глухими ударами. Дрались отчаянно, но военное счастье в этот раз было на стороне батьки. Второй раз сходиться не пришлось, будённовцы, покидая запорошённое пухом и перьями место скоротечного боя, поспешно вместе с солнцем скрылись за горизонтом.

– Батько! – обратился к нему ещё не отошедший от горячности боя ординарец Петро по прозвищу Дуля. – Батько! Там хлопцы цельный мешок с чупа-чупсами сыскали, наверное, «краснюки» обронили, – и Дуля указал уже развёрнутым чупа-чупсом в сторону заката. – Что прикажешь с ними делать?

– Петро! – скрипнул зубами Махно. – Ты у меня холодильник бачив?

– Не бачив! – покрутил головой Дуля.

– Так что же ты, дурья башка мэнэ пытаешь?

– Всё понял, батько! – обрадовался ординарец и ускакал на закат. Через пару минут летний ветер вместе с горьковатым полынным запахом донёс хохот и беззлобную ругань бойцов: хлопцы весело делили сладкий трофей.

– Всё равно бы засохли, – оправдывал себя Нестор. – Время сейчас такое: либо мы их, либо их кто-то другой их съест.

Когда остатки отряда собрались возле обоза, то выяснилось, что Охрим Криворотько, Василь Завируха и Миколо Опанасенко уже никогда не сядут в сёдла своих боевых коней, потому как в бою будёновцы выбили их из сёдел, и кони, почуяв свободу, закусив удила, ускакали в бескрайнюю ковыльную степь.

– Прости, Господи! – произнёс Махно и размашисто перекрестился. – Видно, доля моя такая – воевать вместе с олухами сиволапыми!

– Прости, батько! – заныли безлошадные махновцы. – Нынче не наша вина: у «красных» подушки жёсткие, гусиным пером набитые, не то, что наши пуховые. Да ты и сам знаешь – гусиное перо с одного раза из седла вышибает!

– Вышибает! – передразнил их Махно. – Выпороть бы вас, сукины дети, да время нынче дороже денег. Идите в обоз, опосля с вами разберусь.

Заветного кургана они достигли уже поздно вечером. Махно приказал бойцам спешиться, после чего, ослабив коню подпругу, стреножил его и оставил пастись.

– Вот здесь, хлопцы, казну нашу значит и поховаем, – сказал он громко, и первый, взяв из обозной телеги лопату, воткнул её в жирный украинский чернозём.

Три похожих на могилы ямы копали долго, до самой полуночи. Махно настоял, чтобы ямы были глубокими, под два человеческих роста. Для чего такая глубина, никто не спрашивал, так как догадывались, что неспроста они полсотни вёрст от Никополя по глухой степи, на ночь глядя, обоз тащили.

Перемётные суммы с золотыми монетами царской чеканки положили в крайнюю яму слева. Опосля застелили сумы рогожами, и лишь после этого Охрим Криворотько засыпал яму до самых краёв, а лишнюю землю разбросал вокруг.

– Чтоб значит, от остальной степи не отличалась, – пояснил он, преданно глядя атаману в глаза.

Во вторую яму положили патронные ящики, в которые были заботливо упакованы 124 золотых слитка. Василь Завируха старался особо, и Лёва Задов в знак того, что атаман на него больше не серчает, лично натянул ему на чубатую голову свою новую каракулевую с красным верхом папаху.

Последнему проштрафившемуся бойцу, Миколе Опанасенко, выпала доля хоронить в выкопанной им яме полторы тонны серебра.

Всё это богатство месяц назад Махно отбил в честном бою у атамана Семёнова, люди которого незадолго до этого ограбили Одесский государственный банк. Месяц таскал Махно золото в обозе, но после того, как Первая конная стала его теснить к румынской границе, понял, что с таким обозом ему далеко не уйти. Для этого он и затеял свою «…дюже секретную операцию».

Когда первые рассветные лучи упали ещё нераскрывшиеся бутоны жёлтых тюльпанов, нервно курившие до этого Незамай, Дуля, Сашко Городской и Федька Каретников побросали цигарки и двинулись к атаману, стоящему возле схрона, засаженного поверху для пущей маскировки луковицами голландских тюльпанов.

– Нестор Иванович! – шепнул Лёва Задов. – Идут! К нам идут, Нестор Иванович! – и вроде бы невзначай расстегнул висевшие по бокам обе кобуры.

– Пущай идут! – сквозь зубы процедил Махно. – Зараз мы с ними побалакаем. Ты, Лёва, зря не тушуйся, потому как я абы кого на эту секретную операцию не брал.

Махновцы остановились в пяти шагах от только что закопанных ям, и после короткого раздумья ещё на полшага вперёд выдвинулся бывший одессит Сашко по прозвищу Городской.

«Ну, конечно же, Сашко! – усмехнулся про себя Нестор. – Сашко самый опытный, самый тёртый – на каторге перед революцией гулял, и его на мякине не проведёшь, поэтому говорить будет он».

– Тут такое дело, батько, – осторожно начал Городской. – Дюже поговорить треба.

– Ну, ежели дюже трэба, так давай погуторим, – откликнулся Нестор и демонстративно засунул руки в карманы своего офицерского галифе.

– Ты, батька, нам сам гутарил, что операция эта дюже секретная…

– Секретная, – кивнул головой Нестор. – И шо с того?

– А то, что где золотишко зарыто, знаем только мы четверо, да ещё ты с Левкой Задовым.

– Верно гуторишь, – снова кивнул головой Нестор. – Только мы шестеро и знаем! А ты что, мне не доверяешь?

– Не о том, атаман, гуторишь! – поморщился Сашко. – Мы теперь получаемся вроде как свидетели, а свидетелей в таком деле никогда в живых не оставляли.

– Значит, ты, Сашко, хочешь сказать, что я ради этого презренного металла своим боевым товарищам буду в спину стрелять?

– Может, золотишко и презренный металл, но только пулю за него получать не хочется, – подал голос Федька Каретников.

– Ша, братва! – вклинился в разговор Лёва Задов. – Золотишко это не твоё, Сашко, и не моё, и даже не батькино. Это для нашего общего дела, за которое мы вместе кровь проливали!

– Может оно и так! – нехотя согласился Сашко. – Только Нестор Петрович ради общего дела уже на тот свет собственноручно не один десяток бойцов отправил, так что нас четверых… для него как два пальца обмочить!

– Все высказались, али ещё хто погуторить желание имеет, так вы не стесняйтесь! – нервно дёрнув щекой, произнёс Махно.

– Погоди, Нестор! – перебил его Федька Каретников. – Мы зараз не на митинге, и лозунгами гуторить нам с тобой ни к чему. Сашко прав! Золотишко – оно не просто презренный металл и буржуазные цацки. Золотишко – вещь непростая, оно человеков на кровь толкает. А мы хотим с тобой, батько, разойтись по-людски, без крови.

– Хорошо, – бесцветным голосом произнёс Махно. – Тикайте! – и демонстративно бросил наган под ноги махновцам. – Нестор Махно своим в спину не стреляет! Лёва! Кидай и ты свои левольверы!

Задов нехотя подчинился и бросил в седой ковыль два своих новеньких маузера.

– Ну а теперь вы можете нас убить, – спокойно произнёс Махно и снова засунул руки глубоко в карманы галифе. – Но прежде чем кто-то из вас в меня осмелится пальнуть, выслушайте меня в последний раз. Не смерти я вам желаю, а долгой жизни до самой нашей победы…

– Что-то не особо верится пожеланиям твоим, атаман, – перебил его Сашко Городской и как бы невзначай положил правую руку на кобуру.

– А ты меня не перебивай, а до конца послухай, – не повышая тона, произнёс Нестор и откинул непокорную прядь волос со лба. – Пострелять мы вас с Лёвой могли ещё когда вы в ямах ковырялись. Вы же в тот момент беззащитные были, как слепые котята. Могли мы вас стрельнуть, да вместе с золотом и засыпать, но не сделали мы этого потому, как мне жизни ваши очень даже нужны. Поэтому слухайте мой последний и самый главный приказ: зараз все четверо доскачите до разъезда, а там разъедетесь на все четыре стороны. Отпускаю я вас, хлопцы, с одной только думкой: может, кто-нибудь из вас в этой кровавой мясорубке, что Гражданской войной зовётся, и уцелеет. И тому, кто до этого светлого дня доживёт, надлежит первому нашему народно избранному Гетману указать место, где мы с вами золото сховали[12]. И будет это первый в истории нашего самостийного государства бюджет.

– Какой ещё бюджет? – не понял Дуля.

– Думаю, что бездефицитный, – после короткого раздумья уточнил Махно. – Золотишка-то много!

– Значит, ты нас, атаман, отпускаешь? – недоверчиво переспросил Федька Каретников.

– Отпускаю, – кивнул Нестор и непокорная прядь снова упала на его выпуклый лоб.

– Ну, тогда до свиданьица, Нестор Иванович! Ты, атаман, обиды на нас не держи, – холодно произнёс Сашко, продолжая пятиться назад. – А что касается золота, то пусть оно в земле до своего часу полежит. Не поминайте лихом.

По возвращению к себе в штаб Махно жадно выпил крынку кислого молока и выслушал доклад начальника штаба о том, что в десяти вёрстах от места их дислокации, на разъезде, утром нашли тела четырёх зарубленных махновцев.

– Опознали мы их! – стянув с головы папаху, произнёс начальник штаба. – Наши это хлопцы: Петро Дуля, Сашко Городской, Федька Каретников, и Незамай.

– Хто? – жёстко произнёс Махно, вытирая губы.

– Атамана Семёнова люди, – выдохнул начальник штаба. – Не простил он нам, Нестор Петрович, что мы у него обоз с казной отбили! Ох, не простил! За то хлопцев наших и порубал.

– Не простил, – согласился Махно. – Я бы тоже не простил. А скажи мне, начальник штаба, имеется ли у тебя чистая карта подходящего масштаба?

– Как не быть, Нестор Иванович! У нас же армия! Пущай крестьянская, но всё-таки армия, а не какая-нибудь там банда Маруськи. Карта какого масштаба требуется?

– Масштаб должен быть такой, чтобы я на карте без труда во всех подробностях всю свою вчерашнюю операцию пометил. Понятно?

– Понятно, Нестор Иванович. Думаю, что «трёхвёрстка» для этой цели очень даже подойдёт.

– Нехай будет «трёхвёрстка»! А про золото ты забудь!

– Как забыть? – удивился начальник штаба.

– Напрочь! – тряхнул длинными патлами вождь. – Забудь, потому как золото – вещь дюже опасная и для здоровья шибко вредная.

После возвращения из «Квартала кладоискателей», Иван Иванович пошёл в рабочую столовую, где взял три компота и долго их тянул, сидя в полупустом зале за столиком в углу. После обеда он снова зашёл в резиденцию начальника строительства, где его терпеливо ждал Романов.

– У меня к Вам, господин Романов, несколько вопросов.

– Слушаю Вас, Иван Иванович.

– Почему в украинской хате невеста встречает Махно в костюме морячки?

– Это не просто невеста, это Ассоль!

– Какая Ассоль?

– Ассоль из романа Александр Беляева «Алые Паруса».

– Зачем?

– Зачем в хате появилась Ассоль?

– Зачем она там вообще появилась?

– Для усиления романтики.

– Допустим! А почему у вас будёновцы и махновцы сражаются подушками.

– Для уменьшения сцен неоправданного насилия.

– Но ведь это, чистой воды бред! Это противоречит исторической правде.

– Правда Вам прошлый раз не понравилась.

– Последний вопрос: на что Вы рассчитываете?

– На объективность, господин консультант-эксперт широкого профиля.

– Я так и понял. Прощайте, господин Романов. Для полной объективности я представлю Высшему Совету два варианта программы «Клад батьки Махно». Думаю, что решение высшей инстанции не станет для Вас, господин Романов, неожиданностью.

– И Вам, Иван Иванович, не хворать! Не забывайте мыть руки перед едой и берегитесь цистита.

Через три дня на столе начальника строительства на официальном бланке с символикой Высшего Совета материализовалась телеграмма. Текст был коротким, но по содержанию ёмким: «Первый вариант программы одобрен. Добавьте эпизод с картой Махно».

Вот так – короткий текст и никакой тебе подписи! Но все понимали, что это как раз тот редкий случай, когда подпись на документе не требуется!

Глава 7 МЕТРО-2015

К весне строительство ветки метро на «объекте» вступило в завершающую фазу. Сразу после того, как с аллеи Непокорённых облетел первоцвет, в приёмную начальника строительства явился главный метростроевец – старший гном по кличке Груздь. Был он, как всегда, в облике пожилого коренастого шахтёра, усталый, в запылённой, пропахшей землёй и машинным маслом спецовке, но с нескрываемой радостью на чумазом лице.

– Дошли! – радостно выдохнул гном, крепко пожимая руку начальнику строительства. – До московской ветки метро дошли!

– И что, уже соединились? – с опаской спросил Пётр.

– Ну что Вы, Пётр Ляксеич! – развёл руками Груздь. – Нешто мы порядка не знаем! Чай, на режимном «объекте» служим! До контрольной метки дошли, уже слышно, как за стеной метро шумит, но последние метры грунта мы не тронули, так как знаем, что делать это можно только по согласованию с Московским правительством и только после оборудования контрольно-пропускного пункта.

– Вот именно! – подтвердил Пётр. – Иначе получится, что ты, Груздь, не метро, а самый настоящий подкоп под «объект» нарыл. Я сейчас свяжусь с московским мэром, пускай он даст команду со стороны московской ветки КПП оборудовать, и назовём мы его «Золотые ворота-2».

– Красиво, – согласился Груздь.

– И толково! – похвалил сам себя Романов. – А сейчас проходческие работы приказываю свернуть и все силы бросить на отделочные операции. Средств не жалеть! Станция метро «Страна чудес» должна поражать москвичей и гостей столицы своей роскошью и убранством. Если понадобится, задействуем все резервы. Задача ясна?

– Ясно, Пётр Ляксеич! – улыбнулся гном и пропал, словно сквозь землю провалился.

«Шустрый!» – мысленно похвалил его Пётр и велел секретарю вызвать главного бухгалтера: предстоял непростой разговор со Скупым рыцарем.

Главный бухгалтер явился незамедлительно, с неизменной скорбью на худом лице и старомодным кожаным портфелем, набитым финансовыми документами.

– Здрав будь, рыцарь! – громко поздоровался Пётр, и хотел было по-дружески хлопнуть финансиста ладонью по плечу, но вовремя сдержался: худосочная конституция главного бухгалтера явно не была рассчитана на такие физические перегрузки. В ответ Скупой рыцарь чопорно отвесил поклон и поджал губы, отчего его лицо окончательно приобрело трагическое выражение.

– Всё над златом чахнешь? – пошутил Пётр, усаживаясь в кресло.

– Чахну, государь, – сдержанно ответил главбух, присаживаясь на краешек стула. – Берегу бюджетную копеечку.

– Хватит чахнуть, рыцарь, пришло время тряхнуть мошной!

– Простите, Пётр Алексеевич, но выражение «тряхнуть мошной» уместно в обращении с купцом или ростовщиком, а я лицо официальное, и все затраты на строительство обусловлены бюджетом, кстати, утверждённым Высшим Советом, – и рыцарь машинально погладил лежавший у него на коленях разбухший от бумаг портфель.

– Ты хочешь сказать, что в бюджете лишних денег нет. Так?

– Совершенно верно: лишних денег нет, и никогда не было!

– Эту песню я уже слышал! А как насчёт резервного фонда?

– Резервный фонд предназначен на случай…

– Вот этот самый случай сейчас и наступил, – решительно перебил главбуха Пётр. – Будем вводить в строй станцию метро. Ну, чего ты сморщился, как сушёный финик?

– Пётр Алексеевич, для этого затратные средства предусмотрены бюджетом, и я не понимаю, зачем Вам деньги из резервного фонда?

– Сейчас поймёшь! – азартно произнёс Романов и расстелил на столе огромный лист ватмана. – Гляди сюда! Это проект станции «Страна чудес». Вникаешь?

– Не очень.

– Ну, что здесь не понятного? Для того, чтобы поразить посетителей с первых минут пребывания в «Стране чудес», решено отойти от типового оформления станции. Посетители, выйдя из вагона метро, сразу же попадают в увитый диким плюющем просторный грот, под сводами которого «плавают» двенадцать хрустальных люстр. Я для этого фокуса магической энергии не пожалею, а на мозаичном полу будут изображены сцены из наиболее популярных и узнаваемых сказок.

– А это что за туннель?

– Это не туннель, хотя можно сказать и так, это бесшумный эскалатор, украшенный позолотой, хрустальными фонариками и стоящими у начала эскалатора серебряными львиными головами.

– Может, в целях экономии серебро заменим на другой металл, стойкий к износу, но более дешёвый? – робко предложил главбух.

– Нельзя, – вздохнул Пётр и почесал карандашом за ухом. – На серебре санитарный врач настаивает, потому как серебро имеет антибактериоцидные свойства: перед тем, как встать на ступени эскалатора, посетители машинально будут рукой касаться руками серебряной поверхности статуи, а это какая ни есть, а всё же профилактика!

– В таком случае предлагаю заменить львиные головы серебряными шарами.

– Зачем?

– Площадь соприкосновения ладони с серебряной поверхностью шара будет больше, чем с львиной головой.

– Хм, может ты, рыцарь, и прав. Тогда мы сделаем не просто безликие шары, а шары в виде земного шара. Ну, чего ты опять сморщился?

– Земной шар будет выпадать из общей концепции оформления станции.

– И какая же у нас концепция?

– Я так считаю, что сказочная, поэтому предлагаю вместо земного шара сделать шар магический…

– Покрытый таинственными магическими рунами из золота! – перебил его Романов.

– Я не против вашей задумки государь, но меня как-то смущают двенадцать хрустальных люстр.

– Интересно, чем это они тебя смутили? Двенадцать люстр из богемского хрусталя!

– В том-то и дело, что из хрусталя, и к тому же богемского! – вздохнул главбух. – А нельзя ли сократить их хотя бы до полудюжины?

– Можно и сократить, но боюсь, что грот получится недостаточно освещённым.

– Так это же и хорошо! – оживился рыцарь. – Полумрак придаст помещению таинственности.

– Может быть, может быть… – пробормотал Пётр, покручивая ус. – Это надо обмозговать, но позже. Да ты, рыцарь, не жадничай! Я ведь не на все деньги из резервного фонда нацелился, а так…

– Простите, как так?

– Ну, так, на случай если бюджетных средств не хватит.

– Спасибо, Пётр Алексеевич! Утешили! – хмыкнул главбух. – Чует моё изъеденное дефицитом сердце, что точно денег не хватит! Вот это что за элементы конструкции? – и главбух осторожно коснулся указательным пальцем эскиза.

– Это двенадцать колонн.

– Опять двенадцать! А позвольте уточнить: они бутафорские?

– Вижу! Вижу, куда ты, рыцарь, клонишь! – усмехнулся Пётр. – Но тут тебе урезать расходы не удастся, потому как колонны эти не бутафорские, а элементы силовой конструкции помещения. Без этих колонн нам свод не удержать!

– А позвольте спросить, чем эти самые силовые элементы отделаны?

– Камнем отделаны, – попытался уйти от ответа Романов.

– А позвольте уточнить, – не отставал главбух, – каким именно камнем?

– Уральским малахитом, – смутился Пётр.

– А на цоколе колонны что поблёскивает?

– Яшма, – окончательно сдался Пётр и махнул рукой. – Будешь настаивать на замене облицовки?

– Ужасный век, ужасные… – забормотал рыцарь, – посчитать сначала надо, – в свою очередь уклонился от ответа главный финансист.

– Ладно, считай, сокращай, но не увлекайся! – согласился Пётр и, давая понять, что приём окончен, встал с кресла.

* * *

Торжественное открытие станции метро назначили на 15 июля. Почему именно на этот день, никто толком пояснить не мог, просто так совпало. На праздник были приглашены гости из Московской мэрии, конечно же, сам мэр Виктор Солянин, Полномочный представитель Президента Черкасов, представитель Высшего Совета и рабочие-метростроевцы, ударно трудившиеся всё это время под землёй.

В ожидании представителя Высшего Совета, который почему-то опаздывал, все приглашённые радостно балагурили и, осматривая интерьер станции, восхищённо вздыхали.

– Мин херц! А скажи мне, в каком обличии высокий гость появится? – шёпотом поинтересовался Алексашка Меньшиков. – И с какой стороны его ждать прикажешь?

– Спроси что-нибудь попроще! – сквозь зубы произнёс Пётр, продолжая улыбаться гостям. – Известили, что будет, а когда и в каком обличии… пёс его знает!

В это время в тоннеле послышался характерный звук поезда, и все присутствующие перестали перешёптываться и внутренне напряглись. Когда поезд прибыл на станцию, то у всех на мгновенье пропал дар речи. К великому удивлению гостей, да и самих руководителей «объекта», на празднично оформленную станцию прибыли тринадцать запылённых, с облупившейся краской старых вагонов. За мутными стёклами окон видны были только силуэты пассажиров, которые почему-то не двигались и ни на что не реагировали.

– Что это? – вполголоса спросил Романов стоявшего рядом мэра и кивнул головой в сторону странного состава.

– Вы меня спрашиваете? – ощетинился мэр. – Это я Вас хотел спросить: «Что это»? Вот уж действительно Страна чудес, лучше не скажешь? Ещё сюрпризы будут?

Ответить начальник строительства не успел, так как в последнем тринадцатом вагоне с противным визгом открылись двери, и на перрон, в парадном маршальском мундире, сгибаясь под тяжестью орденов, старческой шаркающей походкой сошёл Леонид Ильич Брежнев.

– Явился, не запылился! – хихикнул Меньшиков. – Ну не может Высший Совет без фокусов!

– Цыц! – прикрикнул на него Пётр и, одёрнув пиджак, направился навстречу высокому гостю.

– Куда это я попал? – прошамкал Генсек и с удивлением закрутил головой. – Кажется, мне не сюда!

– Сюда, сюда, Леонид Ильич! – с фальшивой радостью произнёс Романов.

– А я вижу, у вас тут мероприятие. Это хорошо. М-да! А какое? – и Генсек с интересом оглядел нарядно одетых гостей, приглашённый оркестр «Виртуозы Ближнего Подмосковья» и натянутую красную лету, которую ему, как почётному гостю, предстояло перерезать.

– Открытие новой станции метро! Неужели забыли, Леонид Ильич?

– М-да, что-то я этого не помню, но торжества я люблю, особенно когда награждают. А банкет будет?

– Будет, Леонид Ильич! Как же в такой торжественный день и без банкета!

– Это хорошо, это я тоже люблю, особенно после охоты.

– Натурально в образ вошёл! – прошептал полковник Гуров на ухо стоящей рядом с ним доктору Власенковой. – Даже старческий маразм симулирует. Силён, бродяга! Я «…дорогого Леонида Ильича» именно таким и запомнил.

– А от московского обкома кто-то есть? – снова закрутил головой Ильич.

– От московского обкома? – удивился Пётр. – Вы, наверное, имеете в виду московскую мэрию! Конечно же, есть, вон они, на почётном месте…теснятся.

– А Гришин[13] здесь?

– Гришин? – окончательно растерялся Романов. – Извините, но… Гришина нет!

– Непорядок! – с явным осуждением прошамкал Генсек и даже погрозил кому-то пальцем. – А ты кто будешь?

– Я, Леонид Ильич, начальник строительства, – терпеливо продолжал пояснять Романов, мысленно посылая проклятья всему Высшему Совету и лично тому, кто всю эту комедию задумал. – Вам должны были доложить, что мы здесь «объект» строим. Вот, новую ветку метро закончили.

– Надеюсь, раньше срока? – уточнил Генсек и вновь с любопытством закрутил головой.

– Раньше! – скрипнул зубами Пётр. – Гораздо раньше.

– Молодцы! Дай-ка я тебя за это поцелую, – и Ильич натурально потянулся к бордовой от смущения физиономии Романова, но вдруг словно натолкнулся на невидимую стену и остановился. – Что-то я никак не пойму, – растерянно развёл руками Брежнев. – Ты вроде бы и есть, и в тоже время тебя как бы и нет! И их тоже как бы нет, – после короткой паузы добавил Генсек, указывая на представителей «тонкого» мира. – Вот он есть, – и Ильич ткнул пальцем в сторону московского мэра. – И они тоже есть, – махнул он в сторону приглашённых москвичей. – А тебя и этих товарищей, – он снова показал на обитателей «объекта» – вроде как бы и нет! Ну да ладно, дай-ка я тебя расцелую, – и он снова потянулся к усатой физиономии Романова и когда, казалось, поцелуй был уже неизбежен, Генсек вдруг остановился, наклонил голову и стал к чему-то прислушиваться.

– Что с Вами, Леонид Ильич? – обеспокоилась доктор Власенкова и, подбежав к нему, подхватила под руку. – Вам нехорошо?

– Зовут! – печально прошамкал почётный гость.

– Кого зовут? – не поняла Власенкова.

– Меня зовут, – пояснил Генсек. – На Арбатско-Покровскую линию зовут. Надо двадцать три пассажира забрать, – и он, повернувшись к присутствующим спиной, зашаркал к тринадцатому вагону. Двери вагона, как по команде, открылись, и как только Генсек переступил порог, с противным визгом захлопнулись у него за спиной. Поезд пронзительно лязгнул буферами вагонов, и замызганный состав, словно похоронная процессия, медленно и страшно начал втягиваться в траурную черноту туннеля.

Когда в звенящем от напряжения воздухе растаял стук колёс последнего вагона, неловкое молчание нарушило чьё-то вежливое покашливание. Все присутствующие обернулись, и увидели, что с неожиданно заработавшего эскалатора сошёл мужчина средних лет с правильными чертами лица и ранней сединой в густой шевелюре. Незнакомец был одет в строгий чёрный костюм и белую рубашку с галстуком, завязанным узлом по моде 70-х годов прошлого века, а на лацкан его пиджака был приколот депутатский значок.

– Я представитель Высшего Совета, – сдержанно, но с достоинством произнёс мужчина и протянул Романову свою холёную руку. Пётр словно оцепенел и вместо рукопожатия продолжал заворожённо смотреть на визитёра. – Н-да, – хмыкнул посланец Высшего Совета. – Я, конечно, на хлеб-соль не рассчитывал, но чтобы вот так демонстративно…

– Простите! – очнулся Пётр. – Ради всего… простите! Мы только что проводили самозванца, который выдавал себя за представителя Высшего Совета! Этим, и только этим объясняется наше поведение… Сердечно рады Вас видеть! Церемонию не начинали, так как ждали только Вас.

– И где этот мифический самозванец? – недоверчиво поинтересовался почётный гость.

– Скрылся! – с явным сожалением произнёс Пётр. – Прямо перед вашим появлением и скрылся.

– Бывает, – примирительно произнёс посланец Высшего Совета. – Ну что же, не будем затягивать торжественную часть и утомлять гостей. Мне кажется, что уже пора перерезать красную ленточку.

– Давно пора, – поддакнул Алексашка и преподнёс высокому гостю на серебряном блюде позолоченные ножницы.

В это время среди приглашённых москвичей возникла какая-то нервная суета. Трое сотрудников московской мэрии с озадаченным видом наперебой что-то говорили Виктору Солянину. Мэр, нахмурившись, пытался сделать два дела одновременно: слушать подчинённых и говорить по сотовому телефону. Недослушав работников мэрии, Виктор Солянин спрятал телефон в карман и решительно направился к Романову.

– Простите, Пётр Алексеевич, но я должен вас покинуть!

– Что-то случилось?

– Случилось. Мне сейчас по телефону сообщили, что на перегоне между станциями «Парк Победы» и «Славянский бульвар» произошла авария.

– Есть жертвы? – вклинился в разговор представитель Высшего Совета.

– К сожалению есть. По предварительным данным, поезд метро врезался в тупик, сильно повреждены три вагона, в результате чего погибло двадцать три человека.

– Видимо, торжественное открытие станции придётся отложить, – тяжело вздохнул представитель Высшего Совета.

– Нет! – решительно рубанул рукой воздух Романов. – Нет, и ещё раз нет! Праздничный банкет и концерт мы, конечно, отложим, но станцию всё равно откроем. Зло не должно торжествовать! – и Пётр решительно взял с серебряного подноса ножницы.

После того, как гости тонким ручейком потянулись в сторону эскалатора, Груздь осторожно тронул Романова за рукав.

– Ты, Пётр Ляксеич… это, сильно не переживай, и разобраться в том, что произошло, не пытайся. В общем, не бери в голову, а всё, что сегодня видел – забудь! Здесь под землёй свои законы, порой и не такое случается!

Когда последнего гостя унёс наверх новенький эскалатор и на станции воцарилась гнетущая тишина, из тоннеля неожиданно вылетели двадцать три белых голубки, которые сделали под сводами грота круг и снова скрылись в чёрном провале тоннеля. Никто этого не видел, но гномы-метростроевцы утверждают, что всё именно так и было, впрочем, судить о чудесах каждый волен так, как ему заблагорассудится.

Глава 8 Тайна Города Мастеров

Тёплая золотистая осень в одночасье обернулась холодным пронизывающим ветром и нескончаемым моросящим дождём. К вечеру дорога в город окончательно раскисла, и проехать по ней можно было разве что только на телеге. Знаменитая на всю округу осенняя ярмарка уже отшумела, и теперь редкий путник, невзирая на осеннюю распутицу, рисковал появиться у городских ворот Masterburga. На закате нудный дождь прекратился, и сквозь рваную пелену серых облаков выглянуло болезненно красное солнце.

«Не к добру это», – глядя на кровавый закат, подумал стражник Ганс, прозванный за выступающие резцы Волчьим Клыком. Зубы у него и правда были некрасивые, но крепкие и острые, как у волка, и Ганс в глубине души этим даже гордился. Он уже собирался поднять мост и закрыть городские ворота до утра, как вдруг перед ним неожиданно возникла из тумана старая нищенка. Стражник привычно перехватил алебарду и преградил ей дорогу.

– А ну, стоять, старая ведьма! – прикрикнул он на незнакомку с измождённым лицом, на котором лихорадочным блеском горели маленькие чёрные глаза, но женщина, наклонив голову, сделала вид, что не слышит грозного окрика и попыталась проскользнуть мимо стражника.

– Стоять! – вновь прикрикнул Ганс и алебардой преградил ей дорогу. Незнакомка испуганно заметалась, но, осознав бесполезность своей попытки проникнуть в город, в ожидании замерла.

«Мечется, как крыса в поисках норки», – неприязненно подумал стражник, глядя на нищенку, одетую в странные, словно сотканные из серого тумана лохмотья.

– Смилуйся, господин стражник! – заныла нищенка. – Я старая бедная женщина, пришла в ваш город в поисках приюта и куска хлеба! Путь мой был долгим, и силы мои на исходе. Позволь мне пройти за стены вашего гостеприимного города и найти себе ночлег, а если повезёт, то и скромный ужин.

– Завтра приходи, старая! Завтра! – продолжал напирать на незнакомку стражник, выставив впереди себя алебарду. – Сегодня город уже закрыт!

– Ты ведь Ганс? – неожиданно властным голосом спросила женщина и внимательно посмотрела на стражника своими чёрными горячечными глазами. – Ганс по прозвищу Волчий Клык, и в пяти милях отсюда в маленьком селении жила твоя престарелая мать – Рыжая Марта.

– Ты знаешь мою матушку? – удивился стражник.

– Я была у неё вчера вечером, – уклончиво ответила нищенка.

– Каждую осень, особенно в такую слякотную погоду, моя матушка страдает от болей в коленях, – дрогнувшим голосом произнёс Ганс и немного опустил алебарду.

– Теперь уже не страдает, – заверила стражника нищенка и в голосе её зазвучали победные нотки. – Она жаждет встречи с тобой, Ганс! Не заставляй матушку ждать напрасно!

– Но я на службе и не смогу навестить её, пока не придёт моя смена, – несмело возразил стражник.

– Этому горю легко помочь! – хихикнула нищенка. – Протяни мне свою руку, Ганс по прозвищу Волчий Клык, и я всё устрою.

Стражник, как зачарованный, снял с руки тяжёлую кожаную перчатку и протянул нищенке свою сильную руку. Дальше произошло то, чего он никак не ожидал: нищенка, проявив необычайную подвижность, метнулась к протянутой руке и впилась зубами в запястье. Ганс почувствовал боль от укуса и тут же всё его тело охватил нестерпимый жар.

– Что со мной? – с трудом прошептал Волчий Клык внезапно пересохшими губами.

– Ты болен, мой недалёкий друг, – усмехнулась нищенка. – Смертельно болен. Я обещала тебе встречу с твоей матушкой, и я выполню своё обещание. Скоро вы встретитесь… на небесах.

– Кто ты? – прохрипел умирающий страж и выронил из ослабевших рук алебарду.

– Посмотри на меня, Ганс! – властно потребовала незнакомка и расправила плечи. – Неужели ты меня не узнаёшь? Пятнадцать лет назад я уже была в вашем городе, и в тот раз я забрала с собой твоего отца, зеленщика Карла, а вместе с ним ещё три сотни горожан, четверть из которых были розовощёкими младенцами. Детки – это всегда так трогательно, так волнительно, что даже хочется всплакнуть! – захохотала странная нищенка, и Ганс, теряя сознание, успел увидеть, что перед ним стоит уже никакая не нищенка, а стройная молодая женщина с красивым, но бескровным, как у покойника, лицом и лихорадочно блестящими, как у больного, чёрными глазами, на дне которых затаилась безумная жажда смерти.

– Ты Чума! – прохрипел умирающий страж и потерял сознание.

– Узнал! – удовлетворённо произнесла незнакомка и скинула с себя остатки нищенских лохмотьев. – Да, я Бубонная Чума по прозвищу Чёрная Дама, и этот город теперь мой! Ату! – крикнула Чёрная Дама и, расправив полы чёрного, как ночь, плаща, трижды топнула левой ногой, одетой в поблёскивающий хромом офицерский ботфорт.

– Ату! – и город наполнился невесть откуда взявшимися чёрными крысами. – Прости, Ганс, но я спешу, – насмешливо произнесла Бубонная Чума, перешагивая через труп стражника. – У меня в вашем городе очень много дел. Думаю, что если мой замысел удастся, то Masterburg обретёт новое имя – Город Мёртвых Мастеров. Ах, как это красиво звучит: Город Мёртвых! Я уже сейчас вижу, как Masterburg наполняется мертвецами. А какая прелестная музыка при этом звучит! Никогда не слышала ничего лучше: пронзительные нотки детского плача на фоне предсмертных хрипов, душераздирающие проклятия и крики отчаянья только что заразившихся! Возможно, для кого-то это какофония Смерти, а для меня – волшебная музыка!

– Однако пора браться за дело, – с нескрываемым удовлетворением произнесла Чёрная Дама и накрыла своим чёрным плащом весь город.

Город Мастеров спал, когда, стуча подковками своих новеньких ботфорт по брусчатой мостовой, Чёрная Дама брела его пустыми улицами. Возле таверны «Большая качка» она увидела молодую черноволосую проститутку и подошла к ней.

– А ты красивая, – задумчиво произнесла Чёрная Дама и погладила пьяную девушку по щеке. – Как тебя зовут, дитя порока?

– Ева, – равнодушно ответила проститутка и снова приложилась к бутылке с крепким элем, которую держала в правой руке. Левой рукой она держала приподнятый край своей юбки так, чтобы была видна её стройная белокожая нога.

– Ты мне нравишься, Ева, – сказала Чума и наклонилась к лицу девушки так близко, что её смертельное дыхание коснулось уст юной развратницы. – Ты, так же как и я, глубоко порочна, и в этом мы с тобой похожи, поэтому я сделаю тебе, Ева, необычный подарок, – и с этими словами Чёрная Дама впилась поцелуем в девичьи губы.

От неожиданности проститутка выронила из рук бутылку с элем.

– А теперь ступай в трактир, – повелела Чёрная Дама, оторвавшись от девичьих уст. – Отныне ты моё дыхание – крепко запомни это! Ты будешь жить до тех пор, пока будут умирать твои клиенты, а когда в твоих объятиях умрёт последний мужчина этого города, ты сама испустишь дух, но смерть будет к тебе милосердна: ты просто уснёшь и больше никогда не проснёшься. Разве это не королевский подарок? Ступай, не медли! – топнула ногой Чума, и девушка покорно побрела в наполненную хмельным шумом таверну.

– Этого мало! – произнесла вслух Чума, после того как девушка скрылась за дверью таверны. – Моя душа жаждет праздника! Большого смертоносного праздника! А это что такое? – удивилась Чума, подойдя к висевшей на стене здания театральной афише.

– «Жизнь и смерть юного Авраама и его возлюбленной цыганки Азы». Любовная драма в трёх частях, – прочитала она вслух. – Хм, хорошее название, надо зайти! Кажется, я успеваю к финалу. Эй, извозчик! Где тут у вас театр?

Она появилась на сцене в тот самый момент, когда все актёры, занятые в пьесе, вышли на поклон.

– Ниже! – приказала Чёрная дама комедиантам. – Ниже кланяйтесь!

Через мгновенье всех, кто был на сцене, скрутила судорога, и актёры вместе с режиссёром и автором пьесы упали на колени.

– Так-то лучше! – удовлетворённо произнесла Чума. – А Вы продолжайте аплодировать, – обратилась она к зрителям. – Я намерена сегодня повеселиться, поэтому эти лицедеи на сцене будут жить до тех пор, пока под сводами зрительного зала звучат аплодисменты.

Вопреки требованиям Чёрной Дамы, аплодисменты в зрительном зале смолкли, и наступила тревожная тишина.

– Понятно, – усмехнулась Чума. – Недоверие – всегда было визитной карточкой вашего города. Я так понимаю, что раз вы находитесь в театре, то вы жаждете зрелищ, требуется наглядная демонстрация моих возможностей. Хорошо! Пусть будет по-вашему. Первый слева! – прокричала Чума и щёлкнула пальцами левой руки.

Первый слева актёр вздрогнул, на мгновенье замер, словно прислушиваясь к ощущениям в своём теле, а потом с душераздирающим криком упал на сцену. На глазах зрителей его тело покрылось ужасными чумными нарывами – бубонами, которые тут же лопались, и на их месте появлялись ужасные язвы. Через минуту тело актёра дугой выгнула предсмертная судорога, раздался нечеловеческий крик и несчастный упал на сцену, уже будучи мёртвым.

– Вуаля! – произнесла Чёрная Дама и вскинула руки вверх. – Аплодисменты!

Это были самые продолжительные и самые страшные овации в истории Masterburga, но человек не может аплодировать бесконечно, и комедианты стали умирать один за другим. После того, как на сцену падал очередной, обезображенный язвами труп, аплодисменты вспыхивали с новой силой, но потом снова шли на спад. Настал момент, когда зрители уже не могли ни плакать, ни аплодировать.

– «Finite la commedia»![14] – произнесла Бубонная Чума и сделала мощный выдох в сторону зала.

Утром перепуганные горожане обнаружили в театре страшную картину: мёртвые актёры лежали на сцене, а из зрительного зала остекленевшими глазами на них взирали мёртвые зрители.

По горькой иронии судьбы, а возможно, по прихоти Чёрной Дамы, актёры, игравшие юного Авраама и его возлюбленную цыганку Азу, даже будучи мёртвыми, продолжали держаться за руки.

Всю ночь и всё утро Чума бродила по Городу Мастеров, оставляя после себя страдания и смерть. На рассвете она забрела на городской рынок, где покупала всё, что предлагали ей торговцы, щедро расплачиваясь сильно затёртыми медными монетами.

– Берите, берите! Это из моих старых запасов, – поясняла Чёрная Дама. – Так уж повелось, что серебро я не переношу, а меди у меня без счёта!

И всё, что покупалось, тут же на рынке раздавалось ею случайным прохожим.

– Это всё вам, берите, не стесняйтесь! – говорила Чёрная Дама, раздавая кочаны капусты и целые корзины спелых помидор.

– Спасибо, госпожа! – бормотали растерянные горожане.

– Потом помянете меня! – криво усмехалась Чума.

– Когда потом? – уточняли счастливые обладатели дармовой капусты.

– Скоро! – заверяла их Чёрная Дама. – Очень скоро! Ещё не забрезжит рассвет нового дня, как вы меня вспомните.

К полудню она столкнулась с выходящей из церкви свадебной процессией.

– Свадьба! – обрадовалась Чёрная Дама. – Как это трогательно! – шмыгнула она носом и даже приложила чёрный кружевной платочек к глазам, промокая воображаемые слёзы.

– Вы ведь поклялись перед алтарём жить вместе долго и счастливо и умереть в один день? – спросила она молодожёнов.

– Поклялись! – качнули головами счастливые новобрачные.

– Хорошая клятва! – с чувством произнесла Чёрная Дама. – Особенно её последняя часть! По своей природе я лишена жалости и чувства сострадания, но это не мешает мне делать людям очень необычные подарки, – и она трижды хлопнув в ладоши, протянула молодожёнам невесть откуда появившийся в её руках красивый резной ларец. – Это вам на память обо мне, не скажу, что на долгую, но всё-таки…

– Спасибо, госпожа, – расчувствовались родители новобрачных. – Не соблаговолите ли разделить с нами наше семейное торжество и выпить за здоровье молодых?

– С превеликим удовольствием! – просияла Чума. – Вот только насчёт здоровья… ну да ладно, там видно будет! Осторожно! – повысила она голос, обращаясь к новобрачным, – Сейчас ларец открывать нельзя. Вскроем, когда все гости соберутся за свадебным столом. Согласны?

– Согласны! – ответил ей дружный хор гостей и родственников, и свадебная процессия двинулась к дому жениха.

На пороге празднично украшенного цветами и хвойными ветками дома Чёрную Даму неожиданно тронула за рукав тётушка Медуница – знаменитая на весь город травница, лечебные снадобья которой избавили от болезней и поставила на ноги не одну сотню горожан.

– Я старая женщина и глаза мои уже не такие зоркие, – прошамкала знахарка, – но только чудится мне, что я раньше Вас видела, и даже не один раз, а вот где – не помню!

– Скоро вспомнишь, старая карга! – продолжая улыбаться, тихо произнесла Чума. – А уж я-то тебя не забыла! Ты мне и в прошлый раз сильно мешала, и сейчас не ко времени встретилась.

– Простите, госпожа, но я не расслышала, что Вы сказали? – не поверила своим ушам знахарка.

– Я говорю, что свадьбы мне нравятся больше, чем похороны! – засмеялась Чума. – Может, потому, что похороны мне чертовски надоели! – и Чёрная Дама поспешила затеряться среди приглашённых гостей.

Прошло не менее четверти часа, пока все приглашённые гости и родственники новобрачных расселись за свадебным столом. Уже были наполнены бокалы, и отец жениха собрался произнести первый тост за здоровье молодых, как вдруг Чёрная Дама поднялась со своего места и предложила открыть подаренный ею ларец.

– Думаю, что нас всех ожидает сюрприз! – одаривая присутствующих улыбкой, произнесла странная гостья. – Ну а потом выпьем за здоровье молодых… если, конечно, не передумаете.

* * *

Это было странное совещание, скорее не совещание, а тайное вече, потому как определённая доля секретности при обсуждении сложившейся ситуации всё-таки была. В кабинете начальника строительства «объекта», кроме самого Романова находились ещё разработчики программы «Город Мастеров» Иван и Василиса Премудрые, главный специалист по магическим технологиям Яков Брюс, референт Алексашка Меньшиков и главный санитарный врач «объекта», она же микробиолог, Татьяна Власенкова.

– Видели? – для проформы спросил Романов, хотя отлично знал, что все присутствующие лично посетили развлекательный квартал «Город Мастеров».

В ответ все дружно закивали головами.

– Кто-то из вас может хоть немного прояснить ситуацию? – бесцветным голосом задал вопрос начальник строительства.

– Позвольте мне! – подняла руку Василиса.

– Говори, Премудрая, но только по существу и без излишних эмоций.

– Ну, тогда я скажу самую суть: это не наша программа!

– Как не ваша? – встрепенулся Яков Брюс. – А разве не вы её с Иваном разрабатывали?

– Разрабатывали мы, – вздохнула Василиса, – но только от того, что мы с мужем придумали и воплотили, остались лишь рожки да ножки!

– От нашей программы осталась лишь канва, – подал голос Иван Премудрый.

– Это как? – не понял Пётр. – Нельзя ли пояснить в деталях?

– Отчего же нельзя! – снова взяла слово Василиса. – Очень даже можно! Согласно техническому заданию, мы разработали эскизы и электронную модель будущего Города Мастеров. После одобрения комиссией «объекта» предложенного нами варианта, мы с мужем приступили к разработке деталей городского быта…

– Да-да, я помню! – подал голос Пётр. – Городская ратуша, рынок, церковь, наиболее популярные городские маршруты… и было что-то ещё.

– Ещё были люди, точнее, персонажи, населяющие город, – пояснила Василиса. – Так вот их-то и нет.

– Почти нет! – уточнил Иван. – Остались отдельные личности типа охранника на городских воротах, уличной проститутки и группы актёров городского театра, а остальных нет!

– Более того, в Городе Мастеров появились личности, которые нами не разрабатывались и в программу не вводились.

– Это отрицательные персонажи? – снова проявил интерес Яков Брюс.

– Есть и отрицательные, как, например, Чёрная Дама, – уточнила Премудрая, – а есть и положительные, как, например, участники свадебной процессии.

– Свадьбы у нас даже в проекте не было! – вклинился в разговор Ванька. – Но самое жуткое во всей этой ситуации, что новые персонажи множатся по неизвестному для нас закону и начинают жить своей жизнью, то есть не по сценарию, а по воле случая. Разве можно в такой ситуации говорить о какой-либо стабильности программы и гарантиях безопасности для посетителей квартала?

– Образно говоря, программа почему-то взбунтовалась и живёт теперь по своим законам, – подвела итог Василиса.

– А меня лично очень заботит наличие в программе бубонной чумы, – подала голос микробиолог Власенкова. – Если вдруг случится, что программа «Город Мастеров» выйдет за рамки своего квартала, это грозит населению «объекта» заражением? – обратилась она к разработчикам.

– Для жителей «объекта» опасности нет, – заверила Премудрая, – гарантий безопасности программам, находящихся в параллельных кварталах я дать не могу. По моим предположениям, в программу был внедрён неизвестный вирус и что от него ещё можно ожидать, никому не известно.

– Это компьютерный вирус? – после короткой паузы спросил Меньшиков.

– Я бы не была столь категорична, – после короткой паузы произнесла Василиса. – Природа этого явления, назовём его условно «virus incognito», нам неизвестна, но я вчера попыталась проанализировать его поведение и могу сказать точно, что ранее известные мне методики расчёта здесь не подходят. Скорее всего, «virus incognito» занимает промежуточное положение между вредоносной компьютерной программой и магическими заклинаниями, предназначенными для наведения порчи.

– А это возможно? – усомнился Романов, и в ожидании ответа развернулся в сторону главного магического технолога.

– А почему нет? – пожал плечами Брюс. – В сущности, что такое магия? С точки зрения среднестатистического обывателя, магия – это возможность применения на практике возможностей, недоступных основной массе населения, а с научной точки зрения магия – это проявление в земных условиях неизвестных нам физических законов и протекающих под их влиянием сверхбыстрых химических реакций. Создание условий для протекания той или иной реакции люди называют магическими заклинаниями, а результат самой реакции – чудом. Так что я вполне допускаю, что таинственный вирус обладает неизвестными и, возможно, даже опасными возможностями.

– И как прикажете с этой заразой бороться? – снова подал голос начальник строительства.

– Сказать точно, как именно, я сейчас сказать не могу, – ответил Брюс, – но ведь не зря в народе говорят «От чего заболел, тем и лечись»!

– То есть Вы предлагаете использовать магию, – конкретизировал Алексашка.

– Совершенно верно, хотя как именно, пока не знаю.

– Мне всё время не даёт покоя ларец, который Чёрная Дама планировала открыть на свадьбе! – задумчиво произнёс Алексашка и взлохматил пятернёй себе волосы. – Что в нём? И почему этот ларец появляется именно в данной точке программы?

– Я так понимаю, что ларец – это не ваша придумка, – горько усмехнулся Пётр и посмотрел в сторону разработчиков программы.

– Не наша, Пётр Алексеевич! – хором ответили Премудрые.

– И почему мы до сих пор не знаем его содержимого? – наседал Пётр на разработчиков.

– Мы не можем вскрыть ларец, – пояснил Премудрый Иван. – Программа не даёт нам этого сделать. Она просто стопорится на свадебном эпизоде, после чего пользователь выбрасывается из квартала против его воли в земную реальность.

– Учитывая, что ларец – это подарок Чёрной Дамы, смею предположить в нём наличие вирусов бубонной чумы, причём в довольно высокой концентрации на квадратный сантиметр занимаемой площади, – несмело произнесла доктор Власенкова.

– Чумное поветрие? – предположил Пётр.

– Оно самое, – кивнула головой Власенкова и от бессилия закусила губу.

– Мне непонятно одно: почему программа не даёт ход дальнейшему развитию событий? Почему она не позволяет вскрыть ларец? – продолжил рассуждать вслух Пётр.

– Наверное, потому, государь, что программа пытается самостоятельно противостоять действию «virus incognito», – почёсывая маковку, предположил Яков Брюс.

– Предположим, что бубонная чума – это наиболее сконцентрированное выражение «virus incognito», – продолжила развивать мысль Василиса. – Чума убивает всех персонажей, населяющих квартал «Город Мастеров», то есть она, таким образом, воздействует и на саму программу. Возможно, со смертью последнего жителя квартала умрёт, то есть обнулится, и сама программа. Вот почему программа не даёт открыть ларец! Открытый ларец – это обязательное условие распространения таинственного вируса по всему кварталу. Я с такими штучками уже сталкивалась. Однажды, на заре нашей компьютерной юности, мы с мужем потратили три месяца на разработку новой компьютерной игры, и уже готовы были сдать её заказчику, как вдруг на мою электронную почту приходит безобидное сообщение – какая-то очередная рекламная акция по распродаже верхней одежды от известного кутюрье. И пока я читала это сообщение, присланный конкурентами вместе с письмом вирус проник не только в игровые файлы, но и поразил информацию на жёстком диске. Три месяца кропотливой работы – коту под хвост!

– Я бы даже предположил вариант проникновения этой заразы и в другие кварталы, – поддержал теорию супруги Премудрый Ванька. – Пока ещё программа сопротивляется распространению вируса, но как долго она сможет ему противостоять, никто не знает, поэтому считаю: надо предпринимать экстренные меры.

– Хорошее заявление, – одобрил Пётр. – Вопрос только в том, какие именно меры надо предпринимать! Есть конкретные предложения?

– А что, если в программу ввести дополнительные игровые персонажи, которые занялись бы тем, чем в реальной практике занимаются сотрудники противочумного отряда? – предложила Василиса.

– То есть Вы предлагаете провести санитарную обработку всего квартала «Город Мастеров»? – привстала с места доктор Власенкова. – И как Вы это себе представляете? Я и мои сотрудники будем ходить по всему городу в специальном защитном костюме, и опрыскивать дезинфицирующим раствором всё вокруг?

– Ну, не совсем Вы, – пояснил Премудрый Иван, – а ваша виртуальная копия, которая ничем от Вас, доктор, отличаться не будет как внешне, так и по внутреннему содержанию. Я хотел сказать, что данный персонаж будет иметь такой же опыт работы в качестве микробиолога, что и Вы.

– Не пойдёт, – вздохнул Алексашка. – Вирус может поразить и копию госпожи Власенковой, и весь её санитарный отряд! Нужна защита, и не только в качестве противочумного костюма, здесь нужна какая-то хитрость!

– Магия! – хлопнул в ладоши Яков Брюс. – При разработке новых персонажей наложить на них защитное заклинание и только после этого ввести их в программу «Город Мастеров».

– Как? – хором спросили супруги Премудрые. – Как Вы это себе представляете?

– Понятия не имею! – развеселился Брюс. – Однако эта идея мне кажется очень интересной, так почему бы и не рискнуть?

– Начинайте! – приказал Романов.

– Простите, Пётр Алексеевич, а что прикажите начинать? – осторожно переспросили супруги Премудрые.

– Начинайте думать! Времени у нас с вами, сами понимаете, в обрез, потому как непонятно, сколько ещё продержится программа, так что начинайте думать прямо сейчас. Кстати, это всех присутствующих касается!

– Мин херц… – заканючил было референт.

– Алексашка, не ной! – прервал его Пётр. – Ты мужик хитромудрый, авось и твоя головёнка на что-то сгодится! Вспомни, как ты исхитрился и мне своё гнилое сукно вместо англицкого поставил.

– Грешен, – признался Алексашка. – Было дело, так ведь, мин херц, тогда как всё повернулось…

– Подождите! – неожиданно перебил его Премудрый Иван. – В этом что-то есть! Вы, Александр Данилович, поставили сукно, но другого качества.

– Так ведь я разве отказываюсь… – попытался оправдаться Меньшиков.

– Погодите! Не надо деталей, а то я с мысли собьюсь, – снова осадил его Премудрый. – Значит, получается… получается, что форма прежняя, а содержание другое, а если мы не можем изменить содержание, то можно изменить форму! Эврика! Пётр Алексеевич, эврика!

– Говори, Ванька, свою эврику, сердцем чую, что дельная мысль тебя в темечко торкнула.

– Если мы не можем добраться до содержимого ларца и узнать, что там находится, то мы и не будем пытаться это сделать!

– Как не будем? – удивилась доктор Таня. – А если там чума?

– Очень хорошо! Нет, я хотел сказать, что чума – это плохо, но ведь она сейчас закрыта? Закрыта! И это очень хорошо. Если мы не можем изменить, то есть обезвредить, содержимое ларца, так как нам этого не даёт сделать программа, то мы можем изменить сам ларец! Например, заменим материал, из которого он изготовлен. Нам ведь что надо?

– Что? – хором спросили участники заседания.

– Нам надо, чтобы данный ларец не открылся ни при каких условиях, и я, в смысле мы с женой, это сделаем! Сделаем, любимая?

– Как скажешь, дорогой! – улыбнулась Василиса, которая безумно обожала своего премудрого супруга, особенно в момент творческого озарения.

* * *

…Прошло не менее четверти часа, пока все приглашённые гости и родственники новобрачных расселись за свадебным столом. Уже были наполнены бокалы, и отец жениха собрался произнести первый тост за здоровье молодых, как вдруг Чёрная Дама поднялась со своего места и предложила открыть подаренный ею ларец.

– Думаю, что нас всех ожидает сюрприз! – одаривая присутствующих улыбкой, произнесла странная гостья. – Ну а потом выпьем за здоровье молодых… если, конечно, не передумаете.

– А с чего бы это мы передумаем? – засмеялись гости. – Мы сегодня намерены выпить за здоровье молодых и их будущих деток не один бочонок вина, да и про пиво не забудем!

– Открывайте ларец! – повелела Чёрная Дама, пропустив замечание гостей мимо ушей. Молодожёны стали вертеть ларец в руках, но, к удивлению присутствующих, открыть его так и не смогли.

– Эх, людишки! – недовольно дёрнула уголком рта Чума. – Ничего-то вы толком сделать не можете, даже умереть! Ну-ка, дайте этот ларец сюда, уж со своим подарком я справлюсь.

Подарок поспешно передали странной гостье, но и она, обломав пару ногтей, так и не смогла вскрыть ларец.

– Там на крышке какие-то колёсики! – заметил отец жениха, указывая на кодовый замок. – Может быть, в этом секрет?

– Это что ещё за головоломка? Здесь циферки, а здесь буковки, здесь опять циферки какие-то! – бормотала Чума, бездумно вращая колёсики кодового замка, для открытия которого было необходимо набрать шестизначный код.

– Топор! – приказала Чёрная Дама, окончательно потеряв терпение.

– Не надо, госпожа! – залепетала невеста. – Боюсь, что топором Вы повредите этот прекрасный подарок.

– Топор! – сорвалась на крик Чума. – Эй ты, крайний справа! Встал и принёс мне топор!

Гости возмущённо зашумели, но Чёрная Дама распростёрла над столом руки.

– Молчать! – повелела она. – Считайте, что вы все уже умерли и не пытайтесь мне помешать! А теперь, ублюдки, я приказываю вам сидеть и не двигаться!

Гости, парализованные страхом, замерли, а в руках у Дамы тем временем оказался топор.

Но даже при помощи топора ларчик открываться не желал. Чума остервенело рубила свой подарок острым плотницким топором, но это привело лишь к тому, что с ларца слетела декоративная деревянная отделка, под которой оказался переносной сейф из прочной легированной стали. Один из ударов топора пришёлся на кодовый замок, и крышку сейфа заклинило окончательно.

– Сволочь! – устало произнесла Чёрная Дама и откинула зазубренный топор в сторону. – Я не знаю, кто ты и что ты затеял, – прокричала Чума, запрокинув голову вверх, – но я чувствую тебя! Если ты не трус, выйди и покажись! Клянусь Вечностью, я не трону тебя!

И в это самое мгновенье в зал вошла группа людей, одетых в странные, почти космические одежды.

– Да это же противочумные костюмы! – ахнула Чёрная Дама. – Так вот где засада! Стоять! Я приказываю всем стоять! – прокричала Бубонная Чума, выставив вперёд обе руки, но тут же их отдёрнула, словно прикоснулась к горячей печке. – Магия! – прошептала она. – Я чувствую защитное заклинание! А-а-а-а! – взревела Чума и закрутилась на месте чёрной юлой. – Всё равно вы все умрёте!

– Противоядие! – женским голосом приказал визитёр в противочумном костюме. И через пару секунд два помощника уже крепко держали Чуму за руки, а третий резким движением вогнал иглу шприца ей в плечо и торопливо выдавил содержимое.

– Отпустите её! – снова повелел женский голос. – Теперь она не опасна. Сейф изъять!

– Нет! – прокричала Чума и без сил опустилась на пол.

– Да! – ответил женский голос. – Повторяю: сейф изъять!

– Что со мной? – взвыла Чёрная Дама. – У меня подкосились ноги, и я не в силах двинуться с места.

– Это противочумная сыворотка! – произнёс незнакомец в противочумном костюме и снял с лица маску. – Я, доктор Власенкова, официально констатирую обнаружение и ликвидацию очага заражения.

– Нет! – заскулила Чума, которая снова превратилась в старую нищенку. – Вы не посмеете обидеть бабушку.

– Уже! – произнесла доктор Таня. – Уже посмели.

Однако услышать последнюю фразу Чёрной Даме было не суждено: в следующее мгновенье она обратилась в прах и рассыпалась.

Finite la commedia!

Глава 9 Вторая молодость

Всё началось с маленького рекламного объявления, напечатанного в правом нижнем углу четвёртой страницы «Объектовых новостей». Текст объявления был куцый, но броский, и своей категоричностью цеплял внимание читателей.

– Молодильные яблоки! Только у нас! Скидка до конца сезона. Торопитесь, количество предложений ограничено! – гласило объявление. Рядом красовалась фотография миленькой блондинки с аппетитным краснобоким яблоком в руке.

Дальше шла прямая речь, которая, по задумке рекламщиков, должна была исходить из коралловых уст фотомодели.

– Если хочешь обрести вторую молодость, позвони мне!

Номер указанного в объявлении телефона свидетельствовал о том, что за чудом далеко ходить не надо: заявки на вторую молодость принимались прямо на «объекте».

Первой на объявление клюнула сорокалетняя штукатурщица Катушкина Люся, которая свою женскую привлекательность растеряла, работая на морозе и пронизывающем ветре. К сорока годам обожжённая морозом и солнцем кожа у Люськи стала морщинистая, пергаментного цвета, голубые глаза от водки и слёз поблёкли, уголки рта скорбно опустились вниз, отчего на лицо легла печать вечного недовольства. Особо Люся грустила об упущенной возможности поучаствовать в конкурсе «Мокрых маек», так как её грудь – некогда предмет Люськиной гордости – как-то в одночасье уменьшилась в размерах, обвисла и перешла из разряда «спелых дынек» в разряд «уши спаниеля».

Прочитав объявление, Люся, недолго думая, позвонила по указанному в объявлении номеру телефона и сделала заказ на 1 (один) комплект молодильных яблок.

– Женщина! Это очень дорогой заказ, – предупредил её неизвестный абонент на другом конце провода, – но результат омоложения мы Вам гарантируем.

– Когда речь идёт об утраченной молодости, я не мелочусь, – гордо ответила Люська.

– Тогда у нас к Вам есть последнее условие, – продолжил таинственный абонент.

– Я не против, – простодушно согласилась Люся, выслушав предложения поставщика. – Пусть будет так, как Вы сказали, тем более что скидка мне не помешает!

Через три дня посыльный доставил ей в рабочее общежитие, которое жители «объекта» между собой называли не иначе как «Дом одиноких сердец», продолговатую коробку из трёхслойного серого картона. На упаковке, кроме Люськиного адреса, больше ничего не значилось. Сама коробка была туго перевязана шпагатом и запечатана сургучом. Внутри посылки соискательница второй молодости обнаружила три крупных краснобоких (как на рекламном снимке) яблока и листок с инструкцией. Инструкция была простенькая, если не сказать больше.

– Чего это они пишут, словно мы дебилы какие-то! – удивилась Люська, прочтя текст инструкции. – Ну, чё тут непонятного? И дурак запомнит, что раз в три дня надо съесть натощак одно яблоко вместе с косточками и огрызком.

И, не откладывая дело в долгий ящик, одинокая женщина в тот же вечер вместо традиционной жареной картошки на ужин съела одно яблоко. Съела, посмотрела на себя в мутное, засиженное мухами зеркало, пожалела о потраченных деньгах и отправилась коротать ночь в холодной постели.

Проснулась она на рассвете от неприятных ощущений: что-то сильно сдавливало её грудь.

– Какая же я дура, – сквозь сон подумала Люська. – Забыла на ночь лифчик снять! – и машинально попыталась расстегнуть крючки на лямке бюстгальтера, но, к её большому удивлению, сделать она этого не смогла, так как лямка лифчика была натянута как струна и сильно впивалась в тело.

«Такое ощущение, что я по ошибке надела лифчик на три размера меньше», – подумала женщина и, пересилив лень, встала с кровати и подошла к зеркалу.

– Я ещё, наверное, сплю и вижу сон, – решила Люська, глядя на своё отражение в зеркале. – Какой хороший сон!

Какое-то время она, покачиваясь, протирала спросонья глаза и бездумно таращилась в зеркало, потом настороженно замерла и через мгновенье метнулась к настенному выключателю.

Пронизанный страхом, радостью и удивлением Люськин крик прорезал утреннюю тишину в тот самый миг, когда жёлтый электрический свет залил комнату: из мутного зеркала на Люську смотрела тридцатилетняя женщина с пронзительно голубыми глазами, гладкой кожей и аппетитной грудью третьего размера, которая явно не вмещалась в старый застиранный бюстгальтер.

Прибежавшие на крик подружки были готовы оказать Катушкиной любую помощь и, если надо, даже подставить плечо или какую-нибудь другую часть своего тела, но, увидев помолодевшую Люську, резко поменялись с ней ролями. Теперь уже отошедшей от шока Люське пришлось утешать своих постаревших на стройках коммунизма подруг и поить их настоем валерьянки.

– Не-е-е-т! – трясла головой её напарница Валька Портянкина, прославившаяся тем, что в молодые годы не пропускала на стройке ни одного нового мужика, включая командировочных. – Не-е-е-т! Этого быть просто не может! Ты же меня, подруга, на восемь месяцев старше, а выглядишь…! Нет! – продолжала трясти головой любительница случайных половых контактов. – Это мы вчера, наверное, палёной водкой «траванулись», вот нам спьяну всякая чертовщина и мерещится!

– Ты, Люся, наверное, все деньги, что на старость откладывала, на пластического хирурга потратила, – зло пошутила крановщица Лиза Чайкина – женщина одинокая, желчная и завистливая.

– Старость подождёт, – парировала помолодевшая Люська. – А сбережений моих разве что на зубной протез хватит.

– И всё же, Людмила, признайся, в чём твой секрет? – спросила напрямую бригадир Тамара Горохова.

– Да нет у меня никакого секрета, – вздохнула Люська и протянула бригадиру листок с инструкцией по употреблению (внутрь) молодильных яблок.

– А ты подруга, случаем, не врёшь? – прищурившись, недоверчиво спросила маляр Настя Найдёнова, прозванная в бригаде Лисой за рыжий цвет волос и врождённую хитрость.

– Ты по себе не ровняй! – парировала Люся и показала картонную коробку. – Видите? Одного яблока не хватает!

– Если ты с одного яблока так похорошела, то что же с тобой после трёх яблок будет? – задалась вопросом Горохова. – Может и нам, девочки, на яблочную диету перейти?

Ровно через три дня на «объекте» возле входа в «Дом одиноких сердец» возник переполох, который привлёк внимание не только доктора Устименко, но даже начальника службы безопасности Малюту Скуратова.

– Ты, Лекарь, что-нибудь понимаешь? – спрашивал Малюта главврача, указывая на бригаду Тамары Гороховой, находившуюся в плотном окружении любопытствующих.

– Я не совсем уверен в своём диагнозе, – дипломатично ответил главврач, – но мне кажется, что имеет место групповой приём лекарственных средств, не прошедших полное апробирование и, вероятней всего, произведённых без надлежащего контроля Минздрава. Короче говоря – контрафакт!

– Ты это сейчас с кем гуторил? – недовольно переспросил Скуратов.

– Простите, – улыбнулся Устименко. – Я хотел сказать, что члены бригады Тамары Гороховой, включая самого бригадира, находятся под воздействием неизвестного нам лекарства или какого-то зелья, последствия которого неизвестны.

– Чего же тут неизвестного? – пробормотал Малюта. – Результат вон, как говорится, на лицо! Омолодились, туды их в качель!

– Вот это меня как раз и настораживает, – задумчиво произнёс доктор и направился в центр круга, где словно на витрине, в своих лучших платьях, стояли и улыбались хорошенькие молодые женщины. Все члены бригады помолодели минимум лет на десять, а Люся Катушкина, которая к этому времени съела уже второе яблоко, являла собой образчик женской красоты и молодости.

– Как Вы себя чувствуете? – спросил её Устименко, заглядывая ей в глаза.

– Хорошо чувствую, – почти пропела Люська, продолжая улыбаться.

– Что-то мне не нравится ваш, девушка, взгляд, – честно признался доктор. – Какой-то он у Вас отсутствующий. Вы меня видите?

– Вижу, – равнодушно ответила Катушкина и без стеснения стала ковырять в носу пальцем.

– А Вы меня помните?

– Не-а! – улыбнулась Люська и вытерла палец о подол своего платья.

– Какое сегодня число? – не отставал от неё Устименко. – Назовите сегодняшнее число!

– Не-а! – продолжала глупо улыбаться молодая девушка. – Не назову!

– Почему не назовёте?

– А не помню я! – засмеялась штукатурщица с двадцатилетним стажем, и как маленькая девочка, напевая детскую песенку, закружилась в танце.

– Хорошо-то как! Голова пустая, лёгкая! – кричала счастливая Люська.

– Вы можете назвать своё имя? – схватив девушку за плечи, почти прокричал ей в лицо Устименко.

– Не помню! Ничего не помню! – заливаясь счастливым смехом, ответила Катушкина.

– А чему Вы тогда радуетесь?

– А с чего мне плакать? – резонно поинтересовалась Люська.

– Отстаньте Вы от неё, – приятным грудным голосом произнесла хорошенькая брюнетка с лукавым взглядом и откровенным декольте, которое не столько скрывало, сколько подчёркивало наличие у молодой женщины шикарного бюста.

– Пойдёмте, доктор, лучше со мной, – произнесла она с придыханием, и Устименко с трудом, но всё-таки узнал в соблазнительнице Валентину Портянкину. – Я Вам, доктор, всё-всё объясню и даже кое-что покажу!

– Вы принимали сегодня какую-нибудь настойку, зелье, лекарственный порошок? – перебил Валентину доктор.

– Порошок, порошок, дай приму на посошок! – пропела Люська и снова закружилась в танце.

– Ну, допустим, принимали, – с приятной хрипотцой произнесла рыжеволосая красотка, отдалённо напоминающая маляршу Найдёнову. – А тебе, Лекарь, что, завидно?

– Яблоки мы ели, – пояснила Тамара Горохова и тряхнула копной русых волос. – Яблоки! А Люська всё-таки права! – засмеялась она. – У меня на душе так хорошо давно уже не было! Вот только не могу вспомнить что-то… – наморщила она лоб. – Я сегодня что-то должна была сделать, а что именно – не помню!

– Ты, девонька, сегодня должна была бригаду на работу вывести, задание от мастера получить и проконтролировать выполнение бригадой дневного плана! – сурово произнёс подошедший Малюта Скуратов. – А ты вместо всего этого второй час уже как смотрины устраиваешь!

– На работу? – удивилась яркая блондинка с осиной талией и курносым носиком. – Ты что-то путаешь, парниша! – хмыкнула она. – Посмотри на меня! Где я – Элизабет Чайкина – и где работа!

– Вы тоже яблоки ели? – спросил у неё Устименко. – Хотя можете не отвечать: вижу, что ели.

– Одно! Одно яблоко! – пояснила Чайкина. – Приём следующего яблока через три дня.

– Три дня! – пропела Люська и запрыгала вокруг Устименко на одной ножке. – Три дня! Три дня! Это я хорошо помню!

Устименко внимательно посмотрел на её ноги. – Я вижу, что размер обуви остался прежним? – спросил он у Катюшкиной, но Люська проигнорировав его вопрос, села на дорожный бордюр, и стала как веером обмахиваться подолом платья.

– Размер обуви не изменился, – ответила за неё Тамара Горохова. – Это единственное, что осталось в нашем теле неизменным. А о какой работе бородатый дядька говорил? Что-то я совсем ничего не помню!

– Вас это тревожит? – усталым голосом спросил Устименко.

– Нет, – улыбнулась бригадирша. – Мне хорошо, очень хорошо! Раньше у меня голова болела, и сломанная в детстве кость на ноге к непогоде ныла, а теперь ничего не болит.

– У вас была гипертония, – припомнил Устименко, – а берцовая кость болела, так как она у Вас после перелома неправильно срослась. Мне надо Вас и ваших девушек обследовать. Собирайте бригаду и поехали ко мне.

– Мы куда-то едем? – вклинилась в разговор рыжая бестия. – Я готова!

– В клуб! – нашёлся главврач. – Девушки вашего возраста обожают клубы, сейчас это модно!

– А как ваш клуб называется? – просунула хорошенькую мордочку Настя.

– Клуб называется «Амбулатория»! Модерн! Последний писк! Официантки там подают микстуры, в смысле напитки, а сами одеты в костюмы медсестёр, – импровизировал на ходу главврач.

– А там есть приват-кабинеты? – тяжело дыша, поинтересовалась Портянкина Валентина.

– Этого добра сколько угодно! – махнул рукой Устименко. – Любой бокс к вашим услугам.

– Тогда я для Вас в кабинете исполню приватный танец, – с заговорщицким видом пообещала Валентина, которая снова почувствовала тягу к охоте на мужчин.

– Мы сейчас консилиум соберём, – пообещал Устименко, – так что будете плясать перед целой комиссией.

– Надеюсь, это будет комиссия из половозрелых мужских особей! – мечтательно произнесла сексуальная террористка.

– Я тоже надеюсь, – вздохнул Устименко, – хотя на что именно, и сам не знаю.

– Я так понял, что виной всему какие-то яблоки? – переспросил Малюта.

– Видимо, да! – кивнул головой главврач. – Нам хотя бы одно такое яблоко добыть для проведения анализов, да и остальные, пока не разберёмся, не мешало бы изъять!

– Сделаем! – пообещал начальник службы безопасности и исчез за дверями рабочего общежития.

– А я пока займусь поставщиком этих чудо-фруктов, – решительно произнёс невесть откуда появившийся в своём неизменном гороховом пальто майор Пронин. – Тут у нас и зацепочка имеется, – и он потряс газетой «Объектовые новости».

Омолодившихся пациентов организованно привезли в стационар, где поместили в общую десятиместную палату, и только Люсю Катушкину пришлось поселить в отдельном боксе, так как она всё время порывалась начертить на полу мелом «классики», а когда медперсонал запретил ей это художество, попыталась организовать игру в прятки.

Два дня бригада Гороховой терпеливо сносила все медицинские тесты и дисциплинированно сдавала анализы. Два дня Люся Катушкина вела себя, как примерная девочка: мыла руки перед едой, с удовольствием поедала манную кашу и старательно чистила перед сном зубы. Два дня Катушкина улыбалась медперсоналу своей счастливой улыбкой, демонстрируя дисциплину и примерное послушание, а на третий день Люська таинственным образом из бокса исчезла.

– Где больная? – строгим голосом вопрошал доктор Устименко медсестёр.

– Не знаем, Владимир Афанасьевич, – испуганно блеял младший медицинский персонал. Охранник Илья Муромец, дежуривший ночью в стационаре, показал, что рано утром видел, как молодая пациентка в розовой пижаме вышла подышать воздухом в сад.

– И что же Вы её не задержали? – упрекнул охранника главврач.

– У нас тут не тюремный режим, – парировал охранник. – Я не могу препятствовать передвижению пациентов.

Пока разворачивали поиски пропавшей пациентки, Катушкина неожиданно нашлась сама. Старшая медсестра обнаружила её в своём боксе: Люська, одетая в ту же розовую пижаму, сидела на кровати и с аппетитом уплетала краснобокое яблоко.

– Приятного аппетита, – сказала сестра. – Ты где, девушка, пропадала?

– Гы-ы, – сказала Люська и надкусила яблоко с другого бока.

– Чего? – переспросила медсестра.

– Гы-гы! – пояснила Катушкина и снова принялась за яблоко.

– А-а! – кивнула головой женщина. – Ну, так бы сразу и сказала! – и, выйдя из бокса, побежала за врачом.

Когда Устименко вбежал в палату, Люська уже доедала огрызок.

– Не успели! – в сердцах закричал главврач. – Где она взяла яблоко?

– Она его с собой после прогулки в саду принесла, – сказал стоящий в дверях охранник.

– Илья! – скрипнул зубами Устименко. – У нас в саду, что, яблони растут?

– Не растут, Владимир Афанасьевич, – спокойно ответил богатырь. – Но Вы никогда не запрещали в палату фрукты проносить. Яблоко – это же не водка, и не наркотик какой!

– Моя вина! – покачал головой главврач. – Забыл я вас всех предупредить, что для нынешних пациентов яблоки опасней, чем стрихнин. Так, где ты, девушка, яблоко взяла? – уже без всякой надежды спросил он у Катушкиной.

– Спать! – вдруг чётко ответила Люська, и, смачно облизав пальцы, улеглась на бочок.

– Только после клизмы! – пообещал ей Устименко и сделал знак охраннику. Илья осторожно, как ребёнка, взял на руки мирно посапывающую Катушкину и под конвоем главврача понёс её в процедурную.

Тем временем Малюта Скуратов и майор Пронин, закрывшись в кабинете с табличкой «Начальник СБ», в очередной раз прокручивали запись телефонного разговора.

– Ты когда этот номер на «прослушку» поставил? – проявил профессиональный интерес майор.

– Да разве упомнишь всё! – уклонился от прямого ответа Скуратов. – Есть у меня парочку умельцев – Оська Отвёрткин да Пашка Припой, туды их в транзистор, так вот об этом их спрашивать надобно.

– Ладно, обойдёмся без точной даты! Ты мне, Малюта, скажи, чем тебя именно этот телефонный номер заинтересовал.

– Да ничем он меня не заинтересовал, – нехотя признался Скуратов. – Я своим умельцам строго-настрого наказал, чтобы каждый новый номер на цельную неделю на контроль ставили, так сказать, в целях профилактики.

– А через неделю?

– Ну, ежели за неделю ничего для меня интересного не наговорят, то контроль снимаем.

– Ты определил, за кем этот номер значится?

– Определил! – хмыкнул Малюта. – За электронным коммутатором.

– Понятно, – разочаровано произнёс Пронин. – Я так понимаю, что идентифицировать голос тоже не удалось?

– Как мне мои умельцы пояснили, голос пропущен через электронную штуковину… как её звать-то?

– Голосовой модулятор, – подсказал сыщик.

– Вот-вот, он самый, туды его в резистор! – обрадовался Скуратов.

– Давай-ка, ещё разок запись прослушаем, – предложил Пронин.

– Ну, сколько можно, майор? – заныл Малюта, которому страсть как хотелось пропустить обеденную чарку ледяной водки и похлебать наваристых мясных щей.

– Ещё разочек прослушаем, а потом сделаем перерыв на обед, – пообещал сыщик.

– Ну разве что разочек, – смилостивился начальник СБ и, сглотнув слюну, включил воспроизведение записи.

– … Женщина! Это очень дорогой заказ, – раздался из магнитофона мужской голос, – но результат омоложения мы Вам гарантируем.

– Когда речь идёт об утраченной молодости, я не мелочусь, – ответила женщина.

– Тогда у нас к Вам есть последнее условие, – продолжил таинственный абонент. – Мы Вам сделаем очень хорошую скидку – по 10 % за каждое яблоко, а Вы нам взамен свои самые сокровенные воспоминания.

– Это как? – встревожился женский голос. – Вы мне в голову иголки втыкать будете, и эту… как её, энцефолограмму снимать?

– Никто никаких иголок Вам, женщина, в голову втыкать не будет, – заверил мужской голос. – Вы даже ничего не почувствуете, от Вас требуется только устное согласие.

– А много Вам моих воспоминаний надобно? – с явным подозрением спросила женщина.

– Немного – снова заверил её неизвестный абонент. – По 30 % от общего объёма памяти за каждое яблоко.

– А это не больно?

– Я же говорил, что Вы ничего не почувствуете.

– Значит, я вам свои воспоминания, а Вы мне скидку.

– Вот именно! Для Вас, женщина, я лично гарантирую скидку в 30 %!

– Я не против, – согласился женский голос. – Пусть будет так, как Вы сказали, тем более что скидка мне не помешает!

Дальше пошли гудки.

– Всё! – произнёс довольный Малюта. – Больше слушать нечего! Пошли обедать!

– Пошли! – согласился майор. – Всё, что мне было надо, я услышал.

В томительном ожидании прошло ещё трое суток. На четвёртые сутки пребывания в стационаре состояние пациентов резко ухудшилось. У всех, кто съел хотя бы одно молодильное яблоко, резко подскочила температура, начались мышечные судороги, головная боль, больные периодически испытывали приступы безотчётного страха. И только Катушкина Люся ко всему оставалась безучастной. После того, как ей принудительно промыли желудок, она словно впала в прострацию: ничем не интересовалась, ни на какие вопросы не отвечала и даже ни на что не жаловалась.

– Что с ними, доктор? – испуганно спрашивала Устименко молоденькая медсестра Инга Зайоц.

– Как что! – злился главврач. – Организм очередную порцию чудодейственных яблок требует, а их, как ты понимаешь, нет! Вот он, организм, и взбунтовался!

– Понимаю, – кивала хорошенькой головкой медсестра. – Это можно сравнить с проявлением у наркоманов абстинентного синдрома.

– Возможно, – соглашался Устименко. – Лично меня сейчас больше беспокоит больная Катушкина. Она единственная из всей бригады умудрилась съесть три так называемых молодильных яблока и, хотя желудок мы ей после третьего яблока промыли, часть неизвестного науке снадобья успело всосаться в кровь.

– Почему неизвестного? – не отставала любопытная девушка.

– Потому что в принципе само понятие «омоложение» антинаучно. В нашем организме есть механизм регенерации, но он «латает» мелкие «поломки» – небольшие порезы, заживляет участки повреждённой кожи, при определённых условиях сращивает поломанные кости – и это всё! Человек не ящерица, и новый хвост себе отрастить не может.

– А хвост-то нам зачем?

– Да это я так, для наглядного примера сказал. Хвост нам, конечно, ни к чему, но вот, например, вырастить себе в преклонном возрасте новые крепкие зубы или самостоятельно восстановить волосяной покров на участках облысения, не помешало бы! А теперь представьте, что полный комплекс омоложения всего, повторяю, всего организма, проводится в кратчайшие сроки, если верить рекламе – девять дней! Это значит, что под воздействием неизвестных нам лекарственных или каких-либо других чудодейственных препаратов человеческий организм запускает в себе такие процессы, которые матерью-природой вообще были не предусмотрены.

– Представила! – кивнула головой Инга. – Вот только я не пойму, за счёт каких резервов человеческий организм обеспечит протекание процесса омоложения?

– За счёт существующих резервов! Это означает, что все остальные процессы в организме, кроме омоложения, будут замедляться, либо и вовсе будут заблокированы.

– Как память? – перебила главврача девушка. – Я знаю, что больные, принимавшие чудо-яблоки, страдают частичной потерей памяти.

– Нет! – покачал головой доктор. – У членов бригады Гороховой память не заблокирована. Вчера нас посетила группа специалистов из Высшего Совета, так вот они под гипнозом обследовали всю бригаду Тамары Гороховой, и знаете, что сказали?

– Не знаю, – пожала плечами медсестра, продолжая восторженно смотреть на главврача.

– Они сказали, что не обнаружили у больных никакой «блокировки» воспоминаний. Понимаете, Инга, информацию, которая находится в нашем мозге, нельзя «стереть» – это физически невозможно. Воспоминания можно уничтожить, но только вместе с её носителем! Термин «стереть» воспоминания предполагает проведение специалистом психологической коррекции личности пациента или, как пишут в популярных романах, поставить «блок», то есть заблокировать воспоминания за какой-то временной период или по конкретному случаю. У наших больных нет никакой блокировки и память их девственно чиста. Объяснить тот факт, что они частично потеряли приобретённые за время учёбы и работы профессиональные знания и навыки, а также утратили воспоминания о своём прошлом, я не могу! Правда, остаётся надежда на то, что организм со временем сам отрегулирует обмен веществ и вернётся к своему прежнему состоянию.

– То есть всё пройдёт само собой?

– Очень на это надеюсь, мы ведь прервали «курс омоложения», и неизвестный науке препарат не успел поработить весь организм.

– Значит, девушки опять постареют?

– Они будут выглядеть в соответствии со своим возрастом.

– Обидно! Была мечта, а Вы её взяли и развенчали! Обидно!

– Был сыр в мышеловке и далеко не бесплатный, а чтобы дольше не стариться, Вы, Инга, ведите здоровый образ жизни, не злоупотребляйте животными жирами, больше включайте в свой рацион растительных белков и, конечно, никакого алкоголя и табака. И поверьте мне, ваш организм ответит вам взаимностью!

– Знаем, слышали! – махнула рукой девушка. – Это всё не то, гораздо приятней иметь при себе этакое карманное чудо – молодильные яблоки или маленькую таблетку «Вторая молодость» с инструкцией: «…принимать натощак после сорока лет»! Представьте себе: отпраздновал свой сороковой день рожденья, а после того, как разошлись гости, принял таблетку и лёг спать. А утром проснулся, подошёл к зеркалу, а в нём…! И снова хочется жить, и снова сил и желаний через край…

– Стой! – перебил её главврач. – Так говоришь: «И снова хочется жить и сил через край»?

– Вы про желания забыли, – поправила медсестра.

– Да-да, желание жить вообще, и желания плотских удовольствий в частности. Я, кажется, понял, что происходит с Катушкиной! Она, точнее её организм, надорвался! После приёма третьего молодильного яблока её организм пытался выполнить запущенную программу обновления или, если Вам угодно, омоложения, но сделать этого не смог – не хватило жизненных сил! Поэтому у Катушкиной сейчас полнейшая апатия к жизни: она ничего не хочет, так как у неё не осталось сил. Организм истощён, и больная чувствует себя уставшей и опустошённой, здесь уже не до плотских желаний!

– И как её лечить?

– Ну, это как раз несложно: витамины, капельница, усиленное питание, здоровый сон, отсутствие стресса – и организм через неделю сам придёт в норму. Гораздо хуже с потерей памяти, что делать – не представляю!

Когда главврач после утреннего осмотра вернулся в ординаторскую, там его дожидался майор Пронин.

– Вы тоже заболели? – устало спросил его доктор, усаживаясь рядом с ним на кушетку.

– Хорошая шутка, – серьёзно произнёс майор. – Правда, не смешная.

– А здесь больница, а не цирк, поэтому смешного здесь мало, – парировал Устименко. – Так что новенького в наших палестинах?

– У меня есть версия, но хотелось бы сначала удостовериться в том, что я на правильном пути.

– Версия – это хорошо! От меня-то что надо?

– Скажите, Владимир Афанасьевич, Вы ведь полностью обследовали членов бригады Тамары Гороховой?

– Обследование проводилось по полной программе и не только мной! Не далее как вчера к нам из Высшего Совета прибыла группа специалистов, которая под гипнозом обследовала всех больных, употреблявших так называемые молодильные яблоки. Вас конкретно что интересует?

– Меня интересуют факты нарушения работы головного мозга, если таковые имеются.

– Хм, если быть точным, то сам мозг от приёма этих чудо-фруктов не пострадал, а вот нарушение памяти в той или иной степени наблюдаются абсолютно у всех пациентов. У больной Катушкиной кроме амнезии наблюдается утрата приобретённых за сорок лет жизни знаний и навыков. Она успела употребить в пищу все три яблока, и деградировала до уровня пятилетнего ребёнка. Правда, выглядит она замечательно, не старше двадцати пяти лет, но кому сейчас эта красота нужна? В данный момент Катушкина – это пятилетний ребёнок, которому по большому счёту всё равно: есть у него морщины или нет!

– А что сказали специалисты из Высшего Совета?

– Они сделали заключение, что никакой блокировки памяти у больных нет. Больные не могут вспомнить часть своей жизни, потому что мозг чист, как попка младенца! Блокировать нечего, так как нет самих воспоминаний.

– Вот! – почему-то обрадовался Пронин. – Вот именно – нет воспоминаний!

– Вот уж не знал, что Вас, майор, порадует такой диагноз! Может, Вам про аппендикс или язву прямой кишки рассказать – вообще обхохочетесь!

– Не обижайтесь доктор, просто я выяснил, что перед покупкой молодильных яблок таинственный продавец предлагал каждому покупателю скидку на товар в обмен на его воспоминания.

– Я не ослышался? Товар в обмен на воспоминания?

– Не совсем так: скидку на товар в обмен на воспоминания.

– И велика ли скидка?

– Скидка невелика – 10 % за каждое яблоко, а вот чтобы эту скидку получить, надо отдать за каждый чудо-фрукт 30 % воспоминаний от общего объёма памяти.

– Значит, за полный курс омоложения, а это три яблока, надо отдать 90 % памяти! Так?

– Получается, что так!

– Теперь понятно, почему интеллект и память Катушкиной на уровне развития дошкольника. Вместе с памятью утрачиваются полезные навыки и знания, приобретённые пациентом в течение всей жизни. И кто же это такой хитрый?

– Есть один бродячий торговец старьём, Арарат, по кличке «Ара-рвань», так вот он очень любит менять материальное на нематериальное.

– В каком смысле?

– В прямом! Берёт вполне определённую магическую вещь, в которой в данный момент нуждается покупатель, и меняет её, допустим, на последнее неисполненное желание.

– Хм, а на воспоминания он тоже вещи меняет?

– Раньше за ним такого не водилось, но Арарат, по сути, контрабандист, возможно, поставщики товара ему назначили новые условия, или он сам расширил ассортимент своих услуг. Так это или нет, но проверить его надо.

– И как Вы это собираетесь сделать?

– Проверить его нетрудно, гораздо труднее заманить его к нам, но у меня на этот случай есть одна оперативная заготовка, которую я и собираюсь проверить на практике.

– Может, поделитесь со мной этим специфическим секретом?

– Понимаете, доктор, очень уж этот старьёвщик хорошо «клюёт» на несчастную любовь! Ходят слухи, что он неравнодушен к любовным драмам, как кошка к валерьянке.

– Странно!

– Странным это кажется только на первый взгляд. Весь фокус в том, что несчастные влюблённые относятся к категории покупателей, которые никогда не торгуются и готовы заплатить любую цену, лишь бы вернуть расположение своего возлюбленного или возлюбленной.

– Тогда у меня к Вам, майор, необычная просьба.

– Доктор, для Вас всё, что угодно!

– Тогда возьмите меня с собой на встречу с этим самым старьёвщиком.

– Зачем?

– Понимаете, если пропажа воспоминаний – его рук дело, то я хотел бы знать из первых уст, как эти воспоминания вернуть моим пациентам.

– Договорились!

И партнёры скрепили договор рукопожатием.

* * *

О том, что новенькая медицинская сестра Инга Зайоц влюблена в доктора Устименко, знали все сотрудники «объектовой» санитарной части. Знал об этом и сам Владимир Афанасьевич, знал, но не придавал этому никакого значения: мало ли что нафантазируют себе молоденькие медсёстры, особенно если предмет их обожания – непосредственный начальник. Однако с некоторых пор слепое обожание новенькой медсестры стало его раздражать, да и остальной медперсонал санчасти стал уже в открытую посмеиваться над очередным «служебным» романом, а это грозило подрывом авторитета, чего Владимир Афанасьевич, естественно, допустить не мог.

– Вы не могли бы серьёзней относиться к своим служебным обязанностям? – сказал главврач своей обожательнице после утреннего осмотра.

– Я что-то делаю не так? – дрогнувшим голосом спросила медсестра.

– Не знаю… не уверен, – замялся Устименко. – Мне кажется, что у Вас голова занята не мыслями о работе.

– Прошу прощения, но Вы, Владимир Афанасьевич, очень даже ошибаетесь! Я только и делаю, что думаю о работе, а значит, – на мгновенье смутилась медсестра, – а значит и о Вас!

– Вот это меня и беспокоит! – понизил голос Устименко.

– Почему? – упавшим голосом спросила девушка, предчувствуя беду.

– Потому, что ничего хорошего из этого не выйдет.

– Из чего «…из этого»?

– Из вашей наивной влюблённости! Это, право же, смешно!

– Смешно?

– Да, смешно! Над нами уже весь персонал смеётся. Отныне попрошу Вас думать о своих служебных обязанностях отстранённо!

– Отстранённо от чего?

– Отстранённо от меня! Понятно?

– Но как же… Вы же главврач!»

– Вот пусть я для Вас им и останусь!

Вечером, после смены, по дороге в общежитие, Инга брела, спотыкаясь в темноте и пошатываясь, как пьяная.

– Как он мог! – шептала она, и непрошеные слёзы катились по её щекам. – Как он мог…! – повторяла она, размазывая слёзы вместе с косметикой по лицу.

В общежитие идти не хотелось. Инга присела на лавочку в конце Аллеи Непокорённых и достала из кармана плаща носовой платок. Напротив скамейки в вечерних сумерках смутно вырисовывались контуры гранитного постамента.

«Странно! – подумала девушка. – Я как-то раньше на него не обращала внимания, а на нём и табличка с надписью имеется. Интересно, а что на ней написано? Жаль в темноте не разобрать!»

В это мгновенье раздался тихий щелчок, и вечернюю темноту прорезал жёлтый луч света.

– Там написано «Уходящая натура», – произнёс грузный армянин, продолжая светить фонариком на табличку.

– И что это значит? – спросила Инга, которую появление армянина в старом потёртом пиджаке и залатанных шароварах почему-то совсем не удивило.

– Откуда мне знать? – воскликнул армянин и воздел руки к небу. – Арарат художник, да? Арарат скульптор? Нет! – ответил армянин сам же на свои вопросы. – Арарат простой торговец! Арарат так думает, – продолжил армянин, усаживаясь на скамейку рядом с девушкой, – сначала была натура, а потом она ушла!

– Как ушла? – опешила Инга?

– Пешком, – недрогнувшим голосом уточнил собеседник. – По своим делам. Могут у неё свои дела быть?

– Какие дела могут быть у скульптуры? – рассмеялась девушка, сообразив, что незнакомец просто морочит ей голову.

– Откуда мне знать? – и армянин снова воздел руки к небу. – Может эти, как их…? Может, скульптурные дела, может, натурные – она же натура, может, ещё какие-нибудь! – продолжал сочинять старьёвщик.

– Ага, ушла! – продолжала смеяться девушка. – Ушла и табличку на постамент повесила.

– Очень даже может быть! – подхватил мысль армянин и задумчиво поскрёб у себя под мышкой. – Я когда на обед ухожу, в своей лавке тоже табличка вешаю.

– А Вы чем торгуете?

– Всем! – оживился старьёвщик. – У Арарата всё есть! Говори, красавица, что надо, чем сердце успокоится? Арарат всё добудет, всё привезёт, даже то, чего нет!

– Того, чего моему сердцу надо, у вас, уважаемый Арарат, нет, – вздохнула девушка и снова потянула из кармана носовой платочек.

– Дзинь! – произнесло напоследок выпавшее из кармана маленькое круглое зеркальце и, ударившись о тротуарную плитку, разлетелось на мелкие осколки.

– Ой! – испугалась Инга. – Зеркальце разбилось – это плохая примета!

– Как знать! Как знать! – чистым хорошо поставленным голосом произнёс Арарат, неожиданно утратив свой колоритный акцент. – Я думаю, что вашему маленькому горю я смогу помочь! Возьмите моё зеркальце и посмотритесь в него.

– Я, наверное, тушь по лицу размазала! – смутилась девушка и поспешно взяла в руки маленькое зеркальце в потускневшей от времени серебряной оправе. – Я такая неряха! – стала ругать себя девушка, убирая платочком под глазами тёмные разводы.

– Оставьте платок в покое! – повелительным тоном произнёс армянин. – Просто взгляните на себя в зеркальце и скажите: «Я красивая»!

– И что тогда?

– Сделайте то, о чём я Вас прошу, и Вы всё увидите сами! – терпеливо попросил Арарат.

– Пусть будет по-вашему! – улыбнулась Инга. – Я красивая!

В этот момент «солнечный зайчик» из зеркальца брызнул ей светом в глаза. Девушка зажмурилась, а когда зрение вернулось к ней, то из зеркальца на неё надменным взглядом смотрела уверенная в себе брюнетка. На лицо брюнетки был мастерски нанесён дорогой макияж, а волосы уложены в высокую причёску и прихвачены заколкой в виде бабочки, крылья которой украшали искрящиеся камушки.

– Что это? – ахнула от удивления Инга.

– Это горный хрусталь, – скучным тоном произнёс торговец и откровенно зевнул. – А ты думала, что Арарат тебе бриллианты подарит? Арарат ещё не сошёл с ума!

– Я не о камешках! – радостно затараторила девушка. – Я хочу знать, что со мной произошло?

– Ничего особенного, – равнодушно произнёс торговец и зевнул ещё раз. – Просто зеркальце выполнило твоё желание.

– То есть я могу пожелать всё, что мне вздумается?

– Можешь! Надо только взглянуть в зеркальце и сказать своё желание. Ты даже можешь заставить любого человека выполнить задуманное тобой желание. Для этого, глядя в зеркальце, надо произнести его имя и добавить фразу: «Пусть он сделает…»!

– Не может быть!

– Может! Очень даже может быть! Попробуй сама.

– Торговец Арарат! Пусть он сделает мне подарок – бриллиантовое колье!

– Ай-ай! – успел крикнуть армянин. – Какой коварный девушка! – с внезапно обретённым акцентом пожаловался Арарат, но тут же сменил гнев на милость и с улыбкой преподнёс Инге обтянутый чёрным бархатом футляр.

– О звезда моих очей! – подобострастно произнёс армянин. – Прими от недостойного раба твоего скромный подарок! – и с этими словами он открыл футляр, на дне которого покоилось платиновое колье, украшенное бриллиантами чистой воды.

– Принимаю! – развеселилась шалунья и, захлопнув крышку футляра, спрятала его в своей сумочке.

– Ух! – с облегчением произнёс торговец, и во взгляде его уже не было прежнего подобострастия. – Ты чего творишь? Так ведь и разориться можно! – недовольным тоном проворчал старьёвщик. – Будем считать это желание шуткой. Верни колье.

– И не подумаю! – ощетинилась Инга.

– Какая ты, оказывается, меркантильная. Это нехорошо: добрей надо быть к людям! Добрей и щедрей!

– Кто бы говорил! Я вижу, что у Вас и щедрость и доброта по предоплате! Сначала «о звезда очей моих!», а потом – «верни колье!». Какой-то Вы, право, Арарат, непостоянный!

– Постоянство здесь ни при чём. Я забыл сказать, что как только твоё желание исполняется, ты теряешь над человеком власть.

– А если я загадаю, чтобы мужчина любил меня вечно?

– Не получится!

– Почему?

– Вечно никто не живёт! Желание должно быть конкретным и строго определено по времени. Например, ты можешь пожелать, чтобы тебя любили три года, три месяца и три дня.

– А потом? Что будет через три года, три месяца и три дня? Меня разлюбят?

– Твой возлюбленный о тебе даже не вспомнит, но ведь ты можешь повторить желание, и так до тех пор, пока он тебе не надоест.

– Чудесно! Продайте зеркальце!

– Покупай! Если сойдёмся в цене – оно твоё.

– Назовите цену!

– Половина!

– Простите, половина чего?

– Половина твоих самых сокровенных девичьих грёз!

– Не шутите! Говорите свою цену!

– Это и есть моя цена!

– Но как это возможно?

– Это несложно. Ты просто смотришься в зеркальце и говоришь фразу: «Я отдаю Арарату половину своих самых сокровенных девичьих грёз»!

– И этого будет достаточно?

– Вполне! Ну так как, по рукам?

– Не стоит так торопиться! – неожиданно прозвучал строгий мужской голос из темноты.

– Кто здесь? – вскрикнул Арарат и стал испуганно озираться по сторонам.

– Тот, кого ты не ждал, – ответила темнота. Арарат, наконец, догадался включить фонарик, и в луч света из-за гранитного постамента шагнул майор Пронин.

– Вам медицинская помощь не требуется? – поинтересовался доктор Устименко, шагнувший в круг света из-за плеча сыщика.

– Какой-такой помощь? – с сильным акцентом заговорил Арарат, который в минуты опасности мгновенно превращался в малограмотного продавца с колхозного рынка.

– Да что-то Вы, милейший, побледнели, как бы в обморок не упали, – усмехнулся доктор.

– Я не понимаю, что происходит? – дрожащим голосом произнесла девушка. – Владимир Афанасьевич, зачем Вы здесь?

– Я всё сейчас объясню, – снова перехватил инициативу Пронин. – Разрешите вам представить самого знаменитого контрабандиста «параллельной вселенной», вездесущего и неуловимого Арарата, он же маг и кудесник, скрывающийся под маской бродячего старьёвщика по кличке «Ара-Рвань»!

– Вай-вай! – вдруг запричитал старьёвщик. – Арарат бедный, несчастный торговец! Все хотят Арарата обидеть, все хотят… – и, не закончив фразы, вдруг растворился в вечернем воздухе.

– И что будем делать дальше? – повернувшись к Пронину, не скрывая сарказма, спросил доктор. – Пациент-то сбежал!

– Подождите немного! – успокоил его сыщик. – Я никогда не делаю ход, не имея запасного варианта.

Он ещё не успел закончить фразу, как темнота снова сгустилась, и на площадке перед гранитным постаментом вновь появился Арарат.

– Да-а, засада! – расстроено произнёс торговец, снова утратив свой акцент.

– Не засада, а магический заслон, – поправил его Пронин. – Спасибо Якову Виллемовичу Брюсу!

– Получается, я в ловушке? – тяжело вздохнул торговец. – Ладно, ваша взяла! Готов выслушать условия почётной капитуляции.

– Условия наши простые и состоят из двух пунктов, – уверенно продолжил Пронин. – Во-первых, Вы сдаёте нам ваших подельников, а во-вторых, возвращаете моим пациентам похищенные воспоминания.

– Ну, с первым пунктом проблем не будет! – скривился контрабандист и по-блатному цыкнул зубом. – Записывайте: в распространении молодильных яблок на «объекте» мне помогали двое технарей, работающих на узле связи – Осип Отвёрткин и его друг Пашка Припой.

– Как Вы их завербовали?

– Здесь совсем просто: я поставлял им дефицитные радиодетали, и узнал, что ребятам для открытия своего бизнеса нужны деньги. Я предложил сотрудничество за хорошее вознаграждение, они, естественно, согласились.

– То есть они искали для Вас клиентов, а Вы потом через них распространяли запрещённую продукцию?

– Протестую! Официально молодильные яблоки не запрещены!

– Люди от них теряют память, а Вы говорите, что они не запрещены! – возмутился доктор.

– Люди теряют память не от чудо-фруктов, а по своей воле! – усмехнулся Арарат. – Мои помощники предлагали покупателям второй молодости скидку…

– В обмен на память! – перебил его Устименко.

– В обмен на воспоминания, – уточнил торговец. – И они по доброй воле соглашались.

– А вместе с воспоминаниями утрачивалась память и вместе с ней полезные знания и навыки, – добавил Устименко.

– А по-другому не получится! – оскалился старьёвщик. – Воспоминания нельзя изъять, не затронув саму память.

– Зачем Вам воспоминания? – вклинился майор.

– Эх, провинциалы! Мне бы вашу наивность! Я тогда бы сидел дома и не мотался по вселенной! – криво усмехнулся контрабандист. – Это не просто воспоминания, это воспоминания женщин с трудной судьбой. В их прошедшей жизни было мало радостных моментов, поэтому свои скудные воспоминания о прошлом они дополняют самой изощрённой фантазией. Вы не представляете, сколько там душещипательных моментов, сколько нерастраченной любви, а сколько эротики! На такой товар всегда есть спрос.

– Перейдём ко второму пункту, – осадил торгаша сыщик. – Как вернуть пострадавшим гражданам их память?

– Я этого сделать никак не могу, – честно признался Ара-Рвань.

– Почему? – хором выдохнули мужчины.

– Нельзя вернуть деньги, которые уже потрачены, точно так же и с воспоминаниями: они уже распроданы, и их вернуть невозможно!

– Если ты растратил чужие деньги, тогда возвращай свои! – жёстко потребовал майор Пронин.

– Я бы вернул, – снова усмехнулся контрабандист, – но не уверен, что кто-то польстится на воспоминания старьёвщика!

– И как же нам быть? – схватился за голову главврач.

– Зеркальце! – радостно закричала Инга. – Зеркальце выполнит любое моё желание!

– Выполнит, – подтвердил контрабандист, – но только в обмен на твои самые сокровенные грёзы!

– Я согласна! – выдохнула девушка и поднесла зеркальце к лицу.

– Не делайте этого! – закричал главврач. – Этим Вы погубите себя!

– Э-э, зачем пугаешь? – снова включился в разговор контрабандист. – От этого ещё никто не умирал!

– Владимир Афанасьевич! Разве стоят глупые девичьи фантазии здоровья наших пациентов? Я отдаю Арарату половину своих самых сокровенных девичьих грёз! – решительно произнесла девушка. Зеркальце мигнуло солнечным светом и в нём отразилось лицо Инги. – Я хочу, чтобы всем пациентам нашей санитарной части была возвращена утраченная память!

В ответ зеркальце послало в лицо медсестры солнечный зайчик и снова затянулось мутной пеленой.

– Всё! – махнул рукой Арарат. – Дело сделано! Теперь снимите магический заслон, я ухожу.

– Не торопитесь, уважаемый! – остановил его сыщик. – Сначала надо убедиться, что Вы нас не обманули.

– Он не обманывает, – ледяным тоном произнесла медсестра. – Больные поправились! Я это чувствую. Снимайте заслон.

На следующее утро главврач Устименко под восторженные возгласы медсестёр выписал из санчасти всех пациентов. Память у любителей чудо-фруктов действительно восстановилась. После того, как постаревшие за одну ночь потребители «второй молодости» покинули санчасть, Владимир Афанасьевич собрал весь персонал и под аплодисменты вручил медицинской сестре Инге Зайоц огромный букет алых роз.

– Это мне? – удивилась девушка. – А за что?

– Как за что? – опешил Устименко. – За ваш самоотверженный поступок.

– Поступок? Что-то я не понимаю, о чём Вы! И глядите Вы на меня как-то странно, словно Вы в меня влюблены. Это неприлично!

– Разве я Вам больше не нравлюсь?

– Владимир Афанасьевич, Вы же главврач!

– Да, я главврач, и что из того?

– Вот им и оставайтесь!

Нельзя изъять воспоминания, не затронув саму память.

Глава 10 Смачный понедельник

Так уж повелось, что чаще всего проверяющие лица прибывали на «объект» в понедельник. Было ли это случайным совпадением или всё происходило по злой воле Рока, но именно в понедельник, который сам по себе являлся для трудящихся масс тяжёлым днём, начиналась очередная проверка.

Возможно поэтому каждый понедельник главный бухгалтер "объекта" в ожидании очередной ревизии приобретал вид человека, страдающего хронической язвой и приходил в себя только после обеда, когда окончательно становилось ясным, что чаша сия его миновала, и никакой аудит бухгалтерии не грозит.

Первый понедельник октября не был исключением из этого правила: был он хмурым, дождливым и беспросветным, как состояние души Виссариона Вентиля – недавно присланного на "объект" сантехника, склонного к философии и употреблению горячительных напитков. За короткое время пребывания на "объекте" Виссарион прославился тем, что в минуты сильного душевного волнения, вызванного предчувствием очередного запоя или же наоборот – уже наступившим похмельем, рождал короткие философские изречения на бытовые и производственные темы. Эти перлы сантехнической мудрости он старательно записывал на самоклеящихся бланках объявлений и расклеивал, где придётся, абсолютно "не заморачиваясь" о статусе сооружения, подвернувшегося под его рабочую руку. Поэтому с некоторых пор даже на стене резиденции начальника строительства можно было увидеть косо приклеенный листок объявления с текстом следующего содержания:

«Никогда и ничего не просите у сильных мира сего, просто перекройте им горячую воду: сами позовут и сами всё предложат!»

Виссарион Вентиль. Сантехник. «Мысли вслух».

А при входе в рабочую столовую труженики «объекта» могли прочитать: «Водка не есть Зло или Добро, потому как водка есть нравственная мера нашего самосознания и самоуважения. Из чего следует Постулат № 1: чем больше водки, тем шире наше самосознание и выше наше самоуважение».

Виссарион Вентиль. Сантехник. «В поисках истины».

Иногда на Виссариона накатывало игривое настроение, и тогда работники банка «Хоум-Кудесник-Кредит» прямо на входных дверях могли прочитать рождённые в состоянии алкогольной эйфории стихотворные строки:

"Понедельник, понедельник! Кто сказал, что ты бездельник?

Ты трагический герой над похмельною страной!

Виссарион Вентиль. Сантехник «Баллада о хмуром понедельнике».

Однако дальнейшего развития тема «хмурого понедельника» не получила, и задуманная баллада умерла, так и не родившись.

Проверяющий чиновник, появившийся в этот дождливый понедельник в приёмной начальника строительства, тоже не был далёк от творческой сферы деятельности, о чём свидетельствовал его зауженный пиджак из коричневого вельвета и небрежно накрученный вокруг шеи пёстрой расцветки шарф.

– Меня зовут Антуан Эго, – чопорно представился он Романову и качнул выступающим за границы лица клювообразным носом. – Я ресторанный критик. Высший Совет поручил мне проверить организацию, а главное, качество питания на "объекте".

– Милости просим, – развёл руками Пётр, который за время работы на "объекте" привык к различным визитёрам и их странным требованиям, поэтому появление очередного чиновника воспринимал философски.

– Всё что имеем – покажем, все, чем богаты – угостим! – широко улыбаясь, продолжил Пётр.

– Не думаю, что мой визит является поводом для вашей необоснованной радости, – желчно произнёс ресторанный критик и откровенно поморщился. – И не надо изображать гостеприимство, так как я всё равно в него не верю, а проявление фальшивых чувств оставляет у меня в душе неприятный осадок.

– Простите великодушно! – пробасил Пётр, который явно не собирался обострять отношения с проверяющим лицом. – Я только хотел…

– А чтобы всё было честно, – перебил его чиновник, пропустив мимо ушей извинения Романова, – я хочу, чтобы Вы, господин Романов, знали моё отношение к предстоящей проверке.

– Я весь во внимании!

– Так вот, я, Антуан Эго – ресторанный критик!

– Вы это уже говорили.

– Повторяю! Я очень строгий ресторанный критик, и мало кому удавалось получить от меня положительные рецензии. Поэтому скажу сразу, что как бы Вы ни старались, господин начальник строительства, мой вердикт вряд ли Вас обрадует.

– Вы так уверены? Может, сначала проверите рабочую столовую, а потом уже будете нас критиковать?

– Обойдёмся без стрессовых ситуаций, – надменно произнёс проверяющий чиновник, гордо задрав острый подбородок.

– Зря Вы так, господин Эго! В нашей столовой очень даже вкусно кормят.

– Господин Романов, то, что для Вас кажется вкусным, как правило, мне кажется отвратительным. И это не каприз! – пояснил критик и нервным движением поправил шарф. – Поймите, я так воспитан, я так обучен, и к моим рекомендациям прислушиваются специалисты в области кулинарии, кто присуждает ресторанам звёзды Мишлена! Повторяю, присуждает или лишает их тех самых звёзд! Ни один даже самый именитый ресторатор Парижа не рискнёт внести изменения в меню без моего одобрения. Поэтому мой визит к Вам на "объект" равносилен тому, как если бы знаменитого на весь мир кардиолога послали в летний лагерь бойскаутов мазать "зелёнкой" мальчишкам их разбитые коленки! Я достаточно ясно выражаюсь?

– Вполне!

– Кто-то Вами, господин Романов, в Высшем Совете очень недоволен, и этот "кто-то" пытается моими руками если не убрать Вас с должности, то хотя бы испортить Вам репутацию. Я это отлично понимаю, но, несмотря на мою откровенность, на снисхождение можете не рассчитывать! Это моя принципиальная позиция. Мой сегодняшний визит не является попыткой застать Вас и ваших э-э… кулинаров врасплох, поэтому я дам Вам, господин Романов, время для подготовки к проверке. Я приду в следующий понедельник, ровно в полдень. Встречать меня не надо. Да, чуть не забыл! Не пытайтесь меня "умаслить" приготовлением очередного рататуя! С некоторых пор повара только и делают, что приносят мне на дегустацию это блюдо. Заявляю официально: я ненавижу рататуй!

Покидая приёмную, Антуан Эго остановился возле "Доски объявлений", по центру которой красовался невесть откуда взявшийся листок с рукописным текстом:

«Никогда не закусывайте французский коньяк норвежской селёдкой, так как специфический вкус этого напитка не позволит вам насладиться чудесным рыбным деликатесом».

Виссарион Вентиль. Сантехник. "Советы начинающему гурману".

– Очень ценное замечание. – не скрывая сарказма, произнёс критик, после чего с достоинством покинул помещение.

* * *

В рабочей столовой, почему-то прозванной строителями «корчмой», властвовал шеф-повар Харитон Порфирьевич Хлебосольцев, – добродушный толстяк, фанатично влюблённый в своё кулинарное ремесло. Харитон Порфирьевич не был мастером кулинарных изысков, и к так называемой «высокой кулинарии» относился с нескрываемым скепсисом, поэтому к приготовлению блюд, предназначенных для начальника строительства, его не привлекали. Зато он был незаменим в сфере общественного питания. При этом Харитон Порфирьевич оставался явным поборником русской кухни, и у себя в «корчме» широко пропагандировал рецепты старины глубокой на практике.

Поговаривают, что однажды на "объекте" в образе Александра Дюма появился очень строгий проверяющий, который, отведав наваристых щей, лично пришёл на кухню, где выразил Хлебосольцеву благодарность и попросил рецепт понравившегося ему блюда. Позже рецепт этих самых щей Дюма включил в свою личную кулинарную книгу, а акт проведённой им проверки "объекта" был нашпигован положительными выводами, словно свиной окорок чесноком.

По вторникам Порфирьевич готовил украинский борщ с добавлением свежих помидор, или свекольник, а также любимую посетителями гречневую кашу с мясом и томатной подливкой, так как считал, что рабочим в начале недели нужны дополнительные калории.

Вообще-то рабочая неделя всегда начиналась с понедельника, но Порфирьевич был мужчина с понятием, и понедельник объявлял "разгрузочным днём". В этот нелёгкий для трудящихся день на раздачу выставляли окрошку, зелёный борщ, хлебный квас и простоквашу, различные салаты с соленьями и маринадами, и ещё много других блюд, которые по своей рецептуре были незамысловатыми, но очень хорошо помогали бороться с похмельным синдромом.

В среду Харитон радовал посетителей "корчмы" свежеиспечёнными кулебяками, расстегаями, кулешом, пареной в русской печи тыквой, пшённой кашей со шкварками. Особенно ему удавались котлеты "Охотничьи", приготовленные из трёх сортов мяса – свинины, говядины и дичи, с большим количеством лука, чеснока, пряностей, политых острым соусом и доведённых после обжарки до нужной кондиции путём часового томления в чугунном казане.

Четверг, согласно незабвенной традиции канувшего в Лету советского общепита, был рыбным днём. Поэтому в этот день в "корчме" подавали уху из окуньков, жаренных в сметане карасей, жареную камбалу с острым маринадом, слабосолёную под луком селёдочку с отварным картофелем, тушёного с овощами сома, пирожки с красной рыбой, и даже рыбий жир, который в кувшине, укрытом белоснежной салфеткой, стоял на отдельном столике.

Пятницу рабочие между собой в шутку называли "мясоедом". Так как именно в этот день Порфирьевич отдавал предпочтение мясному бульону, жаренной с луком и овощами куриной печени, тушёной картошке с мясом, гуляшу с острой подливкой, запечённым в тесте куропаткам, зажаренному на углях кролику, свиным отбивным и жаренным на огромной чугунной сковороде куриным окорочкам, которые Харитон лично натирал смесью из перцев и шпиговал чесноком. Из напитков в пятницу, кроме традиционного компота из сухофруктов обязательно подавался клюквенный кисель и безалкогольная медовуха.

В субботу проводились профилактические работы, и для рабочих столовая была закрыта, но это не означало, что работники кухни отдыхали. Отдыхали они, как и все работники "объекта", только в воскресенье, а в субботу в столовой проводилась генеральная уборка. Харитон Порфирьевич лично следил, чтобы кухонная плита от жира была тщательно очищена, холодильники сверкали стерильной белизной, а разделочные столы тускло отсвечивали чисто вымытыми металлическими поверхностями.

Воскресенье – законный выходной – Хлебосольцев посвящал своей тайной страсти: консервации продуктов. Вообще-то страсть эта для окружающих тайной давно уже не была, так как Харитон Порфирьевич секретность нарушал регулярно, угощая коллег по работе результатами своих кулинарных экспериментов, и слава о его консервированных компотах и солёных помидорах распространилась далеко за границы местного общепита. Даже Виссарион Вентиль, который в трезвом виде отличался нездоровым скепсисом, однажды, получив из рук Порфирьевича в виде поощрительного приза за оперативное устранение засора в посудомойке трёхлитровую банку консервированных огурцов, написал на бланке объявления проникновенные строки о животворной силе огуречного рассола. Порфирьевич не до конца понял высокий слог сантехника, но так расчувствовался, что поместил этот отзыв в рамочку и повесил в обеденном зале на видном месте.

– Есть "живая" и есть "мёртвая" вода, но есть ещё и рассол, – писал Вентиль. – Рассол, который содержит в себе все чудодейственные свойств, рассол, который из века в век спасал, оживлял и ставил на ноги не одно поколение трудящихся и пьющей интеллигенции, рассол чудодейственный и животворящий, о котором хочется сказать, что он и есть соль земли, её кисло-солёная правда жизни.

В "мясоед", то есть в пятницу, начальник строительства Романов лично наведался в "корчму", где имел с шеф-поваром приватный разговор о предстоящей в понедельник проверке.

– Не подведи, Порфирьевич! – грозил пальцем Романов. – Если сделаешь всё как надо, и проверяющий останется довольным, то сделаю тебя своим личным шеф-поваром.

– Ну, а как подведу? – добродушно шутил Харитон, которому по большому счёту всё равно было, где готовить, лишь бы позволяли готовить.

– Ты мне это брось! – вытаращил глаза Пётр, что было явным признаком нарождающейся вспышки гнева. – Подведу! Я те подведу! Если облажаешься, то лучше сразу сам себя в банку закатай, не дожидаясь моего наказания! И порядок в столовой наведи!

– Так у меня всегда порядок.

– А это что? – и Пётр носком ботинка придавил большого рыжего таракана.

– Это "прусаки", – невозмутимо пояснил Харитон и придавил подошвой ещё одно насекомое. – Сколько я с ними не борюсь, а толку всё равно нет. Совсем обнаглели, окаянные!

После того, как рассерженный Пётр Алексеевич покинул "корчму", Харитон заперся у себя в служебном кабинете, куда потребовал крепко заваренного чая и свежеиспечённых бубликов с маком. Прихлёбывая душистый чай и кусая горячие бублики, Порфирьевич вынужден был признаться себе, что никакого плана встречи ресторанного критика у него нет.

«Кто его знает, что этот французик предпочитает, – с тоской думал повар, макая баранку в полулитровую кружку с чаем. – Он ведь там, в своей Франции, на что только не насмотрелся, чего только не испробовал! Эх, не было у них в истории голодомора, и что такое неурожайный год, они тоже забыли. Это Россия, а не Франция, находится в зоне рискованного земледелия, это у них там виноградники и улитки съедобные, а у нас неубранная на полях картошка, да прихваченная морозом рябина! Рябина да калина! Хм… водка, самовар, матрёшка! А что, если сделать ставку на самобытность русской кухни? Никаких тебе привозных ингредиентов, только продукты, произведённые в России-матушке, и блюда по старинным русским рецептам! Может, в этом и есть та самая изюминка, которую ищет избалованный ресторанный критик? Эх, была – не была! – хлопнул Харитон пухлой ладонью по столу, спугнув подбиравшегося к хлебным крошкам усатого таракана. – Где наша не пропадала! – и, отодвинув кружку с недопитым чаем, стал лихорадочно набрасывать меню на понедельник.

Заказ на проведение дезинсекции поступил в контору уже в конце рабочего дня, в пятницу вечером.

– Что за объект? – деловито поинтересовался Тимофей Тяпкин.

– Рабочая столовая, – отозвался его напарник Лёня Ляпкин, держа в руках бланк заказа.

– Опять муравьи?

– Да нет! Тараканов выводить будем, – вздохнул Тяпкин, – а с ними возни в два раза больше, чем с муравьями.

– Больше! – согласился Ляпкин. – Когда пойдём? Может, завтра утром?

– Нет. В субботу утром Хлебосольцев в столовой генеральную уборку проводит, так что мы там друг другу мешать будем, – трезво рассудил Тяпкин.

– Тогда в воскресенье.

– Лучше в воскресенье вечером! И отдохнуть успеем, и вечером заказ выполним.

– Замётано! – весело отозвался напарник, и они ударили по рукам.

Знаменитый дуэт Тяпкина и Ляпкина прославились тем, что смело брался за любую предложенную руководством «объекта» работу. Засучив рукава, они с энтузиазмом и молодым задором, невзирая на сложность задания и сжатые сроки, успешно гробили любое порученное им дело. Работать по принципу «тяп-ляп» стало их фирменным знаком, поэтому их увольняли регулярно и, как правило, со скандалом. Так, из бригады каменщиков их уволили за рухнувшую кирпичную стену торговых рядов, из автосервиса выставили за то, что они перепутали тормозную жидкость с антифризом, из охранников в продуктовом магазине – за сон на посту, и даже из «объектового» ЖЭКа, где они числились дворниками, знаменитая парочка была уволена за лень и низкие результаты работы. Быть, вернее, числиться дворниками Тяпкину и Ляпкину очень даже нравилось: помахав полчаса для вида метлой, братья по лени отправлялись досматривать утренние сны.

– Вы сегодня убирали снег на алее Непокорённых? – строго спрашивал их в конце рабочего дня начальник ЖЭКа.

– А как же! – уверенно отвечали хитрецы.

– Тогда почему там дорожки нерасчищенные? – напирал строгий начальник.

– Замело! – хором отвечали горе-дворники и с видом оскорблённой добродетели покидали начальственный кабинет.

Наконец судьба в лице начальника строительства определила их дезинсекторами.

– Работа простая, я даже не представляю, что надо сделать, чтобы и её "запороть"! – сказал Романов, подписывая приказ об их назначении на должность.

– Вы нас недооцениваете! – хором отвечали новоиспечённые дезинсекторы.

– Это вы в том смысле, что и с тараканами напортачите? – удивился Пётр.

– Это мы в том смысле, что вы все ещё о нас услышите! – заверили начальника строительства Тяпкин и Ляпкин.

– Лучше бы этого не было! – с нескрываемым сарказмом произнёс Пётр.

– Будет! Обязательно будет! – настаивали работнички, не подозревая, насколько пророческими были их слова. – Только у нас к Вам, Пётр Алексеевич, одна просьба.

– Какая? – напрягся начальник "объекта" и с подозрением посмотрел на дезинсекторов.

– Разрешите, мы будем называться "Подразделение СМЕРТ"!

– Каким, каким подразделением? – Романов даже привстал со своего кресла.

– Ну, это как "СМЕРШ", – пояснил Тяпкин. – "СМЕРШ" расшифровывался как "Смерть шпионам".

– А мы будем "СМЕРТ", – радостно добавил Ляпкин.

– Это значит – "Смерть тупоголовым"? – предположил Пётр.

– Не-е-т! – замотали головой дезинсекторы. – Это значит – "Смерть тараканам"!

– Делайте, что хотите! – махнул рукой начальник "объекта". – Лишь бы в помещениях насекомых не было.

– Не будет! – заверили Романова неудачники и, как всегда, с энтузиазмом взялись за дело.

Учитывая важность предстоящей проверки, Хлебосольцев объявил воскресенье рабочим днём. До самого заката он вместе со своими поварятами колдовал над плитой, а когда холодное осеннее солнце скрылось за частоколом городских крыш, Харитон Порфирьевич разогнул спину, с наслаждением выпил литровую кружку компота из сухофруктов и с гордостью взглянул на плиту. Поверхность плиты была плотно заставлена сковородками, противнями, казанами, кастрюльками и другой разнокалиберной посудой. Все имевшиеся на кухне ёмкости была наполнены похлёбками, поджарками, запеканками, соусами, бульонами, кислыми щами, царской (тройной) ухой, кулешом, пирогами с вязигой, рыбниками, свежими расстегаями, кашей со шкварками, кашей с черносливом, мёдом и орехами, жаренными в сметане карасями, сваренными в меду раками, жаренными на вертеле молодыми куропатками, тушёной с лесными травами дичью, "Пожарскими" котлетами и котлетами "Охотничьи", гречишными блинами, блинами с каймаком и со сметаной, блинами с чёрной и красной икрой, приготовленными на пару овощами – и ещё многими другими блюдами, чем славится русская кухня.

– Всё оставьте на плите до завтрашнего утра! – повелел Хлебосольцев. – Пущай до рассвета на неостывшей ещё плите томится.

Как опытный кулинар, Харитон Порфирьевич знал, что приготовление рецептурных блюд суеты не терпит и даже после окончания приготовления блюдо должно какое-то время ещё постоять на плите и ни в коем случае не остужаться принудительно, так как резкий перепад температуры отрицательно сказывался на вкусовых качествах готового к употреблению продукта.

С наступлением ночи Тяпкин и Ляпкин надели специальные противохимические комбинезоны, натянули на руки резиновые перчатки, повесили через плечо противогазные сумки и, подхватив канистры со специальным раствором для насекомых, бесшумно, словно отряд ниндзя, двинулись в сторону рабочей столовой.

– Никого? – спросил вслух Тяпкин, перешагнув порог обеденного зала.

– Никого! – утвердительно ответил Ляпкин, заглянув на территорию кухни.

– Начинаем? – для проформы спросил напарника Тяпкин.

– Начинаем! – ответил Ляпкин, погружая шланг насоса в канистру с отравой.

– Наш девиз?

– Хороший таракан – это мёртвый таракан!

– Если у вас есть насекомые…

– …тогда подразделение "СМЕРТ" идёт к вам!

На обработку раствором обеденного зала дезинсекторы потратили около часа.

– Может, сделаем перерыв? – взмолился Тяпкин.

– Нельзя! – сквозь зубы ответил Ляпкин. – Мы должны безостановочно преследовать противника и на его плечах ворваться во вражеский тыл!

– Ну, если только так! – вздохнул Тяпкин и нехотя направился в помещение кухни.

На кухне, глядя на легион кухонной посуды на ещё неостывшей плите, дезинсекторы в нерешительности замерли.

– Что думает командир? – с серьёзным видом спросил Тяпкин.

– А что предполагает комиссар? – вопросом на вопрос ответил Ляпкин.

Дальнейшего развития этот классический по содержанию и по форме диалог не получил, так как на крышке кастрюли с кашей показался откормленный рыжий таракан. "Прусак" на мгновение замер, задумчиво пошевелил усами, а потом юрко проскользнул в щель между крышкой и стенкой кастрюли. Дезинсекторы на мгновенье онемели от такой наглости, потом переглянулись и, издав гортанный боевой клич, ринулись к плите.

– Они под крышками! Под крышками! – орал Тяпкин, сметая крышки со всей стоящей на плите посуды.

– Мочи их! – орал в ответ Ляпкин, щедро поливая блюда отравленным раствором. – Врёшь, не уйдёшь! От нас ещё никто не уходил!

Бой был коротким и яростным. Потом, сбросив мокрые от пота противогазы, они сидели на ступеньках столовой и глубоко затягивались горьким табачным дымом.

– Иногда я чувствую, что у меня руки по локоть в крови. – тихо промолвил Тяпкин, вытирая бумажной салфеткой забрызганные острым томатным соусом резиновые перчатки.

– Это наша работа! – скупо отвечал ему Ляпкин, делая очередную затяжку. – Если не мы их, тогда они нас…! Это война, а на войне, брат, свои законы!

– Да я понимаю – долг, работа и всё такое! – вздохнул Тяпкин. – Но иногда хочется тишины и мирного неба над головой! Хочется забыть всё это и не никогда не вспоминать! И чтобы…

– Скоро рассвет! – перебил его Ляпкин. – Мы должны покинуть место операции тихо и незаметно. Мирному обывателю незачем знать, что случилось на "объекте" сегодня ночью.

– Я готов! – решительно произнёс Тяпкин и отбросил красную от соуса салфетку.

– Ничего не поделаешь – такая работа! – сухо произнёс Ляпкин и похлопал напарника по плечу.

Через мгновенье подразделение "СМЕРТ" бесшумно растворилось в пелене серых предрассветных сумерек.

Полный отчаянья и безысходности крик шеф-повара рабочей столовой разорвал утреннюю тишину ровно через пять минут после начала рабочей смены. Когда дежурный фельдшер по вызову примчался в «корчму», растерянные поварята испуганно жались вдоль стены, а Хлебосольцев выл, как подраненная волчица и катался по полу. Фельдшер сделал успокоительный укол и увёл Порфирьевича в его рабочий кабинет. Харитон ещё минут двадцать всхлипывал, потом успокоился, утёр слёзы и вышел в обеденный зал.

– Все ко мне! – рыкнул шеф-повар и упёрся кулаками в пухлые бока. Поварята проворно выстроились перед ним, словно гвардейцы перед главнокомандующим.

– Будем спасать положение и репутацию, – решительно продолжил Хлебосольцев. – Слушай меня! Окна открыть, помещение проветрить, плиту и полы вымыть! Всё, что на плите – выкинуть на помойку! И не вздумайте облизывать пальцы – в пище сильнейший яд! На всё про всё у нас пять часов. Ровно в полдень сюда войдёт проверяющий чиновник, в двенадцать ноль пять он уже должен сидеть в моём кабинете за накрытым столом. Всё понятно?

– Понятно! – вразнобой ответили поварята.

– Тогда выполняйте! А вы оба, – и Харитон ткнул пальцем в самых рослых мальчишек, – пойдёте со мной!

– Куда? – спросил самый любопытный из них.

– В закрома Родины! – вздохнул Харитон и достал ключи от собственного погреба.

Знаменитый ресторанный критик Антуан Эго был пунктуален и появился в «корчме» ровно в двенадцать часов.

– Чем это у вас тут… пахнет? – наморщил он нос.

– Это хлорка, – недрогнувшим голосом пояснил Хлебосольцев. – У нас тут плановая дезинфекция помещения проводилась. Да Вы проходите ко мне в кабинет, там и побеседуем!

Антуан Эго брезгливо поджал губы и, закрыв надушенным платочком свой выдающийся во всех отношениях нос, шагнул за порог кабинета…

РЕЗЮМЕ

– Все мы рабы стереотипов. Произнося название фрукта или овоща, мы заранее рисуем в своём воображении его внешний вид, невольно вспоминаем его вкус, и всё это, как правило, сопровождая превосходными степенями оценки. Так, говоря о яблоках, мы представляем крупное краснобокое яблоко с белой спелой мякотью и ни с чем не сравнимым ароматным яблочным духом. При этом мы забываем, что на свете имеются яблоки с кисло-сладким вкусом, некрасивые на вид и совсем не крупные.

И когда наши воспоминания не совпадают с реальностью, когда яблоко оказывается не сладким, а кислым и мелким, мы с негодованием и без сомнений отвергаем данный продукт (предмет, кулинарное блюдо, новое прочтение старой пьесы и т. д.) и громогласно с полной ответственностью заявляем: "Это плохо! Это никуда не годится"!

А почему собственно плохо, почему не годится? Только лишь потому, что данный фрукт или предмет, книга или театральная постановка не совпала с вашим изысканным вкусом? Достаточно ли этого для того, чтобы на предмет исследования навешивать ярлык отрицательного заключения? Думаю, что ответ на этот вопрос очевиден. Попытайтесь отойти от стереотипов, так же, как попытался это сделать я, знакомясь с русской кухней.

Как критик, я должен выражать своё мнение объективно и непредвзято, как ресторанный критик, я должен выражать это непредвзятое мнение через свои внутренние ощущения, свой вкус и послевкусие, то есть непредвзятое и объективное мнение – есть не что иное, как моё собственное мнение.

– Чего можно ждать от национальной кухни страны, где половина календарного года – это слякотная осень и холодная зима? – задавался я вопросом перед тем, как сесть за сервированный русскими блюдами стол.

– Какие кулинарные изыски могут преподнести местные повара, если большинство овощей и фруктов на их кухонный стол попадают из государств с тропическим и субтропическим климатом? Даже картофель, который в России сейчас величают "вторым хлебом", и тот был завезён Петром Первым из Голландии.

Именно так рассуждал я, пока не попробовал блюдо, которое в Европе можно было бы отнести к разряду холодных закусок, а в русской кухне оно относится к так называемым "заедкам".

Я впервые попробовал солёный арбуз и, признаюсь, оказался в некоторой растерянности. Во-первых, я не мог решить, к каким блюдам отнести эти "заедки" – к фруктовым или овощным. Во-вторых, я приятно был удивлён тонким кисло-сладким вкусом "солёного" арбуза и его приятным лёгким послевкусием.

В начале своего резюме я упомянул о яблоках, и не случайно. За свою бытность ресторанным критиком я неоднократно видел, как широко эти фрукты используются в салатах, десертах и даже мясных блюдах – вспомните хотя бы гуся, запечённого с яблоками, но всё это были стереотипы. На сей раз яблоки предстали в совершенно иной, незнакомой для меня ипостаси – они были мочёными. Надо отдать должное местным кулинарам, так как даже после проведения процедуры "закваски" яблок в специальном рассоле, они (яблоки) не потеряли своей формы и даже без сложной сервировки, сложенные горкой на деревянном блюде, смотрелись очень аппетитно. Ещё не приступив к их дегустации, я уже уловил лёгкий яблочный аромат, который содержал в себе ещё и тонкую и в то же время немного терпкую нотку осенней горечи, что само по себе уже было достойно удивления. Вкус мочёного яблока нельзя назвать изысканным, но его кисло-сладкий яблочный привкус был не совсем обычным, и при этом оставлял после себя приятное послевкусие и ощущение осенней свежести.

Моя предвзятость к русской кухне, как и мои стереотипы, рушились с каждым новым блюдом. Казалось бы, чем можно удивить такого искушённого знатока кулинарии, как я – новым рецептом молекулярной кухни или новым необычным способом приготовления классического блюда? Возможно, но я никак не ожидал, что меня приведёт в изумление простой огурец! Если быть точным, то не совсем простой – это были два отдельно приготовленных овоща, хотя готовились они по одной рецептуре, и различие составляло только по времени обработки, точнее, засолки огурца. В результате на дегустацию мне был предложен огурец солёный и огурец малосольный.

Я не зря разделил эти два продукта между собой, так как на вкус они отличались друг от друга так же, как отличаются по вкусу абрикос и персик. И если для малосольного огурца был характерен лёгкий овощной вкус с солоноватым привкусом огуречного рассола, то его солёный вариант имел ярко выраженный терпкий вкус, в котором легко угадывались вкусовые вкрапления чёрного перца, укропа и молодого чеснока. Обычно подвергаемые засолке или консервации овощи теряют первозданную форму, становясь расплывчатыми и студенистыми. Однако представленные на дегустацию солёные огурцы были упругими и хрустящими. Оказалось, что именно такой хрустящий солёный огурчик особо ценится в качестве лёгкой закуски под горячительные напитки. Малопонятное ранее для меня выражение "выпить под огурчик" на практике оказалось вполне сочетаемой вкусовой комбинацией: русская водка и солёный огурец рождают терпкий горьковато-солёный, но всё же приятный привкус, который активно способствует проявлению здорового аппетита.

Не стану останавливаться на подробном разборе остальных блюд, они были без изысков и не блистали сервировкой, но каждое из них было вкусным и по-своему оригинальным.

В конце дегустации были поданы холодные мясные закуски – это холодец с хреном и солёное свиное сало. Похожие блюда имеются в польской, немецкой и венгерской кухне. Однако я не торопился бы ставить в один ряд венгерский острый шпик и украинское солёное сало или же немецкий зельц и русский холодец с хреном. Каждое из перечисленных мной блюд достойно того, чтобы за обеденным столом воздать ему должное, но в данном случае мои симпатии находятся на стороне русской кухни.

В заключение могу сказать, что в результате посещения рабочей столовой "объекта" я избавился от двух неприятных ощущений – от голода и своих застарелых стереотипов.

Антуан Эго

Объявление

"Можно установить в своём доме финскую сантехнику, но при этом оставаться горячим патриотом своей Родины, потому что Родина – это нечто большее, чем наши сиюминутные предпочтения, Родина – это то, чего нельзя нас лишить и что так трепетно храним мы в сердце своём, несмотря на трудности, лишения и перебои с горячей водой"!

Виссарион Вентиль. Сантехник.

"Несколько слов в защиту патриотизма".

Глава 11 Прогулка в Одесском квартале

Адвокат Герман Барчевский был верным мужем, и, как все верные мужья, случайную интрижку на стороне изменой не считал. Герман Борисович был не только известным в Москве адвокатом, но ещё и активным общественным деятелем, членом «Общественной палаты», завсегдатаем острых телевизионных шоу, поэтому к сорока годам, знакомых и мимолётно знакомых женщин, которые в минуты труда и отдыха дарили ему невинные шалости, накопилось примерно с мотострелковый батальон, развёрнутый по штату военного времени.

Ирину Окулову, начинающую актрису «Московского Экспериментального Театра», Герман Борисович встретил на одном из телевизионных шоу, где она подрабатывала в массовке. Тема очередного телевизионного скандала, умело режиссированного известным телеведущим, называлась «Отдайте моего ребёнка». В студии под прицелом телекамер некогда популярные, а теперь позабытые и изрядно постаревшие актёры решали, у кого должен остаться после развода их сын. Барчевский сам участвовал в бракоразводном процессе этой «звёздной» семейной пары, и отлично знал, что ребёнок им нужен так же, как прошлогодний снег. Начиная с самого рождения, мальчика воспитывала бабушка со стороны матери, а сама мать вместе с мужем проводила время на многочисленных съёмках и бесконечных гастролях. И сейчас родители мальчика, отлично зная о вошедшем в силу решении суда, продолжали яростно пикироваться между собой, активно отрабатывая обещанный гонорар.

После шоу адвокат как бы случайно наступил на изящную ножку начинающей актрисы и, чтобы загладить свою вину, пригласил её выпить чашечку кофе. Будущая «звезда экрана» по причине полного отсутствия финансов голодала уже второй день, поэтому сопротивлялась активно, но недолго – секунд двадцать. Сначала, как и учили её на актёрском факультете ВГИКа, она приняла позу «оскорблённой невинности», но после заверений Барчевского, что это приглашение её ни к чему не обязывает, в надежде на возможный десерт милостиво кивнула головой.

Дальнейшие события развивались стандартно: сначала они выпили по чашечке кофе, потом Герман Борисович пригласил её в ресторан, а так как его жена была на очередной распродаже в Милане, то ночевать начинающую актрису адвокат, естественно, повёз к себе на квартиру. Всё было как всегда, и сначала Герман относился к Окуловой как к очередному мимолётному увлечению, но неожиданно произошло то, что никак не входило в его планы: он влюбился. Жена, как и обещала, вернулась из Милана через неделю, поэтому отношения с молоденькой артисткой пришлось на время свернуть. Герман Борисович думал, что после этого их роман угаснет сам собой, и даже предпринимал для этого некоторые усилия, но через неделю не выдержал и увёз Ирину в Петербург, куда его пригласили для участия в заседании очередной общественной комиссии по контролю за деятельностью силовых структур. Вернувшись в Москву, Герман Борисович понял, что добровольно выбраться из этой «медовой ловушки» ему не суждено, поэтому снял скромную, но уютную квартирку в пределах Садового кольца и поселил в неё предмет своей незапланированной страсти.

Ирина понимала, что с переездом из каморки в Сиблово в уютное гнёздышко на Садовом кольце она превращается в содержанку, но морально к этой роли Окулова уже была готова. Жалованье в театре было таким, что на него можно только жаловаться, но не жить. Выручали гастроли, которые Ирина открыто называла халтурой, но вынуждена была в них участвовать. После встречи с Барчевским у неё впервые в жизни появился сильный, состоятельный и, что немаловажно, ещё не старый покровитель.

По понятным причинам она не могла появляться с ним в обществе, но Москва уже связала их имена вместе и с удовольствием об этом судачила. Неожиданно ей стали поступать приглашения на кинопробы. Правда, это были роли второго плана, но она удачно «засветилась» в парочке фильмов, которые на что-то номинировались, но почему-то ничего не получили. Ирина, или, как она себя теперь называла – Ирэн, догадывалась, что нежданная удача есть не что иное, как усилия её возлюбленного, который делал для неё всё, что мог, но старался этого не афишировать. Это было так трогательно, что когда ей предложили участвовать в съёмках многосерийного фильма по мотивам произведений Исаака Бабеля, она не стала хитрить, а открыто попросила у него помощи.

– И чем это может помочь рядовой юрист звезде экрана? – пошутил Герман, допивая утреннюю чашку чёрного кофе по-турецки.

– Ты слышал об объекте, который называют «Русский Диснейленд»? – ответила она вопросом на вопрос.

– Кое-то слышал, но это так фантастично, что даже не верится.

– Я хочу туда попасть! Прошу тебя, употреби все свои связи и устрой мне это путешествие в сказку!

– Ты уже большая девочка, и в Дедушку Мороза, а также волшебника, который прилетит на голубом вертолёте, верить не должна.

– А я и не верю! Зато я знаю, какие перспективы открывает Первый канал и «Прогулки по Дерибасовской»!

– Это название будущего киношедевра Эльдара Рахманова?

– Угадал! Именно киношедевр!

– Извини, но я не понимаю, при чём здесь «Русский Диснейленд»?

– Герман, у меня есть знакомый режиссёр – Лолита Хмелевская. Она реально была в этом самом «Диснейленде» и, как ты понимаешь, связи у неё там остались. Так вот, по последней информации, на днях в «Русском Диснейленде» сдали госкомиссии новый игровой квартал. И знаешь, как он называется? Одесский! Я хочу попасть именно в этот квартал, хочу надышаться воздухом старой Одессы, вобрать в себя её манеры, её говор, её привычки! Короче, когда Рахманов позовёт меня на пробы, а он обязательно меня позовёт, я должна быть натуральной одесситкой!

– Давай я поговорю с Эльдаром, и он возьмёт тебя на съёмки без всяких путешествий в Одесский квартал.

– Ты не понимаешь! Съёмки в картине для меня не самоцель. Я не хочу, чтобы обо мне говорили, что я получила роль по протекции.

– Большинство артистов получают роли именно так.

– Возможно, но есть ещё такое понятие, как талант. Съёмки у Рахимова – это мой шанс показать всё, на что я способна.

– На что ты способна, я знаю, – улыбнулся Барчевский.

– Сейчас не об этом речь. Я хочу, чтобы Рахимов пригласил меня на съёмки как талантливую актрису, а не как твою любовницу.

– Кстати, именно в этом качестве ты талантлива как никто другой! Уж поверь моему богатому опыту.

– Возможно, но кроме этого я хочу реализоваться, как актриса.

– Хорошо! Я поговорю с мэром.

– У меня ещё одно условие: я хочу, чтобы во время прогулки по старой Одессе ты был рядом со мной.

– А это ещё зачем?

– А как ты представляешь моё появление на Дерибасовской? Я, как проститутка в поисках клиента, должна одна фланировать по главной улице города, в котором профессия налётчика является такой же обыденной, как профессия извозчика или биндюжника!

– Ты даже знаешь, кто такой биндюжник?

– Представь себе, знаю!

– Слово биндюжник имеет парочку смысловых значений – это ломовой извозчик или портовый грузчик. Ты какое из них имела в виду? Ладно, не куксись! Я думаю, что твоё пожелание выполнимо, и если ты действительно хочешь побывать в Одесском квартале не как турист, то подумай, в каких костюмах мы с тобой явимся в город фонтанов и куплетистов.

* * *

Знаменитая пивная «Гамбринус» располагалась в доме художника Хлопонина на Преображенской, 32. Возле пивной всегда кружила разношёрстная и, как правило, уже не совсем трезвая публика, жаждущая пива и зрелищ. Что ни говори, а место хлебное, но Моня к самой пивной подходить опасался – не по рангу! Однако Моня Гершевич не был бы сыном великого еврейского народа, если бы не решил эту проблему. Будучи в свои четырнадцать лет уже опытным уличным музыкантом, Моисей облюбовал себе место на противоположной стороне улицы: вроде бы уже и не возле «Гамбринуса», и всё же на виду!

Однажды, поддавшись искушению, Моня встал возле входа в пивную и, как всегда чистым, щемящим от боли и тоски голосом, запел под гитарный перебор про тяжёлую сиротскую долю. В тот день с ним была Роза – его дальняя родственница по материнской линии. Розе недавно исполнилось двенадцать, но она уже лихо водила смычком по струнам, а её маленькие пальчики уверенно бегали по грифу старой скрипочки. Когда Моня допевал последний куплет, ко входу пивной подошёл известный на всю Одессу Сашка-Скрипач. Сашка работал в «Гамбринусе» уже не первый год, и его известность как музыканта давно миновала не только границы Молдованки и Лонжерона, но и самой Одессы.

Сашка на мгновенье задержался, окинул взглядом худенькую большеглазую Розочку, горбатого босоногого Моню и, ничего не сказав, исчез за дверями пивной.

– Моня! – тихонько произнесла Розочка, взглянув на моментально погрустневшего напарника. – Разве мы с тобой делаем что-то дурное? Разве мы нечестно отрабатываем наши с тобой гроши?

– Честно, Роза, – вздохнул Моня. – Только не по прописке.

В это время из дверей пивной вышла мадам Иванова – буфетчица «Гамбринуса», такая же популярная в Одессе личность, как и Сашка-Скрипач. Женщина молча окинула взглядом самозванцев и сунула им в руки по пирожку с капустой.

– Благодарствуем! – пискнула Розочка и тут же впилась зубами в горячий пирожок.

– Вот что, Моня! – произнесла буфетчица после того, как музыканты доели угощение. – Не стоял бы ты здесь. Сам понимаешь, публика у нас солидная, и не дело, чтобы их у входа всякая босота встречала. «Гамбринус» – не церковь, и ты не паперти!

Моня взглянул на свои босые, усеянные ципками ноги, поддёрнул вечно спадающие штаны и согласно кивнул головой.

– О чём разговор, мадам! – неестественно бодрым тоном ответил малолетний музыкант. – Не извольте беспокоиться! Одесса большая, найдётся местечко и для Мони Гершевича.

– Ты правильно меня понял, – произнесла буфетчица и с чувством выполненного долга вернулась за стойку буфета.

С того самого дня и облюбовал Моня себе место на противоположной стороне улицы: вроде бы уже не возле «Гамбринуса» и в то же время на виду у публики. Не было у Мони ни продюсера, ни богатого покровителя, так что приходилось выкручиваться самому.

А что вы хотите? Законы шоу-бизнеса незыблемы, даже если вы о них ничего не знаете.

* * *

В час пополудни Романов, как всегда, собирался на обеденный перерыв. Он уже предвкушал, как пропустит традиционную стопочку перцовой настойки и закусит её солёными рыжиками, как вдруг ожил и настойчиво зазвонил телефонный аппарат, у которого вместо наборного диска был герб города Москвы. Защитный купол силового поля не пропускал на «объект» сигнал сотовой связи, поэтому в кабинете начальника строительства был установлен аппарат прямой телефонной связи с московским мэром.

Пётр недовольно поморщился, так как не любил, когда кто-то вмешивался в его планы, но игнорировать звонок самого мэра он, конечно, не мог. После обмена дежурными любезностями мэр коротко озвучил свою просьбу:

– Пётр Алексеевич, я редко Вас о чем-либо прошу, – решительно начал мэр, – но сейчас мне очень нужно, чтобы эти два человека увидели последние ваши достижения и не просто увидели, а прошли по всей цепочке, так как это в будущем будут делать посетители вашего «Диснейленда».

– Мы предпочитаем называть «объект» развлекательным комплексом «Тридевятое царство».

– Пусть так, только сделайте то, о чём я Вас прошу.

– Вы хотите, чтобы я провёл их по Одесскому кварталу?

– Вот именно!

– Да, но этот квартал только сдан приёмной комиссии, и полную «обкатку» ещё не прошёл. Комиссия приняла лишь техническую сторону и проверила систему безопасности.

– Противопоказания есть?

– Да нет, всё вроде бы в порядке, но…

– Никаких но! Давай запускай эту сладкую парочку.

– Может, их ознакомить с французским кварталом или сводить в квартал «Сказки Андерсена»?

– Ты бы ещё «Горячие точки» предложил или квартал «Гражданской войны»! Говорю же тебе, что они нацелились именно на «Одесский квартал»! Почему? Сам не знаю!

– Очень важные для тебя люди?

– Для меня лично нет, но вес в обществе имеют! Он – известный адвокат и член «Общественной палаты» при Президенте РФ, а она – представитель московской общественности, так сказать, глаз и голос народа.

– Поэтому я лично должен с ними нянчиться?

– Ну, не обязательно ты лично. Поручи их толковому сотруднику, пусть сделает для них небольшую презентацию. Всё! Извини, спешу, до связи!

Романов медленно положил трубку и задумался: «Поручи толковому сотруднику! А где этих толковых взять? Вот сейчас кто в кабинет первый войдёт, тому и поручу!»

Минут через десять в кабинет несмело просунулась плутовская мордочка референта.

– Мин херц! – окликнул начальника строительства Меньшиков. – Помилосердствуй, мин херц! Обед уж четверть часа как стынет!

– Едем, Алексашка! Едем! – оживился Пётр. – А после трапезы у меня к тебе будет небольшое, но очень ответственное поручение.

– Вот это и есть знаменитые «Золотые ворота» – наша касса и одновременно наш пропускной пункт, – заливался соловьём Алексашка перед сорокалетним подтянутым мужчиной с умным пронизывающим взглядом, и юной, но уже обворожительно красивой дамой. Единственно, что Меньшикова раздражало в парочке – это неряшливые костюмы конца девятнадцатого века, в которые они были одеты. Создавалось впечатление, будто высокие гости одевались в костюмерной самодеятельного студенческого театра.

– К чему этот маскарад? – хотел спросить гостей Меньшиков, но вовремя сдержался. – Когда попадут в квартал, тогда сами всё поймут, – решил он.

– Есть ещё «Золотые ворота-2», – продолжил презентацию референт, – но это для тех посетителей, которые прибывают на станцию метро «Страна чудес».

– Впечатляет, – проворковала девушка, оглядывая покрытое золотой краской огромное сооружение из стали и бетона. – А как пройти через эти ворота?

– Нет ничего легче! – улыбнулся Алексашка. – Вы приобретаете в кассе билеты, вот такие пластиковые карточки, где на микрочипе записаны ваши биометрические параметры и название выбранного вами квартала…

– Параметры? – перебила его девушка? – А для этого что, надо сдавать какие-то анализы?

– Никаких анализов сдавать не надо, – успокоил её Алексашка. – Все необходимые данные автоматически считываются с посетителя, как только он входит в помещение кассы. Это сделано для непрерывного контроля в целях вашей безопасности.

– Разве для посетителей квартала существует реальная угроза? – подал голос мужчина.

– Реальной угрозы, разумеется, нет, но всё не предусмотришь: возможно, у посетителя случится сердечный приступ, или ребёнок не воспримет правильно окружающую его параллельную реальность, или посетитель решит прервать посещение, потому что ему не понравился выбранный квартал. Для этого предусмотрена процедура экстренной эвакуации. Видите, на самом краю пластиковой карточки надпись «Срочный возврат» и пунктиром указано место надлома?

– Видим! – охотно за двоих ответила девушка.

– Так вот, в случае экстренной эвакуации Вам необходимо только надломить эту пластинку, и через мгновенье Вы окажитесь по ту сторону «Золотых ворот».

– Так просто! – развеселилась девушка.

– Мы этого и добивались, – пояснил Меньшиков. – Единственное условие при эвакуации, а также при возврате в реальный мир, каждый посетитель должен держать в руке именно свой билет.

– Так как же всё-таки пройти через эти ворота? – уточнил мужчина, который в ходе разговора строго придерживался выбранной темы.

– Для того, чтобы пройти сквозь «Золотые ворота», вы должны зайти в шлюзовое помещение, – пояснил Алексашка. – И когда за Вами закроется входная дверь, провести своим билетом, как электронным ключом, через приёмник кодового замка.

– Как в гостинице? – удивилась девушка.

– Совершенно верно! Такой приём использую сейчас в гостиничных номерах.

– А как вернуться в реальный мир обычным, а не экстренным порядком? – снова подал голос мужчина.

– Когда Вы дойдёте до границы квартала, то перед вашими глазами прямо в воздухе вспыхнет предупредительная надпись «ВНИМАНИЕ! ГРАНИЦА КВАРТАЛА»! Для персонажей, населяющих квартал, эта надпись не видна, и если Вы повернёте назад, то продолжите находиться в параллельной реальности, а если пройдёте сквозь эту огненную надпись, то в следующее мгновенье окажитесь за «Золотыми воротами», конечно, при условии, что у каждого из вас при себе будет билет. Понятно?

– Понятно! – хором ответили гости.

– Тогда мне осталось пожелать вам удачи! – улыбнулся Алексашка и открыл перед посетителями дверь, над которой висела обыкновенная эмалированная табличка. Обычно такую табличку вешают на стену, когда хотят обозначить номер дома и название улицы. На этой же табличке было написано всего четыре слова – «Добро пожаловать в сказку».

* * *

«Граждане! Купите па-п-и-р-о-сы»!

Голос у Мони высокий, чистый, хватающий за душу. Природа словно откупалась от малолетнего музыканта за горбатую спину и прогрессирующую слепоту левого глаза безупречным слухом и прекрасными вокальными данными.

«Подходи пехота и матросы…»!

Гитара у Мони хоть и старенькая, зато струны на ней серебряные, и настроена она безупречно, на зависть любому профессиональному гитаристу. Моня нотной грамоты не знал, но Создатель вложил в его уши и пальцы то, что у людей принято называть прирождённым талантом.

«Подходите, пожалейте!

Сироту-меня согрейте…»!

В этом месте Моня делал едва уловимую паузу, после чего голос его становился пронзительным и взлетал на полтона выше.

«Посмотрите, ноги мои босы»!

Ноги у Мони действительно были босыми, коричневыми от загара и пыли, c огрубевшей до состояния дублёной кожи подошвой.

После первого куплета Моня делал небольшой проигрыш, который сам же и сочинил. Его пальцы начинали метаться по струнам, извлекая из инструмента щемящие душу гитарные переборы. Розочка чётко улавливала этот момент, и когда гитарная струна ещё дрожала от последнего прикосновения пальцев юного музыканта, она вскидывала смычок и скрипочка в её руках оживала.

«Давить на жалость» Моня умел, и их странный на первый взгляд с Розочкой дуэт подходил для этого как нельзя лучше. Одесситы обступали их кружком, и часто женщины, проникнувшись состраданием, не только бросали монетки в засаленный картуз горбатого музыканта, но и, не таясь, утирали непрошенные слёзы.

«Мой отец в боях сражался, на войне он пал! Мамку немец из винтовки где-то расстрелял…»

Продолжал Моня, глотнув воздуха, и голос его обретал трагические обертоны. Обычно на этом куплете Моня находил особо чувствительную одесситку и, глядя прямо в её слезливые глаза, окончательно входил в придуманный им образ.

«А сестра моя в неволе! Сам я ранен в чистом поле, Отчего и зренье потерял».

Отец Мони, Яков Гершевич, был хоть и преклонных лет, но всё-таки живой, мать тоже здравствовала, а родной сестры у него отродясь не было. Однако все, кто слушал в этот момент Моню, свято верили, что он действительно круглый сирота, покалеченный на фронтах Гражданской войны.

«Я мальчишка, я калека! Мне двенадцать лет…», —

выводил Моня чистым, но полным отчаянья голосом и скрипочка в руках Розочки плакала с ним в унисон.

«Я прошу у человека, – Дай же мне совет…»!

После этой строчки Моня привычно обводил окружающих жалостливым щенячьим взглядом, и люди стыдливо опускали глаза, словно каждый из них был повинен в несчастье маленького горбатого музыканта.

«Где мне можно приютиться или богу помолиться»?

В этот момент голос Мони словно обрывался на высокой ноте… наступала короткая, но полная внутреннего напряжения пауза, во время которой замолкала скрипка, а длинные, как у пианиста, пальцы еврейского мальчика замирали на гитарных струнах.

«Ах, как надоел мне этот свет»!

Последнюю строчку Моня выдавал в полнейшей тишине, понизив голос сразу на два тона, словно по секрету признавался слушателям в своих сокровенных, но грешных мыслях.

«Граждане! Купите па-п-и-р-о-сы»!

Припев Моня доигрывал, уже мысленно прикидывая, сколько мелочи на этот раз сбросят в его картуз сердобольные слушатели. И когда последняя взятая Моней нота таяла в вечерней прохладе приморского города, Роза снова вскидывала смычок и выдала два пронзительных финальных аккорда.

Деньги Моня делил по-честному – пополам. К деньгам Моня относился уважительно, но никогда не жадничал. Более того, такой щепетильный вопрос, как подсчёт и делёж выручки он поручил сестре и свою долю брал только из её рук.

Так было и в тот памятный летний вечер, когда среди слушателей он приметил молодого коренастого мужчину в белом полотняном костюме и жёлтой соломенной шляпе канотье. За спиной мужчины стояли два бугая, несмотря на тёплый вечер одетые в тёмные пиджаки и косоворотки. Правая пола пиджака у обоих громил была подозрительно оттянута книзу. Пока господин в белом костюме наслаждался пением уличного музыканта, телохранители постоянно вертели головами и никого близко не подпускали.

– Шо бы я так жил, як ты спиваешь! – сказал господин в белом костюме, когда Моня закончил играть и бросил в картуз целый рубль. После чего странная троица с достоинством направилась в пивную.

Поздним вечером Розочка подвела финансовый баланс. За вечер в картуз Мони перекочевало 60 копеек мелочью и 1 серебряный рубль. Рубль не делился, и она протянула его Моне, признавая этим жестом его старшинство. Моня повертел рубль в руках, подумал и вернул его сестре.

– Мамка твоя по-прежнему хворает? – тихо спросил он.

– Хворает, – со вздохом ответила девочка. – Дохтура бы надо, да дохтур к нам без денег не пойдёт, а фельдшерица хоть к нам и заходит, да помочь мамке ничем не может.

– На перекрёстке Преображенской и Садовой живёт Лейба Канторович – очень хороший врач! – произнёс Моня. – За визит он берёт не менее трёх рублей. Отдашь ему рубль и скажешь, что это деньги Мишки Япончика, и что Япончик будет очень разочарован, если узнает, что такой уважаемый господин, как Конторович, отказался помочь единоверцам. Запомнила?

– Угу! – кивнула девочка головой и, зажав в руке денежку, счастливая поспешила домой, а Моня ещё долго сидел под каштаном, думая о том, что если Япончик узнает о его сегодняшней проделке, то запросто оторвёт ему голову и не посмотрит на то, что Моня его единоверец.

«Ах, как надоел мне этот свет»!

* * *

Герман и Ирина оказались в «Тридевятом царстве» так быстро, словно перешагнули порог и вышли из парадного на улицу. Улица оказалась широкой, и по сравнению с Москвой малолюдной. Однако на этом чудеса не закончились: Герман с удивлением увидел, что на его прелестной спутнице вместо роскошного (по его понятиям) французского платья надето скромное коричневое платье курсистки с белым атласным воротничком и кружевными манжетами. Сам же Герман оказался одет в летний светлый костюм, шёлковую бледно-голубую рубашку и такого же цвета галстук-бабочку «кис-кис». В руках у него оказалось лёгкая трость с серебряным набалдашником в виде львиной головы. Он с испугом обшарил карманы пиджака и успокоился только после того, как обнаружил бумажник с пластиковыми билетами и крупной суммой царских ассигнаций, которые он купил за доллары у знакомого московского нумизмата. Герман спрятал бумажник во внутренний карман и невольно залюбовался своим отражением в витрине магазина «Готовое платье».

– А, знаешь ли, Ирэн, это действительно недурственно, – сказал он своей ещё не пришедшей в себя молоденькой спутнице. – Ирэн! Хватит закатывать глаза! Возьми себя в руки и пошли осматривать город. Да не хватайся ты за руку! Для твоего папочки я ещё не слишком стар, поэтому скромно потупив глазки, семени рядышком.

– Если я буду смотреть в мостовую, то теряется смысл моего здесь пребывания, – наконец-то откликнулась девушка. – Я актриса! Я должна впитывать в себя, как губка, все мелочи, все штрихи этой эпохи! Я должна видеть, что и как носили одесситы в начале века, какие платья были на дамах, как общались между собой люди разных сословий, какие словесные обороты были в ходу, как правильно подать руку для поцелуя, как садиться и слезать с фаэтона, и ещё много чего такого, о чём и не слышали наши преподаватели по актёрскому мастерству, родившись через полсотни лет после сегодняшних событий.

– Понимаю, тогда хотя бы делай благопристойный вид.

– Это нам господин адвокат запросто, это нам как два пальца… об асфальт!

– Цыц! Запомни: сейчас мы не в Москве! Мы в параллельной реальности, и если хочешь провести это время с пользой – играй по установленным правилам.

– Убедил! Буду играть по правилам. Что наша жизнь – игра!

– Интересно, на какой мы улице?

– А чего гадать? Вон табличка на углу здания.

– Ага, вижу. Это улица Преображенская. Ну что же, пошли по Преображенской!

Идти по летней улице приморского города было легко и приятно. Полдень уже миновал, и тротуары были занавешены лёгкой кружевной тенью от развесистых каштанов и акаций. Одесситы были радушны и улыбчивы. Один гимназист даже неосторожно толкнул плечом Германа, засмотревшись на его очаровательную спутницу, но тут же, осознав свою оплошность, рассыпался в извинениях и, сконфуженный, поспешно скрылся в переулке. Минут через пять Герман внезапно остановился и, склонив голову, восторженно зашептал в розовое ушко курсистки:

– Ирен! Видишь дом под номером 62?

– Не слепая, конечно, вижу. И что в нём такого особенного?

– Присмотрись внимательней!

– К архитектуре строения?

– Нет! К вывеске!

– Вывеска как вывеска, ничего особенного! На мой вкус даже немного аляповатая.

– Сами Вы, барышня, аляповатая! Прочитай, что там написано.

– Ну, «Гамбринус», и что из этого следует?

– Эх, темнота! И чему тебя только в твоём театральном вузе учили?

– Много чему учили! Например, не шляться по подвальным пивным, где бухает пролетариат вместе с деклассированным элементом. Я туда не пойду, и не проси!

– Ирэн! Ты не понимаешь! «Гамбринус» – это не просто пивная, это знаменитая пивная! Это уголок той самой Одессы-мамы, которую ты собираешься воплотить на экране. О «Гамбринусе» ещё Бабель писал. Для одесситов «Гамбринус» – это такая же неотъемлемая часть Одессы, как для москвичей знаменитое кафе «У Гиляровского» в Столешниковом переулке.

– Я не город собираюсь показывать, а жительницу Одессы начала ХХ века, а это, как говорят одесситы, две больших разницы. Кстати, напротив твоего «Гамбринуса» народ чего-то собрался, пошли и мы посмотрим.

– Кажется, там уличные музыканты представление дают. Ну что же, пойдём, посмотрим, заодно и с местным репертуаром ознакомимся.

В это время Моня, стоя на чахлом газоне под тенью акации, наигрывал на своей старенькой гитаре хорошо известную одесситам блатную песенку. При этом Моня корчил слушателям рожи и делал посильные телодвижения, способные, по его мнению, иллюстрировать текст незамысловатой песенки про горячо любимый в Одессе преступный элемент.

– С Одесского кичмана[15] сбежали два уркана[16]!

– выводил Моня с деланной хрипотцой в голосе. При этом он выразительно двигал плечами и топтался босыми ногами на одном месте. Зрители одобрительно хлопали в ладоши и дружно кидали мелочь в засаленный картуз музыканта.

Герман с Ириной остановились немного в стороне, так как возле горбатого гитариста и худенькой большеглазой девочки со скрипочкой собрались «сливки» городского дна. Здесь был и горький пропойца, одетый в замызганную тельняшку и – судя по ухарскому виду, красной рубахе и блестящим хромовым сапогам – фартовый налётчик и карманный вор с длинными, как у пианиста пальцами и болезненно-нервным лицом, и парочка разбитных пышногрудых одесситок, готовых скрасить одиночество любого мужчины, кто не пожалеет полтинника и бутылки портера.

– Видишь? – зачем-то переспросил Герман попутчицу. – Запоминай! Впитывай!

– Вижу! – восхищённо ответила Ирэн. – Всё вижу и всё запоминаю. Боже, какие колоритные типажи!

В это время Моня закончил третий куплет и перешёл к проигрышу, во время которого он, прикрыв глаза, покачивался из стороны в сторону, а его пальцы легкокрылыми мотыльками летали над гитарными струнами.

– За что же воевали, за что же погибали? За что же проливали свою кровь?

– специально гнусавя и по-блатному растягивая слова, выдавал Моня, и слушатели согласно кивали головами, дескать, верно говорит: забыты герои былых сражений.

– Эх! – с придыханием выдал растроганный налётчик в красной рубахе и, сорвав с головы новенький картуз, бросил его себе под ноги. – Жизнь моя – копейка! Печёнкой чую, что если не сегодня, так завтра выпишут мне судейские крючкотворы клифт[17] полосатый, и пойду я по сибирскому тракту, кандалами звеня! Держи, музыкант! – и он, выхватив из кармана трёхрублёвую ассигнацию, бросил её в Монин картуз. – Гуляй да помни фартового парня Ваську Меченого! – и пальцы его машинально коснулись шеи в том самом месте, где из-под расстёгнутого ворота выглядывал багровый шрам.

Две пышнотелые одесситки последовали его примеру и бросили в картуз по серебряной монетке. Моня кивком головы поблагодарил их и перешёл к заключительному куплету.

– Держи хлопец и от меня гостинчик, – с ухмылкой произнёс парень с нервным лицом и бросил в картуз полтинник. Моня сделал вид, что не заметил его широкого жеста, потому как относился к этому карманнику неприязненно. Не любил Моня, когда его выступления служили прикрытием для кражи, пусть невольным, но всё же прикрытием. Карманника, который любил «работать» среди толпы зевак, собравшихся вокруг уличных музыкантов, звали Сёма-Штиль. Был Сёма в своём «ремесле» специалистом высокой квалификации, и работал всегда чисто, по-тихому, за что и получил кличку «Штиль». Одно было плохо: был Сёма до денег жадным и неразборчивым. Не делил Штиль своих клиентов на «чистых» и «нечистых»: обчищал всякого, кто попадался под его воровскую руку – и удачливого купчишку, и загулявшего грузчика. Ничем не брезговал Сёма – ни новенькими хрустящими ассигнациями в кожаном портмоне, ни последней трудовой копейкой в кармане портового грузчика. За это его Моня и не любил.

– Давай и мы внесём свою посильную лепту, – шепнул Герман на ушко спутнице и сунул руку во внутренний карман летнего костюма. Сначала он не понял, что произошло: ладонь легко, не встречая сопротивления, ушла в глубину кармана. Машинально Герман повторил попытку, но безуспешно: карман был пуст, как пересохший колодец в степи под Херсоном.

В поисках бумажника он судорожно стал шарить по всем карманам, но чем дольше искал, тем сильнее крепла уверенность, в том, что случилось ужасное: бумажник вместе с деньгами и двумя билетами попросту спёрли!

– Всё! – обречённым голосом произнёс адвокат и безвольно опустил руки.

– Что значит «всё»? – не поняла Ирэн и с явным подозрением посмотрела на его побледневшую физиономию.

– Всё кончено! У меня стащили бумажник!

– Как интересно, – язвительно произнесла девушка. – Потенциальные клиенты обчистили своего будущего защитника.

– Зря ёрничаешь! Ситуация серьёзней, чем ты думаешь.

– Настолько серьёзная, что ты побледнел, как молоденькая курсистка, узнав о своей незапланированной беременности?

– В бумажнике были наши с тобой билеты, а без них мы не выйдем из «Тридевятого царства». Никогда! Понимаешь? Никогда! Мы даже сигнал о помощи подать не сможем.

– Да-а! Вот тут ты меня действительно озадачил! Судя по проведённому с нами инструктажу, такая ситуация предусмотрена не была. Аварийная эвакуация без билетов невозможна, денег, как я поняла, у тебя тоже не осталось. На повестке дня извечно русский вопрос: «Что делать»?

– Честно говоря, не знаю.

– Давай, милый, думай! Соображай! Возможно, мы здесь надолго застряли, и надо думать, как заработать себе на пропитание.

– У меня остались наручные часы «Сейко». Вряд ли кто-то здесь оценит этот раскрученный бренд, но они позолоченные, можно попытаться их продать. Думаю, что на номер в дешёвой гостинице и скромный ужин этого хватит.

– А потом?

– Потом я наймусь в дворники, а Вы, мадмуазель, пойдёте на панель!

– Я тебя сейчас ударю!

– Не сердись! Я пошутил.

– Хороши шуточки! Мне такого предложения не поступало со времён сдачи вступительных экзаменов в театральное училище!

– Тебе предложили отдаться за проходной бал?

– Фу, как пошло! Это было абсолютно невинное предложение: мне предложили показать Сонечку Мармеладову из романа Достоевского «Преступление и Наказание».

– И ты изобразила?

– Изобразила, но председатель комиссии сказал, что я изобразила проститутку с Ленинградского проспекта, но никак не бедную Сонечку Мармеладову.

– Ну, а ты в ответ, естественно, возразила.

– Я сказала, что Мармеладова и есть проститутка, а бедная она или состоятельная, мне неизвестно, так как я не из налоговой инспекции.

– Я так понимаю, что в тот театральный ВУЗ ты не поступила.

– Милый! Ты, кажется, увлёкся. Нас впереди ожидают неясные перспективы, так что давай решать проблемы по мере их поступления.

* * *

Московский мэр позвонил на следующий день, точнее вечер, когда Романов уже собирался покинуть кабинет.

– Чего молчишь? – бодрым голосом осведомился мэр. – Чего не хвастаешь?

– Хвастать чем? – переспросил обескураженный Пётр.

– Как чем? – удивился мэр. – Конечно же, Одесским кварталом. Ошеломил комиссию? Чего молчишь? Или я не вовремя позвонил?

– Понимаешь, я как раз этим сейчас и занимаюсь, – промямлил Пётр, который при слове «комиссия» ясно вспомнил, что вчера ровно в полдень поручил Алексашке Меньшикову двоих москвичей – представительного мужчину и очаровательную молодую девушку – сопроводить в Одесский квартал.

– Алексашка! – прокричал он что есть мочи, и от избытка чувств грохнул кулаком по столу. – Алексашка, сукин ты сын! Или ты, злыдень, сей момент явишься предо мной, или я с тебя за все грехи сейчас спрошу скопом!

– Да здесь я, мин херц! Здесь! – ответил Меньшиков, осторожно просунув голову между дубовых дверных створок, – Дневную почту для тебя, мин херц, готовил, зачитался, потому и на зов твой не сразу откликнулся.

– Врёшь, собака! Комиссия где?

– Какая комиссия?

– Которую я тебе вчера поручил в Одесский квартал сопроводить!

– Так я это…

– Что «это»? Где двое бояр, тьфу ты! Где известный на Москве стряпчий и девка его?

– Так это… я их, государь, до самых Золотых ворот сопроводил, а в квартал с ними ходить ты мне не велел.

– Не велел! – скрипнул зубами Пётр. – Где они!

– Так, поди, гуляют где-то! Квартал-то большой!

– Вторые сутки гуляют? Да я с тебя сейчас портки вместе со шкурой спущу!

– Не горячись, мин херц! Не горячись, а то тебя опять трясучая хватит! – затараторил поспешно Алексашка, намекая на эпилептический припадок, который случался с Романовым каждый раз в минуту сильного нервного перенапряжения.

– Трясучая, говоришь? Да тебя сейчас Кондратий хватит! Отвечай, где люди!

– Не ведаю, мин херц, Вот тебе кре…

– Что? – взревел Пётр, увидев, что Меньшиков собирается перекреститься.

– Узнаю, государь! Ей-ей, узнаю! Завтра буду либо с людьми, либо с повинной!

– Мне твоя голова убытки не покроет! Поэтому чтобы завтра в полдень на этом самом месте стояли стряпчий и его девка.

– Да это, государь, не его девка! – робко уточнил Меньшиков, почуяв, что апогей начальственного гнева благополучно пройден. – Это представитель Московской общественности.

– Можно подумать, что в этих понятиях есть какая-то разница.

– Ну, это, кормилец, смотря с какого боку посмотреть…

– Умолкни!

– Уже молчу!

– На эти сутки наделяю тебя неограниченными полномочиями! Разрешаю тебе действовать от моего имени…

– Благодарствую, кормилец!

– Я сказал, умолкни!

– Так я и молчу!

– А теперь сгинь с глаз моих, и чтобы до завтрашнего полудня я тебя не видел!

Алексашка с облегчением вздохнул и, проявив похвальную прыть, выскочил за дверь.

* * *

Майор Пронин уже час сидел в шумной пивной на Французском бульваре. Сыщик хотя и прикладывался периодически к тяжёлой глиняной кружке, но реально не столько наслаждался пенным напитком, сколько слушал. На это пивное заведение Пронин набрёл не случайно. Майор никогда не делал ничего случайно, особенно при проведении следственных действий.

Утром его срочно вызвал начальник строительства Романов, и он явился незамедлительно, понимая, что не прихоти ради хочет видеть его высокое начальство. Однако беседовать пришлось не с начальником строительства, а с его референтом – Александром Меньшиковым. Референт всё норовил отвести взгляд в сторону, и Пронин интуитивно догадывался, что в пропаже комиссии есть и доля вины самого референта.

Сборы были недолгими: инструктаж по мерам безопасности в Одесском квартале, фотографии и анкетные данные на пропавших лиц, экипировка оружием и специальными средствами – и вот он уже на месте ведения следственных действий.

Как только подошва его «Моссельпромовского» ботинка коснулась брусчатки одесской улицы, майор уже знал, с чего он начнёт расследование. Это для непосвящённых лиц кажется, что в большом городе легко затеряться. На самом деле иногороднего можно вычислить в толпе с первого взгляда. Приезжий, как правило, одет не так, как коренные жители, у него много ручной клади, он всё время озирается и ищет взглядом на стенах домов таблички с названием улиц. И даже если он без корзинок и чемоданов, и идёт по нужному адресу целенаправленно, лицо его всё равно напряжено, а взгляд в поиске ориентиров прыгает с предмета на предмет. Все эти мелочи хорошо подмечают люди, которым по роду своей деятельности приходится постоянно находиться на улице – чистильщики обуви, киоскёры, мелкие мошенники, профессиональные воры и уличные музыканты.

Майор окинул улицу взглядом и решительно направился к углу здания, где под кружевной тенью от развесистого каштана скучал продавец мороженого – сухонький благообразный старичок в очках в круглой металлической оправе. Разговорить старичка опытному сыщику не представляло труда, да и сам продавец мороженого был рад поболтать с приятным господином.

Через четверть часа майор уже знал, что интересующие его личности не далее как вчера после полудня проходили по этой улице.

– Странная это была пара! – задумчиво произнёс старичок.

– Почему? – напрягся майор. – Почему странная?

– Так ведь, посудите сами: они друг другу вроде бы как не чужие, а идут порознь. Девушка симпатичная, но не местная.

– Почему Вы так решили?

– Говорит она много, всему удивляется, но только слова её какие-то чужие, и не всё, что она сказала, я понял.

– А её спутник?

– Её спутник мужчина приметный, высокий, статный, но хоть он и одет по последней одесской моде, а всё равно он не местный. Да, и вот ещё что! Очень мне показалось странным, что он с деньгами не совсем уверенно распоряжался, вроде бы как путался в них.

– А чего в них путаться? – удивился Пронин. – Деньги – они и есть деньги!

– Так вот и я о том же, а господин этот неуверенно ими расплачивался, и мелочи у него не было: купюры в бумажнике все крупные, но при этом изрядно потрёпанные. Странно всё это!

– И куда они пошли?

– Так вниз по улице и пошли.

– А куда потом свернули?

– Да никуда они не сворачивали! В конце улицы Моня-музыкант на своей гитарке бренчал, вот они и пошли его послушать.

– А дальше?

– Что было дальше, я не знаю. Признаться по чести, мне не было дела до этой странной парочки, ко мне покупатели подходить стали, а когда я очередной раз взглянул, то ни Мони, ни разыскиваемых Вами господ уже не было.

– А где можно найти этих музыкантов?

– Молодой человек! Я, конечно, даю бесплатные советы, но в основном я торгую мороженым.

– Я Вас понял! Благодарю за бесплатный совет!

– Стойте! Какой Вы, право, нетерпеливый! Если Вам дают бесплатные советы, так берите их оптом, а не в розницу.

– Потому что оптом дешевле? – пошутил Пронин.

– Потому что невежливо уходить, не дослушав собеседника!

– Простите великодушно! Я думал, мы закончили.

– Закончить разговор или оборвать его на полуслове – это две большие разницы! Так вот что я хотел Вам сказать на прощание: не ищите Моню.

– Почему?

– Вы только потратите время. Как я понял, Вам нужен не Моня, а эта интересная пара?

– Совершенно верно.

– Я не знаю, где они! Возможно, большая часть жителей этого благословенного города тоже находится в неведенье, но на Французском бульваре есть одно заведение, не скажу, что это место для приличных господ, но именно там собираются те господа, которые не пропустили бы между своих жадных пальцев такой лакомый кусочек, как парочка приезжих лохов. Вот теперь всё! Желаю удачи!

Питейное заведение на Французском бульваре Пронин нашёл быстро. Оно было неприметным и даже не имело вывески, но именно в этот проулок, спрятавшийся за кустами сирени, время от времени шныряли подозрительные личности.

– Видимо, чужие сюда не ходят! – решил про себя Пронин. – А кто сказал, что я чужой? Я могу быть «залётным», и мне такое скромное заведение очень даже может быть по вкусу, – пробормотал майор и надел шляпу так, что лицо его рассмотреть было проблематично. В таком виде он быстрым шагом зашёл в пивную и смело занял столик в углу.

– А скажи, хлопчик, крыша у вас здесь не течёт[18]? – тихим голосом обратился он к молоденькому половому и в подтверждении серьёзности своих намерений бросил ему на поднос серебряный рубль.

– Не извольте беспокоиться! – ответил догадливый половой и умело смахнул с подноса монету. – Тихо у нас, чужие к нам не заходят, а свои беспокоить не смеют, потому как договор имеем, – и половой многозначительно ткнул пальцем в потолок.

– Это хорошо, что тихо. Тащи тогда мне пару пива и воблы.

Со стороны могло показаться, что вот сидит чиновник невысокого ранга, скорее всего конторский служащий, пьёт светлое пиво и при этом полностью погружён в свои думы. Видимо, что-то у него не ладится, так как пасмурный он какой-то, невесёлый, глядит в кружку пристально, словно ищет на её дне ответы на свои вопросы. А ответов нет! Меняется за кружкой кружка, падают на столешницу хлопья пивной пены, пьянеет конторский, а ответов как не было, так и нет. Оттого и хмурый он, недовольный.

Да только нет никому до него дела. Шумит развесёлая компания, пиво пенное и водочка холодная под рыбную закуску да хороший разговор идут за милую душу. Гуляй, братва!

– Эй, половой! – кричит кучерявый парень в чёрной косоворотке с прорехой под левой мышкой. – Ступай сюда, кила московская! У меня в кармане последняя полтина завалялась! Желаю ещё пива и раков варёных. Да чтобы раки не мелкие были, а крупные, что мой кулак! Понял? – и для верности суёт гулёна под нос половому свой здоровенный кулак.

– Не извольте беспокоиться! – торопливо лепетал молоденький половой, опасливо косясь на кулак со сбитыми костяшками. – Сей момент устроим для Вас всё в лучшем виде!

– Босота! – решает про себя Пронин, мельком глянув на загулявшего парня. – Если бы это он у адвоката бумажник умыкнул, то гулял бы сейчас широко, на всю катушку, а не пропивал последний полтинник. Значит, не мой клиент.

– Ах, сударь! Я Вам не верю! – неслось из ниши справа, где за столиком изрядно выпившая проститутка кокетничала с одетым в новую поддёвку приказчиком. – Все мужчины такие обманщики.

– Не извольте беспокоиться! – заверял её приказчик, удерживая правой рукой наполненную до краёв водкой гранёную рюмку, а левой пытаясь ухватить женщину за талию. – Мы люди сурьёзные, торговые! У нас всё без обману!

– И эта парочка не заслуживает моего внимания, – решил про себя Пронин, делая очередной глоток пива.

В это время в пивную неожиданно вошёл… гимназист! Это было так нелепо и так необычно, как если бы в мужское отделение в бане вошла молоденькая девушка. Пронин на мгновенье оторопел и чуть было не поперхнулся пивом. Однако по всему было видно, что гимназиста здесь хорошо знали, и никто из достопочтенной публики удивления не выразил. Гимназист сел за соседний столик, и майор намётанным глазом определил, что это никакой не гимназист, а самый что ни на есть ряженый. Хотя и молодо выглядел этот переодетый юноша, но не было в его лице детской припухлости, и взгляд был не наивным, а не по-детски внимательным и быстрым. Парень всё видел, всё примечал и решения свои принимал тоже очень быстро, как человек, имеющий за плечами непростой жизненный опыт. Обычно такой опыт даёт юношам первая судимость, когда, попав в кутузку «за детские шалости», юный сиделец через пару лет выходит на свободу рано повзрослевшим и на практике познавшим изнанку жизни.

Половой быстро метнулся к новому посетителю, и через пять минут на столе перед гимназистом стояла большая миска наваристых щей, деревянное блюдо с румяными пирожками и пол-литровая кружка ядрёного кваса. Гимназист, не торопясь, отпил из кружки, вытер обшлагом рукава свои полные губы, и какое-то время, прикрыв глаза, наслаждался покоем.

– Да ты здесь как дома! – с удивлением отметил про себя майор. – Расслабился – значит, уверен, что опасности нет, значит, он это место хорошо знает, и сел грамотно – рядом с дверью, которая в кухню ведёт: в случае облавы или каких других неприятностей есть возможность уйти быстро и практически незаметно. Если присмотреться, то ты такой же гимназист, как я балерина.

Тем временем юноша пододвинул к себе миску и стал с завидным аппетитом хлебать щи вприкуску с пирожком, начинённым ливером.

– Ешь, не торопись! Я подожду! – мысленно обратился майор к гимназисту и заказал себе ещё одну кружку пива.

После того, как гимназист покончил со щами, он, не торопясь, допил квас, сытно рыгнул и откинулся на спинку стула. Какое-то время он сидел без движения, прикрыв глаза, наслаждаясь чувством сытости. Потом тряхнул головой, словно отгоняя сонную одурь прочь, и достал из кармана пачку мятых ассигнаций. Пронин даже привстал со своего стула, увидев такое количество купюр в руках юного прохиндея. Гимназист не спеша пересчитал дневную добычу, аккуратно сложил деньги стопочкой и спрятал во внутренний карман своей тужурки. Потом случилось то, чего Пронин никак не ожидал, но всегда втайне на такое везенье надеялся: гимназист достал из другого кармана две пластиковых карточки. Это были те самые билеты, которых лишились адвокат Барчевский и его юная спутница. Гимназист повертел билеты в руках, вздохнул, и уже хотел было бросить их под стол, но передумал и снова спрятал в карман. Пронин ненавязчиво отследил все телодвижения карманного воришки, после чего бросил несколько монет на столешницу и вышел из пивной.

Сыщик ждал, но ждать пришлось недолго: вскоре из дымного нутра пивной появился гимназист.

– Прошу прощения, юноша! – обратился к нему Пронин и как бы невзначай перегородил дорогу. – Я давеча видел у Вас в руках две прелюбопытные вещицы…

– Какие такие вещицы, дяденька? – писклявым голосом неожиданно вскрикнул гимназист. – Вы, господин хороший, что-то путаете!

– Да Вы, юноша, не беспокойтесь! Я, знаете ли, коллекционер, и за понравившуюся мне вещь очень хорошие деньги могу дать. Соизвольте две необычные визитки, что в правом кармане вашей курточки, мне показать.

– Знать ничего не знаю! Ни о каких визитках не слышал! – истерически закричал гимназист. – Чего пристал?

– Да Вы не пугайтесь, юноша! Я только посмотрю, авось и сторгуемся.

– Опа-на! – неожиданно нормальным голосом сказал гимназист и посмотрел поверх головы Пронина. – А у Вас за спиной…

– Можете не продолжать, юноша, – усмехнулся майор. – Я эту шутку уже лет тридцать знаю. Так как насчёт…

Договорить он не успел, так как кулак Ваньки Сливы с размаху опустился ему на шляпу. Был Слива местным дурачком и, как дурачку положено, обладал Ванька недюжинной силой.

– Он тебя обидеть хотел? – прогудел Ванька. Речь его была невнятной и насыщенной интонациями обиженного ребёнка.

– Все хотят обидеть бедного Петю́ню, – насмешливо произнёс гимназист, ловко шаря по карманам оглушённого сыщика.

– Он плохой? – спросил Слива.

– Очень плохой! – уверенно произнёс Петюня, обнаружив во внутреннем кармане сюртука сыщика воронёный браунинг.

– Он плохой, а Петю́ня хороший! – прогудел Ванька.

– Ты тоже хороший! – разогнувшись, произнёс гимназист. – Держи Ваня полтинник, купишь себе леденцов!

Очнулся Пронин в кустах сирени уже под вечер, когда закатное солнце устало зависло над акваторией никогда не спящего Одесского порта. У сыщика сильно болела голова, и очень хотелось пить. Пронин похлопал себя по карманам: ни бумажника, ни хорошо пристреленного браунинга, который не раз спасал жизнь своему владельцу, в карманах не было.

«Чего и следовало ожидать!» – подумал Пронин и застонал – боль снова напомнила о себе. Собрав остаток сил, сыщик побрёл вниз по незнакомой улице. Ему повезло: примерно через квартал он набрёл на исправную водяную колонку и с наслаждением засунул голову под струю прохладной воды. Умывшись и почистив костюм, майор незаметно ощупал пояс на брюках и подкладку пиджака.

– Ух! Кажется, пронесло! – произнёс он вслух, обнаружив зашитые в одежду «аварийную» сумму денег и пластиковую карточку своего билета.

В этот момент чуткий слух сыщика уловил незамысловатую мелодию блатной песенки, имевшую популярность в Одессе в начале ХХ века. Кто-то умело игрывал на гитаре перебором, отчего мелодия приобретала чувственную глубину и особую проникающую в самую душу тональность.

Пронин, не задумываясь, пошёл на звуки музыки и вскоре на пересечении Соборной и Садовой, возле самой площади наткнулся на горбатого паренька с гитарой, которому на скрипке подыгрывала совсем ещё юная большеглазая девочка. Пронин дослушал последний куплет о тяжёлой воровской доле юной фармазонщицы[19], и так же как все бросил в картуз музыканта монетку.

– Моня! Будь ласка, заспива́й ещё трошки[20], – попросил музыканта парубок[21] в вышитой сорочке.

Моня кивнул головой и что-то шепнул девочке. Юная скрипачка привычно вскинула инструмент и из-под смычка полилась мелодия известной украинской песни о дивчине[22] по имени Галя. Зрители дружно стали хлопать ладонями в такт и подпевать.

Сыщик ещё немного постоял рядом с уличными музыкантами, а потом отошёл в сторону и с равнодушным видом сел на скамейку. Впрочем, отошёл он недалеко и всё что говорили в толпе и что делали сами музыканты, хорошо слышал и видел. Пронин снова ждал. На этот раз ждать пришлось долго: зрители никак не хотели расходиться, а Моня и Розочка были не прочь заработать лишний гривенник. Когда публика всё же разошлась, Пронин подошёл к юному музыканту и протянул ассигнацию достоинством в десять рублей. Моня покосился на деньги и повернулся к майору спиной. Пронин обошёл упрямого парня и вновь протянул ему деньги.

– Держи, Моня! Это деньги твои, – сахарным голосом произнёс Пронин. Обычно такую тональность он применял, когда надо было влезть в воровскую душу и найти в ней хотя бы одно чистое не загаженное место. Если это удавалось, то вербовка проходила чисто, как говорится без сучка и задоринки. Но Моня был не воровской масти, поэтому на сладкоголосые речи реагировал настороженно, а на большие деньги – опасливо.

– Это не мои гро́ши, – покрутил головой горбун. – Это ваши. Я за червонец месяц на площадях горло драть должен.

– Бери, бери! – настаивал Пронин. – Я не обеднею, да и ты мне, возможно, чем-нибудь поможешь.

– Такие гроши платят, когда надо зробы́ть[23] такое, за что можно и в кутузку угодить. Так что шли бы Вы, господин хороший… по Дерибасовской! Я хоть и голытьба, но свои гроши зарабатываю честно, и на тёмные дела не подписываюсь.

– Это хорошо, что ты такой честный, – сменил тон майор и спрятал червонец в портмоне. – Тогда помоги по дружбе, в смысле без денег. Предложение моё благородное, без всякой уголовщины.

Моня задумался, а Пронин расценил эту паузу как согласие.

– Я частный сыщик, вроде Натана Пинкертона. Слышал о таком?

В ответ Моня неуверенно кивнул.

– Сейчас я разыскиваю двух господ – высокого мужчину примерно сорока лет, и с ним вместе юную очень симпатичную девушку примерно двадцати лет. Росточку она небольшого, волосы чёрные, а глазки карие, весёлые. Вчера ты должен был их видеть.

– А чего их разыскивать? – усмехнулся Моня и привычно поддёрнул штаны. – Они у мадам Осипович двухместный номер снимают.

– У мадам Осипович? Ты ничего не путаешь? Насколько я знаю, Осипович содержит дешёвые номера с почасовой оплатой, а это не для приличных господ.

– Твоего приличного господина вчера щипачи[24] почистили, – усмехнулся Моня. – Так что ему со своей кралей сейчас самое место в номере у мадам Осипович.

– Откуда знаешь?

– Сам видел.

– Сам видел, как моему клиенту в карман залезли?

– Шутить изволите? В Одессе так не работают, а то, что его щипачи́ обобрали, готов поспорить на вашу шляпу! Иначе с какого бы он перепугу свои золотые «котлы»[25] по дешёвке продал?

– Согласен с вами, юноша. Я даже догадываюсь, кто именно обобрал моих клиентов.

– Неужели? И кто же?

– Воришка, одетый в форму гимназиста.

– Петю́ня? – неожиданно вырвалось у Мони. – А Вы, случаем, ничего не путаете?

– Нет, не путаю.

– Я вообще-то грешил на Сёму-Штиля, – недоверчиво произнёс Моня.

– Про Сёму твоего ничего не скажу, а вот у этого самого Петюни я случайно увидел вещь, принадлежавшую моим клиентам. Не подскажешь, где мне этого Петю́ню сыскать?

– Не знаю! Одесса – город большой, и где Гимназист будет «работать» завтра, не знает никто. Обычно он выбирает людные места, но кроме Петю́ни в Одессе полно других щипачей, и как они поделили город, знает только Мишка Япончик.

– А до господина Япончика достучаться можно?

– Отчего же нельзя? Можно!

– И где его сегодня можно найти?

– Там же, где и вчера – на Молдаванке! Ступайте на Молдаванку, а там Вам любой пацан покажет. Только учтите: Япончик хоть и любит вежливое обращение, но порой бывает крут, как пьяный биндю́жник. Главное, не попасть ему под горячую руку. Ваш знакомый по жизни кем будет?

– Он известный в Москве адвокат, – честно сказал Пронин.

– А краля его?

– Девушка – начинающая, но уже хорошо известная широкой публике актриса.

– Это хорошо! Можно сказать, Вам повезло.

– В чём именно?

– В прошлом году на самую Пасху Япончик какую-то бумагу сварганил, в которой приказал деловым людям в Одессе адвокатов, артистов и врачей не забижать[26].

– Хм, что-то воровского кодекса чести?

– Вот-вот! – обрадовался Моня. – Именно так этот доку́мент и называется.

– Спасибо, Моня! И напоследок хочу тебя спросить, почему ты, музыкант от бога, перепеваешь чужие песни?

– Я, господин хороший, пою то, за шо публика гроши платит.

– Так сочини песню сам, и пусть это будет такая песня, за которую любой одессит будет готов отдать душу, а не только последний гривенник.

– Как это – сочини? Я сочинять не умею, да и не пробовал я этим заниматься.

– А ты попробуй! Играешь ты классно, вот и подбери к словам мелодию.

– А слова я где возьму?

– Это не так сложно, как кажется. Слов, Моня, много, просто надо знать, какие слова в песню включить, а какие из песни выкинуть.

– Я тогда лучше Розочку попрошу, она грамотная, в гимназию ходит, и стишки любит. Она даже про несчастную любовь сочинять пытается. Правда, Роза это скрывает, боится, что шантрапа местная смеяться будет.

– Вот и хорошо! Пускай твоя Розочка сочинит стихи про родной город Одессу, а ты, Моня, сочинишь к этим стихам мелодию. И пусть эта песня будет для публики, как воздух, чтобы народ слушал её, слушал… и вдоволь не мог надышаться!

– Хорошо говорите, только не знаю, получится ли у меня!

– Ах, Моня! Давить на жалость и петь про нелёгкую воровскую долю каждый сумеет. В тебе же дремлет настоящий артист, ты можешь больше, чем на потребу местным босякам играть блатной репертуар. Попробуй, и пусть у тебя не сразу всё получится, но со временем получится всё равно, потому как ты, Моня – талант!

Глава 12 Визит вежливости на Молдаванку

Германа и его молоденькую спутницу Пронин, как и ожидал, легко разыскал в меблированных номерах мадам Осипович. Барчевский был откровенно растерян и непрерывно курил, а Ирэн, хотя и надула от обиды свои алые губки, но воспринимала происшедшее не более чем недоразумение.

– Добрый день, точнее вечер, господа! – устало произнёс Пронин, войдя в двухместный меблированный номер.

– Вы кто? – неприязненно произнесла девушка, окинув взглядом взъерошенного визитёра в помятом костюме, внешний вид которого никак не соответствовал образу долгожданного спасателя из реального мира.

– Можете называть меня майором Прониным, – устало произнёс сыщик и без приглашения опустился на венский стул. – Не найдётся ли у вас, господа, стакана холодной воды, а то у меня в глотке пересохло, и голова, как на карусели, кружится.

– Похмелье? – участливо спросил Герман, наливая стакан воды из графина.

– Нет, – осторожно мотнул головой сыщик. – Видимо, последствие сотрясения мозга. Пока я вас искал, кто-то из местных приложил меня чем-то тяжёлым по затылку, и ваш покорный слуга пару часов провалялся в пыльных кустах сирени.

– Вы нас искали? – оживилась девушка.

– Искал и, как видите, нашёл! Привет вам, товарищи москвичи, от Петра Алексеевича Романова.

– Наконец-то! – облегчённо вздохнул Герман. – Слава… э-э Петру Алексеевичу! Давайте, майор, вытаскивайте нас отсюда! Признаться, в чужом городе, да к тому же ещё и в чужой эпохе…

– И к тому же без денег! – вклинилась в разговор Ирэн.

– Да-да, – согласился Герман, – и без денег я чувствую себя не в своей тарелке.

– А я вообще себя здесь хреново чувствую! Что смотрите? Да, я выразилась не так изящно, как господин адвокат, зато более определённо.

– Я так понимаю, что билеты вы потеряли, точнее, у вас их элементарно украли.

– Да-да, Вы правы, майор! Билеты у нас украли, в противном случае я бы со своей спутницей не проводил время в дешёвой гостинице, а давно бы вернулся в свой московский офис.

– А я в свой экспериментальный театр, – с готовностью поддакнула Ирэн.

– К сожалению, вытащить вас из Одесского квартала я не могу., – честно признался Пронин.

– Как? – хором воскликнули адвокат и актриса. – Как, не можете?

– Пока не могу! – попытался успокоить их майор. – Чтобы вас вернуть из Одесского квартала обратно в развлекательный центр «Тридевятое царство», мне необходимо разыскать ваши билеты.

– А не проще ли вернуться в этот ваш развлекательный центр и, взяв там парочку билетов, вернуться за нами? – прошипело в негодовании юное дарование.

– Действительно, майор! – воспрянул духом адвокат. – Почему бы Вам не поступить именно так, как советует Ирэн?

– Не получится, – со вздохом произнёс Пронин. – На ваших билетах записаны ваши биометрические параметры, которые были автоматически сняты с каждого из вас в момент прохождения «Золотых ворот». Копий этих записей нет.

– Почему нет? – с трудом сдерживая праведный гнев, напирала актриса. – Почему?

– Разработчики системы допуска в «Тридевятое царство» посчитали, что этого не требуется. Теперь, благодаря вам, мы видим: это явная недоработка. Обещаю, что этот пробел будет устранён в самое ближайшее время.

– Да мне начхать на ваши обещания! – взвилась Ирэн. – Я домой хочу, к маме!

– В Саратов? – с невинным видом уточнил Герман.

– Да хоть бы и в Саратов! – парировала актриса. – Всё лучше, чем здесь – на задворках Российской империи! Без связей, без жилья…

– Без денег, – подсказал Герман, который с приходом Пронина вернул себе утраченное самообладание.

– Без денег! – согласилась Ирэн и с трагическим видом заломила руки.

– Люблю, когда ты в образе, – не удержался от ёрничества Герман. – У тебя всё так натурально получается, что даже хочется верить!

– Сгинь! – прошипела актриса и, плюхнувшись на венский стул, скрестила руки на груди, что по-видимому означало конец мизансцены.

– Ну, вы тут продолжайте дискутировать, а я пошёл, – и сыщик тяжело поднялся со стула.

– Куда? – хором спросили затерянные во времени москвичи.

– Искать ваши билеты, – невозмутимо ответил майор. – Должен же я вернуть московскому мэру двух высококлассных специалистов.

* * *

Чтобы не плутать по Одессе, застроенной ещё по генеральному плану ХIХ века, Пронин поступил просто, но мудро: он нанял извозчика.

– Куда прикажите? – спросил возница.

– На Молдаванку, любезнейший, – бодро ответил Пронин, который, в отличие от московской актрисы, в этом времени чувствовал себя довольно уверенно.

– А на Молдаванке к кому изволите? Я там, почитай, всех наперечёт знаю!

– К господину Япончику, – невозмутимо произнёс Пронин, усаживаясь в крытую пролётку.

– Кхе! – неожиданно подавился возница. – Кхе! – и окинул клиента внимательным взглядом. Это не прошло мимо внимания майора.

– Чего тебе, милейший? – с невинным видом поинтересовался он. – Или я тебе чем-то не нравлюсь?

– Не извольте беспокоиться, – всполошился извозчик. – Всё будет в полном порядке, домчу мигом! Только извольте денежку вперёд, потому как на Молдаванке всякое случиться может. Давеча тоже подрядился я одного господина к Мишке, значит, к Япончику отвезти. Солидный такой господин – в шляпе, и с золотыми зубами. Вот этот господин, когда мы на Молдаванку приехали, и говорит мне: «Ты, детинушка, не уезжай, подожди меня! Мне тут с Япончиком одно дело утрясти надо, а за ожидание получишь целковый».

Так я целый час с четвертью ждал, пока не пришли два бугая и меня не прогнали.

– Клиент твой велел кланяться, и передать, что в услугах извозчика он больше не нуждается, – сказал один из них со смехом.

Я ему вежливо так поясняю, что господин этот просил обождать, и за это мне цельный рупь обещал.

– Не дождёшься ты его! – говорит мне второй бугай и так нехорошо скалится. – Уехал твой клиент далеко и надолго.

– Как уехал? Куда? – спрашиваю опять-таки вежливо, а у самого поджилки чего-то трясутся.

– Туда, куда на твоей кобыле вовек не доедешь! – отвечают они мне, а опосля заржали, как два жеребца, и за воротами дома, где господин Япончик проживать изволит, скрылись негодники. Так что Вы, господин хороший, денежки извольте вперёд, иначе не поеду.

Пронин не стал спорить и заплатил вперёд, после чего пролётка весело покатила по булыжной мостовой.

При подъезде к знаменитому району Молдаванки, брусчатка кончилась, и вдоль хорошо накатанной грунтовки потянулись преимущественно одноэтажные, огороженные штакетником домики.

Дом Мишки Япончика хоть и был двухэтажным, но по внешнему виду мало чем отличался от своих соседей, разве что новеньким, недавно поставленным глухим забором, да постоянно дежурившей возле калитки парочкой громил, что говорило о высоком криминальном статусе жильца.

Возница остановил пролётку в двух десятках метрах от огороженного сплошным забором двухэтажного дома.

– Я Вас, барин, лучше здесь в тени подожду, – сняв картуз и вытирая внезапно вспотевший лоб, пояснил извозчик. – Да Вы не сумневайтесь! Вот здеся под акацией и буду Вас ждать.

– Ну-ну, жди, – пробормотал в ответ Пронин и направился к калитке, где к нему сразу же проявили интерес охранники.

– Я извиняюсь спросить, – любезно начал один из них, – Вы адресом случайно не ошиблись?

– Не ошибся, – уверенно ответил майор. – Мне этот адрес одна птичка на ушко начирикала, а я этой птичке верю, как самому себе. Передай Япончику, что «залётный» из Златоглавой просит аудиенции.

– Чего просит? – не понял второй, молчавший доселе громила.

– Не напрягайся, Сёма! – успокоил его напарник. – Это у московских выкрутасы такие: просится «залётный» до нашего Мишки в хату. Ты пока здеся семечек полузгай, а я слетаю до Япончика, чую, дело важное, ежели к нам из самой Москвы гость прибыл.

Япончик проявил к приезжему живой интерес, поэтому принял столичного гостя быстро, без обычных проволочек. Пронина проводили в просторную комнату, обставленную безвкусно, но с показной роскошью.

– Проходите в залу, – слащаво улыбнулся сопровождающий. – Господин Япончик сей момент изволят быть.

Мишка вошёл в зал быстрым шагом и на мгновенье замер, оценивая гостя. Потом, видимо решив, что гость достоин рукопожатия, протянул руку.

– Мне сказали, что Вы из Москвы, – напористо начал он, – и у Вас до меня есть дело.

– Совершенно верно, – кивнул майор. – Требуется урегулировать один вопрос…

– Подождите! – перебил его Япончик. – Я что-то не пойму, какой Вы масти! Вы явно не блатной и не деловой, хотя похожи, но говорите, как завзятый фраер. Так кто же Вы?

– Вы совершенно правы, господин Япончик. Лет двадцать назад в Питере я по молодости пытался стать деловым, но, видно, не судьба.

– Что так? – склонив голову на бок, поинтересовался Япончик.

– Видимо, не хватило таланта, – вздохнул гость. – В нашем деле, что ни говори, а талант требуется, ну и ещё немножечко фарта[27].

– Допустим, – неохотно согласился Мишка. – И кто же Вы теперь?

– Так как от дел я давно отошёл, то зовите меня по фамилии – Пронин.

– Хм! Что-то я ни о каком Пронине не слышал, – снова усомнился Япончик.

– И не мудрено, – согласился майор. – Я о себе так ничем и не успел заявить.

– От меня-то что надо? – цыкнул зубом Мишка, он заметно стал нервничать, так как не мог «раскусить» посетителя.

– Я уже говорил, что надеюсь с Вашей помощью урегулировать одно недоразумение…

– Короче!

– Я ещё в Москве слышал, что Вы, господин Япончик, здесь в большом авторитете.

– А что, есть какие-то сомнения?

– Никаких! Иначе бы я не пришёл к Вам за помощью.

– Я уже весь во внимании, – с неприкрытым сарказмом произнёс воровской авторитет, и Пронин машинально отметил недоверчивый, но в то же время проницательный взгляд его чёрных, почти цыганских глаз.

– Я слышал, что согласно объявленному Вами в прошлую Пасху «Кодексу чести», в благословенном городе Одессе не рекомендуется обижать некоторые категории мирных обывателей. Я имею в виду врачей, адвокатов и артистов.

– И Вас это удивляет?

– Скорее радует, господин Япончик, так как господа, коих я имею честь сопровождать от самой Москвы, попадают как раз в эти категории граждан.

– Я так понимаю, твоих господ пощипали мои люди, и ты пришёл ко мне, Мишке Япончику, сделать на них жалобу?

– Упаси бог! Ваши люди действительно пощипали моих знакомых, и я даже готов Вам назвать имя того, кто это сделал…

– И кто же? – нетерпеливо перебил его Мишка.

– Это Петюня – местный щипач, работающий под видом гимназиста, но я не собираюсь на него жаловаться. Петюня хоть и нарушил «Кодекс чести», но ведь он не знал, что перед ним известный московский адвокат Барчевский и сопровождающая его московская актриса.

– Петюню ко мне! – приказал Мишка, слегка повернув голову влево, и стоявший возле входа в зал молодой чубатый парень в чёрной косоворотке и небрежно накинутом на плече пиджаке, резво исчез за дверью.

– Если Петюня не виноват, зачем пришёл? – продолжил Япончик.

– За справедливостью! У меня нет ни к Петюне, ни к другим вашим людям никаких претензий. Я понимаю, что они делали свою работу, даже тогда, когда пытались проломить мне голову.

– Даже так?

– Увы, но я действительно подвергся нападению.

– И что взяли?

– У меня лично пропал бельгийский браунинг, а он мне в моей работе необходим, как говорится, до зарезу!

– Дальше!

– У адвоката «помыли» портмоне из крокодильей кожи, где были дензнаки на крупную сумму и два членских билета в один очень солидный, но закрытый клуб в американском городе Чикаго.

– Неужели в самом Чикаго? – удивился Япончик.

– Уверяю Вас – в Чикаго! – эмоционально качнул головой Пронин, и боль, невидимой иглой пронзив затылок, снова напомнила о себе.

– Ты хочешь сказать, что твой адвокат состоит в закрытом клубе, который находится на американском континенте?

– Звучит неправдоподобно, но это так. Вы, наверное, слышали, что в Америке деловые люди объединились в солидную организацию, которую теперь на итальянский манер называют «мафией», что означает «семья», – уверенно импровизировал Пронин. – Так вот среди них есть выходцы из России. И один из них – очень богатый и столь же уважаемый господин – сделал Барчевского своим личным адвокатом. С тех пор господин Барчевский ежегодно бывает в Америке и даже недавно был принят в один из закрытых Чикагских клубов.

– Хм. И за что же такая честь? В Америке что, мало своих адвокатов?

– Адвокатов там более чем достаточно, но ходят слухи, что Барчевский его незаконнорождённый сын, – экспромтом выдал майор, даже не моргнув глазом. – Теперь Вы понимаете, что для адвоката Барчевского потеря членского билета в этот клуб – это потеря лица?

– Я понимаю, что ты мне сейчас горбатого лепишь![28]

– Почему?

– Это я тебя, «залётный», должен спросить: почему? Второй членский билет для кого?

– Ах, Вы об этом! Ну, здесь всё просто: клуб хоть и является закрытым, но это не мужской клуб. В этом клубе собирается приличное общество, а в приличном обществе принято появляться с дамой.

– То есть ты хочешь сказать, что второй билет для адвокатской фифы?

– Может, она для Вас и фифа, но в Америке она полноправный член клуба.

В это время в прихожей послышался какой-то шум.

– Что там ещё? – повысил голос Япончик.

– Петюню привели, – ответил чубатый парень, просунув голову в приоткрытую дверь. Правда, чуб у него теперь был порядком растрёпан, а над левой бровью алела свежая ссадина. Видимо, с дисциплиной в криминальном королевстве Япончика было не всё ладно, и посыльному пришлось приложить немалые усилия, чтобы доставить Петюню с Французского бульвара в апартаменты местного авторитета.

– Заводи! – махнул рукой Япончик.

В зал медленно, утирая подозрительно распухший нос платком, вошёл недовольный и помятый Гимназист. Япончик окинул его взглядом, потом посмотрел на чубатого парня и всё понял.

– Он? – обратился Япончик к Пронину.

– Он! – утвердительно ответил майор и, качнув головой, снова поморщился от боли в затылке.

– Твоя работа? – обратился Япончик к Петюне и кивнул головой в сторону Пронина.

– Слива приложил, – ответил Петюня.

– Зачем?

– А я знаю? Дурак – он и есть дурак!

– Шмонал?[29]

– Ну, шмонал, а что прикажете делать? Клиент без сознания, грех не воспользоваться!

– Шпалер[30] верни. Он при твоей масти[31] тебе без надобности.

– С какого это перепугу? Я этот трофей честно взял! – завёлся Петюня.

– Я сказал, верни! – рявкнул Япончик, и его красивое лицо налилось кровью. Гимназист нехотя полез под куртку и, вынув из-за пояса бельгийский браунинг, протянул его Мишке. Япончик с интересом покрутил пистолет в руках и даже зачем-то понюхал ствол.

– Занятная машинка! – произнёс он и с явным сожалением вернул его Пронину.

– Билеты! – не удержавшись, напомнил Пронин. В ответ Япончик бросил в его сторону недовольный взгляд и снова обратился к Петюне:

– Портмоне из крокодила у фраера «залётного» тоже ты «помыл»[32]?

– Что, тоже скажешь вернуть?

– Нет, можешь себе оставить… на память! В нём, кроме дензнаков, ещё что-то было?

– Ну, было.

– Петюня! Не тяни кота за яйца! Ты не в участке на допросе, так что отвечай нормально, и сопли мне здесь не жуй!

– Две какие-то карточки были. Вот он, – и Гимназист кивнул на Пронина, – назвал их визитками, но только это никакие не визитки, что я, визиток не видал!

– Дай-ка их сюда! – перебил его Мишка. Петюня нехотя достал из кармана своей гимназической курточки два пластиковых билета и протянул Япончику.

– Да-а, что-то такое… непонятное! – резюмировал Мишка, осмотрев билеты. – И написано всё не по-нашему.

– Это на английском, – подсказал Пронин.

– Ты за кого меня держишь, «залётный»? – ощерился авторитет. – Ты думаешь, что я, Мишка Япончик, американский от английского отличить не смогу?

– Да что Вы, господин Япончик! Упаси меня Господь! Я полностью с Вами согласен: английский язык и американский – это две большие разницы! – на одесский манер ответил Пронин и с трудом подавил в себе смех.

– Ладно, держи свои… визитки и можешь быть свободен, как чайка в Одесском порту.

– Это в каком смысле?

– В очень даже простом: хочешь – кричи, хочешь – летай, хочешь – глотай салаку или бычков! В общем, передай там у себя в Москве, что Мишка Япончик своё слово держит, и воровской «Кодекс чести» никогда не нарушает!

В меблированных номерах мадам Осипович майор появился поздно вечером.

Барчевский и его юная подруга не спали: Герман курил у раскрытого окна, а Ирэн, картинно скрестив руки на груди, с глубокомысленным видом пялилась в лепнину на потолке. С появлением Пронина Ирэн вскочила со стула, а Барчевский нервно выбросил окурок в окно.

– Всё, господа путешественники в былые эпохи, пришло время возвращаться в родные Пенаты! – весело заявил он с порога и победно помахал зажатыми в кулаке билетами. В этот момент у всех присутствующих из груди вырвался вздох облегчения.

За мгновенье перед тем, как надломить билет по линии с надписью «Срочный возврат», Пронин остановился и прислушался: в раскрытое окно долетал гитарный перебор, и чистый юношеский голос трогательно выводил:

«Есть город, который я видел во сне, Есть город, который мне дорог! В цветущих акациях видится мне, плывущий в акациях город! У Чёр-но-го мо-о-о-ря!

Глава 13 Вторжение. Без объявления войны

Банкира Олега Лашко взяли прямо на квартире у его новой пассии. Знал Олег, что не стоит доверять этой девице, уж больно льстивы её речи, слишком щедра она на любовь и ласки, да и, в отличие от других девиц, к подаркам его относилась с показным равнодушием. Ему бы остановиться, да задуматься, а он не смог! Слишком сильно манило молодое тело её, слишком желанными были для него эти маленькие житейские радости. Хотя в глубине души Олег ей не верил, не верил, но продолжал посещать свою «маленькую киску» на скромной квартирке, которую снял для неё в одном из «спальных» районов Москвы.

– Не нравится, Олег, мне твоё новое увлечение, – сказал ему начальник службы безопасности банка Игорь Ипполитов. С Игорем они были знакомы ещё со школьных времён, поэтому, несмотря на разницу в служебном положении, обращались друг к другу, как и прежде, на «ты».

– А ты «пробей» её по своей базе, – ухмыльнувшись, предложил ему Олег.

– Уже! – скупо ответил старый товарищ. – Уже «пробил». Криминального за ней ничего не числится, обычная шлюха из службы эскорта, но это ничего не значит. Интуиция мне подсказывает, что сошлась она с тобой не из вечной бабьей мечты удачно выскочить замуж.

– А разве для девушки её возраста и образа жизни есть что-либо важней, чем удачное замужество?

– Не нужен ты ей в качестве мужа, – задумчиво потёр хорошо выбритый подбородок бывший милицейский опер. – Я когда милицейскую лямку тащил, нагляделся на таких, как она.

– Каких «таких»?

– Есть категория девушек, которые и собой хороши, и умны в меру, и при желании могли бы составить себе неплохую партию, но им этого не надо.

– Интересно, почему?

– Согласись, но даже удачное замужество накладывает на женщину ряд ограничений и целый перечень обязанностей, которые включают не только сексуальные утехи, но и ведение домашнего хозяйства, воспитание детей и так далее. Не все девушки согласны на жизнь в «клетке», даже если она золотая. Вот и плывут такие девицы по течению жизни, и сами не знают, чего хотят. В общем, живут они одним днём и ни о чём не задумываются.

– Так мне это только на руку, – улыбнулся Олег. – Мне же с ней не детей крестить!

– Понимаешь, Олег, таких беспринципных девиц очень часто используют в качестве наживки или «отмычки».

– Это в каком смысле?

– Это когда перед дверным глазком ставят красивую девушку и звонят в дверь. Владелец хаты, видя симпатичную незнакомку, которая всем своим внешним видом внушает доверие, без всякого опасения открывает дверь, и через мгновенье…

– …получает кастетом по голове или рукояткой пистолета в лоб, – догадался Олег.

– Ну, это кому как повезёт, – согласился Ипполитов. – Главное, что ты меня понял.

Лашко своего школьного друга понял правильно, но выводов для себя никаких не сделал.

– Это всего лишь секс без обязательств, за который я щедро плачу, – успокаивал он сам себя, но пресловутое русское «авось» сыграло с ним злую шутку.

Взяли его прямо в постели, когда он, усталый, но довольный, откинулся на спину и с наслаждением закурил. После первой, самой сладкой и желанной затяжки Олег вдруг явственно услышал, как в замочной скважине провернулся ключ, и ригель с металлическим лязгом втянулся внутрь замка. Он вопросительно взглянул в лицо своей «маленькой киске», но в её глазах почему-то не было страха, а на губах играла странная улыбка. Она словно спрашивала его: «А вот интересно, милый, как ты выкрутишься из этой щекотливой ситуации»?

Окончательно оформить своё умозаключение он не успел, так как в квартиру деловито вошли трое рослых, одетых в одинаковые кожаные плащи мужчин.

«Сейчас меня вытянут из кровати и начнут катать ногами по ковру, а когда я начну харкать кровью, предъявят свои требования», – тоскливо подумал банкир и зябко поёжился.

Но бить его почему-то не торопились. Один из незваных визитёров поставил посреди комнату стул и приказал:

– Садись!

– Дайте хоть штаны натяну! – взмолился Лашко.

– Нас твоя нагота не коробит, а она, – и незнакомец кивнул в сторону его пассии, – она всё, что хотела, уже видела, так что садись на стул и делай то, что тебе говорят.

– А что делать-то надо? – дрожащим голосом поинтересовался банкир.

– Громко и внятно прочитай этот текст, – сказал незнакомец и сунул Олегу в руки сложенный вчетверо лист. Лашко дрожащими руками развернул лист бумаги и пробежал глазами незнакомый текст.

– Это что, шутка такая? – испуганно спросил банкир и попытался вернуть листок с текстом обратно незнакомцу.

– Читай! – ледяным голосом потребовал мужчина и по-бычьи нагнул голову вперёд. – По-хорошему тебя прошу – читай!

– Это невозможно прочитать, тем более внятно! – истерически взвизгнул банкир. – Это… это какие-то междометия, отдельные слоги, это какая-то бессмыслица!

– Читай! – потребовал второй незнакомец и вынул из кармана плаща руку с пистолетом. – Читай!

– Хорошо, – смирился Лашко, покосившись на пистолет. – Я попробую это прочитать, а что будет потом?

– Читай! – повторил незнакомец и взвёл курок.

– Акай… акантука… авакса, – начал Лашко, спотыкаясь на каждом слове, – центория цер куни нар-ара-вана. …Бред какой-то!

И тут же получил короткий, но болезненный удар по печени.

– Не надо ничего от себя добавлять, – пояснил незнакомец с пистолетом. – Просто внятно прочитай текст от начала и до конца. Давай всё сначала.

– Акай акантука авакса, – более уверенно повторил Олег. – Центория цер куни нар-ара-вана. Саарома похлевана ак бади…

Когда он произнёс последнюю строчку странного похожего на заклинание текста, мир вдруг изменился. Банкир Олег Лашко хотя и продолжал существовать, но уже где-то на задворках сознания. С этого момента его личность уже была под контролем Коллективного Разума. Олег, не стесняясь своей наготы, поднялся со стула и расправил плечи. Теперь под личинами землян он видел энергетические сущности своих братьев. У него, так же как и у других обитателей Тёмного Мира, не было имени: когда всем руководит Коллективный Разум, имена не нужны.

Как только банкир Лашко идентифицировал себя, как особь Тёмного Мира, в его мозг хлынул поток информации.

– Каждая особь – это всего лишь небольшой сгусток мыслящей материи, которым во имя Великой цели можно и пожертвовать, – медленно, но чётко произнёс он, и тут же с удовольствием отметил, как по энергетическим оболочкам других особей пробежали радужные всполохи. Это означало полное согласие и поддержку.

– Первый постулат Тёмного Мира гласит, что энергия не может находиться в состоянии покоя, – уверенно продолжил он. – Поэтому Великая цель – это не что иное, как постоянное движение в пространстве и во времени.

Второй постулат гласит, что совокупность энергетических особей Тёмного Мира – это и есть Коллективный Разум, который, подчиняясь Великой цели, направляет потоки энергии в пространстве и во времени, расширяя тем самым границы Тёмного Мира.

Третий постулат определяет основу Тёмного мира, который велик и бесконечен, как сам Космос. Он гласит, что энергия не исчезает, а только видоизменяется и накапливается в различных точках пространства Вселенной. Точки концентрации энергии образуют Центры Силы, между которыми существуют огромные потоки чистой энергии, замыкающие границы пространства Тёмного Мира, образуя защитную капсулу. Благодаря этой капсуле Тёмный Мир для остальных обитателей Вселенной не существует.

Отсюда проистекает Четвёртый постулат, гласящий о том, что если Тёмный Мир существует благодаря движению чистой энергии, которая струится от одного Центра силы к другому, значит, он вечен, как сама энергия.

После этого Лашко замолчал: ритуал вхождения новой особи в информационное поле Коллективного разума был завершён.

О том, что в последнее время земляне начали подозревать о существовании защитной капсулы, Лашко говорить не стал. Об этом знали все, и это явилось основной причиной их нахождения на этой планете. К большому сожалению Тёмного Мира, земные учёные выдвинули теорию о существовании так называемой «тёмной материи», которая якобы заполняет собой всё межзвёздное пространство во Вселенной. Земляне, сами того не подозревая, слишком близко подошли к тайне существования Тёмного Мира. И хотя это была всего лишь теория, Коллективный Разум пришёл к выводу, что риск слишком велик, и направил своё движение на поглощение этой беспокойной планеты.

На рассвете 7-го лунного дня, когда растущая Луна находилась в созвездии Девы, Тёмный Мир без объявления войны напал на города и сёла планеты Земля. Война планировалась быстрой и незаметной: в сознании каждого землянина должна была поселиться частичка Коллективного Разума – информационно-энергетическая сущность особей Тёмного Мира. После окончания колонизации планеты человечество должно будет добровольно прекратить своё существование. Смерть землян сведёт к нулю вероятность утечки информации о природе и факте самого существования Тёмного Мира.

За мгновенье до совершения коллективного акта самоубийства все особи Тёмного Мира должны будут одновременно покинуть сознание обречённых на гибель землян, так как мёртвые тела высасывают слишком много энергии, а это грозит нарушением энергетического баланса каждой особи в частности и информационного поля Коллективного Разума в целом.

Всю эту информацию мозг банкира Лашко впитал в одно мгновенье. Новообращённый банкир окинул присутствующих строгим взглядом и послал энергетический сигнал, который в переводе на язык землян означал: «Я приветствую воссоединение с вами, братья мои»! Впрочем, понятие «братья» тоже было условное: особи Тёмного Мира различий по половому признаку не имели.

Как и в каждом обществе, в Тёмном Мире была своя иерархия, в которой градация шла не по знатности рода или количестве заслуг перед обществом, а по величине потенциала, накопленного особью за время существования. Таким образом, общество Тёмного Мира делилось на классы или, как определял Коллективный Разум, на энергетические уровни:

– энергетический уровень особей начального потенциала;

– энергетический уровень особей минимального потенциала;

– энергетический уровень особей рабочего потенциала;

– энергетический уровень особей высокого потенциала;

– энергетический уровень особей максимального потенциала;

Особь, находящаяся в сознании Лашко, была на энергетическом уровне рабочего потенциала, что по земным меркам соответствовало уровню руководителя среднего звена, поэтому её и подселили не в сантехника или санитарку, а в банкира.

Межзвёздный блицкриг был в самом разгаре, поэтому Лашко на правах старшего отправил своим тёмным соотечественникам энергетический посыл, смысл которого сводился к одной фразе: «Продолжить операцию»! В ответ через несколько секунд он, согласно субординации, получил четыре импульса одинаковой модуляции, что в свою очередь означало: «Мы подчиняемся тебе»!

Олег Лашко оделся и вышел из квартиры первым. Через четверть часа квартиру покинули трое мужчин. Последней из квартиры вышла молодая привлекательная девушка, которая тщательно закрыла входную дверь на все замки, ключи спрятала в сумочку, и только после этого расслабила лицевые мышцы, сменив выражение крайней озабоченности на легкомысленную улыбку юной повесы.

Война продолжалась.

* * *

Ленку Рассохину бросил муж. Событие, надо сказать, не планетарного масштаба, мало ли кто кого бросает, но в посёлке Крутая Балка, что притаился среди запущенных садов на самой окраине Москвы, эта новость побила все рейтинги. Разговоры о массовой драке, которую в субботу на дискотеке устроила молодёжь, отошли на второй план, так как мордобоем в рабочем посёлке удивить кого-нибудь трудно, а вот дела сердечные у местных кумушек всегда были в особом почёте.

Трагикомизм Рассохинской семьи состоял в том, что муж бросил Ленку ровно через неделю после того, как они весело и широко отпраздновали двадцатилетие совместной жизни. Накануне Елене исполнилось 38 лет – баба в самом соку, как говорится, живи да радуйся, но Мишка Рассохин этой радости почему-то не захотел. Однажды вечером, когда Ленка на комбинате работала во вторую смену, собрал Мишка пожитки, которые уместились в одном чемодане, и был таков! Ни письма ни весточки не оставил, просто закрыл дверь в свою прошлую жизнь, положил ключ под коврик и…

А вот дальше с Мишкой начались сплошные непонятки. Ладно, если бы он от Ленки к другой женщине ушёл, народ бы это понял. Понял, посудачил и со временем возможно даже простил: дело-то житейское, с кем не бывает!

Однако в случае с Мишкой разлучницей и не пахло: уехал Мишка на другой конец города, где в частном секторе у ветхой старушки снял комнатку и, судя по всему, назад в любовно обустроенное за двадцать лет «семейное гнёздышко» не собирался. Этот факт окончательно добил Ленку. Первые два дня брошенная жена выла в полный голос, как по покойнику, потом три дня пила в одиночку, а когда водка и бабье терпение кончились, решила Ленка свести счёты со своей непутёвой жизнью.

Тем временем на комбинате спохватились и постановили разобраться со злостной прогульщицей Рассохиной со всей пролетарской строгостью.

Председатель профсоюзного цехового комитета Марфа Лукина вошла в Рассохинский дом как раз в тот момент, когда Ленка, стоя на обеденном столе, трясущимися руками прилаживала верёвку к крюку, на котором висела люстра. Марфа была женщиной опытной, и на своём бабьем веку много чего повидала, поэтому она, не вдаваясь в разговоры, стащила Ленку со стола и отходила её по щекам до кровавых соплей. Ленка ещё минут десять негромко поскулила, размазывая кровь по щекам, а потом затихла. Лукина дождалась, когда брошенная жена, уткнувшись носом в подушку начала мирно посапывать и прилегла на кровать рядом с ней.

Так они на одной кровати и проспали до утра – две одиноких русских бабы, которым судьба неприятностей и испытаний по жизни приготовила ох как много, а вот на простое женское счастье почему-то поскупилась.

Утром Марфа, проснувшись раньше Ленки, приготовила скромный завтрак: вскипятила чай и открыла найденную в буфете банку облепихового варенья.

– Пей чай, да на работу собирайся, – в приказном тоне выдала Марфа свои незамысловатые рекомендации.

– Я на работу не пойду, – шмыгнула носом Ленка. – Мне теперь ваш комбинат без надобности. Я на Крайний Север золото мыть уеду, или на Дальний восток рыбу ловить.

– Триппер ты там поймаешь, а не рыбу! – безапелляционно заявила Марфа. – Либо сопьёшься и по рукам пойдёшь. Ты этого хочешь? Нет? Тогда собирайся на работу в родной комбинат!

С того самого памятного дня стала Ленка чувствовать себя живым трупом: на работу она ходила ежедневно, производственный план выполняла, а в обеденный перерыв вместе со своей бригадой посещала рабочую столовую, но только делала она это автоматически, без всякого желания.

– Я как мёртвая, – жаловалась она Марфе Лукиной. – Ничего меня не манит, ничего мне не хочется, даже аппетит пропал.

– Это у тебя душа болит, – поясняла многоопытная Марфа. – Потерпи: поболит и перестанет. Время всё лечит!

Однажды в конце рабочего дня подошла к Ленке Костицина Валя. Подругами они с Костициной никогда не были, а тут вдруг Валька неожиданно проявила к Рассохиной живое участие.

– Что, подруга, тяжело тебе? – вроде как бы между делом спросила Валька. Ленка в ответ промолчала, так как Костицину она не любила за гордыню и заносчивость.

– Хочешь, помогу? – не отставала Костицина.

– И чем же это ты мне можешь помочь? – недоверчиво произнесла Ленка. – Моего прежнего мужа мне вернёшь, или нового сосватаешь?

– Я не сваха, – парировала Костицына. – И искать тебе мужиков не буду, но помочь действительно могу. Сейчас в психотерапии широко практикуют групповые занятия.

– Занятия чем? – не поняла Ленка.

– Не заморачивайся! Это так лечение называется, а групповое оно потому, что твоя проблема вроде как на всех делится, и тебе от этого реально легче становится. Я как раз в такую группу на днях записалась. Предлагаю сегодня после работы поехать в Москву на первое групповое занятие. Согласна?

– Я сейчас на всё согласная, – вздохнула Рассохина. – Только бы душа болеть перестала.

О том, что психотерапия проводится в Москве, Валька явно приукрасила, так как добираться пришлось на другой конец Московской области. Зато дальше было всё, как и обещала Костицина: просторная светлая комната, обставленная мягкой мебелью, тихая проникающая в душу неземная музыка и очаровательная женщина-врач, которая просто лучилась радостью от встречи со своими пациентами, большинство из которых были женщины.

– Зовите меня Антониной, – сказала она с улыбкой.

– А как Вас по отчеству? – спросил кто-то из присутствующих.

– Никакого отчества, – шутливо сдвинула брови Антонина. – Мы все с вами одна семья и общаться будем только по именам. В процессе наших групповых занятий мы узнаем друг друга ближе, и я вас научу, как можно помочь ближнему простым участием, добрым словом, ласковым взглядом.

– А за занятия сколько платить надо? – не унимался тот же пациент.

– Как можно за дружеское участие брать деньги? – удивилась Антонина. – Это лишит вас искренности в общении, а значит, никакого положительного эффекта мы не добьёмся. Я хочу, чтобы мы доверяли друг другу – это главное условие, и если это кому-то не по силам, пусть уходит прямо сейчас! Вы доверяете мне?

– Да, доверяем! – вразнобой ответили пациенты.

– Отлично! – улыбнулась Антонина. – А сейчас мы с вами начнём читать мантры. Не пытайтесь проникнуть в содержание незнакомых вам слов. Эти фразы своего рода заклинание, которое поможет вам всем на время забыть о своих проблемах и открыть для общения душу. Прошу вас всех громко и чётко повторять текст за мной. Итак начали: акай акантука авакса…

– Акай акантука авакса… – неуверенно произнесли пациенты.

– Центория цер куни… – повысила голос Антонина, – нар-ара-вана!

– …нар-ара-вана, – послушно вторил ей зал.

– Саарома похлевана ак бади! – выкрикнула женщина-врач и распростёрла над пациентами руки.

– Саарома похлевана ак бади, – послушно произнесла вместе со всеми Ленка и вдруг почувствовала, как в ней что-то переменилось: ноющая боль куда-то ушла, в душе поселилось умиротворение, а в сознании – чужая личность, которая через мгновенье поработила всю Ленкину сущность. Рассохина решительно поднялась из мягкого кресла и устремила преданный взгляд на Антонину. То же самое сделали все находившиеся в комнате пациенты. Антонина на мгновенье замерла и отправила им энергетический посыл:

– Я, особь Тёмного Мира, приветствую воссоединение с вами! – расшифровал Ленкин мозг полученный импульс.

– Я, особь Тёмного Мира, приветствую воссоединение с вами, – без всяких усилий ответила Ленка импульсом определённой модуляции.

– Каждая особь – это всего лишь небольшой сгусток мыслящей материи, которым во имя Великой цели можно и пожертвовать. Повинуйтесь мне! – медленно, но чётко отдала команду Антонина.

– Мы повинуемся тебе, – согласно существующей субординации дружно ответили все присутствующие.

– Продолжить операцию, – отдала приказ Антонина своей космической пехоте, и по энергетическим оболочкам особей минимального потенциала пробежал радужный всполох: «Война – это постоянное движение в пространстве и во времени! Постоянное движение в пространстве и во времени – это Великая цель, которая раздвигает границы Тёмного Мира. Да здравствует война»!

Кто сказал, что у войны не женское лицо?

* * *

Москва. Телестудия «Останкино». По бесконечным коридорам знаменитой телестудии, поминутно озираясь, неуверенно бредёт молодой брюнет с приятным лицом. Наконец он находит нужный ему кабинет и нерешительно приоткрывает дверь.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – не скрывая раздражения, отвечает мужчина за письменным столом, на котором громоздятся стопки документов. – Вы, молодой человек, кто?

– Я? Я Кочкин, – неуверенно ответил юноша. – Эдуард Кочкин.

– Кочкин? Какой Кочкин? Вы, молодой человек, по какому вопросу?

– Я насчёт кастинга.

– Кастинга?

– Ну да, в объявлении сказано, что по вопросу кастинга на ведущего программы новостей обращаться…

– Ах, да…! Вспомнил! Кастинг, молодой человек, завтра в девять часов.

– Жаль! Я настроился уже на сегодня.

– Не беда, придёте завтра… как Вас там?

– Кочкин, – услужливо подсказал посетитель.

– Вот именно! – брезгливо поджал губы хозяин кабинета – Хотя, подождите! Лицо у Вас очень подходящее для ведущего. Скажите, Кочкин, у Вас есть опыт работы ведущим на телевиденье?

– Да, есть. Я вёл молодёжную программу на Пермском телевиденье, правда, недолго.

– А новости? Умеете выразительно подать незнакомый текст?

– Новости я, к сожалению не вёл.

– Не беда. Присядьте на стул и представьте, что вы в кадре. Вот Вам текст, сначала прочитайте его про себя, а потом постарайтесь прочитать чётко, без ошибок и без повторов.

– Спасибо, но… я не могу подать текст выразительно, когда не понимаю его смысла.

– Сейчас этого не требуется. В работе ведущего новостей часто встречаются труднопроизносимые слова иностранного происхождения, поэтому для начала я хочу проверить вашу дикцию. Не стесняйтесь, читайте прямо с листа.

– Хорошо. Я понял. Акай акантука авакса… – старательно выговаривая буквы, произнёс будущий диктор. – Центория цер куни нар-ара-вана. Саарома похлевана ак бади!

– Чудесно! Вы, Кочкин, нам подходите!

– Я, особь Тёмного Мира, приветствую воссоединение с вами! – неожиданно произнёс представитель Пермского края.

– Каждая особь – это всего лишь небольшой сгусток мыслящей материи, которым во имя Великой цели можно и пожертвовать, – властно произнёс хозяин кабинета и встал из-за стола – Повинуйтесь мне!

– Я повинуюсь тебе, – согласно существующей субординации ответил новоиспечённый диктор Центрального телевиденья, и по его энергетической оболочке пробежал радужный всполох.

Война набирала обороты: банки, телеграф, телевиденье.

* * *

– Здравствуйте!

– Здравствуйте!

– Простите, Вы логопед?

– А я что, больше похож на гинеколога, чем на логопеда?

– Не знаю, я логопедов раньше не видела.

– А гинекологов видели?

– Видела, – скромно ответила девушка и её щёчки покрылись стыдливым румянцем.

– Ну и какая между нами разница?

– Не знаю, – окончательно смутилась посетительница.

– Девушка, на двери моего кабинета весит табличка «Доктор Зорин С.Н. Логопед». Вас это устраивает, или Вам показать диплом?

– Не надо! Я Вам верю!

– Спасибо! Вы меня утешили! Так зачем я Вам понадобился? Произношение у Вас хорошее, Вы не шепелявите и не картавите.

– Не совсем хорошее. Я вчера провалилась на вступительных экзаменах в училище имени Щукина. Экзаменаторы сошлись на том, что у меня недостаточно чёткая дикция.

– Хм, и это всё?

– А разве этого мало? – с надрывом произнесла девушка, и в её голосе явственно повеяло слезами.

– Не надо плакать, – предупредил пациентку логопед. – Здесь слезами горю не поможешь.

– А Вы? Вы можете мне помочь?

– Я могу, но должен предупредить, что мои услуги платные.

– Я согласна!

– И даже не спросите о цене?

– Мне всё равно! Деньги для меня не главное.

– А что главное?

– Я, доктор, с детства мечтаю о сцене! Мечтаю вдохнуть полной грудью запах кулис.

– Ну-ну! Вольному – воля! Как Вас звать-величать?

– Настя!

– А фамилия?

– Простодырова.

– Как?

– Не смейтесь! Я знаю, что фамилия некрасивая.

– Не то, чтобы некрасивая, скорее необычная, – улыбнулся логопед.

– Когда я стану актрисой, я обязательно возьму псевдоним, – смущённо произнесла девушка.

– Ну, это уж Вам решать, – заключил логопед. – А сейчас, Настя, садитесь на стул…

– Зачем?

– Не бойтесь! Я всего лишь проведу с Вами пробный тест. Вот текст, постарайтесь с первого раза, не торопясь, но чётко, без ошибок и повторов, его произнести.

– Я попытаюсь.

– Нет, девушка! Вы меня не поняли! Слово «попытаюсь» здесь неуместно! Прочитайте мне незнакомый текст с первой попытки, но так, чтобы я слышал все буквы.

– Я Вас поняла.

– Ну, если поняли, тогда начинайте!

– Акай акантука авакса. Центория цер куни нар-ара-вана. Саарома похлевана ак бади!

– Чудесно!

– Я, особь Тёмного Мира, приветствую воссоединение с вами!

– Каждая особь – это всего лишь небольшой сгусток мыслящей материи, которым во имя Великой цели можно и пожертвовать, – послал импульс логопед. – Повинуйся мне!

– Я повинуюсь тебе, – согласно существующей субординации ответила несостоявшаяся актриса, и по её энергетической оболочке пробежал радужный всполох.

– Так значит, мечтаете вдохнуть полной грудью запах кулис? – не скрывая иронии, переспросил доктор и тихонько засмеялся. Вместе с ним засмеялась и особь Тёмного Мира, только что получившая в своё полное распоряжение юное девичье тело.

Военная операция успешно развивалась по всем фронтам.

Глава 14 Вторжение. Скрытая угроза

По утверждённому начальником строительства Романовым рабочему графику, суббота на «объекте» до обеда была рабочим днём. Поэтому когда в кабинете начальника строительства зазвонил телефонный аппарат, у которого вместо наборного диска был герб города Москвы, Пётр Алексеевич немного удивился, но трубку снял без промедлений. Как правило, по этому аппарату звонил только мэр Москвы и его заместитель, когда оставался на «хозяйстве» за начальника.

– Добрый день, Виктор Семёнович! – бодро приветствовал Романов собеседника.

– Хотелось бы, чтобы он действительно был добрый, – как-то неуверенно произнёс мэр, – но лично у меня в этом есть определённые сомнения.

Такой стиль разговора для хозяина огромного современного мегаполиса был более чем странным, поэтому Пётр насторожился.

– Виктор Семёнович, у Вас проблемы?

– Проблемы есть всегда, но раньше я знал, как их решить, а сейчас мне нужна ваша, Пётр Алексеевич, помощь.

– Моя помощь? Я Вас правильно понял?

– Да, именно ваша! Не удивляйтесь, но все мои консультанты, помощники и референты в данной ситуации абсолютно бесполезны!

– Виктор Семёнович, если Вы пришлёте мне свою машину, то я через полчаса буду у Вас.

– Не надо никуда ехать, Пётр Алексеевич! Я уже сам выехал к Вам и звоню из своего лимузина.

– Милости просим! Я сейчас распоряжусь…

– Распорядитесь, чтобы в вашем кабинете, – раздражённо перебил его мэр, – а ещё лучше во всей резиденции, никого не было. Я к вам в «Тридевятое царство» еду не чаи гонять, а для очень серьёзного разговора! Поэтому лишние свидетели мне не нужны. И пожалуйста, позаботьтесь об отключении во всей резиденции всех видов связи.

– Опасаетесь утечки информации?

– Вот именно!

– Ну, в этом плане я Вам гарантирую полную конфиденциальность: через силовое поле защитного купола «Тридевятого царства» никакое магнитное поле не проходит, не говоря уже о радиоволнах.

– Вот поэтому я к Вам, Пётр Алексеевич, и еду!

– Да-а, дела-а! – задумчиво протянул Романов после того, как в трубке послышались короткие гудки.

По прибытию на «объект» мэр, пряча лицо в воротник плаща, трусцой преодолел парадную лестницу и скрылся в кабинете Романова.

– Закройте двери и отпустите секретаря, – вместо приветствия произнёс он, и, не снимая плаща, тяжело опустился в кожаное кресло.

– Судя по вашему озабоченному виду, в Москве действительно произошло что-то неординарное, – сочувственно произнёс Романов, протягивая Солянину серебряный кубок.

– Что это? – недоверчиво спросил мэр, осторожно принимая кубок.

– Это перцовка, – буднично ответил начальник строительства, наливая из сулеи янтарную жидкость и в свой кубок, – Вы же приехали ко мне на «объект» не чаи гонять, значит, будем пить что-то крепче чая. Пейте смело – не отравитесь! Это мой любимый напиток, думаю, и Вам он придётся по вкусу.

– Эх! – с горечью выдохнул мэр. – Хуже уже не будет! – и залпом осушил кубок.

– Так что же в столице произошло? – спросил Пётр, когда Солянин вытер проступившие слёзы.

– Хороша перцовка! – шмыгнул носом мэр. – Как раз то, что нужно!

– Может, повторить?

– Не сейчас. Мне надо с мыслями собраться, а они разбегаются, словно гастарбайтеры во время полицейской облавы.

– Если не можешь сформулировать кратко, тогда рассказывай всё что считаешь нужным – время терпит.

– Вот времени у нас с тобой как раз и нет! Короче! Началось всё в конце июня: стали мне поступать от соответствующих служб сигналы, что криминальные группировки стали активно сращиваться с представителями городской власти.

– Эка новость! – хмыкнул Романов. – Да этот процесс и не прекращался.

– В чём-то ты, Пётр Алексеевич, конечно, прав, но что мне в нынешней ситуации делать – ума не приложу!

– Да что тут думать! Взял проворовавшегося чиновника за цугундер и на кичу! Я так всегда делал, а особо вороватых за ребро на крюк на лобном месте вешал. Очень помогает отчётность наладить.

– Вот тут-то и кроется странность сложившейся ситуации! Не могу я их за цугундер взять, потому как они не воруют!

– Как не воруют? А для чего же они тогда весь этот хоровод затеяли?

– Не знаю, но творится что-то странное: чиновники и вступившие с ними в сговор криминальные авторитеты всеми своими действиями выражают законной власти полную лояльность! Все заключённые контракты выполняются точно и в срок, никакого тебе мошенничества и воровства!

– Быть такого не может! – перебил мэра Пётр и в сердцах громко стукнул кубком о столешницу. – Да воровские авторитеты за такое поведение сразу же короны лишатся, а потом их сами воры на ножи поставят! Должен быть какой-то тайный умысел.

– Я так тоже думаю, но какой именно – вот в чём вопрос. Я на днях смотрел видеозапись допроса Гоги Кутаисского – вор в законе, зону более десяти лет топтал, коронован в зоне ещё при Советской власти. На нём грехов больше чем татуировок на его стариковском теле! И вдруг этот матёрый волчара начал заниматься благотворительностью.

– Это у старых воров иногда случается, – попытался внести ясность Романов. – Чует варнак, что его конец близок, и начинает на церковь жертвовать, чтобы свою воровскую душу спасти.

– Церковь – это понятно, это как раз по их воровским понятиям не возбраняется. Тут совершенно другое: Гога лет двадцать, как является держателем «общака», а ты знаешь, что воры эту воровскую кассу абы кому не доверят. Двадцать лет Гога Кутаисский исправно собирал с воров дань и аккуратно отправлял её в места лишения свободы для поддержания или как они говорят – для «грева правильных пацанов», кто срок по суду «мотает». И вот в один прекрасный день вдруг выясняется, что «общак» пуст, как пересохший в степи колодец! По такому случаю собрался воровской сход, на котором Гога Кутаисский должен был ответ держать. По неписаным воровским законам, за разбазаривание «общака» виновному грозит лютая смерть. Однако Гога был не просто вор, Гога был хранителем воровских традиций, и никто лучше него во всей Москве не знал, как надо судить «по понятиям». Поэтому перед началом схода он умудрился переговорить с глазу на глаз с большей частью авторитетов, и когда началось судилище, большинство воров неожиданно встали на сторону Гоги. Всё это Гога рассказал на камеру сам, без какого-либо принуждения.

– И где же оказались деньги из воровского «общака»?

– Ни за что не угадаешь! Гога Кутаисский на все воровские деньги учредил Фонд помощи под названием…

– Неужели «Чёрный дельфин»[33]? – перебил его Романов, и в его голосе угадывалась неприкрытая ирония.

– Ошибаешься! – язвительно усмехнулся гость. – Фонд называется «Белый голубь».

– Хм, и кому же этот Фонд помогает?

– Всем! Всем, кто попал в трудную жизненную ситуацию: девчонке, которая по своей дурости забеременела в семнадцать лет, жене, которую пьющий муж избил и выгнал из дома, погорельцам, оставшимся после пожара без вещей и без гроша в кармане, ну и, конечно, «правильным» пацанам, которые на свободу вышли, а как дальше жить – не знают. Знаешь, что начертано перед входом в офис этого Фонда?

– Откуда же мне знать!

– Там написано «Помоги ближнему»!

– И почему это тебя удивляет?

– А тебя не удивляет, что матёрый уголовник, как по мановению волшебной палочки вдруг превратился в Мать Терезу?

– И где же этот Фонд обосновался?

– На двадцатом этаже небоскрёба Москва-Сити. Кстати, на крыше этого небоскрёба с недавних пор красуется эмблема Фонда: белый голубь, сидящий на обрывках колючей проволоки.

– Теперь всё ясно! – радостно произнёс Романов, и от избытка чувств даже хлопнул себя по коленке. – Фонд создан для «отмывки» денег. Теперь ни суд, ни прокуратура изъять эти деньги из оборота не в силах. Ничего не скажешь – умно! Ты аудиторов для проверки финансовой деятельности этого «голубка» посылал?

– А как ты думаешь? Конечно, посылал, да всё напрасно!

– Почему?

– Потому что они деньги Фонда реально тратят на помощь людям! Там целый этаж занимают психологи, врачи, юристы, специалисты по финансам и ещё масса чиновников разного толка, которые из кожи лезут, чтобы помочь москвичам, попавшим в трудную жизненную ситуацию.

– Быть такого не может! Я в бескорыстие чиновников никогда не верил, да и при грамотно проведённом аудите всегда найдётся, за что можно зацепиться!

– Но только не в этом Фонде. Там бухгалтерские документы можно на стенд как образец вывешивать: всё сходится до последней копеечки!

– И тебя это огорчает?

– Меня огорчает – нет, скорее даже пугает, что я чего-то не понимаю! Вокруг меня плетётся заговор, а кто плетёт и с какой целью, я понять не могу. К тому же заговорщики действуют как-то нестандартно: они лояльны к существующей власти, как сама Конституция! Кстати, мои аудиторы после возвращения из «Белого голубя» ведут себя так же.

– Как это «так же»?

– Они ведут себя как роботы: пашут так, что хоть к ордену представляй, но при этом не выражают никаких эмоций! Свято чтут каждую букву инструкции и при этом не признают никаких авторитетов. С некоторых пор для них чины и звания – пустой звук. Неприкасаемых больше не существует!

– Хм, с одной стороны это даже хорошо…

– Пётр! – в сердцах воскликнул мэр. – Ты бы их видел! Это уже не люди!

– То есть, как не люди? В каком смысле?

– Люди себя так не ведут. Мы все имеем свои маленькие слабости, мы не можем оставаться безучастными к происходящему, а это значит, что мы ежеминутно выражаем свои эмоции – радость, гнев, печаль, обиду, возмущение.

– Я так понимаю, что аудиторы, посетившие Фонд помощи всего этого лишились?

– Правильно понимаешь. У них теперь только одна цель – доказать власти свою лояльность.

– Странно. Очень странно. Слушай, а как получилось, что воры Гогу Кутаисского на ножи не поставили? Там ведь была типичная растрата «общака»: миллионы долларов отправились не на «грев» зоны, а на благие цели гражданского общества, или, как бы сказал сам Гога – на халяву фраерам!

– Сам не понимаю, но ходят слухи, что в конце схода Гога Кутаисский встал со своего места, распростёр руки и произнёс странную фразу: «Подчиняйтесь мне»!

– И что, все вот так сразу и подчинились?

– Получается, что так.

– Предлагаю выпить ещё по чарке, а то у меня что-то ум за разум заходит.

– Согласен. Наливай!

Они выпили до дна, и в кабинете воцарилась неловкая пауза.

– То, что ты мне, Виктор Семёнович, рассказал… – начал было Романов.

– Я тебе, Пётр Алексеевич, не всё рассказал. – перебил его мэр. – Не всё!

– Есть ещё что-то интересное?

– Очень интересное! Есть у меня помощник-референт Юлий Пургаускас – молодой, но очень сообразительный парень и к тому же большой аккуратист. Он и раньше держал себя с окружающими подчёркнуто вежливо, но близко к себе никого не подпускал и дружбу ни с кем не водил.

– Дай угадаю! – перебил мэра Пётр. – С некоторых пор этот твой Пургаускас стал вести себя так же, как и твои аудиторы. Я угадал?

– Почти, можно сказать, что угадал. Юлий очень скуп на проявление эмоций, поэтому изменения в его поведении мне в глаза сразу не бросились, но вчера ко мне в кабинет зашла моя дальняя родственница по материнской линии – тётушка Агафья. Я помню, как в детстве моя мама говорила отцу, что тётушка Агафья не простая селянка, а самая настоящая ведьма. Кстати, с того памятного разговора прошло больше сорока лет, а Агафья ни капельки не изменилась.

– Как это не изменилась?

– А вот так – не изменилась, и всё! Не стареет она! Кажется, что она «застряла» где-то между сорока и пятьюдесятью годами и с тех пор не меняется. Так вот во время нашего с Агафьей чаепития, по моему вызову в кабинет вошёл Пургаускас. Тётушка взглянула на него, потом пронзительно вскрикнула и потеряла сознание. Пургаускас холодно извинился и вышел за дверь, а я вызвал секретаршу и мы с ней вдвоём с трудом, но привели Агафью в сознание.

– Где он? – спросила тётушка, когда пришла в себя. – Где эта нечисть неземная?

Я весь разговор с Агафьей тебе пересказывать не буду, скажу только, что моя родственница, обладая экстрасенсорными способностями, которые в народе принято называть колдовством, увидела в моём помощнике-референте какую-то неземную форму жизни, которая, по выражению Агафьи «…сидит в человеческом сознании, словно кукушка в чужом гнезде и человеком полностью распоряжается». Вот такие, Пётр Алексеевич, дела!

– И где сейчас твой прибалтийский референт?

– Не знаю. После вчерашних событий он в мэрии больше не появлялся. Я почему именно к тебе за помощью пришёл?

– Да, действительно, почему именно ко мне?

– Да потому, что ты, Пётр Алексеевич, тоже не нашего поля ягода.

– Намекаешь на моё неземное происхождение?

– Да какие уж тут намёки! Я подумал, что раз ты выходец из параллельной реальности или, как вы говорите, из «тонкого» мира, то, может быть, тебе такое явление, как порабощение личности инопланетным разумом, знакомо.

– На этот вопрос, Виктор Семёнович, я тебе определённо ответить не могу.

– Почему?

– Понимаешь, наш тонкий мир состоит из непрерывного движения двух видов энергии – светлой и тёмной. Это условные названия; скажу только, что при определённых условиях светлая энергия перетекает в тёмную, а тёмная становится светлой. И эти два вида энергии не смешиваются друг с другом, они видоизменяются, поэтому в нашем мире нет чёткой грани того, что вы, люди, привыкли называть добром и злом.

– Ты это сейчас к чему сказал?

– Да к тому, что со временем в нашем тонком мире наступает преобладание одного из видов энергии. Когда в Центрах Силы происходит накопление светлой энергии, мы являемся представителями Белой Вселенной, а когда преобладает тёмная энергия – мы относимся к Тёмному Миру, вернее, к Тёмным Мирам, потому, что этих миров бесконечное множество и природа существования каждого из них отличается от другого. То, о чём ты мне здесь поведал, имеет признаки присутствия на Земле представителей одного из Тёмных Миров, но какого именного, я не знаю.

– А этого и не требуется! Достаточно твоего подтверждения, что эта инопланетная гадина прячется в человеческом сознании!

– Я не подтвердил, я только предположил, так как есть признаки…

– Этого достаточно, чтобы бить во все колокола и …

– И что дальше? – переспросил Пётр.

– Не знаю, – печально вздохнул мэр и в очередной раз приложился к кубку. – Знаю, что времени у нас нет и надо срочно что-то делать, а вот что именно – не знаю!

– Среди огромного многообразия представителей Тёмного Мира существуют формы разумной жизни, которые мы относим к паразитирующему виду колонистов, – после короткого раздумья заговорил Пётр. – Информации об их существовании крайне мало, так как они ни с кем из представителей других миров не контактируют и ведут себя крайне замкнуто. Мы даже не знаем точных координат, где расположена их вселенная, так как они всячески стараются скрыть даже сам факт своего существования, но нам стал известен их основной жизненный принцип: вечное движение во имя расширение границ своих «тёмных» колоний.

– То есть эти самые колонисты могут тайно захватить Землю и превратить её в свою очередную колонию? – с нескрываемым ужасом произнёс Солянин.

– Теоретически это возможно, – кивнул головой Романов.

– А практически? – уточнил побледневший от переживаний мэр.

– Практически мы не знаем, для чего им эти самые колонии нужны, – признался Пётр.

– Но это же очевидно: сырьё, минералы, природные богатства, – махнул рукой мэр. – Наконец, новые территории – новое жизненное пространство!

– Особи, которые забираются москвичам в мозг, не имеют плоти, а значит всё, что ты сейчас перечислил, им ни к чему, – уточнил начальник строительства.

– Тогда чего они добиваются? – взъярился мэр. – Чего они хотят? Жить в человеческом теле, как кукушка в чужом гнезде, и получать через него все доступные удовольствия?

– На этот вопрос я тебе ответить не могу, так как о том, что происходит с захваченными колонистами мирами, нам не известно.

– Но бороться с ними как-то можно?

– Наверное, можно, но как именно, ни я, ни мои сограждане из «тонкого» мира не знают.

– Почему?

– Не было прецедента.

– Предлагаешь сдаться на милость победителю?

– Ни в коем случае! – яростно закрутил головой Пётр. – Колонисты пленных не берут – это я знаю точно, и милосердие им, судя по всему, незнакомо.

– Уверен?

– Можешь представить себе на миг высокоинтеллектуальную межзвёздную саранчу?

– С трудом, но обычную земную саранчу я очень хорошо представляю.

– Так вот это и есть паразитирующий вид колонистов Тёмного Мира, только более организованный и более могучий! А саранча, какая бы она ни была – земная или межгалактическая, ни жалости, ни милосердия не имеет. Для неё весь мир делится на два понятия: «съедобное» и «несъедобное»! Я, конечно, упрощаю проблему, но в общих чертах это выглядит примерно так, как я сказал.

– Налей! – и мэр подвинул Романову свой опустевший кубок. – Всё равно должен быть в вашем «тонком» мире кто-то более-менее знающий про этих пассивных колонистов.

– Паразитирующих колонистов, – поправил его Пётр и нацедил в кубок порцию янтарной перцовки.

– Один хрен! – огрызнулся мэр. – По мне так они все пассивные… ну, ты меня понял! Так есть в вашем мире специалист по этим паразитирующим тварям или нет?

– Есть группа исследователей при Высшем Совете, которая занималась изучением граничащих с «тонким» миром других вселенных и населяющих их разумных форм жизни. Возможно, среди них есть и специалист по колонистам Тёмного Мира. Я немедленно пошлю в Высший Совет заявку на специалиста именно такой категории.

– Хочешь сказать, что он поможет решить создавшуюся проблему?

– Не уверен, но мы с ним хотя бы побеседуем, а там видно будет.

– И долго нам ждать ответа, в смысле долго нам специалиста ждать?

– Думаю, что к утру он уже будет в моей резиденции.

– Так быстро?

– Да нет, с момента получения запроса в Верховном Совете пройдёт не одно заседание, и не одна консультация, пока не выкристаллизуется суть проблемы, а потом уже пойдёт подбор исполнителей. Это довольно долгий и кропотливый процесс, просто в нашем «тонком» мире время течёт не так, как на Земле.

– Быстрее или медленней?

– У нас время течёт по-иному, подробней я тебе пояснить не могу. А сейчас давай ложиться спать. Я прикажу тебе гостевую светлицу подготовить.

– Хочешь сказать, что утро вечера мудрее?

– Нет, я хочу сказать, что сегодня от тебя всё равно толку мало.

– Это ещё почему?

– Да потому, что ты, Виктор Семёнович, пьян, как сапожник – в стельку! Мы с тобой без закуски целую сулею перцовки уговорили.

– Я значит, пьян, а ты трезв? – заплетающимся языком произнёс пьяный городской голова.

– Я, конечно, тоже под шафе, но у меня закалка имеется, а ты, друг ситный, что-то совсем расклеился. Пошли в опочивальню.

– Пошли! – махнул рукой мэр. – Хуже от того, что я высплюсь, не будет! Признаться, я последние три ночи почти не спал: боялся, что во сне ко мне в голову инопланетная тварь проникнет. Представляешь, я, мэр крупнейшего мегаполиса, под контролем какой-нибудь межгалактической жабы или, хуже того, межзвёздного слизняка. А ведь у меня через год выборы! Обидно!

Глава 15 Вторжение. Направление главного удара

Утро было хмурым, дождливым и безрадостным, наполненным противным моросящим дождём, похмельем и неясной тревогой. Пётр велел разбудить мэра перед самым завтраком, но, несмотря на лишний час сна, Солянин выглядел помятым и невыспавшимся.

– Виктор Семёнович! Хлебни кваску, полегчает! – настойчиво предлагал начальник строительства. Мэр домашний забористый квас пил с удовольствием, но легче ему от этого не становилось. Пётр, напротив, в это дождливое утро пребывал в хорошем настроении и, сидя за столом, с аппетитом поглощал горячие пирожки с зайчатиной, запивая холодным квасом.

– Возьми капусты кисленькой с клюквой, – предлагал Пётр. – При похмелье – первое средство.

– Не хочу! – морщился Солянин.

– Может, рюмочку налить? Мне иногда очень даже помогает.

– Меня от алкоголя с души воротит, – скривил физиономию мэр.

– Это ты, Семёнович, зря! Закуси хотя бы кислыми щами!

– Не надо. Спасибо за угощение, но я, наверное, лучше к себе в мэрию поеду.

– Поедешь! Вот только на минутку со мной зайдёшь в мою резиденцию – и поедешь.

– В резиденцию? А это обязательно?

– Необязательно, но чутьё подсказывает мне, что в приёмной нас должны дожидаться гости.

– Тебе секретарь позвонила?

– Никто мне не звонил. Я же говорю тебе – чутьё подсказывает! Ладно, если не хочешь завтракать, пошли на работу.

– Я и так круглосуточно на работе, – пробурчал себе под нос Солянин и неохотно отправился следом за начальником строительства.

Интуиция, которую Романов по старинке называл чутьём, его не подвела: в помещении приёмной в промокших плащах ожидали два посланца из «тонкого» мира – небольшого роста рыжеволосая женщина примерно двадцати пяти лет, и высокий стройный тридцатилетний мужчина с правильными чертами лица и умным, но печальным взглядом.

– Так Вы и есть специалисты по пассивным колонистам? – с надеждой спросил начальник строительства, пожимая руки гостям.

– Мы, скорее, специалисты по кризисным ситуациям, связанными с инопланетными формами жизни, – приятным голосом ответила женщина и с интересом взглянула на Романова.

– Надеюсь, наш случай вам знаком?

– Из той информации, что мы получили перед отправкой на Землю, – тихим, но уверенным голосом произнёс мужчина, – можно сделать предположение, что это действительно колонисты, но они не пассивные, а, я бы даже сказал – гиперактивные. Простите, мы не представились. Я – Фокс Малдер, а это моя коллега, – и он кивнул в сторону рыжеволосой женщины, – агент Дана Скалли.

– Ну, конечно же, Малдер и Скалли! – громко произнёс стоящий позади Романова московский мэр и звучно шлёпнул себя ладонью по лбу. – А я смотрю и не могу понять, на кого вы похожи!

– Вы знакомы? – удивился Романов.

– Пётр Алексеевич! – с чувством произнёс мэр и выдохнул остатки алкогольных паров. – Это же главные действующие лица знаменитого на весь мир сериала «Секретные материалы»!

– Да? А я вот не в курсе!

– Вам, Пётр Алексеевич, простительно. В двух словах поясняю: наши визитёры – агенты Малдер и Скалли – на протяжении всего сериала активно борются с недружественными, а порой и откровенно враждебными проявлениями неземного разума и, как правило, выходят победителями.

– Как правило, или всегда? – уточнил Пётр.

– Давайте не будем проецировать успехи и неудачи героев киносериала на реальную действительность, – так же тихо, но уверенно произнёс Малдер.

– Мы выбрали образы Скалли и Малдера, потому что считаем их в данной ситуации уместными, – добавила рыжеволосая гостья. – Но в нашей подготовке Вы можете не сомневаться: мы профессионалы.

– Иначе нас сюда бы не прислали, – добавил Малдер и снял мокрый плащ. – Где мы можем просушить одежду?

– В гостиничном номере, – встрял в разговор московский мэр. – Сейчас, вы господа профессионалы, поедете со мной в Москву.

– Москву? – хором переспросили агенты.

– В Москву! – кивнул головой Солянин. – А вы что думали, что будете проводить следствие, ограничившись территорией «объекта»?

– Нет, мы знали, что работать придётся в мегаполисе, но чтобы вот так сразу, без разведки, без выработки плана действий и даже без оружия! Честно говоря, мы не рассчитывали, что придётся действовать так неосмотрительно.

– Какая ещё разведка? Какое оружие? – вспылил Солянин. – Идёт скрытая экспансия мегаполиса! У нас каждая минута на счету!

– Оружие желательно нелетальное, – невозмутимо уточнила Скалли, привыкшая к тому, что их требования часто не находят понимания. – Мы не собираемся никого убивать, так что подойдёт газовое, травматическое и даже электрошокер.

– У меня есть… электрошокер, – несмело произнесла секретарь Джульетта, которая всё это время находилась на своём рабочем месте. Все присутствующие, как по команде, повернулись в её сторону.

– Чёрт! – выругался Романов. – Совсем забыл, что ты здесь! Откуда у тебя взялся электрошокер?

– Водители из Москвы привезли по моей просьбе, – испуганно произнесла секретарь и потупила глазки.

– Ты же знала, что на «объекте» всем, кроме охраны, запрещено иметь оружие! – недовольно произнёс начальник строительства, и в его голосе повеяло судом скорым, но справедливым.

– Знала, – потухшим голосом призналась Джульетта. – Но после того случая, когда на меня напал маньяк, я без средств самозащиты очень неуютно себя чувствую.

– На Вас напал маньяк? – удивилась Скалли, принимая из рук секретаря новенький электрошокер.

– Да какой там маньяк! – раздражённо махнул рукой Пётр. – Так… режиссёр местного драмтеатра.

– Как будто режиссёр не может быть маниакальным психом! – обиделась Джульетта.

– Режиссёр может! – подмигнул ей Малдер. – Заявляю это Вам со всей ответственностью, как герой киносериала.

– Пётр Алексеевич! – нетерпеливо произнёс мэр. – Ты потом со своим персоналом разберёшься, а нам с агентами пора в Москву.

– Да разве я вас держу? – удивился Романов. – Скатертью дорога… тьфу ты! В смысле – счастливо доехать!

Агенты скупо кивнули на прощанье и последовали за мэром на выход.

У самого входа в резиденцию стоял припаркованный лимузин хозяина Москвы, и Малдер торопливо юркнул в пахнущий кожей салон автомобиля, благо водитель перед его носом сам гостеприимно распахнул дверь. Скалли попыталась последовать его примеру, но ей мешала узкая юбка.

– Что Вы смотрите! – раздражённо бросила она в лицо водителя лимузина. – Подайте даме руку!

– Извините! – вежливо произнёс вышколенный водитель и, стянув с руки кожаную перчатку, услужливо протянул руку.

– Спасибо, – учтиво ответила Скалли и с невозмутимым видом прижала к его ладони включённый электрошокер. Мужчина дёрнулся, закатил глаза и без памяти свалился на мокрый асфальт.

– Что Вы творите? – взвился Солянин, который находился рядом и отчётливо видел умело разыгранную рыжеволосым агентом сцену.

– Не волнуйтесь, – ровным голосом ответила Скалли. – Ничего с вашим водителем не случится, через пару-тройку минут он придёт в себя.

– Это вынужденная мера, – поддержал напарницу Малдер, который уже выбрался из салона автомобиля и теперь сидел на корточках рядом с телом водителя.

– Я вижу, что этот приём вы уже не в первый раз применяете, – недовольным тоном произнёс мэр.

– Не в первый, – согласился с ним Малдер. – У нас с напарником давно всё разыграно как по нотам. Или Вы, уважаемый мэр, действительно поверили в то, что я воспитанный мужчина, смогу сесть в автомобиль, оставив под моросящим дождём женщину?

Тем временем водитель лимузина стал подавать признаки жизни, и Малдер, взяв его под мышки, втащил в салон автомобиля.

– Ну, вот, теперь поговорим, как цивилизованные люди! – довольным тоном произнёс он, глядя в лицо ошарашенного водителя.

– Где я? – растерянно произнёс водитель.

– У себя на рабочем месте, – не скрывая иронии, ответила Скалли. – Или Вы не узнаёте свой лимузин?

– Узнаю, – ответил водитель и снова закрутил головой. – А вы кто?

– Это наши друзья, – подал голос мэр. – Можешь им доверять так же, как и мне.

– Друзья? Друзья – это хорошо, а то я последнее время был вынужден дружить чёрт знает с кем.

– Что Вы имеете в виду? – уточнила Скалли.

– Я имею в виду своё второе «Я». Точнее, не моё, в общем… я не знаю, как вам объяснить! Я запутался!

– Просто скажите, как ваше второе «Я» себя называло, – подсказал Малдер.

– Особь! – почти выкрикнул водитель. – Оно называла себя особью Тёмного Мира!

– А где сейчас эта особь?

– Не знаю, – неуверенно ответил водитель. – Знаю только, что её больше в моей голове, точнее, в моём сознании, больше нет.

– А если напрячь свои освобождённые от инопланетного гнёта извилины и подумать? – наседал на водителя Малдер.

– Если подумать, то, скорее всего, она экстренно была вынуждена возвратиться на базу общего информационного поля.

– На базу чего? – хором переспросили агенты и переглянулись.

– На базу общего информативного поля, – подтвердил водитель. – Его ещё иногда называют коллективным разумом.

– А почему экстренно?

– Особь решила, что я мёртв, и срочно покинула моё тело.

– Что заставило её принять такое решение?

– Я потерял сознание, а значит, мой разум на время «выключился», и я выпал из общего информационного пространства. Особь решила, что я убит, и срочно покинула моё тело.

– Вы это уже говорили, – перебила его Скалли. – Я хочу понять, почему она не дождалась момента, когда Вы очнётесь.

– Я же говорю: она решила, что я мёртв. Для них если разум померк, значит, человек умер, а в этом случае предусмотрена экстренная эвакуация, так как мёртвое тело быстро теряет свою энергию и есть опасность остаться в нём навсегда!

– Если это действительно так, как Вы говорите, то она, особь, не успела стереть из вашего сознания информацию.

– А зачем стирать? – удивился водитель. – Носитель, то есть я мёртв, поэтому ни о какой чистке сознания речь даже не шла.

– Я так понимаю, что всё, что касается общего информативного поля, было доступно и вашему сознанию?

– Да, это так. Можно сказать, что я сам был частью коллективного разума.

– Чудесно! – воскликнула Скалли.

– Я бы этого не сказал, – поморщился водитель. – Раздвоение личности – штука малоприятная! Человеку это довольно трудно вынести: воля практически полностью парализована, сознание контролируется посторонними силами, поэтому приходилось делать не то, что хочется. Временами мне казалось, что я схожу с ума.

– Сочувствую, – холодно произнёс Малдер. – Но сейчас нас больше интересуют не ваши личные ощущения, а планы коллективного разума.

– А план по планете Земля всего лишь один, – произнёс водитель.

– Захват планеты и её ресурсов? – предположила Скалли.

– Нет. Вся операция сводится к одному пункту: ликвидация!

– Ликвидация Земли? – воскликнул перепуганный мэр.

– Ликвидация населения планеты Земля, – буднично пояснил водитель.

– Зачем? – хором выдохнули агенты.

– А зачем ликвидируют случайного свидетеля? – усмехнулся водитель. – Вопрос, конечно, чисто риторический, но я поясню: по мнению коллективного разума, учёные на Земле очень близко подошли к разгадке существования Тёмного Мира, а эти знания несут в себе скрытую угрозу.

– Как мы, земляне, можем угрожать Тёмному Миру? – не выдержал Малдер.

– Судя даже по обрывкам информации, Тёмный Мир опережает нас в развитии на…

– Приказы коллективного разума не обсуждаются, – перебил его водитель. – После того, как человечество полностью перейдёт под его контроль, оно примет решение о самоликвидации путём совершения коллективного акта самоубийства.

– Я один слышу этот бред? – испуганно уточнил мэр. – Может, мне это всё кажется? Может, я сошёл с ума?

– Как агент, имеющий медицинское образованием, могу авторитетно засвидетельствовать, что слуховых галлюцинаций у Вас, господин мэр, нет, – невозмутимо произнесла Скалли.

– Жаль, – упавшим голосом произнёс Солянин. – Лучше бы они были!

– Когда поступит приказ на самоликвидацию? – деловито уточнил Малдер. – Сколько у нас есть времени?

– Этого я не знаю, – пожал плечами водитель. – Как только коллективный разум возьмёт под контроль последнего жителя Земли, так сразу же и поступит.

– Информация неутешительная, – пробормотал агент. – Тогда попробуем рассмотреть проблему с другой стороны. Скажите, как особь проникла в ваше сознание? Это был гипноз? Вы теряли сознание? Может, Вас чем-то одурманили?

– Нет, ничего такого не было, – покачал головой водитель. – Всё гораздо проще: надо всего лишь вслух прочитать заклинание.

– Заклинание?

– Да заклинание – бессистемный набор звуков. Например, меня остановил инспектор ГИБДД, и сказал, что разработан новый тест на выявление водителей, употребляющих наркотические вещества. После чего сунул мне в руки распечатанный на принтере текст и вежливо предложил его прочитать.

– И ты прочитал? – снова вклинился в разговор мэр.

– Прочитал! – кивнул головой водитель. – Никакого подвоха в его просьбе я не почувствовал: наркотики и всякие дурманящие сознания вещества я не употребляю. Я даже выпиваю очень редко – по праздникам.

– Ну, праздников-то у нас хватает, – вздохнул мэр.

– Сейчас не об этом! – перебила его Скалли. – Что произошло после того, как Вы прочитали это заклинание?

– Я в тот же миг осознал себя, как особь Тёмного Мира и сообщил об этом сотруднику ГИБДД.

– И что сказал на это полицейский?

– Он потребовал от меня полного подчинения, и я ответил ему согласием.

– А почему Вы ему подчинились?

– Потому что полицейский был особью более высокого порядка.

– Ну, в этом у нас никто не сомневается! – хмыкнул мэр. – Это у нас в порядке вещей!

– Вы помните текст заклинания? – продолжал наседать на водителя Малдер.

– Конечно, помню. На первый взгляд – это сплошная тарабарщина, бессмысленный набор звуков.

– А в реальности?

– В реальности – это код, произнося который человек сигналит коллективному разуму о своей готовности к приёму особи.

– А без этого кода особь вселиться в человека не может?

– Нет, не может.

– Почему?

– Ну, Вы же не можете войти в компьютерную программу, не зная пароля, несмотря на то, что компьютер включён.

– Понятно. А в какой ситуации происходит экстренная эвакуация особи из человеческого сознания?

– Экстренная эвакуация из сознания носителя (не обязательно чтобы это был человек) происходит в случае смерти носителя, то есть когда отключаются все мыслительные процессы или по команде коллективного разума.

– Инопланетные особи… коллективный разум… гибель всего человечества! С ума сойти можно! – всхлипнул мэр.

– И в этом случае тоже, – добавил водитель.

– Что в этом случае? – переспросила Скалли.

– Эвакуация из сознания носителя, – пояснил водитель. – Если носитель начинает вести себя неадекватно и перестаёт подчиняться командам, особь вправе принять самостоятельное решение на экстренную эвакуацию.

– Но в этом случае носитель жив, – удивился Малдер. – Зачем же покидать тело?

– Сумасшедший начинает привлекать к себе внимание окружающих, он становится опасным и его рано или поздно изолируют в специальную лечебницу…

– В дурдом! – встрял мэр. – Давайте будем называть вещи своими именами.

– Хорошо, в дурдом, – согласился водитель. – Где опытный психиатр легко сможет отличить параноидальный бред от реальности.

– То есть Вы хотите сказать, что специалист может определить, действительно ли пациент психически болен или его сознание находится под чьим-то контролем?

– Не уверен, но риск есть, поэтому особь и покидает больного носителя.

– И что нам это даёт? – проворчал мэр.

– Пока не знаю, – задумчиво произнесла Скалли, – но в этом что-то есть.

– У нас впереди целая ночь, – подытожил Малдер. – Думаю, что к утру мы со Скалли найдём решение проблемы.

– Истина где-то рядом? – съязвил мэр.

– Даже ближе, чем Вы думаете! – парировала Скалли. – Поехали в гостиницу.

Глава 16 Вторжение. Ответный ход

Когда электронные часы на прикроватной тумбочке засветились цифрой «5», Дана рывком поднялась с гостиничной кровати и, подойдя к окну, резким движением отдёрнула шторы. За окном утренняя Москва утопала в густом тумане. В это время словно попавший между оконными рамами шмель недовольно зажужжал сотовый телефон.

– Уже проснулась? – голосом Малдера спросил телефон.

– Проснулась, – ответила Скалли и, не таясь, зевнула.

– Какие на утро планы?

– Ты же знаешь, что у меня всегда по плану утренняя пробежка. Правда, утро туманное и выходить из гостиницы совсем не хочется.

– Это не туман, – холодно констатировал Малдер. – Это дым.

– Дым?

– Да дым! В Подмосковье горят торфяники.

– Малдер! Я поражена твоими аналитическими способностями.

– Мои способности здесь ни при чём, просто включи телевизор и узнаешь все местные новости. Предлагаю утреннюю пробежку заменить большой чашкой утреннего кофе.

– С французскими рогаликами? – промурлыкала Дана.

– Москва не Париж, и вряд ли в пять часов утра здесь подают свежие круасаны, – предположил Фокс.

– Да? И что же здесь подают утром?

– Рассол.

– Как ты сказал? Рассол? Какой ещё… рассол?

– В основном, огуречный.

– Надеюсь, ты шутишь.

– Шучу! Я жду тебя на первом этаже в баре. Свежих круасанов здесь нет, но кофе вполне приличный и большой выбор пирожных.

– Искуситель!

– Искуситель предлагал Еве яблоко, я же предлагаю тебе свежеиспечённые эклеры.

– Согласна! Закажи всё, о чём ты мне сейчас говорил, а я подойду минут через десять.

– В баре, кроме меня, других мужчин нет, так что макияж можешь не наносить.

– Тогда через пять.

Через пять минут ещё окончательно не проснувшаяся Дана сидела в баре на высоком табурете и с завидным аппетитом поедала свежие эклеры, запивая их кофе с молоком из большой явно не кофейной кружки.

– У тебя завидный аппетит, – улыбнулся Малдер и сделал глоток горьковатого и чёрного, как южная ночь, напитка.

– Это не аппетит, – с набитым ртом произнесла напарница. – Это жор! Нечто похожее бывает у пресноводных хищных рыб. Вероятно, у меня так проявляются последствия акклиматизации. Так зачем ты меня вызвал? Судя по несвежему воротничку рубашки и твоему помятому лицу, спать ты совсем не ложился.

– Продолжай!

– А если за плечами у тебя бессонная ночь, но вместо того, чтобы отправиться к себе в номер и, приняв душ, упасть на расшатанное гостиничное ложе, ты продолжаешь сидеть в баре и поглощать гектолитры кофе…

– Значит?

– Значит, ты что-то придумал. Я права?

– Хочешь ещё пирожное?

– Спасибо, это уже пятое, – вздохнула Дана, но пирожное с вазы всё-таки взяла.

– Ты действительно права, моя очаровательная агентесса! Я кое-что нащупал, но у меня нет полной уверенности, поэтому я пригласил тебя в местный бар для…

– Для консультации, – подсказала Скалли и сделала большой глоток кофе.

– Пусть будет консультация, – улыбнулся Малдер. – Заранее прошу прощения, но у меня к тебе сугубо интимный вопрос, не возражаешь?

– Мы взрослые люди, Фокс, и меня вряд ли смутит твой вопрос, даже если он касается женского оргазма.

– Ты почти угадала, правда, я имел в виду не оргазм, а экстаз, – и Малдер задумчиво поскрёб небритый подбородок. – Скажи, Дана, что есть экстаз?

– Экстаз? Ну, если с точки зрения официальной медицины, то экстаз – это наивысшая точка наслаждения. Экстаз бывает религиозным, любовным, и…

– И музыкальным! – перебил её Малдер.

– И музыкальным, – подтвердила Дана и подозрительно взглянула на собеседника. – А ты откуда знаешь?

В ответ Малдер кивнул в сторону огромной плазменной панели, висящей на стене бара.

– Понятно, – через пару минут произнесла Скалли. – Канал MTV, «Горячая десятка».

– И что между упомянутыми тобой видами оргазма… прости! – смутился Малдер. – Я случайно оговорился… так что между этими видами экстаза общего?

– Оговорка по Фрейду, – вроде бы невзначай отметила, Дана и приложилась к чашке с кофе. – Я уже говорила, что экстаз – это наивысшая точка наслаждения. В таком состоянии мозг человека как бы отключается от реальности и концентрируется на молитве, музыке…

– Или на половом акте, – закончил Фокс и искоса взглянул на девушку.

– Ты опять свёл всё к понятию оргазма, но можно сказать и так. В любом случае в состоянии экстаза человек находится в неадекватном состоянии. Вспомни хотя бы многочисленные случаи, когда верующие, находясь в религиозном экстазе, причиняли себе физические увечья, но при этом не чувствовали боли. Человек в это время находится как бы вне себя.

– Вот! Вот эти слова я и жаждал услышать от тебя! – воскликнул Малдер.

– Значит, ты не спал всю ночь, чтобы в пять часов утра услышать от меня, что человек в состоянии экстаза находится в неадекватном состоянии? – переспросила Дана. В ответ Малдер устало прикрыл глаза и кивнул головой.

– И что это нам даёт? – не отставала от напарника Скалли.

– Подумай, – ответил Фокс, слезая с высокого табурета. – Подумай, и я уверен, что ты придёшь к тому же заключению, что и я.

– Ты куда? – опешила девушка, видя, что напарник направляется к выходу из бара.

– К себе в номер, – невозмутимо ответил Фокс. – Думаю воспользоваться твоим советом: сейчас приму горячий душ и упаду на расшатанное гостиничное ложе.

– Малдер! Ты не можешь вот так…

– Как видишь, могу! Мы с тобой нашли решение проблемы, правда, ты сама этого ещё не осознала. Лично я отлично поработал этой ночью и заслужил пару-тройку часов спокойного сна.

– Малдер!

– Увидимся здесь же в полдень.

– Надеюсь, в полдень на тебе будет свежая рубашка, – язвительно бросила ему вслед девушка.

– А на твоём лице – макияж, – парировал Фокс и на прощанье махнул рукой.

В полдень Малдер и Скалли снова сидели за столиком в баре «Президент-отеля», но их компанию дополнял колоритный московский мэр.

– Я жду хороших новостей, – несмело произнёс мэр и с затаённой надеждой посмотрел на Малдера.

– Кое-что имеется, – кивнул головой Фокс. – Иначе мы бы не посмели Вас оторвать от дел.

– Самое важное дело сейчас, как ни напыщенно это звучит, спасение человечества, – пробормотал Солянин.

– Ну, это наша обычная работа, – улыбнулась Скалли.

– Так что же Вы предлагаете?

– Мы с Малером предлагаем устроить в Москве коллективное сумасшествие.

– Опоздали, – криво усмехнулся мэр. – Мегаполис уже давно живёт в сумасшедшем ритме.

– Это всего лишь фигура речи, – вклинился в разговор Фокс. – А мы предлагаем реально вывести из душевного равновесия как можно больше москвичей.

– Вы шутите?

– Нисколько! – тряхнула головой Дана. – Чем больше сумасшедших будет на улицах города, тем лучше.

– Простите, господа, но я что-то ничего не понимаю!

– Я тоже не сразу поняла задумку моего коллеги, – улыбнулась девушка, – но потом вспомнила вашего персонального водителя и всё поняла. Помните, что он сказал после того, как пришёл в себя после разряда электрошокера?

– Смутно. Что-то про особей, которые боятся быть погребёнными в мёртвом теле носителя, то есть человека.

– Совершенно верно, а потом он добавил, что особи так же покидают тела душевнобольных.

– Хм, значит всё дело в том, как свести населения Москвы с ума и тем самым освободить его, население, от инопланетных тварей в их сознании?

– Вы почти угадали, – согласился Малдер. – Только сводить всю Москву с ума не требуется, для начала достаточно пару тысяч невменяемых горожан.

– Даже не представляю, как это сделать! – тяжело вздохнул мэр. – Может, открыть двери всех психиатрических больниц и выпустить пациентов в город?

– Я категорически против! – решительно заявила Дана. – Пользы это не принесёт, а только посеет в городе ненужную панику. Вывести из душевного равновесия необходимо как можно больше здоровых москвичей.

– Мы не собираемся реально делать из них сумасшедших, – подхватил Малдер. – Достаточно ввести их в пограничное состояние.

– И что это значит? – подался вперёд мэр.

– Это значит, что люди какое-то время должны находиться в состоянии экстаза. Особь воспримет состояние мозга носителя, как душевное заболевание и экстренно покинет его тело.

– Толково! – задумчиво произнёс мэр. – Я даже предполагаю, что вы уже знаете, как именно это сделать.

– Знаем, – рассеянно подтвердила Дана и взглядом поискала официанта.

– Не советую, – вполголоса произнёс Малдер, перехватив её взгляд.

– Что именно? – не понял мэр.

– Не советую портить пирожными аппетит накануне обеда.

– Да у меня в горле пересохло, – попыталась оправдаться Дана.

– Рекомендую русский квас, – посоветовал Солянин и сделал официанту знак рукой. Через пять минут перед каждым из них стояла литровая кружка забористого кваса и блюдца с нарезанным мелкими брусочками каким-то овощем.

– Горько! – скривилась Скалли, разжевав брусочек. – Горько и печёт!

– Это знаменитый русский хрен, – улыбнулся мэр. – Советую запивать его квасом, и Вы ощутите особую прелесть.

– Я лучше ограничусь вашим национальным напитком, – замахала руками Дана. – А этот… овощ пусть остаётся.

– В смысле, ну и хрен с ним! – пошутил мэр, но гости шутки не поняли и переглянулись между собой.

– Для реализации нашего плана нам нужна помощь мэрии, – повысил голос Малдер, возвращая участников тайного совещание к основному вопросу.

– Всё, что смогу! – заверил собеседников мэр, приложив ладонь к сердцу.

– Нужны люди с хорошими организаторскими способностями, – уточнил Малдер.

– А ещё нужны деньги, – добавила Скалли. – Много денег.

– Мы за ценой не постоим! – с пафосом произнёс мэр. – Если не хватит средств в городской казне, обращусь за помощью к Президенту.

– Думаю, что Президента тревожить мы не будем, но весь город всколыхнуть постараемся, – заверил его Малдер и покосился на плазменный экран, откуда в бар выплёскивалась очередная порция тяжёлого рока.

* * *

На утренний доклад к начальнику строительства «объекта» Малюта Скуратов явился явно встревоженным.

– Что это с тобой друг, мой ситный? – сдержанно поинтересовался Романов, заметив в поведении подчинённого излишнюю нервозность. – Суетишься, места себе не находишь, словно невеста перед первой брачной ночью, того и гляди в слёзы ударишься!

– В слёзы, государь, я не ударюсь, а повод для беспокойства действительно имеется.

– Говори, не тяни кота за…

– Так я разве молчу? – торопливо заговорил начальник службы безопасности. – Людишки какие-то подозрительные появились.

– Где появились?

– За городской стеной, на северной стороне, где пустырь до самой окружной дороги простирается.

– И чем же это они подозрительны?

– Так роют они землю в разных местах, словно ищут чего-то. Столбы деревянные вкапывают, провода какие-то тянут, а вчера огромный сарай возводить начали. Подозрительно это!

– Какой ещё сарай?

– Не знаю, государь, только не сарай это.

– А что же?

– Больше на амбар похоже, только для чего таких размеров амбар мастерить – ума не приложу.

– Уймись! По всему видно, что это людишки московские по указанию мэра что-то замышляют. Сейчас позвоню и всё выясню.

Разговор Романова с московским мэром был недолгим, но продуктивным.

– Фестиваль, – сказал Романов, оторвавшись от телефонной трубки.

– Чевой-то? – недоверчиво переспросил Малюта.

– Я говорю, что сарай твой огромный рок-фестивалем кличут. В следующую субботу соберутся горожане на пустыре возле этого сарая и фестивалить будут: пиво пить, песни горланить, да танцевать под музыку. А по центру твоего сарая площадку для музыкантов соорудят, что-то вроде палубы на морском фрегате. Мэр назвал это всё чудным словом «эстрада», а по большому счёту это никакая не эстрада, а самая что ни на есть настоящая ассамблея! Я, признаться, такие мероприятия очень даже уважаю и поддерживаю. Так что ты, Малюта, не кручинься, никто подкоп под стены «Тридевятого царства» не готовит, хоть на пустыре и будет орда несметная.

– Не понял, кормилец! Это какая такая орда? Никак татары снова на Москву ордой пошли?

– Тёмный ты, Малюта, ну как осенняя ночь! «Орда» – это название рок-фестиваля, но в чём-то ты прав: этот праздник сродни побоищу будет. Я тебе всего сказать не могу, скажу только одно: потеха готовится знатная!

Обычно мероприятиями, подобными рок-фестивалю «Орда», занимался отдел по работе с молодёжью, но так как случай был особый, то Солянин ни средств ни людей не пожалел, и привлёк всех кого можно, и даже тех кого нельзя.

Некоторые работники мэрии попробовали было возмутиться, дескать, не по профилю работаем, но московский мэр, который всегда был тактичен в обращении с подчинёнными, неожиданно собрал на внеплановое совещание всех недовольных и выступил кратко, но темпераментно, с употреблением оборотов ненормативной лексики, упоминанием «Кузькиной матери» и ближайших перспектив по смене половой ориентации своих подчинённых.

– Вот только завалите мне это мероприятие, сукины дети! – рычал мэр. – Я всех вас…! – и он делал характерный и общепонятный для всех присутствующих жест. – Да я вас в… – и снова следовала не требующая перевода жестикуляция, – а потом я вас распихаю на второстепенные должности по районным ЖКУ!

Неизвестно, что больше испугало работников мэрии – смена половой ориентации или перспектива стать мастером ЖКУ, но за организацию рок-фестиваля они взялись дружно, с привлечением всех наработанных за долгие годы службы нужных знакомств и связей.

По иронии судьбы, площадку для рок-фестиваля выбрали рядом со строящимся «объектом» – Центром развлечений «Тридевятое царство».

– Там идеально ровный пустырь, размером с два футбольных поля, а также близость к кольцевой дороге. В плане логистики это очень удобно: упрощается доставка материалов, а также прибытие гостей фестиваля, – объясняли мэру его многочисленные помощники и референты.

Близость к «Тридевятому царству» немного успокаивала Виктора Семёновича, и он без лишних слов поставил свою размашистую подпись на плане мероприятия.

* * *

День открытия рок-фестиваля «Орда» выдался солнечным, но ветреным. С раннего утра ветер без устали трепал разноцветные флаги и транспаранты, афиши и концертный занавес огромной, построенной за рекордно короткий срок сцены. Длинные пряди волос рок-музыкантов и гостей фестиваля обоего пола картинно развевались на ветру, да и сама обстановка почему-то больше напоминала томительное ожидание перед решающей битвой, чем начало праздника. А неформалы всё прибывали и прибывали – кто с корзинками, на дне которых покоились заботливо приготовленные бутерброды и холодное пиво, а кто и с жёнами, некоторые со своими, и даже с детьми.

– Ну что тут скажешь? – вздохнул мэр, который наблюдал за всем этим организованным безобразием у себя в кабинете по телемонитору. – Орда – она и есть орда! Пусть даже музыкальная!

Концертная программа фестиваля была составлена с размахом: здесь были представители старого доброго классического рока, и музыканты, предпочитающие «тяжёлый металл», любители хард-рока и немногочисленные представители полузабытого фолк-рока. Афиши пестрели названиями популярных рок-групп: «Океан пользы», «Климакс», «Абелиск», «Потомки Бетховена», «Чёрный органайзер», «Звуки Хрю», «Последний оргазм» и, конечно же, самая популярная в Москве рок-группа, состоящая сплошь из натуральных блондинов – «Сексуальные перцы». Ходили слухи, что музыканты этой группы самые настоящие кастраты, иначе чем объяснить неправдоподобно чистые и до удивления высокие ноты, которые легко брали сладкоголосые блондины. Было ли это правдой или досужим вымыслом пиар-агентов, оставалось тайной, но на «Перцев» народ шёл валом, как в прошлом веке на некогда суперпопулярную, а сейчас незаслуженно забытую певицу по фамилии Пугачёва.

К полудню пустырь был заполнен людьми под завязку, так же как и сами люди были заполнены под самый кадык пивом и другими горячительными напитками. Полицейское оцепление испуганно жалось вдоль кромки поля и не решалось делать замечание, когда кто-то из любителей рока, пошатываясь, выходил на виду у всех отлить под ракитовый куст.

Первые волны тяжёлого рока накрыли орду галдящих москвичей без предупреждения, так как ведущий на фестивале сценарием предусмотрен не был. На эстраду для разогрева публики выпустили ещё малоизвестную, но очень рьяную группу «Мартовские коты». Публика ответила одобрительным гулом и пронзительным свистом. После исполнения «Котами» дюжины своих музыкальных композиций, на сцену полетели пустые пивные банки, Это означало, что слушателям наскучил «кошачий» рок и исполнителей пора менять.

– Нет, это не орда! – бормотал московский мэр, продолжая с тревогой вглядываться в телемонитор. – Это хуже чем орда! Это какое-то коллективное сумасшествие! Это чума! Господи! Неужели это непотребство действительно спасёт Россию?

Последнюю фразу он произнёс вслух и при этом покосился на сидящих рядом с ним Малдера и Скалли. Спецагенты сделали вид, что не слышали восклицания мэра и продолжали сохранять невозмутимый вид.

Тем временем праздник продолжал набирать обороты: на сцене появились ветераны рока – группа «Свинцовые дирижабли» и уже порядком разгорячённая толпа восторженно взревев, ринулась ближе к сцене, затаптывая по пути более пьяных и менее удачливых зрителей.

Заметно постаревшие под нелёгким бременем славы и алкогольной зависимости музыканты тряхнули давно немытыми волосами и выдали хорошо известную композицию из альбома своей юности «Странные миры одинокого рейнджера».

– Я попираю сапогами Млечный путь! Я позабыл своё имя в дыму кабаков! Что ждёт впереди меня? Звёздная муть? Я рейнджер удачи средь Странных миров.

– самозабвенно хрипел Беспробудный Ян – бессменный солист «Дирижаблей», получивший свою кличку за неумеренное возлияние всего, что горит и любви ко всему, что движется.

Толпа, восторженно свистя и улюлюкая, медленно, но неотвратимо стала впадать в экстаз.

– Я вечный наёмник, я старый солдат, Одетый в потёртый военный мундир. По Звёздному шляху бреду наугад, Я сам себе Вождь и сам Командир.

– в исступлении завывал ветеран рока и завсегдатай нарколечебниц, и наэлектризованная толпа послушно вторила ему, всё больше и больше погружаясь в сладостный плен безумия.

– Я буду скитаться, и в Странных мирах На грань мирозданья поставлю стакан. Я выпью за пыль на моих сапогах, За шлюху Удачу, за звёздный канкан!

После этого куплета последовал длинный надрывный проигрыш, в котором солировали ударные и бас-гитара.

И тут началось то, ради чего и был задуман весь этот фестиваль: зрители, впавшие в транс, неожиданно стали терять сознание и снопами валиться на утоптанную тысячами ног землю.

– Малдер! – вскрикнула Дана и в избытке чувств схватила его за руку. – Получилось!

– Я вижу, – сдержанно ответил спецагент и аккуратно освободил свою руку из ладони напарницы.

– И тихая старость не для меня — Надёжно сжимает рука автомат…,

– продолжал привычно хрипеть помятый похмельем и жизнью солист, но, глядя на поле, усеянное телами слушателей, неожиданно осёкся и замолчал. Замолчали и остальные музыканты, рассматривая «зрительный зал», который больше напоминал поле брани после кровавой битвы.

«Не хватает только воронья», – испуганно подумал бас-гитарист и с трудом проглотил вставший в горле ком: на огромном поле в оцеплении растерянных полицейских лежало несколько тысяч бесчувственных тел.

– И что дальше? – раздражённо спросил спецагентов московский мэр, не отрывая взгляда от телемонитора. – Что будет дальше? Я вас спрашиваю!

– Терпенье, – ровным голосом ответил Малдер. – Это только первая часть нашего плана.

– Сейчас! Сейчас! – торопливо заверила Дана, пристально вглядываясь в монитор. – Сейчас должны.… Встаёт! Видите? Встаёт! И рядом с ним ещё один, и ещё! Малдер! Всё получилось!

Тем временем поле, как по мановению невидимой волшебной палочки, стало оживать: зрители после кратковременного беспамятства неуверенно начали подниматься с земли и с удивлением осматриваться. Люди явно не понимали, что с ними произошло, и как они оказались за пределами Москвы.

– Бинго! – довольным тоном произнёс Малдер и с наслаждением откинулся на спинку кресла.

– Это и есть ваша вторая часть плана? – для проформы уточнил Соланин.

– Нет, господин мэр, – невозмутимо ответил Фокс и закинул руки за голову.

– Как нет? – слегка опешил мэр. – И что же будет дальше?

– Дальше Вас ожидает визит незнакомца или незнакомки, хотя я, возможно, ошибаюсь, и Вас господин Солянин навестит хорошо известная Вам личность. Короче говоря, ждите парламентёра. Вот это и будет вторая часть нашего плана.

– Парламентёра? Когда?

– Думаю, что скоро, – невозмутимо продолжил Малдер. – Коллективный разум решения принимает быстро, даже очень быстро.

В это время открылась дверь, и в кабинет без доклада уверенно вошёл пропавший неделю назад помощник-референт Юлий Пургаускас. Он, как всегда, был одет в строгий тёмный костюм, туфли его были до блеска начищены, со вкусом подобранный галстук завязан классическим узлом, а светлые волосы аккуратно расчёсаны на пробор.

– Здравствуйте, господа, – с лёгким акцентом произнёс референт, остановившись в трёх метрах от стола, за которым сидел мэр и неразлучная парочка спецагентов.

– Ты…? – с возмущением прошипел мэр и даже привстал из кресла. – Да как ты посмел? Да я тебя…

– Виктор Семёнович! – вежливо перебил его референт. – Сегодня я пришёл к вам не как ваш помощник. В настоящее время я являюсь представителем группы заинтересованных лиц, которые хотели бы путём мирного диалога прояснить создавшуюся ситуацию.

– Кем ты являешься? – побагровел от возмущения мэр. – И я не понял, чего ты там хочешь прояснить?

– Это парламентёр, – пояснил Малдер Солянину, не отрывая при этом взгляда от Пургаускаса. – Я правильно Вас понял?

Последний вопрос был задан непосредственно Юлию.

– Совершенно верно, – невозмутимо произнёс Пургаускас. – Можете называть меня парламентёром, так как данное обращение наиболее точно определяет цель моего визита.

Мэр попытался что-то ответить, но Малдер положил ему руку на плечо.

– Позвольте мне, господин мэр, – произнёс он вполголоса. – У меня есть практический опыт в ведении подобных переговоров.

– Ну, если опыт имеется… – промямлил мэр и ещё глубже уселся в своё громадное кресло.

– Вы, кажется, хотели уточнить создавшуюся ситуацию? – переспросил Малдер референта.

– Не уточнить, а прояснить сложившуюся ситуацию, – поправил его Пургаускас, который во всём любил точность, – Согласитесь, это несколько меняет контекст моего предложения.

– В чём именно?

– Уточнять можно детали, когда суть проблемы или события уже известны, а когда ситуация не ясна, то её сначала надо прояснить или, если хотите, конкретизировать.

– Ситуация сейчас как никогда предельно ясна, – невозмутимо ответил Малдер. – Ваш план по захвату планеты и уничтожению человечества уже не является тайной, скажу даже больше – он провалился!

– Вы в этом твёрдо уверены? – ровным, начисто лишённым интонаций голосом уточнил парламентёр, и от этого ещё больше стал напоминать человекоподобную куклу.

– Слушай ты… сволочь инопланетная…! – неожиданно вспылил мэр и попытался встать из кресла, но Малдер и Скалли снова положили ему руки на плечи и силой удержали в прежней диспозиции.

– Разве сегодняшняя демонстрация не является доказательством серьёзности наших намерений? – вступила в диалог Скалли.

– Мы догадывались, что решение о проведении рок-фестиваля было продиктовано вескими основаниями, правда, мы не знали, какими именно, – медленно, словно обдумывая каждое слово, произнёс Пургаускас. – Слишком уж поспешно проводилась подготовка этого незапланированного ранее мероприятия и, несмотря на поспешность, для его проведения у города нашлись деньги, и немалые деньги. Всё это было крайне нетипично для стиля работы московской мэрии. Сегодняшняя демонстрация силы, конечно, впечатляет, но что это даёт вам, землянам?

– Если мы сегодня с вами не договоримся, – уверенно продолжила Скалли, – то уже завтра в каждой стране, в каждом городе и посёлке, и даже в каждой забытой богом и правительством горной деревушке откроются специальные медицинские центры, через которые пройдёт всё население Земли! Подчёркиваю – всё, до последнего человека, даже если это будет новорождённый младенец! Мы выявим каждого носителя инопланетного разума и примем все меры, и если потребуется, то самые негуманные, для того, чтобы избавиться от вашего присутствия.

– Хм, а если люди не захотят посещать эти ваши специализированные центры?

– Тогда они будут уничтожены! – жёстко ответила Скалли. – Когда речь идёт о спасении цивилизации, не до сантиментов.

– «Каждая особь – это всего лишь небольшой сгусток мыслящей материи, которым во имя Великой цели можно и пожертвовать…», кажется, так принято выражаться в вашем мире? – не скрывая иронии, произнёс Малдер.

– Я так понимаю, что вы не стали ждать результатов сегодняшнего эксперимента, и правительства всех стран уже оповещены заранее, и армии ждут приказа начать карательные действия? Я не ошибся?

– Вы не ошиблись, – подтвердил Фокс, – вот только карательные действия будут применены только в крайнем случае, а в остальном Вы правы.

– Ну, это был «кнут», – криво усмехнулся Пургаускас, – но кроме «кнута» должен быть ещё и «пряник». Итак, что вы предлагаете нам, в случае если мы примем ваши условия?

Возникла пауза, во время которой парламентёр стал заметно нервничать и что-то подозревать.

– Хорошо! – прервал молчание Малдер. – Я не был уполномочен раскрывать все карты, но если Вы настаиваете, то я возьму ответственность на себя и скажу всё как есть. Правительства всех стран готовы прекратить финансирование по поиску и исследованию так называемой «тёмной материи», более того, эта тема будет объявлена псевдонаучной и после этого ни один уважающий себя учёный даже не подумает заниматься подобными исследованиями.

– Я вас услышал, – всё таким же бесцветным голосом произнёс референт. – Какие ваши гарантии?

– Когда на кону стоит сам факт существования всего человечества, вопрос о гарантиях мне кажется крайне неуместным! – вспылила Дана. – И вы не в том положении чтобы вести торг. Если называть вещи своими именами, то эту битву вы проиграли. Вы аутсайдеры! Мы предлагаем вам взаимовыгодное решение. Вы же сами предлагали решить проблему путём мирного диалога, так что давайте решать!

– Хорошо! – после недолгого раздумья произнёс парламентёр. – Мы принимаем ваши условия и с этой минуты объявляем срочную эвакуацию.

– Рада, что мы друг друга всё-таки поняли, – засияла Дана и, протянув для рукопожатия руку, шагнула навстречу помощнику-референту.

– Я тоже рад, – сдержанно произнёс Пургаускас и протянул свою руку. Однако вместо нежной девичьей ладони вдруг ощутил прикосновение холодного металла и сильный удар током. Пургаускас задёргался в конвульсиях и без сознания повалился на ковровое покрытие.

– Что Вы делаете? – сорвался на крик мэр. – Вы же сами говорили, что он парламентёр!

– Уже нет, – спокойно произнесла Дана, пряча электрошокер в карман. – Переговоры закончены, эвакуация объявлена, я только немного ускорила этот процесс.

– Зачем? – взвыл Солянин. – Вы же ставите под угрозу все наши договорённости!

– Зачем? – усмехнулась Скалли. – Я хочу точно знать, что инопланетные гости нас не переиграли.

– И как Вы это сделаете?

– А вот сейчас ваш референт очнётся и как на духу выложит нам все их потаённые мысли. Я боялась, что перед проведением эвакуации колонисты проведут «зачистку» сознания всех порабощённых ими землян. Теперь этого можно не бояться, так как источник информации у нас уже имеется, – и она указала рукой на бесчувственное тело референта.

В это время Пургаускас стал подавать первые признаки жизни.

– Посадите его в кресло, – распорядился мэр. – Я хочу с ним побеседовать.

Совместными усилиями Пургаускаса усадили в гостевое кресло, и Дана обтёрла ему лицо влажной салфеткой.

– Где я? – открыв глаза, с нескрываемым удивлением спросил референт.

– У друзей! – словами мультяшного героя ответила Скалли и впервые с момента начала командировки засмеялась.

В результате беседы с помощником-референтом спецагенты убедились, что план эвакуации звёздных колонистов не имеет «двойного дна», после чего стали собираться в обратную дорогу.

– Вы намерены перед убытием вернуться на «объект»? – поинтересовался мэр.

– Это необязательно, – ответил Малдер. – У каждого спецагента имеется «маячок», определяющий его местоположение в земном мире, поэтому вернуться в свой «тонкий» мир мы можем из любой точки. Для этого надо лишь волевое решение Высшего Совета, а оно будет принято с минуты на минуту.

– Хорошая работа! – произнёс Солянин, пожимая агентам руки на прощание. – У меня только один вопрос: скажите, а когда вы успели связаться с главами государств по поводу организации специальных медицинских центров?

– А мы и не связывались, – невозмутимо ответил Малдер.

– То есть, как не связывались? Значит всё, что вы говорили…

– Был чистой воды блеф, – перебила его Дана. – Мы с партнёром в свободное от службы время любим переброситься в покер, а там умение блефовать возведено в ранг искусства.

– У меня просто нет слов! – развёл руками мэр. – На прощанье я хотел бы сделать вам, господа, маленький презент.

– Спасибо, но нам запрещено принимать подарки, – скромно пояснила Скалли.

– Я думаю, что против этих подарков Высший Совет возражать не будет, – улыбнулся мэр, и по его сигналу секретарь внесла на подносе две небольшие вазы, изготовленные на заказ из тончайшего фарфора и стилизованные под древнегреческие чаши. В центре каждой из них был помещён групповой портрет Малдера и Скалли на фоне Московского Кремля. Портрет был выполнен цветной эмалью в стиле позднего сталинского реализма с неизменными атрибутами того времени: пятиконечной звездой, серпом и молотом, и в обрамлении пшеничных колосьев, перевитых алой лентой, на которой золотом поблёскивала надпись «Истина где-то рядом»!

Глава 17 Заключительная

В повседневных хлопотах и заботах лето пролетело незаметно, и в первый день сентября, когда осень лёгким касанием внесла в палитру московских лесопарков багрянец и позолоту, до обитателей «объекта» долетела новость: Президент Российской Федерации планирует посетить развлекательный центр «Тридевятое царство» с рабочим визитом.

– И когда ожидается визит высокого гостя? – уточнил Романов по телефону у пресс-секретаря Президента Игоря Пешкова.

– С десяти часов до полудня пятнадцатого сентября, – быстро ответил Пешков, и Романов по скорости и чёткости ответа догадался, что вопрос посещения «Тридевятого царства» в Кремле решён окончательно.

– Что именно планирует увидеть Президент на «объекте»? Может, подготовить для него на выбор один из кварталов?

– Это будет ознакомительный визит, – уточнил Пешков. – Посещение Президентом игровых кварталов не планируется – он к вам не за развлечениями едет. В основном его интересует готовность «объекта» к приёму посетителей и их безопасность.

– А неофициальная часть визита планируется?

– Планируется. В связи с тем, что в этот же день Президент с рабочим визитом должен вылететь в Китай, и у него нет времени возвращаться обратно в Кремль, обедать он будет у Вас на «объекте».

– Очень хорошо! Повара у нас замечательные, так что обед будет такой, что Президент и все остальные гости запомнят его надолго!

– Рано радуетесь! У нас очень строгие требования к приготовлению пищи, поэтому вашу кухню и весь ваш персонал будут тщательно проверять.

– Нас это не пугает, – пошутил начальник строительства.

– А никто пугать не собирается, – не принял шутки Пешков. – Где именно Вы планируете устроить приём?

– В Большом магическом дворце, – торопливо ответил Пётр. – Там как раз имеется зал для приёмов, вот там мы столы и накроем.

– Хорошо. Планируйте обед на пятьдесят персон. Список руководителей «объекта», приглашённых на обед, согласуйте с офицером ФСО[34].

– Я Вас понял.

– В таком случае до связи! – и пресс-секретарь Президента положил трубку.

Романов некоторое время задумчиво вслушивался в короткие гудки, словно ожидая продолжения разговора, потом тоже положил трубку на аппарат, у которого вместо наборного диска был герб в виде двуглавого орла и тихо произнёс:

– А никто и не испугался! Милости просим!

В этот же день Пётр Алексеевич собрал расширенное совещание, где большие и маленькие начальники были «одарены» целым букетом заданий по подготовке «объекта» к встрече Президента.

– Это вам не очередная проверка санитарной инспекции, – рокотал он, глядя на главного санитарного врача Татьяну Власенкову, – и не банальная ревизия аудиторов из Счётной Палаты! К нам едет сам Президент! И не один, а целой свитой помощников и специалистов. Всего полсотни голов!

После этих слов Скупому рыцарю – главному бухгалтеру «объекта» – стало плохо, и сидящий рядом с ним доктор Устименко был вынужден приводить его в чувство при помощи ватки с нашатырным спиртом.

– Лучше влейте ему в глотку дармового коньяка! – шёпотом посоветовал доктору сидящий слева от него Малюта Скуратов и передал доктору под столом фляжку с марочным коньяком. – Дармовщина на скрягу всегда благотворно влияла!

– Кроме всего прочего, – продолжал вещать начальственным басом Пётр, косясь взглядом на повара Хлебосельцева, – в Большом магическом дворце планируется праздничный обед! А посему Харитону Порфирьевичу, вместе с моим личным поваром приказываю удивлять гостей напитками и закусками сверх всякой меры!

– А продукты…? – несмело подал голос пришедший в себя Скупой рыцарь? – Продукты, государь, за чей счёт?

– Меню согласуете с офицерами ФСО, – невозмутимо продолжил Пётр. – Продукты в любом ассортименте и в любом количестве вам будут доставлены из Москвы согласно вашему предварительному заказу. Затраты, барон, отнесите на статью «представительские расходы»!

– А если…

– А если денег не хватит, – жёстко перебил главбуха Пётр, – я оплачу из своего жалованья!

– Государь! – подал голос Малюта Скуратов. – А по какому маршруту пойдёт президентская рать? Я ведь должен обеспечить безопасность высоких гостей.

– Думаю, что точкой отсчёта надо взять Золотые ворота: проведём Президента и его команду по маршруту, каким будут следовать посетители «Тридевятого царства». Конечная точка маршрута – Большой Магический дворец.

– Толково, – поддержал его думный дьяк Никита Зотов. – Только надо как-то обойти стороной недостроенные торговые ряды.

– Ох, уж мне этот долгострой! – скрипнул зубами Пётр. – Кто у нас отвечает за строительство торговых рядов?

– Хозяйка Медной горы, – шёпотом подсказал Матвей Казаков.

– Госпожа Медногорская! Где Вы? – раздражённо произнёс Пётр.

– Я здесь, Пётр Алексеевич! – произнесла статная рыжеволосая женщина с холёным лицом и зелёными, как малахит, глазами.

– Что скажете в своё оправдание, любезнейшая?

– Возведение торговых рядов отстаёт от графика, так как по Вашему указанию, Пётр Алексеевич, весь рабочий люд был переброшен на возведение фонтана «Каменный цветок» на площади перед Большим магическим дворцом.

– Хм, получается, что это я… ну, и как фонтан?

– Техническое оснащение фонтана готово, – привстал с места инженер Водяной. – И музыка, и подсветка – всё в лучшем виде.

– А вода? – насупил брови Романов.

– Насосы работают отлично, так что воды будет много! – заверил «бывший флотский» специалист. – В зависимости от времени суток, подсветка фонтана и конфигурация струй будут видоизменяться.

– Сейчас идёт отделка самоцветами центрального элемента фонтана – Каменного цветка, – уточнила Медногорская. – Думаю, что к приезду Президента мои камнерезы успеют покрыть лепестки лазуритом и выложить дно фонтана яшмой.

– Ну-ну, успевайте, – миролюбиво произнёс начальник строительства и скосил взгляд в сторону главбуха, который при упоминании самоцветов опять впал в обморочное состояние.

– Можно показать нашу санитарную часть, – предложил главврач Устименко. – Она у нас организована по последнему слову медицинской науки, а Президент всегда заботился о здоровье населения.

– Неплохая мысль, – одобрил Пётр. – А для большего комфорта можно доктора Баюна подключить: пусть он своими песенками создаст у высоких гостей благодушное настроение.

– Я лично с ним подготовлю «музыкальную» программу, – заверил начальника строительства Устименко. – До эйфории, понятное дело, доводить не будем, но состояние всепоглощающей радости обеспечим.

– Хорошо! – удовлетворённо кивнул головой Пётр. – Кто у нас отвечает за порядок на территории?

– Так все понемножку и отвечают, – опять подал голос думный дьяк Зотов. – Каждый на своём закреплённом участке и отвечает.

– Тогда сделаем так! Малюта!

– Я здесь, кормилец!

– Порядок на центральной улице от Золотых Ворот и до Большого магического дворца возьмёшь под свой контроль.

– Это как, государь, понимать?

– А как хочешь, но только чтобы центральная улица до последнего окурка была выметена, газоны подстрижены, заборы покрашены, тротуарная плитка уложена, что твой паркет!

– Могу обеспечить вдоль центральной дороги посадку три десятка розовых кустов, – предложил Яков Брюс.

– Магия? – уточнил Пётр.

– А как без неё? – развёл руками чернокнижник. – Розы будут благоухать по-настоящему, но недолго – часа три.

– А потом?

– Потом завянут и растворятся без следа, даже убирать будет нечего.

– Не надо! – нахмурился Пётр. – Обойдёмся без магии, а то у нас не Центр развлечений получится, а «потёмкинская деревня». Чем ещё удивлять будем?

– Может, метро покажем? – осторожно предложил Груздь – главный гном в облике пожилого шахтёра. – Станция хоть и небольшая, но оформлена на загляденье.

– Да уж, на загляденье! – тихо произнёс Скупой рыцарь. – Смету оприходовали до последней копеечки!

– Всё, что вы, соратники мои верные, предлагаете, я включу в план посещения, – задумчиво произнёс начальник строительства, – но хочется высоких гостей удивить чем-то необычным, колоритным! Я бы даже сказал – сказочным! Нет в нашей программе изюминки.

– Так выше головы не прыгнешь! – подал голос Малюта Скуратов. – Что успели смастерить, то и есть!

– Думайте! – продолжал настаивать Романов. – Думайте! Мне нужно что-то особенное!

– Может, устроим народное гулянье? – привстал со своего места Матвей Козаков. – Ну, там, качели-карусели, девки в кокошниках!

– Ага! Девки! – откликнулся Скуратов. – Ты бы ещё цыган с дрессированным медведем предложил!

– А что не так? – не отступал Казаков. – Красочно, и с национальным колоритом!

– Охрана Президента будет против большого скопления людей, – заметил полковник Гуров. – Не пройдёт!

– Не пройдёт! – эхом повторил Романов. – И это не пройдёт и то не пролезет!..

– Да не парься ты, государь! – отозвался думный дьяк Никита Зотов. – На то мы здесь и собрались, чтобы думу думать. Авось что-нибудь и сочиним!

– Опять это ваше русское «авось»! – пробормотал Скупой рыцарь. – Всё должно быть заранее рассчитано, всё должно быть точно, как в годовом бюджете! А вы – не парься, государь!

– Не парься! – нараспев повторил Яков Брюс. – А ведь в этом что-то есть! Пётр Алексеевич! А ведь это наш шанс.

– Яков Вилеммович! – сверкнул глазами Романов. – Ты, конечно, человек учёный, но меня твоя многозначительная недосказанность порой просто выводит из себя! Ты или говори самую суть или… иди в баню!

– Так ведь и я о том же, Пётр Алексеевич! – обрадовался чернокнижник. – В баню! Предлагаю устроить Президенту посещение русской бани!

– Да тебе, Яков, без твоего кудлатого парика никак сентябрьским солнышком голову напекло! – вскипел Пётр.

– Или вчерашняя бражка из головы не выветрилась! – поддакнул Малюта Скуратов – вечный соперник и оппонент главного специалиста по магическим технологиям.

– И как ты себе это представляешь? – скрипнул зубами Пётр. – Вся президентская рать нагишом Президента веничком охаживает, а офицеры ФСО на каменку водичку плещут? Да и нет у нас на «объекте» русской бани…

– Ну, за полмесяца, государь, ежели прикажешь, то я тебе не только баньку срублю, а цельный банный комплекс отгрохаю! – подал голос Илья Муромец – чернобородый богатырь, одетый в расшитую рубаху и холщовые шаровары. – Мои руки не токмо к мечу али булаве привычны, но и плотницкий топор держать умеют, потому как я есть крестьянский сын. Вы меня только подходящим материалом обеспечьте!

– Да не согласится он, – нерешительно возразил Романов. – Нашли чем Президента удивить – сауной!

– Согласится! – возразил доктор Устименко. – Если поведём его в банный комплекс сразу после посещения санитарной части и представим это мероприятие как часть новейшей лечебной программы для широких слоёв населения, разработанной нашими специалистами на основе народных методов врачевания и последних достижений современной медицины.

– Да и не сауна это будет, а настоящая русская баня! – получив неожиданную поддержку, воспрянул духом Яков Брюс. – Баня со всеми её народными тайнами и премудростями.

– Ох, что-то вы, други мои, намудрили! – почесал затылок Пётр. – Ох, намудрили!

– Не намудрили, а целенаправленно реализуем народную мудрость в современных реалиях, – подытожила доктор Таня. – Вот так прямо Президенту и скажем!

– Нужен банщик! – подал голос Горыныч, впервые приглашённый на такое важное совещание и потому чувствовавший себя не совсем в своей тарелке. – И не просто хороший банщик, а кудесник банного промысла. Я со своей стороны конечно наддув в каменку обеспечу, а вот парить я не мастер!

– Кто у нас по баням главный специалист? – снова взял в свои руки бразды правления Пётр.

– Домовой! – подсказал думный дьяк. – Домовой частенько летом в баньке обретается, ему и карты… то есть веник в руки.

– Где у нас Домовой? – рыкнул Пётр. – Али не пригласили?

– Пригласили, мин херц! – откликнулся сидящий по правую руку референт Алёшка Меньшиков. – Я, государь, печёнкой почуял, что нужда в нём будет, оттого из-под печки его намедни и выдернул.

– Здесь я, Пётр Ляксеич! – поднялся с места заросший бородой до самых глаз мужичок в старомодном шушуне. – Здесь! Есть на примете у меня банщик, можно сказать, парных дел мастер – Кузьма Мочалов из Муромского уезда.

– Знаю такого, – подтвердил Илья Муромец. – Знатный банщик. Он с испокон века в Муромских лесах углежогом был. С виду старичок дряхлый, что твой пень замшелый, а как после рабочего дня баньку истопит, да дубовым веничком взмахнёт, и травяным духмяным настоем на каменку брызнет…! Эх, вспомнить и то приятно, а уж попариться у него – это слаще мёда. Любую хворь болезную из тела изгоняет!

– Одно плохо, – снова подал голос Домовой, – матерщинник он страшный, и никак его от этого дела отучить невозможно. Уж я его и пугал, и заикание насылал, да только никакого толку от этого не было. Он когда заикаться начал, то ещё больше материться стал, и слова его пакостные какое-то особое звучание приобрели. Пришлось наговор снять.

– Ну, проблему сквернословия я решу, – снова подал голос Яков Брюс. – У меня этот банщик будет выражаться в высшей степени прилично, как английский лорд!

– Уговорили! – махнул рукой Пётр. – Приговариваю – бане быть! А пойдёт в неё Президент или ограничится внешним осмотром – это уже второй вопрос. На всякий случай баню перед приездом комиссии истопить, веники заготовить, банщика Кузьму Мочалова моим приказом на «объект» доставить и ввести в штат на постоянной основе.

– А если… – жалобно заблеял Скупой рыцарь.

– Если не будем укладываться в смету, то после отъезда комиссии эту должность сократим.

– На каком основании? – поинтересовался думный дьяк Никита Зотов.

– На основании внедрения принципов оптимизации, – уверенно ответил Пётр. – Сейчас это модно.

На том и порешили.

До визита оставалось ровно четырнадцать дней и ночей. Ой, что-то будет! Спаси и сохрани!

Скоро сказка сказывается, да не скоро торговые ряды строятся. Через две недели нервное напряжение на «объекте» достигло апогея. Начальник строительства сам работал без отдыха и других понуждал работать в том же темпе. К началу визита высокой комиссии все сотрудники «объекта» уже наяву грезили о выходном дне, когда смогут всласть отдохнуть и выспаться. Даже Горыныч, который привык работать в три смены, и тот запросил у начальника пощады.

– Можешь гнать меня в три шеи, – жаловался он мастеру участка Ивану Добромолодцеву, – но я уже ни лап, ни хвоста не чувствую! Или давай выходной или я за себя не ручаюсь!

– Потерпи, Горыныч! – увещевал Добромолодцев, опасливо косясь на подчинённого. – Всего-то осталось день простоять, да ночь продержаться, а потом я тебя в отпуск отпущу. Хочешь, в Крым лети, али на Кавказ!

– Сил нет, как хочу! – пыхтел Горыныч. – Так и быть, ещё сутки потерплю, а потом на Кавказ рвану!

– В санаторий, нервишки лечить?

– Нет! В горы, в самые что ни на есть места глухие, да заповедные полечу. Буду дикарём отдыхать.

– Зачем же дикарём? – удивился мастер. – У нас на «объекте» очень даже хорошие путёвки имеются.

– Не нужны мне ваши санатории да пансионаты! – гудел трёхголовый кладовщик. – Прилечу на Кавказ, приму истинное обличие и буду цельный месяц огнём пыхать, да горных козлов живьём жрать!

– Ну-ну, отведи душу, – соглашался Добромолодцев, мысленно сочувствуя персоналу заповедника, который Горыныч облюбует на время своего отпуска.

День посещения комиссией развлекательного центра «Тридевятое царство» выдался на удивление тёплым и солнечным. «Золотые ворота», накануне покрытые фальшивой позолотой, поражали воображение и обильно плодили «солнечных зайчиков».

В этот сентябрьский день, начальник строительства, одетый по такому торжественному случаю в строгий однобортный костюм из тончайшей английской шерсти и белоснежную рубашку голландского полотна, вместе со свитой из двенадцати руководящих работников «объекта» встречал Президентский кортеж, выйдя за белокаменные стены.

Ровно в десять часов кавалькада чёрных лимузинов с тонированными стёклами въехала на парковочную площадку и остановилась напротив мраморной лестницы, ведущей по насыпному холму вверх, к «Золотым воротам». Романов хотел было что-то сказать Малюте Скуратову, но в этот момент дверцы машин словно по команде открылись, и из них как горох посыпались офицеры ФСО.

К всеобщему удивлению, лимузин с Президентом оказался в кавалькаде не первым, как считали встречающие, а предпоследним. Президент легко вышел из бронированного автомобиля и, застёгивая на ходу костюм, направился к возвышавшемуся над толпой подчинённых Романову.

– Здравствуйте, Пётр Алексеевич! – с улыбкой произнёс Президент и с чувством пожал Романову руку. Рукопожатие было волевым и крепким.

«Однако!» – подумал про себя Пётр, незаметно массируя правую ладонь, но вслух произнёс:

– Добро пожаловать, господин Президент!

– Давайте без титулов, – пошутил Президент, – по-свойски! Не возражаете?

– Не возражаю! – выдохнул начальник строительства и жестом пригласил гостей на поблёскивающие полированным мрамором ступени лестницы.

Как только Президент и следовавший от него по правую руку Романов встали на лестницу, ступени дрогнули и мягко понесли гостей на вершину холма.

– Не ожидал! – засмеялся Президент и опёрся на плечо офицера в морской форме, неотступно следующего за Президентом, сжимая в правой ладони ручку «ядерного чемоданчика», – А ещё сюрпризы будут?

– Будут! – кивнул головой Пётр. – Вы же не просто очередную стройку инспектируете, а въезжаете сейчас в самую настоящую сказку.

Створки «Золотых ворот» гостеприимно распахнулись и пропустили гостей на территорию развлекательного центра.

– Вообще-то лестница должна была остановиться возле самых ворот, где посетители должны приобретать входные билеты, – пояснил Пётр, – но сегодня мы Вас провезём мимо кассы.

– Меня это не удивляет, – серьёзно ответил Президент. – У нас в России половина доходной части бюджета идёт мимо кассы.

– Воруют? – посочувствовал Пётр.

– Воруют, – пожаловался Президент. – Воруют и меры не знают.

– Мне это знакомо, – кивнул Пётр. – Я раньше казнокрадов на Красной площади за ребро на крюк вешал.

– Сейчас время не то, – тяжело вздохнул Президент. – В просвещённой Европе не поймут! Порой пресловутая политическая толерантность ситуацию до абсурда доводит. Теперь даже если ты проворовавшегося чиновника не на лобное место тащишь, а в суд, то ты всё равно диктатор и деспот. Вот и получается, что в цивилизованном государстве преступника нельзя ни за ребро подвесить, ни в сортире замочить!

В это время лестница остановилась, и пытливому взору гостей предстало круглое, как блюдце, озеро, на зеркальной глади которого меж цветущих кувшинок величаво парами скользили белые лебеди.

– Я один это сказочное представление вижу? – удивился Президент и ткнул пальцем в лебединое озеро.

– Ну что Вы! – воскликнул Пётр. – Это ещё никакая не сказка. И лебеди и озеро – настоящие. Сказка будет впереди. Хотя, если быть до конца откровенным, то без магии здесь дело не обошлось. Видите на бережку под плакучей ивой притаился домик из дикого камня? Так вот в этом домике самая настоящая ведьма живёт.

– Неужели? – удивился Президент.

– Уверяю Вас, – с серьёзным видом ответил Пётр. – Мы её специально на берегу озера поселили. Посетителям она будет на картах и кофейной гуще предсказывать недалёкое будущее, а в свободное от предсказаний время магическими наговорами воду в озере очищать.

– Толково, – одобрил Президент. – А куда эта тропинка ведёт?

– Если идти по этой дорожке, то попадём в административную часть центра развлечений. Посетителей туда мы допускать не будем, это, так сказать, наше закулисье. Посетители, ступив на эту тропинку, будут попадать в выбранную ими сказку или, как мы привыкли говорить, в сказочный квартал.

– Но меня, надеюсь, Вы в своё закулисье допустите? Очень хочется посмотреть, как у Вас система управления устроена.

– Всё к вашим услугам, – склонил голову Пётр. – Всё, что есть, покажем, ничего не утаим, – и после этих слов дал знак рукой главному специалисту по магическим технологиям.

– По тропинке мы пешком не пойдём, – пояснил Романов, – потому как у нас для этой цели транспорт имеется.

В этот момент тропинка словно подёрнулась туманом, а когда туман улетучился, то взору гостей предстала мощёная камнем дорога, на которой стояла самая настоящая карета, запряжённая цугом четвёркой белых лошадей.

– Прошу! – и Романов самолично распахнул дверцу кареты.

– А в тыкву не превратится? – то ли в шутку, то ли в серьёз поинтересовался Президент.

– Не сейчас! – заверил его начальник строительства. – Гарантия на три часа.

– А потом?

– Потом даже утилизировать не придётся, – охотно пояснил Пётр. – Просто растворится и даже тыквы не останется!

– И в чём секрет? – недоверчиво спросил Президент.

– Секрета никакого нет, – улыбнулся Романов. – Просто на территории «объекта», кроме уже известных, действуют ещё и другие физические законы, да и химические реакции здесь протекают по-другому и с другой скоростью. Можно сказать, что здесь «другая» реальность, которую люди привыкли называть магией.

– То есть колдовство на самом деле никакое не колдовство, а результат определённых химических реакций?

– Это, конечно, упрощённое понимание магии, но можно сказать и так.

– А в народном хозяйстве прикладное применение магических технологий возможно? – продолжил тему Президент, усаживаясь в карете на сафьяновые подушки.

– Возможно, но это очень дорого обходится и на практике получается невыгодно. Например, можно наколдовать и на столе появится хлебный каравай, но если разобраться, то на его создание будет затрачено столько магической энергии и сил, что проще пойти проверенным путём, то есть замесить тесто и испечь его в печи.

– Я Вас понял, – кивнул головой Президент. – А какой у нас маршрут?

– Сначала сделаем обзорную поездку по административной части «объекта», а потом предлагаю посетить санитарную часть, в которой лечатся наши сотрудники.

– Я так понимаю, это лечебное заведение тоже не простое?

– В каком-то роде, но в основном мы лечим по методике народной медицины с использованием последних научных достижений.

– Это как? – удивился Президент. – Я что-то себе плохо представляю знахарку в паре с современным томографом.

– Томографа у нас нет, – вздохнул Романов. – Ещё не обзавелись, но кое-что в активе имеем. Да Вы сейчас всё сами увидите, мы как раз к санитарной части подъезжаем.

У ступеней крыльца санитарной части в хрустящих от крахмала халатах и праздничных причёсках выстроился весь персонал во главе с доктором Устименко.

Президент поздоровался с главврачом за руку, а младший медицинский персонал одарил белозубой улыбкой, отчего медсёстры залились румянцем, так как каждая из них президентскую улыбку истолковала как личное послание в свой адрес.

– Показывайте, что у Вас здесь такого удивительного, – надевая белый халат, благодушно произнёс Президент.

– С вашего разрешения, господин Президент, мы сейчас Вас подвергнем необременительной, но очень полезной процедуре, – вежливо, но в то же время очень убедительно предложил Устименко.

– Ну, если это не больно, то я согласен, – пошутил Президент. – А что это у вас тут за музыка звучит? Я такую раньше никогда не слышал, очень… очень необычная, прямо в самую душу проникает…

После этих слов Президент прикрыл глаза и расслабленно опустился на стул, заботливо подставленный Ингой Зайоц – молоденькой медсестрой с фигурой манекенщицы и зовущим взглядом одинокой женщины. Офицеры охраны тоже глубоко вздохнули и, прислонившись к стене, закрыли глаза.

«То, что сейчас происходит – вопиющее нарушение всех правил безопасности, – отметил про себя Романов. – Сейчас Президента можно брать голыми руками и никто из охраны даже не дёрнется! И как я на такую авантюру согласился?»

А в это время Василий Баюн, воодушевлённый ответственным заданием, старался изо всех сил. Песнь его была настолько гармоничной и одухотворяющей, что даже стоящие на улице охранники и сопровождающие Президента лица неожиданно ощутили прилив радостного возбуждения.

Минут через пять Президент открыл глаза и без стеснения с хрустом потянулся.

– Хорошо тут у вас, – улыбнулся он, не ведая об истинном назначении процедуры. – Я как будто всласть выспался и помолодел лет на десять. Настроение просто отличное! Хочется жить и работать!

– То ли ещё будет, – тихонько шепнула ему Инга Зайоц и, не удержавшись, показала в улыбке свои белоснежные зубки. Президент по достоинству оценил эту демонстрацию.

– Хочется жить и…! – повторил он и осёкся, поймав зовущий взгляд медсестры.

– Это только начало процедуры, – уточнил Владимир Афанасьевич и словно бы случайно вклинился между Президентом и медсестрой. – Сгинь! – прошипел он в розовое женское ушко. В ответ Инга невинно заморгала длинными ресницами и нехотя отступила на полшага в сторону.

– Сказка только начинается? – улыбнулся абсолютно счастливый Глава государства.

– Если быть точным, – невозмутимо продолжил главврач, – она сейчас в самом разгаре! Впереди у нас банные процедуры.

– Баня? – удивился Президент.

– Баня! – подтвердил начальник строительства.

– Это так необычно! – восхитился Глава государства. – Где я только ни бывал, но вот баней меня ещё никто не угощал.

– Это не просто место для помывки персонала и пациентов, – снова взял слово Владимир Афанасьевич. – У нас термальные лечебные процедуры проводит известный народный целитель Кузьма Мочалов, можно сказать, кудесник пара и берёзового веника.

– Вы меня заинтриговали, – произнёс Президент осматривая огромный бревенчатый сруб. – Это и есть ваша баня?

– Она самая! – подтвердил Романов. – Снаружи кедровые брёвна, а внутри предбанник и парная для приятного запаха липовой доской обшиты.

– Составите компанию? – развеселился Президент и ткнул Романову пальцем в грудь.

– С большим удовольствием! – радостно произнёс начальник строительства и тут же одним движением освободился от ненавистного галстука.

Через час обессиленные, но довольные, они сидели за дубовым столом в комнате отдыха и пили чай из медного, опоясанного медалями самовара. Стол был густо уставлен расписными деревянными блюдами и глиняными плошками с липовым, цветочным и гречишным мёдами, розетками из тончайшего фарфора с вишнёвым, малиновым, облепиховым и земляничным вареньем, а также с засахаренными фруктами и свежеиспечёнными кренделями.

– Хорошо-то как! – прихлёбывая из большой глиняной кружки травяной чай, произнёс Президент. – Душевно!

– Ага! – согласился Романов, утирая раскрасневшееся лицо расшитым полотенцем. – Это Вы точно подметили – душевно!

– И банщик у Вас, Пётр Алексеевич, славный, только немного странный.

– Странный?

– С чудинкой он у вас. С виду исконно русский старичок. При встрече сказал мне: «Милости просим»! А как только взял веник, то неожиданно перешёл на чисто английский язык. И как начал на йоркширском диалекте шпарить… без остановки! Иногда, правда, допускал вкрапления в свою речь понятных мне выражений типа «ёшкин кот», «хрен редьки не слаще», «ёкарный бабай», и ещё что-то про хромую кобылу. А когда закончил парить, то по старинному обычаю поклонился мне в пояс и на чисто русском языке произнёс: «Доброго Вам здоровьица! Заходите ещё»!

– У нас на «объекте» много странностей, – уклончиво ответил Пётр, – но ведь и место это не простое – сказочное!

– Скоро сказка сказывается, да о регламенте забывать не следует, – заметил Президент. – Мне сегодня ещё в Китай лететь, так что давайте продолжим программу посещения. Итак, что у нас на очереди?

– На очереди у нас посещение Большого магического дворца и торжественный обед.

– Где обедать будем?

– Там же, во дворце.

– Предлагаю сократить официальную часть и перейти к торжественной, то есть к застолью, а то мы с вашей чудесной баней выбились из графика.

– Надеюсь, Вы об этом не жалеете?

– Ну что Вы, Пётр Алексеевич! У меня после парилки настроение приподнятое, можно сказать, праздничное! Лично я приёмом очень доволен.

«Ещё бы ты не был доволен! – подумал Романов. – Баюн уже второй час голосит без перерыва! Надо бы Василию Тимофеевичу премию выписать, да и банщика этого, знатока английского языка, не забыть поощрить. Эх! Ёкарный бабай! Триста лет после моего правления минуло, а ничего в этом чиновничьем мире не меняется».

Обед проходил в приёмном зале Большого магического дворца – в самой его сердцевине, щедро украшенном мрамором, бронзой и настоящей позолотой. С потолка зала приёмов словно спелые виноградные гроздья свисали шесть огромных электрических люстр богемского стекла, свет из которых, дробясь и переливаясь, празднично играл на мраморных панелях и натёртом до зеркального блеска дубовом паркете.

Банкетные столы были специально установлены напротив огромных сводчатых окон, через которые открывался прекрасный вид на площадь и фонтан «Каменный цветок», переливающийся под музыку всеми цветами радуги.

К большому огорчению шеф-повара Хлебосольцева, который являлся ярым сторонником обильного застолья, когда «…на столах должно быть всё и в больших количествах», обед был выдержан в сугубо европейской манере: блюда подавались порционно, в определённой последовательности.

– Не по-русски это! – ворчал Харитон Порфирьевич. – Тянут в час по чайной ложке, словно мы крохоборы какие! Ну что это за приём? Нет в нём ни широты, ни размаха.

– Зато есть качество подаваемых блюд, – с неистребимым немецким акцентом оппонировал ему Вильгельм Вюрст – личный повар Романова, поборник немецкой кухни и порядка.

– Всё, что Вы, уважаемый коллега, называете «широтой русской души», есть не что иное, как купеческие замашки, которые к официальному приёму не имеют никакого отношения.

– Хороший ты парень, Вилли! – вздыхал Хлебосольцев. – Готовишь знатно, и в кулинарии разбираешься как бог, сотни рецептов наизусть помнишь, а всё равно тебе нас, русских, не понять! Изобилие на столе – это не купеческие замашки! Это наша национальная традиция!

– Пить водка – вот ваша национальная традиция! – ершился Вюрст. – Много водка – мало закуска!

– Врёшь, немец! – горячился Порфирьевич. – Наш народ, конечно, выпить не дурак, но и закусить он тоже любит! Если, конечно, есть чем.

– А когда нечем?

– Когда нечем, то мы рукавом занюхиваем.

– О, да! Ру-ка-вом! В этом вы, русские, есть большие оригиналы!

В это время начальник строительства поднялся из-за стола во весь свой огромный рост и, покачивая в такт словам кубком, вмещающим в себя без малого пол-литра бургундского, провозгласил тост:

– Друзья мои и соратники! Чтобы приблизить этот радостный день, вами много пота, а порой и слёз пролито. Вы много и упорно трудились на «объекте», который за время строительства для всех нас стал второй родиной. Без вашего трудолюбия и упорства никогда бы в недрах «объекта» не гудело метро, не блистали бы «Золотые ворота», не искрился и не звучал новый чудо-фонтан. Да и этого прекрасного дворца не было бы, если бы не…

На этом месте Романов неожиданно запнулся в поисках подходящего слова и неожиданно для себя расчувствовавшись, украдкой смахнул непрошенную слезу. Президент чутко уловил ситуацию и поднявшись с места, продолжил тост:

– …Если бы не ваши умелые руки и беспокойные сердца! За вас! За весь трудовой коллектив «объекта», который позволил сказку сделать былью!

– Виват! – подхватил референт Алёшка Меньшиков.

– Виват! – с чувством гаркнули пятьдесят глоток, и хрустальные люстры отозвались тревожным звоном.

Первую чарку, как и положено, все выпили до дна, даже Президент, который был известен как приверженец трезвого образа жизни, но сегодня изменил своему правилу. Гарант Конституции подцепил на вилку солёный огурчик с маринованными колечками лука и аппетитно захрустел закуской.

– А это у вас что за рыбка? – поинтересовался он у Романова, потянувшись вилкой к мастерски сервированному рыбному блюду. – Норвежская селёдка?

– Это байкальский омуль, – с готовностью подсказал Романову на ухо метнувшийся к столу Хлебосольцев.

– Омуль! – эхом отозвался Романов. – Вчера самолётом по спецзаказу из Иркутска доставили.

– А рядом с омулем свежеиспечённый хариус, – продолжал шептать на ухо шеф-повар. В ответ Романов нервно дёрнул щекой, дескать, исчезни, без тебя разберусь. Хлебосольцев поспешно ретировался, но на Петра Алексеевича не обиделся. Накануне он незаметно для своего коллеги Вилли Вюрста посетил кухню и в тайне от него внёс в сценарий приёма кое-какие изменения.

Тосты следовали один за другим, и постепенно атмосфера официального приёма стала уступать радостной безалаберности дружеских посиделок. Наконец для Хлебосольцеваа наступил момент истины, и он, взмахнув белым платком, дал официантам знак на вынос главного блюда. Под торжественные звуки невидимого духового оркестра в зал внесли и водрузили в центре стола огромное блюдо.

– Это что за Стенька Разин? – злобно зашипел Вюрст.

– Какой Разин? – не понял Порфирьевич.

– Я хотеть сказать, что это за русская вольность? Кто позволил изменить сценарий приёма?

– Я изменил, – чистосердечно признался Харитон. – Самовольно!

– Зачем так делать?

– Люди голодные, – просто и доходчиво пояснил Хлебосольцев. – Не мог я допустить, чтобы гости от меня не солоно хлебавши ушли.

– Я после такого умывать руки, – обиженно произнёс Вилли. – Потому как это есть открытый волюнтаризм.

– Нет! – замотал головой Порфирьевич. – Это не волюнтаризм, это запечённая в русской печи гречневая каша со свиными шкварками и телячьей требухой. Попробуй, Вилли! Пальчики оближешь!

– Ну вот, это по-нашему, по-русски! – обрадовался Президент, учуяв запах нового блюда и отодвигая от себя тарелку с карпаччо из лосося.

Каша действительно пришлась всем по вкусу, и вскоре блюдо опустело.

– После такого обеда я не только в Китай готов лететь! – тяжело откинувшись на резную спинку стула, произнёс Президент.

– Предстоят нелёгкие переговоры? – вроде бы невзначай поинтересовался Пётр, и при этом незаметно сделал знак Якову Брюсу.

– Восток – дело тонкое, – уклончиво ответил Президент. – Никогда не знаешь, что скрывают азиаты за своими вежливыми улыбками.

– Тогда позвольте Вам презентовать маленький сувенир на удачу, – и с этими словами Пётр с ловкостью фокусника выудил из-под стола нефритовую матрёшку, которую ему за мгновенье до этого передал Яков Брюс.

У матрёшки были узкие, явно китайские глаза, и загадочная улыбка.

– Нефрит. Китайцы очень ценят этот камень. Перед началом переговоров передайте матрёшку главе китайских переговорщиков, – пояснил Романов.

– Я буду вести переговоры с их Премьером, – уточнил Президент. – А это очень умный и опытный политик.

– Тем лучше! – обрадовался Пётр. – Всегда лучше иметь дело с главным заказчиком, чем с посредниками. А теперь попрошу Вас запомнить следующее: как только китайский Премьер возьмёт матрёшку в руки, Вы мысленно произнесите: «Отныне ты в моей власти»!

– Магия? – с подозрением спросил Президент.

– Ну что Вы! – отводя глаза в сторону, оправдывался Пётр. – Какая там магия? Разве бы я посмел! Простой заговор на удачу. Считайте это обыкновенным талисманом.

– Одной матрёшки мало, – усмехнулся Президент. – У меня намечено шесть важнейших вопросов и по каждому желательно получить от китайской стороны согласие.

– Мы уважаем наши национальные традиции, господин Президент, – невозмутимо произнёс Пётр. – И, несмотря на то, что эта матрёшка не из русской берёзы, а из нефрита, внутри неё есть ещё пять маленьких подружек. Итого – шесть талисманов, на все переговоры хватит!

– И каждый раз мне надо повторять магическую фразу про власть над китайским партнёром? – лукаво улыбаясь, уточнил Президент.

– Это необязательно, – вклинился в разговор, стоящий за спиной Яков Брюс – главный специалист по применению магических технологий. – Достаточно того, что ваш визави поставит перед собой все шесть матрёшек в ряд по ранжиру, а он это обязательно сделает, и тогда переговоры пройдут «…конструктивно, в дружеской атмосфере»!

– Я всё понял. За этот талисман вам, господа, отдельное спасибо, – серьёзно произнёс Президент и спрятал матрёшку в карман. – России сейчас удача бы не помешала! Очень! Очень нужен выход на азиатский рынок! Особенно сейчас, в условиях экономического кризиса.

– Кризисы приходят и уходят… – многозначительно произнёс Пётр.

– …а Россия остаётся! – закончил Президент и встал из-за стола. – Благодарю Вас за чудесный обед и дельный совет.

Напоследок, покидая территорию «Тридевятого царства» Президент с удовольствием прошёлся по ухоженной берёзовой аллее, не подозревая о её истинном назначении. Трогательные своей первозданной чистотой берёзки появились в последний момент в результате магических усилий Якова Брюса, дабы скрыть от глаз высокой комиссии недостроенные торговые ряды.

Прав был Пётр Алексеевич, говоря о том, что и через триста лет в нашем мире мало что изменилось.

Вот так мы и живёт – то ли в сказке, то ли наяву, кто по правде, да по совести, а кто по понятиям, да по неписаным правилам. И при всём при этом живёт в душе каждого россиянина наивная надежда на внезапное чудо, негаданное везение и нежданную удачу – на эту славную русскую тройку, на неистребимую русскую халяву.

А чему, собственно, Читатель, ты удивляешься? Это ведь наша с тобой Россия! Её, матушку, умом не понять! Многие пробовали – не получилось.

И ты, Читатель, не пытайся. Не получится!

Примечания

1

Бачив (укр.) – видел. (Здесь и далее примечания автора).

(обратно)

2

Треба (укр.) – нужно.

(обратно)

3

Зараз мы с ними побалакаем. (укр.) – сейчас мы с ними поговорим.

(обратно)

4

Погуторим (укр.) – поговорим.

(обратно)

5

Рыжьё (уголовный жаргон) – золото

(обратно)

6

Тикайте (укр.) – убегайте.

(обратно)

7

Зараз (укр.) – сейчас.

(обратно)

8

До побачанья (укр.) – до свиданья.

(обратно)

9

Разумию (укр.) – думаю.

(обратно)

10

Шибко (укр.) – сильно.

(обратно)

11

Коханая (укр.) – любимая.

(обратно)

12

Cховали (укр.) – спрятали.

(обратно)

13

Ви́ктор Васи́льевич Гри́шин (18.09.1914 – 25.05.1992 гг.) – советский партийный и государственный деятель, первый секретарь Московского городского комитета (горкома) КПСС.

(обратно)

14

Finite la commedia (итал.) – комедия окончена.

(обратно)

15

Кичман или кича (уголовный жаргон) – тюрьма и другие места лишения свободы.

(обратно)

16

Уркан, он же уркаган или урка (уголовный жаргон) – уголовник. В основе слова лежит сокращённое название уголовного розыска – УР. Таким образом уркаган или урка – означает лицо сознательно ставшее на криминальный путь, данные на которое имеются в материалах уголовного розыска.

(обратно)

17

Клифт (уголовный жаргон) – пиджак. Выражение «клифт полосатый» означал специальную одежду полосатой расцветки, в которую одевали идущих по этапу каторжан.

(обратно)

18

Крыша у Вас не течёт? – условная фраза, на уголовном жаргоне обозначающая надёжность заведения от полицейских облав.

(обратно)

19

Фармазонщица (уголовный жаргон) – мошенница.

(обратно)

20

Будь ласка, заспивай ещё трошки. (укр.) – Пожалуйста, спой ещё немножко.

(обратно)

21

Парубок (укр.) – юноша.

(обратно)

22

Дивчина (укр.) – девушка.

(обратно)

23

Зробыть (укр.) – сделать.

(обратно)

24

Щипач – на воровском жаргоне означает карманный вор.

(обратно)

25

Котлы (уголовный жаргон) – часы

(обратно)

26

забижать (укр.) – обижать.

(обратно)

27

Фарт (уголовный жаргон) – удача.

(обратно)

28

Горбатого лепишь (уголовный жаргон) – обманываешь, сознательно говоришь неправду.

(обратно)

29

Шмонать (уголовный жаргон) – обыскивать.

(обратно)

30

Шпалер (уголовный жаргон) – пистолет.

(обратно)

31

Масть (уголовный жаргон) – имеется в виду «воровская масть», то есть криминальная специализация – «домушники» или «форточники» – это квартирные воры, «щипачи» – карманные воры, «фармазонщики» – мошенники и т. д.

(обратно)

32

Помыл (уголовный жаргон) – украл, тайно похитил.

(обратно)

33

«Чёрный дельфин»– название печально известной в криминальных кругах колонии для пожизненно осуждённых.

(обратно)

34

ФСО – Федеральная служба охраны.

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ 1 Жили-были без прописки

  Глава 1 Портал открывается

  Глава 2 Как всё начиналось

  Глава 3 Скоро сказка сказывается

  Глава 4 Несколько эпизодов из жизни начальника строительства

  Глава 4 Там на неведомых дорожках…

  Глава 5 Не всё спокойно в Датском королевстве

  Глава 6 Романсы и финансы

  Глава 7 Там на неведомых дорожках… (Продолжение)

  Глава 8 Ничего личного – просто бизнес!

  Глава 9 Там на неведомых дорожках… (Окончание)

  Глава 10 Сказка об Оловянном Солдатике

ЧАСТЬ 2 Жизнь, как в сказке или фантомы повседневности

  Глава 1 Жёлтая чума

  Глава 2 Игра в напёрстки

  Глава 3 Сказка об Оловянном Солдатике (Окончание)

  Глава 4 Ещё раз о любви, профессиональной пригодности и национальном вопросе

  Глава 5 О плюрализме мнений, бесплатной медицине и профилактики народных волнений

  Глава 6 Ночь восхождения зелёной луны или свободный вечер в «Зазеркалье»

  Глава 7 К вопросу о культурных ценностях

  Глава 8 О магии, женской доверчивости и новых тенденциях в кадровой политике

  Глава 9 Корпоративный дух

  Глава 10 «Апокалипсис» наших дней

ЧАСТЬ 3 Театр абсурда или жизнь по законам мегаполиса

  Глава 1 На чужой территории

  Глава 2 Месть падших

  Глава 3 Рекогносцировка на чужой территории

  Глава 4 Месть падших (Продолжение)

  Глава 5 Большие хлопоты маленького семейного торжества

  Глава 6 Любо братцы любо или производственные перипетии квартала кладоискателей

  Глава 7 МЕТРО-2015

  Глава 8 Тайна Города Мастеров

  Глава 9 Вторая молодость

  Глава 10 Смачный понедельник

  Глава 11 Прогулка в Одесском квартале

  Глава 12 Визит вежливости на Молдаванку

  Глава 13 Вторжение. Без объявления войны

  Глава 14 Вторжение. Скрытая угроза

  Глава 15 Вторжение. Направление главного удара

  Глава 16 Вторжение. Ответный ход

  Глава 17 Заключительная Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg